Потоков крови, пролитой на страницах произведений криминального жанра, с лихвой хватило бы для восстановления изначальных размеров пересыхающего Аральского моря. Ничего не поделаешь — многим абсолютно нормальным людям нравятся тошнотворные ужасы, насилие и жестокость. Разумеется, при условии, что случаются эти страсти в книжках или на экранах телевизоров.
В правдивой истории, озаглавленной «Козлиниада, или Сокровища дядюшки Го»[1], не имелось ни душегубства, ни еще каких-нибудь щекочущих нервы страшилок. Сюжет основывался на реальной афере, получившей скандальную огласку в конце девяностых годов прошлого столетия. Тогда по результатам судебных слушаний были вынесены приговоры кое-кому из непосредственных исполнителей. Тем не менее, как это, к сожалению, иногда случается, остались без ответа множество вопросов. Например, как вообще могло такое произойти? Кто на самом деле все это организовал? И, наконец, где же денежки?
Дабы приподнять завесу тайны, до конца так и не раскрытой следствием, автор попытался изложить истинную версию этой невероятной истории. Почему-то казалось, что ее публикация если не повеселит, то хотя бы заставит улыбнуться тех, кто еще не избавился от странной привычки читать книги.
Стоит ли оспаривать утверждение, будто все, что имеет свое начало, непременно должно рано или поздно чем-нибудь завершиться? Давно канули в Лету «лихие девяностые». Промелькнули, как сладкий сон, «тучные нулевые». Близятся к концу «кризисные десятые», а герои «Козлиниады», слава Богу, все еще живы и здравствуют. Иными словами, жизнь продолжается, и не видно ей конца. Вот почему автор долгое время не оставлял намерения написать продолжение упомянутого повествования, вызвавшего, кстати говоря, многочисленные восторженные отклики благодарных читателей.
Между тем от попытки рассказать о случившемся в последующие годы чуть не пришлось отказаться из-за критической рецензии Арнольда Валентиновича Конфуцина, больше известного в узких кругах как Папа Сильверст.
«Где выдумка? Где полет фантазии? — значилось в его послании. — Ваша зацикленность на правдивости напоминает творческую манеру степного акына. Тот ведь поёт лишь о том, что у него перед носом. Но ведь это же соцреализм, батенька! Кто в наше время станет читать подобные тексты? Книголюбам нужен боевик, триллер, на худой конец хотя бы фэнтези».
Автор призадумался, однако вступать в полемику с Арнольдом Валентиновичем все-таки и не отважился. Вместо этого рискнул немножечко пофантазировать и представить, что могло бы случиться в недалеком будущем. Итак…
Черный бронированный «УАЗ Муромец», сопровождаемый спереди и сзади двумя «Волгами» охраны, въехал в Хохловский переулок. Впрочем, если быть точнее, упомянутые транспортные средства не то чтобы въехали. Они, как обычно, вылетели из-за поворота на бешеной скорости, оглашая округу беспардонно наглыми звуками полицейских «крякалок». Через мгновение послышался душераздирающий визг автомобильных покрышек. Но это еще ничего значило. Просто кавалькада резко тормознула, едва не сбив ограждение, маркированное ярко-красными трафаретными надписями «Мосводоканал». Этими пластмассовыми тумбами большая часть переулка неожиданно для водителей оказалась перекрытой почти полностью. Для проезда автотранспорта был оставлен: лишь узкий проем с немного порушенным асфальтовым покрытием и канализационным люком, обустроенным кое-как.
Пенсионерка Маргарита Львовна имела обыкновение гулять по утрам со своей собачкой Мусенькой. Черный «УАЗ» с двумя автомашинами сопровождения впервые приметила она еще зимой. С тех пор хамское автомобильное хулиганство, безнаказанно творимое в самом центре Москвы, наблюдала она почти каждое утро. Как раз в то время, когда возвращалась с прогулки.
— Ишь, разъездились, морды бандитские! Чтоб вас разорвало, прости Господи! — вырвалось у старушки.
Тут-то и прогремел оглушительной силы взрыв, как будто Господь внял-таки бабкиному пожеланию. Маргарита Львовна охнула и принялась осенять себя крестным знамением. При этом в ее сознании скрупулезно запечатлелось, как из-под днища «УАЗа» рванул вдруг огненный столб, словно у ракеты, стартующей в космос. На глазах у изумленной пенсионерки лимузин взмыл вверх и, перевернувшись, шлепнулся крышей на асфальт.
Дурные вести имеют свойство распространяться с фантастической быстротой. Не прошло и сорока минут, как информацию о происшествии в Хохловском переулке сообщили основные общероссийские телеканалы и радиостанции. Правда, на сей раз в голосах дикторов нотки оживленного энтузиазма почти не угадывались. Новость явно не тянула на какую-нибудь сшибающую с ног сенсацию. Дескать, подумаешь! Грохнули кого-то? Ну и что? Одним больше, одним меньше. Какая, пардон, разница?!
Неделю назад, например, стреляли в Алексея Илларионовича Кондрашкина, владельца металлургического комбината. Киллер произвел в сторону объекта покушения аж четыре выстрела. Однако ни одна из пуль потенциальную жертву даже не царапнула. Тем не менее важная деловая встреча, запланированная Кондрашкиным, в тот день так и не состоялась. Предпринимателя пришлось даже госпитализировать, но, к счастью, не с каким-нибудь там гипертоническим кризом или инфарктом миокарда. Просто у Алексея Илларионовича, всю жизнь страдавшего жестокими запорами, случился от испуга неудержимый понос. Диарея, выражаясь по-научному.
Два дня спустя подложили, образно говоря, свинью Махмуду Чекулаеву. «Свинья» оказалась самодельным взрывным устройством, спрятанным под красной ковровой дорожкой, которую раскатали не только на ступеньках торгово-развлекательного центра «Молодецкая забава», но даже на тротуаре. Вплоть до места у бордюрного камня, где предполагалась высадка почетных гостей. Тех самых, кто приглашен был на церемонию открытия. На презентацию, как давно уже принято именовать подобные мероприятия.
Имя Махмуда Абрамовича в гостевом списке не значилось, да и значиться не могло. Чекулаев являлся хозяином «Забавы», а также дюжины аналогичных заведений, разбросанных по всей Москве. Вот почему охрана бдительно следила, чтобы ни одна посторонняя сволочь не затоптала дорожку до прибытия босса. Кто, когда и как ухитрился подложить взрывчатку, разумеется, осталось для правоохранительных органов неразрешимой загадкой. Налицо имелся лишь печальный результат, описание которого уместилось в нескольких скупых и скучных строчках полицейского протокола.
Ровно в 20 часов 30 минут, то есть за полчаса до официального начала церемонии, Чекулаев, подъехавший на шикарной темно-синей «Ладе Малине», выбрался из своего огромного автомобиля. Сопровождаемый слева, справа и сзади шестеркой телохранителей, он неторопливо проследовал по ковру. Затем, едва шагнув на первую ступеньку гранитной лестницы, Махмуд Абрамович неожиданно взмыл вверх. Случившийся при этом небольшой силы взрыв повалил с ног дюжих охранников. Вернее, ребята сами залегли, хотя команду «ложись» им никто не подавал. Не дрогнули только многочисленные зеваки. Они толпились на улице за специальным ограждением, чтобы поглазеть на приглашенных знаменитостей.
Приглашены были, как обычно, несколько поп-звезд и множество пожилых «папиков» с длинноногими девицами модельной внешности. Не обошлось также и без любителей дармовщинки. Тех, кого называют в глянцевых журналах «светскими львами и львицами». Необычным являлось в данном случае лишь ожидаемое прибытие лично Пал Саныча, руководителя одного исключительно солидного федерального учреждения. В это, правда, верилось с трудом, поскольку ни на каких презентациях Пал Саныч ранее замечен не был. Тем не менее многие не то чтобы поверили, но на всякий случай решили убедиться лично и воочию.
А у Махмуда Абрамовича, помимо сотрясения внутренних органов, врачи обнаружили вывих сустава на одной из нижних конечностей. В итоге Чекулаева увезли в больницу Склифосовского. Презентацию, естественно, отменили, а зевак попыталась разогнать полиция, у которой ничего из этого так и не вышло. Лишь еще больше народу набежало.
Что же касается инцидента в Хохловском переулке, то вскоре по радио и телевидению последовало сенсационное уточнение. Взрыв фугаса унес жизнь нефтяного магната Барановского. Богатейший россиянин, чье личное состояние превышало совокупный размер валового внутреннего продукта Доминиканской республики, Буркина-Фасо и княжества Лихтенштейн, заживо сгорел средь бела дня в собственном автомобиле. Стоило ли платить такие бешеные деньжищи за хваленое бронированное чудище?
Оказалось, что стоило. Вовсе не погиб Барановский в загоревшемся средстве передвижения. Охранники быстро сбили пламя углекислотными огнетушителями. Самого же пострадавшего через какое-то время сумела извлечь на свет божий подоспевшая служба МЧС. Двери-то у машины заклинило. Пришлось резать корпус автогеном.
Тем временем стало известно, что прокурор Магаданенко пообещал взять расследование гнусных терактов под свой личный контроль. Его после долгого пребывания в роли исполняющего обязанности все-таки утвердили в должности. В той самой, что занимал когда-то приснопамятный Николай Гаврилович Невинный, чуть не ставший секс-символом державы. Потом, правда, выяснилось, что это был вовсе не Николай Гаврилович, а какой-то человек, очень похожий на прокурора. Окрыленный данным экспертным заключением, Невинный вознамерился было подать в суд иск о восстановлении в прежней должности. Однако вовремя одумался, решив силы и нервы свои поберечь. Не исключено, что именно тогда зародилась в нем мысль баллотироваться в депутаты, дабы проявить себя и на законотворческом поприще.
Пока в Москве творились указанные выше безобразия, Сигизмунд Артурович Зябликов, по прозвищу Артурчик, отдыхал в Костромской области, используя законный ежегодный отпуск. Один из авторитетов-подписантов Магаданской декларации и бессменный глава Верховного Совета успел за это время переделать массу добрых и полезных дел. В частности, помог младшему брательнику Сидору Артуровичу управиться с сенокосом. Кроме того, поменял прохудившийся шифер на крыше собственной избенки. Наконец, отвалил немалую сумму на приданое внучатой племяннице Аленке. Она почти год женихалась с Петькой-трактористом, и свадьбу решено было сыграть осенью в светлый праздник Покрова Пресвятой Богородицы.
Экономика великой России переживала невиданный подъем. Вместе с ней росли и зарплаты в Верховном Совете. А вот про индексацию пенсий давно уже никто не вспоминал — инфляции ведь в стране практически не было. Вместо индексации пенсии теперь автоматически повышали каждый квартал. Сигизмунд Артурович, как и все отечественные пенсионеры, с недоумением часто задумывался, куда же девать эту прорву денег? Ну да, можно было бы, допустим, слетать на какие-нибудь Сейшелы, Мальдивы или Карибы. С телевизионных экранов реклама назойливо зазывала туда российских стариков. Те, конечно, с энтузиазмом восприняли поначалу эту «замануху». Вскоре, однако, разобрались что к чему.
Ну, во-первых, изнурительный чартерный перелет, когда прямо из самолета попадаешь словно в парилку. Единственное спасение — кондиционированный прохладный воздух в отеле. Вот и сиди там, уткнувшись в телевизор, из которого что-то вещают на непонятном языке. А кормежка?! Тьфу! Ни тебе пустой пшенной кашки — утренней стариковской отрады, ни хотя бы бутербродов с колбаской докторской, столь полезной для здоровья. А вместо кефира черт знает что, именуемое туземным йогуртом. На обед вообще хоть не ходи. Вся пища какая-то непривычная, да еще с перцем. Замучаешься потом соду от изжоги глотать!
Пал Саныч, которого возле «Забавы» с нетерпением ожидали зеваки, ехать на презентацию совсем не собирался. Более того, он даже не подозревал о конверте с красочно оформленным приглашением, поступившим на его имя в одно исключительно солидное федеральное учреждение.
Что бы гам ни думали наивные граждане, посылающие начальникам разных инстанций письма с приписками «лично», «конфиденциально», «в собственные руки», плоды их эпистолярного творчества все равно попадают вовсе не тем, кому адресованы. Входящую корреспонденцию просматривают вначале рядовые чиновники и просто отправляют бумаги по принадлежности в те или иные департаменты. Конвертик с приглашением затеряться, разумеется, не мог. Вместе с внушительной стопкой документов он оказался на рабочем столе Антона Петровича Бессмертнова, начальника секретариата Пал Саныча. Просматривая почту, Антон Петрович лишь скользнул мимолетным взглядом по тексту пригласительной карточки, после чего швырнул ее в корзинку для мусора. Вот, собственно, и все.
Что есть приглашение на какую-то презентацию? Да ерунда это, пустяк, так сказать, недостойный внимания высокого руководителя. К тому же Пал Саныч, крайне утомленный проблемами государственной важности, именно в тот день собирался отправиться на кратковременный отдых в Одессу. В этом замечательном городе Пал Саныч родился, прожил часть сознательной жизни, приобрел множество друзей и сделал первые шаги на пути к своей блистательной будущей карьере.
Карьерный взлет, случившийся у Пал Саныча, отдаленно напоминал ситуацию, в которой оказался Никодим Максимилианович Версальский, бывший доцент пединститута. За то время, пока с удручающим однообразием и скукой тянулся срок его отсидки в одной из красноярских колоний, Никодим Максимилианович не только написал, но даже ухитрился опубликовать трилогию в жанре «фэнтези» — «Ночной позор», «Вишневый зад» и «Параша на пригорке». Спустя какое-то время после публикации, пришло ошеломляющее известие о присуждении Версальскому некоей престижной литературной премии. Вот так и Пал Саныч, никому не известный доселе провинциальный чиновник, стал в одночасье знаменитым на всю страну.
Несмотря на преклонный возраст, Сан Саныч, предшественник Пал Саныча, никогда не жаловался на состояние своего отменного здоровья. Вполне вероятно, причина эта го крылась в отсутствии вредных привычек. Если верить слухам, спиртными напитками и табачными изделиями Сан Саныч не баловался даже в молодости. И спортом занимался — регулярно поигрывал в преферанс с близкими друзьями. С теми, кто был вхож в семью. Тем не менее в один прекрасный день уложили-таки старика в больницу. Разумеется, в Кремлевскую.
«Не куришь и не пьешь — здоровеньким помрешь», — тут же зашелестели по углам злорадные шепоты.
Ничего удивительного — мало ли у каждого из нас тайных недоброжелателей? Прозорливее всех оказался Владлен Марленович Мичурин, директор департамента планирования перспективных разработок.
«Зря губу раскатали. Он еще пустит слезу на ваших похоронах. Вот увидите!» — подумалось ему в ходе теледебатов.
Передача шла в прямом эфире, и, глядя на ведущего ее тележурналиста, трудно было удержаться от слез. Как ни пытался бедолага направить дискуссию в русло внешнеполитической проблематики, приглашенные в студию чиновники, депутаты и политологи упорно муссировали лишь один животрепещущий вопрос: кто придет на смену Сан Санычу? Как говорится — у кого чего свербит…
Охотников занять кресло руководителя исключительно солидного федерального учреждения, было, разумеется, хоть отбавляй. Только вот публично озвучить собственные амбиции никто так и не отважился. Даже у тех, кто пришел, чтобы без всякой задней мысли всего лишь покрасоваться с телеэкрана, все высказывания на эту тему изобиловали массой многословных туманных оговорок, формулируемых i сослагательном наклонении.
Держать язык за зубами предпочли только те, кого средства массовой информации называли наиболее вероятными кандидатами на ожидающуюся со дня на день вакансию. Похоже, опасались ребята сболтнуть ненароком что-нибудь лишнее. А обуревавшие их чувства выражали разве что украдкой, путем испускания томных вздохов. Почти как в одном из ранних поэтических творений Михаила Самойловича Иткиса:
Крошка сын к отцу прижался,
И шепнула кроха:
«Вот бы нянечку обнять».
«Да, — вздохнул отец, — неплохо б».
В самом деле, какая, извините, няня, ежели за стенкой на кухне грохочет кастрюлями законная супруга? Семья, братцы, никуда от нее не денешься. Между прочим, Сан Саныч — все это превосходно знали — слыл отменным семьянином. То есть что ему там говорили, то и делал. Прозорливый Мичурин попробовал было однажды что-то такое вякнуть про семью. Ну и что? Да ничего хорошего. Слава богу, хоть с работы не выперли. Дали возможность досидеть до пенсии. С тех пор и стал Владлен Марленович прозорливым. Только вот кому она, прости господи, нужна теперь эта его прозорливость?
