Избранные произведения в одном томе

АД НА ВЕНЕРЕ ^{(повесть)}

Грохот раздался после полуночи, когда бодрствовала только дежурная смена. Палубы и стены Компаунда задрожали. Он сдвинулся с места и медленно пополз вверх по склону, вспарывая почву на десятки метров вглубь и сминая на своём пути скалы. В переполненных жилых секциях, в коридорах, оранжереях, ангарах проснулись тысячи людей. Скользя в полной темноте по все более и более наклоняющимся поверхностям палуб, они, проклиная все на свете, пытались поудобнее устроить свои надувные матрасы и раскладушки. В вентиляционном колодце сорвался один из огромных кондиционеров и полетел вниз, давя и калеча тех, кто устроился на ночлег в прохладе воздухозаборных каналов.

Скрипя и сотрясаясь, Компаунд забирался все выше и выше, преодолевая одну из пологих вершин хребта Ариадны, и держа курс параллельно условной линии, вот уже более полувека именуемой Слепой Глиссадой. Это был наиболее безопасный, а возможно, и единственный путь, которым космические корабли могли достичь поверхности Венеры. Входя в верхние слои атмосферы над плато Иштар, где на высочайших пиках Макферсоновых гор были установлены радиомаяки, они затем постепенно снижались на меридиональном отрезке длиной в четыре тысячи километров, чтобы в случае удачи сесть в долине Эрминии, недалеко от Южного полюса. Весь этот коридор, шириной примерно в двести километров, был буквально усеян обломками всевозможных космических аппаратов, начиная от первых беспилотных зондов и кончая новейшими суперлайнерами.

Эти обломки, химически богатая атмосфера Венеры, её минералы, да ещё совершенная регенерационная система, способная утилизировать каждый грамм отходов, служили основой существования людей, населявших Компаунд.

— Сволочи, — бубнил в темноте староста секции. — Не могли заранее предупредить! Чтоб вас «матрасы» задавили!.. Хромой! — позвал он затем. — Ты же хотел на работу! Утром все бригады выйдут наружу.

— Я ни в одной не числюсь, — ответил из своего угла Хромой.

— Поговори с бригадиром Четвертого моноблока. Он парень ничего. Пообещай ему что-нибудь.

— У меня ничего нет.

— Найдешь. Для этого и выходят наружу. Или ты сбежать хочешь?

— Нет, не хочу.

— Врешь — хочешь! Я за тобой давно наблюдаю… Что молчишь?

— Не люблю болтать впустую.

— Не нравится тебе тут, я вижу. Кем ты раньше был?

— Астронавтом.

— Чем же ты недоволен? У нас здесь почти как в космосе.

— Это совсем разные вещи. Тут хуже, чем в тюрьме.

— Никто тебя силой не тащил. Оставался бы на Земле. Давно бы, наверное, и кости твои истлели.

— Сказки все это.

— Ты о чем?

— Да не верю я, что Земля погибла.

— Потише! Не дай бог донесут коменданту или пресвитеру… А теперь сам подумай. Раньше, что ни год, так по три, а то и по четыре корабля прилетало. Новичков привозили, оборудование, провизию, комиссии всякие. А тут уже столько лет никого, как отрезало. Нет, погибла Земля, это точно. Сгинул род человеческий. Одни только мы и спаслись. Мы да ещё те, кто сразу на Марс отправились. В райскую, так сказать, обитель.

— Не знаю… Но чтобы вся планета сразу… Трудно поверить.

— Планета, может, и цела, только людишки передохли… А ты чего такой? Остался там кто-нибудь у тебя?

— Да нет, никого. Только все равно жалко. Представь себе, как все они лежат там, непогребённые. И старики, и младенцы…

— Заткнись ты! Разнылся… А мне вот никого не жалко. Все они сволочами были. Грешники. Болтали о совести, о справедливости, а сами только хапали да жрали, жрали да хапали.

— А ты сам разве не хапал?

— Хапал бы, если б возможность была. Один раз попробовал — так на полжизни за решетку упрятали. После этого я ученым стал. Как только услышал про «Храм», сразу понял — это по мне! Здесь я хоть тысячу лет проживу. Даже на Марс меня не тянет… А ты как сюда попал? Бессмертия захотелось?

— Нет. Консервацию мне раньше сделали. Ещё перед полетом на Плутон. Если бы не нога, я был бы сейчас далеко отсюда.

— За ногу тебе, наверное, неплохо заплатили. Мог бы жить в своё удовольствие.

— Не мог, представь себе… Одиночество, тоска. Я ведь до этого почти и не бывал на Земле. Случайно узнал про «Храм». Там обещали как раз то, чего мне не хватало: любовь, дружбу, покой. Вот и поверил.

— Ну и дурак! Да это же обыкновенная реклама. Кто в неё сейчас верит? Попался ты, парень! Если бы ты хоть поваром был или, там, садовником — тогда другое дело. А астронавты здесь ни к чему. Здесь даже Солнца не видно, не то что звезд.

В туалете Хромой нарочно замешкался, и когда все обитатели секции выстроились в очередь, отстал от своей десятки. Каждая следующая десятка старалась вытолкать чужака назад, и вскоре он оказался в самом конце. Это и было ему нужно. Доктор как всегда появился последним. Вечно заспанный и взлохмаченный, он сначала сунулся вперёд, но вскоре оказался рядом с Хромым.

— Погодите, вы меня ещё вспомните! — кричал он кому-то. — Не зря вы сюда попали, поганцы! Не хотели жить праведно — получайте! — Он отпихнул Хромого плечом и встал впереди него. — Вы, может, думаете, что я такой же? Нет! Тысячу раз — нет! Да я за всю свою жизнь ну хоть бы на столечко нагрешил! — Доктор показал кончик указательного пальца. — Как я жил! Как жил! Случай, только случай виноват в том, что я оказался здесь! Случай и моё доброе сердце. Спасая честь друга, я совершил то, что привело меня сюда! Но скоро я буду в Раю, на Марсе! Там, где мне суждено было находиться с самого начала. Известно ли вам, что десять человек с Венеры ежегодно отправляют на Марс? Тех, кто это заслужил, конечно. В прошлый раз меня чуть было уже не отправили. Не долго мне осталось глядеть на ваши преступные рожи!

Люди в очереди молчали, стараясь не смотреть на Доктора.

Некоторые покуривали в кулак, другие прикладывались к баллончикам с кислородом — воздух здесь, как и во всех подсобных помещениях, был такой, чтобы только-только не задохнуться. Басни Доктора большинство слышали уже десятки раз. Он жил в Компаунде очень давно, прибыв, вероятно, ещё с одной из первых партий и, хотя в крупные шишки не выбился, имел все же кое-какие привилегии. У него часто водились табак, наркотики и даже спиртное. Занимался он и некоторыми другими делишками, о чем Хромой совершенно случайно узнал на прошлой неделе.

Когда в очереди осталось всего несколько человек и Доктор прекратил наконец своё карканье, Хромой тихо сказал ему в затылок:

— Мне нужна ваша помощь.

— Что?! Это ты мне? — Доктор свирепо вытаращился на новичка, посмевшего так запросто обратиться к нему.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от этой штуки, — Хромой похлопал себя по левому боку, где у него, как и у любого другого обитателя Компаунда, была зашита под кожей «пиликалка» — миниатюрный генератор строго индивидуальных радиоимпульсов, работающий от биотоков человека, а в случае их пропадания переключающийся на питание от собственного аккумулятора. С его помощью не составляло труда отыскать на поверхности Венеры затерявшегося человека или же, в крайнем случае, его останки.

— Наглец! — прошипел Доктор. — Да как ты посмел сказать мне такое? Да я тебя сейчас!..

— Я слышал, как вы договаривались о точно таком же деле с одним парнем из Второго моноблока. Было это дней пять назад в тупике под криогенной палубой.

— Что ты мелешь? Ты рехнулся?

— Не бойтесь, я заплачу!

— Да что у тебя может быть, желторотый?

— Кислород, к примеру. Могу дать один большой баллон.

— Из-за баллона кислорода я буду рисковать! Да ты что?! За такое и трех мало!

— У меня их всего четыре. Я экономил кислород целый год.

— Убежать, значит, захотел? Куда ты денешься, дурашка? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце! Ты десять раз задохнешься, прежде, чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.

