— Я первый, — строго сказал Северин.
Ну первый, так первый. Я и не настаиваю.
Дракон ступил ногой на крайний валун, попрыгал на нем, затем легко перешел на другой.
— Давай руку, Тина! — приказал он.
Крепкое и теплое рукопожатие Северина подбодрило меня, и я смело взошла на черный камень. Поморщилась.
— Все нормально?
— Да. Кажется.
Странное чувство охватило меня, стоило мне ступить на эти антрацитово поблескивающие плоские валуны. Я отпустила руку Северина, потому что по узкому каменному перешейку идти мы могли только поодиночке, один за другим. Северин шел первым, я второй. Мужчина то и дело оглядывался, потом попросил:
— Не молчи, Тина. Мне страшно слышать тишину за спиной. Я боюсь, что ты оступишься, и я не успею тебя подхватить, когда ты упадешь в зыбучий песок.
— Уж поверь мне. Я буду так орать, что даже камни содрогнутся, — пообещала я.
— И все же. Расскажи мне что-нибудь. Или спой.
— У меня нет голоса.
— Тогда расскажи. Про свой мир. Чем ты там занималась. Где жила…
— Занималась я тем же, чем и сейчас: работала продавщицей. Сеть магазинов с товарами для хобби.
— Странное слово — хобби.
— Увлечение, понимаешь?..
Я начала рассказывать, сначала неуверенно и смущенно, потом все больше оживляясь. Про то, как любила в детстве шить. Про соседку тетю Тосю. Про то, как уехала от родных. Про ипотеку. Тут мне пришлось провести краткий экономический ликбез, но Северин схватывал на лету, так что быстро уяснил суть дела. Рассказала и о том, как попала в агентство «МирПро»…
— Так вот как новые ведьмы попадают в наш мир, — воскликнул Северин. — Я так и знал, что у них есть лазейка.
— Надеюсь, что ты не воспользуешься этим знанием во зло? — встревожилась я.
А я вообще имею право об этом рассказывать? Ни служащая в агентстве, ни тетушка меня об этом не предупреждали.
— Ну что ты! Какой же дурак полезет в дела ведьм? Даже дракон побоится, — усмехнулся Северин и замолчал.
Я тоже продолжила идти в молчании. Но разговор или что-то другое взволновали меня. Мое прошлое ожило и зашевелилось, подобно зыбучим пескам. Вот нахлынуло одно воспоминание, потом другое. Они наступали на меня, как волны, что с песчаным шорохом бились в наш узкий спасительный перешеек. Я шла, твердо нащупывая гранитную опору, и с каждым новым шагом воспоминания становились все живее и ярче. Но почему, почему именно сейчас из забвения всплыли все мои прежние обиды? Все мои разочарования и горести? И просто страшные воспоминания?
…Мне четыре года, а брату шесть. Мать решила приучать нас к порядку. Чтобы мы «росли аккуратными людьми и не бросали одежду где попало». Я помню торжественный поход в магазин, где нам даже разрешили самим выбрать по детской маленькой вешалке с крючками. Я выбрала себе черную, лакированную, разрисованную под хохлому. Она тогда казалась мне такой нарядной, такой яркой!
Весь день у меня было праздничное настроение. Это же так чудесно! У меня будет своя вешалка. И за разбросанные вещи ругать не будут. Я едва не приплясывала, возвращаясь домой.
Отец с деловым видом сделал разметки на стене, где будут наши вешалки с братом, и мы начали ждать. И предвкушать.
Через неделю я спросила отца, когда он прибьет вешалку. Обещал, что скоро. В десять лет я перестала ждать. Уже и сама могла везде дотянуться.
Когда я стала взрослой и мать однажды разбирала антресоли, она выкинула оттуда и эти вешалки. Я взяла в руки деревянную дощечку и удивилась, какая она простенькая и с каким примитивным рисунком. В моей памяти она была намного красивей…
Грусть этого воспоминания не успела отхлынуть, как в памяти вспыхнула новая сцена из прошлого.
…Мне семь лет. Первый класс. Наша учительница заболела, и ее меняет другая, из параллельного класса.
— Будем проводить словарный диктант, — строго говорит она.
Что это? Вещь новая, но нам объясняют, и мы послушно пишем слова под диктовку на вырванном из тетради листочке. Сам диктант был из десятка-другого слов, так что не занял и половины страницы.
Когда диктант закончился, я приложила линейку и по линейке оторвала пол-листа бумаги. Так меня дома учила мама. «Бумагу надо беречь!» И в моей голове сидела твердо мысль, что бумагу можно использовать еще для чего-нибудь. Но лучше бы я этого не делала.
