Избранные циклы фантастических романов. Компляция.Книги 1-22

Глава 1

Тем холодным зимним вечером мы с девочками вышивали при свечах, прислушиваясь, как воет вьюга снаружи. Анна – была ее очередь читать вслух – то и дело отвлекалась от рассказа и умолкала.

– Какая ужасная непогода, – в который раз сказала Диана и отобрала у сестры книгу, взамен всучив ей свое рукоделие. Испортить его еще сильнее было уже невозможно, так что я сделала вид, будто ничего не заметила. – Как-то там папа в дороге?

– Думаю, у вашего отца хватило благоразумия на то, чтобы переждать метель на постоялом дворе, – ответила я, хотя сильно в этом сомневалась.

Буря поднялась после полудня, а в это время Манфред должен был быть на полпути к дому. И если он не повернул назад (а это навряд ли!), то пурга застала его в лесу… Хорошо, если найдется какое-нибудь укрытие, а если нет? Кони у него, конечно, хорошие, возница умелый, повозка новая, но, бывало, путники замерзали в часе езды от родного дома!

– Идемте-ка спать, – сказала я, отогнав эти мысли, – и не нужно думать о дурном. Помолитесь-ка лучше, чтобы отец вернулся домой живым и невредимым! И вот увидите, он приедет поутру и посмеется над вашими страхами…

Не знаю, быть может, девочки молились с недостаточным усердием, а может, это я сглазила, да только Манфред не приехал поутру. Не объявился он и на другой день, и на третий, а потом в наши ворота постучался лесник и, комкая в руках шапку, сказал, что нашел в лесу загрызенного волками коня, похоже, нашего – у Манфреда была приметная пара, он любил пегих лошадей (и то, таких красть не станут, поди сбудь с рук!). Постромки были оборваны, видно, конь ухитрился удрать, да спастись не сумел: завяз в сугробе, запутался поводом в кустарнике, а тут и волки подоспели… Куда подевался второй упряжной конь, возница с повозкой и сам Манфред, лесник не знал: снег замел все следы. Теперь хорошо, если по весне удастся сыскать их кости, добавил он.

Лесник ушел, а я постояла молча на пороге и вернулась в дом. Если Манфред погиб, нам с девочками придется туго… Я кое-что смыслила в его делах, но одно дело торговец-мужчина с хорошей репутацией, и совсем другое – молодая женщина! Я знала нескольких купчих, но все они зарабатывали себе имя долго и тяжело, потому как, даже если покойный муж был удачливым и умелым торговцем, никто не верил, что вдова сумеет удержать дело на плаву и даже преуспеть!

Наши дела обстояли не так уж плохо: у всех девочек имелось приданое, больших долгов за Манфредом не числилось (если, конечно, он ничего от меня не утаил), а известные не так сложно было покрыть, и еще осталось бы на жизнь. Правда, пришлось бы умерить траты, и очень серьезно, распродать лошадей, корабли и товар со складов, но об этом пока думать было рано. Сперва неплохо было бы обезопаситься от партнеров Манфреда и его ушлых управляющих, выполнить набранные им заказы и отказаться от тех, за которые деньги не взяты вперед, либо же вернуть задаток.

Вот так дела… Никогда я еще так не радовалась тому, что Манфред с полгода назад свалил на меня ведение приходно-расходных книг, оплату счетов и прочее… Дело скучное, трудоемкое, но необходимое, и я живо научилась подводить баланс и ругаться с поставщиками! Думаю, они и не знали, что пишу им я, а не Манфред! Мне же он доверял куда больше, чем нанятому счетоводу, отчетов никогда не спрашивал, разве что спервоначалу, дом позволял вести так, как мне было угодно, лишь бы девочки ни в чем не знали отказа…

Словом, имелась у меня кубышка на черный день: сберечь кое-что не так уж сложно, если не разбрасываться деньгами попусту да как следует следить за слугами, которые так и норовят обсчитать! Будто я не знаю, сколько стоит мясо на базаре, и не отличу пашину от лопаточной части, а свежую рыбу от лежалой! Служанки, знаю, за глаза честили меня по-всякому, но признавали, что жалованье я им выдаю вовремя, кормятся они с господского стола, а наказаний особых не знают. Ну разве что за воровство сразу отправляются за ворота, но тут уж… если сама себе не враг, красть хозяйское не станешь.

А я… Что – я? Когда в доме три дочери на выданье и за каждой нужно дать достойное приданое, поневоле приучишься беречь деньги. И то – девочки слыли завидными невестами, перебирали женихов. А для двух старших Манфред уже присмотрел достойных людей. Младшей, он считал, можно еще посидеть в девицах да подрасти, а то у нее одни сказки в голове. Хорошая жена, говорил он, должна быть вроде меня: чтобы и хозяйство на нее можно было оставить, когда сам в отъезде, и воспитание детей доверить, и знать, что за спиной у тебя надежная стена. А что до наружности, так с лица воду не пить: посмотреть хоть на жен его подельников – одна косая, другая рябая, третья поперек себя шире, однако ж мужья на них не нарадуются. Если же девица мало того что в хозяйственных и денежных делах смыслит, да еще и с приданым, да собой хороша, так это и вовсе лакомый кусок, любой с руками оторвет и в ножки поклонится!

Ну, что и говорить: Анна с Дианой, хоть и не любили цифирь, но разбираться в ней научились, помогая мне со счетами. И письма деловые я их заставляла переписывать, так что они живо запомнили, к кому как обращаться да как сообщать о своей надобности. Только с Летти не было никакого сладу: то изрисует черновик бабочками-цветочками или женскими головками с замысловатыми прическами, то разольет чернила, то заявит, что это все скучно и лучше она почитает нам вслух… Я только на то и уповала, что с возрастом эта блажь у нее пройдет! А нет, так и ладно: с ее приданым будущий муж на руках ее носить станет, а для скучных дел управляющие имеются. Выдать бы ее замуж, а дальше – не моя забота!

Так я думала, пока распоряжалась насчет завтрака и будила девочек. Им я сказала, что Манфред, должно быть, решил переждать метель – она все не прекращалась, – и объявится, как только она закончится и можно будет пробраться сквозь снежные заносы. Я полагала, что других вестей можно не ждать еще несколько дней, а потом… потом придется сообщить девочкам печальную новость.

А ночью в дверь постучали… Я не спала – меня донимала бессонница, я все думала, как жить дальше, да подсчитывала расходы, – поэтому накинула шаль и спустилась вниз. Пока еще проснутся слуги, гость может замерзнуть у наших дверей!

Манфред не переступил порог, он просто упал через него, и я едва сумела удержать его и усадить на скамью. Что и говорить, есть он мог бы и поменьше…

На нем лица не было, он все пытался что-то сказать, хватаясь за мои руки ледяными пальцами, но я, убедившись, что Манфред не ранен, кровью не истекает и умирать сию секунду не собирается, велела ему умолкнуть и снять промерзшую одежду, а сама вышла на двор и разбудила конюха. Манфред вернулся на втором пегом, без седла, подложив только какую-то тряпку, и у бедного жеребца наверняка была сбита спина! И то, это же не верховой конь, а упряжной, он не привык к всаднику, да еще такому упитанному…

Правда, конюх после беглого осмотра (да что там можно было разглядеть, снег шел сплошной стеной!) сказал, что ничего коню не сделалось, пару дней отдохнет, подкормится и будет лучше прежнего, да и увел его в конюшню обихаживать, ну и кормить-поить, ясное дело, как остынет.

У Манфреда дело застопорилось на втором сапоге. Кажется, он окоченел настолько, что у него не гнулись пальцы, и мне пришлось ему помогать. Кое-как дотащив его до спальни, я стащила с него одежду, крепко растерла шерстяной тканью, – вроде бы он не обморозился, и на том спасибо! – налила ему вина и спустилась на кухню. Огонь в печи еще не погас, и я, растолкав двух служанок, велела им нагреть воды и натаскать наверх несколько ведер – Манфреда нужно было как следует согреть, чтобы не заболел. Да не шуметь при этом, чтобы девочки не проснулись!

Говорить он пока не мог, у него зуб на зуб не попадал от холода. Правда, после вина и закуски Манфреду стало легче, а когда он окунулся в теплую воду, то и вовсе разомлел.

– Ну и где же тебя носило? – поинтересовалась я, присев рядом на скамейку. Прикрыться он даже не подумал, ну да чего я там не видела?

– Лучше не спрашивай, – пробормотал Манфред, стуча зубами. Я подлила ему кипятку. – Я угодил в такой кошмар, какой и во сне не приснится! Знаешь, вроде тех сказок, до которых Летти охоча…

– Ты головой не ударялся? – спросила я и пощупала его лоб. – Жара тоже вроде бы нет. Говори толком!

– Толком… – Он протянул руку, и я подала ему стакан. Служанка успела подогреть вино со специями, и Манфреду становилось лучше буквально на глазах. Я тоже вознаградила себя парой глотков – нервы у меня все-таки не железные. – Ну, слушай…

Как я и предполагала, Манфреду хватило ума не пережидать начинающуюся метель в тепле и безопасности, а поехать дальше – авось пронесет, в лесу не так страшно… Как же! Не пронесло, а занесло, кони встали, возница пошел разведывать дорогу да не вернулся… А тут еще поблизости завыли волки!

Ну тут уж Манфред схватил самое ценное – мешочек с деньгами, теплую меховую полость и шубу, кое-как обрезал постромки и взгромоздился на одного из упряжных коней. Второго он думал вести в поводу, да только тот вырвался и убежал, на свою беду, испугавшись волков. Тот, которого оседлал Манфред, тоже понес с перепугу, и всадник не свалился только чудом!

Должно быть, пегого вело звериное чутье: не видя ничего вокруг от ужаса, он несся сквозь зимний лес не разбирая дороги, но ухитрился не переломать ноги и выбраться на дорогу прямо у незнакомого поместья. Ворота были закрыты, но не заперты, и Манфред вломился туда, не думая даже, что может сделать с ним владелец за такое вторжение. Ворота завязал куском повода, а сам пошел к дому, надеясь, что ему позволят хотя бы дождаться утра, а не выгонят в ночную стужу…

Поместье оказалось пустым, неухоженным, но явно не заброшенным. Манфред оставил коня в сарае, лишь бы укрыть бедное животное от ветра и снега, а сам пошел в дом – искать хозяев и слуг.

Удивительно: внутри никого не оказалось, однако в гостиной пылал камин, горели свечи, а на столе сами собой появились яства… Разумеется, Манфред не удержался! Он всегда был любителем поесть, вот и заморил червячка. Правда, сказал он, стол был накрыт на одного, но хозяин все не шел, слуги тоже не показывались, а есть хотелось так сильно!

Поужинав, Манфред побродил по дому, никого не нашел, сходил проведать коня – тот уже был вычищен и доедал отборный овес из кормушки! – да и прилег в первой попавшейся комнате. И заснул, понятное дело, и спал сном младенца…

Наутро же он обнаружил подле кровати новую одежду, на столе же его ждал завтрак. Манфред подивился такому гостеприимству, поблагодарил хозяина вслух, поел от души да решил отправляться в путь. И вот, проезжая парковой аллеей (он еще подивился – за оградой воет ветер и злится вьюга, а в парке снег падает мягкими хлопьями), Манфред увидел розовый куст. Розы среди зимы – это диковина, и он подъехал ближе, чтобы рассмотреть получше…

– Ты же помнишь, я обещал дочерям привезти им, что пожелают, – проговорил он, а я ответила:

– Я всегда говорила тебе, что ты слишком их балуешь!

– Да, конечно… – Манфред тяжело вздохнул. – Так или иначе, но головной убор для Дианы я раздобыл за морем. Купил у собирателя древних вещей, он сказал, такие рогатые короны носили жрицы Луны… И зеркало для Анны я нашел – редкой чистоты стекло, даже мое отражение в нем выглядит лет этак на десять моложе! Это все осталось при мне, но редкий цветок для Летиции все никак не попадался. Вернее, я купил один, но он завял по пути, должно быть, не вынес холода…

Он жестом попросил подлить еще горячей воды. Но ведра тоже уже остыли, и Манфред с кряхтением принялся выбираться из ванны. Я подала ему полотенце и стала слушать дальше.

– А тут этот куст, – проговорил он, одеваясь, – как нарочно подвернулся! Я обрадовался и сорвал розу. Откуда мне было знать, что хозяин так трясется над своим садом!

– Подумать, откуда бы взяться цветущему розовому кусту в это время года, ты, конечно, не мог, – усмехнулась я, помогая ему надеть теплый халат.

– Да я мечтал поскорее убраться оттуда! – вздохнул Манфред, завязывая пояс. – Решил, сорву цветок, Летти этого будет достаточно. А то нехорошо выйдет, что старшим я подарки привез, а ей ничего не досталось… Ну и сорвал…

Он передернул плечами и понурился.

– Ты не поверишь, Триша… Ты никогда не верила в чудеса, – сказал он наконец. – Но только я чуть на месте не умер, когда передо мной появилось чудище и заявило, что убьет меня… Я, дескать, испортил его любимый розовый куст! Это так я отплатил за гостеприимство!

– Таблички нужно вешать, как в дворцовом саду, – вставила я, – помнишь, мы видали?

– Вот и я так сказал, – хмуро ответил Манфред и допил остывшее вино. – Но поди убеди тупого зверя… Он заявил, что за этот клятый цветок я расплачусь жизнью, и я едва умолил его дать мне немного времени, чтобы проститься с вами. Я думал просто остаться дома, а то и уехать подальше, но монстр сказал, что если я нарушу обещание, то умру жестокой смертью, где бы я ни был, а потом умрут все мои родные… И добавил, что любая из моих дочерей может занять мое место, и ей ничто не будет угрожать, она станет жить в довольстве и праздности…

Воцарилось молчание.

– Я решил, что должен хотя бы рассказать об этом… – Манфред просительно посмотрел на меня. – Триша, ведь можно же что-нибудь придумать? Молитвы, думаю, не помогут, но если показать то поместье охотникам…

– Эх ты, глупец, – ответила я. – Если на том доме сильное заклятье, то никакие охотники его не найдут, если хозяин не позволит. Ты попал туда случайно, а по чужой злой воле никто туда не войдет, если только его не впустит кто-то изнутри… И не смотри на меня так! Я вынуждена слушать весь тот бред, что читает Летти! Но, должна сказать, в нем есть зерно истины.

– Утешила, ничего не скажешь, – мрачно произнес он. – И что же теперь делать?

– Если ты расскажешь об этом девочкам, уверена, Летти с радостью займет твое место, – сказала я.

– Вот именно… – Манфред ссутулился. – Я не могу не вернуться, но если я окажусь заперт в том поместье или умру, что станет с дочерьми? И отпустить одну из них не могу тоже, кто знает, на что способно это чудовище?!

– Манфред, – сказала я и сняла забрызганный фартук. – Давай ты не будешь притворяться? Я слишком хорошо знаю тебя, меня ты не обманешь… Ты хочешь, чтобы твое место заняла я, ведь так?

Он молча кивнул, не смея взглянуть мне в глаза.

– Ну что ж… – Я положила аккуратно свернутый фартук на скамью. – Значит, так тому и быть. Надеюсь, без меня дом не зарастет грязью, а ты не разоришься.

– Триша…

– Ничего, Манфред, – вздохнула я. – Это по меньшей мере интересно…

– Триша, там горы золота, – выговорил он отрывисто. – Этот монстр прислал целый сундук сюда, он должен быть у дверей, сходи проверь… С таким приданым мы смогли бы найти девочкам такие партии!

«Купить им мужей-аристократов из тех, что победнее, – закончила я мысленно. – Или купцов из тех, что побогаче».

– И ты не можешь доверить кому-то из девочек добычу этого золота, верно я тебя поняла?

– Конечно. Они же совсем дурехи, а старшие еще и не согласятся… Летти это тем более поручать нельзя, ты сама знаешь, какой ветер у нее в голове!

– Хорошо, – мне стало смешно, – а меня ты кем намерен выставить?

– Как и было сказано – членом моей семьи, – серьезно сказал Манфред. – Если ты откажешься, я не стану тебя винить, ты не обязана отвечать за мою глупость. Главное, позаботься о девочках, я оставлю тебе доверенности, деньги, все!

Я молчала. Конечно, соблазнительно было ответить отказом и заполучить в свои руки солидные средства, самой распорядиться судьбами девочек… Но я прекрасно понимала, что дело Манфреда не потяну, деньги скоро закончатся, а когда я выдам племянниц замуж и останусь одна, мне едва хватит средств на скромный домик где-нибудь в предместьях! Вряд ли сундуки с золотом станут появляться каждую неделю, а какой может быть заработок у одинокой женщины? Шью я умело, но портних и швей и так хоть отбавляй, а чем еще заняться? Огорода, курятника да пары коз хватит только на то, чтобы не умереть с голоду. Может, кто из девочек возьмет меня к себе, если позволит муж, но, признаюсь, мне порядком опостылело быть приживалкой!

Отчего я так легко поверила в эту сказку? Это просто: Манфред всегда терпеть не мог подобные истории, у него попросту не хватило бы воображения, чтобы сочинить это, вдобавок я сходила и проверила – сундук с золотыми монетами оказался у дверей. Я даже сдвинуть с места его не смогла, настолько он был тяжел! И как после этого не принять на веру слова Манфреда? Возможно, он и приукрасил что-то, а о чем-то умолчал, но…

– И сколько же времени отпустило тебе чудовище? – спросила я, уложив его в постель.

– Всего сутки, – выдохнул Манфред и схватил меня за руку. – Иначе мне конец! А ехать тут недалеко, я добрался за несколько часов, дорога сама под ноги легла…

– Ну что ж, я успею собраться, – кивнула я и вышла, погасив свечу.

Надо же, как быстро меняется жизнь! Я и не собиралась ехать невесть куда, жить в чужом доме, но… У Манфреда было множество недостатков и в то же время – поразительное чутье на деньги! И если он сказал, что в лесном поместье можно поживиться, отчего бы не рискнуть? Выбора у меня особого не было, а с богатым приданым, как знать, может, и я найду себе жениха?

Глава 2

Все утро я укладывала вещи – негоже въезжать в чужой дом с единственной сменой белья. Неизвестно, сколько времени я там пробуду, но даже если хозяин решит убить меня, я предпочитаю умереть в чистой одежде, а не в обносках!

Взяла я с собой и запас бумаги с чернилами: вдруг получится писать родне? Озаботилась и припасами: сухари и вяленое мясо весят немного, но могут пригодиться.

Девочкам, когда те перестали прыгать от радости и вдосталь налюбовались подарками, Манфред сказал, что я еду помогать нашей престарелой родственнице. Дескать, девочки уже взрослые, не сегодня завтра замуж, прибирать за ними и вытирать носы давно не нужно, сами справятся, а старой тетушке Агате нужен присмотр: от служанок, сколько ни плати, толку не будет. Глаз да глаз за ними!

Они огорчились, конечно, но слова «скоро замуж» заставили их забыть обо мне. Разве что Летти пригорюнилась, но я верила, что это ненадолго.

После обеда Манфред сам отвез меня к лесу. На задке повозки были приторочены внушительные сундуки с самым необходимым, а запрягли в нее того самого пегого – он должен был знать дорогу.

– Спасибо тебе, Триша, – тихо сказал Манфред, обняв меня на прощанье.

– Береги девочек, – ответила я и взяла у него вожжи. – Н-но, пошел!..

«И да поможет Создатель…» – произнес он одними губами, да только я не разобрала, кому он желал этой милости.

Признаюсь, я порядком замерзла, прежде чем пегий конь вывез меня к воротам. Выглядели они так, будто их не отпирали много лет, а то и веков, а дозваться кого-нибудь мне не удалось. Странно, Манфред ведь сказал, что ворота были приоткрыты! Или их озаботились запереть после его визита? Впрочем, мне-то какая разница!

Начинался снегопад, а в доме, что виднелся вдалеке, я не заметила ни единого огонька…

– Что ж, Джонни, – сказала я коню, – придется тебе потрудиться, раз нас не собираются впускать!

Замок на воротах выдержал, но не выдержали петли, когда я захлестнула воротину веревкой, привязала ту к задку повозки и заставила Джонни поднапрячься. Створка повисла, перекосившись, и отодвинуть ее так, чтобы можно было проехать, труда не составило.

– Манфред не солгал, – сказала я вслух, миновав аллею и остановив коня у парадного подъезда. – Но где, спрашивается, слуги? Безобразие…

Распрячь Джонни было минутным делом; я взяла его под уздцы и повела направо – Манфред сказал, там есть конюшня. И правда, добротное строение обнаружилось совсем рядом, и могучий конь благодарно фыркнул, почуяв тепло. Слуг, однако, я по-прежнему не видела, а обихаживать жеребца сама не собиралась. Вернее, я могла вычистить его и задать корма (мешок овса я тоже прихватила, а то поди знай, чем тут кормят лошадей!), но сперва хотела оглядеться.

Оставив Джонни обсыхать и отдыхать, я вернулась на крыльцо и постучала в дверь. Открывать мне не спешили, так что я решительно потянула на себя ручку и проскользнула в узкую щель.

В доме было тихо и темно, пахло пылью.

– Хозяин! – громко позвала я, когда мне надоело озираться. – Где вы? Я приехала вместо Манфреда Райли, припоминаете этого олуха? Он сорвал розу для младшей дочки в вашем саду!

– Значит, ты заменишь его? – негромко пророкотал низкий голос в глубине дома.

– Я сказала это с самого начала, сударь, – с достоинством повторила я. – Манфред говорил, у вас есть слуги. Не будете ли вы так любезны отрядить кого-нибудь на конюшню? Моего коня нужно вычистить и задать ему корма… И я была бы благодарна, если бы мои вещи из повозки отнесли туда, где вы намерены меня разместить.

Несколько мгновений царила тишина, а потом я услышала зловещий смех. Возможно, кого-то он устрашил бы, но я сама учила девочек смеяться в пустой кувшин, и не одна кухарка пугалась этих жутких звуков!

– Ты думаешь, что задержишься здесь надолго? – поинтересовался неведомый хозяин.

– Это уж как вам будет угодно, сударь, – ответила я. – Однако если вы не намерены сожрать меня сию же минуту, я предпочла бы принять ванну, переодеться и отдохнуть с дороги. Вряд ли вам придется по вкусу дама, пропахшая конским потом!

Смех повторился, но мне показалось, что он сделался не таким… хм… зловещим.

– Иди вверх по лестнице, – приказал невидимка, и в холле вспыхнули десятки свечей.

О! Это было прекрасное здание! Только запущенное донельзя. Я вздохнула и, подобрав подол, поднялась по пыльным ступеням.

– Ты будешь жить здесь, – объявил мне хозяин, когда я дошла до середины галереи, и дверь со скрипом распахнулась.

– Тут довольно холодно, – сказала я, осмотревшись. – Нельзя ли мне получить мои вещи? Сундуки на задке повозки, напоминаю!

– Их доставят тебе, – услышала я ответ после долгой паузы.

– А что насчет ванны? И ужина? – решила я продолжить, но услышала только громкий рык и треск, будто бы кто-то с силой захлопнул дверь. – Ну что ж…

– Не злите хозяина, госпожа, – тихонько сказал женский голос за моей спиной, но, обернувшись, я никого не увидела. – Если он рассердится, то может и убить… А так он ничего, не злой, право слово!

– А ты кто? – с интересом спросила я, присев на кровать.

– Я, с вашего позволения, горничная, госпожа, – ответила пустота. – Меня зовут Моди. Я слышала, вы желаете ванну с дороги?

– Не откажусь, Моди, – улыбнулась я. – И неплохо было бы все же позаботиться о моем коне. Я отвела его на конюшню, но…

– Я скажу Питу, чтобы обиходил его, – перебила невидимая девушка, – уж об этом не переживайте! А Пол и Ник притащат ваши сундуки. Подождите немножко, госпожа, сейчас я все устрою!

– Устроит она, – вклинился глубокий женский голос. – Иди, гоняй этих бездельников, а я помогу гостье. Я Роуз, госпожа.

– Рада слышать, – ответила я. – А я – Триша Райли.

– Будем знакомы, госпожа… Моди, ты все еще здесь?! – громыхнула Роуз. – Живо за работу!

– Бегу! – рассмеялась та.

Сами собою вспыхнули свечи и огонь в камине, а невидимые руки совлекли с меня верхнюю одежду.

– Сейчас будет готова ванна, госпожа, – сказала Роуз, – извольте пройти вон в ту дверь, там купальня…

– Замечательно! – сказала я, увидев большую ванну на львиных лапах, наполненную горячей водой. – Просто чудо!

– Никаких чудес, просто слуги в этом доме устали сидеть без дела, – хихикнула она. – Вам помочь, госпожа? Насчет мальчишек не беспокойтесь, Моди их прогнала… Моди?

– Конечно, прогнала, – отозвалась та, – они норовили подглядывать, ну да что с них взять? А что вы хотите на ужин, госпожа?

– Да уж что найдется, час-то поздний, – ответила я, погрузившись в теплую воду. – Нарочно готовить не нужно.

– Не нужно! – фыркнула Роуз, и я почувствовала, как она пробует воду рукой, а потом мочалка взлетела, намылилась будто сама собою и принялась тереть мне спину. Хорошо еще, я успела заколоть на макушке только накануне вымытые волосы, не то пришлось бы их сушить, а это та еще морока. – Ничего толкового на кухне нет. Моди, поди поджарь пару отбивных, да поживее!

– Бегу!

– Хлеб у меня с собой, – сказала я как бы между прочим.

– Неужто? Настоящий хлеб? – Мочалка вдруг плюхнулась в воду.

– Да, с утра выпечен. Его немного разогреть у огня, будет словно только что из печи.

– Госпожа… – Роуз перешла на шепот. – Если позволите взять хотя бы по крошке, мы…

– Хоть по ломтю, – удивленно сказала я. – Там три ковриги, хватит вам?

– Конечно, госпожа! – Невидимая женщина всхлипнула. – Только мы немного… чтобы вспомнить… А остальное вы берегите! Ох, я сама приберегу, вы же не знаете как!

– О чем ты? – удивилась я.

– Мы тут настоящего хлеба уж сколько лет не пробовали…

– Неужто сложно самим испечь? Или муки нет?

– Не в этом дело, – тяжело вздохнула Роуз и, когда я встала, закутала меня в огромную простыню. – Не знаю, как объяснить вам, госпожа. С голоду-то мы здесь не пухнем, всего вдосталь… Может, потом поймете.

– Конечно, – кивнула я, решив не настаивать, – успею еще разобраться.

Роуз подала мне одежду – мои сундуки волшебным образом появились в углу спальни, – расстелила постель, а тем временем вернулась Моди с подносом. Скажу честно, такого нежного жаркого я не пробовала отродясь! Да и вино было выше всяческих похвал…

– У хозяина отлила немножко, – хихикнула невидимая горничная, взбивая подушки, – авось не заметит!

– Спасибо, – улыбнулась я, покончив с трапезой, и отдала ей поднос. – Скажите-ка, а как рано встает хозяин?

– Хорошо, если к полудню, – фыркнула Роуз. – Бродит всю ночь то по дому, то по округе, потом спит… А вас, госпожа, когда будить прикажете?

– Пораньше, – попросила я, потому что привыкла подниматься с рассветом. – Хоть огляжусь…

– Как вам будет угодно, – отозвалась Моди, и голоса стихли.

Я же улеглась на мягкую кровать, в чистую постель, потянулась и уставилась в потолок. Правду сказать, потолок был пыльным донельзя, а уж сколько там было паутины!..

С этой мыслью я и уснула.

Глава 3

– Госпожа, – растолкала меня поутру Моди, – поднимайтесь скорее, хозяин желает видеть вас за завтраком!

– Надеюсь, не я буду главным блюдом? – спросила я и зевнула. Выспалась я отменно!

– Ну вы и скажете, – хихикнула горничная. – Идите-ка лучше умываться, а я пока вам платье приготовлю…

Моди оказалась куда расторопнее моей служанки, так что одета я была очень быстро. Еще сколько-то времени заняла прическа, потому что волосы у меня густые и длинные, сладить с ними не так просто. Подкрашивать лицо с утра пораньше я не считала приличным, поэтому хоть на этом удалось сэкономить немного времени.

– Ну просто конфетка, – сказала Моди и тут же ойкнула: – Простите, госпожа, у меня язык за зубами не держится, как Роуз говорит…

– Я не обиделась, – ответила я, разглядывая себя в зеркале. – Но на конфетку я не похожа. Скорее, на лакричную палочку, а? Что смеешься?

– Да странно просто, госпожа, – горничная поправила мне подол, – чтобы кто из господ этак вот со слугами шутил, я такого и не упомню!

– Так я не первая гостья здесь?

– Не первая, – осторожно ответила Моди.

– А предыдущие… Что с ними сталось? Они умерли? – негромко спросила я.

– Нет, госпожа, что вы! – воскликнула горничная. – Нет-нет! Все живехоньки ушли… Кто сбежал, кого хозяин сам выгнал… Вот вам честное-распречестное слово, ни одну гостью он и пальцем не тронул! Обзывал – было дело, но и только! Это же нельзя, насильничать-то, колдовство не сработает…

Я не стала расспрашивать, решив разузнать об этом самом колдовстве попозже, если хозяин не съест меня при знакомстве.

«А он, наверно, мог бы и сожрать…» – так я подумала, увидев это чудовище, но заставила себя сделать реверанс и встала, смиренно сложив руки и стараясь не глядеть на хозяина дома.

– Кто же ты такова? – пророкотал он, даже не подумав поздороваться.

– С вашего позволения, я сестра Манфреда Райли, которого непогода и воля судьбы вынудили искать пристанища под вашей кровлей, сударь, – ответила я. – И я уже говорила об этом вчера. Возможно, недостаточно громко.

– Он обещал вернуться сам либо же прислать кого-то из своих дочерей…

– Манфред старше меня на двенадцать лет, и он заботился обо мне после смерти наших родителей как о родной дочери, – ответила я, почти не солгав.

– Отчего же он прислал тебя, а не одну из них?

– Девочки еще и предположить не могут, что может учинить над ними кто-то вроде вас, – сказала я. – И у них вся жизнь впереди. Ну а я уже немолода, мне всяко пришлось бы коротать век или в приживалках у брата, или в священной обители. Но если я могу выручить Манфреда, я это сделаю!

– Немолода? – Зверь подался вперед. – Ты что, смеешься надо мной?

– Нисколько, сударь. Я давно считаюсь старой девой, – бестрепетно произнесла я, – и даже если брат даст за мной богатое приданое, вряд ли кто позарится на меня. Быть может, только какой-нибудь безденежный мужчина, но я не хочу связывать с таким свою жизнь. Лучше уж обитель!

– Какая ты странная, – пробормотал он. – Ты что, не боишься меня?

– Боюсь, конечно, – ответила я. – Вы довольно-таки страшны на вид, а вдобавок от вас несет псиной. Это несложно перетерпеть, но я опасаюсь, что у вас есть блохи. Вот уж чего мне не нужно…

Хозяин громко рыкнул, показав клыки, и, думаю, окажись на моем месте Анна, Диана или Летти, они в ужасе закрыли бы лицо руками. Я же сказала:

– А еще у нас говорят, что жилище – лицо хозяина. Так вот, должна вам сказать, лицо это выглядит неумытым!

– Что ты несешь? – недоуменно спросил монстр.

– Повсюду пыль и беспорядок, – ответила я. – В моей комнате потолка не видно за паутиной! Уж простите, сударь, но жить в такой грязище я отказываюсь. Либо позвольте мне навести порядок, либо отпустите восвояси… Я согласна отвечать за прегрешение брата, но это не означает, будто я должна жить в хлеву!

– Ах, в хлеву!.. – Он рванулся ко мне так быстро, сметая со стола приборы и вазы, что я не успела опомниться, как увидела перед самым своим носом оскаленную пасть. – Не слишком ли много ты возомнила о себе?!

– Не более, чем вы. – Я сморщилась и отвернулась, помахав ладонью перед носом. – Из вашей пасти омерзительно пахнет. Не знаю, с желудком у вас проблемы или с зубами, но пока вы их не решите, прошу, не дышите в мою сторону!

– Но…

– Когти у вас грязны, – добавила я, взглянув на глубокие борозды, которые эти когти оставили на столешнице, – и поломаны. Вы что, нору ими копали? Вам мало этого дома? А грива ваша засалена так, будто вы отроду не мылись. Отвратительное зрелище… Если боитесь воды, хоть расчешите эту пакость, в ней уже птицы могут гнезда вить!

Он отпрянул, недовольно ворча, а я, хоть сердце мое билось с неистовой силой от страха, заставила себя улыбнуться жуткому зверю с человеческими глазами. Нечесаная буйная черная грива наводила на мысли о львах, а вот морда могла принадлежать и медведю, и льву, и волку. Так или иначе, но хозяин поместья запросто мог бы откусить мне голову, если бы захотел.

Нужно было сказать еще хоть что-то, и я, сев за стол, произнесла:

– Я должна извиниться за содеянное моим братом по недомыслию, сударь. Он не знал, что тот цветок так много значит для вас. Надеюсь, розовый куст вновь расцветет, а до той поры позвольте мне скрасить ваше одиночество…

– Так и быть, – после паузы произнес он и тяжело уселся напротив. – Оставайся. Ты ни в чем не будешь знать отказа, но знай: попытаешься сбежать – умрешь!

– Чего ради мне бежать? – фыркнула я, выбирая десерт. – Попрошу лишь об одном….

– Ну?

– Я могу дать знать брату и девочкам, что жива? Как вы это устроите, не важно, лишь бы они не волновались о моей участи!

– Я прикажу отправить письмо, – сказал он, помолчав. – А ты… Да, как тебя зовут?

– Родные называли Тришей, – улыбнулась я в ответ. – А как ваше имя?

– Грегори, – неохотно ответил он. – Большего тебе знать не нужно!

– Как скажете, сударь, – ответила я. – Позволите ли вы мне немного прибраться в доме? Повторюсь, я не привыкла жить в таком беспорядке.

– Делай что хочешь, – сказал он и отвернулся. – Со слугами договаривайся сама, авось разберешься… Но не смей ходить в западное крыло!

– Там что, особенно грязно? – фыркнула я.

– Там мои личные покои… – негромко сказал Грегори, и я поняла, что лучше не перегибать палку: в темных глазах загорелись золотые огни, и выглядел хозяин дома так, будто вот-вот кинется на меня. – А я не привык, чтобы кто-то копался в моих вещах! Делай что заблагорассудится, но если сунешься ко мне…

– То что? – спросила я, хотя и так знала ответ.

– Убью, – коротко ответил он и встал, едва не опрокинув стол. – Я не шучу!

– Он не шутит, – шепотом сказали Роуз и Моди, когда Грегори исчез. – Осторожнее, госпожа, он в самом деле может убить…

– Ну, если не соваться в его комнаты, то ничего не случится, – ответила я и налила себе еще травяного отвара, душистого, он пах летним лугом. Мне не хватало привычного чая, но я полагала, что с этим смогу разобраться попозже. Раз припасы откуда-то берутся, значит, можно и чая с кофе раздобыть. – Но у нас и так хватит работы, верно? Хозяин разрешил делать, что мне заблагорассудится, стало быть, мои дорогие, нужно навести здесь порядок!

– Вот это по мне! – довольно сказала Роуз и крикнула: – Джуди, Тесси, Лили, Кора – а ну живо за дело! И ты, Моди, не стой столбом!

Я не видела помощниц, но уже к обеду приспособилась различать их по голосам и придумала, как кто выглядит. Роуз, ясное дело, крепкая матрона средних лет, самая старшая из служанок, вон как покрикивает на них! Моди – смешливая девушка, вряд ли старше Летти, наверняка веснушчатая, любительница прифрантиться. Джуди – скромная и серьезная, Тесси – деловитая и немного занудливая, Лили – копия Моди (потом я узнала, что они родные сестры), а Кора – очень обидчивая (Роуз сказала мне, что ее сильно дразнили в детстве, девочка немного заикалась). Были еще и мужчины: конюх Пит (наверняка добродушный здоровяк) – он с любовью отзывался о моем пегом Джонни, Пол и Ник – совсем молодые расторопные ребята, которые запросто вытаскивали на двор пыльные шторы и истоптанные ковры, а еще имелись Стив, Хэл, Дик… И конечно, дворецкий – Хаммонд. Его я представляла себе высоким сухощавым мужчиной в летах, с благородной сединой и орлиным профилем. Ну а личный слуга хозяина, Эрни, был очень шустрым коротышкой, он вздыхал по Моди…

К середине дня во дворе образовалась гора ковров, гобеленов, штор и прочих тряпок, которыми был полон первый этаж. Заняться ими я решила позже, а сперва велела Стиву с Диком спустить на цепи громадную люстру и надраить ее как следует, не то бронзовых завитков и хрусталя не было видно под потеками воска и копотью. Другие юноши мыли окна (и порядком выстудили дом, но что поделаешь), чистили каминные решетки (и сами камины, которыми, кажется, годами никто не занимался, как еще дом не сгорел!). Девушки натирали полы, драили перила, канделябры, выносили мебель, выбивали на дворе подушки и перины…

Прервались мы только на обед. Хозяин спуститься не пожелал, Эрни подал ему наверх, а я решила перекусить на кухне со слугами, поскольку гостиную и столовую мы разгромили подчистую.

– Похоже, генеральной уборки тут не было давным-давно, – сказала я, получив тарелку горячего супа.

Роуз готовила отменно, и я воздала должное ее талантам. Остальные тоже вмиг смели угощение – любопытно было наблюдать, как еда пропадает с тарелок! Только хлеб они берегли, ели чуть не по крошке, и я наказала себе расспросить Роуз, что это означает.

– Да, госпожа, я уже и не упомню, когда последний раз затевали такую уборку, – вздохнула та. – На кухню хозяин не заглядывает, тут мы еще худо-бедно порядок наводим…

Я окинула взглядом блестящую медную утварь, оценила чистоту котлов и блеск столовых приборов, выскобленные столы и чистый пол и кивнула:

– Сразу видно, что уж тут все в полном порядке!

– Спасибо, госпожа, – довольно ответила Роуз. – Только и знаю, что гонять этих бездельниц! А в господских покоях разве что пыль обметешь да полы помоешь… Только, бывало, возьмешься за дело, хозяин рычит – то сквозняки устроили, то шумим, то еще что… Мы и перестали. Так, прибирали, чтоб вовсе уж грязью не зарасти, и то потихоньку!

– Странно, что он до сих пор не вызверился, – вздохнул Эрни. – Сидит молчит, даже не обругал меня за то, что я суп разлил.

– К вечеру точно закипит, – авторитетно ответила Моди и подвинула ему тарелку с сыром. – Вот тогда и будем прятаться!

– Раз так, не стоит терять время, – сказала я и встала. – Роуз, благодарю за обед… Молодые люди – живо на двор! И чтобы к вечеру все ковры были вычищены – снегу нападало довольно… Так, а вы, девушки, тоже беритесь за выбивалки – вон сколько перин нужно привести в порядок! Что со шторами делать, даже не знаю, выстирать бы, но это какой чан понадобится?

– Чан у нас имеется, – деловито сказала Роуз. – Сейчас мальчишки притащат, он в пристройке… Только воды туда надо… бочку, а то и две! Натаскаешься, пожалуй!

– Зачем таскать? – удивилась я, припомнив красильщика с соседней улицы и его чаны. – Разведите костер на дворе да грейте воду прямо в котле, быстрее выйдет!

– И правда что, – ответила она и похлопала в ладоши. – А ну-ка, живо за дело! Скоро темнеть начнет, а работы еще непочатый край!..

Конечно, до темноты мы со всем управиться не успели. Правда, гостиная теперь сияла чистотой, на натертом до блеска полу лежал вычищенный ковер, а свежевымытые окна покрылись морозными узорами. В камине негромко потрескивали поленья, в люстре под потолком ярко горели свечи, и хрустальные подвески переливались в этом свете. На отполированном дубовом столе мягко сияло начищенное серебро, избавленная от пыли мебель выглядела если не новой, так хоть ухоженной, а темные портреты в золоченых рамах будто бы воспрянули духом и сами взялись прихорашиваться. Ну, во всяком случае, мне показалось, что дамы стряхнули пыль и паутину с пышных кринолинов и гофрированных воротников по моде столетней давности, поправили высокие напудренные прически и подрумянили лица. Но скорее всего это просто вездесущая Моди прошлась со своей метелкой по картинам, а огонь свечей дал теплые отблески…

– Вот красота, – довольно сказала Роуз у меня над ухом. Девушки заносили в комнаты пахнущие морозной свежестью перины. Со двора доносились гулкие удары и уханье – это слуги выбивали тяжелые ковры, начищали их снегом.

Слышна была и ругань – это отряженные к чану с горячей водой бедолаги пытались выудить оттуда шторы и как-нибудь развесить их до того, как они залубенеют на морозе. Н-да, вероятно, со стиркой стоило обождать, пока не потеплеет… Ну да ничего!

– Красота-то красота, но это только первый этаж, – вздохнула я и посмотрела наверх, на галерею. – Там еще коридоры, уйма комнат… До весны нам тут дела хватит!

– А ты так уверена, что задержишься здесь до весны? – вдруг вкрадчиво произнес хозяин дома, неслышно объявившийся у меня за спиной.

Роуз ойкнула от испуга, а я спокойно развернулась к чудовищу и поприветствовала его реверансом. Роуз, должно быть, решила, что у меня железные нервы, но я всего-навсего увидела отражение хозяина в начищенном серебряном кубке, а до того – в темном оконном стекле, а потому не дала застигнуть себя врасплох.

– Если и не задержусь, сударь, то по меньшей мере проведу то время, на которое вы готовы предоставить мне свой стол и кров, не в заросшем паутиной сарае, – любезно сказала я ему.

– Я ведь могу отправить тебя в такой сарай, – сказал он, наклонившись ко мне (ростом я едва достигала его могучего плеча), – на солому, к крысам!

– У нас давно нет крыс, – хладнокровно сказал случившийся поблизости Хаммонд. – Вы, господин, приказали выбросить кошек в лес, но я ослушался. Надоело, знаете ли, ночами швыряться в серых тварей ботинками!

– И девушки их боятся, – добавила Роуз, почувствовав прибытие подкрепления, – вдобавок крысы портят припасы! И чем вам не угодили коты, в толк не возьму?

– Мерзкие твари! – рыкнул хозяин.

– Вы всерьез считаете кошек мерзкими?! – поразилась я. На кухне я видела трех разномастных мурлык, и выглядели они, как и полагается справным кошкам, сытыми и довольными. – Но они всего лишь ловят крыс и мышей. Никто ведь не заставляет вас пускать их к себе в постель!

Судя по хихиканью Моди, она как раз разрешала кошкам ночевать у себя. Я тоже бы не отказалась: с котом теплее и уютнее, а крыс я недолюбливаю, и это мягко сказано!

– В доме они не гадят, господин, – сказал Хаммонд с достоинством, – и если вы все никак не можете позабыть тот прискорбный случай, когда котенок спутал ваш сапог с отхожим местом…

– Он сделал это нарочно! – снова зарычал тот, но уже тише.

– Конечно, вы же его пнули, и не раз, – вставила Моди. – Я сама видела!

– Ну это уж вовсе никуда не годится, – посетовала я. – Обычно только неразумные дети мучают кошек, и то лишь до той поры, пока их не выпорют родители или кошка не отделает этакого маленького палача как следует!

Грегори глухо рыкнул и отвернулся. Видимо, ему не понравилось то, что слуги выступили единым фронтом.

– Где мой ужин? – хмуро спросил он.

– Сию минуту, господин! – выпалил Эрни и испарился, чтобы тут же вернуться с уставленным яствами подносом: девушки время даром не теряли, и ужин был готов к положенному времени. Признаюсь, мне нравились эти расторопные слуги!

– А ей? – кивнул зверь косматой головой.

– С вашего позволения, сударь, я отужинаю со слугами, – сказала я и невольно отшатнулась, когда он снова метнулся ко мне, чуть не перевернув стол (хорошо, Роуз с Хаммондом не дали посуде попадать на пол, не то звону было бы!).

– Ты будешь делать то, что я скажу, ясно?.. – произнес Грегори мне в лицо. Меня снова обдало неприятным запахом, и я поморщилась.

– Как прикажете, – ответила я, отстраняясь, – но… вас не сильно затруднит помыться? Признаюсь, находиться с вами рядом крайне неприятно!

Громко фыркнув, он вылетел за дверь.

– Ой, что будет… – протянула Моди. – Кажется, он всерьез разозлился, госпожа!

– Роуз, ты сказала, что сделать со мною что-нибудь силой он не имеет права? – спросила я.

– Да, госпожа, но вот запереть вас в сарае или на чердаке – это можно, – тяжело вздохнула она. – Ну да не переживайте, умереть от голода и холода мы вам не дадим!

– Спасибо, – улыбнулась я в ответ, но продолжить не успела: хозяин ворвался в гостиную весь в снегу. – Создатель, вы что, в сугробе вывалялись?

– Ты же хотела, чтобы я вымылся, так вот, я сделал по-твоему! – ухмыльнулся он во всю пасть и с наслаждением встряхнулся, как большая собака: брызги полетели во все стороны, оставляя потеки на стенах, на полу… и на мне.

– Вы могли хотя бы выбрать не тот сугроб, в котором чистили ковры? – осведомилась я, отряхивая платье. – Фу, сударь! Теперь от вас несет не просто псиной, а мокрой псиной, а я, уж простите, есть в таком соседстве не приучена. С вашего позволения, я обойдусь без ужина. Приятного аппетита вам…

С этими словами я поспешила подняться по лестнице и захлопнула дверь своей комнаты. Ясное дело, выбить ее ничего не стоило, но я надеялась, что до такого хозяин не опустится. А что до ужина… Сундуки мои стояли в углу, и там нашлось бы чем перекусить. Вдобавок, думаю, на кухне тоже останется что-нибудь, и я вполне могу спуститься туда, когда все утихнет.

Снизу раздавался грохот, звон битой посуды, звериный рык, ну и увещевания слуг, конечно, да только Грегори никого не слушал… «Прибирались-прибирались, а что толку? Он же разгромит все!» – подумала я и прилегла на взбитую перину. Здесь еще толком не убирались, только пыль да паутину смахнули, ну и постель обновили, но и то стало куда лучше!

Шум утих не скоро, свеча почти догорела. Мимо моей двери тяжело прошагал хозяин, фыркнул в досаде и удалился. Потом ко мне поскреблась Моди, и я впустила ее.

– Ух, как господин лютовал, – шепотом сказала она, снимая крышки с горшочков и тарелок. – Вы ешьте, госпожа, я подогрела…

– Отчего он так озлился? – спросила я.

– Да кто же его разберет? – Моди тяжело вздохнула. – Характер у него, скажу я вам, ужасный! Правда, он сам потом себя корит за то, что не сдержался, но что проку? Уж какую красоту мы сегодня внизу навели, а назавтра, сами увидите, опять прибирать придется… Обиделся, должно быть.

– Пожалуй, мне стоило придержать язык, – согласилась я. – А то, не ровен час, он мне голову откусит!

– Не откусит, нельзя, – грустно сказала девушка и принялась собирать посуду. – Но ударить может, было такое однажды. И выгнать может, это разрешено.

– Моди, постой, – попросила я, – я ничего не понимаю. Вернее, догадываюсь, что ваш хозяин… заколдован, верно? Никогда не верила в сказки, ан поди ж ты…

– Заколдован, госпожа, и мы с ним вместе, – ответила Моди. – Только я объяснять не горазда, я Хаммонда позову. Он лучше знает, правда-правда!

– Позови, будь добра, – кивнула я. – И благодарю за ужин.

В ожидании дворецкого я призадумалась.

Хозяин замка походит на дикого зверя, он зол и свиреп, но прежде он был человеком. По всему выходит, что заклятие (пусть я не верила в колдовство, но невидимые слуги и прочие чудеса меня отчасти переубедили) не позволяет Грегори убить своего гостя или гостью. Покалечить кого-нибудь, однако, ему ничто не помешает: даже если он легонько оттолкнет меня, а я упаду и ударюсь головой о каминную решетку, добра не жди…

Еще мне показалось, будто он ожидал от меня страха и смирения: и правда, оказаться пленницей в поместье этакого монстра… Да тут любая забьется в уголок с перепугу! Я, однако, вырастила троих племянниц, поэтому не слишком опасалась каких-то там лесных чудовищ.

– Госпожа, вы звали меня? – спросил Хаммонд, деликатно постучав в дверь.

– Да, входи, – пригласила я. – Присаживайся, прошу. Я хотела бы задать тебе несколько вопросов.

– Конечно, о нашем господине? – усмехнулся он.

– Именно, Хаммонд. Ты можешь рассказать мне, что за проклятие лежит на нем?

– Нет, госпожа, – сразу же ответил он, – на это я не имею права. Могу сказать лишь, что господин однажды очень сильно обидел фею, и она, хоть прежде покровительствовала этому дому, отвернулась от нас. Вы сами видите, чем это обернулось.

– Вижу, – кивнула я. – А в чем состояла ее обида?

– Я не могу вам сказать, госпожа, – вздохнул Хаммонд.

– Ну ладно… А почему Роуз так обрадовалась, узнав, что у меня с собою есть хлеб? Она сказала мне спросить у тебя, дескать, сама объяснить не сумеет! Почему вы не можете испечь хлеб сами?

Воцарилось молчание.

– Вы все равно дознаетесь, госпожа, – негромко произнес Хаммонд, и я буквально увидела, как он зажимает ладони между худых колен. – Вы, не в обиду вам будет сказано, вроде охотничьей собаки, не гончей, а той, что по крупному зверю – как вцепится, не оторвешь! Я расскажу, как было дело…

– Нет, не расскажешь! – громыхнул хозяин от дверей. Я же говорила, что выбить створку ничего не стоит! – Пшел прочь… А ты… ты… Довольно совать нос, куда не велено!

– Вы мне покамест ничего не велели, а только позволили прибраться в доме, сударь, – напомнила я. – Да и нет у вас права мне приказывать. А уж врываться к незамужней девице, которая может быть не одета… Вы, прошу простить, на каком болоте воспитывались?

Мощная лапа сграбастала меня за горло и подтащила к страшной морде…

Страшной? Да ну, право! У сторожевого кобеля Манфреда была такая же – вроде жуткая, брыластая, и зубы тот пес скалил ого-го как… Да только смешные рыжие брови и подпалины возле носа сводили на нет все впечатление, а нос… Тут я едва не засмеялась – нос был холодным и влажным. Ну, стало быть, хозяин дома здоров!

– Фу, – сморщилась я и откашлялась: Грегори отпустил меня почти сразу же, хотя синяков наверняка насажал. – Сударь, у вас бешенства нет? Правда? А откуда тогда водобоязнь?

– Что ты несешь? – рыкнул он.

– Я уже в который раз прошу вас вымыться, – терпеливо повторила я. – А если вам нужно сказать вовсе уж просто и доходчиво, то извольте: от вас, сударь, воняет, и премерзко! Это ваше валяние в снегу не поможет, вас с щелоком отмывать нужно!

– Ах так… – неожиданно мягко пророкотал он. – Прекрасно! Вот завтра ты этим и озаботишься – сама, лично!

– Как вам будет угодно, – ответила я, – но сперва позвольте прибраться у вас в комнатах. Не то, если вы чистым да вычесанным рухнете на пыльную лежанку, все можно будет начинать сначала.

– Ну, займись! – мрачно ответил Грегори и вышел. И даже аккуратно приставил выбитую створку к косяку.

– Утром починим, госпожа, – еле слышно вздохнул Хаммонд, прятавшийся поблизости.

– Ничего, переживу, – ответила я и протянула ему руку. – Я уже слышала, что насильничать нельзя, а с приоткрытой дверью я уж как-нибудь ночь переночую…

Глава 4

Так и вышло: спалось мне распрекрасно, а поутру, заморив червячка, я осведомилась, не вставал ли еще хозяин. Оказалось, что нет, угомонился он ближе к рассвету. Вот я и решила, что можно продолжить уборку, если мы не станем слишком уж шуметь!

Собственно, а чем еще можно было тут заняться? Болтать со слугами? Я бы с большим интересом выслушала историю этого престранного поместья, но им явно запрещено было рассказывать о подробностях!

В библиотеке было полным-полно книг, но я не Летти, чтобы читать сутками напролет о вымышленных приключениях никогда не живших людей. Вдобавок книг для развлечения там почти и не было, в основном хроники, кодексы, своды законов, научные труды, в которых я и не чаяла разобраться. К тому же больше половины этих книг были на иностранных языках, а я владею только одним, и то знаний моих хватит лишь на то, чтобы объясниться в лавке или там с извозчиком! Где уж тут читать…

Сидеть взаперти и тосковать было вовсе глупо, примерять старинные наряды (в гардеробной их оказалась тьма-тьмущая) – скучно… Хотя кое-что и можно было перешить для себя, но я не видела в этом смысла. У меня имелось с собой предостаточно одежды, и, пока она не придет в негодность, возиться со старыми пыльными тряпками, с которых осыпалась позолота и истлевшее кружево, я не собиралась.

Может, конечно, со временем дойдет и до того, что я нелюбимое вышивание стану почитать за интереснейшее занятие, но пока мне и без того имелось, чем занять руки и голову!

По счастью, на втором этаже были все больше коридоры да спальни, где прибраться куда проще, чем в громадной гостиной, библиотека (тут уж мы с Хаммондом и Роуз действовали сами, не доверяя книги юнцам), классные комнаты и детские. (Я слышала, как всхлипнула Роуз, подбирая раскиданные запылившиеся игрушки, и как вздохнул Хаммонд, расставляя на полке оловянных солдатиков.)

– А это покои хозяина, – сказала Моди, подменявшая Роуз, пока та отдыхала на кухне. – Но туда ходить нельзя, он же сам сказал!

– Подай-ка швабру и ведро воды, – ответила я и распахнула двери. – Вот это пылища!..

Окна отворились с треском, впустив свежий морозный воздух, и Грегори, громадным мохнатым комом свернувшийся на большущей кровати, недовольно взрыкнул.

– Доброе утро, сударь, – сказала я и навертела на швабру клок паутины размером со скатерть. Что за пауки тут живут, хотела бы я знать! Вернее, наоборот, не хотела бы. – Подымайтесь, пора за уборку!

«Да поди ты…» – окончание фразы я предпочла не расслышать.

– Подымайтесь, не то вылью на вас ведро воды! А она ледяная! – пригрозила я, оставаясь, однако, на безопасном расстоянии.

– А не слишком ли много ты на себя берешь? – проворчал хозяин, продирая сонные глаза. – Я запретил тебе сюда входить!

– Вы разрешили, не далее как вчера вечером, когда почтили меня своим визитом, – напомнила я. – Завтрак готов, извольте пожаловать к столу, а девушки пока приберутся тут. Ну а после мы займемся вами…

– Делай что хочешь, – неожиданно сказал он, потянулся и встал во весь рост. – Только бумаги не трогай. Где там, говоришь, завтрак?

Признаюсь, мне казалось, будто за ночь Грегори подменили, таким он сделался обходительным. Слуги, однако, трепетали не на шутку.

– Хуже нет, когда он добреньким прикидывается, – прошептал Эрни, поймав меня на лестнице, – после такого он вовсе вразнос идет!

– Поберегитесь, госпожа, – вторила ему Роуз, – у него вечно шутки на уме, и все недобрые!

– Наш хозяин порой дурак дураком, – припечатала Моди, – и лучше ему не попадаться, если ему шлея под мантию попала!

– Хватит болтать, нагрейте-ка лучше воды в том самом чане, в котором шторы полоскали, – велела я и засучила рукава. – И пришлите мне мальчишек – тут шерсть выгребать нужно… Линяет он, что ли?

Похоже, хозяин в самом деле линял хуже собаки, а убирать за ним не убирали, потому что шерсти слуги вынесли мешка три. Хорошая, кстати, шерсть, я не велела выбрасывать – ее и напрясть можно. Собачья шерсть, говорят, помогает от прострела, а эта была примерно такой же.

– Ну и что же? – спросил Грегори, объявившись во дворе.

– Ничего, сударь, скидывайте одежду да полезайте в чан, – ответила я, – попробуем вас отмыть!

– Дровишек сама подкинешь, или эти… – рыкнул он в сторону невидимых слуг, – постараются?

– Чтобы вас сварить, если вы на это намекаете, нужно половину леса на дрова извести, – ответила я, – да и поди удержи вас в чане! Уж скажите правду, что мыться не привыкли, что уж там…

Грегори глухо зарычал, а потом содрал с себя поношенную одежду и, попробовав лапой воду, забрался в чан, только мохнатая голова наружу торчала.

– Грейте еще воду, – сказала я Роуз, – щелок щелоком, но его ведь ополаскивать придется!

Не стану описывать процесс мытья, главное, никто не утонул в чане, никого не съел хозяин, а сам он ухитрился не простыть, хотя его обливали из ковшей, кастрюль и ведер на порядочном морозе. Правда, я полагала, что его и дубиной не перешибешь: жертва заклятия, если я верно помнила книжки Летти, не может умереть от банальной простуды или там свернуть себе шею, прежде ей придется вдосталь помучиться!

– Теперь ты довольна? – мрачно спросил Грегори, улегшись на ковре у камина.

Мокрый, взъерошенный, со слипшейся сосульками шерстью, он выглядел не страшно, а жалко.

– А ну-ка… – велела я, и в руку мне лег лошадиный гребень. Ну, точно, Эрни пошутил или Пит! Впрочем, они угадали, именно это и было мне нужно. – Лежите смирно, сударь…

Вычесывать чудовище пришлось долго: шерсть была очень густой, а уж с таким подшерстком хозяин точно мог ночевать на снегу!

Отмытая расчесанная шкура распушилась у огня, и стало ясно, что Грегори вороной масти с подпалом: густая пышная черная грива волнами спускалась от затылка чуть не до пояса, а на груди обнаружились темно-рыжие подпалины, я уж молчу про брови и морду…

– И как это тебе не стыдно? – спросил он, когда гребень спустился ниже его груди. Тут шерсть была короче, мягче и мало что скрывала.

Я ответила:

– Если б я падала в обморок от стыда всякий раз, как обихаживала коня, то позвала бы лекаря, чтобы прописал мне что-нибудь от нервов. Хотя валериановой настойки или пустырника я и безо всякого лекаря выпить могу. Вы же, сударь, жеребцу проигрываете по всем статьям, так что лежите смирно…

– Тут уж я сам, – ответил он сквозь зубы, отобрал у меня гребень и повернулся спиной. Грива встопорщилась, а мышцы на спине и на бедрах напряглись, когда Грегори задвигался. Это было красиво: я всегда любила наблюдать за сильными зверями, будь то лошади, собаки или кошки…

– Не забудьте про хвост, – любезно напомнила я, и он гневно хлестнул себя этим самым хвостом по бокам. – Там кисточка довольно-таки густая, рекомендую расчесать, если мне не доверяете…

– Где моя одежда? – рыкнул он, оставив мои слова без ответа.

– Сию секунду, господин! – охнул Эрни и умчался, пока хозяин с ворчанием раздирал длинную шерсть на кончике хвоста.

– И напильник принеси! – крикнула я вслед.

– Это еще зачем? – обернулся Грегори.

– Когти вам подпилить, – ответила я, – не то вы как-нибудь почешетесь и глаз себе вышибете.

– Представь себе, я могу их втянуть, – мрачно ответил он, показав мне свою лапищу: когти в самом деле сверкнули и исчезли.

– Как не любимые вами кошки? – приятно удивилась я, и он снова зарычал. Это звучало так, будто неподалеку собирается гроза. – А когти все же подпилите, а то, повторюсь, один сломан, другой треснул… И на ногах тоже, что вы по паркету ими клацаете? За ковры еще не цепляетесь?

Громовые раскаты сделались громче, но Грегори ничего не сказал.

– Так-то лучше, – кивнула я и отправилась к себе: нужно было сменить платье, а то я мало того что оказалась вся в шерсти, так еще и подол намочила!

Не успела я привести себя в порядок, как ко мне постучалась Моди. Кажется, она сама себя назначила моей горничной, а я не возражала: девушка была расторопной, умелой, сметливой и не нахальной, а таких служанок поди поищи!

– Хозяин требует вас к столу, – сообщила она, когда я открыла дверь. Пит починил ее еще с утра, но смысла запираться я не видела – если Грегори захочет, он и две такие двери вышибет, не особенно напрягаясь.

– К столу или на стол в качестве жаркого? – уточнила я, поправляя волосы.

– Больно жирно ему будет! – фыркнула Моди и спохватилась: – Ой, да, госпожа… он велел вам надеть вот это!

– Это?! – У меня дар речи пропал, и слава Создателю, не то я бы высказала все, что пришло мне на ум. – И не подумаю!

– Госпожа, он опять разозлится, – жалобно произнесла Моди, держа передо мной пышное золотистого цвета платье с широченными фижмами, нескончаемым шлейфом и глубоким декольте.

– Пускай злится, – ответила я, воткнув в прическу еще одну шпильку. – Сама посуди, я в этом платье в двери только боком пройду! А если я поднимусь по лестнице, шлейфа на все ступеньки хватит, как ковровой дорожки. Ну и на вырез погляди, он же мне до пупа будет! И не хихикай, мне в нем показывать особенно нечего. Тут фигура нужна – вот!..

Я изобразила руками обводы крайне грудастой особы, и Моди захихикала.

– И не переживай, – добавила я, – с хозяином я объяснюсь сама. А это великолепие унеси в гардеробную, ему там самое место.

По моему мнению, место этой древности было на свалке, но об этом я умолчала.

Разумеется, Грегори был недоволен. Сам он приоделся (вернее, это Эрни с Хаммондом выбрали ему наряд поприличнее) и в белоснежной рубашке и бриджах выглядел очень импозантно.

– Я, кажется, приказал тебе переодеться? – произнес он вместо приветствия.

– Да, сударь, Моди передала мне вашу настоятельную просьбу, – я постаралась выделить голосом последние два слова, – но я не сочла возможным удовлетворить ее.

– Отчего же? – негромко спросил он, щуря глаза. – Платье недостаточно хорошо для тебя?

– С вашего позволения, – сказала я, – этот наряд показался мне неуместным. Во-первых, я не умею носить этакие платья. Я, изволите ли видеть, из простой семьи, и хоть нужды мы никогда не знали, носить подобного мне никогда не приходилось. А даже если бы мне довелось блистать на балах, то… Уж простите, такой фасон вышел из моды лет двести назад. И вряд ли даже нынешние принцессы знают, как управляться с этакими фижмами! А еще мне бы не хотелось наступить себе на подол, запутаться в шлейфе и свалиться с лестницы, если уж на то пошло…

– Ты слишком много болтаешь, – буркнул он, переварив мое объяснение, и взялся за жаркое.

Правду сказать, манеры у него оказались недурны, сразу было видно, что их когда-то вколотили в Грегори намертво. Конечно, орудовать ножом и вилкой ему было не слишком удобно, с этакими лапищами, но хоть когтями он мясо не рвал, и на том спасибо!

– Мне просто хотелось пояснить вам, почему я отказалась от вашего, вне всякого сомнения, лестного дара, – учтиво ответила я, решив умолчать о том, что меня не прельщала идея донашивать чужие вещи, как бы дороги и красивы (для своей эпохи) они ни были.

– Побрезговала, – вдруг ухмыльнулся он, и в непроницаемых темных глазах вспыхнули нехорошие огоньки.

– Да, сударь, – не стала я отрицать, раз уж он все равно разгадал мои мысли. Или почуял? Как знать! – Мне неприятно одеваться в чужие обноски, будь они хоть сверху донизу усыпаны жемчугами и алмазами.

– Драгоценностей тебе захотелось? – неожиданно спросил Грегори, резко отодвинув тарелку и едва не смахнув ее на пол.

– К чему они мне? – пожала я плечами. Надо не забыть поблагодарить Роуз и остальных – готовили тут изумительно! Только вот хлеба не хватало, но об этой странности я решила пока не спрашивать. – Перед зеркалом красоваться? Или перед вами? Тоже пришлете какую-нибудь шкатулку и велите обвеситься разными побрякушками? Знаете, в столице я видела в ювелирной лавке такие деревянные штуковины как часть скульптуры. Обычно это только шея да бюст. Их обтягивают черным бархатом или еще чем, да надевают на них ожерелья, чтобы лучше видно было.

– Придумают же… – хмуро ответил Грегори, даже не вспылив на этот раз, и снова придвинул к себе тарелку.

– В ваше время такого не было? – осторожно поинтересовалась я.

– Что значит – в мое время?

– Судя по этим нарядам, обстановке, портретам, вы здесь не один год и даже не десять лет, – сказала я. – Мой брат – купец, сударь, старинной мебелью и прочим ему тоже доводилось торговать, и я худо-бедно разбираюсь в таких вещах. Даже если предположить, что вы просто любитель старины… Хотя нет, не сходится!

– Это почему же? – нахмурился Грегори.

– Такие любители и собиратели старинных вещей берегут их и ухаживают за ними, – пояснила я. – Отдают картины на реставрацию, сдувают пылинки с мебели… А для вас, кажется, все это – самая обычная обстановка, как для меня какая-нибудь табуретка, которую на скорую руку сколотил столяр. А еще, когда я прибиралась в библиотеке, я обнаружила, что там совсем нет новых книг. Моя племянница читает запоем, сейчас этого добра предостаточно… А у вас сплошь старые-престарые фолианты, которые много лет никто не открывал, по книгам это сразу увидишь! И рукописных много, а такие теперь только в частных собраниях да в обителях найдешь.

– Да, ты права, – мрачно ответил он и замолчал. Потом, правда, встряхнул головой и взглянул на меня. – Слишком уж ты глазастая!

– Наблюдательная, – поправила я. – Вдобавок повторюсь, брат мой – купец, а я помогала ему вести дела, так что привыкла обращать внимание на мелочи, о которых обычный человек и не подумает.

– А не прислал ли он тебя, такую… наблюдательную, чтобы выведать, чем можно поживиться в Норвуде? – негромко спросил Грегори.

– Так поместье называется Норвуд? Буду знать, – усмехнулась я. Правда что, ни слуги, ни хозяин прежде не упоминали название этого места. – И нет, сударь, брат мой был так перепуган, что думал только о том, как бы унести ноги из вашего гостеприимного дома. Хотя, возможно, сейчас он уже задумался о том, что мог бы и прикарманить что-нибудь! Но, – добавила я, дав Эрни знак подлить себе вина, – если бы он успел спланировать подобное за те сутки, что вы отвели ему на сборы и прощание с семьей, то либо приехал бы сам, либо прислал младшую дочь.

– Это почему? – заинтересовался он.

– Потому что две старшие уже, считай, сговорены и рисковать выгодными партиями Манфред бы не пожелал. Сам он… Брат знает цену вещам. С другой стороны, жажда призрачной наживы против налаженного уже дела, которое я вряд ли бы сумела удержать в одиночку… – Я покачала головой. – Думаю, не будь меня, он отправил бы к вам Летти. Она милая девочка, голова у нее забита романтическими сказками… Думаю, вы перепугали бы ее насмерть, а потом осыпали бы драгоценными дарами. На приданое ей бы точно хватило! А уж как выбраться из Норвуда – вопрос второй… Кажется, я слышала упоминание о том, что кое-кто из ваших пленников сумел сбежать… либо ему позволили это сделать, ведь так?

– Да, именно так, – еще более мрачно ответил Грегори. – Признаюсь, от тебя мне уже хочется избавиться!

– Что же вам мешает? – удивилась я.

– Не время еще, – сказал он и встал, резко отодвинув стул. – Но я сделаю это при первой же возможности!

Он ушел, а я спокойно доела ужин, размышляя. Да, крайне интересно! Нужно было расспросить слуг, но как это сделать, если хозяин постоянно начеку? Как вот он ухитрился услышать, что Хаммонд пришел ко мне ночью? Может, у него не только внешность звериная, но еще и слух, и нюх?

Глава 5

Раздумывая над странностями поместья, я отправилась проведать Джонни. Конюхи не давали ему застаиваться, а вообще всячески баловали, и конь выглядел довольным и ухоженным. Меня он приветствовал ласковым фырканьем, взял с ладони половинку яблока и с удовольствием сжевал. Я потрепала его по длинной челке, погладила кошек – их на конюшне было не меньше пяти, и, видимо, крысы тут все-таки водились, иначе чем бы питались эти пушистые мурлыки? Разве только служанки подкармливали их, либо же кошки охотились в парке или даже в лесу…

Выйдя из конюшни, я с удовольствием вдохнула чистый морозный воздух и огляделась. Было еще светло, и я решила пройтись по аллеям и посмотреть, нет ли тут еще каких-нибудь строений. Вполне возможно, что имеется сторожка или какие-то службы… Ну и прогуляться после сытного обеда не мешало!

Парк был велик, а подальше от дома превращался в настоящий лес. Заблудиться я не боялась – снегу нападало много, я всегда могла вернуться по своим следам. Да и видно было, как в доме уютно светятся окна в гостиной, в некоторых комнатах и в кухне, конечно же, не промахнешься мимо двери!

Должно быть, летом и осенью тут было очень красиво: я сумела опознать розовые кусты (может, конечно, они давно одичали, а может, это и вовсе был шиповник, но цвести и благоухать ему это точно не мешало), жасмин и заросли сирени – ее легко было узнать по крупным почкам. Когда-то здесь имелись и живые изгороди – темная хвоя красиво выделялась на белом снегу, – но их давным-давно не подстригали, и деревья с кустарником росли как заблагорассудится. Можжевельник прихотливо стлался по земле, укрытый сугробами, а другой стоял горделивыми свечами, едва припорошенными снегом, как и более светлые туи. Нарядные голубые ели соседствовали с длинноиглыми соснами, а клены (их просто было опознать по сохранившимся на ветках семенам-крылаткам) и серебристые тополя, должно быть, дивно смотрелись по осени, а рябина, с которой птицы еще не успели обобрать все ягоды, и сейчас была чудо как хороша! Словом, кто бы ни разбил этот парк, вкус у него имелся…

Были тут и яблони, и вишни, и, наверно, сливы, и я подумала, что по весне, в обрамлении темной хвои и нежной зелени, на этой аллее должно быть особенно красиво! А под ногами, наверно, будут цвести подснежники и пролески, ландыши и незабудки, под деревьями появится земляника… И как знать, может, еще сохранились клумбы с тюльпанами, нарциссами и лилиями?

Признаюсь, я поймала себя на мысли о том, что не отказалась бы посмотреть, как выглядит Норвуд весной и летом! Да и по осени тут наверняка хорошо…

Парк оказался огромным, и я уже подумывала повернуть назад, когда вышла на пересечение аллей. По пути мне попалось несколько беседок, искусно спрятанных в зарослях (летом их, должно быть, увивали розы и дикий виноград), статуи нимф и неизвестных древних героев, два фонтана, сейчас укрытых снегом и, если я верно разобрала, небольшой пруд. Привести бы все это в порядок! Ну, подумала я, если хозяин не выгонит меня еще до первой капели, я уж точно найду, чем себя занять.

Я уже двинулась обратно, как вдруг мне показалось, будто в отдалении мерцает огонек. Что там, еще какое-то строение?

