Искусница

Глава девятая

Низкое небо не висело, а как будто летело над землей. Дождь то начинался, то вдруг иссякал, но воздух был холодный и влажный; дыхание непогоды проникало под одежду, волосы не высыхали, в легких, казалось, булькала вода.

Евтихий сел, потер виски. Голова у него раскалывалась, его сотрясал озноб, и неприятная слабость охватила тело. Перед глазами плавала серая пелена.

«Жизнь начинается с того, что ты открываешь глаза и видишь мир вокруг себя, — сказал себе Евтихий. — Тот мир, в который выбросили тебя из материнской утробы, мало интересуясь твоими собственными желаниями… И пошло-поехало. Хоть бы раз спросили, хочу ли я этого».

Он заставил себя всмотреться в дождливую муть. Это не была Серая Граница, как он поначалу опасался. У этого мира имелись дороги, лесные заросли, впереди, у поворота, — полянка, похожая на неопрятную плешь, и там дымящий костер.

На границе никто не живет. А здесь явно обитали какие-то люди. И теперь Евтихий — один из них.

Он не спешил подниматься и куда-то идти. Времени у него навалом. Можно, например, подождать, пока пройдет головокружение…

— Эй, ты!

Евтихий поднял голову. Делать этого не стоило. По крайней мере, не так резко.

Перед ним плыла, растворенная дождем, широкая физиономия с огромным сизым носом и вывороченными губами. Нос подергивался, как хоботок, заплывшие глазки глядели зло.

— Эй, ты!.. Ты чей? — повторил грубый голос.

— Меня тошнит, — сказал Евтихий.

Его пнули ногой в поясницу, и Евтихий полетел лицом в грязь.

— Давай, приходи в себя, — прогремел голос с высоты. — Здесь некогда сидеть и мокнуть. Что значит — тебя тошнит? Ты что, не знаешь, что надо делать, если тошнит? Избавься от этого.

Евтихий лежал неподвижно и пытался сообразить: все равно ему или нет. Стоит пытаться встать на ноги, дать отпор, вообще как-то проявить себя — или можно и дальше лежать лицом в луже и просто ждать, пока назойливый тип уберется?

Второй удар сапогом, на сей раз в бок, очевидно, был призван ускорить мыслительные процессы.

— Вставай, — сказал голос примирительно. — Ты простудишься, а мне нужны здоровые солдаты. Ты давно здесь?

— Нет, — пробурчал Евтихий.

Он поднялся. Грязная вода текла по его лицу и одежде. Носатый ухмыльнулся.

— Скоро тебя прополощет, будешь чистенький. Чего здесь в избытке, так это воды. Оно и к лучшему, еще никто не умер от жажды. А вот двое парней у меня заживо сгнило, представляешь?

— Да, — сказал Евтихий.

— Смотри-ка, разговаривает! — обрадовался носатый. — Меня зовут Мар-и-виль. Моревиль, как здесь произносят. Усвоил?

— Для чего? — спросил Евтихий тихо.

— Для того, что я теперь твое начальство, — хохотнул Моревиль. — Я тебя нашел, ты мой солдат. Возражения?

— Какие могут быть возражения, когда ты пинаешься сапогами, — сказал Евтихий.

— Это ты прав, — согласился Моревиль. — У меня еще кулаки есть, вот такая здоровенная алебарда, я ее возле куста оставил, и нож на боку. Нож могу показать прямо сейчас.

— Верю, — отмахнулся Евтихий.

Моревиль уселся рядом с ним на корточки, покачал здоровенным задом.

— Что, голова болит? — осведомился он. — Здесь у всех болит поначалу. Тебя кто сюда отправил?

— Авденаго.

— Звучит по-троллиному.

— Так и есть. Авденаго — тролль.

Моревиль прищурился, разглядывая профиль Евтихия.

— А ты, вроде как, нет… У вас там, наверху, опять война?

— Наверху? — не понял Евтихий.

— А откуда ты, не сверху?

— А где я теперь — внизу? — вопросом на вопрос ответил Евтихий.

— Ладно, — Моревиль махнул рукой. — Ты мне нужен, солдат, поэтому я сперва с тобой немного поговорю. Чтобы ты понимал, где ты находишься и что с тобой теперь будет.

— Ясно, — сказал Евтихий. — У тебя хлеба не найдется?

— Есть яблоко, только наполовину гнилое.

— Давай гнилое.

Моревиль сунул руку за пазуху и вытащил оттуда очень маленькое и невероятно мятое яблочко. Евтихий схватил его, сунул в рот и принялся жевать. Моревиль смотрел на него с усмешкой.

— Здесь все поначалу голодные… Ты слышал о Кохаги?

Евтихий пожал плечами. Этот жест можно было истолковать как угодно, но Моревиль не стал тратить время на толкование. Он просто продолжил:

— Кохаги был скороходом. Он умел проходить большие расстояния за очень короткий срок. Понимаешь, что это значит?

— Не совсем.

— Это значит, что он проделывал новые ходы. Ты видел червяка в яблоке, которое съел?

— Нет, — сказал Евтихий, — я его съел.

— Вот этим-то и плохо бездумное пожирание всего, что видишь, — философски заметил Моревиль. — Ладно, я тебе попробую описать. Червяк проделывает в яблоке ходы. Так и Кохаги. Он проделывал ходы. Они были нужны самому Кохаги, но абсолютно не были нужны всему остальному человечеству. Тем не менее ходы остались. Они сплелись в особый мир. Ты находишься в этом мире. Я нахожусь в этом мире. И еще куча парней, которым не повезло, и толпа бабенок, которым не повезло еще больше. Все мы здесь и не знаем, как выбраться.

