Канцелярская крыса

Прикладная ихтиология (4)

Он уложился в пятьдесят четыре минуты.

Под конец каждая минута казалась ему куском раскалённого угля, скатывающимся по мокрой от пота спине. Герти никогда прежде не готовил глазированного лосося с имбирём, лишь читал походя рецепт в какой-то поваренной книге, да и тот толком не помнил. Отчего именно лосось с имбирём первым возник в памяти? Герти постарался убрать этот вопрос в дальний угол полки с накопившимися вопросами. Когда-нибудь эта полка переполнится, но сейчас было не до того…

Щука, всё ещё трясущийся, обеспечил ему кухню, закуток за стойкой, где можно было кое-как расположиться, и предоставил все заказанные ингредиенты. Оливковое масло оказалось мутным, будто его сцедили из работающего двигателя, а лосось, несомненно, был свежим, но где-то дня два назад. Несмотря на это, Герти надеялся на то, что у него удастся состряпать что-то съедобное. Разумеется, на кулинарный шедевр он не рассчитывал. Однако люди, склонные поедать рыбу исключительно в варёном, жареном или копчёном виде, могут найти вкус даже незатейливого рыбного блюда достаточно интересным. Собственно говоря, только на это Герти и полагался.

Потому что больше полагаться было не на что.

Он приготовил маринад, смешав соевый соус с натёртым имбирём, чесноком и сахаром. Смесь вышла не очень аппетитная, но вполне пикантная, а большего сейчас и не требовалось. Герти тщательно пропитал мясо лосося, поймав себя на том, что касается рыбы с величайшей осторожностью, как если бы ставил химические опыты с цианистым калием. Залитую маринадом рыбу стоило бы поставить в ледник на час или два, но Герти знал, что столько времени у него нет. Ограничился получасом.

Бойл со своими подручными-рыбоедами неотлучно находился здесь же. За манипуляциями Герти они наблюдали молча, и от этого молчания пальцы Герти делались неловкими, деревянными, как у юного пианиста на первом концерте. Впрочем, за всё время не прозвучало ни единого замечания, раздавалось лишь сосредоточенное сопение. Герти заметил, что наблюдают за ним с явным неодобрением. Судя по всему, собравшиеся здесь люди не понимали, зачем нужно портить хорошую рыбу, да ещё и столь затейливым способом. В их глазах приготовления Герти выглядели едва ли не святотатством.

Щука разжёг печку и стал поддерживать постоянный жар, а Герти, вооружившись плошкой, время от времени поливал скворчащее на противне мясо маринадом. Как ни странно, всё шло поразительно удачно, как для первого опыта. Мясо не разваливалось, не пригорало, не распространяло неприятного запаха. Совсем напротив, оно покрывалось аппетитной и упругой розовой корочкой, а пахло так, что даже мрачные головорезы Бойла стали беспокойно шевелить своими не единожды переломанными носами. Что же до Герти, его передёргивало при одной мысли о том, что этого лосося можно употребить в пищу. Слишком свежи были воспоминания о том, как его сущность плескалась в бездонном море, лавируя между водорослей и пуская пузыри.

И о том, как ворочался в своём новом ложе Стиверс.

— Готово, — сказал Герти через силу, водружая глазированного лосося с имбирём на единственное относительно чистое фарфоровое блюдо, найденное Щукой, — Приятного аппетита, джентльмены. Не глотайте сразу, ещё горячая.

Рыбу он разрезал сам, ровно на семь частей — по числу находящихся в притоне людей за вычетом их с Муаном. Но Бойл не спешил подцепить вилкой кусок.

— А ты сам? — спросил он, пристально разглядывая лосося, — Разве ты не хочешь отведать собственной стряпни?

— Н-нет, — спасибо, — улыбнулся Герти, чувствуя, как у каждого волоска на его голове отрастает ледяной корешок.

Глаза Бойла медленно поднялись на него.

— Брезгуешь, значит? Или боишься?

— Вовсе нет, — поспешил сказать Герти, — Я никогда не пробую то, что готовлю. Такой у нас, специалистов по рыбной кухне, принцип.

— Ну да?

— Если я буду пробовать всё, что приготовил, у меня через два дня прорежутся жабры.

Шутка была сочтена уместной, рыбоеды захохотали. Даже Бойл улыбнулся.

— Ладно, рискнём отведать твоей кухни, зубастый. Стоять! — слишком много вилок и рук потянулось одновременно к исходящему аппетитным паром куску лососины, — Без спешки, а то на наживку пущу. Вы двое есть не будете. Просто стойте и смотрите. И пушки держите под плавником, значит. Если с нами чего случится не то… В общем, позаботьтесь о наших гостях. Ты ведь не против, специалист по рыбной кухне?

— Я? Нет. Отнюдь нет, — Герти едва не застонал. План его, похоже, не удался лишь в самом малой своей части, но и этого хватило, чтобы непоправимо нарушить его ход, — Угощайтесь.

Через полминуты блюдо было пустым. Рыбу сперва ели осторожно, пробуя на зуб, как причудливый и даже подозрительный плод. Но насторожённость почти мгновенно сменилась алчностью. Герти слышал, как хрустели тонкие лососёвые кости, перемалываемые жёлтыми зубами головорезов.

Сам Бойл подавал им пример, только ел аккуратнее, с видом прирождённого гурмэ[102] промакивая лоснящиеся жиром губы салфеткой. Кажется, он и в самом деле понимал толк в рыбе. Не прошло и минуты, как его прихватило. Герти, наблюдавший за едоками, заметил это сразу же. Взгляд Бойла сделался ещё более затуманенным, чем обычно, челюсти стали двигаться медленно и неритмично. Под конец он и вовсе замер в полной неподвижности прямо над блюдом, уставившись невидящим взглядом в стену. В схожих позах застыли и его головорезы.

Паралич. Наркотический сон. Безумный транс, в котором человек воображает себя рыбой.

Удивительно быстро их проняло. Герти вспомнил свою собственную рыбную трапезу. Его швырнуло в мысленный океан через добрых полчаса после того, как он отведал злосчастной корюшки. Может, мясо корюшки обладает менее выраженным эффектом, чем лососина? Или всё дело в температурной обработке? Он не был уверен в том, что хочет разбираться в подобных нюансах. Откровенно говоря, единственное, в чём он был полностью уверен, так это в том, что хочет оказаться снаружи, выскользнуть из притона незаметной серой рыбкой.

Но он сразу понял, что сбыться этому не суждено. Те двое, которых Бойл оставил на страже, отнеслись к своему поручению со всей серьёзностью. По крайней мере, стволы их револьверов уверенно глядели на Герти и Муана, ни на миг не отворачивая в сторону. Замышлять побег при таких обстоятельствах было бы чистым безумием. Герти вовсе не был уверен в том, что сумеет выхватить револьвер так быстро, как делают это, судя по слухам, шерифы в Новом Свете. Что же до Муана, его вообще не приходилось брать в расчёт. Чёртовы табу! И почему он не сообразил допросить своего помощника-референта в первый же день? Понадеялся на внешность, будто не зная, что нет ничего обманчивее внешности. Поделом тебе, горе-полковник…

Оставалось ждать. И Герти ждал.

Это походило на затянутую пытку. Бойл и его люди оставались без движения несколько часов. Глаза их, потерявшие всякое подобие человеческого выражения, сделались окнами в душу, с которых кто-то снял ставни и занавески. Только вот и души их в этот момент были пусты, как свежеокрашенные комнаты, в которых нет пока даже мебели. Не люди — пустые аквариумы, заполненные непонятной прозрачной жижей. Жуткая это была картина, и Герти вынужден был созерцать её бесконечно долго, пока Бойл плескался в видимом только ему одному океане.

Когда он вынырнул, время приближалось к рассвету. Над покосившимися крышами Скрэпси вставало солнце, тоже выглядящее захватанным, потёртым, будто бы на ночь кто-то спрятал его в грязный чулан. Бойл захрипел, судорожно дёргая губами, заново привыкая дышать ртом, а не жабрами.

— Хопу пару, … — выдохнул он по-маорийски, вращая слезящимися глазами, — Селёдочные потроха! Что за дьявольскую смесь ты изготовил, приятель?

— Вам понравилось? — осторожно спросил Герти.

— Понравилось?.. Клянусь сушёным хеком, я плавал так, как никогда в жизни! Ох ты ж чёрт… И это с обычного лосося? Ну, значит… Ох. Как называется эта штука?

— Лосось мудрости[103], - ответил Герти первое, что пришло в голову.

Что ж, не самое дурное название для рыбного блюда, даже остроумное. Надо будет взять на заметку, на тот случай, если после полковника он станет метрдотелем или держателем ресторанчика рыбной кухни…

Бойл оторвал своё грузное тело от стойки, расправил захрустевшие члены, почесал бороду. От бороды вновь отделилось несколько грязно-перламутровых чешуек и Герти только сейчас сообразил, что чешуйки эти попали в бороду Бойла не случайно. Собственно, они туда вовсе не попадали. Они там возникали.

— Как тебя зовут? — спросил Бойл.

Интересно, подумалось Герти, какой ответ больше пришёлся бы ему по душе — «Гилберт Уинтерблоссом, деловод» или «полковник Уизерс, служащий Канцелярии»?..