— Я астронавт. И прекрасно знаю, сколько космических кораблей не вернулось с этой планеты. Экипажи гибнут от аэротермического нагрева, от перегрузок, от мецитоза, от каменной плесени, от «матрасов» и «лужаек», наконец, а корабли остаются целыми и невредимыми. Если я найду такой корабль, то один смогу долететь до Альфы Центавра.

— Тебе не хватит кислорода.

— Я умею дышать очень экономно. Четырех баллонов мне хватит на трое суток.

— Тебя сожрут «матрасы».

— Лучше это, чем заживо гнить здесь.

— Я знал многих, кто решался на побег. И все рассуждали примерно так же. Их скафандры, выеденные, как рачьи панцири, мы нередко находим на своём пути.

— Я все обдумал. Мне нужно избавиться от «пиликалки».

— Два баллона.

— Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.

— Достань где-нибудь. Одолжи. Тогда я помогу тебе. А пока разговор окончен.

Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но отнюдь не рутинным. Одновременно — и хорошо поставленный спектакль, и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей Второго моноблока, собранных в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тех самых времён, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.

Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мёртвых душ наконец закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, чёрную маску и такие же перчатки.

Движения его напоминали судорожный танец. Он то семенил, то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.

— Грешники! — вдруг завопил проповедник, вскидывая вверх руки со странно удлиненными, поблескивающими металлом, пальцами. — Мы грешники! Мы грязь! Мы прах!

Тысячи глоток подхватили этот крик, и он, грохоча, заметался под высокими сводами эллинга. Одни, как и Хромой, все время ощущавший на себе чьи-то пристальные оценивающие взгляды, орали во все горло, другие беззвучно разевали рты, а третьи лишь снисходительно улыбались. Чёрная фигура металась в круге мертвенно-синего света. Она то падала, сжимаясь в комок, то вновь вздымалась над людским скопищем, неправдоподобно длинная и костлявая.

— Мы мразь! Мы черви! Мы пыль у ног Всевышнего! Кто дал нам жизнь?

— Он, Всевышний! — заорали шеренги.

— Кто дал нам хлеб?

— Он, Всевышний!

— Кто дал нам благодать?

— Он, Всевышний!

— Хвала ему! Хвала Всевышнему!

Внезапно проповедник умолк, резко перегнувшись назад и заломив руки, затем стремительно распрямился и, сделав серию плавных балетных прыжков, остановился возле какого-то жалкого плюгавого человечишки. Все уже молчали, лишь один этот несчастный, на котором сразу скрестились лучи прожекторов, продолжал кричать, выпучив глаза и напрягая шейные жилы: «Хвала! Хвала!»

— Замолчи! — зловещим шепотом приказал ему проповедник. — Твои слова лживы! Твоя душа грязна! Ты не любишь Всевышнего!

— Простите, святой отец! Я ни в чем не виноват! Простите! — человечек упал на колени. Стоявшие рядом с ним медленно расступились, словно остерегаясь заразы.

— Всевышний милостив! Он простит тебя! — в голосе проповедника слышались неподдельные боль и сострадание. — Покайся, несчастный!

Всего на мгновение проповедник припал к рыдавшему человечку, обвил его длинными тонкими руками и тут же отпрянул. Хромой, через плечо наблюдавший за этой сценой, отвел глаза и утер с лица пот. К чужой смерти он уже почти привык, а вот с собственным страхом справиться не мог.

Когда наступило время завтрака, Компаунд ещё грохотал и сотрясался, но наклон палуб заметно уменьшился. Возле дверей столовой, как всегда, началась давка. Первая смена ещё не закончила трапезу, а вторая уже орала, улюлюкала и стучала ногами в коридоре. Дежурные быстро доложили об этом на Центральный распределительный пост, и подача кислорода в герметично закупоренный коридор сразу прекратилась. Все моментально успокоились, лишь ругались сиплыми голосами да, как рыбы, хватали ртом воздух.

В столовой Хромой проглотил таблетку поливитаминов, съел пахнущий аммиаком слизистый комок холодной белковой каши и получил кружку воды. Эту воду разрешалось брать с собой, чтобы выпить позднее или заварить на ней чай, но Хромой одним глотком осушил кружку и торопливо пошёл вниз — туда, где на Нулевой палубе Первого моноблока формировались и снаряжались рабочие бригады.

В огромном, непривычно ярко освещенном помещении, сплошь забитом потными злыми людьми, Хромой не без труда отыскал бригадира Четвертого моноблока. Это был худой и жилистый, совершенно седой человек.

По его лицу Хромой понял, что с ним можно договориться.

— Возьмите меня на работу, — сказал он.

Бригадир оторвался от списка, который держал в руках, и внимательно осмотрел Хромого.

— Хочешь рабочий паек? — спросил он.

— Да.

— Давно здесь?

— Пять лет.

— Выходил уже?

— Нет.

— Э-э, такие работники мне не нужны!

— Я астронавт. И на Венере высаживался раз десять. Да и пострашнее планеты видел!

— Разве могут быть планеты пострашнее? А что у тебя с ногой?

— Раздробило коленный сустав. Но сейчас все в порядке.

— Присядь. Ещё раз… Скафандр, допустим, я для тебя найду, — задумчиво сказал бригадир. — А вот кислород…

— Кислород у меня есть.

— Много?

— Три баллона, — соврал Хромой.

— Один отдашь мне. Вроде как аванс.

— Но…

— Пошел вон!

— Согласен.

— Баллон принесёшь сейчас же. Знаю я ваших! И поворачивайся быстрее. Я внесу тебя в список следующей партии. Паек получишь после работы.

Спустя минут двадцать, когда все формальности были завершены, кран-балка доставила со склада скафандр — огромную титановую бочку с крохотным иллюминатором. Из бочки торчали три пары могучих конечностей, верхняя из которых служила манипулятором, а две нижние выполняли функции ног. Когда-то серебристо-сверкающая, зеркальная поверхность скафандра была сплошь покрыта царапинами, вмятинами и следами сварки.

— Раньше, наверное, у тебя скорлупа лучше была, — усмехнулся бригадир. — Но ничего! Здесь и это сойдет. Что брать — знаешь?

— Знаю.

— В общем, хватай все, что попадётся. Вот такие камни тоже, — бригадир показал на обломок светло-серого кристалла, формой похожего на огромную снежинку. — Когда вернешься, не торопись выходить из шлюза. Я тебя встречу. Посмотрим твою добычу. Кое-что и себе оставим. С контролером я договорюсь. Все «лужайки» вокруг мы уже успокоили. Если появятся «матрасы», старайся залезть в какую-нибудь яму или трещину. А ещё лучше заранее вырой себе щель в полный рост. Все понял? Часов через шесть я вас соберу. Твой номер?

— Двадцать четыре ноль сорок.

— Лезь в скафандр. Кислорода здесь на часов пятнадцать — двадцать. Поилку можешь не трогать. Клиентам вроде тебя их не заправляют. За одну смену не помрешь.

Скафандр был устаревшего образца, весил не меньше тонны и давно не использовался по назначению. Хромой с трудом устроился в тесном внутреннем пространстве, засунул руки и ноги в гнезда панели биоуправления и теперь только дожидался, пока кряхтевший над ним бригадир закончит соединять многочисленные разъемы системы жизнеобеспечения.

— Проверь руки! — крикнул бригадир. — Так, хорошо! Теперь ноги!.. Годится! Пошел на дефектоскопию!

Хромой напряг мышцы ног так, будто хотел сделать шаг, сервомоторы заскрипели, сгибая сочленения металлических конечностей, и скафандр медленно, по-паучьи переступая, двинулся вперёд. Процедура дефектоскопии заняла не больше одной минуты. Бригадир стукнул по шлему разводным ключом и заорал, стараясь перекричать вой уже заработавших насосов:

— Задраивай люк! Удачи тебе!

Как только Хромой вошел в шлюзовую камеру, свет в ней погас, а за спиной лязгнула герметическая заслонка, разом отделившая его от маленького человеческого мирка, заброшенного в кромешный венерианский ад. Все вокруг завыло, завибрировало, и Хромому показалось, что на него обрушилась снежная лавина. Это в шлюзовую камеру ворвался воздух Венеры, сжатый чудовищным давлением почти до плотности воды.