— Хочешь сказать, что скороход ходил подземными путями?

— Все гораздо хуже, — ответил Моревиль. — Ты потом поймешь. Кохаги протоптал новые дороги в Истинном Мире. Это что-то вроде подвала, если угодно.

— И здесь постоянно идет дождь, — предположил Евтихий.

Моревиль шумно фыркнул.

— Дождь? Наименьшее из здешних зол! Здесь постоянно идет война. Понял теперь, солдат?

Евтихий медленно покачал головой.

— Почему?

— А кто его знает — почему… Не нами заведено, — Моревиль пожал тяжелыми плечами. — Не нам и заканчивать. Это подвал человечества, солдат. Идем, отведу тебя к ребятам. Как тебя зовут-то?

— Евтихий, — сказал Евтихий.

— Уже сражался, а?

— Да.

— Ну вот, я и вижу: хороший солдат. Идем, давай руку. Здесь всех поначалу тошнит, потом привыкнешь и все пройдет.

Евтихий вцепился в руку Моревиля, чтобы не упасть. Вместе они выбрались на дорогу и заковыляли под дождем в ту сторону, где виднелся дымный столб от костра, каким-то чудом горевшего на поляне.

Крепость была совсем небольшая. Она стояла на холме, окруженная полями: когда-то там выращивали пшеницу или рожь. Переломанные черные колосья были втоптаны в грязь. Озера темной глины окружали холм. Крепостные стены, сложенные из камней на высоту в полтора, а кое-где и в два человеческих роста, зияли дырами, наскоро залатанными: защитники закрыли бреши бревнами или просто залепили комьями глины.

Обломки таранов, сгоревшие палатки, даже непогребенные трупы валялись на поле и на склоне холма. В нескольких местах на камнях остались черные потеки — там во время штурма на головы атакующих проливалась горячая смола.

Осаждающих на поле перед крепостью было человек пятьсот. Палаток десять-двенадцать выделялось на плоской равнине.

Над кострищем — одним из множества — имелся навес; его окружали телеги: Евтихий насчитал пять и еще две поодаль.

Возле костра возилась костлявая женщина с лошадиным лицом, Она помешивала палкой в котле и время от времени стряхивала серую пену на землю. У нее были острые скулы, а из-под платка выбивались жесткие волосы грязно-желтого цвета.

Глянув искоса на Евтихия, Моревиль хохотнул:

— Здесь водятся и посимпатичнее. Одна — вон в той палатке.

— Это твоя палатка? — спросил Евтихий.

— Моя. И девчонка, которая внутри, — тоже моя, — предупредил Моревиль. — Впрочем, я ей не препятствую, лишь бы ко мне возвращалась. Только она все время ревет. Скучная.

— Ясно, — сказал Евтихий.

Моревиль почему-то рассердился:

— Что тебе ясно?

— Если бы я был девчонкой и оказался здесь, я бы тоже все время ревел, — объяснил Евтихий. — Впрочем, я и так едва удерживаюсь.

— Отсюда нет выхода, — сообщил Моревиль. — Поэтому постарайся устроиться как можно лучше. Ты здесь навсегда. До смерти, понял?

— А что там, за крепостью? — спросил Евтихий.

— Там заканчивается наш тоннель, — объяснил Моревиль. — Тупик. Если в другую сторону идти, найдешь просто второй тупик, и все.

— В каком смысле — «тупик»? — не понял Евтихий. — На что он похож?

— На что, по-твоему, похож конец света? — пробурчал Моревиль. — Каждый из нас в свое время пытался выйти наружу. Но там ничего нет. Вообще ничего, даже неба. Темнота и никакого прохода. Просто тычешься в стену… но понимаешь, что это не стена. Нечто большее. Пока сам не увидишь, не поймешь. Через это все прошли, и никто не верил.

Он покачал головой, недовольный тем, что вынужден рассуждать о таких непонятных и неприятных вещах.

— А зачем мы осаждаем крепость? — не унимался Евтихий. — Разве здесь не найдется занятия поспокойнее?

— В каком смысле — «поспокойнее»? — нахмурился Моревиль.

— Мы ведь, по твоим словам, застряли здесь до конца жизни… Неужели не существует более приятного способа проводить время?

Моревиль подумал немного, а потом ответил:

— Ты слишком много рассуждаешь, Евтихий. Эту крепость нужно взять, вот и все. Она уже дважды бывала нашей, а потом всех нас оттуда вышибли. Мы бы взяли ее и в третий раз, но тот парень с зелеными волосами, командир гарнизона, ни за что этого не допустит. Пока он жив, мы будем месить грязь у подножия, а они — спать в сухой постели под надежной крышей. Ты понял?

Евтихий задрал голову к небу. Дождь помедлил, словно собираясь с силами, и вдруг припустил так, что пелена на несколько минут скрыла из виду замковую стену; видна была только башня, темный силуэт на фоне серого неба, и два оранжевых огня, как два глаза, — свет в окнах.

Странная мысль пришла в голову Евтихию. Странная и жуткая. Даже дрожь пробрала.

— Слушай-ка, Моревиль, — медленно проговорил Евтихий, — а это не… мы здесь не…

Он не смог заставить себя закончить фразу, но Моревиль понял, что тот имеет в виду, и громко захохотал:

— Ты не первый об этом подумал и не первый этого испугался, мой мальчик! Но нет, можешь не бояться. Здесь многого следует бояться, да только не того, о чем ты сейчас сказал. Нет, Евтихий, мы не мертвые. Мы все — живые, не сомневайся. Да если уж на то пошло, на этой равнине нет ни одного покойника, за исключением тех, кого убивают. А умираем мы здесь по-настоящему, это да, и вот тебе самое главное доказательство того, что все мы еще живы. Если царство мертвых существует, то находится оно явно где-то в другом месте. В совершенно другом.