— Накер[104], - Герти кашлянул в кулак, — Иктор Накер.

— Интересная ты рыба, Накер, — сказал, прищурившись, Бойл, — Значит, поплаваешь пока с моим косяком, а там видно будет. Говоришь, знаешь много таких штук?

— О да, более чем достаточно.

— Дюжину?

— Больше.

— Две?

— Ещё больше.

— Это хорошо, — Бойл удовлетворённо кивнул, глаза светились мягким подводным свечением, — Мне нужны такие штуки. И моему заведению. С этого момента, значит, назначаю тебя главным здешним куховаром. Заместо Щуки. Тот пусть в полотёры идёт. Всем ясно?

Приходящие в себя головорезы заворчали, выражая то ли одобрение, то ли поддержку.

— Наружу ни ногой, понял, Накер? Нечего тебе на улице делать. Здесь Скрэпси, место худое, одни острые рифы, живо пузо себе порежешь… Сиди здесь и стряпай, а все условия я тебе обеспечу, как в лучшем ресторане Айронглоу! Только, значит, помощнику твоему пока доверия нету, и рожа у него подозрительная. Нет, мочить его не стану, цени, Накер. Пусть пока в подвале поживёт, со Стиверсом. Теперь он не твоя забота. И вообще всё на свете не твоя забота. Только стряпай каждый день, да рецепты записывай. На бумажку, значит. И жизнь твоя будет вкуснее солёной икры.

Герти через его плечо покосился на дверь. Она располагалась в паре десятков футов, но в то же время была недосягаема, как мифический Яскон[105].

«Отлично, — подумал Герти, тщетно пытаясь улыбнуться, — Я был клерком, я был полковником, я был бродягой. Теперь, значит, я стал поваром в наркотическом притоне. Мог бы я рассчитывать на подобную карьеру в Лондоне?..»

— Буду счастлив вам помочь, мистер Бойл, — заверил он, — Вам и вашему заведению.

Улыбка Бойла, узкая и длинная, походила на лезвие филейного ножа, которым потрошат рыбу.

— Будешь, — сказал Бойл, глядя ему в глаза, — Непременно будешь.

Для Герти потянулась новая жизнь, и жизнь эта показалась ему слизкой и бесконечной, как хвост какой-то водной змеи.

Может, Бойл и не очень хорошо разбирался в рыбе, но за заведением своим он следил, а за персоналом и того больше. С того самого дня Герти ни разу не удавалось оказаться ближе чем на два фута к двери, но даже если бы он преодолел этот роковой интервал, то упёрся бы лицом в зияющее дуло уже знакомой ему лупары. Достаточно широкое для того, чтоб породить эхо его последнего крика.

Бойл очень рачительно распоряжался своим имуществом, будь то столы, керосиновые лампы или новый повар рыбной кухни. Теперь к этому имуществу относился и сам Герти.

Помимо громилы с ружьём, проводящего по двадцать часов в сутки возле двери, точно гвардеец у королевских покоев, было ещё трое, сменявшие друг друга. Глаз с Герти они не спускали, даже в тех случаях, когда ему требовалось отлучиться в нужник. От этого постоянного внимания, причём не замаскированного, а самого откровенного и пристального, жизнь стала делаться невыносимой. А ведь у неё теперь было множество других граней, не менее отвратительных.

Каждый вечер, едва лишь над Новым Бангором начинали сгущаться сумерки, принося с собой духоту и краткое освобождение от палящего солнца, в притон начинали стягиваться люди. Герти хотелось верить в то, что это люди, хотя глаза то и дело подсказывали ему обратное. В прорехах грязных плащей посетителей он то и дело замечал посиневшую кожу, расслаивающуюся на симметричные продолговатые пятна, первооснову будущей чешуи. У многих выпадали зубы и, если сперва это не казалось Герти странным (изучив немного жизнь Скрэпси, он удивлялся тому, что кто-то сумел сохранить свои зубы хотя бы до совершеннолетия), то потом он стал замечать, что в дёснах у активных едоков начинают резаться новые, совсем уже не человеческие, тонкие и мелкие.

Бывали и более страшные проявления, замечать которые и подавно не хотелось. К примеру, не раз он замечал, что пальцы на руках у людей мало-помалу срастаются воедино, делаясь в то же время более плоскими, словно их обладателя угораздило сунуть кисть под паровой пресс.

Как-то раз в притон зашёл человек, с самого начала напугавший Герти. Впрочем, был ли он человеком?.. Двигался этот посетитель очень медленно и вяло. Шея у него ужасно распухла, как если бы он подхватил сильнейшую форму свинки. Собственно, шея практически исчезла, отчего голова стала едина с туловищем. Руки были сжаты в локтях и прижаты к телу. Ещё можно было определить, где находились суставы, но теперь они были не более чем быстро рассасывающимся месивом из костей и хрящей. Это существо даже не могло открыть самостоятельно дверь. Кожу давно сменила чешуя, сухая и колючая, отчего лицо, тоже сильно деформировавшееся и вытянутое, напоминало маску прокажённого. Несколько минут посетитель, привалившись к стойке, хватал ртом воздух. Судя по тому, как топорщился и опадал с каждым вздохом рваный воротник, жабры у посетителя прорезались не вчера.

— Жиру, — наконец выдавил он голосом тонким и неестественным, — Один джил[106] рыбьего жиру… Деньги есть.

Герти растерялся. Из широко распахнутого рта человека-рыбы несло тиной и морской солью. Глаза его со сросшимися веками смотрели не мигая — не глаза даже, а две равнодушные надутые сферы опалового цвета с мокрым чёрным зрачком посерёдке.

Выручил Щука.

— Сюда, приятель, — сказал он весело, делая приглашающий жест к двери в подвал, — Сейчас выдам тебе первосортного жиру. Он у нас там, внизу хранится. Иди за мной.

Посетитель, пьяно качнувшись, послушно проследовал за Щукой и скрылся за дверью. Спустя секунду Герти расслышал хлёсткие влажные шлепки. С такими звуками бьётся свежепойманная рыба, брошенная рыболовом на камень мола. Когда дверь открылась вновь, Щука был уже один.

— Теперь на своём месте, — буркнул он, принюхиваясь к собственным ладоням и морщась, — Если видишь такого, что вот-вот нырнёт, сразу меня кличь, Накер. Я с ними умею обращаться.

После этого Герти старался вовсе не смотреть на посетителей. Ему делалось дурно при виде застывшего взгляда, пустого и в то же время налитого каким-то подводным мягким свечением, как у Бойла. Взгляда холоднокровной твари, позвоночной, но стремительно теряющей все прочие признаки сходства с человеком.

По счастью, работа оставляла мало времени для безделья, и подолгу разглядывать посетителей не приходилось.

Герти работал по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки и настолько пропах рыбой, что почти перестал ощущать её запах. От соли кожа на руках быстро потрескалась, а ногти стали чёрными. Постоянно ныли вечно исцарапанные чешуёй ладони.

Герти работал не покладая рук. Он вспоминал рецепты, что остались на страницах памяти, все те рецепты, где фигурировала рыба. Лосось на гриле с яблоком. Салат с пряной сельдью. Морской окунь под винным соусом. Он вспоминал все рыбные блюда, что потреблял бесчисленное количество раз в ресторанчиках и пабах. Филе пангасиуса. Карп с луком и орехами. Запечённая треска с креветками. Он вспоминал все поваренные книги, которые держал в руках, кляня себя за то, что слишком мало уделял времени их рыбным разделам. Каждый рецепт он, предварительно опробовав на кухне, детально записывал в специальный блокнот к вящему удовольствию Бойла.

Рыбные рулетики с горбушей.

Маринованная сельдь с рисом.

Сёмга, запечённая с овощами…

Но даже этого было мало. Требовалось больше рецептов. Куда больше. Герти знал, что Бойл не станет держать повара на кухне, когда тот запишет всё, что знает сам. В Бойле не больше сострадания, чем в старой акуле. В тот момент, когда Герти станет бесполезен, выдоив память до дна, Бойл не станет делать ему расчёт. Он просто перекусит его пополам. Это значило, что Герти может сохранить жизнь лишь до тех пор, пока способен творить новые блюда. И он творил.

Тушёная сайра в томатном соусе и гренками.

Рыбный плов.

Палтус в кляре с чесночным пюре.

К своему удивлению, Герти очень быстро и ловко научился готовить, хотя раньше совершенно не предполагал наличия у себя подобных способностей. В считанные секунды он мог разделать рыбу, вытащить кости и почистить чешую, не хуже, чем обслуга его любимого лондонского рыбного ресторанчика. Бойл расщедрился на новую плиту, и теперь та постоянно скворчала четырьмя адскими котлами, без устали заглатывая уголь. На сковородах что-то вечно жарилось, тушилось или подогревалось, отчего и без того душный воздух стал едким, как кислотные испарения, и сухим. Блюда, которые без устали делал Герти, давно не казались ему аппетитными. Он смотрел на них, как рабочий конвейера смотрит на безликие заготовки.

Запечённый минтай с картофелем.

Стейк из форели с рисовыми хлебцами.

Скумбрия со шпинатом.

