Камень-1. Часть 3. Суета сует и никакой войны.

Глава 8

Глава 8, в которой Воробьёв недоумевает, а герой снова отсутствует.

Дождавшись, пока Поздняков закрыл дверь, майор перестал, наконец, раскачиваться с носка на каблук, повернулся к окну, около которого стоял, и недовольно оглядел курилку. Потянувшись рукой к затылку, он, видимо, вспомнил о своей непокорной фуражке, снял её и аккуратно пристроил вверх тульей на подоконнике, проверив сначала пальцем его чистоту. Почесав-помяв ладонью затылок, Воробьёв сердито рыкнул:

— Вот же паршивцы этакие! Им бы на позиции нестись быстрее собственного визга, а они тут воздуси разгоняют и задымляют! — и затем, без перехода, всё ещё глядя в окно, совершенно другим, спокойным и тихим голосом спросил ротмистра, — Скажи, Коля, ты из-за чего бесишься?

— Я бешусь? — возмущённым голосом, словно отвергая несправедливое обвинение, спросил Поздняков.

— Ты, ты. Каждый, кто тебя знает столько, сколько я, это заметит. И каждый, кто тебя знает вообще, догадался бы, что это «ж-ж-ж» неспроста, во-первых, и чем это может закончиться, во-вторых. Так ты чего зазанозился? Пойми, Коль, я не для того это, чтобы развести сопли и лирику, честно, ни времени на это нет, ни желания. Я сравнить наши ощущения хочу. Понять — мне кажется, то, что кажется, или так оно и есть?

Будучи однокашниками не то, что с офицерского училища, а ещё с кадетских соплей, они действительно были старинными знакомцами. Ротмистр Николай Александрович Поздняков, ныне командир второй отдельной роты полевой жандармерии княжества Тверского, был человеком с шершавым характером и извилистой судьбой. В жандармы он попал лет семь назад, переводом из второго егерского именным княжеским указом, что уже подразумевало некоторые, скажем, особенности и обстоятельства, которые, впрочем, так и остались смутной тайной. Но и до сих пор он, иногда, сбиваясь, именовал себя капитаном, а не ротмистром. По возрасту и выслуге лет ему бы полагалось быть уже как минимум майором, но… Рост в чинах в жандармерии и сам по себе намного медленней, чем в армии, в силу меньшего числа вакансий, ну, а излишне строптивый характер — тем более этому росту не способствует. А Поздняков был из тех офицеров, которые больше озабочены непарадной стороной службы, да и не сильно волнуются на тему, как они смотрятся там, в высоких кабинетах на Дворянской. Но дело своё зато он знал на «ять», и в армии, и в жандармах. Хотя, после линейных армейских частей было от чего приуныть — на Отдельный полк полевой жандармерии, если цитировать суконный язык приказов и уложений, возлагались задачи борьбы с беспорядками, охраны особо важных объектов, а также мест заключения. А в военное время он же, вдобавок к этому, должен ещё обеспечивать и порядок в тыловой зоне действующей армии. То есть сегодня тебя отправляют гоняться за бандой, завтра — подавлять бунт каторжников на рудниках, а послезавтра — ловить упыря или ещё какую нечисть в глухомани, где не случилось рядом гильдейского охотника. А в военное время, совсем нередкое по причине шаловливости эльфов либо неразумных барончиков, ко всему этому ещё нужно и ловить шпионов да диверсантов. Такие вот универсальные солдатики. Это с одной стороны. А с другой — все отдельные роты при этом раздёргивались на части, размазываясь по огромной территории. И где-то взвод метался по полям, высунув языки без сна и отдыха, ночуя под открытым небом с риском нарваться на какую-нибудь тварь. А где-то совсем рядом, в каком-нибудь городке Мухосранске, стоит домик двухэтажный, где от князя представитель живёт, и с ним отделение жандармов — положено! Их работа представителя охранять, да налоговую казну — и тут, на месте, и в дороге. А зачем её охранять на месте, ежели её хранят в подвале Торгового банка, или Первого Гильдейского банка, или Тверского Княжеского банка, ну, словом, того, что в этом самом Мухосранске наличествует. А там и охрана, и магическая защита, и чего только нет! И возят её всегда с попутным военным кораблём или караваном, которые поди ещё захвати. Вот бравые жандармы и бездельничают, и сидят себе посиживают в местных кабаках, а к вечеру лыка уже не вяжут. Понятно, что дисциплине ни скитания под звёздами, ни синекура при княжьем представителе и трактирах не помогали вовсе.