Он включил головной прожектор и сквозь стремительно летящие черные хлопья пошёл вперёд — сначала по твердому, глухо звенящему под ногами трапу, а затем — по неровной и рыхлой почве. Свет мощного прожектора бессильно терялся во мраке, более густом, чем мрак глубоководных океанских впадин. Долгая ночь не могла остудить песок и камень, раскаленные до температуры кузнечного горна. Все, что могло здесь сгореть, расплавиться или испариться — сгорело, расплавилось, испарилось миллионы лет назад.

Ноги сами собой сгибались и разгибались, передавая команды механизмам, и ему уже не нужно было заранее обдумывать каждый шаг. На ровных участках Хромой переключался на автоматическое управление, давая себе отдых. Пройдя несколько тысяч шагов, он остановился и посмотрел в ту сторону, где остался Компаунд.

Он был сейчас совершенно один во мраке чужой планеты, и ничто, кроме зашитой под лопаткой «пиликалки», не связывало его больше с ненавистным миром Компаунда — миром тоски, отчаяния и одиночества. Впервые за последние пять лет не оставлявшее его даже во сне чувство полнейшей человеческой несостоятельности, отупляющее ощущение умственной и физической деградации — исчезли. Он вновь был свободен, силен, уверен в себе и смел — первооткрыватель планет, покоритель космоса. На глаза ему попался причудливый букет кристаллов, похожий на тот, что показывал ему бригадир, и он ногой отшвырнул его далеко в сторону.

Ночью «матрасы» всегда появляются внезапно. Еле различимое желтое пятно света, венчавшее купол Компаунда, вдруг пропало и спустя секунд пять-шесть появилось снова. Можно было подумать, что какое-то движущееся тело случайно заслонило его. Но случайностей на Венере не бывает. Случайности могут быть на Земле или на марсианских курортах. Поэтому Хромой, не мешкая, двинулся прочь. Верхняя часть скафандра вращалась наподобие танковой башни, и через каждые полсотни шагов он обшаривал светом прожектора пространство позади себя.

До этого Хромому уже неоднократно приходилось наблюдать за нападением «матрасов» на людей, и всякий раз его удивляло полное отсутствие логики в их действиях. Никогда нельзя было предсказать заранее, какую цель они выберут — ближайшую или наоборот — самую дальнюю, одиноко стоящего человека или тесно сбившуюся группу. «Матрасы» не реагировали ни на свет, ни на производимый человеком шум, ни тем более на его запах. Загадкой оставалось, каким способом они выслеживают людей и зачем вообще это им нужно. Обычно «матрас», расплющив скафандр, некоторое время возился над ним, превращая тело человека буквально в кашу, а затем преспокойно уплывал дальше, ничем определенным не воспользовавшись. Никто не знал, чем питаются эти твари, представлявшие, по сути дела, одну-единственную непомерно разросшуюся анаэробную клетку. По крайней мере, их постоянные смертельные схватки с «лужайками» никогда не переходили в пиршество.

Хромой двигался по широкой дуге, стараясь не слишком удаляться от Компаунда. Он уже, решил было, что избежал погони, когда метрах в тридцати позади себя, почти на пределе дальности света прожектора, увидел что-то темное, плоское, медленно шевелящееся, похожее скорее даже не на матрас, а на огромное одеяло с рваными и разлохмаченными краями. «Матрас» медленно плыл в густой атмосфере, едва не касаясь почвы. Истинные его размеры с такого расстояния определить было трудно, но, без сомнения, это был крупный, достаточно зрелый экземпляр — неутомимый преследователь и беспощадный противник. Даже если бы у Хромого и имелось какое-нибудь оружие, причинить им вред этому небелковому порождению стоатмосферного давления и пятисотградусной температуры было практически невозможно. Не отличавшийся спринтерскими качествами «матрас» мог преследовать жертву многие сутки подряд и, лишь приблизившись к ней на расстояние трех-пяти шагов, атаковал с неуловимой для глаза стремительностью.

Оборачиваясь назад, Хромой убеждался, что разделяющее их расстояние постепенно сокращается. Стараясь не поддаваться панике, он бежал по прямой, обходя крутые подъемы и переключаясь, где только можно, на автоматический режим. На исходе третьего часа погони Хромой заметил слева от себя достаточно узкую извилистую борозду. Глубиной она была ему по пояс, но дальше, похоже, углублялась.

«Может, я топчу свою собственную могилу?» — подумал Хромой, спускаясь в борозду.

«Матрас» был в десяти метрах, когда каменные брустверы достигли плеч скафандра.

«Матрас» был в пяти метрах и вот-вот должен был броситься в атаку, когда Хромой, не закончив последнего шага, упал лицом вниз.

Почва содрогнулась, как от близкого разрыва тяжелого снаряда. По скафандру застучали камни. Борозда наполнилась пылью. Это «матрас» с разгона плюхнулся туда, где только что торчала прикрытая титановой броней голова Хромого…

…Почти семь часов, перетирая в песок камни, «матрас» ворочался над ним.

Когда Хромой наконец с великим трудом откопал себя и выполз наверх, манометр его кислородного баллона показывал меньше половины первоначального давления. Произведя в уме несложный расчет, он понял, что даже если ему удастся пройти обратный путь тем же маршрутом и с той же скоростью — даже в этом идеальном случае баллон опустеет где-то на дальних подступах к Компаунду. А учитывая то, что венерианский ветер слизывает следы точно так же, как это делает морская вода на пляже, можно было предположить, что на возвращение понадобится гораздо больше времени.

В общем, надеяться оставалось только на чудо. Хромой решил не впадать преждевременно в панику и идти в максимально экономном режиме до тех пор, пока в баллоне не останется последний глоток воздуха. Тогда, чтобы не мучиться, умирая от удушья, он подойдет вплотную к первой попавшейся «лужайке» и примет от неё мгновенную и безболезненную смерть…

…Он потерял счёт холмам, через которые перевалил, и застывшим лавовым потоком, которые удалось обойти стороной. Иногда он сразу узнавал места, где уже побывал, спасаясь от «матраса», иногда же, сбившись с дороги, долго блуждал на одном месте. В тесной седловине между двумя извергающимися вулканами его чуть не раздавила упавшая рядом вулканическая бомба. Нестерпимо хотелось пить, и временами, теряя над собой контроль, Хромой принимался лизать прохладную поверхность иллюминатора. Мышцы ног по-прежнему работали как автоматы, но перед глазами все чаще вспыхивали радужные пятна, отзывавшиеся болезненным гулом в ушах. Поврежденный при падении прожектор время от времени начинал хаотично мигать, и по этой причине Хромой не успел заметить какое-то препятствие, подвернувшееся ему под левую ногу. При этом что-то лязгнуло, словно металл ударился о металл. Он вернулся назад и, наклонившись, увидел ярко сверкнувший в свете прожектора круглый бок полузасыпанного песком скафандра — почти такого же, как и у него самого. Нижняя часть скафандра вместе с конечностями напрочь отсутствовала. В раскрытом чреве среди бахромы разорванных световодов и похожих на раздавленные тёмные соты криогенных ячеек уже выросли две крошечные, ещё не успевшие окостенеть «лужайки».

Когда Хромой, обкопав скафандр со всех сторон, вывернул его на поверхность, в яме блеснул длинный, сложной конструкции предмет, формой похожий на большую рогатку. Расходившиеся под острым углом две более тонкие трубы состояли из множества подвижных колец и лимбов. Толстый конец заканчивался широким воронкообразным раструбом. Это был финверсер — индивидуальное устройство для выживания в экстремальных условиях. В разных режимах работы он мог служить двигателем, отопителем, буром, резаком, сигнализатором, а если возникала необходимость, то и оружием. Путем реакций фотолиза финверсер был способен выделять из углекислого газа чистый кислород.

Хромой осторожно поднял финверсер и вставил в специальное гнездо на груди скафандра, раструбом вперёд. Набрав нужную программу, он направил раструб в сторону лежащего неподалеку гранитного валуна. Камень засветился малиновым светом, затем ослепительно вспыхнул и рассыпался.

Убедившись в исправности финверсера, Хромой приступил к осмотру скафандра. От человека, когда-то владевшего им, не осталось ничего, кроме иссохших кистей рук, застрявших в гнездах биоуправления. Очевидно, за несколько секунд до гибели он упал на правый бок, обессиленный долгим преследованием, и «матрас» прихлопнул его, как сложенное вчетверо кухонное полотенце прихлопывает муху. Поилка оказалась пустой, а её шланг был прогрызен насквозь. От радиокомпаса осталась одна труха. Зато оба кислородных баллона, заправленные почти полностью, уцелели.

