Каменное эхо

ГЛАВА 1

На этот раз весь спектр ощущений присутствовал в полном комплекте. Описывать прохождение через портал бесполезно, надо прочувствовать самому. Скажу лишь, что те, кто говорил о растворении в космосе и распылении на атомы, либо сами никогда не путешествовали подобным образом, либо начисто лишены вестибулярного аппарата. Либо они просто безнадежные поэты-романтики. Когда это ничто-нигде сменилось наконец чем-то-где-то, я первое время только жадно глотал воздух и пытался унять головокружение: картинка мира перед глазами плыла, кружилась и подергивалась красными разводами. Я прислонился к стене, на ощупь похожей на каменную, прикрыл глаза и отдышался.

— Хух, — послышался сквозь звон в ушах голос моего учителя-мучителя, — как будто все так, как должно быть. Иди за мной. — И до меня донесся звук удаляющихся по гравию шагов. Я открыл глаза и осмотрелся.

Небольшая каменистая площадка с торчащими там-сям пучками сероватой травы, горькой и жесткой даже на взгляд, была на три четверти окружена вздымающимися на головокружительную высоту скалами, и только в одном месте оставался узкий проход. Вероятно, Урсай пошел именно туда. Похоже, мы находились высоко в горах, сухой холодный воздух был свеж и приятен, но чем-то напоминал суп без мяса — сколь глубоко я ни дышал, все равно хотелось вздохнуть еще глубже. Я поежился (прохладно все-таки) и поспешил по вьющейся между каменными стенами тропинке, поскольку уже знал, что Урсай не любит, когда его повеления исполняются с ненадлежащей расторопностью. Местами приходилось перебираться через довольно высокие кучи камней, происхождение которых мне вскоре стало ясно — пара булыжников, сопровождая свой путь треском и грохотом, пронеслась откуда-то сверху и грянулась на тропинку шагах в десяти от меня. Я с опаской огляделся — надеюсь, местным скалам не придет в голову устроить небольшой обвал мне на голову: тут и отскочить-то некуда — и поспешил дальше.

Темного я догнал довольно быстро — он не торопился, шел медленным шагом, что-то прикидывая себе в уме и по обыкновению разговаривая с самим собой на своем булькающем тамырском. Лежащие кучи камней вызывали у него явное недовольство, и я удивился: будь я хотя вполовину такой крутой маг, давно бы уже вычистил всю дорогу парой заклинаний. Но спросить его об этом я поостерегся: Урсай явно был не в духе.

И тут мы вышли из скал — после очередного поворота нашему взору предстал светлый проем, раскалывающий пополам уже надоевший скальный массив, и в нем виднелись в избытке зеленая трава, синее небо и детали какого-то строения.

Мы вышли наружу и замерли в восхищении. Точнее, в восхищении замер только я, насчет Урсая не поручусь, но и у него, сдается мне, открывшийся пейзаж пробудил какие-то теплые чувства.

— Приятно сознавать, что некоторые вещи остаются неизменными, — пробурчал он, но я понял, что настроение черного мага значительно улучшилось. Он даже расщедрился на добрую шутку: — Смотри, как тебе повезло: проведешь всю оставшуюся жизнь и умрешь в таком красивом месте.

Говорю же: добрейшей души человек. Я криво улыбнулся и пробормотал:

— Ага, красиво.

— Пошли, покажу тебе свой старый домик. — И маг направился к высящемуся неподалеку миниатюрному замку, а я немного задержался, чтобы осмотреться. Место и в самом деле было красивейшим — стены скал здесь расступались, открывая вид на широкий луг, заросший травой прямо-таки неестественно ярко-зеленого цвета. Громадные бабочки темных расцветок — фиолетовые, темно-зеленые, даже черные — порхали с цветка на цветок и кружились в воздухе странными и чарующими хороводами; глядя на них, я подумал, что они слышат какую-то неземную музыку, и мне даже начало казаться, что я слышу ее тоже. В воздухе разливался неописуемый аромат, подобного мне не приходилось обонять и в знаменитых розовых садах Мидевии, которые мне случилось посетить во время своей дороги в Джубан. И посреди луга высился, вполне гармонично в него вписываясь, дворец из серо-красного камня, крытый черной черепицей и обильно увитый какими-то вьющимися растениями. Впрочем, «дворец» было не совсем то слово. Для дворца это здание было все же простовато, но замком его назвать тоже язык не поворачивался. Такие замки лепят из глины ремесленники в квартале Добрых Людей в Джубане, чтобы продавать их богатым родителям для своих чад да заезжим купцам на память. И уж никак это не походило на замок могущественного черного мага. Скорее наоборот — можно было легко представить живущего в этом уютном строении добродушного рассеянного старикана с окладистой белой бородой; разумеется, Светлого, доброго и миролюбивого. Но чтобы «своим домиком» этот замок называл самый темный из существующих ныне магов? Неладно что-то в этом мире. Может, он его отобрал у какого-нибудь Белого? Угу, приковав бывшего хозяина в подземелье к стене камеры во-от такими цепями. Я хмыкнул и бросился догонять Урсая, сразу по пояс окунувшись в зеленое море горного луга. Опьяняющий аромат цветов и трав стал еще сильнее. Однако там, у скал, он был хоть и слабее, но определенно приятнее: тут он был слишком навязчив. Все хорошо в меру.

При близком рассмотрении замок оказался не столь симпатичным, как издалека, — каменная кладка стен из плохо обработанного гранита местами потрескалась, местами осыпалась. Оконные проемы зияли пустыми глазницами; унылым запустением веяло через покосившиеся и висящие на единственной уцелевшей петле ворота. Но пришедшего в благодушное настроение Урсая эти мелочи не смущали. Веселым голосом сказав что-то непонятное, он подошел к воротам и пнул створку. Ворота немедленно с жутким грохотом рухнули внутрь, открыв взгляду внутренний двор замка.

— Хо-хо, — сказал Урсай, — так я и думал.

Видя, что он находится в хорошем настроении, я осмелился задать вопрос:

— Учитель… а кто здесь жил?

Урсай коротко глянул на меня, и я сразу пожалел о своей смелости.

— Никто, — сказал он тоном, подразумевающим, что я обязан был сам об этом догадаться, — я сам его построил. Или ты полагал, что я способен только разрушать?

Я замер, но Урсай не стал развивать мысль и прошагал под арку, с которой еще сыпалась каменная пыль. Облегченно вздохнув, я поспешил следом. Со словами: «Жди здесь» — Урсай распахнул какую-то дверь и скрылся внутри замка. Дверь постояла приоткрытой, словно раздумывая, потом последовала примеру ворот и тоже рухнула плашмя, подняв клубы пыли. Я усмехнулся. Запустил, однако, Темный свой домик, запустил. Небось все цветки в горшках позавяли… интересно, у него не было домашних животных, которых надо регулярно кормить? Я огляделся. Все как положено: дворик, выложенный брусчаткой, колодец, небольшой загончик, пузатые бочки, сложенные в несколько рядов — вконец рассохшиеся. Но чего-то не хватало… Я огляделся еще раз и вдруг понял — конюшни. Да что конюшни, даже коновязи и той не было. И это наводило на некоторые выводы: неужели добраться сюда можно только так, как добирались мы?

Тут у меня за спиной послышались шорохи и скрипы. Вздрогнув, я отскочил и обернулся, но за спиной оказалась всего лишь очередная дверь. Видимо, Урсай прошел к ней внутри здания и теперь пытался выйти через нее. Правда с моей стороны на дверь были навалены какие-то железные прутья непонятного назначения, и она, в ответ на все усилия хозяина, только легонько дергалась. Я прикинул траекторию, по которой сейчас начнут разлетаться все эти железки, и поспешил в укрытие. Но железки не полетели. Дверь перестала дергаться, и из-за нее донесся раздраженный возглас:

— Чего стоишь, болван? Убери, что там мешает!

Я пожал плечами и бросился исполнять повеление. Чего это он? Боится попортить интерьер своего дворика? Так его уже сильнее не испортишь, по-моему. Пачкаясь в ржавчине и гремя прутьями, я расчистил выход. Дверь немедленно распахнулась, чуть не сметя меня с порога, и Урсай выскочил наружу. При виде своего учителя я с трудом сдержал улыбку: весь засыпан пылью, паутиной и всяческим мусором, из волос торчат щепки, но глаза горят, а борода воинственно топорщится — ни дать ни взять рассерженный дварг, на кладовую которого напала саранча. Урсай обжег меня грозным взглядом, рявкнул:

— Не стой столбом, бестолочь! — и добавил поспокойнее: — Пойдем, покажу, где жить будешь, — развернулся и скрылся обратно в темноте.

Я осторожно последовал за ним, надеясь, что обо все, обо что можно споткнуться, мой любимый учитель уже споткнулся и убрал препятствия с дороги. Надежда оказалась тщетной, и, только сковырнув из стены себе на ногу здоровенный булыжник, я вспомнил, что этот гад отлично видит в темноте. Шипя, хромая и спотыкаясь, я поднимался по винтовой лестнице, от всей души надеясь, что какая-нибудь ступенька не выдержит веса идущего впереди Урсая. Я даже был согласен с тем, что, полетев вниз, он по дороге неминуемо сшибет и меня.

Ненавижу лестницы. По моим ощущениям, мы поднялись примерно до нижней границы облачности, когда я очередной раз споткнулся и со всего маху ткнулся носом в спину учителя.

— Мало того что слепой, еще и безногий. Послал же Синистра ученичка, — проворчал Урсай, одаривая меня мощным подзатыльником. — Пришли, это здесь.

Он распахнул невидимую дверь, и в темноте нарисовался прямоугольник смутного серого света.

— Заходи, — пробурчал Урсай. — окна почистишь, станет посветлее.

Я, не дожидаясь очередного подзатыльника, перешагнул порог и, напрягая зрение, сделал пару шагов внутрь комнаты.

— Да и вообще, приберись тут пока, — сообщил Урсай, отправляясь в обратный путь.

Я определил местонахождение окон, подошел к ближайшему и после непродолжительной борьбы со щеколдой открыл его, впустив в комнату свет солнечного дня. Рама немедленно отвалилась от проема и осталась у меня в руках. Помянув Шихара, я прислонил раму к стене, проморгавшись, выглянул в окно и мысленно взвыл: ощущения меня не обманули. Возможно, я находился и не у самых облаков, но что максимально близко к ним — это уж точно: комнатка находилась в самой высокой башне замка. Вообще-то вид из окна открывался наипрекраснейший, но меня он не радовал ничуть.

Шихар подери! Я буду жить на этой крыше мира? Интересно, сколько раз в день мне придется пробегать проклятую лестницу? Предчувствие мрачно и охотно говорило мне, что — много. Горестно вздохнув, я отвернулся от окна, осмотрел выделенные мне покои и вздохнул еще горестнее. М-да. Что там Урсай говорил насчет обитателя замка? Видимо, этот Никто был редкостным неряхой, потому что намусорить он умудрился так, как и рота гарвианских наемников за тот же срок не смогла бы. Я вздохнул горестнее, чем оба предыдущих раза, вместе взятых, и отправился вниз — за чем-нибудь, похожим на веник, тряпкой и водой.

Разумеется, одного похода вниз не хватило. За три спуска и подъема я раз пять чуть не свернул себе шею, раз десять чуть не сломал ногу и раз сто просто споткнулся, но зато выучил расположение всех крупных препятствий, да и подъем казался хоть и не менее неприятным, но уже почти привычным. У меня даже забрезжила надежда, что дней через… нет, скажем, через пару месяцев я буду пробегать эту лестницу, не замечая. Хоть какая-то польза.

На четвертом подъеме я узрел удивительное зрелище: Урсай собственноручно заправлял из пузатой бутыли факелы на винтовой лестнице и зажигал их горящей лучиной, прикрывая ее сложенной ладонью от сквозняков! Я, с ведром воды в руке, осторожно пробрался мимо него вверх, стараясь, чтобы недоумение не слишком сильно было написано на моем лице. Определенно, свидание с прошлым странно повлияло на старикана. Ну да ладно, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы… меня в покое оставило. Только я так подумал, как меня настиг ненавистный голос:

— Локай, иди сюда.

Бесова погибель, сглазил. Я про себя обозвал Урсая приставучим старым хреном, поставил ведро и поспешил вниз. Учитель всучил мне бутыль с остатками масла и повелел идти следом. Мы прошли длинным коридором (я даже удивился: снаружи никак не казалось, что в замке могут быть такие длинные коридоры). К счастью, факелы тут уже горели, и я мог идти без риска для жизни и здоровья. Урсай распахнул двустворчатую дверь в торце коридора.

— Здесь буду жить, — заявил он, отстраняясь. — Приберись хорошенько и мусор с лестницы до выхода расчисть.

Я оглядел комнату размером с небольшое пастбище и разозлился. Вообще-то я отлично знаю, что возражать моему учителю — себе дороже, но тут не выдержал:

— Но, учитель, я ж с этим весь день провожусь. А магией вы могли бы…

Урсай вскинул бороду и припечатал меня к земле гневным взглядом.

— И этот кретин достался мне в ученики, — процедил он. — Ты все еще не удосужился заметить, что магия здесь недоступна?

И свалил куда-то. А я так и остался стоять с раскрытым ртом. Как это — магия недоступна? Разве так бывает? Только через некоторое время я сообразил, что это заявление можно легко проверить, попытался создать сетку Объемного Света и сморщился… Представьте себе, что вы проснулись утром, потянулись к стоящему рядом стакану с водой и вдруг выяснили, что у вас нет рук. Неприятное ощущение, должен заметить.

Я поставил в угол бутыль с маслом и принялся подбирать с пола наиболее крупные куски мусора, потихоньку приходя все в большее и большее раздражение. «Кретин», значит, «не удосужился заметить»? А как, скажите на милость, я должен был это заметить, если давно уже уяснил, что любая попытка применить магию без позволения учителя влечет немедленное и болезненное наказание? И как вообще нормальный человек способен допустить, что где-то может быть недоступна магия?.. Недоступна магия… Я замер, боясь спугнуть прошмыгнувшую мысль.

Но это же значит!.. Я аж рот открыл, захваченный открывающимися перспективами. Если магия недоступна мне, значит, магия недоступна и ему… А она определенно ему недоступна, стал бы он еще так корячиться! И, следовательно, его можно запросто прирезать как самого обычного человека. Ну, допустим, резать его не стоит, достаточно вспомнить, кто он такой, и сообразить, что вылупившаяся из его трупа нечисть запросто ухайдакает меня и без всякой магии. Но вот треснуть по затылку чем потяжелее и связать — чего уж проще? Он привык к моей покорности и не ожидает от меня ничего подобного. А даже если и ожидает… Я вспомнил его грузное тело, утренние кряхтения над умывальником и нехорошо ухмыльнулся: пожалуй, даже с учетом моих низких воинских умений я вполне могу просто и бесхитростно вызвать его на поединок. Представляю себе его рожу! Но, подумав, я эту мысль отверг: все же мне надо его только оглушить, желательно не нанося при этом опасных для жизни ран. А вот у него такого ограничения нет, что, несомненно, даст ему в поединке большое преимущество, каковым он наверняка воспользуется без малейших угрызений совести.

Вообще, если вдуматься, у меня только один шанс: если мне не удастся обезвредить его с первой попытки, не думаю, что он предоставит мне вторую. Хоть здесь не действует магия, но у него наверняка найдутся другие ухищрения: все же это его жилище, тут могут быть какие-нибудь ловушки или оружие… да и вообще, если вспомнить старую задачку из теории игр: два равных по силе человека в одной комнате. Первый хочет пленить второго, но — сохранив ему жизнь, а второй — не хочет оставлять в живых первого. Вопрос: что нужно дать первому, чтобы он смог выполнить свою задачу при условии, что это же дается и второму?

Короче, как ни крути, а попытка у меня только одна, и к ней надо как следует подготовиться. Предусмотреть все тонкости. Вот, например: оглушил я Урсая, связал, а что дальше? Я ведь даже не знаю, где мы находимся и можно ли каким-либо образом послать отсюда весточку домой. Вполне вероятно, что отсюда до ближайшего города пара тысяч ли, да все горами. И что тогда делать? Тащить связанного Темного с собой, кормя его с ложечки? А где-нибудь в паре ли отсюда магия возьми и заработай? Я представил себе это и содрогнулся. Определенно, надо сначала все выяснить: почему недоступна магия, как долго недоступна и как далеко простирается зона ее недоступности? А еще: где мы, бес подери, находимся?

Я подуспокоился и нагнулся за лежащим на полу мусором. Сам не заметил, когда я его выронил… надо мне все же над концентрацией поработать, прав Темный. Урод и скотина, но прав. Я в поте лица и рук как раз отмывал от многовековой грязи стекла, когда «урод и скотина» зашел в комнату, прошел к двери в другой стене и, открыв ее, издал неприязненное восклицание:

— Чего ты так долго копаешься? И вообще прибрал бы сначала в спальне.

В спальне? Я разогнул спину и недоуменно посмотрел на Урсая:

— Но, учитель, вы же сказали, чтобы я прибрался здесь? — Я ткнул указательным пальцем вниз.

— Я сказал, чтобы ты прибрался здесь, тупица. — Его указательный палец описал круг по комнате, задерживаясь на каждой из дверей в стенах.

— Здесь — спальня, здесь — столовая, здесь — лаборатория, здесь — кабинет! И советую тебе поторопиться, я уже начинаю испытывать раздражение!

Я сжал зубы. Может, прямо сейчас и треснуть его чем-нибудь? Но сдержался. Кивнул: «Хорошо» — и пошел в спальню.

В этой комнате мусора было по лодыжку. Я сразу понял, что таскать его на улицу мне придется до завтра, поэтому просто открыл окно и покидал все в него. Уж не знаю, как Урсай собирается отличать столовую от спальни, потому что после того, как я выкинул мусор в обеих комнатах, они стали неотличимы друг от друга: два окна, каменные стены и такой же пол. От мысли о том, что учителю придется спать на каменном полу, я испытал мстительное удовлетворение. Но Урсай оказался не дурак, и, пока я возился в грязи в этом свинарнике, который он именовал своим домом, он нарвал травы в мешки и приволок их в «спальню». После чего выгнал меня с наказом не беспокоить и не соваться в лабораторию, если, разумеется, мне не хочется приобрести в комплект к своим конечностям десяток-другой щупалец. Мне не хотелось, поэтому я воспользовался образовавшимся перерывом, чтобы осмотреться.

Луг, на котором стоял замок, как выяснилось, находился на громадном скальном уступе. Непонятно, какие процессы когда-то образовали этот маленький кусочек рая посреди каменных нагромождений, но факт был налицо: луг с трех сторон окружали неприступно выглядевшие скалы, в которых наличествовал только один проход — тот, через который мы сюда пришли. Куда он ведет, я знал, поэтому никакого интереса он у меня не вызвал.

А с четвертой стороны луг обрывался в глубоченное ущелье, и вот оно-то весьма меня заинтересовало, потому что по дну его проходила отчетливо видная извилистая полоса. Я вглядывался в нее до рези в глазах, но было слишком высоко, чтобы определить, дорога ли это или что-то еще. Я пролежал на краю обрыва почти до самого заката, глядя на эту полосу. Пару раз мне даже показалось, что я видел движущиеся по ней черные точки, но полной уверенности не было.

Вряд ли в этом замке за три тысячелетия сохранился хоть один исправный дальноглядный прибор, даже если он там и был когда-то.

Ближе к вечеру ущелье, и так-то лежащее в тени, стало совсем темным. Смотреть уже было не на что, поэтому я встал, отряхнулся и побрел к замку, стараясь не думать о том, что в последний раз ел вчера днем. Мешков для сена я с собой не брал, подниматься по проклятой лестнице, чтобы спать на каменном полу, желания не было, да и заходить в это обветшалое здание не особо хотелось. Поэтому я просто выбрал участок с травой погуще, примял ее, да прямо на нее и улегся. Против ожидания, вышло вовсе даже не плохо, и я скоро задремал.

Проснулся я вовсе не от звенящего в черепной коробке пронзительного крика «Локай!», как ожидал, а от холода. Здесь и днем-то было не жарко, а после захода солнца стало просто холодно. Стуча зубами и обхватив себя руками, я вскочил и запрыгал, чтобы согреться, но это не помогло. Я поспешил в замок — вряд ли там намного теплее, но хоть ветра не будет. Однако в замке была вполне приемлемая температура — гранитные стены хорошо прогревались за день и теперь отдавали тепло во внутренние помещения. Вдобавок в коридоре все еще горели факелы, пусть немного, но согревавшие воздух. Я прошелся по освещенным участкам первого этажа, заглядывая в двери, которые удавалось открыть с первой попытки. Но, во-первых, дверей таких было немного, а во-вторых, за ними обнаруживалось одно и то же — груды мусора. Поэтому сие занятие мне скоро наскучило, и я осторожно сунулся в апартаменты Урсая. К моему удивлению, учитель не спал — дверь лаборатории была открыта, внутри горел свет, и по полу большой комнаты метались причудливые тени. Я попытался тихонько улизнуть, но меня настиг громкий окрик:

— Локай!

Я сжался. Вот бесов сын, как он меня учуял? Ладно, допустим, раньше он чуял меня с помощью магии, а теперь-то как? Видимо, слух у него тоньше, чем мне казалось. Пожалуй, не стоило бормотать вслух про него всякие гадости.

Я подошел к лаборатории и остановился на пороге:

— Да, учитель?

— Ты где был? — спросил Урсай неприязненным тоном. — Почему не пришел, когда я звал?

Я чуть было не брякнул: «А разве вы звали?», но быстро догадался и прикусил язык. В самом деле, раз магии нет, орать прямо у меня в мозгу он уже не может, а на улице я его не слышал. Надо же, оказывается, в отсутствии магии есть и преимущества.

— Я на улице спал, — ответил я, — мне здесь не на чем было.

— Мог бы и на полу спать, — проворчал мой добрый учитель, переливая что-то из одной бутыли в другую. Из второй бутыли вырвались клубы пара и мерзостное шипение. Урсай удовлетворенно хмыкнул, убрал бутыль в сторону и полез рыться в сложенной в углу комнаты куче всякой всячины. — Пришлось самому убираться, — продолжил он, стоя ко мне спиной, — хотя оно и к лучшему: ты со своей косорукостью половину реактивов бы перебил.

Я поморщился и с недобрым любопытством посмотрел на затылок Урсая.

— Учитель, — спросил я, — а магии тут вообще нет? Как же тогда сюда мебель и прочие вещи притащить? Да и есть хочется…

Маг выпрямился, обернулся ко мне и вперил в меня задумчивый взгляд. Прищурился.

— Локай, — спросил он меня почти ласково, — ты и в самом деле такой идиот или только прикидываешься? Если второе, то скажу, что у тебя хорошо получается. Это комплимент.

Я начал закипать. Он что, специально меня довести пытается?

— А по существу?

Урсай негромко засмеялся. Я молча ждал. Может, он от отсутствия магии умом тронулся? Почему бы и нет? Если и мне-то, магу без году неделя, уже неприятно здесь оказаться, то каково приходится человеку, для которого магия — что вода для рыбы? Темный отсмеялся и сказал спокойным тоном:

— Магия здесь есть. Магия есть везде, чтоб ты знал. Просто на это место, на весь этот луг и на пару ли в придачу наложено заклинание, блокирующее любые проявления магии. Это мое заклинание, я его наложил, чтобы, во-первых, скрыть от чужого взгляда магические артефакты, каковых в замке множество, и, во-вторых, чтобы никто не смог пройти сюда через портал. А портал, как ты, наверное, уже выяснил, — единственный способ сюда попасть.

— Но мы же прошли сюда как раз через портал, — заикнулся я.

— Ты не представляешь, какие силы для этого понадобилось привлечь. И в любом случае тогда я находился снаружи и мог что-то предпринимать.

Урсай задумался.

— А как же теперь? — спросил я. — Если магии не будет, мы же здесь погибнем! И потом, если это ваше собственное заклинание, то разве вы не можете его снять?

Ох, осмелел я что-то с недавних пор. Скоро Вошедшего во Тьму буду на «ты» звать и по плечу похлопывать.

— Уж я бы и без тебя догадался так сделать, — огрызнулся маг, — но моя память небезгранична! Схему заклинания я записал на полях книги, которая, как ты уже знаешь, пропала. — Урсай вперил в меня пронзительный взгляд, словно хотел спросить меня, не видел ли я когда-нибудь книгу «Цвет полуночи»? А ну и пусть спрашивает, я без зазрения совести отвечу ему, что видел у него в библиотеке в Джубане, вот только, кроме пары листов, в ней ничего не было. За то время, что я жил вместе с Урсаем, я замечательно научился врать, не говоря ни единого слова неправды.

— Без книги же нет совершенно никаких шансов снять заклинание снаружи, это можно сделать только изнутри. Вот, — он протянул руку, указывая на пяток стоящих отдельно бутылей, — как рассветет, ты возьмешь эти бутыли с алкахестом и пойдешь искать точки привязки. Я примерно укажу тебе, где они находятся, а точно это можно будет определить при помощи алкахеста — в нужных местах он будет белеть. Потом нужно будет расставить по найденным точкам… определенные предметы, и заклинание будет снято. И чем быстрее ты сделаешь все, что нужно, тем быстрее сможешь набить свой ненасытный желудок. И лечь спать не на траве и не на камне. Так что работай завтра не как привык, а на совесть.

Я улыбнулся и кивнул:

— Да, учитель, буду стараться изо всех сил. А не скажете, где оно расположено, это место, где мы сейчас находимся? Далеко оно от Джубана?

— Далеко, — буркнул Урсай, снова отворачиваясь к бутылкам. — Убирайся, мне нужно работать. Но далеко не уходи, если понадобишься, я тебя позову.

— Хорошо, учитель, — сказал я, вышел в коридор и, сняв со стены факел, отправился искать палку. Достаточно крепкую, чтобы не сломаться при ударе, но и не слишком угловатую, чтобы не убить. Неожиданно это оказалось большой проблемой — даже все железные предметы в этом замке ломались при первом же ударе. Деревянные же просто осыпались грудой щепок. В конце концов, я обнаружил невысокое узловатое деревце, растущее на самом краю обрыва. В темноте, на холодном пронизывающем ветру, рискуя жизнью, выкорчевал его и вытащил на луг. Сделать из него замечательную дубинку было уже совсем несложно. Я засунул ее сзади за пояс и, насвистывая, отправился обратно в замок.

Хорошо было бы, если бы Урсай опять встал ко мне спиной, но не просить же его об этом. А сам он может и не догадаться, что мне нужно. Или, чего доброго, наоборот — догадаться. Поэтому перед дверью комнаты мага я подобрал с пола первый попавшийся камень и толкнул створки. Когда я вошел, Урсай стоял посредине большой комнаты и с задумчивым видом поливал жидкостью из бутылки пол. Жидкость шипела на камнях, испарялась и источала мерзкий аромат. Это и к лучшему, что он вышел из лаборатории, — уложи я его отдыхать в ней, он вполне мог бы опрокинуть на себя пару бутылей с чем-нибудь сугубо смертельным. Урсай поставил бутыль на пол и недоуменно уставился на меня:

— Чего пришел? Я тебя не звал.

— Вы говорите, что магия тут не действует, но смотрите, что я нашел, учитель! — воскликнул я, протягивая руку с зажатым в ней камнем. Определенно мне удалось его заинтересовать, он поднял брови и перевел взгляд мне на руку. Я, радостно улыбаясь, сделал пару шагов, споткнулся и выронил камень, который немедленно улетел к дальней стене. Как и было задумано. Выкрикнув в мой адрес что-то нелицеприятное, Урсай обернулся вслед камню. Но я уже не слушал, чего он там орет, — рукоять дубинки удобно легла мне в руку, я выдернул ее из-за пояса и, с короткого замаха, приложил Урсая по затылку.

Ой!

Попытался приложить. Потому что в последний момент Урсай обо что-то споткнулся сам, пригнулся, и его затылок счастливо избежал встречи с моей дубинкой. Урсай отскочил вперед, разогнулся и выпрямился, разворачиваясь. Трор-шутник, зачем ты помогаешь таким гадам?! Я не стал ждать каких-либо действий от Темного, а заревел раненым медведем и, размахивая дубинкой, бросился на него. Подскочил, попытался ударить, но в последний момент Урсай перехватил мою руку, и я почувствовал, что лечу куда-то вниз головой. Кое-как извернувшись, я умудрился упасть, ничего себе не сломав и не свернув (видимо, сказалась долгая давешняя тренировка на темной лестнице), и быстро вскочил, шипя от боли в ушибленных частях тела. Урсай стоял, смотрел на меня и улыбался. Очень мне его эта улыбка не понравилась, и я не стал на него наскакивать, подобно разозленной шавке, а пошел кругом, медленно приближаясь и выбирая подходящий момент. Урсай следил за мной, не двигаясь и улыбаясь все той же нехорошей улыбкой. Научите улыбаться змею, и она будет делать это именно так. Нет, пожалуй, я сам нападать не буду — пусть теперь попробует он. Темного долго ждать не пришлось, завыв, как волк в полнолуние, он бросился на меня и попытался достать кулаком. Я отклонился, и его незащищенный висок оказался рядом, нужно было только сделать шаг вперед — защититься он уже не успеет…

На этот раз одним полетом дело не ограничилось — маг играл со мной, как кошка с пойманным мышонком, подкидывая в воздух и припечатывая к полу, и длилось это, по-моему, целую вечность. Так что когда я наконец отлетел к стене и остался лежать, накрытый остатками истлевшего от древности гобелена, я был уверен, что во мне не осталось ни одной целой кости. Как это ни печально, но моя попытка потерпела сокрушительный провал. Интересно, он меня быстро убьет или сначала помучает, придумает что-то очень черномагическое и очень извращенное? Сдается мне, что скорее последнее. Ну уж никак не первое. Э-хе-хе, так никто и не узнает, где я окончил свои дни.

— Хо, — сказал Урсай довольным тоном. — Славно.

Я замер, ожидая.

— Я думал, ты не решишься, но нет. Вообще молодец, не стал переть дуроломом, сначала выяснил, что к чему, а уж потом поперся. Может быть, из тебя еще выйдет толк. Но ты допустил две большие ошибки.

Я лежал, ожидая, что Гор Всевидящий сейчас произнесет громовым голосом Слово Истины, и Небесное Воинство ринется на землю. Определенно близится конец света или мне почудилось, что мой учитель хвалит меня за то, что я на него напал?

— Первое: ты плохо себя контролируешь. Как только ты сообразил, что отсутствие магии нас уравняло — точнее, подумал, что уравняло (надеюсь, сейчас у тебя нет на этот счет иллюзий?), так вот, как только ты это сообразил, твое поведение так изменилось, что это невозможно было не заметить. Раньше ты был испуган и предупредителен сверх меры, а после стал даже нагловат. А второе: то правило, по которому нынешние неумехи без своей магии ничего не стоят как бойцы, ты поторопился распространить и на меня. В мое время боевой маг должен был уметь владеть мечом и копьем не хуже первых бойцов регулярной армии. Я догадывался, что ты в бою слаб, но даже не помышлял, что настолько. Так дело не пойдет — надо будет слепить тебе пяток конструктов, чтобы они натаскивали тебя с оружием и без. И хватит валяться! Забирай этот мусор, в котором лежишь, выметайся и до утра меня не беспокой.

— Хы-ы-хррр, — сказал я, поднимаясь. Похоже, он мне все-таки ничего не сломал. Но легче от этого было ненамного. Да и насчет его способности это сделать я теперь ничуть не обманывался. Может, попробовать спящего подкараулить? Двери тут не закрываются, подкрасться тихонько и треснуть? Нет, не стоит… Я похромал к выходу, но меня остановил оклик:

— Если ты задумал напасть на меня спящего, рекомендую не пытаться. У тебя ничего не получится: я очень чутко сплю и мгновенно просыпаюсь, но могу спросонья не рассчитать удар и отправить тебя к твоим Девятерым. Мне это нежелательно, ты мне еще пригодишься.

— И не собирался, — прохрипел я, поворачиваясь обратно к двери, но Урсай опять не дал мне уйти.

— Хм. А почему?

— Логика. Не вышло бы. Задачка о стражнике и убийце.

Урсай нахмурился:

— Не понял. Объясни.

Я начал излагать условия задачи, но маг меня перебил:

— Ах вон ты о чем. Только это называется задача о пауке и осе. Приятно слышать, что в современных академиях еще учат чему-то полезному. Все. Иди. Сладких снов.

Еще и издевается, гад. Я выбрался из замка, без сил рухнул в траву прямо у ворот и застонал. Пожалуй, я завтра буду весь синий… нет, не весь — местами я буду черный. С этой оптимистичной мыслью я отрубился.

