Искатель Смерти

Глава 3 МОДА, ПАРАНОЙЯ И ЭЛЬФЫ

Императорский дворец находился в самой гнилой сердцевине Голгофы — планеты, с которой началась Империя, там, где была сосредоточена ее власть и ее судьба. Дворец был спрятан от посторонних взоров и располагался в глубоких подземельях. Тепло и воду он получал из геотермальных источников, расположенных на такой глубине, что против них была бессильна импульсная атака целого флота космических крейсеров. На поверхности планеты располагались причудливые башни и окрашенные в пастельные тона особняки элиты, благородного и зажиточного люда. Глубоко под землей, словно червь в розовом бутоне, прятался массивный стальной бункер, протянувшийся на целых три километра, — дворец и крепость ее императорского величества Лайонстон Четырнадцатой. А в сердцевине этого бункера, за множеством заслонов из сверхсовременных материалов, блистали медью и хромом роскошные дворцовые покои — место, куда в раболепном восторге стремился весь цвет Империи. Каждый хотел увидеть Ее — олицетворение чести и долга, закона и справедливости, чей шепот звучал громче грома небесного и разносился по всем пределам ее государства.

Лайонстон Четырнадцатая, божественная и совершенная, почитаемая и обожаемая.

Ее личные покои располагались в самом центре бункера и были окружены бесчисленными заслонами и вечно бодрствующими караулами. У императрицы было немало врагов, и она была довольна этим. Любовь уходит, честь подвергается сомнению, и только страх живет вечно. Лайонстон была последней представительницей древней правящей династии, но она не могла допустить и мысли, что на ней эта династия прервется. В роскошных покоях, где только она имела право быть самой собой, поражали своим великолепием дорогие шелка и сотни живых цветов, привезенные из сотни космических миров. Воздух был наполнен тончайшими восхитительными ароматами, которые на самом деле оказывали смертельное действие на тех, кто не обладал соответствующим иммунитетом.

В святая святых — туалетной комнате императрицы было установлено огромное зеркало, перед которым в данный момент и восседала Лайонстон Четырнадцатая. Ее окружала целая команда специально подобранных и хирургически унифицированных фрейлин. Они, словно огромные бабочки, с безмолвной грацией порхали вокруг нее, облачая свою повелительницу в парадные доспехи и роскошные меха, чего требовала официальная церемония императорской аудиенции во дворце. Лайонстон взглянула на свое отражение и нахмурилась. Она обладала властью над многим, но не могла преодолеть силу традиций, поэтому ей приходилось долго ждать, пока фрейлины облачат ее во все принадлежности парадного туалета. Между делом она раздавала молодым женщинам тычки и затрещины и придирчиво рассматривала отражение своего совершенного по красоте лица.

Высокая и худощавая, Лайонстон была на целую голову выше своих фрейлин. Ее лицо, в соответствии с модой, отличалось бледностью, но ярких цветовых пятен, которые предписывались требованиями той же моды, на нем не было. Императрица обладала неважным вкусом и совершенно не умела взглянуть на себя со стороны — она пренебрежительно относилась и к тому, и к другому. У нее не хватало времени на обдумывание тонкостей своего макияжа и других атрибутов внешности, которые сразу бы вызвали пристальное внимание и пересуды двора, или на что-то подобное, что могло как-то завуалировать ее подлинную сущность. У нее было вытянутое, заостренное лицо, широкий рот и ярко-голубые глаза, над которыми возвышалось облако бледно-платиновых волос. Она никогда не сутулилась, гордо держала голову, а ее взгляд обдавал холодом за добрый десяток метров. Но она была красива — вольно или невольно это признавали все.

Фрейлины порхали вокруг нее, то поправляя складку на ее платье, то подгибая отогнувшуюся кайму. Их руки не знали покоя, их прикосновения были нежными, но уверенными. Лайонстон полностью доверяла им; она тщательно проверяла физическое состояние каждой женщины, прежде чем дозволяла ей стать фрейлиной. Она никогда не говорила с ними, будь то беззаботная женская болтовня или разговор на какие-то более серьезные темы. Они бы и не смогли ничего сказать при всем желании: по приказу императрицы у каждой фрейлины был ампутирован язык. Этого мало — женщины были ослеплены и лишены слуха, они воспринимали внешний мир только благодаря кибернетической системе органов чувств. Простым смертным не подобало знать, как ведет себя ее императорское величество в интимных ситуациях, к тому же это могло повредить ее личной безопасности. Те, кому предстояло стать фрейлинами, должны были смириться с утратой естественных органов чувств и получить гораздо более совершенную, но управляемую со стороны искусственную нервную систему.

Ухаживать за царственной особой считалось высочайшей честью, список претенденток на эту роль был весьма велик, туда охотно попали бы и простолюдинки, и аристократки, но Лайонстон, как правило, отвергала их. Им же во благо. Ее служанками всегда были непокорные смутьянки, дочери должников или преступницы. Или, по крайней мере, особы, попавшие в опалу. По приказу императрицы их воля подвергалась жесткому воздействию, а сознание программировалось: те, кто когда-то был способен на бунт, становились самыми покорными и преданными рабынями. Эта мысль не переставала тешить самолюбие императрицы.

В отношении прислуги допускались и многие другие вещи, но об этом мало кто говорил вслух. По крайней мере, тогда, когда рядом были лишние уши.

Ожидая, пока фрейлины нанесут последний штрих ее парадному туалету, Лайонстон нетерпеливо постукивала длинными холеными пальцами по подлокотникам кресла. Она оставалась неподвижной до того момента, пока высокая зубчатая корона, вырезанная из огромного цельного алмаза, не была бережно водружена на ее голову, и лишь после этого выпрямилась в полный рост. Легким движением царственной руки фрейлины были отогнаны. Она окинула взглядом свое отражение в зеркале, и отражение ответило ей удовлетворенным кивком. Золоченые доспехи плотно охватывали ее фигуру с головы до ног, тускло поблескивая везде, где они не были прикрыты роскошным мехом, привезенным с отдаленных космических окраин. Открытым оставалось только ее лицо, как того требовала традиция. В эпоху клонированных личностей и двойников Империя должна была твердо знать, кто управляет ею.

В ее доспехах имелся не один десяток защитных приспособлений, перечень которых возник прямо в ее сознании благодаря имплантированному в ее мозг компьютеру. Не оставляя места ненужным сомнениям, она тщательно проверила все средства индивидуальной защиты, а потом, бросив последний взгляд в зеркало, покинула будуар. Безмолвные фрейлины поспешили за ней. Сомкнувшись вокруг нее в кольцо, они, как обычно, образовали нечто вроде живого щита, чутко реагируя своими кибернетическими системами на любое проявление опасности или неуважения. Для императрицы они были не только служанками, но и телохранительницами и даже засыпая не покидали ее.

В коридоре, начинавшемся за дверями будуара, как всегда в раболепном ожидании, томилась целая толпа. Чиновники, военные атташе, предводители различных партий и группировок, просители чинов и податели петиций, ожидавшие благосклонного кивка монаршей головы. Следуя за императрицей, они наполняли коридор приглушенным гудением голосов. Фрейлины не давали им подойти слишком близко. Какие бы отчаянные обстоятельства не заставляли просителей ждать выхода императрицы, им все же хватало здравого смысла не быть слишком назойливыми. Императрица казалась совершенно равнодушной к этой суете, но все же время от времени ее взгляд останавливался на чьем-нибудь лице, и она бросала короткое «да», «нет» или неопределенное «позже». Все действительно важные вопросы решались по соответствующим каналам теми или иными вельможами, но эти отлаженные каналы могли порой… не сработать, испытав чье-либо неблагоприятное влияние. Лайонстон твердо верила, что личные контакты позволяют ей держать руку на пульсе ситуации.

Вскоре они достигли конца коридора, где находился ее персональный лифт, и императрица властным жестом показала, что не желает больше никого видеть. Большая часть толпы сразу же отхлынула. Несколько одиночек, которые не успели своевременно отреагировать на этот жест, резко отпрянули назад под гипнотическим взглядом фрейлин. Лайонстон остановилась возле закрытых дверей лифта. Она уже опаздывала на свою аудиенцию, хотя раньше этого себе не позволяла. Конечно, ее никто бы не посмел упрекнуть за это: если она задержалась, значит, на это были свои причины — придворные должны были покорно ждать ее появления. Но весть об этом опоздании могла чрезвычайно быстро распространиться в определенных кварталах столицы, порождая слухи о вялости и распущенности ее величества, а некоторые влиятельные особы, не гнушавшиеся услугами наемных убийц, стали бы облизывать в волнении губы, предвкушая долгожданный час ее падения.

Ее мысли прервал мелодичный сигнал звонка, возвещавший о прибытии лифта. Двери кабины раздвинулись. Прежде всего кабину проверили своими кибернетическими органами чувств фрейлины и, убедившись, что она в исправности, пригласили императрицу последовать за ними. На глазах у склонившей головы толпы дверцы сомкнулись, и лифт стал стремительно подниматься из глубины бункера на верхние этажи, где проводились дворцовые мероприятия. Лайонстон Четырнадцатая зловеще улыбнулась, и если бы придворные, ожидавшие ее наверху, увидели эту улыбку, у них появилось бы сильное желание очутиться в этот день где-нибудь подальше от дворца.

Единственным транспортом, доставлявшим посетителей в залы дворца из других кварталов имперской столицы, был подземный поезд, управлявшийся непосредственно дворцовым компьютером. Поезда были скоростными и комфортабельными, но непопулярными. Представители высшего сословия предпочитали не пользоваться общественным транспортом, но, коль скоро ничего другого не оставалось, садились в вагоны. Соображения личной безопасности императрицы были превыше всего. Так было всегда. В результате жизнь пассажиров подземки оказывалась в руках императрицы. Лайонстон использовала поезд как простейшее средство расправы с теми, кто подвергся ее опале. По команде дворцового компьютера поезд останавливался, двери блокировались, на окна опускались стальные ставни, и в вагон начинал поступать смертоносный газ. Газовые форсунки не были даже замаскированы.

Лорд Якоб Вольф безразличным взглядом посмотрел на эти форсунки и отвернулся. Он уже привык к этому, да и сейчас в голове у него были другие заботы. Приглашение во дворец было внезапным и немногословным, даже для императрицы. Он получил его всего за час до аудиенции. Это означало, что обсуждаемый вопрос был серьезным и срочным. Возможно, императрица спешила разоблачить очередного предателя, и притом довольно высокопоставленного. Ей наверняка хотелось, чтобы все вельможи стали свидетелями того, как она разоблачает и казнит очередную жертву в назидание потенциальным смутьянам и изменникам. Лайонстон была убеждена, что подобные примеры приносят пользу, и упорно практиковала такие публичные разборки. А в «предателях» недостатка не было. Иногда собравшимся во дворце придворным казалось, что они играют в русскую рулетку, не зная, сколько пуль осталось в барабане револьвера.

Однако, если бы императрица готовилась сделать какое-то действительно важное заявление, Вольф узнал бы об этом заранее. У него во всех сферах имелись надежные осведомители. Такие были у каждого лорда — если он хотел оставаться лордом.

Во дворце не обязательно было присутствовать лично — можно было обойтись и своей голограммой. Современная технология позволяла аристократам быть участниками всех происходящих событий, не опасаясь поставить под угрозу свою жизнь. Вместе с тем, согласно закону и традиции, право голоса предоставлялось только тем, кто присутствовал во дворце лично. Тем, кто хотел как-то повлиять на решение важнейших вопросов, приходилось ехать во дворец. Кроме того, направив во дворец голограмму, они тоже подвергали себя риску. Императрица могла истолковать как персональное оскорбление то, что лорды не чувствуют себя в безопасности в ее собственном дворце. Она не нуждалась в поводах для дурного расположения духа, у нее и так их было предостаточно. Именно поэтому Якоб Вольф и его сын Валентин сидели в пустом вагоне без оружия и телохранителей и направлялись во дворец: им предстояло услышать нечто такое, без чего они вполне могли спокойно жить.

Якоб Вольф был мужчиной бычьего телосложения — плечистый, с широченной грудью. Не будь он аристократом, то вполне мог сделать карьеру гладиатора. У него была молодцеватая короткая стрижка и лицо здорового, благополучного мужчины сорока с небольшим лет. Одевался он довольно просто, игнорируя все причуды и поветрия моды. Его нижняя челюсть всегда была выдвинута вперед, словно он бросал вызов каждому встречному. Взгляд его темных глаз был твердым и проницательным, и он во всеуслышанье гордился тем, что никогда не отводит глаза первым. Его огромные квадратные кулаки, напоминавшие кувалды, всегда были крепко сжаты, а голос походил на рычание зверя. Вольф специально работал над своим внешним обликом и остался весьма доволен результатом. Его вид с самого начала давал понять, что с таким человеком шутить не следует.

