С кормовой части обзорной палубы „Духа Грунгни“ Феликс наблюдал, как позади них скрывается из виду усадьба. Его охватила печаль. Дом Ивана Страгова стал местом, где Феликс был счастлив перед тем, как отправиться в Пустоши Хаоса. Но теперь он сомневался, что когда–либо увидит его снова.
Кислевиты уже собрались и начали свой долгий путь на юг. Отряд всадников на лошадях прибыл, пока они обсуждали свои планы; им удалось собрать лошадей, что разбежались во время нападения скавенов, и обеспечить средством передвижения большинство выживших. Было согласовано, что около дюжины разведчиков должны оставаться в усадьбе как можно дольше, чтобы сообщать другим прибывающим отрядам о том, что произошло. Помимо этого, Иван с остальными предполагали, что любые отряды, которые будут находиться на марше по прибытии орды Хаоса, сами вскоре разберутся в происходящем и станут действовать по обстановке. Не совсем похоже на чёткий план, но это лучшее, что они могут сделать при имеющихся обстоятельствах.
Феликс обернулся и посмотрел на Ульрику. Её лицо выражало странную смесь эмоций. Ульрику не радовало, что её отправили с воздушным кораблём на юг, чтобы сообщить царице про их затруднительное положение, в то время как другие отправились верхом. Ей хотелось разделить опасности с воинами своего клана. Феликс полагал, что если бы на воздушном корабле не оказалось его, возможно, Ульрика вообще бы не согласилась лететь. Безусловно, он полагал, что помог её убедить. Как и Макс Шрейбер.
Феликс посмотрел на мага. Ему нравился Макс, но в последнее время Феликс замечал странные взгляды, которыми одаривал его чародей, когда с Феликсом была Ульрика. Возможно ли, что тот ревнует? В это было легко поверить. Ульрика была очень красива, а Макс жил в усадьбе, пока Феликс находился в Пустошах Хаоса. Кто знает, что могло там произойти? Феликс кисло улыбнулся. Раздумывая таким образом, он словно сам испытывает небольшие уколы ревности.
Феликс успокаивал себя мыслью, что худшее уже позади, по крайней мере, на какое–то время. Им удалось живыми покинуть Пустоши и пережить засаду скавенов. Отсюда путь лежит прямиком на юг до столицы Кислева, а затем в Караз–а–Карак, где Борек собирался представить выживших из Караг–Дума и некоторые из их сокровищ верховному королю гномов. Феликсу было интересно, что по этому поводу в действительности думает Готрек.
Насколько Феликсу было известно, Истребитель был изгнан из величественного подземного города и никогда туда не возвращался. Феликс не был уверен, стало ли изгнание добровольным или оно было наказанием за преступления Истребителя. Ему казалось нетактичным спрашивать об этом. Готрек настаивал на том, чтобы остаться в Кислеве и помочь в борьбе с полчищами Хаоса. Феликс, безусловно, рассчитывал на это. Но Иван заметил, что, как бывший инженер, Готрек будет более полезен, если поможет в подготовке оборонительных укреплений к предстоящей осаде. Им следует отправиться на воздушном корабле вместе с Ульрикой и её телохранителями.
Какова бы ни была причина, Феликс был доволен. Ему хотелось остаться с Ульрикой, и он, несомненно, не желал, чтобы ему напомнили о клятве сопровождать Готрека и увековечить его гибель. Феликс не сомневался, что для этого и позже будет предостаточно времени. Учитывая, что чудовищная армия движется на юг, в недалёком будущем развернётся грандиозная борьба. И у Готрека появится масса возможностей обрести героическую гибель.
Феликс дотянулся, взял Ульрику за руку и сжал её пальцы. Она повернулась и печально ему улыбнулась. Не было сомнений, что мыслями она с теми крошечными фигурками внизу, что с увеличением расстояния медленно исчезают с глаз. Ульрика повернулась обратно и пристально смотрела на них, словно пытаясь запечатлеть эту сцену в памяти и запомнить людей, которых она боялась никогда более не увидеть.