Конечно же, я отправилась посмотреть – это было совсем близко…

Удивительное зрелище – цветущая посреди зимы роза! Вокруг нее, бедняжки, намело высокий сугроб, и выглядел куст, скажу честно, очень жалко – листья скукожились от стужи, и только единственный цветок пламенел, особенно яркий на белом фоне.

Я осторожно обошла это диво кругом, но дотронуться не рискнула. Я прекрасно помнила, как Манфред лопотал что-то о некоем цветке, за который гостеприимный хозяин чуть не лишил его головы. Может, речь шла именно об этой розе? Я бы тоже не обрадовалась, если бы случайный гость решил искалечить такую диковину! Точно, вон видно совсем свежий слом – должно быть, с той ветки Манфред и сорвал розу. Этот же цветок едва-едва распустился и выглядел совсем хилым. Других бутонов я не заметила.

Но Манфред явно солгал, сказав, что увидел этот куст по пути к воротам. Должно быть, шнырял по парку, выглядывая, что тут к чему, вот и наткнулся случайно, как и я.

– Что же вас всех так тянет сюда? – негромко произнес у меня за спиной Грегори, и я почувствовала его жаркое дыхание. Надо же, он подобрался совсем бесшумно! Я даже скрипа снега не услышала…

– Простите, сударь, я просто решила прогуляться по парку, – ответила я, обернувшись. – И вот, увидела нечто яркое и подошла взглянуть. Я, правда, решила, что это огонек, и полюбопытствовала, кто и зачем бродит тут с фонарем.

– Да, ты права, – неожиданно усмехнулся он. – Это огонек. И он вот-вот погаснет.

– Я не притрагивалась к вашей розе, – сказала я. – Только посмотрела поближе. У меня и в мыслях не было сорвать ее!

– Я знаю, – кивнул Грегори и осторожно коснулся алых лепестков. На фоне его лапы они показались совсем невесомыми, как крылышки фей. Он тяжело вздохнул и произнес: – Ты, должно быть, сгораешь от любопытства? Хочешь узнать, что это за цветок и отчего он вдруг распустился среди зимы?

– Не откажусь, – ответила я, а мысленно добавила: «И почему в доме нет хлеба, я тоже хочу знать!» Правда, это могло обождать.

– Тогда идем обратно, холодно. – Он протянул мне руку, и я взяла его под локоть. В самом деле к вечеру сильно подморозило, и от дыхания возле лица повисали облачка пара. – Может, дать тебе мой плащ? Я-то уж точно не замерзну…

– Не стоит, сударь, – улыбнулась я в ответ. Его снова будто подменили, и в чем причина таких перемен, я понять не могла. – До дома недалеко, а я тепло одета.

– Снова брезгуешь чужими обносками? – сощурился Грегори.

– Нет, мне в самом деле не холодно, – сказала я. – Если озябну – скажу. А вы, кажется, хотели о чем-то мне рассказать?

– Да… – Он помолчал, потом произнес: – Должно быть, от слуг ты уже узнала больше, чем могу поведать я…

– Мне все же хотелось бы услышать вашу версию.

– Ну, если вовсе уж коротко, то давным-давно я совершил поступок, за который расплачиваюсь до сих пор, и не один.

– Хаммонд успел сказать мне перед тем, как вы сломали дверь, что вы чем-то оскорбили фею и поплатились за это, – произнесла я, – но вы не дали ему договорить и объяснить, в чем именно состояла ее обида. И почему в вашем доме нет хлеба… это ведь как-то связано, я права?

Грегори молча кивнул. Пошел снег, и черная грива хозяина Норвуда понемногу становилась серебряной.

– Я был молод, – сказал он наконец, – красив, богат и, что уж греха таить, самовлюблен и глуп.

– Думаю, как почти любой юнец вашего положения и достатка.

– Пожалуй, я превзошел если не всех, то многих, – ответил Грегори в тон мне. – В мои времена считалось особенным шиком вести себя так, будто кругом не люди, а… не знаю даже, вещи, быть может? Что ты так косишься на меня?

– Удивляюсь, сударь, – сказала я, – тому, что вы вдруг заговорили так связно и даже обходительно… Вы ли это?

– А ты полагаешь, земля станет носить сразу нескольких таких уродов? – резко спросил он.

– Но вы не уродливы, – совершенно серьезно произнесла я. – На вас даже приятно смотреть, как на почти любого хищного зверя. В особенности теперь, когда шерсть на вас не висит грязными колтунами, а блестит, а рубашка не напоминает половую тряпку.

– Ну надо же, какие слова! – оскалился он, и я не сразу поняла, что это улыбка. – Обычно девицы удирают с визгом или вовсе падают без чувств, едва завидев меня…

– Может, они лишались чувств от ваших ароматов? – кротко спросила я. От шерсти все еще немного попахивало, хотя теперь уже не неприятно. – Я не замечала, чтобы ваши служанки прятались от вас по углам.

– Они привыкли, – вздохнул Грегори. – И они еще помнят меня человеком.

– Вы все еще не сказали, что умудрились натворить, – напомнила я и крепче взялась за его локоть, чтобы не вязнуть в снегу. – Чем вы прогневили фею настолько, что она обратила вас в чудовище?

– Ха!.. – Он приостановился, взглянул в упор, потом перевел взгляд вниз, вздохнул и недолго думая взял меня за талию и без усилия пристроил у себя на сгибе локтя. Я невольно схватилась за его плечо, за густую гриву, и Грегори недовольно мотнул головой. – Не дергай меня за волосы, не выношу этого!

– Простите, сударь, это я от неожиданности, – повинилась я, но спрятала озябшие руки в густом меху. Хорошо ему зимой с такой шубой! А вот летом, надо думать, хозяин Норвуда страдает от жары. – Так все же, за что вас превратили в такое вот…

– Никто меня не превращал, – мрачно ответил Грегори. – Я сам всему виной. Фея… О, фея оказалась мудра! Сделай она меня монстром взмахом волшебной палочки или как уж там они колдуют, я бы мог преспокойно винить во всем ее злую волю, но она поступила куда проще.

– И как же?

– Начну издалека, – сказал он, помолчав немного и перехватив меня поудобнее. – В те времена фей было, может, столько же, сколько теперь, может, больше, ну или же они просто не скрывались. Одна такая не первый век была дружна с моей семьей. Уж не знаю, то ли она чем-то выручила моего предка, то ли он оказал ей некую услугу, главное, она была вхожа в наш дом, и ей всегда были рады. Ни одно событие, будь то помолвка, свадьба, праздник в честь рождения ребенка или похороны, не обходилось без нее.

– Сдается мне, только вы не были рады видеть ее, – осторожно заметила я.

– Не только, – серьезно ответил Грегори. – Моя мать терпеть не могла эту фею, уж не знаю, за что именно. Может быть, за то, что на свадьбе та предрекла, что у нее будет единственный сын, и вышло по-сказанному: после меня рождались еще дети, но не выжил ни один.

– Хорошенький свадебный дар, – пробормотала я. – Но вы сказали – единственный сын, а как же дочери?

– Родители тоже решили, что к девочкам обещание феи не относится. Но увы, рождались только мальчики. Кто умер еще в утробе матери, кто не прожил и дня… Так или иначе, но последние роды подкосили ее здоровье настолько, что вскоре она скончалась. – Грегори вскинул голову и жестом указал куда-то в глубь парка. – Там наша семейная усыпальница. Я редко хожу туда.

– Сколько же вам было лет, когда умерла ваша матушка? – спросила я.

– Целых двенадцать, – ответил он и фыркнул. – Мне, новорожденному, фея пообещала столько красоты, силы и здоровья и удачи, что хватило бы на целую армию. Богатством тоже не обделила, ну да я и без того ни в чем не знал нужды. Правда, все это она даровала мне с одним условием… и ты почти угадала его, когда сказала, что я похож на хищного зверя.

– И каким же?

– Она сказала – это я знаю со слов отца, – что у меня будет грация и ловкость пантеры, сила и красота тигра, царственность льва, их чутье, их живучесть…

– Кажется, теперь я понимаю, почему вы не любите кошек, – пробормотала я.

– Именно. Ко всем этим дарам прилагалось еще кое-что. – Он помолчал, потом продолжил: – Их жестокость. Было сказано, что если я не сумею обуздать себя, то рано или поздно стану зверем. Это произошло довольно-таки рано.

– Вы не показались мне жестоким, – серьезно сказала я. – Возможно, несколько необузданным и… хм… бесцеремонным, но не жестоким.

– Ты просто не знала меня в мои двадцать лет, – усмехнулся Грегори. – И благодари Создателя за то, что ты тогда не угодила мне в когти. Хотя… в те годы я прошел бы мимо тебя, и не заметив. К моим услугам были девушки куда красивее и знатнее…

– Спасибо, Создатель, – без тени иронии произнесла я. – И как же это случилось?

– Тебе в самом деле интересно? – глянул он на меня из-под густых бровей. – Если ты еще не замерзла, я расскажу. Не хочу говорить об этом в доме, там слишком много посторонних ушей.

– Думаю, слуги и сами знают вашу историю, – заметила я.

– Им известно далеко не все, – обронил Грегори. – Ну так?..

– Мне не холодно, – повторила я.

Когда еще удастся вызвать хозяина Норвуда на откровенность! И к слову, что это вдруг на него напало желание поговорить? Об этом я и спросила, а он ответил:

– Я думаю, ты сама поймешь. Уж поверь, причиной тому не внезапно возникшая симпатия!

– Вы по-прежнему мечтаете избавиться от меня?

– Уже меньше, – усмехнулся он. – Да и, поверь, можно сойти с ума от скуки, год за годом коротая в этом доме, только лишь со слугами, которые знают тебя наизусть, а ты – их. Тут хоть крестьянину неумытому будешь рад, хоть дерзкой девице, лишь бы было с кем словом перемолвиться, а то я уже забывать начал, как разговаривать по-человечески… – Грегори помолчал и добавил: – Тут уже очень давно никто не появлялся.

– Вот как, – сказала я, – ну что ж, тогда я вся внимание! Приятно слушать, как вы говорите не без любезности, а не рычите и не ругаетесь последними словами.

– Был год, когда я вообще не разговаривал, – сказал он, – даже со слугами. Нехороший год…

– Тот самый, в который вы сделались… чудовищем? – осторожно спросила я.

– Повторяю, я не сделался им, – покачал он большой головой. – Я всегда им был, только до поры до времени звериная сущность была сокрыта внутри. Но чем старше я становился, там сильнее она проявлялась… Тут фея не солгала… Думаю, ты представляешь, что такое единственный наследник?

– Пожалуй. Вы ведь сказали, что ни в чем не знали отказа.

– Именно так. О, меня обучили и манерам, и чужим языкам, и разным наукам, но это все не пошло мне впрок. – Грегори смотрел на падающий снег, запрокинув голову, и глаза у него мерцали кошачьим огнем. – Заниматься делами мне быстро прискучивало. Я любил охоту, балы и развлечения, а отец только посмеивался – мол, с возрастом я войду в ум. Но я не успел…

Я на всякий случай промолчала, не желая сбивать его с мысли.

– А еще я был жесток, – сказал он вдруг. – Мне ничего не стоило затравить соседских овец собаками, просто для забавы, чтобы посмотреть, как они мечутся, перепуганные насмерть. Заплатить за такое веселье я не отказывался, подумаешь, трата! Стрелять дичь ради забавы и бросать подранков – сущая чепуха!

– Кошки любят играть с добычей, – вставила я словечко.

– Именно. – Грегори скосил на меня глаза. – Еще я очень любил позабавиться с девицами, а моя свита была мне под стать. Я имею в виду, они тоже не отказывались принять участие в таком развлечении…

– Тогда я снова возблагодарю Создателя за то, что вы не можете проехать мимо моих племянниц и пошутить с ними таким вот образом, – сказала я.

– Да уж… – проворчал он. – В ранней юности к моим услугам была любая местная девица, но это быстро набило оскомину. Крестьянка что – желание господина для нее закон, так что она живо раздвинет ноги, лишь бы кнутом не угостили. Потом встанет, отряхнется да и пойдет себе… Ну, может, поплачет, или муж ее прибьет, если ребенок уродится чернявым… Некоторые трепыхались, правда, но так было даже забавнее, а если я был в хорошем настроении, то кое-кому перепадал полный кошелек. И я точно знаю: многие потом удачно вышли замуж с этаким приданым! Некоторые нарочно пытались попасться мне на пути, это сразу было видно.

– Сдается мне, недаром в округе столько черноволосых…

– Да, вполне возможно, в этих людях течет моя кровь, – кивнул Грегори и присел на край чаши мраморного фонтана. Дом был совсем близко, рукой подать, но ему явно не хотелось туда возвращаться. – А может, и не только моя. Отец мой в юности развлекался ровно так же, потому, думаю, и смотрел на мои забавы сквозь пальцы.

– А что же фея? – спросила я, поудобнее устроившись теперь уже на его колене.

– После смерти матушки отец сильно охладел к так называемой покровительнице, – помолчав, ответил он. – Конечно, она все равно являлась на празднества, да и без повода могла заглянуть, и обращались с ней подчеркнуто вежливо, я бы даже сказал, оскорбительно вежливо, отец это умел. Думаю, она прекрасно это осознавала, а потому появлялась все реже и реже.

– А вы…

– А я после смерти отца – он еще успел справить мое двадцатилетие – вовсе забыл страх и совесть. У меня был отличный управляющий – Хаммонд не всю жизнь служил дворецким, да будет тебе известно, – дела шли хорошо, и я считал, что на мой век всяко хватит, а там хоть трава не расти! Как ты понимаешь, – усмехнулся Грегори, – обременять себя семьей я вовсе не собирался, разве что на склоне лет. Фея пыталась образумить меня, но куда там!

– Вы же наверняка были завидным женихом, – сказала я. – Молоды, красивы, богаты, без толпы родственников, которые только и думают о своей доле пирога в наследстве! Ведь так?

– Конечно, – кивнул он, – все это знали. И я знал и использовал напропалую… Крестьянки к тому времени мне окончательно опостылели, и я занялся знатными девицами. Иногда это было даже слишком легко: ну что проку во взятии крепости, если та сама распахивает перед тобой ворота? Та же крестьянка, только пахнет не сеном, а духами… Другое дело – неприступные красавицы, обычно богатые невесты на выданье, которые знали себе цену! Очаровать такую, влюбить в себя, добиться желаемого, да неоднократно, а потом забыть о ней – вот это было развлечение!

– Надеюсь, хотя бы свите своей вы этих девушек не отдавали? – мрачно спросила я.

– Ну что ты, – ухмыльнулся Грегори, – это дурной тон. Им хватало служанок. Что до прочего… случались скандалы, как же без этого, и чуть ли не каждая первая требовала, чтобы я женился на ней, и уверяла, что я обманом сорвал цветок ее добродетели. Как бы не так!

– У вас, очевидно, имелись какие-то козыри в рукаве?

– Разумеется. Например, любовные письма и подарки от этих девиц. Я никогда их не возвращал, хотя и обещал, и у меня скопилась целая коллекция. Свидетели, опять же мои доверенные люди, служанки девиц или вовсе случайные очевидцы… Правда, – добавил Грегори, – вскоре родители попросту начали прятать от меня дочерей, да и мне надоело это развлечение. Я года полтора провел в путешествии, а когда вернулся в Норвуд, встретил Лизбет…

Он помолчал, потом продолжил:

– Когда я убыл в столицу, а потом и в дальние края, она, должно быть, была еще подростком, так что я ее и не замечал. Вдобавок она была черноволосой, как ты, а я любил белокурых девиц. Но, видно, они мне прискучили… Лизбет знать не знала, кто я такой и чем опасен. Она была дочкой одного из арендаторов, самой младшей, и витала в облаках. Вечно вспоминала какие-то легенды, а на меня смотрела как на прекрасного принца…

– Почему «как»? – спросила я, невольно припомнив Летти. – Вы родовиты, были красивы, если не привираете, богаты, так отчего бедняжке было не посчитать вас принцем?

– Оттого, что я представлялся ей собственным слугой и рассказывал всяческие небылицы о зверствах хозяина. Меня в этих краях прозвали Черным чудовищем, в масть, и пугали мной девиц!

– Вы не совсем черный, а с рыжиной, – напомнила я.

– Поверь, когда я был человеком, рыжих волос у меня не было, – мрачно ответил он.

– Так что же Лизбет?

– Ничего. Завоевать ее оказалось проще простого, и я сразу потерял к ней интерес.

– Но это не конец истории, ведь так? – спросила я, когда он встал, по-прежнему держа меня на руках.

– Это конец истории Грегори из Норвуда и начало истории Норвудского чудовища, – поправил он, шагая сквозь сугробы. – То ли я был беспечен, то ли фея решила проучить меня, да только Лизбет понесла. Наверняка от меня: вряд ли она встречалась с кем-то еще…

– Ее отец потребовал жениться на Лизбет?

– Потребовал?! У меня?! – Грегори хрипло рассмеялся. – Конечно, нет. Он прекрасно знал, что я щедро заплачу за поруганную невинность, его успели просветить. Ребенка можно было отдать кому-нибудь на воспитание, а Лизбет отослать в обитель или даже выдать замуж куда-нибудь в другие места. Уж Хаммонд подыскал бы ей достойного мужа! Это здесь было обычным делом.

– А что же тогда случилось? – с большим интересом спросила я.

– Лизбет сбежала из дому и пришла к моим дверям, – неохотно ответил он. – Она умоляла не губить ее и ребенка, избавить от позора, словом, несла всю ту пафосную чушь, которой полным-полно в романах. И нет, сердце у меня не дрогнуло: Хаммонд как раз накануне договорился с отцом Лизбет о плате за эту неприятность, и я вовсе не собирался выслушивать бредни влюбленной девицы!

– Вам даже не было ее жаль? – спросила я, и он покачал головой. Меня вдруг осенило: – Постойте… так это о вас говорится в балладе? Вы – тот самый Грегори, не сжалившийся над несчастной девушкой?

– Откуда мне знать, тот ли, не тот? – резонно возразил он. – Мало ли у меня в роду было мужчин с таким именем! Я уж молчу о других семьях… Да и опозоренная девица, надо думать, не одна на свете. Не перебивай, будь добра! Осталось уже немного.

– Ну так продолжайте! Вы выгнали бедняжку на мороз, и она…

– Стояло лето, – мрачно сказал Грегори. – Замерзнуть до смерти Лизбет никак не могла. Правда, она причитала о том, что отец выгнал ее, и она теперь умрет с голоду, но, повторюсь, Хаммонд уже обо всем договорился, и остаться без крыши над головой ей не грозило. Однако она и слышать ни о чем не желала, и тогда я приказал ей убираться вон и не мешать мне ужинать. И швырнул ей в лицо ломоть хлеба, который был у меня в руке… Как нарочно, тот упал в грязь…

«Вот так угораздило!» – подумала я, припомнив все истории о таких случайностях.

– Лизбет разрыдалась, выкрикнула что-то вроде «чтоб вам всем подавиться этим вашим хлебом, нелюди!» да убежала прочь. Я не стал ее догонять, – закончил Грегори. – С тех пор я не могу взять в рот ни крошки хлеба – боюсь в самом деле подавиться насмерть. Пару раз едва отдышался, с тех пор не рискую. Жить-то хочется, даже в таком вот зверском облике…

– Понятно… – протянула я. – А слугам вы почему запретили есть хлеб?

– Я не запретил, – терпеливо сказал он. – Лизбет ведь сказала «вам всем», вот и они опасаются теперь.

– Но они ели хлеб, который я привезла с собой!

– А как они это делали, ты видела?

– Да… – припомнила я. – Крошечными кусочками, крошечками, как самое вкусное пирожное! Тоже боялись подавиться и задохнуться?

– Конечно. Но им это не так опасно, хотя поостеречься все равно стоит, – серьезно сказал Грегори и умолк.

– А что же Лизбет? – спросила я после паузы.

– Бросилась в реку, – мрачно ответил он. – Но не сообразила, что та обмелела по летнему времени, и глубины там курице по колено. Ударилась, конечно, о дно, но осталась жива, а вот ребенка потеряла. Ну да это и к лучшему… Замуж ее все же выдали, поди, уж правнуков нянчит, если еще жива!

– Сударь, я все-таки не поняла, как же вы приобрели этот облик, – сказала я.

– А это уже совсем просто, – произнес Грегори. – Когда стало известно, что Лизбет пыталась покончить с собой, ко мне явилась фея. И заявила, что мои прегрешения уже столь велики, что у нее нет больше сил терпеть мою злобу, жестокие забавы, надругательство над девицами и прочая, и прочая… Дескать, она рассчитывала, что я, зная о том, какой характер мне достался, постараюсь укротить его, как дрессировщики укрощают диких зверей, а не выпущу на волю!

– А не она ли наградила вас этаким нравом?

– То же спросил и я. А заодно и поинтересовался, не проще ли было ограничиться одним лишь даром, например, здоровьем? Или, раз уж просчиталась, попросту отвязаться от меня со своими назидательными беседами! На это фея заявила, что в самом деле ошиблась во мне, но зато благодаря подаренной мне удаче у меня есть еще один шанс…

– Дайте угадаю, – попросила я и соскользнула с его руки в снег, глядя снизу вверх. – Расколдовать вас может прекрасная девушка, которая полюбит вас вот в этом, как вы изволили выразиться, зверском облике, со всеми вашими недостатками и…

– Не угадала, – перебил он и отвернулся. – Любить меня не нужно. Я обязан вымолить прощение.

– У кого, у Лизбет? – не поняла я.

– Я не знаю, – сказал Грегори, по-прежнему не глядя на меня. – Фея не сказала, а я не видел ее с тех пор. Она сказала лишь, что Лизбет просто прокляла меня и слуг, скорее всего даже не подумав, что делает, и как снять это проклятие, неизвестно. У него нет условия, и только счастливый случай поможет от него избавиться. А вот у ее заклятия условие есть… – Он помолчал и добавил: – Если я не выполню его, не вымолю прощения… повторяю, не знаю, за что именно и у кого, до тех пор, пока на розовом кусте не отцветет последняя роза, я умру. Твой брат сорвал предпоследний цветок.

«Не для тебя моя розочка цвела», – вспомнилось мне почему-то дурацкое присловье, а еще я вспомнила, что в самом деле не видела бутонов на том кусте. Только один едва распустившийся, чахлый цветок.

– Постойте, – осенило меня. – Так вы поэтому так грубо обходитесь и со слугами, и со своими пленницами? Вы надеетесь обидеть их и потом выпросить прощение? Но это…

– Глупо, правда? – фыркнул он. – И можешь не смотреть на меня так. Я рассказал тебе все это только потому, что ты – последняя, как и та роза. Их не берет ни мороз, ни град, ни жара, ни какие-нибудь гусеницы, только чужие руки… Та, которую сорвал твой брат, цвела уже десять лет, потому я и обозлился так сильно.

– Да уж, напугали вы его чуть не насмерть, – кивнула я. – Но… одна роза осталась, верно? Может быть, еще через какое-то время…

– Да нет же! – рявкнул Грегори. – Я сказал ведь – они гибнут только от чужих рук! Срывают их, понимаешь? Всех так и тянет именно в тот угол сада, к тому кусту… Я уж и приказывал посадить кругом такие же алые розы, и запрещал ходить туда, чего я только не делал, чуть ли не переселялся туда! И все равно рано или поздно кто-то добирался до цветка… Поверишь ли, раньше этот куст цвел пышным цветом, но… То одна девица, то другая, то вовсе случайный гость вроде твоего братца – и не осталось почти ничего!

Он замолчал, потом крепко взял меня за плечи и повлек к дому.

– Когда-нибудь мы все умрем, – сказал он. – Я и так прожил многовато…

– Ну, быть может, вам все-таки удастся меня обидеть, – серьезно сказала я.

– Да неужто? У меня воображения не хватит на такое. Ты слишком здраво мыслишь, – фыркнул он. – Не ожидал такого, думал, обычных приемов будет достаточно…

– Я на вас за это зла не держу, сударь, – невольно улыбнулась я. – Было даже забавно. Скажите, а вы нарочно вывалялись в какой-то пакости?

– А как же, – пресерьезно ответил Грегори. – Еще и тухлятину какую-то сожрал, хоть и противно было. Обычно это действовало сразу же! А как ты догадалась, что это спектакль?

– Я лишь заподозрила, и то не сразу, а когда пригляделась к вам получше, – ответила я. – У вас очень ухоженная шерсть, чистая и блестящая, как у здорового сытого животного, уж извините за такое сравнение. И клыки тоже белее белого. А еще я подумала после первой же трапезы: вряд ли у вас настолько извращенные вкусы, чтобы при этакой кухарке питаться помоями! Да и запах быстро пропал…

Честно говоря, эта мозаика только что сложилась у меня в голове, но Грегори об этом знать было вовсе не обязательно.

– Только когти подкачали, – добавила я справедливости ради.

– Это я неудачно поохотился, – пояснил он. – Олень споткнулся, а я вцепился ему прямо в лопатку, вот и сломал один…

– Вот как! А грязь в доме? Неужто расстарались ради меня и натащили откуда-то пыли и паутины? Боюсь, это и феям не под силу!

– Нет, это уже взаправду, – нехотя ответил Грегори. – Дом давно начал приходить в запустение: сперва дальние комнаты, потом все остальные… При гостях обычно бывало чисто, но уже много лет тут никто не появлялся, так и зачем надраивать полы и мыть окна, если не для кого?

– А для себя? – негромко спросила я.

– А мне этого не нужно, – отозвался он. – Слугам в их крыле я разрешил делать что заблагорассудится, лишь бы не беспокоили меня, вот и все.

В комнатах прислуги я не бывала, только на кухне, но памятуя чистоту во владениях Роуз, я могла быть уверена, что и спальни прибраны как подобает.

– Ну тогда, с вашего позволения, я продолжу начатое, – сказала я. – В доме уже стало куда уютнее, разве нет?

– Пожалуй, – усмехнулся Грегори. – Впервые вижу настолько деловитую девицу! Обычно все хныкали, что им дует, холодно, кругом пыль да паутина, и тут уж за дело брались слуги… Но чтобы кто-то взялся распоряжаться сам – такого не упомню. Командовали разве «подай» да «принеси», не более того!

– Я привыкла следить за домом, сударь. Слуг у нас, конечно, не так много, но и хоромы куда как меньше. Да и у самой меня руки нужным концом пришиты, случись нужда, я управлюсь и без слуг.

– Да-да, я помню твои слова о жеребце, – фыркнул он. – А теперь все же идем в дом! У тебя уже нос покраснел!

– И как вы только разглядели? Темно ведь уже!

– А я вижу в темноте, как кошки, – ответил Грегори. – Идем, гостья… Надеюсь, ты скрасишь мои последние дни.

– Вы сказали, прежняя роза цвела десять лет, так отчего бы нынешней не прожить столько же?

– Каждая последующая отмеряла все меньше и меньше лет, – сказал он, – но, может, это и к лучшему… Ты не успеешь мне надоесть, к примеру!

– Если я вам надоем, вы всегда можете избавиться от меня, разве нет? – спросила я.

– Ты тоже можешь уйти в любой момент, – ответил Грегори. – Ворота, правда, уже починили, но тебя это вряд ли остановит. Ты здесь не пленница, Триша, а все мои слова о холодном сарае с крысами…

– Блеф, – вздохнула я. – Кажется, долгие годы одиночества все же научили вас какому-никакому терпению!

– Возможно. Но постарайся не слишком наглеть: чувство юмора у меня осталось прежним, а оно далеко не всем по нраву. Ну а доброты во мне не прибавилось ни на гран, – чуть сощурился он и протянул мне руку, помогая подняться по заснеженным ступеням на крыльцо. – Так что злить меня не стоит. Я могу и не сдержаться, хоть и сам после пожалею об этом.

– Неужто и чувство раскаяния вам не чуждо? – спросила я, припомнив слова прислуги.

– Совершенно чуждо, – серьезно ответил Грегори. – Все куда проще: один мой проступок – один лепесток. А когда лепестки закончатся…

Он развел руками.

– Чувствую, с ваших первых роз лепестки осыпались гроздьями, – пробормотала я.

– Именно. Вот предпоследняя потеряла только один – когда я обозлился на твоего брата и загнал его на сосну. Сам же и снимал потом, слезть ему не удалось… А казалось бы, птичкой взлетел!

– А последняя? – невольно улыбнувшись, спросила я, представив тучного Манфреда на сосновой ветке. Вот так птичка, право слово…

– Пока ни одного. Ты же сама сказала – это был спектакль, а такое не считается. В настоящей ярости ты меня не видела, и моли Создателя о том, чтобы этого никогда не случилось!

– Погодите секунду, – попросила я, видя, что он уже готов открыть дверь. – Еще два вопроса!

– Ну?

– Вы хотите сказать, что слуги даже не подозревают, что вы изображаете монстра перед гостями? Ну, кроме тех случаев, когда вы злитесь всерьез?

– Может, и подозревают, но за долгие годы привыкли к моим вспышкам, – ответил он. – Впрочем, я и сам не всегда могу понять, по-настоящему рассердился или так… по привычке.

– А почему они все невидимы? Тоже фея постаралась?

– Нет, это уже моя работа, – тяжело вздохнул Грегори. – В первое время я был особенно зол… Ты права, вокруг того куста будто алый снег прошел, все было завалено лепестками! Слуги – кто не разбежался – пытались меня утешить, но только сильнее злили. Вот я и крикнул, мол, век бы вас не видать! И стало по-моему.

– Век уже миновал? – серьезно спросила я.

– Еще нет. И, – усмехнулся он, – будь поосторожнее со словами. На этом доме понапутано столько волшебства, и волшебства недоброго, что никогда не угадаешь, чем это слово может отозваться!

– Как прикажете, сударь, – кивнула я и прошла в отворенную дверь, в тепло и свет большой прихожей.

Грегори скинул плащ на руки невидимому Эрни и привычно встряхнулся – только снежные брызги полетели. Эрни забрал и мой плащ, а Хаммонд недовольным тоном сообщил, что ужин стынет, пока господа изволят прогуливаться.

Хозяин потребовал не бурчать себе под нос, а подать горячего вина со специями, пока гостья не свалилась с простудой, и это было очень кстати! Не так уж я замерзла, но вот впечатлений оказалось многовато для одного вечера, и прекрасное вино помогло расслабиться.

– Сударь, но мне-то хлеб можно есть? – спросила я негромко, глядя в тарелку.

– Конечно. Хотя я стану завидовать, – тяжело вздохнул Грегори.

– Так вам нельзя именно хлеб или вообще все, что сделано из муки? – начала я допытываться. – Пироги? Пресные лепешки?

– Не знаю и проверять не хочу, мне двух раз хватило, – буркнул он в ответ. – Спроси слуг, наверняка они пробовали.

«Ничего, – подумала я, – лепешки можно испечь и из кукурузной муки, а можно – из земляного яблока. С этим я еще разберусь!»

– Сударь, а припасы у вас откуда берутся? Или кладовые в доме бездонны?

– Мечтай больше! Все покупается, конечно же, средств достаточно. – Грегори хотел было подлить себе еще вина, но передумал. – Это несложно. Кто-нибудь из мальчишек относит записку и задаток в деревню, а все заказанное оставляют в условленном месте. Обманывать, если ты об этом подумала, не рискуют. Тот торговец – из семьи, что еще с моим прадедом дело имела, а люди еще помнят нашу фамилию! Только, – добавил он, – предпочитают помалкивать. Я и так переплачиваю за товары вдвое…

– Не вдвое, а всего лишь в полтора раза, – тоном старого зануды произнес Хаммонд, предусмотрительно стоявший у двери. И правильно, Грегори вполне мог метнуть в него графин или блюдо, а с его силой этак и убить можно! – И то не за все, господин, цены-то меняются, вы помните? То сезон, то не сезон, то война где-нибудь, то налоги поднимут…

Грегори все-таки швырнул в него тарелкой, но не прицельно, явно лишь для острастки.

– Я думаю, Хаммонд, мы побеседуем о наценках и колебаниях на рынке без нашего хозяина, – сказала я хладнокровно. – Ему это неинтересно, а я все-таки сестра купца и о последних веяниях в торговле знаю, должно быть, побольше вашего.

– Само собой, госпожа, – обрадованно ответил он, собирая осколки. – Если господин не возражает, то я всегда к вашим услугам.

– Господин не возражает, – рыкнул тот, – только обсуждайте эту заумь подальше от меня!

– А вы говорили, что вас выучили разбираться в этом, – напомнила я, когда шаги Хаммонда стихли за дверью.

– Выучили, разумеется, – ответил Грегори, – и счет деньгам я знаю. Но во-первых, Триша, не забывай о моем образе, а во-вторых, должна же быть у старика радость в жизни? Я ведь сказал – он был у меня управляющим, и заниматься ему приходилось не одним этим поместьем! Как полагаешь, отчего за столько лет я не разорился?

– Думаю, средства ваши вложены в надежные предприятия, торговые дома… Может быть, даже и в братнин, – улыбнулась я. – Хотя вряд ли, у него размах не тот.

Тут я подумала, что через брата вполне можно покупать провизию дешевле, чем у прежнего торговца, и постановила обсудить это с Хаммондом. Вполне может быть, что переплачивал он сознательно: неболтливого поставщика еще поди поищи, а Манфред может и не удержать язык за зубами. Вряд ли хозяин Норвуда этому обрадуется! Но кроме брата, есть и другие торговцы, которых я хорошо знаю, и иногда, наверно, можно покупать и у них… Впрочем, вряд ли это интересовало Грегори, и я промолчала.

– Да-да, я живу на проценты, как заправский рантье, – фыркнул он в ответ на мои слова. – А кроме того, у меня есть еще земли, и за них идет недурная аренда. Конечно, арендаторы немного удивляются тому, что все дела я веду только по переписке, но готовы мириться с этим: я… то есть Хаммонд не задирает плату каждый год и идет навстречу, если хозяин не может заплатить в срок. Но конечно, только если причина достаточно уважительна. Скажем, умер единственный взрослый мужчина в семье, а вдова с детьми не справляется с хозяйством, или случился неурожай, или пал скот… Чего только не бывает!

«Ну конечно, а теперь рассказывайте мне, сударь, как вам скучно разбираться во всякой цифири, да что вас не интересуют дела! Все-то вы знаете и во все вникаете, – подумала я, – но делаете вид, будто вам все равно. Видимо, ради Хаммонда, раз он любит свое дело! Но вряд ли он принимает решения, не посоветовавшись с вами, это уж точно…»

Должно быть, улыбалась я более чем выразительно, потому что Грегори нахмурился и сказал:

– И вот что, раз уж мы заговорили о торговле… Передай Хаммонду, что я велел заказать несколько отрезов тебе на платья. Выбери сама, что, как считаешь, будет тебе к лицу, только пусть это окажутся не унылые бурые тряпки!

– Это не унылые тряпки, а удобные, немаркие, практичные платья, – ответила я. – Но если вам, сударь, по душе яркие краски, я постараюсь подобрать что-нибудь, что станет одновременно и радовать ваш взгляд, и не оскорблять мое чувство вкуса.

После долгой паузы Грегори вымолвил:

– Имей в виду, летом здесь довольно жарко, так что закажи и что-нибудь полегче.

– Недавно вы сказали, что я вряд ли останусь здесь до весны, – напомнила я.

– Я уже не так уверен в этом, – сказал он, наклонив тяжелую косматую голову. – Просто делай, как я говорю.

«Это любимая присказка Манфреда», – могла бы я сказать, но предпочла промолчать, потому что умение вовремя прикусить язык – не последняя человеческая добродетель.

Глава 6

– Что вы с ним сотворили, госпожа? – шептала Моди, помогая мне переодеться на ночь. Я и сама справилась бы, но возражать не стала. В чужой дом со своими порядками не ходят, это я усвоила уже очень давно. – Даже не рыкнул ни разу за весь вечер, а что тарелками швырялся, это ерунда, он все равно мимо целится… Так-то господин может вилкой в вишню попасть через всю гостиную, похвалялся он однажды…

– Дурное дело нехитрое, – ответила я и принялась расчесывать волосы.

Они у меня длинные, ниже пояса, очень густые, черные, как у хозяина Норвуда. В юности казалось – ах, девичья краса, мне на гордость, всем на загляденье! А теперь только и думаешь – поскорее бы заплести, чтобы не мешали. Можно было бы и вовсе их обрезать покороче, да не принято как-то, и жалко… Или же я сама перед собой притворялась и надеялась, что кому-нибудь все же приглянутся мои смоляные кудри, лицо у меня самое обычное! Но, видно, женихи предпочитали белокурых прелестниц…

– Госпожа, я слыхала, хозяин велел вам заказать ткань на платья? – вовсе уж еле слышно прошелестела Моди. – Хаммонд сказал…

– Да, верно, – улыбнулась я.

– А можно нам тоже… а? Хозяин для вас не поскупится, а вы скажете, что не понравилась материя или цвет не тот…

– Что же, вам он откажет, если попросите?

– Конечно, госпожа, – вздохнула она. – «Я вас не вижу», вот и весь разговор! А мы-то друг друга очень даже видим, так, думаете, прихорошиться не хочется? Чулки уж штопаны-перештопаны, а обновки нам в последний раз с плеча очередной гостьи перепали… Но она маленького роста была, нам с девушками еще кое-как подошли ее платья, а Роуз хоть плачь, на нее материи втрое больше нужно!

– Скажите Хаммонду, сколько вам нужно, пускай закажет, – сказала я, подумав. – И нет, это не за счет вашего хозяина. Я сама оплачу. Не дело это, чтобы молодые девушки в обносках ходили! А мне тут деньги ни к чему, я на всем готовом живу.

– Госпожа! – ахнула она. – Да это… Создатель! Вы не подумайте, мы не пожадничаем, но правда бы переодеться, а то уж и белье обветшало… Мы уж придумали платья из гардеробной потихоньку взять и перешить, авось хозяин не хватился бы, будто он все упомнит! Но там сплошь парча златотканая да шелка, ну куда нам такое? Юбки нижние потаскали, это да, но нам бы что-нибудь вроде ваших платьев…

– Ну так не тяни, – улыбнулась я, – поди узнай мерки да… Ты писать умеешь?

– Плохо, госпожа, – повинилась Моди. – Но это записать смогу, это нетрудно.

– Вот и хорошо. Принесешь мне, а я посчитаю, сколько ткани нужно на платья моего фасона, белье и все прочее. Башмаки, думаю, вам тоже нужны?

– Ох… да уж обойдемся, – вздохнула она. – Мы все больше в доме, это парни наши по улице топчутся…

– М-да, – поджала я губы, – полагаю, их тоже не помешает приодеть. Вот что, поди скажи Хаммонду, чтобы поутру, пока хозяин будет спать, пришел ко мне. Сама пока с женщин мерки сними, для башмаков тоже, а Эрни передай, чтобы парней обмерил, он точно сумеет. Ну или сама, опять же… хотя вдвоем, думаю, вам веселее будет!

Моди хихикнула (видно, я угадала), а я спросила:

– Шить, надеюсь, вы умеете?

– Неужто нет, госпожа! – выпалила она. – Правда, по-старому, но если дадите ваше платье посмотреть, как оно скроено, так уж не ошибемся!

– Вот и хорошо, – кивнула я. – Иди-ка, сделай, что я велела, да ложись спать!

Она, еще раз десять поблагодарив меня, убежала – только ветерком повеяло, а я достала из сундука бумагу и чернила и села за подсчеты. Выходило, что моих средств (большая их часть была вложена под проценты, но с собой я тоже захватила порядочно) вполне хватит на то, чтобы прилично одеть служанок. С мужчинами было сложнее, но я решила, что об этом договорюсь с Хаммондом, да и легла спать…

Хаммонд, как и было велено, явился ни свет ни заря, деликатно обождал за дверью, пока Моди закончит помогать мне с утренним туалетом, а потом, когда она ушла, сказал:

– Госпожа, не следовало бы вам тратиться. Для этакого от хозяйских денег не убудет, будто мало господин их на ветер швыряет… Да вы уж видали гардеробную, поди…

– Да, – кивнула я. Я намеревалась навести там порядок, выбросить вовсе уж ветхие наряды или хоть пустить на тряпки, а те, которые еще можно было спасти, убрать в сундуки, чтобы не пылились на вешалках. – Но это его деньги, и он имеет право распоряжаться ими как угодно. А я хочу распорядиться своими по собственному усмотрению и сделать вам подарки. Мне хотелось бы видеть вас одетыми так, как полагается слугам в приличном доме, и если хозяину невдомек, что девушкам нужно хотя бы два платья и смена белья, тут ничего не поделаешь. Его упрямство вы знаете куда лучше, чем я!

– Это верно, госпожа, – тяжело вздохнул Хаммонд.

– Глядите, я подсчитала, сколько чего потребуется, – показала я ему листок с цифрами. Моди первым делом поутру вручила мне бумажку со своими каракулями, и я обнаружила, что ошиблась в своих расчетах в большую сторону, или, вернее, служанки не решились просить слишком много. – На это моих средств хватит с лихвой, но не наличных. Нужно только, чтобы вы отправили письмо в банк, в котором у меня вклад, вот и все. Я уже написала его, вот… И не спорьте, Хаммонд! – подняла я руку, видя, что он готов возразить. – Повторяю, я хочу сделать подарок вам всем к весенним праздникам, и я его сделаю, даже если мне придется самой поехать в город! Кстати, пусть посыльный возьмет коня, что ноги-то бить?

– Конь без всадника слишком привлекает внимание, – вздохнул он. – Хотя, конечно, так было бы куда быстрее…

– Прекрасно! – Я встала. – В таком случае я действительно сама съезжу за покупками! Пришлют наверняка не то, да еще подсунут материю не того качества… И выбирать вещи для девиц, Хаммонд, полагаю, все-таки лучше мне, а не лавочнику!

– А как же… – сглотнул он.

– Хозяин сказал, что я не пленница здесь, – ответила я, – и уж за покупками я съездить в состоянии. Только пусть со мной отправится кто-нибудь, Эрни или Пит – вдруг завязну в снегу? С ними спокойнее… Что вы стоите, Хаммонд? Прикажите подать мне завтрак и запрячь Джонни! Думаю, я обернусь к вечеру, а не успею, так заночую у брата или на постоялом дворе. Хозяину я оставлю записку…

– Он нас тут всех поубивает, – пробормотал Хаммонд, но сделал так, как было велено…

Со мной поехали Пит и Пол – их бы Грегори хватился не сразу, не то что Эрни. Веселые молодые парни всю дорогу наперебой рассказывали о том, что давненько не бывали в городе, и порядком утомили меня своей болтовней.

– Прогуляйтесь-ка! – велела я, отобрав у кого-то из них вожжи. – Да чтоб через два часа были на этом самом месте, ясно?

– Конечно, госпожа! – отозвались они и исчезли. Мы были уже на окраине, и Джонни, по-моему, учуял дом и зашагал веселее, хотя и так всю дорогу шел бодрой рысцой.

Заехать в банк и взять наличные было минутным делом. Не так давно я не появлялась, чтобы это стало заметно! По пути я еще поздоровалась с несколькими знакомыми, а потом уж добралась до лавки…

Материю на платья служанкам выбрать было легко: я взяла такие же ткани, из которых шила платья и белье себе и девочкам, да еще чулки, ленты и шнурки… Думаю, лавочник решил, что я решила обновить их гардероб к весне. Он чуточку удивился, когда я стала выбирать материю понаряднее, и даже сделал несколько не вполне приличных намеков на мой внезапно изменившийся вкус, но успокоился, когда я напомнила, что мои племянницы – девушки на выданье. Весной же обыкновенно дают балы и в ратуше, и у многих наших знакомых, так что нужно приодеть красавиц! Ну а прочее – это и для Манфреда, и слугам на новую одежду… Тут я понизила голос и сообщила, что к Анне посватался очень солидный господин, и Манфред не желает ударить в грязь лицом перед, вполне возможно, будущим зятем. Лавочник обрадовался новой сплетне, а я понадеялась, что брат простит меня за эту ложь!

Спасибо, обувщик вопросов не задавал, взял мерки и пообещал стачать заказанное в срок и доставить, куда велено (Хаммонд сказал, кто именно привозит товары в Норвуд, и я велела отправить готовую обувь к нему).

Я купила еще кое-какие мелочи (тех же ниток и иголок, крючков и пуговиц вечно не хватает!), не забыла прихватить дрожжей, а заодно такой и сякой муки, чтобы проверить, на какую именно распространяется проклятье – вдруг только на ржаную или на пшеничную?

Словом, управилась я точно к назначенному сроку, и повозка моя была забита чуть не доверху. Выходило, что Питу и Полу придется ехать на запятках, но это их ничуть не расстроило. Их я оделила большим кульком каленых орехов в меду, купленных у разносчика, да и сама перекусила теми же орехами да горячим еще бубликом, когда мы выехали из города, и отдохнувший Джонни резво побежал по лесной дороге.

Ворота Норвуда мы увидели уже в сумерках. Два окна светились среди деревьев, как горящие глаза озлобленного зверя, и, войдя в дом, я поняла, насколько была права…

– Где тебя носило?! – прорычал Грегори, схватив меня за ворот. Хорошо, я не успела еще скинуть теплый плащ, не то обзавелась бы новыми синяками, а мне и прежних было более чем достаточно.

– Я же оставила вам записку, сударь, – ответила я, отстраняясь и снимая перчатки. – Съездила за покупками в город, только и всего. Хаммонд, где вы? Скажите Роуз, чтобы послала девушек разобрать ткань и прочее!

– Да, госпожа, – раздался едва слышный шепот и поспешные шаги.

– Записка! – снова рыкнул Грегори и кинул в огонь бумажный шарик. – Просто предупредить меня показалось тебе слишком сложным?!

– Вы еще спали! Я нарочно уехала едва не затемно, чтобы вернуться к ужину, – ответила я. – Сударь, вы ведь сами сказали, что я здесь не в плену, вот я и решила сама съездить за покупками. Вы же велели мне купить ткань на платья, а как выбирать, не глядя?

Он молча швырнул что-то мне в лицо, развернулся – только черная грива взметнулась – и скрылся на лестнице.

Я посмотрела под ноги. Сперва мне показалось, что на ковре лежит шелковый лоскуток, но, подняв его, я поняла, что это лепесток. Последняя роза Грегори Норвуда начала осыпаться, и виной тому была я…

Хотя нет, почему же? Виной всему был его скверный нрав, а вовсе не то, что я воспользовалась им же данным разрешением!

– Хозяин страшно обозлился, – шепнула Роуз, а Моди забрала у меня плащ и перчатки. – Посуду переколотил, в Эрни стулом швырнул, чуть не зашиб… Рычал, мол, я перед ней душу вывернул, а она… Это что же такое он вам рассказал, госпожа?

– Думаю, он не обрадуется, если я поделюсь этим с вами, – вздохнула я. – Идите лучше, разберите покупки да принесите ужин мне в комнату. Я сомневаюсь, будто нас ждет тихий семейный вечер!

– Да уж, – вздохнула Моди и убежала. Следом неторопливо ушла Роуз.

Я же, немного поразмыслив, поднялась по лестнице и постучала в двери хозяйских покоев. Ответом мне было непристойное ругательство, а еще Грегори швырнул в стену чем-то тяжелым.

– Вы ведете себя хуже моей младшей племянницы в раннем детстве! – громко сказала я в замочную скважину. – Когда ей не давали сладостей, куклу или книжку с картинками, она принималась кричать, плакать, топать ногами и бросалась игрушками в слуг. Вам ничего это не напоминает?

– Твоей племяннице не грозила смерть от того, что она не получила конфету! – раздалось в ответ.

– Так, может, и вам бы не грозила, если бы вы потерпели без сладкого до ужина? Удивляюсь, как с таким нравом вы дожили до сей поры!

Не дождавшись ответа, я добавила:

– Я не ваша собственность, сударь, и не обязана развлекать вас с утра до ночи. Сладких вам снов!

Он так ничего и не ответил, а я ушла к себе – проворная Моди уже натаскала воды в ванну, а пока я отдыхала с дороги в горячей воде, в восторге кружила возле меня. С покупками служанки уже разобрались и теперь не могли дождаться утра, чтобы сесть за шитье. Я обещала пока не гонять их с уборкой.

– Только зачем нам столько муки? – спросила она, подавая мне полотенце. – Хлеба все равно не испечь… Вернее, испечь-то можно, да толку? Вы уж знаете, да? Хозяин с утра обмолвился, что сказал вам об этом…

– Да, – кивнула я, – но, знаешь, из муки не только хлеб выходит. Посмотрим, вдруг придумаем что?

– Это бы хорошо, госпожа, – серьезно сказала Моди, – потому как мы тут который год в лесу сидим и не знаем, что там новенького! При старом господине, Роуз рассказывала, чуть не каждый месяц новое кушанье подавали. Не мы, конечно, придумывали, в столице знаменитые повара рецепты сочиняли или иностранных каких мастеров во дворец звали, а потом остальные перенимали, на свой лад переиначивали, как это всегда бывает…

– Думаю, я сумею вас научить чему-нибудь новенькому, – улыбнулась я, похвалив себя за то, что не поскупилась на заморские специи: с ними даже надоевшую до тошноты кашу можно приготовить так, что пальчики оближешь, а уж если приправить ими мясо…

– Вот этому мы всегда рады, – весело сказала Моди. – Ой, госпожа, мы поглядели – там такая материя красивая, зеленая которая, и винного цвета – тоже загляденье, уж как вам пойдет! Только давайте я вам прическу сделаю, я умею, правда! У вас волосы такие красивые, а вы их все в узел затягиваете… А так вот, с новым платьем-то, если их убрать под сетку, как на картинах, а по плечам локоны распустить, красота выйдет неописуемая!

– Когда платье будет готово, тогда и посмотрим, как мне лучше причесаться, – сказала я. – Иди-ка ты спать! Да и я лягу, устала все-таки.

– Еще бы, госпожа, ехать в такую даль по холоду! Пол с Питом, поди, уж налопались да дрыхнут без задних ног! А им что, парням-то, только повеселились! Эх, – вздохнула она, – вот бы мне хоть одним глазочком посмотреть, как теперь в городе живут…

– Если хозяин меня снова туда отпустит, возьму тебя с собой, – пообещала я, хотя сильно сомневалась, что Грегори позволит мне выйти за ворота.

– Спасибо, госпожа! – воскликнула Моди и добавила шепотом: – Вы не сердитесь на него. Он сперва буйствовал, мебель крушил, а потом ушел к своему розовому кусту и чуть не дотемна там просидел. Не ел весь день ничего, а уж аппетит у него обычно ого-го какой… А если хозяин так себя ведет, значит, плохо ему. Мы уж его знаем как облупленного!

– Да я и не думала сердиться, – ответила я. – Но с чего он вдруг так обозлился?

– Это он из-за вашего самоуправства, – авторитетно заявила она. – Ну, что не спросились, когда уезжали. С ним всегда так. Мы, бывает, делаем что-нибудь, что он не велел, и если узнает – только прячься! А потом остынет – и ничего, признается, что мы правы были… Главное, переждать!

– Непростая у вас служба, – вздохнула я.

– Оно так, госпожа, – согласилась Моди. – Да только, сами понимаете, сперва деваться было некуда, а теперь… Ну как хозяина бросишь? Один он вовсе пропадет!

– Вы его любите? – спросила я, хотя и так знала ответ.

– Любим, – серьезно ответила девушка. – Нрав у него гадкий, тут и спорить нечего. Хаммонд всегда говорит, что хозяину розог да вожжей в детстве недодали! А теперь уж поздно перевоспитывать… От заклятия только хуже стало! Фея придумала тоже… сгубила человека, смеется, поди…

– Хватит ворчать, ты не старая бабка, – сказала я. – Иди спать, кому сказано! И попридержи язычок – поговаривают, феи и мысли умеют читать, не то что подслушивать. Этак обидишь ее невзначай, накажет чем-нибудь похуже невидимости!

– Ваша правда, госпожа, – вздохнула Моди, пожелала мне спокойной ночи и ушла.

Я же улеглась, но уснула не сразу: то и дело я доставала из-под подушки книгу легенд, которую купила сегодня. Я думала подарить ее Летти – у нее день рождения весной, и она обрадовалась бы такой книге, да еще с цветными миниатюрами! Но теперь я решила, что племяннице подарю что-нибудь другое, а эти легенды прочту сама: вдруг узнаю что-нибудь про обычаи фей? Летти наверняка читала о подобном прежде, да я пропускала это мимо ушей… Придется наверстывать!

Вместо закладки я положила между страниц измятый розовый лепесток, и он пах тонко и тревожно.

Ночью мне почудилось, будто дверь отворилась и кто-то долго стоял на пороге, глядя на меня, но, должно быть, это мне просто приснилось…

Глава 7

Наутро Грегори не соизволил спуститься к завтраку, но на это я лишь пожала плечами и вместе со служанками засела за кройку и шитье.

– Ох уж эти феи, – ворчала Роуз, ловко раскраивая материю, – чем все эти штучки-дрючки с проклятиями-заклятиями, лучше бы волшебные иголки придумали!

– Так у них есть, поди, – отозвалась Кора. У нее работа в руках кипела, у меня бы сроду не вышло с такой скоростью обметывать швы и петли. Стежки у нее выходили просто ювелирными, залюбуешься! – Неужто они сами себе наряды шьют? Помните серебряное платье? За такое надо десяток вышивальщиц усаживать, и работы там на полгода…

– Прямо уж десяток, – фыркнула Лили и перекусила нитку. – Небось палочкой взмахнет – тут ей и наряды, и карета, и скакуны волшебные!

– Не надо сплетничать о феях, – сказала вдруг Моди, видно, припомнив мое ночное предостережение. – Вдруг услышат?

Даже если кто-то и подумал, мол, и пускай себе слышат, какого тут о них мнения, то вслух ничего не сказал.

– Ну, тут вы и без меня справитесь, – произнесла я и встала, стряхнув с юбки нитки и обрезки ткани. – Роуз, а не попробовать ли нам приготовить что-нибудь этакое? Может, задобрим хозяина?

– Если ему не по нраву придется, так сами съедим, – фыркнула она. – Идемте, госпожа! Расскажете, что теперь стряпают, а то мы все по старинке…

Время шло быстро: пока я прикидывала, что можно соорудить из нашедшегося в кладовой, пока сама слазила в погреба посмотреть на всякие варенья-соленья, окорока, овощи и прочее, уже и настала пора обедать. Но хозяин и на этот раз не спустился, даже не приказал Эрни принести ему чего-нибудь. Я хотела сама пойти спросить, в чем дело, но Роуз отсоветовала.

– Это он нарочно, – сказала она, перетирая посуду. – Видно, не вся злость вчера вышла, так что ночью, как вовсе проголодается, на охоту пойдет.

– Опять его отмывать придется! – в сердцах воскликнула я, представив роскошную гриву Грегори, заляпанную спекшейся кровью.

– Сам отмоется, – проворчала Роуз и повесила полотенце сушиться. – Хозяин вообще-то чистоплотный, это он для вас представление устроил. Скучно ему, сами понимаете…

– Понимаю, – вздохнула я.

– И ночью лучше из комнаты не выходите, – предостерегла она. – Не ровен час, напугаетесь. Мы-то уж знаем, что к чему, а увидь его человек сторонний после охоты, точно обомлеет! Эрни уж на что привычный, дожидается хозяина с охоты, чтоб кровищу с него смыть, и то всякий раз вздрагивает, как об этом рассказывает!

Я молча кивнула, решив, что некоторые правила этого дома действительно нарушать не стоит. Думаю, я ничего не лишусь, если не увижу окровавленного Грегори посреди ночи, разве только сна и покоя!

Так и вышло, что я снова ужинала со слугами и, надо сказать, оладьи и творожники удались, подлива к мясу (в кладовой нашлись сушеные грибы) – тоже, и хоть во всем этом муки было предостаточно, никто умирать не спешил… Может быть, подумала я, потому, что рецепт знали только мы с Роуз, да Моди наверняка догадывалась? Но ведь и им это ничуть не повредило! Стало быть, дело не в муке, решила я, а именно в хлебе, том самом. Или же значение имело слово «вашим»? Даже если хлеб или муку покупали, то на деньги хозяина, следовательно, они принадлежали ему, а я все взяла на свои средства… Права Роуз – ох уж это волшебство! Ну да что ж, нужно будет попробовать накормить так же хозяина и посмотреть, что получится…

С этим, правда, пришлось обождать еще два дня: после удачной охоты – Грегори задрал двух оленей, и одного, по-моему, употребил почти целиком, а второго приволок домой, – он долго отсыпался. Ну и славно: девушки могли спокойно шить, а я то бралась помогать им, то читала книгу легенд, надеясь найти что-нибудь похожее на историю Норвуда, но пока не попадалось ничего подобного.

«Да уж, экий необыкновенный выискался!» – в сердцах подумала я, в очередной раз захлопнула книгу и отправила ее под подушку. Снова и снова в сказках герои и героини обнаруживали в заколдованных людях пылкие сердца, светлые души и прочее… Я же, как ни старалась, ничего подобного в Грегори Норвуде увидеть не могла. Вернее, сердце у него оказалось даже слишком горячим, и он бывал по-своему добр к слугам. Однако настроение его менялось с поразительной быстротой, и, кажется, даже давно знавшие хозяина Хаммонд и Роуз не могли предсказать, что вызовет очередную вспышку гнева, а на что Грегори закроет глаза. Уж не знаю, какой невероятной добротой, чистотой и всепрощением должна была обладать та, что сумела бы снять с него проклятие! Боюсь, такие и водятся только в сказках…

Вот и назавтра поутру он первым делом взбесился из-за того, что я все еще не в обновках, а служанки маются дурью. Я в ответ заявила, что если кто и мается дурью, так это сам Грегори, что ему не угодишь, что я в обносках и дырявых чулках не хожу в отличие от его, господских слуг, что ему должно было бы стать стыдно за то, в каком черном теле он их держит, тогда как они всецело ему преданы, и что если ему не нравится, как я распоряжаюсь в доме, хотя он сам мне это позволил, то я могу откланяться в любую секунду!

В начале моей тирады Грегори покосился на большое блюдо, ближе к середине – взвесил его на ладони, явно примериваясь, как бы ловчее швырнуть им в меня, и остановил его, кажется, только аппетитный запах, исходящий от подливки.

– Я уже говорил, что ты слишком много болтаешь, – буркнул он, вернув блюдо на место. – Что это?

– Вам не понравится, сударь, – ответила я и потянулась, чтобы придвинуть посудину к себе, – простое блюдо, его обычные горожане готовят, когда могут позволить себе мясо. Я к нему привыкла и…

Проще было бы отобрать у цепного пса мясную кость, чем действительно простецкие «завертки» у хозяина Норвуда. Я понадеялась на то, что его введет в заблуждение цвет теста, красноватый из-за кое-каких добавок и специй, и ароматная густая подлива, а если он распознает обман, то не разобьет блюдо о мою голову. Впрочем, о чем это я! Блюдо было серебряным, так что на нем разве что образовалась бы вмятина, а вот мне повезло бы меньше…

Однако беду пронесло стороной, да не одну: я внимательно следила за Грегори – вдруг догадка моя окажется неверной, и тогда… Но нет! Такому аппетиту бы дикий зверь позавидовал, а ведь, казалось бы, недавно он умял целого оленя! Да и умирать он ну никак не собирался.

– Неплохо нынче едят горожане, – хмыкнул он, покончив с трапезой.

– Я ведь сказала – только когда могут добыть мясо. Не у всех охотничьи угодья под боком, не всем позволено стрелять дичь, – напомнила я. – Но завертки можно готовить и с рыбой, и даже с вишней, а можно еще заворачивать начинку в капустный или виноградный лист, тоже получается очень вкусно.

– А это что было? – подозрительно спросил Грегори, налив себе чаю (этим я тоже озаботилась, когда ездила в лавку, здесь таких новшеств не знали, но решили, что иноземная трава не так уж дурна, если сдобрить ее земляничным листом, зверобоем, сушеной малиной, медом – словом, кому что по вкусу!).

– Оленина, сударь, вы же сами давеча принесли столько мяса, что служанки его разделывать умаялись, – пожала я плечами.

– Нет, я не про начинку, – прищурился Грегори. – По-моему, это не походило на капустный лист!

– Сударь, из той муки, что пошла на тесто для этих заверток, можно было бы большую ковригу выпечь, – ответила я, и вот тут-то он и поперхнулся…

– Ты убить меня решила?! – выдавил он, откашлявшись, а я протянула ему салфетку.

– Но вы же не умерли, – хладнокровно ответила я. – И подавились вы чаем, а не чем-то еще. Пейте осторожнее, он горячий.

– Как тебе это в голову пришло? – спросил наконец Грегори. Вид у него был мрачный, но, судя по выражению физиономии и подергивающемуся кончику носа, он не отказался бы повторить трапезу.

– Вы опять станете рычать на меня, – ответила я, и он предсказуемо грохнул кулаком по столу, так что посуда жалобно задребезжала.

– А ну, говори!

– Я же сказала, – вздохнула я. – Ну хорошо, так и быть, расскажу…

Выслушав то, до чего я додумалась, Грегори надолго замолчал, чертя на столешнице замысловатые узоры острым когтем. Я хотела было попросить его не портить мебель, но промолчала. В конце концов, это его мебель, пускай хоть в камине ее сожжет, какое мое дело? Правда, тогда ему придется есть с пола либо заказывать новый стол.

– Может быть, ты и права, – произнес он уже нормальным тоном. – Вот за что я ненавижу волшебство: в любом заклятии непременно найдется лазейка, и это действует в обе стороны! И никогда не знаешь, в которую именно качнется маятник в этот раз…

После паузы Грегори вдруг задумчиво добавил:

– Значит, говоришь, слуги ели не только эти твои… как их? А, не важно!

– Да, а еще оладьи и даже пироги, – ответила я. – И хлеб, который был у меня с собой.

– Чужой… – кивнул он. – Я понял. Купленный на твои деньги или деньги твоего брата, не важно.

– Сударь, я уже думала об этом, – вставила я. – Вы могли бы давать сколько-нибудь денег мне, а я бы покупала…

– Не сработает, Триша, – перебил Грегори. – Это будет мой подарок. Даже если я подарю тебе какую-нибудь побрякушку, а ты продашь ее, думаю, это все равно будет не то. Не проси объяснить, я сам не могу толком облечь эту мысль в слова! Боюсь, это еще одна лазейка в проклятии Лизбет, только она может сработать в обратную сторону… Нет, это должны быть именно твои деньги. Заработанные или полученные иначе, но не напрямую от меня… Придумал! Эй, Хаммонд!

– Чего изволите, господин? – Тут же явился дворецкий.

– Помнится, за время службы у моего отца ты скопил достаточно, чтобы купить небольшую усадьбу, – протянул Грегори, поигрывая когтями.

– Точно так, господин, – кивнул тот, – думал, на склоне лет поживу мирно, в тишине и покое.

– Да-да, я помню, там кладбище рядом, – фыркнул Грегори, – места тише и не сыскать. И что теперь с этой усадьбой?

– Так ведь сдана в аренду, – ответил Хаммонд, – деньги небольшие, но не стоять же дому пустым, да за землей уход нужен.

– Прекрасно! – Тот поднялся во весь рост. – Ты ее продашь!

– Кому, господин?! – поразился дворецкий. – Дорого за нее не возьмешь, а так хоть что-то на старость скоплю…

– Глупец! – рявкнул Грегори, снова теряя терпение. Создатель, жить с ним рядом – все равно что выстроить дом на склоне заснувшего вулкана, никогда не знаешь, когда тот начнет извергаться. Даже старожилы, случается, ошибаются, я слыхала такие рассказы. – Ты что, надеешься выйти из Норвуда и отправиться доживать век в эту свою дыру, к кладбищу поближе?! Если бы ты так думал, то перебрался бы туда еще в те годы, когда не бродил привидением!

– А на кого бы я вас бросил, господин? – сердито ответил Хаммонд. – И делами вы что, сами бы стали заниматься? Вам надоело бы через месяц, а за арендаторами и стряпчими глаз да глаз нужен!

– Тем более, – внезапно успокоившись, сказал тот, – значит, прямо сию минуту усадьба тебе не понадобится. И ты что, старый пень, думаешь, я выброшу тебя на улицу, даже если ты сделаешься вовсе немощен?

– Я рассчитываю на ваше милосердие, господин, – с заметной иронией в голосе произнес Хаммонд, – но предпочитаю все-таки не зависеть от капризов судьбы.

– Скажи уж прямо – от моей прихоти, – негромко прорычал Грегори и положил ладонь на стол. – Я сказал, ты продашь свою усадьбу ей!

– Госпоже Трише? – изумился дворецкий. – Но… зачем?

– Затем, что я приказываю! – чувствовалось, что еще немного, и хозяин взорвется, поэтому я поспешила сказать:

– Сударь, что за блажь вам взбрела в голову? У меня все равно не хватит средств даже на крестьянскую хижину!

– Значит, Хаммонд скинет цену, – с нажимом произнес Грегори, – а я прибавлю ему жалованье, внакладе он не останется, уж об этом не беспокойся. А ты будешь получать арендную плату с того клочка земли…

– Но зачем… – И тут до меня дошло. – Сударь, но к чему такие сложности?

– Я, кажется, понимаю, госпожа, – вмешался Хаммонд. – Я, уж простите, слышал вашу беседу, да и с нами вы это обсуждали. Должно быть, дело в том, что деньги, на которые можно купить тот хлеб, который нас не убьет, не должны быть связаны с теми, кто угодил под проклятие несчастной Лизбет…

Грегори негромко зарычал и провез когтями по столешнице, оставив заметные царапины.

– Прекратите портить мебель! – все-таки не выдержала я, хлопнув его по руке и прижав ее к столешнице. – Продолжай, Хаммонд, прошу. Я, повторюсь, не понимаю, к чему такие сложности с этой вашей усадьбой… Ведь платят вам люди, которые, должно быть, и не слышали о Лизбет, так почему…

– Платят-то они мне, госпожа, а я, сами видите… то есть не видите… – тихонько рассмеялся Хаммонд.

– Хорошо… – Я нахмурилась, размышляя, и не сразу поймала себя на том, что машинально перебираю густую шерсть на запястье Грегори, словно кошку глажу. Кажется, это действовало на него успокаивающе, во всяком случае, щетина на загривке улеглась, да и когти он убрал. – Давайте разбираться. Господин говорит, что даже если он подарит мне что-нибудь, а я это продам, чтобы купить злосчастную муку, проклятие все равно сработает. В чем суть? Зачем затевать дело с этой вашей усадьбой, если я могу, скажем, покупать у господина ценности за медные монеты, а продавать втридорога? Это же намного проще!

– Проще, да не лучше, госпожа, – сказал Хаммонд. – Глядите: деньги, которые попадают ко мне, связаны со мной, а я принимал участие в той истории. Но усадьба никакого отношения к Лизбет и ее проклятию не имеет! Я купил ее и начал сдавать в аренду, еще когда жив был старый господин, спасибо ему за щедрость, а о Лизбет тогда никто и не слышал. Все же, что есть в этом доме, перешло к господину после смерти его батюшки и принадлежало ему на тот момент, когда Лизбет произнесла роковые слова. Поэтому, если даже вы получите деньги от продажи какой-то вещи отсюда, на них все равно останется отпечаток проклятия… Уф, – выдохнул он, – давненько столько не говорил…

– Сразу видно старого крючкотвора, – фыркнул Грегори, присев на место. – Вон как завернул! Ты поняла что-нибудь, Триша?

– Конечно, – кивнула я. – Усадьба Хаммонда и арендаторы с проклятьем не соприкасались. Я тоже. Связав нас, мы получим возможность наконец покупать хлеб, от которого никто не умрет.

– А еще, если печь самим, – добавил Хаммонд, – то и соль, и молоко, и что там еще нужно…

– Соль, спорю, была здешняя, – сказал Грегори и ухмыльнулся. – Вряд ли Триша об этом подумала, верно?

– Ох… – Я невольно схватилась за сердце. – В самом деле… Дрожжей и муки не было, я привезла с собой, но соль! Сударь, простите, я…

– Нечисть боится соли, – напомнил он. – Видно, и проклятие тоже.

– Но лучше все-таки не рисковать, – рассудительно произнес Хаммонд. – Не такая уж это будет трата. Я, господин, с вашего позволения, пойду составлю купчую на свою усадебку, а госпожа Триша даст мне расписку на… сколько у нее там имеется. Потом съездит в город, привезет наличные, да и управляющего пускай другого наймет, не нашего. Мне к этому теперь касательства иметь не стоит! Советом всегда помогу, но так…

– Я знаю надежных, – кивнула я. Еще бы мне не знать! – А если… если мы ошиблись, то просто продам усадьбу обратно Хаммонду за те же деньги.

– Ну наконец-то договорились, – шумно вздохнул Грегори и поднялся, кивнув Хаммонду: – Поди займись бумагами, да не тяни. А ты иди за мной!

Обычно такие фразы из уст хозяина Норвуда ничего хорошего не сулили, но сейчас он вроде бы успокоился и опасаться было нечего.

– Значит, тебе нужно будет съездить в город… – задумчиво произнес он, подав мне руку на лестнице.

– Это Хаммонд сказал, не я, – покачала я головой.

Портреты на стенах будто провожали нас взглядами, и от этого сделалось неуютно. Будто почувствовав что-то, Грегори опустил тяжелую лапу мне на плечи, и я сразу почувствовала себя спокойнее.

Забавно, я думала о нем всегда по-разному: то у него были руки, то лапы, то лицо, то морда, то улыбка, то оскал…

– Думаю, пока можно обойтись распиской, – добавила я.

– А я считаю, что лучше сделать все, как полагается, – ответил Грегори. – Расписка – это бумажка. Обменяешь купчую на деньги, тогда я буду спокоен хоть отчасти…

– О чем вы?

– О том, что ты теперь не будешь зависеть от своего братца, – серьезно сказал он и остановился. В коридоре было темновато, но глаза Грегори едва заметно светились, я такое уже видала.

– Так вы вовсе не об этих несчастных припасах заботились, а… – Я потеряла дар речи.

– Мы много лет жили, как жили, ничего, не умерли, – криво усмехнулся он, – хотя, признаюсь, хоть я и знал, что в проклятиях бывают лазейки, эту найти не сумел. Ну да будем считать возможность вспомнить вкус хлеба приятным дополнением…

– Сударь!

– Не перебивай! Я уже сказал тебе, что мое время подходит к концу. Так вот, – Грегори развернулся и чуть наклонился, чтобы смотреть мне в глаза, – мне вдруг захотелось на исходе лет сделать что-нибудь этакое… Лучше всего, конечно, было бы расправиться с феей, но как ее достанешь? Никак… А жаль… Поэтому, Триша, я хочу отблагодарить тебя за то, что ты согласилась скрасить эти мои последние дни. Вернее, напросилась на это и нахально вселилась в мой дом!

– Фу-ты, – выговорила я с облегчением, – я уж подумала, что вас феи подменили, так вы вдруг заговорили.

– Я знаю обхождение, иначе почему бы, думаешь, женщины стремились в мои объятия? – фыркнул он. – Не только в богатстве дело… Опять ты сбила меня с мысли! О чем бишь я? Ах да… Так вот, Триша, я мог бы осыпать тебя драгоценностями и даже завещать тебе все свои владения, но не стану. Не из жадности – больше мне это передать некому. Просто… – Грегори помолчал, – эти сокровища не приносят счастья. В этом доме за века скопилось столько всевозможной волшбы, что никогда не угадаешь, чем обернется тот или иной подарок!

