Испытание адом

Глава 28

– Гражданин Председатель, прибыл гражданин Сен-Жюст, – доложил секретарь.

Сидевший за письменным столом Роб Пьер поднял глаза на вошедшего в кабинет шефа Госбезопасности. Это был не официальный кабинет, в котором гражданина Пьера показывали информационные программы, а уютное, обставленное по его вкусу, рабочее помещение, откуда действительно осуществлялось управление Народной Республикой; о существовании этого кабинета знали лишь ближайшие друзья и соратники Пьера.

Число которых за последние восемь лет заметно уменьшилось.

Постороннему взгляду Оскар Сен-Жюст показался бы таким же добродушным, беззлобным и невозмутимым, как обычно, но Пьер знал его слишком хорошо и, распознав за спокойным взглядом скрытое раздражение, тяжело вздохнул. Он знал, почему Оскар хотел с ним увидеться, но в глубине души надеялся, что на сей раз ошибся.

Увы, он не ошибся.

Пьер махнул рукой в сторону потертого стула и, когда Оскар сел, откинулся назад, подавив гримасу. На миг Пьер позволил себе вспомнить другой кабинет и другую встречу с человеком, являвшимся тогда заместителем министра внутренней безопасности Законодателей. Воспоминание пробудило смешанные чувства: с одной стороны, та встреча стала первым шагом на пути к нынешним достижениям, но с другой... с другой, Пьер в результате оказался на спине голодного дракона по имени Народная Республика, и сумей он предвидеть все заранее...

«Зная все заранее, ты все равно поступил бы точно так же, – сурово сказал внутренний голос. – Кто-то должен был это сделать, и ты, Роб, хотел это сделать сам! Ты понимал, что затеваешь рискованную игру, иначе не сидел бы за этим столом. А раз так, нечего хныкать и жаловаться на выпавшие карты; играй такими, какие есть»

– Зачем ты хотел меня видеть, Оскар? – спросил Пьер исключительно для того, чтобы завязать разговор.

– Хотел еще раз спросить тебя, твердо ли ты решил это сделать, – как всегда спокойно ответил Сен-Жюст.

Спокойствие не изменило ему, даже когда маньяки Ла Бёфа захватывали этаж за этажом, прорываясь к Комитету, порой Пьер задумывался, не является ли свойственное Оскару полное отсутствие обычной для нормальных людей связи между голосом и состоянием духа какой-то причудой эволюции. А может быть, он просто андроид, биологический робот, о которых любили писать фантасты докосмической эпохи?

– Ты имеешь в виду девальвацию?

– И ее тоже. Вопрос о девальвации меня, безусловно, тревожит, Роб, но, признаюсь, гораздо меньше, чем та свобода, которую ты собираешься предоставить МакКвин.

– МакКвин мы можем прихлопнуть в любое время, когда захотим, – возразил Пьер. – Черт побери, Оскар! Ты же сам состряпал для нее фальшивое досье, обеспечивающее ей обвинительный приговор любого Народного суда!

– Помню, – спокойно отозвался Сен-Жюст. – Могу также добавить, что я скрепил своей подписью характеристику, данную ей Фонтейном. Кроме того, мне становится известным буквально каждое сказанное ею слово. Я держу все под контролем... но мне не нравятся слишком хорошие отношения, складывающиеся между ней и ее старшими офицерами.

Пьер нахмурился, заставив себя подавить раздражение, перед тем как заговорит. Да, Сен-Жюст был не в меру подозрителен и недоверчив, но как раз это свойство и делало его столь ценным. Оскар не доверял никому, кроме, возможно, Пьера, – и его подозрения, маниакальные они или нет, не раз оправдывались. Другое дело, что порой они оказывались необоснованными, но, по мнению шефа БГБ, зародившееся подозрение уже являлось достаточным основанием для расстрела: по его глубокому убеждению, крамолу следовало истреблять в зародыше, ну а если среди осужденных «врагов народа» окажутся невинные люди, ничего не поделаешь. Нельзя поджарить яичницу, не разбив яиц.

До поры до времени эта тактика казалась не такой уж порочной – разумеется, не с точки зрения яиц. Определенная степень непредсказуемости делала государственный террор более устрашающим, а стало быть, и более эффективным. Но столь действенный инструмент внутренней политики, увы, не годился против манти: чтобы победить их, государство должно было продемонстрировать желание отойти от тактики открытого террора. Сам Сен-Жюст, соглашаясь на назначение Эстер МакКвин Военным секретарем, согласился с этим тезисом, и если сейчас начал проявлять беспокойство, следует выяснить, есть ли у него реальные основания для тревоги или же произошел очередной заскок.

– Оскар, – сказал Председатель, помолчав, – я признаю, что у меня напрочь отсутствует какой-либо военный опыт, но мне хорошо известно, как сказываются на работе отношения между политическими деятелями и их ближайшими помощниками. С этой точки зрения излишнее, как тебе кажется, сближение гражданки МакКвин с верхушкой флота только на пользу делу. Она прирожденный лидер. Знаю! – Пьер поднял руку, не позволив Сен-Жюсту прервать его. – Прекрасно знаю, что это качество делает ее опасной для нас; главное, что как раз оно делает ее опасной и для манти. На мой взгляд, нам следует развязать ей руки, но не сводить с нее глаз. Если она собьется с пути, мы ее устраним, но пока нужно дать ей возможность сделать то, для чего ее и ввели в Комитет.

– А если у нее не получится?

– В таком случае решение упростится, – спокойно ответил Пьер. – Нам вовсе не нужен популярный на флоте Военный секретарь, не способный добиться успехов на поле боя.

«Вот тогда, Оскар, она твоя», – подумал Пьер, но вслух ничего не сказал.

Сен-Жюст задумался, но потом кивнул.

– Хорошо. Не скажу, чтобы меня это радовало, а Фонтейн да и многие другие комиссары обрадуются еще меньше, но в том, что сейчас она нам нужна, ты прав. В такой момент вмешательство с моей стороны было бы ребячеством.

– Я бы выразился немного иначе, – сказал Пьер, решив, что теперь, когда главный вопрос снят, стоит погладить собеседника по шерстке. – Ты – как сторожевой пес, Оскар. Я знаю, что нуждаюсь в твоих инстинктах, и, по большей части, всецело на них полагаюсь. Ну а что до Фонтейна и прочих, то их досада меня не удивляет. МакКвин сильно урезала их полномочия в оперативной сфере, а поскольку все на свете взаимосвязано, это неизбежно повлечет за собой и ослабление политического влияния. Кому захочется поступаться, хотя бы частично, своей властью?

– Все так, – кивнул Сен-Жюст. – Насчет Фонтейна, так я вообще подозреваю, он просто не может простить МакКвин того, как она дурила ему голову до истории с Уравнителями. Но комиссары должны относиться к своим командирам с врожденной подозрительностью, и я не хочу, чтобы у них сложилось впечатление, будто я требую иного. Или будто я не уделяю их донесениям того внимания, которого они заслуживают.

– Тем донесениям, – решил козырнуть своей проницательностью Пьер, – из которых ты узнал, что она выбрала для руководства операцией «Икар» человека, не внушающего доверия. Верно?

– Ну...

Сен-Жюст, что случалось с ним нечасто, замялся. Заметив блеск в глазах Председателя, он слегка покраснел и с натянутым смешком покачал головой.

– Ну, не нравится мне ее кадровая политика, – признался шеф БГБ. – Реабилитация одного попавшего под подозрение офицера – это еще куда ни шло, но чтобы сразу двоих... Я вижу здесь непродуманность и поспешность!

– Да будет тебе! – укорил его Пьер. – Прекрасно ведь знаешь: в истории с Силезией никакой вины Жискара нет. Все получилось так лишь потому, что Корделии Рэнсом в свое время понадобился козел отпущения.

– Не спорю! Не спорю! – замахал обеими руками Сен-Жюст. – Больше скажу, судя по донесениям Элоизы Причарт, ее подопечный является одним из очень немногих флагманов, не поддавшихся чарам МакКвин. Что, не скрою, позволяет мне в какой-то степени примириться со всей этой затеей. Причарт всегда высоко оценивала военный талант Жискара, но самого его не жаловала. Написать о нем несколько строк в хвалебном тоне для нее все равно что вырвать себе зуб, поэтому ее удовлетворенность ситуацией можно считать добрым знаком.

– Вот и хорошо, – сказал, пожав плечами, Пьер, но Сен-Жюст покачал головой.

Ты меня не понял, Роб. Я вовсе не хотел сказать, будто Жискара сделали козлом отпущения незаслуженно. Я лишь отмечаю тот факт, что мы сделали его таковым, а вот способа читать чужие мысли пока еще не изобрели. Заслужить чью-то неприязнь можно разными способами, например, унизить и опозорить человека, подвергнув его незаслуженному наказанию. Поэтому, при всей кажущейся благонадежности такого человека, я обязан подозревать, что в глубине его души погребены семена недовольства, которые еще могут дать всходы.

– Но если он справится с заданием, мы можем осыпать его такими почестями и наградами, что он позабудет былые обиды.

– Возможно, позабудет, а возможно, и нет. Другое дело, что не использовать его сейчас и вправду было бы неразумно. Тем более что меня беспокоит не столько он, сколько Турвиль.

– Турвиль?

Пьер откинулся в кресле, с трудом удержавшись от тяжелого вздоха.

– Он самый, – подтвердил Сен-Жюст. – Для нас обоих не секрет, что Корделия намеревалась по возвращении на Хевен объявить его врагом народа. Надо полагать, в отместку попытки помешать ей расправиться с Харрингтон.

– Мы предполагаем, будто у нее имелось такое намерение, – поправил его Пьер.

Сен-Жюст фыркнул.

– Роб, будем откровенны. Корделии больше нет, и черт с ней, во всяком случае, можно говорить без оглядки на нее. Ты ведь прекрасно знаешь, что устранение людей, вызвавших у нее гнев или досаду, доставляло ей удовольствие.

– Это правда, – со вздохом подтвердил Пьер.

«А знаешь, – подумал он, – мне всегда казалось, что как раз в этом заключается главнейшее различие между ней и тобой. В тебе нет ни капли жалости, и ты всегда готов уничтожить любого, кто, по твоему мнению, может представлять собой угрозу. И спишь при этом наверняка лучше меня. Но убийство само по себе не доставляет тебе ни малейшего удовольствия. Верно?»

– Да, черт возьми, чистая правда! – сказал Оскар, понятия не имевший о мыслях, промелькнувших у Председателя – Она потащила его с собой на Цербер, а потом притащила бы в столицу с единственной целью: устроить показательное судилище. И он, можешь не сомневаться, прекрасно это понимал. Вот почему я так долго выдерживал в «карантине» и его самого, и его команду.

– Да знаю я, знаю, – буркнул Пьер, не сумев на этот раз скрыть досаду.

– Нет, не знаешь!

Прямолинейные возражения были совершенно не в характере Сен-Жюста, и Пьер нахмурился.

– Да, я говорил тебе, что хочу подержать их под надзором до официального объявления о смерти Корделии, но ты тогда решил, будто причиной тому моя обычная паранойя и я просто еще не решил, избавиться от него или нет. Разве не так?

– Ну... да. Пожалуй, что так, – признал Пьер.

– Так вот, отчасти ты был прав, но не совсем. Главное, конечно, этих ребят следовало держать в изоляции до тех пор, пока не будет придумана и не станет достоянием общественности официальная версия героической гибели нашей милой Корделии... – Он покачал головой. – Я даже представить себе не мог, насколько полезным может оказаться использование репутации и популярности этой особы, но без необходимости мириться с ее несносным характером.

Сен-Жюст усмехнулся и покачал головой.

– Проблема, однако, в том, что я содержал Турвиля под негласным арестом, не желая уничтожать его, но опасаясь, что без этого не обойтись. Мне прекрасно известно, какой он великолепный тактик, и необходимость лишить флот талантливого офицера меня отнюдь не вдохновляет. Но в известном смысле я нахожу его даже более опасным для нас, чем МакКвин.

– Правда? – Пьер не смог скрыть удивления.

– Да. Я прочел его досье, отчеты его комиссаров, да и сам после его возвращения с Цербера беседовал с ним не меньше десяти раз. Могу тебя заверить, Роб, он только прикидывается бесшабашным ковбоем: котелок у него варит отменно. Турвиль старается это скрыть, и довольно удачно, но на самом деле он тонок и остр, как виброклинок. При этом гражданин адмирал-ковбой, в отличие от МакКвин, напрочь лишен политических амбиций. Ему доверяют, и если он придет к выводу, что лучший шанс выжить заключается в том, чтобы устроить военный переворот, многие офицеры примкнут к нему даже с большей охотой, чем к Эстер... Итак, кто же такой Турвиль? Человек, до чертиков радующийся тому, что избежал расстрела... или сомневающийся в том, что ему действительно больше не грозит эта участь? В течение девяти месяцев мы держали его под микроскопом, и он наверняка сообразил: для нас вовсе не тайна, что он знал о намерении Корделии расправиться с ним. А также сообразил, что, даже выпустив его корабль в свободный полет, мы продолжим внимательно за ним следить. Для него несомненно, что малейшее подозрение послужит в наших глазах основанием для его устранения, а в таком положении разумно позаботиться о своей шкуре. Вступив в сговор с кем-нибудь вроде МакКвин или создав собственную группу заговорщиков.

Несколько мгновений Пьер молчал, задумчиво глядя на шефа Госбезопасности, потом покачал головой.

– Хорошо, Оскар, что БГБ руководишь ты. Я, постоянно занимаясь подобными размышлениями, наверняка бы спятил. Ты что, и вправду считаешь, что Турвиль во главе своего оперативного подразделения перебежит к манти?

– Конечно, нет, – ответил Сен-Жюст с опять же не характерным для него смешком. – Но, как ты признаешь сам, моя работа в том и состоит, чтобы предвидеть и, по мере возможности, устранять любые угрозы. Не исключено, что в действительности Турвиль является просто вторым Тейсманом. Более эксцентричным, не без налета клоунады, но совершенно аполитичным и стремящимся не прорваться к власти, а как можно лучше исполнить свой долг. Но из этого отнюдь не следует, что в настоящее время он любит наш комитет больше, чем Тейсман. Тем более что никаких оснований для подобной любви у него нет. Поэтому я намерен продолжать следить за обоими, хотя и сознаю, что мы нуждаемся в них обоих, чтобы противостоять манти.

– И то слава богу! – буркнул Пьер.

– На том и поладим, – умиротворенно сказал Сен-Жюст, но туг же откинулся в кресле и, бросив на Председателя еще один острый взгляд, спросил: – Ну а теперь, когда мы утрясли военные вопросы, могу я узнать: ты всерьез вознамерился довести до конца эту затею с девальвацией и бюджетным секвестром?

– Да, – не колеблясь, ответил Пьер и, не дав Сен-Жюсту открыть рта для возражений, продолжил: – Дело рискованное, это я понимаю, но нам необходимо привести нашу экономику хотя бы к некоему подобию порядка. Это не менее важно, чем улучшение состояния флота и военные успехи. И, черт возьми, именно ради экономического подъема я и взялся за эту паскудную работенку!

В голосе Пьера неожиданно прозвучала такая страсть, что Сен-Жюст моргнул. Шеф БГБ, возможно, лучше кого бы то ни было знал, как угнетала Роба Пьера неспособность покончить с экономическими неурядицами. А ведь, по правде сказать, именно неизбежность близкого финансового краха сделала Сен-Жюста соратником Пьера. Оскар считал своей обязанностью поддерживать власть, обеспечивающую стабильность и единство Народной Республики. По большому счету его волновало не то, кто руководит государством, а то, как им руководят, а поскольку Законодатели справлялись с этой задачей плохо, их следовало устранить.

Таким образом, Сен-Жюст находил вполне естественным интерес Пьера к экономическим проблемам, но вот желание предпринять практические шаги по их решению именно сейчас внушало озабоченность. Проведение масштабных реформ в нескольких сферах одновременно чревато одновременным возникновением множества очагов самовозгорания. А главное, сама природа спонтанного возмущения делала такие очаги крайне неприятными для Госбезопасности, ибо их невозможно выявить, пока не вспыхнет огонь.

– В том, что экономикой нужно заниматься вплотную, сомнений нет, – сказал он с обычным вкрадчивым спокойствием. – Весь вопрос в том, подходящее ли сейчас время? Разве нам мало эксперимента с МакКвин и реформой военного управления?

– Именно МакКвин и сделала это время наиболее подходящим, – резко ответил Пьер. – Расправившись с Уравнителями, она дала нам возможность действовать без оглядки на возможные протесты радикально настроенных маргиналов.

«А заодно, Оскар, – добавил он про себя, – позволила под шумок избавиться на всякий случай и от тех „умеренных“ диссидентов, которые мешали нам своей болтовней».

– Радикалам, – это уже было сказано вслух, – стало ясно, чем закончатся для них попытки свергнуть Комитет, а общество в целом получило наглядное свидетельство поддержки существующей власти со стороны военных. Даже если МакКвин и мечтает о захвате власти, народ об этом не догадывается. Народ пребывает в убеждении, – Пьер усмехнулся, – что если мы прикажем ей перебить еще миллион человек, она возьмет под козырек и откроет огонь. Помимо того, умеренные и колеблющиеся жители Нового Парижа получили хороший урок: они усвоили, что во время мятежа гибнут не только мятежники, но и зеваки, да и вообще все, случайно оказавшиеся поблизости. Им вряд ли захочется оказаться там, где будут подавлять очередное восстание, и того, кто начнет подбивать народ к бунту, скорее всего, сволокут за шкирку в ближайшее управление БГБ. Таким образом, именно сейчас, когда радикалы разгромлены, а толпа напугана, мы можем заняться реформированием экономики, не слишком опасаясь негативной реакции народа.

– Ход твоих рассуждений мне ясен, – кивнул Сен-Жюст. – Возможно, ты прав и время сейчас не самое худшее. Так или иначе, реформы необходимы, но не будет ли девальвация, проведенная одновременно с урезанием социальных расходов, слишком тяжким ударом?

– Радости от этого мало, но лучше выпить горькую микстуру разом, чем цедить ее глоточками, – возразил Пьер. – Инфляция довела до краха старый режим, но при нас она не только не снизилась, но даже возросла, подрывая межзвездную торговлю, которую мы еще ведем в Силезии и с соларианцами. Насколько я понимаю, у нас только две возможности: национализация всех средств производства в соответствии с докосмической тоталитарной моделью – или поэтапный переход к свободному рынку. Пытаясь сохранить нынешний половинчатый социализм с государственным регулированием даже частной мелочной торговли, мы сами роем себе могилу.

– С этим не поспоришь, – согласился Сен-Жюст.

– По-моему, – продолжил Пьер, – всем уже ясно, что при нас бюрократы справляются с экономикой ничуть не лучше, чем при Законодателях. Учитывая их убогие достижения в этой сфере, мне как-то не хочется расширять их полномочия. Таким образом, остается свободный рынок, а рынок может функционировать лишь при наличии стабильной валюты, платежеспособного спроса и стимулов, побуждающих население работать и зарабатывать. В отношении последнего пункта положение на внешних планетах несколько получше, чем на самом Хевене, в частности там процент долистов никогда не поднимался до здешнего уровня, – но с началом войны трудовые ресурсы стали пополняться даже выходцами из привыкших обходиться пособием жителей Нового Парижа. Проведя девальвацию и урезав БЖП, мы вынудим многих бездельников заняться общественно полезным трудом в гражданской сфере. Время, по-моему, самое подходящее. Не стану утверждать, что этот шаг не будет рискованным. Я был бы рад провести экономическую реформу, не рискуя, но понятия не имею, как такой фокус провернуть.

– Хорошо, – вздохнул Сен-Жюст. – Звучит все убедительно, наверное, ты прав. Просто... если все обернется не так, как хочется, расхлебывать эту кашу придется мне. Мы играем с огнем, Роб, и я обязан подумать о том, хватит ли у меня пожарных, чтобы залить его, если он все-таки вспыхнет.

– Понимаю, тебе и так несладко, а я наваливаю на тебя дополнительное бремя, – признал Пьер. – Рад бы обойтись без этого, да не знаю как. В утешение могу сказать лишь одно: по прогнозам аналитиков, нам надо продержаться двенадцать-восемнадцать месяцев: после этого начнут ощущаться первые плоды реформ, и всем полегчает. Таким образом, если МакКвин, с одной стороны, хоть чуточку улучшит положение на фронтах, с другой, по-прежнему останется пугалом для толпы, а ты будешь держать все происходящее под неусыпным контролем, мы добьемся успеха.

– А если не добьемся? – спокойно спросил Сен-Жюст.

– А не добьемся, так в конечном счете проиграем войну, – ответил Пьер столь же невозмутимо, хотя его взгляд на мгновение сделался отрешенным. – Что, надо полагать, станет концом и для меня, и для тебя, и для Комитета. Но знаешь, Оскар, возможно, не такая уж это трагедия. Во всяком случае, мы получим по заслугам. Мы пришли к власти во имя спасения Республики, но если нам не удастся улучшить положение, значит, переворот был совершен напрасно и вся пролитая нами кровь – море крови! – пролилась зря. Кому же держать за это ответ, если не нам с тобой?

Сен-Жюст молча смотрел на Председателя: по мере того как затягивалась война и осложнялась ситуация, Пьер становился все более задумчивым и пессимистичным, – но такое он услышал от него впервые. Шеф БГБ был потрясен, но, как понял он спустя мгновение, не так сильно, как можно было ожидать. То ли он подсознательно ожидал чего-то подобного, то ли просто понимал, что выбора давно уже нет: с Пьером Сен-Жюст был повязан намертво. И дело не в клятвах – он присягал и Законодателям, которых с легкостью предал. Просто Пьер оказался единственным, кому хватило мужества взять на себя всю чудовищную полноту ответственности за попытку спасти Республику.

«Вспомни, – сказал себе Сен-Жюст, – разве до переворота Пьера не называли безумцем, разве всё, чего ему удалось добиться, не казалось тогда пустыми мечтаниями? Если кто-то и способен найти выход из нынешнего положения, так это Роб Пьер. Ну, а если он не сможет...»

Об этом Сен-Жюст решил не думать.

– Ладно, Роб, – сухо сказал он, кивнув сидевшему за столом Председателю, – может, тебе это и безразлично, но я постараюсь, чтобы все не закончилось для нас так плачевно.

Глава 29

– Гражданин адмирал, поступил приказ с «Саламис», – доложил гражданин лейтенант Фрейзер. – Вам и гражданину комиссару Хонекеру надлежит явиться на борт флагмана через двадцать пять минут. Гражданин адмирал Жискар предлагает также взять с собой начальника штаба и операциониста эскадры.

– Спасибо, Гаррисон.

Покосившись на Эверарда Хонекера, гражданин вице-адмирал Лестер Турвиль полез за пазуху и извлек из внутреннего кармана сигару. С треском содрав обертку, он снова перевел взгляд на Фрейзера.

– Будьте добры, передайте гражданину капитану Хьюиту, что мы с гражданином комиссаром Хонекером покидаем корабль. А моему рулевому сообщите, что мне потребуется бот.

– Есть, гражданин адмирал!

Фрейзер заговорил в микрофон внутренней связи, а Турвиль перевел взгляд на дежурного старшину.

– Гражданин Ханли, не сочтите за труд передать гражданину капитану Богдановичу и гражданке коммандеру Форейкер, что мы с гражданином комиссаром будем ждать их у шлюпочного причала номер два, куда им следует незамедлительно прибыть.

– Есть, гражданин адмирал.

– Кивнув старшине, Турвиль взял сигару в рот, зажег, раскурил, вынул, выпустил в направлении воздухоочистителя идеальное колечко, подкрутил свирепо топорщившийся ус и снова посмотрел на Хонекера.

– Вы готовы, гражданин комиссар?

– Пожалуй, да.

Бок о бок они зашагали к палубному лифту «Графа Тилли». Следом тянулся шлейф ароматного дыма.

Пропустив Хонекера вперед, Турвиль вошел в лифт, набрал код шлюпочной палубы и прислонился к стенке, задумчиво постукивая по бедру пальцами правой руки.

– Почему бы тебе не раскочегаривать эту штуковину в мое отсутствие? – проворчал Хонекер.

Турвиль ухмыльнулся. Народный комиссар постоянно бурчал по поводу сигарного дыма. Для него и Турвиля это стало привычной шуткой, хотя в присутствии посторонних они себе ничего подобного не позволяли. В глазах окружающих отношения между командиром и комиссаром должны были оставаться сугубо официальными. Особенно в том положении, в котором они находились последние девять месяцев.

– Должен же я покурить перед тем, как предстану перед начальством, – благодушно ответил Турвиль.

На самом деле он сожалел о том, что сделал курение частью своего имиджа, и подозревал, что Хонекер об этом догадывается. Современная медицина свела на нет отрицательные последствия курения для здоровья, однако тяга к никотину сохранялась, а постоянно сыпавшийся на мундир пепел, мягко говоря, раздражал.

– Должен, конечно же, должен, – хмыкнул Хонекер.

Улыбка Турвиля осветилась дружеской симпатией, которую он тщательно скрывал от посторонних глаз. Особенно в нынешних обстоятельствах. Уцелевший при пожаре не станет чиркать спичкой рядом с топливным резервуаром, даже если уверен в отсутствии протечек.

Эта мысль заставила Турвиля ухмыльнуться: пожалуй, проверка герметичности топливного резервуара с помощью спички была бы гораздо безопаснее того фортеля, который он в свое время выкинул. По правде сказать, вице-адмиралу до сих пор не верилось, что он сделал это и остался жив. Возражать члену Комитета общественного спасения – безразлично, по какому вопросу, – считалось равносильным самоубийству. Другое дело, что члены Комитета тоже смертны, и судьба устроила так, что гражданка Рэнсом отправилась на тот свет, не успев осуществить свои намерения в отношении гражданина Турвиля.

Вспомнив о Корделии Рэнсом, вице-адмирал почувствовал, как лоб его покрывается испариной. Это подлая сука провоцировала его, всячески добиваясь, чтобы он проявил неуважение к власти. В ту пору Турвиль еще не осознавал всей силы ее ненависти к флоту как таковому, однако чувствовал, что она упорно побуждает его к какому-то опрометчивому шагу, который дал бы повод для расправы. Реальной же побудительной причиной для такой расправы являлся совершенно непозволительный, с ее точки зрения, образ мыслей Турвиля: по глубокому убеждению Рэнсом, офицер, видевший в противниках людей, а не червей, которых надо безжалостно уничтожать всеми возможными средствами, не заслуживал ни доверия, ни жизни.

И ведь сука добилась своего, ей удалось-таки спровоцировать его на протест... однако он до сих пор жив, а она нет. Ее гибель не была делом его рук, но и проливать по ней крокодиловы слезы во время бесчисленных «бесед» с сотрудниками БГБ Турвиль не стал. Очевидная неискренность могла только навредить. Правда, насколько он мог судить, Рэнсом никого не успела проинформировать о своих намерениях, но люди вроде Сен-Жюста должны были понимать, что она приказала ему сопровождать ее к Аиду, а потом к Хевену не для того, чтобы по окончании путешествия одарить страстным поцелуем. Они с подозрением отнеслись бы к любой его попытке выразить скорбь. А вдруг своими фальшивыми стенаниями ненадежный офицер пытается скрыть свою роль в кончине гражданки Секретаря?

К счастью, имелось слишком много объективных и неопровержимых свидетельств его полной невиновности. Не довольствуясь данными приборного контроля, Турвиль (при горячей поддержке Хонекера) настоял на вызове в столицу для дачи показаний представителя гарнизона Аида. Гражданин Уорден Трека, в свое время отнесшийся к предупреждениям Турвиля без должного внимания, отнюдь не обрадовался, однако он, хоть и имел чин бригадира БГБ, не мог отказать старшему народному комиссару. Иначе могло сложиться впечатление, что комендант Аида пытается препятствовать расследованию.

В результате Турвиль и Хонекер прибыли на Хевен в сопровождении гражданина майора Гарфилда. Гарфилд доставил руководству все необходимые записи сенсоров базы «Харон» и переговоров между базой и «Графом Тилли». Из представленных файлов однозначно следовало, что Турвиль первым забил тревогу и сделал все возможное, чтобы предотвратить трагедию. Как ни крути, выходило, что Турвиль и его экипаж проявили себя в этой истории несравненно лучше, чем персонал Госбезопасности, и Хонекер в своем докладе Сен-Жюсту всячески подчеркивал верность своего подопечного служебному долгу.

«Возможно, – подумал вице-адмирал, – по этой причине нас и мариновали так долго. БГБ – личная вотчина Сен-Жюста, а ему наверняка не понравилось, что его подчиненные выказали себя полнейшими олухами. Коли так, Лестер, ты страшный везунчик! Теперь и у шефа Госбезопасности возникло желание надрать тебе задницу!»

Конечно, знай шеф БГБ всю правду, Турвиль давно был бы покойником – но ее не знал даже Хонекер. Сенсоры «Харона» были в тот момент ослеплены, так что правду знали только он и Форейкер. Файл был стерт, и Турвиль не имел ни малейшего намерения рассказывать о случившемся кому бы то ни было. Однако у него была серьезная причина настаивать на вызове свидетеля – служащего Госбезопасности... и именно по этой причине, когда пребывание «Тилли» под негласным арестом на орбите перевалило за шестой месяц бесстрашный Турвиль начал просыпаться в холодном поту.

Рано или поздно тот факт, что леди Харрингтон или, по крайней мере, кому-то из ее людей удалось выжить, должен был стать известным. Если бы это произошло во время изоляции «Графа Тилли», арестованных могли бы попросту тихо убрать как нежелательных свидетелей, но теперь, после отлета корабля... «Теперь это их проблема, – с не совсем уместным самодовольством размышлял Турвиль, – не моя. А мы постараемся больше не попадать туда, где так невзначай можно и исчезнуть». Собственно говоря, Турвиль с удовольствием посмотрел бы, как гэбэшники вынуждены будут наказать кого-то из своих. Впрочем, лучше бы беглых манти так и не поймали...

Потому что в случае поимки их наверняка убьют. Официально оповестив всю галактику о казни леди Харрингтон, власти Народной Республики поставили себя в безвыходное положение. Они не могут позволить себе оставить в живых свидетелей своей лжи.

Турвилю оставалось только сожалеть об их судьбе, но он сделал для пленных все, что мог, и совесть его была чиста настолько, насколько она вообще может быть чиста у служащего нынешнего Народного флота. Поэтому Лестер отложил размышления о манти в сторону и задумался о своем собственном положении.

Многие наверняка сочли бы присвоение ему вице-адмиральского звания наградой за одержанную впервые за долгое время впечатляющую победу, но сам Турвиль подозревал, что повышение сильно смахивает на взятку за молчание или компенсацию за долгое пребывание не у дел. Кроме того, в отличие от большинства офицеров он вовсе не мечтал о повышении – и оно его ничуть не обрадовало. Быть контр-адмиралом намного спокойнее, вице-адмирал – слишком заметная фигура, а высокая трава чаще попадает под косу. В случае неудачи все шишки валятся на головы высших офицеров, и Турвиля отнюдь не привлекала перспектива оказаться под прицелом расстрельного взвода. Он много лет успешно уклонялся от присвоения очередного звания, но на сей раз отвертеться не удалось. Ничего не поделаешь.

«Впрочем, – подумал он, когда лифт уже остановился на шлюпочной палубе, – МакКвин, похоже, собирается прекратить порочную практику отстрела потерпевших поражение флагманов. Не так уж плохо». Плохо только то, что она лично выбрала Лестера Турвиля для участия в задуманной ею операции и открыто протестовала против «домашнего» ареста «Графа Тилли» и его экипажа ведомством Сен-Жюста. Ее протесты оказались полезными, однако Лестер понимал, что, если вдруг над головой МакКвин сгустятся тучи, ему припомнят всё, и та мелочь, что он практически не был знаком с гражданкой Военным секретарем, уже не будет иметь никакого значения. В глазах БГБ он, сам того не желая, окажется одним из примкнувших к «фракции МакКвин»... то бишь из огня да в полымя.

Едва адмирал и комиссар вышли в шлюпочный отсек, как двери другого лифта раздвинулись, выпустив на палубу начальника штаба и операциониста эскадры. Широкоплечий гражданин капитан Богданович кивнул Турвилю и Хонекеру с выражением, отдаленно напоминавшим его обычную улыбку. На длинном узком лице Шэннон Форейкер вообще отсутствовало какое-либо выражение. Внешность Форейкер была пусть и не броской, но вполне привлекательной, однако ее живые черты словно сковало льдом. Турвиль уже не впервые ощутил укол беспокойства. После пленения Харрингтон и особенно после их долгого пребывания под негласным арестом с Форейкер что-то произошло, и теперь вице-адмирал сомневался, что по-прежнему способен угадывать ее мысли. У него сохранялась уверенность в том, что она, единственный (кроме него самого) человек, знавший тайну спасения манти, не станет ни с кем делиться этим секретом, однако внутренне Шэннон заметно изменилась. Конечно, она осталась высококвалифицированным техническим специалистом, но от прежнего безразличия к захлестывавшим флот политическим приливам, равно как от рассеянной небрежности в поведении и высказываниях, не осталось и следа. Теперь она настороженно следила за всем происходящим вокруг, слова подбирала так же тщательно, как составляла оперативные планы, а при обращении к товарищам и начальникам использовала исключительно уставные формы.

Для всякого, хорошо знавшего Форейкер, это было зловещим признаком. Явным свидетельством того, что первоклассный интеллект, делавший ее столь опасной для манти, сейчас занят поисками возможностей противостояния иным противникам.

Разумеется, простая гражданка коммандер не могла представлять собой заметную угрозу для Комитета общественного спасения, но Форейкер была далеко не «простой» – и ее конфронтация с БГБ грозила повлечь за собой тяжкие последствия. Представлялось сомнительным, чтобы ей самой удалось уцелеть в подобном противостоянии, однако было бы непростительным легкомыслием предполагать, что она дешево продаст свою жизнь. Турвиль не сокрушался по поводу возможного ущерба Госбезопасности или Комитету: этой шайке следовало вломить так, чтоб помнили долго. Гораздо больше его беспокоила судьба самой Шэннон, стоившей, в его глазах, всех членов Комитета вместе взятых. Ему вовсе не хотелось, чтобы она канула в небытие. А еще меньше – чтобы вместе с ней канули и другие, скажем, некий Лестер Турвиль.

«С учетом всего этого, – он щелчком отправил сигару в щель мусоросборника и направился к переходному рукаву адмиральского бота, – нынешнее назначение может оказаться гораздо... интереснее, чем мне бы хотелось».

Адмиральский бот приближался к «Саламис». Турвиль не мог отвести глаз от бронепластового иллюминатора. Поразительно! Столь мощного флота ему не доводилось видеть с начала войны. А может быть, и вообще никогда.

Как правило, невооруженным глазом можно увидеть одновременно лишь несколько боевых кораблей. Ведь они, особенно корабли стены, ширина импеллерных клиньев которых измерялась в сотнях километров, даже на парковочных орбитах размещались на значительном расстоянии один от другого, так чтобы импеллеры не пересекались. В противном случае корабль, прежде чем поднять клин, должен был сначала уйти в безопасное пространство, маневрируя на реактивной тяге, что было нерациональной тратой времени и реакторной массы.

Те корабли, которые видел сейчас Турвиль, тоже были рассредоточены, однако их собралось так много, что казалось, будто они сбились тесным роем. Слабый свет звезды класса М2, известной как Секур-В, отражался от бесчисленных белых корпусов Двенадцатого флота, дрейфовавшего на орбите газового гиганта, немногим уступавшего в размерах своей звезде. Тонкая взвесь заполнявших верхний слой атмосферы ледяных кристаллов словно подостлала орбиту туманом: создавалось впечатление, будто человек может переходить с корабля на корабль, ступая по этой смутной поверхности.

Тридцать шесть супердредноутов, шестнадцать дредноутов, восемьдесят один линкор, двадцать четыре линейных крейсера и сорок тяжелых крейсеров. И сбор этой фантастической армады удалось сохранить в тайне!

Это с трудом укладывалось в голове даже у такого старого космического волка, как Турвиль, ибо Секур был обитаемой системой. Правда, все ее обитатели жили на Мариенбаде, единственной населенной планете, вращавшейся вокруг Секура-А, звезды класса F9, основной в этой тройной звездной системе. Возле Секура-Б располагались небольшие индустриальные комплексы, а Секур-В, даже в периастрее не приближавшийся к Секуру-А ближе чем на тридцать шесть световых часов, вообще никто не посещал – незачем было. Таким образом, Хавьер Жискар определил место сбора там, где никому не пришло бы в голову его искать, и сумел провернуть первую фазу операции, ничем себя не выдав.

А сбор был проведен грандиозный. Судов сопровождения и прикрытия было маловато: двадцать три эсминца и легких крейсера, но, все равно, общая масса собранного флота, по прикидкам Турвиля, составляла, без транспортников и тендеров, более восьмисот миллионов тонн. Пожалуй, столько кораблей Народного флота не концентрировалось в одном месте лет пятнадцать, если не двадцать.

Турвиль уже не в первый раз задумался о том, как удалось МакКвин добиться от политического руководства Республики согласия на сосредоточение таких сил. Должно быть, она обобрала до нитки большую часть тыловых систем Народной Республики, даже принимая во внимание ускорившееся в последнее время строительство новых кораблей. Она согнала сюда десять процентов имевшихся в распоряжении Народного флота супердредноутов, половину дредноутов и более трети уцелевших линкоров. Таким образом, впервые после битвы при Ельцине Республике удалось сформировать соединение, потенциально способное вести активные наступательные действия.

«И эти действия, черт возьми, обязаны увенчаться хоть каким-то успехом! Если после того, как Пьер разрешил ей пойти на страшный риск и оголить тылы, все закончится чем-нибудь вроде четвертого разгрома при Ельцине – Эстер не сносить головы. А вместе с ней и всем нам... хотя с нами все проще. В отличие от нее, мы будем на передовой, и в случае неудачи манти разнесут нас в клочья, не оставив никого на потеху Сен-Жюстовым костоломам»

Эта мысль, несмотря на внутреннее напряжение, вызвала у него усмешку. Пожалуй, слухи о его пресловутой воинственности и бесшабашности куда более правдивы, чем ему бы хотелось, ибо... «Черт меня побери, если я не откажусь от такой неимоверной военной мощи – и плевать на последствия!»

Когда гражданин вице-адмирал Турвиль, его комиссар, начальник штаба и операционист эскадры вошли в кабинет, Хавьер Жискар поднял голову. Он успел заметить, как сузились темные глаза Турвиля при виде графинов с ледяной водой, кофейных чашек и прочих атрибутов официального штабного совещания.

– Присаживайтесь, – скрыв улыбку, предложил Жискар гостям.

Дождавшись, когда они рассядутся, он переглянулся с сидевшей рядом Причарт и обратился к Турвилю:

– Как вы, наверное, уже поняли, гражданин адмирал, скоро к нам присоединятся другие командиры эскадр и дивизионов нашего флота: граждане капитан Жубер и коммандер Макинтош ознакомят флагманов с деталями генерального оперативно-тактического плана. Однако мне и гражданке комиссару Причарт хотелось до начала совещания поговорить с вами и офицерами вашего штаба: дело в том, что в предстоящей кампании вашей эскадре предстоит сыграть особо важную роль.