Постепенно он стал заниматься и закупкой рыбы, хотя сперва это было делом Щуки. Рыбаки обычно приходили под утро. Грязные и хмурые, как и большая часть здешних клиентов, они тащили на спине истекающие солёной жижей свёртки и равнодушно бросали их на заляпанный стол, обнажая нежные рыбьи потроха, истекающие розовым соком, и перламутр чешуи. Свой труд они ценили очень высоко и торговались отчаянно.

В море их ждали патрульные катера полиции, в порту было полно переодетых шпиков, а в бухтах острова констебли то и дело устраивали облавы. Ходили слухи о переодетых крысах из Канцелярии, норовивших обмануть рыбака и подвести его под виселицу. Неудивительно, что работа у рыбаков была тяжёлой, нервной и опасной. А уж сколько рыбаков нашло вечный приют на океанском дне с расколотыми черепами, не поделив улова… Рыбаки рано старели и часто сами пристращались к рыбе. Правда, такие обычно по притонам не ходили, добывали себе сами.

Щука, слабо разбираясь в рыбе, горазд был брать что угодно, даже когда давали лежалое, с запашком, мясо. Но Герти очень быстро навёл порядок среди поставщиков, действуя железной рукой. Он отказывался брать рыбу, если та была выловлена больше суток тому назад, придирчиво осматривал товар и норовил снизить цену за низкий вес или мелкие дефекты. Рыбаки ругались, но были вынуждены идти на уступки новому шеф-повару — весь Скрэпси знал, что за ним стоит Бойл. Очень быстро рыбаки научились его уважать. Имя Накера стало обрастать в кругах рыбаков и рыбоедов, зыбких и едва заметных, как круги, расходящиеся по водной глади, определённым авторитетом. Но Герти даже не задумывался об этом. Не было ни сил, ни желания. Он возвращался в свой кухонный ад и продолжал готовить.

Дорадо[107] с зеленью и овощами.

Рагу с хеком.

Треску с грибами и луком.

Новая кухня не могла не сказаться на популярности притона. Теперь в редкие ночи внутри находилось свободное место, а дверь начинала скрипеть ещё до сумерек. Посетители спешили заказать что-то из новых блюд и, хоть блюда эти стоили не в пример дороже, клиентуры с каждым днём делалось всё больше и Герти едва удавалось удовлетворить возросший спрос.

Стряпню Герти оценили, кажется, все рыбоеды Нового Бангора. Даже поодиночке они производили неприятное впечатление, но когда притон наполнялся, Герти делалось совсем муторно. Весь зал был забит впавшими в прострацию людьми, пускающими слюнные пузыри и пялящимися в никуда. Это походило на огромную бочку, под завязку набитую осоловевшей от недостатка воды мелкой рыбёшкой.

Бойл заходил не реже трёх раз в неделю и всякий раз требовал на пробу что-то новое. На аппетит он не жаловался, с одинаковой жадностью поедая уху со стерлядью, сырную запеканку со скумбрией и тилапию[108], тушёную в белом вине. Иногда он требовал две порции, и ни разу на тарелке не оставалось крошек. Он не употреблял рыбьего жира, но всё же Герти раз от разу замечал, что тело Бойла под постоянным воздействием рыбы тоже неуловимо меняется. В бороде делалось всё больше чешуи, движения тела становились более мягкими и плавными, точно Бойл постепенно привыкал жить не в воздухе, а в более тягучей и плотной среде.

Бойл был доволен. И стряпнёй своего нового повара, и выручкой от неё. Он хлопал Герти по плечу и улыбался при встрече. Но Герти знал, что это ничего не значит. Когда придёт момент, Бойл прикажет убить его таким же добродушным тоном, каким обычно просит передать солонку. А в том, что минута эта неумолимо близится, Герти уже не сомневался. Он выжал свою память досуха и всё чаще её заменяло воображение. Руководствуясь им, Герти создавал новые рыбные блюда.

Бычки с томатной пастой.

Кукурузный суп с рыбой.

Тунец в кисло-сладком соусе.

Он знал, что все его рецепты переписываются Щукой в специальную тетрадь и прячутся в надёжном месте. В скором времени этих рецептов оказалось множество, не меньше сотни. По меркам Нового Бангора это было целым состоянием, не то что для гнилой дыры под названием Скрэпси. Разумно используя их, Бойл мог бы организовать целую сеть подпольных ресторанов и потчевать куда более претенциозных клиентов, постепенно подминая под себя все сферы рыбного дела.

В конце концов, в его силах было стать рыбным королём всего острова. А затем… Герти не хотелось об этом думать, но чем-то надо было занять ум, в то время, как руки потрошили, резали и разделывали груды рыбы.

…затем смертоносный рыбный поток хлынет дальше, подчиняя себе город за городом. Уже через несколько месяцев ядовитая рыба захватит Новую Зеландию и Фиджи, Гавайские острова и Самоа. Подобно проказе, она устремится во все стороны света одновременно, губя бессчётное количество людей, с лёгкостью преодолевая границы и таможенные барьеры. Австралия, Гватемала, Китай, Камбоджа, Коста-Рика, Япония, Индия… Какого-нибудь месяца ей хватит, чтоб подчинить себе Африку. Через полгода она уже будет в Европе.

Никто не успеет понять, откуда берётся эта новая чума, сводящая с ума людей и превращающая их в чудовищ. Ведь никто не привык относиться с опаской к обычной рыбе. А потом будет уже поздно. Бойл подомнёт под себя рыбаков и чиновников, полицию и головорезов, компании и правительства. Его рыбная империя будет безгранично расширяться, а в подземных водоёмах будут пускать пузыри тысячи, десятки тысяч бывших людей, быстро забывающих вкус воздуха…

Несмотря на похлопывания по плечу и постоянные похвалы, Герти всё больше ощущал давление, которое на него оказывает окружающая среда, давление сродни глубоководному, царящему там, куда не проникает даже солнечный свет. Наивно было надеяться, что с каждым днём он делается всё ценнее в водянистых глазах Бойла. Герти знал, что это не так. С каждым днём он делался всё опаснее для будущей рыбной империи. Превращался в подобие проржавевшего кингстона[109], способного отправить на дно все замыслы.

Книгу контролировать легко, человека куда сложнее. Рыбоед Бойл всё ещё сохранил достаточно человеческого разума, чтоб понимать: полностью контролировать Герти он никогда не сможет. Талантливого повара могут похитить конкуренты, которых в Скрэпси всё ещё оставалось слишком много. Тяжело ли собрать под покровом ночи дюжину неприметных молчаливых парней со штуцерами или даже пулемётом?.. Золотая рыбка стоит выделки, как и золотое руно. Рецепты, записанные Щукой в тетради, мгновенно обесценятся, если повар окажется по другую сторону. Великая рыбная империя уйдёт на дно подобно Атлантиде. Бойл несомненно понимал это. Не случайно охрана Герти всё увеличивалась и прирастала. Кончилось тем, что в притоне круглосуточно дежурило сразу до десятка головорезов.

Несмотря на рыбную вонь, от которой подчас кружилась голова, а мысли делались совершенно непослушными, Герти прекрасно понимал, куда идёт дело. Уже очень скоро Бойл решит, что рисковать более не стоит и что его шеф-повар исчерпал собственную полезность. Спустя ровно одну минуту после того, как Бойл придёт к этой мысли, Щука вернётся за стойку, а Герти… Человеку пропасть в Скрэпси не сложнее, чем рыбёшке в мутной луже. Никто не станет искать человека по имени Иктор Накер и спрашивать, куда же делся новый шеф-повар. Люди глупые довольствуются рыбой, они не задаются вопросами. Люди умные, которых в Скрэпси так же хватало, поймут всё и так.

Это означало, что с кухонной карьерой надо покончить в самом скором времени.

Орудуя сковородками, вилками и судками, Герти день за днём ломал голову, пытаясь изобрести достаточно безопасный и эффективный способ убраться с этой рыбной каторги, но каждый способ при ближайшем рассмотрении оказался совершенно неподходящим.

Силовой путь он вынужден был отбросить сразу же. Револьвер у него отобрали давным-давно, что же до арсенала рыбных ножей, которым он располагал, его было явно недостаточно для противостояния людям, которые управлялись с ножами в течение многих лет, и при этом использовали их отнюдь не для разделки рыбы. К тому же, Герти всё ещё полагал, что методы полковника Уизерса, строящиеся на наглости, самоуверенности и удаче, могут сработать лишь в исключительных случаях, человеку же разумному, рассудительному и осторожному лучше не прибегать к ним, используя для спасения то, чем наделила их природа, а именно — ум.

Некоторое время Герти всерьёз размышлял, как бы отправить весточку в Канцелярию. При всей антипатии, которую он питал к крысиной норе мистера Шарпера, появление на пороге притона невыразительных людей в чёрных похоронных костюмах в сложившейся ситуации он воспринял бы с той же радостью, что и явление ангелов в белоснежных хламидах. Дело оставалось лишь за тем, как исхитриться, чтоб известить Канцелярию о том затруднительном положении, в котором он по своей глупости оказался. Передать записку через одного из рыбоедов, пообещав дополнительную порцию ухи? Так же глупо, как и использовать спагетти вместо лески. Во-первых, слишком много кругом ушей. Иные прилично забиты тиной, но есть и такие, что вслушиваются денно и нощно. Во-вторых, положиться на рыбоеда невозможно. Он уже не человек, он рыба в человеческом обличье. Равнодушная, жадная и упрямая рыбина. В сложном плане, где ценой значится собственная жизнь, рассчитывать на рыбоеда нельзя. Предаст или из-за жадности или из-за глупости.

