КАМПА - ДОПОТОПНАЯ СКАЗКА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

- Не уж-то не убоялся ваш Ярило нашего всесильного бога ? - спросил Феникс у Тешши в душе надеясь услышать о геройских деяниях Урана громовержца.

- А чего ему бояться,- он на своей земле стоял, а ваш Уран пришлым был, вот и проиграл состязание, отвечала она. Взял его наш бог под белые ручки и забросил в сырое болото, только одни уши оттуда торчат, и чем больше тужился, пытаясь выбраться из болота, тем больше под землю проваливался. Вот тогда и сообразил Уран, в какую переделку он попал. Стал просить нашего бога вызволить его из болота: «За свое спасенье дам я великий выкуп серебром, златом, драгоценными каменьями». «Зачем мне твое злато, - отвечает Ярило,- у меня этого добра бессчетно». Чем больше ваш бог в болото проваливался, тем сильнее просился, что только не обещал, ибо чувствовал смерть свою скорую. И в конечном итоге отдал на откуп Гипербореям всю Сибирь от этих мест аж до края земли. Да еще и поклялся отделить эту землю стеною из скал да гор высоких, чтобы значит демоносам в ту землю ходу не было.

- Сказки это все,- махнул рукою Феникс,- такого просто не могло быть, а если и было, то все не так, как ты мне рассказала.

- Конечно сказки,- согласилась с его доводами Тешша, ушла в соседнюю комнатку, некоторое время чем-то там гремела, а когда вернулась, протянула ему свиток оленьей шкуры.

- Что это? – поинтересовался гость, рассматривая замысловатые письмена.

- Это «Калевала», - объяснила она, - людской эпос, прочти и сам узнаешь, как Ярило с Ураном в пенье состязались, как потом ваш бог в сыром болоте сидел, как по его голове лягушки прыгали и прочее, прочее, прочее.

- В сказках можно такого понапридумывать, что умом тронешься,- отвечал ей Феникс,- ты мне лучше о Яриле да о его родне расскажи все, что знаешь,- просил он, отпив из кружки хмельного квасира.

- Не плохой этот ваш ква-ква-сир,- заметил он утирая рот рукавом туники. При этом его голос прозвучал тверже, чем он рассчитывал, это напиток давал о себе знать. Он сделал еще глоток, наслаждаясь ароматом, который не только возбуждал, но и развязывал язык.

- Может быть,- подумал он,- ква-ква-ква-сир послужит его целям, ведь ему так много нужно узнать.

- А что тут рассказывать, у Ярея все, как у всех, жена Леда и дочери Зимцерла, Лада, Сева, Лебедь, Мерцана, Леля да Снегурочка, а вот с сыновьями у него накладочка вышла. Год за годом рожала ему жена Леда только дочерей, а сыновей не было. Опечалился Ярило, созвал к себе всех людских лекарей, стал совета спрашивать, что ему делать, как быть. И те посоветовали: «Тебе никто не поможет, кроме Манучехры, она в этих делах мастак».

- Кто такая эта Манучехра?.

- Это моя родная сестра,- отвечала Тешша, - нас в роду трое: Я, моя старшая сестра – Манучехра, а старше моей старшей сестры у нас ещё одна сестрица имеется, Ягой её кличут. Поехал, значит, Ярило к моей сестре, а та с ревень-травой посоветовалась и ответила так: «Поймай говорит златоперую щуку, изжарь рыбу, сам съешь и жене дай». Обрадовался Ярило такому совету, он то лучше других знал, в каком омуте водится щука - золотое перо и тут же отправился на поиски щуки. А Манучехра в окошечко смотрит в след уходящему Ярею, и тут ее будто молния ударила, будто ядовитая змея ужалила, выскочила на крылечко и кричит ему в след: «Помои, помои не выплесни!». Только Ярей невнимательным был, не прислушался к совету моей сестры, махнув рукой на прощание, ответил: «Не волнуйся, помоем, как следует». Пришел к берегу моря-океана, забросил невод и тут же вытащил щуку злолотое перо. Дома рыбину хорошенько вымыли, а затем изжарили, и Леда съела её вместе с мужем. А ночью Леде приснился сон, будто с помоями они выплеснули младенца. Проснувшись среди ночи, она рассказала сон мужу. Только любящий муж крепко обнял свою жену успокоил, не думай о плохом, сон не всегда сбывается, ты, наверное, много съела, вот и мерещится всякая чепуха. И все-таки Леда до утра не смогла сомкнуть глаз, ворочалась в постели, сон не шел к царице. Не спал и Ярило, этой ночью порешили они с женой, что нарекут сыночка Снежком, а когда вырастит, станут его Снегом звать. Ни свет, ни заря, пошла Леда на кухню и поинтересовалась, где помои, что после рыбины остались. А прислуга ей отвечает: «Ярило приказал рыбу хорошенечко вымыть, а затем изжарить, мы так и сделали - вымыли её, а помои вылили в ясли корове». С тех пор не было на душе у Леды покоя, будто кто её душу когтями оцарапал. Гнать пыталась глупый сон царица, да вот беда, крепкой занозой засел он в ее душе, не достать, не выцарапать. Вскоре понесла она под сердцем дитя, успокоилась и постепенно глупый сон забылся. Быстро сбежало времечко, пришел царице срок. И надо ж было такому случиться, вновь родилась девочка, Снегурочка. «Обманула значит Манучехра, подвела златоперая щука, - грустят Ярило с Ледою, а мы так ждали, так надеялись, что родится сыночек Снежок». Да уж так водилось в те сказочные времена, - что чудеса поодиночке не хаживали- продолжала свой рассказ Тешша. Наутро, когда слуги пошли доить корову, нашли в её стойле приплод, крепкого, розовощекого мальчика. Может корова понесла человечьего детеныша, а может, подбросили мальчишку, никто толком не знал, не ведал. И был тот мальчик дивной красоты, к сосцам припал коровы и жадно пил молоко. «Тут и думать нечего, малец – подкидыш, никогда коровы в Арктиде детей не рожали», - решили люди, и мальца от наговоров на кухню определили, вырастет, будет куховарить. «Как подкидыша назвать?» - задумались они, и, вскорости, нарекли его Световитом, ибо лицом и волосиками он был очень светлый, светил, будто солнышко ясное. Но среди Гиперборейского народа слух пошел, будто это корова понесла законного наследника, слизав помои от златоперой щуки.

- Что-то я никак в толк не возьму,- заметил Феникс,- Световит - сын бога Ярилы с Ледою или нет.

- В том то и дело,- отвечала Тешша,- дочка у них родилась Снегурочка, а сына корова понесла, его еще называли коровий сын.

- Знаешь,- молвил Феникс сонным голосом, ибо время было позднее и глаза буквально закрывались, - все эти сказки интересно слушать, на ночь глядя. Но мне хотелось бы знать, что у вас в Гиперборее происходит, отчего, оттуда таким холодом потянуло, что даже в наших землях климат начал меняться.

- Всего я тебе рассказать не могу, сама не знаю, но своими собственными глазами видела, как пало с неба огромное солнце, имя которому Алатырь-камешек. Даже у нас свет белый померк, земля дрожала, горы падали, а в Гиперборее и того хуже. Три года стояла там ночь темная, мороз да стужа лютая, и люди не имели ничего, чем можно было прокормиться. Также я видела, как схватил бог Ярило этот Алатырь-камешек голыми руками, да не смог удержать. Испепелило его пламя жаркое. Поглотив его душу, превратило в северное сияние, которое вместо солнца красного светило людям во тьме кромешной. Только тем и спас он людей от полного вымерзания. Вот такие нехорошие дела творятся в Гиперборее, - с грустью в голосе молвила Тешша.

- Ты меня совершенно запутала,- бил себя в куриную грудь Феникс,- объясни неразумному, что у вас происходит.

- А что тут объяснять,- всему виной эта звезда, падучая, и поговаривают, будто тот камень был непростой, ибо блестит он и переливается заимствованным светом. А еще говорят, что у камня того стопудового, сотня углов, тысяча зубцов, иной раз он круглый, а иной раз квадратный.

- Что за бред,- сплюнул Феникс,- ромашка какая-то, то круглый, то квадратный, такого не бывает.

- А вот и бывает,- обиделась Тешша, сделав паузу, выжидающе осмотрела присутствующих, заглядывая каждому в очи,- бывает,- с натянутой миной выдавила она из себя, - знатоки утверждают, что Алатырь-камень этот вовсе и не камень, а череп самого небесного морока Апопа. А еще говорят, будто бы он должен был упасть в ойКумене, а упал в Гиперборее, вот из-за этого у нас теперь такие катаклизмы и северное сияние.

- Все это сказки,- изо всех сил мотал головою Феникс,- никакого северного сияния не существует, не поверю, пока собственными глазами не увижу.

- Хочешь увидеть северное сияние?- переспросила Тешша, разливая квасир по кружкам. - Обещаю, сейчас ты его увидишь во всей своей красе.

- Ты меня не путай, - отвечал Феникс, выпив кружку одним махом, - северное сияние - это нечто такое, что в руках не удержишь, вот поэтому ты меня сколько не дури, не одуриш, я, тебе не какой-нибудь там последний демонос. Но то, что произошло потом, затмило его самые смелые предположения, своими колкими и обидными замечаниями он раззадорил хозяйку настолько, что она схватила связку душистых трав, висящих у потолка Юрты.

- Вот оно, сияние, посмотри!- вскричала Тешша, бросив в огонь охапку душистых трав - пырья, тырлич, огневика и цветика семицветика, от чего пламя огня вспыхнуло сильнее и ярче, рассыпая искры во все стороны.

- Вот оно, вот!- кричала она, бросая в костер душистые травы, которые вспыхивали ярким огнем, ярились, плясали пляску радужных одежд.

Дым от трав наполнил тесное помещение, сдавливал дыхание, дурманил сознание а в душе родилось чувство оторванности от реальности. Пол взлетел к небесам, пред глазами шли радужные круги, заволакивающие своим блеском и без того шаткое сознание.

А Тешша все бросала и бросала в костер траву, приговаривая:

- Так ты, говоришь, нектар это напиток богов. Я тебе скажу, никуда этот ваш нектар не годится, настойка на клопах, тьхууу,- сплюнула она в костер, и от этого он пыхнул еще ярче.

Рассыпался искрами, и перед изумленными зрителями начали проявляться отблески далекого света, которые усиливалось вылетающими из костра искорками, такими же манящими и призрачными, какими обычно вспыхивает северное сияние.

- Что ты делаешь? – шептал Феникс, - зачем разбрасываешься звездами.

А она будто и не слышала его слов, бросала и бросала в костер яркие искры, похожие на отблеск далеких галактик, и в каждой вспышке огня вспыхивали кудрявые искры тысячи звезд, еще вчера горевших на небосводе. Они горели, сгорали и тут же тухли в призрачном пламени, в которые Феникс смотрел и не мог наглядеться.

- Что ты делаешь?- еле нашел он в себе силы, протягивая руки, старался поймать хоть одну из тысячи призрачных звезд. А те срывались с небосвода и падали прямо в лицо, проскакивали между пальцами и от этого его глаза сияли призрачным сиянием.

Поддавшись искушению, он бросился хватать их голыми руками. Истратив сотню усилий, ему таки удалось поймать одну из тысячи призрачных звездочек, горящих неземным, заимствованным светом. И каково же было его удивление, когда в его руках, ожила и начала разговаривать искорка божественного пламени. Но, что она говорила, разобрать не было никакой возможности. Да он и не слушал, лишь завороженно смотрел, любуясь этим невиданным светом.

А звезда улыбалась ему в ответ и ласково подмигивала …

Кампа в Ирии

- Собирайся, едим к Калипидам,- загадочно подмигнула ей Табити, запрягая упряжку.

- Что голому собираться,- отвечала Кампа,- повязала пояс и готово.

В дороге их застала грозовая туча, пролившаяся на землю частым дождем. Девушки спешились, залезли под Арбу, пережидая ненастье, сидели, разговаривали.

- Скажи,- спросила Кампа,- разве нельзя от варварских набегов оградить границу Ирия каменной стеной, сегодня они полсотни бычков угнали, а завтра чего хуже придумают.

- Ты хоть знаеешь, о чем говоришь,- отвечала её Табити,- представляешь, какова длинна Ирия, если кому и под силу оградить нашу землю стеною, то только громовержцу Урану и более никому. Но его, к сожалению, сейчас нет на планете. Уже два раза, по шесть веков прошло, как он ушел на войну, и с тех пор ни слуху о нем, ни духу, где делся, никто не знает.

Частый дождь также неожиданно закончился, как и начался, и они снова двинулись в путь. Неожиданно из кустов выскочили два черных поросенка, хрюкнув, пустились бежать впереди арбы. Девы-воительницы, не задумываясь, метнули свои дротики, и меднокрылые убийцы, просвистев в воздухе, отыскали свою кровавую жертву.

- Вот и подарок для Калипидов,- обрадовалась Табити.

- Скажи, - допытывалась Кампа у спутницы,- отчего демоносы обзывают Калипидов Энареями – что означает женоподобные мужчины.

- Скоро узнаешь,- весело подмигнула ей девушка, остановив арбу у стойбища Калипидов.

С нескрываемым любопытством рассматривала Кампа огромное стойбище, окруженное, где бревенчатым, где тростниковым забором. Внутри которого располагалось несколько длинных строений, служащих жилыми помещениями для целого сообщества мужчин. В общинном амбаре хранились основные продукты питания: зерно, молоко, масло, рыба и прочие припасы. Особая площадка, находящаяся в центре стойбища, служила местом для совместного питания, а также для решения общинных дел. Все остальное пространство, заключённое между этими строениями, служило загоном для скота, который в зимнее время сгонялся сюда с пастбищ.

Калипиды - неутомимые труженики, скотоводы и пахари, сеяли и собирали огромные урожаи ячменя, проса, полбы, гречихи. День-деньской они заняты работой, но когда выпадает свободная минута, тут уж их не удержать, любят кутнуть, или же от нечего делать играют в бирюльки. Игра в бирюльки у Калипидов была одной из самых любимых и служила одновременно игрой на деньги и гаданием на удачу. Специально подобранные ивовые прутья, собранные в пучки ставят на ребро, затем развязывают веревку, прутья рассыпаются. Из большой кучи, один за другим извлекают прутики, раскладывают в ряд и гадают на них так же, как в Азии гадают на кофейной гуще, при этом гадатели вновь собирают ивовые прутья и вновь складывают их в связки…

Этот способ гадания у них считается самый девственный, не зря же он называется – бирюльки. В стане Калипидов шум и гам стоял просто невообразимый, видать, сегодня играли на деньги, и кому-то не везло, а может наоборот везло. Калипиды о чем-то спорили, что-то выкрикивали, доказывая друг другу свою правоту. Одеждой они почти не пользовались и Кампа, как любая уважающая себя девушка, с любопытством оценила все их достоинства.