В тусклом свете дня серый провидец Танкуоль тщательно рассматривал Ларка. Ему ненавистно было это признавать, но он был одновременно впечатлён и напуган. Выглядел его слуга так, словно мог бросить вызов крысоогру и победить. Ларк стал более чем в два раза выше Танкуоля и, по всей видимости, раз в десять тяжелее. Когти выглядели крепкими как сталь, а массивный костяной нарост на конце хвоста выглядел, как булава. В настоящий момент Танкуоль предпочитал не вспоминать обо всех тех оскорблениях, которыми осыпал Ларка в прошлом. Он не был уверен, что в своём нынешнем истощённом состоянии смог бы призвать магическую энергию, потребную для уничтожения Ларка. В подобных обстоятельствах два величайших дарования Танкуоля — хитрость и дипломатия, казались куда более подходящими средствами.
— Ларк! Я рад твоему возвращению. Хорошо–хорошо! Вместе мы должны донести до внимания Совета Тринадцати вести о провале плохо спланированной атаки клана Творцов на форт людей.
Ларк глядел на него необычно злобными глазами, отсвечивающими красным цветом. Когда Ларк при разговоре открывал пасть, становились заметны огромные острые клыки. Танкуоль сдерживался от того, чтобы не выпрыснуть мускус страха.
— Да–да, величественнейший из хозяев, — прорычал Ларк гораздо более низким голосом, чем помнилось Танкуолю.
Танкуоль едва не выдохнул с облегчением. Во время их долгого ночного перехода Ларк был странно угрюм. Но сейчас этот огромный, изменённый искривляющим камнем скавен казался послушным. Это хорошо. Он был способен защитить Танкуоля от многочисленных опасностей пути. И кто знает? Вполне возможно, что изучение мутировавшего тела Ларка сможет раскрыть множество секретов, включая тот, каким образом можно создавать таких, как Ларк. Вскрытие показывает множество вещей. «Как бы то ни было, — думал Танкуоль, чувствуя себя некомфортно под немигающим взглядом Ларка, — всё это может подождать до тех пор, пока мы не избегнем непосредственной опасности».
— Эти открытые пространства кишат конными солдатами, — сказал Танкуоль. — Присутствуют тут и войска предателей из клана Творцов. Мы должны использовать разум и хитрость, чтобы ускользнуть от наших врагов и выполнить своё задание.
— Как скажешь, убедительнейший из властителей.
«Не намёк ли на иронию прозвучал в голосе Ларка? — удивился Танкуоль. — Возможно ли, что слуга над ним издевается? Что за проблеск голода в его глазах?» Танкуолю совсем не нравился этот взгляд. Как не нравилось и то, что Ларк украдкой подбирался всё ближе. Это тревожно напоминало Танкуолю подкрадывание кота к своей жертве. Ларк жадно облизывал свои губы.
С огромным напряжением Танкуоль собрал свои силы. Мерцающее свечение появилось вокруг его лап. Ларк перестал приближаться и замер на месте. Он заискивающе кивал вверх–вниз головой. Танкуоль глядел на него, раздумывая: «А не будет ли хорошей идей взорвать Ларка на месте и покончить с этим?» Если бы он располагал всей своей магической силой, то сделал бы это без колебаний, однако сейчас Танкуоль не был уверен, что эта идея хороша. Ему не хотелось тратить остатки своей энергии без необходимости. Вокруг слишком много опасностей. Ларк осторожно следил за Танкуолем. У него был такой вид, что он готов наброситься при малейшем побуждении. Подобный взгляд Танкуоль ранее наблюдал и у других скавенов. Он слишком хорошо его понимал.
— Сперва мы отправимся на север. В сторону гор. Наши враги этого не ожидают. Затем мы по краю будем обходить равнины, пока не достигнем входа в Подземные Пути.
— Хороший план, великодушнейший из благодетелей.
— Тогда давай отправляться. Быстро–быстро! Я буду позади, на месте командира.
Ларк не стал возражать. Глядя в его широкую спину, Танкуоль продолжил раздумывать, была ли подобная идея правильной. Пешком до гор путь неблизкий, а обратная дорога в центр цивилизации скавенов и того длиннее. Будет ли ему лучше путешествовать с Ларком, или следует поразить чудище в спину прямо сейчас? Словно читая мысли Танкуоля, Ларк через плечо бросил в его сторону мрачную усмешку. Танкуоль сдержал потребность выпрыснуть мускус страха.
«Возможно, лучше всего просто ждать и наблюдать», — подумал он.
