Искатель. 2014. Выпуск №1

Анатолий Галкин
ДЕЛО АГЕНТА «БАРС»

В деревне Сосенки было всего три петуха. На ночь хозяева запирали их в курятниках. Но на рассвете птицы все равно голосили. Правда, не громко и назойливо, а как-то приглушенно и ласково.

За многие годы Ирина Багрова привыкла к этим утренним звукам. А вот для Вадика Хилькевича вся деревенская жизнь была непривычной, странной, но приятной.

Приятной потому, что сбылась мечта холостяка. И пусть в шесть утра в воскресный день его будит петух из соседского сарая. Пусть так! Но он просыпается, чувствуя рядом тепло женского тела. А это уже такое счастье, что ни в сказке сказать, ни пером описать. От этой радости в душе наступают идеальная гармония и полный кайф. Хочется улыбаться, петь романсы и скакать козликом.

Они стали жить вместе всего три недели назад. Но пока еще не считали себя мужем и женой. Как офицеры и сотрудники подразделения «Икар», они были юристами, а значит, формалистами. Пока нет печати в паспорте, это не супружество, а приятное сожительство. В крайнем случае, это гражданский брак.

Так получилось, что недавно на вечернем совещании у начальника «Икара» полковника Потемкина они намекнули о предстоящей свадьбе. И все сотрудники сразу засуетились, заулыбались и засыпали их советами. Все намекали на банкет. Поэтому будущим молодоженам пришлось даже огласить дату регистрации — двадцатое мая.

Влюбленный Вадим попытался выскользнуть из-под одеяла, не разбудив Багрову. Он выполз на край кровати и спустил ноги на холодный пол.

Обстановка в избе была вполне городская. Если бы не огромная русская печь и низкие окна, то комната вполне была бы похожа на гостиничный номер. Особенно тем, что в центре расположился не стол, а кровать на две персоны.

Вадик встал и оглянулся. Его Ирочка еще не проснулась, но уже зашевелилась. Ее левая рука обнимала опустевшую подушку. Это было приятно. Казалось, она и во сне тянется к нему.

И от этого Вадиму очень захотелось порадовать невесту чем-нибудь грандиозным. Не стандартным образом, типа «кофе в постель», а чем-то необычным, чем-то сногсшибательным.

И это случилось! Но не по его вине.

Одновременно зазвонили два сотовых телефона. Сначала играли тихо, а потом сразу начали усиливать громкость мелодий. Они гремели во всю мощь, а его любимая безмятежно спала.

Вадим бросился к обоим аппаратам, но ни одного не успел выключить. Ирина вскочила, как по тревоге, рванулась к своей сумке и первой услышала это неприятное слово «Тайфун».

Звонивший ей Кузькин мог бы ничего больше не говорить, но он уточнил:

— Ты поняла, Багрова, что я сказал?

— Поняла. Ты сказал что-то про «Тайфун».

— Вот именно! Я понимаю, что звонить в шесть утра это свинство, но начальство так приказало. Кстати, Муромцев рядом со мной. И он никак не может дозвониться Хилькевичу.

— Вадим сейчас возьмет трубку.

— Так он у тебя? Еще свадьбы не было, а вы уже того? Просто тихий ужас, Ирина. Вы подрываете моральный облик российского сыщика.

После этих фраз Кузькин сам окончательно проснулся. Он стал засыпать Багрову шутками на самую острую тему. Что взять с этого простого парня? У юмориста Льва Кузькина никогда не хватало чуткости и деликатности.

Итак, руководством объявлен «Тайфун». Это такое кодовое слово, по которому все сотрудники Службы особого назначения должны бежать на виллу «Икар», в свой особняк на северной границе Южного Бутова. «Тайфун» — это сигнал тревоги. Не надо думать, а надо хватать вещи и спешить к месту сбора.

У каждого офицера должен быть «тревожный чемоданчик», но ни у кого его нет. Поэтому Ирина разложила на кровати две сумки. Они одевались и одновременно собирали все необходимое по списку: полотенце, миску, ложку, фонарик, мыло, консервы и перочинный ножик.

Через сорок минут они уже были в Бутово.

Вот правый поворот, за которым тупик и стена болотного цвета. А еще дальше серо-буро-зеленые ворота. Это и есть въезд в виллу спецслужбы «Икар».

Как и всегда, тревога была учебной. Но впервые за результатами следил куратор «Икара» генерал Вершков.