Самых благородных из них можно было отличить по небольшим рожкам, торчащим у них промеж глаз. Рога были признаком мужской силы, хотя ни у кого из Калипидов больших рогов не было, но маленькие рожки были у многих. И только теперь девушка поняла многозначительные намеки своих подружек, Ализонок, которые, разнежившись на солнышке, томно замечали, сейчас бы мужчинку калипидика да наставить ему рога.

Сильные бычьи тела мужчин, покрытые короткой рыжей шерстью, отлично защищала их от холодов и зноя, а огромных размеров копыта позволяли уверенно стоять на ногах. Жилистые руки, будто специально созданые матушкой природой для работы и войны, были необыкновенно длинными, хваткими. Впрочем, оружием они почти не пользовались, только, пожалуй, копья были у каждого, хотя мечом и щитом они тоже владели в совершенстве. Быть воином у Калипидов не в чести, их забота растить и убирать хлеб, а неделями сидеть в засаде, охранять границы Ирия от варваров и другого зверья - это женская забота.

- Пусть этим занимаются Ализонки, все равно от них пользы никакой,- считали мужчины.

И правда, разве найдется такой демонос, кто видел Ализонку, впряженную в плуг да ярмо, можете не искать, не увидите, разве, что мир перевернется и встанет вверх тормашкам.

Меж тем мужчины встретили девушек очень приветливо, едва увидев гостей, живо переменились, их стало просто не узнать.

- Приехали, приехали,- радостно пихали они друг друга и улыбались девушкам, пытаясь знаками, гримасами и ужимками, заставить их обратить на себя внимание.

Они чуть не вставали на задние ножки, с надеждой ожидая своей участи. Может, снизошла к нему благодать, и Ализонка избрала его мужем из тысяч ему подобных. Ведь мужчины, не имея возможности самим избирать себе жен, ждали женской милости.

Проваливаясь в многочисленные рытвины, оставленные ногами тысяч и тысяч животных, девушки важно проследовали стойбищем, буквально пронзаемые пристальным взглядом мужчин.

- Еще и лыбятся,- ворчала Табити,- у, рожи, смотреть тошно, и никто не подсказал, где у них скотный двор, а где чистый и сухой подъезд, - ругалась она, вытаскивая свои нежные девичьи копыта из болотной жижи и навоза, оставленной сотнями животных.

- А разве у них может быть чисто, насколько я знаю, по своей природе мужчины никогда не отличались чистотой, есть даже такая пословица: «Мужчины без женщин грубеют», а эти вон, какие мягонькие и пушистые.

- Если хочешь, можешь выбрать кого-то и приголубить, пока мы тут,- посоветовала ей Табити.

Но Кампа резко ответила:

- Нет!- ибо до глубины души любила своего (Крона) Иблиса и все еще надеялась встретить его.

- Ну, как знаешь,- женщины без мужчин глупеют, иногда нужно прочищать себе мозги, это очень полезно.

- А как же они обходятся сами, без женщин?- интересовалась Кампа.

- Так и обходятся, только не совсем без женщин, есть у них рабыни, вот с ними они и живут, а мы их подпускаем к себе раз в году, на празднике священного соития.

- А что это за праздник?- интересовалась Кампа.

Но Табити вместо ответа сказала:

- Пришли, вот и жилище Полкана, он тут за главного, кстати, он мой любовник,- многозначительно намекнула она Кампе.

Жилище Полкана было самым обычным и, ничем особо не выделяющимся, среди прочих строений этого стойбища. В самом центре селения, поросшего густой зеленью, стояло ветхое строение, обнесенное оградой из прутьев, Калипиды называют это сооружение Хлев. Каркас самого строения был изготовлен из толстых древесных бревен, скрепленных сосновыми жердями, боковые стены и крыша - камышитовые, таким образом, весь Хлев с четырех сторон огорожен стенами и совершенно непроницаем для дождя и ветра. Внутрь девушки вошли через широкий проход, и прямо перед ними оказалось два длинных и ровных стола, вырубленных из цельного ствола дерева, которые просто ломились от пищевых объедков. Огромные остовы костей и туш, обглоданные и обкусанные, валялись большими горами на столах и под ними, рядом в простых глиняных тарелках и свинцовых блюдах лоснились от жира куски мяса. Все остальное пространство вокруг было завалено пестрыми циновками самых разных цветов и узоров, охапками соломы, трав и свежескошенного сена. Это было общее ложе, здесь Калипиды спали ночью и возлежали в блаженном безделии большую часть дня. На задней стене были живописно развешены всевозможные копья, дротики и другие предметы военного обихода. Из боковой стены можно было попасть в небольшую кладовку, где хранился хозяйственный инвентарь и всевозможная утварь. В дальнем углу, где был устроен очаг, располагалась площадка, выложенная камнями различной величины. Там же стояли большие и малые жернова для размалывания зерен в муку, целые горы немытых котлов, чанов, сковородок да гора вертелов, сложенных, словно бирюльки, в одну невообразимую свалку. Со стропил потолка свисали разнообразные свертки из грубой ткани, в них хранилась чистая одежда, высоко ценимая жителями стойбища. Из-за постоянной грязи на улицах Калипиды, одеждой пользовались редко, а то и вообще, обходились без нее.

Все помещение просто кишело ползающими без всякого страха полосатыми ящерицами Геконами, своим видом напоминающие маленьких дракончиков. Геконы издревна обитают в жилище у Калипидов и чувствуют себя весьма вольготно, ибо пользы от них больше, чем вреда. Мужчины оберегают Геконов, а те в знак своей благодарности уничтожают мышей, ядовитых пауков, мух, оводов и других кровососущих насекомых.

Таков был этот Хлев со всеми служебными помещениями, и нельзя не отдать должное, что для временного жилья, более подходящего и удобного жилища не придумаешь. В нем было прохладно, а соломенный пол подымал его над сыростью и грязью земли.

- Полканчик, где ты,- лаская слух, звала его Табити.

И он не заставил себя долго ждать. Большая охапка соломы зашевелилась, задвигалась, и из стога сена высунулось заспанное, с закисшими глазами лицо Полкана. Это было самое простое лицо, которое Кампа когда-либо видала в своей жизни, при всем притом оно было столь добродушным, что больше напоминало огородное чучело, нежели чью-то голову.

Полкан был моложав, крупный и здоровый самец, но, тем не менее, выглядел незнамо как. Его круглый череп был выбрит наголо, кроме двух небольших участков по обеим сторонам макушки, из которых росли волосы необычной длины, закрученные в туго торчащие узлы, из-за чего казалось, будто голова его украшена парой черных рогов. Борода на всем лице была выщипана с корнем, и только с верхней губы свисало две косицы, некое подобие усов. Знатность происхождения подчеркивали витиеватые татуировки тела, они подобно проселочным дорогам, которым никакие неровности и преграды нипочем, проходили прямо по его носу, ныряли в глазницы и чуть ли не залезали в рот.

- Табити, любовь моя,- только и смог спросонья промычать Полкан,- боже мой,- лепетал его длинный язык,- боже мой, какая встреча, какой повод увидеть тебя снова.

Он буквально закатился смехом и долго не находил себе места, метался в хлеву, пытаясь найти удобное местечко, чтобы усадить дорогих гостей, при этом нес всякую ерунду и ахинею с безмятежной улыбкой на устах.

- Вот едем к тебе,- начала разговор Табити,- а моя подруга и говорит: «Угостит нас Полкаша парным молочком». Я говорю: «Быть того не может, чтобы Полканчик не угостил нас свежим молоком», а она не верит.

- Всех высший Хаос, наш вседержец,- запричитал Полкан,- да не уж-то мы какие-нибудь варвары, найдется у нас молочко, будьте покойны, и тут же разлил по кружкам свежего парного молочка.

Пока гости наслаждались питьем, он со всех копыт бросился хлопотать по хозяйству. Поднимая невообразимый шум, грохоча многочисленной кухонной посудой, он не успевал интересоваться, какие кушанья предпочитают гости. Его можно было видеть то сидящим на корточках над деревянным корытом, то занятым верчением и кручением больших жерновов, размалывающих зерно. Его руки постоянно ходили туда-сюда, словно в теле у него был запрятан неутомимый двигатель, приводивший его в безостановочное движение. При всем при том, от него так и веяло добром и каким-то домашним уютом, которого так не доставало в суровом быту воительниц Ализонок.

- С чем пожаловали,- наконец, спросил он, глядя в лицо смутившейся Табити, расставляя на стол всевозможные вкусности, джемы, повидла, пироги, кексы, сырные запеканки, мясо и тому подобные блюда.

- Мы, в общем-то, за солью,- отвечала девушка,- нам соль нужна.

- Не дам,- резко и категорично ответил Полкан, сказал словно отрезал.

- Ты же знаешь, что соль никто и никогда не одалживает, это дурной знак, да и вообще, соль и сахар - это белая смерть, зачем, скажи на милость, она тебе понадобилась. Вот хлеба, ячменя, проса или полбы, проси, сколько хочешь, а соли не проси, не дам.

- Нам соль нужна,- повысив голос, молвила Табити, - я готова заплатить за неё натурой, обменять по бартеру, ты нам соль - мы тебе деньги и молочных поросят в придачу. Я ведь тебе никогда и ни в чем не отказывала, не откажи и ты в моей просьбе.

- Так бы сразу и сказала - заплачу за соль натурой,- самодовольно отвечал Полкан, хихикая,- как я могу отказать такой прекрасной девушке и не дать ей соли? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, ты и только ты - смысл моей жизни, в тебе одной я нахожу свое утешение.

Такие и тому подобные лестные слова он говорил ей беспрестрастно и безостановочно в течение получаса. От его трескотни Кампе стало не по себе, а Табити просто растаяла от обилия ласкающих слух увещеваний и комплиментов. На миг остановив словарный поток, Полкан выскочил на улицу, кого-то позвал.

Стуча копытами, в хлев вошел высокий и стройный Калипид, совсем еще молоденький юноша, его подвижное тело было воплощенным идеалом мужской красоты и грации. Нежное лицо, еще почти не тронутое печатью татуировок, было мужественным и прекрасным. Внимательно присмотревшись, Кампа нашла овал его лица безукоризненным, и каждая черта была само совершенство, какое только может пожелать женское воображение. Его полные губы раздвигались в улыбке, обнажали зубы ослепительной белизны, а когда его рот открывался в хохоте, они казались молочными зубками годовалого бычка. Зеленые и немного странные глаза, из-за поволоки сизого тумана, казались соблазнительно манящими. Никакими словами не выразить свободную и естественную красоту, которой блистало это сильное тело, взращенное на широких просторах степи, и никогда не подвергавшегося разного рода вредным воздействиям. На юноше была праздничная одежда, которая самым выгодным образом подчеркивала линии его фигуры, шею украшали ожерелья из зубов и раковин, нанизанные, словно рубины, на нить из воловьей жилы, в ушах и на запястьях рук блестели златые браслеты.

- Ишь, как вырядился,- толи с издевкой, толи с завистью подколол его Полкан, - пойдешь с этой прелестной нимфой, дашь ей все, что она захочет, и чтобы я тебя тут не видел, пока сам не позову.

Горделиво вышагивая вдоль длиннющих строений, в которых жили хлебопашцы, Кампа с нескрываемым любопытством осматривалась кругом. Деревянные амбары, полные спелого, только что собранного зерна, были длиннющие, им не было ни конца, ни краю, тут же у реки была оборудована мельница, приводимая в движение силою воды.

- Долго еще?- вопрошала девушка.

- Нет не долго,- отвечал, как всегда галантно, улыбающийся юноша по имени Иксион,- скоро придем.

- Ты чужестранка?- поинтересовался он - таких как ты, я в наших краях не встречал.

- Да,- согласилась Кампа,- я издалека, в Ирии недавно и еще мало, что видела, хотя уже успела побывать в Танаисе, Нимфее, Пантикапее, Фанагории и Тиритаке, не была только в столице Гееполе, и у вас в стойбище впервые.

- Ну и как тебе у нас, нравится?

- Ничего, красиво,- отвечала девушка,- только непонятно, зачем вам такие большие Хлева, если вас тут раз-два и обчелся.

- Это сейчас так,- отвечал юноша, расплывшись в довольной улыбке, - многие на работах в поле или на дальних пастбищах, когда все собираются, тут не протолкнешься.

- А что это за строение такое чудное?- допытывалась Кампа рассматривая громадную мельницу, ужасающего вида.

- И лопасти на нем будто на крылатом крокодиле, неужели это летающий дом?

- Неужели ты ветряную мельницу никогда не видела?- удивлялся Иксион.

- Водяные мельницы видела и не раз, а ветряков не видела никогда, там, где я родилась, таких мельниц нет, у нас зерно перетирают каменными жерновами.

- Половина зерна нашей страны мелется здесь, - с гордостью отвечал юноша, подводя ее к мельнице, и объяснил, как она устроена.

Кампа видела, как в это громадное строение вносят тяжелые тюки с зерном, и как все в ней смолотое ссыпают в мешки и складывают в огромный амбар.

- Вот сколько у вас хлеба, ужас,- удивлялась она.

А Иксион с гордостью отвечал:

- Ирий издревле считается житницей ойКумены, даже страшно подумать, что случится с нашей страной, если мы перестанем выращивать хлеб. Знаешь, какие мы собираем урожаи? Одной только пшеницы три сорта, это и пшеница спельта, и пшеница однозернятка, и пшеница двухзернятка, а еще есть шелушистый и голозёрный ячмень, полба, гречиха, просо, горох и прочее. - Удивительно,- молвила Кампа,- у себя дома я о вас слышала всякий вздор. У нас поговаривали, будто вы и не демоносы вовсе. Одни говорят, что вы наполовину драконы - наполовину онегры. Другие, что вы наполовину буйволы - наполовину собаки. А третьи, будто вы настоящие великаны, которые отличаются неслыханной жестокостью, с одним глазом посреди лба.

От её слов юноша рассмеялся громче прежнего, его веселые, озорные глаза засветились добрыми огоньками.

