Избранное

© К. Измайлова, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

1

– Так чем же ты намерен удивить меня на этот раз? – Ивэйн Хоуэлл искоса взглянул на собеседника. – Вид у тебя такой, будто ты припас для нас сделку на несколько миллионов…

Он улыбнулся собственной незамысловатой шутке, взял с низкого полированного столика бокал с зеленоватым искристым вином, второй передал гостю. Глава корпорации мог позволить себе угощать посетителей «Душой русалки» десятилетней выдержки не только по праздникам. Тем более таких дорогих гостей.

– О, пустяки, – наигранно вздохнул Рональд Хоуэлл, младший компаньон Ивэйна, его брат-близнец. – Всего лишь один любопытный слух…

– Рон, твоя манера вести беседу когда-нибудь сведет меня с ума, – заметил тот. – Ты ведь сейчас не партнеров уговариваешь. Выйди из роли хотя бы со мной!

– Почему-то ты до сих пор уверен, что это – роль, – улыбнулся Рональд. – Тебе не приходило в голову, что все может оказаться с точностью до наоборот? – Не дожидаясь ответа (этот разговор велся между братьями не в первый и, уж конечно, не в последний раз), он продолжил: – Хорошо, постараюсь сберечь твои и без того истрепанные нервы и буду краток. Итак…

Он сделал паузу и поудобнее устроился в глубоком кресле. Ивэйн терпеливо ждал, пока брат заговорит. Переделать Рональда было невозможно, за сорок с лишком лет он в этом убедился, а попытки как-то повлиять на близнеца предпринимал разве что по привычке.

Хоть братья Хоуэлл и были близнецами, найти более несхожих людей оказалось бы непростой задачей. Внешне они, как и полагается близнецам, походили друга как две капли воды. Они даже одевались одинаково и, появляясь на крупных мероприятиях, старались не слишком отличаться поведением. Наемный убийца наверняка бы промедлил хоть секунду, решая, кто из близнецов Ивэйн, а кто Рональд, бывали уже… прецеденты. А секунда – она порой дорогого стоит!

Различие их проявлялось в характере и складе ума. Ивэйн – напористый, но расчетливый, осторожный и крайне изворотливый, рано проявил склонность к делам корпорации, в чем его, разумеется, всячески поощрял отец. Едва разменяв четверть века, Ивэйн уже получил репутацию акулы делового мира и заработал свой первый миллион. К тридцати годам он разделался со своими конкурентами внутри корпорации. С теми, кого не сумел привлечь на свою сторону или запугать, он поступил очень просто и очень наглядно – новых желающих оспорить право Ивэйна Хоуэлла числиться преемником главы корпорации не нашлось. Вскоре вожделенный плод упал прямо ему в руки: убийца, нанятый конкурентами, подстрелил старика прямо на улице (злые языки утверждали, что к этому причастен сам Хоуэлл, которому надоело ждать), и Ивэйн сделался самым молодым главой корпорации за всю ее историю. В этом качестве он пребывал и по сей день.

Рональд, словно в противовес старшему брату (тот родился всего лишь на несколько минут раньше), тягой к подобным свершениям не обладал. О, он легко постигал науку делового мира, но лидером не был. Его больше интересовало то, что скрывается за теми или иными поступками окружающих, подоплека происходящего, и в искусстве извлекать на свет божий разнообразные тайны (порой стоящие внимания, порой мелкие и грязные) Рональд весьма преуспел. Информация – вот что было ему нужно, и эту свою тягу к знаниям определенного рода он вполне успешно удовлетворял. Разумеется, старший брат прекрасно знал об этом и легко поставил умения Рональда на службу своим интересам. Тот не возражал: если старшего Хоуэлла привлекала реальная, зримая власть, выраженная в уважении окружающих, в звонкой монете, в обширных владениях корпорации, одной из могущественнейших в обитаемом мире, то младшему больше нравилось держать в руках все ниточки, зная, что в любой момент он может потянуть за одну из них, и тогда… Он и тянул, когда то было нужно Ивэйну.

По сути, у корпорации было двое руководителей – более чем необычно для мира, в котором нельзя поворачиваться спиной к ближнему своему, даже если он твой родной брат. Никогда не угадаешь, когда тому взбредет в голову нанести удар… особенно если он знает тебя как самого себя! Многие с недоумением выслушали решение Ивэйна Хоуэлла о разделении полномочий с младшим братом и принялись ждать, когда же два сильных паука не смогут больше ужиться в одной банке. Делали даже ставки на то, кто останется в живых. Большинство выбирало Ивэйна, но некоторые, поразмыслив, ставили на Рональда – тот, по их мнению, вполне мог обвести братца вокруг пальца.

«Пауки», однако, пожирать друг друга не собирались, сосуществовали вполне мирно и более чем плодотворно: за годы их совместного управления корпорация подмяла под себя двух или трех конкурентов помельче и теперь точила зубы на равного по силам соперника. Дело шло небыстро: Рональд по крупицам собирал информацию, кропотливо просеивая официальные данные и самые невероятные слухи в поисках чего-то действительно ценного, тогда как брат занимался насущными проблемами.

Видимо, в этот раз Рональду удалось раскопать нечто любопытное…

– Ты слышал о новом месторождении? – спросил он, наконец.

– Золото? – заинтересовался Ивэйн.

– Что золото! – поморщился Рональд. – Вон, в Московии крышу на Дворце Торговли вызолотили, что он, краше от этого стал, что ли? Я о тех залежах эринита, что открыли недавно.

– А, о нем, – кивнул Ивэйн. Еще бы такая новость прошла мимо него! – Но оно на территории «Кармайкла», не думаю, чтобы нам удалось урвать хоть что-то!

– Я вовсе не об этом, – поморщился Рональд при упоминании названия корпорации-конкурента.

– О чем тогда?

– Сам понимаешь, ученая братия так и ринулась туда. – Рональд прикрыл глаза. Веки у него, как у всех Хоуэллов, были тяжелые, что придавало ему вечно усталый и немного сонный вид. – Таких открытий много лет не совершали, было чем поживиться…

– Они что-то раскопали? – напрямик спросил Ивэйн, зная, что брат может еще долго ходить вокруг да около. Его только на переговоры выпускать!

– Раскопали они эринит и ничего более, – усмехнулся Рональд. – Но нашелся среди них один неглупый человечек, который дал себе труд приглядеться к месторождению повнимательнее.

– И что? – Старший Хоуэлл насторожился.

– Месторождение-то слабое, – вздохнул Рональд и налил себе еще. Братья знали толк в напитках и никогда не отказывали себе в удовольствии посмаковать дорогое вино. – Можно сказать, осколок. Хвостик.

Он развел пальцы примерно на дюйм, показывая, какого именно размера месторождение досталось корпорации «Кармайкл», их давнему и непримиримому сопернику.

Ивэйн молчал, ожидая продолжения. Кое-что уже пришло ему на ум, но он предпочитал, чтобы брат высказался до конца.

– Так вот, – сказал тот. – Этот человек провел кое-какие исследования, после чего с уверенностью заявил: тот клочок земли, где нашли эринит, забросило туда во время Катастрофы. Я видел отчеты, он не ошибается: в тех краях совершенно иной состав почв, да и жила эринита… оканчивается, будто ножом срезана.

Ивэйн кивнул. Он знавал таких ученых: много десятилетий они пытались восстановить изначальную картину мира, фрагменты которой во время Катастрофы перемешались, будто осколки мозаики. Иногда им даже удавалось понять, какой фрагмент находится не на своем месте и откуда он взялся на самом деле. Но что толку? Вернуть их обратно все равно нет никакой возможности, да и ни к чему это…

– Ну хорошо, – медленно произнес он. – Это ничего не значит. В конце концов, земля, на которой мы сейчас находимся, если верить исследователям, тоже была перемещена невесть откуда.

– Ты не прав, – тонко улыбнулся Рональд. – В данном случае это значит не так уж мало. Видишь ли, – он прикоснулся губами к вину, довольно улыбнулся, и брат не понял, была ли эта улыбка знаком удовлетворения вкусом напитка или же предвкушением той новости, что Рональд готовился поведать, – я давно приглядываю за этим ученым. Он немного не в себе, как большинство из них, но голова у него варит неплохо. Он не просто установил, что эринитоносный участок угодил на то место откуда-то еще. Он вычислил, откуда именно…

Ивэйн подался вперед, охваченный предвкушением. Брат не стал бы говорить подобного просто так. Значит…

– Откуда же? – спросил он отрывисто.

Рональд встал, неторопливо пересек большой кабинет, порылся на полке, вернулся и развернул на столике карту обитаемого мира.

– Вероятнее всего, из этих краев, – указал он на залитое бледно-зеленой краской обширное пятно.

– Почти самое сердце Территорий… – нахмурился Ивэйн. – Но как он может быть уверен?

– Он… не вполне уверен, – усмехнулся Рональд. – Стопроцентной гарантии он, разумеется, не даст. Однако… есть некоторые детали, по которым он может утверждать, что предположительно это именно то место…

– Какие именно детали? – В старшем Хоуэлле проснулся делец, желающий знать все подробности намечаемой сделки. – На чем основываются его предположения? Кстати, как зовут этого твоего человека?

– Стефан, – ответил тот и под испытующим взглядом близнеца добавил неохотно: – Тоув Стефан.

– Вот как… – Ивэйн нахмурился. Иметь дело с подобными людьми он не любил, хотя и приходилось частенько – крупной корпорации никуда без тех, кто именовал себя тоувами. – Так что там с предположениями?

– Он давно занимается подобными проблемами, – невозмутимо продолжал Рональд. – Не буду вдаваться в тонкости, но, по его подсчетам, если то, что захватил «Кармайкл», – всего лишь оконечность месторождения, то само оно должно быть во много раз крупнее.

– Во много раз? Во сколько? В два, в три? – насмешливо прищурился Ивэйн.

– В десятки, – спокойно ответил Рональд, и улыбка исчезла с лица старшего брата.

Эринит! Редкий минерал, невзрачный, трудный в обработке, безумно дорогой, но… Он стоил любых денег. Потому что…

Убить мага обычному человеку практически невозможно. Они – даже зеленые ученики – заращивают любые раны и нейтрализуют любой яд. Но добавь эринит в сталь при варке, и сделанный из нее кинжал проткнет мага, как простого смертного, а тот не сможет применить ни одного из своих трюков. Надень на него наручники из эриниевой стали, и он не сумеет освободиться мановением руки или испепелить стены своей темницы. Подсыпь ему в еду немного истолченного эринита, а после трапезы делай с ним что хочешь. Можешь отравить, можешь зарезать: он не почувствует яда и не ощутит угрозы. Просто потому, что эринит начисто блокирует магические способности. На время, не навсегда, но много времени и не требуется, если хочешь сотворить что-нибудь с магом…

У Ивэйна имелся кинжал из эриниевой стали, купил однажды. Просто так, на всякий случай. Но вот беда: эринит со временем теряет свои особенности, и вскоре этот кинжал ничем не будет отличаться от любого другого оружия.

Маги знают об этом свойстве столь опасного для них минерала, уж они-то изучили его вдоль и поперек! Знают, что пока у стрелков корпораций имеются пули с эринитом, пока в тюрьмах их ждут кандалы из эриниевой стали, им даже думать нечего поднимать голову, но рано или поздно и без того скудные запасы редкого минерала истощатся, и тогда… Маги подождут. Они живут очень, очень долго, обычному человеку столько и не снилось…

Купить новый кинжал встанет крайне дорого, вот о чем думал Ивэйн. Но если в распоряжении его корпорации будет месторождение эринита, пусть не в десять раз превышающее по запасам минерала то, что досталось конкуренту, а хотя бы равное ему, то… Остальным придется потесниться. Ибо то, что магов нельзя заставить сделать за деньги (а им платили очень и очень щедро, лишь бы не переметнулись к конкурентам!), вполне можно вынудить сотворить, когда у тебя достаточно оружия. Непростого оружия…

– Этот Стефан уверен? – спросил Ивэйн брата. Тот с интересом наблюдал за ним, видимо, пытаясь отгадать ход его мыслей. А может, и нет: в конце концов, Рональд знал его не хуже, чем себя самого, особой нужды гадать не было.

– Насчет размеров месторождения – да, – ответил он. – Насчет его расположения… Скажем, процентов на шестьдесят, не более.

– Тот участок ведь тоже могло забросить хоть на Черный континент, – скривил губы Ивэйн.

– Не узнаю тебя! – усмехнулся Рональд. – Я ведь говорю – шестьдесят процентов. Это больше половины, Ив. Да и… есть кое-что, о чем я не успел рассказать.

– Ну же, не томи!

– Я ведь сказал, кто такой Стефан, – произнес Рональд. – Он по молодости занимался исследованиями Территорий.

– Видно, безуспешно…

– Ну отчего же? Кое-чего он сумел достичь, – хмыкнул младший близнец. – Лишился ноги, к примеру… Но я не о том. Он забирался довольно далеко в глубину Территорий, это во-первых. Во-вторых, как обычно поступают тоувы, несколько лет изображал шамана в племени карау. Они-то заходят намного дальше, чем осмеливаются сунуться цивилизованные люди… А поскольку шаманов своих слушаются, то приносили оттуда кое-что. – Он усмехнулся. – Могу представить, как недоумевали храбрые воины, когда им велели взять пробу грунта!

– Да уж, – проворчал Ивэйн. – Выходит, сошлось одно к одному?

– Именно. Те образцы почв, что имеются у Стефана, и те, что на новом месторождении, совпадают. Но я бы на твоем месте не слишком обольщался, – предостерег Рональд, видя, как разгорается в глазах брата хищный огонек. – Я времени даром не терял и навел справки. Здесь, – тонкий сухой палец снова уткнулся в центр зеленого пятна на карте, – когда-то находилось несколько государств. Ну да ты тоже учил историю, должен помнить…

– Не понимаю, к чему заучивать то, что случилось до Катастрофы, – буркнул Ивэйн, но продолжал слушать с большим вниманием – Рональд никогда ничего не говорил просто так. – Но кое-что я могу припомнить. Какие-то карликовые королевства и княжества, да?

– Положим, некоторые были поменьше нашей зоны влияния, – хмыкнул Рональд, – но это не имеет значения. Если мои и Стефана изыскания верны, то месторождение должно находиться на территории одного из таких королевств.

– И что? – приподнял бровь старший брат. – Какая разница?

– В сущности, никакой… – дернул плечом его компаньон. – Но ты не слишком обольщайся. Подсчеты подсчетами, но, как ты верно подметил, во время Катастрофы могло унести и остальную часть месторождения.

– Будем надеяться на лучшее. – Ивэйн, усмехнувшись, снова разлил вино по бокалам.

– Собираешься отправить туда кого-нибудь?

– Разумеется. – Глава корпорации покачивал бокал в ладони. «Душу русалки» надлежало пить чуть согретой, иначе не раскрывался полностью тонкий вкус вина. – Ты что-то имеешь против?

– Ни в коем случае. Хотел лишь предупредить, что Стефан, как любой тоув, совершенно не умеет держать язык за зубами. О его открытии должен знать весь мир, – развел руками Рональд.

Ивэйн, недовольно нахмурившись – на высоком лбу залегла глубокая складка, – задумался. Тоувы, маги-недоделки, или, как они предпочитали себя именовать, «лица с ограниченными магическими способностями», чаще всего подвизались в роли исследователей, ученых. Некоторые, впрочем, шли в деревенские колдуны или вон в шаманы, там от них, по мнению Хоуэлла, проку было больше, а головной боли – меньше. Увы, так поступали немногие, а остальные из кожи вон лезли, чтобы если не изобрести что-нибудь (этим занимались нормальные маги), так хоть раскопать в прошлом какую-нибудь диковину, доказать, что и они на что-то годны, раз уж не довелось стать полноправным магом…

Естественно, тоув Стефан раззвонил всему свету о своем эпохальном открытии. Маги уже точно знают. Конкуренты, скорее всего, тоже.

Не отправить в глубь Территорий никого нельзя. Просто нельзя: если кто-то из конкурентов поверит Стефану, если месторождение действительно существует… Весь барыш достанется тому, кто успеет первым. Земли-то ничейные, дикарей-кочевников можно не считать, значит, начнется гонка – кто успеет застолбить участок вперед других! Так было во времена «золотой лихорадки» в южной части Московии, только там дело осложнялось еще и тем, что местные вполне успешно гоняли чужаков со своих исконных земель. Чихать они хотели на корпорации, и то, что в итоге удалось договориться с ними миром, можно отнести к величайшей удаче современного предпринимательского искусства! Другое дело, что ленивые московиты драли совершенно непристойные налоги с чужих разработок (лишь бы самим ничего не делать, как полагал Хоуэлл), а верховое золото скоро иссякло, и, сколько ни били шурфы, ничего больше не нашли… В барыше остались разве что скоробогатые старатели да хитрые (или просто более осведомленные) московиты, у которых корпорации, пожадничав, арендовали эти земли на сто лет вперед. С ежегодной индексацией арендной платы, разумеется…

Итак, придется отправлять людей. Не одну команду, так надежнее. Хороших специалистов, несколько бойцов – мало ли, что может случиться в пути. Это все-таки Территории, а не парк при резиденции главы корпорации! И даже если конкуренты пока не знают об открытии Стефана, их соглядатаи непременно заметят подозрительную активность конкурента. Не могут не заметить, им за это платят, и щедро.

Ну, заварится каша! Ни одна корпорация не упустит возможности зажать магов в эриниевый кулак. Тут тебе и выгода, и безопасность… Похоже, грядут серьезные стычки, союзы будут заключаться самые неожиданные, а давние партнеры перегрызутся насмерть… Даже если не найдется на тех задрипанных землях никакого эринита, назад уже будет не отыграть.

Куда ни кинь, всюду клин, хмыкнул Ивэйн. Поднял взгляд на брата – словно в зеркало посмотрел. В глазах Рональда плясали огоньки, будто он приберег какую-то новость про запас. Насколько Ивэйн знал брата, так оно и было.

– Что-то еще? – осведомился он.

– Да, – ответил тот, скрывая усмешку. – Я, видишь ли, в отличие от тебя всегда интересовался древней историей. Собрал неплохую библиотеку…

– Я в курсе. – Ивэйн только вздохнул: на старинные книги Рональд тратил бешеные деньги. – И что же ты вычитал в своих… хм… фолиантах?

– Видишь ли, – Рональд сделал паузу, словно подбирая подходящую формулировку, – в хрониках попадаются любопытные вещи. Например, упоминание о том, что в одном королевском роду из поколения в поколение передавался меч, которым предок сразил то ли дракона, то ли могучего колдуна, то ли обоих сразу. И еще доспех, защищавший от любого заклинания.

– Эриниевая сталь? – бросил Ивэйн.

– Достаточно накладок из нее, ты же знаешь, – усмехнулся его брат. – Вот в соседних государствах ничего подобного не водилось, если, опять же, верить хроникам.

– То есть ты полагаешь, что установил, в каком именно королевстве находилось то месторождение? – иронически изогнул густую бровь Ивэйн. – А если это была случайность? Если меч и доспехи привезли из других краев, получили в подарок, наконец!

– Я сам понимаю, что предположение зыбкое, – вздохнул Рональд. Ему нравилось спорить с братом: тот со своей непробиваемой практичностью и железной логикой часто не оставлял камня на камне от его гипотез. Мало кто другой был способен на такое. – Но другого у меня нет… Но вот послушай: пишут еще об амулетах от дурного глаза и колдовства, что имелись у многих местных жителей и, главное, действовали. Тоже, скажешь, подарки? Или они были покупные? Почему тогда в окрестных землях таких не встречалось?

– Ну, ну, что еще? – подбодрил Ивэйн. Глаза его смеялись.

– В сущности, все, – огорошил его брат. – Но если верно то, что королевство, о котором толкую я, располагалось именно здесь, – он снова ткнул в карту, – а если верить древним картам и совместить их с нынешними, то так и выходит… Вырисовывается крайне занимательная штука…

Ивэйн упорно молчал. Ясно было, что Рональд припас напоследок что-то сногсшибательное, и он не собирался портить ему удовольствие неуместными вопросами.

– Это королевство не раз поминается в хрониках не только благодаря волшебному мечу и доспехам правителя, – сказал, помолчав, Рональд.

– Чем же еще?

Улыбнувшись, младший Хоуэлл наклонился к старшему и негромко изложил суть последнего своего изыскания.

На минуту воцарилась тишина. Наконец, Ивэйн помотал головой и встал.

– Это меняет дело, – сказал он, подойдя к окну. Отодвинул тяжелую штору, выглянул наружу: вечер выдался темный, дождливый.

– Подводных камней тоже немало. – Рональд присоединился к брату.

Крупная птица в клетке у окна, точно такая, какая красовалась на гербе корпорации, завозилась, проснувшись. Хрипло курлыкнула, уставилась на хозяина желтыми немигающими глазами.

– Согласен, – кивнул тот. – Но если получится…

– Это всего лишь предание.

– Ты сам знаешь, что любое предание может обернуться явью. – Ивэйн просунул руку между прутьями клетки, погладил свою любимицу по блестящей спинке. Птица ласково ущипнула хозяина за запястье. – Вот мерзавка, снова выпрашивает подачку…

– Она у тебя скоро не взлетит, если будешь совать ей куски, – предостерег Рональд.

– Пока я жив, – Ивэйн остро взглянул на брата, – эта птица будет летать так высоко, как только сможет.

– Я в этом не сомневаюсь, – усмехнулся тот. – Так что ты предлагаешь?

– Поступим следующим образом…

Оба Хоуэлла углубились в обсуждение плана предстоящей операции. Позабытая птица, в честь предка которой когда-то и была названа корпорация, попыталась привлечь внимание Ивэйна, не преуспела в этом и вновь задремала. Оперение ее в мягком свете ламп отливало яркой синевой.

2

Это был сон, от которого не хотелось пробуждаться. Всякий раз иной, но всегда нежный, теплый и ласковый, будто пух одуванчика под июльским солнцем, будто шерстка котенка, будто дыхание матери…

Неизвестно, сколько он длился, она знала – долго, но так и должно быть, поэтому нечего бояться. Совсем нечего, потому что рано или поздно истечет отпущенный срок, и сон станет легким, невесомым, и послышится конский топот во дворе замка, и раздадутся шаги… Кто-то бережно коснется ее лица, и она откроет сонные глаза, вздохнет и скажет негромко: «Как же долго я спала!» Вглядится в лицо того, кто разбудил ее, и оно будет, конечно же, прекрасно, потому что иначе и быть не может! И зашумит пробуждающийся замок, и зальется лаем собачка, уснувшая в ногах ее ложа, и вбежит в комнату мама, быстрым шагом войдет отец, старающийся не уронить достоинства, но взволнованный донельзя…

Так и будет, она знала это наверняка, поэтому совсем не удивилась, когда сквозь сон начала различать посторонние звуки: шорох, будто ветки скреблись в окно, птичье щебетание, шелест дождя… Это означало лишь, что уже скоро, скоро прибудет тот, кого она ждала так долго!

И, наконец, она услышала шаги. Тихие, осторожные, будто бы крадущиеся шаги. Наверно, ей просто показалось: они должны были быть уверенными и четкими, шагами победителя, шагами героя! Как же иначе?

Скрипнула тяжелая дверь. Шаги звучали все ближе, ближе… Человек замер возле ее ложа, ей казалось, будто она слышит его дыхание.

Если бы она могла, то проснулась бы сразу же, но ей оставалось только ждать, пока свершится то, о чем говорилось в предсказании.

Свершилось. Она успела только почувствовать странный запах, ощутить касание чужих губ – вовсе не легкое, невесомое, как предполагала, а вполне… ощутимое, – и… Ничего не изменилось. Все так же слышались звуки – будто издалека, будто сквозь плотную завесу, и мысли текли медленно-медленно, сонно…

«Не он… – подумала она с огорчением. – Или же время не вышло. Как жаль… Хорошо, если остался год или два, а если десять? Ведь он не станет дожидаться…»

Он действительно не стал дожидаться: она почувствовала обжигающую боль, затем снова, снова, и не сразу поняла, что это – от пощечины. Но кто посмел… кто посмел ударить ее?! Ее!!

– Да просыпайся же ты, чертова кукла! – кто-то поднял ее и сильно встряхнул, так, что мотнулась голова, а на плечах наверняка остались синяки от сильных пальцев. – Хватит, выспалась!

Ее уронили обратно на ложе. И снова пощечина. А потом тот, кто так грубо пытался ее разбудить, решил, видно, прибегнуть к последнему средству: взял и зажал ей рот и нос шершавой ладонью. Она так ясно почувствовала прикосновение грубой мужской руки к своему лицу, ощутила запах – пожалуй, руки у этого человека были не слишком чисты, – что ее охватило возмущение. Да кто он таков, что осмеливается так вести себя, говорить подобные слова в ее присутствии, прикасаться к ней и даже… бить?!

Дышать было нечем, и в попытке освободиться от чужой руки она попыталась повернуть голову, и… это ей удалось. Почти удалось.

Впрочем, мужчина заметил ее слабое движение, снова поднял, встряхнул…

– Ну давай, детка! – пробормотал он. – Только не вздумай сдохнуть прямо тут, у меня на тебя большие планы!

Открыть глаза оказалось непосильной задачей, но она привыкла заставлять себя, даже если было тяжело и больно. Перед нею все плыло, но она все же различила контуры крупной фигуры, сделала движение, чтобы отстраниться, и почти преуспела в этом.

– Ну слава тебе, Господи! – искренне произнес незнакомец и без позволения уселся на край ее роскошной кровати. Теперь она видела его достаточно четко, чтобы разобрать черты лица. – Ожила!

– Кто… – Голоса не было, заставить губы слушаться оказалось почти невозможно, но она справилась. – Кто вы такой?

– Не признала? – Мужчина прищурился, скривил губы, и она не сразу поняла, что это, оказывается, улыбка. – Я – твой прекрасный принц, детка! И я таки тебя разбудил, за что честь мне и хвала…

– Вы не принц, – убежденно сказала она. Уж кого-кого, а принцев ей довелось повидать столько, что иным и не снилось! – Вы… не можете быть принцем…

Мужчина смотрел на нее в упор, и в глазах его не было ни тепла, ни радости от ее чудесного пробуждения. Там оказалось что-то совсем иное, и девушка пока не могла разобрать, что именно.

Принцем он не был, в этом она могла поклясться. Принцы не бывают такими… такими… мужланами, подобрала она верное слово. Высоченный, насколько можно судить по сидящему человеку, широкоплечий, загорелый чуть не дочерна, он смотрелся настолько странно и неуместно в ее изысканной опочивальне, что хотелось снова закрыть глаза и убедить себя, что это всего лишь сон. Вот только этот сон носил странного вида одежду – штаны из грубой сизой ткани с кожаными заплатками, кожаную же куртку с простой рубахой под ней, сапоги и невероятного вида шляпу с загнутыми полями, – крепко пах лошадиным (и не только) потом, на загорелом лице его золотилась щетина, а светлые глаза смотрели пристально, оценивающе.

– Вставай, – сказал тот, кто пришел вместо обещанного принца. – Пойдем.

Она взглянула на него так, что любому стало бы ясно: принцесса оскорблена, принцесса изволит гневаться и не намерена двигаться с места.

– Ты маленькая, я тебя через плечо перекину и унесу, если будешь кочевряжиться, – пообещал незнакомец, и было в его голосе что-то такое, по чему девушка поняла: он не шутит. Перекинет и унесет, и она будет униженно болтаться вниз головой на глазах у…

– А где же все? – спросила она, прислушиваясь. – Где мои родители? Где слуги, наконец? Почему так тихо?

– О, ну теперь вижу, точно проснулась, – хмыкнул мужчина. – Ты по сторонам посмотри. Посмотри, посмотри, да повнимательнее!

Она обвела взглядом комнату. Подавила желание протереть глаза. Взглянула еще раз…

Истлевшие гобелены на стенах. Мебель, сохранившая прежнюю форму, но готовая превратиться в пыль от любого прикосновения – это было заметно. Стекла в высоком окне выбиты, а те, что уцелели в частом переплете, – потускнели, сквозь них уже ничего не разглядеть, да и зачем, если есть дыры, в которых виднеется небо? Дверь перекосилась, почти сорвалась с петель: немудрено, что она так скрипела! И толстый слой пыли на всем вокруг – в ней четко отпечатались следы незнакомца. Она везде, даже – принцесса взглянула на себя – на ее платье, на постели, повсюду!

Она попыталась отряхнуть подол – в воздух взметнулось облако пыли, и мужчина отшатнулся, прикрывая лицо рукавом.

– Ну ты устроила! – Он встал, отошел в сторону. – Отряхивайся подальше от меня!

Девушка промолчала – он был простолюдином, это видно с первого взгляда, а разговаривать с простолюдинами… Родители полагали, что это зазорно, и, как всегда, были правы.

Взгляд ее упал на маленький холмик в ногах некогда роскошного ложа. Какие-то лохмотья, золотая цепочка… и тонкие косточки. Все, что осталось от ее преданного сторожа, от ласковой собачки, уснувшей вместе с ней, вместе со всем замком…

Любая другая разразилась бы плачем от горя, но она замерла, сраженная куда более страшной мыслью: если такое случилось с собачкой, то… как же люди? Ее родители, придворные, слуги, наконец? Что с ними…

– Дошло, наконец, – констатировал мужчина, внимательно наблюдавший за ней. – Вставай уже. Не нравится мне в этом склепе. Того и гляди, потолок обвалится!

Она молча сидела на краю кровати, глядя в одну точку. Новому знанию предстояло еще уложиться в голове. Горевать она будет позже, если наступит это «позже»…

– Остальные… – сорвалось с сухих губ.

– Кого видел по пути, все истлели, – охотно ответил мужчина. – Лет-то сколько прошло!

– Сколько?

Он призадумался, видимо, подсчитывал.

– Уж побольше четырехсот. Да, пятый век к середине подходит, как ты дрыхнешь, – сказал он вроде бы с насмешкой, но в то же время немного настороженно.

Вот, значит, как… Почти пять веков вместо обещанных ста лет. И принц, которого она никогда не знала, но который должен был разбудить ее и взять в жены, если и родился, проскакал мимо заколдованного леса, где прятался ее замок. А потом женился на другой принцессе, увидел детей и внуков, потом умер, и внуки его умерли тоже, пока она оставалась здесь, в высокой башне, и…

– Где были твои родители, когда… все случилось? – спросил вдруг мужчина. – Или кто там? Только отец?

– Отец и мать, – ответила она машинально. – Они должны быть в тронном зале. Они так решили: остаться там, при всех регалиях, в парадных одеждах. И придворные тоже там, и слуги… Чтобы, когда принц разбудит меня, нас встретили, как подобает…

– И как туда пройти? – Чужаку не было дела до ее мыслей. Что его интересует, девушка знать не хотела. Объяснила коротко, как попасть в тронный зал, он кивнул – значит, понял. – Давай уже, шевелись. Пора идти.

– Оставьте меня, – обронила она.

– Не выделывайся, – нахмурился мужчина. – Я ведь предупредил… цацкаться не стану, принцесса ты там или кто!

– Я пойду с вами, – сказала она высокомерно и холодно, едва скрывая за этой холодностью истинные свои чувства. – Но сейчас – оставьте меня одну. Вы, кажется, хотели попасть в тронный зал?

– Ну да… – Мужчина чуть склонил голову набок, присматриваясь к ней. – Чудить не вздумай, слышишь? Попробуешь повеситься или отравиться…

– Я не возьму на себя грех самоубийства, – ответила она презрительно. Он что, считает ее крестьянкой, готовой полезть в петлю оттого, что дружок пошел гулять с другой? И пусть с ней стряслась беда посерьезнее измены милого, она все еще может держать себя в руках. Она должна. – Вы можете спокойно оставить меня.

– Ну, смотри, – недоверчиво произнес мужчина. Сделал шаг к двери, обернулся, бросил через плечо: – Я там буду. Возьми, что тебе нужно… хотя тут уж нечего брать-то, и спускайся. Чего тут торчать…

Он вышел, теперь шаги его звучали более уверенно, но все же он останавливался там, где разветвлялись коридоры, прислушивался, будто опасался, что кто-то набросится на него. Может, и так… Кто знает, кто или что могло завестись в пустующем замке!

Девушка поднялась на ноги – тело плоховато слушалось ее, да и немудрено, – осмотрелась внимательнее. Более-менее сохранной осталась лишь ее кровать, будто заклятие, заставившее ее проспать столько лет, защитило и ложе. Вот только собачку не спасло… Все остальное пришло в полный упадок.

Подобравшись к окну, она выглянула наружу – башню до самого верха заплели могучие черные ветви, шипы были такими, что, наверно, могли проткнуть тело насквозь. Черный лес простирался не так уж далеко, ей удалось разглядеть его границу. Там, кажется, начинался обычный мир, зеленела трава…

Как этот странный бродяга попал в замок? Принцесса хорошо помнила условие: лес расступится лишь перед тем, кому суждено пробудить ее от столетнего сна, никому другому не прорубиться сквозь угрюмые заросли, будь он хоть великий воин, хоть знаменитый кудесник! А на бродяге тем временем не заметно ни царапин, ни порезов, одежда цела, будто он и не заходил в лес. Ну не по воздуху же он прилетел!

За этими мыслями девушка прятала другие, куда более тяжелые. Нужно было спуститься вниз и удостовериться: то, о чем сказал этот человек, – правда. Всех в замке постигла участь ее маленькой любимицы. Всех. И родителей, и милую кормилицу, и молочную сестру, и придворных, и слуг, и сторожевых псов, и лошадей в конюшне, и даже почтовых голубей на голубятне… Если так, значит, она осталась совершенно одна. И что делать дальше, принцесса не знала…

В любом случае, прежде чем окончательно впасть в отчаяние, нужно было выяснить истинное положение вещей.

Девушка подошла к изящному комоду, когда-то лакированному, а теперь растрескавшемуся, покрытому толстым слоем пыли, попыталась выдвинуть ящик… Ножка комода подломилась, и весь он осел грудой изъеденной жучками трухи. Брезгливо морщась, принцесса носком туфли отбросила обломки, поворошила мусор и прах, бывший когда-то тончайшими батистовыми и шелковыми вещицами, останки безделушек… Нашла, наконец, небольшое зеркальце в потускневшей от времени оправе, протерла его, убедилась, что стекло цело, спрятала зеркальце в поясной кошель, дорогой, расшитый золотом и драгоценными камнями. Хоть что-то осталось при ней – гребень да зеркало, да еще кое-какие мелочи, которые носили при себе знатные дамы…

Больше здесь нечего было делать. Девушка остановилась на пороге и напоследок обвела взглядом комнату, в которой провела свое отрочество и юность… и последние четыреста с лишним лет…

…Задание оказалось не из простых, ну да его с самого начала никто не пытался ввести в заблуждение. Конечно, «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что» – это не совсем по его профилю, но когда предлагают такие деньги, и кто предлагает – сам глава «Синей птицы», на которого уже доводилось работать и который никогда не обманывал с оплатой! – колебаться глупо. Первый раз, что ли, отправляться в эти края? Да он вырос на границе с Территориями, первый раз забрался туда в нежном щенячьем возрасте, за что и был нещадно порот отчимом, а потом так и повадился… Слишком далеко, правда, не забирался. Нужды такой не было. А вот с сиаманчами да еще делакотами знакомство свел, у последних у него даже жена имелась. Хорошенькая была, жаль, умерла прошлой весной, когда рожала сынишку. Мальчонка тоже не выжил. Ему предлагали взять другую женщину, но он отказался – слишком привык к той. Скучал даже…

На этот раз дельце выдалось посложнее прежних: не просто перехватить чьего-нибудь гонца, выведать какой-нибудь секрет, а то и просто… хм… разобраться с неугодными господам Хоуэллам личностями. А то притащить что-нибудь с Территорий, или, наоборот, доставить по назначению, или сопроводить кого… Вообще-то, Генри Монтроз был слугой многих господ, но именно Хоуэллам он отдавал предпочтение. Они и платили щедро, и не надували: всегда говорили честно, какой гадости можно ожидать от очередного задания. Генри предпочитал действовать с открытыми глазами, он был человеком практичным. Конечно, он понимал, что ему, простому исполнителю, никто всей подоплеки происходящего не расскажет, но это ерунда, лишь бы ничего, относящегося к его делам, не скрывали.

Бывало, Генри отказывался от выгодного вроде бы дельца, предложенного конкурентами «птичек». Ну вот не лежала душа, и все тут! Чутье пока не подводило: те, кто взялся за те дела, сгинули бесследно. (К слову сказать, Генри приложил руку к исчезновению кое-кого из тех ребят. Взял, проще говоря, да и заложил их агентам «птичек», за что получил приличное вознаграждение, а заодно избавился от пары соперников. В его мире тоже имела место конкурентная борьба, и хотя противники пользовались менее изощренными средствами, нежели главы корпораций, по сути, разница была не так уж велика. Выживал сильнейший, а какими способами, вопрос другой…)

Все прошло, в общем-то, неплохо. На одинокого рейнджера (так называли на окраинах Территорий ребят вроде Генри) никто не обратил особого внимания: едет по своим делам и едет, мало ли… Вообще-то, суета стояла знатная, и Генри точно знал, с чем она связана. Знал также, что скоро кое-где станет жарко, а потому выбрал кружной маршрут. Может, оно и дольше и Юго-восточную Территорию огибать придется, зато точно не натолкнешься ни на кого из тех, кто возмечтал повыдергать перья «птичкам».

Как уж там будут справляться остальные, Генри не знал и знать не хотел. Что Хоуэллы наверняка отправят не его одного, он был уверен. Часть групп изобразит отвлекающий маневр, часть попытается прорваться к цели… Может, кто и дойдет. Может, кроме него, идут и другие одиночки (а Монтроз предпочитал работать один, так ему казалось безопаснее), но, опять же, это другой вопрос. И конкуренты тоже объявятся, как пить дать! Вот когда он столкнется с ними, тогда и будет думать, как поступить, благо вариантов в запасе достаточно. Пока же его интересовало только дело.

До цели он добрался даже раньше, чем рассчитывал – это если учесть, что большая часть пути пролегала по Территориям, да не по окраинным землям, а самым что ни на есть диким, сюда даже сиаманчи, вечные бродяги, редко заглядывали. Так взглянуть – прерия как прерия, зверья предостаточно, а присмотришься… Не стоит, в общем, присматриваться. Не дело это. Можно так заглядеться, что дороги уже не найдешь.

Но Генри новичком на Территориях не был, поэтому шел, почти не плутая, благо Хоуэлл (который из двух, Монтроз определить затруднялся) снабдил его довольно точными координатами и рассказами чокнутого старика тоува. Сам старик тут не бывал, а вот местные обитатели наведывались, хоть и без большой охоты, кое-что поведали. Немного, но опытному путешественнику вроде Генри этого было достаточно.

Цели он достиг без особых приключений, подумал еще, что это не к добру, и сполна прочувствовал все коварство судьбы-злодейки, пытаясь добраться до вожделенного замка. Если бы не Хоуэлл, черта с два у него бы что вышло, но тот снабдил рейнджера не только координатами искомого объекта. Пришлось повозиться, но в итоге у него все получилось…

Замок, будь он хоть двадцать раз заколдованный, Генри разочаровал. Как люди умудрялись жить в таких мрачных, всеми ветрами продуваемых каменных громадах, он не понимал. То ли дело добротный фермерский дом! В нем и тепло, и просторно, но без излишеств… А здесь: потолка не разглядеть, окна узкие, никаких тебе ставней, сквозняки гуляют, холод – поди обогрей такую махину! Должно быть, в стародавние времена, когда полы были устланы коврами, стены затянуты гобеленами, а придворные маги поддерживали в покоях необходимую для нормального существования температуру и освещали все эти анфилады залов волшебными огнями, тут было и уютно, и красиво. Теперь же замок напоминал склеп, и чувство это усилилось многократно, стоило Генри наткнуться на первый скелет. Это был, видимо, какой-то лакей – костяк лежал у высоких дверей, будто верный слуга и после смерти продолжал защищать хозяйские покои. Голый череп скалился, мол, рискни переступить!

Здраво рассудив, что сапог такие зубы вряд ли прокусят, Генри решительно перешагнул скелет и отправился дальше. Убедился вскоре, что в замке нет ни единой живой души, кроме разве что поселившихся под сводами пары залов летучих мышей, и призадумался.

С одной стороны, такой оборот событий не мог не радовать его лично. Все-таки некоторые поручения Генри терпеть не мог, но куда деваться? А так… все случилось само собой. С другой стороны, если и принцесса, будь она неладна, обратилась в прах, Хоуэллы расстроятся. И пусть вины Генри в этом не будет, все равно как-то нерадостно… Оставалось лишь уповать на лучшее и втихомолку молиться Меркурию, покровителю торговцев и плутов (к каковым Генри относил и себя).

В том, что удача все-таки его не покинула, Генри убедился, забравшись на самую высокую башню замка. До того он скрупулезно проверил еще две, взмок, обозлился и готов был разворотить замок по камушку. Увидев мирно спящую девушку, он почувствовал, как отлегло от сердца. Даже если разбудить ее не удастся, можно увезти с собой и предъявить Хоуэллам, а уж те сообразят, что делать дальше!

Что это именно принцесса, а не какая-нибудь служанка, можно было не сомневаться. Служанки не носят платьев, с которых драгоценности можно обирать горстями, у них не бывает таких рук – тонких-тонких, изящных, как у фарфоровой куклы, которую Генри видел однажды в витрине магазина, когда его занесло в Мюнхен. И лиц таких – даже во сне надменных и высокомерных – у служанок быть не может, равно как и маленькой коронки в высокой прическе…

Пожалуй, вел он себя грубовато, будто хотел отомстить девчонке (а ей было на вид лет шестнадцать, что вполне соответствовало преданию) за все, что ему пришлось вынести по пути сюда. Она, понимаешь, лежит и в ус не дует, а люди, к слову сказать, чуть ли не на верную смерть идут, чтобы до нее добраться!

Так или иначе, но разбудить девицу удалось. То ли заклятие за столько лет дало сбой, то ли сработал амулет, выданный старым тоувом, но хоть принцесса и не проснулась мгновенно от поцелуя, в итоге все-таки продрала глазыньки.

Генри ожидал паники, истерики, слез и перепуганных воплей и готов был справляться с этим – имелась при себе холодная вода в баклаге, лучшее средство от девичьих истерик! – но не потребовалось. Принцесса (видела бы она себя со стороны, в этом пыльном жеваном платье, да что там, пыль была даже на лице!) повела себя так, как Генри и ожидать не мог. Быстро пришла в себя, спросила о родителях (вот тут он снова возблагодарил тоувов за их работу – без некоторых штучек он девчонку вряд ли бы понял!), а потом, даже не изменившись в лице, замкнулась в молчании. Он, однако, поклясться был готов, что она напряженно размышляет, но вот о чем? Что бросаться в окошко девчонка не собирается, он прекрасно видел, не та натура. Странно даже, во всех старинных сказках принцесс описывают как нежные цветы, тронь – лепесточки осыплются. А эта вон даже слезинки не пролила, узнав, что из всего населения замка в живых осталась она одна! Может, шок? Когда отойдет и все осознает, начнет рыдать, но это и к лучшему. Что делать с плачущими девушками, Генри знал, а вот как быть с такими…

Так или иначе, но девице надо было прийти в себя, и Генри великодушно оставил ее одну. Не пропадет, некуда ей идти.

Тронный зал нашелся быстро, принцесса описала дорогу коротко и четко, любой бы понял. Толкнув высоченные тяжелые двери и опасливо покосившись вверх – чего доброго, рухнут, а такой створкой лошадь пришибить можно! – Генри вступил в огромное помещение. Да, строили в давние времена с размахом… Тут бои быков можно устраивать, не иначе, как в далекой северной Иберии! Окна от пола до потолка – цветные стекла выбиты или упали сами, когда не выдержал испытания временем оконный переплет, повсюду пыль, бывшая когда-то занавесями, гобеленами и праздничными штандартами, стены увивают вездесущие черные ветви, опасно ощетинившиеся шипами… И, конечно, кости. Народу в зал набилось, наверно, с пару сотен, никак не меньше. Видно, все придворные, а еще слуги… Все, как сказала принцесса.

Генри осторожно шел по проходу, стараясь не наступать на скелеты. Взгляд против воли останавливался на заманчиво мерцающих в пыли драгоценностях – протяни руку, сними с истлевших останков, и они твои! А стоить они будут… Сами камни, да работа, да то, что сделаны вещи до Катастрофы…

«Позже, – пообещал себе Генри. – У меня другая задача. А это потом, не убегут камушки…»

Он направлялся к постаменту, на котором возвышались два роскошных сиденья, одно побольше, другое поменьше и не столь пышное. Троны, надо полагать.

Тех, кто занимал эти троны, постигла общая участь: перед Генри сидели два скелета. Узкий золотой обруч с темными камнями, древний даже на вид – он был старинным еще до Катастрофы, за это Монтроз готов был ручаться, – съехал набок, придавая одному из скелетов залихватский вид. Генри осторожно снял королевский венец, повертел в руках… Резко обернулся на шорох, рука сама собою дернулась к револьверу.

Это оказалась всего лишь принцесса. Она застыла на пороге тронного зала, и лицо ее по-прежнему не выражало ничего. «Точно, в шоке, – решил Генри. – Потом сорвется, и поимею я массу проблем с невменяемой девкой!»

– Это корона твоего отца? – спросил он, показывая девушке золотой обруч. Не самый лучший способ отвлечь, но что поделаешь…

– Да, – ответила она, подходя ближе. – Ею короновались все мои предки с незапамятных времен.

– А еще какие регалии имелись у его величества? – Генри попытался быть вежливым, но не слишком преуспел. – Скипетр там, еще что-нибудь?

– Посох, – обронила девушка, и Генри заметил в пыли под ногами металлическое навершие в виде распростершей крылья хищной птицы, вцепившейся когтями в большой шар. Деревянная часть посоха давно истлела, но это… Генри усмехнулся – Хоуэллы наверняка оценят аллегорию!

– А у королевы? Было что-то особенное? – спросил он, подобрав навершие. Тяжеленная оказалась штука, таким посохом в случае чего, наверно, и от меча можно было отбиться, если умеючи.

– На матушке ее драгоценности, – ответила девушка. – Те, что носили все королевы нашего рода. Теперь они принадлежат мне.

– Не спорю, – согласился Генри, бережно снимая с шеи мертвой королевы великолепное ожерелье и подбирая из пыли тяжелые серьги, – но пока пусть они побудут у меня. Так надежнее, уж поверь…

Девушка ничего не ответила, но смерила его таким взглядом, что Генри невольно передернул плечами. Хорошо еще, в драку не полезла, отбирать свои цацки… С разъяренной женщиной не так-то просто сладить, а не бить же ее!

– Я полностью в вашей власти, – произнесла она неожиданно, и Генри с изумлением понял: если и была паника, страх, истерика, то эта коротышка в нелепом платье, с высоченной пудреной прической загнала все это внутрь себя. И что будет, когда оно прорвется…

– Вот и умница, – брякнул он…

…Принцессы не плачут при посторонних. Принцессы не должны показывать слабость никому. Разве только будущему мужу – тому незачем знать, какова на самом деле его нареченная. Так ее воспитали, так учила ее мать, женщина волевая и строгая. Той повезло, муж ее оказался сильным человеком и мудрым правителем, но будь иначе, она сумела бы принять бремя власти на свои плечи так, что он ничего бы и не заметил.

Сумела бы так поступить она сама, принцесса не знала. Кажется, не знала… Ей вообще тяжело было мыслить, сознание то и дело заволакивала странная пелена, и все происходящее начинало казаться сном, и приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы вернуться к реальности. Полноте, да было ли это реальностью?..

Скорее всего, решила она, в очередной раз усилием воли отогнав радужный туман. Ей никогда не снились подобные сны, такие… яркие и грубые. Но даже если ей все это лишь снится, вести она себя должна так, как подобает. И, как ни неприятно ей было смотреть на чужака, бесцеремонно сорвавшего корону с останков ее отца, она сумела перебороть себя. Чужак чувствует себя хозяином – что ж, пусть. Пока что он – единственный живой человек в замке. И пусть он простолюдин, грубиян и вор – достаточно посмотреть, как ловко он складывает в сумку лучшие драгоценности почивших придворных дам, чтобы убедиться в этом! – сейчас это не имеет значения. В конце концов, один ее предок когда-то укрывался от преследования в лачуге контрабандиста, а чем вор хуже?

– Эй, ты что делаешь? – окликнул ее бродяга.

– Я хочу взять на память прядь волос матери, – сказала она спокойно. Требовать от него именовать ее полным титулом – глупо и нелепо. Суть не меняется от того, каким именем тебя называют. – Могу я сделать это?

– Прядь волос, говоришь? – Мужчина подошел ближе, задумался. – А ведь мне и в голову не пришло… Ты бери, бери. Я тоже потом кое-что возьму…

– Что вы де… – Она проглотила вопрос, потрясенная немыслимым кощунством.

– Извини, детка, – покаянно сказал бродяга. – Так надо. Потом объясню…

…Жаль, он не прихватил вторую сумку. Впрочем, можно снять рубашку, завязать рукава – получится сносный мешок. Тащить будет тяжело, но своя-то ноша не тянет! Спросить бы еще принцессу, где тут у них сокровищница, но тогда и надорваться можно. Генри меру знал. Уже того, что он насобирал по полу в этом зале, хватило бы ему на три скромные жизни. Или две нескромные. Куда больше? Основать свою корпорацию, что ли? Нет, за королевские драгоценности пусть другие глотки рвут, ему и так достаточно… К тому же сокровищница наверняка защищена заклинаниями, а соваться под них без должной подготовки и защиты – это вовсе дураком быть надо!

Дураком Генри себя не считал, поэтому продолжал методично обшаривать зал, выбирая лучшее. Принцесса сперва молча стояла посреди зала, потом подошла к мертвым родителям. Попросила разрешения взять прядь волос, и вот тут-то Генри осенило…

Хоуэллы тоже молодцы! Ну, привез бы он эту девчонку, заявил, что она принцесса… А доказательства где? Может, он ее в ближайшем кабаке подобрал, научил, что говорить, вот и все… Генри бы на слово никому не поверил, почему ж другие должны верить?

А доказательство…

«Уж простите, ваше величество, – мысленно покаялся он, осторожно отделяя пясть руки королевского скелета. – Так надо. И по ночам мне являться не нужно, сердечно вас прошу! Ради вашей же дочурки стараюсь!»

Он проделал то же самое с королевой, увязал косточки в отдельную тряпицу и спрятал во внутренний карман куртки. Не сказать, чтобы это было приятным соседством, но что уж теперь…

Так любой маг определит, является ли девушка дочерью этих двоих людей. Вот как доказать, что они и были королем и королевой, Генри не знал. Может, поможет корона и прочее – навершие посоха, драгоценности королевы, перстень с большим темно-синим камнем с вырезанной на нем птицей, что он нашел у подножия трона… Об этом пусть голова у Хоуэллов болит, а он сделал все, что было в его силах.

– А теперь пошли, – сказал он принцессе, взвалив на плечо изрядно отяжелевшую и раздувшуюся сумку. – Здесь ночевать нельзя, а уже вечереет. У меня лагерь тут неподалеку…

Девушка молча кивнула и засеменила за ним, подобрав пышные юбки. Покорность ее Генри нравилась, но… Не попытается ли она сбежать при первой возможности? Или зарезать его во сне? Ну, этого Генри не особенно опасался, но что до остального… Впрочем, девица вроде неглупая, нужно будет попытаться объяснить ей, что происходит. Хотя бы частично. Она…

«Кстати, а как ее зовут?» – подумал Генри Монтроз, но решил отложить выяснение этого вопроса.

3

Против его ожиданий, принцесса не хныкала, не жаловалась и не требовала немедленно подать ей четверых носильщиков с паланкином, потому что у нее устали ножки! Нет, шла молча, только раз удивленно спросила:

– Мы ведь спускаемся в кухонные помещения, разве нет?

– Конечно, – ответил Генри и поправил на плече тяжеленную сумку. – А ты думала, подземный ход прямо в тронном зале начинается?

Вообще-то, там тоже имелся потайной ход, но куда именно он ведет, Генри не знал. Зачем время терять?

Принцесса ничего не сказала, послушно проследовала за ним, пробралась в темный лаз, собрав со стен всю грязь и пыль своим бесконечным шлейфом, пошла позади. Генри зажег фонарь, чтобы не оступиться в темноте. Когда-то этот ход, как и весь замок, освещался волшебными огнями, вспыхивавшими по команде вошедшего под низкие своды, но теперь то ли волшебство просто иссякло, то ли что-то разладилось, но света не было. Приходилось довольствоваться малым.

Если бы не дотошный Хоуэлл, Генри пришлось бы сложно. Окружавший замок черный лес (таких растений Монтроз никогда прежде не видел и предпочел бы больше никогда не видеть) не давал пройти. Не давал, и все тут! Сколько Генри ни бился, сколько ни пытался приспособить богатый свой арсенал фокусов и трюков для решения этой проблемы, на черные колючки ничто не действовало. Они не сгорали в огне (Генри зря истратил несколько флакончиков недешевого «белого пламени» и не на шутку разозлился), их не брало железо, а просто пробраться между стволами тоже оказалось невозможно: ветви смыкались, как живые, угрожая внушительными шипами, – и Генри отступился. Наверно, сильный маг или хотя бы умелый тоув справился бы с этой растительной напастью, но Генри был всего лишь рейнджером.

Соваться в потайной ход ему не хотелось, не любил он подземелий, но выбора не оставалось. По счастью, большая часть замков тех времен строилась по единому образцу, а потому Хоуэлл резонно предположил, что потайные ходы должны оказаться здесь, здесь и здесь – он тогда указал на схематичный план замка, – а уж куда они выводят, ищи сам, Монтроз! Исследуй прилегающую местность, пораскинь мозгами – голова у тебя не только для того, чтобы шляпу носить! – и сообрази. Он сообразил в конечном итоге… исползав на брюхе все окрестности. Если бы все осталось таким же, как четыреста с лишним лет назад, было бы проще, но теперь приходилось только догадываться, был ли на этом месте овраг, лес или заросли кустарника…

Единственный обнаруженный им ход оказался наполовину заваленным – видимо, свод обрушился еще во время Катастрофы, когда часть тоннеля просто оторвало и унесло в неизвестном направлении. С этим Генри справился, хотя и пришлось попотеть, не впервой было.

– Тут осторожнее, – предостерег он принцессу. – Под ноги смотри.

Девушка ничего не ответила. Пару раз споткнулась – он слышал краем уха, – но промолчала.

– А теперь стой, – скомандовал Генри. Загасил фонарь – снаружи пробивался свет. Наконец-то добрались. – Я вылезу, потом тебя вытащу. Ясно?

Принцесса снова ничего не сказала, не возразила, поэтому Генри, пристроив сумку поудобнее, начал карабкаться по каменным обломкам вверх, к дневному свету…

…О том, что в замке есть потайные ходы, принцесса, конечно, знала. Но, как выяснилось, ей рассказали далеко не обо всех таких лазах: во всяком случае, о том, который начинался в большой кладовой рядом с дворцовой кухней, она никогда не слышала. Может статься, о нем позабыли и ее учителя… Этот бродяга, однако, шел уверенно – а как иначе, если и в замок он пробрался этим же путем?

Идти было непросто: плиты под ногами то вставали дыбом, то проваливались, рассыпались щебнем, будто покореженные землетрясением. Наконец, дорогу преградил настоящий завал. Бродяга, недолго думая, полез вверх по ненадежным обломкам – сверху сыпался песок и мелкие камушки, – потом пробивающийся откуда-то дневной свет померк, загороженный широкой спиной, и снова появился.

Мужчина крикнул сверху:

– Эй! Руку мою видишь? Достанешь?

– Нет, – ответила она, оценив расстояние до дыры в своде тоннеля. Даже если она встанет на цыпочки, то все равно не дотянется до протянутой руки даже кончиками пальцев.

– Попробуй на камни забраться, – посоветовал бродяга. – Ты не бойся, они прочно держатся, подо мной не посыпались, а ты полегче будешь. Давай, чего телишься?

Она пропустила его слова мимо ушей: принцессе не пристало обращать внимание на речи простолюдина. Однако оставаться в темном подземелье было глупо, поэтому девушка, подобрав юбки, осторожно ступила на каменный обломок. Он шатался, но выдержал, не покатился. Следующий держался менее прочно, но малый вес принцессы не сдвинул его с места. Так, балансируя, она смогла немного подняться по импровизированным ступеням.

Она взглянула вверх. Бродяга, должно быть, лежал на животе: в дыру свешивалась лишь его голова да виднелись плечи.

– Руку давай, – скомандовал он, и девушка протянула руку. Ее ладонь полностью скрылась в могучей лапище бродяги. – Держу. Лезь вверх, я тебя вытяну…

И действительно – вытянул, руки у него оказались сильными. Поставил наземь, даже галантно отряхнул подол ее платья, хотя его уже было не спасти – все в пыли, в грязи, отделка местами оборвалась и висит клочьями…

Девушка оглянулась: замок, почти неразличимый за переплетением густых ветвей, нависал над ними. Потайной ход выводил за пределы волшебного леса – вот, значит, как бродяга пробрался внутрь, минуя заколдованные заросли! Но откуда он узнал?..

– Пойдем, – сказал мужчина нетерпеливо. – Тут еще неблизко, а темнеет быстро. Или ты устала?

– Ничуть, – ответила принцесса, как ответила бы, даже если валилась бы с ног от изнеможения. – Указывайте дорогу…

«Указывайте дорогу, вон как!» – дивился про себя Генри, размашисто шагая по высокой траве. Маленькая принцесса за ним едва поспевала, и ему приходилось умерять прыть. Признаться, ему не терпелось оказаться как можно дальше от заколдованного замка – ну не место там нормальному человеку, это он нутром чувствовал! Стоило, наверно, лошадей неподалеку оставить, но он ведь не знал, сколько времени проведет внутри, а бросать животных рядом с этой колдовской жутью… Нет уж, лучше своим ходом пройти немного! А принцесса… Потерпит принцесса. Если что, Генри ее и на руках донесет, она легонькая оказалась, совсем невесомая (да и то, поди, тут на платье больше тяжести приходится, решил он). Но – тут Генри покосился на девушку через плечо – не хлипкая. Он помнил, как она ухватилась за него, помнил ее руку в своей ладони – тоненькую, но не хилую. Вздумай он вот так выдернуть из подземелья какую-нибудь богатую девицу из тех, чьи отцы входят в состав правления какой-нибудь корпорации, не обошлось бы без охов и стонов, а эта молчала, будто воды в рот набрала. Оно, с одной стороны, вроде бы и хорошо, но с другой… С другой стороны, Генри предпочел бы иметь дело с нормальной девчонкой, которая и поплакать может, и поныть – с этими он хотя бы знал, как обращаться! Что делать с принцессой, он пока не представлял.

– Пришли, – сказал он с большим облегчением…

…Идти пришлось не так уж близко. Возможно, это расстояние и показалось бы девушке небольшим, если бы на ней было надето не придворное платье и бальные туфельки, а более подходящий для прогулок костюм, но чего не было, того не было…

– Это ваш лагерь? – спросила она, озираясь. Хранить гордое молчание не было смысла, а восстанавливать единственного живого человека в округе против себя никак не годилось. Гордость ее могла немного и потерпеть, если на то пошло…

– Ну да. – Бродяга сунул большие пальцы рук за ремень, огляделся, негромко свистнул.

Будто из ниоткуда появились две тени, два рыжевато-серых пса, почти неразличимые в густой, выгоревшей на солнце траве. Они были почти одинаковы – крупные, ростом выше колена хозяина, широкогрудые, поджарые, с крепкими лапами и умными мордами, только у одного пса левое ухо не стояло торчком, наполовину висело, а у второго оказались светло-желтые пятна вокруг глаз.

Псы обошли пришелицу с разных сторон, принюхиваясь – она видела, как шевелятся, втягивая воздух, мокрые черные носы. Это были не охотничьи собаки, совершенно точно, и не те, которых держали ради забавы. Нет, у них было совсем другое предназначение…

– Знакомься, – предложил бродяга и указал подбородком на псов. – Это Гром, а это Звон. Мои дружки-приятели.

– Почему… такие клички? – поинтересовалась девушка больше из вежливости. Видно было, что хозяин своими псами гордится, а нет лучшего способа расположить к себе человека, чем проявить интерес к его собаке или лошади.

– Потом поймешь, – осклабился бродяга. – Не стой, пойдем. Гром, Звон, свои! – Он указал собакам на девушку. – Охранять!

Псы подошли ближе, почти утыкаясь носами в подол ее платья. Вблизи видно было, что шерсть у них густая, пыльная – видно, они много дней провели в пути.

– Ты только не вздумай их гладить, – предостерег бродяга, шагая вперед. – Не любят они этого…

Девушка сочла за лучшее промолчать. Гладить чужих боевых псов, натасканных к тому же на человека, – что может быть глупее?

Маленький лагерь, устроенный на поляне в рощице, открылся во всей красе: удобно устроенное место не просто для отдыха, а для долгой стоянки. Кострище, небольшой – на одного человека – шатер, в землю вбиты колья, натянуты веревки, на них мотаются немудреные одежки: видно, хозяин недавно решил устроить стирку. И – чисто, ни объедков, облепленных роями мух, ни запаха…

Чуть поодаль фыркали лошади – девушка различала между деревьями их силуэты. Видно, кони паслись как можно дальше от замка, стреноженные, и было их не меньше трех. Путешественник подготовился к походу серьезно, его не случайно занесло в эти края, и… Что это могло означать?

Девушка снова огляделась. Замок невдалеке, рощица – раньше ее не было, но ведь сколько лет прошло, мог и целый лес вырасти, сгинуть и вырасти снова! Здесь все понятно и привычно, но вот дальше, за рощицей и везде, насколько хватало глаз, расстилалось бескрайнее море травы, по которому ветер гнал серебристые волны…

– Что это? – спросила она вслух. – Откуда это? Здесь никогда не было таких лугов. Там… – она указала направо, – там была деревня. А вон там – лес. Дальше – холмы. Где все это? Почему вокруг одни луга?

– Это не луга. – Бродяга, опустившись на колени, разжигал костер. – Это прерия. Ты садись. Вот сюда садись, я тебе одеяло дам, чтоб не холодно было… – Он поднял на девушку глаза, и она подивилась, насколько светлыми они кажутся на загорелом дочерна лице…

…Гром и Звон к принцессе отнеслись вполне благосклонно, а вот датчики – не слишком. Они и так-то звенели, не переставая, – еще бы, это ж самое сердце Территорий, да еще и заколдованный замок поблизости! – и от этого звона уже с души воротило. Когда же Генри привел в лагерь девицу, приборы, измеряющие уровень присутствия магии в окружающем мире, и вовсе зашлись в истерике. Пришлось отключить – что этот самый уровень зашкаливает, Генри и сам знал, а слушать беспрерывный визг проклятых датчиков никакого терпения не хватало! Принцессе-то хорошо: приборы настроены на него, только он и различает этот звон!..

Девушка вела себя спокойно, села, как было предложено, на сложенное одеяло, расправив мятый и грязный подол, выжидательно посмотрела на Генри… Все-таки было в ней нечто такое, что, несмотря на перепачканное платье и растрепавшуюся прическу, позволяло признать в ней знатную особу. (Вообще-то, общением с по-настоящему знатными особами Генри Монтроз избалован не был, но обладал хорошим чутьем, которое сейчас говорило ему – осторожно, парень, эта девчонка не из простых!)

– Я не представился, – сказал он и галантно снял шляпу. Шляпа была потертая, с дырочкой от пули – счастливая. – Генри Монтроз к вашим услугам!

– Генри? – произнесла девушка с непередаваемым выражением.

– Вообще-то, Анри, – он нахлобучил шляпу обратно, – но мне больше нравится первый вариант. Тебя как величать прикажешь?

– Мария-Антония, – ответила принцесса после короткой заминки.

Генри присвистнул. Что ж, имечко вполне подходящее для принцессы. В тех хрониках, о которых ему толковал Хоуэлл, говорилось, что ее звали то ли Марианной, то ли Антуанеттой, то ли еще как, а вышло…

– Мария, значит, Антония, – повторил он. – Длинно и для наших целей неподходяще. Мэри… Нет, не твое, какая из тебя Мэри, право слово… Энн? Тоже не то. Разве что Тони… Знавал я одну красотку с юга, ее как раз Антонией звали. Ну так все вокруг – иду к Тони, иду к Тони, а женам-то и невдомек, что они к ней повадились шастать!..

Он осекся, заметив, что принцесса словно закаменела. Холоднющие серые глаза сделались вовсе ледяными, этого бы только дурак не заметил.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он как мог мягче, а в душе проклял Хоуэллов, а заодно собственную жадность и авантюризм, погнавшие его на это дело. – Этикету не обучен, уж извини. Звать тебя как-то надо, и чем проще, тем лучше. Почему – потом объясню…

– Лучше объясните, что происходит вокруг, – подала, наконец, голос принцесса. Генри готов был поклясться, что она собиралась добавить что-то вроде «меня не волнует, как ты станешь меня называть, ничтожество!», но почему-то промолчала. И на том спасибо! – Почему я не узнаю окрестностей? Я понимаю, прошло много лет, но рельеф не мог измениться настолько сильно!

– Как раз мог, – хмыкнул Генри. Между делом он устраивал над огнем котелок – пора было ужинать, и готовить теперь предстояло на двоих. – Я, признаться, не очень представляю, как и о чем тебе рассказывать. Ну да я в общих чертах изложу, что случилось после того, как тебя спать уложили, а дальше ты уж спрашивай. Идет?

Девушка кивнула.

– В общем… – Генри набрал в грудь воздуха, но внезапно понял, что не знает, с чего начинать. Решил сперва спросить: – В твои времена ведь магов было много?

– Пожалуй, – подумав, ответила принцесса.

– Ну вот. – Генри терпеливо ждал, пока закипит вода, чтобы засыпать в нее крупу. – Магов было много, придумывали они всякую всячину… и допридумывались.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурила тонкие бровки принцесса.

– Я имею в виду, случилось то, что мы теперь называем Катастрофой, – охотно поведал Генри. – Это было примерно лет пятьдесят спустя после того, как ты заснула. Вообще-то, нынешние маги утверждают, что все это случилось из-за пересечения каких-то там магических полей, переизбытка… а, я даже выговорить это не могу! Но вообще-то все уверены, что маги сами во всем и виноваты. Доигрались со своим могуществом, вот и…

– Я так и не поняла, что произошло, – перебила его девушка. Она потирала переносицу, словно у нее разболелась голова. Да и немудрено…

– Да никто не понял, – пожал плечами Генри. – Как бы объяснить… В твои времена уже карты ведь были? Карты мира?

– Конечно, – кивнула принцесса.

– Ну, изобрази вчерне. – Генри сунул ей прутик, разровнял золу около кострища.

Девушка взглянула на него, дернула плечиком и несколькими взмахами нарисовала на золе контуры той Европы, которую теперь можно было увидеть только на древних картах. Добавила очертания Черного континента и очень схематичное изображение того, что находилось восточнее Московии…

– А вы знали, что на западе, за океаном, есть еще один материк?

Принцесса посмотрела на него с недоумением, нахмурилась.

– Некоторые утверждали, что там будто бы есть острова, изобильные диковинами, – сказала она, подумав, – но никто так и не отправился туда.

– Не успели, – хмыкнул Генри и забрал у нее прутик. – Значит, вот примерно тут был этот материк… А потом вдруг все взяло и перемешалось.

– Как – перемешалось?

– Да говорю тебе, никто не знает! – вздохнул Генри. Тяжело было объяснять то, что привык принимать как должное! – Ну как если бы карту разрезали на кусочки, а потом разложили их по-другому! Тут вот был замок – а теперь вместо него тропический лес. Здесь болото было, а теперь раз – ледник, а то еще хлеще – огнедышащая гора! Или вот как тут… Были эти ваши леса и деревни, а теперь прерия. Этим местам больше всего досталось, сюда почти целиком Западный материк прилепился, вот осколочки остались вроде твоего замка… Там, восточнее, все-таки побольше сохранилось.

– Но… – Принцесса что-то обдумывала, хмурилась. Причем странно как-то: глаза ее, живые, смышленые, то и дело становились совершенно стеклянными. Генри знал кое-кого, кто выглядел примерно так же в глубокой задумчивости, но то – в глубокой, а тут… – Наверно, если материки сдвинулись с места, то были и землетрясения, и извержения вулканов, и наводнения… Как же выжили люди?

– Не было ничего такого, – с удовольствием сообщил Генри зазнайке. – А если было, то чуть-чуть. Народу, конечно, много погибло, но могло быть больше, если бы не маги. Они говорят, будто сдержали силы природы, не дали им совсем людей-то раздавить… Но сдается мне, врут. Сперва сами что-то учудили, потом начали следы заметать…

Принцесса молчала. Видно было, что новая картина мира не укладывается в этой хорошенькой головке. Да где ей, подумал Генри с досадой, только и знала, поди, что на балах красоваться! Или чем там еще принцессы занимались?

– А как же люди уживались с новыми соседями? – задала она вдруг неожиданный вопрос. – Наверно, они даже не понимали их языка, ведь так?

– Ну… вроде того, – опешил Генри и потянулся почесать в затылке, сбивая шляпу. – Поначалу сложно было. Воевали даже… с испугу, не иначе. Потом привыкли. Ну и маги тоже… Придумали кое-что, чтоб хоть вожди друг друга понять могли!

– А остальные? – Принцесса задавала вопросы таким тоном, будто не сомневалась – на них обязательно ответят. Не могут не ответить. – Поделки магов стоили очень дорого, я помню. Они бы не упустили случая нажиться. Так как обходился простой люд?

– Ну у тебя и вопросы… – Генри все-таки снял шляпу, бросил ее рядом с собой наземь. – Не знаю я. Как-то обошлись. Оттуда слово, отсюда слово, вот и договорились!

– Выходит, языки тоже смешались? – снова озадачила его девушка.

– Наверно, – подумав, ответил он. – Это у тоувов надо спрашивать, они в старых книжках копаются. Я одну видел, вроде слова знакомые попадаются, а так – ничего не понять! Тоув сказал, она на англецком была…

– Английском, должно быть?

– Может, и так, – не стал спорить Генри. – Мне какая разница?

Принцесса помолчала. Снова потерла переносицу, поморщилась, встряхнула головой, будто снова пыталась проснуться. Да уж, пожалуй, окружающее должно ей казаться кошмаром, да еще каким!

– Как тогда я могу понимать вас, если вы, скорее всего, говорите на смеси разных языков? – задала она неожиданный вопрос. – Я знаю несколько иностранных наречий, но и они должны были измениться за столько лет!

– А… – Генри криво усмехнулся. Девчонка умела зрить в корень, он не ожидал от нее такой прыти! – Вот…

Он прижал указательный палец к левому уху, отнял и продемонстрировал принцессе прозрачный шарик размером с ноготь.

– Пока у меня эта штука, я понимаю кого угодно, а они – меня, даже если я их наречия не знаю, – пояснил он, размял шарик пальцами и засунул обратно в ухо. – Если, конечно, такие языки туда заложены. Ты-то говоришь на старом европейском диалекте, ну, его маги в эту штучку засунули, так что…

– То есть если у вас не будет этого, – перебила принцесса, – я перестану вас понимать?

– Да нет, поймешь, наверно, с пятого на десятое, – рассудил Генри, – но это неудобно. Кстати, держи…

Он вытряхнул из кисета точно такой же шарик, протянул ей на ладони.

– Вложи в ухо, – сказал он. – Мало ли, с кем встретиться доведется, у них таких штуковин может не быть. А так ты хоть поймешь, кто такие и чего хотят!

Генри едва не пропустил нужный момент – вода наполовину выкипела. Пришлось спасать положение, иначе ужин ждали бы еще долго.

– Так вот оно и тянется, – сказал он, просто чтобы не молчать. Это только кажется, что одному хорошо путешествовать, а за пару месяцев разговоров с лошадьми и собаками так осатанеешь от одиночества, что и принцессе в качестве собеседника рад будешь! – И ничего. Живы.

– А как же короли? – задала ожидаемый вопрос девушка. – Выходит, владения их распались, и…

– Ну да, – не дал ей договорить Генри, высыпая в котелок крупу и помешивая, чтобы не прикипела. – Кто-то до сих пор цепляется за клочок земли с замком… вроде твоего. Их не трогают, они безобидные. Достопримечательности такие. А так… нету больше королей. Ну вот разве что у московитов царь есть, но их не так сильно Катастрофой тряхнуло, как нас… Есть еще Желтые царства – Ханьское, Циньское… все не упомню. Но, говорю, на востоке не так сильно все перемешало. Они по-старому почти живут.

– Они – пусть, – вздернула подбородок принцесса. – А здесь? Как же здесь люди обходятся без правителей?

– У нас теперь один правитель, – хмыкнул Генри, дождался, пока девушка недоуменно вскинет бровки, и добавил: – Золото. Ну что так смотришь? Не понимаешь? – Он помешал ложкой в котелке, сыпанул соли. – Представь, вот был мир и вдруг не стало. Какие-то непонятные места, а между ними – остатки того, что было. И там разные люди живут. Есть хотят, вещи им всякие нужны… Ну вот, кто первый сообразил, что теперь торговлей заниматься – самое важное дело, тот и выиграл. Только опасно это. Через Территории ходить…

– Территории? – нахмурилась девушка. – Это… те дикие земли с Западного материка?

– Ну, не только, – неохотно ответил Генри. – Разные. Просто… Я ж говорю – маги мудровали. Есть места спокойные, а есть… Не могу объяснить. Территории, в общем. Там особо делать нечего. Только торговцы через них ездят, за то им и платят…

Монтроз умолчал о том, что по Территориям вовсю шляются такие типы, как он сам: из праздного любопытства или ради наживы, неважно.

– Хватит болтать-то, – поспешно сказал он, видя, что принцесса вознамерилась задать ему еще какой-то вопрос. – Уже готово все, сейчас миски достану…

– Благодарю, – вымолвила девушка будто бы с усилием. – Я не голодна.

«Ясно, куда уж нашей походной каше против этих… соловьиных язычков в сливочном соусе!» – хмыкнул про себя Генри, но тут же насторожился: с принцессой что-то было неладно. Слишком напряженное лицо, как будто она силится удержаться в сознании, а на самом деле сейчас грохнется в обморок.

– Эй, с тобой все в порядке? – спросил он, хмурясь.

– Разумеется, нет, – выговорила девушка. – Я бы хотела… побыть одна.

«Ага, – решил Генри. – Вон оно в чем дело!» Понятно теперь, отчего у нее такое лицо. Едва сдерживается, бедолага, чтобы не разреветься на глазах у постороннего человека, а это, должно быть, этикетом не дозволяется.

– Да сколько угодно, – сказал он. – Вовсе избавить тебя от своего общества не могу, уж не обессудь, но можешь залезть в палатку, там ты меня хоть видеть не будешь!

– Благодарю, – наклонила голову принцесса, поднялась, посмотрела выжидающе.

Генри галантно откинул полог палатки, пропуская девушку внутрь. Как она намерена разворачиваться там со своим шлейфом и прочими нижними юбками, он не представлял. Однако все кружева и оборки как-то уместились в маленькой палатке, и воцарилась тишина. Как Генри ни прислушивался, он не мог различить ни единого всхлипа.

– Принцесса, – позвал он, вытащив из брошенной под самодельным навесом седельной сумки тугой тючок. – У меня тут есть кое-что переодеться. Тебе, верно, великовато будет, ну да велико – не мало… Сама справишься или помочь?

Он спросил это без всякой задней мысли, зная, что знатные девицы и по сей день одеваются не иначе как с помощью горничных, а раздевать их – сущее мучение, столько на них всяких тряпок!

Принцесса не соизволила ответить, видимо, оказалась оскорблена до глубины души.

– Эй, – снова окликнул Генри и откинул полог безо всяких церемоний. – Ты не слышишь, что ли?

Она, наверно, и вправду не слышала. Лежала без движения на его одеяле, и он не сразу различил, что грудь ее едва заметно поднимается и опускается. Чувств лишилась, что ли? Чем черт не шутит…

Генри присел рядом с девушкой, пощупал пульс – вроде бы нормальный, да и дышит она ровно, и бледности нездоровой не наблюдается… Знатным девицам в случае обморока полагается распустить корсет, это точно, чтобы могли дышать. На принцессе корсет имелся, он почувствовал, когда вытаскивал девицу из подземелья и подхватил ее под мышки. Его расшнуровывать – целая история, а уж если шнуровка сзади… А если она очнется и решит, будто Генри покушается на ее девичью честь? С ней ведь потом не путешествие выйдет, а сплошная мука!

Нет уж, решил он, дышит и дышит, авось не помрет, если за четыре с лишним века сна не задохнулась! Сна?.. Генри внимательнее присмотрелся к девушке.

– Да чтоб мне провалиться! – сказал он с чувством.

Принцесса спала. Спала глубоким беспробудным сном. И теперь ясны стали ее странные жесты: это она пыталась удержаться в сознании и не уснуть, а он-то думал о головной боли…

– Ну и ну, – произнес Генри, не опасаясь разбудить девушку. – Это что ж, она всю дорогу дрыхнуть станет, а мне ее каждый час будить? Вот чертовщина…

Он помотал головой, выругался про себя и, оставив рядом с принцессой сменную одежду, задом выбрался из палатки и закрыл полог. Едва-едва успел – каша чуть не пригорела.

Выругавшись уже вслух, Генри снял котелок с огня и безо всякого аппетита принялся за ужин. Ему совсем не нравились эти странности. В предании было ясно сказано: принц разбудил спящую принцессу, весь замок тоже проснулся, устроили свадьбу, все жили долго и счастливо… А тут что? Принцесса какая-то не такая, просыпаться решительно не желает… Или дело в том, что он, Генри, никакой не принц? В смысле, не тот, кто должен был ее разбудить? Кто его знает, может, там заранее было уговорено, чей наследник обязан будет пробраться к заколдованному замку и обеспечить слияние двух королевств воедино путем бракосочетания с этой вот… Марией-Антонией!

«А, что гадать, – с досадой подумал Генри и свистнул псов – вылизывать котелок. После них отмывать посуду было легче легкого. А если воды в обрез, можно и не отмывать, Генри своих псов взял месячными щенками, сам их вырастил, а потому не брезговал есть с ними из одной миски. – Дотащить бы ее до Хоуэллов, они сами разберутся. А если что, в самом деле, перекину через седло и так повезу! Все хлопот меньше!»

С этой мыслью он раскатал у костра запасное одеяло, улегся на него и мгновенно уснул. Никого чужого к лагерю псы не подпустят, в этом он был уверен…

…Мария-Антония открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Кажется, ей приснился кошмарный сон, один из тех, которые длятся и длятся, и ты никак не можешь проснуться, а только ходишь по заколдованному кругу внутри собственного сновидения и уже не знаешь, где сон, а где явь…

«Но теперь-то я проснулась», – сказала она себе уверенно. Конечно, проснулась. Кажется, утро совсем раннее, низко над головой – матерчатые своды небольшого шатра, откуда-то снаружи слышно лошадиное фырканье, а вот шумно чешется собака… Такие знакомые, привычные и любимые звуки, она слышала их всякий раз, как доводилось выезжать на охоту и ночевать в лугах.

Девушка протянула руку, но рядом никого не оказалось. Как странно…

Она села, едва не задев головой ткань шатра – он оказался как-то слишком уж мал, даже охотничьи бывали побольше! И еще… Она оглядела себя. В тусклом утреннем свете, струившемся сквозь щель в неплотно закрытом пологе, Мария-Антония увидела когда-то роскошное, а теперь безнадежно испорченное платье. Шлейф бесформенным комом громоздился у нее в ногах, края нижних юбок посерели от пыли, бальные туфельки порвались, будто она долго шла пешком по бездорожью.

«Да. Так и было. – Принцесса сжала пальцами виски. – Мне не снилось. Вернее, мне слишком долго снилось… разное, и я перестала различать сон и явь и не узнала ее, когда она наступила…»

Вчерашний день постепенно всплывал в памяти. Сперва пробуждение – совсем не такое, каким должно было быть, потом тот странный человек, осмелившийся ограбить ее покойных родителей… (Мария-Антония схватилась за грудь – сверток с прядью волос матери оказался на месте. Хотя бы это оказалось не сном!) Потом долгая дорога по странным лугам, которые теперь назывались прерией, два боевых пса, и такой невероятный рассказ… «Четыреста с лишним лет? – переспросила себя девушка. – Разве такое может быть?» Но стоило лишь вспомнить, во что превратился ее родной замок, вспомнить останки родителей и придворных, чтобы поверить: да, оговоренные сто лет прошли, а за ними еще и еще, и никто не явился к ней, кроме этого странного человека.

Мария-Антония прикрыла глаза, припоминая его. Он был похож… да, пожалуй, на вольных охотников и торговцев, а еще опытных наемников, которых она помнила по своему детству. Взгляд такой же – взгляд человека, привыкшего искать выгоду, пусть даже таится она в очень опасных местах. Человека, привыкшего рисковать и получать за это плату. На такого можно положиться, если платишь ему достаточно. Если платишь ему – ты, а не кто-то иной.

На простого искателя приключений он… как же его имя? Ах да, Анри, то есть Генри Монтроз… Словом, он не походил на обычного странника, отправившегося в путь, разузнав о какой-то диковине. Нет, он на кого-то работал. На кого? Хорошо бы узнать…

И еще вещи, о которых он рассказывал: это совсем не укладывалось в голове. Чтобы привычного и вечного мира, в котором все идет по раз и навсегда заведенному порядку – войны можно не считать, это ведь часть оного мира! – больше не было? Чтобы место его заняло нечто странное, невообразимое?.. Но, – девушка вспомнила бескрайние луга, нет, прерию вокруг, – похоже, Генри не лгал. Это совсем иная земля, чем та, что запомнилась ей. И люди теперь, должно быть, тоже иные… во многом. Но суть всегда одна, так говорил когда-то юной принцессе старый полумаг, наставлявший ее во всяческой премудрости. Люди могут меняться внешне, но внутри всегда будет то же, что было от начала времен, и это что-то всегда можно отыскать, если знать, как.

Генри Монтроз – наемник, вот единственное, в чем была уверена принцесса. Что ж, пусть так… И явился сюда он по какому-то делу, напрямую касающемуся ее персоны. Но не только ее лично, иначе для чего ему понадобились королевские регалии? А она помнила, что Генри положил их отдельно от прочих драгоценностей! И еще… часть останков ее родителей он тоже захватил. Зачем? Откуда вообще узнал о затерянном в этой самой бесконечной прерии старинном замке, о заклятии, как сумел проникнуть внутрь и разбудить ее?

Столько вопросов, и ни единого ответа… Впрочем, девушка полагала, что рано или поздно узнает все, если не от Генри Монтроза, то от его нанимателя, кем бы он ни был. Сам Генри может просто не знать истинной подоплеки событий, как многие исполнители, но то, чем он располагает, Мария-Антония вызнает.

И еще кое-что тревожило ее: собственное поведение. Отчего она вчера так странно обращалась с Генри? Она ведь умела быть благодарной, это едва ли не первое, чему обучил ее отец! «Простолюдины не знают этикета и не понимают намеков, – говорил он ей, – но они очень проницательны по-своему. Если простолюдин оказал тебе услугу, поблагодари его искренне, и, может статься, не понадобится и плата. С твоей головы не упадет корона, если ты благосклонно кивнешь леснику, указавшему тебе дорогу, или поблагодаришь крестьянку, поднесшую парного молока. Или, скажем, ответишь на нижайшую просьбу ремесленника, кинувшегося под копыта твоего коня! А эти люди запомнят тебя не чванливой недосягаемой куклой, а живым человеком, и расскажут об этом своим детям. Мелочь? Может быть. Но и такие мелочи, бывает, меняют историю, ты же знаешь…»

Она знала, конечно, она прилежно училась и помнила, что, бывало, королей спасали такие вот ремесленники и крестьяне, запомнившие добро. Люди ведь недалеко ушли от зверей, говорил ей старенький священник, которого едва не сожгли на костре в родной обители за ересь; ему чудом удалось избегнуть страшной гибели, и с тех пор он долго скитался по свету, пока не нашел пристанище в доме отца Марии-Антонии: тому все равно было, в каких заумных теориях старик разошелся с высшими церковниками, был бы грамотен да смыслил в кое-каких науках… а церковь в этом маленьком королевстве никогда большой силы не имела. Такие уж места, почти дикие, говорили на просвещенном юге.

Люди недалеко ушли от зверей, не уставал повторять искалеченный дознаниями старичок. Они запоминают добро, они не прощают и не забывают зла, пусть даже церковь учит иному, и они не любят тех, кто мыслит иначе. Просто природу не переделать, как ты ни старайся. Наверно, кому-то это удается, но их единицы, и их знают по именам – перечисли-ка святых, Мария-Антония, пора заняться делом!

Так отчего же она вчера повела себя с человеком, по сути, спасшим ее, так грубо и заносчиво? Мария-Антония не хотела думать о том, что сталось бы с нею, очнись она от многовекового сна в пустом замке, а это, наверно, вполне могло случиться, ведь заклятие явно слабело с годами… Она бы даже не смогла выбраться наружу, не зная о том подземном ходе, черный лес не выпустил бы ее, и она умерла бы от голода и жажды: ведь в кладовых все давно обратилось в прах! Генри Монтроз был груб, как многие наемники, которых ей доводилось видеть, но он ее спас, этого нельзя отрицать. Так в чем же дело?

«Это все сон, – решила она, поразмыслив. – Мне снилось, что я… Да, я принцесса, ожидающая прекрасного принца. Тот маг правильно сделал: если бы снилось что-то другое, можно было бы сойти с ума, а так… Я все это время провела в сказке, ведь ожидание чуда не менее прекрасно, чем оно само! И я, кажется, слишком свыклась с этим… – Она усмехнулась, перебирая кольца на пальцах. – Когда же пришел человек из реального мира, моя сказка не приняла его, а я, должно быть, не избавившись еще от сонных чар, оставалась такой принцессой, какой была в придуманной истории. Такой, какими видятся принцессы простолюдинам…»

Так это или нет на самом деле, она сказать не могла. Спросить бы того мага, но его, конечно, давно нет в живых… Ничего, она разберется и сама. А пока нужно подумать о вещах более насущных!

Оглядевшись, девушка наткнулась взглядом на какой-то сверток. Кажется, его не было, когда она забралась в этот маленький шатер, одолеваемая сном. Должно быть, оставил его этот наемник…

Мария-Антония развернула тючок: так и есть, рубашка, мужские штаны, куртка, кое-какие мелочи. Она критически осмотрела одежду. Штаны, пожалуй, придутся впору, если как следует затянуть ремень, а вот остальное… Кажется, Генри рассчитывал на более крупную девушку!

Принцесса усмехнулась и сняла с пояса кошель: кроме зеркальца и гребня, в нем лежал набор для шитья, какие в ее времена носили все знатные дамы. А уж шить она умела, этому обучали всех девушек. Конечно, ей больше пристало вышивать шелками, но и подогнать одежду по себе она была в состоянии. Все равно ведь больше нечем заняться, так отчего бы не полезным делом?

Вот только было темновато, и принцесса, поколебавшись, откинула край шатра с задней стороны. В проеме тут же показался мокрый черный нос, усиленно втягивающий воздух. Понятно: собаки Генри несут стражу…

– Я не собираюсь убегать, – сказала девушка псу. Которому из двух, она пока определить затруднялась. – Не мешай мне, будь добр. Здесь и так мало света…

Пес шумно вздохнул и завозился: устраивался поближе, чтобы следить за подопечной. Второй, должно быть, обходил лагерь дозором. Прекрасные псы, невольно подумала принцесса, отличная выучка, интересно, Генри сам их натаскивал? И пожалела еще о страшных – для чужих, конечно, – зверях, что остались спать на псарне вечным сном. Был бы сейчас при ней верный волкодав, что приходился ростом девушке по пояс, стало бы куда спокойнее… Да и у ложа своего Мария-Антония с куда большей охотой положила бы такого пса, а не болонку. Но обычай, обычай: иной принц, должно быть, побоится подойти к принцессе, которую охраняют такие чудовища… Тем более те могут проснуться раньше хозяйки и попросту разорвут гостя.

Усмехнувшись своим мыслям, девушка снова взялась за иглу. Принцесса не может выглядеть недостойно, даже если на ней рубашка с чужого плеча и сапоги на два пальца больше, чем нужно!..

…Генри разбудил странный звук – что-то звонко треснуло, будто кто-то разодрал длинный кусок материи сверху донизу. Он вздрогнул и открыл глаза. Звон преспокойно дрых по другую сторону кострища, Грома не было видно, но он помалкивал, стало быть, все в порядке.

Тогда что это был за звук? Генри прислушался и обнаружил, что из палатки доносится шорох, шелест, потом снова что-то треснуло, и все стихло.

– Принцесса, – окликнул он, приподнявшись на локте. По имени он к ней обращаться пока что не стал, пусть обвыкнется маленько… – У тебя там все в порядке?

– Благодарю за заботу, – откликнулась та после короткой паузы. – Все хорошо, не стоит беспокойства…

Генри сел и озадаченно взлохматил себе волосы. Тон принцессы разительно отличался от давешнего. Вчера она либо цедила слова сквозь зубы и смотрела на Генри как на червяка какого-то полураздавленного, либо попросту допрашивала. Пока не отключилась. Сегодня, правда, говорила она холодновато, но достаточно дружелюбно… «Поди пойми этих баб, – в сердцах подумал он. – Что ей еще в голову вступило?»