Договориться со Щукой? Слишком поздно. В отличие от своего хозяина, Щука Канцелярии боялся, но сейчас он находился на том же положении, что и сам Герти, наружу его не выпускали.

Обдирая осточертевшую чешую, Герти вновь и вновь пытался соорудить план побега, и всякий вариант приходилось с сожалением отбрасывать. Когда-то острый ум стал вязнуть, как крючок в густых водорослях, нить размышлений то и дело обрывалась. Но что можно придумать, если ты всего лишь повар на крохотной кухне? И всё, чего ты касаешься, это рыба? Рыба не может быть оружием или инструментом, ведь это всего лишь…

Его исцарапанные руки замерли, всё ещё сжимая кусок сочной камбалы.

Конечно.

Рыба. Всего лишь рыба. А он — единственный человек, разбирающийся в рыбе на многие сотни миль вокруг.

Может, это кое-что да значит?..

Увидеть Муана оказалось даже проще, чем он ожидал. Формально путь в подвал был для него закрыт, но запрет был не из тех, что соблюдаются неукоснительно — по-настоящему подручные Бойла следили лишь за входной дверью, резонно рассудив, что сбежать через подвал будет не в пример труднее.

— Хочу спуститься вниз, — пояснил Герти Щуке, — Пощупать ту особую рыбку, что хранится у нас внизу. Есть у меня один рецепт, для которого не всякая рыба подходит…

— Дело твоё, — отмахнулся Щука. Оказавшись между огнём и наковальней, между Бойлом и Канцелярией, не понимая, что происходит вокруг и отовсюду ожидая беды, он старался вообще ничем особо не интересоваться и быть как можно незаметнее.

Впрочем, в данном случае он ничем не рисковал. Обитатели подвала, если когда-то и могли говорить, давно утратили этот дар. Ещё там содержался прикованный к стене Муан, но тот вёл себя так миролюбиво всё это время, что перестал быть предметом беспокойства. Еду ему носили исправно, за этим следил Щука, а больше спокойному полинезийцу ничего и не требовалось.

— Муан! — шепнул Герти, поднимая над головой керосиновую лампу, — Ты здесь?

— Ау конеи ахау[110], мистра, — донёсся в ответ знакомый шёпот, — Славно, что вы зашли.

Герти увидел лицо своего помощника и испытал немалое облегчение. Пусть выглядело это лицо достаточно грозным и даже зловещим, при этом оно было столь человеческим, что глядеть на него хотелось неотрывно. Ни плавающего пустого взгляда, ни коросты чешуи по подбородку… Герти уже и забыл, как давно видел подобные лица.

— Как ты тут?

— Терпимо, — флегматично отозвался Муан, — Из хлебного мякиша слепил шахматные фигуры. Играю сам с собой. Мабу отобрали…

Времени на сантименты не было. В любой момент кто-то из подозрительных охранников мог спуститься в подвал вслед за Герти.

— Я куплю тебе сорок новых мабу. Да хоть чёртов рояль! Только потерпи немного, Муан. И будь готов.

— К чему готов, мистра?

— К побегу.

Полинезиец нахмурился. Кажется, это было единственное выражение лица, которое ему шло и давалось без труда.

— Не лучшая затея. Я же слышу, что наверху творится.

— Там целый косяк Бойла, — подтвердил Герти, — И все вооружены.

— То-то и оно. Не успеем сделать и десятка шагов, как в нас будет дырок больше, чем в головке сыра.

— Всё в порядке, у меня есть план.

Отчего-то эта новость не утешила Муана. По крайней мере, выражение на лице не спешило меняться в сторону облегчения.

— План? У вас есть план, мистра? Опять?

— Слушай, мне кажется, я слышу в твоём голосе не подобающий моменту скепсис.

— Есть самую малость, мистра из шестнадцатого. Предыдущий ваш план оказался не очень-то хорош.

— План был хорош, — недовольно заметил Герти, — И безупречен со стратегической точки зрения. Увы, всё зависело от деталей, которые оказались непредсказуемы. Например, я никак не мог предвидеть, что мой помощник окажется тюфяком, не способным ударить человека.

— Табу, — серьёзно сказал Муан.

— Я помню! Но ты мог сказать об этом своём табу пораньше! Прежде, чем я нанял тебя.

— Но вы ведь меня наняли?

— Потому, что считал, будто ты… — Герти осёкся.

— Будто я — кто?

Глупо было винить в своей неудаче простодушного полинезийца. Не его вина, что природа наделила Муана внешностью, совершенно неподходящей для столь кроткого существа.

— Забудь про предыдущий план, — приказал Герти, — Новый будет успешен. Обещаю тебе.

— В чём он заключается, мистра? И не стоит ли мне перечислить все свои табу, чтоб ненароком не спутать вам карты? Кхм… Я не могу петь по четвергам, если с утра не было дождя. Я не могу садиться на лошадь, если до меня на ней сидела рыжая женщина. Я не могу есть яблоко, которое упало с северной стороны кроны…

— Прекрати, пожалуйста. Мой план побега не предусматривает ни яблок, ни рыжих девиц. В общем-то, он довольно прост. Бойл уже готов списать меня. Замочить, как тут выражаются. Пустить на корм рыбам. Он готов сделать это в любой момент, я чувствую. Просто колеблется. Так вот, я избавлю его от сомнений.

— Это как же?

— Заявлю, что самый свой лучший рецепт сберегал напоследок, и вот теперь пришёл его черёд. Лучшего рыбного блюда в мире. Дарующего вкусившему неимоверное блаженство. Как тебе?

— Звучит вроде бы что надо, — признал Муан осторожно.

— Бьюсь об заклад, они воспримут это за амброзию. Даже обычную мою стряпню они готовы поглощать бесконечно, ну а лучший рецепт… Да рыбоеды всего города отдадут за это правую руку! Ну и Бойл, разумеется, никак не сможет лишить себя этого блюда. Уже придумал, как назову его. «Мортэ под соусом пикан». Я приготовлю его завтра.

— Значит, Бойл не убьёт нас до завтра, — пожал плечами Муан, — Уже хороший план. Махере паи. Только вот, мне казалось, вы говорили что-то о побеге…

— Будет и побег. Дело в том, что действительно приготовлю это «Мортэ». Такое, что пальчики оближешь.

— Так этот рецепт…

— Нет никакого рецепта. Я его выдумал! Здесь дело не в рецепте, а в том, что будет ингредиентом. А им будет одна неприметная серая рыбка…

— Я не разбираюсь в рыбе, мистра, я уже говорил вам.

— Скажем так, местные рыбаки горазды тянуть из моря всё, что попадётся. Я сам едва способен распознать и половину их добычи. Чёрт возьми, я деловод, а не какой-нибудь специалист естественных наук! Но одну рыбку я запомнил, ещё из брошюры Спенсера, которую читал в пути. Там был рисунок. Рыбка эта называется Tetraodontidae и относится к семейству иглобрюхих. В Японии таких рыб называют «фугу». В них содержится смертельный яд. Одной маленькой рыбки хватит, чтоб убить десяток человек. Я описал эту «фугу» рыбакам несколько дней назад и, представляешь, выяснилось, что подобная рыба в здешних краях водится, хоть и редка. Вчера мне её принесли. Я разделал её и сложил на ледник, как обычного окуня…

— Рангинуи![111] — воскликнул Муан и сам же зажал себе рот.

— Ну вот, ты понял. «Мортэ» — по-французски «смерть». Я приготовлю им лучшее блюдо в их жизни. Смерть под соусом пикан. Мне уже достаточно доверяют, чтобы не колебаться. А моя репутация сделает «Мортэ» ещё более желанным.

— Будьте уверены, мистра, Бойл его непременно отведает. Да только кое-чего план ваш не учитывает. Бойл-то, может, кверху брюхом и всплывёт. А вот что станет делать его косяк? Уж не думаете ли вы, что они станут стоять в стороне и спокойно смотреть на это? Мне кажется, они захотят изрядно нафаршировать повара свинцом…

— На счёт этого можешь не сомневаться, — согласился Герти, — Ещё как захотят. Да только вот ты уверен, что они смогут избежать соблазна?.. Рыбы — твари глуповатые, хотя часто выглядят расчётливыми и хитрыми. Далеко не все из них способны устоять, увидев соблазнительную наживку. Природный механизм. Рефлекс. Вся свора Бойла будет знать о том, что завтра будут подавать «Мортэ» от величайшего мастера рыбной кухне в мире. Блюдо, сложное и дорогое настолько, что отведать его по карману разве что герцогу или графу. Они будут знать, что больше подобного шанса им не представится за всю жизнь. А ведь Бойл не из тех людей, что скармливают своим псам подобные деликатесы.

Муан понимающе улыбнулся.

— Они захотят урвать свой кусок.

Герти поднял палец:

— Непременно! Алчность пересилит страх наказания. Каждый из охранников захочет ухватить хотя бы крошечный кусочек. Хоть раз в жизни испытать неземное блаженство.

