45. Заключительная глава, что не делает ее умной

Остроумие часто граничит с полной глупостью.

Эмиль Золя

Напуганный внеочередной очередью я не хотел открывать дверь. Но тревожное мяуканье сработало как рефлекторная открывалка – я повернул ключ. Вошел рыжий кот и начал тереться о ногу, просить жрать. Я спросил:

– Ты что это, Бе, совсем в кота превратился?

– Я выздоровел, – сказал высокий кувшин на ножках, оттеснив меня от порога, – теперь я не кот, а просто Бе из клана Ыдык. И сегодня мы проведем небольшое собрание тут, у тебя: соберемся – разберемся; и я отбуду восвояси.

Гости хлынули мимо меня в комнату. Кто-то наступил коту на хвост, он взвыл и применил зубы. Раздалось ответное взвывание.

Зашел Кузьма. Пообещал, что мама придет позже и он ее всем покажет. Жиритофель ввалился в обнимку со своим врагом Зюгатофелем; оба были в своем истином обличии, нечистые и отвратные. Яблочный джин был как всегда красив фальшивой красотой джинов. Остальные думаки зачем-то слились в единое многорукое и многоногое существо с одной, достаточной тупой головой. На этой голове не было ушей, но было великое множество ртов.

Прошли Ациндаз, Кюнваг, Целдоп, Киндоген, Йудлобо, Каруд, Мах и Даг под предводительством Ацнарсаза.

Американских гостей представляли господа О`Кей, Ол-Райт, Ноу Проблемс и Факен Ю. Из Китая прибыли Сун Ху Чай и Вын Су Хим. Вьетнам был в виде множественного Хал Тур Щика, а Япония – армии правосторонних Той Отов. Поляки принесли с собой нарядные упаковки для плохих товаров. От конфетной фабрики явился сам Бабай. Его сопровождали Смирнофф, Распутин и Двапутин.

Мефис остался в облике смуглого мужичка с клиновидной бородкой, он слегка кивнул мне. Ведьма Елена Ароновна вновь была тоненькой и большеглазой. Она призывно покачала аккуратной попочкой, проходя мимо.

Пропрыгала на одной ножке Абвгдейка. В такт своим прыжкам она читала стишок:

– Я – маленькая девочка, я в школу не хожу. Купите мне сандалики, я замуж выхожу.

Длинный и пронзительно худой мужик в кожаном пальто, проходя мимо меня, распахнул это пальто. Под пальтом ничего не было кроме его анемичного тела. Скорей всего это был сам Ваучер. Мне вспомнилась его встреча с Красной Шапочкой[43]

Появился начальник умывальников и командир мочалок. По бокам шли, как телохранители, симпатичные мочалки под руководством несимпатичной тети Аси.

Мойдодыр, минуя кота, быстренько прошелся по его рыжей шерстке щеточкой. Васька успел цапнуть мыльного фаната за медную ногу, раздался зуболомный звук.

– Ты бы шел на кухню, – сказал я Ваське, – а то тебя тут потопчут.

Кот послушался, пошел на кухню, где должно было что-то остаться от пиршества Мефиса и Бе, если это обжорство не было виртуальным. Я заглянул за ним: действительно, икра еще оставалась в кошачьих мисках.

Я с опаской отправился в основную комнату, куда все шли и шли разнообразные существа. О том, как они там помещаются, я не тревожился. Людей, воспитанных на Булгакове, такие мелочи никогда не волнуют.

Вы, миленький вы мой, – сказала тоненькая ведьма, – туточки садитесь, на Красное место, в угол.

Я сел в кресло, уже переставленное в угол. Над ним вместо образа висел портрет Железного Феликса.

Комната преобразилась. Потолок – тяжелые каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Свет от зрителя и сверху вниз, – из квадратного окна с правой стороны. За окном вместо автострады был пустырь – засоренное разным хламом и заросшее бурьяном место… Налево – серая, покрытая остатками штукатурки стена того дома, в котором помещается ночлежка Корсотылева… в окне у земли – рожа Бубнова. И освещение вечернее, красноватое, а судя по тому, что недавно стаял снег, везде непролазная грязь…

Склеп не склеп, пещера не пещера – ночлежка. И обитатели ее (не жители – обитатели, существа), не похожи на живых, но и не мертвые. Своеобразные зомби, для которых смерть – свобода: «Спокой и – больше ничего!» Чистилище для грешных душ: кому-то в рай, кому-то в ад. Грязная среда обитания заброшенных душ, транзитный вокзал, откуда можно подняться лишь в трактир, да и то на время. Но и про его существование трудно узнать конкретно.