А Сан Саныч, отлежав в больнице сколько положено, вышел на работу, и все, казалось бы, вернулось на круги своя.
«Надолго ли?» — с усмешкой подумал прозорливый Мичурин и, как всегда, оказался прав. Прошло совсем немного времени, и в один ничем не примечательный солнечный день Сан Саныч объявил, что уходит в отставку, а вместо себя оставляет на хозяйстве Пал Саныча.
Из подъезда исключительно солидного федерального учреждения прокурор Магаданенко вышел в отвратительном расположении духа. На совещании, где присутствовали представители всех силовых структур, Пал Саныч, как обычно, больше слушал, чем говорил. Однако только слепой не смог бы разглядеть тщательно скрываемое возмущенное негодование, таившееся за непроницаемым выражением лица высокого руководителя. Оно и понятно — в столице, где нечто похожее давно уже происходило лишь в детективных телесериалах, случились в течение недели сразу три террористических акта. О том, какие могут теперь последовать кадровые решения, страшно было даже представить.
Возвратившись в прокуратуру, Магаданенко распорядился вызвать на совещание руководителей всех структурных подразделений и принялся напряженно раздумывать над тем, что следует предпринять. Без совещания, разумеется, было никак не обойтись. Его протокол нужен был, чтобы в случае чего заткнуть глотку разным критиканам. Тем, кто посмел бы обвинить прокуратуру в бездействии. Как говорится: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — ого-го!» А что дальше? Все столичные правоохранительные структуры и так уже «стояли на ушах». Только вот результатов как не было, так и не предвиделось. Впрочем, чему же тут удивляться? Расслабились «органы», навыки борьбы с преступностью подрастеряли. А ведь были же не так давно настоящие оперативники и криминалисты. Те, которые раскрывали на «раз-два» самые изощренные преступления.
Внезапно прокурору подумалось о генерале Пронине. Семен Семенович возглавлял когда-то один из главков МВД и являлся близким другом ныне покойного отца Магаданенко. Пришлось звонить.
— Шурик? — услышал прокурор в телефонной трубке бодрый командирский баритон генерала. — Ну, здравствуй, родной. А я-то думал, все уже обо мне позабыли. Можешь ничего не рассказывать. Газеты, слава богу, выписываю и телевизор смотрю. Словом, подъезжай на дачу ко мне после службы. Заодно в баньке попаримся…
Так уж получилось, что именно в те минуты, когда прокурор беседовал по телефону с отставным генералом, Сигизмунда Артуровича Зябликова встречал на перроне Ярославского вокзала Рамзес, Иннокентий Игоревич Рамзайцев.
О возмутительных терактах, случившихся в его отсутствие, Сигизмунд Артурович узнал еще в поезде. О них всю дорогу оживленно судачили пассажиры, ехавшие с ним в одном вагоне.
— Ну и что скажешь? — спросил он Рамзеса. — Неужели снова Чубайс отличился?
— Ошибаешься, — сообщил Иннокентий Игоревич. — Чубайс в Греции. Он тут совсем не при делах.
— Так-так, — задумчиво проговорил Сигизмунд Артурович. — Ладно! Собирай-ка ты, братец, Верховный Совет. Будем заседание проводить. И все равно, — добавил он, — печенкой чую — во всем виноват Чубайс. Об этом еще Борис Николаевич Ельцин предупреждал.
— Так ведь он же совсем про другого Чубайса, — возразил Иннокентий Игоревич. — Да и сказано было все как бы в шутку.
— Ну да. В шутку! То-то, я погляжу, шутников развелось… Погоди, — звонок мобильного телефона заставил Артурчика извлечь дребезжащее устройство из кармана. — Я слушаю.
— Приветствую тебя, Сигизмунд Артурович. Пронин беспокоит. Помнишь такого?
— Помню, генерал. Чем обязан?
— Давненько, говорю, не виделись. А я вот баньку топить собрался. И шашлычок, между прочим, имеется.
Просто так генерал звонить бы не стал. В этом у главы Верховного Совета не было ни малейших сомнений.
— В котором часу подъехать? — спросил он.
— К семи, — ответил Пронин.
«Как упоительны в России вечера», — трогательная мелодия этой некогда популярной песенки тихо звучала в душе Сигизмунда Артуровича, разомлевшего после деревенской баньки. Сколоченная из сосновых бревен, она торчала на высоком берегу живописной подмосковной речки. Оттуда открывалась чарующая панорама окрестных полей, засеянных до горизонта чем-то колосящимся.
— Ширь-то какая! За далью — даль, как говорится. Чуешь?! — воскликнул генерал Пронин. — Нет, брат, умом Россию не объять, складным аршином не измерить. Ездили давеча мы с Ольгой Прокофьевной, генеральшей моей, по хваленым ихним европам. Не успеешь один городишко проехать, другой начинается. Теснотища, Артурыч! Но это еще терпимо. Хуже другое. Приезжаем в Париж. Ну, там, Лувр, Эйфелева башня, галерея Лафайет и все такое. Только вот куда ни зайдешь, всюду по-турецки или по-арабски талдычат. Бабы на улицах сплошь закутаны в платки — хиджабами называются. Скажи, пожалуйста, на хрена я французский учил, ежели на нем и поговорить-то не с кем? А под утро, только уснешь, — муэдзин с минарета в микрофон начинает голосить. На молитву, значит, всех приглашает.
Сигизмунд Артурович с генералом Прониным расположились в уютной беседке за столом, щедро уставленным закусками и бутылками со спиртным. Иннокентий Игоревич копошился в сторонке возле мангала с шашлыками. Ассистировал ему средних лет круглолицый мужчина ничем не примечательной наружности. Его генерал представил гостям как Шурика Магаданенко, сына своего старинного друга.
— Да и у нас тоже всяческих безобразий хватает, — продолжил генерал старческое брюзжание. — Сам посуди. Вон в соседней деревне два десятка дворов едва наберется. Ну, проложили к ней дорогу от шоссе. Сплошной автобан, ядрена кочерыжка! Так, понимаешь, мало им этого показалось, крестьянам долбаным! Без фонарей им, видишь ли, никак нельзя. Вот и жгут электричество по ночам, хотя никто там ночью не ездит. Виллы с бассейнами себе отгрохали, вместо избенок. А заборы специально убрали, чтобы каждый мог в окна к ним заглянуть. Дескать, вот как у них здорово внутри все обставлено. Моду завели каждые полгода машины менять. Это они друг перед другом выпендриваются. У кого, знаете ли, тачка покруче. Улица у них в деревне единственная. Ну и что ты думаешь?! Новенький асфальт весь содрали. Плитку разноцветную вместо него положили. Так, говорят, наряднее будет. Нынче снова ремонт затеяли. Тротуары, понимаешь, решили проложить. А зачем им тротуары? Они, дьяволы, даже в гости друг к другу пешком не ходят. С шиком на машинах подкатывают.
Сигизмунд Артурович, разумеется, знал, что генерал служил когда-то в Узбекистане. А уж там, пока гость ведро чая не выпьет, серьезный разговор затевать не принято. Подмосковье, конечно, не Средняя Азия. Вместо чая водочка или коньячок полагаются. Это кому как больше нравится.
— Нет-нет, мне пока хватит, — Сигизмунд Артурович решительно отодвинул в сторону свою рюмку, куда генерал собрался было плеснуть очередную порцию коньяка.
— Я, наверное, тоже воздержусь, — с печальным вздохом произнес Семен Семенович. — Совсем, понимаешь, здоровья не осталось. Бутылку водки выпиваю — шея начинает краснеть.
— Может, поговорим о делах? — предложил Артурчик.
— Да, пожалуй. Ты-то в курсе, надеюсь, что в Москве нынче творится? Ну, прям разгул бандитизма. Иначе не скажешь. Короче, был у меня дружок закадычный, Санька Магаданенко. Пусть земля ему будет пухом. Наказал он мне за сынком своим присматривать, за Шуриком. Паренька недавно в должности прокурорской утвердили. Обидно, понимаешь! Могут ведь, не разобравшись, турнуть за неполное служебное соответствие. Если, конечно, с раскрываемостью ничего не выйдет. Помоги, Артурыч. Помнишь, какие мы с тобой дела проворачивали?
«Ну да! — с сарказмом подумалось Зябликову. — Мои орлы крутились как бобики, а ты только медали с орденами на грудь получал».
От мангала тянуло ароматным шашлычным дымком.
— Ну, что там у вас? — гаркнул генерал. — Совсем нас голодом уморить надумали?
— Несем-несем, — отозвался прокурор Шурик.
Шашлычок получился отменный — сочный, мягкий и в меру перченный.
— Может, сухонького? — предложил генерал. — Мне тут ребята из Анапы целый ящик прислали. Куда там какому-то «Божоле»! Ручаюсь, вы такого в жизни не пробовали.
Возражений не последовало.
— Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось! — произнес тост Семен Семенович, и все дружно приняли по бокалу красного вина, оказавшегося и в самом деле выше всяких похвал.
Дождавшись, когда гости справятся с шашлыком, генерал повернулся к Магаданенко.
— Давай, Шурик, рассказывай. Поведай, родимый, о делах наших скорбных.
— Да что тут рассказывать? — изрек прокурор убитым голосом. — Об этом и так целыми днями твердят по телевизору. Лично Пал Саныч дал команду специальную следственную группу создать. Со всей Москвы и Подмосковья старших следователей собрали. Тех, кто по особо важным делам. Сверху каждые полчаса звонят. Результатов требуют. Только где же их взять, если ни единой зацепки найти пока не удается?
— А младших следователей подключать не пробовали? — улыбнулся Сигизмунд Артурович. — Тех, кто по совсем пустяковым делишкам. Ладно, шучу. Ты вот чего, Александр Александрович, расскажи лучше о том, что удалось вам надыбать.
— Уж и не знаю, с чего начать, — вздохнул прокурор. — Преступления какие-то дерзкие, не похожие одно на другое. Ничем вроде бы не мотивированные. Ладно были бы угрозы или, допустим, требования. Так ведь не было ничего да и нет. Судите сами. Выходит Кондрашкин из офиса своей компании, а сверху, с чердака соседнего здания, киллер производит в него четыре выстрела из снайперской винтовки. Судя по трассологической экспертизе, позиция у стрелка была идеальная. Однако ни одна пуля в цель так и не попала, а киллеру удалось незаметно покинуть место преступления, не оставив никаких следов. Проходит два дня, и кто-то подкладывает Чекулаеву самодельное взрывное устройство. Правда, мощность заряда оказалась относительно небольшой, и потерпевший отделался телесными повреждениями, не представляющими опасности для жизни. Наконец, покушение на Барановского. По пути следования его кортежа преступники заложили в канализационный люк баллон с пропаном. Воздушно-газовая смесь рванула именно в тот момент, когда автомобиль с Барановским проезжал над люком. К счастью, все ограничилось повреждениями транспортного средства. Вот, собственно, и все.
— Может, стукачи чего-нибудь знают? Кто-нибудь их опрашивал? — поинтересовался Иннокентий Игоревич.
— Стукачи? — удивился прокурор. — Да их давно уже не осталось. Стучать-то не на кого. Профессиональную преступность мы давно уже искоренили. Если что и случается, так только на почве бытового злоупотребления спиртными напитками.
— А коррупция?
Прокурор смущенно потупил взор.
— Но мы стараемся беспощадно бороться, если вскрываются соответствующие факты, — пробормотал он.
— Ладно, — подвел итог беседы Сигизмунд Артурович. — Мы подумаем, что можно будет предпринять.
Вечера в Афинах были, конечно, не столь упоительные, как в России-матушке, но все равно очень приятные. Особенно летом, после того как спадал дневной зной и проголодавшийся народ подтягивался в многочисленные кафе и ресторанчики. Резидент российской внешней разведки подполковник Волк Федор Феликсович еще застал те времена, когда все так и было. Ныне заведения местного «общепита» (из тех, что еще не закрылись) в большинстве своем пустовали. Ничего не поделаешь — кризис! Вот и в той уютной таверне, куда он заглянул, не было ни души.
— О! Кирие синтагматархис! Ти канэтэ? Перастэ, перастэ, паракало[2], — радостно затараторил трактирщик.
«Успели уже пронюхать!» — с досадой подумалось Федору Феликсовичу. Секретная шифрограмма о том, что ему присвоено очередное воинское звание, поступила в посольство всего неделю назад.
Заказав порцию шоколадного мороженого и бутылочку минеральной воды, Волк присел за столик у окна и принялся ждать.
Два дня назад ему звонил из Москвы Максим Максимович.
— Как ты, Федя? — заботливо поинтересовался бывший шеф.
— Служу потихонечку, — сообщил Федор Феликсович.
— Тебя, я слышал, кое с чем можно поздравить? Рад за тебя, сынок.
— Вы-то как? — спросил Волк. — В Афины не собираетесь?
— Не сейчас. Возможно, где-нибудь в октябре-ноябре, когда попрохладнее будет. Обязательно посидим с тобой в той таверне, где ты меня устрицами угощал. Помнится, ты упоминал, что по четвергам они у них самые свежие. Жаль, но больше восьми штук мне не осилить. Здоровье уже не то. А звоню я тебе вот почему. Котика, понимаешь, завел. На кличку Тофик отзывается. Только вот захворал он у меня. Ветеринар лекарство выписал. Название электронной почтой вышлю. Оно на латыни написано. Не сочти за труд поискать в аптеках. В Москве его не достать.
— Будет сделано, — пообещал Волк.
Этот внешне безобидный телефонный разговор означал, что в той самой таверне, где пребывал ныне Волк, ему надлежало встретиться с человеком по имени Тофик. Посланец Максима Максимовича должен был появиться в четверг в восемь часов вечера. А то, что имя Тофик принадлежало якобы котику, являлось своего рода «сигнальным флажком». То есть просьбой оказать контакту максимально возможное содействие.
Рыжеволосый статный мужчина с блудливым взглядом брачного афериста появился ровно в восемь. Федору Феликсовичу, едва он увидел этого субъекта, вспомнились слова из старинной песенки: «Там был еще один роскошный мальчик, который ездил побираться в город Нальчик…»
«Жулик! — подумалось Волку. — Бабы без ума от таких прохиндеев. Как хорошо, что я не женщина!»
— Федор Феликсович? — спросил незнакомец.
— Ну да.
— Меня зовут Тофик. Вам привет от Максима Максимовича.
— Как там его котик? — произнес Волк слова пароля.
— Хворает, — прозвучал правильный отзыв.
— Что-нибудь выпьете?
— Спасибо. Если можно, чуть позже.
Тофик достал из кармана авторучку и набросал на бумажной салфетке рисунок человеческого уха рядом с жирным вопросительным знаком.
— Береженого бог бережет, — пожал плечами Федор Феликсович. — Как погода в белокаменной?
— Погода шепчет все о том же, — улыбнулся Тофик. — Я, собственно, чего вас побеспокоил. Не смогли бы вы оказать содействие в покупке кое-каких вещей?
— Не вопрос! — пообещал Волк. — В Греции по-прежнему есть все. Только вот денежек не очень хватает. Так, значит, по магазинам?
Из толстой пачки новеньких греческих драхм, недавно запущенных в обращение вместо евро, Федор Феликсович извлек купюру.
— Эфхаристо пара поли[3], — сказал он хозяину таверны на безукоризненном греческом языке.
По сравнению с японским или китайским, то есть с языками, которыми Волк владел в совершенстве, изучение греческого оказалось ничуть не сложнее школьной арифметики. Попрощавшись с трактирщиком, потерявшим дар речи от небывало щедрых чаевых, Федор Феликсович вышел с Тофиком на улицу. Он усадил гостя в припаркованный у входа свой служебный автомобиль с зелеными дипломатическими номерами.
— Вы бывали раньше в Афинах? — поинтересовался резидент. — Нет? Ну, тогда абсолютно все покажется вам интересным. Предлагаю съездить в одно дивное местечко.
Из-за бессовестно-грабительских цен на горючее, греческая столица давно уже избавилась от транспортных потоков. Сие позволяло с уверенностью констатировать, что «хвоста» за Волком, как обычно, не было да и не предвиделось. Промчавшись по набережной Посейдонос и проспекту Синтру, Федор Феликсович въехал в исторический центр города. Там, миновав площадь Синтагма, он свернул в узкую улочку, круто уходящую вверх. Подъем, пропетляв мимо жилых домов, которыми были плотно застроены склоны горы Ликавитос, завершился на небольшой площадке, отведенной под платную автомобильную парковку.
— Приехали, — сообщил Волк. — Пойдемте. Тут можно будет спокойно поговорить.