Одна из телег внезапно сдвинулась с места. Она проехала несколько шагов и завалилась набок. Колесо отскочило, покатилось, увязло в грязи. Из-за телеги показалось забрызганное грязью лицо какого-то человека. Он долго смотрел на колесо, как будто не понимал, что, собственно, случилось, а потом выругался и пошел прочь, широко размахивая на ходу руками.

Моревил проводил его взглядом, покачал головой, но никак не откомментировал несуразный эпизод. Вместо этого он вернулся к разговору с Евтихием:

— И еще воспоминания. Вот этого добра здесь полным-полно. Вспоминания. Мертвецы ведь ни о чем не помнят, верно? Гниют себе, и ни одной заботы у них. А ты обязательно станешь вспоминать. Не сразу, конечно. Поначалу все вроде как идет без происшествий, живешь себе и живешь. Может, похуже, чем привык, но все-таки… А потом все начинается. Даже и не надейся, что эта напасть тебя минует. И до чего же яркие картинки! Так и лезут в мысли, так и маячат перед глазами… Все дурное, что ты сделал, все хорошее, чего ты не сделал, все девчонки, которых обидел ты или которые обидели тебя, — как живые предстоят. Но хуже всего — тот невинный дурачок, которым был ты сам в детские годы. Смотришь на него и кричать охота от обиды: знал бы он, каким станет, как дурно с ним обойдутся люди, каких глупостей он потом наделает в своей жизни!.. Уберечь бы. Да хоть удавить в колыбели, и то, наверное, было бы легче… Я вот что думаю: мы и сражаемся для того, чтобы поменьше мыслей лезло.

Моревиль оборвал свой монолог и махнул рукой.

Он видел, что Евтихий ему не верит. То есть верит, конечно, но не вполне.

Из палатки выбрался парень с растрепанными светлыми волосами. Прищурившись, уставился на Евтихия.

— А, — ухмыльнулся он, — новичок.

И ушел куда-то. Пелена дождя скрыла его. Моревиль покачал головой, но говорить больше ничего не стал. Тяжко переваливаясь, зашагал к своей палатке.

Евтихий постарался устроиться возле костра так, чтобы дождь не заливал спину. Там грелось несколько человек. Все они выглядели истощенными, их одежда давно превратилась в лохмотья. Среди них были и женщины: две выглядели просто очень несчастными и растерянными и льнули к мужчинам в поисках защиты, а три держались воинственно и были вооружены.

Евтихию не хотелось ни разговаривать с ними, ни даже просто думать о чем-либо. Он тупо уставился в огонь. Остальные, кажется, вполне разделяли его настроение; обычная в подобных случаях беседа не клеилась.

Никто не обращал на новичка никакого внимания. Стряпуха продолжала помешивать суп, а потом бросила палку на землю и куда-то ушла. Очевидно, это был сигнал к началу трапезы, потому что собравшиеся у костра повытаскивали из-за пазухи ложки и потянулись к котлу.

Варево обладало резким мясным запахом. Вязкие белые комочки, плававшие в бульоне, очевидно, были какими-то кореньями. У Евтихия не оказалось при себе ложки, поэтому он едва не остался без обеда. Перед самым концом трапезы девушка-воин отдала ему свою:

— Поешь.

Евтихий поблагодарил коротким кивком и жадно набросился на остатки супа. Он выскреб из котла разварившиеся коренья, допил бульон и почувствовал себя лучше. Он даже согрелся. Мяса ему уже не досталось, но он, по правде говоря, не слишком жалел об этом.

Девушку звали Геврон. Она казалась более общительной, чем остальные, и Евтихий решился заговорить с ней.

— Откуда ты? — спросил он.

— Как раз такие вещи и забываются в первую очередь, — ответила Геврон. — Смотри. — Она показала на свои косы. — Какого они цвета?

— Белого.

— А были темные. Что с ними случилось? Выцвели? А может быть, мне только кажется, что они были темными? Кто я такая? Ты в состоянии определить, кто я такая?

— Геврон, — Евтихий произнес ее имя, словно пробуя на вкус. — Почему ты стала воином?

— А кем еще? Выбор-то невелик… Варить еду для всего отряда? Ты видел, из чего наша стряпуха готовит свою похлебку?

— Нет.

— Твое счастье. Я стараюсь не смотреть. Нет уж, работать у такого костра — последнее дело. Дома у меня был хорошенький очаг, беленая печка, медные кастрюли. — Она покачала головой. — Иногда мне кажется, что я все это сочинила. Что не было у меня ни дома, ни медных кастрюль. Что я так и зародилась — прямо в готовом виде, взрослая, перепуганная и с первого часа жизни уставшая насмерть.

— Здесь есть тролли? — спросил Евтихий.

— Не знаю. Я не видела. Но верить своим глазам невозможно. Говорят, если поселиться в башне, все становится иначе. Лучше. По крайней мере, дождь не донимает. Моревиль рассказывал, что тут несколько человек сгнили заживо.

— А он часом не преувеличивает? — тихонько поинтересовался Евтихий.

— Поживи на этом поле с мое, сразу поймешь, что он, скорее, преуменьшает. Моревиль здесь дольше всех, — прибавила Геврон.

— А ты?