Жискар сделал паузу, и Турвиль поймал себя на том, что едва не заерзал на стуле. А взглянув на Причарт, чье лицо было так же непроницаемо, как лицо Форейкер, с трудом подавил дрожь. Толковали, будто в жилах этой фанатично преданной Комитету особы течет не кровь, а ледяной хладагент, и вице-адмирал мог только порадоваться, что ему не досталась в народные комиссары такая бесчувственная мымра. Нелегкие месяцы, проведенные фактически под арестом, добавили Хонекеру человечности, однако Эверарда и в худшие моменты не окружала леденящая аура, подобная той, что, словно зимний туман, окутывала ничего не выражающую физиономию Причарт.

– Понятно, – сказал гражданин вице-адмирал, когда молчание слишком затянулось, и Жискар слегка улыбнулся.

– He сомневаюсь, гражданин вице-адмирал, – сказал он с едва уловимым намеком на насмешку и активировал голографическую звездную карту.

– Оперативная зона Двенадцатого флота, – без обиняков пояснил он.

Турвиль почувствовал, как мгновенно напрягся сидевший рядом с ним Богданович. Хонекер, не будучи военным специалистом, не сразу понял, что он видит, а вот Шэннон Форейкер выпрямилась, и в ее прищурившихся голубых глазах впервые за долгое время появилось выражение заинтересованности.

Турвиль прекрасно понимал ее; его пальцы непроизвольно потянулись за сигарой. Даже не прочитав названия рядом со светящимися точками звезд, он уже узнал их все: и Сифорд-9, и Ханкок, и Занзибар, и Ализон, и Ялту, и Нуаду. Узнал сразу, как только заметил самую главную пометку на карте: выделенную ярко-алым систему Василиска.

Глава 30

Двери лифта открылись, и гражданка капитан Джоанна Холл, в кругу близких друзей и членов семьи – по причинам, остававшимся для офицеров и старшин корабля НФ «Шомберг» тайной за семью печатями, – звавшаяся Лягушечкой, деловито шагнула вперед.

– Гражданка капитан прибыла на мостик! – объявил дежурный старшина.

Несший вахту гражданин коммандер Оливер Диамато встрепенулся, мысленно выругался и вскочил на ноги. Угораздило же его проворонить прибытие капитана. Мог хотя бы услышать, как приближается лифт. Теперь она в ближайшее время непременно ткнет его носом в эту оплошность. Она всегда так делает.

– Доброе утро, гражданин коммандер.

Темные волосы и смуглое лицо гражданки капитана являли собой разительный контраст со светлой кожей и золотистой шевелюрой Диамато, а его голубые глаза встретились со взглядом карих. Темный колорит как нельзя лучше соответствовал имиджу этой суровой особы, в устах которой обращение «гражданин» казалось нелепым довеском к воинскому званию.

– Доброе утро, гражданка капитан, – ответил Оливер и тут же взял быка за рога, – Прошу прощения, что не заметил вашего прихода, но я просматривал чипы со вчерашними записями и слишком увлекся.

Лягушечка хмыкнула. Несколько секунд она молча в упор рассматривала коммандера, потом пожала плечами.

– Что поделать, Господь пока не удосужился снабдить нас второй парой глаз на затылке. Памятуя об этом, я признаю ваше упущение простительным... на этот раз.

– Спасибо, гражданка капитан. Постараюсь больше такого не допускать, – отчеканил Диамато, гадая, одному ли ему на мостике такой обмен репликами кажется странным и неуместным? Наверняка нет, но он понимал, что его единомышленники едва ли посмеют высказываться вслух.

Гражданка капитан Холл, похоже, как-то пропустила мимо ушей тот факт, что нынешняя власть не поощряет пережитков старорежимного чинопочитания. Она неуклонно требовала от приближенных так называемого «соблюдения субординации и воинской дисциплины» – что отнюдь не обрадовало гражданина лейтенант-коммандера Диамато, когда одиннадцать месяцев назад он прибыл на борт «Шомберга», чтобы занять должность заместителя старшего тактика. Оливер проделал путь от младшего лейтенанта до нынешнего чина всего за восемь стандартных лет. Отчасти причиной стремительного продвижения были его выдающиеся способности – он являлся одним из самых одаренных тактиков, проявивших себя в Народном флоте за нынешнюю кампанию, – но не последнюю роль в его карьере сыграла абсолютная преданность новой власти. Начав службу еще при прежнем режиме, он прекрасно знал, что под внешним лоском офицерского корпуса Законодателей, отгородившегося от народа своими незыблемыми привилегиями, крылось внутреннее разложение флота, и его презрению к старым порядкам мог позавидовать и добросовестный народный комиссар. Вполне естественно, что такие консерваторы (а скорее всего, и реакционеры), как гражданка капитан Холл, казались ему весьма подозрительными.

Диамато ожидал, что гражданин комиссар Аддисон, чья безраздельная преданность Комитету не вызывала ни малейших сомнений, разделяет его предубеждение к офицерам старой школы. Первая же политинформация убедила лейтенант-коммандера в том, что пламенный эгалитаризм стройного русоволосого Аддисона сделает его и Холл естественными непримиримыми врагами. Но он ошибся. Комиссар последовательно поддерживал капитана. И когда Диамато увидел ее в бою, он понял, что столь компетентному командиру можно простить и устаревшие манеры, и даже недостаток правильных политических убеждений.

Кстати, последний, скорее всего, объяснялся не наличием у нее предосудительных убеждений, а их полным отсутствием. Работу свою, как и при старом режиме, она исполняла лучше многих, а политическими вопросами не интересовалась вовсе, относя их к компетенции высшего руководства.

Правда, Диамато ее взгляды отнюдь не восхищали, но семь месяцев назад она наглядно продемонстрировала их основательность и разумность. В то время старшим тактиком был гражданин коммандер Янг. Его назначение вынудило Диамато признать, что и новый режим, увы, далек от совершенства. По уровню компетентности и способностям Янг никак не мог претендовать на столь ответственный пост, однако занял его благодаря высокопоставленным покровителям – и вопреки возражениям не только капитана Холл, но и народного комиссара Аддисона. В конечном счете гражданке капитану пришлось лично управлять кораблем, а дальнейший ход событий основательно научил гражданина лейтенант-коммандера Диамато скромности и осторожности в оценках.

Считалось аксиомой, что линкоры не могут сражаться на равных со тяжелыми кораблями, однако по боевой мощи они превосходят линейные крейсеры настолько же, насколько сами уступают супердредноутам. Другое дело, что супердредноут не может догнать линкор, а линкор – угнаться за линейным крейсером. Сама мысль об охоте линкора за крейсером казалась нелепой. К несчастью для Королевского флота Мантикоры, даже это железное правило могло дать сбой, если у командира линкора хватало мужества и выдержки заглушить импеллеры и затаиться в пространстве, ничем не выдавая своего присутствия до тех пор, пока манти не приблизятся на дистанцию ракетной атаки. У Холл хватило и того и другого. Меньше чем через месяц после того, как гражданин контр-адмирал Турвиль лихим налетом уничтожил мантийское охранение в системе Адлера, она ловко заманила в засаду патруль из трех вражеских линейных крейсеров. Капитаны манти понятия не имели о существовании ее корабля до тех пор, пока вектор их движения не сделал уклонение от обстрела невозможным, и превосходство в скорости и маневренности стало бесполезным.

Линейные крейсеры Королевского флота были серьезными противниками, особенно с учетом качественного превосходства Звездного Королевства в области ракетного оружия и систем РЭБ [12]. Многие офицеры Народного флота поостереглись бы вступать в бой с тремя крейсерами одновременно, хотя линкор и имел больший тоннаж, чем все они вместе взятые. Гражданин Янг, например, страстно желал избежать столкновения. Холл, однако, пожеланиям гражданина коммандера не вняла... и уничтожила два из трех неприятельских крейсеров. Третьему удалось удрать, но с такими повреждениями, что вернуться в строй он смог бы лишь после долгих месяцев пребывания в ремонтных доках. Повреждения получил и «Шомберг», но на их устранение потребовалось всего пять недель.

Конечно, это была лишь мелкая стычка, но одновременно и сложнейшая тактическая задача, а Холл решила ее словно бы между делом. У манти было безусловное численное превосходство – и еще два эсминца сопровождения. Оливер во время боя находился на мостике, он видел все своими глазами. И больше всего его поразило то, что команда мостика (за исключением гражданина Янга) была абсолютно, непоколебимо уверена в компетентности своего капитана.

Военная организация – не лучший полигон для обкатки эгалитарных идей. Защита общества, провозгласившего экономическое и социальное равенство, была доверена жесткой авторитарной иерархии с ясно и недвусмысленно определенной командной цепочкой. В боевых условиях власть могла принадлежать только одному человеку, никакой комитет не способен эффективно руководить боем. Для Диамато, хоть и с запозданием, это стало очевидным: Холл выиграла бой вопреки утверждениям и рекомендациям Янга – и тем не менее ей и комиссару Аддисону понадобилось целых семь месяцев, чтобы преодолеть политическое давление и избавиться от негодного тактика.

Сопоставление этой ситуации с деятельностью Комитета общественного спасения причинило гражданину Диамато немалое беспокойство. Но вскоре он понял, что прямое сравнение некорректно. Ведь военные действия – весьма ограниченная, узкая сфера человеческой жизни. Огромный макрокосм Народной Республики требовал комплексного подхода, и сочетание централизованной власти с множеством точек зрения, представленных комитетами на местах, безусловно, являлся лучшим из возможных компромиссов.

И гражданка капитан Холл, исповедуя раздражающий командный стиль, в военной сфере была абсолютно на своем месте. Вот почему, понял, наконец, Диамато, гражданин комиссар Аддисон поддерживал эту аполитичную особу. Возможно, народный комиссар и не питал к ней симпатии, однако испытывал уважение, а успехи «Шомберга» под ее командованием стали главным аргументом для гражданки контр-адмирала Келлет, которая выбрала их линкор флагманом оперативной группы 12.3.

– Не переусердствуйте с извинениями, гражданин коммандер, – с легкой и почти не язвительной улыбкой сказала ему гражданка капитан Холл. – Вы ведь у меня тактик, а для тактика вполне естественно проводить время, анализируя тактические задачи... даже когда он на вахте.

Пройдя мимо него, Лягушечка уселась в командирское кресло и просмотрела распечатки. Диамато, сложив руки за спиной, ждал возможных вопросов.

– Выяснили инженеры, что послужило причиной возникновения гармонических колебаний в Бета-30?

– Никак нет, гражданка капитан! – ответил Оливер, радуясь, что догадался вместе с гражданином коммандером Хопкинсом пятнадцать минут назад свериться с техническими отчетами.

Отсутствие у вахтенного офицера полной информации о состоянии дел на корабле Холл считала серьезным упущением. А гражданин комиссар никогда не заступался за провинившихся и никогда не избавлял от наказаний. Диамато подозревал, что Аддисон нарочно старается держаться за спиной капитана во время разносов, а возможно, даже поддерживает и вдохновляет ее.

Хмыкнув, гражданка капитан набрала команду на клавиатуре, встроенной в подлокотник кресла, и задумчиво уставилась на заполнившие дисплей данные. Приглядевшись через плечо капитана к цифрам и кодам, Оливер понял, что она просматривает те самые чипы, из-за которых он проворонил ее появление на мостике. Вдруг она резко повернулась. Диамато не успел отвести взгляд и чуть не зажмурился, ожидая выволочки. Холл, однако, лишь улыбнулась.

– Теперь понимаю, гражданин коммандер, почему вы так увлеклись, – сказала она, жестом подозвав его и дав знак встать рядом.

– Знаете, – добавила Лягушечка, остановив изображение, – я не сразу поняла, что к чему, но теперь вижу. Вы очень точно провели этот маневр.

Диамато осторожно кивнул. Он и сам гордился тем, что у него получилось, хотя и сомневался в том, что придуманный им фокус найдет широкое применение в боевой практике. В правильном сражении, когда корабли выстроены стеной, попытка изменить вектор движения на перпендикулярный с одновременным вращением по продольной оси может уничтожить корабль, поскольку чревата перекрыванием импеллерных клиньев. Однако в данном случае речь шла не о битве в строю, а о дуэли один на один, и оригинальный, совершенно неожиданный маневр вполне себя оправдал.

– Вопрос в том, – продолжила Холл, забросив ногу на ногу и глядя на него с лукавым прищуром, – осознанно вы действовали или инстинктивно.

Диамато стало не по себе, но капитан, заметив, как вытянулось его лицо, тут же пояснила:

– И то и другое характеризует вас положительно, но по-разному. А мне надо знать, чего и в каких случаях от вас можно ждать.

– Ну... – сбивчиво начал Диамато, – я... Размышлять-то особо некогда было, так что, можно сказать, это была инстинктивная реакция. Но... совсем автоматической я бы ее не назвал. Мне уже приходила в голову эта мысль... и я понял, что она может быть небесполезной... при определенных обстоятельствах... ну и сделал зарубочку на память. Так, на всякий случай...

Он беспомощно пожал плечами, и она рассмеялась.

– Вижу, гражданин коммандер, я в вас не ошиблась. Молодчина, Оливер, так держать!

Диамато едва не прослезился: за все время совместной службы капитан не только ни разу не назвала тактика по имени, но вообще не давала понять, что знает, как его зовут. И вдруг она запросто называет его «Оливером», да еще и хвалит!

Между тем Холл не сводила с него взгляда, и мысли молодого офицера лихорадочно заметались: он пытался сообразить, какого, черт возьми, ответа от него ждут.

– Рад, что вы положительно оценили мою находку, – промямлил он наконец, не придумав ничего лучшего.

– Ага, но радуетесь вы рано, – сказала она, улыбнувшись еще шире. – Видите ли, раз уж вы обладаете определенными качествами, мы с гражданином коммандером Хэймером решили эти качества по возможности развивать и совершенствовать. На это вам выделяется минимум четыре часа в день.

Видимо, по выражению лица Диамато чувства его читались совершенно ясно, ибо улыбка Холл расплылась во все лицо. Подавшись вперед, она похлопала его повыше локтя и добавила:

– Я попросила старпома ввести в седьмой симулятор дюжину новых задач, специально для вас. Когда наступит ваша следующая вахта, мне будет интересно взглянуть, как вы их решили.

– Думаешь, нам и вправду удастся это провернуть? – очень тихо спросил Эверард Хонекер.

Лестер Турвиль едва не рассмеялся, но, вслушавшись в голос комиссара, посмотрел на него очень серьезно.

– Что-то я не замечаю в тебе безудержного оптимизма, приличествующего представителю самой передовой части самого передового народа Вселенной, – сказал он вместо ответа.

Последние месяцы (и последние события) сблизили командира с комиссаром, однако Турвиль впервые дерзнул отозваться о режиме и его идеологии с недвусмысленной издевкой.

«Правда, – подумал адмирал, мысленно усмехнувшись, – я выбрал для этого не лучший момент».

«Граф Тилли», только что ставший флагманом второй оперативной группы Двенадцатого Флота, как и весь названный флот, покинул систему Секура. Согласно плану, через двадцать четыре дня все оперативные группы должны прибыть к месту назначения, что ознаменует собой начало основной фазы операции «Икар». Вряд ли стоило лезть в такой ситуации на рожон, рискуя оставить группу 12.2 без командира. Надо же, едва перевел дух, как тут же вернулась эта дурацкая привычка молоть языком в самых неподходящих местах. Другой бы после такой истории зарылся поглубже и надолго затих. Правда, у него были все основания подозревать, что Корделия Рэнсом к ним обоим – и к командиру и к его комиссару – относилась с равным отвращением.

«А теперь вопрос, – размышлял гражданин вице-адмирал, – означает ли это, что ответное отвращение Эверарда будет перенесено и на других членов Комитета? Если он и вправду не видит между ними особой разницы, это может оказаться полезным. Особенно если на нас с Жискаром, хотим мы того или нет, навесят ярлык сторонников МакКвин».

– Нам, идущим в авангарде, приходится частенько оглядываться на оставшихся позади, – сказал Хонекер после непродолжительного молчания. Такой ответ можно было истолковать двояко, и Хонекер выдержал паузу в несколько секунд, после чего холодно улыбнулся. – А учитывая, что кое-кто склонен реагировать на малейшие неудачи не слишком рассудительно, мой интерес к данной теме не является чисто умозрительным. И, признаюсь, перспектива столь глубокого проникновения во вражеское пространство меня нервирует.

– Ну, если тебя нервирует только это, можешь успокоиться, – ответил Турвиль, скрывая свое облегчение за широкой ухмылкой.

Слова «не слишком рассудительно» можно было считать убийственной оценкой действий руководства БГБ, если учесть, что исходили они от сотрудника этой самой организации и были произнесены в беседе с его поднадзорным. Сам факт их произнесения указывал на то, что со времени пленения Хонор Харрингтон взгляды Хонекера претерпели серьезную эволюцию, в сравнении с чем шансы быть разорванным в клочья ракетами манти показались Турвилю не заслуживающей внимания мелочью.

– Я, безусловно, одобряю твою уверенность и воинственный настрой, гражданин адмирал, – суховато сказал Хонекер. – Но если тебе, космическому ковбою, может быть, и все едино, то я предпочел бы услышать что-то более определенное, чем «можешь успокоиться». Тот факт, что мы углубляемся в пространство, контролируемое Альянсом, на двести светолет, имея в своем распоряжении всего тридцать шесть кораблей стены, к спокойствию не располагает. Ты уж прости, но мне все это до боли напоминает операцию гражданина адмирала Терстона у звезды Ельцина, а перспектива разделить его судьбу меня не вдохновляет. Насколько я помню, там мало кто уцелел.

– Есть некоторые различия, сэр, – мягко указал Турвиль, ничем не выдав своего удивления по поводу небывалой откровенности. Хонекер ни за что не повел бы себя таким образом, не будь у него двухсотпроцентной уверенности в том, что все подслушивающие и записывающие устройства либо отключены, либо находятся под полным его контролем. Откинувшись в кресле, Турвиль размышлял, как лучше ответить.

Не исключена возможность того, что комиссар просто подставляет вице-адмирала, провоцируя на высказывания, которые дадут БГБ основания его удавить... Однако, по здравом рассуждении, стоит ли придумывать такую сложную комбинацию? Чтобы погубить Турвиля, достаточно просветить кое-кого на Хевене насчет того, какие распрекрасные отношения сложились у гражданина флотоводца с гражданкой Рэнсом незадолго до ее безвременной кончины. В конце концов, кто не рискует, то не выигрывает!

Эти мысли пронеслись в голове Турвиля за долю секунды. Он улыбнулся.

– Во-первых, сэр, Занзибар и звезда Ельцина – это далеко не одно и то же. Занзибар – более густонаселенный мир, но преимущественно аграрный. Его астероидные пояса очень богаты, и за последние тридцать лет там основательно развилась добывающая промышленность, но в составе экспорта доминирует сырье. Занзибар можно характеризовать как мир третьего уровня развития, тогда как Ельцин уже достиг второго и, как мне кажется, очень быстро приближается к первому. Что гораздо важнее, флот Занзибара – это не более чем досветовые силы местной самообороны, и для обеспечения безопасности ему необходима поддержка мантийских пикетов. Ну а Грейсонский флот – это реальная сила, превратившая систему Ельцина в черную дыру для наших кораблей.

Хонекер кивнул, но без особой убежденности, и Турвиль счел необходимым продолжить.

– Помимо этого, оперативные планы и практическое руководство операциями «Кинжал» и «Икар» весьма и весьма различаются. Учитывая сложность задач, это немаловажный фактор. Самому мне служить с гражданином адмиралом Терстоном не доводилось, но все знают: он был штабистом, из тех, кого называют «бумажными стратегами». А гражданин адмирал Жискар – практик, опытный боец, по собственному опыту знающий, каково приходится под огнем. По моему мнению, он и гражданка Секретарь МакКвин сумеют избежать стратегических ошибок, которые так дорого стоили Терстону у звезды Ельцина.

– Каких, например?

– Ну, например, Терстон явно перемудрил, надеясь выманить манти и грейсонцев с позиций до атаки. Вообразил, будто сумеет обдурить их и убрать со своего пути, а затем нанести удар по беззащитной цели. Хуже того, он настолько увлекся собственными умозрительными построениями, что отказывался видеть все, что им противоречило. И это – в ситуации, когда противник обладал гораздо более совершенными средствами радиоэлектронного противодействия. В действительности ему удалось правильно оценить силы противника, лишь когда завязался бой. Результатом трагического самообмана стало то, что он попал под концентрированный огонь шести супердредноутов, причем огонь велся чуть ли не в упор.

Гражданин вице-адмирал пожал плечами и сделал движение руками странное движение, как будто подбросил что-то в воздух.

– И вот ведь что обидно: прояви он чуть больше осмотрительности, не рвись так вперед, его сил хватило бы на то, чтобы захватить систему. Да, один на один линкору с супердредноутом не потягаться, но линкоров-то у него было тридцать шесть! Я уж не говорю о двух дюжинах линейных крейсеров! У него была возможность подавить противника ракетными залпами с дальней дистанции, а он этой возможности не использовал. Это, однако, просчет тактический, а вот вера в то, что противник поведет себя именно так, как ему хочется, есть стратегический просчет, очевидный, по-моему, даже для неспециалиста. Разумеется, всегда есть смысл попытаться ввести неприятеля в заблуждение, внушить ему, будто ты собираешься атаковать в пункте А, и ударить в пункте Б. Но строить стратегию на том, что противник станет действовать именно так, как нужно тебе, недопустимо.

– Постой, но как раз такой ошибки Терстон вроде бы не совершил. Ты ведь сам сказал, что его огневая мощь позволяла ему одержать победу, даже если бы враг повел себя не так, как ожидалось.

– Позволять-то позволяла, но он не смог использовать имевшиеся возможности как раз потому, что вся его стратегия была выстроена в расчете на уклонение от настоящего боя. Другое дело, что у него могло просто не быть выбора: не исключено, что ему пришлось выстроить ее именно так, чтобы убедить руководство позволить ему хоть как-то действовать. Как-то раз, при посещении Октагона, я повстречался с гражданином Секретарем Кляйном. Должен сказать – ты уж не истолкуй мои слова превратно – худшего аргумента в пользу гражданского контроля над флотом, чем гражданин Кляйн, и не придумаешь.

Произнося эти слова, Турвиль внимательно следил за глазами Хонекера, но народный комиссар даже не моргнул.

– Главная проблема гражданина Кляйна как военного министра, – продолжил гражданин вице-адмирал, – состояла в том, что он слишком боялся неудачи, а потому не мог позволить себе рискнуть, в то время как победа без риска не достигается. Да, не могу не признать, что в ту пору, сразу после убийства Гарриса, флот находился не в лучшем состоянии, и обучение персонала приходилось проводить прямо по ходу боевых действий, но идея Кляйна состояла в том, чтобы перейти в глухую оборону и заманить манти в наше пространство. Наступательные операции сложнее оборонительных, и он, надо полагать, надеялся, что манти, сунувшись к нам, совершат множество ошибок – тех самых, которые совершили мы сами. Увы, ты наверняка заметил, что они наделали не так много ошибок, как ему хотелось. Кроме того, сугубо оборонительная стратегия абсолютно бесперспективна, если радиус зоны оперативных действий составляет два или три световых столетия. Невозможно выставить у каждой системы пикеты настолько сильные, чтобы они гарантировали отражение любой атаки неприятеля. Мы можем или равномерно распределить все силы по нашему пространству, или сконцентрировать их возле наиболее значимых пунктов и на наиболее вероятных направлениях вражеского наступления. В первом случае все системы будут защищены одинаково слабо, а во втором некоторые будут защищены хорошо, но за счет других. Врагу, таким образом, остается лишь правильно выбрать объект для атаки. Для того чтобы получить шанс выиграть войну, необходимо идти на риск и предпринимать наступательные действия. Какой-то древний адмирал со Старой Земли, запамятовал, как его звали, говаривал: «Кто не рискует, тот не выигрывает». И это правда. Так вот, скорее всего Терстон выступил с планом, обосновывавшим уклонение от реального боя, ради того, чтобы добиться от Октагона и Комитета разрешения на хотя бы урезанный вариант наступательных действий. Добавлю, если бы на самом деле он планировал дать бой и выиграть его, я счел бы этот обман простительным, а его самого уважал бы гораздо больше. Граждане адмиралы Тейсман и Жискар – или гражданка Секретарь МакКвин – вполне могли бы решиться на такой шаг. Но гражданин Терстон, выступив с концепцией, удовлетворявшей стремление руководства к «минимальному риску», похоже, сам уверовал в ее осуществимость. Он размечтался, хотел, как говорится, «и на елку влезть, и не уколоться», а в результате грохнулся с этой елки и свернул себе шею. В отличие от него, гражданка МакКвин не стремится хитростью вынудить противника к каким-либо определенным действиям: вместо этого она намерена воспользоваться тем, что противник уже сделал. Кроме того, от граждан Кляйна и Терстона ее отличает и готовность к риску, причем немалому. Иными словами, она заранее уверена в том, что нам придется участвовать в нешуточных сражениях, но местом этих сражений определила системы, в которых мы можем рассчитывать на успех.

– Но Занзибар является союзником Мантикоры уже почти десять стандартных лет, – указал Хонекер. – Альянс даже построил там новую верфь и держит – особенно с тех пор, как отбил у нас Сифорд-девять, – сильные пикеты.

– Правильно, – согласился Турвиль. – Но следует учесть, что в данный момент они находятся примерно в таком же положении, какое было у нас, когда Терстон приступил к выполнению операции «Кинжал». Хотя и по несколько иным причинам. Они вынуждены увести значительную часть своей боевой стены в ремонтные доки – а между тем их собственные успехи привели к опасной растянутости границы. Они – так же как и мы – не могут быть сильными везде, потому что для этого им просто не хватает кораблей. Надежностью обороны каких-то объектов приходится жертвовать, и в первую очередь это относится к таким системам, как Занзибар. Звезда находится в глубоком тылу, там с незапамятных времен не проводилось активных операций, и никто не станет сосредоточивать там крупные силы. Конечно, Занзибар не беззащитен: его огневой мощи хватит, чтобы отбить атаку одной или двух эскадр линейных крейсеров... потому-то у нас и будут три эскадры линкоров.

Сделав паузу, Турвиль взглянул Хонекеру в глаза.

– Откровенно говоря, – продолжил он, – нам следовало сделать это давным-давно. Мы потеряли уйму линкоров, пытаясь остановить манти на подступах к звезде Тревора. Тем не менее у нас осталось их две сотни. В последнее время стало расти и число супердредноутов. Наша задача состоит в том, чтобы использовать оставшиеся линкоры с максимальной эффективностью. Поскольку для боевого построения они не подходят, у нас появилась возможность не подставлять их попусту под огонь, а, заменив специально предназначенными для боя стена на стену супердредноутами, применять линкоры в рейдах по глубоким тылам неприятеля. Они лучше других приспособлены для такого рода задач, ибо скорость и маневренность позволяют им уходить от преследующих дредноутов и супердредноутов, а огневая мощь – подавлять линейные крейсера. Таким образом, мы можем заставить манти серьезно задуматься о безопасности своих тылов, а каждый тяжелый корабль, который им придется выделить на охрану звезды, находящейся в двух, а то и трех десятках световых лет позади линии фронта, с военной точки зрения можно считать выведенным из строя. Вот ради чего затеяна операция «Икар». Мы хотим – впервые с начала войны – перехватить инициативу, но даже если в этом преуспеть не удастся, мы, на худой конец, лишим инициативы мантикорцев. Что, гражданин комиссар, станет наивысшим нашим достижением за всю войну.

– Так ты и вправду веришь в успех этого плана? – чуть ли не с удивлением спросил Хонекер.

Турвиль позволил себе резкий, лающий смешок.

– Еще как верю, комиссар, будь я проклят! Наверное, мы потеряем часть кораблей: манти не те ребята, чтобы, даже будучи застигнутыми врасплох, сдаться без боя, но имеющимися там силами им с нами не справиться. Их потери будут больше наших, причем нанесенный им ущерб не ограничится уничтожением кораблей. Мы нанесем страшный удар по их инфраструктуре... а возможно, и боевому духу. Если дело пройдет хоть наполовину так хорошо, как задумано гражданкой Секретарем, операция окажет колоссальное воздействие на весь дальнейший ход войны.

«И, – добавил он про себя, – МакКвин избежит еще двух ошибок, допущенных Терстоном. Она не сунется к звезде Ельцина... и не будет сражаться против Хонор Харрингтон»

– Надеюсь, ты прав, гражданин адмирал, – тихо проговорил Хонекер.

Он несколько успокоился, но все еще выглядел озабоченным. Турвиль решил не трогать пока перспективную тему, сочтет или нет начальство гражданина народного комиссара их обоих членами «группировки МакКвин», если дело дойдет до чисток. Хватит с бедняги и одной причины для головной боли.

– Я тоже надеюсь, – откликнулся вице-адмирал с широкой улыбкой, – а напрасны мои надежды или нет, мы выясним примерно через три стандартные недели.

Глава 31

– Ну вот, мы и собрались... наконец.

Граф Белой Гавани чувствовал, что в его словах звучит раздражение, но справиться с собой не мог. Два месяца, отведенные Капарелли на ожидание супердредноутов с Мантикоры, растянулись до пяти, в результате чего сбор Восьмого флота завершился на пятнадцать месяцев позже первоначально намеченного срока. Точнее, завершится, если последние два супердредноута Королевского флота прибудут, как ожидается, послезавтра. И не завершился бы даже в этот срок, не согласись Грейсон заменить три так и не дошедших до Ельцина мантикорских корабля своими. «Ну что ж, – подумал граф, обводя взглядом собравшихся в штабной рубке офицеров своего штаба, – нет худа без добра. Зато я получил „Хонор Харрингтон“ и еще один супердредноут этого типа».

Он перевел взгляд на схему флота, подсознательно выделяя изображения кораблей ГКФ. Грейсонские специалисты работали как демоны, чтобы «Харрингтон» сошла со стапелей вовремя. Неполадки с бета-узлами заставили их снять соответствующие запчасти с другого строившегося супердредноута, но они успели к сроку... и леди Алисон, чья беременность была уже заметной, нажала кнопку и взорвала прикрепленную к носу корабля бутылку шампанского ровно в первую годовщину, минута в минуту, ужасного сообщения о казни своей дочери.

«Символика в имени корабля и дате спуска очевидна для всех, – мрачно размышлял Белая Гавань, – и уж во всяком случае для меня. И для Иуды Янакова, избравшего „Хонор Харрингтон“ своим флагманским кораблем. Признаюсь, я рад, что „Хонор“ снова служит под моим началом, и мне не терпится увидеть, как она проявит себя в бою».

При этой мысли уголки его губ дернулись, однако он тут же согнал с лица намек на улыбку. Вряд ли кто-нибудь из его офицеров это заметил. Все они сидели, опустив глаза.

«Похоже, я позволил своему раздражению проявиться слишком заметно, – сделал вывод адмирал. – А сказать точнее, вел себя, точно сфинксианская гексапума, у которой разболелся клык. Да, наверное, так оно и было».

– Ну что ж, леди и джентльмены, – сказал, он вслух, постаравшись придать голосу непринужденность, – говорят, лучше поздно, чем никогда, – и мне кажется, это старое присловье справедливо и по отношению к нам. Дженни, как дела на Барнетте?

– Сэр, согласно последнему, недельной давности, донесению разведки, перемен нет.

Дженифер О'Брайен, разведчик из штаба адмирала Александера, рыжеволосая и голубоглазая, была уроженкой Мантикоры и реципиентом пролонга в третьем поколении. В свои тридцать один год старший лейтенант О'Брайен благодаря пролонгу выглядела семнадцатилетней девчушкой, но, несмотря на внешность, молодость и относительно невысокое звание, Белая Гавань затребовал ее в свой штаб специальным запросом. Еще перед первым сражением при Сибринге младший лейтенант О'Брайен резко разошлась во мнении с тогдашним начальником разведки адмирала Александера. Вышло так, что права оказалась она, но, поскольку во внимание были приняты соображения ее начальника, Томас Тейсман чувствительно потрепал посланное графом Белой Гавани на захват Сибринга оперативное соединение и вынудил его к постыдному отступлению. Винить старого разведчика граф не стал – он и сам сделал те же выводы, основываясь на тех же данных, – но оба они запомнили: юная О'Брайен заметила то, что проглядели два космических волка. И не только заметила, но дерзнула отстаивать свою позицию, возражая не только непосредственному начальнику, но и самому командующему.

– Прогоните для нас еще разок эти цифры, – попросил он, и пальцы Дженни забегали по клавиатуре.

– Итак, согласно нашей информации, на настоящий момент в системе Барнетта находится двадцать шесть кораблей стены, двадцать восемь линкоров, двадцать линейных крейсеров, от тридцати до сорока тяжелых крейсеров, от тридцати пяти до сорока легких и минимум четыре десятка эсминцев. Насчет ЛАКов никаких сведений нет, но мы знаем, что Энки и база Дю Квесин были хорошо укреплены еще до войны, и должны предположить, что для усиления орбитальной обороны они используют автономные ракетные платформы. Иными словами, мы должны предположить наличие у них примерно ста девяноста боевых единиц, способных перемещаться в гиперпространстве, и огневых средств, размещенных стационарно, на малых судах или автономных платформах, чья совокупная мощь в шесть или семь раз превосходит мобильные силы. Прошу прощения, сэр, – добавила она, потупясь, – но я не могу оперировать более точными цифрами. Их нет: нынешнее состояние орбитальной системы обороны Барнетта мы знаем плохо. Известно, что у них были проблемы с ремонтом, и, возможно, значительная часть стационарных оборонительных систем выведена из строя, но я бы на это рассчитывать не стала. Моя точка зрения такова: они создали комплексную систему защиты, основанную на сочетании мобильных и стационарных огневых средств. Для чего сняли часть техники с других, менее важных объектов.

Белая Гавань хмыкнул. Доводы Дженни звучали убедительно, но граф все равно повернулся к начальнику штаба.

– Что скажете, Алисон?

– Я согласна с Дженни, – не раздумывая, ответила капитан второго ранга леди Алисон Гранстон-Хенли. – Все наши источники подтверждают, что МакКвин, возглавив военное ведомство, повела дела совершенно по-новому, и ей ли не знать, что Тейсман – один из лучших флотоводцев. Эстер – не Кляйн и не станет повторять его ошибок. Она наверняка сделала все возможное, чтобы обеспечить Тейсмана стационарными средствами, ибо в противном случае мы увидели бы усиление мобильной компоненты обороны. Причем усиление за счет тяжелых кораблей. Ну а если бы она не собиралась по-настоящему защищать систему, Тейсман не получил бы и того, что имеет: зачем терять корабли попусту?

Белая Гавань медленно кивнул и, оглядев собравшихся офицеров, увидел на лицах большинства несомненное согласие. Но коммандер Йеренский, астрогатор, командированный из Королевского флота, похоже, испытывал некоторые сомнения. И, похоже, их разделял коммандер Янаков, грейсонский баталер.

– Ваше мнение, Трев? – обратился граф к своему оперативнику, коммандеру Эревонского флота Тревору Хаггерстону.

Грузный здоровяк почесал бровь, пожал плечами и, криво усмехнувшись, сказал:

– По моему мнению, Дженни и капитан Алисон правы. На сбор Восьмого флота у нас ушло бог знает сколько времени. МакКвин не может исключить возможность того, что мы привлечем к атаке на Барнетт и несколько подразделений Третьего флота. И хотя Тейсман имеет пятьдесят четыре корабля против наших сорока девяти, двадцать восемь из них – это линкоры. Таким образом, наше превосходство в общем тоннаже, за изъятием линейных крейсеров, составляет пятнадцать процентов, а в тоннаже кораблей стены – сорок семь процентов. Более того, привлечение нами оперативных соединений Третьего флота способно увеличить эту цифру вдвое, чего МакКвин и Тейсман не могут не знать.

Если, зная это, Эстер МакКвин не выводит с Барнетта корабли и даже не заменяет дредноуты линкорами, которые не так жалко терять, значит, она надеется, что стационарные средства способны обеспечить надежную оборону системы.

– Прошу прощения, – встрял коммандер Янаков, – но это возможно лишь в том случае, если у МакКвин развязаны руки и ей в своих действиях не приходится оглядываться на политическое руководство.

Русоволосому офицеру минул тридцать один год, он относился к первому поколению грейсонцев, прошедшему пролонг – сразу после присоединения Протектората к Альянсу. Состоявший в родстве с адмиралом Янаковым, коммандер отличался примечательной красотой, а его карие, с золотистыми крапинками глаза разили всех встреченных женщин во всех флотах Альянса – без пощады и наповал.

– Полагаю, коммандер, – спокойно отозвалась О'Брайен, – нам следует предположить, что дело обстоит именно так.

Она, во всяком случае внешне, оставалась равнодушной к чарам грейсонца, который, впрочем, не вполне осознавал степень собственной привлекательности.

– Я понимаю, что анализ происходящего подводит к такому заключению, – невозмутимо сказал Янаков, – и готов признать этот анализ вполне корректным. Да что там, я почти уверен в его корректности! Но мы не должны упускать из виду и иные возможности. Предоставление адмиралу МакКвин права вести военные действия без оглядки на политическое руководство является столь радикальным отступлением от основных принципов управления, принятых в Народной Республике, что в это трудно поверить. Конечно, порой происходят и совершенно невероятные перемены, однако, рассчитывая на них, следует проявлять осторожность.

– Это разумно, – согласился Белая Гавань. – Но мне кажется, аналитики обеих разведывательных служб определили рамки новых полномочий МакКвин с достаточной точностью.

– Как я уже говорил, сэр, – гнул свое Янаков, – мне и самому эти выводы представляются убедительными. Однако если она совершенно свободна в своих действиях, почему не подкрепила группировку Тейсмана кораблями стены? Наша разведка потеряла из виду по меньшей мере три эскадры вражеских супердредноутов, не говоря уже о целом рое линкоров! Будь я на месте МакКвин – и имей я серьезное намерение отстоять Барнетт! – некоторые из этих неведомо куда девшихся кораблей уже давно прибыли бы в систему. А о них там, – он пожал плечами и развел руками, – ни слуху ни духу!

– Доводы коммандера заслуживают внимания, – признала лейтенант О'Брайен. – Я сама задавалась этим вопросом. И, как вы знаете, обращалась к капитану Лихи, – (Лихи был начальником разведки Третьего флота), – чтобы проконсультироваться как с мантикорской, так и с грейсонской военными разведками. Увы, оказалось, что определенного мнения на этот счет у них не сложилось. Точно известно лишь одно: пропавшие корабли пока нигде не объявились. Скорее всего, они отправлены на переоснащение. Коль скоро Лига, в нарушение эмбарго, поставляет хевам военные технологии, модернизация имеющихся кораблей стены была бы с их стороны очень разумным шагом. Возможность осуществить перевооружение мы невольно предоставили им сами, ибо в последние восемнадцать месяцев практически их не тревожили.

– Знаю, Дженни! – пробормотал Белая Гавань и, потерев подбородок, бросил взгляд на парившую над столом голограмму.

На комбинированном изображении карта системы звезды Тревора соседствовала с ретранслируемой картинкой с главного дисплея флагманского мостика. Зрелище производило сильное впечатление.

