Исключительное право Адель Фабер

Глава 3

– У меня предложение, – произнес муж, остановившись в дверях моей спальни, опираясь плечом о дверной косяк.

Он как всегда не удосужился постучать – старая привычка, от которой я пыталась его отучить последние недели. В воспоминаниях Адель он никогда не стучал, входя в её комнату, считая своим правом появляться где угодно в собственном доме без предупреждения. Но теперь вместо испуганного трепета, который испытывала Адель, я чувствовала лишь раздражение.

Утренний свет из высокого окна падал на его лицо, подчеркивая заострившиеся черты. Последние дни он мало спал – я слышала, как он ходит по кабинету до поздней ночи, а под глазами залегли тени. Выглядел он непривычно неуверенно, теребя золотую пуговицу на рукаве темно-синего сюртука – жест, который я уже успела изучить. Так он делал всегда, когда нервничал или сомневался.

– Неужели? – проронила, продолжив перебирать письма на инкрустированном перламутром туалетном столике, разбирая их по стопкам. Большинство из них – пустые светские приглашения, но некоторые содержали полезные сплетни.

– Я готов перевести определенную сумму на твой счет, – его голос звучал деловито, с той ноткой покровительственного высокомерия, которая всегда проскальзывала, когда он говорил о деньгах. – Сумму, которая позволит тебе жить достойно.

От его интонации на слове «достойно» у меня по спине пробежал холодок. В его понимании «достойно» означало «скромно, но не впроголодь» – ровно столько, чтобы не опозорить его имя, но недостаточно для настоящей независимости.

– А взамен? – мой голос звучал ровно, почти скучающе.

– Взамен ты пойдешь со мной на прием к графу Реншо в эту пятницу, – он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией. – И будешь любезна с мсье Леваном.

Мсье Леван. Память Адель услужливо подсказала: грузный мужчина лет пятидесяти, владелец нескольких текстильных фабрик и доков в северном порту. Вдовец с репутацией ловеласа, известный своими специфическими вкусами.

Первый порыв отказаться и послать мужа куда подальше я задавила в корне. Всё же я сейчас находилась в мире, где женщина – всего лишь приложение к мужу. И пока моё поведение списывалось на неокрепшее после болезни здоровье. Да и муж настолько был растерян резким изменением в поведении жены, что пока ещё не решался на серьезные угрозы, не видя во мне противника. Но если я буду дожимать, то могу все проиграть.

– И что я должна делать на приеме? – спросила я равнодушным голосом. – Терпеть пыхтение и сальные взгляды твоих потенциальных партнеров я более не намерена.

– Ты должна всего лишь слушать, – ответил муж, недовольно поморщившись.

– Ах да, женщина же ведь вроде тумбы, – насмешливо проронила я. – Хорошо, я послушаю. Мне нужно знать конкретную тему или я должна слушать всё, даже глупые победы на любовном поприще?

Муж смотрел на меня с таким изумлением, будто я вдруг заговорила на китайском.

– Перед приемом я расскажу, что мне нужно, чтобы ты запомнила, – наконец выдавил он.

– Хорошо, – кивнула я. – Но прежде подпишем соглашение.

– Соглашение? – Себастьян нахмурился.

– Письменное обязательство перевести на мой счет оговоренную сумму после того, как я выполню свою часть сделки, – я говорила так, будто объясняла элементарные вещи ребенку. – Я подготовлю документ к ужину.

– Я сам подготовлю соглашение, – твердо заявил муж.

– Нет, – так же твердо возразила я. – Я сделаю это сама. Если условия тебя не устроят, мы обсудим их за ужином.

Он открыл было рот, чтобы возразить, но я уже отвернулась, давая понять, что разговор окончен. После секундного молчания послышались удаляющиеся шаги.

И я, наконец, выдохнула. Игра становилась всё опаснее.

За ужином было непривычно тихо. Серебряные приборы позвякивали о фарфор, слуги бесшумно скользили вдоль стола, меняя блюда. Свечи в высоких канделябрах отбрасывали причудливые тени на темные дубовые панели стен. Мадам Мелва, облаченная в платье цвета спелой сливы, казалось, с трудом сдерживала любопытство, переводя взгляд с меня на сына и обратно. Я чувствовала её изучающий взгляд, даже когда смотрела в свою тарелку.

Тонкий аромат жареной дичи и трюфелей смешивался с запахом горящего воска. Изысканные блюда следовали одно за другим: консоме с фрикадельками из дичи, филе форели под соусом из белого вина, жаркое из кролика с каштанами, салат из свежих овощей с травами. Муж едва притрагивался к еде, нервно вертя в пальцах ножку бокала с бордо.

