История о девочке, о корабле, который она смастерила, и о путешествии, опоясавшем всё Королевство фей

ГЛАВА 5 Дом, свалившийся с неба

Завтракала Сентябрь хурмой. Мясистый и сочный плод на самом деле был намного крупнее и зеленее, а по вкусу напоминал черничный крем, — но с первого взгляда Сентябрь поняла, что это хурма, и больше не тревожила себя лишними вопросами. «Раз уж дракон, — то есть виверн — принес мне ее, — думала девочка, — то это Драконья Еда, и вовсе не Еда Фей, так что я могу себе это позволить». Отадолэ всё еще стоял под деревом и добивался от него даров: дерево было чересчур высоким, а ствол его слишком толстым (и ни одной девочке не пришла бы в голову мысль забраться вверх, где в серебристо-желтых ветвях, густо покрытых листвой, были, а может и не были вовсе, плоды), — Вивертека же сначала увещевал крону залихватским рычанием, а затем бросался на ствол всем своим массивным телом. После каждого такого удара, он приходил в себя несколько секунд, — усевшись на корточки и тряся головой так, что его усы вычерчивали в воздухе красивые дуги: однако не мог отказать себе в очередной попытке. Не меньше удовольствия эта смешная процедура доставляла и Сентябрь. Она хохотала безостановочно, а ее юбка до самого подола оказалась покрыта зеленовато-оранжевыми каплями сока черничной хурмы.

До этого засматривавшееся на них солнце вдруг вспомнило о своей службе и поползло вверх. «Интересно, здешнее солнце чем-то отличается от того, что светит над Небраской?» — подумала Сентябрь, искоса взглянув вверх. На первый взгляд оно казалось золотистее, насыщеннее и мягче, а тени казались глубже. Только верить этому девочка не спешила. Потому что в путешествиях всё выглядит приятнее и ярче, хотя в действительности может и не быть ярким и приятным. Любые сравнения в путешествиях всегда не в пользу милого, родного дома.

— Далеко до Пандемониума, Дол, не знаешь? — зевая, спросила Сентябрь.

— Не знаю, малютка, — он поглядел на девочку, разминавшую пальчики необутой левой ноги, и затем снова шарахнулся об дерево. — Пандемониум начинается с «П», так что мне нечего тебе об этом рассказать.

Сентябрь призадумалась.

— А попробуй полистай до Королевства. Оно начинается с «К». Потом до Главный, а потом до Город: они оба на букву «Г». Ну, сложи это вместе и может что-нибудь получится.

Отадолэ подошел к девочке и уселся поблизости, склонив голову на бок, словно любопытная немецкая овчарка.

— Главный Город Королевства окружен широкой, смыкающейся в кольцо рекою, которая называется Ячметлица, — словно медленно вычитывая из книги, заговорил Вивертека. — В нем четыре квартала: Леннолиль, Серенай, Галаграмд и Мэллоудиш. Население в основном служащие ведомств, но в летние месяцы их число достигает примерно десяти тысяч демониев — духов, другими словами-..

— А пан означает «много», — прошептала Сентябрь просто для себя, поскольку Вивертека всё равно не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Многие слова из своего мира она хотела бы обсудить с ним, но Пандемия, Панацея, Паноптикум так и останутся неразгаданными. Впрочем такие слова, когда встречала их в книжках, она, хоть и не понимала, но очень любила, — потому что они отличались от простых слов и выглядели в ее глазах большими и облаченными в доспехи, как рыцари, с развивавшимися на ветру флагами.

— Самая высокая точка — Башня Гроангир, резеданция общества Благородных Изобретателей (Их Сумасбродное Вдохновение). Самая низкая — Жунглиевы Поймы, где в белые времена проходило множество сражений русалек с водорослями. Импортируется чаще всего: зерно, золотые рыбки, запчасти от велосипедов, дети, сэндвичи, наливки, серебряные пули…

— Сразу переходи к части, где говорится «от меня до девочки, которую зовут Сентябрь, столько-то миль».