Восьмой флот – двести военных кораблей, включая тридцать семь мантикорских и грейсонских супердредноутов и двенадцать эревонских дредноутов, – плавал в пространстве в сорока пяти световых секундах от терминала Мантикорской туннельной Сети в системе Тревора. Именно через этот терминал должны были прибыть последние супердредноуты. Но на голограмме были видны не только корабли адмирала Александера, но и пятьдесят пять висевших на орбите Сан-Мартина супердредноутов Третьего флота, которые обеспечивали оборону системы и прикрывали как пребывавшие в стадии сбора силы, так и монтируемые, но еще не завершенные стационарные защитные комплексы. По завершении монтажа половину этих комплексов планировалось оставить в зоне прикрытия Сан-Мартина, тогда как другая предназначалась непосредственно для охраны терминала. Монтаж потребовал очень долгого времени по той причине, что хевы, перед тем как покинуть Сан-Мартин, сделали все возможное для уничтожения орбитальной индустрии системы. Все оборудование пришлось доставлять из систем Альянса. Времени на строительство ушло больше, чем предполагалось первоначально, но, так или иначе, первую очередь орбитальных крепостей планировали поставить на боевое дежурство в ближайшие шесть-семь стандартных месяцев. После этого система вздохнула бы с облегчением, но пока на стационарных орбитах по-прежнему несли свою гордую вахту бесчисленные корабли первой линии, готовые защищать то, что было завоевано ценой чудовищных потерь. Александер задержался взглядом на световых значках супердредноутов.

И ощутил знакомое бешенство. Разумеется, при виде могучих кораблей он испытывал гордость, вспоминая ожесточенные сражения, в ходе которых удалось овладеть этой системой, ну а Феодосию Кьюзак, сменившую его на посту командующего Третьим флотом, граф глубоко уважал и высоко ценил. Ярость его вызывал тот факт, что терминал превратился в якорь, намертво удерживавший Третий флот на месте. Ведь звезду Тревора, по идее, захватывали ради того, чтобы повысить мобильность флота, а не ставить корабли на прикол, однако в Адмиралтействе до полного завершения строительства орбитальных фортов не желали даже слышать о сокращении Третьего флота.

«Нет, я несправедлив», – напомнил он себе. По правде сказать, у Кьюзак уже забрали двадцать супердредноутов, но все они отправились не в боевые рейды, а прямиком на ремонтные базы Королевского флота для профилактического ремонта. И его Восьмому флоту остававшиеся у Кьюзак корабли тоже не светили: Королевский флот сражался за звезду Тревора больше трех лет и обязан был исключить даже малейший риск снова потерять этот бесценный трофей.

«Все будет хорошо, – сказал себе Белая Гавань. – Мы снова переходим в наступление, и, как бы ни были опытны и умны МакКвин и Тейсман, они упустили время. Даже если Тейсман и вправду располагает своей версией подвесок, ему все равно не хватит огневой мощи для отражения нашей атаки. Ну а когда мы овладеем Барнеттом, им придется пересматривать все свои планы с учетом нового стратегического фактора – операций Восьмого флота. Черт побери, мы долго запрягали, но теперь снова поедем быстро».

– Вот так, ребята! Предполагается, что мы будем действовать таким манером.

Жаклин Армон широко улыбнулась участникам совещания – командирам подразделений и штабным офицерам, включая недавно получившего повышение коммандера Стюарта Эшфорда. Голограмма над столом штабной рубки сильно отличалась от того, что видел Эшфорд на мониторе своей секции всего полгода назад. Конечно, это всего-навсего симулятор, но все равно зрелище впечатляющее: три уничтоженных линейных крейсера, тринадцать эсминцев и все тридцать три транспортника, охранение которых и составляли вышеперечисленные военные корабли. Таблица сбоку перечисляла потери ЛАК-крыла: шесть кораблей уничтожены, восемь получили повреждения, которые невозможно устранить силами бортовых ремонтных служб «Минотавра», тринадцать подлежат восстановлению без отправки в доки. Соотношение потерь казалось фантастическим: общий тоннаж выведенных из строя, окончательно или временно, ЛАКов составил двести восемьдесят тысяч тонн, тогда как уничтоженные военные корабли противника имели суммарный тоннаж почти четыре миллиона, а грузовые – четверть миллиарда тонн.

– Концепция ЛАК себя вполне оправдывает... во всяком случае, на тренажерах, – заметила капитан Трумэн.

Шкипер «Минотавра», естественно, была приглашена на разбор результатов компьютерных учений; она улыбалась, но в голосе ее слышалась нотка предостережения.

– Это безусловно так, мэм, – подхватил коммандер МакГивер. – Сами посудите, соотношение тоннажа было восемьсот к одному в их пользу, а соотношение потерь, не знаю уж какое, но явно в нашу.

– Действительно в нашу, и составило оно один к ста пятидесяти двум, – вступила в разговор Барбара Стахович. – Мы потеряли сто девятнадцать единиц, из них окончательно девяносто три, а они шестнадцать тысяч девятьсот пятьдесят одну.

– На симуляторе! – кисло указал Зеленый контр-адмирал Джордж Холдерман.

В отличие от Трумэн, его на разбор учений никто не приглашал – он пришел сам. Это не соответствовало традициям Королевского флота, однако ни у кого на борту «Минотавра» не было достаточно высокого звания, чтобы перечить контр-адмиралу. На борту «Минотавра» не было ни одного человека, который бы обрадовался прибытию Холдермана, поскольку контр-адмирал являлся давним, убежденным и непримиримым противником самой концепции широкого применения носителей. Солидный боевой опыт придавал его суждениям определенный вес, и он стал признанным лидером и оратором «палубных ракетчиков», как окрестили на флоте противников новой тактической идеи. Все прекрасно знали, что он считает всю затею с ЛАКами бессмысленным и совершенно недопустимым разбазариванием ресурсов. А главное, у Холдермана имелись сторонники, влияния которых хватило для того, чтобы, вопреки сопротивлению Янакова, назначить «палубного» адмирала главой комиссии по оценке боевых возможностей «Минотавра».

– Со всем должным почтением, адмирал, – невозмутимо сказала Трумэн, – должна заметить, что до реального столкновения кораблей с противником любая стратегическая, оперативная или тактическая концепция может быть опробована только на тренажерах и компьютерных моделях. Надежность этого метода никем не подвергается сомнению, а он однозначно подтверждает эффективность применения легких кораблей.

Золотоволосая женщина смотрела Холдерману прямо в глаза, и его бычья физиономия помрачнела. Капитану Элис Трумэн не нравилась бесцеремонность, с которой гость вломился в обсуждение, ей не нравился и он сам как человек, а еще больше ее возмущала нечестная игра: Холдерман пытался подвергнуть сомнению результаты учений на симуляторах, чтобы убедить приемную комиссию принять во внимание «более реалистические» оценки – то есть пренебречь всеми преимуществами ЛАКов: в скорости, маневренности и малой уязвимости благодаря размерам.

Контр-адмирал отлично понимал, на что она намекает, и тон капитана привел его в ярость. Мало того, младший по званию офицер осмелился возразить старшему даже не в приватной обстановке, а публично! Однако достопочтенная Элис Трумэн была не просто младшим офицером. Она имела превосходный послужной список, отменную репутацию, влиятельных друзей – и состояла в списке на повышение. При появлении первой же флагманской вакансии ей предстояло получить звание контр-адмирала, минуя коммодорский чин, что в Королевском флоте случалось очень редко даже в военное время. Холдерман об этом знал – и не сомневался, что смелость Трумэн вызвана как раз тем, что она в курсе планов бюро по кадрам. Только это могло объяснить столь беспримерную наглость.

Однако при всех блестящих перспективах в настоящий момент она оставалась всего лишь капитаном первого ранга, и Холдерман не преминул этим воспользоваться. Он подался вперед, вызывающе демонстрируя свое превосходство в росте – целых двадцать пять сантиметров.

– Повторяю, капитан, это всего лишь симулятор, – с нарочитой невозмутимостью сказал он. – И ничего, кроме симуляторов, вы не увидите, пока наша комиссия и Адмиралтейство не убедятся в перспективности и оправданности предложенной концепции. А меня, откровенно скажу, увиденное здесь ни в чем не убеждает, и я едва ли могу рекомендовать столь нереалистичный проект к внедрению.

– Нереалистичный, сэр? – переспросила Трумэн. Ее голубые глаза потемнели, и несколько ее подчиненных, почуяв приближение грозы, опасливо переглянулись. – Позвольте спросить, в каком смысле?

– Во всех смыслах! – отрезал Холдерман. – Согласно вводным параметрам данного упражнения, капитаны кораблей эскорта не были осведомлены о возможностях атакующих, поскольку ранее с подобными тактическими единицами не сталкивались.

– Понятно, сэр, – сказала Трумэн, склонив голову набок и оскалив зубы в чем-то напоминающем улыбку. – А позвольте спросить, могли ли капитаны эскортирующих кораблей иметь представление о возможностях «Шрайков»?

– Конечно, нет! Этот проект все еще находится в списке «Совершенно секретно».

– Прекрасный аргумент, сэр. Но, если только я не ошиблась, целью данных учений и было выявление того, как проявят себя ЛАКи при столкновении с противником, не осведомленным относительно их потенциальных возможностей. Или мне что-то не так объяснили?

Холдерман побагровел. Сами по себе слова Трумэн не содержали вызова, но тон был холодным и острым, как бритва. И, что еще больше взбесило контр-адмирала, она была совершенно права.

– В чем бы ни состояла заявленная цель учений на симуляторе, – прохрипел он, – по-настоящему доказать свое право на существование концепция может лишь после проверки в столкновении с людьми, понимающими, с чем они имеют дело. Разве не понятно, капитан, что рано или поздно противник осознает возможности ваших пташек и выявит их слабые места? Так не лучше ли выявить их самим, а не ждать, когда ценой их обнаружения станет потеря кораблей и гибель экипажей?

– Безусловно, сэр. Я лишь позволила себе заметить, что цель данных учений состояла в том, чтобы установить, чего можно ожидать от противника при первичном столкновении.

– Первичное столкновение! – чуть ли не выплюнул Холдерман, презрительно скривив губы. – Даже если признать вашу правоту в этом отношении, капитан, результат компьютерных учений ничего не доказывает. Можно подумать, будто заинтересованное лицо не может внести в программу изменения в пользу той или другой стороны!

– Еще как может, сэр! – немедленно откликнулась Трумэн. – Другое дело, что даже после такого вмешательства заинтересованное лицо не всегда в состоянии добиться желаемого результата. Не так ли, сэр?

Холдермана от ярости едва не хватил удар, а многие из присутствующих оцепенели: все знали, на что намекает Трумэн, но никто не ожидал, что у нее хватит смелости заявить об этом открыто.

Контр-адмирал Холдерман убедил арбитров компьютерных учений изменить вводную и детально проинформировать офицеров, которым предстояло командовать выступавшим против «Минотавра» виртуальным дивизионом супердредноутов, о содержании проекта «Анзио» и боевых характеристиках «Шрайка». Это было серьезное отступление от плана испытаний, одобренного Бюро кораблестроения, вооружения (и лично адмиралом Эдкоком) и подготовки личного состава. Все понимали, что оно обеспечит супердредноутам бесспорное преимущество. Однако оба корабля стены все равно оказались выведенными из строя, хотя им удалось прихватить с собой тридцать ЛАКов «Минотавра» и серьезно повредить еще одиннадцать. Пока за все время виртуальных боев это были самые серьезные потери носителя... и тем не менее, уничтожив корабли общим тоннажем в семнадцать миллионов тонн, ЛАКи расплатились всего шестьюстами тысячами тонн, не говоря уже о двенадцати тысячах человек в обмен на триста тридцать два погибших в экипажах крыла.

– Да не можете же вы серьезно считать эти... игрушечные лодочки боевыми кораблями! – взревел, утратив самообладание, Холдерман. – Что они могут против готовой к бою стены с сенсорной сетью и системой управления огнем?

– Я ничуть не сомневаюсь, что при встрече с подготовленным противником мы понесем куда более серьезные потери, сэр, – ответила Трумэн. – Никто и никогда не утверждал обратного. Точно так же, насколько мне известно, никто и никогда не пытался утверждать, будто эти «игрушечные лодочки» способны заменить эффективно управляемые корабли стены. У носителей и ЛАКов свои задачи, но в ходе виртуальных учений они проявили себя даже лучше, чем ожидалось. Возьму на себя смелость заявить, что на первом этапе проверки капитан Армон и ее люди неопровержимо доказали практичность и действенность проекта «Анзио».

– Вы можете заявлять, что вам взбредет в голову, капитан! – рявкнул Холдерман, глаза которого полыхали злобой. – К счастью, решение принимать не вам, а комиссии. Ну а мы с коллегами продолжим виртуальные испытания до тех пор, пока не получим веских доказательств того, что эти штуковины и вправду на что-то способны.

– Понятно, – с ледяной бесстрастностью обронила Трумэн и пожала плечами. – Разумеется, я ни в коем случае не могу подвергнуть сомнению правомочность вашего желания провести полную, всестороннюю и всеобъемлющую проверку предложенной концепции. – Ее голос был холоден, но настолько ядовит, что грозил разъесть краску на переборке. – Однако капитану Армон и ее офицерам необходимо подготовиться к завтрашним учениям. Возможно, нам с вами, сэр, следовало бы оставить их, чтобы они могли заняться делом?

Холдерман злобно зыркнул на нее, но возразить не посмел. Как капитан «Минотавра» Трумэн была полной хозяйкой на борту своего корабля и, в теории, имела право потребовать, чтобы он вышел из каюты или вообще покинул корабль. Правда, подобный демарш против старшего по званию мог стоить карьеры даже офицеру, имеющему высоких покровителей, но, судя по выражению лица Трумэн, ей сейчас было на это наплевать. С другой стороны, как бы ни сказалось это впоследствии на судьбе Трумэн, самому Холдерману вовсе не улыбалось выставить себя на посмешище В худшем случае ее демарш мог обернуться концом и его карьеры. А самое мерзкое: могло оказаться и так, что капитан Трумэн все-таки права насчет этих проклятых ЛАКов, а он попросту утратил чутье. Маловероятный поворот событий, но пренебрегать им все же не стоит.

– Разумеется, капитан, вы совершенно правы, – сказал он, вновь обретая спокойствие, недвусмысленно указывавшее, что капитан Трумэн нажила себе смертельного врага. – Если вы распорядитесь вызвать мой бот, я, пожалуй, вернусь на орбитальную базу, чтобы проконсультироваться относительно помянутых вами завтрашних испытаний с арбитрами.

– Разумеется, сэр. С удовольствием.

И опять, уже в который раз, слова были совершенно безобидны, но тон уязвлял до глубины души. Одарив на прощание капитана раздраженным взглядом, контр-адмирал, тяжело ступая, покинул каюту. Трумэн проводила его взглядом, а когда люк за его спиной закрылся, повернулась к своим затаившим дыхание подчиненным и криво улыбнулась.

– Можете уделить мне минутку, Джеки? – вежливо спросила она, качнув головой в сторону выхода.

– Разумеется, мэм, – ответила Армон, и они вышли в коридор перед совещательной комнатой.

Холдермана на виду уже не было, и Трумэн улыбнулась снова, на этот раз почти непринужденно.

– Наверное, мне следовало бы вести себя потактичнее, – со вздохом заметила она, – но этот сукин сын меня достал.

– Меня тоже, – признала Армон, – но все равно...

– То-то и оно, что все равно. Что бы мы ни делали, он будет стоять на своем, потому что предубежден против проекта и пытается его завалить независимо от результатов. Правда, – рассудительно добавила она, – я сделала что могла, чтобы воодушевить его предпринять дополнительные усилия.

– Дополнительные?.. – удивилась Армон. – А могу я узнать, зачем?

– Джеки, все так просто, что проще некуда, – ответила со смешком Трумэн. – Холдерман с коммодором Паже – старшие офицеры в комиссии – тянут волынку с заключением уже не первый месяц. Ваши люди на всех учениях громят противника наголову с минимальными потерями, но они упорно отказываются признавать это. Разве не так?

– Конечно, так. Это заметно.

– Более чем заметно. И могу побиться об заклад, что они продолжат придираться к чему можно и к чему нельзя. До тех пор, пока в каком-нибудь виртуальном бою обороняющаяся сторона не прихлопнет все ваши пташки гуртом. А рано или поздно это случится, потому что, при всей нелепости ситуации, эти люди вовсе не идиоты, а мастера традиционной тактики. Нам с вами известно, что ЛАКи весьма уязвимы, и для них это тоже не секрет. Они сумеют выстроить ситуацию так, что ради выполнения задачи вам придется пойти на катастрофические потери. И пусть повторение такой ситуации в реальных условиях будет практически невозможно, они все равно заявят, что такое может случиться, а значит, осуществление проекта грозит флоту колоссальными потерями при минимальных результатах. И итоги именно этого, неудачного для нас виртуального учения будут положены в основу их доклада Адмиралтейству.

Армон уставилась на нее чуть ли не с ужасом, и Трумэн вздохнула. КоЛАК «Минотавра» являлась прекрасным офицером, хоть иконы с нее пиши, но она родилась не в семье военных. В этом отношении Армон несколько напоминала Хонор Харрингтон, чья семья, если не считать службы Альфреда Харрингтона в качестве военного врача, тоже не знала флотских традиций. А вот Элис Трумэн была дочерью вице-адмирала, внучкой капитана и контр-адмирала, правнучкой коммодора, двух контр-адмиралов и Первого космос-лорда, и практикуемое в Королевском флоте византийское интриганство со всеми его хитросплетениями отнюдь не являлось для нее секретом. Она прекрасно понимала, каким именно образом Холдерман с приятелями собираются зарубить проект окончательно или положить его под сукно. Более того, Трумэн не сомневалась, что руководствуются они не личной неприязнью или корыстью, а исключительно своим пониманием пользы и долга. Другое дело, что она просто не могла позволить им добиться успеха: флот отчаянно нуждался в тех преимуществах, которые могли предоставить ему «Шрайки».

– Положитесь на меня, Джеки, – сказала она как можно мягче. – Загубить проект им едва ли удастся: у него слишком много очевидных достоинств. Но вот отложить его в долгий ящик, годика этак на два, им вполне по силам. И этого мы допустить не должны.

– Но каким образом вы собираетесь помешать этому, подначивая Холдермана?

– Дело в том, что, насколько я понимаю, Холдерман сейчас настолько разъярен, что по прибытии на базу «Ханкок» вызовет арбитров и начнет вносить в параметры завтрашних учений такие поправки, что от ваших пташек только перья полетят. Думаю, результат будет примерно таким же, как у адмирала Парнелла в Третьей битве при Ельцине.

– И что же тут хорошего? – ошеломленно спросила Жаклин.

– Это не просто хорошо, Джеки, это замечательно. Поскольку я уже составила жалобу на имя адмирала Эдкока в Бюро вооружения, с копиями адмиралу Капарелли, вице-адмиралу Гивенс в департамент планирования, вице-адмиралу Данверс в Бюро кораблестроения и вице-адмиралу Танит Хилл в Бюро подготовки личного состава. Я не имею права скрывать от руководства тот факт, что виртуальные задания составляются нереалистично.

Глаза Армон расширились: Трумэн перечислила имена пяти космос-лордов. Собственно, из всех лордов Адмиралтейства хитроумная Элис пропустила только двоих – адмирала Кортеса, возглавлявшего бюро кадрового состава, и главного военного врача вице-адмирала Мэннока. Трумэн сияла.

– Разумеется, я никого не подозреваю в предвзятости, фальсификации или чем-то подобном, – благочестиво добавила она. – Просто, по моему мнению, в последнее время при составлении программ допускаются... просчеты, мешающие полной и объективной оценке боевых возможностей носителей. В такой ситуации долг предписывает мне привлечь внимание начальства, что мною и было сделано. Одна беда: старшина Мэнтут по странному стечению обстоятельств, кажется, запамятовала отправить копию в адрес самого Холдермана и его комиссии. Конечно, это непростительный промах... впрочем, я не сомневаюсь, что депеша попросту затерялась при пересылке.

– Вы хотите сказать... – Армон уставилась на собеседницу с почти благоговейным трепетом.

– Я хочу сказать, что у власть предержащих появятся веские основания очень, очень внимательно изучить параметры заданий, включая все вносившиеся изменения. И тогда обнаружится, что после долгой череды впечатляющих успехов ЛАКи вдруг потерпели сокрушительное поражение. Их лордства будут вынуждены вникнуть в проблему глубже, потолковать с арбитрами... и тогда выяснится, кем и какого рода изменения вносились в программу перед этим роковым для атакующей стороны испытанием. Подозреваю, – улыбка Трумэн сделалась злорадной, – адмиралу Холдерману и коммодору Паже будет трудновато все это объяснить.

– Боже мой, Элис! – выдохнула Армон.

На несколько секунд воцарилось молчание, затем Жаклин покачала головой.

– Что у вас на уме, я поняла, но вдруг Холдерман не клюнет? Вдруг он и дальше будет тянуть время? А заодно решит поквитаться с вами? В конце концов, он ведь контр-адмирал!

– Ну, мне кажется, что он заглотил наживку, потому что, во-первых, взбешен, а во-вторых, искренне уверен в своей правоте. А в третьих, семя брошено, осталось дождаться всходов. Пусть не сразу – не сегодня, не завтра, не послезавтра! – но он не удержится от соблазна дискредитировать проект одним сильным ударом. Тут-то ловушка и захлопнется. Голову с него, надо думать, не снимут, погоны тоже, но после огласки всей этой истории любой его выпад против меня будет воспринят как недостойная флаг-офицера попытка свести счеты с младшим по званию, виновным лишь в скрупулезном исполнении своего долга. Конечно, на флоте умников полно: кое-кто сообразит, где была зарыта собака, но меня это не волнует. Люди, способные понять, что я сделала, сообразят, почему мне пришлось пойти на хитрость. Возможно, они не придут в восторг от капитана, устроившего контр-адмиралу такую роскошную подставу, и если кто-то из них окажется в составе комиссии по присвоению званий и флагманским назначениям, когда начнется рассмотрение моего дела... у меня будут неприятности. Но неприятности следует переживать по мере их поступления, и до этого еще надо дожить. Надеюсь, к тому времени флот уже осознает и признает ценность проекта.

– А если вы ошибаетесь? – тихо спросила Армон.

– Если ошибаюсь, впереди меня ждет не слишком блестящая, по меркам моей семьи, карьера, – сказала Трумэн с большей беззаботностью в голосе, чем в сердце. – Меня это не обрадует, родителей тоже. Но мне достаточно и того, что они поймут, чем я руководствовалась. Ну и кроме того, – она искренне улыбнулась, – мне не придется мучиться угрызениями совести. И я так или иначе вставлю Холдерману толстый, хорошо смазанный фитиль. Поверьте, Джеки, одного этого достаточно, чтобы оправдать всю затею.

Глава 32

Сигнал тревоги прозвучал очень тихо. Лейтенанту Гейнсу этот звук врезался в память навсегда: сначала показалось, будто центральный компьютер деликатно прокашлялся, желая ненавязчиво привлечь к себе внимание.

Только потом, в мучивших его долгие годы ночных кошмарах, он всегда знал, какой ужас знаменует собой этот вроде бы безобидный звук.

Протянув руку, Гейне отключил зуммер и всмотрелся в контрольный дисплей, выискивая внутри гиперграницы изображение прибывшего к Сифорду-девять корабля. Оно нашлось быстро, лейтенант, кивнув самому себе, ввел уточняющую команду.

Компьютер создал новое, меньшее по размерам голографическое изображение – размытое пятно, пульсировавшее янтарным и ярко-красным светом: потенциально враждебный контакт. Гравитационные сенсоры засекли след гиперперехода, но на расстоянии двух, а то и трех световых минут даже лучшие средства обнаружения не могли определить класс и количество кораблей, этот переход совершивших. Для точной идентификации прибывших требовался анализ индивидуальных импеллерных следов. Лейтенант терпеливо ждал запуска двигателей.

Возможно, это просто незапланированный дружеский визит, подумалось ему. Нельзя было исключить и появление разведывательных кораблей хевов. Правда, в последнее время это случалось нечасто. В глубине души Гейнсу даже хотелось, чтобы это были хевы. В прежние времена они частенько вторгались в систему, и тогда лейтенант с интересом и даже восторгом наблюдал за маневрами адмирала Хеннеси, направленными на перехват. То было незабываемое, захватывающее зрелище. Адмирала Сантино Гейнс в бою пока не видел, и было любопытно узнать, как проявит себя этот командир в сравнении со своим предшественником.

Компьютер продолжал анализировать характеристики импеллеров, и лейтенант нахмурился: длительность расчетов почти наверняка указывала на множественный гиперпереход. Это, конечно, не исключало возможность незапланированного дружеского визита, однако более вероятным казалось намерение нескольких вражеских разведчиков совершить совместную операцию. Многоцелевой перехват сулил еще более увлекательное зрелище, чем погоня за кораблем-одиночкой. Но сначала следовало точно выяснить, кого же это занесло в систему.

В туманной сфере начали мигать отдельные символы: ряд импеллерных характеристик был уже расшифрован, но дистанция по-прежнему оставалась слишком большой. Приходилось ждать, пока система разберется в слабых излучениях двигателей.

Конечно, задержку легко было объяснить. В свое время Сифорд планировали окружить сверхсветовыми сенсорами, такими же, какие обеспечивали сферу раннего обнаружения и предупреждения вокруг внутренних систем Звездного Королевства, но это так и осталось благим намерением. Сам Гейнс подозревал, что необходимые документы затерялись где-то в недрах департамента материально-технического обеспечения. По его скромному мнению, если где-то в обжитом людьми космосе и существовала черная дыра, то находилась она в здании вышепоименованного ведомства. Ведь именно там бесследно и без какой-либо надежды на последующее обнаружение исчезали бесчисленные запросы, заявки и заказы.

Правда, он мог и заблуждаться. Несмотря на мощные орбитальные крепости, сооруженные хевами у Сифорда незадолго до того, как сэр Йенси Паркс вышвырнул их из системы, захваченная база никогда не рассматривалась Королевским флотом как приоритетный объект. Год или два специалисты так и роились здесь, изучая брошенные противником вооружение и технику, а потом Звездное Королевство потеряло интерес к базе.

По размерам она превосходила базу «Ханкок», и теоретически КФМ вполне мог подключить оставшиеся от хевов верфи к выполнению текущих строительных или, на худой конец, ремонтных программ. Однако техническое оснащение базы «Сифорд-9» по меркам Мантикоры было примитивным, а в самой системе не имелось населенных планет. Модернизация верфей в соответствии с мантикорскими требованиями и транспортировка в систему рабочей силы в количестве, необходимом для полноценного функционирования этих верфей, обошлись бы почти в стоимость сооружения нового судостроительного комплекса. Кроме того, Ханкок имел перед Сифордом явное преимущество с точки зрения обеспечения безопасности. По правде сказать, захват Сифорда был осуществлен Парксом с целью устранения угрозы излишне протяженному гиперпространственному маршруту Мантикора-Василиск, а также для того, чтобы лишить хевов плацдарма для нападения на Ханкок, Занзибар, Ализон, Йорик и все остальные расположенные в данном секторе системы Альянса.

Планы модернизации ремонтных стапелей не были заброшены окончательно: периодически про них вспоминали, стряхивали с них пыль... и убирали подальше до лучших времен. Флот находился в стесненных обстоятельствах, и о том, чтобы направлять средства на второстепенные объекты, нечего было и мечтать. Адмиралтейство даже начало отзывать корабли из пикетов системы на базу «Ханкок» для переоснащения, не утруждая себя посылкой им временной замены, тем самым косвенно признав, что если в Звездном Королевстве и есть база, без которой оно вполне в состоянии обойтись, то это «Сифорд-9». Там не было ничего заслуживающего внимания, хотя солидное техническое подразделение на всякий случай поддерживало неиспользуемые ремонтные цеха в рабочем состоянии, а охрану объекта осуществляли две эскадры тяжелых крейсеров и усиленный дивизион супердредноутов, подкрепленный полуэскадрой линейных крейсеров и двумя эскадрами эсминцев. И, разумеется, начальник сенсорной станции «Сифорда-9», офицер флота ее величества лейтенант Генрих Гейнс.

Звучит чертовски впечатляюще, подумал он со смешком, однако те же соображения, по которым не подлежали модернизации здешние верфи, препятствовали и модернизации сенсорного оснащения. В распоряжении Гейнса имелась лишь очень редкая сеть сверхсветовых сенсоров, размещенная главным образом на платформах первого и второго поколения, чуть ли не таких же, какие использовала леди Харрингтон во Второй битве при Ельцине. По сравнению с аппаратурой третьего поколения, о которой он знал лишь понаслышке, скорость передачи данных в его сети была очень низкой, и...

Абстрактные размышления резко оборвались: голограмма внезапно рассыпалась и соткалась заново. Глаза Гейнса поползли на лоб, во рту неожиданно пересохло.

Информация все еще оставалась неполной: объекты находились в десяти световых минутах от главных сенсоров, и компьютеры продолжали работу по идентификации. Собственно говоря, все выведенные на дисплей данные, кроме результатов чтения импеллерных излучений, уже устарели на десять минут, но даже этих неполных сведений хватило, чтобы превратить желудок в ком смерзшегося свинца.

С трудом оторвав взгляд от голограммы, лейтенант ввел в коммуникатор код наивысшего приоритета. Ему показалось, будто ожидание тянулось целую вечность, хотя в действительности не прошло и десяти секунд. В наушнике зазвучал полный невыразимой скуки голос:

– Боевой информационный центр оперативной группы. Коммандер Ярувальская слушает.

– Центр, докладывает Сенсор-один! – четко произнес Гейнс – Обнаружено вхождение в систему неизвестных – повторяю, неизвестных! – кораблей. Вектор один-семь-семь на ноль-девять-восемь относительно базового, расстояние от базы десять-точка-семь-семь световой минуты. Сверхсветовой рапорт о прибытии передан не был.

– Неизвестные корабли? – В голосе не осталось и следа скуки; лейтенант явственно представил себе, как Ярувальская подскочила в кресле. – Идентификация класса?

– Коммандер, я работаю с сенсорами, ограниченными скоростью света, – напомнил ей Гейнс – Гравитационные датчики выявили, – (чтобы не ошибиться, он сверился с приборами), – выявили пятьдесят четыре источника гравитационного возмущения. От пятнадцати до двадцати из них компьютеры предварительно идентифицируют как супердредноуты, а еще десять как линкоры. Эти выводы основываются исключительно на силе излучения импеллеров, мэм, но мне они кажутся правильными.

Коммуникатор молчал, но Гейне почти слышал проносившиеся в голове Ярувальской мысли. Двадцать пять – минимум двадцать пять! – кораблей стены – это слишком много для разведывательного рейда. Трем супердредноутам и четырем линейным крейсерам, составляющим охранение базы «Сифорд», против такой силы не устоять.

– Поняла вас, Сенсор-один, – сказала Ярувальская спустя несколько секунд. – Переадресуйте все поступающие к вам данные прямо на мой терминал – и постарайтесь по мере возможности уточнить их.

– Есть, мэм, – ответил Гейне, испытывая огромное облегчение оттого, что передал информацию – а вместе с нею и ответственность – старшему по званию. Теперь ему оставалось лишь продолжать отслеживать поступление новых данных... и надеяться каким-то чудом остаться в живых.

– Ну, если до сих пор их сенсоры нас и не видели, то теперь уж точно засекли, – сказала гражданка вице-адмирал Элен Шалю своему народному комиссару, когда на флагманском мониторе стали возникать вспышки, обозначавшие импеллеры манти. Приглядевшись к ним, она нахмурилась и потерла бровь.

– Вас что-то беспокоит, гражданка адмирал? – спросил гражданин комиссар Рэндал.

– Маловато импеллерных сигнатур, – ответила она, пожав плечами, и обернулась к своему операционисту. – Оскар, на какие силы мы должны были натолкнуться здесь по прогнозам штаба?

– Аналитики обещали нам встречу с шестью-восемью кораблями стены и дюжиной линейных крейсеров, гражданка адмирал, – немедленно доложил коммандер Оскар Левитт. По его тону она поняла: ответ для протокола. Коммандер вовсе не считает, что эта информация не отложилась в голове его адмирала. Снова переведя взгляд на Рэндала, Шалю указала подбородком на монитор.

– В любом случае – хотя мы находимся еще слишком далеко, чтобы судить с уверенностью, – эскадрой кораблей стены там и не пахнет. И, гражданин комиссар, я сильно сомневаюсь в том, что нас встретит помянутая дюжина линейных крейсеров. Сдается мне, кораблей стены у них здесь три или четыре, с небольшим прикрытием из тяжелых крейсеров.

– А не держат ли они остальные тактические единицы в засаде? – спросил, пытаясь скрыть беспокойство, Рэндал.

Шалю тонко улыбнулась. Такая мысль приходила в голову и ей: подобные коварные трюки как раз в духе трусливых ублюдков манти.

– Не знаю, сэр, – откровенно призналась она. – Возможности такой исключить нельзя. С другой стороны, граждане адмирал Жискар и лейтенант Тадеуш предупреждали, что многие имеющиеся у нас данные безнадежно устарели. Наши разведчики не заходили в систему очень давно. Мне лично кажется, что манти просто отправили часть супердредноутов на ремонт и переоснащение. По данным разведки, они массово переоборудуют корабли стены.

Рэндал хмыкнул. Некоторое время он молча, скрестив руки на груди, смотрел на монитор, а потом спросил:

– Можете сказать, что они будут делать?

– В настоящий момент они мечутся как безголовые цыплята, – с холодной усмешкой ответила Шалю. – Даже если они и скрыли какие-то силы, их все равно недостаточно, чтобы остановить нас – тем более, на столь дальней дистанции. Однако внутренний голос подсказывает мне, что у них есть только то, что мы видим, и сейчас они отчаянно пытаются придумать, как с толком это использовать. Ну, а что они смогут предпринять... – Она пожала плечами. – У нас на буксире подвески, не говоря уж о решительном превосходстве в численности и тоннаже. Вдобавок мы застали их врасплох. Полагаю, они могут только убежать... или умереть. И откровенно говоря, – улыбка ее сделалась еще холоднее, но в глазах зажегся хищный огонь, – мне все равно, что именно они предпочтут.

– Мне нужны альтернативные варианты! – рявкнул Красный контр-адмирал Элвис Сантино.

«В таком случае, – язвительно подумала Андреа Ярувальская, – тебе стоило оторвать свою толстую задницу от кресла и потратить хотя бы несколько часов, чтобы заранее обдумать возможность возникновения такой ситуации».

Сантино сменил вице-адмирала Хеннеси два с половиной месяца назад, когда пикет сократили до нынешних размеров, и на Ярувальскую новый флагман благоприятного впечатления не произвел. Он похвалялся тем, что, приняв флагманский корабль Хеннеси, не заменил в штате ни единого человека. Подумайте, какое великодушие! Это ли не доказательство доверия к офицерам? Ведь в противном случае он расставил бы по всем постам своих людей, разве не так?

Ярувальскую, однако, его трескотня не убеждала. Она подозревала, что Сантино, несмотря на престижность должности командующего силами обороны системы, спровадили сюда потому, что Звездному Королевству эта система нужна была, как решетчатая дверь в воздушном шлюзе, и Сантино не стал перетасовывать персонал просто потому, что не видел в этом никакого смысла. Ему было наплевать на боеготовность базы, о возможности нападения на которую он даже не задумывался. С того момента, как он принял командование, в системе не было проведено ни одного – даже виртуального – учения!

Разумеется, свои мысли Андреа оставила при себе, однако она знала, что их разделяют многие офицеры.

– Сэр, – произнесла Ярувальская самым рассудительным тоном, – если допустить, что данные Сенсора-один точны – а оснований сомневаться в их точности у нас нет, – альтернативы у нас нет. У противника как минимум двенадцать супердредноутов и восемь дредноутов, а у нас всего три корабля стены. У них двенадцать линкоров и четыре линейных крейсера против наших пяти... – Андреа едва заметно повела плечами. – Для того чтобы их остановить, нашей огневой мощи явно недостаточно. На мой взгляд, самым разумным решением было бы распорядиться о немедленной эвакуации технического персонала и убраться отсюда.

– Неприемлемо! – отрезал Сантино. – Я не Франциска Иржин, чтобы сдать проклятым хевам вверенную мне систему без боя.

– Прошу прощения, сэр, – сказала Ярувальская, – мы не можем сражаться с ними лицом к лицу, и они это прекрасно знают. Неприятель вынырнул из гиперпространства одиннадцать с половиной минут назад и сейчас находится на расстоянии около девяти с половиной световых минут при скорости сорок пять тысяч километров в секунду. Это значит, что через сто семнадцать минут они совершат разворот, а через двести пятьдесят девять минут достигнут базы. Чуть больше четырех часов, адмирал. У эвакуационных кораблей очень мало времени на подготовку к отлету.

– Черт побери, такое впечатление, что я разговариваю не с хладнокровным боевым офицером, а с паршивым штафиркой! Неужели вам не стыдно выказывать трусость перед лицом врага? – взревел Сантино.

Глаза Ярувальской полыхнули такой яростью, что сидевшая поблизости сотрудница сжалась в комок.

– Ни одна статья Военного кодекса не обязывает меня выслушивать оскорбления, адмирал Сантино, – произнесла она, роняя каждое слово как осколок льда. – Мой долг заключается в объективной оценке оперативной ситуации. Именно это я и делаю. Неприятель – без учета кораблей поддержки – имеет перед нами шестикратное превосходство по тоннажу. Их ста сорока семи миллионам тонн мы можем противопоставить только двадцать пять с небольшим.

– Коммандер, ваше дело не умничать, а выполнять приказы! – заорал Сантино, ударив кулаком по столу.

Взбешенная Ярувальская уже открыла рот, намереваясь произнести слова, которые навсегда положили бы конец ее карьере, но замерла, поняв, что кроется за воинственным раздражением адмирала.

Страх. Причем в первую очередь не страх за свою жизнь – естественная реакция человека, которого грозит подмять под себя колесница смерти, – но обессиливающая, паническая боязнь ответственности. Страх перед отступлением без единого выстрела, которое безнадежно испортит послужной список.

Андреа сглотнула. Никто не учил ее, что делать, если командира парализовала паника и он перестал соображать – и именно с этим она сейчас и столкнулась. «Наверное, – с неожиданным спокойствием подумала Ярувальская, – страх в подобных обстоятельствах вполне объясним и простителен, только вот не стоило ему поминать Адлер и коммодора Иржин. Она не сдала систему, а погибла, не успев сделать и выстрела. А он всегда был ханжой и лицемером, болтавшим попусту о том, что он непременно сделал бы, оказавшись на ее месте».

Правда, такие разговоры вел не один Сантино. Полное уничтожение оперативной группы Иржин потрясло Королевский флот, ибо мантикорские флотоводцы пребывали в убеждении, что хевы не способны на подобный успех. Во всяком случае, в операциях против Мантикоры. Официальная комиссия по расследованию вынесла свой вердикт всего шесть месяцев назад, скрупулезно проанализировав все допущенные Иржин ошибки и подвергнув острой критике умонастроения, сделавшие эти ошибки возможными. Комиссия заслуживала благодарности за то, что не попыталась замять дело – иначе другие командующие могли повторить те же ошибки. Однако опубликование ее выводов имело и негативные последствия: многие офицеры стали пуще смерти бояться ярлыка «пассивного» или «недостаточно инициативного» командира.