Против моих ожиданий, утром я себя чувствовал вполне приемлемо. Нет, все тело ныло и болело так, словно по мне табун коней пробежался. Зеркал в замке не сохранилось, поэтому на физиономию свою я полюбоваться не мог, но выражение лица Урсая, когда он рассматривал меня, было красноречивее любого зеркала. Да и на ощупь мое лицо было каким-то… незнакомым. Но я думал, что будет хуже. По крайней мере, я хоть и прихрамывая, но все же мог довольно споро бегать по бескрайнему лугу с неподъемными бутылями и щедро расплескивать их содержимое на землю в указанных местах. Жидкость шипела, пузырилась и воняла, трава на пять шагов вокруг лужи немедленно увядала, мне же следовало смотреть на цвет осадка. Если он черный — отправляться дальше, если светлый — подливая вокруг, искать, где он будет становиться еще светлее, пока наконец не станет абсолютно белым. После этого место полагалось пометить и идти к следующей точке. К полудню цветущий и благоухающий луг стал похож на шкуру больной собаки, но никаких сожалений я не испытывал — чувство голода заглушало голос совести примерно так же, как рев сержанта, увидевшего бездельничающего новобранца, заглушает комариный писк. Скажи мне сейчас Урсай, что для завершения ритуала надо придушить пятьсот котят, — мало того что придушил бы, не задумываясь, так еще бы поджарил и съел. Наверное, так и становятся по-настоящему Темными.

Бутылей Урсай умудрился заготовить совершенно невообразимое количество — и мне казалось с тоской, что разливать их по окрестностям я буду еще недели две, пока не оголодаю и не упаду, обессиленный. После чего учитель, несомненно, съест меня живьем и, мерзко хихикая, одним щелчком пальцев снимет свою блокировку магии. Но все бутыли разливать не пришлось — когда я вернулся за очередными указаниями, где на этот раз истребить растительность, маг задумчиво почесал бороду, сказал: «Хватит» — и скрылся в глубинах замка.

Я поставил бутыль на землю и сел, привалившись к теплому камню стены.

— Уррр, — сказал желудок.

— Заткнись, — ответил я устало, — сам знаю.

Когда Урсай вышел из замка с охапкой чего-то похожего на хворост, я даже не стал вставать. Просто следил за ним безразличным взглядом. Маг высыпал кучу белых веток прямо на мои вытянутые ноги, бросил сверху какой-то грязный листок и, буркнув: «Расставляй», удалился.

Я подобрал листок и оглядел его с обеих сторон. С одной стороны на этом листке несколько тысяч лет назад была изображена фривольная сценка, но прошедшие века сильно портили замысел, который в это изображение вкладывал автор, поэтому я не стал задерживать на нем внимание. А с другой стороны коряво очерченный полукруг с жирным крестиком посредине, по всей видимости, изображал наш луг с замком. Тем более что в местах, где я сегодня не покладая рук изничтожал траву, на листке были нарисованы какие-то значки. Я крутил бумажку и так и эдак, но не усмотрел в значках никакого сходства с какими-то предметами или буквами. Видимо, придется спросить. И получить очередную серию оскорблений, будем надеяться, только словесных.

Я вздохнул и стряхнул пребывающую у меня на ногах кучу на землю. Куча с сухим стуком раскатилась. Я подобрал одну «ветку» и придирчиво ее оглядел. Первоначальное впечатление оказалось ложным — если это когда-то и было веткой, то с той поры с ней много разного случилось. Возьмите три суковатые и извилистые палки, соедините их непонятным образом в пучок, после чего облейте белой глазурью и накорябайте на ней разнообразные значки — получится что-то похожее. Я крутил эту конструкцию в руках, разглядывая с разных сторон, потом меня вдруг осенило: я схватил листок и присмотрелся. Ага, точно! Один из значков в некотором приближении смахивал на дрова, которые я держал в другой руке. Я отложил «ветку» в сторону и подобрал другую. Ее место также обнаружилось на этом шедевре картографического искусства. Все ясно, можно не спрашивать и не выслушивать оскорблений. Видимо, точность установки этих «веток» большой роли не играет.

Кряхтя, как девяностолетний старец, я поднялся и выбрал из рассыпанной кучи пяток фигур, долженствующих, согласно карте, располагаться в дальнем углу луга справа от замка. По дороге я размышлял над назначением этих фигурок — видимо, отдельные «ветки» этой фигуры соответствуют силовым линиям заклинания, блокирующего магию. Тогда, будучи правильно установленными, они замкнут на себя всю вложенную в заклинание энергию. И, допустим, если есть где-то центральная фигура, которая связывает посредством силовых линий все остальные, и в ней можно разорвать всю цепь — не магически, раз магия недоступна, а физически, например просто сломав эту фигурку, — то заклинание, скажем так, рассосется. Без всяких опасных побочных эффектов. В принципе, похоже на правду. Я даже возгордился собой — пусть Урсай и держит меня за неуча, но его идею я разгадал. Я сначала думал этим похвастаться при первом удобном случае, но потом передумал — а пусть и дальше думает, что я глуп, не подозревая, что я вполне в состоянии разгадывать его замыслы. И возгордился еще больше — ух какой я интриган и хитрец, оказывается. Это даже хорошо, что Урсай меня вчера победил — так он совсем уверится в своем превосходстве, потеряет бдительность и однажды… однажды он крепко пожалеет, что со мной связался.

С этими размышлениями я дошел до первой белой проплешины и только тут понял, что едва не упустил одно важное обстоятельство. Теория получалась красивая, вот только в соответствии с ней силовые линии должны входить прямо в предназначенные им «ветки». А для этого белые фигуры нужно установить не просто точно, а очень точно. Я долгое время рассматривал белое пятно на земле, пытаясь заметить в нем искомую фигуру, потом пялился в листок с обеих сторон в поисках подсказки, но так ничего и не увидел. «Эх, если бы я мог видеть эти линии!» — подумал я, замер и хлопнул себя по лбу. Пожалуй, учитель все же временами прав насчет моих умственных способностей. Кто мешает мне их видеть? Истинное зрение не относится к магии, это способность самого человека. Возможно, это заклинание блокирует каким-то образом и истинное зрение (знаю, что невозможно, но позавчера я был уверен, что и магию блокировать — тоже невозможно), но хотя бы попробовать-то я был должен! Если Урсай узнает, что я за эти два дня ни разу даже не попробовал, он определенно махнет на меня рукой, прирежет и сделает зомби — в качестве слуг они намного удобнее обычных людей, как он мне неоднократно говорил.

Я взглянул вокруг истинным зрением и чуть не вскрикнул от удивления вперемешку с ужасом: такого я еще никогда не видел. Цепь этого заклинания и цепью-то назвать язык не поворачивался: она заполняла все окружающее пространство переливчатой сетью, пронизывая его так, что, наверное, и размером с просяное зернышко свободного участка не оставалось. Кажется, я начал понимать, каким образом работает эта блокировка, и почувствовал к своему учителю невольное уважение. Даже если предположить, что это заклинание собрано из простых и безопасных узлов, все равно на его создание потребуются титанические усилия. Годы работы, я думаю, и то не всякий, даже очень хороший маг с этим справится. А уж если допустить, что узлы в нем вовсе не тривиальные… силен дедуля, ничего не скажешь.

Но пора бы задуматься и о деле. Как, скажите на милость, отыскать в этой каше нужные линии? Я взглянул на землю, присел и пригляделся. В пятне высохшей жидкости шли какие-то процессы, очертания ауры лениво шевелились, и по ним пробегали розовые всполохи. А главное, несколько выходящих из пятна силовых линий определенно отличались от остальных. И узел, который они образовывали, сплетаясь над самой землей, определенно мне что-то напоминал. Я развернул фигуру, которую держал в руках, так, чтобы она подходила под видимый мной узел, и быстро и четко поставил ее на землю в нужном месте. Немного подтолкнул, чтобы линии пришлись как раз в торцы «веток», и отдернул руку, потому что в истинном зрении фигурка ярко засияла голубоватым светом. Я отскочил в сторону и посмотрел обычным зрением: ничего особенного, просто стоит на земле замысловатая хреновина, ничуть не отличающаяся видом от остальных, сваленных вокруг. Я вздохнул, подобрал лишние «ветки», осторожно огибая уже установленную, и пошел к следующей точке. Пожалуй, если поспешить, я успею управиться до заката. И может даже быть, случится чудо, и мне удастся поужинать.

Чуда не случилось. До заката-то я управился, солнце еще края гор не коснулось, когда я, установив в полагающееся место последнюю фигурку, поспешил в замок с радостным известием. Урсай обнаружился в своей лаборатории. Не успел я войти в дверь, он окликнул меня раздраженным тоном:

— Наконец-то. Сколько можно возиться! Все расставил?

— Все.

— Славно, — буркнул Урсай с таким видом, словно я принес ему весть о кончине любимой мамочки, встал и удалился куда-то в глубь замка, буркнув: — Не шляйся тут, иди наружу пока.

Я пожал плечами и вышел во двор. Долгое время ровным счетом ничего не происходило, и я заскучал. Солнце уже почти скрылось за горами, и ужин отодвигался в далекую перспективу. Я вышел на луг и стал с интересом присматриваться к растущим травам, может, здесь растут кислица или щавель. Еще немного, и я начну жевать траву, как корова. Вопль Урсая настиг меня, как раз когда я обнюхивал листок, похожий на медовицу, только раза в три крупнее.

— Локай! — прозвенел голос у меня в мозгу. — Немедленно в замок! И не вздумай трогать узловязы и даже подходить к ним. Я сам их соберу.

Десять Темных! Похоже, он таки снял свое заклинание. Я выпрямился и заметил причину беспокойства Урсая: одна из тех ветвистых фигурок, которые я расставлял по лугу весь день, смутно белела в сумраке шагах в десяти передо мной. Вот только теперь и без подключения истинного зрения было понятно: что-то с ней не то. Фигурка тихо потрескивала, как остывающий горн кузнеца, и наполняла воздух каким-то смутным напряжением. Казалось, само пространство вокруг нее потрескивало, грозя порваться. Если предположить, что вся энергия из заклинания, закрывавшего сплошным пологом весь луг, распределилась по десятку таких фигурок, то сколько же теперь в них энергии? Я представил и вздрогнул. А потом осторожно развернулся и тихонько, стараясь ступать мягко-мягко, пошел к замку. Урсай встретил меня в воротах.

— Иди к себе, — заявил он, сверкнув глазами, — и не высовывайся, пока не позову.

«К себе» — это, надо полагать, в башню. Я протяжно вздохнул, но о еде напоминать не осмелился и побрел по коридору. Половина факелов уже погасла, и я, спотыкаясь и ворча, успел преодолеть в темноте почти всю лестницу, пока не сообразил, что теперь уже вполне мог посветить себе сам. Околдовал Объемный Свет, залив всю площадку и пол-лестницы призрачным сиянием, посмотрел на закрытую дверь своей комнаты и поморщился. Открыл дверь, зашел внутрь. Свет, разумеется, остался снаружи. Я вздохнул и повторил заклинание, сообразив в последний момент закрыть дверь, чтобы оно не растеклось наружу. Объем отведенной мне комнаты был невелик, поэтому свет получился довольно ярким. Я вздохнул еще раз и принялся размышлять, чем могу скрасить свое ожидание в свете вновь появившихся магических способностей. Мне нужно было: первое — набить желудок чем-нибудь съедобным, второе — что-нибудь мягкое, на что можно лечь. Первое отпадало сразу — насколько я знаю, даже милорды архимаги не владели магией, способной насыщать голодный желудок. Во всяком случае, оба виденных мной архимага предпочитали пользоваться результатами труда обычных поваров. А второе… пожалуй, я бы мог заставить траву держаться в одной куче, не набивая ее в мешок. Но мне недвусмысленно было велено не высовываться из комнаты, а Урсай не тот тип, чьи указания можно трактовать двояко.

Нарвать и натаскать траву через окно магией… в принципе, ничего невозможного, пусть даже и ночью, но результатом продолжительных усилий у открытого окна стали лишь пяток травинок, горсть земли, кусок дождевого червя и непонятно откуда взявшийся высохший плавник какой-то рыбешки. Плавник я тут же сжевал, червяка брезгливо оглядел и выкинул обратно в окно — от соблазна подальше. После чего присел у стены и задумался. Пожалуй, задачка в очередной раз оказалась мне не по силам. Травы я нарвать не могу. Если бы у меня был мешок, я бы мог сделать его воздухонепроницаемым, надуть и спать на нем, но мешка, как нетрудно догадаться, тоже не было. Можно попробовать провернуть этот фокус с рубашкой — хоть подушка будет, все ж не совсем на камнях спать. Я, сморщившись от боли в затекшей ноге, выпрямился, снял куртку, принялся стаскивать рубашку, и тут меня осенило: что такое неудобство? Это та же боль, только в меньшей степени. Если вдуматься, то и голод тоже! Если уж я стал исчадием Тьмы (поневоле, заметьте, исключительно поневоле), так почему бы мне этим не воспользоваться? Попробовать-то можно. Я вышел в середину комнаты, лег на камни, создал простенькую иллюзию и попытался на нее замкнуть канал боли, как учил меня Темный. Не получалось; видимо, неудобство за боль не считалось. Разозлившись, я приподнял голову, уронил ее обратно и зашипел — получилось даже больнее, чем я собирался. Зато канал замкнулся сразу, как купленный. Боль немедленно испарилась, но я не спешил размыкать канал, даже, наоборот, немножко его расширил и немного поработал над рожденной иллюзией. Теперь меня окружал богатый интерьер, долженствующий, по моему замыслу, принадлежать покоям саманского халифа. Танцовщицы, правда, мне так и не удались, несмотря на все мои старания, и в конце концов я плюнул на них и создал вокруг себя альков, накрытый полупрозрачным шелком. Сквозь него мои танцовщицы смотрелись вполне прилично, и сам халиф бы не отличил. Я повернулся на бок, с удовлетворением отметив отсутствие неприятных ощущений, в том числе и чувства голода, и закрыл глаза. Ох и устал я сегодня… но определенно в положении темного мага есть некоторые прелести.

Проснулся я от вспышки боли во всем теле. Сильной боли — я даже закричал во сне и, продолжая орать, проснулся. В дверях моей комнаты, освещенный слабым утренним светом, хмурился Урсай. Я замолчал, пытаясь сообразить, что я не так сделал и чем заслужил очередное наказание.

— Дурак, — сказал как припечатал Темный, — боль дана человеку как предостережение смерти, и если ее игнорировать, то сам не заметишь, как перейдешь последний порог. На первый раз тебе хватит того наказания, что ты сам себе придумал, но если ты еще раз замкнешь канал боли не из необходимости, а из малодушия — будешь неделю под оркрисом ходить.

Я, не переставая мысленно стонать, содрогнулся — оркрисом называлось специальное заклятие принуждения; тот, на кого оно накладывалось, продолжал все ощущать и понимать, но без явного указания мага не мог пошевелить даже пальцем. Один раз, для примера, Урсай наложил на меня оркрис на полдня, я чуть с ума не сошел — мерзкое это ощущение — быть заживо замурованным в собственном теле.

Темный тем временем понаблюдал, как я извиваюсь, подобно червяку на противне, хмыкнул удовлетворенно и ушел. Я полежал, постанывая, еще немного и попытался встать. Раза с пятого мне это удалось, и я похромал наружу. Ноги, казалось, кто-то набил иголками, спину скручивало и сводило судорогами, а левая рука вообще не ощущалась и отказывалась работать. Очень хотелось замкнуть канал еще раз, но здравый смысл пересиливал и без учительской угрозы: пожалуй, я и в самом деле чересчур увлекся вчера, мог бы и сам догадаться, что ничего хорошего из лежания на камнях не получится, неважно, будет при этом ощущаться боль или нет. Дохромав кое-как до лестницы, я понял, что дойти до первого этажа у меня нет ни сил, ни желания. Я повернулся, чтобы зайти обратно в свою комнату, да там и сдохнуть, как у меня в голове прозвучал голос Урсая: «Спускайся в обеденную залу, будем трапезничать». Хм. Где, интересно, у нас обеденная зала? Надо сначала поесть, сдохнуть можно будет и попозже.

За ночь Темный умудрился откуда-то натаскать в свои комнаты кучи мебели, картин, ковров и всяческих безделушек, так что апартаменты его выглядели вполне обжитыми и даже уютными. Я втихаря оглядел интерьер истинным взором — нет, не иллюзия, все настоящее. Интересно, откуда он все это взял? Я оглядел просторный и совершенно пустой стол в первой комнате, попытался вспомнить, за которой дверью должна располагаться столовая, но голос Урсая прозвучал вовсе не из столовой, а от двери, из коридора.

— Обеденная зала здесь. И на будущее: не заходи больше в мои комнаты, не получив явного повеления это сделать.

Я выскочил в коридор как ошпаренный. Откуда мне знать, что он успел еще какую-то залу обустроить? Покрутил головой в поисках двери, из-за которой доносился голос, и толкнул первую попавшуюся. За ней обнаружилась просторная комната без окон, но зато плотно уставленная светильниками по всему периметру почти вплотную так, что стоящий в центре комнаты круглый стол, заполненный едой, был освещен до малейшей подробности. За столом восседал, подобно орлу над убитым ягненком, мой учитель и смотрел на меня мрачным взглядом. Я, весь трепеща от вида еды, но и ожидая подвоха, осторожно сел за стол и замер. Урсай громко усмехнулся и зачерпнул суп из тарелки.

— Приятного аппетита, — сказал он, отправляя ложку в рот. Слава небесам! Я набросился на еду с такой скоростью, что даже сам испугался — не подавлюсь ли. Темный, готов поклясться, подумал о том же, но говорить ничего не стал, лишь ограничился презрительным хмыканьем, дескать, истинный маг никогда не позволит своим инстинктам взять верх над разумом. Ну и Шихар с ним, лишь бы не мешал есть.

После обеда я получил задание вымыть все окна снаружи здания. Вообще иногда его задания меня, мягко говоря, удивляют. Он мог вымыть окна изнутри и снаружи сам — теперь, когда магия снова заработала, ему это раз плюнуть. Он мог приказать мне сделать это, и я бы его понял. Но он решил почистить окна изнутри сам, а снаружи — отправил мыть меня. И где смысл?

Я, бурча и недоумевая, успел вымыть наружную часть окон в двух комнатах далее по коридору от обеденной залы и собирался войти в третью, но тут меня настиг гневный окрик:

— Стой где стоишь!

Я замер. Мне тут же было объяснено, что входить без разрешения мне позволено только в свою комнату, да еще в обеденную залу. Во все остальные комнаты мне входить запрещалось, не в последнюю очередь потому, что стоящие на входе в некоторые помещения охранные заклинания убьют меня сразу, как я сделаю шаг внутрь. Напоследок Урсай желчным тоном поинтересовался, что мне понадобилось в той комнате, в которую я намеревался войти, «кроме собственной смерти, разумеется». Я ответил обиженно:

— Окно помыть. Вы же сами сказали: помыть окна.

Урсай вздохнул.

— Я тебе ясно сказал: помыть снаружи.

Я непонимающе пожал плечами:

— Я и мыл снаружи.

Непродолжительное молчание. И:

— Кретин! Ты заходил в комнату, открывал окно и мыл наружные стекла? А потом закрывал и уходил? Идиот. Тебе не приходило в твою пустую тыкву, которую ты носишь на шее вместо головы, что такое задание лишено всяческого смысла?

— Приходило. — Я сжал зубы.

— И что с того?

Я молчал.

— Понятно. Повторяю для недоумков: помыть все окна снаружи — это означает: выйти наружу и помыть окна, не открывая их и не заходя в комнаты. Кстати, да будет тебе известно, окна галереи на втором этаже вообще не открываются. Интересно, как ты их собирался мыть из самой галереи?

Будь он проклят, мучитель Шихаров.

— Учитель, — сказал я по возможности спокойным тоном, — я не умею летать и ползать по стенам.

— С этого и надо было начинать, — отозвался Темный. — Зайди в лабораторию.

Я поневоле заинтересовался. Похоже, будет что-то новенькое. Поставил ведро с тряпкой на пол и отправился, куда предписано. В лаборатории Урсай протянул мне исписанный листок бумаги. Почерк учителя я узнал сразу и принялся вчитываться: «Две меры слизи иггхорна смешать с тремя мерами каменной или костяной пыли и наложить…», но Урсай меня остановил:

— Потом прочитаешь. Ингредиенты возьмешь в кладовой на втором этаже — зайдешь один раз, возьмешь то, что нужно, и ничего более. Все остальное написано. Иди.

Я кивнул и выскочил за дверь. Он еще и кладовую успел организовать? Вот шустрый старикан.

«Наложить связующую цепь по схеме один-три-три следующего вида…» Любопытная схемочка, однако. Вот этот узел я никогда и нигде раньше не встречал. «Смесь подогреть…» Интересно, а что это я делаю? И зачем? Я еще раз осмотрел листок, чуть не обнюхал его, но ответа так и не нашел. «Посыпать алмазной пылью, сдуть излишки… наложить цепь…» Говорят, алмазная пыль — очень опасная штука: стоит ей попасть в рот, в нос или в глаза — все, кирдык. Изрежет все внутренности. Я посмотрел на склянку с белым порошком. А еще говорят, что это глупые слухи, и ничего плохого алмазная пыль человеку не сделает, хоть ее ложками ешь… Хорошо бы знать, как оно по правде-то? «Выложить на подготовленный ранее противень, остудить…» Хорошо, что перед тем, как начать делать зелье, я внимательно прочитал листок пару раз: о том, как подготавливать противень, было написано в самом конце, а готовить его следовало в первую очередь, и времени это занимало немало. «Перевернуть и приложить ладони, после чего немедленно их поднять пальцами вверх и держать до высыхания». В последний момент я понял, что перевернуть следует не ладони, а содержимое противня. Перевернул, макнул ладони в серую липковатую массу, поднял, подержал.

Никаких ощущений.

Я поднес ладони к лицу, присмотрелся — опять же ничего особенного. Потер ладони друг о друга — появилось легкое ощущение липкости. Я пожал плечами и положил ладонь на стол — и она немедленно прилипла. Я хмыкнул и попробовал отлепить — безрезультатно, ладонь держалась намертво, как будто стала одним целым со столом. Я запаниковал и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать в голос, принялся дергаться, как взбесившийся эпилептик. Без толку. Только когда тяжелый дубовый стол после особо сильного рывка стронулся с места и с него попадали на пол всякие склянки, я немного пришел в себя. Прекратил дергаться и глубоко вздохнул. И вдруг почувствовал, что рука свободна. Немедленно поднял ее, да так и замер, боясь к чему-либо прикоснуться. Похоже, я что-то не так намешал. Пойду покажусь учителю.

Держа правую руку на весу, я встал. Но тут мне под ногу попалась упавшая на пол склянка, и, чтобы не упасть, я схватился левой рукой за спинку стула. Стул немедленно прилип к ладони. Вот дерьмо. Но на этот раз я был поспокойнее. Глубокие вздохи отлепиться не помогли, видимо, этот эффект сам собой проходил за определенный промежуток времени. Сколько я дергал стол, прежде чем оно кончилось? Вроде долгонько. Я подтолкнул стул, и он вдруг сам свободно вышел у меня из-под руки. Догадка забрезжила у меня в голове. А ну-ка… Я смело положил ладонь на стол, подергал, убеждаясь, что эффект сохранился, потом просто толкнул ладонь от себя. И она тут же освободилась!

Я понял! Видимо, теперь я смогу лазать по стенам. Вот только надо повторить тот же фокус со ступнями. Да и коленки помазать не помешает. Радостно улыбаясь до ушей, я вышел из своей комнаты, схватил стоящее за дверью ведро и отправился на улицу: проверять свои новые способности на практике.

Лазать по стенам оказалось неплохим развлечением. Освоился я довольно быстро и уже через пару часов лихо ползал по вертикальным плоскостям, шугая маленьких разноцветных ящериц, которые до сегодняшнего дня были на этих стенах безраздельными хозяевами. Ящерки от удивления шипели, путались в собственных конечностях и частенько шлепались вниз, в траву. Однако существовали и некоторые опасности. То, что не стоит находиться на стене в положении вниз головой или даже горизонтально, я догадался сам. Про срок действия зелья я тоже выяснил досконально — микроскопические крючки, выросшие у меня на ладонях, потихоньку обламывались, и, чем больше я ползал по стенам, тем быстрее это происходило. Но в любом случае это не должно было произойти мгновенно — просто, как только руки станут цепляться за стены не так крепко, следовало быстро вернуться на землю.

Проверял я свое новое умение часа четыре, и все шло нормально. Но потом обнаружилась еще одна опасность: я висел на уровне четвертого этажа, как вдруг моя правая рука подалась вниз. Я замер, решив, что действие зелья начинает проходить и пора спускаться, но, пытаясь освободить руку, понял, что ошибся: слабым местом оказалось не зелье, а сама стена — один из камней прилип к моей ладони и вышел из кладки. Я хмыкнул и, пытаясь стряхнуть камень с ладони, полез выше. Это было ошибкой. Под левой ладонью оказался еще один непрочно сидящий камень, одна моя нога находилась в воздухе; отчаянно пытаясь освободить руки и зацепиться за стену, я перевернулся вниз головой, вторая нога тоже вышла из зацепления, и я полетел вниз. Каким-то чудом мне удалось стряхнуть камень и зацепиться за стену. Меня сильно дернуло за руку, перевернуло обратно, и я оказался висящим на одной руке как раз над окном второго этажа. Шипя от боли в потянутой правой руке, я извернулся, ухватился за что-то левой рукой и освободил правую. Вот только я не посмотрел, за что цепляюсь. Левая рука скользнула по непрочной оконной раме и оказалась на поверхности стекла. Разумеется, удержаться на нем таким способом было невозможно, и, громко вопя, скорее от злости, чем от страха, я полетел вниз. Пребольно приложился спиной о землю и лежал, разглядывая плывущие облака и придумывая новые, очень страшные и болезненные виды казней, пока надо мной не распахнулось окно. В нем нарисовалась скептическая физиономия моего любимого учителя. Я вскочил, слегка морщась от боли (чувствовать ее уже становилось привычным) и схватился за валяющееся рядом ведро.

— Последовательность и прилежание, — сказал мне Урсай наставительным тоном.

Я недоуменно замер.

— Я опущу тот факт, что вместо мытья окон, как я велел, ты занимаешься совсем иным делом. Важно другое: чем бы ты ни занимался, ты должен прилагать максимум усердия и последовательности.

— Но… — сказал я, хлопая глазами, — я ничем не…

— Если ты хочешь научиться летать, как птица, тебе следует тренироваться чаще чем один раз в день. У тебя хромает техника. Ты слишком сумбурно машешь крыльями, и тело у тебя не вытянуто — понаблюдай за орлами. И тратить силы в полете на громкие вопли тоже неразумно…

До меня дошло, что Урсай попросту издевается. То-то мне показалось, что я видел его лицо в окне, мимо которого пролетал. Видимо, ему стало интересно, насколько сильно я пострадал. Любопытно, сильно бы он огорчился, узрев на земле мой хладный труп? Почему-то кажется мне, что — ничуть.

— Спасибо, учитель, — сказал я, коротко поклонившись, — я обязательно учту ваши замечания.

Урсай хмыкнул:

— Не увлекайся. Можешь ограничиться третьим этажом, этого будет достаточно. Я не собираюсь тебя лечить, если ты что-то себе сломаешь. В моих планах ты присутствуешь в живом виде, поэтому было бы очень досадно делать из тебя зомби раньше, чем ты перестанешь быть полезен.

Попервоначалу я от таких заявлений дергался, чем немало потешал Урсая. Но он при соответствующем настроении подобных обещаний выдавал раз по двадцать на день, так что я быстро привык и дергаться перестал. Поэтому я только кивнул и полез обратно на стену. Во-первых, половину окон четвертого этажа я уже домыл, а во-вторых, мне следовало потренироваться. Если я сорвусь при реализации своей идеи… отбивная получится — высший сорт. Не знаю, какой глубины ущелье на краю луга, но если бы какому-нибудь идиоту пришла в голову мысль построить здание такой же высоты, то этажей в нем вышла бы, пожалуй, не одна сотня.

Четвертый этаж был почти весь такой же, как тот участок, на котором я сорвался, — то ли дожди, которых верхним этажам доставалось больше, чем нижним, способствовали разрушению, то ли древние строители к этому моменту устали и начали халтурить. Практически каждый третий камень в наружной кладке вываливался, стоило чуть его потянуть. Но я уже был готов к этому и довольно скоро сформулировал себе правило безопасного стеноползания: всегда иметь минимум три надежные точки опоры. Пользуясь этим нехитрым правилом, я быстро домыл четвертый этаж, и, хотя земля под стенами покрылась тонким слоем упавших камней, я ни разу не оказался в опасной ситуации. Что не могло не радовать. Упоенный своей удачей, я помыл окна донжона и полез к первой башне. Вообще-то Урсай не приказывал мне мыть окна башен. Но не мыть — он тоже не приказывал. Поэтому я запросто мог пойти к нему и сказать, что закончил работу. Но, во-первых, мне следовало тренироваться (вдруг окажется, что я боюсь высоты?), а во-вторых, меня подхлестывало любопытство. Если в пустеющий (и, судя по отсутствию в нем мусора, пустеющий уже давно) донжон можно было свободно войти, а во второй башне жил я сам, то в первую башню вход попросту отсутствовал. Ствол ее был наглухо замурован на всех этажах, и в его кладке не было даже намеков на двери. В первый же день снятия блокировки магии Урсай снабдил меня простеньким заклинанием и отправил искать в стенах трещины и прочие повреждения. Замок был выстроен на совесть, трещин я не нашел, зато обнаружил несколько потайных дверей, один потайной ход внутри стены и два подземных хода, почему-то неожиданно заканчивающихся прямо под стенами замка. А вот эта башня, похоже, входов не имела вообще. Кладка ее коренным образом отличалась от кладки всего остального замка. Гранитом башня была обложена только снаружи, а внутри она состояла из геометрически правильных блоков какого-то другого камня — на простукивание он откликался громче и суше. Вдобавок в стену было вмуровано несколько… предметов, на простукивание отвечавших ясным металлическим звоном и неслабым энергетическим откатом. Так что любопытство мое подпитывалось многими причинами. В замке имелось множество комнат, вход в которые был мне запрещен, но вход в них все-таки существовал.

Допустим, там что-то такое, до чего я ни при каком раскладе не должен добраться. Можно было бы так и подумать, если бы Урсай заложил вход в башню, когда здесь появился я. Но башня-то изначально была построена без дверей. Что же в ней такое? Тут мое воображение поскальзывалось.

Однако в башне было восемь маленьких круглых окон, расположенных на равных расстояниях по кругу. К ним-то я и направился, надеясь, что в этот момент Урсай за мной не наблюдает. И что увиденное мною в окне будет стоить возможного наказания за излишнее любопытство. Внешний слой кладки на башне был покрепче, мне стоило некоторых трудов расшатать и вытащить один из камней. Под ним оказалась шероховатая ровная поверхность какого-то непонятного материала, на вид напоминающего матовое стекло, на ощупь — что-то вроде застывшей смолы. Я отколупнул соседний камень — теперь, когда в кладке образовалась дыра, это было проще, потом следующий, потом еще один и добрался наконец до интересующего меня места — стыка этих «стеклянных» кирпичей. Едва заметная идеально ровная линия толщиной с волос. Я в задумчивости почесал нос и ободрал кожу на его кончике.

Окна меня разочаровали, поскольку оказались не совсем окнами. Просто в этих местах во внешней кладке стены круглые отверстия обнажали тот самый полупрозрачный материал, из которого была сложена вся башня. Выходило, что у нее нет вообще никаких входов. Я уже собирался ползти вниз, как вдруг заметил легкий отсвет в одном из этих отверстий. Присмотревшись, я понял, что материал стен намного прозрачнее, чем мне показалось сначала, и сквозь него даже различимы контуры окон с противоположной стороны. Я понадежнее закрепился ногами и прижал лицо вплотную к окну, приложив ладони. Кажется, что-то можно разглядеть… Колодец башни, уходящий вниз… вроде бы рисунки на стенах… и едва заметное движение в воздухе. Показалось мне, что посреди башни клубится какая-то субстанция или это у меня от напряжения круги в глазах? Нет, определенно там что-то есть. Как будто струи дыма медленно извивались за стеклом, рисуя странные фигуры. Удивительное дело, материал словно становился прозрачнее… Надо немедленно разбить «стекло»!