Полог палатки откинулся, и девушка выбралась наружу. На ней был подобранный Генри мужской костюм; правду говоря, он рассчитывал, что девица окажется побольше ростом и пофигуристее, но принцесса подтянула пояс потуже, и вышло совсем неплохо. На ремне висел поясной кошель, тот самый, кажется, что был при ней прежде, только драгоценная отделка с него исчезла. А рубашка вроде и в самый раз, присмотрелся он, да и куртка ничего так сидит. А вот интересно бы знать, как она обувку натягивала? Вряд ли принцессы умеют портянки наматывать… Сотрет ведь ноги ко всем чертям! С другой стороны, пешком ей ходить особо и не придется…

– Что прикажете делать с этим? – Девушка протянула Генри охапку тряпья, бывшего когда-то праздничным платьем. – В костер?..

Ага, вот и корсет, стыдливо спрятанный среди кружевных нижних юбок. И будь Генри проклят, если шнуровка не распорота! Значит, у принцессы имеется при себе что-то острое, но вот где она это что-то прячет? Хотелось бы знать, во избежание неприятных инцидентов, но не обыскивать же ее! Станешь врагом на веки вечные, а им еще столько времени быть с глазу на глаз…

– Давай. – Он отобрал у нее ношу. Решила вести себя нормально – и слава всем богам, главное, чтобы эта блажь у нее не прошла! – Это точно в костер… И это… Нижнее на тряпки пойдет. Мало ли что…

А вот само платье надо бы сохранить. Сейчас такого – и так – не шьют. Ручная вышивка, драгоценности, и плевать, что грязное и мятое!

Генри аккуратно расправил платье, сложил, перевел взгляд на принцессу, примостившуюся на сложенном одеяле у костра. Ее высокая пудреная прическа смотрелась нелепо и неуместно с мужской одеждой.

– Ты бы волосы-то распустила, – сказал он, добавляя в похлебку приправ. – Там вон за деревьями ручей есть, можешь пудру смыть. Вода холодная, но на солнышке оно ничего… Неудобно ж, поди?

– Да, пожалуй, – откликнулась девушка.

В голосе ее послышалась сдержанная усмешка, и Генри поднял глаза – как раз вовремя, чтобы увидеть, как принцесса уверенно берется за волосы повыше ушей… и снимает эту свою замысловатую прическу с такой же легкостью, как Генри – шляпу.

– Ну ничего себе! – сказал он, когда девушка аккуратно положила парик рядом с собой и распустила волосы.

Принцесса оказалась довольно коротко стриженной – волосы только-только до плеч. Генри присмотрелся – сквозь пудру на ее носу отчетливо проступали веснушки.

– Это… – Генри пытался придумать, как бы задать вопрос и при том не обидеть девушку.

Монтроз помнил, что среди останков дам в тронном зале он остовов париков не заметил. Хотя… он не приглядывался особенно, его больше интересовали драгоценности. Может, у них мода такая была!

– Я болела, – ответила принцесса на его невысказанный вопрос. – Пришлось остричь волосы, и они не успели отрасти настолько, чтобы можно было уложить в прическу.

– А-а, – глубокомысленно заметил Генри, взяв на заметку эти слова. Болела, значит? А как же всемогущие придворные маги? Любопытно… Но выяснять это именно сейчас он не собирался. – Все равно иди умойся. Доварилось уже.

Принцесса не заставила себя упрашивать, встала, отправилась к ручью. Генри кивнул Грому – мол, сопроводи. Пес отправился следом. Можно быть спокойным – Гром присмотрит…

Девушка вернулась быстро. Умытая, она растеряла аристократическую бледность (та явно была обязана происхождением пудре), оказавшись мало того, что веснушчатой, так еще и загорелой. Пусть не сильно, но, во всяком случае, у девиц, которые безвылазно сидят дома (как все богачки, которых доводилось знать Генри), не бывает такого цвета лица. Не бывает, и все тут!

– Волосы-то собери, – мрачно сказал Генри, снимая котелок с огня. – Не на балу. На, шнурком перевяжи…

Последний штрих – заплетенные в две короткие косички рыжеватые волосы – его добил. Эта девица могла быть кем угодно, но только не принцессой Марией-Антонией. У принцесс не должно быть веснушек, обветренных щек и такого взгляда. Принцессы – они… нежные. Цветы, в общем. А это… сорняк какой-то. Нет, конечно, если ее одеть по-старому, напялить парик, напудрить, то все будет хорошо, а так… Девчонка с фермы. Как бы Хоуэллы не решили, что Генри их дурит!

– Ешь, – сказал он мрачно, плеснув похлебки в миску. – Разносолов нету, не во дворце.

– Благодарю, – церемонно произнесла девушка.

Даже у костра она сидела, гордо выпрямившись. Рассветное солнце осветило принцессу, всю целиком, и волосы ее полыхнули таким глубоким золотом, что Генри зажмурился на мгновение, и вся она оказалась облита ярким утренним светом с головы до ног, только глаза по-прежнему оставались двумя льдинками на бесстрастном лице…

Хоуэллы не заподозрят его в обмане, – понял в этот момент Генри. Уж им-то достаточно будет единожды увидеть Марию-Антонию, чтобы понять, кто она такая и чего стоит…

– Ты можешь называть меня Тони, – сказала принцесса, перебив его мысли, и вдруг улыбнулась, невесело, но искренне. – Так звали меня… дома.

– Ладно… – ответил Генри, не понимая, что это вдруг нашло на девицу и с чего она решила говорить ему «ты». – Идет.

– Я повела себя безобразно, даже не поблагодарив тебя за спасение, – продолжила она, поднося ко рту щербатую ложку. Генри невольно устыдился за состояние своей походной посуды. – Прими мою благодарность сейчас, Генри Монтроз. А плату за это, – добавила она не без издевки, – думаю, ты уже взял.

«Господи, она что, нормальная? – не поверил тот ушам своим. – Не дура, не истеричка… стерва, может быть, но нормальная?»

– Да уж взял… аванс, – кивнул он. – И вчера еще добавил. Уж не обессудь, твое высочество… или величество теперь уже, наверно. Я человек простой, жить на что-то надо.

– Понимаю, – кивнула принцесса. – Я даже могу сказать тебе, как войти в сокровищницу. Я ведь знаю все ключи от всех заклятий, Генри… – Она смотрела на него в упор, и от этого взгляда хотелось передернуть плечами, поежиться, как от сильного холода. – Но верни то, что принадлежит только мне. Я не претендую на регалии отца, раз уж королевства больше нет, но драгоценности моей матери…

– Эти? – Генри вынул из-за пазухи сверток, бережно развернул. Да что ж нашло на девицу?!

– Да, – кивнула она, не отводя взгляда. – Только подумай: все сокровища замка в обмен на один-единственный гарнитур! Он ведь ценен для тебя только камнями и древностью своей, не так ли? Ну так в сокровищнице есть еще более древние и великолепные вещи, бери что захочешь! А это – память о тех, кого я никогда больше не увижу, кого я даже не могу предать достойному погребению…

Генри мотнул головой, избавляясь от наваждения. Ну, здорова зубы заговаривать!

– В замок я больше не пойду, – сказал он, покачивая драгоценности покойной королевы на ладони. – Опасно. Да и… нехорошо там. Что до побрякушек, спасибо, конечно, но я себе присобрал на пару жизней, и хватит. Больше все равно не протяну, – хмыкнул он. – А что до этого… Не могу тебе отдать. Себе не возьму, ты не думай, мне и так хватит, но…

– Ты должен показать это хозяину? – спросила девушка, и Генри только вздохнул. Ну, впрочем, догадаться не так уж сложно!

– Ну да, – ответил он. – Ты пока не спрашивай, что к чему и почему, я сам не очень понимаю. Мне и не положено. Вот доедем, тогда ты его и выспрашивай, а я так… Делаю, что сказано. Хорошо делаю, – добавил он не без самодовольства. – Наверно, тот, кто меня нанял, тебе твои побрякушки отдаст, у него и так выше крыши. Но я – не могу. Ясно?

– Вполне, – улыбнулась принцесса. Ух, но до чего же холодные глаза! И будто изучает его, рассматривает сверху донизу, прикидывает, как лучше использовать. У Хоуэллов у обоих почти такие же глаза, но они это как-то скрывают, чтобы людей не пугать, а вот она…

– Оно правда древнее? – спросил Генри невпопад, чтобы переменить тему.

– Теперь – несомненно, – ответила она все с той же непонятной усмешкой. – Но и в мое время… Это – «Сердце пламени». – Девушка коснулась самого крупного рубина в ожерелье. – Прадед моего прадеда привез его из похода на самый дальний восток. По преданию, он снял его с головного убора тамошнего военачальника, которого убил в бою, и с той минуты от дикарей отвернулась удача…

– Еще бы, без военачальника-то, – хмыкнул Генри.

– Это – «Кровь луны». – Принцесса дотронулась до другого камня, поменьше, но, казалось, более яркого. – Истинный свой цвет он обретает только в полнолуние. Его привезли из-за моря, там он принадлежал какой-то языческой жрице, почитавшей Луну как богиню, отсюда и название. Но он и в самом деле хорош в лунные ночи…

– И что, у каждого камушка есть свое имя? – не удержался Монтроз.

– Разумеется, – серьезно ответила девушка. – И если тебе интересно…

– Очень! – заверил он, завернул ожерелье и спрятал. – Вечерком на привале непременно расскажешь, а пока пора и делом заняться. Время теряем, а его и так в обрез!

– Ты не скажешь, куда и зачем собираешься везти меня? – Лицо принцессы было сама безмятежность, но Генри уже понял, что нарвался не на тепличный цветок, а на… черт его знает, на что именно!

– Всему свое время, – ответил он уклончиво. – Ты не бойся, ничего дурного тебе не сделают. Никто не сделает, а я тем более. В том смысле… – Он мотнул головой. – Короче, я не знаю, как у вас по этикету там положено, но говорю сразу: пока мы в пути, ты для меня просто ценный груз, ясно? Руки распускать не стану, кому чужому тоже грабли поотшибаю, если что. Но и ты понятие имей, – добавил Генри, подумав. – Договорились?

– Думаю, да, – после паузы кивнула принцесса. – И когда же мы отправимся в путь, Генри?

– Ну не сию же секунду! – огрызнулся он. Лучше бы спала, право слово! Теперь расспросами замучает… – Лагерь надо свернуть, а кроме того… Увидишь, в общем!

– Хорошо, – серьезно сказала девушка. – Могу я задавать тебе вопросы?

– Можешь, – с тяжелым сердцем разрешил Генри. – Но если я на какой-то из них не сумею ответить, я так и скажу. Или «не знаю», или «не могу». Идет?

– Идет, – помолчав, ответила принцесса. Похоже, она очень быстро приспосабливалась к изменившемуся миру…

4

– Не допустили ли мы ошибки? – произнес Ивэйн Хоуэлл в пространство.

Он стоял у камина, глядя в огонь, высокий, сухощавый – тень его шевелилась у ног, будто живая.

– Отчего вдруг такой вопрос? – Рональд Хоуэлл покачивал в ладонях широкий бокал – его молочно-белое содержимое, казалось, слабо опалесцировало, иногда взблескивая неожиданной искрой. Так оно и было на самом деле: «Белый опал», редкое и дорогое вино из Ханьского царства, было по карману далеко не каждому. Да и поди еще достань… – М-м… Ив, отличное вино. Конфискат?

– Разумеется, – усмехнулся его брат. – Ты же знаешь, что Хань торгует только с одной корпорацией, и это не мы.

– Можешь не напоминать, – криво улыбнулся в ответ Рональд.

Увы, восточные владыки были упрямы и не понимали собственной выгоды, не желали прислушаться к заманчивым предложениям других корпораций. У них имелись какие-то свои, крайне замысловатые понятия о деловой этике, не разберешься с ходу. Только те, кто имел с восточными людьми дело на протяжении жизни нескольких поколений, мог более-менее точно предсказать их поведение, но… Пытаясь понять тех же ханьцев, люди Запада постепенно превращались в людей Востока, и налаживать с ними отношения было задачей непростой.

– Так о чем ты толковал? – напомнил младший Хоуэлл.

– О нашей затее, – покосился на него Ивэйн. – Времени прошло много, а известий…

– Известий пока нет, – кивнул Рональд. – Но те сведения, что мы успели получить, доказывают – мы движемся в верном направлении.

– Это свидетельство всего лишь одного человека, дилетанта к тому же, – нахмурился старший Хоуэлл. – Ни один из специалистов до места пока не добрался, и…

– Ни один из специалистов, работающих на конкурентов, не добрался тоже, – тонко улыбнулся ему в ответ близнец. – И, не забывай, наш человек снабжен всеми необходимыми измерительными приборами, поэтому на его доклады можно положиться.

– Ты так уверен? – Глава корпорации взял со столика свой бокал, покачал в нем вино, заставив его поверхность заиграть разными красками. – Ты можешь поручиться, что он не перекуплен тем же «Кармайклом»?

– Стопроцентной гарантии дать не могу. – Рональд прикрыл глаза. – Но прежде этот человек не подводил. Кроме того, наши информаторы в других корпорациях не сообщают ничего такого, что дало бы пищу к подобным размышлениям. А они…

– Я помню, сколько мы им платим, – оборвал Ивэйн. – И все же, Рон… Время идет. Подтверждений нет. Нет их и у остальных, конечно… Но выходит, мы играем на пустоту, представления не имея, стоит ли оно того!

– Разве это нам в новинку? – усмехнулся Рональд.

– Нет. – Старший Хоуэлл опустился в кресло напротив брата. – Но в этот раз на кону слишком крупная ставка, не находишь?

– Либо вовсе никакой, – поддел тот, но тут же посерьезнел. – Я понимаю, Ив. Я знаю, какие надежды ты возлагаешь на это месторождение, и рад был бы сам отправиться на Территории, чтобы подтвердить наши права на него, но… Пока нужно ждать. Просто ждать.

Темные глаза встретились с точно такими же напротив. Взгляды скрестились, и наконец Ивэйн опустил голову.

– Еще месяц, – сказал он. – Даю твоему человеку еще месяц. Если по истечении этого времени не появится никакой определенности, мы отправим туда настоящую экспедицию. Без разницы, выгорит то дело или нет, месторождение будет нашим.

– Хорошо, – кивнул Рональд. Он ничуть не обеспокоился: по его расчетам, рейнджер должен был вскоре выйти на связь. Шансов на успех было… примерно половина. Или Рональд был прав, или нет. Или рейнджеру удастся невозможное, или нет. Так или иначе, определенность, которой так жаждал Ивэйн, должна была вскоре наступить. – Не нервничай, Ив. Мы будем первыми.

– Хотелось бы надеяться, – проворчал Ивэйн и хотел было коснуться своим бокалом бокала брата, но тот вдруг отстранился. – В чем дело?

– Я оставил дурную новость напоследок, – ответил тот, и по лицу его старший близнец понял, что весть в самом деле нехороша. – Тоув Стефан пропал.

– Что значит – пропал? – нахмурился Ивэйн.

– Исчез, – обронил Рональд. – Его нет дома, его нет в библиотеке, его никто не видел с позавчерашнего вечера. Кроме того, пропал и человек, который присматривал за ним, а это означает…

Глава «Синей птицы» отставил бокал и негромко выругался. Простаков и дураков Рональд к подобным людям не приставлял, стало быть, кто-то убрал хорошего профессионала, чтобы добраться до старого тоува. Нет, конечно, это может быть и совпадением: человек Рональда взял и запил или под лошадь попал, а тоув просто так увлекся беседой с кем-нибудь, что забыл о времени и о собственном доме, с ним такое случалось. Вот только Ивэйн не верил в подобные совпадения.

– Поиски?..

– Ничего не дали, – отозвался брат. – Исчез бесследно. Все вещи на месте. Видимо, брали его на улице.

– Ясно…

Скорее всего, тоув уже в руках конкурентов: те не могли не обратить внимания на странный интерес Хоуэллов к почти спятившему старику. Известно, что близнецы ничего не делают зря, а значит, старикашка вполне может что-то знать, что-то очень ценное… И речь не о месторождении как таковом: информация о нем уже просочилась, несомненно. Намного хуже, если конкурентам станет известно о козыре, который Ивэйн хотел приберечь напоследок. Слабый козырь, что и говорить, не более семерки, но уж какой есть, хватит, чтобы посеять сомнения и потянуть время…

– Выясни, кто мог взять тоува, – отрывисто приказал он брату.

– Уже, – ответил тот. – Наиболее вероятный противник – «Кармайкл», сам понимаешь, но они обычно так не действуют. Я бы поставил на «Черного дракона».

Ивэйн снова выругался, на этот раз уже в полный голос.

– Уверен?

– Их методы, – пожал плечами Рональд. – Никто ничего не видел. Они сняли моего бойца, а это был человек не из последних. Кто, кроме их людей, способен на такое?

– Очень скверно…

– По последним данным, они собирались расширять зону влияния, – напомнил Рональд. – До нас доходили слухи еще в прошлом году.

– Это для них отличный шанс, – хмыкнул Ивэйн и залпом выпил вино, не разбирая вкуса. Да уж, такой противник… это не шутки. – Остальных ты исключаешь полностью?

– Нет, – ответил брат. – Они могли помогать «Черному дракону». Сам знаешь, чтобы свалить нас, многие пойдут на сделку…

– Глава «Кармайкла» не настолько безумен, чтобы вступать в сделку с этими… – усмехнулся Ивэйн. – Ему пока дорога и голова, и имущество корпорации. Кто помельче – возможно, они могут поставить на кон все… Но ситуация заметно осложнилась, не так ли?

– Да, – ответил Рональд. Взгляд его был холоден и спокоен, как обычно, и брат не мог прочитать на его лице тревоги. Таков он был, младший Хоуэлл, не привыкший паниковать раньше времени. – Чудом будет, если наш человек вообще доберется до места, а если ему удастся вернуться, я, должно быть, уверую в высшие силы!

– Я даже завидую верующим, – хмыкнул старший брат. – Сейчас самое время помолиться за успех предприятия. Но что поделать… Мое слово остается в силе: я даю ему еще месяц. С одной поправкой: если он выйдет на связь… пусть это будет первый и единственный раз. Ты понимаешь?

– Конечно, – ответил Рональд. Да, рейнджеру придется тяжко. Но пусть лучше пытается пробиться в одиночку… если действительно что-то найдет, конечно, чем попадет прямо в руки конкурентам. Сигнал связи можно отследить, даже и на Территориях, если есть достаточно сильные маги и хорошая техника, а у «Черного дракона» в избытке и того и другого. – Он справится. Правда, ему придется заплатить сверх оговоренного…

– Ты разве не предупреждал его о возможных… хм… действиях противника?

– Предупреждал, – сказал тот. – Но тогда не шло речи о «Драконе». Сам понимаешь…

– Подними плату втрое, – отрезал Ивэйн. – Или впятеро. Это мелочи. Но если у этого рейнджера хоть что-то получится, в чем я сильно сомневаюсь…

– Не начинай сомневаться раньше времени.

– Я просто не надеюсь раньше времени, – усмехнулся старший Хоуэлл и налил еще вина. – Тогда разочарование не кажется настолько горьким…

– Что ж, оставляю тебе это обыкновение, – ответил улыбкой младший. – Мне же позволь быть немного оптимистичнее. Я предлагаю выпить за успех.

– Мифический успех.

– В наши времена многое считается мифами, – пожал плечами Рональд. – Но кое-что оказывается правдой. Уж нам ли не знать…

– Мы пока не знаем, – ответил Ивэйн. – Но если мы убедимся в твоей правоте и правоте этого безумного тоува… что ж, я поставлю ящик такого вина!

– Договорились, – без тени улыбки сказал младший Хоуэлл, и бокалы тонко прозвенели, столкнувшись прозрачными стенками…

…Генри собирался быстро и сноровисто: это Мария-Антония могла оценить. Шатер – теперь говорят «палатка», нужно запомнить, – превратился в аккуратный тючок, одеяла и прочие вещи мужчина тоже складывал очень компактно, перетягивал поклажу ремнями. Ей заняться было нечем, не котелок же в ручье мыть! (Судя по взгляду Генри, тот как раз собирался предложить ей это занятие, но почему-то передумал. Должно быть, сообразил, что принцесса вряд ли умеет мыть посуду, тем более – котлы, тем более – в холодной воде…)

– Пойдем, – сказал он, тщательно прикрыв кострище специально снятым дерном – сразу не разглядишь, если не присматриваться нарочно. – Лошади у меня тут неподалеку.

– Я видела, – ответила девушка.

Она в самом деле их разглядела, когда ходила к ручью: неподалеку паслись три крепконогие лошадки. Не призовые скакуны, но, видно, выносливые и достаточно быстрые. Да и то, если рассудить: разве в этой бескрайней прерии нужен породистый привередливый конь? Нет, должно быть, это какая-то местная порода, неприхотливая и приспособленная к тяготам пути…

Генри взвалил на одно плечо тяжелый мешок, на другое – тюк с палаткой и прочим, в руки взял еще что-то… По всему выходило, что ему придется вернуться в лагерь за оставшимся.

– Почему ты не приведешь сюда лошадей? – спросила принцесса. – Так удобнее.

– А то я сам не знаю, что колодец за ведром не ходит! – фыркнул Генри, пытаясь поудобнее пристроить свои пожитки на спине. – Лошадям тут скверно. Вроде и небольшое расстояние, а чуть ближе подведу – начинают нервничать. Все от замка твоего… Я сам-то устроился, где поудобнее, а их пришлось там, у ручья держать. Текучая вода – она всякую пакость поодаль держит, имей в виду.

– Я знаю, – усмехнулась девушка и, подумав, взяла из рук Генри довольно объемистый, но нетяжелый сверток. – Я могу понести еще что-нибудь.

– Ты точно принцесса? – серьезно спросил он, но отдал ей еще кое-какие пожитки, тоже легкие, на которые у него попросту не хватало рук.

– Ты сомневаешься? – поинтересовалась она холодно. – Желаешь, я расскажу тебе свою родословную до двадцатого колена?

– Нет, избавь! – рассмеялся Генри. – Пойдем. Кстати… – спохватился он вдруг. – Ты верхом умеешь ездить?

– Конечно. – Принцесса покосилась на него с недоумением. Ну не думает же он, в самом деле, что наследница престола в жизни не садилась на лошадь?

– Я имею в виду, по-мужски, – уточнил он. Кажется, это его действительно заботило, и немудрено: если окажется, что спутница не держится на лошади, это сильно затормозит продвижение. – Сейчас девицы все больше в дамских седлах, а у меня такого нет, уж не взыщи…

«Может, и стоило прихватить,» – читалось по его лицу.

– Я умею ездить по-мужски, – ответила Мария-Антония, и Генри вздохнул с облегчением.

Больше она ничего не сказала, пока они не добрались до рощицы, где Генри привязывал своих лошадей…

…Принцесса, похоже, не собиралась расставаться со своей блажью и вела себя примерно. Вызвалась даже поднести кое-что из поклажи, чего Генри вовсе от нее не ожидал. Ан поди ж ты… Вчера сама-то еле шла, а сегодня готова помочь! Он едва не предложил ей помыть посуду, но вовремя одумался: снова ожжет ледяным взглядом за такое нахальство, хватит уже… Котелок и псы вылижут, как обычно, помыть потом можно.

– Вот, стало быть, мои красавицы, – сказал он, сгружая ношу в траву.

Гнедой мерин подошел к хозяину, фыркнул ему чуть не в лицо: что, мол, совсем забросил верную скотину! Пегая кобылка, которую он приготовил для принцессы, тоже подобралась ближе, видно, соскучилась. Третья лошадь, вьючная, никакого интереса при виде людей не выказала.

– Знакомься, – сказал Генри. – Этот гнедой – Шуш, пегая – Шия. А эту никак не звать.

– Она какая-то странная, – заметила принцесса, не сводившая глаз с вороной лошади. – Она… Я не разберу – дышит ли?

– Через раз, – ответил он. Вот ведь глазастая оказалась! – Не бойся. Это, по сути, лошадь как лошадь, только… ну… не очень живая.

– Как это? – Девушка уставилась на него. Кажется, не испугалась, и на том спасибо, но заинтересовалась. – Я слыхала, маги умеют поднимать мертвых, но долго те не служат, ведь плоть разлагается, если не поддерживать ее в сохранности сложными заклятиями, но… ты ведь не маг, не так ли?

– Я – нет, – лаконично ответил Генри, навьючивая на безразличную вороную свои пожитки. – Но с тех пор, как мир, скажем так, перевернулся, маги много чего напридумывали. Им одно время все очень хотелось сделать такую вот тварь: вроде живую, только чтобы не ела, не пила, слушалась беспрекословно…

– Я тоже такое помню, – вставила принцесса. – Мой наставник говорил, что кое-какие маги пытались так создать идеальных солдат, послушных и не боящихся ни боли, ни смерти. Только тогда у них ничего не вышло… к счастью, должно быть.

– У наших вышло, – обрадовал Генри, проверил, как затянуты ремни, и принялся седлать своего коня. – Правда, дошло ли дело до людей, я не знаю. Но с животными баловались. Такая вот коняга, – он кивнул на вороную, – стоит если не на вес золота, то где-то около того… Сложно, говорят, их делать!

– Откуда же она у тебя? – Девушка подошла к вьючной лошади, осторожно коснулась гладкой шкуры. – Ты ведь простой наемник, ведь так? Или тебе ее дал хозяин?

– Нет, – хмыкнул он. Зрит в корень, чтоб ее… – Хозяин бы так не разорился. Это у меня… ну, трофей вроде как. Раздобыл случайно…

Ну, положим, не вовсе случайно. Тогда он помогал небольшому отряду делакотов взять скромный караван, который зачем-то занесло на Территории: в этом деле нужен был белый, которого бы подпустили поближе. Ну а там дело известное: сторожей снять, костер затушить… Работы всего ничего, вознаграждение приличное, особенно если считать эту вот вороную: делакоты-то ее брать не пожелали, они вообще к порождениям чужой магии относятся с большой опаской. А у какого-то богатого купца из этого каравана под вьюками оказалась эта красавица, что ж не взять? Содержимое вьюков Генри отдал делакотам, ему там ничего не приглянулось, а лошадку захватил с собой. Думал продать за большие деньги: она ему не по карману, очень уж в глаза бросается, – а тут подвернулось задание от Хоуэллов… Он и решил, что лучшего и желать нельзя: эта скотина, не живая и не мертвая, унесет на себе столько, что никакой нормальной лошади не под силу, кормить и особо обихаживать ее не надо, а что тварь неприятная… можно и потерпеть. Вот если бы еще она магии не шугалась, как и нормальные лошади, ей бы и вовсе цены не было!

– Одна с нею беда, – закончил Генри свою повесть и затянул подпругу. – Верхом ездить очень несподручно. На редкость тупая скотина… вслед моим-то пойдет, а верхом сядешь – вот ей-богу, деревянная колода, и та лучше слушается! Да и неприятно… Но под поклажу – самое оно.

– Наверно, эти ваши маги хотели посадить на таких лошадей войско? – поинтересовалась девушка. – Или торговцев? Чтобы отряды и караваны могли ходить далеко, чтобы не приходилось везти с собой фураж?

– Похоже на то, только что-то не слишком здорово вышло. Дорого очень, мало кто себе позволить может, а отряд на таких сажать – проще сразу самим перестрелять! – вздохнул Генри и подвел к девушке оседланную пегую кобылку. – Прошу, твое высочество. Или подсадить?

– Седло странное, – сказала она, не обратив внимания на его слова.

– Самое обычное, – ответил он. – Ты не думай, оно удобное, не сверзишься.

– У тебя другое, – заметила девушка.

– У меня почти как у местных, – пояснил Генри. – Ну, они чаще вообще без седла ездят, ну и я наловчился, так, бывает, удобнее даже. А тебе взял обычное, так что хватит рассматривать, полезай, если впрямь умеешь!

Принцесса только бровь вздернула, забрала у него поводья, перекинула через лошадиную шею. Взяла кобылку под уздцы, погладила по морде, по шее – вроде бы новая наездница пришлась лошади по нраву. А потом – Генри опомниться не успел – девушка уже оказалась верхом.

– И вправду удобное седло, – сказала она. – Только стремена ты подтянул слишком высоко.

– Это беда поправимая, – хмыкнул Генри, отпуская ремень. – Так пойдет?

– Благодарю, – кивнула принцесса. Поерзала в седле – видно, продолжала оценивать его удобство, приподнялась в стременах…

Похоже, ей в самом деле не впервой было сидеть верхом, да не в дамском седле (Генри вообще не понимал, как можно ездить на такой конструкции… впрочем, знатные дамы и девицы если и ездили, то исключительно шагом, а лошадь при этом кто-то вел под уздцы), а в самом обычном.

– А я думал, – сказал он, подхватывая поводья вороной (пусть сама она никуда не уйдет, но лучше подстраховаться), – в ваши времена девицы сидели себе по своим башням, вышивали цветочки и принцев ждали. А чтоб верхом…

– Что же, ты полагаешь, охота – недостойное занятие для благородной девицы? – спросила принцесса, направляя кобылу вслед за его мерином. – Поверь, те, у кого есть склонность к подобному, занимаются этим сызмальства. Занимались… – поправилась она и замолчала.

– Ну, наверно, и теперь где-то так и есть, – глубокомысленно произнес Генри, понимая, что навел девушку на неприятные мысли. – Но мне что-то знатных охотниц не попадалось. Не принято и вообще…

Не дождавшись ответной реплики, он умолк. Покосился назад, увидел, что принцесса, снова приподнявшись на стременах, оглядывает окрестности, прикрыв глаза щитком ладони.

– Правим пока что вдоль ручья, – сказал он, чтобы разбить молчание. – Вечером на излучине остановимся, там хорошее местечко. А дальше… – Он усмехнулся. – Дальше напрямик через Территории. Там надо ухо востро держать, да и тут лучше не зевать…

– А псы твои? Не предупредят разве? – Девушка покосилась на собак, почти невидимых в высокой траве.

– Могут и не успеть, – лаконично ответил Генри и пояснил все-таки: – Кое-чего они не видят. Псы не видят, лошади не видят и не чуют… только люди. Говорю же, Территории. Зверю и птице ничего не будет, а человек как раз угодит… во что-нибудь. Ты лучше держись поближе ко мне, мало ли… Тут вроде чисто, но зачем рисковать-то?

Принцесса послушно пришпорила кобылку, поехала с ним бок о бок.

– Странные имена у лошадей, – сказала она, помолчав.

– Обыкновенные, – пожал плечами мужчина, обрадовавшись смене темы. – Лошадки-то здешние, для прерии лучше не найти. Ты не смотри, что мелковаты, они резвые и клади могут тащить побольше иной дылды! Да и пропитание всегда себе найдут… А имена… Это сиаманчи так лошадей называют. Звать удобно, сама попробуй: будто ветер в траве шелестит – Шуш-ш-ш, Ш-ш-шия… Мало ли, иногда и свистнуть нельзя!

– Ясно, – только и сказала девушка и снова надолго замолчала. Краем глаза Генри видел, как она снова и снова подносит пальцы ко лбу… Черт, неужели повторение вчерашнего? Но вроде бы она не заговаривается, с седла не валится…

– Голову, что ли, напекло? – не выдержал он, наконец.

– Немного, – ответила она. Покосилась, усмехнулась криво: – Я не засну, как вчера. Не обращай внимания, это просто дурная привычка. Наставник долго отучал меня накручивать пряди на палец, когда я думаю, но так и не отучил. Локонов у меня уже нет, а привычка осталась…

– А-а… – глубокомысленно протянул Генри, порылся во вьюке и протянул девушке помятую шляпу. – Не обессудь, без перьев и брильянтов, но от солнца прикрыться сгодится.

– Благодарю, – серьезно сказала она, расправляя видавший виды головной убор. В этой шляпе девушка здорово походила на мальчишку, а главное, широкие поля затеняли ее лицо, не разглядеть было холодных глаз, и Генри стало как-то спокойнее. – Так действительно лучше. Раньше здесь не было так жарко.

– Солнце нынче тоже фокусы выделывает, – охотно вступил в разговор Генри. – Тут засуха, там, наоборот, все лето солнышка не видно… Маги пытаются погоду обуздать, но что-то у них скверно выходит…

– Да и прежде у них не особенно хорошо получалось, – заверила принцесса. – Наш маг-погодник, бывало, мог либо из имеющихся туч дождь получить, либо просто тучи согнать, но тогда дождя не жди… Слаб был.

– Наши нынешние сильны, – заверил мужчина. – Но, говорят, опасаются особенно вмешиваться… А то вон в позатом году около Хамбурга засуха случилась, они дождь там устроили-таки, дорого взяли! А недели не минуло, в пяти сотнях миль оттуда ураган приключился, да такой, что три деревни как корова языком слизнула… Сказали, это из-за перемещения воздушных масс, – припомнил он мудреные слова, – в смысле, такого вот неожиданного. Так бы ветер дул себе и дул, ну, может, на каком сарае крышу бы снесло, а тут видишь, как вышло…

– Да, мой наставник говорил мне об опасности таких воздействий, – кивнула девушка и вдруг спросила: – Генри, а все же, куда ты меня везешь?

– К людям, – ответил он обескураженно.

– К каким людям? Я понимаю, что речь идет о твоем хозяине, – проговорила она спокойно, но ему очень не понравились скользнувшие в ее тоне нотки. Очень холодные, очень… неприятные. – Ты сказал, что ответишь на мои вопросы. На те, на которые сможешь ответить, конечно… Так вот, Генри Монтроз, я хочу знать, что за человек твой хозяин и для чего я ему понадобилась. А также почему ты ограбил моих покойных родителей и зачем тебе потребовались их останки!

– А обязательно говорить об этом на ходу? – попытался он отбиться, но не преуспел. Кажется, у принцессы хватка была почище, чем у Грома со Звоном.

– Чем же еще заниматься? – притворно удивилась она. – Уж не слагаешь ли ты сонет в честь прекрасной дамы? Для этого у тебя недостаточно одухотворенное лицо!

– Черт тебя подери, – уныло сказал Генри. Она не отвяжется, это уж точно. Придется говорить… хотя бы часть. Хотя бы немного. Знать бы, что не сболтнул лишнего!

Скорее всего, Хоуэлл и сам не знал, чего ожидать, а потому предпочел довериться случаю. Спросить, что можно говорить принцессе, буде она отыщется, а чего нельзя, Генри догадался, все-таки дураком он не был. Вот только ответ Хоуэлл дал более чем туманный. Чтоб ему провалиться с его «действуйте по обстоятельствам»! Его бы самого ткнуть холеной мордой в эти «обстоятельства»!

Нет, это было неглупо. Вряд ли у кого получилось бы расписать от и до: «если девица окажется такой, скажи ей то и это, а если сякой – то и другое». Хоуэлл небеспричинно полагал, что Монтроз в людях разбирается, а потому сам сообразит, что следует знать девушке, а о чем ей лучше не слышать.

Он угадал – в людях Генри действительно разбирался. Без такого умения в рейнджерах делать нечего, это уж точно. Окажись принцесса трепетным созданием вроде тех, что во множестве водились в старинных сказках, только и надо было наплести ей каких-нибудь небылиц: мол, ждет тебя твой принц за семью лесами, за семью полями, а я тебя туда доставлю, вот и все. С этой такой фокус бы не прошел. Придется говорить правду: Генри знал этот тип людей. Врать им – себе дороже, единожды поймают на лжи, второй раз не поверят. Другое дело, как преподнести эту правду, о чем умолчать…

…Мария-Антония внимательно наблюдала за наемником. «Рейнджер», вот как они теперь называются, если она верно запомнила.

Он очень не хотел ничего ей рассказывать. Должно быть, не сумел еще понять, что именно уже может сказать, а чего нет. Кажется, ему не дали точных указаний на этот счет, а если и дали, то рассчитывали при этом на ту принцессу, которой Мария-Антония была в своем зачарованном сне. На «настоящую» принцессу – по меркам простолюдинов, конечно.

– Ладно, – сказал он, наконец. – Все очень просто. Ты моему нанимателю не очень-то нужна. Вернее, нужна, но как бы в нагрузку. А все дело в том, что осталось от твоего королевства…

Девушка слушала очень внимательно, и постепенно начала складываться цельная картина. Выходит, эти люди открыли залежи некого вещества под названием «эринит», а потом их ученые сумели вычислить, что это месторождение – лишь осколок настоящего клада, который покоится под ее землями. Под тем, что осталось от ее земель.

Конечно, началось соревнование: кто первым сумеет захватить столь желанную добычу! Если Мария-Антония верно поняла, то это вожделенное всеми вещество способно умалять силы магов, защищать от магии…

– У моего предка был зачарованный доспех, – припомнила она, перебив Генри. – И волшебный меч, которым он убил сильного мага, а тот ничего не смог ему сделать. Эти вещи хранятся в сокровищнице: предок был настоящим гигантом, и более никому из нашего рода эти доспехи не подходили, а меч не сумел поднять ни один силач…

– Вот-вот, эту сказочку я тоже слышал, – кивнул Генри. – Это, значит, и были штуковины с добавкой эринита. Мой хозяин… то есть не он сам, а его тоув, тоже за это зацепился. Такое косвенное доказательство!

– Кто такой тоув? – поинтересовалась девушка.

– Это… ну, маг, но не совсем. У него возможностей шиш да маленько, – пояснил мужчина. – Кое-что может, но в полноценные маги не годится. Так что они больше или в деревенские колдуны идут, или в ученые, вот как этот…

– Понятно, – кивнула Мария-Антония. – У нас тоже были такие. Мой наставник как раз из них, только тогда их называли не тоувами, а полумагами.

– Они бывают и не полу-, а четвертьмагами, – хмыкнул Генри, – и вообще таких названий не любят. Считают, это их достоинство ущемляет! Но это неважно… Ты дальше будешь слушать или нет?

– Конечно. Продолжай.

Хозяин Генри, насколько поняла принцесса, был главой большого торгового дома, «корпорации», как называл это Монтроз, и решил первым наложить лапы на вроде как бесхозное месторождение, опередив конкурентов. Те, впрочем, тоже сдаваться не собирались.

– Со мной одновременно вышло еще четыре поисковые партии, – сообщил мужчина. – Кому повезет… Ну и следы запутать, опять же. Еще несколько подставных отрядов должно быть, чтобы отвлекать внимание. Конкуренты ведь тоже не спят, послали своих ребят…

– И все эти… рейнджеры, – старательно выговорила Мария-Антония непривычное слово, – осведомлены о подробностях дела?

– Наемники, – поправил Генри с заметным самодовольством. – Про месторождение они знают, ясное дело, а про тебя – только я один.

– В чем же разница между вами? – нахмурилась принцесса.

– Я же сказал, – недоуменно посмотрел на нее мужчина. – Они наемники. Я – рейнджер. Не понимаешь?

– Не слишком хорошо, – покачала она головой. – Соизволишь объяснить?

Генри потер заросший щетиной подбородок и попытался разъяснить разницу между собой и теми, прочими людьми. Да, они все работали за деньги, все выполняли те или иные поручения корпораций, только…

– Ну не мастер я говорить! – сдался, наконец, Генри, загнанный в угол вопросами Марии-Антонии. – Просто, понимаешь, они все больше по торным путям, по караванным тропам, а я… Я всю жизнь, считай, брожу по Территориям, я тут как дома. Нет, ну конечно, бывают дома и поуютнее, но я и к такому привык. И я с дикарями в хороших отношениях… хотя какие они дикари! – фыркнул он вдруг. – Люди как люди, в городах похуже бывают! В общем, у них я тоже много чему научился. Ну и хозяин знает, что если кто наверняка дойдет до нужного места, так это я. И не перепродамся, – добавил он серьезно.

– А если предложат впятеро? – коварно спросила Мария-Антония.

– Все равно не перепродамся, – все так же серьезно ответил Генри. – Мне потом веры ни у кого не будет, ни у старых хозяев, ни у новых. Так уж заведено. Наемника тоже не всякого можно перекупить, но у них там… свои законы, свои правила. А у меня свои. Как отчим научил, так и живу. Опять же, всех денег не заработать…

– Можно украсть, – напомнила девушка.

– Ага, – осклабился в ответ мужчина. – Вряд ли бы мне другие предложили больше, чем я в твоем замке насобирал… Да и потом, – посерьезнел он, – так вот перепродашься, а первый хозяин тебя из-под земли достанет, и пожалеешь, что вообще на свет родился! А я хочу еще прерию потоптать…

В целом с ним все было ясно. Хороший наемник со своеобразным кодексом чести, Мария-Антония таких навидалась и в родительском замке, и… Словом, встречалась. Попадались среди них такие люди, что иному рыцарю впору пример брать! Генри вряд ли из таких. Говорит он убежденно, но кто знает, что у него за душой? Так просто не разобрать. Даже и пожалеешь, что ты не маг, не можешь прочесть мысли!

В одном можно быть уверенной: свое задание он будет выполнять честно. Пообещал доставить образцы того вещества и принцессу к нанимателю – стало быть, сделает для этого все возможное. Вот только главного он еще не сказал!

– Я так и не поняла, для чего нужна я? – спросила Мария-Антония.

– Да это же просто, – покосился на нее Генри. – Ты ведь единственная наследница, так? Из твоего рода никого не осталось… ну, может, какая-то вовсе уж седьмая вода на киселе, да и те родства не вспомнят! Значит, земли те принадлежат тебе, верно? Все, что над ними и под ними. Понимаешь?

– Да, – кивнула она, раздумывая. – Тот, у кого наследница, имеет преимущество. Особенно если она добровольно передаст право на разработку месторождения в руки своего… хм… благодетеля и спасителя.

Генри молчал, разглядывая холку своего коня. Видимо, она угадала даже слишком хорошо. Впрочем, это было несложно, такие ходы Мария-Антония научилась разбирать еще в самом нежном возрасте: отец натаскивал ее, не щадя времени и сил – у него не было сыновей, и на дочь он возлагал все надежды…

– Я не понимаю лишь одного, – сказала она, помолчав. – К чему такие сложности? Можно было взять любую девушку, научить ее, что говорить…

– Ага, я тоже так думал, – кивнул мужчина и вдруг посмотрел на нее в упор. – Еще удивлялся, почему моему хозяину… тьфу, не люблю это слово! Хоуэлл его фамилия… В общем, почему ему это в голову не пришло, там ведь ума палата!

– И почему же? – заинтересовалась принцесса. Этот таинственный Хоуэлл, кажется, был не так-то прост. С одной стороны, это приятно: не всякий день встретишь интересного и умного человека, с другой… часто такие люди оказываются жестоки и способны пройти по трупам ради достижения цели.

– Я удивлялся, пока тебя не увидел, – криво ухмыльнулся Генри и отвернулся, будто смутился. – Можно любую взять, да, из знатных, из простых, неважно. Обучить, отмыть, платье нацепить… Только все равно будет видно, что это подделка. Я вот, – вздохнул он, – нынешних благородных вблизи нечасто созерцал, но мне и то разница видна. А уж Хоуэллу и подавно, у него жена из таких… Ты вот, – добавил он вдруг, – с виду ну чисто девчонка с фермы! Пока не заговоришь да не посмотришь вот этак, да, как ты сейчас на меня глядишь…

– Теперь ясно. – Мария-Антония не сдержала усмешки. – И, должно быть, любой догадается, что принцесса из древних времен должна говорить на ином языке?

– Ага, и это тоже, – кивнул Генри. – Ну и вообще…

– Но как же доказать, что именно я – наследница? – не отставала она. – Мало ли было принцесс! Мало ли по-настоящему знатных девиц не королевского рода, но ничем не уступающих принцессам! И кто поверит в то, что волшебный сон мог длиться столько лет? Прежде всего под сомнение поставят именно это: слишком уж кстати для… хм… Хоуэлла обнаружились такие обстоятельства!

– Ох, это уже не моего ума дело, – вздохнул Монтроз и подогнал коня. – Думаешь, я сам голову не ломал? Только куда мне! – Он помолчал. – Ну, положим, что ты действительно была под заклятием, подтвердят маги. Есть такие, независимые, специально для разрешения разных серьезных споров. Сколько именно ты спала… ну, не знаю, как определят. Да хотя бы язык твой, как ты сказала! На нем никто уже не говорит… Потом, – добавил Генри, – королевские регалии. Я же не просто так их захватил, наверняка в книгах у тоувов сохранились описания. И останки я тоже брал не просто так…

– Маг может узнать, является ли человек отпрыском именно этих двух людей, – сообразила Мария-Антония. – Вот для чего… Но только… Как доказать, что эти останки принадлежат королю и королеве?

– Говорю, не моего это ума дело! – чуть не вскричал Генри. – Хотя, знаешь… Думаю, это обманный ход, Хоуэллы в этом сильны. Предъявят тебя, драгоценности, доказательства… Пока суд да дело, успеют послать настоящую большую экспедицию, застолбят участок, выстроят форт, и поди ты сгони их с этого места!

– Да, пожалуй, ты прав, – кивнула принцесса, обдумывая варианты. – Но если бы ты не сумел разбудить меня? Или если бы я обратилась в прах вместе с прочими?

– Тогда, наверно, в ход пошла бы подставная девица, – ответил мужчина. – Но насколько я Хоуэллов знаю, они предпочитают делать самую высокую ставку. Если не выйдет, тогда играют на понижение, но обычно им везет…

– Постой, – спохватилась Мария-Антония. – Ты говорил сперва – «Хоуэлл», а теперь «Хоуэллы»!

– А, ну да, – кивнул он. – Их двое. Они близнецы. Один – глава корпорации, второй на подхвате. Это он меня нанял, он… в общем, если мы тут с тобой несколько идей придумали, то у него, наверно, их целая сотня, и все разработаны от и до, во всех возможных вариантах! Говорю же – голова золотая…

– Но главная цель понятна, – задумчиво проговорила девушка. – Устроить шумиху, отвлечь внимание и завладеть моими землями… Но что же они будут делать, если я откажусь участвовать в этом? Если я потребую вернуть мне мои владения?

Генри посмотрел на нее так, что осталось только криво усмехнуться.

– Понятно. Выбора у меня нет.

– Это точно, – сказал он негромко. – Нет. Ты сама никогда не докажешь, кто ты на самом деле. Ну а даже если докажешь… Что ты будешь делать с замком в самом сердце Территорий? Туда просто так никто не сунется, даже за сокровищами… вот разве что за эринитом! Ну так тебя живо уберут и начнется резня за месторождение. А если и не убьют – куда тебе деваться? Замуж пойдешь за какого-нибудь королька из тех, что все еще по своим замкам сидят?

– А почему бы и нет? – усмехнулась она. – Вряд ли они станут возражать против того, чтобы в жилы их рода прилила свежая кровь!

– Тогда не мудруй, – предостерег Генри. – Я тебе честно скажу: меня разные люди нанимали, но Хоуэллы среди них особняком, я им больше остальных верю. Конечно, те еще звери, проглотят и не заметят, но вообще-то стараются слово держать. Ни разу меня не обманули. – Он поправил шляпу, чтобы не сползала на лоб. – Ты сделай, что они попросят. Взамен получишь свою сокровищницу… ну, может, не всю, – добавил он справедливости ради, – но достаточно, чтобы за такое приданое любой удавился, хоть благородный, хоть не очень. А может, и процент от добычи эринита стребовать сможешь… Пока что загадывать?

– Я поняла, – кивнула принцесса и замкнулась в молчании.

Да, кажется, она действительно нужна этим Хоуэллам. Хотя бы того ради, чтобы устроить шумиху и отвлечь внимание от месторождения. За это можно потребовать… нет, попросить, и очень вежливо, ибо она не в том положении, чтобы требовать! Если она будет вести себя так, как нужно этим людям, возможно, ее оставят в живых. Хотя… может быть, и избавятся, когда месторождение окажется в их руках. А может, наоборот, будут беречь, как залог владения теми землями. Пока рано гадать, в этом Монтроз прав, сперва нужно взглянуть на его нанимателей, а тогда уже она сможет решить, как действовать. Какой быть: напуганной принцессой, не понимающей, что творится вокруг – и ведь даже играть особенно не придется! – или же властной особой, хорошо осознающей свое место под солнцем.

Только места под этим солнцем, как прекрасно понимала Мария-Антония, для нее прежней уже нет. Нужно либо искать новое, либо смириться и стать чужой марионеткой, либо… присоединиться к предкам. К родителям. Жаль, что Генри Монтроз явился так рано, еще несколько лет, и она, может статься, тихо умерла бы во сне, и ей было бы все равно, что станется с ее замком, с месторождением…

«Нет, – сказала себе Мария-Антония. – Нет. Если бы не заклятие, все, кто был в замке, прожили бы положенный им срок и умерли, как подобает, – кто своей смертью, кто насильственной, неважно. Но заклятие было твоим, только твоим, и оно не сработало, как нужно. Не по твоей вине, должно быть, все спутала эта их Катастрофа… Но все равно: из-за тебя несколько сотен людей уснули волшебным сном и никогда уже не проснутся! И пусть умерли они во сне, ничего не почувствовав, но… умерли. Не в срок. Неправильно. – Она мотнула головой. – Самое малое, что можно сделать для них, – это предать погребению. Вот этого ты и потребуешь от Хоуэллов. Пусть забирают сокровища, что от них теперь проку? Лишь бы не тронули семейный склеп и перенесли в него кости родителей, а прочих захоронили как подобает… А как подобает?..»

…Генри то и дело косился на принцессу: та закончила допрос, вроде бы удовлетворившись его ответами (а он старался отвечать по возможности честно, но не выдавая излишней информации; впрочем, она с легкостью воспроизвела догадки, над которыми он ломал голову не один день, не дурочка оказалась), и теперь ехала молча, думала о чем-то.

Молчание длилось достаточно долго, чтобы он успел расслабиться. В прерии было хорошо: солнце стояло высоко, в траве пели кузнечики и шуршала прочая насекомая мелочь, шныряли туда-сюда псы, разведывали дорогу… Под копыта лошадей стелилась высокая трава, чуть взблескивал по правую руку ручеек – пока что им по пути, завтра разойдутся, возьмут восточнее, с водой тогда будет тяжело, пока не доберутся до Майинахи, там воды – хоть залейся, главное, не утони! Ну да ничего, он знает пару родников и колодцев, ноги мимо не пронесут, а может, встретятся знакомые племена, им сейчас самое время откочевывать на запад, так можно будет разжиться чем-то съестным, а еще – новостями…

Генри сдвинул шляпу на затылок и подставил лицо солнцу. Жарко. Хорошо бы сейчас грозу… Не такую, чтобы все смыло, а так, на пару часов. Грозу он тоже любил – молнии эти, грохот, будто за черными тучами резвится парочка многопудовых огневозов, ливень, теплый… да даже если и холодный, по такой жаре будет в самый раз! И запах, конечно: перед грозой и после нее прерия пахнет совершенно по-особенному, ни с чем не спутаешь.

Он потянул носом: нет, грозу ничто не предвещало. Ни одного облачка в синем-синем небе, да и пахнет только разогретыми солнцем травами, цветами, которые он не все знал по именам, да и никто, наверно, не знает, разве что тоув какой-то вроде Стефана… Воздух густой, горячий, сладкий…

– Генри, – неожиданно окликнула его принцесса, заставив вздрогнуть.

– Чего?

– В какого бога нынче верят в твоих краях? – спросила она серьезно. Не нашла, чего поумнее спросить!

– Да в разных, – ответил он неопределенно.

– Что значит – в разных? – приметно напряглась она. – Как такое может быть? В мое время вера в бога единого и…

– Да, в него тоже верят, – поспешил сказать Генри. – Церкви есть, все, как полагается. Я сам крещеный, – добавил он зачем-то. – Матушка настояла, а мне, в общем, без разницы.

– То есть ты не веришь? – вскинула бровки принцесса.

– Ну как сказать… – уклончиво ответил он. – Верю, конечно. В церковь только не хожу, некогда мне. Мне больше по душе те, кто говорит, что храм божий – это весь мир, так на кой мне крыша – мне это вот небо милее!

– А что, кто-то говорит иначе? – неподдельно изумилась она.

– Погоди, – насторожился Генри. – Я что-то не пойму… Я слышал, в давние времена с этим строго было. А ты…

Кажется, она поняла его затруднение. И объяснила, и Генри понял, что ему… нет, вряд ли повезло. Но и вряд ли не повезло. Да, в те стародавние годы верили истово, только и ересей расплодилось без счета. Вот, похоже, Мария-Антония, вернее, все ее семейство принадлежало к таким вот… еретикам. Либо же ее родители вообще не шибко задумывались о том, во что именно верят. Обряды соблюдали, конечно, а так… местных богов поминали, суеверия всякие чтили, одно другому не особенно мешало. Девушка обмолвилась еще, что наставник ее, тоув, сбежал от костра, который полагался ему за ересь, а раз уж ее отец такого принял… Это о многом говорило.

– В общем, что-то такое над нами есть, конечно, – сказал наконец Генри. Богослов из него был паршивый, что и говорить. – Я не особенно задумываюсь… Ну, мне те вот нравятся, которые говорят, что бог един, а имен у него много. Об этом же шаманы у дикарей твердят, только кто их слушать будет? В общем, это в больших городах построже, а тут… – Он усмехнулся и снова сбил шляпу на затылок. – Я вот то Меркурия помяну, чтоб помог, легконогий, то Крылатую Кошку – это уж от сиаманчей, – чтобы не выдала, мимо засады провела, то Пернатого Змея… а это вообще от южных дикарей, тот еще бог, но они в него крепко верят, воевать даже ходили к нам, с тех пор и осталось… А, наверно, наверху это все одно и то же…

Он глянул в небо, высокое, какое бывает только в это время года над прерией… Над Территориями, напомнил он себе, не время расслабляться. Тут еще спокойно, а чуть дальше – спать не придется. Собаки не всегда оберегут, в этом он не солгал.

– Что ж. – Принцесса снова что-то обдумывала, очень сосредоточенно. – Я опасалась, что за эти годы все стало только хуже. Ты знаешь, быть может, в мои годы начались войны за веру?

– Так, слыхал что-то…

– В моих краях не мешали никому, – сказала она. – Лишь бы не вздумали людей в жертву приносить, а так – всякий сам себе судью выбирает. Нас не успели тронуть, а до соседей уже добрались, там… неладно было. Это от них сбежал мой наставник, он не хотел отрекаться от всего, во что верил, ради части целого. Ему повезло, добрые люди вытащили его из темницы, он не мог ходить. – Девушка подняла на Генри холодные глаза, сейчас казавшиеся того же цвета, что и раскаленное небо над прерией. – Он больше никогда не смог встать на ноги. Это ревнители истинной веры заставляли его сказать «да», а он говорил «нет». Мой отец очень его уважал, – добавила она вдруг и снова замолчала.

Генри только помотал головой и снова стал смотреть по сторонам. Что же это было за королевство? Он мало что знал о древних временах. Рассказывали о том, что власть церкви была везде и повсюду, что ее боялись, что… А выходит, оставались такие королевства. Маленькие, крохотные даже. И что был за человек отец Марии-Антонии (ну не получалось у него называть ее Тони, даже в мыслях!), если приютил сбежавшего от церковного суда тоува и еще… уважавший его? И что собой представляет она сама? Так не разобрать, это он понимал. Куда уж ему! Хорошо, если Хоуэлл разберется, и как знать, во что это выльется…

5

Ехали молча до самого вечера: принцесса не выказывала ни малейших признаков усталости, лишь единожды попросила напиться, и только. О лучшей спутнице можно было только мечтать, но Генри не обольщался: неизвестно, насколько ее еще хватит. Может быть, только на сегодняшний день… А ведь они пока в достаточно безобидных местах, дальше же придется нелегко, и как объяснить девушке, сроду не слыхавшей о Территориях, на что нужно обращать внимание, а на что лучше вообще не смотреть, Генри не знал. Сам он как-то обучился, ему везло: не вляпался ни в одну из особенно опасных ловушек по малости лет, потом свел знакомство с делакотами, удрал из дому и полгода прожил с племенем, вернулся, был нещадно порот отчимом (в который уже раз)… Выдрав чадо для порядка, отчим вздохнул и велел непутевому взять коня, какой приглянется, и отправляться на все четыре стороны. Понял, что такого не удержать насильно, пускай уж… Ну и напутствие дал, конечно, в духе «убьешься – домой не приходи!». Мать, понятно, поплакала, куда без этого: Генри удался в отца, а тот сгинул без вести как раз на Территориях, тоже все рвался невесть куда. Генри особенно не рвался, он был достаточно осторожен, да и от делакотов много чему научился. Те-то в прерии спокон веку живут, к Территориям отнеслись как к неизбежному злу, притерпелись, знали, что к чему… Белокожего подростка, посмеиваясь, обучали наравне со своими, и он был не хуже местных сверстников.

Взятого дома коня он вскоре сменял на беспородного, лохматого и небольшого, но быстроногого, как у всех в прерии, свел знакомство с другими племенами, перебрался к сиаманчам, потом снова вернулся к белым, но старых друзей не забывал. И те его помнили. Они всегда всех помнят. Прерия тоже помнит всех, вот, наверно, почему Генри ее любил. Эта земля и это небо помнили его отца, которого он никогда не видел. Отчима он любил и уважал, тот был хорошим человеком, хозяйственным, ферму отстроил отменную, у сестер приданое было такое, что городские невесты от зависти чуть не вешались, и мать он любил… Одного в нем не хватало Генри – легкой сумасшедшинки, той, что тянула в прерию, в Желтые царства, в Московию, где, говорят, чужестранцев любят сажать на кол ради забавы… Генри, правда, туда не собирался. Ему хватало здешних мест, и он считал, что лучше их быть не может.

– А вот тут и остановимся, – сказал он и спрыгнул с коня.

Здесь он ночевал по пути к замку, вот еще видны следы его кострища: тут он особенно не скрывался, следов не маскировал.

Принцесса молча спешилась, встала, держа кобылу в поводу. Придумать бы ей занятие, но какое? Палатку она не поставит, готовить вряд ли умеет… Пришлось обходиться самому, но это Генри было привычно: он быстро расседлал лошадей, стреножил и пустил пастись, поставил палатку – не под открытым же небом ее высочеству ночевать! – занялся костром… Дальше с топливом будет скверно, да и тут уже, считай, ничего нет, хорошо, прихватил пару вязанок хвороста с той стоянки!

– Это что? – заинтересовалась принцесса, наблюдавшая за ним.

– Огнекамень, – ответил он, показал на раскрытой ладони. – Тоувы придумали. Вроде кремня и кресала, только вот… видишь? – Он чиркнул и зажег огонек. – Не гаснет сразу. Под любым дождем горит. Удобная штука.

Подхватив котелок, он двинулся к ручью, сполоснул посудину, набрал воды. Принцесса подошла к берегу следом, наверно, умыться решила. Генри не стал ей мешать…

…Как же изменился мир! Или вовсе не изменился? Вот же небо над головой – почти такое же, как было прежде, только раньше оно не бывало настолько ярким, Мария-Антония привыкла, чтобы небо ласково голубело, наливалось грозовым свинцом, сияло нежным перламутром по утрам… Теперь оно было ослепительно синим, постепенно темнело, делаясь бархатным, – приближалась ночь. И солнце не грело прежде так жарко. И… да, раньше здесь не было прерии. Тут были леса, деревни, и поля, и река… Вот разве что вода осталась прежней, ее ничто не изменит!

Мария-Антония опустила руку в воду и некоторое время смотрела, как пальцы ее покрываются воздушными пузырьками, как оседает песок, встревоженный ее неосторожным прикосновением, как колышутся травинки, выросшие в самой воде…

– Эй, принцесса! – донеслось от костра, едва заметной рыжей звездой тлевшего поодаль. – Иди ужинать!

Она послушно отправилась на зов. Готовил Генри, если честно, скверно и однообразно. С последним понятно: в походе разносолы не предусмотрены, но из вполне сносной крупы он умудрялся сготовить на редкость мерзостное варево.

Девушка усмехнулась про себя: когда-то многие были бы рады и такому ужину, грех воротить нос! Но и сделать с этим что-то можно, конечно, благо опыт есть. Еще бы Генри подстрелил какую-нибудь дичину, не может же здесь не водиться каких-нибудь животных? Бесконечное море травы – да тут должны бродить стада каких-нибудь оленей… или что тут водится? Должно быть, они просто распугали всех неосторожным приближением…

Мария-Антония прикрыла глаза и вообразила, как летит по этому травяному морю на легконогом коне, как вьются на ветру разноцветные плащи, как низко стелются над землей охотничьи псы, и вот егеря дают знак, что видят зверя. И теперь только свистнуть – и обученный пес прыгнет в седло, останется только показать ему животное и сбросить наземь, и он полетит, пластаясь над травами, коротко взлаивая, и ему ответит вся свора, и ринется следом, и они возьмут отличную дичь. Оленя. Да, матерого самца, оставшегося прикрывать уходящее стадо, достойная добыча! Может быть, он даже поднимет кого-то на рога… Не собак, нет, те не сунутся слишком близко, они чувствуют, какую черту нельзя переступать! Кого-то из охотников, молодых и рьяных… А тогда против царственного зверя выступит опытный ловчий, и это будет настоящий поединок: клинок против острейших рогов и копыт, и еще неизвестно, кто победит. Если зверь – его отпустят и он уйдет к своему стаду, а если человек – что ж, вечером будет пир!

Мария-Антония встряхнула головой: все это в прошлом. Не будет больше никакой охоты, никаких плащей, собак, пиров… Или будут, но совсем иные, только об этом рано думать.

Она присела у костра, Генри сунул ей миску с горячим варевом. Есть не хотелось, но без этого никуда… Девушка посмотрела вверх, невольно вздрогнула. Перевела взгляд левее, где, как ей казалось, она уже видела сегодня луну. Та оказалась на месте, желтая, как осеннее яблоко. И другая тоже висела поодаль, чуть голубоватая. И третья отыскалась на другом краю небосвода – розовая, тоже словно яблоко, и еще одна, и еще…

– Не обращай внимания, – сказал Генри, проследив за ее взглядом. – Это обман зрения. Луна как была одна, так и осталась, тоувы установили.

– Точно? – усмехнулась она и поднесла ко рту ложку похлебки. Обожглась, конечно.

– Ага. Было бы больше, наступила бы беда с приливами-отливами, – ответил мужчина. – Одна она. Остальные так… мерещатся. Над Территориями в основном, но бывает, что и в спокойных местах.

– А которая из них настоящая?

– Вон та. – Генри безошибочно указал на сиреневую луну.

– Откуда ты знаешь?

– На ней пятна есть, – ответил он. – На цвет не смотри, он часто меняется. А пятна только на настоящей. Тоувы говорят, это ямы на поверхности луны, вроде как рассмотрели они в огромную такую подзорную трубу. Я не видел, врать не буду, только местные всегда так настоящую определяют и ни разу не ошиблись.

– Я запомню, – пообещала Мария-Антония и замолчала, завороженная хороводом небесных светил.

– Иди спать, – сказал ей Генри. – Я палатку поставил. Давай… Завтра пораньше выедем.

Она кивнула, соглашаясь, и забралась под тонкую парусину. Запах прерии и дым от костра тревожили и напоминали о прошлом…

…Ночь выдалась теплая, ясная, звездная. Здесь, на Территориях, звезды совсем иные, чем в обитаемых краях, будто Катастрофа перевернула и перетасовала не только землю, но и небо. Чепуха, конечно, у тоувов наверняка имелось множество объяснений этому явлению, но Генри-то их не знал, поэтому волен был думать все, что заблагорассудится. Эти луны еще… До их «парада», как называют это явление тоувы, еще далеко, с чего им вздумалось рассияться? Впрочем, какая разница, вреда-то никакого!

По большому счету размышлять ему сейчас нужно было не о звездах, а о совсем ином.

Значит, первое поручение Хоуэллов выполнено: Генри недаром тащил с собой столько дребедени, которой снабдил его старый тоув, недаром потратил почти месяц и облазил все окрестности, снимая показания датчиков и зарисовывая подробный план местности. Теперь он мог доложить Хоуэллам, что предположения их оправдались, эринитовая жила здесь наличествует, и богатая, если верить приборам тоува Стефана. Он даже поковырял землю кое-где, взял образцы – на всякий случай. Написать-то можно что угодно, а так – вот они, куски породы с вкраплениями эринита, изучайте, сколько влезет!

Это уже было неплохо. Вторая часть задания оказалась куда экзотичней. Поначалу Генри решил, будто над ним посмеялись, но Хоуэлл был совершенно серьезен. Пришлось обождать с выводами до места назначения, а там уж Монтроз убедился, что глава корпорации (или его брат, без разницы) из ума не выжил. И заколдованный лес оказался на месте, и замок, и даже принцесса обнаружилась. Живая и здоровая, что, с одной стороны, радовало, а с другой…

Он повернулся набок. Рядом сопел Звон, его однопометник Гром обходил дозором лагерь. Генри иногда сравнивал своих псов с братьями Хоуэллами: ну ведь правда похожи! Один суровый, резкий, опасный даже с виду – настоящий вожак стаи. Второй – помягче, обходительнее, но на деле – еще опаснее старшего, потому что хитрее. Ни за что не угадаешь, когда бросится и куда вцепится!

Генри рассеянно потрепал Звона по холке, прислушался. Из палатки, где ночевала принцесса, не доносилось ни звука. Нет, поначалу-то слышно было, как она укладывается на тощую походную постель, а дальше – тишина. Ни шороха, ни вздоха… Что она не спит, Генри был уверен, а вот сейчас вроде бы различил едва слышные всхлипы, но и то не мог поручиться, не причудилось ли ему!

Рассвет он встретил уже на ногах. До отъезда нужно было еще кое-что сделать.

Колдуя над прибором, он краем уха слышал, как зашуршал полог палатки – принцесса соизволила проснуться. Если вообще спала этой ночью. Да к чему бы ей, право слово, на сотню лет вперед выспалась!

– Что ты делаешь? – спросила она. Генри в очередной раз сравнил то, как она задала вопрос сейчас, с тоном беседы во время первой их встречи и только вздохнул. Тогда с ним говорила принцесса, невесть с чего вынужденная общаться с простолюдином и чурающаяся этого. Теперь с ним тоже говорила принцесса, но вступившая в беседу с простолюдином по собственной воле. Разница, как говорится, налицо, Генри только подивился, как о многом может сказать интонация!

– Да вот, хочу сообщить своим нанимателям, что все в порядке, – ответил он доброжелательно. А что? К нему по-хорошему, и он со всей душой… – В твои времена такого не было?

– Чего именно? – Принцесса присела рядом, внимательно глядя за тем, как Генри сноровисто собирает передатчик.

– Таких вот штук. – Он проверил крепление, постучал по передающему кристаллу, давая ему опознать себя. – Чтобы разговаривать на расстоянии. И так, чтобы никто не перехватил сообщения.

– В мои времена, – ответила девушка после паузы, – если нужно было передать что-то тайно, придворный маг обращал письмо в почтового голубя, который давался только адресату и превращался обратно в письмо лишь в его руках.

– Красиво, – оценил Генри. – Только голубя ведь подстрелить можно, верно? Ну или просто не допустить до адресата… Тут такие штуки не пройдут. Нет, наверно, маги могут глушить сигнал, но это надо сперва догадаться, когда и с кем будет связь, весь эфир им не охватить!

– Как это работает? – Принцесса смотрела с любопытством, и Генри ответил, решив, что вреда от этого не будет:

– Это вот – передающий кристалл. Где-то там есть точно такие же, они сигнал принимают. Могу настроиться на Ханьское царство, могу – куда хочу, главное, знать, с кем связываешься… Ну, это сложно, там целая система позывных. – Генри показал девушке шарик из губчатого материала. – В эту вот штуку можно говорить. Если расстояние небольшое, то даже слышно собеседника. Но тут Территории, сигнал и так еле проходит, так что не разобрать ничего…

– Как же ты…

– А вот так… Ты помолчи пока, – попросил он. – А то собьюсь.

Отстукивать сообщение можно было чем угодно, хоть ногтем, но он выбрал монету – получалось четче. Серия звонких ударов с разновеликими паузами, потом перерыв… Повторить еще раз. И еще. Пока не получишь подтверждения, что тебя услышали. Генри его получил, усмехнулся удовлетворенно, дождался ответа, посидел пару минут молча и начал собирать прибор.

– Это был шифр? – спросила девушка.

– Ну да, – ответил немного озадаченный Генри. – Ты как догадалась?

– А что тут сложного? – недоуменно ответила она. – Если не слышно голоса, не разобрать слов, то нужны звуки четкие и определенные. А в эти звуки можно зашифровать буквы или слова, верно?

– Ну вроде того… – Генри не стал говорить, что хотя шифр для таких передач был общепринятым, с Хоуэллом он договорился об особом значении кое-каких слов: в эфир уходило вполне невинное сообщение вроде «жив, здоров», а на самом деле… – С голубями оно, конечно, и впрямь красиво, но так надежнее.

Принцесса ничего не ответила, она вертела в пальцах монету, которую Генри отложил, занявшись прибором.

– Это нынешние деньги? – поинтересовалась она. Попробовала монету на зуб, осталась, видимо, довольна. – Как они называются?

– Гольды. – Генри отобрал у девушки золотой.

– У всех одинаковые?

Что и говорить, она умела задавать вопросы… Ну, раз решил, что ей лучше говорить правду, так самое время начать, разве нет?

– Ну как сказать… – Генри вывернул карманы, побренчал разнокалиберными монетами. – Я тогда начал говорить, но толком не объяснил. В наших краях работают несколько корпораций… ну, торговых домов, если так понятнее. Есть побольше, есть поменьше… Ну, совсем мелочь в расчет не беру, они стараются прилепиться к тем, что покрупнее, но и свой интерес соблюсти. – Он вздохнул. – В общем, когда-то давно они договорились, что деньги будут одни, вот эти самые гольды. Достоинство определили, содержание золота, и довольно. Конечно, каждая корпорация свои чеканит, но…

– А кто же следит за тем, чтобы монеты были… ну… – девушка замялась, подбирая слово, – одинаковы? Разве нет соблазна добавить серебра или другого металла?

– Сами корпорации и следят, – ухмыльнулся Генри. В этой области он смыслил неплохо, мог кое-что рассказать. – Ты что! В монетах конкурента обнаружить серебро или там края обрезанные – это ж какое счастье! Во все глаза смотрят… А уж кого поймают на таком, тем доверия уже нет, так что они марку-то держат, особенно крупные корпорации…

Он потряс кошелек, выбрал несколько монет, показал принцессе.

– Смотри, это вот «птичка». – Генри дал ей в руки тяжелый золотой с распростершей крылья птицей на аверсе. – Одна из лучших. Металл хороший, серебра всего ничего. Это вот «кэмы» – их корпорация «Кармайкл» чеканит. Тоже хороши, но их подделывают часто, уж больно рисунок простой. А вот «ящерки». – Он положил девушке на ладонь тяжелую монету странной шестиугольной формы. На аверсе извивался, свирепо пучил глаза, разевая зубастую пасть, усатый зверь, вроде бы змея, только у змей не бывает когтистых лап. – Это денежки «Черного дракона», они с Ханьским царством торгуют. Золото отличное, а подделывать эти гольды желающих нет…

– Почему?

– Да наказали как-то «ящерки» фальшивомонетчиков, – неохотно ответил Генри. – Больше никто не рискует. Шкура своя – она дороже, неохота, чтобы заживо сняли.

Видимо, он все-таки не совладал с лицом, потому что принцесса насторожилась.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – покачал он головой. – Так, задумался.

– Не лги. Тебе пришли дурные вести, – сказала девушка уверенно. – Я заметила. Ты был рад, когда я отвлеклась на ваши деньги. Но вот ты сказал о «Черном драконе», и снова все изменилось. Новости связаны с ними?

– Да, черт побери! – ответил Генри. Он бы высказался куда крепче, но сдержался. Все-таки женщина рядом, принцесса. – Все… очень плохо, Тони. Гораздо хуже, чем я мог предположить.

Имя само сорвалось у него с языка, а принцесса не возразила. Впрочем, она же сама предложила так себя называть!

– В чем дело? – спросила она.

– Да так… – Генри невольно скривился. – Как тебе объяснить…

Генри прекрасно представлял, зачем нужна эта девица Хоуэллам. Поначалу он считал, что стоила она дороже… нет, не эринита, которым оказались богаты земли ее бывшего королевства, но уж дороже золота – точно. Потому и размышлял, как доставить ее Хоуэллам в целости и сохранности, поскольку – Генри не сомневался – за ней будут охотиться и другие. И думать нечего сохранить это дело в тайне. У «птичек» есть информаторы, но и у других корпораций они имеются, что-то да просочится, а выводы все делать умеют, иначе что они делают в этой большой игре?

Оставалось надеяться, что информация эта просочится к конкурентам «птичек» не сразу. Увы, надежда в этом случае опочила первой, о чем только что сообщил Хоуэлл. Но ладно, это бы рано или поздно случилось. Про эринит конкуренты уже знали, а вот про принцессу… ну, тоже пронюхали бы рано или поздно.

Вышло – рано. Насколько понял Генри, тоува Стефана попросту взяли в заложники, а там, надо думать, вытрясли из него все, что тот мог рассказать. А рассказать он мог многое… И Хоуэллы это знали. «На твое усмотрение» – вот что было сказано. Это значит, что ему никто не поможет, он должен справляться своими силами. Спасаться, удирать, что угодно… Он подтвердил наличие эринита, если что, Хоуэллы пошлют экспедицию или другие ребята доберутся до места и возьмут пробы. Но девушка… Это отныне его дело. Выручит – значит, выручит. Нет – ну, туда и дорога. Им обоим. На открытое противостояние с «Драконом» Хоуэллы не пойдут даже из-за принцессы.

– Самое мерзкое, – сказал он, коротко объяснив девушке все это, – что на хвосте у меня теперь не абы кто, а «ящерки».

– «Черный дракон»? – уточнила она.

– Он самый. – Генри невольно поежился.

Доводилось ему слыхать о том, что люди «ящерок» делают с неугодными… А он теперь точно в списке неугодных! Если, конечно, вовремя не передумает, но это все равно не гарантирует долгой жизни и быстрой смерти. Скорее даже наоборот: сами «ящерки» вероломны, но перебежчиков отчего-то не жалуют. Да и девчонку жалко, эти не станут разводить с нею политес, как Хоуэллы, поднажмут, и дело с концом.

– Это скверно, – констатировала девушка.

– Еще как. Не трещи, дай подумать, – помотал головой Генри.

Подумать было о чем. Например, о том, что делать дальше. Вернее, что делать-то, понятно: выбираться с Территорий, но каким путем? Окажись он один, это было бы совсем просто, но теперь – другое дело, да с учетом этих вот новых обстоятельств… Конечно, у него были заготовлены варианты действий на оба случая, но их стоило проверить как следует, нет ли изъяна. В таких делах лучше перестраховаться. А еще лучше – придумать что-то новое, потому что «ящерки» наверняка перекроют все обычные пути и те необычные, какие сумеют разведать. Генри, выросший на Территориях, знал таких дорог немало, но кто сказал, что среди «ящерок» нет подобных ему?..

А даже если и выберешься… Ехать напрямик в резиденцию «Синей птицы» нельзя. Как тогда быть? Где-то прятаться, вызывать представителей Хоуэллов или даже их самих к себе? Схроны у Генри имелись, но для крупного противника… Несерьезно. Тут нужно было придумать что-то похитрее, и он рассчитывал сочинить что-нибудь за время пути. В конце концов, по Территориям тут ехать ого-го сколько, до цивилизованных мест еще поди доберись! Вряд ли погоня сунется за ним сюда, его будут поджидать на выходе с Территорий.

Вот что, решил он, надо давать большой крюк. Любой нормальный человек с ценным грузом постарается поскорее выбраться с Территорий, так любой решит. И ждать будут там, где больше вероятность перехватить такого человека… А вот если сильно забрать к северу, то есть шанс, во-первых, оторваться от преследователей (те наищутся его в прерии!), а во-вторых – соединиться с сиаманчами. Большое племя и примет старого знакомца и почти родственника, и может выделить нескольких человек для охраны. Конечно, воины-сиаманчи в большом городе – то еще зрелище, внимания они привлекут немало, но куда деваться? Или можно послать кого-то из них связным: эти-то точно не выдадут приемного сына племени, хоть шкуру с них живьем дери… Что ж, сказано доставить девушку любой ценой, вот и стараемся, хмыкнул Генри. Будущее переставало видеться в таком уж мрачном свете… Кстати говоря, у сиаманчей и шаманы сильные, могут что-нибудь сделать, если очень попросить. Говорят, они умеют кое-что, могут сделать охотника вовсе незаметным… Ну, это уж мечты!

Да, решил Генри, это лучший на текущий момент вариант. Придется так и поступить. С едой будут проблемы, но это решаемо: дичи вокруг достаточно, а охотиться он еще не разучился. Воду найдет, тоже умеет. Выберется, одним словом, и принцессу вытащит… Лишь бы она не вздумала взбрыкнуть!

– Ты будешь завтракать? – спросила она, словно услышала его мысли.

– А?.. Да, сейчас соображу что-нибудь, – спохватился он. Да, ее же еще и кормить надо, сама она…

Генри обнаружил у себя под носом миску с довольно аппетитно выглядящим варевом, увидел напротив облизывающихся в нетерпении Грома со Звоном и недоуменно перевел взгляд на принцессу.

– Я взяла в твоем вьюке вяленое мясо, – сказала она спокойно. – Немного. Ешь.

Она встала, подхватив котелок, и явно собралась направиться к ручью, но Генри вовремя спохватился:

– Погоди, котелок дай собакам вылизать! – И добавил, сообразив: – Спасибо…

Девушка ничего не ответила, поставила посудину наземь, но обученные псы с места не сдвинулись, пока Генри не разрешил. Тогда уж только хвосты заработали, что твои мельничные колеса в половодье, один чавк слышался…

Генри рискнул попробовать стряпню принцессы. Оказалось вполне съедобно, уж получше, чем у него. Откуда бы ей уметь готовить? Да еще на костре? Да из таких припасов?

– Тони, – позвал он, когда она вернулась от ручья. Котелок сиял, начищенный песком, впервые за много дней. Черт бы ее побрал, эту принцессу, она не должна уметь подобных вещей! Но умеет… – Гхм… ты…

– Мы часто выезжали на охоту, – ровным тоном произнесла она. – Мой отец считал, что его дочь должна уметь то же, что умел бы сын. Я не смогу приготовить праздничный обед на десяток персон, но состряпать на костре похлебку в состоянии. Я даже могу освежевать дичь и выпотрошить ее, – добавила она, помолчав.

Генри преиполнился небывалого уважения к покойному королю.

– Во всяком случае, готовишь ты куда лучше меня, – сказал он искренне.

– Что ж, это обязанность женщины, – пожала она плечами.

– Но ты не просто женщина. Ты принцесса и…

– Ценный приз. Я помню, – усмехнулась девушка. – Но я не собираюсь есть то, что готовишь ты, уж прости. Удивляюсь, как твои собаки это переваривают!

– Они привычные… – пробормотал Генри.

– Чем ты их вообще кормишь? – поинтересовалась принцесса.

– Ничем. Сами охотятся, – ответил он. – На кой мне псы, которых еще и кормить надо? Самому бы найти пропитание!

– Ясно, – усмехнулась она. – У меня тоже были такие…

– У тебя? – нахмурился Генри. – У тебя там маленькая такая шавочка лежала, если судить по косточкам… прости.

– Это дворцовая пустолайка, – пожала принцесса плечами. – На псарне остались настоящие собаки. Гончие. Волкодавы. Жаль…

– Еще бы… – Это Генри понимал.

Похоже, папаша у принцессы был суровый, раз таскал дочку с собой на охоту и велел выучиться стряпать. А что, не лишнее умение, вот так отправят в изгнание, и крутись, как знаешь! И еще – он сразу обратил внимание на то, как она обращается с собаками: даже не попыталась заискивать с ними, прикормить, приласкать, вообще делала вид, что не замечает их, не задевала. В общем-то, лучшая линия поведения с такими псами, но… откуда бы знать принцессе, что такое обученные боевые псы? Знала, оказывается. Гончие, волкодавы… наверно, нашлось на псарне место и таким, как Звон с Громом. Тогда понятно. И все яснее становится, что эта девушка – не нежный цветочек.

– Поедем, – сказал он, обрывая никчемные мысли. Не цветочек – и слава всем богам, намучился бы он с жеманницей, не способной ни на лошадь сесть, ни костер развести. Еще бы принялась причитать, что не может… это самое… вкушать грубую пищу! – Время дорого.

Принцесса промолчала. И помогла сворачивать палатку. Умела откуда-то…

…Ясно было, что новость Генри не то чтобы испугала, но заставила нервничать. Мария-Антония пока не понимала всех хитросплетений местной политики (корпорации… наверно, это окажется не сложнее интриг прежних торговых домов и знатных семей?), но чувствовала, что дело плохо. Ей достаточно было интонации, с которой Генри говорил о «ящерках». Он сказал, эти люди имеют дело с… Ханьким царством, кажется. С Востоком, иными словами, а это уже о многом говорит. Западу не понять Восток, говорил старенький наставник и вспомнал о походах в те края. Да, соглашалась девушка, слушая его, они совсем другие, у них другая логика и этика, но понять их все же можно. Надо только знать, что им дорого, во что они верят… Увы, теперь вряд ли это сработает. Генри, и тот мало что знает о «Черном драконе», а что толку гадать, не располагая хоть какими-то достоверными сведениями?

Он явно удивился, когда она состряпала завтрак. По его мнению, принцессе не полагалось таких умений. Интересно, какими вообще он их представляет, принцесс? Запертыми в высоких башнях, как он сказал тогда, вышивающими шелками и ждущими прекрасных принцев? Должно быть, так. Откуда же нынешним людям знать, каковы были тогдашние принцессы? И не ей развенчивать эти сказки!

Вот уже несколько дней выносливые кони несли их все дальше и дальше в глубь прерии. Генри сказал – надо уходить к северу, туда «ящерки» не сунутся, слишком опасно. Им тоже опасно – это сердце Территорий, и пусть пока они спокойны, можно ждать бури в любой момент. Жаль, Монтроз не мог объяснить, что же такого опасного в этих Территориях, просто не мог, и все, не находил слов, но обещал показать, если начнется. Что именно начнется, он сказать тоже не умел. Только просил держаться поближе к нему и не бросать поводьев, если случится что-то странное, не пугаться. Это не всегда опасно, говорил он. То, что выглядит страшным, чаще всего ничего не стоит, а настоящей опасности она все равно не сумеет заметить, так пусть положится на него!

И Мария-Антония полагалась, как полагалась когда-то на отца и его рыцарей и на многих других.

Они почти не разговаривали, не считая коротких реплик во время привала, лишь раз Генри как-то сказал:

– А ты не расскажешь, как тебя угораздило уснуть? В сказках-то говорится, ясное дело, но то сказки, а как оно на самом деле было…

– Может быть, – сказала она ему, помолчав, – может быть, когда-нибудь я тебе расскажу. Просто… Это слишком сложно даже для меня, а я не хочу вводить тебя в заблуждение. Было проклятие. Был маг, который его… изменил, но снять не смог. Я проспала вместо ста лет более четырехсот – маг оказался сильнее, чем можно было ожидать… Это все, что я знаю.

– Ну-ну, – сказал Генри, и видно было, что он не поверил ни единому ее слову.

Умница.

6

– Итак, чем мы располагаем на текущий момент?

Ивэйн Хоуэлл не сидел спокойно в своем кресле, он расхаживал по кабинету, а это о многом говорило. Рональд только покачал головой: по его мнению, старшему брату временами не хватало терпения. Или не терпения даже, а умения выжидать, иногда подолгу. Сам он этим умением обладал в полном объеме, а кроме того, мог сдерживать порывы близнеца. Оба признавали, что им пришлось бы куда сложнее поодиночке, нежели вместе.

– Рейнджер подтвердил наличие эринитовой жилы, – ответил Рональд, рассматривая прозрачную, цвета сосновой смолы и такую же вязкую жидкость в своем бокале. – Богатой, как мы и предполагали. Он взял пробы, произвел необходимые измерения… сведения и образцы у него при себе.

– Он становится чрезвычайно ценным объектом… – пробормотал Ивэйн.

– Но не бесценным, – пожал плечами Рональд. – Теперь, раз мы получили хоть какое-то подтверждение своим теориям, то, даже не имея на руках образцов для исследования, можем начать готовить экспедицию. У остальных нет и этого, как ты понимаешь.

– Я бы предпочел проверенные данные, – ответил старший брат. – Иначе мы можем вложить бешеные деньги в эту авантюру, а в итоге окажется, что месторождение меньше того, что досталось «Кармайклу»!

– Надо рисковать, – пожал плечами младший. – Или ты разучился?

– Не смеши! – наконец-то улыбнулся Ивэйн и сел напротив брата, взял бокал с «Янтарем». Крепчайшую настойку готовили на северном побережье Московии, и какие уж травы в нее клали, не знал никто: московиты свои старинные рецепты берегли, а пытавшихся их выведать без затей сажали на кол либо рубили головы, в зависимости от настроения. Могли, правда, еще ручных волков спустить или в медвежью яму кинуть, если вовсе уж скучно было. – Судя по твоему лицу, ты приберег еще какую-то новость?

Рональд молча кивнул, смакуя огненную жидкость. Московиты, говорят, пьют ее бутылками и не хмелеют, а обычного человека полный стакан «Янтаря» уложит без сознания.

– Надеюсь, она окажется не настолько скверной, как та, что ты преподнес мне накануне? – осведомился Ивэйн.

– Не могу сказать наверняка, – усмехнулся тот и отставил бокал. – Видишь ли, помимо образцов породы и результатов замеров у рейнджера с собой есть еще кое-что.

Старший брат вопросительно приподнял брови.

– Что же?

– Девушка, – коротко ответил Рональд и несколько секунд наслаждался выражением лица старшего брата. – Я знал, что ты в это не верил.

– Значит… тоув Стефан оказался прав? – осторожно поинтересовался Ивэйн и машинально отхлебнул «Янтаря», будто обычного вина, даже не заметив этого.

– Да. Все сошлось один к одному, – сказал младший брат. – Она жива, Ив. Рейнджер сумел ее вытащить оттуда. Подробностей я не знаю, связь была скверной, да и затягивать сеанс я не хотел, но, похоже, больше выживших нет.

– С одной стороны, это и к лучшему, – хмыкнул тот. – С другой… А впрочем, неважно! Мы уже обсуждали возможные варианты: все ведь бездоказательно, Рон. Мы никогда никого не убедим, что девица – наследница престола этой дыры!

– Да, но ты ведь согласился, что это заявление позволит нам отвлечь внимание и потянуть время…

– И потратить уйму средств на независимые экспертизы, которые все едино ничего не дадут, – закончил мысль Ивэйн. – В любом случае это сработало бы, сумей твой человек доставить девушку сюда в кратчайшие сроки. Боюсь, теперь этот план придется оставить… И я надеюсь, он достаточно хорошо соображает, чтобы не двинуться к нам напрямую!

– Ему хватило одного упоминания о «Черном драконе», – хмыкнул Рональд. – Он наслышан о тамошних специалистах и вовсе не горит желанием встретиться с ними, так что, полагаю, предпочтет отсиживаться на Территориях либо же пойдет кружным путем. Настолько кружным, что за ним мало кто сумеет проследить.

– А это не так уж здорово… – произнес вдруг Ивэйн, явно думавший о чем-то своем. – Ты предупредил его, что этот сеанс связи был последним?

– Нет, не стал, – усмехнулся его близнец. – Однако попросил соблюдать все меры предосторожности.

Хоуэллы встретились взглядами и одновременно улыбнулись.

– Придется заплатить ему вдесятеро, если он уцелеет, – сказал Ивэйн.

– Хочешь заключить пари? – Рональд приподнял бровь.

– Отчего бы и нет? Один к десяти, что «ящерки» до него доберутся.

– При условии, что будут располагать информацией о девушке? – уточнил младший Хоуэлл.

– Разумеется.

– Тогда один к двадцати, что он уйдет.

– Уйдет или выполнит задание? – поинтересовался Ивэйн.

– Уйдет, – ответил Рональд. – Он достаточно опытен, чтобы скрыться на Территориях, да и с дикарями в хороших отношениях.

– Со всеми ли? – хмыкнул старший брат.

– С двумя племенами точно, – ответил тот. – А, понимаю тебя…

Многочисленные племена дикарей с Территорий веками то резали друг другу глотки, то заключали неожиданные союзы, и… пожалуй, на этом тоже можно сыграть. Не один ведь тоув Стефан хорошо разбирался в сложных отношениях украшенных перьями всадников прерий!

– Вот-вот… – Ивэйн сцепил пальцы замком, внимательно посмотрел на брата. – Ну так что, какая будет конечная ставка?

– А не внести ли еще коррективы? – задумчиво произнес тот.

– Хм?..

– «Ящерки» ничего не знают наверняка. У них только сведения тоува Стефана, а рейнджера они пока что не поймали… и вряд ли скоро изловят.

– Понимаю тебя… – улыбнулся Ивэйн. – Думаю, у тебя найдется пара человек, о которых никто не будет сожалеть?

– Несомненно, – кивнул Рональд. – Так, пожалуй, будет интереснее.