— И…

— Все умрут, — с тяжёлым сердцем сказал Герти, — Да, Муан. Яд абсолютно смертелен, Спенсер пишет об этом со всем знанием дела. После этой трапезы никто из них не останется в живых. Поверь, это не доставляет мне радости. Приходится утешаться мыслью, что все они поддонки и убийцы, а отравление в нашем случае не более, чем средство самозащиты.

— Полностью одобряю, мистра. Да и в Скрэпси станет поспокойнее без этого притона.

— Итак, всё произойдёт завтра, — продолжил Герти, ободрённый поддержкой, — Около четырёх пополудни, когда я подам свой «Мортэ» на стол. Не пугайся, если услышишь крики. Вероятно, смерть будет мучительной. Как только все свалятся с ног, а это произойдёт очень быстро, я возьму у Щуки ключ и спущусь за тобой. Поэтому будь готов. Вдвоём мы накинем плащи и выскользнем из этой дыры. И, клянусь, если нам суждено будет невредимыми добраться до дома, я сам возьму два табу. Во-первых, никогда более не сунусь в Скрэпси, во-вторых, полностью откажусь от рыбы в любом её виде!

— Вакаветаи, мистра. Спасибо, что не оставите меня здесь.

Герти, внезапно расчувствовавшись, хотел было пожать Муану руку, но не успел. Наверху Щука пронзительно закричал:

— Эй, Накер! Где тебя носит? Пора к печи! Скумбрия поспевает!

— Жди, Муан. Жди и будь готов. А теперь всё.

Герти заторопился вверх по лестнице. Из своего водоёма за ним молча наблюдал Стиверс, поднявшийся почти к поверхности.

Посетителей в этот день не принимали. Бойл приказал заложить входную дверь засовом и уличных рыбоедов не пускать.

— Сегодня у нас вроде праздник, значит, — сказал он торжественно, — Нечего всякий планктон приглашать. Давай, мастер Накер, показывай своё искусство.

В нём было куда меньше от человека, чем в момент их прежней встречи, хоть он и произошёл не более месяца назад. Видимо, сказывались рыбные блюда Герти, которые Бойл употреблял с неизменным аппетитом и регулярно.

Его раздуло ещё больше, теперь он походил не на шарик из муки и крахмала, а на надувшуюся рыбу-ежа, разве что без шипов. Губы Бойла сузились и затвердели в полуоткрытом состоянии, отчего лицо в последнее время стало выглядеть немного капризным. Внешние стороны ладоней потемнели, кожа на них стала грубой — явное следствие постепенного превращения человеческой конечности в плавник. Радужка в глазах Бойла, бывшая прежде прозрачной, едва различимой, полностью растворилась, объединившись со зрачком. Веки стали совсем крошечными, ресницы выпали, и глаза теперь заметно пучились, выпирая из черепа.

От взгляда этих новых, по-рыбьи ленивых, глаз Герти хотелось спрятаться. Но именно сегодня у такой возможности не было. Сегодня эти глаза были устремлены на него на протяжении многих часов. Возможно, подумал Герти, он будет последним, что этим глазам суждено увидеть.

— Прошу, — Герти водрузил на стойку накрытое серебряной крышкой блюдо. Вышло торжественно, как на званом ужине в дорогом ресторане, где еду разносят вышколенные и опытные официанты, — «Мортэ под соусом пикан».

Бойл впился взглядом в крышку, безотчётно облизывая губы. Язык у него стал с синеватым отливом, узкий и гибкий. Не язык, а какой-то плоский донный червь… Бойл, судя по всему, не замечал происходящих с ним изменений. Сперва это казалось Герти странным, но потом он понял. Океан, в котором разум Бойла проводил в последнее время большую часть времени, убаюкал его до такой степени, что лишил возможности реалистично воспринимать свою природу. Волны вечного прибоя сперва сгладили, а потом и смыли черту на песке, по одну сторону которой находился человек, а по другую холоднокровное чешуйчатое существо, чьи предки видели мир ещё за миллионы лет до первого человека.

«Его дни и так сочтены, — подумал Герти, волнуясь, но не спеша снимать крышку с блюда, — Не через неделю, так через две ему пришлось бы переселиться в подвал. Великая рыбная империя Бойла разрушилась, ещё не успев вознестись из пены, сломанная его собственной алчностью. Так что в некотором роде я делаю ему услугу. Да, лучше всего думать именно так. Он умрёт мыслящим существом, а не бездумной рыбиной, пучащей глаза в крохотной вонючей луже. Так будет лучше. Ему, и всем им».

Кроме Бойла в притоне было ещё пятеро, четверо из его обычной свиты и, конечно, Щука. И все они сейчас тоже неотрывно глядели на серебристый купол, широко раскрыв глаза. В этих мерцающих глазах Герти видел самую настоящую алчность. Не рыбью, но вполне человеческую. Никто из них не осмелился сказать и слова, пока Бойл неуклюже повязывал теряющими подвижность пальцами салфетку себе на грудь. Но каждый из них в этот миг способен был на убийство.

— Voi-la! — объявил Герти на французский манер, и снял крышку, — Прошу к столу.

«Фугу», расположившись на самом изящном блюде, ничем не напоминала смертельную ловушку. От неё не веяло опасностью, лишь тонким и удивительно нежным запахом поджаренного мяса в сочетании с ароматом каперсов и шампиньонов. Герти применил все свои способности, чтобы сервировать её достойным образом и скрыть всякий посторонний запах.

Рыба была разделена на дюжину ломтиков нежно-розового, как кораллы, цвета, и переложена листками свежей зелени. В янтарных озёрах соуса плавали крошечные жемчужинки чеснока. Герти и сам с трудом оторвался от этого зрелища. Сложно было поверить, что в этой изысканной красоте спряталась смерть, невидимая и неумолимая, как скрывающийся под поверхностью воды хищник.

— Выглядит прелестно… — пробормотал Бойл, двузубая рыбная вилка в его лапе задрожала, — Значит, это и есть то самое хвалёное «Мортэ»?

— Именно оно самое! — заверил Герти, — И смею заверить, венец всей рыбной кухни мира. Блюдо, которое готовят лишь для членов королевских семей, да и то лишь по случаю особенных праздников. Во многих странах мира его рецепт охраняется, как государственная тайна, а повара передают его лишь своим детям. И я с заслуженной гордостью полагаю, что сегодня достиг вершины своего искусства. Ибо нет в мире ничего такого, с чем мог бы сравниться «Мортэ». Люди, отведавшие его, помнили этот вкус до самой смерти, — последняя фраза была чересчур уж опасным каламбуром, и Герти постарался сократить вступление, — Говорят, даже разум на миг меркнет, не в силах вместить в себя подобное блаженство. Итак, прошу.

Бойл не оторвался бы от блюда, даже если бы его плечом возник ангел и возвестил о наступлении Судного Дня. Не в силах больше сдерживаться, он подцепил вилкой ломтик запечённого мяса и потянул его в распахнутый в вожделении рот, из которого свисала нитка мутной слюны.

«Стойте! — едва не вскрикнул Герти, — Не надо! Это яд!»

Но ничего не сделал. Да и не мог сделать, тело бы не подчинилось.

Мгновение, и кусок «фугу» беззвучно нырнул в рот Бойла. Ещё одно, и тонкие, по-рыбьи очерченные, губы сомкнулись. Челюсти Бойла очень медленно и осторожно начали двигаться. Глаза мгновенно затуманились, словно кто-то покрыл их изнутри слоем матового лака. Зрачки превратились в равнодушные чёрные точки. Герти наблюдал за ним, сам внутренне окаменев.

Отравитель. Убийца.

Бойл замер, не успев прожевать до конца кусок. Между его губ высовывалась веточка укропа. Но в этот раз его транс выглядел иначе. В глотке у Бойла стало что-то тихо клокотать, порождая звук вроде того, что бывает, если налить в ракушку воды и легонько её встряхнуть. Герти знал, что это означает. Яд «фугу» быстро парализовал лёгкие Бойла. Ещё несколько секунд, и сердце его, сократившись, не сможет вернуться в исходное состояние.

Из этого моря Бойл никогда не вернётся. Его мёртвую опухшую оболочку вышвырнет прибоем на берег, как остов кораблекрушения, душа же отправится в странствия, навеки обрубив связывавшую их нить.

Косяк Бойла молча наблюдал за тем, как медленно цепенеет их патрон. Они ничего не знали про «фугу» и, конечно, никогда не читали Спенсера. В их взглядах можно было прочесть лишь зависть, но никак не страх. Они считали, что всхлипы тела Бойла — признак надвигающегося блаженства. Если так, не стоило их разочаровывать.

— Эй, толстолобики! — Герти отодвинул блюдо с «Мортэ» от Бойла, — Я смотрю, тут ещё осталось немного. На ползуба каждому. Патрон ваш плавать будет до самого утра. А блюдо нежное, через пару часов уже выкинуть придётся. Не разделить ли?

Никто не спешил сразу согласиться. Головорезы косились друг на друга, хмурились, ворчали, перетаптывались. Они слишком хорошо знали, что такое приказ Бойла, и что значит ослушаться Бойла.

Если бы они были обычными людьми, пусть даже опустившимися, жестокими и грубыми, они бы нашли в себе силы отказаться. Но Герти знал, что людей среди них не так уж и много, а то людское, что осталось и создавало видимость, неумолимо, пусть и медленно, разлагалось.