Этот мир, с давно уже исполненный Горьким, – не антимир. Он соприкасается с нашим сегодняшним бытием множеством реалий. Его эстетика обладает концептуальной новизной. И зрители часто плачут, так как этот мир трогает за душу не дешевым пафосом массового псевдоискусства, наподобие мексиканских сериалов, а чудовищным предвидением усталых людей, чей «органон отравлен алкоголем». Людей России начала второго тысячелетия, которое несет им лишь дополнительные горести и неуверенность в завтрашнем дне. И он тут, у меня в квартире, где я сижу в кресле под «иконой» чудовища.

В центр помещения вышел кувшин, восточные узоры красиво оттенялись верхним светом.

Я расскажу вам, господа, про Волка. Да, да, про вашего земного Волка, которого я произношу с большой буквы. Все вы знаете, что ему не было равных в открытой борьбе. Но не брезговал он и внезапным налетом. Он закидывал жертву за спину себе и легко уходил сумасшедшим наметом. Но, когда целой стаей борзых гоним, чуял шкурой своей приближение драки, он, свирепо оскалясь, сворачивал к ним. И, трусливо скуля, отступали собаки. Так слушайте мою притчу про Волка. Слушайте, слушайте. Слушайте и смотрите.

Меня кто-то дернул за штанину. Я нагнулся и увидел под креслом маленького лохматого домового.

– Глаза зажмурь, – прошептал он, – а то сам в волка превратишься.

Я зажмурил глаза. Теперь я и видел, и слышал, и чувствовал.

Он подошел к шелестящим на морозном ветру флажкам, понюхал их, тяжело втягивая худые бока. Флажки были обыкновенные, красные. Материя на ветру задубела и пахла не очень противно: человек почти не чувствовался. Он пригнул остроухую морду и пролез под заграждение. Флажок жестко погладил его по заиндевевшей шерсти. Он передернулся брезгливо и рысцой потрусил в лес, в бесконечно знакомое ему пространство.

Лес глухо жужжал, стряхивая лежалые нашлепки снега с синеватых лап. Тропа пахла зайцами и лисой. Все наскучило. Где-то подо льдом билась вода. Он присел около сугроба, приоткрыл седую пасть и завыл жутко и протяжно, сжимая худые бока. Ребра туго обтягивались шкурой, и казалось, что кости постукивают внутри. Он лег, перестал выть, прикрыл тусклые глаза, проскулил по щенячьи. Мягкими иголочками взметалось в снегу дыхание. Мохнатая ветка над головой закачалась укоризненно, стряхнула пухлый налет снега. Тогда он встал и, тяжело ступая, ушел куда-то, не озираясь и не прислушиваясь.

… Его иногда видели у деревень. Он выходил с видом смертника и нехотя, как по обязанности, добывал пищу. Он брал свои трофеи на самом краю поселков. Брал то овцу, то птицу, но не брезговал и молодой дворнягой, если она была одна. Он был крупный, крупней раза в два самого рослого пса. Даже милицейская овчарка едва доставала ему до плеча. Но они не видели друг друга.

Он никогда не вступал в драку с собачьей сворой. Он просто брал отбившуюся дворнягу, закидывал за плечо, наскоро порвав ей глотку, и неторопливо уходил в лес, не обращая внимания на отчаянные крики немногих свидетелей. Он был осторожен, но осторожность получалась небрежной. Устало небрежной.

Отравленные приманки он не трогал, капканы обходил с ловкостью старого лиса, никогда не пользовался одной тропой дважды. Флажков не боялся. Он, наверное, просто не понимал, как можно бояться безжизненного куска материи. А красный цвет ничего не говорил старому самцу. Он понимал и признавал один цвет. В глазах давно убитой подруги в минуты нежности светился голубовато-зеленый огонек…

Он ходил один не потому, что не мог сбить стаю. Просто он один остался в этом лесу. А может, и на всей земле. Последний волк на земле! И он знал об этом. И жил он иногда по инерции, а иногда потому, что он последний.

