Источник судеб

— В Кордаву.

— Но это не ближний путь до Пустоши Пиктов! Мы могли бы доплыть до Галпарана, а оттуда посуху добраться до Велитриума.

— Джаббал Саг, — с расстановкой произнес брегон. — Помнишь?

И Конан вспомнил…

Под мерный плеск весел ладья выходила на стремнину.

Я на трибуне сижу не ради коней знаменитых,

Тот в этот день победит, лишь кого ты избрала.

Чтобы тебя лицезреть и молчать в восхищенье

Я посещаю бега, а не ради корысти.

Ты распростерла крыла и глядишь на арену,

Оба мы то, что хотим, для себя наблюдаем.

Счастлив возница, тобой предпочтенный, кто бы он ни был!

Ты, о Ваката, даруешь победу достойным.

Мне бы удачу такую!.. Упряжку погнав из ограды,

Я бы промчался по кругу не ради призов и медалей.

Спины бичом бы хлестал, тугие натягивал вожжи,

Меты касаясь, не думая вовсе о жизни…

Но, лишь тебя увидав, бег замедлил тотчас же,

Из ослабевшей руки мигом упали б поводья…

Торфир Младший. Элегия

Корабль приближался к берегу, бороздя сапфировые воды с белыми барашками волн. Красный парус с желтым изображением солнца едва округлялся, и матросы уже спешили к шкотам, чтобы спустить его в виду берега. Судно приближалось к гавани Кордавы.

Двое загорелых мужчин, облокотясь на резные перила борта в передней части крутобокой катафракты, приспособленной для перевозки больших грузов, молча смотрели на встающие из-за моря разноцветные квадраты города. Рядом толпились другие пассажиры. Утомленные долгим путешествием, они мечтали об отдыхе, о портовых тавернах, вине и веселых девках.

Город, взбегавший по склонам от самой линии прибоя, тонул своими узкими улицами и домами из красного и желтого кирпича в густой зелени садов, сверкая на солнце бронзовыми барельефами на арках дворцов, сияя колоннами и сложенными из белоснежных камней стенами храмов, медными крышами казарм, под которыми поблескивали прибитые на красных и желтых пилястрах трофейные щиты, пестрел вывесками гостиниц и лавок, и даже отсюда выглядел оживленным огромным муравейником.

— Не правда ли, почтенный Паш-мурта, даже великолепие городов Востока не сравнится с величием Кордавы, куда мечтает попасть каждый? — торжественно спросил своего спутника стройный мужчина в зингарском камзоле, расшитом золотом, с маленькими пустотелыми шариками вокруг воротника, позванивающими, словно серебряные колокольчики.

Его собеседник в длинной восточной одежде с черными полосами, поверх которой надета была безрукавка, украшенная сверкающими изумрудами, в тюрбане из радужной ткани педанта, заколотом алой брошью, вежливо улыбнулся и ответил:

— Я согласен с тобой, уважаемый господин Сантидио, в том, что многих влечет к себе этот центр цивилизации, и всякий путешественник, хоть раз всходивший на борт корабля, стремится побывать в столице Зингары. Город этот красив, не спорю, но на мой вкус ему не хватает изящества и стройности, присущих, скажем Аграпуру или Хоарезму. Бывал ли ты в тамошних местах? Если да, то должен помнить ажурные силуэты башен, прелесть висячих садов и бесподобные орнаменты, украшающие наши храмы…

Зингарец усмехнулся в усы, поглаживая маленькую клиновидную бородку. Его спутник говорил цветасто, как поэт, между тем он беседовал с работорговцем с Барахских островов, издавна бывших прибежищем пиратов. Впрочем, Паш-мурта был всего лишь богатым посредником, доставлявшим на рынок Кордавы «черный уголь» невольников, которых морские разбойники захватывали среди диких племен на побережье южнее Куша. Парламент Зингары несколько лет назад принял закон (и Сантидио в том деятельно участвовал), запрещающий корсарам приближаться к порту Кордавы на расстояние двух выстрелов из аркбаллисты. Правда, партия «фиолетовых» провалила полное запрещение работорговли, что было только на руку ушлым деловикам типа Паш-мурты. Пираты же не особо расстроились, зная, что в дни войны король Зингары отменит закон одним росчерком пера.

Нос катафракты коснулся песчаной отмели, образованной наносами песка из устья Черной реки, по обеим сторонам которой раскинулся город. Тогда с нижней палубы раздался крик гортатора, ударили о воду весла, выправляя судно в обозначенный ярко раскрашенными плавающими бочками фарватер, парус упал. Корабль заскользил по мертвой зыби зеленоватого моря, переходящего в глубине к темно-синему цвету. Стали уже попадаться лодки, с которых самые ретивые посланцы гостиниц выкрикивали их названия, призывая путешественников к отдыху и веселому времяпровождению в их заведениях.

Теперь пассажиры, вглядывающиеся в глубину моря, собрались возле правого борта. Мало кто упускал случай полюбоваться изумительной картиной затонувшего города: когда-то узкий полуостров, отходящий от берега, опустился на дно, и сквозь спокойную воду можно было видеть проплывающие среди водорослей развалины вилл, обломки колонн и статуи с белыми, облепленными ракушками лицами. На конце затонувшего мыса со стороны открытого моря высилась огромная пирамида, сложенная из неотесанных камней, на вершине которой стояла приземистая башня кордавского маяка.

— Скажи, — негромко проговорил Паш-мурта, глядевший на затонувший город, — правда ли, что эта насыпь устроена на месте подводного храма, откуда двадцать лет назад восстало древнее зло, чуть не погубившее город?

— Правда, — ответил Сантидио. — Тогда вождь восставшего народа Мордерми, чтобы свергнуть ненавистного короля Риманендо, прибег к помощи колдуна-некроманта, оживившего древнего властелина, чья гробница засыпана сейчас этими камнями.

— А правда ли, — спросил работорговец, — что на стороне восставших сражались свирепые воины, могучие, словно каменные утесы? Я слышал, что это были чернокожие из Амазонии или Атлая, которые жевали траву амокпта, чтобы стать неуязвимыми. С тех пор в Зингаре и пошла мода на черных рабов.

— Да, немногие остались в живых из тех, кто видел вблизи этих воителей, — грустно усмехнулся Сантидио. — Ты не поверишь, если я скажу тебе, что были они из настоящего камня. Ни меч, ни стрела не причиняли им вреда, и только один человек смог их одолеть, расправившись с некромантом, и над древним королем, и над самим Мордерми, превратившимся в тирана… Звали его Конан. Сейчас он король Аквилонии.

— Я слышал о нем, — кивнул Паш-мурта. — Его хорошо помнят на Барахских островах. Когда-то он был пиратом.

— И чуть было не стал королем Зингары, — задумчиво промолвил Сантидио. — Он отказался тогда от короны, предложив ее мне.

Паш-мурта изумленно глянул на своего собеседника.

— Но разве вот уже двадцать лет не властвует в Зингаре сын сиятельного Кантарнадо, получившего венец из рук восставших и учредившего парламент? — спросил он.

Работорговец не понял, почему так саркастически рассмеялся его спутник. Общаясь с пиратами, правительственными чиновниками, перекупщиками и таможенниками на многочисленных границах, которые он пересекал, ведя караваны невольников во многие страны, посредник привык к осторожности и не стал задавать лишних вопросов. Сославшись на дела, он удалился на нижнюю палубу, откуда матросы уже выбрасывали через квадратные люки тюки с товарами, мотки тканей и кож, украшенные серебром и слоновой костью сундуки, круглые ящики, сильно пахнущие благовониями, и плетеные корзины с плодами кауоки, растущими только во влажных джунглях Атлая.

Зингарец, облокотившись о борт катафракты, с жадностью смотрел на знакомые очертания приближающегося порта. Он не был на родине вот уже три года, путешествуя и побывав в вендийском море и в южном океане, доплыв до Уттара и Камбуи, где собирал легенды о древних лимурийцах. Перед его глазами еще стояли города на утесах, сказочные храмы и святилища богов, о которых никогда не слышали люди Запада, сожженные солнцем и истерзанные бурями острова посреди морских волн всех оттенков от серебристо-белого до огненно-красного вперемесь с синим и золотым. И все же город, который все более закрывали мачты многочисленных кораблей, был милее всего на свете его — Кордава!

В порту кипела работа: с причаливших к мраморной пристани кораблей рабы с лоснящимися от пота напряженными мускулами тащили по сходням тюки и бочки, самые тяжелые грузы поднимали с палуб и из люков при помощи хитрых приспособлений с длинными поворачивающимися балками, похожими на носы журавлей, поодаль плотники строгали мачты и доски, смолились канаты, белели перевернутые днища лодок. Тут же толпились торговцы фруктами и рыбой, выкликали названия своих заведений мальчишки из гостиниц, поводили голыми напудренными плечами портовые проститутки, завлекая клиентов.

У причала теснилось множество судов. Здесь были и боевые триремы со страшными звериными мордами на носах, небольшие фазелы, похожие на веретено, неутомимые либурны, которые плавали под своими яркими парусами от Куша до Пустоши Пиктов, и речные суда ладьи и барки, приходившие в порт Кордавы вниз по течению Черной реки. Впереди корабля, на котором прибыл зингарский путешественник, плыла теперь лодка с человеком в ярко-красной одежде, направляющим судно к свободному месту между тяжелой черной галерой и крутоносой ладьей, которая подходила к берегу одновременно с катафрактой по правому борту от нее.

— Ты прав, уважаемый Сантидио, говоря, что множество народа стремится сюда! — услышал зингарец голос Паш-мурты, вновь появившегося рядом. — Какое разнообразие лиц, одежд и корабельных вымпелов! Воистину, такого не встретишь в портах моря Вилайет, которое, как известно, не сообщается с мировым океаном и не позволяет городам Турана принимать корабельщиков со всего света.

Поняв, что перекупщик хочет польстить ему, имея какую-то скрытую корысть, Сантидио все же поддержал разговор.

— Это так, почтенный, — сказал он. — Взгляни: слева от нас стигийская галера, пришедшая, наверное из Кеми, а справа ладья с аквилонским вымпелом и значком Гандерланда. Это герцогство лежит у самых Киммерийских гор, но даже северяне приплыли в Кордаву, чтобы продать здесь меха и купить вина. Вон тот обросший крепыш, по всей видимости, их кормчий, явно гандерландец. На носу бледный вельможа в малиновом берете, наверное, какой-нибудь аквилонский граф со своим телохранителем. Он выбрал себе в охранники подходящего парня: настоящий богатырь. Судя по светлой бороде и косам, бритунец, хотя его кожа и слишком смугла для обитателей тех краев. Никогда не видел таких здоровых бритунцев! Пожалуй, я знал только одного человека, который мог бы сравниться с этим телохранителем мощью. И такие же голубые глаза… Да, если бы не светлые волосы и борода, он был бы похож на Конана. Но что я говорю, мой бывший товарищ сидит сейчас на троне в своей Тарантии…

Пассажиры причалившей ладьи спустились тем временем по сходням и исчезли в толпе.

— Могу ли я задать тебе один вопрос, уважаемый Сантидио? — елейным голосом спросил Паш-мурта, и зингарец понял, что тот решил, наконец, перейти к делу.

— Рад буду помочь, — отвечал он, хотя и не испытывал особого уважения к работорговцу, единственным извинением для которого считал тот факт, что перекупщик торгует черными. — Все же мы вместе плывем от самого Куша.

Он немного покривил душой: торговец «черным углем» погрузил свой товар на борт катафракты в укромной бухте острова Сиптаха, где была перевалочная база морских разбойников.

— Видишь ли, — вкрадчиво начал Паш-мурта, — среди моих невольников, которые по большинству своему захвачены среди диких племен, не многим отличных от обезьян, которые во множестве обитают в джунглях Амазонии, есть одна рабыня, не похожая на прочих. Ее схватили в устье реки Зархебы, где эта девушка имела неосторожность удить рыбу со своей долбленой лодки. Она, конечно, дикарка, но откуда-то знает немало гирканских слов, так что с ней вполне можно объясняться. Кожа ее более светлая, чем у обитателей Черных Королевств, кроме того, она наделена некоторыми необычными способностями…

— Что ты имеешь в виду? — заинтересованно спросил зингарский путешественник, за долгие годы скитаний так и не утоливший свою жажду ко всему необычному.

— Взгляни сам, — сделал приглашающий жест Паш-мурта.

На верхней палубе уже сидели на досках, скрестив худые черные ноги, его невольники: три десятка мужчин и женщин, единственной одеждой которым служили короткие юбки из пальмовых листьев. На грязных шеях бусы из морских раковин, носы и уши проткнуты костяными палочками и кольцами. Мужчины были жилисты и низкорослы, а женщины с отвисшими плоскими грудями годились разве что для грязной работы наравне с домашней скотиной.

Среди дикарей Сантидио сразу приметил девушку с более светлой кожей, робко сидевшей на корточках чуть поодаль. Лицо ее было красиво, черные волосы коротко острижены, а гибкий стан покрывал кусок тонкой материи с вырезом для шеи, скрепленный с боков красными завязками. На этом странном платье неловкими стежками вышит был какой-то незамысловатый орнамент.

— Подойди, Ваная! — велел Паш-мурта рабыне. Она поднялась и нерешительно приблизилась, ступая по горячим доскам палубы маленькими босыми ступнями.

— Этот господин хочет посмотреть, что ты умеешь, — сказал работорговец.

Девушка безропотно выгнулась назад, ее голова показалась снизу между чуть раздвинутых ног, а смуглые ладошки охватили точеные колени. Она как-то виновато улыбнулась и вдруг покатилась по палубе, словно обруч из ивовых прутьев. Потом встала и легко закинула одну ногу себе за шею, так что розовая пятка виднелась рядом с ее худой щекой.

— Женщина-змея, — заключил Сантидио. — Что ж, я видел таких в Вендии. Ты, наверное, хочешь продать ее подороже и интересуешься, где это можно сделать?

Паш-мурта поклонился.

