Как я провёл лето в Талморе

Глава 6

Маркрафт жил тяжёлой, густой жизнью, и Илвасион всё глубже погружался в неё, словно в вязкое болото. После разговоров с власть имущими — мягких, вежливых, ядовитых — он решил, что ближайшие дни лучше переждать в рутине. Так безопаснее. Не выставлять себя, не провоцировать, не показывать, что он продолжает копать там, где ему уже ясно сказали: «Не твоё дело». Он приходил в магистрат раньше всех. Тусклый свет свечей ещё не успевал прогреть воздух, и каменные стены хранили ночной холод так плотно, будто в них целый век не зажигали огня. Илвасион открывал дверь в свой узкий кабинет и начинал работать.

Перед ним раскладывались бесконечные бумаги: отчёты о караванах, налоговые декларации, данные о пропавших грузах, жалобы торговцев, подтверждения маршрутов, списки изменений в городских поставках. Он механически ставил печати, заполнял таблицы, переписывал цифры, выравнивал строки. Иногда часы проходили незаметно, будто он и правда превратился в талморского чиновника до мозга костей, а всё остальное — лишь ночной сон.

Но мысли о культе и ночных боях просачивались сквозь скуку, словно вода сквозь каменные швы. И теперь, начав читать документы внимательнее, он стал замечать то, что раньше бы пропустил. Маленькие несостыковки. Странные формулировки. Упоминания о вещах, не похожих на случайность.

Первое, что зацепило взгляд, — **караваны с “ломом” из двемерских руин**. Все отчёты описывали доставку металлических обломков: «детали неустановленного назначения», «фрагменты труб», «неподлежащие учёту механизмы». Бумаги были составлены так, будто это был мусор, который можно списать. Но Илвасион видел: по массе и размерам многие из этих “обломков” никак не могли быть ломом. Некоторые грузы весили больше, чем небольшой станок. В других отчётах фигурировали странные предметы: «цилиндры с внутренними пазами», «сферические элементы», «секции с резьбой». Это были участки корпуса, а не мусор. Или детали силовых узлов.

Он нашёл отчёт каравана из Дамзанара — заброшенной руины далеко на юго-западе. Там упоминались «неучтённые металлические компоненты». Печать стояла красная, но папка оказалась слишком тяжёлой для трёх листов. Илвасион раскрыл её. Внутри лежал свёрток грубой ткани, пропитанной маслом. Он развернул его и увидел фрагмент двемерской пластины: на поверхности — тонкие выгравированные окружности, каждая смещена относительно другой под идеальным углом. Такой рисунок он видел лишь на старинных схемах, когда изучал устройство своего магомеханического жезла. Это была часть конструктивного узла, связанного с распределением силы.

Но почему это спрятали? Почему не указали в отчёте? Почему отправили без маршрута?

Он аккуратно завернул пластину и спрятал её в ящик стола. Затем продолжил работу, но теперь с настороженностью. Он сверял даты и подписями, сравнивал веса грузов и маршруты доставки. Чем глубже он смотрел, тем больше странностей находил.

В отчёте рудника № 4 значилось, что рабочим передали «металлические кольца для модернизации подъемника». Но размер кольца соответствовал фрагменту силового вала. В другой сводке фигурировали «регуляторы давления», найденные в старом тоннеле. Судя по массе, это были части двемерских насосов. Всё было оформлено так, будто найденное отправили кузнецам на переплавку. Но ни один кузнец не расписался в получении. Документы просто исчезали.

Значит, кто-то забирал детали лично.

Илвасион всё записывал — ровными строчками, сжатым почерком, чтобы самому не забыть. Он делал это осторожно, скрывая заметки между скучными отчётами. Теперь у него была собственная маленькая картотека: микроскопическая паутина из фамилий, дат, грузов и маршрутов.

Ночами он оставался в магистрате, когда все свечи, кроме его, гасли. Чернила подсыхали на перьях, воздух холодел, а кабинет становился похож на камеру. От холода подрагивали пальцы, но он продолжал писать. Иногда он слышал шаги ночного сторожа, гул далёких механизмов, как будто где-то под зданием что-то включалось и затухало. Иногда ему казалось, что в тени движутся очертания — возможно, от усталости. Возможно, нет.

Но руины тянулись везде.