На самом деле Якобу Вольфу было уже сто три года. То, что сидевший напротив него молодой человек выглядел скорее его братом, чем сыном, было заслугой имперской науки. Надо добавить, что посторонний взгляд с трудом уловил бы в этих двух мужчинах и фамильное сходство. Валентин Вольф был высок, худощав и замкнут. Он напоминал тепличный цветок, грубо вырванный из привычной для него почвы. У него было худое продолговатое лицо, пряди длинных темных волос кольцами спадали на плечи. Его блестевшие нездоровым блеском глаза были густо подведены, а подкрашенные алые губы растянуты в подобие неестественной улыбки. Его руки были руками художника — с длинными тонкими пальцами и томными жестами. Когда Валентин волновался, руки взлетали к шее, словно потревоженные голубки.

Во дворце и за его пределами Валентин Вольф был известен как человек, попробовавший все известные в Империи наркотики и разработавший несколько своих «фирменных» рецептов. Он пробовал по одному разу все, что можно было выкурить, понюхать или вколоть, а к тому, что ему приходилось по вкусу, возвращался вновь и вновь. По правде говоря, на свете было мало таких рецептов, к которым он остался бы равнодушным. Все, кто знал его, удивлялись, как его мозг мог выдерживать такие сумасшедшие дозы, но, может быть, благодаря непознанным тайнам биохимии ум Валентина оставался ясным и угрожающе острым. Он имел обычных для человека своего положения врагов, но вел себя так, будто твердо был уверен, что переживет их всех. И хотя сам он предпочитал лично не влезать в дворцовые интриги, в делах, творившихся во дворце, ощущалось его незаметное, но злонамеренное влияние. Возможно, Валентин и был тепличным цветком, но цветком с ядовитыми шипами.

Он достал из небольшой серебряной табакерки таблетку и прижал ее к своей шее, как раз возле сонной артерии. Его рот, словно окровавленная рана, растянулся в неестественной улыбке.

Вольф-старший недовольно поморщился:

— Тебе обязательно было делать это сейчас? Мы уже скоро будем во дворце, а там потребуется ясная голова.

— Мне нужно немного снять напряжение, отец. — Валентин говорил спокойно, вежливо, хотя и слегка отрешенным голосом. — После короткого отдыха все мои умственные ресурсы будут в твоем распоряжении. Если бы я не снял напряжение, полушария моего мозга попросту бы расплавились. Да, как ты считаешь, почему ее императорскому величеству — да продлится ее царствование! — так срочно потребовалось наше присутствие?

— Кто знает, что на этот раз взбрело в голову Железной Стерве? За последний месяц я уже столько раз езжу в этих чертовых мышеловках, что этого вполне хватило бы на год вперед. Она нарушает все установленные ею же графики, а мои источники информации либо натыкаются на препятствия, либо теряются в сомнениях. Я уже много лет плачу этим засранцам хорошие деньги, а когда от них требуется настоящее дело, они подводят меня. Надеюсь, я вернусь из дворца с головой на плечах, но чьи-то головы обязательно покатятся, мой мальчик, и это вовсе не метафора. Она что-то замышляет, что-то такое, чего не одобрит Совет лордов, именно поэтому она и хочет отвлечь и разобщить нас. Это дымовая завеса, ловкость рук. Но что за этим скрывается? Будь внимателен, мой мальчик! В один прекрасный день, хочу я этого или нет, ты станешь вместо меня главой нашего клана, и я не хотел бы услышать от кого-то, что не подготовил тебя к этому.

— Может быть, это произойдет еще очень нескоро, отец, — сказал Валентин, и чуткое ухо уловило бы в его голосе нотку сарказма. — Ты сделал для меня так много, а я никогда по-настоящему не ценил это. Впрочем, довольно. У меня есть кое-какие штучки, которые, как говорят, фантастически стимулируют интеллект и раскрепощают сознание. Не хочешь ли попробовать?

— Нет, не стоит. Я никогда не накачивался наркотиками для храбрости. Лучше докажи мне, что ты тоже не трус. Из-за чего, по-твоему, Железная Стерва собирает нас сегодня?

Валентин достал из своего рукава цветок. У него был длинный, усеянный шипами стебель и мясистые, черные как ночь лепестки. С наслаждением втянув в себя аромат цветка, Валентин откусил своими безукоризненными зубами один лепесток и стал медленно разжевывать его, высасывая густой, вязкий сок.

— Императрица взволнована последними новостями. Я имею в виду сообщения о двух новых видах пришельцев, найденных за пределами Империи. Их уровень технологии, по крайней мере, не ниже нашего. Даже одна такая цивилизация представляет потенциальную угрозу, две же просто посеяли во дворце панику. Прибавь к этому кибератов, затеявших свои игры в наших компьютерных сетях, подпольные организации клонов, которые повсюду разбрасывают свои листовки, да не забудь еще и эльфов — благослови Господь их черные сердечки! Эльфы стали просто невыносимы и — это признают все — весьма преуспели в своих дерзких выходках. Ну и наконец, продолжаются бесконечные дворцовые интриги, все строят свои планы и схемы, все имеют сложные замыслы. В один прекрасный день во дворце нельзя будет кашлянуть или почесать ухо без того, чтобы кто-то не воспринял это как условный сигнал к мятежу. Но, по-моему, ты и сам прекрасно это знаешь, отец.

Якоб Вольф угрюмо улыбнулся. Дела складывались не лучшим образом.

— Хорошо, что ты, по крайней мере, следишь за развитием событий. На интересующий нас вопрос может быть несколько ответов. Какой из них кажется тебе наиболее верным? В чем заключается реальная опасность для Империи — и для нас с тобой?

Валентин Вольф откусил еще один черный лепесток и задумчиво разжевал его. На его бледных щеках, словно неряшливо наложенные румяна, выступили красноватые пятна, глаза заблестели — его сознанию открылись картины возможного будущего.

— Пришельцы находятся слишком далеко, чтобы серьезно обеспокоить нашу дорогую императрицу. Возможно, нам следует столкнуть две инопланетные цивилизации, а самим отойти в сторону и наблюдать за тем, как они уничтожат друг друга. Кибератов, этих компьютерных крыс, слишком мало, они не соприкасаются с реальным миром и являются всего лишь досадной помехой. Что же касается подпольной организации клонов, то им еще не хватает финансовой поддержки, чтобы стать реальной политической силой. Даже эльфы как-то подозрительно притихли в последние дни. Скорее всего, ненадолго, но мне кажется, что они не натворили ничего такого, что могло вывести из равновесия ее величество. Нет, я боюсь, все обстоит намного проще. Просто уважаемая Лайонстон застала кого-нибудь со спущенными штанами или с рукой в государственной казне. Так что она хочет, чтобы мы посмотрели и извлекли для себя урок, пока она будет наказывать этого несчастного. Наша прекрасная дама без милости и сострадания. Наша леди-мучительница. Наша Железная Стерва!

Якоб Вольф коротко кивнул и напряг свои могучие мышцы.

— Хорошо. Судя по всему, это похоже на правду. Кому-то из лордов предстоит хорошая порка. Она хочет лишний раз показать, кто хозяин во дворце. В этом нет ничего нового, разве что я даже не могу предположить, кто этот неудачник. И это, кстати, странно. Обычно в таких случаях среди придворных идет тревожный шепоток, который улавливают мои агенты. Так что, придя во дворец, держи ухо востро, мой мальчик. Закрой свой рот, сохраняй ясную голову и доверься мне.

— Конечно, отец. — Валентин покончил с последним лепестком и принялся за стебель, игнорируя острые шипы. Тонкая нить слюны, смешавшаяся с кровью, спустилась по его подбородку, губы опять растянулись в улыбке.

Якоб Вольф отвернулся.

Вестибюль императорского дворца был настолько велик, что мог посрамить резиденцию любого другого властителя. Огромный просторный зал, отделанный отшлифованной сталью и медью, простирался настолько, насколько мог видеть глаз. В перспективу уходили высокие резные колонны из золота и серебра, поставленные не только из функциональных соображений, но и для того, чтобы произвести впечатление на попавших сюда людей.

Сейчас этот необозримый вестибюль был от стены до стены заполнен народом. Все, кто занимал важное положение в обществе или хотя бы претендовал на такую роль, прибыли на аудиенцию, обмениваясь рукопожатиями с удачливыми фаворитами и высокомерно игнорируя тех, кто попал в опалу. Вельможи заключали фамильные союзы, деловые сделки или просто вертелись перед телекамерами, передававшими голографическое изображение во все уголки Империи. Лакеи в напудренных париках обносили всех присутствующих всевозможными яствами и напитками, но их услугами пользовались лишь немногие. Ожидание императрицы, находившейся, по слухам, в дурном настроении, не способствовало аппетиту. Кроме того, Лайонстон любила злые шутки, для которых нередко использовала подаваемые гостям кушанья.

Сейчас в зале присутствовали представители всех лучших семейств Империи, весь цвет знати. Они держались на почтительном расстоянии друг от друга, не желая смешиваться с кровными врагами или теми, кто стоял ниже их по иерархической лестнице. Каждый клан имел давние счеты по крайней мере с одним своим соседом. Это было в порядке вещей. По одну сторону, вежливо кивая друг другу, выстроились голограммы тех, кто не смог прийти лично, — порой, когда защитное поле, установленное вокруг дворца, временно прерывало сигнал, трехмерные изображения начинали мерцать и на секунду исчезали. Не имея права вступать в разговор и привлекать к себе внимание, голограммы дефилировали между напыщенными лордами и разряженными дамами, словно привидения на балу.

Ожидая начала аудиенции, семейства негромко переговаривались между собой. Кто-то хотел заручиться взаимной поддержкой, кто-то — просто обменяться последними сплетнями. При дворе Лайонстон знание и вправду было силой, хотя все оно сводилось к знанию, как и от чего увернуться. Каждый в глубине души рассчитывал, что очередной жертвой дворцовых разборок станет его собеседник. Недобрые взгляды отыскивали в толпе слабых и уязвимых, словно грифы, парящие в поисках жертвы. Конечно, в открытую никто об этом не говорил. Простаков здесь не было.

Повсюду дежурили вооруженные охранники, хорошо заметные в своих кроваво-красных доспехах и шлемах с забралами. На них никто не обращал внимания. Члены кланов знали, что находятся под наблюдением, и охранники были лишь видимым признаком этого. В основном их задачей было поддержание порядка среди присутствующих. Никому из пришедших на аудиенцию не разрешалось брать с собой телохранителей или оружие, но иногда горячие дискуссии перерастали в потасовки. Тогда в дело вмешивались охранники и грубо, безо всяких церемоний, восстанавливали порядок. Простолюдин-охранник не часто имел возможность съездить по уху лорду и старался не упустить такой шанс. Охранники молча наблюдали за толпой и ждали своего часа, и, глядя на них, Вольфы отходили подальше от Кэмпбеллов, Кэмпбеллы избегали переглядываться со Шреками и т. д. В конце концов, драться в открытую было бессмысленно.

Лорд Кроуфорд Кэмпбелл, глава своего клана, медленно прошел мимо других аристократических семей, одаривая всех сияющим взглядом и надменной улыбкой, — так акула проплывает через скопление мелких рыбешек. Он был чуть ниже среднего роста, зато имел избыточный вес, но не придавал этому ни малейшего значения. В роду Кэмпбеллов всегда говорили, что величие мужчины проявляется в его аппетите, а Кроуфорд Кэмпбелл был известен своим чревоугодием. Ему уже минуло сто лет, но благодаря достижениям науки его лицо было гладким и розовым, словно у младенца. Годы не повлияли на его ум, который остался острым и опасным, как лезвие бритвы. В настоящее время Кэмпбеллы были в фаворе — и не в последнюю очередь потому, что Кроуфорд легко подставил императрице всех тех, кто мешал ему лезть наверх. Естественно, доказать его причастность к этому было невозможно. Он всегда соблюдал обычаи и требования этикета.

Проходя среди толпы, он встречал вежливо склоненные головы. Люди уважительно уступали ему дорогу. Он воспринимал это как должное. И если он иногда и замечал недовольный взгляд какого-то менее родовитого вельможи, то решительно не придавал этому никакого значения. Он мог позволить себе такое.

По пятам за ним, разряженный как цветастая райская птица, шел его старший сын и наследник Финлэй Кэмпбелл. Как всегда, он был облачен в самые яркие щелка и носил самые модные украшения. Высокий и статный, одетый по последней моде — от сверкающих ботфортов до бархатной шапочки, — Финлэй с улыбкой проплывал среди дам и лордов, стараясь, чтобы на него обратили внимание. Ответом ему были вежливые кивки и приветствия. Наверное, его лицо было действительно красивым, но под слоем косметики рисунок лица почти невозможно определить. Последняя мода требовала, чтобы лицо покрывали флюоресцирующим серебристым составом; точно такое же покрытие наносилось и на длинные, до плеч, волосы, каждая прядь которых отсвечивала каким-нибудь особенно модным металлом. Финлэй носил укороченный, подчеркивавщий достоинства его фигуры сюртук и модное среди «золотой» молодежи пенсне (в котором не было никакой необходимости). Каждая его поза носила отпечаток изящества и стиля.

