Каньон Холодных Сердец

Глава 1

В марте 1962 года Джерри Брамс приобрел небольшую квартиру с двумя спальнями. Дом располагался в пределах пресловутого священного леса, весь квартал был построен в двадцатые годы, и из окон квартиры открывался впечатляющий вид на сакраментальную надпись «Голливуд». Покупка обошлась Брамсу в девятнадцать тысяч семьсот долларов, что, учитывая столь удачное расположение дома, можно было счесть весьма скромной ценой. Джерри долго лелеял мечту встретить родственную душу и разделить с ней кров, однако все его романтические приключения заканчивались печально. Трижды он пытался изменить свой семейный статус, но это ему так и не удалось: всякий раз кто-то переходил ему дорогу, и Джерри вновь оставался один. Впрочем, теперь ему недолго предстояло томиться в одиночестве – даже наиболее оптимистично настроенные онкологи, к которым он обращался, давали ему не более года. Опухоль простаты была уже неоперабельна и стремительно разрасталась.

Несмотря на всю свою любовь к славному прошлому Голливуда, Джерри был человеком практического склада, чуждым всяких сантиментов – по крайней мере во всем, что касалось его самого. Перспектива скорой смерти ничуть его не изменила, он не боялся неизбежного конца, но и не ждал его как желанного избавления. Он знал, что всем без исключения людям суждено умереть, а ему предстоит отправиться в иной мир довольно скоро. Правда, у Джерри случались приступы черной меланхолии; в такие дни он подумывал о самоубийстве и даже приготовил изрядное количество снотворного, достаточного, по его убеждению, чтобы свести счеты с жизнью. Но хотя ему приходилось нелегко и боль (а также проблемы, связанные с расстройством мочеиспускания, особенно тягостные для столь утонченной натуры) порой почти сводила его с ума, что-то мешало ему развести таблетки в стакане с «Кровавой Мэри» и избавиться от мучений.

Джерри никак не мог отделаться от ощущения незавершенности. Ему казалось, он не закончил некое важное дело, хотя вряд ли смог бы объяснить, в чем это дело заключалось. Родители его давно умерли, единственная сестра – тоже, причем в прискорбно молодом возрасте. Друзей у него было немного, а таких, с которыми бы его связывала крепкая дружба, не имелось и вовсе. Он знал, что после его ухода некому будет проливать потоки слез и что его коллекция экспонатов, связанных с кинематографом, коллекция, которую он никогда не оценивал, но которая, возможно, принесла бы на аукционе примерно полмиллиона долларов, станет предметом бурных раздоров. Да еще завсегдатаи «Микки» (его любимого бара) отпустят несколько циничных, скабрезных замечаний, узнав, что старина Джерри больше никогда не появится у стойки. Господь свидетель, за свою жизнь он и сам наговорил немало непристойностей. В свои лучшие годы он считался непревзойденным мастером похабных шуток и хлестких ответов. Но теперь откровенный цинизм более не доставлял ему радости. Его стиль жизни давно вышел из моды. Он ощущал себя вымирающим динозавром.

В последнее время Брамс с удивлением обнаружил, что болезнь сделала его невероятно восприимчивым ко всем горестям и несчастьям этого мира. Узнав о смерти Демпси, собаки Тодда, он проплакал весь день, хотя видел покойного пса всего несколько раз. А потом пришло известие о смерти Марко Капуто, такой бессмысленной и нелепой. С Капуто они никогда не были приятелями, но при редких встречах Марко был неизменно вежлив, приветлив и удивлял Джерри своим профессионализмом, столь редким в нынешнюю эпоху господства посредственности.

Похороны, по мнению Джерри, отнюдь не воздали усопшему по заслугам. Они были скромными и малолюдными (из Чикаго, правда, прибыли несколько членов семьи Капуто, но нетрудно было заметить, что их интересует исключительно завещание, и они не считают нужным даже изображать скорбь). Тодд, разумеется, не явился, хотя и прислал Максин в качестве своей представительницы. Джерри воспользовался возможностью разузнать, как долго, по мнению Максин, будут продолжаться поиски. Предпринимает ли полиция хоть какие-то шаги, чтобы схватить эту женщину и предать ее суду, или бедному Тодду придется отсиживаться дома до бесконечности? Максин ответила, что она не в курсе дела и к тому же впредь не собирается заниматься делами Тодда – это, дескать, пустая трата времени и сил.

Разговор с Максин, жалкая, равнодушная похоронная процессия, гроб и размышления о его скрытом от глаз содержимом – все это привело Джерри в настроение еще более мрачное, чем то, в котором он пребывал постоянно. Но даже в тот день, когда ему казалось, что надежда и порядочность навсегда оставили этот мир, он не счел возможным использовать наконец свои таблетки и обрести вожделенный покой.

«Ради всего святого, почему я так цепляюсь за жизнь?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Однако Брамс чувствовал: что-то его удерживает. Он словно слышал голос, твердивший: «Подожди, подожди еще немного».

– Нельзя расходиться по домам, пока примадонна не допоет свою арию, – говаривал один его приятель, оперный певец.

И в глубине сознания Джерри догадывался, что ему еще предстоит услышать арию примадонны.

Поэтому он продолжал тянуть свою лямку, хотя жизнь уже давно была ему в тягость; он ждал, когда то, что его удерживает, сделается явным.

Ночью 31 марта это, наконец, произошло. Джерри привиделся сон, до того яркий и отчетливый, что он проснулся. Обстоятельство само по себе странное, ибо, укладываясь в постель, он неизменно запивал снотворное изрядной порцией скотча и в результате спал как убитый.

Но этой ночью он пробудился, сохраняя ясное воспоминание о только что увиденном сне.

Брамсу снилось, будто он сидит в туалете, страдая от мучительного запора (который досаждал ему и наяву как побочное действие болеутоляющих, прописанных докторами). И вот, уставившись в пол, Джерри замечает, что тот выложен вовсе не кафельными плитками, как в реальности, а деревянными панелями, причем трещины между этими панелями достаточно велики и сквозь них видно, что происходит в квартире этажом ниже. Нет, не в квартире – согласно причудливой логике сна, в щели видно, что происходит в другом доме. И даже не в доме – Джерри видит «дворец мечты» Кати Люпи. Стоило Брамсу осознать это, как панели раздвинулись еще шире, и он проскользнул между ними и полетел вниз, медленно, словно был не тяжелее птичьего перышка.

Сомнений не было: он очутился в каньоне Холодных Сердец, в доме Кати. Торопливо подтянув штаны, Джерри осмотрелся по сторонам.

«Дворец мечты» пребывал в состоянии прискорбного запустения. Окна были разбиты, и птицы носились по комнатам, беззастенчиво гадя на изумительную мебель. По кухне в поисках добычи бродил койот. А в саду на деревьях сидели несколько десятков полосатых мартышек, оглушительно трещавших и визжавших. Впрочем, тому, кто, подобно Джерри в его лучшие дни, был частым посетителем дома, все это не казалось таким уж странным. Он действительно видел в саду мартышек, убежавших из Катиного зверинца. В течение какого-то времени казалось, что здешний климат прекрасно им подходит и они даже смогут размножаться, однако через пару лет какой-то неведомый вирус уничтожил всех мартышек до единой.

И все же нынешнее состояние дома было таким плачевным, что Джерри захотелось немедленно отсюда убраться. Однако он понимал, что это невозможно. Прежде всего, он обязан был засвидетельствовать свое почтение хозяйке. Решив не ждать, пока она соизволит появиться, Брамс отправился на поиски. Почему-то он был уверен, что их встреча поможет ему вырваться из власти тягостного сновидения.

Джерри стал подниматься вверх по лестнице. По ступенькам в неимоверном множестве ползали мухи, настолько вялые, что не желали взлетать в воздух, и ему приходилось давить их голыми ступнями.

Дверь в хозяйскую опочивальню была распахнута настежь. После секундного колебания Джерри вошел. Прежде ему довелось побывать в этой комнате всего лишь раз. Даже согласно его воспоминаниям, она была просторна, но сейчас, во сне, показалась ему поистине огромной. Шторы были задернуты, и солнечный свет, проникая между ними, приобретал причудливый лиловый оттенок.

Посреди комнаты возвышалась громадная, но на удивление простая, грубо сработанная кровать. И на этой кровати сидела Катя – единственная женщина, которую Джерри любил на протяжении всей своей жизни, за исключением, разумеется, собственной матери. Она была обнажена, или, выражаясь точнее, обходилась без одежды. Большую часть ее тела покрывали крупные улитки, те самые слизкие создания со скорлупой на спине, которых проклинает любой садовник. Они ползали по ее коже, по лицу, по ее грудям и животу, бедрам и ногам. На волосах у Кати блестели их серебристые следы, и несколько десятков улиток устроились на ее голове подобно короне. Катины ноги были широко раздвинуты, и улитки не оставили своим вниманием ее промежность. Как это нередко бывает во сне, Джерри видел все с пугающей достоверностью. Он видел, как слизкие серо-зеленые тела улиток высовываются из раковин, видел, как шевелятся чуткие рожки, когда улиткам случается столкнуться с препятствием – с соском, с ухом, с суставом пальца; как, удостоверившись, что опасности нет, они продолжают свой путь. Не произнося ни слова, Катя опустила глаза и очень осторожно сняла со своей груди одну из улиток. Потом она расставила ноги еще шире, так что теперь Джерри мог разглядеть самые интимные уголки ее тела. Он вовсе не являлся знатоком по части женских прелестей, однако даже он мог оценить по достоинству нежные изгибы ее вагины, которой позавидовала бы любая молодая девушка. Раздвинув руками складки атласной плоти, Катя поместила туда улитку.

Джерри, словно зачарованный, наблюдал, как крошечное животное, выставив рожки, принялось обследовать новую среду обитания.

С губ Кати сорвался тяжкий вздох. Веки ее утомленно опустились, но внезапно она вновь распахнула глаза. Теперь взгляд, полный страсти, был устремлен прямо на Джерри.

– Вот и ты, Джерри.

В голосе ее звучала музыка, которую он помнил с детства, музыка сладкая и пронзительная. Много лет он тщетно пытался расслышать эту музыку в голосе каждой женщины, с которой его сводила судьба.

Позднее он узнал, что звезды немого кино, как правило, обладали неблагозвучными голосами, помешавшими им сделать карьеру в звуковом кинематографе. Но Катя являла собой счастливое исключение из этого правила. Она обладала едва заметным акцентом (который лишь добавлял в ее речь пикантности). Несмотря на этот легчайший иностранный налет, она выговаривала каждое слово с неизменным изяществом.

– Мне нужна помощь, – произнесла она. – Войди в дом Джерри, прошу тебя. Я здесь одна. Совершенно одна.

– А что случилось с Тоддом? – спросил он.

– Он ушел. Ушел от меня.

– Я не могу в это поверить.

– Но это правда. Он ушел. Ты что, намерен выбирать между мною и Тоддом?

– Нет, разумеется нет.

– Тодд оказался очередной пустой раковиной, Джерри. Внутри этой раковины не было жемчужины. И теперь я совсем одна. Для меня это хуже смерти.

Даже во сне его разум встрепенулся при этих словах. Джерри уже собирался спросить, откуда ей известно, что такое смерть, но потом передумал. Возможно, этой женщине открыты все тайны бытия. Ведь ее жизнь не ограничена какими-либо рамками. Джерри никогда не понимал, каким законам подчиняется ее существование в каньоне, однако он не сомневался, что это место скрывает множество жутких тайн.

– Что ты хочешь от меня? – спросил он.

– Вернись в каньон, – последовал ответ.

На этом сон оборвался; по крайней мере, проснувшись, Джерри ничего более не мог припомнить. Стоявшая в воображении картина – тело, покрытое улитками, кишащие слизняками половые органы – внушала ему отвращение. Он не мог решить, наслала ли это видение Катя, прибегнув к своим чарам, или он сам вызвал его из глубин собственного подсознания. Так или иначе, сон сыграл важную роль. Теперь Джерри не сомневался, что Катя в беде.

Весь следующий день Джерри занимался привычными делами: сходил в супермаркет, вернулся, приготовил себе цыпленка, съел его, поболтал с Луи, соседом снизу, о том, что дом необходимо покрасить и что следует безотлагательно сказать об этом управляющему. Но что бы он ни делал, мысли его возвращались к удивительному сну. Сильнее всего его занимал вопрос: был ли этот сон вещим? Наконец, не удержавшись, он спросил у Луи:

– Вы верите снам?

Луи, толстый добродушный малый, был весьма озадачен.

– Смотря каким снам, – не сразу ответил он. – Приведите пример.

– Ну, вам никогда не случалось видеть сны, которые вам о чем-то говорили? Предостерегали вас или, наоборот, звали куда-то?

– Случалось, еще как случалось.

– И что это были за сны?

– Например, однажды мне приснилась мать – она просила меня порвать с одним парнем. Может, вы его тоже знали. Его звали Ронни.

– Ронни? Да, конечно, я его помню.

– Тот еще был сукин сын, доложу я вам. Избивал меня чуть не каждый вечер. Нажрется текилы и распускает руки.

– Да, ну так что же там было, во сне?

– Я же вам сказал: ко мне явилась мать и попросила его бросить. Так и сказала: бросай, мол, этого ублюдка, сынок, иначе он тебя прикончит.

– И как вы поступили?

– Последовал мамочкиному совету. Расстался Ронни. Он мне все равно порядком осточертел. И сон всего лишь подтвердил мои чувства.

– А Ронни принял это как должное?

– Как бы не так. Он просто взбесился, и дело кончилось дракой. Вот, посмотрите, это украшение у меня с тех пор.

Луи засучил рукав и обнажил шрам длиной примерно в шесть дюймов, бледневший на его кофейной коже.

– Мне здорово досталось.

– Это он вас поранил?

– Мы дрались, я же вам говорю. И я упал на стол, уставленный стаканами. Пришлось наложить шестнадцать швов. К тому времени, как я вышел из больницы, этот чертов ублюдок успел смыться. Представляете, он прихватил с собой всю мою обувь. А у нас даже размеры были разные.

– Значит, вы верите в сны?

– Пожалуй, да. А почему вы спрашиваете?

– Просто так. Мне надо кое-что решить.

– Ну, если вы желаете знать мое мнение, то я вот что скажу. Иногда сны бывают очень полезными. А иногда они яйца выеденного не стоят. Так что сон сну рознь. Порой они откровенно врут. Моя бедная мамочка, кстати, приснилась мне еще один раз. Тогда она была очень больна и лежала в клинике. А во сне она заявила, что поправляется, и мне нет необходимости тратить деньги и мчаться к ней на восток. Что у нее все хорошо. А на следующий день мне сообщили о ее смерти. Вот так-то.

Погруженный в размышления о собственном сне и о словах Луи, Джерри вернулся в свою квартиру. Постепенно он понял, отчего ему так трудно принять решение. Он боялся, что, стоит ему вернуться в каньон Холодных Сердец (вернуться к Кате, чью жестокую натуру он знал слишком хорошо), ему придет конец. Он видел так много фильмов, в которых герой погибал где-то в середине истории, более не нужный для развития основного сюжета. Разве это не про него? Разве он не провел свою жизнь на обочине Катиной жизни, яркой и насыщенной? Он так и не сумел стать важным действующим лицом в драме, которую разыгрывала Катя. И если события в каньоне Холодных Сердец стремительно катятся к развязке – а судя по всему, именно так оно и есть, – то какова вероятность, что он, Джерри, уцелеет к тому моменту, когда в аппарат вставят последнюю катушку ленты? Скажем прямо, ничтожна. Или вообще равняется нулю.

Но, с другой стороны, если конец неизбежен, стоит ли пытаться его предотвратить? Стоит ли запирать себя в этой маленькой квартирке, смотреть телевизор и готовить себе обеды из полуфабрикатов, тогда как в двадцати минутах езды от его дома разыгрывается захватывающая драма, участником которой он некогда был? Не обернется ли подобная попытка продлить свои дни пустой тратой времени, которого осталось так немного?

Черт побери, он знает, что делать. Послушный зову, услышанному во сне, он вернется в каньон Холодных Сердец.

Приняв решение, Джерри начал готовиться к предстоящей встрече с леди Катей. Перебрав весь свой гардероб в поисках чего-нибудь поэлегантнее (как-то она сказала, что предпочитает элегантных мужчин), он остановился на светлом льняном костюме, итальянских ботинках и шелковом галстуке, некогда купленном в Барселоне, – этот галстук был единственным ярким пятном в выдержанном в приглушенных тонах ансамбле. Покончив с выбором одежды, Джерри принял душ, тщательно побрился, а потом принял душ еще раз, так как, бреясь, немного вспотел.

Когда он закончил одеваться, перевалило далеко за полдень. Скоро в каньоне Холодных Сердец наступит время коктейлей. И сегодня Кате не придется пить в одиночестве.

Глава 2

Примерно в то же время, когда Джерри Брамс пробудился ото сна, в котором ему привиделась покрытая улитками Катя – то есть где-то за полчаса до рассвета, – Тодд и его спутница проскользнули («тихо-тихо», как без конца повторяла Тэмми) в маленький отель, где миссис Лоупер остановилась за несколько дней до этого. Хотя в последнее время женщине довелось увидеть много такого, о чем она раньше и понятия не имела, данное приключение было самым поразительным. Кто бы мог подумать, что она будет на цыпочках пробираться по коридору двухзвездочного отеля в компании одного из самых знаменитых актеров в мире и сердито шипеть, когда под его каблуком скрипнет половица?

– В комнате ужасный беспорядок, – предупредила она, открывая дверь. – Меня не назовешь слишком аккуратной…

– Мне на это наплевать, – процедил Тодд бесцветным от усталости голосом. – Все, что я хочу, – это помочиться и завалиться спать.

С этими словами он направился прямиком в ванную, где, не потрудившись даже закрыть дверь, расстегнул штаны и пустил мощную, как у лошади, струю. Сторонний наблюдатель мог бы решить, что эти двое женаты много лет и давно перестали обращать внимание на приличия. Приказав себе не смотреть в сторону Тодда, Тэмми все же не смогла удержаться. В конце концов, что в этом плохого? Член его был, пожалуй, вдвое больше, чем у Арни. Стряхнув последние капли и забрызгав унитаз (в точности как Арни), Тодд подошел к раковине и принялся умываться, вяло плеская водой себе в лицо.

– Мне все кажется… – крикнул он, не прерывая своего занятия… – Вы меня слышите?

– Слышу.

– Мне все кажется, я сплю и вот-вот должен проснуться.

Тодд закрыл кран и появился в дверях ванной с полотенцем в руках. Осторожными, мягкими движениями он вытер свое подпорченное шрамами лицо.

– А потом я спрашиваю себя: если это сон, то когда же он начался? Когда я впервые встретил Катю? Или когда впервые попал в каньон Холодных Сердец? Или когда я проснулся после этой проклятой операции и все пошло наперекосяк?

Закончив вытираться, Тодд бросил полотенце на пол в ванной – еще одна привычка, роднившая его с Арни. Привычка, доводившая до бешенства Тэмми, которой приходилось ходить за мужем по пятам и поднимать все, что тот небрежно швырял, – полотенца в ванной, носки, грязное белье в спальне. А еще он никогда не убирал продукты в холодильник, оставляя их на съедение мухам. И почему только у мужчин столько скверных привычек? Неужели им трудно класть вещи на свое место?

Тодд продолжал рассуждать о том, когда же начался его сон. Наконец он решил – с того момента, как доктор Берроуз поместил его в свою клинику.

– Вы это серьезно? – спросила Тэмми.

– Абсолютно серьезно. Все это, – Тодд сделал широкий жест, указывая на комнату и Тэмми, – всего лишь видения. Так сказать, глюки.

– И я в том числе?

– Конечно.

– Тодд, не смешите меня, – возразила Тэмми, которой было вовсе не до смеха. – Вы не спите. И я тоже. Все происходит наяву. Мы действительно здесь, в этой комнате.

– Хорошо, я не возражаю, – кивнул Тодд, озираясь по сторонам. – Я согласен с тем, что сейчас мы бодрствуем. Но, Тэмми, если эта комната существует наяву, значит, весь этот бред, который мы видели в доме Кати, – тоже явь. А в это я никак не могу поверить. – Тодд принялся расхаживать по комнате взад-вперед. – Вы видели, что происходило там, за дверью?

– Я не все успела рассмотреть. Но я видела человека, который убил Зеффера…

– И призраков. Живых мертвецов. Вы же видели призраков, не отпирайтесь.

– Я и не отпираюсь. Да, я их видела.

– И вы думаете, все это происходило наяву.

– А как же иначе?

– Я же вам сказал, это всего лишь сон. Глюки.

– Мне кажется, я способна отличить явь от галлюцинаций.

– А вы когда-нибудь пробовали ЛСД? Настоящий, хороший ЛСД? Или волшебные грибочки?

– Нет.

– Значит, вы не знаете, что они способны вытворять. Поверьте, после этого зелья перед вами открывается совершенно иной мир. Тот, кто не испытал этого сам, все равно не поймет. Вы попадаете в другую реальность.

– Не понимаю, что это за другая реальность.

– Так выражается агент, который снабжает меня этими снадобьями. Его, кстати, зовут Джером Банни. Настоящий философ, скажу я вам. И дело тут не только в наркотиках. Он иначе воспринимает мир. Так вот, он говорит, люди просто пришли к соглашению о том, что считать реальным, а что – нет. Для простоты и удобства.

– И все же я не совсем понимаю…

– У меня от усталости язык заплетается. Конечно, будь здесь Джером, он объяснил бы лучше.

– Наверное. Но, знаете, я не думала, что вы принимаете наркотики. Совсем недавно я читала ваше интервью в «Пипл». Вы там говорите о своих друзьях-наркоманах. О том, что их судьбы приводят вас в содрогание.

– Я что, и имена называл?

– Да. Например, Роберт Дауни-младший. Вы сказали, что, если б не наркотики, он стал бы великим актером.