На вершине, куда Федор Феликсович привел визитера, стояла маленькая белая церквушка, а взору открывался восхитительный вид окутанного вечерними сумерками огромного города.
— Ух ты! — вырвалось у Тофика. — Впечатляет, однако!
— Родина демократии, — вздохнул Волк. — Хотя, конечно, чтоб ей провалиться, такой демократии! А ведь как хорошо начинали! До Индии при Александре Македонском сумели дойти. Раньше они говорили: «Мы бедная страна состоятельных граждан». А что теперь?.. Ладно, не будем о грустном. Итак, что я могу сделать для вас?
— Фамилия моя Белоглазов Тофик Анатольевич. Меня очень интересует одна дама.
«Ну, что я говорил! — подумал Волк. — Неужели он и впрямь брачный аферист? А может, даже сутенер?»
— Дама эта была раньше вашей соседкой по квартире. Звалась Екатериной Максимовной Сидоровой, — продолжил Тофик. — В настоящее время работает в американской разведке.
— Катюха — в ЦРУ?! — поразился Федор Феликсович. — Не может такого быть! Вы ничего не путаете? Та Сидорова, моя соседка, мыла полы в одной московской шарашке. Неужели в ЦРУ уборщицами теперь гастарбайтеров нанимают? Ни за что не поверю!
— Тем не менее это так. Информация из надежнейшего источника. Надеюсь, Максиму Максимовичу вы доверяете?
Вопрос, разумеется, был риторическим. Волк иной раз не доверял даже самому себе. Но Максиму Максимовичу!..
— Ну, допустим, — произнес он. — Только я тут с какого бока? Мы же с вами в Афинах, а не где-нибудь в Лэнгли, штат Вирджиния.
— А что нам мешает сгонять туда? — ухмыльнулся Тофик. — Все расходы, само собой, мы берем на себя.
— Кто это «мы»? — поинтересовался Волк.
— Мы — это держава российская. В пределах отпущенных мне полномочий могу пока рассказать лишь про то, что являюсь помощником Пал Саныча. Да, того самого Пал Caныча. В данный момент выполняю его личное, строго конфиденциальное поручение. Вам надлежит оформить отпуск. Полетим с вами за океан. Надеюсь, вы отнесетесь с пониманием к необходимости сохранить в тайне факт нашей беседы и, в особенности, ее содержание. И вот еще. Не знаю, обрадует вас это или огорчит, но Максим Максимович просил передать на словах, что через месяц вас ожидает увольнение в запас. В любом случае, если будет на то ваше желание, мы сможем гарантировать вам в дальнейшем очень приличное трудоустройство.
Как, имея в биографии две судимости, стать помощником руководителя исключительно солидного федерального учреждения?
«Таки не смешите мои щиблеты!» — ответил бы на этот вопрос любой из земляков Пал Саныча.
Помощником высокого руководителя рецидивист Белоглазов по кличке Чубайс, конечно же, не был. Эту легенду ему пришлось выдумать специально для реализации некоего хитроумного плана. Дело в том, что после условно-досрочного освобождения бесследно исчез Козлюк Иван Анисимович, владелец американской фирмы «Голден Рая», зарегистрированной на Багамских островах. Те, кому было поручено присматривать за бывшим зэком, понесли, разумеется, заслуженное наказание. Только вот легче от этого не становилось. Уж слишком много материальных ценностей в виде акций, недвижимости, роскошной яхты и прочего имущества продолжало числиться в Америке за этим проходимцем. Поиски, предпринятые, так сказать, по горячим следам, результатов не принесли.
Вопросов, требовавших незамедлительного решения, хватало и без Козлюка. Вот и получилось, что со временем об этом жулике все вроде бы забыли. Вспомнить о нем пришлось лишь в преддверии предстоявших выборов в Верховный Совет. Сигизмунд Артурович Зябликов обещал коллегам возвратить на родину денежный эквивалент добра, приобретенного этим деятелем на средства, вырученные от продажи украденных отечественных брильянтов. Исчезновение Козлюка грозило превратить данное обещание в «порожняк». Это неминуемо бросило бы тень на репутацию главы Верховного Совета.
Совсем не трудно было догадаться, что Козлюк сбежал в Америку к своему наворованному богатству. Только вот где и как там его искать? Тофик Белоглазов, получивший приказ заняться данной проблемой, день и ночь ломал голову, безуспешно пытаясь найти решение. В Нью-Йорке ему довелось однажды побеседовать с Михаилом Самойловичем Иткисом. Правда, сотрудничества в тот раз не получилось. Ничего не вышло и когда Белоглазов попробовал дозвониться Иткису из Москвы. По телефону ему очень вежливо объяснили, что никакого «факинг»[4] мистера Иткисатам не знают.
Тофик, сославшись на неодолимые трудности, мог бы, конечно, отказаться от столь почетного и ответственного поручения. Однако это могло стать камнем преткновения на пути реализации его карьерных амбиций. Папа Сильверст, давно собиравшийся уйти на покой, твердо обещал содействие в избрании Белоглазова на свое место в Верховном Совете. Вот и получалось, что кроме как к Арнольду Валентиновичу обратиться Тофику было теперь не к кому.
— Есть у меня одна мыслишка, — задумчиво произнес Арнольд Валентинович, выслушав любимого ученика. — Давай-ка сопоставим факты. Была у Артурчика женщина по имени Екатерина Максимовна Сидорова. Все бы хорошо, только завела она шашни с каким-то американцем. Приезжал он за ней пару раз на машине с номерами американского посольства. Это я видел собственными глазами. Потом укатила Катерина якобы к родственникам и домой не вернулась. А Савва-сапер мне потом рассказывал, как из Северопольска некую москвичку Сидорову Екатерину Максимовну отправили в загранкомандировку вместе с бригадой; шеф-монтажников. Они должны были собрать в Испании подводную лодку. На самом деле бригаду увезли в Колумбию. Там-то и выяснилось, что субмарину заказала местная наркомафия для перевозки кокаина в Штаты. Ясное дело — ребят этих, конечно бы, грохнули. Лишние свидетели, сам понимаешь, никому не нужны. Только оказались работяги не лыком шиты. Колумбийских мазуриков они повязали и сдали всю банду вместе с лодкой американцам. За это выплатили им в Штатах аж семь миллионов долларов. Мужики на эти деньги вскладчину построили потом в Северопольске заводик. Делают на нем навигационное оборудование и бытовые самогонные аппараты. А их переводчица Сидорова осталась в Америке. Похоже, уж очень шустрая она, эта бабенка. Теперь-то понятно — наша Катерина еще в Москве с американской разведкой снюхалась. В их посольстве в кого ни плюнь, однозначно в шпиона попадешь.; Вот ее бы и поискать тебе в первую очередь. Глядишь, с ее помощью и получится вычислить Козлюка. За спасибо она, конечно, пальцем о палец не стукнет. Следовательно, надо будет пообещать ей процентик с того, что Козлюк успел прикарманить. Уловил?
Папину подсказку Тофик, разумеется, принял к сведению. Цены бы ей не было, ежели кто-нибудь сумел объяснить заодно, где и как искать в Америке эту Сидорову. Вот почему, немного поразмыслив, он готов был уже признать свое поражение, как вдруг случилось невероятное. В супермаркете на Лубянке, куда Белоглазов заглянул, чтобы купить пачку сигарет, Тофик едва не столкнулся нос к носу с Михаилом Самойловичем Иткисом. А еще говорят, что курить вредно! Выходит, иногда это может даже приносить пользу. Пусть не для здоровья, но уж для дела как минимум.
К счастью, Иткис в тот момент расплачивался за купленный товар и Тофика не заметил. Зато Белоглазову удалось не только проследить за ним, но и, на всякий случай, запечатлеть в мобильном телефоне облик Михаила Самойловича. Из супермаркета тот пешком направился в Милютинский переулок, где скрылся в подъезде одного из жилых домов.
Казалось бы, ну вот он тот самый Иткис собственной персоной. Бери его тепленьким и начинай диалог. Так подумал бы кто угодно, но только не Тофик. Он-то как раз был очень умный, за что и получил свое прозвище — Чубайс. Первым делом Белоглазов позвонил Васе-душителю и велел вместе с Шибздиком срочно подъехать в Милютинский переулок. Пока соратники добирались, он принялся обдумывать план предстоящих действий. В Нью-Йорке общение с Иткисом являлось лишь одним из вариантов «наезда» на Козлюка. Ныне Михаил Самойлович стал, образно выражаясь, тоненькой нитью, которая могла бы вывести на беглого Ваньку. Важно было ниточку эту ни в коем случае не оборвать.
То, что Михаил Самойлович оказался в Москве, Тофика нисколько не удивило. В самом деле, ну и что за жизнь нынче в Америке? Не жизнь, а сплошной фильм ужасов. Причем чем дальше, тем страшнее. То стрельбу там учинят в местах естественного скопления населения, то вообще небоскребы взрывают. Взять хотя бы тот же Нью-Йорк. Даже много лет назад, когда Белоглазов с бригадой был там в служебной командировке, обстановка в том мегаполисе уж очень напоминала будни прифронтовой полосы. В том смысле, что ежели высунешься из траншеи, непременно пулю или осколок снаряда черепушкой поймаешь.
Туземные жители знали об этом вовсе не понаслышке. Не зря чуть ли не в каждом кинофильме у них показывали один и тот же сюжет. Подходит, скажем, какой-нибудь доходяга-наркоман к прилично одетому мистеру и сует ему под ребра «волыну». Жертва ограбления тут же достает из кармана бумажник и бормочет: «Только не убивай». В нью-йоркском метро Тофика тоже попытались взять на «гоп-стоп» два жирных придурка. Ну и что? Белоглазов просто сунул руку в карман плаща, изобразив, будто там у него покоится ствол. Грабители моментально стушевались и сами стали выгребать из карманов всю свою наличность. Кажется, всего-то долларов тридцать смогли наскрести. Пришлось снять с одного из них золотую цепь. Впрочем, оказалась она из позолоченной меди, то бишь — «дурилкой».
Просто так подойти к Иткису на улице было бы несолидно. Для серьезного и обстоятельного разговора требовалось какое-нибудь тихое уютное местечко. Например, художественная галерея, библиотека, в крайнем случае парк культуры и отдыха. Вася-душитель с Шибздиком должны были проследить за Михаилом Самойловичем и сообщить Тофику, когда клиент окажется в одном из таких мест.
В последующие два дня Иткис из дома никуда не выходил. Лишь на третий день в половине седьмого вечера он с какой-то женщиной показался из подъезда. Они пешком направились в сторону Сретенки. Шибздик проводил эту парочку вплоть до ресторана «Славянская трапеза», откуда и позвонил Белоглазову.
На пенсию полковника Максима Максимовича даже не проводили. На заслуженный отдых его, можно сказать, просто спровадили. Ни тебе, понимаешь, букета цветов и памятных подарков. Ни прочувствованных слов товарищей по работе под рюмочку какого-нибудь веселящего напитка. Впрочем, обижаться на это оснований не имелось. Служебные «междусобойчики», когда-то переименованные в «корпоративы», давно уже находились под строжайшим запретом. И все равно данное событие Максим Максимович хоть и скромно, но все-таки отметил, пригласив в ресторан старинного друга и однокашника Мишу Иткиса с супругой его Цилей Моисеевной.
Миша, то есть Михаил Самойлович, тоже числился пенсионером. Однако, в отличие от Максима Максимовича, был он этим вполне доволен, ибо ничто теперь не отвлекало его от любимого занятия — поэтического творчества. В Америке приличными тиражами разошлись два сборника его стихов на американском языке. А вот на родине публиковать Иткиса не соглашалось пока ни одно издательство. «Нет пророка в своем отечестве», — чем-нибудь иным объяснить это прискорбное обстоятельство у Иткиса не получалось.
— Уважаемые господа, не покажется ли бестактностью, если я попрошу разрешения пригласить на танец вашу прелестную даму? — с этой учтивой фразой к Максиму Максимовичу и его гостям обратился симпатичный рыжеволосый мужчина приятной наружности.
— Тофик, неужели это вы?! — удивленно воскликнул Михаил Самойлович. — Мы ведь, кажется, встречались в Нью-Йорке?
— Вы абсолютно правы, — ответил мужчина. — Поверьте, я искренне польщен тем, что вы все еще помните скромную персону вашего покорнейшего слуги.
Циля Моисеевна тоже повернула голову в сторону незнакомца.
— Извините, я не танцую, — сообщила она, смерив субъекта внимательным оценивающим взглядом.
— Может, вы не откажетесь разделить нашу трапезу? — предложил Максим Максимович. — Раз уж вы с Михаилом Самойловичем давние знакомые.
— Почту за честь, — с легким поклоном ответил Тофик, присаживаясь за столик. — Позвольте представиться: Белоглазов Тофик Анатольевич. Для вас — просто Тофик.
— Очень приятно. Меня зовут Максим Максимович. С Михаилом Самойловичем вы уже знакомы. Мне остается представить вам супругу Михаила Самойловича, восхитительную Цилю Моисеевну. Есть предложение поднять бокалы за встречу.
— Как там с вашим алмазным проектом? — поинтересовался Иткис, машинально отметив, что Белоглазов лишь пригубил содержимое своего бокала с великолепным крымским вином.
— Извините, никак, — развел руками Тофик. — Его пришлось временно заморозить. Козлюк оказался жуликом, и его посадили. Пока мы искали других партнеров, грянул мировой экономический кризис. Потом мажоритарный акционер почил в бозе, а наследники его до сих пор пытаются разобраться, кому сколько причитается.
— Ну и чем же вы теперь занимаетесь?
— Уговорили меня перейти на службу государеву. Тружусь ныне помощником по особым поручениям у Пал Саныча. Нуда, у того самого Пал Саныча.
— Даже так?! — вырвалось у Иткиса. — Что ж, поздравляю.
— Спасибо. Кстати, очень удачно, что мы с вами встретились. У вас ведь наверняка сохранились кое-какие связи в Америке. А мне недавно Пал Саныч поручил разыскать там одну женщину, нашу соотечественницу. Вот я и подумал — не смогли бы вы мне помочь?
— Что именно вам о ней известно?
— Да почти ничего. Она была командирована за границу переводчицей. Кажется, в Колумбию. Впоследствии оказалась в Америке. Вероятнее всего, вышла замуж за дипломата. Дальше следы ее теряются.
Михаил Самойлович с Максимом Максимовичем переглянулись.
— А как ее фамилия? — поинтересовался Иткис.
— Сидорова Екатерина Максимовна.
— У вас есть ее фотография?
— Увы!
— Ладно, — произнес Максим Максимович. — Оставьте, пожалуйста, номер вашего телефона. Мы подумаем, как вам помочь.
На листке, выдранном из записной книжки, Белоглазов изобразил номер своего мобильника, после чего откланялся, сославшись на неотложные дела.
— Что скажешь, Циленька? — обратился Иткис к супруге.
— Аферист! — безапелляционно заявила Циля Моисеевна.
— А мне то же самое еще в Нью-Йорке подумалось, — признался Михаил Самойлович.
— Разберемся, — усмехнулся Максим Максимович, сунув в карман листок с номером телефона.
В его душе набирало силу приятное, хоть и несколько зыбкое предвкушение чего-то очень любопытного и кое-что обещающего. Совсем как у котика, еще не успевшего почуять запах добычи, но уже уловившего краем уха подозрительное шевеление где-то за паркетным плинтусом.
Было бы не совсем корректным утверждать, будто с некоторых пор в тихом местечке под названием Лэнгли вовсе прекратилась невидимая постороннему взгляду напряженная кропотливая работа. Та самая, чье содержание составляло когда-то одну из самых охраняемых государственных тайн великой заокеанской державы. Тем не менее кое-что все-таки изменилось после подписания между Россией и США всеобъемлющего договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи.
В былые времена режим строжайшей секретности мог в ЦРУ касаться кого угодно, но только не главного аналитика, лейтенанта Кэтрин Бэдминтон. Именно через эту миссис, носившую в девичестве фамилию Сидорова, проходили все сверхсекретные материалы. Катерина на их основе готовила ежедневные сводки для директора самого могущественного (после российской внешней разведки) шпионского ведомства. Так уж было у них заведено. Вот почему Катина контора на ее исторической родине внезапно превратилась в своего рода держателя заокеанских тайн. Этим она, к слову сказать, не уставала вводить в досадливое смущение своих московских собратьев по ремеслу. С ними Катина контора регулярно и, между прочим, абсолютно бескорыстно делилась самыми сокровенными цэрэушными секретами.
