Камни Юсуфа

ГЛАВА 9. Свадьба и казнь

По взаимному согласию, сговор учредили на следующий день после обеда, в доме князя Афанасия Вяземского, который вызвался быть посредником. По обычаю полагалось родителям жениха ехать в дом родителей невесты. Но князь Андомский осиротел еще в ранней юности. Заменяющего по обычаю в таких случаях старшего родственника из рода Белозерских он звать не хотел, собственного дома в Москве не имел, а жил, как большинство опричников, при государе в Слободе.

Невеста же недавно приехала в Москву и хотя, по словам свата, в деньгах нужды не имела, но своего дома отец ее купить еще не успел, а только приглядел добротный двор в центре столицы.

— Вот сразу после свадьбы и оформим, — уверенно обещал Витя. — А пока, прощеньица просим, негде принять нам такого знатного государя. Комнаты арендуем на Гостином дворе, где купцы живут. Комнаты неплохие, да тесновато очень.

Тащиться на Гостиный двор на глазах всей Москвы Андоме и самому не хотелось — что зря давать повод для разговоров. Тут как раз, весьма кстати и предложил Афанасий Вяземский свое посредничество.

Как и положено, представители со стороны невесты, то есть Витя и Захарка-Паук, еще пуще разукрашенный по такому случаю, прибыли в дом князя Вяземского первыми. Едва подъехал князь Андомский в своем расшитом тамплиерскими топазами ярко-зеленом кафтане, Витя с Захаркой поспешили ему навстречу, кланялись до земли, спину не жалели, затем проводили его и сопровождавшего князя неизменного Федора Басманова в просторные палаты, где недавно гремел пир. Князь Вяземский, также державший сторону жениха, усадил своих соратников на почетных местах в переднем углу, а гостей со стороны невесты — напротив.

По приличию, полагалось сперва немного помолчать. Затем князь Вяземский от лица жениха завел речь о том, что приехал-де жених с делом добрым и намерением серьезным. Тут Захарка-Паук, как репетировали на конюшне, слегка приподнялся, поклонился и заверил жениха, что очень рад встрече. Затем наступила очередь Вити. Не жалея красноречия, он начал нахваливать честное имя жениха, его заслуги перед государем, превозносить знатность его происхождения, со своей же стороны тоже не умолчал ни о славных купеческих традициях невестиной семьи, ни о заманчивом приданом, ей полагающемся, ни о прелестях невесты. Под конец хитро намекнул, что поскольку смотрины-то уже прошли, коли жених отвернет в сторону, так и отступного попросить можем, за бесчестие-то.

Андома изумленно приподнял брови на последнее Витино заявление, но промолчал. Тогда, заключил князь Вяземский вступительную часть беседы, раз стороны подтвердили свои намерения, пора бы и уговор составить. Все согласились. Послали за подьячим, который ожидал в соседней комнате, чтобы писать рядные записи. По взаимному договору записали черным по белому, что князь Андомский обязуется взять в жены купеческую дочку Ксению Лопатину, а отец Ксении — выдать ее замуж и дать за ней приданое. Срок венчания Витя предложил установить через неделю после сговора, так как княгиня Вассиана строго-настрого запретила ему проявлять никчемную поспешность и излишнюю заинтересованность.

— Андома сам не захочет тянуть долго, денежки ему как можно скорей нужны, ночей спать не будет, пока не завладеет ими, — говорила она и не ошиблась.

Князь Вяземский от лица князя Андомского спросил Захарку, сумеет ли невестина сторона осуществить все свадебные приготовления да чины собрать за три дня: мол, жених хотел бы венчаться поскорее.

— Что же, — степенно ответил Захарка-Паук, поглаживая накладную бороду, — трудновато, конечно, но ради уважения к жениху можно.