Он нашёл маршрут, в котором одно и то же имя курьера появлялось пять раз подряд — каждый раз рядом с грузами, оформленными как мусор. Он нашёл стражников, которые подписывали отчёты об осмотре караванов, и каждый раз их подписи отличались одним и тем же мелким, почти незаметным росчерком — как тайной отметкой. Он нашёл приказ о вывозе металла со склада, где рабочие указали количество в два раза меньше фактического веса груза. А дальше, в сопроводительной документации, встретил странную приписку: «Изделия отправлены по назначению». Фраза была подчёркнута чернилами, выцветшими от времени, а на обратной стороне документа кто-то вырезал тонкую линию ножом — снизу вверх. Курьерский знак. Символ того, что груз ушёл «вверх по цепи».

Куда именно? Он не знал. Но догадывался. Он видел лицо человека, стоявшего у его двери на рассвете. Он слышал спокойные угрозы. Он чувствовал холодную улыбку тех, кто считал город своей игрушкой.

Илвасион выпрямился, чувствуя, как шум документации давит на виски. Он взял жезл и положил рядом. Механизм внутри мягко щёлкнул, откликнувшись на движение. Он осторожно прикоснулся к двемерской пластине в ящике — метал холоден, но под ним словно жила едва ощутимая пульсация.

Он продолжал работать.

Часами, днями.

Бумаги росли, превращаясь в ледяную стену между ним и остальным миром. Но чем больше он погружался в рутину, тем яснее понимал: культисты в подвалах были лишь поверхностной язвой. А настоящая болезнь скрывалась в схемах, маршрутах, грузах. В двемерских деталях, которые кто-то собирал. В людях, которые ставили маленькие пометки на документах.

Эти следы вели не под город.

А наверх.

К тем, кто улыбался вежливо.

К тем, кто рекомендовал «не лезть».

К тем, кто искал в руинах силу, которой не должно быть в мире смертных.

Илвасион работал дальше — ровно, тихо, незаметно.

Он знал: если он остановится, сердце двемерского механизма забьётся снова. И тогда Маркрафт рухнет не от культа.

А от того, что под его улицами пробудится что-то древнее, точное и безжалостное.

День был серым, тусклым, наполненным вязкой маркрафтской пылью, которая зависала в воздухе так долго, будто не желала падать. Илвасион уже несколько часов просматривал новые сводки — караваны, отчёты шахт, заявки на материалы. Он вычерчивал карту: разноцветные точки, каждая — подтверждённое появление двемерских деталей, подделанных под мусор, под ремонтные работы, под найденные “случайно” обломки.

Когда линии соединились, картина стала яснее: кто-то вытаскивал из руин не хаотичные куски, а элементы, которые могли относиться к одному и тому же механизму. Причём тому, который он уже видел в схемах старых трактатов.

В этот момент в дверь кабинета постучали.

— Мастер Таэлис? Вас вызывает придворный маг, — сказал молодой посыльный, выглядевший так, будто ему велели это произнести и забыть.

Илвасион поднялся. Он ожидал, что за ним уже наблюдают. Приглашение от придворного мага только подтверждало это.

Дворец Маркрафта был мрачным не меньше, чем город, но по-другому: здесь не было пыли, грязи, сырости. Здесь было слишком чисто, слишком аккуратно. Всё казалось стерильным, будто вымытым магией. Илвасион прошёл длинный коридор, где ковры приглушали шаги, и вошёл в высокую круглую комнату, освещённую мягким золотым светом.

Придворный маг стоял у окна, сложив руки за спиной. Мужчина лет пятидесяти, высокий, сухой, с глазами, в которых не было ни тепла, ни страха — только интерес.

— Мастер Таэлис, — произнёс он, не оборачиваясь. — Я наблюдаю за вашей работой уже некоторое время. Скажу честно — мало кто уделяет столько внимания отчётам. Обычно молодые талморцы предпочитают блеск, а не строки внизу страницы.

— У каждого свой подход к делу, — ответил Илвасион.

— Да, конечно. — Маг повернулся. — Садитесь.

Они расположились за узким столом. Маг развернул свиток, где уже были отмечены несколько точек.

— Вы, вероятно, заметили, что двемерские руины в последние годы вызывают повышенный интерес у администрации.

Илвасион кивнул медленно, осторожно.

— Я предполагаю, что это связано с ценностью артефактов?