Как только что стало ясно, Элвис Сантино принадлежал именно к этой категории дезориентированных и сбитых с толку. Хуже того, его застали врасплох – и теперь он, пребывая в полной растерянности, не смел признаться в этом даже самому себе и пытался приписать собственные страхи офицерам своего штаба. Что лишь усиливало его растерянность, с одной стороны, и желание доказать собственную решительность и смелость – с другой.

– Сэр, – сказала Ярувальская, заставив свой голос звучать подчеркнуто спокойно, в надежде, что это поможет найти действенные аргументы, – что бы ни говорили вы или я, это никоим образом не повлияет на тактическую ситуацию. А она такова: корабли стены неприятеля имеют суммарное преимущество по гразерам в пять раз, по лазерам – в пять с половиной, а по ракетам – в шесть... да и то в том случае, если они не прячут где-то дополнительные силы. В данных обсто...

– Коммандер, я не сдам им систему без единого выстрела, – заявил Сантино с неизвестно откуда взявшимся в его голосе решительным спокойствием, которое пугало еще больше, чем недавняя вспышка неконтролируемой ярости. – Да, нестроевой персонал подлежит эвакуации, но, черт побери, о том, чтобы я уступил этим ублюдкам Сифорд без боя, не может быть и речи. В отличие от некоторых, мне известно, в чем состоит мой долг!

– Сэр, мы не в состоянии противостоять им в открытом бою. Любая попытка...

– Я и не собираюсь выстраивать перед ними стену, – с тем же устрашающим спокойствием произнес Сантино. – Вы забываете о наших подвесках и нашем превосходстве в электронике.

– Сэр! – Ярувальская старалась скрыть отчаяние в голосе, однако сама чувствовала, что не слишком в этом преуспела. – Сэр, подвески есть и у них. Разведка считает, что они используют технологию Лиги для модерниза...

– Их пусковые комплексы нашим в подметки не годятся! – прервал ее Сантино. – Не говоря уж о средствах радиоэлектронного противодействия и противоракетной обороны. Мы можем сойтись с ними, нанести удар с ближней дистанции и уйти в отрыв. Все наши супердредноуты оснащены новейшими компенсаторами, так что хевам нас не догнать. Погоня за боевыми кораблями лишь отвлечет их от преследования судов с эвакуируемыми.

«О боже, – подумала Ярувальская, холодея от ужаса при виде появившегося в глазах адмирала азартного блеска. – Господи, он еще и придумал своему безумию тактическое обоснование. Он слишком глуп и слишком боится показаться трусом, а теперь ему кажется, будто есть возможность подвести под свои действия „логическую основу“. И на этой основе состряпать для командования пристойный отчет».

– Сэр, при их подавляющем количественном превосходстве качественное преимущество наших пусковых комплексов не будет иметь значения, – сказала она, как могла спокойно и рассудительно. – Кроме того...

– Коммандер, я отстраняю вас от исполнения обязанностей! – заявил Сантино. – Мне нужны советы боевого офицера, а не болтовня трусов и паникеров.

Ярувальская дернулась, словно от удара, и лицо ее побледнело. Не от стыда – от гнева.

– Адмирал, долг обязывает меня представлять вам объективные оценки... – начала было она.

Сантино грохнул кулаком по столу.

– Вы отстранены от должности, и вам незачем больше отираться на мостике! Убирайтесь прочь, Ярувальская, и с мостика, и с моего корабля! Проваливайте! Через пять минут я перешлю на базу приказ о вашей эвакуации, а сейчас уматывайте. Трусы мне здесь не нужны!

– Сэр, я...

– Молчать! – взревел Сантино.

Несмотря на собственные гнев и отчаяние, коммандер понимала, что он просто вымещает на ней гнев на себя, на собственный страх, растерянность и беспомощность. Флагман едва ли мог выбрать для этого менее подходящий объект, чем собственный операционист, тактик штаба, единственный офицер, которого он обязан был выслушать в подобной обстановке. Увы, она просто не представляла себе, как можно достучаться или докричаться до этого упрямого безумца. А он тем временем нажал клавишу коммуникатора.

– Капитанский мостик слушает! – прозвучало из динамика.

– Капитан Таско, примите к сведению, что я только что освободил коммандера Ярувальскую от обязанностей операциониста моего штаба, – язвительно произнес Сантино, одновременно прожигая Андреа злобным взглядом. – Я хочу, чтобы она покинула наш корабль – немедленно! Посадите ее на бот и переправьте на эвакуационное судно. Все равно на какое. И вот что, капитан... – Он сделал паузу и презрительно скривил губы. – Если возникнет необходимость, распорядитесь, чтобы полковник Веллерман выдворил ее с «Хадриана» под стражей.

Секунд десять коммуникатор молчал.

– Сэр, – голос Таско звучал нарочито невозмутимо. – Вы уверены?..

– Абсолютно уверен, капитан! – отрезал Сантино и отключил связь.

– Вон, – бросил он Ярувальской и повернулся к ней спиной.

Она обвела взглядом остальных находившихся в отсеке офицеров, но все отводили глаза. В одно мгновение она превратилась в парию, в неприкасаемую. Была она права или нет, в данном случае не имело значения: ее отстранили от должности за трусость, и ее сослуживцам, ее недавним товарищам казалось, что, соприкоснувшись с ней даже взглядом, они заразятся той же проказой.

Ей хотелось закричать, призвать их опомниться и помешать обезумевшему Сантино погубить и их, и себя, но она понимала, что все бесполезно. Эти люди скорее поставили бы под угрозу жизни, свои и чужие, чем осмелились бы навлечь на себя гнев командующего... или рискнуть своей карьерой.

Еще на секунду задержав взгляд на коллегах, которых, как подсказывал ей внутренний голос, она видела в последний раз, Андреа повернулась и молча покинула помещение.

«Хорошо хоть план эвакуации вроде не провалился, – с облегчением думал Гейне, проплывая по переходному туннелю бота к шлюпочному отсеку корабля ее величества „Колдовство“. – Увы, похоже, все остальное пойдет прахом»

Достигнув конца туннеля, он схватился за поручень, втянул себя в зону бортовой гравитации тяжелого крейсера и представился встревоженному энсину, регистрировавшему прибывавших.

– Гейнс Генрих, лейтенант.

Пальцы молодой женщины забегали по клавиатуре, вводя имя в компьютер для сверки со списками, переданными с Третьей орбитальной базы двадцать три минуты назад. Сигнал подтверждения пришел почти мгновенно, и она обернулась через плечо к лейтенанту, выполнявшему обязанности командира шлюпочного отсека.

– Последний человек прибыл, сэр! – доложила она. – Все эвакуируемые на борту.

Лейтенант кивнул и склонился над терминалом.

– Последний эвакуационный корабль стартовал, сэр, – доложил адмиралу Сантино капитан Джастин Таско.

Он понимал, что голос его звучит неестественно натянуто, но, похоже, ничего не мог с собой поделать. Его попытка урезонить Сантино вызвала лишь бешеную вспышку ярости. Теперь он оказался заложником своего служебного долга и уставных обязанностей, и понимание того, что получаемые им приказы безумны, не избавляло его от необходимости их исполнять.

– Хорошо, – сказал Сантино.

Его лицо на экране коммуникатора, связывавшего капитанский и флагманский мостики флагманского корабля, расплылось в улыбке. Которая, впрочем, тут же растаяла.

– Вы вышвырнули эту су... – Адмирал осекся, стиснул зубы и спустя секунду, уже более спокойно, спросил: – Коммандер Ярувальская покинула корабль?

– Так точно, сэр! – безжизненным тоном ответил Таско.

Он два года прослужил флаг-капитаном при адмирале Хеннеси и все это время тесно сотрудничал с коммандером Ярувальской – однако разница в звании и Военный кодекс, запрещавший «младшим по званию оценивать или комментировать действия командиров и начальников в форме, подрывающей их авторитет и ставящей под сомнение право на осуществление властных полномочий» не позволяли ему сказать этому тупоголовому, невежественному, как свинья, остолопу, что он на самом деле о нем думает.

– Наш бот доставил ее на борт «Колдовства» восемнадцать минут назад.

– Прекрасно, Джастин. В таком случае готовьтесь к старту.

– Есть, сэр! – без тени эмоций ответил Таско и начал отдавать необходимые распоряжения.

Несмотря на относительно невысокое звание, Гейнс быстро нашел дорогу в боевой информационный центр тяжелого крейсера, козыряя своим статусом – начальник сенсорной станции. «Точнее, бывший начальник», – с кладбищенским юмором подумал Гейнс, когда помощник старшего тактика крейсера в ответ на его просьбу кивком пригласил его в отсек, а потом, опять-таки жестом, указал место, откуда лейтенант мог видеть голограмму общего обзора. Некоторое время Генрих всматривался в изображение, а потом остолбенел.

– Что там за...

Он в ужасе подался вперед: на его глазах все корабли боевого охранения системы пришли в движение. Но двинулись они не вслед за эвакуационными транспортами, а навстречу хевам.

– Какого черта они собираются делать? – пробормотал он.

– Они вбили себе в головы, что таким образом «отвлекут» противника, – прозвучал позади тусклый голос.

Повернувшись, лейтенант увидел темноволосую женщину в скафандре с нашивками коммандера. На бэйдже значилась фамилия: «Ярувальская». Выглядела она невероятно подавленной и опустошенной.

– В каком смысле «отвлечь»?

Коммандер пожала плечами и ответила вопросом на вопрос:

– Вам знакомо словосочетание «честь флага», лейтенант?

– Конечно.

– А что вы знаете о его происхождении?

– Ну... похоже, ничего, – признался он.

– Так вот, – заговорила Ярувальская, не отрывая глаз от голограммы, – на Старой Земле, в столь глубокой древности, что тогдашний флот плавал по воде, причем даже не с помощью паровых машин, а под парусами, существовал любопытный обычай. Если капитан встречался с противником, одолеть которого не надеялся, он делал единственный бортовой залп – и тут же со всей возможной скоростью спускал флаг.

– Зачем? – поинтересовался Гейнс, заинтригованный этим рассказом, несмотря на драматические события, разворачивавшиеся на дисплее.

– Потому что в те времена спустить флаг было все равно что теперь – заглушить импеллер, – все тем же безжизненным тоном ответила Ярувальская. – Это был знак капитуляции. Но произведя этот бессмысленный залп, капитан спасал «честь флага» и свою собственную: никто не мог обвинить его в трусости и в том, что он сдался без боя.

– Вздор! В жизни не слышал большей глупости! – воскликнул Гейнс.

– Да, – грустно согласилась она. – В древности люди были не слишком умны. Да и в наше время, увы, не поумнели.

– Что они затеяли, как вы думаете? – спросил гражданин комиссар Рэндал.

– Черт их разберет, – ответила гражданка вице-адмирал Шалю, не отводя взгляда от терминала. Потом она подняла глаза, и на ее лице появилась ледяная, хищная улыбка. – Но меня, гражданин комиссар, их странные действия вполне устраивают. Оскар, скоро мы выйдем на оптимальную дистанцию поражения? – спросила она, повернувшись к операционисту соединения.

– Через семь минут, гражданка адмирал, – мгновенно отозвался Левитт.

– Вот и хорошо, – тихо откликнулась Шалю.

– Мы на дистанции поражения, сэр, – доложил капитан Таско адмиралу Сантино. – Прикажете открыть огонь?

– Рано, Джастин. Нужно сойтись с ними поближе. Нам удастся произвести только один залп, и он должен быть эффективным.

– Сэр, судя по ускорению, они тянут на буксире собственные подвески, – указал Таско.

– Я в курсе, капитан, – холодно сказал Сантино. – Я контролирую ситуацию и отдам приказ стрелять, когда сочту нужным. Вы меня поняли?

– Так точно, сэр! – уныло ответил Таско.

– Не иначе как они вообразили, что смогут шарахнуть по нам одним-двумя бортовыми залпами, а потом убраться, воспользовавшись превосходством компенсаторов, – тихо произнес гражданин коммандер Левитт.

Шалю кивнула. Ей трудно было поверить, что кто-то, а уж тем более манти, способен на подобную глупость, но иного объяснения их нелепому поведению просто не находилось.

Они устремились навстречу ее гасившему скорость оперативному соединению, а потом совершили разворот, но не умчались в пространство, а позволили ей приблизиться к ним на расстояние в шесть с половиной миллионов километров, хотя скорость сближения упала до четырехсот километров в секунду. Поскольку их компенсаторы позволяли им без труда оторваться от нее и уйти от преследования, оставалось предположить, что они допустили сближение намеренно.

«Неужели они настолько уверены в превосходстве своих систем? – подумала Шалю. – Наша разведка ни о чем подобном не доносила. Конечно, нам известно далеко не все, но... просто трудно представить себе военно-техническое преимущество, которое могло бы оправдать столь рискованное сближение! У них всего сорок пять, самое большее сорок шесть подвесок на буксире, а у меня их триста двадцать восемь!»

– Они покойники, – пробормотал кто-то у нее за спиной, и она, не оборачиваясь, кивнула.

– Сблизимся еще чуть-чуть, – спокойно произнес Сантино. – Мне нужна дистанция оптимального управления огнем. А когда мы на нее выйдем, всю мощь надо будет сосредоточить на двух передних супердредноутах.

– Есть, сэр! – отчеканил Таско.

Сантино злорадно усмехнулся. Даже выделив полную эскадру тяжелых крейсеров для обеспечения эвакуации, он сохранил возможность буксировать пятьдесят четыре подвески, а стало быть, с учетом возможностей бортовых пусковых установок, мог выпустить в пространство почти девятьсот ракет. При мысли о том, что эта смертоносная стая сделает с кораблями хевов, он скривил губы.

«Я распылю оба этих долбанных корыта на атомы, – сказал себе адмирал. – Да вся здешняя захолустная система едва ли стоит двух кораблей стены. Конечно, в глазах хевов здешний орбитальный хлам, возможно, и имеет какую-то ценность, но никак не для нас. Все поймут меня правильно. Никто не сможет сказать, что я не заставил этих ублюдков дорого заплатить за вторжение во вверенную мне систему. Я...»

– Вражеский залп! – вскричал кто-то. – Массированный залп! Господи!

– Пуск! – скомандовала вице-адмирал Шалю, и триста двадцать восемь подвесок извергли огонь.

Ракеты, состоявшие на вооружении Народного флота, уступали ракетам КФМ, в том числе и по радиусу действия, но зато каждая подвеска хевов несла шестнадцать ракет в противовес десяти мантикорским. Сейчас они отправили в полет всех своих птичек, а бортовые пусковые добавили к ним еще пятнадцать сотен снарядов. Навстречу мантикорской оперативной группе неслась туча из более чем шести тысяч семисот ракет.

Руки Элвиса Сантино вцепились в подлокотники командирского кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев, а расширившиеся от ужаса глаза едва не вылезли из орбит. Он твердо знал, что ничего подобного не может быть, и теперь просто не мог поверить в то, что происходило у него на глазах.

Пока адмирал пребывал в оцепенении, капитан «Хадриана» Таско отчаянно пытался спасти корабль от гибели, а лейтенант-коммандер Уллер, занявший место изгнанной Ярувальской, не дожидаясь распоряжений Сантино, приказал открыть огонь. Однако он был слишком слаб в сравнении с цунами хевов, и адмирал закрыл глаза, словно таким образом мог избавиться от устрашающей, обращавшей его в ничто вины.

Его предупреждали – предупреждали и разведчики, и Ярувальская, но он предпочел не внять этим предупреждениям. Читал рапорты, кивал в ответ на предостережения, но ничему этому не верил. Ему не раз доводилось видеть, как смертоносный шквал мантикорских ракет прорывает оборону и разносит в клочья вражеские корабли, но он не мог припомнить случая, чтобы неприятель ответил таким же шквалом. И не верил, что когда-нибудь увидит что-то подобное. Теперь Сантино понял, что заблуждался.

Впрочем, в своем неверии он оказался почти прав: этот губительный шквал ему довелось увидеть лишь один раз в жизни.

Генрих Гейнс и Андреа Ярувальская непроизвольно прильнули друг к другу, а их взгляды оставались прикованными к голограмме. «Колдовство» находилось в безопасности: корабль был недосягаем для вражеского огня и имел преимущество в скорости, позволявшее ему достигнуть гиперграницы задолго до того, как какой-нибудь капитан хевов мог хотя бы подумать о погоне. Впрочем, никого из хевов не интересовала такая мелочь, как удирающий тяжелый крейсер. Их внимание было приковано к куда более ценной добыче.

При виде происходящего Гейнс издал тихий стон, а Ярувальская отстраненно подумала, что флотская разведка недооценила уровень модернизации, произведенной хевами при техническом содействии Лиги. Разведчики оценивали прирост огневой мощи в пятнадцать процентов, а на деле речь шла о двадцати. Такое число одновременно вылетевших пташек способно перегрузить все системы...

Мысли ее замерли, когда ракеты хевов вышли на рубеж поражения. Защитный залп несколько проредил атакующий рой, но он был слишком слаб, чтобы хоть как-то повлиять на судьбу атакуемых. Более четырех тысяч ракет уцелело. Их ядерные боеголовки взорвались, накачивая энергией лазеры, и смертоносные лучи вспороли пространство, кромсая защитные поля и корпуса кораблей Сантино.

«Все закончилось очень быстро», – оцепенело подумала Андреа. Тем, кто погиб сразу, можно сказать, повезло. Совсем недавно голографический экран показывал три королевских супердредноута, которые вели за собой четыре линейных крейсера и восемь тяжелых. Спустя девятнадцать секунд после взрыва первой лазерной боеголовки хевов в пространстве остались два подбитых тяжелых крейсера, изуродованный корпус линейного и туча обломков, среди которых то здесь, то там вспыхивали, слепя глаза, взрывавшиеся реакторы.

Ярувальская слышала чьи-то тяжелые вздохи, чьи-то всхлипывания, чью-то яростную брань, за которой скрывались боль и беспомощность, но так и не отвела взгляд от монитора. Корабли хевов добивали еще не окончательно уничтоженные корпуса бортовыми огневыми средствами, но, как оказалось, залп Сантино тоже не пропал даром. Один вражеский супердредноут разлетелся на куски, как и флагманский корабль несчастного мантикорского адмирала, а второй получил такие повреждения, что от него уже торопливо отлетали спасательные капсулы и шлюпки. Однако основные силы вражеской армады уцелели, и она неудержимо продвигалась вперед. Лишь когда враги, погубившие стольких людей, с которыми она бок об бок служила последние два года, занялись уничтожением орбитальных устройств, Ярувальская позволила себе отвернуться. Хевы, пустив в ход старомодные боеголовки, разносили в пух и прах брошенные сооружения, но нестерпимо ярких вспышек ядерных взрывов Андреа уже не увидела. Чувствуя себя старой, раздавленной и никчемной, она повернулась к главному экрану спиной и вышла из отсека.

Глава 33

– Макси, что ты думаешь по поводу этого бреда? – спросил, скривившись, Скутер Смит.

Инструктаж перед учениями проводился в два этапа, причем сначала коммандер Стахович и капитан Армон собирали технический персонал, а уж потом ставили задачи перед командным составом. Двое приятелей благоразумно устроились в последнем раду, за спинами младших офицеров и старшин инженерной службы, что позволяло им тихонько обмениваться мнениями.

– А чего тут думать, – отозвался, почесывая бок, Максвелл. – Кому-то из больших шишек приспичило уделать наш «Минни» по полной программе. Можно подумать, будто ты никогда не сталкивался с такими наездами.

– И больше тебе сказать нечего?

– Скутер, на кой мне хрен молоть языком, коли от нашей с тобой болтовни все равно ни черта не зависит? Ясно ведь: эта задница Холдерман решил вставить нам свечку. На кой ему это понадобилась, я не знаю, но он мне докладывать не станет. Так что, дружище, кончай попусту суетиться. А если не можешь, то тереби кого-нибудь другого.

– Ты, похоже, не хочешь видеть ничего, кроме своего ящика с инструментами, – фыркнул Смит.

– Почему бы и нет? – ухмыльнулся в ответ Максвелл. – Это, знаешь ли, хороший способ не навлекать на себя недовольство начальства.

– Ага! – фыркнул Скутер. – Ну конечно, по этой части у тебя богатейший опыт на всем флоте.

– Удар ниже пояса! – печально констатировал Максвелл. – Впрочем, от такого парня, как ты, ничего другого ждать и не приходится.

Физиономия Смита расплылась в улыбке: пикировка с другом помогла ему поднять подпорченное инструктажем настроение. Хотя по существу Максвелл был прав: Холдерман нажал на арбитров и добился внесения в условия учений пункта, в соответствии с которым ЛАКи «Минотавра», приближаясь к базе «Ханкок», лишались права использовать маскирующие технологии. Скорость, направление, стартовая позиция были оставлены на усмотрение командира, но ЛАК-крыло лишили одного из главных его преимуществ. Более того, посредники постановили снизить предельную эффективность противоракетной обороны крыла на сорок процентов, под предлогом «учета возможных успехов противника в области модернизации средств обнаружения и управления огнем». С точки зрения Смита, вводная представляла собой полный бред.

Правда, напомнил он себе, на этот раз учения будут проводиться не виртуально, а в реальном космосе, что, на худой конец, не позволит Холдермановой шайке вносить произвольные изменения в программу прямо по ходу операции. Правда, условия и без того были – хуже некуда. В отличие от Максвелла, Скутер имел свои соображения по поводу побудительных мотивов Холдермана, а вот что заставило капитана, не протестуя, согласиться на откровенно дискриминационные условия, он понять не мог.

«Впрочем, – философически рассудил он, – и капитанам случается вляпаться в повидло. По крайней мере, „плохих парней“ против нас не так уж много. Сколько их там будет нас искать? Сама база, пять супердредноутов и тяжелые крейсера? Конечно, сенсоров у них до черта, но капитан Армон на мякине не проведешь. Она и коммандер Стахович наверняка придумают способ устроить им такой ад, что Холдерману и не снилось»

– Время до перехода? – спросила гражданка контр-адмирал Келлет своего астрогатора, поднявшись на флагманский мостик «Шомберга» вместе с гражданкой комиссаром Людмилой Пеневской.

– Примерно шесть часов сорок три минуты, гражданка адмирал! – четко доложил коммандер Джексон.

Кивком поблагодарив офицера, Келлет повернулась к Пеневской. Та ответила ей бесстрастным взглядом, но спустя мгновение улыбнулась.

– Похоже, наши люди настроены по-боевому, – заметила она по пути к главному терминалу.

– Так и должно быть, – отозвалась Келлет, пожав плечами. – Конечно, как и любому флагману, мне не помешали бы еще несколько кораблей стены, но я и так уверена в нашей способности справиться с любым пикетом, на который мы можем наткнуться.

– Даже если у них, в отличие от нас, имеются супердредноуты? – с еще большей невозмутимостью осведомилась Пеневская.

Келлет обнажила белые зубы в алчной хищной усмешке. Ее темные глаза блеснули.

– По сравнения с начальным этапом войны технологический разрыв между нами и противником заметно сократился, гражданка комиссар, – сказала она. – Да, преимущество пока остается за ними, но, согласно экспертным оценкам, внедрение трансфертных технологий позволило снизить его минимум на пятьдесят процентов. Довольно долго решающую роль играло наличие у них и отсутствие у нас буксируемых подвесок – но с этим покончено. У нас есть свои ракетные платформы, причем пташек в каждом из наших гнездышек на шестьдесят процентов больше, чем у них. Во многих отношениях мы почти сравнялись.

– Понятно, – сказала Пеневская. – Правда, гражданка адмирал, мне нет смысла прикидываться, будто я разбираюсь в технике так же, как вы. Трудно вникать в нюансы, когда не имеешь базовых знаний. Хотелось бы разобраться поточнее, в чем наша сила и в чем слабость.

– Это очень просто, – откликнулась Келлет.

Пеневскую назначили к ней комиссаром всего пару месяцев назад, и женщины еще притирались друг к другу – но народный комиссар хотя бы не пыталась корчить из себя всезнайку и не стыдилась признаваться в некомпетентности. За эту, редкую для комиссара черту Келлет была готова простить многие недостатки.

– Дело в том, гражданка комиссар, что итог ракетных столкновений в первую очередь определяется количеством ракет. Теория вероятности не делает исключений ни для кого. Разница в уровне электронного оснащения, генераторы активных помех, ловушки, ложные цели – все это вторично. С помощью этих средств можно отвлечь часть пташек от реальной цели, но остановить вошедшую в зону поражения ракету может только противоракета.

Она сделала паузу и продолжила лишь после того, как Пеневская в знак понимания кивнула.

– Возможности противоракетной обороны любого корабля, эскадры или оперативного соединения конечны, и определяются они чувствительностью и дальностью действия сканеров, совершенством средств управления огнем и уровнем электронного оснащения – но, главное, эффективностью и количеством поражающих единиц, призванных противостоять атакующему ракетному валу. С самого начала войны манти имели несомненное и ощутимое преимущество по части сканеров, электроники и средств управления огнем. Есть у них и другие преимущества, но они относятся к областям, с трудом поддающимся количественной оценке, и это предмет для отдельного разговора. Их противоракеты и лазерные батареи вполне сопоставимы по эффективности с нашими; наше бортовое энергетическое оружие, во всяком случае при использовании его в качестве противоракетного, уж точно не хуже. Но более совершенная электроника в сочетании с монополией на подвески обеспечивала манти подавляющее превосходство. Однако теперь, благодаря Сол...

Она тут же поправилась:

– ... благодаря межзвездному сотрудничеству мы модернизировали электронное оснащение, сократив преимущество манти в этой области с тридцати-тридцати пяти процентов до пятнадцати-шестнадцати. А главное, теперь мы в состоянии подавлять их массированными залпами, как подавляли они нас в битве за Ханкок. А теперь рассмотрим практическое значение всего этого на нашем конкретном примере. Разведка оценивает силы манти, с которыми нам предстоит встретиться, максимум в одну эскадру стены с прикрытием: приблизительно дюжина супердредноутов, примерно столько же линейных крейсеров и два-три десятка крейсеров и эсминцев. Исходя из опыта предыдущих схваток, мы вправе предположить, что они предпочтут компромисс между максимальным количеством буксируемых ракетных платформ и возможностью развивать максимальное ускорение. Эти две величины находятся в обратно пропорциональной зависимости, а манти не любят жертвовать мобильностью. Скорее всего, на каждый их супердредноут придется по десять-двенадцать подвесок, на линейный крейсер – по четыре, ну а уж на крейсер – не более чем по две. Итого, при самом пессимистическом раскладе, мы получаем двести двадцать четыре платформы с суммарной ракетной нагрузкой примерно в двадцать две сотни снарядов. А вот мы, уступая им по части компенсаторов, превосходим по буксирным возможностям. Прежде всего это касается новых тяжелых крейсеров класса «Марс».

Решив не усложнять свою маленькую лекцию, гражданка контр-адмирал не стада вдаваться в объяснения по поводу не оправдавшихся надежд Народного флота на захват в целости хотя бы одного мантикорского компенсатора. Разработать схожие по параметрам аналоги инженерам Лиги также не удалось. В результате мощность двигателей «Марсов» оказалась избыточной. Но в этом были и светлые стороны. Каждый «Марс» мог себе позволить потерять несколько бета-узлов, прежде чем начинал терять ускорение. Кроме того, он мог взять на буксир вдвое больше платформ, чем мантикорский «Звездный рыцарь», при равной потере ускорения. И – существенная деталь – манти, похоже, о сложившемся положении не догадывались. Конечно, если бы на «Марсах» стояли компенсаторы манти, можно было бы брать на буксир в три раза больше платформ, но пока это оставалось мечтой. Вот если заполучить хоть один образец...

– Из всего этого следует, – продолжила она, отбросив посторонние мысли, – что, буксируя за каждым линкором двенадцать подвесок, а за каждым тяжелым крейсером – шесть, мы существенно снижаем нашу способность к ускорению (в частности на двадцать процентов для крейсеров), зато встречаем врага, имея четыреста пятьдесят шесть подвесок и возможность сделать залп из семи с лишним тысяч ракет. Вот почему, – тут она улыбнулась еще более плотоядно, чем раньше, – я жду не дождусь начала Второй битвы при Ханкоке.

– Гражданка адмирал, переход состоится через сорок пять минут, – доложила коммандер Лоу с тем уверенным, профессиональным спокойствием в голосе, какое присуще хирургам и пилотам, когда дело пахнет керосином.

Лестер Турвиль прекрасно это понимал, но он знал правила игры, а потому просто кивнул.

– Спасибо, Карен, – ответил он с нарочитой небрежностью.

На самом деле он вовсе не был рассеян. Взор его был прикован к главному экрану, но мысли разбегались в разных направлениях. Спокойствие и выдержка Лоу порадовали его, однако за ее уверенностью могла скрываться и ошибка в вычислениях, которая, не приведи господь, обнаружится, только когда будет уже слишком поздно. Не добавлял радости и тот факт, что его оперативная группа уступала всем остальным в Двенадцатом флоте – по крайней мере, по суммарному тоннажу. Правда, в группе 12.3, которой командовала Джейн Келлет, было на пять кораблей меньше, зато у Джейн было на девять линкоров больше, да и вторгнуться в неприятельское пространство ему предстояло глубже, чем кому бы то ни было. Несмотря на недавний разговор с Эверардом Хонекером, он не мог не нервничать при мысли о нанесении удара в глубине вражеских владений, так далеко от рубежей Народной Республики.

«Перестань, Лестер, – прозвучал где-то в уголке сознания внутренний голос, а глаза тем временем считывали с экрана поступавшие данные, мозг не прекращал анализ. – Итак, они выставили что-то вроде пикета, чтобы поддержать Занзибар, – что с того? Они ведь понятия не имеют о твоем приближении, а если окажется, что в систему переброшены корабли первой линии, ты успеешь унести ноги, прежде чем они сообразят, в чем дело».

– Шэннон, подвески готовы? – спросил он, по-прежнему не отводя глаз от терминала.

– Так точно, гражданин адмирал, – ответила гражданка коммандер Форейкер тем выверено корректным тоном, которому научилась после сражения за Адлер.

Эта настороженность огорчала, хотя, как только дело доходило до боевого планирования, Шэннон снова становилась собой. Что бы ни творилось в ее голове, это не сказывалось ни на способности придумывать хитроумные тактические ходы, ни на готовности изложить свои идеи с лаконичной четкостью, не оставлявшей места для недопонимания. А уж тем, кто все-таки плохо ее понимал, лучше было молчать в тряпочку. В споре она сминала противника, как бронемашина.

С самого начала, вопреки высказывавшимся многими офицерами опасениям, она настаивала на скоростной атаке. Когда ей указывали, что в системе могут оказаться корабли стены, налетев на которые с высокой скоростью атакующие уже не успеют уклониться от столкновения, она холодно отвечала, что неприятелю все равно придется идти на перехват и с чем большей быстротой опергруппа 12.2 нанесет удар, тем меньше у врага будет шансов этот перехват осуществить. По большому счету, манти могли обеспечить перехват любой атаки на планету системы Занзибара, лишь расположив свой пикет на орбите, но как раз в этом случае нападавшие успели бы обнаружить их задолго до выхода на дистанцию поражения. В этом случае высокая изначальная скорость позволила бы атакующей опергруппе 12.2 уклониться от боя с превосходящими силами, а по завершении маневра уклонения обрушиться на вторую цель – расположенные на астероидах рудодобывающие комплексы. Кроме того, появление противника на высокой скорости вынудит манти мгновенно задействовать огромные энергетические мощности, что отрицательно скажется на их маскировке. А иметь дело с обнаружившим себя противником всегда легче, чем с затаившимся.

Исходя из этих соображений, Шэннон пришла к выводу, что максимальным ускорением не следует жертвовать даже ради увеличения числа буксируемых платформ. Именно быстрота и маневренность являлись единственным преимуществом линкоров перед более тяжелыми кораблями, и отказываться от этого преимущества Форейкер не хотела. Она предлагала воспользоваться опытом манти и вместо того, чтобы тащить платформы за кормой, поместить их внутрь импеллерных клиньев. Правда, таким способом линейные крейсера могли буксировать только по две подвески, а тяжелые крейсера и эсминцы вовсе не имели такой возможности, но ее это вполне устраивало.

На оперативном совещании ее заявление вызвало настоящую бурю протестов, но Шэннон с ледяным спокойствием дала всем прокричаться, после чего, когда шум и гам стихли, напомнила, что линейные корабли по природе своей являются рабочими лошадками и по «тягловым» возможностям, в расчете тонна на тонну, превосходят любые другие классы кораблей Народного флота. Каждый из них мог буксировать вблизи корпуса по одиннадцать подвесок – даже больше многих супердредноутов, – а для решения поставленной оперативной задачи сорока двух сотен ракет, с добавлением трехсот восьмидесяти от линейных крейсеров, вполне хватит. Зато способность оперативного соединения совершать маневр с максимальным ускорением может ввести противника в заблуждение, создав у него впечатление, будто у атакующих вовсе нет никаких пусковых платформ.

При этих словах многие из сомневающихся задумались, а самые упорные заткнулись под гневным взглядом Турвиля. В конце концов, это его штабисты спланировали победоносное нападение на Адлер. Не говоря уже о том, что гражданин контр-адмирал Лестер Турвиль пользовался полной поддержкой своего народного комиссара.

Припомнив то совещание, Турвиль криво усмехнулся, но тут же с тяжелым вздохом (он надеялся, что не выдал этим своего беспокойства) откинулся в кресле. Ему по-прежнему не давала покоя возможность ошибки астрогатора.

Компетентность Лоу как специалиста не вызывала ни малейших сомнений, однако гиперпространственный полет такой продолжительности создавал широчайшее поле для проявления мелких астрогационных ошибок, чреватых, увы, тяжелейшими последствиями. Вынырнуть из гипера в нормальное пространство внутри гиперграницы звезды было невозможно. Если попытка выхода предпринималась при углублении внутрь не более чем на двадцать процентов радиуса гиперграницы, этой невозможностью дело и ограничивалось. Но вот если кораблю не везло, и он проскакивал глубже... получалось нехорошо. Кто-то сравнивал результат такой попытки со стрельбой из импульсной пушки в каменную стену яйцами, сваренными в мешочек, – чтобы посмотреть, станут ли они отскакивать. Лестер Турвиль полагал, что не станут, но проверять свое предположение на практике не имел ни малейшего желания.

По мере того как в соответствии с контрольными цифрами на дисплее приближался момент гиперперехода, его все сильнее одолевала тревога. Дальность гиперпространственного перемещения опергруппы составляла более ста пятидесяти световых лет, так что погрешности в одну пятимиллионную процента было вполне достаточно, чтобы налететь на пресловутую стену, оказавшись в положении того самого яйца. Нет, он, конечно же, всецело доверял Лоу... но не мог не думать о том, чем способна обернуться крохотная, неприметная ошибочка.

«И тот факт, что ты поддержал рекомендации Шэннон гнать как на пожар, вовсе не упростил задачу Карен», – сухо сказал он себе. Правда, на выбор тактики такие мелочи повлиять не могли. Его оперативная группа неслась в гиперпространстве и готовилась к стремительному переходу в нормальный космос. Многим из его подчиненных было не по себе, но ребята перестанут хмуриться задолго до того, как сблизятся с манти и выйдут на огневую дистанцию. Совершив переход на скорости в сто восемьдесят тысяч километров в секунду, корабли, вынырнув в нормальном космосе, должны сохранить скорость чуть более четырнадцати тысяч. Гиперграница системы составляла чуть более двадцати световых минут, орбита планеты была удалена от своей звезды класса G4 на девять световых минут, а курс их проложен так, чтобы вынырнуть на минимально возможном расстоянии от планеты. Если расчеты Лоу верны, им предстоит вынырнуть в нормальное пространство почти точно в одиннадцати с половиной световых минутах от цели. При начальной скорости в 14 390 км/сек и постоянном ускорении 450 g они достигнут орбиты планеты за сто шестнадцать минут. При этом их скорость при пересечении линии орбиты составит более 45 000 км/сек. Гашение такой скорости займет немало времени, однако это более чем компенсировалось преимуществами вторжения на высокой скорости. Даже если окажется, что мантикорско-занзибарских сил вполне достаточно, чтобы отбить нападение, скорость опергруппы почти не оставит обороняющимся времени для завязывания боя. И в любом случае атакующие корабли пролетят достаточно близко от планеты, чтобы уничтожить ракетами орбитальные крепости, не слишком задев при этом торговые суда нейтралов... да и саму планету.

Во всяком случае, Турвиль на это надеялся. Даже случайное поражение ракетами гражданских объектов на поверхности планеты было чревато тяжелейшими последствиями. Турвиль никогда не простил бы себе бессмысленного убийства беззащитных людей, но проблема заключалась не только в его моральных терзаниях, но и в наказании, которому могла подвергнуться Республика. Нарушение Эриданского эдикта, категорически запрещавшего обстрел и бомбардировку населенных планет, за исключением точечных ударов по военным объектам, автоматически повлекло бы за собой санкции со стороны Солнечной Лиги. Именно автоматически – без предупреждений, нот, деклараций и резолюций. Эриданский эдикт, уже пятьсот три года являвшийся важной составной частью Конституции Лиги, не оставлял простора для толкований. Любая группа космических кораблей, пиратская или входящая в состав вооруженных сил любого звездного государства, будучи уличенной в обстреле или бомбардировке населенной планеты без предложения капитулировать, подлежала уничтожению силами Флота Лиги.

Турвилю подумалось, что это один из тех редких случаев, когда Лига обозначила свою позицию четко и недвусмысленно. Причем это была далеко не пустая декларация: с 1410 года эры Расселения данное положение эдикта применялось на практике пять раз.

В первые два столетия после того, как парус Варшавской сделал звездные войны реальностью, галактика повидала немало зверств, включая и нападение космических сил на беззащитные планеты. Это и тогда влекло за собой ужасные последствия, а мощь современного оружия позволяла любому дредноуту или даже линкору, после подавления средств противокосмической обороны, просто стереть с лица планеты все находящиеся на ее поверхности населенные пункты. Кинетическое оружие позволяло с несравненно большим эффектом повторить так называемый «Маневр Хайнлайна»: в 39-м году до эры Расселения, во время Лунного Мятежа бунтовщики сбрасывали на Старую Землю через гравитационный колодец набитые скальными обломками грузовые баржи. Естественно, ракета, устремлявшаяся к цели с ускорением в семьдесят-восемьдесят тысяч g, могла произвести куда более страшные разрушения, чем это примитивное оружие. А в отличие от ядерного, кинетический удар не заражал атмосферу, почву и воду, оставляя планету пригодной для заселения захватчиками.

Однако число желающих порезвиться резко сократилось после того, как перенесшая страшную трагедию на одной из своих планет Солнечная Лига не только единогласно приняла Эриданский эдикт, но и включила его в качестве Девяносто седьмой поправки в Конституцию. Бойня на Эпсилоне Эридана унесла семь миллиардов жизней, и Лига об этом не забыла. Ни один человек, пребывавший в здравом уме, не рискнул бы лишний раз напомнить соларианцам об этой трагедии и навлечь на себя всю грозную мощь космофлота Лиги.