Как же меня ругала учительница! Меня поставили перед всем классом и отчитывали. Как я могу так не уважать учителя! И как могу подавать работу на таком огрызке! Перечеркнутый диктант с двойкой внизу едва не швырнули мне в лицо. А я готова была со стыда провалиться сквозь землю…
Стыд. Жгучий стыд. Он и сейчас скрутил и ожег меня огненными кольцами. И я снова ощутила себя опозоренной навеки маленькой первоклашкой. На которую глазеет весь класс. Но новое воспоминание уже торопилось вторгнуться в мое ноющее сердце.
…Мне девять лет, и подруга пригласила меня на день рождения. И там были викторины с призами. Мне достался набор офигительных (так мне тогда казалось) фломастеров. Целых двадцать цветов. Как же они вкусно пахли! Я открывала колпачки и нюхала, наслаждаясь запахом. И еще блокнот. Из совершенно восхитительной плотной бумаги нежно-салатового цвета. На каждом листе нарисована веточка вербы. Как же мне нравился этот блокнот! Я долго не решалась что-нибудь в нем рисовать. А потом однажды придумала, что доверю этим красивым страничкам.
Все узоры вышивки, которые я где-либо видела, я стала зарисовывать в этот блокнот. И не просто узоры, а расшитые кофточки, юбки, шарфы… Я продумывала рисунок, подбирала цвета и отдельные элементы в альбоме, тренировалась, а когда складывался идеальный рисунок, его я заносила в блокнот начисто. Коллекция росла, у меня уже появились целые наборы одежды. Рисуя, я воображала себя модным дизайнером, который однажды удивит мир, явив ему свои рисунки. Эти мечты были такими яркими, такими живыми. Я была так счастлива, когда у тети Тоси рисовала свою «модную коллекцию». Она иногда заглядывала в мой блокнот и что-то советовала.
Дома блокнот я, естественно, прятала от всех под грудой игрушек, боясь, что брат, найдя, начнет меня дразнить и издеваться. А мать просто посмеется. Или еще головомойку устроит: занимаешься, мол, не пойми чем, когда по хозяйству куча дел. Но все закончилось гораздо прозаичней и трагичней.
Однажды я вернулась с прогулки и, еще не войдя в комнату, почувствовала неладное. Мои игрушки, безжалостно выкинутые, лежали горкой на полу. А мать занималась генеральной уборкой. Все мое скромное имущество было тщательно разобрано, половина выкинута, оставшееся было приказано расставить на вытертых полках. К моему приходу блокнот с частью других игрушек, которые показались матери просто хламом, были выкинуты в мусоропровод. И моя истерика оказалась уже запоздалой и бесполезной.
Когда тетя Тося спросила меня, где мой блокнот с узорами, я сказала, что дорисовала коллекцию до конца и скоро заведу новый блокнот. Но новый я так и не начала. Я бы не смогла пережить такую потерю еще раз…
Пустыня смазалась, потому что слезы потекли из глаз. Сердце пронзила та же боль, та же острая обида и то же беспросветное отчаянье, что и тогда. Как и в тот миг, я оказалась одна, беспомощная против взрослых, которые никогда бы не поняли, какую жестокую рану они мне нанесли. И которым было бесполезно это объяснять. Грудь так сильно сдавило, что даже стало трудно дышать. Я заново переживала тот момент…
Но не успела я отойти и от этого воспоминания, как новое обожгло меня. И за ним следующее. Они налетали на меня, как черные птицы. Душу клевала еще первая, как набрасывалась вторая и принималась терзать меня с жестокой радостью.
— …Тина, что с тобой?
Я не заметила, как начала плакать взахлеб. Рухнула на черные камни, не помня себя от горя и разрывающей меня боли.
— Тина! Что случилось?
— Не трогай меня!
— Стой! Ты сейчас упадешь в песок!
— И пусть! Я хочу умереть! Я не могу больше этого выносить.
Как же больно!
— Да стой же ты!
— Уходи!
— Тина! Посмотри на меня! Объясни, что с тобой вдруг случилось!
— Не вдруг! Уже давно! Мне вообще не надо было рождаться на свет! Зачем они меня родили? Ой мамочки, мамочки!
И новые, новые обиды, многие из которых я давно уже забыла, подступали ко мне.
…Мне двадцать. Я уехала от родителей и уже работаю. Подруга позвала меня на свадьбу. У меня мало денег, о чем я ей и сообщаю. «У нас будет все просто, Алька! Торжественная регистрация, и все разойдутся. Ну приезжай! Ты же моя подруга! Поддержи меня!» Мне пришлось брать отгул на работе за свой счет. Ехать в родной город. Я постаралась собрать и небольшую сумму денег в подарок. Ведь подруга же! Красивое платье, прическа, макияж.