Однако Поздняков не приуныл. Хотя, справедливости ради, иногда позволял себе лекарство от уныния по старой максиме «Приуныл? Прибухни!», чего уж греха таить. Но — «в плепорцию», не до голубой воды и позорящего погоны образа. И никогда — на боевых, только в ППД. Руководствуясь не менее старой максимой, гласящей, что боец, не имеющий дела больше пяти минут — потенциальный преступник, а один неозадаченный воин может озадачить весь военный округ, он носился по всем местам дислокации своих подчинённых, как трактирно-представительных, так и походно-замордованных, и наладил их быт и постоянную ротацию. А также учёбу и снабжение. Последним он, разумеется, нажил себе много друзей среди интендантов, а первым — восторг и радость подчинённых. Потому что это именно им пришлось сначала помогать строить и обустраивать полигон с классами, полосой препятствий, тиром, спортплощадкой и всем остальным, положенным по уставам и наставлениям, причём даже не армейским, а егерским, а потом изрядно попотеть, кувыркаясь в полной полевой выкладке во всём этом великолепии.

Одновременно ротмистр заваливал рапортами и предложениями командование и штаб Отдельного полка полевой жандармерии. Чего-то, пусть и немалой нервотрёпкой, добиться удалось, например, привлечения охотников к натаскиванию роты против вампиров, упырей, оборотней и иных тварей из «Регулярного реестра», особенно из первой его главы. Это, впрочем, оказалось сравнительно просто. Вместо платы живыми деньгами охотникам плановые часы обучения жандармов зачли как обязательный для этих самых охотников выход на бесплатное дежурство во благо не города даже, а всего княжества. В отличие от армии, жандармы несли боевые потери и в мирное время, и немалые, если посчитать. И как раз вот нападений нечисти и борьба с ней была одной из самых главных причин этих потерь. Так что и для княжества был шанс сэкономить на выплате пенсий, или самим жандармам, искалеченным тварями, ну, или же их семьям — в случае гибели служивых. Посему на этом поприще ротмистр даже таки получил поддержку и благодарность по службе. Правда, вдруг оказалось, что начинание уже совсем даже и не его, а это вовсе мудрое начальство так придумало, хотя составлением учебных планов и поиском охотников пришлось, конечно же, заниматься самому ротмистру.

Значительно сложнее прошло выбивание дополнительных фондов: на строительство, на патроны для дополнительных стрельб, особенно в нетиповых условиях, на ГСМ для занятий и маршей, да мало ли еще каких! Но кое-что, не всё, конечно же, ему урвать и унести в клюве удалось. И опять-таки, и учебные планы, и сами занятия, их проведение и обеспечение снова легли на плечи ротмистра. Ещё — было получено, с зубовным скрежетом и стонами, как самого Позднякова, так и руководящих слоёв атмосферы, использование как сверхштатного вооружения трофейного короткоствола, но, пред тем, с обязательным его, короткоствола, оприходованием в казну. И это — всё. Пожав плечами, новоиспечённый ротмистр вспомнил другую армейскую максиму, не менее актуальную во все времена, а именно: «Чем просить и унижаться — лучше спиздить и молчать». И как-то вдруг подувял поступавший на склады конфиската подакцизных и таможенных товаров, поток трофеев с бандитов и контрабандистов, а амулеты так и вовсе пропали. Зато бойцы получили (под роспись, а как же, и с непременным доведением стоимости и обязанности возместить её в случае утраты или порчи) всякое необычное и интересное. Это было как оружие, так и разнообразные магические вытребеньки, в первую очередь — против тварей нечистых, затем — всякое поисковое или, наоборот, скрывающее. Тихой сапой за год-другой рота из «Позора джунглей» и «Мяса для мантикор» стала по уровню подготовки и боеготовности одной из лучших, если не лучшей, в полевой жандармерии. И не хуже любой из армии. Да не просто любой из армии, а даже, скорее всего, любой из Отдельного егерского полка. И не гурков даже, а егерей-разведчиков. А это из войск Тверских пришлых самые отборные, разведка-то. Егеря — это спецназ, их стараются беречь и в каждую дырку не совать.