Я откинулся от окна и, не отрывая взгляда от постоянно изменяющихся фигур внутри, принялся дергать камни наружной кладки. Ободрал в кровь кожу на обеих ладонях и сорвал ноготь, но наконец вытащил крупный обломок. Несколько раз со всей силы ударил по «стеклу», нога сорвалась, я выпустил камень и едва успел ухватиться руками и не свалиться вниз. Посмотрел на материал окна — ни царапины. Нет, камень не пойдет, надо как-то по-другому. Вот, к примеру, есть заклинание, которое нагревает частицы материи. «Стекло» пластичное, оно должно плавиться, мне наверняка удастся проделать в нем отверстие достаточного размера. Я быстро создал структуру (четырехуровневую, между прочим, хотя до этого мне лишь считаные разы удавалось удержать в голове три уровня узлов) и наложил ее на середину окна.

И тут что-то дернуло меня за ногу. Сильно дернуло. Я попытался удержаться на стене с помощью рук, но вдруг понял, что способность намертво прилипать у них неожиданно пропала. И я полетел вниз, на этот раз молча, но отлично осознавая, что на этом, пожалуй, моя жизнь и заканчивается. Как ни странно, меня это несильно волновало, куда неприятнее был факт, что теперь я, пожалуй, уже не смогу разбить то окно. Я зажмурился, ожидая неизбежного удара о землю.

Удара не последовало. Я выждал еще некоторое время. И еще. И — чтобы наверняка избежать ложных надежд — еще. Осторожно открыл один глаз — так и есть, передо мной красовалась недовольная физиономия моего любимого учителя в перевернутом виде. Открыл второй глаз и быстро осмотрелся — разумеется, в перевернутом виде находился я сам, висел вниз головой над самой землей, не имея никаких видимых причин такого висения. Я вздохнул, придал лицу горестное выражение и осторожно сказал:

— Э… ммм?

— Очень остроумно, — отозвался Урсай желчным тоном. Кивнул вниз (то есть вверх): — И что это было?

— Демон, я думаю, — ответил я.

— Вот как? — Урсай удивленно взметнул брови. — Ты умеешь думать? По твоему поведению предположить такое совершенно невозможно. Может быть, ты еще знаешь, чем ты занимался там, наверху? И почему?

Я вздохнул.

— Пытался его освободить, видимо. Нам в академии рассказывали про разумные существа, не имеющие материального тела. Он заставил меня.

— Каким образом?

— Через зрение. Человек всегда как-то непроизвольно реагирует на то, что видит. Или слышит. Некоторые… существа могут показывать… или говорить, точнее, звучать таким образом, чтобы эти человеческие реакции срабатывали в нужном направлении и приводили к каким-то непроизвольным действиям… это называется… это называется… кумулятивный эффект, вот.

— Что нужно было сделать, чтобы этого не случилось?

Черт! Я чувствовал себя, как на экзамене по иллюзиям и принуждениям. С той лишь разницей, что на экзамене не приходится висеть вниз головой.

— Мм… деза… исказить воспринимаемую органами чувств информацию. Лучше всего случайным образом, чтобы демон не смог выдавать мне картинки с учетом искажения. Стандартное защитное заклинание — Говорящие Слезы.

— Почему ты этого не сделал?

— Потому что не был готов.

Урсай помолчал.

— Очень плохо. Я не собираюсь интересоваться, почему ты туда полез — у тебя хватит мозгов прикрыться моим же указанием вымыть окна. Тебе следовало бы догадаться, что я не запретил мыть окна на башнях намеренно, предвидя твои действия, но это для твоего умишка оказалось слишком сложным. Дальнейшим шагом твоих рассуждений должны были стать следующие выводы: первое — что я буду за тобой наблюдать, и второе (неочевидное, но достаточно доступное) — что там, наверху, будет что-то, чего ты не ожидаешь и с чем тебе надлежит справиться. Вынужден заметить, что ты не только не сделал этих выводов, ты не потрудился даже попытаться подумать, а полез, ведомый своим неуемным любопытством, прямо в расставленную ловушку, подобно глупому животному, а не разумному существу. Имея возможность наблюдать за тобой определенное время, я уже сделал некоторые выводы о твоей сообразительности, поэтому не ожидал, что ты легко справишься с этим заданием, но ты продемонстрировал такую беспечность и безмозглость, что удивил даже меня. Очень плохо.

С этими словами учитель развернулся и стремительно удалился, оставив меня висеть вниз головой. Я повисел так некоторое время, потом, изогнувшись, изучил заклинание, державшее меня за ноги. Обычные Тенета, я сам умею такие делать… а вот убирать — не умею. Видимо, это являлось наказанием за проваленный экзамен, поэтому я расслабился и приготовился ждать, пока учитель не сочтет, что урок заучен достаточно крепко. Но через некоторое время спохватился и принялся выдирать траву и складывать ее в кучу под головой — с этого гада станется отпустить меня без предупреждения, а потом любоваться, как я треснусь лбом о землю. Да еще и сопроводить это ехидными комментариями. Днем да на небольшом расстоянии рвать траву у меня получалось замечательно, поэтому я быстро натаскал под себя приличный стог и успокоился. Снова беспокоиться я начал, только когда солнце уже начало клониться к закату. Может ли он оставить меня висеть так до утра? Да запросто! И мне это категорически не нравилось — висеть вниз головой вообще удовольствие ниже среднего, а если добавить к этому пустой желудок и ночную прохладу… и я начал изучать структуру заклинания. К моему удивлению, мне понадобилось не так уж много времени, чтобы найти в ней слабый узел, раскачать его связи и наконец, вбив в него пустую связку, разорвать цепь заклинания. С довольным возгласом: «Вот так!» — я рухнул в травяной стог. Выбрался, отчихался, вытряс кусочки травы из волос и одежды. Сияя, как начищенный золотой, направился в замок и немедленно наткнулся на Урсая. Он окинул меня неприязненным взглядом и желчно поинтересовался:

— И чему ты, интересно, радуешься? Наверное, тому, что пропустил ужин?

Хорошего настроения как не бывало. С-скотина. Я буркнул что-то неразборчивое и прошмыгнул мимо — к себе в каморку. Скотина крикнул мне вслед:

— Меня не будет дней десять.

Я замер на лестнице, прислушиваясь. Что-то новенькое, однако. Голос с улицы продолжал:

— Можешь готовить себе еду из того, что найдешь на складе. Смотри, не съешь чего-нибудь смертельного — жаль было бы потратить на такую ерунду какой-нибудь редкий яд. Хе-хе-хе.

Ехидный смешок медленно стих, и наступила звенящая тишина. Я выскочил на улицу: никого.

— Учитель, — негромко позвал я, выждал немного и крикнул: — Учитель!

Никто мне не ответил. Я переключился на магическое зрение и быстро просканировал окрестности: Урсая не наблюдалось. Следов портала — тоже; впечатление было такое, словно Темный просто растворился в воздухе. Я почесал в затылке и отправился туда, куда и собирался — к себе в комнату. Ну не вижу я Урсая, и что с того? Руку не держи, этот гад сейчас вовсе никуда не делся, а только притаился где-то поблизости и отлично видит все, и предпринимать что-то сейчас было бы совершеннейшей глупостью. Ну да все равно: реализацию задуманного мной плана лучше было начинать с утра, хорошенько выспавшись и набравшись сил. И еще лучше: с послезавтрашнего утра. А завтра следует себя вести так, словно Урсай никуда и не девался.

ГЛАВА 2

Я вышла на улицу, огляделась и поежилась. Было мне холодно, голодно, и вообще организм недвусмысленно намекал, что если он сейчас же не получит теплую ванну и хороший завтрак, то уже к вечеру вовсю разболеется. Интересно, остались ли в этом городе целые ванны? Я шмыгнула носом, попрыгала, растерла руки и, постукивая зубами, направилась к месту ночевки — за курткой.

Куртка моя находилась там же, где я оставила ее, — на Белке. Девочка спала, безмятежно посапывая и причмокивая во сне. Я улыбнулась и погладила ее по волосам.

— Белочка, вставай, — сказала я ей своим самым ласковым тоном (им я разговариваю со злыми собаками и тупыми преподами), — нам надо идти.

— Мама, мне холодно, — пробормотала она жалостливо-сонным голосом, — я вся замерзла. Дай мне еще… мама?

Распахнула глаза и уставилась на меня испуганным взглядом.

— А где мама?

Я вздохнула.

— Мама ждет тебя там, — наугад махнула я рукой, — вставай и пошли к ней.

Девочка завозилась и запыхтела, поднимаясь с земли. Зашевелился один из спавших рядом магов:

— А? Что? — Он поднял голову, обвел окрестности мутным взглядом, задержал его на мне. — Что случилось?

— Ничего, — сказала я, пожав плечами, — ровным счетом ничего, если не считать того, что Джубан превратился в пустыню из серого песка, а тот Темный исчез без следа, наплевав на весь Белый Круг, вместе взятый. Пойдем, Белочка, найдем твою маму. — Я взяла ее за руку. (Не могу же я просто так отобрать свою куртку, надо сначала кому-нибудь спихнуть девочку.)

— Погоди, — сказал маг, поднимаясь и толкая в бок второго спящего, — а где все наши?

— Там, — махнула я рукой и пошла в туман, ведя за собой зевающую и трущую глазенки малышку.

— Ничего не видно, — сказала Белочка уверенно, — наверное, мы потерялись.

Я ничего не ответила, только зашагала быстрее. То, что я увидела, вселяло в меня некоторую надежду. B песок город был смолот только в самом эпицентре творившегося ночью разгрома. Уже шагов через двадцать начали попадаться остатки стен, а еще через двадцать — полуразрушенные дома. Это позволяло надеяться, что катаклизм получился локальным и что сегодня я смогу заночевать в теплой постели на мягкой кровати, а не под мокрым тентом на голой земле в лагере беженцев.

Дом Белки пострадал довольно сильно, а вот лежащая поперек дороги чешуйчатая гадина — несильно. Возможно, она была бы другого мнения, но я имела в виду — после падения, а не до него. Во всяком случае, перелезть через нее по-прежнему не представлялось возможным. К сожалению, пройти через дом — тоже, потому что на месте, где была дверь, громоздилась куча кирпичей. Пожалуй, Топишне пришел каюк, как, впрочем, и Вейке, и кому там еще… Я полезла на кучу, и Белочка тут же негромко, но очень жалобно заскулила. Выругавшись вполголоса, я подняла девочку на руки и полезла вместе с ней. М-да… определенно, ей следует поменьше есть.

Добралась до верха, перевела дух и уже собралась было спуститься по другую сторону, но тут мне померещилось какое-то шевеление в тумане внизу. Я вывернула шею, вглядываясь в белесую мглу под собой. Девочка завозилась у меня на руках, пытаясь посмотреть вперед.

— Кто там? — спросила она шепотом.

— Не вертись, — прошипела я в ответ, попыталась перехватить ее поудобнее, споткнулась и с воплем «Шрацблат!» загремела вниз. Ободралась, конечно, порядком, да еще и эта маленькая корова на меня сверху приземлилась. Шипя, я спихнула с себя визжащую от восторга Белочку и попыталась подняться. Из тумана послышался какой-то шум, и в нем образовалась темная фигура. Я насторожилась, девочка перестала хихикать, проследила мой взгляд и с криком: «А-а! Топишна!» — бросилась мне на шею, свалив обратно на острые камни. Темная фигура, заорав: «Белочка!» — тоже бросилась ко мне, и из тумана вынырнул… вынырнуло… вынырнула туша необъятных размеров и рухнула в нашу куча-малу.

— Мама! — пискнула Белочка, а я смогла только едва слышно прохрипеть. В глазах у меня потемнело. «Все, — подумала я, — кранты мне. Она заодно с Урсаем. Не добил он, добьет она». Но тут это порождение тумана вскочило, держа в руках девочку, и закружилось среди развалин в странном подобии танца. Я смотрела на это зрелище, и волосы у меня шевелились от ужаса. Кто бы мог подумать, что эта Топишна окажется не детской фантазией, а самой что ни на есть реальностью? Многовато нечисти развелось в этом городе, однако. И куда только светляки смотрели?

Но Белочку надо выручать. Я, поморщившись, встала, вытянула кинжал и направилась в туман, где замерла темным внушительным холмом переставшая кружиться туша Топишны. Интересно, девочка еще жива? Я прислушалась и удивилась: сквозь издаваемые чудищем глухие завывания явственно слышался возбужденно-радостный говорок Белочки:

— …А она так выросла, так выросла, ух! Я сказала, она сейчас нам на головы упадет?! А эта тетенька, она маг, представляешь! Тетенька — и маг, разве так бывает? Я думала, она врет, а она и правда маг.

Недоумевая, держа кинжал в выставленной руке и осторожно шагая, я приблизилась. Но незамеченной мне остаться не удалось.

— Вот она! Тетенька маг, а я маму нашла!

Холм величественно развернулся и оказался чудовищных размеров теткой с заплаканной физиономией. Висящая у нее на шее Белочка просто терялась на фоне этой громадины.

— Кхм… — сказала я, — здрасте.

Тетка поставила Белочку на землю и подошла ко мне.

— Ой, — сказала она, быстро вытирая лицо извлеченным откуда-то платком величиной с лодочный парус, — очень приятно. Так это вы спасли мою единственную дочь?

— Кхм… — соригинальничала я и засунула кинжал в ножны. — Ну, большой моей заслуги тут нет, я просто увела ее из дома, где она пряталась. Я и представления не имела, что этим ее спасаю. Даже наоборот, мне казалось, что, уводя, я подвергаю ее… — но договорить я не смогла, потому что мамаша подскочила ко мне и обхватила своими лапищами. Остатки воздуха в мгновение вылетели из моих легких со сдавленным хрипением, в глазах потемнело. Я попыталась вдохнуть — тщетно. Да что же это такое, она что, наоборот, желала своей дочке смерти? И теперь, в негодовании, собирается задушить меня за вмешательство в ее планы? Я задергалась, жалея о том, что убрала кинжал, но тут Белочка издала очередной радостный вопль, и женщина, видимо отвлекшись, ослабила хватку. Я воспользовалась этим, вырвалась из захвата и отскочила на безопасное расстояние. Белочка скинула мою куртку и, повизгивая, ускакала куда-то в туман, и оттуда донеслось ее веселое бормотание. Женщина с сожалением посмотрела на меня, потом в туман и снова на меня.

— Ах, если бы вы знали, что нам пришлось пережить! — воскликнула она, заламывая руки. — Какие страдания, какой ужас! Поначалу эти изверги, которые вообще непонятно чем занимаются, не захотели нас пустить. Я до сих пор в возмущении — как они посмели? Мой муж — член магистрата, но нас все равно не пропустили! О-о-о, клянусь памятью моей матери, я этого так не оставлю. Эти прихвостни Света совсем забыли свое место! Ну ничего, я им напомню!

Выглядела женщина очень даже воинственно, обширные телеса колыхались в такт ее выкрикам, а вдохновенно-злобное лицо, все в разводах от потекшей краски, окаймленное всклокоченными волосами, напоминало маску первобытного идола. Не люблю светляков, но к тем, которые умудрились ее не пропустить, испытала в этот момент нешуточное уважение. Пожалуй, им пришлось не легче, чем ректору и компании. Дама между тем решила, что достаточно меня заболтала, и попыталась тихонько подобраться поближе, но я была начеку и вовремя отодвинулась на безопасное расстояние. Та вздохнула, остановилась и продолжила:

— А потом, когда начался тот кошмар, я сказала этому ничтожеству, чтобы он пошел и нашел нашу дочь, а он ушел куда-то и вернулся лишь под утро в доску пьяный! А когда мы наконец пришли сюда, то нашли лишь развалины! — Женщина воздела распростертые руки к небу. — Беда! Разор! Трагедия! Я думала, мое бедное сердце разорвется на части! Мы начали искать бренные останки нашей единственной дочери, и мне казалось, что этого зрелища мое сердце наверняка не выдержит. Хотя скажу прямо, искала только я, это ничтожество все порывалось бросить нашу кровиночку на произвол судьбы и завалиться спать, хоть бы и прямо на останках своего собственного чада! Пьянь подзаборная! Не членствуй он в магистрате, я бы давно его выгнала, так я ему и сказала! И тут — о чудо! — я услышала медоточивый голос моей дочурки, и доносился он откуда-то сверху. Слезы полились у меня из глаз, ведь я была уверена, что слышу ее из самого рая! Ах как мне хотелось в последний раз на нее взглянуть, я пошла в сторону голоса, надеясь еще на одно чудо, и что же я вижу?

Женщина снова вынула платок, уткнула в него лицо и от души разрыдалась. Испускаемые при этом звуки очень походили на те, что производит водяная мельница во время работы.

— Кхм, — сказала я еще раз, — миледи, я…

Женщина оторвала платок от лица, с трубным звуком высморкалась и раскрыла объятия:

— Ох, бедное мое сердечко, какие волнения! Милая моя девочка, дай я тебя обниму! Ты представить не можешь, как я тебе благодарна! Я в жизни не испытывала такой радости, ни разу с тех пор, как в прошлом году я наконец раздобыла рецепт слоеного имбирного пирога.

— О нет, благодарю вас, не стоит, — пробормотала я, отстраняясь, — у меня… я упала во время… недавних событий и повредила себе ребра, да. Опасаюсь, не случилось ли перелома.

— Ох, — женщина всплеснула руками, — бедняжечка! Надеюсь, я не причинила тебе неудобств? Но я так тебе благодарна, так благодарна!

— Махель! — донесся голос из тумана. — Где ты там?

— Здесь! — рявкнула Махель в ответ так, что у меня в ушах зазвенело. — Иди сюда, бестолочь! Белочка с тобой?

В ответ из тумана донеслось раздраженное бормотание, возня, детские повизгивания, и через пару минут в нем нарисовался двойной силуэт. Одна фигура принадлежала, несомненно, Белочке, а вторая какому-то мужчине. Очевидно, тому самому пьянице, ничтожеству и бестолочи, то бишь — отцу девочки. Белочка подбежала к маме, радостно пискнула и уткнулась лицом в ее необъятные одежды, мигом в них утонув.

— Познакомься с нашей благодетельницей. — Махель царственным жестом указала на меня. — Если бы не она, мы могли бы потерять нашу дочь!

Из тумана проявился невысокий худощавый мужчина с очень желчным выражением лица. Он посмотрел на меня со странной смесью любопытства и презрения, как на редкой омерзительности насекомое.

— Очень приятно, — сказал он тоном, которым обычные люди говорят «чтоб тебе сдохнуть», — Нолт Анкил, советник по делам медицины. Мы вам… э-э-э… благодарны.

Он еще раз смерил меня взглядом и обернулся к своей благоверной.

— Махель, я думаю, у нас больше нет причин здесь задерживаться. Почему бы нам не вернуться обратно в гостиницу? Эта обстановка начинает действовать мне на нервы.

Туша возмущенно колыхнулась:

— Нолт! Я думаю, мы должны отблагодарить девочку.

Нолт обернулся ко мне, и я поняла, что поначалу показавшееся мне желчным выражение его лица было на самом деле вполне нормальным и, пожалуй, даже доброжелательным. Зато сейчас оно таковым не было.

— Махель, — процедил он сквозь зубы, — позволь мне напомнить тебе, что мы стоим на развалинах нашего дома. Мы разорены, а ты предлагаешь мне заняться благотворительностью.

Белочка вынырнула из глубин маминого платья и попыталась что-то сказать, но Махель положила руку ей на голову и прижала обратно к себе.

— Нолт, — сказала она укоризненным тоном, — но ты же забрал наши драг…

— Сшшш, — прошипел Нолт, быстро вставая между мной и женой. — Вот, — сказал он, доставая из кармана золотой, и тон его ясно говорил, что эта монета составляла большую часть упомянутых Махель драгоценностей, — возьми. Пусть мы разорены, но я не позволю себе неблагодарности.

Я удивленно посмотрела на протянутую монету. Он что, шутит? Нолт, похоже сам восхитившись своему благородству, продолжал:

— Если вам потребуется протекция, можете обратиться ко мне. Но, — быстро добавил он, — не в ближайшее время, сейчас, сами понимаете, мне будет не до вас. Через пару месяцев или полгода я, возможно, смогу вам помочь.

Я хмыкнула:

— Спасибо. Вы, наверное, меня с кем-то перепутали. Я не нищенка, и мне не нужны подачки. Рада была встрече.

Я прошла мимо Нолта, так и замершего с протянутой рукой, подхватила с земли свою куртку и ушла в туман, бросив напоследок:

— Пока, Белочка!

Вслед мне неслись возгласы очнувшейся мамаши:

— У-у-у, неблагодарная! То-то она сразу сказала, что и не собиралась спасать нашу дочурку! Подачки ей наши не нужны, видите ли, какая гордячка! Ничего, я это еще припомню, чай, мы не последние люди в этом городе!

Похоже, она могла продолжать в таком ключе довольно долго, но мне было наплевать. Вопли слышались еще пару кварталов, потом потихоньку сошли на нет. Жалко Белочку. Хороший ребенок, но в кого она вырастет с такими родителями — нетрудно представить.

Катаклизм и в самом деле оказался не слишком обширным. Сильно пострадали квартала три, примыкавшие непосредственно к эпицентру — там целых домов практически не осталось. Да еще пара кварталов требовала серьезного ремонта. А дальше дома были в основном целы, возле оцепления повреждений на зданиях не наблюдалось вообще, да и туман порядком рассосался. Вчерашнюю «живую изгородь» убрали, вместо нее улицу перегораживал аккуратный металлический заборчик с острыми кольями. За ним стояли и пялились в глубь улицы человек десять, а возле прохода, оставленного у стены здания, подпирали стену два типа в серых робах, немедленно мной заинтересовавшиеся. Они вцепились в меня взглядами сразу, как я вышла на этот участок улицы, но ничего пока не предпринимали.

— Кто такая? Откуда идешь? — спросил один из них, что помоложе, дождавшись, пока я подойду вплотную.

— Ирси Нассен. Иду оттуда, — мотнула я головой. — Еще вопросы?

Светляк слегка растерялся, я уже собиралась отстранить его и пойти себе дальше, но помешал второй:

— Очень приятно, миледи Нассен. Не соблаговолите ли пояснить, каким образом вы оказались внутри оцепления? — спросил он, подходя ко мне. И что-то промелькнуло в прищуре его глаз такое, что мне определенно не понравилось. Мысли в голове заметались.

— Э-э-э, — протянула я, лихорадочно соображая: соврать, что спряталась внутри, на манер Белочки, или сказать что-нибудь более похожее на правду. — Просто прошла… когда начался этот… катаклизм. Видимо, всем было не до меня, вот я и прошла, у меня было важное сообщение для милорда Тавина, точнее, важная информация, поэтому…

— Понятно, — перебил меня светляк, замысловато крутанув пальцами правой руки у меня перед носом, — все понятно.

В поспешно включенном истинном зрении в воздухе дотаивали остатки заклинания, сильно похожего все на то же злополучное Определение Тьмы. Я бы и рада была ошибиться, но слишком часто я эту связку узлов наблюдала в последнее время. Холодок дурных предчувствий тонкой струйкой пробежал по позвоночнику.

— Что понятно? — спросила я с вызовом.

— Варт! — рявкнул светляк, не отрывая от меня пристального взгляда. — Это она!

Я напряглась. Второй светляк, видимо Варт, вздрогнул и принялся лихорадочно рыться в поясной сумке.

— Вот, — сказал он, доставая из сумки какой-то предмет и протягивая его первому светляку. Тот, не глядя, взял и тут же протянул мне.

— Я буду вам очень признателен, — сказал он с холодной усмешкой, — если вы наденете его сами.

Я присмотрелась и вздрогнула. Шрацблат! Как же так?

— А если не надену? — спросила я, не слыша своего голоса и надеясь, что он не дрожит. Ну, по крайней мере, дрожит несильно.

— Если не наденете? — переспросил светляк, чуть наклонив голову, и усмехнулся еще шире. — В таком случае его надену вам я. А если вы еще и сопротивляться будете, то я имею право применить силу. В любых пределах, вплоть до… ну, вы понимаете.

Я сжала зубы и протянула руку. Светляк аккуратно вложил мне в ладонь желтую матерчатую ленту в три пальца шириной с закрепленной посредине круглой бляхой, отошел на шаг и уставился на меня выжидательным взглядом. Я вздохнула и повязала ленту на голову так, что бляшка оказалась посредине лба. А что оставалось делать? Драться с ними — глупо. Я сейчас не готова к драке, да если бы и была готова, не думаю, что это бы мне помогло. Одно дело — узколобая фанатичка из полудикого монастыря, и совсем другое — умный и умелый боевой маг ордена. Даже если мне повезет и я положу их обоих, ситуация не станет лучше. Убежать мне тоже не светило.

— Готово. Активизирован, — сказал Варт, пряча в сумку какой-то предмет. Второй светляк удовлетворенно кивнул, подошел ближе и всмотрелся мне в лицо с нехорошим интересом. Время шло, я уже слышала, как пульсирует кровь у меня в ушах, а он все молчал. Появилась мысль — а может, они просто не знают, что под оркрисом человек не способен совершать никакие осмысленные действия? Но в следующее мгновение мне стало ясно: этот — знает, и очень даже хорошо. Ему просто доставляло удовольствие смотреть на мои мучения. У меня уже плыли разноцветные круги перед глазами, когда этот гад наконец раскрыл рот:

— Дыши.

Я со всхлипом глубоко вдохнула. Однако плоховато следят светлые за моральными качествами своих бойцов. Надо будет пожаловаться при случае одному знакомому первому принципалу.

— Иди к главному зданию ордена. Зайдешь через вход в левом крыле.

Святые Девять! Идти через весь город с желтой повязкой на лбу? Вот ведь урод, а? Не то чтобы так уж сильно заботилась о своей репутации, но это уж слишком! Эх, если бы я хоть говорить могла, я бы ему сказала… Но ноги уже сами несли меня по улице. Дерьмо!

К счастью, никого из хороших знакомых мне не встретилось. Или я их не заметила, ибо не то чтобы головой крутить, глаза скосить не могла. Вроде пара знакомых лиц мелькнула по дороге, но уверенности у меня не было. И все равно — стыд-то какой. Вдобавок мне нестерпимо хотелось… ну… по-маленькому, и проблема эта была нешуточная. Путь долог, никакой возможности отлить мне не представится, и если я еще и обмочусь по дороге, то мне останется только менять имя и валить из города.

Скучающий охранник в холле удивленно поднял при виде меня брови. Смерил с ног до головы изучающим взглядом, усмехнулся.

— Отвечай, как твое имя?

— Ирси Нассен, — выпалила я, сама еще даже не успев понять, что он спросил.

— А… — сказал охранник будто разочарованно, поднял со стола листок бумаги, всмотрелся. Повторил: «А…» — еще более разочарованным тоном.

— Милорд Мирна сейчас в скриптории, на втором этаже, дверь в торце коридора слева от лестницы. Лестница там, — махнул рукой, — иди к милорду Мирне.

Ну, слава небесам, сейчас это закончится. Ноги сами принесли меня к нужной двери, я толкнула ее, вошла, прошагала к единственному находящемуся в комнату человеку и встала перед ним. Милорд Мирна сидел за столом и что-то писал. Я невольно позлорадствовала — когда еще представится случай без стука войти к милорду главному светляку и нагло встать перед ним без единого слова? Мирна поднял на меня недовольный взгляд, потом в его глазах мелькнуло узнавание. Светляк хмыкнул:

— Мило.

Не могу с ним не согласиться. Я б даже сказала, миленько.

— Такой вы мне нравитесь намного больше. — Мирна вздохнул, встал и сдернул с моей головы ненавистную повязку.

— Я в туалет хочу! — немедленно выпалила я.

— Сейчас будет вам и туалет, и все остальное. — Светляк пожевал губами. — Может, сразу скажете, что вы не поделили с сестрой Шебой?

— Не знаю такую. — Я была уверена, что в первый раз слышала это имя. Впрочем, может, это та упертая арданитка?

Мирна молчал.

— Она меня пропускать не хотела, — мрачно призналась я, — а там такое творилось, я боялась не успеть…

— Не успеть сделать что? — вскинулся светляк. — Не успеть отнести эту книгу нам с ректором?

Он сдвинул часть заваливающих стол бумаг в сторону, и из-под них показался серый уголок злополучной инкунабулы. Проклятие, что мне было не отнести ее ректору в первый же день? Я вздохнула.

— И почему вы решили, что эта книга так важна нам? Там нет определенно ничего, что могло бы навести непосвященного человека на такую мысль.

— Но… Восхождение во Тьму… вы же не знали…

— И что нам полагалось сделать, узнав это? Пасть на колени и ползти к Темному сдаваться, умоляя пощадить нас и убить без мучений? Если бы вы хотели это нам сообщить, то могли бы принести книгу намного раньше, когда такая информация действительно могла быть полезной. Слабая версия, миледи Нассен, откровенно слабая. Придумайте что-нибудь получше.

Я вытаращила глаза. На что он намекает?

— А зачем еще мне было нужно тащиться к вам, учитывая, что там творилось?

— Именно что — зачем, рискуя жизнью, нести не слишком полезную информацию в центр катаклизма? Вы же наверняка понимали, что на исход происходящего ваша информация никак не повлияет? Даже если бы в книге говорилось о том, как уничтожить Вошедшего во Тьму, мы бы все равно не успели этим воспользоваться. Так не разумнее ли было бы дождаться окончания… какого-нибудь окончания, а уже потом действовать по обстоятельствам? Любой разумный человек так бы и сделал.

— Я все-таки не понимаю…

— А я не понимаю, почему вы изображаете из себя дуру! — Светляк выпрямился во весь рост, упершись руками в стол. — Я наводил справки, все характеризуют вас как весьма сообразительного человека. Что вкупе с невысокими моральными качествами и высокой меркантильностью дает довольно-таки неприятный сплав. Может, вы несли эту книгу Темному? Тогда становятся понятными и ваша спешка, и ваше досадное опоздание с решением отдать книгу ордену. Я думаю, поняв, что это за книга, вы сразу догадались и о ее ценности. И стали думать, как бы обратить ее в свою пользу, так? Зная вас, я ничуть не поверю, что вы не попытались продать ее Темному в вашу последнюю, весьма подозрительную встречу.

Я только рот раскрыла и глазами хлопала.

— Молчите? Может, сразу скажете, сколько он вам за нее предложил? Видимо, достаточно, чтобы применять темное колдовство в центре города. Достаточно, чтобы, рискуя жизнью, броситься в самое пекло гибельного катаклизма. Я думаю, он предложил более чем достаточно, учитывая то, что для Темного ваша книга оказалась бы очень полезной и своевременной. Ведь именно в ней он делал некие записи, проливающие свет на суть происходившего вчера процесса. Именно ему она когда-то и принадлежала. Только не говорите, что для вас это стало сюрпризом. Хотя нет, скорее как раз стало, только не сегодня, а позавчера, так? Очень приятным сюрпризом, я полагаю?

— Бред! — заорала я. — Что вы такое несете? Я же отдала ее вам. — Горло свело, и я закашлялась.

— Конечно, отдали, — почти ласково ответил Светлый, — а что вам оставалось, когда вы с ходу выскочили прямо на нас? Вы-то, я думаю, рассчитывали проскочить к дому незамеченной?

— Да нет же! Расспросите своих, я же всем говорила, что ищу вас и ректора. И я отлично понимала, что дом плотно оцеплен — как мне было пройти?

Светляк сел в кресло, откинулся на спинку и невесело рассмеялся.

— Ну, вот вы себя и выдали. Вы отлично понимали, что дом оцеплен и вам не пройти, поэтому договорились с Темным об отвлекающем маневре, так? Почему-то первый выброс хаоса случился именно тогда, когда вы подошли вплотную к дому. Выйди вы к другой группе, не к той, в которой находился я, вам вполне могло удаться проскочить через оцепление. А то, что вы всем говорили, будто ищете именно меня, — ну, я даже объяснять ничего не буду. Тем более что мы оба все отлично понимаем.

Ничего я не понимала, наоборот, происходящее казалось мне каким-то дурным сном. Не верилось, что этот фарс происходит со мной.

— Давайте я оркрис надену, — предложила я бессильно. Пусть уж лучше у меня мочевой пузырь лопнет, чем соглашаться с этими нелепыми обвинениями, — а вы меня допросите.

Мирна презрительно хмыкнул:

— Любой дурак знает, как говорить неправду, находясь под оркрисом. Мне, в принципе, не так уж важно ваше признание. Думаю, мои догадки верны, если я в чем-то и ошибаюсь, то только в мелочах. Ваше признание важнее вам самой. Сами понимаете, грань между Темным Замыслом и обычной человеческой жадностью велика, но иногда совсем незаметна. Я не думаю, что вы решились на Темный Замысел, зачем это вам? Но, пока вы молчите, все выглядит именно так. Ну?