Финлэй Кэмпбелл имел репутацию денди и щеголя, и хотя одним из аксессуаров его модного костюма был меч, он едва ли когда-нибудь вынимал этот клинок из ножен, даже в гневе. Впрочем, с ним не осмеливались говорить дерзко — ведь, как-никак, он был Кэмпбеллом, а люди знали, что с Кэмпбеллами шутки плохи…

Его отец оставил бесплодные угрозы лишить его права на наследство, но ни от кого не скрывал, что испытывает презрение к этому щеголеватому «поэту», который каким-то образом стал его отпрыском. Несмотря на такое отношение отца, против Финлэя не затевалось интриг. Фамилия Кэмпбелл была пожизненным уделом и для отца, и для сына и достаточно надежно защищала их обоих от оскорблений.

Кроуфорд Кэмпбелл легко рассекал толпу, кивая тем, кто пользовался сейчас благосклонностью императрицы, и окатывая ледяным презрением всех остальных. Хотя с виду он казался беспечным и рассеянным, на самом деле цепко, по-военному оглядывал зал, фиксируя в памяти каждое лицо и местонахождение каждого человека. Важно было знать, кто сегодня явился во дворец, кто не приехал или послал вместо себя голограмму. Во дворце Лайонстон, где торжествовала политика «ударь первым или сам попадешь под удар», знание обстановки имело особую ценность. Кэмпбелл внутренне похвалил себя, когда еще раз подумал об этом. Известное элегантное варварство помогало избавляться от слабости и робости. Неожиданно его взгляд оживился: он увидел знакомое, но не совсем обычное для этого зала лицо. Он быстро пробрался через толпу, не давая людям слишком много времени, чтобы освободить ему дорогу.

— Саммерайл, дружище! — наконец произнес он, и в его хрипловатом голосе прозвучали непривычные теплые нотки. — Как всегда, чертовски рад тебя видеть. Каким ветром тебя занесло во дворец?

Лорд Родерик Саммерайл ответил ему сдержанным поклоном. Вопреки нынешней моде, он не старался замаскировать свой подлинный возраст — у него было морщинистое лицо и густая седина, однако держался он прямо, высоко подняв голову. Саммерайл не испытывал симпатии к людям во дворце, точно так же как дворец не испытывал симпатии к Саммерайлу. Лорда редко видели на публике. Одет он был так, как одевались при дворе покойного императора (хотя ношение костюма такого стиля было неофициально запрещено), и поддерживал знакомство с опасными личностями. Но все закрывали на это глаза. Когда-то Саммерайл был завзятым дуэлянтом, и многие и по сей день остерегались вступать с ним в конфликт.

Он не очень охотно улыбнулся в ответ Кэмпбеллу и пожал протянутую руку.

— Ты, как всегда, бесцеремонен, Кэмпбелл. Что, до сих пор в фаворе у ее величества? О, я понимаю, это глупый вопрос. С тех пор, когда я считал для себя обязанностью посещать дворец, прошло уже много лет, но кое-что здесь совершенно не изменилось. Достоинство по-прежнему не вознаграждается, а пена, как и раньше, всплывает наверх.

Кэмпбелл улыбнулся:

— Ты никогда не соглашался со мной, Саммерайл. Слава Богу, мы с тобой друзья, а иначе один из нас давно бы уже прикончил другого.

— Я сильно сомневаюсь в этом, — спокойно возразил Саммерайл. — Ты никогда не мог сравниться со мной во владении мечом.

Кэмпбелл громко рассмеялся, и люди, которые, приблизившись, незаметно подслушивали их разговор, быстро отпрянули в сторону. Знавшие Кэмпбелла не раз говорили, что в веселом расположении духа он был еще более опасен, чем в ярости. Кэмпбелл и Саммерайл были соперниками со дня своего рождения, но в какой-то момент они поняли, что вызывающий уважение враг создает меньше проблем, чем бездарный союзник или родственник. Мошенник и человек чести, к обоюдному удивлению, стали друзьями, привязавшись друг к другу так сильно, как это свойственно только противоположностям.

Кэмпбелл смерил Саммерайла задумчивым взглядом и приблизился к нему еще на шаг:

— Что тебя привело сюда после стольких лет отшельничества? Мне казалось, что ты навсегда решил пренебречь политикой, предоставив заниматься ей менее благородным натурам — таким, например, как я.

— Мое мнение об императорском дворе не изменилось ни на йоту. Перемены здесь невозможны, и живое свидетельство тому — ты сам, Кэмпбелл. Сколько достойных людей ты втоптал в грязь, прежде чем достиг своего положения?

— Я сбился со счета. У меня распухла от этого голова.

Саммерайл нахмурил брови.

— Ты олицетворяешь здесь все то, что я презираю. А я — все то, что ты стремился подмять на своем пути предателя и убийцы. Что у нас может быть общего?

Кэмпбелл опять коротко рассмеялся:

— Скорее всего, наши мертвые враги. Мы с тобой здесь, потому что смогли пережить всех, кто пытался нас убить. Мы видели, как приходят и уходят императоры, как раздвигаются границы Империи. Появлялись и исчезали политические партии, бизнес то процветал, то приходил в упадок, и только мы твердо и непреклонно шли своим путем. Кто еще мог бы поговорить с нами на равных, кто видел столько, сколько видели мы, кто побывал в стольких переделках? Я уважаю тебя именно потому, что ты ни у кого не брал подачек. Прежде всего у меня. И кроме того, ты ценишь правду, от кого бы ты ее ни услышал, даже если этот человек тебе не по нраву. Ты ведь знаешь, кто я такой, Род!

Саммерайл усмехнулся:

— Ты всегда был слишком разговорчив, Кроуфорд… Как поживают твои сыновья?

— Как всегда, это сплошная головная боль. Все наконец женились и наплодили мне внуков, но ни на что другое они не способны. Финлэй пойдет на любые пытки или даже на самоубийство в своем стремлении быть первым щеголем в Империи. Иногда мне кажется, что я хотел бы его смерти, лишь бы он перестал досаждать мне. Не будь он моим старшим сыном, я бы, кажется, придушил его во сне. До него у меня было шесть сыновей, славные ребята, но все погибли на дуэлях, из-за предательств, неумелых политических интриг или чего-то в этом роде. Все ушли в мир иной… А моим наследником остался Финлэй. Если бы генетический тест не подтвердил, что он мой единокровный сын, я бы не сомневался, что его мать нагуляла его где-то на стороне. А другие и того хуже, можешь мне поверить. Должно быть, у меня был застой крови, когда я плодил этот выводок. У Финлэя, по крайней мере, есть своя голова на плечах, хотя он и не всегда ею пользуется.

Кэмпбелл замолчал и невесело посмотрел на Саммерайла.

— Я слышал, твой сын погиб… — Его голос стал тише и печальнее. — Ему не надо было соглашаться на эту дуэль. У него не было никаких шансов.

— Да, — согласился Саммерайл, — это так. Но у него не было выбора. Это был вопрос чести.

— Ты до сих пор не ответил на мой вопрос, — как всегда не очень церемонясь, сменил тему разговора Кэмпбелл. — Что привело тебя во дворец после стольких лет добровольного изгнания?

— Ее величество лично пригласила меня, прислав собственноручно написанную записку. Там сказано, что мне надо здесь с кем-то встретиться. Я не мог отказаться.

— А я бы непременно отказался. Когда Лайонстон начинает испытывать к тебе персональный интерес, значит, пора сменить имя и улететь к границам Внешнего Кольца. — Кэмпбелл задумчиво нахмурился. — Интересно, зачем ты понадобился Железной Стерве?

— Об этом она не написала. Сказано только, что я должен обязательно присутствовать на аудиенции. Но для меня это не важно. Моя жена умерла, и все мои сыновья тоже. Единственный, кто у меня есть, — это мой внук, Кит, но с ним… мы не часто находим общий язык. А чтобы бояться чего-то, я слишком стар. Вот поэтому, как верный слуга ее величества, я и явился сюда.

На громкий смех Кэмпбелла сразу же обернулись несколько человек, но так же быстро вернулись к своим беседам. Пустое пространство вокруг Кэмпбелла и Саммерайла становилось все больше и больше.

— Ты всегда был лоялен по отношению к императорскому трону, кто бы ни сидел на нем. Но я не думаю, что ты можешь сказать какие-нибудь добрые слова о Лайонстон, которая уже в шесть лет от роду пырнула ножом свою няньку.

— Не знаю, не знаю, — криво улыбнулся Саммерайл. — У меня есть хорошее определение для Лайонстон. Но все же я не босяк, чтобы употреблять его… — Он терпеливо переждал, пока Кэмпбелл справится с приступом смеха. — Ее отец был слишком крут, чтобы его можно было любить, но ему можно было служить, и я никогда не сомневался, что в глубине души он радел за Империю. А Лайонстон ни за что не переживает и ни для кого не станет опорой. Она — испорченный побег и была такой от рождения. Это не такая уж редкость в королевских династиях. Это переносимо, когда в характере присутствует хотя бы малая толика чувства долга. На своем веку я повидал немало царственных задниц, восседавших на этом троне, но, скажу тебе честно, при Лайонстон Четырнадцатой Империю ожидают мрачные дни.

— Послушай, Род, я бы на твоем месте улизнул отсюда, — тихо сказал Кэмпбелл. — Что бы там ни собиралась сказать тебе Железная Стерва, я не думаю, что это будет приятно услышать. Не жди от нее ничего хорошего. Поэтому, пока еще есть возможность, уходи!

— Куда мне идти? — спокойно возразил Саммерайл. — Где я найду такое место, откуда меня, рано или поздно, не вытащат ищейки Лайонстон? Я никогда прежде не бегал от врага и не собираюсь делать это сейчас. Она позвала меня сюда, чтобы убить. Я знаю это. Но я встречу смерть достойно, как подданный своего монарха, даже если этот монарх не достоин своих подданных.

— Замечательно, — пробурчал Кэмпбелл. — Эти слова можно будет написать на твоем надгробии. Но зачем так упрощать ей задачу?

— Это называется чувством долга, Кроуфорд. Возможно, ты слышал о таком. Когда требует честь, мужчина должен оставаться на своем месте — если он, конечно, мужчина.

— Ну, как хочешь, Саммерайл. Но если ты решил пойти на самоубийство, тогда держись от меня подальше.

Они обменялись сдержанными улыбками и переключили свое внимание на вход в тронный зал: огромные двери, окованные сталью, беззвучно, словно во сне, растворились, шум переполненного зала перекрыл протяжный звук фанфар. Из растворившихся дверей хлынул поток яркого света. К дверям, словно мошки на огонь, роем повалили придворные.

Первыми в зал вошли члены Совета лордов, представлявшие сто самых знатных фамилий Империи, правители планет, владельцы могущественных компаний, командиры звездных флотов, включенные в этот список самой императрицей. Высшие из высших, самые благородные и достойные слуги ее величества. По крайней мере, формально. Они входили в огромный зал не озираясь, гордо подняв голову. Без обычного эскорта телохранителей, советников и лизоблюдов они в глубине души чувствовали себя голыми и беззащитными, но прибывший на встречу с императрицей лорд не имел права быть вооруженным даже кинжалом. В этом проявлялось взаимное уважение и доверие. И конечно, параноидальная натура императрицы.

Вслед за членами Совета лордов вошли двести пятьдесят членов парламента Империи. Они представляли экономическую мощь державы, власть и влияние больших денег. Конечно, право голосовать по всем важнейшим вопросам представлялось только людям с высокими доходами. Для тех, кто не имел благородного происхождения, парламент открывал доступ в кулуары власти. Член парламента был обязан первым поклониться лорду, если они встречались на улице, но во время императорской аудиенции они имели равное право голоса. Если бы члены парламента действовали единым фронтом, то могли бы держать Совет лордов на коротком поводке, словно своенравную собаку, но парламент был расколот на несколько враждующих фракций. А лорды своим покровительством и время от времени крупными взятками старались поддерживать эту разобщенность. В последнее время парламент был все более обеспокоен решением правительства повысить налоги, чтобы добыть средства на увеличение имперского флота. Наращивание военной мощи Империи встало на повестку дня после столкновения с двумя новыми цивилизациями пришельцев.

Теоретически действия императрицы подчинялись законам и обычаям и не должны были противоречить решениям парламента и Совета лордов. Но на практике императрица выслушивала (если была в настроении) решения обеих палат, а потом поступала по-своему. За спиной Лайонстон стояли армия и флот, и, пока эта поддержка сохранялась, никто не мог заставить императрицу поступать так, как ей не хочется. Именно поэтому перспектива увеличенного и более мощного звездного флота стала причиной бессонных ночей и вспотевших ладоней у членов парламента и лордов. Некоторые парламентарии говорили в кулуарах, что не очень-то верят в новых пришельцев, но так как никто не осмеливался заявить об этом открыто, такое мнение не могло получить поддержку во дворце. С другой стороны, позиция Лайонстон не была уже такой прочной, как прежде. Молодые отпрыски аристократических семей, которые не унаследовали титулы своих предков, делали карьеру в армии и на флоте. Получая чин за чином, они приобретали все большее влияние, а поэтому армия и флот переставали быть теми беспрекословными слугами императрицы, которыми когда-то являлись.