– Ну, я же не Роберт. Он-то, бедняга, поджаривал свои мозги каждую ночь. А я свою норму знаю. Несколько таблеток… – Тодд осекся и бросил на Тэмми взгляд, полный досады. – А вообще-то я не понимаю, почему должен оправдываться перед вами.

– Разве я сказала, что вы должны передо мной оправдываться?

– Пристали ко мне с этим дурацким интервью…

– Я просто повторила то, что вы сами сказали.

– Ладно, все это ерунда. Забудем беднягу Роберта. У него своя жизнь, у меня своя. Давайте лучше подумаем, когда это все началось.

– Вы имеете в виду…

– Дураку ясно, нам с вами снится один и тот же сон. Этот проклятый каньон Холодных Сердец не существует. Не может существовать. Он не что иное, как игра воображения. Скажите сами, разве то, что мы видели, может быть реальным?

– Не знаю, – пожала плечами Тэмми. – Но что бы вы ни говорили о снах или о том, что реальность – это лишь выдумка, я видела собственными глазами: каньон этот существует, и дом тоже. Он там, наверху, в горах. И эта женщина – тоже далеко не игра воображения. К сожалению. Она реальна, и сейчас она как раз замышляет свой следующий шаг.

– Вы заявляете об этом так уверенно.

Пока Тэмми говорила, Тодд сокрушенно разглядывал свое отражение в зеркале.

– Потому что у меня нет никаких сомнений на этот счет. Эта женщина никогда вас не отпустит, Тодд. Она найдет способ вас вернуть.

– Поглядите на меня, – попросил Тодд. – Как по-вашему, меня можно узнать?

– По-моему, вы выглядите прекрасно.

– Как бы не так. Страшнее атомной войны. А все эта свинья Берроуз, будь он трижды проклят. – Тодд медленно поднял руки и провел по лицу. – Нет, это все же сон, – вновь завел он прежнюю песню. – Наяву я никогда не бываю таким страшилищем.

– А я бываю, – заверила Тэмми, уставившись на собственное отражение, растерянное и усталое. – Я всегда примерно так и выгляжу. – Ущипнув себя, она удовлетворенно добавила: – Я не сплю. И я самая что ни на есть реальная.

– Да? – слабо откликнулся Тодд.

– Конечно. Я помню, кто я такая. Помню, откуда я, как я сюда попала. Я даже помню, где работает мой муж.

– Муж?

– Да, муж. А почему вы так удивились? Не думали, что у женщины моих габаритов может быть муж? Однако я замужем. Зовут моего благоверного Арни, и он работает в аэропорту Сакраменто. Вы ведь впервые о нем слышите, правда? Я имею в виду своего дражайшего супруга.

– Впервые.

– Значит, он не может вам сниться.

– Не может.

– Правильно. Потому что это моя жизнь. Мои проблемы.

– Какие проблемы?

– Мой муж – это сплошные проблемы. Во-первых, он слишком много пьет, во-вторых, не любит меня, и в-третьих, у него роман с одной девицей из конторы «Федекс».

– Каков мерзавец. Но, полагаю, в постели он творит чудеса?

– Вытворял бы, если б я ему позволила.

– А вы не позволяете?

– В последний раз, когда он попробовал выкинуть очередной фокус, я сломала ему ребро. Он был пьян, как обычно. Но я не сочла это обстоятельство смягчающим.

– Зачем же вы с ним живете?

– Вы и правда хотите это знать?

– Правда.

– Судя по голосу, вы не кривите душой.

– И не думаю. Я сгораю от любопытства.

– Ладно, я скажу вам, но сначала вы должны мне кое-что пообещать.

– Что?

– Сначала пообещайте.

– Черт с вами. Даю слово скаута, я выполню все, что вы захотите. Так почему вы не уходите от мужа?

– Потому что нет ничего хуже одиночества. Особенно для женщины. Года два назад, узнав об очередном романе Арни, я попробовала уйти, но через месяц вернулась. Потому что чуть с ума не сошла от одиночества. Заставила его попросить прощения. Сказать, что он никогда больше не будет мне изменять. Но прекрасно знала: все это ложь. Мужчины – это похотливые павианы, и ничего тут не поделаешь. Такими уж их Господь сотворил.

– А что касается женщин, то они…

– В большинстве своем суки, – с готовностью подхватила Тэмми. – И я не исключение. Но дело в том, что быть суками нас вынуждает эта сучья жизнь.

– И Катю тоже?

– Странно, что вы так давно о ней не вспоминали, – усмехнулась Тэмми. – Хорошо, я кое-что о ней расскажу. Тогда вы поймете, что она – всем сукам сука. Помните человека, которого она швырнула в комнату? – Тодд молча кивнул. – Его звали Зеффер. И это он сделал из нее кинозвезду. Вы сами видели, как она его отблагодарила.

– Уверяю вас, она бывает совсем другой.

– Только не надо рассказывать о том, как она трогательно любит собак.

– Подождите… – перебил Пикетт, отмахиваясь рукой от ее циничного замечания. – Я пытаюсь вам объяснить, а вы меня не слушаете.

– И слушать не желаю про добрую, нежную Катю.

– Но почему?

– Потому что она сука. Сука с ледяным сердцем. Этот проклятый каньон назван в ее честь. Вы разве об это не догадывались? Ладно, как бы то ни было, никто из нас никогда туда не вернется. Или у вас другие намерения?

Тодд не ответил. Он уставился на висевшую над кроватью блеклую фотографию, на которой красовалась огромная надпись на холмах – «Голливуд».

– Интересно, никому не приходило в голову совершить самоубийство, бросившись с одной из этих букв? – задумчиво изрек он.

– Приходило. Именно так покончила с собой одна актриса-неудачница. Ее звали Пэг Эндвистл. Тодд, вы слышали, о чем я спросила?

– О чем?

– Я спросила, каковы ваши намерения? Надеюсь, вы не жаждете вновь встретиться с Катей? Или, стоит мне отвернуться, вы попытаетесь проскользнуть в ее дом?

– А какая вам разница, хочу я с ней встретиться или нет? – ответил Тодд вопросом на вопрос Его уверенность в том, что он видит сон, судя по всему, в последние несколько минут значительно поколебалась. – Ведь мы с вами все равно никогда больше не увидимся.

«Бесспорно, он прав», – вздохнула про себя Тэмми. Сегодня ей единственный раз за всю жизнь выпал случай насладиться обществом Тодда Пикетта. Случай, который никогда больше не повторится. Тэмми прекрасно это понимала, и все же слова, произнесенные вслух, задели ее за живое.

– Я просто беспокоюсь о вас, Тодд. И желаю вам добра, – пробормотала она с запинкой.

– Если это так, подвиньтесь, – заявил он. – И дайте мне возможность завалиться в постель и хорошенько выспаться. Никаких других желаний у меня сейчас нет.

Тэмми молча поднялась с кровати.

– Вы что, не будете ложиться? – удивился он.

– Здесь только одна кровать.

– Вижу, не слепой. Кровать широкая, места обоим хватит. Ложитесь, не дурите. Завтра, на свежую голову, продолжим нашу интересную беседу.

Тодд сбросил ботинки и улегся, устроив жалкие тонкие подушки так, чтобы Тэмми было куда приклонить голову.

– Давайте укладывайтесь побыстрее, – скомандовал он. – Не бойтесь, я не кусаюсь.

– Знаете, вот это мне действительно кажется невероятным.

– Вы о чем – о Кате, о доме, о супруге дьявола или…

– Нет. О том, что мне предстоит спать с вами в одной постели.

– Приставать не буду. Слово скаута.

– В этом я не сомневаюсь…

– Но выспаться нам обоим необходимо.

– Хорошо. Я сейчас лягу. Но все равно это невероятно. Знаете ведь вы были человеком, которого я боготворила. Моим кумиром. Моим идолом.

– Вы сделали особое ударение на слове «были», – обиженно заметил Тодд, открывая один глаз.

– Не надо придираться к словам.

– Я не придираюсь. Но я понятливый, – усмехнулся Тодд. – Со мной случилось нечто подобное, когда я встретил Пола Ньюмена так сказать, во плоти. Я всегда считал его крутейшим из крутых. Эти голубые глаза, холодные, как лед, и легкость, с которой он… – Тодд говорил все тише, явно засыпая. – И я думал… когда стану знаменитым…

Голос его прервался.

– Тодд? – окликнула Тэмми.

Пикетт чуть приоткрыл глаза и взглянул на нее сквозь ресницы.

– О чем это я?

– Ни о чем, – пробормотала Тэмми, присаживаясь на краешек постели. – Спите.

– Нет, я только что нес какую-то чушь. О чем? – настаивал он.

– Вы рассказывали о том, что хотели походить на Пола Ньюмена.

– Да-да, Я часами кривлялся перед зеркалом, стараясь его скопировать. Понимаете, он делал все без всякого напряжения. Трудно было поверить, что он играет. Это выглядело так… естественно.

Пока он говорил, Тэмми сняла туфли (ноги у нее ныли от усталости, к тому же оказалось, что они грязные, но у Тэмми не было сил отправиться в душ) и осторожно улеглась рядом с Тоддом. Он, похоже, не обратил на это ни малейшего внимания и продолжал свой рассказ. Однако с каждой секундой язык его заплетался все сильнее, и слова становились все более бессвязными.

– А потом я встретил его… и он был… такой маленький… такой обыкновенный…

Дойдя наконец до развязки, Пикетт тихонько захрапел.

Тэмми, приподнявшись на локте, не сводила с него глаз. Несколько дней назад она и мечтать не смела, что окажется в одной постели с Тоддом Пикеттом. При одной мысли об этом сердце ее наверняка выскочило бы из груди. И все же она здесь, лежит с ним бок о бок – и ничего, ровным счетом ничего не ощущает, лишь легкое раздражение по поводу того, что он развалился слишком вольготно, предоставив ей тесниться на краешке кровати. Впрочем, выбора у нее не оставалось. Если ей не нравится делить ложе с Мистером Покорителем Сердец, она может устроиться на полу.

Тэмми опустила тяжелые веки.

Она так устала, что через мгновение уже спала. И не видела никаких снов.

Глава 3

Пока два столь несхожих друг с другом искателя приключений спали в полумраке номера 131 отеля «Уилшир Плаза» и сон их был слишком крепок, слишком глубок и слишком подобен смерти, чтобы назвать его сладким, город ангелов пробудился и принялся за свои ежедневные дела. В этом городе делали деньги. В этом городе снимали фильмы. В обшарпанных мотелях стряпали тоскливое порно, в Калвер-Сити и Бербанке лепили занудные зрелища, бюджет которых мог бы вывести из кризиса небольшую страну; что касается малобюджетных картин о жизни проституток, сутенеров и безработных киношников – их выпекали везде и всюду, где находились свободный павильон и несколько готовых на все актеров. Некоторым из этих фильмов предстояло стяжать славу; даже для порнухи существовал теперь свой фестиваль, и победительница в номинации «Лучшая сосалка» имела возможность подняться на сцену и, краснея и смущаясь, в трогательных выражениях поблагодарить своего агента, мамочку и Господа Бога.

Однако в этом городе разыгрывались отнюдь не только кинодрамы, приправленные изрядной долей секса или же псевдонаучной фантастики. Здесь работала величайшая в мире фабрика грез, поэтому каждый день автобусы и самолеты доставляли сюда новые партии юных мечтательниц и мечтателей, решивших попытать счастья. И каждый день повзрослевшие мечтатели, прослонявшиеся на задворках фабрики грез месяцы, а иногда и годы, с горечью понимали, что прихотливую славу они привлекают не больше, чем завзятого гурмана – суши недельной давности. Им не суждено быть обласканными этой разборчивой дамой, не суждено стать такими, как Мерил Стрип, Тодд Пикетт или Джим Кэрри. Впрочем, не исключено, что слава смилуется и изольет на них свою благосклонность, но подобное произойдет лишь в следующей жизни, а может, и несколько жизней спустя. Однако это обстоятельство служило пасынкам славы слабым утешением, и они не слишком горели желанием уехать домой и забыть об актерской карьере. Куда лучше было купить пистолет (именно так поступил этим утром некто Райан Тайлер, в действительности Норман Майлс), вернуться в свою однокомнатную квартирку и вышибить себе мозги. Помянутому самоубийце посчастливилось сыграть эпизодическую роль (и даже произнести несколько слов) в одном из фильмов сериала «Смертельное орркие»; Норман не замедлил сообщить всем жителям городка Стокгольм в штате Огайо, откуда он пожаловал в Голливуд, что начало великой карьере положено. Увы, при монтаже его эпизод вырезали, и по каким-то неведомым причинам пронзительный взгляд режиссера уже более не останавливался на незадачливом искателе счастья. В течение шести лет, миновавших после съемки незабвенного эпизода, Райану Тайлеру так и не удалось вновь попасть в волшебные лучи прожекторов. Пуля оказалась милосерднее упорно молчавшего телефона. Однако смерть несостоявшейся кинозвезды не стала громкой новостью.

Самоубийство, совершенное неким Родом Макклаудом, наделало куда больше шума, но лишь благодаря тому, что бедолага бросился с моста и вследствие этого происшествия возникла огромная автомобильная пробка. Покойный Макклауд некогда сподобился получить «Оскара»; четырнадцать лет назад он вместе с четырьмя другими продюсерами был удостоен вожделенной статуэтки. Так как награждаемых оказалось слишком много, Макклауд не успел прорваться к микрофону и вознести хвалу своей мамочке и Господу Богу; прежде чем его более шустрый коллега закончил рассыпаться в благодарностях, оркестр грянул бодрый мотивчик, служивший сигналом к уходу со сцены.

Около полудня стало известно еще об одном самоубийце. На этот раз счеты с жизнью свел человек, который в отличие от шестидесятилетнего Макклауда находился в самом начале жизненного пути. Два года назад Джастин Тау был назван самым преуспевающим продюсером в номинации до двадцати пяти лет (ему в ту пору исполнилось двадцать два); величайший из голливудских воротил, почти что божество, взял его под свое крыло и объявил достойным преемником. Этим утром Джастин Тау повесился в гараже своего брата. Во избежание кривотолков он оставил предсмертное письмо, выдержанное в четком и ясном стиле, которому его учил бывший босс. Там он сообщал, что не в силах преодолеть губительное пристрастие к героину, из-за которого он ощущает себя неполноценным человеком. Далее он раскаивался в собственных жестоких словах и бессердечных поступках. Он причинил немало обид людям, которых любил, признавал Тау, но виной всему были наркотики – именно они разрушили его жизнь, с которой он ныне расставался без всяких сожалений. На самоубийце были костюм стоимостью десять тысяч долларов, сшитый на заказ в Милане, и безумно дорогие итальянские ботинки. Решив умереть не так, как жил, то есть достойно и аккуратно, он не забыл надеть подгузник для взрослых.

Новость о самоубийстве Джастина распространилась с быстротой молнии, и несколько преуспевающих кинодеятелей в тот день остались дома, вспоминая о наркотическом кайфе, которому они предавались в обществе покойного, и размышляя, не пришло ли им время обратиться в клинику анонимного лечения наркомании. Но вскоре телефонные звонки вновь призвали их к жизни, и заботы суетного дня заглушили печальные мысли. Пара щепоток кокаина помогла им окончательно позабыть беднягу Джастина и приняться за дела. У них будет время погоревать о нем позднее, на похоронах.

Кстати, говоря о похоронах: в этот день урна с прахом некоей Дженнифер Скарцеллы, уроженки Чикаго, была погружена в самолет, направлявшийся в вышеупомянутый город. Девица скончалась девять месяцев назад, но тело ее лишь недавно обнаружили, опознали, кремировали и теперь отсылали на родину, где ей предстояло обрести последнее пристанище. Дженнифер уехала из дома семь лет назад, не потрудившись сообщить родителям о своих планах. Впрочем, о честолюбивых намерениях своей дочери отец и мать могли догадаться без труда – с малых лет девочка грезила карьерой кинозвезды. В ходе разбирательства выяснилось, что Дженнифер застрелил любовник, рассерженный ее отказом принять участие в фильме категории X. Теперь парень находился под следствием, а девушка возвращалась домой – не изменив своим заветным мечтам, но поплатившись за них жизнью.

День продолжался, и тени медленно удлинялись, по мере того как солнце, достигнув высшей точки, начало путь к закату.

Вскоре после четырех на киностудии «Уорнер Бразерз» произошло неприятное происшествие: во время съемок вспыхнули декорации, и вскоре весь павильон сгорел до основания, а два близлежащих павильона получили серьезные повреждения. Обошлось без человеческих жертв, однако в совете директоров студии царило уныние. Никто не сомневался, что страховка покроет все расходы по восстановлению павильонов, но сгорели декорации картины «Обратная сторона справедливости», которую планировали непременно выпустить к Рождеству. Учитывая, что, согласно жесткому расписанию, съемки следовало закончить через месяц, гибель павильона существенно усложняла ситуацию. В свое время немало «творческих споров» вызвал сценарий картины, в написании которого участвовали аж четырнадцать тружеников пера. Обращение в Гильдию сценаристов за разрешением конфликта, возможно, несколько сократило бы количество претендентов на гонорар, однако ничто не могло уменьшить убытки, неминуемые в том случае, если фильм не поспеет к намеченной дате – а все шло именно к тому. Оба исполнительных продюсера уже получили телефонные выговоры от своих боссов в Нью-Йорке; им вменялись в вину затянувшиеся сценарные дебаты, замедлившие производство картины, которая, будь продюсеры посноровистее, ныне была бы уже благополучно закончена. А теперь от того павильона, где в течение двух ближайших дней предстояло отснять главные сцены, осталась лишь груда углей. В самом ближайшем будущем маячил призрак финансовой катастрофы, и некоторые деятели понимали, что вынуждены будут добровольно подать заявление об уходе – в противном случае им предстояла не слишком приятная процедура расследования, в ходе которой всплыли бы многие невыгодные для них обстоятельства. Прежде всего, им придется ответить на вопрос: почему так долго нельзя было прийти к согласию по поводу девяноста страниц сценария об отважном герое в пятнистой униформе, вступившем в сражение с некими фантастическими злодеями? Неужели за четыре с половиной миллиона долларов нельзя было найти подходящего писаку? Замечания типа «мы же снимаем настоящий фильм, а не какой-нибудь долбаный "Гражданин Кейн"» в тот день были в большом ходу; особенно часто об этом твердили люди, которые видеть не видели пресловутого «Кейна».

К пяти, когда сплошная полоса машин потянулась за город, количество неприятных происшествий увеличилось, однако среди них не было ни одного значительного. Все шло своим чередом. Сценарии спешно дописывались, чтобы продюсеры успели прочитать их за уик-энд; писатели надеялись, что их творения инициируют наконец чей-то творческий порыв; актеры планировали свидания и вечеринки, а секретари печатали уведомления об увольнении.

И все это время Тодд и женщина, некогда творившая из него кумира, спали бок о бок в полумраке номера 131.

Глава 4

Тэмми проснулась первой. Она стряхнула с себя остатки сна, в котором ей привиделась комната – точно такая же, как та, где она лежала, с одним лишь исключением: по каким-то непонятным причинам вся мебель, даже кровать, была сдвинута в дальний угол, и Тэмми пришлось устроиться на матрасе, брошенном прямо на пол. Так что, когда она открыла глаза, почти ничего не изменилось. Она по-прежнему находилась в самом заурядном номере самого заурядного отеля, и лишь одно обстоятельство можно было счесть чрезвычайным: рядом с ней мирно посапывал Тодд Пикетт. Во сне он разметался, заняв три четверти кровати, и зарылся головой в подушку. Но, судя по выражению лица – этого бедного, так пострадавшего от недавней операции лица, – кошмары его не мучили.

Были времена, когда Тэмми отдала бы жизнь, лишь бы ей представился случай склониться над спящим Тоддом и разбудить его поцелуем. Но потом она разуверилась в волшебных сказках. К ней чудесные истории неизменно поворачивались своей мрачной стороной, так что у нее пропала всякая охота принимать в них участие, и она уже не мечтала о возможности поцеловать принца. Уж пусть лучше эти принцы просыпаются от собственного звучного храпа.

Тэмми взглянула на дешевые электронные часы, стоявшие на столике у кровати. Они показывали пять часов двадцать одну минуту. Неужели день почти прошел? И они проспали почти одиннадцать часов? И Тодд до сих пор еще не проснулся?

Впрочем, в последнем обстоятельстве не было ничего удивительного. За годы, проведенные вместе с Арни, Тэмми убедилась, что мужчины обожают поспать. Что до ее супруга, то для него сон являлся наиглавнейшим удовольствием. Он предпочитал его еде, выпивке и, уж конечно, сексу.

Оставив Пикетта предаваться излюбленному мужскому занятию, Тэмми отправилась в крошечную ванную и включила свет. «Господи, какое жуткое зрелище», – вздохнула она, взглянув на себя в зеркало. И как только Тодд согласился дать такому страшилищу местечко возле себя!

Тэмми принялась энергично приводить себя в порядок. Первым делом она вычистила зубы, затем сделала воду погорячее – она любила принимать очень горячий душ, даже если чувствовала себя совершенно чистой – и вошла под обжигающие струи. Вот это было здорово! Мыло распространяло противный цветочный запах, и дешевый шампунь совершенно не подходил для ее типа волос, но Тэмми все равно ощущала себя счастливой. Впервые за последние несколько дней она отмылась дочиста, смыла всю налипшую гадость – грязь, темноту, призраков, монстров. К тому времени, когда она, насладившись душем сполна, отдернула пластиковую занавеску, ванную застилал такой густой пар, что Тэмми почти ничего не видела. Однако ей удалось различить, что в дверях стоит Тодд и смотрит на нее. Схватив полотенце, она без особого успеха попыталась прикрыть свое крупное обнаженное тело.

– Доброе утро, – изрек Тодд.

– Добрый день, – откликнулась Тэмми.

– Разве сейчас день?

– Скорее даже вечер. Почти половина шестого. Там, у кровати, есть часы. Идите взгляните сами. И закройте, пожалуйста, за собой дверь.