Так и записали — через три дня после сговора. Наконец встал самый важный вопрос — о приданом. Тут Андома уже взял все разговоры на себя. Захарка, по заранее заученному тексту, начал неторопливо перечислять, что он дает за «дочкой»: постель, платья, домашнюю утварь, скотину, зерно…

Но все эти тряпки да козы мало интересовали Андому. Он прервал Захарку, задав прямой вопрос, сколько тот дает за девушкой украшении, драгоценных камней и денег.

— Денежки — на стол, девицу — за стол, — нагло рассмеялся он. — Все требую записать в подробностях, а если потом откажешься от чего, так я попятное с тебя сдеру, так и знай, — предупредил он, грозно глянув на Витю. Мол, еще неизвестно, кто кому и сколько заплатит.

— Конечно, конечно, — согласился Захарка. — Я честный купец, все, что запишем, все отдам, а коли сговоримся сегодня, так и задаток мой при мне.

Он многозначительно кивнул Вите. Тот поспешил в переднюю, где ждал его Рыбкин с большим сундуком. Вместе они втащили его в комнату и раскрыли перед Андомой. Сундук был с верхом наполнен украшениями и посудой из чистого золота.

Голенище сразу стал сговорчивее. От неустойки отказался. В остальном же пенять родственникам невесты на скупость ему не приходилось. В рядную запись включили столько сундуков украшений, камней и золотых монет, что даже у князя Вяземского такое приданое вызвало зависть. Он бы теперь и сам на Ксении женился, да Андома его опередил.

Наконец, перечисление закончили. Андома потребовал, чтобы еще до свадьбы приданое доставили к нему в Слободу. Но Захарка отказался, сославшись на то, что не возит с собой всё свое добро, так как боится, что разбойники ограбят по дороге, так что за частью приданого надобно ему людей до дому послать. Но сразу после свадьбы все привезут к государю, куда прикажет, а лучше всего — сразу в новый дом, который он намеревается завтра-послезавтра купить для молодоженов.

Ну, а чтобы государь не сомневался в его обещаниях, он велит уже сегодня к вечеру доставить князю в Слободу сундуки с парчой и жемчугом, так что государь наверняка будет доволен.

— А пока, — Захарка достал из кармана небольшую бархатную коробочку, — раз можно считать, что сговорились мы, вот государю подарочек от невесты.

Паук торжественно раскрыл коробочку и протянул ее Андоме. Ахнули все, в том числе и Басманов с Вяземским. На алом бархате в коробочке покоились две великолепные жемчужины, черная и розовая, цена которых трудно поддавалась исчислению.

— От одного купца индийского достались мне, за долги отдал, — пояснил изумленным опричникам Захарка. — Матушка больна у нас, дома находится, так что не может сама отблагодарить тебя за внимание, что нам оказываешь, — продолжал Паук, — так что уж не обессудь, прими от меня невестин дар, государь мой.

— Такой подарок грех не принять, — восхищенно ответил Андома. Все его сомнения вконец развеялись. Раскланявшись с представителями невесты, он в прекрасном настроении поскакал обратно в Слободу. Витя и Захарка, также весьма довольные собой, вернулись в дом Шелешпанских. Сундуки с парчой и жемчугом, как было обещано, отослали Андоме вечером. Началась подготовка к венчанию.

В центре Москвы за небольшие деньги приобрели опустевший дом, который капитан Гарсиа присмотрел заранее. Хозяин его недавно сложил голову на Засечной черте, а бездетная молодая супружница подалась в монастырь. Часть слуг разбежалась, прихватив с собой, что можно было унести из бывшего хозяйского добра, часть еще оставалась в доме. Капитан Гарсиа отписал грамоту на имя князя Андомского — дом даровался Голенищу в счет приданого невесты. К оставшимся слугам наняли новых и начали приводить разграбленный дом в порядок.

За отдельную плату новые слуги должны были составить свадебный поезд невесты, а также распространять слухи по всей Москве о грядущем венчании, о раздаче подарков у храма, подогревая любопытство горожан.