— Не знаю. Долго.

— Ты действительно воин?

Она вскинулась:

— А тебе это не по душе? Так и скажи!

— Мне все равно, — признался Евтихий. — Я ведь с тобой едва знаком. Но… разве ты всегда была воином?

— Нет, — тотчас ответила Геврон. — Я же тебе только что рассказывала: в прошлой жизни у меня была хорошенькая чистая кухня. Но здесь и не требуется быть настоящим воином, — добавила девушка. — Достаточно найти оружие и ходить с сердитым видом. Никто не спросит, умеешь ли ты обращаться с мечом или копьем.

— Хочешь, я научу тебя? — предложил Евтихий.

Она долго рассматривала его, словно выискивая подвох, а потом кивнула:

— Когда начнется штурм, это может пригодиться.

— Когда начнется штурм, держись подальше от стены, — возразил Евтихий. — Мы почти наверняка все погибнем.

— И тебя это не пугает? Только скажи честно. Умирают-то здесь по-настоящему. Навсегда.

Он хорошенько подумал, прежде чем дать ответ:

— Я не знаю, Геврон. По-настоящему я, наверное, боюсь только того тупика, о котором рассказывал Моревиль.

— Ага, — кивнула Геврон, — точно. Тупик. Сидим, как мыши в западне.

— Отсюда должен быть выход, — задумчиво произнес Евтихий. — Не может не быть.

Геврон язвительно расхохоталась.

— Воображаешь, будто ты один такой умный. Первым додумался! — воскликнула она. — Поздравляю, мыслитель. Знаешь, сколько ребят погибло, пытаясь выбраться наружу? Нет отсюда выхода. Нет.

— Вход же есть.

— Вход есть, а выхода нет. Вход и выход — не одно и то же. Ты лучше подумай о том, как бы нам захватить башню. Там и еда найдется нормальная, и крыша будет над головой. Надежная крыша, не как здесь — палатки… Там, говорят, огонь по-настоящему греет, а не просто ест глаза… Но зеленоволосый — опасный противник. Он нас в башню не допустит, перебьет всех при штурме. Пока он жив, нам туда ходу нет.

— Значит, нужно убить зеленоволосого? — спросил Евтихий. — А кто он такой? Откуда взялся?

Геврон презрительно хмыкнула.

— А откуда здесь берутся люди? Ты вот помнишь, каким путем сюда пришел? Свалился откуда-то… Когда он только-только здесь появился, он был совсем слабый, просто дохлая веревочка, а не человек. Моревиль сразу определил, что он непременно помрет, так что незачем переводить на него еду и наше сочувствие. И мы сидели под навесом и смотрели, как он ползет вверх по склону, к башне. Поднимется на четвереньки, дернется вперед, упадет. И лежит, хватает ртом воздух. А в глазах уже смертная муть плещет, мы все это видели. Иногда он подолгу лежал неподвижно, мы уж думали — все, помер. Но нет, опять приподнимается и опять ползет. Он на холм карабкался. А потом ночь наступила, все ушли спать.

— А зеленоволосый?

— Наверное, всю ночь поднимался, потому что утром его уже не было. Добрался до башни, представляешь? Упорный! Мы думали, те, в башне, с ним тоже возиться не захотят, но они его подобрали. А через десяток дней глядим — он уже ими командует. Вот и вся история.

Евтихий долго молчал, рассматривая свою собеседницу. Он пытался представить ее себе на чистенькой кухне, о которой та вспоминала с такой печалью, но не мог. Геврон превратила свою юбку в штаны, а рубаху носила навыпуск, перетягивая ее в талии веревкой. Фигура девушки давно утратила всякую округлость: ее плечи топорщились, как у огородного пугала, руки висели клешнями, лицо — когда-то, несомненно, миловидное — приобрело злое и голодное выражение.

Евтихий выломал две палки и бросил одну своей партнерше.

— Представь себе, что это меч.

Она кивнула и прикусила губу.

Несколько минут они фехтовали: Геврон пыталась стукнуть противника по голове или заехать ему по ногам, а он терпеливо отбивал ее удары.

Потом она, запыхавшись, села на землю, нимало не заботясь о том, что испачкает одежду.

— И это все? — спросила Геврон.

— Это только начало, — ответил Евтихий. — Ты дерешься слишком яростно и плохо видишь врага.

— Только не говори, что нужно смотреть не на оружие, а в глаза неприятелю! — окрысилась Геврон. — Это я уже слышала от одного умника. Вон его тело, разлагается на холме.

— А почему его не похоронили? — спросил Евтихий.

— Не до того было… Потом поймешь. Люди просто уходят в землю. Очень быстро. Самое долгое — за пять дней, я считала.

Евтихий покачал головой.

— Ну что, отдохнула? Продолжим?

Они тренировались еще некоторое время, а потом услышали, как над ними смеются. Несколько солдат оставили костер и подошли поближе, привлеченные новым зрелищем. Они явно забавлялись. Геврон покраснела, но Евтихий тихо сказал ей:

— Не обращай внимания. Им скоро надоест.

— Я устала, — пожаловалась девушка.

— Ничего, потом привыкнешь. Продолжай.

Она бросила палку и закричала:

— Я устала! Все равно это бессмысленно!

— Не бессмысленно, — ответил Евтихий, опуская свое деревянное оружие. — Но если ты устала, то давай передохнем.

— Нашла себе парня, Геврон? — спросил один из солдат.