Макс Шрейбер прогуливался по воздушному кораблю. Это стало гораздо сложнее, чем он помнил по путешествию в Кислев. Каждый дюйм коридора занимали упаковочные ящики, перемещённые из трюма, чтобы освободить место для беженцев из Караг–Дума. Члены команды спали в коридорах на скатках. Вряд ли приятно было лежать на этом проклёпанном чугунном полу. На всём корабле осталось весьма мало удобств.
Максу было неудобно постоянно оставаться в полуприсяди. Воздушный корабль был построен для гномов, а это означало, что потолок был для него слишком низок. Перемещение иногда выглядело, как истязание новыми видами пыток. Разумеется, большая часть этого путешествия превратилась именно в подобное истязание.
Шрейбер ещё испытывал болезненные последствия сражения, а на сердце лежала тяжесть, вызванная ревностью к Ульрике и Феликсу. Он, разумеется, отказался, когда гномы хотели поместить его в ту же каюту, что и обоих любовников. Со стороны гномов предложение было бестактным, но он привык к подобному от представителей Старшей Расы. Для народа, который гордился тем, что создал цивилизацию, когда люди ещё носили шкуры, гномы были удивительно неотёсанны в вопросах тонкостей взаимоотношений. «В отличии от эльфов», — подумалось Максу. Разумеется, с его стороны было бы бестактно указать на это. Большинство гномов ненавидело Старейшую Расу со страстью, которую Макс находил необъяснимой.
«Не будь таким пессимистом, — твердил себе Макс. — Смотри на светлые стороны. Ты помог одержать победу над скавенами позапрошлой ночью, и твоя магия спасла несколько жизней. Ты даже излечил худшие из ран Готрека и Снорри. Проделана хорошая работа. Тебе есть, чем гордиться».
Он остановился на мгновение и огляделся. Шрейбер гадал, какое же чудище гномы, по их заявлению, обнаружили на воздушном корабле во время сражения над усадьбой? Он не сомневался, что они видели нечто, но, скорее всего, то была иллюзия или какой–то низший демон, вызванный провидцем скавенов. Это существо, несомненно, было достаточно искушённым, чтобы использовать подобную магию. Макс считал, что ему невероятно повезло выжить конкретно в этом столкновении. Ещё одно событие, за которое он был признателен.
«Произошло чудо», — думал он. В бытность учеником, защищённый своим невежеством и гордыней, Шрейбер полагал, что раз уж стал магом, то ничто более не может ему угрожать. Но за свою карьеру в изучении сокровенных искусств он, по большей части, только и выяснял, что в мире полно существ, которые куда более могущественны, чем он сам.
Развеялся ещё один пласт иллюзий. Сколько их теперь осталось? Посмотрим, вот одна из его пустых фантазий юности, когда он полагал, что однажды разучит заклинание, заставляющее женщину полюбить его. Разумеется, сейчас Шрейбер владел подобным заклинанием, также как и полудюжиной прочих, подчиняющих своей воле всех, кроме наиболее сильных духом. Но при этом он связан самыми священными из клятв, не позволяющими использовать подобные заклинания, кроме как для защиты Империи и человечества. Такова была ответственность, приходящая с властью.
Мир куда как более замысловатое место, чем он когда–либо считал по молодости. Шрейбер понимал, что если он сейчас воспользуется подобными заклинаниями, то подвергнет опасности свою бессмертную душу. Не благими намерениями вымощена дорога в ад, но желаниями, удовлетворёнными дурными способами.
Однако в раздумья Шрейбера иногда проникали мысли, что осуждение на муки вечные, возможно, не слишком высокая цена за любовь женщины, подобной Ульрике. Он быстро отбрасывал подобные мысли. «Хаос ставит утончённые ловушки, — думал он, — и в очень, очень большом количестве. Тайные наставники обучили его этому. Смотри на светлую сторону событий и перестань размышлять над столь тёмными идеями».
Несмотря на весь значительный опыт и тренировки, Шрейберу это не удавалось.
Ульрика гадала, что же происходит. Казалось, всё в её жизни неожиданно и резко изменилось. Она возвратилась из Мидденхейма считанные недели назад, а теперь она покинула свой дом, возможно, навсегда. Казалось невозможным, что ситуация может измениться столь стремительно.