– Вы что-то знаете о тех, кому достались такие вещи, – утвердительно сказала я, взяв его за руку.

– Конечно. Я из интереса следил за ними, покуда мне не надоедало.

– Посылали невидимых слуг?

– Нет. Но об этом позже… – Грегори помолчал. – Кто-то убежал отсюда, прихватив столько, сколько успел унести. Надо ли говорить тебе, что такие люди или растратили нежданное богатство, или жили пусть и в достатке, но недолго, потому что добытое воровством непременно аукнется… А кто-то и до города не дошел. Тут, знаешь, не только волки водятся, но и лихие люди, и если они прослышат, что путник угодил в лапы Норвудскому чудовищу, то сторожат у дороги по очереди: знают, что этот человек вернется раньше или позже.

– И вы до сих пор их не усмирили?

– Еще чего не хватало, – усмехнулся он. – Мне они не помеха, поставщика моего не трогают – хватило одного урока, а что до воров…

– Но вы сказали, что кто-то уходил с вашего позволения, – напомнила я. – Неужто с пустыми руками?

– Нет, конечно. Ну да этих обычно провожал я сам, а что с ними делалось дальше… Я уже описал. Девушки выходили замуж с этаким-то приданым, но очень скоро начиналось… догадаешься что?

– Конечно, – кивнула я. – Их начинали попрекать тем, что они много времени провели в лесу, наедине с вами. И как знать, что вы с ними тут проделывали да за что этак одарили!

– Вот именно. Одних оставляли мужья, другие скрывались в обители, некоторым хватало ума уехать подальше, но слухи докатывались и туда… А я, – добавил он с неожиданной обидой, – к девицам и не прикасался!

– То-то вы меня едва не придушили…

– Ты прекрасно поняла, что я имел в виду, – покосился на меня Грегори. – Хм… Разумеется, те, что сами не возражали, не в счет. Я имею в виду, насильно я никого не принуждал.

– Большое достижение для вас! – не выдержала я, припомнив рассказ о его похождениях.

– Акт насилия – и еще пары лепестков как не бывало, – ответил Грегори мне в тон. – Не так уж сложно научиться смирению, когда от этого зависит твоя жизнь.

– Должно быть, вы злы на фею еще и потому, что из-за ее заклятия оказались лишены плотских радостей? – предположила я.

– Триша, не вынуждай меня рассказывать, кем или чем можно заменить живую женщину!

– Лишь бы не мертвой, а так – кому и ослица подружка… – пробормотала я.

Грегори, кажется, все равно услышал – грива его встала дыбом, но он все-таки смолчал. Я уж думала, не удержится, рявкнет! Но, видно, я угадала, а какой-никакой стыд у хозяина Норвуда еще остался…

– Словом, – сказал он, помолчав, – мои сокровища никому не приносили счастья. Земельный надел – другое дело, он не мой, а тебе хватит на то, чтобы жить безбедно. Хаммонд прибедняется, его усадебка не так уж мала, а с арендаторов он получает достаточно, чтобы накопить не на одну, а на три достойные старости. Или на пяток попроще… Но это я ему и так обеспечу.

– Я поняла, сударь, – сказала я, тронув его за локоть. – Благодарю вас.

– Пока не за что. Съездишь, выправишь нужные бумаги, тогда и поговорим.

– Ехать придется не на один день, – заметила я. – Скоро такие дела не делаются. Конечно, если заплатить, то все получится куда быстрее, но…

– Но ты хочешь повидаться с семьей, – кивнул он. – Трех дней, думаю, тебе хватит. Я сам тебя провожу, обожду в лесу.

– Сударь…

– Волки, – серьезно сказал Грегори, – сейчас они особенно злы и голодны, а в округе их много. Что двуногих, что четвероногих.

– Как вам будет угодно, – ответила я. Спорить с ним смысла не было, да и впрямь так будет куда спокойнее!

– Подарки твоим племянницам не предлагаю, – добавил он. – Уже поняла почему?

– Конечно! Только этого им и не хватало… Я сама куплю им какие-нибудь безделицы… Правда, тогда Хаммонду достанется меньше.

– Переживет. Сказал же, я прибавлю ему жалованье! Ну а здешние чудеса – не забава, если ты не вырос с ними вместо игрушек и не знаешь их подлого нрава. Денег это тоже касается, – напомнил Грегори.

– Сударь! А тот сундук золота… – вспомнила я его подарок Манфреду.

– А, это ничего, – фыркнул он. – Я уж узнал, что он с ним сделал.

– И что же? – потеребила я его за рукав.

– Зарыл в подполе и еще кое-где, – ответил Грегори. – Это он умно поступил: пусти он сразу столько денег в оборот, сразу бы спросили, откуда взял! А так он прибавляет понемножку к своим доходам от торговли, вроде и не заметно со стороны. Братец твой прижимист, так что, надеюсь, разорение ему не грозит. Сама расспросишь, во что он капиталы вкладывает…

– Попробую, только…

– Думаешь, не дознаешься? Ну так сам тебе скажу: в доходные дома, в корабли, в торговлю, да не в одну корзину все яйца складывает. Даже если какое-то предприятие и прогорит, голым и босым твой Манфред с дочками не останется. Кстати, – заметил Грегори, – все же некоторым из тех, кого я одарил сам, повезло. Они остались живы, сыты-обуты и порой даже с прибылью. Но только те, кому я всучил деньги, полученные от арендаторов, а не какие-нибудь старинные монеты или драгоценности.

– Наверное, эти деньги более… безлики, – постаралась я подобрать слово.

– Возможно.

Видно было, что разговор этот Грегори наскучил, и я не стала продолжать расспросы.

– Иди сюда, – сказал он и распахнул дверь, которую я прежде не замечала. Впрочем, до этого закоулка (как и до множества других, которых в старом доме было превеликое множество) мы еще не добрались с тряпками и швабрами. Комната, однако, выглядела почти прилично, должно быть, просто потому, что мебели в ней не оказалось.

Ан нет, заметила я, у дальней стены стояло большое зеркало. Должно быть, много лет назад перед ним прихорашивались дамы: зеркало было достаточно большим, чтобы вместить те самые злополучные фижмы, да и для шлейфа бы место осталось. Сколько может стоить такая вещь – а размеров и чистоты стекло было поистине невероятных и ничуть не потемнело от времени! – я даже представить не могла.

– Его подарила моему прапрадеду все та же фея, – негромко сказал Грегори. – Чтобы тот мог полюбоваться собою со стороны.

– А вы…

– Я иногда прихожу сюда, – ответил он. – Правда, мне часто хочется разбить проклятое стекло, но его даже камнем не возьмешь.

– Снова волшебство?

– Именно. Это зеркало показывает суть вещей. А я, – тут он невесело усмехнулся, – я отражаюсь там прежним. Нет, не трудись, ты этого не увидишь. Каждый может разглядеть только себя.

– Неужто, – пробормотала я, когда он поставил меня перед собой, и вгляделась в запыленное стекло.

– Присмотрись, ну?

– Да уж смотрю, пыль одну вижу, – ответила я. – Ну и себя, ясное дело. Правда, зеркало и впрямь с хитрецой – я в нем, пожалуй, буду посимпатичнее, чем теперь. Да и платье не мое, я таких отродясь не носила! А вы…

Тут я примолкла и внимательнее всмотрелась в зеркальную глубину. На мгновение мне показалось, будто за моей спиной стоит не неведомый зверь, а человек, словно сошедший со старинной картины: высокий, широкоплечий, с густыми черными, завитыми по тогдашней моде волосами, ниспадающими на кружевной воротник дорогого камзола, с лицом красивым, надменным и недобрым.

– Кого ты там видишь? – тихо спросил Грегори.

– Чудовище, – ответила я, и, кажется, он остался доволен этим ответом.

Глава 8

Ясное дело, отправляться в путь предстояло не сегодня и не завтра. Пока служанки дошили одежду – разумеется, я не забыла и о дорожных платьях, и те получились куда наряднее, чем мои нынешние, девушки расстарались, – пока прислали заказанную обувь…

Впрочем, скучать мне не приходилось: я подсчитала свои финансы и решила, сколько могу потратить на подарки девочкам, а сколько достанется Хаммонду. К кому обратиться в городе, я знала: повторюсь, я помогала брату с делами и многое знала не хуже, а то и лучше, чем он сам. С этим не должно было возникнуть затруднений.

Вдобавок Грегори, показав мне волшебное зеркало, не остановился на этом и то и дело звал меня, чтобы дать полюбоваться очередной диковиной (в руки, правда, он мне старался такие вещи не давать, и я даже не думала обижаться, понимая, чего он опасается). Диковин же в поместье оказалось превеликое множество, равно как и потайных комнат, скрытых коридоров и лестниц, ведущих неведомо куда. Недаром я боялась заблудиться тут! Впрочем, в некоторые двери нельзя было войти без позволения хозяина, и это к лучшему…

– Мои предки вовсю пользовались благорасположением феи, – пояснил мне Грегори. – Здесь заклятие, тут заклятие… Поверишь ли, один только ритуал введения молодой супруги в семью занимал несколько дней, и то кое-какие части дома оставались ей недоступны.

– Прямо как в легенде о рыцаре, который запрещал жене открывать одну дверь, но она все-таки не удержалась, за что и поплатилась жизнью, – припомнила я. – Это не ваш родственник?

– Не припоминаю такого, но, быть может, ему покровительствовала та же фея. Или другая, ухватки у них, полагаю, одинаковые… – Грегори помолчал и добавил: – В этом доме тоже можно пострадать от излишнего любопытства.

– Я не сую нос куда не положено, если вы намекаете на это.

– Ты нет, но до тебя бывали… любители и любительницы заглянуть в запертые комнаты, – серьезно сказал он. – Я недаром предупреждал тебя о западном крыле. Там не только мои личные покои, но еще и хранится много такого, чего не стоит касаться людям, у которых нет на это позволения хозяина Норвуда.

– А как же слуги? Мне показалось, в том крыле даже чище, чем в остальном доме! Снова волшебство?

– Оно самое. Грязью зарасти не позволит, а пройтись с метелкой для пыли и тряпкой слугам не возбраняется. Главное, не прихватить что-нибудь или попытаться это что-то исследовать. Обычно добром это не заканчивается.

– И не страшно было людям отдавать вашим предкам девушек в жены, – невольно поежилась я.

– А ты полагаешь, мы болтали о таких вещах направо и налево? – прищурился он. – Молодые жены да и мужья, бывало, в род принимали юношей, – узнавали об этом уже после свадьбы.

– Когда им уже некуда было деваться…

– Именно. Впрочем, большинству богатство так застило глаза, что они соглашались на все… И, хотя случались и прискорбные инциденты, обычно супруги моим предкам доставались или покорные, или им самим под стать – с характером и пониманием того, что делать нельзя, а что может быть попросту опасно. Этим обычно ничто не угрожало.

– А как же дети? Им ведь не всегда объяснишь, почему нельзя схватить какую-нибудь красивую вещицу!

– Если в ребенке течет кровь Норвудов, ему ничего не сделается, – ответил Грегори и вдруг ухмыльнулся: – Кстати, именно поэтому Норвуда невозможно обмануть, выдав чужого ребенка за его.

– То есть у Лизбет был бы шанс на то, что вы признаете дитя?

– Нет, – еще шире улыбнулся он. – Тогда пришлось бы признать и ее саму, а мне это даром не сдалось… Ну, довольно бродить по дому, идем лучше, прогуляемся!

Я не возражала: было холодно, но безветренно, и пройтись по парку было приятно. Ну а Грегори раз за разом сворачивал к своей розе, глядел издали, но при мне никогда не подходил к ней близко. Впрочем, следы на снегу красноречиво говорили о том, что он часто наведывается сюда в одиночку. Быть может, даже не один раз на дню…

– Госпожа, – постучалась ко мне как-то поутру Моди, – не могли бы вы спуститься?

– Случилось что-нибудь? – отложила я книгу.

Грегори вчера славно поохотился, а сегодня изволил предаваться лени, так что у меня выдалось немного времени на чтение.

– Ничего, госпожа, просто мы закончили работу и хотели… – Она замялась и умоляюще посмотрела на меня. – Мы хотели бы, чтобы вы сами раздали нам готовое платье. Пожалуйста! Все очень просят!

– А почему не хозяин? – удивилась я и встала, отложив книгу.

Мои обновки были уже готовы, и я только ждала разрешения Грегори, чтобы отправиться в город. Увы, в последние несколько дней он пребывал в крайне раздражительном настроении, и лишний раз подходить к нему не стоило. Собственно, потому он и отправился на охоту, хотя кладовые и так ломились от припасов, – чтобы развеяться и выпустить гнев на волю.

– Он не захочет, – вздохнула Моди. – Вы же знаете, как он относится ко всяким древним глупостям! – довольно похоже передразнила она. – А для нас это важно. Обычай такой, госпожа: слуга получает подарки из рук хозяев…

– Но я над вами не хозяйка, – напомнила я.

– Ну… мы так не считаем, – озорно ответила Моди. – Идемте? Все уже собрались и очень ждут!

– Вот влетит нам за это самоуправство как пить дать, – покачала я головой. – Ревнители традиций выискались… Идем!

– Попадет, если хозяин узнает, но мы же потихоньку, – сказала Моди. – Сюда, госпожа, на восточную галерею… Тут раньше, Хаммонд говорит, была оранжерея, да только все пришло в упадок.

– Это не так сложно поправить, – ответила я, оглядев высокие окна. Сюда я тоже еще не заходила: размерами поместье не уступало какому-нибудь замку! Однако галерея была отмыта до блеска, видно, слуги постарались. – Разведем тут заморские цветы, то-то будет славно…

– Вот было бы здорово! – сказала Моди. – Прошу, госпожа!

Все слуги собрались здесь: хоть я и не видела их, но слышала дыхание, покашливание и шепотки.

«Любопытно, как же это будет? – невольно подумала я, увидев порядочную горку свертков, подписанных твердым почерком Хаммонда. – Я вижу предметы в руках у слуг, но не их самих и их одежду. Неужто и эта сделается невидимой? Ну, поглядим!»

– Начнем по старшинству, – предложила я, когда воцарилась тишина.

– Пускай лучше сперва девушки, – предложил Хаммонд.

– Им переодеваться дольше, – вставил Эрни, и парни захихикали.

– Ну, как скажете, – улыбнулась я и поискала глазами нужный сверток. – Роуз?

– Да, госпожа, – услышала я ее голос, – благодарю, госпожа!

– Моди… Тесси… Джуди… Кора… Лили…

Потом дошла очередь и до мужчин, и свертки один за другим уплывали из моих рук, а слуги благодарили на разные голоса.

– А теперь что? – с интересом спросила я, когда одарила всех без исключения.

– Пойдем да переоденемся, – довольно сказала Роуз. – А то ведь еще и ужин подавать! А ну, живо!

Раздался смех и топоток, повеяло ветерком – это разбежались девушки, переговариваясь на ходу, а за ними и мужчины разошлись.

– Спасибо, госпожа, – негромко произнес Хаммонд у меня над ухом. – Это в самом деле старинный обычай – на праздники хозяева одаривают слуг.

– Какой праздник? – не сразу сообразила я.

– Так ведь зима на весну повернула, – усмехнулся он. – Жаль, заранее весь дом вычистить не успели, ну да ничего, вчера внизу и в господских покоях прибрались. Масло сбили, как полагается, кушаний наготовили заранее – сегодня работать запрещено. Ну а к ночи, если господин не запретит, разожжем костер…

– Пора Огней! – осенило меня.

– Она самая, – серьезно ответил он. – Надо же, еще помнят…

– Просто я недавно читала об этом, – виновато ответила я. – Боюсь, теперь уже мало где празднуют этот день, разве что по глухим деревням.

– Ну так и мы в глуши живем, – сказал Хаммонд. – Прошу прощения, госпожа, пойду – тоже охота принарядиться. Да и хозяин скоро спустится… И вот увидите, – добавил он шепотом, – он, хоть и рычит, что все это чушь, что не верит в колдовские дни, все равно приоденется.

– Раз так, то и я, пожалуй, обновлю платье, – улыбнулась я. – Идем, Хаммонд! И пришлите ко мне Моди, она, помнится, хотела сделать мне прическу.

Задержавшись в дверях, я посмотрела на витражи, украшавшие верхнюю часть сводчатых окон: они изображали Колесо Года, и сегодняшняя его спица, показалось мне, светится как-то особенно в мягком, еще зимнем свете.

Переодеться я могла и без посторонней помощи, что и проделала, дожидаясь Моди, благо ванной озаботилась еще с утра, поняв, что по меньшей мере до вечера Грегори проспит, а стало быть, я могу посвятить время самой себе. Не то чтобы меня утомляло общение с ним – дома жилось куда как суетливее! Однако рядом с хозяином Норвуда я всегда ощущала тревогу и старалась тщательно следить за собой, чтобы не вызвать у него очередную вспышку ярости, и от этого уставала больше, чем от беготни по делам. Тем более мои старания и не помогали вовсе: Манфред говорил, что у меня ядовитый язык, и если я вдруг решу утешить умирающего, тот вскочит и погонится за мною с кочергой, хотя я вроде бы и не говорю ничего злого и обидного… Может, и так, со стороны видней! Потому я и старалась помалкивать…

– Простите, госпожа, что заставила ждать! – выпалила запыхавшаяся девушка, влетев в комнату. – Ох, как вам платье идет! А прическу – это я мигом, это я…

– Моди? – развернулась я. – А тебе тоже идет этот фасон. И я так и думала, что у тебя веснушки!

– Госпожа?.. – Она замерла на пороге. Право, в новом платье с белоснежным накрахмаленным передником Моди выглядела очень нарядно. Видимо, Эрни тоже оценил: волосы ее пребывали в некотором беспорядке, наколка съехала набок, а на щеке алел след поцелуя. – Что вы сказали?

– Я говорю, у тебя очень милые веснушки, – улыбнулась я. – Именно такой я тебя себе и представляла.

– Так вы… – Моди зачем-то посмотрела на свои руки, на меня, снова на себя. – Вы меня… видите? И в зеркале видите?! Правда-правда?!

– Могу описать, – серьезно сказала я, и тут Моди кинулась мне на шею, смеясь и плача одновременно. – Ну будет тебе! Поди лучше, скажи остальным, а прическу сделаешь мне в другой раз.

– Госпожа! Я быстро… – выпалила она, отстраняясь. – Ох, простите… так же нельзя… Но в голове не укладывается! Я бегом туда-обратно!..

– Стой! – окликнула я. – Не показывайтесь пока хозяину. Будет ему сюрприз…

– Он нас точно поубивает! – радостно сказала Моди и ринулась прочь.

Она кометой вылетела из комнаты, а я прислушалась: сперва ее каблуки выбили частую дробь по лестнице, потом внизу хлопнула дверь, а через мгновение с кухни раздался приглушенный восторженный визг…

«Надеюсь, они не явятся ко мне всей толпою», – подумала я, расчесывая волосы.

Значит, колдовской день? Да в доме, пропитанном волшбой… Уверена, эти хитрюги нарочно затянули с шитьем, чтобы поспеть точно к празднику! Интересно, кто их надоумил попытаться снять заклятье вот этак? Хаммонд? Или это какие-то старые поверья?

«Нужно будет расспросить», – решила я. Так или иначе, это сработало, и мне уже не терпелось взглянуть на остальную прислугу и узнать, верно ли я представила себе их облик!

Моди и впрямь обернулась живо и взялась за дело, не умолкая ни на секунду.

– Госпожа, как вас благодарить, и не знаем, – трещала она, завивая мне локоны. – Роуз – та плачет навзрыд, девушки тоже сами не свои, даже Хаммонд, кажется, слезу пустил… Ой, но что скажет хозяин, как узнает?

– Выругается, – вздохнула я.

– Как бы не проклял второй раз, – шмыгнула носом Моди, устраивая у меня на голове что-то несусветное. – Нет, вам так не идет… Вот! Точно так, просто и красиво очень, правда?

– Да, пожалуй, – согласилась я. – У тебя талант, Моди!

– Ну уж скажете, госпожа, – засмущалась она. – Тут делать-то нечего, а так вот насмотришься на портреты да давай прикидывать на себе и остальных, кому какая прическа к лицу… Эту вот я на совсем-совсем старой картине видела, она от времени уж темная совсем, едва разглядишь… Правда, там платье совсем другое, старинное, но то вам было бы не к лицу!

Я посмотрела в зеркало – оттуда на меня взглянула придворная дама, не иначе! «Пожалуй, под стать тому человеку из волшебного зеркала», – подумала я и невольно поежилась.

– Идемте, госпожа, – позвала Моди, которая, кажется, вовсе не могла оставаться без движения. – Скоро хозяин спустится, а все сперва подглядывать будут. Очень уж хочется посмотреть, как он вас увидит в этаком наряде!

– Идем, – сказала я весело, – только смотрите, не шумите! У него слух сами знаете какой, а нюх и того лучше!

– Мы привычные, – хихикнула Моди, проводив меня в гостиную.

Сама она тут же скрылась из виду, и только из углов и с галереи слышались шорохи. Ну да не мне учить здешних слуг прятаться в знакомом им до последнего уголка доме… Я имею в виду доступные им уголки, конечно!

Ожидать Грегори пришлось довольно долго, а когда он все-таки соизволил явиться, я не удержалась от улыбки: Моди оказалась права, одет хозяин оказался, скажу прямо, роскошно, пусть и старомодно. Любопытно, но к его звериному облику шла и белоснежная рубашка с пышным кружевным жабо, и черный бархатный камзол, расшитый крохотными бриллиантами, и тяжелая драгоценная цепь, лежащая на могучих плечах.

– Неужто ты наконец решила сменить свои унылые тряпки на что-то приличное? – сделал он мне комплимент, когда я встала ему навстречу.

– Только ради праздника, сударь, – смиренно ответила я.

– Какого еще праздника? – нахмурился он, занимая свое место.

– Сударь, не притворяйтесь, будто вы о нем забыли или вовсе не знали. Иначе по какой же причине вы этак нарядились? – поинтересовалась я.

– Захотелось тряхнуть стариной, – мрачно ответил Грегори. Видно было, что он недоволен. – А вот откуда ты знаешь об этом дне, хотел бы я знать?

– Моя племянница обожает старинные легенды и волшебные сказки, вот оттуда.

– Если ты еще раз упомянешь при мне сказки и легенды, я заставлю тебя переписывать книгу преданий о странствиях Создателя, – угрожающе произнес Грегори. – И учти, написана она на старинном языке, так что тебе придется потрудиться, чтобы перетолмачить тексты!

– Но вы его разбираете? Прекрасно, я стану спрашивать вас, если не пойму какого-либо оборота, – не осталась я в долгу.

Отвлекаясь от рассказа, замечу, что книгу эту я позже все-таки разыскала в библиотеке. Это в самом деле оказался чудовищной толщины фолиант, украшенный дивными миниатюрами и замысловатыми буквицами. И, должна сказать, многие из этих историй, порой весьма захватывающих, а временами даже фривольных, я никогда прежде не слышала.

«Так и должно быть, – сказал Грегори в ответ на мой вопрос. – Не то люди, чего доброго, возомнят себя равными Создателю, который, как видишь, не был чужд ничему земному. Еще, поди, вздумают сами толковать его поступки! Грамотных нынче куда больше, чем в прежние времена, так вот начитаются крамолы и примутся пересказывать ее направо и налево… – Он помолчал и добавил: – Боюсь, это единственная сохранившаяся Книга Странствий».

«Отчего же вы не велели переписать ее раньше? – спросила я. – Тому же Хаммонду? Или не взялись сами?»

«У Хаммонда и без того достаточно дел, а мне не хватит терпения, – мрачно ответил Грегори, взглянув на свои руки, – перо я удержать в состоянии, конечно, да только мне это надоест на второй же странице! Либо я увлекусь и стану читать, а переписывать уже читанное слишком скучно. Словом, это будет твой урок!»

Ну да это случилось много позже, а теперь он оглянулся в раздражении и громыхнул так, что люстра закачалась:

– И долго мне ждать, пока подадут на стол?!

– Сию секунду, господин! – раздался голос Хаммонда, и Эрни внес первый поднос. За ним последовала Роуз и две девушки чуть постарше Моди, должно быть, Джуди и Тесси, все как одна в новых нарядах.

Выражение лица Грегори было бесценно, ну а слуги не подкачали: будто и не заметив, как отреагировал хозяин на их появление, они споро расставили блюда на столе и удалились, а Хаммонд склонил голову в ожидании распоряжений.

К слову сказать, я в самом деле угадала с внешностью хотя бы этих слуг: Роуз оказалась высокой, крепко сбитой особой средних лет, с поистине королевской статью и прекрасными белокурыми волосами, в которых еще не была заметна седина. Джуди и Тесси были весьма миловидны и на первый взгляд скромны, хотя их выдавали озорные взгляды. Обе оказались темноволосыми, разве что Джуди чуть потемнее товарки. Эрни, как я и ожидала, был невысок ростом, очень ловок и подвижен, а рыжиной удался под стать Моди. Хаммонд же отличался прекрасной осанкой, безукоризненными манерами, вот разве что вместо придуманной мною благородной седины сверкал лысиной… Зато профиль у него и в самом деле был орлиным!

– И что это должно означать? – неожиданно тихо произнес Грегори. Я, однако, видела, как он сгибает и разгибает в пальцах серебряную вилку, а значит, вот-вот должно было последовать извержение вулкана. Зная за ним эту дурную привычку, я и представить не могла, сколько приборов он уже перепортил! – Я жду ответа!

– Если бы я знала это, то непременно поведала бы вам, сударь, – сказала я. – Но, право, я и сама в радостном удивлении!

– Ты видишь у меня на лице хоть какие-то признаки радости? – прищурился он, но оставил вилку в покое.

Хаммонд опустил массивный поднос, которым прикрывался на манер щита, и выдохнул с некоторым облегчением.

– У вас достаточно богатая мимика, сударь, – улыбнулась я. – И в самом деле я не знаю, что произошло. Просто Моди явилась помочь мне с прической, и вдруг оказалось, что я ее вижу! Может быть, век, о котором вы говорили, все-таки уже миновал? Долго ли ошибиться в подсчетах за такой срок!

– Я еще не выжил из ума и прекрасно помню, что проклял я их уж точно не в Пору Огней! – все так же негромко произнес Грегори, хотел было добавить что-то еще, но осекся.

– А говорите, забыли, что за праздник нынче, господин, – довольно сказал Хаммонд, но с подносом расстаться не рискнул.

– Поди ближе, – мрачно сказал Грегори, встал, взял дворецкого за плечи и повертел, как игрушку. – Надо же, память у меня все-таки не так хороша, как хотелось бы! Ты мне запомнился не таким.

– Так годы-то идут, господин, часики тикают, – вздохнул тот, и словно в ответ на эти слова часы пробили девять раз. – У кого быстрее, у кого медленнее, а все одно… Мудрено не поменяться за столько лет, даже если кругом одни и те же лица день за днем!

– Может, и так… – Грегори выпустил его и сел на место. Видно было, что настроение у него испорчено окончательно и бесповоротно, но почему, я понять не могла. – Оставь нас. И остальным скажи, чтобы не подслушивали, а то знаю я вас! Я на них при свете дня посмотрю, а то, может, еще кого не признаю…

– Как скажете, господин, – поклонился Хаммонд и вышел.

Послышалось легкое шуршание – это потихоньку убрались прочь слуги, и теперь тишину нарушало только потрескивание огня в камине.

– От чего вы расстроились, сударь? – решилась я нарушить молчание.

– Неважно, – ответил он, встал и протянул мне руку. – Ты не голодна?

Я покачала головой.

– Прекрасно. Тогда идем в парк. У меня нет настроения сидеть за столом…

– Идемте, – кивнула я, порадовавшись тому, что надела добротные башмаки, а не легкие туфельки. Под длинной юбкой все равно не видно, зато ноги не мерзнут: в доме бывали сквозняки.

Грегори накинул мне на плечи свой теплый плащ (мне показалось, будто его только что не было под рукой, но я решила ничему не удивляться), и мы вышли на крыльцо.

– Эй, вы! – крикнул он вдруг, обернувшись. – Я знаю, вы будете тайком жечь костер на задворках… Так вот, можете не таиться, я дозволяю! Главное, дом не спалите!

Благодарный хор голосов заверил хозяина, что дом останется в целости и сохранности, что беспокоиться ему не о чем, а горячий ужин будет ждать его хоть всю ночь напролет.

– Тебе показалось, будто я расстроился? – спросил Грегори после долгого молчания. Мы все больше углублялись в заснеженный парк, и мороз ощутимо пощипывал щеки. Ноги пока не мерзли, и на том спасибо. – Это не так. Я просто позавидовал. Понимаешь, чему?

Я молча кивнула. Конечно! Слуги вернули себе истинный облик, а он…

– Зависти и злобе не место в доме в такую ночь, – добавил он неожиданно. – Лучше убрать их подальше от праздничного костра.

– Так, может быть, это пламя унесло бы их с собой? – осторожно спросила я, припомнив все, что знала о праздновании Поры Огней.

– Разве только заодно с этой бренной оболочкой, – ответил Грегори. – Они слишком давно сроднились со мною. С меня довольно и этого огонька…

Он кивнул на розу, едва заметно светившуюся в темноте, и опустился рядом с нею прямо в снег, будто коленопреклоненный рыцарь. Я невольно положила руку ему на плечо, запутавшись пальцами в густой гриве. Рядом с Грегори вовсе не было холодно, вот только огонь, бушевавший под этой шкурой, в любое мгновение мог вырваться на свободу, испепеляя все и вся. Недаром мне как-то подумалось, что нрав его подобен вулкану!

– Уже начали праздновать, – сказал вдруг он, кивнув в сторону дома. Я присмотрелась – между деревьев можно было различить пламя костра. – Если хочешь, я провожу тебя туда.

– А сами?

– А сам вернусь.

– Нет, сударь, – ответила я, – я и не знаю, как нужно праздновать, а слугам неловко будет веселиться в моем присутствии. Я уж лучше останусь с вами.

«В такие ночи нельзя оставаться в одиночестве», – добавила я мысленно, но Грегори, кажется, понял.

– Тогда иди ближе, не то замерзнешь, – сказал он негромко.

– А я говорила, что мои платья куда практичней такого вот наряда, – ответила я, когда он привлек меня к себе. – Не беспокойтесь, плащ ваш – теплее некуда…

«Но твою шерсть я все-таки прикажу спрясти и свяжу себе чулки из нее! – тут же подумала я. – Тогда уж точно не замерзну!»

– Что ты смеешься? – настороженно спросил Грегори.

– Не над вами, не думайте, – сказала я и посмотрела на розу. – Может, укрыть ее как-нибудь? Жалость берет смотреть, как она зябнет…

– Я же говорил – повредить ей могут только чужие руки да моя злоба, – ответил он. – Мороз она переживет, жару тоже, а вот если кто-то сломает стебель либо облетят лепестки…

Он замолчал и молчал еще долго.

Странно, должно быть, мы смотрелись на белом снегу: громадная черная глыба – Грегори, и я, в своем красном платье похожая на язык пламени…

– Послезавтра поедешь в город, – неожиданно сказал он. – Я провожу, как обещал, и встречу на обратном пути. В лесу сейчас опасно. Слышишь?

Невдалеке завыли волки, и я вздрогнула.

– Откуда-то пришла большая стая, – пояснил Грегори. – Эти чужаки меня пока не знают и не боятся, ну да я преподам им урок, случись нужда!

– Будьте осторожнее, сударь, – попросила я, коснувшись его руки.

– Я всегда осторожен.

– Сударь, – вспомнила вдруг я, – а можно мне взять с собою Моди? Я обещала ей…

– Разумеется, – неожиданно ответил он. Я думала, его придется долго уговаривать, ан поди ж ты! – Знатная девица не может путешествовать без своей горничной, да и пара слуг не помешает. Пол и Пит уже ездили с тобой, их и возьмешь.

– Вы что, забыли? Я же не знатная девица! – воскликнула я.

– Как я сказал, – последовал ожидаемый ответ, – так и будет. Идем в дом, Триша. Вижу, костер уже догорел, а я, признаюсь, успел проголодаться…

Я только вздохнула – порой Грегори Норвуд умел удивить!

Глава 9

Выезжала я затемно, чтобы попасть в город хотя бы к полудню и успеть если не разобраться со всеми делами, так хоть купить подарки девочкам.

Грегори собирался дожидаться меня на опушке, чтобы проводить обратно, но тут уж я воспротивилась.

– Это не дело, сударь, – сказала я, когда он снова завел этот разговор. – Верю, что холод вам нипочем, что пропитание вы себе в лесу добудете, но вдруг вас кто-нибудь увидит? Давайте уж лучше уговоримся на определенный день и час!

– А если тебе придется задержаться? Если я напрасно прожду тебя на условленном месте? – резонно возразил Грегори.

– О чем я и твержу, – ответила я. – Мало ли, я и впрямь задержусь или, как частенько бывает в этих дурацких… мм-м… книгах, родные запрут меня, лишь бы только не отпустить к вам? Вы обозлитесь, и ладно еще, если просто покажетесь кому-то на глаза, а если…

Я замолчала, но он понял и отвернулся.

– Со мною же поедут Пол и Пит, – напомнила я, – я всегда могу послать их с сообщением для вас! Или, полагаете, и их запрут?

– Я предпочел бы не исключать и такой возможности, – мрачно ответил Грегори и вдруг встрепенулся. – Как же я запамятовал! Идем со мной!

Поскольку я не поспевала за размашистым шагом хозяина, а он был нетерпелив, то попросту подхватил меня и уже привычным жестом устроил у себя на сгибе локтя. Ему, казалось, мой вес вовсе нипочем, а я старалась только не пересчитать головой притолоки и дверные косяки.

– Да куда же я его закинул? – Грегори распахнул очередную дверь, которую я прежде не видала. – Ага!

Мне показалось, что эта комната когда-то принадлежала женщине: туалетный столик, безделушки на нем, засохшие цветы в вазе, обратившиеся в пыль от одного прикосновения…

– Вот оно! – Грегори показал мне ручное зеркало в старомодной массивной оправе. – Это будет получше, чем любая договоренность, уж поверь мне!

– А что это, сударь? – с любопытством спросила я: его воодушевление захватило и меня.

– Безделушка, – ответил он и протер стекло рукавом за неимением чего-то более подходящего. – А ну-ка, зеркало, покажи мне порт!

Ничего не произошло.

– Покажи мне ближайший порт! – поправился Грегори, явно сдержав желание расколотить зеркало об пол, и темное стекло вдруг прояснилось.

Будто по волшебству… Да почему же «будто», именно по волшебству из небольшого овала повеяло соленым воздухом, послышались крики чаек, плеск волн и хлопанье парусов на ветру. Сперва изображение было неподвижным, но вот волны с шумом набежали на берег, с лязганьем поползла вверх к клюзу якорная цепь, и красивый корабль легко отошел от берега…

– Ах вот как вы следили за своими бывшими пленниками, – припомнила я. – Оно волшебное, как то, большое!

– Да, но это не дар феи, – серьезно сказал он. – Это зеркало куплено за большие деньги моим прадедом далеко за морем. К нашей добродетельнице оно отношения не имеет, и я могу худо-бедно доверять ему.

– Вот как! А можно… – Я запрокинула голову, взглянув Грегори в лицо. – Можно взглянуть на моих девочек?

– Конечно. Держи крепче, оправа тяжелая… – Он осторожно вложил зеркало мне в руки, придерживая его сам. – Не бойся, эта вещь еще никому дурного не…

– Что такое? – обернулась я.

– Сама по себе не сделала, – закончил фразу Грегори. – Все дело в том, чего ради ее использовать. Прадед вот купил для того, чтобы шпионить за соперниками при дворе, а я просто развлекался. И да, Триша, я догадываюсь, о чем ты подумала. Все верно, в детстве, если мне удавалось добраться до этой игрушки, я подсматривал за девицами.

– Это не самое худшее, что вы могли бы сделать.

– И что же хуже, по-твоему? – усмехнулся он, но дальше об этом беседовать не пожелал, а произнес: – Зеркало, покажи мне дом Манфреда Райли и всех его обитателей!

Стекло затуманилось, а потом я увидела знакомое крыльцо, лестницу, комнаты…

Манфред разговаривал с незнакомым человеком, судя по нездешнему загару – купцом или путешественником, но разобрать реплики целиком не выходило, доносились лишь отдельные слова. Ну, должно быть, он беседовал о делах!

Анна сидела в кабинете за бумагами – видимо, именно ей пришлось перенять мои заботы по ведению хозяйства, и я порадовалась, что успела обучить ее самому необходимому. Вид у нее был серьезный и сосредоточенный, но вовсе не унылый, казалось, она только что поняла что-то важное и теперь с интересом исследует это. Помню, со мной было точно так же…

Диана сортировала свежевыглаженное белье, покрикивая на служанку. Ну да, Бесс всегда была нерасторопна и неуклюжа. Держали ее только за искреннюю преданность хозяевам, а так ее нельзя было приставить ни к стряпне, ни к стирке, ни к глажке: или пересолит, или недосолит, или постирает белое белье с цветными платьями, или сожжет утюгом тонкую ткань… За покупками лучше не посылать – непременно ее обсчитают и обвесят! Вот и оставалась она в свои без малого сорок на должности «подай-принеси»… Правда, она так искренне огорчалась всякий раз, что мы с девочками не слишком ругали ее, просто не доверяли никакой серьезной работы. Ну а ей хватало крова над головой и хлеба насущного, да и подарками Бесс не была обделена. Думаю, где-нибудь в деревне ей жилось бы куда хуже.

– Надо же, как эта оглобля ловко изображает неумеху, – сказал вдруг Грегори, с интересом глядевший в зеркало со мною вместе.

Его подбородок почти лег на мое плечо – он был высок и, чтобы видеть происходящее, сильно нагнулся, а бакенбарды мягко щекотали мою щеку. Признаюсь, это было даже приятно! Почти как в моей ранней юности, когда Сирил Уайт ухаживал за мной и однажды подстерег в саду… Брат тогда мог бы и не спешить, оплеуху Сирилу дала я сама, да такую, что тот еще с неделю не показывался на люди, залечивая синяк под глазом и разбитый нос. Воспоминания о том случае тем не менее остались самые теплые, и было даже немного жаль, что Сирил не рискнул посвататься ко мне…

Правда, в этот раз, когда я повернула голову, то едва не ткнулась в холодный нос хозяина, а это не так уж приятно! Не то чтобы мне не доводилось тискать котят и щенят с такими же мокрыми носами, но те все же не превосходили меня размерами раза в два и не обладали неограниченной властью надо мною, сдерживаемой только личными установлениями Грегори Норвуда. Которые, полагала я, он может поменять в любую минуту!

– О чем вы? – спросила я.

– Суетится не по делу, роняет и то и се, блеет и мычит, поминутно извиняется, однако не портит ничего настолько, чтобы ей решительно отказали от теплого местечка, – довольно произнес Грегори. – Твоя Моди тоже суетлива, но у нее из рук ничего не валится… А ты не настолько уж хорошая хозяйка, раз не сумела распознать обмана!

– Спасибо, что раскрыли мне глаза, сударь, – ровно произнесла я. – Я, должно быть, и не подозревала, насколько изобретательны бывают слуги. Ваши-то и не подумают обмануть вас, не так ли?

– Я обидел тебя? – спросил вдруг он.

– Нет. Вы поставили под сомнение мою состоятельность как хозяйки и оказались совершенно правы, – подумав, ответила я, хотя, конечно, была раздосадована. – Бесс всегда казалась мне смешной неумехой, и я не могла предположить, что она настолько умело притворяется. Ну что ж, я предупрежу Манфреда!

– И тебе не жаль ее? – негромко поинтересовался Грегори.

– Я не люблю обманщиков, – ответила я, – а брат уж точно не обрадуется, узнав, что подле нас столько лет жила лгунья и бездельница, прикрывавшая лень придуманным неумением!

Он засмеялся тихонько, а я поняла: он думал, что, быть может, даже такая крохотная обида может стать ключом к спасению. Но увы, я была не обидчива, хоть плачь! Я бы с радостью даровала Грегори прощение, но… Неужто он настолько отчаялся, что надеялся даже на такую ерунду?

– Смотри дальше, – сказал он после паузы.

Летти, как того и следовало ожидать, сидела за книгой, а на ее пяльцах дожидалось забытое вышивание.

– Вот было бы ей раздолье в вашей библиотеке, – невольно сказала я, полюбовавшись темными косами младшей племянницы.

– Да, если бы я ее туда допустил, – после паузы ответил Грегори и на мгновение чуть сильнее сжал пальцы. – Держи зеркало да смотри, не потеряй! У меня есть еще одно точно такое же. Каждый вечер станешь показываться мне, а как надумаешь возвращаться, скажешь, когда именно, и я встречу тебя. Ездить без меня лесом не вздумай, это опасно! Мальчишки не уберегут, если что…

– Я скажу, конечно, но что вы разберете? Ничего же не слыхать!

– Это так не слыхать, а два зеркала уж как-нибудь договорятся, – буркнул он. – А если что, напишешь и покажешь мне записку, я грамотный, если ты не забыла!

– Я буду беречь его, – серьезно сказала я, поудобнее перехватив волшебное зеркало. – Но…

– Сказал же, прадед купил эту пару, а не получил в дар. И даже то, что зеркала теперь мои, тебе не повредит. Я ведь не дарю тебе эту игрушку, а даю на время! – сказал Грегори и добавил: – Могла бы и сама сообразить!

– Видно, я настолько же неумна, насколько нехороша как хозяйка, – улыбнулась я в ответ. – Скажите уж просто, что вам не хочется ждать меня целых три дня. Вы этак тут совсем одичаете!

– В этом нет ничего смешного, – неожиданно спокойно ответил он и отвернулся. – Иди, собирай вещи…

Я не стала говорить ему, что все давно уж собрано, молча сделала реверанс и вышла, прижимая зеркало к груди. Меня так и подмывало попросить показать мне девочек снова, но я удержалась. Грегори прав: такие вещи – не игрушки, и нужно знать меру, не то так и проведешь весь отпущенный тебе век во власти волшебного стекла, наблюдая за чужой жизнью!

Утро выдалось очень холодным, рассвет еще и не брезжил, но сытый Джонни уверенно прокладывал путь по нетронутому снегу. Пит и Пол правили по очереди, Моди сидела подле меня, держась за мою руку и озираясь в полнейшем восторге.

– Ой, как боязно, госпожа, – шептала она, – я уже почти не помню, как там, в городе… А вдруг оплошаю?

– Ты, главное, помалкивай да слушай Тришу, тогда не оплошаешь, – сказал Грегори. Он ровным шагом двигался рядом с повозкой – когда нужно было, он мог опуститься на четыре лапы и, подозреваю, на бегу сумел бы обойти Джонни, как стоячего! – А боишься, сидела бы у печки, пускай бы ехала Роуз.

– Нет-нет, господин, я все сделаю, как надо! – с испугом сказала Моди и вцепилась в меня еще крепче. – Не извольте беспокоиться!

С Грегори мы расстались на опушке леса – по пути нас не потревожили ни волки, ни разбойники, разве что нахальная белка запустила Моди в голову шишкой и долго ругалась вслед на своем беличьем языке. Пит обидно захохотал и заявил, что мишени лучше и не найти, с такой-то рыжиной, за что хозяин едва заметным движением лапы отправил нахала в сугроб и велел попридержать язык.

– Если даже не сработают наши зеркала, – едва слышно сказал он, когда я свесилась через борт повозки, – я буду ждать тебя через три дня на этом самом месте, на рассвете.

– Сударь, давайте уж договоримся как следует, – сердито ответила я. – Сегодняшний день считается, так? Еще и полудня нет, времени полным-полно! Завтра и послезавтра я буду с семьей, и, может, еще понадобится подписать бумаги у стряпчего. Следовательно, ждать вам меня на рассвете четвертого дня! Смотрите, не спутайте, не то сами же и озлитесь…

– Не спутаю, – ответил он, – но и ты не забывай!

– Вас забудешь, – фыркнула я и протянула ему руку. – Не беспокойтесь, я улажу дела и вернусь… Но если задержусь, не беспокойтесь.

– Снова ты в этих унылых тряпках, – сказал он невпопад.

– Сударь! Это дорожное платье! Не хватало еще запутаться юбкой в колесе, – вздохнула я. – Для визита к брату, обещаю, я переоденусь… как вы велели.

– Надеюсь на это, – ответил Грегори, поймал мою ладонь холодной мокрой лапой, на мгновение прижал к косматой щеке, а потом развернулся и скрылся в лесу.

Новое платье лежало в сундуке, а еще – шкатулка, которую вручил мне хозяин Норвуда перед отъездом.

– Не вздумай отказаться, – сказал он мне прежде, чем я открыла подарок. – Это драгоценности моей матери, которые она получила от своей матери и мечтала передать дочери или хотя бы невестке… Злого волшебства на них нет, так что выбери то, что подходит незамужней девице, и надень, я приказываю!

Я молча кивнула, потому что уже зареклась с ним спорить (проще было выслушать приказ и сделать по-своему), но подарок все же приняла. Чувствовалось, что сделан он от всего сердца, да и обижать покойную госпожу Эмилию Норвуд мне не хотелось…

– Ну, что встал? – спросила я Пита, очнувшись. – Не трать время понапрасну, погоняй!

В город мы въехали как раз к полудню, и времени до вечера мне с лихвой хватило на то, чтобы оформить бумаги у знакомого стряпчего, навести справки о подходящих управляющих, купить подарки племянницам и, отдохнув и переодевшись в снятой Полом комнате на постоялом дворе, с шиком подкатить к воротам братнего дома.

– Госпожа Триша! – ахнул слуга, приоткрыв ворота. – Ох… радость-то какая!

– Здравствуй, Рид. Хозяин-то дома? – спросила я и сошла с повозки – Пол и Пит подхватили меня под руки, а Моди придержала подол. – Вы двое, несите сундуки в дом… Хотя сперва отведите Джонни на конюшню, сундуки не убегут.

Оттуда уже слышалось призывное ржание Бонни, младшего брата моего пегого – они частенько бегали в упряжке вдвоем, всю жизнь стояли в конюшне бок о бок, и тот явно соскучился.

С этими словами я прошествовала в дом, сделав Моди знак помалкивать. Она и так уже набралась впечатлений больше некуда и едва держалась на ногах от усталости. И хорошо, будет помалкивать!

– Триша! – ахнул Манфред, кинувшись мне навстречу. – Как же я рад тебя видеть!..

– И я рада, – улыбнулась я, скинув теплый плащ на руки подоспевшей Моди. – А где мои девочки?

– Триша!.. – Они, расталкивая друг друга, сбежали с лестницы, кинулись обнимать меня. – Ах, какая ты красивая! Какое платье! Ох ты, драгоценности…

– А ну, живо к себе, – велел Манфред, – успеете еще пообниматься с теткой… Идем в гостиную, Триша!

– Бесс, – велела я служанке, – укажи Моди мою комнату, пускай разберет вещи. А потом отведи ее на кухню, накорми как следует, а потом пусть отдыхает.

– Конечно, госпожа, – кивнула та и увлекла ее за собой, спотыкаясь о собственные ноги.

Моди оглянулась и улыбнулась, мол, не оплошаю, а я подмигнула ей в ответ.

– Вижу, Манфред, без меня вы даже умудрились не зарасти грязью, – сказала я, проходя в его кабинет.

– Трудами Анны и Дианы…

– Не прислуги? – удивилась я.

– Я хочу сказать, что распоряжаться слугами их научила ты, – устало ответил брат, усаживаясь за массивный стол красного дерева.

Я устроилась в удобном кресле, которое любила с тех пор, как себя помню. Не раз я засыпала в нем в раннем детстве, покуда отец распекал управляющих, и с тех пор оно ничуть не изменилось. Ну разве что обивку обновили – прежняя совсем истерлась!

– Я рада, – кивнула я. – Мне показалось, или Диана сама не своя?

– Она собирает приданое, – довольно улыбнулся Манфред. – Ничего, что вперед Анны, зато какая партия! И человек достойный – молодой Густав Данн!

– А, Густав! – приятно удивилась я. – Наконец-то он набрался храбрости посвататься!

– Между прочим, сватался он уж трижды, и всякий раз его отваживала ты, – напомнил брат. – То у него молоко на губах не обсохло, то своего дела в руках нет, то еще что…

– Ну, полагаю, раз ты согласился выдать за него Диану, этот юноша избавился от своих недостатков, – вздохнула я.

Вот те раз, стоит на пару месяцев покинуть дом, как все меняется, заводятся новые порядки, да так быстро! Должно быть, Грегори прав, не такая уж я хорошая хозяйка, раз не сумела все предвидеть…

– А что же Анна?

– О ней сговор уже был, ты же помнишь, – ответил Манфред и подал мне бокал вина. – Подождем, покуда вернется Майгель – он отправился за три моря, как и собирался, а как явится, так и сыграем свадьбу. Если, конечно, за то время не найдется партия получше.

«Если не найдется, Анна заменит меня в твоем доме», – вздохнула я, осторожно пригубив вино. Ну что ж…

– Только с Летти никакого сладу нет, – удрученно произнес брат. – Вроде бы тебя нет всего ничего, а она совершенно отбилась от рук! Ни по дому помочь, ни рукодельничать – только и знает читать! Скоро я выброшу эти ее книжки в выгребную яму!

– Лучше продай обратно в лавку, зачем же добро переводить? – сказала я и, наконец, дождалась вопроса:

– А ты-то как, Триша?

– Ты будто не видишь? – приподняла я брови и поправила подол платья цвета бычьей крови.

Грегори счел, что красные тона идут мне больше зеленых, а я не стала с ним спорить. Он бы все равно заявил: «Будет так, как я прикажу!» Право, вздумайся ему настаивать на желтом или лиловом, я воспротивилась бы, но эти два цвета оба были мне приятны, так что же устраивать ссору из-за пустяков?

– Ты очень похорошела, – обтекаемо сказал Манфред, встал и выглянул за дверь, чтобы убедиться – никто не затаился поблизости. Впрочем, зная уже изобретательность слуг, я бы не рассчитывала на то, что наша беседа не станет нынче же достоянием всей людской. – Скажи… а то, о чем мы говорили с тобой перед твоим отъездом…

Он, устроившись на прежнем месте, выразительно потер палец о палец.

– Манфред… – произнесла я, отставив бокал, и поднялась во весь рост. Теперь, кажется, я поняла, отчего Грегори так нравилось нависать над собеседником, заставляя того вжиматься в спинку стула! – Изволю заметить, что ты получил сундук золота за свой испуг, и я знаю, куда ты его подевал, мой дорогой брат… Не спрашивай, откуда мне это известно, припомни только, что у таких, как известный тебе господин, весьма обширные связи! А вот слишком длинные языки и загребущие руки такие люди привыкли обрубать, чтобы не мешали, ясно тебе?!

– Я… я… – пробормотал он, разлив вино, но тут же опомнился. – Однако у нас с тобой был уговор, Триша! И ты, я знаю, не забыла себя, стоит посмотреть на твой гардероб, украшения… и кое-что еще, что ты оставила в конторе Смитессона! Странно, что наш общий знакомый не подарил тебе золоченую карету и шестерку лошадей!

Я прекрасно понимала, что у брата имеются наушники чуть ли не у всех стряпчих города, знала также, что это обычное дело, потому и не думала скрываться. Но Манфреду все же стоило преподать урок!

– Знаешь, милый брат, – прошипела я, схватившись за края столешницы и нагнувшись к самому его лицу, – это не тебе приходится жить бок о бок с чудовищем… Это не тебе оно отдает приказы… И это не ты вынужден терпеть его домогательства и грязные намеки, от которых рукой подать до… Думаю, ты понял! – Я выпрямилась. – И уж прости, при таком положении вещей я предпочла позаботиться в первую очередь о себе!

– Ты уж позаботилась, – вставил он, и я поняла, что брат знает, какое именно поместье мне досталось, а может, и в курсе того, сколько платят арендаторы.

– Я расчетлива и предусмотрительна, ты всегда это признавал и почитал моим достоинством, – ответила я и вернулась в кресло. – Или ты предпочел бы, чтобы делом занялась малышка Летти? Не сомневаюсь, она много сумела бы вытянуть из этого… этого… – Я нарочито громко фыркнула. – О, он умеет быть обаятельным и любит казаться щедрым, да только глупенькой девочке никогда не удастся подольститься к нему так, чтобы получить в подарок не дурацкую побрякушку с фальшивыми камнями, а добрый надел земли, который будет кормить ее годами! А может, и не один…

– Прости, Триша… – после паузы выговорил Манфред. – Я, право, столько передумал за эти недели… Я понимаю и, право, диву даюсь, как тебе это удалось.

– У меня в голове мозги, братец, а не книжные глупости, – ответила я. – Не ты ли заставлял меня заниматься бумагами, когда мне хотелось читать сказки? Тогда я тебя ненавидела, а теперь вижу, что это было не зря…

Я подалась вперед и сказала:

– Финансами в известном нам поместье занимается дряхлый старик, который ничего не смыслит в нынешнем положении дел в округе, а хозяин вовсе не интересуется этакой скукотищей. Ты понимаешь меня, Манфред?

– Конечно, Триша! – воскликнул он, и глаза его вспыхнули. – Но…

– Но это займет время, и, боюсь, немалое, – добавила я. – Ты сам понимаешь, настолько серьезные вещи не делаются в один день и нужно как следует продумать действия… Ты ведь, скажем, получив свою награду, не переехал в новый дом и не выдал девочек за принцев, не так ли? Хотя на это бы тебе средств не хватило, о чем это я…

– Да, именно, – серьезно сказал Манфред. – Выставлять такое напоказ не стоит. Анна с Дианой выйдут замуж за порядочных и обеспеченных молодых людей, а новая родня никогда не попрекнет их – такого приданого и за принцессами не дают!

– Узнавал? – усмехнулась я.

– А как же, – улыбнулся он.

Ах, брат мой! Я любила его… по-своему, не слишком сильно, но любила. Он был много старше, и он заботился обо мне после смерти нашего отца. Да, я не смогла завершить обучение в обители, потому как его дочерям требовался присмотр, но у других не было и такого! Зато я многому научилась уже в доме Манфреда, разбирая его бумаги и слушая разговоры с партнерами и случайными людьми. Пожалуй, это было куда лучше, чем сидеть день-деньской за вышиванием или там клавесином!

Грегори был совершенно равнодушен к музыке, некстати вспомнила я. В одном из заброшенных залов я нашла клавесин необычной конструкции, видимо, старинный, но звуки он издавал ужасающие – бряцал, клацал и стонал, как издыхающее животное. Я решила, что он расстроен, но Грегори сказал, поморщившись, что этот гадкий инструмент на его памяти никогда не издавал приличествующих ему звуков. Видимо, снова какое-то волшебство!

Так я отступилась от клавишного инструмента, зато нашла на чердаке небольшую арфу, тоже расстроенную, без половины струн, но мне удавалось наиграть на ней мелодию… Слух у меня имелся, и кое-чему меня научили – простенькие пьески я выучить успела. Но, увы, этого было мало даже для дамского салона средней руки в нашем городке… И как славно, что Грегори предпочитал разговор музицированию!

– Триша? – окликнул Манфред, и я поняла, что отвлеклась.

– Что, прости? Извини, я устала с дороги.

– Я спросил, можешь ли ты хоть примерно сказать, когда удастся получить вспомоществование от известной особы?

– Конечно, – честно сказала я. – Никогда.

– Но…

– Послушай меня, Манфред, – негромко, но убедительно произнесла я. – Я много наговорила тебе. Я в самом деле сумела бы добыть богатства, сокрытые в поместье, но не стану, даже не проси! И помолчи, дай договорить!

Я перевела дыхание. И зачем я только завела разговор о сокровищах? О, ну конечно!

– Его золото проклято, – зловеще выговорила я. – Ты получил малую толику – и довольствуйся ею! Он сам сказал, что ты распорядился подарком с умом, а потому не пострадал. Так не упусти же выгоды, только не жадничай! – Я сделала паузу и продолжила: – Я заполучила клочок земли, который прокормит меня, когда я состарюсь… если не найду себе мужа, конечно же. Ты же выдашь дочерей замуж за обеспеченных людей, они не будут знать нужды, да и тебе не грозит разорение. Не гонись за призрачным богатством, брат, оно не приносит счастья, одни лишь беды! Ты же помнишь то поместье…

– Век не забуду, – содрогнулся он и подлил нам вина. – Триша…

– Что, Манфред?

– Ты и так сделала слишком много для меня, – серьезно сказал мой давно овдовевший брат, потянулся ближе и коснулся моих пальцев.

В его доме много лет уже не было женской руки, кроме моей, и если его и утешали какие-то женщины, то не под этой кровлей, я бы такого не потерпела. Пусть развлекается как угодно, но только не рядом с девочками!

Должно быть, потому он и не женился вторично: за дочерьми приглядывали сперва няньки, потом я, мне же он препоручил хозяйство. И то я ведь была ровесницей его покойной супруги… И девочек не было нужды отдавать в обучение: денег хватало на учителей, а я отличалась среди воспитанниц обители умом и смекалкой, сама могла наставить племянниц во многих науках! (Да, гордыню мою воспитательницы смирить так и не сумели.)

– О большем я просить не вправе, – негромко сказал он, сжав мои пальцы. – Скажи только, как выручить тебя? Чем расплатиться?

– Вот этого не нужно, Манфред, – ответила я. – Да, место это необычное, но… Думаю, я смогу уйти, если захочу, но пока… пока я еще не надоела хозяину. Может быть, удастся разжиться еще чем-нибудь, не обремененным проклятием!

– Тебе нужно было родиться мужчиной и унаследовать дело отца, – вздохнул он. – Только о делах и говоришь… Ну, как скажешь! Мой дом – твой дом, Триша, ты всегда можешь вернуться ко мне… Девочки скоро разлетятся к мужьям, а я останусь совсем один!

– Ну, может быть, к тому времени я и впрямь вернусь к тебе, станем вдвоем век вековать и былое вспоминать! – засмеялась я. – Не вешай нос, Манфред! Я знаю, у тебя припасено кое-что на черный день, да и я теперь не бесприданница, уж не пропадем. Выпьем за семью!

– За семью! – отозвался он, и бокалы соприкоснулись с веселым звоном. – Однако уже поздно, Триша. Я прикажу подать ужин…

– Не стоит, – отказалась я. – Я устала. Надеюсь, мою горничную накормили, а я днем недурно пообедала и вовсе не голодна. Идем лучше спать, у нас будет еще время поговорить.

Манфред обнял меня, а я поднялась в свою комнату и обнаружила Моди сладко спящей на кушетке. Под головой у нее была моя ночная сорочка, и я осторожно выпростала ее из пальцев верной служанки, а на нее накинула покрывало. Девушка так давно не покидала Норвуд, что совсем растерялась и выбилась из сил, стараясь не выдать себя непривычным обхождением…

– Грегори, – негромко позвала я, коснувшись зеркала пальцами. – Где вы?

Молчание было мне ответом, и я положила зеркало под подушку и задула свечу. Должно быть, он снова сидит подле своей розы. Виновата я – заговорилась с братом и пропустила условленное время! Ну ничего, завтра наверстаю…

С этой мыслью я уснула, а проснулась от бодрого голоса Моди:

– Извольте умываться, сударыня, вас уже к завтраку зовут!

– Давай скорее, – велела я, и она захлопотала вокруг меня.

И снова мне некогда было коснуться зеркала – сейчас Грегори еще спал, скорее всего он был полуночником и рано не поднимался, но вдруг?.. Я улучила все-таки минутку, отправив Моди за еще одним кувшином воды, но Грегори не отозвался.

Должно быть, он действительно еще не проснулся, но беспокойство порядком испортило мне настроение, и я оделяла девочек подарками без особенной радости. Правда, приняли они их с удовольствием, только Летти печально вздохнула, получив атлас и ленты вместо очередной книжки, но тут уж я ничего не могла поделать.

Думаю, весь город гудел о моем возвращении: у нас ничего не утаишь, а еще у меня очень приметный пегий конь и рыжая служанка, да и Пола с Питом тут никогда прежде не видели. (К слову, веселые ребята не отказались бы задержаться тут еще на денек-другой, но меня тянуло назад, в Норвуд!)

Целый день я наводила порядок в доме, который Бесс запустила донельзя за эти несколько недель. Манфреду я живо объяснила, в чем дело, да отправила Бесс драить сковородки – там хоть ничего нельзя было испортить!

Скажу честно, в Норвуде прибраться было проще, чем в знакомом от крыши до подвалов доме!

Анна с Дианой не отходили от меня, а Летти почему-то дичилась, но я решила, что она придет ко мне посплетничать вечером, как это всегда бывало, и не обратила внимания на ее поведение.

– Что это за дом, Триша? – шепотом спросила Анна, подавая мне счета. – Как тебе в нем живется?

– Дом прекрасный, слуги хорошие, но только пыли до потолка, а хозяин нерадив, – ответила я, просматривая бумаги. – Ты молодец! Справляешься не хуже меня…

– Ну что ты… – Она подняла на меня взгляд. – Триша, а отец ведь сказал тебе о сговоре?

Я кивнула, а она продолжила:

– Знаю, отец не хочет отдавать меня за Майгеля, он считает его сумасбродным путешественником, у которого лишь ветер в голове, но я… Я все равно его дождусь! Пускай себе путешествует, я уж позабочусь о том, чтобы его никто не обманул… спасибо твоей науке!

– Он так хорош? – улыбнулась я.

– Он вовсе не хорош! – фыркнула Анна. – Вечно небрит, скверно одет, думать может только о неведомых странах и заморских диковинах…

– Ему нужен якорь? – прямо спросила я.

– Я так полагала, пока не познакомилась с ним поближе, – ответила племянница и посмотрела мне в глаза. – Думала о надежном якоре, который удержит его возле берега… А потом поняла – ему нужен не якорь, а парус, Триша! Такой парус, с которым его корабль птицей полетит через Великое море к неведомым землям, к чужим берегам, где водятся дивные дива! И этим парусом буду я, – закончила она неожиданно сухо и собрала бумаги. – Иначе он никогда не накопит средств на экспедицию. Его лоточник на улице обмануть может, не то что дельцы!..

– Я думаю, этому можно будет помочь, – улыбнулась я.

Грегори сказал, что деньги, которые Манфред вложил в свои предприятия, вряд ли принесут моему брату вред. А что он скажет о деньгах, вложенных в мечту? Мне не терпелось спросить об этом!

– Младший Данн взялся за ум, – сказала мне Диана, когда я проверяла кладовые. – Да только теперь я раздумала идти за него замуж.

– А Манфред знает? – спросила я.

– Он считает это блажью, – ответила вторая племянница. – Но я не пойду за Густава, пусть даже была влюблена в него. Я не буду счастлива с ним, я это чувствую, Триша…

– Вас всех будто подменили! – сказала я и прижала Диану к стене. – А ну говори, ты влюбилась в кого-то?

– Нет, – пресерьезно ответила она. – Но я намерена выйти за господина Лейена. Ты знаешь, он делал мне предложение трижды, как и Густав.

– И ты трижды отвергала его без моего участия, – напомнила я. – Диана, он ведь старше тебя на два десятка лет!

– Это не важно, – ответила она и поправила льняные косы. – Просто, Триша, он меня любит, иначе не стал бы свататься из года в год, точно зная, что получит отказ. Отец не так богат, чтобы Матиас рассчитывал взять за мной богатое приданое, тем более у меня еще две сестры на выданье! Да и зачем ему это, если он сам богаче отца во много раз?

– Быть может, это видимость?

– Конечно, а его корабли, торговые дома – тоже видимость? И нет, Триша, ты же сама научила нас, как узнать, не дутые ли это предприятия, – не дала мне раскрыть рот Диана. – С такими доходами Матиас мог бы купить себе принцессу, а ему нужна я! У отца нет ничего такого, чего Матиас мог бы заполучить куда более простым способом, а значит…

– А как же Густав? – негромко спросила я. – Он столького добился…

– Но он добился этого не потому, что мог и хотел, а лишь ради возможности посвататься ко мне, – резонно ответила племянница. – Когда он меня получит, то так же легко бросит на ветер все, чего добился! Либо же мне придется заниматься его делами, а я не хочу быть управляющей, это Анне нравится возиться с бумагами… А еще, – добавила она, – Матиас желает участвовать в предприятии Майгеля! Пусть только деньгами, но одно то, что он согласен на это, говорит о многом… Либо он чувствует серьезную выгоду, либо просто хочет угодить мне. И то и другое меня вполне устраивает! – закончила она.

«Ну вот, – грустно подумала я, – оказывается, я вовсе не знаю девочек, которые росли под моим присмотром!»

– Ты расстроилась? – спросила Диана, с тревогой глядя на меня.

– Нет, просто подумала о том, насколько испортили вас те истории, что читала нам вслух Летти, – усмехнулась я.

– Они нас отрезвили, – сказала она. – В самом деле, Триша, я мечтала выйти за Густава! Только оказалось, что его никогда нет рядом, когда он нужен.

– А Матиас? Ты же считала, что он скучнее таблицы умножения!

– Кроме таблицы умножения, он знает много интересного, – озорно улыбнулась Диана, и я поняла, что она успела уже где-то уединиться с господином Лейеном…

Где-то! Уж такой человек найдет повод и место для встречи!

– Нет-нет, он ничего мне не сделал, – явно прочла она мои мысли и добавила: – Хотя я не возражала бы. И, Триша, Матиас, пусть и не так хорош собой, как Густав, зато умен. И с ним не заскучаешь, он только с виду сухарь сухарем! А еще он не пропадет на несколько лет из дому…

– Вы с Анной так похожи, – сказала я. – Тебе хочется, чтобы муж был дома, а как же она позволит своему Майгелю уплыть от нее за сто морей? Она ведь не увидит его много лет.

– А кто сказал, что она не отправится с ним? – спросила Диана с улыбкой. – Плохо же ты нас знаешь!

– В самом деле плохо, – признала я, сглотнув ком в горле.

Вот и выросли мои девочки, мне больше не было места рядом с ними… Оставалось только, как выразился Манфред, вековать оставшийся век бок о бок с ним, старым вдовцом. Или…

– Если бы ты нас не выучила, мы бы отродясь не поняли, что не в одной красоте и деньгах счастье, – сказала вдруг Диана. – Они, конечно, не лишни, но, помнишь, наша старая нянька говорила – «не по хорошему мил, а по милу хорош»?

– Конечно, помню, – улыбнулась я и обняла ее. – Почему же вы мне прежде ничего не говорили?

– Ты научила нас самим отвечать за свои поступки, – твердо ответила она. – И мы признались бы, долго такое скрывать не выйдет… Но, право, тебя мы с Анной боялись куда сильнее отца!

– Ясно, кошка из дома – мышки в пляс! – невольно рассмеялась я. – Ну и запугала же я вас… А Летти? Уж скажи, за кого она собралась?

– О, она все еще ждет прекрасного принца, – весело улыбнулась Диана. – Ну да я пару лет назад тоже мечтала о таком… Но нет уж, эти принцы только и знают, что побеждать чудовищ и совершать прочие подвиги, их, поди, домой не дождешься! Прискачет весь в мыле – накорми его да коня обиходь, он передохнет и дальше поедет… Нет уж, Триша, с Матиасом хоть поговорить есть о чем.

– Да разве я спорю, – улыбнулась я. – Были бы вы счастливы, а с кем… что за дело, хоть с трубочистом последним.

– Не удивлюсь, если Летти такого и выберет, – фыркнула Диана и добавила: – Ничего ты у нее не добьешься, она и нам не говорит, что надумала. Ее сватали, но отец всех просит обождать год-другой, так что…

– Я не стану ее расспрашивать, захочет – сама расскажет, – кивнула я и ушла к себе, отдохнуть перед ужином.

Моди была там, и молчать она не могла совершенно! Ну да я рада была слышать ее милую трескотню – это отвлекало от забот.

– Госпожа, я слишком много болтаю? – жалобно спросила она вдруг, заметив, должно быть, что я не реагирую на ее слова. – Роуз всегда бранит меня за это!

– Что ты, – ответила я, очнувшись. – Просто я отвыкла от дома и устала.

– Я тогда, с вашего позволения, схожу на кухню, вдруг узнаю что-нибудь интересненькое? Уж не погонят меня?

– Ты моя горничная, с какой стати тебя прогонять?

– Ну вот! А потом еще гляну, что там Пол с Питом поделывают, – весело добавила она. – Ой, как тут все непривычно!

– Иди уж, – махнула я рукой, дождалась, пока она убежит, закрыла дверь на задвижку и вынула зеркало из-под подушки.

«Грегори, где же вы?» – мысленно спросила я, протирая стекло пальцем, но тщетно – капель на нем все равно становилось все больше и больше, будто дождь пошел.

«Ты что, плачешь? – услышала я вдруг издалека знакомый голос. – И кто же посмел обидеть тебя?»

– Никто, правда, – прошептала я, – но я не могу здесь оставаться, сударь. Я прожила тут столько лет, а стоило отлучиться, и оказалось, что этот дом – уже не мой дом, и даже племянниц я не узнаю, так они переменились! Простите меня за глупую болтовню, но…

– Я соскучился по твоему голосу, – ответил он. – Говори, что случилось?

– То ли я воспитывала их неправильно, то ли нескольких недель моего отсутствия оказалось довольно, чтобы они сделались совсем другими… Либо же я просто была слепа, – выговорила я, утирая слезы рукой.

– А по-моему, они страшно похожи на тебя, – засмеялся он. – Только младшую я еще не видел, но за этим дело не станет, верно?

– Так вы… все это время подглядывали?! – От злости у меня даже слезы на глазах высохли.

– Не удержался, – ответил Грегори. Уж не знаю, как он держал зеркало, но мне видны были только его темные глаза. – Ты была так убедительна в роли вымогательницы и заговорщицы – я имею в виду твой разговор с братом, – что я залюбовался, право!

– Меня зовут вниз, – торопливо сказала я. – Сударь… Прошу, встретьте меня завтра в полдень на прежнем месте!

– А родные?

– Им я скажу, что вы приказали немедленно возвращаться. Манфред поймет.

– Я буду ждать тебя, – после паузы произнес Грегори. – В доме без тебя пусто…

Зеркало потемнело, и я убрала его на прежнее место, а потом прихорошилась и спустилась к ужину. Поговорить с Летти мне так толком и не удалось, но Манфреда я предупредила, что уеду раньше, чем собиралась.

«Увы, я не вольна распоряжаться собой», – сказала я со вздохом, и он молча кивнул.

– Береги девочек и не спорь с ними, – напутствовала я брата, уходя в свою комнату. – Я имею в виду старших.

– Я понял, о чем ты, – улыбнулся он и поймал мою руку. – Я не настолько слеп, как ты думаешь! И уж препятствовать счастью дочерей не стану… Тем более, – добавил Манфред, – одна птичка напела мне, что в предприятие Майгеля вложила немалые средства одна особа…

– Тут тебе и карты в руки, – кивнула я и обняла его. – Я уеду очень рано, будить не стану. Поцелуй за меня девочек! Думаю, я выберусь к вам летом, если хозяин позволит.

– Береги себя, – серьезно ответил Манфред. – О нас не беспокойся. Ты воспитала себе достойных преемниц!