– И сразу же начинай готовить экспедицию, – добавил глава корпорации. – Тайно. Необходимо минимум шестеро магов. Заход на Территории иным маршрутом, нежели шли наши отряды, сейчас там можно пройти, «сезон бурь» еще не начался. Впрочем, что я тебе объясняю! И вот эта информация просочиться не должна, иначе…

– Я думаю, наши конкуренты в ближайшее время будут слишком заняты охотой за кое-чем, вернее, кое-кем интересным, – улыбнулся его близнец. – А к нужным выводам «ящерки» придут сами, там ведь в аналитиках не дураки сидят.

– Именно. Так что информация для них должна оказаться достаточной, но в должной степени разрозненной, – кивнул старший Хоуэлл. – Что ж, так мы выиграем немного времени! Если не вышло отыграть его по прежнему плану, то при этом мы все же получим небольшую фору…

– Бо́льшую, чем ты думаешь.

– Вот как?

– Экспедиция уже готова, – сказал Рональд и улыбнулся. Он прекрасно знал близнеца и ничем не рисковал, давая понять это. – Выходит по нашему сигналу.

– Откуда? – только и спросил Ивэйн.

– Из Холлиброка.

– Это ведь в двухстах милях от нас!

– Верно, они ведь пойдут другим маршрутом, как ты и сказал, а в Холлиброке нет агентов «ящерок», за это я ручаюсь, – пожал плечами Рональд. – Но я предпочел перестраховаться. Магов там девять плюс несколько тоувов со всем необходимым снаряжением. Надеюсь, этого будет достаточно на первое время.

– Да, пожалуй, – кивнул Ивэйн и довольно улыбнулся. Улыбка вышла хищной. – Что ж, отдавай приказ выступать немедленно. И займись…

– Ну разумеется, – хмыкнул его близнец и поднялся.

– Погоди, – окликнул старший Хоуэлл. – Ты так и не сделал ставку. Что скажешь, с учетом всех внесенных корректив?

– Один к ста, что рейнджер вообще останется в живых, – спокойно ответил Рональд. Подумал и добавил: – И один к тысяче, что он выполнит задание.

– Принято, – кивнул Ивэйн.

Переглянувшись, братья снова улыбнулись одинаковыми улыбками и расстались, чтобы заняться неотложными делами. А их у главы корпорации и его помощника было невпроворот…

…Марию-Антонию разбудил собачий лай. Один пес громыхал басом, коротко, гулко, как из бочки, второй лаял звонко и яростно. Теперь понятно, почему Генри так назвал своих зверей! Но отчего такой переполох? На ее памяти собаки еще ни разу не подавали голоса, не рычали даже, что и неплохо… Может быть, почуяли опасного зверя? Генри ведь сказал еще вчера, что теперь они на Территориях, можно ожидать самого худшего… Знать бы еще, чего именно!

– Сиди там! – приказал Генри, стоило ей попытаться высунуться наружу. Девушка только и заметила, что ночь стоит светлая, лунная и звездная, даже и без костра можно разглядеть, что творится вокруг. – Не высовывайся!

– Что случилось?

– Понятия не имею, – процедил Генри. Мария-Антония все же откинула полог палатки и смогла рассмотреть, что в руках у него какая-то длинная штуковина, напоминающая… да, пожалуй, аркебузу или что-то в этом роде, только заметно легче. – Обычно черта с два от них лая дождешься, а тут разошлись… И лошади волнуются.

Привязанный неподалеку Шуш в самом деле беспокоился, бил копытом, коротко всхрапывал, а Шия жалась к нему. Только вороная оставалась безучастной.

Псы вдруг перестали лаять, будто по команде, и вернулись к хозяину. Шерсть у них на загривках стояла дыбом, глаза в свете луны отсвечивали волчьим зеленым огнем, черные губы приподнимались, обнажая желтоватые клыки, в горле клокотало рычание. Что бы ни пряталось неподалеку, оно собакам не нравилось, это уж точно.

– Ложись спать, – велел Генри, опустив оружие. – Я покараулю до рассвета, не нравится мне все это…

– Может быть, какой-то хищник? – спросила Мария-Антония.

– Если б это был зверь слабее Грома и Звона, они б им поужинали, – сказал мужчина. – Если сильнее – дали б мне знать, но не лаем. А так… ума не приложу, в чем тут дело. И тихо ведь, ничего не происходит!

– Откуда ты знаешь?

– Да чувствую я, откуда ж еще, – досадливо ответил он, сел рядом с палаткой, привычно подобрав длинные ноги. Он всегда так сидел, говорил, что научился у дикарей, удобно, дескать. – Я ведь сколько лет на Территориях… Не чуял бы, давно б уже сгинул.

– Сколько?

– Что?

– Сколько лет ты здесь? – поинтересовалась девушка. Раньше как-то не приходилось к слову, а ей было интересно, который год миновал ее избавителю. Так не разобрать: волосы светлые, если и есть в них седина, не разглядишь; в уголках глаз морщины, но, скорее всего, это от привычки щуриться на солнце. Вел себя Генри уверенно, но иногда прорывалось что-то такое… совсем мальчишеское. Впрочем, такое и со старыми воинами бывало… – Я спросила что-то не то? Почему ты молчишь?

– Считаю! – весело отозвался Генри. – Ну, смотри, как выходит… Я первый раз сбежал, когда мне двенадцати не исполнилось. Повезло, что жив остался… Дальше – больше. Вот ведь притча! Кажется, вся жизнь тут прошла, а если посчитать, то и двадцати лет не прошло!

Значит, ему около тридцати. Достаточно много, чтобы из головы выветрилась юношеская дурь, и это хорошо. А так – совсем молодой мужчина, в самую силу войдет годам к сорока, не раньше, Мария-Антония знала такой тип. Ее отец был из подобных людей, к своим шестидесяти он не только не растерял силы и остроты ума, а и многим моложе его дал бы фору…

– Я тебе, наверно, стариком кажусь? – спросил вдруг Генри.

– Отчего бы? – удивилась она.

– Ну… – пожал он плечами, удалось разглядеть его жест в неверном свете луны. – Так сказки послушать, легенды всякие… У вас парень лет в четырнадцать женился, детишек вовсю плодил, а к тридцати уже и помирать пора. Так, что ли?

– Как посмотреть, – усмехнулась она и выбралась наружу, не обращая внимания на протестующий возглас Генри, села рядом, обхватив колени руками. – По-твоему выходит, что моему наставнику полагалось уже трижды умереть: ему было за восемьдесят. А отец уж дважды как удостоился могилы…

– А… то есть брешут про то, что в древности жили мало? – спросил Генри с искренним любопытством.

– Тоже, должно быть, смотря кто, – пожала она плечами. – У простых людей век был короче. Тяжелый труд, скудная пища, болезни…

– И никаких придворных магов, – заключил мужчина со смешком.

– И это верно, – кивнула Мария-Антония. – Но все взрослели рано. Ты сказал, что сбежал из дома, когда тебе не было двенадцати. В мое время ты считался бы уже юношей, мог жениться, умел бы сражаться…

– Ага, это если бы я уродился в знатной семейке, – хмыкнул Генри. – А поскольку отчим мой с матушкой – фермеры, ну, крестьяне, по-вашему, пусть и зажиточные, то женить бы меня женили, а вот сражений мне, увы, не видать. Ну разве только в ополчение бы какое-нибудь загнали. С топором или вилами.

– Может, и так, – согласилась девушка и посмотрела в небо, на хоровод разноцветных лун. Сегодня настоящей оказалась нежно-зеленая луна, похожая на лист кувшинки в старом пруду. – Ты вел бы хозяйство… если бы не сбежал из дома искать лучшей доли, и годам к двадцати стал бы зажиточным фермером.

– Я ни черта не смыслю в хозяйстве, – заверил Генри. Солгал, по ее глубокому убеждению. – Коровам хвосты крутить – это не по мне. Точно бы удрал и в наемники подался! Или вообще в армию. Тогда же были армии, да?

– Конечно, – кивнула Мария-Антония и посмотрела еще выше, где звезды складывались в незнакомые созвездия. – Были большие армии, были дружины… Случались и совсем юные полководцы. Мой муж выиграл большое сражение при Чертовой Лощине, когда ему не сравнялось и шестнадцати…

…Генри так увлекся разглядыванием принцессы: как-то странно у нее глаза блестели, ведь не звезды же в них отражаются, верно? – что не сразу понял, о чем она толкует.

– Твой… кто? – произнес он враз севшим голосом. Господи помилуй, это… как понимать?

– Мой муж, – ответила она спокойно, не поворачивая головы. – Филипп, герцог Астийский.

– Подожди, я ничего не понимаю! – Генри переменил позу, чтобы лучше видеть девушку. – Какого черта ты тогда принцесса, если была замужем за герцогом? Почему ты оказалась в родительском замке? Или это вовсе не твои родители? Кто тогда, а?!

«Хоуэллы с меня голову снимут, если окажется, что это вовсе не та принцесса, которая им нужна, а какая-то герцогиня!» – мелькнуло у него в голове.

– И откуда вообще какой-то муж? – выпалил он растерянно. Ни тоув, ни Хоуэлл ни о чем подобном не упоминали. Полно, да знали ли они сами?

– Так ты не знал? – Принцесса покосилась на него немного удивленно.

– Н-нет, – выдавил он. – Я вообще мало что знаю, только то, что Хоуэлл соизволил рассказать, ну, тоув еще. Но они больше эринитом интересовались, а о тебе вообще только легенды остались. И там ни слова нет про мужа! – Он осекся. – И про заклятие ты не захотела рассказывать. Там нечисто что-то, верно? Тебя что, муж должен был разбудить?

– О нет. – Девушка невесело рассмеялась. – Нет. Мой муж не смог бы пробудить меня от колдовского сна. Он… погиб за год до того, как меня настигло заклятие.

– Так… – Генри снял шляпу, взъерошил волосы. – Я уже ничего не понимаю. Вообще ничего. Ты… ты кто на самом деле, а? Ты герцогиня Астийская или принцесса Мария-Антония?

– И то и другое, – спокойно ответила она. – Но я отказалась от титула моего мужа, когда вернулась в родительский дом. Это долгая история.

– А я никуда не спешу, – ответил он. Что-то начинало проясняться. – Все равно не спится…

– Ну что ж… – пожала плечами принцесса. – Вижу, в сказках сохранилась только часть истины. Я действительно не желала рассказывать, но раз уж обмолвилась, что уж теперь! Спрашивай, я отвечу на те вопросы, на которые смогу.

– Ладно… – Генри почесал в затылке, от этого ему лучше думалось. – Давай тогда с самого начала. Расскажи про заклятие! В легендах говорится, что его наложила злая колдунья за то, что ее не позвали на какой-то там праздник. Ну и, как водится, «исполнится принцессе шестнадцать лет, она уколет палец веретеном и умрет». А добрая волшебница снять заклятие не смогла, но исправила: не умрет, а уснет и будет спать сто лет, пока принц не разбудит ее поцелуем. Так, что ли?

– Не совсем, – краешком губ улыбнулась девушка. – Это действительно работа мага, очень хорошего мага, служившего человеку, который зарился на земли моего отца. Я – единственная наследница, больше у моей матери детей быть не могло, так уж вышло, а отец не захотел брать другую жену. Сосед же наш был женат на троюродной племяннице моего отца, и она бы наследовала после меня. Родственников ближе у отца не было…

– Идиотизм, – убежденно сказал Генри, попытавшись разложить сведения в голове по полочкам. – Проще было женить на тебе сына или там еще какого родственника!

– Наверно, об этом наш сосед тоже задумывался, – ответила принцесса. – Но отец всегда был настороже и требовал тщательно проверять родословные всех, кого прочили мне в мужья. И я предвосхищу твой вопрос: попросту убить меня было не так-то легко. У нас в замке имелись сильные маги, меня берегли как зеницу ока. Да и сразу ясно стало бы, кто зачинщик убийства: корысть была только у него!

Генри мог бы описать с десяток способов убийства, при которых никто никогда не догадается, что это именно убийство, а уж тем более не вычислит заказчика. Но тогда, наверно, действовали грубее и проще… Кто их разберет!

– Значит, решили воспользоваться заклятием? – спросил он.

– Верно. Думаю, условие достижения мною шестнадцатилетия было выбрано не случайно, – сказала Мария-Антония задумчиво. – Умри я в детстве, отец мог бы поступиться любовью к моей матери и взять другую жену. Но к моим шестнадцати ему уже перевалило за шестьдесят, и шансов на рождение наследника почти не оставалось… К тому же горе вполне могло убить его.

– Неплохо, – одобрил Генри. – Ну и что дальше? Веретено, как полагается?

– Нет, просто смерть, – спокойно ответила девушка. – Но я ведь сказала, у отца были прекрасные маги, они сумели понять, что надо мною нависла опасность, и смогли разгадать, в чем суть заклятия.

– Но не снять, как я понимаю? – уточнил он.

– Такие вещи невозможно снять, – покачала она головой. – Разве только тот, кто это заклятие составил, может его уничтожить. У остальных не выйдет. Так сказали маги.

Генри промолчал: в законах магии он ровным счетом ничего не смыслил, но, наверно, тем древним мудрецам было виднее?

– Снять заклятие они не сумели, но придумали, как можно его обойти, – добавила принцесса. – Такие вещи составляются тщательнейшим образом, и малейшее отступление от оговоренных условий отменяет действие заклятия, так мне объясняли.

– И… – Генри нахмурился, соображая. – Тебя выдали замуж? До того, как тебе исполнилось шестнадцать?

– Верно, – улыбнулась девушка. Глаза ее перестали блестеть слишком уж сильно, видимо, она взяла себя в руки. – Отец нашел мне достойного мужа, когда мне сравнялось десять лет.

– Сколько?! – Генри уронил шляпу. – Ну, черт побери, у вас и нравы были! Нет, у дикарей девчонок лет в двенадцать-тринадцать легко замуж отдают, но то они, а ты…

– А я принцесса, – серьезно сказала Мария-Антония. – Бывало, еще не родившихся детей связывали брачным обещанием. Но не пугайся так, – добавила она, заметив, видимо, смятение Генри. – Мы с Филиппом стали мужем и женою перед богом и людьми, но я оставалась в отцовском доме, пока не вошла в возраст. Только тогда мужу было позволено забрать меня.

– И… сколько тебе было тогда? – осторожно спросил Генри. Вот тебе и… цветочек!

– Пятнадцать с небольшим, – ответила девушка, и глаза ее снова заблестели.

– Ну так… – Генри снова почесал в затылке. Как бы ее отвлечь? Она себя в руках держать может, но вот сейчас как припомнит муженька, и что тогда? – Он хоть молодой был, твой Филипп?

– Совсем молодой, – отозвалась Мария-Антония. – Старше меня немногим более, чем вдвое.

Монтроз только вздохнул. У древних были какие-то очень уж странные понятия о молодости и всем прочем! Хотя… сейчас что, не бывает, чтобы богатый старикашка, схоронивший трех жен, взял за себя молоденькую красавицу? Положим, тридцать с небольшим – это не старикашка, но все равно – такая разница…

– Он был славным воином, – произнесла девушка задумчиво. – Много лет провел в походах, потому и женился так поздно. За мной давали богатое приданое, род мой был славен, и он не стал колебаться и согласился ждать.

– А про заклятие он знал? – не удержался Генри.

– Знал, – кивнула она. – О таком не умалчивают. Да и он удивился бы, отчего меня прочат ему в жены, хотя его-то род похвастаться особыми богатствами не мог… Он был знаменит другим, – добавила девушка серьезно. – Я не успела как следует узнать его за три года замужества и жалею об этом…

– Ну а как же ты дома оказалась? – спросил мужчина, уже жалея, что затеял этот разговор. Воображение упорно рисовало перед внутренним взором здоровенного хмурого мужика в латах, с изуродованной физиономией, крюком вместо левой руки и здоровенной оглоблей, по недоразумению обозванной мечом, в другой. Примерно так, по мнению Генри, выглядели закаленные в боях древние рыцари.

– Я ведь сказала, что Филипп погиб, – ответила Мария-Антония ровно. – Я не так уж часто видела его: на наши земли пришла война, и он возглавил войско…

– Та самая война? – насторожился Генри. – За веру и все такое?

Девушка молча кивнула. Он хотел было поддеть, мол, что же муженек, если был таким уж прекрасным воином, не расколошматил врага, но сдержался. Еще не хватало восстановить принцессу против себя!

– У Филиппа было не так уж много людей, – сказала она, помолчав. – А наемный отряд продался противнику. Я не узнала мужа, когда его тело привезли домой…

Генри снова заставил себя промолчать.

– Следующим герцогом Астийским стал младший брат Филиппа, – тихо закончила девушка. – Он смирился и принял то, чего требовали церковники. Мне же ничего не оставалось, кроме как вернуться к родителям…

Монтроз быстро скумекал: если герцогом стал братишка ее мужа, значит, наследников у того не было. Ну да немудрено, если муж годами в походах, откуда взяться детишкам? Хоть на том спасибо!

Ну, более-менее ясно. Новый герцог воспользовался удобным случаем, чтобы избавиться от невестки. Ему, наверно, совсем не хотелось конфликтовать с церковниками и окончить жизнь так же, как старший брат, а тут эта… Мария-Антония со своим более чем странным воспитанием. Она бы не смирилась, понял Генри. Взялась бы мстить за мужа, уж неизвестно, как, ну… отец бы помог, в конце концов! Интересно, чем ее так напугали, что она вернулась домой и сидела там тише мыши? Вряд ли расскажет…

– Год я провела в трауре, – закончила свой рассказ девушка, и Генри снова осенило.

– Это, – осторожно коснулся он пальцем короткой косы, – не после болезни остригли, верно? Я сразу подумал: какая такая болезнь, если у вас магов было пруд пруди! Ты обрезала волосы в знак траура?

– Верно. Откуда ты знаешь такие вещи?

– Да тут, в прериях, тоже так делают, – пожал Генри плечами и криво усмехнулся. Ему вот нечего было обрезать, показывая горе после кончины жены. Тогда его ближайшие родственники-делакоты остригли волосы, а ему разве что скальп оставалось с себя снять… Белый, что с него возьмешь! – Ладно, не томи, дальше-то что? Или дай сам догадаюсь… Пока ты была мужней женой, герцогиней, заклятие тебя не трогало, так? А тут все вернулось на исходные позиции, принцесса, не замужем… Так?

– Да, – проронила она. – Наши маги успели понять это вовремя. И… исправили кое-что.

– Да уж… – пробормотал Монтроз. Лишние луны в небе постепенно гасли, занималась заря. – А почему весь замок вместе с тобой отправился почивать? Ну, в сказке-то понятно, а на самом деле?

– Война, – ответила Мария-Антония. – Война у самых наших рубежей…

…Она совсем не собиралась выкладывать этому чужому человеку историю своей жизни, но отчего-то не удержалась. Может, дело было в том, какие вопросы он задавал поначалу: человек, действительно знавший о древних временах лишь понаслышке да по старым сказкам! А может, в том, что он умел слушать и быстро соображал. Неважно. Всей правды она ему все равно не сказала, а о замужестве пришлось бы упомянуть рано или поздно… Конечно, принцессе полагается быть юной невинной девицей, а не вдовой женщиной, не так уж мало успевшей повидать на своем коротком веку, но что она могла поделать? Реальность всегда отличается от сказки, и редко в лучшую сторону!

Она прикрыла глаза, прежде чем ответить на очередной вопрос Генри, припомнила замок мужа. Он был еще старше, чем тот, в котором она родилась, более массивным и лучше укрепленным. Его легко было удерживать даже малыми силами – а больших у них никогда и не бывало.

Мария-Антония хорошо знала, за кого выходит замуж: от нее никогда этого не скрывали. Знала, что на границах герцогства неспокойно, что Филипп редко появляется дома, а раз так, на ее плечи лягут все заботы о замке и о людях – и спасибо отцу за суровую науку, она хотя бы знала, как справиться со всем этим, не приходилось идти за помощью к брату Филиппа, который сразу ее невзлюбил. Еще бы, она могла принести Филиппу наследника, а тогда прощай, герцогская корона! Жерар получил ее в итоге, только радовался недолго, хоть за это спасибо высшей справедливости. Мария-Антония подозревала, что к гибели Филиппа приложил руку его брат, с него сталось бы спеться с церковниками, выторговать себе побольше… Так или иначе, доказательств у нее не было, не было и возможности оставаться в Асти: Жерар мог и ее сдать церковникам, ее вера сошла бы за ересь, а ухватиться можно за что угодно. И пришлось уходить под покровом ночи, с небольшим отрядом верных людей, совсем не так, как пристало бы урожденной принцессе и герцогине Астийской! Если бы оставалось, что защищать, она вряд ли сбежала бы, но у нее больше ничего не было. Замок сделался чужим, когда в нем принялся хозяйничать Жерар, а опустел он еще раньше.

Мария-Антония вздохнула: нет, плакать она не станет. Все слезы уже пролиты тогда, давным-давно, их уже не осталось. Она сумела устоять тогда, потеряв мужа, потеряв… все, сумеет выстоять и теперь. Теперь что-то угрожает только ей одной, а это совсем не так страшно, как может показаться…

Филипп всегда казался ей огромным, он легко мог поднять ее одной рукой, как и делал с самого ее детства. Он выглядел старше своих лет: навеки въевшийся загар южных походов, шрамы и ранняя седина его не красили, и поначалу Мария-Антония побаивалась мужа. А потом перестала замечать все это, просто забыла однажды и больше не обращала внимания ни на что внешнее. Редко случается, чтобы подобный брак оказался счастливым, но им повезло. Жаль только, счастье было таким коротким… но было все же! Вот если бы только не застила все это, бывшее, одна картина: старая телега, скрипя немилосердно, вкатывается во двор, и люди не смотрят герцогине в глаза, и можно даже не спрашивать «где же вы были, когда?..». Они сами с себя спросят, а пока… На телеге, на соломе – то, что осталось от Филиппа. Странно, лицо не тронули, подумала она, когда солнце стало черным, и тут же решила – они нарочно, чтобы не возникло сомнений: это действительно герцог Филипп, а не кто-то другой. И солнце снова сделалось обычным, а жизнь приобрела хоть какой-то смысл, потому что она еще могла найти убийц и…

У нее ничего не вышло. Отомстить за мужа не получилось. Она едва успела сбежать сама, спрятаться под отцовским крылом, зная, что это ненадолго, как только церковники полностью приберут к рукам Асти, они обратят взор на ее маленькое королевство. И впору было поблагодарить человека, щедро заплатившего неизвестному магу за сложное заклятие (самого его давно не было на свете, война смела его королевство с лица земли, как многие другие до него)! Именно оно давало шанс, крохотный, но все же…

Церковники боялись магии, очень боялись, опасались и привлекать магов на свою сторону, страшились, должно быть, не справиться с ними. Их же собственные методы вряд ли помогли бы против настоящего, профессионального заклятия, усиленного к тому же десятком отличных придворных магов.

– Мы решили, что сумеем переждать, – сказала Мария-Антония, не открывая глаз. Она знала, что Генри терпеливо ждет ответа. – Может быть, год, может, действительно сотню лет. Они бы не сунулись к заколдованному замку, а и попытались бы… Ты ведь пробовал?

– Ох, пробовал. – Судя по звуку, Генри потер колено. – Порвал штаны и отступился. Эту заразу, что вокруг твоего замка растет, ничто не берет. Туда надо настоящего мага, а я что? Чем тоувы снабдили, тем и пользуюсь… а проку от этих фокусов шиш да маленько!

– У тех тоже были только… фокусы, – усмехнулась девушка. – То, что дали им запуганные полумаги. Если через столько лет заклятие еще не пало само собою, представь, какой силы оно было изначально!

– Не буду, страшно, – серьезно ответил мужчина. Рядом шумно задышал один из псов, Генри, кажется, потрепал его по холке, пробормотал: – Вроде успокоились… Миновало, значит… Ну так и что? Вы решили всем семейством, со всеми придворными и прочим просто… перескочить через сколько-то лет?

– Да, – кивнула она. – Сто лет положили крайним сроком. Но, конечно, юноша благородной крови сумел бы добраться до замка и разбудить меня, – добавила она справедливости ради. – Эти заклятия всегда требуют каких-то условий. Пришлось…

– А если бы ты очнулась, а перед тобою принц в доспехах с крестом? – усмехнулся Генри. – И под стенами его войско? Или даже если бы вы через сто лет все проснулись, а вокруг одни только церковники?

– Маги оставались при нас, – пожала плечами Мария-Антония. – Сто лет или двести… Никто не вечен.

– Это уж точно… – пробурчал он. – Да, у вас были все шансы дождаться, если б не Катастрофа!

– Наверно. – Девушка открыла глаза. Было уже светло, над прерией виднелась будто бы легкая дымка. – Генри, что это?

– Где? – привстал он. – А… не обращай внимания. Это к жаре.

Он встал, с хрустом потянулся, оглянулся вдруг на Марию-Антонию.

– Слушай, – сказал он серьезно. – Доберемся до цивилизации, сниму тебе лучшую комнату в гостинице, с горячей водой и всем таким. Я ж понимаю, кто ты… Просто…

Девушка невольно улыбнулась.

– Не стоит беспокойства, Генри, – ответила она. – Мне не слишком нравится, как от меня пахнет, я хотела бы выкупаться, но ведь это невозможно, так о чем же говорить? Но я слышала твое слово.

– А слово я держу, – хмыкнул он и, нахлобучив шляпу и насвистывая, принялся сворачивать палатку. – Достань пока поесть, а?

Теперь приходилось питаться всухомятку: припасов у Генри было достаточно для двоих, если расходовать их экономно, а Марии-Антонии было не привыкать ограничивать себя в еде. Монтроз тоже привык к скудному пайку – стоило посмотреть на него, худого, будто прокаленного насквозь здешним солнцем, чтобы понять: этот мужчина вполне может умять целого жареного поросенка, если подвернется случай, но может и не есть неделю, если придется. Филипп тоже был таким, невольно вспомнила девушка, встряхнула головой, чтобы отогнать призрак давно усопшего – ни к чему ему являться поутру, – и занялась делом.

Она едва не выронила сухари, когда снова раздался голос Генри: ей еще ни разу не доводилось слыхать, чтобы он ругался так замысловато и, что греха таить, непристойно…

…Генри стоял, заломив шляпу на затылок, и беспомощно матерился, забыв о том, что его могут услышать. Гром и Звон нарезали круги на безопасном расстоянии от хозяина, чувствуя, что им может перепасть под горячую руку. Хотя им-то за что? Они честно предупреждали об опасности, только их никто не понял!

– Что-то случилось? – Принцесса подошла сбоку, заглянула ему в лицо.

– Ага, – ответил он. – Случилось. Сама посмотри…

Генри подбородком указал на то, что пряталось позади палатки… и частично внутри ее. Интересно, что случилось бы, не просиди девушка полночи рядом с ним, а останься на месте?

Из земли торчали корявые черные побеги, зловеще ощетинившиеся длинными шипами, словно тянулись к той, кого не сумели устеречь, кого уволок ловкий вор… чтоб ему найти смерть на этих шипах!

– Узнаешь? – спросил он зачем-то.

– Это… – Девушка присела на корточки, протянула руку – дотронуться до ветки, но Генри, спохватившись, бесцеремонно сграбастал ее за плечи и оттащил подальше.

– Не трожь, – велел он. – Еще уколешься и заснешь снова, что я с тобой делать буду?

– Откуда они взялись? – Принцесса вроде и не заметила его грубости. – До замка ведь…

– А я почем знаю, откуда они взялись?.. – Генри проглотил очередное ругательство, зло плюнул, целясь в шипы, но не попал. – Это Территории, тут может быть что угодно! Ну и вообще… Как там твое заклятие звучало?

– Я вряд ли вспомню точно, – покачала девушка головой, но лицо ее посерьезнело. Осознала, значит! – Но волшебный лес должен был охранять меня от любого, кроме моего суженого.

– То есть прекрасного принца, – криво ухмыльнулся Монтроз. – Который снимет заклятие. А я, видишь ли, самого подлого происхождения, ну никак не принц! И заклятие снять должен был не я! Да чтоб провалиться этому…

Он перешел на наречие сиаманчей и с минуту высказывал все, что думает о чертовом заклятии, своих нанимателях и прочем сопутствующем. Замолчал, оглянулся, понял, что принцесса с интересом наблюдает за ним, и сообразил…

– Прошу прощения, – сказал Генри неловко. Начисто забыл, что сам же дал ей «переводчика»! А тот и все местные диалекты понимает, вот ведь незадача! – Я… короче, я знаю, что при принцессах ругаться не принято, но…

– Получилось весьма цветисто, – благосклонно кивнула она. Ему показалось, будто девушка сдерживает усмешку. – Стражники в караулке, наверно, приняли бы тебя за своего.

– Благодарю за повышение в звании, – буркнул Генри и невольно ухмыльнулся, представив себя в роли стражника. – Ладно… Что тут гадать… попробую достучаться до Хоуэллов, вдруг подскажут, что с этим делать?

– А что ты им скажешь? – спросила вдруг принцесса.

– В смысле?

– Ты ведь даже не знаешь, отчего здесь появились эти растения, – сказала она. – Они просто вылезли из земли, и только. А ты сам сказал, что на Территориях возможно все! Так, может быть, сперва стоит выяснить, что нужно этой гадости?

– В общем-то, верно… – Генри снова сбил шляпу на затылок. Какая-то мысль крутилась поблизости, не давая себя поймать. – Ну, посмотрим еще ночку. Ты гляди-ка, Звон с Громом это почуяли, значит, и впредь сообщат, если что! Только, – добавил он и мысленно скривился: как еще девушка примет такое заявление, – тебе в палатке одной лучше не спать.

– Согласна, – спокойно сказала она. – Да и душно в ней.

– Вот и славно! – несказанно обрадовался Генри. – Давай уже перекусим и по коням! Посмотрим, как далеко эта дрянь за тобой сможет угнаться!

Шипы оказались неутомимы. Ночь за ночью они упрямо выбирались из земли, почти вплотную к спящей принцессе, тревожили собак и лошадей, но людей не трогали.

– Мне кажется, они пытаются меня защищать, – сказала девушка на третье утро, внимательно рассмотрев растения. Выглядели они угрожающе, но Генри обнаружил, что теперь эта мерзость вполне поддается лезвию топорика, и нарубил веток для костерка. Хоть какая польза! – Смотри, им нужно бы податься вот сюда, чтобы нанизать тебя или меня на шипы, но они выросли чуть в стороне, будто ограждая…

Генри призадумался, прикинул направление.

– Твой замок остался в той стороне, – сказал он, махнув рукой. – Если ты права, а то, что ты говоришь, здорово похоже на правду, то эти колючки прикрывают тебя от Территорий.

– Плохо ли это? – спросила Мария-Антония задумчиво.

– Я не знаю, – покачал Генри головой. Потер подбородок – хотелось побриться, но воду нужно было экономить. – Правда, не знаю. Говорю, спросить бы Хоуэлла, он… – Монтроз натолкнулся на взгляд принцессы, спокойный и очень холодный, и осекся. – Тони, ты что?..

– Скажи, а чужие люди… или маги могут узнать, откуда ты связывался с хозяином? – ответила она вопросом на вопрос, и в серо-голубых глазах вспыхнули будто бы ледяные искры.

– Ну… наверно, могут, только не особенно точно, Территории же!

– А услышать, о чем вы говорите?

– Если знать шифр… – Генри осекся. – Ты вообще о чем сейчас говоришь? А?

– Да ты ведь сам понимаешь, – спокойно произнесла Мария-Антония. – Ты сам как-то сказал, что глупый человек не выжил бы на Территориях и… среди конкурентов, так? Просто скажи, что у тебя на уме, и мы поймем, одинаково ли мы мыслим! Ты ведь думаешь об этом уже не первый день, разве я не вижу?..

Монтроз аж поперхнулся.

«Чертова девка! – мелькнуло в голове. – Но… вроде что-то понимает. Это я в большой политике не особенно, а она ведь… принцесса. Герцогиня! До чего она там дотумкала, а? Я же…»

– Я не знаю, – сказал он мрачно, снял шляпу и принялся крутить ее на пальце, продев палец в дырочку от пули, как обычно в дурном настроении. – Последний разговор с Хоуэллом мне очень не понравился. Ну, ты помнишь, про «ящерок» он мне сказал. И сказал, мол, на связь выходить со всеми предосторожностями. А остальное, значит, на мое усмотрение. Поторопиться не попросил…

Генри умолк, припомнив, что Хоуэлл более всего ценил время. А раз не просил прибыть поскорее, любой ценой, то…

– Ты ему не нужен больше, – спокойно сказала девушка. – Вернее, не ты, твой груз. Эти образцы и… я.

– Да не может такого быть! – вспылил Монтроз, хотя чувствовал уже, что она права, права, он сам это знал, только не хотел осознавать. – Не такой он человек, чтобы…

– На кону, ты сам сказал, стоят грандиозные деньги, – отрезала принцесса, и снова он увидел этот колючий лед в ее глазах. – Сколько стоит наемник… прости, рейнджер вроде тебя? Ну, скажи? Ты ведь рассказал все, что они хотели. Ты сообщил, что эринит там есть, так что еще им нужно?

– А образцы?! – в голос заорал Генри, уже не сдерживаясь. – А ты?! Какого черта было посылать меня в такую даль, если…

Он задохнулся, когда Мария-Антония крепко взяла его за руку, снова подумал о том, что руки у нее совсем не хлипкие, да и лошадью она правит уверенно… Ей всего двадцать, вспомнил Генри, всего двадцать, а стоит ли мериться, кто из них двоих больше повидал на своем веку? Ему хотя бы воевать не довелось, а она все это видела своими глазами!

– Не горячись, – сказала она. – Что толку? Мы были нужны, пока в игру не вступили «ящерки», вот что я думаю. Ты ведь говорил, что «Черный дракон» – это очень сильная корпорация и что в открытую борьбу с ними твои наниматели не вступят, верно?

– Точно, говорил, – вздохнул Генри. Картина вырисовывалась какая-то очень уж безрадостная.

– Ты лучше знаешь этих Хоуэллов, – произнесла девушка, а он вдруг представил ее на стене замка. Наверно, когда муж был в походе, она всем заправляла, и ей повиновались, поди тут ослушайся! – Что они делают в таких случаях? Когда противник слишком силен, чтобы вступить с ним в единоборство, а на кону большой куш?

– Будут тянуть время и отвлекать, – не раздумывая, ответил он.

Принцесса промолчала, а он подумал и снова выругался, уже не думая извиняться.

Точно. Хоуэллы мгновенно переиграли все, стоило только появиться «ящеркам». Они не могут позволить себе упустить месторождение, очень уж лакомый кусочек, а значит… И ведь девчонка права: он доложил по всей форме, что нашел, где нашел, сказал, что девушка при нем, живая и здоровая!

Тут два варианта: или «ящерки» слушают эфир, а значит, уже в курсе всего – скорее всего, тоува Стефана уволокли именно они, стало быть, теперь получили подтверждение его гипотезам. Или же…

Думать об этом было противно, но… «Чего же ты хотел, Генри Монтроз? – скривился он. – Это крупные игроки, а ты для них – тьфу, не пешка даже, пыль дорожная! Они тебя используют, как могут. Стал бесполезен в одном качестве, они тебе другое предназначение придумали, мгновенно! А может, заранее спланировали, кто их разберет».

– Больше на связь выходить нельзя, – сказал он сквозь зубы.

– В мои времена маги иногда связывались друг с другом при помощи магических кристаллов, – вроде бы между прочим произнесла принцесса. – Но нечасто, поскольку можно было найти их по эманациям этих кристаллов, так я слыхала.

Генри снова выругался. Логично! Если уж можно перехватить сигнал, о чем даже он знает, то, наверно, и на магическую начинку этого чертова ящика можно настроиться? И плевать, что это Территории, которые якобы сбивают все сигналы, он уже ни во что не верит!

– Ясно, – процедил он. – Передатчик надо раздолбать в мелкую крошку и бросить тут. Пусть ищут… А мы выберемся, слышишь? Пусть крюк дадим в две сотни миль, а выйдем, перезимуем с сиаманчами и выйдем, обещаю! И тогда я с Хоуэллов втрое против обещанного стребую, мерзавцев этаких! Да я… – Генри резко выдохнул, собрался с мыслями. – Зуб даю, как только жареным запахло, они тут же переменили все планы. Они уверены в том, что месторождение есть, остальные – нет, значит, «ящерки» будут ловить нас с тобой и остальных… с доказательствами. – Он с силой потер лоб. – А если у них теперь есть сведения о том, что я уже побывал на месте и тащу Хоуэллам образцы… и тебя…

– Ты – главная приманка, – спокойно сказала девушка. – И Хоуэллы об этом знают. Иначе сказали бы тебе не выходить больше на связь, верно?

– Ага, – скривился Генри, вытащил передатчик из вьюка и с удовольствием грохнул его оземь, раздавил каблуком хрупкие внутренности. – Сволочи двуличные… Время тянут!

– Зачем? – живо поинтересовалась девушка.

– Да я же говорил: пока время тянут, зашлют на место большой отряд, окопаются – уже и «ящерки» их черта с два выкурят! Кто первый, тот и прав… если удержит, конечно, а Хоуэллы ничего не пожалеют, чтоб удержаться! – процедил Монтроз. – Им даже менять ничего сильно не пришлось! Только в первом случае они б тебя показывали и магов мучили, чтоб подтвердили, кто ты такова… Ну теперь зато мы с тобой вместе подсадные утки: за нами гоняться будут, а Хоуэллы тихой сапой заграбастают твои земли. Не удивлюсь, если туда уже отряд вышел!

– Что же делать? – спокойно осведомилась принцесса.

– А не знаю, – обрадовал Генри. – Вообще-то, я уж сказал – надо уходить в глубь Территорий. Опасно, но не опаснее «ящерок». Встретим местных – прикроют, ничего. Им разборки белых вообще-то побоку, а я вроде как родственник… приемный, – поправился он. – А там дадим большого кругаля, может, к тому времени и искать нас перестанут. Но свой гонорар я с Хоуэллов все равно стребую! – возвысил он голос, вне себя от злости. Как же, использовали, будто пацана зеленого! Получат они свои камушки, пусть подавятся!

– И меня, – напомнила Мария-Антония. В холодных глазах по-прежнему плавали льдинки, только уже какие-то другие.

– А тебя… – Монтроз зло оскалился. – Если ты сама захочешь, а они очень хорошо попросят! – Он глубоко вздохнул. – Ладно! Что языками чесать… Поехали. Меняем курс, твое высочество. Нам теперь еще севернее…

…Да, Генри все понял. Просто принимать не хотел, это она увидела сразу. Мария-Антония хорошо знала такой тип людей. И нанимателей его, пусть не видев ни разу и располагая лишь крохами знания о них, она поняла быстро. Да не так уж сложна была интрига, честно признаться! Ложный след, приманка, вот и все. Они теперь нужны только для отвлечения внимания, и шумиха будет поднята изрядная. Может, Хоуэллы дадут просочиться сведениям о том, что Генри везет какие-то важные документы. Или некий артефакт из старинного замка. Или точную карту месторождения. Это вовсе не важно, принцип ясен. Она сама… ну кому она нужна, в самом деле? Генри точно обрисовал девушке ее роль – она лишь должна отвлечь внимание, с ней никто не будет считаться. Теперь она никто. Вернее, ее считают никем, ну и пускай: меньше станут ждать проблем. Конечно, сейчас у нее нет верной дружины, нет вообще никого, разве только Генри, но… на него вряд ли можно полностью положиться. Нестрашно. По меньшей мере, когда спасаешь собственную жизнь, нет времени думать о прошлом!

– Тони, – окликнул Генри. Девушка невольно вздохнула: так звали ее родители, так называл муж… И зачем она позволила этому человеку именовать ее именно так? Да что уж теперь! – Ты чего нос повесила?

– Так. Думаю, – усмехнулась она и поправила шляпу почти таким же жестом, как Монтроз.

– Много надумала?

– Немного. Ничего нового. – Она взглянула на мужчину. – Я совсем не знаю Хоуэллов и еще меньше слышала о «ящерках». Что уж тут гадать?

– Да ты хорошо соображаешь в таких вещах, – сделал он неуклюжий комплимент. – Уж получше меня. Я вроде нюхом чуял – неладно что-то, а что именно… проворонил, в общем.

– Ты, должно быть, слишком поверил нанимателю, – сказала Мария-Антония. – Это бывает. Это хорошо, когда наниматель достоин такого доверия.

– Да знаешь… Эти достойнее других, – невесело усмехнулся Генри. – Но я и впрямь расслабился. Не ожидал подвоха, дурак. Но знаешь, что?

– Что?

– Я сказал, что я тебя выведу, и я это сделаю, – сказал он непримиримо и нахлобучил шляпу на нос. – Что дальше будет, второй вопрос, но я от своего контракта не отказываюсь. И, в общем… если что, я тебя не брошу. Не обучен… бросать.

– Я слышала твое слово, – спокойно ответила она.

Все же, пожалуй, на Генри можно положиться. Жаль, она пока не видела его в деле, сказать-то можно все, что угодно… Но интонация тоже говорит о многом, Мария-Антония умела разбираться в чужих речах, чужих мыслях и поступках, и все, что делал и говорил Генри Монтроз, не давало пока что повода заподозрить его в исключительной низости. Воровство разве что, но это можно простить. Тем более сокровищницей он не соблазнился, значит, меру знает, это тоже немало. Из него получился бы неплохой вассал, усмехнулась принцесса. Очень даже неплохой!

– Стой!! – Генри вцепился в повод ее кобылы. – Не двигайся!

Девушка, очнувшись от размышлений, взглянула вперед. Псы жались к ногам лошадей, те прядали ушами и тревожно раздували ноздри, но Мария-Антония ничего не видела.

– Сиди в седле, – приказал Генри и спрыгнул наземь. – Не вздумай спешиться!

Мария-Антония не стала задавать вопросов – ему виднее, он знает, что может происходить в этих краях.

«Как жарко, – подумала она, глядя, как Генри осторожно пробирается вперед, чуть ли не каждую пядь под ногами рассматривая и едва ли не обнюхивая. – Ведь еще за полдень не перевалило! Почему такое пекло? Он сказал, будет жара, но чтобы такая…»

Монтроз замер с поднятой ногой, потом осторожно шагнул назад, уже не сторожась, добежал до лошадей, схватил их под уздцы, потянул вправо.

– Что случилось? – спросила девушка, утирая пот со лба.

– Потом скажу, – сквозь зубы ответил он.

Тяжелая, липкая какая-то жара, от которой мгновенно взмокла спина, рубашка промокла насквозь, вдруг отступила. Солнце припекало по-прежнему, вполне терпимо, подул легкий ветерок, высушил влажную ткань…

– Удачно обошли, – сказал Генри, вновь садясь верхом, посмотрел назад.

Мария-Антония тоже взглянула назад. Там над самой травой воздух словно бы плыл и подрагивал – так бывает в самую нестерпимую летнюю жару, но… вокруг-то ничего подобного не наблюдается!

– Территории, – пояснил Монтроз, проследив за ее взглядом. – Я ведь сказал, настоящей опасности ты даже заметить не сумеешь. Это так… мелочь еще. Влетели бы в нее на полном ходу, отделались бы ожогами. Ну, как если кипяток на себя вывернуть или вроде того… Если бы лошади не встали с перепугу, конечно, вот тогда сварились бы на месте. Это еще не самая мерзкая пакость, ее хоть звери чуют, да и разглядеть можно, – сказал он, – вот видишь, как воздух колеблется?

– Вижу, – кивнула она.

– Но если не знаешь, чего ожидать, не заметишь, – закончил мысль Генри и подхлестнул коня. – А бывает похуже. Если не повезет – увидишь. Вернее, увидишь, если повезет, а если нет…

Он не закончил мысль, но девушка поняла: Генри не шутил, когда говорил об опасности Территорий. Знать бы, с чем еще придется столкнуться, ведь путь предстоит неблизкий! Но Монтроз рассказать не мог, неважно у него было с искусством образного рассказа, вот показать – дело другое. Лишь бы не пришлось на себе показывать!

Но обратного пути не было. И никакого иного – тоже. Только вперед, на север, навстречу диким племенам и, должно быть, охотникам из «Черного дракона»…

7

– Что нового? – поинтересовался Ивэйн Хоуэлл, разглядывая брата. По лицу Рональда заметно было, что он недосыпает, но и только.

– Все то же, – пожал тот плечами и довольно улыбнулся. – Отряд идет с хорошей скоростью, пока никого не потеряли, только один мул захромал, но это ерунда. Еще пара недель, и они будут на месте.

– Сигнал перехватить не могли? – осведомился глава корпорации.

– Не могли, ибо его не было, – усмехнулся Рональд.

– Поясни, – потребовал тот.

– Старинные разработки подчас куда надежнее новинок, – ответил его близнец. – Я недаром кормлю стольких тоувов. Один мой затворник нашел очаровательную старинную штучку: послание превращают в птицу, которая дается в руки только адресату, а в ином случае рассыпается прахом. Недурно, а?

– Весьма недурно, – согласился Ивэйн. – Что ж… а что «Дракон»?

– Шевелится, – пожал плечами Рональд. – Отмечена повышенная активность их агентов во всех населенных пунктах, прилегающих к Территориям в тех местах, где наиболее вероятно появление наших людей. С прискорбием должен отметить, что двоих подставных лиц «ящерки» уже взяли.

– Надеюсь, не слишком легко? – нахмурился старший Хоуэлл.

– Конечно, нет. Одного – раненым, он успел пристрелить четверых. Второго гоняли по прерии трое суток, но все же изловили, – сообщил тот довольно. – Неплохие были наемники, жаль, только и умели, что хорошо стрелять да драться. «Ящерки» ухлопают прорву времени, пытаясь узнать от них хоть что-то!

– Ты уверен, что никто в Холлиброке не мог доложить об отбытии нашей экспедиции? – перебил его брат.

– Наши люди уничтожили все передатчики в Холлиброке, – спокойно ответил Рональд. – Никого не впускают и не выпускают оттуда которую неделю. В Холлиброке, видишь ли, эпидемия…

– Надеюсь, это поможет, – пробормотал Ивэйн. Да, на изобретательность брата можно было положиться. А если понадобится, он попросту сожжет этот несчастный городишко вместе со всеми жителями. – А что твой рейнджер?

– Абсолютно ничего, – покачал головой младший Хоуэлл, мигом посмурнев.

– Как так?

– Вот так. На связь с момента последнего сеанса не выходил. Более того, засечь его местонахождение возможным не представляется.

– Территории… – протянул Ивэйн.

– Он вырос на Территориях, – отрезал Рональд.

– Дикари рождаются и растут там, но гибнут не реже нас, – парировал тот. – Территории непредсказуемы, а он не один, а с… обузой.

– Что ж, это было бы идеальным вариантом, – скривился младший Хоуэлл.

– Думаешь, их могли перехватить «ящерки»?

– Тогда бы они уже начали действовать, – покачал головой Рональд. – Много ли им нужно времени, чтобы раздавить обычного рейнджера и девчонку?

– Ты сам говорил, что он – не обычный рейнджер. А она – принцесса, – напомнил Ивэйн.

– Ты полагаешь, принцессам часто ломают пальцы или вырывают ногти? – парировал тот. – Любая девица сдастся сразу, если она не из «ящерок», конечно. Рейнджер продержится подольше, но его либо соблазнят, либо запугают. У него ведь семья есть, к слову говоря, и это не так уж сложно вызнать.

– Признаю, твои доводы существенны, – кивнул старший Хоуэлл. – Значит, пока никаких сведений. Вряд ли бы «Дракон» молчал столько времени, заполучив этакие козыри… Что ж! Спишем на Территории… Но говорить о выигрыше пока рано, Рон. Твой следующий план задействован?

– Конечно, Ив, – кивнул тот. – В прериях уже… жарковато.

Близнецы переглянулись и взяли по бокалу лимонада со льдом. Сейчас следовало сохранять трезвый разум…

…Мария-Антония сняла шляпу и утерла пот со лба. Одежду уже можно было выжимать, и она невольно позавидовала Генри: тот давно скинул и куртку, и рубашку. Кто другой вмиг сжег бы кожу, но рейнджеру все было нипочем: судя по всему, он давно продубил шкуру на здешнем солнце.

Девушка посматривала на него краем глаза: худой, это верно, но силы ему не занимать. На левом плече какой-то замысловатый рисунок, кое-кто из воинов ее мужа, побывавших на далеком юге, тоже носил на теле целые картины, наколотые на коже цветными красками. У Генри этот знак был всего лишь двухцветным, черно-зеленым, а разобрать, что он изображает, принцесса никак не могла, для этого надо было подъехать поближе и желательно развернуть Генри к себе лицом.

Впрочем, и так было, на что посмотреть. Интересно было гадать, откуда у рейнджера шрамы: Мария-Антония могла опознать отметину от меча или кинжала, от стрелы, отличала ожоги и следы звериных зубов… Да, повыше локтя у Монтроза явно след укуса, причем зверь был размером с хорошего волка. По ребрам будто здоровенными когтями провезли, очень уж похоже, но лапа не волчья, не рысья и не медвежья даже. Впрочем, теперь в этих местах водятся, наверно, совсем другие звери… А вот от чего довольно глубокая вмятина на предплечье, девушка определить затруднилась. Вроде бы похоже на шрам от стрелы, но выглядит немного иначе…

– Это ты местных не видела, – произнес вдруг Монтроз, перехватив, видимо, ее взгляд. – У меня так, царапины. А у нынешнего вождя сиаманчей, к примеру, на всем теле живого места нет. Ему уж за пятьдесят, он на Территориях вырос и до самых Ледяных гор доходил, а там намного опаснее, чем здесь даже в «сезон бурь»!

– Что за бури? – заинтересовалась Мария-Антония. – Грозы?

– Нет… – Генри тоже снял шляпу, мотнул головой, пригладил совершенно мокрые волосы. – Так просто говорят. Обычно на Территориях достаточно спокойно. Ну разве на зверюгу какую нарвешься или вот угодишь, как мы с тобой сегодня едва не вляпались. Но это все ерунда, если клювом не щелкать, то пройдешь, как по главной городской улице… тут еще и почище будет. – Он попытался воспользоваться шляпой как опахалом, но не преуспел в этом и снова нахлобучил ее на голову. – А раз в год, как раз летом, в самую жару, начинаются «бури». Территории как с ума сходят, где вчера можно было преспокойно ходить, туда лучше не соваться. Дороги сами собой меняются, животные разбегаются… И так месяц-другой. Зверье с места снимается, уходит, в это время здесь даже кузнечика не поймаешь! Местные об этом знают, следят: чуть птицы да стада двинулись на север, так откочевывают вслед за ними.

– Почему же они все время там не живут? – задала резонный вопрос Мария-Антония.

– Потому что там своих хватает, – хмыкнул Генри. – Так-то у них мирный уговор, что на время кочевья никто никого не трогает, но насовсем чужаков к себе вряд ли кто пустит. У всех же свои угодья охотничьи, сама понимаешь…

– Ясно… – Девушка припомнила кое-что. – Ты говорил, можно перезимовать с сиаманчами, верно? А сколько еще времени до начала кочевья?

– Да пока еще прилично, – подумав, ответил Генри. – Еще месяца два так уж точно, считай, лето толком не началось, все спокойно… Удачно, кстати, еще бы немного, я бы ни за какие деньги в глубь Территорий не сунулся! В «сезон бурь» туда только самоубийца пойдет…

– Может, удачно, может, не слишком, – усмехнулась Мария-Антония. – Отказался бы от задания, не получил бы таких неприятностей на свою голову!

– Моя голова и не такое выдержит, – осклабился в ответ Генри и зачем-то придержал коня. – Эге, смотри-ка! Повезло нам!

– Что там? – приподнялась в стременах девушка. На горизонте, в жарком зыбком мареве, что-то маячило. Ей доводилось слышать о миражах, какие бывают в пустыне… может ли и здесь оказаться что-то подобное?

– Деревья, – ответил Монтроз и подогнал своего мерина. – Может, ручеек какой найдется. Я в этих краях нечасто бываю, но, кажется, именно тут ему и место!

Он угадал: в скудной тени нескольких приземистых, корявых деревьев едва виднелся маленький родник. Пришлось долго расчищать русло, чтобы можно было набрать воды и напоить лошадей.

– Пожалуй, обождем тут до вечера, – решил Генри. – Что-то сегодня жарковато, обычно солнце так палит ближе к середине июля, а еще только конец мая… А вечером по прохладце двинемся дальше. Луна полная, видно все хорошо, а места вроде как спокойные…

– А если снова какая-то ловушка вроде сегодняшней? – Мария-Антония набрала грязноватой воды в ладони и с наслаждением умылась. – Ты ее разглядишь в лунном свете?

– Мне доводилось и вовсе безлунными ночами ездить, – усмехнулся он. – Ничего, жив, как видишь… Сколько сможем, столько проедем, а по такому пеклу тащиться – только лошадей мучить. Ну и самим тоже… невесело, – добавил он справедливости ради, хотя жара его, казалось, вовсе не пугала. – Ты ложись, вздремни. Самое милое дело, все равно больше заняться нечем…

Сам Монтроз последовал собственному совету: устроился, привалившись спиной к корявому стволу, надвинул шляпу на нос и мгновенно уснул. Псы, вывалившие от жары языки, выбрали местечки потенистее, но спать не спали, бдительно посматривали по сторонам. Лошади стояли, повесив головы, будто тоже дремали, даже пастись не желали, хотя здесь, у ручья, трава росла получше, чем в выжженной солнцем прерии.

Девушке спать не хотелось, что еще за придумка – сон среди бела дня? Заняться и вправду было нечем, разве что вглядываться в раскаленную равнину: ни один ветерок не колыхал высокие травы, оглушительно заливались кузнечики, трещали какие-то иные насекомые, выводили басовитые песни толстые мохначи вроде шмелей, но непривычной расцветки – густо-малиновые, будто капли крови. Кто-то шнырял в траве, высоко в небе парила крупная птица, описывала широкие круги, выискивая добычу…

Марию-Антонию разбудил грохот. Рывком сев, она подхватила свалившуюся с головы шляпу и огляделась. Солнце скрылось, вокруг потемнело… это что же, они действительно проспали до самого вечера? Нет, не похоже, слишком уж жарко, хуже, чем днем, душно, в воздухе по-прежнему ни ветерка.

– Гроза идет, – сказал у нее за спиной Генри. Он спешно натягивал одежду, рубашка липла к мокрой от пота спине. – Повезло, что мы не в чистом поле, хоть немного прикроет! А я думал, что ж шпарит так? Ясное дело, сейчас как даст!..

– Гроза?

– Туда смотри, – махнул он рукой в сторону и устремился к лошадям. Отвел их в середину крохотной рощицы, привязал как следует. Снял с вороной вьюк, задумался о чем-то.

Мария-Антония выглянула из-под деревьев, посмотрела туда, куда указывал Генри, и невольно прикусила губу в волнении.

Над прерией не было больше пронзительной синевы, вернее, она осталась в другой стороне, но ее стремительно закрывала накатывающаяся с востока громадная туча. Девушке никогда прежде не приходилось видеть подобного: грозовые облака, казалось, касались травы, до них можно было дотронуться рукой, вот только не тянуло – слишком уж тяжелыми и неласковыми выглядели тучи.

Гроза катилась подобно обвалу, тучи-валуны загромоздили небо, угрожающий рокот слышался совсем рядом, в чернильной синеве просверкивали молнии.

Неожиданный порыв ветра пригнул траву, заставил тревожно зашелестеть деревья, принес нездешние запахи: гроза шла откуда-то издалека, и несли ее чужие ветра…

– С Ледяных гор идет, – сообщил Монтроз, подойдя сзади. – Вообще поздновато, хотя… май еще не кончился. Ты оденься лучше, – посоветовал он девушке. – Дождь может холодным оказаться, да ветер еще… Я там полотнище натянул, но вряд ли спасет, так, слегка прикроет. Если его не унесет вместе с деревьями, конечно, – добавил он справедливости ради. – А то тут еще и ураганы бывают. Так вот закрутит воронкой – и прости-прощай!

– Удивительное зрелище, – обронила Мария-Антония – в грозовом фронте полыхнула ослепительная разлапистая молния, ударила в землю где-то совсем неподалеку… Девушка едва не присела от громового раската…

…Принцесса или нет, ойкнула от испуга она в точности, как любая другая девчонка. Правда, прятаться не побежала, смотрела, запрокинув голову, как надвигаются черные тучи. Даже рот от восторга приоткрыла, кажется.

Генри с сомнением оглядел импровизированное убежище. Деревья, конечно, полотнище это… Однако ветер поднялся, все равно придется вымокнуть насквозь! Ему-то что, а вот принцесса – создание нежное, как бы не простыла… Нежное, хмыкнул он, неожиданно придя в хорошее настроение. Этот цветочек которую ночь преспокойно спит на голой земле, ну ладно, на тонком одеяле, и хоть бы чихнул разок. И не жалуется даже, будто ей это вовсе не впервой. Хотя кто ее разберет, с такой-то жизненной историей, может, она в походы с мужем ходила…

Еще один раскат грома, подобный пушечному выстрелу, заставил лошадей заплясать на месте. Собаки поддержали грозу согласным лаем. Не положено, конечно, но в таком грохоте все равно никто ничего не услышит, и Генри не стал на них гневаться.

А тут и ливануло, как из ведра, сплошной стеной!

– Эй! Тони! – Генри высунулся из-под импровизированного тента, по которому лупил дождь, чахлые деревья от него не прикрывали. – Вымокнешь! Иди сюда!

– Не подходи! – раздалось в ответ. – Я сейчас…

«Да что на нее нашло? – нахмурился Генри и выбрался из укрытия. – Сдурела от жары, что ли?»

– Тони!

Девушка не отозвалась, и Монтроз очень быстро понял почему – просто не услышала за непрерывным грохотом и шумом дождя.

Рубашка ее моталась на ветке, прочее было не так уж скверно укрыто от дождя под раскидистым кустом, и Генри поспешил посмотреть в другую сторону, прикидывая, насколько еще простирается грозовой фронт, какова скорость ветра и не придется ли им ночевать под проливным дождем. Выходило, что не придется…

А дождь был теплый. Генри вздохнул и скинул куртку. Не так уж принцесса и не права, до реки еще ехать и ехать, а от них уже теперь несет так, что какой там зверь, человек, и тот учует за милю!

Он управился быстрее девушки, и когда та сунулась под навес – с мокрых волос капало, рубашка плотно облепила тело, а посмотреть у принцессы было на что, отнюдь не доска… Генри припомнил то, что успел увидеть краем глаза, и поспешил отвести взгляд.

– Держи сухую рубаху, – сунул он ей в руки смятый комок и отвернулся. – И вытрись, простынешь же!

– Не думаю, – отмахнулась она, но взяла тряпку, бывшую когда-то ее нижней юбкой. – Мне доводилось купаться в горной реке по осени, там вода холоднее… Можешь повернуться.

Эта рубашка висела на принцессе мешком. Генри присмотрелся к мокрой – стежки видны, аккуратные… это, выходит, она сама ушивала, что ли? Ясно, она, больше-то некому! На все руки мастерица, хмыкнул он невольно, и стряпать умеет, и шить… Поди, тоже скажет, что бальное платье не сошьет, но дырку заштопать или там по себе одежку подогнать сумеет! Положительно, воспитание настоящих принцесс заметно отличалось от того, о котором говорилось в сказках.

– Гроза скоро пройдет, – сказал Генри, чтобы избавиться от неловкости. Казалось бы: что такого, увидел-то он девушку, считай, со спины, ну, чуть боком, не разглядывал долго, а чувство все равно такое, словно за голыми девками в бане подглядывал! – Видишь, ветер какой… Потом опять солнце выйдет, обсушимся.

– Часто тут так? – спросила она, выжимая волосы. Толку от этого было немного: навес уже промок, сверху капало.

– В мае что ни день льет, – ответил Генри. – Сейчас, видишь, прерия еще цветет, это после дождей. К июлю уже совсем сухо станет, и уж до осени. А так… даже зимой грозы бывают, только сухие. Ветер страшенный, а воды ни капли. Знаешь, что, – сообразил он и сунул руку во вьюк, заблаговременно припрятанный от дождя, – глотни-ка! Тогда точно не простынешь, только…

Предупредить, чтобы была осторожнее, он не успел: принцесса взяла у него из рук флягу и хлебнула от души. Чуть поморщилась, но не задохнулась и глаза не выпучила, сделала второй глоток и отдала фляжку Генри.

– Хорошее пойло, – сказала она. – Мы почти таким грелись во время осады.

Монтроз в очередной раз потерял дар речи. Какой еще осады?..

– Муж был далеко, а к нашим стенам подступили… тогда еще не церковники. – Она словно услышала его вопрос. – Людей в замке оставалось мало, но хватало, чтобы оборониться. Вот с припасами было совсем плохо. Ранняя весна стояла, как сейчас помню, очень холодная. Выйдешь на стену – через несколько минут уже пальцев не чувствуешь, там и здоровому-то было несладко, а если впроголодь… никакой маг не поможет, а у Филиппа их было совсем мало, к тому же.

– А от крепенькой в глазах-то у воинов не двоилось? – не выдержал Генри.

– Может, и двоилось, – спокойно ответила принцесса. – Тогда добавляли, чтобы троилось: в таком случае можно не выбирать, цель в того, кто посредине, он настоящий. Не знал такого способа?

– Не слыхал, – усмехнулся он и тоже приложился к фляжке. Самогон обжег глотку, аж слезы выступили… А из крепкого матерьялу делали принцесс – только поморщилась ведь, даже закуски не попросила! – Значит, и тебе доводилось…

– Да, – сказала она. – Я была на стенах, как и все, кто мог держать оружие: старики, женщины и дети. Кто вовсе ничего не умел, был на подхвате.

– А ты? – Генри мотнул головой, отгоняя бредовое видение, в котором Мария-Антония ловко заряжала пушку. Интересно, были ли у них пушки в те времена? – Ну, в смысле, умела что-то?

– Совсем немного, – усмехнулась девушка. – Но не требуется большой сноровки, чтобы оттолкнуть осадную лестницу или сбросить вниз камень. – Она помолчала. – Нам повезло тогда, Филипп успел вовремя…

…Снова эти воспоминания не вовремя! Хотя когда им теперь настанет время? Это прежде можно было мечтать скрыться в каком-нибудь полузаброшенном замке, в обители из тех, что еще не отдались полностью вере в единого и непогрешимого, которые не выдали бы беглую принцессу… Да, укрыться там и год за годом перебирать в памяти крупицы воспоминаний. Вот только воспоминания эти от слишком частых прикосновений тускнеют точно так же, как тускнеет и истирается от касаний пальцев драгоценный металл в пальцах сквалыги. И уже не скажешь наверняка, настоящее это воспоминание или твоя фантазия, навеянная тишиной, скукой и одиночеством!

Это все Генри, усмехнулась Мария-Антония. Это он невольно наталкивает ее на мысли о прошлом. Что же поделать, если он так походит на людей из отряда Филиппа, от юнцов до убеленных сединами ветеранов? Филипп не любил придворных хлыщей, в его порубежной крепости не бывало пышных приемов и празднеств, жили просто и строго, бедно даже: деньги предпочитали тратить на укрепление замка, на припасы и обучение воинов, нежели на пустые увеселения. Ее это вполне устраивало: дома было все то же, слегка лишь замаскированное блеском драгоценностей – положение обязывало…

– Вот и все, – сказал вдруг Генри. Перехватил ее недоуменный взгляд и пояснил: – Гроза прошла.

И впрямь, тяжелые тучи, недовольно погромыхивая, уходили на запад, в воздухе остро и свежо пахло мокрой травой, еще чем-то, чем всегда пахнет после грозы, а в отмытом от жаркой пыли темно-синем небе раскинулась огромная радуга – Мария-Антония никогда не видела таких ослепительно-ярких небесных мостов, как называли их кое-где.

– Ого, – произнес Монтроз и тронул ее за плечо, показывая вверх.

Она подняла голову и распахнула глаза в полном изумлении: ей доводилось видеть двойные и даже тройные радуги, но такого переплетения Мария-Антония даже представить не могла. Далеко-далеко в глубь прерии уходила будто бы бесконечная анфилада залов, обозначенных гигантскими радугами от края до края равнины, а выше их, в рассеивающихся облачных замках, трепетали и менялись местами радуги поменьше, не такие яркие, почти прозрачные…

– Изумительно… – прошептала девушка.

– Ага, – неопределенно ответил Генри и почему-то нахмурился. – Не к добру это.

– Что же дурного в радугах? – удивилась Мария-Антония. – Правда, такое странное явление…

– Да оно тут обычное, – отмахнулся Монтроз. – Такие «коридоры» я всякую весну вижу, но именно что весну, а уже почти лето. Правда, и грозе такой сейчас идти не полагалось, а прошла же… Может, и обойдется.

– А что, такие радуги предвещают что-то скверное? – спросила она.

– Да не то чтобы… – ответил мужчина, почесав в затылке. – Просто, понимаешь, это же Территории. Тут странного много, но всякой странности свое место и время, а когда она в неположенный срок появляется или не там, где должна, волей-неволей задумаешься, к чему бы это!

– И к чему же, по твоему мнению? – Принцесса намерена была узнать как можно больше.

– А пес его знает, – пожал плечами Генри. – Весна в этом году ранняя была, лето тоже вот уже, считай, наступило… Может, так и должно быть. Доберемся до моих, спрошу, они лучше знают. А теперь поехали-ка, пока прохладно! До вечера еще сколько наверстаем!

И в самом деле, после грозы прерия преобразилась, будто отмытая дочиста, воздух сделался прозрачным, и каждая травинка в каплях дождя видна была, словно под сильнейшим зрительным стеклом. Взялись откуда-то бабочки, которых Мария-Антония здесь еще не видела, над самой травой скользили неизвестные птицы, небольшие, острокрылые, – охотились, должно быть, на насекомую мелочь. От запахов кружилась голова (или не от запахов, а от содержимого фляжки Генри, хотя много ли она выпила?), чистый ветер овевал лицо, а ехать нужно было по коридору из радуг… Они держались очень долго, не как обычные, и, оборачиваясь, Мария-Антония еще могла какое-то время видеть их позади. Но и они постепенно таяли одна за одной, и к сумеркам ни одной не осталось. Взошла зато луна, молочно-серебристая на этот раз, тоже словно бы умытая, и все ее призрачные сестры сегодня не баловали разноцветьем, сияли сдержанной белизной, а звезды не сверкали остро и безжалостно, смотрели сверху вниз мягко и будто бы устало…

– Очень здорово, – сказал Генри поутру, осматривая место стоянки. – Ну просто-таки замечательно. Скажи, Тони, ты готова каждое утро прорубаться на свободу? Я тебе и топорик дам, замечательный такой топорик… родственнички прибили бы, узнай, как я его использую, он боевой вообще-то, но куда деваться?!

– Вот это да… – только и сказала девушка, разглядывая изрядную груду щепок, оставшихся от верных ее стражей, черных шипастых побегов.

– Нет, ты не думай, я не против утренней разминки, – заверил Генри, пробуя лезвие топорика ногтем. – Только эти ветки твердые, как камень, все лезвие иззубрил! Или это они после дождя так в рост поперли, как думаешь?

– Или рядом какая-то опасность? – предположила Мария-Антония, оглядываясь. Нет, конечно, ей не заметить чего-то подозрительного, для этого нужно вырасти в прериях, как Генри, и то еще…

– Да вот не чую я ничего, – ответил он удрученно и потрепал подвернувшегося под руку Грома – девушка уже выучилась их различать, у этого пса было висячее ухо, – по холке. – И собачки не чуют. А раз так, то либо ничего нет, либо все совсем плохо. Гроза еще эта, радуги… Тьфу!

Он с размаху вогнал топорик в землю, подрезав толстенный черный побег. Должно быть, метнув так оружие, он мог бы и руку противнику отсечь, пришло в голову Марии-Антонии. В ее времена кое-кто мог похвалиться умением биться на топорах, может, теперь тоже есть любители?

– Ладно, посмотрим, – сказал он, выдернув топорик. – А вот костер теперь есть чем разжечь. Но это вечерком. Поедем, пока не жарко…

…Генри очень не нравилось происходящее. Вернее, частично не происходящее, а с лезущими из земли черными побегами он уже как-то смирился. Тем более принцесса оказалась права: людей эти побеги не трогали до поры до времени. А вот то, что Территории проявляли какую-то вовсе уж небывалую кротость нрава, его совсем не устраивало. Одна-единственная ловушка, которую он легко распознал, за несколько дней – это что, дело? Понятно, до «сезона бурь» еще неблизко, но и вне этого периода Территории – не ухоженный лужок во дворе у богатея! Можно пройти, и легко – если умеючи. Случайный человек хорошо если дневной переход одолеет! А тут – правда, как по главной улице города идут, и ничего, и никого… Одно это уже настораживало.

«Может, принцессино заклятие всякую пакость отпугивает?» – задался вопросом Генри. А отчего бы и нет? Штука мощная, вон как эти ветки за нею тянутся, вдруг местные твари этого побаиваются? Если так, то хорошо. Если же нет, тогда непонятно, что и думать…

Прерия не была плоской и ровной, будто стол. Местами поднимались пологие холмы, поросшие, правда, все той же травой, а кое-где в земле зияли глубокие раны, оставленные невесть когда невесть чем.

– Это что? – спросила Мария-Антония, заметив с верхушки холма одну такую расселину. – Неужели овраг?

– Нет, – качнул головой Генри. – Тут, говорят, в незапамятные времена земля дрожала, а потом раскололась. Вот, осталась такая дырища. Сиаманчи помнят, она была еще глубже, а теперь и правда на овраг похожа. Смотри, какая огромная…

– Да, тут, наверно, целый город поместится, – вздохнула принцесса. Покосилась на него, добавила: – Я все не устаю поражаться, насколько же велик мир. Я ведь видела лишь малую его часть: мое королевство да земли соседей, моего мужа, – это не так уж много. Я смотрю на эту бескрайнюю равнину и думаю о том, какими крохотными мы должны казаться по сравнению с нею!

– Лучше об этом не думать, – заверил Генри. Ему как-то довелось звездной ночью, будучи в изрядном подпитии, сопоставить свои размеры с просторами Территорий. Ощущения оказались не из приятных, стало неуютно до крайности… будто он крохотная песчинка в бесконечном мире. Насколько он знал, всем городским поначалу скверно в прерии, где нет оград и стен, только трава да небо, солнце и… – Бизоны.

– Что? – вскинула голову девушка.

– Стоим здесь, – предостерег он, спешиваясь. На верх холма стадо вряд ли ломанется, им прямая дорога в ущелье, как раз под уклон местность идет… – И не шумим.

– Что это? – нахмурилась принцесса, покидая седло. – Снова гроза?

– Да какая гроза, небо же чистое! – ухмыльнулся Генри. – Стадо идет. Не бойся, главное, на пути им не попасться!

– Что за…

…Тяжелый гул накатывался откуда-то из-за горизонта, снова повисла пыльная дымка, будто от сильной жары, а потом там же, на горизонте, возникла темная полоса, будто морской прибой, и стала расти, расти, и вот уже эта темная масса хлынула на равнину, растекаясь бурной волной, надвигаясь, надвигаясь…

Мария-Антония смотрела во все глаза. Ей доводилось видеть большие стада, но таких… о нет, такого она не могла даже представить! От края до края равнина полна была бегущими животными, и что это были за звери!

– Бизоны! – снова прокричал ей почти в ухо Генри, иначе его было не расслышать. – Ну, дикие быки! Их тут мириады, местные за их счет только и живут! Ну и белые приезжают поохотиться иногда, только опасно это, сама же видишь!..

Девушка только кивнула: страшно было даже представить, каково оказаться на пути этого гигантского стада. Невозможно сосчитать, сколько в нем голов, несколько тысяч, это уж точно, а то и десятков тысяч! Она снова почувствала себя несказанно маленькой по сравнению с этой прерией, способной прокормить столько животных… Эта безумная живая мощь была слишком явной, слишком резко контрастировала с ее маленьким миром, в котором, конечно, кипели войны, но… они, должно быть, показались бы игрушечными этой великой равнине!

– Они от кого-то убегают? – спросила Мария-Антония негромко. Боже, да что же это за хищники должны быть, которые могут обратить в бегство этакое стадо?

Она смотрела сверху на бурые лохматые спины, крутые рога, нескончаемую реку живых существ… Лошади волновались, им не нравилось такое соседство, и девушка их понимала.

– Да не обязательно, – ответил Генри. – Они дурные. Бывает, шуганулся один от степного волка, например, а остальные и подхватились. Потом уже не остановить, сама погляди, как прут… А может, почуяли что-то, вот и отходят. Правда, если бы что серьезное случилось на Территориях, они бы не так неслись. Это они, считай, спокойно идут, а если рванут со всех ног…

Мария-Антония только головой покачала, отчаявшись представить такое грандиозное и страшное зрелище. Должно быть, эта живая лавина способна смести с лица земли целый поселок, если тому не повезет оказаться под копытами!

– А попробовать можно, – сказал вдруг Генри.

– О чем ты? – повернулась она к нему. Мужчина уже взвешивал в руке то самое оружие, которое она уже видела однажды. – Что это?

– В твое время огнестрельное оружие уже придумали? – спросил он, дождался утвердительного кивка и продолжил: – Обращаться умеешь?

– Нет, – усмехнулась девушка. – Слишком тяжелое, да и мало его у нас было. Ненадежное, то порох не вспыхнет, то ствол разорвет. Маги не хотели с этим возиться, им не нравилось… Пушки разве только, но…

– Магам правильно не нравилось, – серьезно сказал Генри. – Эринитовой пулей из хорошего ствола можно любого кудесника завалить, если умеючи. Но именно из хорошего, вряд ли бы ваши пукалки сгодились. Да и попасть надо… Эти штуки быстро усовершенствовали, когда поняли, что к чему. Тоувы, опять же, помогли… они магов тоже не сильно любят. – Он умолк, протянул ей оружие. – Держи. Это ружье, обычное, охотничье. Бьет хорошо. Если зарядить чем посерьезнее, то можно и повоевать…

Мария-Антония осторожно взялась за ружье. Не такая уж тяжелая штуковина.

– Целиться умеешь?

– Доводилось арбалет в руках держать, – ответила она чистую правду. – Из лука я когда-то хорошо стреляла, но то больше была забава…

– Может, и совладаешь, – хмыкнул Генри. – Держи так… Ага, именно. Смотри сюда. Давай сперва по камням. Вон тот валун видишь? В него попадешь?

– Да в него ребенок из рогатки попадет! – фыркнула принцесса. Ружье оттягивало руки, но держать его было приятно. Хорошая вещь, ухоженная, она умела это чувствовать. Видимо, оружие Генри уважал и любил, да и немудрено: от него наверняка частенько зависела его жизнь.

– Тогда нажимай вот сюда, – показал Монтроз. – Задержи дыхание и плавно-плавно…

Грохнуло, отдача ударила в плечо. Мария-Антония от неожиданности чуть не выронила ружье, увидела только, как от светло-серого валуна полетела крошка.

– Ну надо же, попала, – хмыкнул Генри довольно, будто не сам помогал целиться. – Давай попробуем подстрелить кого на обед, а?

– А это не опасно? – нахмурилась девушка. – Если стадо заметит…

– Не заметит. Они когда таким потоком идут, ничего не соображают. Упал кто и упал, остальным-то что? Давай! – загорелся мужчина.

– А разве не нужно перезарядить… – начала было она, но он перебил нетерпеливо:

– Ничего не нужно, говорю, не ваши пукалки, порох не гаснет, патроны не кончаются… – И пояснил довольно: – Дорогая штуковина, но я таки разорился. Тоувы делали: тут зарядов пять сотен, сама понимаешь, насколько этого хватит! Ну, потом, конечно, приплатить придется, чтобы заново зарядили, но зато думать не надо, как бы боеприпасы не отсырели… Ну, что стоишь?

Девушка вздохнула и снова вскинула тяжелое ружье к плечу. Мужчины все одинаковы: только дай в руки игрушку, ни о чем ином думать не смогут!

– Вон, видишь, на отшибе идет, – шептал ей на ухо Генри и придерживал ее локоть, направляя. – Сможешь?

– Попробую, – ответила она. Отсюда дикий бык казался немногим больше того валуна. – А достанет ли?..

– Должно, – уверенно сказал мужчина. – Еще и дальше бил, бывало… Только не в голову, там такая кость, что не пробьешь.

– Я знаю…

– Откуда бы?

– Я ведь говорила: доводилось охотиться, – ответила Мария-Антония сквозь зубы. – На оленей, правда, но велика ли разница?

– И верно…

Снова грохнуло. Бизон внизу споткнулся, но снова выровнял ход, устремился за остальными…

…Промазала! – Генри выхватил у принцессы ружье – додумался, девице доверить такое дело! – вскинул к плечу, но девущка вдруг положила руку на ствол, вынуждая его опустить оружие. – Ты что?

– Зачем, Генри? – спросила она спокойно. – Разве мы умираем с голоду? И что мы будем делать с такой огромной тушей? Того хвороста, что у нас собой, хватит, чтобы зажарить малую толику, и то вряд ли. Псы твои съедят сколько-то… а остальное бросим стервятникам? С собой ведь не увезем, по такой жаре мясо быстро испортится…

– Ну да… – Генри неохотно признал ее правоту, потом невольно усмехнулся: – Ты говоришь совсем как дети равнин!

– Кто?

– Ну, местные жители, – пояснил он. – Они себя сами так называют. И тоже говорят: зачем убивать больше, чем можешь съесть? У них, конечно, вся жизнь от этих зверюг зависит, сама понимаешь: и еда, и одежда, и черт знает, что еще! Когда нужно, устраивают большую охоту, но больше, чем необходимо, стараются не убивать… За это они городских наших очень не любят. – Генри вздохнул, покачал ружье в руке.

– За что именно?

– А те охотиться приезжают иногда, кто побогаче, – пояснил он. – Как увидят такое вот стадо, так давай палить, жадность глаза застит, даже не соображают, к чему им столько, ведь даже не вывезут отсюда всего!

– Глупо как, – пожала плечами девушка. – Разве это можно назвать охотой? Вернее, – поправилась она, – одно дело, если… дети равнин так добывают себе пропитание, но стрелять зверей десятками ради забавы?.. Для меня это странно.

– Вот-вот, для местных тоже странно, – сказал мужчина. – А ты…

– А я, должно быть, просто слишком хорошо помню, что такое голод, – отрезала она и замолчала.

– А вы как охотились? – полюбопытствовал Генри, чтобы переменить тему.

– По-разному, – ответила принцесса. – Выезжали обычно на несколько дней, брали собак, егеря загоняли подходящую дичь… а иногда обходились и без егерей. Охотник, взявший зверя, потом делил добычу и имел право взять себе самый лакомый кусок… либо же отдать его господину или другу. Так чаще всего и делали.

Она замолчала. Генри невольно подумал, что, наверно, самым удачливым охотником всегда оказывался ее муж, и он делил с Марией-Антонией лучший кусок…

– Ладно, – сказал он грубовато. – Сегодня обойдемся без королевского пира. Это я так, иносказательно…

– Да отчего же иносказательно, – усмехнулась принцесса. – Пировали и на охоте, было дело. А долго ли ждать, пока пройдет стадо?

– Сама смотри, – показал он. – Конца-края не видать! Еще с полчаса, думаю, не меньше.

– Какое огромное…

– Это разве огромное? – удивился Генри. – Я слышал, встречались такие, что приходилось по нескольку часов ждать, но то дальше к западу. Здесь разве вот такие, а это так, мелочь!

Принцесса только головой покачала. Да, ухмыльнулся Генри, видя ее удивление, в прерии свои понятия о размерах и расстояниях. Придется привыкать, твое величество, иначе не выжить…

8

К вечеру расселина и огромное стадо остались позади, перед путниками снова стелилась бесконечная равнина: никогда не определишь, с какой стороны пришел и куда идешь, если не умеешь ориентироваться по солнцу. И то даже с этим нужно быть повнимательнее, потому что на Территориях солнце, случается, светит… не всегда с той стороны, с которой должно бы. Генри философски относился к тому факту, что по утрам солнце, бывает, восходит на западе, а вечером там же и заходит. Объяснений этому феномену он все равно не знал, да и, скорее всего, они были слишком для него сложны. Куда уж там, в университетах он не обучался, так, грамоту освоил, еще кое-что, чему мать обучила – а она была строга и спуску сыну не давала. (Мать Генри происходила не из крестьянского рода, она ушла из довольно богатой семьи за его отцом, полунищим авантюристом, вечно пропадавшим на Территориях, а обратно после его смерти возвращаться не захотела. В детстве Генри об этом жалел: рос бы ведь в городе, в довольстве! Потом, когда узнал жизнь, жалеть перестал: понял, что родственнички вполне могли сбагрить «плод греха» в приют или каким-нибудь приемным родителям за тридевять земель, чтобы попытаться выдать дочку замуж еще раз, более удачно. Да и разве узнал бы он тогда Территории? То-то и оно…) Помимо того, Генри любил поговорить со знающими людьми, он был благодарным слушателем и нахватался кое-каких сведений, которые считал полезными. Память у него была отменная, и он не стеснялся расспрашивать, если чего-то не понимал, ему чаще всего охотно объясняли – обладал Генри Монтроз умением расположить к себе, – и теперь он слыл среди своих «коллег» парнем не только удачливым, но и даже «образованным» и весьма начитанным. Ну ясно, против них, за всю жизнь прочитавших разве что букварь да несколько объявлений о найме, он действительно мог считаться настоящим книжником: читать Генри тоже заставляла мать, из книжек он в детстве и набрался историй о стародавних временах, которыми любил иногда щегольнуть. Оттуда, наверно, получил он и тягу к романтике, а та вкупе с унаследованной от отца неусидчивостью и занесла его на Территории. И она же толкнула под локоть, вынудив взять этот вот заказ…

Генри мотнул головой, отгоняя чересчур уж далеко заведшие мысли. Что теперь гадать? Взялся так уж взялся, или бросай на середине – а такого за Монтрозом не водилось, – или крутись как хочешь, но выполняй задание!

Принцесса, похоже, здорово устала за сегодняшний день, даже от ужина отказалась, улеглась спать, повернувшись к Генри спиной. Жалко. С ней как-то повеселее, подумал он. Рассказывает не то чтобы охотно, но если разговорить, то ничего, много интересного можно узнать. Оно ему, конечно, вовсе ни к чему, знать, что происходило в стародавние времена… это с одной стороны. А с другой, если понять, в каком мире жила эта девица, то и ее можно будет лучше понять. В общем-то, он уже почти и разобрался, если в общих чертах…

Эти сказочные древние времена были совсем даже и не сказочными. Жили, насколько смог понять Генри из рассказов принцессы, почти так же, как и сейчас. Ну разве что вместо корпораций были короли и прочие герцоги, да еще церковники голову поднимали, вот и вся разница. Воевали частенько, голодать доводилось даже и высокородным особам, а драгоценности, которых было не счесть в королевских сокровищницах… ну так их ведь есть нельзя, камушки эти! Купить на них, конечно, ого-го сколько получится… если есть, что и у кого покупать, и если продадут.

Сурово, в общем, жили, заключил Генри. Вот тебе и принцесса из легенды. Мало того, что заметно старше, чем кто-то мог предположить (ну, пусть всего года на четыре, но, похоже, в те времена четыре года были сроком немалым, а человек в шестнадцать лет считался вполне взрослым), так еще не невинная девица, а вдова, да с таким характером… Это она его пока что Генри не шибко демонстрировала, а он старался не провоцировать: хуже нет перелаяться со спутником в самом начале долгого путешествия, а если этот спутник еще и женского пола, то вообще пиши пропало! Но все равно ясно: это не нежная фиалка. Конечно, притвориться ангелочком она сумеет прекрасно, но внутри у этой принцессы стальной стержень, и черта с два его кто-то сумеет сломать! И, ухмыльнулся Генри про себя, ради одного удовольствия узнать, как она будет общаться с Хоуэллами, стоит выполнить задание и привезти ее по месту назначения! Те-то рассчитывают на перепуганную милую девочку вроде дочурки старшего Хоуэлла (Генри видел ее как-то мельком – куколка, да и только!), а получат…

Да только что проку? Что Мария-Антония может им противопоставить? Разве что несгибаемое свое упрямство, вот и все. Хоуэллы все равно получат что хотят и ее не спросят! А не смогут использовать, как собирались, в качестве отвлекающего маневра, просто выкинут на улицу, и что она станет делать? В пастушки пойдет или там в белошвейки? Или, может, в трактире прислуживать станет? В лучшем случае горничной сумеет наняться или там воспитательницей для малолеток в богатой семье, образованная ведь, поди, но… туда без рекомендаций не возьмут, а где их взять девушке из ниоткуда? Вот разве что Хоуэллы пособят, но захотят ли они? Замкнутый круг!

Генри поймал себя на том, что мысленно пытается вписать Марию-Антонию в привычную ему реальность, и снова ухмыльнулся. Нет, конечно, ни белошвейкой, ни гувернанткой ей не быть. Либо сговорится с Хоуэллами, станет плясать под их дудку, а взамен получит какого-нибудь не вовсе уж завалящего мужа, может, даже из их подручных или родственников (а и младший Хоуэлл недавно овдовел, к слову говоря!), либо… вылетит на улицу, в чем пришла. И это в лучшем случае, потому что выброшенную принцессу могут и конкуренты подобрать. А раз не стала работать с Хоуэллами, не будет работать ни с кем, так они будут рассуждать, Генри знал их достаточно хорошо. И конец строптивой девице, это вовсе уж просто, тут и думать нечего. Жалей, не жалей, что толку?

С этой мыслью он и уснул, а проснулся на рассвете оттого, что Звон осторожно трогал его лапой за плечо, а Гром сосредоточенно дышал в лицо. Вид у обоих псов был встревоженный, но никаких звуков они не издавали. Стало быть, либо опасность невелика, либо привычна, либо то и другое вместе, рассудил Генри, живо поднимаясь и нашаривая оружие.

Впрочем, револьвер ему не понадобился. Стоило только взглянуть в ту сторону, где ночевала Мария-Антония, чтобы понять: пулей, даже эринитовой, тут ничего не решить, надо снова браться за топор!

На этот раз черные колючие ветви превзошли сами себя: вымахав на пару метров в высоту, они сплелись в подобие изысканной беседки, огородив девушку со всех сторон. Они умудрились прорасти даже между Генри и принцессой, хотя спали они почти что спина к спине! И, кстати говоря, испортили его одеяло, понял Монтроз, присмотревшись. Несколько дырок точно оставили!

– Тони, – позвал он. Лучше разбудить девушку заранее, а то еще подхватится, заслышав стук топора, как раз на шипы и угодит! – Тони, просыпайся! Только не шарахайся, слышишь? Тони?..

Она не отвечала. Лицо как было, так и оставалось безмятежным, грудь равномерно поднималась и опускалась, и по всему видно было, что принцесса глубоко и крепко спит.

– Черт знает что! – сказал Генри, вынимая топорик, помянул заодно Пернатого Змея и еще пару богов, ответственных за всяческие пакости, и принялся за работу.

На этот раз ему пришлось попотеть: проклятые колючки (если это и терновник, как в сказке, то вовсе уж каких-то катастрофических размеров и прочности!) достигали толщины в человеческую руку, а уж прочности оказались вовсе уж запредельной. Но вырубать эту дрянь целиком Генри и не собирался, черт с ним, с топливом для костра, вытащить бы девчонку!

Когда дыра в «беседке» показалась ему достаточной для того, чтобы пролезть самому и протащить девушку, Генри сунул топорик за пояс и смело шагнул внутрь. Ему показалось, будто изуродованные ветви шевелятся, словно норовя нанизать его на шипы, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что он видел в черном лесу, окружавшем замок. Там, помнится, один куст совершил поистине фехтовальный выпад, едва не проткнув ему бедро. Если бы не хорошая реакция, Генри не отделался бы всего лишь порванными штанами…

– Тони! – Он встряхнул девушку, но тщетно: голова ее безвольно мотнулась, но ресницы даже не вздрогнули. – Да что ж такое-то, а?!

Подумав, Генри выкинул из «беседки» все пожитки, что в ней оказались: лишаться хорошего одеяла и еще кое-каких мелочей из-за дурацких растений он не собирался. Снова вернулся к девушке: обычные методы вроде хорошей встряски результата не давали, тогда Генри зажал ей рот и нос. Тоже не помогло: принцесса попросту перестала дышать, и Монтроз зарекся проводить подобные эксперименты. По счастью, обошлось: стоило ему убрать руку, и девушка снова вздохнула…

По всему выходило, что это не простой сон. «Очень хотелось перекинуть ее через седло и спокойно доставить к Хоуэллам? – невесело усмехнулся Генри. – Вот он, твой шанс!»

С какой стати заклятие – а это было именно оно, Монтроз не сомневался, – вдруг снова вступило в силу? И надолго ли? И что ему делать?

– Для начала, – сказал он себе вслух, – вылезем отсюда. А там посмотрим.

Вытащить крепко спящую принцессу из переплетения ветвей оказалось делом не таким уж легким: те отчаянно цеплялись за одежду, будто не желали выпускать добычу. Генри, кажется, еще никогда в жизни не ругался так цветисто, как сегодня, выпутываясь из цепкой хватки колючих побегов.