Все это привело к тому, что расклад политических сил при дворе потерял всякую определенность. В этом политическом хаосе императрица действовала сочетанием хитрых интриг и откровенного произвола.

Вслед за членами парламента наступила очередь разношерстной толпы: члены семей, политические прихлебатели, бизнесмены, офицеры и все прочие, кто мог купить, выпросить или украсть приглашение на аудиенцию. Императорский двор был политической и общественной осью, на которой крутилось все колесо Империи — здесь каждый хотел побывать или просто быть замеченным. Если вас хотя бы один раз не видели при дворе, то вы ни в чем не могли рассчитывать на серьезный успех.

И самыми последними — в невзрачной одежде, с изможденными лицами — в зал вошли десять простолюдинов, выигравших право посещения аудиенции в имперскую лотерею. Они получили возможность лично подать петицию императрице и просить ее о помощи, денежной субсидии или помиловании. Конечно, настойчиво просить о чем-либо во дворце было рискованным делом. Простолюдин не имел здесь союзников, а без них было разумнее не вступать в диалог с императрицей. Ее чувство справедливости было, мягко говоря, причудливым, хотя иногда она и могла принять решение в пользу простолюдина, дабы наказать досадившего ей аристократа. Но, как правило, выигравшие в лотерею могли рассчитывать только на роль статистов в этом спектакле. Некоторые присутствовали здесь в течение целого года и так и не решались задать свой вопрос.

Сегодня тронный зал представлял собой болото. Во влажном воздухе между искривленными покачивающимися деревьями клубился туман, поверхность пола заливала темная смрадная вода. С ветвей деревьев свешивались переплетенные лианы, в воздухе роились мошки и другие насекомые. Придворные старательно шлепали через болото, не забывая искоса поглядывать на шевелящихся неподалеку крокодилов или каких-то других тварей, скрывавшихся в мутной воде. То, что болото не было настоящим, не означало, что вы могли чувствовать себя в безопасности.

Большинство из того, что видели придворные, было всего лишь голограммой, но голограммой, настолько близкой к реальности, что контакт с ней вызывал неподдельное отвращение. Лайонстон не любила, чтобы ее придворные скучали на аудиенции, а ее фантазии были беспредельны и жестоки. В прошлом этот зал уже превращался в пустыню, арктическую тундру и городские трущобы. Пустыня доставила придворным особенно много неприятностей. Повсюду был песок, воздух обжигал легкие. Для того чтобы немного оживить пейзаж, Лайонстон приказала разбросать по песку маленьких металлических скорпионов. В жалящих хвостах этих докучливых медных тварей содержался нервнопаралитический яд. После такого укуса отпрыск одного из лордов в течение целой недели был на грани жизни и смерти, а Лайонстон при воспоминании об этом злорадно хихикала.

Придворные, глухо ворча, шлепали по болоту. Сознание того, что на них смотрит вся Империя, не поднимало им настроения. Каждая планета, независимо от того, как бы бедна она ни была и как бы далеко ни находилась, имела возможность наблюдать, что происходит во дворце, благодаря искусно скрытым камерам. Каждый год лорды и члены парламента клялись, что положат конец этому отжившему обычаю, но все их намерения оставались втуне. Никто не мог противостоять искушению предстать перед такой огромной аудиторией.

Из тумана то и дело показывалась мерцающая серебряная статуя, изображавшая одну из многочисленных разновидностей пришельцев, подчиненных Империи и занявших в ней свое место. Их было бесчисленное множество. Никто не знал сколько. Никто и не заботился об этом. Некоторые из статуй пережили цивилизации, которые они представляли. Это тоже никого не удивляло. В конце концов, единственной в своем роде была только Империя с ее человеческой цивилизацией. Некоторые из старых придворных, делая передышку, опирались на статуи и боязливо озирались по сторонам на предмет каких-нибудь коварных ловушек.

Императрица уже сидела на своем огромном троне из черного чугуна и мерцающей яшмы, стоявшем настолько высоко над водой, что у Лайонстон не было риска промочить ноги. Чувствовала она себя в высшей степени комфортно, хотя трон был изготовлен для человека гораздо более крупного телосложения. Плавающие клубы тумана трона не достигали, поэтому императрица могла наслаждаться чистым прохладным воздухом. Она выглядела царственно-спокойной и блистательно-красивой в своем пышном облачении и алмазной короне — императрицей до кончиков ногтей. В мутной воде у подножия трона, нагие, застыли ее стражницы, словно гончие собаки на невидимой привязи.

Придворные постепенно сосредоточились возле трона, оставаясь, впрочем, на почтительном расстоянии от него, и поклонились императрице. Она взглянула на сотни склоненных голов и широко зевнула. Придворные, обливаясь потом, застыли в поклоне, они ждали высочайшего дозволения выпрямиться (однажды Лайонстон заставила их ждать целый час). Наконец вялым взмахом руки она подала условный знак. Зазвучали фанфары, и придворные выпрямились. Кое-кто, морщась, массировал затекшую поясницу, но желающих открыто посетовать на затянувшуюся паузу не нашлось. Одного взгляда на стражниц было достаточно, чтобы отогнать эту мысль прочь. Нечеловечески бледные лица стражниц внушали страх, а прямой, немигающий взгляд их искусственных глаз напоминал неодушевленный взгляд насекомых. Не отрываясь они смотрели на придворных, и из-под их ногтей то и дело показывались металлические когти.

Из рядов представителей Совета лордов послышался сдавленный крик — это лорд Грегор Шрек в ужасе уставился на одну из стражниц. Стоило ему сделать непроизвольный шаг вперед, как стражница приготовилась к броску. Родственники Шрека быстро взяли его в кольцо и, шепча на ухо успокоительные слова, отвели назад. В конце концов к нему вернулся здравый рассудок, и он стал смотреть куда-то в сторону, хотя и руки и губы у него дрожали от нестерпимой ярости и обиды. По рядам придворных пробежал тихий шепоток: все присутствовавшие поняли, что недавние слухи о несчастье в семье Шреков подтвердились. Примерно месяц назад прямо из дома исчезла племянница Шрека. Ее до сих пор не нашли, но этому никто не удивлялся. Немало людей могли подтвердить, что она выбрала неправильную компанию. Ходили слухи, что ее подозревают в государственной измене, — и в этом тоже не было ничего сверхъестественного. И вот она оказалась здесь, во дворце, лишенная памяти и собственной индивидуальности, превращенная в бездушное насекомое, в одну из стражниц императорского трона. Шрек узнал ее, но был не в силах что-нибудь сказать. У него просто не повернулся язык.

Сидящая на троне императрица наклонилась вперед, и в зале воцарилась тишина. Лайонстон говорила бесстрастным и твердым голосом, каждое ее слово доносилось до всех присутствующих во дворце и далеко за его пределы. Придворные слушали ее в почтительном внимании, изредка позволяя себе вытереть пот, заливавший их лица. Не слушали только стражницы. Но они наблюдали.

— Я приветствую во дворце моих самых верноподданных слуг. Я уверена, что дела, о которых пойдет речь на сегодняшней аудиенции, будут для вас неожиданностью. Обычно мы начинали с церемонии поздравления и воздавания почестей, но сегодня придется обойтись без этого. Прежде всего мы обсудим вопросы импорта. Сегодня Империя оказалась перед лицом внешней угрозы, такой, с которой она никогда прежде не сталкивалась. Нами были обнаружены целых два вида инопланетных пришельцев, чей уровень технологии сравним с нашим. Они представляют реальную и серьезную угрозу для Империи. Нападение может произойти в любую минуту. Именно поэтому я ввела в армии и на флоте состояние полной боевой готовности. В строй будут призваны все резервисты, а промышленность будет работать в режиме военного времени до тех пор, пока не разрешится экстренная ситуация. Безусловно, эти меры потребуют дополнительных расходов. Именно поэтому с сегодняшнего дня вводится семипроцентное увеличение всех налогов и податей.

Она замолчала и огляделась по сторонам, оценивая произведенную ее словами реакцию. Но глупцов, готовых в запальчивости начать спор, в зале не было. Кроме того, все чувствовали, что самое главное еще не сказано. Лайонстон снисходительно улыбнулась и продолжила:

— Но я приготовила для вас не только плохие новости. Совсем недавно наши ученые представили мне новый тип двигательной установки для наших звездолетов. Мощной и не сравнимой ни с чем, что мы имели раньше. Скоро начнется серийное производство таких двигателей, которыми будет оснащен весь космический флот Империи.

Она снова сделала паузу, и снова никто не бросил ни одной реплики, хотя на многих, дотоле невозмутимых лицах появилось выражение озабоченности. Если этот новый двигатель был так совершенен, как утверждала императрица, он делал никчемными все другие типы силовых установок. Что, в свою очередь, давало неоспоримое преимущество кораблям имперского флота перед всеми другими звездолетами. Чтобы не отстать в этой гонке, всем частным звездолетам тоже требовалось перейти на новый агрегат, а значит, приобрести его по запредельной цене. Короче говоря, это был еще один замаскированный налог. С другой стороны, кто-то должен был получить заказ на массовое производство новых двигателей, а это сулило баснословные прибыли. Пока придворные думали об этом, императрица продолжала свою речь:

— Мы очень сожалеем, но эльфы опять принялись за дело. Они вновь становятся причиной страданий и деструкции во всей Империи. А наши советники по-прежнему утверждают, что эльфы не представляют серьезной опасности. Что их слишком мало, что у них нет или почти нет современного оружия. Что их легко подавить. Разве это не так, лорд Дрэм?

Голограмма, спроецированная возле трона, неожиданно исчезла, и все увидели высокого темноволосого человека в иссиня-черном плаще и боевых доспехах. Он стоял прямо, как на параде, черты его лица поражали каким-то нечеловеческим совершенством. На вид ему было чуть больше тридцати лет, но его подлинный возраст трудно было даже представить. Примерно десять лет назад он неведомо откуда появился во дворце, никого не посвятив в свое прошлое. Его можно было бы назвать красавцем, но в этих темных глазах и холодной улыбке было что-то отталкивающее. В присутствии императрицы он позволял себе иметь импульсный пистолет и длинный меч — таким правом не обладал никто в Империи. Это и был лорд Дрэм, Верховный Воин Империи.

Он получил это звание в результате общего голосования, а затем оно было оставлено ему пожизненно. Правда, жизнь тех, кто носил звание Верховного Воина, как правило, длилась недолго. Императрица возложила на него контроль за всеми вооруженными силами Империи и сделала лично ответственным за безопасность ее персоны. Лучший боец, которого когда-либо видела Империя, герой сотни кровавых схваток, он был обожаем простолюдинами. С ним заигрывал парламент, его недолюбливали лорды, видевшие его власть и влияние на императрицу. Многие были уверены, что он и Лайонстон — любовники, но об этом опять-таки никто не знал наверняка. Даже предположение о том, что императрице доступно такое живое и горячее чувство, как любовь, большинству придворных казалось нелепостью. Вместе с тем немало людей все же пытались усомниться в этом, дабы использовать симпатию императрицы в своих корыстных целях.

Дрэм получил звание Верховного Воина после того, как лично возглавил сокрушительную атаку на штаб-квартиру эльфов, скрывавшихся в разукрашенных башнях летающего города Новая Надежда. Дрэм и его морские пехотинцы буквально упали с неба в гравитационных модулях и сразу же открыли массированный огонь. Хрупкие башни трещали и шатались, люди с криком метались по улицам города. Пехотинцы не прекращали огонь. Обитатели Новой Надежды знали, чем они рискуют, позволяя эльфам поселиться в своем городе. А Дрэм выполнял приказ императрицы. «Пленных не брать» — гласил один из пунктов этого приказа. И поэтому башни продолжали падать, люди гибнуть, а эльфам ничего не оставалось делать, как вступить в открытый бой или умереть.

У них не было шансов в этой борьбе. У Дрэма был численный перевес, лучшее вооружение, преимущества внезапной атаки. Большая часть эльфов была перебита, прежде чем вышла из укрытия. В итоге в живых остались только те, кто обратился в бегство. Дрэм оставил Новую Надежду в языках пламени — огромный костер, плывущий в небе. В подтверждение своей победы он привез головы эльфов, которые насадили на пики в назидание всем умникам и правдолюбцам. Где бы Дрэм ни появлялся, его встречали аплодисментами. Он был героем дня. Обыватели ненавидели террористов, особенно тех, кто не полностью принадлежал к человеческой расе. Дрэму присвоили звание Верховного Воина. Императрица сделала его своим фаворитом.