Особой радости при виде этих находок Хромой не испытал. Близкая смерть могла разом разрешить все проблемы, а нежданный подарок судьбы в виде финверсера неминуемо ввергал его в новый круговорот страданий.

Хромой подумал, что, снаряженный таким образом, он мог хоть сейчас отправиться на розыски подходящего космического корабля. Мог бы, если бы не жажда, которая убьет его через трое-четверо суток, и не «пиликалка», по сигналам которой патрульный ракетобот отыщет его ещё раньше.

Да, беглецам из Компаунда ждать пощады не полагалось…

Лишь подойдя к Компаунду, Хромой принял, наконец, решение. Не доходя шагов десяти до шлюзового люка, он закопал финверсер в куче мелкого щебня возле приметной гранитной глыбы. Затем Хромой подошел к трапу и встал так, чтобы контролировавшая вход телекамера засекла его. Стоя в шлюзовой камере под потоками низвергавшейся на него охлаждающей жидкости, Хромой думал только о глотке воды. Едва компрессор заменил венерианский воздух на обычную для технических помещений Компаунда газовую смесь, в шлюзовую камеру влетел бригадир. Погрозив Хромому кулаком, он, обжигая пальцы, помог ему открыть верхний люк.

— Где ты был? — закричал он. — Ты знаешь сколько времени прошло? Тебя же больше суток не было!

— На меня напал «матрас».

— Не на тебя одного. Четверо вчера не вернулись. Скоро ракетобот пошлют на поиски.

— Поздновато что-то.

— Это тебя не касается. Кстати, а чем ты дышал? Твой кислород должен был кончиться ещё часов десять назад.

— Я нашёл пару баллонов.

— Где?

— В какой-то яме.

— Так прямо и лежали?

— Да. Я их совершенно случайно обнаружил.

— А сейф с бриллиантами там не лежал?

— Больше ничего не было.

— Сразу видно, врать ты не умеешь. Ну-ка покажи… Действительно, — сказал бригадир, рассматривая баллон, извлеченный Хромым из багажного отсека. — Не наш. И почти новый. Странно. Я их пока спрячу. Потом разделим. Контролеру скажешь, что ничего не нашёл. Для первого раза к тебе особо придираться не станут. Если спросят, чем дышал, скажешь, что я тебе по ошибке лишний баллон навесил. Все понял?

— Понял. Мне пить очень хочется.

— Я бы дал, да нету. Попроси в столовой. Завтра утром можешь приходить снова.

Сразу после ужина Хромой, провожаемый пристальным взглядом старосты, покинул свою секцию и по бесконечным пролетам аварийной лестницы поднялся на несколько десятков палуб вверх — в Седьмой моноблок, где размещались службы наблюдения и связи. Посторонним здесь болтаться в общем-то не полагалось.

Оглянувшись по сторонам, он негромко постучал в дверь поста наружного контроля. Никто, кроме старшего дежурного по Компаунду, не имел права заходить сюда, но находившийся сейчас на вахте оператор оказался бы последней свиньей, если бы не впустил Хромого. И действительно — дверь открылась. Высокий темноволосый человек, улыбаясь несколько растерянно, сказал:

— Вот не ожидал! Заходи.

В длинном полутемном помещении мерцал огромный зеленоватый экран и вразнобой мигали разноцветные лампочки.

— Садись, — оператор указал на свободное кресло. — Случилось что-нибудь?

Это был единственный человек, которого Хромой знал до того, как попал сюда. Много лет назад курсантом-радиотехником он проходил шестимесячную стажировку в экипаже Хромого. С тех пор они не виделись и встретились только здесь, где радиотехник занимал положение куда более приличное, чем его бывший командир. Несколько раз, разговаривая с Хромым в столовой, он приглашал в гости, впрочем, ничего конкретного не обещая. Был он, видимо, неплохим человеком — из тех, кто хоть ничем тебе не поможет, но зато и вреда не причинит.

— Шел мимо, вот и решил заглянуть, — сказал Хромой. — Как живешь?

— Ничего. Сам знаешь, что это за жизнь.

— Может, новости какие есть?

— Нет. По крайней мере — хороших.

— А экран для чего здесь?

— Это изображение поверхности планеты в радиусе двадцати километров вокруг нас. Вот тут Компаунд, — он ткнул пальцем в центр экрана. — А вот ракетобот, — он отметил крохотную светящуюся точку. — Разыскивает тех, кто не вернулся вчера. Троих уже вроде нашли.

— Ну и как они?

— Как всегда. В лепёшку. Сегодня рабочие бригады не выходили. Ждут, когда уберутся «матрасы».

— Я тоже был там. Едва-едва спасся.

— Что ты говоришь?! Повезло тебе!

— Информация с экрана записывается где-нибудь?

— Обязательно. Все передвижения за пределами Компаунда фиксирует вот этот блок.

— Знакомая штука. У нас на корабле тоже был такой.

— Да. Вот клавиша пуска, вот перемотка, а это — запись.

— А красная кнопка для чего?

— Экстренное стирание. Разве ты забыл, командир? — оператор, вначале ощущавший некоторую неловкость, был рад, что нашёл тему для разговора. — Послушай! — сказал он, как-будто вспомнив что-то. — Может, выпить хочешь?

— Да как-то, знаешь, неудобно.

— Ну что ты! Я сейчас.

Отверткой от приподнял одну из плиток пола и вытащил трехлитровую пластмассовую емкость, кусок завернутой в бумагу поваренной соли и несколько фильтров от респиратора.

Пока оператор, нагнувшись, копался в своём тайнике, Хромой быстро нажал на кнопку аварийного стирания. Крохотная, не больше булавочной головки лампочка, контролировавшая наличие записи в кассете, погасла.

— Здесь у меня клей, — пояснил оператор, выпрямившись. — Спецклей на спирту. Пропущу пару раз через фильтры — и готово! Дрянь, но пить можно.

— Мне что-то расхотелось, — сказал Хромой. — Может быть, в следующий раз.

— Ну, как хочешь.

— Пойду. Поздно уже. Будь здоров.

— До свидания. Заходи.

Расставшись, оба вздохнули с облегчением.

Хромой уже собирался ложиться спать, когда его вызвали в коридор. Кто-то незнакомый сунул ему в руки завернутый в бумажный мешок баллон, шепнул: «Бригадир зовет тебя к себе», и быстро удалился.

В крохотной каморке бригадира на столе стояли две кружки холодного чая и лежала пачка галет.

— Присаживайся, — пригласил бригадир. — Баллон тебе отдали? Спрятал? Ну, молодец.

Хромой маленькими глотками пил чай, все время ощущая на себе пристальный взгляд бригадира.

— Так говоришь, в яме лежали… — задумчиво проговорил тот. — Бывает… Может быть, ты все же ещё что-нибудь нашёл?

— Нет.

— Постарайся меня правильно понять. Человек ты вроде неплохой. Я справки навел. По крайней мере, не доносчик, это точно. И ещё слушок есть — убежать хочешь, — бригадир снова внимательно глянул на Хромого.

— Нет, не хочу.

— Меня можешь не бояться. Если бы я на тех работал, — он ткнул большим пальцем куда-то вверх, — тебя бы ещё вчера за жабры взяли. Буду говорить откровенно. Сюда ты попал с одной из последних партий. После этого было ещё только два транспорта. Уже четыре года с Земли никто не прилетал. Было объявлено, что Страшный суд наконец свершился. Кое-кто, правда, засомневался. Но это оказался как раз тот случай, когда сомненья вредят здоровью. Никто тех скептиков больше не видел. Признаюсь, лично я ни в ад, ни в рай, ни в Спасителя не верю. О том, как попал сюда, скажу в двух словах — больше деваться было некуда. Вот и полез в петлю. А теперь вижу: лучше бы дома под забором подыхал, чем здесь наслаждаться вечной жизнью. Трудно поверить, что в наше время возможно такое. Ведь это и рабство, и инквизиция, и фашизм — все вместе. Те, кто прибыл на Венеру с последним транспортом, рассказывали, что на Земле «Храмом» занялись всерьез. Запретили его деятельность в десятках стран, наложили арест на имущество, раскрыли массу афер и преступлений. Что случилось потом, никто не знает. Почему прервалась связь с Землей? Почему больше не прилетают корабли? Твои баллоны, судя по всему, взяты с корабля, который посетил Венеру совсем недавно — год, от силы два года назад. Если тебе об этом что-нибудь известно — скажи.