Узнав о том, что дом куплен, Андома и Басманов заехали посмотреть. Просторный, добротный дом жениху понравился. Несколько богато убранных комнат, которые ему показали, также производили благоприятное впечатление. Слуги встречали гостей в бархатных одеждах, не хуже, чем в доме Вяземского, и низко кланялись будущему хозяину. Придраться было не к чему. Отмытая и причесанная по этому поводу Машка-Козлиха, которая за еще один браслет согласилась расстаться на время со своими вонючими травками и драными лохмотьями и выступить свахой со стороны невесты на грядущем торжестве, показала Андоме будущее брачное ложе. Она изображала дальнюю родственницу купеческой семьи и громко восхищалась статью и удалью жениха, его орлиным взором и трясла что было мочи символической рябиной в руках, которой предполагалось охранять счастье новобрачных от порчи.

Попробовав предложенные Витей лакомства — изюм, лукум, фиги, — Андома уехал вполне довольный и полный радужных ожиданий. Накануне свадьбы он собрал к себе в Слободе своих соратников на пир. В доме же невесты все приготовления, как только он отъехал, прекратились. Княгиня Вассиана сказала изумленному Вите, что князь Андомский в этот дом заедет только завтра утром и вряд ли увидит что-либо, кроме того, что уже видел, а больше наверняка никогда не вернется, так что нечего суетиться зря. Чекисту же, который все более входил в доверие, вместе с Гарсиа надлежало в ночь перед венчанием проникнуть на царские конюшни и засунуть специально подобранные Козлихой коренья и зелья в государевы седла, в узды, в рукавки и наузы на государевых лошадях, а также в возки, в сани, и полость санную, если удастся.

— И для чего это нужно? — не понял Растопченко, заглядывая в сумку со снадобьями.

— Для чего? — переспросила его княгиня и как-то недобро усмехнулась. — Для того, чтобы, выставившись на посмешище всей Москве, Андома сам себя на плаху спровадил. Он за конюшни царские в ответе. И не приведи Господь, если на государя колдун какой порчу через лошадей наведет, не сносить тогда Андоме головы, что не углядел. А он как раз пировать собирается с сотоварищами своими. Значит — голова с плеч. Да еще под всеобщую потеху с кликушей. Но проникнуть на царские конюшни не просто, — предупредила она Витю. — Если ты мне, свен, и на этот раз послужишь без упрека, то как свадьбу «отгуляешь», считай, готова я все обещания свои исполнить. Гарсиа отправится в дальний путь до вашего царства, сходит в то высокое здание… как оно называется? — спросила она присутствовавшего при разговоре испанца.

— «Банк оф Нью-Йорк», государыня, — ответил капитан.

— И привезет тебе то, что ты просишь, — кивнув головой, закончила княгиня. — В Слободу отправишься с де Армесом. Действовать станет он, а ты помогать будешь. Но помни, если попадетесь, с Гарсиа-то ничего не станется, а ты с головой расстаться можешь. Не боишься?

— Когда это русские чего боялись? — с деланным безразличием пожал плечами чекист.

— На рожон тоже не лезьте, — покачала головой княгиня. — Все должно быть тихо и скрытно.

Как только завечерело, Витя и де Армес снова отправились знакомым трактом в цареву Слободу. На этот раз Витя тоже переоделся монахом, и оба шли пешком в полном молчании. Дойдя до Троицкой лавры, потолкались для отвода глаз перед собором, в толпе нищих и паломников, ожидавших вечерней службы. К полуночи добрались до Александровской Слободы.

Все здания в Слободе, включая и царский дворец, были темны — ни огонька. Вдруг в некоторых окнах появились какие-то искорки, быстро увеличивающиеся и умножающиеся. Превратившись в яркие огни, они потянулись цепочкой от окна к окну, покачиваясь и двоясь, троясь за тусклыми кусочками разрисованной слюды. Огни блуждали по всему второму этажу из покоя в покой.