Планы эльфов были нарушены, и только сейчас, год спустя, они начали понемногу приходить в себя после сокрушительного разгрома. И аристократия, и чернь затаив дыхание ждали, когда Лайонстон вновь натравит на них свою свору. Дрэм доведет дело до конца — в этом был уверен каждый. Не все, однако, знали, что для достижения победы Верховный Воин был готов пожертвовать любым числом своих подчиненных. Служившие под началом Дрэма люди могли сделать стремительную карьеру, но для этого им надо было остаться в живых. Не случайно за глаза его прозвали «вдоводелом». В прошлом году лорд Дрэм дрался на семнадцати дуэлях, причиной которых становились не только откровенные оскорбления, но и не вовремя поднятая бровь. И ни в одном из поединков он не оставлял надежды своим соперникам. Впрочем, это не уменьшало числа покушавшихся на его жизнь. Ненавидели его и члены Совета лордов, не скупившиеся на подачки недругам Верховного Воина.

Награда за информацию, которая могла быть использована против него, день ото дня становилась все больше, но толку от этого было мало. Дрэм не обладал явными пороками и практически не имел уязвимых мест. Его, похоже, совершенно не трогали соблазны и увлечения двора. Друзей у него не было, а враги очень быстро переходили в мир иной. Он мог говорить от имени императрицы, и его мнение не оспаривалось. По его приказу убивали мужчин, женщин, детей, обвиненных в измене и гораздо менее тяжких преступлениях, — просто чтобы дать урок всем остальным. Его последней жертвой стал лорд Оуэн Искатель Смерти. Расправа с ним заставила мятежных лордов затаиться на целую неделю.

— Итак, интересы дела прежде всего, — продолжила императрица, и все навострили уши. — Сейчас мы послушаем донесения наших агентов.

По другую сторону трона стала видна еще одна человеческая фигура. Так же как и лорд Дрэм, этот человек находился под прикрытием голограммы и ждал своей очереди. Императрица всегда любила театральные эффекты. Представший перед придворными человек имел серебристую мушку над бровью — знак личных экстрасенсов императрицы — и был одет в блеклую неприметную одежду. Подобно фрейлинам, он был насильственно лишен своей индивидуальности. Секретные агенты и сборщики информации вступали с ним в телепатический контакт, а он передавал их сообщения во дворец. При такой связи агенты сохраняли свою анонимность, что полностью отвечало требованиям безопасности.

Неожиданно лицо экстрасенса напряглось: на связь с ним вышел агент. Через секунду напряжение исчезло, в лице и во всей его позе почувствовалось расслабление, даже покой.

— Так… Прошу слушать меня внимательно, потому что я не имею возможности повторять свои слова несколько раз. Я сумел найти дорогу в самый центр подполья кибератов! Насколько я смог понять, у них нет никакой формальной организации. Это просто горстка неудачников и отщепенцев, внедряющихся в компьютерную сеть там, где они могут найти вход или силой взломать блокировку. Они гуляют по сетям и развлекаются в свое удовольствие до тех пор, пока их не сцапают.

Их политическая программа смехотворна, их амбиции необоснованны, но, к сожалению, они все же представляют собой серьезную угрозу, несоразмерную с их численностью. Они разбираются в компьютерах лучше любых специалистов. Если мы расправимся с одной шайкой, ее место моментально займет другая. Поэтому целесообразней просто следить за теми, кого мы знаем. По крайней мере, они всегда будут у нас под рукой. Кроме того, я могу держать их под контролем и не подпускать к самым важным программам.

На сегодня все, конец сообщения. И поскольку уж вы слушаете меня, я хочу сказать еще вот что. Я был бы очень благодарен, если бы мне дали другое задание, и как можно скорее. Эти кибераты сведут меня с ума. Меня уже тошнит от той дряни, которой они питаются. Я уже не говорю про свои зубы. От их разговоров плавятся мозги. А когда эти субчики отходят от компьютеров, они ведут себя вовсе не как светские львы.

Выражение лица и поза экстрасенса вновь изменились: на связь вышел второй агент. Лицо стало казаться более тонким, одухотворенным, поза напоминала приготовившегося к медитации йога. Казалось, еще чуть-чуть — и он полностью уйдет в себя.

— Докладывает агент Гармония. Мое внедрение в подполье клонов продолжается. Я ни у кого не вызываю подозрений. Они по-прежнему настороже, но я все равно добиваюсь прогресса. По моим данным, у клонов пока нет каких-то конкретных целей или запланированных террористических акций. Лидеры подполья очень наивны и несобранны, им недостает настоящего вожака, который бы имел подходящую харизму. Если бы среди клонов появилась такая личность, они стали бы действительно опасными. Пока же я могу сообщить, что клоны не представляют серьезной угрозы для Империи.

— Да, конечно, и главным образом потому, что ты в темноте не можешь отыскать свою задницу без карты, — неожиданно заговорил третий голос. Экстрасенс нахмурился, его спина стала сутулой, словно у бродяги. — Докладывает агент Рапунцель, из команды лорда Дрэма. Вот уже три года, как я внедрился в подполье клонов, и могу вам сказать наверняка, что потенциально это самая большая угроза, с которой когда-нибудь сталкивалась Империя. Они многочисленны, у них есть программа, мощная финансовая поддержка и сложная техника, которую они получают от кого-то сверху. Я не знаю, от кого именно, но я уже нащупал нить. В данное время в качестве главной задачи выдвигается требование гражданских прав для клонов, и ради этого они готовы пойти практически на все. Возможно, у них нет лидера с подходящей харизмой, но, судя по тому, как они действуют, это только вопрос времени. Услышит меня наконец кто-нибудь или нет? Приближается катастрофа, и вы должны вытащить меня отсюда!

— Мы поговорим об этом позже, — сказал Дрэм. — А сейчас уйди со связи и разблокируй сознание императорского экстрасенса.

— С удовольствием, — сказал агент. — Но вы не представляете, в каком состоянии мозг этого парня! Неужели здесь никто никогда не наведет порядок?

— Сейчас же, Рапунцель!

— Вас вряд ли кто-нибудь поблагодарит за все эти делишки! — мрачно произнес агент, и лицо экстрасенса вновь стало спокойным и расслабленным.

Пока шел этот диалог, весь двор хранил молчание. Столкновения между тайными агентами императрицы и лорда Дрэма не были редкостью: обе стороны ревниво боролись за право передавать информацию непосредственно ее величеству. Высокопоставленные начальники подогревали такое соперничество, стремясь получить как можно больше ценной информации, даже если и не принимали ее к сведению. Иногда дело доходило до потасовок и угрожало перерасти в откровенный саботаж. Самый последний конфликт между агентами произошел при отстранении лорда Оуэна Искателя Смерти. Агенты императрицы настаивали на том, чтобы все обстоятельства дела остались в секрете, тогда как люди лорда Дрэма, в силу каких-то непонятных причин, настаивали на широкой огласке этого события. Спор продолжался и по сей день.

Жизнь агентов была коротка и сопряжена с конспирацией и опасностями. Собирая информацию, они меняли имена и даже внешний облик. Скрывать свои подлинные намерения во времена, когда любые секреты продавались, было все труднее и труднее. Агенты старались не уронить чести мундира, но позволяли себе при этом всякие эксцентрические выходки, не говоря уже о дерзких речах. Они не могли предполагать, когда обрушится их «прикрытие», и поэтому жили только сегодняшним днем, стараясь держаться впереди наступающих им на пятки врагов и конкурентов. Конечно, у каждого лорда и члена парламента был свой агент. Они имелись у всех, кто обладал для этого достаточными средствами, но и не только у них. При дворе Лайонстон знание было силой, особенно если вы узнавали что-то раньше других.

Императрица взглянула на Дрэма, который бросил в ее сторону ответный взгляд, а потом они оба посмотрели на придворных. Хотя между ними возникали разногласия, об этом не следовало говорить во всеуслышанье. При дворе было множество людей, которые не жалели денег для того, чтобы поссорить императрицу с фаворитом — правда, пока без особого успеха. Впрочем, пыл интриганов это не охлаждало.

Глядя на переполненный зал, императрица улыбнулась, и по рядам придворных прокатилось легкое беспокойство. Похоже, ее величество переходила к главному вопросу. Сейчас всем предстояло узнать, зачем во дворце собрали весь цвет Голгофы.

— С каждым днем у нас возникают все более серьезные проблемы: угроза нашествия пришельцев, подпольные организации бунтовщиков, и не только это. Сейчас, как никогда, мы нуждаемся в поддержке всех наших подданных. Если Империя падет, это станет концом для миллиардов ее жителей. Колонисты дальних миров всецело зависят от поставок жизненно необходимых товаров, точно так же как внутренние миры не смогут существовать без сырья, добываемого в дальнем космосе. Даже здесь, на Голгофе, в самом сердце Империи, мы не проживем без взаимодействия с другими планетами. Сейчас каждый из вас должен показать все, на что он способен, — или вся наша государственная система рухнет. В этой ситуации у меня нет другого выхода, кроме как увеличить на десять процентов годовые показатели выпуска продукции во всех отраслях промышленности.

Наступила долгая пауза. О десятипроцентном увеличении еще не приходилось слышать. Это означало повсеместное увеличение продолжительности рабочего дня и немалые дополнительные расходы для каждого лорда и члена парламента. Придворные переглянулись. Кто-то должен был выступить с ответной речью. Гнетущую тишину прервал министр экономики. Он осторожно откашлялся и начал:

— Ваше величество, мы все переживаем сейчас нелегкие времена. Ставки кредита необычайно высоки, а наши финансовые ресурсы почти исчерпаны. Если мы потребуем увеличения валового производства в предложенных вами масштабах, рабочие взбунтуются. Мы неизбежно столкнемся с падением дисциплины, забастовками и открытым саботажем. До тех пор, пока ваше величество не согласится пожертвовать частью неприкосновенного запаса государственной казны, мы, я боюсь…

— Боитесь? — переспросила Лайонстон. — Вам следовало бы бояться меня, министр. Надо бояться за судьбу Империи, когда ею управляют такие министры, и вам — за вашу собственную, если вы не выполняете наши распоряжения. Если эта работа вам не под силу, вас следует арестовать и отдать под суд, а мы посмотрим, как будет работать на вашем месте заместитель. Для того чтобы заставить людей работать, мы будем применять более суровые меры. Вам это ясно, министр?

— В высшей степени, ваше величество. Смею вас заверить, никто из присутствующих здесь не хотел бы способствовать нарушению ваших планов.

— Мне кажется, кое-кто все же не разделяет их, министр. Возможно, вы будете удивлены, но предатели иногда скрываются в самых непредсказуемых местах. Не так ли, лорд Саммерайл?

Наступила тишина, и все головы повернулись в сторону Саммерайла. Те, кто стоял рядом с ним, слегка посторонились, словно испугались смертельно опасной инфекции, и через секунду он остался в одиночестве.

Медленно оглядываясь по сторонам, Саммерайл не проявил признаков растерянности. Он взглянул на Лайонстон и слегка улыбнулся. Его взгляд был прям, голова высоко поднята, и во всем его облике чувствовалось спокойствие бывалого воина, каким он и был всю свою жизнь.

— Те, кого называют предателями, на деле могут оказаться героями, ваше величество, — негромко сказал Саммерайл. — Но, возможно, вы имели в виду какого-то конкретного человека?

— Возможно, — недовольно поморщилась императрица. — Вы уже не раз позволяли себе дерзкие и оскорбительные речи, направленные против нашей персоны, Саммерайл.

— Я еще помню то время, когда искреннее слово не считалось преступлением. Конечно, то было очень давно, когда царствовал ваш отец. С тех пор во дворце многое изменилось.

На губах Лайонстон появилась улыбка.

— Вы огорчаете нас, Саммерайл. Ваша критика направлена не только в адрес нашей персоны, но и в адрес всей Империи. Как мы можем полагаться на вас в будущем, если ваши предательские речи не смолкнут?

— Не говори глупости, Лайонстон. Старого пса не научишь новым трюкам, да и я не стал бы подлаживаться под тебя, даже если бы мог. Я помню тебя ребенком. Когда ты была моложе, ты любила веселье и забавы. Если бы я знал, какой ты вырастешь… Конечно, я никогда не стал бы посягать на твою жизнь. Я всегда был слишком мягок по отношению к детям. Сейчас я единственный из тех, кто окружал твоего отца. Все другие уже в могиле. Некоторые — по твоей воле, некоторые — сами по себе. Но это уже не важно. Если бы они увидели то, что ты сделала с Империей, которой они были так преданы! Ты превратила честь в посмешище, а двуличие — в норму. Справедливость существует только для богатых, а непокорных и правдивых настигает смерть. Эту Империю создавали тринадцать поколений твоих предков, Лайонстон, и для чего? Чтобы ты раздавила ее своим железным кулаком? Ты — раковая опухоль в самом сердце Империи, гниль на розовом бутоне!

В зале воцарилась мертвая тишина. Лайонстон, пылая гневом, подалась вперед и едва не вскочила с трона, но все же смогла взять себя в руки и приняла прежнюю позу.

