Источник судеб

В два прыжка Конан оказался возле поверженного и присел рядом. Глаза Гийлома бессмысленно уставились в потолок. Он хрипел, на губах выступила кровавая пена. Заметив короля, герцог напрягся, силясь что-то сказать.

— Киммериец, — расслышал Конан, — ты умрешь, киммериец…

— Так ты все же предал меня, — пробормотал варвар. — Не верю! Кто заставил тебя это сделать?

— Ты умрешь, — повторил Гийлом. — Он сильнее всех нас, сильнее…

— Кто? Во имя Митры, кто?!

Но герцогу Гандерландскому не суждено было более произнести ни слова. Зрачки закатились, дыхание прервалось: Божий Суд свершился. Конан опустил мертвецу веки и поднялся. Он хотел что-то сказать, но в это время от входной двери раздался взволнованный голос Афемида:

— Они штурмуют город, король! Тысячи воинов, осадные башни, понтоны, камнеметные машины…

— Кром! — Конан в ярости сжал огромные кулаки, на лице его читалась полная растерянность. — Откуда это все взялось?

— Словно из воздуха! Я был на Дозорной Башне и видел, как поле за Ледяной подернулось маревом… Как мираж в пустыне… Только это не мираж: камни и стрелы поражают защитников, а к стенам города устремляются воины, ополченцы и какие-то дикие люди в звериных шкурах! И еще, на холме возле тракта…

— Говори!

— На холме, под штандартом Гандерланда, я видел черного рыцаря, закованного в сплошную броню. Это он посылает войска на штурм!

Если кому-нибудь суждено будет описать турнское сражение, летописец непременно отметит, что сила осаждавших в десять раз превосходила защитников. Город был окружен водой: с юга — излучиной Ледяной, с севера — вытянувшимся дугой Спокойным озером. Средние пролеты деревянных мостов, ведущих к шести воротам (седьмые выходили на рыночную площадь) успели поднять еще утром, однако это не остановило стремительный приступ. Атакующие спустили на воду лодки и плоты, привезенные на многочисленных повозках, многие преодолевали реку вплавь: среди наемников большинство составляли ваниры и асгардцы, привыкшие к купанию в ледяных волнах. Полководец, Черный Рыцарь, восседавший на великолепном вороном же коне, послал вперед северян и ополчение, приберегая конницу для решающего удара.

Вдоль берега стояли метательные машины, безостановочно посылавшие свои смертоносные снаряды: тяжелые камни, бревна, утыканные железными шипами, и горящие комья тряпья, утяжеленные свинцовыми грузилами и облитые смолой. В Нижнем Городе вновь вспыхнули пожары.

Стоя на верхней площадке угловой башни, Конан видел огромное войско, занявшее все пространство от кромки леса до берега реки. Видел рыцарей, окруженных оруженосцами и слугами, узнавая по значкам на копьях вассалов герцога Гандерландского и искателей поживы из Пограничного Королевства; крестьян, вооруженных пиками, вилами и дубинами; рыжебородых ваниров в рогатых шлемах и их вечных врагов, а сейчас союзников — асгардцев в звериных шкурах и кожаных нагрудниках. Было и немало разнообразного сброда в самых немыслимых одеждах и с экзотическим оружием. Они кучковались вокруг своих вожаков, старавшихся перещеголять друг друга обилием золотых цепей, браслетов, амулетов и прочих побрякушек. В одном месте Конан заметил даже несколько кхитайцев в бамбуковых доспехах с длинными легкими пиками…

«Значит вот как, — размышлял король, — значит те, кто хотел строить и жить в мире, шли со всех концов света в Турн, а желающие разрушать и грабить оседали в замке у истоков Ледяной… То-то Гийлом уже давно не приглашал меня погостить… И никто — никто! — не донес о его приготовлениях, словно слепота всех поразила. Да и поразила, видать, мне-то утром и стеклышки афемидовы не помогли…»

Три осадные башни, снабженные колесами, подкатили к реке и столкнули в воду. Башни закачались на волнах, удерживаемые понтонами, укрепленными снизу, и медленно поплыли к городским стенам. Лучники на площадках посылали в защитников стрелы, способные пробить кольчугу, а тяжеловооруженные воины готовили крючья, подобные абордажным, и сходни, чтобы сбежать по ним на защищенную каменными зубцами и жестяной крышей верхнюю галерею и схватиться с турнцами.

Вооружившись мощным боевым луком, Конан выпускал стрелу за стрелой, целясь в тех, кто был на осадных башнях. То один, то другой из нападавших с криком валились в речные волны, однако другие, укрывшись за окованными железом щитами, продолжали обстрел защитников. Понтоны неумолимо приближались.

Плывущие через реку напомнили киммерийцу стаю хищных рыб-параний, водившихся в южных морях и способных обглодать неосторожного пловца за считанные мгновения — нападавшие были столь же многочисленны, и пощады от них ждать не приходилось. Они сотнями тонули в реке, пораженные ядрами аркбаллист и стрелами защитников, но оставшиеся в живых упорно плыли к узкой полоске земли, отделявшей основание городских стен от речного плеса. А с противоположного берега спускали на воду все новые плоты с осадными лестницами и лодки с людьми. Казалось, ничто не в силах остановить страшную волну, накатывавшуюся на город.

Первыми не выдержали Юные Орлы. Король видел, как Лука Балагур щедро раздает затрещины, пытаясь удержать молодых воинов от постыдного бегства. Некоторые все же припустили к выходу с галереи, и киммериец не стал их осуждать: эти мальчишки впервые видели столь страшное зрелище. Даже кое-кто из бывалых воинов пятился к лестницам, ведущим внутрь стены, мысленно прощаясь с жизнью. Однако, видя на угловой башне фигуру короля, бесстрашно стоявшего под градом стрел, никто из них не дерзнул нырнуть под спасительные каменные своды.

Что творится на северном конце, Конан точно не знал, но догадывался, что Ольвейну приходится там не сладко: широкий торг отделял северную стену от берега озера, и нападавшие могли подплыть на ладьях, не опасаясь выстрелов защитников, построиться в боевой порядок и атаковать ворота. Киммериец заранее распорядился отвести заградительный отряд с рыночной площади, понимая, что ему не выстоять против вражеской атаки и четверти часа. Людей и так мало, они нужнее на стенах.

Со своего места король отлично видел Черного Рыцаря, неподвижного в седле, словно конная статуя. Странно, при нем не было никакого оружия: ни меча у пояса, ни копья в руке. Не было и щита — только темные, как беззвездное небо, сплошные доспехи защищали неведомого полководца, а лицо скрывало опущенное забрало шлема. Такие латы, не оставлявшие ни единого уязвимого места, Конан видел впервые. Он не представлял, как можно в них сражаться: либо их обладатель имел недюжинную силу, либо вовсе не собирался участвовать в битве.

«Вышиби его из седла, и встать этот рыцарь уже не сможет, — рассуждал про себя киммериец. — Кто же он такой, Нергал его задери?!»

Ему уже начало казаться, что под бронею вовсе никого нет, когда Черный Рыцарь шевельнулся, отдавая какое-то распоряжение. Окружавшие его воины засуетились, несколько всадников поскакало вниз, к реке.

Первые лодки достигли мелководья, наемники и ополченцы, грозно вопя, потрясая копьями и топорами, попрыгали за борт и, увязая в донном иле, устремились вперед. Многие остались лежать на плесе, но другие уже принимали с плотов лестницы, поднимая их при помощи веревок и прислоняя к стене. С осадных башен полетели канаты с крючьями на концах…

На атакующих еще сыпались стрелы, копья и камни, и вдруг все прекратилось, словно защитники решили без боя сдать город. Карабкавшиеся по лестницам и толпившиеся внизу восторженно взвыли, предвкушая тщетные мольбы о пощаде и легкую добычу. Те, кто только что подплыл, старались протиснуться вперед — каждому хотелось успеть урвать кусок пожирнее и заслужить похвалу начальников.

Конан опустил лук. Он знал, что сейчас последует, и спокойно смотрел вниз, на обреченных.

И тут, к его несказанному удивлению, с противоположного берега долетел сигнал боевого рога — сигнал к отступлению.

Среди штурмующих воцарилась полная неразбериха: кое-кто продолжал взбираться по лестницам, люди на осадных башнях, уже готовые перекинуть сходни, замерли, некоторые из толпившихся внизу неуверенно отступили к лодкам, другие, думая, что ослышались, продолжали протискиваться к стенам.

Сигнал прозвучал слишком поздно: словно из самих камней твердыни плеснули фонтаны смертоносного огня. Первый, полыхнувший из трубы на крепостном бастионе, ударил вдоль стены, сметая лестницы и превращая копошащихся на них людей в яркие факелы. Потом вниз обрушился пылающий водопад: жидкий огонь лился из замаскированных отверстий, падал на головы мечущихся в ужасе воинов, искавших спасения в реке. Но и те, кто ныряли в воду, продолжали гореть; пылающие потоки текли по поверхности: казалось, свершилось чудо, и река воспламенилась, сжигая в страшном костре дерзнувших осквернить ее воды.

Вспыхнули осадные башни. Лучники и воины прыгали вниз, погибая на мелководье. Громко лопались наполненные воздухом и укрепленные между бревнами понтонов кожаные пузыри. Вопли погибающих смешались с победными криками защитников Турна, оправившихся от потрясения: для рядовых воинов огненный смерч явился такой же неожиданностью, как и для нападавших.

Вскоре все было кончено: узкая полоса земли у основания стены завалена обугленными телами, лодки и плоты догорали, кренясь, рушилась в воду последняя осадная башня. Лишь несколько уцелевших наемников плыли к противоположному берегу, в ужасе оглядываясь на огненное пятно, растекающееся по поверхности реки.

— Победа! Победа! — ликовали на стенах. — Да здравствует король! Слава магистру Афемиду!

«Слава Афемиду! — мысленно повторил Конан. — Ты опять удивил меня, магистр».

Отдав необходимые распоряжения и строго приказав доложить тотчас же, если осаждающие вновь решатся на штурм, он спустился в мастерскую. Афемид в своей грязной, прожженной тунике и потертых сандалиях колдовал возле каких-то рычагов и медных колес с деревянными рукоятками. При этом он сверялся с куском пергамента, неодобрительно хмыкая и потирая свободной рукой лысину.

— Не думал, что Огонь Митры может течь, подобно лаве вулкана, — сказал король, входя. — Ожидал, что собьешь их лестницы и подожжешь осадные башни, но чтобы так…

— Да-да, — устало отвечал мастер, — это моя новая придумка… Все очень просто: одна часть серы, две части липового или ивового угля, шесть частей селитры, все это толчется в мраморной ступке… И кровь земли, конечно, она делает огонь текучим и неугасимым. Ну, почти неугасимым…

— Я видел. Противник бежал в ужасе, берег усеян сгоревшими, словно лесная прогалина после пожара. Ты сделал Турн поистине неприступным!

— Увы, мой король, я послал старшего ученика посмотреть, много ли осталось вещества в подземном ходе, откуда мы качаем его насосами. Уровень упал вдвое! Да и запасы моего порошка не безграничны. В лучшем случае мы сумеем отбить еще одну атаку.

Конан помрачнел. Опыт подсказывал, что без текучего огня штурма не выдержать: слишком неравны были силы. Черный Рыцарь не станет жалеть людей, да и сами наемники, люди дикие и отважные, не слишком пекутся о собственных жизнях, предпочитая смерть в бою и возможность богатой поживы малейшей осторожности. Прикажи полководец, и орда вновь пойдет на приступ, чтобы сгореть заживо, пойдет снова и снова, и перекатится, в конце концов, через стены, и затопит город кровавым потоком. Тогда придется отступать за внутренние укрепления, потом — в Храм Митры… Что будет дальше, думать не хотелось.

— Ты можешь пускать огонь только по всему периметру или в любом месте? — спросил король магистра.

— Можно открывать заслонки только на бастионах…

— Тогда ограничься этим и сбивай лестницы. На тех, кто толпится внизу, мы станем лить вар, бросать камни и бревна. Как обычно.

Афемид кивнул.

— Да, это позволит нам протянуть несколько дольше…

И он снова углубился в изучение пергамента.

До наступления ночи осаждавшие больше ничего не предпринимали. Когда стемнело, поле за Ледяной покрылось огнями костров. С берега долетали удары кирок и какой-то скрежет: очевидно, там строили укрепления.

Поручив Луке Балагуру командовать южными укреплениями, что заставило юного виконта покраснеть, а бывалых сотников воспылать ревностью к юному фавориту, Конан отправился на северную оконечность города, поднявшись по дороге на Дозорную Башню. Зрительная труба описала полный круг: город был обложен со всех сторон. За Спокойным озером тоже горели костры, у пристани темнели ладьи, к берегу на всех парусах приближалось еще несколько.

Под прикрытием двух башен, самые большие, парадные ворота Турна вели на торговую площадь. Именитые гости чаще прибывали по воде, предпочитая конной тряске путешествие в корабельных шатрах, где под плеск весел можно было понежиться с чаркой в руке или насладиться объятиями прекрасных наложниц. Подплывая к пристани, прибывающие обычно выходили на палубу, чтобы насладиться величественным зрелищем городских укреплений и сторожевых башен, на стенах которых искусные камнерезы под руководством аргосского маэстро вытесали огромного орла с распростертыми крыльями — на левой, и лик в солнечной короне — на правой.

Сейчас, в свете догоравших прилавков и навесов, торг представлял мрачную картину: возле ворот, на мощеных каменными плитами дорожках, ведущих к пристани, между резных столбов с названиями торговых рядов — повсюду лежали обгоревшие, дотлевающие тела. Особенно много их было возле самых створок; среди трупов валялись закопченные полоски железной оковки щитов, чьи деревянные части полностью сгорели. Выглянув в боковую бойницу башни, Конан заметил, что огромные створки ворот с резными украшениями прочерчены наискось черными полосами, образующими гигантский косой крест. Плиты привратной площадки потемнели и оплавились, тускло светилось обугленное бревно-таран с заостренным железным наконечником.