Маг усмехнулся слегка, без радости:

— Если бы всё было так просто. Нет. Ценность артефактов — это то, что знает каждый торговец. Нас интересует не хлам. Нас интересует структура.

— Структура?.. — повторил Илвасион.

— Двемеры, — маг поднял руку, будто взвешивая слово, — никогда не строили ничего случайно. Если где-то находят обломок трубы, значит, рядом был механизм. Если находят кольцо — значит, был узел. Если находят фрагмент гравированного металла — значит, присутствовал источник силы. И если всё это появляется одновременно… — он наклонился ближе, — это значит, что где-то под Маркрафтом находится целостный фрагмент города. Не отдельные коридоры и залы, не ржавые механизмы. Целостный модуль.

Илвасион почувствовал, как по спине пробежал холод.

— Вы говорите о сердце?

Маг поднял бровь.

— Вы знаете этот термин?

— Я изучал его в старых трактатах. Я работал со схемами, когда разрабатывал свой жезл. — тут же солгал эльф.

— Тогда вы понимаете, почему я вас позвал.

Маг налил в серебряную чашу тёмное вино, но сам пить не стал.

— Новая администрация заинтересована в технологическом превосходстве, — произнёс он. — Понимаете, мы живём в эпоху, где города начинают конкурировать не только торговлей, но и мощью. Магией. Механизмами. Инфраструктурой. Двемерские города — не просто руины. Они — доказательство, что тот, кто сможет восстановить хотя бы десять процентов их технологий, станет правителем силы, не нуждающейся ни в армии, ни в богах.

Илвасион слушал молча.

— Но это опасно, — продолжил маг. — Очень опасно. Потому что двемеры не просто ушли. Они исчезли, оставив после себя живые механизмы, которые хранят память о своих создателях. Они могут не захотеть работать на нас.

Он поставил чашу на стол.

— И именно поэтому нам нужны умные люди, которые умеют видеть не только руины, но и логические цепи. Такие, как вы.

Илвасион понял: это не беседа. Это измерение границ.

— Вы хотите, чтобы я помог вам? — спросил он.

Маг тихо улыбнулся.

— Нет, мастер Таэлис. Если бы я хотел вашей помощи, я бы прислал приказ. Я хочу понять: вы опасны? Или полезны? Вы копаете глубоко. Вы собираете сведения. Вы сопоставляете, анализируете, делаете выводы. Это вызывает уважение. И… тревогу.

Он посмотрел на Илвасиона серьёзно.

— Маркрафт уже выбрал вектор своего будущего. И двемерские технологии — часть этого будущего. Но это очень тонкое направление, требующее тишины, аккуратности, правильных людей. Если кто-то начнёт шуметь или привлекать внимание, то планы будут сорваны. Люди будут наказаны. И не только они.

Он наклонился вперёд:

— Я хочу, чтобы вы поняли: ваши исследования… достойны. Но они не должны выходить за рамки того, что вам поручено. Двемерское наследие — вопрос не чиновников. И не одиночек. Это вопрос власти.

Тишина стала густой.

Илвасион выдержал его взгляд.

— Понимаю, — ответил он.

— Отлично. — Маг откинулся на спинку кресла. — Тогда мы с вами прекрасно найдём общий язык. Работайте. Делайте то, что делали. Листайте бумаги. Сверяйте цифры. Порой это приносит больше пользы, чем вы можете себе представить.

Он жестом отпустил эльфа.

Илвасион встал, поклонился и вышел в коридор. Воздух там был холоднее, чем должен быть. Свет — бледнее. Он шёл по ковру, чувствуя, как внутри всё затягивается тугой пружиной.

Ночь упала на Маркрафт тяжёлым каменным покрывалом. Улицы постепенно пустели, хотя город никогда по-настоящему не спал: где-то гулко работала дальняя кузница, где-то скрипели телеги на склонах, где-то слышались шаги стражи, исчезающие в шахтах теней между домами. Илвасион сидел в своей комнате над лавкой зачарованных свечей и раскладывал на столе предметы, которые собирался взять с собой: жезл, рунические пластины, нож, флаконы света, карты, свитки, запасные кристаллы. Он действовал медленно и намеренно, словно готовился к тонкой операции, где любая ошибка приносит не рану, а исчезновение.