— Ты всегда слишком распускал язык, старикашка! Считай, что ты сам проклял себя этими словами. И пусть никто не говорит, что мы не давали тебе последнюю возможность опомниться…

— Что ж, делай что задумала, — прервал ее Саммерайл. — Может быть, моя участь заставит замолчать остальных. Я знал, что ждет меня, когда ехал во дворец. Прикажи своему любимчику палачу расправиться со мной, и пусть все позабавятся этим зрелищем.

Он с негодованием посмотрел на лорда Дрэма, но вдоводел спокойно отвернулся в сторону, его рука не потянулась к оружию.

Лайонстон ядовито улыбнулась:

— Ты не достоин того, чтобы отнимать время у Верховного Воина, Саммерайл. Для тебя у нас найдется более подходящий палач.

Она кивнула одной из стражниц, тотчас же бросившейся к ее ногам. Стражница подняла когтистые руки над головой и дважды хлопнула в ладоши. Погасла еще одна голограмма, и неизвестно откуда появился третий человек. Рассекая мутную воду, он шагнул в направлении Саммерайла и со зловещей улыбкой остановился. Закованный в серебристо-черные доспехи, он был молод и строен. У него были развевающиеся светлые волосы, холодные голубые глаза и улыбка убийцы. У его пояса висели два меча, и всем своим видом он напоминал приготовившегося к охоте хищника. Завидев его, люди начали настороженно перешептываться.

— Кит Душегуб, Кит Душегуб! — разнеслось по залу.

Он улыбнулся и кивнул придворным. Те, кто был ближе к нему, отшатнулись, словно он бросил к их ногам змею. О Ките Душегубе, улыбающемся убийце, знали повсюду. Он неторопливо прошел вперед, и в напряженной тишине было отчетливо слышно, как хлюпает вода под подошвами его сапог. Он остановился перед Саммерайлом на расстоянии вытянутой руки, и они смерили взглядами друг друга. Старик и юноша. Непобедимый воин и беспощадный дуэлянт.

Кит Душегуб достал из ножен один из своих мечей и подчеркнуто-вежливо предложил его Саммерайлу. Старый лорд сухо поклонился, взял меч и встал в боевую позицию. Юноша достал меч из вторых ножен и тоже приготовился к бою. Саммерайл с одобрением покачал головой:

— Я рад, что мои уроки не прошли для тебя даром, Кит. Ты был моим лучшим учеником.

— Спасибо, дедушка. — Голос молодого человека был ровен и беззаботен.

— Еще один ребенок, пошедший по неправедному пути… Черт побери, что произошло с вашим поколением? Может быть, в этом виновата нынешняя вода?

— Я такой, каким ты хотел меня видеть, дед. Я самый искусный фехтовальщик во всей Империи. Ты сам наточил мой клинок. Неужели ты никогда не думал, что его острие обратится против тебя?

Саммерайл, не сводя глаз с лица своего внука, приподнял меч.

— Ты убил своего отца, мать и обоих братьев, и закон был бессилен против тебя, поскольку в свое оправдание ты сказал, что это были дуэли. С тобой никто не стал спорить. Мне надо было прикончить тебя собственной рукой, но я не смог. От всего рода Саммерайлов остались только ты да я. Не дай нашему роду бесславно оборваться в этой кровавой драке, которой ты просто потешаешь Железную Стерву.

— Я делаю это ради собственного удовольствия, дедушка. Ученику всегда хочется доказать, что он превзошел учителя, не так ли? Кроме того, я придворный киллер императрицы и должен идти туда, где меня ждет работа. Родители не одобряли тот образ жизни, который я избрал, и пытались встать у меня на пути. Тогда мне пришлось убрать их с дороги, точно так же, как и братьев, пытавшихся отомстить за отца с матерью. Ни о ком из них не стоит вспоминать. Они мало чего стоили и еще меньше достигли в своей жизни. А я иду дальше, лучший из лучших, смерть на двух ногах, палач ее величества, правда, пока еще без высокого титула. Но в один прекрасный день она назовет меня Верховным Воином.

— Ты не сможешь долго идти этой дорогой. Императрица позаботится об этом. Скажи мне, мальчик, ты когда-нибудь испытывал любовь к своим близким? Лично я сильно любил их…

— Нет, дед, я никогда не думал о такой чепухе. Даже в тот момент, когда убивал их. Но хватит болтать, старик. Давай лучше попляшем!

Он шагнул вперед, и его клинок стал описывать быстрые полукружия, отыскивая уязвимое место противника. Саммерайл встал в оборонительную позицию, двигаясь только тогда, когда нужно было развернуться лицом к противнику. Острие его меча было всегда нацелено в сердце внука, его взгляд был тверд и холоден. Несколько секунд они приноравливались друг к другу, а потом сошлись вплотную, со звоном скрестив тяжелые стальные клинки. Обмен ударами продолжался не более трех секунд, а затем они вновь начали кружить друг против друга. На левой щеке Душегуба появился длинный алый шрам, по его лицу заструилась кровь. Саммерайл первым увидел кровь своего противника. Его внук широко улыбнулся и бросился в атаку. Меч начал мелькать словно молния, и под этим яростным натиском старый воин стал шаг за шагом отступать. Вскоре, однако, он остановился, словно сказал: «Вот мой последний рубеж, и дальше я не сдвинусь». Меч со звоном ударялся о меч, противники сходились лицом к лицу, напрягая все силы для нанесения решающего удара. Дыхание Саммерайла участилось, его лицо горело. А Кит даже не запыхался. Встретившись взглядом с дедом, он незаметно достал из чехла в рукаве кинжал. Саммерайл неожиданно улыбнулся и покачал головой. Через мгновение между его ребер вонзилось лезвие.

Саммерайл глухо вскрикнул и закашлялся, на его губах показалась кровавая пена, силы оставили его. Меч выпал из его рук, а Кит Душегуб одним коротким безжалостным выпадом пронзил ослабевшее тело. Саммерайл упал на колени, его кровь смешалась с водой. Кит Душегуб выдернул из тела умирающего меч, вложил его в ножны и склонился над своим дедом, их лица оказались совсем рядом.

— Ты же знал этот прием, — тихо сказал Кит. — Ты сам обучил меня ему. Знал, что я применю его, и не стал защищаться. Почему?

— Потому, что я не хочу жить… в той Империи, которой правит Лайонстон. — Он замолчал, чтобы сплюнуть большой сгусток крови. — И потому, что ты… последний отпрыск в роду Саммерайлов. Если бы я убил тебя, наша линия прервалась бы на мне. Этого нельзя допустить. Теперь ты — глава клана Саммерайлов. Может быть, ты лучше послужишь делу нашего рода, чем я.

Его голова медленно склонилась вниз, словно он отвесил предсмертный поклон своему внуку, а затем он упал ничком в мутную воду, по которой стало быстро расползаться кровавое пятно.

Новый лорд Саммерайл выпрямился, слегка пожал плечами и сделал шаг в сторону:

— У меня есть собственное имя, старик. И мне оно нравится больше, чем все твои титулы.

Он поднял окровавленный клинок и отсалютовал им императрице. Она ответила ему царственным поклоном:

— Будьте поблизости, лорд Саммерайл. Мне еще могут понадобиться ваши услуги. Похоже, нам придется разобраться еще с одним предателем.

Кит Душегуб в непринужденной позе встал возле трона, оттолкнув в сторону императорского экстрасенса, и начал вытирать меч носовым платком. Стоявший в первом ряду толпы Кэмпбелл наблюдал, как стражницы поволокли тело Саммерайла. Он ничего не сказал.

Лайонстон вновь кивнула своей стражнице, и та снова дважды хлопнула в ладоши. Из туманной дымки позади трона появились две стражницы, толкавшие перед собой большую прозрачную сферу. Она плыла на уровне их пояса, не дотрагиваясь до воды благодаря своему антигравитационному полю. Внутри сферы, скорчившись, сидел человек, его голова безвольно поникла — судя по всему, он страдал от нехватки воздуха. На вид ему было лет сорок с небольшим. Его грубоватое мужественное лицо и крепкая фигура многим показались знакомыми. Длинная золотистая мантия была изорвана и испачкана в крови и рвоте. На несчастном не было оков, но сфера, в которой он находился, ограничивала его движения, словно стальная клетка.

По рядам придворных пронесся тихий шепот, который быстро стих: теперь каждый узнал пленника.

Стражницы остановили сферу перед троном, чтобы Лайонстон могла наслаждаться видом новой жертвы. В тишине раздался издевательски-сладкий голос императрицы:

— Мои лорды, леди и джентльмены, позвольте представить вам судью Николаса Уэсли. Когда-то он председательствовал в Верховном суде Империи, его имя было синонимом закона и справедливости. Мы думали, что можем всецело доверять ему во всех предметах его компетенции. Но мы ошибались. Он же думал, что его слово — закон. Однако в Империи действует один закон — тот, которым руководствуемся мы. И, забыв о своих обязанностях, он пренебрег честью и вступил в сношения с преступными элементами. Скажите нам, судья, как давно вы вошли в сговор с подпольем клонов?

Переполненный зал погрузился в гробовое молчание: все ждали, что ответит судья. Если в Империи и был человек, которому верили и которым восхищались, перед которым даже благоговели, то это был судья Уэсли. Его решения считались воплощением мудрости и справедливости, его книги штудировались молодыми судьями. И вот теперь он сидел, скорчившись, в прозрачной сфере, униженный и окровавленный, а значит, справедливость навеки ушла из Империи.

Он медленно поднял голову, словно даже это простое движение потребовало от него невероятных усилий. По дороге в зал суда он был жестоко избит. Один глаз совершенно заплыл, губы были покрыты кровавой коркой. Но даже в этом унизительном положении он сохранил чувство собственного достоинства. Когда он наконец заговорил, его речь была спокойной и взвешенной:

— Я прослужил тебе тридцать восемь лет, Лайонстон. Я старался воздать по справедливости всем, кто представал перед судом. По крайней мере, так я считал. Моя ошибка лишь в том, что я слишком поздно разглядел твою дьявольскую сущность. Моя жизнь стала насмешкой над всем, во что я верил. Но я все-таки пришел к истине и теперь не отвернусь от нее, даже если ее свет ослепит меня. Эта истина проста: клоны, которых мы ненавидим, — это тоже люди.

— Они станут ими только после того, как мы признаем это, — поправила его императрица. — Но ты не ответил на наш вопрос, судья. Как долго мы вынашивали предателя на своей груди?

Судья твердо посмотрел ей в глаза и ничего не ответил. Императрица улыбнулась:

— Знаешь ли ты о свойствах той сферы, в которую тебя заключили? Это стазис — поле, внутри которого время течет с произвольной скоростью. Мы можем ускорить или замедлить ход времени. За одну секунду может пройти целый год, а секунда будет тянуться столетия. Моргнув глазом, ты можешь постареть на неделю. За то время, пока мы говорим с тобой, может пройти вся твоя жизнь. Так будет, если ты не наберешься благоразумия. Назови нам имена тех ублюдков, с которыми ты якшался, и места, где их можно найти, — и ты будешь свободен. Мы даем тебе наше императорское слово.

— Твоему слову грош цена! За тобой нет ни справедливости, ни чести. Мне больше нечего тебе сказать.

Императрица откинулась на спинку трона и резким жестом дала команду стоявшей возле сферы стражнице. Та прикоснулась к пульту, прикрепленному к ее запястью, и судья громко вскрикнул, словно от сильного удара. Его волосы стали непостижимо быстро расти, в них стали появляться седые пряди. Его лоб прорезали глубокие морщины, тело сжалось, иссохшие руки превратились в плети с когтями. Чувствуя нестерпимую боль в разламываемых артритом суставах, он начал громко стонать. Лайонстон подняла руку — и процесс старения прервался. Внутри сферы за несколько секунд минуло сорок лет.

— Поговори с нами, Николас. Мы даем тебе последнюю возможность. Неужели ты действительно хочешь умереть, защищая тварей, которые не являются даже людьми?

На обтянутом кожей лице судьи Николаса Уэсли появилось подобие улыбки.

— Самый низкий клон человечнее тебя, императрица.

Лайонстон сделала гневный жест — и время внутри сферы потекло с неотвратимостью песка в песочных часах. Тело судьи на глазах усыхало и сжималось. У него выпали волосы, потемнела кожа. То, что прежде было лицом, обратилось в страшный костяк, но судья по-прежнему молчал. Время продолжало свой бег. Наконец скорчившееся тело перестало подавать признаки жизни, а затем начало разлагаться. Скоро внутри сферы не осталось ничего, кроме обрывков одежды и почти рассыпавшихся в пыль костей. Стражницы вывели сферу из действия стазиса, и она исчезла. Лохмотья одежды судьи упали в мутную воду.