— Она может часами стоять в самых удивительных позах и нисколько не устает, — сказал он. — Может быть, ты укажешь мне владельца какого-нибудь цирка и дашь ему свои рекомендации?

«Тебе нужны ручательства зингарца, потому что ты отлично знаешь законы, — подумал Сантидио: — В Кордаве разрешено торговать только черными, а эту девушку можно отнести к ним лишь с большой натяжкой. Впрочем…»

— Мне пришла мысль получше, — сказал он. — Я порекомендую тебе покупателя за десятую часть ее цены в качестве вознаграждения. Видишь ли, я поиздержался в дороге, но не хочу сразу отправляться к королю, который еще не знает о моем прибытии. Хочу сначала осмотреться.

Паш-мурта радостно закивал.

— Конечно, конечно! А таможенникам мы можем сказать, что она твоя служанка. Чтобы не платить лишнюю пошлину, — добавил он поспешно.

Зингарец пропустил эту реплику мимо ушей и продолжал:

— Прежде, чем отправиться в путешествие, я вращался в высших кругах кордавского света и знаю одну даму, которая может оценить необычные способности девушки. Она кофитка, но замужем за одним здешним вельможей. У нее огромная вилла, где она держит множество удивительных… мн-э… людей.

Он не сказал «невольников», потому что официально любой человек, чей цвет кожи хоть немного отличался от цвета каменного угля, считался свободным гражданином Зингары. Сантидио сам когда-то работал над этим законопроектом и очень им гордился.

— Я заплачу пятнадцатую часть, — сказал работорговец, — из большого уважения к тебе.

Сходни уже были спущены, и черные невольники, связанные длинной пеньковой веревкой и подгоняемые тремя надсмотрщиками, сходили на пристань. Паш-мурта и Сантидио последовали за ними. Рядом с зингарцем, глядя вокруг широко распахнутыми изумленными глазами, шла Ваная.

Конан мрачно вышагивал среди пестрой толпы рядом с фаллийцем, чей малиновый берет, изрядно уже грязноватый, плыл на уровне его плеча. Да Дерг имел вид человека, которому пора составлять завещание: лицо побледнело и осунулось, прежде надменные губы складывались теперь в какую-то жалкую гримаску, он спотыкался и придерживался за рукав бритунского наряда своего спутника.

Конана злил этот маскарад. На боку у него висел короткий меч в дешевых ножнах, годный, по мнению киммерийца, скорее для колки орехов, чем для серьезного дела. Впереди бежал мальчишка из гостиницы в длинной хламиде, представлявшей умопомрачительную смесь из плохо пришитых заплат и прорех, сквозь которые виднелось грязное тело. Мальчишка крутился, словно вьюн, то ныряя в боковые улицы, откуда высовывался с видом заговорщика, поджидая своих неторопливых клиентов, то бежал перед ними задом наперед, размахивая руками, приплясывая и тараторя.

— …И самые дешевые номера во всем городе! — трещал он, беспрерывно почесываясь. — Конечно, от моря далековато, но что там море: сырость, да и шумновато в порту. Давеча пьяные матросы из Аргоса сцепились с местными, большая была драка, пятерых убили, а одному выкололи глаз. И девки там дурные, половина работает на дона Банидио, а дон Банидио держит такие цены… Чего вам платить лишнее за старых шлюх? Вот у нас девочки пальчики оближешь, хозяин не строгий, можно и просто за выпивку сговориться… А море, что море, из окна видно!

В черных, как сливы, глазах временами мелькал страх: больше всего мальчишка боялся, что клиенты передумают, отправятся куда-нибудь в другое заведение, а он лишится медной монетки, которую получал от хозяина в уплату за настырность и умение беспардонно врать путешественникам. Он никак не мог уразуметь, отчего это богато одетый вельможа и здоровяк-бритунец согласились тащиться на другой конец города, хотя в центре и у моря было множество шикарных гостиниц.

Они шли по мощенным булыжником мостовым Кордавы среди шумной и пестрой толпы. Повсюду, в узких улочках и на маленьких площадях возле фонтанов, кипела жизнь. Менялы взвешивали на весах монеты, привезенные со всех концов света, круглые и овальные, с гордыми ликами императоров или замысловатыми значками и даже с дырками, пробитыми посредине, чтобы деньги можно было нанизывать на шнурок и носить в качестве ожерелья, демонстрируя тем самым свое богатство. Почтенные матроны пряли, сидя на резных стульчиках у своих домов, тут же предлагая пушистые нитки на продажу. Из харчевен с песнями вываливали полупьяные моряки и местные бандиты, разодетые не хуже знатных грандов. Слуги тащили на головах корзины с фруктами и вином, а их господа величественно шествовали, направляясь в гости или бани, в сопровождении пестрой свиты приживальщиков с почтительными лицами. Назойливые проститутки с ярко накрашенными губами и насурьмленными бровями, похожие на хищных ящериц, вертелись в толпе, хватая мужчин за руки и призывно покачивая почти обнаженными грудями. В холодке стен и у фонтанов часто попадались посапывающие пьяницы, погруженные в сон. Никто их не трогал, хотя изредка попадались патрули стражников, одетых в красно-золотую форму с королевским гербом на левом плече.

Кордава сильно изменилась с тех пор, когда киммериец вынужденно вступил здесь в ночную армию короля воров Мордерми. Во времена старого глупого Риманендо на улицах столицы преобладали люди в военной форме и вельможи, которые часто носили помимо шпаги по два-три кинжала, не считая стилета за обшлагом, всячески демонстрируя свою гордую воинственность и не давая прохода редким простолюдинам, которым дорога в богатые районы была вообще заказана. Порядок на центральных улицах царил почти идеальный, и лишь по ночам вдоль стен и заборов скользили призрачные тени воров и грабителей, поднимавшихся на поверхность из многочисленных лазов, ведущих в Преисподнюю. Так называли подземный город, обитель порока, где прятались изгои общества, спустившиеся в завалы после страшного землетрясения, разрушившего одни и завалившего оползнями другие кварталы Кордавы. Тогда же опустился на дно полуостров с виллами и дворцами, ставший теперь одной из главных достопримечательностей зингарской столицы. Конан вспомнил полутемные грязные улицы-коридоры нижнего города с множеством игорных притонов, опиумных курилен, публичных домов и других сомнительных заведений пристанищами воров, убийц, продажных девок и политических заговорщиков. Сейчас все это словно выплеснулось на поверхность. Даже здесь, в центре, сутенеры с напомаженными волосами спокойно стояли в дверных проемах с красными фонариками, а народ возле фонтанов открыто спорил о политике. Какой-то поэт, взобравшись на бочку, декламировал куплеты, в которых весьма непочтительно упоминалась бородавка короля Элибио, а на стене скобяной лавки киммериец заметил криво выведенную зеленой краской надпись: «Фиолетовых» в море!»

— Кто такие эти «фиолетовые»? — спросил он приплясывающего впереди мальчишку.

— А! — воскликнул тот, довольный, что нашлась новая тема. — Это самая большая фракция в парламенте…

— Фракция?

Оборванец глянул на Конана снисходительно: ох уж эти дикие бритунцы, не знают самых простых вещей!

— Ну группа, — пояснил он, не переставая чесаться. — Они еще называют себя «партией Аввинти».

Киммериец ухмыльнулся в бороду: когда-то он знал человека по имени Аввинти, эмиссара тайного братства «Белой розы» среди аристократов Кордавы в дни заговора против короля Риманендо.

— Есть еще «зеленые», — продолжал мальчишка, — или «партия Карико»…

Карико, вождя бедняков, казненного своим бывшим союзником Мордерми, когда король воров, свергнув Риманендо, на время стал тираном Зингары, Конан тоже хорошо помнил.

— Эти две фракции постоянно грызутся друг с другом, — объяснял посыльный тоном опытного политика. — Ну и разные там «красные», «желто-голубые» и «оранжевые». Но эти все под ногтем у дона Бенидио, достойнейшего из сенаторов его величества…

— Дон Бенидио? — переспросил киммериец. — Сутенер?

— Почему сутенер? — Мальчишка даже застыл на месте с полуоткрытым ртом.

— Да ты сам говорил, что на него работает большинство портовых шлюх.

— Ну да, работают, — облегченно заулыбался оборванец. — А на кого же им еще работать? Нельзя же допустить, чтобы проституция существовала вне рамок закона. Сенаторы курируют и публичные дома, и игорные заведения, и те места, где пьют или курят опиум. Во избежание распространения дурных болезней и подпольного взимания мзды!

Мальчишка многозначительно поднял грязный палец. Потом быстро оглянулся, заговорщицки подмигнул и прошептал:

— А тех, кто думает по-другому, иногда находят на берегу с камнем во рту. Течения у нас тут сильные, и дно галечное.

После речей провожатого Конан обратил внимание, что множество граждан носят зеленые или фиолетовые плащи и, встречаясь, злобно поглядывают друг на друга. Вокруг стихоплета, читавшего вирши о короле, собрались в основном «зеленые», которые, впрочем, выглядели людьми далеко не бедными: толстые лавочники с лоснящимися лицами, менялы, разносчики, несколько слуг и женщины в мещанских платьях, с зелеными лентами в пышных прическах.

Выйдя из теснины улицы, Конан, фаллиец и мальчишка оказались на широкой площади. Напротив высилась полукруглая стена, прорезанная высокими арками. Из-за нее долетал невнятный шум, а площадь сплошь была усеяна корками лимонов и дынь, обкусанными ломтями тыкв и стручками красного перца. Посредине пустынного пространства возвышался конный памятник, изображавший мрачного вида человека с опущенной шпагой в бронзовой руке.

— Это что, рынок? — спросил Конан.

— Ипподром! — Глаза мальчишки засияли праздничным блеском. — Здесь народ наслаждается прекрасным зрелищем бегов. Фавориты партий соревнуются в колесницах, а сенаторы и король смотрят на них из золоченых лож. Когда-нибудь я скоплю денег, чтобы попасть на галерку и увидеть, как кто-нибудь сломает себе шею!

— А кому памятник? — прервал его восторженную речь киммериец.

— О, это сам Мордерми, вождь восставших, из рук которого отец нынешнего короля получил скипетр и державу!

— Кром! — вырвалось у северянина. — Да ведь я собственной рукой выбросил когда-то этого ублюдка из окна на поживу толпе…

Многоголосый победный вопль, возникший над стенами ипподрома, заглушил его неосторожные слова. Ликующие крики, звуки рожков и какой-то треск повисли над площадью: от них мог бы содрогнуться сам бронзовый Мордерми, если бы он умел содрогаться при жизни.

— Победа! — завопил оборванец, прыгая на одной ноге. — «Зеленые» победили! Они всегда так вопят, когда берут верх над «фиолетовыми». Если бы те одолели, они дудели бы в свои фанфары…

— Пошли, — тихо сказал фаллиец. Это было первое слово, которое он произнес, ступив на берег.

— Подождите, — заволновался посыльный, — нельзя упустить такое зрелище! Вам будет интересно, вот увидите. Сейчас понесут победителя…

— В другой раз, — буркнул варвар, подталкивая мальчишку в спину.

Но не успели они миновать памятник, как из-под арок ипподрома повалил народ. Только теперь Конан понял, почему на площади не видно ни торговцев, ни праздно гуляющих граждан. С ревом, напоминающим горную лавину, толпа запрудила все пространство, грозя смести и затоптать всякого, оказавшегося на ее пути. Мальчишка из гостиницы проворно взобрался на постамент и устроился между ног бронзового коня, готовясь насладиться зрелищем. Конан прижался спиной к теплому камню монумента, прикрывая рукой безвольно стоявшего рядом брегона.

Люди в зеленых плащах приплясывали и вопили, всячески выражая свой восторг победителю, которого несли на резном сидении, снабженном длинными ручками, поднимая над головами. Поджарый мужчина в зеленой тунике и сандалиях, украшенных серебряными семиконечными крестами, с золотым венчиком на голове, еще красный от недавнего напряжения, устало помахивал одвой рукой, а другой утирал пот, градом струившийся по грубому некрасивому лицу.

— Да здравствует Базилас! — раздавались крики. — Победа! Победа! Да здравствует Карико!

Из другой арки, смешиваясь с «зелеными», выходили люди в красных, желто-голубых и оранжевых одеяниях. Они тоже победно вопили, приняв, очевидно, сторону партии Карико.

Казалось, ликованию не будет конца, но вдруг толпа отхлынула и подалась в сторону. Из третьего прохода показались «фиолетовые»: их плащи сверкали на солнце дорогой отделкой и самоцветными камнями. Многие шли в окружении слуг, вооруженных длинными палками, темнокожие рабы несли в изукрашенных портшезах дам, прятавших лица под тонкими вуалями. Впереди выступал красавец в фиолетовой тунике и перламутровых сандалиях с альмандиновыми пряжками в форме трилистника.

Толпа «зеленых» отступила за невидимую линию, центром которой был памятник бывшему королю воров.

Красавец в фиолетовой тунике поднял руку, и его сторонники замедлили шаг.

— Смотрите на него! — крикнул он, указывая на победителя. — Ты подонок, Базилас! Во втулках моей колесницы нашли песок, и все же мы пришли к финишной мете одновременно. Судейщики отдали победу тебе, но ты зря радуешься. Я побеждал на скачках в Мессантии и Луксуре, и не тебе, сыну вора, торжествовать над Скалидо!

Рев и издевательский хохот «зеленых» был ему ответом.

— Пойди в баню, Скалидо, сын своего дедушки, выпусти пар! — крикнул Базалис.

На этот раз взвыли «фиолетовые». Многие обнажили шпаги, подталкивая вперед слуг и рабов с дубинками. Со стороны последователей Карико в них полетели огрызки дынь и стручки перца, и Конан понял, что сейчас начнется потасовка. Он уже прикидывал, придется ли принять в ней участие, но тут окованные железом двери длинного строения напротив ипподрома распахнулись, и оттуда на площадь устремился отряд стражников с квадратными щитами и копьями в руках.