- А что еще о нас брешут? - допытывался он.

- Еще говорят, будто убежать от вас совершенно невозможно. Будто передвигаетесь вы очень быстро, цепляясь один за другим. И еще много, чего о вас болтают.

- Все это вздор и чистой воды вымысел, одним словом,- миф отвечал, светящийся улыбкой Иксион.- То, что передвигаемся мы быстрее ветра, это чистой воды правда, для этого нам в помощь даны четыре бычьи ноги. А глаз у нас, как видишь, два, а не один посреди лба, это у Циклопов по одному глазу, а у нас все, как у нормальных демоносов. О жестокости - это вообще выдумки, я не знаю, есть ли на свете более добродушный народ, чем мы, Калипиды. Мы и оружие-то в руках держим изредка, все больше по хозяйству заняты, вот разве насчёт цепкости – в точку подмечено. От природы мы очень цепкие и жилистые, уж если кто к нам в руки попадет, так просто не вырвется. Если хочешь, могу про себя рассказать один интересный случай. Преследовали мы в том году стадо диких варваров, многих изловили, нобольшинство, спасая свою шкуру, ушли через болота. Я бросился следом, но не смог допрыгнуть до противоположного берега, и с разбегу шлепнулся в жидкую грязь. Болото оказалось топким, я стал тонуть, спасения не было, вязкая жижа с ужасной быстротой засасывала меня все глубже и глубже. Смотрю, уже туловище скрылось в зловонной грязи, вот уже и моя голова стала погружаться в болото, а над поверхностью торчат лишь мои волосы.

- Да ну,- недоверчиво посмотрела девушка в лицо улыбающегося юноши,- и как же ты выбрался из болота?

- А так и выбрался,- объяснял он, поглаживая курчавые волосы своей головы.- Я непременно погиб, если бы не удивительная цепкость моих рук. Схватив себя за гриву, я изо всех сил дернул вверх, раз, затем еще раз и без большого труда вытащил себя из болота. Если кто-то думает, что вытаскивать себя из болота за волосы - это легко, пусть попробует сам, это непросто сделать даже титанам.

- Этого не может быть, ты разыгрываешь меня,- запротестовала Кампа, наверное, считаешь дурочкой, которой можно наврать в три короба, а я тебе поверю. Так знай же, что я немало видела чудес на свете, но чтобы просто так, без заговорных слов, без колдовских чар, можно было летать над землей, не верю и не поверю никогда.

- Не веришь,- смеялся Иксион,- тогда смотри.

Схватив себя руками за волосы, поднатужился, кряхтел, пыхтел и дулся, но медленно и уверенно поднимался над землею, видно было, что это занятие доставляет ему особое удовольствие.

А когда он вновь опустился на землю, продолжил объяснения:

- Вот, ты думаешь, почему у нас, Калипидов, почти у всех на макушке головы с корнем вырваны волосы. Думаешь, оттого, что у нас такие прически? Как бы не так, это от того, что каждому из нас часто приходится таскать друг дружку за волосы. А насчет того, что нас прозывают на половину онеграми, на половину собаками, дружку за волосы А насчет Поя скажу, что это прозвище обидное, и к нам совсем не относится, разве ты сама видела кого-то из нас переполовиненным или четвертованным.

- Нет не видела,- кивала головою Кампа.

- Вот то-то и оно,- многозначительно заметил Иксион.- Правда, был у нас однажды случай, это когда Каджи-демоносы Колхиды похители наших невест Ализонок.

- Не уж-то такое может быть?- удивленно вопрошала Кампа.

- Может,- утвердительно махнул хвостом юноша,- вот в позапрошлом году с дальнего кордона Каджи выкрали двоих Ализонок, ну, мы, конечно, бросились в погоню. Гнались за ними через всю Пропонтиду, затем через Тавриду, через Колхиду и выскочили прямо к их крепости Кудиани, обступили ее со всех сторон, пытаемся штурмовать. А те, видя, что нас немного, расправили свои крылья и вышли против нас всем скопом. Словно гром небесный, налетели мы на разбойников, завязалось жаркое сражение, но мы быстро их опрокинули и обратили в бегство, ворвались в крепость и там завязался уличный бой. Силы были равны, половина города наша, половина Каджей, в общем переполовинили мы город. В тот день жара стояла неимоверная, и от этого так сильно хотелось пить, что просто хоть переполовинься, разорвись на части и беги на водопой. А дело, как раз, близилось к полдню, от жары и от того, что пол дня мы ничего не пили, стали мы по одному бегать на водопой. Половина с Каджами бьется, половина воду пьет, сил набирается. В это время кто-то из нас заметил, что Полкан куда-то запропастился, кинулись мы на поиски Полкана, а его то и нету нигде.

- Вы, случайно, не того Полкана искали, с которым Табити осталась.

- Да, его самого,- подтвердил Иксион,- начали мы его высматривать, в каждую щелочку заглядывать, да так ничего и не высмотрели. А потом присмотрелись, и видим, Полкан приспокойненько стоит у колодца алкан отом присмотрелись А ончто с тобой Полкан и водичку попивает. Пьет воду и врагу кулаками грозится, обидные ругательства выкрикивает. Подскочили мы к нему, спрашиваем: «Что с тобой, Полкаша, отчего вода из тебя так и льется, может у тебя контузия?» А он и отвечает: «Что вы придумали, со мной все нормально, все хорошо». «Где же, нормально,- говорим мы ему!- Если ты не весь, а только половина тебя». «Как, так не весь»,- удивляется он. «Да вот, посмотри»,- показываем. И, вправду, обернулся Полкан, смотрит, а заднюю половину тела ему враги с мясом оторвали, а он в пылу сражения этого даже не заметил. Представляешь, пьет Полкан воду, а она выливается сзади, не задерживаясь, у него в животе. Он, конечно, расстроился, говорит: «А где же моя вторая половина делась?»- присмотрелся, а его вторая половина в это время с врагами сражается. Видя такое чудо, и мы все, как один переполовинились, и от этого силы наши удвоились. Ибо теперь одна наша половина могла с врагами сражаться, а вторая преспокойненько отдыхать. А враги наши, увидав такое чудо, с криками «Полканы – спасайся, кто может», разбежались кто куда. Это с их легкой руки о нас выдумывают всякие небылицы. Так мы и врага одолели и новые качества своей натуры обнаружили в себе.

- Как же вы потом вместе склеиваетесь?- недоверчиво спрашивала Кампа.

- А это все из-за нашей врожденной цепкости, которая так характерна для нашего народа.

- Чудно все это, наверное, опять выдумал,- не поверила его рассказу девушка.

- Не веришь,- сказал Иксион,- а зря, я вот, например, сейчас с тобой иду, всякие глупости и небылицы накручиваю, а самому так и хочется разорваться надвое, переполовиниться и так поцеловать тебя в губки алые, чтобы ты и не обиделась и получила неслыханное удовольствие. Одна половина меня хочет тебя расцеловать, а вторая сдерживает другую половину. Что бы ты на моем месте сделала, какой половине отдала бы предпочтение, той, что лезет целоваться, или той, которая этого хочет, но боится признаться первой.

- Ты вот что,- отвечала ему Кампа, приняв грозный вид,- если ты думаешь, что я и взаправду дурочка, тогда можешь лезть целоваться. Только я сразу тебе хочу сказать, если твоя вторая половина не остановит первую, тогда их вместе не склеит никто….

- Вы что за солью в Тавриду ездили?- с наигранной серьезностью бурчала Табити, застегивая свои одежды, поправляя пряжки, заколки и булавки в волосах.

- Соль привезла?

- Да,- отвечала Кампа.

- Тогда, пора нам в путь дорожку собираться, спасибо этому дому, пойдем к другому,- поблагодарила она Полкана.

А тот, расплывшись в улыбке, буквально засыпал девушку тысячью приятных для слуха комплиментов, он просил ее остаться еще хотя бы на недельку.

Только девушка сказала, словно отрезала:

- Нам пора, хорошего по немножку.

Так, распростившись с Калипидами, они погнали груженную солью арбу на дальний кордон.

- Это правда, что Каджи-демоносы Колхиды воруют Ализонок,- спрашивала Кампа у спутницы.

- Бывает,- отвечала она, плетью подгоняя онегров по пыльной дороге. Спешила, пытаясь допоздна успеть на соседнюю заставу…

Данко из клана Капаков

Едва на дворе начало смеркаться, Феникс открыл правый глаз, осмотрелся кругом. Все спали, вповалку лежа друг на друге, только он, да его верные Гарпии, не смыкая глаза, сидели, смотрели куда-то вдаль остекленелым взглядом. Протянув руку, он поводил пред их глазами и понял, что те, словно стойкие оловянные солдатики, спят с открытыми глазами. Толкнул одного из них, тот свалился на бок, но глаза так и остались открытыми. Толкнул второго, тот же результат, упал и спит с открытыми глазами, а в глазах, будто северное сияние, переливаются, искрится цветик-семицветик.

- Ква-торый час?- вопрошала Тешша, пытаясь встать и дотянуться до кубка с квасиром.- Ты будешь?- предложила гостью кружку.

- Нет, нет,- замахал руками Феникс.

- Ну и мучься, как знаешь, а я выпью, и ты бы выпил, станет легче.

- Я лучше нектара, так надежнее, - мычал он, пытаясь отыскать кратер с напитком богов.

Отпив хмельного квасира, Тешша закашлялась, и этот протяжный звон разбудил обитателей Юрты. Пока хозяйка колдовала у очага, Феникс вновь провалился в утреннюю полудрему. Спал - не спал, проснулся от слабого едва слышного прикосновения к его телу. Открыв глаза, увидел, что в помещении набилось множество молодых женщин, в пышных головных уборах из цветов и бус.

Женщины разглядывали его с нескрываемым любопытством, трогая руками за различные части тела, что-то обсуждали и хихикали. Такая бесцеремонность привела его недоумение.

- Что тут происходит?.

- Ничего особенного,- отвечала хозяйка,- это мои дочери выбирают себе жениха. Не обращай внимания, они просто набитые дуры, решили, что такой знатный гость может хоть одним глазом посмотреть в их сторону. Или я не права, может выберешь себе в жены хоть одну?. Так ты не стесняйся - скажи.

Осознав, что происходит, Феникс ответил:

- Пусть убираются, я жениться не собираюсь.

Но каково же было его удивление, когда на смену девушкам пришла группа слащавых юнцов, они также, присев рядышком, начали придирчиво посматриваться к гостям, и вели себя так, будто были на ярмарке женихов. От их взглядов становилось не по себе, хотя одно их недружелюбное движение или криво сказанное слово могло привести к уничтожению всего стойбища, ибо нервы демоносов после вчерашнего сдавали.

- Это тоже невесты?- спросил Феникс.

- Да,- отвечала Тешша,- если тебе кто-то из них понравился, дай знать, и они тут же приведут своих родителей.

Не выдержав подобных издевательств, Феникс засобирался в дорогу.

- Спасибо за хлеб, за соль,- вежливо благодарил он хлебосольную хозяйку.

- Подумай, кого ты нам посоветуешь в проводники,- обратился он к ней с просьбой.

- Чего тут долго думать,- отвечала она,- берите Агриппу, лучше Агриппы никто этих мест не знает. А насчет Гипербореи, я вам, ребятки, вот, что скажу. Не ходили бы вы туда, чую там дела будут неважные, да и звезды ведают, что Гиперборейские народы, которых мы называем по имени бога Ярилы-Яреями пришли в движение, будто вешняя вода с места сдвинулись, теперь их не остановишь.

- Нам деваться некуда. Мы, демоносы подневольные, наши товары: каменная соль, тростниковый сахар, душистые пряности, черный перец, везде нужны - отвечал ей Феникс.

- Жаль с вами расставаться,- прислезилась Тешша, одаривая их теплой одеждой, одевая каждому беличью шапку, шубу горностаевую, сапожки волчьего меха, ондатровые шарфики, да норковое белье.

- Это вам от меня подарочек, уж больно вы йотунчики, все душевные, нашенские. На обратной дороге жду вас к себе в гости, такого квасира наварю, свет не видывал, только возвращайтесь живыми и здоровыми.

- А ты, милок,- обратилась она к проводнику,- вези их осторожно, а то еще растеряешь демоносиков по дороге.

- Довезу в лучшем виде,- отвечал Агриппа,- мне в Уральских горах все стежки-дорожки известные.

- Вот, я вам на дорожку блинчиков с брусникой нажарила, и вот еще возьмите мое ожерелье, бусы из кошачьих и собачьих клыков, кто знает, сразу поймет, что от меня, от Тешши оно.

- А меня многие знают,- всплакнула она на прощанье…..

И снова пылит дорога, трясет на ухабах да рытвинах.

- Цоб-цобе-цоб-цобе,- подгоняет проводник Агриппа оленью упряжку, семенящую каменной дорогой, которая лениво тянется среди широких холмов, пересекает русла быстрых рек да однообразные равнины, едва покрытые талым снегом.

Пешком этот длинный путь можно преодолеть за несколько месяцев, а оленья упряжка домчала их за пару-тройку дней. Кутаясь в беличьи шубки, путники с огромным любопытством взирают на скучный пейзаж, то тут, то там из-под грязного снега, выглядывают рога оленей, бивни слонов да кости буйволов, обтянутые остатками сотлевшей шкуры.

- Куда мы едим, как тут можно жить?.

Как нас встретит эта неприветливая земля, покрытая льдом да снегом?

- Интересно,- думал Феникс,- ступала ли тут до меня нога демоноса, или я первооткрыватель этих земель, первопроходец-пионер?

- Где мы едем?- интересовался он у проводника Агриппы.

- Вы что, в первый раз в горах?- допытывался он у путников.

- Почему же в первый,- отвечали они,- не в первый, у нас, знаешь, какие горы, ого-го-го, смотришь вверх, голова отваливается.

- И все же наши, Уральские горы, лучше,- стоял на своем проводник,- смотрите. Вот, тот хребет - золотой, та гора рудой самоцветной полна, а там за рекой серебряная гора лежит, когда солнце светит она, огнем горит, переливается.

- Да, жутковато тут у вас,- согласился Феникс, пытаясь отыскать белый диск солнца, спрятавшийся за впалые ребра жирных скал.

- Все, привал,- скомандовал проводник Агриппа, спрыгнув на землю.

Путники разожгли костер, грелись, жарили мясо, разговаривали.

- Ты хоть раз бывал в Гипербореи?- интересовался Феникс у проводника.

А тот даже обиделся такому вопросу.