Я ушла к себе и велела Моди разбудить меня до света и приказать запрягать Джонни. Ну и сказать Питу с Полом, что мы выезжаем раньше, чем собирались…

Глава 10

Спала я без сновидений, и, казалось, стоило мне коснуться головой подушки, как меня растолкала Моди. Она, встрепанная, в полумраке выглядела привидением.

– Беда, госпожа! – выдохнула она, и я вскочила как ужаленная.

– Что стряслось?!

– Я заночевала внизу, там часы так бьют, что точно уж не проспишь, – зачастила она, споро подавая мне дорожное платье. – Проснулась вовремя, шасть на конюшню – а повозки нету! И парни наши спят… Я их и так пинала, и этак – спят! Нашла здешнего конюха, тот говорит – ты что, ума решилась, милая, уехала уже твоя госпожа, сам запрягал, не стал этих гулен будить, она сказала, потом нагонят…

– О нет… – Я сунула руку под подушку, но зеркала там не было. – Моди, живо беги, прикажи седлать коня, самого быстрого!

– Я Джонни велю седлать! – крикнула она.

– А в повозку кого запрягли? – удивилась я.

– Так Бонни! Они ж почти одинаковые!

Я кинулась в спальни девочек. Анна мирно спала, подложив ладони под щеку, как маленькая девочка. И как я не замечала, что все картины на стенах ее комнаты – сплошь марины?

Диана раскинулась во сне и улыбалась так, будто только что взяла ферзя у гроссмейстера и теперь праздновала триумф.

А вот Летти в комнате не было. Не было нигде и зеркала…

Я перевернула постель, свалила на пол горы книг, отдернула штору… и замерла. Там, на подоконнике, между штабелями книг, стояла простая оловянная кружка, а в ней – почти увядшая алая роза. Цветок повесил головку и обронил уже несколько лепестков, но стебель был гладким и твердым, а единственный лист – зеленым и крепким. А вода в кружке давно уж высохла…

«Если ты выдержала столько времени без воды, потерпишь еще немного», – решила я и сунула цветок в глубокий карман дорожного платья.

Сбежав вниз, я обнаружила во дворе уже оседланного Джонни – он нетерпеливо перебирал передними ногами и фыркал.

– Госпожа, – подбежала ко мне Моди, – наши двое лыка не вяжут! Что делать?!

– Пускай проспятся, захотят – дорогу назад найдут, – процедила я и схватила Джонни за гриву. – А ну, подсади!

Слуга легко вскинул меня в седло, и я уселась по-мужски, так было надежнее.

– Госпожа, я с вами! – крикнула Моди.

Я протянула ей руку и освободила стремя, и она, словно обезьянка, вскарабкалась на коня. Думаю, могучий жеребец ее и не заметил!

– Держись крепче, – велела я и ударила каблуками в бока Джонни.

Верный конь взял с места в карьер, слуги едва успели распахнуть ворота.

На снегу хорошо видна была свежая колея, а Джонни чуял запах брата лучше любой гончей, так что потерять беглянку мы никак не могли. Однако Бонни в упряжке шел наверняка медленнее брата, так что я придержала Джонни и пустила его ровной рысью, чтобы не устал прежде времени.

След петлял – Летти толком не умела править, и куда ее мог завезти Бонни, не знавший дороги, я и представить не могла…

– Это я виновата, госпожа, мне не надо было спать, – шептала Моди, уткнувшись в мою спину. – Я не уследила! И эти два дурака напились…

– Ты ни в чем не виновата, – ответила я. – Придумала тоже, не спать всю ночь… Еще и сейчас темень какая, а уж должно бы рассвести.

– Госпожа!.. – ахнула вдруг Моди, а я поняла, какую глупость сотворила, сунувшись в лес без Грегори, без мальчишек-слуг даже!

Неподалеку раздался торжествующий волчий вой, а потом мне послышалось истошное конское ржание и отчаянный женский крик…

– Джонни!.. – Я пришпорила его что было сил, и могучий жеребец ринулся вперед. – Держись, Моди, или дай ссажу, жди тут!

– Как бы не так, госпожа! – Она вцепилась в меня что было сил. – Я ваша, господин так сказал, с вами и буду!

«Дура!» – обругала горничную я, и тут Джонни всхрапнул и еще прибавил ходу.

В тусклом утреннем свете я успела разглядеть алые следы на снегу, потом – перевернутую повозку… Должно быть, Бонни понес, колесо угодило на кочку, повозка опрокинулась, а добрый конь не сумел подняться, помешали оглобли. Волки подоспели быстро – даже если бедняга не сломал шею, ему уже располосовали бока, но до горла, кажется, еще не добрались, Бонни не сдавался и брыкался, как мог.

Снег был залит красным, и еще багровело пятно на разлапистой сосне, а под нею бился и метался громадный клубок, исходящий воем и рычанием.

Не успела я опомниться, как несколько волков, наблюдавших за дракой, ринулись от окровавленного коня к Джонни, а тот, почуяв то ли кровь брата, то ли врага, истошно заржал, поднялся сперва на дыбы, а потом ударил задом. Сдержать его не было никакой возможности, и Моди слетела с конской спины, как пушинка, а я еще какое-то время цеплялась за гриву и поводья, пока Джонни расшвыривал наступавшую стаю. Клянусь, я видела, как он раздавил копытом волчью голову, будто гнилую сливу!

Потом и я скатилась с седла, а к тому времени Моди уже успела подобрать здоровенный сук и готовилась обороняться. Я же кинулась к повозке.

В дороге многое может понадобиться, поэтому под сиденьем всегда имелся кое-какой инструмент… Есть!

– Моди, лови! – крикнула я, и она, только что сломавшая свою палку о хребет наглого молодого волка, схватила обеими руками небольшой ломик.

– Держу, госпожа! Ух я вам!..

Мне же достался топор…

Снег кругом уже был красным, как мой плащ, Джонни кружился на месте, храпя, а волки пытались вцепиться ему в бока. Не тут-то было! Пусть мой пегий и не родился боевым жеребцом, но сил ему было не занимать, и волки живо смекнули, что под удар копыт лучше не попадать, и теперь ждали, пока он выдохнется.

«Держись, дружок!» – попросила я и кинулась вперед.

Под сосной же по-прежнему катался рычащий клубок… Я рассказываю долго, но, клянусь, прошла едва ли минута!

В сером мохнатом коме мелькнуло нечто черное…

– Грегори! – крикнула я, скидывая плащ. – Я иду!

– Мы идем! – добавила Моди, врезав ломиком волчице по морде, так что та убралась прочь с жалобным визгом.

Джонни вторил согласным ржанием.

– Грегори!..

Он поднялся во весь рост, скинув вцепившихся в роскошную гриву волков, и глаза его сверкнули красным.

Большой волк кинулся было на меня, но я сунула ему в разинутую пасть свернутый плащ, а потом обрушила топор на серую голову, так что кровь и мозги разлетелись во все стороны. Лезвие завязло, пришлось наступить ногой на раскроенную волчью башку, чтобы высвободить его.

Клянусь, это было не сложнее, чем колоть дрова, а мне и это приходилось делать – в обители девочек готовили к любым поворотам судьбы и учили многому. Правда, дрова не норовили вцепиться мне в горло…

Кажется, на меня бросались другие волки, но спиною к спине со мною встала Моди, с молодецким гиканьем орудовавшая своим ломиком, да и Джонни вовремя ударил с тыла, раскидав ожидавший своей очереди волчий молодняк…

Я пришла в себя, только когда кто-то перехватил меня за оба запястья, отобрал топор и притиснул к могучей груди, в которой часто-часто билось большое сердце.

– Все, они сбежали, – хрипло выговорил Грегори, отстранив меня на мгновение. – Их было много даже для меня, и если бы не вы, пришлось бы карабкаться на дерево… Позор какой!

– Д-да уж, господин, – немного заикаясь, ответила Моди, гладя Джонни по шее. – Я чуть не умерла с перепугу! А госпожа ка-ак хватанула вожака по башке, аж брызги полетели… Сразу видать, не первый раз топор в руках держит, – добавила она серьезно, взяла коня под уздцы и подобрала ломик. – А это тоже инструмент сподручный!

– Вы целы? – выговорила я, схватившись за слипшуюся от крови гриву Грегори. – Ну же, говорите!

– Да цел я! Почти… Пустяки, и не так меня эти волки рвали. – Он внимательно смотрел мне в глаза. – А ты не ранена?

– Нет, – ответила я. Я бы непременно потеряла сознание, как героини романов, но, увы, не могла себе этого позволить. – Где Летти? Она…

– Да вон она, госпожа! – жизнерадостно отозвалась Моди, указывая на сосну. – Ну чисто снегирь на ветке!

– Жива… – выдохнула я, а Грегори вдруг захохотал на весь лес. – Что смешного вы в этом нашли?!

– На себя посмотри, – ответил он, – вся в крови, плащ красный… был, в руке топор, вокруг дохлые волки… Ничего не напоминает?

– Этим волкам очень не повезло встретить госпожу, – не смогла промолчать Моди.

– А вся ваша семейка – отменные древолазы, – добавил Грегори, взглянув наверх. – Твой братец тоже, помнится, взлетел на сосну так, что белка бы обзавидовалась!

Я улыбнулась сквозь слезы и утерла их о плечо – руки были замараны кровью.

– Господин, добейте Бонни, пожалуйста, – попросила Моди, подойдя к повозке. – Он жив еще, но на ноги его уже не поставить, столько крови потерял!

– Сейчас…

Он встряхнулся – в стороны полетели кровавые брызги, – и, прихрамывая, подошел к коню.

Бонни приподнял умную морду и снова уронил голову в снег.

– Помогите выпрячь его, – сказал Грегори и, обхватив коня за шею, сумел приподнять и сдвинуть его настолько, чтобы мы с Моди сумели высвободить придавленные конской тушей постромки. – Запрячь Джонни сумеете?

– Конечно, – ответила я, расстегивая упряжь на бедном Бонни. Моди тем временем снимала седло с Джонни. Тот сам подошел и встал в оглобли, когда Грегори одним движением поставил повозку на колеса, и негромко всхрапнул, ткнув брата мордой. Тот отозвался едва слышным ржанием.

Моди всхлипнула и попросила:

– Ну добейте уже его, господин, что мучить бедолагу зазря?! Все едино ему конец!

– Да ну конечно, – фыркнул тот.

Я видела, что по плечу его струится кровь, склеивая черную шерсть, но молчала, потому что спорить с Грегори Норвудом было совершенно бесполезно. Я могла только подойти и перевязать его плечо обрывком ткани – нижние юбки порой выручают не только от холода и бесцеремонных взглядов!

– Подымайся! – Грегори потянул Бонни за узду. – Давай, давай, вставай, ноги целы, уж дотащишься…

Моди кинулась помогать, но ее силенок не хватало даже на то, чтобы перевалить коня с бока на грудь, пришлось и мне присоединиться. А там уж Бонни сам, жалобно постанывая, кое-как поднялся на подгибающиеся ноги, и Грегори ласково обнял его за шею.

– Ничего, дойдет, – сказал он. – Перевяжите-ка его, да тронемся в путь. А где те два олуха?

– Напились и дрыхнут на конюшне, – ответила я, помогая Моди резать ткань. Но Бонни нужна была не одна нижняя юбка… не застудились бы мы обе!

– Это на них не похоже, – мрачно сказал Грегори, – ну да потом разберемся, если вернутся. Идем, путь не близкий.

– А как же Летти? – опомнилась я.

– Созреет – сама свалится, – с мстительным удовольствием ответил он, но потом все же передал мне повод Бонни и подошел к дереву. – Эй, девушка! Или прыгай, или оставайся тут до весны!

– Да не мешкайте, сударыня! – добавила Моди. – Нечего ждать, волки уж разбежались!

Я толком не разглядела, что произошло, видно, Летти разжала руки и упала прямо в руки Грегори, а тот поставил ее на ноги и подтолкнул к повозке с такой силой, что племянница моя пробежала несколько шагов, прежде чем остановилась.

– Триша… – выдохнула она. – Я не…

– Садись и молчи, – велела я, – оправдываться будешь после. Или, может, сударь, мне свезти ее домой?

– Я могу! – тут же вызвалась Моди. – Заодно и тех двоих заберу, как раз проспятся!

– Нет уж, – ответил Грегори, – забирайтесь-ка в повозку. Моди, ты умеешь править, я надеюсь?

– Конечно, господин! Да Джонни умный, он и так пойдет! – выпалила она и забралась на облучок, а я подсадила племянницу на сиденье. – Госпожа?

– Я лучше помогу с Бонни, – ответила я и взялась за его узду с другой стороны. – Идем скорее…

– Если он упадет второй раз, уже не подымем, – негромко произнес Грегори немного времени спустя.

– Значит, такова его судьба, – ответила я. Порой Бонни приходилось подпирать плечом, когда он завязал в сугробах. – Вы хотя бы дали ему шанс. Я ожидала, что вы добьете его!

– Я не смог, – серьезно ответил он и взглянул на меня поверх лошадиной гривы. Бонни свесил голову, но пока еще шагал, хоть и с трудом. Из глаз его катились слезы, и смотреть на это было больно, но помочь бедному коню мы ничем не могли. – Джонни очень хотел, чтобы он встал… Я, видишь ли, в силу своего… гм… зверского состояния неплохо понимаю животных. Во всяком случае, раньше понимал, а теперь так… от случая к случаю. С волками вот миром договориться не удалось, ну да сами напросились!

Я оглянулась на повозку. Моди вела Джонни в поводу, как мы с Грегори – раненого Бонни, и я видела, что она утирает сердитые слезы.

– Ничего, он дойдет, он сильный, – негромко сказала я, потрепав коня по шее. – Дома ему смогут помочь?

– Надеюсь, – улыбнулся Грегори. – Ты не замерзла?

Я молча покачала головой, хотя мне уже сделалось немного зябко, да и ноги стыли.

Впрочем, Моди явно подумала о том же, потому что оставила Джонни – он и так шел следом за нами, – забралась в повозку и открыла сундук, а потом подбежала ко мне и накинула мне на плечи теплую шаль. Я поблагодарила ее улыбкой.

– Вот что, – велел ей Грегори, – езжай вперед, да поживее. Скажи, чтобы шли навстречу, а еще приготовили побольше воды и… а, Хаммонд с Роуз сами разберутся!

– А что делать с девушкой, господин? – живо спросила Моди, разбирая вожжи.

– Определи ее куда-нибудь, потом разберемся, – поморщился он. – Триша, ты тоже езжай с ними!

– Вы не удержите Бонни, если он снова начнет заваливаться, – ответила я. – Так что пусть лучше Моди поспешит и приведет подмогу. Давай, гони, Моди!

– Слушаюсь, госпожа! – отозвалась она и хлестнула Джонни вожжами по крупу. – Н-но, пошел, милый!..

Конь тряхнул головой и двинулся вперед быстрее, высоко вскидывая мохнатые ноги и оставляя за собой глубокую колею. Я видела алое пятно – это Летти, обернувшись и обеими руками вцепившись в борт повозки, пыталась поймать мой взгляд.

– Как это вышло, сударь? – спросила я, когда они скрылись из виду. – Я же сказала – в полдень…

– А ты не догадываешься? – Грегори хромал все сильнее, за ним, как и за конем, оставался кровавый след, но я надеялась, что ему хватит сил дойти до дома.

– Летти, должно быть, подслушала мой разговор с братом, а потом беседу с вами – ее комната рядом с моей. Моди спала внизу, а я так устала, что не проснулась бы и от канонады над ухом. Наверно, она взяла зеркало…

– Я держал свое под рукой, – с явной укоризной произнес он.

– Я положила его под подушку!

– Крепко же ты спишь! – сверкнул он улыбкой, но она тотчас же превратилась в болезненную гримасу. А до дома было еще так далеко!

– Крепко, сударь, каюсь, – ответила я. – Так что же было дальше?

– Я очнулся, услышав зов. Стояла глухая ночь, зеркало тоже было темным-темно, но кто-то ведь меня позвал? Я пригляделся, но увидел только красный капюшон да подбородок… Ты – я думал, это была ты, – прошептала едва слышно, что тебя не хотят выпускать из дому, что требуют подписать купчую на твою усадьбу, а потому ты выезжаешь немедленно, пока все спят… Я и помчался навстречу!

– Я подарила всем девочкам красные зимние плащи, – сказала я. – Такие же, как у меня! Сударь, я не…

– Твоей вины здесь нет, – негромко сказал он. – Подумай лучше о том, что не поверь я, что это ты, не кинулся бы встречать, а тогда твою племянницу и коня уже доедали бы волки.

Тут он споткнулся, а Бонни и вовсе начал пошатываться.

– Давайте передохнем, – попросила я, – вы на ногах не стоите!

– Ничего, – упрямо ответил Грегори и встряхнул головой. – Ничего…

«До поместья полдня пути, – с ужасом вспомнила я. – Моди просто не успеет обернуться до того, как все мы замерзнем! А Грегори еще прежде того истечет кровью, я молчу уж о коне…»

– Сударь! – окликнула я, чтобы не молчать.

– Что?

– А далеко ли отсюда до города?

– Трое суток пути, – был ответ. – Если кони резвые, а дорогу не замело или не размыло.

– Но… – я опешила. – Как это возможно? Я ведь добралась за полдня… А! Снова волшебство?

– Конечно, – сказал Грегори и приостановился, тяжело дыша. – Погоди минуту…

– Вы…

– В порядке. Но драка была хороша! – снова показал он зубы. – Давненько мне не приходилось так сражаться!

– Их было слишком много, – сказала я. – Не нужно вам было бросаться в этакую свалку.

– Конечно, – ответил он. – Только некогда было разбирать, Бонни это или Джонни попался волкам в зубы, эти двое даже пахнут почти одинаково… Ну а красные плащи тоже поди различи! Я думал, в повозке была ты…

– Сударь!

Я выпустила поводья, поднырнула под мордой Бонни и оказалась лицом к лицу с Грегори. Повязка уже промокла от крови, но он улыбался и не собирался сдаваться, что бы там ни напророчила ему проклятая фея…

– Идем, – негромко сказал он и отстранил меня. – Пока еще вернется Моди…

Моди не подвела – не прошло и получаса, как подлетела повозка, Джонни остановился, шумно дыша, а к нам побежали слуги.

– Займитесь, – велел Грегори, бросив поводья Нику. – И чтобы конь пришел домой живым, ясно? Сам проверю!

– Как скажете, господин, – ответил тот и подставил плечо, помогая хозяину забраться в повозку, – а вы езжайте домой… Езжайте, лошадку мы обиходим, уж на этот счет не беспокойтесь!

– Давай, милый, – подхлестнула я Джонни, и тот резво побежал по уже знакомой дороге. – Поживее!

К счастью, до дома мы добрались без приключений и до странного быстро. В ответ на мой недоуменный вопрос Грегори только развел руками и сказал, поморщившись: «Волшебство!»

Ну, как по мне, он сколько угодно мог не любить это самое волшебство и не доверять ему, но уж по крайней мере сегодня нам без него пришлось бы туго! Конечно, вслух я этого говорить не стала: уверена, Грегори и сам прекрасно это понимал, а зачем переливать из пустого в порожнее?

Роуз ахнула при виде нас и тут же деловито захлопотала:

– Идемте, господин, уже все приготовлено, – заговорила она, а Эрни мужественно подставил хозяину плечо. – Что ж вы себя не бережете?..

Грегори только фыркнул недовольно, а я сказала:

– Я помогу.

– Вот уж без тебя мы точно обойдемся, – ответил он.

– А я говорю…

– Умойся сперва, – велел Грегори, с трудом поднимаясь по лестнице.

– Непременно, сударь, – отозвалась я. И то снегом оттереть всю кровь не удалось, да и не до того было! – А потом приду к вам.

– Лучше разберись со своей племянницей… а хотя подожди. Я сам хочу с нею побеседовать! Роуз, куда подевали ту девицу?

– Так закрыли в комнате, – пожала та плечами. – Поесть-попить принесли, умыться тоже.

– Ну вот пускай посидит и подумает, все равно домой ее сегодня уже не отправишь…

Я поспешила к себе в комнату – Моди уже поджидала там с горячей водой и свежей одеждой. С нее все было как с гуся вода, кажется, она даже гордилась тем, что поучаствовала в этаком приключении! Того и гляди начнет задирать нос перед своим Эрни, то-то будет потеха…

– Вы пока не ходите к хозяину, госпожа, – говорила она, поливая мне из кувшина. – Роуз с Эрни сами управятся, не первый раз он подранный домой возвращается, бывало, и вовсе едва доползал. Но он живучий, ничего ему не сделается! Только он страсть как не любит, чтоб кто-то его слабость видел… Да и какому мужчине такое по нраву? Так что уж готовьтесь, – добавила Моди, – пока у него раны не подживут, он никому в доме жизни не даст. Будет нам всем развлечение! Когда хозяин недужит, покоя не жди, загоняет… То ему не так, это не эдак… Ну да сегодня малой кровью обошлось, перетерпим пару деньков.

– Ты уж тогда скажи, когда Роуз закончит, раньше я к нему и не сунусь, – попросила я.

– Конечно, госпожа, – откликнулась Моди. – Я покараулю. Только я ваше платье хотела почистить…

– Успеется, – поморщилась я. – Да и как бы его вовсе выкинуть не пришлось: смотри, подол порван, а кровь уже схватилась, поди отстирай! Оставь, хуже ему уже не будет, потом поглядим, что можно сделать.

– Как прикажете, – кивнула она. – А может, вы пока к вашей племяннице заглянете?

– Хозяин хочет сам сперва с нею поговорить, – покачала я головой.

Правду сказать, мне вовсе не хотелось видеть Летти. Жива-здорова – и слава Создателю! А уж что сподвигло ее на обман… Я предпочитала выяснить это, когда успокоюсь, не то, боюсь, могла накричать на глупую девчонку. Ладно обман, но она же едва не погибла! Как бы я посмотрела в глаза Манфреду после такого? Ведь если бы не Грегори, она так и просидела бы на дереве до тех пор, пока не окоченела бы и не свалилась прямо волкам в зубы – те могли и подождать, тем более у них был бы целый пир – туша Бонни. Ну а Летти досталась бы им на десерт…

Вдобавок из-за этой дурехи пострадал Грегори и ни в чем не повинный конь… Нет, конечно, нарваться на стаю могла бы и я, не спорю, но я хоть представляла, насколько опасна дорога. Если бы не Летти, я бы уж дождалась, пока очухаются Пол и Пит, но ни в коем случае не отправилась в путь с одной лишь Моди!

– О, кажется, наши вернулись, – выглянула она в окно. – Побегу узнаю, что там… А вы отдыхайте, госпожа! Вижу, конь на ногах держится, сейчас его обиходят, подлечат, сделается лучше прежнего.

– Быстро они, – сказала я, тоже посмотрев, как Бонни с трудом бредет по двору. Ну, надеюсь, он выдюжит…

– Так вы же заметили, поди, что тут дорога то лентой под ноги ложится, то узлом завязывается! – озорно улыбнулась Моди. – Это все для того, чтобы случайный человек пути не нашел.

– А как же тогда в Норвуд попадали случайные люди? Вот брат мой, к примеру?

– Это обычно в бурю случается. Тогда же снегопад был, помните? А другие тоже кто в дождь, кто в снег приходили. Как будто смывает морок, понимаете? Все равно что дырка в заборе появляется… И тогда кто угодно может сюда забрести, если нечаянно, – пояснила Моди. – Только обратно сам не выйдет.

– Но…

– Вы про тех, что сбежали? – перебила она. – Так, думаете, хозяин им калиточку не приотворил? Далеко бы они ушли, если бы он не позволил! Так и плутали бы в трех соснах, такое тоже случалось… Давно еще, когда хозяину не прискучило в кошки-мышки с такими вот бедолагами играть!

– А это тоже часть проклятия? – спросила я.

– Нет, это еще предки господина устроили, – пояснила Моди. – Давным-давно, когда еще соседи друг с другом за каждую межу воевали. Ну, они и воспользовались… Но только схитрили: упросили посодействовать не одну, а троих помощниц, но так, чтобы те ни за что не встретились и об этом обмане не узнали! Не спрашивайте, госпожа, как им это удалось, не знаю, знаю только, что отблагодарили тех щедро! И одна сделала так, чтобы чужой и незваный сюда вообще дороги не нашел без хозяйского позволения. Другая эту дорогу заплела – хозяева и желанные гости по ней быстро проедут, а нежеланные трое суток тащиться будут! Хотя еще случайно могут пройти те, кто в дождь или метель угодит, я уж говорила… Ну а третья, – она перевела дыхание, – третья морок навела. То есть в городе-то знают, что есть такой вот Норвуд, все о нем вроде бы слыхали, но никто не может сказать, где его искать, в разные стороны показывают… В общем, все эти войны старые хозяева спокойно переждали…

– Да, а сами, надо думать, невозбранно нападали на соседей, – кивнула я, – если что не так пойдет, можно укрыться здесь, да?

– А как же, – довольно ответила Моди. – Иначе, думаете, откуда у хозяина столько земель? Те-то обычные, на них не заплутаешь. И они не вот чтобы в ближних краях, есть и такие, куда неделю ехать нужно, а то и больше. Ну да те уже потом покупали-обменивали. Я в господских делах мало смыслю, что слышала, о том и рассказываю.

– А как же сборщики податей? – поддела я. – Люди короля?

– Так подати хозяева платили исправно, – усмехнулась Моди. – Конечно, могли такого сборщика помотать по лесам да оврагам, но потом отпускали сытого и пьяного. А прочее… Ну, если король войско собирал, то отправляли, как полагается, бойцов, либо откупались. Дескать, людей мало, да и те сплошь пни лесные, лучше возьми, государь, деньгами и товарами, войско ведь кормить да одевать-обувать надо… Так и выживали.

– Недурно выживали, – невольно вздохнула я, попытавшись припомнить, слышала ли я когда-нибудь о Норвуде. Если и слышала, то не запомнила, не такое уж это приметное название! – А та фея, что проклятие наложила, участвовала в этом?

– В том-то и дело, госпожа, что нет. Видно, хозяева уже тогда ей не больно доверяли! А может, она прознала про все эти штуки и обозлилась, что не ее попросили, не ей богатые дары преподнесли, вот и взялась пакостить… Должно быть, старые господа тоже где-то просчитались, а может, феи да духи промеж собой сплетничают, вот и открылось… – Моди выразительно развела руками и спохватилась: – Так я пойду, госпожа? Скоро вернусь!

Я кивнула, и она улетучилась. Я же вдруг вспомнила кое о чем…

Сломанная увядшая роза потеряла еще несколько лепестков, единственный лист помялся в моем кармане, но я надеялась, что она еще оживет.

У меня легкая рука, об этом говорили и в обители, и дома, дескать, я сухую палку в землю воткну, так она зацветет! Племянниц поклонники заваливали цветами, среди которых было немало роз, ну так я брала увядшие растения, делала черенки, и вскоре эти розы уже пышно цвели у нас в палисаднике и в ящиках на окнах. Не припомню, чтобы даже среди зимы в доме не было зелени и ярких цветов! Вдруг и на этот раз получится?

Я обновила срез, поставила цветок в воду и выбрала ему местечко на подоконнике – достаточно светлое и теплое.

– Держись, – сказала я розе шепотом, – ты нужна хозяину!

Вместо ответа роза обронила еще один лепесток…

Моди вернулась очень быстро и выпалила, что с Бонни все будет хорошо: хоть он и устал, и потерял много крови, раны неопасные, так что он должен скоро поправиться. А еще, добавила она, хозяин зовет!

– С этого и надо было начинать, – усмехнулась я и направилась в господские комнаты.

Грегори, как и следовало ожидать, пребывал в скверном расположении духа, а белые повязки на черной шерсти выглядели несколько комично. Я, правда, постаралась принять скорбный вид и негромко осведомилась, все ли в порядке.

– Местами, – мрачно ответил он.

– Шерсть пришлось выстригать, – шепнула мне Роуз, собиравшая окровавленные тряпки, и тут уж я не выдержала и прыснула со смеху.

– Что смешного? – нахмурил Грегори густые брови, и я с трудом выговорила:

– Простите, сударь, это нервное!

– Да-да, с девушками бывает такое с перепугу, кто плачет, кто смеется, – вставила Роуз.

– У Триши нервы прочнее якорной цепи, – заметил Грегори, но тоже улыбнулся. – Верю, что она испугалась, но в истерику по прошествии столько времени – нет… Роуз, ты уйдешь, наконец?!

– Меня уже здесь нет! – поспешно ответила та и с неожиданной для такой комплекции прытью выскочила за дверь, позабыв таз. Ну да я решила, что потом сама его отнесу на кухню.

Подсев поближе к Грегори, я вопросительно взглянула на него, и он тут же рыкнул:

– Не смотри на меня этак, я не при смерти и подыхать в ближайшее время не собираюсь! Это все чушь… Неприятно, но не смертельно.

– Не злитесь, сударь, – примирительно произнесла я, коснувшись его руки. – Раны ваши заживут, шерсть отрастет, да и не бегаете вы ведь по дому без штанов? А под ними не видно, где там у вас проплешины!

– Умеешь ты утешить, – проворчал он, не выдержал и ухмыльнулся, правда, сразу же посерьезнел. – Сильно напугалась?

– Нет, – подумав, ответила я. – На месте – не успела, потом не до того было, до дому бы добраться. А теперь меня только еще сильнее злость взяла! Да и какой смысл бояться того, что уж прошло?

– Ну-ну… – протянул Грегори. – Ты ходила к племяннице?

– Нет. Вы же сказали, что хотите сперва сами с нею поговорить, – напомнила я.

– Верно. Давай ее сюда.

– Только, сударь, очень вас прошу, не бросайтесь на нее, – попросила я. – Она и без того перепугалась мало не насмерть, а сотворила все это, я уверена, по глупости! У нее одни романтические бредни в голове…

– А я уверен, что за ее поступком крылся расчет, – ответил Грегори, сощурившись. – Хочешь, поспорим?

– И какова же будет ставка в этом пари? – осторожно поинтересовалась я.

– Скажем… желание, – задумчиво произнес он, а я поспешила отказаться:

– Нет уж, так дело не пойдет! Мало ли, что вам в голову взбредет…

– Клянусь, я не потребую от тебя никаких непристойностей, – серьезно сказал Грегори и тут же добавил, гадко ухмыльнувшись: – А тебя я никакими условиями ограничивать не стану.

– Так и быть, – вздохнула я. – Значит, вы ставите на то, что Летти все спланировала? Должно быть, и волков сама подозвала?

– Я ставлю на то, что она опоила Пита и Пола, ввела меня в заблуждение, прикинувшись тобой, и сбежала из дома. Полагаю, о волках она не подумала. Говорю же, эта стая появилась недавно и еще не успела прославиться… И уже не успеет, – мрачно сказал Грегори, взглянув на перевязанную руку. – Либо же понадеялась на «авось». А вот с какой целью она это проделала, мы с тобой сейчас и узнаем… Пошли за ней кого-нибудь. Только прежде налей мне вина!

Я выглянула за дверь, велела ожидавшей поблизости Моди привести Летти и вернулась в комнату.

– Ну а пока мы дожидаемся незваной гостьи, – чуть ли не мурлыкнул Грегори, – расчеши-ка мне гриву.

– Я вам не служанка, сударь, – нахмурилась я.

– Но тебе же не сложно, а мне приятно, – ответил он и кивнул на лежавший на столе гребень. Тот самый, лошадиный.

– Так и быть, – вздохнула я, обходя его кресло и принимаясь за дело.

– Да не дергай так, больно же!

– Терпите или сами расчесывайтесь, – ответила я, выбирая сосновые иголки и прочий мусор из густой шерсти. Она была теплой и довольно-таки жесткой, а под гребнем потрескивала, распушалась и чуть ли не сыпала искрами, как у кошек в холода.

– Господин, вот девушка! – сказала Моди, подтолкнув Летти вперед. – Я буду за дверью, вдруг что понадобится?

«Уши тебе греть понадобится», – усмехнулась я, а судя по смешку Грегори, прозвучавшему как негромкое ворчание, он подумал точно так же. Я уже приспособилась понимать его, не настолько это было сложно. Была б охота!

– Значит, девушка… – протянул он и подался вперед, недовольно дернув головой – я не успела отпустить его гриву, видно, вышло больно. – Поди-ка сюда, дай рассмотреть тебя… До того у меня не оказалось ни времени, ни возможности взглянуть на тебя поближе!

Летти жалобно взглянула на меня, но я состроила ей гримасу – мол, делай, что приказано, не серди его.

Маленькими шажками она приблизилась к креслу Грегори и остановилась, опустив глаза и сложив руки, как благонравная ученица перед строгим учителем. Платье ее почистили, но подол был зашит на живую нитку – должно быть, Летти порвала его, зацепившись за ветку, когда карабкалась на дерево, а может, волк успел дернуть. Спасибо, не в ногу вцепился…

Волосы Летти явно успела переплести, и темные косы лежали у нее на груди, гладкие, блестящие, как гадюки: водятся у нас такие, живут на берегу, их и не заметишь на песке, пока не наступишь, а то еще примешь за безобидного ужа… Я невольно поежилась от такого сравнения.

– Триша… – прошептала племянница, задрожав: это Грегори поднял руку и демонстративно полюбовался выпущенными когтями.

– Как твое имя, девушка? – спросил он.

– Ле… Летиция Райли, с вашего позволения, – выговорила она и присела в реверансе.

– Райли? У меня одни неприятности от вашей семейки! – фыркнул Грегори. – Папаша крадет у меня ценную вещь, его сестрица прекословит и ведет себя дерзко, а теперь еще и дочка объявилась! Ты же дочь Манфреда Райли и племянница этой вот?.. – Он кивнул на меня, а я едва удержалась от того, чтобы дернуть его за мохнатое ухо.

«Эта! – возмущенно подумала я. – У меня вообще-то имя есть!»

Ну, судя по тому, как Грегори рыкнул, за шерсть я его все-таки рванула, и пребольно, вон какой клок остался на гребне!

– Ну, объясни, Летиция Райли, что взбрело тебе в голову и за какой такой надобностью ты решила подменить свою тетку? – произнес он.

– Я… – Летти опустила голову, так что стал виден ровный пробор. – Я…

– И не вздумай рыдать, – негромко сказал Грегори. – Я очень этого не люблю. Говори правду и не вздумай лгать, Летиция, не то отправишься на солому, к крысам! Ты что, разучилась говорить? Мне напомнить тебе, как должна звучать человеческая речь? – Он снова подался вперед. – Ну-ка, взгляни вот сюда! Взгляни, не бойся!

Он указывал на таз с окровавленными тряпками, и я подумала, что Роуз, видно, забыла его здесь не случайно, а потому, что так велел хозяин.

– Нравится? – процедил Грегори. – И мне, полагаешь, так уж хотелось оставить половину шкуры в волчьих зубах? Хвали своего Создателя, что ты удалась в папашу и успела забраться на сосну прежде, чем тебя сцапали! Хотя о чем это я… Ты же спасала свою бесценную жизнь, бросив беззащитного коня на растерзание…

Я чуть сильнее сжала пальцы, но он только мотнул головой, не мешай, мол!

– Зачем ты ввела меня в заблуждение? – повторил он негромко. – Не думаю, что ты хотела выдать себя за Тришу, вы вовсе не похожи! И будто бы я при встрече не распознал обман по запаху… Одно дело – темное зеркало, в котором и лица не разобрать, и совсем другое – увидеть тебя самому! Разница заметна, не правда ли?

Летти едва слышно всхлипнула.

– Я хотела… я хотела помочь… – выговорила она.

– Кому? – изумился Грегори.

– Трише… зачем ей пропадать здесь? Она еще может выйти замуж за достойного человека, – сказала Летти, а я потеряла дар речи. Что за чушь она несет?! – К ней сватались хорошие люди, вот господин Сирил Уайт, например, но у нее мало приданого. Конечно, отец в первую очередь хочет выдать замуж нас с сестрами, нам и отдает самое лучшее, а у Триши остается все меньше времени…

– А ну-ка, помолчи, – велел он и обернулся ко мне. – Что это за Сирил такой?

– За мной ухаживал лет пять назад юноша с таким именем, – спокойно ответила я, – но посвататься ко мне он так и не решился. Я, признаюсь, давно о нем не слыхала: то ли он уехал куда-то, то ли еще что…

– Любопытно!

– Но насчет приданого Летти права, – добавила я. – Не то чтобы у меня вовсе ничего не было, но, скажу прямо, женихи ко мне в очередь не выстраивались. Я уже старовата, сударь, я вам об этом говорила.

– Глупые предрассудки, – фыркнул он. – И теперь ты вовсе не бесприданница, не так ли?

– Но вы же сами знаете, для чего…

– Помолчи, – оборвал он и снова уставился на Летти. Я знала этот его взгляд, немигающий и неподвижный, под ним очень тяжело было сохранять спокойствие. – Значит, услышав разговор Триши с твоим отцом, ты поняла, что тетушка отныне обеспечена, и решила занять ее место из врожденного благородства? Или же полагала, что и тебе достанется что-нибудь?

– Неправда! – воскликнула Летти, сверкнув глазами. – Я… я надеялась расколдовать вас, господин!

– Это каким же образом? – делано удивился Грегори. – Поведай-ка мне, каким это ты владеешь даром? До тебя многие пытались снять с меня проклятие феи, но никому это не удалось. Триша даже и не пытается, верно?

Я только вздохнула: Грегори Норвуд был не просто невыносим, он был невозможен! Каюсь, время от времени мне очень хотелось его убить или хотя бы покалечить, чтобы полежал немного тихо и спокойно…

– Триша слишком… слишком здраво мыслит! – выпалила Летти. – Если она заранее решила, мол, ничего не выйдет, то и пальцем не шевельнет, зачем даром время тратить? А я бы постаралась, я бы наверняка сумела, господин!

– Я уже спросил тебя, каким даром ты владеешь, – напомнил он. Да уж, точно, решил поиграть в кошки-мышки…

– Я… ну… я не умею колдовать, если вы об этом, господин, – сказала племянница. – Но это же не обязательно! Я бы всей душой, всем сердцем…

– Что? – перебил Грегори и привстал. Я поспешила отойти, чтобы, если он разойдется, успеть вытолкать Летти за дверь. – Что бы ты сделала этой своей душой и заячьим сердчишком? Полюбила бы меня? Такого, какой я есть? Ведь так говорится в сказках, я не ошибаюсь? Чистая дева полюбила заколдованного принца, и заклятие спало! Ха! – Он вздыбил загривок, оскалился и снова выпустил когти. – Ну?! Ты видела мою драку с волками, и поверь, вкус крови меня не страшит, ни звериной, ни человеческой! Ты все еще хочешь полюбить чудовище, которое видишь перед собой? Имей в виду, в бытность мою человеком я обладал, конечно, куда более приятной внешностью, но сущность… – Грегори ухмыльнулся еще шире, – сущность моя нисколько не изменилась!

– Даже в вас наверняка есть что-то хорошее, – бесстрашно ответила Летти, а я наказала себе написать брату, чтобы непременно избавился от ее книжек, потому как это уже переходило все границы!

Это в сказках чудовище непременно растает и ляжет у ног прелестной девы, и добродетель восторжествует… Но мне вовсе не хотелось в подробностях узнать, что сотворит с добродетелью чудовище по имени Грегори Норвуд!

– Что же именно? – засмеялся он.

– Шерсть у вас отличная, – сказала я, не удержавшись. – Кора уже напряла три клубка. Но линяете вы, конечно, хуже собаки…

К счастью, он был слишком занят новой добычей, а потому лишь глянул на меня через плечо и недобро нахмурился.

– Я бы сумела, я верю! – добавила племянница и прижала руку к сердцу. – Ведь это для меня отец сорвал вашу розу, это моя вина – я просила его привезти мне редкий цветок, а что может быть диковиннее цветущей в снегах розы?

«Мало тебе было роз дома, в кадках!» – тяжело вздохнула я.

– Если бы ты хотела спасти меня, то вернула бы мне цветок, – вкрадчиво проговорил Грегори.

– Но он завял… – прошептала Летти.

– Значит, не для тебя моя розочка цвела, – ухмыльнулся он, а я едва сдержала ругательство: сама ведь не так давно вспоминала это присловье! – В добрых руках этот цветок не завянет. Ну да хватит болтовни. Мне все ясно.

Он поднялся и, прихрамывая, прошелся взад-вперед. Роста, как я уже говорила, Грегори был изрядного, а с распушившейся гривой выглядел еще массивнее и внушительнее, так что мог изрядно напугать непривычного человека. Вот и Летти схватилась за мою руку, дрожа.

– Зависть, – произнес, наконец, Грегори и остановился напротив нас, – вот что двигало тобой. Я могу понять Тришу – взвесив «за» и «против», она решила, что здесь ей будет не хуже, чем дома, который опустеет, едва только брат выдаст вас троих замуж, и тем более в обители. А еще она рассчитывала разжиться чем-нибудь, и это ей удалось, не так ли?

– Знаете что, сударь! – нахмурилась я, но он остановил меня жестом.

– Знаю. И знаю также, что без спросу ты ничего не тронула в этом доме.

– Кроме пыли с паутиной, – не осталась я в долгу.

– Это я готов тебе простить. Но прав ли я буду, если скажу, что твое обещание брату, я имею в виду, попытаться раздобыть побольше золота – это отговорка? – сощурился Грегори и наклонился к самому моему лицу. – Ну же, отвечай!

– Да, отговорка, – вздохнула я.

– Тебе захотелось приключений?

– Скажете тоже!

– А чего тогда? Почему ты решилась приехать ко мне?

– Я подумала, сударь, – сказала я совершенно серьезно, – что пленнице вряд ли придется вставать ни свет ни заря, вести хозяйство, обихаживать весь дом с домочадцами, разбираться в счетах… Можно и взаперти посидеть, тем более вы обещали не причинять гостю вред. Ну а там видно бы стало, как быть да что делать!

– Как же ты просчиталась… – с явным злорадством произнес он.

– И не говорите, сударь, – вздохнула я, покосившись на Летти, и вдруг поняла, на что он намекает. – Вы хотите сказать, она тоже…

– Да, она тоже возжелала довольства и праздности, каковые я и обещал добровольному пленнику или пленнице. И я знаю, что Манфред передал тебе эти слова, я же следил за ним! Должно быть, ушей в стенах вашего дома даже слишком много. Только ты, – он подошел вплотную и взял меня за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза, – слишком деловита, чтобы сидеть у окошка, вздыхать да читать книжки. Но мне показалось, это тебе не в тягость?

– Я же сказала, что не собираюсь жить в хлеву, – фыркнула я, отвернувшись. – Если навести порядок, поддерживать его не так уж сложно, особенно если тут столько слуг!

– А милая Летиция, подозреваю, предпочла бы вздыхать и бродить по пыльным коридорам, время от времени протирая тот или иной портрет, чтобы разглядеть старинные наряды, – зловеще выговорил Грегори и негромко засмеялся. – Не смотри на меня так, Триша! За столько лет я выучился понимать людские желания и чаяния с полувзгляда. Все, больше ничего не желаю слушать! Завтра с утра Ник с Эрни отвезут Летицию домой и заберут тех двоих пропойц… Кстати, с чего бы это вдруг они напились, если знали, что я за такое не жалую?

У Летти заполыхали уши.

– Я сказала, что Триша прислала им по чарке вина, а сама добавила туда капли, которые пьет папа от бессонницы… – прошептала она. – Они бы уж никак не приняли меня за Тришу…

– Я так и думал, – довольно сказал Грегори. – Мало одного обмана, ты еще и подвела под плеть ни в чем не повинных людей… Прелестная дева истинной чистоты, что тут скажешь! Поди вон… А ты, Триша, вели запереть ее, не то завтра, чего доброго, мы недосчитаемся серебряных вилок.

– Мало вы их перепортили, одной больше, одной меньше… – не удержалась я, взяла племянницу за плечо и вывела за дверь.

Моди ожидала поблизости и только что ушами не прядала от любопытства.

– Проводи в комнату и запри, – велела я, – ключ принесешь мне.

– Как прикажете, госпожа, – кивнула она. – А какие будут распоряжения насчет ужина?

– Попозже, – махнула я рукой, – не до того.

– Конечно, госпожа, нам вчерашних остатков хватит, а вам с господином мы живо приготовим, что прикажете, – выпалила она и повела Летти вниз. – Триша! – окликнула она, обернувшись, но я прижала палец к губам.

Я же вернулась в комнаты Грегори.

– Обиделась? – спросил он, не оборачиваясь и рассматривая какие-то бумаги.

– Что проку обижаться на вас? – пожала я плечами. – Вы себя виноватым все равно не чувствуете, так что лучше уж поберечь нервы и относиться к вам как к лесному пожару или там урагану… Остановить их невозможно, приходится бежать и прятаться да уповать на то, чтобы беда прошла стороной!

– Ключ от ее комнаты отдашь мне, – невпопад сказал Грегори.

– Это еще зачем?

– Затем, что это мой дом и распоряжаюсь в нем я. И я не хочу, чтобы ты полночи шушукалась с этой девицей, а назавтра бродила сонной тенью. И нет, Триша, я не замышляю никакого насилия: во-первых, раны мои все-таки побаливают, а во-вторых, вздумай я лишить твою племянницу главного девичьего сокровища, мне ничего не стоило бы снять дверь с петель. Ты-то уж знаешь, как это бывает!

– Да уж… – пробормотала я, припомнив свое водворение в этом доме.

– Вдобавок я терпеть не могу девственниц из хороших семей, – добавил Грегори. – Возни много, толку мало.

– Стало быть, мне ничто не угрожает, как вы и обещали Манфреду, – заключила я.

– Ты только сейчас это поняла? Я выражался недостаточно ясно?

– Вы все больше говорили о бойких крестьянках. И потом, вы ведь и голову откусить можете, а не просто юбку задрать! Откуда мне знать, что именно мне грозит?

– Ты невозможная девица, – покачал он головой. – Тебе слово, ты в ответ десять! Я бы на месте твоего брата давно бы от тебя избавился.

– Он и избавился, теперь ваш черед со мною мучиться, – невольно улыбнулась я. – Впрочем, я могу уехать домой, а Летти останется с вами…

– Нет, нет и еще раз нет! – воскликнул Грегори. – Я не выношу девиц, которые под романтическими фантазиями таят вполне здравый расчет! Ты хоть честно хотела убраться из своего курятника, разве нет?

– Да, – вздохнула я. – Сколько себя помню, то мной распоряжались, то я распоряжалась, но… сами понимаете, в доме брата я на тех же правах, что Хаммонд – в вашем. И то, он еще может собраться да уйти, ему есть на что жить. А мне куда деваться? – Я перевела дыхание. – Идти прислугой? Это еще поди устройся, да и позор на наше имя… Пожалуй, я бы смогла шантажировать брата этакой угрозой, мол, пойду судомойкой в трактир, если не обеспечит меня. А что еще, сударь? Швей, горничных и прочей прислуги полным-полно! Попроситься в обитель? Так туда тоже нужно принести что-нибудь, и немало… Да и не хочу я сидеть в четырех стенах до скончания века и работать, ничего не получая взамен! Я, уж простите, не слишком верю в то, что мне воздастся после смерти, я предпочитаю жить теперь, уж как получится, а не когда-то потом.

– Ты все-таки прочла Книгу Странствий! – засмеялся он. – А впрочем, я думал так же, еще не читая ее. Однако здесь ты ретиво взялась за дело…

– Я уже говорила почему, – ответила я.

– А мне показалось, тебе нравится распоряжаться в доме.

– Ну, если вы не желаете этим заниматься, почему не попробовать мне? Хаммонд – прекрасный управляющий, но он мало что смыслит в женских делах.

– Но для тебя ничего не изменилось, – напомнил Грегори. – Ты как занималась домом, так и продолжаешь. Еще и выдумываешь что-то, потому что под рукой нет привычных лавок, нет соседей, а мы все… своеобразны.

– Зато не скучно, – улыбнулась я. – И нет, сударь, вы сравниваете несравнимые вещи. Экономка в вашем доме, где мне подчиняются все слуги и где в моем распоряжении все хозяйственные дела, – это одно. Даже если я не получаю жалованья, а хозяин, как вы изволили выразиться, своеобразен и славится дурным характером, я все равно чувствую себя здесь куда свободнее, чем приживалкой в доме брата. – Я помолчала и добавила: – А еще там мои старания принимаются как должное. Я научилась вести дела – прекрасно, займусь еще и деловой перепиской, и ничего, что мне нужно досматривать за девочками и всем хозяйством! Я умею экономить – еще лучше… И да, не стану скрывать, кое-что я откладывала для себя. Курочка по зернышку клюет, слыхали о таком?

– Положить тебе жалованье, что ли? – усмехнулся он.

– Не нужно, – ответила я, досадуя на себя за такую откровенность. – Довольно того, что…

– Что?

– Мне показалось, будто мне здесь рады, хотя бы слуги, – осторожно ответила я.

Грегори молчал, глубоко задумавшись о чем-то, потом вдруг сказал:

– А ты ведь проспорила!

– Что?!

– Мы же спорили на желание, – напомнил он, – и я оказался прав. Твоя племянница все рассчитала, подпоила наших слуг, обманула меня… И ради чего? Чтобы сутками не отрываться от книг и мечтать о том, как я вдруг разгляжу в ней глубокую тонкую натуру, влюблюсь без памяти и заклятие падет? Смешно! Тобой хоть двигали вполне земные желания…

– Это какие же?

– Я понял тебя так, будто ты хотела быть хозяйкой в доме не на словах, а на деле, и стало по-твоему, – улыбнулся Грегори. – В самом деле я этому рад, потому что сам не люблю этой хозяйственной возни. И если ты скажешь, что на кухне не хватает сковородки или там чугунка, я отвечу – прикажи купить и не лезь ко мне с такими глупостями! И нет, я не желаю вникать в то, чем один чугунок отличается от другого. Ты готовишь – тебе лучше знать, а меня интересует только мой ужин, и мне все равно, как и в чем он приготовлен. – Он перевел дыхание. – Трать на хозяйство сколько нужно. Только поступать как с братом со мной не надо…

– И в мыслях не было, – ответила я сердито и отвернулась.

– Неужто?

– Может, поначалу и думалось о таком, но вы же предупредили, что деньги ваши добра не приносят, – честно сказала я. – Да и… У меня и так достаточно, особенно теперь. Вас я обсчитывать не стану, не беспокойтесь. А Манфред… Манфред не торопился отдать меня замуж, а мое приданое – отец ведь оставил мне кое-что, – пустил в оборот. Я решила, что имею право на свои деньги!

– Не горячись так, – попросил Грегори. – Думаю, мы поняли друг друга. Я, повторяю, не желаю слышать о мелочах, разберешься сама. Но вот если ты скажешь, что неплохо было бы перекрыть крышу, я еще подумаю и взгляну сам, все ли так плохо, как кажется.

– В восточном крыле кое-где протекает, – машинально сказала я, взглянула на Грегори и невольно засмеялась. – Простите, я не нарочно!

– Уж конечно, – снова встряхнул он головой. – И не сбивай меня с мысли! Я, кажется, напомнил тебе, что ты проиграла пари…

– Да, верно…

– Стало быть, я загадываю желание, – серьезно сказал Грегори, уселся в кресло и уставился на меня немигающим взглядом, от которого у меня мурашки побежали по спине. – Так вот, я хочу… Я хочу, чтобы ты поцеловала меня.

– Сударь, вы же обещали!.. – ахнула я.

– Я обещал не требовать чего-то непристойного, – напомнил он. – А что непристойного ты видишь в дружеском поцелуе?

– Ну что ж… – Я подошла к нему поближе и снова вспомнила щенков и котят.

Ведь всегда можно вообразить, что Грегори Норвуд – это просто очень большой котенок… с очень острыми когтями, большими клыками и прескверным нравом.

«Только не в нос! – подумала я, наклонившись к нему. – Он холодный и мокрый…»

Собравшись с духом, я выбрала место и поцеловала Грегори в переносицу – там у него шерсть была совсем короткой и мягкой. Он повернул голову, на мгновение прижался щекой к моей щеке и не стал удерживать.

– Спасибо, не в лоб, как покойника, – негромко сказал он. – И впрямь, рановато еще.

Признаюсь, мне захотелось ударить его по этому самому лбу, но я побоялась отбить руку.

– Могу я идти, сударь? – спросила я как могла ровно.

– Конечно. И не забудь прислать мне ключ от комнаты Летиции.

В сказках девушки никогда не слушаются своих пленителей, будь то дракон, великан или еще какое-нибудь чудовище, но я, видно, родилась не для сказки. У меня не было ни малейшего желания выслушивать оправдания Летти, придуманные на ходу, впопыхах… И, повторюсь, отлучившись из дома на несколько недель, я перестала узнавать племянниц! Неужели они в самом деле так опасались меня и не доверяли мне, что лгали все те годы, что мы жили бок о бок? Я была с ними строга, но не чрезмерно, а без строгости как удержишь в повиновении девочек, которые моложе тебя не более, чем на десять лет? Серьезных наказаний они не знали, вели себя, как мои подруги… И все это было неправдой?

Будь это чужие дети, а я – не их теткой, а воспитательницей, мне не было бы обидно. Теперь же выходило, что я оказалась для них ни тем и ни сем: ни близкой родственницей, к которой можно прийти ночью, чтобы поделиться мечтами и страхами, а то и поплакать в подставленное плечо, ни простой прислугой, мнение которой никому не интересно…

Мне показалось, что на пороге снова кто-то стоит, хотя я вроде бы заперла дверь. Или забыла? Я не думала об этом, право: что такое замок и задвижка для Грегори Норвуда!

– Это вы? – шепотом спросила я, подтягивая одеяло к подбородку.

– Я, – отозвался он.

– Ну так входите, что на пороге стоять? – выговорила я, и громадная тень, показалось мне, заполнила всю комнату. – Что вы бродите по ночам?

– Бессонница одолела, – ответил Грегори. – Луна почти полная, а мне в такие ночи плохо спится.

– Вы еще и лунатик, сударь, в довершение ко всему? – не удержалась я.

– Во сне я не брожу, если ты об этом. – Он бесцеремонно присел на край моей кровати. – Просто не могу спать. Даже если занавесить окна, уйти в другие покои, где не видно лунного света, даже если на небе тучи, все равно не могу, лежу, гляжу в потолок, читаю, брожу из угла в угол… Прежде у меня была возможность развлечься такими ночами, но не теперь. Глупо, правда?

– А я грозы боюсь, – шепотом сказала я. – Даже в доме, с закрытыми окнами… Молний не боюсь, хоть видела однажды, как одна в дерево угодила, а вот гром… Хорошо, что у нас тут грозы только по весне бывают, и то нечасто… Глупо, правда?

– Конечно, – ответил он и обнял меня за плечи тяжелой лапой, так что я невольно прижалась к густой мягкой шерсти на его груди. – А глупее всего – бояться в одиночку.

Мех его пахнул морозом, и я спросила:

– Вы были у розы?

– Да.

– И… как она?

– По-прежнему, – был ответ. – Пока цела, и на том спасибо.

– Ничего не случилось? Вы же дрались, и…

– Ну так ведь не я напал первым. Я вообще-то собственную жизнь спасал, – усмехнулся он. – Да и не только ее. Вот если бы я действительно спасся на дереве и дожидался там, пока волкам надоест караулить, либо пока девушка не свалилась бы, тогда, наверно, я недосчитался бы лепестка, а то и двух. Впрочем, я мог и по деревьям уйти…

– Сударь, а если бы Летти вернула вам ту розу, что увез мой брат, что было бы? – спросила я.

– Ничего. Она уже сорвана, обратно на куст не привяжешь! – фыркнул он.

– Отчего же? Я умею прививать розы. – Я чуть отстранилась, но все равно не видела в темноте его лица. – Помню, шутки ради привила на шиповник белую, алую, желтую, розовую и чайную, то-то красота получилась, когда все они расцвели! Только и нужно, что черенок да подвой…

– Если тебе так хочется, попробуй, – усмехнулся Грегори. – Думаю, если ты отрежешь ветку, на которой цветков уже нет и не будет, ничего не случится.

– Тогда я в самом деле попытаюсь, – серьезно сказала я. – Поглядим по весне, что там к чему, сейчас не время еще…

– Надеюсь, я доживу до этого, – негромко ответил он, отстранился и встал. – Пойду к себе. А ты спи, тебе поутру провожать эту авантюристку!

– Зеркало, сударь! – вспомнила вдруг я. – Моди нашла его в узелке с вещами Летти, возьмите назад…

– Пусть будет у тебя. Вреда от него немного, а ты хоть не станешь приставать ко мне, если захочешь посмотреть на родных, – усмехнулся Грегори и ушел – совершенно бесшумно, хотя, казалось бы, с таким ростом и весом порхать, подобно ночному мотыльку, он не может. Должно быть, в нем в самом деле многое было от кошки – те тоже способны возникать словно из ниоткуда!

С Летти я наутро распрощалась спокойно, пресекая все ее попытки кинуться мне на шею и изобразить раскаяние. Не знаю, может быть, она раскаивалась на самом деле или хотя бы сожалела о своей глупости… Мне, признаюсь, не хотелось выяснять.

– Мы таких много повидали, – сообщила мне Моди, когда Джонни повлек повозку прочь.

– Неужто?

– Да, бывали девицы, которые сказок наслушались, добрались сюда… а потом сбежать не чаяли, – хихикнула она. – Сами уж знаете, что норов у хозяина вовсе не сказочный!

Я только улыбнулась и посмотрела вслед повозке.

Эрни вез письмо для Манфреда, в котором я описала суть происшедшего и попросила не тянуть более с поиском жениха для Летти и которое велено было отдать только лично в руки. Еще я, памятуя разговор с Грегори о хозяйстве, попросила Хаммонда отсчитать Эрни денег – и Манфреду за Бонни (тому было уже получше, но лечить его нужно было еще долго), и на пару лошадок и еще одну повозку. Не дело одного Джонни гонять, должны быть кони в запасе! И то, конюшня огромная, прежде, должно быть, там не один десяток лошадей стоял, а теперь всего пара… Много нам не нужно, но случись нужда, вот как намедни, и как быть? А на своих двоих не всегда далеко уйдешь и не особенно много с собою унесешь!

Хаммонд согласился, что резон в моих словах есть, и наказал Эрни выбирать лошадей не обязательно красивых, нам они не для скачек и не для парадного выезда нужны были, но непременно послушных, выносливых и крепких. А если не попадется таких, то и мул сойдет!

– И то, дров привезти порой надо, так мальчишки сами в санки впрягаются, – сказал он. – Сколько ж можно так маяться…

Я кивнула и вернулась в дом. Что сидеть без дела, пока хозяин мается от нетяжелых, но неприятных ран и рычит на прислугу? Уж будто я не найду чем себя занять!

Подумав так, я сходила в парк, к розе – та вроде бы немного воспрянула духом. Но меня интересовал не чахлый цветок, а сам куст. Грегори разрешил мне прикасаться к и без того уже обломанным ветвям, и я срезала одну. Кстати, садовым розам обрезка необходима, иначе они чахнут и дичают! Может, и тут дело в том же? Глупая мысль, но она заставила меня улыбнуться…

Так на моем окне прибавилось плошек с черенками, и я с интересом ожидала, чем же обернется моя затея.

Первая почка проклюнулась на одном из черенков две недели спустя.

Глава 11

Грегори быстро оправился от ран, но сделался еще более невыносим, чем прежде, и мне порой казалось, что Хаммонд не прикрывается подносом, а мечтает о том, чтобы с размаху опустить его на голову хозяина.

– По весне он всегда в буйство впадает, – сообщила мне Моди, подавая платье. В воздухе уже повеяло теплом, и в замке кое-где открывали окна, не то становилось душно. – Не обращайте внимания, госпожа, скоро перебесится. К весеннему равноденствию самое позднее.

Я только вздохнула, дождалась, когда она уйдет, и проверила, как там мои посадки. Те понемногу зеленели, попав в дом и получив достаточно воды, да еще весной. Сперва набухли почки, потом показались листочки, а сегодня я рискнула пересадить тот черенок, у которого уже появились корешки, в землю, и накрыла его стеклянным стаканом, чтобы приживался быстрее. Спервоначалу листочки поникли, но к вечеру уже ожили и окрепли.

Понятное дело, рассказывать об этом Грегори я не спешила. Во-первых, сложно было предсказать его реакцию: из-за купленных лошадей он и то рвал и метал, хотя сам ведь разрешил распоряжаться хозяйством, обозвал нас с Хаммондом растратчиками и заговорщиками, а потом без всякого логического перехода велел купить выездную пару и приличную коляску, а то, дескать, Джонни и Бонни только для деревни годятся с этакой мастью! Куда уж он намеревался наносить визиты на новом экипаже, не знаю, но… хозяин – барин. Так на конюшне появились еще два коня, темно-гнедые красавцы, но я бы, честно говоря, не променяла пегих на этих, неизвестно еще какого норова… Ну да Пит с Полом, стремясь загладить вину, обещали приучить гнедых слушаться беспрекословно, если они того не умеют, и вызнать все их привычки и дурные обыкновения, а то ведь бывает, что всем конь вроде бы хорош, но нет-нет, а начнет чудить!

– Госпожа, тут почту передали, – постучалась ко мне Моди, и я взяла у нее конверт.

Конюшенные теперь под предлогом обкатки новых лошадей стали наведываться в поселок, где жил наш поставщик, почаще. Манфреду я наказала писать туда, вот он и прислал очередное сообщение… Да не простое: это было приглашение на свадьбу Дианы с Матиасом Лейеном.

Постучав в дверь Грегори раз, другой, но не дождавшись ответа, я решила было, что он опять куда-то подевался (иногда складывалось впечатление, будто из дома он уходит по крыше, как заправский кот), но тут раздалось ленивое:

– Кого там принесло?

– Меня, сударь, – отозвалась я, чуть приоткрыв незапертую дверь. – Разрешите?

– Входи, – сказал он, и я остановилась на пороге. В комнате, как водится, царил беспорядок, а сам хозяин изволил возлежать на широкой софе с потрепанной книгой в руках. Под боком у него я с изумлением увидела большую рыжую кошку – она внимательно прищурила на меня голубые глаза, зевнула во всю пасть, потянулась и снова свернулась клубком. – Да закрой же дверь, сквозит!

– Простите, сударь. – Я поспешила захлопнуть дверь и подобрала с пола записи, свалившиеся со стола.

– Что стряслось?

– Ничего, просто… смотрите сами, – протянула я ему конверт. – Это приглашение на свадьбу.

– Вижу, – буркнул Грегори, прочитав письмо. – И зачем ты принесла его мне? Я что-то не нахожу своего имени в списке приглашенных!

– Я хотела попросить у вас разрешения поехать на торжество, – ровно ответила я.

– Нет, – бросил он и швырнул конверт на стол. Кошка снова приоткрыла глаза и выпустила когти, вцепившись в обивку софы.

– Но вы же говорили…

– А теперь говорю – нет! – Он резко поднялся и встряхнулся. Черная грива угрожающе встопорщилась. – Можешь отправить домой подарки, не скупись, мы уж обойдемся без этих твоих лепешек, привычные… да и кладовые от припасов ломятся. Но тебя – не отпущу!

– Воля ваша, – осторожно произнесла я, – но хоть объясните почему? Что я должна написать брату и Диане?

– Так и напиши: я запретил, а причину им знать вовсе не обязательно.

– А мне?

– Поди вон, – негромко сказал Грегори, а рыжая кошка выгнула хребет и зашипела. – И не смей выходить за ограду, это приказ!

«Да что с ним такое?» – подивилась я, покинув комнату.

Нрав у него, Моди была права, далеко не сказочный, но прежде он хоть как-то объяснял свои поступки! Ну да что ж теперь поделать, не бежать же по весеннему бездорожью… По нему, поди, и Джонни не вывезет: глубокий снег днем подтаивал на солнце, а к ночи схватывался прочной ледяной коркой, которой конь запросто мог изрезать ноги. Под настом же снег был рыхлым, далеко по такому не уйдешь, а повозка завязнет… Быть может, дело в этом?

Я понадеялась, конечно, что Грегори смирит гнев на милость и передумает, но не тут-то было! Он перестал спускаться в столовую, а потом и вовсе исчез…

– Теперь его недели две не жди, – сказала Роуз, когда я заглянула на кухню и спросила, не знает ли она, куда подевался хозяин. – Весна, госпожа, пока не нагуляется, не вернется. Он ведь у нас тот еще котяра!

Она хмыкнула и продолжила резать лук, а я только вздохнула и отправилась к себе. Ну да, он ведь предупреждал, что… хм… любит поразвлечься, а по весне, должно быть, это желание делалось нестерпимым, как у животных. Надеюсь, в этот раз Грегори хотя бы не придется зашивать рваные раны!

С этой мыслью я прошлась по дому, подмечая, где неплохо было бы обновить обои, где – сделать перестановку, а где – побелить потолки. Нужно же было чем-то себя развлечь! Читать сутками напролет, как Летти, я просто не могла…

Я попыталась было выйти в парк, но там, особенно на пригреве, воды было по колено, хотя вокруг еще громоздились сугробы, и выглядело все кругом далеко не так нарядно, как зимой. Ну, надеюсь, скоро снег стает, а когда земля подсохнет, станет видно, чем нужно заняться в первую очередь в этом запущенном парке!

Я долго сочиняла письмо домой и думала, что подарить Диане на свадьбу. Матиас богат, деньгами его не удивишь, но я вспомнила ее слова: он собирается поучаствовать в предприятии Майгеля, а тот намерен искать неведомые земли… Вот уж чего-чего, а карт в библиотеке было пруд пруди! Конечно, подлинники я отдавать не собиралась, но что мне мешало скопировать те, что показались самыми интересными? Это было несложно – я умела переносить рисунок для вышивки на ткань, а тут было то же самое, только вместо ткани я использовала нашедшийся чистый пергамент, складывала несколько листов вместе, потому что и старые карты состояли из четырех частей самое меньшее! Терпения мне было не занимать, времени тоже хватало, поэтому, как мне казалось, рисунок я перенесла если не с идеальной точностью, то достаточно близко к оригиналу. Правда, Роуз, которая случилась поблизости и которую я позвала посмотреть на мою работу, только покачала головой, взяла старую карту и мое художество, приложила их к окну и показала, где я неверно провела линии. Повезло, что пергамент можно выскоблить и исправить нарисованное, не то хороша была бы я, изобразив вместо рифов ровную прибрежную линию и острова!

Эти карты я и попросила отвезти Диане в качестве свадебного подарка. Из своих денег я могла бы купить ей какую-нибудь драгоценную безделицу, но, поскольку выбрать сама не имела возможности, так и написала, приложив мешочек с золотыми – пусть потратит по своему разумению.

Ну а невозможность присутствовать на бракосочетании я объяснила, как и велел Грегори – его строжайшим запретом, да сослалась на «известные брату обстоятельства». Могу допустить, что Летти сотворила все это по глупости, но… надеюсь, она хотя бы поняла, что чудом осталась в живых, и что жизнь существенно отличается от сказки, даже если ты живешь бок о бок с чудовищем, а кругом бродят феи!

Дорогу впрямь развезло: Пол только до поселка добирался сутки, а обратно – и того дольше. Хорошо еще, волков поблизости больше было не слыхать: то ли убрались подальше, то ли Грегори прикончил остатки стаи.

Правду сказать, мне и самой не слишком хотелось присутствовать на свадьбе Дианы. Пусть я могла одеться, как принцесса, а Грегори с ног до головы осыпал бы меня драгоценностями, пусть я прибыла бы с богатыми дарами, со слугами, в прекрасной коляске… Что проку? Затмевать Диану на ее празднике я и не собиралась, да и не смогла бы – племянница куда красивее! А слушать за спиной шепотки – мол, откуда это у незамужней Триши такие богатства, почему она до сих пор одна… Нет уж, увольте! Диана, надеюсь, меня поймет – ей я написала отдельно, – а до других мне не было дела.

Так я думала, когда забрела в очередной зал. Именно сегодня Диана выходила замуж, и, право, природа радовалась этому: сияло солнце, птицы пели с раннего утра, а на улице было совсем тепло!

– Госпожа, тут мокро! – окликнула меня Кора, намывавшая полы.

Я, признаюсь, до сих пор еще не поняла, как сменяли друг друга служанки. Моди – понятно, она стала моей горничной, но, поскольку дел подле меня у нее было немного, вечно носилась по дому с веником и тряпкой. Роуз царила на кухне и заправляла остальными. Прочие же кто драил лестницы, кто помогал готовить, но не было такого, чтобы та же Кора всегда была поломойкой! Вчера, помнится, они с Джуди в четыре руки чистили овощи…

– Извини, я не заметила. – Я остановилась на пороге.

Солнце било в окна, створка была приоткрыта, и ветерок колыхал легкую занавесь. На вымытом блестящем полу сидела черная кошка, маленькая, еще подросток, и внимательно смотрела в угол.

– Ничего, вы не оскользнитесь, главное, – ответила она и выпрямилась, бросив тряпку в ведро. – Хорошо-то как!

– И правда что, – улыбнулась я и посмотрела вверх. – Н-да, но потолки все же придется белить. Вот вернется хозяин…

– Он не позволит, – вздохнула Кора, утерев лоб тыльной стороной кисти. – Там наверху картины, их нельзя закрашивать, а обновлять – надо мастера звать. А хозяин чужих не любит.

– Понятно, – ответила я, прищурилась, но не смогла разобрать роспись, только смутные пятна. Может, это нарисованные фигуры я приняла за потеки и плесень? Слишком высоко, тут стремянка нужна, чтобы разглядеть! – Скажи-ка, а что тут делает кошка?

– Да так… – Она поскребла ногтями по ткани юбки, сказала «кис-кис», но кошка даже ухом не дернула. – Сторожит.

– От кого?

– Вы же не знаете, госпожа… – хлопнула себя по лбу Кора. Она была немного грубовата, но по-своему обаятельна. – Неужто Моди вам не сказала?

– Нет. – Я осторожно подошла поближе, но кошка по-прежнему ни на что не реагировала, хотя… Вот вдруг она встрепенулась и кинулась вперед! Мне показалось, будто она ловит пылинки в солнечном луче или раннюю мошку, но… – О чем она должна была мне рассказать?

– В этом доме и кругом волшебства полным-полно, – сказала девушка, убрав темную прядь за ухо. – Есть обычное, а есть зловредное…

– А чем они отличаются? – не поняла я. – И кажется, ты забыла доброе волшебство, разве нет?

– Доброго волшебства, госпожа, не бывает, оно всегда с подвохом, – серьезно ответила девушка. – Обычное – с тем еще можно жить, если условий заклятия не нарушать… Да и со злым, если захочешь, уживешься. Но то заклятия, там хоть условия есть! А вот когда начинает просыпаться лес, тут уж держи ухо востро, лесная нечисть спросонок голодная, а шутки у нее недобрые… Видите, как кошка в угол смотрит? Неспроста, видно, там кто-то есть! Эти лесовики, – добавила Кора, – как мошки, летят на свет и на человеческое тепло. Бывают безобидные, а бывают опасные, и в дом их лучше не впускать!

Кошка вдруг прыгнула вперед и словно поймала кого-то, прижала к полу, но когда она приподняла лапку, там ничего не оказалось.