— К сожалению, сказать нечего. Спасибо за чай. Мне пора идти.

— Ещё несколько слов. Многие здесь думают так же, как и я. Как только станет возможно, мы попытаемся захватить Компаунд и тогда узнаем наконец всю правду. У нас уже довольно сильная организация и имеется кое-какое оружие. Времени очень мало. Надо спешить, пока в людях ещё до конца не убито все человеческое. Если хочешь, присоединяйся к нам.

— Нет, я не заговорщик.

— Значит, бежишь? Веришь, что на Марсе рай?

— Я бы не хотел говорить на эту тему…

В свою секцию Хромой вернулся уже после того, как во всех жилых помещениях выключили свет.

— Где ты шатался? — спросил проснувшийся, а может и не спавший, староста. — Знаешь ведь, что после ужина нельзя никуда уходить.

— Могут у меня появиться неотложные дела! — огрызнулся Хромой, устраивая постель.

— Ночью?

— И ночью.

— Знаю я, какие дела делаются ночью.

— Ну, а раз знаете, то и спрашивать нечего.

— Значит, не скажешь, где был?

— Нет.

— И даже не соврешь?

— И не собираюсь.

— Откуда ты только такой взялся? Астронавт! Подумаешь — фигура! Да ты хоть один год пожил на Земле, как все люди?

— Пожил, и не один.

— Да, конечно. Только людей ты чаще всего видел из окошка лимузина, когда тебя везли на очередной банкет лопать устриц. А люди вроде меня в это время ели хлеб из целлюлозы и сыр из планктона.

— А я тут при чем?

— Ты ни при чем. Ты порхал среди звезд, а на Землю спускался только для того, чтобы получать чеки да букеты. А я крутился, как белка в колесе, и никогда за всю жизнь ничего хорошего не видел. Меня топтали все, кого я не мог затоптать. Да какая тут может быть праведная жизнь, когда тебя за глотку душат!

— Можете успокоиться. Сейчас мы в одинаковом положении.

— Нет, не в одинаковом! Я уже давно ни на что не надеюсь, а у тебя что-то есть на уме. И из-за этого мы все можем хлебнуть горя. А ты — в первую очередь.

— Хуже, чем сейчас, не будет.

— Может быть и хуже. Ты просто не знаешь тех, кто стоит над нами. Если что — ты даже пикнуть не успеешь. Ни суда, ни прессы тут нет. Что захотят, то и сделают с тобой.

— Пусть только попробуют.

— И не сомневайся. Мы для них хуже чем грязь. Думаешь, они останутся тут навечно, как все мы? Черта с два! Отбарабанят свой срок — и на Марс! А на их место пришлют других, чтобы ещё крепче давили соки из нас. Ты думаешь, для чего мы здесь? Спать и обжираться? Собирать всякое дерьмо вокруг? Нет! Мы здесь рабы! Скоро все Компаунды соберутся у полюса. Там мы будем строить завод по изготовлению ракетного топлива. Вот где начнется настоящая каторга!

— Ну все, — сказал Хромой. — Кончай болтовню. Я спать хочу.

— Ладно, — сказал утром Доктор, когда они остались в туалете вдвоем. — Так и быть, я сделаю тебе это! Видит бог, не могу отказать никому, кто взывает о помощи. Неси кислород. Два баллона, как договаривались.

— Один.

— Чтоб ты им подавился! Черт с тобой, волоки!

Хромой вернулся в секцию и, пользуясь тем, что все ушли на завтрак, снял заднюю стенку своего шкафчика, за которой у него был устроен временный тайник.

Тайник был пуст!

Исчез баллон, две пачки синтетических сигарет и заготовка для ножа — в общем, все, что лежало здесь ещё вчера вечером. Кражи в Компаунде были обычным делом, и оставалось надеяться на то, что здесь пошарили обычные воры, а не тайные агенты охраны. Впрочем, времени на размышление не было, и Хромой побежал на криогенную палубу. Там, в одном из тупиков, среди переплетения бесчисленных труб у него находился основной тайник. Когда он вернулся в туалет, Доктор уже чуть на стенку не лез.

— Я думал, ты повесился! — как змея, зашипел он. — Что я — до вечера здесь ждать буду? Принёс?

— Да. Вот он. Берите.

Доктор прикинул баллон на вес и быстро завернул его в свою куртку.

— Если кто-нибудь сейчас зайдет сюда, нам крышка, — сказал он. — Раздевайся до пояса. Живо!

— Успеем, — сказал Хромой, стягивая через голову рубашку. — Все на завтраке.

— Наклонись, — приказал Доктор. — Упрись в стенку руками. Главное, терпи, что бы ни случилось. Сам напросился.

Острое лезвие вонзилось Хромому в спину, и он, помимо воли, застонал.

— Тихо! — прошипел Доктор. — Молчи, гад!

Ножом он быстро углублял крестообразный надрез, подбираясь к вросшей в тело «пиликалке».

— Нагнись ниже, а то кровью все зальешь. И не корчись!

Засунув в рану два пальца. Доктор вытащил окровавленный шарик величиной примерно с вишню.

— На, держи, — сказал он. — Потерпи ещё немного, я наложу швы.

Когда все было закончено, Доктор вытер рубашкой Хромого руки и сказал, уходя:

— Подбери здесь, да так, чтобы никаких следов не осталось. Никогда в жизни не буду больше связываться с кем-нибудь из вас.

Кое-как затерев брызги крови, Хромой присел на пол, привалившись правым боком к стене. Операция оказалась куда более мучительной, чем он предполагал. Левая рука совсем онемела, а лопатку жгла невыносимая боль.

Когда наверху затопали и загоготали уборщики, Хромой встал и пошёл в свою секцию. Левую руку он придерживал правой и старался ни до чего не дотронуться левым боком. В секции ещё никого не было, и он улегся на свою кровать лицом вниз.

— Ты что это? — услышал он через некоторое время голос старосты. — Почему на завтрак не ходил?

— Заболел, — буркнул Хромой, не отрывай лица от подушки.

— Если заболел, иди в госпиталь. Здесь лежать нельзя! Кстати, забыл сказать. Тебя старший повар разыскивает. Ты вроде не оформил рабочий паек. Иди — он ждет.

Проклиная в душе старосту и всех поваров на свете, Хромой побрел в столовую. Там уже никого не было, только за отдельным столом неторопливо жевал старший повар.

— Двадцать четыре ноль сорок? — переспросил он писклявым голосом и выплюнул рыбью кость. — Выходили позавчера на работу?

— Да.

— А почему не оформили рабочий паек?

— Я плохо себя чувствую, — сказал Хромой, сглатывая слюну. Чего только не было на столе перед поваром!

— Ничего не знаю, — сказал тот, аккуратно очищая вареное яйцо. — Сейчас же идите в комнату 916.

Поднявшись лифтом в Девятый моноблок, Хромой отыскал дверь под номером 916. Холодный пот тек у него по лицу, а нижняя рубашка на спине и боку пропиталась кровью.

В комнате сидело несколько человек в форме внутренней охраны.

— Двадцать четыре ноль сорок? Да, вас вызывали, — сказал один из них, до самых глаз заросший курчавой бородой. — Идите вон в ту дверь.

Что-то нехорошее почудилось Хромому в его голосе и в том быстром взгляде, которым он обменялся с остальными.

Размышляя над тем, как странно оформляются в Компаунде рабочие пайки, он прошел длинным коридором, открыл находившуюся в его конце дверь и оказался в большой овальной комнате, заполненной душистым табачным дымом. Посреди комнаты за столом из настоящего дерева сидел тучный человек с дряблым лицом обиженной жабы. За его спиной стояло ещё несколько фигур — все сплошь местная элита. Люди, располагающие бесспорной, реальной властью.

— Здравствуйте, — сказал ошарашенный Хромой.

— Двадцать четыре ноль сорок?

— Да.

— Так-так, — задумчиво сказал пресвитер Компаунда, ибо это был именно он — бог, судья и хозяин в одном лице. Хромой лицезрел его впервые в жизни. — Что же ты нас обманываешь, Двадцать четыре ноль сорок?