Так продолжалось до тех пор, пока не случился в США очередной экономический спад. Это печальное событие стало давно ожидаемым катаклизмом. Тем не менее оно, как и всякая неприятность, подкралось незаметно, спровоцировав небывалой силы биржевой и финансовый крах. Именно тогда и было заключено упомянутое выше межгосударственное соглашение.
Многочисленные сателлиты, еще недавно клявшиеся в любви и верности Америке, предпочли сделать вид, будто ничего не случилось. Руку помощи братскому народу США протянула только Россия, согласившись на реструктуризацию части американских долгов. Помимо прочего, стороны также договорились больше не шпионить друг за другом и кардинально сократить штатную численность своих разведывательных структур. Однако и после этого ЦРУ, словно пущенный с горки железнодорожный вагон, продолжило по инерции имитацию деловой активности, почти потерявшей, очевидно, какой-либо практический смысл.
Вот и миссис Бэдминтон, как и прежде, ездила каждый будний день на службу. Там среди ее сослуживцев царила атмосфера нервного ожидания грядущего увольнения. В его неизбежности не сомневался отныне никто. Консенсуса не получалось достичь лишь в том, каков будет размер выходного пособия. То есть выплатят что-нибудь или вообще ничего не заплатят? Понятно, что Катерину подобного рода вопросы ничуть не тревожили. Львиную долю своих сбережений она давно уже конвертировала в российские рубли (самую твердую валюту мира) и разместила на депозитах в нескольких московских коммерческих банках.
Раньше ей частенько приходилось задерживаться на работе. Теперь у нее появилась масса свободного времени. Его наконец-то стало возможным посвящать домашним делам, в том числе заботам о любимом муже. Катин Сэмуля, подав в отставку, перебрался было в Иллинойс. Там занялся он выращиванием на приусадебном участке экологически чистого шпината и разведением йоркширских кроликов. Ими, втайне от жены и фискального ведомства, Сэм потихонечку приторговывал какое-то время на чикагском рынке. Иначе никак не получалось сводить концы с концами.
Повиснуть на шее у супруги Бэдминтону не позволяла гордость. В то же время попробуй-ка прожить на полковничью пенсию! Особенно если приходится платить налоги сразу за два объекта недвижимости, а стоимость коммунальных услуг повышают чуть ли не каждый месяц. Что уж говорить о ценах в продуктовых супермаркетах! Даже в тех, где торгуют одним лишь генетически модифицированным продовольствием. Оттого-то и стало подсобное хозяйство очень даже неплохим подспорьем. Однако продолжалась эта предпринимательская деятельность Сэма лишь до тех пор, пока не спалили тамошние бомжи его любимое бунгало. Домик, разумеется, был застрахован. Только вот страховая компания, как у них водится, обманула старика, выплатив после долгого разбирательства какие-то совершенно смешные деньги. Пришлось отставному полковнику возвратиться в лоно семьи.
Про Сидорову с ее колумбийскими приключениями и американской правительственной наградой Максим Максимович узнал из донесений нью-йоркского резидента Миши Иткиса. Данная информация, не имевшая, на первый взгляд, никакого касательства к текущим на тот момент оперативным разработкам, автоматически отложилась в глубинах феноменальной памяти полковника. Позже, когда от коллег из соседней братской страны хлынул поток цэрэушных секретов, у него зародилось в душе некое подозрение, переросшее со временем в догадку, а затем и в твердую уверенность. Как бы там ни было, но внезапное появление у спецслужбы соседей канала утечки совершенно секретных американских сведений являлось наверняка результатом внедрения «крота». Сообразить, кто именно им является, не составило никакого труда. Достаточно было просто сопоставить кое-какие факты.
Не бывает, как известно, бывших чекистов. Якобы случайная встреча с подозрительной личностью не могла не насторожить Максима Максимовича. Вполне вероятно, она, в нарушение достигнутых межправительственных договоренностей, свидетельствовала о тайной операции, затеянной заокеанскими коллегами. В таком случае американцам следовало «помочь». С тем чтобы вывести их впоследствии на чистую воду. Иными словами, ткнуть ребят «фейсом об тейбл»[5].
Прежде всего Максим Максимович через своего бывшего заместителя собрал исчерпывающую информацию о субъекте по фамилии Белоглазов. Им оказался мелкий жулик с двумя судимостями за мошенничество.
«Странно, — подумалось Максиму Максимовичу. — Вроде заокеанские коллеги дел раньше с такой шпаной не имели».
Впрочем, нельзя было исключить и то, что в данном случае имела место попытка просто-напросто запутать следы.
«Придется подключить Федю Волка, — решил Максим Максимович. — Хватит уже ему пузо свое на солнышке греть».
Слов на ветер Сигизмунд Артурович Зябликов никогда не бросал и собственные обещания выполнял неукоснительно. Этим, в частности, и заслужил свой непререкаемый авторитет. Между тем неожиданно возникшая проблема заключалась по большому счету даже не в том, чтобы помочь удержаться в руководящем кресле прокурору с ласкающей слух фамилией Магаданенко. Чье-то никем не санкционированное самоуправство могло породить в нестойких умах ложное представление, будто Верховный Совет потерял способность контролировать положение дел в стране. Требовалось, пока еще не поздно, найти и обезвредить таинственных террористов.
На заседании Верховного Совета, изложив коллегам содержание своей беседы с генералом Прониным, Сигизмунд Артурович предложил обсудить создавшуюся ситуацию и составить план действий. Пока члены Совета раздумывали, слово взял кадровик Нигматуллин Равиль Усманович, по прозвищу Хан. Свою прежнюю кликуху (Татарин) он предпочел сменить, мотивируя тем, что звучит она не очень толерантно.
«Ну-ну! — узнав об этом, с усмешкой подумал Зябликов. — Интересно, что еще наш популист придумает для привлечения электоральных симпатий?»
— Вряд ли мы с вами что-нибудь тут сможем придумать, — заявил Хан. — Предлагаю созвать сходняк и послушать не только наших авторитетных товарищей, но и молодую поросль, нашу надежду на будущие достижения.
— Какие еще будут мнения? — поинтересовался Артурчик.
— Проблема, как я полагаю, не терпит отлагательства, — произнес Папа Сильверст. — А быстро всех собрать у нас не получится. Думаю, следует провести расширенное заседание Совета с приглашением только членов нашего братства из Москвы и Подмосковья.
Так и порешили (при одном воздержавшемся), поскольку иных предложений не последовало.
На следующий день приглашенные члены братства собрались в подмосковном Метелкино.
— Братва! — начал Сигизмунд Артурович, открывая заседание. — Давайте, положа руку на сердце, вспомним, кем каждый из нас был еще сравнительно недавно. Одни тырили по мелочам все, что плохо лежит. Иные шарили по чужим карманам, обносили квартиры честных и не очень честных граждан, дурили мозги доверчивым недоумкам, отбирая нажитое непосильным трудом. Те, кто обладал соответствующей квалификацией, работали с железом, не отходя от кассы. Наиболее продвинутые изобретали и воплощали в жизнь способы обналичивания средств и уклонения от уплаты налогов, доили банки с помощью фальшивых авизо или хакерских атак и так далее. Были и такие, кто лишнего в голову не брал и жил по принципу: украл, выпил — в тюрьму. Кое-кто из нас все еще не может расстаться с ностальгической тоской по своему прошлому. Специально для них, как вы знаете, мы тут недавно оборудовали парк развлечений с ролевыми играми и аттракционами. Можно, например, получить приз за вскрытие дверного или сейфового замка. Поучаствовать в ограблении инкассаторов. Попытаться извлечь бумажник из кармана робота-манекена, снабженного чувствительными датчиками. Есть даже отель в стиле лагерного барака, где любой желающий может провести ночь на шконке или даже в ШИЗО. Я уже не говорю о самых разнообразных компьютерных играх, моделирующих иллюзию каких угодно противоправных деяний.
Сигизмунд Артурович сделал паузу, чтобы глотнуть минеральной воды.
— Что имеем мы на текущий момент? — продолжил он. — Реализация положений Магаданской декларации позволила не только навести образцовый порядок в отчизне. Каждый из нас, бывших воров, стал не просто законопослушным налогоплательщиком. Все мы, являясь акционерами промышленных предприятий и кредитно-финансовых учреждений, вынуждены нести одновременно тяжкое бремя контроля над положением дел на вверенных нам объектах народного хозяйства. До последнего времени у нас это неплохо получалось, ибо кому, как не нам, лучше всех известно о тайных способах отчуждения материальных ценностей. Тем не менее даже на этом благостном фоне нашлись какие-то гниды, чьи не санкционированные нами деяния могут послужить примером для нестойких граждан с пониженным уровнем социальной ответственности. Я имею в виду те возмутительные теракты, что случились неделю назад. Обращаюсь ко всем с настоятельной просьбой включить мозги. Фраеров, не способных даже толком имплементировать элементарное мочилово, необходимо в кратчайшие сроки вычислить, изловить и строго наказать. Чтобы другим неповадно было. Имеются ли у кого-нибудь соображения, вопросы или предложения?
Пока присутствующие «переваривали» сказанное главой Верховного Совета, с ехидной репликой к докладчику неожиданно обратился кадровик Нигматуллин. Дескать, в курсе ли Артурчик, что некий зэк по фамилии Козлюк, не отсидев практически ничего из назначенного ему срока, выпущен на волю и сгинул бесследно в неизвестном направлении?
— Ежели память мне не изменяет, а она у меня очень даже прекрасная, на этой крысе зависло порядка ста пятидесяти лимонов. В зелененьких баксах, разумеется, — добавил Хан с издевательской ухмылкой. — Только кое-кто вроде бы обещал кое-что Верховному Совету. Вот я и спрашиваю: отвечать за базар кто-нибудь собирается? Или как? В обща-ке, наверное, бабок скопилось немерено? Что нам какие-то полторы сотни лимонов?!
Как и рассчитывал интриган, в зале воцарилась гнетущая тишина, чреватая чудовищной силы взрывом. Сладкое слово «общак» в сочетании с девятизначной цифрой способно было смутить и даже ввести в соблазн кого угодно.
«Ах ты, подлец! — подумалось Сигизмунду Артуровичу. — Эх, надо было все-таки отослать тебя в светлое будущее. Впрочем, без оппозиции тоже не здорово. Как же все-таки сделать ее управляемой?»
Аудитория затаила дыхание, и лишь Папа Сильверст не смог сдержать тонкой иронической усмешки. Уж он-то превосходно знал — застать Артурчика без козырного туза в рукаве можно разве что в парилке.
— Хоть это и не относится к теме нашего сегодняшнего форума, тем не менее я отвечу всеми нами уважаемому Равилю Усмановичу, — начал Зябликов. — Полагаю, большинство из вас в курсе затронутого вопроса. Правда, далеко не все знают, что в деле Козлюка мы столкнулись с непростой дилеммой. С одной стороны, наш самый справедливый в мире суд вынес суровый приговор проходимцу, покусившемуся на всенародное достояние. С другой стороны, скажите мне, а какой с него прок на зоне? Да никакого! Одна, прости господи, головная боль!
Сигизмунд Артурович обвел аудиторию суровым взглядом.
— Нуда! На хрена он там нужен?! — скуксившись, забормотали те, по кому скользнул стальной взор Артурчика.
— Вы меня знаете, — продолжил Зябликов. — Вот и подумайте, а с какой радости нам его, козла вонючего, уговаривать? Кто-нибудь сможет представить, как я, например, ползаю перед фраером на коленях и умоляю это чмо? Хватит, мол, крысятничать. Не пора ли бабки вернуть?
По залу прокатился легкий смешок, больше похожий на тихое деликатное хихиканье. Нарисовать в воображении картину, предложенную Артурчиком, вряд ли хватило бы фантазии или смелости у кого-нибудь из присутствующих. А вот про то, с какой неуловимой быстротой может появляться в ладони председателя Верховного Совета лагерная заточка, знали тут очень многие. Тускло сверкнув любовно отполированным лезвием, «перышко» легко, словно в кусок маргарина, вонзалось, при случае, в печень провинившегося. Брр! Спаси и сохрани, Матерь Божья!..
— Отсюда вывод, — продолжил Сигизмунд Артурович, — а не лучше ли сделать так, чтобы он сам принес наши тугрики с поклоном да на полусогнутых?
— Верно! — с энтузиазмом отозвалось собрание. — Именно на полусогнутых! Непременно с поклоном!
— Короче, — веско произнес Артурчик, и легкий оживленный шумок в аудитории мгновенно стих. — Короче, пришлось отправить барыгу на химию в один из отдаленных уголков нашей необъятной родины. Вы спросите — почему? Да потому что прокуратура, ни с кем не посоветовавшись, успела объявить его в международный розыск. Ежели он в Штатах объявится, его тут же заметут, быстренько придумают обвинительное заключение и впаяют лет двадцать. А имущество, что он успел прикарманить, разумеется, конфискуют.
Небольшая толика правды, как известно, способна закамуфлировать любую ложь. Учить этой истине Сигизмунда Артуровича не было никакой нужды. Он и сам смог бы поучить кого угодно.
— Надеюсь, вы понимаете всю сложность стоящей перед нами задачи? С одной стороны, реализовать активы и вернуть деньги на родину без Козлюка мы не можем. Формально он все еще числится собственником. С другой стороны, отправить его в Америку, пока он находится в розыске, не представляется возможным. Сие чревато тем, о чем я поведал чуть выше. Американцы, у которых трещит по швам дефицитный госбюджет, давно уже раскатали губу на данное имущество. На официальные просьбы отечественной прокуратуры убрать фамилию Козлюка из списка разыскиваемых лиц они не реагируют. Наши специалисты, конечно, занимаются этим вопросом. Остается дождаться результатов их работы. Так что, ошибочка тут у вас вышла, Равиль Усманович.
— Но ведь… — попытался что-то возразить Нигматуллин.
— Повестка дня исчерпана, — перебил его Сигизмунд Артурович. — Цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!
О Нью-Йорк, великий город! То есть очень большой и густонаселенный. Железобетонные джунгли — иначе не скажешь. Тофику там в прошлый раз совсем не понравилось. Федор Феликсович и вовсе ни разу в США не бывал.
Перелет из Москвы на сверхзвуковом ТУ-174 продлился всего-навсего три часа. Впрочем, Белоглазову этого вполне хватило, чтобы заложить основу будущих неформальных отношений с двумя очаровательными девушками-стюардессами. Можно было, конечно, посвятить какое-то время осмотру нью-йоркских достопримечательностей. Однако эта мысль почему-то ни Тофику, ни Волку в голову не пришла. Отстояв очередь за билетами, они вылетели в Вашингтон на допотопном «Боинге» одной из местных авиакомпаний.
— Пойдем перекусим, — предложил Белоглазов, когда они разместились в знаменитом вашингтонском отеле «Уотергейт». — А вечерком можно будет и в гости наведаться.
— Не сегодня, — возразил Волк. — Катюха меня таким не узнает. Придется пару дней повременить, пока не отрастет щетина. А еще надо будет парик приобрести, чтобы окончательно войти в образ.
— Не понял! — удивился Тофик. — На хрена такой маскарад?
— Телка может подумать, будто мы с тобой из ЦРУ или ФБР. Вроде как проверку ей устраиваем, наподобие провокации, — принялся объяснять Федор Феликсович. — Значит, кинется сразу в полицию звонить. Нам с тобой это надо? А вот если я буду с длинными волосами, небритым и слегка поддатым, она сразу сообразит, что перед нею бывший сосед ее, Димка Овечкин. Если, конечно, захочет пойти на контакт. Ежели не захочет, надо будет думать, как ее обаять.
— Захочет! — с уверенностью заявил Белоглазов. — Они тут в Америке все на баксах помешаны. У меня есть полномочия сделать ей предложение, от которого она отказаться не сможет.
— Что ж, — вздохнул Волк. — В таком случае флаг тебе в руки. А я все-таки прогуляюсь завтра с утра. Поищу паричок в местной торговой сети.
В аргументах Федора Феликсовича имелся налицо неоспоримый резон. Тем не менее терять зря время Тофик не собирался. Вот почему, взяв такси, он вечером отправился по адресу, которым в Москве снабдил его Максим Максимович. Там, в пригороде американской столицы, обиталищем Сидоровой оказался небольшой двухэтажный домишко с зеленой лужайкой перед фасадом. Окна в нем были плотно задернуты шторами. Однако кое-где сквозь них пробивался свет, свидетельствуя, что жильцы находятся дома.