– Улетел, – сказала Кора и прикрыла окно. Кошка согласно мяукнула. – Идем-идем, сметанки дам…

Она подхватила кошку и посадила себе на плечо, а потом серьезно добавила:

– Вы уж поосторожнее, госпожа. Мы уж привычные, все эти шуточки наизусть знаем, а вы нездешняя… Даже хозяин по весне разрешает кошек в дом пускать, хоть и не любит их!

Я кивнула, припомнив рыжую красотку, вольготно устроившуюся под боком у Грегори.

– Сам он хорошо всю эту мелочь видит, – добавила Кора, – как есть кот… А мы да тем более вы… Возьмите ее, госпожа! Она вас остережет!

Черная кошка выгнула спину, когда я протянула к ней руку, осторожно обнюхала мои пальцы, щекоча усами, а потом перепрыгнула мне на плечо.

– Вот сразу, видно, поняла, что пригодится, – улыбнулась девушка. – Я пойду, госпожа?

– Конечно, – ответила я и осторожно погладила кошку. Та довольно мурлыкнула и покрепче ухватилась когтями за мое платье.

До самого вечера Чернушка (а как еще ее было назвать?) не отходила от меня, только отлучилась ненадолго на кухню, видно, Роуз угощала там хвостатых охранниц… Ну а вечером она устроилась у меня в ногах, тихонько замурлыкала, и мне приснилась свадьба: Диана, невозможно прелестная в праздничном платье, махала мне рукой, Матиас (он не был даже симпатичным, но нам доводилось общаться, и я помнила его ум и чувство юмора) тоже улыбался, и эта улыбка делала его моложе на дюжину лет и зажигала в глазах веселые огоньки. И как знать, может, Диана вовсе и не погналась за богатством, а разглядела в неприметном и неинтересном вроде бы человеке что-то особенное? Не важно, была бы счастлива!

– Что такое! – подскочила я, когда Чернушка вцепилась когтями мне в ногу. – Если хочешь, иди прочь, зачем же будить?

– Мяу! – ответила она и вспрыгнула на подоконник, туда, где стояли мои плошки с розовыми черенками. Я хотела было прогнать кошку, встала, но, присмотревшись, одумалась…

Там, за окном, в темноте, роились золотые огоньки. Их было много, то и дело какой-то пытался подлететь ближе, но, словно обжегшись, кидался прочь.

– Это лесные духи? – шепотом спросила я. Кошка согласно мурлыкнула. – Кора сказала, они только что проснулись… А что им нужно?

Словно услышав мои слова, крохотные огоньки ринулись к окну, забились в него, как бабочки бьются о ламповый фонарь…

– Обогреться? – Я приложила ладонь к окну, и огоньки облепили то место, в котором мое тепло проникало сквозь холодное стекло. – Чернушка? Что скажешь? Они опасны?

Вместо ответа кошка принялась вылизываться с таким видом, будто говорила: «Ты человек, решай сама!»

– Ну, вряд ли они меня убьют, – усмехнулась я, приоткрыв окно. – Разве что покалечат!

Тонкая золотистая струйка втянулась в теплую комнату и рассеялась в воздухе искрящейся дымкой, а потом искры эти закружились вокруг меня, взъерошили шерсть Чернушке…

– Эй, довольно! – велела я. – Если вы просто хотели обогреться, не слишком ли вы дерзко себя ведете? Пошалили, и будет, нечего разносить комнату!

Тут я припомнила, что так говорить с духами, пусть даже они размером с горчичное зернышко, не стоит, и прикусила язык. Огоньки, однако, утихомирились и собрались у самого окна, откуда дул холодный ветер.

– На мороз я вас не прогоню, – поняла я намек, – но уж извольте не безобразничать. Тут и без ваших шалостей забот хватает…

Один огонек отделился от стайки и подлетел к моему лицу. Мне показалось, будто я различаю крохотные трепещущие крылышки, но дух был так мал, что рассмотреть его в подробностях никак не получалось.

– Еще бы такие крохи выжили на улице… – проговорила я, подставив ладонь, и еще несколько огоньков спустились на нее. – Вы, должно быть, как бабочки – по весне они гибнут сотнями. То заморозки, то дождь, то голодные птицы… Оставайтесь уж! Чернушка?

– Мур-р, – ответила она и удобно устроилась на одеяле, поглядывая, однако, желтым глазом на незваных гостей.

– Она не возражает, – перевела я и легонько подула на огоньки у себя на ладони. – Устраивайтесь где хотите, только не мешайте спать!

Они вспыхнули ярче, потом, покружив по комнате (кошка внимательно следила за ними), устроились на подоконнике, на розовых черенках, а целая стайка забралась внутрь лампы (потушенной, по счастью!) да там и осталась, мерцая, как пригашенный фитилек. Это было красиво, и я уснула, глядя на теплое сияние.

Забегая вперед, скажу, что еще не одну ночь крохотные духи ночевали в моей комнате. Порой, если вечер выдавался пасмурным, видно было, как их крылышки оставляют светящиеся следы во мраке и мерцающие золотистые линии сходятся к моему окну…

Я ни о чем их не просила, они ничего не требовали у меня. Я давала им кров и даже стол – блюдечко с молоком, которое я однажды оставила на подоконнике, оказалось поутру девственно-чистым. (Впрочем, подозреваю, что это полакомилась Чернушка.) Ну а требовать у них мне было нечего, ну разве что… Да, чтобы Грегори Норвуд вернулся живым и невредимым, а там уж сами как-нибудь разберемся!

– Как вы спите, госпожа, – ворчала по утрам Моди, помогая мне причесываться. – Опять зубец в гребне сломался! Ну будто феи у вас в волосах ночевали!

Я могла бы сказать, что это были вовсе не феи, но вместо этого произнесла:

– Сходи возьми у хозяина в комнате лошадиный гребень. Если ему впору, так и мне сойдет!

– Ну уж увольте, к нему без спросу соваться – жизнью не дорожить, – фыркнула она и более не продолжала этот разговор.

А назавтра рассиялось солнце, и я, выйдя во двор, услыхала вдруг протяжное «гонг-го, гонг-го!» лебединого клина и даже успела увидеть его исчезающим за вершинами деревьев…

– На озеро полетели, – со знанием дела сказал Эрни, случившийся поблизости. – Они тут, почитай, каждое лето жируют. И то, охотникам не добраться, знай птенцов высиживай!

– Что проку в тех лебедях, – буркнула Роуз, тоже вышедшая подышать свежим воздухом, – хоть и большие, а жесткие, жилы одни. Вот утки по осени или там гуси – дело другое!

– Роуз, отчего бы не завести гусей? – спросила я. – Или тех же уток… Летом им найдется чем кормиться, ну а там, сама понимаешь… Да и кур можно было бы держать хоть десяток! Чем возить те яйца за сутки пути…

– И правда что, – хмыкнула она и уперла руки в бока. – Там вон, не туда смотрите, дальше, за конюшней, за рощицей, старые службы. Когда-то там не то что кур, свиней держали! Ну да этого нам не надо, а вот цыплят в следующий раз привези, ясно? – ткнула Роуз Эрни в плечо.

– А…

– Я скажу Хаммонду, – кивнула я. – Сперва возьмем немного, попробуем, как уж пойдет, а там видно будет.

– Да, зарезать и съесть мы их всегда поспеем, – улыбнулась Роуз, а я вспомнила, наконец, о чем хотела спросить который день.

– Эрни, а почему хозяин не держит собак?

Он разом понурился и отвернулся.

– Не любит, госпожа…

– Не верю, он упоминал, что охотился с собаками, а значит, тут должна была быть псарня! Любит или нет, но почему вы даже какого-нибудь дворового не заведете, чтобы брехал на чужих?

– Чужих тут не бывает, – ответил Эрни, пригладив темно-рыжие волосы. – А собаки… были собаки когда-то, госпожа. Только, сами понимаете, кормить их накладно, да и так… Кого волки съели, кто от старости подох: охотничьи уж не нужны стали, так, доживали… А вот помню, был у нас сторожевой кобель – загляденье! Ростом – во, мне до бедра, грудь – во, а зубы какие! А уж умнющий был… – Он вздохнул. – Ушел за волчицей, на ночь мы его спускали, вот он и вырыл лаз под оградой. Через день нашли его мертвым в перелеске – видно, стая задрала. Не хотели хозяину говорить, но он ведь по запаху узнал… С тех пор собак не держим. Ни к чему.

– Ясно, – ответила я и вернулась в дом.

Хорошо, что Грегори оставил мне волшебное зеркало, и я могла увидеть свадьбу Дианы не только во сне, но и почти наяву. Племянница и впрямь была чудо как хороша, а Матиас – тот просто сиял, и, сдается мне, не только потому, что брал в жены такую красавицу: он явно оценил свадебный подарок. Что ж! Если Майгель желал стоять на мостике корабля, рассекающего пенные волны чужого океана, то Матиас Лейен готов был построить этот корабль, оснастить как подобает и ждать… Думаю, Анна намекала мне именно на это. Ну да пускай у них все сладится, как задумано, они четверо явно нашли друг друга! Манфред тоже это понял, ручаюсь, уж больно у него был довольный вид!

А вот Летти, которая несла шлейф невесты, выглядела грустной. Быть может, это себя она видела на палубе корабля, разрезающего волны, ступающей на неведомые земли? А может, просто сожалела о том, что не удержала в руках розу – у нее были очень острые шипы… Однако на цветах для букета невесты шипы срезают, я знала, и когда Анна поймала его (меткости Дианы позавидовал бы королевский стрелок!), только улыбнулась. Уж ей не грозило уколоться – она знала о своем Майгеле если не все, то многое.

А я не знала о Грегори Норвуде ровным счетом ничего, если не считать той малости, о которой он соизволил поведать. Ну да я ведь и не собиралась за него замуж!

Глава 12

День проходил за днем, и однажды я вдруг проснулась от тонкого горького запаха, а еще от холодного прикосновения.

– Вы?..

– Напугал? – тихонько фыркнул Грегори. – Извини, совсем голову потерял… Смотри!

– Я не вижу ничего, темно, – ответила я и потянулась к лампе, но тут же вспомнила, что духи уж несколько дней как пропали. А куда я задевала спички?

– Не суетись, уже скоро рассветет, – сказал Грегори. – Просто принюхайся…

– Подснежник, – ответила я, втянув ноздрями воздух. – Зачем вы его сорвали?

– Я не сорвал… – Он поднес руку к моему лицу, и я различила на его ладони луковицу с комом земли и нежный-нежный, почти прозрачный цветок. – Я просто хотел… Хотел показать тебе первый подснежник. Их там целая поляна.

– Спасибо, – шепотом ответила я и поймала его за спутанную гриву, не давая отвернуться, а другой схватила за запястье. – Уже рассветает, правда что, пойдем, взглянем на него в утреннем свете? Только выйдите на минуту, я оденусь!

– Я буду ждать внизу, – негромко ответил Грегори и вышел, оставив после себя запах мокрой шерсти, талого снега и лесной прели.

«Мыть его снова со щелоком!» – подумала я, быстро надевая старое свое платье и крепкие ботинки: в лесу было не пройти, промокну так или иначе, но лучше позже, чем раньше!

– Где та поляна? – спросила я, сбежав по лестнице и едва не споткнувшись в рассветном полумраке. Грегори поймал меня свободной рукой.

– Пойдем, покажу… Держись за шею, тебе там грязи будет по колено! И цветок держи, он мне мешает.

– Ох, придется вам мыть лапы, – озорно улыбнулась я, приняв у него поникший подснежник. Нести меня на руках – на одной руке – Грегори Норвуду ничего не стоило. – Вы и так уж замызгались выше некуда, и если ляжете таким на софу, я первая вас шваброй огрею!

– Умеешь ты испортить момент! – фыркнул он. – Вымоюсь я, ясное дело, чуешь уж, поди, чем от меня разит?

– Да, – кивнула я и почувствовала, как его рука сильнее сжалась у меня на талии. – Лесом и псиной, хотя вы вроде бы ближе к кошкам, а они пахнут не так.

Он засмеялся негромко, одним прыжком преодолел поляну, превратившуюся в сплошное болото, взобрался на склон оврага, где почва уже просохла, и осторожно поставил меня наземь.

– Смотри…

Я огляделась, хотела было сделать шаг, но замерла – здесь все было усеяно подснежниками! Куда ни наступи, непременно под ногой окажется цветок, и…

Я увидела темную ямку – видно, оттуда Грегори схватил подснежник, да только пока он добирался до дома, на поляне успели поднять головки другие цветы, разбуженные весенним солнцем. Ну да, наверно, он сможет расти и на другом месте, решила я, наклонилась, разгребла мягкую лесную почву подвернувшейся веткой, осторожно вернула подснежник взрастившей его земле и выпрямилась, отряхнув руки. Показалось ли мне, или поляну на миг окутало золотистое сияние?..

– Вы видите? – шепнула я, а Грегори снова взял меня на руки. – Скажите, видите, или мне чудится?

Золотистые искры растаяли, а откуда-то из глубины леса вдруг потянулись ленты серебряного, голубого, зеленого сияния, и наблюдать за их переплетением можно было бесконечно, до того это было красиво!

– Лес просыпается, – негромко сказал Грегори. – Это очнулись малые духи – травы, подснежников и прочей мелочи. Они, в сущности, не опасны, и летом ты многих уже не увидишь, у них короткий век. А вот те, что явятся сюда ближе к лету, – Бузинная матушка, фея Сирени и прочие… С ними держи ухо востро. Сирени у меня в саду полным-полно, так что не заглядывайся чрезмерно, а то мало ли…

– Не стану, – кивнула я, хотя не могла дождаться, когда распустятся почки на кустах.

– Сейчас солнце взойдет, – сказал он негромко. – Смотри…

Солнце прорвалось сквозь тучи, коснулось темных елей и сосен, посеребрило тополя и не стаявший еще снег, а потом заметило-таки поляну подснежников, и, клянусь, все они подняли цветки, приветствуя небесное светило!

– До чего же красиво… – прошептала я и невольно прижалась щекой к влажной шерсти. – Сколько же раз вы видели это…

– Поверь, много, – ответил Грегори, щекоча горячим дыханием мою макушку. – И еще больше времени ушло на то, чтобы понять, что это в самом деле красиво. Ты подожди, летом тут зацветут тысячелистник, и марьянник, и аистник, и земляника будет… Смотри, на орешнике уже почки набухли!

– Да вижу я, сударь, – невольно улыбнулась я. – Если в лесу такая красота, что же в вашем саду? Там чего только нет! Правда…

– Прибраться бы, – мрачно завершил он и вдруг захохотал. – Прибирайся! Это все – твое, делай что захочешь!

– Вы не шутите так, – сказала я, извернулась и поймала-таки его за ухо. Давно мне хотелось это сделать!

– Я и не шучу. Дозволяю – делай что угодно! К чему мне эти земли? К чему этот лес?! Твори все, чего душе угодно! Сожги все дотла, что мелочиться?

Темные глаза горели нехорошим огнем, и мне подумалось, что Грегори не вел себя так, даже когда был зол.

– Успокойтесь, сударь, – попросила я и вцепилась в мокрую гриву что было сил. – Все хорошо… Вы вернулись, мы так ждали вас, думали да гадали, где вы да что с вами…

Мне снова примерещилось золотистое сияние, я видела его сквозь сомкнутые веки, а Грегори вдруг фыркнул и встряхнулся, словно сбрасывая с себя что-то дурное.

– Что это вдруг на меня нашло… – пробормотал он. – Идем домой. Держись!

Я только улыбнулась, крепче схватилась за могучую шею и оглянулась назад: вслед за нами тянулся шлейф золотистых искр, таявший в утреннем свете, и я помахала крохотным духам на прощание. Искры вспыхнули ярче и пропали совсем, вместо них загорелись радугой льдинки на ветвях – это наконец взошло солнце…

– Прости, я весной бываю сам не свой, – сказал мне Грегори уже днем, когда, отмывшись и наевшись, снова возлег на софу. – Я тебя напугал?

– Не напугали, сударь, и не обидели, – вздохнула я. – Вернулись живым да целым, и на том спасибо. А мне теперь можно выходить за ограду?

– Пока и думать об этом забудь, – ответил он. – Разве только со мной, но и то… Видела, что со мной приключилось? И такое может случиться в любой день до начала лета, так что не все мои слова принимай на веру! Кстати, а что тебе делать за оградой?

– Мало ли, какая нужда случится, – пожала я плечами.

– Не будет у тебя такой нужды, – резко сказал Грегори. – И я не отпущу тебя домой, пока феи не справят весенний праздник, не то в дом к брату, чего доброго, приедешь вовсе не ты, а я напрасно стану дожидаться тебя обратно.

– А как же слуги? Они ведь ездят по делам!

– Они принадлежат этому месту, и им вряд ли угрожает что-то, кроме не в меру ушлых девиц, – фыркнул он.

– Ясно, – сказала я, поежившись. – Пусть будет по-вашему. Но в саду можно навести порядок?

– Там делай что хочешь, я ведь сказал, – кивнул Грегори, – ты знаешь, чего нельзя касаться, а прочее… Мне все равно.

– Летом, должно быть, хорошо у пруда. А лебеди туда не залетают? Я слышала их недавно, Эрни сказал, они полетели на озеро. Вот бы посмотреть!

– Я отведу тебя туда, – сказал он и вдруг встряхнул головой. – Но не сейчас. Не могу… Не жди, я вернусь не скоро!

Миг – и он пропал, только ветер всколыхнул тяжелые шторы.

– Что ж, Чернушка, – сказала я кошке, невесть как просочившейся следом за мной, и дотронулась до подушки, еще хранившей тепло хозяина Норвуда. – Раз так, будем ждать. Что нам еще остается?

Грегори не было в самом деле очень долго: уже стаял снег, зазеленела трава, а в саду, который до сих пор расчищали всеми наличными силами, проклюнулись первоцветы. Я была права: крокусы и тюльпаны, нарциссы и пролески, примулы и барвинок и еще какие-то незнакомые мне цветы сумели выжить. Должно быть, они и цвели здесь все эти годы, только хозяину не было до них дела.

Теперь уже хорошо видно было, какие кусты и деревья живы, а какие годятся только на растопку, что нужно подрезать, а что не надо трогать. Не то чтобы я была искусна в садоводческом деле, но уж на то, чтобы понять, высохла ветка или нет, моего разумения хватало. Живые изгороди я пока велела оставить как есть, все равно садовника не было, а как подстригать те же туи, я не знала. Обрезали ветки, которые мешали пройти по дорожкам, – и довольно!

С лужаек выгребли прошлогоднюю листву: она, конечно, перепреет и удобрит землю, но не скоро, а вид портит, и очень сильно. Ну а еще у нас имелся конский навоз в качестве удобрения: я надеялась, так яблони с вишнями дадут какой-никакой урожай, а то Моди сказала, вишни в последние годы совсем измельчали и сделались кислее некуда…

Девушки сняли наросты мха со статуй, парни вычистили чаши фонтанов, и их даже удалось запустить. Сейчас, когда деревья в парке едва-едва окутались зеленой дымкой, а на клумбах уже что-то цвело, а что-то только проклевывалось (мне было интересно узнать, что это за крупные красные ростки, проросшие большими куртинами), там было очень славно. Со дня на день должны были распуститься бутоны на плодовых деревьях, а сирень еще только собиралась цвести. Разворачивались похожие на улиточьи раковины ростки папоротника (он обещал вымахать в мой рост, не иначе!), появились бабочки и прочая насекомая мелочь…

Не хватало только хозяина.

Рано поутру я снова проснулась от аромата, а открыв глаза, обнаружила у себя на подушке букетик лесных ландышей – их запах не сравнится с садовыми! Цветы были еще мокрыми от росы, стало быть…

– Неужто вернулся наконец? – подумала я вслух и принялась быстро одеваться.

Не хотелось звать Моди – было совсем рано, рассвет едва брезжил, и только какая-то пичуга уже начала звонко тенькать. Соловьи еще не устраивали концертов, хотя ночью я слышала, как распевается один солист. Скоро, сказала Роуз, хор будет таким, что и не уснешь, хоть уши затыкай, не поможет!

В комнатах Грегори не было, мокрых следов на полу я тоже не заметила: либо они уже высохли, либо он все-таки удосужился вытереть лапы, прежде чем ввалиться в дом, вымокнув в утренней росе.

Он обнаружился в саду, возле розы – я уж знала, где его искать в первую очередь.

– Сударь! – окликнула я, он обернулся, а я невольно ахнула. – Создатель, как же вас угораздило?! Опять волки?..

– Нет, люди, – мрачно ответил он, потерев свежий шрам, пересекающий его физиономию от виска до подбородка. – Неудачно я нарвался на этого охотника…

Грегори смотрел на землю, и, проследив за его взглядом, я поняла, что он имел в виду. Вовсе не шрам, что ему эта царапина! Нет… на земле лежал розовый лепесток.

– Вы его…

– Убил бы с превеликим удовольствием, – прекрасно понял он, – но не успел. Он, понимаешь ли, первым делом выстрелил в меня. Может, принял за медведя, кто его знает? Я не слишком расположен к беседам с браконьерами! Ну а пока я пытался понять, не окривел ли, этот храбрец успел удрать оврагом. Я бы мог выследить его по запаху, хоть он и пошел по ручью, но не стал. – Тут Грегори ухмыльнулся и пояснил: – Он должен был выйти аккурат к медвежьей берлоге, а я того зверя знаю, он по весне особенно зол, а уж с голодухи… Судя по крикам, я угадал. И дерево подозрительно раскачивалось, хотя ветра не было: должно быть, этот тип решил повторить подвиг твоего братца и вскарабкался на самую макушку. Я бы за ним не полез, а вот медведь вполне мог его стряхнуть или дождаться, пока сам свалится…

– Но почему же упал лепесток? – спросила я, подошла ближе и осторожно промокнула шрам носовым платком – сукровица еще сочилась, склеивая шерсть. – Ведь не вы же первым напали на человека!

– Я, – усмехнулся Грегори. – Знаешь ли, я не привык к тому, что в моих лесах охотятся без спросу! Впрочем, я бы, может, и простил этого глупца, если бы он стрелял глухарей или еще какую лесную птицу… Впрочем, на поясе у него висело несколько тушек, это точно.

– Что же он натворил? А! Вы же сказали, что он стрелял в вас!

– Это бы меня не удивило и уж точно не разгневало, хотя проучить его я бы не отказался, – вздохнул он. – Этот тип подстрелил лебедя! Помнишь, ты сказала, что они подались на озеро, я и решил проверить, собираются ли они гнездиться там или же полетят дальше. Ну и… когда у меня на глазах охотник всадил стрелу в молодую лебедушку, я не выдержал…

– Что толку охотиться на них! – воскликнула я. – Ладно бы с голоду – тогда и земляных червей есть станешь, а так? Там, поди, одни перья!

– На пирах в свое время принято было подавать лебедей, – сказал Грегори. – Именно в перьях. Что морщишься? От лебедей там были только шкура, перья да кости, а начиняли их, по-моему, гусятиной или утятиной, причем не от дичи, а от хорошо откормленных домашних птиц. Дичь ведь тоже не вся хороша. Хотя, конечно, лебеди вполне съедобны…

– Странно все это, – невпопад сказала я, поглядев на розу. – Казалось бы, вы были правы, спугнув браконьера, пострадали сами, а лепесток все равно упал! Не понимаю я этого заклятия… Сдается мне, даже если бы вы сделались отшельником и вели наиправеднейший образ жизни, роза бы все равно облетала!

– Я тоже так полагаю, – кивнул Грегори. – Смертному не дано понять фей. Смириться я не могу, но… приму как должное. Все равно уже ничего не исправить!

Я кивнула, пожала его руку и спросила:

– А лебедушку он убил?

– Подранил.

– И…

– И я принес ее сюда. Она на пруду, – улыбнулся Грегори. – Повезло, у нее только крыло подбито. Заживет – будет летать, как прежде. И кавалер за нею следом явился… Ну а ты, помню, хотела на них полюбоваться!

– Но не такой же ценой… – пробормотала я.

– Не говори ерунды, – отозвался он. – Сама ведь сказала: что бы я ни делал, заклятие все равно сработает по-своему, и поди угадай, в какой миг оно ударит особенно больно!

Я помолчала, потом спросила:

– Где вы раздобыли ландыши? Они ведь уже отцвели!

– Еще не везде, – улыбнулся Грегори. – В оврагах еще и снег кое-где лежит, вот там и можно их найти. Там они будут до самого лета, когда уж и сирень отцветет. Я покажу. Уже скоро можно будет выходить за ограду без опаски, вот тогда…

– Я подожду, – серьезно сказала я. – Сударь, а лебедей не нужно подкормить?

– Нет, не стоит. Пруд достаточно большой для одной пары, им должно хватить пищи. Ну, если станет заметно, что голодают, тогда видно будет.

– Пойдемте домой, – попросила я. – Зябко еще, вы вымокли сверху донизу, аж капает, да и шрамом вашим нужно заняться, не нравится мне, как он выглядит!

– Заживет, – отмахнулся Грегори, – но пойдем в самом деле. Ты озябла, я вижу… но на руки брать не стану, сама же говоришь, я мокрый с ног до головы! Роса, будь она неладна…

– Ничего, так дойду, – улыбнулась я и взялась за его локоть. – Сейчас слуг разбужу, вы ведь еще и голодный наверняка, а мы тут разленились, обед из трех блюд не стряпаем. Перекусили – и ладно!

– А то я по запаху не узнаю, что вы тут готовите, – усмехнулся он. – Я ведь далеко не ухожу. Слишком много людей вокруг, заметят еще… И то, в собственном лесу ведь нарвался! Ну да ничего, летом я домоседствую – слишком жарко…

– Я так и подумала, что вам в этакой шубе по летнему времени не очень-то здорово, – сказала я. – Купаетесь, поди?

– Конечно. А что проку? Пока домой доберусь, уже обсохну! Проще из колодца облиться, и ходить никуда не надо…

– И пруд почистили, – напомнила я. Что правда, то правда, ил со дна опять-таки пошел на удобрения, а было его предостаточно!

– Тем более. – Грегори поставил меня на крыльцо. – Иди, буди слуг. Да поищи гребень, чую, вычесывать меня ты будешь долго…

Я кивнула и первым делом позвала Моди – та уже проснулась и удивилась, не застав меня в комнате, хотя знала ведь, что поднимаюсь я рано! Ну да зато она уже развела огонь в кухонной печи, и я велела ей будить остальных да греть воду.

– Хозяин вернулся? – хихикнула она и убежала, во весь голос зовя товарок.

Скоро уж во дворе полыхал костер, как в прошлый раз, а на кухне готовилось что-то простое, но, судя по запаху, аппетитное. Я не ошиблась: громадную яичницу с ветчиной Грегори проглотил одним махом (и хлебом не подавился, зря мы с Роуз, что ли, возились с выпечкой?).

После плотного завтрака, слегка обсохнув, хозяин заявил, что намерен отдыхать, и не велел себя тревожить, ну а я отправилась взглянуть на лебедей.

Их в самом деле оказалось двое: небольшая самочка явно берегла крыло и держалась у самого берега, а ее супруг даже близко меня не подпустил – распустил крылья, зашипел, пригнувшись к земле, и явно был намерен защипать меня до смерти, если я сунусь к его подруге! Впрочем, я слыхала, что ударом крыла такая птица может натворить дел, а потому не стала их больше беспокоить. Пускай себе живут спокойно! В парк дикие звери не наведывались, разве только самые мелкие вроде ласок, но я надеялась, что с такими лебедь совладать сумеет.

«Яблони расцвели!» – сообразила я, возвращаясь домой. И верно, два дня уж было тепло, пора…

– Красота какая, – невольно произнесла я вслух, остановившись на яблоневой аллее. – Будто невесты!

– Ну уж прямо… – раздался смешок, и я остановилась, глядя по сторонам. Нет никого! – Не туда смотришь, гляди вверх!

Я задрала голову, всматриваясь в переплетение ветвей, в бело-розовый яблоневый цвет, и мне показалось, будто я различила несколько улыбчивых женских лиц. Были там и девушки, и взрослые дамы, а еще мелькнула улыбчивая старушка с лицом сморщенным, как высохшее яблоко.

– Вы… духи деревьев? – осторожно спросила я, коснувшись рукой ближайшего ствола.

– Кем же нам еще быть? – засмеялись в ответ. – Да вот еще дух вишни затесался, она самая ранняя, прежде всех зацвела…

– Надеюсь, год начинается удачно?

– Благодаря тебе – весьма и весьма, – ответила самая рослая яблоня. – Меня, право, утомили сухие ветви и старый плющ. Представь, что ты не можешь причесать волосы и убрать из них мусор! И так год за годом!

– Да, должно быть, это очень раздражает, – кивнула я. – Вы, право, очень хороши сейчас! Думаю, когда зарумянятся щеки у ваших яблок, вы будете выглядеть не хуже…

– Выросло бы хоть что, – усмехнулась другая. – Мы уж порядком одичали за столько лет! Когда-то, помнится, урожай мы давали изрядный, хозяева нанимали работников из деревень – иначе со сбором было никак не управиться… А теперь и мы постарели, и хозяева уже не те!

– Да уж… – пробормотала я и спросила: – Милые яблони, скажите, а у всякого дерева есть свой дух?

– Конечно, – ответила старшая. – Духи подснежников сказали, ты их уже знаешь. Ну а если даже у таких крохотных цветов есть свои духи, неужто не окажется их у больших растений? Вон, тополь с соседней аллеи говорил: как хорошо, что ему ветви подрезали, не то они в любой ветер ломались. Тополя – они растут быстро, но больно уж хрупкие…

– О, – сказала я, – а нельзя ли спросить у других, чего им хочется, что мешает? Просто вы первые заговорили со мной, а как общаться с другими, я не знаю!

– Ничего сложного в этом нет, – сказала еще одна яблоня. – Подойди да спроси! Малышня вроде подснежников да незабудок, конечно, с людьми говорить толком не умеет, но показать может, а уж взрослые деревья вроде нас объяснят, что к чему.

– Спасибо, – серьезно сказала я. – А не знаете ли вы, уважаемые, что не так с духом розы? Отчего она увядает?

– Это постаралась фея, – ответила старшая яблоня. – Не знаю, как объяснить тебе, ты человек и вряд ли поймешь…

– Но попытайтесь хотя бы!

– Этот розовый куст пустил корни в душе человека, каким был прежде хозяин этих земель, – сказала она, помолчав. – Надо ли говорить тебе, что большая часть цветов осыпалась еще до того, как он понял, как именно проклят? Их отравила злоба, которой была полна его душа… Потом, конечно, он сделался благоразумней, но что в том проку?

– Почему? – не поняла я.

– Роза больна, и больна смертельно, – ответила вторая яблоня. – А хозяин связан с нею, и как бы он ни старался, ему уже не спастись. Он умрет, раньше или позже, так или иначе.

– Но ведь во всех сказках говорится, что можно расколдовать человека! Снять проклятие и…

– Мы же не в сказке, – вздохнула она и встряхнула ветвями, обрушив на меня водопад прохладных брызг и белых лепестков. – Слишком поздно.

– Нет, не поздно! – раздался тоненький голосок. Я посмотрела под ноги и увидела небольшой росток вишни – на нем распустилось всего несколько цветков, но он упорно тянулся к солнцу. – Большая сирень знает как! Наверняка знает! Только дождись ее и расспроси, и если ты ей понравишься, она скажет!

– Правда что, – кивнула старшая яблоня. – Она старше всех нас, здесь растущих, и если она захочет говорить с тобой, то поможет. Но будь осторожна, ищи не фею, а саму сирень! А, ты же человек, ты не различишь…

– Я, я скажу, когда она появится! – храбро сказала маленькая вишенка. – Только приходи к нам и спрашивай почаще, а сама не начинай с нею разговора, не то может случиться беда!

– Спасибо, добрые деревья, – кивнула я, припомнив, как Грегори остерегал меня. – Я все же попытаюсь сделать хоть что-то. Я буду приходить к вам, если вы не откажетесь побеседовать со мной!

– Приходи, – милостиво разрешила яблоня. – Мы порядком соскучились тут. Слуги нас боятся, да многие и вовсе не видят, а ты, кажется, из тех, кто различает истинную суть под любой оболочкой.

– Может, и так, – кивнула я, припомнив волшебное зеркало. Ведь не случайно же оно показало мне настоящего Грегори? – Простите, мне пора…

– Удачи! – взмахнули они ветвями, а я подобрала юбки и бегом кинулась домой, думая, уж не примерещилось ли мне?

Чем же настолько сильно обидел Грегори фею, что она обошлась с ним вот так? Что он должен сделать, чтобы заслужить прощение? Уж казалось бы, наказать браконьера – обычное дело, но роза потеряла очередной лепесток… Право, нужно дождаться, пока не расцветет сирень, может, она и впрямь что-нибудь подскажет?

Золотистые искры ринулись ко мне из зарослей папоротника, из-за кустов, отовсюду, окружили и закружили…

– Ну, ну, полно баловаться! – смеясь, попросила я. – Вижу, вы рады весне… Позовите меня, как объявится дух сирени, хорошо?

Рой искорок взвихрился над моей головой и исчез в небе, а я наконец-то добралась до дверей и тут же услышала, что хозяин хочет меня видеть.

– Где тебя носит? – встретил он меня с порога.

– Навестила лебедей, – ответила я истинную правду и присела рядом с ним, чтобы поближе взглянуть на шрам. Ну, ничего, он должен был скоро поджить. Спасибо, глаз остался цел, а прочее – не страшно. – Надеюсь, они приживутся. Красивые птицы! И кому взбрела в голову блажь охотиться на них? Добро бы это были какие-нибудь знатные юнцы, они могут придумать и не такую забаву, но вы же сказали, это был охотник…

– Может, ему велели принести лебедя, откуда же мне знать, – вздохнул он.

– Ну! Не грустите, сударь. – Я осторожно погладила уже просохшую черную гриву. – Лето впереди, все хорошо, ведь правда?

– Пока – да, – кивнул Грегори и, повернув голову, горячо выдохнул мне в ладонь. – Пережить бы теперь лето, дотянуть до снега, а там и умирать не жаль.

– Сударь!..

– Не спорь. Только пообещай… – Он уставился мне в глаза. – Пообещай, что не оставишь меня до самой моей смерти! Не бойся, это не займет много времени. Может, год, а может, и меньше…

– Я вас не брошу, клянусь, – ответила я и прижалась лбом к его лбу. – Только и вы пообещайте мне, что не уйдете, не попрощавшись!

– Это уж как получится… – Грегори осторожно обнял меня. – Попади тот охотник мне в глаз, мы могли бы уже и не свидеться с тобою… во всех смыслах этого слова. Но я клянусь, я сделаю все зависящее от меня, чтобы успеть хотя бы сказать тебе «прощай»… Ты что, плачешь?! Еще не хватало! А ну, поди прочь! Я и так едва обсох, а тут еще ты разводишь сырость…

«Ох, я понимаю, почему гибнет роза! Яда в вас на целую армию хватит!» – невольно улыбнулась я, вытерла слезы, поцеловала Грегори – попала в бровь, а не в глаз, и на том спасибо, – и поспешила выйти из комнаты.

– Триша! – окликнул он, не успела я закрыть дверь. – Погоди!

– Что такое, сударь?

– Все забываю спросить… Ты назвалась Тришей, но… Племянница твоя, ты сказала – Летиция, а зовут ее Летти. Брата ты как-то назвала Мэнни, а он Манфред… А Триша – это ведь тоже сокращение? От какого имени? Патрисия? Тебе бы пошло!

– Нет, – улыбнулась я. – Беллатриса.

– Почему же не Белла? – после паузы спросил Грегори. – Или… Белль, на заморский манер?

– Мне не нравится. Да и сами посудите, что из меня за красотка! – фыркнула я. – Глупости. Отдыхайте, сударь, я пойду распоряжусь насчет ужина.

– Распорядись, а еще скажи слугам, что, когда станут жечь сегодня ночью костры, пусть вопят не слишком громко, а то их в городе слышно!

– Передам непременно, – улыбнулась я и вышла из комнаты. Верно, сегодня же праздник начала лета! То-то я видела на двери ветви рябины, а девушки истово прибирались в доме несколько предыдущих дней безо всяких напоминаний…

Заглянув на кухню и передав пожелание хозяина, принятое со сдержанным ликованием (ведь не запретил же!), я поднялась к себе и взглянула, как там мои черенки. Кажется, их уже можно было высаживать в землю, но я решила подождать до лета: еще и в мае, бывает, выпадает снег, рисковать не хотелось.

Букетик ландышей, который я поставила в воду, пах нежно и тревожно…

«Грегори Норвуд! – невольно подумала я. – Ты сущее наказание! И я не я буду, если не придумаю, как выручить тебя, потому что не бывает заклятий без условий, и даже фею можно обмануть, если постараться… А я уж постараюсь, это я могу обещать точно!»

Глава 13

Весна была в самом разгаре: отцветали яблони, готовилась распуститься сирень, и вишенка говорила мне: «Я сразу скажу тебе, как только будет можно, приходи почаще!» Яблони же укрывали ее от ярких солнечных лучей, чтобы подольше не теряла цветов, вздыхали и переглядывались.

Тем временем пришло письмо от Манфреда – наконец-то вернулся Майгель! Его уж не ждали, потому как пришло известие, что корабли затонули в большую бурю, но нет! Караван разметало ураганом, но храбрость капитанов и умение штурманов помогли собрать почти все суда воедино и довести груженный диковинными товарами маленький флот до надежной гавани…

Меня приглашали на бракосочетание Анны, и я снова пошла с этим письмом к Грегори.

– Нет, – сказал он. – Я никуда тебя не отпущу.

– Вы же говорили, что можно будет поехать, когда успокоятся весенние духи! – напомнила я. – Разве еще рано?

Он молчал, и видно было, как он колеблется. Наконец он все же нехотя выговорил:

– Езжай. Я провожу тебя до опушки. Ну и поедут с тобой… хм… твоя Моди, Лили, Пол с Питом, Эрни и Ник с Диком. Заодно коней прогуляют, а то по нынешней слякоти было не до того…

– Сударь, я же не принцесса, чтобы выезжать с этакой свитой! – вымолвила я.

– Будет так, как я сказал, – ответил Грегори, и я даже не удивилась. – Езжай. Повидайся с родными, только…

– Я вернусь, – ответила я серьезно. – Я же обещала!

Сборы вышли хлопотными! Хорошо еще, шить платья не пришлось, их и без того оказалось с избытком… Имелся и экипаж, и я настояла на том, чтобы в него запрягли Джонни и оправившегося наконец от ран Бонни, а не красавцев гнедых. Пегим я доверяла, а этих почти не знала, так что их впрягли в повозку для слуг, и мне было все равно, как это выглядит со стороны. Волшебное зеркало я держала при себе и на сей раз не собиралась с ним расставаться даже на праздничном пиру!

– Не задерживайся там, – попросил Грегори, держась за борт коляски. Удивительно, но кони вовсе его не боялись, и я подумала, что он мог бы и верхом ездить, если бы захотел, ну, как звери в цирке. Правда, лучше было об этом не упоминать…

– Вернусь, как только закончится торжество, – пообещала я. – По доброй воле не задержусь, не думайте даже об этом.

Он молча кивнул, развернулся и скрылся в лесу, а Эрни подхлестнул коней…

– Триша! – Манфред схватил меня в объятия, стоило мне сойти наземь. – Наконец-то! Я чуть ума не лишился от беспокойства!

– Диана! – увидела я племянницу и отмахнулась от брата. – Прости, милая, что не смогла попасть на твою свадьбу…

– Может, поспеешь на другое торжество? – озорно улыбнулась она, увлекая меня на галерею.

– Вижу, господин Лейен время даром не терял, – выговорила я, оглядев ее. Казалось бы, времени минуло всего ничего, а фигура племянницы заметно округлилась!

– О, не терял и не теряет… – улыбка ее сделалась еще шире, и я поняла, что была права: с Матиасом она сошлась задолго до бракосочетания. – А ты? Как ты?..

– По-прежнему, – ответила я. – Живу – не тужу, предаваться грусти некогда, такое хозяйство… Пока управишься – уже и день прошел.

– А… чудовище?

– А что такого? – спросила я негромко. – Чудовище как чудовище. Иных послушать, мужья похуже будут – и бьют, и неволят, и насильничают, как в голову взбредет… У этого нрав, конечно, не медовый, но он ко мне ни разу даже кончиком когтя не прикоснулся против моей воли. А что не пустил на твою свадьбу, на то были свои причины…

– Он же человек на самом деле? – шепотом спросила Диана, взяв меня за обе руки, и я кивнула. – Неужто нет способа его выручить?

– Я его не знаю, и никто не знает, – покачала я головой. – У Норвуда, повторюсь, скверный нрав, и он обидел фею. Та и наградила его проклятием. Уж кто только ни пытался его снять, и все тщетно… Мне так уж и мечтать об этом нет смысла – ну какая из меня юная дева с любящим сердцем?!

– Летти же хотела попробовать, – напомнила племянница. – Впрочем, о чем это я! Разве она сумела бы полюбить чудовище? Не себя – прекрасную деву-спасительницу, а…

– А именно чудовище, – повторила я. – Ты права, Диана. Это ведь не сказка, и жить бок о бок с кем-то с подобным норовом… К человеку, наверно, привыкнуть проще, а тут… Ох, прости! Нам надо собираться на церемонию, а я все о своем! Кстати, а где Летти?

– Отец отослал ее в обитель, – серьезно сказала племянница. – Говорит, ей нужно набраться ума, не то муж вернет ее домой сразу после свадьбы!

– А что, уже есть женихи? – живо поинтересовалась я.

– Конечно, полным-полно! Отец хотел бы для нее кого-то наподобие Матиаса, чтобы снисходительно относился к детским фантазиям, но и не давал своевольничать, а такие на деревьях не растут… Вот и выбирает… Идем скорее, переоденемся да поедем, Анна, уж, наверно, ждет!

Я кивнула и позволила увлечь себя вверх по лестнице.

Моди уже ждала меня со сменой одежды и умыванием, а уж когда она жалобно протянула:

– Госпожа…

– Вы с Лили будете сопровождать меня, – сказала я, поправляя прическу, – но долго мы не задержимся. Ты ведь понимаешь, хозяин ждет.

– Конечно, госпожа! – подпрыгнула она и захлопала в ладоши. – Нам с сестрой хоть бы глазком взглянуть на праздник, а потом скорей домой, остальным хвастаться! Вот здорово-то! Ой, погодите, у вас тут прядка выбилась, я поправлю…

Перед тем как выйти из комнаты, я заглянула в волшебное зеркало. Грегори устроился на берегу пруда и смотрел на лебедей: самец то и дело подносил что-то раненой супруге, а та благодарно наклоняла голову, изгибая длинную шею. Понимаю, она делала это только ради того, чтобы подобрать корм, но со стороны это смотрелось очень красиво!

«Я скоро!» – подумала я и спрятала зеркало.

Анна в свадебном наряде была восхитительна, а ее супруг, прокаленный южным солнцем, походил на туземца, право слово! Были поздравления и застолье, и танцы, но мне все казалось не в радость…

– Мы не уберегли твои розы, – сказала Анна, когда мне удалось умыкнуть ее на минутку, просто попрощаться наедине: я собиралась выехать назад как можно скорее.

– О чем ты?

– Ты же помнишь, сколько их было? Мы с Дианой поливали их, подрезали, как ты учила, но как только ты уехала, они начали чахнуть, – пояснила она. – К этому времени ведь вся галерея была в цвету, а теперь не осталось ничего… Прости…

– Это не ваша вина, – ответила я. – Видно, розы для меня – неудачливые цветы… Иди веселись, Анна! А мне пора… Ты простишь меня за то, что я не останусь до конца праздника?

– Конечно, прощу. Тебя ждет чудовище? – улыбнулась она.

– Точно так.

– Майгель сказал мне то же самое! – засмеялась вдруг Анна. – Когда по пути в неведомые земли настал полный штиль и корабль совсем не двигался, матросы зароптали и потребовали возвращаться назад, потому что кончалась вода и припасы. А он заявил – если я вернусь без диковин или вовсе не вернусь, мое дорогое чудовище найдет меня хоть на дне морском и без соли съест! И тут же поднялся ветер, и корабль помчался дальше под всеми парусами… Веришь ли ты в такое?

– Более чем, – серьезно ответила я. – И не такое случается… Ну, до встречи! Мне нужно ехать, не то это чудовище разнесет все поместье от скуки…

Уезжая из залитого праздничными огнями дома, я видела, как машут мне вслед Анна и Диана, и Манфред, а Моди с Лили посылали воздушные поцелуи каким-то молодым людям.

– Прикажете править домой, сударыня? – спросил Эрни, забравшись на облучок.

– Куда ж еще? – улыбнулась я. – Да не гони, ночь уж больно хороша…

Ночь и впрямь выдалась светлая и теплая, и молодой месяц в бархатном черном небе подмигивал лукаво незнакомой звездочке неподалеку…

– Я думал, ты задержишься, – негромко произнес знакомый голос, и большая темная тень зашагала вровень с коляской. – Все-таки праздник.

– Ну и что там делать? Плясать всю ночь до утра да пить вино? – улыбнулась я и протянула руку, чтоб коснуться взъерошенной гривы. – А вам что не спится?

– Тебя жду, – усмехнулся Грегори и вдруг выхватил меня из коляски, я даже ахнуть не успела. – Эрни, гони домой, а мы… прогуляемся.

– Как прикажете, господин, – кивнул тот и подхлестнул коней.

Вторая повозка двинулась следом, и скоро они пропали из виду.

– Я чувствую себя последним дураком, – после длинной паузы произнес Грегори. – Сижу, смотрю на этих клятых лебедей и думаю о том, что меня никто никогда не любил по-настоящему. Может быть, только родители, но это было так давно, что я уже и лиц их толком вспомнить не могу. Остались портреты, но что с них проку? А сколько у меня было женщин! Разных женщин… Иные говорили, что любят меня, другие ненавидели, но в памяти путаются имена и лица, и я уже не знаю, вспоминаю настоящую женщину или же это моя фантазия!

– Сударь…

– Молчи. Тут не о чем говорить. Лучше прислушайся…

Неподалеку пел соловей. Это, похоже, был опытный мастер: он не фальшивил, как тот, которого я слышала недавно, он взял высокую ноту – и пошел свистеть и щелкать, да с такими переливами, что и представить невозможно! Откуда-то из зарослей песню солиста подхватили другие птицы, и соловьиный хор грянул с такою силой, что у меня захватило дыхание.

– Ты что? – шепнул Грегори, щекоча мое ухо усами.

– Тс-с, – отмахнулась я и схватила его за руки. – Не мешайте слушать…

– Как поют, негодяи! – негромко рассмеялся он. – Идем домой, Триша. Оттуда их слышно еще лучше!

– Как скажете, сударь, – ответила я и покрепче ухватилась за косматый загривок.

Внутри поднималась горячая волна, и я мечтала только о том, чтобы она не схлынула до самого дома.

– Спокойной ночи, – сказал Грегори, поставив меня на пол в моей комнате. – Увидимся…

Клянусь, я не представляла, как поцеловать его! В щеку разве что, иначе помешали бы клыки, да и вообще… Однако мне показалось, что я ощущаю не жесткую шерсть – мне ведь уже приходилось прикасаться к ней губами, – а человеческую кожу. Правда, человеку этому не мешало бы побриться, но…

– Три… – Грегори попытался отстранить меня, но не тут-то было. – Триша, прекрати, это не шутки!

– Я вовсе и не шучу.

– Довольно, – сказал он вдруг и легко стряхнул меня на диван. – Мне кажется, ты надышалась лесным воздухом, а это не доводит до добра. Если же ты решила подарить умирающему последнюю радость, то избавь меня от такого одолжения! Я обойдусь своими силами, если станет невмоготу… Спокойной ночи!

– Подите вы псу под хвост! – ответила я и швырнула ему вслед попавшимся под руку валиком. – Спокойной ночи!

Чернушка недоуменно мяукнула и запрыгнула ко мне на диван.

– Наш хозяин – редкостный дурень, – сказала я кошке и улеглась, взяв ее к себе на грудь. – Сказал тоже! Воздухом надышалась… Ты бы остерегла меня от фей, правда?

Тут я глянула на букетик ландышей в вазочке, коснулась его пальцем и уточнила:

– Недобрых фей.

Кошка потянулась, выпустив коготки, и ухмыльнулась.

– Что теперь делать? – спросила я, гладя короткую шерстку. – Впрочем, только и остается ждать. Сирень уже распускается, я видела…

Так и не дождавшись Моди, я переоделась на ночь и улеглась спать, решив, что утро всяко мудренее вечера, а голову мне мог вскружить вовсе не теплый вечер, а вино, которого на свадьбе подавали более чем достаточно! Но все же что-то в этом было…

Глава 14

Грегори не разговаривал со мной три дня – подвиг для него, как по мне, ну а я решила не идти первой на мировую, тем более ничего ужасного не случилось. И очень даже хорошо, что он не высовывал носа из своих покоев, не то непременно заинтересовался бы, чем это я занята в парке. А дел у меня там хватало…

Жаль, роза Грегори, несмотря на все мои старания, отказывалась давать прирост, не то что цвести! Она стояла среди весенней зелени памятником скорби, опустив пожухшие листья, и ни полив, ни удобрения ничем не могли ей помочь. Что ж, надежда все-таки оставалась, и я вовсе не собиралась сдаваться и опускать руки!

Чернушка следовала за мной как привязанная, обычно спала на солнце, ловила мотыльков или пыталась охотиться на птиц (хотя я настоятельно просила ее этого не делать, разве хищника переучишь?). Когда она вдруг вцепилась когтями в мой подол, я сперва удивилась, а потом поняла – так кошка предупреждает меня о приближении кого-то… или чего-то.

Так и есть! Крохотные создания окружили меня, в ужасе метнулись прочь, когда Чернушка попыталась схватить их когтистой лапой, но тут же вернулись и принялись виться возле моего лица.

– Что, в чем дело? – спросила я, но они, конечно, не могли ответить. И тут я вспомнила о своей просьбе: – Неужто появился дух сирени?

Духи взвились столбом, особенно ярким в солнечном свете.

– Именно дух, не фея? – уточнила я, и они рассыпались разноцветными искрами. – Ну, будем считать, что это было «да»…

– Иди скорее, – шепнула мне вишенка, качнув тонкими ветвями. – Я послала маленьких духов за тобой, а то тебя все не было и не было, а сирень ждать не станет!

– Прости, я завозилась с розами, – улыбнулась я. – Спасибо тебе! И вам, малютки, спасибо… А где искать дух сирени?

– Подумай сама! В сиреневом кусту, конечно же, – проворчала старая яблоня. Ее цвет уже почти облетел, и различить дух в густой зеленой листве было не так просто. – Иди вон туда, мимо корявой ели… карга старая! Потом повернешь на сиреневую аллею, увидишь самое большое дерево в ее конце – ствол у него в обхвате не меньше моего! Вот оно-то тебе и нужно. Да поспеши!

– Благодарю! – откликнулась я и бегом бросилась на сиреневую аллею. Чернушка вприпрыжку побежала следом.

Громадный куст сирени – да какой там куст, это было в самом деле гигантское дерево! – я увидела еще от самого начала аллеи. Казалось, над обычными светло-сиреневыми, розоватыми, белыми кустами нависла океанская волна, темно-лиловая внизу и кипенно-белая сверху, и вот-вот обрушится вниз, затопив весь парк. Майгель на празднике рассказывал о таких чудесах, но я и думать не могла, что увижу нечто подобное наяву!

Когда я подошла ближе и взглянула вверх, то у меня и вовсе захватило дух: надо мною вздымалась уже не волна, а будто бы гора с темными склонами и заснеженной вершиной, кое-где окрашенной розовыми лучами рассветного солнца. Листвы вовсе не было видно, так пышно цвела эта сирень! И как я не замечала ее столько времени?

Легкий ветерок пошевелил раскидистую крону, тяжелые гроздья цветов пришли в движение, и вдруг из света и тени, из ветвей и душистых соцветий соткалась женская фигура, и дух сирени глянул на меня сверху вниз. Признаюсь, я не сумею описать лицо – оно непрерывно менялось: так бывает, когда на человека падает узорчатая тень переплетенных ветвей и листьев и не удается различить его черты.

– Это ты хотела видеть меня? – прошелестела сирень.

– Да, госпожа, – шепотом ответила я. – С вашего позволения, я хотела узнать…

– Это невозможно, – перебила она, но, заметив, должно быть, мое недоумение, пояснила: – Я знаю, какой вопрос ты хотела задать, и повторяю – спасти хозяина этих земель тебе не по силам.

– А кому – по силам? – упрямо спросила я. – Феям?

– Возможно, если ты найдешь ту, которая отважится соперничать с проклявшей этого человека. Но имей в виду, плата может оказаться непосильной… – Большая ветка опустилась ниже, хотя ветер стих, и кисть сирени коснулась моей щеки. – Не привечай фей, если не хочешь накликать новую беду. Я когда-то предупреждала хозяев об этом, но они решили, что сумеют водить фей за нос. Что ж, долгое время им это удавалось! Но наконец везение их иссякло…

– Может быть, вы знаете хотя бы, чем Грегори прогневал фею? – задала я очередной вопрос, не слишком рассчитывая на ответ.

– Конечно же, знаю, – ответила сирень, качнув ветвями. – Правда, знание это ничем тебе не по-может.

– И все же?

– О… – Она негромко рассмеялась. – В гордыне своей этот человек отверг прекрасную и могущественную фею Сирени, заявив, что лучше любая крестьянка, чем молодящаяся красотка, которая годится ему в прабабки, если не хуже того. Да еще и не человек вдобавок.

– Фею Сирени? То есть… вас? – Я невольно попятилась, потому что Грегори упоминал о ней и наказывал опасаться.

– Я – дух дерева, а она – лишь фея, присвоившая себе мое имя! – резко ответила она, но тут же сменила гнев на милость: – Люди давно растеряли знания о таких, как мы, так откуда же тебе знать о наших различиях, если ты еще совсем дитя? Запомни: у всякого дерева, у каждой былинки есть свой дух. Да вон они, вон, роятся…

– А почему я вижу их только здесь? – с любопытством спросила я, взглянув на яркие искры, похожие на пылинки в лучах солнечного света, пробивавшегося сквозь листву.

– Должно быть, за годы и годы эта земля так пропиталась волшебством, что и обычные люди способны увидеть нас и говорить с нами. Прежде на это были способны многие и в других краях, но, пожалуй, только хозяева Норвуда решили сохранить древние чудеса в своих угодьях, – усмехнулась сирень. – Не знаю, быть может, где-то остались и другие такие уголки, но малютки говорят, люди давно утратили способность понимать духов своей же земли. Хоть они и сохранили кое-какие ритуалы, теперь для них это просто слова и непонятные старинные обряды…

– Кажется, я понимаю… – пробормотала я. – А феи?..

– Феи пришли сюда задолго до людей, но после нас, – ответила сирень и снова качнула ветвями, обдав меня волной головокружительного аромата. – Мы мирно уживались с ними: они заботились о нас, а мы питали их жизненной силой, которую черпали из земли. У них самих это получается не слишком хорошо… Я слыхала, на их прародине они не нуждаются в подобном, но здесь им приходится прилагать усилия к тому, чтобы просто выживать! Ну а для того, чтобы творить чудеса, им порой нужно выпить столько сил у подобных нам, что целая роща может зачахнуть.

– Откуда же они взялись? – вслух подумала я.

– Этого я не знаю, а они никогда не говорят, где их настоящий дом. Известно лишь, что это где-то очень далеко, а почему феи покинули свои края, никому не ведомо. Быть может, их изгнали, может, они проиграли битву, а может, осушили те земли до дна и отправились искать иные края для пропитания… и вдруг уже не впервые?

– Что же они, как пиявки? – невольно поежилась я.

– Можно сказать и так, – кивнула сирень, – да только пиявка не пообещает тебе всех сокровищ мира в обмен на крохотную услугу или ничтожный дар. Ты, быть может, и не заметишь потери, но рано или поздно очень пожалеешь о том, что связалась с феями. Либо же пожалеют твои близкие.

– Как в истории о каменном сердце? – припомнила я.

– Пожалуй. – Огромное дерево будто издало вздох. – Много жизней они загубили, а все лишь потому, что люди – источник силы, как и мы, но… Дерево или цветок не соблазнишь богатствами или дальними странствиями, и даже прекрасный спутник жизни нужен не каждому, а уж власть и победы нам вовсе ни к чему. Ну, разве что над сорняками и вредителями, – подумав, добавила она, – но это, согласись, мелко для фей!

– Выходит, они просто… питаются?

– Конечно. И чем больше просит человек, тем больше заберет фея взамен. Первенца, например. Или чью-то жизнь. Или счастье. У людей, знаешь ли, многим можно поживиться, не то что у нас или лесных зверей, а феи жадны и никогда не упустят своего. Вдобавок мы питаемся от земли, потому и были нужны: я ведь сказала, впрямую забирать силу феям слишком тяжело, а мы тянем ее беспрерывно, особенно по весне и летней порой.

– Ах вот почему зимой их нет…

– Верно. Они никуда не пропадают и не засыпают, как мы, но становятся слабосильны. Зимой, знаешь ли, царят такие духи, против которых не решатся выйти и самые могущественные феи! Ну а люди… – она повела ветвями, – люди позабыли, как это – брать силы у земли. Зато хоть они и цветут недолго, но так ярко, что сразу же сделались для фей лакомым кусочком. Те и прежде любили животных, в особенности когда в тех играет кровь, а еще когда они приносят потомство. Но многого у дикого зверя не возьмешь, он погаснет – и все. У человека же можно брать куда больше, а вдобавок делать это долго, если повезет.

Я молчала, пытаясь уложить сказанное в голове.

– Кое-кто, – добавила сирень, – ухитрялся обманывать фей, ну или хотя бы не оставаться внакладе, как им казалось. Но тогда расплачивались их дети… Норвуды ходили по краю пропасти много лет, но старшим еще хватало разумения советоваться с духами, а не верить слепо феям, только это их и спасало… Долги, однако, накапливались, и когда самозванка решила взыскать все и сразу с Грегори Норвуда… У него не было шансов.

– А если бы он согласился? – спросила я. – Согласился взять в жены ту фею?

– Тогда он не прожил бы и недели, она выпила б его до донышка, и очень быстро, – ответила сирень. – Он, скажу я тебе, и сейчас еще кажется им изысканным лакомством, хотя похож уже не на бурный родник, а на иссохший колодец. Еще немного, и он иссякнет окончательно, и так уж держится столько, сколько не снилось иным героям!

– А что же роза? – упрямо повторила я. – Где ее дух? Может быть, можно как-то поддержать его, помочь?

– Ты еще не поняла? – негромко спросила сирень. – У этой розы нет своего духа, она рождена не нашей землей, а создана феей. Ее дух – это душа Грегори Норвуда, они связаны неразрывно. Умрет он – погибнет роза, увянет роза – ему не жить.

– Понимаю…

– Не думаю, что понимаешь, но хоть запомни, вдруг пригодится! – усмехнулась она. – И вот еще: у Норвудов, одних из немногих, сохранилась связь с землей, вот почему они всегда и жили так подолгу и вот откуда силы у нынешнего хозяина. Однако фея с помощью своей мертвой розы забирает все, что он получает извне. Мы, знаешь ли, помним его предков и помогаем, как можем, но… – Она покачала лиловыми гроздьями. – Все уходит как вода в песок. Ну а у него самого, говорю тебе, сил осталось уже на донышке… И не смотри так удивленно. Повторяю, эта проклятая роза была мертва изначально и питалась только за счет Норвуда!

«Что же, я напрасно пыталась ее вылечить?» – мрачно подумала я, но все же спросила:

– Но остается еще то странное условие, согласно которому, чтобы спастись, он должен вымолить прощение, но… за что? У кого? У феи?

– Вряд ли. Ее не разжалобишь, – усмехнулась моя собеседница. – Тем и плохи условия фей, что они выполнимы, но только если ты поймешь их иносказания и догадаешься, как быть.

– Это условие наподобие «отдашь мне то, чего у себя дома не знаешь»? – уточнила я.

– Именно. Только это-то уж давно на слуху, таким даже деревенского дурачка не проведешь, если он хоть когда-нибудь сказки слушал… Но что было на уме у феи, когда она прокляла Норвуда, никто, кроме нее, не знает, – сказала сирень. – А спрашивать не советую, можешь накликать беду и на себя тоже. Она до сих пор зла на него и вряд ли захочет, чтобы кто-то его выручил. Еще бы, столько сил она из него выпила за эти годы! Но ей хочется еще и еще, а остатки, как люди говорят, сладки!

– Вы много знаете о феях, – произнесла я, помолчав.

– Еще бы не знать, веками живем бок о бок, – вздохнула сирень. – Говорю тебе: не связывайся с феями. Хочешь – попробуй обмануть проклятие, вдруг да повезет? Но их самих ни о чем не проси!

– Откуда мне знать, вдруг вы заодно с ними? – дерзко спросила я. – Отговариваете меня, а все ради того, чтобы не дать мне помешать фее?

По ветвям прошел гул – это рассмеялась громадная сирень.

– Какие вы смешные, люди! – произнесла она наконец. – Подумай сама, мне-то что за печаль, будет жить этот человек или нет? Наоборот, пусть бы протянул подольше, не то фея снова возьмется за меня и всю мою родню! Жаль его, конечно, но он – последний росток на когда-то могучем древе и зачахнет рано или поздно, так или иначе. Мне проще: вон сколько кругом моих сестер и дочерей, мы будем расти и продолжать род, даже если вконец одичаем, мы живучие. Люди так не могут, они слишком хрупкие…

– Вот как… – Я задумалась, а потом спросила: – Ну хорошо, а извести фею можно?

– Кое у кого получалось, – вздохнула сирень. – Но это только слухи, которые приносили малютки да ветер. Феи тоже смертны, хоть живут дольше вашего, да, но как избавиться от них, я не знаю. А теперь иди! И не заговаривай с сиренью, возле которой не будет малюток – это может оказаться фея…

Я взглянула на кошку, мол, верить или нет? А то как знать, вдруг крохотные духи – тоже феи? Но нет, Чернушка согласно мяукнула и фыркнула, когда золотистый огонек опустился ей на нос. Ловить его она, правда, уже не стала, а довольно зажмурилась.

Снова подняв взгляд, я не увидела уже дух сирени, как ни старалась различить фигуру в ветвях. Впрочем, она и так потратила на разговор со мной немало времени!

– Что ж, Чернушка, – задумчиво сказала я и взяла кошку на руки, – пойдем-ка домой, поразмыслим. Сдается мне, способ обмануть фею должен существовать, и… И я его найду, не будь я…

Тут я осеклась: мне вдруг показалось, будто ветер притих, а деревья замерли, внимательно прислушиваясь. А еще мне вспомнилось: нельзя называть свое настоящее имя вслух там, где его может подслушать недобрый человек ли, фея, кто угодно! Я сказала Грегори, как меня зовут, но мы с ним беседовали в доме… Здесь же, в парке… Ветер может унести это имя куда угодно, и узнает его тоже кто угодно, хочешь ты того или нет! Да и клятвами лучше не разбрасываться…

– Я просто найду этот способ, – сказала я кошке.

– Мяу, – серьезно ответила она и вдруг вцепилась когтями мне в запястье, да так, что выступила капелька крови.

– Ну и негодяйка же ты! – усмехнулась я, вытерла кровь, перехватила Чернушку поудобнее и отправилась к дому…

Скоро мне показалось, будто рядом со мною кто-то идет. Я уж подумала на фей, но кошка не волновалась, и я осторожно скосила глаза направо. Ну, так и есть!

– Долго еще ты намерена меня игнорировать? – мрачно спросил Грегори.

– Мне показалось, это вы меня игнорируете, сударь, – подчеркнуто вежливо ответила я и пригнулась, минуя ветку, склонившуюся над дорожкой. – Уж не знаю, чем я вас так разобидела, что вы даже словом со мной перемолвиться не желали все это время.

– Я ведь сказал, чем именно, – ответил он, глядя в сторону. – Я не нуждаюсь в одолжениях, и мне не по нраву чужая жалость!

– А вам не приходило в голову, что поступок мой был продиктован не жалостью, а желанием поблагодарить за прекрасный вечер? За то, что отпустили меня на свадьбу племянницы, за то, что ждали и встретили, за тот подснежник, за ландыши, наконец? Вижу, не приходило! – фыркнула я и отвернулась. – Вот уж в самом деле бесчувственное чудовище!

– Не слишком ли много ты себе позволяешь?

– Ну а разве я не права?

Я отпустила кошку, и та помчалась за бабочкой, только задранный трубой хвост мелькал в траве.

– Отчасти, – произнес он наконец.

– Вы не желаете извиниться?

– А ты? – прищурился Грегори. На ярком солнце его карие глаза сделались вдруг золотыми.

– После вас, сударь.

– Что ты, ведь дам принято пропускать вперед!

– Но только если впереди не скрывается какая-либо опасность. Вам напомнить правила этикета? Вы изрядно одичали, сударь, не в первый раз это отмечаю!

– Знаю, – кивнул он и вдруг крепко взял меня за локоть. – Я готов извиниться перед тобой, Триша, но только если ты пообещаешь не делать подобного впредь.

– А я не могу этого обещать, – отозвалась я. – Женщины непредсказуемы, откуда мне знать, что взбредет мне в голову через минуту? Обойдусь уж без ваших извинений!

– Ну и я проживу без твоих… – Грегори вдруг фыркнул, тряхнул гривой и спросил вовсе невпопад: – Что ты делала возле сирени?

– Прогуливалась, – недоуменно ответила я.

– Обычно ты гуляешь в других местах.

– Вы следите за мной?

– Уследишь за тобой, как же… твоя кошка чует меня на другом конце Норвуда! – невольно усмехнулся он, однако не дал сбить себя с толку и повторил: – Что ты делала возле старой сирени?

– Подошла посмотреть: я никогда не видела такого громадного дерева, да чтобы оно еще было в цвету от нижних ветвей до самой макушки, – ответила я. – Это запрещено? Я помню, вы велели мне остерегаться феи Сирени, только не сказали почему… Впрочем, никаких фей я не встретила, только тех маленьких духов цветов – их много здесь.

– Не встретила – твое счастье, – глухо сказал он. – Особенно берегись белой сирени, это ее любимая…

Я вовремя прикусила язык, чтобы не упомянуть о духе дерева и ее предостережениях, а вслух сказала только:

– Я не собираюсь заговаривать невесть с кем.

– Хорошо… – Грегори притянул меня чуть ближе и обнял за плечи. – И пригляди за домом, раз уж ты взялась за это добровольно! Слуги совершенно отбились от рук, кормят чем-то несусветным, а ты пропадаешь на рассвете, как утренний туман…

– Ну уж конечно, отбились они от рук за пару дней, – улыбнулась я. – Не успели бы.

– Уж конечно, – передразнил он. – Твоя Моди бродит с отсутствующим видом, отвечает невпопад и бьет тарелки. Эрни ревнует ее невесть к кому, должно быть, к кому-то из челяди твоего брата, и тоже совершенно не в состоянии прислуживать. Разве что у Хаммонда и Роуз хватает сил вести себя, как полагается приличным слугам, а остальных, кажется, тоже продуло лесным ветром! Сделай с ними что-нибудь, а?

Последняя фраза прозвучала почти жалобно, и я засмеялась, а потом ответила:

– Я постараюсь, сударь. Только пообещайте не устраивать больше этаких ссор на пустом месте! Меня обидеть сложно, вы уж знаете, да я и не девица из чувствительного романа, чтобы неделями переживать, если мне слово не так скажут А вы вот…

– Ну что – я? – подбодрил он.

– Хуже такой девицы в тысячу раз, – серьезно сказала я. – И слишком большого мнения о себе, вот что. Кстати, подите да расчешите гриву, пока я распоряжусь насчет обеда… если он готов, конечно.

Обеда не оказалось, но поднятые по тревоге служанки живо кинулись на кухню. Спасибо, хлеб еще оставался.

– Хозяин все одно который день ничего не ест, – сказала мне Роуз, – вы тоже, госпожа, поутру кусок схватите да прочь из дому. И что дрова переводить? Мы и всухомятку перебьемся, привычные… Я, правда, похлебку сварила, вот осталось еще, если не побрезгуете… Все аппетита лишились, отчего бы это?

«Правда, на день нельзя без присмотра оставить», – невольно подумала я, а вслух спросила:

– Не знаешь ли, отчего это Моди сама не своя?

– Как же! – Роуз уперла руки в бока. – Знаю, конечно. Не она сама, так Лили бы проболталась: Моди увидела какого-то парнишку на свадьбе вашей племянницы, поплясала с ним… И все! Эрни – побоку, из рук все валится, влюбилась, говорит, сил никаких нет! Вот ведь как бывает…

– Говорила я, что не нужно брать с собой столько слуг, – пробормотала я, – одни неприятности от этого… Ну да ладно, разберемся. На ужин уж приготовь что-нибудь…

– Чтобы потрафить хозяину? – поняла она. – Это я могу! Рыбу вот запеку с овощами, он страсть какой до нее охотник, а в тот раз сколько навезли, знай готовь! Я уж заливное сделала, а он нос воротил, мы сами съели, уж простите, госпожа.

– За что, Роуз? – удивилась я. – Съели и съели, вам тоже рыбки хочется, верно?

– Ну а как же! Летом и зимой парни на озере удят, но там что за рыба? Кости одни! – улыбнулась она. – Так, им побаловаться либо уху сварить. Ох, госпожа, идите уж к хозяину, он и так не в духе, а я вас заболтала совсем!

Я только улыбнулась и отправилась сперва переодеваться, а потом в гостиную…

Глава 15

Скажу прямо: следующие несколько недель Грегори не спускал с меня глаз, и порой меня начинало тяготить его навязчивое внимание. Я, впрочем, старалась не замечать этого, и понемногу жизнь вошла в привычную колею.

Так, Моди перестала ронять посуду и замирать на несколько минут с мечтательным выражением на лице, помирилась с Эрни… Мне, правда, призналась, что ей понравился юнга с корабля Майгеля (он всю свою команду позвал на свадьбу), будущий бравый моряк… Но моряк – он сегодня здесь, завтра его нет, а чего доброго, вовсе не дождешься! И не все же так смелы, как Анна, да и не каждому мореплавателю позволят взять жену на борт, особенно если он даже не боцман, что уж говорить о юнге… Не всякий капитан может такое устроить, даже если это его собственный корабль!

В доме в очередной раз затеяли большую уборку – на этот раз сняли тяжелые зимние шторы и повесили летние кисейные занавески, закрыли чехлами мебель и свернули ковры. В залах сделалось просторно и гулко, а в распахнутые окна порой влетали певчие птицы и забавляли нас своими трелями. Камины топили только по дождливому времени или если приметы обещали холодные ночи, но и без того замерзнуть никому не грозило.

Кони по ночам паслись у ограды, фыркали и позвякивали недоуздками. Я следила, чтобы их не пускали в парк, где наконец-то пионы высоко подняли тугие бутоны, похожие на сжатые кулачки, – оказывается, вот что это были за красноватые ростки…

Сирень все цвела, но я старалась не ходить на ту аллею, тем более хватало в парке и других цветов. Тот же жасмин был диво как хорош!