– Хорошо, но сначала мне надо отлить. Уж вы извините. Но я не могу терпеть.

– Подождите секунду, я сейчас выйду.

– Зачем спешить? Просто отвернитесь, – невозмутимо посоветовал он, расстегивая брюки.

Тэмми поспешно задернула занавеску и принялась вытираться, во второй раз за последние двенадцать часов слушая, как Тодд с шумом опорожняет мочевой пузырь. Казалось, он будет мочиться бесконечно. Когда он закончил, Тэмми уже успела вытереться.

– Все, порядок, – с явным облегчением сообщил он. – Интересно, в этой дыре подают еду в номера?

– Подают.

– Вы хотите перекусить?

«Сейчас не время строить из себя небесное создание», – решила Тэмми.

– Умираю с голоду, – призналась она.

– Что вам заказать?

– Просто что-нибудь поесть. Не надо никаких изысков.

– Надеюсь, если я закажу еду, это не навлечет на нас новых опасностей.

Тэмми подождала, пока раздастся щелчок захлопнувшейся двери, и принялась вытирать самые укромные уголки своего тела. До нее доносился голос Тодда, заказывавшего еду по телефону. Можно было подумать, что в комнате работает телевизор, по которому идет фильм с участием Тодда Пикетта.

Тэмми подошла к запотевшему зеркалу, протерла его ладонью и принялась мрачно изучать собственное отражение. Конечно, теперь ее лицо сияло чистотой, но это было единственной переменой к лучшему. Женщина слегка приоткрыла дверь.

– Мне нужна чистая одежда.

Тодд сидел на постели. Он уже положил телефонную трубкy, включил телевизор и смотрел какое-то ток-шоу.

– Так идите сюда и оденьтесь, – сказал он, не отрывая глаз от экрана. – Я не смотрю.

Ей ничего не оставалось, как последовать его совету; отбросив влажное полотенце, она начала рыться в скудном содержимом своего чемодана, надеясь отыскать что-нибудь приемлемое.

– Я заказал сэндвичи, – сообщил Тодд. – Ничего лучше у них все равно нет. И кофе.

Натянув белье, Тэмми взглянула на экран телевизора. Как раз в этот момент женщина в ярко-красной блузке, которая была ей мала размера на два, громогласно жаловалась ведущему на свою дочь. Паршивке едва исполнилось двенадцать, а она «каждый вечер смывается из дому, размалеванная и разряженная, словно дешевая шлюха».

– Обожаю подобное дерьмо, – довольно усмехнулся Тодд.

– Люди любят делиться своими проблемами, – пожала плечами Тэмми.

– И уж конечно, они писаются от счастья, что попали на экран. Пятнадцать минут на них глазеют миллионы.

– Вы тоже любите, когда на вас глазеют миллионы, разве нет?

– В моем распоряжении больше, чем пятнадцать минут.

– Я не хотела вас обидеть. Мне правда интересно, нравится ли вам быть в центре внимания.

– Конечно нравится. Покажите мне человека, который бы это не любил. Когда официант в ресторане впервые узнает тебя или кто-то за соседним столиком посылает тебе бутылку шампанского, чувствуешь себя на седьмом небе… Словно во всем мире ты – самая важная персона…

Тодд осекся. Теперь на экране блистала дочь, детская мордашка которой и в самом деле была отмечена явной печатью порока. Она сообщила, что одевалась и будет одеваться так, как ей хочется. И в конце концов, у кого она научилась наряжаться и краситься, как дешевая шлюха? С этими словами она простерла указующий перст в сторону своей мамаши. Та попыталась принять вид оскорбленной добродетели, однако ее прическа, макияж и наряд обрекли эти попытки на поражение. Тодд расхохотался и вернулся к прерванному разговору.

– Сначала ты готов кричать всем и каждому: «Взгляните на меня, я звезда». Но это быстро приедается. И вскоре только и мечтаешь о том, чтобы тебя не замечали и оставили в покое.

– В самом деле?

– В самом деле. Вот если бы известность, словно телевизор, можно было включать и выключать, когда тебе этого хочется. О черт, глядите, что вытворяют эти идиотки! Вот это класс!

Юная особа с наружностью шлюхи вскочила со своего стула и набросилась на мамашу с кулаками. К счастью, охранник был начеку – он подбежал к девчонке и схватил ее. Однако же она так разъярилась, что успела опрокинуть свою родительницу вместе со стулом; мужчина, сдерживавший маленькую фурию, тоже не удержался на ногах, и в результате все трое образовали на полу студии настоящую кучу малу. Тодд продолжал разглагольствовать, взирая на потасовку с нескрываемым удовольствием.

– Бывают дни, когда ты собой вполне доволен, и в такие дни ты вовсе не прочь, чтобы тебя узнавали. Тебе хочется, чтобы все вокруг твердили: «Я так люблю ваши фильмы, я смотрю их все по многу раз». А бывает, тебе хочется побыть самим собой, а все эти любопытные взгляды, будь они неладны, лишают тебя всякой возможности расслабиться. Превращают твою жизнь в дешевое представление. – Тодд указал на экран телевизора – Посмотрите только на этих дурех. Интересно, что они будут говорить своим знакомым, которые увидят этот паршивый балаган?

Несколько секунд Тодд размышлял над этим животрепещущим вопросом, а потом объявил:

– Я-то точно знаю, что они скажут. Они будут с гордостью спрашивать всех и каждого: «А вы видели меня по телеку?» Только это им и важно. Никому и в голову не приходит спросить: «Видели, как я была хороша или как я блистала умом». Их рожи показывали по телевизору – и это главное.

Некоторое время он наблюдал за выходками разошедшихся скандалисток, покачивая головой. Потом обернулся к Тэмми и произнес:

– Я все чаще думаю: может, мне пора покончить с кино? Или кино пора покончить со мной. Может, мне настало время купить ранчо в Монтане и заняться разведением лошадей?

– Правда? – Тэмми наконец оделась и опустилась на неубранную постель рядом с Тоддом: – Вы хотите уйти на покой?

Он рассмеялся.

– А что в этом смешного?

– Скажете тоже, на покой. В тридцать четыре года.

– Я думала, вам тридцать два. В вашей биографии говорится…

– Я скинул себе два года.

– Вот как…

– Но все равно для ухода на покой, как вы выразились, я слишком молод. Тридцать четыре года – еще не старость.

– Это просто щенячий возраст, – торопливо кивнула женщина.

– Просто иногда мне хочется послать весь этот цирк ко всем чертям, – вздохнул Тодд и выключил телевизор. В комнате неожиданно воцарилась тишина.

Через несколько долгих мгновений Тэмми произнесла:

– Так мы с вами будем обсуждать вчерашнее или нет?

Тодд уставился в погасший экран телевизора. Выражения его лица Тэмми не видела, но не сомневалась: сейчас взгляд так же пуст, как и экран.

– Я говорю о каньоне, Тодд, – вновь заговорила она. – Разве нам не надо обсудить то, что произошло в каньоне?

– Да, – проронил он. – Думаю, мы должны это обсудить.

– Вчера вы утверждали, что все происшедшее кажется вам сном.

– Вчера я валился с ног от усталости.

– А сегодня?

– А сегодня, на свежую голову, я понимаю, что каньон и все, что там было, – это реальность. Вчера я нес ерунду.

Он по-прежнему сидел, отвернувшись от Тэмми, словно не хотел, чтобы она видела его смущение; похоже, он чего-то стыдился.

– Вы видели больше, чем я, – продолжала Тэмми. – И, полагаю, вы лучше понимаете, что там творится. Вы ведь наверняка говорили с…

– Да. Я говорил с Катей.

– И что она вам сказала?

– Она сказала, что эту комнату в подвале ей подарили.

– Ей подарил ее Зеффер. Это я знаю.

– Так зачем вы пристаете с вопросами? Судя по всему, вы знаете не меньше моего.

– А Максин?

– Что Максин?

– Ведь это она выбирала для вас дом…

– Да. Она показывала мне фотографии.

– Может, ей тоже что-то известно?

– Максин? – Тодд встал, подошел к столу, взял пачку сигарет, закурил и жадно затянулся. – Максин запихнула меня в этот проклятый дом, а потом заявила, что больше не желает возиться со мной и с моими делами, – процедил он.

В дверь постучали.

– Примите заказ, – раздался голос.

Тэмми распахнула дверь, и в комнату проковылял пожилой коридорный с подносом. Он взглянул на них так гордо, словно раздобыть сэндвичи и кофе ему стоило неимоверных трудов.

– Я просил побольше майонеза, – заметил Тодд.

– Он здесь, сэр, – ответил коридорный и указал на маленький молочник.

– Прекрасно, спасибо, – кивнула головой Тэмми.

Тодд сунул руку в карман джинсов и извлек несколько смятых банкнот. Выбрав двадцатидолларовую, Пикетт, к немалой радости престарелого коридорного, вручил ему купюру.

– Очень вам признателен, – пробормотал тот и исчез в дверях с неожиданным проворством, как видно опасаясь, что этот странный тип в грязных джинсах раскается в своей щедрости.

Тодд и Тэмми набросились на еду.

– Знаете что? – буркнул Тодд с набитым ртом.

– Что?

– Я думаю, мне стоит увидеться с Максин. Поговорить с ней с глазу на глаз. Выведать все, что она знает. Вдруг все то, что мы видели, было подстроено…

– Так позвоните ей прямо сейчас!

– По телефону она не скажет правды.

– Вам лучше знать. Значит, уже были случаи, когда она вводила вас в заблуждение?

– Многократно.

– А где она живет?

– Вообще-то у нее три дома. В Эспене, в Хэмпстоне и в Малибу.

– Ах, она бедняжка, – насмешливо протянула Тэмми, вгрызаясь в кусочек жесткого, как резина, бекона. – Видно, стеснена в средствах. Всего только три дома. Неужели ей хватает?

– Давайте ешьте, а потом мы отправимся к ней.

– Вдвоем?

– Вдвоем. Если нас будет двое, она не сможет рассмеяться мне в лицо и заявить, что у меня крыша поехала. Ведь вы видели все то же самое, что и я.

– И кое-что такое, чего вы не видели.

– Так или иначе, мы заставим ее ответить на наши вопросы.

– А вы правда хотите, чтобы я поехала с вами?

– Я же сказал, так будет лучше, – кивнул Тодд. – Допивайте кофе и поедем.

Глава 5

Катя не стала даром тратить время, оплакивая уход Тодда. Что проку предаваться печали? За долгие годы она пролила немало слез из-за мужчин, которые ее предали. Таким образом она имела возможность убедиться на опыте, что слезами горю не поможешь.

К тому же, вполне возможно, Тодд еще не потерян для нее навсегда; он лишь уехал на несколько часов, вот и все. И вскоре он вернется, робкий, несчастный и виноватый, и будет на коленях умолять ее о прощении. В конце концов, разве она не подарила ему поцелуй? Разве она не занималась с ним любовью в Стране дьявола? Воспоминания об этом не отпустят его никогда.

Разумеется, Тодд попытается забыть ее. Но со сколькими бы женщинами он ни переспал – с сотней или с тысячей, – это не поможет. Рано или поздно он униженно приползет к ней, надеясь получить то, что способна дать только она, Катя Люпи. И как бы ни пыталась эта толстая, неуклюжая шлюха удержать Тодда, все ее усилия будут напрасны. Мужчины, подобные ему, не имеют ничего общего с жирными бабищами. Они воспринимают мир совсем иначе. А таких, как эта толстуха, они обычно в упор не видят. Так что у этой коровы нет никаких шансов. Тодд привык услаждать свой взор красотой, и присутствие такого страшилища непременно начнет его раздражать. После нескольких часов, проведенных в блистательном обществе уродливой толстухи, Тодд сочтет за благо смыться.

Лишь одно обстоятельство тревожило Катю: каньон так искусно спрятан от посторонних глаз, что Тодд не сумеет проникнуть сюда без ее помощи.

Этот город и раньше – еще в те годы, когда Катя жила здесь, – мог любого сбить с толку и обречь на бессмысленные плутания. А сейчас совладать с городом намного труднее – особенно человеку, который, подобно бедняге Тодду, пребывает в расстроенных чувствах. О, она прекрасно понимала, как горько тому, кто совсем недавно был окружен всеобщим обожанием, неожиданно обнаружить, что вчерашние поклонники сходят с ума по новым кумирам. Мир переворачивается с ног на голову, все теряет смысл. Ты начинаешь судорожно озираться в поисках опоры, чего-то прочного и надежного, не способного на предательство. Но в подобном отчаянном настроении так просто совершить ошибку, выбрать не тот путь, довериться не тому человеку. И теперь нелепая случайность могла отнять у нее Тодда.

Чем больше Катя размышляла над уделом несчастного Пикетта тем отчетливее понимала: ей необходимо самой отправиться к нему на помощь.

Мысль о том, чтобы покинуть каньон, наполнила ее смешанным чувством страха и радостного ожидания.

Она вновь увидит мир! Огромный безбрежный мир!

Три четвери века миновало с тех пор, как она безвылазно поселилась здесь, в этом ущелье. Конечно, она отнюдь не томилась в неведении и благодаря рассказам людей, которые являлись сюда после своей кончины, представляла, какие изменения произошли за это время за пределами каньона. Тем не менее, грядущая встреча с миром, куда она собиралась отправиться на поиски сбежавшего возлюбленного, пугала ее.

Однако выбора у Кати не было. Если ей не удастся вернуть Тодда, все ее надежды пойдут прахом. Поэтому, несмотря на все свои опасения, она должна поступить так, как решила. Возможно, на обратном пути, когда они вновь будут вместе, Катя найдет в себе силы посетить места, которые любила в юности, и своими глазами увидеть, как время изменило их. А может, подобная экскурсия не пойдет ей на пользу. Она и так расстраивается всякий раз, когда, выглянув из окна, видит башни из стекла и металла на месте прежних апельсиновых рощ, бедных селений и пыльных дорог. И конечно, если она увидит, что некогда любимые заветные утолки подверглись осквернению, это обернется для нее настоящим ударом. Хотя Катя и гордилась собственным бесстрашием, на самом деле прожитые годы сделали ее душу более уязвимой.

Одно бесспорно: предстоящий выход в мир станет испытанием ее могущества, а она, Катя Люпи, не привыкла уклоняться от испытаний.

Оказавшись за пределами своего каньона, где магическая власть дарует ей превосходство, она вступит в опасную игру. Катя не знала наверняка, однако предполагала: если ей придется долгое время пребывать вне каньона Холодных Сердец, вдали от дома и всего того, что в нем скрывается, ее истинный возраст может вступить в свои права. Ведь, хотя внешне она сохраняет свежесть и блеск юности, возраст ее близится к Мафусаилову. Удастся ли ей вернуться в свой каньон прежде, чем привлекательная оболочка даст трещину и старая карга, до поры скрываемая чарами Страны дьявола, предстанет на всеобщее обозрение?

Мысль об этом приводила Катю в ужас. Но если она найдет Тодда, то, как говорится, игра стоит свеч. Если все закончится благополучно, они вернутся в каньон и для них начнется новый Золотой век. Не имеющий ничего общего с прежним Золотым веком, изобилующим дурацкими губительными излишествами. Теперь чувства их станут глубже, и Страна дьявола будет уже не перекрестком, где бьющая ключом юность встречается с потрепанными призраками, а тайной, окруженной благоговением.

Несмотря на то, что Катя с особой гордостью показывала Тодду совершаемые в каньоне оргии и побуждала его принять в них участие, беззаботное жизнелюбие, присущее двадцатилетним, давно покинуло ее. Пикетт, конечно, с готовностью исполнял роль сластолюбца, однако Катя не сомневалась: подобные зрелища лишь утомляют его своим безвкусием. Теперь они будут вести себя именно так, как полагается обладателям истинного чуда, – они будут обращаться со своим достоянием бережно и уважительно. Вместе, рука об руку, они изведают мир, созданный Лилит. Кате никогда не хватало смелости исследовать неведомую страну с тщанием, которого та была достойна. Но теперь они познают все дороги Страны дьявола, все ее священные рощи. Конечно, долгие годы Катя видела здесь много такого, что распаляло ее женское естество (например, женщин, в экстазе отдающихся кентаврам); доведись ей увидеть нечто подобное вновь, она не стала бы отворачиваться с презрительной гримасой на лице. Однако этот мир способен был порождать и другие видения – возвышающие дух, а не разжигающие похоть; эти-то видения она и жаждала разделить с Тоддом.

В этом мире было достаточно прекрасного и изумительного; здесь десятилетия пролетали незаметно. Хотя солнце над Страной дьявола всегда находилось в одной и той же точке, существовало немало очевидных свидетельств тому, что земля здесь по-прежнему повиновалась некоему древнему ритму.

Например, среди болот имелось искусственное озеро шириной примерно в полмили; судя по всему, в течение многих лет там водились угри редкого вида – серебристо-голубые, с огромными золотистыми глазами. Каждый из них был длиной не более мизинца, но их было так много, что, когда они начинали метать икру, вода в озере буквально выходила из берегов. В те дни, когда из икринок появлялись мальки, Чаша Бытия, как Катя называла это озеро, превращалась в настоящий пиршественный стол для всякого рода птиц, которые расхаживали по блестящим рыбьим спинам и наедались так, что едва могли взлететь, после чего усаживались на ветви ближайших деревьев, переваривая обильную трапезу. На следующий день (если в Стране дьявола вообще существовали дни) Чаша Бытия пустовала, и дохлые мальки, не успевшие ее покинуть, становились добычей диких собак и ворон.

Катя хотела, чтобы Тодд увидел это впечатляющее зрелище собственными глазами; хотела вместе с ним войти в шевелящуюся массу мальков и всей кожей ощутить их скользкие прикосновения.

А потом они могли бы отправиться туда, где жило некое чудесное создание, изрекавшее загадки и пророчества. Дважды это существо вовлекало Катю в разговор, смысл которого так и остался для нее темным, ибо у нее не хватало знаний для толкования странной поэзии его слов. Диковинный пророк обладал телом огромной птицы и человеческой головой. Вокруг дерева, на ветвях которого он восседал, во множестве лежали сверкающие драгоценности, принесенные ему в дар. Год назад Катя явилась сюда и возложила к подножию дерева украшения, в которых снималась в «Нефертити».

– Твой подарок – настоящие драгоценности? – осведомилось таинственное создание, чье имя, кстати, было Иакаксис.

– Нет, – призналась Катя. – Я – актриса. И все эти безделушки – фальшивка. Они были сделаны для фильма.

– Тогда преврати их в настоящие, – приказал Иакаксис, приоткрыв клюв и показав кончик длинного серого языка. – Сыграй сцену, в которой ты носила эти украшения.

– Это немая сцена, – сказала Катя.

– Это хорошо, – заявил Иакаксис. – Ибо к старости я стал плохо слышать.

Катя сбросила с себя почти всю одежду и нацепила драгоценности. А потом она сыграла сцену, в которой Нефертити обнаруживает, что ее возлюбленный убит по приказу завистливой царицы, и, охваченная отчаянием, кончает жизнь самоубийством.

Человек-птица заливался слезами, наблюдая за ее игрой.

– Я рада, что сумела тебя тронуть, – сказала Катя, закончив сцену.

– Я принимаю твой дар, – изрекло странное создание. – И я дам тебе ответ.

– Но ты еще не слышал моего вопроса.

Иакаксис вновь щелкнул клювом и по-птичьи нахохлился.

– Твой вопрос мне известен. Ты хочешь знать, будет ли в твоей жизни любовь, за которую можно умереть. Я прав?

– Да, – кивнула головой Катя.

Возможно, она и спросила бы о чем-то другом, однако пророк терпеть не мог, когда его поправляли.

– Существуют два множества, – сообщил он. – Одно внутри тебя. Другое вне. Если любовь его сильна, он даст имя одному из этих легионов, и тогда ты вкусишь блаженство с другим.

Разумеется, Кате отчаянно хотелось проникнуть в смысл этого загадочного изречения, однако аудиенция была закончена – Иакаксис дал ей это понять, подняв свои черные крылья, украшенные локонами человеческих волос, каждый из которых был перевязан выцветшей лентой. Размах крыльев диковинного существа составлял не менее двадцати футов, и тут нашлось место тысячам локонов. Иакаксис не произнес более ни слова; его печальное лицо исчезло за крыльями, тени ветвей сгустились, и он словно растворился в них.

Возможно, Катя наберется смелости и они вместе с Тоддом посетят пророка и зададут ему еще один вопрос. На этот раз спрашивать будет Тодд. А потом, после того как они услышат ответ Иакаксиса и увидят множество других чудес Страны дьявола, Катя отведет Тодда на корабль, на котором ей уже доводилось бывать. Судя по изысканности и красоте отделки, корабль этот предназначался для короля.

Он напоролся на рифы неподалеку от берега, и долгие годы лежал там среди волн, одинокий, брошенный всеми. По непонятным причинам грабители не тревожили это величественное судно – возможно, они боялись мести короля. Так что корабль пребывал в целости и сохранности, за исключением пробоины, которую он получил, налетев днищем на подводные скалы, да того неизбежного вреда, что причинили ему дождь и ветер. Внутреннее же убранство корабля по-прежнему поражало роскошью. На шикарных резных кроватях красовались меховые покрывала, вино в бутылях сохраняло свой восхитительный вкус, дрова в камине ждали, когда их коснется огонь. Катя часто воображала, как придет на корабль с возлюбленным и займется с ним любовью на одном из мягких и пушистых меховых покрывал. Они будут укачивать друг друга в объятиях, и, если им повезет, поднимется ветер. Он засвистит среди снастей, наполнит алые паруса, и любовникам покажется, будто они совершают кругосветное путешествие.