Отадолэ встретил это предложение ухмылкой:

— Всем бы книгам быть такими же любезными, — фыркнул он, — Наверняка, ты этого опасалась, но географические координаты главного города волшебной страны не закреплены на карте. И по-моему он как есть перебирается с места на место, подстраиваясь к исторической интриге.

— Как мне по-твоему понимать это? — удивленно спросила Сентябрь, откладывая хурму в сторону.

— Ну… мне представляется, что при условии, что мы будем как бродяги, направляющиеся в Волшебный город, то и дело попадать в различные передряги: например, нас обманут, или у нас будут несносные туфельки, или мы похулиганичаем немного, — то он сам появится перед нами.

— И что, здесь так со всем?

— А в твоем мире разве по-другому?

Сентябрь надолго призадумалась. А как же дети, которые вежливы при взрослых, завоевывают их благосклонность и доверие, — а когда предоставлены сами себе, норовят потаскать кого-нибудь за волосы или исковеркать чье-то имя? А как же её отец, который всегда был строгим, организованным и прямым, — оказался солдатом, когда за ним пришла армия? А как же ее мама, сильная и жизнерадостная, — даже загрызаемая невыносимой тоской, — никогда и ни от кого не ждала предложения разделить с нею ее заботы: помыть сковородки или приютить у себя Сентябрь после уроков или пригласить на чашку чая? И в то же время, как сама она вела себя, подобно героине из книжек про Волшебные Страны, вечно жалуясь и ни в чем не находя радости, — и Зеленый Ветер прилетел за ней.

— Нет, так же. Но здесь это так ясно видно, что даже больно.

— Вот для этого и нужны гномьи притирки, — подмигнул Виверн.

— Что ж тогда, раз поделать ничего нельзя, давай хотя бы не будем терять времени. Я, кстати, думаю, что проблемы с туфельками меня уже не коснутся. И того легче дорога.

Сентябрь оставила на ланч две штучки черничной хурмы, распихав их по карманам жакета, — казалось бы карманы должны были шишковато округлиться, но жакет очень ценил свой покрой и фасон и потому прибег к очередному волшебному трюку. Она взобралась по бронзовой цепи любезно присевшего на корточки Отадолэ, и схватившись за жесткие красные патлы меха на загривке Вивертеки, почувствовала себя наездницей. Видневшиеся примерно в конце их пути горы сверкали, словно крупные куски сапфира.

— Вперед, благороднейший росинант! — прокричала она задорно, вытащив из-за пояса скипетр, как будто это был меч, и указывая им дорогу.

Вокруг свистели и перекликались птицы. И ничего больше не происходило.

Итак, пока их путешествие сопряжено со сказочным бездействием, я позволю себе приостановить повествование и уделить внимание Вивертеке. Бывают случаи, когда в напарники набивается какой-нибудь монстр; но всё-таки виверны, как компаньоны, — это идеальнейший вариант. Во-первых, они практически не устают, сохраняя долго весьма высокую скорость шага и, благодаря похожему на страусиное расположение конечностей, его ширину. Во-вторых, если уж они действительно устали, то он храпят так, что никакому бандиту и в голову не придет подобраться к ним близко. В-третьих, ведя свою родословную от французских прародителей, они обладают изысканным вкусом, и такие вещи как желчный пузырь погибшего рыцаря или кости его лошади никогда не составляют их рациона. Они предпочитают корытце-другое трюфелей, стайку гусей и озеро вина; и конечно же они всегда делятся. Ну и наконец, их сезонное влечение к противоположному полу настолько краткосрочно и непредсказуемо, что об этом не упоминают даже в зоологических справочниках, — так что шансов у всякой невинной маленькой девочки с каштановыми волосами застать их в этот период настолько малы, что об этом не стоит даже заводить речи.

Конечно, всего этого Сентябрь не знала. Для неё Отадолэ был всего-навсего огромным теплым и очаровательным всезнайкой, от которого к тому же пахло печеными каштанами и корицей. А то что вторая половина алфавита была для него дремучим лесом, с лихвой компенсировал вид, который открывался для девочки с загривка чудовища.