Они бежали цепью молча, со строгими лицами, привычно занимая места между двумя враждующими партиями, расталкивая зазевавшихся копьями, у которых, как с удивлением заметил киммериец, были деревянные наконечники. «Красные», «желто-голубые» и «оранжевые» разбегались по обе стороны отряда стражников и тут же присоединялись либо к партии Авванти, либо к сторонникам Карико, нисколько этим не смущаясь и рьяно поддерживая ту и другую сторону.

— Именем короля, разойтись! — не слишком сердито покрикивал сотник, бежавший впереди своих людей с тупой учебной рапирой в руке.

Гневные возгласы по обе стороны живой цепи стали стихать, казалось, все вот-вот кончится миром. Но тут вышла заминка: сотник неловко поскользнулся на арбузной корке и растянулся на камнях, не добежав до памятника. Стражники кинулись поднимать своего начальника. В тот же момент из-под ног бронзового коня раздался звонкий голос гостиничного служки:

— Скалидо любит мальчиков, он водит их в баню!

Красавец в перламутровых сандалиях взвизгнул и бросился на обидчиков, не разобрав, кто именно запятнал его честь столь гнусным публичным оскорблением. За ним устремились вельможи в фиолетовых плащах и их слуги, размахивающие палками.

«Зеленые» и «фиолетовые» сшиблись возле самого памятника. Резное сидение победителя закачалось, и Базилас, дрыгнув кривыми ногами и сверкнув серебряными пряжками сандалий, полетел в толпу. Сторонники давно почившего Авванти победно взвыли и усилили натиск. Началась давка. Задние теснили передних, которые попали под мощные удары здоровых кулаков и коротких дубинок «зеленых», не имея возможности использовать в этой толчее шпаги. Многих слуг и чернокожих рабов сбили с ног и затоптали, господа обнажили кинжалы, с ругательствами отбиваясь от плебеев. Пролилась первая кровь.

Возле ног Конана, стоявшего на мраморных ступенях монумента, закипело побоище. Мелькали кулаки, лезвия и дубинки, зелено-фиолетовый вихрь поглощал редкие красные, голубые, желтые и оранжевые пятна.

Из толпы, плюясь кровью, выбрался здоровяк в зеленом плаще и, постанывая, побрел к киммерийцу. Тупо глянув на его одежду, он прохрипел:

— Ты за кого?

— За Крома! — рыкнул варвар и врезал пудовым кулаком в челюсть «зеленого». Тот канул спиной в толпу, оставив на ступенях выбитые зубы.

— Надо… уходить… — слабо проговорил Да Дерг. Он едва держался на ногах, прижимаясь спиной к постаменту.

— Куда, в задницу Нергала? — проворчал киммериец. — Я, конечно, смогу проложить дорогу даже таким паршивым мечом, как этот, но потом нам придется скрываться от ареста за множественное убийство при отягчающих обстоятельствах. Подождем, пока они угомонятся…

В это время он заметил возле ступеней изящный дамский портшез. Двое чернокожих безуспешно пытались вытащить его из гущи дерущихся к памятнику. За полупрозрачными занавесками мелькнуло испуганное женское лицо. Один из рабов упал под ударом дубинки, второй бросил ручки и попытался скрыться. Портшез оказался на земле, клонясь набок под натиском множества тел.

Одним прыжком киммериец оказался возле и легко поднял носилки, словно это был пустой ящик из-под фруктов. Развернувшись и держа свою ношу над головой, он хотел было вернуться под сень бронзового вождя, но дорогу ему преградил свирепого вида коротышка в зеленой куртке.

— Отдай шлюху! — потребовал он, целя в живот Конана мясницким ножом.

— На! — выдохнул киммериец и ударил носком сапога в пах мяснику. Тот издал звук, который, наверное, не раз слышал от забиваемой скотины, сложился вдвое и пал ниц под ноги дерущихся. Конан благополучно вернулся к бледному фаллийцу и опустил портшез на гранитные ступени.

— Кто ты? — услышал он мелодичный голос и только сейчас оценил надменную красоту зеленоглазой женщины, смотревшей на него из-за раздвинутых занавесок.

— Бритунец, — не слишком учтиво отвечал киммериец, которому претила эта вынужденная ложь. — Зовусь Бастаном. Я телохранитель вот этого аквилонского графа.

Да Дерг снял свой берет и вяло помахал им, изображая приветствие.

— Твой господин ранен? — спросила дама.

— Он болен.

— Меня зовут Зана дель Донго. Ты спас мне жизнь, и я должна тебя отблагодарить. Приходите оба сегодня вечером, мою виллу укажет всякий. Для твоего господина тоже кое-что найдется: у меня весьма искусный лекарь, сведующий во всех известных и неизвестных недугах.

Тем временем на площади появились новые отряды стражников. Они выкатывались из темных проемов улиц, словно желто-красные рассерженные птицы. Прикрываясь квадратными щитами с королевским гербом и щедро раздавая направо и налево удары дубинок, сделанных из гибкого ствола ползучего растения пша, они рассеивали дерущихся, не выказывая ни малейшего почтения ни аристократам, ни, тем более, плебеям.

— Шпаги в ножны! — ревели сержанты с голубыми нашивками. — Убрать дрикольё!

Очухавшийся после падения сотник яростно хлестал своей гибкой рапирой по спинам и лицам, предчувствуя разнос начальства за свою давешнюю неловкость. Его люди вовсю орудовали копьями с деревянными наконечниками.

Решительность стражников возымела действие. Многие пустились в бегство: «зеленые» без оглядки, «фиолетовые» — пытаясь сохранить остатки сословной гордости, насколько это позволяла ситуация.

Как только толпа поредела, Конан подхватил готового упасть брегона и, свистнув мальчишку, двинулся за ним, огибая стену ипподрома. Посыльный ликовал, он приплясывал и выкрикивал на ходу: «Ну мы им врезали, ну и врезали!»

— Я тебе сейчас врежу, — мрачно пообещал ему Конан.

С тем они и скрылись за спинами разбегающейся толпы и размахивавших дубинками стражников.

К оставшемуся на ступенях портшезу приблизился чернокожий раб, униженно кланяясь и прижимая к груди руки.

— Ты заслуживаешь быть повешенным за ребро, — зло бросила ему Зана. — Кликни вольных носильщиков, чтобы доставили меня домой. А потом, если хочешь заслужить прощение, сделаешь вот что…

Раб почтительно склонился к окошку портшеза, получая наставления. Потом точеная рука протянула ему жестяную бирку, свидетельствующую, что раб выполняет поручение своей госпожи. Чернокожий прицепил ее к запястью и со всех ног бросился в ту сторону, куда отправились светловолосый гигант и его занедуживший господин в малиновом берете.

Поражение Скалидо, как ни странно, подняло настроение Заны дель Донго, рьяной приверженицы и одной из вдохновительниц движения «фиолетовых». Никакого песка во втулках, конечно, не было, и судейщики справедливо отдали победу Базиласу, чьи лошади опередили квадригу Скалидо на полголовы. Не Зана ли настаивала, что партии нужен новый фаворит? Она вынужденно принимала этого выскочку в своем доме, где собиралось самое блистательное общество, но никогда не посылала ему приглашения на серебряной карточке со своим гербом, как прочим. Скалидо всегда приглашал Палипсио, ее мужа, и весь вечер эти два голубка сидели рядышком, угощая друг друга фруктами и подливая вина из серебряных кувшинов. Упаси Иштар, если бы кто-нибудь заподозрил ее в ревности! Она давно не воспринимала женственного Дель Донго ни как мужчину, ни как мужа. Хватит того, что благодаря богатому приданому, ей удалось стать гражданкой Зингары, где, в отличие от ее родного Кофа, женщины никогда не считались исключительной собственностью своих мужей. Палипсио получил деньги, она — свободу, и теперь они не мешали друг другу наслаждаться жизнью. Но Скалидио становился просто опасен: благодаря его второму проигрышу, партия Аввинти теряла политические очки. Ничего, уж теперь-то она сумеет настоять на своем и подыскать нового участника бегов. Знать бы только, кого…

Носильщики доставили портшез во двор виллы, окруженный мраморными статуями, с большим овальным фонтаном посредине. Получив монету, они вежливо раскланялись и с достоинством удалились пропивать плату в ближайшем кабаке.

Старый мажордом, разодетый по моде времен короля Риманендо, галантно подал руку своей госпоже и, гордо вышагивая, повел Зану по полукруглым ступеням к парадному входу с таким видом, словно был графом, направляющимся на бал со своей молодой любовницей. Собственно, он и был когда-то графом и ловким царедворцем, однако, после свержения прежнего короля, не сумел вовремя сориентироваться, попал в немилость к новым властям и даже после Реставрации не смог вернуть ни титула, ни денег.

— Вы будете приятно удивлены, — говорил мажордом светским тоном, — в приемной ожидает дон Сантидио Эсанди, жаждущий видеть вас с большим нетерпением, как в прежние времена…

И старик тонко улыбнулся, давая понять, что знает гораздо больше, чем положено обычному домоправителю.

— Так он вернулся? — холодно спросила Зана.

— Пока инкогнито. Дон Эсанди не желает афишировать своего появления в Кордаве, и первый визит нанес вам. У него есть для вас какой-то подарок. С ним восточный негоциант, утверждающий, что имеет товар, который вас заинтересует.

— Представляю, — усмехнулась дама. — Какие-нибудь тряпки из Вендии или Камбуи.

Кликнув служанок, она удалилась в купальню, велев передать гостям, что скоро будет.

Паш-мурта и зингарец сидели в резных креслах за круглым столом с крышкой из голубого лазурита и подкреплялись вином и фруктами. Сантидио что-то рассказывал работорговцу, и тот с почтением слушал.

— Поток этот постоянно меняет свой цвет, — говорил дон Эсанди, — и, вытекая из грота в одной скале, скрывается под другой, отстоящей локтей на двести. Причем с морем он не сообщается, разве что где-нибудь под землей. Когда местные увидели наше неожиданное появление, они пали ниц и молили нас поскорее уйти, дабы не лишить их средств к существованию. Ничего не понимая, мы, со всей возможной осторожностью, осведомились о причинах столь негостеприимного поведения аборигенов…

— Донна Зана дель Донго! — объявил появившийся в зале мажордом, словно ударил в бронзовый дверной колокол.

В окружении служанок, благоухая духами, вошла хозяйка дома. На ней была отливающая золотым и фиолетовым полупрозрачная цикла, широкая и длинная, едва скрывающая тело, грудь почти открыта, черные волосы взбиты в прическу, напоминающую грушу, на шее — нить бирюзы, на руках — тонкие серебряные кольца и тяжелый золотой браслет с агатовым украшением в форме трилистника.

Сантидио вскочил и отвесил изысканный поклон. Паш-мурта тоже поднялся и сложился чуть ли не вдвое, уткнув черную бороду в грудь и сомкнув толстые пальцы внизу живота, словно боялся, что тот может упасть на ковер.

— Садитесь! — махнула тонкой ладонью Зана. Она опустилась в кресло, обитое фиолетовым бархатом, и взяла из вазы гроздь винограда.

— Так ветры Бора все же прибили тебя к зингарским берегам? — спросила она дона Эсанди.

— Ветры долго носили меня по морям, — отвечал тот, — но, вернувшись, я обнаружил, что Кордава все так же великолепна, а хозяйка самой роскошной виллы стала еще прекрасней!

— Пребывание среди дикарей не отучило тебя говорить красиво, — насмешливо сказала Зана. — Довольно ли наслушался ты сказок о лимурийцах, и хороши ли женщины в тех краях, где ты побывал?

— Я привез много записей и древних манускриптов, что же касается женщин, они не идут ни в какое сравнение с нашими темноокими красавицами, как ни одна из этих последних не может сравниться с тобой, Зана Комнин!

— О! — воскликнула донна, — ты еще не забыл, что я предпочитаю свое родовое имя этому пошлому «дель Донго»?

— Я ничего не забыл, — страстно прошептал Сантидио, — ничего…

Хозяйка виллы звонко расхохоталась.

— Знаешь, какую песенку сочинили портовые шлюхи?

И она пропела хриплым вульгарным голосом:

Сантидио кисло улыбнулся.

— Ты все та же, Зана…

— Стараюсь, — сказала она. — Но хватит обо мне, давай поговорим о тебе. Говорят, ты что-то привез мне в подарок? Надеюсь, живого лимурийца?

— Увы, они остались лишь в преданиях и легендах. Но, думаю, мой подарок тебе понравится.

Сантидио поставил на стол невзрачный, обитый кожей ларец и откинул крышку с просверленными в ней отверстиями. Ящик был полон воды. Дон Эсанди запустил в него руку и извлек небольшое, величиной с кулак, существо. Когда он опустил его на столешницу, существо выставило вперед клешни и боком побежало по голубой поверхности. Это был краб. Панцирь его переливался всеми цветами радуги.

Зана дель Донго с интересом наблюдала за маленьким созданием, не выказывая, впрочем, особого восторга.

— Что ж, — сказала она наконец, — я люблю крабов. У них нежное мясо. А из панциря можно сделать неплохую брошку.

— Ты шутишь! — воскликнул Сантидио. — Я не стал бы везти через три моря подарок для твоего повара и ювелира. Это совсем необычный краб.

— Он поет, свистит, танцует, обучен грамоте?

— Нет, его придется убить и высушить. Потом растолочь и приготовить чудодейственный порошок. Я как раз рассказывал почтенному Паш-мурте, где я обнаружил это необычное творение природы. Как-то буря прибила наш корабль к одинокому острову в Южном океане. В поисках пропитания мы высадились на берег и наткнулись там на необычный ручей, достаточно широкий и бурный, с водами странного цвета. Вернее, цвет определить было невозможно, так как он постоянно менялся. Поток вытекал из одной скалы и скрывался под другой, не соединяясь с морем…

— Погоди-ка, — перебила Зана. — Этот порошок, о котором ты говорил, — он для чего?