– Просыпайся уже… – пробормотал он, сгрузив свою ношу наземь. Звон и Гром сунулись поближе, любопытствовали, и Генри отпихнул мохнатые головы. – Ну что мне с тобой делать, а? – Он вздохнул, помотал головой. – А, была не была! Один раз сработало, так, может…

«Сказал бы мне кто, что я заделаюсь заправским принцем! – промелькнуло у него в голове, когда Генри наклонился к принцессе. – А что, наверно, тогда это у них было востребовано. Специалист по пробуждению заколдованных девиц, оплата по результату…»

Испытанное средство не подвело и на этот раз: длинные ресницы дрогнули, Мария-Антония открыла глаза – небесно-синие, затуманенные со сна.

Синева?.. Генри нахмурился: у принцессы были серо-голубые глаза, очень светлые и холодные, он это сразу заметил. Какая, к черту…

Принцесса зевнула, изящно прикрыв рот ладошкой. Пальцы были не слишком чистыми, ногти она успела обломать.

– Кто вы такой? – произнесла Мария-Антония удивленно, и Генри лишился дара речи. Такого тона он у нее не слыхал даже в день их знакомства, тогда она была… да, принцессой, надменной, но… но не жеманной!

– Ты что, сдурела? – спросил он растерянно. – Тони, это ж я, Генри. Генри Монтроз, мы с тобой уже который день в пути! Забыла, что ли?

– Как вы смеете говорить со мной таким тоном? – Принцесса рывком села, с удивлением взглянула на себя… осмотрела рукава, подняла на Генри изумленный взгляд. – Вы, должно быть, похитили меня?! Что на мне за ужасные тряпки, где мой нареченный? Вы, грубый мужлан…

– Прости, Тони, – покаянно произнес Генри и поступил так, как в его среде обычно поступали с женщинами, потерявшими разум: залепил принцессе хорошую оплеуху.

– Что вы… как вы посмели?! – взвизгнула она, схватившись за щеку. – Вы!..

– Значит, мало, – констатировал Генри хладнокровно и добавил с другой стороны. Фингал бы ей не поставить, ну да простит, наверно, если очухается.

– Негодяй… – всхлипнула девушка, пытаясь закрыться руками. – Грязный мерзавец! Вонючий трус!..

– Ты знаешь словечки и похлеще, – скривился Монтроз. Нет, оплеухами ее не пронять! Окунуть бы головой в воду и подержать так немного, но где ж он тут воду возьмет? Собаками напугать? – Тони, ну сколько ж от тебя проблем, ни от одной бабы у меня столько не было!

Чем еще можно напугать принцессу, напугать так, чтобы у нее в голове переключилось что-то? Да не ту, которую он успел узнать, а вот эту… курочку, которая слова «грязный» и «вонючий» почитает за ужасные ругательства? А главное, поможет ли это? Может, отключить ее, пусть поспит еще, вдруг проснется нормальной? А если нет?..

– Ладно, попробуем, – сказал Генри сам себе.

– Что вы делаете? – ахнула девушка, когда он сгреб ее в охапку.

– Бужу тебя, дура, – ответил Монтроз сквозь зубы и приказал себе не слишком увлекаться…

…Дивный сон закончился, наступило пробуждение, и было оно ужасно. Вместо лица человека, которого, принцесса знала, она полюбит с первого же взгляда, ей предстало омерзительное зрелище: чья-то гнусная бандитская физиономия, заросшая щетиной. От незнакомца разило немытым телом и еще какой-то гадостью, и он позволял себе совершенно немыслимые вещи: хватал принцессу за руки, говорил какие-то глупости, а потом… потом даже посмел ударить ее по лицу!

Это, должно быть, и правда разбойник, решила она в отчаянии. Это мерзавец, который обманул или даже убил ее спасителя, а саму ее похитил, и теперь она в его власти! И никого, никого вокруг, ни одной живой души, которая могла бы вступиться за королевскую дочь…

Перед глазами все плыло, должно быть, от страха и отчаяния, не получалось даже закричать, когда мерзавец, гнусно оскалившись, рванул вдруг на принцессе одежду и повалил девушку на траву. Она пыталась отбиваться, но где ей было совладать с рослым мужчиной! Кто мог обучить ее такому, кто мог хотя бы предположить, что принцессе придется самой постоять за свою честь и, возможно, самое жизнь?!

«Но я ведь могу… – мелькнуло где-то на задворках сознания. Большая его часть была попросту парализована ужасом: никто и никогда не притрагивался к принцессе таким образом, никто не смел лапать ее здоровенными ручищами, хватать так грубо и бесцеремонно! – Никто и никогда? А что же…»

Разум снова покинул ее, остался только страх, обычный животный страх, и принцесса сейчас ничем не отличалась от обычной крестьянки, что пытается неумело отбиться от нескольких наемников, что затащили ее на сеновал. Мужчина, скорее всего, даже не чувствовал слабых ударов ее кулачков, а нелепую попытку укусить его попросту не заметил. Это был конец, девушка понимала, еще немного, и…

«Нет… – снова вспыхнула где-то в глубине холодная и колючая искра рассудка. – Я не позволю так со мной обойтись. Я ведь… принцесса!»

А разве пристало настоящей принцессе визжать от ужаса и готовиться лишиться сознания? Да, но только если рядом есть кто-то, кто сможет вступиться за нее, в ином же случае придется справляться самой.

Нужно было посмотреть по сторонам, это оказалось непросто – мужчина навалился на нее всем телом, и он был очень тяжел, но ей все же удалось взглянуть: никого не было вокруг, только лошади да два пса. Вот собаки способны стать проблемой, но ее можно разрешить чуть позже…

Принцесса заставила себя расслабиться и перестать сопротивляться, обмякла, будто потеряв сознание, и мужчина, кажется, купился. Прервался, попытался заглянуть ей в лицо – девушке, наблюдавшей за ним из-под опущенных ресниц, показалось, будто он встревожился, – приподнялся, тем самым дав ей возможность дотянуться, куда нужно.

– Тони? – произнес он, но голос донесся, словно издалека. – Ты что?..

Снова нахлынул этот туман, не дающий думать и действовать, но принцесса стиснула зубы и заставила себя закончить начатое…

…Когда девушка вдруг перестала отбиваться и повисла в его руках безвольной тряпочкой, Генри испугался, что малость перестарался. Может, не стоило так уж грубо, да и вообще, что ему такое взбрело в голову? Правда, поспала бы еще, вдруг бы стала нормальной, а теперь вообще непонятно, что делать!

– Тони, – позвал он снова, – ты как, а?

Он привстал, осознавая, что такую хрупкую девушку может и придавить, всмотрелся в ее лицо. Глаза у принцессы были прикрыты, но ему показалось…

– Тони?..

Едва уловимое движение. Длинные ресницы поднялись, и девушка уставилась ему в глаза. Это был совсем другой взгляд, Генри пришло на ум, что глаза Марии-Антонии напоминают небо после грозы, когда ветер растаскивает клочья туч, обнажая ясную синь, только тут было наоборот: туманная синева таяла, а глаза принцессы делались обычными – очень светлыми и очень холодными, словно бы в глубине зрачков затаились льдинки…

Генри не шевелился. Принцесса моргнула, и туман окончательно исчез из ее взгляда.

– Генри? – произнесла она удивленно. – Ты что, с ума сошел?

– Я – нет, – лаконично ответил он, стараясь не слишком двигать горлом. – Убери. Пожалуйста.

Острие клинка, больно впивавшееся ему в горло – одно движение, и каюк, а рука у девушки была уверенной, не дрожала, – исчезло. А ведь он знал, что у Марии-Антонии есть кинжал или стилет, что-то в этом роде, но не удосужился выяснить наверняка, идиот! Вот и выяснил. Скажи спасибо, что не прирезала…

– Будь добр, слезь с меня, мне тяжело, – сказала принцесса, и Генри поспешил встать. Она села, поправляя растерзанную одежду. – В чем дело? Что на тебя нашло? Я не замечала в тебе подобных склонностей…

– Твою мать, – сказал Генри и еще с полминуты вспоминал язык, которого бы не знал «переводчик» – тогда можно было бы выругаться от души. Не вспомнил, плюнул и спросил: – Ты что, вообще ничего не помнишь?

– Смутно. – Принцесса смотрела на него снизу вверх. – Когда я уснула, был вечер, а потом вдруг настало утро, и кто-то меня ударил. Кто-то, кого я не знала. А потом этот кто-то попытался овладеть мной. Мне было очень страшно, но я вовремя вспомнила, кто я такая, и… поняла, что должна сама себя защищать, раз некому больше. А потом вдруг оказалось, что это ты, и… я ничего не понимаю.

– Ничего, я понимаю еще меньше, – заверил Генри, невольно потирая горло. Принцесса вертела стилет в руках: маленькая, но явно очень острая игрушка. Вполне хватило бы, чтобы продырявить ему сонную артерию. А где она его прячет, хотелось бы знать? Ну так, во избежание… – Утром тут вырос небольшой лесок, а когда я к тебе прорубился, то оказалось, что просыпаться ты не желаешь. А когда я тебя все же разбудил испытанным способом, ты… – Он нахмурился. – Это была не ты. Кто-то вроде той, которую я вытащил из замка, только еще хуже. Дура дурой. Ну, я и пытался как-то вернуть настоящую тебя, никак не выходило, что я мог?

– Решил напугать? – перебила она.

– Ну да. – Генри почесал в затылке и ухмыльнулся. – Вроде даже получилось… Знаешь, у тебя даже глаза стали другого цвета. Синие-синие, глупые-глупые…

– Твое счастье, что я тебя узнала, – не приняла шутки Мария-Антония. Подумала и добавила: – Да и мое тоже: что бы я делала здесь одна?

– Вот уж не знаю. – Генри снова потер горло. – Ты скажи лучше, что делать с этой напастью? То ты нормальная, а то уснула – и не добудишься! А добудишься, так это не ты вовсе, а не пойми кто…

– Я не знаю. – Принцесса опустила голову. – Наверно, как ты уже говорил, это заклятие. Оно ведь не снято, как должно, поэтому продолжает преследовать меня. А мне доводилось слыхать, что если заклятие снимали не по правилам и не вовремя, то действие его может измениться непредсказуемо. – Она снова взглянула на Монтроза. – Я говорила, кажется, что во сне я была совсем другой. Я была юной девушкой, ожидающей суженого, так сделали нарочно, чтобы легче было ждать все эти годы…

– За столько лет этот образ, наверно, к тебе здорово прикипел, – хмыкнул Генри. Ему эта идея вовсе не нравилась: одно дело взрослая женщина, другое – юная дурочка, с которой договориться, и то не выйдет! – Вот и того… вылезает время от времени. Только, знаешь, та ты, которую я вывел из замка, была надменная и все такое, но вменяемая. А сегодняшняя – это я даже описать не могу! Просто балованная девчонка, безо всякого понятия!

– Я не могу этим управлять, если ты об этом, – криво усмехнулась принцесса. – Я даже не помню ничего. То есть… наверно, настоящее остается где-то в глубине, но мое «я» так переплетается с придуманным, что я не понимаю, где реальность, а где вымысел. Я даже чувствую почти как эта, придуманная… – Она встряхнула головой. – А потом просыпаюсь, там, внутри… Ты хорошо сделал, что попытался достучаться до меня. Эта дурочка испугалась, а я вспомнила, чему меня учили, и взялась за дело сама.

– Хорошо взялась! – Генри снова ощутил холодок стали у горла. – Ладно, впредь, если стану этак тебя будить, сперва обыщу как следует. А то мало ли!

Помолчали. Генри достал из вьюков припасы, соорудил подобие завтрака – принцесса пребывала в глубокой задумчивости, и он не стал ее тревожить.

– Между прочим, – сказал он, снова усаживаясь рядом с нею, – эти колючки сегодня отгородили тебя от меня. Это что значит, от меня исходит опасность для тебя?

– Может быть, – пожала плечами девушка, разломила сухарь, начала есть безо всякого аппетита. – Либо это означает, что, будучи с тобой, я подвергнусь опасности. Гадать можно бесконечно, Генри. Мы не знаем ни как действует заклятье, ни каковы могут быть последствия, если снять его неверно. Это может сказать только маг. Мог бы, – поправилась она. – Как ты думаешь, кто-то из нынешних сумеет разобраться?

– Ох, сомневаюсь, – вздохнул Монтроз. Вот радость привалит Хоуэллам, еще и с заклятием возиться! А иначе как? Сегодня девушка одна, завтра другая, как с нею договариваться прикажете? – Знаешь… я тут подумал…

Он помолчал, прикидывая возможные варианты. Принцесса терпеливо ждала, пока он заговорит.

– Идти на север, конечно, хорошо, – произнес, наконец, Генри. – Только вот что: этак мы с сиаманчами встретимся хорошо если через пару месяцев. А твое заклятье мне совсем не нравится, я вот не хочу, чтобы ночью сквозь меня эта дрянь проросла! В общем, к чему я веду, – закончил он, – надо, чтобы на тебя посмотрел если не маг, так хоть шаман. Тут есть хорошие, я говорил. Если не поможет, так хоть посоветует, как поберечься.

– Значит, мы снова меняем курс? – спросила девушка.

– Ага. Пойдем чуть западнее, – ответил Генри и нахмурился. – Там похуже будет, особенно если Территории вдруг вздумают проснуться, но зато другое племя неподалеку обитает. Ну как неподалеку…

– Я уже поняла, что такое «недалеко» по меркам прерий, – улыбнулась принцесса. Улыбка у нее была хорошая, но не слишком веселая. Да и верно, с чего бы ей веселиться, от такой-то житухи? – Ты знаешь дорогу, ты и решай. Только не попадемся ли мы в руки преследователям?

– Не должны. – Генри сосредоточенно размышлял. Может, рискнуть и махнуть через Пустырь? Сейчас тихо, вполне можно проскочить, а дорогу они срежут преизрядно! Пожалуй, можно, решил он и повеселел. Дважды он там уже ходил в одиночку, третий, волшебный раз, если верить бывалым людям, у него еще оставался. Вот потом лучше не соваться, а пока еще можно попытаться. – Тут мало кто бродит, я уж говорил. Заканчивай завтрак, твое высочество, и по коням. Надо поспешать, а то мало ли!

– Как скажешь. – Принцесса неуловимым жестом спрятала стилет. Похоже, в сапог, неудобно, если пешком ходить, а если верхом, то ничего, терпеть можно. – Едем…

– Что слышно? – поинтересовался Ивэйн Хоуэлл у брата. На этот раз в бокалах у обоих снова был лишь прохладительный напиток, не вино: им требовалась вся возможная сосредоточенность.

– Пока ничего, – был ответ.

– Совсем ничего? – приподнял бровь старший брат.

– У экспедиционного отряда все в порядке, – сказал Рональд. – Вчера прилетела птица: они потеряли двух человек из обслуги, но не в результате нападения. Обычные шутки Территорий. Остальные в порядке, движутся в хорошем темпе, еще пара недель, и можно будет говорить о том, что мы опередили остальных.

– Ты уверен? – прищурился Ивэйн. – До меня дошли сведения, что «Кармайкл» тоже отправил большой отряд в глубь Территорий.

– Верные сведения, – кивнул младший Хоуэлл. – Я вчера получил рапорт о продвижении их экспедиции. Плачевные сведения, должен отметить.

– Вот как?

– Увы! Они чем-то не приглянулись местным жителям. Была перестрелка, и надо же было такому случиться, что дикари разжились где-то хорошими ружьями, – покачал головой Рональд. – Ты ведь знаешь, как они стреляют даже из допотопного оружия, а уж из современного…

– Я полагаю, дикарей кто-то снабдил и эринитовыми пулями? – кротко осведомился Ивэйн.

– Ума не приложу, как они их раздобыли, – вздохнул тот. – Все такие боеприпасы на строгом учете… Видимо, кто-то подворовывает и подделывает отчетность, такая незадача!

– Потери?

– Больше половины отряда, – ответил Рональд. – И трое магов из четырех. Четвертый ранен, не скоро сможет работать в полную силу.

– Они вернулись?

– Нет, движутся дальше. Упрямые, – усмехнулся младший Хоуэлл.

– А дикари?

– Ушли на север, скоро им откочевывать, – пожал он плечами.

– Много запросили?

– С них хватило ружей, – хмыкнул Рональд. – Ну и по мелочи – ткань, посуда, боеприпасы. Ты ведь знаешь, при должном подходе с ними никаких хлопот! А приплатишь – они даже знаки племени снимут, чтобы не ставить его под удар…

– О да, – улыбнулся Ивэйн. – Эти дикари такие предусмотрительные… Кстати говоря, что сообщают насчет пропавшего рейнджера?

– Он так и остается пропавшим, – ответил близнец. – На связь не выходит, не появлялся ни в одном месте, где его могли бы увидеть наши информаторы или информаторы наших информаторов. Насколько мне известно, в стойбищах своих друзей он тоже не появлялся, но это нормально: все-таки расстояние немалое, а он вряд ли пойдет напрямик, станет запутывать следы, я полагаю.

– От кого ему прятаться?

– От кого-то, кто знает Территории не хуже его, – улыбнулся в ответ Рональд.

– Ты все-таки полагаешь, что он жив?

– Да. Есть такое ощущение, а я привык доверять предчувствиям, – кивнул он.

– Я тоже, – усмехнулся в ответ Ивэйн. – Что ж, посмотрим! Но он не должен потеряться навсегда, если вдруг окажется жив.

– Ни в коем случае, – серьезно заверил Рональд. – У нас ведь на него большие планы, не так ли?

– Несомненно! – Глава корпорации отсалютовал брату бокалом, звякнули льдинки. – Что за жаркая весна…

…Жара стояла адская, это даже привычный Генри признавал. Бывало такое, он помнил по прошлым годам, но нечасто. Повезло, черт побери!

Время от времени он поглядывал на принцессу – как держится, не свалится ли с ударом? Нет, ничего, пока обходилось. Девчонка была крепче, чем казалась, да и немудрено… Вот только ее очень беспокоило заклятье, Генри видел. Она даже по ночам старалась не спать, подремывала днем в седле – если умеючи, то это несложно. Вот только если не спать несколько дней, это еще ничего, а неделю? Две? На ней и так уже лица нет, одни глазищи да веснушки остались, а дальше что будет? Свалится ведь, решил Генри.

– Что-то твои колючки слабовато расти стали, – сказал он как бы между прочим. Что правда, то правда, последние несколько ночей ветви едва показывались из земли, но так недвусмысленно охватывали девушку, что Генри поутру приходилось, отчаянно ругаясь, отцеплять побеги от спутницы. Самой бы ей нипочем не выбраться, разве что изодравшись в кровь. – Жарко, что ли?

– Не знаю, – вяло ответила девушка. – Не думаю. Им все равно. Мне кажется…

– Ну, что тебе кажется? – подбодрил Генри.

– Будто они хотят утащить меня с собой, – ответила она, не поднимая головы. В тени от шляпы было не разглядеть выражения лица, но голос… – Ты не обратил внимания?

– Да, пожалуй, – согласился Монтроз, подумав. И верно, раньше ветки росли шалашиком, огораживая девушку, а теперь цеплялись за нее со всей силы! – Что, под землей проволокут?

– Кто знает, – пожала плечами принцесса. – Может, им не хватит сил, и я останусь…

– Типун тебе на язык! – рассердился Генри, представив на мгновение картинку. После такого сам спать не захочешь! – Это у тебя с недосыпу, точно тебе говорю. Пришлось как-то неделю вполглаза дремать, еще не такое мерещилось!

– Не нужно. – Мария-Антония взглянула на него, и Генри с облегчением увидел знакомые уже искристые льдинки в глубине ее глаз. – Я хорошо осознаю грозящую мне опасность. А может быть, не только мне, – добавила она, подумав.

– Меня твои стражи не трогают, – заметил он. – Вот впритык прорастают, но не трогают. А что, если…

– Не вздумай! – нахмурилась принцесса.

– Я ведь извинился за тот раз, – ухмыльнулся Генри. – Я обещал не распускать руки, ну так тогда выхода другого не было, я ж ничего такого…

– Я знаю. Поэтому и приняла твои извинения, – холодно произнесла девушка. – Но рисковать собой – глупо. Особенно когда не знаешь, чем это может обернуться!

– Ну чем – получу дырку в организме, – серьезно сказал Генри. – Но я надеюсь проснуться раньше, чем эта пакость прорастет сквозь мою печенку. Давай попробуем, интересно же!

– Генри Монтроз! – возвысила голос принцесса, любой бы испугался, только не он.

– Чего? – спросил он нарочито развязно. – Я не твой вассал, чтоб ты мною командовала. И не ты меня нанимала. Я должен доставить тебя на место целой и невредимой, я это обещал нанимателю и тебе, и я это сделаю. А каким способом – дело десятое и тебя не касающееся!

Принцесса пыталась еще спорить, но Генри, когда на него находило, делался упрямее осла, так что ничего у Марии-Антонии не вышло…

…Это было глупой затеей, но мужчина есть мужчина: если вбил что-то себе в голову, отговорить его вряд ли выйдет. Пусть попытается, решила Мария-Антония, поняв, что добром Генри не переспорить, а силой… увы, таких аргументов у нее попросту не имелось. От нее не убудет, в конце концов, а если вдруг сработает… Но надеяться на это не приходилось: простому ли рейнджеру спорить с хитроумным заклятием?

– Да двигайся ты ближе, – сонно пробормотал Генри, – сказал же, я без глупостей…

– По-моему, и так достаточно близко, – сухо ответила принцесса.

– Между нами не то что обнаженный меч, как в сказке, а вязанку хвороста положить можно, – ответил он, бесцеремонно сграбастал девушку в охапку и прижал к себе. – Так-то лучше! Ну не дергайся, говорю же, я…

– Без глупостей, – закончила Мария-Антония, заставив себя расслабиться. – Только не нужно меня душить, Генри, очень тебя прошу.

Он чуть ослабил хватку, и девушка смогла улечься поудобнее. Ясное дело, ей сегодня не уснуть: и так слишком жарко, а если улечься вдвоем да тесно прижавшись, то вообще невыносимо.

Она заставила себя опустить голову на плечо Генри и закрыть глаза. У него были сильные руки, в них было надежно, да, но все равно отчего-то тревожно. Может, оттого, что вспоминались совсем другие объятия, другой человек, у него не кололась щетина, он носил короткую бороду, и волосы у него были темными, а не русыми, запах, дыхание – все иное… Наверно, поэтому наворачивались слезы на глаза, будто не было года траура, будто не прошло несколько сотен лет, за которые боли потери полагалось бы изгладиться хоть немного… Как бы не так. Теперь все вспоминалось ярче и отчетливее, чем прежде.

Мария-Антония сморгнула некстати выступившие слезы, покосилась вверх – Генри, кажется, уже спал. Вот кого ничто не беспокоило, кроме задания, конечно! Но следовало отдать ему должное: он действительно не распускал руки. Девушка вовсе не была уверена, что ей удастся отбиться, возьмись он за нее всерьез, тот раз… случайность, она застала его врасплох. Теперь же он знает и об ее оружии, и о способности постоять за себя и будет настороже. И стоило благодарить всех известных богов за то, что Генри Монтроз, кажется, был хозяином своего слова…

…Генри проснулся оттого, что в глаза светило солнце. Стояло оно уже довольно высоко, стало быть, ехать придется по жаре. Угораздило проспать, надо же!

Он сдержанно хмыкнул и покосился вниз. Принцесса посапывала рядом, приткнувшись где-то у него под мышкой. (Его жена тоже любила так спать, вспомнил он ни с того ни с сего. У делакотов вообще-то не приняты такие нежности, Генри тогда долго приучал девушку к обычаям белых…) Лицо Марии-Антонии казалось бледным, а на щеках виднелись следы слез. И то – вчера она не сразу уснула, хоть и лежала спокойно, это Генри прекрасно чувствовал. Что уж вспоминала, бог весть, но догадаться нетрудно.

Стараясь не разбудить девушку – жалко, уж больно хорошо спит! – он огляделся. Вот они, колючки, вылезли-таки, но поодаль. В принцессу не вцепились, и на том спасибо, да и ему никуда не воткнулись, что тоже просто отлично. Неужто сработало? Или они потом привыкнут и станут ближе подбираться? Девчонку-то тоже не сразу начали опутывать… А, что гадать, решил Генри, посмотрим по обстоятельствам! Пока и так неплохо!

Вот только будить принцессу он боялся. Опасался, что снова получит ту, придурочную, с небесно-голубыми глазками и речью капризной испорченной девчонки.

– Тони, – позвал он, не меняя позы, не вытаскивая ладони из-под затылка принцессы. Волосы у нее были жесткие, может, потому, что давно не мытые, а может, от рождения. – Тони, просыпайся. Ехать пора.

Она открыла глаза, и Генри выдохнул с облегчением: обычные, серо-голубые, с искристыми льдинками в глубине…

Девушка села, огляделась, перевела взгляд на Генри.

– Обошлось?..

– Я же говорил, а ты не поверила, – сказал он весело. – Сколько-нибудь продержимся, а там видно будет. Давай, вставай, и так проспали!

Генри обихаживал лошадей, предоставив ей собирать пожитки, и это принцессу совсем не возмущало. Это ведь женское дело, не так ли?..

9

– Поедем через Пустырь, – сказал Генри, когда они отправились в путь. – Сразу тебе скажу – местечко не из самых безопасных, но если проскочим, времени сэкономим уйму!

Что будет, если проскочить не удастся, Мария-Антония спрашивать не стала. Ясно, что ничего хорошего.

– Что это за Пустырь? – поинтересовалась она между прочим, чтобы не молчать. – Какая-то пустошь?

– Да тут, если посмотреть, одна сплошная пустошь и есть, – усмехнулся Генри и привычным жестом сбил шляпу на затылок. Вид у него был не то чтобы озабоченный, но какой-то такой… Так выглядят хорошие сторожевые псы, почуявшие нечто неладное, но не успевшие еще разобраться в мешанине запахов и понять, что же именно угрожает вверенному им объекту. – Пустырь… не знаю, почему так назвали. Может, потому, что ни зверь, ни птица там не живет. Знаешь, этакая заплатка посреди прерии. Ну, ты поймешь, как увидишь, сразу ясно – это вот нормальная земля, а дальше уже…

– И что опасного на этом Пустыре?

– Ничего, – ответил мужчина. – Или все. Это как посмотреть.

– Ты же говоришь, животных там нет, – напомнила девушка.

– Они там не живут, – поправил Генри. – Но, случается, забредают невесть откуда. Я слышал, там видели даже единорога, а они только на Черном континенте водятся! Ребятам повезло тогда, успели ноги унести, но одну вьючную лошадь эта тварь на рог подняла. Здоровенная, говорят, туша, побольше племенного быка, только ноги короткие и толстые, шкуру не враз прострелишь, а на носу рог – во-от такой, – показал мужчина руками. – А если понесется – не остановишь! Знатный, конечно, вышел бы трофей, только им тогда не до охоты было…

– Откуда же взялся этот единорог? – поинтересовалась Мария-Антония. В ее представлении это животное выглядело совсем иначе, но спорить она не стала. В конце концов, в этом мире теперь водились какие-то вовсе уж странные звери!

– Да чтобы я знал! – усмехнулся Генри, снял шляпу и принялся крутить на пальце. Девушка успела уже запомнить, что делает он так, будучи в скверном настроении. – Просто – откуда-то. Мне один тоув пытался объяснить, – добавил он все-таки, – только я половины не понял.

– Ну расскажи хотя бы ту часть, что понял, – попросила она, и Монтроз, собравшись с мыслями, изложил то, что запомнил из рассказа тоува.

Когда-то Катастрофа перевернула мир вверх дном, перемешав земли и воды, обратив реки вспять и осушив моря, но постепенно все это пришло в какую-никакую гармонию. Южные растения, угодившие на север, вымерли либо приспособились, северные звери, попавшие на юг, расстались с густыми шубами и научились выживать, птицы, не понимающие, куда им улетать на зиму, тоже сумели найти новые пути, и постепенно мир начал зализывать страшные раны. Четыреста с лишком лет зализывал… но самые глубокие все еще виднелись. Такие, как Пустырь, на котором, по утверждению тоува, смешалось самое пространство. Да, этот клочок земли лежал в прериях, но войти на него – если знать, как именно, а то и просто случайно, – можно было откуда угодно, хоть с Черного континента, как тот единорог. И выйти – тоже куда угодно.

Подобные феномены очень интересовали тоувов, и те из Пустырей, что оказались в более густонаселенных местах, были уже изучены вдоль и поперек. Удалось вычислить даже несколько точек входов и выходов, и теперь этим удивительным средством пользовались в случае крайней необходимости: переслать важный груз или сведения, которые нельзя доверить обычному передатчику. Конечно, раз на раз не приходился, бывало, люди исчезали, да так и не находились снова, а то возвращались через неделю, а то и год, либо обнаруживались в несусветной дали… И тем не менее корпорации, на чьих землях имелись этакие Пустыри, берегли их и тратили большие деньги на их изучение. Неизвестно ведь, вдруг удастся научиться пользоваться ими иначе, произвольно открывать проходы в другие части света… Это сулило немалую выгоду! Правда, пока особенных успехов не наблюдалось, но исследователей это не останавливало.

– А этот, видишь, оказался на Территориях, – завершил Генри свой рассказ. – Сюда мало кто отваживается сунуться, тут и местных достаточно, да и вообще человеку неподготовленному в прерии тяжело. Земли ничейные, далеко слишком, а Пустырь, как говорил тот тоув, нестабильный. Никогда не знаешь, куда выкинет… – Он ухмыльнулся. – Ну, это тоув не знал, а местные-то кое-что разнюхали, у них эта штуковина давно под боком!

– Ты хочешь сказать, если проехать по Пустырю, мы можем срезать путь? – Девушка поняла, к чему он клонит. – И так сберечь время?

– Именно, – кивнул Генри, вновь воодушевляясь. – Есть тут пара тропок… Главное, никуда не свернуть, иначе выйдешь где-нибудь… в Московии, например. И это еще не самое плохое, можно и вообще нигде не выйти, я слышал. Так что если я тропку все-таки найду, то, сразу предупреждаю, в сторону ни на шаг. Даже если на тебя леопард какой-нибудь бросаться будет – пусть бросается, пристрелю, а ты с тропы не сходи, не найду тебя потом!

– И что же, – нахмурилась принцесса, – это и выглядит как тропа? Если Пустырь, как ты говоришь, часть прерии, просто трава, откуда же я пойму, в какую сторону мне нельзя отклоняться? Ведь вряд ли там ходят настолько часто, чтобы вытоптать путь!

– Увидишь, – пообещал Генри. – Это просто надо видеть, словами я тебе не опишу. Не умею я. А теперь помолчи, сделай милость, мы уже близко, и тут подумать надо, с какой стороны лучше зайти.

Девушка послушно умолкла: она знала, что в некоторых вещах мужчинам лучше не перечить. В конце концов, Генри здесь уже бывал, знает нрав этого странного места, так что нужно довериться ему и не мешать. В конце концов, до сего момента он не давал повода усомниться в его талантах проводника.

Ей пришлось довольно долго ждать, держа в поводу бесстрастную вороную, пока Генри гонял своего коня туда и обратно, что-то рассматривал, едва ли не разнюхивал.

– Луна в третьей четверти, растет, так ведь? – поинтересовался он, подъехав, наконец, обратно. По лицу его сложно было сказать, доволен он этим или наоборот. – Ничего, есть шанс.

– А при чем здесь луна? – нахмурилась принцесса.

– Лучше всего тут при полной луне идти, – ответил Генри. – Не знаю почему, так говорят, я сам не проверял. Но все разы, когда я тут ходил, луна была или полная, или чуть на убыли. Но при растущей тропы тоже должно быть видно. Вот и проверим!

– Станем ждать, пока солнце не сядет?

– Нет, – мотнул головой Монтроз. – Солнце тут совершенно ни при чем. Сейчас передохну, и поедем. Вон туда нам надо, – махнул он рукой. – Отсюда ты не увидишь, поближе подъедем, покажу вход. Хороший такой вход, будто специально для нас проделан…

Он вдруг помрачнел.

– Боишься, ловушка? – без обиняков спросила принцесса.

– Ну, если кто-то научился Пустырем управлять, то очень даже может быть, – хмыкнул Генри. – Просто везение наше меня как-то уже удручать начало. Как бы оно в итоге чем совсем скверным не обернулось!

– А у нас говорили: не сомневайся в удаче, тогда и она не усомнится в тебе, – поддела, не сдержавшись, Мария-Антония.

– Так одно дело – не сомневаться, а другое – ее испытывать, – парировал мужчина. – А мы именно вторым и занимаемся все время. Ладно, хватит болтать, пора!

Некоторое время ехали молча. Мария-Антония до боли в глазах всматривалась вперед, но так и не сумела увидеть ничего странного.

– А теперь стой, – скомандовал вдруг Генри, когда она уже уверилась, что ее зрению недоступен этот таинственный Пустырь. – Смотри сюда. Видишь?

Она взглянула, куда указывала его вытянутая рука, и поразилась: как этого раньше можно было не заметить?

Пустырь действительно ничем не отличался от прерии, которой принадлежал. Точно такая же трава, какой-то чахлый кустик… Никакой границы, конечно, не было, никто не озаботился очертить пределы Пустыря, но Мария-Антония видела его теперь совершенно отчетливо. Что-то там было не так. То ли трава клонилась в другую сторону, то ли тени ложились иначе, чем везде, то ли воздух казался слишком уж неподвижным, но разница была очевидна. Генри оказался прав: это сложно было бы описать словами, это нужно видеть, тогда только придет понимание.

Оно и пришло: Мария-Антония отчетливо осознала, что не хочет идти вперед. Была бы она лошадью – уперлась бы и прижала уши, в точности, как ее пегая кобылка, но, увы, она могла лишь спросить:

– Генри, много ли времени мы потеряем, если обогнем это место?

– До черта, – кратко ответил он. – Я не шучу. Пока дадим крюк, пока выйдем к моим приятелям… а там еще не знаю, что делать, с ними все же идти или пробиваться к цивилизации… До зимы как раз провозимся. А до «сезона бурь» не так уж далеко, пока Территории даже слишком уж тихие, но… – Он умолк, потом вдруг усмехнулся. – Пока везет, будем пользоваться! Сама ведь сказала: не надо сомневаться в удаче!

– Ты много раз ходил здесь? – Девушка не сводила глаз с пространства впереди.

– Десятка два или больше даже – с местными, – ответил Генри. Он тоже смотрел вперед, грыз травинку и сосредоточенно о чем-то размышлял. – В одиночку – только дважды. Этот раз – последний, больше мне одному не ходить.

– Отчего же?

– Поверье такое, – пояснил он. – Отрядом броди, сколько влезет, на сколько умения и везения хватит. В одиночку – только три раза можно войти на Пустырь и выйти с него удачно. Потом… Нет, слыхал я о тех, кто всегда один ходил, и ничего, но не верю. Сам я таких не встречал.

– Постой, – нахмурилась Мария-Антония, – но ведь сейчас ты не один!

– Ты не считаешься, – был ответ.

– Потому что я женщина?

– Потому что мы не отряд, – ответил Генри. – Не тот отряд, когда один смотрит вперед, второй по сторонам, третий прикрывает тыл… и так далее, и если они запутаются, могут посоветоваться. Ты, прости уж, сейчас ничем не лучше своей кобылы. Лишь бы брыкаться не начала, когда поведу, а уж дорогу выбирать только мне одному. Улавливаешь разницу?

– Улавливаю, отчего же нет, – нахмурилась принцесса. – И ты готов потратить этот свой… последний раз вот так?

– А что делать? – пожал плечами Генри и выплюнул травинку. – Если повезет, пройдем и выскочим там, где нас никто ждать не может. Не повезет… – Он усмехнулся. – А я даже и не знаю, что тогда будет. Все, довольно болтать. Езжай за мной, след в след, как я сказал. Лошадь заартачится – врежь промеж ушей, мигом уймется, ученая. Совладаешь, если что?

– Да, – ответила Мария-Антония. Ей доводилось справляться с норовистыми жеребцами с отцовской конюшни, не то что с маленькой лошадкой кроткого нрава!

– Лучше бы идти пешими, лошадей в поводу держать, – проговорил Монтроз сквозь зубы, – но так дольше. И не уйти, если что, время потеряем. Ладно, рискнем…

Он свистнул псов, взял их на сворки: Мария-Антония ни разу не видела, чтобы он их привязывал. Генри, поймав ее удивленный взгляд, пояснил:

– Мало ли… Тут и обученный пес может свихнуться, понесет его за зверем или там меня защищать, и прости-прощай! А я к ним как-то привык…

Мужчина вскочил верхом и отправился вперед, указывая путь. Граница Пустыря все приближалась, ее миновал сперва конь Монтроза, потом пегая кобыла, и сразу стихли все звуки, которыми полна была прерия. Не слышно было ни стрекота и жужжания насекомых, ни щебета птиц, ни даже шелеста ветра в траве. Здесь все как будто замерло, и даже время словно остановилось, угодив в непонятную ловушку.

Мария-Антония стиснула зубы, подавляя неожиданный приступ паники. «Не смей! – приказала она себе. – Ты не струсила при осаде замка, ты пережила смерть всех, кого любила, пристало ли пугаться обычного пустыря? Ладно, пусть необычного, но ведь это всего лишь клочок земли!»

– Видишь? – обернулся Генри через плечо. – Тропа.

Девушка привстала на стременах, заглядывая вперед. В самом деле, тропа была впереди. Принцесса не видела ее, но словно бы ощущала каким-то шестым чувством, теперь она точно знала, где края тропы, за которые нельзя заступать, чтобы не заблудиться. А кроме того, тропа эта была не одна, их свивалось здесь немыслимое множество, они пересекались и сливались, сходились и расходились, и все чем-то да отличались. Чем именно, девушка сказать не могла, просто чувствовала, что они разные. Но, скорее всего, потеряв нужную тропу, отыскать ее снова она бы не сумела, слишком мизерным было то, что отличало все эти неведомые пути друг от друга…

– И ты знаешь нужную дорогу? – спросила она. Голос ее прозвучал глухо и слабо в неподвижном воздухе Пустыря.

– Иначе бы не сунулся, – хмыкнул Генри. Обернулся, посмотрел внимательно. – Боишься? Не бойся, главное, не отставай. Я бы взял у тебя поводья, но…

– Не надо, – оборвала принцесса. – Я умею держать себя в руках и с лошадью тоже справлюсь. Указывай дорогу!

– Как скажешь. – Монтроз пришпорил коня. – Не отставай, поняла? Если что, кричи!

– Если – что? – спросила девушка, но он не расслышал.

Она следовала за Генри, держась как можно ближе, и старалась не смотреть по сторонам. Однако любопытство брало верх, и время от времени Мария-Антония косилась то вправо, то влево и видела там удивительные вещи. То ей показалось, будто по параллельной тропе на рысях, вздымая песок, пронесся отряд всадников в диковинной одежде, в шароварах, плащах и странных головных уборах; на темно-синем знамени их не было никаких изображений, кроме яркой звезды. То по правую руку замаячили разноцветные вычурные купола – таких она никогда не видала прежде, – увенчанные золочеными маковками, зубчатые белые стены, высокие башни с шатровыми крышами; там цвела сирень, а под стенами прогуливались важные дамы, каждая из которых статью и осанкой походила на королеву, и не у всякой королевы были такие невиданные наряды в золоте и каменьях; там проносились экипажи, запряженные тройками, доносился даже перестук копыт и трезвон бубенцов, а потом раздался вдруг глубокий, басовитый, исполненный достоинства колокольный перезвон, каким обладают только очень древние церкви в столь же древних городах, и видение исчезло…

– Ты не очень заглядывайся, – предостерег Генри, даже не оборачиваясь. Видимо, представлял, что может грозить новичку на Пустыре. – Тут частенько видится всякое, бывает, покажется – руку протяни, и дотронешься. Так вот, лучше не протягивать. Может затянуть, я слышал. Окажешься черт знает где, никто никогда не найдет.

Мария-Антония молча вцепилась в поводья. Нет уж, руки и впрямь лучше держать при себе. Но от короткого погляда беды не будет, верно ведь? И она снова покосилась в сторону: на этот раз слева поднимался в жарком мареве гигантский белокаменный дворец, а к нему тянулись повозки и целые процессии людей, и в облаках пыли величаво двигались огромные животные, способные, должно быть, растоптать человека одной ногой толщиною с древесный ствол. Звери, однако, медлительно двигались туда, куда направляли их гортанными окриками крохотные темнокожие погонщики, восседающие на их спинах, и никто не пугался чудовищных клыков. Под колонноподобными ногами странных животных суетились люди, трусили устало тяжело груженные ослики, тянулись повозки, припорошенные все той же вездесущей пылью. А дворец утопал в яркой зелени, и били фонтаны, и среди лиан кричали ослепительно яркие птицы…

И снова все исчезло, и теперь Мария-Антония видела только заснеженную равнину, над которой светили очень далекие, очень яркие и холодные звезды. Там не было ничего, только лед и снег, и редкие скрюченные деревца, из последних сил цепляющиеся за мертвую землю.

– Стоп, – тихо велел Генри, и она осадила кобылу.

Гром и Звон взъерошились, они морщили носы, поднимали черные губы, обнажая клыки, но клокотавшее в горле рычание нельзя было расслышать. Лошади заволновались.

– Что?..

– Перекресток, – ответил Монтроз, чуть повернувшись.

– Ты… – начала было девушка, но язык не повернулся спросить, неужто Генри заблудился и не знает, какой поворот выбрать.

– Переждем, – сказал он коротко и спешился. – Слезай. Держи лошадь как следует.

– Что-то неладно?

– Ты на псов посмотри, – хмыкнул он. – Но я примерно представляю, кого ждать. Лучше пропустим, мало ли…

Мария-Антония снова посмотрела в сторону. Снежная равнина не исчезала, над нею теперь трепетали, как гигантские знамена, переливающиеся полотнища света, закрывающие небо от самых звезд и до горизонта. Она слыхала о таком, но никогда не видела, конечно.

«Право, стоило попасть в эти странные места, чтобы увидеть хотя бы мельком далекие страны», – сказала она себе, не сомневаясь даже, что видит не миражи и не порождение собственного воображения, а отражения далеких краев.

– Тс-с… – предостерег Генри и пнул Грома, который, забывшись, чуть не зарычал в голос. – Ни звука…

Девушка глянула перед собой. Зрелище было воистину поразительным: на тропе, пересекавшей их путь, воздух будто заколебался, а потом из ниоткуда на траву осторожно ступил большой снежно-белый зверь. Огляделся, насторожив уши, принюхался и потрусил вперед. За ним последовал еще один, и еще… Всего Мария-Антония насчитала два десятка: они прошли бесшумно, словно бы не касаясь тропы – трава едва колыхнулась, пропуская их. Вожак, низко склонивший лобастую башку к самой земле, покосился на людей, застывших на перекрестье троп, но, видно, решил не связываться с ними. Стая прошла за вожаком след в след, только поблескивали янтарные глаза, когда звери взглядывали на людей.

– Это полярные волки, – чуть слышно сказал Генри. – Пошли на охоту.

– Откуда они знают, куда им идти? – шепотом спросила Мария-Антония. – Они же звери!

– Они поумнее иных людей будут, – хмыкнул мужчина. – Я их тут сколько раз видел. Там у них, – мотнул он головой в сторону медленно исчезающей снежной равнины, трудно пропитаться, так они нашли путь сюда, в прерии. Тут на всех хватит… Но ведь не переселяются совсем, нажрутся от пуза, и обратно!

Девушка только вздохнула: воистину, мир настолько велик, настолько непредставимы пути его, что нет уже и смысла изумляться, все равно он сумеет преподнести загадку, которой не было прежде!

– Поехали, – скомандовал Генри, садясь в седло. – Дальше вроде спокойно.

– А ты точно знаешь, которая тропа – наша? – не удержалась Мария-Антония.

– Знаю.

– Откуда?

– Чую, – ухмыльнулся он, чуть повернув голову. – Как волки. Ты ж видишь, они все разные, тропы эти?

– Да, но…

– С первого раза их не различишь, – сказал Монтроз. – А проедешь тут с десяток раз, свою мигом найдешь. Хотя, – добавил он справедливости ради, – бывает, так напутано, что не сразу разберешься. Я как-то раз тут долго проторчал, ждал, пока моя тропа от другой отлепится, перепутать боялся.

– Так они еще и меняются? – нахмурилась Мария-Антония. – Тогда как же ты…

– Выход всегда один, – предвосхитил ее вопрос Генри. – Ну, представь, это как будто кувшин с двумя дырками в стенках. В дырки продета бечевка – это тропа. Так вот, внутри она может путаться как угодно, хоть узлом завязываться, с другими бечевками перевиваться, но у нее всегда только два конца. Так понятно?

– Вроде бы, – пробормотала девушка и посмотрела вправо. Там призрачным видением маячила бескрайняя пустыня, только вдалеке виднелись какие-то циклопические сооружения, но разглядеть их не получалось. – Генри?

– Чего?

– Если не будет иного выхода, если преследователи будут повсюду, можно ведь соступить с тропы, верно? – спросила она.

– Ну да, наверно, – отозвался он после паузы. – Черт знает, где окажешься, но если в клещи возьмут, обрадуешься и пустыне! Там тоже помрешь, конечно, но шанс еще будет, а тут… наверняка. Я тоже про это думал, было дело. Но знать бы, когда мчаться к Пустырю, вот в чем загвоздка!

– Да, тут не угадаешь, – согласилась принцесса.

– Я слышал, – добавил Генри, – те, кто на Пустыре пропадал, а потом возвращался… – Он умолк. – В общем, они после этого умели и так уходить… куда-нибудь. Только я никого из них не встречал, а наврать что угодно можно… А теперь давай за мной, быстрее!!

Мария-Антония послушно пришпорила лошадь, понеслась сломя голову за Монтрозом, спиной чувствуя, как накатывается сзади и слева что-то нехорошее, недоброе, но не смея обернуться, потому что тогда – точно смерть…

– Гони, не жалей лошадь! – надрывался Генри, и девушка хлестала пегую кобылу, не щадя сил, а та и сама мчалась со всех ног, будто чуя беду. А может, и правда чуяла…

Вороная следовала позади, ее ничто не пугало, но она не отставала.

«А собаки как же?» – мелькнуло у девушки в голове. Псам за лошадьми не угнаться, а разве Генри бросит верных друзей?

Не бросил, как выяснилось: он время от времени придерживал коня, и обученный пес на ходу прыгал к нему в седло, Генри давал ему отдышаться и сбрасывал наземь, подхватывал второго… Долго так продолжаться все равно не могло, конечно.

Мария-Антония теперь чувствовала острое желание обернуться, посмотреть, что же там такое, что настигает их, как это выглядит, на что похоже? Только остатки здравого смысла удерживали ее от этого опрометчивого поступка, но желание все нарастало…

– Не оборачивайся! – рявкнул Генри, словно почувствовав, что она готова сдаться. – Не вздумай!! Сказки вспомни! Никогда не оглядывайся!

И верно, тем, кто оглянулся в нарушение запрета, либо не удавалось уйти из заколдованного королевства, либо же они лишались всех трофеев и все приходилось начинать сначала… бывало, и с жизнью расставались. Ведь неспроста это было придумано, верно? Но обернуться тянуло все сильнее, и Мария-Антония, отчаявшись совладать с собой, вцепилась себе зубами в предплечье что было сил. Боль немного отрезвила ее, дала возможность продолжить скачку, не думая ежесекундно о том, что было позади.

Это что-то отставало, отставало, пока не бросило погоню, и тут же пегая кобыла вылетела из безвременья Пустыря в залитую полуденным солнцем прерию, пронеслась еще сколько-то, перешла на шаг и остановилась, тяжело поводя боками.

Гром и Звон лежали в траве, вывалив языки, с хрипом дышали, Генри уже снимал с вороной бурдюки с водой – напоить всех хоть немного.

– Молодец, что не обернулась, – сказал он, взглянув на девушку. Лицо у него осунулось, будто после недельной голодовки, глаза запали, губы потрескались.

– А что случилось бы?.. – Мария-Антония не уверена была, что хочет это знать, но все же спросила.

– Не знаю, – отрывисто ответил Генри. – Я никогда не оборачивался. Забыл предупредить… назад смотреть нельзя, если такое вдруг случается. Никто из посмотревших не выбрался.

– Что же там?

– Говорю, не знаю! – огрызнулся тот. – Никто не знает. Что-то… мерзкое. Будто лавина иногда сходит, несется по всем тропам, никуда не денешься, или удирать, вот как мы с тобой, или в сторону… и неизвестно, что хуже. Я два раза такое встречал. – Он глотнул теплой воды, протянул бурдюк Марии-Антонии. – Раз мы тоже у самого выхода были, ушли. Двоих потеряли. Второй… Некуда было идти. Но отряд опытный делакот вел, мы соступили с тропы. Стояли, ждали, пока это пройдет, тогда вернулись. Он нас вообще вкруг повел, по чужим тропам… – Генри выдохнул, криво ухмыльнулся в ответ на удивленный взгляд Марии-Антонии. – Я так не умею. С таким даром только родиться можно. Ладно… Ты-то как?

– Устала, – призналась девушка. – Будто мы сутки ехали, а не…

Она взглянула в небо и замерла, оборвав фразу на полуслове.

– Почему теперь полдень? – спросила она изумленно. – Ведь дело шло к вечеру, а сейчас…

– Ага, – кивнул Генри, растянулся на траве. – Ты не поняла?

– Там как будто нет времени, – помолчав, сказала Мария-Антония. – Я это должна была понять?

– Ну да, – ответил он. – Вот луна взойдет, посмотрим, сколько дней забрал Пустырь. Я думаю, не больше трех. Как тебе, а? Три дня вместо трех недель!

– Это… удивительно, – признала Мария-Антония. – Но…

– Опасно, – сказал Монтроз и прикрыл глаза, обведенные темными кругами усталости. – Никто не ходит по Пустырю без большой нужды. Никто не знает, сколько дней он заберет в следующий раз. Так говорят делакоты, и я им верю…

…Мучительно хотелось спать: с ним всегда так после Пустыря. Это у всех по-разному: кого-то одолевает голод, кого-то жажда, а вот Генри Монтроза начинало неудержимо клонить в сон. И слава всем богам, сколько их ни есть, что прямо сейчас не нужно ехать дальше, они прорвались, выбрались, и та дрянь, у которой нет названия даже в образном языке детей равнин, их не нагнала, а ведь на хвосте висела! Снова повезло? Наверно. Думать об этом сил не было. При большой нужде он заставил бы себя снова сесть в седло, но вокруг было так спокойно, так мирно, что…

– Тони. – Генри с большим усилием держал глаза открытыми. – Возьми мое ружье, как пользоваться, вроде знаешь. Псы… посторожат.

– А ты? – удивилась принцесса.

– Разбуди через час, – ответил он и, кажется, тут же отключился.

Проснулся Генри, как ни странно, не от побудки. Сам собою. Открыл глаза, обнаружил, что физиономию его прикрывает верная шляпа, скинул ее, увидел над головой звездное небо, луны, прикинул – точно, дня три, не больше. Удачно проскочили!

Сев, он помотал головой, окончательно очнувшись. Спать по жаре – то еще удовольствие, потом никак в себя не придешь, но на этот раз его сморило. «Тьфу ты, – подумал он, – бросил девчонку одну!»

– Тони? – оглянулся он. Вот она, никуда не делась, сидит себе с ружьем на коленях, псы устроились неподалеку. – Ты почему меня не разбудила?

– Не сумела, – ответила она с насмешкой. – Знавала я любителей поспать, но ты, Генри Монтроз, любого бы за пояс заткнул!

– Это после Пустыря, – пояснил Генри. Лучше бы уж постаралась и разбудила, а то теперь голова дурная, не соображает ничего. – Ты сама-то как?

Девушка пожала плечами.

– Бывало и лучше. Уж прости, я не стала тебя дожидаться, поела одна, – сказала она и добавила вдруг виновато: – Думала, до вечера не доживу…

У Генри отлегло от сердца. Еще повезло, что принцесса просто проголодалась, вот если бы обоих сморил сон, было бы хуже. Собаки, конечно, рядом, но они могли бы и не добудиться хозяина, случись что!

– Это ерунда, – сказал он преувеличенно бодро и потянулся до хруста в костях. – Это вполне нормально. Снова нам повезло, проскочили…

– Где мы теперь? – спросила девушка. – Я немного умею ориентироваться по звездам, и, хоть эти мне вовсе не знакомы, я вижу, что мы очень далеко от того места, где вошли на Пустырь!

– Это верно, – согласился Генри, прищурился на небо, прикинул так и этак. – Хорошо вышли. Дня три или четыре, и, может, будем ночевать среди людей. Это если делакоты еще не отошли к северу, – добавил он спаведливости ради, – хотя не должны бы, не время. С другой стороны, кто их разберет? Весна была ранняя, «сезон бурь» тоже может раньше обычного начаться, а местные эти нюхом чуют. Так, глядишь, нагонять их придется!

– Меня больше интересует, дотянется ли сюда… – Принцесса умолкла, но мужчина понял ее.

– Вот и посмотрим, – сказал он. – Сегодня и посмотрим. Есть что перекусить?

– Конечно, – дернула плечиком девушка. – Тебе подать или соизволишь взять сам?

– Соизволю, – пробормотал Генри, – чай, не император… Это ты так шутишь или что?

Принцесса промолчала.

– Или сердишься, что я вырубился, а ты одна, считай, осталась? – догадался он.

– Мне показалось, вон в той стороне я видела дым, – сказала Мария-Антония вместо ответа. – Еще до заката. Он появился и тут же исчез. Было очень тревожно, – добавила она.

– А собаки что? – насторожился Генри, забыв даже о еде.

– Спали, – ответила принцесса. – Так, как обычно. Не беспокоились.

«Ветер с нашей стороны, – сообразил Генри. – Они бы ничего и не учуяли. Дым… С одной стороны, может, и хорошо, с другой – поди разбери, чей он! Ее расспрашивать смысла нет, чудо, что вообще заметила. Ну, поглядим. Может, оно нас и вовсе не касается…»

– Это был чей-то сигнал? – спросила вдруг Мария-Антония, и Монтроз едва не подавился.

– С чего ты взяла?

– Когда-то со сторожевых башен подавали сигналы дымом, если не было другого способа дать знать о себе, – ответила она. – Так что же?

– Да понятия не имею, я же не видел, – в сердцах сказал он. – Но если дым появился и исчез, очень может статься, что это был сигнал. Вряд ли он нас касается, конечно… далеко до него?

– С полдня пути, – подумав, решила принцесса. Лицо ее сделалось серьезным, и стало особенно заметно, что она уже не беспечная девчонка, баловница и бездельница, а взрослая женщина, пусть и очень юная. – Ты прав, наверно, кто мог увидеть нас? Тут на много миль никого! Если только птица…

– Что – птица? – насторожился Генри, совладав с особенно жесткой полоской вяленого мяса. – Ты о чем?

– В мои времена маги умели призывать птиц и заставлять их озирать окрестности в поисках врага или с иными целями, – пояснила Мария-Антония. – Такого шпиона почти невозможно обнаружить. Другое дело, что способны на это далеко не все! Правда, некоторые умеют еще создавать подобие птиц из каких-либо предметов, как из тех же писем, к примеру…

Генри не отреагировал. Птицы, птицы… Шаман делакотов что-то говорил об этом. Что-то такое интересное, но Монтроз забыл за ненадобностью. А ведь кто его разберет, старика, вдруг он может позвать того же ястреба и посмотреть на землю его глазами? Хорошо, если так, а если это кто-то другой?

Впрочем, что гадать? Ничего еще не ясно. Ему надо посмотреть на дымы своими глазами, это во-первых. Во-вторых… а во-вторых делать пока что и нечего. Только ехать вперед и искать когда-то давшее белому мальчишке приют племя! И хорошо, если по пути они не нарвутся ни на кого иного…

Но кто, задался вопросом Генри, кто мог знать, что он пойдет через Пустырь? Кто знал его настолько хорошо? Кто мог вычислить его маршрут? Выходило, что никто, он ведь сам неожиданно решил поменять дорогу! Или нет? Или его действия можно просчитать?

«Станешь так гадать – вообще жить расхочется! – зло подумал он и бросил остаток своей трапезы псам. Есть не хотелось. – Знать бы, сам я иду или за меня уже все кто-то придумал? Те же Хоуэллы? Они могли бы. Младший меня хорошо знает, я для него… так, легкая разминка для мозгов! Что, если я выбираю путь именно так, как ему нужно? Как с него сойти?»

Думать об этом было противно, а главное, бессмысленно. Генри ничего не знал наверняка, не мог даже представить, что сейчас происходит в стане врага, а что – в лагере союзника. Условного союзника, конечно: ведь именно Хоуэллы, похоже, сделали из него мишень для всех желающих поживиться! Их понять можно, у них свои игры, в которых Генри Монтроз – разменная фишка, но ведь таким манером его и в угол загнать могут!

– А вот шиш вам! – мрачно сказал Генри вслух, проигнорировав удивленный взгляд принцессы. Посмотрел на нее: – Давай спать, рано подниму.

– Ты не выспался? – поинтересовалась она, явно не сдержавшись. Тоже еще, нашла время характер демонстрировать!

– Спать будешь ты, а я буду думать, – ответил он спокойно. – Надо мозгами пораскинуть, как дальше быть.

– Я так и знала, что плана действий у тебя нет, – удовлетворенно кивнула принцесса.

– Ты надо мной что, смеяться вздумала? – нахмурился Монтроз.

– Нисколько, – серьезно ответила она. – Я просто рада, что не ошиблась в своих выводах. Это хорошо, что у тебя нет плана, Генри. Так противнику сложнее просчитать твои действия, хотя, – добавила девушка, – все равно возможно, если он знает тебя… Думай, как быть дальше. Я буду спать и не стану тебе мешать.

– Угу… – неопределенно промычал Генри и дал себе зарок непременно надраться до потери сознания, как только разделается с этим заданием. Судя по всему, эта благословенная минута откладывалась на неопределенный срок, но мечтать ведь не вредно?

Спать он действительно больше не хотел, но и думать толком не получалось. Не о чем было размышлять, разве что переливать из пустого в порожнее, а какой в этом смысл? Принцесса тоже не спала, он чувствовал, хотя дышала ровно и глубоко. Слишком ровно и глубоко, чтобы обмануть Генри.

Мысли плавно поменяли русло, обратившись к девушке. Она была маленькой и хрупкой с виду, но Генри знал, насколько крепкими могут быть такие люди. Его жена была такой: ростом ему едва по плечо, тоненькая, гибкая, как ивовая ветка, и такая же прочная – согнешь, но не сломаешь. Сломалась все-таки, подумал он с неожиданной горечью. Даже старый шаман ничего не смог поделать, слишком маленькой была женщина, слишком крупным оказался ребенок, да еще неправильное положение… Это он виноват, Генри Монтроз, бывший почти на голову выше самых высоких мужчин в племени, его кровь, кровь белого человека!

«Я же видел ее несколько раз в году, – подумал он почему-то. – И не любил никогда. Относился хорошо, она была славной и доброй, ну так чего же еще? А почему ж вспомнил?»

Наверно, потому, что маленькая принцесса тихо дышала у него под боком. Только эта на ивовую ветку не походила ни капли, скорее уж, на стальной прут хорошей закалки. Только если сталь перекалить, она делается хрупкой, вспомнил Генри. Не вышло бы так и здесь…

– Ты чего не спишь? – спросил он.

– Думаю, – после паузы ответила девушка. Не спросила даже, как он узнал, сама понимала, наверно.

– О чем?

– Успели те волки уйти от беды или нет? – сказала она, помолчав.

– Должны были, – утешил Генри, хотя сам в это не верил. – Они это загодя чуют. Вожак не повел бы стаю в ловушку. Да и… звери многое могут, чего человеку никогда не сделать. Может, тоже сошли с тропы да подождали, пока минует!

– Хорошо бы… – тихо ответила Мария-Антония. – Они красивые.

«Не видела ты, как такая стая кого-нибудь рвет», – хотел было сказать Генри, наткнувшийся как-то на пиршество северных гостей, но не стал. Уж будто она волков не видывала!

– Угу, – только и произнес он.

– Надумал что-нибудь? – озадачила девушка.

– Нет, – ответил Генри честно. – Пока ничего сказать не могу. Даже не знаю, чего ожидать.

– Ясно… – Принцесса повернулась, больно уперевшись макушкой ему в плечо, уставилась в небо. – Что это за звезды, Генри? Я ни одной не узнаю…

– А они над Территориями не такие, как везде, – хмыкнул он. Пошевелился, устраиваясь поудобнее: тонкое и сильное женское тело под рукой заставляло мысли сворачивать куда-то не туда. Впрочем, у детей равнин с презрением относились к мужчинам, не способным подавить низменные желания, и Генри за себя отвечал. – Когда выйдем, увидишь. Может, признаешь какие-нибудь. Хотя тоувы говорят, что за сотни лет и обычные звезды немного сдвинулись с мест…

– Немного – это нестрашно, – ответила девушка сонным голосом. – А ты сказал «когда выйдем». Не «если». Ты в это веришь?

– А во что ж мне еще верить? – пробормотал Генри и уставился на разноцветные луны, плывущие в бархатной черноте. – В богов если только, да они ж не отвечают никогда… А ответят, люди тебя сумасшедшим сочтут.

– Раньше были те, кто говорил с богами, – воспротивилась Мария-Антония, чуть приподняв голову. – Пророки и разные…

– У местных вон шаманы с богами говорят, – обрадовал Монтроз. – Как потребуется, так укурятся или там выпьют кое-какого зелья и говорят ночь напролет. Если копыта не откинут, к утру сообщат высшую волю…

– Это должны быть очень сильные и разумные люди, – выдала девушка.

Генри неопределенно фыркнул в ответ. Это уж точно: шаманов он знал не так уж много, но прекрасно понимал – если боги вдруг отказываются сообщить свою волю или несут сущий бред, а вождь и все племя ждут решения, шаману нужно собирать мозги в кулак и выдавать что-нибудь приемлемое, а то самого разделают на амулеты. И мало того приемлемое, желательно еще и не несущее дурных последствий для племени!

Словом, все шаманы, которых встречал Генри, были людьми незаурядными. Кое-кто правил племенем исподволь, другие договаривались с вождем, но настоящих одержимых он еще не встречал. Может, были и такие, он ведь далеко не все племена знал, их тут не счесть!

– Спи, – сказал он негромко и чуть повернулся, чтобы девушке было удобнее, ткнулся лицом в ее макушку.

От нее пахло солнцем, травой, пылью, еще чем-то, и сон окончательно оставил Генри. Этот запах… нет, его жена пахла совсем иначе, он так и не сумел отучить ее смазывать волосы жиром, как было принято, да и прочее… Это совсем другое, это был запах прерии, и удивительно казалось думать о том, что когда-то эта девушка с пропыленными волосами носила платье с длинным шлейфом, драгоценности и… И стояла на стенах вместе с воинами замка ее мужа, вспомнил Генри. И отталкивала осадные лестницы, и даже арбалет в руках держала.

«Что за черт?» – обозлился он на себя. Нет, Генри по-прежнему за себя ручался, но хорошо было бы поскорее оказаться у делакотов. Он ведь вдовец теперь, а желающих стать женой рейнджера немало, в племени не так уж много мужчин. И наверняка уже подросли те девчонки, что в прошлый его визит мало чем отличались от мальчишек…

Тут Генри припомнил кое-что и не на шутку развеселился. Выходило… да, точно, когда он взял жену у делакотов, она была почти ровно вдвое моложе его. Вот и осуждай после этого древние нравы, если сам-то ничем не лучше! И нечего кивать на обычаи племени, ты-то белый, а ведь согласился, и с радостью!

– Что смешного? – пробормотала принцесса, не открывая глаз.

– Ничего. – Генри заставил себя унять неуместный смех. – Вспомнил кое-что. Ты спи.

– Я сплю…

…Несмотря ни на что, спать рядом с Генри Монтрозом было куда спокойнее, чем на отшибе. В прошлый раз гнусные колючки едва осмелились показаться из земли, сегодня же и вовсе не рискнули потревожить людей. Да не только в заколдованных побегах дело: рядом с этим рейнджером, пусть и простолюдином, было спокойно и надежно. Мария-Антония помнила это чувство по давнему прошлому: так же чувствовала она себя с отцом и его старыми воинами, с мужем и кое-кем из его дружины. И знала ведь, скольким она по нраву, но уверена была – никто и никогда не переступит незримой черты, не столько потому, что она – жена сюзерена, а лишь потому… Она всякий раз затруднялась сформулировать, почему именно, пока один бывалый человек не сказал ей: после такого, мол, себя уважать не будешь, а если себя не уважать, тогда и жить вовсе незачем…

Неизвестно, такими ли мотивами руководствовался Генри Монтроз, но, как и обещал, руки свои он держал при себе, хотя было ему, Мария-Антония чувствовала, маетно. Но тут уж она ему ничем помочь не могла. Его выбор, а как он намерен справляться с собой – не ее забота.

Генри действительно разбудил ее до рассвета, и снова весь день они провели в седлах, только Монтроз вел себя будто собака, потерявшая след: присматривался, принюхивался, искал какие-то одному ему ведомые приметы, но ничего не находил и мрачнел все больше и больше.

– Ты уверена, что видела дым? – спросил он в пятый раз, и Мария-Антония терпеливо ответила:

– Да, я уверена.

Генри хмыкнул, поглубже надвинул шляпу и двинулся вперед.

Местность здесь была словно бы собрана большими складками, она плавно повышалась и так же плавно уходила вниз. Это, говорил Генри, тоже после Катастрофы, местные рассказывают, что прежде тут прерия была ровнее иного стола, а теперь вот сморщило ее.

На третий день Монтроз начал беситься, Мария-Антония это видела, понимала, но сделать ничего не могла. Таких людей нельзя утешать: попадешь под горячую руку, еще и виноват окажешься, да и вообще они не терпят показывать свои слабости… У Генри слабой стороной определенно было терпение, как бы он ни старался доказать обратное. И неизвестно, во что бы это все вылилось, если бы, наконец, принцессе не повезло.

– Генри! – Она тронула за рукав мрачного, как туча, Генри. – Взгляни туда!

Он вскинул голову, и девушка удивилась даже, увидев, какую смену чувств отразило это бесстрастное обычно лицо: от настороженности до искренней радости.

– Что, свои? – спросила она. Слабые дымки уже исчезли, растворились без остатка.

– Вроде как свои. – Генри посерьезнел. – Если никто под них не подделывается. – Он нахмурился, что-то соображая. – Так, три по два, потом один и еще один… Вроде делакоты, но мало ли! Едем пока спокойно, только… держи-ка.

Он сунул ей в руки свой второй револьвер.

– Совладаешь?

– Постараюсь, – ответила Мария-Антония спокойно. Эта вещь была не тяжелее арбалета, уж точно, а как целиться и стрелять, Генри ей показывал. Может, точно в глаз кому-нибудь она и не попадет, но уж в лошадь вряд ли промажет, а и во всадника может угодить, если в корпус. – Ты думаешь…

– Ничего я пока не думаю, – оборвал Генри и положил ружье поперек лошадиной холки. Потом присвистнул по-особому, и Гром со Звоном, пластаясь, исчезли в высокой траве. – Ты придержи лошадку, вроде как отдыхаем.

Девушка послушно заставила кобылу перейти на медленный шаг.

– Если это свои, то они покажутся, – пояснил Генри. Она заметила – лицо его кривила неприятная гримаса, иногда подергивался уголок левого глаза. Так бывает, если человек сильно нервничает, вспомнила Мария-Антония, доводилось видеть.

Она могла понять Монтроза: пройти Пустырь и угодить в руки ко врагам – это уж чересчур. Но может быть, везение не изменит им и на этот раз? Как знать, сколько еще его отпущено на их долю, надолго ли хватит…

Так прошло полдня, и девушка всем существом чувствовала растущее напряжение: Генри явно не любил ждать подолгу, особенно если это не он устраивал засаду, а на него охотились, и во что это может вылиться, Мария-Антония даже не предполагала.

– Смотри! – встрепенулся вдруг Монтроз, до боли в покрасневших глазах всматривавшийся в горизонт. – Видишь?..

Девушка сощурилась, что было силы, но едва сумела различить в послеполуденном мареве несколько далеких фигур.

– Всадники?

– Они самые! – Похоже, у Генри зрение было куда острее ее собственного, потому что он заметно приободрился. – Слушай, внимательно слушай…

Издалека докатился звук выстрела, после долгой паузы – еще один и еще, уже без перерыва.

Генри схватил ружье и выпалил в воздух дважды, тоже подряд. Ему ответили одиночным выстрелом, и все стихло.

– Туда, – указал Монтроз, разом приободрившись. – Если кто-нибудь не узнал наших условных знаков, то там нас ждут свои…

– А если узнали? – тихо спросила Мария-Антония, так, чтобы он не услышал. И подумала, что она теперь умеет пользоваться револьвером и застрелиться всяко успеет… Но это если не останется вовсе никакой надежды, даже самой призрачной, и не будет человека, способного защитить ее, а сама она не сможет больше постоять за себя.

Пока же и оставалась надежда, и человек был рядом, чужой и не слишком понятный, но обязавшийся вызволить ее из этой странной ситуации, да и у самой нее имелось оружие и голова на плечах.

Принцесса Мария-Антония твердо намеревалась выжить любой ценой.

10

Всадники ждали их за очередным холмом: Мария-Антония разглядывала их во все глаза, пока Генри приветствовал знакомых.

Это были не очень высокие, насколько можно было судить по сидящим верхом, темнолицые люди. Правда, кожа их была не кофейной или вовсе черной, как у тех невольников, что привозили когда-то из южных походов, а, скорее, цвета глины, прокаленной солнцем. Они обладали резкими чертами, немного непривычными, но не отталкивающими, а красноватый оттенок кожи делал эти бесстрастные лица похожими на отлитые из бронзы диковинные маски.

Длинные черные волосы эти люди – делакоты, так, кажется, называл их Генри, – носили заплетенными в косы и украшали цветными ремешками, бусинами и расшитой тесьмой. Темные глаза, выражения которых Мария-Антония разобрать не могла, смотрели на нее вроде бы безо всякого интереса.

– Ты откуда узнал, что тут кто-то окажется? – спросил Генри ближайшего делакота, худого, с широким шрамом через все лицо и замысловато изукрашенными предплечьями – у сына равнин рисунки на теле были богаче и сложнее, чем у Монтроза. – Предупредил кто?..

– Шаман сказал, – ответил тот спокойно. – Сказал, через Пустое место кто-то идет к нам. Нужно проверить.

– Ясно… – Генри помотал головой. – Ну, спасибо старику. Если б не его предчувствия, мы бы вас еще долго искали!

– Зачем нас искать? – так же спокойно произнес мужчина. – Мы там же, где всегда.

– Еще не собираетесь уходить? – поинтересовался Монтроз.

– Собираемся, – кивнул его собеседник. – Уже скоро снимемся с места. Ты вовремя успел.

– А ты что-то нерадостен, друг мой, – прищурился вдруг Генри. – Случилось что-нибудь?

– Я ничего не знаю, – был ответ. – Спрашивай вождя.

Монтроз снова мотнул головой, как норовистая лошадь, повернул коня и поравнялся с Марией-Антонией.

– Что-то неладно, – сказал он вполголоса. Спутники вроде бы вовсе не смотрели в их сторону, но девушка была уверена, что они различают каждый жест и слышат каждое слово. – Хаур не говорит, но знает наверняка. Но не расколется, тут к гадалке не ходи…

– Может быть, нас ждут в их лагере? – предположила принцесса.

– Вряд ли, – вздохнул Генри. – Тогда они б меня предупредили, я им не чужой все-таки. Ну и… сложновато их заставить организовать засаду на старого знакомого. Силой если только, но, знаешь, силой с детьми равнин мало что можно сделать, все это знают. Их же всех потом перерезать придется, а если хоть один выживет, покоя не будет. Да и в других племенах у них и приятели есть, и родственники, так что лучше не связываться. – Он поморщился, потер подбородок. – Вот подкупить можно, это да. За хорошую плату они много чего сделают. Но я ведь…

– Я слышала, ты им не чужой, – перебила Мария-Антония. – Только, знаешь, ты ведь им не кровный родственник, а это…

– Ты не понимаешь, – покачал головой Генри. – Я принят в семью. Неважно, что у меня морда другого цвета и волосы светлые, я приемный сын. А у них не делают различия между родным и приемным, ясно тебе?

Видно было, что ему очень хочется в это верить, но он все-таки сомневается.

– Если бы за нами охотились, – сказала девушка, – что стоило бы этим людям нас схватить?

– Ну, они знают, что я хорошо стреляю, – ухмыльнулся Монтроз. – Да и собаки у меня не для красоты. Так что с таким численным перевесом… не рискнули бы. А если б выслали отряд побольше, я бы уж точно насторожился, и они это превосходно понимают. Нет, если будут брать, то для начала усыпят бдительность, так что смотри по сторонам. Ты человек здесь чужой, можешь за что-то зацепиться… – Он зло сплюнул наземь. – Дожил!! Своих подозреваю!

– Лучше ты потом перед ними повинишься за беспочвенные подозрения, чем угодишь в руки противнику, – обрезала Мария-Антония.

– Тоже верно, – хмыкнул Монтроз. – Умеешь ты ободрить! Ладно… Скоро приедем уже, так что слушай меня внимательно. Тут не принято, чтобы женщина перечила мужчинам…

– А где это принято? – не удержалась девушка.

– Я серьезно говорю, – нахмурился он. – У нас все же иначе, а тут даже не думай влезть в мужской разговор, если не спросят сами. Это… неуважение, в общем. Старухи, особенно те, у кого много детей, имеют право голоса, но и только. – Генри ухмыльнулся каким-то своим мыслям. – Мужики, ясное дело, бывают у женушек под пяткой, но кто ж признается? Ты не беспокойся, я от тебя ничего утаивать не стану. Но с вождем, если дело действительно неладно, мне придется говорить наедине. Понимаешь?

– Конечно, – спокойно сказала Мария-Антония.

Это было ей более чем понятно. Муж ведь не приглашал ее на советы, но порой делился с нею проблемами, а то и прислушивался к ее мнению… В мире мужчин женщине не так-то просто завоевать уважение, и принцесса прекрасно знала, как следует вести себя, чтобы не ранить мужское самолюбие, но в то же время заставить считаться с собой.

– Хорошо, – сказал Генри. Лицо его было тревожным и усталым, что и неудивительно, и Мария-Антония искренне пожелала, чтобы они вскоре оказались среди друзей, где можно будет немного передохнуть, прежде чем продолжить путь. – И знаешь, что еще? Если я вдруг поведу себя… ну… грубо, в общем, ты не обижайся. Мало ли что… тут могут просто не понять, отчего женщине такое уважение, если ей не сто лет и она не прародительница половины племени.

– Если ты по-прежнему не станешь распускать руки, Генри Монтроз, – ответила принцесса, прикусив губу, чтобы не рассмеяться, – я, так и быть, стерплю какую-нибудь грубость или бранное слово. Но только от тебя, а не от… твоих родственников.

– Это само собой, – серьезно сказал он. – Просто лучше сразу обозначить, что ты… ну, в общем… со мной, чтобы ни у кого мысли не возникло о каких-нибудь глупостях.

Мария-Антония кивнула с важным видом, продожая смеяться про себя. Ну что же тут непонятного? Муж жену может учить, как ему вздумается, но попробуй влезть посторонний с советом или, не приведи господь, осмелься кто тронуть чужую женщину, ему не позавидуешь. Верно говорили в ее времена, мол, муж да жена – одна сатана. И пусть Генри ей не муж, вряд ли эти люди станут проверять! Притвориться же совсем не сложно, если нужно для дела.

– Ну и хорошо, – произнес Монтроз с изрядным облегчением. Опасался, наверно, что она может заартачиться или вспомнить о своем благородном происхождении. – Но по сторонам все равно смотри внимательно. Револьвер я тебе оставлю, пусть будет под рукой. Если что… – Он нахмурился, прикусил губу, потом махнул рукой. – Не буду загадывать! Я уже все сказал, ты помнишь!

– Я помню, – кивнула принцесса. Генри Монтроз обещал выполнить задание, и этого достаточно…

…Напряжение не отпустило его, даже когда он увидел знакомые лица. Всех этих делакотов он отлично знал, охотились вместе, зимовали как-то, праздновали… Но все они показались Генри непривычно хмурыми, чем-то озабоченными, и это наводило на неприятные размышления.

И все же он был уверен, хоть и подтачивал эту уверенность червячок сомнения, что племя его не предаст. Старик шаман придумал бы, как дать ему знать о грозящей опасности. Нет, дело в другом, и даже если это другое связано с ним, Генри Монтрозом, то оно не угрожает ему именно в этот момент. А если есть время на раздумье, это уже неплохо, считал он.

И хорошо, очень хорошо, что принцесса не стала ни о чем выспрашивать именно сейчас, возражать, будто понимала, что с этими людьми нельзя вести себя так, как с жителями более цивилизованных краев! Может, и правда понимала, не станешь же выпытывать прямо сейчас… Хаур и остальные наверняка подслушивают, у них уши чуткие, у прирожденных-то охотников! И так пришлось наговорить лишнего, но он предпочел предупредить девушку, чем потом расхлебывать последствия. Дети равнин терпеливы, но в то же время бывают по-детски обидчивы, лучше уж не рисковать…

До становища оказалось неблизко, они добрались только к вечеру второго дня. Генри с удовольствием смотрел по сторонам, отыскивая знакомые лица, отвечал на приветствия, не забывая краем глаза следить за принцессой. Той все было в новинку, она с большим интересом рассматривала жилища делакотов, сооруженные из выделанных шкур, натянутых на слеги, возящихся в траве детишек, длиннокосых женщин, занятых повседневными заботами… но все же не настолько, чтобы не отвлечься от них и не потаращиться на старого знакомца!

Высокие, резкие их голоса звучали почти забытой музыкой – Генри почти год не был у своих нареченных родственников, и тем ярче казались воспоминания…

Он спешился, протянул было руку Марии-Антонии, но она уже спрыгнула наземь, по-прежнему с детским любопытством рассматривая окружающих. Те, впрочем, смотрели на нее с не меньшим интересом: белые женщины редко забредали в эти края.

– Поручаю лошадей и свою женщину твоим заботам, – сказал Генри Хауру. – Вороную можно не развьючивать, сам видишь… но груз ценный, мне за него голову снимут, если что, так что уж пригляди.

Тот кивнул, а Генри свистнул псам, уже успевшим перепугать пару местных шавок, поколебался с мгновение, потом кивнул на Марию-Антонию и приказал: «Охранять!» Груз – еще ладно, пробы грунта никто здесь не утащит, а вот за девушкой нужно присмотреть. Просто на всякий случай. Теперь-то к ней лучше не соваться…

– За лошадей и груз не беспокойся, – ответил Хаур, изобразив подобие улыбки. Он вообще был молчуном и самую малость тугодумом, но человеком надежным, за что Генри его ценил. – А женщину отведу к моей жене.

– Отлично, – одобрил Генри. Помимо жены, у Хаура полно сестер, племянниц и прочего бабья, скучно принцессе не будет. – Собачки за ней присмотрят, не обращай внимания.

Делакот кивнул: с псами Генри он был хорошо знаком и мешать им не собирался.

– Иди с ним, – сказал Монтроз на ухо Марии-Антонии. – Там женщин достаточно, накормят, поболтаете. Вдруг что услышишь… Псы с тобой будут. Если что, кричи, любого порвут.

– Я постараюсь обойтись без шума, – заверила девушка и спокойно пошла вслед за делакотом, уводящим лошадей.

Генри посмотрел ей вслед, вздохнул и отправился искать вождя. Это было делом нелегким: не того он полета птица, чтобы вождь выходил ему навстречу, пусть даже ему наверняка уже доложили о прибытии гостя. А еще предстояло пробиться через толпу названных родственников, желающих непременно узнать, куда это Генри запропал и почему совсем о них позабыл… и не отвлекаться на хорошеньких девушек, которых тут была тьма-тьмущая! И, конечно, все помнили белокожего рослого мужчину, знали, что он теперь вдовеет, ну а женщина, которую он привез с собой… она ведь тоже белая, до нее им нет никакого дела, у белых ведь другие законы!

Когда Монтрозу удалось, наконец, отделаться от обрадованных его появлением делакотов (похоже, далеко не все были в курсе тех новостей, что так печалили Хаура и его спутников, и это немного обнадеживало) и добраться до жилища вождя, у входа его уже поджидали.

– Хаалак ждет, – коротко сказал здоровенный, на полголовы выше Генри и в полтора раза шире его в плечах, детина. Кожа у него была на пару тонов светлее, чем у остальных, а волосы чуть вились. Полукровка, отсюда такая стать. Генри отвел глаза, понимая, что примерно так мог бы выглядеть его сын лет через двадцать, если бы выжил…

Вождь держал при себе этого парня как телохранителя, а заодно натаскивал. Были у него и другие, опытные воины, но парень приходился ему племянником и возможным наследником – первый сын вождя недавно погиб на охоте, остальные же были слишком малы, – и вождь хотел, чтобы юноша набрался ума-разума.

Генри кивнул в ответ, хлопнул телохранителя по могучему плечу и шагнул в полумрак походного жилища.

– Приветствую тебя, Хаалак! – сказал он. – Пусть дни твои будут долгими, а дичь никогда не переведется на твоих землях!

– Приветствую тебя, Генри Монтроз, – ответил вождь. Ему было едва за сорок, но волосы его наполовину поседели, а лицо избороздили глубокие морщины. Хаалаку досталась нелегкая жизнь, но вряд ли он когда-нибудь сожалел об этом. Просто не умел, скорее всего.

Вождь ничего больше не добавил, не продолжил обычную формулу приветствия, без которой в этих краях не начинался ни один серьезный разговор, и это Генри насторожило.

– Садись, – кивнул Хаалак, и Генри уселся, подобрав под себя ноги и настороженно посматривая по сторонам.

Кроме вождя, в жилище из шкур никого не было, даже старухи, что обычно поддерживала огонь в очаге, не наблюдалось, и это ему совсем не понравилось.

Хаалак посмотрел на него исподлобья, черные глаза его напоминали угли, только что не обжигали.

– Не стану тратить слов понапрасну, – сказал он, и Генри напрягся. – Что ты натворил, Генри Монтроз?

– Я много чего натворил, досточтимый Хаалак, – криво усмехнулся тот. – Какой именно мой проступок тебя интересует?

– Тот, который поставил под удар все племя, – был ответ.

Генри заставил себя выдержать паузу. Похоже, вождь был сильно сердит на него, раз начал говорить не как с дорогим гостем, а как с провинившимся мальчишкой. С другой стороны, если он не шутит – а Хаалак шутить просто не умеет, – тогда его поведение вполне оправданно.

– Прости меня, досточтимый Хаалак, – сказал Генри смиренно, но глаз не опустил. – Я не знаю, о чем ты говоришь. Я лишь позавчера вышел с Пустыря и встретил Хаура и других, но они ни о чем мне не рассказали. Не соблаговолишь ли ты объяснить мне, что случилось, из-за чего ты так обеспокоен?

Пожилой делакот кивнул. Помолчал немного, а потом рассказал, в какие неприятности угодило все племя из-за непутевого приемного сына.

По словам Хаалака выходило, что некоторое время назад («Две с лишком недели, – прикинул Генри, – они висят у нас на хвосте!») до него дошли неприятные новости. Многие в прерии знают, что Генри Монтроз, белый, принят в племя делакотов, да и с сиаманчами у него хорошие отношения. Так вот, этот белый похитил нечто очень ценное, и теперь за ним идет охота. Серьезная охота…

– Аддагезы, – проронил Хаалак. – Они многое сулят тому, кто выдаст им тебя. Или привезет твою голову, Генри Монтроз.

– Они были здесь? – враз осипшим голосом поинтересовался он.

Аддагезы были племенем неприятным. Многочисленным, воинственным… а во главе стоял достаточно беспринципный вождь. Впрочем, с таким количеством воинов он мог позволить себе время от времени наниматься к белым и выполнять кое-какие щекотливые поручения на Территориях, куда сами наниматели соваться не отваживались. И если теперь по его следу идут отряды аддагезов… дело плохо. Знать бы, кто их нанял, но вряд ли они рассказали об этом делакотам!

– Они приезжали к нам, – кивнул Хаалак. Лицо его было совершенно спокойно, но в глазах читалась тревога. – Они сказали: если объявится Генри Монтроз, а он придет к вам, вы ведь его семья, отдайте его нам, и ни один аддагез не тронет делакотов. Если знаете, где он, сообщите нам, и мы поделимся платой. Так они говорили…

– И ты… – Генри сглотнул.

– Ты сын племени, Генри Монтроз, – сухо ответил вождь, – и хотя ты приносишь беды, это не твоя вина.

У мужчины немного отлегло от сердца. Однако… Нет, тут даже раздумывать было не над чем.

– Я уеду завтра же, – сказал он. Ставить под удар племя нельзя, он себе этого никогда не простит! – На рассвете. Мне только нужно поговорить с шаманом, есть важное дело. Я…

– Они спрашивали твои приметы. – Хаалак будто не слышал его. – Ты ведь знаешь, что белые для нас на одно лицо… если, конечно, они не приняты в племя. А они никогда не видели тебя.

– И?..

– Я сказал, что ты ростом немного повыше меня, – невозмутимо ответил Хаалак. – У тебя коричневые волосы и зеленые глаза. У тебя сломанный нос и шрам от ножа на щеке. Ты ездишь на гнедой кобыле, и у тебя есть рыжая собака.

– Спасибо… – пробормотал Генри. Да, вроде бы невелика разница, только волосы у него не каштановые, а русые, а глаза серые, шрамов на физиономии нет, а собак две. Главное, чтобы кто-то обратил внимание на эти мелочи прежде, чем начать стрелять!

– Они сказали, с тобой будет белая женщина, – сказал вождь. – Ты взял себе новую жену? Это хорошо. Мужчина не должен долго быть один. И лучше даже, что она из твоего племени…

– Она мне не жена, – неожиданно для себя сознался Генри. – Она… Это сложно объяснить. Скажем так, она владеет кое-чем очень важным и хочет отдать это определенным людям. А другие стараются этого не допустить, вот почему за нами погоня: я обещал доставить ее в оговоренное место в целости и сохранности.

Хаалак молча смотрел на него.

– Это правда, – устало сказал Монтроз. – Я ее не крал, хочешь, спроси у нее самой. Она… знатного происхождения. Ну, дочь вождя, если так понятнее. Она не станет лгать.

– Я верю тебе, – медленно проговорил вождь. – Но…

– Я ведь сказал, что уйду, – мотнул головой Генри. Отдых откладывался на неопределенный срок, а хуже всего… Хуже всего было то, что теперь не получится отсидеться за спиной племени, он не имеет права ставить людей под удар! – Но у меня будет просьба.

– Если это не навредит нам, я прикажу выполнить ее, – ответил Хаалак.

– Не навредит, – скривился Монтроз. – Помимо девушки, у меня есть еще ценный груз. Мне нужно доставить его как можно скорее людям из «Синей птицы».

– Ты говорил, что работаешь на них, – кивнул вождь.

– Вот-вот. Но у меня две задачи: груз и девушка. Девушку я никому доверить не могу, да и охота идет именно за нами. Сможет кто-нибудь отвезти пару вьюков в ближайший городок и передать, кому я скажу? – напрямик спросил Генри. Хаалак подумал и снова кивнул. Кажется, он на все был готов, лишь бы отвести беду от племени. – Отлично. Еще мне нужны другие лошади, для меня и девушки. Нас могли видеть на этих. Вьючную пусть заберут те, кто поедет в город, и продадут ее там. Это нежить, – пояснил Монтроз, видя недоумение на лице вождя. – Она очень дорого стоит, а в пограничном городке вряд ли кто спросит, откуда она у делакотов. Плату возьмите себе. Купите оружие или что еще нужно…

– Что же нам сказать, если аддагезы поймут, что ты был здесь? – спросил Хаалак. – Или же перехватят моих людей с грузом?

– Говорите правду, – устало сказал Генри. – Груз ценен, конечно, но он не дороже жизни. А направление, в котором я поеду, стоит еще дешевле. Береги людей, досточтимый Хаалак, и спасибо тебе за помощь.

– Я хотел бы отправить с тобой нескольких воинов, – проговорил тот, и видно было – его что-то гнетет.

– Не стоит, – решительно отказался Генри, хотя сам был бы не прочь получить в сопровождение нескольких крепких ребят с хорошим глазомером и надежными ружьями. – Они нужнее здесь. Аддагезы могут и нарушить данное слово, даже если вы все им расскажете, а тогда…

Вождь нахмурился, но промолчал. Увы, тут Генри ему помочь ничем не мог.

– Мы уходим, – сказал Хаалак внезапно.

– До «сезона бурь» еще далеко, разве нет?

– Далеко, – согласился тот, – но так нас будет сложнее найти. И тебе, и аддагезам.

Генри кивнул. Да, делакоты смогут отговориться тем, что в глаза не видели Монтроза, не нашел он их, слишком рано откочевавших к северу… Слабая надежда, но уж какая есть!

– Ты получишь лошадей, – добавил Хаалак. – Твой груз доставят на место.

– Мне нечем отблагодарить тебя, досточтимый, – наклонил голову Генри. Ладно, бывало и хуже, выкрутится! Не в первый же раз…

– Вернись к нам, – просто ответил вождь. – Этого достаточно.