В отличие от второй отдельной. Её стали использовать как пожарную команду, гоняя в хвост и в гриву. Поздняков приобрёл известность, авторитет, но не новое звание, так и пребывая все эти годы ротмистром. Зато он, а потом и вся рота (именно в таком порядке) получили новое прозвище, что само по себе редкость. Если уж обзавёлся кличкой, то, обычно, получаешь её навсегда. Точнее, у него лично стало три прозвища, что дело вовсе небывемое. И все три были в ходу! Из армии он прибыл, как мгновенно донёс солдатский телеграф, с прозвищем «Пута». Почему, за что — тайна сия велика есмь. Но почти сразу стал именоваться самими жандармами «Поздняк метаться», а затем просто «Поздняк», что, с учётом фамилии и казней египетских, обрушившихся вдруг на тихое болотце второй роты, было понятно и резонно. Собственно, внутри роты он так и остался Поздняком. Но для внешнего мира уже на втором году сначала он сам, а потом и вся его вторая рота, стали прозываться вовсе по-другому, с лёгкой руки шефа жандармов, полковника графа Вострецова. Адъютант полковника, изящно и ловко подкладывая тому на подпись бювар с приказом об очередном передислоцировании второй отдельной к месту очередного эльфийского безобразия, как-то особенно кроваво и лихо в тот раз прокатившегося по приграничным хуторам и сёлам, спросил, будут ли какие-нибудь особые распоряжения, на предмет жёсткости мер противодействия, направленных на потерявших берега эльфов. На что полковник, выводивший свой неразборчивый и размашистый автограф на листе приказа, проворчал себе под нос: «Всем смерть!» — собак войны с цепи спуская». И уже тем же вечером Поздняка иначе как «Сóбак войны» в штабе Отдельного жандармского полка не называли, а на следующий же день кличка стала повсеместной, и даже приобрела статус боевого позывного. Вскоре и вся вторая отдельная рота уже прозывалась только «псы войны», и никак не иначе. И даже первой среди всех жандармских рот заслужила право носить нарукавную эмблему части. С этими самыми псами, изображёнными в виде Цербера на рукаве возле плеча, там, где у армеутов размещается шеврон с номером и эмблемой полка. Но ротмистр так и остался «сóбаком». Зато приобрёл если не любовь (командир не красивая и покладистая баба, и не гномья золотая марка, чтобы его все любили), то безусловное уважение второй отдельной, особенно унтеров. Потому что к этому времени даже самым бестолковым стало очевидно, что потери роты сократились в разы, а истина «тяжело в ученьи — легко в походе» хоть и старая, но никак не устаревшая. А Поздняков как-то незаметно стал символом успеха, его начинания и задумки не обсуждались в курилке, а принимались безоговорочно. Например, с его лёгкой руки в роте стало само собой разумеющимся часть жалования тратить не на выпивку в увольнении, а на приобретение нештатного и нестандартного оружия, снаряжения и всяких хитрых охотничьих выдумок и амулетов, повышавших шансы в столкновениях с нечистью и «супостатом». Это его словечко тоже прилипло к сленгу второй роты, и обозначало всех тех, кому не посчастливилось встать на её пути. Хотя, конечно, добреньким дядюшкой считать ротмистра было невозможно и глупо.

Сóбак на кличку не обижался, но, в целом, обладая холерическим темпераментом и, будучи непревзойдённым матерщинником, мог вспылить по любому поводу и начать орать раненым тур-ящером, с использованием самых нетривиальных непарламентских выражений. В особых же случаях, в нарушение всех правил и уставов, мог даже заехать особо одарённому залётчику в грудину. На это никто не сетовал и зла не таил, так как чаще всего рукомашество ротного заменяло собой другие взыскания, от штрафа до гауптвахты, а то и похуже. Ну и ругани его не пугались, наоборот, особо ценные перлы запоминали и пускали дальше в народ. А вот от чего все трепетали, так это когда вдруг Поздняков начинал говорить очень тихо и изыскано вежливо. Вот тут вся рота начинала бояться в коленках и ходить строевым шагом даже по малой нужде. Бывали случаи убедиться, что это — вернейший признак крайнего бешенства ротного. Не самодурства его, а вот именно бешенства, всегда, как, впрочем, позже выяснялось, обосновонанного и контролируемого из последних сил, тщательно и бережно. Ротмистр нёс свою ярость осторожно и нежно, словно химик — бутыль с нитроглицерином, приберегая для подходящего случая. Обычно случаи находились с «супостатами». Но, если того вдруг не приключалось в обозримом будущем…