— Раструбы башенных огнеметов направлены под углом вниз, — пояснил Ольвейн, — так что, когда эти варвары принялись долбить ворота, они получили знатное омовение! Надеюсь, Мардук, Небесный Воин, остался доволен, взирая на это зрелище со своих высот!

На берегу озера кипела какая-то возня: пыхал огонь, раздавались удары кузнечного молота, ругань и резкие команды. Что-то сгружали с судов на пристань, желто поблескивал металл.

— Думаю, они постараются сделать нечто вроде переносной крыши или большого щита, — сказал Конан. — Что предпримешь, если ублюдки вновь полезут к воротам?

— Да есть еще подарочек… Над воротами устроен закрытый поребриком наклонный карниз. Стоит мне дернуть вот за этот рычаг, поребрик откинется, и нападающим придется ловить камни — каждый с винный бочонок! Ни один щит не выдержит, даже булатный. Воистину, хитроумного магистра стоило бы достойно наградить за предусмотрительность!

Король и сам так думал. Правда, с награждением выходили некоторые трудности: Афемид был равнодушен к золоту, богатой одежде и званиям. Как-то киммериец предложил мастеру мешок тарамов, равный его собственному весу. Тот лишь поморщился и попросил короля в качестве милости отвести ему участок леса квадратов в пятнадцать и непременно на берегу. «Ты что, решил построить мельницу?» — удивился тогда Конан. Оказалось, Афемид замыслил ставить стеклодувню, для чего требовалась буковая зола и чистый речной песок. Лес он получил, и работа закипела… Что-то сталось с его мастерской, и не пьют ли сейчас наемники возле своих костров кислую брагу из трофейных изящных графинов и тонкостенных чаш?

От северных ворот Конан вернулся в угловую башню, пройдя по верху стены. Часовые бодрствовали, воины отдыхали, лежа вповалку на плащах, прикорнув у аркбаллист, пирамид булыжников и штабелей бревен. Король отметил полный порядок в своем войске: павшие убраны, раненые отправлены в лазарет, под котлами с варом поддерживается огонь.

Конан заночевал в мастерской Афемида, превращенной в командный пункт. Спал он беспокойно, и во сне видел Черного Рыцаря, окруженного пламенем, на крылатом шестиногом коне…

Утром к южным воротам явился парламентер.

Небо хмурилось, из-за края земного диска поднимались темные грозовые тучи. Задул холодный ветер, взметая прах сгоревших воинов, пепел обугленных лодок, неся черную поземку вдоль подножия городской стены.

Всадник стоял на обрывистом южном берегу Ледяной, возле разведенного моста: голова обмотана белой тряпкой, из-под которой выбиваются светлые волосы, руки подняты пустыми ладонями вверх. На нем были лишь короткие меховые штаны: человек показывал, что не имеет при себе оружия и желает говорит. Конан признал в нем жителя Асгарда и, отметив, что никто из врагов не приближается к въезду на мост ближе, чем на полет стрелы, приказал опустить пролет.

Ас тронул коня и подъехал к воротам. Стражники принялись было открывать калитку в нижней части правой створки, но всадник бросил на дощатый настил кожаный мешочек, развернулся и поскакал прочь. Мост снова развели, а странное послание доставили королю.

Осторожно развязав сплетенный из конских волос шнурок, Конан извлек и разложил на столе магистра небольшую пирамидку из алого камня, глиняную человеческую фигурку без головы, каменный пиктский нож, железную печатку для клеймления рабов и оловянную дарохранительницу, из тех, в которые прихожане победней опускают свою мелочь. Подняв крышку, Конан невольно отшатнулся: из сосуда ему в лицо ударил порыв холодного ветра, взъерошив черную шевелюру короля и растворившись в душном воздухе мастерской.

— Что скажешь, магистр? — спросил киммериец, мрачно взирая на странный набор предметов. — Что все это значит?

— Наверное, Черный Рыцарь не владеет грамотой, а среди его сброда не нашлось человека, умеющего складывать буквы. Говорят, дикари посылают друг другу лягушек, скорпионов, траву и веточки и отлично понимают друг друга. Но в данном случае я бессилен…

— Пошли мальчишку, пусть отнесет все это в Храм, к Пресветлому. Послушаем, что скажет премудрый Обиус.

Король вновь поднялся на верхнюю площадку. Тучи стеной вставали из-за леса, поглощая край небес. Ровный сильный ветер гнал их к городу со всех сторон: казалось, черная пелена с поблескивающими молниями стремится накрыть Турн темным пологом. Черный Рыцарь неподвижно высился в седле, правая рука поднята, и Конан заметил, что на ней нет железной перчатки.

Вдоль берега врыты были дощатые щиты, за которыми укрывались камнеметчики, лучники и готовые вновь пуститься вплавь воины. Сомнений не оставалось: осаждающие готовили новый штурм. За щитами высились новые осадные башни, на этот раз числом пять, плотная масса людей кишела вдоль изгиба реки. На этот раз войско выстроилось в большем порядке, разбитое на сотни, во главе которых стояли латники из гандерландских вассалов.

Текло время, тучи подбирались к зениту, а вражеское войско лишь волновалось, словно трава под ветром, даже катапульты бездействовали.

«Чего он ждет? — размышлял Конан, разглядывая черного всадника на холме. — Ответа? И что за странный ветер, дующий со всех сторон? Не об этом ли предупреждала дарохранительница? Фигурка без головы, алая пирамидка… алая, алая… неужели…»

На площадке появился Афемид в сопровождении старшего подмастерья. Тот с поклоном передал королю мешочек и записку Пресветлого.

— Читай, — велел Конан магистру.

«Королю Аквилонскому, сюзерену Пуантена и Гандерланда, великому герцогу Танасульскому, Галпаранскому, Шамарскому… так, так… от Верховного Жреца Храма Митры, Хранителя Неугасимого Огня, Пресветлого и Пребывающего… это все рукой каллиграфа… ага, вот и почерк Обиуса: моля о милости и снисхождении Несотворенного… за грехи наши… вот: мыслю, что, убоявшись мощи Великого Турна, хранимого Митрой, равняя оную мощь с твердостью алого камня, цветом сходного с Огнем Неугасимым, супостат трепещет лишиться головы посредством грозного оружия турнского, уподобляемого по темности пиктскому, с точки его зрения самому твердому оружию, либо попасть в рабство, а посему готов оставить наши земли, испарившись, подобно ветру, и удовольствовавшись лишь самым скромным откупом, дабы иметь возможность расплатиться с варварами и не лишиться жизни от их гнева. Советую выдать из наших запасов воз медных монет…»

— Нет, он не деньги требует, — резко прервал Конан магистра, — а медяки вскоре могут лежать у нас на глазах! Ему нужен… Теперь я понял!

— Ты разгадал послание? — тревожно спросил Афемид.

— Да! Я знаю, кто этот Черный Рыцарь и чего он требует. Хотя и не могу понять, зачем. Пирамидка — это Алая Цитадель, резиденция мага Тзота-ланти, сумевшего пленить меня во время нападения королей Офира и Котха. Последний раз я видел этого стервеца, бегущего за своей отрубленной головой, уносимой орлом, облик которого принял другой колдун. Кстати, голову Тзоту отсек я. Видать, он догнал-таки свою башку и упрятал ее под черное забрало!

— Но чего он хочет?

— Я думал — отомстить. Но пиктский нож… Он требует подарка, потому прислал дарохранительницу. Хочет раба, об этом говорит клеймо — раба-пикта.

— У нас только один пленник, называющий себя пиктом…

— Да, и я не могу взять в толк, зачем он понадобился магу.

— А порыв ветра, ударивший тебе в лицо?

Король молча повел рукой, указывая на сгущающиеся тучи. Теперь уже было совершенно ясно, что несущий их ветер наслан колдуном, он сближал рваные края грозовых облаков, испещренных зарницами, и круг чистого неба в зените таял с каждой минутой.

— Ты отдашь ему пикта? — спросил магистр.

— Я дам ему лишь то, что он заслужил, — рыкнул киммериец, — второй раз снесу башку, будь она даже под десятью шлемами!

Как только он произнес эти слова, рог на том берегу протрубил сигнал к атаке.

— Ступай к своим рычагам, — приказал король, — да смотри, расходуй текучий огонь расчетливо.

Все повторилось, как и накануне: переправа, плывущие башни, толчея у стен, лестницы… Подбадривая себя воинственными криками, наемники принялись карабкаться вверх. И все же опасливо посматривали по сторонам, в любой миг ожидая огненного смерча. Люди внизу прикрывались медными щитами.

И смерч ударил: Афемид открыл заслонки на бастионах. Пара лестниц вспыхнула, но тут облака сомкнулись над городом, раздался сотрясший стены раскат грома, и сверху хлынул сплошной поток.

Такого дождя турнцы не видели никогда. Конан, побывавший в Черных Королевствах, знал, что над джунглями часто бушуют ливни, когда вода с небес падает сплошной стеной, но в северных землях такое было впервые: настоящий водопад, прибивший огненный фонтан к земле, почти его погасивший…

Конан откинул крышку люка, склонившись, закричал вниз Афемиду:

— Открывай все заслонки, во имя Митры, пускай все, что осталось!

Магистр принялся дергать рычаги; огненные потоки хлынули из раструбов, смешавшись с хлещущим дождем, шипя и окутывая стены паром. Ливень, впрочем, слабел, словно тучи, разом отдав всю накопленную влагу, стремительно опустошили свои темные чрева.

Но тут в стены ударил ветер, разом со всех сторон. Это был настоящий ураган, он поломал лестницы, расплющил о камни воинов, сбил с ног стоявших внизу…

Воды реки вздыбились и хлынули на узкую полоску земли мощным валом, сметая и калеча дико вопящих наемников: маг не жалел своих людей, повинуясь лишь одной яростной жажде разрушения.

Его план полностью удался: ураган сбил фонтаны огня и загнал их обратно в жерла труб — словно вставил железные пробки. Никто не успел понять, что произошло: несколько мощных взрывов сотрясли стену, и Конан увидел, как рушится центральный бастион, увлекая в пропасть Юных Орлов и Луку Балагура…

— Закрывай! — заорал Конан, упав на пол и свесившись в люк. — Ветер заткнул трубы, твой огонь взорвет крепость!

Афемид метался возле рычагов, подмастерья судорожно крутили медные колеса. Однако, прежде чем заслонки закрылись и остановились насосы, качавшие кровь земли, прогремело еще несколько взрывов, обрушивших большую часть городской стены.

Ураган стих так же внезапно, как и налетел, тучи над головой стали редеть, и солнечные лучи, пробившиеся сквозь прорехи облаков, осветили картину разрушений.

Король и магистр стояли рядом, и лица их были мокры — не то от редеющих капель дождя, не то от слез. Мощной цитадели, возведенной в Озерном Краю железной волей правителя и искусством его архитектора, больше не было. Словно гнилые зубы во рту старика торчали уцелевшие части стен; широкие проломы в некоторых местах достигали земли. Большинство защитников нашли свою смерть под обломками. Взрывы были столь мощны, что разметали многие дома на прилегавших к стене улицах.

А через реку, уже вошедшую в свои берега, победно вопя, плыли новые сонмы нападавших, готовых жечь, грабить, насиловать, мстить… Ураган раскатал осадные башни по бревнышку, но в них не было больше нужды — путь на улицы Турна был открыт. На больших плотах вместе с конями переправлялись рыцари: они тоже вопили, обуреваемые жаждой крови и поживы ничуть не меньше варваров, крестьян и разбойников.

— Надо уходить, — негромко сказал магистр. — Через подземный ход, в Верхний Город. Стены его не столь высоки, но там — знать со своими людьми. Среди вельмож немало умелых бойцов.

— Бойцов? — прорычал киммериец. — Их умения хватит, чтобы воткнуть нож в спину! Мы будем драться здесь — за каждый дом, каждую улицу и переулок. Мы завалим мостовые Нижнего Города трупами врагов. Они захлебнутся собственной кровью!

И он обнажил меч, готовый сражаться и умереть за свой Турн — первый град, который варвар из Киммерии не разрушал, а строил.

— Большинство гарнизона погибло, горожане не смогут противостоять орде варваров, рыцарям и ополченцам, жаждущим добычи, — убеждал магистр, понимая, что все слова бесполезны. — В благоразумии — сила полководца…

— К Нергалу благоразумие! Ты болтаешь, как трусливый Обиус, не сумевший выпросить защиты у своего Митры! Катись к нему, да передай тем, кто хочет умереть за своего короля: пусть открывают ворота и атакуют всеми силами. Победим или умрем!

С этими словами киммериец ринулся к краю обвалившейся стены и ловко начал спускаться по наклонному торцу пролома вниз — навстречу смерти.

Афемид горестно наблюдал за ним сверху: он готов был вонзить кинжал себе в сердце. Все его умение, его искусство и хитроумность, оказались бессильными перед чарами колдуна, победно восседающего на своем вороном коне, там, на холме…

Если бы близорукий магистр способен был видеть дальше собственного носа, он поразился бы переменам, происшедшим с Черным Рыцарем. Бессильно уронив руки, маг едва держался в седле, раскачиваясь, словно вызванный им ветер обрушил свои порывы на него самого. Не удержавшись, колдун стал заваливаться на сторону, его приспешники подхватили закованное в броню тело и унесли в шатер. Предупрежденные о возможном проявлении слабости после столь мощного колдовства, они были готовы и знали, что их безжалостный повелитель должен набраться сил для новой волшбы.

Лодки и плоты приближались. Конан прикидывал, успеет ли оказаться на земле, прежде чем первые из них причалят. Внезапно, бросив взгляд вниз по течению Ледяной, король увидел стремительно приближающихся всадников: клин конницы под предводительством высокого рыцаря в пернатом шлеме и позолоченном панцире, в развевающемся багряном плаще, с обнаженным мечом и копьем в руках. Следом скакал юный оруженосец, державший знамя. Конан узнал эмблему — алого леопарда Пуантена — узнал предводителя…

— Троцеро! — заорал он, не в силах поверить в это чудо. — О Митра, я был несправедлив к тебе, ты послал с небес графа Троцеро!