— Царь со своими телохранителями из дворцовой церкви возвращается, — объяснил удивленному Вите де Армес, впервые за несколько часов подавший голос. — Каждый вечер они так ходят. Молодцы его все в черных рясах, что на кафтаны свои золоченые набрасывают, да в высоких шлыках на головах, иноки смиренные. Вот так и бродят с зажженными светцами по ночам, еще на улицу выйдут… Но потом успокоятся все, — уверенно добавил Гарсиа, — царь ко сну отойдет, а опричники на пир к Андоме поторопятся. Пошли, надо нам поближе подбираться.

Недавно отстроенный новый дворец государя Иоанна Васильевича был тщательно укреплен, дабы уберечь русского самодержца от посягательств лихих затейников.

Его окружал высокий насыпной вал, а глубокий ров перед ним был вырыт по всем правилам фортификационной науки.

Царские конюшни располагались недалеко от дворца, рядом с печатным двором и жилищем наборщиков. Но добраться до них оказалось нелегко. Витя не сомневался, что Гарсиа, конечно, разведал все заранее и повел его проверенным путем, но тем не менее, пришлось ему попотеть, пробираясь по узкому, как нора, тайному проходу в укреплениях, служившему для связи с наружным миром на случаи осады и для высылки лазутчиков к неприятелю.

Наконец, изрядно ободрав коленки, локти и ладони и набрав полные уши земли, Растопченко вслед за Гарсиа вывалился из тайного хода на внутренний двор. Вокруг царили темнота и тишина — ни звука. Витя попытался выковырять землю из ушей, но заниматься этим было некогда. Прячась за различные пристройки, испанец уже пробирался к конюшне и звал Витю с собой.

У входа в конюшню стояли стражники. Зайдя с тыла, Гарсиа осторожно отодвинул подпиленный заранее столбик и, как змея, ловко проскользнул в образовавшуюся дыру. Витя поначалу лезть за ним не решился, побоялся, что со своими габаритами он разворотит всю конюшню. Но из дыры появилась смуглая рука де Армеса и властно поманила Витю к себе. Тот кое-как полез.

В общем, отверстие оказалось не таким уж маленьким. Ужавшись во всех мыслимых и немыслимых местах насколько можно, Вите удалось пролезть в него без лишнего шума. Де Армес тут же сунул ему в руки пучки трав и пакетики с какой-то требухой. Их надо было привешивать к лошадям. Почувствовав чужаков, лошади заволновались.

Витя, как мог, старался не шуметь, но все-таки неловким движением сбил привешенную к стене сбрую. Она упала, звякнув бубенцами. Одна из лошадей заржала. Ворота конюшни стали отпирать, донеслись голоса стражников. Быстро рассовав куда попало оставшиеся зелья, де Армес локтем толкнул Витю обратно к лазу. Чтобы тот не застрял, подтолкнул еще раз сзади, и Витя вылетел на середину двора, как пробка из бутылки шампанского под Новый год, только пены не было.

Потирая ушибленные места, Растопченко тут же вскочил и спрятался за покосившимся сарайчиком, напоминающим дачный туалет. Здесь и нашел его де Армес.

Некоторое время они сидели, прислушиваясь. В стойлах все было тихо. Стражники, походив с факелами между лошадьми, ничего не заметили и снова закрыли конюшню. Де Армес торжествующе стукнул Витю по плечу и так же перебежками направился к потайному ходу.

Когда они снова вылезли наружу и, быстро миновав площадь перед дворцом, поспешили вон из Слободы, Витя обернулся на дворец.

На втором этаже в правом крыле в окнах горел свет и доносились удалые песни. Наверное, именно там пировал Андомский князь.

Обратно шли быстро, но с оглядкой. Московский тракт окружали глухие темные леса, в которых бродило немало шальных людишек. Да кому есть дело до двух нищих монахов-странников? К рассвету вернулись в дом купца Лопатина, который стал теперь центром подготовки к основному и завершающему мероприятию — венчанию. Витя валился с ног от усталости. Соснуть бы часок, но даже перекусить было некогда…

Венчание назначили на десять утра, и забот хватало. Машка-Козлиха встретила его сногсшибательной новостью. Оказывается, как только Витя и де Армес ушли в Слободу, в дом Шелешпанских нагрянули царские телохранители и увезли в тюрьму князя Афанасия с матушкой по неизвестному навету. Княгиня Ирина Андреевна в большом горе, а князь Никита Романович собирается завтра челом бить государю об освобождении брата. Весть принесла Лукинична, прибежавшая из дома Шелешпанских на подмогу к подружке. Однако размышлять обо всем этом у Вити пока времени не было. Солнце уже вставало. Машка-Козлиха с Лукиничной принялись наряжать невесту.