Отадолэ шел до позднего вечера. Постепенно от маленьких красных цветочков в зеленой траве не осталось и следа, а их место заняли радужные, крупные, похожие на пижму соцветия. Местность становилась всё заболоченнее, а стебли цветов кое-где даже вырастали выше Сентябрь. Девочке очень хотелось выглядеть бесстрашной, восседая на своем Доле; а он старательно строил из себя решительное и немного мрачное чудовище. Только этими стараниями Пандемониум не становился ближе. Долгое время Сентябрь руководяще размахивала скипетром, — но в итоге, он оказался продетым между звеньями цепи, а сама девочка удобно улеглась на спине Дола, положив щеку на скрученные в косичку красные волосы. «Город вполне вероятно не поднимется рано поутру, — подумала она, — а будет дожидаться, пока приготовят завтрак. Если, конечно, не другие юные девушки у него на уме».

И вдруг неожиданно, словно прятавшийся и выскочивший из засады, прямо перед ними возник дом. С торчащими в разные стороны угловыми башенками, он выглядел словно испанская мечеть, примятая сапогом какого-нибудь великана. Мозаика и завитушки, украшавшие дверные косяки, были расколоты. Аквамаринового оттенка стены покосились и подпирали друг друга. Мох и маленькие лужицы черной просочившейся грязи облепили колонны и пол. Тем не менее в крохотном внутреннем дворике мужественно журчал фонтанчик, и просторная сводчатая арка, изысканно украшенная резьбой, указывала к нему путь.

— «Дом, свалившийся с неба», ничего себе — прочитала Сентябрь надпись на арке и проворно сползла вниз. — Как ты думаешь, что это такое?

— Не знаю, — пожал плечами Отадолэ. — Вот если бы моя сестра была с нами, она бы ответила. «с» и «н» ее буквы.

— Это дом моей госпожи, — прохрипел кто-то сзади.

Сентябрь обернулась и буквально изумилась увиденным. В самом центре нарисованной большой лазурной розы, украшавшей напольные плиты, стояла женщина. Словно окутанная розоватой дымкой, она источала нежный и сильный аромат, — ведь она вся, до последнего пальчика, была вырезана из мыла. Скуластое кастильское лицо имело насыщенный оливковый тон, а маслянистые волосы, уложенные в объемное каре, с тончайшими известковыми прожилками, были марсельскими. Множеству всевозможных сортов были подысканы формы ее тела; разноцветная, словно лоскутное одеяло, она была изваяна из клубничного мыла, в котором кусочки ягоды выглядели словно родинки, из шафранового и апельсинового, из медового и сандалового. Сальный, жесткий шнур стягивал ее корсет. Из обычного голубоватого банного мыла были вылеплены ее руки с крупными миндалевидными ноготками, которые пахли ромашкой и лимоном. Две щепы мыльного камня были ее глазами. Над бровями чьей-то рукой были выгравированы ровные округлые буквы, составлявшие слово «истина».

— Меня зовут Лия, — произнесла женщина, выпуская крохотные мыльные пузырики изо рта. Она держалась спокойно и неподвижно. — Моя служба встретить вас и проводить в ванные комнаты. Заботиться о вас. Да и вообще обо всех уставших странниках, пока моя госпожа еще не вернулась, и до чего, я уверена, осталось теперь не так много времени.

— А почему у Вас на лбу написано «истина», — не стесняясь, спросила Сентябрь. Присутствие рядом Вивертеки с одной стороны вселяло в нее смелость, но с другой стороны в обществе милых и высоких дам, пусть даже слепленных из мыла, она всегда смущалась.

— Дитя мое, я — голем. — невозмутимо ответила Лия. — Это слово написала моя госпожа. Она была чрезвычайно умная и знала много всего о потайных сторонах вещей. Благодаря своим знаниям ей удалось собрать достаточно различных обмылков, которые владельцы других бань за ненадобностью бы выбрасывали, и перемешать их и переформовать в девушку. Написав слово «истина» на ее лбу, она разбудила ее к жизни и дала ей имя. Она сказала ей: «Стань мне другом. Люби меня. Этот мир так одинок и мне грустно в нем».

— И кто же был твоей госпожой, Лия? — спросил Отадолэ, усаживаясь аккуратно в полуразрушенном дворике и стараясь не сломать его больше. — По ее словам я могу сказать, что она много времени провела в библиотеках, что я считаю самой лучшей и достойной чертой в людях.