Евтихий увидел зеленоволосого вечером того же дня. На крепостной стене вдруг появился человек в доспехе из выделанной кожи. С двумя медными бляшками на груди. В шлеме. В настоящем шлеме, который он носил сдвинутым на затылок. Криво обрезанные — видимо, мечом, — волосы ярко- зеленого цвета выделялись на сером фоне стены ослепительным пятном. Он стоял, широко расставив ноги, по-хозяйски. Подбоченясь. На поясе у него висел настоящий меч. Вообще при виде этого человека сразу приходило на ум много таких вещей, от которых разбирала жгучая зависть. Например, становилось очевидным, что он недавно поел. Хорошо так поел, с мясом и хлебом.

— Теперь ты понимаешь, почему мы его ненавидим? — спросил Моревиль. Он подошел к Евтихию и дружески стукнул его кулаком в бок. — Видал, какой он?

— Он мог быть в нашем отряде, если бы мы не бросили его умирать на холме, — отозвался Евтихий.

— Вот что обидней всего! — подхватил Моревиль. Он ничуть не был смущен напоминанием о своем бессердечном поступке. — А теперь он отбивает наши атаки одну за другой, как будто это все детские игрушечки… Мы бы уже взяли замок, точно тебе говорю. Но этот человек — он просто знает, как сражаться. Наверняка там, наверху, в нормальной жизни, командовал каким-нибудь гарнизоном. А эти, его солдаты, — они на него глядят как на высшее существо. Помереть за него готовы.

Человек с зелеными волосами что-то говорил своим людям. Показывал рукой налево, направо. Несколько мгновений, как почудилось Евтихию, он смотрел прямо ему в глаза, но, конечно, это была иллюзия. Зеленоволосый просто подсчитывал число солдат у противника и отдавал соответствующие распоряжения.

— В прошлый раз мы прогрызли стену с восточной стороны, — сказал Моревиль, показывая кивком головы — где именно. — Видишь, они там залепили глиной? Я думаю, там и стоит штурмовать.

Евтихий отозвался:

— А наверх ты смотрел?

— Что? — не понял Моревиль.

— У них не получилось заделать эту дыру как следует, поэтому они установили наверху, прямо над ней, котлы со смолой. Им даже не потребуется кипятить эту смолу, они просто выльют ее нам на головы, и мы прилипнем, как мухи.

Моревиль помрачнел.

— Ты там, наверху, тоже, небось, армиями ворочал? — спросил он.

— Нет, я простой солдат.

— А я даже не солдат, — признался Моревиль. — Я торговец. Ездил по ярмаркам. У меня и лошади были. А теперь вот командую.

Они обходили крепость, осматривали местность. Моревиль демонстрировал ее с хозяйской гордостью, как будто все эти земли принадлежали лично ему и лично им были возделаны. Он помнил по именам всех мертвецов, которых они замечали на склонах холма и в роще, иногда даже рассказывал Евтихию обстоятельства их гибели.

Постепенно эта безрадостная земля начала наполняться для Евтихия смыслом. Моревиль населил ее для своего собеседника живыми тенями, и скоро Евтихий уже как будто въяве видел их всех.

Ему начало казаться, что он был знаком с десятками, сотнями погибших здесь людей. Их лица, их судьбы сделались частью его личного опыта. Если бы Евтихий вырос под стенами крепости на холме и с детства напитывался бы местными преданиями — он и тогда не был бы теснее связан с этой землей. Он пытался расспрашивать о живых — о тех, с кем ему предстояло идти в бой. Как оказалось, о них Моревиль знает куда меньше.

«По-настоящему узнаешь человека только после того, как он умер, — сказал Моревиль. — Сам потом увидишь, если доведется. Как будто пелена с глаз спадает, начинаешь понимать даже то, о чем он все это время умалчивал».

Шум в лагере привлек их внимание. Лицо Моревиля исказилось, изо рта полетела слюна, когда он завопил:

— Гезира!

И бросился бежать. Евтихий побежал за ним следом. Он не мог знать, что означал этот возглас Моревеля и какую неприятность означает внезапный гул голосов. Он не улавливал звона оружия — значит, это не вылазка из крепости и не драка между своими. Что-то другое.

— Гезира! Стой! — орал Моревиль, несясь по полю огромными прыжками.

Больше двухсот человек столпились неподалеку от навеса. Дождь поливал людей, но они не обращали на это внимания.

На перевернутой телеге стоял мужчина лет сорока, в грязной и рваной, но на удивление ладно сидящей одежде; он носил свои лохмотья с изяществом, как будто это был придворный костюм. Длинные волосы этого человека намокли под дождем и липли к липу, к плечам. Среди темно-русых прядей Евтихий отчетливо разглядел несколько синих.

— Гезира! — завопил Моревиль, пытаясь пробиться к нему.

Гезира даже плечом не повел. Он протянул руку и крикнул:

— Давайте!

— Нет! — орал Моревиль. — Погодите!

Гезира удостоил его пренебрежительным взглядом. Кругом буянила толпа. Никто никого не слушал, солдаты вопили и размахивали кулаками. Евтихий поймал несколько взглядов и сжался от дурных предчувствий: он понял, что все эти люди охвачены паническим страхом. Они требовали немедленной расправы над… кем? Этого Евтихий пока не видел.

Он пробивался сквозь людские волны, толкаясь и без колебаний пуская в ход кулаки и локти, пока не оказался лицом к лицу с несколькими дюжими детинами. Эти тоже боялись — Евтихий видел затаившийся в их глазах ужас. Но, по крайней мере, они держали себя в руках.

— Новенький? — спросил один из них и сплюнул. — Гезира говорил о тебе.

— Гезира?