Тимур Аркадьевич стоял на крыльце с секундомером и фиксировал результаты:

— Молодцы, товарищи офицеры! По времени все уложились в норматив. А теперь мы посмотрим содержимое ваших «тревожных чемоданов».

Это был очень веселый аттракцион. Список необходимых вещей содержал двадцать четыре пункта. Его составляли еще в стародавние послевоенные времена. Тут значилась экзотика типа портянок и зубного порошка. Никто не знал, зачем все это сыщику. Но все знали, что приказы и инструкции надо не обсуждать, а исполнять.

Получалось это не у всех!

Въедливый Вершков каждую вещь сверял со списком:

— У вас, Хилькевич, почти порядок. Сразу видна женская рука. Но это не портянки, а шарфик в три обхвата. И он один, а ног у нас две. А у вас, Кузькин, шести пунктов не хватает. Ни консервов нет, ни офицерской линейки. А где у вас трусы?

Генерал был нормальным мужиком. Он и сам понимал, что эта проверка напоминает цирк. Но он улыбался и давал людям повеселиться. Тем более что в конце сбора по тревоге Тимур Аркадьевич решил всех порадовать:

— По результатам учения ставлю вам почти отлично. Пять, но с минусом. Теперь о самом главном.

Вершков встал, и моментально встали все остальные. Генерал увлек народ к окну и соорудил маленький хоровод. На самое видное место он поставил Ирину с Хилькевичем. Уже поэтому все поняли, о чем будет идти речь.

— Вся ваша бригада заслужила праздник. Но до меня дошли слухи, что наметился прямой и явный повод для торжества. Одним словом, я заказал наш пансионат «Дубки» на три дня. Двадцатого мая там отмечаем свадьбу, а потом гуляем по полной программе. Все расходы оплачивает контора. Кроме спиртного и обручальных колец. Считаю, что это премия всем вам. И, конечно, подарок нашим молодым. Нет возражений?

Удивительно, но возражений не было. Все были за банкет и отдых на природе.

Антон Петрович Маслов считал себя артистом. Не только ведущим на телевидении, не только актером и журналистом.

В слове «артист» ему представлялось что-то волшебное и благозвучное. Это как академик, фокусник или просто самородок. Артист — это всегда мастер высшей пробы.

До сих пор судьба улыбалась артисту Маслову. Но в последние дни у него появилась тревога. Он так надеялся, что его старые грехи утонут в бумажной пыли. Не получилось!

Это началось почти тридцать лет назад. Студента Антона Маслова менты взяли на продаже «травки». Сатрапы сработали честно, они не подсунули наркотик, не подложили и не подбросили. У Антоши действительно была с собой партия средних размеров.

В камере он сидел один.

Его долго не допрашивали, а к вечеру пришел молодой человек в аккуратном костюме с бордовым галстуком. Этот пижон был явно из другой конторы. Таких ребят в МВД не бывает.

По своим убеждениям Антон был либералом, демократом и вообще противником всех стукачей, начиная с Павлика Морозова. Поэтому «Бордовый галстук» долго старался, но никак не мог его завербовать.

Маслов держался больше часа. Он согласился только под страхом суда, пяти лет лагерей и последующей ссылки в Туруханск.

Антон собственноручно написал заявление о сотрудничестве, дал подписку о неразглашении и представил детальную анкету. Его моральные принципы сразу скукожились, и он быстро сочинил свое первое агентурное сообщение. На первый раз он заложил распространителей наркотиков.

А к ночи он уже был дома. И ни СИЗО, ни лагерей, ни избы в Туруханском крае.

Засыпая на свободе, Антон с чистой совестью радовался, что он не паршивый милицейский информатор, не «сексот», а уважаемый агент КГБ с псевдонимом «Барс».

Эта кличка очень нравилась Маслову. В ней слышались уверенная сила, красота и благородство.

В студенческие годы Барс встречался со своим куратором один раз в месяц. Около часа они трепались о разных разностях, а потом Антон писал сообщение, закладывая потихоньку друзей, подруг, преподавателей.

Все эти сообщения были мелочи. О взятках за экзамены, об анекдотах про Горбачева, о пачке непристойных фото, кочующих по общежитию. Было ясно, что за такие «антисоветские» проступки в тюрьму не посадят, но карьеру кому-то могут притормозить.

После учебы журналист Маслов попал в издательство крупной газеты. И одновременно перешел на связь к другому оперработнику, который был старше и опытнее прежнего.