Всадники во весь опор гнали коней в чеканных уздах, под яркими чепраками и высокими седлами с луками из пурпурной или желтой кожи, украшенными чернью и эмалью по серебру. Островерхие шлемы без забрал искрились яркими бликами под выглянувшим солнцем. Разноцветные щиты с гербами, синие, шафрановые, ярко-желтые, малиновые плащи, летящие по ветру, — словно радужное сияние накатывалось на серую орду Тзота-ланти, ощетинившись копьями с булатными наконечниками и пестрыми значками. Отряд смел передовые заграждения ополченцев и безостановочно понесся дальше, разрезая вопящий сброд, как нож теплое масло.

Рог гандерландцев хрипло прокричал отбой. Рожок на ближайшем плоту, напротив, требовал наступать: какому-то князьку плевать было на дисциплину, когда город — вот он, иди и бери. Часть лодок повернула обратно, другие продолжали грести к плесу. Конан спрыгнул на землю и приготовился встретить врагов.

Из первой причалившей лодки попрыгали ваниры и, размахивая топорами, ринулись на одинокого воина. Киммериец встретил их как полагается: меч его работал безостановочно, круша черепа и разрубая тела северян. Краем глаза он успел заметить причаливший к мелководью плот и длинномордого верзилу, поднимающего арбалет… Ванирский топор задел его наплечник, Конан пошатнулся, открывшись лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы арбалетная стрела ударила его в грудь.

На зингарской броне осталась лишь вмятина, однако стреляли так близко, что король не удержался на ногах и упал навзничь. Он увидел над собой оскаленное лицо ванира, занесшего топор для последнего удара… Потом кожаная рубаха на груди ванахеймца лопнула, и из прорехи, словно красный клюв дятла из дупла, выглянуло окровавленное острие меча. Воин повалился вперед и упал бы на Конана, но тот уже был на ногах, с удивлением обнаружив, что вовсе не одинок в этой схватке.

Из пролома в стене резво выпрыгивали турнские молодцы, тесня к воде и валя наземь опрометчивых захватчиков. Стражники, горожане и откормленные парни с гербом графа Робастра на червленых нагрудниках… Самого графа, впрочем, видно не было, очевидно, он счел ниже своего достоинства марать меч о каких-то наемников.

Рядом, вытирая окровавленное лезвие о штанину поверженного ванира, стоял генерал Ольвейн.

— Ты меня пугаешь, — проворчал киммериец, — всегда в нужном месте и в нужное время, словно сквозь стены видишь. Чернокнижник ты, что ли?

Генерал улыбнулся.

— Да я грамоте и то не обучен… Просто, когда налетел ураган, нам досталось меньше: мы пускали огонь вдоль ворот, и ветер только прибил его. Северные ворота целы, и почти вся северная стена вдоль озера. Поэтому я оставил командовать сержанта и пошел к вам на помощь. По дороге ко мне присоединился граф Робастр со своими людьми и еще десяток вельмож — у каждого по сотне слуг и телохранителей. Они готовы предпринять вылазку на помощь Троцеро.

— В трапезной заверявших меня в своей преданности было несколько больше, — буркнул король. — Ладно, и на том спасибо… Но откуда ты узнал о Троцеро?

— Когда я получил послание Пресветлого с требованием отправить гонцов к Гийлому, то подумал, что этого может оказаться недостаточно, и послал человека в Галпаран, возле которого, как мне было известно, граф собрал немало рыцарей на маневры…

Конан не удержался и присвистнул, словно мальчишка.

— Ну, знаешь! Если бы ты ведал грамоту, я произвел бы тебя в маршалы… Но я поступлю лучше: сделаю тебя герцогом Гандерландским и подарю замок Гийлома, благо этот повеса не оставил законного наследника. Подозревал его?

— Доходили кое-какие слухи… Болтали, что замок словно стал невидимым, и пройти к нему можно только окунувшись в болотину, да и то задом наперед. Многие не верили, но теперь-то понятно, что тут не обошлось без черной волшбы.

— Немало, однако, нашлось желающих искупаться в тине! Ладно, собирай людей, мы выступаем.

Не прошло и четверти часа, как турнцы атаковали разношерстное войско Тзота-ланти. Горожане под предводительством мясника Бангамира, облачившегося в трофейную кольчугу, но оставившего в качестве оружия топор для разделки туш, который в его мощных лапах был пострашнее боевого, воспользовались брошенными лодками и плотами нападавших и погнали их к южному берегу реки. Король возглавил отряд рыцарей, ударивший через мост на галпаранский тракт. Графа Робастра с его людьми он отправил к восточным воротам, еще несколько вельмож с отрядами — к остальным. Многие подчинились с тайной неохотой: сейчас, когда победа над супостатом становилась возможной, всем хотелось быть поближе к королю, дабы явить пред его очами храбрость и заслужить награду. Лишь генерал Ольвейн сам вызвался устроить вылазку на городской торг, надеясь опрокинуть ваниров и захватить их ладьи.

Конница Троцеро тем временем стремительным вихрем пронеслась сквозь ряды вражеского войска, оставляя за собой горы трупов, достигла западного бастиона Турна, где Ледяная вытекала из Спокойного озера, развернулась и во весь опор помчалась обратно, стремясь пробиться к холму, над которым реял штандарт Гандерладна и высился темный шатер мага, все еще пребывающего внутри в полном бессилии. Отсутствие полководца посеяло панику среди наемников и ополченцев: они беспорядочно метались по полю, не в силах организовать сопротивление. Вассалы Гийлома сигналами рожков выстраивали своих людей, но они со своими знаменами являли лишь островки в море наемного сброда и не могли противостоять стремительному натиску пуантенского леопарда.

Конан горячил могучего гнедого хауранца, тоже направляя свой конный отряд к холму, к ставке Тзота-ланти. Король так и не успел снять парадный камзол, только надел сверху простую солдатскую кирасу, а на голову — рогатый ванирский шлем: первое, что подвернулось под руку. Он уже видел приближающихся рыцарей Троцеро: самого графа, стройного и гибкого, словно юноша, могучего и быстрого, как зверь, изображенный на его знамени, видел медноволосого здоровяка — капитана Просперо, без шлема и щита, потерянных в пылу схватки, красавца Паллантида, улыбающегося даже перед лицом смерти, вечно мрачного Сервия… «Веселись, Аквилония! — несся над полем боевой клич. — Да здравствует король! Смерть ублюдкам!»

Отряды сходились, все ближе продвигаясь к холму. И тут темные завесы шатра колыхнулись, и Черный Рыцарь предстал взорам атакующих. Все еще пошатываясь, он встал, широко расставив закованные в металл ноги, стягивая железную перчатку с левой руки. Потом выпростал вперед ладони, вокруг его пальцев вспухли синие, переливающиеся искрами пузыри. Два светящихся шара, не слишком ярких в солнечном свете, сорвались с рук мага и устремились навстречу коннице Троцеро. Они неслышно взорвались в рядах рыцарей, полыхнув бледным огнем. Паллантид, Сервий и еще несколько всадников покатились под ноги коней…

Конан, далеко опередивший своих людей, взлетел на холм, рубя стражу Тзота-ланти, словно то были не воины, закованные в броню, а прибрежный тростник. Чародей стоял к нему вполоборота, посылая новую порцию магического огня на смешавшиеся ряды пуантенцев. Прежде чем он успел повернуться лицом к королю, тот дал коню шпоры, клинок свистнул, рассекая осенний воздух, и черный шлем волшебника взлетел, словно тряпичный мяч, кинутый игроком в корзину.

Шлем был пуст. Он упал на камни с глухим лязгом, а безголовое тело Черного Рыцаря с торчащим между наплечниками страшным обрубком шеи повернулось к королю, и в грудь киммерийца из указательного пальца мага ударила ослепительная молния. Падая, Конан услышал зловещий хохот, несущийся из-под черного забрала, и голос, прозвучавший, словно из бездны:

— Ты думал одолеть меня, ничтожный? Алая Цитадель ждет тебя, и никакой Пелиас на сей раз не поможет!

Полностью уверенный в своей победе, жрец темных сил подобрал шлем и приладил его к доспехам. Потом снова вступил в битву, словно забыв о короле, тело которого было недвижно, хотя сознание оставалось ясным.

Ободренные появлением своего полководца, гандерландские рыцари и наемники со всех сторон устремились на отряд Троцеро, который потерял несколько десятков всадников, сбитых магическим огнем чародея. Атака пуантенцев захлебнулась, теперь они вынуждены были сражаться в окружении многочисленных врагов, стремившихся оттеснить воинов Троцеро друг от друга. На берегу горожане отчаянно рубились с ванирами и асгардцами. Отряд Конана, состоявший в основном из слуг и телохранителей турнских нобилей, завидев падение короля и думая, что тот погиб, повернул обратно к городским воротам.

Лежа на боку, скованный колдовскими чарами, с вершины холма Конан в бессильной ярости смотрел, как гибнет цвет аквилонского рыцарства. Их было всего сотни три в окружении тысяч и тысяч свирепых варваров и безжалостных подонков со всех концов света. Непобедимые в сомкнутом строю и страшные для врагов стремительностью конной атаки, рыцари Троцеро бились теперь каждый в одиночку, окруженные вопящими наемниками, словно тигры среди стаи волков. И волки одолевали: то один, то другой, воин в золоченых доспехах исчезал, сбитый с коня, в их серой безжалостной массе. Гандерландские вассалы предпочли преследовать убегающий к городским воротам отряд.

«Трусы, — шептал король онемевшими губами. — В Верхнем Городе сотни вельмож, называющих себя рыцарями, хвастающих победами за пиршественным столом… Дерьмо Нергала! Где их люди, где их храбрость? Неужели они не видят, что творится?»

Бросив взгляд на Дозорную Башню, он заметил на ее вершине темное пятнышко. Оно вдруг сорвалось вниз и понеслось плавной дугой в сторону бранного поля. Птица? Палиас, снова принявший облик орла? Но откуда он взялся?

Неведомый летун приближался. То взмывая вверх, то планируя на неподвижных крыльях, он описывал круги, словно ловя воздушные потоки, и вскоре оказался над головами сражающихся.

Если бы мог, король вскрикнул бы от изумления. Нет, это была не птица и не демоническое существо: подвешенный на кожаных ремнях снизу треугольной рамы, обтянутой чем-то вроде пергамента, в воздухе парил маленький тощий человечек в старой грязной тунике и потрепанных сандалиях. Натягивая ремни, он управлял своим странным сооружением, а под его животом раскачивался большой медный сосуд с узким горлышком, направленным вниз.

Вот он снизился и что-то сделал с этой емкостью — поток жидкого огня хлынул на головы в ужасе завопивших наемников, ополченцев, гандерландских вассалов и их слуг, охватывая людей пылающими коконами, превращая тела в пепел. Летун перекрыл заслонку, взмыл вверх, сделал круг и снова устремился в атаку… Воины Тзота-ланти, дважды видевшие страшную картину под стенами города, в ужасе бежали от него, словно зайцы от налетевшего коршуна, сбивая друг друга, преследуемые рыцарями Троцеро. Горевшие натыкались на встречных, и текучий огонь перекидывался на них, подобно лесному пожару.

Маг, словно завороженный, смотрел на снижающуюся рукотворную птицу, которая неслась теперь прямо к нему. Но вот он поднял руки, и огненные шары устремились навстречу бесстрашному летуну. Однако Тзота не учел ветер — его снаряды снесло в сторону и, описав широкую дугу, они упали куда-то за городские стены. Конан уже хорошо видел напряженное лицо Афемида, когда очередной шар задел пергаментное крыло, и оно вспыхнуло, подожженное волшебным огнем.

Все дальнейшее произошло очень быстро: магистр успел открыть заслонку и в вихре пламени рухнул сверху на Черного Рыцаря, на ладонях которого уже вздувались синие пузыри новых шаровых молний. Рукотворный огонь смешался с огнем магическим, раздался мощный взрыв, к небу взметнулся пылающий смерч, бросивший тело короля с холма…

Конан очнулся и увидел склонившегося Троцеро.

— Хвала Митре, ты жив, государь, — воскликнул граф. — Слабоваты против тебя чары!

— Что… с магом? — спросил король, поднимаясь.

— От него ничего не осталось. Кто-то упал с неба и сжег колдуна дотла вместе с его броней. Не иначе, то был воин самого Мардука!

— Афемид, — сказал киммериец, и голос его дрогнул. — Главный Магистр Искусств, хитроумный мастер… Он так ненавидел чародеев и вот смог одолеть одного из них. Правда, ценой собственной жизни.

Войско Тзота-ланти бежало. Турнцы преследовали врагов. Среди тех, кто победно размахивал мечами, Конан заметил немало храбрецов, отсиживавшихся до сих пор за стенами Верхнего Города.

Король велел подать коня и в окружении рыцарей Троцеро двинулся к мосту.

— Как чувствуешь себя, государь? — спросил ехавший рядом граф.

— Неплохо. Раз я уже испытал на себе чары Тзота и довольно быстро оправился. Сейчас, когда колдун мертв…

Киммериец вдруг зашатался в седле и рухнул на руки подоспевших всадников.

Рыночная площадь под стенами Турна кипела народом: горожане, мастеровые, негоцианты в ярких восточных одеждах, женщины в нарядных платьях, стайки босоногих мальчишек, фигляры и акробаты на подмостках, обветренные ладейщики, вольноотпущенники с гордыми лицами, слуги, получившие увольнительную по случаю праздника… Шел пятый день после славной победы, и люди собрались на берегу Спокойного озера не для торговли, а для веселья. Виночерпии щедро разливали хмельные напитки из огромных бочек, вокруг которых устраивались пляски под дудки, свирели и пищалки; кто-то уже валялся в тени восстановленных прилавков, кто-то дрался на кулачках; женщины и ребятишки окружали кукольников, разыгрывавших сценки из турнского сражения, а сидевший на перевернутом ящике игрец с выбеленным мелом лицом тешил слушателей балладой, аккомпанируя себе на среброструнном альуде:

Три дня город оплакивал и погребал павших. В Храме Митры Верховный Жрец творил обряд Последнего Очищения над достойнейшими: двое юношей приняли его — Альфред и Лука Балагур — и двенадцать рыцарей графа Троцеро, павших на бранном поле. Все они погибли, сбитые с коней, под ударами бесновавшихся варваров; те, кого опалил магический огонь Тзота-ланти, остались живы, отделавшись ушибами. Видно, жрец темных сил так обессилел после волшбы, наславшей на город ливень и ураган, что не в силах был сотворить испепеляющие молнии: лопаясь, его шары лишь выбили людей из седел, и те успели вскочить и организовать оборону, встав спиной к спине, прежде чем наемникам удалось расчленить отряд Троцеро.