Ее одевали во все белое, обильно обвешивая жемчугами. Голову невесты украсили венцом в форме белоснежного парящего лебедя, сплошь усыпанным алмазами. За два часа до венчания прибыл свадебный поезд жениха. Тысяцким у него был Басманов, посаженным отцом — князь Вяземский.

По традиции, впереди поезда шли женщины-плясицы, которые танцевали и пели свадебные песни. За ними каравайники несли на полках, обшитых богатыми матерями, свадебные караваи. Далее следовали свечники и фонарщики. Свечи были массивные, в два, а то и в три пуда весом, потому несли их по двое. Украшены они были серебряными и золотыми обручами, а также бархатными кошельками, символами будущего благополучия. Среди прочих несли обручальные свечи и богоявленскую свечу, которой положено было зажигать брачные огни.

К прибытию Андомы невесту вывели в празднично убранную залу, где было устроено место для нее с женихом. Лицо ее, согласно обычаю, было закрыто тонкой шелковой шалью. Машка-Козлиха перед самым выходом дала Ксении глотнуть успокоительного отвару, но немного, чтобы хватило до церкви, не больше.

Вся свадебная свита состояла из вновь нанятых слуг, разодетых в атлас и бархат, которым заплатили за участие в празднике.

Один из них, дружка невесты, держал за спиной девушки осыпало, — большую металлическую мису, в которой в трех углах лежали хмель, собольи меха, шитые золотом платки и червонцы.

Когда Ксению вели в залу, двое слуг предшествовали ей, держа путь, чтобы никто не перешел ей дороги. За ней шли две женщины постарше, приглашенные Козлихой, которая исполняла роль главной свахи. Сидячие боярыни, как их называли, также составлявшие чин невесты, держали в руках по мисе и по блюду. На одном блюде лежала кика, головной убор замужней женщины со всеми принадлежностями — волосником, гребешком, поздатыльником — и стояла чарка с разведенным в вине медом. На другом блюде дожидались своего часа убрусы, предназначенные для раздачи гостям.

По бокам стола встали каравайники, свечники и фонарщики, прибывшие с женихом. Ксению усадили на место, выстеленное, по правилам, сорока соболиными шкурами. А рядом с ней, к немалому его удивлению, Козлиха попросила сесть Витю. Оказывается, так было положено, чтобы жених потом «выкупал» свое место у постороннего лица.

Все чины со стороны невесты расселись по отведенным им местам. Тогда Захарка-Паук, на правах отца невесты, послал дружку к жениху, ожидавшему в передней, с известием, что время тому идти по невесту. Князь Андомский в сопровождении Басманова и Вяземского вошел в залу. За ними следовали жениховы поезжане, состоявшие в основном из его товарищей по службе.

На князе был все тот же ярко-зеленый кафтан, украшенный топазами. После бессонной ночи, проведенной в гуляний с друзьями, Голенище был бледен и выглядел не очень свежим. Подойдя к месту, где сидел Витя, он протянул ему несколько мелких монет. Сообразив, что надо взять монеты и уступить место, Витя сделал все, как требовалось. Князь Андомский сел рядом с Ксенией, на одну с ней подушку. По чину далее следовало откушать. Едва поставили блюда первого кушанья, священник, прибывший с женихом, зычно, прочитал «Отче наш», после чего сваха-Козлиха попросила у отца невесты разрешения и благословения «невесту чесать и крутить».

— Благослови Бог! — чинно ответил Захарка-Паук.