Лия тяжко вздохнула. Сложилось впечатление, что делать этого её не учили, — потому что, плавно поднявшись, ее плечи цвета лаврового мыла неожиданно задергались в стороны и резко упали.

— Эта девушка была молода и прекрасна. Её волосы были гладкими, как новый кусок мыла. У нее на левой щеке была родинка, а глаза были большими и зелеными. Она родилась под знаком Девы и любила сначала посидеть в горячей ванной, а потом сразу же в ледяной, и всегда ходила босиком, и я так по ней скучаю. Что касается библиотек, то я уверена, так оно и было, потому что она очень постоянно что-то читала: то маленькую книжечку, которую удобно было носить за поясом, то обыкновенную, с яркой броской и жесткой обложкой, а то и совсем большую, которую удобно было читать, только улегшись на живот. Её звали Мэллоу, и вот уже несколько лет прошло с тех пор как она исчезла, оставив меня здесь, — и всё это время я продолжаю свою службу и не собираюсь бросать ее, потому что не знаю, как это сделать, так как моя госпожа сказала мне тогда, что мне вовсе не нужно останавливаться.

— Неужели Мэллоу?! — воскликнул Вивертека, удивленно подняв свои чешуйчатые красные брови, — Сама Королева Мэллоу?

— Я уверена, что она могла быть Королевой, если бы очень захотела этого. Как я уже говорила, она была чрезвычайно умной.

— А кто такая эта Королева Мэллоу, — спросила Сентябрь, огорченная немного тем, что не понимает общего возбуждения. — Недавно ты о ней тоже говорил. И почему раньше была Королева, а теперь — Маркиза? Мне кажется, раз уж вам охота возиться с монархией, то в первую очередь, вам следовало бы держаться традиций.

— Сентябрь, ты просто не понимаешь, — обвив свой длинный хвост вокруг девочки, ответил Дол, — До восшествия на престол Маркизы, в Королевстве не было этих львов и этой пантеры с его белоснежным ошейником, и все наслаждались мудрым правлением Доброй Королевы Мэллоу, которое было похоже на нескончаемое лето. Каждое воскресенье она раздавала вишни. А каждый указ был словно песня. Она любила нас и мы отвечали ей взаимностью. Роаны подарили ей корону украшенную крупным красным жемчугом, а все пугала устраивали для нее гимнастические представления, когда она выезжала по праздникам на улицы. Все столы ломились от молока, хлеба, сахара и горячего шоколада. Лошади были тучны. Маслобойки не стояли без работы. Она приносила нам весну, — танцуя в хороводе серебристых волнушек. Ну а во времена когда она еще не была Королевой, она заведовала этим банным домиком.

— Но ведь Мэллоу начинается с буквы «м», — откуда ты столько про нее можешь знать? — спросила Сентябрь.

— Какой была Добрая Королева Мэллоу знает каждый, — ответил Вивертека, с едва скрываемым удивлением, что Сентябрь оказывалась исключением.

— Господин Виверн, вы не могли бы ответить мне, куда исчезла моя госпожа? Прошло столько лет уже, и столько ванн я уже сменила и наполнила, а она ко мне так и не вернулась, — и я не знаю покоя и радости, ни есть не могу, ни спать, потому что она не научила меня всему этому, а темные ночи так страшны для меня, и дожди понемногу стачивают мое тело.

— О любезная Лия! — надрывно ответил Вивертека, — Как бы мне хотелось принести тебе хорошие вести, — но золотым годам правления Королевы Маркизой положен конец. Она свергла ее и уничтожила. Хотя существует и другая версия, будто Маркиза заставила ее сидеть в углу. Вообще, кто чего только не рассказывает об этом. И еще все кругом пишут сложные прокламации, а количество умоляющих и слёзных прошений скоро превысит даже горы, и крылья мне сковали цепями и прижали к телу, и никому теперь не позволено пить какао. Многие всё же надеются, что Королева еще жива, что подземелья Бриария не сломили ее доброго духа, — и она всё так же раскладывает солитеры один за другим в ожидании храброго рыцаря, который освободит ее и отменит все указы Маркизы и вернет в чайники Королевства какао.