Турвиль мысленно отмахнулся от посторонних мыслей и постарался сосредоточиться на насущном. Эриданский эдикт не имел никакого отношения к его сегодняшней миссии, и думать ему следовало не о солли, а о манти...

– Кажется, вы говорили, что хотите подтолкнуть Холдермана состряпать для нас заведомо невыполнимое задание, – заметила Джеки Армон, когда они с Элис Трумэн спускались на лифте в штаб крыла.

– Верно, – невозмутимо согласилась Трумэн. – Правда, я в нем немного разочаровалась. Думала, что он способен на большее.

– Способен на большее? – эхом переспросила КоЛАК и покачала головой. – Куда уж больше. Он уменьшил наши возможности по маскировке на восемьдесят пять процентов, настолько же срезал способность генерировать помехи и создавать ложные цели и на сорок процентов снизил эффективность активных средств защиты. Неужели этого мало?

– Ну, в общем-то, хватит, – со смешком согласилась Трумэн. – Он надеется уничтожить большую часть крыла – но эта задача, учитывая качество подготовки ваших людей, которое Холдерман упорно не хочет признавать, труднее, чем ему кажется. И все, чего ему удастся достичь, будет возможно только благодаря несуразной форе... и когда адмиралы Капарелли и Эдкок начнут задавать острые вопросы, обосновать необходимость игры в поддавки будет очень непросто.

Лифт остановился, двери плавно раздвинулись, и Трумэн, выйдя вместе с Армон в коридор, понизила голос.

– Ослабление ваших электронных возможностей вообще ничем не оправдано, а преувеличение возможностей хевов никак не соответствует тому, с чем, по данным флотской разведки, мы можем столкнуться не только сейчас, но и в ближайшем будущем. Он так глупо и неуклюже попался, что я чувствую себя виноватой... будто спихнула бедного птенчика в пруд, кишащий сфинксианскими квазищуками.

– Да ну? – Армон склонила голову набок, искоса посмотрела на капитана и криво улыбнулась. – А вот мне, с учетом предстоящего, кажется, что роль птенчика буду исполнять я. Надеюсь, вы извините меня, если я скажу, что не испытываю добрых чувств к нашему доброму адмиралу?

– Что с вами поделаешь, придется смириться, – с театральным вздохом согласилась Трумэн.

Люк открылся, и они вступили в штабную каюту.

– Смирно! – рявкнул коммандер МакГивер при появлении капитанов.

Он и Барбара Стахович проводили инструктаж, и при виде лиц инструктируемых усмешка Армон сделалась еще более кислой. Она понимала, как подействовало услышанное на ее людей.

– Вольно! – скомандовала Трумэн.

Офицеры вернулись на свои места, настороженно посматривая на начальников. Трумэн была старшей по званию, однако она молча уселась за стол, признавая, что находится на территории капитана Армон. КоЛАК сложила руки на груди и, обведя собравшихся взглядом, начала:

– Полагаю, плохие новости вам уже сообщили. Да, по условиям новой вводной у нас урезаны многие возможности, и нам собираются дать хорошего пинка по заднице. Но тем не менее мы собираемся немного...

Резкий звук заставил ее повернуть голову. Стахович уже тянулась к клавише приема. Назойливый сигнал приоритетного вызова умолк, и брови Барбары удивленно поднялись: на экране появилось лицо старпома «Минотавра».

– Четвертая совещательная, на связи коммандер Стахович, – сказала она. – Чем могу служить, сэр?

– Мне нужна капитан, – ответил коммандер Хотон с более заметным, чем обычно, грифонским акцентом.

Трумэн, нахмурившись, пересекла комнату, остановилась рядом с креслом Стахович и наклонилась к коммуникатору.

– Слушаю, Джон. Что случилось?

– Капитан, вы необходимы на мостике, – спокойно ответил Хотон. – сеть сверхсветовых сенсоров только что зафиксировала появление гостей. Какая-то банда – большая банда, мэм, – не оповещая о прибытии, несется прямо к нам со скоростью не менее десяти тысяч километров в секунду и начальным ускорением четыре-точка-ноль километра в секунду за секунду... – Он умолк, прокашлялся и добавил: – Не знаю, кто это, мэм, но точно не наши.

Глава 34

– Капитан на мо... – начал было дежурный старшина, но Трумэн отмахнулась от него и, направившись к командирскому креслу, на ходу выкрикнула:

– Тактика, докладывайте!

– Они вышли из гипера пять минут назад, – быстро заговорил коммандер Джессап. – Переход произведен над эклиптикой, возле самой гиперграницы. Дистанция в данный момент – шесть-пять-шесть-точка-шесть световой секунды. Они держат курс точно на базу «Ханкок» с начальной скоростью около одиннадцати тысяч км/сек и ускорением в четыре километра в секунду за секунду.

Выслушав доклад на ходу, Трумэн достигла командирского кресла, освобожденного для нее МакГивером, плюхнулась на сиденье и, устремив взгляд на капитанский терминал, нажала клавишу вывода расчетных тактико-технических данных. Просмотрев вспыхнувшие строчки, она нахмурилась.

Больше тридцати линкоров, десять-двенадцать тяжелых крейсеров и полдюжины эсминцев. Трумэн нервно забарабанила пальцами по подлокотнику. Каждый из вторгшихся кораблей не шел ни в какое сравнение с любым из супердредноутов контр-адмирала Труитта, но вместе они могли уничтожить все силы Труитта за двадцать минут ближнего боя. Конечно, при этом враги понесут потери и сами, но база будет разгромлена. Хуже того, относительно низкое ускорение наводило на мысль о наличии у врага буксируемых подвесок, а стало быть, и о том, что хевам, возможно, и не потребуются те самые двадцать минут. Адлерская катастрофа наглядно показала, что к ракетным платформам хевов следует относиться серьезно. А значит, база «Ханкок» обречена, и это грозит Мантикоре не просто поражением, но большой бедой. Ни времени, ни транспортных средств, необходимых для эвакуации многочисленного технического персонала, в системе нет. Поэтому...

Внезапно пальцы капитана замерли, глаза сузились. То, что неожиданно пришло ей в голову, казалось невероятным, но... Она принялась в лихорадочной спешке обдумывать неслыханную идею, а корабли хевов тем временем неуклонно приближались к базе «Ханкок». Неужели?..

Пальцы ее, словно сами по себе, забегали по клавиатуре.

– Могли они засечь «Минни»? – спросила она у коммандера Джессапа, непроизвольно назвав свой корабль уменьшительным прозвищем, за упоминание которого отрывала голову любому из подчиненных.

– Исключено, мэм, – уверенно ответил Джессап.

Трумэн кивнула, соглашаясь с его заключением. Иного она и не ожидала: «Минотавр», соблюдая режим скрытности, медленно приближался к тому пункту, откуда Армон планировала начать учебную атаку на защитников базы «Ханкок», используя все возможные средства маскировки. Ну а то, чего не могли обнаружить сенсорные системы «Ханкока», определенно оставалось невидимым и для хевов, даже если проклятые солли вдвое улучшили чувствительность их средств обнаружения. А значит...

Заморозив выведенные на экран данные, Трумэн мысленно выругалось. Удрать ей, конечно, совсем не трудно, но хотелось совсем другого.

– Альф, перепроверьте цифры, – распорядилась она повернувшись к тактической секции. – Полагаю, их вектор должен пересечься с орбитой базы – и они выйдут на нулевую относительную скорость. Я не ошиблась?

– Никак нет, мэм, – ответил Джессап. – Если допустить, что ускорение останется прежним, четыре километра в секунду за секунду, они произведут разворот приблизительно через сорок пять минут, всего в шести-ноль-точка-семь миллионах километров от базы. Время до базы составляет, с настоящего мгновения, один-три-шесть-точка-семь-девять минут.

Трумэн снова кивнула: Джессап подтвердил ее вычисления. Придерживаясь постоянного ускорения хевы должны были перечь линию орбиты через восемьдесят три минуты. Правда, придерживаясь нынешнего курса, они окажутся далеко «впереди» базы, но на корректировку курса для вывода на атаку подвесок у них еще уйма времени.

В любом случае, какой бы вариант нападения они ни избрали, до разворота противник будет двигаться с нынешним ускорением – а стало быть, у нее есть сорок пять минут.

Она еще раз глянула на дисплей и повернулась к рулевому.

– Курс ноль-один-ноль на ноль-семь-восемь, ускорение три-ноль-ноль g! – приказала она.

– Есть, мэм. Курс ноль-один-ноль на ноль-семь-восемь, ускорение три-ноль-ноль g, – повторил рулевой.

Трумэн сдвинула рычажок коммуникатора.

– Командный пункт ЛАК, КоЛАК слушает, – тут же отозвалась Армон.

– Джеки, у твоих пташек появилась возможность проверить себя в настоящем деле, – сказала Трумэн с натянутой улыбкой. – Вы как, готовитесь?

– Так точно, мэм. Мы сейчас заменяем учебные боеголовки на боевые, будем готовы стартовать через четыре минуты.

Хмыкнув, Трумэн ввела новый параметр в вычисления и нахмурилась. Задержка увеличила дистанцию эффективного огня, и, стало быть, ЛАКи должны атаковать с большим ускорением, чем ей хотелось бы. Задача усложнялась, но решение оставалось в рамках возможного.

– Четыре так четыре, – сказала она. – Нам предстоит сделать следующее...

– Приближаются манти, гражданка адмирал, – доложила гражданка коммандер Моррис.

Джейн Келлет быстро подняла голову. Она знала, что благодаря совершенству сверхсветовой сети датчиков защитники базы отслеживают продвижение нападающих почти в режиме реального времени, но ее собственные гравитационные датчики тоже были способны засечь на таком расстоянии импеллерные следы. Теперь она видела их на своем мониторе, а когда рядом с изображениями появилась расшифровка данных, брови Джейн невольно поползли вверх.

– Оливия, ты уверена в идентификации классов кораблей? – спросила она старшего тактика.

– Достоверность идентификации очень высокая, гражданка адмирал, – ответила гражданка коммандер Моррис – Они движутся без маскировки, и нет никаких данных, указывающих на попытку дезинформировать нас. Да что толку было бы в обманках: при такой мощности двигателей и на таком расстоянии даже мантикорские маскировочные системы не скроют оперативную группу от обнаружения. По нашим оценкам, мы имеем дело с пятью супердредноутами, одиннадцатью линейными и восемью легкими крейсерами или эсминцами.

– Ускорение четыреста тридцать пять g?

– Так точно, мэм. Поэтому у них столь отчетливые импеллерные следы.

– Понятно...

Келлет, потирая подбородок, откинулась в кресле и, поймав вопрошающий взгляд гражданки комиссара Пеневской, пояснила:

– Меня удивляет их тактика. Такое ускорение означает, что они взяли минимум подвесок и все они находятся внутри клиньев. Но в таком случае их не более ста.

– Но какой тогда смысл в этом маневре? – спросила Пеневская.

– Вот этого-то я и не понимаю, – пробормотала Келлет. – Разве что...

Она пробежалась по клавиатуре, ввела начальные условия и, увидев появившиеся на мониторе данные, кивнула.

– Да. Пожалуй, это возможно.

– Что? – спросила Пеневская тоном человека, скрывающего раздражение, но желавшего, чтобы его усилия были замечены собеседницей.

Уголки губ Келлет дернулись.

– При нынешнем курсе и ускорении они надеются перехватить нас задолго до того, как мы достигнем намеченной точки разворота, – пояснила она, посмотрев на гражданку комиссара. – Вероятно, они сообразили, что до этой точки параметры нашего движения не изменятся... и они правы. Полагаю, они надеются проскочить мимо нас с максимальной относительной скоростью и умчаться в пространство, обменявшись с нами по пути ракетными залпами. Впрочем, я бы на их месте так не поступила.

– Почему?

– Потому что по сравнению с нами они не в самом выгодном положении. Судя по ускорению, они пожертвовали значительной частью огневой мощи ради маневренности, а величина нашего ускорения фактически говорит им, что мы буксируем множество подвесок – во всяком случае, линкорами. И возможно, они считают что наши тяжелые крейсера идут без подвесок, поскольку о резерве мощности крейсеров класса «Марс» им ничего не известно. На обмен ракетными залпами, какой они сами же нам навязывают, скорость сближения не повлияет, и мы, безусловно, нанесем им более тяжкий урон, чем они нам. А после этого инерция вынесет их из системы: они просто не смогут погасить скорость, чтобы помешать нам спокойно и без помех обратить все сооружения этой базы в пыль.

– А не могут они изменить ускорение до встречи с нами? – спросила Пеневская.

– Конечно, могут. Признаться, если они хотят с нами сразиться, именно этого и стоило бы от них ожидать. Но на их месте я предпочла бы встретиться с нами после разворота. Это, кстати, позволило бы им обойтись меньшим ускорением, то есть, во-первых, прицепить больше подвесок и нарастить огневую мощь, а во-вторых, использовать средства маскировки, чтобы как можно дольше скрывать излучение импеллеров. Вместо того, чтобы переть прямо на нас в открытую и с минимальными огневыми возможностями.

– А что, если они хотят завязать с нами бой как можно дальше от базы? – предположила Пеневская.

– И это не исключено, – согласилась Келлет, – но мне, опять же, непонятно, зачем это им понадобилось. Сомнительные преимущества, которые дает им встреча с нами на дальних подступах, никак не способны компенсировать такую потерю огневой мощи.

– Не может ли случиться, что от неожиданности они впали в панику и наделали ошибок? – выдвинула очередную версию Пеневская.

– Исключать нельзя ничего...

– И что ты об этом скажешь, Аира? – спросила гражданка капитан Холл.

– Теряюсь в догадках, гражданка капитан, – ответил с коммуникатора гражданин коммандер Хэймер.

Старпом находился в резервной рубке, дублировавшей капитанский мостик «Шомберга», и был готов в случае необходимости взять управление на себя. Он получал ту же информацию, что и капитан, – и, судя по выражению лица, был озадачен ничуть не меньше.

– Оливер, а у вас есть соображения? – спросила гражданка капитан старшего артиллериста, но гражданин коммандер Диамато лишь пожал плечами, демонстрируя ту же озадаченность.

Как и было обещано, гражданка капитан Холл и гражданин коммандер Хэймер заняли все его свободное время тактическими задачами. Он восхищался обоими командирами, особенно гражданкой капитаном. Правда, ее политические воззрения по-прежнему не удовлетворяли молодого офицера, но профессиональные ее качества были выше всяких похвал. Лет через пять-шесть, если только Холл с Хэймером продолжат гонять его в хвост и в гриву, Диамато надеялся сравняться с капитаном в тактической подготовке, однако сейчас он искренне радовался тому, что он лишь третий в командной цепочке и не ему придется принимать решения в столь сложной обстановке.

– Может, кто-то облажался, мэм? – произнес он – и похолодел от страха, сообразив, что употребил неуставное старорежимное обращение, да еще и в присутствии народного комиссара.

Аддисон пронзил его острым взглядом, но отвернулся, ничего не сказав, и молодой офицер вздохнул с облегчением.

– Не исключено, – откликнулась капитан Холл, словно бы не услышав ничего необычного. – Я вовсе не против того, чтобы манти сваляли дурака. Адлер показал, что они способны на это, как и все прочие, но торопиться с выводами пока не стоит. Следи за сенсорами, Оливер. Никак не могу отделаться от ощущения, будто к нам приближается что-то большое и гадкое. Только мы его не видим.

– Пока все нормально, – пробормотала себе под нос Элис Трумэн.

«Минотавр» развернулся, чтобы пересечь курс оперативного соединения хевов, оставаясь далеко позади них. В распоряжении Элис имелись лучшие на Королевском флоте, а стало быть, лучшие в Галактике системы защиты от обнаружения, и она использовала все их возможности. Правда, даже обнаружив ее, хевы едва ли уделили бы много внимания одинокому кораблю, находившемуся примерно в восьми миллионах километров позади них. Стрелять ракетами с такого расстояния, тем более вдогонку, все равно не имело смысла.

Правда, кое о чем хевы не имели ни малейшего представления. Например, о девяноста шести легких атакующих кораблях, стартовавших с носителя более получаса назад и умчавшихся в пространство по расходящимся курсам. Их импеллеры были гораздо мощнее всего, чем оснащались прежде легкие суда, однако оставались гораздо слабее в сравнению с двигателями межзвездных боевых кораблей. Это, в сочетании с современной маскировочной электроникой, позволяло им нестись с ускорением в почти пятьсот g, оставаясь при этом невидимыми для неприятеля на расстоянии до тридцати световых секунд. А возможно, и ближе – если учесть, что сенсоры хевов оставляли желать лучшего, а сами, они не знали, в каком секторе пространства и какого рода угрозу следует высматривать. Сейчас ЛАКи воздерживались от максимально возможного ускорения, ибо неоправданный риск не имел смысла. После поворота и взятия курса на сближение следовало сбросить ускорение до нуля. Но сближение, так или иначе, было уже неизбежным.

– Есть признаки того, что они нас засекли? – спокойно спросила капитан Армон.

– Никаких, капитан, – ответил энсин Томас, тактик Золота-один. – Они придерживаются прежних параметров полета и пересекут наш курс право по борту... два-восемь-четыре тысячи километров через... – он забарабанил по клавиатуре, – через девять минут. Угол не самый удачный, но наша скорость сближения в момент пересечения составит двести километров в секунду.

– И они по-прежнему не выпускают имитаторы и не активируют генераторы активных помех?

– Подтверждаю, – ответил Томас – Похоже, у них аппаратура не в идеальном состоянии, и они не хотят использовать ее без крайней необходимости. Но, обнаружив нас, они, скорее всего, решили бы, что такая необходимость уже появилась... Лишний довод в пользу того, что они не догадываются о нашем приближении.

– Хорошо, – кивнула Армон и перевела взгляд на инженера.

Лейтенант Гирман сидел у своего терминала, положив руки на краешек консоли, и выглядел бы совершенно спокойным, если бы не стекавшая по правому виску струйка пота.

– Майк, – напомнила она, – по первому же слову мне нужна максимальная мощность клина и передней защитной стены.

– Есть, капитан. Будет сделано.

– Хорошо, – повторила она и перевела взгляд на пост второго инженера. За пультом сидел старшина первой статьи, отличавшийся волосатыми ручищами. Ему и была направлена свирепая ухмылка капитана. – Что же до вас, старшина, запомните: на моем мостике гаечных ключей не роняют!

– Так точно, мэм, не роняют, – буркнул старшина Максвелл.

Он давно подозревал, что его прозвище известно офицерам, но шкипер назвала его так впервые. Это, конечно, расстарался этот чертов Скутеренок Смит, больше некому. Ну ничего, по возвращении на корабль он с ним сквитается. Надо будет придумать что-нибудь посмешнее, например с кипящим маслом... или расплавленным свинцом...

– Позади что-то странное, гражданка капи... – начал было Диамато, но тут же осекся и резко выпалил: – Сзади по курсу неизвестный корабль. Один. Идет в скрытном режиме.

– Что за корабль? – спросила гражданка капитан Холл с невозмутимостью, призванной помочь молодому офицеру справиться с возбуждением.

– Трудно сказать наверняка, гражданка капитан, – ответил он уже более спокойным, деловым тоном. – Маскировка очень хорошая. Боюсь, нам еще не приходилось сталкиваться со столь совершенной аппаратурой. Он пересечет наш курс примерно в восьми миллионах километров за кормой, но потом, похоже, совершит поворот и последует точно за нами. Боевой информационный центр определяет его как дредноут, но лишь предположительно.

– Он там один? – спросила Холл, удивленно подняв брови.

– Так точно, гражданка капитан. Во всяком случае, других пока не видно.

– Он так далеко позади, что не мог бы завязать бой, даже будь он там не один, – произнес с экрана коммуникатора старпом.

Экран Холл был разделен пополам: с левой стороны – Хэймер, с правой – гражданка контр-адмирал Келлет.

– Согласна с гражданином коммандером, – заявила Келлет, – но какого черта он вообще делает у вас за кормой? Почему не соединится с остальными? При такой прекрасной маскировке он мог бы сделать это незаметно для нас.

– А вдруг он появился из-за пределов системы? – предположила Холл и потянула себя за мочку уха: предположение ее не обрадовало.

Не нравились ей такие «случайные» совпадения. Манти только что совершили поворот и теперь находились в шести и восьми десятых миллиона километров впереди оперативной группы 12.3. Республиканские корабли при скорости чуть более девяноста четырех сотен километров в секунду должны были достичь дистанции поражения через двенадцать минут. И тут, черт знает откуда, является этот...

– Они что-то затевают, гражданка адмирал, – тихо сказала она, хотя что именно затевается, сообразить, как ни силилась, не могла. То была не ее вина: мантикорская служба безопасности сработала превосходно, и никто в Народной Республике слыхом не слыхивал о «Минотавре» и ЛАК класса «Шрайк».

– Согласна, – бесстрастно откликнулась Келлет и, оглянувшись через плечо, приказала: – Оливия, объявите для имитаторов пятиминутную готовность.

– Есть, мэм, – откликнулась гражданка коммандер Моррис – Активировать и генераторы помех?

– Пока нет, – ответила Келлет после секундного размышления. – Рано. Они тоже пока не задействовали ни помехи, ни ложные цели. А учитывая разницу в количестве пташек, с одной стороны, и качестве средств обнаружения – с другой, чем позже они это сделают, тем лучше для нас.

– Поняла, гражданка адмирал, – сказала Моррис.

– А там временем, гражданка капитан, – продолжила Келлет, переведя взгляд на Холл, – я, пожалуй, переговорю с гражданином контр-адмиралом Портером.

Обе женщины едва не поморщились, но воинская дисциплина заставила их сдержаться. В конце концов, Портер, хоть и в гальюн не мог сходить, не заглянув в инструкцию, являлся вторым по старшинству офицером оперативной группы 12.3.

Холл кивнула, и Келлет перевела взгляд на связиста.

– Соедините меня с гражданином контр-адмиралом Портером.

– Боже мой, получается! – прошептала Элис Трумэн.

До последнего момента она не слишком-то верила в осуществимость своего замысла и предприняла попытку лишь потому, что ничего другого ей просто не оставалось. К ее величайшему изумлению, контр-адмирал Труитт согласился с ее доводами. Правда, он ей этого не сказал, но, судя по маневрам его кораблей, предложение было принято.

Для осуществления плана Элис это имело первостепенное значение. Сложность заключалась не в задержке связи: «Минотавр» находился в двух световых секундах от сверхсветового передатчика, до которого ничего не стоило дотянуться лазерным лучом. Последующая ретрансляция донесет ее сообщение любому адресату почти мгновенно. И о перехвате гравитационного импульса хевами она тоже не беспокоилась: разумеется, их сенсоры не могли не зафиксировать сам факт гравитационного возмущения, но сверхсветовая сеть генерировала и пересылала столько таких сигналов, что шумовой фон мог бы замаскировать и передачу полного текста ежегодной речи ее величества.

Сложность заключалась в том, что утвердить схему действий авианосца и ЛАКов Джеки Армон следовало незамедлительно, до выхода на исходные позиции. Если бы Труитт отклонил ее предложение, ЛАКам пришлось бы сражаться с хевами без поддержки, но теперь им это уже не грозило. Бросив еще один взгляд на дисплей контроля реального времени, Трумэн злорадно улыбнулась.

– Есть захват, капитан! – объявил энсин Томас.

– Надежно? – уточнила Армон. – Мы их не упустим?

– Чтобы гарантировать надежность, нужно перейти в активный режим, – с меньшим энтузиазмом ответил Томас.

Армон фыркнула. Ее пташки почти достигли огневого рубежа, но они летели почти по инерции, задействовав минимальную мощность. Дистанция составляла менее световой секунды, а импульс гразера поражает со скоростью света. Если все пройдет как надо, у хевов будет не больше двух, в крайнем случае четырех секунд, чтобы понять, в чем дело.

– Хорошо, – сказала она. – Ракетам и энергетическому оружию – полная готовность! Майк, мне потребуется в первую очередь носовое поле, а потом весь клин. Поднять стену, как только Томми выпустит ракеты.

– Есть, капитан, – напряженно подтвердил Гирман.

На пульте гражданина коммандера Диамато замигал огонек, и тактик наморщил лоб. Сделал компьютерный запрос, получил ответ от боевого информационного центра и нахмурился еще сильнее.

– Гражданка капитан, лево по борту что-то есть.

– Что-то? – Гражданка капитан Холл развернула кресло и оказалась лицом к лицу с тактиком. – То есть как это – «что-то»?

– Не могу знать, гражданка капитан, – признался Диамато – Возмущение слишком слабое для импеллерного следа межзвездного корабля или боевой ракеты, но источников насчитывается несколько десятков. Возможно, это какой-то фоновый выброс?

Он задумался, но почти сразу замотал головой.

– Нет, мэм. – На этот раз он и сам не заметил неуставного обращения. – Это не выброс. Мы имеем дело с отдельными движущимися объектами, в этом я уверен. Но они не поддаются идентификации: в программах наших сенсоров и приборов распознавания ничего подобного нет.

– Может, разведывательные модули? – напряженно спросила Холл.

– БИЦ тоже выдал такое предположение, мэм, – сказал Диамато. – Я так не думаю. Для корабля эти штуковины слабоваты, но такие мощные модули вряд ли запускают даже манти.

– Включить генераторы помех и имитаторы! – прорычала Холл. – Немедленно!

Диамато ткнул пальцем в кнопку.

– Какого?..

Гражданин капитан Гектор Грисволд, командир корабля Народного флота «Гражданин адмирал Таскоза», ошеломленно отметил, что «Шомберг», брат-близнец «Таскозы», неожиданно задействовал все системы радиоэлектронной борьбы. Пару секунд капитан таращился на цифры, потом перевел взгляд на связиста.

– Есть что-нибудь с флагмана?

– Никак нет, гражданин капитан!

– Почему флагман активировал системы РЭБ? – требовательно спросил он тактика.

– Не могу знать, гражданин капитан, – последовал растерянный ответ.

– Проклятье! – выругался энсин Томас.

Один из хевенитских линкоров неожиданно активировал все системы РЭБ. Они по-прежнему уступали мантикорским, но существенно превосходили все, что имелось в распоряжении Народного флота еще полтора-два года назад. Корабль породил тучу помех в которой никак было не разглядеть что-то столь малое, как подвеска.

Он начал докладывать, но Жаклин Армон уже увидела, что произошло.

– Открыть огонь! – рявкнула она.

– Что она сделала? – гражданка контр-адмирал Келлет оторвала взгляд от дисплея и покосилась на гражданку лейтенант-коммандера Моррис.

– Она без приказа начала ставить помехи, – растерянно повторила Оливия, и Келлет нахмурилась.

– Прошу прощения, Рон, – сказала она контр-адмиралу Портеру и переключилась на капитанский мостик. Экран мигнул, вместо контр-адмирала на нем появилось лицо Холл.

– Лягушечка, что за чертовщина... – начала Келлет.

– Мэм, БИЦ только что... – одновременно с ней произнесла Холл, но их обеих перебила Оливия Моррис.

– Мы на прицеле! – закричала она. – Высвечены лидарами. Множественные источники излучений! Все очень близко, гражданка адмирал!

– Цель захвачена! – выкрикнул Томас, когда прицельный импульс лидара вернулся от мишени обратно к «Гарпии». – Огонь!

Девяносто шесть гразеров девяноста шести ЛАКов нанесли удары меньше чем в течении двух секунд. Правда, при таком угле атаки почти невозможно было попасть в открытые горловины импеллерных клиньев хевов, но по кораблям никто и не стрелял. Целью атаки стали подвески, и девяносто три из них уничтожил первый же энергетический залп. Буксируемые комплексы не были ничем защищены, и импульсы гразеров, способные вспарывать защитные поля и броню тяжелых кораблей, разносили их вдребезги. Когда энергетический луч попадал в цель, она даже не плавилась, ибо тепловая энергия мигом обращалась в кинетическую: часть пораженного материала просто испарялась, с невероятной силой разбрасывая уцелевшие твердые фрагменты. Платформы буксировались в непосредственной близости одна от другой, и некоторые, не попав под прицел, были выведены из строя случайно задевшими их осколками. Но атакующие не собирались полагаться на случайности. Хотя противник по направлению луча мог точно определить координаты нападавшего и нанести ответный удар, второй гразерный залп снес остававшиеся платформы уже после того, как «Шрайки» осуществили пуск ракет.

– Что происходит? – спросила Джейн Келлет, задушив в зародыше едва не прорвавшуюся в голосе растерянность.

– Не могу знать, гражданка адмирал, – ответила Моррис. Ее пальцы бегали по клавиатуре, она сама, Оливер Диамато и боевой информационный центр пытались разобраться в бессмысленной мешанине поступавших сигналов.

– Несуразица какая-то...

– ЛАКи, – вклинился в разговор чей-то голос. Келлет стрельнула глазами на боковой информационный экран коммуникатора и прочитала имя: коммандер Диамато.

– Объясни! – лаконично потребовала Келлет.

– Гражданка адмирал, – очень быстро произнес Диамато, – для такого гразерного залпа манти потребовалась бы дюжина линейных крейсеров, а они не прошли бы незамеченными на такую дистанцию. Кроме того, линейные крейсера стреляли бы и лазерами. Ну, а поскольку атакующих объектов много, это могут быть только...

– Ракетная атака! – доложил боевой информационный центр. – Ракетная атака!

Наблюдая за тем, как противник судорожно приводит в действие генераторы помех, Элис Трумэн обнажила зубы в улыбке. С такого расстояния «Минотавр» не мог увидеть, как обстоят дела с неприятельскими подвесками, но сенсоры зафиксировали мощный энергетический выброс, нацеленный не на неприятельские корабли, а на что-то позади них. А теперь дисплей испещрили крохотные алмазные точки. Гразеры еще продолжали рвать в клочья пусковые установки, но атакующие пташки уже выпустили рой ракет.

– Дело пошло, Альф, – сказала она коммандеру Джессапу. – Давайте посмотрим, чем вы с коммандером Стахович сможете помочь крылу.

– Есть, мэм. Огонь!

«Минотавр» едва заметно вздрогнул, когда его носовые пусковые произвели ракетный залп. Авианосец находился в девяти миллионах километров позади неприятеля, и этот разрыв неуклонно увеличивался. Увеличение ускорения сократило бы его со временем, но без этого произведенный пуск мог показаться совершенно бесполезным. Однако в погребах «Минотавра» скрывались первые плоды проекта «Призрачный всадник», и ракеты, которые он выпускал залпами, по девять зараз, отличались от всех, что применялись раньше.

– Установить носовую защиту! – скомандовал Майкл Гирман, как только пусковые «Гарпии» покинула последняя из двенадцати противокорабельных ракет.

– Клин в норме! – почти без задержки откликнулся Максвелл.

– Готовы дать рулевому полную мощность реактивных двигателей, капитан, – доложил лейтенант Такахаши.

– Очень хорошо, – одобрительно отозвалась Армон и хищно оскалилась, читая данные на мониторе.

Крыло уже уничтожило неприятельские подвески (возможно, около десятка и уцелело в этом аду, но оказать сколько-нибудь заметное влияние на ход сражения они уже не могли), и теперь к целям неслись выпущенные «Шрайками» ракеты. Угол атаки по-прежнему оставался не самым удобным, но расстояние уменьшилось до двухсот двадцати тысяч километров, а ракеты покидали стволы пусковых с начальной скоростью около 300 км/сек. При ускорении в 85 000 g полетное время должно было составить двадцать две секунды.

На глазах остолбеневшего Диамато к оперативной группе 12.3 устремился чудовищный рой ракет. «Я прав, – отстраненно подумал он, – это могут быть только ЛАКи». Каждый объект по отдельности произвел слишком слабый залп, зато объектов этих было великое множество. И обстрел велся со столь близкого расстояния, со столь многих точек и по стольким векторам, что это исключало возможность эффективной защиты. Тактический компьютер делал все возможное, однако для того, чтобы схематизировать хаотичную атаку, зафиксировав параметры всех поражающих единиц и рассчитать множество векторов перехвата, требовалось время. А его уже не было.

Оперативная группа 12.3 успела выпустить лишь горстку противоракет и почти вслепую, надеясь хоть немного ослабить смертоносный вал, открыть огонь из энергетического оружия. Но тут мантикорские ракеты настигли цели. И, как будто этого мало, «Альказар», головной эсминец группы прикрытия, подвернулся под мощный гразерный импульс «Таскозы». Линкор пытался защититься от врагов, но в результате вспорол защитное поле «Альказара», уничтожив корабль, оказавшийся не в том месте в неподходящее время, вместе со всей командой.

«Шомберг» отстреливался отчаянно. Пальцы Диамато летали по клавиатуре: он позабыл обо всем на свете, кроме необходимости каким-то образом прорваться сквозь завесу помех манти и взять прицел, однако не мог не чувствовать, как содрогается поражаемый гразерными лучами корабельный корпус. Несанкционированный приказ гражданки капитана Холл поставить помехи сделал «Шомберг» менее уязвимым в сравнении с прочими кораблями, но при таком количестве выпущенных ракет часть из них неизбежно должна была найти цель. Корабль содрогался снова и снова, сирены раз за разом извещали о повреждениях в отсеках.

– Гразер-три уничтожен. Прямое попадание в Лидар-один, переключаю на резервный. Бета-тринадцать и четырнадцать выбиты. Тяжелые повреждения на пятом посту ПРО.

Слушая этот унылый перечень, Диамато невольно съежился. Он знал, что положение на других кораблях еще хуже, но это едва ли могло служить утешением.

– Прямое попадание в резервную рубку! – выкрикнул кто-то.

Диамато, оторвавшись от дисплея, непроизвольно взглянул на схему повреждений. Изображение резервной рубки на схеме корабельных отсеков полыхало алым, а лицо смотревшей на него гражданки капитана казалось высеченным из камня. Она держалась, но в ее глазах Диамато увидел боль. Аира Хэймер погиб на месте.

– Оливер, найди мне эти ЛАКи! – приказала она почти таким же невозмутимым голосом, как до атаки, и молодой офицер вернулся к своему терминалу.

Мощь реактивных двигателей, грубая и такая далекая от современности, принялась смещать ЛАКи, изгибая строй всего крыла. В сравнении с полетом на импеллерах маневр выполнялся медленно и тяжело, но зато позволил совершить одновременно изменение векторов без снятия носовых защитных стен и перекат днищами клиньев навстречу противнику.

Безупречность маневра привела Жаклин Армон в восторг. Возможно, эта задница Холдерман и вытянул из них все жилы, месяц за месяцем выматывая крыло на учениях, но его стремление похоронить проект «Анзио» заставило ее людей выкладываться в полную силу, и в реальном бою они действовали слаженно и умело, как закаленные ветераны.

Жаклин подалась вперед, словно это могло побудить легкую «Гарпию» лететь еще быстрее, и в этот миг ее внимание привлекли новые объекты. Капитан удивленно моргнула: первые девять ракет с «Минотавра», обогнав крыло, пронеслись в направлении неприятеля. На достижение цели им потребовалось сто сорок три секунды, причем их конечная скорость составила сто двадцать шесть тысяч километров в секунду. Никакие другие ракеты не были способны даже приблизиться к таким результатам: стандартное ускорение при таком большом полетном времени было на тридцать пять процентов ниже, то есть конечная скорость была бы на двадцать тысяч километров в секунду меньше. Но главное, любые другие ракеты догнали бы противника в полете по баллистической траектории, не способные к маневру, тогда как у этих было еще сорок секунд ресурса двигателей.

Никто в ОГ-12.3 – даже Оливер Диамато – не заметил их приближения, что едва ли можно было поставить в вину тактикам. На дисплеях бушевал хаос, число потенциально угрожающих объектов не поддавалось исчислению, и никто не мог позволить себе уделить много внимания единственному дредноуту, находившемуся так далеко позади, что он не мог представлять собой ни малейшей угрозы.

В результате первый залп «Минотавра» обрушился на цель совершенно неожиданно. Все девять ракет были наведены на единственную мишень, практически до последнего момента обладали возможностью корректировки траектории, и промаха не допустила ни одна. Две из них взорвались внутри импеллерного клина, а остальные семь всего в восьми тысячах километров от него. Лучи лазерных боеголовок обрушились на корму корабля Народного флота «Мохавк», разнеся вдребезги импеллерный отсек. Клин затрепетал. Корабль еще мог выжить, но еще один луч угодил в гравитационный компенсатор, и ускорение в двести g мгновенно, как удар булавы разъяренного бога, убило всех находившихся на борту людей.

Разумеется, это заметили тактики других кораблей ОГ. По постам управления огнем прокатилась волна страха, ибо стало очевидным, что манти применили еще одно новое оружие. Однако теперь стало ясно, откуда исходит дополнительная угроза, и корабли получили время, чтобы подготовить противоракеты и лазерные батареи к ее отражению.

– Адмирал Труитт атакует их, капитан! – доложил Эванс.

Армон кивнула. Оперативная группа Труитта совершила разворот и устремилась навстречу хевам. Буксируемые подвески последних были уничтожены, а вот Труитт, едва он приблизился на дистанцию поражения, произвел пуск. Хевы попытались совершить маневр уклонения, но при этом подставили кормовые горловины клиньев под удар крыла Армон. Ее корабли получили возможность опустить носовые защитные стены и выпустить оставшиеся ракеты.

– Ракетная атака! Задействовать резерв! – скомандовала она. – Пуск!

Ракету которые Армон приберегала после первой атаки именно для такого случая, понеслись на врага.

Джейн Келлет пришла бы в ужас, будь у нее хотя бы микросекунда для эмоциональной оценки сложившегося положения. Но у нее не было даже микросекунды. Попавшее в смертельную засаду оперативное соединение корчилось под безжалостными ударами. Ракеты летели со всех сторон, подвески были уничтожены, а вражеские супердредноуты, сменив курс, шли на сближение с ее линкорами. О том, чтобы одолеть этих космических левиафанов в открытом бою энергетическим оружием, не приходилось и мечтать... не говоря о необходимости помнить о проклятых ЛАКах. Теперь, на сократившейся дистанции, эти верткие пташки можно было обнаружить, однако взять их на прицел и поразить было по-прежнему очень трудно из-за исключительно эффективной для столь маленьких кораблей системы генерации ложных целей и активных помех. Вдобавок атакующее крыло распалось на две группы, разошедшиеся под широким углом с явным намерением снова развернуться и взять ОГ в клещи. Маневр был совершенно ясен – однако, совершая его, они развернулись к ней днищами клиньев, а значит, она могла вести бой только ракетами.

– Всем кораблям! Смена курса! – скомандовала она. – Курс ноль-девять-ноль на два-семь-ноль!

Намеченный маневр обеспечивал не слишком большой выигрыш, но позволял по крайней мере не подставлять заднюю горловину под прямые удары ЛАКов и давал шанс уйти от столкновения с супердредноутами. Даже при наличии новейших инерциальных компенсаторов корабли стены не могли развивать такое же ускорение, как линкоры, и если бы ей удалось вырваться из их зоны поражения...

– Со всех уцелевших подвесок огонь по ЛАКам! – приказала гражданка адмирал, прекрасно понимая, что сейчас главную угрозу представляют собой именно легкие пташки. Они сидели на хвосте оперативной группы, угрожая охватом, и чем больше этой мелкой дряни будет уничтожено, тем...