Тофик велел таксисту подождать минут десять, а сам направился к домику. Обогнув его, он оказался на заднем дворе, усаженном какой-то растительностью. На втором этаже строения виднелось приоткрытое окошко, из которого доносился странный гул. Взобраться по водосточной трубе на узкий карниз оказалось плевым делом. Осторожно заглянув в окно, Белоглазов обнаружил внутри симпатичную тетку с роскошным бюстом. В комнате, обставленной спальным гарнитуром, она энергично драила напольный ковер щеткой пылесоса.
«Так вот ты какая, Екатерина Максимовна!» — успел подумать Тофик.
Хлипкий деревянный карниз внезапно обломился, и Белоглазов полетел вниз. Приземлился он спиной на что-то ужасно колючее. Превозмогая жуткую боль, он кинулся к поджидающему его такси. Муки, которые довелось ему претерпеть по дороге до отеля, можно было бы сравнить, вероятно, с шествием на Голгофу.
— Федор Феликсович, выручай, — взмолился Тофик, ввалившись в гостиничный номер Волка. — Погляди, бога ради, что там у меня на спине?
— Где это тебя так угораздило? — поразился Волк. Вся спина Белоглазова оказалась густо утыкана застрявшими под кожей обломками колючек. — Нет, дружище. Я тут бессилен. Здесь хирургу работы на полдня. Потерпи. Сейчас попробую вызвать неотложку.
Подъехавшая вскоре карета скорой помощи увезла Белоглазова в госпиталь. А Федор Феликсович спустился в бар, чтобы принять перед сном пару-тройку бокалов двойного виски со льдом, но, разумеется, без содовой.
Утром он прогулялся по магазинам. Искомый парик приобрести удалось с неожиданной легкостью. Судя по отражению в зеркале, с длинными волосами Волк выглядел почти как Дима Овечкин, бывший сосед Кати Сидоровой. Гораздо сложнее оказалось найти подходящий крепленый напиток. Для реализации задуманного подошло бы что-нибудь вроде отечественного «плодово-выгодного» или, например, «трех семерок». Именно такое пойло дало бы нужный «выхлоп». То есть зловоние, которое наверняка отложилось в Катюхиной памяти.
Женское обоняние, натренированное ароматами элитных и не очень элитных парфюмов, могло запросто уловить подделку. Это в том случае, если Федору пришлось бы мешать пиво, допустим, с благородным португальским портвейном или, упаси господь, со знаменитым испанским хересом.
— Ну и как же ты, Вася, до жизни такой докатился? — вкрадчивым голосом поинтересовался Сигизмунд Артурович. — В террористы решил податься? Может, еще и пояс шахида у тебя имеется?
Огромный увалень, известный среди своих как Вася-ду-шитель, стоял перед главой Верховного Совета. Безмятежным спокойствием лучился Васин голубоглазый взор. Столь же невинный и бесхитростный, как у какого-нибудь юного воспитанника детского садика.
— А зачем? — спросил Вася.
— Что — зачем?
— Ну, пояс шахида зачем?
— Это я тебе потом объясню. Ты где взял взрывчатку?
— Сам сделал, — заулыбался Вася. — Это же элементарно. В любой аптеке все нужные компоненты имеются.
— Погоди с аптекой, — велел Сигизмунд Артурович. — Кто тебя вообще надоумил всю эту лажу устраивать?
— Никто не надоумливал, — сообщил Вася. — Это я сам придумал. Хотел вначале нитроглицерином обойтись. Его ведь сделать, как два пальца об асфальт. Но с ним проблем не оберешься. От малейшего толчка взрывается. А с пластидом в этом смысле значительно проще. Ему даже взрыватель не нужен. Можно просто воткнуть в него стеклянную ампулу с кислотой. Ножкой наступишь, хрясть — и ба-бах!
— И много у тебя этого пластида?
— Думаю, килограмма три наберется.
— Отдашь все Рамзесу. Понял меня? Ну, а в Хохловском переулке?..
— Нет, там не пластид. Там газ рванул. Пришлось в канализационный люк баллон запихнуть с пропаном. Вместе с дистанционным взрывателем. Схему я сам придумал. Вот, поглядите.
Бумажку с изображенной на ней схемой Сигизмунд Артурович разглядывать не стал. Он просто отложил ее в сторону.
— Ну, ладно. С этим более или менее понятно. А вот стрельбу ты какого хрена затеял? Взрывчатку, что ли, пожалел?
— Так это же все понарошку. Чубайс нам говорил, что клиентов надо заблаговременно к переговорам готовить. Своего рода любовную прелюдию им устраивать…
— Вот что я скажу тебе, Вася, — перебил его Сигизмунд Артурович. — Накосячил ты, конечно, по полной. Сколько раз я вам, козлам, втолковывал — беречь надо отечественного предпринимателя. Суть не в том, что понтами до поры до времени они тешатся. Футбольные клубы заграничные покупают. Бешеные бабки на закордонных курортах просаживают вместо того, чтобы нашу собственную рекреационную сферу поддерживать. Особняками да яхтами по всему свету владеют, хотя пользоваться этим добром им недосуг. Это все пройдет. Профсоюзы и так уже потихонечку хвосты им прижимают, чтобы не борзели по-наглому. Главное — делом они занимаются. Рабочие места создают, налоги в казну платят, имуществом своим рискуют. Вот ты, Вася, деньги когда-нибудь терял?
— А то! Позавчера Валенку всю зарплату в очко продул.
— Обидно?
— Не то слово!
— А представь, будто лишился ты сразу нескольких сотен лимонов. Может, даже миллиард потерял. Каково, братец? Из князи, так сказать, прямо в грязи! Ты вот дрыхнешь себе по ночам. А им, олигархам нашим, мысли нехорошие спать не дают. И про конкурентов, и про налоги, и про зарплаты работников. Про то, где бы новое оборудование купить, чтобы, значит, повысить производительность труда. За что же их убивать? Им помогать надобно. Беречь их надо как национальное достояние. Усек?
На Васином лице изобразилось выражение мучительного раздумья.
— Ладно, — вздохнул Сигизмунд Артурович. — Косяки свои сам будешь исправлять. Свободен пока. Ружьишко только не забудь сдать вместе с пластидом.
Вася бочком протиснулся к выходу, а Сигизмунд Артурович обратил свой взгляд на Рамзеса, Иннокентия Игоревича Рамзайцева. Пока глава Верховного Совета беседовал с Васей-душителем, тот молча сидел в углу скромно обставленной кухоньки. Именно на ней, в своей малогабаритной квартирке, Артурчик предпочитал проводить за чашечкой ароматного чая приватные встречи с соратниками.
— Скажи-ка мне, Кеша, а откуда у него погоняло такое? Он что, и впрямь придушил кого-то?
— Бог с тобой! — улыбнулся Иннокентий Игоревич. — Да он и мухи-то не обидит. Просто фамилия ему такая досталась — Душителев.
— А пластид где он делать научился? В армии, что ли, служил?
— В университете. Химиком стать собирался. Но его с третьего курса поперли. Производство контрафактного виски затеял. За это и срок схлопотал. А виски, кстати, очень неплохое у него получалось. Ничуть не хуже шотландского. Я пробовал. Хотя, конечно, водочка наша для здоровья намного полезнее. Если не шибко злоупотреблять.
— Так, говоришь, Фима-хакер его вычислил?
— Ну да. Васька сдуру на весь интернет растрепал про свои подвиги. Видео, понимаешь, выложил с места событий. За это ему несколько миллионов лайков обломилось. Любит народ наш смотреть, как убивают кого-то. И даже советы в коментах шлют. Мол, в следующий раз надо бы сделать так-то и так-то. Чтобы уж наверняка.
— Выходит, весь этот цирк он ради лайков устроил?
— Не совсем. Мне кажется, метит наш пацан на место Чубайса. Популярность себе зарабатывает. На случай, если Тофик пойдет на повышение.
— Ничего не понимаю. И как это не замела его до сих пор наша доблестная полиция?
— Да очень просто. Васька под чужим ником в интернет заходит и с помощью специальной программы шифруется. Это чтобы никто вычислить его не смог. А вот у Фимы получилось.
— Ну, и что теперь?
— Давай-ка с Арнольдом посоветуемся, с Папой нашим Сильверстом, — предложил Рамзес. — Это он мастер придумывать, как подфартить и вашим и нашим.
— Да, брателло, повезло тебе, — изрек Федор Феликсович, выслушав рассказ Тофика о его злоключениях. — Узнаю цэрэушные штучки. Мастера они такие подлянки устраивать. Карниз-то наверняка был подпилен, а внизу специально колючки посажены. Хорошо что не ядовитые. А то пришлось бы отправлять тебя на родину в гробике цинковом. Груз двести называется. Слыхал про такой?
Из госпиталя Белоглазова отпустили на следующий день после случившейся неприятности. Как раз перед обедом. Очевидно, чтобы лишний раз не кормить. Правда, колючки из него все-таки извлекли и зеленкой спину помазали. Даже сделали на прощание какой-то укол.
— Ладно, ты давай выздоравливай, — предложил Волк. — А мне придется морду лица в надлежащий вид приводить. Чтобы малость припухла для наглядности. Что у нас завтра? Суббота? Вот и ладушки. К Сидоровой надо будет до полудня подъехать, чтобы на обед не опаздывать. Здесь они его ланчем называют.
Белоглазов отправился в свой гостиничный номер, а Федор Феликсович, вздохнув, достал пиво из холодильника. Оно у американцев оказалось ничуть не хуже российского, и пить его можно было прямо из бутылки. А вот некую мексиканскую бурду пришлось набулькать в стакан. Иначе в горло бы не полезла. Судя по цене и запаху, она имела все шансы послужить достойной заменой аналогичной отечественной продукции, давно, правда, исчезнувшей с прилавков столичных магазинов…
К дому Сидоровой они подъехали, как и планировалось, ровно в полдень. Водитель такси всю дорогу с подозрением посматривал через зеркало заднего вида на длинноволосого небритого пассажира, от которого несло тошнотворным похмельным зловонием. Однако неудовольствие свое он озвучивать воздержался, за что и получил от Федора Феликсовича аж десять долларов на чай.
— Кен ай би ов эни хэлп ту ю?[6] — спросил пожилой плешивый дядька, отворивший входную дверь.
— А Катя дома? — дохнув перегаром, поинтересовался Волк.
— О, вы русские?! — обрадовался дядька. — Катя, Катя, к нам гости из России.
— Димка?! — воскликнула Сидорова, выглянув из-за спины мужа. — Каким ветром тебя занесло?
«Слава богу, узнала», — с облегчением подумал Федор.
— Ну, что вы стоите? Проходите, пожалуйста, в дом, — пригласила гостей Катерина. — Это Сэм, мой муж. Сэмуля, познакомься. Это мой московский приятель Дима Овечкин.
— Тофик Анатольевич, — поспешил представиться Белоглазов. — Зовите меня просто Тофик.
— Катюха, — взмолился Волк, стаскивая с головы свой парик. — Дай, пожалуйста, пасть сполоснуть каким-нибудь виски. Боялся, не узнаешь ты меня без похмельного выхлопа. Даже зубы не стал чистить с утра.
— А ты прав, — заметила Сидорова, вперившись в Федора внимательным взглядом. Примерно таким, каким вглядываются в лица пассажиров пограничники, проверяющие загранпаспорта. — Тебя бы еще побрить — точно бы на улице не узнала. Тебе с содовой?
— Лучше чистый.
— А вам, Тофик, что предложить?
— Какой-нибудь сок, если можно.
Усадив гостей на диван, Катя поднесла им бокалы с напитками, а сама удалилась на кухню, сообщив, что обед скоро будет готов.
— Ну, а вы, Сэм?.. — поинтересовался Волк.
— Катя знает — я пью только русскую водку с американским оранж джюс[7]. Никому, даже жене, не доверяю делать этот коктейль. В нем главное — очень тщательно соблюсти пропорции. Давно вы прибыли в Америку?
— Три дня назад. Но скоро возвращаемся. Дела, знаете ли. Бизнес, так сказать.
— О, Россия! — промолвил Сэм, закатив глаза. — Я так люблю вашу страну. Я много лет там работал в посольстве. А вам нравится Америка?
— Очень нравится, — слукавил Федор. Ему, если честно, нравились по-настоящему только необъятная отчизна и его любимая Греция.
— Димуль, а как ты узнал мой адрес? — спросила Катя, накрывая на стол.
— Нам его дал Иткис Михаил Самойлович, — ответил ей Тофик. — Вам поклон от него и супруги его, Цили Моисеевны. Надеюсь, вы помните их?
— Конечно, помню. Он нам с Сэмом две книжки свои подарил. А еще мы несколько раз встречались в Нью-Йорке. Припоминаешь, Сэмуля?
— О да! Замечательная семья! — подтвердил Сэм.
За обедом разговор продолжился о разных пустяках, хотя Белоглазову очень бы хотелось поскорее перейти к делу. К счастью, перед тем как подать кофе, Катя напомнила мужу: «Сэм, тебе пора на боковую. Не беспокойся, наши гости тебя извинят».
Сэм отправился на второй этаж в спальню, а Сидорова принесла из кухни приготовленный кофе и присела за стол.
— Ну что, мальчики? У вас проблемы или мне это только померещилось? — спросила она.
— Давай, брателло, излагай тему, — предложил Волк.
— Дело в том, — начал Белоглазов, — что мы с Димой представляем одну очень солидную коллекторскую структуру. Настолько солидную, что именно нам правительство поручило взыскать долги с некоего Козлюка Ивана Анисимовича. В девяностых он зарегистрировал на Багамах фирму и через офис на Манхэттене занялся реализаций брильянтов, похищенных из государственного хранилища драгоценностей. Значительную часть выручки наш подопечный присвоил и потратил на приобретение в США недвижимости и прочих материальных и финансовых активов. На все это имущество у нас имеются с собой копии документов. Оригиналы, изъятые у преступника, хранятся в Москве. Сам Козлюк числится в бегах, хотя, возможно, скрывается в Штатах. Наша первейшая задача — установить его местонахождение. Как мы полагаем, он в любом случае вынужден будет заняться восстановлением утраченных документов, подтверждающих право собственности. Ясно, что при этом ему надо будет объявиться. Образно выражаясь, всплыть на поверхность. Вот тут-то мы и рассчитываем его прихватить. Наша организация в курсе того, где вы работаете. Если вы поможете найти Козлюка, то окажете тем самым огромную услугу не только родине, но и нашей структуре. А уж мы, поверьте, сумеем по достоинству оценить ваше содействие.
— Что ж, ваш план представляется достаточно разумным, — немного подумав, ответила Сидорова. — В Америке немало фирм, специализирующихся в области подобного рода расследований. Почему бы вам не обратиться к одной из них?
— Видите ли, существует несколько причин, заставляющих нас отвергнуть такой вариант. Во-первых, совсем не факт, что наши потенциальные партнеры смогут найти Козлюка. Однако очень приличный аванс они, безусловно, потребуют. Для нас, в случае неудачи, это станет неоправданной финансовой потерей. Во-вторых, львиную долю тех средств, что получится изъять у преступника, нам придется вернуть государству. Любая фирма вынуждена платить налоги, арендовать офисы, содержать штат сотрудников и нести массу прочих расходов. Все эти издержки перекладываются, естественно, на плечи заказчиков. Вот и выходит, что после оплаты услуг американских партнеров, нашей структуре останется лишь навар от яиц. С другой стороны, воспользовавшись своим служебным положением, вы смогли бы заработать очень приличные деньги. При этом и мы не остались бы внакладе. Что скажете?
— Вообще-то, мальчики, я работаю в ЦРУ всего лишь уборщицей, — солгала Катерина. — На вашем месте я бы не стала переоценивать мои возможности. Правда, кое-кто из сотрудников мне немножечко симпатизирует. Можно, конечно, попробовать. Как знать, может, кто-нибудь из них и согласится заработать лишний доллар? Одним словом, мне надо немного подумать Если я правильно поняла, вы привезли с собой копии документов. Могу ли я с ними ознакомиться?
— Запросто, — ухмыльнулся Тофик, доставая из кармана «флэшку». — Тут все, что у нас имеется.
— А как будем держать связь?
— Здесь уже забиты номера наших с Тофиком мобильников, — сообщил Федор Феликсович и протянул Кате купленный накануне изящный телефончик.
«Гаджет» выглядел очень эффектно, оттого что был декорирован стразами, издали похожими на настоящие брильянты.
В подвале крематория царил таинственный полумрак. Может, и не очень таинственный, но все-таки жутковатый. Наверное, потому, что под низеньким потолком теплилась лишь тусклая лампочка, свет которой отбрасывал странные, леденящие душу тени.