Но, конечно же, было бы слишком наивно, восхищаясь красотами Страны дьявола, забыть, что она таит в себе много пугающего и ужасного. В лесу водятся жуткие звери, меж скал скрываются коварные ущелья и глухие черные озера – создания угрюмого, злобного воображения. Здесь чудовища совокупляются с женщинами, а порою похоть их услаждают мужчины и даже дети. Однако, не раз становясь свидетельницей подобных оргии, Катя не могла отрицать, что они возбуждают чувственность. Некоторые из них были не лишены мрачной торжественности, другие являли собой буйство необузданной жестокости, где тот, кто господствовал над ситуацией, мог потешить самые темные стороны своей души.

Катя понимала, что ей довелось увидеть лишь малую часть здешних диковин и ее ожидает множество открытий. Они с Тоддом смогут путешествовать по собственной стране чудес всякий раз, когда у них возникнет такое желание. Им предстоит исследовать этот таинственный мир дюйм за дюймом. Но если они устанут и захотят отдохнуть – достаточно только выйти за дверь и плотно закрыть ее за собой. После этого они, подобно всякой другой влюбленной парочке, могут отправиться в постель и мирно уснуть, нежно прижавшись друг к другу.

Но прежде всего Катя должна была разыскать Тодда, а для этою ей требовался шофер и помощник. На эту должность идеально подходил один-единственный человек – Джерри Брамс. Поэтому она и послала ему зовущий сон. В преданности Джерри можно было не сомневаться; Катя знала, он явится без промедления. Надо лишь немного подождать, и он будет здесь, готовый выполнить любой ее приказ. А сейчас он наверняка уже в пути.

Оделась Катя быстро. Гардероб буквально ломился от нарядов, созданных знаменитейшими дизайнерами Голливуда, однако для предстоящей вылазки все они были слишком экстравагантны. Поэтому она остановила свой выбор на традиционном черном платье безукоризненного фасона. Прическу она сделала самую простую и ограничилась минимумом косметики.

Теперь она была готова отправиться в путь, но от Джерри по-прежнему не было ни слуху ни духу. Подумав, что тот неправильно ее понял и счел, что она будет ждать его в большом доме, Катя решила прогуляться в рассеянном свете сгущавшихся сумерек и посмотреть, не появился ли Брамс. Если его до сих пор нет, она подождет его у главных ворот – так они не разминутся.

Этот путь она проделывала бессчетное множество раз; несмотря на то что садовая тропинка изобиловала поворотами, Катя могла бы пройти по ней с закрытыми глазами.

Ночь выдалась далеко не такая ясная, как та, когда они гуляли здесь с Тоддом; северный край неба затянули тучи, и в воздухе висела тяжелая духота. Катя с детства помнила такие ночи, когда все вокруг, казалось, замирает в предчувствии грозы, сотрясающей небо и землю. Однако в Лос-Анджелесе подобные бури были редкостью. Самые впечатляющие грозы, которые она здесь видела, являлись делом рук осветителей и мастеров по спецэффектам.

Катя знала, что за ней наблюдают. Стоило ей выйти на воздух, как призраки и их отродья-гибриды устремляли на нее свои взоры. Они даже проделали в стенах дома специальные отверстия, чтобы не пропустить ни единого движения хозяйки. На нее смотрели, когда она была в туалете, на нее смотрели, когда она читала, мечтала или спала.

Несколько раз Катя пыталась положить этому конец и пресечь назойливое любопытство; но стоило Зефферу заделать отверстия, как те появлялись вновь, и в конце концов Катя уступила, сочтя борьбу бессмысленной. Если призракам так нравится наблюдать, как она спит, – пусть любуются. До того, как в ее жизни появился Тодд, ей даже нравилось знать, что есть существа, чье внимание она поглощает полностью, хотя мотивы столь жадного любопытства все же оставались неясными.

Стоит ли говорить, что в близости подобных почитателей таилась определенная опасность. Катя не сомневалась, что некоторые из них с удовольствием полюбовались бы, как она умирает, ибо именно она, по мнению призраков, обрекла их на жалкое посмертное существование в каньоне Холодных Сердец. Сама же Катя считала, что ее вины тут нет. Если бы ее гости не вожделели столь жадно изведать все наслаждения Страны дьявола, то не впали бы в зависимость от пленительной комнаты. Но пока призраки держались от хозяйки дома на почтительном расстоянии (а иначе и быть не могло, ибо она контролировала все их желания), Катя воздерживалась от наказаний. Катя дошла до заросшей лужайки и остановилась, чтобы посмотреть на дом. На четырех или пяти балконах висели колокольчики, делавшие фасад еще красивее. Прислушиваясь к их мелодичному перезвону, она различила какой-то шум, доносившийся из зарослей на дальнем конце лужайки.

Катя обернулась. В тусклом сумеречном свете она сумела различить движение среди цветущих ветвей. Значит, кто-то из этих назойливых созданий последовал за ней.

Несколько секунд, пока ветки не перестали шевелиться, хозяйка наблюдала за кустами. В том, что на прогулке ее украдкой сопровождали невидимые спутники, не было ничего удивительного, однако на этот раз все было как-то иначе. Или это она сама изменилась? Сегодня вечером она впервые за много лет ощущала себя живой; любовь заставляла ее сердце биться быстрее и делала душу более ранимой и чуткой.

Все это ее отнюдь не радовало. Меньше всею ей хотелось дать призракам повод вообразить, будто они способны ее напугать, будто они обладают над ней хоть какой-то властью. Возможно, любовь сделала ее поступь легче и грациознее, но она по-прежнему оставалась королевой каньона Холодных Сердец. И если здешние обитатели этого не понимают, ей придется прибегнуть к суровым мерам.

Пока она приглядывалась, не пошевелятся ли вновь ветви, последние отблески заката погасли, и в вечерней мгле засветилось несколько ярких пятен – свет испускали ее соглядатаи. Несмотря на то, что у Кати было время привыкнуть к подобному зрелищу, оно по-прежнему приводило ее в некоторое замешательство; странно было сознавать, что она окружена огромным количеством мертвецов.

«Довольно», – сказала она себе и, резко повернувшись, направилась к лестнице, ведущей в дом.

Она слышала, как трава на лужайке зашуршала под множеством торопливых ног. Призраки пустились за ней вслед.

Катя ускорила шаг и, лишь оказавшись на лестнице, позволила себе остановиться.

За спиной ее раздался слабый, невнятный голос – казалось, у говорившего выпали все зубы, а язык покрыт язвами.

– Пусти нас.

После этого последовало молчание. Затем еще один голос произнес:

– Мы хотим войти в дом, только и всего.

– Мы не причиним никакого вреда, – добавил третий.

– Пожалуйста, пусти нас.

Катя поняла, что ошиблась относительно количества призраков. Их было не десять, как ей показалось, а в два, а то и в три раза больше. Несмотря на то, что их языки и глотки успели сгнить и разложиться, все они пытались произнести одни и те же слова:

– Пусти нас. Пусти нас. Пусти нас.

Прежде она не обратила бы на их мольбы ни малейшего внимания, повернулась бы к ним спиной и двинулась вверх по лестнице. Но что-то изменилось в ней. Роковая красавица, способная разбить любое сердце, злобная стерва, привыкшая потакать лишь собственным желаниям и прихотям, надменная гордячка, глухая к чужим просьбам, осталась в прошлом. Если Катя действительно вернется сюда с Тоддом, они не смогут наслаждаться безоблачной жизнью, которую она рисовала в мечтах, пока эти беспокойные души томятся у дверей. Конечно, то, что под каждой из дверей и над каждым окном, вплоть до самого маленького, было вмонтировано по пять железных икон, делало дом неприступным для мертвецов; однако обитателям дома придется жить в состоянии постоянной осады. А это не слишком-то способствует счастливому медовому месяцу.

Катя вскинула руку, призывая призраков к молчанию.

– Послушайте, – сказала она. Нестройный хор зазвучал тише.

– Я оставлю этот дом на несколько часов, – сообщила Катя. Голос ее поначалу дрожал, но постепенно обрел уверенность. – Но когда я вернусь, многое изменится. Я не хочу, чтобы вы страдали. Этому надо положить конец.

И она повернулась, намереваясь оставить за собой последнее слово. Но кое-кто из внимавших ей желал услышать более конкретные обещания.

– А что именно ты изменишь? – раздалось ей вслед.

– Это ты, Роман? – спросила Катя, оборачиваясь и вглядываясь в темноту.

Однако у говорившего не было времени представиться. На Катю обрушился целый шквал вопросов. Кто-то спрашивал, куда она собирается уехать, кого-то интересовало, долго ли им придется ждать ее возращения.

– Послушайте, послушайте, – возвысила она голос, пытаясь перекричать поднявшийся гам. – Я все понимаю. Понимаю, что вы хотите войти в дом. Но вы наверняка не знаете, какие последствия вас ожидают.

– Мы готовы ко всему. Нам больше нечего бояться, – заявил один из призраков, и слова его были встречены одобрительным ропотом.

– Значит, вы хотите попасть туда, во что бы то ни стало? – качнула головой Катя. – Я все хорошенько обдумаю. И по возращении…

– А что, если ты никогда не вернешься?

– Вы должны мне доверять. Я вернусь.

– Доверять тебе? Скажешь тоже, – насмешливо бросил один из призраков. Глянув в ту сторону, откуда раздавался голос, Катя увидела грубо размалеванное лицо, искаженное горькой гримасой. – Ты нас все время обманываешь. Почему же, черт побери, мы должны тебе доверять?

– Теда, сейчас мне некогда объяснять, – сказала Катя.

– И все-таки, лапочка, удели нам немного своего драгоценного времени. Мы хотим услышать ответы на наши вопросы. Слишком долго мы ждали, пока нам позволят вернуться в комнату…

– Да, вы ждали долго. И значит, можете подождать еще несколько часов, – отрезала Катя и, не дав своей оппонентке возможности ответить, резко повернулась и начала подниматься вверх по ступенькам.

В какой-то момент – всего один томительный момент, когда она была уже наверху, – Кате показалось, что она переоценила покорность призраков и они, утратив остатки терпения, следуют за ней. Но нет, все они остались внизу. Даже Теда Бара. Возможно, кто-то схватил ее за руку, удержав от опрометчивого поступка.

Катя открыла заднюю дверь и переступила через порог. В последние несколько десятилетий сборища призраков, постоянно околачивавшиеся у стен дома, служили серьезной проверкой могуществу икон, которые Зеффер привез из Румынии и собственноручно закрепил у каждого дверного или оконного проема. Комплект из пяти икон, как объяснил ей Зеффер, назывался «Железное заклятие». Он обладал магической силой, отгонявшей всякого, кто не имел права находиться в этих стенах. Кате ни разу не довелось увидеть, что происходит, когда какой-нибудь из призраков приближается к порогу. До нее доносились лишь отчаянные визги, а взглянув на тех, кто подстрекал несчастную жертву, хозяйка успевала только различить исказивший их лица безысходный страх. Что до самого нарушителя, он становился ничем – от него оставалось лишь легкое облачко, словно призрак превращался в пар. А через несколько мгновений и это облачко бесследно исчезало. И лишь гримасы ужаса, застывшие на лицах свидетелей, напоминали о произошедшем.

Катя не имела ни малейшего представления о том, как действует «Железное заклятие». Между тем Зеффер выложил целое состояние монахам обнищавшего ордена за то, что они открыли ему тайну. Не менее щедро заплатил он и за создание огромного количества икон, достаточного для охраны всех дверей и окон. Впрочем, «Железное заклятие» стоило вложенных в него денег – оно ни разу не подвело. Подобно своей матери, Катя могла похвастаться тем, что «содержит дом в чистоте».

Впрочем, представления о моральной чистоте у матушки Лупеску были весьма своеобразными. Она отнюдь не считала зазорным за сходную плату торговать своей двенадцатилетней дочерью. Но тот, кто, лаская крошечные груди малолетней любовницы или же извергая свой заряд, всуе упоминал имя Божье, не мог рассчитывать на снисхождение – матушка Лупеску без промедления вышвыривала его из дома.

Неудивительно, что, став взрослой, девочка выработала собственные правила поддержания чистоты в доме. Вкратце все эти правила сводились к одной нерушимой заповеди: не позволяй мертвецам переступать порог.

Необходимо провести ограничительную черту, иначе ад ворвется в твою жизнь. В этом мамаша Лупеску и ее дочь были полностью согласны.

Катя налила себе стакан холодного молока, чтобы успокоить желудок, который давал о себе знать всякий раз, когда по тем или иным причинам она утрачивала душевное равновесие. Потом женщина неторопливо прошлась по дому. Подходя к передней двери, она услышала шум мотора. Катя распахнула дверь и, сделав несколько шагов по дорожке, оказалась в свете фар.

– Это ты, Джерри?

Дверца машины открылась.

– Да, это я, – раздался знакомый голос. – Ты меня ждала?

– Ждала.

– Что ж, тем лучше.

Открыв калитку, она ступила на узкий тротуар. Джерри уже успел выбраться из машины. Он явно был поражен, впервые увидав, как Катя покидает свои владения, и тщетно пытался скрыть удивление.

– Мы что, куда-то едем? – осведомился он нарочито равнодушным тоном.

– Надеюсь, что едем, – откликнулась Катя с той же деланной беззаботностью. Но, как и Брамсу, ей не удалось скрыть своих истинных чувств. Тревога таилась в ее глазах.

И в то же время в Катином взгляде пряталось нечто иное, куда более удивительное. Посмотрев ей в глаза, Джерри различил в них нежность и даже чистоту. Она походила на юную девушку, которая собирается на выпускной бал, полная сознания своей едва распустившейся прелести.

«Поразительно!» – подумал Джерри. Он столько всего знал о Кате, о сотворенных ею злодеяниях, о бедах, которым она стала причиной… Как же ей удалось извлечь этот нежный, трепетный, невинный взгляд из глубин своей памяти? Как ей удалось добиться, чтобы взор этот казался таким естественным и убедительным? Да, это было необычное зрелище.

– Куда отвезти вас сегодня, мэм? – спросил Джерри.

– Я сама в точности не знаю. Видишь ли, нам надо кое-кого разыскать.

– Вот как? И кого же? Может, я сам догадаюсь?

– Догадаться нетрудно, – улыбнулась Катя.

– Не волнуйся, никуда он от нас не денется, твой ненаглядный Тодд.

– Ведь это ты привел его сюда в первый раз, Джерри. Ты нас познакомил. И я благодарна тебе за это. Думаю, он тоже благодарен. То, что я пережила, было замечательно. Я ведь уже не думала, что сумею влюбиться вновь. Да еще и в актера, – с грустной усмешкой добавила она. – Но выяснилось, что я ошиблась.

– К счастью для тебя.

– О да, Джерри. С ним было так чудесно. Он потрясающий. Он самый лучший.

– Правда?

– Да. Для меня. Самый лучший для меня.

– Я так понимаю, ты хочешь поехать к нему?

– Да.

– Но не знаешь, где он сейчас?

– Ты прав.

– Ну, эту загадку разгадать нетрудно. Уверен, он у Максин. Она сегодня устраивает шикарную вечеринку. Может, мне стоит позвонить ей и спросить, там ли предмет твоих вожделений? А заодно предупредить, что я приведу к ней необычную гостью.

– Нет, я думаю, лучше не поднимать лишнего шума – если это возможно, конечно.

– Как скажешь. Твои желания для меня – закон. Давай обойдемся без всякой кутерьмы. Все, что я хочу, – это найти его.

В это мгновение иллюзия, так поразившая Джерри, исчезла бесследно – перед ним была не робкая девочка, а страстная женщина, одержимая желанием вернуть утраченную любовь. Вернуть сейчас, немедленно, не откладывая исполнение желания до лучшей поры. Этой женщине приходилось спешить: у нее не осталось времени на промедление и ошибки.

– Едем? – спросила она.

– Едем, – откликнулся Брамс.

Катя подошла к машине и принялась неумело дергать за ручку дверцы.

– Позволь мне. – Джерри проворно обогнул машину и галантно распахнул перед Катей дверь.

– Спасибо, Джерри. Как это мило с твоей стороны. Меня всегда умиляла твоя старомодная любезность, – улыбнулась Катя и элегантным движением скользнула на сиденье.

Брамс захлопнул дверцу и уселся на водительское место. Он с удивлением заметил, что Катю бьет дрожь; тонкие пальцы ее слегка тряслись.

– Все будет хорошо, – успокоительно молвил он.

– Ты так думаешь? – спросила женщина, и неуверенная улыбка скользнула по ее безукоризненно изогнутым губам.

– Я уверен. Все будет просто превосходно.

– Он не такой, как все, Джерри. Мне никто не нужен, кроме него. И если он меня оставит…

– Он никогда этого не сделает, – убежденно заметил Джерри. – Он ведь не полный идиот. У Тодда хватает недостатков, но назвать его идиотом – вопиющая несправедливость.

– Найди его. Ты сделаешь это?

– Да, мэм.

– Тогда я начну жизнь заново.

Глава 6

Пикетту потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к рулю старого седана «линкольна». Много лет назад Марко выбрал эту машину, чтобы возить на ней Тодда, когда босс не желал быть узнанным. Устроившись на водительском сиденье, приспособленном для огромного тела Капуто, Тодд внезапно осознал, как сильно ему недостает этого человека; захваченный потоком трагических событий, которые после внезапной смерти Марко следовали одно за другим, он еще не успел ощутить всю горечь утраты.

В этом мире, который с каждым шагом становился все более шатким и непрочным, Марко Капуто воплощал собой надежность. Он был не просто телохранителем и шофером, он был другом Тодда. Он обладал безошибочным чутьем, позволяющим предотвратить многие неприятности, и никогда не боялся высказать свое мнение – особенно в тех случаях, когда оно помогало Тодду выпутаться из беды.

Потом, когда у него будет время, он непременно придумает, как увековечить славное имя Капуто, пообещал себе Тодд. Марко отнюдь не являлся интеллектуалом, поэтому вряд ли имеет смысл основать библиотеку его имени или учредить премию Капуто за научные достижения. Придется поломать себе голову, чтобы решить, какой проект не только будет напоминать потомкам о Марко, но и отразит его личность.

– Вы сейчас наверняка думаете о своем погибшем телохранителе. О Марко Капуто, – заметила Тэмми, наблюдая, как Том ерзает на просторном водительском сиденье.

– Судя по тому, каким тоном вы произнесли это имя, вы не слишком жаловали беднягу Марко.

– Несколько раз он обошелся со мной довольно грубо, – призналась Тэмми и небрежно добавила: – Но это все ерунда.

– Он был мне как брат. Больше чем брат, – проронил Том. – И только сейчас я понял, как много он для меня значил. Господи боже, в последнее время беды сыплются на меня дождем. Я потерял лучшего друга, а незадолго перед этим – собаку…

– Демпси?

– Да. Он умер в феврале. От рака.

– Мне очень жаль.

Том включил зажигание. Мысленно он по-прежнему был с Марко.

– Знаете, что я думаю? – спросил он.

– Что?

– Я думаю, в ту ночь, когда Марко убили, он был не просто пьян. Он был чем-то очень испуган и поэтому напился.

– Вы полагаете, он… что-то видел? Что-то страшное?

– Именно так. Он что-то видел в доме и пустился наутек. – Тодд испустил тяжкий вздох. – Ладно, хватит строить из себя детектива. Может, потом я сумею со всем этим разобраться. А сейчас мы едем в Малибу.

Пока они ехали вдоль океана, Тодд немного рассказал Тэмми о местечке, где обосновалась Максин. Разумеется, Тэмми знала о Колонии – охраняемом поселке, где суперзвезды обитали в громадных особняках, до отказа набитых подлинниками Пикассо, Мане и Миро. В нескольких ярдах от этих роскошных жилищ искрились волны непредсказуемого Тихого океана, а неподалеку, сразу за скоростным шоссе, возвышались холмы Малибу, где в жаркое время года сплетни распространялись со скоростью лесного пожара, а в сезон дождей – со скоростью селевого потока. Однако Тэмми не представляла, как трудно оказаться среди обитателей этого райского уголка – трудно даже тем, кто привык с легкостью удовлетворять все свои прихоти.

– Я собирался купить дом рядом с домом Максин, чуть подальше от берега, – сообщил Тодд. – Но мой адвокат, хитрый старый пердун по имени Лестер Мэйфилд меня отговорил. «Ведь наверняка вам захочется содрать эту дурацкую бетонную плиту и заменить крышу?» – спросил он. «Конечно», – ответил я. И тогда старый пройдоха заявил, что никто мне этого не позволит. Что ближайшие несколько лет мне придется сражаться с правлением поселка за право выбрать унитаз по собственному усмотрению.

И я плюнул на эту канитель с домом. Правда, с тех пор они малость облегчили свои идиотские правила. Думаю, кто-то дал им понять, что все их ограничения – полное дерьмо.

– А кто, в конце концов, купил тот дом по соседству с домом Максин?

– Один продюсер. Он работал с «Парамаунт», сделал для них несколько кассовых картин. А потом ребята из налоговой службы приперли его к стенке и пожелали узнать, почему в течение шести лет он не платил налоги. Так что бедолаге пришлось переселиться в тюрьму, а дом долго стоял пустой.

– И никто больше не захотел его купить?

– Нет. Да хозяину и ни к чему было его продавать. Он не собирался засиживаться в тюрьме долго. Знал, что скоро выйдет и вновь примется делать кино. Так оно и случилось. Он уже успел состряпать шесть новых больших картин. И по-прежнему балуется кокаином и путается со шлюхами. Кстати, его зовут Боб Грейдон.

– Это не про него писали, что ему пришлось сделать в носу искусственную перегородку, потому что настоящая была изъедена кокаином?

– Про него. А где вы об этом читали?

– Не помню точно. Но скорее всего, в «Нэшнл инкуайрер». Я читаю его от корки до корки – вдруг попадется что-нибудь про вас. Но не думайте, я знаю, что далеко не все написанное – правда, – поспешно добавила она.

– Чаще всего в этих журналах торгуют клубничкой. Переспелой клубничкой на потребу толпе.

– По-моему, я чувствую, когда про вас пишут правду, а когда – нет.

– Вот как? Любопытно. А вы не могли бы привести какой-нибудь пример?

– Нет.

– Ну пожалуйста. Прошу вас.