Несколько дней назад она горячо желала возвращения Феликса и ужасалась этому. Теперь это произошло, и её жизнь усложнилась гораздо больше, чем она себе представляла. Разумеется, Ульрика была рада видеть Феликса, очень рада по ряду причин. Ульрика сознавала, что единственной причиной, по которой она дала уговорить себя лететь на воздушном корабле, чтобы предупредить Ледяную Королеву, было присутствие на корабле Феликса. Она не могла вынести мысли о столь скорой разлуке с Феликсом после того, как они едва воссоединились.
И в то же время это заставляло её чувствовать вину и злость. Она — воин своего народа, а воины не уклоняются от своих обязанностей только лишь потому, что их охватила страсть. Сейчас она хотела бы остаться со своим отцом. Сие было бы правильное решение, и Ульрика это сознавала. Её место подле отца.
Такие сложные переживания приводили в ярость, и Ульрика понимала, что от этого становится замкнутой и временами несносной. Имелись тут и другие осложнения. Ей было заметно, с каким видом на неё смотрит Макс Шрейбер. Мужчины на неё смотрели так и раньше. Ульрика не находила подобное неприятным, но сознавала, что хотя Макс ей и нравится, ей бы хотелось, чтобы их отношения оставались лишь дружескими. Ульрика надеялась, что сможет дать ему это понять. А если нет, всё может сложиться скверно. Ульрика знала, что не все мужчины стойко переносят тот факт, что их отвергли. Что гораздо хуже, Макс — волшебник. Кто знает, на что он способен? Ладно, об этом будем переживать в будущем. Ульрика отложила эту проблему в сторону, как одну из тех, что могут никогда и не произойти, а потому не стоят размышлений до поры до времени.
Сейчас основной вопрос — как быть с мужчиной, что стоит позади, держа её за руку. Сейчас Феликс выступил на первый план среди всех остальных проблем, что терзали Ульрику. Он безземельный скиталец, а они направляются ко двору царицы. Он связан клятвой следовать за Готреком и описать его гибель. И он изменился с тех пор, как вернулся из Пустошей Хаоса. Стал молчаливее и мрачнее. Возможно, Пустоши могут изменить человека куда более изощрённым способом, чем мутация.
И что она вообще о нём знает? Ульрика твердила себе, что все эти вещи не могут изменить её чувств к нему, но в глубине своего сердца сознавала, что это так.
Она наблюдала, как вдали собираются штормовые облака. На этой высоте облака выглядели иначе, но не были от этого менее угрожающими. «Эта буря идёт с севера, — подумала Ульрика, — из Пустошей Хаоса». И мысль сия наполнила её сердце страхом.
Снорри разглядывал собирающиеся на севере облака. Он не сомневался, что идёт большая буря. Что–то в размере и черноте облаков и в слабых мерцаниях молний вдали подсказывало это. Да. Приближается большая буря. Не то чтобы Снорри беспокоился. Прямо сейчас Снорри был пьян. Он проглотил больше ведра картофельной водки и потому ощущал небольшое недомогание. Что в последние дни было делом обычным. Снорри понимал, что слишком много пьёт. Но затем Снорри снова убедил себя, что вряд ли подобное возможно.
Снорри пил, чтобы забыть. Снорри настолько хорошо это удалось, что он забыл, ради забывания чего он напивается. Или тому поспособствовали все эти удары по голове, которых он получил немало за свою бытность Истребителем? Но сейчас ему следует выпить ещё. Это поможет ему оставаться в состоянии забывчивости, так, на всякий случай.
Снорри сознавал — что бы он ни пытался позабыть — оно скверно. Он сознавал, что сделал нечто, что должен искупить; испытал такую скорбь или позор, что единственной возможностью загладить это были поиски смерти, достойной героя. Так он мог вернуть доброе имя себе и своему клану. «Что же это было?» — гадал Снорри.
На периферии его мыслей вспыхивали образы. Жена, дети-малыши — все мертвы. Снорри убил их? Он так не думал. Кто ответственен за их смерть? Укол боли в груди подсказывал ему — да, несомненно, это Снорри. Тогда он тоже напился? Да, так и было.
Снорри сделал очередной большой глоток из своего ведра и предложил ведро Готреку. Тот покачал головой. Он почёсывал повязку на глазу костяшками большого кулака и внимательно всматривался в облака.