А сейчас ротмистр был тих и учтив уже третий день. И рота звенела перетянутой струной, с нетерпением, как ворон крови, дожидаясь встречи с мятежниками. Пока же всё складывалось лоскуток к лоскутку, и даже геройства Фабия с кровососом не сильно облегчили тревожные ожидания роты, хотя то, что в разговоре с колдуном Пантелеевым ротмистр начал переходить на русский устный, было упоительным признаком.

Поздняков, с видимым наслаждением сняв своё пропылённое кепи, бросил его на подоконник рядом с майорской фуражкой и вытер извлечённым из кармана бриджей платком потный лоб под слипшимися волосами. Хекнув с задумчивым видом, он, наконец, ответил Воробьёву:

— Ёбушки-воробушки, Сергеич, ты как-то попроще можешь? Я же не менталист, понимать, что тебе кажется и на какую именно тему. Но то, что сфинктер сжимается в не очень хорошем предувствии, и может перекусить лом, это есть. И чем больше я вижу, что происходит, тем меньше понимаю, что творится. Какие то сплошные нескладушки и гребля вприсядку. Две танковые армии схлестнулись в битве за придорожный сортир. Понимаешь, о чём я?

Воробьёв довольно щёлкнул пальцами:

— Вот! И я о чём! О том же самом! И чем дальше, тем больше я недоумеваю! Нет, с нашей стороны всё предельно понятно, соскребли всех, кого нашли после эльфятины и бунта сипаев, и отправили отбивать форт и добивать всех, и сипаев, и гуляйполяков, и баронцев, а равно и всех прочих долбоклюев. И мне так вовсе сначала за счастье было, всё же первая операция такого уровня, которой я командую лично и единоначально. Но, чем больше фактов, тем меньше ясности. Поначалу несомненным для меня было то, что нам придётся ещё Вирац в блин раскатывать. Но, чем больше данных у контрразведки, тем больше мне кажется, что сам Морн тут вообще не при чём. Да и Ас-Орман идиотом никогда не был, и не дал бы своему сюзерену в такую дурацкую историю вляпаться, чревато-с! Оно, конечно, весь мир — театр. И лишь Вирац — цирк с конями, но...

— Ну да, херовый смех, когда во рту четыре зуба. Да им и не потянуть, никак. Вирацу, то есть. Ни организационно, ни финансово, — ухмыльнулся неприятной улыбкой ротмистр.

— Подставили Вирац, факт. Но! Во всей красе встаёт вопрос, а кто же тогда? Кто же тогда всю эту мутную историю затеял? Ведь уже понятно, что и эльфы, и сипаи, и тутошние мятежники жрут из одного котелка? Is fecit, cui prodest, старая истина. В смысле, ищи, кто наварился. Ну, и вот кто тут банковал?

— А тут возникает ещё одна загадка. Кроме вопроса «кто?» есть не менее занятный, «а на хера всё это вообще?». Ведь смотри сам, Сергеич, всё же как по нотам сыграно, эльфы вылезли с одной стороны, Пограничный с другой, а сипаи посрединке. И фигли толку? Вот хоть на миг была мысль, что Тверь сольёт?