— О, это самое чудесное снадобье, о котором мне приходилось слышать! — воскликнул Сантидио. — Но позволь рассказать все по порядку…

Зана кивнула одной из служанок, и та удалилась куда-то за вышитые занавески. Дон Эсанди успел поведать, как испуганные обитатели острова, завидя вооруженных людей, униженно просили не лишать их пропитания, когда в зале, неслышно ступая мягкими туфлями, появился сутулый мужчина в черной одежде без украшений.

Его седые волосы падали на несвежий воротник, усыпанный перхотью. Человек поклонился и уселся в одно из кресел.

— Это мой лекарь Родарг, — представила его хозяйка, — он сведущ во многих снадобьях и с интересом послушает твою удивительную повесть, мой милый Сантидио.

Путешественник расцвел от этого «милого Сантидио» и с воодушевлением продолжал:

— После расспросов выяснилось, что раз в год в разноцветном потоке появляется огромный краб, чей панцирь сияет, словно радуга. Как он попадает туда из моря, аборигены не знают, хотя, я думаю — через подземные пещеры. Его ловят и обменивают на товары, которые привозят купцы из Вендии, что позволяет племени безбедно прожить до следующего года. Они не подпускают к потоку других обитателей острова, который весьма обширен. Иные племена приносят им съестное, получая взамен вендийскую утварь и оружие. Нас они поначалу приняли за вооруженных грабителей.

— Видно, немало стоит этот краб, если вендийцы снабжают за него целый остров, — задумчиво проговорила Зана. — Но твой подарок не слишком велик. Дикари тебя обманули?

— Нет-нет, — запротестовал Сантидио, — огромный краб действительно появился…

— Отчего же вы его не забрали?

— Тем самым мы обрекли бы на голодную смерть целое племя. Другие аборигены никогда не дали бы им еды, а земля племени Краба скалиста и бесплодна. Хотя капитан и предлагал то же самое, да и команда роптала…

— Узнаю гуманиста Сантидио, вдохновителя тайного братства «Белой розы»! Почему же капитан корабля не настоял на своем?

— Потому что это был мой корабль и мой капитан, — нетерпеливо ответил дон Эсанди, — и мы пустились в путь, чтобы изучать страны и народы, а не грабить беззащитных дикарей. Кроме того, тот большой краб — самка, которая производит в разноцветном ручье свое потомство. Обычно одного детеныша, аборигены отпускают его на волю. Но на сей раз их было два, и я счел возможным забрать одного малыша, чтобы привезти в Зингару и подарить женщине, которая столь умна, что предпочитает украшениям и нарядам различные диковинки.

— Что скажешь, Родагр? — обратилась Зана к лекарю, никак не отреагировав на комплимент Сантидио.

— Я слышал об этом крабе, — проскрипел человек в черном, — хотя и думал, что это сказки. Говорят, порошок, из него приготовленный, излечивает от многих недугов вплоть до слепоты, если его принимать небольшими дозами. Если же растворить в вине целую горсть и выпить — это придает силу, стремительность и порождает неукротимую волю к победе. Хотя стигийские колдуны используют его и в других целях…

— Об этом мы поговорим после, — резко прервала его хозяйка дома. — Так, говоришь, неукротимая воля к победе…

— Да-да! — с воодушевлением воскликнул дон Эсанди. — Я знал, что ты сразу меня поймешь. Увы, политическая жизнь государства с некоторых пор стала слишком зависеть от результатов соревнований на ипподроме. Это чрезмерное увлечение молодого наследника скачками… Все по-прежнему?

— Еще хуже, — сказала донна дель Донго, — после того как Элибио получил корону, он велел устраивать забеги четыре раза в месяц, и благоволит той партии, которая выигрывает. Что еще можно ожидать от шестнадцатилетнего мальчишки?!

— Насколько я слышал, «зеленые» сегодня победили.

— Уже второй раз подряд. Этот ничтожный Скалидо больше думает о банях, чем о тренировках Я давно говорила, что надо найти нового фаворита.

— Зачем? — тонко улыбнулся Сантидио. — Теперь он будет выигрывать, только выигрывать…

— Но много ли получится порошка из этого создания? — кивнула Зана на ларец, куда ее собеседник снова водворил краба.

— Достаточно! Уважаемый Родагр имеет не совсем верные сведения. Стоит добавить пары крупиц в обычную измельченную известь, чтобы она приобрела все свойства чудесного снадобья. Так что Скалидо или кто-то другой, если мы так решим, сможет побеждать многие годы. Зингаре нужна стабильность и одна правящая партия.

Лицо Заны посветлело.

— Ты очень поумнел с тех пор, как отказался от короны в пользу ничтожного Кантарнадо, — произнесла она томно. — Насколько я знаю, парламент — это была твоя идея. Скажи, милый, зачем понадобился весь этот цирк, который уже более двадцати лет развлекает лавочников?

— Не надо, Зана, — печально отвечал Сантидио, — в зрелом возрасте на многое смотришь другими глазами, чем в молодости…

— Что ж, — весело сказала блистательная донна, — может быть, когда доживу до твоих лет, я вступлю в партию «зеленых». А что хочешь предложить мне ты, купец?

Паш-мурта снова поднялся и поклонился. Потом приосанился и хлопнул в ладоши.

Трое чернокожих невольников внесли в зал большой ящик, сбитый из крепких оструганных досок, и поставили его возле стола. По знаку своего господина они сняли переднюю стенку и извлекли на свет нечто, сверкающее бронзовыми отливами. Водрузив свою ношу на резной табурет, рабы удалились.

Это была статуя обнаженной девушки: ноги чуть согнуты, колени слегка разведены, в раскрытых ладошках на уровне плеч — два медных светильника. Паш-мурта подошел к изваянию, чиркнул кресалом и зажег в светильниках масло.

Зана молча рассматривала девушку из своего кресла.

— Изящно, — произнесла она, наконец, тоном ценителя. — Неплохая лампа для моей спальни. Сколько ты за нее хочешь?

Паш-мурта назвал цену. Черные брови хозяйки дома удивленно взлетели вверх.

— Она что, из чистого золота? — спросила донна.

— Подобно крабу уважаемого Сантидио, это необычная статуя, — произнес Паш-мурта торжественно. — Вот она-то умеет петь, свистеть, танцевать, правда не уверен, что обучена грамоте.

Он щелкнул пальцами, и статуя ожила. Это был странный медленный танец, бедра и ноги девушки плавно двигались, а тело и руки оставались неподвижными: пламя светильников горело все так же ровно.

— Черная магия! — воскликнул лекарь.

— Ты колдун? — спросила Зана работорговца.

— О нет… — начал тот, но дон Эсанди не выдержал и рассмеялся.

— Прости нам маленький розыгрыш, Зана, но это — живая девушка. Хотя она может обращаться в настоящее изваяние и стоять часами в самых немыслимых позах. Чтобы произвести на тебя должное впечатление, мы намазали ее бронзовой краской. Ваная, покажи, что ты еще умеешь!

Рабыня легко закинула ногу себе за плечо и поставила на узкую ступню один из светильников.

— Лампы уже нагрелись, — задумчиво молвила донна дель Донго, — ей что, не больно?

— Как-то она разгребала раскаленные угли костра, в котором невольники пекли рыбу, — сказал Паш-мурта. — Удивительно, но на ее пальцах не осталось ожогов.

— Я покупаю эту рабыню, — поднялась хозяйка из своего кресла. — Она составит подходящую компанию моим уродцам. Прием окончен, господа. Дон Эсанди, жду вас завтра к обеду. Нам надо многое обсудить.

— О моем появлении… — начал было Сантидио, вставая, но хозяйка прервала его нетерпеливым взмахом руки.

— Разумеется! Купец может получить плату у моего управляющего. Всего хорошего.

Когда дон Эсанди и работорговец откланялись, Зана подошла к девушке и провела пальцем по ее животу.

— А ты, оказывается, мягкая и теплая, — сказала донна почти ласково. — Ступай за мной. Хочу проверить, не зря ли заплатила столько денег. И так ли уж ты нечувствительна к боли…

С этими словами она направилась к маленькой потайной дверке, прикрытой ярким гобеленом. Ваная последовала за ней, все еще держа в руках горящие светильники

Гостиница оказалась даже хуже, чем можно было предполагать, судя по ветхой хламиде посыльного. Это было деревянное двухэтажное здание с покосившимися стенами, укрепленными бревнами-подпорками. Называлось заведение «Приют толстосума» — очевидно, хозяин обладал некоторым чувством юмора. Перед гостиницей лежал обширный пустырь, покрытый чахлыми кустами и дурно пахнущими лужами.

Весь первый этаж занимала грязная харчевня с длинной стойкой и грубо сколоченными столами, за которыми в полумраке сидели какие-то подозрительные личности. Их бледные лица, словно подсолнухи за дневным светилом, поворачивались за малиновым беретом, пока фаллиец шел к стойке в сопровождении своего мрачного телохранителя.

Конан был зол вовсе не от того, что придется заночевать в таком паршивом месте. Он навидался притонов и похуже, и в обществе самых отъявленных негодяев чувствовал себя, как рыба в воде. Киммерийца злило молчание брегона, который, как он подозревал, до сих пор что-то не договаривал. Было ли недомогание Да Дерга истинным, или он просто придуривался, преследуя какие-то свои цели?

Этот человек, столь легко разделавшийся с записным рубакой Гийломом, к концу их путешествия превратился в почти беспомощного ребенка. Впрочем, его недомогание началось сразу после того, как ладья миновала устье Ледяной и вышла на водный простор Ширки. Брегон предпочитал отлеживаться в шатре, и на все расспросы киммерийца отвечал весьма туманно. Конан так и не понял, отчего Да Дерг, с легкостью перенесший его на несколько месяцев в прошлое, не может вызвать какую-нибудь летучую тварь, которая доставила бы их прямиком к капищу Дивиатрикса. Фаллиец начал объяснять что-то насчет закона сохранения и равновесия сил, но варвар только махнул рукой и заключил для себя, что Да Дерг — чародеишко никудышный и уже исчерпал запасы своих колдовских фокусов.

Последним его достижением было окрашивание иссиня-черной шевелюры Конана в русый цвет. Впрочем, это вряд ли можно было назвать волшбой: брегон просто дал склянку с зеленой жидкостью, от которой у варвара за пару дней отросла борода, а посветлевшие волосы упали на плечи, так что их пришлось заплести в косы на бритунский манер, чему соответствовал и костюм, заранее припасенный Да Дергом. Только после этого Конан вышел из шатра на палубу и показался ладейщикам. Учитывая запоминающуюся внешность киммерийца, предосторожность, конечно, не лишняя: им предстояло пересечь всю Аквилонию, пополняя запасы провизии в Галпаране, Танасуле и других городах, и слухи о том, что кто-то видел государя на ладье торговцев мехами, были совсем ни к чему. Да и в Кордаве, даже спустя многие годы, кто-нибудь из бывших друзей или врагов Конана мог бы признать его и задаться вопросом: отчего это король аквилонский шляется по улицам, изображая простого телохранителя…

Хотя киммериец никак не мог уразуметь, за каким таким нергальим пометом несет их в Кордаву. Джаббал Саг, упомянутый брегоном, был древним богом, жрица которого когда-то помогла Конану в борьбе с некромантом, забравшим власть над древним королем и его страшными каменными воинами. С тех пор минуло более двадцати лет, и киммериец уже забыл многие подробности. Святилище Джаббал Сага находилось на пиктской территории, но намного южнее, чем то место, где следовало искать Арэля. Когда же киммериец напрямую спросил брегона, чем может помочь древний бог в их поисках, Да Дерг ответил, что не знает и следует лишь указаниям светящихся рун фелидов. Послав фелидов вместе с их рунами по своему обыкновению в задницу Нергала, варвар удалился на палубу, чтобы выпустить пар, орудуя тяжелым ладейным веслом.

А потом брегон исчез. Сильный затяжной дождь заставил ладейщиков причалить к лесистому берегу в безлюдной местности на границе с провинцией Тауран. Они сняли парус и растянули его между деревьев, устроив навес, под которым и укрылись, отогреваясь у костра. Да Дерг выбрался из шатра и побрел к кустам, никому ничего не объясняя. Когда некоторое время спустя киммериец заподозрил неладное и направился вслед за брегоном, то обнаружил лишь малиновый берет, лежащий на примятой траве.

Проклиная все на свете, варвар предложил команде немедленно отправиться на поиски. Ладейщики наотрез отказались. Они жались к костру и опасливо поглядывали на темнеющие вокруг огромные деревья, покрытые сизым мхом. Едва сдержавшись, чтобы не расквасить им морды, Конан отправился в лес, держась примятой травы, то и дело натыкаясь на обломанные ветки кустов: кто-то шел здесь напролом с тяжелой ношей. Он старался двигаться осторожно, держа в руке обнаженный кинжал, и все же стрела, впившаяся в землю у самых его ног, явилась для варвара полной неожиданностью.

Сейчас же откуда-то сверху раздался квакающий голос:

— Забыл что-нибудь, белобрысый?

Конан осторожно глянул вверх. Среди ветвей огромного вяза была устроена бревенчатая площадка, огороженная невысокими перилами. Сквозь небольшую бойницу он заметил блеск чьих-то глаз и наконечник стрелы, целящий ему в шею. На соседних деревьях темнели такие же сооружения, и Конан не сомневался, что не менее дюжины лучников готовы превратить его в подобие ежа.

Киммериец убрал оружие в ножны и поднял над головой раскрытые ладони, показывая, что желает говорить.

— Сдается мне, вы кое-кого прихватили на берегу! — прокричал он.

— Прихватили, прихватили, — охотно согласился человек на дереве. — Пташка пестрая, видать, не из безденежных. Мы что, мы не кровожадные, не людоеды какие. От нужды озоруем. Дичи в лесу много, а наконечники для стрел в Танасуле покупаем. Так что, белобрысый, сторгуемся? Всего тридцать тарамов, а?

— Откуда мне знать, что мой господин жив? — сердито проворчал варвар.

Наверху завозились, посыпалась труха, и сквозь квадратный люк вниз медленно поплыл опутанный веревками брегон. Он напоминал муху в паутине и жалко улыбался, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

— О Кром! — Конан сжал кулаки в бессильной ярости. — Ладно, я принесу деньги.