В это утро все было необычно. Воздух сырой и крепкий щекотал ноздри, грудь вздымалась, шерсть на затылке щетинилась. Он долго хватал пастью вино весны, а потом завыл призывно и грозно.

И сразу прервал вой. Некого было звать для любви, такой горячей в остывшем за зиму лесу, не с кем было мериться силами за желанную подругу. Он был один. И еще ощущалась весна. Они были, можно считать, вдвоем. И волк пошел к людям.

Он остановился на краю поселка и увидел овчарку из районной милиции. Крупная, с мясистой широкой грудью и мощным загривком, она бегала от вожатого в снег за брошенной палкой, приносила ее, не отдавала сразу, балуясь. Она была немолодая, и угрюмая. И высшим счастьем для нее было поиграть с вожатым. Она почувствовала волка раньше человека, обернулась мгновенно, пошла резким наметом, чуть занося задние лапы влево. Сморщенная злобой пасть была ужасна, рык вырвался утробно, глухо,

– Фас! – закричал милиционер, неловко вытаскивая пистолет, – фас, Туман!

Повинуясь привычному посылу, Туман почти коснулся лесного пришельца желтоватыми клыками.

Волк стоял легко и просто. Он расправил грудь, грациозно уперся… толчковыми лапами в грязный снег. Он не казался больше худым, и не гремел больше его скелет под пепельной шкурой. Он был красив, а красота скрадывает изъяны. Он не шевельнулся, ждал. В глазах светилась озорная радость.

Туман прервал движение, растерянно вжался в снег, снова встал, подчиняясь команде. Он стоял вплотную, но не заслонял волка. А тот не двигался с места и улыбался псу. Он сделал шаг и Туман снова упал в снег. Волк пошел к человеку.

Одна пуля тупо ушла в землю, другая. Руки милиционера тряслись, но он был мужественным человеком, стрелял еще и еще. Пуля обожгла шерсть у плеча, но волк не прибавил шагу. Он шел, играя мышцами, а глаза горели ненавистью совсем по-человечьи.

Мужественный человек заверещал по-заячьи и, как его пес? упал в снег. Тогда волк остановился. Остановился, посмотрел на человека, закрывшего голову руками, на пса поодаль, сделал движение к черной железине пистолета – понюхать, но передумал. Повернулся и пошел в лес, устало, тяжело. Он снова был худым, и снова гремел его скелет под пепельной шкурой.

Он шел медленно, очень медленно, и человек успел очнуться, успел притянуть к лицу пистолет, успел выстрелить, не вставая. Он был человек и поэтому он выстрелил. Он был военный человек, а волк шел медленно и шел от него. И поэтому он попал.

Минуту спустя, овчарка бросилась и запоздало выполнила команду «Фас».

А с востока дул жесткий, холодный ветер, и больше не было весны.

До нее было еще два месяца.

Я открыл глаза. Мне было зябко, а грудь слева жгла свинцовая пуля. Домовой забрался мне на колени, пачкаясь шерстью, погладил морщинистой лапкой по груди. Боль прошла.

– Это я линяю, – шепнул домовой и вновь спрятался под кресло.

Кувшин покачивался на странных ногах, потом осел, превратился в сияющую кучу неизвестно чего. Из кучи выросли рот, глаз и ухо.

– Всем спасибо, – сказал рот. – Вскоре отбываю. Теперь вашу планету вычеркнут из списка запрещенных. Я тут излечился гораздо быстрей, чем на родине. Все Ыдыки теперь будут лечиться только у вас на Земле. Мы закодируем ее как «Палату номер шесть».

– Прошу пояснить, – пискнул из под кресла домовой.

На него шикнули.

