В лагерь возвращалась в растрепанных чувствах. Казалось, что Элим хочет поговорить о чем-то особенном, но мужчина так и не начал разговор, занимаясь своими делами.
Я пришла к выводу, что он позвал меня, чтобы в непосредственной близости напитаться энергией. И теперь не была так уверена, что его хоть как-то порадует факт появления на моем теле связующей брачной метки.
— Кли, сегодня с тобой в палатке останется Тит, — начал разговор Рем, но я расстроенная прошла мимо, лишь краем уха уловив смысл фразы.
— Я хочу спать одна, — пробурчала недовольно, скрываясь от навязчивых мужских взглядов в хлипком пристанище, задернув перед их носами молнию.
Закутавшись в пледы, чувствовала себя маленькой наивной девочкой, которую обвели вокруг пальца, смеясь над детской наивностью. Причем Элим не был виноват в том, что я сама настроила у себя в голове воздушных замков. Могла ругать лишь себя.
Долго не могла заснуть, тревожно ворочаясь из стороны в сторону. Безликие тоже не спали, я видела длинные тени стройных фигур на стенках палатки, которые охраняли мою бессонницу, и слышала, как трещит дерево в костре. Звук был успокаивающим и даже завораживающим.
За все дни пути ни разу не видела, чтобы Трой или Варт спали. Они в принципе с каждым днем держались все больше обособленно, почти как Элим. Но с последним нас связывали метки, а у первых двух я даже лиц не видела. Это довольно странное ощущение — общаться с человеком не видя внешности, но обостряются чувства, сразу видно, есть ли химия в общении.
Поняла, что все же заснула, только когда Рем заглянул в недра палатки, чтобы меня разбудить. Почувствовала осторожное нежное прикосновение к лицу и поцелуй в макушку. Словом, пробуждение было более приятное, чем засыпание.
Когда всем скопом сели есть перед дорогой, стала замечать странности. За готовкой сегодня был Трой и почему-то он решил передать мне наполненную тарелку через Тита, хотя я сидела на пару метров ближе. Кажется, за последние дни такое уже было, но я впервые обратила должное внимание.
— Трой, — заговорила я, — ты за что-то обижен на меня?
— Нет-нет, как я могу?! — протараторил мужчина срывающимся голосом, он настолько разнервничался, что не знал куда деться — зашиться куда подальше или упасть в ноги, оставив на земле отпечаток лба, лишь бы я перестала обращать на него внимание в то мгновение.
Мы редко говорили, но каждый раз казалось, что для него это словно выступать перед строгой толпой с казусными речами или пытаться признаться в любви самой красивой девушке. Когда-то подобным образом вел себя Джеф, в тот раз мы поругались, и он пытался извиниться.
— Тогда почему ты не можешь сам отдать мне еду?
— Тит вам нравится, а я вызываю неприязнь. Я повел себя ужасно, посмев касаться вашего белья со срамными мыслями, и заслужил наказания. Мы все решили, что я не должен вам докучать своим присутствием, сводя контакт к нулю.
— Все решили? — нахмурилась я, — почему я не знаю о том, что за меня все что-то решили?
Я начинала злиться и знала, что глазами метаю молнии. Для Троя, который и без того принимал все на свой счет, мое недовольство оказалось последней точкой невозврата.
— Не бросайте меня одного! — мужчина кинулся ко мне, обвивая руками ноги, — не хочу уходить! Обещаю сделать все, что угодно! Можете убить меня, если хотите.
Ткань моих штанов на коленях, в которые лицом утыкался Трой, пропиталась влагой.
— Ты что, плачешь?!
— Это… просто соринка… попала! — хрипло пробормотал он, шмыгнув носом.
Не сдержавшись, стянула с его головы капюшон. Первым делом в глаза бросилась копна длинных серебристых, приятных на ощупь волос, спускающихся к плечам, но стоило Трою осторожно поднять лицо, как я застыла в изумлении, до крови прикусив губу. Сердце заколотилось так, что его захотелось оторвать и выбросить.
В больших серых глазах плескался океан отчаянья и тоски, которые Трой даже не пытался скрыть. По впалым щекам действительно текли слезинки. Я судорожно рассматривала его лицо — широкие брови, небольшой нос с горбинкой, губы, дрожащие от горьких слез губы, квадратный подбородок.
Безумно похож на Джефа. Каждая черточка лица, кроме огромных, но тоже серых глаз. Которые смотрели… почти так же трепетно.
В памяти всплыла картина: холодеющее тело единственного человека, который дарил поддержку и тепло. Его пустой взгляд, направленный к небу. Больше ни одного слова, ни взгляда я от него не получу. Он пошел дальше, а я вынуждена бороться за двоих.
Расплакавшись, сползла на пол к мужчине, обвив шею дрожащими руками и уткнувшись лицом в плечо. Ревела, наверное, минут десять, вцепившись в Троя клещом и никак не реагируя на то, что происходит вокруг.
Не придала даже особого значения, когда плечо обожгло знакомой болью, ознаменовывающей появление брачной метки. На этот раз я сразу все поняла, но не собиралась пугаться. Пусть так. Хорошо.
Трой — не Джеф. Никогда им не станет, не сможет заменить. Но это было неважно, я была благодарна за это объятие и чувствовала, что в душе мягкой волной заполняется та дыра, которая, казалось, будет нестерпимо болеть до конца моих дней, разрушая день за днем.