Щека мыльного голема оползла маленькой слезинкой.

— А ведь я догадывалась, — хрипло и тихо проговорила она. — Не спроста ведь дом стал разваливаться и истекать крупными мутными слезами. Я догадывалась, что ей было скучно со мной, — глупым големом, — когда она могла стать Королевой. Пусть она и повторяла, что я ее друг.

— А мне всё-таки кажется, что она вернется к тебе, — сказала Сентябрь чтобы немного приободрить сердечного и отзывчивого голема. — А нам надо идти в Пандемониум, чтобы выкрасть у Маркизы частичку того, что она бессовестно отобрала.

— Неужели девочку с зелеными глазами?

— Вообще-то нет. Ложку. — Озвучивание цели своего квеста, внезапно превратило его из милого и рыцарского в крохотный и ничтожный. Но всё равно она ощущала его своим. — Вы не знаете, отсюда до Пандемониума далеко?

— Странный вопрос, милое дитя, — ответила Лия.

— Понимаете, я вообще-то не из этих мест, — попыталась оправдаться Сентябрь. «Неплохо бы нашить себе табличку на жакет с этими словами», подумала она следом.

— Где бы ты не оказалась, Дом, Свалившийся С Неба располагается между тобой и Пандемониумом. Сворачивай куда хочешь, но попасть в Город ты сможешь, только пройдя сквозь двери Дома: только отмывшись и подготовившись, только смыв с себя пыль дороги, попарив уставшие ноги, размягчив пяточки и взбодрив дух отменным скрабом. Так, по-моему, заведено в любом городе. Иначе как они бы справлялись со всякими перепачканным и обессилившими проходимцами? Грязным, ворчливым и нервозным не место на их улицах и в их домах, — Мыльный голем вытянула свою длинную жесткую и маслянистую руку. Сентябрь взялась за нее. — Покинув этот дом, человеческое дитя, ты обнаружишь Пандемониум. Ибо как корабль и пристань, они связаны воедино. Как когда то давным-давно были я и моя госпожа.

Мыльный голем отвела их в одну из комнат в середине Дома, Свалившегося с Неба. На самом деле Домом он только назывался, потому что комнат было невероятно большое количество, и дверями они выходили в продолговатые кафельные залы или внутренние дворики, которые теперь покрывала плесень и слизь, но которые в лучшие свои времена были уютными и очаровательными. Лия предусмотрительно оставила Отадолэ рядом с большим водопадом, чьё озеро как раз подходило ему по размерам, а Сентябрь повела дальше вглубь Дома. Широкие каблуки ее мыльных сандалий мягко и приятно и убаюкивающе шлепали по кафелю. Никого в доме больше не было, и тишина висела плотная и совсем не гнетущая. Создавалось впечатление, будто Дом дремал. Наконец, они попали во внутренний дворик, который оказался самым большим из увиденных. Тут, среди медных статуй и фонтанов, которые сплошь были покрыты пятнами мутновато-голубого окисла, стояли три вместительные ванны. Мозаика из кобальтовых и изумрудных кусочков, изображавшая поединок двух морских коньков, покрывала пол. Короткие медные ножки ванн были стилизованы под лошадиные копыта.

Лия взялась за плечи жакета, потянула на себя, и Сентябрь легко вывалилась из него, — однако когда голем принялась снимать с девочки оранжевое платье, Сентябрь струсилась и сжалась в комочек.

— Что с тобой?

— Мне бы не хотелось раздеваться. Перед незнакомыми.

На несколько секунд Лия задумалась.

— Моя госпожа раньше говорила, что только захотев по-настоящему быть обнаженным, можно полностью раздеться. «Даже когда ты сняла с себя всё до последней маечки», говорила моя госпожа, «с тобой остаются твои секреты, твоя история, твоё подлинное имя». Так что быть действительно обнаженным не так-то просто. И сил для этого потратить придется очень много. А для того чтобы залезть в ванну, ты лишь раздеваешься догола. Всего-навсего до кожи. И нечего этого стесняться. Медведи и лисицы, у которых ведь тоже есть кожа, не стесняются же.