— Вон он, на телеге… Он смелый. Не то, что этот трус Моревиль, — прибавил детина. — Иди к нам.

Евтихий кивнул.

— Гляди, — сказал детина, отступая в сторону.

На земле лежало, скорчившись, отвратительное существо. Оно было совершенно голое, измазанное голубоватой глиной — как будто грязь могла заменить ему одежду. Признаки пола у существа отсутствовали. Острая мордочка ничего не выражала. Огромные круглые глаза были пусты и бессмысленны, нос едва намечен, вертикальные ноздри то расширялись, то сужались — только по этому признаку и можно было понять, что существо дышит. Непомерно длинные руки прижимались к груди и подергивались.

Существо было крепко связано. Веревки впивались в его тело и, очевидно, причиняли немалую боль, потому что существо время от времени принималось тоненько стонать.

Среди стражников Евтихий вдруг заметил Геврон. Он махнул девушке, и она с решительным видом подошла к нему.

— Что здесь происходит? — спросил Евтихий. — Что это такое? — Он указал на существо.

Геврон вздернула подбородок.

— А кто это, по-твоему?

— Какая-то… тварь, — признался Евтихий. — Кажется, здесь все хотят порвать ее на кусочки.

— Точно, — Геврон занесла копье над головой, отгоняя чересчур ретивого парня, который тянулся к связанному пленнику. — Эй, отойди! Всему свое время! Разберемся с тварью по нашему закону. — Она глянула на Евтихия и пояснила: — Гезира говорит, что бесконтрольные расправы расшатывают дисциплину… — И снова парню: — Отойди, говорят тебе!

Она ловко кольнула чересчур напористого парня копьем, и тот с воем отскочил.

— А как с ним поступят, с этим… монстром? — спросил у Геврон удивленный Евтихий.

Где-то далеко в толпе бушевал Моревиль:

— Остановитесь! Стойте, не надо! Вы не понимаете!

Услыхав его крики, Геврон презрительно наморщила нос:

— Моревиль всегда хотел командовать. Но Гезира лучше знает, как нам следует поступать. Гезира умнее.

Она с обожанием глянула в сторону человека, стоявшего на перевернутой телеге.

— Разумеется, нельзя оставлять это существо среди нас, — продолжала Геврон. — Мы убьем его. Мы его казним.

Евтихий кивнул. Он понимал, чего добивается Гезира. Дисциплина. Тварь следует уничтожить, но допустить бесконтрольную расправу нельзя. Все правильно.

Несколько солдат прикатили столбы и принялись вбивать их в землю.

Евтихий не стал больше рассуждать и разговаривать. Просто встал с копьем наперевес и принялся отталкивать тех, кто напирал слишком уж ретиво. Его осыпали оскорблениями:

— Защитник выискался!

— Отдай нам тварь!

— Мы покажем тебе, как поступают настоящие люди!

— Животное!

— Ты с ней заодно?

— Гезира! Гезира! Гезира!

— Уйди с дороги!

— Гезира!

Тем временем столбы укрепили в вертикальном положении. Очевидно, такое происходило уже не в первый раз, и с прошлых казней в земле сохранились ямки.

— Помоги-ка поднять его, — обратился один из добровольных палачей к Геврон.

Ее передернуло от отвращения, и она бросила на Евтихия беспомощный взгляд: отказаться она не решалась, но прикоснуться к твари — такое было выше ее сил.

Евтихий уступил ей свое место.

— Сдерживай толпу. Я помогу ребятам.

Она с облегчением встала с копьем наперевес и закричала:

— Сейчас вы увидите, как поступает Гезира с…

Она не закончила фразу, рев толпы заглушил ее голос. Евтихий вдруг поймал полный ужаса взгляд Моревиля, но того быстро оттеснили.

Тварь почувствовала прикосновения и задергалась на земле. Она лягалась и рыдала, оскалив тонкие зубы. Евтихий быстро ударил ее тупым концом копья в висок, и она обмякла. Вдвоем с другим солдатом Евтихий поднял ее на ноги. Она бессильно повисла, ее голова болталась, связанные руки торчали вперед под странным углом.

Геврон где-то за спиной у Евтихия отчаянно кричала:

— Отойдите! Отойдите!

Евтихий разрезал веревки и освободил от пут руки пленного существа. Второй солдат, выказывая немалую сноровку, растянул тварь между двумя столбами.

Гезира приказал:

— Пусть очнется! Мы не казним тех, кто не понимает, что с ними делают! Мы знаем, что такое справедливость! Плесните в нее водой!

Откуда-то в руке Евтихия оказался ковшик, и он окатил существо. По щекам, по лбу твари потекла жидкость, мало похожая на воду: должно быть, то была глина, которой было вымазано все тело существа.

Выгибаясь, оно закричало, тонко и пронзительно. В этом вопле не было ничего человеческого.

Гезира засмеялся и спрыгнул с телеги. В руке у него был настоящий меч. Оружие сияло в полумраке. Оно как будто светилось собственным светом, такое же изящное и благородное, как и его владелец.

Тварь вытаращила глаза.

Теперь в них мелькнула искра разума. Пленник — кем бы он ни был — явно осознавал, что сейчас ему предстоит расстаться с жизнью. Он дергал руками и ногами в тщетной попытке освободиться, а потом вдруг затих и принялся вращать глазами, обводя жалобным взглядом собравшихся. Обступившие его плотным кольцом люди отвечали проклятиями и непристойными жестами. У некоторых, как заметил Евтихий, выступила слюна в углу рта. Толпа со сладострастным нетерпением ожидала расправы.

— Гезира! — зарычал Моревиль. — Не до смерти! Не до смерти! Гезира! Гезира!