Он вернулся к судну, молча миновал сидевших вокруг костра ладейщиков и поднялся на корму. В шатре он приметил небольшой кожаный саквояж брегона, с которым тот покинул дворец Турна. Раскрыв его, варвар разразился проклятиями: саквояж был пуст, если не считать двух свитков пергамента и непонятного металлического предмета, напоминавшего весы без чашек. Конан бросился обшаривать карманы своего королевского камзола, но обнаружил лишь завалявшуюся атласную карточку с гербом маркизы Танасульской и изображением желтой лилии — символа вечной любви. Покидая Турн впопыхах, он не прихватил с собой ни единой монеты, а брегон и словом не обмолвился, что в дальнее путешествие не худо бы прихватить полный кошель золота.

Конан вернулся к навесу и нетерпеливо подозвал кормчего — заросшего до глаз мужчину по имени Скобар.

— Дай мне денег! — повелительно приказал король.

Заслышав эти слова, вся команда поднялась и сгрудилась позади вожака, сжимая деревянные рукояти длинных ножей.

— Мой господин попал в плен к разбойникам, — пояснил киммериец, — его надо выкупить.

— Твой господин уплатил нам за перевозку до Кордавы, включая таможенную пошлину, — ответил, насупившись, кормчий, — но ничего не говорил о том, что придется платить еще и выкуп. Он нам не сват и не брат, так что мы не станем зря транжирить денежки, которых и так не густо.

Киммериец потянулся было к рукояти меча, но тут же убрал руку. Ему ничего не стоило разделаться с дерзким кормчим и всей его командой, но входило ли это в планы фаллийца? Да Дерг не уставал твердить о взаимосвязанности всех событий, определяющих будущее, и так заморочил варвару голову, что тот уже боялся лишний раз чихнуть. Еще никогда он не чувствовал такой зависимости от другого человека. Это вызывало ярость, но холодное покалывание дремлющего в крови яда, время от времени дававшего о себе знать, заставляло быть осторожным.

— Ты прав, — сдерживая желание раскроить кормчему череп, проговорил варвар. — Но, может быть, ты захочешь кое-что у меня купить? Недорого.

Глаза Скобара жадно блеснули, и в сопровождении команды он последовал за Конаном в кормовой шатер. Там и совершилась сделка: кормчий стал обладателем королевского камзола и плаща, отороченного горностаевым мехом, а киммериец отнес разбойникам требуемый выкуп.

Сначала сверху спустили веревку, к концу которой он привязал кожаный мешочек с тридцатью тарамами. Конан ожидал любого подвоха, готовый, если понадобится, взобраться на дерево и вырвать фаллийца хоть зубами, но разбойники оказались людьми чести, и вскоре киммериец уже разрезал кинжалом путы Да Дерга, опущенного на землю.

— Спокойной воды тебе, щедрый бритунец! — проквакали сверху в напутствие.

— Чтоб у тебя между ног отсохло, — пробормотал варвар, удаляясь в кусты и поддерживая под локоть пошатывающегося брегона.

Когда они оказались в шатре и ладья отчалила, Конан мрачно поинтересовался, всегда ли фаллийцы отправляются в путь, не имея ни гроша за душой.

— Извини, — отвечал Да Дерг, укладываясь на меховую подстилку, — наш остров не очень велик, и мы не привыкли к столь длительным перемещениям… Но я полагал, что гирканские монархи всегда имеют при себе достаточно золота, чтобы не заботиться о разных пустяках.

Конан только глухо проворчал что-то невнятное.

— Правда, у меня оставалось несколько золотых, — продолжал брегон как ни в чем не бывало, — но я купил на них у разбойников эту изящную вещицу. Взгляни!

И он протянул киммерийцу круглый невзрачный перстень с каким-то полустертым изображением и непонятной надписью.

— По-моему, он не стоит и пары медяков, — мрачно сказал варвар.

— Не знаю, мне отчего-то приглянулся, — беспечно отвечал фаллиец, словно только что речь не шла о его жизни, — открой крышку.

Конан поддел ногтем небольшой выступ и обнаружил внутри перстня маленького черного жучка, то ли мертвого, то ли впавшего в спячку.

— Похож на короеда, — заметил киммериец. — Подозреваю, что все это неспроста. Об этом жуке тоже поведали светящиеся руны?

— Ничего подобного, — голос брегона был сонным, веки смыкались, он едва боролся со сном. — Но — доверимся Судьбе… Прости, я неважно себя чувствую. Это пройдет, как только мы ступим на пристань Кордавы.

Однако его предсказание, как понял Конан, ступив на зингарский берег, не сбылось.

После встречи с разбойниками путешествие протекало без приключений. Фаллиец почти всю дорогу спал и едва притрагивался к пище. Конан же от вынужденного безделья предался чревоугодию, так что к тому времени, когда они пересекли границу Зингары, прикончил все запасы вяленого мяса и кисловатого вина. Не надеясь, что жадный Скобар поделится с ним съестным, киммериец, воспользовавшись стоянкой, отправился на рынок Тринитина, города, стоявшего в месте впадения Ширки в реку Громовую. Отсюда начинался канал, соединявший две огромных реки: Громовую и Черную, и ладейщики вынуждены были ожидать, пока откроют шлюзы и можно будет плыть на запад, а потом на юг — к Кордаве. На рынке Конан обменял свой добрый меч на гиперборейский короткий клинок, старый и дурной работы. Он получил доплату, прикупил еды и оставил несколько монет про запас.

Их-то он и положил на стойку перед хозяином гостиницы «Приют толстосума», который изумленно таращил глаза на богатое, хоть и грязное платье фаллийца, недоумевая, как это посыльному мальчишке удалось затащить в такую дыру вельможу с телохранителем.

— Найдется комната? — мрачно спросил телохранитель.

— У нас нет комнат, — растерянно забормотал хозяин, — только нары на втором этаже… Но для вас, господа, всего за одну лишнюю монетку я освобожу свою, сам же буду ночевать в каморке под лестницей…

— Да хоть в преисподней, — грубо прервал тот, кого хозяин принимал за бритунца. — Моему господину нездоровится, ему нужен покой и горячая вода для омовения…

— Сколько лет этому зданию? — спросил брегон. Конан с удивлением уставился на своего спутника.

Лицо Да Дерга порозовело, он твердо стоял на ногах, а голос его приобрел прежнюю чистоту и мелодичность.

— Не знаю, — отвечал хозяин еще более растерявшись от неожиданного вопроса. — Я купил эту халупу лет пять назад, но стоит она здесь еще со времен короля Риманендо.

— А что на заднем дворе? — продолжал свои непонятные расспросы фаллиец.

— Сараи, коновязь, птичник… Куча всякого хлама…

— А камни, есть там большие камни?

— Три огромных валуна, вросшие в землю. Ни я, ни прежний хозяин не смогли убрать их, хотя они и занимают половину двора…

— Покажи! — властно приказал брегон. — И подай вина и еды моему человеку, он только что с корабля.

Хозяин повел Да Дерга через заднюю дверь, а Конан уселся за дощатый стол, поклявшись Кромом, что, когда фаллиец вернется, он вытянет из него все до последнего. Варвару хуже горького перца надоело чувствовать себя медведем, которого водят на цепочке.

К столу подошла дебелая подавальщица и поставила перед киммерийцем блюдо с плохо прожаренным мясом и кувшин подозрительно пахнущего пойла. Она игриво поводила бедрами и покачивала мощными грудями, вызывая у варвара не столько вожделение, сколько зверский аппетит: женщина больше всего напоминала корову, место которой было на скотобойне.

За соседним столом сидели трое и о чем-то спорили. Краем уха Конан уловил обрывок разговора.

— Что ни говори, а при Риманендо жилось лучше, — говорил один гнусавым голосом. — Порядку было больше.

— Не знаю, — не соглашался другой, — тогда не делали ставки на бегах.

— Бенза прав, — пробасил третий голос, — я еще помню Преисподнюю. Воля была. Господам — порядок, а честным ворам — воля. А сейчас что? Подземный город засыпали. Шагу не ступишь, со всеми делиться надо. Дон Бенидио не дремлет. А еще черномазых поразвилось и всяких пришлых дикарей. Бритунцев, например…

Конан, не переставая жевать, сел поудобнее, чтобы в случае чего пустить в ход кулаки. Впрочем, компания за соседним столом не слишком его беспокоила.

Не успел варвар уничтожить своими мощными челюстями жаркое, состоявшее большей частью из жил и хрящей, как вернулся Да Дерг. Он приблизился танцующей походкой и небрежно уселся на грубую скамью, словно то было обитое бархатом кресло.

— Я знал, что Богиня Судьбы приведет меня в нужное место, — сказал он удовлетворенно, — хотя и не знал, где именно оно находится.

— Послушай, — киммериец выплюнул на пол кусок бараньей кости, — мне надоели загадки. Выкладывай все до конца. Ни то мне придется довериться своей судьбе и слегка нарушить твои планы…

— Не сердись, — фаллиец уже обрел свое всегдашнее спокойствие, — я просто сам не все знаю. Руны указали, что лоннансклех, то есть ты, должен отправиться в Кордаву, и это как-то связано с Джаббал Сагом. Поверь, использовать Камень Делений не такая уж простая задача, и то, что удается узнать фелидам, не всегда поддается однозначному толкованию. Что касается меня, то я, как и было предсказано, нашел в Кордаве Место Силы.

— Место Силы?

— Да, те три валуна на заднем дворе, которые люди принимают за обычные обломки скал, на самом деле остатки древнего святилища, все еще сохраняющие свои необычные свойства. Надо только уметь ими пользоваться. Я умею, поэтому смог восстановить свои силы, подорванные при работе с пространственно-временным… словом, когда я перенес тебя в прошлое.

— И что теперь? Отправимся в земли пиктов?

— Всему свое время. Сначала тебе надо собрать отряд головорезов, достать корабль и быть готовым в нужный момент отплыть на север.

Конан в ярости отшвырнул деревянную тарелку.

— Ты ничего об этом не говорил раньше! Выходит, тебе понадобились наемники?

— Не мне, а тебе, лоннансклех Конан. Ты прибудешь во главе отряда на Фалль, что не вызовет подозрений: наши короли засылают на континент тайных вербовщиков. Им нужны крепкие парни для войны с фоморами.

— Я уже сказал, — прорычал варвар, — выкладывай все до конца! Ты говоришь, что отряд не вызовет подозрений, значит, не все ваши короли знают о том, что я должен доставить на остров будущего властителя?

— Меня послали фелиды, — спокойно ответил брегон, — фелиды и королева Матген. Теперь я сказал все.

Казалось, киммериец вот-вот взорвется. Но он только треснул кулаком по открытой ладони и заключил:

— Ладно. Ступая в реку, надо уметь плавать. Если плата будет достаточной, я мог бы сговориться с пиратами на Барахских островах. Они еще помнят Амру, а их галерам не страшны бурные северные воды.

— Плата будет достаточной, — заверил фаллиец, — но только не пиратам. Отряд надо собрать в Кордаве.

— Почему?

— Потому что навряд ли кто-нибудь из них вернется живым. А у Красных Братьев, насколько я знаю, сейчас крепкий союз, и они непременно отправятся на поиски, если один из кораблей канет на севере.

— Так я что, должен подыскивать смертников? Так не пойдет!

Киммериец никогда не опускался до столь подлого обмана и не собирался делать этого впредь. Его люди всегда знали, на что шли. Они легко могли погибнуть в набегах и стычках, но могли и вернуться с богатой добычей. Вести же за собой даже последних негодяев на верную погибель Конан не согласился бы даже под угрозой смерти.

— Я сказал «навряд ли», а не «наверняка», — голос брегона звучал все так же спокойно. — Не стану скрывать, раньше все наемники погибали, правда, успев изрядно повеселиться перед битвой. Но теперь дело другое: Камень Делений назвал тебя Непобедимым Воином, а это дает твоим людям возможность не только остаться в живых, но и разбогатеть. Небольшая вероятность уцелеть, и огромное богатство в случае победы.

— Я должен верить тебе на слово? — спросил Конан.

— Тебе ничего другого не остается, — отвечал брегон, и его прямота понравилась киммерийцу, который устал от иносказаний и недоговорок. — Вы, гирканцы, мало полагаетесь на Судьбу, хотя все в ее руках. Вот тот человек у меня за спиной уверен, что сможет ударить меня по голове, хотя и не учитывает всех возможных случайностей.

Конан удивленно глянул за плечо Да Дерга и увидел худосочного зингарца, который, покачиваясь от выпитого и сжимая в руке что-то вроде медного пестика, приближался сзади к брегону, бормоча:

— …и добьем всяких разных павлинов, которые засыпали Преисподнюю, а теперь лезут даже в наши кварталы!

Он замахнулся, готовясь нанести удар, целя в малиновый берет Да Дерга, на лице которого не дрогнул ни единый мускул. Все произошло так быстро, что даже всегда стремительный варвар не успел ничего предпринять: нападавший вдруг поскользнулся и упал навзничь, сильно ударившись затылком о каменный пол. Его собутыльники вскочили из-за соседнего стола и ринулись вперед, раскручивая над головами свинцовые гирьки.

— Назад! — рявкнул Конан поднимаясь во весь рост и извлекая из ножен короткий гиперборейский меч. — Иначе я заставлю вас слопать собственные кишки!

Бандиты, спорившие недавно о том, в какие времена жилось лучше, были людьми неглупыми и мигом оценили своего противника. Один из них подхватил павшего сотоварища и поволок прочь от греха. Второй, широкоплечий, но низенький, спрятал свой кистень, ощерил желтые клыки в подобии улыбки и пробасил:

— Ладно, бритунец. Если бы мы встретились с тобой в Преисподней…

— Например, на углу улицы Воды и Сопливого тупика, — предположил Конан, — там, где стояло заведение рябой Пилиты. Хорошие были у Пилиты девочки.

Широкоплечий зингарец разинул от изумления рот, и стало видно, что кроме двух желтых клыков там имеются еще три зуба.