Тем временем лебеди на пруду высидели птенцов: пушистые смешные комочки шустро плавали за матерью и чуть что, прятались у нее под крылом, самец же не подпускал никого, грозно шипел и норовил напасть…

– Дожили, – сказал Грегори, когда мы расположились на траве у воды. В доме было душновато в безветренную погоду, и тогда выручал парк. – В собственном поместье я не могу подойти к берегу, чего доброго лебедь крылом зашибет!

– Вы ведь сами принесли сюда его подругу, так не жалуйтесь теперь, – улыбнулась я, гладя его шерсть.

Я оказалась права: весной Грегори было жарко (а каково ему в разгар лета?), и он любил растянуться в тени на прохладной траве, а голову укладывал на мои колени, позволяя запускать руки в густую гриву.

– Но вот позволит ли он искупаться? – задумчиво спросила я, отложив книгу: уж так повелось, что я читала вслух, поскольку рукодельничать было не слишком удобно, когда под руками мешался Грегори. – Лето только началось, а уже такая жара!

– Если даже позволит эта клятая птица, не позволю я, – проворчал Грегори, не открывая глаз. – Прими ванну, если тебе невмоготу, или давай я окуну тебя в фонтан!

– Вы любезны, как всегда, – вздохнула я, как бы ненароком подергав его за ухо, и он беззлобно огрызнулся. Чернушка, растянувшаяся по другую сторону, встопорщила загривок и протянула лапку, чтобы царапнуть Грегори по носу, но, как всегда, не успела, он был быстрее. – Отчего же не позволите?

– Триша, в этом пруду живут лебеди, – сказал он, улегшись поудобнее. – Кормятся там, ну и… мне продолжать?

– Нет, благодарю, – кашлянула я. – Не стоит, право. Я бывала в птичнике. Полагаю, в озере тоже лучше не купаться?

– Не рекомендую. Птиц там куда больше, а кроме того, со дна бьют холодные ключи. Эрни раз чуть не утонул – судорога его схватила, я едва успел вытащить. А кто-то из слуг однажды подцепил то ли чесотку, то ли еще какую заразу, я уже не помню, это было давно… – Он приподнялся на локтях и посмотрел мне в лицо. – Но если не испугаешься, я покажу тебе свою любимую купальню!

– Не испугаюсь, – улыбнулась я. – А когда?

– Да хоть сегодня. – Грегори прищурился на солнце. – Вода уж должна была прогреться. Возьми только полотенце да что-нибудь переодеть.

– То есть?

– Ты же не вовсе раздетой собралась купаться? – с явной опаской спросил он. – А потом как наденешь платье на мокрую сорочку? Не до вечера же там обсыхать, на обратном пути комары сожрут даже и меня!

– Я поняла, сударь, – кивнула я и вскочила, сбросив Чернушку с подола платья. – Сейчас вернусь!..

Вихрем ворвавшись в дом, я живо схватила необходимые вещи, велела Моди на всякий случай приготовить ванну (кто знает, в каком болоте решил искупать меня Грегори?) и выбежала к воротам парка.

– Идем? – Грегори посмотрел на меня с усмешкой. – Здесь не так уж далеко, если идти напрямик, так что лучше хватайся крепче – донесу, быстрее будет.

Кивнув, я повесила узелок с вещами на руку, привычно уже обхватила могучую шею, когда он подхватил меня, и зарылась лицом в теплый мех. Так мне почему-то казалось, будто я обнимаю мужчину с длинными, завитыми по давнишней моде или просто вьющимися волосами, в камзоле с пышным кружевным воротником…

Это оказался незнакомый лес. Сюда мне никогда прежде не доводилось забредать, да и не думаю, что кто-нибудь знал о такой чащобе совсем рядом с городом! Видно, защита Норвуда и впрямь была сильна… Интересно, как же птицы видят озеро и лес? Или их ведет древний инстинкт, память предков? Они ведь прилетают сюда поколение за поколением…

Тропинка сперва петляла по оврагам – глинистые склоны были влажными, и даже Грегори оскальзывался, а я бы и вовсе не смогла там пройти! Затем она пошла в горку – пришлось миновать несколько поваленных деревьев, перегородивших дорогу, и поверху такие стволы перелез бы не всякий мужчина, как и не протиснулся бы под ними, пришлось бы идти в обход бурелома. Грегори это, однако, было нипочем.

И вот наконец деревья расступились, и впереди я увидела большую поляну, поросшую светлой зеленой травой. Видна была тропинка, ведущая через нее.

– Вот мы и пришли, – сказал Грегори и поставил меня наземь. Под ногами хлюпала вода. – Разуйся, не то испортишь башмаки. И не бойся, здесь не водятся ни змеи, ни пиявки, ни даже комары. Да и на сучок наступить не бойся – мох мягче самого лучшего бархата!

– Где это мы, сударь? – удивленно спросила я, скидывая башмаки и стаскивая чулки. Спасибо, хоть отвернулся!

– На старом болоте, – усмехнулся он, а я поняла, что угадала: чувство юмора у хозяина Норвуда было более чем скверным. – Чего ты испугалась? Сделай шаг, попробуй сама! Трясины здесь нет, я проверял, а возле берега ты и вовсе пройдешь, словно по ковру… Вот смотри!

В самом деле даже под тяжестью Грегори светлый болотный мох – теперь уж я разглядела, что это именно он, а не трава, доводилось видеть такой, – проминался не так уж сильно, Грегори едва проваливался по щиколотки.

Я вздохнула, мысленно воззвала к Создателю и осторожно ступила босой ногой на влажный прохладный лесной ковер. В самом деле он почти не продавливался, только пружинил немного под ногами.

– Здесь полным-полно болотной ягоды, – сказал Грегори и указал мне на небольшой стелющийся кустик с мелкими листочками, усеянный зелеными ягодами. – Но она еще тверже дерева. Если только прошлогодняя попадется – та после зимы сладкая. Летом – кислятина невероятная, а как морозом прихватит, можно собирать…

– Как рябину с калиной?

– Именно, – улыбнулся он и, снова взяв меня за талию, осторожно поставил на что-то твердое. – Здесь еще есть мостки. Их еще мой прадед приказал изладить для детей. Видишь, дерево подо мхом как полированное, такое старое. Просто мореный дуб получился!

Я кивнула, дотронувшись рукой до гладких, теплых от солнца досок, едва прикрытых мхом. Сколько же раз дети бегали сюда? Просто так ли, за ягодой, на другой конец болота, чтобы так выгладить босыми ногами старое дерево?..

– А купаться можно вот здесь, – указал Грегори, когда мы дошли почти до середины. – Не бойся. Мостки рядом, а утонуть сложно, там глубина в два моих роста, вряд ли больше. Я рядом опять же.

Я завороженно уставилась в большое гладкое болотное оконце в оправе из зеленого мха. Вода была теплой – я уж попробовала рукой, – совершенно черной, но при этом абсолютно прозрачной.

– Не бойся, повторяю, – сказал Грегори. – Тут почему-то не водится ничего, даже водомерок и стрекоз, а нет насекомых – нет и водяных птиц. Разве что на деревьях живут… Вода чище ключевой, тут же торф на дне, добывали его давным-давно, а сквозь него что угодно отцедится. Ну? Или не рискнешь?

– Рискну, только отвернитесь, сударь! – решилась я и, когда он последовал моей просьбе, живо скинула платье, оставшись в одной сорочке, повязала волосы захваченной с собою косынкой, глубоко вдохнула и встала на краю мостков. – Ну все, если я утону, виноваты будете вы!

С этими словами я и окунулась в прогретую солнцем чистую воду. В самом деле тут не было ни водорослей, ни мутной взвеси, как в прудах или на реке, только мох колебался по краям маленького бассейна.

Плавать я почти не умела, но худо-бедно держаться на поверхности могла, тем более было за что уцепиться.

– Ты жива там? – спросил Грегори, отфыркавшись от брызг, которые я подняла, бросившись в воду.

– Да, сударь, – ответила я, схватившись за его протянутую руку. – А вы не присоединитесь?

– Нет уж, не хочу тебя смущать, – ухмыльнулся он. – Ну что, вынуть тебя из воды или еще побарахтаешься?

– Еще немного…

Это «немного» затянулось, прямо скажу, надолго, и Грегори начал уж ворчать, что если бы он хотел пообщаться с русалкой, то отправился бы к морю, а болотные кикиморы его не сильно интересуют. Но день и впрямь клонился к вечеру, а простыть мне вовсе не хотелось, так что пришлось покинуть эту удивительную купальню, пусть и с сожалением.

– Отвернитесь! – велела я, живо скинула мокрую сорочку, вытерлась и надела сухую. И только зашнуровывая корсаж, обнаружила, что Грегори, конечно, отвернулся, да только черная водная гладь отражает все не хуже зеркала! – Негодяй…

– О чем это ты? – ухмыльнулся он, оборачиваясь.

– Вы пялились на меня, – сурово ответила я, выжимая сорочку.

– Я? Что ты, я загляделся на стрекозу – пролетела вот…

– Вы невыносимы, Грегори Норвуд, – сказала я. – Впрочем, я это уже говорила. А, пес с вами, что нового вы там могли увидеть? Хвоста и копыт у меня нет, а прочим я ничем не отличаюсь от любой девицы, так что чудных открытий вы уж точно не совершили. А я, пожалуй, не умру от стыда, осознавая, что вы увидели меня без сорочки!

– Она и так-то мало что прикрывала, мокрая ведь, прилипла, будто вторая кожа, – невозмутимо ответил он, и я невольно засмеялась. – Идем домой, не то простынешь…

Я кивнула и подала ему руку.

Глава 16

Не раз и не два мы еще побывали на этом чудном болоте, а в парке тем временем почти уж отцвела сирень и распустились благоухающие пионы – словно бело-розовая пена окутала расчищенные клумбы! А уж каковы они были рано поутру, все в каплях росы – и описать не могу!..

Из дома тем временем пришли новости: Анна все-таки отправилась с супругом в плавание. Любопытным сказали, что это будет свадебное путешествие, но, памятуя о характере племянницы и неуемной тяге ее мужа к приключениям (подкрепленных деньгами Матиаса Лейена и подаренными мною картами), я даже гадать не бралась, куда может занести их попутный ветер!

К слову о картах: оба мужчины долго благодарили за них и осторожно интересовались, не найдется ли чего-нибудь еще столь же интересного? Ну а Матиас так и вовсе вписал меня совладелицей нового предприятия, которое затеяли они с Майгелем: без карт и думать нечего было пускаться наугад в открытый океан! И пусть причиталось мне всего ничего, я оценила этот жест.

Грегори в ответ на вопрос о картах махнул рукой и сказал, что я могу раздарить хоть всю библиотеку, уж он-то точно в дальнее плавание не отправится, так зачем ему эти картинки с подписями «Здесь водятся чудовища»? Я же заметила, что на картах явно не хватает Норвуда с его обитателем. «Обитателями», – поправил Грегори, и я вынужденно согласилась…

– Опять жара, – сказала я, глядя в небо. – В прошлом году все лето дожди поливали, а в этом сушь.

Чернушка забралась на дерево и спала там в развилке. Мелкие птахи – и те смолкли, а лебеди медленно проплывали туда-сюда вдоль берега, временами ныряя за кормом.

Одуряюще гудели пчелы и стрекотали кузнечики. Время от времени где-то очень высоко – так высоко, что я не могла рассмотреть, – раздавался клич ястреба, который выписывал круги в поднебесье.

– Теперь в доме будет прохладнее, чем снаружи, – ответил Грегори. – Станем спасаться там. Или на болоте. Только уж сегодня туда не пойдем – будет дождь, я чую. Да и… видишь, как ласточки низко летают?

– Верно, к дождю, – кивнула я и снова посмотрела вверх, выискивая облака, но их все не было. – Идемте тогда в самом деле в дом? Дышать нечем…

Он легко поднялся и встряхнулся – из гривы полетели травинки. Все равно вычесывать придется, подумала я, и тут вдруг мне на нос упала капля.

– Что за… – успела я сказать прежде, чем на головы нам обрушился ливень.

Никогда я такого не видала: с совершенно ясного неба шел дождь, солнце сияло, сверкали капли воды, над парком встала двойная радуга, а туч не было и в помине!

– В старину говорили о таком дожде – королевна плачет, – фыркнул Грегори, прикрывавший меня собой, как мог. – А слуги его называют грибным. Должно быть, правда рано в этом году грибы пойдут, тепло. Умеешь их готовить?

– Умею, конечно, – улыбнулась я, сильнее вжимаясь ему под руку, чтобы не мокли волосы. – И солить, и жарить, и пироги с ними печь, и супы варить… Ой!

– Что? – встревожился он.

А это всего лишь громыхнул вдалеке гром, и у меня подогнулись колени.

– Дождь расходится, вон тучи близко, – сказал Грегори, взглянув вверх. – Переждем лучше в беседке – не то ты совсем вымокнешь. Да и град пойдет, того и гляди, а он бывает с голубиное яйцо! Мне что, но тебе-то каково будет?

– Переждем, конечно, – кивнула я. – Только…

– Я помню, ты боишься грозы. Но я же с тобой… – Он крепче обнял меня, а под крышей оказалось и впрямь не так страшно, как снаружи.

Будто дождавшись, пока мы окажемся в укрытии, дождь полил не на шутку – ничего не было видно за водяными струями, и я только подумала с грустью, что пионы совсем облетят под этаким ливнем. О своих посадках я не особенно тревожилась – нарочно выбирала для них такие места, где им не навредил бы ни дождь, ни град, ни обильный снегопад, под которым ломаются ветви и у больших деревьев!

Снова громыхнуло, уже совсем рядом, и я вцепилась в Грегори обеими руками, спрятав лицо у него на груди.

– Чего ты так боишься? – негромко спросил он. – Мы не под деревом, молния сюда вряд ли ударит, а от шаровой можно убежать. К тому же посмотри, тут бузина кругом! А в бузину, говорят, молния никогда не бьет.

И будто в ответ на его слова молния ударила совсем рядом, и от ярчайшей белой вспышки перед глазами поплыли темные круги, а от пришедшего следом громового раската заложило уши.

– Вот так гроза… – растерянно проговорил Грегори. – Не упомню такой даже в самые страшные годы!

– Это какие же? – спросила я, чтобы не молчать.

– Не важно… Бывало в Норвуде всякое.

Он держал меня в объятиях, горячее дыхание щекотало мне щеку, и я уж умолчу об усах – те встали дыбом, как у кошки. Ох, надеюсь, Чернушка успела найти себе укрытие, а то я совсем о ней позабыла!

Очередной раскат грома заставил меня вцепиться в Грегори еще сильнее. Майгель рассказывал, в дальних странах, где много диких обезьян, он видел – они носят беспомощных еще обезьянышей на себе, а те только и могут, что висеть на материнской шерсти да есть. Должно быть, со стороны я сейчас напоминала именно такого обезьяньего детеныша…

– Ну что с тобой? – жалобно спросил Грегори, когда после очередной вспышки молнии я даже вскрикнула.

Я ничего не могла с собой поделать, это было сильнее меня! Я даже сказать толком не могла, чего именно боюсь: отец говорил, я перепугалась, будучи еще совсем ребенком, вот с тех пор и не переносила гроз. Хорошо еще, они нечасты в наших краях…

Это я и попробовала объяснить Грегори, и тот, казалось, понял.

– Жаль, ты раньше не сказала толком. Я бы успел добраться с тобою до дома, пока ливень не разошелся, – произнес он. – В доме ведь не так страшно?

Я кивнула.

– Ничего… Я переживу, не первый ведь раз. Только не отпускайте…

– Не отпущу, – серьезно пообещал он, а я снова поцеловала его в щеку, правда, угодила куда-то не туда, потому что как зажмурилась от испуга, услышав новый удар грома, так и не открывала глаз.

Сперва мне померещилась жесткая щетина, а потом – вот странно! – человеческие губы. И нос оказался вовсе не холодным, и…

– Триша, не надо… – выдохнул Грегори мне в лицо.

– Если вы этого не сделаете, Грегори Норвуд, – прошептала я, – я умру от страха. Так хоть отвлекусь от этой клятой грозы!

– Женщины, бывало, делали мне недвусмысленные предложения, но такого я еще не слыхал! – негромко рассмеялся он. – Хочешь сказать, я страшнее грозы?

– Нет, вы лучше, – ответила я, хотя, конечно, мне было не по себе. – Ну что же вы медлите? Этак и дождь кончится…

– Триша, если б я не знал уже тебя хоть немного, то, поверь, лишился бы всякого желания!

Желание это я прекрасно ощущала и знала, пусть и по рассказам, что делают мужчины с женщинами, но даже представить не могла, каково это будет… с чудовищем.

Наверно, будь Грегори моложе, мне бы не поздоровилось, но он повидал на своем веку много женщин, и если с некоторыми приходилось изрядно повозиться, как он выражался, то он преуспел и в этом многотрудном деле.

Я и не поняла, что случилось с моей одеждой, куда она вдруг подевалась. Признаюсь, я не могла даже разобрать, обнимаю человека или чудовище, ощущаю на своем теле громадные бархатные лапы или чуткие пальцы, и… и…

У кошек, взять хоть мою Чернушку, язык очень шершавый, а уж у зверя размеров Грегори он должен был оказаться словно терка. Но нет, он был нежнее, по-моему, даже человеческого, и я бы ни за что не поверила, что с его помощью можно вытворять такое!

Я даже не поняла, ударила это очередная молния или это у меня искры посыпались из глаз, но рук не разжала. Это было каким-то безумием – в беседку задувал влажный ветер, несший цветочные лепестки, прилипавшие к влажной коже (или шерсти? Не важно!), и тревожный грозовой запах, однако холодно не было, было жарко…

– Ну что же вы? – выговорила я, но он не ответил, слишком занятый поцелуями.

Как это выходило у Грегори, я даже думать не хотела, да и не получалось толком – кровь стучала в висках, в глазах было темно (а может, потемнело снаружи), я вовсе уже ничего не соображала и даже не сразу осознала, что он наконец овладел мною.

Взрослые женщины, помню, рассказывали с оглядкой, до чего все это неприятно и больно, но их мужья, наверно, не были настолько умелы и бережны, как мое чудовище…

Не могу даже сказать, сколько времени прошло, но, когда снаружи полыхнула особенно яркая молния («Цвета сирени», – почему-то мелькнуло в голове), я вскрикнула уже не от страха, отнюдь!

– Ты сумасшедшая, – шептал Грегори, не размыкая рук, а я жалась к нему, потому что с ним было тепло и совсем не страшно.

– Пускай, – отвечала я.

– Ты ужаснешься, когда осознаешь, что случилось.

– Нет, – сказала я. Я чувствовала, что нужна ему, пусть оба мы еще не понимаем почему. Не знала, что я могу сделать, но… – Ничто и никто не разлучит нас, верно? Ну, если вы согласны терпеть меня в своем доме и впредь, Грегори Норвуд!

– Мой дом – твой дом, Беллатриса, – шепотом сказал он мне на ухо, едва-едва слышно, должно быть, тоже опасаясь чужаков. – Если, конечно, и ты согласна терпеть меня до…

– Всегда, – перебила я. – Ну или пока я вам не надоем.

– О, это случится еще не скоро… – непривычным тоном произнес Грегори, и рука его начала очередное путешествие по моему телу, но тут же остановилась. – Не теперь… Смотри, дождь утих, гроза ушла.

– И снова радуга! – добавила я, посмотрев на небо, его хорошо было видно из беседки. – Пойдемте домой, сударь. Право, романтика романтикой, но тут уж больно жесткая земля, а мокрая трава меня тем более не прельщает!

– Пойдем, – негромко ответил он и привычно встряхнулся. В стороны полетели цветочные лепестки, принесенные ветром, и даже пожухлая веточка белой сирени – я выбросила ее прочь. – Только оденься, не то Хаммонда удар может хватить…

Я только улыбнулась в ответ, собирая разбросанные вещи.

Гром еще перекатывался вдалеке за тучами, когда мы неторопливо побрели к дому, но теперь казалось, будто это ворчит какая-нибудь тетушка вроде нашей Роуз. Мне даже померещилась в зарослях цветущей бузины улыбчивая старушка: она покачивала головой, мол, что устроили, развратники, но не так, чтобы с осуждением. Скорее уж вспоминала собственную молодость, дескать, вот я-то в ваши годы… Может, это и была Бузинная матушка, еще один лесной дух? Если и так, то заговаривать с нею при Грегори я не рискнула, просто улыбнулась в ответ, а она махнула вслед, обдав нас холодными каплями и очередной россыпью мелких белых лепестков.

– Ты даже не замечаешь, что гром еще гремит, – сказал вдруг Грегори.

– Почему же, замечаю, – ответила я и посмотрела вверх, ему в глаза. – Только теперь мне отчего-то совсем не страшно.

– Мне тоже, – непонятно ответил он, ухмыльнулся, схватил меня в охапку и поволок домой, рыкнув: – Прочь с дороги, это моя добыча!

«Как ребенок!» – подумала я, схватившись за него покрепче. Да уж, такого только знай – держи!

Глава 17

Так и потянулось лето – долгое, жаркое, и если бы кто-нибудь сказал мне, что я стану радоваться грозам, то я подняла бы его на смех. Однако ливни приносили облегчение от зноя, а в воздухе пахло скошенной, подвядшей на солнце травой, цветами и лесом. Уже и грибы пошли, и парни целыми днями пропадали в лесу и возвращались с полными корзинами.

Ну а я… Да что тут скажешь? Помню, первое время Моди как-то странно косилась на меня (а кому, как не ей, пришлось отстирывать мое измаранное платье?), а потом шепотом спросила:

– Госпожа, простите за дерзость… Можно, спрошу?

– Спрашивай, – ответила я и поманила к себе кошку.

– Вы… ну… выходит, вы с хозяином… сошлись? – вымолвила она и покраснела так, что ее рыжие волосы показались совсем блеклыми.

– Ну а чем это тебя так удивляет? – спросила я, дразня Чернушку кончиком пояса с кисточкой.

– Так… всем! – выпалила она, набрала побольше воздуху в грудь и выпалила: – Госпожа, пожалуйста, попросите разрешения нам с Эрни пожениться!

– Моди, но почему вы сами не попросите? – удивилась я.

– Так хозяин опять рукой махнет и забудет, – ответила она, – Эрни уж пробовал. А вас он слушает…

– Отчего же вы прежде не поженились? Я слышала, Эрни давно за тобой ухаживает.

– Ну… – Моди помялась, потом сказала: – Мы надеялись, что когда-нибудь все же выйдем отсюда, а там и люди другие, не такие, как в Норвуде, и вообще все иначе. Ну вот, вы взяли нас с собой, так оказалось, что люди ни капельки не изменились! Как норовил чей-нибудь смазливый лакей под юбку залезть и в углу полапать, так и теперь…

– Ты же в кого-то там влюбилась? – напомнила я.

– Да ну, это разве влюбилась! – отмахнулась она и присела на край кровати. Я позволяла ей такие вольности. Не люблю разговаривать, когда я сижу, а кто-то стоит передо мной столбом, если только это не проштрафившийся слуга. – Так, засмотрелась на симпатичного парня… Ну и потом, он ведь ко мне сюда не поедет. Да и хозяин нового слугу взять вряд ли захочет, к чему ему тут чужак, который наших обычаев и порядков не знает? Только если забавы ради, но от его забав, сами знаете, порой взвыть хочется, кто сторонний уж точно не вытерпит! Ну а сама я из Норвуда никуда…

– Думаешь, хозяин не отпустил бы? – негромко спросила я.

– Может, и отпустил бы, да я не хочу, – ответила Моди и улыбнулась. – Отвыкла от того мира, а пока привыкну заново, состариться успею! Вдобавок ославят и неумехой, и распустехой, да кем угодно! Сами посудите: кому я там нужна? Я ни нарядов нынешних не знаю, ни причесок, так что в горничные не возьмут, это уж как пить дать. Я еще слыхала, теперь нужно, чтобы прежний хозяин рекомендации дал! То есть, – поправилась она, – и прежде так было, если нанимали в хороший дом, но куда попроще можно было и так устроиться, матушка рассказывала.

Я кивнула. Горничную без рекомендаций я взяла бы, только если мне поручился бы за нее знакомый человек с хорошей репутацией или хотя бы проверенная служанка. Но то я! А в дома знати брали не иначе как с рекомендательными письмами от прежних хозяев, а где их возьмешь, если, скажем, уходила из-за дурного обращения или малого жалованья? Ну а за подделки выгоняли мгновенно… Словом, за хорошие места слуги ой как держались!

– Ну разве что за стариками ухаживать возьмут, – развивала мысль Моди, – а то и вовсе судомойкой… А тут уж я на своем месте, и Лили со мной, и остальные – семья как есть! Привыкли друг к другу за столько лет, да и хозяйские привычки наизусть выучили. А он, хоть и грозный, на улицу не выгонит…

– А если бы я тебе место предложила, согласилась бы? Я бы и Лили устроила.

– Коли позвали бы, может… может, и пошла бы, – подумав, ответила она. – Да только вы ведь и сами из Норвуда теперь никуда, госпожа, разве нет?

Я только улыбнулась.

– Конечно, нет. Но скажи, почему ты заговорила о свадьбе только теперь?

– Так времени почти не осталось, госпожа, – сказала она, отвернувшись. – Глядишь, так и умру, мужа не зная…

– Погоди, о чем ты? – нахмурилась я, а Моди порылась в кармане передника и протянула мне на ладони несколько привядших розовых лепестков.

– Хозяин их уносит и прячет, чтобы вы не увидели. Видно, в камин швырнул по привычке, а мы ж не топили! Ну и вот, я прибиралась и нашла, – шепотом произнесла она. – Время выходит, говорю же.

– Но ведь… постой, – осенило меня, – так вы тоже…

– Все, кто остался в Норвуде добровольно, разделят участь хозяина, – серьезно сказала Моди. – Вы, должно быть, хотите спросить, отчего у нас тут детей нет, если и парни молодые, и девушек хватает… Потому и нет, что хозяин настрого запретил. Сказал, если ребенок народится – самолично его в лес к волкам отнесет или в ближайшую деревню, и неизвестно еще, что хуже. Потому как мы взрослые, сами о себе все решили, а неразумное дитя на такое обрекать даже ему совести не хватит. Там, может, выживет, а при нас – точно погибнет. Даже если успеет в ум войти, все равно же скажет, что хочет с матерью-отцом остаться, а тогда все, слово молвлено, обратно ходу не будет.

– Как же вы… – я кашлянула. – Столько лет…

– Ну так вот, – Моди снова начала краснеть, – целоваться да то-се, от чего дети не родятся, ведь можно… Уж наловчились, долго ли! Ну и Роуз научила.

– Роуз?! – не поверила я.

– Так она когда-то в портовой корчме служила, потому и рыбу так хорошо готовит. А до того… ну… в веселом доме, – прошептала она. – Только она об этом говорить не любит, и как в Норвуд попала, тоже особо не говорит. Вроде как состарилась, ну и подалась искать место кухарки. Ну а хозяева смотрели на то, как она готовит, а не на то, чем прежде занималась. Может, им даже и по нраву это пришлось.

Тут уж я почувствовала, как у меня загораются кончики ушей. Я не совсем о том хотела спросить, но…

– Тогда нравы другие были, – добавила она, как-то иначе истолковав мое смущение. – Я уж помню матушкины рассказы, да и господские забавы тоже. Что удивляетесь? Я же вам в бабки гожусь, а то и в прабабки!

– Да быть не может! – не поверила я своим ушам, хотя и подозревала нечто подобное.

– Еще как может! Слыхала я много, хоть видела за всю жизнь один Норвуд, ну в детстве еще кое-что, на ярмарки меня родители брали. Да вы вот на праздник разрешили пойти, так славно… Тут не замечаешь, как время течет, дни все одинаковые, разве что гость пожалует. Кого тут только не бывало!

– А кто бывал? – заинтересовалась я.

– Даже принцессы случались, а уж прочей знати и вовсе не перечесть! – охотно ответила Моди. – И купеческие дочки попадались, и крестьянки… Какие сами сбежали, кого хозяин выставил, ну да он вам говорил, наверно. А однажды, не поверите, важную даму занесло – настоятельницу обители! Вот это была потеха…

– Да ты придумываешь!

– Вот честное слово! Красивая такая, молодая еще, видно, из знатных. С ней две прислужницы, на дрожках одвуконь, со свитой – заплутали они… Ну, отдохнули, обедом не побрезговали, хоть все поминали Создателя, – мы ж тогда невидимыми были, с непривычки им страшно показалось, – она перевела дух. – А тут и хозяин с охоты вернулся… Весь в кровище, бок изодран – на матерого кабана нарвался.

– Ох, представляю, – поежилась я.

– Слуги удрали первыми, прислужницы в обморок попадали, а настоятельница дольше всех продержалась, думала смирить чудовище, взывая к Создателю, – скорбно проговорила Моди, сложив руки на груди, но тут же захихикала. – Да только хозяин и Книгу Создателя, и Книгу Странствий знает куда как хорошо, так что на второй день вверг настоятельницу в ересь. Ну, она так сказала, я слышала.

– В смысле…

– Нет, вы не о том подумали. Я хотела сказать – заставил ее прочитать это все не в пересказе, а как прежде было написано. И сам вслух читал, как она ни сопротивлялась! Пит потом слыхал, она, когда из Норвуда вырвалась, оставила обитель, живо замуж вышла и уехала так далеко, как только смогла. Ну что вы смеетесь, госпожа? Истинную правду говорю!

– Верю! – искренне сказала я. – Грегори Норвуд кого угодно в ересь обратит, даже самого Создателя.

– Ой, думаю, загляни тот на огонек, они бы вдвоем живо придумали что-нибудь новенькое! – фыркнула Моди и вдруг посерьезнела. – Госпожа, так вы попросите хозяина благословить нас? Оно, конечно, и без того можно, но хотелось по-людски, чтобы хозяин позволил и напутствовал, отпраздновать хоть немножко, тем более праздник на носу!

– Попрошу, конечно, – ответила я и обняла ее. – Пусть только попробует отказать!

– Спасибо, госпожа! – Она кинулась мне в ноги.

– Платье-то у тебя свадебное есть? – вздохнула я, даже не пытаясь поднять ее: похоже, Моди именно так привыкла выражать свои чувства, ну так от меня не убудет, если она поплачет у меня на коленях.

– Да уж сколько лет в сундуке лежит, – шмыгнула она носом и подняла голову. – Мы так хотели, госпожа, чтобы кто-нибудь сумел снять проклятие с хозяина… И когда вы нас расколдовали, то уж до чего обрадовались – вдруг на этот раз выйдет! Но не выходит, а проклятая роза все осыпается и осыпается… Хоть бы последние дни были у него счастливыми, госпожа! Столько лет человек мучается, а за что?!

– За что? – спросила я, гладя ее по голове. – Говорят, он обидел фею, но чем именно?

– Он отказался отдать Норвуд, – едва слышно прошептала Моди и оглянулась, будто опасалась, не подслушивает ли кто.

– А мне он сказал, что не захотел взять ее в жены!

– Тише, госпожа!.. Это одно и то же. Взял бы в жены – она завладела бы Норвудом, и очень скоро. Хозяин бы долго с нею не прожил, это уж точно, да и фее наши годы – что нам бабочкины! И даже если у фей бывают дети от людей, народиться бы никто не успел, а и успел – слушался бы мать.

– Зачем им Норвуд? – спросила я, потому что в хрониках ничего не нашла, а Грегори и вовсе не желал это обсуждать. – Я слышала, тут сохранилось какое-то древнее волшебство, но…

– Оно самое, госпожа… – Моди понизила голос так, что я едва различала ее слова. – Дом стоит на таком месте, которое позарез нужно фее, но я ничего больше не знаю, клянусь! Я бы вам все рассказала, лишь бы избавить хозяина от проклятия, тогда ведь и мы бы спаслись…

– Ясно, – сказала я.

Что ж, слова Моди и рассказ духа сирени сходились если не во всем, то хотя бы в главном: феи питались силой земли, которую тянули сперва через деревья, а потом при помощи людей, этих самых владельцев поместья. Но мало ли кругом земель и предприимчивых людей, готовых на многое ради сиюминутной выгоды? Не посвященных в разные премудрости и готовых помочь феям в обмен на их подарки? Почему же именно Норвуды?

Что-то было здесь, в этом самом месте, что влекло фей, что заставило одну из них даже предложить себя в жены Грегори! Должно быть, тот не купился на золото и посулы…

«Норвуды точно знали, что делали, и умели обращаться со своим сокровищем, чем бы оно ни было, – думала я. – Но вот при чем тут роза? Сирень сказала: умрет Грегори – погибнет роза, увянет роза – ему конец. И еще – у них одна душа на двоих… И…»

Кажется, я поняла. Тянуть силы земли при помощи деревьев феям долго и сложно, да и не всякий колючий терновник захочет им помогать, и поди, подкупи его! Напугать можно, наверно, искалечить, убить, а что проку? Этак против фей ополчатся другие деревья, и что, опустошить всю округу?

А вот люди, пусть их век в разы короче, чем у деревьев, цветут ярче, так говорила сирень? Взять у них можно больше, чем у животных… Животные не пускают корни, значит, хоть и питаются от земли, но не впрямую. Для фей они, наверно, все равно что конфетка или булочка для ребенка – вкусно, конечно, но их не растянешь надолго, как капустный суп.

Что же люди? От животных они отличаются не так уж сильно, разве что разговаривать умеют! Говорят, Создатель дал нам разум, может, дело в этом? Может, феи забирают именно это? В сказке герой отдал свое сердце в обмен на каменное, утратил жалость и прочие человеческие чувства и так сумел разбогатеть: чужие несчастья и страдания его не трогали, он не прощал должников и не пощадил даже собственную мать и молодую жену, наказав за пустяковую трату… Зверям тоже ведомы чувства – они умеют и любить, и ревновать, и горевать по умершим, и тосковать в разлуке, и жалеть, но, видно, люди переживают подобное куда ярче и сильнее! Значит, феи в обмен на свою помощь забирают именно чувства… Вряд ли тому человеку они и впрямь вложили в грудь каменное сердце взамен живого. Просто лишили его того, что мешало ему жить, как он полагал. И он преуспел, только счастья не увидел…

Но это-то еще понятно! Сегодня человек лишился сострадания, назавтра решил, что и любовь ему ни к чему, потом не захотел вспоминать об отданном, и так, пока феи не выберут все без остатка… С животным так не получится, оно вряд ли осознает, что именно потеряло. Ну, стал волк злее и безжалостнее, а косуля сделалась равнодушна к детенышу, такое случается сплошь и рядом безо всяких фей… Их, должно быть, проще выпивать сразу и без остатка. Простые звериные чувства по сравнению с тем, что творится в душе человека, наверно, все равно что дешевый эль в сравнении с дорогим вином. Вроде и жажду утоляет, да вкус не тот! А деревья, поди, и вовсе дают простую воду, если уж продолжать сравнивать.

Но вот чего я пока не понимала, так это того, почему фее нужен именно Норвуд, но вот Моди упомянула о чем-то, что спрятано на этой земле (или в ней?), и мне показалось, что я близка к разгадке. Земля принадлежит Норвудам, которых, как говорила сирень, не просто было одолеть даже феям. Недаром предки Грегори озаботились защитой духов: я была уверена – именно духов, а не фей, иначе зачем было таиться от последних? Просто Моди наверняка не знала подробностей или не понимала различий…

Стало быть, присвоить сокровище без позволения хозяев нельзя, только пользоваться им с разрешения или без него… но как?

«Ну же, ну… думай!» – я сжала виски и в который раз повторила про себя: феям нужна сила земли, они берут ее с помощью деревьев… Люди – отдельный разговор, но Грегори-то связан с розой! Видно, это все, на что хватило феи, и тем не менее она много лет пьет соки… пьет соки Норвуда из – и через – его последнего хозяина!

Кажется, я наконец поняла, в чем тут дело! Роза питается соками земли, но она неживая, как сказала сирень. Пустив корни в душе Грегори, творение феи связывает ее с ним и с землей Норвуда, иначе бы она не сумела питаться… Что же такое тут сокрыто?!

– Госпожа, у вас голова болит? – спросила Моди, посмотрев на меня и увидев, как я тру виски.

– Да, немного. Видно, к грозе…

– К грозе в этом доме явно все оглохли, – сказал от дверей Грегори. – Я уж с полчаса не могу дозваться ни Эрни, ни Хаммонда, а вы тут секретничаете!

– Моди жаловалась на то, что вы не дозволяете им с Эрни пожениться, – тут же сказала я. – Думаю, Хаммонд сейчас объясняет ему, что пока не время.

Взгляд Грегори упал на смятые лепестки – то ли я нечаянно смахнула их с покрывала, то ли Моди, когда плакала у меня на коленях…

– Ну отчего же, самое время, тем более праздник скоро, – ровно произнес он. – Я разрешаю. Могу даже благословить, если угодно. Да не тяните, я хочу посмотреть на молодоженов! А ты, Триша, как утрешь нос этой зареванной невесте, зайди ко мне…

С этими словами он вышел.

– Господин! – опомнившись, Моди схватилась за грудь, а потом бурно разрыдалась, окончательно промочив мне подол. – Ох, будто подменили его! Спасибо, госпожа…

– Я пойду к нему, он ждать не любит, – сказала я, мягко отстранив ее. – А ты… Скажи, ты-то любишь его? Я имею в виду хозяина.

– Конечно, – всхлипнула она. – Я же родилась в Норвуде! Хозяин уж на что несносен был, а не позволял меня дразнить за рыжину, и Лили тоже… Он ведь изрядно старше, госпожа, так что живо всех обидчиков оплеухами раскидывал и приказывал не трогать нас с сестрой. Но это когда было, мы пешком под лавку ходили…

– А где ваши родители? – спохватилась я. Надумала спросить, не прошло и полугода!

– Отца волки задрали – поехал за припасами, да не вернулся, это еще до проклятия было, – тихо ответила Моди. – А мама тихо зачахла, тосковала по нему. Мы с Лили вдвоем остались. Спасибо, Роуз нас не бросила – мне тогда всего девять было, а сестре семь.

– Вот оно как…

– А ваши?

– Что?

– Ваши родители где, госпожа? Вы сказали, что жили у брата и воспитывали племянниц, но… Простите, – сконфузилась она, – не моего это ума дело…

– Тут секрета нет, – ответила я. – Обоих, да еще двух наших сестер и брата холера унесла. Нас с Манфредом спасло то, что меня уже отправили в обитель, а он был в учении, и мы оказались далеко от дома. Ну и еще то, что отец всегда платил вперед, так что Манфред спокойно окончил учебу, а как достиг совершеннолетия, получил наследство и выгодно женился. Невесту ему тоже нашел отец, а та семья не отказалась от сговора. Потом уж, когда Ортанс скончалась очередными родами, брат взял меня к себе – не хотел доверять девочек-погодок чужим женщинам. Так я и растила их, хотя сама еще была сущим ребенком!

Я невольно усмехнулась, вспомнив свой ужас: я осознала, что мне придется вести дом и ухаживать за тремя девочками мал мала меньше, к которым я не знала как подступиться! Правда, тогда я вспомнила нашу настоятельницу, ее методы воспитания, и племянницы, вздумавшие было испытать меня на прочность, живо сделались шелковыми (видно, тогда я и переборщила со строгостью!). Потом я припомнила наставления старой экономки из обители и поменяла повариху, а заодно избавилась от трех судомоек, которые явно были лишними, и парочки поварят. Не так уж много нужно готовить на подобную семью, особенно если Манфреда нет дома. Ну и горничных пришлось рассчитать. Размазывать пыль по углам да махать метелкой и я могла безо всякого жалованья! Ну а для большой стирки или уборки всегда можно было нанять кого-нибудь на день-другой, а не кормить бездельниц весь год. К тому же дом брата сильно уступал размерами поместью Норвуд, и в нем не так уж сложно было поддерживать порядок.

– Зато выучились хозяйство вести, – вздохнула Моди и встала. – Простите, госпожа, что так себя вела, но…

– Платье-то отгладь, – улыбнулась я. – А я пойду к хозяину, а то ведь загрызет, если его ждать заставишь!

– Ну и о чем вы там шушукались столько времени? – спросил Грегори, когда я проскользнула в его покои, подошла и обняла его.

Я до сих пор не могла понять, как такое может быть: сперва прикосновение шелковистой шерсти заставляло задержать дыхание, а потом… потом я уж не думала, чего именно касаюсь!

– О свадьбе, конечно, – ответила я. – Моди спрашивала, как это… с мужем.

– Будто она не знает.

– Знает побольше моего, – сказала я, чуточку покривив душой, потому что Грегори учил меня такому, о чем девушка из приличной семьи, вероятнее всего, даже и не услышит! – Но вы же запретили им…

– Ну конечно, Моди не могла не проболтаться, – тяжело вздохнул он. – Запретил. Сами-то – пускай, а вот дети… Детей жалко. Они не виноваты в том, что их родители не сумели удержаться!

– Неужто ни разу за все время… – Я не закончила фразы, но Грегори меня понял и ответил:

– Если и случалось что, я об этом не узнал. Роуз знает травы, да и в прочем искусна, так что, уверен, девушкам она помогала. Быть не может, чтобы за все эти годы никто не попытался… Подумал, к примеру: «А, обойдется!» Но не обошлось.

– Вам не жаль их?

– Они сами сделали выбор, – пожал он плечами и привлек меня к себе на колени. – Могли же уйти, и не с пустыми руками. Неужто бы я поскупился!

– Значит, кто-то не захотел, – негромко сказала я, приглаживая ему волосы, – а кто-то испугался. Девушки – те точно побоялись, как еще устроятся у новых хозяев! Юноши… Даже не знаю. Но, видно, жить в Норвуде им показалось лучше, чем идти искать новой доли. Хаммонд, вы говорили, знал вашего отца, куда же он от вас денется, а Роуз… она тоже, кажется, нашла надежное пристанище. Зачем им уходить? Да еще и вас не бросишь…

– Почему ты всегда закрываешь глаза? – невпопад спросил он. – Я настолько отвратителен?

«Ты самое прекрасное чудовище на свете, Грегори Норвуд!» – могла бы я сказать, но он посчитал бы мои слова издевкой.

В самом деле глаза я закрывала не от страха, просто так мне казалось, будто со мною тот человек из зеркала и…

«Но поцеловала-то ты чудовище, а не того щеголя», – напомнила я сама себе, вслух же выговорила:

– Я просто… ну…

– Говори же! – подбодрил он.

– Я стесняюсь… – выдавила я и сильнее вжалась лицом в теплую щеку. – Я о подобном даже не слыхала, а вы… Да мне даже в зеркало смотреться стыдно!..

Я почувствовала вздох облегчения – неужто поверил? Или просто притворился?

В этот раз я не закрывала глаз, и, право слово, пусть обнимало меня чудовище, я видела под этой личиной человеческое лицо. И подумала еще, что это намного лучше, чем чудовище под маской человека…

Глава 18

Свадьбу Моди с Эрни сыграли скоро – ну какие у нас торжества? Отпраздновали да отправили молодых почивать… Мне правда в диковинку были все еще бытующие здесь старинные обычаи, и я с интересом смотрела, как Эрни переводит Моди через текучую воду, переносит на руках над рассыпанными угольями, а потом оба едят специально приготовленный к празднику пирог.

– Это что, – сказала растрогавшаяся Роуз, вытирая глаза, – в мои времена не такие костры разжигали!

– А какие? – опасным тоном спросил Грегори и обрушил в костер громадную валежину. – Такие? Или такие? Или…

Пламя уже поднялось до небес, а он все подбрасывал дров, и когда воздух кругом костра сделался зыбким от жара, довольно усмехнулся:

– Вот каким должен быть праздничный костер!

Пламя ревело, и когда я почувствовала, как Грегори схватил меня на руки, то не успела даже мысленно попрощаться с родными. Я лишь почувствовала, что лечу, снизу пахнуло жаром костра, я увидела испуганные лица слуг, а потом меня снова схватили в объятия.

– Так-то, – фыркнул Грегори и встряхнулся. – Шкуру опалил из-за вас, олухи… Празднуйте, скоро вернусь!

Моего мнения он, конечно, не спрашивал, да я еще и не пришла в себя от этакой шутки, а потому помалкивала. Заметила только, что он миновал пару оврагов, потом ручей, а остановился на берегу озера. Я тут еще не бывала, ну да, скажу, потеряла немного: заливались лягушки, гоготали в камышах гуси и покрякивали утки, потревоженные нашим вторжением. А на середине озера, на лунной дорожке склонили друг к другу головы два лебедя, застыв, будто на картине, над огромной белой водяной лилией.

– Ты не ела ничего, я видел, – сказал вдруг Грегори.

– Ну и что?

– Я захватил кусок хлеба, – усмехнулся он и отломил мне половину. – Держи. Ну или птицам брось, если не голодна…

Я молча съела все до крошки и спросила, сглотнув:

– Может, вернемся домой?

– Конечно. Я помню, ты не любишь мокрую траву, – ответил Грегори. – Там нынче не до нас, конечно, но спать сегодня вне дома не стоит. Хотя можно и не спать.

– Верно, сегодня же самая короткая ночь в году, – припомнила я, немного помолчала, а потом спросила: – Зачем вы прячете лепестки? Я же все равно узнаю!

– Может быть, я прячу их от самого себя, – негромко сказал он и поцеловал меня в висок. – Время вдруг побежало с немыслимой скоростью… Я ничего, ничего дурного ведь не сделал, а роза осыпается сильнее с каждым днем! Или… это из-за того, как я поступил с тобой?

– О чем вы, сударь? – недоуменно спросила я и поймала его за руку, когда он попытался отпрянуть. – Хотя… вы правы, но только отчасти. Это ведь я вас… принудила, если на то пошло, и дурным поступком то, к примеру, что вы вытворяли вчера, у меня язык не повернется назвать! Просто фее нужны вы, ваша жизнь, то, чем вы владеете… И вдруг простая смертная посмела вмешаться в ее планы!

– Это опасно…

– Я ничего ей не должна, – процедила я сквозь зубы. – И взять с меня нечего, не то что с вас! И за вашу жизнь, Грегори Норвуд, я еще поборюсь, потому что она нужна мне, а не какой-то там… фее. И прекратите вздыхать над этой вашей чахлой розой, лучше обнимите меня! И живите, живите назло всем… Я требую, чтобы вы жили, и клянусь, что себя не пожалею ради этого, а свидетелями мне пусть будут текучая вода и сырая земля со всеми их детьми!

– Что ты такое говоришь? – спросил он после паузы, а я на мгновение зажмурилась, потому что лунные блики на воде сверкнули особенно ярко. Неловко пошевелившись, я нечаянно расцарапала руку о ветку, и капля крови упала на травинку, а с нее скатилась в воду.

– Взбрело что-то в голову, – ответила я, сама не понимая, откуда взяла такие слова, а потом вдруг вспомнила, что сегодня за ночь, и увидела: со всех сторон на нас смотрели духи леса.

Роились кругом крохотные искры – духи трав и цветов, полоскала в озерной воде длинные косы молодая ива, перешептывались тонкие березки и сплетничали осины, скрипели о чем-то деревья постарше, шушукались камыши… Ну а в водяной лилии, над которой лебеди изогнули шеи, будто на старинной гравюре, я рассмотрела поразительной красоты крохотное создание. Все верно, ведь именно сегодня духов и можно видеть как нельзя лучше!

– Сорвать ее для тебя? – спросил Грегори, проследив направление моего взгляда.

– Не вздумайте! – испугалась я. – На суше она завянет в тот же миг… Давайте просто полюбуемся ею. Когда еще увидишь такое чудо?

– Как скажешь, – ответил он, не сводя с меня глаз, потом улыбнулся и, сорвав веточку зверобоя, воткнул мне ее в волосы, а потом, улегся на траву и попросил: – Главное, не дай мне уснуть…

– Ни за что, – ответила я, глядя на него.

В лунном свете лицо его утратило обычную надменность, сделалось спокойным и совсем молодым, а еще Грегори едва заметно улыбался, а когда посмотрел на меня, в его глазах отразились звезды.

– Мне от твоего взгляда щекотно, – сказал он, убрав с высокого лба черную прядь. – И захочешь, не уснешь!

– Щекотно вам потому, что в вашей гриве трава запуталась, – ответила я, отодвинув травинку. – Может, все же пойдем домой? У меня глаза слипаются, сама боюсь задремать.

– Да, идем, – кивнул Грегори и одним слитным движением поднялся на ноги, потянулся, как кошка, встряхнулся и подал мне руку. – Смотри под ноги.

– Тут нужно порхать, как бабочка, чтобы никого не задеть, – удрученно ответила я, глядя на роящиеся вокруг искры. – Жаль будет невзначай растоптать кого-нибудь…

– Мы каждый день их топчем, – напомнил Грегори, – и… Гляди-ка!

Я удивленно вздохнула: искорки вдруг расступились, обнаружив узкую тропинку, и по ней мы и двинулись к дому.

В одном из оврагов я оскользнулась на мокрой траве и съехала по склону, а пока Грегори ругательски ругал мою неуклюжесть и свою невнимательность, увидела вдруг под корягой удивительный цветок. Я не видела возле него духов, но сам он светился в ночи как диковинная свеча, и я невольно протянула к нему руку.

– Можно? – шепотом спросила я невесть кого, и старое дерево надо мной ответило мне согласным вздохом, а кружащиеся вокруг искорки завились громадной спиралью, когда я сорвала цветок. Едва успела – Грегори закинул меня на плечо, проворчав, что так всяко будет быстрее! – Спасибо…

– Это ты кому?

– Лесным духам, – ответила я, украдкой глядя на небольшой цветок, сияющий золотом, который целиком скрывался в моей ладони. – Они помогли, не то я могла бы свернуть шею в этом овраге.

– Я недоглядел, – неожиданно сказал он и добавил, оглядевшись: – Благодарю, лесные духи, за мою…

Он умолк, не назвав имени, и правильно сделал. Мало ли, кто еще мог оказаться поблизости!

Лето шло своим чередом: грозы уже отгремели, поспела земляника, малина, а кое-где в парке обнаружились колючие кусты крыжовника и смородина, на удивление крупная и душистая. Из лесу слуги корзинами носили спелую ежевику и ходили с синими губами, потому как удержаться и не есть ягоды прямо с куста не могли. В корзины, поди, попадала одна ягода, а в рот – три!

Впрочем, и вишню уже можно было собирать. В этом году она удалась, сказала Роуз, помешивая душистое варенье, совсем как прежде, а то измельчала, в рот не возьмешь, до чего кислая, да и мякоти совсем не стало – кожица да косточка. А тут, видно, в ответ на заботу деревья отблагодарили урожаем! Да и дождей, и солнца было достаточно, чтобы ягода налилась как следует и хорошо вызрела…

Все было бы хорошо – даже роза прекратила ронять лепестки, и Грегори повеселел, – да только из дома вот пришли дурные вести. Я, когда прочла письмо, глазам своим не поверила: Манфред писал, что Летти пропала из обители! Я могла допустить, что своенравная девчонка сбежала, не желая идти замуж – жениха ей Манфред нашел, и свадьбу назначили на осень, – но как? Дверь, писал брат, была закрыта изнутри на задвижку, окно тоже закрыто, да и помнила я эти окошки, больше похожие на бойницы – даже небольшого росточка стройная Летти вряд ли бы протиснулась сквозь такое! Впрочем, при желании и смогла бы, но не прыгала же наземь? Спальни богатых воспитанниц не на первом этаже, потолки в обители высокие, до земли неблизко… Спустилась по веревке? Так не было никакой веревки, и цветы под окном (клумбы, взращенные стараниями воспитанниц, славились на всю округу) оказались не примяты. Перескочила на дерево и спустилась по нему? Так не белка же она, право слово! Да и из деревьев, писал Манфред, там поблизости лишь куст сирени, который мог бы смягчить падение, но ветви на нем целехоньки, а Летти, если бы прыгала в него, непременно пересчитала бы все сучки… Оставалось только предположить, что племянница превратилась в утренний туман и просочилась наружу сквозь щель в окошке или замочную скважину! Собаки след не взяли, хоть Манфред заплатил за лучших нюхачей в округе… Летти не видел никто, а она девушка красивая, да и платье воспитанницы должно было привлечь внимание.

Возможно, у нее был сердечный друг, о котором не знал ни ее отец, ни сестры, ни я? О планах Анны и Дианы я ведь тоже не знала… Мог он устроить побег? Думаю, при желании мог, и тогда Летти должна скоро объявиться. Либо не очень скоро: она ведь несовершеннолетняя, без согласия отца замуж выйти не может… Впрочем, это устроить не так сложно, были б деньги. А может, она рассчитывает на то, что, явившись с повинной головой к Манфреду, получит прощение и благословение? «Вожжей она получит, – мрачно подумала я, зная характер брата. – А ее кавалер как бы за решетку не угодил за совращение и похищение девицы. Впрочем, если он знатен и богат, то просто откупится…»

Я поежилась от дурного предчувствия, а когда сообразила, что насторожило меня в письме Манфреда… Сирень, значит, и утренний туман! Известно, во что превращаются феи! Но только если это впрямь дело рук той, о ком я подумала, то… зачем ей Летти? Что она затеяла? Станет шантажировать меня жизнью племянницы или придумает что-нибудь похуже?

Говорить об этом Грегори мне не хотелось: только-только он, казалось, избавился от постоянной тревоги – пусть не совсем, но хоть не впадал в уныние. Характер его, конечно, лучше не стал, Грегори по-прежнему оставался вспыльчивым, а перемену его настроения предсказать было крайне сложно, но в последнее время он пребывал в недурном и, я бы даже сказала, игривом расположении духа!

Он, конечно, и так понял бы, что я получила дурные вести, но я могла солгать, к примеру, что давно нет вестей от Майгеля… хотя нет, о таком лучше не говорить, чтобы не накаркать! Да он все равно дознался бы правды: отправил бы того же Хаммонда навести справки, и хороша бы я была со своим неуклюжим враньем… Придется сказать правду, но… не всю. Да, Летти пропала, но скорее всего сбежала с каким-то ушлым малым. А про сирень я упоминать не стану, только и всего. Что уж там задумала фея, даже представить не могу, противопоставить ей нечего, поэтому остается только ждать и уповать на то, что ее извращенный разум не измыслит такого, от чего пострадает и Грегори, и Летти. Я даже не могла понять, за кого из них больше переживаю!

Но как же фея забрала Летти, если это и впрямь была она? Вернее, как обманула, что посулила? Не знаю, можно ли забрать человека против его воли, да еще из обители… Хотя кто разберет, может, имя Создателя для фей – пустой звук! Скорее всего так и есть: дух сирени ведь говорила, что феи явились на эти земли задолго до людей, когда ни о каком Создателе еще и не слыхали. Вдобавок он был человеком… Ну, прямо скажу, не совсем обычным, если верить Книге Странствий, но все же людского в нем было куда больше, чем в древних богах, которых почитали до его Пришествия! То есть, вернее сказать, Путешествия, потому что Создатель на самом деле мир не создавал, а просто заглянул сюда ненадолго (по его меркам, конечно), чтобы поглядеть и подправить кое-что на свой вкус. А может, подумалось мне, он тоже был кем-то вроде фей, явившихся невесть откуда? Впрочем, это были вовсе уж кощунственные мысли, хотя Грегори, возможно, они понравились бы… Но упоминать при нем фей не стоило, это уж точно!

Дойдя до яблонь, я поздоровалась с ними, но они отчего-то не ответили. Я же взглянула на гнущиеся под тяжестью яблок ветви и подумала, что нужно подпереть их как следует, чтобы не поломались под этаким урожаем.

Я уж было прошла мимо, но тут меня окликнула старая яблоня.

– Возьми-ка, – сказала она. Лица ее я не могла толком рассмотреть в листве, но голос показался мне довольным. – Первое поспело. Нарочно для тебя берегла, на самой макушке, к солнцу поближе…

Прошелестев листвой, в мои подставленные ладони свалилось большое румяное яблоко.

– Я самая ранняя, – хихикнула старуха. – Меня уж скоро можно будет обирать, а остальные осени подождут. А я уж уморилась, давно такого урожая не бывало! И остальные притомились…

– Спасибо, – улыбнулась я.

Яблоко было тяжелым, прохладным, словно и не висело только что на самом пригреве, и так и просилось в рот! Я не знала этого сорта, видно, он был очень старым, ну тем интереснее узнать, каково оно на вкус…

– Ешь на здоровье, – качнула ветвями яблоня и умолкла, только ветерок едва заметно шумел в ее кроне.

Я вытерла яблоко рукавом и только поднесла его к губам, как откуда-то сверху, видно, с дерева, мне на плечи с яростным воплем прыгнула Чернушка и так вцепилась когтями, что я невольно вскрикнула от боли и выронила яблоко.

– Ты что, взбесилась? – Я попыталась снять кошку с плеча, но не тут-то было!

Она цепко держалась за меня когтями и хрипло, угрожающе выла, распушившись вдвое и хлеща хвостом по бокам. Грегори тоже так делал, когда злился, не к месту припомнила я и решила, что Чернушку лучше не трогать, не то она издерет меня еще сильнее. Успокоится – сама спрыгнет. Что с ней такое? Чего она напугалась? Может, ласки или хорька?

Я хотела было подобрать яблоко – оно было таким спелым, что от удара о твердую, посыпанную гравием дорожку раскололось пополам. Ну что ж, ополосну его в фонтане, только и всего!

Уже протянув к нему руку, я вдруг замерла, и дело было не в том, что Чернушка сильнее вцепилась в меня когтями, чтобы удержаться у меня на плечах. Там, в сердцевине яблока что-то шевельнулось… «Неужто червяк? Вот так огорчение! Выбрал самое лучшее, не иначе!» – подумала я, и в этот момент Чернушка спрыгнула наземь и с силой ударила по яблоку лапой, словно это был клубок, с которыми она любила играть, приводя корзину для рукоделия в полный беспорядок. Половинки плода развалились, и, увидев, что шевелилось внутри, я невольно отпрыгнула подальше.

Это была змея. Совсем маленькая змейка, в ладонь длиной, а то и меньше, тоненькая, серебристая – она свернулась в сердцевине яблока и… Что было бы, откуси я от него?

– Ах вот, значит, как? – сквозь зубы произнесла я, понимая, чьи это шутки, и раздавила каблуком скользкую гадину.

Если бы не кошка… Я перевела взгляд на Чернушку: та уже унялась и теперь умывалась с довольным видом.

– Теперь, стало быть, ты перешла к открытой войне? – спросила я, запрокинув голову, но в ветвях никого не было видно. – Отчего было просто не подсунуть змею мне под подушку? Или тогда она могла бы ужалить и Грегори, а тебе почему-то нужно, чтобы он умер своей смертью? Ну как своей… той, которую ты ему пообещала, и никак иначе?

Что правда, то правда: Грегори однажды рассказал мне, что давным-давно пробовал покончить с собой, но веревка оборвалась, нож едва оцарапал ему шею, а озерные волны вынесли на берег. На то, чтобы отравиться, ему духу не хватило, а какого-нибудь высокого утеса, прыгнув с которого можно было разбиться наверняка, в округе не нашлось. Ну а встречаясь с дикими зверями, Грегори не мог взять и подставить горло тем же волкам, слишком силен был в нем инстинкт самосохранения… Так он и оставил эти попытки.

Молчание было мне ответом.

– Где Летти? – спросила я. – Это ведь ты ее сманила? Что ты ей посулила, а? Принца на белом коне, несметные богатства, неземную любовь? Или соврала, что только ее чистое сердце сможет спасти Грегори, а ты – его добрая покровительница, но расколдовать его сама не можешь? Ну конечно, девчонка легко поверила бы такой сказке!.. Только я вот путаюсь под ногами, так? – Я перевела дыхание. – Что дальше? Мне на голову упадет дерево? Я провалюсь в заброшенный колодец? Утону в болоте? Насыплю в варенье крысиного яда вместо сахара? Упаду на нож? Раза три, для верности… Ну, не стесняйся, скажи!

– Не скажет, – еле слышно прошептала маленькая вишенка, дрожавшая каждым листочком, что твоя осина. – Она уже ушла. Но берегись, она очень сильна… Видишь, заставила большие деревья заснуть, а меня не заметила. Это я отправила малюток за кошкой, хоть они тоже боялись – подай я голос, фея убила бы меня.

– Да уж, такую кроху легко, наверно, выпить, – поежилась я, коснувшись ее листьев. Чернушка подошла и потерлась сперва о мои ноги, потом о тонкий стволик.

– Ты берегись теперь, – сказала вишенка. – Лето перевалило за середину, и фея очень сильна. Сходи к шиповнику – его дух живет в старом кусте в дальнем конце парка, так сказали малютки. Шиповник сильнее сирени, он растет на границе миров, пускает корни повсюду и знает куда больше остальных. Вдруг даст совет?

– Непременно схожу, – кивнула я и взяла кошку на руки. – Но не сегодня. На сегодня с меня довольно приключений!

– Кошки тебя драли, что ли? – спросил вечером Грегори, увидев мои плечи.

– Именно, – усмехнулась я в ответ. – Чернушка решила спрыгнуть на меня с дерева, а я как раз сделала шаг, она и промахнулась, перепугалась и, чтоб не свалиться, вцепилась всеми когтями! Что, очень скверно выглядит?

– Нет, но на спину тебе лучше не ложиться, – без тени иронии ответил он.

– Ничего, нам это не помешает, – невольно засмеялась я, и правда не помешало…

– Ты прямо сама не своя, – сказал он позже, когда оба мы отдыхали. – Ник сообщил, что привез письмо для тебя. Что-то случилось дома?

– Да, – ответила я и, как и решила, добавила: – Летти сбежала из обители. Свадьба на носу, брат рвет и мечет, а она как сквозь землю провалилась! Хоть записку бы оставила, негодница…

– Думаешь, сговорилась с каким-нибудь ушлым парнем? – приподнял брови Грегори. – Приданое за ней твой брат дает хорошее?

– Да уж не хуже, чем за прочими! И на лицо она недурна, вы же сами видели.

– Не в моем вкусе, – поморщился он. – А что, кавалеров ее уже проверили?

– Конечно, первым же делом. Все оказались там, где и должны были. А с кем еще она могла тайком встречаться, ума не приложу! – честно сказала я. – Что познакомиться могла, верю – когда я перебралась к вам, а старшие девочки стали готовиться к свадьбам, присмотра за Летти стало куда меньше. Да на тех же свадьбах она могла увидеть какого-нибудь симпатичного паренька, вон как наша Моди!

– Ну да, юные предприимчивые девицы в любые времена ухитрялись связаться с поклонниками, невзирая на суровых родителей, строгих гувернанток и всяческих соглядатаев, – серьезно сказал Грегори. – Уж я-то об этом знаю не понаслышке. А уж если имеется верная служанка у нее или расторопный слуга у него…

– Вот об этом я и подумала в первую очередь. Обмениваться записками несложно, можно даже встречаться. Скорее всего это кончилось бы поцелуем, вряд ли чем-то большим! Но Летти отослали в обитель, сообщили о помолвке и скорой свадьбе, вот и… – Я тяжело вздохнула. – И где ее теперь искать? Собаки – и те след не взяли!

– Собакам можно отбить чутье, – хмыкнул Грегори, и я поняла, что он делал так не раз. – Да-да, ты верно поняла: на меня, случалось, охотились, да не с собаками, а с леопардами. Это было не в наших краях, сама понимаешь… Еле ушел! Если бы не порошок из кое-каких травок, мне бы не поздоровилось.

– Вы что, какую-нибудь принцессу соблазнили?

– Бери выше, младшую, любимую супругу местного владыки! – ответил он. – Он был немолод, пузат и бородат, а я… тогда я выделялся среди других мужчин и у себя на родине, а там вдобавок был загадочным чужеземцем. И не важно, что я без толмача даже с торговцем объясниться не мог, с той красоткой и так договорился… Поэтому, Триша, в побег твоей племянницы я верю. Но не переживай особенно. Объявится еще…

– Лишь бы жива осталась, – ответила я, машинально гладя его по плечу. – Не убьет же ее Манфред, даже если в подоле принесет… Она же у него младшая, люби… Тьфу на вас!

Грегори захохотал в голос, я тоже невольно рассмеялась. Ну невозможный же человек, с ним говоришь о серьезных вещах, а ему все шуточки!

– Я завтра в леса, – сказал он и зевнул. – Тянет поразмяться, не все ж коней выгуливать…

– Сударь, у нас кладовые и без того забиты.

– Ну и что? Просто пробегусь по округе, примечу новые оленьи тропы… Хозяин я здесь или нет? Ты, поди, в доме уже каждый закоулок знаешь!

– Кроме тех, куда мне заглядывать нельзя, – педантично напомнила я, но он продолжал, не слушая:

– Вот и мне нужно знать, что в каком уголке Норвуда творится. Может, где-то лес рубят без моего позволения, а я тут на солнышке греюсь! Словом, я пропаду дня на три, а если и дольше меня не будет, не беспокойся – Норвуд большой. Зеркало я с собой не потащу, уж извини. Не хватало еще его разбить!

– Вы верите в эту примету?

– Какую? – удивился он, выслушал пояснение и помотал головой. – Чушь какая… семь лет несчастий! И не слышал никогда. Но даже если это и правда, что за дело? Мне столько не прожить.

– Я просила не говорить так, – напомнила я.

– А я просил не жалеть меня. Жаль, запретить не могу! Но ладно, лишь бы ты не причитала вслух о моей горькой судьбе, – зло сощурился он, – и не смотрела, как на живого покойника. Сколько протяну, столько и протяну.

– Я обещала быть с вами, – сказала я, – а я держу слово. Знаете, мой отец, а вслед за ним и брат преуспели в своем деле не только благодаря смекалке и удаче. Дело в том, что они всегда выполняли обещания и уговоры, а это дорогого стоит.

– Ну-ну… – недоверчиво фыркнул Грегори. – Честные купцы? Кому другому расскажи!

– Главное, знать, кому и в какой форме давать слово, – продолжила я, не слушая. – Отец хорошо это умел и научил Манфреда.

– И тебя, надо думать?

– О чем вы, сударь? Девочек такому не учат, – невольно улыбнулась я, – они очень быстро учатся сами, если нужда заставит. Некоторые, правда, живут всю жизнь в уверенности, что любая клятва нерушима, а всякое данное слово необходимо сдержать.

– Вот как… – произнес он после паузы.

– Я знала, кому, что и как обещаю, и я сделала это по собственной воле, не ища лазеек, – негромко произнесла я. – Мое слово твердо. Я решила быть с вами, и я теперь с вами. И останусь, пока не надоем… хотя вы и тогда от меня не избавитесь!

– Посмотрим, – непонятно сказал Грегори и протяжно вздохнул. – Довольно разговоров, спи… Я уйду до рассвета, будить не стану.

Я молча кивнула, устроилась поудобнее на его плече, глядя на профиль, особенно резкий в лунном свете. Грегори Норвуд был красив завораживающей, но пугающей, поистине чудовищной красотой…

Глава 19

Поутру о хозяине Норвуда только и напоминало, что смятая постель.

Приведя себя в порядок и позавтракав – прислуживала мне покамест Лили, Моди явно было не до того, – я отправилась в дальний конец парка. По пути еще осмотрела свои посадки и поняла, что, как бы я ни старалась, от мертвого куста не получить живой поросли – начавшие было расти черенки увядали один за другим. Все было зря…

Огромный куст шиповника я помнила – он был, пожалуй, не меньше той сирени и сейчас, посреди лета, цвел пышным цветом, и от аромата кружилась голова.

Кругом роились маленькие духи, а Чернушка, которую я прихватила с собой, вела себя спокойно, и я безбоязненно подошла к могучему кусту… да какому кусту, он вполне заслужил звания дерева!

– Дух шиповника, – негромко позвала я. – Здесь ли вы?

Пару мгновений царила тишина, потом незнакомый голос (яблони и вишни я уж давно научилась различать, правда, и это не помешало фее меня обмануть) произнес:

– Где же мне еще быть, как не на своем месте?

Ветви шелохнулись от ветерка, и мне показалось, будто соцветия (никогда прежде я не видела шиповника с цветками махровыми, будто у розы!) очертили фигуру женщины в пышном платье.

– Я знаю, зачем ты здесь, – продолжила она, не дожидаясь вопроса. – Малютки рассказали мне о случившемся. Тебе повезло на этот раз!

– Да, это верно, – кивнула я.

– Однако в другой раз может повезти меньше, – добавила она. – Ты ввязалась в игру, в которой проигрывали люди сильнее тебя. Те же Норвуды – ты уже слыхала эту историю, полагаю?

– Слышала, госпожа, – ответила я, – но только я вовсе не хочу играть с феями в их игры и уж тем более не тщусь их перехитрить. Я просто хочу избавить Грегори Норвуда от проклятия феи Сирени… и от нее самой, если получится! Вы знаете, как это сделать?

– И знаю, и не знаю… – Шиповник вздохнул, осыпав меня густо-розовыми душистыми лепестками. – Я расскажу тебе, а ты решишь, готова ли на такое. И заметь – я не обещаю, что все получится. Фея очень сильна, особенно сейчас, когда лето едва перевалило за середину… Только после праздника урожая она начнет слабеть вместе с теми, из кого невозбранно пьет соки земли, а вот если ты сумеешь продержаться до осеннего равноденствия, у вас с Норвудом будет шанс, как и у всех нас.

– Я не понимаю, госпожа, – честно сказала я.

– Я объясню, – ответила она. – Подойди ближе и взгляни, что ты наделала!

Цветущие ветви раздвинулись – внутри, под ними, куст образовывал настоящий шатер! Только несколько толстых сучьев были совсем сухими, хотя я помнила, что по весне они зеленели, слуги обрезали только один или два вовсе уж мертвых…

– Но… как?

– А разве не мне ты подбросила пятерых младенцев? – спросила душа шиповника, и я вдруг сообразила: это же на этот куст я попробовала привить розу, решив, что такое мощное растение сможет принять их!

Верно, там было два черенка и три почки, и я исколола пальцы, надрезая кору и крепко прибинтовывая привой к подвою. Признаюсь, я и не рассчитывала, что они пойдут в рост, но…

– Выжили только трое, – сказала она, словно прочитав мои мысли. – Старшие были отравлены слишком сильно. Видишь, что сталось с моими ветвями?

– Простите, госпожа…

– И еще несколькими сучьями пришлось пожертвовать для того, чтобы вернуть к жизни остальных приемышей, – продолжала женщина в цветочном платье. – Ну да ничего, шиповник умеет обращать зло во благо, пусть это и нелегко… Подойди ближе, взгляни!

Я осторожно приблизилась и глазам своим не поверила: на крепких ветвях трепетали нежные ростки, числом три, и у них были листья розы, а не шиповника! Мне очень хотелось дотронуться до них, но я побоялась, слишком уж они были хрупки. «И вряд ли переживут зиму», – подумала я с горечью.

– До конца лета еще много времени, – сказала она, снова угадывая мои мысли. – Это сирень быстро увядает, а я цвету с весны до глубокой осени, так что приемыши успеют окрепнуть достаточно для того, чтобы перезимовать. Розы могут погибнуть без укрытия, но я-то шиповник, и в их жилах теперь течет мой сок.

– Благодарю вас… – прошептала я. – Может быть, они даже зацветут?

– Почему бы и нет? На будущий год так уж точно…

– Грегори не доживет до будущего года.