Свадьба была за городом, куда я еще и добиралась на такси. И ради чего? Регистрация, потом мы пофотографировались в течение часа. А затем… Затем я увидела накрытые столы для банкета на открытой веранде ресторана. А меня попросили уйти. Оказывается, я была не из той серии гостей, которых звали на банкет. И пусть я была такая не одна, кому даже шампанского не налили, да даже водички в пластиковый стаканчик не плеснули, но все же…
Подруга пошла с родственниками жрать, а я развернулась и поехала назад несолоно хлебавши. Оплеванной. Чувствуя себя человеком второго сорта.
Ну вот за что она со мной так? Вот за что?..
— Тина! Да что с тобой? Почему ты плачешь?
Я вдруг почувствовала, как меня поднимают на ноги и прижимают к твердой груди. Я уткнулась в пыльное плечо Северина и продолжила рыдать.
— Объясни мне, что вдруг случилось?
Сейчас в мужском голосе, кроме беспокойства, звучала еще и нежность, но мне было не до нее.
— За что она так со мной? Все они? — продолжала я бессвязно выкрикивать.
— Кто они?
— Все они! Воспоминания вдруг навалились! За всю жизнь сразу! Как же больно, мамочки мои! Как же больно!
— Вот так вдруг сразу? — настороженно спросил дракон.
— Да! Прямо скопом! Одно за другим!
— И сейчас?
— И сейчас.
— Это странно, Тина, — заметил Северин. — Это не случайность.
— Почему ты так думаешь?
Я на секунду вынырнула из черного моря обид и боли, пытаясь понять, что говорит дракон.
— Когда ты почувствовала это впервые?
— Ты знаешь… У меня появилось странное ощущение сразу, как только я ступила на камни.
— Камни! — воскликнул дракон. — Вот причина! Они на тебя так действуют!
— А на тебя нет?
Грудь болела от рыданий, а сердце готово было разорваться от боли.
— Видимо, нет.
— Испытание?
— А вот в этом я не уверен, — процедил сквозь зубы дракон.
Меня пронзило очередное болезненное воспоминание, и я согнулась от рыданий, пытаясь оттолкнуть Северина.
— Тина! Да не бейся же ты!
Через секунду я почувствовала, как меня подхватили на руки.
— Ты что? Зачем? — ахнула я.
— Все ясно! — заявил Северин, перехватывая меня поудобней. — Камни! Они как-то действуют на тебя. Как ты чувствуешь себя сейчас?
Я прислушалась к себе.
— Немного лучше. Наверное. Но…
— Постараемся сделать так, чтобы ты на них не ступала.
— Но как мы пойдем?
— Вот так и пойдем, — заявил мужчина, начиная шагать по черной дороге, уходящей в темноту.
— Ты с ума сошел! Ты не сможешь меня нести долго! — испугалась я.
Безумие! Вокруг беснуется песок, Северин должен внимательно высматривать, куда ступить, а тут еще я повисла на нем. Тина на шее, фыркнула я.
— Сколько смогу, столько и пронесу.
— Ты сумасшедший! — восхитилась я.
— А если устану, то брошу тебя в песок, — ухмыльнулся дракон.
— Только попробуй! — испугалась я и обхватила его за шею.
— Держись крепче, ведьма! — весело велел Северин и пошел, шагая широко по узкой дорожке.
— Уронишь, порчу нашлю, — проворчала я, всхлипнула в последний раз и пристроила голову на плече мужчины.
Душа, израненная прошлым, продолжала кровоточить, но раны не были уже такими свежими, как несколько минут назад. Какое черное, какое жестокое колдовство! Какая изощренная пытка! Если поместить человека в камеру из этих камней, то он уже через пару часов сойдет с ума или разобьет голову о стены, не в силах выносить муку.
Хорошо хоть на драконов не действует, с облегчением подумала я. Только на ведьм. Я поежилась, глядя на острия звезд — стрелы, направленные на нас с Северином. Опустила голову и вдруг увидела, как под ногами мужчины разливается слабое сияние.
Каждый его шаг оставлял на черных камнях золотой оттиск, сияющий след, который постепенно тускнел, по мере того как дракон удалялся от него. Дорожка из золотых отпечатков ног на камнях уходила далеко назад, постепенно утрачивая свой блеск и теряясь в темной ночи. Магическая шкатулка Мадлен сверкнула мне в лунном свете на прощанье металлическим замочком. Но я понимала, что Боливар не вынесет двоих. В прямом смысле.
Золотой дракон. И следы у него золотые. Я со вздохом облегчения примостила голову на плече Северина, обхватила его покрепче за шею и закрыла глаза. Как же хорошо и спокойно! Боль, тоже тускнея и слабея, отлетала от меня куда-то вдаль, в глубину пустыни. Ее засасывали зыбучие пески, и она погружалась снова на дно памяти, туда, где ей и положено лежать мертвым грузом. На дне забвения. Навсегда.