– Но сейчас я и в самом деле не помню. Хотя нет, подождите… Вот! Года два назад про вас писали, будто вы лежите в частной клинике, наращиваете свой… ну, в общем, свою штучку…

– Мою штучку?

– Вы поняли, о чем я.

– А Арни вы тоже говорите «штучка»? Ведь вашего мужа зовут Арни, я не ошибся?

– Вы не ошиблись. Но я никогда не говорю с ним о его штучке.

– Расскажите мне о нем.

– Было бы о ком рассказывать.

– А почему вы решили выйти за него замуж?

– Ну, уж точно не из-за размеров его хобота.

– Хобота! Еще один прелестный термин! Значит, у Арни целый хобот, а у меня какая-то штучка Это даже обидно, – веселился Тодд.

– Я не вижу здесь большой разницы, – пробормотала смущенная Тэмми. – И вообще, я хотела рассказать про историю, напечатанную в «Инквайрер». Там говорилось, что вы находитесь в Монреале, в клинике, и врачи увеличивают вашу штучку – или хобот, если вам так больше нравится. Но я сразу поняла, что это вранье.

– Почему?

– Потому что вам не было надобности на это идти. Учитывая все то, что я читала о вас раньше.

– Расскажите же, что вы читали, – попросил заинтригованный Тодд.

– Ну… вы ведь уже поняли, что я не пропускаю ни одной статьи о вас. Разумеется, из тех, что написаны по-английски. Хотя, конечно, если где-нибудь в «Пари матч» или «Штерне» появляется важное интервью с вами, я отношу его в бюро переводов.

– Неужели? Господи боже! Но зачем вам знать всю ту чушь, что я наговорил?

– Мне интересно, что вы думаете. И… иногда в иностранных журналах пишут про то, о чем американские умалчивают. Например, из одного такого журнала я много узнала… о вашей интимной жизни. О женщинах, с которыми вы встречались. Они там говорили о вас.

– О моей актерской игре, надеюсь?

– Нет… О других ваших… талантах.

– Вы шутите.

– И не думаю. А я была уверена, что все эти публикации вам известны. Мне даже казалось, что вы их просматриваете и даете добро на то, чтобы они появились в журналах.

– Если бы я читал всю дрянь, которой пичкают своих безмозглых читателей эти идиотские журналы…

– У вас не оставалось бы времени сниматься в кино.

– Видите, вы сами это понимаете… Но вернемся к статье. К той, где мои бывшие любовницы рассуждали о моих мужских талантах. Ведь именно на основании их слов вы решили, что история в «Инквайрер» лжива?

– Ну, они все рассказывали о том, что вы собой представляете в постели, и некоторые… некоторые остались не очень довольны… Однако ни одна из них и словом не обмолвилась, даже не намекнула на то, что…

– Что у меня маленький хобот.

– Да. Поэтому я и решила, что по этой части у вас все в порядке и у вас не было нужды отправляться в Монреаль и ложиться в эту клинику. Послушайте, может, оставим этот разговор? Или вы хотите, чтобы я, сгорая от смущения, выбросилась из окна?

Тодд расхохотался.

– А вы знаете, с вами очень поучительно беседовать.

– Поучительно? В каком смысле?

– В самом хорошем. От вас узнаешь много нового и интересного.

– Вы, конечно, понимаете, что все те выдумки, которые о вас распространяют сейчас, многих людей расстроили и встревожили.

– Почему?

– Потому что никто не знает, что происходит с вами в действительности. А ведь у вас пропасть фанатов вроде меня. И для них вы все равно что член семьи. Они только вами и дышат. От них только и слышишь: «Тодд сделал то, Тодд сделал это». И внезапно этот драгоценный Тодд исчезает в неизвестном направлении. И никто не знает, где он и что с ним. Люди начинают изводиться. Начинают воображать всякие ужасы. Я это по себе знаю. Конечно, каждый сходит с ума по-своему, но…

– Послушайте, я вовсе не считаю вас или кого-нибудь из своих фанатов сумасшедшими. А если вы и в самом деле свихнулись на моей персоне, подобное сумасшествие мне нравится. И я благодарен вам за то, что прошлой ночью вы пришли ко мне на помощь. Никто из моей семьи этого бы не сделал.

– Вы удивились бы, если б узнали, как много людей вас любит.

– Я верю, что они любят, Тэмми. Но я очень сомневаюсь, что объект их нежных чувств – это действительно я.

– Почему?

– Во-первых, если вы проникнете в душу некоего Тодда Пикетта, то убедитесь, что там нет ничего, достойного обожания. Увидите, что ваш кумир – самый заурядный человечишка, способный доставлять одни лишь проблемы и неприятности. Возьмите, к примеру, моего брата Донни – вот кем и вправду можно восхищаться. Он умен, он честен, он благороден. А я – всего лишь мастер эффектно скалить зубы.

Тодд растянул губы в ослепительной улыбке и, дав Тэмми вволю полюбоваться этим сиянием, вмиг погасил ее.

– Уверяю вас, этому нетрудно выучиться, – продолжал он. – В вашей голове словно появляется выключатель. Вы включаете улыбку и позволяете людям купаться в ее лучах, а потом выключаете и отправляетесь домой, недоумевая, почему вокруг вас поднимают такой шум. Нет, я не заслужил того, чтобы из меня делали идола. Играю я скверно. Кстати, вы наверняка читали об этом в куче рецензий. – Тодд, охваченный припадком внезапного самоуничижения, нервно рассмеялся. – Есть такой критик по имени Виктор Мэтью. Он вам очень убедительно объяснит, какой я хреновый актер.

– Хорошо, вы не самый лучший актер в Голливуде. Но ведь и не самый худший, согласны?

– Что нет, то нет. Без сомнения, есть еще хуже.

– И таких большинство.

– Снова должен с вами согласиться. Но от того, что много ублюдков совсем не умеют играть, я не становлюсь хорошим актером.

Мысль о собственной бездарности глубоко засела в голове Пикетта, и Тэмми оставила тщетные попытки его переубедить. Некоторое время они ехали в молчании. Потом Тодд повернул зеркальце и внимательно осмотрел свое лицо.

– Знаете, что меня тревожит?

– Нет.

– Боюсь, у Максин толчется куча народу.

Тодд отчаянно вертел головой, то изучая собственное отражение, то бросая взгляд на дорогу.

– Вы прекрасно выглядите, – заверила его Тэмми.

– Надеюсь, в ваших словах есть хоть малая толика правды, – хмыкнул Тодд.

– Правда, сейчас вы выглядите… немного иначе. Не так, как раньше.

– И как вы считаете, тот сброд, что тусуется у Максин, заметит эту разницу?

Тэмми не стала лгать:

– Конечно, люди заметят, что вы изменились. Но может ваш новый облик им даже понравится. Я имею в виду, после того как рубцы заживут и вы как следует отдохнете.

– Вы ведь пойдете со мной, правда?

– К Максин? С удовольствием.

– Вы не возражаете, если я закурю? – осведомился Тодд и, не дожидаясь ответа, опустил окно, выбросил смятую пачку и жадно затянулся. Первая же порция никотина изрядно его взбодрила. – Так-то лучше! Ладно. Мы вот как поступим… Зададим Максин несколько неприятных вопросов, а потом вместе решим, солгала она нам или сказала правду.

Между тем они оказались на скоростной автостраде, и рев множества машин, проникавший в салон через открытое окно, на какое-то время сделал разговор невозможным. Проехав около пяти миль на север, они свернули с магистрали и двинулись на запад. Окружавший их пейзаж далеко не соответствовал представлениям Тэмми о райском уголке. Она воображала, что Малибу – это маленький кусочек Гавайских островов. Но вокруг были многоэтажные особняки, зажатые между беспрестанно грохочущим шоссе и узкой полосой пляжа.

Проехав не более четверти мили, они оказались у ворот Колонии. В сторожевой будке охранник, вытянув ноги в высоких шнурованных ботинках, смотрел телевизор. Увидев прибывших, он расплылся в широкой радушной улыбке и распахнул ворота.

– Привет, мистер Пикетт. Давненько вас не было видно.

– Здорово, Рон, приятель. Как поживаешь?

– Неплохо, мистер Пикетт, очень даже неплохо.

Он явно был на седьмом небе от счастья, что Тодд вспомнил его имя.

– Вы на вечеринку к мисс Фрайзель?

– Д-да, – пробормотал Тодд, неуверенно обернувшись на Тэмми. – Мы к ней.

– Отлично. – Охранник перевел взгляд на Тэмми: – А это кто, можно узнать?

– О, это Тэмми. Тэмми, познакомься, это Рон. Рон, это Тэмми. Сегодня вечером Тэмми – моя девушка.

– Вам повезло, – вновь расплылся в улыбке Рон. – Сейчас я позвоню мисс Фрайзель и сообщу ей, что вы подъезжаете.

– Не надо, – возразил Тодд, поспешно сунув в руку Рона двадцатидолларовую банкноту. – Мы хотим сделать ей сюрприз.

– Не надо так не надо, – покладисто пожал широкими плечами Рон. – Рад был увидеть вас… – Тэмми не сразу поняла, что он обращается к ней. – Считаю за честь познакомиться с новой подругой мистера Пикетта, – заявил он без малейшей иронии в голосе. Судя по всему, говорил он вполне искренне.

– Спасибо, – важно кивнула не ожидавшая подобной любезности Тэмми.

– Черт побери. У нее вечеринка, – процедил Тодд, когда они наконец миновали сторожевую будку.

– Ну и что?

– То, что в доме, как я и ожидал, полно всякого сброда. И все они будут на меня пялиться.

– Рано или поздно вам все равно придется показаться на людях.

Тодд остановил машину прямо посреди улицы.

– Сейчас я не могу. Я еще не готов.

– Неправда. Вы вполне готовы. И чем дальше вы оттягиваете, тем труднее вам будет наконец прервать свое затворничество.

Тодд упрямо затряс головой, повторяя:

– Нет. Нет. Я не могу.

Тэмми накрыла его руку своей.

– Я нервничаю не меньше вашего, – призналась она. – Чувствуете, какая у меня холодная рука?

– Да.

– Но мы с вами решили получить ответы на свои вопросы. И сделать это нужно как можно быстрее. Иначе она придумает, как соврать нам поубедительнее.

– А вы что, ее знаете? – удивленно спросил Тодд.

– Максин? Можно сказать, знаю. Она являлась ко мне в кошмарных снах.

– Самое подходящее для нее место. Но вам-то она почему снилась?

– Потому что она стояла между мной и вами.

– Угу, – хмыкнул Тодд. Тэмми промолчала.

– Ну и что же вы решили? – наконец подала она голос.

– Ситуация дерьмовая. Мне вовсе не хочется ввалиться на эту чертову вечеринку.

– Мне тоже. Но…

– Знаю, знаю. Нельзя терять времени… Ладно. Будь по-вашему. Но первому, кто посмеет сказать хоть что-нибудь по поводу моей внешности, я закачу хорошую оплеуху.

Машина тронулась с места. Дома, мимо которых они проезжали, и по размерам, и по архитектуре были куда скромнее, чем ожидала Тэмми. Роскошная безвкусица, которой так славился Беверли-Хиллз, здесь отсутствовала полностью; не было ни фальшивых средневековых замков, ни поддельных особняков в стиле Тюдоров. Дома имели до крайности непритязательный вид и большей частью обходились почти без архитектурных изысков. К тому же они стояли слишком близко друг к другу.

– Здесь трудно сохранить тайну частной жизни, – заметила Тэмми.

– Здесь каждый притворяется, что не смотрит на соседа. Может, и на самом деле не смотрит. Потому что всем здесь наплевать друг на друга. Да, вот это больше похоже на правду.

– Я вдруг подумала, что у вас с Катей немало общего. Вы оба постоянно в центре внимания. Люди вечно глазеют на вас… и не догадываются, что вы при этом ощущаете.

– Ощущение странное. Словно кто-то каплю за каплей тянет из тебя кровь.

– Да, это не слишком приятно.

– Мягко говоря.

Они свернули за угол и увидели наконец цель своей поездки. В честь вечеринки дом был украшен гирляндами крошечных лампочек, а по обеим сторонам от входной двери, подобно часовым, стояли две пальмы.

– Похоже, Рождество пришло сюда раньше срока, – усмехнулась Тэмми.

– Да уж.

Перед домом сновали слуги, облаченные в униформу; они отгоняли машины гостей от ворот и парковали их в сторонке.

– Ну что, готовы? – спросил Тодд.

– Не слишком. Как, впрочем, и вы.

– Хотите сделать еще кружок по кварталу?

– Пожалуй.

– Нет уж. Слишком поздно.

Двое слуг, старательно растягивая губы в приветственной улыбке, уже направлялись к машине. Прежде чем дверца распахнулась, Тодд судорожно сжал руку Тэмми.

– Не оставляйте меня одного, – прошептал он. – Обещайте, что все время будете рядом.

– Обещаю, – шепнула Тэмми и, вскинув голову, попыталась придать своему лицу выражение, подходящее богатой и знаменитой женщине, достойной спутнице Тодда Пикетта. Последний меж тем отдал слуге ключи от машины.

– Я так полагаю, вы впервые присутствуете на настоящей, голливудской вечеринке высшей категории? – осведомился Тодд.

– Вы очень догадливы.

– Значит, вы неплохо позабавитесь. Наблюдать за акулами, резвящимися в плавательном бассейне, порой бывает любопытно.

Глава 7

Впервые за три четверти века страх одержал над ней верх. Это случилось, когда машина покидала каньон Холодных Сердец. Джерри, сидевший за рулем, услышал в темноте Катин голос, непривычно тусклый и хриплый:

– Я не знаю… не знаю, что мне делать… Не знаю, смогу ли я.

– Ты хочешь, чтобы я повернул назад? Тебе стоит только сказать мне об этом.

Ответа не последовало. В полумраке салона раздавались лишь приглушенные всхлипывания.

– Мне жаль, что Зеффера нет рядом, – наконец пробормотала Катя. – Почему я была так жестока с ним?

Судя по всему, она разговаривала сама с собой, не ожидая от Джерри никакой реакции.

– И почему только я уродилась такой сукой? Такой злобной сукой, – все сетовала женщина, – Господи, господи. Все, что я любила…

Она внезапно осеклась и поймала взгляд Джерри в зеркале.

– Не обращай внимания. Просто сумасшедшая старуха бормочет всякую ерунду…

– Может, нам лучше вернуться и найти мистера Зеффера? Он наверняка согласится поехать с тобой. Насколько я понял, у вас вышла небольшая размолвка, и…

– Зеффера больше нет, Джерри. Он вывел меня из терпения, и я…

– Убила его?

– Нет. Оставила его в Стране дьявола. И я видела, что один из охотников нанес ему рану. Смертельную рану.

– Господи Иисусе.

Джерри резко остановил машину. Охваченный ужасом, он молчал, уставившись в окно.

– Что ты от меня хочешь? – наконец выдавил он из себя. – Если ты не можешь обойтись без Зеффера, я тут ничем не могу помочь.

– Не обращай на меня внимания, – повторила Катя. – Могу я немного погрустить? Разумеется, я обойдусь без Зеффера. У меня просто нет другого выбора. – Она глянула в окно. – Давненько я не была в реальном мире. Вот и расклеилась.

– С каких это пор Лос-Анджелес стал реальным миром?

Катя рассмеялась, сочтя его слова шуткой, и Джерри с готовностью подхватил ее смех. Затем, все еще улыбаясь, он направил машину к подножию холма. Где-то на полпути между бульваром Сансет и тем местом, где Катя поддалась внезапной слабости, они пересекли границу каньона Холодных Сердец.

Они оба знали, куда ехать, поэтому разговаривать в дороге не было необходимости. Джерри не мешал Кате предаваться горьким мыслям. Он знал историю Голливуда как свои пять пальцев и не сомневался, что нынешний облик города поразит Катю. В ее времена бульвар Сансет представлял собой невзрачное шоссе, а Сенчери-Сити и вовсе не существовало. И конечно, четырехполосных скоростных магистралей, по которым сплошной лентой скользят автомобили, не было тогда и в помине – повсюду лишь грязь, жалкие домишки да апельсиновые рощи.

– Знаешь, я все думаю… – подала голос Катя где-то около Сепульведы.

– И о чем же?

– О себе. О том, какая я злая.

– С чего это вдруг тебя потянуло на подобные мысли?

– Не знаю. Но я не могу от них отделаться… Ведь во всех своих фильмах – стоящих фильмах – я играла отпетых злодеек. Отравительниц, предательниц, мерзавок, которые убивают своих же собственных детей. Короче, грешниц, которым нет прощения.

– Но мне казалось, актеры любят играть отрицательных персонажей. Утверждают, что они обаятельнее.

– Ты прав. К тому же у меня был богатый источник вдохновения.

– Источник вдохновения?

– В детстве я видела немало зла, И оно наложило на меня свой отпечаток. Или, говоря точнее, оно завладело мной. – Голос ее стал ледяным. – Не помню, рассказывала ли я тебе, что моя мать держала публичный дом? И когда мне исполнилось десять, она решила, что я вполне могу доставлять удовольствие клиентам.

– Господи Иисусе.

– То же самое говорила и я. Каждую ночь я молила: Господи Иисусе, помоги мне. Господи Иисусе, приди и забери меня от этой проклятой шлюхи, моей матери. Забери на небеса. Но Господь не пришел. И мне пришлось самой о себе позаботиться. Три раза я пыталась убежать, но всякий раз братья находили меня и возвращали матери. Однажды она даже позволила им со мной позабавиться – в качестве награды за то, что поймали беглянку.

– И твои родные братья…

– Да. Их было пятеро. И никто не отказался.

– Господи Иисусе.

– Наконец мне удалось убежать. Но тринадцатилетней девчонке, которая предоставлена самой себе, приходится сталкиваться с тем, что не предназначено для детских глаз.

– Представляю, сколько ты навидалась.

– И всем, что мне довелось увидеть, я наделяла своих героинь. Теперь ты понимаешь, почему я играла так убедительно? Почему зрители мне верили? Я всего лишь копировала реальность. – Катя подергала за ручку дверцы. – А окно открыть нельзя?

– Конечно можно. Видишь маленькую черную кнопку? Нажми на нее.

Катя чуть-чуть приоткрыла окно.

– Так намного лучше, – пробормотала она.

– Ты можешь опустить окно ниже.

– Нет, этого достаточно. Знаешь, возвращаясь к моим фильмам… Ты не окажешь мне одну услугу, когда мы вернемся домой?

– С великой радостью.

– В доме для гостей, в моей спальне, висят шесть или семь афиш моих ранних фильмов. Я так долго на них любовалась, что, думаю, настало время от них избавиться. Ты бы не мог их сжечь?

– Сжечь? Ты уверена, что хочешь этого? Ведь эти афиши стоят целое состояние.

– Тогда возьми их себе. Продашь с аукциона. И кровать тоже можешь взять. Хочешь?

– В моей квартире нет места для такой громадной кровати. Но если ты хочешь от нее избавиться…

– Да. Очень.

– Нет проблем. Я найду, куда ее пристроить.

– Если ты получишь за нее деньги, потрать их. Пусть они доставят тебе удовольствие.

– Спасибо.

– Не за что. Это я должна тебя благодарить. Ты меня так выручаешь.

– Могу я задать тебе один вопрос?

– Разумеется.

– С чего это тебе взбрело в голову избавиться от своих вещей? Чем тебе не угодили кровать и плакаты?

– Дело в том, что в моей жизни происходят большие перемены. Той женщины, которой я была раньше, больше нет. И мне не нужны вещи, которые она обожала.

– Поэтому ты возненавидела свои старые фильмы?

– Это не просто фильмы. Это мои воспоминания. Тяжелые воспоминания. А я хочу забыть прошлое. Хочу начать новую жизнь вместе с Тоддом.

Джерри глубоко вздохнул, собираясь ответить, но потом счел за благо промолчать. Однако Кате не изменила ее обычная проницательность.

– Говори, что у тебя на уме, – приказала она.

– Стоит ли? Ведь меня все это не касается.

– Все равно говори. Не тяни.

– Я не уверен, что Тодд Пикетт оправдает твои надежды. Ты же знаешь, на мужчин нельзя слишком полагаться. Все эти твои молодые друзья… они только болтать мастера.

– Он не такой, как все.

– Надеюсь, он тебя не подведет.

– Мы не знаем, почему между двумя людьми возникает нечто. Связующая нить. Однако если она возникла, остается лишь следовать своим инстинктам.

– Но если между вами возникла связующая нить – почему он от тебя сбежал?

– Это все моя вина, не его. Я поторопилась. Показала ему слишком много. Он еще не был к этому готов. Впредь я не повторю подобной ошибки. А тут еще эта проклятая толстуха подвернулась, Тэмми Как-ее-там. Она из кожи вон лезла, чтобы его увести. Ты ее знаешь?

– Тэмми? Нет. У меня нет знакомых по имени Тэмми. Хотя нет, подожди. Мне звонили из полиции Сакраменто. Сказали, что она исчезла.

– А ты-то тут при чем?

– Они обратились ко мне, потому что я знаю Тоддд. А эта женщина, Тэмми, возглавляет Общество поклонников Тодда Пикетта.

Катя расхохоталась.

– Так значит, она его главная фанатка? – спросила она сквозь смех.

– Похоже, что да.

– Лидер его фэн-клуба?

– Насколько я понял.

– И у нее не было с ним романа?

– Какой там роман. Я так полагаю, они никогда раньше не встречались.

– Значит, ее мне опасаться нечего.

– Это с какой стороны посмотреть, – осторожно заметил Джерри. – Не забывай, эта Тэмми все-таки сумела увезти его с собой.

– А теперь я сумею его вернуть, – промурлыкала Катя. Она нажала на кнопку и держала ее, пока окно не открылось полностью. Джерри поймал в зеркале сияющий Катин взгляд. Все ее страхи и тревоги развеялись без остатка. Закрыв глаза, женщина подставила лицо нежному теплому ветерку, позволив ему играть своими блестящими волосами.