Буря явно подбиралась ближе. Снорри костями чувствовал, что она пришла с севера, дабы обрушиться на корабль. Ему пришла в голову мысль, что буря наслана колдунами Хаоса в отместку за действия гномов в Караг–Думе. Снорри поделился этой идеей с Готреком, но тот лишь хрюкнул.
Снорри не обиделся. Готрек Гурниссон был мрачным даже по стандартам Истребителей. Снорри понимал, что были на то причины. Когда–то он знал, по какой причине Готрек обрил свою голову. Снорри был в этом уверен. Но то ли обильное количество водки, то ли множественные удары в голову способствовали утрате этого знания. «Так оно и было», — подумал Снорри.
Снорри чувствовал ломоту в костях. Изумительно, насколько хорошо его подлечили, принимая во внимание все факторы. Заклинание того человека–мага было весьма действенным. Однако вытравить всю боль оно не смогло. За последние несколько недель Снорри довелось перенести множество ударов, побывать во множестве боёв.
Но всё замечательно. Ему нравятся бои. Безумие сражения даже лучше водки или доброго гномьего пива помогает ему оставаться в забытьи. В бою становится неважно, кто он есть и кем мог быть. Снорри сознавал, что это у него общее с Готреком. Сделав очередной глоток, он наблюдал, как стена черноты подкатывает ближе. «Худшая буря из когда–либо виденных, — предположил Снорри. — Хуже той даже, в которую воздушный корабль попал в Пустошах».
Видения „Духа Грунгни“, разбитого о землю силой бури, и его горящих обломков заполнили мысли Снорри. Он обнаружил, что это его не беспокоит. Он более никогда ни о чём особо не беспокоился. Теперь он ходячий труп. Жизнь его давным–давно превратилась в угли. На настоящий момент уже не имело значения, будет ли героической смерть, которую он встретит, лишь бы это была смерть. Но частью своего разума Снорри протестовал против подобных мыслей. Слишком уж это смахивает на предательство самого себя и своей судьбы. Однако же, часть разума рассуждала именно так. Снорри гадал, чувствует ли то же самое Готрек.
Снорри сознавал, что это ещё один из тех вопросов, которые он никогда не задаст. Он снова предложил Готреку ведро. На сей раз Истребитель ведро принял.
«Скверная приближается буря, — думал Снорри. — Бури хуже Снорри ещё не видывал».
Усиливающийся ветер топорщил мех Ларка. Его желудок бурчал почти столь же громко, как крысоогр. У него было ощущение, что целый выводок крысёнышей сидит в его брюхе и пытается прогрызть себе путь наружу. Ларк даже не припоминал, бывал ли он когда–либо столь голодным.
Над головой клубились чёрные тучи. Огромные разряды молний неожиданно вспыхивали во тьме, освещая пейзаж жутким мерцанием. Дождь стекал по его лицу, затрудняя зрение. Ларк более не ощущал запаха серого провидца Танкуоля и гадал, по–прежнему ли маг следует позади него в темноте.
По высокой траве прокатывалась рябь и волны, словно на поверхности большого океана. Травинки хлестали Ларка, словно мягкие и бессильные мечи. Это ему не нравилось. Совсем не нравилось. Ларк хотел бы очутиться где угодно, но не здесь. Он хотел бы оказаться в какой–нибудь безопасной норе из цельного камня, а не под этим взбаламученным, постоянно изменяющимся штормовым небом.
Он бесшумно обругал Танкуоля. Этот серый провидец, как всегда, является источником всех несчастий в жизни Ларка. Он жалел, что не воспользовался возможностью наброситься на серого провидца, когда у него выпал шанс. Он был уверен, что магия Танкуоля не может быть мощной постоянно. Серый провидец выглядел обессиленным, словно напряжённые усилия прошлого вечера истощили всю его энергию. Ларк понимал, что в своей изменённой форме он более чем способен взять верх над своим бывшим хозяином. Ничего ему не хотелось сильнее, чем погрузить свою морду в брюхо Танкуоля и сожрать внутренности, причём желательно, чтобы серый провидец при этом был жив.
И всё же, несмотря на гложущий его голод, Ларк не мог это сделать. Факт. Ларк не совсем понимал причины. Частично сработала привычка, частично — оправданное скавенское опасение столкнуться с магией Танкуоля и, в какой–то мере, природная скавенская хитрость. Ларк сознавал, что ему всего лишь следует выждать время, пока не представится подходящая возможность осуществить свою месть с гораздо меньшим риском для собственной бесценной шкуры.