— Не понимаю, о чем вы? — ответил Хромой, а про себя подумал: кто мог выдать? Неужели Доктор? Вряд ли. Тогда кто же?

— Не понимаешь? — переспросил пресвитер. — Тогда придётся разъяснить. — Он сделал знак рукой, и кто-то из стоящих за его спиной положил на стол кислородный баллон. — Позовите сюда этого… как его… — пресвитер поморщился.

Дверь позади Хромого открылась, и староста, пройдя мимо него, остановился в трех шагах от стола.

— Ну, — поторопил его пресвитер. — Я слушаю.

— Двадцать четыре ноль сорок в моей секции пятый год. Сначала вроде все было ничего, но потом его поведение показалось мне подозрительным.

— Чем же?

— Ну, во-первых, он ни с кем особенно не сближался. Все больше молчал и ничего не рассказывал. И каждый день по часу, а то и по два тренировался: приседал, отжимался от пола и все такое.

— Что же в этом странного?

— Не знаю. Странно и все. Так никто не делает.

— Дальше.

— После того, как он сказал на днях, что здесь хуже, чем в тюрьме, я с него глаз не спускал. Позавчера он вышел на работу и отсутствовал почти сутки. А вчера ушёл куда-то после ужина. Воспользовавшись этим, я обыскал его вещи и нашёл вот это, — староста указал на баллон.

— Понятно. А ты что скажешь? — вопрос относился уже к Хромому.

— Что я скажу? Такие баллоны есть у многих. На кислород можно и сигареты выменять, и воду, и многое другое.

— Да, правду говорить ты не хочешь, — сказал пресвитер. — Эй! — не оборачиваясь, он щелкнул пальцами.

Человек с бычьей шеей и голым черепом — комендант, номинально третье, а фактически второе лицо в Компаунде, склонился к плечу пресвитера.

— Выяснить, когда он выходил наружу, сколько времени пробыл там и с кем встречался после этого. Обыскать весь Компаунд сверху донизу. По записям поста внешнего контроля определить весь его маршрут. Выполняйте!

— Будет сделано, — сказал комендант и рысцой побежал к двери.

— Ты, кажется, был когда-то астронавтом? — спросил пресвитер у Хромого.

— Да.

— Вон лежит кислородный баллон. Ты ведь не отрицаешь, что он твой?

— Нет, — поколебавшись с секунду, ответил Хромой.

— Хорошо. Ты уже начинаешь говорить правду. На каждом баллоне имеется маркировка. Два числа через тире. В нашем случае это 661 и 1203. Ты не знаешь, что они могут означать?

Ну, ещё бы не знать Хромому, что означают эти числа.

— Нет, — сказал Хромой, чувствуя себя, как попавшая в сети рыба.

— А зря. Числа эти не сулят тебе ничего хорошего. Первая группа цифр — инвентарный номер баллона. На любом космическом корабле их сотни. Но вот вопрос, как узнать, какому космическому кораблю он принадлежал ранее? Ты не знаешь?

— Нет.

— А ведь нет ничего проще. Я беру четвертый том приложения к штурманскому справочнику и безо всякого труда выясняю, что бортовой номер 1203 имел транспортный корабль первого класса «Гамма Эол». Что ты на это скажешь?

— Мне нечего сказать. Этот баллон я выменял на четыре пачки сигарет ещё год назад.

— У кого именно, ты, конечно, не помнишь?

— Нет.

— Ну, ладно. Времени и терпения у нас хватит. «Эол» слишком лакомый кусочек, чтобы выпустить его из рук.

В это время вернулся комендант и стал шептать что-то на ухо пресвитеру.

— Ничего странного в этом нет, — прервал его тот. — Наш астронавт не так глуп и успел предпринять вчера кое-какие меры. Оператора под замок, с ним поговорим позже. Узнайте у специалистов, можно ли восстановить запись.

В коридоре раздались шум и проклятия. Двое охранников втолкнули растерзанного и исцарапанного бригадира, а третий, пройдя вперёд, положил на стол ещё один баллон.

— 703-1203, — прочитал на нём пресвитер. — Так-так…

— Я ничего не знаю, — прохрипел бригадир. — Что вы от меня хотите?

— Как к тебе попал этот баллон?

— Я его в первый раз вижу.

— А этого красавца? — пресвитер кончиком сигары указал на Хромого.

— Тоже.

— Между прочим, он позавчера выходил с твоей бригадой на работу.

— У меня в бригаде двести человек. Одни приходят, другие уходят! Откуда я могу знать всех.

— Давно ты здесь?

— Давно. С самого первого дня.

— И с самого первого дня воруешь?

— Чужого я никогда не брал!

— Ты думаешь, что обманул меня? Ты сам себя обманул. За тобой и раньше грешки водились. Пора с этим кончать. Пойдешь в утилизатор.

Лицо бригадира побелело, все жилы на лбу напряглись, а в уголках рта показалась пена.

— В утилизатор?! — закричал он, пытаясь приблизиться к столу. Уже четверо охранников висели на нём. — На котлеты меня пустите! Людоеды! Чтоб вы подавились моими костями!

— Не подавимся, — впервые усмехнулся пресвитер. — Утилизатор разберет тебя на молекулы. Но не сразу. Часика два подергаешься.

— Не трогайте его, — сказал Хромой. — Я все расскажу.

— Ну-ну?..

— Баллоны я снял с раздавленного скафандра километрах в двадцати от Компаунда.

— Со скафандра?

— Да.

— И больше там ничего не было?

— Нет.

— А дорогу туда найдешь?

— Найду. Только освободите его, — Хромой указал на бригадира. — И оператора поста внешнего контроля тоже.

— Зря ты, парень, — сказал бригадир. — Из меня они и слова не вытянули бы!

— Хорошо, — вновь усмехнулся пресвитер. — Сейчас мы приготовим ракетобот.

— Ракетобот здесь не поможет. Дорогу я помню по приметам. Сверху их не видно.

— Пусть будет так. Ты выйдешь наружу в скафандре и покажешь дорогу нашим людям. Согласен?

— Да.

— Предупреждаю заранее; ни сбежать, ни найти легкую смерть тебе не удастся. Если ты обманул нас, разговор продолжится, но уже в несколько других декорациях. Надеюсь, ты меня правильно понял?

— Я сказал правду. Через несколько часов вы в этом убедитесь. Только не понимаю, для чего вам этот скафандр. От него осталась куча металлолома.

— В этой куче должен быть походный трассограф. Если он уцелел, мы легко узнаем путь, пройденный хозяином скафандра от «Эола» до места гибели. Это всем понятно. Старшим пойдёшь ты, — кончик сигареты указал на коменданта. — Возьми с собой столько людей, сколько считаешь нужным. За него, — сигара переместилась в сторону Хромого, — отвечаешь головой.

В сопровождении шести здоровяков, больше похожих на громил, чем на охранников, Хромой спустился на Нулевую палубу. Комендант шел сзади и буквально дышал Хромому в затылок.

— Стоп! — сказал Хромой, увидев, что для него приготовлен тот самый скафандр, в котором он уже выходил наружу. — Этот я не хочу!

— Почему? — удивился комендант, успевший залезть в свой скафандр.

— Вы могли подстроить что-нибудь.

— Не валяй дурака, зачем нам это нужно.

— Замените скафандр, иначе я никуда не пойду.

— Ладно, — вокруг рта коменданта зашевелились каменные бугры мышц. — Выбирай любой.

— Ваш! Это моё единственное условие.

— Ну что ж, — немного помедлив, сказал комендант, — бери. Я стерплю и это, — внутри скафандра что-то хрустнуло, и он с кривой усмешкой добавил: — Уж извини, я задел радиокомпас.

С трудом сдерживая стоны, Хромой забрался в его скафандр. Первым делом он схватил губами шланг поилки и убедился, что она заправлена. На месте радиокомпаса зияла дыра, откуда торчали обрывки световодов. Нужна была нечеловеческая сила, чтобы рукой вырвать его из панели.

Спустя полчаса Хромой вновь оказался в черной, горячей печи Венеры. За его спиной возвышалась несокрушимая, сплошь побитая стена Компаунда, впереди мелькали прожектора рабочих, копошившихся, словно муравьи, на остатках только что обнаруженного беспилотного грузовика.