– Скоро приедем? – спросила она, не открывая глаз.

– Минут через десять.

– Я чувствую запах океана.

– Мы сейчас на Четвертой улице. Пляж в четырех кварталах отсюда.

– Я люблю море.

– А тебе известно, что у Тодда есть яхта? Она стоит на якоре в Сан-Диего.

– Правда? Замечательно.

Катя подняла ресницы, и Джерри увидел в зеркале ее настойчивый, требовательный взгляд.

– Да, это замечательно, – подтвердил он.

– Я так тебе благодарна, – улыбнулась Катя.

– За что?

– За все. За то, что ты мне помогаешь. Слушаешь меня, понимаешь меня. Когда все устроится и мы с Тоддом превратим мой каньон в более или менее цивилизованное место, мы обязательно начнем приглашать гостей. Самых близких друзей, способных оценить прелесть нашего обиталища. Ты еще не видел дом во всей красе. Но непременно увидишь. Это великолепно.

– О, не сомневаюсь.

– С завтрашнего дня все будет именно так.

– Великолепно?

– Да. Великолепно.

Глава 8

Наконец-то Золушка Тэмми дождалась своего звездного часа: ее заветная мечта стала явью. Конечно, все шло не совсем так, как ей виделось в сладких снах. Было бы неплохо, если бы она выглядела поэффектнее, да и похудеть фунтов на двадцать пять ей бы тоже не помешало. И разумеется, ей хотелось бы гордо войти через парадную дверь рука об руку с Тоддом, а не проскользнуть в дом украдкой, стараясь не попасться на глаза вездесущим фотографам. Но, несмотря на все эти мелкие неурядицы, она была благодарна судьбе за чудесный подарок – возможность блеснуть на роскошной голливудской вечеринке в качестве подруги Тодда Пикетта.

Повсюду, куда ни бросишь взгляд, знаменитые лица сияли знаменитыми улыбками, а знаменитые фигуры демонстрировали наряды от знаменитых дизайнеров. Знаменитые комики сыпали шутками, от которых все вокруг покатывались со смеху, а знаменитые брокеры сообщали, каким образом им удается за минуту зарабатывать миллионы. Их жены, обойденные славой, внимали этим рассказам, утомленно опустив веки. Им приходилось так часто выслушивать подобные истории, что, получай они при этом всякий раз хотя бы по доллару, они давно могли бы развестись со своими постылыми мужьями.

А под ручку со всеми этими знаменитостями (цепляясь за них куда откровеннее, чем Тэмми осмеливалась цепляться за Тодда) прогуливались молодые мужчины и женщины, пожиравшие своих спутников жадными плотоядными взглядами. Да, в их глазах горел неугасимый голод. «Придет день, – словно говорили эти глаза, – и у меня будет все то, что сейчас имеешь ты. И яхты, и роскошные машины, и особняки. Виноградники в Тоскане и ранчо в стране Высоких Небес. Все двери будут распахнуты передо мной; стоит мне открыть рот, как все обратятся в слух. Если я уроню бумажник, множество рук протянется, чтобы его поднять. Если в моей машине кончится бензин, всякий будет счастлив отлить мне из своего бака. Пепельницы в моем доме будут опорожняться словно по волшебству. Если я осушу свой стакан, мне принесут новый, не дожидаясь, пока я попрошу об этом. Если я проголодаюсь, мне подадут кушанья столь изысканные, что каждый глоток будет истинным пиршеством вкуса…»

Откровенно говоря, угощение занимало Тэмми не меньше, чем знаменитости. Никогда раньше она не видела таких прелестных маленьких пирожных и таких замысловатых канапе, на которых деликатесы копченые соседствовали с деликатесами маринованными, и все это было приправлено непонятно чем…

Но какая разница? Она торопливо умяла два канапе. Пожалуй, и третий не помешает. Они такие крошечные, а она голодна как черт.

Как только Тэмми вошла, официант в безупречном смокинге предложил ей «Беллини», и теперь она залпом выпила три четверти бокала – сладкое вино казалось таким легким, что женщина не сразу ощутила, как сильно оно ударяет в голову. Впрочем, она могла бы без опаски осушить пять бокалов и растянуться прямо на полу – никто бы этого не заметил. Для всех этих людей Тэмми была все равно что невидимка. Надменные красавицы и их великолепные ухажеры, могущественные дилеры и блистательные острословы – никто из них не пожелал удостоить своим вниманием столь скромную особу. Правда, пару раз она поймала на себе любопытные взгляды, но бросали их новички, не искушенные в правилах игры. Истинные профессионалы – а таких на этом приеме было большинство – не позволяли себе подобных оплошностей. Даже когда Тэмми оказывалась прямо у них перед глазами, они смотрели мимо нее, поверх или даже сквозь нее, но ни разу не дали себе труда ее увидеть.

Тэмми судорожно вцепилась в руку Пикетта. Волшебная сказка оказалась не такой уж и приятной. Скорее она напоминала кошмар. К великой радости Тэмми, Тодд сжал ее руку в ответ. Ладонь его была влажной от пота.

– Все эти ублюдки только и делают, что на меня пялятся, – прошептал он, наклоняясь к ее уху.

– Да нет, вам это только кажется.

– Привет, Тодд.

– Привет, Джоди. Рад тебя…

Он не успел договорить: красотка уже исчезла.

– Привет, Стивен. Как ты…

Поздно. Стивен непостижимым образом растворился в толпе.

– А где Максин?

– Я ее пока не видел. Скорее всего, сидит где-нибудь в стороне и управляет всей этой канителью. Она всегда так делает. Говорит, что между гостями снуют только домохозяйки.

– А она разве здесь не хозяйка?

– Нет, черт возьми. Это все – вовсе не ее гости. Это толпа просителей.

Тэмми увидала, как мимо проплывает блюдо соблазнительных закусок.

– Я возьму это, – тронула она официанта за плечо. – В этом доме все приходится просить, – сообщила она Тодду, завладев добычей. – Иначе ничего не получишь.

– Вкусно? – осведомился Тодд.

– Не знаю, – пожала плечами Тэмми. – У меня в животе пропасть, и я ее наполняю. Пока без особого успеха. Знаете, мне кажется, у всех остальных нет ни малейшего аппетита.

– Просто они не проявляют его на публике.

Направившись в заднюю часть дома, они вошли в огромную комнату, в которой – несмотря на то что она была битком набита гостями – царила тишина, словно в библиотеке. Несколько человек взглянули на Тодда, некоторые даже позволили себе слегка улыбнуться, но, к немалому облегчению Тэмми, никто не приблизился и не сделал попытки вмешаться в их приглушенный разговор. Плотность знаменитостей тут была еще более высокой, чем в соседней комнате. Здесь собрались настоящие сливки общества – звезды, которым достаточно было лишь намекнуть на возможность своего участия в фильме, чтобы студия вложила миллионы долларов в съемки приглянувшегося им сценария; актеры, неизменно возглавлявшие титры, актеры столь любимые, что вся страна запросто называла их по именам, говоря о новой картине, где блеснули Брюс или Джулия, Брэд или Том. Пройдет совсем немного времени – и некоторые из этих идолов, претерпев чреду неудач, выйдут в тираж. Но сегодня они на вершине успеха; сегодня они – удачливые среди удачливых, знаменитые среди знаменитых. Сегодня студии готовы предложить им умопомрачительные контракты, а ведущие ночных ток-шоу душу готовы продать, чтобы залучить их к себе. Они – истинные правители Америки, они царствуют в той империи, где прежде царствовали Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс. Конечно, теперь в этой империи стало гораздо больше коронованных особ, больше престолов. Но ведь и количество ее подданных увеличилось многократно; в самых отдаленных уголках света хватает ее верных вассалов. Иными словами, никто из собравшихся не испытывал недостатка в обожании и поклонении. Уж этого добра у них было в избытке, не меньше, чем у простых смертных – долгов по кредитным картам.

В этой комнате, где люди едва не наступали друг другу на ноги, не замечать присутствия Тодда и его спутницы было куда труднее. Ему пришлось пожать несколько рук, которые ему никто не протягивал, кого-то похлопать по плечу, кого-то бесцеремонно схватить за локоть, не дав возможности незаметно ускользнуть в сторону. И – стоило завязаться короткому обмену приветствиями – Тодд поспешно (и не слишком любезно) представлял собеседнику свою спутницу.

– Зря вы это делаете, – шепнула Тэмми, после того как третьей знаменитости волей-неволей пришлось подарить ей улыбку.

– Нет, не зря, – буркнул Тодд. – Эти сукины дети слишком много о себе воображают. Надо время от времени ставить их на место. С некоторыми из этих паршивцев мы вместе снимались. В дерьмовых фильмах, должен признать. Однако билеты на это дерьмо стоили по семь долларов. Не сомневаюсь, что вы эти семь долларов выложили. Так что они ваши должники: должны вам на семь долларов любезностей и рукопожатий.

Тэмми, которой еретические умозаключения Тодда показались весьма забавными, громко фыркнула. Чем бы это приключение ни завершилось (как известно, далеко не все сказки имеют счастливый финал), до конца дней ей будет что вспоминать: как она разгуливала под руку с единственной любовью своей жизни в блистательной, хотя и недружелюбной толпе. И пусть все эти придурки делают вид, что в упор ее не видят, – не заметить спутницу Тодда Пикетта невозможно. После этой вечеринки они будут ломать свои драгоценные головы над тем, кто она такая, – эта мысль нравилась Тэмми больше всего. Пусть гадают. По крайней мере, им будет над чем подумать на следующее утро, разглядывая в зеркале собственное опухшее отражение.

– Вон она, Максин, – удовлетворенно произнес Тодд, указав на внутренний дворик. – Что я тебе говорил? Она управляет всей этой канителью из-за кулис.

С тех пор как Тэмми последний раз видела Максин Фрайзель во плоти, прошло не меньше двух лет. В памяти ее Максин осталась необычайным созданием, окруженным мощной аурой притягательности. Теперь она с удивлением обнаружила, что Максин довольно-таки миниатюрна и выглядит усталой и раздраженной. Она свернулась клубочком в огромном кресле, поджав под себя ноги. По всей видимости, это должно было свидетельствовать о ее детской непосредственности, однако эффект производило совершенно иной. Поза Максин казалась неестественной и манерной, рассеянный взгляд отнюдь не лучился приветливостью и счастьем, а улыбка была безнадежно фальшивой.

Тодд выпустил руку Тэмми.

– Теперь вы намерены действовать в одиночку? – тихонько спросила она.

– Думаю, так будет лучше.

Тэмми пожала плечами.

– Как хотите.

– Я имел в виду… разговор будет не из приятных.

– Да… – кивнула Тэмми. Жесткий взгляд хозяйки, который она внезапно ощутила на себе, подтвердил правоту слов Тодда.

– Она нас увидела, – шепнула Тэмми и, повернувшись к Максин, натянуто улыбнулась.

Мисс Фрайзель поднялась с кресла. Судя по выражению лица, она скорее недоумевала, чем сердилась. Она прошептала что-то на ухо стоявшему поблизости молодому человеку. Тот понимающе кивнул и, ловко проталкиваясь через толпу, двинулся в сторону непрошеных гостей.

– Знаете что? – выдохнула Тэмми.

– Что?

– Вы ошиблись. Будет лучше, если в разговоре примем участие мы оба.

Глава 9

Пока слуга распахивал перед ней дверцу машины, Катя не сводила глаз с дома, куда ей предстояло войти через несколько секунд. Множество мыслей вихрем проносились в ее голове, и каждая из них настойчиво требовала внимания.

Интересно, узнают ли ее? Джерри утверждает, что фильмы с ее участием не только не забыты, но и по сей день пользуются успехом. И наверняка кто-то из присутствующих видел их и догадается, кто она такая. Хотя в дни расцвета ее актерской карьеры кинозвезды скрывали свое лицо под слоем грима и в действительности она не так уж похожа на свои экранные образы. К тому же никому и в голову не придет, что Катя Люпи, блиставшая в «Печалях Фредерика» или в «Нефертити», по-прежнему остается молодой цветущей женщиной. Так что ее страхи не имеют под собой основания. А если, вопреки вероятности, кто-нибудь ее все же узнает – она бросит несколько острых замечаний о достижениях современной косметологии и уйдет, оставив всех в недоумении. Пусть поклонники ее старых фильмов качают головами, потрясенные ее неувядающей красотой. В этом нет ничего плохого.

По крайней мере, бояться ей нечего.

Она красива. А красота – это единственное надежное оружие в мире, где царят идиотизм и грубые инстинкты. Неужели ей придется расстаться с этим оружием?..

Оглянувшись, Катя не увидела рядом Джерри, и ею немедленно овладел новый приступ паники.

– Я здесь, – услышала она спокойный голос Брамса. Он отошел от красавца-лакея, сунув тому в руку банкноту. – Я все разузнал. Тодд прибыл несколько минут назад.

Катя вспыхнула.

– Значит, он на вечеринке?

– Да.

Внезапно она подпрыгнула на месте, точно маленькая девочка.

– Вот видишь, я была права! Я знала, он поедет сюда! Знала!

Секунду спустя радость ее померкла.

– А эта жирная бабища? – с дрожью в голосе осведомилась Катя. – Она с ним?

– Тэмми Лоупер? Да.

– Я хочу, чтобы ты их разлучил.

– Любыми способами?

– Да, – ответила Катя с убийственной серьезностью. – Делай все, что хочешь, только помешай ей ошиваться возле Тодда. Мне нужно поговорить с ним наедине. И как только я это сделаю, мы уедем отсюда. Втроем – я, Тодд и ты.

– Но вдруг он захочет остаться?

– С этой толстой уродиной?

– Нет. Со своими друзьями. Их здесь немало.

– Не захочет, – покачала головой Катя. – Стоит ему взглянуть на меня – и он забудет весь этот сброд. И пойдет со мной. Ты сам увидишь.

Возможно, Катина самоуверенность была деланной, однако она передалась Брамсу. Взявшись за руки, они двинулись к дому. Джерри, ожидавший, что Катя растеряется, был приятно удивлен. Толпившихся у дверей фотографов она одарила ослепительной улыбкой, словно говорившей: «О, вот и вы, мои дорогие». У порога женщина выпустила его руку. Она напоминала корабль, ощутивший, что ветер вновь наполняет его паруса и он более не нуждается в буксире. Фотографы набросились на нее, как стая саранчи, вспышки сверкали тут и там, а она, казалось, купалась в этом море внимания.

Конечно, никто из папарацци не ведал, что это за красотка, и, нащелкавшись вволю, они вопросительно загалдели. Однако Катя знала свое дело. Она вновь одарила их обворожительной улыбкой, бросила несколько загадочных слов и, заинтриговав всех до предела, исчезла в дверях.

Разумеется, столь эффектное появление не могло остаться незамеченным. Половина находившихся в комнате обратили взгляды к дверям, гадая, что за важная персона удостоила вечеринку своим присутствием. Когда они убедились, что лицо новой гостьи не мелькает на журнальных обложках, по дому прокатился недоуменный шепот. Джерри следовал в нескольких шагах за Катей, наблюдая, какое впечатление она производит на окружающих. Несомненно, она возбуждала зависть. Лица женщин, считавших, что перед ними – их современница и соперница, искажались недовольными гримасами: «Что это за красотка, такая молодая и такая ослепительная, с легкостью приковавшая к себе все взоры?»

Сходные вопросы можно было прочесть и на лицах молодых мужчин. «Почему все пялятся на эту проклятую бабу, а не на меня? – говорили их недовольные мины. – Почему все раздевают ее глазами, позабыв про мои мужские достоинства?» Впрочем, имелась и другая категория мужчин – эти выжидали случая подвалить к прелестной незнакомке со стаканом в руке и завязать необременительную светскую беседу.

Катя исполнила свою роль безупречно. Ей удалось ни с кем не встретиться взглядом, не подпустить к себе любопытных, ускользнуть от сетей беседы. Оглянувшись на Джерри, она увидела, что он указывает на Тодда. Да, это был Тодд. Он стоял во внутреннем дворике рядом с Максин. Судя по выражению их лиц, между ними происходил не слишком приятный разговор. Максин сердито трясла головой, отворачиваясь от Пикетта, а тот бесцеремонно хватал ее за плечо, точно строгий отец, распекающий непослушную дочь.

Однако Максин не собиралась уступать и, резко стряхнув его руку, торопливо направилась к лестнице, ведущей на пляж.

Напряженный разговор между Тоддом и Максин не ускользнул и от внимания прочих гостей. С появлением Тодда все старые пересуды и сплетни были мгновенно забыты. Собравшиеся обсуждали исключительно особу мистера Пикетта. Но если несколько минут назад главным объектом возбужденных перешептываний являлась его пострадавшая наружность, то теперь всеобщий интерес вызвало его грубое обращение с Максин, а также предмет их ссоры. К немалому сожалению любопытных, после того как Тодд и Максин покинули внутренний дворик, услышать хоть что-нибудь из их разговора стало невозможно. Конечно, среди толпившихся в комнате гостей было немало желающих последовать вслед за ними, но осуществил это желание лишь один человек – Тэмми. Она растолкала преграждавших ей путь знаменитостей, обогнула официанта, протиснулась между диванами и подбежала к перилам, отделявшим патио от пляжа.

За время, прошедшее после их с Тоддом прибытия, поднялся ветер. Он дул со стороны океана, донося его шум и злобные голоса спорящих. Сначала Тэмми услышала голос Максин. Та раздраженно спрашивала, как Тодд осмелился сунуться сюда…

Тэмми сделала еще несколько шагов, пытаясь увидеть Пикетта. Как понять, нужна ли ему сейчас помощь? Когда женщина приблизилась к деревянным ступенькам, ведущим на песок пляжа, путь ей преградил элегантный маленький человечек с лицом злого тролля.

– Простите, могу я узнать, кто вы такая?

– Я подруга Тодда Пикетта. А вы что, метрдотель?

Со стороны патио донесся приглушенный взрыв хохота. Оглянувшись по сторонам, Тэмми увидела, как молодой человек, одетый почти так же шикарно, как и «тролль», состроил насмешливую гримасу.

– Меня зовут Гарри Эппштадт. Я председатель совета директоров студии «Парамаунт».

– О… – выдавила Тэмми, потрясенная столь громким титулом. – Вот оно что…

– Насколько я понимаю, вы не относитесь к числу приглашенных.

– Я думаю, она и в самом деле пришла сюда вместе с Тоддом, – заметила еще одна из любопытствующих, женщина в черном вечернем платье. Она лениво облокотилась на перила, потягивая коктейль.

Эппштадт смерил Тэмми оценивающим взором, словно перед ним была кобыла весьма сомнительных достоинств. Откровенное пренебрежение, сквозившее в этом взгляде, вывело ее из себя, и, бесцеремонно оттолкнув «тролля», Тэмми двинулась к ступенькам.

– Позовите охрану! – завизжал Эппштадт. – Пусть эту стерву вышвырнут отсюда прочь, или я предъявлю иск за оскорбление.

– Господи, Гарри, к чему поднимать шум, – примирительно заметила женщина в черном платье. – Не строй из себя придурка.

Только теперь Тэмми узнала этот мягкий, тягучий голос. Перед ней была Фэй Данауэй. Кинодива лениво скользнула глазами по Тэмми.

– Она никому не мешает, – изрекла Фэй. – Так что иди в Дом, Гарри, и выпей еще стаканчик.

Обернувшись, Тэмми увидела, что Эппштадт пребывает в нерешительности. Он попытался испепелить глазами Данауэй, но та ответила ему невозмутимо спокойным взглядом. Тогда он набросился на одного из троих молодых людей, которые, на свою беду, вышли в патио в столь неудачный момент.

– Кристиан?

– Да, сэр?

– Что я только что сказал?

– Вы хотите позвать охрану, сэр?

– Да, и как можно скорее. Вы долго собираетесь здесь торчать?

– Я как раз шел за охраной, сэр, – ответил молодой человек и поспешил унести ноги.

– Господи, – промурлыкала Данауэй. – Ты что, не слышал, что я сказала? Она приехала вместе с Тоддом. Я видела это собственными глазами.

– Так или иначе, ее сюда никто не звал, – отрезал Эппштадт. – И плевать, что она приехала с Тоддом. Ей нечего здесь делать. И ему тоже. Его, кстати, тоже никто не звал. Его бы надо вышвырнуть отсюда вслед за ней.

Тэмми, стоявшая у перил, решила, что настало время вмешаться.

– Не понимаю, что вы ко мне привязались? – спросила она, поворачиваясь к Эппштадту. – Я вам ничего плохого не сделала.

– Интересно, где он вас откопал? – прорычал Эппштадт. – Выглядите вы как продавщица в супермаркете. Вероятно, Тодду кажется, что это удачная шутка – явиться сюда в обществе продавщицы? Кто вы такая, черт вас возьми?

– Меня зовут Тэмми Лоупер. Я подруга Тодда.

– В каком смысле подруга? – рявкнул Эппштадт.

– В самом прямом. Точнее говоря, мы с ним друзья. В последнее время у Тодда были неприятности, и…

– Вот как? Расскажите-ка, что за неприятности.

– Боюсь, я не имею на это права…

– Не слушайте его, милочка, – бросила Фэй. – Он строит из себя дурака. На самом деле он прекрасно знает, какие неприятности могут быть связаны с пластической хирургией. В Голливуде это известно всем и каждому.

– Я сам предложил Тодду врача, – кивнул головой Эппштадт. – Отличного хирурга по имени Брюс Берроуз. Специалиста высокого класса. Ты ведь тоже к нему обращалась, а, Фэй?

– Нет – покачала головой мисс Данауэй. – Пока у меня нет в этом необходимости.

– Ах, извини.

– Но судя по тому, что этот хирург сотворил с Тоддом, от него следует держаться подальше. А ведь каким красавчиком был этот парень. Вылитый Уоррен пятьдесят лет назад. Я имею в виду, оба были чертовски хороши.