– Но ты же пришла просить совета, как остановить его умирание? – Женщина-шиповник склонилась ко мне. У нее было прекрасное, как ее цветы, лицо и колючий взгляд. – Я отвечу – это невозможно, как невозможно предотвратить наступление зимы.

– Но я спрашиваю не о том! Я хочу знать, как снять проклятие! – воскликнула я.

– Снять его можно, только выполнив условие. Даже сама фея не в состоянии отменить его, – поведала она. – Отсрочить – можно, и ты уже приступила к этому без всяких советов, разве не так? Ты ведь знаешь о нас уже достаточно, подумай сама!

«Роза, проклятая роза… Душа Грегори связана с нею, и, выходит, она увядала тоже. Верно! – вспомнила я слова сирени. – Выходит, если оживет душа Грегори, то и роза перестанет увядать? А я…»

– Вижу, ты поняла, – сказала женщина-шиповник. – Но даже у вас обоих не хватит сил, чтобы переломить проклятие. Ты обычный человек, а Норвуд почти иссяк. Вы можете только задержать его смерть, но не предотвратить ее.

– Но выход есть, так? – спросила я. – И вы его знаете! Так скажите мне, наконец, что нужно сделать?

Шиповник помолчал, потом, вновь качнув ветвями, промолвил:

– Ты уже сделала достаточно, а главное, догадалась, что спасать нужно обоих – и Норвуда, и розу. Приемыши слабы, но со мной они в безопасности до поры до времени. Защитишь их – защитишь и своего мужчину.

– Как? – повторила я.

– Смотри, – длинная ветвь указала в сторону, где из земли пробивалась молодая поросль. – Это мои дети. Ты должна взять их, как я взяла твоих подкидышей, и посадить там, где я скажу. Их много, ты видишь, но тебе придется работать голыми руками.

Я подумала, что выдернуть отростки из земли я сумею, но…

– Ямы для них прикажете копать ногтями? – мрачно спросила я. Ладно, руки, но Грегори же сразу заметит, что дело неладно!

– Нет, для этого можешь взять инструмент. Пускай железный, это даже и лучше, ведь феи боятся холодного железа, – усмехнулась женщина-шиповник. – Копать можешь чем угодно, но учти, что ты еще должна как следует полить саженцы.

«Сейчас окажется, что воду придется носить горстями, а то и решетом», – мрачно подумала я и почти угадала.

– Воду принесешь из того родника, который я тебе укажу, и польешь моих детей своими руками. Но главное, – дух помолчал, – главное, ты должна как следует напоить их своей кровью, только тогда все это будет не напрасно.

– Хорошо, – сказала я, мысленно попросив, чтобы все это не пришлось проделывать раздетой донага в безлунную ночь. – Но зачем это нужно?

– Ты уже связана кровью с Норвудом, – был ответ. – От бузины я слыхала об этом, да и земля не молчит. В самой тебе есть капля крови Норвудов…

– О чем вы?

– Взгляни на себя и на Грегори Норвуда и сравни! Вы оба черноволосые и черноглазые, да и лицом похожи, пусть и едва-едва, – негромко засмеялась она. – Ну да внешнее сходство – ерунда, но мы-то, духи, чуем… Предки Норвуда изрядно погуляли по окрестным землям!

– Не оказаться бы мне его прапраправнучкой, – невольно улыбнулась я.

– Если ты ему и родня, то в таком колене, что люди и не посчитают, – усмехнулся дух. – Так вот, когда закончишь эту работу, я скажу тебе, как быть дальше.

– Скажите уж теперь, – попросила я. – За работой думается хорошо!

– Ну, будь по-твоему… – Она помолчала. – Убить фею можно. Для этого всего только и нужно, что нож из небесного железа, камни силы и горячее желание.

– Последнего у меня хоть отбавляй, – пробормотала я, – а что такое небесное железо?

– Иногда сверху падают железные камни, – был ответ, – а люди делают из них оружие. Этот металл рожден не нашей землей, к которой феи уже привыкли за столько-то лет, и не их родной… Хотя, наверно, может случиться и так, но это уж один шанс на много тысяч! У Норвудов имелся такой нож, но куда он пропал, неведомо.

– Ладно, – сказала я, подумав, что надо написать Манфреду: пусть найдет мне такую диковину за любые деньги! Наверняка у путешественников есть подобные, надо только поискать как следует… – А что за камни силы?

– Это то, на чем стоит Норвуд, – улыбнулась она. – Ты видела, как устроен парк?

– Да, – недоуменно ответила я. – От центра лучами расходятся дорожки, а дом стоит в стороне…

– Правильно. Среди Норвудов не было сумасшедших, которые рискнули бы ночевать в круге камней, потому дом и службы стоят поодаль.

– Погодите! – воскликнула я. – Вы… вы растете на окончании одного луча, сирень – другого, а кто на прочих, я не помню…

– Дуб да остролист, рябина и ясень, много кого, – усмехнулся дух шиповника.

– А в центре… в центре купа больших деревьев, – припомнила я, – но я даже не знаю, какой они породы.

– Никто не знает. Но они стоят тут с незапамятных времен. Видела, должно быть: их стволы сплелись воедино, словно они всегда росли от одного корня? Они не из здешних земель, а откуда привезли их предки Норвудов, неведомо.

– Вот так чудеса… Ну тогда, госпожа, я только схожу переоденусь да примусь за дело, солнце уже высоко!

– Начинай, – кивнул шиповник, и душистые ветви сомкнулись, укрывая слабые розовые побеги.

Не помню, сколько кустов пришлось мне пересадить, знаю только, что к исходу третьего дня руки у меня горели до самых локтей от порезов, царапин и мелких заноз, которыми щедро одаряли меня молодые побеги шиповника. А уж сколько ведер воды я перетаскала для полива, не счесть!

Теперь шиповник рос тремя кругами, один внутри другого, а куст-прародитель оказался в его центре. Еще нужно было посадить кусты вокруг дома, под окнами, и тут уж мне приходилось отбиваться от помощи слуг и настрого запрещать им притрагиваться к растениям или таскать воду. Правда, они скоро отстали, явно поняв, что я не от пустой блажи затеяла все это.

Я опасалась, что молодняк завянет на жаре, но нет! Кустики, посаженные первыми, хоть и поникли спервоначалу, уже оправились и тянулись к солнцу, а на некоторых я заметила бутоны. Что и говорить, шиповник был на диво живуч!

– Довольно, – сказала наконец их прародительница, и я со вздохом облегчения села наземь, утерев пот со лба сгибом локтя – руки были все в земле. – Не забывай приходить поливать их. И ищи нож!

– Я постараюсь, – ответила я. Манфреду я уже написала, но пока еще он ответит! Тем более его занимала куда более насущная проблема – пропавшая Летти. Тьфу ты, почему я раньше-то об этом не спросила? – Госпожа! Скажите, а для чего фее могла понадобиться моя племянница?

– Ради твоей крови, думаю, – помолчав, ответила она. – Я же говорила, что ты в родстве с Норвудами, пусть и очень дальнем. Значит, и она тоже.

– И… ее могут убить?

– Не думаю, какой в этом прок? А вот сделать приворот на крови – проще простого. Пусть он не будет действовать долго, но и этого может хватить.

– Госпожа, о каком привороте вы говорите? – не поняла я. – Вы имеете в виду… влюбить Грегори в себя, потом разозлить – а это проще простого, – ну а когда он снова выйдет из себя, роза осыплется, так? Но неужто он не заметит подвоха?

– Можно ведь просто притвориться тобою. Скажи, племянница похожа на тебя?

– Да, у ее старших сестер светлые волосы, а у нее темные, как у меня… – Я осеклась. – Вот оно что… Если Грегори вспылит, но подумает, что вызверился на меня, он потом будет сожалеть куда сильнее, чем если бы рявкнул на слугу. Такое было уже, и тогда роза лишилась сразу нескольких лепестков!

– А уж если он ее убьет… – прошелестел шиповник, и я содрогнулась. – Подумай сама, его ведь и впрямь не так сложно обмануть…

– Верно… – Я схватилась за колючую ветку, не замечая, что вновь раню пальцы до крови. – Да я хоть сейчас могу придумать как! Если Летти будет выглядеть мною, то может, например, взять Джонни или Бонни – они ее знают и не заволнуются, а слуги не посмеют спорить, – и ускакать прочь. Грегори тотчас узнает об этом, а если еще и найдет записку, мол, я возвращаю ему свое слово, то может кинуться следом, а что он натворит, если догонит… боюсь даже представить!

– Еще хуже будет, если она подменит тебя ночью. Она же девица, верно?

– Надеюсь, что так и что на подобное она не пойдет… А что может случиться?

– Во-первых, он наверняка причинит ей боль, если возьмет ее, как привык делать это с тобой. И прощения выпросить не сумеет. А если девушка еще и проклянет его сгоряча… ты знаешь, чем это может обернуться на этих землях, вдобавок если пролита кровь. – Душа шиповника помолчала, потом добавила: – Гадать нет смысла, феи мыслят не как люди и даже не как мы, духи. Но помни: чтобы совершить подмену, сперва нужно убрать тебя с дороги…

– Это я уже поняла, только думала – это лишь ради того, чтобы Грегори вовсе уж пал духом, – ответила я. – Вы слыхали об отравленном яблоке?

– Конечно, малютки рассказали, они все видели. Благодари их, крошку-вишню и свою кошку!

– Уже поблагодарила, – улыбнулась я. Чернушка, спавшая на припеке, приоткрыла один глаз и мурлыкнула. – Но, боюсь, фея придумает что-то еще…

– Ходи по дорожкам, – сказала душа шиповника, – они расходятся из круга силы, как лучи, и на них фея не появится. Яблоня, с которой упало яблоко, стояла в стороне, верно? Ну вот… А уж в самом круге она вовсе ни на что не способна.

– Не понимаю, как же она тогда питается силой земли?

– Представь: ты поставила ветку в сосуд с водой, и она зеленеет и даже дает корни. А теперь брось ее в бурную полноводную реку и подумай, что с ней станет!

– Кажется… – Я подумала. – Да, теперь все сходится. Напрямую феи не могут пить силу земли, так? Это лучше сравнить не с веткой в сосуде, а с соломинкой, через которую они цедят эту силу, и соломинка эта – вы или люди, я права? А Норвуд нужен им потому, что здесь находится круг силы… Неужто он один такой?

– Конечно, нет, – ответила она. – Когда-то их было немало, но многие разрушены – какие феями, какие людьми по недомыслию. Норвудский круг – самый сильный и самый сохранный в наших краях, даже за многие месяцы пути отсюда не найти другого такого.

– Это потому, что Норвуды озаботились сохранить его?

– Именно так. Уж потомки Короля-чародея знали, что с феями шутки плохи!

– Кого? – удивилась я.

– Неужто ты никогда не слыхала? – удивилась душа шиповника. – Жил когда-то, давным-давно, в незапамятные времена человек по прозвищу Черный герцог. У него имелись счеты с феями: он и сам побывал их пленником, потому как нарушил их планы, да только жена выручила его. Правда, потом он едва сумел спасти ее с маленьким сыном от мести фей. – Куст задумчиво покачал ветвями. – Так вот, он поклялся, что избавит свой край от фей огнем и холодным железом… Это его сына прозвали Королем-чародеем: он видел невидимое, повелевал ветрами, умел говорить с животными, а оборотни служили у него на посылках… А все потому, что родился он в чертогах фей.

– Я никогда даже сказок таких не слышала, – честно сказала я и вдруг подумала вслух: – А что, если феи пришли как раз из тех краев? Что, если Король-чародей и его отец сумели избавиться от них и изгнали на веки вечные?

– Может быть, и так, – кивнул шиповник. – Люди появились немногим позже фей и уж точно не возникли из ниоткуда. И среди этих людей были охотники на фей…

– Норвуды… – пробормотала я.

– Да. Отпрыски корня Короля-чародея. Ну немудрено, что за столько лет все позабылось. – Женщина-шиповник помолчала. – Это земля помнит, а люди…

– Но все же почему к этому месту так тянет фею? Если, вы говорите, она не может сама прикоснуться к источнику силы… Погодите! – Я схватилась за голову. – Сирень сказала, что, если последний Норвуд умрет, защита этого места понемногу разрушится… А тогда… Нет, быть не может!

– Что ты надумала?

– Круг камней – это дверь в тот мир, откуда явились феи, – медленно выговорила я. – Те странные деревья, наверно, сторожат его… И если защита падет, то феи, наверно, смогут вернуться на родину или же сюда проберется… неведомо что! Тогда ясно, почему это место защищают потомки Короля-чародея, наверно, они преследовали фей, но сами вернуться не смогли или же нарочно остались здесь, чтобы охранять дверь с этой стороны! Вы киваете? Но… но если даже я сумела догадаться, то почему не додумался до этого Грегори?!

– Он и так знает, – ответила душа шиповника, – да только считает все это сказками. Он вырос рядом с духами и феями и не считает нас чем-то особенным. Да и в его семье хроники давно стали просто старинными легендами, точно так же как истории о странствиях Создателя сперва превратились в байки, а потом вовсе потеряли первоначальный смысл. Что так смотришь?

– Откуда вы знаете о Создателе? – удивленно спросила я. – Вы же…

– А ты полагаешь, он беседовал только с людьми? – усмехнулась она. – Нет, он говорил и со зверями, и с птицами, и с растениями, с реками и камнями, не делая различий. Земля хранит память об этом… Но мы отвлеклись!

– Да, простите…

– Грегори Норвуд знает, что обязан хранить это место, но не понимает почему, а переубеждать его…

– Да уж, переубедить его получится разве что обухом по лбу, и то обух сломается, – пробормотала я. – Хм, а может, именно поэтому его предки вели такой разгульный образ жизни? Чем больше Норвудов, пусть даже не признанных, тем лучше?

– Конечно. Так же как я, не только прирастая сама, стараюсь дать побольше молодой поросли кругом себя, чтобы та тянулась дальше и дальше, так поступали и они. Вот, наконец, и сошлись последний росток древа Норвудов с отпрыском случайно упавшего семени, – без тени насмешки произнесла душа шиповника. – Как знать, может, это знак судьбы?

– Это уж точно! – Я вскочила. – Ну что ж! Пускай приходит фея, я не отдам ей то, что ей не принадлежит!

– По легенде, что-то вроде этого сказала мать Короля-чародея, когда отправилась за мужем в чертоги фей, – сказала женщина-шиповник. – Ну разве что она собиралась вернуть его.

– Воевать на чужой земле, должно быть, сложнее, чем защищаться на своей, где каждая былинка помогает, и если она справилась с этим, сумею и я, – сказала я. – Пойду, уже вечереет…

– Удачи тебе, – усмехнулась душа шиповника, а я воткнула в волосы упавший мне на ладонь цветок.

На обратном пути я нарочно прошла мимо купы деревьев в центре парка. В самом деле не удавалось различить, что это… Несколько вроде бы походили на дубы, только в наших краях такие не растут, а другие – на яблони. Точно, вон мелкие плоды, это явно дичка! Ну а могучие стволы оплели другие, потоньше, и я никак не могла понять, что это, пока не сообразила – орешник, конечно же! У нашего лесного другой формы листья и орешки не собраны этакими розетками, заморские – те с дубы размером, а орехи не враз расколешь, вот я сразу и не признала.

– Почему же вы молчите? – шепотом спросила я, приложив ладонь к одному из сросшихся стволов.

– А что болтать? – гулко отозвалось вдруг одно из деревьев. – Скрипим помаленьку, как моя прабабка говорила, и на том спасибо…

– Вы нездешние, да?

– Не местные, – буркнуло другое дерево. – Тебе чего нужно?

– Хочу узнать, как избавиться от феи, – честно сказала я. – А вы…

– Наши родители в их чертогах выросли, – усмехнулся дуб. – Ох и попортили же мы им кровушки… Ну а за нами другие пришли, выдавили их прочь!

– Да только здесь тоже присмотр нужен, – добавила яблоня-дичка, и на голову мне упало крохотное зеленое яблочко. – Вот мы и подались от родимых корней в чужую землю. Ну да ничего, еще поскрипим…

– Скажите, я верно поняла… – начала я, но другая яблоня перебила:

– Мы и так все слыхали. Верно. Мы сторожим двери, и не мы одни. Лет прошло уж немало, но на той стороне, чуем, стражи стоят на месте. Там и тут им ничто не грозит, а здесь мы выживаем, как можем.

– Дома и леший поможет, и болотник, – сказал орешник, – все они фей не любят… Здесь их нет, только духи, а от этих помощи всего ничего. Ну уж какая есть!

– Значит, если Норвуд падет, – фраза показалась мне выспренной, как в романе, но я закончила: – Откроются врата?

– Не сразу, но откроются, – прогудел дуб. – Без хозяев мы простоим еще века, если не срубят, а в бесхозном поместье это запросто… На той стороне крепко помнят о феях, встретят их ласково, и они это понимают, сразу-то не кинутся. Сперва выпьют все соки земли до дна – приспособились жить этак, дома они иначе питались, – а потом, набравшись сил, пойдут в атаку, постараются пробиться.

– Окрестные земли умрут, – пояснил орешник. – Высохнут источники и колодцы, увянет трава, погибнут деревья, ну а со зверьем и людьми феи поступят куда проще…

– Осушат, – пробормотала я и встряхнулась. – Ясно, на той стороне им могут дать отпор, но нам в любом случае несдобровать… Ну а раз так, помогите мне спасти хозяина Норвуда!

– Это людское дело, – буркнула яблоня. – Твой мужчина, ты его и спасай.

– Не ворчи, старая, – прошумел другой дуб.

– Сам ты старый пень!

– Прабабка твоя старый пень, а я еще ого-го! Тьфу, опять заморочила… Слушай, девушка, – обратился он ко мне. Интересно, я не различала духов, как у других деревьев в парке, будто эти сами говорили со мной. Ну вот разве что трещины на коре складывались в узоры, напоминающие лица, и только. – Помочь делом мы не можем. Мы – стражи, а звать на выручку тут некого, говорю ведь – нет леших, никого нет… Но возьми на удачу вот это, вдруг пригодится?

В руку мне упал желудь, потом – орешек, а несколько зеленых яблочек я подобрала из травы.

– Герцогиня, мать Короля-чародея, когда-то носила с собой наших прадедов, – сказал орешник. – Мы помним.

– Спасибо. – Я осторожно положила плоды в карман, хотя не представляла, как это может мне помочь. Ну разве что в самом деле как талисман.

– Тебе бы амулет какой раздобыть, – сказала яблоня, – или особую вещь. У герцогини было волшебное зрение, и то чудом спаслась…

– Где же ее возьмешь, такую вещь? – усмехнулась я. – Вернее, в доме их полным-полно, но я их и трогать опасаюсь.

– У нее есть что-то, – выговорил вдруг небольшой росток орешника. – Точно есть, присмотритесь!

– И верно… – проговорил дуб после продолжительного молчания. – Не с собою, но имеется… Ну-ка, припомни, девушка, что это может быть?

Я подумала и перечислила: зеркало, которое дал мне Грегори, украшения его матери, вот и все!

– Нет, должно быть что-то твое, твое собственное, – был ответ.

– Да у меня только одежда и… – я осеклась. – Постойте…

– Мы никуда не убегаем, – не преминула сказать яблоня-брюзга.

– Я сорвала в лесу цветок, – продолжала я, – не знаю какой, никогда таких не видела. При нем не было своего духа, но остальные не возражали, чтобы я его взяла. Времени уж прошло немало, но он все не вянет и… ночами светится. Кошка любит возле него сидеть…

– Это когда ты его сорвала? – заинтересовался орешник, и я ответила. – Ба! Да тебе, девушка, в руки само такое сокровище прыгнуло, а ты и не знаешь!

– Так что это?

– Цветок папоротника, – ответил дуб. – И как это я сам не разглядел! Хо-хо, воспользовалась бы ты им вовремя, могла бы клад отыскать, их тут порядочно позарыто, Норвуды деньгам счет знали…

– Но папоротник же не цветет! – воскликнула я. – Это сказки!

– В особые ночи еще как цветет, да не всем в руки дается, – сказала яблоня. – Забудь о кладах, понадобится – их тебе любое дерево укажет. Носи цветок при себе, всегда носи, даже ночью! Хоть успеешь заметить, если фея что-нибудь замыслит…

– Может, лучше отдать его Грегори? – тихо спросила я.

– Другому этот цветок не дастся, – ответил дуб, – он его и не заметит, былинка и былинка. А ты не расставайся с ним. Когда откроются врата Зимы, феи потеряют большую часть силы: со здешними зимними духами им не тягаться! Ну а как ее уничтожить, тебе уже сказал шиповник.

– Лучше сделай это где-нибудь поближе к нам, – добавила третья яблоня. – Давненько я не пробовала крови фей! С тех самых пор, как Годрик Норвуд зарезал парочку этих тварей у наших корней, а я тогда была еще совсем ростком. Так бодрит, ты бы знала…

– Зарезал? – опомнилась я. – Шиповник… Да, была речь о том, что у Норвудов имелся нож из небесного железа! Куда же он пропал?

– Ну, это нам неведомо, – печально ответил дуб. – Иди, говорят тебе, темнеет уже.

– Погодите, еще спрошу… А почему вы не рассказали всего этого Грегори?

– Он нас не слышит, – ответил орешник. – Роза забирает у него не только силы, но и память, и способность общаться со всеми нами. Духов он видит, но говорить с ними опасается – думает, фея может представиться невинным ландышем. А нас так просто не замечает, мы же не духи…

– Ясно… – Я погладила сросшиеся стволы. – Кажется, я поняла хоть что-то… Добрые деревья, если можете, помогите шиповнику! Растить живое из мертвого в самом деле, должно быть, тяжело, но…

– Надо же, герцогиня говорила так же, – усмехнулся дуб. – Пособим, чем сможем, наши предки и не такое проделывали.

– Я приду к вам еще, – пообещала я и побежала к дому.

Я успела умыться и переодеться, а Грегори все не было. Ну да он же сказал, что может задержаться.

Где же искать этот нож? Спросить у Грегори? Он непременно поинтересуется, зачем мне это понадобилось, а ему не нужно знать о моей затее. С его непредсказуемым характером… Не представляю даже, как он может отреагировать!

Младшие слуги вряд ли что-то знают, Роуз не из этих краев, а вот Хаммонд… Хаммонд служил еще отцу Грегори и мог слышать об этом кинжале!

Его я и позвала в библиотеку, якобы помочь разобраться в кое-каких счетах, и, поговорив немного о делах хозяйственных, спросила как бы между прочим:

– Скажи, а все книги хранятся в этой библиотеке?

– А что именно интересует, госпожа? – настороженно осведомился он, стараясь не глядеть на мои исцарапанные покрасневшие руки. Право, у прачек и то краше!

– Хроники Норвуда, Хаммонд. – Я прошла к окну и выглянула наружу. Уже совсем стемнело. – Я читала их и обнаружила, что о некоторых упомянутых там членах семьи нет никаких сведений, хотя о других, даже если они ничем особенным не прославились, написано достаточно. Почему так? Те люди чем-то опозорили семью, и…

– Не возьму в толк, о ком вы говорите, – покачал он лысой головой.

– Например, о Годрике Норвуде, – сказала я. – Указаны его годы жизни, названы его супруга и дети, но о нем самом ничего не сказано. Да и хроника выглядит так, будто ее переписывали: и почерк другой, и чернила, и листы явно вставлены…

Я проверила это заблаговременно и, кстати, обнаружила еще двоих, чьи жизни не удостоились описания длиннее, чем в две строки, – Грей и Гай Норвуды, братья-близнецы. Эти умерли, не оставив потомства, но в преклонном возрасте, и жили они задолго до Годрика.

– Старый хозяин… – начал было Хаммонд, но умолк. Потом все же продолжил: – Старый хозяин упоминал об этом. Еще его прадед приказал изъять из хроник какие-то фрагменты.

– И… уничтожить?

– Нет. Я понял, что части эти вошли в особую книгу, но отчего так было сделано, по каким причинам, не могу знать, госпожа.

– Благодарю, Хаммонд, – кивнула я. – А где теперь эта книга?

– Вот этого я не знаю, – вздохнул он. – Боюсь, и сам хозяин не знает. Он, хоть и искал ее, тоже интересовался, что же такого понатворили его предки, да так и не нашел. Сами понимаете, пока сидел тут взаперти, перечитал всю библиотеку и тоже подметил, что в хрониках кое-что исправлено…

«Если Грегори искал сам, – подумала я, – то наверняка проверил и те комнаты, в которые мне входить запрещено. Он внимательный и дотошный, а еще упрямый донельзя, это уж я поняла! Времени у него было хоть отбавляй, так что он наверняка обыскал не только поместье, но и все окрестные пещеры, норы, дупла и птичьи гнезда».

– Хаммонд, а не говорил ли старый хозяин о каком-нибудь волшебном мече? – спросила я для пробы. – Мне попалось упоминание о нем, но я никак не могу вспомнить, в какой именно хронике, а перечитывать их…

– Не припоминаю, госпожа, – покачал тот головой, как следует подумав. – Бывало, подвыпив, он похвалялся тем, что у предков имелась управа на фей, и он тоже знает, как их унять, но ни разу не обмолвился, что же это такое.

– Но неужели он не рассказал об этом сыну?

– Вероятно, и рассказал, – осторожно произнес Хаммонд, – и даже наверняка, госпожа. Может, в детстве, а может, после… Хозяин был в отъезде, когда его отец серьезно занемог, и все последние дни тот что-то писал. Скончался он до приезда сына, а тот запечатанный конверт я лично передал, как велел старый хозяин. – Он помолчал и добавил: – Знаю, после похорон у хозяина чуть не до утра горела свеча, а поутру я видел пепел на столе – видно, он сжег отцовское наставление, чтобы никто больше его не увидел.

– Возможно, как раз в этом письме его отец описал, где найти тайные хроники, а может, и что еще… – задумчиво сказала я. – Должно быть, никто посторонний этого видеть не должен был, равно как и знать о тайнике… Но отчего же Грегори не сумел найти… Хаммонд, а когда он взялся за поиски, после того, как получил проклятие Лизбет?

– Именно так, госпожа. До того он не особенно интересовался книгами, все больше охотой и девицами, а уж после, когда от скуки принялся на стену лезть, тогда и взялся читать.

«Тогда ясно, – подумала я, припомнив вечерний разговор. – Грегори утратил не только способность говорить с теми деревьями, но и часть памяти. А раз он не помнит даже того, о чем написал ему отец, то и тайную хронику найти не сумел, просто не знал где! Спрашивать его самого, выходит, бесполезно…»

– Спасибо, Хаммонд, – сказала я, – иди, распорядись насчет ужина. Боюсь, хозяина мы сегодня снова не дождемся.

Он кивнул и удалился, а я решила сходить навестить Джонни и Бонни. Добрые кони так обрадовались, что мне стало стыдно – я совсем их позабыла!

– Вы уж не подведите, – сказала я, гладя бархатные храпы и длинные челки. – Не давайтесь никому чужому! Вы же почуете обман? Даже если он будет пахнуть мной? Или Летти?

Джонни всхрапнул и потянулся мордой ко мне – я переложила дары деревьев в мешочек для рукоделия и прицепила к поясу.

– Что? Яблоки учуял?

«А вдруг поможет?» – подумала я и вынула пару яблочек, благо взяла не одно.

– Нате, съешьте, – сказала я и протянула их коням на ладонях. – С остальных спросу никакого, а вас я жеребятами помню… Не подведите, пегие! Доброй ночи…

Ну а ночью я проснулась от поцелуя – это вернулся Грегори.

– Что у тебя с руками? – спросил он вместо приветствия. От него пахло ночной свежестью, от влажных волос – лесной росой. – Опять кошки подрали?

– Нет, занялась кое-чем в саду и увлеклась, – тихо засмеялась я, обнимая его. – Когда сообразила, что надо бы надеть рукавицы, было уже поздно.

– Можно подумать, ты сквозь терновые кусты пробиралась, – фыркнул он, поймав меня за руку. В темноте Грегори видел не хуже кошки. – Безобразие. То-то я смотрю, вокруг дома кустов прибавилось, а это, значит, ты постаралась! Тебе прислуги мало?

– Некоторые вещи, сударь, нужно делать только своими руками, – серьезно ответила я. – Нагулялись?

– Нет, скоро снова пойду, – усмехнулся он. – Передохну только да отправлю Эрни с письмом – я оказался прав, чужаки рубят лес на западной окраине Норвуда, знаешь, там, куда припасы подвозят. Понемногу, вроде как не особенно заметно, но я-то сразу вижу… Когда сухостой таскают, я уж смотрю сквозь пальцы, но рубить деревья абы как не позволю! Пускай власти приструнят этих лесных мародеров, я их хорошо рассмотрел и имена расслышал… Потому так долго и не возвращался: в засаде сидел, видно было, что они скоро вернутся – инструмент оставили, хоть и хорошенько припрятали. Ну так я же запах чую!

Он говорил слишком много, и это было необычно, но я промолчала, было не до того.

– На восток я завтра днем уйду и потом уж сделаю круг, – сказал он. – Извини, но дело есть дело. Я обязан защищать Норвуд, пусть даже возможностей хватает только на то, чтобы разогнать таких вот порубщиков. И то… – Грегори усмехнулся, – в давние годы я бы напугал их так, что они бежали бы впереди собственного визга…

– Ну конечно, а потом сюда явились бы горожане с дрекольем.

– И такое бывало, да только, поплутав сутки-другие по лесам и оврагам, такие храбрецы начинали молить, чтобы их выпустили… Ну, довольно болтать!

– Болтаете вы, – заметила я и не дала ему возразить, крепко поцеловав.

Боль от порезов и заноз исчезала, когда он нежно касался губами моих израненных пальцев…

Глава 20

Грегори бесшумно ушел, когда я еще спала, а Эрни уехал и вовсе спозаранку.

Я же проведала шиповник – кое-какие молодые кустики привяли, но, стоило как следует полить их, мигом приподняли листочки. Кое на каких я уже заметила крохотные бутоны и подумала, что когда кусты расцветут, то станут благоухать на весь парк не хуже сирени с жасмином!

Женщина-шиповник благосклонно кивнула мне и позволила взглянуть на ростки роз – мне показалось, будто они немного подросли.

– Госпожа, я говорила со старыми деревьями, – сказала я. – И они кое-что рассказали мне, а вы сказали, что они всегда молчат!

– Мне было интересно узнать, попытаешься ли ты расспросить их, а если так, то что они ответят, – улыбнулась она. – Вот еще одно доказательство тому, что ты имеешь отношение к Норвудам! Я слышала, что тебе рассказали – чужаку они бы такого не открыли. О чем ты хочешь спросить у меня?

– Думаю, вы и сами догадываетесь, – ответила я. – Я уже выяснила кое-что. Тот нож действительно существовал, и я не думаю, что его продали. А украсть отсюда что-то, наверно, можно, но вряд ли такая вещь лежала на виду! Значит, его спрятали вместе с недостающей частью хроник. Той, где описаны дела Гая и Грея, Горда и Годрика, и многих других Норвудов. Должно быть, это именно те, что не понаслышке знали, как убивать фей, и их опыт предназначался только потомкам.

– Продолжай, – попросила душа шиповника.

– Мне сказали, отец Грегори приказал спрятать хроники. Возможно, он предвидел случившееся: единственный отпрыск угасающего рода – лакомая добыча для феи. Уверена, старый хозяин понимал, что идет война не на жизнь, а на смерть, и Норвуды проигрывают – феи попросту живут дольше, а людей так легко обмануть! Должно быть, там, в этих хрониках, сказано, как можно уничтожить фею. – Я перевела дыхание. – Что стоило Грегори сразу найти и прочесть их! Нет, отложил на потом, а теперь уже не может вспомнить, где их искать: отцовское письмо он сжег, а в доме ничего не нашлось…

– Значит, искать нужно не в доме, – ответила она.

– Но где? В службах? В дуплах деревьев? Под землей? Старые деревья сказали, тут полным-полно кладов, но вряд ли они имели в виду это!

– То, что принадлежало мертвым, уходит к мертвым, – произнес шиповник и замолчал, сдвинув ветви.

Я вздохнула, стряхнула с головы душистые лепестки и отправилась к дому. Значит, принадлежит мертвым? Но…

«Ты дура, Триша! – подумала я. – Семейная усыпальница Норвудов! Грегори же сказал, что редко бывает там, а я и вовсе ее не разглядывала. Я и была поблизости… да только по весне, когда расчищали парк, а я смотрела, что еще нужно сделать».

До нужного места я почти бежала – Чернушка бежала за мной вприпрыжку, едва поспевая.

Вблизи склеп выглядел не мрачно, а вовсе обыденно: приземистое каменное строение, увитое шиповником – не махровым, обычным, – длинные ветви которого переплелись с плющом и диким виноградом, образуя густой ковер, унизанный некрупными алыми цветами.

«Повсюду розы, пусть и дикие, – невольно подумалось мне. – Норвудские розы… Может, фея выбрала именно этот цветок, чтобы пошутить? Могла бы взять хризантему или лилию…»

Вокруг склепа стояла крапива в мой рост вышиной, под ногами доцветал зверобой, а еще я различила в зарослях полынь, синеголовник, даже лаванду…

«А где крапива растет, там зло не пройдет, оттуда не выйдет», – вспомнила я вдруг слова старой-престарой послушницы из обители. Она отвечала этой присказкой на вопрос, отчего это на кладбищах бывает много крапивы. Верно, она защищает от злых духов… И полынь тоже, ее ведь достаточно просто держать в доме! О шиповнике вишенка сказала, что тот растет на границе миров, значит, тоже охраняет от зла… Но вряд ли покойные хозяева Норвуда могли причинить вред потомкам, стало быть, растения охраняли не живых от покойных, а то, что хранилось в склепе, – от зловредных фей…

Кажется, я угадала… Жаль, духи трав разговаривать не умеют – тут тоже вились малютки, и, думаю, крапива пропустила бы меня, но… Как попасть внутрь? Двери заперты, я видела тяжелые замки, которые, кажется, не открывали уже много лет. Попросить ключи у Хаммонда? Так он, даже если у него они и есть, не даст без позволения Грегори, а тому захочется узнать, зачем это мне понадобилось! Ну не сбивать же замки зубилом и молотком? Я сумела бы, но ведь на грохот вся челядь сбежится!

Об этом следовало еще поразмыслить, и я направилась к дому. Вскоре меня нагнала Чернушка, и я подхватила ее на руки.

– В чем это ты вывалялась? – спросила я и уже хотела отряхнуть пушистую черную шерстку, но удержала руку, остановилась, присела на траву и осторожно собрала то, что принесла на себе кошка.

Была это веточка полыни, семена и листок крапивы, немного лаванды, зверобоя и каких-то незнакомых мне трав.

«Вот, значит, как… – подумала я, ссыпав это богатство в свой мешочек. – Хранители, значит, не возражают, чтобы я вошла в усыпальницу. Осталось придумать, как туда попасть… А спрошу-ка я у старых деревьев!»

– Глупая девчонка, – буркнула старая яблоня в ответ на мой смиренный вопрос. – Тебе о чем вчера говорено было? Что у тебя есть, ну, говори!

– Цветок… – припомнила я. – Но…

– В наших краях его называли расковником, – пояснил орешник, куда более любезный, чем эта старушка. – Догадаешься почему? Про клады помнишь?

– Ах вот оно что! – осенило меня наконец. – В сказках такой цветок открывает клады… открывает!

– Додумалась, наконец, – проворчала другая яблоня и снова уронила мне на голову паданец. – Не прошло и полугода! Кладов теперь уж не сыскать, но расковник на то и расковник, чтобы двери отворять.

– Любые?

– Даже те, на которых замков нет, – ответил дуб. – И прочее не теряй. Поняла уже, что это?

– Еще бы, – кивнула я. – Пойду, уважаемые, нужно еще кое-что сделать…

– Иди, иди, – взмахнули они ветвями и снова замкнулись в молчании, ну, разве что шушукались между собою о чем-то.

Я же вернулась обратно и сорвала несколько веток полыни и крапивы, вспоминая слова старой послушницы:

«Повесишь полынь в доме – вся погань разбежится. Крапива – куслива, да для врага – втройне, в том ее сила. Зверобоя нечисть боится – он на солнце похож…»

– Хуже от этого уж точно не станет, верно, Чернушка? – спросила я кошку и отправилась домой, помахивая жгучим и колючим веником.

Ну а поутру я нарезала на пруду осоки, не побоявшись даже напугать лебедей: вспомнила еще и «от осоки приворот протянет ноги»! Я велела рассыпать свежие стебли по полу, якобы для свежего духа, а несколько положила в постель Грегори. Если фея и впрямь задумала использовать Летти так, как думал шиповник, то это хоть немного, но могло помешать ей! Во всяком случае, я на это надеялась…

А еще я долго искала марьянник. Старушка говорила: «Если пить сок этого цветка, можно возвратить слух или потерянный ум». Может, и на потерянную память это подействует? И на тот слух, которым я слышала старые деревья и который утратил Грегори? Как знать! Попробовать всяко стоило, отравиться этой травой не отравишься…

Конечно, выжимать сок из фиолетово-желтых лепестков было глупо, но если высушить их и заварить в чае вместе со зверобоем, то Грегори и не заметит, уверена!

– Госпожа, госпожа! – прошипела от двери Моди.

– Что случилось? – отвлеклась я от своих раздумий.

– Похоже, гости у нас! А хозяина нет, и когда будет, неизвестно, вы же сказали, он кругом Норвуда пойдет, а это надолго…

– Какой еще гость? Да войди ты в комнату, что стоишь в дверях?

Моди вошла, с опаской покосившись на пучок полыни, подвешенный у окна.

– Это от мух, – пояснила я, – неужто не знала?

– А… а крапива?

– Случайно попала, наверно, – ответила я и добавила, предвосхищая вопрос: – А зверобой в чае хорош. Так! Не отвлекайся! Что там за гость такой и как он сюда попал?

– Да как все попадают, госпожа, – пожала плечами Моди и поправила рыжие кудряшки. – Ночью дождик шел, вот он, видно, и забрел в Норвуд, а обратной дороги не нашел. Однако у нас тут уж дорожка езженая, на нее он и выбрался, вот, приехал…

– Моди, ты мне силой из тебя слова тянуть прикажешь? – нахмурилась я. – Говори толком, кто таков?

– Ой, госпожа, вы сейчас глазами сверкнули – ну чисто как хозяин! – хихикнула она, но тут же посерьезнела и добавила: – Значит, молодой, лет этак двадцати пяти, а может, и меньше. Одет в дорожное, но сразу видать: и ткань добротная, и пошито хорошо, с обувью то же самое, и новехонькое все. Кони сытые и у него, и у обоих слуг, и тоже не клячи, хоть и похуже наших гнедых, конечно… – заметила Моди со знанием дела. – Держится по-господски, но вежливо… Вот пока и все. Хаммонд приказал подать ему закуски, слуг накормить и коней обиходить – у них припасы вовсе вышли, ехали-то недалече, не ждали, что заплутают… А про хозяина сказали, что тот в отъезде.

– Интересно… – протянула я. Уж не началось ли то, о чем я уже подумывала. – А больше этот юноша ничем не примечателен?

– Ну… – Моди подумала. – Он симпатичный, даже очень, и манеры прекрасные, говорю же, вроде как я у господ на свадьбе у вашей племянницы видела.

«Глупенькая, там были такие же господа, как я, – купцы да торговцы, а еще моряки!» – невольно улыбнулась я, вслух же поинтересовалась:

– Симпатичный? И каков же он собой?

– Высокий… Вот такой примерно, – показала она рукой. Выходило, что гость пониже Грегори ростом, но все равно довольно высок. – Волосы каштановые, кудри на загляденье. Глаза голубые, а еще он улыбчивый очень, зубами так и сверкает… Лили на него сразу загляделась, а я ее на кухню услала, к Роуз, чтоб не таращилась. Еще не хватало – он ее затащит в уголок, и что потом делать? Да и слуги у него тоже бойкие, уж всех девчонок хоть по разу, да успели ущипнуть!

– А тебя? – коварно спросила я.

– Попытались, – довольно улыбнулась Моди и показала маленькую, но крепкую ладошку. – Я мужняя жена, нечего со мной шутки шутить!

– Ну, надеюсь, нос ты наглецу не сломала, а если и сломала, невелика потеря, – серьезно ответила я. – А хозяином он интересовался? И кстати, как назвался-то?

– Звать его Кензи Мейнард, госпожа, а прочее… да, он спросил, в чьи это владения угодил и не рассердится ли хозяин, если он попросится на ночлег.

– А Хаммонд…

– Насчет ночлега еще ничего не сказал, потому как, пока хозяина нет, распоряжаетесь вы, – сказала Моди, – вот он меня и прислал спросить, что вы решите. Как скажете, так и будет. Если не желаете видеть гостя, мы его живо спровадим, Пит или Ник его проводят!

– Пускай уж отдохнут, – решила я, подумав. – Поди скажи Хаммонду, чтобы распорядился насчет комнаты для этого Мейнарда, а слуги и на конюшне переночуют. Только пусть наши парни за ними присмотрят…

– Это само собой, госпожа!

– Потом возвращайся ко мне, сделаешь мне прическу. Должны же мы принять гостя как подобает? – улыбнулась я, а Моди хихикнула:

– Может, прикажете найти платье из старинных, чтобы… ну… поразить его!

– А почему бы и нет? – улыбнулась я. – Вечер жаркий, поищи что-нибудь такое… воздушное, чтобы я не задохнулась в корсете и тридцати нижних юбках!

– О! Я знаю, что вам надеть, госпожа! – воскликнула она и убежала.

Я же припомнила, что на одной осочине остался корень, нашла его, срезала и припрятала. Старая послушница говорила, мол, «осокин корень охальным парням желание осекает», то есть избавляет девиц от навязчивого мужского внимания, вот и проверим, так ли это! А если не так, то тут слуг полный дом, и стоит мне подать голос…

И все же нужно быть настороже, напомнила я себе. Как ни защищено поместье, как бы ни береглась я сама, извне все равно может проникнуть чужое волшебство, и как знать: вправду ли заплутал этот юноша или его привела сюда фея?

– Госпожа, – окликнула Моди, успевшая уже вернуться, и показала мне роскошное винного цвета старомодное платье с замысловатой вышивкой. – Будете краше принцессы! Знаю, вам не нравится надевать чужое, но только это вот – вовсе не ношеное, понашили много, а та девица сбежала, всего примерить не успела… Вам впору будет!

– Пожалуй, – оценила я. – Только пыль из него вытряхни, будь добра!

Что ценно, у платьев такого фасона пояс расположен под грудью, а значит, под подол, на талию, можно было привесить мешочек с травами. Его и не заметишь во всех этих складках, если не хватать меня руками, а прикоснуться к себе я уж точно не позволю!

– Красота, госпожа, – сказала Моди, закончив укладывать мне волосы.

Откуда-то она принесла унизанную жемчугами золоченую сетку и приладила мне ее на голову. В самом деле так я походила на какую-нибудь принцессу с картинки!

«Может, Грегори был не так уж не прав, когда хотел одеть меня понарядней? – подумала я, подкрашивая глаза и губы. – Этак вот я весьма недурна, а ему тоже хочется полюбоваться мною не только в спальне! А еще он тщеславен, стало быть, красота супруги немало его заботит…»

Я выронила баночку с помадой. О чем я думаю?! Какой супруги?..

– Госпожа, – окликнула Моди, – вот ваши туфли.

Я встряхнула головой, отгоняя странные мысли, обулась и вышла на лестничную площадку. Снизу доносились голоса: Хаммонд обстоятельно рассказывал о чем-то гостю, а тот с явным интересом задавал все новые и новые вопросы.

В том, что Хаммонд не скажет лишнего, я была уверена, не впервой, но стоять вот так было глупо, и я двинулась вниз по лестнице, стараясь не наступить себе на подол. Спасибо, Моди была рядом и поддерживала меня под локоть!

– Поди скажи девушкам, – шепнула я ей, – чтобы порасспросили слуг этого гостя, зачем он сюда явился. Что-нибудь они наверняка знают! А не захотят говорить, так пусть угостят их от души. Скажи Роуз, я велела наливать, не жалея!

– Будет исполнено, госпожа! – ответила она и убежала.

– Хаммонд, – произнесла я, остановившись на ступенях, – что с ужином?

– Сию минуту будет подан, госпожа, – вымолвил он и махнул Нику. – Извольте пожаловать к столу!

Молодой человек вскочил при виде меня, но, кажется, не знал, что сказать.

– Хаммонд, у нас гости? А почему меня не предупредили? – спросила я, смерив незнакомца взглядом. Моди не солгала – он был хорош собой, высок, прекрасно сложен, а в эти голубые глаза наверняка влюбилась не одна девица!

– Не желали прерывать ваш отдых, госпожа, – тут же нашелся Хаммонд. – Благородный юноша заплутал в Норвуде и чудом выбрался к поместью.

– Ах, опять… – Я махнула рукой и, пройдя по холлу, двинулась в столовую, где уже был накрыт стол. – Это так скучно…

– Госпожа, – окликнул молодой человек, устремившись вслед за мною, – прошу извинить за вторжение, но, право, мы заблудились и только случайно нашли торную дорогу к вашему поместью.

– Это не мое поместье, – ответила я, пока Хаммонд отодвигал для меня стул.

– Я Кензи Мейнард, – спохватился юноша. – Простите, что не представился сразу, но, право, я немного растерялся… Дворецкий сказал, что хозяина нет дома, но ни словом не упомянул о хозяйке.

– Я не хозяйка, – сказала я и постаралась сверкнуть глазами (так это называла Моди). Кажется, получилось, потому что Мейнард натянуто улыбнулся и сел на предложенное место. – Будет об этом. Заплутали и заплутали, не вы первый, не вы последний. Расскажите лучше, кто вы такой и куда держали путь, а то, право, здесь такая тоска, что я скоро снова возьмусь за вышивание, а хуже этого, по-моему, ничего и быть не может!

Молодой человек снова улыбнулся, правда, несколько нервно, и принялся рассказывать о том, как путешествовал по делам торгового дома отца (я, к слову, никогда не слышала о Мейнардах), решил срезать путь через лес, но непостижимым образом сбился с дороги. На вопросы же о торговых делах он отвечал такую чушь, что я с трудом сохраняла выражение вежливой скуки на лице.

Даже мне, женщине, было ясно, что никакой он не купеческий сын – настолько ошибаться в простейших вещах не мог ни один человек, который имел хоть какое-то отношение к торговле с заморскими странами! Даже мои племянницы (за исключением разве что Летти) не перепутали бы страны, откуда привозят к нам ароматные специи и чай, с краями, из которых тянутся караваны судов с драгоценной древесиной, шерстью и рудой!

Не был он и дворянином – стоило сравнить его манеры с манерами Грегори! Уж на что Манфред старался привить мне и девочкам самое что ни на есть светское обхождение, и то мы не сошли бы за своих на королевском балу. Есть мириады тонкостей, по которым мгновенно опознается скоробогатый человек, пробившийся в высший свет за очень большие деньги. Хоть сияй он бриллиантами с головы до ног, не поможет! А обедневшего дворянина можно узнать издалека, будь он хоть в рубище… В Грегори за два перестрела видно было породу, хоть и выглядел он своеобразно!

Словом, Мейнард не был ни тем ни другим, и мне стало интересно, что же он затеял. И он ли? Раздобыть хорошее платье, коней, экипаж, слуг нетрудно, были бы деньги… И что же, разжившись всем этим, юноша двинулся через лес, в который мало кто рискнет сунуться, на поиски приключений? Или…

– Довольно болтовни, – сказала я, – она меня утомила. Скажите, сударь, кто вы такой и что потеряли в Норвудском лесу? Вас не завела сюда непогода, ночной дождь не в счет, это же не трехдневная метель! У вас нет здесь никакого интереса… или есть? Говорите!

– Я не понимаю, о чем вы, госпожа, – сказал он, наклонив голову к плечу, и каштановые кудри красиво заблестели в ярком свете зажженных свечей.

У нас дома слуги, чтобы добиться такого эффекта, смазывали волосы салом, и я настрого запрещала так прихорашиваться – запах был еще тот! Богатые люди пользовались другими средствами, но… такой искусственный блеск все равно не сравнится с блеском черной гривы Грегори Норвуда!

– Можете не лгать, – сказала я и недобро прищурилась. – Я прекрасно вижу, что вы не купец, не дворянин… кто же вы? Самозванец? Искатель приключений? Охотник за сокровищами? Отвечайте, не то я позову слуг и прикажу расспросить вас иначе!

– Я… Позвольте объяснить! Меня в самом деле зовут Кензи Мейнард! Я нарочно поехал искать это поместье, – выговорил он и поднялся из-за стола. – Мне сказали, что Норвудское чудовище не так давно похитило девушку, младшую дочь богатого купца… А еще все знают, что чудовище таких девушек не… ну… словом, не неволит, а ждет того, кто бы их спас, вроде как обычай у него такой. Ну вот я и… согласился…

– Погодите, выходит, кто-то желал эту девушку, но выручать ее отправил вас? За порядочные деньги, полагаю?

– Еще какие! – невесело ответил Мейнард, стоя передо мной, как нашкодивший мальчишка. – Для меня это целое состояние… Кони, слуги – это так, мелочь! Он сказал – привезешь девушку, дам еще два раза по столько…

– Его, случайно, не Манфредом Райли звали? – прищурилась я.

Юноша помотал головой.

– Нет, госпожа. То есть у девушки фамилия именно такая, но нанимал меня другой человек, самого Райли я видел. Но я не знаю, вдруг по его поручению?

– Что за чушь! – в сердцах сказала я. – Сядьте, что вы стоите столбом…

– Госпожа, вы хоть скажите, – опасливо попросил Мейнард, усевшись на краешек стула, – это вы – Летиция Райли, которую похитило Норвудское чудовище?

– Нет, – мрачно ответила я, понимая, что готова оторвать кому-то голову. – Я и есть Норвудское чудовище!!!

Наверно, я зря так рявкнула, потому что бедняга опрокинул на себя тарелку с жарким. Ну да переживет, а я еще отыграюсь на том, кто придумал эту шутку!

– Не бойтесь, – мрачно сказала я, когда Мейнард прекратил судорожно подбирать под столом приборы. Уверена, слуги наслаждались спектаклем, попрятавшись в привычных укромных местах: гости, да еще такие забавные, нечасто появлялись в этом доме. – Ничего я вам не сделаю. Летиции здесь тоже нет, но я дорого бы дала за то, чтобы узнать, куда она запропастилась!

– Сколько? – машинально спросил молодой человек и осекся.

– А сколько заплатил вам наниматель? – прищурилась я, и он назвал сумму.

Я онемела.

– Ну нет, она того не стоит, – сказала я наконец, кашлянув. – Скажите-ка, а кто именно вас нанял?

– Я не спрашивал имени, – пожал плечами Мейнард. – Это, знаете ли, не принято в таких делах… Описать его я могу, но это наверняка был посредник. Он сказал, что ту девушку хотел взять в жены влиятельный человек, а она угодила… сюда. И он, конечно, может нанять и отправить сюда отряд головорезов, но… – Юноша вздохнул. – Словом, если ее освободить с таким шумом, все обо всем узнают, а тогда запросто ославят ее на всю округу. Те же девицы, на которых он не взглянул, и постараются, у них языки ядовитые! А уж их матушки и всякие кумушки вовсе косточки перемоют… В общем, пока никто не знает, куда она подевалась, надо ее выручить. А потом тот господин скажет, что это она с ним сбежала, поженятся, вот и все! Он знатный и богатый, тут уж никто и слова не скажет… поболтают да и забудут.

– Отчего же он не поехал сам? – спросила я сквозь зубы, чувствуя, что вот-вот начну бить посуду. Впрочем, я заставила себя успокоиться: пока еще ничего не случилось и не случится, если я не утрачу способность мыслить здраво.

– Посредник сказал, хозяин уже не юноша, чтобы по лесам скакать, и уж вовсе не боец. А за девушкой дают хорошее приданое, и они сговорены вдобавок…

«Жених Летти? Да быть того не может, чтобы он на такое пошел», – подумала я. Тот, конечно, постарше меня и не слишком красив, но и далеко не урод. Посылать вместо себя смазливого юнца-спасителя, в которого Летти может влюбиться… нет, он бы так дело не поставил!

Вслух же я сказала:

– Что ж, мне все ясно. Большой вины вашей я не вижу, сударь, но имейте в виду, что тяга к легкой наживе не доводит до добра. Утром я отпущу вас восвояси, без награды, зато живым!

– Жизнь будет лучшей моей наградой… – как по писаному ответил он, но его выдал дернувшийся кадык. Мейнард боялся до дрожи, но изо всех сил старался держать лицо.

«Оставить его, что ли? Лили он приглянулся, да и вроде бы он не гнилой тип, – подумала я. – Так, искатель приключений… С другой стороны, на кой он здесь сдался?»

– Сударь, а не слыхали ли вы в своих странствиях об одной диковине? – продолжила я светскую беседу как ни в чем не бывало. – Ее называют небесным камнем, который появляется там, куда падают звезды.

– Да, мне доводилось слышать о таких, – с облегчением ответил Мейнард. – За них обычно платят большие деньги. Рассказывают, в незапамятные времена из такого камня вышло столько железа, что получилось сковать двуручный меч, и его владелец был непобедим в бою!

– Что же сталось с тем мечом?

– Кто же знает, госпожа? – пожал он плечами. – Может, переплавили, может, сгнил в земле или пылится в чьей-нибудь оружейной… А-а…

– Да? – приподняла я брови.

– Если вас интересуют такие… хм… вещи, – сказал Мейнард серьезно, – я мог бы поискать сведения о них. Но стоят они…

– Не дороже жизни, – улыбнулась я.

– Да, госпожа, – сник он.

– Ну да поговорим об этом завтра, – сказала я. – Комната ваша готова, лошади обихожены, слуги накормлены и давно спят, отправляйтесь и вы на покой.

Я встала, и он вскочил тоже.

– Хаммонд, – велела я дворецкому, который наверняка бдил у дверей, – велите проводить гостя в его комнату, а я удаляюсь.

– Госпожа, – окликнул Мейнард в холле, когда я была уже на середине лестницы. – Простите. Я не думал, что чудовища бывают такими…

– Вы просто не видели их в истинном обличье, – улыбнулась я и ушла к себе.

– Это что же такое, госпожа? – шептала Моди, помогая мне снять наряд. – Кто его прислал?

– Подслушивали, конечно, – вздохнула я и встряхнула освобожденными от сетки волосами. – Я догадываюсь, кто его прислал и зачем, и этому кому-то не поздоровится.

– Неужто фее?

– Ей – особенно. – Я обернулась к Моди. – Скажи-ка, а давно хозяин бывал в усыпальнице?

– О… очень давно, госпожа, – подумав, ответила она. – До проклятия, это уж точно. Велел следить, чтобы там все уж вовсе не заросло, а сам не ходил. Вы уж извините, это я домыслила, но мне кажется, он очень на отца обижен был…

– За что?

– Ну, что умер, не дождавшись его, – понурилась она. – Но это-то вовсе глупо, поди знай, кто когда преставится! Я думаю, он больше злился, что старый хозяин жену заставлял рожать еще и еще, хотел феино обещание обмануть, ну и уморил… А хозяин мать очень любил. Я ее помню, до того славная была, а мужа во всем слушалась, вот и не прекословила. А может, тоже верила, что удастся рано или поздно…

– Вот оно как… – протянула я. – Спасибо, Моди. И, раз Эрни еще не вернулся, заночуй-ка здесь.

– Думаете, гость может…

– А кто его знает? И вот что, наутро найди мне наряд… вроде сегодняшнего, но совсем легкий.

– Чтобы попрозрачней? – поняла Моди. – Да это легче легкого, госпожа! Верхний чехол сниму, на просвет видать будет! Только… хозяин не разгневается?

– А где он, тот хозяин? – спросила я нарочито громко. – Делай, как я сказала! И спать ложись, пора уж…

Сама же я долго лежала без сна, раздумывая, чьих же это все-таки рук дело? Фея прислала сюда Кензи Мейнарда или кто-то другой?..

Наутро я милостиво согласилась показать гостю Норвудский парк и, как сказала Моди, закончив с моим туалетом, выглядела не принцессой, а королевой. Уж не знаю, что она начудила с платьем, но оно вроде бы было, а вроде бы его и не было… Должно быть, королевы сильно изменились с давних пор: мне то и дело хотелось прикрыться вон хоть веткой шиповника! Кавалер, впрочем, тоже бледнел и краснел, на вопросы отвечал бессвязно, а о своем задании снова смог поведать то же самое: ему надлежало изобразить заблудившегося путника, под любым предлогом задержаться в поместье, встретиться с девицей Райли и увезти ее с собой. (Слуги – те вообще оказались не местными и понятия не имели, куда их занесло.) Никаких амулетов и зелий ему с собой не дали, об этом авторитетно сообщила Чернушка, обшерстившая одежду гостя и его скудный багаж. Мейнард только гладил ее и улыбался – он явно любил кошек и даже не думал прогнать нахалку пинком, разве что осторожно ссаживал с коленей, когда она лезла в тарелку.

Он показался мне симпатичным малым – Летти вполне могла бы увлечься таким, а уж учитывая ее любовь к романам и историю похождений Мейнарда (он поведал кое о чем)… Но то Летти!

– Госпожа, я до сих пор не знаю вашего имени, – произнес он, когда мы дошли до старых деревьев.

– Вам достаточно знать, что я – из Норвуда, – ответила я, краем глаза углядев, как завихрились крохотные духи трав чуть поодаль. – Что вам в моем имени? Ваше, полагаю, вовсе вымышлено! Искатели приключений и наживы склонны к этому, не так ли?

– Ну нет, я назвался настоящим именем, не хотел, но… – Мейнард сконфузился. – Не сумел придумать какое-нибудь… ну… Этот ваш дворецкий как уставился на меня, так я и…

Хаммонд умел посмотреть со значением, это я знала.

– А все-таки, что еще наниматель рассказал вам о чудовище из Норвуда? – спросила я. – Неужто он отправил вас в полную неизвестность, а вы согласились, пусть и за большие деньги?

– Ну что же я, жизнью не дорожу! – воскликнул он. – Я расспросил, да только он сам мало что знал… Есть, мол, поместье, куда путь заказан, но можно пройти по особой тропке после дождя, а там уж… знай ищи. Ну и… живет в поместье чудовище, у которого в обычае похищать девиц и ждать, пока за ними не явится спаситель. Ну, как в старых сказках!

– А если не дождется?

– Да кто знает? – пожал плечами Мейнард. – Может, выгонит, а может, сами от старости помрут. Как взаправду-то, а?

– А взаправду, Кензи, – проговорила я, придвигаясь ближе и надеясь, что шиповник в моей прическе пахнет достаточно соблазнительно, – эти девицы – не более чем приманка… Приманка для таких, как вы – искателей приключений и сокровищ, а еще – любителей прекрасных дев…

Кажется, он онемел.

– Вы все еще не догадались, что это именно мой слуга выбрал вас из десятков других юношей? – прошептала я, взяв его за воротник.

– Это честь для меня, госпожа… – пробормотал Мейнард, явно подумывая о побеге.

– Взгляните, разве я похожа на лесное страшилище? – продолжала я. – Я вас не съем, Кензи, обещаю… Ну что же вы? Такой бравый молодой человек согласился отправиться невесть куда, к чудовищу в пасть, а теперь робеете перед слабой женщиной? Или вы собирались взять плату и попросту сбежать?

– Вообще-то да, – честно сказал он и положил руку мне на талию, – только тропинка все равно меня сюда завела. А теперь мне что-то вовсе не хочется убегать…

От него почему-то пахло молоком – забавно, как от теленка. Ничего общего с запахом Грегори Норвуда – запахом взрослого опасного зверя!

Наши губы почти соприкоснулись, когда неведомая сила вдруг отнесла нас друг от друга, а от гневного рыка пригнулись деревья. Мейнард, отлетевший в сторону, кажется, чуть не лишился чувств, увидев настоящее Норвудское чудовище, а я с размаху залепила тому пощечину, гаркнув во весь голос:

– Да как вы посмели, Грегори Норвуд?! Как вам в голову это пришло! – последовала очередная оплеуха, и он невольно отпрянул. – Это какого же вы мнения обо мне, мерзавец? Вы решили, что я прыгну в объятия первого же попавшегося смазливого юнца, и озаботились подыскать его сами?! Получите еще!

Грегори попытался перехватить мою руку, но я ударила его левой, угодив по носу и губам и, кажется, пустив кровь.

Мейнард затаился и, похоже, боялся даже дышать. Пожалуй, такого зрелища он не ожидал: обычная девушка хлестала по морде Норвудское чудовище, ругаясь последними словами, а то отступало, даже не пытаясь уйти от очередной оплеухи.

– Да прекрати же, Триша! – Грегори наконец увернулся и схватил меня в охапку. – Мне больно, между прочим!

– А мне не больно? – прошипела я, пнув его в колено. – Я вам что, девка трактирная, чтобы меня подкладывать под кого угодно?

– Триша!

– Надоела – так и скажите, сама уйду! А за такое… – тут я вывернулась и с наслаждением влепила ему по физиономии еще раз. – Дрянь! Дрянь вы, Грегори Норвуд, а никакое не чудовище!

– Дура! – рявкнул он в ответ так, что Мейнард, успевший уже отползти к ближайшим кустам, вжался в землю. – Я же хотел как лучше! Хотел, чтобы ты сама… сама ушла и не видела, чем все это закончится!

– С кем ушла?! С ним? – гаркнула я в ответ. – Вы в своем уме?!

Тут, кажется, бедняга Мейнард начал закапываться в землю, а бузина на всякий случай прикрыла его ветвями.

– С ним или с кем другим. Просто – отсюда, – неожиданно тихо произнес Грегори и хотел было снова перехватить мою занесенную руку, но я только погладила его по щеке. – Этот – неплохой вроде парень и добрый, а что дурак – у тебя ума на троих хватит. И приданое я за тобой дал – принцессе впору… Не понравился бы этот, вышла бы хоть за короля, только б не оставалась тут!

– Это с каких же пор за собственными женами приданое дают? – гулко поинтересовался над нашими головами дуб, но Грегори его не услышал.

– Какой же вы глупец, – невольно улыбнулась я и потянулась поцеловать его. – Ну совершеннейший же дурак! Неудивительно, что от вас все девицы сбегали, вы же их не понимали вовсе… Это что же, я от своего родного чудовища должна с каким-то неизвестным парнем убегать?!

– Их не понимал и тебя не понимаю, не важно, – выговорил Грегори, не слушая толком. – Но только прошу тебя, уезжай из Норвуда!

– Если вы собрались умирать, то, во-первых, я вам этого не позволю, – ответила я, – а во-вторых, если все-таки не уберегу, вы что же, думаете, я оставлю вас одного в такой час?

– Даже помереть спокойно не даст, – прокомментировала яблоня-брюзга. – Так его, деточка!

– На что вы вообще рассчитывали, устроив этот спектакль? – спросила я. – Он сгодился бы для Летти, но я…

– Ты чудовище, Триша, – искренне сказал Грегори.

– Это вы – чудовище, а я временно вас замещала, – улыбнулась я. – Но до чего же я зла на вас, словами не передать!

– Ты уже передала это жестами… – Он невольно дотронулся до разбитой губы. – Весьма доходчиво, надо сказать.

– А обиды я на вас не держу, – мстительно добавила я, убрала его пальцы и коснулась ссадины губами. – На дураков не обижаются, тем более глупость эту вы сотворили с самыми благими намерениями. Только не припомните ли, что говорил о них Создатель?

– Моя дорожка давно уж вымощена.

– Вам что, так хочется пострадать в одиночестве? – спросила я.

– Нет. Просто я догадываюсь, как буду умирать, – нехотя ответил Грегори. – Я не хочу, чтобы ты это видела.

– Кажется, вы знаете что-то… – Я схватила его за плечи. – Говорите немедленно!

– Не при этом же!.. – Он кивнул на Мейнарда, который уже почти сросся с приютившей его бузиной.

– Хорошо, скажете дома, – процедила я. – Идемте! Я хочу переодеться наконец в нормальное платье… И только посмейте еще раз отмочить такую штуку, я вам… я вам не нос разобью, я вам шею сверну! И ни за что, ни за какие сокровища мира я вас не брошу, не мечтайте даже… Грегори? Вы…

Наверно, уже много лет никто не видел слез Грегори Норвуда – он запрокинул голову вверх, к кронам деревьев, но редкие капли все равно катились по щекам. Они были солеными, как кровь, – я почувствовала это, коснувшись губами его подбородка.

Грегори глубоко вздохнул и спрятал лицо у меня в волосах.

– Идем домой, – шепотом сказала я на ухо Грегори Норвуду. – Идем…

Он кивнул, а Кензи Мейнард, осторожно выбравшись из кустов, спросил шепотом:

– Так кто из вас чудовище? Я что-то не понял…

Ответом ему был сдержанный гул старых деревьев. Кажется, они смеялись.

Глава 21

– Я не стану в очередной раз спрашивать, зачем вы это сделали, – сказала я, когда мы остались наедине, – однако…

– Если ты думаешь, что мне легко было принять такое решение, то ты ошибаешься, – перебил Грегори.

Он стоял у окна, глядя в темноту, – уже сгустились сумерки, дни уже пошли на убыль, а ночи становились все длиннее и длиннее…

– Неужто?

– Да. Я все же повторюсь: мне нужно было, чтобы ты ушла сама, по собственному решению. Конечно, я мог тебя выставить: связал бы да приказал слугам отвезти к твоему брату, вот и все. Но ты ведь упряма, ты наверняка попыталась бы вернуться, разве нет?

– Конечно, – вздохнула я, подошла и обняла его со спины. – Хотя бы ради того, чтобы посмотреть в ваши бесстыжие глаза и узнать, чем заслужила такое свинское обращение! Связали бы, надо же… И будьте уверены: вернуться я смогу. Брат мне теперь не указ, не удержал бы, а уж найти поместье – делать нечего. Я ведь тоже из Норвуда, не заплутаю…

– Ты о чем? – нахмурился он – я видела отражение в оконном стекле.

– Во мне есть капля крови Норвудов, – сказала я, – так духи сказали. Именно поэтому я вижу здешних духов и могу говорить с ними, даже со старыми деревьями.

– Ты шутишь? – Грегори развернулся, наконец, и на лице его читалось такое недоумение, что я, признаться, удивилась. – Деревья не разговаривают!

– Конечно, а фей не существует.

– Феи – разговор отдельный. Да, духов вижу и я, а в детстве даже беседовал с ними, но… Мне казалось, в детстве если не все, то многие разговаривают с воображаемыми друзьями, животными и игрушками!

– Вы просто забыли, – сказала я, внимательно глядя ему в лицо. Интересно знать, в самом деле марьянник способен пробуждать ум? – В детстве вы ведь наверняка не просто так беседовали с духами? Они вам отвечали, я уверена, пусть не словом, но делом!

Грегори нахмурился, будто мучительно пытался что-то припомнить, потом встряхнул головой:

– Может быть… когда-то давно… Было дело, я лазал по яблоне и сломал большой сук, так отец надавал мне оплеух и заставил идти извиняться и лечить ее. Старая такая яблоня, ее сразу узнаешь – корявая, приземистая…

– Кажется, я ее знаю, – серьезно ответила я. – У нее еще на одном суку большой нарост – так кора закрывает раны.

– Должно быть, это она. Потом… Я удрал с младшими слугами на озеро – там над обрывом привязали веревку к старой иве, раскачивались и прыгали, соревновались, кто дальше улетит в воду, – продолжил Грегори и взялся за виски. – А однажды веревка оборвалась… Только я не грохнулся на отмель – меня подхватили ивовые ветви, словно на руки взяли, и поставили наземь…

– Помнится, веревка еще раз обрывалась, и уж не на той ли самой иве? – спросила я. – И озеро не позволило вам утонуть, верно?

Он молча кивнул.

– А у старых деревьев духов нет, – добавила я. – Они сами по себе, и они нездешние. Говорят, много лет назад вы их понимали, а потом потеряли способность их слышать. Они бы могли передать что-то через духов, но вы ведь и с ними опасаетесь заговаривать!

– Конечно. Поди отличи их от фей! – усмехнулся он и вдруг снова нахмурился. – Погоди, о каких старых деревьях ты говоришь? Тех, что в центре парка? Большая купа, сросшаяся стволами?

– О них самых! Вы что-то вспомнили?

– Нет… нет… – Грегори снова встряхнул головой. – Кажется, отец говорил мне о чем-то, связанном с ними, о чем-то важном… Но я не придал этому значения, пропустил мимо ушей, должно быть. Когда это дети внимательно слушали родителей? А потом…

– Что было в письме, вы тоже вспомнить не можете? – спросила я.

– Откуда ты… А! Ну конечно, Хаммонд проболтался! – фыркнул он. – Старый сплетник… Я помню, что письмо было, Триша. Помню, что сидел над ним всю ночь и старался заучить сказанное в нем наизусть, а под утро собирался сжечь, как просил отец. Память у меня всегда была отменная, и я был уверен, что уж о таком не позабуду, и если придется… Что я должен был сделать? Этого я не знаю…

– Пробелы в хрониках вы тоже обнаружили, – напомнила я.

– Да, когда начал звереть от скуки и решил привести их в порядок – все какое-то занятие! Но изъятого не нашел. Должно быть, эти страницы уничтожили как позорные или что-то в этом роде, – усмехнулся Грегори. – Представляю, что должны были отчудить предки, чтобы отец приказал убрать с глаз долой описание их похождений!

– Не представляете, – ответила я, дождалась, пока он вопросительно взглянет на меня, и пояснила: – Эти ваши предки не только крестьянок на сеновалы затаскивали и соседние земли присваивали. Они убивали фей. И если бы вы прочли те страницы, то, быть может, никакого проклятия и не случилось бы…

– Но если так, почему отец вообще решил…

– Да не отец ваш, а еще его прадед! Должно быть, опасался чего-то… Скорее всего легкомыслия потомков вроде вас, – добавила я, пригладив ему взъерошенные волосы. – Сами посудите, вдруг бы вы по малолетству и недомыслию проговорились феям о чем-то очень важном? Тогда и вы оказались бы в опасности, и способ, которым можно уничтожить фею, канул бы в небытие… Вы, возможно, избежали бы проклятия, но скоро умерли бы, а Норвуд остался бесхозным. Я ведь верно понимаю: никаких побочных ветвей у семейства нет?

– Нет, – покачал головой Грегори. – Если даже младшие сыновья уходили из семьи, они брали другие имена, но это случалось очень редко. Дед рассказывал, в Норвуде прежде было полным-полно народа, но то было во времена его детства. Потом многие ушли воевать, девушек отдали замуж… Ну а моему отцу досталось доброе пожелание феи. Я – последний мужчина в роду, и… Не хотел тебе говорить, Триша, но у меня осталось всего три лепестка…

– Но их же было куда больше!.. – воскликнула я, припомнив проклятую розу, какой я видела ее в последний раз. Да, она выглядела уныло, но лепестков еще хватало! – Неужто это из-за вашего поступка?