Через два года новый куратор намекнул Антону, что пора ему становиться начальником отдела, поскольку к теперешнему шефу молодежной редакции есть какие-то вопросы.

Как-то на встречу оперработник принес пачку «самиздата».

— Ты, Маслов, даже не читай антисоветчину. Ты подумай, а не можетли твой шеф Игорь Бильман размножать эту гадость и хранить ее в рабочем столе? Когда все будет готово, сообщишь мне. А пока пиши сообщение о том, что твой начальник морально разложился, что он клевещет на власть и ночами копирует бумаги на ксероксе. И не волнуйся, я позабочусь, чтобы ты занял его место.

Маслов намек понял. Его начали терзать упреки совести, но они очень быстро заткнулись. В эту же ночь агент «Барс» позвонил своему оперу: «Вы были правы. Копии всех этих документов у него в столе. Оригиналы надо вам возвращать? Если нет, то я положу их на полку, за Большую энциклопедию.

А утром был обыск с криминалистами и понятыми.

Для Игоря Бильмана все обошлось удачно. Его не посадили, а только выгнали из партии и уволили с журналистской работы. С назначением нового главного в молодежный отдел долго тянули. Только через месяц Антон Маслов занял свое законное место.

Это было очень давно. Но все эти годы судьба не позволяла Барсу забыть о своей подлости. В начале девяностых Вильман всплыл и стал одним из лидеров российского ТВ, академиком и лауреатом всяких премий и званий.

Именно Игорь Игоревич вытащил Маслова на экран и сделал своего бывшего подчиненного знаменитым обозревателем. Антон периодически виделся с тем, кого предал. Вначале это было острым укором для его совести. Потом все замылилось, затупилось и забылось.

И так было до последней субботы, когда в судьбе Маслова наметилась страшная катастрофа.

В тот вечер Антон Петрович сам вывел на прогулку своего старого пса. Они не любили людные места и ушли в глубину парка, где прячутся редкие парочки и почти не горят тусклые фонари.

Маслов услышал шаги и даже немного испугался. Человек не гулял, а явно шел за ним. И вид у этого типа был бандитский: серый плащ и фетровая шляпа. Вся одежда из прошлого века. Так сейчас никто не ходит.

В потемках Антон Петрович не видел лица незнакомца, а по голосу и фигуре этому типу было под шестьдесят.

— Вы Маслов?

— Да. А вы кто такой?

— Зовите меня Андреем.

— Что вы хотите?

— Хочу вам на ночь рассказать сказочку про информатора «Барса». Про то, как он намеренно подставил Игоря Бильмана. И не сомневайтесь, у меня все документы в подлинниках.

— Это шантаж?

— Да, Маслов, это шантаж. Если я покажу документы Бильману, то он взорвется. Он ославит вас на весь мир. Вы станете символом предательства, как новый русский Яго. Хотите вы этого?

— Не хочу. А какой у меня выбор?

— Выбор есть. Я просчитал ваши доходы и понял, что они не так велики. К тому же я не хочу оставлять вас нищим. Срочно продайте коттедж, одну машину и лишнее золотишко. Снимите половину с зарубежных счетов.

— Сколько всего?

— Мне, Маслов, нужен один миллион баксов. Вы передаете его мне, а я возвращаю вам сочинения агента «Барса». Все, включая первую расписку о сотрудничестве.

Они шли в метре друг от друга и беседовали, как добрые приятели. Справа от Антона Петровича плелась добрая черная овчарка. Если бы пес понял, как обижают сейчас его хозяина, он бы загрыз вымогателя. Но разговор шел без эмоций, а сложных человеческих слов собаки не понимают.

— Я попытаюсь, Андрей, собрать вам эту сумму, но мне нужно время. За два-три дня коттедж не продашь.

— Его и за месяц не продашь! Придется тебе, Маслов, брать в долг под залог. Или еще как-нибудь выкручиваться. Крайний срок — двадцатое мая.

— Куда мне позвонить, когда я соберу деньги?

— Я сам буду тебе звонить, Маслов.

— А где мы встретимся?

— Я назову место в последний момент. И не думай, Барс, о глупостях. Если будешь дергаться — проиграешь. Я хоть и бывший, но профессионал в таких делах. Мне по аллее направо, а ты возвращайся. Собачке твоей домой пора. Смотри, как устала.