Генри выбрался из его жилища – палатки, говорил он по привычке, ленясь произносить местное наименование, – когда уже совсем стемнело. В голове было пусто, от усталости немного пошатывало, но он не имел права отправиться на покой, не завершив дела. С Хаалаком они обговорили кое-какие детали: кто отправится с драгоценным грузом в ближайший городок – там есть представительство «Синей птицы», Генри знал это наверняка, – что скажут эти люди… Вьюки он переберет с утра пораньше. Награбленные драгоценности, за исключением фамильных украшений Марии-Антонии, лучше тоже оставить на сохранение у Хаалака. Он припрячет так, что не найдут ни аддагезы, ни белые. Есть тут пара приметных местечек, где Генри уже доводилось оставлять дорогие вещи, и ничего не пропало. Да, так он и поступит. Возьмет разве что еще пару побрякушек попроще – мало ли, деньги понадобятся, можно будет продать, – а за остальным вернется потом. Если только будет это «потом»!

Лошадей он тоже возьмет рано с утра, выберет сам, это не проблема. И налегке двинется дальше. Вот только Мария-Антония…

Генри подошел к жилищу Хаура – полог был откинут, тепло ведь, – вошел. Ему, как другу и родственнику, это позволялось.

Мария-Антония обнаружилась у очага: жена Хаура как раз учила принцессу печь лепешки на раскаленных камнях, и у девушки получалось не так плохо, как можно было предположить. Прочие крутились тут же, особенно интересно было девочкам-подросткам: они никогда не видели белых женщин, и любопытство разбирало их со страшной силой. К чести принцессы стоило заметить, что эти знаки внимания она сносила совершенно спокойно, не шарахалась даже, когда кому-нибудь приходило в голову потрогать ее волосы или взять за руку, чтобы рассмотреть получше.

Присмотревшись, Генри обнаружил, что девушку успели уже одарить какими-то мелочами вроде плетеного оголовника, украшения из перьев и бус, накинули на плечи куртку, какие носили здесь все, мужчины и женщины…

– Тони, – позвал он негромко, и принцесса подняла голову. – Пойдем. Поговорить надо.

Она спокойно отряхнула руки, встала, осторожно отстранив маленькую девочку, сунувшуюся к горячим камням.

– Что-то случилось? – спросила девушка негромко. Генри только мотнул головой, не здесь, мол, и она поняла, последовала за ним молча.

Он шел к жилищу шамана, что стояло на отшибе, и собирался с мыслями. Лучше рассказать ей все как есть, решил Генри еще раньше. Она ведь с понятием девица, так чего темнить? Какой смысл? Она разве раньше не знала, что за ними гоняются все, кому не лень?

И знать бы еще, что скажет шаман…

…Мария-Антония шла за Генри, не задавая вопросов. По одному выражению его лица можно было понять, что дела обстоят хуже некуда. А может, и есть куда, только Генри на это не рассчитывал, он ведь так хотел добраться до своих друзей, передохнуть хоть немного, надеялся на помощь… Но, кажется, не получил того, о чем так мечтал.

Расспрашивать она не хотела: сам все расскажет, когда решит, что пора, – но молчать тоже не выходило.

– Кем тебе приходится Хаур? – спросила девушка наобум. – Мне объясняли, но я не очень хорошо поняла. Ты вроде бы родич всему племени, но ему – как-то особенно.

Она действительно внимательно слушала разговоры в жилище Хаура. Там ее приняли хорошо, накормили, отвечали на вопросы… Только Мария-Антония старалась спрашивать как можно осторожнее, чтобы случайно не нанести обиды, поэтому не особенно много узнала. Решив, что так будет безопаснее, она больше интересовалась бытом: как развести огонь, как сложить очаг, как приготовить что-то, отыскать съедобные или лечебные растения… За такими разговорами – а отвечали ей все сразу, перебивая друг друга, – и пролетел вечер.

– Да, ему – особенно, – отрывисто сказал Генри.

– Как это?

Мужчина остановился так резко, что она едва не налетела на него.

– Да просто, – сказал он неожиданно спокойно. – Я был женат на его младшей сестре, вот и все.

– Был?..

Генри помолчал, потом произнес неохотно:

– Она умерла в прошлом году. Но это неважно, я все равно остаюсь его родичем.

– Она…

– Лиу ее звали, – добавил Генри неожиданно, и Мария-Антония с удивлением услышала незнакомые нотки в его голосе. – Лиу Лошадиный хвост. Тут почти у всех прозвища есть, вместо фамилий, наверно…

– А почему… такое прозвище? – осторожно спросила девушка. Кажется, она, сама того не желая, растревожила старую рану.

– Говорили, она училась ходить, держась за лошадиный хвост, – пояснил Генри. Теперь он говорил свободнее, не запинаясь на каждом слове. – И волосы у нее были длинные, густые и жесткие, как этот самый хвост, косы почти до колен… Вот так.

Мария-Антония не стала больше ничего спрашивать, догадалась. Звучало сегодня в общем разговоре упоминание об умершей в прошлом году родственнице. Видимо, это и была Лиу. Вот, выходит, какие тайны есть у Генри Монтроза…

– У нас проблемы, Тони, – сказал он вдруг совсем иным тоном. – У нас, я бы сказал, серьезные проблемы.

– Я слушаю, – ответила она.

Генри повернулся к ней: девушка с трудом различала его черты в лунном свете, но и того, что она видела, было достаточно. Дела и правда плохи, вот что поняла Мария-Антония, глядя в это смертельно усталое лицо.

Генри, помолчав немного, коротко пересказал то, что услышал сегодня от вождя. Племя им не поможет. Ну, если только самую малость, но укрыть не сможет.

– У аддагезов втрое больше воинов, – зло говорил Монтроз, – и они не разговоры разговаривать придут. Тони, понимаешь, я не могу… я просто не могу, права не имею!

– Я понимаю, – перебила она. Уж ей ли было не знать, зачем сильный сосед приходит к более слабому? И эти смешные смуглолицые девчонки, которые наперебой учили ее готовить на раскаленных камнях, станут чьей-то добычей? Сестры и племянницы покойной Лиу? Да разве же Генри Монтроз сможет это допустить! – Но ты уверен, что аддагезы не тронут племя, если мы уйдем?

– Почти уверен, – ответил он. – Они ведь не просто так меня ищут, это заказ. Странный, кстати, заказ, они даже в лицо меня не знают, им приметы не сообщили! Так вот… начинать воевать накануне кочевья – дураков нет. Пусть у делакотов меньше людей, но драться они умеют, аддагезам тоже достанется. Чего ради им это нужно? У делакотов богатой добычи не взять, ты сама видела, как тут живут… Я думаю, заказчик и это оговорил. Если племена начнут резаться между собой, ничего хорошего не выйдет, да и караванщики с перепугу на Территории не сунутся, а это сплошной убыток. Так что… – Генри перевел дыхание. – Очень надеюсь, что я прав и племя не тронут. Но даже если я не прав… В одиночку я разве что смогу отстреливаться лишних полчаса.

– Полчаса порой решают исход боя, – заметила принцесса.

– Ну да. Если есть, кому прийти на помощь, – скривился Монтроз. – Нет, оставаться нельзя. Я обещал. И вождь все понимает, мы уж поговорили. Завтра поменяем лошадей – и ходу отсюда! Груз… – Он зло усмехнулся. – Груз в ближайший городок отвезут. Пусть Хоуэллы получат посылочку! Вдруг да обрадуются?

– Не слишком ли это рискованно? – спросила Мария-Антония. – Если ты передашь что-то, значит, ты поблизости, и…

– У меня есть план, – сказал Генри. – Очень зыбкий, ненадежный, поэтому я ничего заранее говорить не буду. Если выгорит – хорошо, нет – так и так помирать.

– Территории ведь большие, верно? – Девушка снова заглянула ему в лицо. Таким она своего спутника еще не видела. – Можно скрыться…

– Не от детей равнин, – усмехнулся Монтроз. – Гоняйся за нами только «ящерки», можно было бы отсиживаться в прерии хоть год, хоть два, не нашли бы. Но от аддагезов прятаться смысла нет. Это делакоты – относительно мирное племя, а те спокон веков только и делают, что по Территориям врагов гоняют. Мне от них не уйти. Придется прорываться к цивилизации. Там… не знаю, – завершил он резко. – Пока ничего не могу сказать. И пойдем уже…

– Куда ты меня ведешь?

– К шаману. Пусть посмотрит на тебя, – коротко ответил Генри. – Может, придумает что-то против твоего заклятия… – Он хмыкнул: – А правы были твои колючки, когда не пускали тебя со мной. Видишь, в какую передрягу угодили!

– Ничего, мы ведь еще живы, – хладнокровно ответила принцесса. – Меня больше интересует, кто заплатил аддагезам за твою поимку!

– Да кто угодно. «Ящерки», «кэмы», кто теперь еще в курсе, я понятия не имею, – сказал Монтроз, и невысказанные слова повисли в воздухе.

Это могли быть и Хоуэллы, поняла девушка. Они подогревают интерес к добыче. Кровавая резня им не нужна, поэтому делакотов не тронули, но Генри станут загонять, как дикого зверя. Но он человек, усмехнулась принцесса, и он умнее и находчивее, чем может показаться!

– Пришли, – предупредил Генри. – Подожди тут…

Он нырнул в темноту очередного жилища из шкур, через некоторое время высунулся и поманил Марию-Антонию рукой.

– Заходи.

Она пробралась внутрь, неловко уселась рядом с Генри, попытавшись так же скрестить ноги. Привыкнув к тусклому освещению – едва тлеющий очаг мало что давал рассмотреть, – увидела, наконец, хозяина…

Это был старик – Мария-Антония затруднилась определить, сколько ему может быть лет, по лицам делакотов возраст читался скверно, – но старик еще очень крепкий, каким бывают древние могучие деревья. С изборожденного глубокими морщинами, высохшего лица смотрели яркие черные глаза, будто бы вовсе без белка, словно дыры в никуда, в безбрежную пустоту, что открывается за припорошенным звездами небом… Совершенно седые волосы, заплетенные на висках в косы, нечесаной гривой падали старику на спину, которую не согнули годы. Узловатые руки в переплетении вздувшихся вен перебирали что-то вроде четок, но Марии-Антонии не хотелось приглядываться, что заменяет бусины, отчего-то казалось, будто ей не понравится это открытие.

– Посмотри, досточтимый, – устало сказал Генри. – Я рассказал все, что знал, что поведала мне эта женщина. Как нам справиться с этой напастью?

Старик поднялся на ноги, оказавшись выше, чем ожидала Мария-Антония: наверно, ростом он не уступал Генри, – поманил ее пальцем.

Девушка встала, чувствуя на себе испытующий взгляд. Старик протянул руки и взял ее лицо в ладони – так ей показалось, хотя на самом деле он не прикоснулся к ней. Мария-Антония взглянула в угольно-черные глаза и замерла, прикованная чужим взглядом, глубоким, каким-то… нездешним. Там, в непроглядной черноте этого взгляда, жила бесконечная древность, которая не могла принадлежать обычному человеческому существу, даже такому старому, как это, она манила, тянула к себе, в себя…

Мария-Антония ахнула и с размаху села на пол – Генри едва успел подставить руку, чтобы она не угодила в очаг. Ощущение было таким, будто старый шаман держал ее взглядом, держал, а потом резко отпустил, вот она и отшатнулась.

– Цела? – отрывисто спросил Генри, не выпуская ее руки. – Ну и хорошо. Так что скажешь, досточтимый?

Старик, усевшийся по другую сторону очага, покачал головой, будто бы в глубоком раздумье.

«Я ведь до сих пор не слышала его голоса», – сообразила Мария-Антония.

– Сильное заклятие, – проговорил он вдруг, и девушка вздрогнула от неожиданности. Она ожидала, что шаман будет хрипеть или шепелявить, но у него оказался глубокий звучный голос. Да и с чего ему шепелявить, сообразила она вдруг, если у него все зубы целы! – Древнее. Да от белых людей. Чего же ты хочешь от старого человека?

– Помощи, – негромко, но весомо ответил Генри. – Ты можешь, я знаю. Ты даже почуял, что я иду по Пустырю, так неужели…

– Нехитрое дело – почуять, кто шляется по Пустырю, по тропам делакотов, – тихо засмеялся шаман, – если знаешь их, как жилы на своих руках! А такое я вижу впервые.

– И что, никакой надежды? Так и таскать ей за собой этот кустарник чертов? – По мнению Марии-Антонии, Генри вел себя непозволительно грубо, но она предпочла промолчать. – А если он ее угробит?

– Привез хоть щепку? – перебил старик. – Дай.

Генри ругнулся сквозь зубы, порылся в кармане куртки и сунул шаману обломок ветки. Тот покрутил ее в пальцах, цокнул языком с явным восхищением и вдруг швырнул кусочек дерева в огонь. Едва тлеющее пламя взметнулось столбом, посыпались зеленоватые искры. Мария-Антония отшатнулась, Генри выругался уже вслух, а старик негромко рассмеялся с явным удовлетворением.

– Древнее заклятие, да, – заключил он.

– Ты уже сказал, – нахмурился Генри. – Да мы и без тебя это знали! И ладно даже, ветки… вырублю, не переломлюсь! Как быть с тем, что она просыпается и себя не помнит, а? Что я…

Старик остановил его повелительным жестом, привстал, пересел поближе к Марии-Антонии. Снова поймал ее взгляд, намертво приковав к себе, обвел всю ее ладонями, не прикасаясь, впрочем, нахмурился.

– Заклятие не снято, вот и выходит… – заключил он.

– Ты не поверишь, но об этом даже я догадался! – не выдержал Генри. – Как его снять-то, а? Где я принца возьму? Прекрасного непременно! Ну придумай ты что-нибудь, я ведь знаю, какими ты силами ворочаешь!

– Не знаешь, – произнес старик одними губами, так, что расстроенный Монтроз ничего не заметил, а Мария-Антония, не сводившая с шамана глаз, сумела различить. И еще увидела, как он, не меняя позы, одним движением кисти снова подбросил что-то в огонь, и пламя опять поменяло цвет, едва заметно, но тени взметнулись до островерхой кровли и заплясали как-то странно…

– Значит, зря… – проговорил Генри, мотнул головой, потер лоб, глаза – девушка знала за ним этот жест, говоривший о крайней усталости. – Зря тащились сюда. Понадеялся… дурак…

Речь его сделалась неразборчивой, Генри определенно клонило вперед, и Мария-Антония поспешила придержать его за плечо, чтобы не сунулся лицом в очаг, но он даже не заметил. Старик наблюдал за ними с затаенной усмешкой.

– Генри! – встряхнула принцесса Монтроза. – Очнись! Слышишь?

Он не слышал. Удержать его девушка тоже не могла – голова Генри сперва легла ей на плечо, а потом ей пришлось поменять позу, потому что иначе сидеть было бы неудобно – рейнджер преудобно устроился у нее на коленях, уснув мертвым сном.

– Пусть спит, – сказал шаман, перехватив ее удивленный взгляд. – Сильное заклятие. Даже на чужаков действует.

Он показал Марии-Антонии зажатый в пальцах обломок черной колючей ветви. Тот самый, что вроде бы бросил в огонь.

– Вы… – Она осеклась. Кто знает, что может придумать старый колдун, а Генри… его не разбудишь!

– О таких вещах не говорят при свидетелях, – сказал он серьезно, пряча кусочек дерева куда-то в складки своей одежды. – Не беспокойся. Он просто спит. Спит хорошим сном без сновидений и проснется поутру полным сил. А вот ты…

Марии-Антонии стало не по себе, но она быстро взяла себя в руки. Не пристало принцессе бояться дикарского колдуна, пусть даже он способен обратить ее в безобразное чудовище!

– Ты сильная, – произнес старик, внимательно наблюдавший за ней. В черных его глазах отражались языки пламени, и выглядело это… неприятно, будто сам сатана явился и сейчас потребует душу в обмен на услугу! Мария-Антония представила, как церковники пугают верующих таким вот стариком, и едва сдержала неуместную улыбку. – Боишься, но воли страху не даешь. Это хорошо.

– Я дочь вождя, – сказала девушка, сообразив, что титул принцессы мало о чем скажет такому человеку, – и вдова вождя. Я знаю, что такое страх, и привыкла не отступать перед ним.

– Ты знаешь, – согласился шаман. – Ты знаешь страх, ты знаешь боль, и любовь тоже знаешь. И ненависть.

Мария-Антония молча кивнула.

– От тебя зависит, что пересилит, – сказал старик, – заклятие или твоя воля. Я его снять не могу, и вряд ли кто сможет. Оно уже нарушено. Начни снимать его по правилам – неизвестно, что случится с тобой и со смельчаком.

– Это Генри… – начала она, но осеклась. Это Монтроз нарушил плетение заклятия, и что же теперь?

– Я сказал. Только от тебя зависит, что пересилит, – повторил шаман, словно услышав ее мысли. – Заклятие тянет тебя в прошлое. Оно не знает времени. Позволишь ветвям опутать тебя – вернешься назад.

– Что это значит? – резко спросила Мария-Антония. – Вернусь в прошлое? Разве это возможно?

– Откуда же мне знать? – удивился старик. – Я говорю, что вижу. Назад – это назад, а про прошлое я не сказал ни слова.

Может быть, назад – это в отцовский замок? Так или иначе, будет только хуже!

– Заклятие хочет вернуть все, как было, – подтвердил ее догадки шаман. – Очень сильное. Очень древнее. Оно хочет, чтобы все было как должно. Если боишься идти вперед, останься и усни.

– Навсегда? – усмехнулась Мария-Антония. – Нет уж! Этот мир не похож на тот, что я знала, но он лучше, чем вечный волшебный сон!

Старик только усмехнулся.

– Что мне делать? – спросила она резко. – Как остаться собой?

– Глупый вопрос, – сказал он. – Собой нельзя остаться. Собой можно только быть.

– Но той, другой, я становлюсь во сне! – настаивала девушка. – И ничего не могу с этим поделать! Я ведь не могу не спать совсем, я пробовала, но долго мне не выдержать…

– А он, – кивнул старик на Генри, – сказал, что рядом с ним ты спала спокойно. И ветви не трогали вас. Соврал?

– Нет, – процедила Мария-Антония. – Он не солгал. Но я ведь не могу ночевать с ним всю мою жизнь!

– Найди кого-нибудь другого, – ухмыльнулся шаман, но вдруг посерьезнел. – Довольно шуток. Говорю тебе, что вижу: заклятие не отстанет, пока не заполучит тебя обратно либо пока не будет снято совсем.

– Как его снять?

– Я не знаю способа, – качнул косматой головой старик. – Спроси белых шаманов, может быть, сумеют они. Но я предупредил – это опасно.

– Значит, мне от него никогда не избавиться? – спросила Мария-Антония.

– Скорее всего.

– Но как? Как мне быть собой? – упрямо повторила она. – Я ведь даже не понимаю, что происходит, когда это случается снова, а просыпаюсь другим человеком! В этот раз Генри сумел меня пробудить, но если у него не выйдет? Что тогда?

– Не знаю, – спокойно ответил шаман. – Я не умею предсказывать будущее, что бы обо мне ни врали. – Он пошарил за пазухой. – Возьми.

– Что это? – Мария-Антония удивленно посмотрела на маленький кожаный мешочек на тесемке.

– Не развязывай, – предостерег старик. – Песок из Пустого места обратно не соберешь!

– Зачем он мне?

– Сама узнаешь, – был ответ. – Тогда и пригодится. И вот еще…

Старик цепко взял ее за руку и тщательно завязал на запястье простой сыромятный ремешок с тремя бусинами на нем: белой, коричневой и черной.

– Надолго не хватит, – сказал он непонятно. – Ну да к тому времени сама разберешься.

– Я ничего не понимаю! – Мария-Антония вскочила бы, если бы не Генри. – Я…

– Ты все правильно делаешь. – Шаман снова смотрел ей в глаза, и на этот раз девушку не тянуло отвести взгляд. – Не бойся. Страх тебя убьет.

– Я знаю, – усмехнулась она. То же самое говорил ей Филипп. – Но… я смогу продержаться, пока мы не найдем… белого шамана?

– Зависит от тебя, – изрек старик и снова улыбнулся: многочисленные его морщины превратили лицо в замысловатую маску. – И от него.

– Это потому, что он пытался меня расколдовать? – нахмурилась девушка.

Шаман кивнул.

– И… что? Почему вы его усыпили? – Марии-Антонии казалось, будто она вот-вот поймет что-то важное. – Вы ведь ничего толком мне не сказали, так зачем же…

– Я сказал все, что мог, – ответил старик на удивление серьезно. – А он… ему ни к чему это слышать. Пусть решает, ничего не зная.

– Мне не рассказывать ему? – Она всматривалась в лицо, меняющееся в прихотливых тенях, но не могла разобрать его выражения.

– Расскажи, что захочешь, – пожал он плечами. – Он не поймет. Он же не видел.

Мария-Антония поняла это так, что Генри имеет какое-то представление об обрядах шамана и мог подметить что-то, что ускользнуло от ее неопытного взгляда, но решила не говорить ему ничего определенного. Это суеверие, но мало ли…

– Что же он мог понять? – спросила она вслух. Любопытство не дало промолчать. – Что он мог узнать?

– То, чего ему знать не нужно, – был ответ. Снова полыхнули в черных глазах алые искры.

– Скажите! – потребовала Мария-Антония. Вот так, должно быть, чувствовали себя ее предки, торгуясь с могущественными магами! – Скажите мне, я не проговорюсь ему!..

– Знаю, – хмыкнул старик, – иначе не стал бы говорить с тобой.

– Ну так что же?..

– Я не умею нарочно заглядывать в будущее, – сказал он. – Но кое-что иногда предчувствую и даже вижу.

– И вы увидели…

– Ты еще не раз окажешься слабее своего заклятия-проклятия, – сказал старик спокойно. – Сколько – зависит от тебя. Я знаю только, что однажды, когда ты не справишься сама, Генри Монтроз снова попытается разбудить тебя.

– И…

– Разбудит, – пообещал шаман. – Окончательно. Но не раньше, чем ты сама поймешь, чего желаешь!

– Но это же… – Мария-Антония едва сдержала радость. – Он…

Старик закончил за нее фразу, произнеся единственное слово почти беззвучно – но оно упало, как камень. Шаман прикрыл морщинистые веки, погасив огонь в черных глазах.

Девушка невольно опустила руку, словно пыталась прикрыть Генри от собственного заклятия. У него были жесткие волосы, выгоревшие на солнце, они кололи ладонь…

– Так положено, – сказал шаман после паузы. – Это магия. Древняя магия.

– Это… – Мария-Антония сдержала непристойное ругательство. – Так не будет!

Старик улыбнулся загадочно, и фигуру его заволокло дымом…

11

…Генри разбудил кузнечик, усевшийся ему прямо на лоб и вздумавший почистить длинные задние лапки. От этого пронзительного скрежета мужчина и проснулся и долго не мог понять, где находится и почему ему так неудобно лежать.

Привстав, он выяснил, что каким-то немыслимым образом умудрился заснуть на коленях у Марии-Антонии, а девушка, видимо, не захотела его поднимать и тоже прикорнула, сунув под голову свернутую дареную куртку.

Вот только каким образом это произошло, Генри не помнил совершенно. Ведь они же были у шамана, он пытался вытащить из старика что-то, что позволило бы избавить принцессу, да и его заодно от возможных неприятностей, тот кочевряжился по обыкновению, а потом… Собственно, больше Генри ничего не помнил. Оставалось надеяться, что Мария-Антония сумеет что-то прояснить: она как раз проснулась и недоуменно оглядывалась по сторонам.

– А где старик? – спросила она первым делом, протерев глаза.

– Это я у тебя хотел спросить, – пожал плечами Генри. Рассвет еще только-только занимался, становище просыпалось, и пора было собираться в дорогу. Удивительно, но чувствовал он себя полным сил, чего никак не ожидал, умудрившись заснуть на голой земле, да еще таким замысловатым образом! – Я вот помню, что говорил с ним, а потом все – провал. Проснулся – крыши над головой нет и вообще…

– Ты отключился прямо посреди разговора, – сообщила девушка, распуская растрепавшиеся косы.

– А ты?

– Я еще поговорила с шаманом, – уклончиво ответила она. Генри насторожился, и она это явно заметила, потому что добавила: – Все о том же, о заклятии, но он так и не сказал ничего определенного. Разве что… упомянул, что даже магу снять его будет непросто и даже опасно. – По лицу ее пробежала тень, и девушка сказала неожиданно серьезно: – И еще он добавил, что ты не должен пытаться пробудить меня, если я вдруг делаюсь… ну… другой. Что я должна справиться сама, иначе навсегда останусь с этим заклятием, понимаешь? Он очень путано говорил, туманно, но я поняла его именно так.

– По части путаницы он мастер, – хмыкнул Генри. – Ладно, мы об этом потом поболтаем. А куда он делся-то?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Я помню, как он ответил мне на последний вопрос, улыбнулся… и все. Проснулась только что. И куда исчез его шатер?

– Хороший вопрос. – Монтроз нашел свою шляпу, нахлобучил понадежнее. – Даже круга от очага не видно, а место то же самое. Ну да ладно. Он такой – не захочет, не найдешь его. Значит, решил больше с нами не говорить, взял и ушел.

– Со всеми пожитками? – приподняла бровь принцесса, заканчивая с прической. Косы она на этот раз заплетать не стала, собрала волосы на затылке, перевязала ремешком. – Как это возможно?

– Он умеет, – вздохнул Генри. – Он вообще много чего умеет, только прикидывается, будто не понимает, о чем его спрашивают!

– Может, он как раз из таких людей, про которых ты говорил? Тех, что пропали на Пустыре, а потом вернулись? – поинтересовалась девушка. – Ты говорил, они могут уходить куда угодно…

– Он об этом не упоминал, но я бы не удивился, – признался мужчина. – Это одна сплошная ходячая загадка. Хаалак, вождь, говорил как-то, что этого шамана его дед с малых лет помнил, а от прадеда слыхал, будто старик всегда таким был, спокон веков. И я им даже отчего-то верю.

– Я тоже, – серьезно ответила Мария-Антония и поднялась на ноги. – Уже светает, Генри. Нам, должно быть, пора?

– Пора, – кивнул он, следуя ее примеру. – Пойдем. Возьмем только самое необходимое, остальное ребята отвезут по адресу. Палатку придется оставить, переживешь?

– Так мы давно ею не пользуемся, – напомнила принцесса и улыбнулась. За время странствий она похудела, черты лица ее обозначились резче, а веснушки совсем пропали под золотистым загаром – такой никакой пудрой не замажешь! – Ты говорил, лошадей нужно поменять?

– Ага. Возьмем свежих. Я вот думаю, не прихватить ли запасную, – сказал он. – Мало ли… Вороную-то я оставлю, слишком приметная скотина, а так, пусть даже поклажи у нас всего ничего… Да, пожалуй, стоит взять!

Девушка промолчала, оставляя это решение мужчине. Собственно, что она могла возразить?

Со своим грузом Генри разобрался быстро: благодаря привычке укладывать вещи с предельной аккуратностью он не тратил времени на поиск необходимого, да и перепаковывать почти ничего не пришлось.

– Это отдашь вождю, – сказал он Хауру, молча наблюдавшему за сборами. – Он знает, что делать с этими вьюками. И еще – Хаалак разрешил мне обменять лошадей…

– Пойдем, – подал голос Хаур. – Выберешь.

– Тони, – обернулся Генри, – подожди здесь, я мигом.

Девушка молча кивнула, присела на вьюк.

– Маан напекла вам с собой лепешек, – открыл вдруг рот Хаур. – Она сказала, ты плохо кормишь свою женщину, она слишком худая.

– Хм… – неопределенно ответил Генри.

– А я сказал, что ты всегда любил худых, – преспокойно продолжал делакот. – Но лепешки возьми.

– Непременно, – ответил мужчина, улыбнулся невольно. – Твоя Маан замечательно их печет. Поблагодари ее от меня.

– Прощаться не будешь?

– Время дорого, – мотнул головой Генри. – К полудню мы уже должны быть далеко.

Делакот только кивнул в ответ. За что Монтроз всегда ценил этих людей, так это за умение не задавать лишних вопросов и принимать все как должное. Ну, приехал названый родственник, ну, уезжает почти сразу же, это его личное дело! Лишь бы это не затрагивало интересов племени… Сейчас как раз затрагивает, но Генри увезет с собою свои проблемы, так, наверно, рассуждал Хаур и был прав.

Лошадей Генри выбрал быстро: они все были неплохи, а родственник еще посоветовал, каких уводить не стоит из-за подлости нрава или иного изъяна. Коней у племени было не так много, и Хаур знал каждого.

Ничего, решил Генри, обмен равноценный: он оставляет двух хороших лошадей и вороную, на вырученные от продажи которой деньги можно купить еще несколько обычных коняг, а забирает всего трех. На этот раз ему глянулся караковый жеребчик, Марии-Антонии предназначался спокойный буланый мерин, а под поклажу Генри взял крепенькую лошадку неопределенной бурой масти. Хаур заверил, что все они достаточно выносливы и могут унести от погони, и не верить ему резона не было.

– Поехали, – сказал он Марии-Антонии, живо оседлав лошадей и разобравшись с вьюками. – Перекусим по дороге, нам вон гостинцев перепало.

Девушка и на этот раз ничего не сказала, она и вовсе была задумчива сверх меры. Молча уселась в седло, молча последовала за Генри, только обернулась несколько раз на становище, которое как раз пробудилось и начало готовиться к дальнему походу, как повелел вождь: разбирались легкие жилища, пожитки укладывались на волокуши. Там было не до Генри с его спутницей.

– Сегодня жарко будет, – сказал он, глянув на небо.

– Тут каждый день так, – усмехнулась девушка. – Я могу вообразить себя в роли моего предка, что бывал на Черном континенте…

– Там еще жарче, – ухмыльнулся Генри. – Я сам не бывал, но знавал кое-кого, кто наведывался в те края. Говорят, случается, что камень под ногами плавится, такое там пекло. А люди ничего, живут.

– Люди везде живут, – пожала плечами Мария-Антония. – Мой наставник говорил, что истребить до конца человеческое племя вряд ли кому по силам, даже и разгневанному божеству. И еще упоминал, что по живучести люди уступают разве что крысам…

– Склонен согласиться, – ответил Монтроз. Сравнение, конечно, не самое лестное, но чего уж там! – Вон, Катастрофа была, и ничего. Кое-как выкарабкались, не хуже прежнего стало, я думаю. Странновато, конечно, местами, да и опасно бывает, но это ж ерунда!

Девушка молча кивнула, соглашаясь, но развивать тему не стала.

– Это откуда у тебя? – приметил вдруг Генри, когда она подняла руку, чтобы заправить за ухо выбившуюся прядь.

– Это? – Принцесса покосилась на свое запястье, украшенное простеньким браслетом – три бусины на сыромятном ремешке. – А, это мне подарила какая-то из девочек в доме Хаура – я не успела выучиться их различать, к сожалению. А надарили они мне столько всего…

– Ага, только на себе ты оставила один лишь браслет, – заметил Монтроз.

– Еще ремешок. – Девушка сняла шляпу и встряхнула головой. Волосы вспыхнули на солнце начищенной бронзой. – И куртку. И бусы. А перышки красивые, конечно, но не вполне в моем вкусе…

– А бусы, значит, в твоем, – пробормотал Генри. Он не любил чего-либо не понимать, а сейчас был именно такой случай. Впрочем, это еще можно было списать на пресловутую женскую логику: никогда не поймешь, что у бабы на уме, а если и угадаешь, то разве что чудом!

– Не возьми я вообще ничего, я бы обидела их, – ответила Мария-Антония. – А так… они ведь понимают, что лишнего места во вьюках у нас нет, а надеть все это на себя я просто не смогу. Я и оставила почти все подарки у Маан. Сказала, что заберу, когда буду гостить у них в следующий раз. – Она подняла на Генри холодные светлые глаза, усмехнулась. – Мне отчего-то показалось, что я не солгала.

– А чем черт не шутит, – усмехнулся он и подхлестнул коня. – Вдруг и правда увидишь их когда-нибудь!

– Хотелось бы, – ответила она почти неслышно, но мужчина все-таки разобрал. Потом добавила неожиданно серьезно: – Генри Монтроз, ты можешь пообещать мне кое-что?

– Смотря что, – сказал он осторожно, вовсе не собираясь давать опрометчивых обещаний.

– Это касается заклятия. – Девушка сосредоточенно смотрела прямо перед собой. Чем ее так заинтересовала лошадиная холка, Генри не знал. – Пообещай мне вот что: если вдруг я снова проснусь не той, кого ты знаешь, ты не станешь пытаться вернуть прежнюю меня.

– Но…

– Пообещай! – резко произнесла она. – Как ты не понимаешь? Шаман сказал, заклятие нарушено, теперь только я сама могу с ним справиться! И я справлюсь, чего бы мне это ни стоило… – Девушка помолчала, потом добавила: – Я понимаю, что тебе неудобно будет иметь в спутницах глупую жеманную курицу, ну так делай с ней что хочешь: перекинь через седло и вези связанной, но не пытайся разбудить настоящую меня! Шаман сказал… – она снова умолкла, затем договорила словно бы нехотя: – если что-то пойдет не так, я уже никогда не вернусь. А потом уйдет и поддельная моя сущность, не останется ничего. Этого добиваются и черные ветви: они желают забрать меня обратно в замок и усыпить навсегда…

– Как забрать? – опешил Генри. – Под землей протащить, что ли?

– Откуда же мне знать? Так сказал шаман, и я почему-то ему верю!

– Да я ему тоже верю… – пробормотал рейнджер. – Хотя иногда он такое несет!

– Так ты пообещаешь? – настойчиво переспросила принцесса. – Я прошу тебя, Генри Монтроз, не лишай меня последнего шанса избавиться от заклятия! Может статься, его не сумеют снять и ваши маги, поэтому…

– Ладно, ладно! – перебил Генри. – Даю слово! Но только если у тебя опять в голове что-то заклинит, ты начнешь капризничать, а нам надо будет очень быстро сматываться, я тебе дам по башке и увезу, как аддагезы похищенную невесту!

– Хорошо, – серьезно произнесла Мария-Антония. – Я думаю, это не считается. Так, значит, мы договорились?

Она протянула Генри руку.

– Договорились, – ответил он, взяв маленькую ладошку, почти целиком скрывшуюся в его лапище, подержал с мгновение, а потом вдруг, повинуясь неожиданному озорному порыву, поднес с к губам.

– Генри Монтроз, – сказала принцесса, отбирая руку, – лучше веди себя как рейнджер, на придворного кавалера ты все равно не похож. Ну а на будущее запомни: когда целуешь даме руку, не нужно этак чмокать! Ну и побриться бы тебе не помешало…

– Нижайше прошу прощения, твое высочество! – Генри сдернул шляпу и, прижав ее к груди, изобразил шутовской поклон. – Каюсь, манерам не обучен, дик и некультурен!

– Кланяться ты тоже не умеешь, – хладнокровно ответила девушка, не отвечая на насмешку. – Лучше уж будь сам собою!

И снова какая-то тень омрачила ее лицо, но раньше, чем Монтроз успел поинтересоваться, что ее расстроило, принцесса спросила:

– А отчего ты был так невежлив с шаманом? Он странный человек, конечно, но он так стар, что стоило бы говорить с ним уважительно.

– Да это бесполезно, – хмыкнул Генри. – Ты можешь в лепешку перед ним расшибиться, ноги целовать, умолять, он все равно сделает так, как ему угодно. И не получается, кстати, с ним фальшивить. Он вот меня злит отчаянно, я и… грублю, бывает. Он не обижается, ты не думай, – заверил Монтроз. – Я как-то сгоряча ляпнул кое-что, потом извиняться пришел, а то еще как нашлет болячку какую-нибудь в отместку… Ну старик посмотрел на меня и говорит, мол, лучше уж ты говори, что думаешь, а то, если притворяться начинаешь, морда у тебя делается – глупее некуда. Я, говорит, стольких молокососов видел, что глупость их меня уж не раздражает, а только веселит, так и ты, говорит, не сдерживайся, нечего истинные чувства давить, от этого одна беда выходит.

– Вот как… – Мария-Антония задумалась ненадолго, потом снова спросила: – И чем же он тебя злит? Тем, что непонятен?

– И этим тоже, – согласился рейнджер. – А главным образом тем, что он мне смерть предсказал. Глупую и неминучую.

– Как… – Девушка осеклась, решив, видимо, что спрашивать не стоит. Генри и сам не любил рассказывать эту историю, но решил отделаться от любопытной принцессы прямо сейчас. От него не убудет, в конце концов!

– Да вот так. Я совсем юнцом был, совсем недавно к делакотам угодил. Старик как-то вернулся неведомо откуда – он вечно пропадает, – шел мимо, увидел меня, остановился и сказал… – Генри нахмурился, припоминая. – Что-то вроде… мол, жить мне, пока себе не изменю, это раз. Ну это хотя бы понятно, я ведь говорю – я своему слову хозяин, не перепродаюсь. А потом… в общем, умру я глупо, если не выйдет лужу песком засыпать. Вот что за предсказание, а? – фыркнул он гневно. – Что еще за лужа, откуда? И мне что, мешок песка с собой таскать? А объяснять он не пожелал. Говорит, вижу только это, а что да как – поймешь, когда время подойдет…

– Предсказания почти всегда туманны, – утешила Мария-Антония, погружаясь во все большую задумчивость. – Те же, что не допускают двузначного толкования, по большей части лживы и придуманы нарочно. Настоящие же… их смысл действительно можно понять, только когда подойдет время. Просто помни о них. Ты сам сообразишь, когда наступит срок их исполнения.

– Ты со знанием дела говоришь, – недовольно проворчал Генри. – Тебе тоже чего-нибудь предсказывали?

– Конечно, – ответила она и улыбнулась невесело. – Когда я родилась, было сказано, что я получу все, а потом потеряю все, но это не будет концом. И знаешь, если бы не это предсказание, я, возможно, предпочла бы броситься с башни, когда погиб мой муж. Но, – добавила принцесса, – наполовину предсказание уже исполнилось, и я верила в него. И ведь действительно, это не было концом, а лишь началом чего-то нового…

– Да такое кому угодно предсказать можно, – хмыкнул мужчина. – Почти навеняка в точку попадешь!

– Может, и так, – согласилась Мария-Антония, – и дело твое: верить или нет. Только твое…

Она замолчала, Генри тоже умолк, призадумавшись. Он-то, много чего навидавшийся, вовсе уж суеверным не был, но предпочитал относиться с уважением ко всякого рода поверьям, предсказаниям и прочему. Кто его разберет, вдруг правда? Будешь потом на себе волосы рвать да локти кусать, ан поздно…

…Мария-Антония пробовала раздумывать над тем, как можно истолковать слова старого шамана, но ничего путного не выходило. Однако в свете сказанного Генри… Могло быть так, что старик действительно провидел будущее? А если да, то только ли в ее случае? Уж больно одно сходилось с другим!

И кто потянул ее за язык, зачем потребовалось брать с Генри слово? Нет, вспомнила Мария-Антония, она просила лишь пообещать, а он – он сказал «даю слово!». И кто знает, чем теперь это может обернуться… Она усмехнулась про себя: бороться с настоящими предсказаниями и пророчествами нет никакого смысла, потому что они все равно сбываются так или иначе. И чаще всего таким образом, какого обычный человек и представить-то себе не может! И все же принцесса искренне надеялась на то, что не она станет тем человеком, из-за которого Генри Монтрозу придется нарушить данное слово…

Они снова двигались на запад, двигались в хорошем темпе, и Генри говорил, что если повезет, они выберутся с Территорий очень скоро. Ну, как скоро… недели две-три, не меньше, пожалуй. И надо поспешать, потому что «сезон бурь» уже на носу.

И в самом деле, Территории начали «чудить», как называл это Генри, уверяя, что это лишь цветочки и пугаться особенно нечего. Как-то раз солнце весь день стояло в одной точке небосвода и даже ночью осталось на месте. Странное и жуткое это было зрелище: небо потемнело, как ему и полагалось, но не до привычной черноты, осталось призрачно-серым, и в этом сером мареве повис солнечный диск, неяркий, на него даже можно было смотреть невооруженным глазом, только Генри отсоветовал это делать – чего доброго, ослепнешь, сказал он. А рядом с солнцем кружились в хороводе разноцветные луны, и выглядело это так, будто конец света уже наступил… Но обошлось. Поутру солнце взошло на востоке, как ему и полагалось, и день за днем проделывало обычный путь, не выкидывая больше этаких шуток.

В другой раз путники наткнулись на целое поле костей. Принадлежали они, должно быть, бизонам, если судить по размерам и по огромным рогам на массивных черепах. Поле это простиралось чуть не до горизонта и выглядело так, будто стадо шло себе откуда-то, да вдруг и полегло, и никто никогда не трогал эти костяки, только солнце, дождь да ветер постепенно очистили их от плоти, отмыли и выбелили… На костях не было следов зубов, их действительно никто не тревожил. Животные просто легли и умерли, вот и все: не было похоже, чтобы они в панике неслись, ломая ноги и шеи, затаптывая упавших, нет, ничего подобного… Смотрелось это жутко.

– Что с ними случилось? – шепотом спросила Мария-Антония, словно опасалась пробудить мертвых. Даже представила ненароком, как в прозрачном лунном свете один за другим поднимаются белоснежные скелеты и бредут, бредут, наклонив рогатые черепа, за теми, кто осмелился потревожить их покой…

– Понятия не имею, – сознался Генри, сбив шляпу на лоб и почесав в затылке. – Но слыхать о таких местах доводилось. Неизвестно, почему вдруг такое случается, но старики видывали подобное. Причем еще когда не чистые косточки лежали, а прямо туши. Ну так и предостерегали – не трогать ни в коем разе, даже собак не подпускать!

– Может, какая-то болезнь? – предположила она.

– Ну какая болезнь уложит разом такое стадо? – хмыкнул мужчина. – Я бы в молнию поверил, но она тоже стольких не убьет. Или в отраву какую-нибудь сонную. Говорят, в Ледяных горах есть ущелья, куда спускаться нельзя – там из-под земли какой-то газ идет, враз отравишься. Целые отряды пропадали, бывало.

– Только тут-то не горы и расщелин никаких нет…

– Это Территории, – напомнил Генри и тронул коня с места. – Объедем-ка от греха подальше. Видишь, даже собаки не суются!

Гром и Звон действительно огибали гигантское кладбище по широкой дуге, ерошили загривки и прижимали уши. Им это место очень не нравилось, и Мария-Антония рада была, когда Генри взял немного в сторону. Впрочем, и оставлять за спиной такое оказалось не слишком приятно, однако же обошлось…

Собаки, охотясь, порой притаскивали диковинных зверюшек, которых и Генри не всегда мог назвать: то существо вроде мыши, только размером с хорошего кролика, то непонятное создание, похожее на ежа только иглами на хребте (иглы оказались ядовитыми, Гром долго ходил с распухшей мордой; Монтроз сказал, что дети равнин делают из таких игл, взятых от матерых зверей, наконечники для стрел), то нечто вроде ящерицы о шести лапах, но покрытое мягкой шерстью. Что-то Генри выбрасывал подальше, настрого запрещая собакам подбирать добычу, что-то позволял им сожрать. Обученные псы не возражали, когда хозяин забирал их трофеи, вздыхали и снова отправлялись на охоту.

– Тут иначе нельзя, – говорил Монтроз. – У меня приятель отличную собаку так потерял: тоже вот поймала ящерку да и слопала. Кто ж знал, что та ядовитее любой гадюки? Так мои приучены сперва показывать, чем собираются пообедать…

– Раньше они тебе ничего не приносили, – заметила девушка.

– Раньше мы не в таких местах были, – ответил Генри и упал в траву, закинув руки за голову. – Там нормальная дичь водится, а здесь черт-те что! Кстати, что у нас там с едой?

– Не так уж много осталось, – ответила она. – Если бы не лепешки Маан, пришлось бы еще хуже.

– Скверно, – констатировал Генри без особой, однако, тревоги. – Охоты тут никакой. Эту дрянь и жареной есть не станешь, а костер не развести. Придется затянуть пояса и прибавить ходу!

– А что, здесь никто не живет? – поинтересовалась принцесса. Скудный паек ей порядком надоел, но по сравнению с голодом во время осады он мог считаться королевской трапезой. – Ты ведь говорил, что племен много, и они…

– Изрядно, – согласился Генри, глядя на нее из-под полуопущенных ресниц. – Только я нарочно такую дорогу выбираю, чтобы по возможности ни с кем не встречаться. Можно было бы дня два назад повернуть, успели бы, может, сиаманчей перехватить, но…

– Я понимаю, – сказала Мария-Антония. – К ним тоже наверняка приезжали… с предложением.

– Вот именно. – Монтроз надвинул шляпу на лицо. – А прочие, которые относительно дружественно настроены… ну их. Не угадаешь, когда помогут, когда сдадут. Знать бы, у кого на аддагезов сейчас зуб, вот те бы могли что-то сделать, но я как-то из местной высокой политики выпал. Тем более у них отношения меняются, как погода по весне: то дружат, а через неделю уже глотки друг другу режут. Лучше уж мы сами.

– Конечно, – согласилась девушка, теребя ремешок на запястье. Он не давал ей покоя, но Мария-Антония даже предположить не могла, чего ради старый шаман дал ей эту безделушку. Что это, амулет? Или что-то иное?

Она не могла определить, из чего сделаны бусины: не глина, не стекло, не камень, не кость, но и на дерево не похоже… Никакого узора, просто не очень-то ровные просверленные шарики. На ощупь довольно гладкие, хотя кое-где чувствуются шероховатости, будто отпечатки чьих-то пальцев. Вроде бы ничего особенного, но…

Солнце наполовину скрылось за горизонтом, пропал палящий зной, но все равно было жарко – прерия отдавала накопленное за день тепло. Одуряюще пахли какие-то травы, и девушку начало клонить в сон. Вообще-то, она начала подремывать еще в седле, да и сейчас с трудом удерживала глаза открытыми.

– Генри… – начала было Мария-Антония, но вдруг осеклась.

Она ведь совсем мало спит, ее приучили, что вставать нужно с рассветом, а ложиться – только тогда, когда сделано все необходимое. И пусть у юной принцессы подобных забот оказывалось не так уж много, выучка пригодилась ей, когда она стала хозяйкой в мужнином замке. Да и теперь: поднимались они с Генри еще до света, чтобы проделать как можно больший путь до наступления самой жары, немного передыхали, затем снова ехали почти до темноты, и это уже стало привычным и ничуть не утомляло. Так в чем же дело? Впрочем, что тут гадать…

– Ну что? – отозвался он. – Что хотела спросить?

– Да вот думаю, второе одеяло брать или не стоит? – спросила девушка безмятежно.

– Возьми, – сказал Генри. – Помягче будет. А ты что, уже спать собралась?

– А ты хочешь предложить мне изысканный ужин с бокалом вина или, скажем, партию в трик-трак? – заставила она себя пошутить.

– Угу, еще пару танцев под луной, – хмыкнул он. – Да, твоя правда, все равно делать больше нечего. Можно попытаться завтра еще раньше встать, сегодня вон какой конец отмахали!

– Лошади-то выдержат? – спросила принцесса, развязывая вьюк. Приходилось делать над собою усилие, чтобы держать глаза открытыми, чтобы не уткнуться в этот самый вьюк и не уснуть прямо здесь.

– Да они привычные, – ответил Генри. – Думаешь, делакоты с ними меньше за день проходят? Поди, еще и побольше! Жалко их, конечно, но куда деваться-то?

– Деваться некуда… – согласилась девушка и больно ущипнула себя за бедро. Синяк останется, ну да пес с ним, не видно никому! Боль ненадолго прогнала сонливость, но это не было спасением.

«Я не имею права. – Мария-Антония закусила губу почти до крови, дернула запутавшийся ремень, высвобождая одеяло. – Я должна оставаться собой! Нам нельзя задерживаться даже на день, а я уверена, Генри не повезет меня, ту, другую, силой, он попытается что-то сделать, хоть и обещал… Я обязана проснуться в здравом уме!»

– Тони, ты что закопалась там? – спросил Монтроз. – Помочь?

– Нет, я уже иду, – ответила она, резко повернулась, прижимая к себе свернутое одеяло одной рукой, и что-то вдруг рвануло за запястье другой. Оказалось, она зацепилась браслетом за пряжку, но прочный ремешок выдержал. – Ремень запутался. Держи.

– Давай. – Генри привычно расстелил одеяло. – Падай.

– Уже… – Мария-Антония улеглась, положив под голову свернутую куртку.

Бороться со сном больше не было никакой возможности, но она какое-то время еще упорно смотрела в небо, на убывающую луну, слушала, как переступают поблизости стреноженные кони, как устраивается рядом Монтроз, ругает сквозь зубы угодившую под бок кочку, как шумно дышат вернувшиеся из вечернего дозора псы. А потом звуки расплылись, перемешались, и принцесса канула в пустоту…

…Генри спать вовсе не хотелось, но он предпочитал присматривать за Марией-Антонией: она сегодня выглядела какой-то вялой, а к вечеру ее и вовсе сморило. «Не угроблю я так девчонку? – задался вопросом Монтроз. – Она крепкая, конечно, но ведь не из местных. Принцесса все-таки, вряд ли ей доводилось в такие походы ходить, да по жарище, да на сухом пайке! Воды, кстати, тоже мало осталось…»

Он отвлекся, прикидывая, надолго ли хватит припасов, особенно если самому посидеть впроголодь. Картина выходила неутешительная. Можно бы и поохотиться, кое-кого из здешних обитателей есть безопасно, но не сырьем же! Он-то сам съест и не поморщится, а девушка? Вот хоть пожалей о том, что черные колючки если и показываются теперь из земли, то поодаль и едва-едва, даже на растопку их не хватит… Может, старик шаман все-таки сделал что-то? Дал принцессе оберег какой-нибудь, а говорить не велел? Вполне в его духе!

«Обыскать бы ее, – мелькнула мысль, Генри даже приподнялся на локте, но тут же передумал. Проснется еще, тогда добра не жди. Да и не стоит чужие обереги-амулеты трогать, это себе дороже. – Да и ладно, что бы там ни было, если работает – пусть хоть крысу сушеную на веревочке с собой таскает!»

Он переключился на иную заботу: следовало выходить с Территорий как можно скорее. Они уже начали показывать зубы, Генри просто не говорил девушке о том, что видел, к чему пугать лишний раз? Ее, конечно, не больно-то напугаешь, но тем не менее…

То поле со скелетами, шуточки солнца, живность разная непотребного вида – это так, ерунда, зрелищно, но настоящей опасности в себе не таит. А вот то, что вчера трижды пришлось обходить ловушки травяного волка, Генри очень не понравилось. Мерзкая тварь, вот ведь развелось их! Понароет ям, совсем как крот, только на поверхность не вылезает. Трава и трава, а наступи – ухнешь в ямину вместе с лошадью, травяной волк ведь на бизонов ловушки роет, ему такой поживы на месяц хватит, а нор у него полным-полно! Так вот, провалишься – хорошо, если сам успеешь выбраться, лошади-то точно каюк, ноги переломает, а и нет – как ее вытащить? Травяной же волк сидит себе под землей, но все слышит, мигом спешит к той ловушке, в сторону которой направилась потенциальная добыча. Раз – и нету лошадки, челюсти у твари страшенные, говорят, человека может пополам перервать. Ну, пополам не пополам, а руку или там ногу свободно откусит. Или голову. А даже если сам вылезешь – куда дальше, пешком-то да без припасов?

И снаружи эту ловушку поди угляди! Почва лишь чуть-чуть на этом месте приподнимается, а что трава подсыхает – она сейчас везде уже жухлая. Вот тут как раз натасканные псы очень выручали, предостерегали об опасности. Только не приведи боги забрести туда, где таких ловушек, что дырок в сыре…

Ну и прочего хватало, да не сказать, чтобы по мелочи. Уже и «миражи» появились, и Генри рад был, что принцесса по большей части разглядывает гриву своего коня, видно, прискучило ей таращиться на прерию! А то вот так засмотрится, отчего это воздух впереди этак заманчиво дрожит и будто бы переливается, а Генри как раз отвлечется… И влетит Мария-Антония в облачко слюдянисто-блестящих насекомых, мелких-мелких, но прожорливых до крайности. Если обглодать и не успеют, то изуродуют, и черта с два ее потом выходишь, без воды и каких-никаких лекарств!

В том, что касалось зловредного живого мира прерий, Генри считал себя сравнительно подкованным. Во всяком случае, не совался туда, где ему мерещилась опасность, но и зазря не паниковал.

С тем, что к живому не относилось, было посложнее. Пока он только издалека примечал всякую пакость вроде воздушных воронок, которые вроде бы стоят на месте, но если подобраться к ним слишком близко, прицепятся к тебе намертво. И ладно бы, прохладно даже, обдувает ветерком, только воронки имеют скверное свойство расти и ускорять вращение. Так, говорят, много кто погиб – приподнимет вместе с лошадью да оземь и шарахнет!

Ну и прочее всякое, конечно, вспоминать все – ночи не хватит. В «сезон бурь» сюда действительно только самоубийца сунется, ну или кто такой, кому больше деваться некуда. «Вроде меня, ага, – хмыкнул Генри и прислушался к ровному дыханию принцессы. – Нет, надо спешить. Выйдем к Майинахе, а оттуда махнем дальше. Ладно, что загадывать! Доживем – посмотрим…»

С этой мыслью он и уснул, чтобы проснуться еще затемно. Будить Марию-Антонию он не стал, поднялся, оседлал лошадей, собрал пожитки – только одеяла осталось во вьюк засунуть, а перекусить можно и в седлах, – и тогда только наклонился к девушке.

– Тони, – позвал он и тронул ее за плечо. – Кончай ночевать, ехать пора!

Она не отозвалась. Генри почувствовал неприятный холодок где-то у основания затылка. Так, если опять начинается…

– Тони!

Никакой реакции.

– Да Тони же! – Мужчина встряхнул ее, как тряпичную куклу, и девушка наконец вздохнула поглубже и открыла глаза.

В предрассветном сумраке Генри не мог разобрать их цвета, но ему вдруг показалось, будто они снова сделались небесно-синими. И жест, которым она, зевая, прикрыла рот…

– Тони… – в который раз произнес он, чувствуя, что полоса везения закончилась.

– Кто вы и что… – начала было она манерным голоском, но вдруг осеклась, помотала головой, будто прогоняя остатки сна, и сказала совсем другим тоном: – Фу ты, ну и гнусь же мне снилась!

– Могу представить! – стараясь скрыть облегчение, сказал Монтроз. – Вставай давай, я уже все собрал, а ты дрыхнешь! Тони, ты чего?

– А?.. – Она оторвалась от созерцания своего браслета. – Да ничего. Просто бусина раскололась. Это я вчера за пряжку зацепилась, вот она и…

– А-а… – протянул Генри. Выражение лица девушки показалось ему странным, но он решил, что это спросонья…

12

– Порадуешь ли ты меня сегодня чем-нибудь? – спросил Ивэйн Хоуэлл, раскуривая трубку. Ароматный дым наполнил кабинет, смешиваясь с изысканным запахом дорогого напитка из зерен, которые произрастали только в далеких жарких краях. Время изысканных вин миновало, сейчас главе корпорации требовалось взбодриться, а эта горькая жижа справлялась с усталостью лучше некуда.

– Скорее, удивлю, – ответил Рональд и присоединился к брату в нелегком деле задымления обширного кабинета.

– Итак? Что-то у экспедиции?

– Все в порядке. Они уже почти на месте, с места их стоянки видны вершины башен. Ближе они подходить не хотят, пока не разведают, что за колдовство живет в этом замке, да и животные, говорят, нервничают.

– Разумное решение, – кивнул старший близнец, пододвигая младшему чашечку из прозрачного голубого фарфора, завезенного из царства Хань. – Это неплохо. Конкуренты в тех краях не объявлялись?

– Не без этого. – Рональд посерьезнел. – Небольшой смешанный отряд. «Ящерки» и «кэмы».

– Я так и знал! – Ивэйн в сердцах ударил себя кулаком по колену. – Главы «Кармайкла» всегда славились продажностью! Так что они?..

– Рыскали поблизости, – ответил ему брат. – У них был всего лишь один маг, нашим удалось отвести ему глаза. Недурно вышло.

– Хм?

– Территории… – развел тот руками. – «Сезон бурь» на носу.

Да, на это многое можно было списать, даже бесследное исчезновение целого отряда.

– Следует поторопиться, – сказал Ивэйн. – До начала сезона наши люди должны обеспечить себя всем необходимым. Им придется пережидать на месте.

– Все предусмотрено, с ними пошли хорошие охотники, – отозвался Рональд. – С голоду они не умрут, от скуки тоже. Работы там предостаточно.

– Прекрасно. Еще что-то? Это неплохие новости, но я не сказал бы, что слишком удивлен ими! – Старший Хоуэлл отпил горячей жидкости, чуть поморщился от горечи. – Ведь операцию планировал ты, а значит…

– Ты мне льстишь, – хмыкнул младший. – Итак, самое забавное я оставил напоследок. Видишь ли, в одно из наших представительств в городке на границе с прерией передали… посылку.

– Что за посылка? – живо заинтересовался Ивэйн. – Или тебе еще не сообщили?

– Ну как же! – деланно оскорбился Рональд. – Ее пока везут к нам, но о содержимом я уже осведомлен.

– И?..

– Образцы эринита из нашего предполагаемого… вернее, уже практически доказанного месторождения, – с удовольствием сообщил младший Хоуэлл. – Результаты замеров, прочие рабочие записи. Немало, должен сказать.

– Твой рейнджер?

– Кто же еще? Мне сказали, посылку доставили двое делакотов, разговаривать отказались, а у начальника охраны не хватило ума приказать задержать их. Впрочем, – добавил Рональд справедливости ради, – что они могут знать? Ах да, они еще продали в том городке лошадь. Неживую.

– Вот как? Дорогая игрушка! Откуда она у них?

– У рейнджера была такая, тоже вороная. Скорее всего, он избавляется от слишком ярких примет и тяжелого груза. Дальше намерен идти налегке.

– Тогда ему нужно бы расстаться с девушкой.

– Не думаю, что он на это пойдет, – качнул головой Рональд. – Полагаю, раз он побывал у своих друзей делакотов, то в курсе, что за ним и его добычей охотятся аддагезы. Груз он сбросил не без изящества, а вот девушка… Думаю, он считает ее важным козырем и будет держать ее при себе до последнего.

– И куда же он теперь направляется? – почти промурлыкал Ивэйн.

– Полагаю, он сейчас где-то в этом районе, – указал младший близнец на карте. – Он знает, что аддагезы будут прочесывать прерию, и против них у него шансов нет. Да и Территории просыпаются, с неопытной спутницей там вдвойне опасно. Значит, ему нужно выходить к людям. Подозреваю, прежде он собирался дать большой крюк, чтобы зайти в густонаселенные места с севера, но, судя по тому, что у сиаманчей рейнджер не показывался, этот план он отринул.

– Шустрый молодой человек, – признал Ивэйн, разглядывая карту. – Где-то здесь он намерен выйти, я полагаю?

– Да, скорее всего.

– Людей, думаю, ты уже послал?

– Разумеется, – хмыкнул Рональд. – Интересная игра, не правда ли?

– Весьма, – признал Ивэйн, соединив кончики пальцев на полированной столешнице. – И я должен отметить, что шансы рейнджера не так уж низки. До сих пор он умудрялся уходить от преследования!

– Это ненадолго, – заверил его брат.

– Хм… – задумался глава корпорации. – И все же мне кажется, что ему чересчур везет. Не могу же я обвинить твоих людей в небрежении?

– Право, не стоит, – кивнул Рональд, и близнецы обменялись серьезными взглядами.

– И тем не менее, на случай, если ему удастся проскочить мимо аддагезов и прочих, – сказал Ивэйн, – может быть, объявить его в розыск?.. Так будет даже интереснее.

– Я думал об этом, – признался младший Хоуэлл. – Но отверг эту идею. Ты ведь знаешь, что за люд эти местечковые стражи порядка и вольные охотники! Подстрелят его, чего доброго, а он мне еще пригодится. Да и девушка может пострадать, а этого бы мне не хотелось.

– Она теперь не так уж и нужна нам, – заметил глава корпорации. – Шумихи и без того довольно, а наш отряд на месте. Можно подтягивать основные силы.

– Да, но лучше иметь про запас что-нибудь еще, – ответил Рональд. – Рейнджер рано или поздно попадется… кстати, надо передать, чтобы к девушке даже пальцем никто не смел прикоснуться! Так вот, он попадется, и чем прикажешь занимать умы конкурентов?

– Может быть, ты и прав… – Ивэйн выпустил колечко дыма и проследил, как оно уплыло к потолку. Синяя птица в клетке у окна завозилась и недовольно прокричала – ей запах дыма не нравился.

– За конкурентов, конечно, я ручаться не могу, – заметил младший Хоуэлл. – Что они теперь предпримут… Можно предположить, но и только. Я держу связь с нашими информаторами лишь по поводу самых крупных дел, вдаваться в подробности некогда. И слишком опасно.

– Действуй на свое усмотрение. Держи меня в курсе.

– Само собой, – усмехнулся тот и откинулся на спинку кресла…

…Прерия стелилась под копыта коней – малорослые лошадки казались неутомимыми, любой породистый скакун давно свалился бы без сил, а эти знай себе шли вперед, выдерживая вполне недурной темп. Мария-Антония читала когда-то о завоевателях с самого дальнего востока, должно быть, у них были такие же небольшие, но дьявольски выносливые лошаденки, способные уволочь на хребте и хозяина, и пару вьюков с припасами или добычей, а еще и раненого товарища, да проделать с таким грузом приличный путь и не умереть после этого. Девушке нравилась пегая Шия, она успела привязаться к добродушной кобылке, да и доставшийся ей теперь безымянный гнедой мерин был спокойного нрава, послушный. Конечно, в ее прежних владениях этого коня вряд ли взяли бы хоть воду возить, но теперь принцесса не променяла бы его на самого породистого скакуна, вряд ли бы продержавшегося в прерии и несколько суток.

Такими незамысловатыми мыслями она отвлекала себя от иных размышлений, что тоже не давали ей покоя. Например, что случилось с белой бусиной на браслете, подаренном шаманом? Мария-Антония точно помнила, что, хоть она и зацепилась ремешком за пряжку, бусина была цела, когда она ложилась спать. А вот поутру, стоило ей коснуться браслета, этот белый шарик попросту рассыпался. Не раскололся, не развалился на части, а разлетелся невесомой пылью – и крупицы не подберешь! Из какого бы материала ни были сделаны бусины, они казались достаточно прочными, и такому явлению должны были предшествовать определенные причины. И принцесса догадывалась, какие именно…

Она заснула, не надеясь проснуться прежней, ей снова снились балы и приемы, и какой-то юноша в раззолоченных кружевах, смутно похожий на предмет ее девичьих грез, и какие-то иные люди… А потом кто-то грубо встряхнул ее за плечо, она открыла глаза, увидела незнакомое лицо и сердито поинтересовалась, кто таков этот человек, что позволяет себе так обращаться с принцессой? Но тут же ледяная игла вошла в висок, от боли помутилось в глазах, навернулись слезы, а когда Мария-Антония вновь посмотрела перед собой, то увидела встревоженную физиономию Генри Монтроза, а сияние праздника померкло, становясь тем, чем и было изначально – обычным сном.

Вот только эта бусина! «Надолго не хватит», – сказал шаман. Что это означало?

Мария-Антония выросла рядом с магами не из последних, поэтому прекрасно понимала, что связь между ее снами и этим несчастным браслетом есть. Старик делакот… а может, и не делакот вовсе, по такому лицу не разберешь, кто он таков! Словом, он сделал что-то, некую вещь, способную свести на нет заклятие, что преследует ее. Во всяком случае, девушке удалось проснуться почти сразу же, и она, как ни старалась, не нашла в нынешней себе отличий от вчерашней.

Но бусин было всего три, а теперь осталось две. Повезло еще, что волшебный сон настиг Марию-Антонию так не скоро, но одна «пилюля» от этой проклятой болезни уже израсходована… Надолго ли хватит остальных? И в чем должна была разобраться принцесса, по словам шамана?

Думать об этом не было никакого смысла: Мария-Антония все равно не знала, что делать. Если можно было бы посоветоваться с каким-нибудь серьезным магом вроде тех, кого привечал ее отец: разочаровавшихся в политике и интригах, но пришедших к своему собственному пониманию мудрости… Увы, еще и до ближайшего поселения белых людей было неблизко, как говорил Генри, а таких вот магов, наверно, можно найти только в больших городах!

– Помедленнее, – велел Монтроз, и девушка придержала коня. Вопросов она не задавала: Генри частенько начинал петлять, обходя ловушки Территорий, как он говорил. Мария-Антония их не различала и просто полагалась на своего спутника – чутье его не подводило. – Ты это… помалкивай, если что.

– А если спросят? – приподняла она бровь, поняв, что он кого-то углядел вдалеке.

– Все равно помалкивай. Я отвечу. – Генри смерил ее взглядом. – Нечего светить, что ты девица. Так-то за парня сойдешь, особенно если куртку наденешь, а голос у тебя ну никак не мужской!

Мария-Антония накинула куртку – было жарко, но лучше, в самом деле, не показывать, кто она такова.

– И шляпу надвинь, – проинструктировал Генри. – Едем спокойно, за оружие не хватаемся, но держим наготове. Это вроде люди мирные, но разве разберешь, кто к ним примазался?

Принцесса разглядела незнакомцев едва ли не четверть часа спустя: глаза ее, непривычные к просторам и яркому солнцу, не могли соревноваться в зоркости с вечно прищуренными глазами Генри Монтроза.

Почти навстречу их маленькому отряду неспешно двигалась вереница из нескольких фургонов. Тянули их спокойные медлительные волы, которые вроде и не замечали тяжести скарба, что везли с собой хозяева. Мария-Антония усмотрела нескольких женщин, крепких телом, суровых с виду, и даже детей. И собаки бежали следом за фургонами, не такие, как Звон и Гром, нет, самые обычные, мигом облаявшие встречных.

Псы Монтроза проигнорировали пустолаек, скрылись в траве, решив, видимо, взять караван в клещи.

Первый возница смерил Генри взглядом, далеким от доброжелательности, но тот лишь прикоснулся к шляпе, кивнул и разъехался с фургоном. Подтянулось несколько всадников, сопровождавших процессию, – это были вооруженные мужчины, неуловимо напоминавшие Монтроза выражением лиц и взглядами. Он переглядывался с ними примерно так же, как его псы с обозными собаками: с определенной долей превосходства, но явно не собираясь лезть на рожон. Да и с чего бы?

– Генри? – окликнул вдруг один из этих людей, когда они уже разминулись. – Монтроз? Ты?

– Джо? – нахмурился тот, но тут же улыбнулся. – Ты тут какими судьбами?

– Да вот, – кивнул тот на обоз. – Работенка подвернулась. А ты?

– И мне подвернулась, – уклончиво ответил Генри. – Вот так встреча, Джо, это сколько ж мы не виделись?

– Да в позатом году, наверно, последний раз встречались, – припомнил Джо. Он был, должно быть, лет на десять постарше Монтроза, седина уже тронула его виски, а лицо, потемневшее от загара, избороздили морщины – больше от привычки щуриться на солнце, нежели от старости. – А это кто с тобой?

– Да так… – пожал плечами Генри. – Один парнишка. Уму-разуму учу.

– А-а! – весело протянул Джо, рассматривая Марию-Антонию. Она поглубже надвинула шляпу, ссутулилась, стараясь предстать перед этим человеком стеснительным пареньком лет семнадцати, не больше. – Давно пора, а то все один да один. Твой?

– Все шутишь, – ледяным тоном ответил Монтроз. Девушка, будучи в курсе его истории, подивилась выдержке Генри. – Смотри, дошутишься…

– Ладно тебе, – пошел на попятный Джо. – Я ж не со зла… Ты, никак, в Барри направляешься?

– Это как дорога ляжет, – осторожно сказал тот. – А ты-то к кому пристал? Я гляжу, тут и бабы, и дети, ну чисто Ноев ковчег!

– Переселенцы, – махнул рукой его знакомый. – Нанялся вот, платят хорошо, а работенка – не бей лежачего. Всего-то сопроводить до того рукава Майинахи, что на север поворачивает, ты знаешь… Хотят там местечко застолбить, форт будут строить. По осени еще народ подтянется.

– Накануне «сезона бурь»? – прищурился Генри. – Они что, тронутые?

– А мне все равно, тронутые или нет, – хмыкнул Джо. – Посчитали, что успеем обернуться, а нет, так в одиночку я на Территориях не пропаду.

– Да кто б сомневался! – фыркнул Монтроз. – А они кто?

– Придурочные какие-то. В Барри их целая община: только и знают, что молиться. Говорят, господь их просветил и велел отправляться в путь, чтобы, значит, проложить белым людям дорогу на запад. Но платят хорошо. Не желаешь присоединиться?

– Не-а, – мотнул головой рейнджер. – Я как раз с одним дельцем разобрался, выпить тянет – страсть! А тут какие-то унылые тетки, у которых воды в половодье не допросишься!

– Это уж точно, – ухмыльнулся Джо. – Им вера пить не позволяет! Ну ладно, как знаешь…

– Говоришь, будут форт строить? – остановил его Генри. – Все с собой везут?

– А не видишь, что ли? – кивнул тот на кажущийся бесконечным обоз. – Всем запаслись!

– Угу, – непонятно ответил Монтроз. – А про аддагезов и прочих они знают?

– А что, озоруют? – нахмурился Джо.

– Есть немного, – уклончиво сказал тот. – Так что смотри в оба!

– Дошутишься, – беззлобно сощурился на него знакомый, и только тут Мария-Антония сообразила, что левый глаз у Джо затянут бельмом. – Ладно, бывай. Надо догонять…

– Бывай! – откликнулся Генри и ткнул коня каблуками.

Последний тяжело груженный фургон проскрипел мимо, и в прерии снова наступила тишина, нарушаемая только неумолчной песнью насекомых и шелестом ветра в сухой траве.

– Твой друг? – нарушила молчание Мария-Антония.

– Знакомый. Друзей среди белых у меня нет, – ответил Монтроз, что-то сосредоточенно обдумывая. Потом вдруг натянул поводья своего жеребца, заворачивая его круто к северу. – Не нравится мне эта встреча! Давай-ка лучше кругаля дадим…

– Думаешь, он нарочно тебя подстерегал? – Девушка прикусила губу, чтобы не рассмеяться. – Разве это возможно на такой огромной равнине?

– Не знаю, – мрачно ответил Генри. – Только мне его вьюк очень не понравился. Я в таком передатчик возил.

– Но мало ли…

– Да, переселенцам тоже нужны передатчики, – согласился Монтроз, кривя губы в нехорошей усмешке. – Только мощные, надежные, и повезут они их в фургонах, чтобы не растрясти ненароком. А таскать с собой такую бандуру парню вроде Джо вовсе ни к чему, уж поверь!

– Я верю, – сказала Мария-Антония. Подумала, спросила: – Значит, этот Джо и остальные – и есть наемники, о которых ты говорил?

– Ага.

– Я все равно не понимаю разницы.

– Я же говорил, – нахмурился Генри. – Рейнджер… ну, сам по себе. Вольный ветер. Если за что берется, больше из интереса, чем ради денег, хотя это тоже, конечно, дело не последнее. Компанией мы редко работаем, чаще поодиночке. И подличать не в нашем обычае, и я говорил, что я не перепродаюсь!

– Я помню, – остановила принцесса. – Но это такая тонкая грань…

– А то! – Мужчина посмотрел через плечо, туда, где уже скрылся за горизонтом обоз. – Черт, не люблю я такие совпадения!

– Неужели ты правда полагаешь, что тебя выследили?

– Нет. Конечно, нет. – Генри потер подбородок. – Но знаешь, будь я на месте тех, кто нас с тобою ищет, я бы запустил на Территории столько наемников, сколько смог бы нанять. И поодиночке, и с торговыми караванами, и с такими вот переселенцами… Или не запустил нарочно даже, это и правда бессмысленно, тут на милю разминешься – никогда уже друг друга не найдешь! Так… оповестил бы, мол, если встретите Генри Монтроза, сообщите… И награду бы назначил хорошую. А за деньги наемник не то что передатчик, бизона на себе потащит!

– Ты рассуждаешь логично, – согласилась Мария-Антония. – Но это ведь большие расходы! Наемников много, ты сам говорил, и если каждому…

– Для крупной корпорации это – мышиные слезки, – оборвал Монтроз. – Ерунда. И награда тому, кто нас с тобой выдаст, – тоже ерунда. Черт… приедем – надо будет переодеться и как-то замаскироваться! Ты не тянешь на мальчишку, хоть убейся, так скрываться глупо… Ладно, это я потом придумаю. Пока бы добраться хоть куда-нибудь!

– Барри – это город? – уточнила девушка.

– Ну так, городок. Есть полицейский участок, есть церковь, трактир и прочее, что требуется. Раньше был небольшой форт, теперь разросся. Но нам туда не нужно, – заключил Генри.

– Но собирался ты именно в это место, – задумчиво сказала Мария-Антония. – А если этот Джо и впрямь тебя выдал, разве преследователи не решат, что ты должен теперь миновать Барри и ехать куда-то еще?

– Именно так они и решат, – заверил Монтроз. – Поэтому мы сейчас сделаем крюк, а потом снова поедем в этот чертов городок, чтобы ему провалиться! И пусть ищут нас…

– А такого от тебя разве не могут ожидать? – усмехнулась принцесса.

– Могут, – кивнул он. – Но так можно продолжать до бесконечности. Ехать в Барри или еще куда… везде одинаково опасно, везде могут ждать. Но до Барри ближе всего. И я очень надеюсь, что мы успеем проскочить, так что пришпорь-ка эту ленивую клячу!

Надежды Генри не оправдались, это Мария-Антония поняла на четвертый день, минувший после встречи с переселенцами и улыбчивым Джо.

Сперва заволновались собаки, потом начал оглядываться сам Генри, все прибавляя и прибавляя ходу, и на лице его читалась искренняя обеспокоенность.

– Что там?.. – спросила девушка, понимая уже, что рейнджер оказался прав и встреча с его улыбчивым приятелем ничем хорошим не обернулась.

– Кто-то позади, – отрывисто ответил он. – И я даже догадываюсь, кто именно. Ходу!..

– А собаки?

– Потом догонят!

– Но кто мог нас нагнать? Как?!

– Не только делакоты умеют ходить по Пустырю! – отозвался Генри, безжалостно шпоря коня. – Тони, нам не уйти! Если… Короче, когда я скажу, скачи что есть силы, тут уже недалеко… аддагезы не сунутся… Я сам разберусь, ясно? Ты просто погоняй и не оборачивайся, всеми богами тебя заклинаю, и… вот, возьми!

Он перебросил ей сверток, и по угловатой твердости Мария-Антония поняла, что это – ожерелье ее матери, не иначе, а может, еще что-то.

– Никому не достанется, – сказал Генри сквозь зубы. – Давай, гони! Насколько сможем, оторвемся, а там…

Мария-Антония послушно пришпорила мерина, прекрасно понимая, что долго ему такого темпа не выдержать. А если вдруг ловушка, о которых предупреждал рейнджер?

– Генри! – крикнула она. – А как же… ты говорил, Территории опасны, а мы сломя голову…

– Это уже конец Территорий! – ответил он, на ходу проверяя ружье. Что-то он с ним делал, передвигал какие-то рычажки, Мария-Антония не могла рассмотреть. – Здесь особых подлостей не жди, а через всякую мелочь лошадь проскачет! Не оборачивайся, Тони! Видишь, впереди земля вниз пошла?

– Вижу!

– Туда скачи! Скоро граница, туда им нельзя, так шаманы сказали! – Генри поперхнулся встречным ветром, выругался. – Да скорее же! Сбрасывай вьюки, черт с ними!..

– Я не могу… на ходу… – Девушка пыталась отстегнуть ремни, но у нее не получалось разом делать и это, и удерживать поводья мерина. Хорошо еще, большая часть поклажи оказалась на бурой кобылке, которая уже безнадежно отстала – Генри отвязал ее поводья от луки своего седла, что зря мучить животное!

Последовало еще более изощренное ругательство.

Мария-Антония все же не удержалась и посмотрела через плечо. Сперва ничего не было видно, а потом в жарком трепещущем мареве, укрывшем прерию, будто кисть художника прорисовала темные фигуры, и фигуры эти быстро оформились во всадников, летящих во весь опор, и ветер донес звуки выстрелов…

– Да гони же! – взвыл Генри и огрел чем-то ее мерина, так что тот заржал возмущенно и вырвался вперед на целый корпус.

Высокий переливчатый крик полетел над равниной, и слышался в нем охотничий азарт: волки прерий увидели добычу и теперь не жалели конских ног, чтобы загнать ее!

Мария-Антония не различала лиц, да и понимала прекрасно: она не отличит аддагезов от тех же делакотов. И это ей ни к чему, достаточно знать, что расстояние между ними неуклонно сокращается: у охотников были свежие лошади, и шли они налегке…

Генри ругался не переставая, но пока еще шпорил жеребца, уже покрытого хлопьями пены. На что он рассчитывал, девушка понять не могла. Он ведь говорил, что до границы еще надо добраться, и если они теперь загонят лошадей, то им конец!

Снова выстрел. Еще один, и еще, совсем близко: обернувшись, Мария-Антония уже могла разглядеть раскрашенные физиономии аддагезов, похожие на демонические лики… вот только вооружены эти демоны были огнестрельным оружием.

Генри перехватил ружье и выстрелил, почти не целясь. Один из преследователей рухнул с коня и потащился по траве, зацепившись за стремя. Воинственные крики сделались еще громче, а выстрелы звучали едва ли не залпами, но пули пока не достигали беглецов.

– Дрянные у них ружья… – выдохнул Генри и осклабился. Улыбка вышла жутковатая, Мария-Антония хорошо знала такие и понимала, к чему все идет. – Мое куда дальнобойнее…

– Ты один! – выкрикнула она.

– Погоняй!! – отозвался он, и трудно было противиться этому яростному взгляду. – Не жалей коня! Давай!

Принцесса знала, как заставить проскакать еще немного усталую лошадь, но не собиралась делать это. Достаточно было обернуться, чтобы понять: Генри приостанавливает своего жеребца, выцеливает, обернувшись, кого-то из преследователей… и еще одного… У него дальнобойное ружье, и заряды не кончаются, вспомнила Мария-Антония. И ладно бы, но у него ведь нет брони и негде укрыться, чтобы спокойно стрелять по аддагезам!

Те, словно услышав ее, разразились настоящей канонадой.

– Да скачи же вперед!! – отчаянно выкрикнул Генри, а девушка увидела, как по правому его рукаву расплывается темное пятно. Он перехватил ружье левой рукой, но теперь ему приходилось вдвое тяжелее, и ясно было, что долго Монтроз не продержится. – Дура! Я кому сказал, гони эту чертову скотину! Тони! Тони!..

Она осадила мерина так резко, что он негодующе заржал, развернула мордой к преследователям. Еще немного ближе. Еще чуть-чуть, чтобы наверняка…

…Генри Монтрозу приходилось спасаться бегством, в том числе и от аддагезов, но в этот раз он понимал с предельной ясностью – им не уйти. Слишком усталые лошади, слишком рьяные преследователи… Он мог рассчитывать лишь на одно: аддагезы отвлекутся на него, – он уж постарается пристрелить столько раскрашенных мерзавцев, на сколько хватит патронов… а их хватит на целую армию, правильно сделал, что не поскупился! – а Мария-Антония тем временем успеет добраться до границы. Правда, кто знает, что взбредет аддагезам в голову на этот раз, не сунутся ли они и дальше, но… Это шанс. Крохотный шанс, и все-таки он был!

До тех пор, пока эта ненормальная девица не пустила его псу под хвост. Вернее, сперва чужая пуля внесла коррективы в его планы, но это можно было пережить: Генри приходилось терпеть и не такую боль, вот только бы выкроить с полсекунды, чтобы остановить кровь, иначе худо будет! А затем уж Мария-Антония развернула своего мерина, остановила и развернула, и Генри проскочил далеко вперед, прежде чем успел сориентироваться.

– Тони! – окликнул он уже совсем безнадежно. Что взбрело ей в голову, он даже представить не мог.

Конь под ним тяжело поводил боками, бедолаге было совсем скверно, еще немного, и упадет, и больше его уже не поднимешь, но Генри было не до лошади.

– Тони…

– Не приближайся, – приказала она, не поворачиваясь. Именно приказала, а не попросила, и этот морозный тон отбил у Генри всякую охоту спрашивать что-то еще. Сейчас добраться до нее, сгрести в охапку и кинуть через седло, а там – выноси, нелегкая!

Нелегкая не вынесет, это Монтроз тоже понимал. Все, кончилось его везение, и главное, как не вовремя! Хотя разве такое случается… вовремя?

Он не успел доехать до принцессы всего ничего.

Аддагезов уже легко можно было различить – азартные лица, причудливо убранные волосы, ружья, взмыленные лошади… Они не понимали, отчего остановились преследуемые, решили, видимо, что те решили сдаться, перестали стрелять… и сильно просчитались.

– Генри, – спокойно сказала принцесса. – Ты сумеешь попасть вот в это?

Она подняла над головой небольшой темный овал.

– Сумею, – сказал он сквозь зубы. Что бы она ни задумала… – Я не левша, но…

– Тогда стреляй, когда я скажу, – произнесла она.

Замерла на мгновение, а потом вдруг с силой швырнула этот самый овал, оказавшийся вовсе не темным, а ослепительно блестящим, вверх и вперед.

– Давай! – раздался ее голос.

Генри, изготовившийся загодя и успевший уже протереть глаза от этого искристого блеска, выпалил, почти не целясь, но попал, как обычно. Цель вспыхнула еще ярче и вдруг рассыпалась мириадами ослепительных осколков, просыпавшихся, как показалось Монтрозу, под ноги лошадям аддагезов…

– А теперь… – принцесса повернула коня и подцепила жеребца Генри под уздцы, – скачем отсюда!

– Что это?.. – успел спросить он.

– Лучше тебе не знать, – насмешливо ответила она, нахлестывая усталого мерина. – Быстрее же, Генри Монтроз, если не хочешь остаться здесь навсегда! И не оборачивайся!..

Это прозвучало издевательски, и он все-таки не выдержал, оглянулся. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как блестящие осколки… зеркальца – точно, это было зеркальце, Генри видел, как принцесса перед ним прихорашивалась! – летят вниз, вниз, к траве, пригнувшейся в ожидании беды, набухают тревожной свинцовой тяжестью и обрушиваются на землю, закручиваясь водоворотами, сбивая с ног лошадей и с головою накрывая людей, тщащихся избегнуть гибели…

Усталый жеребец перешел на рысь, потом на шаг, а там и вовсе остановился. Мерин Марии-Антонии встал рядом. Вьючная кобыла успела выскочить из-под сверкающего водопада и теперь, перепуганная насмерть, нагоняла остальных.

– Это что… это что было? – проговорил Генри. Во рту у него пересохло. – Ты…

– Подарок на совершеннолетие, – ответила принцесса спокойно. – У нас в ходу были такие вещи. Видит господь, я не хотела применять ее, но другого выхода попросту не оставалось!

Генри шумно выдохнул, припомнив все эти сказочки: то гребешок вослед себе беглецы кинули, а тот стал непроходимой чащей, а то еще что-нибудь… У Марии-Антонии было зеркало, и обрушившееся с небес на землю озеро потопило аддагезов вместе с лошадьми!

– У тебя еще что-нибудь настолько же убойное есть? – спросил он зачем-то.

– Ты полагаешь, знатные дамы в мое время носили при себе весь арсенал? – усмехнулась она и вдруг помрачнела. – Лошадей жалко…

– Может, выплывут…

– Нет. Из этого озера никто не выплывет. Так сделано. – Она помолчала. – Надеюсь, твоим собакам хватило ума идти в обход…

– Я тоже надеюсь, – криво усмехнулся Генри. Лишиться верных псов было бы очень и очень огорчительно! – А зачем было разбивать зеркало? В сказках достаточно просто бросить волшебный предмет, а он уж сам…

– Так надежнее, – сказала девушка. – На берегу озера еще можно успеть остановиться, можно его обогнуть. Но если такое валится с небес, тут уж не уйдешь!

– Твоя правда… – Голова у Генри немного кружилась, поэтому, наверно, он нес чушь. – А у нас говорят, кто разобьет зеркало, тому семь лет удачи не видать…

– Что такое семь лет по сравнению с четырьмя столетиями?

– Ага. Только разбил-то его я, а не ты!

– Генри Монтроз! – повысила голос принцесса. – Долой с коня! Нам нужно передохнуть, да и рана твоя кровоточит.

– Я сам, – попытался отбиться Генри, когда девушка решительно взяла дело в свои руки, – первый раз, что ли? Чего тебе…

– Ты полагаешь, я впервые вижу кровь? – нахмурилась она. – Или впервые перевязываю чью-то рану? Дурного же ты обо мне мнения, Генри Монтроз!

– Да я уже понял, – хмыкнул он, поняв, что проще покориться, нежели настаивать на своем. – В твое время принцессы были сплошь отважными амазонками, скакали верхом, обороняли замки… твою мать, осторожнее можно?!

– Можно, если ты не будешь дергаться, – хладнокровно ответила девушка и с такой неженской силой перехватила его раненую руку, что Генри взвыл в голос. – Здесь что-то застряло.

– Пуля, что ж еще! На излете достала!..

– Ясно… – Мария-Антония что-то прикинула в уме и вытащила свой стилет. Генри снова имел удовольствие полюбоваться им: острие лезвия как спица, таким можно и горло перерезать, как принцесса уже однажды пыталась поступить, и между ребер его воткнуть. – Если ты не способен потерпеть, может, тебя связать?

– Ты мне еще кляп воткни! – вспылил Генри.

– С одной стороны, я знаю значение тех слов, что ты изрыгаешь непрерывно, – задумчиво произнесла девушка, – так что смущаться мне вроде бы и нечего. С другой стороны, раз я понимаю смысл этих выражений, то мне, как женщине благопристойной, следует позаботиться о том, чтобы они не оскорбляли мой слух…

– Я буду молчать, – заверил Монтроз. Трудно спорить с женщиной, если ты безоружен, а у нее в руках стилет, с которым она, судя по всему, прекрасно умеет обращаться! – Ну… попытаюсь…

– Можешь выражаться, – милостиво позволила Мария-Антония. – Но если дернешься, хуже будет тебе самому.

Генри скрипнул зубами, но смолчал. На его счастье, пуля засела совсем неглубоко, и принцесса избавилась от нее с удивительной легкостью, будто ей и впрямь не впервой было расковыривать раны. Крови она вовсе не боялась, действовала спокойно и умело, будто заправский лекарь, и Монтрозу стыдно было даже ругаться. Он лишь зашипел сквозь зубы, когда она залила рану крепкой выпивкой из фляжки и начала бинтовать, разорвав на полосы одну из своих многострадальных нижних юбок – вот и пригодилась! По опыту Монтроз знал, что заживает на нем все как на собаке – а кстати, дождаться бы псов, если те выжили! – но не противился. Хуже не будет, но наблюдать за девушкой было по меньшей мере любопытно.

– Большой опыт, а? – спросил Генри, когда Мария-Антония закончила.

– Немалый, – ответила она. – От меня не так уж много проку было на стенах, я помогала относить раненых вниз. Иногда пособляла нашему лекарю. Доводилось видеть, как ампутируют конечности.

Генри передернуло: без обезболивающего, конечно…

– Выпущенные кишки я тоже видела, – безмятежно продолжила девушка. – У нас был хороший лекарь, тоув, как вы теперь говорите. Почти все раненые у него выживали, даже те, что рады были бы умереть.

Монтроз не нашелся, что ответить. Понимать понимал: сам бы не захотел жить безногим обрубком, – но как реагировать, просто не знал. Лишь в очередной раз напомнил себе, что имеет дело не с нежной тепличной розой, а с настоящим цветком прерий. Ну, пусть не прерий, но не менее суровых краев, и недооценивать принцессу, мягко говоря, не стоило. Она могла притвориться ангелом во плоти, это Генри уже осознал, но внутри у нее прочный стержень. И не стоило пробовать его на излом: Монтроз видел, как бьет, распрямившись, согнутый прут из хорошей стали…

…Они ночевали поодаль от места этой рукотворной катастрофы – Мария-Антония настояла. Нельзя оставаться рядом с такими вещами, особенно с теми, что изначально предназначены для того, чтобы прикрывать отход беглецов. Тем ведь менее всего важно, что будет происходить поблизости, самим бы удрать подальше!

Генри не возражал, он вообще не спорил, даже когда она содрала с него окровавленную рубашку и занялась его раной. Рана была – тьфу, пустяк, не сравнить с теми, что ей доводилось видеть, – но кровь следовало остановить. Монтроз следил за ней такими глазами, что принцесса уверилась: он до сих пор полагал, будто она все еще видела кровь… ну разве что из раздавленного комара или царапинки! Забавное заблуждение, женщин оно всегда веселило, насколько помнила принцесса. А ее еще отец приучил не бояться не только своей, но и чужой крови: даром ли он брал дочь с собою на охоту с самых малых лет? Мария-Антония знавала знатных дам, что хлопались в обморок, едва увидев подстреленного оленя, но самой ей случалось резать глотки благородным зверям, приходилось и унимать кровь пораненным собакам, а впоследствии и людям, и она не видела в этом ничего сверхъестественного.