— Вот! Ты уловил! Какой смысл? Хлопоты, небольшие для княжества потери и убытки — да, безусловно. Но стратегического выигрыша у любого конкурента нет, и не могло даже возникнуть. Превратить Пограничный в Гуляйполе-2? Так смысл? Те хоть на пути к медным рудникам замко́м повисли. Потому и Нижний их прикармливает, Ярославль до бешенства доводя. Но — всё втиху́ю, с соблюдением полного политеса. Да и вся торговля конями под ними, под Гуляйполем. А притоны и прочая дымка лёгкой жизни, вроде борделей, боёв со ставками и игорных домов — так все они уже потом повыползали, как поганки на навозной куче. И нет же вокруг Пограничного ни болот, ни изменчивого фарватера, да и с суши его сковырнуть — что прыщ выдавить. Ну, нам сковырнуть. То есть даже если его и удалось бы захватить и город, и форт, надежды их потом удержать ноль целых хрен десятых. Только, тем не менее, взбунтовавшись, сипаи ломятся именно сюда, так? Хотя шансов победить у них нет, в принципе нет. Но, ладно, бунт — дело или внезапное, или тщательно подготовленное. А мы ведь уже согласились, что рулит всем процессом одна голова, так? И по всему видно, что голова эта всё продумала и все, и эльфы, и сипаи, и засланцы всякие готовились. И даже доставку боеприпасов для арты предусмотрели. Только вот зачем сипаи пришли сюда? Понятно, что победы им всё равно не видать. Но использовать это пушечное мясо можно же и с большим толком! Да просто создать нам больше проблем на бо́льший отрезок времени! Что было бы, если бы они попёрли не сюда, а ближе, на соединение с эльфами, ась? Да мы бы из этого котла втрое больше и дольше хлебали, верно?

— Ну, тут спорный момент. Не по поводу одной головы, это, как раз, похоже на правду. Но! Голова эта, мне почти бесспорным кажется, совсем не эльфийская. Как бы они не выёживались, не гнулись, ровно сопля в оглоблю, ослов ушастых кто-то, похоже, сыграл в тёмную, а они и рады стараться. Но вот тогда чья это голова? Человеку впрямую покомандовать эльфами практически недоступно, с учётом высокомерия ушастых. А перемудрить их в интригах — так и вовсе сказка какая-то. И, есть шанс, что сипаи не пошли на прорыв к эльфам, и даже не думали в эту сторону, по той же причине эльфийского зазнайства, ну, не стали бы длинноухие с ними считаться, как с союзниками, не стали бы координироваться, только командовать! А, с другой стороны, да, ты прав. Отправка боезапаса на баржах по реке для сипаев ну явно тоже не сипаями спланирована и подготовлена, и не на коленке, а сильно загодя. Значит, их всех с самого начала и намечали именно сюда, в Пограничный. Плюс лысые выпердыши Кали. И вот собрать всё ЭТО, да ещё наёмников и вольных баронов вместе? Это вообще за гранью разумного!

— Именно! А вот теперь давай экономику подобьём. Каким таким волшебным мёдом тут намазано, а? Основные затраты ресурсов и расходы по подготовке брошены именно что на захват Пограничного, и города, и форта. Создание запасов вооружения, фуража и боеприпасов. Найм колдунов, банд из Гуляйполя и баронцев. Организация нападений в угрожаемый период. Артефакты, подавление связи. Доставка Созерцающих с тугами, да и что-то же им точно дали сразу, авансом, а не посулили пообещать… Ну, скорее всего, дали рабов, но, будем циничными, это же ведь тоже деньги, и немалые. Потом, хотя уже и не в Пограничном, помощь эльфам… И вот что мы получаем взамен? Город и форт, которые в принципе невозможно удержать, даже захватив. Стоимость товаров на складах в которых меньше стоимости организации этого налёта. Транзит перехватить под себя? Чего транзит? Сырья магического и амулетов из Вираца? Не смешите мои портянки. Я понял бы такие расходы и такое обеспечение, если бы тут был груз в пару-тройку тонн магически активного серебра, или гора кристаллов самоцветных для накопителей и амулетов… Ну, или арсенал автоматического оружия на пару дивизий, на худой конец. Но ведь ничего же этого нет и в помине! И никакие призы из возможных тут трофеев не окупят стоимость самой подготовки! Est modus in rebus, или как говорила моя бабка, «Что занадто, то не здраво». Ну, хорошо, ну, пусть это нечто нематериальное. Астрахань или Нижний копают под Тверь? Да у них с аборигенами проблем втрое от наших, и тут только спичку зажги! Гуляйполе, всё же, в основе, по сути, силам и деньгам — пришлое. И разборки там чисто наши, между Яриком и Нижним, ни Хараз, ни кого другого и близко не подпустят. Ладно, эту версию долой. И что остаётся? Хорошо, допустим, тут борьба местных с пришлыми вообще, во вселенском разрезе, хотя я и слыхом о таком масштабе не слыхивал. Ну, и что? Даже успешный захват форта и города Пограничный не даёт никакого стратегического перелома в борьбе с не то, что со всеми пришлыми, а с одной лишь только Тверью! Невозможно! Значит, что тогда?