– Почему же, – сказал рот из сияющей кучи, – поясню. Известно, что приближение третийного возраста для сидельных Ыдыков часто чревато разтроением «Я». Болезнь не считается серьезной, но радикального лечения до сих пор не существовало. Для Ыдыков создают виртуальную камеру в соответствии с формой разтроения и качественной обратной связью и ждут четвертийного возрастного рубежа, переход в который обычно купирует психический недуг. Изоляция раньше была обязательной, так как могущественные Ыдыки могли бессознательно принести вред и себе, и окружающим. Обычно Первый Ощущальник телепортировал в лечебницу сигнал тревоги, и спустя несколько периодов минимума Психознахари увозили Ыдыку, поддержав его иллюзию, и держали в изоляции до выздоровления. Теперь, после того, как я эмпирически доказал, что клин надо вышибать клином, а психов содержать среди еще больших психов, Ыдыки Все Ыдыки будут лечиться только у вас на Земле. Вашей планете я присваивают кодовое название:»Палата № 6».

– А нас ты спросил? – спросили многочисленные думские рты.

– Вы еще не на том уровне развития, чтоб вас о чем-нибудь спрашивать, – ответил единственный рот Ыдыки Бе. – Кто еще хочет высказаться?

– Я, я, – протянула руку Елена Ароновна. – Ты тут у нас навел некие несуразицы. Кто будет их убирать?

– Уже убраны, – Бе вырастил руку с длинным указательным пальцем и помахал им в разные стороны. Все убрано. Только с профессором Брикманом небольшой казус случился, тело его уже не восстановить, придется ему в теле Бармалеенко доживать. Впрочем, он не прогадал, тело моложе, крепче. А с прежним сознанием он уже полезный контакт наладил.

– Вы возьмете с собой образец нашего уникального средства? – спросила тетя Ася.

– Я хоть и был сумасшедшим, но не до такой же степени, – усмехнулся рот. – Еще вопросы есть? Думакам слово не дается.

– Выпить на дорожку не желаешь? – спросил Распутин.

– Не пью, – ответил Ыдыка Бе, – завязал лет так триста назад.

– Это ты молодец! – пробасил с другого конца комнаты противный Антабус.

– Давайте закругляться, – встал, опираясь на трость Мефис. – Тут нога от ревматизма разламывается, а они болтологией занимаются. Синдром думы, надо думать. Всем по домам, хозяина не беспокоить. Счастливо, Гость. Счастливо, писака. Пойду спать.

Он прошел в туалет, послышался звук спускаемой воды.

Начали понемногу исчезать и другие собравшиеся. Одни уходили, другие пользовались транспортными удобствами унитаза, третьи просто испарялись.

– Можно, я у тебя останусь? – пропищал домовой. – Я – погорелец, а ты мне понравился.

– У меня еще воспитанница есть, Женя. Бойкая девочка, кота достает только так.

– Меня не достанет, – сказал домовой, – я детей люблю.

– Тогда познакомимся, что ли, – сказал я.

– Андрюша, – домовой вышел из под кресла и протянул лапку.

– Очень приятно, – я наклонился и пожал его теплую сухую ладошку.

От этой ладошки по телу прошел приятный жар, как бывает при передозировке кодеина. Глаза мои сами собой закрылись. Я крепко заснул, а когда проснулся, все было так, как до пришествия Ыдыки Бе. И память о странных происшествиях стиралась, тускнела. Даже икра куда-то исчезла, а рыжий кот Васька нахально требовал жрачку.

Я оделся и пошел в магазин. Купил мойву, на обратном пути чисто механически заглянул в почтовый ящик. Там лежала дискета. Я взял ее, зашел в дом, сварил кофе, отпил глоток, включил компьютер и, проверив дискету на вирусы, открыл имевшийся на ней файл.

На экране появились страницы Word. На первой странице было крупно написано:


Извращение желаний

(Разтроенный Ыдыка Бе в России)


Мир без психопатов? Это был бы ненормальный мир.

Станислав Ежи Лец


Аннотация

Вниманию читателей предлагаются документы, тщательно скрываемые секретными службами России от общественности. Это рукопись некого писателя, который некоторое время был в контакте с неким инопланетным существом, пребывавшим на нашей планете. Автор рукописи находится в розыске, установить его местопребывание пока не удалось. Рукопись публикуется без редакторской правки, так что издательство рекомендует не обращать внимание на некоторые высказывания автора (об издательствах, о Думе, о правительстве), ввиду их полного несоответствия реальности.


Загрузка...