Рыба не рассуждает, увидев привлекательную наживку. Рыба может быть подозрительной, но в этом случае она лишь будет дольше решаться. И всё равно клюнет. Такова уж её природа.

— А что уж там, — пробормотал Омас, гримасничая, отчего оспяная медуза на его щеке будто затанцевала, — Не торчать же нам тут, как дуракам, до рассвета. Давай, Накер, отрежь по кусочку. Только это… — сухая рука с колючими от чешуи пальцами больно ухватила Герти за ухо, — Чтоб нем был как рыба, ясно, Накер?

— Это само собой, — заверил Герти, — Держите. Вилки дать?..

Если некоторые из косяка Бойла ещё колебались, то после этого их выдержка мгновенно рассыпалась, как трухлявые опоры старой пристани. К Герти потянулись руки. Грязные, с начинающими срастаться пальцами, с расплывающимися под кожей татуировками и слезающими ногтями. Герти положил по куску рыбы в каждую руку.

— Только не жадничайте, — предупредил он, когда блюдо опустело, — Понемножку. Вот так, хватит. Рыбка хороша, её много не надо…

«Фугу» больше не было. Остался лишь впитавший её сок соус пикан, разлившийся по блюду неаппетитной бледно-розовой лужей. Герти с облегчением отставил блюдо в сторону и украдкой сполоснул заляпанные соусом и рыбьим соком пальцы в загодя поставленной плошке с водой. Яд, которым был пропитан каждый кусочек рыбы, мог оказаться смертельным даже в ничтожной концентрации. Достаточно было, забывшись, облизнуть пальцы, которыми он прикасался к рыбе, и…

Самые стойкие из косяка Бойла продержались полминуты. Сперва они старались удержать равновесие, бессмысленно топтались на месте, пытались что-то сказать, но «фугу» стремительно влекла их по бурной реке к тому океану, из которого мелкая рыбёшка уже не возвращается. Никто из них не смог выплыть против течения. Люди валились кто на пол, кто на скамью, и проваливались в беспамятство с широко открытыми глазами. Омас оказался одним из самых выносливых, рыбий яд не сразу одержал над ним верх.

— Ох… — забормотал он, шаря руками по телу, — Какие течения здесь горячие… Ох… Да что же это… Накер! Держи… Держи меня… Внутри… Ох, трещит. Воды хочет. Накер. Дер…

Наконец замолк и он, привалившись лицом к полу. Теперь тишину притона нарушал лишь клокот в горле умирающих. Тела их, казавшиеся раздутыми, как у Бойла, сотрясала мелкая дрожь. Судороги теряющего связь с жизнью тела. Последний трепет выкинутой на сушу рыбы.

Щука, единственный, кто не отведал «Мортэ» из страха перед Бойлом, выглядел изумлённым и напуганным одновременно. Скорее всего, он ещё не понял, что происходит. Но Герти и не собирался давать ему много времени на размышления.

— Ключи, — приказал он, вытирая фартуком всё ещё дрожащие пальцы, — Живо! Ключи от подвала!

Повозившись, он поднял тяжёлую лупару, про которую забыл прежний хозяин, и устремил её разверзнутый зев прямиком на Щуку.

— Отпирай.

Щука оказался на удивление покладист, хоть и не сразу попал в замочную скважину ключом. Герти стал спускаться вниз. Времени зажигать керосиновую лампу не было, так что по лестнице пришлось спускаться со всей осторожностью. Не хватало ещё поскользнуться и переломать здесь ноги…

— Муан! Муан!

— Здесь, мистра.

— Скорее! Вот ключ. Где там твоя цепь?

— Держите…

Герти нащупал склизкие холодные звенья. Ещё больше времени ушло на то, чтоб найти сам замок. Герти старался действовать методично и собранно, хоть это было и тяжело. Осознание того, что он сделал, ещё не пришло в полной мере, хоть и обложило рассудок тяжёлыми грозовыми облаками.

Отравитель.

Убийца.

Сможешь ли ты смотреть в отражение своего лица, Гилберт Уинтерблоссом? Человек, отравивший доверившихся тебе людей только лишь для того, чтоб спасти свою маленькую жизнь?..

Сердце билось в груди подобно рыбке в чересчур тесном аквариуме. Маленькой, напуганной и очень отчаянной рыбке. Вот-вот зазвенит разбитое стекло…

— Спокойнее, мистра из шестнадцатого, — чья-то сильная рука мягко легла ему на плечо, — Всё в порядке. Я сам. Как… наверху?

— Я… всё сделал. Они мертвы.

Муан прислушался. Герти и раньше подозревал, что у полинезийца весьма острый слух. По крайней мере, сам он из недр подвала не слышал ничего из того, что творилось в притоне, превратившимся в смертное ложе для всех поклонников рыбной кухни.

— Они хрипят, мистра.

— Это яд. Действует быстро, но не мгновенно. Судороги. Так и должно быть.

— Вам лучше знать, мистра. Есть, открыл…

— Пошли! — чуть не взвыл Герти, — Пошли же! Или у тебя есть табу на то, чтоб быстро подниматься по лестнице?

— Нет. Только спускаться. И то, если у меня на ногах разная обувь, а лестница длиннее одиннадцати ярдов…

— Дарю тебе ещё одно табу. Не заставляй нервничать человека с ружьём!

— Понял, мистра. Иду, мистра.

Когда они поднимались по лестнице, Герти и сам услышал хрип. Нет, клёкот. Или скрежет. А может даже, влажный треск. Звук, слишком жуткий и слишком громкий, чтоб его могло издать человеческое горло. Что-то вроде рвущихся волокон.

«Они ещё живы! — ужаснулся Герти, — Яд был не мгновенен. И теперь весь косяк Бойла вместе с самим Бойлом корчится в страшных муках, таких, что лопаются в агонии, сухожилия… О, что я натворил!..»

Герти изо всех сил сжал ружьё. Возможно, ему придётся взять на себя отвратительную обязанность — добить мучающихся. В конце концов, это его вина. Это он отравитель. Убийца.

Была ещё одна мысль, но слишком вёрткая, ловко прячущаяся под камнями. Герти потребовалось преодолеть две или три ступени, прежде чем удалось схватить её за трепещущий хвост.

«Откуда ты знаешь, что дал им яд?» — пропела мысль звонким детским голоском.

«Потому что я приготовил его собственными руками».

«Ты приготовил рыбу. Только и всего. Уверен ли ты, что она была ядовита?»

«Да разумеется! Я…»

«Откуда ты это знаешь?»

«Из брошюры Спенсера. Это Tetraodontidae. Иглобрюх. Невозможно спутать».

«Смотря что и с чем ты хочешь спутать, остолоп».

«А какая, собственно?..»

Додумать он не успел, зашипел сквозь зубы.

Отравитель? Убийца?

Остолоп. Последний остолоп на этом проклятом острове.

Откуда ему, собственно, знать, что яд Tetraodontidae и в самом деле смертельно-опасен для человека? Конечно, об этом пишет Спенсер, но что знать Спенсеру о Новом Бангоре? Слышал ли он хоть что-нибудь о странных свойствах здешней рыбы? Нет, Гилберт Уинтерблоссом, самозваный ты отравитель. Автор «Нравов Полинезии» и понятия не имел о том, что здешняя рыба объединяет в себе наркотик и какое-то чудовищное вещество, превращающее людей в рыб. И если рыба здесь — не рыба, будет ли рыбный яд здесь ядом?

А если нет, то, позвольте спросить, чем он будет?..

Герти дрожащей рукой приоткрыл дверь, первым делом просунув в неё ствол ружья. В зале что-то хлюпало, трещало, скрежетало, словно кто-то голыми руками потрошил коровью тушу, так что скрип двери оказался едва слышен.

И он увидел.

Все тела лежали там, где лишились чувств. Но они разительно переменились за последние несколько минут. Они… Герти хотелось протереть глаза. Едва ли это что-то изменило бы. Но, по крайней мере, у него была бы пара секунд, в течении которых он мог убедить себя, что всё это ему померещилось. Однако он знал, что всё это происходит на самом деле. И ещё знал то, что этих пары секунд у него, возможно, попросту нет.

Мертвецы страшно раздулись. Как если бы пролежали несколько дней под палящим солнцем, превратившись в бурдюки с накапливающимся газом и медленно разлагающейся оболочкой. Теперь они все напоминали рыбу-шар. Одежда на них трещала, лопаясь — швы не выдерживали давления плоти. Руки и ноги стали короткими отростками, торчащими из раздувшихся туш.

Но страшнее всего было то, что тела двигались.

Агония, сотрясавшая их в момент смерти, уже была не просто механической дрожью конечностей. Она стала новой жизнью, поселившейся в их изуродованных остовах, и теперь эта жизнь сотрясала тела изнутри, хаотично и страшно. Герти воочию видел, как лопались рёбра, как головы срастались с телами, превращаясь в раздутые бородавки на их поверхности, как ноги выворачивались в суставах. Новая жизнь ворочалась внутри этих сосудов, подстраивая их согласно своим соображениям, но чего она хотела, было не понять. Она просто существовала, и теперь требовала считаться с этим фактом.

Страшнее всего выглядел Бойл. Нет, не Бойл, поправил себя Герти. А то, что когда-то передвигалось на двух ногах и называло себя Бойлом.