Мы шли без остановок уже несколько часов, иногда приходилось подолгу обходить местность, в которой Рем или другие чувствовали чье-то присутствие. Не всегда получалось уйти вовремя, но маленькие группки безликих, выбегающих, чтобы преградить нам путь, быстро уходили, видя, что нас все-таки больше. Я все думала о том, что просто повезло дойти без больших приключений.
Солнце уже почти не грело, но иногда все-таки удавалось насладиться чуть теплыми, ускользающими лучиками, скорее игриво дразнящими, чем нежно ласкающими. Ветер становился все более холодным с каждым днем, а желто-красные листья, подгоняемые его кокетливыми потоками, можно было заметить, куда ни кинь взгляд. Даже запах воздуха менялся, я не могла с точностью описать его, но с какой-то стороны он был приятным, пряным, а с другой вызывал в душе горесть. Собранное все вместе порождало во мне меланхолию. После осени идет холодная зима, а зимы я ненавижу.
Удивительно, но я почти не устала. Наоборот. Чувствовала душевный подъем. Варт говорит, к вечеру мы будем на месте, поэтому тормозить даже для питания не хотелось. Всех подгоняла.
Хотя если посмотреть на ситуацию с другого ракурса, мне было даже немного грустно из-за того, что путь закончится. Чувствую большее вдохновение, когда вижу перед собой цель. Лишь покинув ненавистную Общину, я стала свободной и ступила на свой правильный извилистый путь.
Трой всю дорогу шел рядом, и пусть я не соглашалась лезть к нему на руки, мужчина непрерывно держал мою ладонь в своей большой руке.
Я никому не рассказала, почему так растрогалась, но все дружно решили, что теперь любимчик Трой. И когда он показал свою метку с изображением величественной львицы, я подтвердила, что у меня подобная тоже появилась. Теперь был полный набор. Для одного я львица, для другого тигрица, а для первого детеныш кота.
У меня у самой на плече появилось изображение лома — того первого, что связал нас с Троем. Что я там говорила насчет юмора бездны? Она за всем следит.
Я не стала показывать всем свою новую метку, потому что рядом с ней была брачная метка Элима, а этот нюанс я пока держала в строжайшем секрете.
С другой стороны шел Рем, его я уже сама держала за руку. И пусть мужчина всем своим видом показывал, что не ревнует к вниманию, которое я теперь получала от Троя, обижать первого мужа все равно не хотелось. Я чувствовала некоторую панику от догадок о том, что, если переключусь на кого-то другого, у нас с Ремом все не будет как прежде. Я чувствовала симпатию к другим, но, если бы Рем хоть словом обмолвился, что не готов к такому, я бы осталась с ним одним.
Только такого не случалось. Рем не отводил взгляда, понимающе улыбался и кивал, я не видела обиды в его глазах. И платила тем же — выказывала любовь, чаще тянулась к нему сама.
— Расскажите про свое детство. Ни разу не слышала о детенышах безликих, — задумчиво протянула я, нарушая тишину, которую сохранил слишком флегматичный сегодня Тит.
Выражение лица идущего рядом Рема стремительно изменилось. Брови нахмурились, а ладонь чуть сильнее сжалась, стискивая мою руку, словно на рефлексе. Я погладила его кожу большим пальцем, получая полный любви взгляд.
Оглянувшись я поняла, что на лицах присутствующих читался мыслительный процесс, но никто из них не находит что ответить.
— Я уже думал об этом когда-то, Клэментина, — подал голос Варт — единственный мужчина, что в нашей компании все еще оставался инкогнито.
Варт согласился идти с нами, показать лагерь в обмен на излечение от тьмы, но я все еще не выполнила свое обещание, а он не настаивал.
— Почти никто из нас не помнит того, что было до прихода в этот мир. Детство утеряно, как и множество других воспоминаний из юности. Бывает, что некоторые факты всплывают в голове, но они почти никогда не складываются в полную картину. Обычно это просто тьма… тьма… тьма.
— Значит, вы не знаете для чего здесь? — печально переспросила я.
Я знала, что есть те, кто смогут ответить на все мои вопросы. Например, Аджах, но едва ли я хотела бы встретиться с ним еще хоть раз.
— Именно. Люди настроены против нас враждебно, поэтому мы называем их дикими — никогда ничего не спрашивают, а сразу нападают, пытаясь убить или взять в плен, выставляя вперед свои зубочистки, зовущиеся автоматами. Часто это выглядит глупо. Ваш вид медлителен, очень долго регенерирует. Люди хрупкие.
— Вы говорили, человеческие женщины вам подходят, но такие, что готовы остаться рядом встречаются редко. Почему вы не думали нападать на оставшиеся кучки людей, забирая женщин? Не думаю, что стены Общины, в которой я жила помешали бы вам.
— Мы же не дикари. Есть негласное правило, что пугать людей, подбираясь слишком близко к их убежищам не стоит. Тем более красть женщин. Это ведь стресс для них.
— Когда-то люди тоже пытались спасать вымирающие виды животных, — ухмыльнулась я, — обидно признавать, но, похоже, люди теперь на месте бразильских выдр. Я все думала, что стены пристанища спасают, разделяют нас от вас. Но оказывается дело не в этом, а в вашей терпимости к нам.
— Уже почти, — оповестил Варт, указывая на люк под нашими ногами.
— Только не говори, что ваш город в канализации.
— Нет, просто эта дорога надежнее.