- Это теперь я тут живу,- отвечал он,- а раньше жил в самом центре Гипербореи, у меня там родни пол страны. Пока беда не пришла в ту землю, хорошая там была жизнь, светлая, радостная. А затем, в одночасье все рухнуло. С неба пал Алатырь-камешек, и от этого было великое смятение, многие земли ушли под воду, а те, что остались, стеной изо льда и снега от мира отрезаны, будто замурованы в лед, не пройти, не проехать, только на крылатой колеснице и можно перелететь. А все это произошло по вашей вине,- с упреком посмотрел он в сторону демоносов.- В народе говорят, что к вам, в ойКумену, должен был этот Алатырь-камешек пасть, а теперь, вон какое у нас несчастье приключилось.

- И ты все это видел?- допытывался Феникс.

- Видел вот этими собственными глазами,- указал он пальцем на свои очи,- а вот чужакам туда нечего соваться, ничего хорошего из этого не выйдет.

- Это еще почему.

- А потому, что люди Яреи сдерут с чужака шкуру и не задумаются, таковы у них обычаи.

- Неужели они такие жестокие.

- Жестоки- не то слово. Я о них такое знаю, чего, пожалуй, никто не знает.

- И что же это за такая секретная информация,- заговорщицки подмигнул ему Феникс, пытаясь выспросить, как можно больше.

- Я знаю, что Яреи настолько сильны духом, настолько готовы к самопожертвованию ради соплеменников, что им на раз хватит мужества вырвать из груди свое пламенное сердце и осветить темень ночи.

- Такого не может быть!- аж отшатнулся от Агриппы Феникс.

- Еще как может быть,- отвечал проводник,- перво-наперво, бог Ярило, пожертвовав своею жизнью, окружил Гиперборею непроницаемым для холода кругом - Колом, да северным сиянием осветил ночь темную.

- Опять сказки,- такого не может быть, не соглашался Феникс. Как это среди ночи светит солнце, а самого солнца и нет, объясни.

- Представьте себе, ночь стоит темная, а в небе, будто мираж, огни горят, переливаются - объяснял Агрипа слушателям. Должен вам заметить, это красота необыкновенная. Прямо над головой стоит божественный свет, а откуда он исходит, никто объяснить не может. Но мы, Гипербореи знаем наверняка что это бог Ярило, превратившись в северное сияние, осветил ночь темную, и тем только и уберег людей от страшной смерти. Неужели у ваших Гиперборейских богов есть неведомое нам, демоносам оружие?. Прошу тебя расскажи, мне интересно знать абсолютно все.

- А что рассказывать?- отвечал проводник, не оружием они сильны, а духом своим несокрушимым, тем духом, который от сытой и богатой жизни повыветрился у вас, у демоносов.

-И всеже я хочу понять,- что это за дух такой, что заставляет людей сплотиться в единое целое. Каждому уважающему себя демоносу хочется иметь свой отдельный дом, жить в достатке, иметь слуг, рабов и прочее, а тут какое-то коллективное помешательство.

- Не помешательство, а природный инстинкт сохранения вида, который сплачивает людей в один несокрушимый монолит, имя которому народ Ярийский. Вот я тебе один пример приведу, насколько они сильны духом, начал свой рассказ Агриппа.

- Еще до падения Алатырь камешка, гостил я у своих родственников из клана Капаков, а тут этот камень стопудовый возьми да и пади на землю. Я бы и рад домой возвратиться, да не могу, вся та земля огромной стеной изо льда окружена, и нет оттуда выходу никому, так и остался я жить у родственников, Капаков.

- А твои родственники, Капаки, царского роду или может быть правители тех мест?- уточнил Феникс.

- Да нет,- род Капаков был знатен, но не отмечен божественной властью, живут они на острове Тулья, провинция Чикомосток. Старшего из братьев зовут Манко - капака, остальных братьев звали Качи - капака, Учу -капака, Саука - капака, Аука - капака, Уанка - капака и самым младший Данко-капако. Однажды мы с моим братом Манко - капака охотились на оленей и случайно нашли осколочек от Алатырь-камешка, видать, когда он проходил плотные слои атмосферы, от него маленький кусочек взял и отвалился. Взял Манко - капака железными щипцами тот осколочек, поднял над землей, а он весь, будто из огня да полымя, горит ярче пламени. Принес его в кузницу, там братья Учу - капака, Качи - капака, Уанка-капако сковали из него жезл огненный, и таким он оказался горячим, что даже вода не способна была загасить его пламени. Лед тот камень огненный резал будто масло коровье. Возликовали люди: «Вот оно наше спасение». Возрадовались, обретя надежду выбраться из ледяного заточения. Бросив свои дома и имущество, люди устремились за Манко - капаком, который вел их вперед, освещая дорогу осколочком Алатырь-камешка. Долго шли мы по заснеженной равнине, пока не встали пред нами ледяные горы, тянущиеся в обе стороны горизонта. Отвесной стеною поднимались те ледяные скалы, сковав все проходы нагромождением крупных и мелких глыб льда. Казалось, во веки веков не пробиться нам через эту ледяную гору, и если бы не заветный осколочек Алатырь камешка, так бы и остался я навеки в Гиперборее. Ударил Манко-капако своим копьем огненым о ледяную гору, прожег ее насквозь. Казалось, вот она победа, но не тут-то было. В этот проход тут же ворвался сильный ветер, буквально на глазах засыпавший проход снегом. Сколько не пытался Манко - капака одолеть своим копьем ледяную гору, а та будто издеваясь, раз за разом засыпала все проходы снегом, сковывала льдом. Да и Алатырь-камешек начал гореть слабее, ведь от постоянного переохлаждения он начал остывать. Опечалились люди, не знали, что делать?. Тогда самый младший из братьев Данко - капака предложил укрепить проходы железом. Прорубил Манко - капака в ледяной горе три окна, а братья Качи - капака, Учу - капака, Саука - капака, Аука - капака, Уанка - капака их тут же укрепили их листовым золотом, только таким образом удалось нам вырваться из заточения. Но, даже вырвавшись на свободу, мы чуть было не погибли. Скажу вам по секрету, это было ужасное время, жутчайший холод и снежная метель, сгубили многих людей. До этого Алатырь-камешек нам дорогу освещал, а теперь остыв он едва светился. Из-за бесконечной метели приходилось идти очень осторожно, так как во льду было множество трещин и ловушек, в которых погибло еще больше людей, ведь под нами был ледовитый океан. Но мы не сдавались и через несколько дней попали в долину гейзеров, это нас и спасло. Снег таял буквально на глазах, редкий туман плыл в воздухе, струи газа и водяных паров взлетали в небо, вырываясь из земли, и чем дальше, тем больше становилось этих водяных гейзеров. Казалось, что вся земля где-то в глубине кипит и дышит. Несколько дней мы отдыхали в долине гейзеров, набирались сил, а затем снова двинулись в путь, сквозь темный и безжизненный лес, стоявший среди топких болот, от которых исходили ядовитые испарения. Этот темный лес и деревья в нем были такими большими и страшными и так густо переплелись меж собою ветвями, что сквозь них не было видно даже северного сияния. От болотистой почвы поднимались ядовитые испарения, от которых люди гибли, будто мухи от липкого яда. И все же мы шли, пробирались меж деревьев, которые стояли, плотно обняв друг друга своими могучими ветвями. Должен вам заметить, это было страшное время, и чем дальше мы углублялись в этот каменный лес, тем плотнее обступали нас чёрные, безжизненные деревья. А ночью было еще хуже, со страхом прислушивались мы к завыванию холодного ветра, который бил по вершинам деревьев, точно пел похоронную песню. Тени от костров прыгали вокруг нас в безмолвной пляске, и всем казалось, что это пляшут не тени, а торжествуют злые духи чёрного леса и гиблых болот.

- Б-р-р-р,- съежился Феникс,- ну и страсти ты рассказываешь, прямо мороз по коже.

- Это еще что,- продолжал свой рассказ Агриппа,- самое тяжелое было, когда люди совершенно сбились с пути. Никто ведь дороги толком не знал, куда идут не понятно, идут, идут в тумане ядовитых испарений, мрут по одному, падают, как мухи, все это изматывало совершенно.

- Б-р-р-р,- еще больше съежился Феникс,- ну и страсти ты рассказываешь, прямо все тело гусиной кожей покрылось.

- Вот и я говорю,- добавил Агриппа,- ничто так не изнуряет тело и душу, как тоскливые думы. Страх и ужас сковал крепкие руки, трусливые слова стали слышны в лесу, сначала робкие, тихие, а потом все громче и громче, слышались возгласы негодования.

- А что же ваш Манко-капака и прочие Капаки молчали? Не уж то не могли успокоить людей?

- Не могли,- отвечал Агриппа,- ибо от ядовитых испарений слегли они в горячке, и их пришлось нести на руках, а некоторые даже умерли. Лишь один Данко - капака крепко стоял на ногах. Обратился он к соплеменникам с такой речью: «Соберитесь с духом и внимайте моим словам. Не орлы вы, а черные вороны, перестаньте стонать и каркать, не пройти нам этот безжизненный лес с таким упадническим настроением. Так недолго и погибнуть на местах, совсем негодных, умереть среди деревьев, где вороны лишь родятся». ,…… на местах совсем не годных каменный лес тем плотнее обступали нас ения он начал остывать м сковывала льдом.Посмотрели на Данко - капака соплеменники и увидели, что он лучший из всех, потому что в его очах светилось много силы и животворящего огня. «Веди нас!»- сказали ему люди, и пошли за ним, ибо верили в него. Труден был этот путь! Света не было, его закрывали высокие деревья, их ветки, как змеи, переплелись между собой, и каждый шаг стоил людям крови. Топкое болото раззевало свою жадную до поживы пасть, глотая людей одного за другим. И вновь стали роптать люди, говоря, что напрасно молодой и неопытный Данко - капако повел их, стали упрекать его в неумении управлять ими. «Ты,- сказали они,- для нас ничтожный и вредный человек. Ты повел нас на верную гибель и за это погибнешь». «Во мне есть мужество вести вас, потому я и веду вас. А вы? Что сделали вы? Вы только шли и не умели сохранить силы для долгого пути,- отвечал им Данко - капако. Но эти слова разъярили людей еще больше. «Ты умрешь! Ты умрешь!»- ревели они. А лес гудел, вторя их крикам, и молнии разрывали ночное небо. Данко - капако смотрел на тех, которых он повел за собой, и видел, что они озверели душой. Много людей стояло вокруг него, но не было на их лицах благородства, человечьи черты улетучивались. Отчаявшись, люди часто звереют душою, разуверившиеся, они хуже любого зверя, еще миг и они разорвут Данко - капако на части, и нельзя было ждать от них пощады. Тогда в его сердце вскипело негодование. «Как же так! Ведь я люблю своих соплеменников, пытаюсь вывести их из этого леса, теней и мраков, почему они так бессердечны?». А люди, услышав его крик подумали, что он рассвирепел, и, ожидая, что Данко - капака будет бороться с ними, стали плотнее окружать его, чтобы было легче схватить и убить. Поняв их намеренье, Данко - капако воскликнул: «О, великий бог Ярей, охрани меня своею мощною рукой, дай мне силы светить людям подобно северному сиянию». При этих словах он схватился руками за грудь и вырвал оттуда свое пламенное сердце. Оно горело, как яркое солнце, и весь лес замолчал, освещенный божественным факелом. И черная тьма разлетелась от этого яркого сердечного света. Изумленные люди стояли завороженные, не веря своим глазам. «Идем!»- крикнул им Данко-капако и бросился вперед, высоко держа горящее сердце, освещая путь. Лес шумел, злился, удивленно, качал вершинами деревьев, закрывая глаза от яркого сердечного света, но его недовольный шум заглушал топот идущих ног. Люди шли быстро и смело, гибли, но гибли без жалоб и слез. А Данко-капако шел впереди и сердце его, лишенное дыма, пылало, освещая дорогу. И вот лес плотный и немой вдруг расступился пред ним, и все те люди племен Миуоки, Анасази, Ацтеки, Калапуйя, Юки, Чичьмеки, Науа, Квакиутли, Хуастеки, Итца, Ингви, Тольтеки, Ольмеки, Майя, Огаллы сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха. «Какое счастье!- возликовали выжившие,- Да ведь это же благословенная земля двух (американских) материков эль-ДО ра-До!». Спасибо тебе Данко – капако скандировали благодарные люди. Но Данко - капако успел лишь окинуть взором эту благословенную землю, улыбнулся, упал и умер. Тогда люди забальзамировали его тело в душистых травах и целебных кореньях и взяли с собой. А пред ними расстилалась огромная земля, в которой они нашли огромные города, совершенно пустые и брошенные, которые стояли, удивленно взирая на невиданных пришельцев. Лишь только одичавшие демоносы народности Омаксапитау, Ольмеку, Жерараку, Укуку да Кинематины, остатки от некогда цветущей цивилизации скрывались в топких болотах да высоких горах. Напоминая о том, что раньше эта земля принадлежала им. Вскоре люди заселили пустующие города и отстроили новые. А Данко капако похоронили в огромном спиральном кургане на краю обрывистой реки Браш, и был тот курган извилистым, ибо дорога, которой прошел он свой жизненный путь, не была прямой и легкой. День и ночь идут людские племена к кургану Данко-капака, и каждый бросает на его могилу горсть земли. «Спи с миром, храбрый Данко-капако»,- бросают на его могилу горсть земли кланы Ацтеков, Антов, Новахо и Чичьба. «Мы тебя никогда не забудем»,- бросают ком земли Инка, Кельтоны,Чейены, и Понка. «Пусть земля тебе будет пухом»,- скорбят Миуоки, Омеха, Вандалы, Хопи, и Зунья. «Слава твоему горячему сердцу»,- скандируют Квикаютли, Мусгоки, Цельтали, Ингви, Огаллы.

Надобно отметить, что подвиг Данко–капако навечно остался в памяти благодарных потомков, в его честь по всей стране эль-До ра-До было устроено сотни алтарей и храмов. И каждый год на ритуальном празднике оживления Данко – капако ему в жертву приносили сотни животрепещущих сердец. Но, даже оторвавшись от своих единокровных братьев Гипербореев, народы племен Майя, Итца, Анасази, Ительмены, Алгокины, Огалла и прочие не забыли, не растратили своих корней. Они так же, как и их родственики Яреи, чтили людских богов, так же, как они носили на голове плюмажи и короны из перьев, помня свое птичье происхождение от Арктиды уточки. Так же брили головы, оставляя только пучок волос, так же использовали татуировки, покрывая ими все тело, подпиливали и преднамеренно чернили свои зубы, подвешивали к носу различные украшения. Старейшины кланов носили бороды, а воины юбки. В войнах в качестве трофеев снимали скальпы с головы противника.