Папа Сильверст с Рамзесом сидели на потертом продавленном диванчике. Перед ними в скрипучем деревянном кресле покоилась мужская фигура с обездвиженными липкой лентой конечностями. Мужчина выглядел довольно сомнительно. То есть внешность его вряд ли внушила бы доверие не только представителям органов правопорядка, но и простым, ни разу не сидевшим гражданам. К тому же особый «шарм» индивидуальным особенностям его облика придавал синебагровый «фингал», полыхавший под левым глазом субъекта.
— Мой друг Жорик Шекспирян часто повторял оболтусу своему Гамлету: «Чем я тебя породил, сукин ты сын, тем я тебя и убью, гадёныш!» — произнес Арнольд Валентинович тихим задумчивым голосом. — Правда, это не помогло. Пацана все равно посадили.
— Волки позорные! — заныл связанный.
— Кеша, а кто это? — поинтересовался Папа Сильверст.
— Да так, один безпредельщик. Герасимов его фамилия. А погоняло у него Муму, — пояснил Иннокентий Игоревич. — Месяц, как с зоны откинулся. С тех пор не просыхает. Пришлось двое суток взаперти его подержать. Чтобы собразиловка у него хоть чуть-чуть заработала.
— Нуда, я что-то припоминаю. Это не он ли порвал нашу декларацию, а потом плюнул в рожу парламентеру? Ай-я-яй! Как нехорошо!
— Он самый, — подтвердил Рамзес. — А теперь вот в террористы записался. На кого работаешь, гнида? — обратился он к пленнику.
— Да вы чего?! — возмутился тот. — Какие такие террористы? Не при делах я, в натуре. Зуб даю.
— И винтовка, конечно, не твоя. И взрывчатка. И чертежик взрывателя, разумеется, не ты рисовал. Почему же везде отпечатки твоих пальцев имеются?
— У-у-у! — взвыл «террорист», задергавшись в кресле.
— Надо бы с ним еще поработать, — заметил Арнольд Валентинович. — Кино ему показать. То, которое Вася для интернета снимал. Объяснить мужику, что именно говорить придется на следственном эксперименте. Про перспективы растолковать, которые ему светят.
— Это все Васькина забота, — заверил Рамзес. — Артурчик велел, чтобы он сам косяки свои разруливал.
— Нет, Кеша. Васька слабак. Лучше ты сам обрисуй нашему гостю в деталях, как бедолага недельки две будет на тот свет добираться. Если, конечно, нас не послушает. И вообще пожалеть его надобно. Сопьется ведь на воле. Нечего ему тут делать. На зоне его обогреют, накормят, оденут-обуют. Охранять будут круглые сутки, чтобы никто его не обидел. Не жизнь, а малина…
Ровно через три дня утренние новости большинства российских электронных средств массовой информации начались с краткого сообщения с пометкой «молния». Звучало оно примерно так: «Ночью в столице был задержан гражданин, подозреваемый в совершении на территории Москвы трех террористических актов. Как нам только что сообщили в пресс-службе МВД, данное задержание явилось итогом тщательно спланированной и успешно проведенной операции столичных правоохранителей. Следствию удалось собрать неопровержимые вещественные доказательства, свидетельствующие о причастности задержанного к инкриминируемым ему деяниям. Подозреваемый уже дал чистосердечные признательные показания. Сегодня он будет доставлен в Басманный суд для избрания ему меры пресечения».
Приблизительно в то же самое время или чуть позже Волк с Белоглазовым, сидя в баре отеля «Уотергейт», готовились отойти ко сну. Тофик уже выпил на ночь стакан молока. Федор Феликсович неторопливо допивал третий бокал двойного виски со льдом, но, как обычно, без содовой.
— Чего-чего?! — вдруг встрепенулся Волк, повернув голову в сторону телевизора.
Тофик тоже обратил свой взор на экран, где демонстрировалось изображение симпатичной девушки азиатской наружности. Девуленька что-то бойко щебетала на непонятном языке.
— Ну и дела! — пробормотал Федор Феликсович, дослушав телевизионное сообщение. — Японцы передают, что по всей Москве гремят взрывы. Множество убитых и раненых. Власти в панике и не знают, что делать.
— Надо бы нашим звякнуть, — растерянно пробормотал Белоглазов.
— Звони, — велел Волк. — А я пока по другим каналам пошарю. Может, еще какие-нибудь подробности сообщат.
Тофик отошел в сторонку, чтобы сделать звонок, а Федор Феликсович, попросив пульт у бармена, принялся «терзать» телевизор, последовательно переключаясь с одного канала на другой.
— Горбатого лепят твои японцы, — радостно хмыкнул Белоглазов спустя две минуты. — Никто в Москве ни о каких взрывах не слыхивал.
— Ну и брехуны!.. — чуть не вырвались у Волка непечатные слова возмущенного негодования. — Никак не угомонятся! Опять фейковыми новостями пудрят мозги населению…
В этот момент его пылкая риторика была прервана звонком мобильного телефона.
— Димка, ты где? — услышал он в трубке Катин голос.
— В гостинице, — сообщил Федор. — А что?
— Жду тебя в скверике. Это в двух кварталах от твоего отеля. Как выйдешь, сверни направо и двигайся по прямой. Заодно проверь, нет ли слежки.
— Катюха звонила, — пояснил Волк. — На рандеву[8] приглашает. Я тебе сейчас объясню, куда путь держать.
— А ты?
— Я пойду за тобой. Береженого, как говорится, Бог бережет. А недоумков, сам понимаешь, конвой стережет.
«Как много нам открытий чудных готовит просвещенья дух», — примерно такого рода оптимистическое предположение должно было осенить каждого посетителя административного корпуса подмосковного пансионата Метелкино. Эта мысль, сформулированная, быть может, несколько иначе, и впрямь приходила в голову тем, кто был допущен лицезреть внушительных размеров установку, именуемую «перемещателем».
Стены огромного зала, где располагался агрегат, были увешаны множеством портретов лиц, удостоившихся отправки в светлое будущее. Под каждым портретом имелся отдельный стенд. Там, под стеклом, хранились благодарственные письма перемещенных лиц и красочные фотографии. На них эти счастливчики, можно сказать, баловни судьбы, сияли лучезарными улыбками на фоне особняков, утопавших в буйной субтропической растительности. Те же лица позировали на борту шикарной океанской яхты в окружении полуобнаженных молоденьких красоток. Они же катались на горных лыжах по заснеженным склонам, что-то вкушали за столиками явно элитного ресторана, поднимались по трапу персонального авиалайнера и так далее.
— А на хрена козе баян?! — в свое время возмутился Савва Макарович Ельсуков, по прозвищу Сапер. Таковой была его первая реакция на задумку Папы Сильверста. То есть на идею отправлять клиентов в светлое будущее. — Что-то перемудрил ты, Арнольд Валентинович, — заявил Сапер. — Брать надо этого Козладоева. Разок двинуть гаду под дых, чтобы пополам согнулся, — и по почкам ему, по почкам резиновым шлангом! Как кровью писать начнет, сам все отдаст до копеечки.
— А как же быть с Магаданской декларацией? — поинтересовался Арнольд Валентинович. — Под ней, между прочим, и твоя подпись имеется.
— Покажи мне, где там написано, что бить по почкам нельзя? — не унимался Ельсуков.
— Уймись, Савва! — велел Сигизмунд Артурович. — Помнишь, ты рассказывал, будто Козладоев скупил все акции Северопольского завода?
— Ну, положим, не все, а только контрольный пакет.
— А ты сам-то бывал на заводе?
— Шутишь! Да я там вкалывал, пока не схлопотал первый срок.
— Вот и хорошо. По телевизору говорят, мужики с того завода подводную лодку собрали в Колумбии. Причем даже без чертежей. Как думаешь, это правда?
— А то! — ухмыльнулся Сапер. — Я вот что скажу. Эти заводские работяги чего угодно тебе соберут. Из любого неликвида конфетку сделают.
— В общем, так. Привези-ка ты мне, братец, эту бригаду. Хочу перетереть с ними Папину идею. Ну, насчет светлого будущего.
— Вообще-то, надо бы к ним Ромку Хенкина пристегнуть, — немного поразмыслив, предложил Ельсуков. — Мозги у пацана, как у Президиума Академии наук. Он ведь инженер милостью божьей. А его на профсоюзы задвинули. Толку там с него, как с козла молока…
Бригаду шеф-монтажников вместе с Хенкиным Савва Макарович через несколько дней доставил из Северопольска в Москву. О чем наедине договаривался с ними Сигизмунд Артурович, сообразить было нетрудно. В тот же день мужики, осмотрев «исчезатель», пылившийся в комнате Пантелея Ягодкина, перевезли прибор в Метелкино. Там они провозились недели две, пытаясь разобраться в устройстве Пантелеева детища. Наконец Михалыч, ихний бригадир, сообщил, что за работу они берутся, но представил обширный список деталей, потребных для сборки будущей установки.
Полтора месяца бригада практически не вылезала из административного корпуса, превращенного после перепланировки в сборочный цех. Наконец Михалыч с усталым, но довольным выражением лица объявил, что они готовы приступить к предварительным испытаниям.
«Исчезатель» Ягодкина с натугой глотал папиросные окурки. Три мешка картошки, втиснутые в кабинку размером с уличный пластмассовый туалет, без какого-либо напряга испарились в мгновение ока. Это была победа! Еще два дня потребовалось на подключение багажного контейнера и проведение финишных испытаний. Теперь предстояло самое главное. То есть отработка методики привлечения клиентов.
В уголовном деле, возбужденном по факту хищения гохрановских брильянтов, Олег Борисович Козладоев, президент НЛО, фигурировал поначалу лишь в статусе свидетеля. Однако после того, как Артурчик лично переговорил с генералом Прониным, Козладоева поместили в СИЗО. Трех суток пребывания в этом учреждении вполне хватило Олегу Борисовичу, чтобы визит Папы Сильверста попритчился ему пришествием ангела-хранителя, спустившегося с небес. Могло бы показаться, будто все это уж очень смахивает на обыкновенный шантаж. Отнюдь! Арнольд Валентинович просто-напросто обрисовал потенциальному клиенту сказочную перспективу перемещения на полвека вперед.
— Данная процедура, как вы сами понимаете, дело весьма затратное, — продолжил он свои объяснения. — Одни только научные изыскания обошлись нам почти в миллиард. Об эксплуатационных расходах я и не говорю. Однако с вас для почина мы практически ничего не возьмем. Все свои активы вы можете, при желании, конвертировать в наличную российскую валюту и захватить с собой. Это увеличит через полвека покупательную способность вашего капитала в несколько тысяч раз. Мы лишь попросим передать нам в доверительное управление акции Северопольского завода. По прибытии на место вы сможете распорядиться ими по собственному усмотрению. Мы же обязуемся пересылать раз в год сумму причитающихся вам дивидендов за минусом двадцати процентов в качестве нашего комиссионного вознаграждения. Слова, не подкрепленные доказательствами, суть пустой звук. Завтра мы сможем продемонстрировать работу установки, хоть это и сопряжено с немалыми расходами. Но их мы также берем на себя. У нас будет только одно небольшое условие. После демонстрации, если вы откажетесь от перемещения, вас придется ликвидировать. Поймите меня правильно. Попробуйте представить, сколько желающих тут же кинутся к нам, ежели возможность перемещения в будущее получит широкую огласку. Нас ведь просто-напросто разорвут на куски. Так что выбор за вами.
Обещанная демонстрация состоялась на следующий день. Тофик Белоглазов при ней тоже присутствовал, но только в качестве наблюдателя. То есть стоял в сторонке и, как говорится, «мотал все на ус». После детальных пояснений, которые озвучил инженер Рома Хенкин, в зал приволокли пьяного бомжа. В помещении тут же повеяло жутким запахом привокзального сортира. «Аромат», понятное дело, исходил от этой давно не стриженной и не мытой личности неопределенного возраста с черно-сивой бородой, заросшей до самых глаз.
— А где его барахло? — поинтересовался Папа Сильверст.
— Уже несу, — отозвался появившийся в дверях Вася-душитель. На вытянутых руках он брезгливо нес несколько пластиковых пакетов с каким-то тряпьем, от которого тоже смердило отнюдь не фиалками.
— Клади в грузовой контейнер, — велел ему Арнольд Валентинович. Повернувшись к Козладоеву, он пояснил: — Багаж будет отправлен автоматически вместе с нашим пассажиром. Минут через десять-пятнадцать этого товарища пришлют обратно. Надеюсь, он нам расскажет, каково там, в светлом будущем. Давай, Михалыч, начинай обратный отсчет.
Бригадир Михалыч нажал красную кнопку. На пульте управления замигали разноцветные лампочки. Постепенно усиливаясь, послышался нарастающий свист. Вокруг кабинки перемещения возникло голубоватое мерцающее сияние. Внезапно все прекратилось и наступила мертвая тишина.
Арнольд Валентинович подвел Козладоева к кабинке и, приоткрыв дверцу, продемонстрировал, что бомжа внутри нет. Даже запаха от него не осталось. Грузовой контейнер также оказался пуст.
— Давайте отойдем в сторонку. Чайку попьем, — предложил Папа Сильверст. — Придется немножечко обождать.
Папино «немножечко» растянулось чуть ли не на полчаса. Наконец раздался громкий мелодичный звук гонга, и кабинка перемещения вновь замерцала голубоватым ореолом.
«Наружка» за Белоглазовым, к счастью, не обнаружилась. Тщательно проверяясь, Федор проводил Тофика до небольшого сквера. Там, сидя на скамейке, их поджидала Сидорова.
— За нами чисто, — сообщил Волк.
— А вот за мной, похоже, следят, — призналась Катя. — Кто-то пытался залезть в дом и затоптал все мои кактусы.
— Не бери в голову, — посоветовал Федор, как бы нечаянно наступив на башмак Тофика. — Наверняка шпана малолетняя пыталась чем-нибудь поживиться.
— Может, и так, — вздохнула Сидорова. — Ладно, проехали. Короче, вот что удалось мне выяснить. К сожалению, опоздали вы, мальчики. Продал Козлюк свои активы. И даже налогов не заплатил ни цента. Не знаю, нужна ли вам эта информация, но провернул он всю операцию как раз в канун кризиса. Думаю, наварил на продаже никак не меньше семидесяти процентов на вложенный капитал.
— Во шустряк! — восхитился Волк.
— Но как же так? — растерянно пробормотал Белоглазов. — У нас ведь все его документы.
— А зачем ему документы? — объяснила Катя. — Все данные о недвижимости, в том числе о ее владельцах, и так хранятся в соответствующем реестре. Акции вообще давно уже существуют только в электронном виде.
— Ну, и где же его теперь искать?
— Да где угодно, но только не в Штатах. Деньги Козлюк перечислил в офшор, а сам улетел в Никарагуа. Вот, собственно, и все.
— Финита ля комедия![9] — констатировал Волк. — Спасибо, Катюша, за хлопоты. А нам, похоже, пора в путь-дорожку. Что скажешь, брателло?
— Надо подумать, — ответил заметно погрустневший Белоглазов. — С пустыми руками возвращаться мне не резон. Пал Саныч этого не поймет.
— Ну, как знаешь, — хмыкнул Федор. — Лично я завтра отбываю на родину. Так что прощай, Катюха. Надеюсь, еще встретимся. Не зря ведь в песне поется: «Распрощаемся с тобою налегке. Может, свидимся когда-нибудь во сне…»
Ночью Тофику приснился сон. Вернее, это был не то чтобы настоящий сон, а что-то вроде воспоминания о былом. Вот перед ним в огромном зале торчит махина «перемещателя». Рядом виднеются Папа Сильверст с Козладоевым. У них за спиной Рома Хенкин, Михалыч и двое здоровенных «качков» из Люберец. В отдалении, как бедный родственник, скромно притулился у стенки Вася-душитель.
— Готово, — говорит Михалыч. — Можно принимать.
Люберецкие тут же подходят к кабинке. Один из них отворяет дверцу. Внутри виднеется молодой спортивного вида мужчина, облаченный в лиловый костюм.
— Давай выходи, — говорит ему один из люберецких. — Чего телишься?
— Не пойду, — отвечает мужчина. — Мне обещали, что сразу отправят назад.
— Раз обещали, значит, отправим. Выходи, не стесняйся, — ласковым голосом говорит ему Папа Сильверст. — Тебя как величать, мил человек?
— Гена.
— А я Арнольд Валентинович. Вот и познакомились. Расскажи-ка ты, Гена, откуда и зачем к нам пожаловал?
— Оттуда, — показывает Гена пальцем в потолок.
— Из космоса, что ли?
— Не, из будущего.
— Ты вообще-то помнишь хоть что-нибудь?