Жезл лежал на столе, словно ждал, когда его активируют. Илвасион открыл боковую панель и проверил каждый механизм: стабилизаторы, резонаторы, тонкие проводящие жилы, обвивающие кристалл силы. Внутри что-то тихо щёлкнуло, когда он усилил поток на один из регуляторов. Он знал, что это опасно: перегрузка могла повредить жезл, но внизу, под крепостью, слабая магия могла оказаться фатальной. Двемерские устройства часто реагировали на силу, но ещё острее — на её недостаток.

Он развернул карты подгородных уровней — дряхлые, порванные, больше похожие на черновики, чем на схемы. Отметил точки, повторяющиеся в разных отчётах: старый винный склад, ржавый водовод, заваленный тоннель, забытая комната с невозможной архитектурой. Слишком много совпадений. Слишком мало объяснений. Он вспомнил сухую улыбку придворного мага и его слова о том, что двемерское наследие — вопрос власти, а не чиновников. За этой улыбкой чувствовался страх. Или интерес. Или оба сразу.

Илвасион сложил карты в футляр и стянул ремешок. Затем проверил зелья. Свет — мягкий, приглушённый, чтобы не вызвать реакцию механизмов. Тишина — почти бесшумная иллюзия, подавляющая шаги. Руна подавления — тонкая пластина, способная на короткое время отключить слабый сенсор или ловушку.

Он взглянул на руинный фрагмент — двемерскую пластину, найденную среди бумажного потока отчётов. В холодном металле чувствовалась вибрация, будто он хранил в себе отблеск давно умершей, но не исчезнувшей энергии. Если такая деталь всплыла в документах, значит, под Маркрафтом действительно есть что-то целое. Узел. Модуль. Сердце города, которое никогда не должно было снова биться.

Он накинул плащ, туго завязал ремни оружия, погасил свечи и вышел. Маркрафт встречал его тишиной, будто город слушал каждый шаг. Каменные стены отражали даже дыхание. Луна висела между скал, напоминая о том, что крепость и всё вокруг неё стоят слишком высоко, а под ними — пропасть этажей и уровней, заполненных древностями, которые никто не хочет трогать.

Он шёл узкими переулками, минуя лавки, закрытые ставни, груды руды у мастерских. По мосту сверху прошёл стражник, но шаги не выдали ни тревоги, ни интереса — обычная ночь. Илвасион двигался тише теней, держа карту в голове. Старый винный склад казался безжизненным: груды ящиков, закрытые двери, глухие окна, стена сырого камня. Но именно здесь в отчётах повторялись странные «проверки» и «ремонтные работы», которые никто не мог объяснить.

Он подошёл к полузабытой нише, в которой должен был находиться старый люк. По документам он был запаян десятки лет назад. Но когда Илвасион коснулся металла рукой, тот оказался тёплым. Будто под ним недавно проходил горячий воздух. Или работала система.

Он наклонился ниже. В тишине ночи под люком слышалось что-то едва уловимое — низкое, глубокое, почти живое. Не шорох крысы, не стук воды. Ритм. Дыхание. Повторяющееся движение, настолько тихое, что его можно было принять за ощущение, а не звук.

Илвасион задержал дыхание.

Сжал жезл в руке.

И медленно поднял люк.

Спустившись в люк, высокорожденный почувствовал, как холодный металл проглотил его целиком. Лестница уходила вниз почти отвесно, ступени были рваными, местами смазанными чёрным маслом — свежим, слишком свежим для забытых технических путей. Таэлис цеплялся рукой за стену, и пальцы то и дело касались гладкого сплава, который не мог принадлежать нордам. Двемерская бронза была холодна, но хранила странное внутреннее тепло, будто из глубин подступало дыхание огромного устройства.

Внизу пространство расширилось, и писарь оказался в узком коридоре, похожем на стальное горло. Свет от слабого зелья поглощался стенами, словно тоннель пил свет так же жадно, как масло впитывает огонь. Жезл в руках молодого мага тихо завибрировал — то ли от напряжения его владельца, то ли от присутствия древних механизмов.

Силовой гул прокатывался по полу едва заметной дрожью. Ушами следователь ловил низкие частоты, от которых звенело в костях. Он замер, вслушиваясь. Звук не был постоянным: ритм менялся, смещался, повторялся через разные интервалы, как дыхание существа, слишком большого, чтобы уместиться в обычное понятие «машины».

Туннель разошёлся на два направления. Слева пахло сыростью и старой пылью — там когда-то ходили шахтёры. Справа же коридор был идеален. Прямые линии. Симметрия. Никаких трещин. Никаких следов человеческой руки. Только двемерская точность. Эльф выбрал правый путь.

