Глава 5


— Ты целуешь меня теми же губами, которыми целовал трех своих девок. Ты приходишь ко мне, и говоришь со мной, как со своей вещью. Ты шепчешь мне на ухо слова, которые только что шептал им. То, что боги драконы даровали нам, как истинное благо, способное зародить нового дракона и дать подлинное продолжение твоей линии, ты смешиваешь с грязью, ради своей прихоти. Ты ничем не лучше простолюдинов, которые оправдывают свою похоть и испорченность, невозможностью сдержать порыв плоти. Оставь свои поцелуи для будущих матерей своих детей, Каэн. Оставь для них и свои слова, там они лягут в куда более благодатную и плодотворную почву. А сейчас убери от меня свои руки.

Я говорю все это и чувствую, что сердце мое колотится как бешеное, словно я маленький олень, который бежит от хищника, и попав в западню, решает дать отпор в безнадежной драке. Я знаю, что для Каэна мои слова это детский лепет, но сказать их для меня дело моей женской чести.

Как я и ожидаю, Каэн лишь усмехается.

— Убрать руки, говоришь? — говорит он и в голосе его звучит сплав стали и жестокой насмешки, которой я так боюсь.

Каэн н отпускает меня и подходик к окну. Невыносимо долго длится пауза. Он молчит, явно испытывая мое терпение. Молчание длится так долго, что я уже начинаю сомневаться в своих словах, что ужасает меня еще больше, чем молчание князя.

Что я делаю? Раньше я бы не посмела и одного слова сказать против его воли.

Я смотрю на его мощный силуэт воина, очерченный солнечным светом на фоне окна и мне становится страшно одиноко. Я чувствую, что свобода и уверенность, с которой я говорила эти слова, покинули меня, оставив наедине с его оглушающим молчанием.

И тут он начинает говорить, и каждое его слово метко ранит меня в самое сердце.

— Если бы ты дала мне наследника, как ты говоришь, истинного дракона, Анна, мне бы не потребовалось приглашать этих девушек. У тебя было достаточно времени, чтобы вымолить у богов наследника. Если ты не сумела это сделать, супруга моя, значит ты недостаточно старалась. Боги видят, что нет моей вины в том, что моя жена оказалась неспособной продолжить мой род. Боги так же видят и то, что я не отказался от тебя, не отправил тебя обратно, к твоему отцу и матери, чтобы они доживали закат своей жизни с осознанием того, что их дочь неугодна богам. Я спасаю тебя от позора, я защищаю тебя, я великодушно принимаю твою ущербность, но вместо благодарности я получаю лишь порцию едкого яда, изрыгаемого из твоих неугодных богам уст. Ты, похоже, забылась, и принимаешь мою доброту и мягкосердечие за глупость.

— Я всего лишь хотела...

— Потрудись помолчать хотя бы минуту, когда я говорю, — отрезает он.

— Я знаю, чего ты хотела. Жить как беззаботная стрекоза, перелетающая с одного цветка на другой, набивать свою маленькую милую головку глупостями и суевериями, целыми днями напролет разговаривая с Виктором о предназначении. Но сколько бы ты ни старалась, твои усилия не приведут ни к чему, кроме разочарования. Давно пора признать это, Анна. Ты бесплодна, и я буду решать проблемы так, как должен. Когда ты познакомишься с Джессикой, Софией и Еленой, ты поймешь, что они не враги тебе. Они здесь, чтобы спасти тебя от позора. Они готовы пожертвовать своими жизнями, только бы ты предстала перед императором честной женой, угодной богам, способной принести князю наследника.

— Они не будут истинными драконами, — шепчу я, — их дети навсегда останутся полукровками, бастардами, если не по фамилии, то по сути. Твоя линия ослабнет и в будущем все приведет к упадку.

— А что ты мне предлагаешь? — вдруг взрывается он яростью, — ты не оставила мне выбора, Анна, ты завела меня в этот тупик, из которого я нашел единственный возможный выход. И это твой выбор, сделать их частью семьи, или утонуть в собственных капризах и эгоистичных требованиях, которые невозможно выполнить. Лучше слабые отпрыски, чем отсутствие их. И ты примешь и девушек и их будущих детей и будешь воспитывать этих детей, как своих собственных и любить их матерей, как своих сестер. Детство кончилось, Анна, пора принимать взрослые взвешенные решения.

— А как же любовь? — спрашиваю я, чуть не плача.

Он поворачивается ко мне, держа руки за спиной. Я едва могу видеть его лицо, из за яркого солнца, мешающего смотреть.

— Моя любовь к тебе ярче, чем свет этого солнца, — говорит он, и к своему удивлению, я не слышу в его словах и намека на насмешку. Я потрясенно обнаруживаю, что в его словах звучит горечь.

Мне хочется встать и утешить его, извиниться перед ним, сказать, что я была неправа, загладить свою вину хоть как-то. Пообещать, что я найду общий язык с этими …

Но потом мне в голову приходит другая мысль. Мысль которая кажется мне на первый взгляд парадоксальной. Мысль, которая переворачивает все, что он только что сказал, с ног на голову.


Загрузка...