– Да отстань ты! – не выдержал, наконец, Генри, до сих пор проявлявший чудеса благонравия. – Не помру! Завтра распрекрасно дальше поеду, уймись ты, ради Асклепия!.. Давай спать уже, что ли.

Мария-Антония только подивилась – в который раз уже, – скольких богов поминает Монтроз. Вот уж поистине дитя всего мира, как называл таких людей ее наставник!

Ей пришлось устроиться с другой стороны, чтобы не потревожить раненую руку Генри. Впрочем, неудобно было так и так: ему непременно требовалось положить рядом ружье и оба револьвера. Просто на всякий случай. Мария-Антония прекрасно его понимала, поэтому не была против такого соседства. Ей самой подошло бы больше нечто другого рода, она не успела толком научиться обращаться с огнестрельным оружием, но грех было жаловаться. В крайнем случае револьвер вполне можно использовать как дубинку, это она уже осознала…

13

– Что, дурные вести? – поинтересовался Ивэйн Хоуэлл, глядя на брата. Тот в крайнем возбуждении ходил из угла в угол, но лицо его не казалось слишком уж обеспокоенным.

– Неожиданные! – Рональд с размаху сел в кресло и уставился на близнеца горящими глазами.

– Твой план сработал?

– Еще как! – Младший Хоуэлл схватил со стола бокал с молочно-розовым напитком и жадно осушил его. Старший близнец только поморщился – «Цвет вишни» полагалось смаковать крохотными глотками, а не глушить, как дешевое пойло в придорожном трактире! – Один из людей, которых оповестили по моему приказу, действительно наткнулся на рейнджера!

– И?..

– Сообщил, куда было велено. – Рональд смотрел на него в упор. – Аддагезы вышли на его след через несколько дней. Ты понимаешь, как…

Ивэйн молча кивнул. Да, дети равнин владели какими-то секретами: объясни, в каком месте им нужно оказаться, заплати как следует, и они будут там в оговоренный срок, а уж как это у них получается, одни боги знают! Вернее, догадываются еще и тоувы, но настоящие шаманы крупных племен не продают своих секретов. А жаль, ах, как жаль! «Синяя птица» заплатила бы огромные деньги за эти сведения!

– И что в итоге?

– Ни-че-го, – отчеканил Рональд и налил себе еще дорогого напитка. – Ровным счетом ничего.

– Не понимаю тебя, – нахмурился Ивэйн.

– Отряд аддагезов больше не выходит на связь, – улыбнулся младший близнец, и широкая улыбка показалась странной на его бесстрастном обычно лице. – Остальные отказались работать дальше, возвращаются к племени, а там уже вовсю готовятся сниматься с места… А тоувы и маги засекли такой всплеск магической активности в этом вот районе, – указал он на карте, – какого не видели уже давно. Мне ли говорить тебе, в какой восторг это их привело?

– Догадываюсь… – процедил глава корпорации. – В чем дело, Рон? Не тяни!

– Рейнджер ушел, судя по всему, – посерьезнел тот. – Магия… не дикарская. Наша, скорее всего, но, как говорят тоувы, они с такой не знакомы. Понимаешь, о чем речь?

– Девушка?

– Скорее всего. Маги решили в итоге, что это было нечто рукотворное. Некий артефакт. Совсем иное действие, нежели у личной магии.

– Ты рассчитываешь его заполучить?

– Я бы не отказался, – хмыкнул Рональд. – И еще я хотел бы узнать, сколько таких вещиц у девушки при себе!

– Что ж, не буду тебе мешать, – ответил ему улыбкой Ивэйн…

– Генри, мне кажется, или трава сделалась какой-то другой? – спросила принцесса на другой день после стычки.

Монтроз ответил не сразу: раздумывал о том, что интересно было бы взглянуть на осколки волшебного зеркала, а может, и подобрать там что-нибудь. Тоувы, уж верно, дорого бы дали за такую штуковину… Правда, девушка сказала, будто от зеркала ничего не должно остаться, а вода вскоре тоже исчезнет, как не бывало, но Генри, будь он один, все равно бы полюбопытствовал, невзирая ни на какие возможные опасности.

– Не кажется, – сказал он, наконец. – Я ж тебе вчера еще говорил – прерия кончается. То есть на самом деле она еще тянется на восток, но там уже больше другой растительности. Деревья даже есть, но это намного дальше, за рекой. Погоди, сама увидишь!

Мария-Антония кивнула, поправила шляпу и больше вопросов не задавала. Стояла тишина, какая бывает только в такую вот жару в этих местах, – только заливались одуревшие от зноя насекомые. Генри мечтал о реке, как обычно после долгого перехода: взять, бухнуться с пологого берега в воду и позволить течению подхватить себя и нести, нести… Главное, вовремя опомниться, а то так вынесет на середину – потом обратно черта с два доплывешь. Ладно, развлечения будут после, а пока смыть бы с себя пыль и пот, выстирать одежду – смена-то есть, но не надевать же ее на грязное тело? Лошадей, опять же, напоить вволю и привести в порядок, а то на таких одрах стыдно будет показаться! Да и внимание это привлечет: сразу ведь видно, что животное после дальнего перехода, а хозяин сильно спешит, раз не озаботился хотя бы вычистить конягу.

Что делать дальше, Генри пока не думал. Понял уже, что с планами сейчас нужно быть поосторожнее, а то вот так загадаешь, а потом придется все переиначивать. Лучше уж действовать по наитию, интуиция его пока что не подводила, может, и на этот раз обойдется?

Монтроз двинул правым плечом, прислушался к своим ощущениям. Повезло, по правде говоря, мякоть пробило, иначе пришлось бы намного хуже. Может, и не совсем от него удача отвернулась, усмехнулся он.

– Генри! – Девушка тронула его за руку. – Смотри, там, впереди!.. Это… снова за нами?

Он сощурился, приглядываясь, увидел то, на что указывала принцесса, и широко улыбнулся.

– Не переживай, – сказал Генри весело. – Это не костры. Потом объясню, что это такое и откуда берется, но если все так, как я думаю, то у нас может кое-что получиться. Хотя загадывать не стану, как еще обернется…

Мария-Антония пожала плечами, помолчала, потом спросила все-таки:

– Что ты вообще собираешься делать? Я понимаю – ты намерен выполнять задание, но…

– Будет непросто, – согласился он. – Даже сложнее, чем в прериях, там только Территорий надо бояться, ну вот еще аддагезов, а в других местах… никогда не угадаешь, кто тебя заложит и кому, самое главное! – Генри помолчал. – Я пока думаю, Тони. Как надумаю, скажу тебе. Знаю одно: надо привлекать к себе поменьше внимания. Вот каким образом – пока ума не приложу! Сдается, меня скоро каждая собака будет в лицо знать… Тебя вот никто не видел, и на том спасибо, но все равно, раз едет со мной какая-то девица, стало быть, это ты и есть, где бы я другую подобрал?

– А может быть, и следует так поступить? – живо включилась в разговор Мария-Антония. – Если есть место, где я могла бы остаться на какое-то время, пока ты доберешься до Хоуэллов… Я ведь сильно тебя задерживаю и так же сильно бросаюсь в глаза. А ты мог бы нанять кого-нибудь… какую-нибудь женщину, которая согласилась бы исполнять мою роль, будучи с тобою рядом!

– Это ты дело говоришь, – задумчиво произнес Генри, покосился на принцессу. – А если эту нанятую девицу пристукнут, тебе не будет ее жаль?

– Может быть, – пожала плечами девушка. – Но если она осознанно пойдет на риск, то о чем тут говорить?

– О том, что об осознанном риске, как ты изволишь выражаться, речи быть не может, – ответил он. – Сама посуди, я что, кому-то постороннему возьму и выложу, кого нужно будет изображать?

– Нет, конечно, – парировала Мария-Антония. – Достаточно будет сказать, что речь идет о некой знатной даме, вынужденной скрываться… Можно придумать романтическую историю, например… хм… я желаю сбежать к возлюбленному, но родня будет нас преследовать, поэтому я вынуждена прибегнуть к отвлекающему маневру, чтобы скрыться без помех!

– Ну да, это вариант, – подумав, согласился Генри. – Только у нас нет времени, чтобы искать достаточно надежного двойника для тебя. Сама же понимаешь, принцесса не может обладать манерами кухарки… да и на руки свои посмотри, сразу породу видно, хоть они у тебя грязные! Те же «ящерки» не обманутся, и не надейся. Да и… как знать, на кого нарвешься? Ты девку наймешь, а она же тебя и заложит! Не-ет, с этим вязаться не будем. Рискованно, успех гадательный… – Он наклонился с седла, сорвал травинку, начал грызть по привычке. – А вот насчет надежного места… Пожалуй, есть одно такое. Только до него сперва добраться надо. Попробуем, вдруг получится? А нет, так придумаем еще что-нибудь…

Признаться, Монтрозу все виделось далеко не в столь радужном свете, но надежда еще оставалась. Хлипкая, едва живая… принцесса сама и пробудила ее к жизни, заговорив о «надежном месте». Тоже, конечно, не ахти какая идея, и хозяев этого «надежного места» не хотелось бы ставить под удар, случись что, и принцессу одну оставлять не след, но… Она права. В одиночку Генри будет куда меньше бросаться в глаза, доберется если не до самих Хоуэллов, так хоть до их доверенных лиц, а там уж можно и побрыкаться!

Ладно, решил он наконец, об этом можно подумать позже. Сейчас важнее добраться до Барри, а если его предположение окажется верным, если увиденный принцессой дымок им обоим не померещился, тогда многое упрощается.

Местность постепенно шла под уклон, и Монтроз знал, что еще до заката они увидят одно из главных чудес этих земель. Интересно, как отреагирует принцесса? Видела ли она когда-нибудь подобное? Ему было искренне интересно…

…Лошади вдруг пошли бодрее, будто почуяли жилье (может быть, и так, Мария-Антония не могла предположить), а потом Генри вдруг придержал коня, принцесса тоже натянула поводья.

– Смотри, – сказал он, указывая вперед. – Видишь?

Она присмотрелась: там, не так уж далеко, что-то блестело на солнце, искрилось так, что больно делалось глазам, и это что-то простиралось от края до края равнины, показавшейся вдруг Марии-Антонии какой-то слишком уж зеленой и яркой, будто дождь смыл с прерии многодневную пыль… только дождя ведь не было! И в воздухе, жарком стоячем воздухе, не тронутым никаким ветерком, повеяло вдруг чем-то таким знакомым, какой-то свежестью, что ли…

– Майинаха, – торжественно произнес Генри. – Великая река прерий. Раньше, говорят, текла точно с заката на восход, а после Катастрофы маленько поменяла русло… Вот мы с ней и пересеклись, наконец!

– Это река? – Мария-Антония рассматривала открывающийся впереди простор, не веря глазам своим. – Она же… огромная!

– Это уж точно, – хмыкнул Монтроз. – Говорю же – великая река! Я слышал, на Черном континенте есть еще крупнее, у московитов тоже больших рек – хоть залейся, но я там не был, врать не буду. А тут она одна такая. Поехали, что стоим? Я, не поверишь, так мечтаю окунуться, что сейчас вперед коня поскачу!

Девушка невольно улыбнулась и подстегнула усталого мерина. Тот, однако, вовсе не возражал и охотно прибавил шагу: ему, должно быть, тоже не терпелось «окунуться»…

Чем ближе они подъезжали к Майинахе, тем острее Мария-Антония осознавала, что все виденные ею до сей поры водоемы, не считая моря, разве что, – суть жалкие ручейки и лужи рядом с этой колоссальной рекой. Должно быть, добраться до другого берега не сумел бы и самый опытный пловец, а по самой реке вполне можно было пускать баржи, а то и парусники – места бы им вполне хватило! И как не хватить, если рассмотреть противоположный берег – и то не удавалось!

– Это она тут спокойная и разливается широко, – словно подслушал ее мысли Генри. – А у Ледяных гор, откуда она течет, – вот там поток так поток! Даже не подходи, с ног сшибет! А если уж половодье или там в горах гроза пройдет, тогда и вовсе спасайся, кто может…

Усталые лошади тянулись к воде, и Генри, дав им остыть, позволил животным подойти к берегу. Те мигом забрались по брюхо в воду и теперь блаженствовали.

– Здесь и остановимся, – решил Генри, оглядев берег. – Место хорошее, берег пологий, вон, даже кусты какие-то растут. На костер не хватит, конечно, но все приятно – хоть какая-то зелень! Эх! Были бы снасти, можно было б рыбы наловить!

– Хоть воды вволю, и на том спасибо, – усмехнулась Мария-Антония. Река манила к себе нестерпимо, но…

– Ты как хочешь, а я пошел, – сообщил Генри, скидывая рубашку и сапоги. Оставшись в одиних штанах, он оглянулся на принцессу, залихватски подмигнул: – Вот и кусты пригодились! То есть мне все равно, но поскольку ты дама благородная, не буду тебя смущать!

– А ты что же, Генри Монтроз, полагаешь, будто благородная дама в жизни своей голого мужчину не видела? – не удержалась девушка. – Я, если помнишь, успела замужем побывать.

– Оно, конечно, так, – серьезно сказал он, – но приличия есть приличия. Не знаю, как у вас было, а у нас девицы из хороших семей и после замужества не всегда мужа без штанов видят!

– А как же?.. – поразилась Мария-Антония.

– В темноте, – с удовольствием ответил Генри, шлепая босыми ногами по воде, – под одеялом и это… в специальной, стало быть, ночной одежде. Чтобы ничего даже случайно не увидеть!

– Ты врешь, – убежденно сказала девушка. – Такого не может быть! Я допускаю, что девушка из хорошей семьи может до свадьбы не иметь понятия об отношениях мужчины и женщины, но уж после-то замужества она должна бы…

– Нет, ну я же не обобщаю. – Генри остановился и обернулся. – Есть и такие, что все знают… задолго до свадьбы. А так – у кого какая семья, у кого какая вера… А у благородных вообще много закидонов!

– А ты как-то подозрительно осведомлен об этом, – заметила Мария-Антония. – Доводилось просвещать несчастных девиц и замужних женщин?

– А как же, – с чувством собственного достоинства ответил Монтроз и окончательно скрылся за кустами. Оттуда донесся шум, будто плескалось целое стадо бизонов, – это Генри полоскал одежду. – Всячески способствовал… развитию талантов. Правда, иногда приходилось уходить по крышам…

Мокрые штаны повисли на кусте, снова плеснуло, а когда Мария-Антония взглянула на реку, голова Генри виднелась уже довольно далеко от берега. Плыл он уверенно, и раненая рука его определенно не беспокоила. Да и нечему там особенно было беспокоить, через несколько дней и следа не останется!

Девушка усмехнулась и взялась разбирать припасы – осталось всего ничего, ну да, может быть, до поселения удастся дотянуть. И вправду, рыбы бы наловить! Если с солью, ее и сырой можно съесть, а соль в наличии имелась. Только снастей рыболовных нет, а вряд ли тут водится что-то такое, что можно бить острогой. Опять же, и острогу взять неоткуда, если только вон из кустарника палку поровнее вырезать да привязать к ней нож…

Задумавшись, принцесса не сразу сообразила, что фырканье и плеск поутихли.

– Тони, – раздался удрученный голос Генри. – Эй, Тони…

– Что?

– Я идиот, – просветил Монтроз. – Я одежду-то не взял. Ты это… зажмурься, что ли, я вылезу…

– Лезь так, – усмехнулась она. – Я не испугаюсь.

– Ну ты не понимаешь, что ли? Тони!..

– Прикройся лопухом.

– Нет здесь лопухов, и кувшинок тоже нет! Тони!

Девушка только покачала головой: похоже, в нынешние времена чрезмерной стеснительностью страдали не только благородные девицы.

Разувшись, она прошла по мелководью – пальцы ног тонули в мягком илистом дне, вода закручивалась бурунчиками возле щиколоток, – заглянула за кусты.

– На берегу твои штаны, – сказала Мария-Антония Генри. Тот стоял по пояс в воде, но выходить явно не собирался. – Я отвернусь. Освободи купальню для дамы, рейнджер!

– Как вас там только воспитывали… принцесс! – прошипел Генри у нее за спиной.

– Нас учили, что приличия – дело уместное в обыденной жизни, а в чрезвычайных ситуациях их вполне можно отринуть во имя удобства, – ответила девушка, раздеваясь.

– Да какая чрезвычайная ситуация! – раздалось уже с берега. – Сидим спокойно, а ты… Тони?

– Что?

– Ты далеко не заплывай, – предостерег Генри. – У берега тихо, а чуть подальше можно в стремнину попасть, вылавливай тебя потом!

Она не ответила, зашла подальше – тут вода была прохладнее, чувствовалось течение, присела, окунувшись с головой, открыла глаза – мир сделался тускло-зеленым, искрящимся от солнечных бликов на поверхности…

Вода смывала усталость, будто вливалась в жилы этой своей прохладой, принесенной с самих Ледяных гор и не растраченной по пути сюда, и выходить из реки не хотелось. Однако сделалось уже зябко, и девушка выбралась на отмель, отжала тяжелые волосы – хорошо еще, у нее нет прежних роскошных кос длиною ниже пояса и толщиной в руку, было бы с ними мороки! – подставила лицо едва заметному горячему ветерку, позволяя ему высушить капли влаги на коже.

На берегу дожидалась ее чистая смена одежды: в отличие от Генри Мария-Антония об этом позаботилась, – а прежнюю она собиралась прополоскать чуть позже. За ночь как раз высохнет, по такой-то жаре, а то и за вечер. Вряд ли они сегодня поедут дальше, лошади совсем вымотались, да и хотелось бы дождаться собак Генри… если те, конечно, все-таки их нагонят. Жаль, если псы погибли, подумалось принцессе. Ему, наверно, будет одиноко без верных товарищей…

– Я думал, ты утонула, – встретил ее Генри. Довольно ловко орудуя здоровенной иглой, он зашивал прореху в одеяле – черные колючки постарались.

– Это было бы слишком глупо после всего, что пришлось пережить, – ответила принцесса, усаживаясь рядом. Вынув из поясного кошеля гребень, она принялась расчесывать волосы – иначе высохнут, не распутаешь уже!

От речной воды пряди завивались змейками, хотя кудрявой Мария-Антония отродясь не бывала.

– В какую сторону отправимся теперь? – спросила она. – Вплавь на ту сторону?

– Да нет, зачем же, – хмыкнул Генри. – Далековато, знаешь ли. Не-ет, нам вниз по течению. Если не ошибаюсь, еще дня два-три пути, если особенно не торопиться, и мы выйдем к Барри. А там нормальная переправа есть, паром, в смысле. – Он помолчал. – А еще дальше к востоку, где уже города по берегам стоят, через Майинаху мосты перекинуты. Представляешь? Это какой же величины должен быть мост, чтобы и до того берега достал, и в половодье чтоб его не смыло, и вообще… А?

– Маги, должно быть, работали? – усмехнулась девушка.

– Да уж конечно! – улыбнулся Генри. – Куда без них. Маги работали, а до того тоувы рассчитывали, скорее всего. Эх, вот бы глянуть!

– Отчего же не поедешь?

– Не ближний свет, а без дела в такую даль таскаться я не приучен, – ответил Монтроз и снова улыбнулся. Поднял одеяло, растянул ткань на руках. – Вроде крепко…

– Истинно мужская работа, – подтвердила Мария-Антония, пряча гребень.

И вправду, стежки были крупные, хоть и аккуратные, заметные – женщины так не шьют. Ну да Генри и впрямь важнее прочность, нежели красота. Ну кто, право, станет придирчиво рассматривать походное, трепаное-перетрепаное одеяло на предмет заплат?

– Спать вроде рано, – сказал Генри неуклюже после долгого молчания. Он вообще как-то странно себя вел, будто ему не хотелось возвращаться к людям, а лучше бы он остался в прерии…

…Он изо всех сил пытался придумать тему для беседы, но выходило все не то. То есть сам-то он мог болтать обо всем, что знал, часами, но тогда выйдет, что Мария-Антония станет молчать и только кивать будет или изредка задавать вопросы, а такого ему не хотелось. Ее бы расспросить о чем-нибудь, но… тоже чревато, знаете ли! Не угадаешь, когда ее высочеству вожжа под шлейф попадет. Как начнет опять насмешничать или выдаст что-то вроде сегодняшнего…

Нет, с детьми равнин Генри бы смущаться не стал, у тех нагота не считалась чем-то из ряда вон выходящим. Кожа и кожа, что в ней такого? Но белая девушка, особенно знатного, очень знатного рода, – это все-таки нечто иное, нежели хорошенькие дикарки, разве нет? Иную нынешнюю благородную Генри не преминул бы смутить нарочно, чтобы полюбоваться очаровательным румянцем, но Марию-Антонию – не рискнул. Еще оскорбится, чего доброго, и что тогда? Прощения не допросишься, она не из таких, что запросто извиняют чужую дурость, а им еще ехать и ехать!

Да и вообще, разбери, когда она шутит, а когда говорит всерьез! То она что-то важное выдает с улыбочкой, а то с совершенно невозмутимым видом говорит такое, что впору покраснеть или там захохотать на всю округу. А теперь вовсе сидит, молчит, волосы расчесала и не торопится их собирать, и они развеваются по ветру…

А красиво, между прочим. Профиль у девушки точеный, тоже породу сразу видать, и плевать на веснушки! Волосы вроде бы светло-каштановые, но с бронзовым отливом, а сейчас, в закатном свете – почти огненные. И по ветру стелются. Были бы длинные – хоть русалку с нее рисуй! Генри видел как-то такую картину: сидит себе голая девица на камушке посреди реки, золотые волосы распустила и ручкой этак стыдливо прикрывается, хотя такие прелести не то что ладонью, а и шляпой не вдруг прикроешь! И что-то подсказывало Монтрозу, что принцесса-то как раз прикрываться не станет. Королевская кровь, что тут скажешь! У такой и нагота – царственная…

Генри на всякий случай отвернулся, взглянул на лошадей. Стыдно сказать: не удержался, подсмотрел все-таки за девушкой, как тогда, под дождем. Безо всякой задней мысли глядел, как ни удивительно, полюбовался просто: точеная фигурка в потоках воды, мокрые волосы кажутся совсем темными… был бы художником, правда бы картину написал!

Что-то зашуршало в траве, Монтроз резко обернулся, чтобы тут же получить горячий привет аккурат в физиономию – неслышно появившийся из высокой травы Гром смачно облизал любимого хозяина, взгромоздив тяжеленные лапы ему на плечи.

– Плохо без собак, – сказала Мария-Антония, насмешливо глядя на него. – К тебе целый отряд подкрадется, а ты и не заметишь, привык на своих псов полагаться!

– Молчи лучше! – беззлобно огрызнулся Генри, радуясь, что хотя бы Гром нашелся. Тот насторожил уши, и Монтроз едва слышно свистнул, наблюдая, как колеблется трава – не по ветру, против него: это Звон выходил на позицию.

– Ты исключительно вежлив сегодня, – констатировала принцесса.

– Тони… – сказал он шепотом. – Тони…

– Что?

– Обернись. Только… очень… медленно…

Девушка обернулась в недоумении, и тут же Звон поприветствовал хозяйскую спутницу от всей широкой собачьей души.

– Генри Монтроз! – Принцесса утерлась рукавом и хотела было дать тумака псу, но вовремя передумала. – Убери своих зверей подальше от меня, будь так добр! Что?..

Генри упал навзничь, сграбастав Грома, и смеялся – уж больно грозно выглядела принцесса. Звон, благоразумно не приближаясь к хозяину на расстояние вытянутой руки, потрусил к воде и принялся шумно лакать, потом плюхнулся в воду и поплыл, старательно загребая лапами.

– Иди, – наподдал Монтроз Грому, и пес мигом присоединился к брату, учинив настоящую баталию на мелководье. – Тони, ты не обижайся, я…

– Я вижу, ты рад, что твои собаки вернулись целыми и невредимыми, – кивнула она и улыбнулась. – Я тоже рада. Только, очень тебя прошу, Генри…

– Что?

– Прикажи им отряхиваться где-нибудь поодаль!

Принцесса оказалась резвее, чем он мог предположить, – вмиг она оказалась на изрядном расстоянии от импровизированной стоянки, а псы, окружив любимого хозяина, принялись с несказанным удовольствием вытряхивать влагу из густых шкур.

– А раньше сказать нельзя было?!

– А ты сам не догадывался, что они сделают? – парировала принцесса, возвращаясь на место. Мокрые псы развалились на траве, счастливые до кончиков хвостов. – Будто не живешь с ними бок о бок.

– Так мы не всякий день в реке купаемся, – пробормотал он, сознавая ее правоту. – Все больше по прерии мотаемся, так что, сама понимаешь…

– Понимаю, конечно, – усмехнулась девушка и вдруг посерьезнела. – Генри, ты сказал, скоро мы будем в Барри и ты намерен переправиться на тот берег.

– Точно.

– А потом что?

– А потом, если нам повезет, мы уедем отсюда достаточно далеко и достаточно быстро, – ответил он задумчиво. – Если не повезет, тогда потащимся, как прежде. Но я очень надеюсь, что до этого не дойдет. Помнишь дымок, что ты видела?

– Конечно. Это что-то важное?

– Еще какое важное! – Генри прижмурился от удовольствия. – Если это действительно был дым огневоза, тогда нам повезло!

– Что это? – нахмурилась принцесса.

– Я не смогу рассказать, – покачал головой Монтроз, припомнив первое знакомство с этой штуковиной. – Увидишь, тогда поймешь. Судя по дыму… ну да, он ушел в Рокуэлл, вернется дней через десять. Мы как раз доберемся, если не спеша, до Тиммахина, придумаем, как замаскироваться и всякое в том же роде, а там уж… – Он потянулся и упал в траву. Добавил мечтательно: – Денег хватит.

– Судя по твоей физиономии, Генри Монтроз, – сухо сказала принцесса, – этот твой огневоз суть некая чудесная вещь. Я очень надеюсь, что она окажется достаточно чудесной, чтобы избавить нас от преследователей.

– А я не надеюсь, – покачал головой Генри. – Одни отстанут, другие привяжутся. Просто… так будет быстрее и безопаснее, слово тебе даю. А пока будем ждать оказии, повторяю, придумаем, как замаскироваться. Для начала, – приподнялся он на локте, – заплети-ка ты обратно две косы, а? Тебе бы еще щеки покруглее, была бы вылитая фермерская дочка!

– Уж прости, если лицом не вышла, – процедила принцесса, заплетая волосы, и Генри опомнился.

– Я сегодня болтаю, сам не знаю что, – сказал он виновато. – Я просто…

– Ты думаешь, за кого меня лучше выдать, – спокойно сказала девушка. – Можешь не извиняться, я способна понять, когда ты грубишь, а когда пытаешься шутить. Не сказала бы, что шутки твои суть образец остроумия, но это лучше, чем когда ты молча таращишься в одну точку!

– Я не таращусь, я мыслю! – буркнул Генри, укладываясь обратно в траву. Мокрый Гром попытался подползти к хозяину под бок, но тот отпихнул пса. – Спать соберешься, бери одеяло и ложись. А я так…

– Ужинать не будешь? – проявила прозорливость принцесса.

– Припасы беречь надо, – притворно зевнул Монтроз. – Обойдусь.

– Глупо, – сказала она. – Но дело твое. А вот руку покажи.

– Обойдусь, – повторил он, глядя на нее снизу вверх. – Я и не с такими…

– Верю, – кивнула Мария-Антония. – А все-таки покажи. Не желаю, чтобы мой единственный спутник свалился в горячке за полшага до цели путешествия!

– До цели еще шагать и шагать, – фыркнул Генри, но подчинился. Сам покосился с интересом, ничего нового не увидел и сказал с удовлетворением: – Говорю же, на мне как на собаке!

– Теперь я в это верю, – без улыбки ответила девушка и легла рядом, не озаботившись даже расстелить одеяло. – Ты везучий человек, Генри Монтроз.

– Я знаю, – серьезно ответил он. – И я боюсь, что однажды это везение просто кончится. Тогда мне крышка.

– Не думаю, – сказала принцесса, глядя в потемневшее небо. – Ты сам куешь свою удачу. Пока ты в ней не сомневаешься, беды не будет. Я знала таких людей, поверь мне.

– Да уж, ты куда опытнее меня… – пробормотал Генри, подвинулся, чтобы голова Марии-Антонии удобнее легла на его здоровое плечо. – Спи уже, что ли… Я подумаю пока. Есть пара мыслишек, надо их обмозговать…

Рассвет застал их в пути: отдохнувшие лошади шли бодро, собаки привычно сновали взад-вперед, разведывая дорогу, по левую руку поблескивала Майинаха, неспешно катившая воды на юго-восток, с реки долетал прохладный ветерок, и ехать было не в пример приятнее, нежели по раскаленной прерии.

Барри – небольшой городок, выросший из пограничного форта, показался впереди на четвертый день. Генри нарочно не желал торопиться, прикинув, сколько времени потребуется огневозу, чтобы оказаться в Тиммахине. Выходило, что преизрядно, а ему вовсе не хотелось торчать на одном месте больше, чем это необходимо. Конечно, следует иметь запас времени, но по-любому выходило с избытком, даже если остаться отдохнуть в Барри!

– Приехали, – удовлетворенно сказал он, – к белым, стало быть, людям. Ты это…

– Буду помалкивать, – кивнула принцесса и снова собрала волосы на затылке, затолкав получившийся «хвост» под одежду. – Я помню, что изображаю юношу, не беспокойся.

– Ага. И не отставай, – напутствовал Генри. – Найдем, где переночевать, а там видно будет. Узнаем, когда паром на ту сторону пойдет, отдохнем, поедим по-человечески… Как ты на это смотришь?

– С вожделением, – ответила Мария-Антония. – В особенности на хороший ужин.

– Отлично, – обрадовался Монтроз. – Тут рыбу речную на угольях готовят – пальчики оближешь! Ну да сама увидишь. Поехали!

В Барри никто не обратил на них особенного внимания: еще двое путников, только и всего, мало ли тут таких шляется взад-вперед! На единственном постоялом дворе Генри удалось выцыганить отдельную комнату: он сомневался, что принцесса пожелает ночевать в общем зале. Не откажется, конечно, но навряд ли будет довольна. Комнатка оказалась так себе, под самой крышей, с крохотным оконцем, которое пришлось выставить, чтобы впустить хоть немного воздуха, со скрипучей пружинной кроватью и облезлым ковриком на щелястом полу. Из удобств, ясное дело, – только таз да кувшин с водой, ну да здесь на большее рассчитывать не приходилось.

Мария-Антония оглядывалась с искренним любопытством, словно ей никогда не приходилось бывать в подобных местах. Скорее всего, и правда не приходилось: Генри еще мог предположить, что принцесса может навестить лачугу бедняка, но вряд ли ей приходилось ночевать на постоялых дворах. Хотя, может статься, он и ошибался, с этой девицей не угадаешь!

– Подожди меня здесь, – сказал он. – Я пойду раздобуду поесть и узнаю, когда будет паром. Ну и всякое такое… Вниз лучше не спускайся, там разный народец попадается, так что… не спускайся, в общем.

– Хорошо, – кивнула она и присела на край кровати, благонравно сложив руки на коленях. – Ты надолго?

– Не знаю, – честно сознался Генри. – Как пойдет. Я еще кое-что разузнать хотел и в дорогу прикупить всякого-разного. Заодно послушаю, вдруг что говорят о нас с тобой… – Он ухмыльнулся. – Возьму да наймусь нас ловить! Задаток возьму и смоюсь, отличная шутка, по-моему!

– Только если задаток будут давать эти твои «ящерки», – заметила девушка, – боюсь, он тебе впрок не пойдет.

– Это да. Это ты верно говоришь. – Монтроз взъерошил волосы ладонью, снова улыбнулся. – Ну так я пошел. Если что…

– Я потерплю, пока ты не вернешься, – заверила принцесса. – Только, Генри…

– Что?

– Будь поосторожнее, – сказала она вроде бы нехотя. – Мне не хотелось бы прождать тебя здесь вечность да так и не дождаться.

Рейнджер невольно передернул плечами: как-то это прозвучало… Неприятно.

– Я постараюсь обернуться побыстрее, – заверил он, нахлобучивая шляпу. – Не скучай!

Выйдя на улицу, он обернулся, отыскивая взглядом маленькое окошко. Никого не увидел, усмехнулся: неужто ожидал, будто Мария-Антония станет махать вслед кружевным платочком?

Припомнив, где можно купить все необходимое, Генри отбросил посторонние мысли и бодро зашагал по улочкам Барри, искренне надеясь не натолкнуться случайно на знакомых…

14

– Это, значит, и есть паром? – подозрительно спросила Мария-Антония, разглядывая единственное средство сообщения между берегами великой реки.

– Ага, – легкомысленно отозвался Генри, жуя травинку. Псы смирно сидели у его ног, хотя, судя по подергивающимся кончикам носов и прижатым ушам, паром им тоже не нравился. – А что?

– Ничего, – пожала плечами девушка. Генри позавчера заявился потемну, и от него отчетливо припахивало какой-то выпивкой. Правда, новости, которые он тут же выложил, были сплошь утешительными: паром пойдет через день, то есть времени на все про все хватит с избытком: и припасов они успеют купить, и обзавестись прочим необходимым, что может потребоваться в дальней дороге. Чем, собственно, рейнджер и занимался вчера, пока Мария-Антония скучала взаперти, будто очередная принцесса из сказки. – Опасаюсь, как бы он под нами не развалился.

– Не развалится, – заверил Генри, но взглянул на паром уже с меньшим воодушевлением. – Он не первый год ходит.

– Вот и я о том же. – Принцесса покосилась на рейнджера. – А другой переправы тут нет?

– Есть. Еще миль сто вниз по течению, – ответил он. – Тут, понимаешь, места не шибко дружелюбные, так что скажи спасибо и за это. А дальше-то, конечно, и паромы, и лодочники, и мосты… Но тебе лично я могу лодку нанять. Поплывешь одна, я-то с лошадьми останусь, уж не обессудь.

Девушка только головой покачала: посудина не внушала доверия, но если она и впрямь трудится не первый год, то, может, и обойдется? А уж с незнакомым лодочником она в одиночку плыть вовсе не собиралась.

– Не извольте беспокоиться! – возник вдруг откуда-то невысокий старик, совершенно лысый, но с виду крепкий. – Моя старушка еще и течи ни разу не давала, не то что…

– Врешь, – убежденно сказал Генри. – Вон на носу латка свежая.

– А это не течь, – оскорбился паромщик. – То есть течь, конечно, только она не от старости или гнили. Это на той неделе тут какие-то обормоты перестрелку устроили, вот и всадили в борт заряд картечи! Спасибо, не в меня…

– Что за обормоты? – враз насторожился рейнджер.

– Я у них имен не спрашивал, – с достоинством ответил старик. – Мое дело сторона: отвез, привез, а кто кому чем насолил, до того я касательства не имею, мне жизнь дорога, мил человек!

– Понимаю… – пробормотал Генри, покосился на Марию-Антонию. – Одеты хоть как были?

– Да вроде тебя, – охотно ответил паромщик. – Вы тут все на одно лицо. Штаны да шляпа, да морда почти черная, как вас различать? Ну, с ружьями, ясное дело…

– Это они между собой поцапались или с местными?

– Не, – подумав, сказал старик. – Это они с теми, что накануне приплыли. Чего-то не поделили, видать… Ну хватит лясы точить! Давайте на борт, если плывете, а нет, так не мешайте остальным!

– Плывем, плывем, – заверил Генри, заводя на паром лошадей. Те шли неуверенно, пугаясь раскачивающейся палубы и плеска воды, но рейнджер умел справляться с животными, и те постепенно успокоились. Псы проскочили следом и устроились у борта, поглядывая по сторонам с нескрываемым интересом. – Не серчай, батя… А те парни, они тут остались или куда дальше двинулись, не знаешь?

– В Барри их точно нету, – заверил старик. – И обратно они не возвращались, если только вплавь отправились либо по дну перешли. А что? Твои знакомые?

– Нет, у меня таких знакомых не водится, – отказался рейнджер. Решил, видимо, что старик может взыскать с него стоимость починки парома. – Так, интересуюсь…

– Думаешь, это кто-то из тех, что шел за нами? – тихо спросила принцесса, когда они устроились рядом с лошадьми.

– Скорее всего. Причем конкуренты, иначе не устроили бы перестрелку, – ответил Генри задумчиво. – Правда, может быть, эти ребята к нам вовсе отношения не имеют, а просто чего-нибудь не поделили. Это дело житейское…

– Хотелось бы верить… – вздохнула девушка. На паром затащили груженную чем-то повозку, и он заметно осел, следом завели еще нескольких лошадей, подтянулись и пассажиры – не только мужчины, было три женщины средних лет и крепкая старуха со здоровенной корзиной, в которой кто-то недовольно гоготал. – Генри, а почему паромщик тебя не узнал? Ты ведь в этих краях частый гость, а переправ, ты сам сказал, не так уж много, разве нет? Ты должен бы уже примелькаться.

Монтроз помолчал, хмурясь.

– Ну вроде того, – сказал он после паузы. – Только старик верно сказал: нас тут много таких шляется, если особенно не присматриваться, не отличишь. А он не присматривается. У него это… профессиональная слепота, глухота и тупость на всякий случай. Ты ж сама слышала: он мне ничего толком не сказал, это я от любого в Барри услышал бы – ну, мужики какие-то, ну, постреляли немного, бывает!

– У него взгляд цепкий, – произнесла принцесса. – Я уверена, он и тебя, и тех стрелков прекрасно может описать. И если ему хорошо заплатят…

– Ну, выбора у нас с тобой нет, – хмуро ответил Генри. – Если только правда вплавь отправляться или там по дну, как паромщик сказал. Ладно, может, обойдется. С собой у него вряд ли передатчик есть, а пока он обратно вернется, пока доложит… Времени пройдет достаточно.

– Он и на том берегу может сообщить, если наши верные друзья озаботились оставить там наблюдателя, – сказала Мария-Антония.

– Ну, тут уж я ничего сделать не могу, – развел руками Монтроз. – Если только старика взять и утопить посреди реки. И то я не могу ручаться, что заложит – если заложит – нас именно он, а не какой-нибудь вон мальчишка. – Он кивнул в сторону босоногого парнишки с черпаком (видно, паром все-таки подтекал). – Одна надежда, в Тиммахине народу все-таки побольше, чем в Барри, средь бела дня не очень-то начнут выделываться…

– Ты действительно в это веришь? – спросила девушка негромко, и Генри умолк, отвернулся, глядя на воду. Ясное дело, он в это не верил, просто пытался успокоить ее, да и себя заодно. – Не нужно пытаться представить все в радужном свете, Генри Монтроз. Ты все время забываешь, что я не девочка-подросток и вполне осознаю грозящую нам опасность. Поэтому прошу – не считай меня глупее, чем я есть на самом деле.

– Я тебя глупой и не считаю, – буркнул он.

– Но я женщина, верно? – улыбнулась она. – А значит, слабее мужчины и уж всяко не умнее, не так ли? Спорить не стану, но… Генри, не бойся меня напугать. Это не так просто сделать, а от меня будет больше пользы, если я стану понимать, что и почему ты делаешь.

– Ладно, – сказал Монтроз, помолчав. – Идет. Хотя что тебе рассказывать, ты и так все прекрасно понимаешь: куда ни кинь, всюду клин. Если удастся вырваться из Тиммахина без стрельбы, считай, нам сильно повезет. Дальше вообще загадывать боюсь… Мутно все.

– Неопределенность – это еще не самое скверное, – пожала плечами Мария-Антония. – Неизвестность еще дает шанс надеяться на лучшее. Намного хуже, когда ты все знаешь наперед и видишь, что выхода нет.

– И в кого ты умная такая… – буркнул он, но возражать не стал.

Больше разговор не клеился, да и не о чем было особенно говорить.

Переправа заняла немало времени, потом паром разгружали, а Генри все оглядывался по сторонам: Мария-Антония уже знала за ним эту манеру – весь он делался будто сторожевой пес, не знающий, откуда ожидать беды, напрягался каждой жилкой и едва ли не шевелил ушами, как Гром и Звон, прислушиваясь к малейшему звуку.

– Тиммахин там, – кивнул он в сторону, когда свел лошадей на берег. – Тут только небольшой поселок, а дальше уже будет сам городок, фермы, опять же… Здесь более-менее безопасно, вот люд и селится. Земля хорошая, дети равнин через реку не полезут, только белых и надо опасаться, но в такую глушь бандитов редко заносит, им тут делать вовсе нечего. Грабить… да что тут возьмешь!

– Это хорошо, – кивнула Мария-Антония. – Стало быть, если мы увидим вооруженных людей, то с большой долей вероятности сможем утверждать, что это по наши души, не так ли?

– За что люблю тебя, – хмыкнул Монтроз, – так это за сообразительность и способность ободрить в трудную минуту! Поехали, твое высочество. Нам бы до Тиммахина надо добраться потемну, чтобы не светиться особенно. Там переждем денек-другой, разузнаем, что к чему, и дальше двинемся.

– А далеко до… – Девушка сообразила, что он ни разу не говорил ей, где обитают его наниматели, – до места, где живут Хоуэллы?

– Изрядно, – ответил Генри. – Я-то быстро добрался, но я совсем другим путем шел, спрямил, где мог, вот и…

– Я не понимаю кое-чего, – задумчиво произнесла Мария-Антония. – Ты говорил, что Хоуэллы отправили много людей и даже отрядов к моему замку, в том числе, чтобы отвлечь внимание, верно?

– Ну?

– Но если переправ через Майинаху раз, два и обчелся, то заметить этих людей ничего не стоило! – сказала она. – И проследить за ними – тоже. Или ты недоговариваешь чего-то?

– А… – Генри сбил шляпу на затылок, улыбнулся. – Ну так переправлялись двое или трое, а остальные прямо ехали.

– Ничего не понимаю, – нахмурилась девушка. – Их вызвали с той стороны реки?

– Да нет, наоборот, – хмыкнул Монтроз, понял, видимо, что собеседница окончательно запуталась, и пояснил: – Это тех, кто переправлялся, вызвали. А резиденция Хоуэллов как раз на другом берегу.

– Генри Монтроз! – вспылила девушка. – Ты снова ничего не объяснил! Чего ради нам было переправляться через реку, если твои наниматели ждут нас на другом берегу?

– Затем, – спокойно пояснил он, – что до Хоуэллов пришлось бы пилить вдвое дальше, чем до реки, да по проснувшимся Территориям. И уж там-то бы нас ждало куда больше народу, места-то изъезженные! А так мы, конечно, крюк сделаем, но если повезет, то наверстаем упущенное.

– Будем переправляться обратно? – Мария-Антония никогда не видела карты этих земель, поэтому не могла сообразить, что именно подразумевает Генри.

– Конечно. Только дальше к востоку. – Он вдруг улыбнулся. – Помнишь, я про мост тебе говорил? Ну вот и поглядим заодно!

– Так ты там все-таки бывал? – живо заинтересовалась она. – Ты ведь сказал, это очень далеко, а попусту тебе ездить не с руки…

– Да довелось разок, только не до мостов мне тогда было, – ответил Генри. – А тут такой случай подвернулся! И вообще… вряд ли нас в тех краях искать будут, во всяком случае, я очень на это надеюсь. Ладно, едем, Тони! Что время терять?..

…Собственный план казался Генри зыбким и ненадежным. Все наверняка уже в курсе того, в какую сторону он направился с желанной добычей. С того берега реки дорог немного: или на переправу в Барри, или на следующую, что в ста милях ниже по течению, ну, еще можно двинуться вверх по течению либо же вернуться в прерии. Вторые два варианта ни один человек, будучи в здравом уме, рассматривать не станет, особенно в это время года и с висящими на хвосте аддагезами. Видимо, преследователи решили, что Генри теперь отправится вниз по течению, потому в Барри его никто и не ждал. А может, ждал, в очередной раз подумал он, только на глаза не показался. Просто передал, куда следует, что Монтроз с девицей показался там-то и там-то, а дальше их уже возьмут без шума… Хотя брать удобнее было бы на переправе, тут никуда не денешься!

Генри выплюнул травинку и выругался про себя. То, что он затеял, тоже казалось авантюрой хоть куда, но оставляло хоть какую-то надежду. Если ему удастся задуманное, то они вернутся на противоположный берег реки в таком месте, где ожидать их никто не будет. И смогут добраться либо до Хоуэллов, либо до сравнительно безопасного места, где можно будет отсидеться.

«А может, оставить ее по эту сторону реки? – мелькнуло в голове у Генри. – Добраться до города покрупнее, снять ей комнату в гостинице, уплатить вперед побольше, а там уж…»

Мысль была недурной, но Генри прекрасно понимал: Марию-Антонию он не бросит. Вот не бросит, и все тут, пусть даже это глупо и опасно. Либо сам останется с нею вместе, либо потащит принцессу за собой… пусть это еще опаснее. И самое главное, понимал он, девушка не станет возражать. Она могла, конечно, отсиживаться за высокими стенами замка, пока мужчины воюют, но только гостиничный номер – это не надежный замок, и верной дружины под рукой нет, вообще никого знакомого рядом, так что… Лучше уж в поле, вместе с остальными, а там – пан или пропал!

И оставалось только еще раз возблагодарить всех богов за то, что Мария-Антония – не глупая курица, способная только ахать и падать в обморок. Она уже достаточно уверенно бралась за ружье, и Генри не сомневался: при случае девушка сможет и ножом воспользоваться, и ударить чем-то тяжелым. А главное, она умела не возражать по пустякам и, что еще важнее, не обращала ровным счетом никакого внимания на неудобства походного быта. Несколько недель, считай, впроголодь – и ни слова жалобы. Ну, раз сказала, что такой паек ей поднадоел, и только. С жареной рыбой в Барри расправилась мгновенно, даже не заметив, сколько в ней костей, спросила добавки, не без удовольствия ела вареные бобы и местные лепешки, невесть из какой муки испеченные. И не капризничала по поводу жесткой кровати и отсутствия всяческих удобств… впрочем, по сравнению с ночевкой под открытым небом комнатка в Барри могла считаться если не дворцовыми покоями, так уж охотничьим домиком точно! Чудо, а не девушка, порой думал Генри и пребывал в этой уверенности ровно до той поры, пока Мария-Антония не выдавала еще какое-нибудь едкое замечание. Но и это он готов был ей простить, понимая, что, окажись его спутница такой, какой представала в своем зачарованном сне, он получил бы куда больше проблем. Вряд ли удалось бы дотащить такую жеманницу даже до Барри! Да что там, она скисла бы на второй день пути, и что делать тогда, Генри представления не имел. Теперь он хорошо осознавал, во что ввязался, взявшись за это задание! Чистое самоубийство: оказаться на Территориях в компании с капризной, своевольной – а какой еще может быть сказочная принцесса? – надменной девицей. Правда, будь она тихой скромницей, он немного бы выиграл.

В общем, с Марией-Антонией ему очень повезло, считал Генри. Что там будет дальше, неизвестно, но пока – пока она хорошо справлялась с тяготами пути и не жаловалась на усталость. И отлично, потому что дорога их, считай, только началась…

…Они прибыли в Тиммахин в сумерках. Марии-Антонии городок показался не таким уж маленьким: в ее времена такими размерами обладали далеко не всякие поселедния. И было в нем достаточно чисто, во всяком случае, нечистоты по улицам не текли, а дышать можно было, не прикрывая нос и рот надушенным платком. Правда, посреди дороги валялась в луже здоровенная свинья, но то на окраине, а ближе к центру такого безобразия уже не встречалось.

– А вот тут и остановимся, – решил Генри, покружив по улицам. – Вроде с виду чистенько, а чего нам еще?

Девушка только пожала плечами: она старалась помалкивать на людях, а здесь, несмотря на вечернее время, попадалась кое-какая публика.

Генри угадал: на сей раз комната им досталась вполне пристойная, правда, кровать оказалась намного уже, чем в Барри, зато хоть пружины в бока не впивались. Готовила хозяйка тоже недурно: уставшие от сухого пайка путешественники потребовали добавки и немедленно получили желаемое. Генри, подумав, заказал даже и пива – его тут пили все поголовно, – и Мария-Антония последовала его примеру. В прежние времена она предпочитала вино, но сомневалась, что в этих краях можно раздобыть сколько-нибудь приличный напиток.

И спалось отлично: девушка открыла глаза, когда солнце стояло уже высоко, и не застала Генри. Волноваться, правда, не стала, понимая, что он, скорее всего, отправился по делам. Он говорил вечером, что намерен продать лошадей и купить других: в тех краях, куда они отправлялись, местные коняги станут слишком бросаться в глаза. Да и еще что-то он собирался раздобыть, о чем Мария-Антония пока не знала, но считала, что может полностью положиться на Монтроза. Лишь бы не попался на глаза преследователям…

Но он вернулся ближе к полудню, веселый и навьюченный какими-то свертками, сбросил их на пол, снял шляпу, кинул ее на колченогий столик, и Мария-Антония не сразу признала рейнджера: светло-русая, почти соломенная его шевелюра сделалась почему-то бурой, наподобие шкуры их вьючной лошадки.

– Не узнаешь? – спросил он.

– Под шляпой так и так не видно, – пожала она плечами, сообразив, что это всего лишь какая-то краска. – А щетина у тебя растет светлая, тут уж не скроешь…

– Придется бриться почаще, – вздохнул Генри и стал распаковывать свои покупки. – А там, куда мы с тобой отправляемся, шляпу в помещении принято снимать. Так что… На вот, держи.

– Это что? – сощурилась Мария-Антония.

– А это мы с тобой превращаемся в мирных обывателей, – серьезно ответил он. – Переодевайся, Тони. Я бы заказал тебе горячую ванну, только это привлечет слишком много внимания. Народ тут привык по летнему времени в реке мыться – она ж под боком, а из колодца воды поди натаскай! Смекаешь?

– Да уж куда мне! – хмыкнула девушка, расправляя обновки. – А это и должно быть таким… объемным?

– Обязательно, – сказал Монтроз. – Ну это… поддувает лучше и вообще, на любую фигуру подходит, штанины подвернул, и все! Давай, я выйду, а ты переодевайся…

– И будешь торчать в коридоре, как дерево посреди прерии? – приподняла она бровь. – Отойди к двери и не оглядывайся, и будет с тебя!

Переоделась она достаточно быстро, хотя с непривычной одеждой пришлось повозиться. Однако в итоге Мария-Антония все же заправила длинную рубашку в странного покроя мешковатые штаны с пришитым к ним нагрудником и лямками, которые скрещивались на спине, надела тяжелые башмаки…

– Смотри, – разрешила она, и Генри обернулся.

– Отлично, – одобрил он, подошел поближе, взял ее за плечи, повернул в одну сторону, в другую… – А можешь смотреть понаивнее?

– Так? – Мария-Антония применила известный навык: им владели все знатные девушки. Смотри поглупее, предупреждали строгие матери, хлопай ресницами, но не переборщи, во взгляде должно читаться восхищение окружающим миром и удивление, но не непреходящая тупость, этого мужчины не любят.

– Отлично! – одобрил Генри. – И косички. Обязательно косички, Тони, они тебе так идут, ты просто представить не можешь!

– Отчего же, могу, – спокойно ответила она, отходя к тусклому зеркалу, что висело над столиком. Предполагалось, видимо, что жильцы станут перед ним бриться. – Ты сам-то станешь переодеваться?

– Ага… – Генри скинул сапоги, начал раздеваться – девушка видела это в зеркале. – Ты не оборачивайся, плети себе косы, я мигом…

Мария-Антония дернула плечом, в очередной раз задумавшись о причинах такой странной стеснительности Монтроза. Воспитание? Может быть, но он не похож на человека, обремененного избытком хороших манер. А что еще? Спать с нею в обнимку ему ничто не мешает, хотя… Принцесса невольно улыбнулась: может, что и мешало, но держать себя в руках Генри умел. А вот переодеваться у нее на глазах – увы! Хорошо, зеркало прекрасно отражало все, что творилось в комнате, и Марии-Антонии представился отличный случай рассмотреть своего провожатого. Впрочем, что там особенно рассматривать? Высоченный, худой, жилистый; загорелый… Ну а шрамы и татуировку – так назывался рисунок на плече – она видела и раньше. Вот и все. Смущаться было совершенно нечего, но девушка решила оставить это на совести Монтроза.

– Ну вот, – сказал он, зашнуровав башмаки. – Теперь я фермер. Похож?

– Откуда же мне знать? – удивилась принцесса, завязывая тесемкой вторую косу. – Я никогда не видела здешних фермеров. Это вроде крестьян, верно?

– Ага.

– Тогда не похож, – сказала она.

– Это почему? Шляпа, что ли?.. – Генри нахмурился, содрал свой заслуженный головной убор. – И правда, надо купить что похуже, эта уж слишком в глаза бросается…

– Шляпа – чепуха, – заметила Мария-Антония. – У тебя руки не крестьянские. Видно, что ты никогда навоз не убирал и землю не пахал.

– А я буду зажиточным фермером! – не растерялся Монтроз. – У них на такое работники есть, а хозяин должен ходить гоголем да распоряжаться, что да как!

– Для зажиточного хозяина у тебя слишком драные штаны, – парировала принцесса. – И взгляд… не крестьянский. Они смотрят спокойно и так… не смогу я объяснить, Генри. Словом, невозмутимо. А ты так и рыщешь взглядом, и лицо у тебя слишком подвижное.

– Это плохо, – сознался он и сел на край кровати. – С лицом я ничего сделать не могу.

– Представь, что ты корова, жующая жвачку, – предложила Мария-Антония. – Взгляд должен быть… хм… словно бы устремленный внутрь себя. И не торопись, у тебя слишком порывистые движения для крестьянина. Они – особенно богатые – двигаются с чувством собственного достоинства. Уж поверь мне!

– Да верю, – пробурчал Генри и честно попытался состроить невозмутимую физиономию. Вышло у него не сказать, чтобы слишком хорошо. – А руки можно держать в карманах, ты как думаешь?

– Ну да, – согласилась принцесса. – И шляпу поглубже надвинуть. И еще… в Барри я видела, как местные что-то жуют. Вот, наверно, фермеру тоже такое подойдет.

– Терпеть это зелье не могу, – скривился Генри. – Обойдусь! Нам главное до станции добраться, а там уж… как-нибудь.

– И кем же буду я? – поинтересовалась девушка. – Тоже фермершей? Твоей дочкой?

– На дочку ты не тянешь, уж прости, – хмыкнул Монтроз, разом придя в хорошее расположение духа. – Жены такого не носят и вообще по домам сидят… За сестру сойдешь. Двоюродную, – решил он, – а то мы не больно-то похожи. Разве что глаза у обоих светлые, и то цвет неодинаковый…

– И когда мы отправимся? – спросила Мария-Антония.

– Завтра, – ответил Генри. – В три пополудни. Пораньше пойдем, а то может мест не оказаться, а в товарном я не поеду…

– Постой, о чем ты? – нахмурилась она. – Ты ведь собирался продать наших лошадей и купить других, а теперь…

– Лошадей купим на месте, – сказал Монтроз спокойно. – Я ведь тебе говорил об огневозе, так? Ну вот на нем и поедем. А дешевле будет прокатиться так и купить лошадок на той станции, чем с собой их везти, понимаешь?

– Ты бы хоть объяснил, что такое огневоз, – безнадежно попросила девушка, но мужчина только ухмыльнулся.

– Увидишь, – повторил он. – Это как Майинаха, никакими словами не опишешь, если никогда раньше такого не видывал!..

Мария-Антония не стала больше расспрашивать: что толку? Мужчины как мальчишки: хлебом не корми, дай устроить какую-нибудь… тайну! Увидит она завтра этот огневоз, вот и все. Наверно, это что-то вроде кареты, решила она, недаром же Генри говорил о местах. А при чем тут огонь… будет видно!

Поутру ее разбудил какой-то непонятный грохот, от которого кувшин на колченогом столике зашелся в истерическом дребезге. В грохоте различался мерный перестук, делавшийся все медленнее и медленнее, а потом он вовсе стих, но вместо него раздался трубный глас, перебудивший, должно быть, всех жителей Тиммахина, и шипение.

Генри, однако, не проснулся, а только повернулся на другой бок и уткнулся физиономией в подушку. То ли не услышал, то ли звуки эти не несли в себе никакой угрозы.

Принцесса встала и подошла к окну, выглянула наружу: за крышами ничего не было видно, только откуда-то поднимался столб дыма. Пожар? Но тогда подозрительно тихо, никто не кричит, не бежит заливать огонь, да и треска пламени не слыхать… И дым не похож на обычный, какой-то чересчур уж белый!

– Спи давай, – сказал Генри у нее за спиной. – Это не наш, это товарный, только что прибыл, разгружаться будет.

– Кто прибыл?

– Огневоз, – зевнул Монтроз и сел на кровати, потер лицо руками. – Тьфу ты, опять бриться надо! Черт меня дернул волосы покрасить, а?

– Огневоз? – уточнила Мария-Антония, пропустив его слова мимо ушей.

– Ну да. Слышала гудок? – Генри все-таки встал. – Изверги, в такую рань… Представляешь, каково тем, кто рядом со станцией живет? Хотя, наверно, они привычные, чего уж там…

Дымный столб в небе постепенно иссякал.

– А откуда он?..

– Товарняк-то? Да на ту сторону Территорий ходит, – ответил Генри. – Пассажирский туда редко гоняет, мало желающих кататься туда-обратно, и дорого, опять же. К товарному один вагон прицепят, и хватит! Тот, на котором мы с тобой поедем, всего-то до Рокуэлла ходит, тут уж напополам цепляют товарных и пассажирских, многие из Рокки сами свое добро продавать возят. Там фермы богатые, – пояснил он. – Места неспокойные, все ж таки Территории, но щедрые.

– Вот почему ты решил фермером представиться… – протянула девушка. – Но я думала, по эту сторону реки Территорий нет.

– Есть, – обнадежил Генри. – Еще как есть.

– А дети равнин?

– Тоже есть. Только другие племена, не такие, как за рекой. Они друг к другу не ходят, говорят, это не к добру. Да и поди переплыви Майинаху!

Повисло молчание. Девушка обмысливала странные вещи, постепенно открывавшиеся ей, Генри брился, ругаясь себе под нос.

– Пойдем, – сказал он наконец. – Пока доберемся до станции, пока сообразим, к кому сунуться… Тут и наш экипаж подадут! Товарняк вот-вот отойти должен.

Словно в ответ на его слова издалека снова послышался тот самый трубный глас, который разбудил Марию-Антонию, только теперь он звучал в иной тональности. Снова выметнулся в небо столб дыма, зарокотало, да так, что земля затряслась, засвистело, и дымный след уполз куда-то на восток…

– Вот, говорю же, самое время, – удовлетворенно кивнул Генри, сноровисто пакуя пожитки. – Подержи вот тут… ага. Ты чего, Тони?

– Это колдовство? – спросила она, хмуря брови. – Этот огневоз?

– Немножко, – честно признался Монтроз. – Без магии тут никуда. То есть он и так едет, но не очень быстро, я тебе потом объясню… Ты что, испугалась?

– Вот уж нет! – вздернула принцесса подбородок. – Просто с некоторых пор я не доверяю магам!

– А кто ж им доверяет, – усмехнулся Генри. – Но тут ничего опасного нет, не беспокойся. Магов мы и не увидим, кто нас до них допустит… Пойдем!

Он закинул на плечо поклажу, Марии-Антонии тоже пришлось взять кое-что, не тяжелое, но объемное, иначе Генри выглядел бы вьючным мулом.

До станции оказалось неблизко, особенно пешком, добрались они, когда солнце уже изрядно поднялось над горизонтом. Каков же этот огневоз, невольно подумала Мария-Антония, что голос его слышен был через половину города? Воображению ее рисовался диковинный зверь, впряженный в большую карету, нагруженную сверх меры, но детали она придумать не могла. Увы, она и в драконов не верила, где же представить такое удивительное создание?

– Пришли, – сказал Генри и скинул вьюк с плеча. Снял шляпу – его верную «счастливую» заменило какое-то несусветное ведро с широченными полями. Гром и Звон плюхнулись в пыль рядом, шумно задышали, принюхиваясь. – Вон она, станция.

Принцесса посмотрела вперед: там дома расступались, да и не дома это были, а склады, скорее всего, – одноэтажные, приземистые. А дальше виднелось что-то вроде площади, только странной, длинной какой-то, и народу там собралось немало. Девушка рассмотрела даже кареты: они подъезжали, из них высаживались нарядно одетые дамы и господа, и с прочей публикой они не смешивались, сразу проходили в одно из приземистых зданий. Марии-Антонии интересно было поглядеть, что нынче носят богатые дамы, но Генри отвлек.

– Двигаем во-он туда, – показал он. – Там краешек перрона, чтобы посмотреть, как огневоз подойдет, лучше места не придумать. Я первый раз как увидел, аж обмер! Пойдем!

Она послушно двинулась за мужчиной, остановилась на мощеной площадке: та поднималась достаточно высоко над землей, ее ограждали довольно высокие перила, и простиралась эта площадка очень далеко, как показалось Марии-Антонии. Внизу по земле тянулись две металлические полосы, перечеркнутые короткими деревяшками. Сколько редкого в этом краю дерева ушло на это, девушка боялась даже представить.

– Сейчас будет, – сказал Генри, глядя на запад. Принцесса тоже поглядела в ту сторону: там вился едва заметный дымок, он все рос и рос, превращаясь в чудовищный столб, который сносило и рвало ветром в клочья.

Тот же ветер донес длинный переливчатый крик, совсем не похожий на трубный глас товарного огневоза.

– С опережением идет, – со знанием дела заметил Генри. – Ты отойди за ограждение! Отойди, говорю! – Он оттащил принцессу назад. – И шляпу держи, сорвет!

С запада донесся уже знакомый рокот и гулкий перестук, только более частый, чем прежде. Он все нарастал, будто катился лавиной, и люди на площадке притихли, уставились туда, откуда мчался огневоз, какой-то мальчишка заулюлюкал, но голос его потонул в очередном крике приближающегося колосса.

Он показался Марии-Антонии поистине гигантским – эта гора стремительно летящего черного металла, увенчанная белоснежным султаном дыма, – и она невольно отступила еще дальше, обеими руками удерживая шляпу. Генри советовал дело – порывом горячего ветра от пронесшегося мимо огневоза ее рвануло так, что едва не унесло совсем!

Огневоз прокричал еще раз и совсем замедлил ход, ровный перестук – Мария-Антония поняла, это громадные колеса стучали по стыкам металлических полос, – делался все реже и реже, пока не затих совсем, и рукотворное чудовище остановилось у дальней кромки площадки, тяжело вздыхая, отчего всего его окутали клубы горячего пара.

– Хорош? – довольно спросил Генри, словно это он выпустил в мир такого монстра. – Тони, ты чего, испугалась?

– Нисколько, – ответила она и взялась за ограждение, потому что колени противно дрожали: девушка не ожидала, что огневоз окажется таким… Большим, да, а еще – неживым. Она готова была увидеть огнедышащего дракона или что-то в этом роде, но не машину… – Удивлена – это верно. До чего странная вещь! Как же она едет, Генри?

Оправившись от первого впечатления, Мария-Антония с интересом разглядывала огневоз. Он походил на огромную гусеницу: голова тащила за собой суставчатое тело, и так удивительно было наблюдать, как из многочисленных коробок на колесах выходят люди, как оттуда выводят лошадей и выгружают какие-то тюки…

– Как он устроен, я точно не знаю, – признался Монтроз. – Но говорят, что при любом большом огневозе есть хотя бы слабенький маг. На маленьких хватает тоувов, а то и простыми людьми обходятся… Но тут маленькие не ходят, опасно слишком. – Он сделал паузу. – В общем, через Территории огневоз идет без остановок, быстрее некуда. Помнишь, я говорил, что на полном скаку лошадь может через ловушку промчаться и не заметить?

– Ты говорил о неопасных ловушках, – напомнила девушка.

– Так это и от размера зависит, – хмыкнул Генри. – Где лошадь или там бизон спокойно пройдет, там человеку каюк… Ну а тут смотри, какая громадина! Он только самых опасных мест боится, но их обошли, когда строили «железку». Это дорога так называется, – пояснил он. – Потому как из железа. Ну вот, а когда он несется на всех парах, то ловушка даже заметить его не успевает. Поэтому чем быстрее огневоз Территории пройдет, тем лучше и тем его мастеру почета больше…

– Магу то есть?

– Ага. Ну и тому, кто правит, тоже. А то сойдет огневоз с рельсов, и все, – хмыкнул Генри. – Прости-прощай! Ну а по нормальным землям, где станций много и народу тоже, он на обычной тяге идет. Вроде углем его топят или даже дровами – видишь, прямо за тягачом несколько груженых вагонов? Вот это топливо и есть.

– И откуда ты столько знаешь? – подивилась Мария-Антония.

– Так я ездил как-то, – ответил он. – Подобрали меня за Рокуэллом, а места там были тогда неспокойные… Короче, их тоува подстрелили, пришлось на обычной тяге идти через Территории. Ясно, скорость не та, влетишь в ловушку, плохо придется… А я все-таки рейнджер, вот и торчал в кабине у мастера, посматривал. – Он усмехнулся. – Проскочили. Больше всего боялись, как бы топлива хватило! Но дотянули все-таки… С тех пор я огневозы и люблю. Красивый, а?

– Да, – согласилась Мария-Антония. И правда, рукотворный зверь был хорош и соразмерен… и немного страшен, пожалуй. – И мы на нем поедем?

– Попробуем, – хмыкнул Генри. – Там вон вагоны для чистой публики, ну да ее совсем мало, дальше – для таких, как мы. Потом уже товарные. Сейчас найду главного, попробую договориться. Не найдется места в пассажирском, тогда… – Он покрутил головой. – Не люблю товарняки, но что делать!

– А собак пустят в пассажирский? – напомнила девушка.

– Там и коз, бывает, возят, если в общем вагоне, – ухмыльнулся Генри. – Об этом не беспокойся! Так… ты стой тут, псы пусть при тебе будут, а я пойду и…

Он вдруг развернулся спиной к пестрой толпе, ссутулился и натянул шляпу мало не до плеч.

– Что такое? – насторожилась девушка. – Ты кого-то увидел? Знакомого?

– Очень даже… – прошипел Генри. – Смотри мне за спину. Видишь, там такой толстый дядька в зеленом костюме с галунами?

– Вижу.

– Это главный по станции. А с ним видишь, кто говорит?

– Высокий такой, худой, смуглый, шляпа набекрень, – попыталась описать Мария-Антония, – и… из-под шляпы две длинные косы видно. И какой-то знак на груди, я не вижу отсюда…

– Это Турмай. – Генри воровато оглянулся через плечо. – Шеллис Турмай. Полукровка он, по отцу, кстати, редкость большая…

Принцесса удивленно приподняла брови: здесь явно не считалось зазорным белому мужчине взять жену у детей равнин, но вот наоборот…

– Его папаша в город перебрался, – продолжал мужчина, – скандал был страшный… ну и Шеллису доставалось, конечно. Но у него характер отцовский, как наскочишь, так и отступишься, говорят, его и старшие пацаны побаивались… Тьфу, да к чему я все это говорю?!

– И правда, к чему?

– Наверно, к тому, что теперь он начальник полиции в этой дыре! И он тут определенно не просто так! Не помню, чтобы он крутился на перроне без дела…

– Думаешь, это за нами?

– А за кем еще? Ну разве за теми стрелками из Барри, но они ведь не переправлялись обратно… – Генри закусил губу. – Черт! Надо пойти спросить, до какой станции этот огневоз пойдет, есть ли места… а если сунуться, так Турмай меня живо вычислит, даже и в этом тряпье, а мне показываться нельзя! Черт, черт!!

– Куда именно нам надо? – перебила его Мария-Антония. Кажется, сейчас мужчина ничего не мог сделать, а значит…

– До Кармеллы, – ответил Монтроз сквозь зубы. – А лучше до Портанса.

– А какие тут есть местечки, где фермеры живут? Там, западнее, как можно дальше?

Генри перечислил, потом только спохватился:

– Тебе-то зачем?

– Дай мне денег, – протянула она руку. – Сколько нужно, чтобы доехать до Портанса.

– Ты…

– Они не знают меня в лицо, – серьезно сказала Мария-Антония. – Никто меня никогда не видел. У кого нужно спрашивать про свободные места?

– Можно и у главного… Если что, он отправит к кому другому, но…

– Тогда жди меня здесь.

Прежде чем Генри успел возразить, Мария-Антония скрылась в толпе…

…Все шло просто замечательно: и огневоз прибыл вовремя, и принцесса его не испугалась – а Генри опасался, что ее придется волочить в вагон силой, – но тут появился, черт бы его побрал, Турмай! С этим молодчиком Генри был хорошо знаком и не строил иллюзий: тот мгновенно его опознает, даже и с крашеными волосами. Отец Турмая в самом деле был из детей равнин, удивительный парень, ухитрившийся мало того что влюбиться в белую девушку (не знатного рода, но все же не из последних), так еще и жениться на ней, как ни противилась родня с обеих сторон. А еще, говорят, местные в городах не приживаются… Прижился, еще как, даже с тестем они постепенно примирились. Именно от него Шеллис получил удивительную способность узнавать людей издалека – по жестам, по походке, чуть не по запаху… Так он сам говорил, но, может быть, и врал, просто натренировался хорошо. А со стороны материной родни, выходцев с далеких Зеленых островов, Турмай унаследовал страшное упрямство и хватку хорошего боевого пса. Словом, ему прямая дорога была в блюстители закона, и он очень скоро выслужился в начальники. И если он сейчас лично торчит на станции, значит, за Генри круто взялись! Нет, остается надежда, что ищут не его, что Турмай разыскивает запрещенный груз или что-то вроде того, но… Монтроз предпочитал думать о худшем и вовсе не собирался появляться перед старым знакомцем с криком радости и бросаться ему на шею. Пусть когда-то они были в неплохих отношениях, но теперь…

И принцесса снова учудила! Генри искал ее взглядом в толпе, но никак не мог увидеть – невысокая девушка совершенно терялась среди рослых мужчин. Он изо всех сил сдерживал желание броситься за нею следом или хотя бы отправить любого из своих псов, но прекрасно понимал, что Турмай опознает и зверей, а не только хозяина. А если она потеряется?.. Если с ней что-то случится?.. Генри прекрасно понимал, что он себе этого не простит, и разрывался между необходимостью скрываться и желанием догнать и вернуть Марию-Антонию. Мерзкое ощущение: в жизни ему не приходилось прятаться за женской спиной!

Он встрепенулся, наконец-то увидев девушку: она вынырнула из толпы рядом с главным по станции – Турмай как раз отошел, внимательно осматривая толпу. Покружила возле толстяка, будто не решаясь заговорить с ним, потом осторожно подошла и подергала того за рукав. Он не сразу обратил царственное внимание на девушку – а та будто бы сделалась ниже ростом, смотрела на важного мужчину снизу вверх, отчаянно тараща глаза и, кажется, приоткрыв немного рот, и шляпа топорщилась из-за ее косичек и едва не падала с головы, и Мария-Антония придерживала ее рукой…

Генри смотрел и не верил своим глазам: вот суровый мужчина улыбнулся, ответил что-то наивной девчушке, кивнул на какую-то ее реплику, протянул руку, и принцесса старательно, сбиваясь, отсчитала ему сколько-то монет. Главный по станции взамен протянул ей листок, оторванный от специальной книжки, которую он носил при себе, с собственной же подписью – такая бумажка заменяла билеты. Мария-Антония улыбнулась, попыталась сделать реверанс, но вспомнила, что на ней штаны, рассмеялась, прикрывая рот ладонью, а главный по станции и вовсе захохотал – колыхался его обширный живот. Девушка пошла было прочь, но тут же вернулась, спросила еще что-то, радостно кивнула и бросилась бежать прочь. Турмай, стоявший поодаль, взглянул было на нее, но тут же отвернулся.

– Держи. – Мария-Антония возникла рядом с ним, запыхавшаяся, разрумянившаяся. – Огневоз идет до Кармеллы, но этот господин сказал, что там можно пересесть на другой и доехать до Портанса. Вот, оставшиеся деньги…

– Что ты ему сказала? – поинтересовался Генри, рассматривая билет.

– Да ничего особенного, – пожала плечами принцесса. – Что я родом из одного местечка с запада, и родители решили отправить меня к тетушке в город, потому что мне замуж пора, а у нас разве только за работника идти… И со мною отправили старого дядюшку Генри: на ферме от него проку никакого, а чтобы сопровождать девицу, он очень даже подходит. Вот мы и едем с тобою…

– А про собак ты как объяснила? – вздохнул Генри.

– Я вернулась, будто забыла что-то важное, и спросила, могу ли я провезти с собой любимых собачек. Они не займут много места, а мне без них не жизнь… И господин поставил пометку, что мне разрешено взять собак, – ответила девушка и улыбнулась так, что Генри враз позабыл о своих тревогах. – Я же не говорила ему, что это за собаки!

– Ты молодец, – искренне сказал он. – Осталось самое сложное – сесть в огневоз. Тебя-то легко пропустят, а я вот на старого дядюшку не слишком похож… Но ладно! Я могу вспрыгнуть на ходу, ты только будь наготове с билетом.

– Я постараюсь, – заверила она и вдруг помрачнела. – Генри, а все-таки… что мне делать, если ты не успеешь? Ехать одной? Но я не…

– Лучше сойди на следующей станции. – Монтроз нахмурился: она была права, следовало предусмотреть и такую вероятность. – И жди меня там, сколько понадобится. Сними комнату в гостинице и живи себе.

– Собак придется кормить, – напомнила принцесса. – Вряд ли хозяева обрадуются, если они примутся ловить кур или еще кого. Да и за постой нужно платить, а у меня ведь ничего нет!

– Твоя правда… – Генри полез по карманам. Денег оставалось еще предостаточно, на Территориях их тратить было не на что, а Хоуэллы не поскупились. Вот и пригодятся полновесные гольды! Надо бы разменять, конечно, на монеты помельче, но случая не представилось, а всю мелочь он уже спустил. А одинокой девушке с пригоршней золота лучше быть поострожнее! – Так. Держи. Вот этого хватит, чтобы оплатить лучший номер в самом большом городе, поэтому говори, что будешь платить за несколько дней вперед. И торгуйся как следует, сумеешь?

– Попробую, – кивнула Мария-Антония, подставляя ладонь. – А поездка на огневозе и впрямь недешева, если за билет нужно заплатить столько гольдов!

– А ты как думала… – Генри подумал и добавил еще несколько монет. Он-то перебьется, если что. – Вот, на первое время хватит. А я догоню, как только смогу. Огневозы не каждый день ходят, но я на любой сяду, даже скотовоз сойдет! Но все же я надеюсь, что обойдется…

– Так-так, – произнес за спиной сухой, резкий голос. – Значит, «дядюшка Генри»?

Монтроз обернулся, уже зная, кого увидит: перед ним возвышался Шеллис Турмай собственной персоной. Смуглое скуластое лицо даже не дрогнет, по прищуренным темным глазам ничего нельзя прочесть, большие пальцы рук засунуты за ремень в опасной близости от револьверов, блестит нагрудный знак начальника полиции…

– И сколько же ты заплатил этой юной девице за обман? – скрипуче поинтересовался Турмай. – Или ты платил ей за иные услуги? Не знал, Монтроз, что ты теперь предпочитаешь покупать женщин!

Генри прикусил язык, хотя так и тянуло ответить, но… сейчас он мог только помалкивать. По-хорошему, за такие слова Турмаю следовало бы набить морду, но он не мог себе этого позволить. Пришлось глотать оскорбление, и ладно уж он сам, а вот принцесса…

– Сударь, вы хам и мерзавец, – произнесла Мария-Антония невыразительным скучным голосом. Тон, однако, был таков, что даже Турмай на мгновение чуть шире приоткрыл глаза. – К несчастью, вы сейчас исполняете службу, а значит, всякое действие, направленное против вас, будет расценено как покушение на законную власть… чем вы, судя по всему, и пользуетесь, не так ли?

Генри попытался дернуть принцессу за руку, но она вовремя отступила на шаг в сторону, спокойно глядя на Турмая. Темные глаза встретились с серо-голубыми, ледяными, и, судя по всему, этот поединок мог продолжаться очень и очень долго…

– Приношу свои извинения, сударыня, – неожиданно прервал напряженное молчание Турмай и коснулся полей шляпы, обозначая поклон. – Должно быть, я неверно оценил ситуацию. Непростительная оплошность с моей стороны.

– Я приму ваши извинения, – кивнула Мария-Антония, в этот момент не казавшаяся смешной в безразмерном комбинезоне и широкополой шляпе. «Ее никак не спрячешь, – удрученно подумал Генри. – Хоть в монашку переодень, порода-то видна, а уж характер и вовсе тряпками не занавесить!» Оставалось только надеяться, что все обойдется. – Однако не могли бы вы известить нас, чем мы привлекли внимание столь важной персоны?

– Непременно, сударыня, – снова кивнул Турмай. В непроницаемых глазах разгоралась искра то ли интереса, то ли азарта. – Но для начала мне хотелось бы задать несколько вопросов вашему… хм… дядюшке. С вашего позволения.

Принцесса жестом выразила согласие.

– Генри, – произнес метис все тем же тоном, разве что немного жестче. – Ты в курсе, что объявлен в розыск?

– Нет, – честно сознался тот. – За что?

– За ограбление в особо крупных размерах, – ответил Турмай. – И похищение некой благородной девицы. Имя не разглашается.

Монтроз бросил взгляд на принцессу. Да уж, ситуация…

– Здорово, – сказал он. Н-да, недалеко ушли… – Что за мной гоняются «ящерки», аддагезы и вообще все, кому не лень, я слыхал, но чтоб и полиция тоже… не ожидал. Давай, Шел, говори, что там положено, и пошли. Я стрельбу на перроне устраивать не собираюсь. Девушку только не тронь.

– В Барри несколько дней назад была крупная перестрелка, – проигнорировал его слова Турмай. – Это твои приятели?

– Скорее всего. – Генри сунул руки в карманы, ссутулился. Перспектива оказаться в кутузке – и неизвестно, кто его оттуда заберет под залог, – не прельщала. – Не поделили шкуру непойманного рейнджера, наверно. Точно не знаю, врать не буду.

– Там были «ящерки» и несколько наемников, – просветил метис. – Обеим сторонам сильно досталось.

– Можно, я не стану скакать от радости? – огрызнулся Монтроз. Принцесса помалкивала, и на том спасибо, но следила за мужчинами настороженным взглядом. – Ну чего ты тянешь, а?

– Генри. – Турмай откинул темные косы за спину, поправил шляпу. – Мне не нужны неприятности в Тиммахине. Их и без тебя достаточно.

– И не думал доставлять тебе хлопоты, – светски оскалился тот. – Просто намеревался убраться отсюда как можно быстрее и как можно дальше, представь себе! А тут такая незадача…

– Трое у дальнего края платформы, – сказал начальник полиции невозмутимо. – Шестеро посредине. Еще четверо вертятся поблизости. Наемники.

– Ты… – опешил Генри.

– Мне не нужны неприятности в Тиммахине, – повторил Турмай. Покосился на Марию-Антонию и добавил: – Тебе никогда не было нужды красть девиц. Задание?

– Еще какое… – невесело усмехнулся Монтроз. – Сам уже не рад. Значит, официально в розыск-то объявили?

– Да. Пять голосов, этого достаточно, ты знаешь.

– Кто?

– «Ящерки», «кэмы», их подручные.

– «Птички» не светились?

– Нет. Один голос – из числа их прихлебателей, но тех, кто на две стороны работает.

– Страхуются… – протянул Генри, прикусил губу. Дело оборачивалось совсем уж скверно. – Ладно. И что мне теперь делать?

– Садись в вагон, – ответил Турмай. – Видишь, фермеры? С ними.

– Понял, – коротко кивнул Монтроз, не веря своему счастью. – А… наблюдатели?

– Сейчас станут ловить карманника, – сообщил метис и коротко свистнул. Откуда-то издалека ему ответили таким же переливчатым свистом. – Суматоха. Не тяни.

– Шел… – Генри взглянул исподлобья. – Я…

– Будешь должен. – Турмай снова коснулся шляпы, взглянул на Марию-Антонию, настороженно следившую за беседой. – Сударыня…

– Сударь… – кивнула та, глядя вслед начальнику полиции. – Генри?

– Вопросы потом, – пресек он, проталкиваясь к большой компании фермеров. То ли те с заработков ехали, то ли наоборот, неважно! – Вот как поезд отойдет, так поговорим, идет?

Девушка кивнула и больше ни о чем не спрашивала. А на перроне тем временем и впрямь поднялась суета: кого-то ловили, а Генри только молился всем известным ему богам, чтобы фальшивого – а может, и настоящего – карманника пытались изловить как можно дольше, чтобы им с принцессой хватило времени сесть в вагон, чтобы огневоз тронулся и унес их подальше от Тиммахина…

Проводник взглянул на билет – два лица, как и обозначено, – недовольно смерил взглядом Звона и Грома: псы приветливо завиляли хвостами, зная, что нужно вести себя примерно… Надорвал билет и пропустил всю компанию в вагон. Не общий, тоже слава всем богам: неизвестно, что наплела Мария-Антония главному по станции, чтобы им досталась эта клетушка в конце вагона для чистой публики. Может, сказала, что ей, девушке невинной, страшно путешествовать с толпой грубых мужиков в сопровождении всего лишь старого дядюшки… Генри не собирался задаваться вопросами. Главное, они в вагоне. Конечно, их еще могут ссадить, но это уже гадально.

Он выглянул в окошко: суматоха почти улеглась, мелькала в толпе долговязая фигура Турмая, шныряли туда-сюда его люди…

– Вы с ним знакомы? – подала голос принцесса.

– С Шелом? Да.

– Ему уже приходилось брать тебя под стражу?

– А?.. Нет, – рассмеялся Генри. – Нет… Просто ему по должности положено знать, кто и зачем прибывает в Тиммахин. Это ведь станция, да у переправы, мало ли что! И контрабандисты попадаются, и прочий люд…

– Но он говорил с тобой не как с человеком, которого подозревает в преступлении, – гнула свое Мария-Антония. – И он отпустил нас.

– Ему не нужны неприятности в городе, – повторил Генри слова Турмая. – Если б он меня арестовал… ну, ты же слышала, кто еще был на перроне. Всем я нужен, и вряд ли бы они стали ждать полицейского расследования.

– Что же, выходит, наши преследователи не доверяют наемникам, раз решили прибегнуть к такому ходу?

– Скорее, палят из пушки по воробьям, – хмыкнул Генри. – Если не наемники, так полиция, кто-то да сцапает добычу…

– И Турмай все же отпустил тебя, – констатировала Мария-Антония. – Он не похож на человека, относящегося к своим обязанностям спустя рукава, и ты не предлагал ему денег. Так почему же?..

– Он по отцу делакан, – сдался Монтроз. – Ну, я говорил, да ты и сама видела, он больше похож на сына равнин, чем на белого. И обычаи их Шел хорошо знает. А делаканы делакотам родня, даже по названию племени ясно. И я, стало быть, тоже родственник. Не очень близкий, вроде троюродного, но все же. И он за мной ничего вовсе уж мерзкого не знает, так что… – Он усмехнулся. – Шел умеет идти с собою на сделки: и покой в городе сохранить, и родственника выпустить, и никому из нанимателей поперек слова не сказать – на это он мастер!

Принцесса молчала, поудобнее устраиваясь на узкой лежанке.

– Полиция – это вроде стражи? – уточнила она. – А кому же она подчиняется, если, ты говорил, у вас нет единой власти, а лишь… корпорации?

– Им и подчиняется. – Генри снова выглянул в окошко. – Там сложно, я не вникал. В общем, все корпорации отчисляют какие-то деньги на содержание полиции. Считается, что та беспристрастна. Вранье, конечно… Решения принимаются большинством голосов – это если по серьезным вопросам. А по ерунде вроде того, объявить кого-то в розыск или там перекрыть какую-то дорогу на всякий случай, достаточно, чтобы трое членов совета корпораций проголосовало. А там уж… – Он махнул рукой. – Крупных-то не так много, но в совет входит уйма мелких, а те работают на остальных… В общем, не завидую я полицейским! Мало того, что приказы сыплются один другого хлеще, так и на местах работы полно. Они ведь за порядком должны присматривать: вот в Барри стрельбу устроили, так старине Шелу без разницы по идее, «ящерки» это или чьи-то там наемники, всех надо бы за шкирку да за решетку, до выяснения обстоятельств. Ну тут уж как устроится…

– Да, похоже, это сложная система, – задумчиво произнесла девушка, явно хотела спросить что-то еще, но огневоз вдруг вздрогнул всем своим огромным телом, раздался знакомый уже переливчатый клич – на этот раз в нем звучали печальные ноты: прощайте, мол, до новой встречи!

И тут же зарокотало под полом вагона, так что даже привычные псы взъерошились, застучало – сперва медленно, потом все быстрей и быстрей, и перрон за окном начал уплывать назад.

Принцесса высунулась в окно – Генри был настороже, чтобы успеть поймать ее, если вдруг начнет падать, – смотрела как завороженная на проплывающую мимо пеструю толпу, на здания складов и окраинные домишки, все быстрее и быстрее мелькающие снаружи, а потом город кончился и потянулась прерия, только невдалеке мелькала серебряная лента Майинахи…

– Мы сперва вдоль реки пойдем, – нарушил молчание Генри. – Потом река уходит круто на юго-восток, а мы двинем дальше. Попетляем сколько-то, а там вернемся к реке, переедем ее – это будет Кармелла. Оттуда совсем немного – и Портанс.

– А огневоз?

– А он опять пойдет вдоль реки до… – Генри нахмурился. – До Сичитаки, кажется, там вернется на эту сторону и поедет обратно. Ты не думай, это недолго. Меньше недели пути, я ж говорю, где пустая прерия или Территории, огневоз летит стрелой.

Он умолк, принцесса тоже не поддерживала разговор, и Монтроз сказал зачем-то:

– Если повезет, можем увидеть огневоз-призрак.

– Это как? – заинтересовалась девушка.

– Рассказывают, что на одном перегоне перед Кармеллой когда-то случилось крушение, – ответил Генри. – Много людей погибло, а все из-за того, что стрелку вовремя не перевели, вот огневоз с рельсов и сошел. И как нарочно, его тоув поспать лег, небыстро двигались-то… Теперь, кто часто ездит, поговаривают, будто ночью за огневозом пристраивается другой и гудки подает, торопит. Кто-то даже умудрялся в кабине мастера рассмотреть, потом сличили приметы – ну точно, погибший с того разбившегося огневоза. Но этот еще ничего, безобидный, просто никак до места назначения дойти не может…

– Бывают хуже?

– Бывают, – кивнул он. – В основном на Территориях. Но там и вообще много странного происходит. Я слышал, один огневоз пропал. Весь, целиком, со всеми людьми, грузом. Решили, что все-таки в ловушку угодил, долго потом пути проверяли, но ничего не нашли. А он возьми да объявись! Только не на том месте, где пропал, а на четыре сотни миль восточнее. И, – тут Генри усмехнулся, – через двадцать лет. Долго пассажирам пришлось доказывать, что это они самые и есть. Представляешь, какая волокита, особенно если вернулся муж, а жена уже второй раз замуж вышла? Или там за кем-то успели уже родственнички наследство поделить да поистратить…

– Да уж, – усмехнулась девушка. – А еще?

– Еще… – Мужчина задумался. – Да много баек. Тоже, говорят, на Территориях призрак встречается. Но идет не следом, а прямо лоб в лоб, выглядит как настоящий, и если мастер неопытный или просто трусоватый, то может по тормозам дать или вовсе огневоз с рельсов свести… А если не испугается, то встречный насквозь пройдет – его позади видно будет, как он несется куда-то. Должно быть, тоже когда-то крушение было, теперь разве упомнишь? Разное случалось, всем побыстрее надо, вот… то стрелку не переведут, то маршруты спутают…

– Удивительно… – произнесла принцесса, неотрывно глядя в окно и явно думая о чем-то своем. – Я и помыслить не могла, что можно путешествовать с подобной скоростью!

– Ха! – сказал Монтроз, довольный, словно это ему принадлежала заслуга изобретения огневоза. – Это ты еще не видала скорых огневозов! Наш по сравнению с ними тащится как улитка… А те летят – не разглядеть даже, ветер поднимают – аж уши закладывает и гром гремит! Но здесь мы их не увидим. Они восточнее ходят, там народ избалованный, неделя пути – это им много, надо, чтоб за день-другой до соседей добраться можно было!

– А по воздуху люди еще не научились летать? – серьезно спросила девушка.

– Я не слыхал, – так же серьезно ответил Монтроз. – Но, говорят, тоувы над этим работают. А ты бы хотела?..

– Не знаю, – задумчиво сказала она. – Когда-то давно – может быть, я тогда летала во сне. Сейчас… сейчас не до полетов. Держала бы земля!

– Твоя правда… – Генри тоже покосился в окно и вдруг подумал о том, сумеют ли верные спутники Марии-Антонии, колючие ветви, догнать огневоз?..

15

– Новости?

На этот раз Ивэйн Хоуэлл встретил брата в рабочем кабинете – строгом, изысканном и начисто лишенном малейших индивидуальных черт. Перед посторонними глава корпорации не считал нужным обнажать свои привычки и мелкие пристрастия.