Погибших из простонародья хоронили согласно семейным традициям. Жители северных провинций Аквиловии сохранили еще обычай класть покойников в ладьи, снабжать их в последний путь утварью и оружием и пускать на волю течения, предварительно поджигая плавучие усыпальницы. Выходцы из Бритунии исповедовали и вовсе экзотический обряд: клали тела в деревянные резные ящики и устанавливали их на столбах вдоль глухих лесных проселков. Однако обычай южан закапывать умерших в землю, водружая над могилами камни с высеченными именами и званиями, стал в Турне почти общепринятым, и за озеро, где находился обширный погост, три дня тянулись скорбные процессии.

Обгоревшие и изрубленные трупы наемников и ополченцев Тзота-ланти погрузили на подводы и увезли на Гнилую Топь, куда и сбросили — в жертву болотной нечисти. «Окунались в воды зловонные, идя на службу чернокнижнику, туда и ступайте», — напутствовал глава Городского Совета тех, кто еще недавно тщился предать Турн потоку и разграблению.

Тела гандерландских вассалов король позволил забрать родственникам. Он отпустил всех пленных, а крестьянам, которых насильно согнали в войско Гийлома, объявил помилование. Никто не был казнен, а булочник божился, что видел в час третьей свечи графа Монконтора, выпущенного стражниками за ворота. Старый вояка покидал Турн ночью не по своей воле, но при оружии и в сопровождении слуги.

Рассказывали, что Конан Аквилонский был сражен на холме волшебной молнией, оставившей на его груди знак: кто говорил — в форме шестиконечной звезды, другие клялись, что знак сей имеет вид трехголового дракона и ничто иное как символ Сета, Змея Вечной Ночи. Король лежал при смерти, но его вылечил не то какой-то пиктский шаман, не то лекарь с далекого острова в Западном море. Только стал после этого владыка как бы не в себе, три дня сидел взаперти, а потом вроде бы очухался и предался необузданному пьянству в трапезной своего дворца, в окружении блистательных рыцарей и прекрасных дам. Один дворцовый подавальщик, отправленный на рынок за свежей зеленью, делая круглые глаза, повествовал, что король то впадает в ярость, швыряясь посудой, то пускается в какой-то дикий пляс, подхватив в охапку сразу двух-трех дам, и кружит по залу, сшибая лавки и опрокидывая светильники. «Графу Робастру досталось по голове чаркой, — взахлеб рассказывал слуга, — а маркизу Клариссу Танасульскую утащили к лекарям, должно быть, король ей ребра переломал!» Подобному народ не удивлялся, поражало и пугало другое: государь, всегда примерно наказывавший преступников, не только никого не повесил, не велел бросить в яму с голодными крысами, но даже не выставил к позорному столбу на рыночной площади, так что люду приходилось довольствоваться ужимками фигляров, выкрутасами акробатов, да отводить душу в мелких драчках. Неладно с королем, ох неладно, размышляли горожане, однако вслух не высказывались, веселясь и выпивая на дармовщинку: за вино и угощение платила казна.

А к пристани, украшенной гирляндами осенних цветов, подходили новые и новые ладьи и барки. Прослышав о нападении на Турн, многие госта поставили свои суда на прикол в устье Ледяной, в месте ее слияния с Ширкой. Теперь, после разгрома супостатов, все стремились поскорее добраться до города, чтобы принять участие в празднике и выгодно продать товар: известно, на радостях покупатель не особо торгуется и кошель развязывает охотно.

Среди прочих к причалу пришвартовалось широкое высокобортное судно с косым полосатым парусом и оскаленной зелеными стеклянными зубами, выкрашенной охрой головой неведомого чудища на носу. По сходням, кряхтя, спустился толстый вельможа в красном тюрбане. Полы его длинной одежды подметали землю, голова, словно перезрелая тыква, раскачивалась на толстой короткой шее между рыхлых, колышущихся под тонкой тканью плеч. Глаза, несколько навыкате, выдавали туранца, бритое лицо сыто лоснилось.

За ним следовала целая процессия тощих людей, одетых в странные облегающие костюмы, подобные тем, в которые рядятся акробаты, чтобы удобнее было выделывать различные штуки. Лица их, бледные и невыразительные, походили одно на другое, словно все прибывшие были родными братьями. И если туранский гость, отвешивая поклоны таможенникам, разговаривал вежливо, предъявляя подорожную и какие-то свитки с печатями, а потом улыбался столпившимся поглазеть на процессию горожанам, то его спутники стояли и шли молча, бесстрастно глядя прямо перед собой. Их впустили через главные ворота в город, и народ вскоре забыл о прибывших, приняв их за каких-нибудь восточных лицедеев, желающих потешить короля и придворных своими фокусами за щедрое вознаграждение.

Если туранец и замышлял немедля повидать владыку Аквилонии, то ему пришлось отказаться от первоначальных планов. Когда, улучшив момент, мажордом сообщил, что восточный гость привез в Турн мастеровых-каменщиков и желает определить их на строительные работы, король сперва запустил в мажордома золотым кубком, а потом мрачно объявил, что никаких работ не будет, пока он не найдет замену погибшему главному архитектору. Какие, к Нергалу, работы без Афемида, и стоит ли вообще огород городить, не лучше ли покинуть это проклятое место и вернуться в Тарантию, оставив в наказание здесь вельмож — грызться за власть без короля?

— Пусть плетут заговоры без нас, — обратился киммериец к сидевшему подле графу Троцеро. — Наместником оставлю Робастра, он, хоть и сволочь, но лучше других. Что скажешь?

— В Пуантен, — отвечал граф, стараясь унять икоту большими глотками вина. — Там тепло, там виноград… А какие девицы — огонь, перец, не чета северянкам! Ты можешь осчастливить их, король. Всех жителей нашего благословенного края осчастливить, но дев прелестных особенно. Построим город где-нибудь в верховьях Алиманы и станем грозить заносчивым зингарцам и изнеженным аргосцам.

— Что вы нашли в этом Гандерланде, государь? — заговорил Паллантид, капризно выпятив нижнюю губу. — Зимой — снег и лед, летом — дожди и сырость. Людишки какие-то гниловатые, неблагодарные, сам герцог, способный лишь девок портить, шакалом оказался…

В его словах звучала плохо скрытая обида: он, как и многие блестящие аристократы, не мог понять короля, который, оставив в Тарантии наместником графа Троцеро, удалился в Озерный Край, словно его притягивала близость родных Киммерийских гор. Конечно, никому не заказано быть при короле, но, как это водится, в Турне собрались в первую очередь бездельники, искавшие теплого местечка при дворе и надеявшиеся заслужить монаршие милости лестью и интригами. У ландграфов и ленников короля, составлявших цвет аквилонского рыцарства, забот хватало в своих землях: на границах Пуантена было неспокойно, между Ширкой и Громовой пошаливали разбойничьи ватаги и пикты, из-за Красной реки, с востока, нависала угроза кофского вторжения, а на левобережье Тайбора, под самыми стенами Шамары неоднократно появлялись офирские наемники. Тарантия лежала в центре страны, там нетрудно было собраться в случае надобности или просто устроить маневры под стенами столицы, дабы вражеские шпионы могли передать своим патронам о виденной мощи аквилонцев. А до Турна на северной окраине — пойди доберись…

— На то была воля Митры, — отвечал король тусклым голосом. — Здесь обнаружился Неугасимый Огонь, питаемый Его дыханием из недр земных… А истинный алтарь Вечного — глубоко под твердью, я знаю, видел… Тогда Митра отверг меня, искавшего Силы, и поделом, сам я не хотел быть слугой даже Великого бога. Но теперь — не знаю… Он словно опять позвал меня, и я пошел, желая воздвигнуть открытый для всех город именем Его… Свободный город — смешно, правда?

— Смешно, — мрачно согласился Сервий, пивший по левую руку от Троцеро. — Горожане не могут быть свободными. Они из другого теста.

— Мыслю, это Пресветлый Обиус заморочил вам голову своими заумными рассуждениями, — продолжал Паллантид. — Его не слишком жалуют жрецы Тарантии. Ходят слухи, что он желает возвыситься, убедив вас перенести столицу в Турн.

— Жрецы, — пробормотал Конан, — все они хотят одного — власти… Жрецы и маги. Одни прикрываются именем Митры, скрывая свою корысть, другие — их я уважаю больше, хотя бы за прямоту, — используют для своих целей темные силы. Что же касается Гийлома, думаю, герцог сам стал жертвой колдуна, внушившего ему злобу ко мне, как некогда ведьме удалось вызвать ненависть Пипина Большеголового к несчастной Аэлисе.

— Может быть, и так, — откликнулся Троцеро. — Чернокнижник мог околдовать герцога и отправить его во дворец, с тем, чтобы он опорочил Пресветлого… Но, хотя Божий Суд свершился не в пользу Гийлома, победа чужестранца не рассеивает подозрений относительно Верховного Жреца, у меня, по крайней мере.

И граф покосился на сидевшего в центре стола фаллийца, попивавшего мелкими глоточками разбавленное вино и поглядывающего вокруг скучающими глазами.

— Тем более, ваше величество, — вступил снова Паллантид, — вам следует сидеть на троне в центре своих земель, дабы пресекать любые коварные поползновения, от кого бы они ни исходили. А наскучит Тарантия — милости просим в Пуантен. Уж там мы погуляем под теплым солнышком!

Воспоминания о южных краях заставили киммерийца зябко передернуть плечами. Как не хватало ему сейчас благотворного жара полуденного солнца! Он готов был бежать даже в пустыни Шема, где однажды чуть не погиб, лишь бы избавиться от таившегося в груди холода — смертельного холода страшного яда сихаскхуа.

Новый приступ свалил киммерийца возле ворот Турна, когда он возвращался с бранного поля. Король рухнул на руки рыцарей Троцеро, посчитавших этот обморок следствием колдовских чар Тзота-ланти. Они отнесли бесчувственное тело в опочивальню, где Обиус попытался отпоить короля напитком из хрустальной бутыли с красноглазой змейкой. Тщетно. Да и таким уж сильным противоядием было камбуйское зелье, как утверждал жрец?

Киммериец метался под многочисленными одеялами: его бил озноб, он погружался в ледяные глубины моря, покрытого нетающими торосами, среди которых кружили в безумном танце босоногие дочери Имира… Ему чудился их зов — зов смерти.

Железная воля варвара противостояла этой роковой пляске. На какой-то миг он вырвался из забытья и увидел рядом Ольвейна.

— Пикт, — генерал почти кричал, склонившись к самому уху короля, — он требует допустить его к тебе, государь, говорит, что знает, как помочь. Обиус не велит, он думает, что одержимый желает твоей смерти!

— Я ручаюсь за него своей головой, — раздался чей-то ровный голос, и, не видя говорящего, Конан вдруг ощутил в его словах спокойную силу правды. Так умели говорить те, кто служил Митре ради Великого Равновесия.

— Привести… — прохрипел король, вновь проваливаясь в снежную кутерьму, блестевшую тысячами недобрых глаз.

Очнулся он от легкого прикосновения. Рядом стоял пленник, мягко поглаживая кончиками пальцев уже успевшую почти исчезнуть ранку, оставленную кинжалом карлика. Теплая волна вливалась в грудь киммерийца, спокойны и лучезарны были глаза юноши на свежем, разгладившемся лице — словно не из темницы он явился, а из неведомых прекрасных садов, полных неги и благоухания. Он улыбнулся и отнял руку.

Король, к которому вернулись силы, сел на постели.

— Кто ты? Расскажи о себе.

И юноша поведал удивительную историю: о Ночном Гоне, потерянном имени, о страшном чудовище Дарамулуне, о заброшенном склепе, где жрец Дивиатрикс творил свой древний обряд, о богах на ветвях Мирового Древа…

— Ты видел богов? — изумился Конан.

— Теперь не знаю, все это было, точно во сне… Потом меня пленили, и я стал ваниром.

— Стал ваниром?!

— Я словно раздвоился, и пока мое настоящее тело сидело на корме дракара, душа пребывала внутри юного родственника Фингаста, единственного грамотея из всей дружины. Они ходили в набеги, и я видел все кровавые ужасы его глазами. Убивал женщин и детей, и буйная, ни с чем не сравнимая радость переполняла меня…

Юноша содрогнулся, по щекам его покатились слезы.

Конан старался не смотреть ему в глаза: он, бывший наемник, пират и вор, отлично знал сладостное упоение резни и притягательную силу преступления. Правда, ходя в набеги, киммериец никогда не убивал ни детей, ни женщин, но вот его головорезы… Он вспомнил Белит, Королеву Черного Побережья, вместе с которой когда-то плавал на «Тигрице» — единственная женщина, которую он полюбил не только телом, но и душою, была безжалостной атаманшей разбойников, одно ее имя наводило ужас от Шема до Атлая, и немало невинных душ отправилось на Серые Равнины по ее воле.

— Я был словно в забытьи, — продолжал пикт, — ваниры держали и кормили меня, ибо поняли, что, не знаю почему, приношу им удачу: ветер дул в попутном направлении, штормы обходили дракар стороной, добыча была обильной, а потери незначительными. Потом мы прошли через горные перевалы и оказались в Гандерланде, в замке Гийлома, где Фингаст сговорился с герцогом напасть на Турн.

— С герцогом или колдуном?