Тэмми не стала слушать их разглагольствования. Воспользовавшись тем, что Эппштадт про нее позабыл, она тихонько спустилась по деревянным ступенькам. Свет, лившийся из окон дома, освещал полосу пляжа и набегавшие на песок волны. Насколько Тэмми могла видеть, берег был безупречно чист. Вероятно, специальные служащие каждое утро убирали пляж, дабы никакой случайный предмет – бутылка из-под виски, использованный презерватив или дохлая рыба – не оскорбил взоры обитателей особняков.

Лишь две человеческие фигуры виднелись вдали.

Если Тодд и Максин заметили Тэмми, никто из них не подал виду. Они по-прежнему предавались делу, занимавшему их в течение последних десяти минут, – с упоением ругались.

Ветер относил их слова прочь, но иногда та или иная фраза достигала ушей Тэмми. Один раз она разобрала, как Максин заявила, что впустую потратила на Тодда «уйму времени». В другой раз она назвала его «безмозглым эгоистом». Пикетт тоже в долгу не остался, удостоив ее звания «бездарной суки» и «паразитки». В ответ на одно из оскорблений Максин произвела ловкий выпад, выпалив, что весь город уже говорит о том, как он «хреново подтянул свою обвисшую рожу».

– Мне на это наплевать, – рявкнул Тодд.

– Если тебе на это наплевать, значит, ты еще глупее, чем я думала, – парировала Максин. – Только полный идиот может плевать на свою репутацию.

– Слушай меня внимательно! – орал Тодд. – Мне на это наплевать, ясно? Пусть моя репутация катится к чертям!

Потом ветер подул в другую сторону, и какое-то время до Тэмми не доносилось ни слова. Она медленно приближалась к Тодду и Максин, каждую секунду ожидая, что кто-нибудь из них ее увидит. Но в пылу яростной перепалки они не замечали ничего вокруг.

Когда ветер вновь смилостивился над Тэмми, ссора переместилась в иное русло. От взаимных оскорблений они перешли к теме каньона. При этом Тодд по-прежнему надсадно орал.

– Это ты послала меня туда, стерва! Ты знала: там творится черт знает что – и все же послала меня туда!

Настал самый подходящий момент вмешаться в разговор, решила Тэмми и вошла в полосу света так, чтобы Максин ее увидела. Но та была слишком разъярена, чтобы обращать внимание на Тэмми.

– Не понимаю, с чего ты развопился, – процедила она, не сводя глаз с Тодда. – Да, у этого дома богатая история. Но разве из-за этого стоит поднимать шум?

– Мне не нравится водиться с подобным сбродом, Максин. С теми, кто там ошивается. Это может плохо кончиться.

– О каком таком сброде ты говоришь?

Тодд понизил неожиданно голос до шепота, но Тэмми подошла так близко, что расслышала его слова.

– В этом каньоне полным-полно мертвецов.

В ответ Максин расхохоталась, и смех ее казался неподдельным.

– Ты что, спятил? Или ты под кайфом?

– Нет.

– Значит, надрался?

– Нет.

Тодду, судя по голосу, было не до шуток.

– Я видел их собственными глазами, Максин. Я прикасался к ним.

– Ну, если тебе повезло познакомиться с живыми мертвецами, надо воспользоваться шансом и состряпать статью для «Нэшнл инкуайрер», а не хныкать здесь передо мной. Ты меня достал, Тодд! Надеюсь, это наш последний разговор.

– Нет, так просто ты от меня не отделаешься! Ты должна мне все объяснить!

– А я уже все объяснила, – усмехнулась Максин. – У тебя крыша поехала, только и делов.

– Джерри?

Катя, явно чем-то обеспокоенная, схватила Брамса за локоть.

– Можно как-нибудь спуститься на берег, обогнув дом?

– Не знаю точно. Думаю, можно. Но зачем тебе на берег?

– Тодд на пляже вместе с этой сукой, своим менеджером. Она набросилась на него как бешеная.

– Уверен, он способен сам за себя постоять.

– Я хочу увезти его отсюда, но когда мы будем возвращаться, нам не стоит протискиваться сквозь эту толпу.

– Хорошо, поищем другой путь, – пообещал Джерри. Рука об руку они направились к главной двери.

– До чего я ненавижу всех этих подонков, – сообщила Катя, когда они оказались в холле.

– Ты же никого из них не знаешь, – возразил Джерри.

– О, ты ошибаешься. Я знаю их как облупленных. Те же самые старые шлюхи, пройдохи, идиоты и мошенники, что были в мое время. Только имена изменились.

– Вы хотите уехать? – осведомился слуга, когда они вышли из дома.

– Нет, – покачал головой Джерри. – Мы просто хотим немного прогуляться. Не подскажете, как можно пройти на пляж?

– Да, конечно. Вам лучше вернуться в дом и…

– Мы бы предпочли не возвращаться.

– Тогда идите вон по той дорожке, она выведет вас прямо на берег. Но быстрее и проще…

– Спасибо, – отрезала Катя, поймав взгляд молодого человека и наградив его улыбкой. – Нам захотелось немного отдохнуть от шума и толкотни.

Вышколенный слуга счел за благо не возражать.

– Как вам будет угодно, – пробормотал он, вспыхнув под пристальным взором Кати.

Глава 10

Тодд обернулся в сторону дома. Ссора между ним и Максим возбудила столь жгучий интерес, что зрители теснились уже не только в патио, но беззастенчиво выглядывали из окон кухни и спален. Некоторые, особенно ретивые, отважились даже спуститься на песок. Гул голосов, обычный для многолюдного сборища, был теперь почти не слышен. Как видно, по дому пронесся слух о том, что на берегу происходит весьма занимательная перепалка и, если немного попридержать языки, можно услышать кое-что любопытное.

– Думаю, ты сам понимаешь, что поступил глупо, затеяв этот бессмысленный разговор, – процедила Максин.

– Все, что я хочу, – это получить ответы на несколько вопросов.

– Нет, Тодд, ты хочешь совсем другого. Ты хочешь поставить меня в идиотское положение перед моими знакомыми. Ты злишься, потому что я послала тебя к чертям. Отказалась с тобой возиться. Знаешь, Тодд, я сыта твоей персоной по горло. Все, что я хочу, – это отделаться от тебя и от твоих вечных претензий.

Говоря это, Максин утомленно прикрыла глаза; неожиданно для себя Тэмми почувствовала к этой женщине нечто вроде симпатии. Ни умелый макияж, ни безукоризненная прическа не могли скрыть ее привычной, застарелой усталости. И когда Максин сказала, что хочет отделаться от Тодда, Тэмми не усомнилась в искренности ее слов.

– Я устроила твой переезд в этот дом только потому, что думала: там, вдали от людей, тебе будет удобно. Я ведь только и делала, что заботилась о твоих удобствах. А в благодарность ты явился сюда, орешь, набрасываешься на меня как бешеный. Но мне наплевать. Пусть все узнают правду. Тебе же будет хуже.

– Не надо работать на публику, Максин.

– А почему нет? Ты приехал сюда, чтобы подстроить пакость. Так получай же эту пакость сам.

Максин так повысила голос, что можно было не сомневаться: слова ее достигли ушей тех, кто толпился в патио и замер у окон.

Под решительным натиском Максин Тодду пришлось отступить. Она вынуждала его двигаться в сторону дома, и с каждым шагом слова его становились все слышнее для любопытных зрителей.

– Тодд, хватит, – взмолилась Тэмми. – Попросите у нее прощения. И давайте отсюда сматываться. Мы выбрали неподходящее время для разговора. И неподходящее место.

Максин взглянула на Тэмми, вероятно, впервые заметив ее существование.

– Неужели ты думаешь, он способен попросить прощения? – усмехнулась она. – Да еще у меня? Он этого просто не умеет. И знаешь почему? Он никогда не бывает виноват. Во всяком случае, никогда не признает себя виноватым.

– Сегодня он сделает исключение из правила, правда, Тодд?

– Отвали, – буркнул Тодд.

– Я спрятала тебя в этом доме, потому что ты попросил отыскать для тебя укромное местечко, – продолжала Максин, делая все возможное, чтобы ее откровения не ускользнули от жадно настороженных ушей. – Тебе нужно было время, чтобы оправиться после операции. И я пошла тебе навстречу.

– Я тебя по-хорошему прошу, замолчи, – сквозь зубы проскрежетал Тодд.

– Насколько я помню, – ничуть не испугавшись, продолжала Максин, – твое хваленое лицо благодаря доброму доктору Берроузу напоминало сырую отбивную.

– Хорошо, твоя взяла, – выдохнул Тоддю. – Замолчи, прошу тебя.

– Зачем же мне молчать? Тем более все уже и так знают о твоей операции. Весь город только о тебе и говорит. О том, что тебе пришлось в жизни исполнить роль из «Призрака оперы».

– Максин, заткнись.

– Нет уж, Тодд, теперь я не заткнусь. Слишком долго я хранила твои долбаные секреты, будь они трижды прокляты. Мне это порядком осточертело.

– Тодд, давайте уйдем, – вновь осмелилась подать голос Тэмми.

– Напрасно ты теряешь с ним время, дорогуша, – обернулась к ней Максин. – Спать с тобой он не будет, поверь моему слову. А ты ведь в глубине души на это надеешься, правда?

– Господи, что вы такое говорите, – потупилась Тэмми.

– Не надо лукавить, – отрезала Максин.

– Мне незачем лукавить. Я ни о чем таком и не думала. Это вы считаете, что секс – самое главное в жизни. А мне это кажется абсурдным.

– Как бы то ни было, я с ней не спал, – заявил Тодд. явно не желая, чтобы Максин пребывала в заблуждении на сей счет.

Торопливость, с которой он постарался внести ясность в этот вопрос, больно задела Тэмми. Тодд стыдится ее, поняла она. Проклятый недоумок! Все катится в тартарары, а его, что бы он там ни говорил, больше всего на свете заботит собственная репутация.

По всей видимости, выражение обиды и разочарования, мелькнувшее на лице Тэмми, не ускользнуло от Максин. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал куда мягче.

– Мой тебе совет, не позволяй ему вытирать о тебя ноги, – обратилась она к Тэмми. – Он этого не стоит. Уж я это знаю, как никто другой. Вот сейчас, например, его волнует одно: как бы все эти люди, – и Максин указала пальцем в сторону дома, – не решили, что он пал так низко, что спит с простушкой вроде тебя. Я угадала, Тодд? Ты ведь не хочешь, чтобы тебя сочли любителем невзрачных толстух?

За эти несколько минут Тэмми получила уже вторую рану. Ей хотелось заживо провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть свидетелей собственного унижения.

И все-таки уязвленное самолюбие не позволяло ей молча проглотить оскорбление. К тому же терять ей было нечего.

– Это правда, Тодд? – дрожащим голосом спросила она – Вы меня стыдитесь?

– О господи. – Тодд отчаянно затряс головой, затем украдкой взглянул в сторону дома. Во внутреннем дворике и на террасе собралось не менее шести десятков зрителей, захваченных увлекательным спектаклем.

– Знаете что? – рявкнул он. – Катитесь вы обе к чертям!

И, повернувшись к ним спиной, Пикетт торопливо зашагал по песку прочь от дома. Но Максин не собиралась отпустить его так просто.

– Мы не закончили разговор, Тодд! – крикнула она вслед. – Я как раз говорила о твоей операции и о том…

– Хватит, Максин, – бросил Тодд через плечо.

– Но почему ты не хочешь поговорить об операции? Это ведь так интересно. Конечно, подтяжка – это довольно болезненно, зато потом ты выглядишь как новенький, и…

– Я сказал, хватит об этом, или я отдам тебя под суд за клевету, – взревел Тодд, оборачиваясь.

– На каком основании? Я и не думала клеветать. Все, что я говорю, – чистейшая правда. А еще более чистая правда заключается в том, что ты капризный надменный бездарь.

Тодд замер. В неровных отсветах, которые бросали на берег окна дома, лицо его казалось невероятно бледным; утолок рта судорожно подергивался. Безграничное отчаяние, исказившее это лицо – которое и так немало пострадало, – заставило Максин замолчать. Взгляд Тодда был устремлен поверх голов обеих женщин на толпу, упивавшуюся его позором.

И вдруг он завизжал как резаный:

– Ну что, довольны?! Хорошо позабавились?! Эта дрянь не врет. Она говорила правду! Я действительно пошел на эту дерьмовую операцию! Которая мне на фиг была не нужна! И знаете почему? Меня подговорил этот гад! Эппштадт! Да-да, Квазимодо сраный, ты сам знаешь это!

Эппштадт наблюдал за разыгрываемым на песке спектаклем с весьма удобной позиции, и теперь десятки глаз обратились в его сторону. В эту минуту он так же мало желал находиться в центре внимания, как и Тодд. Он яростно замотал головой, словно отгоняя прочь обвинения, и попытался раствориться в толпе.

Пикетт стремглав бросился к патио и, просунув руку сквозь перила, успел схватить Эппштадта за штанину. Тот обернулся.

– Убери руки прочь, – взвыл он, отбиваясь от Тодда ногами, как от бешеной собаки.

Но Пикетт вцепился в него мертвой хваткой, и Эппштадту оставалось лишь хвататься руками за окружающих, чтобы не упасть. Лицо его побелело от ярости. То, что с ним теперь происходило, могло присниться лишь в кошмарном сне: взбесившийся актер рвал его брюки на глазах у довольной толпы, смаковавшей эту дурацкую ситуацию, словно изысканное шампанское. Сохранить в подобном положении чувство собственного достоинства было невозможно.

– Нет, недомерок поганый, ты от меня так легко не отделаешься! – рычал Тодд. – Придется тебе выкупаться в дерьме заодно со мной!

– Пикетт! Отпусти меня! – орал Эппштадт. Голос его дрожал от злости, по лицу градом катился пот. – Ты слышишь меня, придурок?! Убери руки! Ты об этом пожалеешь!

– Зря дерешь глотку, – изрек Тодд, притягивая Эппштадта ближе к себе. – Ах ты, паршивец! Скажи-ка лучше, скольких людей ты подговорил на эту проклятую операцию? Сколько по твоей милости стали уродами?

– Подтяжка была тебе необходима! Ты ужасно выглядел!

– Я ужасно выглядел? Ха! А себя ты в зеркале видел?

– Я не кинозвезда. Не претендую на звание красавца.

– И я тоже, черт возьми. Я завязал с кино. И знаешь почему, Эппштадт? Я видел, какой их ждет конец. Всех этих долбаных красавцев-кинозвезд. Видел, где они теперь.

– Ты имеешь в виду Форест-Лаун?

– Какой там к черту Форест-Лаун! Они не в могилах, Эппштадт! Это было бы слишком просто. Они все так же бродят по миру. Призраки – вот кто они. Духи, мечтающие, что какой-нибудь сраный ублюдок вроде тебя даст им еще один шанс.

– Кто-нибудь наконец поможет мне избавиться от этого спятившего сукиного сына? – заверещал Эппштадт.

Один из официантов, оставив свой поднос, подбежал к перилам, схватил Тодда за руку и принялся разгибать его судорожно сжатые пальцы.

– Лучше отпусти его, парень, – бормотал он. – Иначе я сделаю тебе больно. А я этого вовсе не хочу.

Но Тодд не внял предупреждению. Он по-прежнему изо всех сил тянул Гарри за штанину, и председатель совета директоров студии «Парамаунт» не удержался-таки на ногах. Женщина, за которую он цеплялся, тоже потеряла равновесие и непременно упала бы, если бы не зрители, окружившие ее плотным кольцом. Эппштадту повезло меньше. Как только Пикетт мертвой хваткой вцепился ему в ногу, толпа вокруг него расступилась. Он грохнулся на пол, по пути ударив официанта ногой по колену, так что тот полетел вслед за ним.

Тодд, не теряя времени даром, потащил не успевшего подняться Эппштадта в дальний угол патио. Среди зрителей, взиравших на этот фарс, не было ни одного, кто не пребывал бы на седьмом небе от удовольствия. Не было здесь и ни одного, кто в свое время не испытал бы от Эппштадта разного рода унижений. И теперь люди, некогда бывшие объектами его насмешек и издевательств, надеялись, что увлекательный спектакль не оборвется на самом интересном месте.

Гарри наконец понял, что ему придется самому за себя постоять. Изловчившись, он пихнул Тодда в плечо, а затем нанес неуклюжий, но сильный удар по лицу. Тодд выпустил свою жертву и рухнул на песок. Из разбитого носа ручьями хлестала кровь.

Эппштадт поднялся на ноги и заорал:

– Немедленно арестуйте этого подонка! Слышите?! Немедленно!!

Тодд, прижимая к разбитому лицу окровавленные руки, корчился на земле. Десятки глаз уставились на поверженного киногероя. И каждый из собравшихся – будь то гость, официант, лакей или бармен – благодарил судьбу за выпавшую на его долю возможность насладиться столь великолепным скандалом. Не каждый день удается полюбоваться расквашенной кинозвездной физиономией и увидеть, как глава студии «Парамаунт» ползает по песку. Теперь будет что порассказать на других, не столь удачных вечеринках.

Несколько человек подошли к Тодду, делая вид, что намерены ему помочь. На самом деле они хотели одного: рассмотреть получше его окровавленное лицо, чтобы потом, развлекая знакомых этой захватывающей историей, не упустить ни одной детали. Никто не протянул Тодду руки. Даже Тэмми словно приросла к месту, не желая подавать этому надменному сборищу новый повод для насмешек.

Тодд самостоятельно поднялся на ноги и инстинктивно повернулся к зрителям спиной. Они и так слишком много видели и слышали. У него сейчас было одно желание: скрыться от этих насмешливых любопытных взоров.

– Пошли вы все к черту, – буркнул он себе под нос, пытаясь сообразить, в какую сторону лучше идти, направо или налево.

И вдруг, прямо перед собой, он увидал ответ. У кромки воды стояла Катя. И она ждала его.

В первый момент Тодд не поверил собственным глазам. Что она могла делать здесь, вдали от своей заповедной обители? Но если это не она – кто же тогда принял ее обличье?

Тодд не стал ожидать, пока разум придет ему на помощь, и поступил так, как подсказывала ему интуиция. Не удостоив ни единым взглядом толпу равнодушных соглядатаев, он заковылял по песку к ожидавшей его женщине.

Несмотря на то, что с Катей у Тодда были связаны не только приятные воспоминания, ее улыбка притягивала его неодолимо; сейчас общество ее казалось куда более желанным, нежели компания Эппштадта и этой хохочущей, равнодушной банды. С ними Тодд покончил навсегда. Унижение, которое он только что пережил, стало последней каплей, переполнившей чашу. Последним доказательством того, что он больше не принадлежит к их звездной тусовке. На горе или на счастье, но он вернется в каньон Холодных Сердец, к этой женщине, что протягивает к нему руки.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, приближаясь.

В ответ Катя улыбнулась. О, эта улыбка! Она по-прежнему приводила его в трепет.

– Я пришла за тобой.

– Я думал, ты никогда не покидаешь свой каньон.

– Я тоже так думала. Но порой я совершаю поступки, которых сама от себя не ожидаю.

Пикетт обнял ее за плечи. В это мгновение набежавшая волна достигла их ног, и ботинки Тодда наполнились холодной морской водой. Он рассмеялся, и кровь из разбитого носа забрызгала Катино лицо.

– Ох, прости. Я тебя испачкал.

Тодд опустился на корточки, зачерпнул воды и принялся смывать кровь с лица. Соленая вода щипала разбитые ноздри.

Катя, присев рядом с ним, бросила из-за его плеча взгляд в сторону дома.

– Они идут за тобой, – предупредила она.

– Плевать.

Для того чтобы удостовериться в правоте ее слов, ему не было нужды оглядываться. Конечно, Эппштадт не упустит возможности отомстить. Этот сукин сын непременно предъявит Тодду обвинение в оскорблении словом и действием и добьется, что до суда обидчика будут держать под стражей. Назавтра о случившемся будут кричать все газеты. Разумеется, все занимательные факты, которые сообщила своим гостям Максин, тоже будут опубликованы. Где бы ни скрывался сейчас доктор Берроуз, ушлые газетчики сумеют его обнаружить и вытянут из него все возможное. А если он сохранит верность клятве Гиппократа и будет нем как рыба, на помощь журналистам придет какая-нибудь словоохотливая медсестра или их собственное богатое воображение. Так или иначе, найдется кто-нибудь, кто подтвердит слова Максин (которые, впрочем, и не нуждаются в подтверждении). И тайна выйдет наружу.

Но история Тодда – лишь часть тайны. Есть еще и Катя. Как насчет ее секретов? Неужели загадки каньона Холодных Сердец тоже попадут на страницы прессы? Неужели журналисты и полицейские, а вслед за ними и просто любопытные вскоре наводнят святилище Кати?

– Мне этого не вынести, – простонал сраженный подобной мыслью Тодд.

Он был готов заплакать от жалости – и к Кате, и к самому себе.

Женщина сжала его руку.

– Ничего такого не будет, – пообещала она.

И, повернувшись к морю, она потянула его за собой, заставив повиноваться. В безбрежной темноте океана виднелись лишь несколько далеких огоньков. Небо и гладь воды сливались в непроглядном мраке.

– Пошли со мной.

Тодд бросил на нее взгляд, полный недоумения. Он не мог поверить, что она предлагает ему идти по воде.

Но это было именно так.

Катя решительно двинулась вперед, и он последовал за ней. Ему вовсе не хотелось шествовать по ледяной воде ревущего океана, однако выбора не было. Объяснения с гостями Максин и с полицейскими, неизбежный арест и допросы – все это прельщало его еще меньше. Надо было спасаться бегством, и единственно возможный путь вел в океан. Он ощущал, как рука Кати сжимает его руку. И больше ему ничего не требовалось. Впервые в жизни ему было нужно так мало – ощущать женскую руку в своей руке.

– Тут холодные течения, – предупредил Тодд.

– Я знаю.

– И акулы.

– Да, и акулы.

Тодд хотел оглянуться, но пересилил себя.