Тем временем в опустевшем вестибюле ждали своей участи капитан Сайленс и разведчица Фрост. Они были закованы в кандалы и окружены силовым экраном — на его границе воздух дрожал и слегка потрескивал, отчего огромный вестибюль приобретал нереальный, призрачный вид. Но Сайленс знал, что их проблемы вполне реальны. Он потерял свой корабль и упустил Искателя Смерти. Когда «Ветер тьмы», теряя управление, падал на Виримонде, капитан должен был умереть на своем посту. Тогда его имя навеки почиталось бы потомками и вся эта история приобрела бы героическую концовку. Но по какой-то непонятной причине разведчица помогла ему остаться в живых. И вот теперь он здесь, скованный по рукам и ногам и даже с ошейником на шее (цепей хватило бы на дюжину человек), ждет, какую изощренную и мучительную казнь придумала для него императрица.

Официально он должен был сначала предстать перед военным трибуналом и офицерским собранием, но императрица захотела сама стать его первой и единственной обвинительницей, тогда как военный трибунал мог дать ему возможность умереть быстрой и безболезненной смертью. Сайленс позвенел своими оковами и вздохнул. Сталь довольно низкосортная, но ее прочности вполне достаточно, чтобы обойтись без силового экрана. Впрочем, он и не собирался бежать. Бежать было некуда. На свете не было такого места, куда не дотянулась бы рука императрицы. Кроме того, его не привлекала жизнь поставленного вне закона изгнанника. Вечно в бегах, вечно боязливый взгляд через плечо, без покоя в душе, без надежды на счастье… или хотя бы на честь.

Он уже в который раз тяжело вздохнул и посмотрел на сидевшую возле него разведчицу. Охрана заковала ее в особенно болезненные кандалы — под тяжестью таких цепей нормальный человек не смог бы даже приподнять руку. Но Фрост как будто не обращала на оковы внимания — она сидела на деревянной скамье гордо выпрямившись, словно пришла сюда по своей воле. Именно из-за нее и был установлен силовой экран. Ведь она — разведчица, а с такими лучше не искушать судьбу.

Перед раскрытыми дверями стояли два вооруженных охранника, ожидая, когда им прикажут ввести пленников в зал. Огромного роста, с мрачными лицами, они не выглядели новичками в своем деле. Сайленс едва ли мог тягаться с ними даже без цепей, имея в одной руке меч, а в другой гранату. Он опять грустно вздохнул и звякнул кандалами.

— Прекратите бренчать, — холодно сказала ему Фрост.

— Извините. Просто больше нечего делать.

— Скоро нас выведут за пределы силового экрана.

— Разве это что-нибудь изменит? Нам некуда бежать.

— Нельзя сдаваться, капитан. Выход есть из любого положения.

Сайленс бросил на нее недоверчивый взгляд:

— И для этого вы тащили меня с капитанского мостика?

— Естественно.

— Тысяча благодарностей! Но, в общем, я прощаю вас, Фрост. Возможно, когда-то ваша идея и не казалась бессмысленной.

Фрост пошевелилась, ее цепи негромко звякнули; услышав это, стражники сразу же насторожились.

— Я просто выполняла свой долг.

— Но сейчас это чувство долга должно удерживать вас от попытки побега.

— Да, капитан, вы правы. Я обязана подчиняться закону. Но я не идиотка. Надо держать глаза открытыми и соображать, что к чему. Возможны варианты…

В этот момент двери широко распахнулись, и к пленникам подошли двое охранников. Один из них тотчас же поднял свой дисраптер и недвусмысленно направил его на Фрост. Сайленс почувствовал себя уязвленным. Второй охранник нажал кнопки пульта на своем запястье, и силовой экран исчез.

Сайленс посмотрел на разведчицу.

— Если у вас есть какие-то идеи, то самое время поделиться ими со мной.

— Мы вполне могли бы использовать кандалы в качестве оружия. Ими можно «замочить» любого, кто приблизится к нам.

— Прекрасная идея! Это значит просто обречь себя на смерть. Думайте, прежде чем сказать такое, разведчица.

Охранники жестом направили Сайленса и Фрост в раскрытые двери. Оба их дисраптера смотрели в спину разведчицы. Капитану понадобилось несколько мгновений, чтобы обрести устойчивость, и он побрел к дверям. Не будь у него опыта передвижения на планетах с повышенной гравитацией, он едва ли смог бы сделать и шаг. Охранникам нравилось наблюдать за его мучениями. Они наверняка ждали малейшего повода, чтобы испытать на прочность его ребра. Сайленс, сжав зубы, продолжал идти вперед. Фрост шла с ним рядом, не обращая внимания на цепи, словно они были частью маскарадного костюма. Проявляя заботу о капитане, она даже специально замедляла шаг, что, безусловно, причиняло ей дополнительные неудобства.

Пройдя в двери, они сразу же очутились по щиколотку в грязной воде. Сайленс не придал этому особого значения: они и так были достаточно унижены. Он тяжело шлепал по воде, стараясь повыше держать голову.

Зал суда был переполнен. Все, по-видимому, ждали необычной экзекуции. Перед подсудимыми стал образовываться широкий проход, люди расступались, как бы подчеркивая, что не желают иметь ничего общего с этими преступниками.

Сайленс не переживал. По крайней мере, обошлось без оскорбительных выкриков, плевков и швыряния мелких предметов. Хотя, если поразмыслить, лучше было бы, если б они кричали. Гробовая тишина начинала действовать на нервы. Собрав все силы, он продолжал идти, рядом с ним шла Фрост, на порядочном расстоянии позади них держались охранники. Сайленс смотрел по сторонам, и придворные отвечали ему взглядами, — угадывалось затаенное ожидание. И тут Сайленсу пришло в голову, что императрица не стала бы собирать столько людей просто для того, чтобы сделать их свидетелями очередной казни. Здесь, наверное, готовилось что-то более важное. А значит, в его судьбе действительно могли быть варианты.

Перед троном Лайонстон Сайленс и Фрост остановились. Капитан был готов упасть от усталости, но все же заставлял себя стоять, удерживая на весу оковы. Интуиция подсказывала ему, что сейчас ни в коем случае нельзя проявлять слабость. Фрост, как всегда подтянутая и невозмутимая, стояла рядом с ним. Неподалеку от них, где глубина была больше, в воде что-то шевелилось. Что-то живое. Живое и ненасытно жадное. Императрица приходила в восторг от таких невинных шуток. Сайленс все же не чувствовал себя совершенно беззащитным. Если бы неведомая тварь напала на них, Фрост не стала бы спокойно наблюдать за этим.

Сайленс взглянул на Лайонстон, и она ответила ему холодной улыбкой. Капитан изобразил что-то вроде вежливого поклона, ведь, как бы то ни было, она оставалась его повелительницей. Фрост не поклонилась. Один из охранников вышел вперед и прикладом дисраптера попытался поставить разведчицу на колени. Сгруппировавшись, Фрост нанесла ему резкий удар закованной в цепи ногой. Удар пришелся в низ живота, и охранник удивленно стал хватать ртом воздух, а потом опрокинулся спиной на стоявшую рядом толпу. Раздались проклятия, плеск воды, и несколько человек оказались лежащими в мутной жиже. Ни охранник, ни те, кого он опрокинул, не спешили подниматься. Сайленс невольно улыбнулся: когда надо было произвести на кого-нибудь впечатление, Фрост была просто незаменима. В толпе поднялся недовольный ропот, но одного взгляда императрицы оказалось достаточно, чтобы он стих.

Лайонстон вновь перевела взгляд на капитана и разведчицу, и Сайленс, к своему удивлению, увидел на ее лице улыбку. Правда, через мгновение он понял, что эта улыбка не сулит ничего хорошего.

— Оставьте в покое моих охранников, разведчица. Я весьма дорожу ими. Чтобы найти им замену, потребуется потратить уйму денег. Поверьте мне, здесь вам ничего не угрожает. Цепи — это простая формальность.

— Довольно увесистая формальность, ваше величество, — не удержался Сайленс. — Могу я осведомиться, почему мы оказались здесь?

— Вы нам срочно понадобились, капитан. Вы и разведчица сильно испортили нам настроение. Вы загубили превосходный корабль и не смогли привезти голову отъявленного негодяя и предателя, лорда Оуэна Искателя Смерти. А его голова была нам очень нужна. Мы бы насадили ее на пику, прямо в этом зале, чтобы каждый мог видеть, как поступают с предателями, какое бы положение они ни занимали. Мы также предполагали уничтожить вас медленной и мучительной казнью, чтобы каждый знал, что значит не справиться с личным заданием императрицы, но… мы передумали. Мы нашли вам применение.

«Сейчас будет самое важное», — подумал Сайленс, и у него возникло желание провалиться сквозь землю.

— Мы были весьма довольны тем, как вы дважды расправились с пришельцами на планете Ансили — и десять лет назад, и совсем недавно. Восстание пришельцев ставило под угрозу стабильность во всей Империи, но вы поставили им надежную преграду. Вы смогли обнаружить потерпевший катастрофу инопланетный корабль и разобраться с его чудовищным обитателем, прежде чем тот смог вызвать на подмогу себе подобных. За эти и другие заслуги вы получаете нашу благодарность и прощение всех ваших преступлений и провинностей.

В толпе послышались все более и более громкие аплодисменты. Стоявший за спиной Сайленс и Фрост охранник нажал кнопку пульта на своем запястье, и замки кандалов, словно хлопушки фейерверка, стали с треском открываться. Цепи попадали в воду. Сайленс с наслаждением потер затекшие запястья, голова у него шла кругом. От слов Лайонстон можно было сойти с ума, но самого главного она еще не сказала. Она не упомянула про новый агрегат для звездолетов, который экспедиция Сайленса обнаружила на корабле пришельцев. Конечно, это было сделано не случайно. Во-первых, до тех пор, пока вся аристократия думала, что ученые императрицы ведут работу над новым космическим двигателем, она не стала бы выступать против Железной Стервы: каждый опасался, что ему откажут в доступе к новой технологии. Именно с этой точки зрения Лайонстон было выгодно, чтобы Сайленс и Фрост держали рот на замке. Но неприятность все равно приближалась, она уже нависла над ним. Он просто чувствовал, как в затылок ему веет холодным дыханием смерти.

— Итак, мы возвращаем вам все прежние чины и награды, — как ни в чем не бывало продолжала императрица. — Вы получите новый звездолет — «Бесстрашный», оснащенный новой силовой установкой. На нем вы отправитесь в экспедицию к планете Грендель и вскроете там склепы Спящих.

По залу пронесся боязливый шепот. Все помнили, какая судьба постигла звездолет, отправленный с подобной миссией на Грендель. Планета казалась необитаемой, мирной, безопасной для колонизации. Но в глубине, под ее поверхностью, исследователи обнаружили огромное покинутое поселение пришельцев и исполинские склепы, возраст которых было невозможно установить даже самыми современными приборами. Исследователи вскрыли один склеп, и Спящие проснулись.

Это были ужасные неземные существа, чудовища в утыканной шипами кремниевой броне, огромного роста, с молниеносной реакцией, со стальными когтями и зубами. В считанные минуты они уничтожили весь лагерь экспедиции. Узнав об этом, Империя направила специальные штурмовые подразделения, боевых экстрасенсов, киборгов. Все они погибли. К счастью, обитатели склепов не имели своего космического флота. Они оказались прикованными к собственной планете. Имперские звездолеты вышли на ее орбиту и выжгли всю поверхность. Сейчас на планете Грендель объявлен вечный карантин, за соблюдением которого следила дюжина космических фрегатов. Там оставались другие склепы, а в них — другие Спящие, и никто в Империи не желал повторения опыта с их пробуждением.

Произошло именно то, что и предполагал Сайленс. Он с тяжелым чувством покачал головой. Грендель. Наверное, смертная казнь была бы лучше.

— Ваше величество, но с какой целью вам понадобилось снова открывать эту консервную банку с червями?

— Я вам отвечу, капитан. Открыв склепы, вы попытаетесь найти способ для приручения и тренировки Спящих. Денег, людей и вооружения для этого мы не пожалеем. Для выполнения этого задания вы получите все, что потребуется. Впоследствии Спящие будут использоваться в качестве ударного отряда в борьбе с двумя новыми цивилизациями пришельцев. Есть ли еще вопросы?

— Нам дадут время на составление завещания? — серьезно спросила Фрост.

Императрица негромко усмехнулась и взмахом руки подозвала еще нескольких охранников:

— Проводите капитана и разведчицу к их новому кораблю. И смотрите, чтобы они ненароком не заблудились.

Сайленс поклонился, и они с Фрост, высоко подняв головы, покинули тронный зал, стараясь не замечать дюжину сопровождавших их вооруженных охранников. Выходя из дверей, Сайленс удрученно покачал головой. Лайонстон не только дала ему новое невыполнимое задание, в ходе которого он и разведчица неизбежно погибнут, — она также дала понять, что он не имеет права рассказывать об истинном происхождении нового космического двигателя. В смелости и хитрости Лайонстон не знала себе равных, отчасти поэтому она и оставалась императрицей.