От богоявленской свечи зажгли свадебные свечи. Служки натянули кусок тафты между женихом и невестой. На тафте был нашит крест, чтобы жених со своими поезжанами не могли видеть лица невесты. Сняв с Ксении венец, символ девичества, Машка-Козлиха быстро свила ей волосы, помахав для виду омоченным в чарке с вином гребнем, одела на голову волосник, кику и подзатыльник, а заодно, для уверенности, дала еще хлебнуть отвару. Потом снова закрыла ее покрывалом.

Тафту убрали, а свахе поднесли мису с осыпалом. Она осыпала жениха и невесту, обмахнула их сорока соболями. Боярыни и девицы снова запели свадебные песни, а Козлиха осыпала гостей тем, что было у нее в мисе: монетами, хмелем, украшениями.

Гости хватали на лету, кому что попадет.

Тем временем подавали второе блюдо, за ним — третье. Наконец сваха испросила разрешения у отца невесты вести молодых к венцу.

— Благослови Бог! — еще раз громко ответствовал Захарка.

Все поднялись. Захарка взял в руки образ Богородицы в драгоценных украшениях. Подле него встал священник. Новобрачные подошли к отцу невесты и низко поклонились. Он благословил их. Затем, взяв «дочь» за руку, передал ее жениху, низко кланяясь при этом.

Андома, также с поклоном, принял невесту. Затем Захарка взял в руки плеть, поднесенную ему свахой, и по традиции должен был ударить ее дочь. Но заранее было договорено, что ударять он Ксению не будет, так как это было опасно, а только слегка прикоснется плетью к ее покрывалу. Так Паук и сделал.

— По моим ударам знаешь ты власть отца, — громко сказал он. — Теперь эта власть переходит в другие руки. Вместо меня за ослушание будет учить тебя плетью муж!

И передал плетку жениху. Андома принял ее.

— Не думаю, что будет у меня в ней нужда, но беру из твоих рук и буду хранить как подарок!

Затем сунул за кушак.

В это время каравайники и свечники уже начали выходить из залы на улицу. За ними потянулись свадебные гости. Настала очередь и новобрачных. Путь им устилали кусками материи, и новобрачные шли по ним к дверям.

Сваха вела невесту под руку, шествие возглавлял тысяцкий. Перед домом, где стояло множество оседланных лошадей и запряженных колымаг, уже толпился любопытствующий народ. Еще больше людей должно было собраться у собора. Сани невесты, присланные княгиней Вассианой, были обиты нарядным атласом, а на седалище специально положили алую бархатную подушку. Со спинки спускался богатый ковер, под дугой были в изобилии навешаны лисьи и волчьи хвосты.

Поезд жениха тронулся первым. Он должен был прибыть в собор вперед невесты и ожидать ее там. Вслед за женихом тронулся поезд новобрачной. Самый важный свадебный чин, ясельничий, который обязан был предохранить свадьбу от порчи, — его роль исполнял оставшийся от прежнего хозяина ключник, — весь путь до собора ехал впереди саней невесты, следя, чтобы никто не перешел дороги между верховым конем жениха и санями невесты и не наделал сглазу.

В ожидании новобрачных двери собора были широко распахнуты. На площади собралось множество людей всех сословий поглазеть на церемонию. Среди толпы Витя заметил Сомыча и испугался, как бы тот не узнал его. Не дай Бог, еще и князь Ухтомский здесь…

А ведь наверняка здесь, что бы делал тут Сомыч один?

Витя пониже натянул шапку на глаза и отвернулся в другую сторону, когда проезжали мимо. Когда подъехали к собору, Андома спешился и подошел к саням невесты, чтобы вывести свою избранницу. Ксению уже начинал бить легкий озноб, но на этот раз ни Витя, ни Машка Козлиха не торопились дать ей успокоительный сбор. Их партия подходила к концу. Скоро должна была наступить развязка. Де Армес заранее предупредил всех, чтобы старались встать в соборе поближе к выходу, дабы удобнее было уносить ноги, и еще ранним утром расплатился сполна со всеми «артистами».