— А Мэллоу сказала Вам своё подлинное имя?

Лия медленно кивнула головой.

— Но я тебе его не скажу, — продолжила она, — Это ведь тайна. Она поделилась ею со мной, а потом уколола себя в палец и меня тоже, и из ее пальца выступила кровь, а из моего — жидкое мыло, и когда они смешались, то обрели золотистый оттенок, после чего она запечатала мою ранку поцелуем и сказала никому никогда не выдавать ее тайного имени. Так что и тебе я не скажу. Ну а моё подлинное имя ей итак известно, — Мыльный голем показала на слово, выгравированное на своем лбу.

— Зеленый Ветер меня предупреждал, чтобы я никому не говорила своего подлинного имени. Но подлиннее Сентябрь я больше имен не знаю, и если я откажусь сообщать его людям, то как же они тогда смогут ко мне обратиться? Или позвать меня?

— Это имя не может быть твоим подлинным, — иначе бы ты накликала на себя огромнейшие неприятности. Ведь любым, чьё подлинное имя тебе известно, ты можешь управлять, как куклой. И то же самое, когда твоё имя кому-нибудь известно. — Лия запнулась, как будто тема разговора была связана у нее с чем-то плохим и болезненным. — Это всегда неприятно.

— Но разве ты не можешь просто позвать Мэллоу по её подлинному имени?

Лия всхлипнула, и звук, родившийся в горле мыльного голема, был похож на треск разломленного пополам куска мыла.

— Я пыталась! Да, пыталась! Звала ее! Звала — но она всё не возвращалась, и это может значить только одно: что она мертва! А я, кроме как наполнять ванны, не могу найти себе занятия.

Скорбь и горе мыльного голема были столь сильны, что Сентябрь отошла от нее чуть назад и медленно сняла своё оранжевое платье а затем и единственную милую сердцу туфельку. Вечер был прохладным, но девочка безропотно стояла нагишом перед безучастным големом.

— А ванны пахнут очень приятно, — прошептала она, желая хоть как-то утешить Лию.

Несильный, подвывающий ветерок пронесся по двору, вцепился в девочкины одежды и, встряхнув, опустил прямо в фонтан. Он скручивал их, растягивал и трепыхал, давая струям воды смыть разводы морской соли и грязь, — что очень сильно расстраивало зеленый жакет.

Неожиданно Лия опомнилась и, схватив Сентябрь крепкими руками, подняла и поставила девочку в первую ванну, высокую и вместительную, как винная бочка. Она сразу ушла с головой под сверкающую золотистую воду. Когда руки потянули ее вверх и она вынырнула на поверхность, запах воды окутал ее голову словно шелковый тюрбан. От нее пахло натопленным камином, корицей, пожухшими листьями, шуршащими под ногами, немного сидром, и надвигающимся дождем. Золотистая вода прилипала к коже струйками и крупными каплями, похожими на ириски, отчего Сентябрь громко смеялась.

— В этой ванной отмывается твоё мужество и храбрость, — вновь спокойным и тягучим голосом проговорила Лия. Исполнение служебных обязанностей затмевало скорбь на время.

— Никогда бы не подумала, что храбрость необходимо мыть! — удивленно сказала Сентябрь, хватая ртом воздух под струями, которые Лия выливала ей на макушку. «а тем более что надо раздеваться догола для подобной ванны» — подумала она еще.

— Когда ты рождаешься, — продолжала рассказывать голем, ведро за ведром поливая девочку золотистой водой, — твоя храбрость чиста. Тебя не пугают ни карабканье по лестницам, ни твои первые слова, которые ты произносишь, совершенно не думая, что тебя могут не понять или подумать что ты глупая, ни странные предметы, которые ты обязательно тащишь в рот. Но, становясь старше, твоя храбрость покрывается ржавчиной и грязью, страхом и предчувствием, что всё может пойти наперекосяк и опытом всяких болей. Повзрослев наполовину, твоя храбрость уже практически заношена и истерта жизнью, она медлительна и вяла. Поэтому периодически ее надо оттирать и делать это добросовестно, — а иначе никогда тебе не быть больше смелым. К сожалению, в твоем мире таких служб, как наша, практически нет. А те, что есть, вовлекают людей в мрачную волокиту, когда всего-то, что действительно требуется, это поплевать немного и отполировать, — и дух паладинов, рыцарское бесстрашие и правда оживет в них вновь.