Оставшуюся часть пути Феникс провел в молчании, переваривая полученную информацию:

- Странно ведут себя эти люди, не зря слово люд пошло от слова лёд, общность, монолит. Таких фанатиков, рвущих сердца из своих грудей, еще нужно поискать. А в ойКумене можно не искать, не сыщешь.

Кампа в Ирии

- Куда мы едем,- интересовалась Кампа у Табити,- ведь нам в другую сторону?

- Заскочим на соседнюю заставу, узнаем, что и как, переночуем, а завтра будем дома.

Соседи встретили их приветливо, накормили с дороги и тут же поведали, что у них дела неважные, за рекой шляется огромное стадо варваров, каждую ночь переходят границу, вытаптывают хлеб, воруют скот.

- А вы куда смотрели?- ругалась Табити.

- А что мы можем поделать,- отвечали ей Ализонки,- наш участок границы очень большой, перекроем в одном месте, а эти варвары тут же находят лазейку в другом месте, воруют скот, пожирают хлеб, еще даже не созревшим, нестолько съели того хлеба, как вытоптали поле…

Весть о том, что большое стадо варваров ошивается у границы, быстро облетело всю степь. Калипиды всегда такие мирные, переменились, пришли в движение. Издревле символами своего благополучия они считали хлеб, которыми так богата Ирийская земля, и соль, столь ценимую в этих краях. Хлебом, солью встречают дорогих гостей, хлеб, соль кладут покойнику на погребальный костер. Так было всегда, так будет впредь.

Когда предрассветные сумерки опьяняют сознание, подчиняясь все сильному богу сна Гипносу, дарующему сладкий гипнотический сон, Калипиды незаметно перешли границу, окружили стойбище варваров. Из своих укрытий Ализонки прекрасно видели разыгравшуюся трагедию. Калипиды подожгли стойбище с нескольких сторон, огонь быстро охватил камышитовые хижины, разгораясь все ярче и ярче.

Сонные варвары метались в огне, не соображая, что происходит, они, видимо, по своей наивности полагали, что это небо обрушилось им на головы. А Калипиды, громко крича, врывались в стойбище, опрокидывали камышовые хижины, копьем и мечом рубили врагов на части, раскраивали черепа сопротивляющимся. Самок Калипиды выхватывали из огня и, связав веревками, уводили в ночь превращая в своих рабынь. Раненым и убитым варварам они отрывали головы, а само тело бросали в костер, туда же летели пищащие детёныши. Вскорости, они покинули это место, оставив после себя только залитое кровью пепелище да запах горелой шерсти и мяса. Подгоняемые копьями и ударами бичей шли плененные самки, эти варварши теперь будут их рабынями. И не беда, если они не проживут больше года в объятиях пылких Калипидов, граница Ирия большая, варваров много, а чтобы они не забывались, вдоль всей границы вырос частокол из отрубленных голов, устрашая своим видом непрошенных гостей.

Ализонки наблюдали за происходящим, не вмешиваясь. Все, что вытворяли Калипиды, было вполне законно и оправдано суровой пограничной жизнью, ведь никто не проливает горькие слезы, растоптав муравья или другое насекомое. Так было и в этот раз, гибли десятки варваров, чтобы могли безбедно и в довольствии жить тысячи демоносов.

Что поделаешь, закон жизни суров - не ты, так тебя, тут уж не до щенячьей нежности.

Огненный конь-Бурька

Черная грозовая туча, все время трещавшая электрическими разрядами, заставляла убыстрять шаг. То и дело приходилось бичами подгонять уставших оленей и вьючных животных.

- Давайте, давайте, быстрее,- подгонял купцов Агриппа,- вот за тем перевалом стольца царя Бярьми - город Аволон.

- Как часто ты бываешь в этих местах?- интересовался Феникс у проводника.

- Иногда бываю,- отвечал он, кутаясь в беличью шубу.

- А царя Бярьму ты видел?

- Один раз видел и то издали, а вот с его детьми Манном, Манней и Мидом знаком лично.

- А правда,- допытывался Феникс,- что, за Уральскими горами снег лежит круглый год?

- Это все сказки,- отвечал Агриппа,- так может рассуждать только тот, кто никогда не был в этих местах. Зима тут и правда сурова, восемь месяцев стоит невыносимая стужа, водоемы рек и озер промерзают до самого дна, и по ним можно ездить, как по дорогам. Такие холода продолжаются в этой стране восемь месяцев, а вот летом тут красота, и вообще погода тут отличная от других стран. Когда в ойКумене начинается сезон дождей, и гремят грозы, здесь воздух наполняется белыми снежными перьями, и оттого все вокруг кажется сказочно прекрасным.

- А какие народы тут обитают?- интересовался Феникс.

- Народов и племен тут живет уйма: Гиляки и Гиксосы, Гольды и Герулы, Геркане и Манси, Мангаллы, Гриффы и обитающие внутри гор великаны Тролли. Правит ими всеми царь Бярьма, а помогают ему в этом сыновья Манн и Мання. Когда сыновья подросли, Бярьма поделил свою страну поровну, половину земли отдал во владение Манну, вторую половину Манне.

- А почему царь младшего сына обидел и ничего ему не дал?

- Потому что младший Мид ничего и не просил, он свою жизнь посвятил наукам, а именно архитектуре и градостроительству. Вот приедем в столицу Аволон, сами увидите, какую он великолепную башню построил. Смотришь на нее и удивляешься, стоит она, наклоненная в одну сторону, и, кажется, что падает.

- Как падает?- удивился Феникс.

- Так и падает,- объяснял Агриппа,- уже давно падает и никак не упадет, такой её задумал сам архитектор Мид.

Может это не задумка такая,- уточнил Феникс,- может этот ваш Мид сэкономил на фундаменте, за это его нужно сбросить в самой верхушки башни.

- Что ты, что ты,- замахал руками проводник,- разве можно преследовать чудачество, к тому же ты просто не знаешь здешних обычаев. Гиксосы считают так: все, что стало смешным, причудливым или диковинным, не может быть опасным. К тому же Мид, такой славный малый, брось его зимой в прорубь, он и оттуда выплывет с рыбой в зубах, ведь он большой ученый.

Некоторое время караван двигался по широкой, ровной дороге, мощенной желтым кирпичом, обработанные плиты были аккуратно уложены в мерзлый грунт.

- Если поторопимся, еще до захода солнца будем в городе, - подгонял проводник растянувшийся караван вьючных животных, купцов демоносов да слуг погонщиков.

И тут, в один миг, померкло низко висящее солнце, прямо под ногами всколыхнулась земля, а в небо взметнулось жаркое пламя, превратившись в черный огненный гриб. А затем вспышка тысячи солнц заслепила взор, и от её света стало больно глазам. Все, что стояло, оказалось на земле, животные сбросили своих седоков и помчались прочь, что еще больше усилило панику. У кого были ноги - бросились бежать, у кого их не было - ползли, летели и прыгали, стараясь скрыться, убежать, улететь от этого страшного места. Бежали даже те, кто ничего не видел перед собою, ибо вспышка взрыва многих лишила зрения. Агриппе, Фениксу и Гарпиям повезло, они отлежались за большим валуном гранита, укрывшим их от ярко слепящего света. Жар был несносным, он обжигал тело даже сквозь одежду, от чего она начала дымить. Горело все, что могло гореть, кругом бушевали лесные пожарища, выбрасывая красные языки высоко в небо. Через время, когда гром взрыва рассеялся, сидящие в укрытии демоносы увидели, что по дороге мощенной желтым кирпичом изо всех ног бегут воины вперемешку с мирным населением, вначале их было не много, но постепенно их поток увеличился.

Ужасное зрелище представляли собой эти несчастные обгорелые тела, которые бежали, падали и снова вставали. Так продолжалось некоторое время, а потом их поток иссяк, и путники осознали, что они остались вообще одни - одинешеньки в этом далеком пустынном краю.

- Нужно идти,- молвил Феникс.

- Да, да,- будто в бреду, отвечал проводник Агриппа, поднялся и быстро зашагал в сторону Уральских гор подальше от всего этого кошмара.

- Не туда!- окриком остановил его Феникс и рукой, увешаной драгоценными перстнями, указал в сторону столицы Аволон.

- Но ведь там смерть,- возразил проводник Агриппа,- я туда ни ногой.

- Может, и мы вернемся домой,- подал голос один из Гарпий.

- Молчи, воин!- прикрикнул Феникс,- закрой свои уста и делай, что тебе говорят, ибо твое дело - исполнять, а не рассуждать.

Поняв свою оплошность, Ксанф покорно склонил голову, пошел вслед за Фениксом по дороге из желтого кирпича. В сумерках им открылось зрелище мимо идущего лесного пожарища. Подгорев у основания, на землю с грохотом падали вековые сосны, черными мохнатыми приведениями торчали обугленные ели, по обеим сторонам дороги свирепствовал огонь. Языки пламени с треском разносятся ветром, принимая вид, как бы огненного и всепоглощающего потока. Но Феникс упрямо шел вперед, а за ним брели молчаливые воины, преступая через обгорелые трупы, которые вповалку лежали на дороге.

Феникса заинтересовал вид убиенных, некоторые из них были обугленные, а на других не удалось обнаружить никаких следов, приведших к смерти.

- Отчего же они умерли,- размышлял он, осматривая убитых,- чем их убили, может это действие яда. А может это чьи-то злобные чары, и все здесь заколдовано, камни оплавлены, деревья и трава почернели, будто их посыпали ядом. Неужели на свободу вырвался дух бездны, испепеляющий все живое своим ядовитым дыханием.

И тут пред их глазами предстало удивительное зрелище. Вдали раскинулось широкое озеро, воды которого дымились, на его поверхности плавали рыбы, будто воду кто-то вскипятил на огромном костре. А на противоположной стороне озера, на отвесной скале, на белом, как бы расчищенном фоне, выделяется гигантская фигура, напоминающая своими контурами человека или демоноса с царской короной на голове и крестообразно раскинутыми руками. Размеры ее можно было определить только на глазок, метров 70, а то и больше.

- Боже правый, всех высший Хаос, если это не сам царь Бярьма - властилин этой земли или вернее того, что от нее осталось,- подумал Феникс.

В это время из-под обломков какого-то здания выполз израненный воин, глаза которого от страха были больше ободьев колесницы.

Схватив его за шиворот, Феникс спросил:

- Что тут произошло?

Да только бедняга не смог ничего ответить, он весь дрожал от страха, выбивая зубную дробь. Пришлось его, как следует встряхнуть.

Когда его удалось растормошить, обьяснил- Огненный конь, Бурька, Бурька,- и трясся, как будто в него вселилось сотня трясучек.

- А это кто?- допытывался Феникс, перстом указывая на обугленный отпечаток в скале.

Расширив свои глаза, воин затрясся, и, вскричав:

- Царь Бярьма,- упал на землю и тут же умер.

- Какое же у этих Гипербореев оружие, если они способны причинить такое разрушение,- удивлялись демоносы, осматривая цикопические развалины города Аволон.

Гигантские плиты, отколовшиеся от когда-то подымающихся к небесам храмов, да стены дворцов с оконными и дверными проемами теперь зияли черными ужасающими пустотами. Город лежал в руинах, только печные трубы, обгорелые трупы и черепа с пустыми глазницами, говорили, что здесь когда-то кипела жизнь. И тут, среди этих ужасных видом развалин, они увидели живое существо, это был чудом спасшийся воин. Он так ловко перепрыгивал с камня на камень, что Гарпиям стоило больших трудов изловить его, и только когда воин понял, что бежать ему больше некуда, остановился.

- Мы купцы ойКумены и не причиним тебе вред,- объяснял ему Феникс,- ответь, что тут происходит.

- Что происходит, что происходит,- бил он себя в куриную грудь,- разве не видишь, война у нас по вашей милости. Это вы, виновны во всех наших бедах и несчастьях,- набросился он на них с обвинениями.

- Ты, наверное, контуженный, если твой язык поворачивается молоть такую чушь,- вспылил Феникс,- в чем мы повинны, объясни.

- Я, генерал Румра, обвиняю вас на том основании, что это по вашей милости в Гиперборее упал Алатырь-камешек. Знатоки утверждают, что этот камешек и не камень вовсе, а голова самого небесного морока Апопа которого Уран громовержец поразил своим перстом огненным, и будто бы он должен был упасть в ойКумене, а упал в Арктиде, вот из-за этого у нас теперь такие несчастья. Пока демоносы пытались переварить информацию, воин, сделав паузу, выжидающе осмотрел присутствующих, заглядывая каждому в очи, добавил: Это череп самого Апопа,

- Что за бред,- сплюнул Феникс,- кто тебя надоумил такой глупости.

- Это я-то выдумываю,- обиделся Румра,- да я вот как вас теперь, видел самого царя Световита.

И поведал Румра, как он с глазу на глаз повстречался с самим царем Световитом.