— Ты… — выдавил он наконец, — ты бывал в Преисподней?!

— Не только бывал, но и дрался с солдатами Риманендо, — ответил киммериец, убирая меч в ножны.

Зингарец вдруг растопырил руки и побежал к нему на кривоватых ногах. Добежав, обхватил варвара за талию и уткнулся лицом в его широкую грудь. Когда он поднял лицо, по грязным щекам его текли слезы.

— Друг, — бормотал зингарец, — ты на какой баррикаде дрался, друг?

— На той, которую защищал Конан, — отвечал Конан.

— Ты знал его? — опять изумился бывший боец повстанческой армии Мордерми. — За это надо выпить! Угощаю!

Киммериец вопросительно взглянул на Да Дерга. Тот слегка кивнул.

— Заодно сможете поговорит и о деле, — сказал он. — А я пойду посмотрю комнату, которую приготовил нам гостеприимный хозяин.

Близился вечер, когда, опорожнив не одну бутыль кислого вина и договорившись с желтозубым Бандеросом о новой встрече, Конан поднялся на второй этаж в комнату хозяина, и обнаружил ее пустой. На столе лежали два пергаментных свитка, бронзовый перстень и стояла железная штуковина, похожая на весы без чашек.

Киммериец, у которого в голове гудело от выпитого, развернул первый свиток. Это была карта, изображавшая морское побережье от Кордавы до границ Ванахейма. Вдоль него бежала прерывистая линия, упиравшаяся стрелкой в какую-то точку на севере Пустоши Пиктов. Возле имелся рисунок: трехглавый идол и чертеж капища, обнесенного частоколом. Еще одна прерывистая линия вела на запад и оканчивалась возле острова, носившего название Фалль. Недоумевая, куда мог подеваться брегон, Конан развернул второй пергамент.

Когда он прочел несколько строк, выведенных каллиграфическим почерком на аквилонском языке, хмель мгновенно вылетел у него из головы. Киммериец ринулся вниз по лестнице и бурей налетел на ошеломленного хозяина.

— Где фаллиец?! — рявкнул он так, что с полок попадали кувшины.

— Кто? — испуганно переспросил дрожащий владелец «Приюта толстосума».

— Низкорослик в берете, Нергал его задери!

— Только что прошел на задний двор.

Варвар выскочил за дверь и увидел Место Силы. Два исхлестанных ветром и дождями камня стояли вертикально, третий лежал между ними. На нем, сведя ладони над головой и прикрыв один глаз, сидел Да Дерг.

— Стой! — заорал Конан. — Ты обманул меня, проклятый чародей!

Ему показалось, что Да Дерг слегка улыбнулся. В тот же миг между камнями пробежало марево, словно нагретый воздух колебался над песком пустыни, и брегон исчез.

— Ты сделал, что я велела? — спросила донна дель Донго.

Чернокожий раб, кланяясь, подал ей прядку светлых волос.

— Молодец, — похвалила Зана, — я не стану вешать тебя за ребра. Тебе дадут только пятьдесят палок. Он ничего не заметил?

— Очень страшная господина, — заговорил чернокожий, — очень бушевала, столы роняла. Гостиница чуть не развалила. Мамба не знает почему. Мамба тихо сидел на ступенька, войти боялся. Потом господина за грудь хваталась, бледная на лавку упала. Так сидела. Все испугались и убежали. Мамба не испугался. Мамба пошел и отрезал волосы у господина, которая ничего не видела. Совсем больная была. Мамба не знает почему.

— Надеюсь, бритунец не умер? — с тревогой спросила Зана. — Может быть, он заразился от своего графа… Хотя днем этот парень не производил впечатление больного.

— Не умерла господина, — зачастил раб, — встала, вино много-много пила. Хозяину денег обещала за разгром. Потом спрашивала, где вилла дель Донго. Мамба умный, Мамба привел господина. В прихожей дожидается.

— Хороший раб, — ласково сказала хозяйка, — считай, что отделался десятью палками. Зови бритунца.

Черное лицо Мамбы просияло, словно ночь сменилась рассветом. Что такое десять ударов для его дубленой кожи? Так, забава для Стино, главного экзекутора Заны. Добрая у него все же госпожа. И справедливая.

Шаркая босыми ногами по вощеному полу, раб выскользнул в смежное помещение, где, уперев огромный кулачище в бок и держа перед глазами кусок тонкого пергамента, сидел огромный человек с русой бородой и длинными косами.

После внезапного исчезновения Да Дерга, впав в ярость, киммериец, действительно, нанес весьма существенный ущерб харчевне «Приюта толстосума»: большая часть столов и лавок разлетелись в щепы. Хозяин, жалобно подвывая, забился под стойку, большинство посетителей вовремя унесли ноги, но один зазевавшийся зингарец все же попался под горячую руку варвара и совершил головокружительный полет из центра зала к полкам, уставленным глиняными горшками и кувшинами. Полки рухнули, посуда разлетелась вдребезги, наполнив харчевню тошнотворными запахами кислого вина и недобродившего самогона.

Хозяин молил всех известных и неизвестных богов только об одном: унять разбушевавшегося великана. Мольбы его, видимо, были услышаны — тот вдруг зашатался, прижал руку к груди и рухнул на уцелевшую лавку, уставившись в потолок широко открытыми голубыми глазами.

Ледяная игла снова пронзила варвара, погрузив его на какое-то время в забытье. Когда Конан поднялся, ноги его дрожали, а по щекам струился холодный пот. Было ли тому причиной исчезновение брегона, рядом с которым киммериец временами ощущал лишь легкий озноб, вызванный ядом, или просто пришло время снова вспомнить о Судьбе? Как бы то ни было, Конану предстояло теперь действовать самому: найти Арэля и доставить его на остров Фалль. И нужно было спешить, если он хотел успеть в пиктское капище к тому моменту, когда Дивиатрикс начнет свой обряд, узнать Истинное Имя юного пикта и навсегда избавиться от смертельного жала сихаскхуа, таившегося под сердцем. Об этом говорила и невнятная записка Да Дерга, которую Конан сейчас перечитывал.

«Я вынужден просить снисхождения, — писал брегон красивым, изукрашенным завитками почерком. — В силу некоторых обстоятельств я умолчал о том, что покину тебя в Кордаве. Отправляюсь на свой остров, иначе Окно может закрыться. Как я уже говорил, тебе надлежит достать корабль, нанять команду и двигаться на север, ориентируясь по оставленной мною карте. Следи за указаниями прибора, который найдешь на столе. Стрелка с насечкой всегда показывает на север, а когда побываешь в капище, приведет тебя к острову. Не медли, ибо, если опоздаешь к обряду Посвящения, который произойдет в ночь Открытия Ведьминого Глаза, пропадешь сам и погубишь Фалль. Опасайся: многие захотят задержать тебя. Однако, прежде чем отправиться в путь, дождись знака Джаббал Сага. Без него, как явствует из светящихся рун, все предприятие не имеет смысла. Перстень с жуком носи всегда на пальце, хотя я не имею ни малейшего представления, для чего он. До встречи в Медовом Покое королевы Матген».

Внизу стояла красная печать с изображением странного зверя, похожего на лошадь, но с длинным рогом во лбу.

Поминая Крома, варвар засунул свиток в кошель на поясе, где позванивали две медные монеты — все, что у него осталось.

— Достать корабль, — ворчал киммериец, — собрать наемников! А на какие шиши, хотел бы я знать? И что это за Ведьмин Глаз, провались весь проклятый Фалль в пучину вслед за Атлантидой?!

Чернокожий, который привел его на виллу дель Донго, униженно кланяясь, попросил Конана проследовать в покои хозяйки.

В розоватом дыму курильниц варвар увидел украшенное акантами и метопами просторное ложе с высокой спинкой, под тюлевым пологом, опирающееся на искусно выполненных золотых лебедей. Занавески были раздвинуты, Зана возлежала на атласных подушках в своей полупрозрачной цикле, низко открывавшей грудь. Ее великолепные черные волосы свободно падали на розовые плечи, в ушах поблескивали крупные серьги в виде серебряных полумесяцев с агатовыми блестками. Этой крепко сложенной брюнетке было около тридцати, но, благодаря неустанным заботам служанок, цирюльников, массажистов, банщиков-кастратов, а также заморским благовониям, мазям и притиркам, выглядела она великолепно.

— Садись, бритунец, — указала хозяйка виллы холеной рукой на низенький пуфик напротив своего ложа. — Ты один? А где же твой бледный граф?

— Он уехал, — ответил Конана, опускаясь на сидение, которое прогнулось под его тяжестью так, что он опустился чуть ли не на пол, а его колени, обтянутые потертой кожей штанов, поднялись к самому подбородку. — Выздоровел и уехал. И рассчитаться забыл… Кром, не найдется ли у тебя табуретки покрепче и повыше?

Зана смерила его внимательным взглядом темных глаз и хлопнула в ладоши. Мамба принес трехногий резной стул, на который, удовлетворенно хмыкнув, киммериец и уселся.

— Так ты из Бритунии? — спросила хозяйка. — Ваши женщины красивы, однако, на мой вкус, слишком светлокожи. А мужчины, которых мне до сих пор приходилось видеть, хоть и заплетают косы таким же манером, как ты, но более тонки в кости и низкорослы…

— Мой отец был киммерийцем, — соврал Конан первое, что пришло в голову. — Он бежал от преследований и навсегда поселился в Бритунии. Я там родился и вырос.

— Расскажи мне об этой стране, — попросила Зана. — Бастан, кажется?

— Что ж рассказывать? Бритуния покрыта лесами, и от одной усадьбы до другой бывает по нескольку дней пути. Замки там в основном строят из вековых бревен, хотя есть и каменные. Короля выбирают, но власть его не слишком крепка. Вот, пожалуй, и все.

— Ну нет, — со смехом отвечала Зана, — так легко ты не отделаешься! Не каждый день приходится беседовать с живым северянином. Неужели в ваших краях нет диковинок, достойных упоминания?

Конан вспоминал рассказы путешественников, которые записывал Афемид. Сейчас он был благодарен магистру, который тешил в свое время короля чтением удивительных баек долгими зимними вечерами под треск камина. Чутье подсказывало, что с этой женщиной надо держать ухо востро, поэтому Конан начал рассказывать одну из них:

— Есть в Бритунии озеро Мистенсил. На его берегу лежит бревно, с которого местные селянки полощут белье, а детишки ныряют в воду. Обыкновенное с виду бревно. Только ничего ему не делается: не гниет оно, хотя и наполовину погружено в воду. Прадеды помнят, что оно всегда там лежало. А самое удивительное вот что. Во время весеннего паводка, бревно это уносит в озеро. И все же, когда вода спадает, оно каждый раз возвращается и ложится точно на свое место. Один из местных как-то решил утащить его к себе на двор и положить такую крепкую древесину в сруб колодца. На следующее утро бревно было на месте, а мужчину нашли с перерезанным горлом: то ли разбойники убили, то ли еще кто…

— Может быть, это какая-нибудь ведьма тешится? — спросила Зана.

— Нет там никаких ведьм. Хотя, разное болтают… Только никто это бревно не трогает, хотя и почтения к нему особого не испытывают. Раз молодой князь, приехав за данью, напился и велел зарыть комель в землю. Он прожил в селении достаточно долго, но бревно так и не появилось. Князь гордо удалился. По дороге он погиб в стычке с немедийцами. А дерево вернулось на свое место после первого же паводка. Я сам там был и, стоя на нем, умывался в озере.

— Удивительная история, — молвила Зана, — хотя бывают и пострашнее. Что еще поведаешь, бритунец?

— Да не мастак я рассказывать! — в сердцах воскликнул ее посетитель. — Послушай, сиятельная донна, меня привела к тебе нужда. Я уже говорил, что мой бывший хозяин исчез, не заплатив ни гроша…

— …и ты явился за наградой, которую я обещала за свое спасение возле ипподрома?

— Да, — буркнул варвар, мысленно еще раз пожелав Да Дергу опуститься на дно морское со всем своим островом. Больше всего Конан не любил чего-нибудь просить. Тем более женщин. Конечно, золото можно было бы раздобыть и менее унизительным способом — обворовать или ограбить кого-нибудь — но у киммерийца была еще одна причина явиться на виллу дель Донго, смирив свою гордость.

— И что бы ты хотел получить? — томно спросила красавица.

Она переложила ногу, и сквозь разрез циклы стала видна верхняя часть соблазнительного бедра. Зана вытянула узкую ступню в сандалии с загнутым носком и пошевелила пальчиками, похожими на белые фасолины.

— Мне нужен корабль, — сказал варвар, не замечая разочарования, которое скользнуло по лицу женщины.

— Корабль! Зачем?

— Хочу попытать счастья в южных морях, — усмехнулся Конан. — Мы могли бы договориться на часть прибыли…

— А знаешь ли ты, мой милый Бастан, — надменно сказала Зана, — что стать зингарским корсаром не так-то просто. Для этого нужно соизволение короля, разрешение сенаторов и война хотя бы с одним государством. А сейчас мир.

— Зингарские законы слишком тяжелы, чтобы плавать с ними по волнам, — парировал киммериец, — это знают на Барахских островах, которые не так уж далеко от Кордавы.

Зана звонко рассмеялась.

— А ты умеешь хорошо сказать, северянин! Я подумаю над твоим предложением. Хотя вложения будут немалыми, а прибыль — сомнительной. Ты, бритунец, наверно никогда не видел ничего шире своего озера Мистенсил и ходил лишь по рекам на ваших убогих ладьях.

Конан только скрипнул зубами. Знала бы эта надменная кофитка, что говорит с самим Амрой, чье имя не так уж давно гремело от пиктского побережья до Черных Королевств!

— Но все это дело будущего, — продолжала донна дель Донго, как бы невзначай проводя пальчиками с перламутровыми ногтями по тонкой ткани циклы и еще больше открывая свои безупречные ноги, — может быть, есть что-то, о чем ты хочешь попросить меня прямо сейчас? В конце концов, я обязана тебе жизнью…

— Там, на площади, ты говорила о своем лекаре. Видишь ли, как-то в лесу я оцарапался о ядовитый куст, и теперь время от времени испытываю легкие недомогания. Быть может, у него найдется подходящее снадобье…

На миг в глазах Заны мелькнула откровенная злоба, и она тут же опустила длинные ресницы.