Лия отломала от голубоватой кисти руки один палец и бросила его в ванну, отчего вода немедленно вспенилась и много пузырей взлетело в воздух.

— Твой палец! — вскрикнула Сентябрь.

— Не пугайся, малютка, это не больно. Моя госпожа говорила: «отдавай от себя что бы то ни было, — и это вернется к тебя новым, каким только может быть новое». Так и происходит с моими пальцами.

Сентябрь зажмурилась и попыталась разглядеть внутри себя сияние ее отчищенной храбрости. Но кроме приятных ощущений от теплой воды и чистой кожи ничего другого она не чувствовала. Возможно, появилась какая-то легкость, — но это могло просто показаться.

— Следующая ванна! — Предупредила Лия, снова подняла девочку, всё еще покрытую золотистыми пузырьками пены, вверх и перенесла в ванную, которую в фильмах обычно использовали знатные леди: она была мелкая, покатая и бронзовая. Сентябрь любила кино, хотя ее семья не могла позволить водить ее туда часто; когда ей случалось думать восторженно о своей маме, она считала ее красивее всех экранных женщин.

Вода в бронзовой ванне была зеленой и сверкала, будто подернутая льдом. Она благоухала мелиссой, ночным лесом, сладкими бисквитами, горячим чаем и пронизывающе-холодным звездным светом.

— В этой ванне отмоются твои желания, Сентябрь, — сказала Лия, снова отломив от руки один из пальцев. — Долгая жизнь заставляет желания чахнуть и увядать, словно старые листья. И когда меняется мир, необходимо, чтобы новые желания заменяли старые. А мир меняется постоянно. И желания блекнут и превращаются в слизь, такую же, что и вся грязь вокруг. Они уже не желания, а раскаяния, извинения. Но тут есть загвоздка, поскольку не каждому дано определить момент, когда желания нужно доверить прачкам. Даже когда кому-нибудь посчастливится оказаться в Волшебной Стране, не так уж и просто понять ту ситуацию, в которой пребывает мир, подстроиться под нее и начать меняться заодно с ним.

Голем бросила в ванную палец, но в этот раз он не вспенил воду, а распустился по поверхности, словно масло на горячей сковороде. Сентябрь набрала в легкие воздух и нырнула под воду. (Дома она часто так делала, когда готовилась к соревнованиям по плаванию).

«Раньше я хотела, чтобы папа вернулся домой, а мама позволила мне спать рядом с нею, как это было, когда я была маленькой. Раньше я хотела, чтобы в школе у меня был друг, который читал бы со мной книжки и мы бы вместе их обсуждали или играли бы во что-нибудь. Но теперь они словно померкли… Теперь я хочу…чтобы Маркиза оставила всех в покое. И чтобы я смогла быть …паладином, как сказала Лия. Правдивой и рыцарски бесстрашной. И чтобы не реветь больше. И чтобы Дол действительно оказался потомком библиотеки, хотя я знаю, что это скорее всего не так. И чтобы моя мама меня не ругала, когда я вернусь домой».

Причудливо извиваясь, каштановые волосы Сентябрь плавали в воде над ее головой. Лия терла ее довольно жесткой кисточкой, и даже под водой кожа начала немного зудеть. И снова неожиданно голем вытащила девочку из ванны и перенесла в следующую: серебряную клафути, наполненную горячим молоком и пахнувшим, совсем как сигареты Бетси Базистеблик, — ванилью, ромом и кленовым сиропом. Лия расчесала девочке волосы, и зачерпывая из ванной, вылила на голову ей несколько кувшинов. Отломив от руки большой палец, она не стала бросать его, а трижды, против часовой стрелки провела им по поверхности, закрутив маленькую воронку. «Всякое движение осуществляется только против часовой стрелки» — хихихнув, заметила про себя Сентябрь. Воронка вскоре успокоилась, а по поверхность рассыпались лазурные искорки.