- Было это так,- начал он свой рассказ,- однажды у нас прошел слух, будто бы Ярии кланов Итца, Огаллы, Миуок, Анасази, Ацтеки, Калапуйя, Юки, Чичимеки, Науа, Квакиутли, Хуастеки, Тольтеки и Ольмеки, пройдя ледяную стену, ушли в страну эль-До ра-До. И будто шли они за огненным сердцем Данко - капако. А тут снова слухом земля полнится, будто бы Галлы, Гойделы, Гесаты, Голоты, Валлы, Вандейцы, Люты, Кельты, Кимры, Непры, Ободриты, Руяне и прочие ярийские кланы ту ледяную стену прорубили. Все, как один, ушли из Арктиды, и будто бы идут они за огненным скакуном Бурькой, а ведет их сам царь Световит которого у нас обзывают коровьим выродком. Вот тогда-то и решил царь Бярьма отправить меня на разведку. Иди говорит высмотри и разузнай что надумал этот коровий сын. Пошол я на свою голову. Едва сделал шаг попал яриям в руки, моих воинов уничтожили, а меня скрутив по рукам и ногам потащили к царю Световиту. Стою пред ним ни живой, ни мертвый, легкой смерти ищу, и, правда, многие из Яриев хотели мою шкуру содрать, из скальпа сшить шапку, а из черепа кубок сделать. Но к моему великому счастью, царь Световит отпустил меня и слово молвил: «Иди,- говорит,- отсюда подобру, поздорову, передай своему правителю, что мы идем на вас. Еще скажи, что я предлагаю вам сложить оружие, испить Сурину - священный напиток мира и влиться в ряды Ярийского народа. Но если вы откажетесь испить Сурину мира, тогда выходите и сражайтесь. Ты все понял?» «Да»,- отвечал я. «Тогда ступай и передай услышанное». Как только меня отпустили, я тут же бросился к царю Бярьме с докладом. Смотрю, мой повелитель в добром расположении духа, кормит из своих рук любимых желтых змей, а те жадно глотают пищу, шипят, стараясь укусить руку дающего. «Говори всю правду,- требовал он от меня,- и не вздумай лгать, если не хочешь, чтобы с тебя живого содрали шкуру». Я ему все, как есть, рассказал о том, что Яреии пожгли свои города и вступили на тропу войны. Ведет их царь Световит, он предлагает войну или мир на наше усмотрение. Затем я рассказал, что ждать их нужно завтра к обеду, ибо Световит как раз в это время собирается напасть. Выслушал меня царь Бярьма, не поверил услышанному, приказал содрать с меня скальп, раскрыть и осмотреть мозг. «Пусть знатоки посмотрят, не утаил ли он чего-либо от нас». Меня перебрали по косточкам всего, как есть, перещупали, тщательно обследовали мой мозг и нашли его сильно изъеденным во многих местах.

- Слушай,- перебил его Феникс,- ты по сути рассказывай, а всякие там медицинские заключения оставь на потом.

- Вот я и говорю,- объяснял Румра,- обыскали меня с ног до головы и ничего не нашли. Царь Бярьма поверил, что я говорю правду, ибо страх так сильно засел в моем мозгу, что его пришлось оттуда выковыривать щипцами. Простил он меня, вернул чин и звание генеральское.

- И что же ваш царь выбрал, войну или мир?- интересовался Феникс.

- Вот тут-то и произошло недоразумение, - объяснял Румра.

- Дело в том, что мнение в народе разделилось радикально, одна половина стояла за войну, а вторая готова была испить из кубка мира. «Зачем понапрасну проливать кровь»,- отстаивали они свою точку зрения, и даже сыновья Мид, Манн и Мання спорили с отцом. Царь Бярьма выбрал войну. Сыновья Мид и Манн решили пойти на мировую, испить Сурину мира. А младшенький, царевич Мання, решил по своему, собрал своих подданных и ушел на восток, решив там построить новую страну Манналу. Когда страсти в стране поутихли, царь Бярьма собрал своих генералов и стал с ними советоваться: «Как отразить нашествие Яриев и сколько у нас войск?». Мне, как штабному генералу, пришлось объяснить правителю, что в нашем войске числится тридцать тысяч закованных в железо всадников, да еще сто шестьдесят три тысячи пехотинцев, облаченных в панцири из меди, и все воины храбры, как на подбор. К тому же у нас имеется одиннадцать тысяч пращников и три тысячи шестьсот тяжелых катапульт. «Тем лучше», - обрадовался царь Бярьма,- «мы еще посмотрим, сможет ли уцелеть шкура этого коровьего выродка Световита. Какой с него царь,- ругался Бярьма,- это самозванец, у великого бога Ярея не было сына, а на этот их древний обычай - следовать за огненным скакуном, я просто плюю».

- Что это за обычай такой - следовать за огненным скакуном, - уточнил Феникс.

Но Румра будто и не слышал его слов, продолжал рассказывать:

- Наутро, когда наше неисчислимое воинство выстроилось на поле брани, царь приказал войскам разделиться. Одну половину воинов и меня, он спрятал вот за тем ущельем, приказав нам: «Не высовываться, пока я вас не позову. А остальным готовиться праздновать победу, ибо в бой вас поведу лично я». С этими словами заиграли боевые трубы, ударили барабаны, выбивая тушь. Не успели часы на городской башне отсчитать полдень, как объявились Ярии. Шли они за огненным скакуном Бурькой, а Световит восседал на нём. Увидев вражье войско, царь Бярьма взмахнул рукой, и все, как один, бросились на врага, потрясая воздух громогласным ревом, полагая, что диким криком удастся нагнать на противника страх. К сожалению, психологическая атака разбилась о хладнокровие Яриев, они стояли, не двигаясь, их ледяное спокойствие остудило горячий пыл наших воинов, и, не добежав сто шагов, они остановились. Стояли, молчали, выжидали, не решались сделать первый шаг, лишь бунчуки да знамена развевались на ветру. Тогда наш правитель взял копье и бросил в сторону врага, вызывая на бой Световита: «Эй, эй, эй, где ты, коровий выродок, выходи силенками померяться, я тебя жду!». Световит спрыгнул с огненого коня Бурьки, его тут же подхватили Ярийские божичи Велес, Один, Хорсь, Тор и Рама, а сам вышел вперёд своих воинов, ожидая врага. Он был одет в одежды из длинных орлиных перьев, а на его груди в виде бус, висело несколько осколков Алатырь-камешка. «Да это же цыпленок!»- с насмешкой крикнул царь Бярьма, подбадривая своих воинов. Будто гром, тот крик раздался: «Уходи скорей к бабам! Уходи скорее к нянькам! Я убью тебя на месте!» Только царь Световит не испугался того крику звериного, отвечал врагу без страха: «Железный меч лучше слов бесплодных и острей насмешек колких, лучше действовать, чем хвастать». И начался между ними жестокий поединок. Царь Бярьма, собираясь раскроить череп врагу, бил железной палицей, которая могла разбивать утесы. Световит, однако ж, был увертлив, быстр и ловок, увернувшись от удара, сделал шаг назад и удар пришелся не по нему, а по щиту, который раскололся на четыре тысячи восемьдесят шесть осколков. Взлетев в воздух, осколки железным дождем посыпались на наших воинов, раня, убивая и калеча. Но и наши воины были не из пугливых, они продолжали неотрывно следить за поединком, который, казалось, подходил к концу. «Смерть Яреям!»- кричали они. А наш царь в это время храбро нападал на Световита, все время целил в руку, пытаясь выбить меч. Ярийский царь защищался умело, но, казалось, не мог пойти дальше этого. Бярьма наступал, сыпал удары, при этом, не забывая обзывать противника «коровьим выродком» и многим казалось, что вот-вот настанет развязка. Световит же не обращал на его издевательства ни малейшего внимания, выжидал, выискивал, примерялся к противнику. А затем изловчившись, сделал выпад, пробив мечом кольчугу, ранил его в грудь, и тот зашатался, отскочил назад, остановился перевести боль. К такому повороту событий он явно был не готов, кровь ручьем текла по его одеждам, а боль довела его до неистовства. Казалось, вид крови привел его в еще большую ярость, ибо его железная палица, способная раздроблять утесы, с ревом и воем рассекала воздух, пытаясь достать врага. Световит же, все время увертываясь, наскакивал на Бярьму то слева, то справа. В это самое время наш царь, подняв палицу, нанес такой сокрушительный удар и если бы не чудесная увертливость Световита, то он превратил бы его в лепешку. Однако он успел увернуться, и палица, со всего размаху врезалась в скалу, ушла в скальную породу, как нож в масло, и застряла там. Световит, увернувшись от страшного удара, оказался за спиной врага стоял и наблюдал, как тот безуспешно пытается вытащить свою боевую палицу из скалы. Некоторое время он, молча смотрел на противника, а затем сорвал из своего ожерелья маленький осколочек Алатырь-камешка, горевший испепеляющим огнем, и метнул пламя ярости в нашего правителя. И тут же в небо взметнулось пламя ярче тысячи свечей. Огромный черный гриб, сотканный из дыма и огня, испепелил все живое. Все, кто смотрел на это зарево, тут же ослепли. Те, кто пытался закрыться от испепеляющего жара щитами, погибли, ибо нельзя укрыться от смерти щитом. Жар пламени, будто тыкву испек горы, превратив доспехи царя Бярьмы в оплавленное железо. Благодаря волшебной силе амулетов Алатырь-камешка, Световит и Ярии ни капельки не пострадали. Будто плащом укрыл он своих воинов, уберег их от испепеляющего жара, в этом проявилась его божественная суть, ибо тоже самое свершил бог Ярило. Колом добра и света оградивший Гиперборею от холода, мрака и смерти лютой.

- Врешь, выдумываешь,- не верил ему Феникс.

- Чтоб мне лопнуть,- клялся Румра,- я своими собственными глазами видел, как царь Световит стоял посреди огня да полымя, и можно было подумать, что это стоит жнец, пожинающий кровавую жатву, а над ним летала душа царя Бярьмы, пока не развеялась меж мирами. А затем началось бегство, мы бежали сами, не ведая куда, ибо все дороги были завалены обгорелыми трупами, бежали очень быстро, ибо за нами по пятам гнались охотники за головами. Они налетали на нас с дикими криками, резали нас, словно жертвенных животных, и пока резали, пока и отставали, а затем снова настигали и рубили. Неужели, я один, кому удалось убежать от карающей руки Яреев? - срывающимся голосом причитал Румра, ладонями утирая горячие слезы.

Неожиданно послышался топот, крики и бряцание оружия, оживив мертвый город Аволон. Колоны воинов верхом на оленях промчались по широким городским проспектам. Это были остатки армии царя Бярьмы, неизвестно, как оставшиеся в живых, и теперь спасающиеся бегством. За ними бежали пешие, они пытались поспеть за всадниками, и на них было страшно смотреть. Это были испуганные, многоглавые мутанты с опаленными птичьими крыльями, которые им больше мешали, чем помогали бежать.

Увидев своих, Румра радостно подпрыгнул на месте и в два прыжка оказался в числе тысяч бегущих. Единственная дорога, которой еще можно было пройти вперед, теперь была запружена войсками.

Сбросив всю лишнюю одежду, Феникс скомандовал Гарпиям:

- Все, теперь давайте по воздуху, на земле слишком опасно.

И они, взмахнув крыльями, воспарили над разрушеным городом, и полетели туда, где слышался гул рогов и бой барабанов. Это огромной черной тучей двигалась людская орда. Их боевые порядки верхом на северных слонах Мамонтах, на рогатых оленях и чудовищного вида лошадях, стремительно неслись вперед, топча копытами врагов, на ходу срезая их скальпы. Это была настоящая охота за головами, казалось, их не интересовала добыча, как таковая. На драгоценности, украшения, оружие и доспехи они не обращали ни малейшего внимание, гонялись за убегающими, отсекая им головы или же срывали скальпы, опытной рукой делали это почти молниеносно.

Подлетев ближе, можно было рассмотреть их боевые знамена, развевающиеся на ветру, и самих воинов. Даже издали можно было определить, что варвары Яреи, были высоки ростом, крепки телом с множеством голов, которые болтались привязанными к седлам их коней. Трембиты, большие трубы, изготовленные из цельных бивней мамонта, подбадривали воинов, издавая громогласный рев, от которого трепетали горы. Подлетев ближе, Гарпии чуть было не попали под град стрел, которыми их осыпали воины, а так как они никогда до этого не видели луков и стрел, то не имели представление о безопасном расстоянии, на которое можно приближаться. И только когда с десяток кованых медью стрел просвистели совсем рядом, они взлетели выше, осматривая до этого невиданное зрелище.

Огромная орда завоевателей двигалась нескончаемой рекой. Они словно мигрирующая саранча были едины в своем движении, и ничто на свете не могло их остановить.

- Мать честная, курица лесная, это же настоящая Тьму-таракань,- только и смог вымолвить Феникс, ужаснувшись их численности.

Прямо из-за туч и облаков выплыли тысячи летающих колесниц, и все они сыпали сотни стрел и огненных ядер, от которых горела и плавилась земля. Но не их численность поразила Феникса, а совсем другое.

Он собственными глазами увидел, как по небесной радуге, на крылатом скакуне Бурьке мчался воин гигантского роста о четырех головах, своим громовым мечом он рассекал черные облака, а из рассеченных туч стремительным потоком выливалась вода.

Гипербо-ярейские воины при виде царя Световита, восседающего на белом, как снег, коне Бурьке, из ноздрей которого извергалось пламя, приветствовали его радостными возгласами:

- Световит! Световит!

Всадник, пришпорив своего скакуна, мчал по небесной радуге. На самом краю вершины он остановился и, приложив к лицу руку, стал всматриваться в сторону ойКумены.

Кампа в Ирии

По прибытии на свою заставу, к Табити и Кампе подскочила Пансифалия и в двух словах поведали все, что произошло, за время их отсутствия:

- У нас были мужчины Калипиды, они перешли границу в поисках варваров, и, никого не найдя, удалились. Только они уехали вслед им явились незнакомые нам демоносы, по виду и одежде похожи на Каджей, они растерзали нашего варвара и еще одного пленника.

С болью и обидой в сердце узнала Кампа о гибели своего любимца, за которым она так старательно ухаживала. Варвар был изувечен и висел в виде пугала, привязанный к толстой ветке дерева, росшего на невысоком холмике, который было видно далеко во все стороны. Подойдя ближе, она увидела, что к дереву за ноги было привязано еще два изуродованных тела, у обоих была содрана кожа, которая обрывками ткани свисала с их тел. Одно принадлежало варвару, которого выходила Кампа, другие, меньшие по размерам тела, принадлежали самке и детенышу.

- Что тут происходит,- ругалась Табити,- кто посмел наводить порядки у меня дома?

- Это все чужаки, они и сейчас хозяйничают у нас на заставе.

Табити, схватив меч, двинулась к заставе, за нею проследовали остальные девушки. И первое, что она увидела, в их лагере хозяйничали чужаки. Про этих уже не скажешь, Энареи бабники. Табити сразу узнала непрошеных гостей, это были Каджи, демоносы Кавказа. А среди них выделялся один, ужасного вида демонос с изувеченным лицом, держался он гордо и своенравно, чувствовалось, что он был у них за главного.

- Кто дал вам право безнаказанно прикасаться к моей добыче?- не разбирая, кто прав, кто виноват, набросилась она на чужаков, угрожая мечом.

- Лучший варвар - это мертвый варвар,- ответил главный горец по имени Риф, в его голосе сквозил холод, во взгляде мрак, во всем чувствовалось, что он привык повелевать.

- Убирайтесь отсюда,- выдавила из себя Табити, хватаясь за оружие, ее примеру последовали остальные.