На следующее утро Маслов позвонил в детективное агентство. Этих контор оказалось много, и Антон выбрал самую дорогую фирму.

Он не ошибся.

В это воскресенье начальник оперативной группы «Икара» Паша Муромцев решил выспаться. Накануне он предупредил всех подчиненных, что не будет отключать телефон. Но он убьет любого, кто позвонит ему до десяти утра.

В восемь раздался звонок в дверь.

Паша сполз с кровати и в одних трусах пошел открывать. А что такое? Он у себя дома, он отдыхает, а эти сволочи будят его. Пусть готовятся к худшему. Обещал убить, и надо держать слово!

Муромцев открыл замок, распахнул дверь и мгновенно принял боксерскую стойку, раскачиваясь и играя полным комплектом мышц.

На пороге стояли два чемодана, а между ними тоненькая девушка с огромными испуганными глазами. От страха она даже вскрикнула, но легко и почти беззвучно.

За две секунды противостояния Павел окончательно проснулся и понял, что дико испугал это нежное создание, этого ангелочка с двумя чемоданами. Он юркнул за дверь спальни и оттуда начал знакомиться с гостьей, натягивая брюки и все остальное.

К моменту совместного завтрака Паша понял, что девицу зовут Надежда, что она приехала из Пскова и хочет поступать в институт.

— Мне кажется, Павел, что вы меня не помните?

— Вспоминаю, Надя, но очень смутно. Как из кино: здесь помню, а вот тут абсолютный мрак. Я просто еще не проснулся. Вы мне подскажите, и я сразу все соображу.

Муромцев шутил, и обычно все девушки его шутки понимали. Они сразу хихикали и начинали строить глазки. А Надежда замерла и даже не улыбнулась.

Паша в этот момент наливал кофе. Он наклонился и заглянул в лицо девушке. Ее огромные глаза были полны слез. Вот тебе и Юрьев день! Что называется, нескладно пошутил.

— Ты почему это так, Надежда? Ты зря расстроилась. Со мной это бывает. У меня сила есть, а память слабенькая.

— Мне мама говорила, что вы меня забыли, а я ей не верила. Вы не беспокойтесь. Сейчас я кофе допью и поеду назад. Думала в Москве в институт поступать, но зачем мне это надо, если вы меня не помните.

— Да все я помню! Ты только скажи, где мы с тобой познакомились?

— Как где? В самом Пскове. У нас свой дом на окраине города. Пять лет назад вы приезжали и жили у нас целую неделю.

— Все вспомнил, Надюша! Так мы с тобой родственники?

— Дальние родственники. Так, десятая вода на киселе. Мама считала, что если вы мой брат, то всего лишь пятиюрод-ный. А это не считается. Таким родственникам вполне разрешается жениться.

— Не понял, Надежда! Это в каком смысле — жениться?

— В прямом. Только я зря это сразу сказала. Вы подумаете, что я вам навязываюсь, а это совсем не так. А вы хоть помните, как мы три вечера в парке гуляли?

— Конечно, помню! Такое не забывается. Мы с тобой на берегу реки сидели и на закат смотрели. Верно?

— Верно. Мы еще обнимались, и я сказала, что мне недавно восемнадцать исполнилось. А тогда вы стали меня целовать. А я вас обманула. Мне тогда всего шестнадцать было.

— Надежда, это плохо, когда молодые девушки обманывают.

— Плохо. Но я тогда сразу решила, что вы мой единственный. Раз и навсегда! А когда вы уехали, я все пять лет вас ждала. И я за это время ни с кем, ничего, ни чуть-чуть. Даже в щечку.

— Ну, ты, Надежда, огорошила! У нас с тобой прямо мыльная опера получается. И что же теперь делать?

— А ничего. Вот поживу у вас месяц или чуть побольше. Буду поступать. Если провалюсь в институт, то сразу вернусь к себе в Псков.

— А если вдруг поступишь, у меня жить останешься?

Маслов не ошибся, нанимая частных детективов. За три дня до крайнего срока они представили полный отчет об объекте.

Вымогателем оказался военный пенсионер Ларченко. Звали его Андрей Юрьевич. Он был одиноким и жил в частном доме в поселке Дубки. По званию он всего лишь майор, а по возрасту ему пятьдесят пять лет.

Кроме установочных данных сыщики представили распечатку разговоров объекта по сотовому телефону и видеозапись, сделанную внутри хаты.