Ну все, достал.

— Я думала, пытки у нас запрещены, — процедила я.

Мирна качнулся в кресле, хмыкнул. Помолчал, глядя на меня с сожалением. Я тоже молчала, сжав зубы. Резь внизу живота становилась невыносимой. Мирна покачал головой, вздохнул, достал из стола небольшой колокольчик. Позвонил. Через мгновение распахнулась дверь, и в комнату вошел очередной тип в серой робе.

— Отведи ее в камеру. В одну из особых, — обратился Мирна к вошедшему, — и установи за ней постоянный надзор. В принципе, никаких неприятностей с ней я не предвижу, но возможны сюрпризы, причем связанные с запретной магией.

— Вот как. — Светляк подобрался, окинул меня оценивающим взглядом. — Пошли.

Я выскочила так быстро, насколько мне позволял мочевой пузырь, сопровождавший каждый шаг вспышкой острой боли. Прихрамывая на обе ноги и скрючившись, я последовала по коридору в указанную сторону, кое-как, под непрерывные тычки в спину, поднялась по лестнице на второй этаж и прошла широким коридором до перегородившей его решетки. Мой конвоир прошел вперед, достал связку ключей и открыл дверцу. Я, не дожидаясь приглашения, пролезла внутрь. По левую руку в стене находилось несколько забранных решеткой ниш, а справа стоял круглый столик, за которым сидели еще два типа в серых робах. Заканчивался коридор глухой стеной. И где, интересно, моя камера?

Камерой оказалась одна из ниш в стене. Мой конвоир открыл решетку и втолкнул меня внутрь. Я огляделась. Из мебели наличествовали только грубый деревянный топчан и деревянное ведро. Последнее, видимо, предлагалось использовать в качестве туалета. Я глянула за решетку. Мой конвоир что-то негромко втолковывал сидящим за столом светлякам, те слушали с подобострастными лицами и кивали.

— И чтобы никакого вина! — закончил светляк погромче, дождался радостных кивков и удалился. Двое оставшихся синхронно повернули головы в мою сторону. М-да, похоже, побыть наедине с собой мне тут не светит. Ну и демон с ними, пусть смотрят…

Я ожидала ехидных комментариев и сальных шуточек, но охранники молчали. Встала, застегнула штаны, с наслаждением потянулась и хлопнулась на топчан. Что бы там ни творилось с этим миром, немного поспать мне не повредит.

Сколько я проспала — неизвестно. Окон поблизости не было, освещение в коридоре было искусственным, охранники на мои многочисленные попытки выяснить, сколько времени, среагировали лишь однажды.

— Заткнись, — безразличным голосом отозвался один из них на мое очередное: «Ну, вам жалко, что ли, сказать, который час?» — а не то без еды останешься.

И я заткнулась. Не то чтобы испугалась угрозы, просто не было смысла. Видно же, что их я так не разговорю. И принялась маяться бездельем. Ненавижу это занятие.

Не знаю, сколько прошло времени, я один раз поела, два раза подремала и уже с нетерпением ждала чего угодно. Обычно откровенного безделья меня хватало максимум на полдня, после чего я бросалась искать себе дело и обычно находила. Но чем заняться здесь? Я пробовала заняться физкультурой, математикой в уме, сочинением стихов, подсчетом всякой ерунды — камней в стене, годовых линий на топчане, царапин на решетке… но все мне быстро надоедало, я вскакивала и принималась в нетерпении ходить по камере. Светляки сидели преимущественно молча, изредка перебрасываясь короткими негромкими фразами. В какой-то момент в коридоре послышалось звяканье и шаги, я вскинулась, но это оказалась всего лишь смена охраны. Еще два типа в серых робах, меня скоро от них тошнить начнет. Один из новоприбывших держал в руке связку ключей. Светляки негромко пообщались, бросая на меня короткие взгляды, я прислушалась, но доносились только обрывки фраз: «…Мирна сказал… черная магия… прорыв Тьмы…» и «ведьма…». Последнее прозвучало несколько раз, при этом все четверо постреливали в мою сторону косыми взглядами. Потом ключи перекочевали к старой смене, новоприбывшие разместились за столом, а их предшественники удалились в сторону выхода. Звяканье, удаляющиеся шаги, и опять все стихло.

— Может, хоть вы мне скажете, сколько сейчас времени? — спросила я безнадежным тоном. Тишина. — Ну и черт с вами!

Я легла на топчан и прикрыла глаза. Поерзала, пытаясь устроиться поудобнее — после предыдущих лежаний на голом дереве у меня уже порядком ныли бока. Проклятие!

В коридоре вновь послышались шаги и отголоски негромкого разговора. Я встрепенулась — вряд ли местная стража менялась так часто. Да и один из голосов показался мне знакомым. Я с нетерпением принялась вглядываться в полумрак коридора. Один из вошедших остался возле входа, я видела только его темный силуэт, а второй прошел к моей камере. Так и есть! Я не сразу узнала ректора — на нем был плащ с капюшоном. Причем плащ изрядно промок, видимо, на улице шел дождь.

— Милорд Тавин, — позвала я громко, словно опасаясь, что он меня не заметит. Кроме шуток, никогда еще я так не радовалась виду ректора. Тавин молча подошел к решетке, расстегнул плащ, со вздохом присел на корточки и посмотрел мне в глаза. Улыбка сама собой сползла с моего лица.

— Зачем? — спросил он голосом, преисполненным отчаянного непонимания. — Зачем ты утаила эту книгу?

И он туда же! Далась им эта книга, Шихар пожри их всех, вместе взятых!

— Мирна уверен, что ты сговорилась с Урсом Ахмой и несла книгу ему, но я так не думаю, — продолжал ректор. — Может, ты все же просветишь меня?

Я пожала плечами:

— Сдуру, выходит.

— Сдуру? — Ректор встал, заложив руки за спину, сделал три шага в сторону. — Сдуру?! Эта книга несет в себе опасность большую, чем весь список, который ты подписывала при поступлении в академию. И только посмей сказать, что ты этого не понимала. Нет, ты понимала! Ты сознательно пошла на преступление, и я хочу знать — зачем?

Милорд Тавин два раза прошелся перед решеткой, потом остановился и посмотрел на меня:

— Кому другому я бы еще мог поверить, но тебе — нет. Ты отлично осознавала, что делаешь. Осознаешь ли ты сейчас, что фактически находишься под обвинением в Темном Замысле? Что самое меньшее, что вынесет тебе трибунал в самом благоприятном случае и с учетом всего моего влияния, — это Обет Забвения?

Я подозревала нечто подобное, но слышать подтверждение из уст ректора было по меньшей мере неприятно. В ушах зашумело.

— Хорошо, я скажу. Вы лучше меня знаете, что за последние столетия мы многое утеряли из доступного ранее. И, продолжаем терять с каждым годом, потому что с каждым годом все большая и большая часть магии становится «запретной». Да я знаю, чем оправдываются светляки, — дескать, следует ограничить силу, которая может оказаться в руках одного мага, поскольку всякий маг всего лишь человек и подвержен всем человеческим слабостям. Хотя при этом ни для кого не секрет, что сами они запретной магией вовсю пользуются, видимо считая себя непогрешимыми. Хорошо, обеспечить безопасность мирного населения — цель благородная, но почему такими методами? Где та граница, до которой следует ограничивать ту самую силу? Эдак скоро запретят любое оружие, потому что его владелец может взбеситься и наброситься на людей. Запретят острые предметы — по той же причине. И еще запретят открывать рты, потому что произносимые слова могут смутить чьи-то некрепкие умы и привести к смуте. Пожалуй, тогда они и в самом деле добьются того, что жить в этом мире будет совершенно безопасно. Вот только не имея стрел, чтобы подстрелить себе дичь, не имея ножей, чтобы резать хлеб и мясо, мы поневоле начнем питаться ягодами и одеваться в плетенные из травы одежды, потому что игл у нас тоже не будет. А не смея разговаривать, мы скоро разучимся это делать вообще и окончательно одичаем!

Горло у меня пересохло, я замолчала, сглотнула слюну и продолжила:

— Это первое. А второе: да они запарятся запрещать! Потому что люди изобретательны и всегда придумают что-нибудь разрешенное в ответ на запрещенное. Запретители это снова запретят, а люди придумают еще что-нибудь. Чтобы охранять все растущее количество запретов, число светляков будет расти, расти, пока все жители Таора не станут ими. Видимо, тогда и наступит эра всеобщей благодати.

Ректор слушал меня с видом совершеннейшего изумления.

— Да, я понимала, что эта книга черна как ночь и все, что в ней написано, — крайне опасно. Но я оставила ее у себя, потому что понимала свою ответственность. Не делайте такое удивленное лицо, именно ответственность! Это слово, между прочим, подразумевает, что человек сам отвечает за себя и за свои поступки, а не бежит в ужасе к добрым светлякам, как только столкнется с чем-нибудь эдаким. Я приняла ответственность за те полезные знания, которых в этой книге содержится ничуть не меньше, чем опасных. Отдай я инкунабулу светлякам, она бы сгинула в бездонных архивах ордена, где, я уверена, пылятся без дела тысячи книг и предметов, могущих сделать нашу жизнь богаче, ярче и разнообразнее. Почему орден уверен, что знания можно применять только во вред? Вот я знаю Восход Антагора, я же им не пользуюсь. — Ну, это я для красного словца ввернула; все, что я запомнила из описания этого заклинания, — только название да производимый эффект. Но ректора проняло, он аж вздрогнул.

— Восход Антагора ты сколдовать просто не сможешь, и слава небесам за это. А вот потерянную душу сестры Шебы все еще не нашли и, пожалуй, уже не найдут, — сообщил мне ректор мрачно. Я смешалась.

— Ну, так получилось… как-то само собой, — пробормотала я. Милорд Тавин глянул на меня с сожалением.

— А вы, оказывается, революционерка, — произнес он медленно, с непонятной интонацией, — вот уж никогда бы не заподозрил в вас идеалиста.

Я отметила, что ректор снова начал называть меня на «вы». Что бы это значило, интересно?

— Я не идеалистка и никогда ей не была. Просто мне не нравится, что меня ограничивают в моем ремесле.

Ректор покачал головой, запахнул плащ.

— Мы живем в обществе, и оно диктует нам свои законы, которым мы обязаны подчиняться, если хотим пользоваться благами, которые это общество предоставляет. Вы могли уехать куда-нибудь в Хатлендалову пустынь и заниматься там темными изысканиями, сколько душа возжелает. Но вместо этого вы поступили в академию, чтобы пользоваться ее библиотекой, слушать лекции и постигать азы магии под руководством опытных учителей. Если вас не устраивали правила, обязательные для каждого студента, вы вполне могли отказаться от поступления. Но вы сами согласились с ними и понесете наказание за их нарушение. — С этими словами он отвернулся от решетки и двинулся в сторону входа.

— Милорд Тавин! — крикнула я, внезапно осознав, что только что отвратила от себя единственного человека, кто был настроен мне помочь и мог это сделать. — Не уходите! Я не понимала серьезности того, что делаю! Это было для нас как игра!

Тщетно. Прозвенели ключи, лязгнула решетка, и шаги, удаляясь, стихли. Я села на топчан. Молодец, Волчья Ягода. Просто молодец, очень дальновидная и продуманная речь, ничего не скажешь. И что это на меня нашло такое? В досаде я хлопнула рукой по топчану и посадила в палец занозу. Посасывая ранку, легла и принялась размышлять. Похоже, на этот раз выкрутиться мне не удастся, как ни печально. Я принялась мысленно готовить оправдательную речь, потом вспомнила, что произнести ее мне вряд ли доведется, поскольку приговор будет выносить трибунал ОСС, а у них всякая говорильня не в почете. Вот уроды, даже выговориться человеку перед смертью не дадут. В досаде я накрылась курткой и задремала.

И снилось мне, будто я иду в задумчивости по торговым рядам в привратных кварталах и размышляю о своей горькой судьбе. Накрапывает мелкий дождик, я кутаюсь в свою любимую синюю накидку, которую потеряла еще в позапрошлом году. Под накидкой на мне только рубашка, поэтому мне холодно и мокро. Народу в рядах почти нет, большинство лавок закрыты. Немногочисленные покупатели провожают меня удивленными взглядами, но мне нет до них никакого дела. Пошли они к Шихару, не видят, что ли, что у человека проблема.

Холодный ветер с моря доносил запахи соли, рыбы и смоленой пеньки, в лужах под ногами отражались тяжелые темные облака, ползущие по небу сплошным покрывалом. И в то же время я отчетливо понимала, что сплю, — бывают такое, когда спишь, видишь сон, но при этом понимаешь, что это — сон. Главное в этот момент — не проснуться, тогда, при определенной сноровке, можно увидеть все, что сама захочешь. Раньше я всегда таким снам радовалась, но сегодня радоваться было особо нечему. Что толку воображать себя царицей Тарской империи, когда отлично знаешь, что вот-вот тебя пинком разбудит экзекутор ОСС? Поэтому ничего такого я себе придумывать не стала, а просто пошла по улице в сторону порта. Вот ведь загадка — я шла, и меня ничуть не тяготила ни погода, ни намокшая одежда. При иных обстоятельствах я бы вне себя от злости была, а сейчас так просто наслаждалась. Я задумалась об истоках этого удивительного явления и не сразу заметила, что меня кто-то зовет по имени.

— Ирси, подожди! — Кто-то бежал за мной, с плеском топая по лужам. Я обернулась в некотором раздражении — уж и в собственном сне нельзя побыть наедине с собой! Меня догонял высокий худощавый мужчина в плотном камзоле. Подбежал, остановился рядом, улыбнулся. Я же пристально всматривалась в его лицо — смуглое, с темными соколиными глазами и носом с горбинкой. Где-то я его определенно видела, но никак не могла припомнить, где именно.

— Привет, — сказал он радостно.

Я нахмурилась и ответила осторожно:

— Привет…

Незнакомец смутился:

— Э… Ты… М-леди, вы меня не помните?

Я виновато улыбнулась и покачала головой.

— Я Гастен, Гастен Кафра-и-Фернес. Мы с вами в холле академии здешней познакомились.

А, точно! Мекампец-заклинатель с фамилией, как лошадиное фырканье. Я кивнула:

— Вспомнила. Простите, Гастен, столько событий произошло, что впору свое имя забыть. Как дела? Понадобились ваши умения?

— Слава Калиде, нет. Я был неподалеку, вместе со всеми сдерживал прорыв Тьмы, хотя, признаться, моя лепта была невелика. Скажу честно, в основном я тратил силы на собственное выживание. Смею предположить, что тем же занималось и большинство остальных магов. К счастью, на это моих сил хватило, и дела мои теперь уже в полном порядке.

Все это, конечно, хорошо, но что он, интересно, в моем сне делает?

— Рада за вас. Домой собираетесь?

Он кивнул:

— Да, фактически уже сегодня. Но скажите, как ваши дела? — спросил он, выделив слово «ваши». — Слышал я, что орден обвинил вас в черной магии?

Я кивнула:

— Было дело.

— В таком случае, видя вас на свободе, смею предположить, что обвинение снято?

— Нет. Не снято. И я вовсе не на свободе, а сижу в камере в резиденции ордена в предвкушении приговора.

Гастен несмело хихикнул.

— Понимаю вас, мне тоже не хотелось бы говорить о таком, произойди подобное со мною самим. Куда вы идете? Я полагаю, ваша цель недалеко, но все равно был бы счастлив составить вам компанию.

Я покачала головой:

— Нет, моя цель очень далеко. И боюсь, нам не по пути.

Мекампец погрустнел, потом нахмурился.

— В таком случае, хочу заметить, что для долгого пути вы неподобающе легко одеты. — Он ухватил край моей накидки, и брови его недоуменно взметнулись. Довольно бесцеремонно Гастен пощупал мое плечо и воскликнул: — Святая Калида, вы же насквозь мокры! Вот что: возможно, я вам совершенно не нравлюсь и мое общество вас напрягает. Пусть так, в любом случае мы вскоре расстанемся, и я, скорее всего, никогда больше вас не увижу. Но сейчас вы пойдете со мной, выпьете кружку горячего вина, и я распоряжусь найти вам более подобающую одежду, — и, видя мою растерянность, добавил: — Не спорьте. Я настаиваю.

Я покачала головой и сказала жалобно:

— Гастен, ты мне всего лишь снишься. Поэтому я могу тебе сказать, что ты мне симпатичен, но детей я от тебя рожать бы не стала. А теперь исчезни, пожалуйста, и не отравляй мне последние мгновения моего существования.

Я попыталась вырвать руку, но мекампец не отпускал, сжав ее, словно клещами. Ого, я бы и не подумала, что в его худощавом теле таится такая сила.

— Может, я вам и снюсь, но вы-то мне не снитесь, — выпалил он и добавил просительным тоном: — Умоляю вас, пойдемте в тепло. Иначе вы наверняка подхватите простуду.

Я криво улыбнулась.

— А, бросьте. Кашель ничуть не помешает мне на эшафоте.

В глазах мекампца что-то промелькнуло, и он, не говоря более ни слова, схватил меня за руку и потащил по улице. И, что особенно удивительно, я покорно последовала за ним. Ну до чего странная вещь эти сны!

В обычной ситуации двух хороших кружек горячего вина, да еще и на пустой желудок, мне бы вполне хватило, чтобы начать выписывать кренделя на ходу и орать непристойные песни. Но сейчас случилось обратное — голова прояснилась, и словно бы спал какой-то дурман, затуманивший мое сознание с того момента, как я легла прикорнуть на деревянном топчане в маленькой зарешеченной нише. Я сидела, завернувшись в принесенный хозяином заведения плед, и с наслаждением ощущала, как в заледеневшем животе потихоньку разгорается жаркий костер. По рукам и ногам разливалось блаженное тепло, голова же была ясной и холодной. «А вдруг я не сплю?» — одной этой мысли, появившейся в конце второй кружки, было достаточно, чтобы хмель мгновенно выветрился. Итак, я уснула в камере и тут же оказалась на улице… где? Вроде бы возле бакалейной лавки. Да… точно. Там еще как будто кто-то стоял у входа и таращился на меня, вылупив глаза. Возможно ли, что какое-то колдовство перенесло меня из камеры на улицу? Несмотря на жар от камина, теплый плед и выпитое вино, в желудке у меня похолодело. Я взяла кружку, попыталась глотнуть, но в ней уже ничего не было. Заглянула внутрь — пусто. Поставила кружку, отметив, что пальцы — дрожат.

Невозможно. Такого колдовства не бывает. Но даже, допустим, бывает. Допустим, это какой-то хитрый вариант межпространственного портала. Тогда почему я не шлепнулась спящая на мостовую, а очнулась вполне себе бодрствующая, на ногах и идущая куда-то? И, в-третьих… шрацблат! Холодок в желудке превратился в ледяной ком — накидка! Негнущимися пальцами я залезла под плед, нащупала край накидки и вытащила наружу. Покрутила, присмотрелась, и ледяной ком превратился в ледяную же глыбу — в уголке черной нитью были вышиты буквы «ИН». Сама вышивала. Я вообще не большой любитель возиться с нитками и иголками, но уж больно мне эта накидка нравилась. Я месяц ее искала, когда потеряла, а потом месяц убивалась. М-да. Поверить в то, что некое заклинание совершенно невообразимым способом в мгновение ока вытащило меня из орденских застенков (наверняка хорошо защищенных от всяких таких заклинаний), — это я еще могу. Но вот что оно одновременно отыскало где-то мою любимую накидку и бережно меня в нее завернуло — в это я, извините, не поверю. Не-воз-мож-но! Смирись, Ирси, ты спишь. Смирись, иначе пробуждение будет слишком болезненным.

— Гастен, — сказала я, и голос мой был на удивление ровным и спокойным, — ты говорил, что сегодня отплываешь в Мекамп? Можешь взять меня с собой?

Мекампец поперхнулся вином. Со стуком поставил кружку на стол и закашлялся.

— Кхе, но как же… кхе-кхе… конечно, могу!

Вытер рот платком.

— Ты серьезно? Может, дело в вине? Ты уверена, что, проснувшись поутру, ты не пожалеешь о своем решении?

Проснувшись? Поутру? В глазах защипало.

— Нет, — сказала я, но тут голос у меня сорвался. Я сглотнула и повторила: — Нет, не пожалею. Если я завтра проснусь на твоем корабле, я буду счастлива, как никогда в жизни.

Глаза у мекампца загорелись:

— В таком случае… тебе еще здесь что-нибудь нужно? Что-нибудь из дома забрать?

Я покачала головой. Мекампец широко улыбнулся и достал кошель.

— Хозяин! — крикнул он в сторону. — Мы уходим! — И мне: — Тогда, если тебя ничего не держит, почему бы нам не пройти на корабль? У меня все готово для отплытия, я собирался выходить в море, как только получу об… как только закончу одно дело. И я думаю, это будет скоро.

— Пойдем, — сказала я, снимая плед и кладя его на кресло, — на корабль так на корабль.

Мы прошли насквозь привратные кварталы и по улице Капитанов двинулись в сторону порта. Уже стемнело, но близость моря ощущалась все сильнее — шум прибоя, поскрипывание кораблей у причала, редкие возгласы матросов и частые крики чаек доносились все яснее. Я же с каждым шагом все больше напрягалась в ожидании чего-то и с трудом удерживалась от того, чтобы не вцепиться в руку своего спутника.

Мы вышли к порту, но к причалам не пошли — Гастен подвел меня к двери под вывеской «Двенадцать склянок» и толкнул дверь. Я, слегка удивленная, прошла внутрь. Как ни странно, несмотря на непосредственную близость к порту, внутри было чисто, уютно и даже почти роскошно. Народу было мало, никто не шумел, не напивался и не дрался.

— Цены здесь высокие, поэтому моряки сюда не заходят, только купцы, капитаны и помощники, — пояснил Гастен вполголоса. — Посиди тут, я отлучусь ненадолго. Как вернусь, сразу пойдем на корабль.

Я пожала плечами и устроилась за ближайшим столиком. Ощущение нереальности стало таким навязчивым, что я уже ничуть не сомневалась — я сплю. Мекампец прошел к бару, сказал что-то кабатчику, движением головы указав в мою сторону. Тот стрельнул в меня взглядом, кивнул. Гастен улыбнулся, припечатал к столику какую-то монету и зашагал обратно. Проходя мимо меня, подмигнул и вышел за дверь. Я осталась сидеть, безмолвная и безучастная. Кабатчик неслышно подошел ко мне, встал сбоку.

— Вина изволите? Поужинаете чем?

— Вина, — кивнула я. — Красного. И мяса. Жареного, но с кровью.

— Есть ахтарское трехлетнее, есть пятилетнее, но я бы посоветовал первое. В шестьдесят шестом урожай был неудачный. Есть раванское годовалое. Есть сладкое мулийское, но это на любителя…

— На ваше усмотрение, уважаемый, — сказала я, закрывая глаза и откидываясь на спинку. Только бы не заснуть, а то ведь понятно, где проснусь.

Мекампца не было долго. Я дождалась своего мяса, не торопясь, со вкусом, съела весь немаленький кусок, допила вино и довольно продолжительное время сидела, бездумно разглядывая узор древесных линий на столешнице перед собой. Несколько раз хлопала дверь, я поднимала голову, но это были всего лишь очередные посетители.

Наконец дверь хлопнула, впустив внутрь моего мекампца. Он от двери быстрым настороженным взглядом обвел зал, стремительным шагом подошел ко мне.

— Пошли вверх, — сказал он негромко напряженным голосом, беря меня под локоть.

Нашел взглядом кабатчика, мотнул головой в сторону лестницы. Кабатчик понимающе ухмыльнулся и подмигнул мекампцу. Я негодующе вырвала локоть:

— Ты что же, думаешь…

— Шшш, тихо, — прошипел он, — не дури. Тебя ищут.

Ищут? Кто ищет? Я безропотно позволила вывести себя из-за стола и отвести на второй этаж. Мы зашли в аляповато обставленную комнатушку с громадной кроватью посредине, мекампец запер дверь и обернулся. «Ну и ну, — подумала я с разгорающимся интересом. — Чего это он задумал? Ну и сон».

— Как тебе удалось сбежать из аститория?

— Откуда? — удивилась я. — Оно так называется? Я и не знала.

— Так как? Весь город на ушах стоит, орденцев на улицах больше, чем фонарных столбов. Говорят про какую-то магию.

Я задумалась.

— Понимаешь, Гастин, — сказала я задумчиво, — я сама не знаю. Я легла спать, и сразу же оказалось, что я иду по улице. Потом меня встретил ты. Я была уверена, что сплю и все это мне снится, и… до сих пор в этом уверена больше чем наполовину.

— Гастен, — поправил меня мекампец, — а не Гастин.

Он постоял, глядя на меня искоса, потом вдруг подошел и сильно ущипнул за руку. Я вскрикнула, больше от неожиданности, чем от боли, хотя больно тоже было.

— Ты чего?!

— У нас так делают. Тебе больно, значит, ты не спишь.

— А, — я успокоилась, — у нас тоже вообще-то. Но боль тоже может присниться.

— Поверь мне, ты не спишь. Я не могу сейчас отплыть, мое дело еще не закончено. Но один из моих кораблей — «Сын ветра» — отплывет вскоре. Тебе не стоит оставаться в Джубане. Сиди здесь, я закрою дверь. Вскоре за тобой придет мой человек и отведет тебя на корабль. Ничего не бойся. Встретимся в Ишанне.

Я только глазами хлопала, а Гастен уже выскользнул за дверь. Послышался звук поворачивающегося ключа и удаляющиеся шаги. Я встала, подошла к двери, подергала — заперто. Вернулась обратно, села на кровать и принялась ждать.

Звук открывающегося замка вывел меня из раздумий. Я вскочила, ожидая появления кого угодно — мекампца, ректора, толпы светляков с мечами наголо, Черного Принца, да хоть самого Отца Тьмы. Но это был незнакомый мне невысокий мужчина со шрамом на лице и выдающимся орлиным носом. Еще один мекампец.

— Вы от Гастена? — спросила я.

Мужик закивал и поманил за собой. Мы спустились вниз и вышли на улицу. Я сделала шаг к порту, но мекампец произнес что-то возражающим тоном, схватил меня за руку и повлек совсем в другую сторону.

— Куда? — возмутилась я, пытаясь вырваться. — Порт там!

Мекампец остановился, но руки не выпустил.

— Порт охранять, — сказал он с чудовищным акцентом, — плыть лодка. Понять?

— Да. — Я кивнула.

Мекампец всмотрелся мне в лицо, словно пытаясь прочесть на нем что-то очень важное, потом повернулся и потащил меня за собой. Я не стала сопротивляться. Мы прошмыгнули какими-то дурно пахнущими извилистыми переулками и неожиданно оказались на побережье. Мекампец выпустил мою руку и сиганул вниз, в бурлящую темноту. Послышался плеск.

— Идти. Прыгать, — донесся из темноты его голос.

Прыгать? Куда, интересно? Темно, как в заднице Шихара. Хоть бы огонек зажечь догадался. Я вздохнула, присела, поставила локти на край парапета и спустила ноги вниз, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. Тут чьи-то руки обхватили меня за лодыжки и дернули вниз. Я вскрикнула, но через мгновение уже стояла на чем-то твердом. Правда, это что-то изрядно колыхалось. Лодка!

Убедившись, что я нормально приземлилась, мекампец выпустил мои ноги и принялся с чем-то возиться. Лодка закачалась, и я присела на корточки, обнаружив сиденье — доску, закрепленную на уровне колен. Лодка качнулась раз, другой, потом плеснули весла, и мы выплыли из создаваемой парапетом тени.

Мекампец вышел в море на пол-ли и направился вдоль берега к кораблям, мрачными тенями стоящим в паре ли от нас. В порту двигались огоньки, и временами порывы ветра доносили обрывки каких-то выкриков, похоже, команд. Облава ли это в мою честь или порт всегда так выглядит ночью, я не знала, поэтому особо не приглядывалась, тем более что плыли мы недолго.

Мекампец направился к корме третьего по счету корабля, проплыл вдоль левого борта, потом двумя взмахами весла прижал лодку к доскам борта и негромко свистнул. Тут же сверху послышалось шуршание, потом выплывший над бортом огонек осветил веревочную лестницу. Мекампец подтолкнул меня в спину. Я пожала плечами и полезла вверх. Перебралась через борт, поправила одежду. Рядом стоял еще один мужчина с орлиным профилем и бесцеремонно меня разглядывал. Через мгновение за бортом послышался негромкий шум, и на палубе появился мой провожатый. Мекампцы коротко о чем-то поговорили на своем языке, поэтому я ничего не поняла, только пару раз уловила имя «Гастен». Потом тот мекампец, что встречал нас на борту, тронул меня за плечо и жестом предложил идти за собой. Мы прошли на корму, поднялись по деревянной лестнице и зашли внутрь корабля. Мекампец завел меня в тесную комнатку и махнул рукой — располагайся, мол. Я осмотрела нехитрую обстановку каюты, улыбнулась проводнику и кивнула — ага, спасибо. Мекампец улыбнулся в ответ и выскользнул за дверь.

Я быстро закрылась на задвижку, села на предмет, определенный мной как кровать, и перевела дух. Тут же навалилась сонливость. Я сняла так и не высохшую одежду, залезла под одеяло и с блаженным стоном вытянулась на кровати. Матрасов здесь, видимо, не полагалось, между мной и досками находился только тонкий слой ткани, так что спать было жестковато. Ладно, мне не привыкать.

Хороший получился сон. Я закрыла глаза, почти полностью уверенная, что ощущаю под лопатками голый деревянный топчан в камере орденской цитадели.

ГЛАВА 3

На память я никогда не жаловался… алмазная пыль, смола карры, что еще? Ах да, мел. Понятия не имею, как долго это зелье остается пригодным к употреблению, но я на всякий случай приготовил его втрое больше, чем надо, — про запас. И ингредиентов отсыпал — вдруг эта смесь засохнет через час, а того, что на руках, — до конца не хватит. Излишки зелья соскреб с противня в банку с широким горлом, привязал ее к остальным припасам — на пояс. Приложил ладони к противню, снял. Для проверки попробовал залезть на стену замка — зелье работало. Слез обратно, пошел к ущелью, лег на край и всмотрелся вниз. Нить дороги все так же змеилась по дну ущелья. Я развернулся, спустил ноги через край и зацепился за стену. Ну, Гор в помощь.

Ничего сложного в спуске не оказалось — по осыпающимся камням замка, как я и предполагал, лазать было намного опаснее. Единственно следовало остерегаться того, чтобы какой-нибудь крупный кусок целиком не обвалился именно тогда, когда по нему ползу я. Поэтому я старался выбирать скалы помассивнее и без трещин. В остальном же мое бегство проходило без трудностей и какого-то особого напряжения: после всех тех испытаний, что обрушились на мой бедный организм за недавнее время, происходящее запросто сошло бы за увеселительную прогулку. Я даже не чувствовал потребности в отдыхе, но решил от намеченного маршрута не отклоняться и устроить небольшой перерыв на выступающем уступе скалы, находящемся примерно на трети пути до подножия. Тем более что с приближением этот уступ выглядел все привлекательнее — на нем росла трава, парочка кустов и даже одно большое дерево. Хотя дерево, пожалуй, уже не росло, представляя собой спутанную кучу веток без единого листочка. — засохло, видимо, от недостатка влаги.

В этом месте то ли камень был не такой прочный, то ли сама гора подвергалась какому-то разрушающему воздействию, но мне начало попадаться куда больше трещин и осыпей. Я стал двигаться осторожнее и больше смотрел на камень перед собой, чем по сторонам. Мне оставалось до намеченного места отдыха совсем немного, когда я зацепился за выступ над небольшой расщелиной и решил осмотреться — мне послышался над головой какой-то звук. Я посмотрел наверх и зажмурился: висящее в зените солнце заливало все вокруг ослепительной белизной, и скалы по бокам разлома казались созданными из раскаленной бронзы. Бросил взгляд на вожделенный уступ и насторожился — то, что я принял за дерево, таковым вовсе не являлось. Не будь оно таких размеров, я бы сказал, что это похоже на…

Внезапно и стремительно надо мной возникла широкая тень, негодующий звук, похожий на ржание гигантской лошади, оглушил меня одновременно с порывом сильнейшего ветра. Я в панике развернулся, пытаясь разглядеть неожиданную опасность: солнце снова ударило мне в глаза, и я не смог разглядеть, что же, собственно, происходит — что-то громадное нависало надо мной, громадное и очень быстрое — глаз не успевал отследить мелькание черных силуэтов. Урсай вернулся? Демон вырвался? Я заорал, закрывая лицо рукой, пытаясь разглядеть неожиданного врага и понять, кто это такой и что делать. Что-то с грохотом впилось в скалу надо мной, дробя камень, несколько осколков больно стукнули меня по голове и плечам. Я дернулся, ноги сорвалась со скалы, и я повис на одной руке, громко вопя и пытаясь забраться обратно. Не получилось — что-то, напоминающее бревно, обшитое мехом (дурацкое сравнение, но именно оно мне пришло в голову в тот момент), проехалось по моей спине, и я полетел вниз, в темноту. Напоследок на фоне ослепительного неба мелькнул силуэт, похожий на крыло птицы.