- Мы два раза не повторяем,- приказным тоном молвила она, и это была чистая правда, каждый из демоносов знал, сколь опасно связываться с девами-воительницами, которых поза глаза называли Эорпата - уничтожители мужчин.

Чужакам не нужно было повторять дважды, они ушли на восток, расположившись в роще, там, где речка Орель, сделав поворот, расширялась. Там они раскинули свой лагерь, жгли костер, старались держаться обособленно, не приближаясь к Ализонкам. Что их занесло так далеко в ирийские степи, так и осталось загадкой, ибо утром их не стало, лишь только догоревший костер говорил о том, что это были живые демоносы, а не призраки из преисподни.

И снова тишина и покой воцарились на границе Ирия, только дикие звери иногда нарушали заповедную тишину. Так же беспощадно палило солнце, так же часто и неожиданно налетали холодные грозовые дожди, унылые дни тянули за собой тишину, покой и блаженство природы.

- Смотри,- прошептала Кампа, указывая на противоположный берег реки,- какая величественная картина.

К неспешной реке, важно и благородно ступая, подошло стадо пышнорогих оленей. Впереди шел громадный вожак с развесистыми рогами. Подойдя к реке, он остановился, поднял голову, с силой втянул ноздрями воздух, потом наклонился к воде и стал пить. Следом за ним в реку вошло остальное стадо. Возле самок крутились молодые оленята, напившись, они начали резвиться на мелководье, поднимая фонтаны брызг.

- Беззаботное детство,- думала Кампа,- вот так и мой сыночек Бриарей сейчас, наверное, резвится, прыгает, скачет, словно козленок, наверное, уже большой, сколько это ему сейчас, пыталась в уме сосчитать его лета, но не успела додумать, ибо мысль оборвалась.

Внезапно вожак перестал пить, поднял голову, прислушался, а затем, издав храпящий звук, бросился в сторону. За ним вслед, умчалось испуганное стадо. Сколько не прислушивались девушки, так ничего и не услышали, только ветерок колышет траву, да пронзительно кричат суслики.

- Может пятнистая змея плыла в воде и вспугнула оленей,- гадали они.

А тем временем яркое светило дня уже давно распростерло свои жаркие объятья, даруя тепло и надежду на мирный день. Изнуренные жарой Ализонки неспешно направились к реке, чтобы умыться, набрать чистой и необычайно вкусной воды. Гипероха шла первой, у самой воды она как бы споткнувшись, упала, и застыла на прибрежном песке лицом вниз. Кампа окликнула подругу та не отзывалась, подбежала к ней, склонилась над лежащей и ужаснулась. Лицо у Гиперохи было залито кровью. Увесистый камень попал ей в висок, проломил череп, смерть наступила мгновенно, не успев даже погасить на ее лице безмятежную улыбку. И тут же над головой Кампы просвистел еще один камень, а следом за ним полетел целый град камней, под крики и рев высыпавшей на берег толпы варваров. Свалившись на землю, она кувыркнулась, перекатилась в сторону и, вскочив, метнула в ответ свой короткий дротик. Жало пропело песню смерти, и один из варваров с пронзённым горлом свалился в реку. Кампа вскочила на ноги и, пригибаясь к земле, бросилась к своим, призывая к оружию. Над головой свистели каменные снаряды, выбивая песчаную пыль. В этот миг над её головой пролетело несколько дротиков, пущенных сильной рукой Ализонок, и в толпе варваров произошло замешательство, один из них, раненый в бок, завертелся волчком и упал в воду, течение реки понесло его, расплываясь красным кровавым пятном. Второй свалился бездыханным и тут же умер. Варвары обратились в бегство, растаяли в тростниковых зарослях также бесследно, как и возникли.

Только теперь, когда все успокоилось, Кампа обнаружила, что и она получила травму. Один из камней все же достал её, содрав кожу плеча.

- До свадьбы заживет- успокоила её Табити,- а вот Гиперохе уже свадьбы не видать, теперь она невеста заупокойного бога Ямы.

Кампа склонилась над лежащей, созерцая ее увядающую красоту. Гипероха лежала, словно спала, так прекрасно было ее лицо. Кампа рылась в памяти, вырывала из цепких объятий воспоминаний каждую мелочь, все, что связывало их вместе, ведь они были подруги. И тут пред ее очами вспыхнул яркий, призрачный свет, а затем все помутилось, лишь только смутные образы да расплывчатые видения калейдоскопом огня мелькали в глазах. Затем она ясно увидела облик Ямы - бога загробного мира, он тянул к ней свои цепкие руки, пытался вырвать её душу из еще живого тела.

- Нет, нет,- отмахивалась она от бога,- ты все перепутал, я еще жива!- кричала она ему, пытаясь вырваться и убежать.

Но Яма крепко держал ее душу, не отпуская.

- Твоя судьба связана с нашим миром,- молвил он ей, едва раскрывая рот.

- Запомни, здесь твой дом,- показал рукою бездну загробной страны,- тут ты будешь доживать свой век, и тут же исчез, будто и не было его никогда.

- Кампа, Кампа, очнись,- слышала она где-то вдалеке знакомые голоса, кто-то звал её.

- Кто это?- думала она, пытаясь найти в себе силы и вырваться из цепких объятий бога смерти.

А затем все пропало и растворилось в небытие. Сколько длилось это состояние, она не знала, не ведала, ибо находилась в каком-то замкнутом пространстве.

- Неужели я умерла?- было первое, что мелькнуло у нее в голове, когда сознание снова вернулось в ее тело, вместе с болью.

Эта страшная, чудовищная боль, раскалывала голову на части. От этой нестерпной боли хотелось выть.

Когда ей удалось приоткрыть глаза и сквозь пелену тумана взглянуть на окружающий мир, первое что она увидела, было голубое бескрайнее небо, огромным куполом раскинувшееся над ее головой. Голова предательски болела, боль была нестерпимой, она усиливалась еще и от тряски. Полностью овладев своим телом, она смогла приподняться на локтях, и к своему удивлению обнаружила, что ранена. Повозка неспешно тряслась на ухабах и неровностях степной дороги, неторопливые животные, впряженные в арбу, храпя, отмахивались своими хвостами от назойливой мошкары. А её подруга Табити правит арбой, хлыстом и голосом.

- Хей-йо, Хей,- подгоняет медлительных животных.

Увидев, что Кампа пришла в себя, она радостно ей улыбнулась.

- Слава всех высшему Хаосу, даровавшему тебе жизнь,- взмолилась она.

- Что со мной произошло?- допытывалась Кампа слабым, охрипшим голосом.

- Камнем тебя стукнуло прямо в голову,- отвечала Табити,- когда мы подошли к упавшей Гиперохе, варвары снова выскочили из укрытия и забросали нас градом камней. Чудом никого не убило, только тебе первым же камнем сбило с ног, думали, что ты вслед за Гиперохой отправилась в страну без возврата. Но ты оказалась живуча, выкарабкалась с того света, хотя и была очень слаба. Мы тебя два дня травяными отварами отпаивали, но слава всех высшему Хаосу, теперь, уж точно поправишься, скоро приедем в столицу Ирия - город Гееполь, там тебя живо на ноги поставят.

Её голова раскалывалась, виски истошно болели, в ушах звенело, а в теле чувствовалось сонливость и обессиливающая слабость, из-за которой немеет шея, становятся ватными ноги. Раненой было тяжело разговаривать, и она больше молчала. Табити же, в свою очередь, была рада тому, что есть хоть с кем-то поговорить и наболтала ей всякой всячины, наврала с три короба массу смешных и страшных историй, полных удивительных приключений.

Только Кампа не всегда внимательно слушала ее трескотню, она больше любовалась степью, усеянной миллионом пестрых цветов да синеющим вдалеке, лесом. В воздухе чувствовалась влага, и животные, учуяв близость реки, ускорили шаг.

Вскоре во всю свою ширь открылась великая река Эридан, раскинувшаяся подобно безбрежному морю. Её берега, поросшие камышовыми зарослями, представляли собою раздолье для всяких речных птиц и, особенно для чибисов, которые кружились в бездонном небе, протяжно крича: «Чиб-чиб-чиб».

- Что их встревожило, наверное, хищник?- думала Кампа,- так чибисы обычно уводят хищников от своей кладки, они сначала отбегают от гнезда на некоторое расстояние, и только потом взлетают и криками отманивают врагов от яиц и выводка.

Смеркалось, Табити, остановив арбу на пригорке, быстро разожгла костер, готовила пищу. Кампа, еще слабая, нашла в себе силы подняться и теперь сидела у костра, кутаясь в войлочное одеяло. Темнело быстро, все отчетливее проступали звезды, ярким пунктиром огней обозначая границы созвездий. Это было время макушки лета и главная примечательность ночного неба этой поры, конечно же, звездопад.

Сотни ярких звездочек, прочертив в небе огненные полосы, падают куда-то в бездну мироздания, и сгорают.

- Чудно,- думала она, созерцая звездное небо,- это ж надо, сколько в космосе звезд.

Вот прямо над головою висят созвездие Единорога, вот Весов и Скорпиона груда звезд, вон там, на востоке, видна голова Дракона, а с другой стороны светится созвездие Девы.

- Знаешь, ведь я родилась под созвездием Девы,- молвила Кампа,- сколько раз я всматривалась в его очертание и никогда не могла понять, отчего его так прозвали, ну никак оно не похоже на женскую фигуру. Табити, взглянув в бездонное небо, объясняла:

- Девой созвездие назвали еще в глубокой древности, когда мать-земля Гея была еще совсем молоденькой девушкой. Известно, что в нем расположена точка осеннего равноденствия, которая совпадает с периодом уборки урожая. Поэтому наши ящуры-пращуры всегда изображали созвездие в виде девушки, держащей в руках колосья хлеба, от того и прозвали его Девой.

Между тем, наступил самый глухой час ночи, и все вокруг переменилось, стало мрачно и таинственно, отовсюду обступила темнота, в которой угадывались какие-то движения, едва уловимая суета и только огненный круг костра отделял их от этой темноты.

Внезапно в самую середину костра упал какой-то круглый предмет, рассыпавшийся искрящимся порошком, пламя вспыхнуло необычно ярко, и от костра поднялся едкий пьянящий дым. Диким чутьем, угадав опасность, Табити вскочила, схватившись за меч, отмахивалась от мрака обступившей их ночи. Свист дротика пронзил пространство, и она, даже не вскрикнув, отшатнулась назад, схватившись руками за торчащее из груди жало, упала в костер. Кампа, превозмогая дурманящий сознание дым, пыталась дотянуться к оружию, но не успела. Чьи-то руки обхватили ее сзади, заткнув рот тряпкой, заглушили крик, не дав возможности шевельнуться. Она пыталась сопротивляться, но ее подхватили сильные руки, скрутили, связали сыромятными ремнями, надели на голову мешок. И она вновь потеряла сознание, позволив похитителям без сопротивления тащить ее обездвиженное тело.

Похитители хорошо ориентировались в темноте, не нуждаясь в факелах, рысью гнали своих онегров …

Какое время девушка находилась в забытье, она не знала не ведала, а очнулась от того, что ее вытащили из мешка, положили на землю. Она почти задыхалась, потому что, рот был заткнут тряпкой, пыталась, но не могла рассмотреть своих похитителей, ибо сверху её были набросаны какие-то тряпки. Только уши слышали, как разбойники погалдели, поворковали и, успокоившись, легли спать. Тогда Кампа начала перекачиваться под тряпьем, и понемногу выползла. В темноте догорал костер, она перекатилась к огню, легла руками на жар, надеясь пережечь ремни. Смрадный дым от тлеющих пут и жженой плоти мутил сознание. От боли она потеряла сознание. А когда очнулась, то увидела, что над нею склонился Кадж с безобразным лицом. Он монотонно шептал над нею булькающие слова, смысл которых она не могла разобрать, а затем этот урод насыпал ей в ноздри дурманящей потравы, чтобы она не могла, ни двигаться, ни разговаривать.

Сколько времени она пролежала без чувств и движения, она не знала - не ведала. Наконец, с нее сорвали мешок, набитый дурман травой, дали выпить противоядия, и она увидела пред собою все тоже уродливое лицо, напоминающее груду сложенного мяса и костей, от этого снова потеряла сознание. А когда вновь пришла в себя поняла, что находиться в заточении. Выглядывая через узкое зарешоченное окно, смогла рассмотреть, что со всех сторон ее окружает огромное озеро, в самом центре которого одиноко возвышается железная башня.

В этой башне она и заточена, и помощи ждать неоткуда.

- Как бы выяснить, кто похитил меня, и что ему нужно? - день за днем думала девушка, сидя в железной клетке.

Но узнать это, не было никакой возможности, о ней, будто бы забыли, никто к ней не приходил, лишь изредка в железной двери отворялось маленькое оконце, через которое ей ставили миску с едой и кусок хлеба, да иногда из норы выбегала полакомиться крошками хлеба маленькая мышка. Через время эта мышка и стала её самой лучшей подругой. Кампа кормила ее с рук, разговаривала с ней и, о чудо, мышь оказалась до того смышленым существом, что вскоре выучила демонический язык. Вот она-то и поведала узнице все, что знала, а знала она многое, ибо по земле слухи распространяются быстрее, чем по воздуху.

- Кто этот безобразный злодей, что похитил меня,- допытывалась узница у мышки, и та пропищала ей удивительную историю любви...

Риф

- Если бы ты только могла знать, сколь многогранны бывают оттенки любви, то ни за что не стала бы удивляться своему похищению,- пропищала в ответ маленькая, пушистенькая мышка.

- Причем тут любовь?- удивлялась Кампа, прикидывая и так и эдак, вспоминая, когда она могла познакомиться с таким отвратительным уродом.