Он выкрикивал имя человека с мечом, как заклинание, и, подобно неопытному заклинателю, совершенно не был уверен в том, что оно подействует.

— Гезира! Не до смерти!

Голос Моревиля потонул в общем крике, когда Гезира приблизился к пленнику и взмахнул мечом. Бледные глаза-плошки застыли в орбитах, а потом медленно закрылись полупрозрачными сморщенными веками. По всему телу существа выступил пот — едкий запах был таким сильным, что Евтихий почувствовал его, хотя стоял в стороне.

Гезира стремительно рассек кожу на груди существа — слева направо, справа налево. Сквозь слой синеватой глины проступил темно-красный косой крест. Кровь быстро собиралась в крупные тяжелые капли и начала сползать, размывая четкие очертания креста. Существо корчилось и кричало от боли. Веревки, привязывающие запястья к столбам, натянулись.

Гезира еще раз хлестнул пленника мечом, на сей раз плашмя по голове. Существо обвисло, запрокинув голову назад и изогнувшись в путах. Гезира протянул руку, не глядя, и ему вложили в пальцы длинный кнут. На плечи, грудь, бока пленника обрушились удары, но тварь больше не шевелилась и не издавала ни звука. Наконец Гезира отбросил кнут и отошел, ухмыляясь.

Евтихий разрезал веревки. Существо рухнуло на землю — комок окровавленной плоти, по-прежнему отвратительной и грязной, но теперь еще и не подающей никаких признаков жизни.

Каждый желающий мог подойти к твари, посмотреть на нее, ткнуть в нее палкой или сапогом. Геврон убежала — кажется, ее тошнило. Евтихий слышал, как Моревиль ругается с Гезирой.

— Ну, теперь ты доволен? — орал Моревиль. — Что ты наделал?

— Что должен был, то и наделал, — лениво отозвался Гезира.

— Ты не мог знать заранее!

— Я проверил.

— Это нельзя проверить! — Вне себя от злости Моревиль топал ногами. — Это не так делается! Не так!

Он оттолкнул Гезиру и подбежал к Евтихию. Мгновение Моревиль пыхтел, с негодованием глядя на Евтихия, потом вздохнул, так тяжело, словно вся усталость мира скопилась на его плечах.

— Ты тоже здесь. Ну конечно.

Евтихий поднял голову.

— Почему бы и нет? Его ведь хотели разорвать, растоптать… Если оно заслуживает казни, пусть все будет по правилам.

— И ты помешал порвать его в клочья, да? — Губы Моревиля дрожали. — Вместо этого его забили кнутом. Достойная альтернатива.

— Очевидно, здесь так принято, — сказал Евтихий. — Кто я такой, чтобы нарушать законы?

— Много ты знаешь о том, что тут принято и каковы здешние законы… Отойдите! Прочь, ослы! — рявкнул Моревиль, отпихивая любопытных, которым не терпелось поглядеть на мертвую тварь. — Вон отсюда!

Гезира засмеялся и пошел прочь.

Моревиль нагнулся над тварью, взял ее голову себе на колени, принялся стирать лоскутом грязь и пот с холодной кожи. Евтихий молча наблюдал за ним.

— Ну давай же, — бормотал Моревиль, — покажи мне, кто ты такой. Кто ты? Ты ведь не умер?

Он похлопал существо по щекам. Его голова болталась между крепкими ладонями Моревиля.

— Покажись! — повторял Моревиль. Он снова и снова тормошил пленника, затем прикрикнул на Евтихия: — Принеси воды! Что стоишь? Тащи!

Евтихий, ни словом не возразив, подчинился. Он подобрал ковшик, из которого окатил пленника, и снова наполнил водой, зачерпнув из ближайшей лужи. Моревиль отобрал ковшик, поднес питье к губам пленника, влил несколько капель ему в рот.

Неожиданно пленник громко закричал, изгибаясь дугой в руках Моревиля, и началось странное превращение.

Евтихию казалось, что пелена спадает с его глаз.

Мгновение назад перед ним корчилась отвратительная тварь, изломанная, избитая, с рассеченной кожей. И вдруг это же самое создание оказалось парнишкой лет шестнадцати, не старше.

Худое и большеглазое лицо, длинный нос и расквашенные губы, ничего общего не имеющие с тем хоботком, который виделся Евтихию до сих пор.

Мальчик действительно был голый и грязный, но признаки пола имелись в наличии, — их отсутствие было такой же иллюзией, как и все прочее.

— Что же это такое? — пробормотал Евтихий. — Что здесь творится?

Моревиль поднял к нему лицо.

— Теперь ты понял?

— Нет, — признался Евтихий. — Я ничего не понял. Кто он на самом деле такой?

— Сейчас выясним. Я знал, что его уродство — просто иллюзия. Такое здесь случается, — Моревиль низко наклонился над пленником. — Эй, очнись. Все кончилось, приходи в себя. Ну же!

Он встряхивал его и хлопал по щекам, пытался поить, брызгал водой ему в глаза. В конце концов парнишка тяжело вздохнул и заплакал.

— Ага, — сказал Моревиль удовлетворенно. — Ну вот, теперь можно и разговаривать. Давай-ка, Евтихий, тащи его в мою палатку.

Евтихий взвалил пленника на плечо и зашагал вслед за Моревилем. Гезира куда-то исчез, и большая часть толпы разошлась. Никому не было дела до существа, забитого возле столбов. И никто, кажется, не видел, что с этим существом происходило дальше.