— С Гийломом. Колдуна мы даже не видели.

— А ведомо ли тебе, что, прежде чем вторично штурмовать город, чародей прислал мне послание, требуя твоей головы? Зачем ты ему понадобился и почему он не захватил тебя еще в замке Гийлома?

— Потому что Тзота не всеведущ, ваше величество, — раздался голос Да Дерга, присутствие которого Конан лишь сейчас заметил. — Он знал, что в Турне должен появиться тот, кто ему нужен, но не знал каким образом. Душа Потерявшего Имя покинула тело, переселившись на время в юного вана, колдун же блуждал в астрале, разыскивая духовные эманации пикта. Только когда тот осознал себя в истинном своем обличий, чародей смог обнаружить его в дворцовой темнице.

Киммериец внимательно оглядел невысокого брегона, с небрежной грацией сидевшего на складном табурете.

— Ты — воин Митры? — спросил король напрямик.

— Все мы слуги Творца, а приходится — и воины…

— Но ты прошел через степи и пустыни за морем Вилайет, видел Учителя, живущего на склоне вулкана? Он передал тебе Искусство Убивать?

— Ах вот что, — в голосе брегона не прибавилось жизни, он звучал все так же ровно. — Я слышал о нем, хотя, конечно, никогда не встречался. Мы, фаллийцы, редко покидаем свой остров, очень редко. Пожалуй, я второй за многие века, кто ступил на ваш материк. Первым был называющий себя Учителем.

Конан вспомнил старца с пронзительными, нездешними глазами, его чудесные сады, растущие на террасах, вырубленных на склоне горы, его Силу, которой лет десять назад варвар из Киммерии хотел овладеть, чтобы завоевать свое королевство. Силу он потерял, но трон обрел — трон, давший власть и принесший столько разочарований: интриги, предательства, мятежи, вероломство тех, кто клялся в вечной дружбе… Почему он должен принимать слова иноземца за чистую монету?

— Сейчас ваше величество не склонны мне доверять, — словно читая в душе короля, сказал Да Дерг. — Это легко понять после недавних событий. Вы сомневаетесь даже, стоит ли чего-нибудь молодой пикт, хотя он и облегчил ваши страдания. Возможно, вскоре явятся доказательства его истинной цены. Тогда и поговорим. Ибо я явился в Турн отнюдь не для того, чтобы посещать Храм Митры. Я явился за Потерявшим Имя, он мне нужен гораздо больше, чем ничтожному Тзоту, возомнившему себя повелителем стихий. И мне нужен Конан, Конан-варвар.

С этими словами брегон поднялся, отвесил королю изысканный поклон, махнув своим алым беретом и вышел.

Любому такое непочтительное поведение стоило бы вспышки королевского гнева, но на сей раз киммериец не ощутил ничего, кроме спокойного тепла, разливающегося по всему телу. Он откинулся на подушки и сделал знак пикту приблизиться.

— Ты излечил меня?

— Да, повелитель, не знаю как, но я растопил холод в твоей груди.

— Знаешь противоядие от этой… этого растения?

— Нет. Говорю, я не понимаю, как это у меня выходит, просто становлюсь кем-то другим, способным врачевать прикосновением…

— Как там, в купели, на миг превратился в злобного маленького карлика?

— Да.

Конан помолчал. Потом махнул рукой:

— Я освобождаю тебя, пленник. Можешь идти, куда хочешь. И получи награду: столько золота, сколько сможешь унести.

Юноша молчал.

— Тебе мало? — едва двигая губами, проговорил король, чувствуя, что засыпает. И, уже погружаясь в живительный сон, услышал:

— Я остаюсь. Знаю, что должен остаться…

Пили и веселились до самого утра. Когда первые солнечные лучи наполнили красками витражные стекла, Конан, подхватив подвернувшуюся под руку даму, отправился в опочивальню. Пошатываясь, он брел по коридору, держа на плече свою добычу. «Не бойся, — бормотал он себе под нос, — хоть я и взял на копье этот треклятый город, твои родственники получат выкуп… Ты прекрасна, как майский сад, и стоишь полного щита самоцветов…» Девица, отнюдь не блиставшая красотой, пьяненько похохатывала, не в силах поверить, что вскоре окажется в заветной постели аквилонского владыки.

В трапезной слуги разбирали господ: разукрашенные паланкины вносили прямо в зал и укладывали в них бесчувственные тела. Лишь немногие способны были передвигаться самостоятельно. Рыцари Троцеро разбрелись по гостевым комнатам в сопровождении поклонниц, вызвав ревность придворных, которые, впрочем, не дерзали задирать бравых воинов.

Король проснулся в шестом часу пополудни. С удивлением глянув на курносое рябоватое существо, посапывающее рядом, он протянул руку и взял со столика заботливо приготовленную постельничьим чарку. Ему было зябко под меховым одеялом, он снова ощущал в груди ледяной комок и вспомнил, что знобящие волны накатывали на него во время пира. Пикт солгал: яд продолжал действовать. Конан с жадностью выпил вино, согревшее, прогнавшее холод и тупую боль в затылке.

Он дернул вышитый шнурок: явились слуги с одеждой и халатом для дамы. Девицу бесцеремонно разбудили и вытолкали вон. Удаляясь, она посылала королю воздушные поцелуи, которых он не видел. Киммериец одевался и слушал доклад мажордома.

Тот сообщил, что в трапезной вновь собрались пирующие, музыканты стараются вовсю, пол вычищен, скатерти поменены, блюда поданы. Однако возникли некоторые проблемы с напитками: лучшие вина из дворцовых погребов выпиты, и ценители уже морщат нос над чарками.

— Пошлите людей в особняк барона Агизана, — распорядился король, — покойник завещал мне полсотни бочек столетней выдержки. Надеюсь, не врал. Что еще?

— Граф Робастр повздорил с рыцарем Паллантидом. Из-за дамы. Они удалились на задний двор и скрестили клинки.

— И что же?

— Рыцарь ранил графа в плечо, получив тем самым удовлетворение.

— Ну, я вижу наши гости не скучают! — сказал король повеселевшим голосом и отправился в трапезную.

Проходя по тускло освещенному коридору, киммериец приметил в дальнем его конце какого-то человека. Поначалу он решил было, что это кто-нибудь из слуг, однако одежда незнакомца показалась ему довольно странной: она напоминала облегающий костюм ярмарочного акробата. Фигура исчезла за поворотом и, свернув за угол, киммериец обнаружил лишь закрытую дверь в трапезную и застывших возле стражников. Те отсалютовали королю мечами.

— Видели здесь кого-нибудь? — спросил Конан.

Стражники недоуменно переглянулись и сообщили, что никого не видели за все дежурство, кроме мажордома, прошедшего не так давно в королевские покои.

«Померещилось, — решил киммериец. — Вино, действительно, неважнецкое».

Его появление в трапезной встретили приветственными возгласами и звоном заздравных чар. Несмотря на то, что полнились они винами всего лишь десятилетней выдержки, пирующие поглощали их столь стремительно, что многие забыли об этикете: какой-то старый вельможа полез к королю целоваться, запутался в собственных ногах и рухнул на пол под дружный хохот соседей. Граф Троцеро, галантный Паллантид, здоровяк Просперо и даже мрачный Сервий лихо отплясывали с дамами зажигательный пуантенский танец под аккомпанемент дворцовых музыкантов.

Держа в руке кубок, Конан прошел вдоль стола, разыскивая Да Дерга. Фаллиец сидел на своем обычном месте и беседовал с соседом — красноносым, сильно пьяным вельможей. За общим шумом они не слышали, как подошел король.

— А вот у вас на этом, как его, острове, — говорил красноносый, — все разбавляют вино?

— У нас на острове те, кто хочет, разбавляют вино, — отвечал чужеземец. — А те, кто не хочет, не разбавляют.

— Вот я не разбавляю, — процедил вельможа, сверля брегона налитыми кровью глазами. — По мне так разбавленное вино, все равно, что моча поросенка. А ты, вижу, разбавляешь.

— А я разбавляю.

— Это не в наших обычаях! — возгласил красноносый, стукнув по столу чаркой. Он явно нарывался на ссору, но ссоры никак не выходило — фаллиец слушал оскорбительные речи равнодушно, с обычным своим скучающим видом.

Без лишних церемоний ухватив задиру за шиворот, Конан прогнал его вон и уселся рядом с брегоном. Тот вежливо привстал, склонив голову.

— Сиди, — велел король. — Ты, я вижу, всегда хладнокровен. Нам надо поговорить: о твоей миссии, о пикте… Он не так уж силен в целительстве, как утверждал. Что ты подразумевал, намекая на его истинную цену?

— Думаю, вам следует послушать этого почтенного старика.

И Да Дерг кивнул на сидевшего напротив седого нобиля, в котором Конан признал барона Тройвуса, деда трех прелестных внучек, одна из которых совсем недавно ела лакомые кусочки с королевского блюда.

— Ваше величество, — заговорил старый вельможа, почтительно поклонившись, — возраст не позволяет мне придаваться пиршественным утехам, как в молодые годы. Посему вчера, озабоченный постигшим мой дом несчастьем, хлопотал я о восстановлении особняка, в который попал один из огненных шаров проклятого чародея, произведя пожар, обрушивший стропила и стены верхнего этажа. Ко мне явился некий туранец, предложивший строительные услуги. С ним двадцать работников, довольно неприятных с виду, но столь искусных, что за полдня они восстановили здание, настелили крышу и даже украсили фронтоны замысловатыми фигурами каких-то неведомых существ! Поистине, это настоящее чудо: мастеровые столь ловки, что не стали возводить леса, они бесстрашно лазали прямо по стенам, да еще и таскали на себе камни, раствор и доски!

Конан недоуменно глянул на брегона.

— Второй шар Тзота угодил в западное крыло вашего дворца, — спокойно заметил тот. — Думаю, следовало бы нанять этих восточных каменщиков для его восстановления.

— Но я говорил о другом… — начал было киммериец и замолчал. Ему пришла мысль, что брегон не стал бы отвлекать его внимание пустяками.

— Как мудро заметил Пресветлый Обиус, лишь Творцу ведомы все хитросплетения причин и следствий, — пряча улыбку, проговорил Да Дерг. — Неужели вашему величеству не любопытно глянуть на необычных мастеров?

— Что ж, — сказал Конан, поднимаясь. — Я не прочь поразвлечься. Пиры хороши поначалу, потом становится скучно. Пусть приведут на внутренний двор этих людей, а мы посмотрим, на что они способны.

Королевский дворец был выстроен в форме квадрата. На уровне второго этажа вдоль внутреннего фасада, не менее великолепного, чем парадный, тянулся широкий балкон. Внутренний двор, вымощенный черными узорчатыми плитами, часто служил ристалищем для рыцарских поединков, и сверху удобно было наблюдать за схватками. Придворные обычно мерились силой при помощи копий с тупыми наконечниками и учебных мечей, отделываясь синяками и ушибами. Лишь изредка, на поединках чести, использовалось боевое оружие. Летом во дворе ставили пиршественные столы, но с наступлением осени их переносили в трапезную, подальше от частых дождей и ранних заморозков.

Пожар в западном крыле уничтожил деревянные перекрытия, позолоченная кровля рухнула внутрь, часть стены не выдержала и обвалилась, усеяв двор обломками гранита, яшмы, лазурита и других поделочных камней.

Конан распорядился поставить на балконе кресла и скамьи. Рыцари и придворные, из тех, кто еще держался на ногах, последовали за королем, передавая друг другу, что предстоит увидеть каких-то восточных акробатов.

Вскоре явился туранец в сопровождении своих людей. Король вздрогнул, увидев мастеровых: он вспомнил, что исчезнувший в дворцовом коридоре незнакомец был одет точно в такое же облегающее платье. Желая поскорее разрешить возникшее недоумение, король обратился к хозяину бледнолицых каменщиков, похожих друг на друга, словно родные братья.

— Слышал, что твои люди творят настоящие чудеса. Я желаю, чтобы они показали свое искусство, отстроив разрушенное здание. Назови свое имя и цену, которую ты хочешь получить за эту работу.

— Зовусь я Бен-Галлахий и пришел из Самарры, города тебе известного, о король, — с поклоном отвечал туранец. — А цена, которую покорнейше смею просить у прославленного многочисленными подвигами владыки Аквилонии, ничтожна. Получив то, что мне нужно, я велю своим работникам не только отстроить дворец, но и восстановить городские стены и все разрушенные нечестивым колдуном дома. Сделаем мы это быстро, очень быстро, и великий Турн засияет новым блеском…

— Чего же ты хочешь? — нетерпеливо спросил Конан.

— Всего лишь ничтожного раба, некоего пикта, не имеющего даже имени…

Киммериец ждал чего-то подобного, ни на миг не забывая, что Да Дерг неспроста затеял это представление. И все же он был удивлен: выходит, юноша и впрямь представляет большую ценность!

— Хорошо, — сказал киммериец, подумав. — Я заплачу, что требуешь. Если скажешь, зачем тебе нужен пикт.

— Мы, жители востока, привыкли не стеснять своих прихотей. Считай, о король, эту просьбу капризом того, кто готов поменять мешок золота на редкую медную монету.

Бен-Галлахий приторно улыбался, но глаза его, внимательно следившие за королем, оставались холодны, пугающе холодны на толстом изнеженном лице.

— А если я сочту такой обмен неравноценным? — спросил киммериец.

— Тогда я возьму, что мне нужно, силой, — отвечал туранец, перестав улыбаться. — Предварительно разрушив твой дворец и город.

Такая наглость поразила всех присутствующих, заставив онеметь от неожиданности.

— Да ты спятил, толстобрюхий! — воскликнул, наконец, граф Троцеро. — Эй, слуги, дайте ему палок и выкиньте за ворота!

Никто не успел выполнить это распоряжение. С туранцем произошли странные перемены: лицо посинело, глаза вылезли из орбит, тело словно раздулось. Окружавшие его полукругом безмолвные люди вытянули вперед руки, зеленые молнии заструились из их пальцев, охватывая Бен-Галлахия сверкающей паутиной. Словно чудовищный мыльный пузырь, туранец взмыл над землей и завис напротив балкона. Он разинул толстогубый рот, и из колыхавшегося под тонким шелковым халатом чрева вознесся голос, от которого содрогнулись даже не ведающие страха пуантенские рыцари.