Ракета, выпущенная с одного из супердредноутов контр-адмирала Труитта, взорвалась в девятнадцати тысячах километров перед «Шомбергом», и линкор забился в судорогах, как раненый зверь, пораженный двумя рентгеновскими пучками, несравненно более мощными, чем те, какие испускали боеголовки ракет ЛАКов. Один луч уничтожил три ракетные пусковые установки, проделал брешь в погребе, снес гразерную установку и два носовых лазера, унеся заодно жизни восьмидесяти человек. Другой, вспоров защитное поле, с демонической яростью снес на своем пути все люки и переборки и уничтожил флагманский мостик. Гражданка контр-адмирал Джейн Келлет и весь ее штаб погибли мгновенно.

Корабль дернулся, взвыла тревожная сирена, и на глазах Джоанны Холл экран флагманского мостика погас. Капитана пронзил ужас, но она сразу поняла, что произошло, а времени поддаваться панике у нее не было. Ее было известно, что собиралась сделать Келлет, и она считала своим долгом попытаться осуществить ее замысел. На мониторе внешнего слежения изображения многих кораблей ОГ-12.3 полыхали алым, и Холл понятия не имела, кто сейчас является старшим офицером. И выяснять это времени тоже не было.

– Приказ всем кораблям! – бросила она связисту. – Сосредоточить огонь на ЛАКах! Весь огонь на ЛАКи!

Она оглянулась через плечо и, встретившись глазами с бледным как мел лейтенантом, сухо добавила:

– Приказ гражданки контр-адмирала Келлет!

Взор связиста метнулся к Кальвину Аддисону. Гражданин комиссар покосился на Холл, посмотрел прямо в глаза лейтенанту и резко кивнул.

– Они поворачивают, капитан! – доложил энсин Томас – Похоже, хотят уклонится от адмирала Труитта.

– Вижу, – откликнулась Армон, не отрывая взгляда от мониторов.

Мысли ее метались. Хевы определенно собирались удрать – и после такой трепки ждать их скорого возвращения не стоило. Преследование неприятеля ради спасения базы «Ханкок» не имело смысла: угроза миновала, а враг собирался драпать без передыху, пока на сенсорах будет виден хотя бы один межзвездный корабль или ЛАК Королевского флота Мантикоры.

Другое дело, что из вторгшихся хевов удалось уничтожить только три линкора, два эсминца и шесть тяжелых крейсеров. Остальные, хоть и получили повреждения, находились вне пределов досягаемости энергетического оружия Труитта и безнаказанно уходили. Отпускать их отчаянно не хотелось, но пойти на перехват могло только ее ЛАК-крыло, полностью израсходовавшее ракеты. Иными словами, перехват предполагал бой на короткой, гразерной, дистанции, а каждый из кораблей хевов был гораздо мощнее любой отдельно взятой пташки. Сближение с ними таило в себе серьезную угрозу.

«К тому же, – мрачно подумала она, – они быстро учатся». Сразу две сигнатуры ЛАКов на ее мониторе внезапно вспыхнули красным: одна пташка с тяжелыми повреждениями вывалилась из боя, а вторая просто исчезла с экрана. Они знают, что мы здесь, первое потрясение прошло, и бой на ближней дистанции сулит потери.

Впрочем, крыло уже лишилось четырех – нет, пяти – боевых единиц.

Необходимости рисковать у нее не было: ни ради спасения системы, ни для подтверждения эффективности проекта «Анзио», полностью оправдавшего себя в этом бою. Необходимости не было, но разве дело в этом?

– Нас преследуют ЛАКи, гражданка капитан, – дожил Диамато.

– А что супердредноуты?

Осуществляют разворот, чтобы тоже погнаться за нами, но только, мэм, по-моему, напрасно. Они успеют сократить расстояние между нами до полутора миллионов километров, но для нанесения действенного энергетического удара этого явно недостаточно. Думаю, – ему удалось изобразить вымученную улыбку, – мы от них уйдем.

– Понятно, – пробормотала Холл, сверяясь с данными на боковой врезке дисплея.

Она пролистала сведения о повреждениях и заморгала: один из поврежденных линкоров взорвался, а два, что бы там ни говорил Диамато, шансов вырваться за гиперграницу уже не имели. Их импеллеры слишком сильно потеряли в мощности, чтобы уйти от тяжелых кораблей манти. А у оперативной группы не было выхода, кроме как оставить их на произвол судьбы и спасать тех, кто еще мог спастись.

«Хотелось бы верить, что атаки по другим системам удались лучше нашей», – с горечью подумала капитан Холл.

– Гражданка капитан, – прервал ее размышления связист. – Вызов от гражданина контр-адмирала Портера. Гражданин контр-адмирал хочет поговорить с гражданкой адмиралом.

«А если он узнает, что она мертва, – отрешенно подумала Холл, продолжая следить за экраном, – мне придется передать командование ему. Я избавлюсь от ответственности за судьбу оперативной группы. И я бы как раз не прочь... да только он не имеет ни малейшего представления о том, как нам спастись».

– Гражданин комиссар? – окликнула она Аддисона. Больше ничего она сказать не могла, ни единым словом не посмела выразить свою горячую просьбу. Однако он понял ее без слов. А поняв, тяжело вздохнул, долго, целых несколько секунд смотрел на капитана, затем кивнул и обратился к связисту:

– Лейтенант, передайте гражданину контр-адмиралу, что с гражданкой адмиралом Келлет... прервалась связь. – Скажите... – Он задумался было, но решительно продолжил: – Скажите, что наши коммуникационные системы сильно повреждены и мы не можем загружать оставшиеся каналы, ибо это ставит под угрозу управляемость корабля. А потому отключаемся.

– Есть, сэр! – робко пискнула гражданка лейтенант.

В то же мгновение Холл снова развернулась к своим дисплеям.

– Здорово!

Когда «Гарпия» и остальные пташки Золота-1 сосредоточили огонь своих гразеров на одном из уже поврежденных хевов, Майкл Гирман услышал восторженное восклицание Томаса. Энсину было чем восхищаться: гразеры, не уступавшие по мощности бортовым установкам линейных крейсеров, кромсали защитное поле и корпус, как боевые топоры. Жертва содрогалась, из пробоин в обшивке извергались под давлением потоки воздуха, обломки аппаратуры и мертвые тела. Гирман разделял радость Томаса, но он помнил и другое сражение, другой корабль – супердредноут, – содрогавшийся под ударами, убивавшими или превращавшими в калек находившихся на борту людей. Рука его невольно потянулась к бедру регенерированной ноги, а губы проговорили беззвучную молитву за погибавших врагов.

– Мы оторвались от супердредноутов, мэм, – хрипло сообщил Диамато.

– Поняла, – кивнула Холл.

Да, тяжелые корабли безнадежно отстали, но они все еще посылали вдогонку ракеты, которые, в сочетании с невероятными ракетами, выпускавшимися со странного одинокого дредноута, находившегося далеко позади, продолжали наносить урон. Не говоря уж о не прекращавших преследование канонерках. Оперативное соединение лишилось еще четырех линкоров. Иными словами, девять линкоров из тридцати трех были уничтожены, а все уцелевшие в той или иной мере повреждены. Кроме того, у нее не осталось ни одного эсминца, и только два – оба основательно потрепанные – тяжелых крейсера.

Она лишилась прикрытия, и вражеские ЛАКи, словно хищная стая пираний, ощипывали ее фланги. Теперь она знала их точное число: ее люди сумели уничтожить шестнадцать и вывести из строя пять рыбок; оставалось еще семьдесят пять.

Невероятные маневренность и ускорение позволяли ублюдкам манти совершать стремительные, согласованные и продуманные перестроения, уклоняясь от ее ракет, – и снова и снова атаковать одновременно с разных сторон, поражая ее корабли импульсами мощных гразеров.

Хорошо еще, что при каждом пересечении ее базового курса они теряли скорость и отставали, после чего вынуждены были снова устремляться вдогонку. По неизвестной причине они всякий раз, заходя на огневой рубеж, сбрасывали ускорение до нуля, однако, нанеся удар, снова доводили его более чем до 630 g, разрывая контакт и ложась на параллельный с ОГ-12.3 курс. Так или иначе, они обладали достаточным преимуществом в маневренности, чтобы снова и снова нападать на оставшиеся двадцать шесть кораблей Народного флота до самой гиперграницы.

А ей оставалось лишь прорываться с боем.

– Итак... – объявила Жаклин Армон командирам эскадрилий и звеньев.

Голос ее звучал абсолютно спокойно, но лицо оставалось напряженным. Она потеряла еще три пташки, причем две из них погибли во время кавалерийских одиночных наскоков, предпринимать которые в сложившейся тактической ситуации решительно не имело смысла. Количество находившихся в ее распоряжении тактических единиц упало до семидесяти двух, а о людях, погибших вместе с уничтоженными ЛАКами, она старалась не думать.

– Адмирал Труитт отстал, так что теперь вся надежда на нас. Но нам следует действовать согласованно: никакого дурацкого ковбойства! Иначе я гарантирую особо лихим наездникам по лишней дырке в заднице!

Она выдержала паузу, чтобы ее слова успели дойти до каждого.

– Прекрасно. А сейчас энсин Томас назначит цели для следующего захода.

– Они снова разворачиваются для атаки, мэм! – сообщил Диамато.

– Вижу, Оливер, – спокойно откликнулась Холл, скалясь на свой монитор.

Приказы «гражданки адмирала Келлет» уже были доведены до всех, и она знала, что творится в умах командиров. Атакующие, несмотря на урон, понесенный опергруппой, многократно уступали линкорам и по тоннажу, и по мощи бортового вооружения, однако твердо вознамерились не выпустить хевов из системы. Однако ракеты у них, похоже, кончились, и им приходилось полагаться только на энергетическое оружие, которое требовало сближения. При этом манти каждый раз производили странный маневр: открывая огонь из гразеров, они сбрасывали ускорение почти до нуля, а некоторые развороты совершали довольно неуклюже, словно на реактивной тяге. Холл не знала, в чем причина этих странностей, однако уже успела усвоить, что пираний не только трудно взять на прицел, но и непросто поразить, когда они засечены. Создавалось впечатление, будто они прикрыты гравистенкой с носа, хотя это и невозможно. Правда, в дальнем уголке ее иссушенного адреналином мозга зародилось смутное подозрение на этот счет, но обдумывать его не было времени. Другое дело, что нужно будет не забыть поделиться этим подозрением с разведкой, и...

– Внимание! Они атакуют!

Крыло снова изменило курс и налетело на удирающих хевов, полосуя их неистовыми импульсами гразеров. Еще один линкор и один из уцелевших крейсеров развалились на части, но на этот раз противник подготовился к нападению и яростно отстреливался всей мощью бортовых энергетических батарей. И не только – словно разгадав тайну носовых щитов, хевы начали пускать ракеты не в, а мимо атакующих. Такой способ прицеливания был очень сложен, однако теперь боеголовки взрывались позади нападавших, и рентгеновские пучки хлестали по ЛАКам сзади, с кормовой, открытой стороны гравитационных клиньев. Попасть в цель удалось лишь единицам, но, так или иначе, четыре мантикорских корабля, один за другим, прекратили существование. Остальные продолжили бой: сбросив ускорение и держа носовые стены, они вели убийственный гразерный огонь.

«Слишком много, – подумала Жаклин Армон. – Я теряю слишком много кораблей и людей. Они опомнились от первого потрясения, и их огонь слишком силен, чтобы мы могли справиться с ним в одиночку».

– Мальчики и девочки! – объявила она крылу по коммуникатору. – Делаем последний заход. Угостим хевов напоследок и возвращаемся на «Минни».

Началась последняя атака. Передовое звено подбило линкор, потом второй, а потом «Гарпия» совершила разворот, вышла на огневой рубеж, и Холл приникла к монитору.

Три гразера тремя раскаленными кочергами прожгли защитную стену левого борта, и «Шомберг» зашатался, словно пьяный. Защитная стена замерцала и исчезла, затем снова восстановилась, но лишь на половину мощности. Те же три удара превратили в оплавленные обломки четыре бортовые энергетические установки и две пусковые установки. А когда корабль поразил четвертый импульс, Диамато пришлось наглухо закрыть шлем: в левом борту образовалась пробоина, и отсек начал терять атмосферу. Осколки брони разлетелись по помещению, убивая и калеча людей, но Диамато не замечал ничего, кроме жутких данных о нанесенных кораблю повреждениях. Однако впадать в панику он не собирался: «Шомберг» управления не потерял, и если он повернет...

– Повернуть корабль влево! – крикнул он. – На двенадцать – нет! – на четырнадцать градусов!

– Есть, четырнадцать градусов на левый борт! – прозвучало в шлемофоне подтверждение.

Диамато облегченно вздохнул: команда исполняется. Но в следующий миг облегчение сменилось леденящим ужасом: он понял, что не слышал подтверждения его команды гражданкой капитаном.

Он повернулся к командному креслу, и лицо его исказилось. Воздуха в рубке уже не осталось. Из разрыва в пробитом скафандре гражданки Холл толчками вытекала густая, вязкая, пузырящаяся кровь.

– Черт, вот уж не думала, что они на такое способны! – пробормотала Жаклин Армон, глядя, как поворачивается вокруг своей оси ее мишень.

В жилах того, кто управлял кораблем, текла, должно быть, не кровь, а ледяная вода. Он почти мгновенно вывел из-под обстрела поврежденный левый борт. Другое дело, что особого простора для маневров у хева не было: защитная стена другого, пока еще целого борта оказалась подставленной под почти перпендикулярный энергетический залп. Что, с точки зрения Армон, обещало стать неплохим подарком для ее ребятишек.

– Эрнест, полная готовность! – сказала она лейтенанту Такахаши.

– Есть, мэм.

Такахаши проверил консоль и посмотрел на инженеров «Гарпии».

– Следите за энергией на передних узлах, – напомнил он Максвеллу. – Щит должен подняться по первому моему слову.

– Я прослежу, сэр, – заверил его Максвелл.

– Хм, что-то я уже слышал насчет тебя и передних узлов, Серебряный Гаечный Ключ, – ухмыльнулся Такахаши.

Косматый старшина издал смешок.

В это мгновение цифры на дисплее Армон достигли нужной отметки.

– Начали! – приказала она.

– Капитан! Капитан Холл!

Диамато опустился на колени рядом с командирским креслом. Рубку, уже совершенно лишившуюся атмосферы, прошивали бело-синие молнии электрических разрядов. Искрилось поврежденное оборудование. Капитан Холл сидела на палубе, но лишь потому, что он удерживал ее в сидячем положении, отчаянно пытаясь добиться от нее хоть малейшей реакции. Каким-то чудом его тактическая секция, коммуникатор и штурвал остались неповрежденными. Все остальное было уничтожено, и при мысли о том, что стало с товарищами, Диамато с трудом подавил приступ тошноты.

Гражданина комиссара Аддисона практически разорвало надвое. Не менее печальная участь постигла и остальных находившихся в рубке офицеров, но гражданка капитан Холл была еще жива. Пока.

Диамато наложил пластырь на разрывы скафандра, однако медицинский дисплей тревожно мигал, отмечая угасание жизненных процессов. Даже не будучи врачом, Оливер понимал, что капитан умирает. Внутреннее кровотечение было слишком сильным, а чтобы остановить его, требовалось снять скафандр. В вакууме это означало мгновенную смерть.

– Капитан! – снова заорал он, и тут под заляпанным кровью лицевым щитком шлема открылись темные глаза.

– О-Оливер! – послышался в его шлемофоне слабый, перемежавшийся бульканьем и хрипом звук.

Руки молодого офицера сжали плечи женщины, но черты ее лица неожиданно утратили четкость. Диамато не сразу понял, что причиной тому – его слезы.

– Да, капитан! Слушаю.

Похоже, Холл уловила в голосе офицера сдерживаемые рыдания и, потянувшись, слабо погладила его по «второй коже».

– Теперь... ты... – прохрипела она, вкладывая в последние, предсмертные слова все оставшиеся силы. Чтобы продолжить, ей пришлось замолчать и перевести дух, – Ты... командир... Уводи моих... людей... Надеюсь на тебя, Оли...

Слова стихли, дыхание оборвалось, глаза остекленели. И в это миг что-то произошло, как будто в тот момент, когда душа Холл отлетала от тела, между нею и душой Диамато проскочила невидимая искра. Глубоко вздохнув, он бережно опустил тело своего капитана на палубу, поднялся и почти спокойно подошел к пульту. Как оказалось, половина энергетического оружия правого борта уцелела и по-прежнему контролировалась из рубки. Правда, система автоматического управления огнем накрылась, однако Диамато лишь обнажил зубы в холодной усмешке. Пусть для космического боя это было все равно что стрелять от бедра на полном скаку, он собрался прицеливаться вручную. Глаза его были холодны, дыхание оставалось ровным и спокойным.

«Так. Эти два», – подумал он, посмотрев на монитор внешнего обзора.

Нажав кнопку, Диамато перевел управление прицельными лидарами с центрального компьютера на свою панель, выделил цель целеуказателем и ввел код подачи всей имеющейся энергии. Замигали зеленые огоньки подтверждения: сколько их было, Диамато не считал. Не обошлось и без отказов: не все силовые батареи отреагировали на введение кода, но доступной мощности должно было хватить.

– До встречи в аду, манти! – прошептал он и нажал кнопку.

Спустя долю секунды ЛАК-01-001, позывной «Гарпия», в лобовую гравистену которого ударили прямой наводкой два тяжелых корабельных гразера, превратился в облако раскаленного газа.

Глава 35

– В настоящий момент гражданка адмирал Келлет, должно быть, громит Ханкок, а гражданка адмирал Шалю уже нанесла удар по Сифорду-девять, – заметил гражданин комиссар Хонекер.

Турвиль кивнул, но промолчал. Впрочем, Хонекер и не ждал ответа, а разговор завел лишь затем, чтобы отвлечься и сбросить нервное напряжение.

– Переход через двенадцать минут, гражданин адмирал, – объявила коммандер Лоу. Она говорила с профессиональным спокойствием, но напряжение угадывалось и за ним.

– Спасибо, Карен, – откликнулся Турвиль, постаравшись вложить в свой голос как можно больше невозмутимой уверенности. В настоящий момент адмирал мог сделать для своих людей только это.

Контр-адмирал Майкл Тенард, герметизируя на ходу скафандр, торопливо вышел из лифта на флагманский мостик. По всем отсекам весившего восемь с половиной миллионов тонн флагманского корабля завывали сирены, а единственный, взгляд, брошенный на главный монитор, заставил его злобно выругаться.

К Занзибару мчалось более полусотни кораблей. Их скорость уже приближалась к пятнадцати тысячам км/сек, а постоянное ускорение составляло 450 g. Это значило, что среди вторгшихся не было боевых единиц тяжелее линкора, однако противопоставить им Тенард мог лишь шесть кораблей стены и столько же линейных крейсеров КФМ да горстку крейсеров, эсминцев и устаревших ЛАКов сил самообороны Занзибара.

– Во всяком случае, они не могут буксировать подвески, – заметил подскочивший к флагману начальник штаба. – Ускорение слишком велико.

– И то слава богу! – буркнул Тенард, на что начальнику штаба оставалось лишь кивнуть.

К сожалению, и сам Тенард похвастаться избытком подвесок не мог. Таковых в его распоряжении имелось всего семьдесят три, что никак не обеспечивало нужной плотности огня. С другой стороны, хевы не располагают даже этим, а защита его супердредноутов не в пример надежней. Если ему удастся с первого залпа вывести из строя с полдюжины линкоров, а потом выровнять курсы и навязать им классическую ракетную дуэль, у него появится неплохой шанс задать им хорошую взбучку и надолго отвадить соваться в союзные системы. Правда, чертовы хевы тоже умеют стрелять, и их линкоры несут тяжелое ракетное вооружение...

Отбросив все «если бы», адмирал принялся отдавать приказания, делая вид, будто не знает, что сейчас произойдет. Впрочем, в данном случае знание или незнание не имело никакого значения: он не мог покинуть систему, не предприняв попытки защитить Занзибар. И дело было не только в том, что постыдное бегство замарало бы честь Королевского флота и подорвало веру союзников в надежность защиты, обещанной им Звездным Королевством. Значение имел и чисто военный аспект: Народная Республика по-прежнему имела превосходство в численности и тоннаже и могла позволить себе пойти на определенные потери ради уничтожения кораблей и всей орбитальной военной инфраструктуры Занзибара. В данной ситуации задача контр-адмирала Теннарда заключалась в том, чтобы заставить противника заплатить за уничтоженные объекты больше, чем они того стоят. С мрачной решимостью он вознамерился поступить именно так.

Переход через одну минуту, гражданин адмирал, – прозвучало по внутренней связи, и Хавьер Жискар нажал кнопку.

– Понял, Энди, – сказал он гражданину коммандеру Макинтошу. – Мы с гражданкой комиссаром Причарт направляемся на флагманский мостик.

– Есть, сэр, – отозвался Макинтош.

Жискар, отняв палец от кнопки, криво улыбнулся Элоизе Причарт.

– Знаешь, Энди что-то подозревает, – заметил он.

Ответом ему послужил острый взгляд Элоизы.

Адмирал и комиссар, уже облаченные в скафандры, сидели в его каюте, ожидая сигнала, который вызовет команду «Саламис» на места по расписанию перехода. Экипаж обязан верить, что командир и гражданка комиссар до последнего момента занимаются обдумыванием важных планов... и это, в известном смысле, соответствовало действительности. Правда, никто не догадывался, о каких планах идет речь, – и, конечно же, не предполагал, что гражданка народный комиссар при этом сидит у гражданина адмирала на коленях. Во всяком случае, не должен был ни догадываться, ни предполагать. Именно поэтому замечание Жискара окрасило топазовые глаза Причарт тревогой.

– Почему ты об этом заговорил? – спросила она.

– Потому, что он распускает слухи о наших стычках, любовь моя, – ответил Жискар. – О стычках, которых на самом деле никогда не было. Он всячески подчеркивает существование между нами «напряженности» и «взаимного отчуждения».

– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что он, на свой манер, старается нас прикрыть.

Причарт взглянула адмиралу в глаза, закусила нижнюю губу ровными белыми зубами, вздохнула и пожала плечами.

– Спасибо ему, если так, – невесело сказала она, – но мне было бы куда спокойнее без его догадок. А со всякими историями лучше быть поосторожнее. Если, не приведи бог, его выдумки окажутся слишком красочными и Госбезопасность удосужится сопоставить их с донесениями других информаторов...

Она не закончила свою мысль, но Хавьер снова кивнул, давая понять, что признает ее правоту.

– Конечно, опасность существует. Но не думаю, чтобы Энди позволил себе заиграться. Не забывай, мы с тобой и вправду всячески демонстрируем на людях эту пресловутую «напряженность». Он лишь подчеркивает то, что очевидно, и в таком контексте лишь усиливает впечатление. Хотя не исключаю, что это просто непрофессиональная попытка напроситься в информаторы.

Хмыкнув, Причарт прислонилась к плечу Жискара и, несколько повеселев, сказала:

– Ладно, Хавьер, по крайней мере ты нашел чудесный способ избавиться от Жубера.

Жискар ответил довольной улыбкой. Разумеется, Госбезопасность не могла не понять, что устранение Жубера – это дело его рук, но, в конце концов, он с самого начала не скрывал, что принял начальника штаба только под давлением. И даже гражданка комиссар Причарт, хотя и возражала против перевода Жубера на должность командира военного корабля «Шэлдон», вынужденно согласилась, что этот шаг оправдан сложившимися непредвиденными обстоятельствами. Никто не мог знать заранее, что капитан Герндон на пути к цели умрет от сердечного приступа. Старпом «Шэддона» не обладал опытом, достаточным для командованием дредноутом в боевой обстановке, а вот капитан Жубер имел необходимые для командной должности выслугу и звание. Так и получилось, что гражданин адмирал Жискар перевел своего начштаба в оперативную группу 12.4, под начало гражданина контр-адмирала Дарлингтона, а исполнение обязанностей Жубера возложил на операциониста флота гражданина коммандера Макинтоша. Вопрос был решен ко всеобщему удовольствию – хотя, разумеется, кадровые перестановки вызвали официальные «возражения» со стороны комиссара Причарт.

Воспоминание вызвало у него легкую улыбку, сразу замеченную Причарт. С присущей ей прозорливостью она угадала направление мыслей Хавьера – и улыбнулась в ответ. Он обнял ее покрепче, но помрачнел. Тревога по поводу возможного разоблачения их любви не оставляла его никогда, делая даже мысль о возможной гибели в бою малозначительной мелочью.

– Пожалуй, нам пора идти! – тихо сказал Хавьер.

Прежде чем они надели шлемы, Элоиза поцеловала его. Как всегда, страстно и яростно – словно в последний раз.

– Они хотят завязать с нами ракетную дуэль, – сказал капитан Богданович и покачал головой.

– А почему бы и нет? – спокойно отозвался Турвиль.

Оба стояли, заложив руки за спину и глядя на главную голосферу.

– Благодаря хитрости Шэннон, – продолжил гражданин вице-адмирал, – манти наверняка вообразили, что мы забыли прихватить с собой подвески, а их ракеты и защита всегда были лучше наших. На их месте я, конечно, постарался бы поскорее сблизиться с нами на дистанцию энергетического поражения, но я-то про наши платформы знаю. И даже когда стараюсь забыть о них, у меня не получается. Это, наверное, как-то влияет на мою точку зрения.

– Ну, не думаю, – криво усмехнулся начальник штаба. – Вы, гражданин адмирал, и без платформ наверняка полезли бы в драку.

– Не такой уж я плохой, – возразил Турвиль, обернувшись к ухмылявшемуся Богдановичу. – Правда?

Богданович, не прекращая ухмыляться, кивнул.

– Ну ладно, может, вы и правы, – сказал гражданин вице-адмирал.

«А может, и нет, приятель, – подумал Турвиль про себя. – Я, конечно, провозглашаю принцип „надо завязать драку, а там будет видно“, но это еще не значит, что я слепо ему следую. И всяко не собираюсь отказываться от „Графа Тилли“ как от флагманского корабля. Конечно, защита у него слабее, чем у линкора, но зато линейный крейсер не привлекает к себе столько внимания, а стало быть, и столько огня».

Он, улыбаясь, повернулся и направился к командирскому креслу.

Контр-адмирал Теннард терпеливо ждал. Он вылетел навстречу хевам, затем совершил разворот, чтобы сбросить скорость. Расстояние между ними на настоящий момент составляло 6,7 миллиона километров – и неуклонно сокращалось на восемьсот километров в секунду. Чуть больше чем через четыре минуты они должны были оказаться на дистанции дальнего ракетного залпа, который он и намеревался произвести. После этого предполагалось увеличить ускорение, чтобы удерживать дистанцию как можно дольше.

– Подготовиться к пуску! – уверенно и спокойно приказал он.

Рекомендую подготовить подвески к бою, гражданин адмирал, – сказала Шэннон Форейкер.

Напряжение, которое испытывали все на борту, сказывалось и на ней, но весьма своеобразно. Похоже, оно даже радовало Шэннон, ибо вытесняло то, другое напряжение, которое так долго ее не отпускало. Во время боя она становилась прежней «тактической ведьмой» Лестера Турвиля, какой была до пленения Хонор Харрингтон. Турвиль обернулся на ее голос, и она, почувствовав его взгляд, подняла глаза, широко улыбнулась и, к полнейшему изумлению гражданина вице-адмирала, подмигнула ему.

– Рекомендацию одобряю, гражданка коммандер, – подтвердил Турвиль, и гражданин лейтенант Фрейзер передал приказ по сети связи группы.

– Сэр! Адмирал Теннард, они...

– Вижу! – сказал Теннард, удивляясь тому, что, хотя каждый его нерв вопиет о роковом просчете, голос звучит невозмутимо. Ему даже в голову не пришло, что хевы могли укрыть подвески внутри своих клиньев... а напрасно. Такое простое решение, но он до него не додумался.

Впрочем, все гениальное просто. Теперь его сенсоры показывали вереницы тянувшихся за линкорами и линейными крейсерами подвесок, которых у хевов оказалось гораздо больше, чем у него.

– Меняем курс! – приказал он. – Идем на сближение!

– На сближение, сэр? – переспросил начальник штаба, после того как флаг-капитан Теннарда повторил приказ.

– Именно, – угрюмо подтвердил адмирал. – Эти ребята намереваются выпотрошить нас к чертовой матери, и если котелки у них хоть чуточку варят, то как раз они и будут стараться удерживать дистанцию и оставаться за пределами досягаемости нашего энергетического оружия. При их превосходстве в ракетах им только и нужно, что долбить по нам издали, пока от нас не останется куча лома.

– Но...

– Знаю! – тихо произнес Теннард. – Но сейчас мы можем нанести им сколько-нибудь заметный урон лишь с помощью энергетического оружия, если успеем дать по ним несколько залпов прежде, чем они нас уничтожат.

Он горько усмехнулся и почти спокойно продолжил:

– Я свалял дурака: систему нам не удержать, и из ловушки, в которую мы угодили по моему недомыслию, не выбраться. А если все равно отправляться к Всевышнему, то не помешает прихватить с собой и кого-то из них.

Они меняют курс, гражданин адмирал, – доложила Форейкер и, присмотревшись к монитору, добавила: – Идут на сближение.

– Хотят подойти на дистанцию энергетического боя, – буркнул Турвиль и, подергав свои роскошные усы, пожал плечами. – Карен, делаем то же самое. Должно быть, они уже сообразили, как провела их Шэннон, но, как говорится, «на всякого мудреца довольно простоты».

Оперативные группы противников, уже на более низкой скорости, продолжили сближение и, когда расстояние между ними сократилось до шести с половиной миллионов километров, почти одновременно произвели пуск. Ракеты командующего обороной системы устремились к линкорам Турвиля, но, в отличие от Элис Трумэн, контр-адмирал Теннард не располагал экспериментальными ракетами проекта «Призрачный всадник», и превосходство его ракет в ускорении и системах наведения было не настолько значительным, чтобы скомпенсировать разницу в количестве. Даже с учетом бортовых пусковых установок Теннард мог выпустить в пространство двенадцать сотен боеголовок, тогда как в распоряжении Лестера Турвиля и Шэннон Форейкер их было почти шесть тысяч.

Два ракетных вала понеслись один навстречу другому, и оба адмирала развернули свои боевые построения так, чтобы корабли оказались максимально прикрыты защитными стенами и минимально уязвимы.

Некоторое время на мониторах обеих оперативных групп были видны лишь заполнившие пространство светящиеся точки, а в рубках кораблей как Народного, так и Королевского флотов повисла напряженная тишина. Это продолжалось лишь несколько секунд, но они казались бесконечными. А потом экраны испещрили вспышки взрывов: атакующие ракеты перехватывались и уничтожались противоракетами, а прорвавшиеся ближе поражались лазерными батареями и другими бортовыми энергетическими средствами. Это был ожесточенный бой лицом к лицу, но не такой, к каким привык КФМ. Противоракетная оборона ОГ-12.2, оказалась надежней всего, чем располагали хевы до сих пор, системы РЭП [13] полученные от Лиги, были более эффективны... не говоря о том, что мантикорских ракет было намного меньше. Почти половину из них перехватили противоракеты, а треть оставшихся уничтожили на подлете лазеры. Прорвались лишь четыре сотни; половина из них поразила фантомы, отвлеклась на ложные цели и оказалась сбита с курса помехами: электронные системы дезориентации противника неприятно удивили офицеров Теннарда. Правда, даже при этих потерях на тридцать три линкора хевов обрушилось две сотни ракет, однако линкоры – все как один – совершили изысканный, можно сказать, хореографический маневр, выстроившись почти непробиваемой стеной и подставив под удар надежно защищенные днища. Этот маневр придумала Форейкер, а Турвиль безжалостно натаскивал подчиненных, пока не довел их навыки до автоматизма. В этой стене имелись бреши – и немалые, ибо линкорам требовалось безопасное пространство, чтобы не допустить взаимного перекрывания клиньев, но она была гораздо плотнее всех заграждений, которые выстраивал Народный флот в течение всех восьми лет войны. Можно сказать, что хевы воспользовались опытом своих врагов, и их боевое построение – результат сочетания доступа к современным технологиям и суровой муштры, оказалось очень эффективным. К немалой радости Лестера Турвиля.

Конечно, без потерь не обошлось. Мантикорские ракеты были очень хороши, их боеголовки очень мощны, так что иначе просто не могло быть. Однако и Жискар, и сам Турвиль предвидели неизбежность потерь. Запланированные потери не могли воспрепятствовать выполнению боевой задачи. Два линкора погибли, два покинули строй, чтобы не столкнуться с разлетавшимися обломками, но оставшиеся сомкнулись плотнее, чтобы обрушить огонь на уцелевших врагов. А их уцелело не много. Плотность огня ОГ-12.2 была впятеро выше, чем у контр-адмирала Теннарда, и все ракеты Турвиля были нацелены именно на мантикорские супердредноуты. На каждый из них приходилось по девятьсот шестьдесят выпушенных ракет, при этом тяжелые корабли защитников системы находились слишком далеко друг от друга, чтобы выстроить защитную стену. Мантикорский адмирал не предвидел столкновения с подобной интенсивностью огня. При том, чего он ожидал от противника, действительно имело смысл сохранять между супердредноутами пространство, позволявшее каждому из них совершать индивидуальные маневры, однако дело было не только в том, что Теннард недооценил врага. Увы, как ни горько было это признавать, его оперативная группа просто не могла произвести столь сложное перестроение в столь короткий срок в силу недостаточной тренированности. На этот раз именно презираемые хевы показали превосходство не только в огневой мощи, но также в выучке и слаженности действий.

Майкл Теннард это понимал. Горькую чашу поражения пришлось испить до самого дна, ибо его супердредноуты, его космические левиафаны, гибли один за другим. Рентгеновские пучки обрушились на флагман, разрывая в клочья защитную гравистену и кромсая броню корпуса. Палуба содрогалась, но контр-адмирал, с трудом удерживаясь на ногах, в ужасе смотрел на разворачивавшуюся на главном экране картину уничтожения. За последним содроганием последовала слепящая вспышка, и экран погас. Одновременно померк свет и в его глазах.

– Боже мой! – пробормотал Юрий Богданович. – Это же новый Адлер!

– Не совсем, – умерил его энтузиазм Турвиль, глядя на изображения своих уничтоженных и подбитых кораблей. Противник вывел из строя двадцать девять процентов сформировавших боевую стену линкоров... но совершенно проигнорировал державшиеся до поры в тылу линейные крейсера. Теперь они объединили огонь с семнадцатью уцелевшими линкорами и, залп за залпом, продолжали безжалостно, методично и упорно добивать манти. Редкие мантикорские ракеты еще прорывались и порой находили цель, но их было мало и становилось все меньше, поскольку меткий огонь Форейкер одну за другой истреблял последние пусковые платформы.

При взгляде на главный монитор – на пространство, усеянное вспышками, дрейфующими в пространстве обломками кораблей и спасательными капсулами, – желудок Турвиля сжался в ком. Команда каждого из неприятельских супердредноутов насчитывала свыше пяти тысяч человек, и он понимал, что спастись удалось лишь немногим.

Наверное, адмиралу, который сам потерял в этом бою восемь тысяч человек, следовало радоваться гибели врагов, но радости не было. Он гордился своими павшими товарищами и был готов довести операцию до конца и доказать на деле, что их смерть не была напрасной, но испытывать радость при мысли о стольких смертях не мог никто. Во всяком случае из тех, с кем Лестер Турвиль захотел бы когда-либо иметь дело.

Он встряхнулся, когда на его глазах взрыв разнес вдребезги последний из мантикорских линейных крейсеров. Уцелевшие крейсера, эсминцы и ЛАКи с отчаянием обреченных все еще пытались приблизиться на дистанцию энергетического поражения, и Турвиль, не в силах больше смотреть, как они гибнут, отвернулся.

– Карен, курс на Занзибар! – спокойно сказал он астрогатору и перевел взгляд на Шэннон Форейкер.

– Шэннон, приступай к расчету схемы огневого поражения орбитальных объектов. Мне очень хочется верить, что у них хватит ума сдать систему: в таком случае я дам им двенадцать часов на эвакуацию. Но вступать в долгие переговоры у меня намерения нет. Если это, – он с ледяной усмешкой указал глазами на монитор, – не подтолкнет их к здравому решению, любые мои слова будут бесполезны. Верно?

Гражданин вице-адмирал уселся в командирское кресло, опустил спинку, забросил ногу на ногу и потянулся за сигарой. Только вот хотелось ему в тот миг не курить, а кричать.

Глава 36

– Полная готовность к переходу! – объявила гражданка коммандер Тайлер. – Начинаю отсчет. Пять... четыре... три... два... один... Переход!

Оперативная группа 12.4.1, состоявшая из супердредноутов оперативного соединения 12.4 и прикрывавших их легких крейсеров, в ярких лазурных вспышках высвобождавшейся энергии вынырнула из гиперпространства в обычный космос в ста восьмидесяти тысячах километров от составлявшей двадцать две световые минуты гиперграницы звезды класса GO, называемой Василиск-А. С точки зрения астрогации расчет перехода был осуществлен с феноменальной, филигранной точностью но в настоящий момент Хавьер Жискар не мог оценить великолепный маневр по достоинству, ибо едва справлялся с тошнотой и головокружением. Он слышал, как рвало его подчиненных на флагманском мостике, и знал, что то же самое происходит с тысячами людей, находившихся на борту «Саламис». Несмотря на страшную тошноту, он не мог не думать о том, насколько уязвима в момент перехода любая оперативная группа. И он сам, и экипажи всех его кораблей на период от десяти секунд до двух минут были практически выведены из строя, в зависимости от здоровья и уровня подготовки каждого человека. Окажись поблизости любой неприятельский корабль, он мог воспользоваться этой временной беспомощностью с катастрофическими для нападающих последствиями.

Но никаких неприятельских кораблей поблизости не обнаружилось, да и вероятность их появления была ничтожна, ибо звездная система являлась огромной целью, а Хавьер сознательно направлялся к планете Медуза не по самому короткому, а стало быть, самому вероятному и наиболее внимательно отслеживаемому силами обороны системы курсу. Разумеется, он отклонился не слишком далеко, но даже слабое отклонение давало ему дополнительное пространство для маневра в нормальном космосе. При этом он не ставил своей задачей избежать обнаружения, ибо понимал, что манти наверняка опутали систему плотной сенсорной сетью. Надежными данными по системе Василиска Народный флот не располагал, но Жискар знал, что чрезвычайно мощные и чувствительные пассивные сенсоры, контролировавшие пространство вокруг Хевена, центра Народной Республики, способны засечь след любого гиперперехода на расстоянии до ста световых часов, а поскольку – он не мог этого не признать – датчики и антенны манти были еще лучше, пытаться прокрасться в систему тайком попросту не имело смысла.

Более того, Жискар заранее планировал, что его должны засечь. Если расчет времени был произведен правильно, в распоряжении защитников Василиска имелся почти час, чтобы отреагировать на его появление, как раз к прибытию сил гражданина контр-адмирала Дарлингтона. Иными словами, им предстояло сообразить что к чему, лишь оказавшись между молотом и наковальней.