– Пока нет, – отозвался Рональд. Он явился прямиком с какого-то заседания и не успел еще сменить костюм на менее официальный. – У экспедиции все в полном порядке. Лагерь обустроен, работы начаты. Со дня на день ждут прибытия вспомогательных отрядов. В замок они пока не заходили, не до того.

– Хорошо… – Ивэйн вздохнул, прошелся по кабинету. – Ты слышал о том, что твоего рейнджера объявили в розыск?

– Конечно. И я помню, что ты предлагал сделать это раньше, – напомнил тот.

– Шансов на успех у него все меньше.

– Насколько я знаю, его приказано брать живым, так что возможность уцелеть у него есть.

– Полагаешь? Если за него возьмутся специалисты… – Ивэйн выразительно умолк.

– Если он окажется достаточно умен, чтобы не отмалчиваться…

– Он в любом случае труп, – констатировал старший Хоуэлл. – А жаль. Мне начинает нравиться этот твой неуловимый рейнджер. Сведения о нем есть?

– Увы, нет, – нахмурился Рональд. – С момента последнего доклада – его видели неподалеку от приречного городка – сведений больше не поступало.

– Ему было, куда отправиться от этого городка?

– Конечно. Либо по ту сторону Майинахи, либо вдоль нее в обе стороны, либо обратно в прерии, – криво усмехнулся тот.

– Что бы выбрал ты?

– То, чего от меня ждут менее всего.

– И чего ты менее всего ждешь от этого человека?

– Он любит прерии, – произнес Рональд. – И не любит города. Скорее всего, он выбрал бы Территории, пусть даже сейчас они неспокойны.

– Он наверняка рассуждает так же, как ты.

– С подачи «Дракона» задействована полиция, – напомнил младший Хоуэлл. – В любом городе его возьмут сразу же. Не исключено, что он попытается замаскироваться, но от девушки ему вряд ли удастся избавиться. Да он и не станет – это ведь гарантия выплаты его награды!

– Ну и на что ты поставишь? – усмехнулся старший брат. – Прерии или города? Он думает, что враг думает, что он думает, что… На какой итерации остановиться?

– Я ставлю на прерию, – сказал Рональд. – Он сумасброден, но в самую меру, и не станет соваться волку в пасть.

– Тогда я поставлю на город. Оповести на всякий случай своих агентов.

– Давно сделано, – усмехнулся тот. – Или ты забыл, насколько похоже мы мыслим?..

…Под перестук колес славно спалось, и можно было не думать о том, что завтра нужно вставать спозаранку и снова отправляться в путь. Воду не надо экономить: в вагоне стоял здоровенный бак, каждый мог наливать столько, сколько нужно, а еще проводник трижды в день раскочегаривал некое подобие печурки, и у него легко можно было разжиться кипятком и купить что-нибудь из съестного. Генри, кажется, перебрал все, что было у бедолаги, еще жаловался на скудный выбор, но Марию-Антонию и то занимало донельзя: и диковинный напиток из какой-то сушеной травы, который следовало заливать горячей водой и настаивать (он делался густо-коричневым, горчил и приятно пах, его пили с золотистыми осколками сахара, привезенного откуда-то с юга), и конфеты в аляповатых ярких бумажках, и посыпанные корицей сладкие сухари, и еще какая-то дребедень, которую Монтроз скупал щедро, будто ехал с целой компанией малолетних сладкоежек. По правде сказать, принцесса предпочла бы сочную отбивную с овощами и бокал хорошего вина, но здесь не продавали ничего подобного. Генри говорил, такое подают на станциях, но ей самой запрещал высовываться из вагона, когда огневоз останавливался и подсаживались еще люди, шумели, галдели, устраиваясь в общем вагоне и таких же клетушках, как у них с Монтрозом.

Девушке тогда велено было сидеть тихо. С нею непременно оставался один из псов, пока Генри выводил второго на перрон по его собачьим делам: собаки были воспитанные и порядка не нарушали. Потом Гром и Звон менялись местами, а затем огневоз снова трогался: стоянки редко превышали час-полтора, только-только сгрузить поклажу и посадить новых пассажиров. Мария-Антония только краешком глаза – сильно высовываться в окно Генри тоже не велел, и она слушалась, – успевала разглядеть незнакомые поселения.

Раз это был маленький городок с островерхими крышами, а жители почему-то сполошь одевались в черное, невзирая на жару, – Монтроз сказал, что это приверженцы какой-то из ветвей веры в единого бога, и по их правилам положено ходить именно так, и даже детей они одевают в глухие черные наряды. Мария-Антония тогда невольно пожалела детишек и подивилась, как странно выглядят на фоне черных, как галки, мрачных местных обитателей люди вроде Генри или те же служители огневоза в их солидной и нарядной даже форме.

Другое поселение поражало яркой зеленью, столь непривычной после сухой желтизны прерии, что Мария-Антония не поверила своим глазам. Каждый дом окружен был плодовыми деревьями, и уже сейчас видно было, что к осени ветви будут клониться к земле под тяжестью урожая. За пределами городка исчезали в жарком мареве длинные ряды таких же деревьев, доносилось чье-то мерное пение: это работники, сказал Генри, и свободные, и невольники, ухаживают за деревьями, а под песню трудиться веселее. Осенью огневоз будет стоять тут по нескольку часов: местные фермеры станут грузить ящики с великолепными яблоками, за которые в больших городах дают приличные деньги, даже и за те, что не сняты с веток, а собраны с земли. Это оттого, что Майинаха тут рядом, говорил Монтроз со знанием дела, раз, а два – тоувы когда-то пробовали бурить землю и искать подземные воды. Вот здесь нашли, устроили водопровод, и теперь здешние сады не страдают от засухи даже в самые жаркие годы, когда мелеет сама Майинаха…

По большей части, конечно, снаружи тянулась бесконечная прерия. Отведешь взгляд, посмотришь снова – и уже не поймешь, это место ты видел только что или все-таки другое. Иногда где-то вдалеке виднелись дымки – то ли от стойбищ здешних детей равнин, то ли от затерянных в прерии ферм, кто знает? И этот невиданный простор, бесконечный и какой-то безжалостный, как думалось иногда Марии-Антонии, немного пугал. Она знала, что мир велик, но эти его размеры слишком уж впечатляли…

Приятнее все-таки было созерцать города и поселки. Эти кусочки чужой жизни мелькали, как в калейдоскопе, и не слишком-то удивляли принцессу. Да, люди одевались теперь иначе, а бал правили, похоже, зажиточные крестьяне и горожане, а не аристократы, как в ее время: судя по манерам дам, которых она приняла было сперва за высокородных, это оказались не более чем дочки и жены разбогатевших торговцев. И пусть манеры тоже могли измениться за столько лет, породу подделать еще никому не удавалось: сразу было видно, что эти женщины происходят от землепашцев, в лучшем случае ремесленников, но никак не являются потомками знатных семей.

Это явно понимал и Генри, поскольку прятал девушку все более тщательно, уже и в коридор вагона не выпускал ее в одиночку, особенно на стоянках, провожал куда угодно и сторожил, как верный пес, не доверяя это уже и настоящим собакам. Гром и Звон все время были настороже, как велел хозяин, но его и это не устраивало: он приказывал псам ложиться поперек двери в их клетушку, называвшуюся купе, так, чтобы любой вошедший без спросу непременно напоролся бы на зубы, не уступавшие остротой зубьям капкана.

Сам Генри, отдохнув за несколько дней, стал выглядеть немного лучше: пропали вечные темные круги под глазами, физиономия сделалась не вовсе уж изможденной. Только вот крашеные его волосы принялись линять, и теперь он даже в огневозе предпочитал не снимать шляпы: пестрые пряди привлекали к себе слишком много внимания…

Это была очередная стоянка. Генри вывел наружу Грома, оставив Звона охранять принцессу: пес привычно лежал у двери, насторожив уши – снаружи творилось какое-то непотребство. Кто-то садился в соседний общий вагон, да с таким шумом и гамом, что Мария-Антония нахмурилась: в ее времена даже простолюдины не позволяли себе так вести себя!

В купе сунулся Генри, свистнул Звона – прогулка на сей раз оказалась очень короткой – и снова исчез. Мария-Антония решила приберечь вопросы до окончательного его возвращения, но спрашивать не потребовалось.

– Скототорговцы, – выдал он, вернувшись и устало упав на лавку. – Целый вагон. Даже в нашем несколько купе заняли. Тони, я тебя умоляю, не высовывайся ты наружу…

– Ни по какой нужде? – не удержалась принцесса.

– Без меня – ни по какой, – серьезно ответил он. – А лучше бы и со мной не выходить. Они пьяные все в стельку, а бабу… прости, женщину чуют за сто миль: они ж их полгода не видели, а телка за бабу не считается… – Генри помолчал. – Нет, ясно, если приспичит, тут уж никуда, но только мне скажи, я провожу. Опасно.

– Я скажу, – заверила девушка. Ей не нужно было объяснять, что такое пьяные мужчины, разделавшиеся с долгой и тяжелой работой и отправляющиеся на заслуженный отдых. – Не беспокойся.

В этот вечер уснуть не помогал даже ставший привычным уютный перестук колес, так гомонили подвыпившие фермеры, а еще постоянно ходили туда-сюда по вагону, и проводник не брался их утихомиривать: может, боялся, а может, ему приплатили за беспокойство… Только за полночь – начавшая расти луна показалась в темном прямоугольнике окна – Марии-Антонии удалось задремать. Генри давно спал, отвернувшись лицом к стене и накрыв голову подушкой: виднелся только нестриженый затылок да загорелая шея. Ему не привыкать было ночевать и не в таком шуме!

Мария-Антония вздохнула: было душно, даже собаки тяжело дышали, вывалив языки, – за день вагон накалился на солнце, а ветер был таков, что задувал весь дым прямо в окно, поэтому Генри его и прикрыл. Вряд ли ветер уже переменился, но девушка была готова скорее терпеть дым, нежели духоту. Будить спутника ради такого пустяка не хотелось, и принцесса попыталась сама приподнять раму. Это удалось ей не с первой попытки, но наконец свежий ветер ворвался-таки в тесное купе.

Удовлетворенно вздохнул Гром, Звон перестал пыхтеть и положил голову на лапы. Принцесса прилегла на свой лежак, подставив лицо струе воздуха, несущего запах дыма и прерий, ставшего уже привычным и почти родным, потерла запястье – зацепилась рукавом, когда пыталась открыть раму, – и провалилась в сон.

Сон ее был короток и тревожен: трубили рога, вызывая на битву, и шум сотен голосов сливался воедино, и топот тысяч ног эхом отдавался среди древних стен… Тот, кто должен был пробудить зачарованную принцессу, шел с войной, ибо не ему, совсем не ему родичи предназначали заколдованную девушку, но он решил сам и хотел взять ее силой. Вот откуда этот грохот и звон, и равномерный стук – это, должно быть, таран бьет в ворота!

Мария-Антония открыла глаза: кругом было темно. Лежать было жестко, и, пощупав под собою рукой, она поняла, что это не более чем обычная лавка, едва прикрытая вытертой тканью. На ней было не платье, а какие-то обноски, а на соседней лавке похрапывал, должно быть, ее сторож. И сверкнули в полутьме собачьи глаза, стоило девушке спустить ноги на пол: ее охраняли, и охраняли хорошо!

«Это не враг, враг бы связал меня или бросил в темницу, а это всего лишь тесная комната, да и сторож крепко спит, – пронеслось у нее в голове. – Должно быть, это мои родные решили спрятать меня, переодев крестьянкой, а раз так…»

Сторож действительно не проснулся, даже когда она встала, и это лишь уверило принцессу в ее правоте и обрадовало: она не хотела убивать спящего. Собаки не должны были тронуть ее, они охраняли от пришельца, которого так боялись ее родители, и это оказалось правдой: Мария-Антония спокойно переступила через одного пса, потом через другого, но те лишь проводили ее взглядами и беспокойно заскулили, но остались лежать.

Она, повозившись, открыла дверь, удивляясь, отчего это пол под ногами вздрагивает, будто там, в подземельях, работают в своих кузнях маленькие цверги!

Выйдя из темницы, девушка попала в узкий коридор: по одной его стороне шли двери, должно быть, запиравшие точно такие же темницы, какую только что покинула она сама, а с другой… с другой были окна. Принцесса осторожно выглянула наружу и тут же отшатнулась: там с бешеной скоростью неслось что-то темное, вроде бы бескрайнее поле, и растущая луна мчалась над ним, да не одна, а сразу несколько!

«Колдовство!» – решила принцесса и тронула ближайшую дверь. Если там тоже находятся узники, быть может, удастся договориться с ними? Она освободит их, а они помогут ей выбраться из замка и встретиться с тем человеком… С каким человеком?..

Мария-Антония помотала головой, отгоняя внезапно нахлынувшую дурноту, и попробовала следующую дверь – первая оказалась заперта.

Принцессе повезло лишь на третий раз – дверь скользнула в сторону, и глазам ее открылось преудивительное зрелище: в маленькой клетушке сидело шестеро здоровенных мужчин, все как один одетых в синие засаленные штаны на лямках и потрепанные рубашки. Им всем не мешало бы помыться и побриться, но главное, что удивило принцессу: на маленьком столике громоздилась здоровенная бутыль, распространявшая отчетливый запах спиртного, а рядом расположилась всевозможная закуска – ветчина, сало, колбасы и сыр, щедрые ломти хлеба…

– Ого! – сказал один из мужчин. – Вот так дела! Тебе чего, пичужка?

– Ну так! – ответил второй и надкусил изрядный шмат ветчины. – Чего им всем надо, а?

– Господа, – произнесла Мария-Антония тем голосом, что способен был перекрыть любой пьяный гогот, – не соблаговолите ли проводить даму? За известное вознаграждение, разумеется.

– Пичужка-то потерялась! – возгласил тот, что первым заговорил с ней, и поднялся во весь рост. – Как не проводить!

Он шагнул в коридор, и девушка невольно попятилась: она приходилась мужчине ростом едва по плечо, а то и меньше, он выглядел так, будто был способен сломать ее пополам двумя пальцами, и, наверно, на полголовы превосходил Генри… «Какого Генри?» – изумилась принцесса.

– Пошли, что ли, – сказал гигант, улыбаясь. Улыбка у него была хорошая, ее не портило даже отсутствие переднего верхнего зуба. Светловолосый и голубоглазый, он походил на кого-то из отцовских рыцарей, чьего имени Мария-Антония никак не могла вспомнить, хоть и пыталась. – Тебе куда надо? До ветру или обратно к маменьке?

– Такие с маменьками не ездят! – раздалось от общего стола. – Ты гляди, одета парнем, да и вообще по ночам шляется. Тащи ее сюда, Дейн, тут разберемся!

– А и то! – решил он и взял Марию-Антонию за плечо. – Пойдем к нам, у нас и покушать найдется, и выпить, даже и сладенького для девушки спроворим!

– Благодарю, – ответила она с достоинством, не двигаясь с места: стронуть ее было задачей непростой даже для сильного мужчины, – но я хотела бы покинуть это место, и если вы поможете мне…

Мужчины разразились хохотом.

– Смешная какая! – сказал гигант, которого назвали Дейном. – До ближайшей станции еще часов десять, куда уж тут… покинуть!

– Так пусть с нами пока посидит, – вступил еще один.

– Правда, пойдем, – потянул ее за собой Дейн. – Чего тебе скучать, еще вся ночь впереди!

– А девочка-то справная, – заметил кто-то. – Ты смотри, и спереди, и сзади…

– А мы-то было заскучали! – хмыкнул еще один. – Дейн, да тащи ты ее сюда!

– Ну а если…

– Чего если? Раз одна шляется, так ясно, на что нарывается!

И великан Дейн, показавшийся таким обходительным, вдруг потянул ее за собой с такой силой, что принцесса едва не влетела в маленькое помещение.

– Ну, ты садись, – пригласил ее чернобородый, хлопнув себя по колену. – Чего зря ноги трудить?

– А ноги вроде ничего, – заметил еще один, шлепнув девушку по заду. – Так не видать, а длина…

– Ну а чего – не видать, пущай раздевается! – безапелляционно решил третий.

– И правда, скидывай шмотки, – велел чернобородый. Должно быть, он тут считался за главного. – Чего время-то терять? Раз, два, тут уже и станция…

– Да как вы… – начала было принцесса, но тут же осеклась.

– Не выкобенивайся, – ласково сказал Дейн.

Не было смысла спорить. И кричать «да как вы смеете!» – тоже. Это были никакие не заключенные, они отдыхали в свое удовольствие, а Мария-Антония влетела в их логово, не подумав. Надо было оставаться с тем спящим стражем и его собаками, он хотя бы не пытался лапать ее и не рвал с плеч эту нелепую одежду…

И тут что-то вскипело в глубине души, что-то очень холодное, обжигающее даже, и Мария-Антония стиснула зубы и начала раздеваться. Все-таки она была дочерью своего отца и за честь свою и жизнь собиралась сражаться до конца! Ну еще немного… И еще… И еще…

Пронзительный вопль разбудил спящий вагон: принцесса умела пользоваться стилетом и знала, куда его ловчее вогнать, а вид крови разом охладил охочих до юных дев мужчин… А следом в купе ворвался кто-то еще, и поднялся рев, и вой, и треск, и лязг, и дребезг слышался – это выбили окно, и…

Мария-Антония с большим удовольствием потеряла сознание…

…Генри проснулся как от толчка. Или нет: это прямо над ухом тревожно скулил Звон, не смея покинуть купе без разрешения, а Гром стоял, напружинившись, прямо у приоткрытой двери купе.

Монтроз перевел взгляд налево. Принцессы не было.

Остатки сна как рукой сняло, он вылетел в коридор, даже не обувшись, только псам махнул – мол, следом, следом!

По счастью, далеко идти не пришлось: третья дверь, считая от их, была приоткрыта, и оттуда доносился такой развеселый шум, что… Генри замер и прислушался: веселья что-то поубавилось, а потом кто-то завизжал, как резаная свинья, визг забрался вовсе уж в несусветные высоты и упал до низкого воя. Еще кто-то виртуозно матерился, кто-то требовал «брать стерву целенькой», и Генри не выдержал.

Зрелище его глазам открылось дивное: Мария-Антония, встрепанная, в сдернутом с плеч комбинезоне, стоя на одной из лавок, грозила окружающим окровавленным стилетом. Судя по тому, что катавшийся по полу парень зажимал руками пах, воспользовалась она им не безрезультатно. Ясно было, однако, что долго девушке не продержаться, против дюжих-то мужиков, поэтому Генри, не рассуждая, ринулся в бой, не подумав даже, что любой скототорговец крупнее его раза в полтора! Только подлых ухваток детей равнин они не знали, да и вообще, не было с ними верных собак!

Зазвенело разбитое стекло, кто-то заорал придушенно: псам велено было не убивать, так, придержать, а то объясняйся потом… Генри вытер кровь из разбитой губы и огляделся. Один валяется и скулит – это добыча принцессы. Еще трое – его работа, пару носов и челюстей Генри сегодня поправил. Ну а остальных надежно взяли в тиски Гром и Звон, да и с прочими помогли, не то пришлось бы худо… Хотя, кажется, принцесса тоже полосовала, до кого могла дотянуться. Слава всем богам, по нему самому ни разу не угодила!

– Тони… – выдохнул Генри, протягивая руки. Девушка так и стояла, выставив клинок, и чувствовалось, что подходить к ней не стоит: глаза горели нехорошим льдисто-голубым огнем. Не тем, к которому он привык, и все сразу стало ясно: просто так она не пошла бы шататься по вагону! – Тони, это я, Генри… Брось ножик, очень прошу, пойдем баиньки, а?

Звучало это глупее некуда, но рейнджер не мог придумать, как еще обратиться к этой фурии с каплющей с клинка кровью!

– Тони, Тони, – повторял он, опасаясь, что вот-вот придут в себя так лихо положенные им парни (не были бы они так пьяны, черта с два бы он совладал с ними!) и последует второй раунд. – Иди ко мне, не бойся, я тебе ничего…

У принцессы вдруг подломились колени, глаза закатились, она начала оседать, и Генри едва успел ее подхватить, отметив только, что стилет она так и не выпустила из руки.

– Еще раз увижу, что кто-нибудь… – сквозь зубы сказал он пришедшему в себя белобрысому здоровяку, которого сгоряча приложил лбом о косяк. – Кто-нибудь, как-нибудь тронет эту девушку… псам скормлю! И детям равнин сообщу, чьи стада можно разорять, – пообещал он уже из чистой мстительности. Ни сиаманчи, ни делакоты не заходили так далеко на юго-восток, но попугать «скотников» сойдет!

Генри перехватил принцессу поудобнее – она, казалось, ничего не весила – и понес обратно в купе.

– Тони, Тони, – тормошил он ее, тревожно вглядываясь в застывшую на неподвижном лице брезгливую гримасу. Гром и Звон, отпихивая друг друга, лезли поближе к приятельнице хозяина, норовили ткнуть носом и лизнуть в щеку: это была добрая девушка, она никогда их не обижала и даже угощала (с разрешения хозяина, конечно) разными вкусностями. – Да очнись же ты, черт тебя побери!

С большим трудом он разжал ее пальцы, высвободил рукоять стилета, тщательно отер кровь… Та еще игрушка! Хорошо, если пострадавший парень не кинется на следующей станции в полицию! Выкинуть бы стилет в окно, да Мария-Антония расстроится…

– Тони! – рявкнул Генри наконец и, как ни был себе противен, больно ущипнул ее. Помогло: безвольно повисшая рука взметнулась, и, не вынь Монтроз из нее стилет, лежать бы ему с пробитой шеей!

Серо-голубые глаза смотрели с ледяной яростью, но вот Мария-Антония моргнула, узнав Генри, и опустила руку.

– Ты…

– Я уж думал, что ты не проснешься… – проговорил он с облегчением и сел на пол рядом с лежаком. – Я и так, и сяк… Ты не велела себя целовать, так что пришлось… Ничего?

– Все в порядке… – Девушка села, приглаживая растрепавшиеся волосы. – Генри, что случилось?

– Не знаю, – честно ответил он. Это была настоящая Мария-Антония, слава всем богам, прочие неприятности могли обождать! – Я проснулся от шума, ну, еще псы будили. Я думаю, ты пошла проветриться и нарвалась на парней из соседнего купе. Я же говорил, что там скототорговцы разместились, кому в общем вагоне мест не хватило!

– Я знала, – кивнула девушка и понурилась. – Настоящая я знала. А та – та решила, что она в темнице, а эти люди ей помогут. Хорошо, что я проснулась вовремя, иначе ты мог бы и не успеть…

– Если ты серьезно покалечила того парня, нас ждут неприятности, – уведомил Генри.

– А что, за надругательство над женщиной неприятности не следуют? – нахмурилась она.

– Смотря кто сколько заплатит. А мы, кстати говоря, – никто. И свидетели – только они, – объяснил Монтроз. – Наплетут что угодно. Будто ты завлекала, и все такое, а потом вдруг… Ну, сама сообрази!

– Какая мерзость! – скривилась принцесса. – В мое время таких людей четвертовали бы!

– За насилие над благородной? – приподнял бровь Генри. – Или рыцаря какого-нибудь тоже взогнали бы на плаху за то, что затащил симпатичную крестьянку в кусты, а потом отдал ее свите?

Повисло тяжелое молчание.

– Ты прав, как ни тяжело это осознавать, – произнесла Мария-Антония, когда Генри уже раскаялся в своих словах: не здесь и не сейчас это говорить! – Рыцарь заслужил бы разве что порицание, не более того. Но…

– У детей равнин насильников привязывают за ногу к жеребцу, пугают того как следует и гонят в прерию, – любезно просветил Генри. – То, что останется, бросают стервятникам. Им все равно, был это принц или бродяга.

– Мне нравится этот обычай, – сказала принцесса и села. Первым делом нашла взглядом свой стилет, схватила, осмотрела и спрятала едва уловимым движением, Генри невольно восхитился. – Но мы не у детей равнин, а я теперь не благородная, во всяком случае, не выгляжу таковой. Что нам следует делать? Откупиться от пострадавших?

– Еще чего! – оскалился Генри. – Ты его как, совсем оскопила или?..

– Чиркнула едва-едва, – пожала плечами Мария-Антония, – он больше от страха вопил. Вы, мужчины, так трясетесь над своим достоинством, что напугать вас ничего не стоит!

– Ну-ну… – буркнул он, неприятно уязвленный. – А остальные… Может, они сами друг другу морды били, а того бедолагу стеклом битым порезало! Поди докажи! Гром и Звон только сшибали и держали – синяки будут, а следы зубов – поди рассмотри… Так что нас там не было даже и близко, спали всю ночь как убитые, учти!

– Я не хочу больше спать, – проронила принцесса, глядя в окно, на размазавшуюся в светлую полосу луну – так быстро шел огневоз. – Я снова…

– Ты ведь проснулась сегодня, – перебил Генри, – ты сама проснулась! Если бы не смогла, вряд ли бы полоснула того парня! А я так, я просто тебя встряхнул… Старик сказал, что ты должна справиться сама, и ты справляешься, ведь так? А я тебя еще пуще сторожить стану, чтобы ничего не случилось больше, я…

Монтроз перевел дыхание.

– Ничего же не случалось, пока ты рядом со мной спала, – докончил он тихо.

– Тут разве что на полу лечь, – бледно усмехнулась принцесса.

– А хоть бы и на полу! – В Генри взыграло упрямство. – Я тоже хорош – завалился дрыхнуть, совсем совесть потерял! Тони… ты не бойся, нам всего ничего уже ехать осталось!

– А ты думаешь, дальше будет лучше? – спросила девушка и посмотрела ему в глаза. Так посмотрела, что никак не возможно было отвести взгляд от этих серо-голубых, очень холодных, с кристалликами льда в глубине больших глаз…

– Ничего я не думаю. – Генри отвернулся, потрепал Грома по ушам. – Но на твердой земле я себя всегда увереннее чувствую, хоть огневозы и люблю. Оно быстро, конечно, но страшно, не спрыгнуть, если что, расшибешься ведь!

– Ты не о том хотел сказать. – Ледяные иглы проникали куда-то в самое сердце. – Как прибудем – куда мы дальше отправимся?

– Я не хотел говорить, – сознался он. – Это чтобы не сглазить. Ну… Ты понимаешь.

– Понимаю. Но все же? Все идет наперекосяк, так что…

– Помнишь, – решился Генри, – ты говорила о надежном месте? Это на крайний случай, конечно… Но надежнее я не знаю. Просто не знаю, Тони. Только бы добраться туда незамеченными, а тогда я оставлю тебя там с чистой совестью и рвану к Хоуэллам, недалеко ведь! Тебе там будет хорошо, я клянусь, я…

Он мотнул головой, отчаявшись подобрать слова, а принцесса вдруг протянула руку и погладила его по волосам, сильно отросшим и приобретшим вовсе уж немыслимый цвет. И было это прикосновение настолько неожиданным, что Генри Монтроз окончательно потерял дар речи и молчал до тех пор, пока проводник не предложил горячей воды, а тогда отправил его куда подальше…

…Мария-Антония прекрасно понимала, какие неприятности способно навлечь на них с Генри ночное происшествие. Полиция (так, кажется?) может заинтересоваться этими событиями, а вряд ли скототорговцы умолчат о нем! А ведь ехать осталось всего ничего, это и сам Генри сказал. И все из-за этого несчастного заклятия!

Принцесса покосилась на запястье. Кто-то из мужчин схватил ее за руку, она не помнила, кто именно, но… теперь бусина осталась лишь одна, черная. И она теперь прекрасно понимала, что это означает. Коричневая бусина позволила ей проснуться почти полностью, достаточно для того, чтобы дать отпор ошалевшим от вседозволенности мужланам, а Генри очень быстро вернул ее к реальности. Сумел бы это проделать кто-либо еще? Мария-Антония не знала и не хотела проверять. Она лишь сосчитала дни, прошедшие между «приступами» и понимала, что следующий сон, который отправит ее в беспамятство – в разум неизвестной принцессы, – станет последним. Возможно, она сумеет пробудиться от него, но дальше… Дальше не будет ничего. Если она верно поняла шамана, Генри сумеет разбудить настоящую ее, но это будет стоить ему жизни. Окажись это кто-то иной, Мария-Антония даже не волновалась бы, но этот человек успел стать достаточно близким ей за прошедшие несколько недель. И пусть он был простолюдином, он обращался с нею как должно, а одно это по нынешним временам заслуживало уважения.

И оставалось лишь надеяться, что эти таинственные Хоуэллы найдут какой-то выход, им ведь нужна она, она и ее наследство… Но до того Генри должен доставить ее к ним, и Мария-Антония собиралась способствовать ему всеми силами…

16

– Тони, вставай, – разбудил ее Генри.

Пару дней она провела, покидая купе только по ночам и по большой необходимости: Монтроз очень опасался скототорговцев, но, кажется, обошлось. Как знать, может, те были так пьяны, что наутро ничего толком не вспомнили, а может, поверили угрозе Генри – рассказать о них детям равнин… Что толку гадать!

– Мы уже приехали? – спросила она сонно, протирая глаза.

– Не-а, – ответил он. – До Кармеллы еще часа два, но я хотел, чтобы ты посмотрела… короче, чтобы посмотрела. Оно того стоит, честное слово даю!

– О чем ты? – Мария-Антония села, взглянула в окно. – Что должно произойти?

– Смотри в окно, – сказал Генри и поманил ее рукой. – Ну, смотри же! Мост Кармеллы – это одно из чудес света, я так думаю, по крайней мере, потому что других чудес не видывал… Иди скорее!

Девушка спустила ноги с лежака и подобралась к окну. Огневоз замедлял ход, и чувствовалось по наклону, что он поворачивает.

– Гляди, – шепнул Генри, взяв ее за плечо. – Вот оно…

Огневоз, тяжело вздыхая, карабкался куда-то вверх, а потом вдруг покатился вниз, повернул еще резче, и Мария-Антония увидела…

Хвост огневоза еще оставался на мосту, а голова уже повернула обратно на запад. Девушка могла рассмотреть последние вагоны, а сам… сам мост через Майинаху – это было нечто невообразимое! Она всегда полагала, что такое сооружение должно быть тяжелым и устойчивым, но мост будто парил в воздухе над великой рекой, словно вовсе не касаясь ее опорами. Так только казалось, конечно, и, примерно представляя ширину Майинахи, принцесса могла вообразить себе масштабы моста, но он все равно выглядел хрупким и воздушным. Его строил поистине великий человек…

– Как красиво… – выдохнула она.

– Не то слово, – ответил Генри. На лице его читался истинно детский восторг. – Я прямо иногда завидую проводникам огневозов: постоянно кататься туда-сюда и видеть этакую красоту – я б за такое еще и приплачивал, а они жалованье получают!

Принцесса невольно рассмеялась, прикрывая рот ладонью.

– Да ты романтик! – сказала она.

– Я? Да ни в коем случае! – решительно открестился Генри. – Просто люблю я посмотреть на всякое такое… необычное! А это… ну, ты же сама видела!

Мария-Антония кивнула. Верно, этот мост даже отдаленно не напоминал ничто из виденного ею ранее: это была хрупкая каменная паутина, перекинутая через бескрайние водные просторы, и опор было меньше, чем у моста через простую речку, но они выдерживали вес перекрытий и даже огромного огневоза. Тут не обошлось без магии, конечно, и без точной науки, но красота… Красоту принцесса понимала. Эта каменная радуга заслуживала того, чтобы ею любовалось множество людей, но оказалась она в таком захолустье! Но если даже здесь есть подобные вещи, подумала она внезапно, то каковы же диковины более густонаселенных земель?..

…Генри все время был настороже. Он даже спал сидя, как… не верный пес даже, как охранник какой-то, просто сидел на полу рядом с ложем принцессы и держал ее за руку, маленькую такую, тонкую и сильную руку, и просыпался от каждого шороха!

Хорошо, что скототорговцы не стали предъявлять претензий, а ведь могли бы! С другой стороны, он столько заплатил проводнику, что не стоило ждать неприятностей. Парни сами знали, что нашалили, ну так что ж теперь? Поплатились маленько, бывает, приключение, опять же… Их-то Генри опасался менее всего, хоть и делал вид – и явно небезуспешно, – что беспокоят его именно они.

Приближалась Кармелла – там нужно было пересаживаться на другой огневоз и двигать в Портанс, но Генри все более склонялся к другому сценарию. Они и так уже достаточно засветились на «железке», поэтому отправляться прямиком в Портанс Монтроз не желал. Лучше проскочить короткой веткой до небольшого городка между Кармеллой и Портансом, а там… возможны варианты.

– Вот, пока тут поедем, – сказал он, затаскивая принцессу в тесный тамбур. Звон и Гром крутились под ногами, мешали, но Генри их не пинал – ясно, что деваться некуда. – Это тебе не экспресс, местный огневозик, но ничего, до Талуоки рукой подать!

Девушка молча кивнула: житейские неудобства мало ее трогали, Генри уже понял, и все же сожалел, что не может нанять для принцессы отдельный купейный вагон, и чтобы слуги подавали ей перепелов с подливкой и шипучее вино… как там его? Неважно! Главное, чтобы ей не приходилось ночевать на полу, чтобы самой мягкой подушкой не было колено Генри Монтроза или бок одного из его псов, чтобы ей не приходилось самой отбиваться от тех, кто вздумает воспользоваться симпатичной девушкой…

Генри прекрасно понимал, кто она такая, а теперь осознавал, что, должно быть, ощущали все те придурочные рыцари из легенд, которые обожала его мать. Те самые, что клали между собой и нареченной государя обнаженный меч, те, что везли девиц к будущему супругу за тридевять земель, даже не помышляя о том, чтобы коснуться их… Это было прекрасно. И очень больно.

Генри помнил, что нарушившие запрет обычно жили очень недолго и очень несчастливо. Он ничего уже не мог с собой поделать.

– Генри, – оторвала его от мрачных раздумий Мария-Антония. – Мы, кажется, приехали.

– Точно, – с облегчением ответил он. – Хватай пожитки, и на выход!

Слава всем богам, сколько-то времени они проведут в Талуоки, Генри снял комнату в приличной гостиничке, а там уж…

– Чистенько, – обозначила свое отношение к обстановке в этой дыре Мария-Антония. Еще бы там не было чистенько! Кровать и столик с тазом для умывания, вот и вся обстановка, даже коврика на полу нет! – Мило. Генри, мы надолго здесь?

– Нет, – ответил он. – На день-другой, не больше. Я уже купил билеты до Портанса. И… Тони, я обещал, как доберемся до города, я тебе сниму хороший номер и закажу горячую ванну. Номер так себе, уж прости, а воду уже греют. Я пойду пройдусь пока, а ты тут… ну…

Генри выскочил за дверь, недоговорив, выругал себя в несколько этажей и отправился по делам. Его план требовал некоторой подготовки…

…Мария-Антония с удовольствием расчесывала влажные волосы: пусть они были не так уж длинны, но требовали неустанной заботы, а с этими путешествиями… Генри сдержал слово: пусть номер в гостинице Талуоки был скромен, зато хозяйка приготовила для постоялицы горячую ванну, и принцесса смогла, наконец, забыть о дорожной пыли и грязи всех этих бесконечных дней… Если бы еще было, во что переодеться!

– Тони! – Генри по привычке едва стукнул в дверь, вошел и поспешно отвернулся к стене – девушка куталась в простыню, благо одежду ее забрала в стирку добродушная хозяйка гостиницы. – Я не нарочно, честное слово…

– Я верю, – мягко сказала она. В конце концов, легкие платья ее юности прикрывали меньше, нежели добротная льняная простыня. – Что такое, Генри?

– Держи… – изловчившись, он бросил ей на кровать некий сверток. – Это вот одежда… ты примерь, может, еще не впору будет… Тут просто не принято, чтобы девушка ходила в мужском, ну вот я и купил! Тоже не бог весть что, и вряд ли тебе по фигуре придется, но иначе никак.

– Я уж и не надеялась, что мне вновь придется надеть платье! – усмехнулась девушка, расправляя покупки. – Ох, и мода же у местных фермерш! Придется поработать иглой, иначе это будет висеть на мне, как на огородном пугале…

– А ты умеешь? – немного деланно поразился Генри.

– А разве ты не заметил? – прищурилась она.

– Заметил, – признался он. – Но не был уверен. Ты же принцесса все же, не швея!

– Я умею шить, – сказала Мария-Антония серьезно. – Я даже паруса могу чинить. У отца был один человек, что долго служил на корабле, он научил меня правильно сшивать парусину. А теперь выйди, Генри Монтроз, дай мне примерить обновки и подогнать их по себе!

И мужчина вышел за дверь и вернулся, только когда она позвала его вернуться. Платье было не вовсе уж безнадежно. Не особенно красиво, конечно, но следовало считаться со здешней модой, а при умелой обработке и оно могло смотреться вполне пристойно.

– Ну и на кой такой вырез? – мрачно спросил Генри, увидев результаты ее трудов, и бесцеремонно поддернул лиф повыше. – Тут так не принято. Ты же приличную девушку изображаешь, а не… – Он поймал ее взгляд и осекся: – Фермерша же, не принцесса! Ну пойми сама, это уж слишком! Хорошо, кто бы спорил, но…

– Понимаю, – перехватила она его руку, потянувшуюся показать, что не так. – Я сама виновата, могла бы предусмотреть!

– Тони, ты… – начал он встревоженно.

– Ты прав, – остановила Мария-Антония. – Я не знаю местных нравов, и я поступила опрометчиво. Скажи мне, что перешить, и я исправлю. Мы ведь не должны привлекать лишнего внимания, не так ли?

– Ага, – кивнул Генри с заметным облегчением. – Все так. Но ты оставь пока, как есть. У нас поезд через час. Там уж и перешьешь, идет? Слушай, Тони…

– Что?

– А ты умеешь заплатки ставить?

– Допустим.

– У меня во-от такая дырища на рубашке после схватки с этими скототорговцами, – доверительно сказал Генри. – И ладно бы они! Это я сам зацепился за какой-то угол… а рубашка почти новая!

– Может, и без заплатки обойдется, – сказала принцесса спокойно. – Дашь мне потом, я посмотрю. А пока иди поешь, хозяйка сегодня что-то вкусное сготовила…

…Генри отправился обедать безо всякого аппетита: он опасался, как бы не сорвалась его затея. Но пока все шло хорошо: принцесса спокойно переоделась в платье, более всего подходящее фермерской дочке, да еще ушила его так, что выглядело оно не хуже одеяния иной «благородной».

И в огневоз они сели безо всяких приключений: то ли объявление в розыск пока не успело дойти до здешних мест, то ли еще что, но билеты до Портанса Генри взял безо всяких проблем. Вот только…

– Прыгай! – велел он принцессе, хватая ее за руку. – Пошли!

И она прыгнула, хвала всем богам, не подумав даже, что может переломать руки и ноги, прыгнула с подножки уже набравшего ход огневоза, а следом полетели Гром и Звон – эти уж были обучены сигать с любой кручи, им не грозило покалечиться!

Генри принял невеликий вес принцессы на себя, смягчил удар, как мог, посмотрел ей в глаза:

– Жива?

– Кажется, да, – с сомнением сказала она, приподнимаясь. – Доводилось мне падать с понесшей лошади, Генри Монтроз, но это куда более сильное ощущение!

– Ага, – сказал он невпопад, садясь. – Ты не думай, Тони, я не спятил… Лошади тут, неподалеку, в рощице. А огневоз пусть себе идет, у него нет остановок до самого Портанса!

– И никто не проверит, есть ли мы в вагоне или нет?

– Точно так, твое высочество… – Генри поднялся на ноги, потирая зад. Протянул руку принцессе. – Я предпочитаю перестраховаться. Может, и не спасет, но… Хоть маленький, а шанс!

– Ты молодец, Генри Монтроз, – сказала вдруг принцесса, похожая в своем скромном платье… да, на принцессу, переодетую фермершей, и никак иначе. – Ты…

И она замолчала, и он тоже не нашелся, что сказать, только грубовато указал, в какую сторону следует идти, чтобы найти припрятанных заранее лошадей, а Гром и Звон все вертели хвостами: они вконец перестали понимать, злится хозяин на спутницу или вовсе даже наоборот.

– И как прикажешь ехать верхом в платье? – поинтересовалась девушка, разглядывая мужское седло. Паренек, которого нанял Генри, не подвел, привел, может, не призовых скакунов, но вполне приличных лошадок. – По-дамски я в такое седло не сяду, а иначе…

– Штаны под юбку поддень, – ответил Монтроз. – Тут все так делают.

Принцесса пожала плечами, но совету последовала. Вид у нее сделался уморительный, но Генри было не до смеха.

– Тони, – сказал он, когда они отправились в путь. – Слушай меня внимательно. Примерно к следующему полудню мы доберемся до Сент-Ива. Маленький такой городок, одно достоинство – через него проходит дилижанс, который тоже идет в сторону Портанса. Он помедленнее огневоза, конечно, но и стоит куда дешевле. – Генри перевел дыхание. – Проблема одна: в Сент-Иве я примелькался. Поэтому, может статься, нам придется разделиться, хотя очень бы не хотелось. Главное, чтобы никто не понял – ты со мной. Тебя же до сих пор никто в лицо не знает, а вот моя физиономия, ручаюсь, уже всем известна…

– И что прикажешь делать? – помолчав, спросила принцесса.

– Въедем в Сент-Ив порознь. Вернее, въеду я, а ты войдешь, я покажу, к каким фермерам пристроиться, чтобы на тебя внимания не обратили. Подъедем со стороны станции огневоза, сделаешь вид, что на нем и приехала. – Монтроз покрутил головой, собираясь с мыслями. – Дальше пойдешь прямиком на остановку дилижанса, если я правильно рассчитал, то его придется подождать какое-то время, но это нормально. И они достаточно часто ходят… Заплатишь за проезд до Монто-Лее, запомни, не Портанса, а Монто-Лее!

– Я запомнила с первого раза, – заверила принцесса. Слушала она внимательно, и Генри не сомневался в том, что она действительно запоминает каждое его слово.

– Заплатишь ровно вот столько… – Генри порылся по карманам. – Я наконец деньги разменял… Вот. Если станут требовать больше, делай большие глаза и говори, что больше нет, только на стакан молока с булкой осталось, а дядюшка сказал, что до Монто-Лее именно столько берут. Сумеешь?

– Попытаюсь.

– Я либо сяду в дилижанс позже, – сказал Монтроз, помолчав, – либо нагоню его по дороге. Он будет останавливаться в разных городишках, ты далеко не отходи, чтобы без тебя не ушел. Там на станциях есть все необходимое: и где поесть, и где переночевать… Но он длинные остановки не делает, только лошадей сменить и возницу. Тут люди привычные, могут спать прямо на ходу.

– Я тоже умею спать в карете, – заверила принцесса.

– Ну и отлично… – Генри прикусил губу. – Если я не появлюсь раньше, жди меня в Монто-Лее. Спросишь на станции, где постоялый двор «Синяя курица», снимешь там комнату попроще. Вот, – он отсыпал еще горсть монет, – дороже она стоить не может. И вообще, торгуйся! А это, – мужчина добавил еще денег, – на всякий случай. Я не знаю, сколько тебе придется меня ждать, пусть будет про запас.

Повисло молчание, нарушаемое только бряканьем удил да шумным дыханием собак.

– Генри, – нарушила тишину принцесса, – но что прикажешь мне делать, если деньги выйдут, а ты так и не появишься?

Он ждал этого вопроса и невольно поморщился.

– Тогда попроси кого-нибудь проводить тебя на ферму «Адель», – произнес он. – Там скажешь, что от меня, и объяснишь, в чем дело. Только без подробностей: просто я тебя куда-то зачем-то провожал и вот… Ясно?

– Ясно. Там живут твои друзья?

– Да… друзья, – усмехнулся Генри. – Но я надеюсь, что обойдется. В Кармелле я никого не приметил, а по сторонам смотрел будь здоров как! Вряд ли нас будут ждать и в Сент-Иве, это ж дыра такая…

– Но там станция дилижанса, ты сам сказал, – напомнила принцесса, – а если нас действительно ищут, то все подобные места должны быть под наблюдением. Ты прав, никто не знает меня, но ты известен в этих краях… Будь осторожнее, Генри!

– Уж постараюсь, – хмыкнул он. – Эх, тебе бы пса моего с собой взять, но это лишние деньги в дилижансе платить, да и в глаза очень уж бросается… Этакая барышня с собачкой! Хотя мне было бы спокойнее…

– Лучше дай мне револьвер, – спокойно сказала девушка. – Я положу его в саквояж… так называется та сумка, что ты мне принес? Так вот, если ударить таким саквояжем по голове, должно получиться неплохо. Что касается стрельбы, вряд ли я в кого-то попаду, но напугать напугаю!

– Это уж точно, – хмыкнул Генри. – Что может быть страшнее заряженного оружия в неопытных женских руках? Ладно, возьмешь револьвер…

– Генри, еще кое-что, – вспомнила она. – Как я должна себя вести? Я видела только замужних фермерш, они либо весьма бойкие особы, либо совсем забитые, но я ведь представляюсь незамужней девицей! Не вызовет ли это недоумения? Чтобы одинокая девушка путешествовала…

– Не вызовет, – отрезал Монтроз. – Тут уже более цивилизованные места, девиц отпускают к родственникам, случается. Так и скажешь, если спросят, еду в Монто-Лее к родичам!

– А если это окажутся земляки? Наверняка ведь в таких городках все друг друга знают, – резонно заметила Мария-Антония. – Я могу выдумать, что угодно, но меня сразу поймают на лжи!

– О черт! – Генри помотал головой. Принцесса говорила дело. – Да, ты права! Тогда говори… черт, черт, черт! Выдай душещипательную историю, что ты родом из… ну, любого местечка с запада, что я тебе называл, и всю твою родню вырезали дети равнин, а ты спаслась, выкопала семейную кубышку и теперь едешь к дальним родичам, о которых знаешь только то, что они существуют!

– И как зовут этих родичей? – не отставала девушка. Правильно делала, так вот окажется в дилижансе приставучая тетка из тех, что крайне любят навещать многочисленных родственников по всей округе, и легенда пойдет прахом.

– Скажи, это Йоранссоны с фермы «Адель», – мстительно ответил Монтроз.

– Йоранссоны? – удивилась она. – Какая странная фамилия…

– Хозяин родом из Данмарка, – пояснил Генри. – Есть такая страна довольно далеко, около самой Московии. Но это неважно, если ты родственников никогда не видела, то и знать о них больше не можешь. Ну, может, родители что рассказывали, но ты не помнишь… молодежь такими историями редко интересуется, по себе знаю! Теперь все?

– Пока да, – задумчиво сказала Мария-Антония. – Может быть, я еще что-то вспомню. Время пока есть.

– Ага, – согласился Генри и подхлестнул коня. На сердце было тяжело…

17

– Интересные новости, Ив! – Развалившись в удобном кресле, Рональд Хоуэлл искоса посмотрел на брата.

Тот кормил птицу, достав ее из клетки: та легко удерживалась у него на руке, чуть раскрыв крылья для равновесия, и осторожно брала кусочки вяленых фруктов у хозяина. Клюв у птицы был страшенный – попади она в глаз человеку, убила бы запросто. Время от времени пернатый символ корпорации нежно терся о щеку старшего Хоуэлла – тогда острый клюв оказывался в опасной близости от него, – сдержанно воркуя от избытка чувств и топорща ослепительно синие перья на горле. Блестящий длинный хвост, переливающийся всеми оттенками синевы, от чернильного до небесно-голубого, так и тянуло потрогать, но подобные вольности во время кормежки птица не позволяла даже хозяину.

– Я так и подумал, глядя на тебя, – хмыкнул Ивэйн и нежно погладил птицу по гордо изогнутой шее. Та встопорщила хохолок и чуть шире распахнула крылья, будто готовясь обнять Хоуэлла: именно в такой позе она и изображалась на гербе корпорации. – Твой рейнджер наконец отыскался?

– О да. – Рональд закинул ногу на ногу и криво усмехнулся. – Его засекли в Кармелле. К несчастью, сделали это не только мои люди.

– Однако он шустр, – хмыкнул Ивэйн. – Сел на огневоз?

– Именно так. Но вот девушки при нем не заметили. Мои люди не заметили, – добавил младший близнец справедливости ради. – Тем не менее проводник огневоза, в котором ехал рейнджер, утверждает, что в купе он был не один, и более того, произошла какая-то стычка между ним и скототорговцами из того же вагона, но по какому поводу – неизвестно.

– И куда же отправился наш неуловимый… кстати, как его фамилия?

– Монтроз. Генри Монтроз, – сказал Рональд, хотя был уверен, что старший брат прекрасно знает имя рейнджера. – Хм… куда отправился… Это интересный вопрос. Из Кармеллы он двинулся по местной «железке» в Талуоки, а там взял билет до Портанса. К сожалению, остановить экспресс и проверить, действительно ли Монтроз едет этим огневозом, мы не можем. Вернее, можем, конечно, но нас… хм… не поймут.

– Судя по выражению твоего лица, ты не веришь, будто Монтроз отправился в Портанс. – Ивэйн пересадил птицу себе на плечо и подошел к брату.

– Это слишком очевидный и легко просчитываемый шаг, – пожал тот плечами. – Однако в Портанс ему попасть необходимо.

– Еще бы, – хмыкнул тот. – Он очень близок к цели, не правда ли? Не желаешь повысить ставки?

– Пока не желаю, – ответил Рональд. – Чем ближе к нам, тем сильнее он запутывается. Сеть чужих информаторов становится все чаще, тебе ли не знать…

– Ты приберег еще что-то напоследок, – констатировал Ивэйн и осторожно сел напротив, стараясь не потревожить птицу. Та, впрочем, тяжело перелетела на подлокотник кресла Рональда и с интересом попробовала клювом его запонки, сверкающие сдержанным бриллиантовым огнем. Младший Хоуэлл погладил живой символ корпорации указательным пальцем по горлу, и птица отблагодарила его все тем же басовитым воркованием.

– Да, вот еще. Монтроза видели в Сент-Иве. – Рональд провел ладонью по блестящим перьям – на пальцах оставалась словно бы невесомая пыльца, невидимая невооруженным взглядом. – Одного. Никаких подозрительных спутниц… или спутников. Он был в городке один, один и уехал. Ни с кем не встречался, никому ничего не передавал…

– А до этого, помнится, докладывали, что с ним был то ли юноша, то ли девушка, одетая юношей? – приподнял бровь Ивэйн, откупоривая бутылку зеленого стекла, сложной формы, с многажды изогнутым длинным горлышком.

– Да. Предположительно та самая девушка… либо та, кого Монтроз выдает за нее.

Близнецы переглянулись. Это они обсудили уже многократно: вряд ли бы рейнджер пошел на серьезный риск и потащил с собой неприспособленную к походной жизни девицу. Если ему действительно удалось вывезти ее с Территорий, он, скорее всего, нашел для нее надежное убежище, хотя бы и у своих приятелей-делакотов, почему-то спешно снявшихся со стоянок и ушедших на запад. А кто с ним едет… он ведь достаточно умен, чтобы догадаться нанять какую-нибудь ушлую девицу или даже паренька, чтобы изображали его спутницу. Это не так уж и сложно, а видимость соблюдена… С другой стороны, зачем городить огород? В одиночку Монтрозу спокойнее и удобнее, а любой спутник, даже и опытный, может помешать! Хоуэллы так и не пришли к единому мнению: настоящую ли добычу везет с собой Монтроз, а если не настоящую, чего ради такая инсценировка? Привлечь побольше внимания? Он ведь не мог не догадаться, что за ним следят, стреляный воробей…

– Его пытались задержать?

– Пытались, – кивнул Рональд и сдержанно улыбнулся, принимая у брата бокал с темно-зеленой жидкостью, взблеснувшей в приглушенном вечернем свете густо-красным. «Змеиное зелье», вот что припас старший Хоуэлл на этот вечер. Вино не столь уж редкое, но сильно отличающееся от урожая к урожаю. Этот, судя по аромату, обещал быть превосходным. – На этот раз пришлось немного вмешаться. И не говори, будто это против правил!

– Ни в коем случае, – хмыкнул Ивэйн и протянул руку. Птица тут же перебралась к нему на плечо и принялась нежно перебирать клювом густые седеющие пряди хозяина. – Если рейнджер не узнал, кто именно пришел ему на выручку… А я полагаю, твои люди достаточно умелы, чтобы инсценировать стычку конкурентов?

– Разумеется. Собственно, инсценировки как таковой и не требовалось: это ведь и была стычка конкурентов!

– Тем более. Думаю, разбираться, кто в кого стреляет, он не стал, а поспешил унести ноги. Я прав?

– Как обычно. – Рональд улыбнулся.

– Кто за ним охотился?

– Снова сборная команда: в основном наемники, конечно. И двое «кэмов». К сожалению, кое-кому удалось уйти, – скривился младший близнец.

– Скверно… – Ивэйн пристально посмотрел на брата. – А-а! Ну-ну, посмотрим, что будет дальше, где они станут ловить этого Монтроза и в каком составе!

– Именно.

– Куда, кстати, он отправился?

– Пока неясно. Впрочем, в этих краях предостаточно мелких городишек и ферм, он может свернуть куда угодно.

– Но вероятнее всего…

– У него неподалеку живут родственники, – усмехнулся Рональд.

– Может быть, он надеется передохнуть у них? Хм… Но станет ли он подвергать их опасности, которой не может не осознавать? – прищурился Ивэйн.

– Это ведь смотря какие родственники, – улыбнулся в ответ младший близнец и отсалютовал старшему бокалом. – У него вон все племя делакотов – родня…

– И сильно они ему помогли?

– Ты прав… Ну что ж, посмотрим. Мне даже интересно, доберется ли он до Портанса хотя бы в одиночку!

– Мне тоже. – Ивэйн помолчал. – Рон, ведь срок твоего траура по жене уже вышел?

– Давно вышел. – Тот приподнял густые брови. – У тебя есть кто-то на примете для меня?

– Я рассматриваю кое-какие варианты, – задумчиво ответил старший Хоуэлл. – Да ты и сам о них думаешь.

– Да, верно… Ну, я не стану возражать. – Рональд задумчиво покрутил бокал в пальцах. – Детей у меня предостаточно, у тебя и того больше, эта сторона вопроса нас может не волновать. Что до прочего… в интересах корпорации я готов жениться хотя бы и на ханьской царевне!

– Кстати о детях, – вспомнил Ивэйн. – Что Фредерик? Подает надежды?

– Это он занимается делом Монтроза. – Фредериком звали старшего сына Рональда, во всем походившего на отца. – Не без мелких неудач, конечно, но в целом я доволен. И это беспристрастное мнение, Ив.

– Я в этом уверен, – кивнул тот.

– Если случится что-то непредвиденное, – без выражения произнес Рональд, – он сможет меня заменить. Будет тяжело, но есть ведь еще Джон и Дерек. Они тоже не из последних на этой стезе. Вместе…

– Да. Хоуэллы должны держаться вместе. – Ивэйн налил еще вина, рассеянно погладил задремавшую птицу.

– А Реджинальд? – осведомился младший близнец о единственном сыне и наследнике Ивэйна.

– Работает, – пожал тот плечами. – Хорошо справляется, но звезд с неба не хватает. Корпорацию я ему не оставлю.

– Вот как? – Рональд насторожился.

– Именно так. Ее получит Джон. – Ивэйн посмотрел в глаза брату. – Фред старше, но он способнее по твоей части. А насколько я знаю Джона, он вполне способен подняться до моего уровня, если не выше. Особенно если рядом будет стоять Дерек. И Кристина – с ее дьявольской проницательностью! – Он улыбнулся: младшую дочь глава корпорации любил особенно. – Она ведь мало что смыслит в торговых делах, но интуиция у нее поистине нечеловеческая. А уж найти ей достойного мужа – это вторая задача.

– Реджи не примет такого решения, – помотал головой младший Хоуэлл. – Это будет раскол, Ив. Ты лишаешь наследства сына и отдаешь все племянникам…

– Я не лишаю его наследства, – мягко поправил тот. – Я всего лишь не оставлю корпорацию в его руках, когда есть более достойные претенденты. И, – усмехнулся Ивэйн, – трое… нет, четверо Хоуэллов во главе корпорации – это даже забавнее, чем двое.

– Жаль, они не близнецы, – пробормотал Рональд. Старший брат иногда умел его поразить. – Но Реджи…

– У меня на него иные планы.

– Могу я поинтересоваться, какие именно?

– Я женю его на «ящерке», – спокойно произнес Ивэйн, и младшему близнецу едва не изменила хваленая хоуэлловская невозмутимость.

– Ты… намерен пойти на сделку с «Драконом»?

– А чем они отличаются от других корпораций? – Старший Хоуэлл смотрел на брата в упор. – Я не говорю о слиянии и сколько-нибудь прочном союзе. Однако такой брак может обеспечить перемирие, достаточное для того, чтобы твои мальчики успели войти в силу и потренироваться на противниках попроще вроде того же «Кармайкла». У главы «Дракона» достаточно наследников, но дочь – одна. Понимаешь?

– Выдать ее за предполагаемого наследника «Синей птицы»… – протянул Рональд. – Да, Ив, я думаю, он согласится.

Братья вновь переглянулись и улыбнулись теми хищными и довольными улыбками, какими могли бы улыбаться сытые волки.

– Но мы отвлеклись, – сказал Ивэйн. – Долгосрочными планами займемся позже, хотя почву можно начинать готовить уже теперь.

– Собираешься поделиться с «Драконом» прибылью с месторождения?

– О нет! Об этом и речи быть не может. Да и они понимают: идет игра, кто победит, тот и прав. Это закон. – Холодные глаза под тяжелыми веками смотрели серьезно. – Не мне тебе напоминать. Однако у нас найдется, чем подсластить пилюлю «ящеркам».

– Ты загодя уверен в нашей победе?

– Конечно, – усмехнулся Ивэйн и дернул плечом, разбудив птицу. Та раскрыла крылья, встопорщила хохолок, вновь приняв гербовую позу, и крикнула протяжно и воинственно. – Вот видишь!

– Да ты становишься суеверен, – усмехнулся Рональд. – Но я тоже готов поверить в подобную примету. За удачу!

– За удачу, – протянул свой бокал глава корпорации, прозвенел хрусталь, а синяя птица взлетела, возвращаясь на свой насест…

…Время шло, и Мария-Антония уже не знала, что ей делать. Деньги таяли со сверхъестественной быстротой, хотя она наловчилась торговаться не хуже базарных торговок, и на рынке в Монто-Лее эти самые торговки уже не осмеливались завышать цены для приезжей девицы. Но толку-то? Она старалась быть экономнее, но по всему выходило, что надолго ее средств не хватит…

Поначалу все складывалось более-менее неплохо. Да, в Сент-Ив они с Монтрозом вошли порознь – он сильно отставал, а всем видом своим словно нарочно пытался привлечь побольше внимания. Может, так оно и было. В любом случае девушке удалось незамеченной – она очень на это надеялась – добраться до станции дилижанса.

Там собрался кое-какой народец, в основном женщины, как ни странно, а также двое или трое солидных мужчин в скучного вида костюмах: дельцы или кто-то в этом роде, решила Мария-Антония. Сама она скромно стала в сторонке, как учил Генри, опустив глаза и закутавшись в шаль. Было жарко, но пришлось терпеть: здесь все женщины одевались именно так.

Дилижанса все не было, но люди покорно ждали, ждала и Мария-Антония. Немного успокаивало наличие небольшого саквояжа с револьвером внутри – его приятная тяжесть оттягивала руки, но и придавала уверенности.

– Вон, вон, – проговорила какая-то женщина, горожанка по виду, – опаздывает-то как!

– Еще час теперь перепрягать будет, – проворчал мужчина в скучном костюме и уткнулся в газету.

Эти самые газеты занимали принцессу донельзя: в ее времена книги – и те были большой редкостью и писались от руки. Да, полумаги и маги снимали копии, и это стоило очень дорого, но теперь… Теперь, оказывается, любой человек мог за мелкую монетку купить несколько листков скверной серой бумаги – пергамента теперь не было, да и слишком дорого бы это вышло, печатать на нем еженедельные газеты! – и прочесть о том, что происходит в больших городах или даже в округе. Генри объяснил ей, что есть разные газеты: для деловых людей вроде вот этого мужчины в костюме, в них пишут о политике, событиях на мировых рынках, разных сделках корпораций, для горожан там сенсации, сплетни, объявления и совсем немного действительно важных новостей; есть издания и для женщин – в них разные советы, рецепты и опять-таки сплетни, а еще немножко светской хроники, нужно же знать, в каком платье была на очередном приеме дочь бургомистра! И, конечно, листки для фермеров – там по большей части пишут о динамике цен на всяческие товары, разбавляют новостями и присовокупляют полстранички с полезными советами для хозяек, письмами читателей и смешными историями.

Марии-Антонии самой очень хотелось почитать такую вот газету, но Генри не желал тратить деньги на ерунду, а подобрать измятые листки с тротуара ей не позволяло чувство собственного достоинства. Сейчас, правда, напрягая зрение, она могла прочесть на обороте газеты скучного господина обрывки фраз: имярек женится на такой-то, и эта свадьба станет событием десятилетия, потому что… Далее было не разглядеть. Впрочем, имена брачующихся все равно ни о чем не говорили принцессе, но занять время было так и так нечем…

Вопреки ожиданиям дилижанс был готов всего лишь через полчаса. Это оказалась длинная черная карета немыслимой величины, в которую запрягали аж шестерку крупных лошадей. На крыше кареты громоздились тюки и свертки, на задке был привязан чей-то огромный сундук, сам обшарпанный, но блестящий новенькой металлической оковкой и замками.

Часть мест внутри уже была занята, но пассажиров из Сент-Ива разместить удалось. Одного из скучных господ уговорили ехать на облучке, сказав, что на следующей станции сойдут аж трое и места освободятся, и сделали ему скидку. Мария-Антония сама предпочла бы ехать рядом с кучером, но вовремя прикусила язык: девушкам здесь такие вольности не позволялись.

Она забралась внутрь кареты, нашла свободное местечко между полной женщиной с большой корзиной на коленях и сухопарой старухой в черном платье и облегченно вздохнула. Нелепая шляпка, которую заставил ее нацепить Генри вместо ставшей уже привычной широкополой, потрепанной, сползла набок, Мария-Антония это чувствовала, но поправлять не решилась из боязни сделать хуже. Лучше уж выглядеть неуклюжей недалекой деревенщиной, решила она, к таким относятся с брезгливой жалостью и не задевают! Во всяком случае, за проезд с нее взяли даже меньше, чем говорил Генри – она ведь ехала без багажа, если не считать саквояжа, который отлично умещался на коленях…

– В первый раз едешь? – спросила вдруг старуха. На морщинистом лице остро сверкнули темные глазки.

Мария-Антония невольно поежилась: пожилая дама напоминала сказочную колдунью, а кроме того, подобные старушки способны вывести на чистую воду любого!

Она несколько раз кивнула вместо ответа, не решаясь заговорить. «Лучше помалкивай, – говорил ей Генри, и на лице его читалась тревога. – Сделай вид, будто с перепугу или от скромности язык проглотила, глаза опусти, кивай… молитву можешь еще шептать, только потише, а то не знаю я, как ты молишься, мало ли что…»

– Оно сразу видно, – удовлетворенно сказала старуха. – И как тебя не побоялись одну отпустить, молоденькую такую!

– Так… – выдавила Мария-Антония, вспоминая легенду. – Некому бояться.

– Что ты такое говоришь? – удивилась та, явно заинтересовавшись, и подвинулась ближе. – Вид у тебя больно уж несчастный, случилось что?

В этот момент Мария-Антония поняла, что эта старуха, с одной стороны, может ее раскусить, а с другой… если она поверит в историю несчастной сиротки, то, вполне вероятно, возьмет ее под свое крыло, что было бы нелишне.

Так и вышло. Старуху звали Мариам Герберт-Шульц, она была вдовой крайне богатого скотопромышленника, в деньгах нужды не испытывала, изнывала от безделья (в юности, как поведала она по секрету принцессе, Мариам сама гоняла отцовские стада на дальние пастбища, так и познакомилась с будущим мужем – когда их коровы перепутались по недосмотру, то-то было дело!) и путешествовала по всей округе и не только. Домашние (а хозяйством теперь заправляли ее сыновья) Мариам видеть желали как можно реже – суровый нрав старухи мало кто мог переносить, – а потому не возражали, услышав, что бабушка отправляется в очередную поездку. У нее было немало подруг (жаль, с годами их становилось все меньше и меньше, она же разменяла восьмой десяток и надеялась перекрыть рекорд своего отца, умершего от чрезмерных возлияний в честь сто восьмого дня своего рождения), жили они далеко, Мариам и навещала их с щедрыми подарками, чтобы не казаться обузой. На далекие расстояния ездила огневозом, где поближе – предпочитала дилижанс, считая его более комфортным, нежели огневозы местных веток «железки». Бывала она и в больших городах, ей нашлось, что порассказать Марии-Антонии – та слушала с огромным интересом, – даже в Московию однажды съездила, хотя стоило это бешеных денег. «Зимы, – сказала Мариам, – там великолепные, снегу по колено, реки замерзают, по ним вместо дорог ездят. Гулянья на перелом года – тоже чудо что такое, а уж кормят – пальчики оближешь, только плати! Но меня все жалели, – добавила она сокрушенно, – слишком уж худа показалась, там в цене женщины в теле! А разве ж я виновата, что такой уродилась? Был, правда, один купец, ухаживал… важно так. Ну, мне тогда уж за пятьдесят было, какие там шуры-муры!»

История Марии-Антонии старуху мало удивила и вроде бы ничем не насторожила: девушка достаточно подробно описала и детей равнин, налетевших на отдаленную ферму, и то, как гибли ее родственники – этого ей и придумывать не приходилось. Путешествие на огневозе тоже не было табу, а название фермы – «Адель» – явно показалось старухе знакомым. Более она принцессу не расспрашивала, но и впрямь взяла под свою опеку, чему девушка была очень рада.

Они с Мариам снимали одну комнату на двоих, старуха давала от ворот поворот наглым парням, вязавшимся порой к симпатичной девице, наставляла Марию-Антонию, как и с кем следует себя вести: за несколько дней от нее принцесса узнала куда больше, чем от Монтроза. Впрочем, объяснение тому имелось: Генри был мужчиной и скверно разбирался во всех этих женских делах, а тонкостей тут существовало немало – кто с кем должен здороваться первым, как следует именовать служанок, а как – дам выше по положению, как можно одеваться женщинам ее сословия, а как – непозволительно… Словом, за несколько дней Мариам преподала принцессе полный курс современных хороших манер, не обойдя вниманием ни одного сословия, что Мария-Антония посчитала особенно ценным: мало ли, как обернется дело! Правда, прочие пассажиры дилижанса не были слишком рады словоохотливой старухе: голос у нее оказался высокий, въедливый, она словно вколачивала слова прямо в разум слушателей, в том числе и невольных. Спорить с нею, а тем паче попросить помолчать никто не решался: достаточно было взглянуть на брошь, что удерживала ее шаль, на перчатки и прочие приметы высокого статуса пусть даже и в фермерском обществе (а особы классом повыше дилижансом путешествовали редко, предпочитая огневоз, если же и попадались – то безденежные, а оттого молчаливые). С такими дамами спорить не стоило.

Они расстались в Монто-Лее: Мариам тоже сняла комнату в «Синей курице», правда, всего на сутки, и зашла попрощаться к девушке перед отъездом.

– Надолго ты здесь? – спросила она, не входя даже в комнату.

– Я попрошу кого-нибудь сообщить на ферму обо мне, – на ходу придумала Мария-Антония. На душе было скверно: Генри не объявлялся, оставалась одна надежда – что он догонит ее здесь! – Может быть, они пришлют за мной человека. А если нет… что ж, наймусь на работу, я умею шить и готовить.

– Ясно… – Старуха нахмурила тонкие подрисованные брови, поджала губы. В далекой юности она была, должно быть, редкостной красавицей, эта горделивая красота и сейчас проглядывала сквозь старческие морщины, Мария-Антония умела видеть подобное. – Вот что. Если не примут тебя родственники, правда, наймись тут на работу. Я шепну словечко хозяйке этой дыры, чтобы взяла тебя. И дождись меня. Я уж стара стала, мне компаньонка нужна, только все сплошь редкостные дуры попадаются, а ты девица с обхождением. Странно даже – из такой глуши, ан поди ж ты!

– Благодарю вас, – склонила голову Мария-Антония. Этот вариант стоило приберечь, мало ли что… – Вы так добры ко мне, я не заслуживаю этого, право слово!

– Ты? Ха! – Старуха вдруг шагнула в комнату, захлопнув за собой дверь, посмотрела в глаза принцессе: словно встретились едва тлеющие черные уголья и серо-голубые льдинки. – Да ты не такого заслуживаешь, деточка! Или, думаешь, по тебе не видать?

– О чем вы? – нахмурилась Мария-Антония.

– О породе твоей, – мрачно сказала Мариам и взяла ее за руку. – Руки-то, руки! Ты не фермерская дочка и даже не горожанка, это я сразу увидела. И не здешняя ты, обхождения совсем не знаешь!

– Вы меня научили, – спокойно произнесла девушка, отбросив притворство. Верно, старую колдунью не провести, да и надо ли? – Я благодарна вам за это. Увы, слова – это все, чем я могу вознаградить вас за ваше участие в моей судьбе.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнула старуха. – А то все «бе, ме», тьфу! Теперь ишь как заговорила! Сразу видно – не черная кость… Ты откуда будешь, девочка? Чего ищешь?

– Издалека, – улыбнулась принцесса, не разжимая губ. – Я ничего не ищу. Я жду.

– Сбежала, поди?

Девушка покачала головой.

– Я почти не солгала вам, – сказала она серьезно. – У меня не осталось родных, только дети равнин здесь ни при чем.

– Вот, – воздела Мариам корявый указательный палец, – и это тоже! Тут их никто так не зовет, дикари и дикари! Следи за этим… Но ты их описывала так, будто сама видела!

– Я жила у них какое-то время. Они приняли меня как гостью, – обошла принцесса участие Генри. – Но остаться с ними я не могла, поэтому отправилась дальше. Меня должны были встретить, но этого человека еще нет. Может быть, он появится позже.

– Дай-то бог, чтобы ты дождалась, – серьезно сказала старуха. – Вижу, тебе что-то покоя не дает, на душе тяжело… Беда какая?

– Моя собственная, – усмехнулась Мария-Антония. – Здесь никто не поможет. Я не могу рассказать, уж простите…

– Да уж прощу! – Мариам вдруг обняла девушку с силой, какой сложно было ожидать от такой сухопарой старухи. Но недаром, видно, она в юности помогала отцу! – Ничего, девочка… Вижу, ты из крепкого дерева сработана, сдюжишь, хоть и благородных кровей… Что морщишься? Говорю же – видно! Как ты ходишь, как голову держишь, спину – это ж иная «благородная» измордуется, а не сумеет так! Уж поверь старухе…

– Верю. – Принцесса осторожно обняла ее в ответ. Да, пожалуй, в этой старческой оболочке таилось еще немало сил! – Я не привыкла притворяться. Но я учусь.

– Хорошо учишься. Тебя и до меня неплохо наставили. – Мариам остро посмотрела ей в глаза, отстранившись. – Но явно ведь мужик учил! Ни бельмеса, прости господи, в наших делах не смыслящий!

– И это правда, – невольно рассмеялась девушка. – Но он… надежный. Я не лгу.

– Да и не сомневаюсь, – вздернула та подбородок. – Ты не дурочка, сразу видать, кому попало не поверишь. И не такая ты молоденькая, как сказалась, не шестнадцать тебе, я-то уж вижу…

Мария-Антония кивнула, признавая ее правоту.

– Пора мне, – сказала старуха, поправляя черную шаль. – А если что… Если не явится твой провожатый, езжай в Мариам-Крик. – Она усмехнулась, заметив недоумение девушки. – Это мой покойный благоверный вовсе разума решился. Ферму переименовал, а там и городок приказал моим именем назвать, а ему разве воспротивишься? С такими-то деньгами! – Старуха вздохнула, а принцесса на мгновение увидела ее такой, какой та была много лет назад: чернокосой и черноглазой красавицей, в честь которой не то что ферму, страну назвать можно! – Словом, езжай туда. Проводник в долг поверит, ты только скажись моей внучкой… ну, пусть троюродной внучкой, Шульц – моя девичья фамилия, ею назовись. Меня тут хорошо знают, а я парня на станцию отправлю предупредить. У меня родни полным-полно, одной внучкой больше, одной меньше… Скажешь, что деньги украли, да и езжай. А домой я сообщу, чтобы ждали и не вздумали позабыть. – Она криво усмехнулась. – Пока я жива, денежки все мои, так что не забудут. А теперь – счастливо оставаться!

– И вам счастливо. – Принцесса коснулась губами сухой старческой щеки, так и не решившись произнести окончательное «прощайте!». – Я вас никогда не забуду…

– Ну вот мне и еще кусочек бессмертия, – хмыкнула Мариам, открывая дверь. – Знаешь же, человек жив, пока его помнят. Ну так еще немного, и я точно останусь в веках! – Она обернулась на пороге, спросила, понизив голос: – А что у тебя в саквояже, а? Ведь тяжесть какая!

– Револьвер, – ответила девушка.

– Уважаю, – вздохнула та. – Сама по молодости стрелять любила…

Мария-Антония невольно рассмеялась, а старуха прикрыла за собой дверь и ушла, навсегда ушла из ее жизни, подумала принцесса, как многие другие.

…Но что же делать? Да, ее возьмут на работу, девушка не сомневалась: хозяйка «Синей курицы» только что под ноги старухе Мариам не бросалась, а уж ее невольную протеже и вовсе с удовольствием пристроит хоть в судомойки. Пусть даже только за жилье и еду… хотя и это слишком щедрая плата для простой служанки, особенно если остаться в такой вот комнате.

Мария-Антония огляделась, присела на кровать. Она уже пыталась найти место белошвейки, но здесь и так хватало рабочих рук. Значит, только в служанки… Или все же попытаться дать весточку на ферму «Адель»? Она уже выяснила, что это неподалеку, дать монетку проворному парню с какой-никакой лошадкой, тот живо обернется… Только знать бы, что весточка попадет в те руки!

Принцесса, не раздеваясь, упала на покрывало. Подняла руку, повертела ремешок с единственной бусиной – времени прошло уже предостаточно, и что ей делать, если ее снова настигнет волшебный сон? Черные ветви из земли пока не лезли, и на том спасибо, не то ее, чего доброго, выселили бы с постоялого двора, а то и ославили колдуньей… Заживо теперь не жгут, но взамен – судебное разбирательство с тоувами, а то и магами, и что они найдут, неведомо!

«Генри, – подумала Мария-Антония. – Пусть ты окажешься жив. Пусть ты просто застрянешь в пути! Я стану ждать столько, сколько нужно. Я привыкла, я всю жизнь ждала: сперва мужа, потом – столько лет – невесть чего, а теперь я буду ждать тебя. Неважно даже, проснусь я или нет, мне уже все равно, у меня ничего не осталось. Но ты… Возвращайся, Генри Монтроз! Я жду…»

Усталость последних дней дала о себе знать: девушка прикрыла глаза – перед ними плыла бесконечная прерия… Как же хорошо было там, где не было нужды притворяться не той, кто ты есть на самом деле, где принцессе не приходилось строить из себя служанку с риском попасться…

…Генри сунул поводья чуть живой лошади конюшему, оглянулся – Гром и Звон еще не подоспели, ну да ничего, найдут по следам. Надо только слуг предупредить, чтобы не шарахались и дали зверям поесть!

Его самого шатало от усталости, тянуло свалиться прямо во дворе этой треклятой «Синей курицы» и сдохнуть, но он не мог позволить себе такой роскоши. Он и без того опоздал на… Черт его знает, на сколько именно он опоздал, он уже не считал, главное, что может оказаться слишком поздно!

Генри не сразу даже осознал, что втолковывает ему служанка. Что? Девушка по имени Тони Шульц все еще здесь? Прибыла дилижансом… Да, и живет безвыездно… Да, такая рыжеватая, с серо-голубыми глазами, очень вежливая и скромная. Второй этаж, господин, она у себя была, только…

Какое там «только»! Тони… Почему Шульц, откуда взялась такая нелепая фамилия, и знакомая ведь! Может, это не она вовсе? Но приметы сходятся, а фамилия… Да пес с ней, вот нужная комната, только на стук никто не откликается. Заперто? Нет, дверь открыта… Вот тетеря, ушла и забыла? Или сама не заперлась? Забыл он сказать ей, чтобы задвигала засов!

Генри переступил порог и замер. Это была Мария-Антония, вне всяких сомнений, в простеньком платье, и волосы уложены, как тут принято у девиц…

Она спала, прикорнув на краешке убранной кровати, будто сон сморил ее среди дня, и лицо было спокойным и серьезным. Одна рука свешивалась до пола, и Генри разглядел на чисто выскобленных досках порванный сыромятный ремешок и крохотную кучку черной пыли.

– Тони, – хрипло позвал он. Ведь проснется – испугается! Щетиной зарос по уши, не мылся черт знает сколько времени, глаза красные от усталости, рубашка заскорузла, и не только от пота… – Тони, это я. Опоздал. Прости…

Она не шелохнулась. Генри тронул ее за плечо – никакой реакции. Чуть встряхнул – снова ничего.

Он сел рядом с нею на кровать, чувствуя только безмерную усталость. Да, он добрался как раз вовремя… чтобы найти ее спящей волшебным сном! И будить ее… она просила не пробовать даже! Но что делать? Как быть?

– Тони… – сказал он ей в самое ухо, наверняка оцарапав щетиной нежную щеку. – Тони, я не мог приехать раньше, я путал следы. У меня на хвосте висели… не знаю, кто. Не хочу знать. Я их стряхнул… вроде бы. Надо уходить, срочно!

– А он след сдвоил, вот и все, – проговорила сквозь сон Мария-Антония. – Так и не нашли. А жаль, отец, отличный был зверь! С другой стороны, коли сумел уйти от охотников, пусть живет, он того заслуживает…

– Тони! – встряхнул ее Генри в очередной раз, и принцесса вдруг открыла глаза, моргнула несколько раз. – Тони, проснись!

Он готов был к чему угодно, к очередному представлению в духе «невинная дева и злой разбойник», еще к чему-то, но не к тому, что случилось дальше.

– Генри?.. – выдохнула принцесса, разом очнувшись. – Генри!!

– Ты… тихо, задушишь же… – Монтроз попытался высвободиться из кольца тонких, но сильных рук, не преуспел и сдался на милость победительницы. Хвала всем богам, она не плакала, только дышала прерывисто, будто долго бежала. – Да отлезь ты от меня, я же грязный, как не знаю кто!

– Я думала, ты уже не приедешь, – сказала девушка глухо, уткнувшись носом в его плечо. – Вообще не приедешь.

– Меня не так просто взять. – Генри не улыбался – все равно она его не видела. – Я живучий. Даже почти целеньким вышел на сей раз, так, едва оцарапало. Повезло чертовски: я прав оказался, в Сент-Иве ждали нас… меня. Я их и увел, а там… две команды оказалось, что ли? Пока они друг по другу пуляли, я и унес ноги. Кто-то еще за мной охотился, точно, так что я здоровый крюк дал, пока не оторвался. И только и думал: как ты тут, хватит тебе денег или нет, не обидит ли кто? Тони? – Он пытался обернуть все в шутку. – Правду говори: никто не обижал?

– Пусть бы попробовали. – Принцесса отстранилась, посмотрела ему в глаза. – У меня ведь твой револьвер.

– И правда что… – Генри неохотно разжал руки, потер глаза – в них будто песка насыпали. – Девушка с револьвером – это… ужасно…

– Генри! – услышал он еще сквозь сон. – О господи, да ты…

И он уже не чувствовал и не слышал, как Мария-Антония, пустив в ход весь свой обширный запас бранных слов, стаскивает с него пропыленную куртку, снимает сапоги и оставляет спать на скрипучей кровати, а сама идет вниз, чтобы попросить хозяйку сегодня приготовить двойную, нет, лучше тройную порцию на ужин, а еще нагреть воды, да побольше. И денег хватит, конечно, ведь он приехал. Он же обещал…

…Раздав распоряжения – теперь она действительно могла не мелочиться, вытащила ведь у Генри из кармана горсть монет (он не обидится, рассудила Мария-Антония, раз деньги пойдут на дело), – девушка вернулась в комнату и села рядом со спящим каменным сном Монтрозом. Она знала, как такое бывает: когда умолкают на середине фразы, и валятся без памяти, и не знают, что творится рядом. Видела сколько раз… и сколько раз сидела вот так же подле спящего мужа, вернувшегося домой лишь на несколько дней. Ей бы требовать его внимания – а Филипп и рад был этому, – но Марию-Антонию воспитали правильно. Она прекрасно понимала, что важнее в такой момент: пустая женина болтовня или пара часов крепкого сна. То, что не могло ждать, она, конечно, сообщала сразу, но прочее… до прочего, бывало, вовсе не доходило дело, и что уж теперь вспоминать!..

…Генри проспал до самого вечера, а потом очнулся – не проснулся, а именно очнулся, будто из проруби бездонной вынырнул, – сел, озираясь.

– Я взяла у тебя денег, – сообщила Мария-Антония, растягивая на руках его драную куртку. Вернее, теперь уже зашитую. – У меня почти ничего не осталось, а ты наверняка страшно голоден.

– Это точно, – сознался он, протирая глаза. – Только сперва собак бы накормить, если уже явились…

– Явились, – кивнула принцесса. – Я проверила. Их накормили, как ты велел, они спят на конюшне.

– Хорошо… – Мужчина снова помотал головой, заставляя себя проснуться. – Ты как тут? Никто не трогал? Только честно.

– Ты уже спрашивал. – Девушка улыбнулась. – И я ответила – никто. А в дилижансе оказалась одна замечательная пожилая дама, она опекала меня, как родную внучку. И объяснила, как вести себя и что говорить, если вдруг… А на крайний случай у меня был револьвер.

– Погоди, погоди, – нахмурился Монтроз, с трудом соображая спросонок. – Это что за тетка такая? И почему тебя тут называют какой-то фамилией…

– Шульц, – напомнила Мария-Антония. – Это ее девичья фамилия, а так-то она Мариам Герберт-Шульц. А я, изволишь ли видеть, ее троюродная внучка.

– О господи… – Генри рухнул поперек кровати. – Тебе везет, как… Я не знаю просто! Взять и наткнуться на старуху Мариам, которой детей в округе пугают, а потом назваться ее внучкой!

– Троюродной, – заметила принцесса. – И это была ее идея.

– Ты ей рассказала что-нибудь?

– Ничего, кроме той самой истории о разоренной ферме. Но она не поверила. Ты и сам говорил, – вздохнула принцесса, – мне трудно притворяться простолюдинкой. Даже руки меня выдают.

– Тебе сказочно повезло, – пробормотал Генри, поднимаясь на ноги. Его слегка покачивало, как пьяного, это давала о себе знать застарелая усталость. – Ты мне потом все расскажешь, Тони. А сейчас…

– Ужин полчаса как готов, – сказала она невозмутимо. – Иди вниз, хозяйка тебе подаст. А потом поди и вымойся, от тебя разит, как из выгребной ямы, Генри Монтроз!

– Когда ты обниматься лезла, то об этом не вспоминала, – буркнул он, пряча ухмылку.

– Я была слишком рада тебя видеть, чтобы еще и принюхиваться, – отрезала принцесса. – Иди, покуда ужин не остыл. Он здесь и так не сказать, чтобы слишком хорош!

Генри только вздохнул, отправился, куда послали, и приговорил минимум три порции непонятного варева с ошметками мяса, именовавшегося здесь «рагу с овощами». Да и ладно, что – и кого – бы ни спровадили в это безобразие, оно все равно оказалось горячим, сильно сдобренным пряными травами и достаточно сытным, чтобы заставить его желудок возликовать.

Потом он сходил проведать псов – те стараниями Марии-Антонии получили причитающуюся им кормежку и теперь действительно дрыхли, хотя и проснулись навстречу хозяину, – и лошадь. Та выглядела скверно, и конюх, хмурясь, сказал, что кобыла вряд ли уже будет бегать, как прежде. Генри было жаль скотинку, но он купил ее по случаю, привыкнуть не успел, а его жизнь мало располагала к сантиментам относительно таких вот случайных лошадей… Придется купить новую, вот и все, подумал он.

До темноты он успел провернуть еще кое-какие делишки, потом с наслаждением отмылся в горячей воде и отправился наверх.

– Я уже и не чаяла увидеть тебя сегодня, – встретила его Мария-Антония. В точности как сварливая жена, восхитился Генри.

– Ну, вот он я… – Он невольно замялся на пороге, не зная, что сказать.

– Что случилось? – тихо спросила девушка. – Я думала, что не дождусь. Собиралась уже дать знать на ферму…

Монтроз вздохнул, улыбнулся. Пересказал все то же, что говорил ей спящей, только с большими подробностями – те сами собою всплывали в его памяти.

– Хорошо, что не потащилась одна на ферму, – сказал он в заключение. – Приметно. Я придумал кое-что получше.

– И что же?

– Завтра увидишь, – заверил Генри и сел на коврик у кровати. – Я буду спать тут, только кинь мне одну подушку.

– Не дури, Генри Монтроз, – сказала принцесса. – Ты будешь спать рядом со мной. И если бы ты знал, какого я натерпелась страху, пока тебя не было…

«Верно, заклятие! – выругал себя он. – Ведь помнил же!»

– Прости, – сказал он покаянно. – Я ведь не нарочно.

– А я тебя и не виню, – ответила девушка. – Я просто говорю, что было. И что будет.

– За что люблю тебя, – сообщил Генри, скидывая сапоги и забираясь на кровать, – так это за определенность суждений. Ты вот скажи… ну, например, тебе какой цвет больше всего нравится?

– Синий, – помедлив, ответила принцесса.

– Какой именно синий? Кобальтовый, лазурный, еще какой?

– Не знаю, – удивилась она. – Просто синий. Как небо. А почему ты спрашиваешь?

– Да так… – Генри вытянулся на спине. – Тебе бы мужчиной родиться. Для меня тоже есть только один синий цвет. Как небо. А для девиц – сто оттенков! Я и названий всех не знаю…

– У неба тоже тысячи оттенков, – серьезно сказала девушка. – Но цвет один – синий.

Он не ответил, только кивнул, зная, что она почувствует его движение. Если бы не задание… Если бы она не была принцессой… Если бы…

– Генри, что с тобой? – его виска коснулись прохладные пальцы.

– Ничего. Устал, – криво улыбнулся он. – Мне бы выспаться, и я буду прежним!

«Я никогда не буду прежним. Никогда. Для этого мне придется проспать лет этак с тысячу, и все равно, когда проснусь, первым делом оглянусь, чтобы узнать…»

– Тогда спи, – сказала она. – Ты на себя не похож. Спи.

– А ты?

– Ты ведь не я. Я сумею тебя добудиться, если вдруг что случится, – усмехнулась принцесса.

– Если вдруг что… – сонно пробормотал он. – Стреляй в окно. Звону, грохоту… я точно проснусь!

– Непременно так и поступлю, – заверила девушка, и Генри провалился в сон…

…Когда она проснулась, Генри рядом уже не было, и только примятая подушка говорила о том, что он ночевал здесь.

Впрочем, он скоро вернулся, веселый, довольный, словно ему крупно повезло.

– Тони! – сказал он. – Давай, собирайся! Сейчас надо ехать, иначе потом сложно будет.

– Далеко ли? – осведомилась она. Вчерашняя радость по поводу появления Монтроза прошла, уступив место повседневным хлопотам.

– На ферму, – понизив голос, ответил Генри и махнул кому-то за дверью. – Вот, познакомься…

Через порог шагнул истинный гигант – на полголовы выше немаленького Генри и раза в полтора шире его в плечах, – белокурый, светлоглазый, загорелый дочерна и улыбчивый. Одет он был, как фермер.

– Это Эрик, – сказал Генри, а гигант изобразил поклон, прижимая шляпу к груди. – Мой… хм… друг.

– Доброго утречка, барышня, – пробасил тот и снова улыбнулся.

– С девушкой обращаться со всем обхождением, – приказал Генри. – Приеду – проверю!

– Да не беспокойся уж, – хмыкнул Эрик. – Пожалте, барышня…

– Это… что? – Мария-Антония смерила взглядом здоровенный сундук, который вволок в комнату белокурый гигант.

– Полезай, – велел Монтроз серьезно. – Не бойся, не опрокинут, не растрясут… Ты пойми, я приехал сюда один и на ферму поехать с тобой не могу. Тебя лишний раз светить – опасно!

– Погоди! – остановила принцесса. – Это тебе грозит опасность, а я – ценная добыча, разве нет?

– Да. Только я не хочу, чтобы ты угодила не в те руки, – зло ответил Генри. – Вообще не хочу, чтобы ты попала в чьи-то руки, ясно это тебе?

– Ясно.

– Тогда лезь в сундук. Я поеду на ферму к… друзьям, это нормально. А Эрик тут на базаре был, везет матери покупки. Мы порознь, так что…

Мария-Антония прикусила губу, сдерживая непристойное выражение, и шагнула через край сундука. Он оказался достаточно велик, чтобы она могла устроиться там в сравнительно удобной позе, и кто-то – Эрик или Генри – догадался подстелить мягкой ветоши, а еще просверлить дырочек в крышке сундука, чтобы она не задохнулась.