Теперь это был огромный мясной шар, чья истончившаяся и натянувшаяся от огромного давления кожа ходила волнами и скрипела, как обивка старого дивана. Он стал коконом, внутри которого что-то бурлило и хлюпало; подобием мясистого, постоянно сотрясаемого дрожью, яйца. Рук и ног у него больше не было, лишь в некоторых местах из раздутой туши торчали гибкие усы-отростки с ногтями на концах. Череп, влажно хрустнув, раскололся, и его содержимое втянулось в огромный бурдюк, оставив на поверхности полусдувшуюся оболочку того, что прежде было головой — отвратительную пародию на обвисшую женскую грудь. Один глаз Бойла остался на месте, хоть и налился кровью, другой перетёк на фут ниже, остановившись там, где прежде, должно быть, размещался живот. Этот второй глаз тихо хрустел, увеличиваясь в размерах, внутри него набухал мягкой маслянистой чернотой нечеловеческий зрачок.

— Мистра… Что вы наделали, мистра? — с ужасом прошептал Муан.

Щука, едва живой, прижался к стене, глядя на происходящее пьяным, совершенно отрешённым, взглядом. Сейчас он был серее, чем пол в притоне, даже металлические зубы во рту потускнели.

Они превращались. Неудержимо, стремительно. Со скоростью, которая невозможна для живой ткани. И всё же. Герти мог лишь наблюдать за этим. Тело его стало чугунным, мёртвым, а в венах бежала ледяная ртуть. Время потеряло свой смысл, а может, попросту прекратило существовать. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как они с Муаном выбрались из подвала. Но он, кажется, уже знал, чего хочет от своего вместилища новая жизнь, поселившаяся здесь.

Седой одноглазый старик — как его звали? Имоти?.. — утоньшался на глазах, делаясь подобием огромной лепёшки. Его кости, сплющенные ужасным давлением в неровные желтоватые пластины, прорастали наружу, превращаясь в чешую. С шелестом выпростались плавники, состоящие из обрывков лёгких. Остатки седых волос стали удлиняться, расти, ветвится, пока не стало понятно, что из его тела растёт россыпь шевелящихся тончайших щупалец, образовывающих сложную дрожащую паутину.

Омас бугрился, по всему его телу лопались кожистые бородавки, отчего он становился похож на гнилую капустную кочерыжку. В несимметричных глазницах ворочались глаза, огромные, затянутые бело-серыми бельмами, судя по всему, слепые. С вязким хрустом между ними вынырнул короткий гибкий хлыст, на конце которого ослепительно-ярко вспыхнула фосфоресцирующая сфера. Хлыст стал размеренно качаться из стороны в сторону, по стенам притона поплыли искажённые тени.

Здоровяк, у которого Герти позаимствовал ружьё, уже не смог бы воспользоваться своим оружием. Он превратился в бесформенную желеобразную тушу, огромного приплюснутого слизняка. Большой нарост на его морде напоминал обвислый нос, рядом с ним таращились маленькие глазки-пуговицы, отчего выражение его лица сделалось унылым до карикатурности.

Бойл хрипел, распахнув свою новую пасть, треугольный провал в туше. Из этой пасти торчали россыпи прозрачных, будто слюдяных, зубов. Бойл щёлкал челюстями, но не мог даже сомкнуть их. Из жабр, распахнувшихся в его бронзово-чешуйчатых боках, текла прозрачная слизь.

В замкнутом пространстве зала мгновенно распространилась тяжёлая удушливая вонь, похожая на запах гниющих водорослей. От едких испарений щипало глаза.

Они превратились в рыб. Не так, как бедняга Стиверс, ещё страшнее. Губительная сила рыбьего яда превратила их в глубоководных чудовищ, которых Герти видел лишь на смазанных фотографиях в журнале естественных наук. Это были настоящие чудовища, явившиеся в человеческий мир из бездны, погружённой в вечную ночь. Они бились на полу, скрипели, свистели, шлёпали плавниками, скрежетали и вертели глазами. Сохранили ли они хотя бы искру человеческого разума? Была ли за этой безобразной чужеродной оболочкой мысль?..

Герти не был уверен, что хочет знать ответ.

Чудовище, бывшее прежде седым Имоти, вдруг хлестнуло своими тонкими белёсыми щупальцами, взвившимися сотнями тончайших кнутов. Муан едва успел отскочить в сторону, щупальца оплели один из столов и мгновенно раздавили его, на пол посыпались опилки и куски дерева.

— Бежим! — крикнул Герти, — На улицу! Живо! Да бегите же!

Щуку ему пришлось схватить за воротник и тряхнуть, чтобы тот среагировал.

Они побежали к выходу, обходя бьющие хвостами рыбьи туши и сторонясь лязгающих прозрачных зубов. Будь они в водной стихии, рыбы не оставили бы им и шанса. Истинные обитатели и владельцы океана, они расправились бы с людьми, как с планктоном, не обращая внимания на их сопротивление. Но здесь, в мире слепящего света и сухого воздуха, эти глубоководные чудовища были беспомощны, как товар из рыбной лавки. Им оставалось только в остервенении шлёпать плавниками и пучить глаза, пытаясь достать проворную добычу.

Бойл едва не раздавил Герти, ударив тяжёлым хвостом, в стороны полетели осколки половиц и древесная труха. По счастью, ему не хватило каких-нибудь двух-трёх дюймов. Герти шарахнулся в сторону, минуя его глубокую пасть. Взгляд Бойла был ужасен. В нём было прежней светлой и лучистой прозрачности, обычной для простых рыб. Глаза его налились темнотой, перестали что-либо отражать. В них был вечный холод, в них плавала тяжёлая тусклая искра вечной же злобы. Может, это душа самого Бойла освоилась в новой оболочке? Или же она была поглощена без остатка голодной рыбиной?..

Они вырвались.

Муан плечом ударил в дверь, засов хрустнул, переломившись пополам, и все трое выкатились на улицу, в тёмную клоаку Скрэпси. Герти рухнул в лужу помоев, всё ещё дрожа от переполнявшего тело страха и отвращения, забыв про стиснутое в руках ружьё. Муан мотал головой. Щука, всё ещё в прежнем оцепенении, бессмысленно поводил глазами. Из притона всё ещё тянуло тиной, оттуда доносились влажные шлепки, как из садка со свежепойманной рыбой. Насыщенный миазмами воздух Скрэпси уже казался Герти неописуемо сладким. Поспешно захлопнув за собой дверь, он дышал и всё никак не мог надышаться. Удивительно, как приятен и сочен воздух, лишённый запаха рыбы…

— Что с ними будет, мистра? — спросил Муан. Оказывается, он уже успел отдышаться и теперь с беспокойством вслушивался в жуткие звуки, доносящиеся из-за закрытой двери притона. Звуки, которые наверняка будут посещать Герти в самых страшных его ночных кошмарах.

Герти пожал плечами, пытаясь счистить со штанов прилипшую картофельную шелуху. С учётом того, как дрожали его руки, это оказалось не самой простой задачей.

— Не имею ни малейшего представления, — выдохнул он, — Честно говоря, и задумываться не хочу. Судя по всему, ихтиология — не та наука, которой мне стоит себя посвятить.

— Но… что с ними будет? С этими…

Он не закончил, и Герти легко мог его понять.

— Полагаю, то же, что случается со всякой рыбой, которую угораздило покинуть водную стихию. Рано или поздно попросту задохнутся. А может, их сожрут заживо посетители притона. Знаешь, это было бы по-своему поучительной концовкой, хоть и не уверен, что подлецы вроде Бойла заслуживают её. Может ли быть более символическое наказание для неумеренного чревоугодника, чем превращение в деликатес?..

— Кто ж решится съесть таких страшилищ… — пробормотал Муан, на всякий случай придерживая дверь.

— Не думаю, что у гурманов Скрэпси с этого дня будет выбор. Дело в том, что мсье Накер закрывает свою практику и уходит из дела. Отныне он не сварит и пескаря, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

— Будут разговоры, мистра, — предупредил Муан, — Этот ваш мсье Накер наделал шуму в городе. Будут вопросы.

— И пусть. С этого дня мсье Накер растворится без следа, как осьминог в облаке чернил. Какое-то время, конечно, его будут помнить как лучшего рыбного повара в Новом Бангоре, человека, который возник из ниоткуда и туда же ушёл. Но рыбоеды не живут достаточно долго, чтобы делиться своими воспоминаниями перед камином. Уже вскоре Иктор Накер будет считаться легендой, существом, возникшим из пены прибоя, никогда не самом деле не существовавшим. Человеческая память — хитрая штука, Муан… А теперь, во имя всех табу, пошли скорее домой. От меня отчаянно смердит проклятой рыбой… Как только придём, наберу ванну и пролежу в ней три дня!

Муан ухмыльнулся.

— Смотрите, как бы у вас от этого жабры не выросли!

— Эй… Эй!

Они с Муаном обернулись на голос. Щука растерянно глядел на них, губы его дрожали.

— Что такое?

— Я… Вы… — он пытался что-то произнести, но не мог. Только указывал пальцем на своё горло. И Герти вдруг заметил, что оно раздувается прямо на глазах, — О Боже…

Герти попятился, пытаясь перехватить тяжёлое ружьё. Щука беспокойно ощупывал себя, как будто пытался нащупать смертельную рану. Тело его быстро опухало, изо рта вместо слов стали лететь лишь брызги слюны.