…Негромко журчала вода. Было темно и очень холодно. Я пошевелился, поморщился от резкой боли в ноге, приподнявшись на локтях, попытался осмотреться. Высоко наверху неярко светилась длинная дыра с неровными краями — видимо, через эту дыру я сюда и попал. Больше ничего видно не было — сплошная темнота. Под собой я ощущал влажную холодную землю. Грязную и противную. Шипя и ругаясь вполголоса, я замкнул канал боли и уже спокойнее ощупал поврежденное место. Нога распухла, но несильно, обошлось вроде без перелома. Я осторожно поднялся, согнул-разогнул ногу, пошагал на месте — все работало. Ну, хвала Гору.

Я включил истинное зрение и огляделся еще раз. Пещерка, на дне которой я находился, похоже, была проделана ручьем, который тут же и журчал, продолжая свою неторопливую работу. Гладкостью стен и общими пропорциями пещера напоминала узкий кувшин, каковым его видит провалившаяся внутрь его мышь. Будь я обычным человеком, это могло бы доставить некоторые неудобства. Но я не обычный человек! И с этой мыслью я полез к светлому пятну. Впрочем, на втором шаге вверх рука соскользнула со стены, и я просто съехал вниз, на дно. Вот те раз — похоже, скалолазное зелье перестало работать. Я приложил руку к камню, с усилием потянул вниз, и рука подалась. Так и есть!

Уж не знаю, сколько я пролежал без сознания, но, видимо, долго. Потянулся к поясу — банки не было. Я принялся шарить руками в холодной грязи и, только пару раз хорошенько приложившись лбом к стене, сообразил сколдовать свет. Благодаря замкнутому каналу, боли не чувствовалось, но перед глазами плыли разноцветные круги.

Выглядело мое узилище еще грязнее и противнее, чем казалось поначалу. Впрочем, мне было не до разглядываний, следовало найти банку. Я обшарил лужу грязи под ногами — она была довольно глубокой. На дне ее попадались крупные камни, на ощупь очень даже похожие на искомую банку. Неизвестно, сколько бы я так провозился, вытаскивая валуны из грязи, если бы не догадался поискать истинным взором. Банка отчетливо высветилась, и я, мысленно вручив себе орден идиота второй степени, схватил ее. Сколько бы я ни ругал грязь на дне пещеры, она уже второй раз меня выручала: банка оказалась целой. Я снял крышку, осторожно сунул внутрь палец и похолодел — на ощупь внутри банки был шероховатый камень. Неужели смесь застыла? Будет не так-то просто приготовить ее заново в этих условиях. Да просто невозможно будет ее приготовить! Я прощупал содержимое банки — вроде чуть-чуть поддается. Подумал, нашел более-менее сухой участок камня и с размаху стукнул об него дном банки. Раздалось сдавленное «хруп», и банка чуть-чуть смялась у меня в руках. Не веря своим ощущениям, я поднес ее к глазам и пристально осмотрел — стекло покрылось сеткой мелких трещин, но не рассыпалось — смесь надежно держала осколки вместе. Тем не менее, похоже, внутри еще оставалась незастывшая часть. Добираясь до нее, я порядком измучился, поскольку получившийся из застывшей смеси материал обладал удивительной прочностью. Все механические способы не помогли, и до вожделенного содержимого я смог добраться, только проточив по кругу бороздку с помощью алкахеста. Если Урсай меня поймает, то определенно будет меня месяц кормить одними слизняками и опарышами за такое использование ценнейшего универсального растворителя. Но даже такой вариант лучше, чем сдохнуть от голода на дне этой пещерной кишки.

К счастью, в потребном состоянии скалолазного зелья внутри застывшей банки оставалось достаточно. Много больше, чем могло показаться поначалу, — оказывается, застывший слой был едва с ноготь толщиной, и я только еще раз подивился прочности получающегося материала. Противня не было, ладони я макал прямо в банку, и смесь налипала на них неровным слоем, образуя местами неприятные на ощупь комки. Остатками смеси обильно смазал ноги. Правая нога выглядела совсем неприглядно, и я очередной раз подумал, что не так уж плохо быть Темным — был бы каким другим, валялся бы тут, подвывая от боли, и пошевелиться не мог бы, не то что по стенам лазать. С другой стороны, конечно, не напорись я тогда на Урсая, не стань Темным и не окажись, в конце концов, в этих Гором забытых горах — хрен бы я попал в эту пещеру.

Несмотря на некоторое несоблюдение технологии, скалолазная смесь работала не хуже обычного, и к выходу я вскарабкался без проблем. К этому времени свет в дыре совсем померк, и я ничуть не удивился, обнаружив снаружи поздний вечер. Наверху, наверное, еще было светло, но ущелье заливал полумрак, книзу сгущающийся в непроглядную тьму. Я осторожно пополз к выходу, стараясь производить как можно меньше шума — что бы ни скинуло меня в эту дыру, вряд ли оно тут же сдохло от огорчения, убедившись, что достать меня невозможно. Может, конечно, оно потеряло меня из виду и тут же про меня забыло — рассказывали нам на какой-то лекции про таких тупых тварей. Но они, помнится, были не крупнее лягушки, питались мошкарой и уж точно не умели летать. В голове улеглись последние впечатления, и я уже почти был уверен, что меня просто пыталась заклевать очень большая птица — та самая, чье гнездо я видел на краю уступа, приняв его за дерево.

Возле самого выхода камень был порядком издолбан и исцарапан. Вроде бы раньше такого не было. Я собрался выглянуть и только тут сообразил, что буду отлично виден на фоне подсветки из глубины пещеры. Мысленно выругавшись, я быстренько развеял заклинание и замер, прислушиваясь, — а ну как огонек и возня, производимая мной, уже пробудили мою птичку? Но снаружи было тихо. Я осторожно высунул голову над краем пещеры и принялся оглядывать окрестности. Скалы, скалы, темнота… а вот и она — я быстро пригнул голову, хотя замеченная мною тень не шевелилась. При спокойном рассмотрении птица оказалась не такой уж громадной — ну, с лошадь размером. Я ожидал увидеть что-то крупнее раза в три, а то и четыре, а тут — ну, большой орел, подумаешь. Бывают такие, я читал, запросто таскают овец из стада. Этот, правда, был намного больше описанных, но все равно: ничего сверхъестественного. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы представлять серьезную проблему для боевого мага. Я подготовил заклинание Стрелы Огня, примерился… и передумал. Пусть живет. Попробую проползти тихонько — если проснется и бросится на меня, тогда, конечно, ничего не поделаешь — буду защищаться. Наверное, правильнее было все же поджарить ее сразу, но у меня рука не поднялась — мало того что спящего убивать, так еще и в родном доме, можно сказать. Я даже возгордился немного от своего благородства. Окончательно утвердившись в своем решении, вылез из дыры и пополз прочь от этого места, временами поглядывая через плечо. Мне постоянно чудились движения и звуки со стороны оставленного гнезда, я, вздрагивая, разворачивался с приготовленным заклинанием, но ночной воздух оставался спокойным и безмолвным. Выждав немного, я продолжал свое движение. Так, замирая от каждого шороха, нервно дергаясь и выворачивая шею в попытках смотреть за спину, я отполз от злополучной пещеры.

Но окончательно успокоился, только когда спустился вниз настолько, что стали различаться детали на дне ущелья. Истинным зрением, разумеется. В обычном зрении меня окружала такая густая темнота, что не было никакой разницы — открыты глаза или нет. Не было видно ровным счетом ничего, только взглянув наверх и пристально присмотревшись, можно было различить ломаную полосу поперек неба, чуть менее черную, чем весь остальной мир. «Вот так, наверное, выглядит душа моего учителя», — подумалось вдруг. Я поежился, включил обратно истинное зрение и пополз дальше. Хорошо все-таки, что я — не простой человек.

До дна ущелья я добрался, когда уже занималось утро. Вокруг было все так же темно, но уже не приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть полосу неба между горными кряжами. Я с удовольствием прошелся по ровной поверхности, потянулся, удивившись, что совершенно не чувствую усталости. Потом вспомнил, обозвал себя придурком и разомкнул канал боли.

Ой-ей-ей, лучше бы я этого не делал. По правой ноге будто раскаленным топором треснули — я заорал так, что с гор камни посыпались, упал плашмя на землю и, продолжая вопить, но уже потише, принялся замыкать канал обратно. Попытки с восьмой у меня получилось, я замолк и остался лежать, весь взмокший, тяжело дыша и боясь пошевелиться: казалось, что боль никуда не ушла, а только затаилась, и стоит мне чуток двинуть ногой — набросится с еще большей силой. Отдышался и задумался. Очевидно, продолжать свое путешествие мне пока не стоит. С замкнутым каналом, не чувствуя усталости и боли, я могу спокойно шагать хоть сутки напролет, но чутье мне подсказывает, что лучше так не делать.

Инстинктивно мне хотелось убраться подальше, пока Урсай не вернулся в замок и не обнаружил пропажу любимого ученика. Но, размышляя логически, не имеет никакого значения, как далеко я успею добраться. Если он захочет меня найти, то сделает это запросто. Даже я сам смогу без труда пройти по своему следу. Скрывать я его и пытаться не стал — не тот случай. Удирай я от любого другого мага, я бы потратил кучу времени на заметание своих следов, потом на уничтожение следов этого заметания, потом на скрывание следов уничтожения заметания… и так далее, на сколько терпения хватит. Но я-то пытался удрать от самого сильного мага современности. Сдается мне, заметай я свои следы или, наоборот, рисуй через каждые пять шагов стрелки в направлении своего движения — для Урсая не будет большой разницы.

Единственной моей надеждой было выбраться из гор и затеряться в населенной местности раньше, чем Темный обнаружит мое исчезновение. И тогда, возможно, он плюнет и решит, что завести нового ученика будет проще, чем найти пропавшего. А единственный способ осуществления этой надежды — быстренько наткнуться на караван, поскольку пешком я вряд ли далеко уйду. Ведь не привиделись же мне тогда ползущие по дну ущелья точки? Да и дорога здесь определенно наличествовала.

Следующим логическим выводом было то, что особо спешить мне некуда — я все равно не знаю, с какой стороны ближе выход из гор и с какой стороны придет караван (надеюсь, он все-таки придет). Поэтому я вполне могу расслабиться и разрешить себе отдохнуть до утра, а то и до обеда. С этими мыслями я осторожно поднялся и побрел искать место для ночлега.

Проснулся я от глухого шума снаружи моего укрытия. Вчера (точнее, перед тем, как лечь спать) я нашел маленькую сухую пещерку, натаскал в нее сухих веток и накрыл курткой. Получилось удобнее, чем могло показаться. Но размыкать канал я все же не рискнул, заснул так.

Снаружи уже был разгар дня, яркий солнечный свет пробивался сквозь извилины входа и освещал каменный пол моего временного пристанища. Разбудивший меня звук больше всего напоминал тот, который издается животом, если съесть на голодный желудок пару десятков зеленых яблок, — только значительно громче. Определенно, там что-то происходило. Я встал на четвереньки, ибо высота моего убежища не позволяла выпрямиться в полный рост, и выполз наружу. Звуки усилились. Вход заслоняло несколько крупных камней, и прямо за ними сейчас что-то шумно вздыхало, топало и невнятно мычало. Первым делом я осмотрел распухшую ногу, недовольно поморщился, потом осторожно выглянул за камни: ничего особенного. Просто мимо меня неспешно брело большое стадо каких-то неизвестных мне зверюг. Более всего они походили на коров, только размерами превосходили их чуть не вдвое. Острые рога, длиной с мою руку, не располагали к тесному контакту, поэтому выходить из своего укрытия я не стал, но осторожничать перестал. И, как оказалось, зря: похоже, коровки обладали неплохим зрением. Идущая мимо меня особь вдруг остановилась, неспешно повернула голову и уставилась на меня печально-недоуменным взглядом. Я замер в ожидании, что она потеряет ко мне интерес и пойдет дальше, но она определенно встревожилась, вытянула голову в моем направлении и, раздувая ноздри, принялась шумно нюхать воздух. Потихоньку все стадо остановилось и принялось оборачиваться в мою сторону. Я почувствовал себя неуютно и уже собирался нырнуть в пещеру и переждать там эту миграцию, но новый звук приковал меня к месту.

— МММММБРРРУУУУУУ? — недоуменно прозвучал сбоку громовый рев, и я немедленно обернулся, чтобы увидеть его источник. Ничего себе! Коровки и так впечатляли своими размерами, но данный экземпляр даже среди них выделялся, как жук среди муравьев. Кроме того, этот тип обладал густой развесистой гривой и рваными шрамами на морде. А от выражения его глаз у меня нехорошо засосало под ложечкой.

— Проходите, проходите, я вам не помешаю, — пробормотал я, пятясь к своему укрытию.

— БУУУРУУРУУ-УУУ! — отозвался гигант, наклоняя голову и нацеливая на меня пару рогов размером с меня самого каждый. На этот раз в его голосе звучало куда меньше недоумения и куда больше ярости.

— Понял, понял, исчезаю, — отозвался я и юркнул в свою норку.

— БРУ-РУ-РУУУ!!! — донесся до меня рев, сопровождаемый гулким топотом и легким содроганием земли, но я уже сидел на куче сухих веток в самом углу пещерки. Вход заслонила тень, послышалось шумное дыхание вперемежку с не менее шумным сопением.

Возня, сопровождаемая многообещающими «МБРУ?», продолжалась снаружи довольно долгое время, но я сидел, не двигаясь, и в конце концов тень с входа исчезла, послышались удаляющиеся шаги. Еще через некоторое время вновь полились знакомые уже звуки движущегося стада. Больше проверять их бдительность я не стал, а терпеливо ждал. И только когда звуки стихли вдали, осторожно выбрался из пещеры.

Убедившись, что недавний знакомец не подкарауливает меня за ближайшим камнем, я вышел на открытое место. Наконец-то представилась возможность осмотреть дно ущелья при свете дня. В первую очередь меня заинтересовала дорога. Удивительное дело, но она была выложена булыжником. Это настолько меня поразило, что я принялся ощупывать покрытие руками, — и в самом деле так. Я встал, отряхнул руки и недоуменно огляделся. Чем больше я размышлял, тем больше меня эта дорога удивляла. Скажем, в Джубане… Да что в Джубане — даже в богатейшем Мелисе отнюдь не все улицы вымощены камнем. А еще странно, что дорога идет не вровень с землей и не выше ее, а утоплена вглубь, и довольно прилично — примерно по колено. Это сколько же труда понадобилось, чтобы продолбить в каменистом фунте эту канаву, а потом выложить камнем? Вроде бы древняя Тарская империя мостила булыжником основные тракты, неужели я наткнулся на один из них? Я внимательно осмотрелся — вряд ли. Дорога, конечно, выглядела порядком запущенной, но Тар, раздираемый внутренними междоусобицами, сгинул во тьме веков три тысячелетия назад, и вряд ли дорога тех времен дошла бы до сегодняшних дней в таком приличном состоянии. Особенно учитывая шляющиеся стада всяких неизвестных громадин. Какая-то неприятная догадка бродила у меня в голове, но я никак не мог поймать ее за хвост. И так, недоумевая, я побрел потихоньку по этому шедевру дорожного строительства в ту сторону, откуда пришло стадо.

Очередная странность дороги дошла до меня, только когда я прошел по ней пару ли. Она извивалась. Ущелье тоже не было совершенно прямым, но дорога постоянно змеилась по дну ущелья от одной его стенки к другой. Стоило мне осознать эту странность, как все объясняющая догадка мгновенно возникла в моей голове. Шихар меня раздери, это — никакая не дорога. Это всего-навсего русло реки! Видимо, оно наполняется водой только в сезон дождей. В сухое же время пыль забивается между камнями, а проходящие стада утрамбовывают камни так, что русло становится похожим на мощеную дорогу. Сама по себе эта мысль не была такой уж неприятной, но вот следовавший из нее вывод заставил меня остановиться и преисполниться отчаяния. Если это — не дорога, значит, на караван рассчитывать не приходится. И вполне возможно, что никаких поселений нет на тысячи ли поблизости. Я даже задумался о том, чтобы забраться обратно, пока не вернулся Урсай, но передумал — скалолазное зелье у меня кончилось, а ингредиентов с собой я взял только на одно приготовление. Лезть вверх — это совсем не то, что ползти вниз, и вряд ли я доберусь до верха за один день. Оставалось только продолжать путь, надеясь, что люди тут все-таки есть. И что Урсай не станет меня сразу убивать, если за оставшуюся седмицу мне не удастся найти какой-нибудь город и в нем затеряться.

Я прошагал почти весь день, пока не понял, что иду не в том направлении. Я-то думал, что в любом случае выйду к какому-то жилью. Но это по дороге через горы все равно, куда идти. А по руслу реки лучше двигаться вниз по течению — зачем мне безвестный родник в горах? Я развернулся и пошел обратно, утешая себя рассуждением, что просто дал фору прошедшему утром стаду, — совершенно незачем нервировать пугливых зверюшек, наступая им на пятки.

Так что заночевал я в той же самой пещерке, что и накануне. И видел жуткий сон: будто у меня сгнила нога, и, пытаясь встать, я с ужасом обнаруживаю, что часть ее ниже колена остается лежать на земле. Я просыпался в холодном поту раза четыре, а под утро не выдержал и, сжав покрепче зубы, разомкнул канал. Против ожидания, все было не так уж и плохо. Обрадованный, я даже не стал замыкать канал, так и заснул под ноющую тупую боль в голени и проспал до полудня. К этому времени нога почти совсем перестала болеть, я уже мог шагать, не пользуясь всякими магическими штучками, и эта новость привела меня в благостное расположение духа. Хотя, казалось бы, с чего? Положение мое было в общем-то безрадостным, перспективы вырисовывались — хуже некуда, а вот поди ж ты — настроение было просто отличное. Солнце светило, мухи жужжали, ветерок дул, я шел себе по высохшему руслу реки, смотрел вверх, щурился и блаженно улыбался. Если Урсай сейчас вдруг увидит меня, он определенно решит, что я лишился остатков ума, и махнет на меня рукой — кому нужен сумасшедший ученик?

Зато я нашел отличный способ улучшения настроения в любой ситуации — если вдруг все стало очень плохо, то не надо пытаться что-то улучшить. Надо ухудшить, а потом вернуть, как было. Можно даже не до конца вернуть — эффект все равно гарантирован. Я только сейчас понял вводившую меня в недоумение налоговую политику джубанского магистрата — частенько, установив какой-нибудь новый налог, мэр через полгодика уменьшал его раза в полтора-два. Народ всякий раз приходил в радость и прославлял своего рачительного правителя, совсем забыв о том, что он же этот налог и назначил несколько месяцев тому. Раньше я полагал это признаком недальновидности нашего мэра и только теперь понял, что он, пожалуй, не зря сидит на своем месте уже больше десяти лет.

Идти было легко, но скучно. Только изредка попадались небольшие полянки, на которых пробивались пучки жесткой, как сталь, и острой, как кинжал, травы. Видимо, только такая растительность могла здесь уцелеть. Я прошагал весь день до заката, но так и не увидел никакого разнообразия — скалы, камни, полоска неба и высохшее русло реки под ногами. К счастью, местами попадались ручейки, вытекающие из скал, чтобы тут же затеряться в каменной мешанине. Их порой было видно только по мокрому пятну на камнях русла, но и этого было достаточно — обычно тут же обнаруживался и крохотный ручеек, водой которого я мог наполнить свою флягу. Поэтому умереть от жажды я не опасался, куда больше опасений мне внушал голод, который неизбежно наступит, как только я доем оставшиеся две полоски солонины, прихваченные мной со склада. Но к ночи сего дня об этом я переживать тоже перестал. Не думаю, чтобы до выхода из гор было далеко. Иначе тут не бродили бы стада всяких коров, которым еды нужно ой как немало. Я убедился в этом, наткнувшись на самую большую из виденных мной куч дерьма. Запах от нее исходил буквально сногсшибательный, нос я зажал еще шагов за десять до нее, существенно ограничив себе обзор. Поэтому, а также по причине вечерних сумерек, я чуть не ступил в нее, приняв эту темнеющую горку за естественный холмик. Чтобы обойти кучу, мне пришлось вылезти из русла и пройти несколько шагов поверх него. Только шагов через тридцать я отпустил нос, вытер слезящиеся глаза и быстрее зашагал дальше, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Все-таки мне крупно повезло, что я вовремя заметил эту кучу — наступи я на нее… притом что совершенно негде вымыть ноги… м-да, определенно повезло. И только еще шагов через пятьдесят я вдруг задумался — возможно, мне следовало бы не просто наступить в эту кучу, но даже обмакнуться в нее с головой — тогда Урсай не стал бы ко мне даже прикасаться просто из брезгливости. В деле спасения собственной жизни все средства хороши. Я даже остановился ненадолго — не осуществить ли мне эту мысль, но решил, что не стоит. Урсаю, чтобы отправить меня к концу всех дорог, вовсе не обязательно приближаться ко мне, он с легкостью может прибить меня, оставаясь на безопасном расстоянии. Я вздохнул облегченно и зашагал дальше — жизнь жизнью, но воняла та куча и в самом деле пренеприятнейше.

В долину я вышел следующим вечером. Это могло бы случиться и несколько раньше, но утром я наткнулся на идущее впереди стадо и, разумеется, не стал его обгонять. Ладно еще, я вовремя обратил внимание на монотонный шум впереди себя и не стал выскакивать из-за очередного изгиба ущелья, а тихонько подошел к нему и выглянул. Увидел громадные покачивающиеся задницы, неторопливо движущиеся по руслу, и быстро шмыгнул обратно — в чутье коров-вонючек я уже имел возможность убедиться, а случись что, спрятаться тут негде. Дальнейший мой путь был сущим мучением, поскольку стадо шло так медленно, что я его догнал бы, даже двигаясь задом наперед на четвереньках.

Долину я увидел неожиданно. Дождался в очередной раз, когда стадо скроется за поворотом, вышел за изгиб ущелья и — обомлел. Передо мной расстилалось широкое ярко-зеленое поле, покрытое островками густого леса. Местами возвышались каменистые холмы, а со всех сторон долину окаймляли все те же горы. Последнее обстоятельство меня огорчило, но не сильно — уж больно красивой была открывшаяся картина. Горы напротив, кстати, были выше, со снежными шапками на вершинах. Я впервые в жизни видел столь высокие горы, поэтому пейзаж произвел на меня большое впечатление. Я стоял с открытым ртом, пялился по сторонам, и только громкие звуки в стороне, куда ушло стадо, вернули меня к действительности. Кто-то там ревел, мычал, верещал и вообще всячески издевался над моим слухом. Одним из участников концерта, сдается мне, был тот самый знакомый бычок, остальных участников я определить затруднился. Я насторожился, пытаясь понять, что там такое происходит и чем это мне грозит, но тут все закончилось. Из дальнего конца леса выскочило несколько человекоподобных теней, которые быстро понеслись через луг, гортанно крича и периодически опускаясь на четвереньки, что, впрочем, ничуть не замедляло их движения. За ними вылетел уже виденный мной бык (а может, это был его родственник — я не разглядел), погнался за одним из убегавших, потом остановился и погнался за другим. Потом опять резко встал на месте и развернулся к лесу, из которого вдруг довольно шустро повалило все оставшееся стадо. Двигаясь ленивой трусцой, но довольно споро, стадо пересекло луг и скрылось в следующем лесочке. Бык постоял-постоял, затем мотнул головой и быстро, но не теряя достоинства, пошел вослед стаду. Настала тишина.

Я подождал некоторое время, затем хмыкнул и зашагал дальше по руслу. Как бы там ни было, у нас с бывшей рекой были общие цели — мы оба стремились выйти из гор, и желательно путем покороче. Насколько я понимаю, реки в этом — большие специалисты. Опять же вслед стаду идти будет безопаснее — если тут и водятся какие-то хищники, то коровы их наверняка распугали. Вон как драпали те… непонятно кто. И только зайдя под густой полог деревьев и прошагав немного по лесу, я понял, что не всех хищников напугало прошедшее стадо. Пожалуй, я не совсем верно истолковал смысл разыгравшегося передо мной представления, потому что прямо посреди русла лежала на боку туша одной из коров, а вокруг нее толпилось несколько тех самых человекоподобных типов, похожих на уродливых волосатых горбунов. Они рвали тушу на части прямо руками и тут же на месте эти куски проглатывали, ворча, обнажая клыки и награждая друг друга увесистыми тумаками. Картина была неожиданной и оттого еще более страшной, я замер в оцепенении, и, будь эти ребята порасторопнее, кто-нибудь из них вполне мог бы разнообразить свой ужин. Вряд ли я сумел бы сразу оказать сколько-нибудь достойное сопротивление, вздумай какая-то из этих явно небезопасных зверюшек вдруг на меня броситься. Но вместо этого волосатые горбуны перестали галдеть, повернулись ко мне, затем один из них спрыгнул с туши, с нарочитой ленцой подошел ко мне шагов на десять, затем выпятил грудь и принялся молотить по ней кулачищами.

Звук пошел, как от хорошего барабана (я сразу понял, почему, несмотря на общую волосатость, грудь у зверюшек — голая). Закончив выбивать пыль из легких, тип глянул на меня исподлобья, явно интересуясь произведенным эффектом, рыкнул грозно и оскалил клыки, каждый в палец длиной. Я, потихоньку приходя в себя и подготавливая Стрелу Огня, молчал. Горбун вздыбил шерсть на загривке и пригнул голову, вопросительно на меня глядя.

— Шел бы ты, дядя, — сказал я, — заре навстречу.

«Дядя», похоже, обиделся — взрыкнул с интонацией «щас как врежу» и подскочил ближе с совершенно недвусмысленными намерениями.

— Сам напросился. — Я выставил вперед руки и освободил энергию. Огненный шар, разбрызгивая искры, прочертил в воздухе желтую полосу, впился прямо в грудь моему противнику и взорвался. Не успев даже пискнуть, грубиян отлетел к лежавшей туше, упал навзничь, да так и остался лежать, потрескивая и легонько дымясь. Запахло горелым мясом и паленой шерстью. Остальные волосатые горбуны посидели мгновение, уставившись на труп, затем одновременно пронзительно заверещали, покидали куски мяса из рук и прыснули в разные стороны — только ветки качнулись.

— Был бы умнее — не выпендривался бы, — сказал я лежащему наставительным тоном и, удовлетворенно хмыкнув, пошел дальше. Но очередную Стрелу Огня держал наготове — вдруг у погибшего найдется какой-нибудь родственник, который воспылает жаждой мести? Таковых не нашлось — ветки по сторонам несколько раз шевелились, но, кто бы там ни был, он не рискнул как-то еще себя проявить. Несмотря на это, выйдя из лесочка, я вздохнул с облегчением — магия магией, но бросится кто из-за ветвей — не факт, что успеешь среагировать. Мне бы не помешало какое-нибудь защитное заклинание, но, увы, — самое простое из известных мне содержит четыре уровня узлов, и собрать его в голове мне еще ни разу не удавалось.

И тут моя «дорога» кончилась. Высохшее русло влилось в реку, на этот раз настоящую — полноводную и весьма бурливую; становилось неприятно даже просто от мысли перейти ее вброд. Впрочем, переходить ее мне было ни к чему, поэтому я повернул налево и пошел вдоль реки вниз по течению. На отмели за порогами ошалело шевелили плавниками полуоглушенные крупные рыбины, и мне не составило большого труда выловить парочку. Чего мне не хватало для полного счастья, я понял, лишь заметив в прибрежной траве россыпи округлых белесых листков. Сорвал травинку, лизнул, пожевал — и в самом деле крупяника. Покрупнее раза в полтора, чем та, что росла на лугах вблизи моего родного села, но такая же соленая. Радостно напевая нецензурную песенку из репертуара подвыпившей Ирси (эх, Волчья Ягода, как ты там, интересно?), я нарвал большой пучок крупяники, нарезал пластами рыбу, переложил ее собранными листьями, размял хорошенько пальцами и положил на солнце — поспевать. После чего бездумно принялся собирать дрова для костра, всецело погрузившись в светло-печальные воспоминания.

Сколько раз в беззаботном детстве я вместе с такими же босоногими сорванцами вялил таким образом пойманных в речке пескарей — не счесть. Признаться, я редко вспоминал свое детство — слишком много всего отделяло нынешнего меня от того беззаботного юнца, которым я был шесть лет назад. То, что было до моего путешествия через Серые Горы, вспоминалось с трудом и казалось произошедшим не со мной, а как будто я все это вычитал в какой-то книжке. Только сейчас, вытирая пахнущие рыбой руки об одежду, я впервые задумался о том, каково там моим папе и маме. Нас было много в семье, и работы у родителей тоже было много, поэтому внимания нам они уделяли немного. Но это не значит, что мы их не любили. Я вспомнил зимние вечера у гудящей печки, веселую возню на сеновале, походы в лес за утиными яйцами и расчувствовался так, что слезы на глаза навернулись. Дорога из Джубана в Маракеш была дорогой, на грани моих финансовых возможностей, и долгой, как раз в половину летних каникул. С трудом, но я вполне мог побывать дома если и не три, то два раза уж точно — но поленился, пожалел денег и времени. Шмыгнув носом, я пообещал себе, как только выберусь из этой передряги, сразу же поехать проведать родных.

Ужин получился на славу. Перед тем, как солнце упало за окружающие долину горы, я успел заметить и нарвать кислицу и красноплодку. Сделал углубления в глине, развел в них костер, чтобы обжечь. Потом натаскал туда воды и вскипятил ее, бросив раскаленные в костре камни. Таким образом сварил в одной из «посудин» солонину, добавив все той же кислицы, а в другой — травяной чай. Пожалуй, с тех пор, как я переселился к Урсаю, я так плотно и вкусно не ел. Эх, сюда бы еще бутылочку какого-нибудь вина! Я смачно рыгнул и принялся готовить себе безопасное укрытие на ночь.

Происходи дело в моих родных лесах, я бы ничуть не беспокоился — что волки, что рыси огня боятся панически, а ничего более опасного у нас и не водилось. Во всяком случае, за весь мой полуторагодовой путь через Серые Горы мне ни разу не пришлось иметь дело с хищниками. Но тут — кто их знает, этих мохнатых? Уж больно они на людей похожи, вдруг и с огнем уже сдружились? Я в очередной раз пожалел о своей неспособности сплести хотя бы самое простенькое защитное заклинание и ограничился Петлей Сторожилки, обернув ее вокруг кольцевого костра. Если кто ее пересечет, она меня разбудит. Надеюсь, не для того, чтобы умереть бодрствуя. Отрегулировал заклинанием пламя так, чтобы дров хватило до утра, свернулся калачиком, накрылся курткой и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на доносящиеся отовсюду вопли и крики. Против моего ожидания, сон сморил меня мгновенно.

«ГРРРРРЗЗАННН», — раздался в ушах рев сторожевого заклинания, я вскочил, запутавшись в собственной куртке, чуть не упал, мгновенно собрал Стрелу Огня, влепил ее в чернеющую рядом голову какого-то чудовища, промазал. Обливаясь холодным потом и обмирая, выдал еще две Стрелы мимо, наконец, с четвертого раза, попал и только после этого сообразил, что расстреливаю обугленный пень, который сам же вчера и подволок. Протер глаза и огляделся: есть меня, похоже, никто не собирался. Никого и ничего постороннего поблизости не наблюдалось, только наискосок через луг во все ноги улепетывал небольшой серый зверек, похожий на кошку. Я перевел дух и успокоился. Солнце уже вовсю светило, пели птички, и на другом берегу реки паслось какое-то стадо, возможно даже, моих знакомцев. Идиллия, короче. Я с наслаждением потянулся, зевнул и принялся собираться в дорогу. Даже если у меня ничего не получится с этим побегом (а все к тому идет), я все равно не жалею, что сбежал. Оно того стоило — давно я не чувствовал себя настолько свободным.