— Значит, Сергей Сергеич, мы чего-то не видим. И это хуже всего, потому как могут вынырнуть такие твари бездн…

— И значит, ничего мне не кажется, значит, так оно всё и есть. А на тему чего мы не видим… Пальцы, давай, загибай для остальных непоняток. Раз — это вампир. Точнее, а где остальные вампиры? И при какой такой хромой кобыле они тут вообще? За войной идут, кровушки попить? А обращать зачем? Или — они тоже часть плана? Два — это гномы. Ты понял, кого сюда к нам принесло?

— Какие гномы? Я их сегодня многих видел. В том числе и тех, про кого Кормухин говорил, я только сейчас сообразил. Ну, эти пятеро вновь прибывших. Ты о них?

— О них, о них самых. А где ты их видел, кстати, и когда?

— В «Улар-реке», прямо перед инструктажём.

— Ну, хоть искать их не нужно будет. И, что вот интересно, опять тут у нас «Улар-река» мелькает. Занятно... А ты что, правда, не понял, кто такой Хрорри?

— Ну, мало ли гномов по имени Грорри, или Хрорри. Я только одного знаю сильно известного и важного с таким именем… Постой, ты что, хочешь сказать, что…

— Ага.

— Восседающий, и почти без охраны? Сюда? Сразу же после мятежа? Ну, это опять из разряда битвы танковых армий за придорожный сортир. Только это уже третья армия. Да ну, бред какой-то!

— И, тем не менее! Судя по описанию, это он, я его когда-то видел вживую сам. И вот ставлю годовое жалование против стреляной гильзы, что это он самый и есть, и этот самый «он самый» тут совсем не просто так. И у меня аж зубы ноют, когда я понимаю, что чего-то я про Пограничный не понимаю. Почему-то всем не-пришлым тут оказалось как мёдом намазано. Вот именно сейчас! И это какой-то неправильный мёд, и на него летят неправильные пчёлы! И ещё я всё так же недоумеваю, что бы это могло быть, и кто за всей этой хайруллой стоит. Зачистку надо проводить, тут, как ни крути. Но старое же правило, решение можно принять только после оценки обстановки. Только оно от старости не перестаёт быть верным! А мы что-то не так оцениваем. Или же что-то недооцениваем. Только когда вот так вот оно всё, до полной и правильной оценки обстановки ПОСЛЕ можно не дожить. Или дожить, но сильно и неприятно удивляясь. Поэтому, Коля, и это я даже не приказываю тебе, а прошу тебя! Через десять минут я отдаю сигнал и начинаем зачистку. Но вот ты лично надень четыре глаза! Будь предельно осторожен и внимателен. В пять, в десять раз осторожнее, чем всегда! Я жду любой пакости, я её прямо-таки предчувствую. А в чём она будет — недоумеваю. Просто недоумеваю!

Поздняков вздохнул, надел кепи, козырнул и тихим вежливым голосом ответил:

— Так точно, господин майор! Буду предельно внимателен в четыре глаза. Разрешите идти и приступать?

Воробьёв огорчённо вздохнул:

— Ну вот, лучше бы обматерил меня, честное слово! Ладно, чего уж сейчас — вперёд и с песней.

— Да пошёл ты на хер, Серёга! Хотел? На, получи, и распишись. Мне твои причитания нужны, как жопе зубы! — заорал вдруг Поздняков. Затем повернулся, вразвалку, совсем не строевой походкой направился к выходу. И уже оттуда, чуть тише, но всё же гаркнул:

— Всё, некогда мне тут сопли на кулак наматывать. Я услышал. И проникся. Через десять минут строю своих на рубеже развёртывания и жду сигнала! — и вышел, от души хлопнув дверью. Воробьёв, нахлобучивая фуражку, с непонятной ухмылкой глядя вслед ротмистру, тихо сказал сам себе:

— Ну, слава тебе, Господи, Сóбак проорался! Стало быть, всё теперь пойдёт путём. С богом, что ли! Погнали наши городских…