— Трепещите именем моим, — проревел этот глас, — именем Габрала, стоглазого Демона Смерти! Покоряйтесь поле моей, иначе стены падут в прах, и земля разверзнется под ногами! Я требую названной жертвы, или слуги мои примут свое истинное обличие, и тогда никто и ничто не спасет вас от гибели!

Вопль ужаса вырвался из многочисленных глоток. Разом протрезвев, толкаясь и сбивая друг друга, придворные ринулись к дверям, ведущим под защиту каменных стен. Рыцари вскочили, обнажив мечи, готовые к схватке.

На своем веку Конан повидал вещи и пострашнее. Первым оправившись от неожиданного превращения безобидного с виду толстяка, он выхватил меч и метнул его в живот туранца. Лезвие пронзило Бен-Галлахия насквозь, однако вместо человеческой крови по шелку халата заструилась зеленоватая вязкая жидкость, распространявшая удушливое зловоние.

Дикий хохот сотряс жирное тело, глаза туранца лопнули и выпали из орбит: в отверзтых глазницах билось зеленое пламя, из жабьего рта повалили клубы едкого дыма… Жуткие превращения происходили и с бледнолицыми людьми: одежда их лопалась, бескровная плоть опадала кусками на черные плиты, обнажая змееподобные тела демонов, покрытые слизью. Точно чудовищные рептилии, трое скользнули вверх по стене, с необыкновенной легкостью обрушив изысканные лепные украшения. Остальные продолжали удерживать в воздухе тело Бен-Галлахия.

— Руби! — во всю силу легких гаркнул Троцеро и первым спрыгнул на каменные плиты двора. Рыцари последовали за ним, накинувшись на демонов, полосуя отвратительные тела сталью клинков, разрубая их на куски. Змееподобные существа заметались по двору, тщетно пытаясь увернуться от ударов. Тело туранца продолжало колыхаться в воздухе, очевидно, помощь слуг больше не требовалась.

Существо, обитающее в этом теле, продолжало издевательски хохотать. Змееподобные обрубки извивались на черных плитах, заливая их зеленой слизью, они сползались, срастались, миг — и демоны представали невредимыми, сколько бы ни орудовали мечами рыцари. Восставшие твари спасались на стенах, где их не могли достать клинки. И не только спасались: они срывали облицовку, рушили карнизы и украшения, грозя добраться до основной кладки и исполнить угрозу своего повелителя.

— Лучников на балкон! — орал Троцеро в бессильной ярости. — Прикажи стрелять в ублюдков, король!

— Бесполезно, — негромко проговорил сидевший рядом с Конаном Да Дерг. — Слуг Габрала нельзя одолеть обычным оружием.

— Кром! — Киммериец с ненавистью глянул на бесстрастного брегона: проклятая магия снова принесла разрушения, и на этот раз он сам впустил демонов в свой дворец — по наущению этого чужеземца!

— Ты все знал заранее! Значит, можешь их остановить!

— Я — нет, — отвечал фаллиец. — Вели привести пикта. Пообещай Габралу отдать его.

Ни о чем больше не спрашивая, Конан послал слугу, потом крикнул Демону Смерти:

— Эй ты, зловонный слизень! Я согласен! Троцеро, назад!

Рыцари отступили, успев уже понять тщетность своих усилий. Демоны на стенах замерли, повинуясь воле хозяина, а голос Габрала проревел:

— Так-то лучше, человечишко, не тебе тягаться с силами тьмы!

Пикт явился незамедлительно. Получив вольную, он волен был бродить, где угодно, и, очевидно, сидел в трапезной. Увидев страшную картину, он побледнел, судорожно вцепился в перила балкона и прошептал побледневшими губами:

— О ужас! Нет нам спасения!

— Ты лжешь! — яростно прошипел киммериец. — Ты всегда лжешь, маленький ублюдок! Останови их!

— Но как? — в непритворном смущении спросил юноша.

— Ты можешь, — произнес фаллиец. — Постарайся.

— Я пришел за тобой, юнец! — загрохотал Габрал из безжизненного тела туранца. — Иди ко мне!

Мерцающая зеленоватая паутина потянулась к балкону.

И тут юный пикт преобразился. Лицо его стало сурово, глаза полыхнули холодной яростью, он словно раздался в плечах, а голос, которым он ответил Демону Смерти, принадлежал явно кому-то другому: скрипучий голос, словно ножом вели по стеклу.

— Ничтожный! — заговорил пикт, и мороз прошел по коже всех, кто его слышал. — Ты осмелился явиться сюда без моего дозволения? Убирайся в бездну, раб, сгинь, велю!

Хотя юноша преобразился и говорил властно, с сознанием силы, Конан не удержался от смеха: все же его недавний пленник оставался всего лишь мальчишкой, храбрым мальчишкой перед лицом порождения преисподней. Сейчас зеленый огонь охватит его тело, и Габрал получит искомую жертву…

Тело туранца заколыхалось и поплыло вниз. Опустившись на плиты, мертвец отвесил поклон, ударив рукоятью торчавшего в животе меча о плиты, а его господин пророкотал изнутри:

— Ухожу, уже ухожу…

— Я сказал — сгинь! — Теперь голос пикта зазвенел, словно разбились тысячи стекол. — Ты понял разницу?

Зеленый огонь полыхнул в пустых глазницах в последний раз и угас. Тотчас змееподобные тела на стенах начали таять, стекая вниз потоками слизи, которая, шипя, испарялась, распространяя зловоние. Тело Бен-Галлахия опрокинулось навзничь, теперь это был настоящий труп, пронзенный клинком короля, недвижный и нестрашный.

Как только все кончилось, пикт зашатался и, отступив от перил, без сил рухнул на скамью. Зрачки закатились, лицо покрыла неживая бледность.

— Дайте ему глоток вина, — распорядился фаллиец.

— Что значит это представление? — грозно спросил король. — Это ты помог юнцу справиться с нечистью?

— Нет, — отвечал брегон, — ему помог Нергал. Теперь, король, мы можем поговорить начистоту.

— История циклична, — начал Кримтан Да Дерг, когда они расположились в Тайном Покое королевского дворца: брегон, Верховный Жрец Митры, король Аквилонии и юный пикт Потерявший Имя.

Этот небольшой квадратный зал находился под фундаментом и погребами. Проникнуть сюда можно было по винтовой лестнице через одну из винных бочек, слив предварительно содержимое. О существовании убежища знали только трое: магистр, король и жрец. Строили его слепые шемиты из секты Темных Каменщиков. Лишенные зрения сызмальства, они бродили по свету, подряжаясь на подобные работы — устраивали тайники во дворцах и замках, в богатых домах и усадьбах, не опасаясь за свою жизнь, ибо при всем желании не могли разгласить местоположение секретных помещений. Их искусство высоко ценилось во многих странах и щедро оплачивалось.

Стены покоя украшали шкуры и головы животных — охотничьи трофеи Конана. Масляные лампы освещали низкий столик с питьем и закусками, меховые тюфяки и подушки, на которых расположились четверо. Было прохладно. Пресветлый зябко кутался в горностаевый плащ, одолженный королем; пикт сидел, поджав ноги, с бледным и отрешенным лицом, он все еще не оправился после недавних событий; фаллиец возлежал на мягком ложе с небрежной грацией, словно такой способ трапезниченья был для него делом обычным.

— Говори проще, — сказал Конан, отхлебнув из кубка отменное вино, доставленное из погребов Агизана. — Так, чтобы тебя мог понять даже киммерийский варвар.

Да Дерг почтительно склонил голову. Конан уже успел отметить, что чужестранец одинаково вежлив со всеми.

— Я хочу сказать, что цепь событий, развитие народов и цивилизаций прерываются время от времени великими катастрофами. После чего все начинается снова.

— Ты имеешь в виду Великий Потоп? — спросил король.

— Да, и не один. Насколько нам известно, человечество обитает на этой планете очень давно и достигло бы в своем развитии немыслимых вершин, если бы боги не насылали время от времени ужасные бедствия. Континенты опускаются по их воле на дно морское, огромные волны опустошают побережья, трескается земная твердь, и потоки кипящей лавы уничтожают все живое на своем пути. Исчезают целые народы, а те, кто уцелел, как правило, утрачивают накопленные знания и погружаются во тьму невежества. Так случилось, например, с пиктами и атлантами.

— Видимо, в том есть высший смысл, недоступный нашему слабому разумению, — заговорил Обиус. — Известно, что примерно четыре тысячи лет тому назад Митра решил наказать людей, погрязших в пороке, и наслал на землю воды небесные. В допотопные времена на континенте, именуемом ныне Гирканским, процветали древние высокоразвитые державы — Валузия, страна змеелюдей, Коммория, Камелия, Верулия, Туле и Грондар. На дальнем востоке некогда явились пришельцы с континента My. Сведения о них туманны: одни историки не признают их за людей, именуя лемурами и утверждая, что эти существа жестоко угнетали восточных дикарей; другие говорят, что они были мудрыми правителями, цивилизаторами, и, смешавшись с восточными дикарями, породили расу лемуров. Как бы то ни было, дикари их со временем вырезали. Что касается далеких северных краев, будущих Киммерии, Асгарда, Ванахейма и Гипербореи, то их издавна населяли варвары, а еще дальше к северу, в снегах и льдах, обитали огромные бесхвостые рыжие обезьяны. Но мне не совсем понятно, что ты подразумеваешь, говоря о пиктах и атлантах. Принято считать, что они совершали набеги на материк еще до Потопа, и уже тогда были дикими и безжалостными племенами.

— Это не совсем верно, — вежливо отвечал брегон. — Архипелаг пиктов лежал за островом Атлантида в Западном океане и был весьма обширен. Там обитали и дикари, которых весьма охотно использовали мелкие князья, отправляясь в набеги на Большую Землю, что и оставило о себе надлежащую память. Однако в наших скрипториях сохранились древние рукописи, свидетельствующие, что на островах существовало несколько высокоразвитых государств, во главе которых стояли просвещенные монархи. Что же касается атлантов, они достигли таких высот, что даже умели летать по воздуху без всякой магии.

— Никогда бы не поверил, если бы сам не видел давеча парящего Афемида, да примет Митра его душу, — задумчиво произнес киммериец.

— Магистр был из тех, кто напрочь отвергал всякое чародейство, — продолжал Да Дерг. — Этим он похож на древних обитателей Атлантиды и Пиктского архипелага. Они тоже полагались лишь на знание законов природы и весьма в том преуспели. Я сам читал отчет путешественников, достигших на своих кораблях противоположной стороны земного шара…

— Шара? — недоверчиво переспросил Пресветлый. — Что ж, Афемид тоже утверждал, что Земля круглая. Пишут о том и другие ученые. Однако никто не может объяснить, отчего в таком случае воды земные не стекают вниз, и как могут обитать люди снизу Земли.

— Существование последних не доказано, ибо в наши времена те края отделены непреодолимым Огненным Поясом, начинающимся сразу за жаркими землями Атлая. Но раз корабли могли проникнуть туда в допотопные времена, значит, существует сила, удерживающая предметы и на нижней стороне шара. Как бы то ни было, древние пикты и атланты были весьма искусны во многих естественных науках, напрочь отвергая тайные знания, что их впоследствии и сгубило.

— Чародейство противно воле Вечного и проистекает от темных богов: Сета, Нергала и прочих, — веско заметил жрец. — Чернокнижники губят свои души, да и тела, наконец, пытаясь подчинить себе темные силы. Мрак поглощает их, как бы ни тщились маги овладеть тайнами зла. Очевидно, говоря об эзотерических знаниях, ты имеешь в виду, что древние не поклонялись и светлым богам? Что ж, мне известны люди, считающие Заветы сказками, а обряды — всего лишь пышными представлениями. Жалок их удел, но поймут они сие лишь на Серых Равнинах.

— Нет, древние признавали существование богов, и светлых, и темных, — спокойно возразил Да Дерг. — Были у них и жрецы, а вернее — жрицы. Но древние полагали, что богам нет дела до земных дел, да и обряды творили большей частью для того, чтобы все шло своим чередом: день сменялся ночью, зима — летом, чтобы засухи не длились слишком долго, а ливни не были чересчур обильными. В остальном же, как я уже говорил, полагались исключительно на себя.

— В Киммерии тоже считают, что Кром бросает свой взгляд на человека лишь раз, при его рождении, — заметил Конан, — потом каждый живет как может.

Пресветлый снисходительно усмехнулся, а брегон отвечал королю:

— Это не удивительно, ведь киммерийцы произошли от смешения атлантов с хайборийскими племенами. Правда, к тому времени атланты уже утратили древние знания, превратившись в настоящих дикарей. Ибо законы природы — еще не все, их ведение быстро уступает место невежеству в дни потрясений и катастроф. Оккультные науки более долговечны: они передаются среди избранных, скрытые в притчах, легендах и иносказаниях. Этого-то и недоставало пиктам и атлантам. Лемуры с загадочного континента My — полная им противоположность, но о них почти ничего не известно.

— Из твоих слов мы можем понять, — свысока заключил жрец, — что Митра не счел нужным просветить древних обитателей островов, замыслив тем самым дать пример другим народам и укрепить их в истинной вере. Бесславное обращение в дикарей — лучшее наказание чересчур самоуверенным людям, именующим себя учеными.

— Возможно, в этом и заключается высшая истина, — легко согласился брегон, — хотя пикты и атланты признавали Творца, правда, под другим именем.

— Все это очень интересно, — Конан допил чарку и наполнил ее снова из тонкостенного стеклянного графина, — но перейдем ближе к делу. Ты позвал нас для того, чтобы здесь, где никто не может подслушать, объявить о цели своего прибытия и раскрыть тайну пикта.

При этих словах юноша вздрогнул, словно его окатили холодной водой, но не осмелился произнести ни слова.