— Ну и последняя, — сказала Лия, — отмоет твою удачу. Когда приходит пора душе войти в мир, всегда в последний момент она подпрыгивает, притрагиваясь к притолоке мира на удачу. Души некоторых подпрыгивают высоко, и удача им выпадает целой охапкой, а некоторые могут лишь едва коснуться, лишь чуточку зацепить коготком. Каждая душа сколько-нибудь да прихватывает с собой удачи. Потому что вообще без удачи, человек не переживет даже грудной возраст. Но удача транжирится, словно деньги, или теряется, словно память, или растрачивается, как жизнь. Если в тебе есть дар видеть, ты можешь определить, сколько удачи осталось в человеке в его коленных чашечках. Только никакая из ванн не восполнит запас удачи, пущенной на избежание преждевременной смерти в автомобильной аварии или слишком частые выигрыши в лотерею. Никакая из ванн не подымет уровень удачи, сбитый безрассудством или перестраховкой. Но удачу, отощавшую от консерватизма и отсутствию риска или усталости, можно раскормить снова, — да она и сама изголодалась по какому-либо делу, на самом-то деле.

Лия взяла Сентябрь за плечо и снова затолкала под толщу молока. Девочка зажмурилась, погружаясь в теплую кремовую жидкость с наслаждением, и чувствуя как, подрагивают на ногах затекшие пальчики. Она не могла определить, окрепла ли ее удача, но отчетливо понимала, что ей никакого дела до этого нет. «Ванны сами по себе это удовольствие, — думала Сентябрь, — а ванны Фей вообще самые грандиозные». Наконец, мыльный голем вытащила девочку из ванны и принялась вытирать ее длинными жесткими банановыми листьями. Когда Сентябрь почувствовала себя вполне сухой и достаточно счастливой, тряся чешуйками, словно возмущенный кот, во дворике появился Вивертека. Он хотел стрясти воду и с крыльев, но раскрыться им не дала цепь, коротко звякнув замком, ударившимся об скипетр Сентябрь.

— Бррр! — раскатисто рявкнул Вивертека. — Что ж, полагаю я чист, если вопрос поставлен так. Книгам, которые много путешествуют не дано быть ценителями прикосновений.

— Теперь Город готов вас принять. — произнесла мыльный голем.

Тот же подвывающий ветерок вернул Сентябрь одежду — чистую и высушенную, пропитанную запахами всех трех ванн. На мгновение девочке показалась, что она различает в движениях ветерка какое-то слабое мурлыканье, отдаленно напоминавшее леопардовое.

— Если вы ее увидите, — нежно пробормотала Лия, — мою госпожу, передайте ей, что я всё еще её друг, и что мы можем поиграть еще вместе, и я знаю много новых игр.

— Обязательно, Лия. Я обещаю. — сказала Сентябрь и неожиданно для себя вытянула руку и обняла голем. Лия в ответ обвила девочку своими голубоватыми мыльными руками. Сентябрь уже готова была поцеловать ее, но как только губы коснулись щеки, Лия отпрянула назад.

— Осторожно, — сказала она. — Я хрупкая.

— Извини, — сказала Сентябрь, вдруг почувствовав прилив смелости, такой яркий и свежий и пахший корицей, как ее первая ванна, — Я-то нет.

Ни с того ни с сего, непосредственно в стене, которую загораживала статуя Пана, игравшего на флейте, обнаружилась маленькая дверка. Впрочем, Дом, Свалившийся С Неба, не нарушил этим правил своего существования. Какие-либо предупреждения или наставления теперь были ни к чему, и Дом весьма галантно отворил эту дверку для Вивертеки и девочки. Где-то вдалеке кричали чайки, и слышались, хоть и не вполне различимо, множество других голосов, — но тьма словно занавешивала обзор. Путешественники подошли к проему и, замедлившись, шагнули в безтканевую черноту под невысокий свод порога.

— Дол, — спросила Сентябрь, — а в каких ваннах тебя купали?

Но Вивертека лишь потряс огромной головой и не проронил ни слова.