Помимо прочего, имея дело с таким скавеном, как Танкуоль, никогда нельзя быть уверенным в том, действительно ли тот ослаблен, или притворяется. Лучше поостеречься, чем потом пожалеть.
Так вот размышлял Ларк. Но теперь поднялась эта ужасная буря, и возникло ощущение, что она уничтожит целый мир. Что хуже, он ощущал в ветре странный запах, еле ощутимое зловоние искривляющего камня. Буря пришла прямиком из Пустошей. Чем, вне всяких сомнений, объяснялся необычный вид разноцветных молний. Ларк повернулся спросить у Танкуоля, что им делать.
Вдыхая штормовой ветер, серый провидец стоял с широко раскрытыми глазами и открытым ртом, словно раб скавенов, поглощающий вино из заплесневелых ягод. Словно буря была создана для него. Ларк задрожал от страха. Вероятно, следует отложить свою месть на более долгий срок. В конце концов, он и так долго ждал. Разве имеют значение несколько минут, часов, дней или даже недель?
Если бы только он не был столь чертовски голоден. Ларк глядел на Танкуоля, словно оценивая на вес. Танкуоль заметил его взгляд, и слабая мерцающая аура энергии заколыхалась вокруг его лап. «Сейчас неподходящий момент для мщения, — подумал Ларк. — Но скоро, очень скоро».
Феликс ощутил покачивание воздушного корабля.
— Что это было? — спросила Ульрика.
Голос не был испуганным, но, лёжа рядом, он почувствовал, как она вздрогнула.
— Ветер, — ответил Феликс.
„Дух Грунгни“ внезапно поднялся на дыбы, словно корабль в штормовом море. Ульрика крепко вцепилась в Феликса. Тот сам перепугался не на шутку. Не самое приятное чувство, но прежде у него уже случался подобный опыт в Пустошах Хаоса. Если подумать, то и у неё тоже. Им довелось попасть в бурю в свой первый перелёт между Мидденхеймом и Кислевом. Феликс потянулся, погладил её волосы и дотронулся до обнажённого тёплого тела.
— Не о чем беспокоиться. В Пустошах Хаоса мне довелось испытать куда худшее.
Резкий звук разнёсся эхом по коридорам и каютам. Весь корабль сотрясся.
— Всего лишь металлическая оболочка корабля. Она испытывает нагрузку, — сказал Феликс, пытаясь вспомнить те ободрительные фразы, что говорил ему Малакай.
Феликса удивило, насколько спокойно он их произносил. Хотелось бы ему ещё и чувствовать себя соответственно. Корабль дрожал, словно живое существо. Оба любовника держались друг за друга в потемневшей каюте. Оба ждали, когда грянет беда.
Макс Шрейбер шёл на командную палубу. Дела были плохи. Он ничего не мог разглядеть сквозь чудовищные чёрные тучи перед ними, кроме редких вспышек молний. Весь корабль содрогался. От напряжения двигатели выли, словно потерянные души, направляя „Дух Грунгни“ навстречу мощным порывам ветра.
Но радовало то, что за приборами управления находился Малакай Макайссон. Из всех потенциальных пилотов корабля ему Макс доверял больше всего.
— Не так всё пагано, як кажется, — произнёс Макайссон.
Его неразборчивое гортанное произношение и странный диалект, как обычно, смутил Макса. Понять Макайссона было очень непросто.
— Я рад, что вы настолько уверенно держитесь, господин Макайссон, — произнёс Макс.
Шрейбер огляделся. На лицах тех, кто находился на командной палубе помимо Истребителя–инженера, было выражение беспокойства. Макайссон потеребил отворот своего необычного кожаного лётного шлема, в верхней части которого была прорезь под хохол волос Истребителя. Он поправил очки, что были у него на макушке, затем посмотрел на Макса и ухмыльнулся. То было не особо обнадёживающее зрелище. Макайссон и так не выглядел вменяемым большую часть времени, а в этот момент смотрелся явным безумцем.
— Нема про шо переживать! Я развернув корабль по ветру. Ша полетым впереди бури, пока та не потеряет силу. И всего–то делов.