— Ты оказал мне только одну услугу, а просишь и корабль, и лекарство, — проговорила она холодно. — Хорошо, я согласна помочь тебе. Не далее как сегодня мой высокоученый Родагр получил материал, из которого приготовит снадобье, излечивающее даже от слепоты. Что же касается твоей первой просьбы… Может быть, ты предпочтешь наняться ко мне в телохранители?

— Я уже побывал в этой шкуре, — проворчал варвар, — и мне не очень понравилось.

— Тогда побьемся о заклад, это будет веселее, — Зана оживилась, очевидно, ей пришла в голову удачная мысль. — Если выиграешь, получишь корабль и деньги, чтобы нанять команду, нет — будешь служить у меня. Согласен?

— Что я должен сделать? Убить кого-нибудь?

Хозяйка рассмеялась.

— Ох уж эти кровожадные северяне! Нет, милый Бастан, смертоубийство строжайше запрещено нашими гуманными законами. И хотя я, действительно, предлагаю тебе схватку, ни убивать, ни калечить никого не придется. Ты должен будешь просто вытолкнуть моего борца за пределы очерченного на полу круга. Учти, сделать это, несмотря на твою силу, в которой я смогла убедиться сегодня на площади, не так-то просто. Многие пытались одолеть это существо, но всякий раз тщетно.

— Он… человек? — спросил киммериец, вызвав новый приступ смеха донны дель Донго.

— Человек из плоти и крови! Демоническим созданиям, равно как и чернокнижникам, дорога в Зингару заказана с тех пор, как вождь восставших Мордерми одолел некроманта, вызвавшего из морских глубин каменных воинов.

— Ах вот как, — пробормотал киммериец, — это Мордерми, оказывается, победил колдуна… А я слышал, что его убил какой-то варвар.

— Всегда найдутся болтуны, готовые опорочить героев прошлого, — сказала Зана. — Так ты принимаешь мое условие?

— Принимаю.

— Вот и отлично. В гостином зале уже собирается общество. Я приглашаю тебя отужинать и посмотреть кое-что интересное. Потом тебя отведут и переоденут для поединка. Надеюсь, ты все же станешь моим телохранителем, бритунец!

— Мне больше по нраву свежий морской ветер, — ответил Конан.

Он поднялся, поклонился кофитке и вышел.

В гостиной, не уступающей размерами трапезной турнского дворца, но превосходящей ее пышностью убранства, висел гул множества голосов. Воздух наполняли ароматы экзотических блюд и тончайших благовоний, розовый дымок курильниц вился по залу спиралями, смягчая очертания предметов, словно туманом покрывая расписанный синими морскими волнами потолок, по которому, раздувая паруса, мчались корабли в окружении играющих дельфинов и женщин-рыб, змееподобные чудовища вздымали из глубин страшные головы, а на желтых островах белели стенами крепостей и башнями храмов чудесные города.

Зал был вымощен красным мрамором, усыпанным сейчас розовыми лепестками, бассейн в центре под квадратным отверстием в потолке разделял его на две части. По его сторонам, на каменных диванах в виде подковы, примыкающих к двум овальным столам, на разноцветных подушках расположились гости в пышных костюмах. Среди многочисленных украшений дам и кавалеров преобладали драгоценности фиолетовых и красноватых оттенков: гранаты, шпинели, аметисты, редчайшие лиловые топазы… В проемах вдоль стен, скрестив на груди мускулистые руки и широко расставив босые ноги в широких оранжевых шароварах, застыли чернокожие кушитские наемники. По залу бродили пятнистые леопарды и черные пантеры — за ними присматривали дрессировщики в красно-черных облегающих трико. Изящные прислужницы, одеждой которым служили лишь набедренные повязки, украшенные бисером, да ожерелья из морских раковин, подносили на столы сверкающую золотой и серебряной инкрустацией посуду с оливками, рыбой, печеными яйцами, устрицами, гребешками, срезанными с живых петухов, павлиньими языками, головами попугаев и мозгами обезьян. Это была уже третья перемена блюд, подаваемая с винами в чашах весьма непристойной формы. Раскрасневшиеся гости расстегнули пуговицы на камзолах, немногочисленные дамы обмахивались веерами из павлиньих перьев, а кое-кто из мужчин уже затащил на колени прислужниц и потчевал их винами из своих кубков и закусками со своих блюд.

Потягивая крепкий хайрес из золотой диатреты, Конан мрачно поглядывал на противоположный край зала. За тем столом, где сидела хозяйка дома, стоял хохот и шум рукоплесканий: некий поэт читал вирши скабрезно-политического содержания, в которых поминался юный король, некая донна Флора и сенатор Бенидио, причем последний — в самой неприглядной роли. Зана переоделась к ужину в зеленое муаровое платье с глубоким декольте, высоко взбила черные волосы и украсила их тонкой нитью жемчуга. Она полулежала на каменном сидении и смеялась, закидывая подбородок. По другую сторону стола сидел ее муж, занятый не столько виршами, сколько своим соседом: он нежно обнимал за плечи неудачника Базиласа, который только что произнес длинную нудную речь, обличавшую «зеленых» во всех смертных грехах, а также в подсыпании песка во втулки его, Базиласа, колесницы.

За столом, где сидел Конан, собрался, как он понял, народ попроще: не богатые, но весьма заносчивые дворянчики, несколько судейских с важными лицами, пара капитанов, надутых и корчащих из себя морских волков, а также актеры и шумные молодые люди, называющие друг друга непонятным словом «литератор». По их разговорам киммериец заключил, что эта публика представляет что-то вроде писцов или каллиграфов.

Один из юнцов жужжал у него над ухом, витиевато рассказывая историю славных подвигов блистательного Мордерми, вождя восставшего народа, двадцать с лишним лет назад скинувшего ненавистную тиранию старого глупого Риманендо. Это было правдой, хотя, конечно, «король воров» возглавлял восстание не один: ему помогали вожди «Белой розы» Аввинти, Сантидио и Карико со своими людьми и бывший наемник зингарской армии, чуть было не поплатившийся жизнью за дуэль с начальником, Конан-киммериец. Однако, помянув добрым словом первого и назвав предателем третьего из соратников Мордерми, «литератор» ни словом не обмолвился ни о хитроумном доне Эсанди, ни о варваре, ставшем главой новой армии. Очевидно, период зингарской истории, когда Мордерми из вождя восставших превратился в единоличного диктатора страны, используя в своих целях страшных каменных воинов древнего короля, был запретной темой для нынешнего поколения. По словам «литератора» выходило, что Мордерми перед смертью сам передал власть отпрыску королевского рода, мудрому Кантарнадо, который учредил палату сенаторов и парламент — законодательный орган обновленного государства. Кантарнадо вскоре умер, оставив малолетнего сына и дона Бенидио в качестве регента, а год назад юный Элибио получил корону и с тех пор…

— Погоди-ка, — перебил варвар пылкую речь «литератора». — А отчего умер героический Мордерми?

— От жесточайшего приступа головной боли, вызванного сильным переутомлением, — отвечал юнец, — оная болезнь именуется по-научному «мигренью».

— А я слышал, что его головная боль была вызвана крепким ударом башки мерзавца о каменные плиты двора, — проворчал Конан, но раздавшаяся в зале громкая музыка заглушила его слова, и сосед не разобрал, что там бормочет бритунец.

Сначала послышался мощный звук фанфар, и в зал вошли низкорослые люди с иссиня-черной кожей, в полосатых тюрбанах, вышитых безрукавках и атласных шароварах. Они несли плетеные корзины, из которых доставали охапки цветов и пригоршнями швыряли их в публику. Удивительные запахи наполнили зал: резкие, дурманящие, зовущие отдаться буйному веселью и забыть обо всем… Потом раздалась более нежная музыка: звон серебряных струн стигийских тамбурахов, кофийских лир, нежное воркование флейт и трепетное звучание цитр. Появились танцовщицы в развевающихся одеждах. Они закружились по залу, вздымая вихри розовых лепестков, среди сыпавшихся из корзин цветов. Женщины вдруг напомнили Конану виденных когда-то дочерей ледяного великана Имира, несущихся в вихрях снежной метели, зовущих, манящих, влекущих к смерти. И среди душного зингарского вечера он снова ощутил ледяное дыхание мировой Пустоты…

Поспешно глотнув вина, варвар продолжал смотреть на представление. Танцовщицы исчезли, и в зале появилась процессия существ столь диковинных, что киммериец не сразу признал в них человеческие создания. Хотя многие были явно людьми, только странных пропорций, размеров и очертаний.

Первыми явились карлики. Самый высокий едва достигал бедра обычного человека. Он вышагивал с важным видом гиганта: между его ног семенила процессия настоящих низкоросликов ростом в локоть. Над головой карлик держал круглый щит, на котором кувыркались и выделывали разные штуки на брусьях и канатах два акробата величиной с курицу. Публика аплодировала, многие вскочили на ноги, чтобы получше рассмотреть коротышек.

Зана взобралась на стол, лицо ее раскраснелось, глаза блестели. Она хлопала в ладоши, призывая гостей полюбоваться новыми и новыми экспонатами своей коллекции.

По ее знаку в зале появился великан: нелепое существо, словно составленное из сухих деревяшек. Великан вполз в зал на четвереньках, а когда поднялся, уперся головой в расписанный морскими волнами потолок. Так он и стоял, понуро уронив доходившие до колен руки и виновато поглядывая на хохочущих и улюлюкающих гостей выпуклыми зелеными глазами.

Потом шестеро невольников внесли кресло, в котором восседала женщина, чье обтянутое розовым шелком необъятное тело напоминало пудинг или медузу, а на подбородке обильно росла рыжеватая борода. Рядом с ней вертелся человек столь худой, что почти исчезал, повернувшись к наблюдателю лицом. Следом повалила толпа жутких уродов: одноглазых, одноногих и, наоборот, обладающих лишними конечностями, горбатых, с раздувшимися, словно желтые шары, головами, безносых и с носами длинными, как хобот слона, корчащих ужасные рожи или с застывшими страшными масками вместо лиц. У одного несчастного было два лица — спереди и сзади, у другого — одна голова, но два тела, еще один щеголял мускулистым торсом и крепкой шеей, на которой сидела головка величиной с грецкий орех. Гости надрывали животы, швыряли уродам объедки, за которые те вступали в драку с показной, дабы потешить публику, яростью.

Снова раздались фанфары, и, перекрывая общий шум, хозяйка потребовала тишины.

— Почтеннейшая публика, — возгласила Зана голосом ярмарочного зазывалы, — многие из вас уже видели моих красавцев и сумели по достоинству оценить их привлекательность и обаяние…

Хохот гостей заглушил ее слова, и дона дель Донго властно подняла руку, заставив всех замолчать.

— Позвольте теперь познакомить вас с моими последними приобретениями, — воскликнула она. — Смею надеяться, они произведут впечатление!

Снова раздалась нежная музыка, и в залу вошел человек с растерянным лицом, одетый в простой костюм горожанина. С виду ничего необычного в нем не было, если не считать большого горба и длинных костистых пальцев, похожих на когти птицы.

— Это господин Эвраст, немедиец, — представила его Зана. — Он явился к нам в надежде избавиться от своего… э-э… недуга. Я же уговорила его пожить некоторое время у меня. Господин Эвраст, прошу.

Немедиец неуверенно затоптался, просяще глядя на хозяйку дома бесцветными глазками под светлыми кустистыми бровями.

— Здесь все свои, господин Эвраст, — строго сказала Зана.

Горбун тяжело вздохнул и принялся стягивать шерстяную куртку. Когда он снял нижнюю тунику, гости ахнули: за спиной немедийца раскрылись два перепончатых крыла, словно у гигантской летучей мыши. Раздался истерический вопль, и Конан увидел, как хозяин дома в ужасе вскочил на ноги, намереваясь бежать.

— Спокойно! — презрительно бросила мужу донна дель Донго. — Это человек, а не демон: Родагр его осматривал. Законов мы не нарушаем. Господин Эвраст родился нормальным, но, как он говорит, несколько лет назад отравился грибами, с тех пор у него стал расти горб. А три месяца назад горб лопнул, и явились крылья. Удивительный случай: Ученый Совет Кордавы решил подробно с ним ознакомиться. Господин Эвраст, покажите, что вы умеете.

Немедиец еще раз вздохнул и побежал, сильно наклонясь вперед; крылья за его спиной судорожно подергивались. Потом они сделали несколько сильных взмахов, подняв вихрь розовых лепестков, Эвраст подпрыгнул, пролетел несколько ярдов и с плеском рухнул в бассейн, вызвав новый взрыв смеха почтеннейшей публики.

— Человек не птица! — прокричал Базилас, очень довольный, что не только он потерпел сегодня фиаско.

Невольники помогли немедийцу выбраться из бассейна и увели его из зала.

— А сейчас я покажу вам чудесную статую! — возгласила донна дель Донго. И, обращаясь к мужу, добавила: — Когда она оживет, не вопи и не прячься под стол.

В этот момент кто-то робко кашлянул над ухом Конана и, обернувшись, варвар увидел кланяющегося Мамбу.

— Пора, господина, — прошептал раб, — готовиться надо.

Киммериец выбрался из-за стола и последовал за чернокожим в смежную комнату, отделенную от зала тяжелым гобеленом. Мамба жестами показал, что Конану нужно снять одежду. Когда тот остался в одной набедренной повязке, раб что-то прокричал, и из-за занавески появились три темнокожие девушки с чашами из сандалового дерева в руках. Конана уложили на обитый кожей топчан и тщательно намазали едко пахнущим маслом. Руки девушек нежно оглаживали его тело, и если бы не резкий запах, киммериец согласился бы остаться в этой комнате и подольше.