Наконец, когда подали десерт – воздушное суфле с ванильным соусом – я неторопливо промокнула губы накрахмаленной салфеткой и достала из потайного кармана платья сложенный лист бумаги, который подготовила днем, запершись в кабинете мужа, пока он отсутствовал.

– Соглашение, – сказала я, протягивая его мужу через стол. Гербовая бумага с водяными знаками шуршала в моих пальцах. – Прочти внимательно. Я постаралась учесть все детали.

Он взял документ с таким видом, будто я предлагала ему пригоршню угля голыми руками. Поднес к глазам, пробежал глазами по строчкам и изумленно посмотрел на меня.

– Это… – он запнулся. – Ты не могла составить это сама.

– Почему же? – спокойно поинтересовалась я, отпивая глоток чая.

Документ был составлен безупречно. Двадцать тысяч ливров – сумма, достаточная, чтобы обеспечить независимое существование на несколько лет. Условия перевода средств, сроки, обязательства сторон – всё было прописано четким юридическим языком, без возможности двойственного толкования.

Мадам Мелва не выдержала и протянула руку:

– Позволь взглянуть, сын мой.

Муж молча передал ей бумагу, не сводя с меня пристального взгляда.

– Хм… – свекровь внимательно изучила документ. – Весьма умело.

– Лихорадка, очевидно, принесла не только безумие, но и неожиданные таланты, – язвительно заметил Себастьян.

– Скорее, просто прояснила разум, – парировала я. – Что скажете, мой дорогой супруг? Вы согласны с условиями?

Он скрипнул зубами, затем резким движением выхватил документ из рук матери, достал из внутреннего кармана перо, размашисто подписал.

– Довольна? – он швырнул листок мне.

– Вполне, – я аккуратно сложила бумагу и убрала обратно в карман. – Благодарю вас за ужин, мадам Мелва. Если позволите, я удалюсь.

Следующие три дня в особняке были наполнены гнетущей тишиной, словно перед грозой. Массивные часы в холле отмеряли секунды с мучительной неторопливостью, их тиканье разносилось по пустым коридорам, как приглушенные удары барабана. Каждая комната, каждый закуток этого огромного дома, казалось, наблюдал и ждал развязки.

Муж избегал меня, запираясь в своем кабинете с красными бархатными портьерами и книжными шкафами из черного дерева или отлучаясь по делам с раннего утра до позднего вечера. Я слышала, как скрипят половицы – он расхаживал по кабинету, что-то бормоча себе под нос. Дважды я замечала его с красными воспаленными глазами за завтраком. За столом он едва отвечал на вопросы матери, цедя слова сквозь зубы, и полностью игнорировал мое присутствие, будто меня не существовало.

Но я чувствовала его взгляды – тяжелые, прожигающие. Когда он думал, что я не замечаю, он наблюдал за мной с какой-то странной смесью гнева, недоумения и… любопытства? Порой мне казалось, что он пытается разгадать головоломку, понять, что произошло с его тихой, покорной женой. Один раз, проходя мимо библиотеки, я заметила, как он листает медицинский справочник, раздел о лихорадке и её последствиях. Забавно.

Слуги перешептывались за моей спиной, умолкая, стоило мне появиться. Молодая горничная Софи, расчесывая мои волосы перед сном, из дрожащих пальцев роняла гребень. «Все говорят, что вы изменились, миледи», – прошептала она однажды, а потом испуганно прикрыла рот ладонью.

Мадам Мелва, напротив, не скрывала своего интереса. Её пронзительные серые глаза следили за каждым моим движением, каждым жестом. Она стала чаще приглашать меня на чай в свои покои, обставленные в старомодном стиле, с портретами суровых предков на стенах и тяжелой, почерневшей от времени мебелью. Там, среди ароматов лаванды и сухих роз, она задавала вопросы о моем самочувствии, планах, интересах – словно пыталась собрать осколки разбитой вазы и понять, каким был первоначальный узор. Я отвечала уклончиво, но вежливо, подбирая каждое слово. Что-то подсказывало мне, что, несмотря на внешнюю строгость и приверженность традициям, она может стать союзницей.

– Знаешь, – сказала она на третий день, когда мы сидели в оранжерее среди экзотических растений, – мой сын никогда не был особенно проницательным. Особенно когда дело касается женщин.

– Вы имеете в виду его любовные похождения или деловые связи? – невинно поинтересовалась я.