Принцессе довольно долго пришлось пролежать в сундуке, потом его подняли и понесли – достаточно осторожно понесли, этого отрицать было нельзя, – погрузили куда-то, а потом затрясло, загромыхало, видно, двинулась повозка. Прошло какое-то время, и крышка сундука откинулась. Девушка увидела улыбающегося Эрика.

– Вылазьте, барышня, – сказал он любезно и протянул мозолистую лапищу. – От города отъехали, что вас мучить! Только из фургона не высовывайтесь, сделайте милость, а чуть что…

– Немедленно в сундук, – кивнула принцесса. Ей неожиданно стало смешно. – Не беспокойтесь, Эрик.

– Ну и отлично, – удовлетворенно качнул он косматой головой. Спохватился вдруг: – А Генри догонит. Он чуток попозже нас поедет. Ну так, на всякий случай, мало ли!

– Я понимаю, – сказала девушка и, приоткрыв щелочку в затянутом тканью борту фургона, стала смотреть на исчезающий вдали Монто-Лее в надежде рассмотреть одинокого всадника.

Но всадник так и не показался, а фургон, скрипя и содрогаясь всеми сочленениями, к следующему вечеру явился-таки на ферму.

– Отсюда вот, – щедро обвел Эрик ручищей округу, – и до горизонта наши земли. Вон, видите, барышня, там стада пасутся – тоже наши. Крупнее их в этих местах и нету вовсе!

Мария-Антония посмотрела и оценила: стада казались несчетными, ферма должна была оказаться богатой. А раз она так близко к городу, пусть небольшому, то каналы сбыта налажены… Ну а богатый фермер, она уже поняла, мог немного свысока относиться к причудам властей. У него, в конце концов, имелись крепкие работники с хорошими ружьями, не говоря уж об обученных псах!

Фургон время от времени останавливался: Эрик или возница открывали ворота (луга были расчерчены изгородями) и закрывали их позади, – потом снова трогался в путь. Впереди показались какие-то строения, раскрылись последние ворота – высоченные, тяжелые, да и частокол им под стать, в самый раз осаду за таким высиживать! – и усталые лошади втащили повозку на обширный двор.

– Посидите пока тут, барышня, – попросил Эрик, выпрыгивая наружу. Слышались голоса, женские в том числе, а Марии-Антонии вдруг захотелось не выбираться из уютной крытой повозки, ни на кого не смотреть, ничего не делать…

– Тони! – окликнул знакомый голос. – Тони, ну где ты там?

– Да здесь же! – ответила она и чуть было не упала, шагнув за борт фургона, но сильные руки схватили ее за бока, подержали немного на весу и поставили на землю. – Ты как тут…

– А я следом за вами отправился, только стороной, – беззаботно ответил Генри, улыбаясь во весь рот, точно, как его псы! – Повозка-то еле тащится, а я погонял, как мог. Вот и опередил. Ты как?

– Доставили в целости и сохранности, – вступил Эрик, перекрыв своим басом все остальные голоса. – Барышня вроде не в обиде, а?..

– Не в обиде, – заверила принцесса, – все было замечательно.

– Я ж говорил, братец, а ты спорил, мол, ерунда, – прогудел Эрик. – Нашел, с кем спорить. Будто мы контрабанду не возили!

– «Братец»? – Мария-Антония нахмурилась, посмотрела на Генри. – Я чего-то не понимаю? Ты сказал, что здесь живут твои друзья!

– А так и есть, – спокойно ответил он. – Я понимаю, это редко бывает, чтобы родичи были еще и друзьями, но мне повезло. Ты не беспокойся, Тони. Это вот Эрик Йоранссон, мой младший сводный брат. Там еще где-то человек пять болтается, не считая девок, так что…

– Снова приволок свои беды в семью? – раздался откуда-то сверху вовсе уж невозможный бас, и девушка невольно вздрогнула.

– А это папаша, в смысле, мой отчим, – просветил Генри, даже не оглянувшись. – Свен Йоранссон к твоим услугам! Вообще-то, младшие должны зваться Свенссонами, но местные не поймут, сложно слишком. Так что…

– Ты не болтай лишнего, – буркнул великан, превосходящий размерами не только Генри, но и Эрика, пожалуй. – Что натворил?

– Ничего. Задание, – коротко ответил Генри. Он по сравнению с широким и массивным отчимом выглядел едва ли не подростком. Мария-Антония заметила, впрочем, что белокурый гигант отнюдь не тяжеловесен, видела, с какой грацией он движется, и понимала: это опасный человек. – Мне бы девушку приберечь. А так сам справлюсь.

– Так передай ее матери, – хмуро велел Свен. Потом вдруг потрепал великовозрастного пасынка по затылку, ухмыльнулся. – Ну не меняешься, а!

– Уж какой уродился… – буркнул тот, приглаживая волосы и нахлобучивая шляпу. – Пойдем, Тони, к матушке. Будешь пока при ней…

– Это и есть твое «надежное место»? – спросила она.

– А нет, что ли? – нахмурился он. – Куда надежнее? Шестеро братьев, сестры с зятьями, работники… Не думай, что если мы далеко от Территорий живем, так не умеем оружие в руках держать!

– Ты с ума сошел? – проговорила Мария-Антония сведенными от бешенства губами. – Ты семью в это впутать решил?! Не смей, Генри Монтроз, слышишь меня? Если ты…

– Ого! – сказал кто-то рядом глубоким грудным контральто. – Если ты и приводил прежде девушек, то до противного послушных, Анри!

– Это не моя девушка, – огрызнулся Генри, а принцесса развернулась к говорившей.

То была статная женщина средних лет, немного располневшая, но все еще красивая той красотой, что с годами не блекнет, а проявляется лишь ярче. У Генри были ее глаза.

– Тебя не исправить, – говорила женщина с едва заметным грассирующим акцентом, так, во всяком случае, казалось принцессе, использующей «переводчик». – Ладно, оставь бедняжку, я сама ею займусь! А сам иди к братьям, они заждались!

– Ты только до смерти ее не заговори, – мрачно попросил Генри и покосился на принцессу, мол, прости, иначе никак. – Это, говорю же, по службе!..

– Иди! – махнула на него передником мать. – Делом займись хоть раз в жизни! Шалопай, – объяснила она Марии-Антонии. – Но так похож на моего первого мужа, что никаких сил нет с ним спорить! Тот тоже вечно удирал в прерии, постоянно у него были какие-то неведомые… задания!

Девушка улыбнулась, понимая, что ей придется нелегко. Впрочем, после Мариам Шульц некая Адель Йоранссон могла не приниматься в расчет…

…Генри с тревогой присматривался к принцессе: как еще воспримет фермерский быт, как отреагирует на матушку – а Адель могла заговорить кого угодно! Но вроде бы девушку ничто не смущало, а с Аделью они живо нашли общий язык. Вернее, как показалось Генри, принцесса вовсе не слушала, что несет мамаша, только кивала в нужных местах, и этого было вполне довольно. Правда, пришлось подождать, пока Адель выпустит свою жертву во двор…

– Ты как? – спросил он участливо. – Матушка кого угодно заговорит!

– Она очень мила, – серьезно ответила девушка. – И сильно переживает за тебя. Я ничего не сказала ей, не беспокойся.

– Да я и не беспокоюсь, они привыкшие… – буркнул Генри. – Пойдем, я тебя с остальными познакомлю!

И он потащил ее по обширному подворью: там были Эрик, Свен-младший, Диран, прочие, прочие, прочие…

– А это вроде бы Анита, хотя я могу и перепутать, – сказал он, глядя на копошащегося в песочнице ребенка лет трех от роду. Малолеток тут было предостаточно. – Ну, точно Анита! Ее родинки! Дочка моей младшей сводной сестры, – пояснил Генри.

Малышка посмотрела на незнакомцев и улыбнулась во весь рот, после чего вернулась к прерванному занятию: она расковыривала погремушку, пытаясь разобраться в ее устройстве. Такие игрушки здесь делали из обычного сушеного гусиного горла, насыпав внутрь горошин…

– Ты что?.. – поразился Генри, когда Мария-Антония выхватила у ребенка эту погремушку и зашвырнула подальше, несмотря на отчаянный рев. Правда, плакать малышка почти сразу же перестала, отлично зная, что никто на обиженный крик не явится, а нашла себе новое занятие – стала чертить борозды в песке.

– Нельзя, – проговорила девушка сведенными от непонятного чувства губами, – нельзя давать такие игрушки ребенку, который может их разобрать. Там горошины внутри, подавится – и все… и конец…

И такое было у нее выражение лица, так застыли серо-голубые льдистые глаза, подернувшись влагой, что Генри вдруг понял, понял и застыл в растерянности, не зная, что сказать.

– Тони, – вымолвил он, наконец, – Тони… Так ты… у тебя…

– Да, Генри, – сказала она спокойно, глядя в землю. – Я достаточно долго была замужем, чтобы родить ребенка. Сына. Наследника. Он умер, Генри.

– А…

– Очень просто, Генри. Такие погремушки делали и у нас. И няньки не оказалось рядом – ее подкупили, я думаю, – лицо Марии-Антонии было мертвее мертвого, – и никого другого. Я тогда была на стенах, мы ждали очередной атаки… А мой сын задохнулся, и я до сих пор думаю, что смерть его не была случайной… И слава всем богам, что Филипп не узнал…

«Жером, – вспомнил Генри. – Брат ее мужа».

– Думаешь, такое можно подстроить?

– Да, – бросила она. – Это несложно. Маги могли бы проверить, но к тому времени все маги в замке служили не мне. Они сказали – несчастный случай. Нянька плакала и клялась, что оставила ребенка на несколько минут, заняв погремушкой…

– Что ты с ней сделала? – спросил зачем-то Генри.

– Я приказала ее повесить, – безразлично ответила Мария-Антония. – Это еще было в моей власти, да мне и не стали бы препятствовать. Я знаю, что ты скажешь: она была простая женщина, которой заплатили или пригрозили… Но ответь мне, Генри: ты бы отправил на верную смерть сына своего сюзерена за пригоршню золотых? Не юношу, способного отбиться от наемных убийц, не мальчика, способного убежать и спрятаться, а ребенка двух лет от роду? Ты смог бы?..

– Нет, – коротко сказал он. – Я не смог бы. А женщине, которая сумела… Собаке собачья смерть, хотя псы куда благороднее людей! Значит, это твой деверь избавился от наследника, так?

– Скорее всего. Но у меня не было доказательств.

– И ты бежала к отцу…

– Мне более ничего не оставалось. И сражаться больше было не за что. И не для кого.

– Теперь понятно. – Генри сглотнул. Господи святый, все его архангелы и прочие! Ей же только двадцать лет, а она успела потерять мужа и сына! И неважно, что его самого мать родила в шестнадцать, а в восемнадцать лишилась следующего ребенка, у нее ведь не было тогда на руках целой армии, замка со всеми обитателями, не было подступающего к стенам неприятеля, не было деверя, мечтающего заполучить наследство! – Тони…

– Я свыклась с этим, Генри. У меня был год на это. И еще четыреста с лишком лет.

– Тони… – Какие у нее хрупкие косточки, какая она сама… тонкая, но будто стальная! – Я же не знал! Я бы не стал!..

– А разве я виню тебя? – спросила она, не отстраняясь. – Откуда ты мог знать…

– И как прикажешь вам стелить? – спросила мать, поглядывая искоса. – Вместе или отдельно?

– Вместе, – сказал Генри спокойно. – Только мне – на полу. Не смотри так, велено быть при ней неотлучно, а как иначе?

Эрик хмыкнул в кулак, получил подзатыльник от матери и умолк.

– Я сам разберусь, – сказал Генри устало. – Ты там положила, что надо? Ну так я постелю, да и она не безрукая. Спокойной ночи.

Семейство проводило его недоуменным молчанием. Они непременно перемоют ему косточки, стоит только закрыться двери, но пока… Пока можно пойти наверх, бросить тюфяк в ногах кровати Марии-Антонии – вот уж точно, верный пес! – и уснуть, наконец…

– Ты со мной или… – встретила его принцесса. Матушка обрядила ее в ночную рубашку с рюшками, из своего приданого, видимо, слишком уж старомодный крой – нелепее не придумать, но Мария-Антония и в этом тряпье была хороша так, что дух захватывало. – Генри?

– Я на полу, – сказал он сквозь зубы. – Ничего личного, семейные традиции!

И уснул тут же, давала о себе знать многодневная усталость, а тут, в родном доме, под защитой… расслабился, чтоб ему провалиться!

– Тони? – Генри проснулся с рассветом, сел на полу. – Тони?..

Он уже чувствовал – можно было даже не заглядывать на кровать: Мария-Антония спит непробудным сном. Генри сам затруднился бы сказать, как отличает его от любого другого, но – отличал. Это снова был волшебный сон, и…

Бусины, вспомнил вдруг он. Они появились после визита к шаману и пропадали… да, пропадали именно тогда, когда принцессе грозило заснуть навсегда! И последняя исчезла в Монто-Лее, он же сам видел, и ремешок порвался!

Значит, все. Значит, колдовство шамана не работает больше, и девушка будет спать вечно, и ферма зарастет черными шипастыми ветвями…

Генри встряхнул головой. Да, это так! Но ее же можно пробудить! Пусть даже вернется та, сказочная принцесса, из нее можно выколотить настоящую Марию-Антонию!.. Она просила не делать этого, никогда не делать, но… Что за блажь? Заклятие? Такое старое – оно давно дало сбой, стоит лишь вспомнить эти черные ветви! И черт бы с ними, главное…

Генри, склонившись над девушкой, коснулся губами ее губ. Не просто притронулся, как прежде, изображая поцелуй влюбленного принца, по-настоящему коснулся, каждой клеточкой своей ощущая это прикосновение и не желая прерывать его… лишь бы только ответила зачарованная принцесса, лишь бы это было не зря!..

Серо-голубые глаза распахнулись, и это был взгляд Марии-Антонии, именно ее, не подделки, не подменыша.

– Генри… – горестно выдохнула она, и яркий лед подернулся талой водой, будто она сразу поняла, в чем дело, но почему-то не обрадовалась этому. – Ну зачем же ты это сделал, Генри? Теперь ты…

Он не дал ей договорить, просто закрыл рот очередным поцелуем – и плевать, что она принцесса, а он простолюдин, так уж вышло! Монтроз готов был остановиться по первому ее знаку, но Мария-Антония не противилась, наоборот, тянулась к нему, и все было именно так, как он представлял… Принцесса – не девица, опытная женщина, давно не знавшая мужчины, – понимала, что делала, он тоже понимал, и добротная родительская кровать, сосланная за невыносимый скрип в гостевую комнату, треснула, чтобы ее черти взяли!..

– Я не пойду вниз, – сказал Генри, не отрывая головы от подушки.

– Пойдешь.

– Ни за что. Мы весь дом перебудили.

– И что с того? – Мария-Антония села, приглаживая растрепавшиеся волосы. – Здесь встают с рассветом, я уже поняла. Четвертью часа раньше, четвертью часа позже…

– Ты не знаешь мою матушку, – пробормотал Генри, хотя на самом деле вовсе не опасался Адели.

Просто не хотелось выбираться из постели и выпускать из рук принцессу – обманчиво хрупкую, но несгибаемо твердую. Хотелось снова и снова касаться ее и думать еще – руки ведь все в мозолях, ей ведь это неприятно! – и дышать ее запахом, запахом прерии и еще чего-то, чего он не чувствовал раньше… Безумие какое-то, мало ли он знал женщин, самых разных? А вот поди ж ты, будто приворожила!.. И не думается о грядущем дне, потому что тогда становится слишком больно, аж дыхание перехватывает, давит на грудь, он ведь знает, очень хорошо знает, во что выливается такое вот… госпожа и телохранитель, известный сюжет, что уж теперь. Только…

– Перестань, Генри Монтроз, – сказала принцесса, провела ладонью по его спине, так что мурашки побежали.

– О чем ты?

– О том, что нет смысла казниться. Ты взрослый мужчина, я взрослая женщина, так и что же теперь?

– Тебе есть двадцать один? – серьезно спросил он, повернув голову.

– Еще нет. Если не считать тех четырехсот с лишком лет, конечно, – так же серьезно ответила девушка. – Почему ты спрашиваешь?

– По нашим законам совершеннолетие наступает в двадцать один. – Генри сдавленно фыркнул и снова уткнулся лицом в подушку. – Меня так и посадить могут, если ты заявишь…

– Я не стану заявлять. – Принцесса была сама серьезность. – Разве я противилась?

– А неважно. Несовершеннолетняя, вот и все. – Генри прятал за дурацкими репликами обеспокоенность и… да что греха таить, и боль тоже.

Кто бы сказал еще вчера, что может быть еще больнее, Монтроз высмеял бы его. Но одно дело – тосковать по недосягаемому, не изведав его, а совсем другое – коснуться и тут же потерять. Навсегда потерять – это он знал прекрасно. Потому что… Потому что эта девушка – не про его честь, и то, что сейчас… сегодня…

Случайность.

– Генри Монтроз, – произнесла Мария-Антония холодно и довольно сердито. – Я вполне могу решить, что ты хам и мерзавец, если ты немедленно не повернешься ко мне лицом.

– Чего?.. – вскинулся он, натолкнулся на льдистый взгляд и невольно вжался спиной в подушки.

– Ты струсил? – прямо спросила принцесса, не отводя глаз. – Или прикажешь мне считать тебя таким же, как прочие мужчины? Ты получил что хотел, а теперь не чаешь сбежать поскорее?

Он думал, что больнее быть не может? Могло, и еще как. И, наверно, Мария-Антония хорошо умела читать по глазам, потому что она больше ничего не стала говорить, просто наклонилась к нему, и…

«Зачем я сказал, что нашел ее? – промелькнуло в голове у Генри. – Зачем? Спешил похвастаться? Я не знал тогда ее, совсем не знал, но почему не перестраховался? Если бы никто не знал о ней, тогда можно было бы…»

Нельзя, прекрасно понимал он. Нельзя спрятать синюю птицу в стайке пестрых кур. А она… что он может ей предложить? Да ничего. Себя самого, разве что, – приобретение сомнительной ценности! – ну, часть фермы, Генри ведь тоже причитается, ее покупали и на те деньги, что достались матери от его отца… Вот и все. Много ли это для урожденной принцессы, для вдовы герцога?

– Жалеешь? – тихо спросила Мария-Антония.

– Нет. – Генри обхватил ее обеими руками. Жалеть? Разве только о том, что это была случайность, что никогда больше… Просто – никогда. Подержать в руках синюю птицу счастья мало кому доводится, и еще меньше людей удержали ее надолго. Только коснуться – уже удача! – А ты?

– Я никогда ни о чем не жалею, – помедлив, сказала она. – И еще, Генри…

– А?

– Шаман сказал, что однажды ты попытаешься разбудить меня окончательно. И это тебе удастся, – тихо проговорила принцесса.

– Ты думаешь, удалось? – вскинулся он.

– Да, я так думаю, – ответила девушка. – Я чувствую, что проснулась совсем… или мне так только кажется. Но он сказал еще…

– Договаривай, – велел Генри, понимая, что ничего доброго шаман ему напророчить не мог.

– Он сказал, что ты погибнешь, если сделаешь это.

Повисла пауза.

– Ты поэтому запретила мне даже пытаться будить тебя? – спросил Монтроз, вглядываясь в серо-голубые глаза.

– Да.

– Ясно…

А что, не самый плохой конец! Во всяком случае, он избавил – хотелось бы надеяться! – принцессу от заклятия, а это не всяким героям удавалось. Только знать бы еще, что будет с нею дальше. Стать бы мстительным духом и являться тем, кто осмелится как-то обидеть Марию-Антонию, вот это было бы дело! Знай он раньше, спросил бы шамана, как это можно провернуть…

– Оно того стоило, – сказал Генри неуклюже. – То есть… Жизни не жалко… за тебя. Об одном лишь пожалею – что это было так… недолго.

Девушка промолчала, и молчание это могильной плитой придавило дальнейший разговор.

– Я завтра поеду в Портанс, – после паузы произнес Монтроз. – Там резиденция Хоуэллов, они пришлют людей, и тогда тебе безопасно будет путешествовать. А дальше…

«А дальше ничего не будет. Я получу свой гонорар и уеду. В прерии вернусь, может, женюсь снова на делакотке… И буду всю оставшуюся жизнь – а ее уже немного осталось, похоже, – вспоминать Тони. А как иначе? Что еще я могу сделать?!»

– Понятно. – Мария-Антония подняла голову, посмотрела ему в глаза. – Вставай, Генри Монтроз. Солнце уже высоко…

…Мать Генри смотрела на нее во все глаза, хоть и пыталась как-то скрыть любопытство, но выходило это у нее из рук вон плохо.

Мария-Антония умела владеть собой, что бы ни случилось, а уж на то, чтобы осадить обычную фермершу, ее самообладания вполне хватало. Если бы только не было так больно… Генри, господи, Генри, какой идиот, ведь она просила ни в коем случае не трогать ее, не пытаться разбудить, а он сунулся, и теперь… неизвестно, что случится. Но лучше бы – думала она малодушно, – это случилось бы поскорее. Потому что иначе Генри так и будет отводить глаза, думая, что она ничего не замечает, а Мария-Антония прекрасно понимала, что у него на уме, стоило только вспомнить вспышку искреннего чувства и последующее тяжелое возвращение к реальности. Он ей не пара, вот о чем думает Монтроз, он всего лишь сын фермерши, пусть хорошего происхождения, и неизвестного бродяги, и у него ничего нет за душой. Нет, имеются кое-какие сбережения, конечно, но и только. А она – принцесса, пусть даже от этого ее титула остался лишь пустой звук. Другое воспитание, другое мироощущение…

Мужчины иногда бывают редкостными дураками, говаривала покойная матушка. Они не понимают намеков и пугаются прямых речей. Учись, дочка, учись не задевать их гордости, но и доносить свое мнение, не унижаясь!

С Филиппом у нее это получалось, и очень хорошо. Может быть, просто потому, что муж знал ее с детских лет, было время привыкнуть и научиться правильно понимать друг друга. С Генри они были рядом всего несколько недель, и, похоже, это скоро кончится. Мария-Антония сама знала, как именно: он отвезет ее в город, как обещал нанимателям, и отдаст ее им. Не имеет права поступить иначе, как бы ни хотел сделать по-своему, а поступить так ему не позволит страх и неуверенность. Смешно подумать: человек, неделями живущий в одиночку на Территориях, боится сделать то, чего хочет!

А хочет ли, задалась она вопросом. Хочет, был ответ. Это читается у него в глазах, это написано у него на лице, как бы ни старался Монтроз скрыть свои чувства, давно уже написано, просто она милосердно не обращала внимания.

И он исполнил предсказание старого шамана, припомнила девушка. Тот сказал, что Генри Монтроз пропадет, погибнет, если разбудит ее по-настоящему. И теперь он сам это знает, знает, что ему осталось недолго: такие предсказания всегда бьют в цель! И не станет беречь себя, и… Ничего больше не будет.

Мария-Антония была очень благодарна матери Генри, которая не стала ни о чем ее расспрашивать, просто дала позавтракать, чем пришлось, и вроде бы не замечала, что ее первенец и гостья смотрят в разные стороны, говорила о чем-то своем, обычном, повседневном, уютном…

– Тихо! – вскинулся Генри, опрокинув стул. – Мама!..

– Отец в поле. Трое братьев здесь, – коротко ответила та и открыла шкафчик на стене. Мария-Антония с изумлением увидела у нее в руках короткоствольное ружье с тяжеленным прикладом.

– Прячь девчонок, – сквозь зубы приказал Монтроз, вылетая за дверь. Свистнул в два пальца, долго и переливисто – сперва залаяли псы, потом ему отозвались таким же свистом.

– Что это…

– Сиди тихо, – велела Адель, передергивая затвор. – Не в первый раз.

– Они ищут… – начала было Мария-Антония, но Адель перебила:

– Мне без разницы, кто кого ищет, если они влезли на мою ферму! Сядь и сиди смирно, если не умеешь стрелять, а я пойду посмотрю, что к чему…

Издалека уже слышались выстрелы – кажется, в воздух, – чьи-то голоса. Одна из сестер Генри втолкнула в кухню двоих детишек лет пяти и исчезла из поля зрения. Принцессе показалось, что у девушки в руках тоже было ружье.

Голоса приближались, были они недружелюбными, но выстрелов более не следовало. Собаки глухо взлаивали и рычали, но ни одну из них не пристрелили, и это означало, что пришельцы идут с согласия хозяев фермы.

Они были уже совсем близко, когда Мария-Антония сообразила, наконец: сгребла детей в охапку и метнулась в кладовку, села на пол, прижимая к себе их тельца, и только повторяла, когда распахнулась от бесцеремонного пинка дверь:

– Только не трогайте детей… только не детей!..

– Пусто, – сказал кто-то равнодушно. Девушка знала, что они видят: перепуганные глаза, да пару рыжеватых кос, да фермерское платье. – Пошли дальше.

Снаружи вдруг раздался выстрел, потом чей-то крик и отчаянное лошадиное ржание. Топот копыт – и снова все стихло… Мария-Антония отпустила детей, встала.

– Ты что, испугалась, тетя? – спросила ее девочка, глядя снизу вверх. – Не надо, такие люди не трогают зря…

– А я вырасту, и они вообще никогда сюда не приедут! – заявил толстощекий белобрысый карапуз, обещавший стать достойной копией своего деда.

– Конечно, – ответила она обоим сразу. – Пойдем, посмотрим, что там…

– Целы? – сунулась в кухню Адель со своим обрезом. – Ф-фух, я все думала, как бы ты не кинулась защищаться!

– А что?..

– У нас вооруженный нейтралитет, – мрачно ответила фермерша, убирая ружье. – Мы допускаем людей корпораций посмотреть, не прячутся ли у нас беглецы, а они нас не трогают. А тронут, – она кивнула на полку, – мало им не покажется!

– Я слышала выстрелы, – сказала принцесса, выпуская ручонки детей. – Кто-то…

– Анри, – сказала Адель, поджав губы. – Увел их за собой, олух! На него и охотились, ясное дело! Нет бы остаться, мы бы всех этих ребят и закопали под плетнем, на будущий год тыквы бы удались!

– Это не на него охотились, – помертвевшими губами выговорила девушка. – Им нужна я. А Генри…

Адель посмотрела на нее как-то странно: мать, которая вот-вот может лишиться первенца, смотрит не так, нет, это был взгляд много повидавшей на своем веку женщины, спокойный и уверенный.

– Анри – олух, – сказала она. – Но он знает, что делает. Он сказал, что у него задание, значит, он должен его исполнять. И я была бы первой, кто осудил бы его, брось он дело и спрячься за бабьими спинами! – Адель подошла ближе и покровительственно обняла принцессу за плечи. – За него не бойся. Он склизкий, как угорь. Мой первый муженек такой же был… – Она помолчала, потом спросила напрямик: – Было у вас что?

– Было, – спокойно ответила Мария-Антония. – Но…

– Да ясно, что ты ему не пара, – махнула рукой Адель и усмехнулась. – По тебе сразу видать, что ты из благородных, а он кто? Так, бродяга… Только, – нахмурилась вдруг она, – мне то же самое говорили, девочка, когда я за моего Мишеля замуж собралась. И удерживали, и уговаривали, а я сбежала… и не жалею. До сих пор не жалею.

– А… Свен? – осторожно спросила девушка, сообразив, что Мишель – это, должно быть, отец Генри.

– Свен – другое дело, – помедлив, ответила женщина. – Он надежный, как скала, не пропадешь с ним. Я за него с отчаянья вышла: Мишель погиб, родня назад не принимала, а самой куда деваться с маленьким ребенком? А Свен давно по мне вздыхал… Ничего, стерпелось, слюбилось даже. Живем – дай бог каждому! Но, – вскинула она подбородок, – Мишеля я никогда не забывала, хоть и гуляка был, и игрок, и авантюрист… Мне от него одно наследство осталось – Анри. За то одно его благодарить можно!

– Он надежный, – невпопад сказала Мария-Антония. – Он…

– Клятое Монтрозово семя, – с досадой произнесла Адель. – Да и ладно, я мешаться не стану! Ты девка справная, я уж вижу, с головой, хоть и не наших кровей, а моему олуху такая и нужна. Если что надумаете, так у нас места всем хватит!

– Не надумаем, – одними губами ответила девушка. – Ни он, ни я. Не выйдет…

– Ну-ну… – Адель дернула крутым плечом. – Ты не переживай. Явится он, куда денется! Задание для него, как для моего первого благоверного, важнее жены и прочего – пока не исполнит, даже помереть не сможет!

– Вы сказали, он увел этих людей… в какую сторону? – Мария-Антония дернулась к выходу.

– Куда собралась?! – Женщина поймала ее за локоть. – Не думай даже, ты этих мест не знаешь, а Анри заведет их так, что не выберутся! Сиди смирно, он тебя мне поручил, я за тебя теперь отвечаю, ясно тебе?

– Ясно…

– Ну а раз так, то помоги, – велела Адель. Казалось, нападение не произвело никакого воздействия на жизнь большой фермы. – Скоро уж полдень, обед пора готовить. Сможешь хоть тесто для пирога замесить?

– Смогу, – с насмешкой ответила принцесса. Вот еще невидаль! – Вам какое нужно?

– А у меня вон цыплята рубленые, – ответила та, – сама думай, как лучше будет. В шкафчике мука и прочее, что нужно. Действуй, что стоишь?..

18

– Ты не вовремя.

– Извини, новости… не скверные, но настораживающие.

Ивэйн Хоуэлл внимательно взглянул на брата.

– Что-то случилось?

– Пока нет. Однако Монтроза едва не взяли на ферме его родственников. Он отправился именно туда, как мы и говорили…

– Едва?

– Он увел преследователей от родни, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

– Пусть так, – нахмурился Ивэйн, – одним рейнджером больше, одним меньше… В чем дело, Рон?

– Те, кто охотился за ним, искали девушку, – проговорил младший Хоуэлл. – Наши люди проследили: слух пошел с постоялого двора в Монто-Лее: Монтроз ночевал там, и не один. В комнате некой девицы по имени Тони Шульц, которая пропала одновременно с его отъездом. А до того, – добавил он, – в эту «Синюю курицу» заходил брат Монтроза с таким сундуком, в котором свободно можно вывезти даже быка так, что никто не заметит!

– Полагаешь, Монтроз решил отправить девушку к себе на ферму?

– Не исключаю. Там есть, кому обороняться, а брать штурмом самую большую ферму в округе не рискнут даже «ящерки», слишком много шума, они на это не пойдут. – Рональд ходил взад-вперед по кабинету.

– Ты знаешь что-то еще, – сказал Ивэйн уверенно.

– Да, – ответил тот. – И мне нужен совет…

– Немедленно отправляй людей, – сказал глава корпорации, выслушав брата. – Мы заигрались. Наши ставки – чушь, рейнджер не стоит ничего, но девушка еще может принести какую-то прибыль, и я не позволю, чтобы ею завладел кто-то иной!..

…Трое суток Мария-Антония провела, как на иголках. Пыткой было возвращаться в комнату и ложиться на ту самую постель, где… Она старалась задерживаться в кухне, помогая Адели: ее дочери только рады были спихнуть домашнюю работу на гостью, – но это мало помогало.

А патриархальный быт затягивал: подъем с рассветом, обильный завтрак, обязательное чтение газет (новости запаздывали дня на три, но Свена это мало волновало), прочие мелочи…

– Это что такое? – нахмурился Йоранссон-старший, разглядывая конверт, выпавший из пакета с газетами. – Это… мать, глянь!

– После завтрака, – отрезала та решительно. – Ну, живо, все стынет! Чего сидим?

Большая семья выбралась из-за стола даже слишком быстро.

– Что там? – спросила Адель мужа.

– Записка, – ответил тот. – Про Анри. Для нее, – кивнул он на принцессу.

– Читай вслух, – велела женщина.

– «Генри Монтроз в наших руках, – прочитал Свен. – Приезжай в Портанс, сними комнату в «Белом зайце». Наш человек придет к тебе. Езжай одна, иначе Монтрозу будет худо». Все, тут больше ничего нет.

– Господи, наградил ты сыночком! – возвела очи горе Адель. – Так… дай сюда!

Она взялась рассматривать письмо, а Мария-Антония встала и придвинула стул к столу.

– Я поеду, – сказала она негромко. – Мне ничто не грозит, а его могут убить. Простите, но если бы я могла взять лошадь…

– Сядь, – приказала фермерша. – И посиди молча! – Она нахмурилась. – Так! А где доказательства, что Анри действительно взяли? Может, тебя просто выманивают?

Мария-Антония вынуждена была согласиться, что и эта версия имеет право на существование.

– Посмотри, в конверте ничего больше нет? – спросил Свен.

– Да вроде пусто… – Адель взглянула на свет. – Мусор какой-то…

– Это не мусор, – присмотревшись, сказала принцесса. – Это прядь волос. Вот вам и доказательство!

– Ничего подобного! – фыркнула фермерша, вытряхивая на ладонь неровно срезанные волоски. – Парней такой масти, как Анри, кругом пруд пруди. Мало ли, кого окорнали…

– Но ведь можно узнать, его ли это волосы!

– Да, только для такого нужен тоув, – парировала Адель. – И еще нужно, чтоб было с чем сравнивать. Ну это, положим, найдется, если подушки перетрясти, а где я тебе тоува возьму?

– В Портансе, – ответила Мария-Антония и посмотрела женщине в глаза. – Придется ехать, так или иначе!

– Ясно… – та только вздохнула. – Если забрала что в голову, не вышибешь… Никакого тоува ты и искать не станешь, верно ведь? Сделаешь, как в записке сказано?

– Да.

– А ты уверена, что тебя не тронут?

– Да, – немного покривила душой принцесса. – Я – очень ценная добыча. Я поеду, Адель, так надо, правда… Генри все время выручал меня, я обязана ему более, чем жизнью!

– Погоди, – велела Адель, хмурясь. Свен сидел молча. – Лошадь мы тебе дадим, это не проблема. И сопровождающих хороших.

– Там сказано, чтобы я явилась одна, иначе…

– Пока я в этом доме хозяйка, – возвысила голос Адель, – одна ты никуда не поедешь! Не учи старую женщину, как дела делаются… Потащишься в одиночку – тут-то тебя и возьмут, по пути еще, а Анри отвернут дурную башку за ненадобностью! Уж до Портанса мои мальчики тебя проводят, раз Анри велел за тобой присмотреть, несчастье мое!

Мария-Антония не рискнула спросить, кто на этот раз оказался несчастьем: она сама или все-таки Генри?

– Передай: явится живым, – напутствовала Адель уезжающую принцессу, – я ему сама шею сверну за его художества! А ты береги себя! Может, свидимся еще…

– Может быть, – одними губами ответила девушка и пришпорила лошадь.

В окружении двоих братьев Генри и пятерых вооруженных работников она чувствовала себя почти как прежде, как раньше, когда с нею выезжали воины и слуги… Только она даже в мыслях бы не посмела поименовать слугами этих людей! Отряд тем не менее выглядел более чем внушительно.

Они явились в Портанс даже раньше, чем рассчитывали, нашли свободную комнату в «Белом зайце», как было велено.

– Мы, барышня, будем внизу, в общем зале, – сказал Эрик, возглавлявший команду. – Если что, если сказать не сможете, как будете мимо проходить, вот такой знак сделайте…

Он показал, Мария-Антония повторила.

– Это брат научил, – улыбнулся великан. – Ух, и веселая у него жизнь, не то что у нас, ферма да ферма…

– Ну вот вам и приключение, – мягко улыбнулась девушка. – Надо бы выручить его, но так, чтобы и самим не пострадать. Сможете?

– Знать бы, откуда выручать… – вздохнул Эрик. – Да ладно, куда б вас ни позвали, мы следом, тихо-онько… Вы, главное, не ищите нас, барышня, мы, если что, пособим. Но не покажемся раньше времени.

– Это большое искусство, – кивнула принцесса, и на этом разговор иссяк.

Вести от противника появились лишь на следующее утро: записку передал слабоумный мальчик-полотер, и в ней велелось явиться вечером того же дня на постоялый двор на окраине Портанса. Одной, без свиты, которую так опрометчиво, подчеркивал неведомый респондент, взяла с собой девушка.

– Мы приглядим, – кивнул Эрик, что-то обмозговав. – Это местечко наши парни знают, незамеченным никто не выйдет. Так что идите, барышня, спокойно, мы рядом будем!

И она отправилась, куда требовали, и заказала на постоялом дворе жареной рыбы, как было велено, и ждала посланца, пока не устала… И он пришел, наконец.

– Так это вы – добыча Монтроза? – спросил хлыщеватый парень, усаживаясь напротив.

– Так это вы – шакалы, подбирающие чужую добычу? – ровно ответила она.

– Зря вы так, сударыня, ведь Монтроз еще жив, – неподдельно огорчился хлыщ. – А стало быть, на шакалов мы никак не тянем. Схватка хищников, побеждает сильнейший… кто же виноват, что ваш провожатый оплошал?

Принцесса молчала, ожидая продолжения.

– Идемте, – сказал мужчина, неожиданно отбросив развязный тон. – Идемте, и, обещаю, Монтроз вернется к мамочке и папочке!

– Это очень двусмысленное обещание, – холодно усмехнулась принцесса, – если учесть, что отец Монтроза давно мертв.

– Хорошо, вернется в семью!

– Живым и здоровым?

– Да вы годитесь в судебные приставы, сударыня, – осклабился хлыщ. – Да, живым и здоровым.

– Как я могу увериться в этом? Вы, как я понимаю, намерены куда-то увезти меня.

– Да, и проверить, та ли вы особа, за которую вы себя выдаете!

– Я – выдаю? – медленно проговорила принцесса, выпрямляясь. Внутри закипала ярость, холодная и чистая, и это не сулило ничего хорошего окружающим. – Не забывайтесь, сударь! Это вы пригласили меня сюда, и то, что я говорю с вами, – лишь знак моей доброй воли, не более того!

– Да тут и проверять нечего, – буркнул тот, отводя глаза. Взгляд Марии-Антонии не без труда выдерживал Генри, ну, еще Адель, но к ним она не испытывала такого отвращения.

– Я никуда не поеду, – отрезала она, выдержала паузу, подождала, пока хлыщ задергается, и добавила: – Не рекомендую звать на помощь. Я не отпускала своих сопровождающих.

– Это против договоренности! – пискнул тот.

– Я ни с кем ни о чем не договаривалась, – ответила принцесса. – Но так и быть. Я предамся в руки ваших хозяев, но при одном условии. Я желаю удостовериться – лично! – что Генри Монтроз жив и что его выпустят на свободу, как только вы заполучите меня.

– Так он примется мстить и вообще… отбить попытается… – буркнул хлыщ.

– Это уж не моя забота. Ну? Вы согласны или нет?

– Согласен, – выдавил он. Видно, хозяева наделили его немалыми полномочиями. – Только уж там никаких… сопровождающих быть не должно! Господа обещают и клянутся, что вам не будет причинено никакого вреда.

– Пусть поклянутся мне лично, – бросила Мария-Антония холодно. – Едем немедленно. Что же вы медлите?

Хлыщ засуетился, а принцесса успела подать наблюдателям знак – следуйте за нами, но тихо. Оружие было у нее при себе, и она не собиралась с ним расставаться. И пусть попробуют ее обыскать!

У ворот постоялого двора ждал экипаж, который примчал их куда-то в ночь и темень, резко и неприятно пахнувшую.

– Прошу обождать, сударыня, – попросил хлыщ, выпрыгивая из кареты. Раздался какой-то невнятный бубнеж, но риторические экзерсисы нового знакомца Марии-Антонии возымели действо. – Вылазьте. Осторожно, ступенька…

– Где это мы? – спросила она, стараясь не ежиться: по спине отчетливо подирало холодным ветром. Какие-то строения вокруг… найдут ли ее Йоранссоны? И имеет ли она право подвергать их опасности?

– А это склады, сударыня, – просветил хлыщ. – Прошу сюда…

– А чем так мерзко пахнет?

– То керосин, – сообщил он и пояснил, видя, что она не понимает: – Ну, горючая жидкость такая, лампы ей заправляют и всяко такое прочее… Опять же, собака по такой вони след не берет. Милое дело!

– Прелестно, – сухо сказала Мария-Антония. – Я жду. Где Монтроз?

– Сюда вот… – Хлыщ подал ей руку, помогая спуститься. Тут воняло еще хуже.

Принцесса задумалась, отчего это ее требование удовлетворили, а не увезли в экипаже подальше. Может, понимали, что за нею следят Йоранссоны и их работники? Или не желали портить с нею отношений? Бог весть… И, главное, кому служит этот человек? Уж не Хоуэллам точно, тем-то зачем похищать собственного наемника? Впрочем, это уже без разницы, вряд ли один хищник лучше другого…

– Ну, я жду! – поторопила она.

– Да вот же он. – Мужчина привернул фитиль в коптящей лапме, и Мария-Антония увидела Генри.

Ему крепко досталось, это уж точно. Приковали его прочно, за обе руки к какой-то металлической трубе, и дышать здесь было нечем – этот самый керосин вонял нестерпимо, даже на полу прилично натекло из какой-то канистры… Собаки бы тут точно поумирали!

– Генри! – окликнула принцесса. – Генри!..

Он открыл глаза – один глаз, вернее, второй заплыл от побоев, – застонал, но не от боли, а от разочарования.

– Дура… – вымолвил он разбитыми губами. – Ну какая же дура, ведь я просил же…

– Я тоже просила, – сказала принцесса холодно и повернулась к спутнику. – Отпустите его.

– Но…

– Таков уговор. Отпустите его на моих глазах. Если боитесь, позовите еще охранника или кто там у вас… Ведь есть же человек? Иначе, – принцесса прищурилась, – я не стану работать с вашими хозяевами!

– Сильно захотелось на цепь рядом с этим парнем? – вдруг оживился хлыщ. – Так это не сложно. Чего вам еще, сударыня? Вот он, живой, отпустим как только, так сразу же… Зачем он нам? А пока пусть сидит, меньше хлопот. Ничего с ним не случится, не бой…

– Я ничего не боюсь, – спокойно сказала Мария-Антония. Она отлично знала, какое действие оказывает на людей ощущение острого клинка в непосредственной близости от их печени. Беспечные люди, забрали только саквояж с револьвером, но это все! – Или зови охранника с ключами, или отпирай сам!

– Нет ключей… – просипел мужчина, пытаясь уклониться. Тщетно, принцесса знала, как держать жертву, и каждый рывок лишь приближал несчастного к острию стилета. – У меня нет и у него нету, это старший приковал…

– Чудно, – холодно сказала девушка. – Генри, чем можно взять твои кандалы?

– Ломом, – честно ответил он. – А еще я могу отстрелить цепь между «браслетами», только у меня револьвер отобрали!

– Револьвер найдется. – Мария-Антония кивнула на хлыща. – Ах ты!..

Он попытался вывернуться, да так резво, что девушка едва успела…

…Генри уже не чаял дождаться помощи. Мечтал только об одном: сдохнуть побыстрее и не мучиться, он всегда молил об этом богов, вдруг услышат? Побои – это ерунда, он умел терпеть боль и не сказал больше того, что наверняка уже известно всем заинтересованным. Но на любые вопросы о принцессе он отвечал либо расплывчато донельзя, либо вовсе молчал. И приметы ее давал – не имеющие ничего общего с действительностью! Долго еще будут шерстить всех белокурых, голубоглазых, пышногрудых девиц, имевших неосторожность отправиться в путешествие именно в это время!

А когда перед ним явилась Мария-Антония, Генри сперва подумал, будто у него начались видения. Бывает такое, он слышал, от паров керосина и прочей горючей дряни, некоторые нарочно ими дышат! Но нет, это была она, и один из тюремщиков с нею, а она говорила с ним так, будто имела право распоряжаться всем отсюда и до Южного моря, которое некоторые называют Средиземным, что есть несусветная глупость: до средины обитаемых земель от него еще столько ехать…

Ему все казалось, что это сон. И только когда Мария-Антония перехватила рванувшегося было звать на помощь спутника и… пощекотала его клинком – Генри впервые видел, как она это делает, спокойно и деловито даже, – он вдруг осознал, что это реальность. И рванулся в своих цепях – но куда там, стальные наручники не разогнуть, цепь не оборвать!

– Только в меня не попади, – сказал он Марии-Антонии, когда она взяла на изготовку револьвер своего покойного провожатого.

– Я постараюсь, – спокойно ответила она, а Генри как можно дальше отодвинулся и зажмурился даже. Он сам бы отстрелил цепь, но она была слишком коротка: не выходило вывернуть запястье так, чтобы взять револьвер и угодить по звеньям. – Не шевелись.

Генри задержал дыхание.

Выстрел в замкнутом помещении прозвучал чересчур громко, а еще – Генри сразу почувствовал, подергав цепь, – Мария-Антония промазала. Оковы держались, да еще как, но… Нет, она почти разбила одно звено, пара хороших рывков, и…

– Генри! – услышал он выкрик, обернулся и увидел…

Хватило искры. То ли от самого выстрела, то ли это пуля выбила ее из металла наручников, но искра упала, и керосин загорелся – натекшая из дырявой канистры лужа подернулась лепестками пламени. Пока чуть поодаль от Генри, туда, видно, отлетела эта треклятая искра, но он знал, как быстро горит эта пакость, и с удвоенной силой рванул наручники. На запястьях наверняка остались кровавые следы, но зато цепь поддалась, и он обернулся к Марии-Антонии…

– Генри!!

Он потерял ровно секунду. Этой секунды хватило горючей жидкости, чтобы полыхнуть, и столб огня поднялся до потолка. Еще немного, пламя доберется до канистр, а тогда… тогда тут начнется ад.

– Тони, беги! – крикнул Генри, прикрывая лицо рукавом от нестерпимого жара. Будь он в куртке – рискнул бы броситься в огонь, а в одной драной рубашке… – Беги!..

Лужа керосина пылала перед ним, как крохотный кусочек преисподней.

«Лужа, – вспомнил Генри. – Я умру, если не смогу засыпать лужу песком. Теперь ясно… И песка у меня с собой нет, у меня вообще ничего нет! Господи, ну почему так, лучше бы от пули, господи! Я не хочу гореть заживо, я не хочу, чтобы Тони… Тони…»

– Уходи! – выкрикнул он снова, пятясь к стене. Спасения не было. – Уходи, тут же сейчас все…

Генри плохо видно было сквозь яркий огонь, но ему показалось, будто Мария-Антония рванула какой-то шнурок на шее – верно, болтался там прочно завязанный кожаный мешочек, а он не спросил, что это, не довелось, – непослушными пальцами дернула завязки, и они поддались так, будто только того и ждали.

Невесомая пыль взлетела в воздух, опустилась в огонь, и языки пламени будто остановились, замерли, только слышался сдержанный гул, готовый прорваться торжествующим ревом в любую секунду.

– Генри, скорее!!

Он не заставил себя упрашивать, одним скачком пролетел замерший огонь в керосиновой луже, схватил Марию-Антонию в охапку и потащил по лестнице вверх, вверх, вверх… Странное безвременье внизу окончилось, снова торжествующе взревел огонь, а Генри только тащил и тащил девушку, и ему все равно было, кто попадается на пути, а потом земля содрогнулась, и в небо выметнуло столб пламени: это взорвались керосиновые склады. Стало светло, как днем, и в этом свете прекрасно были видны черные силуэты, и их было много, слишком много для него одного…

– Не подходите. – Генри едва дышал, но чувствовал спину прижавшейся к нему Марии-Антонии, и ради этого готов был держаться еще сутки. – Убью…

– Братец, то мы! – перекрыл гул пожара бас Эрика. – Мы тут вокруг подчистили, скучно было, а еще новые подъехали и брешут, что твои наниматели!

– Монтроз? Генри Монтроз? – раздался чей-то спокойный голос. – Не нужно беспокоиться. Чужих здесь больше нет, опустите оружие и, умоляю, успокойте своих родственников!

Генри почувствовал, как напряглась принцесса, сам присмотрелся и уронил руки.

– Это свои, – сказал он. – Хоуэлл.

– Я думала… – Девушка с удивлением рассматривала приближающегося мужчину. – Я думала, он пожилой, а он ведь не старше тебя!

– Хоуэллов много, – пояснил Генри устало. – Это Фредерик. Племянник главы корпорации.

– Точно так, – учтиво склонил голову молодой светловолосый мужчина. Тяжелые, будто сонные веки и упрямый подбородок выдавали его с головой – порода! – Фредерик Хоуэлл к вашим услугам. Сударыня, прошу извинить за опоздание. Вы не пострадали?

– Никоим образом. – И вновь принцесса заговорила этим невыносимо холодным тоном. – Но я попросила бы позаботиться о Генри Монтрозе, который пострадал, защищая меня.

– Мужество вашего провожатого будет вознаграждено, как должно, – заверил Фредерик. – А теперь не изволите ли проследовать с нами? Здесь не место для знатной девицы!

– Пожалуй, – согласилась девушка. А был ли у нее выбор? – Но я прошу все же…

– Хоуэллы не забывают своих обещаний, – склонил тот голову. – Идемте, сударыня, вас ждет карета. Монтроз, – произнес он совсем другим тоном, – завтра в полдень явитесь в обычное место для беседы. Тогда же решится вопрос о вашем гонораре. Вам ясно?

– Яснее некуда. – Генри поднялся с земли, покрутил запястьями. – Кто-нибудь может снять эту дрянь, или мне искать кузнеца?

Карета, уносящая Марию-Антонию, пропала в темноте, и взывать оставалось разве что к головешкам.

«Я выполнил задание. – На душе у Генри было изумительно гнусно. И пусто. – Выполнил так, что лучше не придумаешь. Но Тони… господи, Тони, я же ничего не успел ей сказать!»

19

Наутро он выглядел немногим лучше, чем накануне: заплывший глаз чуть приотрылся, но зато синяк расцветился дивными красками. Все тело болело нестерпимо, а помыслить о том, чтобы взобраться на лошадь, было просто страшно.

Хорошо еще, запасливый братец прихватил для него смену одежды, он же сумел снять наручники: попытался бы кто-нибудь заковать в такую дрянь Эрика Йоранссона! Во-первых, пришлось бы поискать нужного размера кандалы, во-вторых, он избавился бы от них легким напряжением мускулов. Ну, конечно, если бы они не были обработаны магом или там тоувом – с теми так просто не управиться.

Генри думал о какой-то ерунде, чтобы не вспоминать о главном, и брат заметил его уныние.

– Ты чего? – спросил он с добродушной бесцеремонностью, какой отличались все Йоранссоны. – По девушке соскучился?

– Иди ты, – вяло огрызнулся Монтроз.

– Она славная, – сказал Эрик серьезно. – И храбрая. Вроде мамаши нашей, только мамаша прямиком действует, а эта так… исподволь. Но оно, может, и лучше. Недаром же они так спелись-то, пока тебя не было!

– Ага, – невпопад ответил Генри. Впереди уже виднелись внушительные строения резиденции Хоуэллов. – Брат мой милый, ты не езди дальше. Не хочу твою рожу светить лишний раз. Мало ли…

– Я тебя обожду во-он там, – понятливо кивнул тот. – Там какая-то харчевня за углом, заходи, как с делами разберешься.

Генри кивнул и двинулся дальше.

Привратники Хоуэллов его узнали даже в таком плачевном виде, приняли лошадь и сделали вид, будто не замечают, как он кривится, пытаясь вернуться с конской спины на твердую землю. Сломано у него вроде ничего не было, но отделали его все равно знатно. Умельцы чертовы, чтоб им старый шаман делакотов на удачу ворожил…

– Прошу. – Солидный слуга распахнул перед ним дверь, и Генри шагнул через порог в сдержанно-богатый кабинет, где бывал уже не раз. С одним лишь отличием: прежде с ним встречался лишь один Хоуэлл.

– Вы вовремя, – кивнул представительный седеющий мужчина. Второй, точно такой же, улыбнулся.

Различить их неопытному наблюдателю было решительно невозможно, но бывалый рейнджер уверенно подмечал мелкие детали: у Рональда Хоуэлла лицо более живое, от этого и мимических морщин больше, но глаза – совершенно непроницаемые; у Ивэйна физиономия каменная, но зато взглядом он может сказать больше, чем словами. Прически пусть немного, но разнятся. Жесты, манеры – вроде бы один в один, но крохотные отличия все-таки есть. Одинаковые костюмы, но носят их близнецы самую малость по-разному: сразу видно, что один больше привык восседать на всяческих заседаниях или чем он там занимается, а второй изрядное время проводит на ногах, отсюда чуточку разные жесты, которыми они, например, поддергивают штанины брюк, усаживаясь…

Фредерика Хоуэлла отличить труда не составляло: хоть он и был копией папаши, но возраст-то не скроешь! А судя по тому, что парня оставили при разговоре, отец готовит его себе на смену, сообразил Генри. Стало быть, портить с ним отношения никак нельзя, старые Хоуэллы, может, проскрипят еще лет двадцать, а может, и нет, и тогда работать придется с Фредериком… «Если он захочет, а ты столько протянешь», – осадил себя Генри и поднял взгляд. Вздрогнул и тут же отвернулся: в кресле у окна сидела Мария-Антония, очень спокойная, прямая, и Генри не сразу ее узнал – на девушке было платье, какие носили нынче благородные девицы, а ее порядком отросшие волосы опытный парикмахер убрал в прическу. Девушка скользнула по Монтрозу взглядом и стала смотреть в сторону, будто ее крайне занимал вид за окном.

– Я не привык опаздывать, – сказал Генри. – К вашим услугам, господа. Прикажете мне изложить все события по порядку?

– В этом нет особой нужды, – произнес Рональд Хоуэлл. – Вы присаживайтесь, Монтроз, вижу, вам досталось… Каюсь, нам было интересно посмотреть, как обернется дело, иначе наши люди встретили бы вас еще в Кармелле.

– Вот как… – Генри придвинул стул, сел. Подумал, бросил шляпу на стол. – То есть вам все известно? И посылку мою вы получили?

– Верно, – кивнул тот. – Прекрасная работа, Монтроз. Вы справились лучше любого профессионала!

– Я и есть профессионал, – сказал он сквозь зубы, – в своем деле.

– Этого никто не ставит под сомнение. – Рональд смотрел с иронией, таких молодых мужчин он повидал на своем веку сотни, если не тысячи. – Вы очень помогли нам с этими пробами, а главное, с измерениями. Благодаря вашим данным наша экспедиция смогла потратить на дополнительные исследования совсем немного времени, и разработка месторождения, если вам интересно, уже начата.

Генри промолчал. Ну, как он и думал: за ним по пятам шли другие отряды, а он… Наживка, что ж тут думать? Чего еще можно было ожидать! А дальше… дальше можно было и не расспрашивать, и так ясно: Хоуэллы просчитывали каждый его шаг. Кто он – и кто они, ему не снилось даже, какие комбинации они способны проработать вдвоем!

– О ваших приключениях с ее высочеством мы уже осведомлены, – сказал второй Хоуэлл, до сей поры хранивший молчание. – Нет нужды вдаваться в подробности.

Генри перехватил ледяной взгляд Марии-Антонии и удостоверился: и правда, лучше промолчать.

– Мы благодарны вам за вашу работу, – добавил Ивэйн. Генри таким тоном благодарил своих псов. – Ваш гонорар…

– Как обычно, будьте любезны, – не сдержался тот. – Ваш брат в курсе. Банк Элоиза Тойна, на мое имя.

– Прекрасно, – кивнул Хоуэлл. – С этим проблем не возникнет. Вы заслужили десятикратное вознаграждение за решение проблем, связанных с этим… хм… щекотливым поручением.

– Да я богат теперь! – восхитился Генри, прикинув, сколько ему причитается. – Благодарю, господин Хоуэлл! Нижайше благодарю!

– Вас что-то не устраивает, Монтроз? – приподнял бровь Рональд.

– Нет, что вы, – хмыкнул тот. – Знаете, об одной небольшой загвоздке я забыл сказать. По поводу происхождения ее высочества. У меня были при себе образцы… хм… тканей ее родителей, ну, косточки там. Так вот, их у меня отобрали те настойчивые конкуренты. По-моему, это были «кэмы», но я не уверен, а они не представились… Надо было оставить образцы на ферме с прочими вещами, а я позабыл. Ну и…

– Это нестрашно, – подала голос Мария-Антония, и Генри невольно поежился от этого тона. – Я ведь взяла прядь волос матери и отца на память. Господа Хоуэллы сказали, что этого будет довольно.

– А, ну да, точно… – Монтроз взглянул в сторону. – Тогда проблем нет. Так, господа?

– Совершенно верно, – переглянувшись с братом, сказал Рональд. – Вы один из лучших людей, что работали когда-либо на «Синюю птицу», и я рад был бы видеть вас постоянным…

– Нет, благодарю, – сказал Генри, поднимаясь. – Я пташка вольная, сегодня здесь, завтра там… Всегда рад услужить, если за приличную плату, но сидеть на привязи – на то других охотников довольно. Премного благодарен за щедрость, господа. Позволите откланяться?

– Конечно, – кивнул младший Хоуэлл. – Вы покамест будете в городе?

– Вряд ли, – ответил тот. – А вы с какой целью интересуетесь?

– Вдруг вы понадобитесь?

– Ну так дайте знать на ферму, – безразлично ответил Генри. – Там всегда в курсе, где я и как меня разыскать. Ну, если я не на Территориях, конечно.

– Прекрасно. Всего доброго, Монтроз.

– И вам всего хорошего, господа. Ваше высочество… – Он не удержался, отвесил поклон принцессе, но она даже не взглянула в его сторону, все так же изучая пейзаж за окном, скучный донельзя.

Генри вышел. Хотел было хлопнуть дверью, но слуга предупредил его порыв, мягко придержал створку, бесшумно прикрыл…

Монтроз взял во дворе свою лошадь, подумал, куда бы податься. Он не опасался, что Хоуэллы попробуют убрать его. Смысл? Он действительно отличный рейнджер, выполнял и не такие щекотливые поручения, пригодится еще не раз и не два…

Интересно, подумал он, что поведала принцесса о его роли в избавлении ее от заклятия? По рожам Хоуэллов ничего не прочесть, не догадаться… Вряд ли она сказала правду. Придумала что-нибудь, например: Генри разбудил ее поцелуем, вот и все. И никаких историй с черными шипастыми побегами, никакого шамана… а поинтересовались ли Хоуэллы, как это им удалось выскочить из полыхающего подвала? Если там работал маг или тоув, то они наверняка заметят неладное… и что это было, кстати говоря? Генри не успел спросить, но по виду – пыль или песок. Если так, одно пророчество его миновало, песка хватило на то, чтобы засыпать лужу, а второго уж он как-нибудь попытается избежать!

А принцесса… принцесса даже смотреть на него не пожелала, и немудрено. Чего теперь гадать…

Генри упрямо мотнул головой и двинулся в сторону той харчевни, где ждал его брат.

– Ну? – пробасил тот, когда Монтроз сел рядом. – Как?

– Прекрасно, – ответил он. – Слушай, Эрик, а давай надеремся? Денег у меня теперь – завались, могу всю нашу ферму купить! Ну ладно, не всю, но хоть четверть… Давай, а?

– Давай, – согласился белокурый гигант, прекрасно знавший норов старшего братца, а кроме того, в силу комплекции и прочих качеств способный легко перепить Монтроза, а потом еще оттащить его домой. – С чего начнем?

– А сейчас спросим, что тут подают, – решил Генри и махнул хозяйке…

– Прекрасно. Мы разобрались с мелочами и готовы теперь перейти к более серьезным вещам, – сказал Ивэйн Хоуэлл, когда за Монтрозом закрылась дверь.

Девушка спокойно смотрела на него снизу вверх. Время не прошло даром: с нею успели уже поработать тоувы и маги, нашли следы очень сильного и старого заклятия, полностью снятого, нашли еще кое-какие мелочи – недавние, это была защитная магия делакотского шамана, как пояснила принцесса, – вот и все. Теперь занимались ее происхождением, но… пусть даже она дочь тех мужчины и женщины, кому принадлежали бережно хранимые ею пряди волос, что это доказывает? Есть, конечно, королевские регалии, что привез Монтроз и сберегли его братья – одно ожерелье чего стоит, а уж навершие королевского посоха… Хоуэллы невольно уверовали в судьбу: уж больно эта вещь походила на герб их корпорации!

Да, сомневаться можно было сколько угодно, и братья превосходно знали, что именно такие аргументы и будут выдвигать оппоненты, но на всякий вопрос они загодя искали ответы… К тому же любому, кто взглянул бы на девушку, стало бы ясно: она не простых кровей. Взять любую из тех девиц, кого выдают нынче за благородных, взять даже отпрысков выродившихся королевских семей, что прозябают в своих замках на окраинах обитаемого мира, – они не идут ни в какое сравнение с этой молодой женщиной. Не девушкой, сообщили тоувы, да и Мария-Антония подтвердила: она уже была замужем.

– Мне казалось, мы пришли к соглашению по всем пунктам, – произнесла она, не глядя на близнецов. Рональд перехватил взгляд, которым Фредерик мерил гостью, и сделал сыну знак удалиться. – Я выполню все, что вы потребуете. Это могут быть публичные прения, исследования с участием независимых магов и тоувов, разговоры с кем угодно… Я – принцесса Мария-Антония, и пусть доказательств этого у меня слишком мало, я сделаю все, что зависит от меня лично, дабы умалить ваши хлопоты.

Братья переглянулись.

– Мы упустили из поля зрения один важный момент, – мягко сказал Ивэйн. – По нашим законам вы не считаетесь совершеннолетней, а стало быть, не можете распоряжаться ни собою, ни даже своим наследством.

– Я знаю.

– Поэтому корпорация «Синяя птица» в нашем лице, – Хоуэлл кивнул на брата, – предлагает вам опеку и защиту.

– Прекрасно придумано, господа. – Девушка вскинула на него ледяные глаза. – Я, разумеется, соглашусь, за неимением иного выбора. Мне исполнится двадцать один ровно через полгода. Разумеется, доказать этого я никак не смогу, но…

– Тоувы умеют определять возраст с точностью до месяца, – вставил Рональд.

– Тем лучше. – Принцесса поднялась во весь рост, и, хоть она была невысока, Ивэйн почувствовал нечто такое… Должно быть, прочие ощущали это, находясь рядом с главой корпорации. – Итак, я в вашем распоряжении, господа. Сколько времени вам потребуется на то, чтобы полностью завладеть месторождением на месте моего бывшего королевства?

Близнецы переглянулись.

– Не так много, – произнес Ивэйн задумчиво. – Работы, как я и говорил, уже начаты, еще немного, и будет готов форт. Месяца три-четыре. Может быть, чуть больше. А вы торопитесь куда-то, сударыня?

– Никоим образом, – ответила она спокойно. – Я хочу лишь понять, что вы намерены делать со мною, когда нужда в моем участии в этом фарсе отпадет.

– Это зависит от вашего желания, – сказал Рональд, взглядом испросив поддержки у брата. – Мы можем выделить вам процент с добычи эринита на ваших землях…

– Я не торгую своей землей, – обрезала принцесса. – Что еще?

– Ваша сокровищница…

– Если ваши маги смогут вскрыть ее, – в голосе принцессы звучала ирония, – возьмите себе то, что найдете там.

– Вы одиноки, – вступил Ивэйн. – Быть может, вас устроит брак с достаточно знатной и влиятельной персоной? Разумеется, о принуждении не может быть и речи, но…

– Это уже лучше, – кивнула девушка. – Будет видно… Господа, повторяю – я выполню ваши требования, но у меня будут некоторые пожелания относительно моей дальнейшей судьбы. Изволите ли выслушать?

Близнецы изволили, и с каждой минутой их недоумение росло.

– Это все, – сказала принцесса спокойно. – Ах, впрочем, нет. Навершие отцовского посоха теперь принадлежит вам, раз вы завладели нашими землями, на него я не претендую. Но ожерелье матери, господа…

– Оно ваше, сударыня, – кивнул Ивэйн, не сводя глаз с Марии-Антонии, и не стал прибавлять, что может купить десяток таких ожерелий, пусть даже и старинных. – Ваше по праву.

– Благодарю, – наклонила голову девушка. – Вы еще нуждаетесь в моем присутствии, господа?

– Нет, сударыня, – учтиво ответил Рональд. – Полагаю, вашего общества жаждут портные и модистки, и, надеюсь, они не будут слишком назойливы.

– Вряд ли это хуже путешествия по Территориям, – проронила принцесса и вышла. Рональд сделал дожидавшемуся снаружи Фредерику знак – проводи, мол, – и вернулся к брату.

Воцарилось молчание.

– Ну что? – нарушил его Ивэйн. В бокалы снова лился «Янтарь» – после общения с принцессой иначе не получалось, было в ней что-то такое, тяжелое, давящее, но и притягательное тоже.

– Я подтверждаю свое согласие, – сказал Рональд, отхлебнув жгучего напитка.

– Я не сомневался. – Тот усмехнулся, поболтал «Янтарь» в бокале. – Знаешь, Рон, я взглянул на нее и почувствовал, что готов отравить жену, чтобы жениться на этой девушке…

– Осторожнее с желаниями, – предостерег тот.

Это был больной вопрос: старший Хоуэлл женился по расчету, и счастья этот брак ему не принес. Не только счастья, но и толковых наследников: единственный оставшийся сын не годился в преемники, лишь младшая дочь поражала нечеловеческой интуицией, но и только. Сам же Рональд выбрал серединка на половинку: жена была ему глубоко симпатична и принесла хорошее приданое. И дети удались, что подтверждал и выбор старшего брата касаемо наследников корпорации.

– Я знаю, они имеют свойство исполняться, – скривился тот, сделав слишком большой глоток. – Но у нашей принцессы требования действительно странные.

– Не думаю, – покачал головой Рональд. – Она – высокого рода, а таким людям свойственно награждать тех, кто выручил их из беды, хотя бы и спасением жизни. И проблем это ее пожелание не несет: я вовсе не собирался избавляться от Монтроза. Он лучший рейнджер из тех, что работали на нас, и по-своему честный. Второму ее желанию и объяснений искать не требуется: захоронить останки родителей в семейном склепе – что тут странного? Равно как и предать достойному погребению всех остальных…

– А последнее?..

– Я ее прекрасно понимаю, – пожал тот плечами. – Да и ты тоже, уверен. Я бы вряд ли захотел быть всеобщей потехой…

– Через полгода интерес к ней спадет, так или иначе.

– Вот именно. Она умеет рассчитывать время.

– И почему я не удивлен? – усмехнулся Ивэйн. – Но согласие на ее условия ничего не значит для нас. Я имею в виду…

– …исчезающе малый риск, – кивнул Рональд. – Мы ведь сказали «если нужда в ее услугах отпадет»… Так?

– Верно. А кроме того, она обязуется помогать и впредь, по первому требованию.

– У нее хорошая голова на плечах, – помедлив, сказал младший Хоуэлл. – Она – идеальный вариант. Пусть даже она не настоящая принцесса, ни один подменыш не справится с ролью лучше ее.

– Согласен. Но мне кажется, что она – не подменыш. Ты ведь сам видишь: воспитание, манеры – подделать такое очень сложно, и на это уходит немало времени… которого не было у наших конкурентов. Тем более ты уверен в лояльности Монтроза.

Рональд помолчал.

– Скажи правду, – произнес он, наконец, – ты действительно отпустишь ее, когда… нужды в ней уже не будет?

– Почему нет? – пожал плечами Ивэйн. – Нам уже не будет от нее никакой пользы. А содержать одну девушку – от этого корпорация не разорится, тем более она не требует многого, а на ее наследстве мы сделаем огромные деньги! Если она может принести пользу сейчас – пусть приносит. Когда мы сможем обойтись без нее… что ж, придется присмотреть, чтобы она не пропала, подумать и о ее возможных наследниках: мало ли кому вздумается претендовать на месторождение… Ты понимаешь?

– Конечно, – хмыкнул Рональд. – Такие тяжбы могут длиться десятилетиями. Но это будет занимать уже наших детей, а не нас.

– Я предпочитаю думать о будущем наследников уже сейчас, – отрезал старший Хоуэлл и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. – Я был бы спокоен, стань она твоей женой или женой какого-нибудь королька из глуши: от них много шума, но никакого вреда.

– А под шумок удобно проворачивать самые разные дела, – довольно кивнул его брат. – Мы можем принудить ее.

– Хочешь попытаться? – вскинул бровь Ивэйн. – Это не слабовольная девочка из хорошей семьи вроде наших с тобой жен, это, если судить по ее истории, женщина из тех, что могут сражаться наравне с мужчинами! Силой ты ничего с ней не сделаешь, Рон. Проще удовлетворить ее желания – не столь уж сложные, правду говоря, – но присматривать за нею всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, – добавил он справедливости ради, – ты не поведешь ее под венец.

– После твоих слов мне уже немного боязно помышлять об этом, – усмехнулся тот и поднял бокал. Солнечный свет вспыхнул на гранях бокала и «Янтарь» расплескал золотые блики по всему кабинету…

…Принцесса присела на кровать – огромную, ее ложе дома и то было меньше! – поправила прическу.

Все оказалось не так сложно, как она ожидала. Хоуэллы оказались сильными людьми, но это были торговцы, не более того. Очень умные, хваткие, проницательные и опытные, но – торговцы. Она видела, как они переглядываются, завидовала даже немного: близнецы – это дар небес, и если они ужились друг с другом, сделали из своей похожести настоящий культ, то им действительно многое дано. Да иначе Хоуэллы не заняли бы такого положения!

У них даже был собственный кодекс чести – Мария-Антония успела это понять из нескольких не таких уж долгих разговоров. А может, это было доводами не чести, а корысти, даже и скорее всего. Она на то и рассчитывала: зачем убирать Генри Монтроза, пусть даже слишком много знавшего, если его можно использовать еще не раз и не два? Хоуэллам ничего не стоило дать ей такое обещание, а на его фоне другие ее желания не показались им странными. И нужно будет вытребовать еще и письменное их согласие, потому что… Принцесса привычно оценила двери, замки, стены – да, сбежать будет непросто. Впрочем, вряд ли она будет жить именно здесь, Хоуэллы ведь намерены показать ее свету, а значит, она получит большую или меньшую свободу передвижения. С этим уже можно что-то предпринять.

А Генри… Генри даже не смотрел на нее, пялился в стол, на Хоуэллов, только бы не встречаться с нею глазами. А может, просто прятал свои великолепные синяки, будто она не видывала разукрашенных мужчин! Жаль, не довелось поговорить наедине, и передать ему ничего не получится, тут полно соглядатаев, некому поручить отнести записку или… хоть что-нибудь. Жаль, не выйдет сказать ему, какой ерундой было все то, что…

В дверь постучали.

– Сударыня, к вам портной на примерку, – окликнули снаружи.

– Просите, – приказала Мария-Антония тем тоном, который у любой горничной разом отбивал охоту фамильярничать с хозяйкой…

20

Генри остановился посреди улицы, покрутил головой. Да, вот он, дом девятнадцать по улице Стрекоз. (Спасибо, не Бабочек!) Солидный старинный особняк – не под старину сделанный, а именно старинный. Стены из потемневших от времени каменных блоков, выложенных с большим искусством: тут темнее, тут светлее, выходил рисунок. Вот лестница казалась новоделом, но она хорошо подходила к ансамблю. Еще бы плющ пустить над входом, вовсе вышел бы старинный замок. Генри присмотрелся: торчало там что-то такое из земли, вроде плетистых роз, едва-едва. Наверно, новые хозяева недавно приказали посадить.

Он постучал в дверь – массивную, тяжелую, под стать всему дому. Там, за плотно занавешенными окнами, шло веселье, слышались голоса и музыка, пробивались отблески огня.

– Чего изволите? – выросший на пороге слуга (дворецкий или кто он там?) смерил Генри таким взглядом, что тот сразу почувствовал себя нищим оборванцем, хотя приоделся перед этим визитом. Побрился даже.

– Мне бы хозяйку повидать, – сказал Монтроз, сглотнув комок в горле, а псы у его ног завиляли хвостами, скалясь во всю пасть.

– Госпожа не принимает.

– Может быть, примет, – набычился Генри. – Передайте, к ней Генри Монтроз.

– Обождите, – был ответ, и дверь захлопнулась у него перед носом.

Ждать пришлось довольно долго, но вот, наконец, дверь снова распахнулась, и на пороге, в ореоле теплого света возникла Мария-Антония.

Не та девчонка в фермерском платье, не та принцесса в кружевах, не верная спутница в каких-то обносках, нет. Молодая женщина в серо-голубом платье, пошитом по последней моде: плечи открыты, складчатые длинные рукава, украшения из лент… Сапфиры искрились на шее, в прическе, на руках…

Генри ничего не сказал. Назвать ее Тони не поворачивался язык, а как-то иначе… Он не представлял, как может к ней обратиться.

Последние три месяца об обитательнице дома номер девятнадцать по улице Стрекоз ходили самые невероятные слухи. В итоге все свелось к тому, что и предполагал Генри: особа королевской крови, избавленная стараниями руководителей «Синей птицы» от многовекового снотворного заклятия, в знак благодарности передала им опеку над своими землями и самою собой. Ну а уж что нашлось на тех землях – о том гудел не только Портанс! А уж в городе только и разговоров было, в чем появилась ее высочество на таком-то приеме, да кто был с нею (обычно кто-то из Хоуэллов или их приближенных), да кого она одарила высочайшим вниманием. Все признавали, что нрава принцесса самого тяжелого (особенно плакались выгнанные горничные – специально выгнанные, считал Генри, чтобы побольше сплетен разнесли), но отмечали ее великолепные манеры. О ней ходила масса слухов – о ней и Хоуэллах, – кто-то считал ее самозванкой, кто-то презирал, но попасть к ней на званый ужин считалось большой удачей!

– Генри? – сказала она. – Господи…

– Нет, я просто Генри, – мрачно пошутил он.

– Может быть, ты войдешь? – спросила принцесса и даже чуть отступила в дверях.

– Нет, – мотнул головой Монтроз, успевший краем глаза углядеть позади девушки пару: даму в не менее, чем у Марии-Антонии, роскошном платье (хоть и сидело оно на ней как на корове седло) и господина в вечернем костюме. – Я как-то не одет для званого вечера.

Принарядился, называется! Модная куртка серой замши – удобная и легкая; даже шляпу сменил: прежняя, счастливая, сгорела, а он ведь так и не сумел спросить, чем Мария-Антония притушила тот огонь…

– Раз ты не желаешь входить, значит, я выйду, – сказала девушка и сделала шаг за порог.

– Не надо! – поднял он руку. – Я на минуту. Просто… спросить, как ты, и вообще…

– Недурно, – пожала плечами принцесса. Сапфиры полыхнули вечерним светом. – Немного скучно. Я привыкла к более… хм… разнообразной жизни. А ты?

– Вообще прекрасно, – заверил Генри и опустил руку на голову Грома. – Денег мне отсыпали прилично, так что отдыхаю пока. Как Территории успокоятся, непременно новый заказ подвернется, а нет, я и так туда поеду. Но про меня неинтересно. Ты… я много слышал, не знаю, что правда, а что нет. Ты вроде замуж выходишь?

– Хоуэллы сделали мне предложение, – ровным тоном произнесла Мария-Антония.

– А?..

– Рональд и Фредерик.

– А ты…

– Первому я отказала, – сказала принцесса.

– А второму?

– Могла ли я дать сыну иной ответ, нежели дала отцу? – пожала она плечами.

– Ты не боишься… – Генри умолк.

– Чего мне бояться? Смерти разве что, но это… – Девушка усмехнулась. – А все-таки войди, Генри Монтроз, вечер холодный, что толку говорить на пороге?

– Я не гожусь для бальной залы, – сказал он, кривя губы в усмешке. Это была не та Тони, которую он знал. Это снова оказалась какая-то чужая принцесса, спокойно дающая отказ Хоуэллам, холодная, будто замороженная злой магией, как то было совсем в другой легенде! – А на кухне я и у себя дома посидеть могу. Я рад, что у тебя все в порядке. Прощай…

Он отвернулся, поднял руку в прощальном жесте и пошел прочь, не оглядываясь, потому что если бы оглянулся – не нашел бы в себе сил уйти. Остался бы: хоть на кухне, хоть на конюшне, только бы видеть ее, знать, что она рядом!

Генри замедлил шаг, услышав, как позади закрылась тяжелая дверь.

«Вот так! – сказал он себе. – А ты, дурак, что, надеялся, будто она позовет вернуться? Или, может, думал, что она прыгнет тебе в объятия и позволит увезти куда захочешь? В прерию там или к мамаше на ферму? Размечтался, кретин! Верно говорят, на чужой каравай рот не разевай! А она – чужая… уже чужая!»

Он остановился на берегу канала, пересекавшего Портанс, чтобы отдышаться – давно перешел на бег. В груди было больно, то ли от этого самого бега, то ли… Впрочем, к подобному он давно привык и не считал это чем-то из ряда вон выходящим. Терпел и не такое, но то была боль телесная, и она проходила рано или поздно, а нынешняя грызла и грызла, и точила изнутри, а теперь сделалась вовсе непереносимой.

«Что же я, дурак, вовсе ничего ей не сказал? – опомнился он, но тут же сник. – А толку? Нет, правда, что толку? Кто я – и кто она… – Генри усмехнулся. – Я свободный человек, а она – марионетка Хоуэллов, и используют они ее напропалую! И они не позволят, а она не захочет, потому что я… Да я никто! Мне с ними не тягаться…»

Он нахлобучил поглубже новую шляпу и хотел было двинуться дальше, как вдруг Гром тревожно скульнул. Едва слышно, но этого хватило, чтобы насторожиться.

За Генри кто-то следил, кто-то, невидимый в темноте, и, судя по поведению собак, – с самыми недобрыми намерениями.

Он медленно пошел по набережной, понимая, что в темноте вряд ли сумеет достойно ответить чужому стрелку. Слух его был напряжен до предела, но Генри все же расслышал щелчок позже, чем Гром…

Мутные воды канала с плеском сомкнулись над головой Монтроза. Он не потерял самообладания, даже не попытался высунуться на поверхность, проплыл, насколько хватило воздуха, и только тогда осторожно вынырнул. По нему стреляли вслед, он слышал. И Грома рядом не было – Генри помнил, как выученный пес бросился на хозяина и сшиб его в воду, вот только сам его не нагнал… И Звона он не слышал. Ну, если живы, то придут. Не первый раз в Портансе, знают, что делать, если хозяин вдруг исчез!

Генри набрал побольше воздуху и погрузился в воду. Плыть лучше вверх по течению, так мало кто делает. Обычно ищут ниже…

Модная новая куртка стесняла движения, и он избавился от нее, превратившейся в мокрую тряпку, а вот сапоги не скинул: босиком идти тяжело, да и приметно слишком.

«К черту такие искушения! – думал он, выбираясь из города. – Подальше отсюда… Территории к тому времени, как я доберусь, уже успокоятся, самое оно будет. У сиаманчей поживу, давно не был. Охота на бизонов всяко безопаснее, чем такое вот… И не вернусь я сюда, хоть озолотите, по меньшей мере год! Пусть забудут обо мне!»

Генри прекрасно понимал, что пристрелить его пытались не наемники Хоуэллов: тем достаточно было бы просто не выпустить его из резиденции. Нет, это кто-то из обиженных ими соперников. «Кэмы», скорее всего, «ящерки» действуют чище и эффективнее. А может, свой, личный, так сказать, конкурент решил убрать слишком удачливого коллегу. Или вовсе кто решил выпотрошить богато одетого гуляку, будь прокляты эти обновки! Не разберешь…

Сидя на берегу на окраине Портанса, Генри сушил одежду, когда, устало повесив хвост, приплелся Звон. В зубах он тащил новенькую шляпу, слетевшую с головы Монтроза при падении в воду.

– Теперь тоже счастливой будет, – мрачно констатировал он, разглядывая дырку от пули. – А Гром где, а, приятель?

Звон лег рядом, уткнув нос в лапы, и даже ласкаться не стал.

– Ясно…

Генри запрокинул голову, глядя в едва начавшее светлеть небо. Гром, бедняга… Принял на себя пули, что предназначались хозяину, и, может, еще прожил сколько-то, прежде чем издох. В одиночестве, на холодной набережной…

«Я тоже так сдохну, – с небывалой отчетливостью понял Монтроз. – Один. Не знаю, когда, но… Именно так».

Он поднялся, погладил Звона, совсем потерявшегося без брата поблизости, начал одеваться.

«И ничего уже не будет. Или будет, но так… понарошку. Потому что я не стал бороться. Я всегда все добывал с боя, а тут взял – и отступил. Не смог. Или не захотел, испугался. Сам не знаю. – Он прикрыл глаза. – Изменил себе».

– Звон, за мной, – махнул он псу…

Генри придержал лошадь – открывать и закрывать ворота было сущим мучением, но он давно научился делать это, не покидая седла. Слава всем богам, эти – последние, вон, уже виден дом.

Монтроз прищурился – что-то было не так. Потом сообразил – крышу перекрыли, вот что! И мансарду вроде бы перестроили, надо же. Еще какую-то сестренку замуж выдали, не иначе… А вот что с другой стороны этой мансарды, он пока не видел, а потом подъехал ближе и нахмурился: одна из невесток, Роза, питала слабость ко всяким цветам, а мать ей потакала. Но чтобы такие вырастить, да всего лишь за год!.. Всю стену увивали мощные темные побеги, от земли до самой крыши покрытые яркими цветами, белоснежными, нежно-розовыми, алыми, густо-бордовыми, будто капли крови… На побеленной стене это растительное буйство смотрелось особенно странно… и изысканно, пожалуй.

– Что за ерунда? – вслух сказал Генри, почесав в затылке и сбив шляпу на лоб.

Звон, что крутился под ногами у лошади, вдруг напружинился, будто заметив дичь. Хотя нет, на дичь он такой стойки не делал. Сука течная, что ли? Но пес ведь ученый, не кинется так вот…

Он подъехал ближе, еще ближе: уже видно, как во дворе копошатся куры и прохаживается громадный индийский петух, материна гордость. К нему бы еще кур соответствующих, вот были бы яйца! Говорят, на Черном континенте водятся птицы ростом с лошадь и столь же быстрые, вот у них, наверно, такие.

Генри въехал во двор, Звон трусил рядом, насторожив уши. И вдруг ринулся вперед, на другого какого-то пса, полетевшего встречь. И это одно уже поразило Генри: Звон был приучен не кидаться без команды, а на ферме не держали псов, что бросались рвать всех пришельцев без разбору, мало ли, кто важный явится со своей собачкой!

А Звон чуть не визжал в упоении и возил незнакомца в пыли, а тот отвечал ему тем же, и скоро оба пса сделались одинаковыми, тускло-серыми, у Звона даже приметное пятно вокруг глаза исчезло! Не разберешь, где кто, совершенно одинаковые собаки, только у чужого пса одно ухо висит, и…

– Гром? – севшим голосом сказал Генри, бросив поводья. – Гром!..

Вислоухий ринулся ему на грудь, принялся вылизывать, виляя хвостом так, что тот едва не отрывался, и Звон крутился тут же – этот признал братца раньше, чем хозяин. Гром прихрамывал, это было заметно, должно быть, пуля даром не прошла, но был жив, жив!

«Но откуда он тут? И где вообще все, повымерли, что ли?» – Генри нахмурился, потом сообразил: самая страда, сейчас все в поле, разве что шмакодявку какую-нибудь оставили за маленькими смотреть, да кто-нибудь обед на всех стряпает.

И, словно в ответ на его мысли, из-за угла кухни вышла женщина с охапкой хвороста, а Гром деликатно гавкнул, мол, вот, смотри, хозяин!

Женщина была небольшого роста, но казалась выше из-за королевской осанки. Хворост она несла так, будто это были ландыши. Платье на ней оказалось самое обычное, какие носили все сестры и невестки Генри, и фартук такой же, и косу она точно так же укладывала вокруг головы.

Солнце выглянуло из-за облака, и коса вспыхнула бронзой, превращаясь в корону, и эта фигура, эта осанка…

– Тони? – Голоса почти не было, он не мог поверить…

– Явился? Отведи лошадь на конюшню и приведи в порядок, – сказала она спокойно.

– Тони!.. – Хворост полетел наземь, а девушка оказалась в его руках, все такая же хрупкая, но будто бы сделанная из стали. – Ты… как ты здесь…

– Обманом, Генри Монтроз. – Она чуть отстранилась, упираясь ладонями в его грудь.

– То есть? Ты провела Хоуэллов?

– О нет. С ними у нас договоренность, и они держат свое слово, – вздохнула Мария-Антония. – Я солгала твоим родителям.

– Как?..

– Я сказала, что мы с тобою муж и жена. Иначе мне было бы неприлично испытывать их гостеприимство, – все так же спокойно сказала девушка.

– Господи… – Дышать было нечем, потому что боль, скопившаяся за этот год где-то в глубине души, превращалась в мыльный пузырь и стремилась наружу, и это тоже было больно, но и прекрасно тоже. – Тони, я…

– Ты идиот, – сказала она спокойно. – Я ждала, когда ты обернешься, Генри Монтроз, но ты не обернулся.

– А я ждал, когда ты окликнешь. Но ты не позвала, – отозвался он. – И потом…

– Я знаю, – остановила Мария-Антония. – Грома подобрали на набережной. Я думала, ты… – Она перевела дыхание. – Потом мне сообщили – тебя видели в Кармелле. Я была рада, что ты жив.

– И подалась сюда… Давно ты здесь?

– Полгода почти, – ответила она. – Срок моей договоренности с Хоуэллами вышел, они получили все, что хотели. Да и без моей помощи получили бы! Интерес ко мне стал угасать, и они отпустили меня, пусть и нехотя…

– Фредерик Хоуэлл стал бы для тебя неплохой партией, – заметил Генри из чувства противоречия.

– Слишком похож на отца, – отрезала принцесса. – А я не привыкла быть тенью блистательного мужа.

– Я тоже слишком похож на отца, – сказал Монтроз. Мыльные пузыри внутри, кажется, стали бабочками и теперь стремились наружу. – Мать тебе наверняка рассказала.

– Рассказала, – подтвердила Мария-Антония. – Тебя никогда нет дома. Ты встреваешь в опасные дела. Ты верен своему слову и никогда не предаешь.

– Неправда, – выговорил одними губами Генри. – Я клялся, но нарушил слово. И не раз. Тебе ли не знать!

– Но ты не предавал, – сказала девушка. – Прочее… судьба, Генри. Если тебе что-то суждено, это случится, чем бы ты ни клялся. Но ты не предавал.

– Предавал. Тебя. Себя. Нас. В тот, последний раз… – Челюсти свело, но Монтроз заставил себя говорить.

– Ты поплатился. Хуже – вместо тебя поплатился невинный зверь, – ответила она. Ее логика была убийственна, и Генри не знал, что более ужасно – ее слова или ее молчание. – Это все, правда?

– Правда, – сказал он. Слава всем богам, он не взял новой жены ни у делакотов, ни у сиаманчей, хотя невест было – не перечесть. Не смог просто, видел вместо смуглокожих и черноволосых – неровный загар, веснушки, и бронзовые косы, и светлые глаза…

– Тогда не о чем говорить больше, – постановила принцесса и стала собирать хворост, что разроняла немного раньше. – Займись уже лошадью, Генри Монтроз, не мучай животное!

– А это? – Он кивнул на черные побеги, заплетшие половину дома.

– Растут себе и растут, – пожала плечами Мария-Антония. – Меня не трогают, вот, видишь, зацвели, а прежде не было такого.

– Либо ты не видела…

– Может быть, – согласилась она. – Тоув Хоуэллов сказал, это побочный эффект. Они всегда будут охранять меня. Но, знаешь, хотя бы хворост для растопки всегда под рукой!

– А ты… насчет женитьбы… – пропустил он ее слова мимо ушей. – Надо же как-то…

– Мы женаты, – сказала девушка, глядя ему в глаза. – Мы поженились здесь, в этом доме, в комнате наверху, и кровать мы сломали. Если надо записать что-то в книги, мы запишем. Но это не имеет никакого значения.

– Тони, это же ферма, – предпринял он последнюю попытку. – Здесь тяжело, а ты…

– Я ведь сказала – я почти полгода на вашей ферме, – отрезала она. – Тут не сложнее, чем бывало в замке… хоть я и не отказалась бы от помощи мага порою!

– Ты все решила за меня?

– Ты сам решил, только не посмел даже попробовать признаться, – с дьявольской проницательностью сказала Мария-Антония. – Скажешь, я не права?

– Права. Еще как права!.. – Снова разроняли хворост, ну и пес бы с ним… а псы-то возятся в пыли, как щенки, вот людям бы их счастье – чистое, ничем не омраченное, никакими условностями! – Господи, Тони, зачем я тебе?

И она сказала ему на ухо, и от мира уже вообще ничего не осталось, только ее глаза – льдистые, серо-голубые… а бывает ли лед теплым? Бывает, оказывается…

И работники остались без обеда – не вовсе, конечно, Адель что-то соорудила из вчерашних остатков, – но никто особенно не роптал. Потому что не всякий день муж возвращается из более чем годовой отлучки, даже и такой непутевый, как Генри Монтроз! А уж такой невестке, как Тони, любой счастья пожелает… и она ведь с приданым пришла: на ее средства еще два луга, пашню и лесок прирезали, и теперь от края до края – это все своя земля.

Маленькое королевство.