— Предыстория эта необходима, ваше величество, чтобы лучше понять смысл происходящего, — объяснил Да Дерг. — Еще немного терпения, и мы доберемся до сути. Я вынужден вернуться к дням Великой Катастрофы, называемой также Всемирным Потом. В то время на Пиктском архипелаге царствовали два великих короля — братья Сем Итх и Кол Эрикс — и одна королева, их сестра Мах Банну. На прочих островах было много мелких властителей, во все они признавали верховенство этих троих. Государства пиктов процветали, с Атлантидой поддерживался прочный мир, оттуда привозили хитрые машины и прибывали ученые. Но вот грянула беда: остров атлантов погрузился на морское дно. Огромные волны обрушились на пиктские земли, смывая города, замки и деревни. Острова помельче полностью обезлюдели, на других было много разрушений: твердь трясло, рушились скалы, огромная трещина рассекла надвое столицу государства Сем Итха. Тогда короли решили искать спасения на Гирканском материке, именуемом на их языке Лохланном. В те времена он имел несколько иные очертания, и считалось, что его населяют дикие и кровожадные народы, что было недалеко от истины, так как допотопные Коммория, Камелия, Верулия, Туле и прочие беспрерывно воевали друг с другом, а мысли их обитателей были заняты лишь поисками наиболее эффективных способов убивать.

Сем Итх и Кол Эрикс собрали своих людей и на многочисленных кораблях отправились на континент, куда уже прибыли спасшиеся атланты из простонародья, ибо их главные города — центры знаний были разрушены первыми же толчками и извержениями вулканов, и высшие сословия, ученые, правители и аристократы, погибли. Что произошло дальше, вам известно гораздо лучше меня.

— Пикты и атланты начали воевать друг с другом, погрузившись в полную дикость, коей карает Митра гордецов и безбожников, — начал Пресветлый, довольный, что может блеснуть своими знаниями истории. — Оружие делали из камня, которым пикты пользуются до сих пор, презрительно относясь ко всякому металлу. Тем временем возникали новые государства гирканцев: Ахерон, империя магов и колдунов, располагавшаяся севернее Стигии, а так же зародыши Шема, Кофа, Заморы…

— Погоди-ка, — нетерпеливо прервал Конан жреца, — я что-то уже слышал о двух братьях-пиктах, почитаемых этим народом за родоначальников. Правда, звали их как-то по-другому…

— Семитха и Кульрикс, — тихо произнес юноша. — Это прародители колен пиктских. Так рассказывают. Правда, жрец нашего племени утверждал, что мы происходим от сестры их Банну…

— И что Семитха съел Кульрикса, — добавил Конан. — Или наоборот, не помню…

— Мне знакома эта легенда, — улыбаясь, продолжал брегон. — Известно, что дикие народы переносят в прошлое обстоятельства своего нынешнего существования. В их сказаниях короли превратились в вождей племен, а их борьба за власть — в байку о съеденной ноге и перегрызенном горле. Но это не имеет отношение к делу. Важно то, что Мах Банну, известная современным пиктам под именем прародительницы Баннут, в отличие от своих братьев была сведуща в тайных знаниях. Совершив обряд и вознесясь мыслью к вершине Мирового Древа, она узрела будущее и решила не плыть на материк. Ее судьба и судьба ее народа оказалась более счастливой, чем участь иных беглецов.

— Значит, не все острова пиктов погрузились в море? — спросил Конан.

— Увы, ваше величество, все до единого. Я сказал лишь, что Мах Банну и ее люди не отправились на континент. Они поплыли на север, где лежал остров, населенный народом Фир Болг, странной смесью изгоев из Атлантиды, с Пиктского архипелага и с неизвестного ныне континента, лежащего далеко на западе. Вступив на берег, королева потребовала половину территории и получила отказ. Тогда произошло сражение при Маг Туиред, в котором великий полководец Нуаду разгромил войска пятерых братьев, властвовавших над островом, предводительствуемые многомудрым Дагдом. Нуаду потерял в той сече руку, но Дагд отдал ему свой меч, и королева вступила в город Лиатдруим, сакральный центр островитян. Там она возложила божественную стопу на сверкающий Лиа Фалль, Камень Делений, который издал тонкий вскрик и засиял еще сильнее, чем прежде. Тогда побежденные признали в Мах Банну свою властительницу и зажили в мире под ее милостивым правлением. Остров с тех пор именуется Инис Фалль, или Землей Богини Банну.

— Воистину, — воскликнул Конан, — много я слышал удивительных историй, но эта чудеснее всех! Выходит, фаллийцы — потомки пиктов?

— Да, ваше величество, — с поклоном отвечал брегон, — я и этот юноша, одолевший на ваших глазах демона, ведем свою родословную от народа божественной Банну. Только его племя — потомки тех, чьи корабли отбились во время плавания к острову Фир Болг и пристали к гирканским берегам. Память о великой королеве дошла до нынешних поколений через века, хотя и считается ныне среди пиктских друидов ересью.

— Дивиатрикс обвинял в том жреца Перакраса, — прошептал Потерявший Имя.

— Не удивительно. Власть друидов зиждется на темноте народа, считающего каменный топор верхом военной технологии, а плохо прожаренное мясо — самой изысканной пищей. Хотя, надо отдать должное Дивиатриксу и его сподвижникам, за многие века они достигли больших успехов в области магического искусства. Не даром пиктские друиды считаются могучими колдунами у людей цивилизованного мира, которые за многие века вражды так и не смогли продвинуться западнее Черной реки.

— Сила идолопоклонников призрачна, а слухи о могуществе друидов сильно преувеличены! — возмущенно воскликнул Обиус.

Фаллиец не стал возражать, а Конан только саркастически хмыкнул. Уж он-то, не раз побывавший в Пустошах Пиктов, отлично знал, что могут творить тамошние колдуны, шаманы и друиды. Рассказ Да Дерга захватил его, и королю не терпелось услышать продолжение.

И брегон поведал, как Мах Банну, окончив свое земное существование, удалилась вместе с ближайшими сподвижниками в небесный чертог Маг Map, откуда покровительствует своему народу. Королева-жрица завещала фаллийцам никогда не покидать острова, а свои тайные знания передала касте фелидов — мудрецов-поэтов, призванных сохранять мир и спокойствие в Долине Фалль. Земля Богини Банну разделена на пять королевств, но центральная власть принадлежит монарху, сидящему в стольном Лиатдруиме. Его корона не передается по наследству — властителем острова может стать лишь человек, которому благоволит Лиа Фалль, Камень Делений. Когда очередной монарх умирает, претенденты на престол, определяемые мудрыми фелидами, вступают на камень, и тот, под кем он вскрикивает, становится повелителем пяти королевств. Вот уже многие века на острове царит мир, процветают искусства, науки и белая магия…

— И что же, — ревниво спросил Пресветлый, — фаллийцы поклоняются лишь этой Банну?

— О нет, — почтительно отвечал брегон. — Богиня Банну — одна из многих, пребывающих на ветвях Мирового Древа. Она — наша покровительница, к ней обращены молитвы, ей посвящаются песни фелидов. Однако дети Банну не достигли бы процветания, забыв, что все божества — лишь эманации Единого, Творящего и Несотворенного Митры. Хотя называем мы его другим, более древним именем: Джеббал Саг.

Конан потер лоб, пытаясь вспомнить, где и когда он уже слышал это сакральное имя. Памятью варвар обладал отличной, но за долгие годы странствий повидал и наслышался столького, что хватило бы на несколько жизней, и задача была не из легких. Кажется, что-то связано с Кордавой, столицей Зингары, королем которой он чуть не стал в молодости. Но при чем здесь древнее божество?..

Размышления короля прервал Обиус, принявшийся свысока втолковывать брегону, что, хотя Митра и известен в разных землях под множеством имен, но темные боги никак не могут быть проявлениями Лучезарного, являясь его антагонистами и вечной противоположностью перманентного процесса творения… Ничего не поняв из этой зауми и мысленно помянув Крома, киммериец велел Пресветлому отложить теологические споры до лучших времен, а брегону — немедленно изложить суть дела. Чутье варвара подсказывало, что дело созидания, за которое он взялся, построив Турн, обернулось тем, чем всегда оборачивалась судьба: впереди маячили новые приключения, битвы, седло в изголовье и плащ вместо одеяла.

— Мир и процветание не могут длиться долго, — сказал Конан брегону. — Если бы все было хорошо на твоем острове, ты не отправился бы в Аквилонию. Зачем тебе понадобился этот пикт и… я?

— Вы очень проницательны, государь, — по губам Да Дерга скользнула едва приметная улыбка. — Равновесие добра и зла — основной закон нашего мира. Конечно, у фаллийцев есть враги. Зовутся они фоморами и обитают в железном замке на небольшом острове, отделенном проливом от нашей земли. Это полудемонические существа, одноглазые и одноногие, обитавшие там испокон веку. Они воевали еще с народом Фир Болг, а потом — с племенами Богини Банну. Как это обычно бывает, война чередуется с миром, и за многие века фоморы успели даже породниться с людьми, так что теперь среди них немало двуногих, хотя глаз у всех один: этот признак оказался неподвластен смешению крови. Пока короли Долины Фалль сохраняли единство, наш народ успешно сдерживал фоморов. Время от времени совершались битвы, но каждый раз обитатели железного замка вынуждены были убираться на свой остров.

— Что же изменилось? — спросил король. — Ваши короли перессорились?

— Увы! — лицо Да Дерга помрачнело. — И причина тому — Лиа Фалль. Недаром зовется он Камнем Делений. Пока он цел — ничто не может угрожать детям Богини Банну. Но вот пять лет назад витязь Кухулин, сын фоморского короля и нашей властительницы Матген, расколол монолит на пять частей, и теперь…

— Погоди-ка! — прервал Орегона киммериец. — Правильно ли я тебя понял: сей принц рожден был в браке двух враждующих монархов? Как такое возможно?!

— Это трудно объяснить вам, хайборийцам. Наши мудрецы считают, что во имя Великого Равновесия силы добра и зла должны пребывать во взаимном проникновении…

Конан расхохотался, а Обиус печально покачал головой.

— Такого я не слышал даже от Учителя! — воскликнул король. — Хотя говорил он много непонятного. По-моему, ваши фелиды слегка тронулись, пребывая в затворничестве посреди моря. Фоморы просто надули вас, а этот Кухулин выполнил поручение своего папаши!

— Высшая мудрость присуща лишь Митре, — смиренно отвечал Да Дерг, опустив глаза. — Фелиды объявили Кухулина претендентом на престол Лиатдруима. Кончилось это печально.

— Разве королева Матген умерла? — спросил Конан.

— Она была при смерти. Ее сын вступил на Камень Делений, и тот раскололся на пять частей. Матген поправилась, но среди королей Инис Фалль начались раздоры. Фоморы овладели прибрежной полосой возле пролива и построили там крепость. Они грозят захватить всю Землю Богини Банну, нарушив тем самым Великое Равновесие.

— Королеве подсыпали яду, а мудрецов подкупили! — воскликнул киммериец с присущим ему варварским прямодушием.

— Ни то, ни другое совершенно невозможно, — спокойно возразил фаллиец, — а истинные причины и цепь следствий ведомы лишь Митре.

Тут он почтительно кивнул Пресветлому, давая понять, что это изречение Обиуса глубоко ему симпатично.

— И ты пришел искать помощи у короля Аквилонии? — спросил Конан. — Тебе нужны армия, флот, осадные машины?

— Нет, государь. Никакой флот не сможет достичь острова: фоморы способны управлять стихиями почище всякого Тзота-ланти. Не армия. Когда случилась беда, фелиды использовали все свое магическое искусство, чтобы найти выход. И завеса Будущего приоткрылась…

— Пикт?! — выдохнул король.

— Да, этот юноша, в могуществе которого ты мог сегодня убедиться. Светящиеся руны подсказали мудрецам, что в диком племени, на краю Лохланна, родился тот, кто может спасти положение и стать истинным правителем благословенной земли: Амрун детей Богини Банну, получивший благословение богов…

— Богов? — недоверчиво переспросил киммериец. — Ты разумеешь Нергала, именем которого пикт расправился сегодня с вонючим демоном?

Брегон улыбнулся.

— Габрал — всего лишь мелкая нечисть, именующая себя Демоном Смерти. У него мания величия. Он любит сулить богатства чернокнижникам-дилетантам, а когда овладевает их телом, использует в своих целях. Его подручные — выродившиеся потомки змеелюдей древней Валузии. Они не слишком опасны, ибо, сбросив человеческую кожу, боятся воды. Если бы пошел дождь, представление Бен-Галлахия окончилось бы гораздо раньше.

Конан не удержался от грубого ругательства.

— Тем не менее, ублюдки попортили лепнину дворца, а один даже пробрался внутрь. Я видел его в коридоре.

— Очевидно, он искал пикта. Не следует беспокоиться — разведчик сгинул вместе со всей нечистью…

— И все же пикт говорил устами Нергала, повелителя Серых Равнин. Выходит, он — слуга темных сил!

Изящный брегон прикрыл глаза, как бы что-то обдумывая. Потом заговорил:

— Мы представляем богов подобными людям, лишь более могущественными и ужасными. Между тем существа эти следует уподобить стихиям, таким как ветер, морские волны, звездопады, круговорот времен… Они — части Вечного, разъявшего Свою Всесущность. Пикт не говорил устами Нергала, хотя и был в тот момент частицей темного бога…

— Говори понятнее, — раздраженно буркнул киммериец. — Ты сам утверждал, что ему помог Нергал.