Мадам Мелва усмехнулась:

– И то и другое. Он уверен, что женщины нужны лишь для двух вещей: украшать гостиную и рожать наследников. Полагаю, тебя не устраивает ни одна из этих ролей?

– Представьте себе, нет, – я улыбнулась. – Я предпочитаю быть… полезной.

– Интересная формулировка, – она постучала веером по ладони. – Знаешь, когда-то я тоже мечтала о большем, чем просто быть хорошей женой. Я изучала историю, литературу, даже немного философии. Но мой муж… – она покачала головой.

– Ваш муж был таким же, как ваш сын?

– О нет, – она неожиданно рассмеялась. – Он был гораздо хуже. Мой сын хотя бы не бьет тебя. Уже достижение для нашей семьи.

Я промолчала, не зная, что сказать на такое откровение.

– Впрочем, – продолжила мадам Мелва, – времена меняются. И женщины тоже, как я вижу. Особенно ты, моя дорогая. Скажи, – она понизила голос, – как ты умудрилась так безупречно составить тот документ?

– Много читала, – уклончиво ответила я. – В библиотеке есть несколько интересных книг по юриспруденции.

– В самом деле? – она изогнула бровь. – И когда ты успела их прочесть?

– Во время болезни, – я пожала плечами. – Бессонница, много свободного времени.

Мадам Мелва смотрела на меня с явным недоверием, но допытываться не стала.

– В любом случае я восхищена, – наконец сказала она. – Мой сын не знает, что с тобой делать. И это… освежает. Почти двадцать лет я не видела его таким растерянным.

За ужином в тот вечер муж, наконец, нарушил трехдневное молчание:

– Платье, – сухо сказал он. – Для приема. Синее, с кружевной отделкой. То, что было на рождественском балу в прошлом году.

– Нет, – так же сухо ответила я.

– Что? – он замер с вилкой в руке.

– Я надену бордовое. С закрытым воротом и длинными рукавами.

– Это не обсуждается, – он стукнул вилкой по тарелке.

– Напротив, – я спокойно продолжила есть. – В нашем соглашении нет пункта о том, что вы выбираете мой наряд. Только о моем присутствии и внимательном слушании.

Мадам Мелва едва заметно улыбнулась, скрывая усмешку за бокалом вина.

– Ты… – муж побагровел, но сдержался. – Как скажешь, – он медленно прокрутил между пальцами вилку из полированного серебра. – Но волосы уложи иначе. Без этих, – он сделал неопределенный жест над своей головой, подыскивая слово, – строгих пучков. Распусти их или собери в локоны.

Я вспомнила, что Адель гордилась своими волосами – длинными, шелковистыми, цвета спелой пшеницы. Муж всегда любил, когда она носила их распущенными, особенно в интимной обстановке. Память подбросила неприятный образ его пальцев, запутавшихся в её локонах.

– Если настаиваете, – я кивнула, отгоняя воспоминание. – Что-нибудь еще? Может быть, вы хотите выбрать мои перчатки или веер?

Моя ирония, кажется, задела его за живое. Скулы побледнели, а глаза потемнели, как грозовое небо. Он отставил бокал с вином, на скатерти расплылось маленькое бордовое пятно.

– Да, – его глаза сузились, став похожими на щелки. – Завтра я хочу, чтобы ты присутствовала на моей встрече с мсье Леваном. Здесь, в кабинете. В четыре пополудни.

– Зачем? – я удивленно подняла бровь, ощутив легкий укол беспокойства. Это не входило в наш договор.

– Считай это репетицией, – он криво улыбнулся, и эта улыбка не коснулась глаз. – Проверкой твоих навыков внимательного слушания.

В его интонации проскользнуло что-то зловещее, но я не подала виду. Мадам Мелва заметно напряглась в своем кресле, её пальцы сжали резную ручку кресла так, что побелели костяшки.

– Как пожелаете, – я промокнула губы салфеткой и аккуратно сложила её рядом с тарелкой. – А теперь, если позволите, я хотела бы подняться к себе. Мигрень…

– Конечно, дорогая, – неожиданно ласково сказал муж, и от этой внезапной перемены тона по коже пробежал холодок. Он даже поднялся, чтобы отодвинуть мой стул – жест, которого я от него не видела многие недели. – Отдыхай. Завтра тебе понадобятся силы.

В его голосе слышалась угроза. Или мне показалось? Когда я уже была в дверях, я обернулась и поймала его взгляд – холодный, расчетливый, совсем не соответствующий приторно-любезному тону. У меня возникло неприятное ощущение, что я иду прямиком в ловушку, дверцы которой вот-вот захлопнутся.