Как ни странно, слова Макайссона были подозрительно разумны, как часто бывало, если слушать его внимательно. Макс представил себе, как воздушный корабль летит впереди ветра, словно парусное судно. Буря лишь убыстрит этот полёт. До тех пор, пока цел аэростат, они в безопасности. Но лишь только Шрейбер немного успокоился, „Дух Грунгни“ подскочил вверх, словно лошадь, преодолевающая изгородь. Шрейбер был вынужден вцепиться в край одного из кресел, чтобы остаться на ногах.
— Невелыка турбулентность, парень. Не наложи в штаны!
— Мне кажется, или буря стихает? — спросила Ульрика.
Феликс и сам недоумевал по этому поводу. Прошли часы с того момента, как на них обрушилась буря, и это оказались одни из самых долгих часов в жизни Феликса. На „Духе Грунгни“ никогда не было настолько небезопасно. У Феликса возникало чувство, что в любой миг эта штука может развалиться на части, все они будут выброшены наружу и погибнут. А присутствие Ульрики почему–то ещё и усугубило ситуацию. Перспектива собственной гибели и так не особо радостна, но ещё ужаснее была мысль о том, что вместе с ним погибнет девушка, которая лежит в его объятьях, а он не в состоянии ничего поделать.
— Похоже, что так, — помедлив, ответил Феликс.
Он почти был уверен, что говорит правду. Казалось, воздушный корабль немного замедлился. Дождь больше не барабанил по окнам столь сильно. Молнии стали вспыхивать с меньшей частотой. Возможно, самое худшее уже позади.
Ульрика положила голову ему на плечо. Он прижал её крепче и вознёс молитву Сигмару за их спасение.
Макс Шрейбер разглядывал прибор измерения скорости на панели управления. „Дух Грунгни“ явно замедлялся — по словам Макайссона, признак того, что попутный ветер стал стихать. Макс был не совсем уверен, что имел в виду гном, но полагал, что понял основную идею. И был должным образом признателен, что боги пощадили их.
— Я же казав вам, а? — сказал Макайссон, — но вы разве слушали? Нет! Я казав, шо це воздушный корабль может выдержать куда худшее, чим це, но вам же виднее, не так ли? Ну и хто оказався прав, я тебе пытаю?
— Вы, господин Макайссон, без вопросов, — ответил Макс, радуясь, что вышло, как говорил гном.
Заодно он был благодарен, что Истребитель точно знал, что следует делать для спасения своего корабля. Возможно, репутация доставителя неприятностей не совсем им заслужена. Перед ними в тёмном грозовом сумраке возвышалось что–то огромное.
— Что это? — спросил Макс.
— Це чёртова гора, идиот! Поможи–ка мени повернуть це прокляте колесо!
В отчаянии Макс навалился своим весом и помогал Макайссону в попытке смены курса. Медленно, слишком медленно „Дух Грунгни“ начал поворачивать.
Снорри проснулся. Болела голова, и он вынужден был признать, что похмелье оказалось тяжким. Казалось, пол наклонён, что обычно случалось лишь тогда, когда Снорри бывал сильно пьян. Затем до него дошло, что это, возможно, не последствия его похмелья. Он же на воздушном корабле, в конце концов. Возможно ли, что наклонилась вся эта штука? И что это за скрежет? Звук такой, словно гондола едет по камням. Они приземлились? Если так, то почему их трясёт столь зверским образом? И почему издалека раздаются все эти крики? Снорри поглядел на Готрека. Второй Истребитель мрачно уставился в сумрак.
— Я знал, что этот идиот Макайссон всё–таки нас прикончит, — произнёс Готрек.
Сквозь быстро разрежающиеся грозовые тучи Снорри видел возвышающиеся вокруг горные вершины. Скрежет продолжался. Он понял, что они зацепили скалу. В этих обстоятельствах можно было сделать лишь одно. Снорри сделал большой глоток водки и стал ждать приближения конца.
Макс Шрейбер почувствовал, как корпус гондолы скребёт по склону горы. Он отчаянно молился, чтобы они не получили повреждений. Положительным моментом было то, что с аэростатом всё в порядке. Ещё немного и они смогут освободиться. Если только воздушный корабль продержится ещё чуть–чуть. Шрейбер взмолился о помощи всем известным ему богам.