Я наполнил водой все свои фляги, поймал и, распластав, надел на шест еще несколько рыбин, нарвал знакомых трав, после чего решил, что привал можно считать оконченным. Покидал свои пожитки в сумку, шест взвалил на плечо и направился дальше вниз по течению. С каждым шагом мне все больше и больше казалось, что до Джубана еще сотни ли пути и что прошедшие три с половиной года мне просто приснились. Уж больно мое путешествие напоминало мне то, трехлетней давности, — я тогда тоже шел один, стараясь избегать оживленных путей и не подходя к крупным селам и городам, — два месяца гимназии и встреча с Лекой едва не выбили из меня все человеколюбие.

Долину я пересек с одной ночевкой — к полудню другого дня горы вновь вплотную подступили к реке, вот только на этот раз русло не было сухим, и мое продвижение значительно затруднилось. В конце концов, скалы с обеих сторон сошлись чуть ли не вплотную, оставив между собой небольшой промежуток, заполненный ревущей водой. Пару раз я едва не сорвался в бешено несущийся подо мной поток, после чего решил: хватит, так я далеко не уйду, надо хотя бы знать, куда мне двигаться дальше и сколь долго это безобразие будет продолжаться. К счастью, с моей стороны скалы не были столь крутыми, как с противоположной стороны, и я решил подняться наверх и осмотреться. За полдня, пыхтя и потея, я добрался до перевала. Урсай, конечно, гад редкостный, но надо отдать ему должное — он меня неплохо поднатаскал. Год назад я бы и за два дня не забрался в таком месте наверх, если бы вообще забрался, а не загремел в какую-нибудь расщелину.

Вид с перевала заставил меня пересмотреть свои планы. Река, насколько я видел, текла далее через жуткие нагромождения скал и камней. А вот слева горы неожиданно заканчивались, словно обрезанные гигантским ножом, и внизу под ними расстилалась степь. И ближе к горизонту в этой степи наблюдалась большая вода с каемкой белого песка — не иначе как море. Я задумался, вспоминая географию… горы и море… это может быть Ла-Форш, может быть Урдрак, а может… Да неважно, что может, в любом случае, море — это прибрежные поселки и люди. И возможность среди них затеряться. Уже почти погасшее пламя надежды получило новую порцию топлива и вновь ярко запылало. Я, торопясь, наполовину сошел, наполовину съехал по каменистой осыпи в сторону степи, подошел к краю плато и задумался. Спуск был немногим круче и выше того подъема, что я осилил, поднимаясь от реки. Немногим, но все же круче. И выше. Кроме того, как я уже знал из личного опыта, спускаться опаснее и сложнее, чем подниматься. Я взглянул на заходящее солнце, почесал в затылке и пошел искать место для ночлега. Ингредиентов для скалолазного зелья у меня оставалось на один раз, поэтому следует приготовить его поутру и спуститься вниз, пока светит солнце.

С некоторыми поправками я реализовал свой план практически полностью и вечер следующего дня встретил с усталой гордостью, стоя на ровной земле. Впервые за два последних месяца передо мной расстилалась равнина. Дошел.

Путь до побережья занял весь следующий день, и чем ближе я подходил, тем больше во мне пробуждалось недобрых предчувствий. С приближением к воде растительность не густела, как обычно, а, наоборот, на глазах хирела. И песок на берегу с каждым шагом становился все ярче и белее. Я уже начал сомневаться, не привиделась ли мне эта полоса воды на горизонте. Только потянувшийся к вечеру отчетливый запах соли немного меня успокоил, и спать на голой потрескавшейся земле я ложился, согреваемый вновь разгоревшейся надеждой. Утро, однако, этот костер опять притушило — в свете восходящего солнца песок сверкал так, что глазам было больно, ярче даже, чем полоса воды за ним. Предчувствуя недоброе, я быстро собрался и почти бегом припустил вперед. До берега оставалось не больше сотни шагов, когда первое белое пятно появилось прямо у меня под ногами. Не веря глазам, я присел, провел пальцем по белым кристаллам. Лизнул. Так я и думал. Положительным моментом моего открытия было то, что собранную крупянику я мог смело выкидывать — соли у меня теперь столько, что ее всему Амару хватило бы на пару столетий, не меньше. Я выпрямился и медленно побрел в сторону воды, уже точно зная, что там увижу. Соленое озеро. Я читал о существовании таковых, но, пожалуй, лучше бы я вообще читать не умел. Потому что во всех книгах, в которых соленые озера упоминались, упоминалось также, что более гиблым местом могут быть разве что Бесплодные Долины.

Я задумался. Обернулся к горам, но мысль вернуться назад отмел сразу. Даже если забыть о том, что скалолазное зелье у меня закончилось, все равно — какой смысл? Идти вдоль реки я не смогу. Возвращаться в долину и жить там в компании волосатых зверолюдей, ожидая, когда меня настигнет карающая рука моего учителя? Ну уж нет. Этот вариант отпадал. Идти вдоль гор? Можно. Но не факт, что из них вытекают реки. Точнее, они, несомненно, вытекают, но доберусь ли я хоть до одной? А вот в озеро наверняка сколько-то рек втекает — насколько я помню те самые книги, все они сходились в том, что в соленые озера реки часто втекают и никогда — не вытекают. Идя по побережью, я рано или поздно наткнусь на реку, а там авось и поселок найдется. Соль, к примеру, добывают и отправляют вверх по реке. А почему бы и нет? Этот вариант мне настолько понравился, что я тут же остановился именно на нем и теперь принялся решать, направо мне пойти или налево. Думал, думал, но не нашел ни одного довода в пользу одной из сторон и решил погадать на «чет-нечет»: если в первом пришедшем в голову слове окажется нечетное количество букв, пойду налево, если четное — направо. Возьмем, к примеру, слово… э-э-э-э… «тугодумие»! Я улыбнулся, посчитал буквы и повернул налево.

За первый день моего пути вдоль соленого озера окружающий пейзаж ничуть не изменился — та же стена гор слева, та же слепящая полоса справа. За второй день — тоже. На третий день стена гор начала потихоньку отодвигаться вдаль. Следующие три дня слились у меня в памяти в одну бесконечную цепочку — я просыпался, съедал немного сухой соленой рыбы, выпивал немного воды из фляжки и брел, брел, пока не начинали подкашиваться ноги, а от жары и запаха соли не начинала кружиться голова. Тогда снова съедал кусок соленой рыбы, запивал парой глотков теплой воды, немного отдыхал и брел дальше, с трудом переставляя ноги. Когда темнело, без сил падал на твердую спекшуюся землю и отрубался, чтобы утром начать все сначала. И только на седьмой день случилось нечто, что выбило меня из колеи — бездумно сжевав очередной кусок рыбы, я опрокинул над открытым ртом фляжку, но ни одной капли из нее не вылилось. Такое случалось и в предыдущие дни, поэтому я отшвырнул пустую фляжку и пошарил на поясе в поисках следующей — и словно очнулся ото сна: больше воды у меня не было. Я вскочил, подбежал к брошенной фляжке, потряс — на горлышке появилась мутная капля, которую я тут же слизнул и поморщился — соль.

Похоже, путь мой подходил к концу. Я огляделся. Горы еле виднелись тонкой темной линией у самого горизонта. Соленый берег справа тянулся, изгибаясь, тоже до самого горизонта, и не было никакого намека, что где-то он прерывается. Я вздохнул, выкинул фляжку и зашагал дальше — смысла в этом было немного, но во всех других вариантах смысла было еще меньше.

Спать я лег с ощущением легкой жажды, но к утру горло пересохло, и пить хотелось уже нестерпимо. Шевеля губами, я кое-как собрал немного слюны и смочил горло. Вид сушеной рыбы вызывал у меня отвращение, поэтому я просто подпоясался потуже и пошел так, не евши и не пивши. До полудня я еще кое-как дотерпел, но к вечеру жажда измучила меня так, что ноги сами понесли меня к вожделенной воде. Во всех книгах, в которых было написано про соленые озера, говорилось, что воду из них пить нельзя, но так трудно удержаться от соблазна попробовать, когда не пьешь вторые сутки. Совершенно невозможно удержаться. Вода оказалась настолько противной на вкус, что я даже не сразу это понял и успел сделать несколько глотков, перед тем как меня начало выворачивать наизнанку. Такой тошноты у меня не было еще ни разу в жизни — желудок скручивался узлом в попытке вылезти наружу, казалось, в течение нескольких часов. И, слегка придя в себя, я даже удивился, что вечер еще даже не перешел в ночь. Попытался подняться, но меня опять скрутил приступ рвоты, тем более неприятной, что в желудке уже не оставалось даже желчи.

Ничего не поделаешь, других вариантов у меня не осталось. Иначе так я просто здесь и сдохну… Канал замкнулся легко, бить себя по голове не понадобилось. Я встал, нетвердым шагом дошел до берега и рухнул на сухую землю.

Однако моих сил хватило, как ни странно, надолго — еще целых два дня я двигался вдоль соляного пляжа походкой зомби. Впрочем, я не обольщался — я вообще мало отличался от мертвеца, каковым и мог вскоре стать. Боли не было, неприятных ощущений — тоже, вот только подниматься и идти становилось все тяжелее и тяжелее. В конце концов, я дошел до совершенного отупения и даже не удивился, обнаружив сидящего на соляной кромке человека. Просто обошел его и, волоча ноги, побрел дальше. Но тут словно холодный ветер пронесся у меня в голове, немного вернув способность соображать. Я обернулся.

— Я начинаю жалеть, что научил тебя замыкать канал, — желчно сообщил мне Урсай.

— Я тоже, — просипел я, и голос мой был чем-то средним между скрипом несмазанной двери и свистом ветра в печной трубе.

— Загнись ты от жажды, я бы и пальцем не пошевелил, — не обратив на мое высказывание ни малейшего внимания, продолжил Темный, — это очень неприятная смерть, и своими страданиями ты бы заслужил право умереть свободным. Но если оставить тебя как есть, ты просто перестанешь быть. Как конструкт, у которого кончилась энергия. Слишком легко и просто.

Я пожал плечами. Урсай тяжело вздохнул.

— И, чтобы причинить тебе какую-то боль, мне придется разомкнуть твой замкнутый канал. А как только я это сделаю, ты тут же потеряешь сознание и больше уже не очнешься. Упустил я этот момент, признаться, — пожаловался мне мой учитель.

Я захихикал. Смеяться было неприятно и трудно, но не смеяться я не мог. Ну, сейчас он меня точно пришибет. Но, к моему удивлению, Урсай тоже засмеялся:

— Может, все же превратить тебя в зомбака, благо ты и так от оного неотличим?.. М-да, жаль, что я человек твердых принципов, — ничего не поделаешь, придется вернуть тебя к жизни… Но имей в виду, второй раз у тебя этот фокус не прокатит. Все, прогулка закончена.

Урсай резко поднялся, и все мое тело сотрясла вспышка боли настолько сильной, что она уже и болью не была. Просто почувствовал оглушающий удар по всем органам чувств и моментально отключился.

ГЛАВА 4

Только сейчас, на девятнадцатом году жизни, я наконец поняла, кто из Девятерых является моим покровителем. Маме моей сказали… Точнее, папа говорил, что моей маме сказали при моем рождении, будто мной займется Хирт — покровитель убогих. Папа говорил, что я родилась с родинкой на пол-лица. Но потом родинка сошла, и в четыре года меня предназначали Майе-искуснице. Сама я с четырнадцати лет полагала, что мой небесный патрон — премудрый Кае, Небесный Старец. Но последние события со всей ясностью показали всю глубину моих заблуждений. Только Трору-шутнику могла прийти в его божественную голову такая идея. Вот сейчас я сижу возле, можно сказать, сокровища, и что с того? В самых смелых своих мечтах я не представляла себе и десятой части такого богатства (это если судить в денежном эквиваленте, разумеется). А теперь, когда мечты стали явью, все, что я могу, — смотреть на то, как тысячи золотых потихоньку превращаются в ничто под воздействием влажного воздуха и жаркого летнего солнца. Врагу такого не пожелаешь.

Морская лошадь — глубоководное животное и на поверхность выплывает только раз в жизни — чтобы принести потомство и сдохнуть. К сожалению, на это все ей требуется довольно много времени, в течение которого она прилагает немалые усилия, чтобы ее явление не осталось незамеченным. То ли морская лошадь сама по себе обладает прескверным нравом, то ли перемена окружающей обстановки на нее так влияет, но она по праву считается самым опасным морским животным из всех, населяющих Мировой океан. К счастью, одновременно и самым редким. Неудивительно, что на свете очень немного людей могут похвастаться тем, что видели живую морскую лошадь и при этом остались в живых. Вот теперь и я могу. Правда, не уверена, что есть чем хвастаться. Удачливый человек — это не тот, кто чудом остается в живых в самых опасных ситуациях, а тот, кто в них не попадает.

В академии не особо жаловали всяческие зелья, отдавая предпочтение чистой магии. Когда же кому-нибудь из магистров все-таки требовалось изготовить какое-нибудь зелье, недостающие компоненты для него синтезировали. В принципе, недостатка в ингредиентах в наше время нет — взять ту же слизь иггхорна. Сейчас нигде не встретишь живого иггхорна, а раньше было немало мест, где держали этих медлительных рептилий с мерзким характером; во многих книгах еще упоминается, чем его кормить, как ухаживать и как собирать эту самую слизь. Только сегодня этого уже никому не надо — искусственная выходит и дешевле, и чище. Но, во-первых, среди практикующих магов полным-полно консерваторов, которые предпочитают натуральные ингредиенты, а во-вторых, не всякий ингредиент, синтезированный в лаборатории, столь же действен, как природный. Вот и платят за желчь морской лошади — три меры золота за грамм. Не припомню, сколь велик желчный пузырь этого животного, но, судя по его размерам, тысяч на десять — пятнадцать наберется. И что с того? Все равно мне его нечем было достать. Первое время я на десятки ли уходила по пляжу в надежде найти выкинутый морем кинжал или хотя бы кусок стекла. Тщетно. Потом я извела кучу камней, пытаясь пробить крепкую шкуру животного, но с тем же результатом. На третий день туша начала попахивать, а на четвертый — ощутимо вонять, да и орехово-ягодная диета мне порядком приелась. Так что я плюнула на проклятую зверюгу (в прямом и переносном смысле) и направилась вдоль берега предположительно в сторону Мекампа. Идти до ближайшего города было, по моим прикидкам, месяца три, и то если я правильно определила, что это за берег. Если же нет, то идти мне было с год, причем в другую сторону. Мне второй вариант категорически не нравился, поэтому я убедила себя, что берег этот все же эгенский. Так было проще.

Но я упустила из виду еще один вариант. И поняла это только через три дня, когда наткнулась на еще одну валяющуюся на берегу тушу морской лошади, уже порядком протухшую, но лежащую в той же позе, что и покинутая мной. Увы, следовало либо предположить, что проклятые твари выбрасываются на здешний берег раз в седмицу, либо принять, что я нахожусь на острове. Причем необитаемом.

Как мило. Одного не понимаю, почему я? Почему не Малек, который мог читать про жизнь на необитаемом острове сутки напролет, не прерываясь на сон и еду? Уж он бы тут мигом применил все свои книжные знания и зажил в свое удовольствие. А мне-то, скажите, что делать? Может, это прибрежный остров? Надо взобраться куда-нибудь повыше и осмотреться. Я вышла к воде и присмотрелась к океану зелени, начинающемуся сразу за неширокой полосой пляжа. Остров был довольно гористый, я выбрала скалу посимпатичнее и смело врубилась в лес, стараясь придерживаться выбранного направления. Но далеко уйти мне не удалось.

Только я шагнула под сень прибрежных кустов, мне послышался оклик. Я недоуменно обернулась, клонящееся к закату солнце светило мне прямо в глаза, и, только прищурившись и прикрыв глаза руками, я разглядела силуэт спешащего навстречу мужчины. Я радостно заголосила и уже собиралась броситься ему навстречу, но тут он что-то выкрикнул, выхватил меч и бросился ко мне бегом. Шрацблат! Похоже, это какой-то бандит, которыми кишат все книги о необитаемых островах. Чтоб им, этим писателям. Ругаясь, я нырнула под ветку ближайшего дерева, но неожиданно оно (точнее, то, что я приняла за дерево) вдруг пришло в движение, медленно повернулось и уставилось на меня сгнившими глазницами.

Я заорала так, что у самой уши заболели. Отпрыгнула не глядя в сторону, напоролась на какой-то куст и чуть не упала. И вовсе я не испугалась, между прочим — я вообще девушка не пугливая. Просто эта нежить полуразложившаяся вызывает у меня максимальную степень отвращения и брезгливости. Я бы и сама его зарубила, если бы было чем и если бы его уже не кромсал на мелкие части мой недавний преследователь. Мертвяк, надо заметить, почти не сопротивлялся — похоже, выкопался давно и уже успел порядком ослабеть. Наконец мой непрошеный спаситель перестал махать мечом и, вытерев вспотевший лоб, обернулся ко мне.

— А зомби здесь тихие… — пробормотал он, засовывая меч в ножны, и я получила возможность его разглядеть. Да это же… Ну и дела! А он-то что здесь делает? Неужто меня искал?

— Гастен! Рада тебя видеть. — Я широко улыбнулась и изобразила церемонный поклон. — Каким ветром тебя сюда занесло?

Мекампец улыбнулся в ответ:

— Южным, м-леди, южным. Как только я получил сигнал со своего корабля о нападении рой-шакки, то немедленно поспешил сюда, хотя надежды было немного — увы, я был слишком далеко. Аий-сахан! Мне последнее время совершенно не везет — во-первых, я потерял один из лучших своих кораблей со всей командой. Между прочим, благосостояние нашего рода уже совсем не то, что было при Прай-ла-Катаре, и один корабль — это весьма даже немало. Во-вторых, мне еще предстоит выплатить виру за каждого члена команды его родственникам. В-третьих, я потерял груз, который отнюдь не весь был моим… Так еще и эта проклятая тварь, эта адрисова шакка умудрилась протухнуть! Успей я дня на три пораньше, смог бы возместить все потери, а теперь остается лишь бить себя по пяткам. — Мекампец картинно воздел руки к небу. — Ладно хоть тебя мне удалось выручить, это немного скрашивает мое жалкое существование.

Я не смогла сдержать улыбку, мекампцы мне всегда нравились, и не в последнюю очередь из-за своего, по-детски непосредственного, темперамента.

— Рой-шакка — это морская лошадь? — уточнила я. — Тогда, друг, я тебя понимаю, как никто в мире. Я три дня просидела у этой туши, пытаясь расковырять ее шкуру и не думать о том, что буду делать с добытой желчью, если добраться до нее все же удастся.

— Это не морская лошадь, — Гастен сплюнул, — это морская свинья! Эти гадины выплывают на поверхность не чаще, чем раз в двадцать лет, и ей обязательно надо было напасть именно на мой корабль! — Он перевел дух. — Ну да это все уже дело прошлое. А сейчас, прошу вас, м-леди, на борт «Принцессы ветра» — самого быстрого судна во всем Мировом океане.

— Мммм, не скрою, предложение интересное, — протянула я сомневающимся тоном, — а скажи мне, друг Гастен, у тебя на этой «Принцессе» есть мясо? Жареное? А?

— И пара бутылей красного ахтарского найдется, — очень серьезно ответил он, кивнув.

Я подскочила, изобразив крайнюю заинтересованность.

— Мы еще стоим? Веди!

Кажется, дела мои потихоньку улучшаются. Впрочем, ухудшать их особо уже и некуда, а вспомнить, как оно все началось, так впору удалиться в какой-нибудь скит в самую ужасную пустынь и всю оставшуюся жизнь благодарить Девятерых за свое чудесное спасение. Орден — это вам не Проклятый Принц, из когтей светляков никто еще не уходил.

«Принцесса ветра» вполне заслуживала своего названия — даже меня, весьма мало сведущей в мореплавании, поразила стремительная красота этого корабля. Это Малек вечно грезил морем, я же никогда не могла усмотреть в многонедельном блуждании по однообразному пейзажу никакой романтики. Но изящный изгиб белых бортов этого корабля притягивал взгляд и вызывал желание немедленно оказаться на его палубе. Мачты вздымались на головокружительную высоту, опутанные изящной паутиной канатов, и на самых их вершинах суетились маленькие фигурки матросов. В десяти шагах от кромки прибоя покачивалась на волнах небольшая шлюпка, удерживаемая на месте усилиями пары гребцов. Против моего ожидания, подходить ближе, чтобы подобрать нас, она не стала. Гастен, не задержавшись ни на мгновение, зашел в воду и двинулся к шлюпке. Я пожала плечами, подтянула штанины и пошла следом. Песчаное дно опускалось полого, и, когда мы подошли к цели, вода даже не доходила до колен. Гастен легко запрыгнул в шлюпку и, сияя широкой улыбкой, обернулся ко мне:

— Вашу руку, м-леди.

Вообще-то я и сама могла запросто забраться, но почему бы не сделать человеку приятное? От меня ж не убудет. Поэтому я мило улыбнулась в ответ, протянула руку и в мгновение ока очутилась в шлюпке — Гастен просто выдернул меня из воды и поставил рядом. Я ошарашенно помотала протянутой рукой — ничего себе! Весу во мне, конечно, немного, но чтобы вот так — поднять на вытянутой руке… силен, однако, а с виду и не скажешь. Я взглянула на мекампца с невольным восхищением. Гастен ответил мне еще одной ослепительной улыбкой, обернулся к ухмыляющимся гребцам и гаркнул им что-то на своем языке. Ухмыляться матросы немедленно перестали, двумя широкими взмахами весел развернули шлюпку (я еле удержалась на ногах и поспешила сесть) и рванули к кораблю так, что за шлюпкой пенный след потянулся.

На «Принцессе ветра» даже трап имелся для таких случаев, и нам не пришлось карабкаться по веревочной лестнице. А убранство предоставленной мне каюты производило такое ошеломляющее впечатление, что, если бы не мой недавний опыт, я могла бы изменить свое отношение к мореплаванию. Я быстренько ополоснулась, привела в порядок одежду, насколько это было возможно, и вышла из каюты. Сияющий Гастен уже маячил поблизости.

— Пообедаем?

Я открыла рот, но мой желудок меня перебил громким урчанием. Я виновато улыбнулась, Гастен же прищурился и сделал приглашающий жест рукой:

— Понял, понял, проходите, м-леди, все уже готово.

Я еще раз улыбнулась и проследовала в указанном направлении.

В небольшом уютном зале, выдержанном в светлых тонах, находился изящный круглый стол и несколько не менее изящных стульев. Но мебель меня мало интересовала, куда больше мое внимание привлекло то, что было на столе.

— Гхм, — сказала я и сглотнула, — это все… нам?

— Конечно, — ответил Гастен с легким смешком, — и это только начало. Прошу!

Я не стала заставлять себя упрашивать. Салат показался мне просто божественным, чему способствовала трехдневная вынужденная диета, да и мекампская кухня в самом деле была недурна. Жестом фокусника Гастен выхватил откуда-то пузатую бутылку, со звучным «шпок» выдернул пробку и разлил кроваво-красную жидкость по бокалам. Я улыбнулась и пригубила вино. Довольно приятный вкус, ничего не скажешь. Я предпочитала более сладкие и более крепкие напитки, но в терпкости этого было какое-то своеобразное очарование. Я отставила бокал.

— Вы еще не рассказали, какое чудо оставило вас в живых и занесло на этот остров. — Гастен уставился на меня доброжелательно-внимательным взглядом.

Я хмыкнула.

— Скажу сразу, у меня довольно противоречивые впечатления от последнего путешествия. С одной стороны, я возмущена поведением твоих матросов.

Гастен удивленно взметнул брови, а я продолжала:

— Но, с другой стороны, я им благодарна, потому что они меня вообще-то спасли.

— Ничего не понимаю.

Я улыбнулась.

— Попробую рассказать с начала.

Я проснулась, ударившись бедром о какой-то твердый выступ, и поначалу не могла сообразить, где нахожусь. Кажется, мне снилось, что я сбежала из застенков ОСС и плыву на корабле. Поначалу на меня накатил приступ отчаяния от мысли, что это был всего лишь сон. Потом возникла другая мысль: «А вдруг арест мне тоже приснился?» И вообще, недавнее прошлое изобиловало таким количеством невероятных событий, что очень сложно было спросонья сообразить, что из воспоминаний было наяву, а что — только во сне.

Я открыла глаза и попыталась осмотреться, но в помещении царила совершенная темнота. Под лопатками ощущалась твердая поверхность, похоже, деревянная. И где же я все-таки? Попробовала встать, но тут мое ложе ощутимо качнулось, уложив меня обратно. Понятно. Стало быть, я на корабле. И, видимо, все мои воспоминания были самой что ни на есть реальностью.

Держась за край лежанки, я приняла вертикальное положение, еще раз огляделась и заметила смутно белеющий круг сбоку, видимо, на стене. Я встала, с трудом удерживая равновесие на качающемся полу, сделала несколько шагов в направлении к кругу. Ударилась по дороге о какую-то мебель, ушибла коленку, но добралась-таки до цели. Нащупала пальцами ручку, какую-то задвижку рядом, отодвинула ее и потянула ручку на себя. Окно распахнулось, впустив в комнату луч дневного света и пару ведер воды. Я моментально отскочила от окна, опять ударившись о тот же предмет. Отряхнулась, отплевалась и вытерлась.

Я находилась в небольшой каюте, по меблировке и размерам не сильно отличающейся от моего последнего обиталища. Те же четыре шага в длину, три — в ширину, и почти такой же топчан у стены. От стоящего поблизости колченогого стула вреда было явно больше, чем пользы, о чем мне напоминали свежие ушибы на ноге. А вот наличие двери и круглого оконца меня порадовало. Особенно — двери.

Корабль качало на волнах, и ставня — или как это там называется на кораблях — моталась туда-сюда с громким скрипом. Водой вроде в окно больше не хлестало, поэтому я осмелилась подкрасться и выглянуть. Снаружи было море. Не то чтобы я сильно в этом разбиралась, но таких волн на озерах и реках не бывает, да и берегов в обозримых далях не наблюдалось. Сначала я испугалась, что начался шторм, но потом обратила внимание, что снаружи светит солнце и небо вроде ясное. В шторм, я полагаю, небо бывает затянуто тучами. Тут корабль опять качнуло, и брызги от очередной волны снова полетели мне в лицо. Ладно, будем считать, что утренний туалет закончен. Я вытерла лицо, закрыла ставню и в темноте, по памяти, пробралась к двери. Отодвинула железный засов и вышла в темный коридор. К счастью, света здесь было больше, чем в моей каюте, а то я бы точно себе что-нибудь сломала, разыскивая в качающейся темноте выход наружу. Дверь у меня за спиной тут же принялась хлопать в такт покачиваниям корабля, поэтому я обернулась, после недолгих поисков обнаружила в двери прорезь, через которую можно было просунуть руку и задвинуть засов. Что я и сделала.

Я добралась до отчетливо видного прямоугольника еще одной двери — в торце небольшого коридора и после короткой возни с уже знакомой конструкцией выбралась наружу. Замерла, оглядев небольшую палубу, раскачивающийся горизонт серо-синего цвета, пронзительно-голубое, с редкими облачками небо над головой, вдохнула полной грудью соленый свежий воздух и улыбнулась. Похоже, моя казнь откладывается по техническим причинам. Интересно, что думают светляки и, в частности, милорд Мирна? Пожалуй, мне не стоит им больше попадаться.

Кстати, кого мне все же следует благодарить за чудесное спасение? После недолгого размышления у меня осталось только две кандидатуры: милорд Тавин и милорд Ахма. Причем я склонялась ко второй. Не то чтобы я сомневалась в милорде ректоре, уверена, будь у него возможность вытащить меня из загребущих лап светляков — он бы это сделал. Что бы он там ни говорил при нашей последней встрече, человек он неплохой и в людях разбирается. Другое дело, что произошедшее со мной уж больно сильно выбивалось за рамки обыденного. Как и один черный маг, способный в одиночку противостоять всему Белому Кругу. Но вот зачем ему меня спасать? Может быть, ему просто стало жаль меня?

Громкое восклицание перебило мои размышления, я отскочила в сторону, и мимо меня пробежал полуголый моряк с мешком на плечах. Я проводила его взглядом, хмыкнула и пошла следом. По-моему, уже давно пора подавать завтрак. Должна же у них где-нибудь быть столовая?

Попадавшиеся мне по дороге моряки были все на одно лицо — носатые, черноглазые и заросшие до ушей черной курчавой растительностью. Увидишь такого вечерком в безлюдном месте — сама кошелек отдашь без лишних просьб. Но встречные удивлялись моему виду даже больше, чем я сама, — таращили черные глаза, а на все вопросы мотали головой и бормотали что-то невразумительное на мекампском. В конце концов, я наткнулась на своего вчерашнего провожатого — я узнала его по шраму на щеке — и обрадовалась ему так, словно всю жизнь была в него влюблена. Хотя, по правде говоря, шрам делал его еще менее приглядным, чем остальных обитателей этого корабля.

— Мы плывем в Ишанн? Как скоро мы приплывем? Кстати, я не прочь перекусить, — выпалила я ему.

Мекампец со шрамом кисло улыбнулся, покачал головой и сказал:

— Не понял.

Я нахмурилась и повторила вопрос:

— Сколько дней нам плыть? И где у вас столовая?

Моряк покачал головой:

— Сложно говорил. Я сильно плохо понимай. Что?

Я вздохнула.

— Кушать! — сказала я громко и показала жестами: — Ам-ам!

В лице мекампца мелькнуло понимание, он ухватил меня за руку и потащил. Ну что у них за манера — за руку таскать? Я ж не ребенок. Но сопротивляться не стала. Шрамолицый привел меня в небольшой закуток на палубе под кормовой надстройкой, кивнул на стоящий неподалеку бочонок и, воспользовавшись моим замешательством, исчез. Я огляделась и, никого поблизости не обнаружив, сняла с бочонка деревянную крышку. Бочонок был почти пуст, только на дне лениво покачивалось какое-то варево бурого цвета. Я с подозрением понюхала — пахнет вроде съедобно. Восклицание из-за спины привлекло мое внимание, я обернулась и увидела все того же шрамолицего, держащего деревянную тарелку, похоже вырубленную из полена тремя ударами топора, и столь же «изящную» ложку. Мекампец сунул их мне в руки, ткнул пальцем в стоящее поблизости ведерко, изобразил рукой круговое движение, потом ткнул пальцем в подвешенный на столбе бочонок, отличающийся наличием крана. Ага, понятно. Тарелку следует вымыть в ведре, а потом, видимо, налить в нее из бочки питье. Интересно, что там — вино? На кораблях вроде команде вино полагается? Я кивнула и улыбнулась. Мекампец что-то сказал и опять смылся. Ну и Шихар с ним. Я зачерпнула ложкой густое варево и осторожно попробовала — похоже на фасолевый суп. Ну, по крайней мере, есть можно. В бочонке оказалось вовсе не вино и даже не компот какой-нибудь, а простая вода, и то довольно затхлая и с неприятным привкусом. Но все равно — жить было можно, особенно если сравнивать с недавним завтраком в джубанской кутузке. В светляковой тюряге еда была поприличнее, но здешнюю выгодно отличал сладкий аромат свободы.

Я покачала головой — ну, Волчья Ягода, ты совсем прожженным типом становишься. Не скрою, меня всегда привлекал имидж эдакой оторвы, побывавшей во всех преисподних, но я только сейчас начала догадываться, что бывать в них — не такое уж интересное дело.

Насытившись, я отправилась искать своего знакомого, чтобы вернуть ему эти, побоюсь сказать, столовые приборы. Попадающиеся моряки следили за мной все так же настороженно, порой вроде даже неприязненно. Я, наслышанная о горячем нраве мекампцев, опасалась иного — что мне придется всю дорогу отбиваться от постоянных приставаний, так что их холодная реакция меня порядком озадачила.

Мой знакомый со шрамом, увидев меня, сильно удивился, а когда я попыталась вернуть ему тарелку с ложкой, замотал головой и показал, чтобы я оставила их у себя. А, понятно. Я кивнула и утопала к себе в каюту — подремать после завтрака.

Местная жизнь оказалась весьма нехитрой. О наступлении завтрака, обеда и ужина оповещалось ударами железного прута о какую-то железную пластину, висящую в том же закутке на палубе. Обычно я выжидала некоторое время, чтобы не пробираться сквозь толпу матросов, потом доставала свои нехитрые столовые приборы и отправлялась в столовую. Ничего я при этом не теряла, поскольку еда здесь была довольно однообразная и в основном однородная — что-то среднее между кашей и супом с изредка попадающимися волокнами вконец разваренного мяса. Секреты кухни местного повара я постигла за один день: как только съедена очередная порция еды, покидать все, что попалось под руку, в котел и варить до времени следующего приема пищи.