В палатке было сыро и душно. Горела лампа. Женщина, которой хвастался Моревиль, куда-то подевалась. Моревиля это, впрочем, ничуть не занимало. Он кивнул Евтихию на расстеленное на досках одеяло:

— Клади его сюда.

— Это твоя постель?

— Моей подружки. Стану я свою постель пачкать!

Евтихий счел довод весьма здравым и уложил паренька на одеяла.

— Знаешь, как делать перевязки? — спросил Моревиль. — Обычно этим женщины занимаются, но они, безрукие коровы, на самом деле вообще ничего не умеют.

— Здесь не те женщины, — сказал Евтихий. — Здесь первые попавшиеся. Они не очень-то годятся для войны.

— А кто годится? — возразил Моревиль. — Нет на свете таких людей, чтобы годились для подобной жизни, не нарождаются. Тут все случайные. Воинов, таких, чтобы настоящие, — раз, два и обчелся. Гезира, например. Или ты. Или зеленоволосый…

Разговаривая, Моревиль не переставал возиться у себя в палатке. Вытащил откуда-то женское платье, быстро разорвал его на тряпки, кивнул Евтихию, чтобы налил теплой воды в кувшин.

— Я подержу, а ты перевяжи.

— Что с ним случилось? — спросил Евтихий, обматывая порезы на груди пленника тугой полосой. Особой надобности в повязке, как казалось Евтихию, не было, но коль скоро Моревиль приказал — спорить не хотелось.

— А, вот это-то самое странное… — сказал Моревиль. — И никогда ты к этому не привыкнешь. Вот все мы, которые сюда попали, — мы ведь не те, кем кажемся. Я был торговцем. Да? А похож я на торговца? Нет! Знаю, что не похож. Геврон тоже не себя не похожа, и ты наверняка другой, не тот, кем был наверху. Видел у Гезиры синие пряди в волосах? Ну так я готов на что угодно спорить, даже на мою палатку, что там, наверху, у него волосы нормального цвета. А здесь — такая вот штука.

— Но все же Гезира остался собой, — заметил Евтихий. — И ты, и я. Может, мы на себя и не похожи, но мы выглядим как люди.

— Это как кому везет, — понизив голос, проговорил Моревиль. — Соображаешь?

— Не вполне.

— Есть такие, кому совсем не повезло. Вообще никакого сходства с собой. Вот он, например. Ты же его видел — ну, до того, как его почти убили?

— Видел.

— И что это было?

— Какая-то… тварь, — вырвалось у Евтихия.

Он сразу же пожалел об этом слове, потому что поймал на себе взгляд парнишки. Тот явно пришел в себя и внимательно слушал разговор.

— Точно, тварь! — подхватил Моревиль, которого мало беспокоили чувства раненого. — Гнусная, отвратительная тварь! Ты видел, у него не было… даже этого самого… то есть ничего! Вообще без всего. Да? Не понять, мужчина или женщина. Да?

— Да, — нехотя подтвердил Евтихий. — Но почему он был такой? И голый?

— Ну, почему голый — объяснить нетрудно, с него ребята одежду всю сорвали, когда били, — сказал Моревиль. — А вот все остальное… И почему, спрашивается? Никто не знает. Я уже с такими вещами сталкивался. По опыту могу сказать: их нужно сильно ранить, почти убить, тогда проступит другая сущность. А пока оно, с позволения сказать, функционирует в нетронутом виде, на него и глядеть-то омерзительно. Им надо кровь пускать. А до смерти убивать не обязательно. Гезира руку не удержал. Гезира вообще плохо собой владеет, гордый слишком.

Мальчик приподнялся на локте и тихо спросил:

— А что случилось?

— Убить тебя хотели, — пояснил Моревиль весьма охотно.

— За что? — спросил парнишка и опять заплакал.

— Тут разные глупости творятся, — сказал Моревиль. — Ты не пугайся — главное. Тебя больше никто не узнает. Завтра встанешь и выходи без боязни.

— Они меня не тронут? — переспросил он.

— Нет.

— Почему?

— Я тебе уже объяснил, — сказал Моревиль. — Им гадость всякая мерещилась, а теперь тебе пустили кровь, и все кончилось. Ты — это ты. И для себя самого, и для них. Для всех. Теперь все позади. Понял? Теперь ты один из нас. Понял наконец?

Он глупо заморгал. Ничего он не понял.

Евтихий спросил:

— Чем ты занимался — там, наверху? До того, как все это с тобой случилось?

— Ходил за лошадьми.

— Как тебя зовут?

Юноша промолчал.

— Пусть поспит, — вмешался Моревиль. — Пойду-ка я отсюда. Душно в палатке. А снаружи — сыро. Вот и выбирай, что лучше.

— Я здесь посижу, — предложил Евтихий. Он почувствовал, как паренек коснулся его руки. Холодная влажная ладонь, неприятное ощущение. Но спасенный явно боялся, и оставлять его одного не хотелось.

— Посиди с ним, если хочешь, а надоест — выходи к костру. Нужно все-таки обдумать, как штурмовать крепость, — прибавил, обращаясь к Евтихию, Моревиль и выбрался наружу.

Полог упал. Евтихий повернулся к парню.

— Давай-ка поговорим начистоту. Кем же ты все-таки был? — спросил солдат. — Просто конюхом? Что-то мне не верится…

Паренек молчал.

— Как тебя звали? Неужели и этого не помнишь?

Ответа не последовало.

Тогда Евтихий наклонился над ним и прошептал:

— Ты ведь был эльфом, да?

Он не ожидал, что спасенный ответит, но тот еле слышно выдохнул:

— Да.