Через некоторое время стены перестали быть простыми плитами. На них проявились символы — тонкие, изогнутые, почти музыкальные. Они мягко светились изнутри, как будто металл хранил остатки энергии. Таэлис провёл пальцами по одному — и ощутил едва заметный отклик, словно сплав распознал прикосновение.

Под ногами гравировка описывала сложную спираль. Писарь опустился на колено, осматривая рисунок. Это был фрагмент силовой цепи, по которой до сих пор текла энергия. Старые трактаты говорили, что двемеры создавали города, где каждая линия была частью общего организма.

Значит, он направлялся к сердцу.

Коридор вывел его к первой преграде — массивной решётке. Зубцы, толще человеческой руки, перекрывали путь. Рычаг давно был выломан, на полу лежали лишь металлические фрагменты. Но механизм работал. Значит, кто-то или что-то поддерживает его.

Чиновник вытянул руническую пластину, активировал её лёгким прикосновением. Символы вспыхнули голубоватым светом. Воздух вокруг замка запел тихим дрожащим тоном. Решётка начала отступать вверх, скрежеща так, будто её разбудили спустя тысячелетие сна.

За ней открывался другой воздух — стерильный, чистый, наполненный ароматом нагретого металла. Илвасион шагнул внутрь.

Теперь потолок поднимался выше человеческого роста. Стены покрывали строки письменности, которые он изучал в книгах, но никогда не видел на живом объекте. Некоторые символы он понял сразу: направление энергии, центры распределения, блоки управления. Другие были слишком сложны, словно читались только теми, кто их создавал.

Каждый шаг писаря отзывался в коридоре глухим эхом. Иногда из-за стен вырывались рывки воздуха — клапаны сбрасывали давление. Где-то глубоко внизу что-то щёлкало, словно гигантская зубчатая передача переходила на новый цикл. Но основной звук был один: тяжёлое, ровное, древнее биение.

Двемерский город, казалось, застыл во времени. Его величественные башни и купола возвышались под землёй, словно стражи забытого прошлого. Узкие улочки, вымощенные древним камнем, вели вглубь, где в полумраке мерцали тусклые огоньки. Вода в фонтанах стояла неподвижно, отражая тишину и спокойствие. Город не был мёртв — он спал. Глубокий, многовековой сон, окутанный мистикой и легендами, скрывал тайны, которые могли бы изменить мир.

Платформа впереди нависала над пропастью. Когда Таэлис подошёл ближе, он замер, ошеломлённый размерами. Под ним сияли десятки уровней: мосты, трубы, башни, объёмные конструкции, похожие на кости металлического существа. Кристаллы света в стенах горели ровно, не мигая. Двемеры, казалось, заперли в этих камнях постоянное сияние.

Высокорожденный сделал осторожный шаг. Металл под его ботинками отозвался тихим, едва уловимым звоном, словно проверяя его вес и состав. Он выпрямился, стараясь не нарушать хрупкий баланс, и продолжил двигаться вперёд. Его шаги были бесшумными, почти призрачными, словно он боялся потревожить что-то важное, скрытое в тени. Каждый его жест был выверенным и точным, как будто он ступал по минному полю.

Внизу мелькнуло движение.

Тень. Слишком плавная, слишком правильная, чтобы принадлежать живому существу. Механизм размером с человека, но искривлённый в идеальную форму, скользил между трубами, проверяя… что? Воздух? Энергию? Нарушителей?

Писарь медленно отступил на шаг назад, сердце сжалось. Жезл в его руке ощущался почти лишним — здесь, под толщами камня, магия была слабее, чем металл.

Но машина уже почувствовала вибрации.

На стенах вспыхнули новые символы — янтарный свет прочертил линию в воздухе.

Двемерские слова, от которых у любого учёного побелели бы пальцы:

«Внешний объект»

и

«Запуск протокола».

Платформа дрогнула. В глубине пролома раздался звук, напоминающий вздох, но слишком механический, слишком огромный.

Таэлис понял, что переступил черту.

Он вошёл в город.

И теперь древняя система знала его имя, его вес, его шаг, его дыхание.

Каждый звук, каждый импульс, каждая вибрация теперь были частью вычислений огромного разума, живущего под Маркрафтом.