Разумеется, план мог сработать лишь в случае идеальной, а стало быть, почти недостижимой на практике согласованности действий обоих подразделений, однако красота замысла (об этом он подумал, когда зрение прояснилось, позволив снова увидеть монитор) заключалась в том, что острой нужды в столь невероятной синхронности в данном случае не было. Если фокус удастся, все будет просто замечательно, ну а нет, тоже не беда. Задание будет выполнено в любом случае. Должно быть выполнено.

– Фрэнни, расскажи мне что-нибудь интересное, – сказал он.

– Слушаюсь, сэ... гражданин адмирал.

Астрогатор встрепенулась, сверилась с дисплеем и, уже четко и деловито, доложила:

– Полетные данные практически совпадают с расчетными, гражданин адмирал. В настоящий момент мы находимся в триста девяносто пять точка-девять миллионов километров от Василиска-А, курс ноль-ноль-пять на ноль-ноль-три. Скорость составляет... четырнадцать-точка-один километров в секунду. Ускорение три-точка-семь-пять километра в секунду за секунду. Расстояние до орбиты Медузы составляет двести двадцать девять точка-девять-пять миллионов километров. При текущем курсе и ускорении мы достигнем планеты через сто тридцать две минуты и пересечем орбиту со скоростью сорок три точка-восемь-два тысячи километра в секунду.

– Энди! В нашу сторону кто-нибудь направляется? – спросил Жискар.

– Пока нет, гражданин адмирал, – тут же отозвался Макинтош. – Импеллерных следов в системе множество, и некоторые из них наверняка принадлежат военным кораблям, но к нам пока никто не летит. Но сенсоры нас наверняка засекли, и очень скоро они зашевелятся.

– Спасибо.

Жискар бросил взгляд на Причарт и закусил губу, обдумывая услышанное. Тайлер лишний раз подтвердила безупречную точность своих расчетов: корабль вынырнул в заданной области пространства и двигался по курсу, практически не нуждавшемуся в корректировке. Правда, величина ускорения внушала некоторое беспокойство: оно было выше, чем требовали интересы безопасности. Другое дело, что особого выбора у него не было. Превышение пределов возможности компенсатора приводило к его мгновенному, без всяких промежуточных стадий и предупреждений, выходу из строя. А за поломкой компенсатора следовало мгновенное превращение всей команды корабля в кровавую кашу. Имея это в виду, на большинстве флотов приняли за правило не развивать ускорение выше восьмидесяти процентов предельного. Люфт в двадцать процентов служил надежной гарантией безопасности.

К сожалению, манти разработали компенсаторы нового поколения, что поставило Народный флот перед лицом сложной проблемы. Создать компенсаторы сопоставимой мощности инженерам Республики не удавалось, и, чтобы хоть как-то возместить отставание в ускорении, Республика впервые за восемнадцать стандартных лет приступила к строительству дредноутов и приняла новые правила эксплуатации компенсаторов, вдвое сократив резерв безопасности. Дредноуты, разумеется, уступали супердредноутам по огневой мощи, но, будучи значительно легче, могли развивать ускорение, сопоставимое с тем, которое было доступно для оснащенных новейшими компенсаторами супердредноутов Королевского флота. Особенно в сочетании с понижением уровня безопасности. Правда, в экстремальных обстоятельствах, когда манти, наплевав на риск, запускали двигатели на полную мощность, это помогало мало, но все же позволяло хоть немного сократить отставание.

Сообщение Макинтоша не содержало ничего неожиданного, ибо Жискар и не ожидал мгновенной реакции защитников системы. Любому пикету на подготовку к активным действиям потребовалось бы минут десять-пятнадцать, а если командир имел глупость держать корабли на орбите с холодными импеллерами, то и все сорок. Кроме того, манти располагали превосходными системами маскировки, и Жискар вряд ли мог засечь их маневры на ранней стадии. Другое дело, что ему не терпелось услышать, что сенсоры Макинтоша отметили шевеление манти. Не в последнюю очередь это объяснялось тем, что он не любил ждать у моря погоды... Но на этот раз причин для нетерпения было больше. Не получив хотя бы приблизительного представления о намерениях манти, он не мог знать, сработал ли его отвлекающий маневр... и не летит ли он прямиком в осиное гнездо.

Когда сирена выдала разложенный на три тона сигнал тревоги, начальник Службы астроконтроля Василиска вице-адмирал Мишель Рено недоверчиво вскинул голову. Сигнал прозвучал не слишком громко, но в оглушительном вое и не было нужды. Погребенный в недрах огромной, с массой в миллионы тонн, астроконтрольной станции Василиска, командный пункт являлся исключительно тихим и спокойным местом. Хотя нельзя сказать, что там царили нега и безделье. АКС отслеживала и распределяла транспортные потоки, проходившие через Василиск – терминал Мантикорской туннельной Сети. Одна-единственная ошибка, допущенная здешней Службой астроконтроля, могла повлечь за собой потерю миллионов тонн груза, не говоря о человеческих жизнях. Именно по этой причине на командном пункте поддерживали тишину: звездным диспетчерам полагалось работать спокойной обстановке.

Этим же объяснялся и царивший в помещении полумрак: слабый свет делал изображение на дисплеях более отчетливым. Относительно низкая температура еще на Старой Земле считалась фактором, способствующим сосредоточенности, хотя поддержание ее на станции являлось, скорее, данью традиции. Уроженцы Сфинкса уверяли, что температура в помещении соответствует их представлениям о приятном теплом весеннем деньке, но, что бы ни твердили эти задаваки, прохлада не слишком способствовала дремоте. Другое дело, что Рено с трудом мог представить себе кого-то из своих подчиненных уснувшим на дежурстве: люди ответственно относились к работе, да и расслабляться им было некогда. Эта мысль заставила адмирала хмыкнуть, но брови остались удивленно приподнятыми. Маневров с участием охранявших систему кораблей на сегодня не намечалось, а кроме военного командования (и, разумеется, автоматических систем раннего оповещения), доступа к этой линии связи никто не имел.

Рено развернул командирское кресло в сторону офицера связи, которая, отключив сирену, уже вводила в компьютер коды доступа. Как всегда, чтобы заставить сверхсветовую систему сообщить содержание принесенного сообщения, требовалась длительная шаманская процедура с введением паролей и постоянно меняющихся отзывов. Ну, тут все понятно. По скромному мнению Мишеля Рено, военные – сотрудники Службы астроконтроля, несмотря на мундиры и наличие воинских званий, считали себя гражданскими специалистами – так вот, военные имели обыкновение самые простые вещи делать через задний проход, в особенности когда речь шла о новых и дорогих игрушках вроде сверхсветовых передатчиков. В частности, сотрудникам АКС строжайше запрещалось использовать установленный у них передатчик без крайней необходимости, тщательно прописанной в соответствующей инструкции. Тот факт, что секретом сообщений, передаваемых гравитационной пульсацией, владела только Мантикора, не помешал секретчикам КФМ нафаршировать протокол безопасности всеми возможными рогатками и загородками.

Однако вопреки глубокой личной убежденности в том, что эта перестраховка никому не нужна, Рено пережидал задержку и ожидание вполне умиротворенно. Он даже с удовольствием соглашался терпеть любые космофлотовские глупости, потому что слишком хорошо помнил времена, когда он и его сотрудники оказались брошены здесь на произвол судьбы. Мишель был старожилом «Василиска». Он проработал на станции четырнадцать стандартных лет – больше, чем любой его коллега на борту огромной астроконтрольной станции. Тогда, давно, он испытывал по отношению к космофлоту лишь одно чувство – презрение. Иначе и быть не могло, напомнил он себе, вспоминая длинную галерею никчемных неудачников и бездельников, которых КФМ имел обыкновение ссылать на захолустную станцию «Василиск». Зато теперь...

На главной коммуникационной панели вспыхнула и замигала ярко-красная лампа, и вице-адмирал Рено, не помня себя, вылетел из кресла. Он просто вдруг оказался не в кресле, а за спиной связиста, словно кроваво-красная вспышка тревоги первой степени телепортировала его к терминалу. А может, так и было, отстранение подумал адмирал, глядя через плечо офицера на дисплей, по которому уже побежали строчки расшифровываемых данных. Но то была случайная, отдаленная мысль, ибо с одного взгляда на первую строку он уже понял, кто появился в системе Василиска и что ее ожидает.

У Мишеля пересохло во рту. Еще на мгновение он задержал взгляд на дисплее, а потом обернулся к подчиненным.

– Слушайте все! – рявкнул он, и сослуживцы, никогда не слышавшие от своего деликатного начальника ни единого громкого слова, разом обернулись к нему. – В систему вторглось неопознанное оперативное соединение. По оценке вице-адмирала Маркхэма, это как минимум двадцать супердредноутов и пятнадцать-двадцать более легких кораблей.

Кто-то в ужасе ахнул, и Рено мрачно кивнул.

– Разумеется, системный пикет скоро преградит вторгшимся путь, однако наличных сил обороны явно недостаточно для того, чтобы дать отпор столь мощному вражескому соединению. Из чего следует, – он глубоко вздохнул, – что я должен объявить ситуацию «Зулу». Джесси, – он посмотрел на старшего дежурного диспетчера, – ты займешься организацией эвакуации. Порядок тебе известен: нейтралы и пассажирские корабли уходят в туннель первыми, грузовики только за ними.

– Я все сделаю, Мишель, – ответила женщина и, взмахом руки подозвав двух помощников, поспешила к огромной голосфере, отмечавшей перемещение каждого корабля в пределах пяти световых минут от узла.

– Анжела, – Рено положил руку на плечо офицера связи, – подготовь депешу с докладом Маркхэма и сообщением о ситуации «Зулу». Ее следует отправить как можно скорее. Джесси, – адмирал оглянулся через плечо, – как только Анжела закончит, обеспечь курьеру приоритетный маршрут.

Джесси кивнула, и Рено подозвал следующего диспетчера.

– Эл, тебе с Гасом придется заняться внутрисистемной связью. Анжела будет занята, и я не хочу, чтобы ее беспокоили по флотским коммуникаторам.

Эл, старший из двоих, кивнул, и Рено продолжил; он говорил одновременно спокойно и очень быстро:

– Как только торговые капитаны узнают, что происходит, поднимется переполох. Мы находимся в десяти световых часах от Медузы, но каждый капитан все равно будет настаивать на предоставлении ему приоритета, чтобы поскорее унести отсюда свою драгоценную задницу. Не дайте запугать себя! Джесс передаст вам график отлета, как только составит. Придерживайтесь его в точности.

– Есть, сэр! – ответил Эл.

Рука его дернулась, словно он – вопреки традициям сотрудников астроконтроля – собрался отдать салют. Но Рено уже отвернулся, выискивая взглядом другого офицера.

– Синтия? Вы где?

– Здесь, адмирал.

Рено едва не подскочил: ответ прозвучал у него за спиной. Он развернулся – так быстро, что лейтенанту Карлуччи пришлось отступить, чтобы не столкнуться с ним, – но ухитрился стереть с лица раздраженное выражение.

«Сам виноват, – сказал себе Мишель, – Синтия уже почти пять месяцев командует морской пехотой АКС и пора бы привыкнуть к ее бесшумной кошачьей манере двигаться»

– Ага, вот вы где! – сказал он, словно намекая на что-то, и лейтенант Карлуччи покраснела.

В другое время Рено порадовался бы тому, что сумел пробить маленькую брешь в обычно неколебимом самообладании стройной голубоглазой красавицы, но сейчас было не до того.

– Слышали, что я сказал Элу и Гасу? – спросил он, и она кивнула, не выказав обычного недовольства, какое вызывала у нее принятая на станции неуставная манера общения. – Вот и хорошо. Потому что это вам придется показывать зубы, если эти самые капитаны впадут в панику и откажутся выполнять приказы. Справитесь?

– Так точно, адмирал! – ответила Карлуччи.

Единственная из присутствующих, она четко отсалютовала, и Мишель – неожиданно для себя – непроизвольно козырнул в ответ. Хотя, увы, далеко не с таким шиком.

Сделав поворот кругом, лейтенант направилась к выходу быстрым шагом, который, Рено твердо знал это, превратится в бег, едва она скроется из виду. Ну что ж, тут-то все будет сделано как надо. Традицию расквартировывать на АКС вооруженный отряд поддержки начала Хонор Харрингтон, двенадцать лет назад выделившая станции два бота для поддержания порядка и борьбы с контрабандистами. Теперь в распоряжении АКС имелось двенадцать ботов, а их персонал составляли бойцы Королевского корпуса морской пехоты. Разумеется, две импульсные пушки и один-единственный лазер, составлявшие бортовое вооружение каждого бота, ничего не стоили в сравнении с боевым оснащением настоящих военных кораблей, но их было вполне достаточно, чтобы призвать к порядку невооруженных и не прикрытых энергетической броней «купцов». И Рено ничуть не сомневался в том, что в случае необходимости Синтия и ее бойцы, не колеблясь, пустят оружие в ход.

Ему оставалось надеяться, что это понимают и капитаны торговых судов.

Красному вице-адмиралу Сайласу Маркхэму удавалось удерживать себя в кресле бота лишь усилием воли. Еще одиннадцать минут назад он сидел в своем кабинете на борту «Золотой Медузы-1», сравнительно новой орбитальной жилой секции станции «Василиск», погрузившись с головой в рутинную бумажную работу и ощущая ставшее уже привычным раздражение, вызванное очередным уведомлением о сокращении его пикета. Не то чтобы он не понимал, чем руководствуется командование. Нет, черт возьми, он даже соглашался с их резонами, но легче от этого не остановилось. Мало радости носить вице-адмиральские нашивки и занимать вице-адмиральскую должность, если в твоем распоряжении силы, которыми не поставили бы командовать даже контр-адмирала, если бы они были расположены где угодно кроме терминала Мантикорской сети.

Однако он не мог отрицать того, что, хотя зоной его ответственности и являлся важнейший транспортный терминал, находился он в глубоком тылу, и хевы уже десять лет не посылали в окрестности Василиска даже разведывательные корабли. К тому же, случись немыслимое и вздумай Народный флот вторгнуться в систему, туннель позволял перебросить в нее весь мантикорский флот метрополии. Какой смысл в таких обстоятельствах держать у Василиска мощный пикет?

Как оказалось, смысл был. А хевам, видимо, давно не напоминали о том, что они робкие, безынициативные и настроенные исключительно на оборону. И хевы – надо же такому случиться – об этом забыли! Считалось, что Мантикора обладает такой же монополией на наступательную стратегию, как преисподняя – на серу, и на этом основании силы Маркхэма сокращались и сокращались. Ну а благодушные заверения Адмиралтейства относительно возможности переброски в систему сил флота метрополии являлись, разумеется, сущим вздором. Туннельный переход с орбиты Мантикоры к терминалу «Василиск» даже у линейного крейсера занимал девятнадцать часов, а у супердредноута, пусть и с новейшими компенсаторами, целых двадцать два. Само перемещение по туннелю осуществлялось в считанные секунды, но кораблям требовалось сначала добраться до терминала на Мантикоре и, соблюдая очередность, войти в туннель. Но и вынырнув на станции «Василиск», военные корабли оказались бы в двадцати двух – двадцати четырех часах лёту от Медузы. Из чего следовало, что на скорое прибытие подкреплений рассчитывать не приходится. В лучшем случае они могли прибыть через сорок один час – в то время как противник находился в двух часах пути.

Адмиральский бот выжимал всю возможную скорость, старясь не догнать корабль ее величества «Король Вильям». Флагман пикета, который команда любовно называла «Билли-бой», не наращивал ускорение, чтобы дать суденышку возможность уравнять с ним скорости и пришвартоваться. Бот, совершая маневр сближения, завалился на левый борт, и у вице-адмирала скрутило узлом желудок. Возможно, из-за качки, а возможно, из-за того что он, человек, отнюдь не считавший себя героем, хорошо представлял себе, с чем придется столкнуться «Королю Вильяму» и всем силам обороны системы. Но, даже не будучи героем, Сайлас Маркхэм оставался вице-адмиралом Королевского флота Мантикоры, и встретить противника ему надлежало на борту флагманского корабля, а не в каком-то дурацком кабинете, в нескольких световых минутах от поля битвы.

Причальные лучи супердредноута, легко захватив бот, переместили его в ярко освещенную пещеру шлюпочной палубы, и Маркхэм встал. Это, разумеется, являлось вопиющим нарушением правил, предписывавших пассажиру не покидать кресла и не расстегивать ремней безопасности до завершения швартовки, но Сайлас торопился... и, будучи старшим по званию и должности, мог не опасаться замечаний.

Хмыкнув при этой мысли, вице-адмирал прильнул к иллюминатору. Его взгляд остановился на украшавшей наружный фасад швартовой галереи корабельной эмблеме. Губы его скривились. Эмблема представляла собой копию личной печати короля Вильяма Первого, имя которого носил флагман, и Маркхэм уже не в первый раз мысленно задал себе вопрос: как относится команда «Билли-боя» к тому факту, что человек, имя которого носит их корабль, был убит террористом-психопатом?

Право же, не самый актуальный из вопросов.

– Они двинулись навстречу, гражданин адмирал, – объявил гражданин коммандер Макинтош, и Жискар, прервав поднятием руки доклад Джулии Лапиш, повернулся к операционисту флота.

– Сколько их?

– Ну, они еще слишком далеко, чтобы мы могли получить точные данные, однако в любом случае – и по числу корпусов, и по тоннажу – их меньше, чем предполагалось. По первым прикидкам, речь может идти о шести или восьми кораблях стены и пока неопределенном количестве линейных крейсеров. Они направляются в нашу сторону с ускорением примерно триста g.

– Спасибо, – сказал Жискар и развернул кресло к гражданину лейтенанту Тадеушу.

– Что скажешь, Мэдисон? – спросил он офицера разведки.

– Наши предположения строились на основании тех данных, которые были доступны на момент планирования операции «Икар», гражданин адмирал, – ответил Тадеуш.

В голосе его прозвучало нечто похожее на вызов, однако Жискар не склонен был уделять внимание подобным нюансам до тех пор, пока офицер соблюдал дисциплину и справлялся со своими обязанностями. Тадеуш работал отменно, поначалу Жискара удивляло, что столь способного офицера упорно не продвигают по службе, однако в файлах БГБ, полученных Причарт незадолго до начала операции, содержался исчерпывающий ответ на этот вопрос. Старшая сестра Тадеуша предстала перед Народным судом и, на основании доноса ревнивого любовника (доноса, как выяснилось позднее, ложного), была приговорена к смертной казни как враг народа. Любовник, осознав содеянное, повесился, но Сабрине Тадеуш его запоздалое раскаяние не помогло, а в БГБ опасались, что судьба сестры может не лучшим образом повлиять на отношение гражданина лейтенанта к Новому Порядку. Насколько успел понять Хавьер, эти опасения были отнюдь не беспочвенны, однако на службе антипатии гражданина лейтенанта не сказывались, а все остальное Жискара не интересовало.

– Мэдисон, я знаю, что данных для анализа было явно недостаточно, – сказал адмирал достаточно миролюбиво, чтобы намекнуть гражданину лейтенанту на необходимость следить за своим тоном. – Но так или иначе, а навстречу нам выступили значительно меньшие силы, чем ожидалось, и мне вовсе не хочется на собственном горьком опыте убедиться в том, что прежние расчеты были верны, а недостающие корабли подкрадываются к нам в скрытном режиме. Поэтому меня интересует любая имеющаяся информация, пусть спорная и неполная.

– Да, гражданин адмирал. Прошу прощения, – извинился Мэдисон и после недолгого размышления уже совсем другим тоном начал заново: – Боюсь, гражданин адмирал, данных, позволяющих дать текущей ситуации достоверное объяснение, у нас нет. Тут уж ничего не поделаешь, наши разведывательные корабли не появлялись у Василиска с начала войны. После того, как манти лишили нас Сифорда-девять, нам пришлось полагаться на платных шпионов из числа капитанов торговых судов. Люди эти, по большей части, не наши граждане, а иностранцы, и, соответственно, мы не можем относиться к ним с полным доверием. Но иных источников просто нет.

Он сделал паузу, подняв глаза на Жискара; тот кивком велел ему продолжать.

– Относительно сил, выделенных для охраны самого терминала: полученные сведения можно считать достаточно полными. Донесения разных осведомителей в основном совпадают, да и силы эти находятся на виду и доступны для сенсоров любого пользующегося терминалом торгового корабля. Но что касается остального пикета, тут мы располагаем лишь весьма... приблизительными цифрами.

– А почему так, гражданин лейтенант? – нейтральным тоном осведомилась Причарт. – По моему мнению, более половины кораблей до или после прохождения туннеля посещают орбитальные или планетарные склады Медузы.

– Верно, мэм, – ответил Тадеуш не без напряженности, объяснявшейся тем, что он никак не мог определить свое отношение к этой женщине. Как представитель ненавистной БГБ она была его естественным врагом... но естественной по отношению к врагу ненависти гражданин лейтенант не испытывал, и это его, похоже, озадачивало.

– Но в таком случае силы манти возле планеты должны быть доступны наблюдению так же, как и сосредоточенные близ узла Сети. Разве не так?

– Так, да не совсем, мэм, – ответил, придя на помощь Тадеушу, Макинтош, – Конечно, торговцы могли засечь все корабли, вращавшиеся вокруг самой Медузы, но, удаленные – те, что на патрулировании или учениях, – обнаружить сложнее. Манти жалуют шпионов ничуть не больше, чем мы, и пресекают использование активных сенсоров проходящими через терминал судами, тогда как возможности пассивных датчиков торговых судов весьма ограничены. К сожалению для нас, режим инспекций, созданный манти в начале войны, предусматривает и очень тщательный осмотр сенсорных систем прибывающих к терминалу торговых кораблей, и если на борту обнаруживается аппаратура, напоминающая по своим характеристикам военную, капитан должен позаботиться о подходящем объяснении. В противном случае, – коммандер сделал жест, как бы отбрасывая что-то в сторону, – и капитан, и судно до окончания войны лишаются права пользования узлом, а стало быть, подлежат выдворению из системы Василиска. Ну а изгнанные из системы шпионы, увы, не могут раздобыть для нас никакой информации. Политика манти сурова, но, как ни жаль это признавать, она себя оправдывает, и я на их месте поступал бы точно так же.

– Гражданин коммандер прав, – добавил Тадеуш. – Разумеется, до нас доходили сведения о сокращении пикета в системе, но отрывочные и не подтвержденные доказательствами. В существующих обстоятельствах разведка флота, – (на самом деле военная разведка теперь подчинялась БГБ, но лейтенант предпочел использовать прежнее название), – предпочла делать прогнозы, исходя из наименее оптимистических цифр, согласно которым здесь должно было находиться не менее дюжины тяжелых кораблей.

– Понятно. Спасибо, гражданин лейтенант. И вам, гражданин коммандер.

Несколько секунд Причарт молча смотрела на главную голосферу, а потом перевела взгляд на Жискара.

– Это вносит изменения в ваши планы, гражданин адмирал?

– Думаю, нет, гражданка комиссар, – ответил он с подчеркнутой официальной почтительностью, с которой всегда разговаривал с ней на людях. – Да, видимо, мы встретим не столь сильный отпор, как рассчитывали, но отпор все-таки встретим. Кроме того, нельзя забывать о флоте метрополии, способном даже с орбиты Мантикоры добраться до Медузы за сорок, максимум сорок восемь часов. – Он покачал головой. – Будем надеяться, что их подразделения попытаются пройти через мясорубку и предоставят гражданину контр-адмиралу Дарлингтону возможность превратить их в фарш, однако если что-то пойдет не так, они сумеют перебросить в систему гораздо больше огневой мощи, чем имеется у нас. Поэтому мы продолжим действовать по намеченному плану, будем с боем прорываться к Медузе. Если, конечно, у гражданки комиссара нет других предложений.

– Нет, гражданин адмирал, – холодно ответила Причарт.

– Вот и прекрасно, – сказал Жискар и, сложив руки за спиной, снова повернулся к голосфере.

Глава 37

Несмотря на искусственный прохладный микроклимат, многие люди в помещении главной диспетчерской АКС Василиска обливались потом, расправляясь с навалившейся работой. Первой реакцией шкиперов, дожидавшихся своей очереди на переход торговых судов, стала растерянность, за которой последовала неизбежная, хотя совершенно необоснованная паника. Они находились в десяти световых часах от Медузы, куда, судя по вектору полета, устремлялись вторгшиеся корабли. Времени на проход через терминал, несмотря на очередь, было предостаточно, к тому же торговцам не стоило пугаться, даже вздумай враги повернуть к станции. Их суда находились далеко за пределами гиперграницы Василиска, а сверхсветовая сеть терминала предупредила бы их о приближении хевов, дав возможность нырнуть в гиперпространство и скрыться.

Однако никакие аргументы не действовали на капитанов, до хрипоты споривших с диспетчерами Мишеля Рено. Лейтенанту Карлуччи и ее ботам пришлось даже применить силу, чтобы не позволить проскочить вне очереди огромному андерманскому рудовозу и соларианскому рефрижератору, перевозившему ранние фрукты для внутренних миров Лиги.

Оба не желавших подчиняться общим правилам капитана вызывали законное раздражение, хотя, несмотря на личную неприязнь к Лиге, возраставшую с каждым новым доказательством нарушения ею эмбарго на поставку военных технологий, Рено сочувствовал солли в большей степени, чем анди. Астероидная руда – товар далеко не скоропортящийся, а полетный план капитана не содержал и намека на срочность доставки, тогда как солли, если бы им пришлось удирать не через Сеть, а в гиперпространство, рисковали потерять два стандартных месяца и весь своей деликатный груз. Однако, хотя Мишель и понимал тревогу капитана, это не помешало ему с удовлетворением проследить за тем, как боты Карлуччи вернули рефрижератор в очередь. Плохо только, что, за исключением данного эпизода, остальные перемещения, отслеживаемые голосферой, не могли доставить ему удовольствие. На его глазах шесть дредноутов и восемь линейных крейсеров, составлявших боевое охранение терминала, с максимально возможным ускорением устремились внутрь системы. Правда, этот пикет не имел возможности перехватить хевов до нанесения ими удара по Медузе, ибо корабли были оснащены компенсаторами всего лишь второго поколения, повышавшими эффективность не более чем на шесть процентов, но контр-адмирал Ханаби не могла сидеть сложа руки. Корабли находились в пути уже десять минут, неслись с ускорением в 480 g, развили скорость в двадцать восемь сотен километров в секунду, на данный момент удалились от терминала на восемьсот тысяч километров и продолжали наращивать ускорение на 4,706 километра в секунду за секунду. Глядя вслед стремительно покидавшим вверенное ему пространство военным кораблям, Рено, невольно ощутил холодок одиночества.

Не то чтобы отлет Ханаби оставил станцию совершенно без защиты, однако защита эта была далеко не столь надежной, как планировалось изначально. За время войны фонды, выделяемые на сооружение орбитальных фортов, неоднократно урезались, и в результате вместо восемнадцати орбитальных крепостей по шестнадцать миллионов тонн каждая Василиск прикрывали десять... из которых на боевом дежурстве стояли только две. Остальные восемь планировалось завершить через полгода-год, что означало пятилетнее отставание от довоенного плана.

Эта мысль заставила Рено заскрежетать зубами. Конечно два космических форта могли легко отбить налет крейсеров затаившихся где-нибудь поблизости, чтобы напасть на станцию после отлета Ханаби, но появление более крупных кораблей грозило терминалу настоящей катастрофой...

Усилием воли Рено заставил себя не отвлекаться на посторонние размышления и сосредоточился на текущей работе.

– Что?!

Резко повернувшись, граф Белой Гавани оказался лицом к лицу с коммандером МакТирни. Лицо офицера связи было бледным, правой рукой она прижимала наушник к уху с такой силой, словно пыталась вдавить его внутрь черепа – и хотя бы таким способом прояснить содержание сообщения.

– Хевы напали на Василиск, сэр, – лишенным интонаций голосом, с оттенком неверия, повторила она, и впервые ее сфинксианский акцент не вызвал у графа мучительных воспоминаний о Хонор. – АКС объявила ситуацию «Зулу» и начала авральную эвакуацию торговых судов шесть... – Она взглянула на дисплей времени и поправилась: – Нет, семь минут назад. На момент отправки вице-адмиралом Рено курьера вторгшиеся силы оценивались как минимум в двадцать супердредноутов с крейсерским прикрытием.

– Боже мой! – прошептал кто-то за спиной Александера, а сам адмирал почувствовал, как каменеет его лицо.

Это был не обычный крейсерский рейд: двадцать супердредноутов способны уничтожить весь пикет Василиска, особенно с учетом того, что часть сил была отведена из системы для укрепления его же, александеровского, флота, а оставшиеся корабли разделены между терминалом и Медузой.

«Они уничтожат пикет Маркхэма, а потом разнесут вдребезги все орбитальные сооружения Медузы, – с нарастающем ужасом подумал граф. – Дадут они техническому персоналу время на эвакуацию? Должны... если только ими не командует какой-нибудь фанатик нового режима. Но и в случае благополучной эвакуации людей прахом пойдут шестьдесят лет трудов и триллионы долларов инвестиций. И вряд ли уничтоженную инфраструктуру удастся восстановить до конца войны».

А потом ко всем этим мыслям добавилась еще одна, даже более страшная.

– Рено сообщил что-нибудь о намерениях адмирала Ханаби? – требовательно спросил граф.

– Никак нет, сэр!

МакТирни покачала головой, и Белая Гавань нахмурился. Рено должен был сообщить и об этом, но, по справедливости, не стоило требовать слишком много от гражданского лица, транспортного инженера и администратора, пусть и носившего адмиральские нашивки. По правде сказать, он и так сделал больше, чем Белая Гавань вправе от него ожидать. Другое дело, что не получившему нужных сведений графу от этого легче не становилось.

«Да брось ты, – сказал Хэмишу внутренний голос – Тебе и без всяких донесений ясно, что предпримет Ханаби. То, что сделал бы любой адмирал, достойный своих галунов: устремится на грохот пушек».

То есть сделает именно то, чего ждет от нее противник.

Снова нахмурившись, адмирал уставился на голографический экран, показывавший его собственные силы, размещенные в сорока пяти световых секундах от терминала звезды Тревора; в голове взвихрилась стремительная круговерть мыслей. Офицеры его штаба, работавшие на флагманском мостике «Бенджамина Великого», еще не успели оправиться от потрясения, но они видели, как поникли под страшным грузом ответственности широкие плечи их адмирала. Спустя несколько мгновений он повернул к ним суровое, сосредоточенное лицо и начал отдавать приказы.

– Синди, диктую депешу адмиралу Вебстеру. Начало записи: «Джим, оставайся на месте со всеми кораблями. Возможно, это уловка, чтобы выманить флот метрополии к Василиску и расчистить путь для атаки на столицу. Восьмой флот немедленно отправляется на Василиск». Конец записи.

За его спиной кто-то тяжело задышал, и Белая Гавань невесело скривил рот, подумав, что им стоило бы самим предусмотреть такую возможность. Взгляд его при этом не отрывался от МакТирни.

– Записано, сэр! – доложила она. Ее голос все еще дрожал, но глаза прояснились, жесты снова стали четкими.

– Хорошо. Вторая депеша – командующей Мантикорской центральной АКС. Начало записи: «Адмирал Естременская, в силу предоставленных мне полномочий предписываю вам полностью – повторяю, полностью! – освободить туннель Мантикора-Василиск от транспорта и приготовиться к приоритетному транзиту военных кораблей». Конец записи.

– Записано! – вновь подтвердила МакТирни.

– Следующее сообщение – контр-адмиралу Ханаби, через АКС Василиска. Начало записи: «Адмирал Ханаби, направляюсь на выручку Василиску от звезды Тревора через туннельную Сеть с сорока девятью кораблями стены, сорока линейными крейсерами и прикрытием».

– Записано, сэр.

– Прекрасно. Копии всех депеш отправьте в Адмиралтейство, а также лично адмиралу Капарелли, адмиралу Гивенс, вице-адмиралу Рено и вице-адмиралу Маркхэму. Шифр и код стандартные. Приоритет номер один. Сразу после зашифровки передайте сообщения на курьер адмирала Рено.

– Есть, сэр!

Кивнув офицеру связи, Белая Гавань повернулся к начальнику штаба и опрерационисту флота.

– Алисон, – сказал он капитану Гранстон-Хенли, – я хочу, чтобы вы отправили этого курьера на Мантикору, как только Синди передаст мое сообщение. Далее, вы и Тревор готовите план туннельного транзита: звезда Тревора-Мантикора-Василиск.

– Есть, сэр! – ответила Гранстон-Хенли, стряхивая остатки оцепенения, оглянулась на коммандера Хаггерстона и снова обернулась к графу.

– Схема перехода стандартная?

– Нет, – покачал головой Белая Гавань. – Некогда нам перемещаться с приятностью и удобствами, по стандартной схеме. Корабли будут отправляться в порядке прибытия к терминалу. При одновременном прибытии корабля стены и корабля прикрытия первым в туннель входит тяжелый; в остальных случаях сохраняется порядок прибытия. Причем, Алисон, транзит следует осуществить с максимальной быстротой. Корабли пойдут к терминалу с максимальным боевым ускорением, а интервалы должны быть срезаны до минимума. Не до разрешенного минимума, а до минимально возможного! Воспользуйся курьером, чтобы проинформировать о моем требовании АКС на Мантикоре.

– Я... – начала было Гранстон-Хенли, но оборвала фразу. – Да, сэр. Будет исполнено.

Белая Гавань кивнул и снова повернулся к своему монитору.

Он понимал причину замешательства Гранстон-Хенли, но выбора у него не было. Его флот находился в сорока пяти световых секундах от терминала звезды Тревора. Эсминец с новейшим компенсатором мог при нулевом запасе надежности развить ускорение в 620 g, но супердредноут с компенсатором того же поколения выжимал не более четырехсот шестидесяти пяти. По прибытии к терминалу ускорение все равно пришлось бы сбрасывать до нуля, что означало общие затраты времени в пятьдесят минут для эсминца и более пятидесяти семи для супердредноута. А ведь, нырнув в туннель, каждому кораблю предстояло совершить транзит дважды, сначала от Тревора к Мантикоре, а потом от Мантикоры к Василиску.

При этом одновременное и беспрерывное прохождение всех кораблей флота через туннель исключалось, ибо возможности любого узла были ограничены предельным тоннажем. Для терминала Мантикоры максимальная масса единовременного перемещения составляла примерно двести миллионов тонн, то есть туннель мог перебросить за раз двадцать два супердредноута. Проблема, однако, заключалась в том, что любая переброска выводила туннель из строя как минимум на десять секунд, причем если суммарная масса единовременно перемещавшихся объектов превышала два с половиной миллиона тонн, продолжительность интервала бездействия туннеля возрастала пропорционально квадрату этой массы. Таким образом, использовать пропускную способность полностью и перебросить за один раз с Мантикоры к Василиску максимально возможный груз означало прервать работу туннеля более чем на семнадцать часов.

Конечно, будь двадцати двух дредноутов достаточно для того, чтобы разгромить вторгшихся хевов, это ограничение не представляло бы серьезной проблемы. Однако такой уверенности у Белой Гавани не было. Зато у него было еще пятнадцать супердредноутов и двенадцать дредноутов. Только его корабли имели возможность достичь Василиска менее чем за тридцать часов, и он не собирался дробить силы.

Стало быть, их предстояло переправлять один за другим. В принципе, пока на выходе его не подстерегал враг (о появлении которого он был бы уведомлен до входа в туннель), этот способ являлся вполне приемлемым, однако и поочередное перемещение кораблей приводило к перерывам в работе туннеля. Пусть и не столь длительным, как при массовой переброске.

Если после прохода корабля прикрытия, вплоть до линейного крейсера, туннель закрывался на десять секунд, то дредноут и супердредноут выводили его из строя почти на семьдесят и сто тринадцать секунд соответственно. Таким образом, переброска всего флота требовала как минимум ста восемнадцати минут, а с учетом времени полета до терминала Тревора последний корабль мог оказаться близ Василиска лишь по прошествии двух часов сорока пяти минут.

Никакое другое соединение не могло прибыть туда раньше, однако для спасения Медузы этого времени было недостаточно. К тому же, чтобы добиться и такого результата, Белая Гавань должен был срезать интервалы переброса до уровня технически возможного минимума. При обычных обстоятельствах правила допускали минимум в одну минуту; на практике окна почти всегда были длиннее. На АКС редко скапливались настолько длинные очереди, чтобы диспетчерам приходилось работать на разрешенном пределе. А интервал этот устанавливался по очень простой причине: у корабля, прошедшего туннель, должно быть в запасе время, чтобы убраться с пути следующего за ними судна.

Корабли проходили туннели под парусами Варшавской. В обычном пространстве паруса вообще не могли служить движителями, но туннель можно было представить себе чем-то вроде замерзшей гиперпространственной трубы, двумя концами открывавшейся в обычный космос. Таким образом, в туннеле не только можно было использовать паруса, наоборот, невозможно было пройти туннель без них. Выходя из туннеля, корабль должен был сменить конфигурацию импеллера с паруса на клин, и если он запаздывал с этим изменением, а идущий следом догонял его...

При одной этой мысли Белая Гавань поежился, хотя опасения никак не сказывались на его решимости организовать переброску Восьмого флота на Василиск как можно скорее. Он не отрывал угрюмого взгляда от монитора, в то время как его корабли с максимально доступным ускорением уже направлялись к местному терминалу.

Адмирал Лесли Естременская, начальник Мантикорской центральной АКС, вытаращилась на дисплей, не веря своим глазам. Сорок девять тяжелых кораблей! Он собирается провести сорок девять тяжелых кораблей через туннель с минимальными интервалами! Спятил, не иначе!

Однако, спятивший или нет, граф Белой Гавани по своему рангу занимал третье место среди офицеров КФМ, а военное время предоставляло ему чрезвычайные полномочия. Правда, возможная беда не становилась менее страшной оттого, что действия, способные при ошибке в расчетах на одну десятитысячную процента привести к чудовищной катастрофе, намеревался предпринять человек, имевший на это право.

Встряхнувшись, Лесли сверилась с часами. По крайней мере у нее точно есть полчаса до прибытия первого эсминца этого психа. Возможно, она успеет что-то предпринять, уменьшив масштаб надвигавшейся трагедии.

– Внимание, ребята, – произнесла она звонким, ясным голосом, в котором не слышалось и намека на одолевавшие ее страхи. – У нас объявлено чрезвычайное положение категории «Альфа-один». Мантикорская АКС переходит на режим несения службы «Дельта». Всем торговым судам предписывается немедленно освободить узел для обеспечения беспрепятственного прохода военных кораблей. Курьер, доставивший это сообщение, отправится на Василиск: перешлите с ним адмиралу Рено предписание прекратить транзит через туннель не позднее чем через тридцать минут с настоящего момента. Исключений быть не должно, а любому капитану торгового судна, выразившему несогласие, пусть скажет, что действует от моего имени, на основании полномочий, предоставленных мне статьей четвертой Инструкции по осуществлению транзита через туннельную Сеть.

– Есть, мэм, – ответил диспетчер.

Персонал Центральной АКС был более привержен формальностям, нежели служащие дальних терминалов, однако обращение «мэм» вырвалось у коммандера Адамона не столько по причине выучки, сколько от потрясения.

– Джозеф, Сэм и Серена, – продолжила Естременская, указывая пальцем на тех, кого называла, – вам придется поработать втроем, и засучив рукава. Поскольку мы должны будем пропустить с минимальными интервалами две сотни кораблей. Беритесь за расчеты, ребята!