— Туда! — Хромой указал рукой в том направлении, где он спрятал финверсер.

Проходя мимо знакомой глыбы, он зацепился одной ногой за другую и упал грудью на еле заметную кучу щебня. При этом боль в левом боку рванула так, словно к ране прикоснулись раскалёнными щипцами.

— Эй, брось свои штучки! — крикнул комендант. — Вставай, а не то…

Хромой уже стоял лицом к конвоирам, и обе его руки сжимали рукоятки финверсера.

— Не шевелиться! — приказал он. — Такую штуку вы вряд ли видели раньше. Вот как она действует…

Когда ослепившая всех короткая вспышка погасла, на стене Компаунда осталась борозда глубиной в четверть метра. Расплавленный металл вокруг неё медленно остывал, из нестерпимо белого превращаясь в багрово-красный.

— Возвращайтесь в Компаунд, — сказал Хромой. — Я никому никогда не причинял зла. Но сейчас моя жизнь в опасности и я ни перед чем не остановлюсь.

— Он не шутит, — прошипел комендант. — Отходите, ребята. Считай, что первый раунд за тобой, — это относилось уже к Хромому. — Но игра только начинается. Козырей у тебя маловато. Через час ракетобот разыщет тебя. Не забывай, что все вы здесь меченые.

— У меня есть способ оттянуть начало погони, — проговорил Хромой. — Убить вас всех… Так вот, пока я не передумал, быстрее уходите!

— Благодарю за великодушие, — сказал комендант. — Хотя ответного не обещаю. Даже если тебя и не обнаружит ракетобот, ты через неделю приползешь обратно сам и будешь умолять о глотке воды.

До тех пор, пока шлюзовый люк не закрылся за последним из охранников, Хромой не опускал излучатель финверсера.

Вода в поилке кончилась на исходе третьих суток. А ещё раньше, заснув на ходу, он провалился в трещину и сломал одну из механических ног. Первоначальное направление на юг было давно утеряно, и Хромой брел наугад, сквозь кромешный мрак, через бесконечные россыпи сухо трещавшего под ногами щебня, не встречая на пути ничего, что изначально не принадлежало бы этому миру. Дважды его вводили в заблуждение высокие конусообразные обломки скал, чем-то похожие издали на силуэты космических кораблей класса «Фея-Торнадо», и дважды отчаянная надежда сменялась мучительным разочарованием. До начала венерианского рассвета оставалось двое суток — двое суток медленного умирания от жажды.

Видение изгрызенного шланга в раздавленном скафандре преследовало, как кошмар, и, чтобы избавиться от него, Хромой начал вспоминать свою жизнь. Ничего хорошего почему-то на память не приходило, и постепенно он пришёл к выводу, что ожидающий его вскоре нелепый и бессмысленный конец явится закономерным завершением всей его, как теперь оказалось, нелепой и бессмысленной жизни. Прошлое представлялось цепью сплошных неудач и заблуждений. Сколько он помнил себя, его постоянно засовывали то в один, то в другой ящик — вначале закрытое училище, куда даже родителей допускали только два раза в год, потом космос — долгие-долгие годы в космосе, редкие возвращения на Землю, месяцы адаптации, когда не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, затем отдых в горах или на побережье. Диета, ванны, врачи, охрана, приходящие по графику женщины, — и снова космос — озера жидкого азота на Титане, сверхмощные электрические разряды в кольцах Сатурна, стреляющие расплавленной серой вулканы Ио. Семьи он, как и большинство ему подобных, не завел, открытий и подвигов не совершил, неизвестно чем и когда провинился (а скорее всего, что ничем, на него просто махнули рукой, как на отработавшую своё клячу) — и вновь череда железных ящиков: рейс на Венеру пассажиром четвертого класса, заточение в Компаунде и вот, наконец, этот скафандр, судя по всему, его последняя прижизненная оболочка.

Холмы сменялись долинами, из глубоких трещин выплескивалась магма, колоссальные молнии поражали вулканические вершины, и тогда огонь неба соединялся с огнем недр, заставляя почву трястись, словно это была не каменная твердь, а туго натянутый батут. Хромой медленно ковылял на трех ногах через это пекло, и его воспаленные глазные яблоки ворочались, как маятники старинных часов, повторяя равномерные движения прожектора, бросавшего луч света по дуге — то влево, то вправо. Временами он засыпал на ходу, но сразу же просыпался, ударившись носом или губами о приборную панель.

В самом начале пятых суток он едва не напоролся на «лужайку». Стараясь привести себя в чувство, Хромой несколько раз стукнулся лбом о стекло иллюминатора. Затем пошёл вправо, пытаясь обойти преграду, но повторяющая каждую складку местности, похожая на толстый плотный мох масса, казалось, не имела конца. Хромой поднял камень и швырнул его в сторону «лужайки».

Камень ещё не закончил своего полета, когда навстречу ему стремительно и бесшумно рванулся лес трехметровых игл, способных превратить в дуршлаг даже одетое двухдюймовой силиконовой броней днище ракетобота. Всего на мгновение «лужайка» стала похожа на огромного ощетинившегося ежа, и тотчас иглы исчезли, превратившись в тугие спирали тускло-серого цвета, похожие чем-то на завитки каракуля. Заряды финверсера были уже на исходе, да и не имело смысла тратить их на этот колючий лес, размерами превышающий десяток футбольных полей.

Хромой уже повернулся, чтобы идти назад, когда в луче прожектора на склоне соседнего холма обозначилась длинная и сплющенная, медленно вибрирующая по краям тень.

На память Хромому вдруг пришло почти забытое детское воспоминание: рассказ о человеке, однажды оказавшемся между крокодилом и львом. Близкая опасность вернула Хромому ясность мышления. Он вспомнил о нескольких фугасных гранатах, обнаруженных в багажном боксе скафандра ещё в самом начале пути. Они были снабжены взрывателями замедленного действия и могли успокоить «лужайку» среднего размера минимум на час-полтора. Вопрос состоял в том, будут ли они достаточно эффективны против такого гиганта.

Хромой достал одну гранату и бросил её прямо перед собой. Иглы ловко поймали её, как собака ловит подачку, и вновь сомкнулись в плотный серый ковер, в глубине которого спустя несколько секунд раздался глухой чавкающий звук. «Матрас» был уже рядом, и Хромой, не раздумывая, ступил на край «лужайки». Везде, где только доставал луч прожектора, дружно взметнулась густая щетина сверкающих, как вороненая сталь, иголок, но на том месте, где стоял Хромой, и метров на пять вокруг они либо не поднялись вовсе, либо мотались туда-сюда, как плети. Хромой торопливо заковылял по жесткой пружинящей поверхности, бросил ещё одну гранату, дождался взрыва, двинулся дальше и тут же упал, потеряв опору всеми ногами сразу. Облако густой пыли, в которой сразу затерялся свет прожектора, накрыло его. «Матрас» врезался в «лужайку» и теперь, пронзенный тысячами игл, давил и терзал её всей своей колоссальной массой.

Полуоглушенный Хромой приподнялся, опять упал и, ничего не видя, пополз вперёд. Уже бессильные иглы вскидывались на его пути и, высекая искры, стегали по скафандру.

Крокодил проглотил льва, подумал Хромой. Или наоборот. А что же стало с человеком? Ведь он мог напиться. Там, на картинке, кажется, была река. Иначе откуда бы вылез крокодил? Прохладная вода. Газированная вода. Вода со льдом. Вода, вода, вода!..

…В оранжевом тумане кружились какие-то яркие точки. Их движения напоминали чем-то суету инфузорий в окуляре микроскопа. Кто-то шел к нему навстречу сквозь это пульсирующее оранжевое свечение, все увеличиваясь.

Вначале Хромому показалось, что это человек в скафандре. И хотя шел он ногами вверх, ничего странного в этом не было. Лишь подойдя к Хромому почти вплотную, он оказался тем, кем был на самом деле — огромным призрачным пауком, бестелесным фантомом, тенью, даже не заслонявшей свет.