– Не волнуйся, – успокоительно заметила Катя. – Ты знаешь, что они сейчас делают.

– Да.

– Пялятся нам вслед. Указывают на нас пальцами.

– Они не бросятся за нами в погоню?

– Там, куда мы идем, нас никому не догнать.

Вода уже доставала Тодду до пояса, а Кате, которая была ниже его на добрых шесть дюймов, приходилось еще труднее. Море было неспокойно, и волны, хотя и не слишком сильные, все же отбрасывали их назад. Одна из особенно высоких волн заставила Катю выпустить руку Тодда и отнесла женщину на несколько ярдов к берегу. Пикетт бросился к ней на помощь и невольно скользнул глазами по пляжу. Хотя они успели отойти не больше чем на двадцать пять ярдов, песчаная полоса казалась невероятно далекой. Однако он прекрасно видел, как люди носятся вдоль кромки прибоя, пытаясь разглядеть, что происходит с беглецами. А выше, над пляжем, светились окна домов; особняк Максин был освещен особенно ярко. Неподалеку от дома сверкала желтыми и голубыми огнями полицейская машина. «Пожалуй, они вышлют в погоню за нами вертолет, снабженный поисковыми прожекторами», – пронеслось в голове у Тодда.

Увиденное наполнило Пикетта решимостью. Он схватил Катю за руку.

– Идем, – прошептал он. – Я понесу тебя.

Она не возражала; напротив, с готовностью обвила его шею руками, и они вновь двинулись в холодную ревущую темноту. Сейчас он походил на чудовище из старого фильма ужасов, подумалось Тодду, – на чудовище, схватившее красавицу и скрывшееся во мраке со своей драгоценной добычей. Правда, красавица сама потянула его в ночную мглу. Скорее всего, они оба – чудовища.

Катя меж тем опустила голову ему на плечо, нежно поглаживая по спине. Они зашли уже так далеко, что ноги Тодда более не касались дна. Поразительно, но он не испытывал ни малейшего страха. Вполне вероятно, они оба утонут – ну, так что с того? Тело его закоченело в ледяной воде, веки стали тяжелыми, как свинец.

– Держись… за… меня… крепче, – выдохнул он, еле ворочая языком.

Катя поцеловала его в шею. По каким-то необъяснимым причинам тело ее оставалось теплым. Женщина, которая жила так долго, была полна внутреннего огня. Ощутив жар ее тела, Пикетт заговорил вновь.

– Мы никогда… не занимались этим нормально… я имею в виду, в постели, – пробормотал он с сожалением.

– Еще займемся, – пообещала Катя, прижимаясь губами к его губам.

В это мгновение новая, небывало мощная волна накрыла их с головами.

Вода сомкнулась над ними, но они не прервали поцелуя.

Тэмми, не в силах оставаться в центре возбужденной толпы, металась по берегу. По мере того как Катя с Тоддом, удаляясь, становились все меньше и меньше, росла охватившая ее паника. Наконец они скрылись под водой. Тэмми убеждала себя, что ее подводит зрение, что они вот-вот появятся вновь, но в глубине души чувствовала: все ее надежды тщетны. Они удалились во тьму слишком решительно и бесповоротно, и было совсем не похоже, что они хотят всего лишь немного поплавать и, освежившись, выскочат обратно на берег. Они сбежали, сбежали вместе, использовав единственный путь, который у них оставался.

Внутри у Тэмми все болезненно сжалось – отчасти от ужаса, отчасти от зависти. Тодд все-таки сделал свой выбор. Выбор не в ее пользу. И ушел навсегда.

Женщина услышала шум винта и, вскинув голову, увидала, что в небе кружится полицейский вертолет. Он двигался в ту сторону, где исчезли сбежавшие любовники, его мощные поисковые прожектора рассекали темноту.

Тэмми окинула взглядом берег. Почти все гости покинули дом и теперь сновали туда-сюда по пляжу. Максин она не видела, но многие знаменитости были тут. Она узнала их по цвету одежды. Мадонна щеголяла в красном, Гленн Клоуз – в белом, Брэд Питт – в светло-голубом. Прожектора заливали берег сверхъестественно ярким светом. Затем вертолет, почти касаясь поверхности воды, полетел над океаном. Тэмми не сводила с него глаз. «Тодд с Катей не могли уйти далеко», – мысленно твердила она. Ведь прошло совсем немного времени. Даже если беглецов подхватило течение, за несколько минут их вряд ли унесло дальше чем на сотню-друтую ярдов.

«Но ведь несет их не только течение, – возражала себе Тэмми. – Ими движут их собственные устремления. Они вошли в воду, желая скрыться от всех. И добились своего».

Внезапно миссис Лоупер разрыдалась. Она всхлипывала, как ребенок, стоя в темноте, одинокая, продрогшая до костей, и рядом не было никого, кто мог бы ее утешить. Она и не пыталась сдержать слезы. «Горю надо дать выход», – часто повторяла ее мать, и Тэмми на собственном опыте не раз убеждалась в справедливости этих слов. Непролитые слезы застывают и ложатся на сердце камнем. А если дать им пролиться – с ними уйдет печаль.

И сейчас, рыдая и размазывая слезы по щекам, Тэмми ощущала, как печаль ее становится менее жгучей. Вертолет успел удалиться от берега на значительное расстояние. Теперь лучи прожекторов тщательно обшаривали лишь один участок океана. Тэмми попыталась понять, что это означает. Возможно, пилот обнаружил тела? Женщина вглядывалась в залитую светом поверхность воды, пока у нее не заболели глаза, однако так и не сумела ничего разглядеть – лишь волны, украшенные гребнями пены, белыми, точно снег.

Через несколько минут вертолет выключил огни и двинулся дальше. Когда прожекторы зажглись вновь, выяснилось, что поиски теперь ведутся на значительно большей глубине. Тэмми вновь вперилась взглядом вдаль, рассчитывая увидеть что-нибудь обнадеживающее. И вновь – никаких признаков беглецов, лишь равнодушные волны. Наконец Тэмми, уставшая от бесплодных надежд и разочарований, повернулась к океану спиной и, обогнув дом, оказалась на улице. Те же самые люди, которые совсем недавно, потягивая шампанское, наслаждались забавным спектаклем, теперь ожидали, пока им подадут машины. Почти все они подавленно молчали и старались не смотреть друг на друга, словно ощущая некоторую неловкость за то, что восприняли смерть себе подобного как любопытное зрелище.

Жгучий интерес, который всю жизнь возбуждали у Тэмми эти люди, теперь улетучился без остатка. То обстоятельство, что она совсем недавно находилась в блистательном обществе Брэда, Джулии и еще дюжины суперзвезд, ничуть ее не радовало и не волновало. Мысли ее по-прежнему метались над темными водами океана.

Наконец кто-то нарушил тишину, отпустив идиотское замечание по поводу обслуживающего персонала, который день ото дня становится все менее проворным. Этого оказалось достаточно, чтобы легкомысленная компания перестала изображать уныние. Вновь раздались оживленная болтовня, а затем и смех. К тому времени, как Тэмми подали ее машину, разъезжавшиеся гости уже опять пребывали в превосходном настроении. Они беззаботно обменивались шутками и телефонными номерами. Жуткая сцена на берегу, трагедия, свидетелями которой они были, осталась в прошлом.

Глава 11

Однако по берегу по-прежнему бродило немало людей, и все они, как недавно Тэмми, смотрели в море и в ярких полосах испускаемого прожекторами света различали лишь темные волны и пенные гребни.

Эппштадт, не привыкший терять время даром, говорил по мобильному телефону со своим адвокатом, Джейкобом Лазловым. Рядом с ним стояла Максин.

– Я хочу, Джейкоб, чтобы этот сукин сын получил по полной мере, – орал в трубку Эппштадт. – Идти на попятную я не намерен. Он едва не оторвал мне ногу – так пусть поплатится за это. Господи, Джейкоб, это было самое настоящее нападение с причинением физических повреждений. А теперь этот засранец пытается утопиться и уйти от ответственности.

– Тебе не кажется, что вести разговоры о возбуждении дела сейчас несколько преждевременно? – сухо заметила Максин. – Возможно, Тодд уже на дне морском и предъявлять иск будет некому.

– Тогда пусть мне выплатят компенсацию за причиненный моральный и физический ущерб из его дерьмового имущества. После него ведь останется кое-что? Да, Джейкоб. Говори громче, я ни черта не слышу. Этот проклятый вертолет…

– Да уж, Эппштадт, ты своего не упустишь, – заметила Максин.

– Я перезвоню тебе потом, Джейкоб.

Эппштадт сунул телефон в карман и вслед за хозяйкой направился к дому. На пути он столкнулся с официантом, который пришел к нему на выручку во время нападения Тодда.

– Как тебя зовут, парень?

– Джозеф Финли, сэр.

– Так вот, Джой, я хочу, чтобы ты оказал мне маленькую услугу. Будь другом, отирайся поблизости от меня, пока я не скажу, что в этом больше нет надобности. Ты понял? Я тебе хорошо заплачу, внакладе не останешься. И если ты увидишь что-нибудь подозрительное…

– Я все понял, сэр. Я буду рядом.

– Отлично, парень. А для начала принеси мне бренди. Да поскорее, – распорядился Эппштадт.

Джой поспешно удалился в сторону дома.

– Слушай, Максин, на этой твоей долбаной вечеринке была хоть какая-нибудь служба безопасности?

– А как же иначе?

– Хорошо же эти говнюки работали, ничего не скажешь! Как могло случиться, что мне едва не оторвали ногу, а никто из них даже не почесался? Предупреждаю, Максин, Джейкоб задаст тебе несколько вопросов, и в твоих интересах дать ему такие ответы, которые его удовлетворят.

– Тодд не нарушал неприкосновенности моего жилища если ты на это намекаешь, – бросила Максин, резко повернувшись к Эппштадту. В глазах ее стояли слезы. – Я не собираюсь заявлять, что он ворвался в дом без приглашения. Я знаю его десять лет. Его все здесь знают.

– Значит, никто из нас не представлял, на что он способен. Этот гад едва не убил меня.

– Ну, до убийства было далеко, – насмешливо заметила Максин, явно раздраженная попытками Эппштадта сгустить краски. Она опустилась в то самое кресло, где сидела, когда ее отыскал Тодд. Отсюда ей было видно все, что происходит на берегу.

– Ваш бренди, сэр.

Эппштадт взял стакан и опустился в кресло, которое подвинул ему Джой.

– Будь поблизости, – бросил он, обращаясь к официанту.

– Как скажете, сэр.

Официант отошел на несколько шагов, дав Эппштадту и Максин возможность поговорить без посторонних ушей. Гарри вытащил пачку сигарет и протянул ее хозяйке; та взяла сигарету трясущимися пальцами. Он дал ей прикурить, закурил сам и утомленно откинулся на спинку кресла.

– Сукин сын, – процедил он. – Кто бы мог подумать, что он вдруг как с цепи сорвется?

– На него навалилось слишком много неприятностей, – вздохнула Максин. – И он сломался.

– Похоже на то. А что он там болтал, я не понял? Про какой-то дом, куда ты его отправила? Дом, где якобы водятся ожившие мертвецы или что-то в этом роде?

– Да, про дом, – кивнула головой Максин. – Все началось с этого проклятого дома. Ты не знаешь, где Джерри Брамс?

– Кто?

Не отвечая, Максин огляделась по сторонам. Джерри нигде не было, однако она увидела своего помощника, Сойера, который, устроившись на диване, поспешно поглощал закуски. Хозяйка поманила его рукой, и он подошел, на ходу дожевывая тарталетку. Максин велела ему без промедления отыскать Джерри.

– Я думаю, их унесло течением, – изрек Эппштадт, проследив за устремленным в сторону океана взглядом Максин. – И поделом.

Вертолет удалялся все дальше и дальше от берега. Теперь к поискам присоединились два катера береговой охраны, также снабженные мощными прожекторами.

– Эти люди начисто лишены такта, – заметила Максин, вспомнив недавнее сборище на берегу.

Словно в подтверждение ее слов, оставшиеся гости вели себя так, будто ничто не омрачило атмосферу вечеринки. Официанты по-прежнему сновали с подносами, предлагая напитки и закуски, от которых никто не отказывался. Судя по жизнерадостным улыбкам гостей, они решили рассматривать только что разыгравшуюся драму как удачную шутку.

К Максин приблизился официант с большим блюдом.

– Суши? – предложил он.

Она с отвращением взглянула на затейливые сооружения из сырой рыбы.

– Почему бы нет? – пожал плечами Эппштадт. – Оставьте это здесь, – приказал он официанту.

– Неужели ты все это съешь?

– От пережитого стресса у меня разыгрался аппетит. И знаешь, на твоем месте я бы обращался со мной повежливее. Быть может, даже пустил бы в ход нежность. – Эппштадт принялся за еду. – Конечно, если порассуждать о том, чем эта рыба лакомилась, прежде чем ее выловили, это могло бы несколько испортить аппетит. Но не будем о грустном.

Максин поднялась и подошла к перилам.

– Мне всегда казалось, ты хорошо относишься к Тодду, – бросила она через плечо.

– Просто я до определенного времени считал его общество вполне приемлемым. А потом он слишком много возомнил о себе и стал невыносим. Не без твоего влияния, должен заметить.

– Что ты имеешь в виду?

– Сама знаешь. Это ты внушила ему, что он – венец творения, хотя единственное его достоинство – это смазливая рожа. Да и этого он лишился по милости доктора Берроуза. – И Эппштадт вновь принялся уписывать суши. – Я тебе вот что скажу, дорогая. Если Тодд и в самом деле утонул – это лучшее, что он мог сделать для спасения своей репутации. Понимаю, подобное заявление звучит кощунственно, однако это чистая правда. Умри он сейчас, он останется красивой легендой. А если Тодд проживет еще много лет, состарится – все поймут, какой он дерьмовый актер. Поймут, что он ни на что не годится. Кстати, наши с тобой репутации пострадают тоже. Ты, как идиотка, много лет возилась с этим ничтожеством, я вложил в него уйму денег…

– Максин?

Сойер тащил за собой растерянного Джерри. По каким-то неизвестным причинам парик у Брамса отклеился и сполз набок.

– Похоже, Тодду конец, – сказал он.

– Не будем хоронить его прежде времени, Джерри. Сойер, принесите, пожалуйста, мистеру Брамсу скотч и содовую. Джерри, это мистер Эппштадт из «Парамаунт Пикчерз».

– Я знаю, – кивнул головой Джерри и, торопливо скользнув взглядом по лицу Эппштадта, вновь повернулся к морю. – Все эти поиски бесполезны. Ясно, их уже унесло течением.

– Я хотела поговорить с тобой о доме, Джерри.

– О чем?

– О том самом загадочном доме, который находится в каньоне, – уточнил Эппштадт. – Я слышал о нем от Максин.

– А… понятно. Но, знаете ли, я не много могу рассказать. Когда-то я часто там бывал, но с тех пор прошло много лет. Я был тогда мальчишкой. Поверите ли, в детстве я тоже пробовал себя на актерском поприще.

– И вы встречали там других гостей?

– Нет. По крайней мере, я не помню. Там жила женщина по имени Катя Люпи. Она и взяла меня под свое крылышко. Та самая, что… – махнул он рукой в сторону берега, – что увела Тодда.

– Да что ты такое несешь, Джерри?! – недоуменно воскликнула Максин. – Как это может быть та самая женщина? Кем бы ни была эта тварь, она молода, этого от нее не отнимешь.

– Катя молода. Молода по сей день.

– Но этой сучке на вид не больше двадцати пяти лет.

– На вид Кате не больше двадцати пяти. – Джерри взял у подошедшего Сойера стакан со скотчем. – На самом деле, конечно, ей намного больше. Возможно, около ста.

– Так как же ей удается выглядеть на двадцать пять? – В глазах Эппштадта вспыхнул жгучий интерес.

В ответ Джерри проронил всего три слова:

– Каньон Холодных Сердец.

Эппштадт не нашелся, что ответить, и лишь с изумлением глядел на этого странного человека в сбившемся набок парике.

– Она кажется молодой, – продолжал Джерри. – Но на самом деле она стара, очень стара. Она предчувствовала, что конец ее близок, в этом у меня нет сомнений. По-моему, сегодня эти двое совершили совместное самоубийство.

– Но это абсурд! – возмутилась Максин. – Она-то, может, и стара, но Тодд еще молод. У него вся жизнь впереди.

– Возможно, он пребывал на грани отчаяния, а вы этого не замечали, – пожал плечами Джерри. – Будь вы ему настоящими друзьями, он остался бы с нами.

– Полагаю, не стоит без толку обвинять друг друга, – отрезал Эппштадт. – К тому же пока мы не знаем, что произошло на самом деле.

– О, все произошедшее на редкость банально, – криво ухмыльнулся Джерри. – Я по-прежнему читаю «Верайети», так что в курсе дел Тодда. Вы, – указал он пальцем на Максин, – отказались заниматься его делами, как только у него возникли определенные трудности. Предоставили ему разбираться со своими неприятностями в одиночку. А вы, – он перевел обвиняющий перст на Эппштадта, – сняли с производства фильм, с которым он связывал большие надежды. Не говоря уж о том, что сегодня вы, – палец вновь уперся в Максин, – устроили здесь настоящее шоу и публично унизили его. Что же после этого удивляться, что он решил покончить с жизнью?

Никто из обвиняемых не сказал ни слова в свою защиту. Впрочем, оправдываться не имело смысла. Все, что говорил Джерри, уже стало достоянием гласности.

– Я хочу своими глазами увидеть этот чертов каньон, – после долгого молчания проронил Эппштадт. – И этот гребаный дом тоже.

– Дом не имеет ни малейшего отношения к тому, что произошло, – возразил Джерри. – И, если хотите знать мое мнение, думаю, вам стоит держаться от него подальше…

Эппштадт пропустил его слова мимо ушей.

– Где это? – обернулся он к Максин.

– Мне так и не удалось отыскать это место на карте, но тот каньон расположен параллельно каньону Лорель. Я даже не знаю, как он по-настоящему называется.

– Каньон Холодных Сердец, – уточнил Брамс – Это название он получил еще в эпоху немого кино. Тогда, видите ли, люди считали, что у нее холодное сердце. У Кати Люпи.

– Ты знаешь, как туда доехать? – Эппштадт, не удостоив Джерри взглядом, вновь обратился к Максин.

– Ну… я думаю, что смогла бы отыскать путь… – неуверенно пробормотала Максин. – Но лучше бы взять в провожатые того, кто хорошо знает дорогу.

– Вот его. – Теперь настал черед Эппштадта указывать пальцем.

Джерри яростно затряс головой.

– Вам придется отвезти нас, приятель, – непререкаемым тоном заявил Эппштадт. – Иначе это сделает полиция.

– А зачем вовлекать в это дело полицию?

– Затем, что, по-моему, здесь кроется какой-то хитрый план. И вы – его участник. Вместе с Пикеттом и той женщиной, которая утащила его в море. Вы что-то задумали.

– Господи, что мы могли задумать?

– Не знаю. Возможно, вы хотите раздуть историю, чтобы привлечь интерес к этому ходячему ничтожеству, Пикетту.

– Уверяю вас…

– Плевать я хотел на ваши уверения, – рявкнул Эппштадт. – Все, что от вас требуется, – доставить меня в этот ваш пресловутый каньон.

– Никакой он не мой. Он принадлежит этой женщине, Кате. И если мы ворвемся туда, это будет незаконным нарушением границ чужих владений.

– Что ж, придется рискнуть.

– Рискуйте. Но без меня.

– Максин, объясни ему, что упираться – не в его интересах.

– Не понимаю, почему вам взбрело в голову туда отправиться, – бубнил Джерри.

– Если мистеру Эппштадту так захотелось, давайте доставим ему удовольствие, – взмолилась Максин.

– Я не желаю вторгаться в чужие владения, – стоял на своем Джерри.

– Раз вы такой законопослушный тип, валите все на меня, – великодушно предложил Эппштадт. – Если вдруг мы столкнемся с этой дамой, Катей Люпи, – хотя я не представляю, каким образом она вынырнет, – скажите, что я заставил вас силой. Где мой официант? Джой!

Новоявленный телохранитель Эппштадта не замедлил явиться на зов.

– Мы собираемся совершить небольшую увеселительную поездку. Я хочу, чтобы ты поехал с нами, парень.

– Нет проблем.

– Максин, у тебя есть пистолет?

– Я с вами не поеду.

– Нет, дорогая, поедешь. Так как насчет пистолета? Есть у тебя такая игрушка?

– У меня их несколько. Но я сказала, я не поеду. На сегодня с меня хватит нервотрепки. Я смертельно устала и хочу спать.

– Хорошо, дорогая, поступай как знаешь. Хочешь – поехали с нами, вместе выясним, что это за дом и что за чертовщина там происходит. А хочешь – отправляйся в кроватку, а утром тебя разбудит звонок моего адвоката.

Максин молча бросила на него злобный взгляд.

– Я так понимаю, ты все же решила украсить нашу компанию своей очаровательной персоной, – изрек Эппштадт.

Таким образом, в путь двинулся отряд из пяти человек. В первой машине ехали Максин и Сойер, вооруженный пистолетом. Во второй разместились Джерри, Эппштадт и Джой. Эппштадт захватил с собой самый большой из пистолетов Максин. Он уверял, что умеет обращаться с револьвером сорок пятого калибра.

К тому времени, как экспедиция отбыла, почти все гости успели разойтись. Осталось лишь около трех десятков наиболее закаленных любителей вечеринок. Большинство их бродили по берегу, выглядывая, не произойдет ли что-нибудь еще, достойное внимания. Примерно через четверть часа после того, как две машины удалились в сторону холмов, береговая охрана отозвала вертолет. Где-то на побережье произошел несчастный случай: перевернулась лодка, и девять человек оказались в воде. Требовалась немедленная помощь с воздуха. Туда же направился один из катеров. Что же касается второго, он по-прежнему совершал круги по воде. И по мере того, как таяли последние надежды, круги эти становились все шире и шире.