Первое время я пыталась разговорить кого-нибудь из моряков, но наталкивалась на все ту же смесь настороженности и неприязни, приправленную непониманием. Поэтому в конце концов я плюнула на общение и принялась развлекать себя сама, бродя по палубе или валяясь в каюте на кровати и размышляя о том о сем.

Мерное течение этой жизни было прервано на шестой день моего путешествия.

Я отдыхала после обеда в каюте, когда мое внимание привлекли шум и беготня на палубе. Я полежала некоторое время, но шум не прекращался — похоже, произошло что-то необычное. Первым делом выглянула в окошко и сразу заметила, что вода вокруг корабля заполнена какими-то темными лентами. Первой мыслью было — водоросли. Кажется, Малек, пересказывая очередной роман, описывал блуждающие острова водорослей в океане, в которых может застрять корабль. Неужели? Я попыталась просунуть голову в окошко, но не получилось, и я вышла на палубу. Все паруса были подняты, корабль несся во весь опор, а большая часть команды столпилась у правого борта, смотрела за борт и что-то громко обсуждала.

Я подошла к ним ближе, и вокруг меня тут же образовалось пустое место. Мне это крайне не понравилось — что я им, прокаженная? Но я и виду не подала, подошла к борту и всмотрелась вниз, в воду. В воде на некоторой глубине извивались непонятные темные ленты. Но это были явно не водоросли — мы плыли прямо поперек этих полос, но ничто не мешало ходу корабля. Я засмотрелась на воду за бортом и не сразу заметила, что моряки замолчали. Только когда гомон возобновился с новой силой, я подняла голову.

Матросы смотрели куда-то вдаль, и в голосах их явственно звучали обреченные нотки. Я проследила их взгляды, посмотрела в море и почувствовала, что волосы шевелятся у меня на голове — в полули от нас, справа и чуть впереди, из воды торчал громадный живой столб, увенчанный гривастой головой, как две капли похожей на голову лошади, только, пожалуй, больше раз в двадцать. Шихаровы яйца, это же морская лошадь!

Я так засмотрелась на это явление, что совсем перестала следить за притихшей вдруг командой. Почувствовав неладное, обернулась и похолодела — моряки собрались вокруг меня полукругом, и их лица не обещали ничего хорошего. Один из них — отвратительный лысый тип с одним глазом — указал в меня пальцем и проорал что-то обвинительное.

— Э! — сказала я. — Вы чего, морячки? А ну не дурите!

«Морячки» молча надвинулись на меня.

— Стойте! — закричала я. — Стойте, Шихаровы выродки, а не то Гастен вас всех акулам скормит!

Но матросы молча накинулись на меня толпой, хоть я и отбивалась, схватили меня за руки за ноги и понесли к борту.

— А-а-а! — заорала я, запоздало пытаясь собрать какое-нибудь заклинание. — Всех убью, уроды, Тьмой порченные, всех! — и полетела за борт.

Вынырнула, отплевалась, собрала Стрелу Огня и уже собралась влепить ее в отходящий борт, но передумала — вряд ли они бросятся меня подбирать после этого.

— Шрацблат! — крикнула я вверх. — Я тут ни при чем, слышите, ублюдки?

Борт отдалился, и через некоторое время я уже наблюдала уплывающую вдаль корму. Неприятное зрелище, скажу я вам, — корма уходящего корабля с такого ракурса. Поначалу я попыталась плыть вдогонку, но быстро отказалась от этого занятия — корабль все равно плыл быстрее; кроме того, мой взгляд скользнул под воду, да так и остался там, прикованный к невиданному зрелищу.

Это были не водоросли, не ленты и не полосы — это были какие-то животные. Или рыбы, или змеи — не знаю, я не натуралист. Их тела, толщиной с мою ногу и длиной локтей в сто, извивались под водой сплошным потоком. И их тут было тысячи, а может даже, десятки тысяч. Я перестала грести и замерла на поверхности — если они хищные… то, пожалуй, не стоит привлекать их внимание. Корабль тем временем стремительно уменьшался в размерах.

Момент, когда морская лошадь появилась еще раз, я упустила, отвлекшись на происходящее в глубине подо мной. Когда я подняла голову посмотреть на корабль, от него уже летели куски во все стороны. Корабль тонул. Со скрипом, слышным даже мне, за борт упала мачта, мне казалось, я вижу мельтешение фигурок на накренившемся борту. А рядом с кораблем и вокруг него, жутко и грандиозно, вились кольца громадного морского зверя. Даже несмотря на ужас, я удивилась — настолько невообразимо огромным оказалось чудовище, толщина его тела превышала высоту борта корабля. С ужасом, к которому примешивалось восхищение, я наблюдала за разворачивающейся трагедией, совершенно забыв про свое тоже в общем-то незавидное положение. Морская лошадь довольно быстро разнесла корабль вдребезги, но еще долгое время на месте его гибели вздымались бугры и выныривали гигантские кольца. Дрожь пробегала по моему телу при мысли, что я могла быть там, не выброси меня за борт разъяренные матросы.

В конце концов действо закончилось. Вода на месте трагедии успокоилась, некоторое время ничего не происходило, потом над поверхностью снова показалась исполинская шея морской лошади, но вынырнула она уже значительно дальше — в трех-четырех ли от меня. Я ждала еще долго, но больше чудовище не показалось. Мельтешение рыб-змей у меня под ногами тоже прекратилось. Я перевела дух, огляделась и заметила темную полосу в закатной стороне — то ли облачко, то ли берег. Ни на что не надеясь, я поплыла в ту сторону, периодически выныривая по пояс, но только к вечеру стало ясно — это земля. Надежда прибавила мне сил, и я смогла добраться до берега затемно.

Солнце уже село, и на небе появились первые звезды, когда я наконец ощутила под собой опору. Не чуя ног, я выбралась на сушу и из последних сил прошагала бесконечно длинный путь до первых деревьев. После чего рухнула на землю и отрубилась.

Утром выяснилось, что у меня появился сосед. Точнее, соседка — морская лошадь. Понятия не имею, как я умудрилась ее не услышать, потому что перед смертью она билась в агонии, разрыв глубокие траншеи и повалив с полсотни деревьев.

— Кхм, — сказал Гастен, поднес ко рту пустой бокал, попытался из него отхлебнуть, не смог, пристально посмотрел внутрь бокала и поставил его на стол, — кхм. Я думаю, м-леди, вы должны простить моих бедных моряков. Поверьте мне, они в общем-то неплохие люди. Особенно если сравнивать со сбродом, который многие судовладельцы набирают на свои корабли. Просто они, как и большинство моряков, очень суеверны, а примета о том, что женщина на борту — к худому, одна из древнейших в морском деле. Но уверяю вас, если бы не прискорбное стечение обстоятельств, они бы и словом вас не задели, уж не говоря о том, чтобы притронуться.

Я отметила, что он снова начал называть меня на «вы».

— Да брось, Гастен, — я махнула рукой, — все я понимаю. Жаль, что так вышло с твоим кораблем.

Мекампец грустно улыбнулся.

— Видишь ли, мне, в отличие от неграмотных моряков, понятны причины нежелательности присутствия женщин на борту. Ровным счетом ничего мистического — сама понимаешь, мужской коллектив, долгое отсутствие… м-м-м… женской ласки. А тут — женщина. Особенно если она, по извечной женской привычке, начинает кокетничать, пусть даже неосознанно… Совершенно ничего странного, что некоторые неуравновешенные личности запросто могут перестать держать себя в руках. И, разумеется, ни к чему хорошему это не приводит.

Я кивнула.

— Да, я и сама это понимаю. Но не стоит недооценивать силу человеческой веры. То, что существует в воображении людей, уже нельзя назвать совсем несуществующим, даже если пока оно только в воображении и существует.

Гастен мотнул головой, выражая несогласие:

— Новомодная теория этого вашего, как его… Рахиа Алмары?

— Аламары, — поправила я. — Она вам не нравится?

— Нет. Я читал его книгу «О происхождении богов» и… скажем так, с ней не согласен. Да и вообще — в Мекампе она непопулярна. Рекомендую тебе не упоминать в Ишанне, что ты сторонница его теории.

Я пожала плечами:

— О, я вовсе не ее сторонница. Говоря прямо, я затруднюсь четко определить свое мировоззрение и свою веру. Нет ли богов вообще, есть ли — пока они не вмешиваются в мою жизнь, меня несильно заботит.

Гастен улыбнулся, собираясь что-то сказать, но тут в дверях появился небольшой столик на колесиках, толкаемый невысоким мужчиной в светло-серой одежде. Я даже вздрогнула, ни с чем хорошим этот цвет у меня не ассоциировался, но это оказался всего лишь официант, или как там эта должность называется на кораблях. На столике находился набор посуды и большое, накрытое крышкой блюдо, источавшее восхитительный аромат жареного мяса. Я, несмотря на уже съеденное, сглотнула слюну. Гастен подлил вина.

— В любом случае я рад, что ты осталась жива, — заявил он, поднимая свой бокал.

— А уж как я-то рада, — засмеялась я.

То ли вино начало оказывать свое действие, то ли напряжение последних дней потихоньку начало меня отпускать, но я вдруг почувствовала блаженное спокойствие. Кому приходилось неожиданно выйти из тяжелого, казавшегося безвыходным положения, меня поймут. Я отведала мяса, вкус которого ничуть не уступал его божественному аромату, но даже вкусная еда не смогла отогнать вдруг навалившуюся усталость. Я отодвинула тарелку, залпом допила вино и заплетающимся языком произнесла:

— Спас-сибо, Гастен. Мне бы поспать…

Его лицо разочарованно вытянулось:

— Тебе не понравилось мясо?

Я помотала головой, улыбнулась:

— Мясо просто идеальное, выше всяких похвал. В жизни не ела ничего вкуснее. Просто спать очень хочется, сил нет. Извини, Гастен.

Мекампец вскочил:

— Ох, прости меня, я совсем запамятовал, что тебе пришлось пережить. Я-то провел последние дни в лени и праздности, когда ты сбивала ноги на этом острове. Пойдем!

Я благодарно улыбнулась и последовала за ним.

Очутившись в своей каюте, я рухнула на мягкую постель прямо поверх одеял и мгновенно уснула.

Проснулась я от негромкого звука, больше всего похожего на щебетание птички. Протерла глаза, потянулась и с удивлением обнаружила, что лежу, совершенно раздетая, под одеялом, а одежда моя аккуратно сложена на тумбочке у изголовья. Однако! «Любопытное явление», как сказал один доктор монашке, обратившейся к нему по поводу странного вздутия живота. Что-то мой мекампец чересчур расшалился, надо бы его притормозить. Только аккуратно, все же он довольно много хорошего для меня сделал.

Я выскользнула из-под одеяла, быстро оделась и только после этого заметила источник разбудившего меня шума: на резном столике стояла большая позолоченная клетка, и внутри нее раскачивалась на жердочке необыкновенного вида птичка — с длинным хвостом, торчащими веером длинными перьями совершенно невообразимой расцветки, — у меня аж в глазах зарябило.

— Нравится? — Голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Гастен! Он что, подглядывал? Я, пылая негодованием, обернулась. — И в мыслях не было! — опередил Гастен мой вопрос. — Воспитанный мужчина никогда себе такого не позволит! А не постучался я лишь потому, что не хотел тебя будить. Хотя ты проспала уже почти сутки.

— А раздеть спящую женщину воспитанный мужчина может себе позволить? — поинтересовалась я желчно.

— Клянусь, я закрыл глаза и ничего не видел. — Гастен приложил руки к груди и крепко зажмурился. — Вот так. И делал все на ощупь.

Он открыл глаза, и такие веселые искры бегали в них, что я невольно улыбнулась.

— Наверное, это было непросто?

— Мм. — Гастен мечтательно прикрыл глаза. — Не то слово, м-леди, не то слово. Провести груженое судно через Макреловы Зубы в сильный шторм и то проще. Хотя, не скрою, куда менее приятно.

Я почувствовала, что краснею, и поспешила сменить тему.

— А что это за птичка? Я таких никогда не видела.

— Неудивительно. Это шарака, или повторяйка. Они питаются только плодами магрова дерева, а оно не растет в холодных краях. Так что в Амаре ты их видеть и не могла… хотя нет, соврал. В Мелисе есть парочка шарак, им магру раз в месяц кораблем привозят. Представляешь, во сколько их содержание обходится?

Я пожала плечами.

— А чего в них такого особенного?

Мекампец хитро улыбнулся, подошел к столику и провел пальцем по прутьям клетки. Птичка встрепенулась, встопорщила перышки и спросила:

— А чего в них такого особенного?

Причем женским голосом, очень похожим на мой собственный! Гастен посмотрел на меня и расхохотался. Это заставило меня собраться, закрыть рот и перестать таращиться на птичку, которая все прыгала по клетке и повторяла: «А чего в них такого особенного?»

— Ничего себе, — сказала я, — это что, магия?

— Ничего себе, — сказала птичка, — это что, магия?

Гастен хихикнул, подобрал со стоящей рядом тарелки какой-то небольшой темно-зеленый плод, открыл дверцу клетки, закинул его внутрь и закрыл дверцу. Птица тут же перестала бормотать про магию, прыгнула к плоду и принялась, негромко щебеча, его клевать.

— Никакой магии. — Гастен подобрал с тарелки еще один плод, ловким движением разломил пополам и протянул половинку мне. — В южных лесах до сих пор можно встретить диких шарак. Они, правда, куда менее разговорчивы и совсем не столь ярки, но даже их можно выучить повторять слова.

Я покрутила в руках половинку плода, понюхала, попробовала. Магра оказалось довольно приятной, напоминала по вкусу яблоко, а по консистенции — сырое тесто. Доела, облизала пальцы.

— Удивительно. — Я покачала головой. — В мире столько необъяснимого… У меня давно уже нет никаких сомнений, что он не возник сам по себе, как утверждают некоторые. Но вот зачем Создателю (или создателям) было нужно все это создавать — мне непонятно.

— Непонятно. Непонятно, — донеслось из клетки.

Я вздохнула и спросила:

— Как скоро мы доплывем до Ишанна?

— Дней за восемь — двенадцать. — Гастен развел руками. — Погода в это время года часто меняется, так что точнее сказать не могу. Но мы в любом случае будем там намного раньше, чем «Сын ветра» — он был и вполовину не так быстр, как «Принцесса».

Я улыбнулась:

— Пусть. Меня ничуть не отяготит и куда более долгий путь в такой приятной компании. А уж в такой приятной обстановке — тем более.

Гастен просто расцвел. Я даже устыдилась немного, ибо слегка покривила душой — терпеть не могу долгого однообразия. Надеюсь все же, что не стану невыносимой к концу нашего путешествия.

К моему удивлению, путь и в самом деле меня не тяготил. То ли бурные события последних недель пересытили мое стремление к разнообразию, то ли мне просто хотелось отдохнуть, но день шел за днем, а мне ничуть не надоело общество мекампца. Впрочем, в первую очередь заслуга в том была самого Гастена — начитанность, ум, благородное воспитание, наконец, делали его приятным спутником. Я вроде бы тоже никогда не жаловалась на свое воспитание, скорее наоборот — моя мачеха не жалела сил и средств на это. И хоть мне казались смешными ее потуги выглядеть знатной дамой, но следовало все же признать, что ведьмы и в самом деле находятся на ступеньке повыше, нежели средние крестьяне. А уж академия, где вчерашний пастух оказывался на равных с иными отпрысками чуть не королевских кровей, и вовсе сгладила мое отношение к так называемому благородству. Сколько бы я ни подшучивала над манерами того же Малька, на фоне некоторых ублюдков самых что ни на есть голубых кровей он выглядел чуть ли не принцем крови. Но только после нескольких дней общения с Гастеном я по-настоящему начала замечать разницу — тот самый тончайший оттенок, который отличает настоящее золото от сусальной позолоты.

Ишанн не произвел на меня особого впечатления. После многоэтажного, бурлящего и шумного Джубана тихие зеленые улочки столицы Мекампа меня даже повергли в некоторое недоумение. Мы прибыли в порт утром, а когда открытая легкая карета, запряженная двойкой изящных лошадей, повезла нас по улицам Ишанна, был уже разгар дня. Несмотря на это, город производил впечатление вымершего — лишь изредка попадались верховые, да еще реже — кареты, подобные нашей. Прохожих за всю дорогу мы встретили всего-то несколько человек. Может, у них случилось что? Я спросила у Гастена, он посмотрел на меня недоуменно:

— День же. Жарко. Подожди вечера, увидишь.

— А днем где все? — удивилась я.

Гастен только плечами пожал:

— Спят.

Я замолчала, продолжая разглядывать улицы четвертого по величине города Таора. Правда, не знай я этого заранее, решила бы, что передо мной богатая деревня — я не заметила ни одного хотя бы двухэтажного дома, не говоря уже о более высоких зданиях. Резиденция Гастена тоже не произвела на меня особого впечатления — на паре ахров земли, огороженной высоким кованым забором, был разбит парк, в котором терялось с десяток не очень больших домиков с белоснежными стенами и огромными, в рост человека, окнами. Выглядело это довольно мило, но я-то ожидала, что Гастен привезет меня в эдакий могучий замок.

Внутренняя обстановка домов вполне примирила меня с действительностью — если архитектура у них, на мой взгляд, и подкачала, то комфорт оказался на уровне. Да и к архитектуре у меня вскоре претензий почти совсем не осталось — в сущности, этот комплекс зданий был по-своему красив и функционален. Один из домиков оказался столовой, в другом расположилась довольно богатая библиотека, на отшибе стояли домики челяди и домик-кухня. А еще немаленьких размеров здание, со стенами сплошь из окон, специально предназначалось для балов и прочих торжеств, одно из которых, кстати, ожидалось в скором времени, о чем мне с заговорщицким видом поведал Гастен.

Короче, на поверку Ишанн оказался довольно неплохим местом для прожигания жизни, но мне скоро стало не до развлечений. Я еще в дороге задумывалась о дальнейшей своей судьбе, но решила, что все само собой образуется. Поэтому первый серьезный разговор с Гастеном порядком меня обескуражил.

Мекампец поселил меня в гостевом домике, который, по причине отсутствия других гостей, оказался в полном моем распоряжении. Два дня после прибытия я предавалась праздному ничегонеделанию, перемежаемому прогулками по городу, ужинами и обедами в компании Гастена и его немногочисленной родни — он представил меня своей маме и сестре, но они обе не знали и трех слов на айлисе, так что наш разговор не заладился. Даже местная погода — влажная и жаркая — и воздух, наполненный ароматами неведомых цветов, располагали к лености, так что я поначалу не придала особого значения утреннему визиту Гастена на третий день моего пребывания в Мекампе.

— Разрешишь задать тебе серьезный вопрос? — поинтересовался он после обычных пышных приветствий.

Я легкомысленно кивнула:

— Валяй.

— Как ты планируешь жить дальше?

Я непонимающе улыбнулась:

— То есть?

Гастен оставался серьезен.

— Где ты собираешься жить, как зарабатывать на жизнь и все прочее?

Я нахмурилась. Шрацблат! Мою досаду вызвал даже не столько сам вопрос, сколько то, что он оказался для меня совершенной неожиданностью. Что это со мной в самом деле? Неужели прошедшие события настолько выбили меня из колеи, что я даже на пару дней вперед заглядывать не пытаюсь? Я мотнула головой, хмыкнула и попыталась отболтаться:

— Ну… я, может, и не сильно опытная, но все-таки ведьма — вполне могу прокормиться этим. Да и в академии я, сдается мне, не зря три года скамьи протирала. Самое сложное, конечно, начать, тут я, признаться, на тебя надеялась. Ты, конечно, и так для меня очень много сделал и вовсе не обязан мне помогать, но тебе же не трудно замолвить в нужном месте пару словечек? Разумеется, если для тебя это связано с проблемами, то не стоит, то есть, я имела в виду… — Я запуталась и замолчала.

Гастен смотрел на меня со странным выражением на лице.

— Что? — спросила я. — Я что-то не то сказала?

— Кхм, — сказал Гастен, — понимаешь, мы все же не в Айле. Боюсь, ты не совсем правильно представляешь себе наш уклад. У нас очень патриархальное общество…

Я пожала плечами.

— Святые Девять, где оно не патриархальное? К женщинам всегда и всюду предвзятое отношение. Но я и не рассчитываю, что ко мне народ сразу валом повалит. А со временем, оценив мой профессионализм…

— У нас женщины не работают, — перебил меня Гастен.

— Как? Вообще?

— Вообще. Разве что только эти… из увеселительных заведений. Но даже они работают не самостоятельно, а под рукой хозяина.

— А… А что же они делают? Дома сидят?

— Дело женщины — вести хозяйство, воспитывать детей, поддерживать уют и порядок в доме. Никто не говорит, что женщина должна безвылазно сидеть дома, но обеспечивать ее должен мужчина.

Я помотала головой. Может, он меня разыгрывает?

— Бред какой-то, — заявила я. — А если я… женщина то есть, пойдет работать?

— Ее никто не возьмет. Бывает, правда, что женщину берет посудомойкой или прачкой какой-нибудь сильно прижимистый хозяин. Но, во-первых, в приличных заведениях такого не случается, во-вторых, отношение к таким случаям в обществе — сугубо отрицательное, и, в-третьих, о приличном заработке таким образом и речи быть не может, только на еду и хватит. Ты же не этого хочешь?

— Ну а если свое дело? То же ведовство? Или это запрещено? — не сдавалась я.

Гастен пожал плечами.

— Формально — не запрещено. Но фактически — никто к тебе не пойдет, и вообще будут чинить всяческие препятствия — слыхано ли, чтобы женщина делами занималась? И еще: у нас есть гильдия магов, и всякий практикующий маг должен быть ее членом. Честно говоря, я глубоко сомневаюсь, что, даже употребив все свое влияние, я смогу добиться для тебя членства в гильдии.

Я молчала, обескураженная.

— В селах все, разумеется, проще. Если ты подашься куда-нибудь в южную деревеньку, то, возможно, и сможешь заняться ведовством. Но там — другие сложности. Во всех селах обычно уже есть свои ведьмы, и занятие это, как и у вас, потомственное. Не думаю, что кому-то понравится новоявленная конкурентка. И еще: власть ОСС у нас в городах не очень велика, а вот в селах — намного больше. Не думаю, что слух о тебе будет долго идти до ушей ордена.

— А… — сказала я после продолжительного молчания. — А… А может, ты мне что-нибудь предложишь?

— Да, — кивнул Гастен. — Выходи за меня замуж.

Я так и замерла с раскрытым ртом. Он что, с ума сошел?

— Я… а… я пока не собиралась выходить замуж, знаешь ли. — Я улыбнулась, надеясь, что этим разговор и закончится. Гастен нахмурился.

— Не спеши отказываться. У нас не принято, чтобы мужчина повторял свое предложение дважды, поэтому сначала оцени все доводы. Фактически я не вижу более удачного решения твоей проблемы. Предоставлять тебе кров и еду просто так я не могу, это плохо скажется на моей репутации, пойдут всякие слухи, кривотолки, в моем положении это ни к чему. Я бы мог сделать тебя э… содержанкой, это бы все поняли, но, думаю, тебе такой вариант понравится много меньше. Предоставить тебя самой себе мне не позволяет совесть — покровителей у тебя здесь нет, и в лучшем случае тебя ждет участь той же содержанки. И не забывай про орден — рано или поздно они все узнают, и тебе не помешало бы к тому времени обзавестись хорошей поддержкой.

Мать Сибела! Ничего себе!

— Можно мне… подумать? — только и смогла я выдавить из себя.

— Только недолго. — Гастен встал с кресла. — Послезавтра я уезжаю по делам, и, если к этому времени твоя роль в этом доме определится, будет только лучше. Для всех.

— Ага, — сказала я, — поняла.

Гастен сухо поклонился и вышел из комнаты, а я осталась сидеть, растерянная и разозленная. Выходить замуж? Готовить еду и нянчить детишек, не высовывая носа из дома? Бесова дурь, я жить хочу, а не сидеть в добровольном заточении. И потом, Гастен мне симпатичен, но не настолько же! Я всегда была уверена, что сама буду выбирать себе мужчин, а никак не наоборот. Хорошо еще, что он не урод какой…

Я встала и забегала кругами по комнате. Что же делать? За прошедшие дни я несколько раз выходила гулять в город и обратила внимание на то, что женщин на улицах попадается очень мало, но не придала этому большого значения. Кто же знал, что у них тут все так запущено? Хотя если взглянуть с другой стороны, замужество — не такая уж плохая альтернатива тому, что ждало меня в Джубане. Шрацблат! Ну почему я не пошла к Темному в ученики? Он бы уж не стал в мужья напрашиваться… наверное. Я содрогнулась. Уж лучше Гастен. Насколько же проще в этом мире мужикам, Шихар их всех задери! Ладно, у меня еще почти два дня на раздумья, авось какая-нибудь светлая идея в голову придет. Подумаешь, замуж тащат — и не из таких передряг выбиралась.

ГЛАВА 5

Утром выпал снег. Погода в последние месяцы и без того не радовала, но снег — это было уже слишком, особенно для моих ежедневных разминок с конструктами. Я почему-то совершенно не сомневался, что Урсай не позволит мне нарушить эту славную традицию, неважно, сколько на улице выпало осадков и в каком агрегатном состоянии. Дней пятнадцать назад ночью разразилась жуткая гроза, не успел я наутро открыть дверь, как был весь вымочен с ног до головы. Право, я на мгновение даже подумал, что Темный что-то там опять фатально напутал в каком-нибудь заклинании, и наш домик теперь стоит на дне Мирового океана. Прислушался к громыханию стихии за дверью, зевнул и отправился к себе — досматривать сны… Ух, и вздул меня тогда Урсай! В принципе, он прав — боец должен быть готов к бою в любой ситуации, не скажешь же в подобном случае реальному врагу: «Премного извинений, мил-сударь, я не хочу биться в такую мерзкую погоду, не подождать ли нам, пока дождь кончится». Да и вообще, большей частью идеи моего учителя-мучителя мне близки и понятны, но вот способ их доведения мне решительно не нравится.

Так что я не стал позволять себе и тени надежды — натянул штаны, на голое тело надел длинную кожаную жилетку — свою единственную защиту от деревянных кулаков противников и природных явлений. И от тех и от других она защищала одинаково паршиво. Спустился к двери, поискал взглядом учителя (может, все-таки случится чудо?) и выскочил на улицу. Противники были на месте — три припорошенных снегом темных силуэта замерли шагах в двадцати от входа. Конструкты были весьма человекоподобны, на первый раз я решил было, что учитель, дабы не напрягаться лишний раз, просто убил и поднял пару крестьян из ближайшей деревни, уж не знаю, где она там. Но быстро понял, что это не так, разве что Темный каким-то образом заменил им плоть на дерево.

Голые пятки неприятно обожгло холодом, и я даже с некоторым нетерпением направился к противникам — хоть согреюсь. Конструкты зашевелились, когда до них оставалось шагов десять. Я сосредоточился, попытавшись не дрожать от холода и отвлечься от неприятных ощущений — враги хоть и были деревянными, но двигались очень даже шустро. Одному из конструктов я третьего дня разворотил полголовы. Урсай его чинить, похоже, не собирался; я, предвидя ответ, просить его об этом — тоже, так что конструкт так и ходил с размочаленной в щепки половиной лица. Вид у него теперь был весьма отталкивающий и даже пугающий. Я злился, но ничего не мог с собой поделать, и именно от этого конструкта мне доставалось больше, чем от остальных, — я частенько пропускал удар, зацепившись взглядом за его искореженное лицо.

Бой вышел коротким: если мои голые пятки просто жгло холодом, то деревянные ступни противников немилосердно скользили по снегу. Заметив это, я развеселился и принялся сталкивать врагов друг с другом — только щепки полетели. Участок перед входом быстро стал похож на делянку лесоруба. Я подобрал руку, которую неосторожно уронил один из противников, и, пользуясь ею, как дубиной, разошелся вовсю. Когда в моей голове раздался гневный оклик: «Хватит!» — в более-менее пристойном состоянии оставался только один из конструктов. Остальные, пожалуй, годились только на дрова. Я усмехнулся, отбросил ногу (которую подобрал после того, как рука пришла в негодность) и развернулся к учительским апартаментам, отлично зная, что там увижу. Так и есть — из открытого окна на меня хмурился мой почтенный учитель, Урс Ахма Кайел ша-Итан ша-Кая ша-Мара и ша-демон-знает-еще-сколько-школ. Похмурился, пожевал губами, но так и не нашел, к чему придраться и за что наказать.

— Болван, — пробурчал недовольно, — лишь бы чего поломать. Собери дрова и отнеси к камину в обеденной зале, — и со стуком захлопнул окно.

Почти тут же за спиной у меня с таким же деревянным стуком что-то упало. Я обернулся — на земле грудой хвороста лежал последний конструкт. Я возликовал — не так уж часто случалось, что мне удавалось утереть нос учителю. Да что там говорить, совсем редко случалось, и десяти раз не насчитать. Да что там десяти, сказать честно, всего-то четыре, нет… пожалуй, даже три раза выходило по-моему. И то потом мне же от этого хуже было. Ну и пусть! Настроение у меня мигом поднялось, и я принялся собирать валяющиеся щепки, насвистывая и совсем не обращая внимания на снег под босыми ногами.

— Кажется, скоро год будет, как ты у меня в учениках? — рассеянно поинтересовался Урсай за завтраком.

Я насторожился, но виду не подал. А уж тот злополучный день рождения Анри я не забуду до самой смерти.

— Да, — ответил я, — через две седмицы ровно год.

— А… ну ладно, — пробормотал в усы Урсай и продолжил поглощать завтрак, делая вид, что не больно нужна ему эта дата.

Как бы не так! Полгода назад я, может, и поверил бы в это, но сейчас-то я хорошо знал, что мой учитель зря рта не открывает, и, если в его словах нет особого смысла, это означает лишь, что я его не увидел. А еще — его память была ничуть не хуже моей, а даже и намного лучше, в чем я имел возможность неоднократно убедиться. Так я и поверил, что он сам не помнит, в какой день Трор свел нас в этом Шихаровом кабаке. Не-е-ет, это он мне на что-то намекает. Я задумался. Год… год ученичества. Что это означает? Экзамен, вот что это означает! Я чуть ложку не выронил. Урсай ни разу не заикался, что собирается подвергнуть меня какому-то испытанию по истечении года, но вот сейчас я ни капли в этом не сомневался. А зная своего учителя, я могу прямо сейчас сказать, что он не ограничится проверкой знаний и практической работой в лаборатории, Шихар меня задери, нет! Он придумает что-нибудь заковыристое и чрезвычайно опасное, он не раз мне рассказывал про свои экзамены много лет назад — что сдавало их обычно не более половины курса, а сдавшим считался тот, кто остался жив. Нетрудно догадаться, что пересдачи у них были не приняты. Видимо, мне предлагалось догадаться о предстоящем испытании и готовить к нему тело и дух. Или не догадаться — и сдохнуть. Я утер губы полотенцем, поблагодарил и встал.

— Я отлучусь дня на три, — сообщил мне в спину Урсай, — к моему возвращению дострой пентакль и подготовь все необходимое для его активации.

— Хорошо, учитель, — ответил я и направился к себе в комнату. Понятия не имею, что там требуется для активации этого шедевра идеографии. Видимо, мне следовало, изо всех сил напрягая память и разум, рыться в необъятной замковой библиотеке в поисках описания. Вот только ничего подобного я делать не собирался. Очень печально, но Урсаю придется делать все самому, а для меня предстоящий ритуал останется загадкой.

Урсай пропал сразу после завтрака, но до вечера я вел себя, как обычно. Даже пошел в библиотеку и с вдумчивым видом полистал пару томов «Знаков и символов» Ахая Шестирукого. Правда, меня больше интересовали главы о маскировке, идеография — самая сильная из магий, и хорошо составленный узор вполне может задержать на несколько часов даже такого мага, как мой учитель. Но ничего подходящего к моему случаю я, к сожалению, не нашел и отправился спать.