- Раньше он не был таким,- пищала мышка,- раньше царевич Риф был писаным красавцем, и ни одна демоница не могла отказать ему во взаимности. Это потом, когда умер его отец, он стал таким ужасным. А произошло это так: издревле горной страной Колхидой правили два брата Еэт и Ээт одна половина страны принедлежала Еэту вторая Ээту. День и ночь думал злокозненный Ээт, как бы ему завладеть всей страной, и надумал следующее. Послал весточку брату, дескать, наш отец лежит на погребальном одру, скорее приезжай проститься с усопшим. Когда Еэт прибыл в столицу страны, город Илдамус и склонился над телом умершего, злокозненный Ээт вонзил ему в спину острый кинжал. Столь жестоко он обошелся и с сыном Еэта, малолетним царевичем Рифом, всячески унижал его, а затем заставил съесть живую крысу, вместе с хвостом. От отвращения ребенок потерял дар речи, а жестокий Ээт сразу же захватил все земли, присвоил себе города и селения со всем движимым и недвижимым имуществом, оставив наследникам умершего самую малость, только, чтоб не сдохли от голода. Долгие годы отрочества царевич Риф рос словно немой, только игра на флейте говорила о том, что он не потерял рассудок. Еще отроком царевич поклялся, что отомстит преступнику, вернет утраченные владения отца. Только все знают, как легко юность разбрасывается клятвами и необоснованными желаниями. Время бежало, скатываясь под горку, а мечты так и оставались мечтами. Что он может сделать сам, без армии, без денег. Городок, которым он владел под присмотром своей матери, был не то, что бы большим, можно с уверенностью сказать, что он был очень маленьким. А воинов, способных носить оружие, было раз два и обчелся, так что воевать он мог разве что с мышами, которых тут водилось огромное множество.

- Почему тебя так долго не было?- допытывался царевич у своего дяди по имени Задени,- наверное, путь был очень долгим? Год назад ты поехал к святым местам в Каменную могилу, и будто сгинул там.

- Далек путь или близок узнает тот, кто его пройдет. Горькую ягоду отличит от сладкой тот, кто поест,- отвечал дядя Задени,- в дороге напали на меня разбойники, отобрали осла, деньги, одежду, пришлось добираться пешком.

- Вот так чудеса,- удивлялся царевич,- не уж-то не перевелись еще разбойники на свете.

- Это не чудеса, это проза жизни,- отвечал дядя,- настоящие чудеса впереди.

- Расскажи, расскажи,- просил Риф, сгорая от любопытства.

- Однажды я забрался в один сад, чтобы полакомиться сладкими плодами. И вдруг слышу, кто-то идет, а так как сад был царский, а вид у меня был, скажем честно, как у последнего нищего, то я спрятался в густой листве высокого дерева. Слышу, шаги приближаются, ну, думаю, все, пропал, сейчас схватит меня царская стража, отрубит голову и дело с концом. Сижу, дрожу, один глаз закрыл, другим глазом смотрю, идут по широкой дороге, обсаженной с обеих сторон розовыми кустами прекрасные девушки, одна краше другой. Щеки у них были алы, будто облиты соком граната, а кожа золотиста, как нектар, они шли так легко, будто птицы, едва касаясь земли, и среди них я увидел такую красавицу, что не ешь, не пей, а только любуйся. Если сказать, что она похожа на месяц, так у нее губы есть. Если сказать, что похожа на солнце, так у нее глаза есть. Знаешь, кем оказалась та девушка?- спросил дядя, и тут же ответил.- Любимой дочерью громовержца Урана, царевной Реей. Вот она была бы для тебя достойной невестой,- советовал он юноше.

- Хорошо бы вначале взглянуть на девушку,- отвечал царевич Риф, а то, как насочиняют, а приглядишься ближе, посмотришь внимательнее, а там…. Пху.

- Вот, можешь взглянуть,- молвил дядя, протягивая юноше портрет, самой прекрасной из всех виденных им девушек.

Увидев прекрасную титаниду Рею, царевич сразу же влюбился в неё всем сердцем и от любви сделался еще молчаливее. День и ночь он играл на флейте грустные мелодии и любовался портретом царевны Реи. А затем, когда любовь совершенно разъела его сердце, он на последние деньги купил золотое руно, которое могло за один день пролететь столько, сколько не пробегал самый быстрый осел и за сорок дней. Оседлав златое руно, отправился в путь, в надежде увидеть свою возлюбленную. А надо заметить, что шкура златорунных баранов была легче воздуха и если бы не тяжелое золотое убранство, то она сама парила бы над землей, и никто не смог бы за ней угнаться. Мясо златорунных баранов - это пища для самых знатных демоносов, онаа обладания их бесценной шкурой которая легче всякого воздуха за нее в Колхиде идут постоянные ра легка, сочна, а вкусна до того, что просто объедение. Не зря же их откармливают одними одуванчиками, да поят только апельсиновым соком, потому и цветом они желты, будто золотом налитые. Когда же златорунные бараны подрастают, их кормят особыми травами и воздушными сливами, а из мяса дают только мотыльков, бабочек и стрекоз, отчего они и летают так высоко. Собравшись в дорогу Риф, прихватил с собою пару, тройку верных ему воинов, оседлал крылатое руно и прилетел в столицу Ирия город Гееполь, в тот самый день и час, когда красавица Рея спускалась к ручью в окружении своих прислужниц. Наблюдая за ней из укрытия, он нашел, что царевна еще краше, еще прелестнее, чем когда он видел ее портрет. В одежде из тонкой шелковой ткани, легкой, словно паутинка, она показалась ему солнечным лучиком, чистым и ясным. А её глаза цвета бездонного неба, были точь в точь такие же, как у отца Урана. В ту же секунду царевич Риф влюбился в нее без памяти, ибо в его сердце вонзилось десяток любовных молний, выпущенных шалуном Амуром.

- Я хоть и знатного рода, только беден,- рассуждал он вслух.

А титанида Рея не из простой семьи, и мы с нею не ровня, что же мне придумать, чтобы расположить девушку к себе, все время ломал он свою голову.

А любовь, как назло, все сильнее и сильнее разгоралась в его сердце:

- По закону царевну мне никто не отдаст, а если ее взять нечестным путем, ее кровные братья Титаны меня растерзают.

Но и любовь не давала ему покоя, а потому он перестал понапрасну ломать свою голову, начал думать по-другому:

- Если титаны разорвут меня, то пускай так и будет, за один поцелуй моей любимой я готов пожертвовать своей жизнью.

Юноша, не смотря на то, что был из захудалого рода, все же был хорошо воспитан, образование получил самое превосходное, знал все магические науки. Вечером он пробрался во дворцовый сад, взобрался на дерево, что росло возле окна любимой, и стал ждать. Ждет час, другой, а Реи нет. Тогда он сорвал с дерева лавровый лист, свернул его в трубочку и стал дуть. Волшебные звуки вылетали из лаврового листа, и с каждой ноткой, с каждым новым звуком, все пространство дворца наполнилось чуть уловимым ароматом любви. Эти чарующие звуки проникли в сердце царевны Реи, и та забыла о покое.

Её мысли были приблизительно такими:

- Ведь я – царевна, и каждый день слушаю музыку, но никогда сердце мое так не беспокоилось, как от дивной музыки, струящейся из окна моего сада. Что это за музыка?- спрашивала она у своих служанок.

Но те, словно оглохли, ничего не слышали и только удивлялись.

- Это лавровые листья в саду шумят,- отвечали они.

Время шло, а музыка была так прекрасна, так чудесна, что, в конце концов, девушка не могла больше терпеть и решила про себя так:

- Какие странные звуки издают листья в моем саду, я должна пойти и непременно увидеть дерево, издающее прекрасные звуки.

Рея тайком вышла на улицу, пошла на звуки и увидела прекрасного юношу, дующего на листок, который издавал чудесную мелодию. Девушка ни капли не смутилась видом незнакомца, а наоборот, прониклась к нему любовными чувствами. Они обменялись друг с дружкой словами, какими обычно обмениваются влюбленные.

- Я полюбил тебя в ту самую минуту, как увидел, выходи за меня замуж,- просил влюбленный юноша.

Рея, смутившись, рассказала влюбленному юноше, что её мать - богиня земли Гея решила выдать ее замуж и жениха уже подыскала, только он мне не нравится.

- Твоя мать - великая госпожа, ей посвящены многочисленные храмы, я преклоняюсь пред ней. Скажи ? почему она не подумала обо мне, - чуть не обиделся Риф.- Кто твой жених,- открой его имя и я не знаю, что с ними сделаю.

- Это титан Анакт- правитель Милета, великан, ростом десять локтей,- отвечала царевна Рея, и еще долго и нудно перечисляла все достоинства и недостатки жениха. Только Риф уже не слушал эту трескотню, до которой так охочи девушки, он не отрывно смотрел в глаза Реи, все больше и больше проникаясь к ней любовным чувством. А затем не выдержал и, прижавшись к ее губам, нежно и страстно поцеловал. Этот поцелуй и страстные объятья растянулись до поздней ночи. Прощаясь, влюбленные договорились встретиться на следующий день, с этим они и расстались. Рея, удалившись к себе в опочивальню, была сама не своя от чувства, доселе ей незнакомого.

- Где ты, царевна, бродишь по ночам?- допрашивали ее верные служанки.

- Да так, нигде,- с небрежной рассеянностью отвечала она,- хотела для компота собрать немного ягод, кизилу, мушмулы, ежевики.

- Ну и что, собрала?.

- Да нет, не сезон,- рассеянно отвечала она, ежеминутно думая о своем возлюбленном.

Надобно отметить, что любовная тоска съедала и сердце пылкого влюбленного, томно вздыхая, он дул в лавровый листок, извлекая чарующие звуки. И царевна Рея, разговаривая с девушками, вдруг замолкала, выглядывала в окно, прислушиваясь. Она, и только она, знала, что это не ветер шумит лавровой листвой, это играет её возлюбленный, и от этого девичье сердце наполнялось радостью.

- Рея, любовь моя,- звал поющий листок, приди ко мне, я здесь в саду.

Но она не могла ночью выйти в сад, и от этого сердце девушки билось учащенно, переполненное тоской о возлюбленном.

На следующий день во дворце был пир, собралось столько демоносов со всей ойКумены, что никто и не заметил отсутствие царевны.

А она незаметно выскользнула на улицу, бросилась в объятья своего любимого. И вот миг упоительного счастья настал, они остались наедине, жадно пожирая друг друга глазами.

- Все снять?- шепотом спросила она.

Все, все,- шептал он в ответ, сгорая от страсти.

Покорно сбросив свои одежды, Рея стояла вся голая, серосиреневая, с той особенностью женского тела, когда оно нервно зябнет, покрываясь гусиной кожей. Он же, холодея от счастья, подхватил ее, понес и уложил на шкуру золоторунного барана и там, при свете угасающего огня, зачаровано смотрел ей в глаза и любовался. А на утро ему пришлось бежать, ибо царевну Рею кинулись искать.

Служанки бегали по дворцу, кричали:

- Караул! Царевну похитили! Помогите! Караул!

Отчего во дворце случился такой переполох, какого еще свет не видывал, и впрямь, было, отчего прийти в отчаяние, не каждый день бесследно исчезает царевна.

Прощаясь с ней, юноша клялся в своей любви, обещал, что вскоре вернется, но уже не как бедный царевич, а как знатный и могучий властелин не только Колхиды, но и всего Кавказа. С тем они и простились, на прощание Риф подарил ей своих почтовых голубей и просил писать ему чаще. Сверкнув позолотой, крылатое руно взлетело к облакам, а девушка долго смотрела ему вслед глазами, переполненными хрустальной влаги.

- Как так могло случиться, что мой возлюбленный, тот, кого я люблю больше всех на свете, влачит такое жалкое сосуществование,- думала она, и сердце ее разрывалось на части.

С самыми честолюбивыми замыслами вернулся домой царевич Риф. Всегда такой спокойный и выдержанный он вдруг закипел, забурлил. Не имея ничего, кроме твердой уверенности в победе, стал целеустремленным и деятельным. Все в его груди пылало от любви к Рее, голова горела от множества прожектов, которые он готов был осуществить немедля. Его мать, старая видавшая виды демоница по имени Шейма, только головой качала, удивляясь переменам, которые случились с ее сыном за столь короткое время.

- Что с тобой произошло,- ворчала она,- раньше ты только тем и занимался, что похищал чужих жен и дочерей, обращая их себе в наложницы. А теперь ты продал последнее и на эти деньги скупаешь все, что только может сгодиться для войны да еще подбуриваешь мирных каджей против царя Ээта. Неужели ты и впрямь готовишься к войне?

- Да,- отвечал Риф,- я обязательно верну былое величие нашего древнего рода и приумножу его славу.

- Ну, что ж, сынок,- благословила его мать Шейма,- да поможет тебе всех высший Хаос.

Вскоре Риф собрал вокруг себя преданых каджей, вооружил их и, чуть не каждый день, делал набеги на земли царя Ээта, грабя и убивая. Ни крутые склоны гор, ни высокие башни не могли служить помехой внезапным порывам его буйного духа. И все это благодаря любви.

Только не та первая, великая любовь к царевне Рее были его вдохновеньем, он с новой силою влюбился теперь уже в ВОЙНУ. Преступив через одну любовь, ради которой он начал эту кровавую резню, обрел другую любовь, которая захватила его целиком. Любовь к войне, к кровавой резне, грабежи и пожары, избиение и разбой стали его потребностью до такой степени, что на трезвый ум его поступки производили впечатление сумашествия. А враги, устрашенные его безудержным гневом и мощью, прозвали его Риф - львиное сердце. И впрямь, сердце его стало чуждое к мольбам, руки не знали пощады, а голова крепче железа. Во время одного из боев, когда в пылу сражения ему сплющило шлем на голове, он со всех ног примчался в кузню и, положив голову на наковальню, крикнул кузнецу:

- Бей!

И тот ударом молота распрямил шлем прямо у него на голове, после чего он вновь поспешил на поле брани, рубил, резал и убивал, своих врагов. Его гнев был настолько необуздан, что после него оставались только трупы, камня на камне не оставалось от захваченных им городов и селений. Так метр за метром он отвоевал земли рание принадлежащие его отцу, которые хитростью и обманом присвоил себе коварный царь Ээт. И вот, когда он отвоевал свои земли, осталось отвоевать чужие, а это дело не из легких, ибо у него был достойный и сильный противник. Поначалу Риф усомнился в своих силах, но его мудрая мать Шейма успокоила сына добрым словом.

- Пока ты молодел и набирался сил, злокозненный Ээт старел, ты возьмешь его голыми руками, если только впереди своего войска будешь засевать дорогу не мечами и копьями, а золотом. Блеск этого драгоценного металла откроет врата самых неприступных крепостей.

И, правда, вскоре по всему Кавказу разнеслась молва о том, что всякий охочий вступить в его войско получит от царевича Рифа щедрые дары и нарез земли в вечное владение. Множество воинов царя Ээта бросали своего господина и переходили на службу к Рифу. И хотя его путь не был усеян лепестками роз, скорее наоборот, их острыми колючими шипами, он день за днем приближался к столице страны городу Ильдамус, в которой словно крыса в клетке сидел царь Ээт.