— Помню, конечно. Помню, как бомжевал. Вот этих двоих помню. Они мне бухло наливали. Потом помню, как в больничке очнулся.
— Так-так. И чего дальше?
— Ну, лечили меня. Сказали от цирроза и еще от чего-то. Велели больше не пить.
— Долго лечили-то?
— Да нет, не долго. Думаю, месяца два, не больше.
— И что потом?
— Потом Москву показывали. Все у них чистое такое, ухоженное. Домов много новых понастроили. А бомжей там совсем не осталось. Мне тоже дали квартиру. Двухкомнатную в Медведково. Пособие назначили по безработице. Учебу предлагают, чтобы на работу устроиться. Но я лучше пенсии дождусь. Мне ихнего пособия во как хватает!
— А годков тебе сколько?
— Пятьдесят шесть.
— Ладно, отдыхай. Мужики через часок аппаратуру настроят. Снова полетишь в свое светлое будущее…
Тофик Белоглазов, встрепенувшись, присел на кровати. Сновидение, похожее на документальную видеозапись, явно ориентировало на то, чтобы выбросить из головы бесплодные сожаления о несбывшемся. Ну, словно он уже почти достроил дом и внезапно сообразил, что котлован под фундамент с самого начала следовало копать совсем в другом месте.
Конечно, Семен Евгеньевич Катышев, когда-то занимавшийся недвижимостью, наверняка смог бы подсказать, как с помощью, допустим, липовой доверенности «втюхать» документы на Ванькино имущество каким-нибудь богатеньким «новым американцам». Увы, Семен Евгеньевич приказал долго жить. Хорошо ему — отдыхает себе на Троекуровском погосте и ни о каких проблемах не ведает.
«Утро вечера мудреней, — подумал Тофик, смачно зевнув. — В конце концов отрицательный результат — тоже результат, причем достаточно конкретный. И вообще, на кой хрен гоняться за каким-то Козлюком, когда столько еще потенциальных клиентов ждут на родине отправки в светлое будущее?»
— Долгую жизнь довелось мне прожить, — говорил Белоглазову мудрый Папа Сильверст. — Много было в ней и хорошего, и плохого. И открылось мне то, что многим понять не дано. Зачем, например, люди воруют? Ясное дело, чтобы получить материальные блага, не утруждая себя общественно-полезными деяниями. А вот стоит ли самому воровать, ежели за тебя, для тебя и во благо всего народа это могут сделать другие? Оглянись вокруг. Кто нынче ворует? Больше всех воруют те, кто должен следить, чтобы другие не воровали. Помню, в одном старом фильме показывали, как в коммунальной квартире какому-то мелкому жулику жена его тайком варит на керосинке борщ с говядиной. Это чтобы соседи не задавались вопросом, на какие шиши семья каждый день мясо трескает. В наше время такого, конечно, не встретишь. Сидит в своем кабинетике мелкий чиновник, бумажки визирует. А в собственности у него чего только нет. Одна лишь машина, на которой он разъезжает, стоит больше его зарплаты за десять лет беспорочной службы. Он, конечно, мелкая сошка. Страшно подумать, сколько денег народных оседает в карманах тех, кто повыше. Это еще Петр Великий сообразил, что начальников разных надо почаще менять, а еще лучше — вешать. Как им ни плати, все равно со временем связями обрастают, ходы узнают. Мастеров распила и виртуозов отката к себе приближают. С ихних ладоней и кормятся.
— Я бы сравнил эту братию с роем клещей, присосавшихся к изнемогающему телу отчизны, — заметил Тофик.
— Правильно мыслишь, сынок, — похвалил его Арнольд Валентинович. — Как, например, борются с ними наши правоохранители? А почти никак. Долгие годы доказательства собирают. Их потом, эти доказательства, в пух и прах разносят на суде адвокаты. Если даже удается что-нибудь доказать, ну и что? Пять-семь лет общего режима — это разве срок? Особенно с учетом того, что за хорошее поведение осужденных по таким статьям выпускают по УДО годика через три, а то и раньше. Выходит такой козел на свободу и радуется, что жизнь удалась. Квартиры, машины, дачи — все имущество у него на родителей, на жену и детей записано. Сам он вроде бы гол как сокол, хотя у него миллионы в заграничных банках отложены. И никто ничего с ним поделать не может. Знаешь почему? Да потому что древней мудростью пренебрегаем. В одной старинной китайской притче, например, повествуется, как тонет в речке богатый и жадный мандарин. Так у них начальников называли. Люди с берега кричат ему: «Дай руку, мы тебя вытащим». А он барахтается, вот-вот утонет, а руки все равно никому не дает. Подходит умный человек и моментально решает вопрос. То есть сам предлагает пострадавшему: «Возьми мою руку, несчастный». А государство? Оно говорит: «Отдай, что украл, а я тебя еще и накажу по закону». Какой дурень отдаст наворованное при таком-то раскладе? По уму надо бы сделать так, чтобы стимул обрисовался. То есть чтобы возникла позитивная мотивация.
— Что-то я не врубаюсь, — признался Тофик. — Чем можно такого купить, ежели у него и так уже все есть? Не станет он ничего отдавать. Лучше уж отсидит свое, зато выйдет на волю с чистой совестью и как бы весь в шоколаде.
— А вот тут ты не учитываешь один очень важный психологический аспект. Как думают многие? Думают они про то, что хорошо бы хапнуть чуть-чуть, чтобы на красивую жизнь хватило, и отвалить в сторонку, пока не прижучили. Но так не получается. К одной малости уж очень хочется другую присовокупить, ибо сама она в руки плывет. Понятно, что надо бы остановиться. Страшно ведь закон нарушать. Но сие как наркотик. Стоит однажды попробовать, с каждым разом захочется больше и больше. Вот и трясутся они от страха, хотя виду не подают. Спать по ночам не могут без снотворного. Это нам с тобой топать на зону не в тягость. Там у нас, можно сказать, дом родной. А каково этим ребятам? Еще вчера их все уважали, подчиненные в рог им заглядывали, начальство на совещания приглашало, чтобы мнение ихнее послушать. А завтра могут их по телевизору показать в наручниках и под конвоем. Совсем не в кайф ведь представить, что каждый, кому не лень, будет в морду тебе пальцем тыкать и обзывать ворюгой. Наша задача — протянуть им руку помощи.
— Я понял! — догадался Белоглазов. — Надо им, как Козладоеву, светлое будущее посулить.
— Правильно. Только вначале придется отделить зерна от плевел. Вернее, агнцев от козлищ.
«Шерше ля фам»[10], — советуют французы тем, кто не знает, как быть.
Сидорову найти оказалось проще простого. Эта умница с шикарным бюстом очень помогла прояснить ситуацию с имуществом Ваньки Козлюка. Даже денег за услуги свои не потребовала. Однако результат оказался вовсе не таким, на что Белоглазов рассчитывал. Отправляясь в командировку, Тофик мечтал о триумфальном возвращении на родину. Его рейтинг в преддверии выборов в Верховный Совет скакнул бы, разумеется, на недосягаемую высоту, оставив ни с чем многочисленных конкурентов. А в дальнейшем, чем черт не шутит, могла бы замаячить и блистательная перспектива занять место главы Совета. Не вечен же в конце концов Сигизмунд Артурович!
Тем не менее электоральные шансы у Тофика все еще оставались. Кто, например, организовал комиссию по работе с потенциальными клиентами? Это только кажется, будто любого чиновника, курирующего приватизацию госимущества или вопросы расходования бюджетных средств, можно смело брать «за цевье». Напротив, среди них иногда попадаются идеалисты и бессребреники. Те, что «горят» на работе за одну лишь зарплату. Говоря про таких, Папа Сильверст особо подчеркивал: «Честные, деловитые и образованные нам здесь нужны. Иначе никакого светлого будущего не построить. А с жуликами наши потомки сами пусть разбираются. Этого добра нам не жалко».
Как ни прикидывай, а на морде ни у кого ведь не написано, что он ворует. Проще всего было с теми, на кого в прокуратуре уже имелся кое-какой компромат. Спасибо Сигизмунду Артуровичу с его генералом — эти материалы в немалой степени облегчали работу комиссии. Чуть труднее было с жизнелюбами. С теми, кто с безоглядным легкомыслием жил на широкую ногу, позволяя себе много лишнего. Их, пусть и не сразу, все-таки удавалось уговорить. Но были и такие, кто очень умело заметал следы своих неблаговидных делишек, как какой-нибудь хитрый злодей из детективного телесериала. На уговоры они обычно не поддавались, уповая на свою изворотливость. С таковыми приходилось изрядно повозиться.
Особую когорту составляли отошедшие от дел расхитители народного добра. Те, кому казалось, что они вовремя «соскочили». С одной стороны, ни у кого вроде претензий к ним не имелось. С другой стороны, очень уж неуютно было им жить с пониманием, что у былых покровителей, у тех, с кем приходилось делиться, не осталось ни малейших резонов, чтобы в случае чего их прикрыть. Работать с такими «сиротами» было сплошным удовольствием. Особенно когда кто-нибудь из их знакомых уже успел переместиться в светлое будущее.
Тем временем ценная информация поступила от Мамеда Нахичеванского. Того самого, который где только не чалился. Своим обширным познаниям в области географии необъятной родины этот очень авторитетный вор был обязан вовсе не учебникам, а федеральной службе исполнения наказаний. Рассказывая о потенциально богатых сидельцах, Мамед упомянул, в частности, Акакия Шалвовича Козладоева-Мамакацишвили, экс-председателя правления лопнувшего банка «Секвестр».
Мысль о том, что отечественного банкира можно просто так встретить на зоне, Белоглазову, как и любому здравомыслящему человеку, никогда в голову не приходила. Проще было бы, наверное, представить белого медведя в джунглях тропического острова Суматра. Тем не менее если и существовал на свете кто-нибудь, готовый, не задавая лишних вопросов, отправиться куда угодно, то им, безусловно, являлся Акакий Шалвович. Он ведь и в самом деле всегда был в душе человеком чрезвычайно участливым и отзывчивым. Вечно помогал всем, кто к нему обращался. Даже тем, кто этого совсем не заслуживал. Только вот о заботах комиссии Тофика Белоглазова не имел Акакий в тот момент ни малейшего представления, поскольку пребывать изволил на зоне в Удмуртии.
«Котик, надо хорошо учиться, это в жизни пригодится!» — начертано было золотистыми буквами на белой фарфоровой кружке. Ее Сирануш Арамовна подарила однажды к первому сентября нерадивому отпрыску своему Акакию Шалвовичу. Между прочим, Котиком звали мальчишку только родители. В школе дразнили Акакия обидным прозвищем Какие. Ему, будущему валютному спекулянту, цеховику и банкиру, очень нравилось гадить исподтишка всем, кто его окружал. Уже тогда отмечалось за ним это маленькое увлечение, послужившее впоследствии причиной большого скандала. Того, что поставил в одночасье жирный крест на карьере прокурора Невинного.
Нет, учиться по-настоящему Какие так и не стал. Предпочел для начала заняться фарцовкой. Ее во времена оные именовали мелкой спекуляцией, и тому, кто попадался, давали срок, правда, не очень большой. Тем обиднее было присесть за колючку не когда-то в СССР, а именно в новой России, где не воровал только ленивый. Данное огорчительное обстоятельство постоянно не давало Акакию Шалвовичу покоя. Ведь что на самом деле получается? А получалось, что, пока он шьет на зоне брезентовые рукавицы, разные подлецы, вроде шурина Олега Козладоева, разворовывают в отчизне последнее. Нужно было что-то придумать.
Легко сказать — придумать! Что на шконке в одиночку придумаешь?! Народу вокруг словно грязи, а людей как не было, так и нет. Да и жена, зараза, могла бы хоть раз на свиданку подъехать или хотя бы посылку с продуктами прислать. У-у! Савсэм ныкуда нэ гадыдзе![11]
Единственным лучиком света в темном царстве лагерной повседневности являлось дивное видение, которое грело иногда душу несчастного узника. В нем, в этом чудесном воспоминании, девушка Жужуна, отворив окно (чтобы хорошо было слышно соседям), пела под фисгармонию на весь уютный тбилисский дворик: «Мнэ сердце балит, да-ай цама-ли»[12]…
«Один, совсем один!» — с волчьей тоской размышлял Козладоев-Мамакацишвили, ворочаясь на жестких нарах.
А ведь ошибался Акакий, полагая, будто никому до него нет дела. Как раз о таких, как он, денно и нощно думал Тофик Белоглазов по прозвищу Чубайс.
Миссис Бэдминтон, то есть Кате Сидоровой, тоже не спалось. Не давало ей покоя легкое сожаление о том, что не получилось помочь российским товарищам. Димка Овечкин, ее бывший сосед по московской квартире, как был пофигистом и пьяницей, таким и остался. А вот Тофика Белоглазова результаты ее расследования, похоже, очень и очень огорчили. Какой же он все-таки славный! В детстве у него наверняка были на щечках и носике очаровательные веснушки. А эти его глаза цвета вареной рыбы! Катерина представила, как расчесывает хулиганистому сорванцу непокорные рыжие кудри, и ей захотелось расплакаться.
Что же тут удивительного? Кате, как и любой женщине, тоже мечталось о большой и дружной семье с кучей ребятишек. Она окружила бы их своей трогательной заботой. Научила бы всему, что знает или умеет, в том числе приемам восточных единоборств и нескольким иностранным языкам. Только, увы, не сбылось. Пришлось эту мечту, словно сакральную жертву, возложить на алтарь служения исторической родине.
Кстати, о родине! Днем к Катерине заходила Сара Джессика Попеску, секретарша адмирала Стэнли Гоута. Приглашала вместе пообедать, но Сидорова отказалась, сославшись на отсутствие аппетита. Босс этой девицы, прослужив несколько лет послом на Катиной исторической родине, был по возвращении в США назначен заместителем директора ЦРУ. Ныне он курировал восточноевропейское направление.
Саре Джессике была Сидорова кое-чем обязана. Именно мисс Попеску порекомендовала ее своему начальнику, когда стукнула тому в голову блажь позаниматься с преподавателем русского языка. Русским адмирал в общем-то немного владел. Чувствовалось, что, будучи послом, он наверняка брал у кого-то уроки. Однако его познания в «великом и могучем» были значительно скромнее, чем даже у Сэма Бэдминтона на момент его знакомства с Катей в Москве.
Символических размеров гонорар, предложенный прижимистым адмиралом, вовсе не являлся мотивом, обусловившим согласие Сидоровой позаниматься с Гоутом. Куда важнее представлялась возможность поближе познакомиться с влиятельным цэрэушным руководителем. Между тем занятия, проходившие к тому же в рабочее время, почти сразу стали приносить Катерине невыразимое удовольствие. Адмирал, питавший особое пристрастие к русским пословицам и поговоркам, ухитрялся так извращать их смысл при переводе на американский, что Сидоровой с огромным трудом удавалось сдерживать гомерический хохот.
— Переведите, пожалуйста: «Ученье — свет, а неученых тьма», — предлагала Катя.
— Лэрнинг минз лайт уич блайндз анэдьюкейтид гайз[13], — немного подумав, выдавал Гоут.
Такого рода перлов набралось бы у Кати на небольшой юмористический сборник. Жаль, конечно, что ей так и не пришло в голову заняться публикацией этих «выкидышей» буйной адмиральской фантазии. Или хотя бы поделиться ими с кем-нибудь из популярных российских юмористов. Подобного рода литературный материал заметно обогатил бы их сценический репертуар.
Могло бы показаться, будто тяга Гоута к изучению языка Александра Сергеевича Пушкина является свидетельством его неизбывной любви к родине Великого Октября. Совсем как у Маяковского: «Да будь я хоть негром преклонных годов, и то б, без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин!» Отнюдь! Адмирал слыл отъявленным русофобом. Сидорова вскоре догадалась, что его увлечение русским фольклором было мотивировано поисками в устном народном творчестве следов недовольства граждан тоталитарным режимом и признаков тоски населения по истинно демократическим ценностям.
— Судите сами, — убеждал он свою преподавательницу- Русские говорят: «Охота пуще неволи». По-американски это будет: «Хантинг ин эн эншент форест оф слэй-вери»[14]. Иными словами, вот оно свидетельство постоянной охоты на инакомыслящих. Чему же тут удивляться, если это творится внутри политического режима, похожего на дремучую Беловежскую пущу с ее лишенными какой-либо толерантности и гуманизма жестокими законами? Разве я не прав?..
А недели две назад Сара Джессика заглянула в Катин кабинет, чтобы попросить таблетку аспирина.