Назавтра меня ждал сюрприз. Выйдя утром во двор замка, я порядком напугался, увидев там восемь человек, стоявших ровным полукругом вокруг двери, и мне понадобилось непростительно много времени, чтобы определить в них конструктов. Еще через мгновение я сообразил, что это — большая удача. Предполагалось, что я должен справиться с ними голыми руками — Урсай всегда наказывал меня за попытку применить магию в подобном поединке. Если он за мной наблюдает, то не замедлит явиться, полыхая праведным гневом, как только я попытаюсь сыграть нечестно. Я широко улыбнулся и шагнул с крыльца, темные фигуры тут же пришли в движение. Восемь? А почему не восемьдесят? Никто из противников не успел сделать и шага, как их поглотил ревущий Круг Огня. Но я тут же снял заклинание. В кольце выжженной земли проявилось восемь черных дымящихся фигур, по которым еще бегали огоньки. Какой интерес их так быстро сжечь, когда в кои-то веки представился шанс поразвлекаться вдоволь? И я принялся развлекаться.

Первый конструкт словил в грудь Молот Харма и, теряя конечности, ушел с набором высоты куда-то в сторону восходящего солнца. Пожалуй, это и называется «заре навстречу». Второго я заморозил Словом Силы и подпалил тройной Стрелой Огня — исключительно, чтобы улучшить освещение: зимним утром света было маловато. Сразу три врага рассыпались мелкой трухой, попав под Пяту Гиганта. Вообще-то я целился в одного, но радиус действия заклинания неожиданно оказался много шире, чем я предполагал. Оставшихся я порубил в мелкую щепу вызванным Мечом Воли. После потушил Лучом Холода человекообразный факел посреди двора, развеял Меч и разбил вдребезги последний конструкт просто кулаками. После чего горделиво оглядел поле битвы и принялся ждать, хотя, по моим прикидкам, ждать смысла не было — если бы мой учитель за мной наблюдал, он не преминул бы объявиться с первым же моим заклинанием. Похоже, мне все же удалось притупить его бдительность, и он и в самом деле поверил, что я оставил все мысли о бегстве. Хотя с ним никогда нельзя быть уверенным, он вполне мог меня раскусить и, увидев как я нахально раскидываю противников магией, утвердиться в своем предположении. Я вздохнул и отправился на склад — все равно больше ничего не оставалось.

Однако на складе меня поджидала неприятность: алмазной пыли не было. Большая реторта, из которой я отсыпал ее в прошлый раз, казалась на первый взгляд совершенно пустой. На второй взгляд на дне обнаружились остатки порошка, но его не хватило бы и на четверть порции. Я перерыл весь склад — безуспешно. Похоже, порошок либо кончился, либо Урсай его предусмотрительно спрятал. Очень печально. Без скалолазного зелья я, может, и доберусь до намеченной цели, но… Нет, не стоит себе лгать, никуда я без него не доберусь, разве что до Бесплодных Долин. Придется, видимо, придумывать что-то другое. Либо вообще отказаться от своей идеи. Достроить пентакль, предварительно выяснив как. Подготовить «все необходимое», получить головомойку за нечестно раздолбанных конструктов и развороченный склад, после чего готовиться к смертельному экзамену. Кошмар…

В конце концов, по скале можно спускаться и с помощью веревок. А крепить их, скажем, Проникающим Связыванием. Надо только много прочных веревок. Интересно, найдется в этом замке хороший канат подходящей длины? И если найдется, то где? Я почесал затылок, вспоминая. Кажется, как-то мне попадалась на глаза бухта каната, вот только где? Еще я вспомнил, что я — маг, и принялся придумывать граничные условия для заклинания поиска. Смутно помнилось, что канаты делаются из пеньки, но вот что такое пенька? Вроде бы это особым образом выделанный лен… или сосновая кора? И как, скажите на милость, определить для поиска лен? Какая у него структура?

А перед мысленным взором почему-то крутились исключительно деревянные пеньки, причем в очень большом количестве. Непростое это дело — собирать заклинание поиска для предметов со сложной структурой. Вот если бы требовалось найти что-нибудь золотое… Или алмазное?

Пожалуй, единственным пеньком здесь был я — мало меня Урсай учил, ох мало. И если все сложится, как задумано, то учить больше не будет… Впрочем, если сложится не как задумано, то, скорее всего, тоже. Я вздохнул и запустил поисковое заклинание на алмазы. Тут же со всех сторон пришли множественные отклики — их в этом замке было много. Я сначала сильно обрадовался, потом понял: алмазная пыль! Всякий раз, как ее кто-то куда-то пересыпает, часть уносится воздухом и оседает в разных частях замка. Вздохнул, развеял заклинание и запустил новое, добавив условие по количеству искомого в одном месте. Пришло несколько откликов, и все примерно из одного места на втором этаже. Я немедленно направился туда и встал перед закрытой дверью — одной из тех, куда вход мне был запрещен. Точнее, не был разрешен, но это было одно и то же.

Я осторожно просканировал дверь — с моего учителя вполне могло статься установить что-нибудь если не смертельное, то сугубо неприятное, что срабатывало бы уже и на сканирование. Ничего. Ни ловушек, ни замка, ни чего-нибудь примечательного за дверью. Я поискал взглядом замочную скважину, но ее тоже не оказалось. Пожав плечами, я толкнул дверь. Никакого эффекта. Я просканировал ее еще раз, тщательнее. И опять — ничего. Никаких следов магии, самая обычная дверь. Дубовая вроде. Очень похожая на ту, что стояла в доме на улице Ткачей.

Вот только я уже не тот.

Молот Харма проделал посредине двери прямоугольную дыру с расщепленными краями, по всему коридору разлетелись щепки, большой кусок улетел внутрь комнаты, и там еще долго что-то звенело и рушилось. Я мстительно улыбнулся. Урсай будет в ярости.

Посадив пару заноз и слегка оцарапавшись, я пролез в дыру. Похоже, окна были чем-то занавешены, потому что в комнате стояла темень непроглядная, только из коридора сквозь проделанное отверстие падал слабый свет, рождающий непонятные отблески. Я быстренько сколдовал Объемный Свет, огляделся и присвистнул. Похоже, я забрел в местную сокровищницу. Никогда не был ни в одной, но ошибиться тут было сложно.

Там, куда попал кусок двери, на полках стояли вазы.

Раньше — стояли. Урсай будет просто в бешенстве.

Вдоль стен тянулись застекленные стеллажи, за которыми находились всякие побрякушки — похоже, ужасно редкие и дорогие, но мне все это было ни к чему. За исключением того, за чем я сюда пришел. Стеллажи были закрыты, и я не видел ни замков, ни петель, ну да какая сейчас разница? Я подобрал с пола небольшую статуэтку (судя по весу, из чистого золота) и прошелся ею по стеклам стеллажей.

Урсая удар хватит.

Я собрал все, что откликалось на мое заклинание, и унес в мастерскую. Попытки с пятой мне удалось подобрать мощность удара достаточно большую, чтобы камень превращался в мелкий порошок, но не настолько большую, чтобы наковальню загоняло на два роста в землю. Пара горстей у меня все-таки в результате получилась. Дальнейшее было довольно просто. Одну порцию зелья мне удалось приготовить, ну да больше мне и не требовалось. Солнце уже клонилось к закату, и нужно было поторапливаться. Я планировал выбраться пораньше, но с этой алмазной возней потерял много времени. Ладно, поздно отступать. Я тепло оделся, вышел из замка и отправился к обрыву.

Чем ближе солнце клонилось к закату, тем больше я беспокоился. Слишком давно я здесь спускался и не видел пока никаких знакомых примет. Если я не найду нужную скалу до того, как прекратится действие зелья, у меня будут большие неприятности.

Я ее чуть не пропустил. Солнце уже скрылось за горизонтом, окрестности окутывал густеющий на глазах полумрак, и, что еще хуже, левая нога начала через раз соскальзывать — четкий признак того, что действие скалолазного зелья скоро пройдет. Вот-вот окончательно стемнеет, и мне не поможет даже истинное зрение — удаленные предметы в нем порядком искажаются, и вряд ли я смогу разглядеть нужную скалу. Тем более я ее, похоже, уже прозевал. Видимо, на этот раз я шел другим путем. Пожалуй, мне опять не повезло, увы. Радует только, что не повезло — в последний раз. Я расхохотался и чуть не сорвался со скалы. Кто-то сверху отозвался на производимый шум недовольным клекотом. Я быстро посмотрел вверх и наполовину увидел, наполовину домыслил силуэт огромного крыла, на секунду показавшийся над скалой.

А вот и мой дилижанс. Я воспрял духом: похоже, не все еще потеряно. Что там полагалось дальше по плану? Ах да… Я наложил на себя Отвод Глаз и полез на скалу. Зелье держало едва-едва, но все же держало. Я выбрался наверх, залез под сучья, лег и закрыл глаза. Ох, чуть не забыл! Не открывая глаз, наложил сторожевое заклинание прямо над собой и отрубился. Тяжелый выдался денек.

Проснулся я резко, толчком, и не сразу понял, где нахожусь. Серый свет сочился сквозь нагромождения веток, неприятно пахло какой-то гнилью. Я протер глаза и присмотрелся — похоже, моя птичка еще не проснулась. Снял так и не сработавшее сторожевое заклинание и вылез из-под гнезда. «Эй, ты, — сказал своему соседу, — утро пришло. Завтрак проспишь!» Темная фигура зашевелилась, издала пару невнятных звуков, потом над ней поднялась голова с громадным, хищно изогнутым клювом. Мне стало не по себе, и я быстренько приготовил заклинание поубойнее, на всякий случай. Но Отвод Глаз действовал, как положено, — орел похлопал глазами, покрутил головой, успокоился и снова засунул голову под крыло. Я осмелел и полез по сучьям в гнездо — Слово Повиновения более высокого уровня может использоваться и на расстоянии, но освоенное мной работало только при непосредственном контакте. Птичка снова высунула голову и принялась недоуменно озираться — все-таки шума я производил порядочно. Я добрался до края гнезда, начал спускаться внутрь, но тут очередная хворостина у меня под ногой подломилась, и я скатился вниз, со всего маху влетев птице в бок. Орел сипло выкрикнул что-то недоуменно-испуганное и вскинулся. Я прошипел ругательство, приложил руку к перьям и наложил заклятие. И ничего не случилось. Стараясь не поддаваться панике, я собрал структуру заклятия еще раз, но наложить не успел — птичка отстранилась. Видимо, моя возня ее напугала — она встала и раскинула крылья. Я бросился под нее, вцепился в когтистую лапу и наложил заклятие.

На этот раз сработало как положено. Я ощутил легкое помутнение сознания, тут же сменившееся эдакой раздвоенностью: я одновременно цеплялся за лапу орла (точнее орлицы, как стало теперь ясно) и чувствовал, что стою посредине своего гнезда, полный (или лучше сказать — полная!) недоумения и легкого испуга; что-то вцепилось мне в ногу, и это доставляло определенный дискомфорт. Я нагнул голову, посмотрел себе на ногу, с трудом рассмотрел на ней какую-то массу и едва-едва успел остановиться, не долбануть ее хорошенько клювом. Бесова дурь, да это же я сам под Отводом Глаз, поэтому так трудно рассмотреть! Нет, давайте мы не будем смотреть себе на ноги, лучше будем смотреть вверх. Кстати, неплохо бы полететь. Мы с орлицей раскинули крылья, подошли к краю гнезда и рухнули вниз, в ущелье. Тут раздвоение стало еще более явственным, потому что я-вцепившийся-в-ногу вцепился в нее еще сильнее и с трудом удерживался от того, чтобы не начать орать в голос, а я-орлица привычно дождался необходимой скорости и распахнул крылья во всю их немалую ширину. Тут же под ними ощутилось что-то мягкое, но упругое. Я-человек даже посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что ничего меня не держит, а я-птица и так знал, что это всего лишь воздух.

На ноге чувствовался довольно весомый груз, невозможно было не обращать на него внимания и отделаться от желания немедленно его скинуть. Я осмотрелся по сторонам. Мы летели по ущелью примерно на половине его глубины в ту же сторону, куда я двигался в прошлый раз — то есть прочь из гор. Это меня устраивало. Хотя не помешало бы набрать высоты и осмотреться — вдруг найдется путь короче. Я же летаю, к чему мне петлять вместе с ущельем? Я-орлица попробовал махать крыльями, и это оказалось на удивление тяжелой работой. Ну, примерно как если бы я поднимался в гору, нагруженный мешком песка с себя весом. Ну ладно, не с себя — с половину себя. Но все равно тяжко — я буквально раз двадцать махнул крыльями и уже порядком измотался, а поднялся всего-то чуть-чуть. А уж как меня раздражал лишний груз на ноге, как — словами не передать. Глядя на порхающих птичек, я никогда не задумывался о том, трудно ли им махать крыльями. Неужели им всегда так тяжело приходится? И как же мне выше гор взлететь? Неужели это из-за меня? Неужели птица не сможет меня поднять?

Пока я-человек предавался поиску ответов на эти вопросы, я-орлица шевельнул крыльями и направился к ближайшему освещенному склону. Я-человек удивился, но вмешиваться не стал. И правильно сделал, потому что воздух вокруг вдруг забурлил и потащил меня вверх. Я-человек впал в растерянность, а я-орлица привычным движением встал в широкую спираль и начал стремительно набирать высоту. А, понятно. Я вспомнил лекции по метеорологии и погодным заклятиям. Прогретый воздух поднимается вверх и образует облака. Никогда бы не подумал, что это явление можно использовать таким образом и что это умеют делать птицы. Здорово, однако.

Мы расслабились и принялись глядеть по сторонам. Ущелье уже осталось далеко внизу. В закатную сторону, сколько хватало глаз, тянулись горы, а на востоке виднелась большая зеленая проплешина — надо думать, та самая долина, населенная вредными волосатыми горбунами, а после нее горы заканчивались. Ну что же, полетим туда. Я-орлица восторженно заклекотал и направился в сторону равнины. На выходе из восходящего потока нас неслабо так тряхнуло, я-человек чуть не расстался с содержимым своего желудка, а я-орлица — расстался с парочкой перьев. Оба здорово перепугались, причем я так и не понял, кто больше испугался: я-орлица, что сейчас выроню себя-человека, или я-человек, что сейчас не удержусь. Пожалуй, не стоит затягивать эту поездочку, а то у меня мозги на две половинки разъедутся.

Все же лететь — совсем не то, что идти пешком. В прошлый раз я потратил на этот путь трое суток, а тут — солнце еще до зенита не дошло, я уже вылетал из гор. Почти сразу же за ними раскинулось сверкающее зеркало соленого озера. Оно было действительно громадным — даже с орлиным зрением я не смог разглядеть противоположной его стороны. Впрочем, возможно, берег там и был, но из-за сверкающей кромки и поднимающихся над озером испарений заметить его было непросто. Я пролетел вдоль гор до того места, где озеро начало отступать в степь, но по прошлому своему пути лететь не стал, потому что, как только я направился к соленому озеру, в голове возникла четкая мысль, если не сказать — образ, что лететь туда не стоит: место гиблое и еды нет. «А где есть?» — тут же заинтересовался я и получил довольно узнаваемую картинку горной долины, самого ущелья и холмов у подножия хребта. Ладно, полетим к холмам.

При мысли о еде в голове появились образы каких-то рогатых животных, похожих на баранов, а также всякая живописная гниющая дохлятина (а я почему-то думал, что такая благородная птица только свежатину ест). Я попробовал еще расширить контакт и представил себе образ волосатого горбуна — сработало. Тут же стало ясно, что они невкусные, но с голодухи можно и на них поохотиться. Только они осторожные и на открытой местности не задерживаются. Я представил гигантскую корову и получил ответ, что дичь эта хорошая, но взрослую корову поднять не получится, только теленка. И брать его следует, только когда стадо пасется в поле, порядком рассеявшись, а то коровы мигом сбегутся и закроют теленка. Воодушевленный успехом, я принялся представлять людей, но безуспешно — образ человека вызывал у орлицы только недоумение. Я задумался. Если она никогда не видела человека, то насколько же далеко от населенных мест могут находиться эти горы? Какие я знаю горные массивы? Серые Горы… ну, это не они, козе ясно. Горный Харетдал… тоже не то. Вот Великим Эгенским барьером эти горы запросто могут быть, в южных его частях полно слабозаселенных мест.

Я задумался, вспоминая карту Эгена — соленое озеро казалось достаточно крупным, чтобы быть изображенным на карте. Но вроде ничего такого я не видел. Пожалуй, я и не в Эгене. Не занесло же меня на другую сторону Таора? Если подо мной хребет Сегем-нур, то… то у меня проблемы. Но это вряд ли, все же пробить портал на другую сторону планеты, да еще и в место, заблокированное Полем Тишины… Не то чтобы это было не по силам моему учителю (бывшему, я надеюсь), но он наверняка бы подобрался поближе — зачем ему силы зря тратить?

Но тут мои мысли приняли другое направление. А с чего я взял, что я вообще на Таоре? С Урсая станется обустроить себе гнездышко вообще хоть на другой планете, хоть на другом плане реальности. Что с того, что на текущем уровне развития магии, науки и техники это не представляется возможным? Мало ли с какими пришлось мне столкнуться явлениями, которые до этого тоже не представлялись возможными. Шихарова плешь! Почему эта мысль не пришла мне в голову раньше? Проверить, нахожусь ли я на Таоре, не так уж сложно, но для этого надо твердо стоять на земле и иметь свободные руки. И полчасика времени. А это означало, что мне придется отпустить своего «перевозчика». Проклятье! Ну почему я не подумал об этом раньше? А вдруг я вообще единственный человек в этом мире? Тогда бегство не имеет никакого смысла, и, значит, я совершил ужасную ошибку. Повернуть назад? А разгромленная сокровищница? Вернуть все, как было, я все равно не смогу, а единственный способ получить прощение — убедить его, что я действовал на пользу себе (или на то, что считаю пользой) максимально разумным способом. И как его, спрашивается, в этом убедить, если я допустил такую шикарную глупость, что задумался о принципиальной возможности своего бегства только после его осуществления? А если я зря паникую и подо мной просто малоизученная часть Таора? Может, все-таки сесть и разобраться?

Орлица забеспокоилась — ее разум находился с моим в тесной ментальной связи, и моя неуверенность потихоньку передалась и ей. Подобное состояние было орлице совершенно не присуще — если ей хотелось кушать, она охотилась, если ей хотелось отдыхать, она садилась и отдыхала. Всяческие метания были ей несвойственны и сильно ее раздражали. Пожалуй, впервые за весь полет я почувствовал со стороны своего «летучего коня» явное недовольство наездником. А еще я почувствовал, что если сильно орлицу достану, то избавиться от моего диктата она сможет без особого труда. Определенно, не стоило обманываться насчет собственного превосходства — я управлял орлицей только потому, что она мне это разрешала.

Я постарался успокоиться и мыслить логически. Во-первых, спускаться и выяснять, на Таоре ли я, — бессмысленно. Что бы ни выяснилось в результате, я все равно окажусь в заведомо худшем положении, чем сейчас. Таким образом, вариантов всего два — продолжать лететь в поисках людей или возвращаться в замок. Допустим, я на Таоре. Тогда возвращаться назад будет смертельной ошибкой — такого редкостного сплава глупости, недальновидности и невезения мне Урсай не простит. Если же я не на Таоре, то возвращение вовсе не гарантирует мне жизнь. Даже если допустить, что мой добрый учитель закроет глаза на мои безобразия, остается еще экзамен… Решено, летим дальше.

Мы долетели до холмов. Здесь природа тоже не отличалась особым разнообразием, но все же не была такой безжизненной, как у берегов соленого озера. Местами зеленели островки деревьев, сверкающими нитками поблескивали вытекающие из гор ручьи. Орлица наметанным взглядом приметила несколько коричневых фигурок на склонах холмов — она не прочь была перекусить. В голове у меня нарисовалась картинка, как моя птичка, сложив крылья и выставив когти, камнем падает с небес, и я постарался побыстрее перевести ее мысли на что-нибудь другое. Допустим, если я захочу пить. Легкое недоумение. Вон сколько ручьев, садись возле любого и пей. Лучше — повыше, взлетать удобнее будет. Нет, не то. Я представил широкую полноводную реку. Ага, есть такое — дальше, впереди. Как далеко? Достаточно далеко. А во-о-о-он тот козлик определенно напрашивается стать нашим обедом. Ну уж нет! Мы повернули и направились в степь наискосок от линии гор, причем повернуть было довольно сложно. Я ощутил себя неумелым всадником на строптивом коне, как оно, в сущности, и было. К счастью, орлица была незлопамятной — стоило холмам с пасущейся на них дичью скрыться вдали, как моя хищница поуспокоилась и перестала настаивать на немедленном обеде. Хотя она была не так уж не права — солнце уже перевалило за полдень. Интересно, вернулся ли Урсай?

Еще одна неприятность выяснилась, когда мы отдалились от гор ли на полсотни — здесь было намного сложнее летать. Если в горах и предгорьях орлица быстро находила восходящие потоки и легко набирала высоту, то в степи с этим оказалось намного сложнее. Поначалу я не беспокоился, а просто наслаждался длительным парением в спокойном воздухе, без всяких кульбитов и головокружительных спиралей. До меня даже не сразу дошло беспокойство орлицы. Ей здесь не нравилось, и еще меньше ей нравилась идея углубляться дальше в степь. Через некоторое время я заметил, что земля стала неуклонно приближаться. Мы немного помахали крыльями, но без особого энтузиазма — высота не набиралась, а мышцы быстро уставали. Это птице не нравилось — с ослабевшими крыльями тяжело летать в неспокойном горном воздухе и охотиться тоже опасно — можно не выдержать нагрузок в конце пикирования. А уставать на голодный желудок — вообще последнее дело. Я-орлица все чаще с нехорошим интересом начал поглядывать на неудобный груз на своей левой ноге. Пока мне удавалось удерживаться от опасных действий, но, святые Девять, как же затекла нога! Наконец терпение моего коня лопнуло и орлица, совершенно не обращая внимания на мои попытки помешать ей, плавно развернулась на обратный курс. Что ж, видимо, полетов на сегодня хватит. Надеюсь, я смогу убедить ее совершить посадку, и сделать это не для того, чтобы пообедать мной.

Я уже собирался направить орлицу вниз, но тут она наткнулась на восходящий поток. Он едва ощущался, и я даже не сразу понял, почему это мы вдруг начали кружиться на месте. В горах это проявлялось совсем по-другому — потоком тащило вверх так, что желудок подпрыгивал, как мячик на веревочке. А тут мне-человеку пришлось долго прислушиваться к ощущениям меня-птицы, чтобы понять: мы поднимаемся. Но как медленно мы это делали! Я потерял счет времени, совершенно измотался, и у меня уже голова кружилась, как тележное колесо, когда орлица выкрикнула что-то протяжно-тоскливое и снова перешла в прямолинейный полет. Прямо надо мной и вокруг меня вились лениво клубящиеся клочки густого тумана. Несколько раз взмахнув крыльями, орлица миновала их, и, обернувшись, я увидел небольшое прозрачное облачко. Вот это да! Даже несмотря на усталость, я почувствовал немалое воодушевление. Кто еще может похвастаться, что побывал в облаке? У редкого мага хватит сил, чтобы левитировать на такую высоту, и у еще более редкого возникнет такое желание. Я с неким подъемом в душе огляделся — казалось, весь мир расстилается подо мной, как гигантский глобус. Справа горизонт терялся в дымке, слева темным облаком виднелись горы, впереди степь переходила в ту же дымку, но сквозь нее отчетливо виднелась вьющаяся светлая нить. Река! Мы долетели! Орлица даже не стала сопротивляться, когда я уверенно направил ее к своей цели.

До реки оказалось намного дальше, чем казалось поначалу. Мы потеряли всю набранную высоту и почти все воодушевление, пока нить превращалась в ленту, в полосу и наконец раскинулась под нами мощным полноводным руслом. Река внушала уважение. Слепая мощь мутного бурного потока ощущалась даже с нашей немалой еще высоты. Туман мельчайших капелек висел над перекатами, сияя под солнцем множеством радуг. Я удивился — степь внизу казалась совершенно плоской, и подобное поведение реки явилось для меня немалой неожиданностью. Пожалуй, надо внести коррективы в свой план. Особенно в ту часть, которая предполагала строительство из всякого хлама плота и сплав на нем вниз по течению. Дыхание реки ощущалось даже на высоте — свежесть и капельки воды долетали до нас с порывами ветра, и орлица недовольно отвернула в сторону. Проклятие, мы слишком низко! Памятуя о недавних выходках моей птички, я начал присматривать место для посадки — пожалуй, пришла пора переходить на пеший способ передвижения. А так хотелось пролететь вдоль реки… может, здесь найдется восходящий поток? И тут удача наконец улыбнулась мне.

Пара десятков одинаковых темных треугольников на берегу, расположенных в геометрически правильном порядке, вряд ли могли быть естественными образованиями. Во время моего полета я раз десять принимал какой-нибудь каприз природы за творение человеческих рук, но одного пристального взгляда меня-орлицы хватало, чтобы перестать себя обманывать. Но на этот раз ошибиться я не мог. Это деревня! Слава Девяти, я спасен! Я-орлица испустил протяжный радостный клекот, и не успел он замолкнуть, как на площадке в центре круга, образованного хижинами, начали суетиться маленькие, но хорошо различимые темные фигурки. Люди!

«Вниз», — скомандовал я орлице, в последний момент сообразив, что посадку лучше совершить подальше от деревни. Мало ли что они подумают? Одного завалящего мага или пары хороших лучников будет вполне достаточно для бесславного окончания моего путешествия. Да и просто незачем людей пугать.

То, что с высоты казалось совершенной равниной, при снижении обрело довольно заметный рельеф. Так что выбранная мной полянка оказалась отделенной от деревни двумя грядами холмов. Орлица категорически воспротивилась идее сесть на зеленый лужок между холмами и с крутым разворотом спикировала на вершину ближайшего холма. Земля, только что стелившаяся подо мной сплошным зеленым полотнищем, вдруг обрела четкость и рванула мне навстречу с пугающей скоростью. Я зажмурился, ожидая неизбежного удара, но орлица в последний момент развернула крылья, мгновенно остановившись в воздухе над самой землей. Ощущение было — как при прыжке в воду с большой высоты или как если бы какой-то расшалившийся великан огрел меня с размаху своей великанской подушкой. Я еле удержался, ноги сорвались с опоры и болтались в воздухе, я висел, держась только руками. Но тут мои ступни ударились о вершину холма, руки сами собой разжались, и я покатился вниз по склону, сопровождаемый громким клекотом и хлопаньем крыльев.

Остановился, быстро собрал Стрелу Огня и закрутил головой в поисках своей птички. И, только обнаружив ее спокойно сидящей на вершине, позволил себе расслабиться и тихонько застонать от сладкой боли, растекавшейся по затекшим мышцам. Сколько же времени я провел в полете, скорчившись на лапе птицы, как червяк на ветке? Почти целый день, однако. Я, шатаясь, встал, сделал пару шагов и сел обратно в траву — ноги тряслись и выдерживать мой вес отказывались. Ну да ладно, я уже никуда не спешу.

Тут орлица вдруг закрутила головой, встопорщила перья, встряхнулась и, глядя на меня, раскинула крылья. Я насторожился: она что, все же решила закусить мной перед долгим перелетом до дома? Я снова приготовил Стрелу Огня. Очень не хотелось убивать птицу, но, если она решит на меня напасть, делать нечего, Отвод Глаз я так быстро собрать не успею.

Но орлица и не думала меня атаковать — она пролетела у меня над головой и, тяжело махая крыльями, принялась набирать высоту. Я проводил ее взглядом, пока она не скрылась за ближайшим холмом, и мысленно пожелал ей удачи. Но она вдруг вернулась, уже на приличной высоте, сделала надо мной круг, издала протяжный клекот и полетела по прямой в сторону.

— Спасибо, — крикнул я, поднимаясь на ноги и помахав вслед ей рукой, — легкого тебе пути домой и побольше вкусной дичи.

Удивленные возгласы раздались за моей спиной, и я быстро развернулся, уже догадываясь об их источнике. Именно так — вот и мои селяне. Человек пятнадцать замерли на вершине холма, откуда недавно взлетела орлица, и настороженно меня рассматривали.

Мы стояли, разделенные склоном холма, и разглядывали друг друга. И чем больше я на них смотрел, тем больше недоумевал. Они были чернокожие, босые, в грубых бесформенных одеждах непонятного происхождения, с примитивными копьями и еще более примитивными дубинками в руках. Это куда же я попал, демон меня заешь?

— Здравствуйте, добрые люди! — крикнул я. — Не подскажете ли, где я нахожусь?

— О-о-о-о-о! — хором откликнулись «добрые люди» и замолчали, продолжая на меня пялиться.

— Не понял, — пробормотал я. И предпринял еще одну попытку наладить общение. — Далеко ли ближайший город, уважаемые?

На этот раз никакой реакции не было вообще. Я нахмурился, пытаясь сообразить, как вести себя дальше, но тут среди стоящих возникло какое-то оживление и вперед выскочил невысокий пожилой мужчина с короткой дубинкой в руке. Он встал на склоне в двух шагах от остального строя и, потрясая перед небесами своим оружием, возопил:

— Умо бара хута! — и замер, воздев руки кверху.

Остальные постояли немного, потом завозились, покидали на землю оружие и опустились на колени. Повторяя речитативом все то же «умо бара хута», они склонили головы, да так и замерли. Я и до этого чувствовал себя довольно растерянно, а теперь и вовсе застыл столбом, так что все вместе мы, пожалуй, являли неплохую скульптурную композицию. Старикан с дубинкой, затеявший это представление, опустил руки, оглядел склонивших головы сородичей и, видимо оставшись довольным увиденным, припустил ко мне легкой трусцой.

Я принялся лихорадочно перебирать заклинания. Вдруг он бежит, чтобы треснуть меня своей палкой по башке? Приготовить что-нибудь убийственное? Или просто оглушающее? А может, спрятаться? Старик пробежал уже почти весь склон, когда я принял решение и шагнул ему навстречу. Что-то бормоча и заискивающе улыбаясь, старикан остановился и протянул мне навстречу правую руку. Очень хорошо! Я не стал улыбаться в ответ и выслушивать его приветственные речи. Я ухватил его за ладонь и активировал Слово Повиновения.

Сработало! Уже знакомая раздвоенность сознания. Я-старикан стою, улыбаюсь и смотрю на схватившего меня за руку страшного белокожего человека, прилетевшего на великой орлице. И одновременно я-я стою и смотрю на замершего с исказившейся улыбкой дедулю — шамана и вождя племени вууль-ду, что значит «Народ Реки». Старикана же зовут Рим-Са, что значит «Высокий Тростник». А меня зовут Умо Бара Хута, что значит «Сын Великой Орлицы».

Славненько, вот и познакомились. А не подскажете ли, уважаемый Рим-Са, где тут ближайший большой город? Я представил каменные дома, повозки и мощеные дороги. В ответ получил сначала легкое замешательство, а потом — уверенное «не знаю, не видел, не слышал». Показалась ли мне странная заминка перед этим ответом? Я спросил еще раз, опять тщательно представив каменный одноэтажный дом с двускатной крышей и всадника верхом на лошади. На этот раз отрицательный ответ последовал сразу. М-да. Представил лодку и получил в ответ радостное узнавание — десяток лодок привязано прямо за деревней, но плавать на них — опасное дело, и только люди вууль-ду способны проходить перекаты Баравуль, не подвергая себя и пассажиров излишнему риску. А что будет, если долго плыть вниз по течению? Опять легкая заминка и ответ — будет чужое племя. Плохое племя, злое. Чужаков они не любят, точнее, как раз любят — но исключительно в жареном или, на худой конец, вареном виде. Я поморщился и поинтересовался, как с этим обстоит дело у них. Старикан развозмущался так, что чуть из-под контроля не выскочил. Великая Рыба запрещает им есть людей, а то, что запрещает Великая Рыба, нельзя не то что делать, но даже думать о том, чтобы сделать. Ну, хоть одна приятная новость, а то я порядком проголодался, но не настолько еще, чтобы есть людей, сколь бы дикими они ни выглядели. «Пошли, — предложил я вождю со вздохом, — покормите меня для начала, а потом ты меня будешь вашему языку учить. Похоже, я у вас надолго обосновался, так не держать же мне тебя все время под Словом». Странное дело, старик этой новости вроде даже обрадовался. И, что еще более странно, тут же попытался эту радость скрыть. Зачем бы это?

Мы поднялись на холм и прошли мимо замерших воинов — те даже не шелохнулись («И не шелохнутся, пока мы не скроемся из виду», — сообщил мне вождь). Мы спустились в долину за холмом и снова поднялись — на следующий холм. Я оглядел деревеньку, в которой, по всей видимости, мне придется прожить некоторое время, и затосковал. Сдается мне, свою убогую комнатушку в башне я скоро буду вспоминать с умилением. Надеюсь, они хоть кровати успели изобрести?