Лайонстон дождалась, пока они уйдут, а потом с улыбкой обвела глазами переполненный зал:

— Надеюсь, вам теперь понятно, какие экспедиции приходится снаряжать, чтобы обеспечить интересы обороны Империи? Ну, хорошо. Империя будет надежно защищена от любых врагов — как внешних, так и внутренних. Пусть у вас, уважаемые леди и джентльмены, не возникает и тени сомнения: новая энергетическая установка даст нашему космическому флоту неоспоримые преимущества над потенциальным противником. Наши враги будут попраны. Им нигде не скрыться от нашего возмездия. Наша воля к победе непреодолима! Итак, есть ли у вас еще вопросы?

Неожиданно потолок над троном затрещал, и вниз дождем посыпались мелкие осколки его облицовки. Стражницы бросились к императрице и образовали над ней живой навес. Один из острых обломков рассек бледную кожу стражницы, из раны потекла кровь, но бессловесное создание даже не прореагировало на это. Среди придворных послышались крики, поднялась паника. Лорд Дрэм, обнажив меч и взяв на изготовку дисраптер, стал беспокойно осматриваться по сторонам в поисках врага. И вот из дыма и пыли, повисшей над троном, вниз упали с десяток длинных тонких шнуров, по каждому из которых соскользнули мужчины и женщины, одетые в кожаные куртки и штаны с серебряными цепочками. Они спрыгивали в воду, быстро уступая дорогу своим товарищам, спускавшимся вслед за ними. Дрэм увидел, что в глаза ему глядят стволы десятка дисраптеров, и замер, не двигаясь. Высадившиеся террористы жестом предложили ему бросить оружие, что он и сделал, бесстрастно наблюдая, как его меч и дисраптер исчезли в темной воде. Кит Саммерайл расстался со своим оружием без единого требования. Стражницы образовали вокруг трона Лайонстон живое кольцо, уставившись на незваных гостей немигающими глазами.

Придворные шумели и галдели, но одна фраза слышалась особенно часто:

— Эльфы… Эльфы добрались до нас!

— Да здравствует ЭЛФ — «Экстрасенсорный Либеральный Фронт!» — прокричала одна из возмутительниц спокойствия, молодая женщина в облегающей кожаной одежде со множеством цепочек, из-под которой была видна футболка с надписью «Жить, чтобы жечь!». Женщина была низкорослая и крепкая, с мускулистыми обнаженными руками. В ее волнистые темные волосы было вплетено множество ленточек. Ее лицо можно было назвать даже хорошеньким, если бы не глаза, горевшие мрачным, полным фанатизма огнем. Остальные эльфы собрались вокруг нее. Часть из них держала под прицелом дисраптеров людей в зале, другие направили свое оружие на трон. Лайонстон в молчании наблюдала за происходящим, ее лицо пылало яростью. Но и она, и Дрэм, и все присутствующие в зале были достаточно благоразумны, чтобы не подставлять грудь под залпы дисраптеров.

Террористы-экстрасенсы выглядели резкими и грубыми, но цепочки, которыми была скреплена их одежда, ярко блестели — точно так же, как сияли улыбки на их лицах. Большинство из эльфов были очень молоды, некоторым не было и двадцати лет, но почти у всех на коже виднелись царапины и шрамы. В Империи с экстрасенсами обращались очень жестоко, многие из них не доживали до взрослого возраста или сходили с ума. Старики экстрасенсы были чрезвычайной редкостью.

Женщина с надписью на футболке «Жить, чтобы жечь!» вышла вперед и шутовски поклонилась притихшему залу:

— Просим извинить за возникший бардак, но хороший выход к публике — это половина спектакля. Теперь будьте паиньками и делайте то, что мы вам приказываем, и тогда сможете покинуть этот зал, не потеряв ни одну из частей вашего тела. Но если вы будете докучать нам, то придется придумать что-нибудь забавное. А у нас очень странное чувство юмора. Впрочем, если вас объявят вне закона, с вами случится то же самое. — Тут она повернулась к Лайонстон: — Расслабься, дорогуша, мы не собираемся убивать тебя. Мы пришли сюда за своей подругой. Ну что, ты сама сойдешь с этого трона или нам придется снять тебя?

Лайонстон встала и с ледяным спокойствием шагнула в темную воду. Стражницы тотчас же взяли ее в кольцо. Предводительница эльфов, не обращая на них внимания, подошла к трону и стала внимательно ощупывать черный металл, инкрустированный яшмой.

— У тебя есть имя, негодяйка? — спросила Лайонстон.

— «Стиви Блю — а тебя не люблю!»

— Скоро здесь будут мои охранники. У тебя нет шансов на спасение.

— Сейчас твои охранники бегают по ложному следу в поисках наших ребят. Ты можешь рассчитывать только на этих лишенных души и разума несчастных, которых ты заставила оберегать себя, да еще на устройство, блокирующее действие биополя. А, вот и оно!

Она нащупала потайную панель в боковой стенке трона и осторожно извлекла полупрозрачный куб размером с человеческую голову. Блокиратор биополя был весьма просто устроен: это было не что иное, как живой мозг экстрасенса, извлеченный из черепа и погруженный в специальный раствор. Через фронтальные доли мозга пропускался слабый ток, благодаря чему мозг продолжал функционировать, блокируя своим биополем биоизлучение других экстрасенсов. Это был еще один образец варварской технологии Империи и единственное средство защиты против какого-нибудь безумного экстрасенса.

Стиви Блю подняла куб над головой и с дикой силой опустила его на подлокотник трона. Хрупкий контейнер раскололся, и ткань мозга вывалилась наружу, теряя признаки жизни. Окровавленный мозг скользнул по поверхности трона и исчез в воде.

— Покойся в мире, мой друг! — серьезно сказала Стиви. — Мы отомстим за тебя! — Она опять перевела взгляд на Лайонстон. — Еще одна живая душа покинула тот ад, который ты здесь устроила.

Лайонстон усмехнулась:

— Я найду себе другого. У нас нет недостатка в донорах…

Она замолчала, увидев, что предводительница эльфов сделала шаг в ее направлении. Стиви Блю холодно взглянула на императрицу:

— Я могла бы убить тебя. Это мог бы сделать каждый из нас. Мы только и мечтаем о твоей смерти. Мы спим и видим, как расправимся с тобой, а просыпаясь, обсуждаем планы этого убийства. В один прекрасный день мы не оставим камня на камне от твоей драгоценной Империи, тебе будет некуда прятаться — и тогда-то явимся мы. Но если мы убьем тебя сейчас, жалкую и беззащитную, тебя заменит кто-то другой из твоей коррумпированной шайки, который начнет террор и репрессии среди экстрасенсов. Но и уйти просто так, не оставив тебе знака нашей признательности, мы тоже не можем. Поэтому мы делаем тебе небольшой подарок.

Она повернулась назад, и в руках у нее оказался большой торт с кремом. Глядя на изумленное лицо Лайонстон, Стиви Блю улыбнулась и с силой швырнула торт в голову императрице. Он попал ей в лицо, она отшатнулась назад и принялась счищать липкое месиво со своей кожи.

Стиви расхохоталась:

— Было бы уместно ответить репрессиями на попытку убийства, но что делать, когда тебе шмякнули в лицо торт? Выглядишь ты довольно неказисто. Попросту — жалко. Пока, Лайонстон! Ты доставила нам удовольствие.

Глядя сквозь густые потеки крема, Лайонстон указала дрожащим пальцем на эльфов:

— Убить их! Убить их всех!

Стражницы устремились выполнять приказ. Из-под ногтей у них показались стальные когти. Эльфы отважно устремились им навстречу, готовые на деле применить свои уникальные способности. Стиви Блю опоясала себя огненной завесой, трепещущее пламя дышало жаром, но стражницы не раздумывая ринулись в огонь. Боль или страх были им неведомы. Через секунду Стиви пропала в кольце когтистых фурий. Несколько эльфов бросились ей на помощь и тут же были встречены беспощадными стражницами. Те напали на двух эльфов и с нечеловеческой силой стали разрывать их на части. Истекая кровью, эльфы погибли. Один из экстрасенсов стал делать странные жесты, и стражницы в замешательстве замерли, словно очутились возле невидимой стены. Но вскоре эта стена как будто разрушилась, и они бросились на своего противника.

Лайонстон злорадно засмеялась и вновь села на свой трон.

— Неужели вы думали, что меня охраняет только один блокиратор биополя?

Последние слова этой фразы утонули в отчаянных криках погибающих эльфов. Они стреляли из дисраптеров, но стражницы передвигались так стремительно, что в них невозможно было прицелиться. Кроме того, когда они смешались с эльфами, применять импульсное оружие стало попросту опасно. Стражницы метались среди эльфов, словно волки в загоне с овцами, разрывая когтями беззащитную плоть и вгрызаясь в нее своими острыми зубами. Они были голодны.

Один экстрасенс вложил ствол своего дисраптера прямо в рот стражнице и выстрелил. Ее голову разнесло на части, в воздух полетели окровавленные клочья. Но в это время на экстрасенса налетела другая охранница, обхватившая его туловище твердыми как сталь руками. Ребра экстрасенса затрещали и прогнулись внутрь, сдавив сердце и легкие. Оставшиеся в живых эльфы пытались спастись бегством, но стражницы всюду преграждали им путь. Один за другим эльфы были перебиты, в живых остался всего один. Он бросился к трону и попытался выстрелить в императрицу из дисраптера, но энергетический кристалл был еще разряжён. Отбросив дисраптер в сторону, экстрасенс обнажил меч. Тотчас же ему на шею прыгнула стражница, и они вместе упали в воду. Она держала эльфа под водой, ожидая, пока он захлебнется. Он упорно сопротивлялся, освободил от ее захвата руку с мечом и вонзил клинок в живот своего врага. Фурия отскочила назад, а экстрасенс, кашляя и отплевываясь, поднялся из воды. Найдя взглядом Лайонстон, он занес меч. Экстрасенс уже был в шаге от трона, когда стражница прыгнула ему на спину. Дав самой себе условную команду, она взорвала в своем организме имплантированное взрывное устройство. В одно мгновение и она, и эльф были разорваны на части.

Во дворце наступила тишина. Единственное, что ее нарушало, — это ненасытное чавканье четырех оставшихся в живых стражниц, вгрызавшихся в еще не остывшие трупы. Лайонстон окликнула их, и они сгрудились возле трона, с окровавленными руками и ртами, словно свора отогнанных от добычи псов. Императрица свысока взглянула на Стиви Блю, которая, израненная и истекающая кровью, стояла в воде неподалеку от трона. Стиви попыталась достать из ножен меч, но руки не слушались ее. Тогда она шагнула вперед, ее окровавленные губы пытались сказать что-то императрице. Но тут позади нее выросла фигура лорда Дрэма, не замедлившего вонзить ей в спину меч.

Стиви Блю упала на колени. Из ее горла вырвался предсмертный стон, полилась кровь. Дрэм вытащил меч, и тело предводительницы забилось, как в лихорадке. Лайонстон неожиданно встала со своего трона и наклонилась над умирающей. В руках у императрицы был изящный серебряный кинжал. Ее лицо приблизилось к лицу Стиви Блю.

— Не хочешь ли ты что-нибудь сказать мне на прощанье? О том, какая я слабая или какая ты умная? Неужели ты не заготовила какой-нибудь прощальной фразы?

Стиви опять задрожала. Кровь струилась по ее подбородку. Когда она начала говорить, ее слова могла слышать только Лайонстон.

— Я еще вернусь. Вернутся такие же, как я. И один из них расправится с тобой. Твое место в аду!

Лайонстон, поморщившись, вонзила кинжал прямо в сердце умирающей и, припав к губам Стиви, вдохнула ее последний выдох, словно попробовала тонкое вино. Вынув лезвие из груди убитой, она столкнула ее безжизненное тело в воду. Стиви Блю замерла под покровом темной воды. Лайонстон выпрямилась, спрятала кинжал в рукав и, опершись на руку лорда Дрэма, вновь взошла на трон.

— Обычно эльфы умирают молча, — сказал Дрэм. — Они самопрограммируют себя на смерть, чтобы не разглашать никаких секретов. Так или иначе, но вы обеспечили ей легкую смерть.

— Ты всегда стремишься испортить мне удовольствие, Дрэм. Она умерла поверженная. Мне этого достаточно. Сейчас меня больше интересует, как они могли преодолеть твои кордоны безопасности.

— Резонный вопрос, — согласился Дрэм. — Именно об этом я и спрошу своих подчиненных, когда аудиенция окончится. Не исключено, что среди моих людей завелся предатель.

— Мне всегда казалось, что это невозможно.

— Мне тоже. Но, кто бы он ни был, мы его вычислим.

— Я надеюсь на это, Дрэм, — усмехнулась императрица. — Ведь если ты не в состоянии обеспечить мою безопасность, для чего ты годишься?

Дрэм ответил ей улыбкой и осторожно снял остаток крема с ее щеки. Поднеся палец к своим губам, он с серьезным видом задумался:

— Сливочный крем, с добавлением коньяка. Мой любимый. Все-таки у этих эльфов хороший вкус.

— Да, конечно, — согласилась Лайонстон. — Мои стражницы тоже так считают.