Путь от церковных дверей к аналою был выстелен отрезами дорогой материи, место перед аналоем, куда направлялись жених и невеста, выложили соболями. Пройдя по бархату и атласу, жених и невеста предстали перед священником. Князь Вяземский держал венец над головой Андомы, Машка-Козлиха — над Ксенией. Священнослужители начали свои песнопения.

Когда обряд венчания подходил к концу и предстояло раскрыть невесту, Витя и все, кто был с ним за одно, предчувствуя, что должно произойти, стали пробираться поближе к двери.

Заметив их передвижения, Федор Басманов с подозрением посмотрел на них, во взгляде его мелькнула первая тревога. Наконец обряд закончился. Настало время разоблачить невесту. Князь Андомский снял с кликуши покрывало и остолбенел, увидев ее уродство. По церкви пронесся удивленный шепоток и смешки, даже священник с трудом скрыл улыбку.

— Ты кто?! — в изумлении рявкнул Голенище.

Сделал он это зря: действие успокоительного сбора закончилось, и, увидев перед собой мужчину, кликуша мгновенно впала в буйство.

— Это ты меня попортил!!! — завопила она, вцепилась жениху в волосы и повисла на нем, сотрясаемая судорогами. В церкви поднялся хохот, началось смятение. Участники свадьбы ринулись к выходу. Опричники, стоявшие вокруг Андомы, на некоторое время оцепенели. Они не сразу даже сообразили прийти ему на помощь и вызволить сотоварища из ужасающих объятий кликуши, от которой он никак не мог освободиться сам.

Первым очнулся Басманов. Заметив удирающего Захарку-Паука, который, вовсю работая локтями, пробирался среди толпы на улицу, на ходу срывая фальшивую бороду и парик, опричник ринулся за ним с оружием, но народу было слишком много, и Захарке удалось раствориться в толпе.

Машка-Козлиха исчезла, как только Андома поднял на кликуше покрывало, Витя выскочил из собора в числе первых. На одной из боковых улочек в экипаже княгини Вассианы его ждал капитан де Армес, здесь же сидел и Рыбкин. Как только Растопченко запрыгнул в карету, сразу тронулись, слыша позади топот и гиканье каких-то конников.

— Поутру колдовское зелье в конюшне обнаружили, — с невозмутимым выражением лица сообщил де Армес. — Государь, сказывали, сильно разгневался. А к обеду царевич Иоанн дурно себя почувствовал. Похоже, Иоанн послал стрельцов, чтобы главного смотрителя конюшен отвезли в Разбойный приказ. Князю Андомскому придется ответить тамошним дьякам на много неприятных вопросов.

Спустя три недели на торговой площади у Гостиного двора, где княгиня Вассиана встречалась с Андомским князем сразу же по приезде в Москву, плотники привычно сколотили эшафот. И на следующий день, перед самым рассветом, на площади стал собираться народ.

Но государь прибыл только около полудня, на этот раз не в сопровождении опричников, а под охраной полусотни одетых в малиновые тегиляи стрельцов.

Голенище вывели немногим раньше, на обычной телеге, слегка присыпанной сеном, в кандалах, в разодранном зеленом кафтане с отрезанными топазами.

Он, не дожидаясь понуканий, сам понуро поднялся на эшафот.

Бывшие сотоварищи отводили от него глаза. Похоже, они надеялись, что государь еще помилует своего бывшего любимца. Царь Иоанн Васильевич величественно восседал на белом скакуне в ослепительно-золотом терлике, с колчаном стрел и золотым луком у седла. На голове у него был шишак, украшенный финифтевыми изображениями Спасителя, Богородицы, Иоанна Предтечи и нескольких святых. Чепрак блистал дорогими каменьями.

Государь был мрачен, он размышлял. Царевич Иоанн к концу того же дня, как обнаружились зелья, почувствовал себя лучше. Быть может, вина осужденного и не так страшна? Все ждали его решения.