Хромой уже и сам шел куда-то. Туман вокруг него все густел и вскоре перестал быть туманом. Он попробовал пить эту оранжевую жижу, но она была горячей, обжигала рот и не утоляли жажду. Беспорядочно мелькавшие искры постепенно превращались в блестящие шары. Они то приближались, то удалялись, двигаясь в каком-то странном влекущем ритме. На месте некоторых шаров стали открываться глубокие, запутанные тоннели. Хромой шел по этим тоннелям и постепенно страх, тоска и отчаяние покидали его. Венерианская ночь, боль, жажда, «матрасы», «лужайки» — все это казалось теперь чем-то пустяковым и незначительным. Он чувствовал себя совсем другим человеком. Не нуждался больше ни в пище, ни в воде, ни в отдыхе. Ощущал необыкновенные силы. Казалось, стоит только взмахнуть руками и он взлетит вверх, высоко и стремительно, легко достигнет Земли или даже звезд.

И с этим радостным чувством он вошел в город, который часто видел во сне, но наяву — впервые. Все было на своих привычных местах: белели среди садов дома, похожие на сказочные замки, по безлюдным улицам скользил старенький смешной пневмопоезд, над тихими прудами изгибались мосты, в протоках, заросших кувшинками, плавали лебеди. Каждый дом, каждое дерево, каждый камень на улице были знакомы и дороги ему. На каждом углу его поджидало какое-то воспоминание. Лишь немного тревожно было на душе от этого странного, идущего неведомо откуда оранжевого света. Он бродил в одиночестве по милым, его сердцу местам — уже не искалеченный и изверившийся старик, а наивный и добрый ребёнок, маленький человек, впервые постигающий волнующие тайны жизни. Вот только оранжевое сияние продолжало нестерпимо резать глаза. Откуда все же этот свет? Оранжевый свет Венеры? А разве могут быть на Венере города? Он присмотрелся повнимательнее и увидел, что пруд — вовсе не пруд, а медленно шевелящийся застывающий поток лавы, что поперёк его лежит не мост, а рухнувшая скала, что под ногами не истоптанная брусчатка, а раскаленный щебень. Деревьев, домов, цветов, птиц не было и в помине. Но среди языков стреляющей искрами магмы, всего в двух шагах от затаившейся «лужайки», стоял невысокий человек совершенно заурядной внешности, одетый в черный старомодный костюм. Чем-то этот человек напоминал Хромому его дядю, каким он видел его в последний раз лет тридцать назад.

— Ты венерианин? — спросил Хромой.

— Нет, — ответил тот.

— А кто же тогда? Люди без скафандров здесь жить не могут.

— Я не совсем человек. И я не совсем здесь.

— Не понимаю.

— Сейчас я нахожусь в разных временах и пространствах. Перед тобой только часть моей сущности. Но, возможно, когда-то давным-давно я был человеком.

— Значит, между нами все же есть что-то общее?

— Увы, почти ничего… Не считая разве что одной вещи. Той самой, которую вы называете разумом.

— Разум! Он приносит одни страдания. Неужели все разумные существа так же жестоки и безрассудны, как мы?

— Жестокость, агрессивность, эгоизм — свойства младенческого, неразвитого ума. Они необходимы на самых ранних ступенях развития, когда разумные существа ещё не овладели в достаточной мере силами природы. Это нравственные атавизмы и они должны отмереть, как и все атавизмы.

— Тебе известно будущее?

— Будущее в твоём понимании для меня не существует. Ты забыл, что я живу одновременно в самых разных временах.

— Выходит, ты бессмертен?

— И да, и нет. Вам, людям, этого не понять.

— Неужели мы так глупы?

— Дело не в этом. Чтобы понять меня, твоему разуму необходимо освободиться от эмоций, от власти тела, преодолеть конечность и ограниченность, из слуги превратиться в хозяина, стать бесконечным и неисчерпаемым орудием познания.

— Ждать, когда моё тело освободится от разума, осталось совсем недолго. Помоги мне, если можешь. Хотя бы глоток воды…

— Я не могу напоить тебя. Здесь я не в силах передвинуть даже пылинку. Но есть другая возможность. Ты можешь стать почти таким же, как я. Ты больше не будешь испытывать ни жажды, ни голода, ни усталости…

— Ни любви, ни счастья, ни вдохновения?

— Естественно.

— Я не завидую тебе.

— Это лишь одно из многих ваших заблуждений. Вы живете в мире собственных иллюзий, возвеличиваете самые обыденные вещи, вами самими придуманную игру выдаете за объективную реальность. Из вполне естественных для любого примитивного живого существа биологических функций вы создали целую философию. Ваша жизнь — мираж, сон, пустота.

— Мы — это мы. Что же тут поделаешь. Жизнь моя на исходе, но я ни о чем не жалею. Я любил и ненавидел. Плакал и смеялся. Ел и спал. Меня спасали и предавали. И даже сейчас я не хотел бы поменяться с тобой местами.

— Не спеши. Подумай. Это мгновение я могу растянуть до бесконечности.

— Нет, мне ничего от тебя не надо…

…Хромой очнулся и увидел, что разговаривает с пустотой. Все вокруг него было окрашено в тускло-оранжевые тона недоброго венерианского рассвета. Рот его высох, и язык стал, как наждак. Внутренности, казалось, спеклись. Перед глазами все плыло. Он попытался сделать шаг вперёд, но какая-то преграда не позволяла. Прошло немало времени, прежде чем он понял, что упирается грудью в посадочную опору космического корабля. На округлом, уходящем вверх боку была какая-то надпись, смысл её Хромой раньше понимал, но теперь забыл. Ниже шли цифры, складывающиеся в число 1203.

Это был «Гамма Эол».

Ветер горстями швырял пыль в его открытый шлюзовый люк.

Вода в посеребренных изнутри баках имела чудесный вкус, в холодильниках хранились тонны пищевого льда и тысячи банок фруктового сока.

Хромой выпил сразу не меньше чем полведра воды, его вырвало, он уснул прямо на полу. Спал двое суток, просыпаясь только для того, чтобы пить снова и снова.

На третьи сутки он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы приступить к осмотру корабля. Система жизнеобеспечения исправно перерабатывала венерианский жар и солнечную радиацию в электроэнергию, дававшую кораблю свет, прохладу и свежий воздух. Трюмы были полны продуктов и снаряжения. Не было только людей и их скафандров. Что заставило людей бросить корабль, Хромой так и не сумел выяснить.

Последующие двое суток ушли на проверку всех систем корабля и расчет предполагаемой трассы перелета на Марс.

Оранжевый утренний туман стал светлеть и уступать место ядовитой желтизне дня, когда корабль благополучно взлетел. Заклубились и ушли вниз облака, насыщенные серной кислотой, в желтом тумане мелькнуло солнце, и вот наконец на экране засияла россыпь ярких звезд…

Хромому нужна была только одна из них — буро-красный, как капелька засохшей крови, Марс — далекое и недоступное сосредоточие всех существующих в этом мире благ, ласковый цветущий Эдем, голубая мечта и надежда всех обитателей Венеры…

В полете он много спал, читал, играл сам с собой в шахматы и размышлял. Выйдя на орбиту Марса, Хромой не стал запрашивать разрешение на посадку, а направил корабль в удаленное от космопортов место. Захватив с собой только самое необходимое, он без сожаления покинул корабль и пошёл пешком по барханам красноватого мелкого песка, уже прихваченного кое-где зарослями светло-фиолетового, выведенного специально для Марса кустарника. Искусственная атмосфера, ещё довольно бедная кислородом, но чистая и прозрачная, как на высокогорном леднике, слегка кружила голову.

Вдали Хромой увидел цепочку людей и помчался к ним, оставляя за собой шлейф мелкого, как пудра, песка. Вскоре навстречу ему попался небритый мужчина, одетый в неописуемые лохмотья. Перед собой он толкал тачку, короткой цепью прикованную к его ноге.

— Откуда ты? — удивленно спросил он у Хромого. — Закурить случайно, не найдется?

— Я с Венеры, — ответил Хромой.

— С Венеры? А не врешь? — мужчина бросил ручки тачки. — Как тебя сюда занесло? Ну-ка, расскажи, как вам там живется? Говорят — лучше чем в Раю!

— Рай здесь, на Марсе, — сказал Хромой. — Это же всем известно. Поэтому я сюда и прилетел.

— Издеваешься! — мужчина поплевал на ладони и вновь взялся за ручки своей тачки. — Здесь Ад! Здесь хуже Ада! Хватай, пока не поздно, свободную тачку! А не то тебя загонят в шахту, на урановый рудник!..