— Вчера допоздна пришлось печатать доклад президенту, — призналась девушка. — Я совсем не выспалась. Голова просто раскалывается.
— Что за доклад? — поинтересовалась Сидорова.
— Да ерунда. Про какое-то казино в Монголии, — сообщила мисс Попеску.
— Может, в Молдавии? — переспросила Катя.
— Нет, точно в Монголии. Она, кажется, в Африке. Я что-то слышала по телевизору об этой стране. Там у них в президентах джентльмен по фамилии то ли Чингас, то ли Чингусхан.
Монголия в сферу профессиональных интересов адмирала входить не могла. Ею занимались совсем другие Катины коллеги. Вот почему ей показалось странным то, что Гоут вдруг не просто заинтересовался этой страной, но и накатал секретный доклад даже не директору ЦРУ, а самому президенту. И уж никак не укладывалось в голове, каким образом в бумагу такого уровня могло попасть какое-то казино?
У Сидоровой имелся допуск практически ко всем документам. Оказалось, однако, что данный доклад был отпечатан лишь в одном экземпляре, отправленном непосредственно в Белый дом. Впрочем, его копия, вне всяких сомнений, должна была сохраниться в личном архиве адмирала. Только вот как проникнуть в этот архив, Катя сообразить затруднялась. Пришлось пригласить подругу в ночной женский клуб. Ну да, в тот самый, где раздеваются почти догола смазливые мускулистые хлопчики.
Если бы не публика, смотреть в клубе было бы совершенно не на что. Появление на подиуме каждого нового стриптизера подвыпившие посетительницы встречали с таким энтузиазмом, словно ни разу в жизни не бывали на пляже, где все то же самое можно увидеть абсолютно бесплатно. Сара Джессика тоже поддалась было коллективной истерии и попыталась примкнуть к визжавшим теткам. Однако Сидорова денег на выпивку не жалела. Вскоре девушка дошла до той самой кондиции, когда с нею стало возможным спокойно поговорить. Тут-то и выяснилось, что доклад президенту, как и прочие документы, адмирал вовсе не писал от руки. Исходящую корреспонденцию он просто диктовал своей секретарше. При этом набирать тексты особой важности ей приходилось на персональном ноутбуке начальника. Это устройство адмирал, очевидно, держал в сейфе, поскольку в его кабинете видеть ноутбук на рабочем столе Катерине ни разу не доводилось.
Увы, больше никаких подробностей вытянуть из подруги так и не удалось. Похоже, отстукивая тексты, она и в самом деле не имела привычки вникать в их содержание. Таким образом получалось, что Катины деньги и время оказались потрачены впустую. Впрочем, не так уж и много она потратила, чтобы стало это поводом для переживаний. Просто не привыкла Сидорова игнорировать проблемы, похожие на запутанный кроссворд. Вот почему не давал ей покоя вопрос — что же такое сумел откопать Гоут, если пришлось писать доклад самому президенту?
Появление российских коллекторов и невозможность взыскать долги с афериста Козлюка встряхнули Катино воображение. Иными словами, заставили ее мозг заработать в форсированном режиме, подобно двигателю боевого истребителя, ринувшегося в воздушную атаку на противника. Как же это она с самого начала не сообразила совершенно очевидную вещь? Ясно ведь, что не мог Гоут высосать из пальца содержание своего доклада президенту. Наверняка он основывался на какой-то информации, поступившей то ли из Монголии, то ли как-то связанной с Монголией. Только вот при чем здесь казино?
«Надо будет перелопатить входящие шифрограммы», — подумала Сидорова и уснула с чувством глубокого внутреннего удовлетворения.
Говорят, что англичане уходят не прощаясь. Федор Феликсович, как и всякий воспитанный человек, прежде чем отправиться домой, обязательно прощался с сослуживцами или с теми, у кого побывал в гостях. Вопреки обещанию улететь на родину, прощаться с Белоглазовым он отнюдь не планировал. Максим Максимович просил присмотреть за субъектом. Манкировать данной просьбой Волк, разумеется, не стал бы ни при каких обстоятельствах.
Тем временем Белоглазов пребывал в состоянии задумчивой растерянности. Ванька Козлюк, успевший распродать все свои американские активы, был теперь похож на осетра с жирным брюхом, набитым по завязку драгоценной черной икрой. Где именно и насколько глубоко нырнул этот «зверь» в пучину морскую? Лишь Господь Бог смог бы дать ответ на данный вопрос. До Бога, как известно, далеко, а вот кадровик Нигматуллин, давно невзлюбивший Тофика, был всего лишь в трех часах полетного времени от Америки. Белоглазов ни минуты не сомневался, что Хан вряд ли упустит возможность поставить под сомнение его репутацию и профпригодность. Совсем не трудно было предположить и то, что вредный старикашка первым делом наверняка поинтересуется, почему Белоглазов не съездил в Никарагуа? Мол, вдруг там Ванька на виду у всех кайфует в каком-нибудь из самых фешенебельных отелей?
Нет, тащиться в Никарагуа Тофик не собирался. Ежу понятно — Козлюк рванул туда, только чтобы сбить со следа возможных преследователей. Прежде всего, конечно, американскую налоговую службу. Не такой уж Ванька дурак, раз уж сумел обвести вокруг пальца тех, кто его сторожил, а затем спокойно пересек российскую границу, попал в Америку и реализовал все имущество на пике его стоимости. Только идиот стал бы искать этого деятеля именно там, куда он улетел из Штатов. Скорее всего, Козлюк на поезде или на автобусе давно уже просочился через пару-тройку латиноамериканских границ или, например, дал взятку капитану какого-нибудь сухогруза, отплывающего, допустим, в Австралию.
Конец этим «размышлизмам» положил телефонный звонок Кати Сидоровой.
— Буду ждать тебя в полночь на прежнем месте, — сообщила она.
Как найти нужную информацию, не имея по сути ни малейшего представления о том, что конкретно она собой представляет? На запрос «Монголия» поисковая система архива ЦРУ выдала Катерине свыше ста тысяч ссылок. Нужно было добавить еще хотя бы пару ключевых слов, чтобы сузить круг поиска. Сидорова попыталась вставить «казино», однако ни одного совпадения компьютер не подтвердил. Помянув неласковым словом Сару Джессику Попеску, Катя задумалась.
Пустоголовая девица, считающая Монголию африканским государством, сумела бы, конечно, перепутать все что угодно. И все равно не могло «казино» просто так отложиться в ее скудном умишке. Катя еще школьницей перечитала практически всю классическую русскую литературу. Ни один в мире компьютер не сумел бы обнаружить связь между словом «казино» и рассказом Антона Павловича Чехова про «лошадиную фамилию». А вот у Сидоровой это получилось. Правда, вначале только в виде предположения.
С игорным заведением могли ассоциироваться слова: рулетка, крупье, карты, кости, блэкджек, вист, покер, преферанс, бридж, джокер и даже джек-пот. Поисковая система выдала 24 совпадения для пары «Монголия — покер». Это уже было кое-что. Катя скопировала все двадцать четыре файла и принялась их просматривать. Все они поступили из американского посольства в Улан-Баторе и были подписаны Джонатаном Покером, резидентом ЦРУ.
«Вот откуда всплыло «казино», — догадалась Катерина. — Это и впрямь как с «лошадиной фамилией»».
В былые времена на рабочий стол Сидоровой попадали лишь документы с явными признаками особой значимости. Остальную информацию рассматривали четыре десятка аналитиков, находившихся в ее непосредственном подчинении. Начавшееся сокращение штатов существенно понизило качество и эффективность работы Катиной группы. Иначе обнаруженные ею документы ни в коем случае не проскочили бы мимо нее. Это стало очевидным после ознакомления с содержимым двух файлов. Один из них являлся архивом юридической фирмы, занимающейся регистрацией и налоговым сопровождением офшорных компаний на территории Монголии. Другой назывался «меморандумом». После его прочтения стало понятным, отчего адмирал Гоут сразу же ухватился за эту тему и решил поделиться ею с самим президентом.
В пресловутом архиве были собраны исчерпывающие данные о нескольких десятках структур с совокупными активами, превышающими триста миллиардов долларов. Самое любопытное, что в круг конечных бенефициаров этих структур входили главным образом видные российские правительственные чиновники, можно сказать, политическая элита страны.
«Ай да молодец, Джонни! — с восхищением подумала Сидорова о резиденте Покере. — Как же это удалось ему «скоммуниздить» такие документы? Блестящая работа!»
А еще Катя ощутила в душе отзвуки небывалой гордости за державу российскую. Уж сколько ни пытались ее разворовать, а страна все крепнет и процветает. Поразительно!
Если бы не встреча с Тофиком Белоглазовым, Сидорова просто отправила бы полученные данные в свою контору. Там ее начальство само сообразило бы переслать их в Москву. Ныне стало понятно: делать это ни в коем случае нельзя, ибо файлы могли попасть в руки кого-нибудь из фигурантов монгольского архива. У коллекторской структуры, занимающейся взысканием долгов по заданию правительства наверняка имелась связь с влиятельными силами, озабоченными проблемой противодействия коррупции.
Вручив Тофику «флэшку» с копиями цэрэушных файлов, Катя, разумеется, поведала рыжеволосому красавчику об их содержании. Она также поделилась с ним своими опасениями относительно того, с какими предосторожностями следует эту информацию использовать. Наградой за проделанную работу послужил ей радостный огонек, вспыхнувший в глазах молодого мужчины.
— Екатерина Максимовна! — воскликнул он, поцеловав Катину ручку. — Я ваш вечный должник! У вас имеется номер моего телефона. Если вы надумаете посетить Москву, очень прошу известить меня об этом. Поверьте, я расшибусь в лепешку, чтобы сделать незабываемым ваше пребывание в столице великой России. А еще буду чрезвычайно признателен, если вы назовете сумму, коей наша структура смогла бы отблагодарить вас за причиненные хлопоты.
— Это было бы несправедливо, — ответила Сидорова. — Вам ведь так и не удалось взыскать долги с Козлюка. Если у вас когда-нибудь это получится, тогда и поговорим…
В столице Соединенных Штатов царила глубокая ночь. Ни в скверике, где расположились на скамейке Катя с Тофиком, ни вокруг не было видно ни души. Однако в отдалении, скрываясь за припаркованным фургончиком, тайком наблюдал за этой парочкой Федор Феликсович. В нагрудном кармане пиджака Белоглазова покоился крошечный «жучок». С его помощью Волк не только прослушал состоявшийся разговор, но и записал его в своем внешне ничем не примечательном «гаджете».
«Как упоительны в Одессе вечера», — этими словами, положенными на чарующую сентиментальную мелодию, начиналась композиция, исполненная в Лондоне сэром Тимоти Клейтоном. Стихотворные строчки вместе с музыкой родились у прославленного рок-музыканта после посещения одесского заводика по производству горячительного напитка «Рашн Риски». Но это уже, так сказать, подробности, к делу не относящиеся. Суть же в том, что песенка, мгновенно завоевавшая верхнюю строчку английских хит-парадов, получила вскоре невиданную популярность во всем мире, особенно в Америке.
Наряду с упомянутой композицией, никак не меньшую популярность приобрел и новый русский напиток, появившийся в одночасье на полках супермаркетов множества зарубежных стран. Мало кому известно, но автором рецептуры этого ликеро-водочного шедевра был не кто иной, как Вася Душителев. Директором одесского предприятия его задвинули в наказание за террористические акты, устроенные в столице. Про них давно уже все забыли, а божественный «Рашн Риски» продолжает и поныне свое победное шествие по планете Земля. Только вот в России достать его можно лишь по великому блату, ибо практически вся продукция заводика отправляется на экспорт.
Казалось бы, ну и что? Подумаешь, какая-то песенка, а тем более горячительный напиток! Однако именно с момента их появления вдруг отмечена была некая удивительная метеорологическая аномалия. Кошмарных оттенков кровавые закаты, жуткие, как все необъяснимое, принялись отчего-то полыхать над территорией Соединенных Штатов, вселяя испуганное смятение в умы простых малообразованных граждан.
Могло бы показаться странным, но в ответ на лавину телефонных звонков обеспокоенных американских налогоплательщиков, ученые мужи только разводили руками. Дескать, сами, блин, ничего не поймем! Вот и выходит — оплошали ребята. Не в состоянии оказались они дать вразумительное научное объяснение упомянутому природному феномену. Спрашивается, и чему только учат в хваленых ихних колледжах и университетах?!
Тем временем на Чукотке регулярно стали наблюдаться дивные бледно-розовые рассветы, восхитительные и нежные, как застенчивая улыбка студентки-первокурсницы, которой приснилось под утро что-то эротическое. Такая улыбка, часто появлявшаяся на Айкиных устах, сводила с ума Пантелея Ягодкина. Нет, он, конечно, по-прежнему совершал над тундрой длительные перелеты. Надо ведь кому-то развозить почту и пенсии. Только теперь неудержимая сила постоянно тянула его обратно к стойбищу, где поджидала Пантелея красавица-жена с двумя прелестными крошками — мальчиком и девочкой.
Тем временем в Анадыре тот самый малый, что скупал на Чукотке все подряд, превратился с некоторых пор в большого начальника. Можно даже сказать — в хозяина здешних мест. Чукчам, однако, да и самому Пантелею было сие как-то без разницы. Кто бы там ни был начальником, тундру-кормилицу в кармане унести все равно не получится. А звали начальника Иваном Анисимовичем Козликом. Смешная, конечно, фамилия. Тем более что с каким-нибудь милым игривым козленком не было у него абсолютно ничего общего. Скорее, похож он был на большого упертого козла. На того, которого, сколько ни корми, все равно в чужой огород тянет — соседской капустки на халяву похрумкать.
Ох, и намучился с ним Пантелей, с этим Козликом! То ему, паразиту, оленина, видишь ли, костлявая. То, понимаешь, шкурки песцовые не того колера, что на пушном аукционе нынче в цене. Еще хуже обстояли дела с платежами за чукчин товар. Дело в том, что уж очень не любил платить жмотистый Козлик. Канючил, поганец, одно и то же. Кончились, мол, у него рублики. Бери, дескать, водочку или пиво, пока другие не расхватали.
А на кой хрен чукчам бухалово? Им бы денежку наличную, чтобы, значит, детишкам подкинуть. Ведь после введения в школах единого госэкзамена, почитай в каждой чукотской семье кто-нибудь из ребятишек нынче в университете, а то и в академии учится. А в Москве, Санкт-Петербурге или, допустим, в Пекине жизнь, однако, известно какая. В смысле соблазнов. Дензнаки-то у ребят из карманов словно сквозняком выдувает. Вот и шлют в тундру письма родителям. Подкиньте, мол, сколько сможете, а то стипендии совсем не хватает. Впору уж не на лекции ходить, а на паперть садиться за подаянием. Эх, молодость, молодость!
Папа Сильверст перебрался-таки в тверскую глубинку. Пасеку завел, яблони посадил в саду. Коллеги частенько навещают его, не забывают старика. Сигизмунд Артурович тоже попросился было на заслуженный отдых. Увы, не отпустила его братва. Почти единодушно (при одном воздержавшемся) проголосовали соратники за то, чтобы остался он на своем посту. А вот Хана на выборах прокатили. Избрали вместо него Мамеда Нахичеванского. Кадровыми вопросами он как раз нынче ведает.
Не остался внакладе и Тофик Белоглазов. Он теперь не просто член Верховного Совета, но и заместитель председателя. Одним из первых решений Совета, инициатором которого стал лично Тофик, явилось создание группы консультантов. Возглавил ее уволенный в запас Федор Феликсович Волк. Туда же вошли Максим Максимович и Михаил Самойлович Иткис вместе с Цилей Моисеевной.
Все бы хорошо, только вот на фоне всеобщего благоденствия, а также бурного промышленного, сельскохозяйственного и социально-культурного роста, принялись вдруг бесследно пропадать видные региональные и федеральные чиновники. Некоторые даже с женами и любовницами. Либеральная пресса, конечно же, моментально подняла вой, однако вскоре заткнулась без какого-либо вмешательства со стороны или сверху.
Самое удивительное, что никто из родственников упомянутых лиц с заявлением об их исчезновении в правоохранительные органы так и не обратился. Однако прокуратура по просьбе Пал Саныча все-таки инициировала дознание. Оно-то и позволило установить странное совпадение, роднившее всех «потеряшек». Каждый из них перед тем, как куда-то слинять, успел распродать все свое имущество.
— Ну, и ладно, — произнес Пал Саныч, выслушав на совещании доклад прокурора Магаданенко. — Раз уж нету тела, значит, не будет и дела. Все свободны… пока. Но попрошу не расслабляться.