— Но ты же не ел рыбы! — воскликнул Герти, — Ты же…

Только сейчас он заметил, что рубаха Щуки, уже начавшая тихо лопаться по швам, испачкана на груди. Чем-то густым, янтарного цвета.

Соус. Соус от рыбы. Он облизал тарелку из-под «Мортэ», пока Герти спускался в подвал.

Не смог противиться соблазну. Рыба не может пройти мимо наживки. Она ведь рыба.

— Спокойно, спокойно, Щука, — забормотал Герти, но голос фальшиво задребезжал, — Всё будет в порядке. Ты… Дыши. Дыши ртом. Сейчас… Я что-нибудь…

Но в Щуке оставалось ещё что-то от человека. Может быть, совсем немного, может быть, самая малость. Но оставалось. И спустя секунду он доказал это. Когда шагнул к Герти и вырвал у него из рук ружьё. И когда направил широкий чёрный зев лупары себе под подбородок.

В узких переулках Скрэпси выстрел почти не породил эха, однако Герти едва не оглох. Настолько, что даже не слышал шлепка, с которым упало тело Щуки. Оно лежало в луже, той самой, из которой поднялся сам Герти. Руки были разбросаны в разные стороны, от головы почти ничего не осталось, если не считать обрывка позвоночника. Это выглядело как обезглавленная и выпотрошенная рыба, которую повар позабыл на разделочной доске.

Герти медленно поднял руку, чтоб разогнать парящую перед лицом кроваво-алую взвесь. У его ног лежало дымящееся ружьё.

— Мистра… — позвал Муан, — Пора бы нам идти. Скрэпси — недоброе место. Мало ли кто сбежится… Идёмте. Нечего тут стоять.

— Да, — пустым бесцветным голосом произнёс Герти, не шевельнувшись, — Пора. Конечно.

Муан беспокойно переминался с ноги на ногу. Из подворотен стали высовываться лица. Грязные, покрытые язвами и застарелыми шрамами. Небритые, с клочьями свалявшихся волос. С недобрыми глазами, тёмными и прищуренными. Множество человеческих лиц. Самых настоящих. Самых людских.

Секретарь Шарпер пил утренний кофе. Делал он это очень изящно.

Крошечная фарфоровая чашечка бесшумно порхала в его ловких пальцах. Секретарь Шарпер с удовольствием вдыхал кофейный аромат, прикрывал глаза, довольно вздыхал, и сделал следующий крошечный глоток.

— Ах, полковник! — воскликнул он, увидев Герти, глаза, напоминавшие потемневшие изумруды, сверкнули, — Наконец-то я могу вас увидеть!

Рукопожатие его, как обычно, было сильным и в то же время мягким. Герти смущённо улыбнулся. Выбритый, благоухающий одеколоном, облачённый в свой обычный саржевый костюм, он всё ещё не мог привыкнуть к нынешнему своему положению. Во всяком запахе ему мерещилась рыбная вонь. Чернила отдавали тиной. В табаке было что-то от запаха горелой чешуи. И даже в сумрачном тёмном здании Канцелярии как будто бы пахло морской солью. Герти надеялся, что со временем это пройдёт. Чёрт возьми, рано или поздно это точно пройдёт…

— Куда же вы пропали, полковник? — благодушно осведомился мистер Шарпер, откидываясь на свою излюбленную кушетку, — Я сбился с ног, разыскивая вас. Представьте себе моё изумление — среди бела дня пропал один из лучших специалистов Канцелярии! Кабинет брошен, дома его нет… Впору было подумать самое плохое!

— Вынужден просить прощения, — вздохнул Герти, — Но в силу обстоятельств я был лишён возможности известить вас о том, что некоторое время не смогу показываться на службе.

— Так я и знал! — мистер Шарпер торжествующе поднял палец, — Именно так я и сказал мистеру Беллигейлу, своему заместителю. «Такие люди, как полковник Уизерс — это не фунт сахара, — сказал я ему, — Они не теряются сами по себе. Убеждён, полковник начал какую-то собственную игру и нарочно ушёл в тень». Так и было, признайтесь?

Улыбка на губах Герти была вялой и слабой, как у чахоточного больного, только начавшего оправляться после кризиса.

— Да, что-то вроде того. Просто… Мне требовалось кое-чем заняться, и я не имел возможности поставить вас в известность, мистер Шарпер. Личный вопрос.

— Понимаю, — Шарпер многозначительно прикрыл глаза, — Пытались провернуть какой-то из своих трюков, да? Дайте угадаю. Какое-то новое приключение?

Герти попытался улыбнуться столь же многозначительной улыбкой. Она горчила, как чёрный кофе без сахара.

— Вроде того. Был связан необходимостью.

— Ну, не переживайте, полковник. Можно сказать, что ровным счётом ничего интересного вы не пропустили. Бангорская Гиена, как и прежде, на свободе. Мы же, как и прежде, в глухом тупике.

— А след?

— Проще искать следы на морском дне… Что такое, полковник? Вы побледнели?

— Просто утренняя слабость, ничего страшного. Одна старая рана.

— Сочувствую. Так вот, мы потерпели крах. И мы, и полиция. Мерзавец, как и прежде, творит свои страшные ритуалы у нас под носом. На этой неделе нашли очередную жертву. Он играет с нами. Насмешничает. Сущее отродье этот Гилберт Уинтерблоссом, черти б его взяли!

Мистер Шарпер раздражённо отставил чашку и едва не опрокинул молочник. Вокруг него в воздухе бесшумно затрещали гальванические разряды. Герти на миг вновь почувствовал себя запертым в клетке с грозно молчащей чёрной пантерой. Но морок быстро развеялся. Мистер Шарпер приветливо улыбнулся и, хотя глаза его, всегда остававшиеся холодными, улыбки этой не разделили, наваждение удалось взять под контроль.

— Касательно Стиверса… — Герти прокашлялся, — Вынужден доложить, что его поиски успехом не увенчались. Признаю своё поражение в этом вопросе и капитулирую.

Шарпер приподнял узкую чёрную бровь.

— Стиверс? Что за Стиверс?

— Кхм. Айкл Стиверс, сэр. Грабитель из Скрэпси. Вы поручили мне изловить его и доставить вам.

— Да? В самом деле? Признаться, совершенно вылетело из головы. Кажется, припоминаю… Стиверс… Да плюньте, полковник, он не стоит вашего внимания. Это сущая мелочь, ваш Стиверс. Мелкая, знаете ли, рыбёшка, не стоит и время тратить. У нас в Новом Бангоре таких типов пара сотен наберётся… О, вот теперь к вам вернулся прежний цвет лица. Вы даже порозовели, — мистер Шарпер удовлетворённо кивнул и вновь протянул руку к кофейной чашке, — Словом, забудьте. Есть люди несопоставимо опаснее, чем этот ваш Стиверс.

— Неужели? — слабо удивился Герти.

— Уверяю вас. К примеру, вы когда-нибудь слышали о некоем господине по имени Накер?

— Н-не припоминаю…

— Иктор Накер. Очень интересный господин. Такие, как он, в городе появляются не часто. Вот кому бы набросить аркан на шею… Представьте себе, вынырнул как из-под воды и подмял под себя половину подпольного рыбного рынка. Судя по всему, человек невероятной дерзости и развитого криминального таланта. Весь Скрэпси полнится слухами о нём. А у нас нет даже его фотографии. Потрясающе. Не хотите ли пуститься на его поиски, полковник? Этот Накер — в самом деле почётная дичь, не чета всяким Стиверсам.

— Извините, вынужден отказаться, — вежливо сказал Герти, — Последний месяц выдался для меня достаточно… сложным. Боюсь, некоторое время я не буду способен к решительным детективным операциям.

— Как жаль, — искренне огорчился Шарпер, — Но упорствовать не буду. Для вас и так найдётся работа, полковник. В Новом Бангоре хватит для вас убийц, грабителей, насильников, фальшивомонетчиков, мошенников, рыбаков, шантажистов и беглых каторжников. Впрочем, если вам всё ещё не терпится взять за горло Бангорскую Гиену, могу вам предоставить и эту возможность. Распоряжусь, чтоб вам немедленно передали дело Уинтерблоссома. Полковник!..

Герти глядел в окно. Там, за запылённым стеклом, Новый Бангор встречал новый день, такой же жаркий и душный, как все предыдущие. Катились сердитые и неуклюжие парокэбы, беспокойно цокали копытами кони и трещали человеческие голоса. Даже сквозь закрытое окно Герти ощущал запахи людей и машин, растений и зданий, готовящейся еды и угля. Здесь, где мир был расчерчен аккуратными перпендикулярами улиц и навеки заточён в камень, не было ни намёка на безбрежное спокойствие и умиротворение. Это был сущий муравейник, наполненный человеческими страстями, человеческими пороками и самим человеческим естеством.

— Извините. Кажется, я задумался.

— Вот как? И о чём же вы задумались? Уверен, что-то интересное.

Герти сделал глубокий вдох через нос и поморщился. Показалось ему или нет, но проказливый полинезийский ветер, переменив направление, окутал здание Канцелярии тягучим рыбным душком. Наверняка показалось. Иначе и быть не могло.

— Совершенно ни о чём не думал, мистер Шарпер. Совершенно.