– Две сотни? – переспросила Серена Устинова, решив, что ослышалась.

– Две, – мрачно подтвердила Естременская. – Две сотни. Принимайтесь за дело. До прибытия первого корабля от звезды Тревора осталось... сорок три минуты.

Выслушав запись распоряжения адмирала Белой Гавани, Мишель Рено присвистнул. Ему – да, пожалуй, и никому из его коллег – никогда не доводилось осуществлять транзит такого масштаба, и хотя весть о прибытии подкреплений должна была вызвать облегчение, возможность ужасной катастрофы заставляла желудок сжиматься комом. Но изменить он ничего не мог, а потому повернулся к подчиненным и объявил:

– Через тридцать восемь минут к нам начнет прибывать целая гора железа с Мантикоры. Это значит, что через двадцать пять минут, считая с настоящего момента, доступ к туннелю будет прекращен. Кто не успеет пройти в указанный период, тому придется ждать. Надо расчистить и пространство вокруг терминала: через двадцать шесть минут там должно быть достаточно места для размещения прорвы военных кораблей. А сейчас, ребята, за дело. Расслабляться некогда!

Он усмехнулся, но стоило ему бросить взгляд на дальний монитор, как ухмылка исчезла. Контр-адмирал Ханаби находилась в пути уже девятнадцать минут. За это время она преодолела более трех миллионов километров и, несмотря на депешу Белой Гавани, скорости не сбросила.

«Ну что ж, – подумал Рено, – возможно, она и права. У нас имеются два форта, и мы ждем адмирала Александера. А она, надеясь, что тылы будут прикрыты, тем более должна стремиться прийти на выручку системе. Маркхэму, конечно, помочь уже не удастся, но, возможно, она успеет помешать хевам полностью разрушить все орбитальные сооружения»

Понимая, что подобными мыслями он просто пытается внушить себе хотя бы тень оптимизма, Мишель презрительно хмыкнул и вернулся к текущим делам.

– Сколько осталось до Медузы, Фрэнни? – спокойно спросил Жискар.

– Пятьдесят девять минут, гражданин адмирал, – ответила Тайлер. – Скорость сближения на данный момент составляет тридцать-точка-девять-два тысячи километров в секунду, дистанция – один-пятьдесят-точка-два-пять-пять миллиона километров.

Гражданин адмирал кивнул и перевел взгляд на Макинтоша.

– Мы готовы, Энди?

– Так точно, гражданин адмирал. Скорость противника чуть превышает девять тысяч километров в секунду. При условии сохранения прежних векторов мы выйдем практически в упор почти ровно через сорок шесть минут.

– Очень хорошо, – сказал Жискар и краешком глаза покосился на Причарт.

В такие моменты, как сейчас, он едва ли не желал, чтобы к нему приставили другого народного комиссара. Такого, чтобы мысль о вполне вероятной его гибели в предстоящем бою не внушала ужаса. «Саламис» отнюдь не был застрахован от поражения флагманского мостика вражеской ракетой, а он, Хавьер, даже не мог обнять любимую перед сражением. Однако все эти сожаления и размышления ничего не меняли, и он снова устремил взгляд на экран.

Манти ускорялись на пределе, и Жискара это устраивало. Даже при их нынешнем ускорении в тот момент, когда векторы враждебных соединений сойдутся, его оперативная группа будет всего в тринадцати минутах от Медузы. Если их векторы сойдутся. Чтобы сблизиться с его кораблями на дистанцию энергетического боя, манти придется преодолеть зону ракетного огня его кораблей... и Жискар сильно сомневался в том, что даже при скорости сближения свыше шестидесяти тысяч километров в секунду кому-то из них это удастся.

Очень скоро сотни, тысячи людей будут мертвы. При мысли об этом он скорчил болезненную гримасу. Но даже зная, твердо зная, что еще много лет его будут преследовать кошмары, порожденные сегодняшней битвой, он все равно рвался в бой. Слишком долго его родина и его флот терпели тяжкие, унизительные поражения, слишком многие его знакомые и близкие друзья сложили головы в этой войне, и он смертельно устал бросать своих людей в бой против заведомо более сильного противника. И вот, наконец, пришел его час. Если их, его и МакКвин, совместный план удастся хотя бы наполовину, они зададут манти невиданную взбучку. Нанесут ему одновременно несколько таких поражений, каких КФМ не терпел за всю свою четырехсотлетнюю историю.

«Да! – с холодной яростью подумал он. – Посмотрим, ублюдки, что будет после этого с вашим хваленым боевым духом»

Глава 38

Когда последний недовольный капитан, уступая теснящим маневрам ботов Синтии Карлуччи, отогнал-таки свое судно в сторону, Мишель Рено облегченно вздохнул. Добрая четверть ожидавших очереди в туннель «купцов», не вытерпев, убралась в гипер и сейчас, несомненно, старалась по мере сил увеличить расстояние между собой и Василиском. Более терпеливые расчистили пространство вокруг терминала в радиусе половины световой секунды, но улетать не стали, надеясь, что транзит восстановится и они смогут-таки попасть на Мантикору быстро, через Сеть.

В отличие от этих оптимистов, Рено никаких надежд на скорое восстановление нормального положения дел на станции не питал.

Фыркнув при этой мысли, Мишель снова сверился с голосферой. С момента появления хевов прошел час, и теперь они находились менее чем в девяти световых минутах от Медузы. Оперативная группа Маркхэма направлялась на перехват, однако она настолько уступала противнику в огневой мощи, что при мысли о неизбежных последствиях столкновения у Рено мутилось в голове.

Адмирал Ханаби находилась в пути уже сорок четыре минуты, удалившись от терминала на шестнадцать миллионов километров, и развила скорость в 12 424 километра в секунду. Что звучало чертовски впечатляюще... пока не вспомнишь, что это всего лишь полтора процента расстояния между терминалом и Василиском. Одно утешало: ждать появления первых эсминцев Белой Гавани оставалось не больше тринадцати минут, и...

Пронзительно зазвучал сигнал тревоги. Мишель Рено резко выпрямился в кресле, и лицо его побелело. Пространство усеяли кроваво-красные точки неопознанных следов гиперперехода.

Когда изображение на экране стабилизировалось, гражданин контр-адмирал Грегор Дарлингтон чертыхнулся. За его спиной съежился астрогатор. Грегору очень хотелось развернуться и как следует взгреть злосчастного гражданина коммандера. Гражданину адмиралу не повредило бы выпустить пар, но позволить себе такую роскошь он не мог. Случившееся не было виной гражданина коммандера Хаффа, а хоть бы и было: Дарлингтон ни за что не стал бы песочить подчиненного на глазах у народного комиссара, предоставив тем самым БГБ возможность найти козла отпущения.

– Боюсь, Грег, мы не там поставили запятую в дроби, – сухо сказал он, прокашлялся, чтобы скрыть прорывавшееся в голосе раздражение, и спросил: – Ну и насколько все плохо?

– Мы промахнулись на одну целую три десятых световой минуты, гражданин адмирал, – упавшим голосом доложил Хафф. – Или, иначе, на двадцать три и семь миллиона километров.

– Понятно, – пробормотал Дарлингтон и, сложив руки за спиной, принялся обдумывать услышанное.

Бесил не «промах» сам по себе, а то, что он расстраивал построенный на тонком расчете план. Предполагалось, что его оперативная группа вынырнет в обычный космос в четырех миллионах километров от терминала с начальной скоростью пять тысяч километров в секунду. Это позволяло выйти на дистанцию ракетного огня и произвести пуск прежде, чем защитники станции сообразят, что к чему. При минимальном везении силы обороны терминала должны были уже час назад умчаться в направлении Медузы, и путь Дарлингтону могли преградить только два космических форта. Разумеется, два оборонительных сооружения, по шестнадцать миллионов тонн каждое, представляли собой серьезное препятствие, но в распоряжении гражданина контр-адмирала имелось восемь дредноутов, двенадцать линкоров и четыре линейных крейсера. Это давало ему трехкратное превосходство в тоннаже, не говоря о преимуществе полной неожиданности нападения.

Но, увы, оплошность гражданина коммандера свела это преимущество на нет. И ведь не так уж сильно он ошибся: погрешность составила... сколько?., менее двух тысячных процента? Менее двух тысячных процента длины прыжка! Но этого оказалось достаточно, чтобы проскочить гораздо дальше намеченного пункта.

– Время? – не поворачиваясь, спросил гражданин контр-адмирал. – Сколько времени уйдет на торможение, разворот и возвращение к терминалу?

– Чтобы снизить скорость до нуля, нам потребуется примерно двадцать одна минута торможения на четырех километрах в секунду за секунду, – ответил гражданин коммандер, не сводя глаз со спины начальника. Заметив, как напряглись его мускулы, он не стал напоминать, что линкоры могли бы проделать этот путь быстрее, оставив дредноуты позади. Гражданин адмирал и сам знает, что чем легче корабль, тем легче гасится его скорость, и если захочет узнать цифры по линкорам, спросит особо.

– После этого, – продолжил гражданин коммандер Хафф, энергично барабаня по клавиатуре и тут же озвучивая результаты расчетов, – мы будем находиться в тридцати миллионах километров от цели. Выход к терминалу с одновременным гашением относительной скорости потребует у нас, считая с текущего момента, сто одиннадцать минут. Кратчайший курс выведет нас на нулевую дистанцию через... через восемьдесят четыре точка-три минуты, но тогда наша относительная скорость составит при этом почти шестнадцать тысяч километров в секунду.

Хмыкнув, Дарлингтон покачался на носках. Манти уже заметили его и теперь запускали генераторы активных помех, расположенные как на самих космических фортах, так и на беспилотных платформах. А генераторы эти, похоже, умели такое, что в Народном флоте просто не могли себе представить. Все пространство вокруг терминала превращалось в огромную сферу гравитационных и электронных возмущений, проникнуть внутрь которой его сенсоры с дистанции в четыре миллиона километров не могли. Что, конечно, не радовало. Зато дредноуты и линейные крейсеры охранения манти находились гораздо дальше от терминала, чем корабли Дарлингтона.

– Сколько времени потребуется манти, чтобы вернуться к станции? – требовательно спросил адмирал у операциониста.

Тот, явно предугадав вопрос и не желая оказать в положении злосчастного Хаффа, мгновенно ответил:

– Сорок пять точка-два минуты уйдет у них на гашение нынешнего вектора, гражданин адмирал. К этому времени они углубятся в систему на две световые секунды. Им понадобится еще девяносто минут на возвращение. Начав торможение прямо сейчас, они смогут вернуться через сто тридцать пять минут.

– Спасибо, – сказал Дарлингтон и снова задумался.

Его вовсе не радовала перспектива преодоления примерно миллиона километров внутри зоны активных помех, где невесть кто будет палить в него невесть откуда, а он, несмотря даже на полученные от Лиги приборы, не сможет вычленить четкие цели для нанесения ответных ударов. На относительно низкой скорости, которая будет у него к тому моменту, преодоление опасной зоны займет почти минуту. Оно бы и ничего, не будь он уверен, что возле космических фортов его поджидает множество подвесок.

Гражданин адмирал даже подумал о том, не попытаться ли совершить микропрыжок к терминалу через гиперпространство, но тут же отказался от этой авантюрной затеи. Идея, конечно, представлялась заманчивой, но расчет столь короткого гиперпрыжка представлял собой астрогационную задачу чрезвычайной сложности. Недаром командир пикета манти не решился проделать такой трюк и направился к Медузе в обычном пространстве. Чем короче расстояние, тем большая требовалась точность, ибо даже ничтожная разница в настройке цикла гипергенераторов двух кораблей могла развести их в нормальном пространстве на расстояние в несколько световых секунд и безнадежно расстроить боевой порядок. Нет уж, лучше не рисковать. Надежность предпочтительнее спешки, и не стоит способствовать умножению хаоса. Его и без того достаточно.

– Полагаю, сэр, нам следует лечь на обратный курс и вернуться к терминалу, – сказал Дарлингтон, взглянув на гражданина комиссара Леопольда.

– А справимся мы с их космическими фортами? – осведомился комиссар, даже не посмотрев в сторону Хаффа, что не сулило гражданину коммандеру ничего хорошего.

– Думаю да, сэр. Правда, наши потери будут выше, чем предполагалось первоначально, но обеспечить контроль над терминалом мы сможем. Другое дело, удастся ли нам довести дело до конца и сохранить этот контроль до соединения с основными силами. Группа охранения терминала располагает почти тем же количеством дредноутов, что и мы. Если они решат вернуться, то окажутся здесь намного раньше адмирала Жискара, и я сомневаюсь, что, понеся немалый урон в бою с фортами, мы сможем и отбить нападение пикета, и не позволить флоту метрополии совершить транзит к Василиску от Мантикоры. С другой стороны, мы находимся далеко за пределами гиперграницы и при появлении превосходящих сил противника в любой момент сможем уйти в гипер. Как раз по этой причине, – добавил он, понизив голос, – гражданин адмирал Жискар и включил данный маневр в план возможных действий. Если обстоятельства сложатся не в нашу пользу, мы всегда успеем унести ноги.

– Понятно, – сказал Леопольд и, после недолгого размышления, кивнул. – Хорошо, гражданин адмирал. Действуйте.

– Гражданин коммандер, – сказал Дарлингтон, повернувшись к Хаффу, – мы возвращаемся кратчайшим курсом. Не исключено, что пикет терминала тоже попытается вернуться и навязать нам бой, а потому я хочу преодолеть зону ракетного обстрела фортов как можно быстрее.

– Есть, гражданин адмирал! – ответил Хафф и принялся готовить распоряжения по маневру остальным кораблям оперативной группы.

Когда нежданно объявившаяся новая группа хевов начала сбрасывать ускорение, Рено с трудом сдержал стон. Он угадал, как они собираются поступить, и даже понимал, что и почему у них не задалось, но облегчения не испытал. По той простой причине, что, исправляя допущенную оплошность, хевы могли нагрянуть к нему примерно через восемьдесят пять, если не меньше, минут, а он, в отличие от них, точно знал, что подвесок космическим фортам придано катастрофически мало. Обе крепости в совокупности могли дать залп лишь ста пятьюдесятью ракетами. Правда, уже через восемь минут следовало ожидать прибытия первого эсминца Восьмого флота... а через двадцать шесть – и первого супердредноута. И если Белой Гавани и впрямь удастся проделать свой трюк, не превратив корабли в бильярдные шары или, хуже того, сгустки плазмы, остальные супердредноуты будут прибывать с интервалом в сто тридцать секунд. И тогда он мог бы...

Пальцы вице-адмирала Службы астроконтроля забегали по клавиатуре, и на его лице появилась злорадная усмешка.

Когда сверхсветовая сеть сообщила о появлении нового вражеского подразделения, сердце адмирала Маркхэма сжалось. Как и Рено, он мгновенно понял, в чем заключался план противника, а заодно, с горечью отчаяния, и то, как глубоко заблуждались аналитики Адмиралтейства, считавшие Народный флот неспособным к проведению выверенных наступательных операций.

Но благодаря сверхсветовой связи между терминалом и Медузой он был осведомлен и о скором прибытии Восьмого флота – а потому позволил себе хищную усмешку. Правда, прибытие кораблей Александера никак не могло повлиять на судьбу его собственного подразделения – изменить ее способно было лишь прямое вмешательство Господа Бога. Но зато умников-хевов, возомнивших, будто они, подавив форты, установят контроль над терминалом и поймают в ловушку флот метрополии, ожидало жестокое разочарование.

– Дистанция ракетного огня через тридцать девять минут, – негромко доложил операционист, и Маркхэм кивнул.

– Интересно, как дела у гражданина Жискара? – сказал народный комиссар Леопольд.

Дарлингтон, повернувшись, встретился с ним взглядом. Народный комиссар говорил тихо, чтобы не услышал никто посторонний, и гражданин адмирал ответил ему так же приглушенно:

– Полагаю, на настоящий момент просто прекрасно. Скорее всего, он движется в избранном направлении, но с противником еще не столкнулся.

– А все-таки хотелось бы знать, что он делает, – сказал Леопольд, и Дарлингтон пожал плечами.

– Будь у нас сверхсветовые передатчики, какие есть у манти, мы бы знали все, а так – можем только строить догадки. Но принципиального значения это не имеет, потому что события, разворачивающиеся внутри системы, не способны повлиять на наше положение. Случись невероятное, сумей защитники Медузы разгромить соединение гражданина адмирала Жискара, они все равно не смогли бы напасть на нас. Мы скроемся в гипере задолго до их приближения.

Леопольд изумленно вытаращил глаза, и Дарлингтон подавил усмешку.

– Разумеется, гражданин комиссар, я и мысли не допускаю о столь прискорбном повороте событий. Я лишь пытался обрисовать самый пессимистический сценарий.

– А... – Леопольд сглотнул и слабо улыбнулся. – Понятно, гражданин адмирал. Но на будущее я попросил бы выражаться яснее.

– Постараюсь, сэр, – заверил его Дарлингтон.

В диспетчерском отсеке АКС Василиска давно позабыли о прохладе: вице-адмирал Рено, как и все его не отрывавшиеся от консолей сотрудники, взмок от пота. Все происходило у них на глазах, но в душе он до сих пор не мог поверить в случившееся.

Перед самым терминалом зависли тридцать девять эсминцев, появившиеся из туннеля почти неразрывной вереницей, словно древний докосмический грузовой поезд. Рено чувствовал себя до смерти перепуганным зверьком, на которого с грохотом накатывает огнедышащий, сверкающий огнями паровоз... Однако эмоции ничуть не помешали ему принять каждый корабль, сверить со списком и передать для дальнейшего сопровождения индивидуальному диспетчеру. Это казалось немыслимым, но Белой Гавани каким-то чудом удалось перебросить флот, избежав прямых столкновений.

Конечно, совсем без аварийных ситуаций не обошлось. Корабль ее величества «Глориозо» на долю секунды замешкался, перестраивая конфигурацию импеллера с паруса на клин, и на него едва не налетел следовавший за ним корабль «Лисица». К счастью, второй эсминец успел поднять клин буквально за мгновение до «Глориозо», но не успел задействовать полную мощность, и соприкосновение полей оказалось не столь катастрофическим, каким могло быть. Пострадали задние узлы «Глориозо». Взрыв уничтожил две трети кормового импеллерного отсека (о том, сколько пострадало людей, Рено старался не думать), но корпус и компенсатор уцелели, и система автоматических предохранителей спасла от взрыва переднее кольцо импеллерных узлов. Собственной инерции «Глориозо» в сочетании с блестящей реакцией капитана «Лисицы» оказалось достаточно, чтобы касание не погубило оба корабля, хотя промедление в тысячную секунды, малейшее замешательство вахтенного офицера или рулевого «Лисицы» могло повлечь за собой не просто полное разрушение двух кораблей, но и цепную реакцию столкновений. Реакцию, способную погубить тысячи людей.

Теперь опасность миновала. Из туннеля начали появляться первые супердредноуты. Огромные корабли были гораздо медлительнее эсминцев, однако в скорости переконфигурации парусов в клинья почти не уступали им, а более продолжительные интервалы следования давали им драгоценные дополнительные секунды для маневра. На практике провести сквозь туннель их было проще и безопаснее, чем эсминцы, и Рено позволил себе, со вздохом откинувшись в кресле, утереть со лба пот.

– Боже мой, получилось! – прошептал кто-то.

Мишель оглянулся через плечо. Кроме погруженных в работу дежурных, на командном пункте собрались служащие свободной смены – они, те, кому выпала роль беспомощных сторонних наблюдателей, пожалуй, переживали сильнее всех. Им оставалось лишь надеяться и молиться, и, похоже, их мольбы не пропали втуне. Во всяком случае, так думал говоривший – третий по старшинству офицер четвертой вахты АКС, Невилл Андервуд.

– Может, да, а может, и нет! – заметил Рено. – Пока что мы благополучно провели три... нет, уже четыре супердредноута. Но если в туннеле поцелуется парочка таких малюток...

Он поежился, и Андервуд рассудительно кивнул.

– Да хоть и не поцелуются: остается возможность того, что хевы засекут их прибытие и, черт бы их побрал, развернутся и удерут.

– Исключить это нельзя, – согласился Андервуд, – но верится в такое с трудом. Наши форты напустили столько помех, что хевам потребуются чертовски хорошие сенсоры, чтобы зафиксировать прибытие новых кораблей. А когда корабли закончат маневр и уменьшат мощность клиньев до стандартного уровня, их сквозь эту тучу ложных сигналов вообще нельзя будет увидеть с расстояния большего, чем пара световых секунд. Кроме того, – он выдавил натянутую улыбку, – признаюсь, Майк, я бы не очень огорчился, узнав, что они удрали. Может, тогда мне удастся забыть все, что я представил, когда думал, что они сотворят с нами.

– Сочувствую, Нев, – хмыкнул Рено, снова поворачиваясь к своему пульту. – Я тебя хорошо понимаю. Но я хочу заполучить этих ублюдков. Я хочу, чтоб они сдохли!

Андервуд вытаращил глаза. Мишель Рено всегда был человеком добродушным, незлобивым и до мозга костей гражданским. Как подозревал Невилл, Мишель пошел служить не на флот, а в астроконтроль именно потому, что испытывал ужас перед самой мыслью о насильственном лишении человека жизни. Но когда Андервуд поглядел на подключенную к сверхсветовым сенсорам голосферу, он сразу все понял.

До столкновения отважного вице-адмирала Маркхэма с основными силами хевов оставалось двадцать минут. И что произойдет через эти двадцать минут, было очевидно.

– Их РЭБ становится все лучше, гражданин адмирал, – сообщил штурман оперативной группы, когда Дарлингтон подошел к его консоли и вгляделся в туманную сферу, закрывшую пространство вокруг терминала.

– А активные помехи? Их тоже генерируют интенсивнее? – хмуро осведомился командир.

– Я бы не сказал, гражданин адмирал, но... Лучше я покажу...

Офицер ввел команду, и экран, мигнув, прокрутил в сжатом временном формате события ближайших нескольких минут.

– Вот и вот, – офицер выделил на дисплее изображения, не поддающиеся идентификации. – Мне кажется, гражданин адмирал, возможности их имитаторов куда выше, чем мы предполагали. Таких неопознаваемых точек становится все больше и больше. Пока нам удается не потерять ориентацию на форты, но это становится все труднее и труднее. Слишком много фальшивых импеллерных следов.

– Ну что ж, – со вздохом сказал Дарлингтон, – в конце концов, этого следовало ожидать. Сделайте все возможное, гражданин коммандер.

– Есть, гражданин адмирал.

Белая Гавань застыл на флагманском мостике «Бенджамина Великого», глядя на плывущую в глубине голосферы армаду. Грейсонские супердредноуты он переправлял первыми – ибо, как ни обидно было признавать это офицеру КФМ, эти новейшие корабли по тактико-техническим характеристикам превосходили большинство мантикорских. Восемь грейсонских левиафанов уже покинули туннель, три стояли в очереди, а уже за ними предстояло перемещаться мантикорцам. Адмирал Александер поспел вовремя, терминалу уже ничто не грозит, но к гордости за успешно проведенную операцию примешивались горечь и досада.

Причина заключалась не в повреждениях, полученных «Глориозо», и даже не в человеческих жертвах. Список погибших на эсминце насчитывал тридцать пять человек, и оставались еще около дюжины пропавших без вести. Граф считал себя ответственным за каждого своего человека, однако за восемь лет кровавой войны твердо усвоил, что потери, увы, неизбежны и он может заботиться лишь о том, чтобы свести их к минимуму... и о том, чтобы смерть тех, кого ему не удастся спасти, не оказалась напрасной.

Не огорчало его и отсутствие каких-либо признаков, указывающих, что контр-адмирал Ханаби собирается вернуться к станции. Граф не мог не признать, что с ее стороны это было правильное решение. Вернуться и прикрыть терминал она бы все равно не успела, и ей оставалось лишь предпринять попытку задержать хевов на пути к Медузе. Правда, спасти вице-адмирала Маркхэма уже не могла ни она, ни даже совершившая блистательный бросок от звезды Тревора могучая армада Восьмого флота.

Глубоко вздохнув, адмирал заставил себя отвернуться от главной голосферы и взглянуть на небольшой дополнительный дисплей, подключенный ко внутренней сверхсветовой сети. Сделал он это почти против воли: видеть происходящее в режиме реального времени – и, находясь так близко, оказаться бессильным повлиять на ход событий, было больно и страшно. Однако не смотреть он не мог, как не мог и предотвратить неизбежное.

Экран испещрила алмазная роспись светящихся точек: обе стороны произвели пуск с подвесок. Маркхэм выстрелил первым, и ракеты его были лучше, чем у хевов, но подавляющее количественное превосходство противника сводило эти качественные преимущества на нет. Картина, разворачивавшаяся перед глазами Александера, несла в себе некую мистическую предопределенность, ощущение того, будто он стал свидетелем не осмысленных действий наделенных разумом людей, а ужасной в своей бессмысленности катастрофы, вызванной слепым буйством разрушительных природных стихий.

Дальним уголком сознания адмирал отметил, как много вражеских ракет корабли Маркхэма смогли перехватить или отвлечь на ложные цели. Много, но недостаточно. Белая Гавань до крови закусил губу, когда первый королевский супердредноут исчез с экрана. За ним последовал второй... третий... четвертый... пятый. Три корабля во главе с «Королем Вильямом» продолжали сближение, но под их сигнатурами высвечивались символы серьезных повреждений. Они стремились сблизиться с врагом на дистанцию энергетического удара: отступать и сдаваться никто не собирался.

В перестрелке с кораблями Маркхэма погибли два супердредноута хевов, а остальные получили повреждения, хотя и менее тяжелые, чем мантикорцы. Но сейчас раненые левиафаны сошлись с врагом на короткой дистанции и вступили в ближний бой, яростный, беспощадный и безнадежный.

Он завершился в считанные секунды. Два супердредноута Народного флота погибли, минимум три получили серьезные повреждения, но из кораблей вице-адмирала Сайласа Маркхэма не уцелел ни один. Экран усеяли бусинки спасательных капсул, и хевенитских, и мантикорских. Их число было несопоставимо с числом выпущенных ракет, к тому же многие световые значки гасли, если подводила поврежденная в бою система жизнеобеспечения. Белая Гавань заскрежетал зубами, но заставил себя отвернуться от малого дисплея: позади него вынырнул из туннеля первый мантикорский супердредноут Восьмого флота. Граф бросил на изображения неуклонно приближавшихся вражеских дредноутов и линейных крейсеров взгляд, полный горечи и гнева, и тихо, так что никто этого не расслышал, пробормотал:

– Теперь наш черед, ублюдки!

И подал знак коммандеру Хаггерстону.

Хавьер Жискар вернул планшет облаченному в скафандр сигнальщику и задумался, не догадались ли манти о том, что «Саламис» является флагманом. Слишком яростные удары обрушились на корабль в последние несколько секунд. Однако, так это было или нет, гражданка капитан Шорт не зря была уверена в боевых навыках своих людей. Ценой неимоверных усилий ей удалось укомплектовать корабль квалифицированными техниками, и результаты уже сказались. Согласно ее докладу альфа-узлы «Саламис» вновь заработают в полную силу через двадцать пять минут. А это означало, что, в отличие от своего спутника «Гвичена», «Саламис» в случае нужды сможет уйти в гиперпространство.

Вздохнув, Хавьер опустился в командирское кресло и поманил рукой Джулию Лапиш. Операционист флота быстрым шагом подошла к командиру.

– Слушаю, гражданин адмирал.

Ее постоянно подавляемое раздражение затаилось где-то внутри, но в серых глазах полыхал темный огонь, и Жискар не понимал, что это означает. Создавалось впечатление, будто в последние несколько минут ей открылось нечто более грозное, чем БГБ, и угроза, исходящая от стукачей, стала чем-то несущественным. А может быть, Джулия просто пребывала в состоянии, описанном кем-то из писателей Старой Земли так: «Ничто не бодрит лучше, чем пуля, пролетевшая мимо».

– Вы готовы к передаче?

– Так точно, гражданин адмирал.

– Приступайте!

Она вернулась на место, по пути жестом подозвав своих помощников к консоли. Жискар откинул голову на подголовник кресла и потер закрытые глаза. Его корабли начали торможение с момента вступления в ракетную дуэль с манти, но набранная скорость была слишком велика, и ее не погасили до сих пор. Его несло по направлению к Медузе, и он мог лишь немного замедлить полет... чтобы дать персоналу орбитальных станций чуть больше времени на эвакуацию.

Адмирал вздохнул. Именно этого он больше всего ждал и больше всего страшился. Уничтожение восьми вражеских супердредноутов стоило ему потери четырех своих (даже пяти, если придется улететь, бросив подбитый «Гвичен»), но истинной целью рейда было уничтожение орбитальной инфраструктуры Медузы и уничтожение Грегором Дарлингтоном незаконченных крепостей и станции астроконтроля Василиска. Такой удар поразил бы не только материальные объекты Звездного Королевства, но и само его сердце, ибо Василиск и Медуза являлись не дальними, передовыми форпостами, а такой же неотъемлемой частью государства, как Сфинкс, Грифон или сама Мантикора. На протяжении восьми лет Мантикорский альянс вторгался в пространство Республики и захватывал республиканские планеты, но на этот раз пришло время возмездия. Он, Хавьер Жискар, жаждет мщения, и ничто не помешает ему преподать зазнавшимся врагам самый жестокий урок, какого могли бы пожелать Эстер МакКвин и Роб Пьер.

Но все эти соображения не мешали ему сокрушаться по поводу неизбежных чудовищных потерь – тысяч погибших людей, и своих и чужих, и бесчисленных триллионов долларов, составлявших стоимость намеченных к уничтожению материальных ценностей. Он знал, что многие его люди не видят в имуществе и оборудовании ничего, кроме стоимости, а истинные приверженцы нового режима не могли не радоваться возможности «ударить плутократов по кошельку». Но для Жискара эти объекты представляли собой овеществленные труд и мысль; не только результат финансовых вложений, но и воплощение идей, усилий и мечтаний. Все это ему предстоит уничтожить, даже если удастся предотвратить дальнейшие человеческие жертвы. А без них – в глубине души Хавьер это знал – обойтись не удастся. Джулия Лапиш беспрерывно транслировала сообщение, предписывавшее персоналу орбитальных спутников немедленно эвакуироваться, с точным указанием времени начала ракетного обстрела, хотя и без предупреждений только безумцы не убрались с орбиты на планету еще час назад, когда стало ясно, что оборонительный пикет не сможет остановить наступающих.

Однако – и на этот счет у адмирала сомнений тоже не было – кто-то остался. И останется до конца. У людей имелись свои представления об ответственности, чести и долге.

Жискар намеревался твердо придерживаться Денебских соглашений и Эриданского эдикта, но осознавал, что кого-то ему все равно придется убить. Погибших будет меньше, если Дарлингтон сумет вовремя захватить терминал и перекрыть путь флоту метрополии: в этом случае Жискар может не торопиться и начать разгром орбиты Медузы, лишь выдворив оттуда гражданских лиц. Но связи с Дарлингтоном Хавьер не имел уже шесть часов. Могло случиться всякое: вдруг форты или пикет терминала оказались сильнее, чем предполагалось, или флот метрополии уже совершил переход?

Таймер на дисплее отсчитывал время, а адмирал сидел, погрузившись в раздумья. В его душе воодушевление боролось со стыдом, а торжество с печалью.

– Они в четырнадцати минутах от терминала, сэр, – тихо сказала капитан Гранстон-Хенли.

Граф Белой Гавани, кивнув, заложил руки за спину. Ему больше не требовалось смотреть на экран, чтобы знать, что происходит. Сейчас он располагал в системе двадцатью тремя супердредноутами, и они были готовы к действиям.

Судя по всему, командир хевов намеревался подойти к станции на максимальной скорости и залпом со всех буксируемых подвесок подавить сопротивление фортов. Должно быть, он считал, что располагает чертовски надежными разведывательными данными относительно состояния других фортов, потому что в противном случае ни за что не пошел бы на такой риск. Но он рискнул, и теперь Белая Гавань радовался тому, что недостроенные форты оставлены рабочими бригадами. Висевшие в пространстве пустые корпуса не имели ни оружия, ни генераторов активных помех. Их единственной защитой были ложные цели, помехи и приманки, генерируемые двумя действующими крепостями, – и активная защита Восьмого флота. Что на деле означало: любая ракета, которая сумеет прицелиться в них, с гарантией поразит свою цель.

«Снова потери, – стиснув зубы, думал Белая Гавань. – Будет поистине чудом, если хоть одна из этих железяк переживет этот проклятый бой в таком состоянии, чтобы ее имело смысл достраивать. Не говоря уже о том, что теперь отсюда не то что не выведут пикет – его еще и усилят. И этого никак не избежать».

Он поежился, словно уже слышал резкие упреки в адрес флота, не обеспечившего надежным прикрытием даже стратегически важные пункты. Если хевы достаточно сообразительны и им хватит куража, чтобы нанести такие же удары еще по одной-двум системам, это поставит под угрозу все стратегические программы. Адмиралтейству и так было непросто наскрести силы для наступательной операции, а теперь задача станет стократ труднее. Но если Альянс не возобновит наступление, инициатива перейдет к хевам, которые получат возможность более тщательно выбирать цели, наносить еще более тяжкие удары, и...

Тяжело вздохнув, граф выбросил из головы посторонние мысли. Действующие форты имели слишком мало подвесок – что должно было стать темой серьезного разговора в департаменте материально-технического обеспечения. Раз уж форт поставлен на боевое дежурство, он должен быть вооружен как следует, а не «по возможности». К счастью, с «Хонор Харрингтон» и двумя другими кораблями ее класса дело обстояло совсем иначе. Построенные по радикально новому, предложенному коллегией по развитию вооружения проекту, они представляли собой огромные полые корпуса, буквально нашпигованные подвесками. На три супердредноута их приходилось не менее полутора тысяч, и корабли начали выпускать в космос подвески сразу после выхода из туннеля. В отличие от старых кораблей, грейсонские супердредноуты обладали системой управления огнем, позволявшей каждому одновременно оперировать двумя сотнями подвесок, тогда как остальные передавались действующим фортам и другим кораблям. Но скомандовать «Огонь!» предстояло «Хонор Харрингтон» и адмиралу Иуде Янакову. И не только потому, что его корабли были оснащены лучше других, а подвески принадлежали Грейсонскому космофлоту. Просто... Грейсон заслужил это право.

– Есть признаки того, что они нас засекли? – спросил он Гранстон-Хенли.

– Нет, сэр, – уверенно ответила она.

Коммандер Хаггерстон кивнул в знак согласия.

– Полагаю, сэр, они не смогут разглядеть ничего определенного, пока не приблизятся на четыре, а то и три миллиона километров, а сейчас они на расстоянии тридцати девяти световых секунд. Если брать в расчете тонна на тонну, системы РЭБ фортов уступают тем, что установлены на новейших кораблях, но сами-то форты гораздо больше кораблей и, кроме того, их имитаторы больше и лучше всего, что может унести корабль. По моим подсчетам, хевы смогут различить что-то в этом сумбуре только минут через девять с половиной. Ну а мы...

Он пожал плечами и показал на светившуюся в углу дисплея малиновую надпись: «До пуска осталось 00:08:27». Пока Белая Гавань проследил направление его взгляда, время уменьшилось еще на одну секунду.

– Гражданин адмирал, кажется, мы засекли в этой неразберихе что-то новое, – доложил Дарлингтону начальник оперативной секции.

– В каком смысле «что-то новое»? – раздраженно спросил гражданин контр-адмирал.

Они находились примерно в минуте от выхода на огневую дистанцию, и им снова удалось взять на прицел едва не затерявшиеся среди помех действующие форты. Во всяком случае, хотелось верить, что это именно те форты. Но полной уверенности не было, и подозрение, что они летят навстречу валу выпущенных ракет, спокойствия не добавляло.

– Не могу сказать точно, гражданин адмирал, – покачал головой оперативный офицер. – Тут вообще сложно в чем-то разобраться, но во всей этой сутолоке появляется все больше и больше импеллерных фантомов... и уж больно эти фантомы четкие. Они уплотняются, приобретают очертания, но меня обеспокоило даже не это. Создается впечатление, что на нас направлены радары и лидары со множества объектов одновременно.

– Что?

Дарлингтон резко развернулся к тактической секции, но было уже поздно.

– Сэр, я тут поймала одну трансляцию, – сказала Синтия МакТирни, – вы должны послушать.

– Что? – Белая Гавань не мог скрыть досаду. – По-моему, сейчас не время...

– Сэр, это трансляция обращения Янакова ко всем грейсонским кораблям, – с робкой настойчивостью пояснила Синтия.

Белая Гавань не успел возразить – она сдвинула рычажок коммуникатора.

– Адмирал Янаков, всем кораблям Грейсонского космофлота, – прозвучал в наушнике Белой Гавани хриплый голос, в котором графу послышался лязг мечей. – Приказываю: за леди Харрингтон, и разить без жалости!

– Что?!

Белая Гавань бросился к микрофону, но было уже слишком поздно.

Тысяча шестьсот девяносто пять подвесок произвели залп одновременно с бортовыми установками грейсонских супердредноутов, и почти девятнадцать тысяч ракет с ускорением в 95 000 g понеслись навстречу вторгшемуся врагу. Хевы сближались с этим смертоносным валом со скоростью четырнадцать тысяч километров в секунду, а дистанция была всего пять миллионов километров.

– В гипер! – выкрикнул приказ адмирал Дарлингтон, но подлетное время грейсонских ракет составляло менее девяноста секунд из которых четыре он уже потратил.

Его инженерам требовалось не менее шестидесяти секунд только на запуск генераторов. Пока Дарлингтон отдавал приказ Хаффу, Хафф передавал его капитанам других кораблей, а те – своим инженерам, время истекло.

Тысячи и тысячи ядерных боеголовок взорвались одновременно, и казалось, будто сам космос исчез в безумном неистовстве этих взрывов. Правда, при этом не менее тысячи грейсонских ракет уничтожили друг друга, но это уже не имело значения. Их осталось достаточно для того, чтобы разнести в клочья восемь дредноутов, двенадцать линкоров и четыре линейных крейсера Дарлингтона. Поразительно, но двум эсминцам хевов удалось-таки уцелеть в этой мясорубке и ускользнуть в гиперпространство. Возможно, потому, что никто не захотел нацеливать ракеты на столь мелкую рыбешку.

Белая Гавань, в ушах которого еще звенел суровый приказ Янакова, судорожно ткнул пальцем в кнопку коммуникатора. Содержание и тон приказа привели его в ужас, тем более что грейсонцы по-прежнему держали под прицелом даже обломки и горстку успевших отстрелиться от кораблей спасательных капсул. Но новых выстрелов не было, и граф медленно расслабился. Напряжение спало. Он повторил про себя точные слова приказа: «...разить без жалости». Без жалости, сказал Янаков, а не «без пощады».

Поняв, что подчиненные ему корабли не учинят жестокой мстительной расправы над чудом спасшимися врагами, адмирал протяжно и прерывисто вздохнул.

– Напомните, чтобы я не забыл побеседовать с адмиралом Янаковым относительно дисциплины в эфире, – сказал он капитану Гранстон-Хенли, и его губы изогнулись в усталой усмешке.