Поднявшись, он сделал несколько резких движений, разминая мускулы, и чуть было не упал, поскользнувшись на вощеном полу: девицы добросовестно намазали даже подошвы ног. Все могучее тело киммерийца было сейчас подобно только что выуженной рыбе, готовой выскользнуть из рук неосторожного рыболова. Прислужницы не тронули лишь места, скрытые набедренной повязкой, о чем, признаться, Конан слегка пожалел.

— Моего противника тоже намажут? — спросил он у раба.

— Намажут, намажут, — охотно закивал Мамба, — великий Цукава три по пять девушка мажут, очень большой, очень… Очень великий Цукава, никто его не победил. Это плохо, люди не хотят ставка делать.

— А велики ли ставки? — поинтересовался Конан.

— Кто проигрывала, все у нас живут, госпоже служат, народ тешат. Пора, господина, гонга, однако.

Из-за гобелена действительно долетел удар гонга. Тяжелая завеса поползла вверх, и Конан, шагнув вперед, оказался под пристальными взорами сотен любопытных глаз.

На подковообразные спинки каменных диванов уложили дощатые настилы, скрывшие под собой столы. Зрители сидели сверху на этих импровизированных помостах, на длинных деревянных скамьях. Многие продолжали выпивать и закусывать, уместив блюда с едой на коленях. Между одной из стен и бассейном, на полу, очищенном от розовых лепестков, был вычерчен белый круг шагов двадцать в диаметре. Возле него топтались двое коротышек в желтых тогах, подпоясанных черными поясами, с дудками, висевшими на волосяных шнурках, — судьи.

Хозяйка дома восседала на одном из помостов в высоком кресле под фиолетовым балдахином. Когда киммериец появился в зале, она поднесла к губам жестяную воронку, и ее голос, усиленный этим приспособлением, гулко разлетелся по залу.

— Прошу любить и жаловать: Бастан из Бритунии! Поприветствуем бесстрашного бойца, бросившего вызов непобедимому Цукаве!

Кто-то зааплодировал, раздались насмешливые выкрики, свист и улюлюканье.

— А теперь поприветствуем непобедимого Цукаву!

На этот раз гости восторженно завопили, многие вскочили на ноги, из рук дам полетели букетики цветов.

Гобелен в противоположном конце зала поднялся, и из темного проема выступил… Поначалу Конану показалось, что к нему движется огромный желтоватый валун. Потом он решил, что это сгустившееся облако причудливой формы. И только когда Цукава приблизился, киммериец смог понять, что ему предстоит биться с амазонским бегемотом, по какой-то причудливой игре природы обладающим человеческими ногами, руками и глубоко утонувшей в складках жира головой с низким лбом, узкими глазками и маленьким улыбающимся ротиком. Если этих признаков было достаточно, чтобы назвать существо человеком, Зана его не обманула.

Ростом Цукава на две головы превосходил киммерийца, а чтобы охватить его в том месте, где у многих находится талия, понадобилось бы, как выразился Мамба, три по пять длинноруких служанок. Набедренная повязка, охватывающая чресла толстяка, могла бы запросто служить скатертью стола, за которым еще недавно пировала донна дель Донго со своими гостями.

Один из судей сделал приглашающий жест, и противники подошли к очерченному кругу. Цукава поклонился: складки его тела напоминали огромные мешки с зерном или океанские волны во время жестокой бури. Когда склонилась его голова, виден стал пучок жидких волос, собранных на затылке.

Конан тоже поклонился, прикидывая, сколь мощные мускулы могут скрываться под многочисленными жировыми складками. Даже если их там и вовсе не было, вытолкнуть Цукаву за круг представлялось не проще, чем вендийского слона.

— Итак, — возгласила Зана, — бритунец, именующий себя Бастаном, и камбуец, известный публике под именем Цукава, намерены вступить в поединок и померяться силами согласно заведенным правилам. Напоминаю: запрещаются удары в голову и причинное место противника, хватание за волосы и набедренный пояс, а также непристойные жесты и устные оскорбления. Победителем признается тот, кто заставит соперника коснуться пятками пола за пределами круга. Начинайте!

Камбуец ступил за черту, Конан последовал его примеру. Он решил действовать быстро: сильно оттолкнувшись, прыгнул в сторону противника и ударил его пяткой в солнечное сплетение. С таким же успехом он мог бы ударить в спину кита. Цукава даже не покачнулся, а Конан, отброшенный неожиданно упругой преградой, отлетел назад и повалился на спину, услышав разочарованное «у-у-у!» зрителей. Повернув голову, он обнаружил, что по пояс выпал за белую черту. Над ним стояли судьи.

Один из них наклонился к уху варвара и шепнул: «Продержись хотя бы два шара, получишь награду…»

Конан понятия не имел, что такое «два шара», и его вовсе не прельщало остаться на службе у заносчивой кофитки, какая бы награда не светила в этом случае. Он яростно рыкнул и вскочил на ноги. Цукава улыбался и помахивал короткой рукой охватом с пивную бочку: приветствовал своих поклонников. Камбуец, полностью уверенный в победе, словно и не замечал противника.

Конан решил действовать осмотрительней. Из своей неудачной атаки он заключил, что Цукава вовсе не столь мягкотел, как кажется с виду: под складками жира таилась плоть, упругая, словно ствол дерева пша. Однако, чего нельзя было заподозрить в этом бойце, так это проворства.

Вскоре Конан смог убедиться в своей догадке. Он сделал несколько стремительных прыжков по площадке, то приближаясь к противнику, то отдаляясь от него. Несколько раз он несильно толкнул Цукаву в плечо, бедро и живот. Камбуец, действительно, был неповоротлив и не успевал оборачиваться лицом к сопернику. Конан быстро оказался у него за спиной и изо всех сил ударил пяткой под коленку гиганта. Нога Цукавы подломилась, и он упал на колено, получив новый удар, на этот раз в спину. Очевидно коленопреклоненная поза была непривычна камбуйцу, он качнулся вперед и, чтобы удержаться, уперся об пол руками, отчего окончательно стал похож на бегемота.

Конан мигом оказался на спине толстяка, оседлав его с ловкостью амазонского охотника. Он уже поднял кулак, готовясь треснуть противника по затылку, как чернокожие глушат дубинами добычу, но тут судьи задудели в свои дудки, а Зана прокричала в рупор: «Запрещено бить по голове!»

Воспользовавшись замешательством, Цукава поднялся на ноги, и киммериец не удержался на его скользкой, намазанной маслом спине. Он съехал с нее, словно с ледяной горки, подобной тем, что устраивают в Асгарде или Гипербореи в дни зимних праздников. И тут же получил коварный толчок, которого не ожидал: камбуец резко выгнулся, и его обтянутые белой материей ягодицы ударили варвара под дых с силой осадного тарана. Конан почувствовал, как перехватило дыхание, постарался удержаться на ногах, но вымазанные маслом подошвы заскользили по плитам пола, и он упал на бок, крепко ударившись виском о красный мрамор.

На несколько мгновений он лишился чувств, а когда пришел в себя, увидел нависшую над ним тушу Цукавы. Тот поднял ногу, словно собираясь раздавить противника, и Конан заметил, что на подошве камбуйца растут жесткие черные волосы. Уперевшись пяткой в бедро киммерийца, гигант начал выталкивать его скользящее словно по льду тело за пределы круга. Публика подбадривала вялыми криками: очевидно, зингарцы ничего другого, кроме победы камбуйца, и не ожидали.

Конан отчаянно пытался удержаться, но пальцы его превратились в скользких змей, а сам он — в беспомощную ящерицу, покрытую отвратительной слизью. Так ему, во всяком случае, казалось. За пределами круга уже оказались плечи и грудь, потом живот, бедра, колени…

И тут ударил гонг.

Цукава сразу же убрал ногу и в раскачку пошел к центру круга, подняв в приветствии руки. К его ногам упало несколько букетиков.

— Первый шар! — возгласил один из судей. — Соперники удаляются для отдыха!

Только оказавшись в комнате с кожаным топчаном, Конан понял, что истекло время первой части схватки, и удар гонга спас его от неминуемого поражения.

— Сколько всего этих… «шаров»? — спросил он у Мамбы, обмахивающего его куском полотна.

— Не знаю, господина, — отвечал раб, — самое большое, что Мамба видел — пять шаров, шесть — уже Цукава победил.

Снова прозвучал гонг, и Конан, поминая Нергала и все закоулки Серых Равнин, вернулся в круг. Цукава опять раскланялся, все так же улыбаясь.

— Да пошел ты… — пробурчал киммериец и тут же услышал жестяной голос Заны: «Осторожнее, Бастан, оскорбления противника запрещены!»

Пришлось варвару поклониться, хотя с большим удовольствием он раскроил бы камбуйцу череп. Подавляя гнев, Конан отчаянно искал выход из положения. Впервые, вступив в драку, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Не было привычного оружия, он не мог ударить противника в самые уязвимые места, не мог распалить его оскорблениями, чтобы, ослепив яростью и заставив броситься вперед, увернуться и позволить сопернику вылететь из круга… Вытолкнуть же тушу Цукавы представлялось задачей безнадежной, тем более, что волосы на подошвах камбуйца надежно предохраняли его ноги от опасного скольжения по мраморным плитам. Стоило же Конану упасть, и Цукава опять сможет катить его к роковой черте, словно сани по снежному насту…

Гигант топтался посреди круга, а киммериец кружил возле, не осмеливаясь сходиться вплотную с опасным противником. И все же он упустил момент: Цукава вдруг сделал резкое движение и толкнул Конана в плечо. Очевидно его неповоротливость во многом была напускной. От этого толчка варвар крутанулся на пятках, и, продолжая вращаться, словно юла, покатился к роковой черте. Только упав на живот и обломав ногти о мраморные плиты, он сумел замедлить роковое скольжение возле самой окружности.

Вскочив и заревев от бессильной ярости, Конан бросился к улыбающемуся камбуйцу, нырнул ему под руку и охватил противника за колени. Ему не удалось сомкнуть пальцы — ноги Цукаты были толсты, словно корни мощных деревьев, но отчаянным усилием Конан смог оторвать камбуйца от пола и сделать шаг к белой черте. Изумленные крики раздались с помостов: никто не ожидал, что найдется человек, способный приподнять гиганта.

В глазах варвара потемнело, мышцы его готовы были вот-вот лопнуть, грудь сдавил огненный обруч… И все же Конан сделал еще шаг и еще…

Его усилия оказались напрасны. Мощный удар обрушился на спину киммерийца, бросив его на красный мрамор: Цукава согнутыми локтями ударил его сверху между лопаток. Зрители разразились торжествующими воплями: как ни надоели гостям Заны постоянные победы камбуйца, все же его поражение многие восприняли бы как личное оскорбление. А ведь этот бритунец был в нескольких шагах от победы!

Цукава не торопился поставить ногу на спину поверженного противника, чтобы вытолкать его за черту. Конан не видел, чем занят камбуец, но подозревал, что тот по своему обыкновению приветствует публику, помахивая ладонями, каждая из которых была величиной с тележное колесо. Голова варвара лежала на сгибе его локтя и, когда из глаз исчезла красная пелена, он заметил, что крышечка оставленного Да Дергом перстня открылась, а оживший жучек шевелит лапками. Короед выбрался из перстня, спустился по пальцу человека на пол и быстро побежал вдоль стыка плит, словно вдоль русла застывшей реки. «Давай, — подумал Конан, — уноси ноги, жук, я не хочу, чтобы ты видел позор своего хозяина…»

Его тело снова заскользило по полу: Цукава, наконец, решил окончить поединок. Плиты были слишком гладкими, а стыки между ними чересчур плотными, чтобы надеяться зацепиться и затормозить роковое скольжение. Отчаянным усилием Конан вывернулся из-под ноги гиганта и перекатился на спину. Цукава больше не улыбался, его поросшая черной шерстью пятка целила в грудь киммерийца…

И вдруг камбуец отпрянул. На его лице отразилось несказанное удивление, потом маленький ротик расплылся в безумной усмешке и все услышали тоненький, повизгивающий смех! Цукава запустил руку под набедренную повязку и принялся отчаянно чесаться. Второй рукой он скреб у себя под мышкой. Он поджал левую ногу и похожими на недозревшие помидоры пальцами яростно тер огромную свою голень. Впечатление было такое, словно камбуйца внезапно одолел целый сонм невесть откуда взявшихся блох…

Конан не стал размышлять о причинах столь странного явления. Вскочив, он плечом изо всех сил ударил в необъятный живот Цукавы. Гигант качнулся на одной ноге и сделал шаг назад. И тут же поджал правую ногу, продолжая хихикать и чесаться. Новый толчок заставил его отступить еще, миг — и Цукава оказался у роковой черты… Он даже не пытался сопротивляться, настолько одолела его непонятная чесотка.

Памятуя о своем недавнем унижении, Конан нанес эффектный заключительный удар, в точности повторив свою первую атаку. На этот раз стоявший с поджатой ногой камбуец не удержался, попятился и с ужасным плеском рухнул в бассейн, выплеснув на пол зала добрую половину его содержимого.

Лишь несколько одобрительных возгласов раздалось с помостов. Судьи в растерянности застыли, поднеся дудки к губам, но не осмеливаясь дать сигнал к окончанию поединка. И тут раздался голос Заны:

— Что ж, бритунец, ты победил и заслужил награду. Думаю, ты останешься доволен щедростью хозяйки виллы дель Донго.

— И все же твои правила — жульнические, — сказал Конан.

Он сидел в опочивальне Заны на резном табурете, и лекарь Родагр выстукивал, осматривал и даже вынюхивал его со всех сторон. На Конане по-прежнему была лишь набедренная повязка, хотя резко пахнущее масло уже смыла вода купели, в которой варвар омылся после поединка с Цукавой.

— Почему же? — лениво спросила хозяйка виллы, возлежащая среди многочисленных подушек на своем широком ложе.

— Я победил этого бегемота, когда взобрался к нему на спину. Один крепкий удар по затылку — и его можно было бы свежевать.

— Фу, — поморщилась Зана, — ты настоящий варвар, милый мой! Это всего лишь соревнования, которые ведутся по правилам.