– Должно быть, так. – Грегори отошел от окна, тяжело опустился на кровать, поманил меня к себе, и я охотно села рядом, позволив обнять себя и прижать покрепче. – Сколько лет прошло, а я все не могу понять сути… Что я ни сделаю – все оборачивается против меня! Наверно, если я буду просто лежать и смотреть в потолок, лепесток все равно упадет. Скажем, потому, что я предавался лени, а мог бы в это время пробегать мимо озера и выудить из него незадачливого рыбака! Или, наоборот, остановил бы браконьера и спас оленя…

Я невольно замерла. Кажется…

– Кажется, я поняла, – прошептала я, обхватив его за шею. – Было сказано, та роза срослась с вашей душой. Каждый раз, когда вы делаете что-то, что ранит вас, она теряет лепестки!

– Так выходит… – Грегори рывком сел, отстранив меня, – как бы я ни поступил, все равно… Нет, Триша, постой, что за чушь! Помнишь браконьера? Думаешь, я так уж расстроился, когда он попал медведю в пасть? А лепесток упал…

– Может, и не расстроились, а заноза осталась. Или вовсе пожалели, что это не вы оторвали ему голову, главное, это вас задело. Вы подумайте, припомните, из-за чего еще роза теряла лепестки… Вот из недавнего – я уехала за покупками, а вы рассердились! Но дело было вовсе не в вашей злости, ведь так? – тихо спросила я, глядя в темные глаза.

– Нет, – честно ответил он, – или не только в ней. Мне было… не знаю, как это описать! Я доверился тебе, а ты… Я подумал, что ты сбежала, воспользовавшись моим опрометчивым разрешением, и мне стало настолько горько… Я же ничем тебя не обидел, хоть и пытался! Но то все было притворством, и ты прекрасно это видела, так ведь? А ты вернулась, заговорила со мной как ни в чем не бывало, и тут уж я вспылил!

– Значит, я права, и дело только в вас… И теперь вы, чтобы избавиться от меня… – тихо выговорила я, не отрывая взгляда от его лица.

– Да, я рвал себе душу по-живому, – без тени иронии промолвил Грегори. – Я только хотел, чтобы ты ушла подальше от этого проклятого места, и пусть бы я потом свихнулся от боли, лишь бы тебе ничто не угрожало, лишь бы ты была счастлива…

– Глупое чудовище, – серьезно сказала я и поцеловала его в мною же разбитый нос. – Ну что за чушь вы несете? Как же я смогу быть счастлива без вас? Нашли, понимаете ли, проходимца с большой дороги и решили, что я им соблазнюсь?

– Он хорош собой и обходителен.

– И вы решили, что я польщусь на этакий сладкий леденец, каким он себя выставлял? Не спорю, человек этот Мейнард, может, и неплохой, но пусть уж по нему служанки вздыхают. А от меня вы не избавитесь, можете и не пытаться!

– Больше не стану, – пообещал Грегори и, устроившись поудобнее, обнял меня как-то особенно уютно. – Могу я хоть последние дни прожить…

Он умолк.

– Ну же, договаривайте, – попросила я, заглядывая ему в лицо. – Как именно?

– Да как угодно, – ответил Грегори и грустно улыбнулся. – Лишь бы с тобой… Триша, я в самом деле не хотел, чтобы ты видела, как это будет. Но иначе, кажется, не получится.

– Что-то вы рано сдаетесь, сударь…

– Посчитай, сколько лет прошло… Ты же читала хроники? Посчитай и скажи, много это или мало, рано или поздно!

Я промолчала, потому что Грегори не нужны были утешения, а переубедить его смог бы разве что Джонни – копытом по лбу, и то еще неизвестно, что оказалось бы прочнее…

– Я слышала, вы были злы на отца, – сказала я, помолчав.

– То есть?

– От Моди я слышала, вы осердились на него за то, что он принуждал вашу матушку пытаться родить еще сыновей или хоть дочерей.

– О, ну конечно, – мрачно произнес Грегори. – Слуги слышали кое-что, толком не поняли, домыслили невесть что! Ну да что теперь скрывать? Не было такого. Отец знал, что тягаться с феями не просто бессмысленно, но и опасно, и после очередной неудачной попытки зарекся иметь других законных детей, кроме меня. А матушка вот не сдалась… – Он тяжело вздохнул. – Отец рассказывал мне, когда я вошел в тот возраст, когда уже самому пора думать о наследниках: он и уезжал надолго, и старался ночевать один, но он любил матушку, и по возвращении, сама понимаешь, удержаться не мог… А она, как он ни убеждал ее, как ни старался уберечься, всеми правдами и неправдами ухитрялась понести снова. Так она видела свое предназначение, и не мне ее судить…

– И что же такое с ним сталось? Что вы увидели? Моди сказала, вы не успели, но на похоронах, должно быть, присутствовали?

– Да. – Грегори помолчал. – Я приехал так скоро, как только мог, загнал трех лошадей, но все равно опоздал. Я не мог успеть: даже родной Норвуд будто ополчился против меня – разлился овраг, упало дерево, конь сломал ногу, угодив в яму… Когда я ворвался в дом, отец едва-едва испустил дух. Но я, право, не узнал его. Он был немолод, но еще силен и крепок, как все Норвуды, и в те годы даже седины у него было немного!

Он вздохнул, потом добавил:

– А увидел я иссохшего древнего старика, которого даже ребенок смог бы поднять на руки. Слуги сказали, отец истаял за считаные дни, и все это время он исступленно писал и писал, а когда не мог удержать перо, приказывал Хаммонду привязать его к пальцам… А я, Триша, не могу вспомнить ни слова из его прощального письма!

– Думаете, на нем тоже лежало проклятие, и оно подействовало именно так? – после паузы спросила я.

– Уверен. Но не знаю, не могу представить, какое именно! И если мне предстоит подобное, я не желаю, чтобы ты смотрела на это… Ладно еще иссохнуть, но что, если я начну разлагаться заживо? – его передернуло. – Хотя… если действительно будет так, то прошу – добей меня, Триша, не заставляй мучиться…

– Я вас прямо сейчас придушу, если вы не прекратите жалеть себя, – мрачно сказала я. – Духи сказали, нужно дотянуть до того времени, как откроются врата Зимы, с той минуты у фей не будет прежней силы. А до того, сударь, нам нужно найти кое-что…

– Что же?

Я шепнула ему на ухо, но он только рассмеялся:

– Брось, это сказки!

– Да вы ведь живете в сказке, сударь, не забывайте! Только больно уж она страшная, – усмехнулась я. – Скажите лучше, где ключи от усыпальницы?

– Они-то тебе зачем? – поразился Грегори. – Я там уж много лет не бывал. Что толку смотреть на пыльные надгробия? Я и так помню родителей и деда с бабкой, а забуду – вон портреты…

– А все же?

– Не помню я! Надо спросить у Хаммонда, у него ничего не пропадает. А теперь прекрати болтать! Сама же говоришь, нужно дотянуть до начала зимы, а до нее еще так далеко…

«Лето и осень пролетят быстро и даже слишком, – подумала я, отдаваясь ему полностью, без остатка. – Но если даже у меня ничего не выйдет, то запомнятся хотя бы эти безумные ночи с Норвудским чудовищем!»

Глава 22

Кензи Мейнард прижился в Норвуде, хотя обоих нанятых слуг Грегори отослал прочь. Этот же юноша очень опасался возвращаться по крайней мере в ближайшее время: кажется, на него имели зуб не последние люди в округе, и ему представлялось более безопасным отсидеться в Норвуде, куда чужим путь заказан, пускай даже и рядом с чудовищем, чем отправиться обратно в большой мир с риском быть повешенным. Грегори послал его на конюшню, и там Кензи неплохо себя показал: он любил лошадей и не чурался грязной работы. Видно было, что за свою не столь уж долгую жизнь он успел сменить не одно занятие!

От меня, а уж тем более от Грегори Кензи шарахался, и немудрено… Однако он был мне нужен, поэтому однажды вечером я подстерегла беднягу прямо на конюшне – он как раз чистил денник Джонни.

– Послушай-ка, – сказала я, похлопав юношу по согнутой спине, и он едва не сунулся головой в свежий навоз. – Мне нужна твоя помощь.

– Что такое, госпожа? – Он разогнулся, глядя на меня с явным испугом.

– Скажи, ты умеешь вскрывать замки? – спросила я, угощая потянувшегося ко мне Джонни соленым сухариком.

– Приходилось, госпожа, – выговорил Кензи, – а зачем вам?

– Затем, что хозяин ухитрился потерять ключи от семейной усыпальницы, – ответила я. Это было чистой правдой: ни Грегори, ни Хаммонд, ни остальные слуги не сумели отыскать эти ключи, и куда они подевались, не знал никто. – А попасть в нее необходимо. Замки можно и сбить, но это… грубо.

– Понятно… – Он почесал в затылке. – Я бы попробовал, но что скажет хозяин?

– Делай так, как я скажу, – прищурилась я. – Оставь навоз. Бери, что тебе нужно, да идем!

– А почему на ночь глядя?

– Потому что хозяин спит, – вздохнула я. – Он такое вряд ли одобрит, так что не шуми и собирайся побыстрее!

Грегори в самом деле спал – покопавшись в памяти, я припомнила еще кое-какие наставления старушки-послушницы, ну а нужные травы, пусть и не все, росли кругом. Для многих уже прошла пора сбора, но и оставшихся хватало на то, чтобы подарить Грегори глубокий спокойный сон до рассвета. Конечно, с него сталось бы обнаружить подвох, но я уже испробовала сонное питье, и он ничего мне не сказал.

– Вроде не лес, обычный парк, а страшно до жути, – пробормотал Кензи, звякая своими отмычками или что там еще имелось у него в котомке. – Как вы тут живете?

– Прекрасно, сам не видишь, что ли? – усмехнулась я. – Ничего ужасного здесь нет, если, конечно, не совать нос, куда не велено.

– А чудовище как же?

– А не помолчать ли тебе? Гляди, вон усыпальница. Идем!

– Госпожа, тут крапива выше головы! – поежился Кензи.

– Она уже не жжется, – ответила я и шагнула в самую гущу. – Видишь? Лето же на дворе!

– Лето, говорите? – недоверчиво произнес он и осторожно пошел за мною следом. – Ой!.. Ух… Да что ж такое… Это, по-вашему, не жжется?!

– Хватит охать, ты не старая бабка, – сказала я. – Потерпишь.

С тяжелых замков от одного прикосновения осыпалась ржавчина, и пришлось еще отпутывать плеть дикого винограда, завившего все кругом.

– Ну, попытайся, – велела я Кензи, и тот взялся за дело.

Я светила ему, а сама глядела по сторонам.

Ночь выдалась тихой и прохладной; в воздухе уже чувствовалась близкая осень. Пахло яблоками, хвоей, а еще благоухал шиповник – те небольшие кустики, что я посадила, дали хоть по одному бутону и теперь цвели среди флоксов и георгин, и должны были цвести вместе с астрами и хризантемами, и еще позже, до самого снега…

– Никак, госпожа, – хмуро сказал Кензи, отставив масленку. – Заржавело насмерть, тут только молотком отбивать.

– Ясно… – мне вдруг стало не по себе, но я встряхнулась и сунула ему лампу. – Свети теперь ты!

«Ну, если деревья не пошутили… Расковник-трава, отвори мне двери!»

Ржавые замки грянулись оземь, а створки приоткрылись, стоило мне коснуться их цветком папоротника. Я до последнего не верила, что он поможет, ан поди ж ты!

Хорошо, что Кензи заблаговременно смазал петли, не то двери скрипели бы на все поместье…

– Вот так чудеса, – прошептал он. – Научите, а, госпожа?

– Хозяин тебя научит, а то и проучит, – ответила я. Не говорить же ему про расковник в самом деле. – Свети как следует! Что тут, ступени?

– Ага, раз, два… Шесть штук, госпожа. Дайте руку, они совсем истертые…

В самом деле поскользнуться на старых замшелых ступенях было легче легкого, и рука Кензи пришлась весьма кстати.

– А что вы ищете? – спросил он, оглядываясь.

Света едва хватало на то, чтобы рассмотреть ближайшее надгробие. Я пригляделась: вот отец Грегори, а рядом – его мать. Дальше – деды и прадеды… Но где же искать хронику и кинжал?

«Если последним, кто убил фею, был Годрик Норвуд, – решила я, – то искать сперва нужно у него! Если там не окажется нужного, что ж, придется потревожить всех…»

– Гай, – прочитала я, наклоняясь к надгробным камням. – И Грей, его брат. Гленн… Гордон… Вот, Годрик!

– А вот еще один, – добавил Кензи, зажегший припрятанную свечу.

Я невольно взялась за голову, вспоминая, в какие примерно годы жил нужный мне Норвуд. Нет, этот был лет на сто постарше, а другой – на все двести…

Годрик Шестой – это имя явно любили в семье Норвудов – обнаружился не скоро, и гробница его выглядела так, словно о ней позабыли прежде, чем о могилах его пращуров.

– Господин Норвуд, – произнесла я одними губами, – если то, что я ищу, у вас, прошу, отдайте… Иначе мне никак не выручить Грегори, а он последний из вашего рода…

Камни хранили молчание, да и цветок папоротника ничем не помог. Своротить же вдвоем с Кензи крышку саркофага мы бы не смогли, тут нужна была сила Грегори. Он, правда, сперва оторвал бы мне голову за такое кощунство!

Не Гай, не Грей… Кто же?

– Простите, госпожа, – шепотом сказала я Эмилии Норвуд. На ее надгробии была высечена фигура милой молодой женщины с длинными вьющимися волосами. Голова ее была повернута к надгробию мужа. Или его – к ней? – Я пытаюсь спасти вашего сына, но никак не найду последнего, что мне нужно для этого.

– Осторожно! – Кензи оттащил меня в сторону: я, видно, прислонилась к могильной плите, и та сдвинулась неожиданно легко… – Ничего себе!

– Убери руки и подай светильник! – приказала я и наклонилась ниже.

Эмилия Норвуд покоилась в гробу не так, как принято, на спине, со скрещенными на груди руками. Она лежала на боку, поджав ноги, одной рукой словно бы держась за руку мужа – его гробница была совсем рядом, – а другой прижимая к груди какой-то сверток.

– Госпожа, – сказала я, сглотнув, – позвольте…

Истлевшая рука будто расслабилась, когда я попыталась осторожно, не потревожив покойную, взять непонятный предмет, и Кензи вскрикнул, тут же зажав себе рот ладонью. Впрочем, и мне показалось, будто Эмилия сама повернулась так, чтобы я могла взять книгу, – а это оказалась именно она.

– Благодарю, госпожа, – шепнула я, положив на ее изголовье цветок шиповника, – спите мирно. Я не дам вашего сына в обиду. Ну а если не справлюсь, надеюсь, меня положат рядом с ним, как вас с вашим мужем…

Кензи помог вернуть на место надгробие, и мы вышли в летнюю ночь. Как же свободно дышалось под звездным небом!

Оказалось, цветок папоротника может и запереть двери, если попросить как следует, и усыпальница обрела прежний вид. Кензи, почесываясь от крапивных ожогов, побрел на конюшню, а я вернулась в спальню и развернула ткань, в которую была завернута книга.

Не такая уж толстая, она показалась мне очень тяжелой, и я поняла почему, когда вынула из корешка недлинный, с ладонь, узкий и острый кинжал без гарды. Он был тусклым и темным даже в свете свечи, и видно было, что ковали его в незапамятные времена либо же просто не озаботились выгладить клинок до зеркального блеска. Смертью веяло от него, но не человеческой, а еще чем-то чуждым, не враждебным, но…

«Это он, – поняла я, взвесив на ладони увесистый клинок из небесного металла. – И я не промахнусь, не будь я Беллатриса Норвуд!»

Наверно, я удивилась бы своим мыслям, но тут Грегори негромко спросил:

– Где тебя носит всю ночь?

– А вы почему не спите? – спросила я, пряча кинжал в рукаве.

– А должен? После твоих травок? – фыркнул он. – Ты думала, я не различу их запаха?

– Не злитесь, сударь, – тихо сказала я и протянула ему книгу. – Я нашла тайные хроники. Мне кажется, читать их должны вы.

– Но как… – Грегори сел и протянул руку, приняв хроники на ладонь. – Где?..

– В усыпальнице, как я и думала. И не вздумайте обозлиться на то, что я взяла с собой Кензи! Он боится меня как огня, а еще он – прекрасный взломщик, – поспешила я сказать, уповая на то, что Грегори за мной не следил.

– То есть все это время книга была рядом? И если бы я не забыл… – Он бережно развернул ее, и на пол порхнуло несколько сложенных листов бумаги. – Что это?

– «Мой дорогой сын, – прочитала я, подхватив первый листок, – даже если ты полетишь быстрее ветра, смерть настигнет меня раньше, чем ты вернешься домой. Мальчик мой, я долго ходил по краю и вот – оступился. Не повторяй моих ошибок, молю, потому что конец рода Норвуд означает конец всему… Запомни…» – Я подняла на него глаза. – Сударь, мне кажется, это слишком личное, и читать это должны вы один.

– Нет, – ответил Грегори. – Я уже раз читал это письмо в одиночку. Теперь я помню… или мне кажется, что я помню, как пил стакан за стаканом, а потом хотел сжечь эти страницы… Да только подумал – я настолько пьян, что забуду половину! Перечитаю с утра, а тогда уж… И сунул их в хронику… Точно! Я ведь и взял ее, когда хоронили отца – она была в могиле моей матери! В письме было указание…

– Там я и нашла ее, – сказала я, подсев поближе к нему. – Вы вернули ее назад, прочитав, но потом забыли об этом, когда вас настигло проклятие. Читайте же снова! До рассвета еще далеко!

– Давай уж лучше ты, а я буду вспоминать, – попросил Грегори, обнимая меня. Мне отчего-то показалось, что ему страшно.

Ну а я не боялась – клинок из небесного железа теперь был у меня. И пусть кинжал – не двуручный меч, перерезать горло человеку – не сложнее, чем зарезать овцу, а я умею это делать, доводилось в обители. Конечно, если фея обернется огнедышащим драконом, мне придется несладко, но если примет человеческий облик, я еще поборюсь, или я не Беллатриса…

– Читай уже, – велел Грегори. – Или тебе темно?

– Нет, я все вижу, – качнула я головой, повернула письмо к свету и продолжила: – «Запомни, с феями шутки плохи…»

Я уснула перед рассветом, а когда проснулась, Грегори все сидел над хрониками, вчитываясь в чужой витиеватый почерк.

– Как вы? – спросила я, коснувшись его руки.

– Пытаюсь уложить в голове все, что прочитал, – ответил он. – Ты тоже прочтешь, потому что… Мне не верится, будто это правда!

– Что именно?

– Все эти истории о чужом мире, об изгнании фей, о Короле-чародее и его потомках… – Грегори с силой потер усталые глаза. – Какие-то сказки! Зачем их понадобилось прятать?

– Но это не сказки, сударь, – сказала я. – Деревья рассказали мне то же самое. А прятали эти хроники потому, что там должен быть описан способ, которым можно уничтожить фею… Вы нашли его?

– Конечно, тут и искать не надо! – Грегори перелистнул несколько страниц и с выражением прочел: – «И низверг Гай Норвуд врага, придавил к земле и пронзил мечом, но только рассмеялась фея и восстала, будто не в ее сердце вошел клинок. Да и было ли у нее сердце? «Ты проиграл, – молвила она, – но ты храбро сражался, а потому умрешь быстро». Однако не успела она договорить, как схватил ее сзади Грей Норвуд, намотал ее волосы на руку и приставил к горлу феи острый кинжал. «Это ты умрешь, отродье, – сказал он, – а мой брат будет жить. Как были мы неразлучны в утробе матери, как не расставались всю жизнь, так и впредь останемся вместе. Я отдаю ему половину своей жизни, и пусть твоя кровь служит порукой». – Грегори перевел дыхание и дочитал: – «Кровь брызнула из перерезанного горла, а фея обратилась в прах. Братья же обнялись и жили еще долго, но умерли бездетными».

– Продолжение человека – в детях, так ведь считается? – спросила я, дождалась кивка и добавила: – Грей поделился жизненной силой с братом – ему это легко далось, наверно, раз они были близнецами. У близнецов ведь особая связь… Гай не умер, но, видно, сил хватило только на то, чтобы спастись самим, но не дать жизнь потомству.

– Надеюсь, они не жалели об этом, – негромко сказал Грегори.

– Как знать? – Я села поудобнее и пригладила ему взлохмаченную гриву. – Я попробовала представить себя на месте Грея, но так и не могу понять: предпочла бы я еще не рожденных и не зачатых детей родному брату, с которым не разлучалась с рождения?

– Наверно, он думал схоже, – кивнул он. – Гляди, вот и Годрик – этот славился силой, а потому отсек фее голову. Все тем же кинжалом, что характерно, пусть и в три приема… Но куда подевался сам кинжал?

– Не знаю, – покачала я головой. – Вы сами-то его видели?

– Если бы я помнил! Кажется, нет…

– Я написала брату, как только узнала от духов деревьев о таком кинжале, – сказала я, чтобы отвлечь его. – Наверняка на свете не один такой. Вон, даже Кензи слышал о небесном железе! У торговцев редкостями может найтись нечто подобное, а Манфред знает многих из этой братии. Вы не сердитесь?

– За такую вещь я готов заплатить без торга, – серьезно ответил Грегори. – Лишь бы это не оказалась подделка, а то, знаешь ли, выходить против феи с фальшивым клинком я бы не рискнул.

– Если не будет выбора, хоть со столовым ножом выйдешь, – ответила я. – Но кажется, вы вычитали еще что-то?

– Да… – Он помолчал. – В письме отца был еще один лист. Когда остальные выпали, этот остался в книге, и я нашел его только что… Взгляни, о чем он пишет. Это – тайна его смерти.

Я взяла лист и вчиталась в неровные строки – видно было, что человек, написавший их, удерживал перо из последних сил (да ведь Грегори сказал, что его отец велел привязывать ему перо к пальцам!). Буквы прыгали, слова обрывались, кое-где под кляксами невозможно было ничего разобрать, но…

– Значит, он все-таки обманул фею, – проговорила я, вернув Грегори этот лист.

– Да. Я не знал. Никто не знал.

Отец Грегори женился второй раз за несколько лет до смерти, тайно, и у него родилась дочь.

– Значит, ваш отец сумел обойти запрет, верно? А девочка?

– Девочка выжила, – вздохнул Грегори. – Я следил за ее судьбой. Выросла, вышла замуж, родила детей, умерла в свой срок…

– Погодите… Но как же так? Если он женился законно, то куда подевалась супруга? И если он признал дочь, то как же она уцелела?

– Супруга его была простой женщиной и считала моего отца купцом средней руки: он назвался другим именем, – усмехнулся Грегори. – Он обеспечил ее до конца жизни. Что до Марион – так ее звали, – отец в самом деле признал ее дочерью. Не перед людьми, это-то не важно, главное, об этом знал Норвуд! – Он помолчал и добавил: – Отец расплатился своей жизнью за дочь. Она родилась живой, но очень слабой, и…

– И он поступил так же, как поступил Грей Норвуд, чтобы не дать Гаю умереть, – закончила я. – Только у тех была одна жизнь на двоих, а вашему отцу, видно, едва хватило остатка его собственной, чтобы спасти дочь. Но что же вы? Вы говорили, прежде Норвуды принимали в род мужчин, которые женились на их дочерях! Наверно, ваш отец рассчитывал именно на это…

– Сперва я был слишком зол, чтобы думать о подобном, потом развлекался, а когда успокоился, Марион уже была замужем за почтенным господином преклонных лет, за которого ее выдала матушка, – мрачно ответил Грегори. – На момент смерти отца ей было уже одиннадцать, а там и до замужества рукой подать. В наше время отдавали и в тринадцать… Ну а за ее детьми я не следил – как раз получил свое проклятие, и было мне вовсе не до того. Может, кто-нибудь из потомков и жив еще, но вряд ли это те люди, которых стоит приглашать в Норвуд!

Я молча обняла его. Знаю, он думал об отце, который мог прожить лишний десяток лет, если бы не его затея. И о сестре, которую не знал и, полагаю, знать не желал. Может, заинтересуйся Грегори ее судьбой чуть раньше, то занялся бы воспитанием Марион, не встретился бы с Лизбет, не получил проклятие… Да о чем это я! Сейчас, возможно, он и задумался бы о подобном, но тогда, думаю, им владели только злость и обида…

– Иди к себе, – негромко сказал Грегори. – Я намерен вздремнуть. И вот еще – обязательно держать этот веник в постели?

– Да, – ответила я, – обязательно. Отдохните, сударь, вы не спали всю ночь, правда что. Я велю слугам, чтобы вели себя потише.

– Сделай милость… – Он привычным движением скрутил длинные черные волосы на затылке, чтобы не мешали, и рухнул на подушки. – И открой окна пошире – этот твой шиповник пахнет так, словно я в садах Создателя оказался!

– Может, вам еще юных дев подать? – поинтересовалась я, прищурившись.

– Не надо. Мне не положено, у меня… – Грегори вдруг осекся, но тут же продолжил: – У меня ты есть. А от яств и напитков не откажусь, когда проснусь.

Он взглянул на меня из-под густых ресниц, и я не удержалась – поцеловала его в переносицу, как в самый первый раз, а потом в губы, и…

– Ты мне дашь поспать или нет? – страдальчески спросил Грегори, приоткрыв глаза, а я только улыбнулась и ушла, притворив за собой дверь.

Хорошо, что он утомился и не пожелал продолжать, не то, раздевая меня, обнаружил бы кинжал, а я не собиралась отдавать его даже хозяину Норвуда.

Вот только где спрятать его? У шиповника? Но там розы-подкидыши, а не годится складывать все яйца в одну корзину! У старых деревьев? А как знать, когда мне понадобится оружие? Вдруг я не успею добежать туда? Нет уж, лучше держать его при себе, решила я, хотя бы в кошеле для рукоделия или в кармане. Главное, не потерять…

– Госпожа, вы будто и не ложились, – сказала Моди, подавая мне завтрак, и сама зевнула во весь рот. – Ой, простите!

– Даже если и не ложилась, тебе завидно, что ли? – не удержалась я и тоже зевнула. – Пожалуй, я даже знаю, как твою бессонницу зовут!

– Уж вы скажете… – Она не выдержала и хихикнула. – Госпожа, а… хозяин вставать собирается? А то Эрни… ну…

– Хозяин велел сказать, что голову оторвет тому, кто разбудит его раньше полудня, – ответила я. – Так что твой Эрни пока что может спать. Вот правда, подобное к подобному – и слуги с господами похожи! Мы с тобой еще на ногах держимся, а эти спят, как сурки! Скажешь, нет?

– Скажу, госпожа, забраться бы сейчас на сеновал да поспать до обеда, – честно ответила Моди. – Как там? Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть! Все ничего, но и днем дел полно, и ночью…

– Да уж, господам проще, – поддела я.

– Куда там проще, мы хоть руками работаем, а вам головой знай думай, тоже заботы хватает, – совершенно серьезно сказала она и снова зевнула.

– Ложись-ка ты, милая, да вздремни, – велела я. – Я тоже прилягу. Грегори точно к ужину проснется, не раньше, с полуднем он погорячился…

– Спасибо, госпожа, – сказала Моди, скинула туфли и живо свернулась клубочком на кушетке. Чернушка тут же устроилась у нее под боком. – Я недолго, правда…

– Моди! – окликнула я, пока она еще не заснула. – Скажи, а каким ты хозяина видишь?

– Как это – каким? – Она приподняла голову. – Ну… он высокий очень, статный, плечи – во, не во всякую дверь пройдет… Волосы черные, как у вас, до лопаток, наверно, раньше так носили. Глаза тоже темные, карие вроде, я особо не разглядывала. Ну и с лица красивый, нос такой, с горбинкой, как на монетах старинных. Только… – Моди подумала, – сразу видать, что нрав дурной. Этак бровь приподымет, губы скривит – все, прячься, точно чем-то не угодили!

– А сейчас?

– Что – сейчас? – не поняла она.

– Сейчас он каков?

– Да как обычно. Чудовище чудовищем, – пожала она плечами, обняла пуфик и моментально заснула.

– Чудовище, значит, чудовищем… – пробормотала я, глядя в потолок, и сама не заметила, как уснула…

Похоже, сон напал на все поместье, потому что я, проснувшись только на закате, едва растолкала Моди, обнаружила, что даже Хаммонд прикорнул у себя в комнате, что уж говорить о конюшенных, сладко спавших прямо на траве под деревьями!

Грегори тоже едва продрал глаза, и я уж было заподозрила, что в дом пробралось недоброе колдовство, но нет…

– Гроза идет, – сказал Грегори, принюхавшись, и опрокинул себе на голову кувшин воды. – Тьфу, теплая…

– Подите в колодец окунитесь, – посоветовала я.

– Так сойдет. – Он не стал вытираться, и длинные волосы прилипли к мускулистой спине, промочив рубашку. – Все попрохладнее… Слышишь?

– Вроде бы гремит, – кивнула я. – И духи попрятались.

– Должно быть, последняя большая гроза в этом году. Иногда еще осенью случаются, но редко, тогда все больше дожди льют. Ну да я люблю осенний дождь, – мечтательно произнес Грегори. – Успею насмотреться… Знаешь, как красиво, когда едва моросит, а тут вдруг проглядывает солнце, и капли на паутине размером с тележное колесо – я видел такие, правда! – вспыхивают, будто бриллианты. Или как по осени улетают лебеди… Наши-то уже поставили молодняк на крыло или еще нет?

– Я видела, птенцы уже поднимаются, – ответила я, – но до полета им еще далеко. Ну так и до осени не близко!

– Это тебе кажется, Триша, – улыбнулся он. – Это только кажется…

Сверкнула молния, раздался далекий громовой раскат, но я даже не вздрогнула.

– Сразу дышать стало легче, – сказал Грегори, вдохнув полной грудью. – Пойду под дождь! А ты не ходи, простынешь еще, чего доброго…

Он умчался, и я слышала, как он распекает сонных слуг и сам выгоняет коней – тем тоже нравилось резвиться под дождем. Главное, сразу на луг их отправил, не дал потоптать шиповник! Ну да лошади не просто не боялись Грегори, а ходили за ним как привязанные.

Ну а я, надышавшись грозой, прикрыла окна – и так весь подоконник залило! – и отправилась отдавать распоряжения насчет ужина. С прогулки Грегори, ничего не евший с прошлого вечера, должен был вернуться чудовищно голодным!

Глава 23

Грегори был прав – время понеслось вскачь.

Вот только что мы отметили праздник урожая, отведали черничного пирога и обобрали первые яблоки и сливы – от них, сложенных в корзины, сушеных, моченых, варящихся в больших тазах, некуда было деваться, а поспевали все новые! Сидра в этом году должно было выйти немало… Ягод приносили столько, что Роуз только за голову хваталась, и с утра до вечера девушки перебирали, раскладывали на просушку, варили, делали пастилу и другие сласти, которых должно было хватить на всю долгую зиму.

А вот уже и осеннее равноденствие миновало, и ночи стали длиннее и холоднее, и я уже прижималась к Грегори не из одной только страсти, а и тепла ради: топить еще рано, но под утро становится зябко. Лес уже сменил зеленый наряд на золото и пурпур, и было там еще красивее, чем ранней весной. Вдобавок после затяжных дождей снова пошли грибы, и Роуз схватилась за голову – куда девать столько? Ну да лишнее шло скотине – к перелому года Роуз намеревалась зарезать откормленного кабанчика: не удержалась-таки, попросила купить поросят.

Уже прибрались в доме как следует, пока вода еще не леденила руки, поменяли летние шторы на плотные зимние, расстелили ковры – сразу сделалось уютнее. По вечерам приходилось зажигать все больше светильников, и тьма пряталась по углам, уютная и нестрашная, из нее выходила Чернушка и терлась о мои ноги, просила погладить…

В воздухе пахло терпко и тревожно – скорыми холодами (по ночам уже случались заморозки, я видела пожухлую траву), палой листвой, дымом и чем-то еще, неуловимым, странным, как всегда бывает по осени.

Отцвели уже и астры, и хризантемы, только шиповник упорно распускал цветок за цветком, и пусть листья его покраснели от ночного холода, а цветы сделались мельче, их не убавилось.

Я наведалась к старому шиповнику, едва дождавшись, когда Грегори отправится проверить окрестности: Эрни сказал, что вроде бы слышал охотничьи рога…

– Смотри-ка, – сказала мне душа шиповника, раздвинув ветви.

Взглянув, я не поверила своим глазам: тоненькие веточки роз окрепли и, хоть тоже покраснели от холодов, успели одревеснеть, а это означало, что у них есть шанс пережить зиму!

– Может быть, укрыть их, госпожа? – спросила я.

– Рано еще, – серьезно ответила она. – Гляди внимательней…

– Быть не может… – ахнула я. На веточках видны были бутоны, маленькие, но они были!

– Они успеют распуститься до снега, это я обещаю, – серьезно произнесла душа шиповника. – Ну а прочее зависит от тебя. Ты добыла оружие?

– Добыла, – ответила я.

Кинжал всегда был при мне, и стоило немалых усилий утаить его от Грегори. Хорошо еще, он никогда не совал нос в мое рукоделие, а поди знай, что у меня там такое тяжелое в кошеле, может, ножницы!

– Тогда просто будь настороже. Уже скоро откроются двери Зимы, а откладывать до будущего года фея не станет. Жди удара со дня на день, – предостерегла она. – Но, думаю, она тебе по зубам, раз ты тоже цветок с ветви Норвудского дерева! Старые деревья рассказывали тебе о Черной герцогине?

– Матери Короля-чародея? Да, упоминали.

– Если она сумела одолеть фей в их чертогах…

– То я на своей земле не имею права проиграть, – закончила я. – Так я и сказала им.

– Жаль, уже осень. Почти все духи уснули, мало кто сможет помочь тебе. Я да дикий виноград, да хмель, да сосны с елями и можжевельником – эти еще держатся. И старые деревья, конечно, но и они почти уже заснули.

– Ничего. Я буду настороже, – пообещала я и выбралась из-под цепких ветвей, все еще усеянных цветами. – Спасибо вам, госпожа.

– Я делаю свое дело, а ты делай свое, – отозвалась она, – и припомни, откуда взялись цветы на шиповнике…

Я припомнила и решила, что это уж точно ересь: в Книге Странствий говорилось, что Создатель как-то в рассеянности своей наступил на небольшой кустик и чуть не раздавил его. Расстроившись, он решил перенести бедное растение в место получше, но прежде, чем сумел выкопать его из земли – корнями оно держалось крепко! – изодрал руки в кровь, ветки были колючими донельзя. Однако он все же пересадил куст в хорошую землю, вдоволь напоил водой, омывшей его руки, и пошел себе восвояси. Ну а на шиповнике – это был тот самый колючий куст – распустились душистые цветы…

– Грегори? – удивилась я, увидев его возле старых деревьев. Он стоял, приложив ладони к стволам и будто бы прислушивался. – Вы же отправились ловить браконьеров!

– Эрни послышалось, – ответил он, повернувшись ко мне. – Он спутал звук рога с кличем лебедей – они улетают. Пойдем взглянем на наших?

– Идем, – улыбнулась я, взяв его за руку. – А что вы делали здесь?

– Ждал тебя. Хотел пойти следом, да кошка не пустила, – кивнул Грегори на Чернушку, устроившуюся на толстом суку. – Шипела, как целый клубок змей, и бросалась. Я и решил, что не стану мешать твоему колдовству…

– Это не колдовство.

– Не важно. Знаешь, я попробовал поговорить со старыми деревьями, – он запрокинул голову, – и мне даже показалось, что я слышу их, как в юности. Но должно быть, это просто ветер шумел в кронах…

– Ветер! – буркнул дуб, и желудь прилетел точно в лоб Грегори Норвуду. – На покой пора, а они ходят, будят!

– Мне мерещится или ты тоже слышала это?

– Не мерещится, – невольно улыбнулась я. – Но и правда, не станем мешать. Им скоро на покой…

– Кому на покой, нам на покой? – не выдержала яблоня-брюзга. – Да я еще ваших правнуков переживу!

– Ну… тогда живите как можно дольше, почтенная, – после паузы выговорил Грегори, и мне показалось, будто в глазах его сверкнули озорные искры.

– Мало ты у меня веток обломал, когда за орехами лазал, что белка, – проворчала она.

– Да уж, осторожностью ты не отличался, – добавил орешник.

– Орехи? И правда, тут росли какие-то необычные орехи, которых не сыскать было во всем лесу, – припомнил вдруг Грегори. – Я пробовал посадить их в других местах, но они все не росли…

– Дурень, ты неспелые сажал! – хохотнул дуб. – Нет бы попросил, мы бы вырастили дитя, но уж не обессудь!

Грегори молча смотрел вверх, в кроны деревьев.

– Я, кажется, вернулся в Норвуд, – сказал он наконец.

– Норвуд всегда с тобой и в тебе, – отозвались деревья. – Где бы ты ни был.

Он отрывисто кивнул и пошел прочь, а когда я, поклонившись деревьям, нагнала его, молча обнял за плечи.

– Голова болит, – услышала я. – Вспоминаю – обрывками, клочками, и в висках гудит, как перед грозой.

– Пройдет. – Я прижалась к его плечу. – Вспомните – пройдет, потерпите немного.

– Я и терплю… Гляди!

Грегори замер. Мы были недалеко от пруда, и можно было различить сквозь прозрачные уже ветви, как с воды поднимается большая белая птица, а за ней другие, поменьше.

– Лебеди улетают, – произнес Грегори. – Слышишь?

Лебеди сделали круг над прудом, и маленький клин потянулся в сторону озера, где собирались птичьи стаи перед отлетом на юг.

– Они вернутся, – уверенно сказала я. – Лебеди всегда возвращаются туда, где впервые свили гнездо.

– А еще они выбирают пару на всю жизнь, – добавил Грегори. – Раз и навсегда, до тех пор пока смерть не разлучит их, и только тогда оставшийся в одиночестве лебедь может найти себе другую пару… Пообещай мне, Триша, что, когда я умру, ты не станешь долго ждать, а выйдешь замуж, и…

– И, кажется, вы мало получили оплеух, Грегори Норвуд, – процедила я. – Что это вы вдруг впали в сентиментальность? Умереть спокойно я вам не дам, и не надейтесь! И идемте домой, холодно уже!

Он только улыбнулся, привычно подхватил меня на руки и понес к дому. Я обнимала его, и все было как обычно, вот только мне послышался смешок неподалеку… Знакомый холодный смешок…

– Что такое, Триша? – окликнул Грегори, когда я напряглась в его руках.

– Ничего, почудилось что-то, – ответила я. – Птица крикнула, наверно.

Он ничего не ответил, просто прижал к себе еще крепче и зашагал быстрее.

Глава 24

Тем вечером меня так клонило в сон, что я едва добралась до своей кровати. Грегори хотел увлечь меня к себе, но я сказала: если ему так нравятся бесчувственные тела, то пусть купит себе куклу. Вот когда отосплюсь, дело другое, сама приду… Он выругался, засмеялся, но возражать не стал.

Сон был странный, тяжелый, словно на меня свалилась толстенная перина, под которой нечем дышать и ничего не слышно…

Я судорожно вздохнула и села на кровати, прижимая к груди мешочек с травами и кинжал – я давно сделала для него простенькие ножны, чтобы не порезаться.

Во дворе что-то происходило – метался свет факела, раздавались голоса, а еще истошно ржали лошади.

Бросившись к окну, я увидела, как слуга тщетно пытается унять взбесившихся коней, но куда там! Джонни, встав на дыбы, бил передними ногами, а попасть под его копыта я бы врагу не пожелала! Бонни же лягался и волчком вертелся на месте, не подпуская к себе мечущегося конюха. Остальные, запертые в конюшне, заразившись настроем пегих, устроили тарарам – слышалось ржание, удары, треск досок…

– Кто выпустил коней? – раздался зычный голос Грегори, и я увидела его, в одной рубашке нараспашку – он словно бы вовсе не мерз, хотя ночь выдалась холодная.

Я приоткрыла окно, чтобы лучше слышать, и поежилась – такой стужей потянуло снаружи.

– Так госпожа приказала, – ответил Кензи, а это оказался именно он, – а они как с ума посходили!

– Ну! Ну!.. – Грегори бесстрашно метнулся под копыта Джонни и, поймав его за узду, заставил опуститься на все четыре ноги. Конь храпел и вздрагивал, косил налитым кровью глазом – мне хорошо было видно в свете факелов. – Ты что это разошелся, милый? А ну иди в конюшню, иди, иди…

Он хлопнул жеребца по крупу, и тот послушно порысил в распахнутые ворота.

– А ты что устроил? – спросил Грегори у Бонни, который уже унялся сам и подошел к нему, чуть ли не виляя хвостом, как собака. – Иди-ка с братцем, да угомони остальных!

Сперва мне показалось, что он сказал это слуге, но нет, он явно обращался к пегим. Должно быть, хозяин Норвуда в самом деле вспомнил, как разговаривать не только с деревьями, но и со зверями!

– Скор-рее… – мурлыкнула Чернушка, появившись из угла, и я чуть не взвизгнула. – Тор-ропись…

«Сегодня же та самая ночь! – похолодев, поняла я. – Сегодня откроются врата Зимы, а значит… Значит, фея должна закончить свое дело до полуночи, иначе ей придется ждать до весны!»

Я быстро оделась, прислушиваясь к происходящему снаружи.

– Где остальные? – спрашивал Грегори.

– Да спят, как убитые, господин! – отвечал Кензи недоуменно. – Я и толкал, и пинал – спят! А вроде всего по кружечке эля пропустили… Я-то вот на ногах, а они… Собирались же праздновать!

– А тебе зачем понадобились лошади среди ночи? – произнес тот, явно обращаясь к кому-то другому. – Что за шутки? Сперва ты отправляешься спать, потом засыпают слуги… Снова твои травы?

Я опять выглянула в окно и смогла разглядеть женский силуэт.

– Я объясню, – выговорила она моим голосом. – Но сначала, прошу, выслушай меня…

– Идем! – рыкнул Грегори и поволок ее за собой.

«Вот и началось, – подумала я, чувствуя, как холодеет внутри, и одной рукой стиснула кинжал, а другую положила на кошачью спину – Чернушка вилась рядом, на подоконнике. – Что же делать?»

– Кензи! Эй, Кензи! – окликнула я, распахнув окно и свесившись через подоконник.

– Госпожа? Что вам неймется? – мрачно спросил он, запирая конюшню.

– Кензи, зачем я приказала тебе вывести коней?

– Как зачем? Уезжать собрались… А мое какое дело? Приказали и приказали… Спокойной ночи!

Он ушел в дом, а я только усмехнулась: я так и думала! Кензи не из здешних, и кто бы ни усыпил всю усадьбу, на него это не подействовало. А Джонни с Бонни, как я и рассчитывала, взбесились, когда самозванка подошла к ним поближе…

«Спасибо, старые деревья», – подумала я и вслед за Чернушкой выскользнула из комнаты.

За дверями покоев Грегори раздавались голоса.

– Я спрашиваю, куда это ты собралась среди ночи? Да еще такой ночи!

– Так нужно, пойми! – убеждал мой голос. – Я не могу рассказать тебе заранее, это должна сделать я одна и именно сегодня, и для этого мне нужно было поехать… в одно место в лесу.

– А почему лошади не признали хозяйку? И зачем тебе понадобились оба коня? Ты умеешь ездить верхом, я знаю, и весьма лихо! И в какое это такое место в лесу ты собралась проехать в коляске?

– Есть такие дороги, – шепотом произнесла она, – которые открываются не каждую ночь…

– Я догадывался, что ты ведьма… – когда в голосе Грегори звучали такие нотки, спрятаться хотелось даже неповинным и непричастным, потому что в гневе он мог покарать любого, кто попадется под руку. А что проку в запоздалом раскаянии хозяина Норвуда, если он тебя невзначай покалечит? – Эти твои заговоры, якобы деревенские напевы, отвары невесть из какой белены с мухоморами…

– Я не… – попыталась было сказать она, но Грегори перебил:

– Ты лгала мне! Клялась, что остаешься со мной по собственной воле, а сама думала, как бы завладеть Норвудом, не так ли? А я еще по глупости завещал его тебе… Не бывать этому!

Раздался звук рвущейся бумаги, и девушка слабо вскрикнула – должно быть, Грегори швырнул обрывки ей в лицо. Но о каком завещании он говорит? Он ведь сказал как-то, что мог бы отдать Норвуд мне, но делать этого не станет, потому что эти земли не приносят счастья! Или он передумал, а мне сказать не пожелал?

– Полюбила чудовище, значит… – негромко прорычал он и, видимо, схватил незваную гостью за воротник (имелась у хозяина Норвуда такая премерзкая привычка!) и подтащил к себе, а увидеть прямо перед собой разъяренного Грегори я никому не пожелаю. – От всей души? Да ты спала и видела, как бы поскорее сжить меня со свету! Это братец тебя надоумил? А что, он мог, торгаш и есть торгаш…

Девушка снова вскрикнула, должно быть, Грегори ее встряхнул.

– Грегори, милый, ничего подобного! О… он ничего не знает! И дело вовсе не в наживе, как ты не поймешь? Я узнала, как снять заклятие, потому и опоила слуг, и ушла из дому тайком…

– Слуг ты не опоила. Кензи на ногах. Или, скажешь, кто-то выпил две порции сонного зелья, а ему не досталось ни одной?

– Должно быть, так. Дорогой, пожалуйста, выпусти меня! Не смотри так, мне страшно! И время уходит, я не успею добраться до нужного места, и тогда…

– А что – тогда? – судя по звуку, Грегори отшвырнул ее в сторону. – Я умру? Ну что ж, я осознавал, что это случится очень скоро. Хочешь сказать, это последняя моя ночь? Я знал это почти наверняка. А раз так, – он негромко засмеялся, – я хочу провести эту ночь с тобой… Что ты шарахаешься, разве не ты вчера не давала мне спать до рассвета? Или это тоже было притворством? Если так, то ты недурная актриса, надо отдать тебе должное! Но разве тебе вовсе уж не нравилось, когда я делал вот так… и вот так…

Послышался шорох и треск разодранной материи, сдавленное аханье, а потом неизвестная взвизгнула:

– Не трогай меня! Пусти!!! Пусти меня, чудовище!

– Была охота мараться, – презрительно фыркнул Грегори. – Прикройся… Летиция, верно? Ну-ну… Думала, морок и немного дурмана обманут меня?

– Но как вы… – вдохнула она.

– У вас с Тришей очень похожий запах, милая Летти, и я чуть было не спутал его. Но кони… коней не обманешь! Пусть они знают тебя, но чужое колдовство – а я догадываюсь… Да что там, знаю наверняка, кто подарил тебе эту личину! – заметили все равно. А еще, – добавил он негромко, – Триша никогда не называет меня «милым» и «дорогим», и слава Создателю, потому что меня воротит от этого сюсюканья… И она не говорит мне «ты». И вряд ли шарахнулась бы от меня, потому что я не пошутил насчет прошлой ночи… Плачешь? Ну, поплачь, у тебя будет на это время, крошка Летти!

– Пр-рячься! – мяукнула Чернушка, и я юркнула за портьеру.

Как раз вовремя – грохнула дверь, провернулся ключ в замке, прозвучали тяжелые шаги.

– Триша? – позвал Грегори, распахнув дверь в мою комнату. – Триша? Где ты?!

Представляю, что он увидел – пустая темная комната, смятая постель, и только холодный ночной ветер из приоткрытого окна шевелит занавески…

Хорошо еще, моего запаха в этом доме хватало – Грегори промчался мимо меня, не учуяв. Я же понимала, что останавливать его нельзя. Все должно решиться этой ночью, иначе, даже если он переживет ее, то весну может уже и не встретить…

– Быстр-рей, – потребовала кошка и дернула меня лапкой за подол. – К р-розе!

Я бежала во весь дух, но нагнать Грегори, конечно, мне было не под силу. Его и призовой скакун бы не настиг!

Выдохшись, я остановилась, и тут Чернушка, невесть как угнавшаяся за мной, снова мяукнула:

– Пр-рячься! Кр-ругом… кр-ругом…

Я, кажется, поняла, что она пытается сказать: Грегори отправился к своей розе, но поблизости может оказаться фея, и, выскочив прямо на нее, я вряд ли сумею что-то сделать. Значит, надо обойти то место кругом и по возможности незаметно… Но как? Листва уже облетела, деревья стоят голые, все аллеи видно на просвет… Все да не все!

– Дух ели, помоги! – попросила я высокую голубую ель. – Укрой меня!

– Сюда… – шепнула она, приподняв пушистые лапы. Под ними было как в шалаше! – Иди вдоль аллеи до можжевельника. Там – за живой изгородью, к соснам, а они скажут…

– Спасибо, – ответила я, нырнув в темноту.

Идти приходилось на ощупь: если снаружи было еще хоть что-то видно в пробивавшемся сквозь тучи свете луны, то под деревьями было хоть глаз коли! Глаза, кстати, я берегла, а то напорешься этак вот на сучок…

Еловые лапы поднимались одна за другой, стоило мне коснуться их рукой, а потом я выбралась к зарослям можжевельника и, признаюсь, порядком исцарапалась, пробираясь между кустами. Тут вовсе приходилось двигаться едва ли не на четвереньках – можжевельник все же пониже елей.

Чернушка бежала впереди, указывая дорогу. От черной кошки темной ночью проку было бы мало, если бы она не оглядывалась то и дело, и тогда я видела, как сверкают в лунном свете ее глаза.

– Быстр-рей… – торопила она, и я спешила, как могла. – Тс-с-с… Пр-ришли…

Я затаилась под приземистой сосной – та опустила густые ветви, пряча меня в пахнущем душистой хвоей шалаше.

Из моего убежища мне хорошо виден был Грегори – конечно, он успел сюда первым, – и роза, перед которой он стоял на коленях. Вернее, то, что от нее осталось…

И без того чахлый куст был вырван из земли чьей-то недоброй рукой, изломан, что там, буквально искрошен и втоптан в землю! Где уж там в сухой траве затерялись лепестки, и гадать смысла не было.

– Тс-с-с… – снова зашипела Чернушка, и я зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть: лунный луч, прорвавшийся сквозь тучи, упал на землю, и из этого луча соткалась призрачная фигура.

«Вот, значит, как она обманывает, – пронеслось у меня в голове. – Прекрасная фея в белых одеждах… Как бы не так!»

– Это ты? – спросил Грегори, подняв голову. – Конечно, кто же еще… Что, устала дожидаться, пока я сдохну сам, решила покончить со мной чужими руками?

– Я лишь помогла бедной девочке, которая так хотела спасти тебя, – негромко засмеялась фея, и смех ее прозвучал серебряными колокольчиками. Нет, не серебряными… Ледяными. – А она, представь, вбила себе в голову какую-то ерунду. Видишь, что натворила по недомыслию…

– А лошади ей зачем понадобились? – зачем-то спросил Грегори.

– Как зачем? Чтобы напоить землю живой кровью коней, которые ходили в одной упряжке, и вырастить новый цветок для тебя, – ответила она. – В подобные ночи возможно и не такое, бедняжка и не усомнилась.

Я поняла, что сейчас зарычу от злости. Ладно, Летти глупа, но кто, спрашивается, вложил ей в голову такие бредни? Кто заморочил ее настолько, что девчонка собралась лишить жизни зверей, которых знала и любила с детства, которые доверяли ей, ради призрачной цели? Не могла Летти в самом деле любить Грегори Норвуда, ведь она видела его единожды, и то напугалась мало не насмерть! И уж подавно не знала, что любить такое чудовище – это не единовременный подвиг, а каждодневное испытание, и не для слабых духом…

Чернушка успокаивающе прихватила мою руку когтями, и я опомнилась, поняв, что ухитрилась приревновать Грегори к собственной племяннице! Впрочем, будь он не так осторожен и внимателен, мог бы и перепутать нас с нею, а тогда… Ну да я говорила об этом с духами деревьев: лошади понадобились Летти не для кровавой жертвы, а для того, чтобы создать видимость побега, как мы и думали. И мной она прикинулась (вернее, фея придала ей мой облик), чтобы сподвигнуть Грегори на какое-то деяние, о котором он потом пожалеет… Правда, зачем нужно было делать это, если роза уже погибла? Чтобы он поверил – это моих рук дело, и тогда… что – тогда?

«Роза пустила корни в его душе, – припомнила я. – И цветок еще может расцвести, если живы корни. Розу вырвали из земли, оставалось выкорчевать ее из души Грегори, и тогда конец настанет обоим. А что, как не мое предательство, отравило бы его душу? Счастье, что он не поверил!»

– Что дальше? – спросил Грегори, помолчав. Лунный свет посеребрил его голову, и мне на мгновение показалось, будто он начинает стареть, чтобы за одну ночь превратиться в иссохшего старика, как его отец. Но нет… в самом деле показалось! – Моя судьба меня мало заботит, я знаю, что мне конец. Но я хочу попрощаться с Тришей, я обещал ей…

– Нет, мой дорогой, – прошелестела фея, – умирать тебе в одиночестве, потому как твоей подруги здесь нет.

– Где она?!

– Это не важно, – повторила фея и засмеялась. – Ты уже никогда ее не увидишь! Не сверкай глазами, Грегори Норвуд, ее больше нет. А сейчас не станет и тебя. Не противься, мой милый, я не сделаю тебе больно…

Чернушка впилась когтями мне в руку, и я крепче стиснула рукоять кинжала. Мне показалось, что он немного светится в темноте, но… не время для фантазий!

Сосна бесшумно приподняла тяжелые лапы, и я встала позади феи. Можно было ударить ее в спину или перерезать глотку, но… ее длинные волосы и покрывало струились по ветру, и было так удобно схватить их и намотать на кулак, как сделал Грей Норвуд, спасая брата! И еще я рывком развернула ее лицом к себе – мне хотелось посмотреть в глаза этой твари…

…В непроглядно-черные, без блеска, бездонные глаза, лишенные даже тени человеческого чувства, – жуткие дыры в пустоту на мертвенно-белом лице. Фея была красива, но настолько чуждой, нечеловеческой красотой, что я содрогнулась от омерзения, словно схватила жабу или что похуже… Немудрено, что Грегори не польстился на нее!

И вот, заглянув в эти глаза – мне хватило мгновения, – я без колебаний всадила кинжал в сердце феи по самую рукоять и провернула, насколько хватило сил.

– Ты ошиблась, – сказала я, не без труда выдернув его и глядя, как фея падает мне под ноги. – Беллатриса Норвуд здесь!

Но проклятая тварь все не подыхала – она корчилась на земле, иссыхая на глазах… Когда же фея открыла рот – на пергаментную сморщившуюся кожу выплеснулась черная кровь, – я живо перерезала ей горло, чтобы она не успела выговорить какое-нибудь проклятие. Жаль, у меня не было силы Годрика Норвуда, не то я бы отсекла ей голову!

– Не будет никаких условий, – проговорила я, – я просто не отдам то, что тебе не принадлежит!

А она все извивалась, заливая нелюдской кровью землю – должно быть, тут еще долго ничего не сможет расти! «А я ведь обещала напоить этой кровью старые деревья», – не к месту подумала я, а вслух прошипела:

– Да когда ж ты сдохнешь, мразь?!

Грегори оставался безучастен, словно и не замечал происходящего. Неужто фея успела его околдовать?

И тут Чернушка с воплем кинулась под защиту деревьев, а я не сразу поняла почему, но тут…

Высоко вверху ударил гром, хотя время гроз давно миновало, – это распахнулись небесные врата, и чудовищная кавалькада короля Зимы ринулась в наш мир из предначалья…

Запрокинув голову, я увидела, как тучи разлетаются клочьями и превращаются в гривы кошмарных коней, мчащихся по небу, как звезды делаются горящими глазами призрачных псов, и слышала, как посвист ветра становится их пронзительным воем… Где ступали они – земля промерзала, трава покрывалась инеем, и, право, смертному не стоило смотреть на праздничный королевский выезд! Мне, впрочем, деваться было некуда. Не на фею же любоваться!

И вдруг меня осенило…

– Король Зима! – выкрикнула я, протянув руки к небу. – Король Зима, прими жертву от Норвуда и даруй нам свою милость!

Кажется, меня услышали: королевский конь – чудовище, выдыхающее клубы морозного пара, – привстал на дыбы, словно хозяин осадил его на полном скаку, и грянул копытами о небесную твердь так, что искры градом посыпались в ночной лес. Зимний король повернулся к жалкой букашке, окликнувшей его с земли, и мир вокруг заледенел.

Не помню, видела ли я его лицо, кажется, нет, оно словно было скрыто вуалью. На зубцах короны сверкали холодные звезды, а за спиной вился плащ, сотканный из самой тьмы…

– Прими… жертву от Норвуда… – повторила я едва слышно, потому что в горле замерзло дыхание.

Король помедлил мгновение, потом кивнул – только звезды мигнули, – и поднял руку. Кавалькада понеслась дальше – стелились по ветру сивые гривы, грохотали копыта, азартно выли псы, заметала следы поземка, – и скоро пропала из виду.

Я наконец смогла дышать и оглянулась.

Феи не было. Не осталось и следа, только несколько пятен на побитой морозом траве и опавших листьях…

– Туда тебе и дорога, – выговорила я и взглянула на кинжал, который так и не выпустила из руки. Лезвие его было покрыто инеем, серебряным в свете луны. Я бережно убрала его в ножны – сдавалось мне, этот иней просто так не растает.

– Триша? – едва слышно произнес Грегори, и я, опомнившись, кинулась к нему. – Триша, не молчи… Это ты?

– Кому еще здесь оказаться, сударь, в такую-то ночь? – Я обнимала его изо всех сил, а он хватался за мои руки. – Конечно, я. А феи больше нет. Совсем нет, я убила ее и подарила Зимнему королю – он только что промчался здесь, вы разве не слыхали?

– Кажется, я слышал гром, но… – Он встряхнул головой и посмотрел мне в глаза. – Как ты это сделала? Фею нельзя убить!

– Можно, – ответила я. – Я солгала вам, сударь. Кинжал Годрика был у меня. Я хотела сама пустить его в дело… Так и вышло!

– Скажи лучше, «мужчинам ничего нельзя доверить», – негромко рассмеялся он, но вдруг осекся. – Да только ты зря рисковала. Розы больше нет, и… Я хоть увидел тебя на прощанье и успею сказать, как обещал…

– Вы успеете встать и пойти со мной, – перебила я и вскочила. – Давайте руку!

– Куда ты меня тащишь? – Грегори споткнулся на ходу, и стало видно, что идет он как-то странно, подволакивая ноги.

– Узнаете. Держитесь за меня! – Я закинула его руку себе на плечи, и, хоть был он очень тяжел, так дело пошло на лад. – Ну же, Грегори Норвуд, переставляйте ноги хоть как-нибудь, волоком я вас не дотащу!

– Дом в другой стороне, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы.

– Кто вам сказал, что мы идем домой?

Мы как раз проходили – ковыляли, вернее, – мимо старых деревьев, и я сказала им:

– Простите, все вышло слишком быстро…

– Ничего, – отозвался дуб, – мы уж знаем… Весь Норвуд знает, поди не заметь такого звездопада!

– Потом соберешь землю, на которую пролилась кровь, и принесешь нам, все пожива, – деловито сказала одна из яблонь. – А теперь не мешкай!

Я и так торопилась что было сил, спотыкаясь в темноте – уже и лунный свет не спасал, его заслоняли сосны и ели! К счастью, откуда-то выскочила Чернушка, побежала впереди, громко мяукая, – с ее помощью я хоть мимо дорожки не промахивалась. Идти становилось все труднее, Грегори всей тяжестью повис у меня на плечах, и колени мои уже подгибались… Правда, у меня и мысли не возникло о том, чтобы сдаться, опуститься наземь рядом с умирающим избранником и замерзнуть с ним вдвоем, чтобы по весне на этом месте расцвел шиповник… Как бы не так!

– Я еще намерена пожить, – прошипела я, нащупав колючие ветки, расступившиеся от моего прикосновения. – И вам не дам умереть, Грегори Норвуд, даже не мечтайте! Глядите лучше…

– Что? Что это?.. – Он помотал головой, словно стряхивая сонную одурь.

– Не видите?

Уж не знаю, как шиповник умудрился так раздвинуть ветви, только лунный луч упал точно на розы. Две из них еще только набрали бутоны, а третья – расцвела, как шиповник и обещал, до первого снега…

– Это отпрыски вашей розы, – сказала я, видя, что он не верит своим глазам. – Я принесла их сюда, а шиповник выходил их. Ничего не кончено, Грегори Норвуд! Для вас я разведу хоть целый сад этих роз, только не вздумайте… Грегори?

Он медленно оседал наземь, не замечая даже, что хватается за колючий ствол в тщетной попытке устоять на ногах. Взгляд его был прикован не к розам – ко мне.

– Прости, Триша, – шепнул он и улыбнулся. – Слишком поздно…

– Ну нет… – Я кинулась рядом с ним на колени, обняла и услышала, как все медленнее бьется сильное сердце. – Ну как же так?! Фея мертва, а розы цветут, так почему…

– Заклятие не снято, – шепнула душа шиповника. – Грегори Норвуд не вымолил прощения, остался чудовищем и должен умереть.

– Ведь в условии было сказано – до тех пор, пока цветут розы!

– Цветут на розовом кусте, а я – не он, – напомнила она. – Здесь я бессильна. Я могу спасти подкидышей, но не вернуть жизнь человеку. Это и феям не под силу.

Я молча смотрела на Грегори – казалось, будто черная грива впрямь покрывается инеем, вмерзает в землю Норвуда, а сам он словно таял…

– Триша, – выговорил он, и дыхание облачком повисло в морозном воздухе. – Знаешь, я хотел хоть перед смертью увидеть свое отражение. Отражение человека, не чудовища…

– Так смотрите же, – ответила я, приподняв его голову. – Смотрите мне в глаза, Грегори Норвуд!

Он встретился со мною взглядом и замер на мгновение. Потом улыбнулся и произнес:

– Никогда в жизни никто не любил меня, и я никого не любил по-настоящему.

– Кроме Беллатрисы Райли, – ответила я, изо всех сил кусая губы, чтобы не расплакаться. Я не хотела, чтобы слезы застили мне глаза.

– Беллатрисы Норвуд, – поправил Грегори и коснулся моей щеки. – Ну же, поцелуй меня! Уже недолго осталось, я чувствую.

Его губы показались мне холодными, а сердце билось все реже.

– Спасибо тебе за все, Триша, – добавил Грегори, когда я отстранилась, и улыбнулся. Мне показалось, будто глаза его затягиваются ледком. – Спасибо за то, что осталась со мной, хоть нрав у меня не медовый… так ты говоришь? Прости, если обидел…

– Я не обижалась, – напомнила я.

– Хоть неполный год, – продолжил он, не слушая или уже не слыша, – но я чувствовал себя…

Мне показалось, что сейчас Грегори скажет «человеком», но он закончил:

– Живым. Прощай, Триша… И прости за то, что ухожу… если сможешь…

Я хотела было сказать что-нибудь, но его рука скользнула по моей щеке и бессильно упала на траву, а тело обмякло. В широко распахнутых глазах отражалась луна, а в груди больше не ощущалось биения жизни.

– Грегори. – Я осторожно потормошила его, но не добилась ответа. Злость захватила меня с головой, и я в полный голос выкрикнула: – Ну нет уж! Если вы меня еще слышите, Грегори Норвуд, то знайте – я никогда вас не прощу за то, что вы сдались! Я прикажу высечь на надгробии ваше имя и историю человека, который проиграл фее, и постараюсь, чтобы вся округа узнала об этом… А сыну или дочери, кто уж там, не знаю, расскажу, что их отец дал слабину в последнюю минуту, и не велю брать с вас пример! То ли дело Годрик Норвуд и другие ваши предки!

Я задохнулась от злости, забыв, что хотела сказать, потому что мне показалось, будто ресницы Грегори – густые, девушки бы позавидовали, но теперь покрытые инеем, – вздрогнули. Едва заметно, но все же…

– И не думайте, что я умру от горя, – добавила я и все-таки всхлипнула. – Я не имею права оставить Норвуд бесхозным! Пусть я и слабая женщина, но…

– Это ты-то слабая? – едва слышно выговорил Грегори и закашлялся, словно заново учился дышать. – Встань с земли сейчас же!

– Знаете, Грегори Норвуд, – ответила я, утерев глаза рукавом, – после всего, что случилось этой ночью, холодная земля – самое меньшее из того, что может заставить меня волноваться! Это вы вставайте… Ну?

Он с трудом сел. Казалось, тело не слушается его как следует, но вскоре Грегори потянулся привычным движением и встряхнулся – в стороны полетел осенний мусор.

– Я словно одеревенел, – пробормотал он, – так бывает, когда спишь слишком долго… Триша!

– Что, сударь?

– Мне послышалось, или… Это правда? То, о чем ты сказала?

– А если нет, вы снова умрете? – ядовито поинтересовалась я. – Вставайте уж, не то и сами простынете…

– Нет, наверно, я все-таки умер, – проговорил Грегори, с трудом поднявшись на ноги и взглянув на розы.

Удивительно, но за то малое время, что мы провели под кустом шиповника, успели распуститься и две другие, а еще более удивительным оказалось то, что они были разными. Первая – темно-алая, как кровь, вторая – белая, а третья – густо-розовая.

– Помню, ты говорила, что прививала на один куст разные розы, но это ведь… с одной и той же?

– С одной, с одной, – заверила душа шиповника. – Но уж простите, что выросло, то выросло!

– Я и не думал… – Грегори вдруг улыбнулся. – Это вы простите, госпожа, болтаю чушь. Все же не каждый день умираешь…

– На дворе ночь, – напомнила я, – и если вы еще не лишились памяти вслед за разумом, Грегори Норвуд, то должны помнить мои слова – я не позволю вам умереть!

– Беллатриса, может быть, ты перестанешь называть меня полным именем? – спросил он.

– Только после вас. Мне нравится, как оно звучит.

– Мне тоже, – усмехнулся он. – Я имею в виду – твое.

Я не стала спорить, просто обняла его – живого, настоящего, прижалась крепче, вдыхая знакомый запах – мороза и осенних листьев, и…

– В Норвудском парке всегда будут цвести розы, – сказала я. – Полудикие и живучие, как шиповник.

– И прекрасные, как все ростки семейного древа Норвудов, – без тени иронии добавил Грегори и поцеловал меня. – Жаль только, я подкачал. Будем надеяться, отпрыски не унаследуют мою неповторимую внешность!

– Это даже пикантно, – улыбнулась я. – Что до вас… Грегори Норвуд, если уж меня угораздило полюбить чудовище, то неужто я променяю его на кого-то еще?

– Полюбить?.. – странным тоном переспросил он.

– А вы сомневаетесь? Вы же слышали… – Я осеклась, припомнив его слова. – Так это вы мне в любви признавались, что ли?

– Ну да, а ты подтвердила. Я сказал, что никого не любил по-настоящему, а ты закончила – «кроме Беллатрисы»…

– Вообще-то я отвечала на другие ваши слова – о том, что вас никто не любил!

Грегори взглянул на меня, а потом расхохотался, притиснув меня к себе так, что едва не задушил.

– Все-то у нас не как у людей, – сказал он, отсмеявшись.

– Неужели? – фыркнула я. – Идемте уж домой, сударь. Время позднее…

– Идем… Госпожа, – произнес он, подняв голову, – низкий мой поклон за вашу помощь…

– Идите уж, – усмехнулась душа шиповника. – За ваших малюток не беспокойтесь, я уж за ними прослежу. Будет дело на старости лет!

– Благодарю, – церемонно кивнул Грегори, дождался, пока раздвинутся ветви, и привычным уже движением подхватил меня на руки. Чернушка выскочила откуда-то и запрыгнула ему на плечо, но он только повернул голову, дав ей потереться мордочкой о свою щеку. – Домой, Триша, домой! Тебя надо отогревать, да и я, признаюсь, замерз… А слуги дрыхнут без задних ног!

– Вы будто и так не отогреете, – улыбнулась я.

В самом деле, казалось, будто с Грегори опадает ледяной панцирь, звеня и разбиваясь на мелкие осколки… «Я же попросила милости у короля Зимы, – вспомнила я. – Наверно… наверно, забрав фею, он своей властью заморозил ее заклятие, уничтожил, как стужа убивает живое… Но даже если Грегори пришлось умереть ненадолго – так ведь природа тоже умирает на зиму, чтобы очнуться весной! Но даже если не так, главное – Грегори жив, а остальное не имеет никакого значения…»

– А что делать с твоей племянницей? – спросил вдруг Грегори.

– Отправим домой, пусть Манфред сам с ней мучается, – ответила я. – Не могу ее винить: фея кому угодно заморочит голову! Не знаю, что именно она наобещала Летти, но… Хорошо, вы догадались, что это не я! Я слышала…

– А я знал, что ты поблизости, – сказал он, – но… Чувствовал – все должно решиться именно этой ночью, так или иначе, не то вытащил бы тебя из-за той занавески. Решил, правда, что вряд ли ты прячешься от страха, а раз так – у тебя есть что-то в рукаве.

– Да, в рукаве оказался не туз, а кинжал, – улыбнулась я.

– В старину карты этой масти называли не «пиками», а «кинжалами», – серьезно произнес Грегори. – Так что это был именно туз. Козырной туз. И ты выиграла, Триша…

– Мы выиграли, – поправила я. – Но только одну партию, а игра предстоит еще долгая!

– Борьба, а не игра, – в свою очередь поправил он. – Никаких больше игр с феями! Не желаю, чтобы наследники Норвуда на себе изведали то, что нам с тобой пришлось испробовать на своей шкуре…

– Нет уж, узнать они должны, поэтому тайные хроники нужно не прятать, а заставлять учить наизусть, – серьезно сказала я. – Истории Гая и Грея, Гленна и Гордона, Годрика и…

– Норвудской розы, – закончил Грегори, – Беллатрисы Норвуд, супруги Грегори Норвуда, который, по правде говоря, не заслужил такого чуда.

– Это уж точно, – улыбнулась я. – Что, вы так и будете стоять на крыльце? Смотрите, свет! Должно быть, слуги очнулись, когда колдовство развеялось…

– То-то мы их напугаем, – зловеще протянул тот. – Я достаточно устрашающе выгляжу?

– Настоящее чудовище, – улыбнулась я и убрала у него со лба растрепавшиеся волосы. – А я?

– Не лучше, – заверил он. – Как есть лохматая ведьма. И что это у тебя, иней в волосах? Вот здесь, надо лбом.

– Нет, похоже, седина, – ответила я, тряхнув головой (все шпильки растеряла!) и взглянув на пару прядей, упавших на лицо. – Должно быть, Зимний король прикоснулся… Ужасно выглядит?

– Что ты! Пикантно, и даже очень. В прическе будет смотреться и вовсе прекрасно, – серьезно ответил Грегори и, перехватив меня одной рукой, другой отворил дверь. – Добро пожаловать домой, Триша!

Вот в общем-то и вся история. Если случитесь в наших краях и заплутаете в лесу – не пугайтесь. В поместье рады не всяким гостям, но случайных путников не обидят и не прогонят прочь. Зимой, правда, лучше не пускаться в путь наугад – волки здесь лютые, а хозяева могут и не поспеть на помощь. Если уж вам так хочется побывать здесь, то постарайтесь заблудиться в другое время года.

И имейте в виду: летом норвудские розы особенно хороши.