— Ветер, несущийся от Галпарана до Шамары — везде и в каждом месте на своем пути. Где-то он помогает раздувать костер озябшему путнику, где-то гасит свечу в изголовье влюбленных, окрепнув — срывает крыши и вырывает с корнем деревья. Это все тот же вихрь, производящий тысячу разных действий одновременно. То же и боги. Потерявший Имя, если хотите, был сегодня всего лишь печной трубой, в которой ураган по имени Нергал гудел свои страшные речи. Да, это хороший образ: пустая труба, инструмент, на котором стихии могут наигрывать свои непонятные мелодии — таков этот юноша. И не только стихии: многим, вступающим в игру с высшими силами, хотелось бы заполучить этот чудесный инструмент и использовать его по своему усмотрению. Тзота-ланти, Габрал… А вчера я натолкнулся в городе на человека, который прикрывал плащом некий знак на своей груди: руку, держащую нож с лезвием в форме языка пламени…

— Езмит! — воскликнул король. — Немедля отправить стражу…

— Бесполезно, — ровно продолжал Да Дерг. — Думаю, в Турн уже прибыли агенты колдунов Черного Круга, Белого Братства, а может быть, и Алого Кольца. Избранник рождается на Земле раз в две тысячи лет, и он слишком лакомый кусок для многих.

— Но кто из богов послал в наш мир этого, как ты утверждаешь, Избранника? Если он не слуга Нергала, то чей?

— В том-то и дело, ваше величество, что это никому не ведомо. Вы слышали, что рассказывал юноша: во время свершения обряда на капище напали ваниры, и он не успел получить Истинное Имя. Вернее, получил лишь часть. Потому-то каждый и надеется перетянуть его на свою сторону, а душа рвется из безымянного тела, стремясь обрести покой в более надежном убежище. Кстати, как звала тебя мать? — последние слова обращены были к хранящему молчание юноше.

— Птахом… — прошептал он.

— Птах — это маленькая птица. По-нашему: «арэль». Будем звать тебя так, пока ты не обретешь Истинного Имени, друг.

— И для того, чтобы узнать его Имя, следует… — начал король, уже догадываясь, чего хочет брегон.

— …следует отправиться в земли пиктов, найти капище и друида, завершить обряд, и тогда этот юноша может ступить на Лиа Фалль и стать Амруном детей Богини Банну.

— Всего-то! — вырвалось у киммерийца. — Полагаю, ты рассчитываешь на мою помощь как знатока тамошних мест? Но ты забыл, фаллиец, что я — король Аквилонии, а не бродяга, жаждущий подрядиться в проводники за несколько золотых! Ты мог бы нанять следопытов в Велитриуме, среди них есть отчаянные головы, доходившие до самого побережья Западного моря.

— Я не настолько самонадеян, чтобы предлагать монарху что-либо, не достойное его положения, — вежливо но твердо произнес Да Дерг. — Я действительно полагаюсь на помощь Конана и вот по каким причинам. Первое: светящиеся руны сказали фелидам, что Амруна должен сопровождать некий лоннансклех, могучий воин, неудержимый в сражении…

При этих словах киммериец только хмыкнул и сделал большой глоток вина.

— Второе и главное — ваша болезнь, государь. Яд сихаскхуа коварен и разрушает тело далеко не сразу. Не гневайтесь, ваше величество, — брегон поднял руку, заметив, как яростно глянул киммериец на съежившегося пикта, — юноша не виноват, что не смог излечить вас. Он замедлил действие отравы, но окончательное выздоровление возможно лишь после того, как он обретет Истинное Имя и сможет проявить свою силу во всей полноте.

И снова Верховному Жрецу пришлось бормотать молитву, отвращающую гнев Митры, ибо, высказывая все, что он думает по этому поводу, король Аквилонии не стеснялся в выражениях.

Несколько успокоившись и залпом осушив пару кубков, Конан немного поразмыслил. Смертельный холод яда время от времени давал себя знать, и это было лучшим доказательством истинности слов фаллийца. Обиус подтвердил, что камбуйское зелье оказалось бессильным против отравы. Даже если Да Дерг сам подослал карлика с целью заполучить меч и опыт киммерийца (а этого подозрительный варвар никак не мог сбросить со счетов), игральные кости судьбы выпали в пользу брегона. Что ж, поглядим, каким будет следующий бросок!

— Ты не оставил мне выбора, чужестранец, — произнес король, и в голосе его не было гнева. — Видать, придется вспомнить молодость и размять кости. Однако тебе придется подождать, пока я наведу порядок в Турне и съезжу в Тарантию, дабы объявить Троцеро наместником всей Аквилонии на время моего отсутствия.

— В этом нет необходимости, ваше величество, — возразил брегон, нисколько не опасаясь перечить монаршей воле. — Я уже имел честь доложить вам, что Турн наводнен шпионами колдунов, а со дня на день следует ожидать появления самих магов под разными личинами. Так что, чем скорее мы отбудем, тем лучше. Управление Турном вы можете передать Пресветлому Обиусу, думаю, он достоин вашего полного доверия после Божьего Суда над предателем Гийломом. Что же касается вашего отсутствия — его никто не заметит.

— Но ведь поход займет много времени? — недоуменно спросил Конан.

— Да, это нелегкое предприятие. Однако вы сможете продолжить праздник в честь победы над колдуном, охотиться с Троцеро и его рыцарями в окрестных лесах и, думаю, не разочаруете ни одну влюбленную даму…

— Кром! — рявкнул киммериец, который не любил речей-загадок. — Объяснись!

Брегон поднялся. Лицо его стало торжественным, движения значительными.

— Я получил дозволение Совета фелидов использовать, как исключение, высшую магию. Подобное не свершалось уже несколько веков, ибо силы, вызываемые для подобных действий, столь значительны, что на предвидение возможных последствий, расчет времени и места, положения звезд и направления ветра ушло три года непрерывных бдений возле Алтаря Светящихся Рун…

Конан заскрипел зубами, готовый вновь дать волю ярости, и брегон быстро завершил речь:

— Я создам двойника. Точное подобие короля Аквилонии.

Светильники угасли, и наступил мрак. В полной тишине киммериец стоял на одной ноге, поджав другую и сведя ладони над головой. Последнее, что он видел, прежде чем померк свет, был Да Дерг, стоявший посреди Тайного Покоя точно в такой же странной позе. Брегон прикрыл один глаз и напоминал болотную цаплю, высматривавшую среди кочек неосторожную лягушку.

Пресветлый Обиус и юный Арэль удалились по просьбе фаллийца — магический обряд требовал присутствия лишь двоих: самого чародея и объекта его колдовства. Предстоящее было не по душе варвару, привыкшему чураться любой волшбы, но, раз решив действовать, он всегда доводил задуманное до конца. Конан ожидал, что жрец Митры воспротивится предложению брегона, но Пребывающий в Мире, немного поразмыслив, возгласил, что, хотя Вечный и против магии, в данном случае положение вещей требует сделать исключение. Жизнь монарха превыше всего. Он, Обиус, денно и нощно станет молиться, испрашивая прощение за то, чему суждено свершится по воле обстоятельств. Король мрачно заметил жрецу, что следует все же прерывать молитвы, дабы надзирать за порядком в городе: двойник, по словам Да Дерга, способен будет лишь есть, пить, ругаться, охотиться и заниматься любовью. Держатель Хрустального Жезла заверил повелителя, что тому не о чем беспокоиться. С тем они и расстались.

В темноте возникла светящаяся искра. Она разгорелась, превращаясь в яркую белую звезду, и вдруг начала вращаться, описывая огненную спираль. Витки ее сжимались к центру, и вскоре взгляду Конана предстал искрящийся белыми сполохами тоннель, словно уходивший в глубины окружающего мрака. В конце тоннеля замаячила какая-то тень и стала быстро приближаться. Страх таился в ее очертаниях, страх смерти и тления: то был человеческий костяк с кусками полуразложившейся плоти. Киммериец успел лишь пару раз вздохнуть, но ему показалось, что прошли годы. Скелет превратился в величественного старца с неясным лицом, потом — в могучего мужчину, юношу… Светящийся тоннель сжался в слепящую точку и снова расширился. Теперь Конан видел плывущего к нему темноволосого человека — словно кто-то приближал к нему зеркало…

Мягкий свет масляных ламп вновь озарил убежище. Широко расставив ноги, уперев в бока могучие кулаки, перед киммерийцем стоял его двойник — голубоглазый гигант с мрачным лицом и презрительной ухмылкой на губах. Впервые Конан видел себя со стороны столь ясно: в зеркалах всегда таилась некая муть, а самая спокойная вода все же искажала черты. Невольно король повторил позу своего отражения, насупившись и скептически разглядывая творение фаллийца.

— Конан! — рявкнуло вдруг творение и треснуло себя в грудь пудовым кулачищем. — Король Аквилонский!

— Да ну?! — изумился тот, кто все еще считал себя истинным королем. — И давно ты им стал, пугало?

Но двойник, видимо, счел ниже своего достоинства вступать в пререкания. Поминая Крома, Нергала и бормоча под нос какие-то невнятные угрозы, он шагнул к стене, отодвинул потайную плиту и скрылся на винтовой лестнице. Загрохотали по железным ступеням тяжелые шаги, потом из люка долетел порыв теплого ветра, и все смолкло.

— Кром! — обращаясь к брегону, помимо воли Конан повторил слова двойника. — Нергал тебя задери, что за тварь вытащил ты из преисподней? Он туп, как меч для учебного фехтования, и выглядит не лучше, чем статуя, которую Пиццоли из Мессантии намеревался водрузить на главной площади!

Да Дерг уже опустил ногу и руки, оба его глаза пристально смотрели на киммерийца. Он сдержанно улыбнулся.

— Это — лишь внешняя оболочка, способная имитировать простейшие функции. На создание точной копии ушло бы слишком много энергии. А теперь нам нужно выбираться из города.

— А где Арэль?

— Он присоединится к нам позже.

Они все обговорили заранее. Конан провел фаллийца потайным ходом, которым обычно тайно покидал Турн, отправляясь на охоту в сопровождении Альфреда. Ход выводил к западному бастиону. Стражник у калитки отсалютовал королю. Вскоре они оказались за городской стеной. Ночное небо покрывали облака, под ногами похрустывал ледок, сковавший лужи.

В том месте, где Ледяная вытекала из Спокойного озера, у берега темнел силуэт ладьи и горел костер. Да Дерг попросил короля пониже надвинуть капюшон плаща, и они приблизились. Косматый человек поднялся навстречу.

— Отплываем, господин?

Ладейщик спросил так, словно расстался со спутником Конана совсем недавно.

Они поднялись на борт судна. На корме возвышался шатер из звериных шкур. Да Дерг жестом пригласил короля проследовать туда.

Конан ожидал увидеть в шатре Арэля, но там никого не было. Свеча под стеклянным колпаком едва освещала устилающие пол меха и какие-то тюки.

— Где пикт? — снова спросил киммериец.

— Вам следует переодеться, — сказал брегон. Он развязал объемистый узел и протянул Конану длинную вышитую рубашку, кожаную куртку, потертые штаны и высокие башмаки со шнуровкой.

— Ты оглох? — Конан чувствовал, что закипает. — Я спросил о пикте!

— Арэль у себя на родине, — в полумраке почудилось, что по лицу брегона скользнула насмешливая улыбка. — Думаю, гоняет сусликов с мальчишками. Он еще ничего не знает ни о Дарамулуне, ни о друиде Дивиатрексе…

Могучий кулак варвара метнулся к лицу хрупкого фаллийца, но тот ловко увернулся, а киммериец, споткнувшись обо что-то мягкое, упал на устилавшие палубу шкуры. Он заворочался, рыча, словно раненый зверь, чующий, что его заманили в ловушку… И услышал спокойный голос Да Дерга.

— Я думал, знаменитый Конан-варвар более хладнокровен. В моих действиях нет обмана, я просто не все сказал тебе, лоннансклех. Тебе предстоит не только найти заброшенное капище, но и успеть к обряду Посвящения. Поэтому я перенес тебя в недалекое прошлое. Сейчас весна, канун дня Раскаявшегося Элкмара. Насколько я знаю, король со своим оруженосцем загонят сегодня матерого секача…

— Мой двойник? — прохрипел снизу киммериец, силясь понять слова брегона.

— Двойник — это ты! Существо, сотворенное мною в подвале дворца — всего лишь фантом. Оно исчезло почти сразу, на винтовой лестнице. Настоящий король еще спит. Стражник у потайной калитки будет удивлен, когда его повелитель в сопровождении юного Альфреда пройдет мимо него второй раз. Ну да он не станет болтать, приписав видение последствиям вчерашней выпивки.

Мысль варвара лихорадочно работала, пытаясь расставить все по местам. Ему доводилось попадать в самые удивительные передряги, однажды некое существо мгновенно перенесло Конана с берега континента My в Стигию, одновременно отбросив в прошлое, к началу его приключения. Выходит, время подвластно магии… Что ж, фаллиец обыграл его и на этот раз, добившись своего.

— Значит, сейчас существуют два Конана? — спросил киммериец, усаживаясь на подстилке. — И какой же из них настоящий?

— Оставим этот вопрос философам, — весело рассмеялся Да Дерг. — Не держи на меня зла: если бы я заранее все рассказал, ты мог бы отказаться, ибо человеческому разумению противны подобные опыты со временем. Как бы то ни было, день Раскаявшегося Элкмара должен войти в историю. Может быть, впервые на Земле существуют два совершенно одинаковых человека. Правда, один из них — король, который сейчас просыпается в своей опочивальне, предвкушая радости охоты, а второй — бесприютный воин, наемник, которому предстоят немалые трудности…

— Что же должен сделать этот… второй? О чем ты еще умолчал, хитрый потомок пиктов?

— Я сказал правду: ты должен успеть добраться до капища, предотвратить нападение ваниров, что позволит Дивиатриксу завершить обряд Посвящения, а Арэлю обрести Подлинное Имя. Затем ты отнимешь у друидов юношу, отвезешь на остров Фалль, где он вступит на Камень Делений и станет Амруном детей Богини Банну. А ты навсегда избавишься от холода сихаскхуа.

— И вернусь в свое время?

— Да. Если успеешь совершить все до кануна Аскольда Мечника, когда я перенес тебя в прошлое.

— А если нет?

Брегон помолчал.

— Не знаю, — произнес он задумчиво, — клянусь Мах Банну, не знаю! Может быть, ты исчезнешь, а может — исчезнет наш мир.

На палубе раздавались команды, топот ног, скрип поднимаемой мачты.

— Куда мы направляемся? — спросил киммериец.