Андома поднял голову и взглянул мутным взором на собравшихся вокруг площади зрителей. Он так и не понял до конца, как все это случилось с ним, и почему. Вдруг в отдалении он заметил капитана де Армеса, тут же скрывшегося за спинами соседних зевак, а рядом с ним — Витю в сером кафтане, который спрятаться не успел. И тут Голенище осенило. Он все понял. Понял, хотя было уже слишком поздно, и никто, кроме государя и Всевышнего, не мог ему помочь. Собрав силы, князь гордо вскинул голову и крикнул в толпу:

— Знайте все, я скажу вам! Княгиня Белозерская, жена старшего брата моего, она вовсе…

И тут Витя увидел собственными глазами, как капитан де Армес выдергивает из-под плаща кинжал с черной агатовой рукояткой, на которой изображены золотые латинские буквы С и В, рассеченные посередине всеподавляющим знаком победы, и бросает его в Андомского князя.

Кинжал мелькнул, как трассирующая пуля, и, не успев досказать то, что он хотел, Голенище рухнул, на глазах у всей площади, с пронзенным горлом. Кровь с пеной фонтанировала изо рта, князь еще пытался что-то прохрипеть, но его уже никто не понимал, и сама жизнь быстро покидала его, вытекая грязно-багровой струей на эшафот.

Стрельцы кинулись кто к Андоме, кто к тому месту, откуда был брошен кинжал. На площади началась паника. Царь подъехал ближе к эшафоту, в изумлении взглянул на осужденного и покачал головой:

— Кажется, ты хотел сказать нечто важное, Андрей… Покойся с миром, я прощаю тебя. Сегодня же вечером вознесу молитву за упокой твоей души и внесу тебя в поминальные списки.

Площадь стремительно пустела.

Витя, едва успев впрыгнуть вслед за Гарсиа в экипаж княгини, мысленно похвалил себя за профессиональное чутье. Все-таки с самого начала он точно вычислил убийцу и находился на верном пути! Правда, теперь это не имело уже никакого значения. Они с убийцей оказались по одну сторону баррикад…

Поздно вечером, узнав о смерти Андомского князя и о приговоре, вынесенном князю Шелешпанскому, признанному изменником, о том, что княгиню Емельяну государь повелел не карать, а запереть в отдаленный монастырь, князь Никита Ухтомский, еще днем безуспешно ходатайствовавший перед царем о помиловании своих родственников, поднялся в покои Вассианы.

Княгиня поила настоем шиповника князя Алексея Петровича, который только сегодня днем смог впервые подняться с постели и даже прошел несколько шагов по комнате. Увидев вошедшего Никиту, она знаком попросила его подождать в соседней комнате. Когда она наконец вышла к нему, Никита мрачно спросил:

— Ты знала, что Андома погибнет? Ты для того посылала меня в корчму?

Она промолчала, не отводя от него глаз.

— Ты знала, — настойчиво продолжал спрашивать он, — что Афанасия арестуют? Знала? Ответь мне!

— Знала, — спокойно произнесла Вассиана, приближаясь к нему, — более того, я сама сделала все это. Помогла Ирине избавиться от ненавистного мужа, а тебе — от назойливого братца.

— Ты их убила, — веско и твердо произнес он, и глаза его гневно сверкнули, — ты убила двух князей моего рода…

— Я упреждала тебя, — так же твердо и спокойно возразила ему Вассиана, — не спеши, князь Никита Романович, зачем тебе на сердце тяжкий груз? Ты не сможешь принять меня такой, какова я есть. Если ты не можешь смириться со столь малыми моими деяниями, то как же переживешь главные мои грехи, и в прошлом, и в настоящем…

Ответить он не успел. На лестнице раздался торопливый топот, и в комнату, не постучавшись, вбежал Сомыч.

— Батюшка, государь наш, Никита Романович, беда! — задыхаясь, крикнул он с порога. — Гонец с Белого озера прибыл. Ляхи Кириллов монастырь осадили. Князь Григорий о помощи просит…