По всей информации получалось, что все не так плохо. Вероятно, этот Ларченко одиночка. Допустим, работал когда-то майор в архиве ФСБ, выкрал там старое дело осведомителя «Барса» и теперь шантажирует уважаемого человека.

Не так сложно справиться с этим вымогателем, но нельзя никого привлекать. Действовать придется самому.

По сводкам сыщиков выходило, что Ларченко ежедневно с четырех до семи пьет пиво в забегаловке у пансионата «Дубки».

Маслов поставил себе простую задачу — двадцатого мая в «пивное» время скрытно проникнуть в избу «оборотня» и конфисковать документы. Тем более что долго искать компромат не пришлось бы. Видеосъемка в доме майора показала, как он прячет чемодан под половыми досками.

Все складывалось очень удачно. Ларченко жил на самом краю поселка. Пройти к нему можно было со стороны огородов, не привлекая внимания.

Антон Петрович бросил машину в роще на берегу ручья. До дома вымогателя было сто пятьдесят метров. Надо только спуститься вниз, пройти по самодельным мосткам, подняться вдоль картофельных гряд и проскочить через старый сад.

Очень важно не попадать на глаза соседям и вообще не оставлять следов.

В последние годы Маслов работал в театральной среде. Конечно, телеведущий это не совсем артист, но у него тоже есть понятие о гриме, костюме и накладных усах.

Он использовал все приемы маскировки сразу. Антон нацепил еще и парик, темные очки и шляпу. Он сгорбился, скособочился и хромал на обе ноги. Теперь если даже из-за забора какая-нибудь соседка увидит его, то ей запомнится чистый Квазимодо.

Подойдя к заднему крыльцу, Маслов обнаружил, что путь свободен. На двери висел амбарный замок со сломанной дужкой.

Он вошел в сени. И справа, и слева были нагорожены полки, заставленные старым барахлом. Тут были и открытые банки с соленьями, и влажный тулуп, и ящик с прошлогодним луком. Все эти запахи соединялись в невообразимый аромат. А из комнаты несло самогоном и запахом переполненной пепельницы.

Маслов проскочил туда, где под половицами затаился чемодан с компроматом. Надо было вынуть две доски. Хорошо, что у Антона был с собой мощный охотничий нож.

Он открыл тайник, вытащил чемодан, встал и развернулся к выходу. Его победное настроение улетучилось в момент. На пороге стоял сумрачный пенсионер Андрей Ларченко, который сейчас должен был пить пиво у пансионата «Дубки».

— Вы чего так рано, Андрей Юрьевич? Я вас не ждал.

— Так пивная не работает. У них там свадьба в «Дубках».

— Понятно. А я вот зашел в гости. Поговорить хотел.

— Давай поговорим, агент «Барс». Ты зачем, гад, чемодан взял?

— Совершенно случайно.

Они мило беседовали, а их тела были напряжены, как у бе-унов на старте стометровки. Антон все еще сжимал в правой руке охотничий нож, а Ларченко сделал шаг вправо и потянулся за топором.

Маслов не выдержал первым. Он заорал, как каратист, и, не выпуская из рук чемодана, бросился на таран. Ударом головы в грудь он сбил пенсионера, но и сам свалился на пол. Они крутились, меняли позы и страстно урчали, как неумелые любовники.

В какой-то момент Ларченко дотянулся до топорика. Он даже успел взмахнуть им, но Антон чуть раньше ударил охотничьим ножом.

«Ударил первым он тогда, так было надо!» Тесак попал плоскостью между ребер. Он вошел в грудь, как в арбузную мякоть.

Хозяин дома вскрикнул, вздрогнул, как от удара током, и выронил топор. Изо рта вытекла струйка крови, но умирать Ларченко пока не собирался.

Маслов вскочил и бросился к выходу. Пробегая по мостику над ручьем, он понял, что не все так плохо. Он же не убийца в чистом виде! Защищаясь, он лишь ранил нападавшего противника. А если тот и умрет, то это его личное дело.

Чемодан был очень тяжелый, и, подбегая к машине, Антон Петрович запыхался. Странная тяжесть. Возможно, что там не только дело агента «Барса». Там могут быть десятки подобных дел.

Выехав на основное шоссе, Маслов успокоился и стал думать о завтрашнем эфире. А что такого произошло? Гадкий рэкетир получил по заслугам! И думать об этом нечего. Как говорили раньше — собаке собачья смерть.

А вот рассмотреть содержимое чемодана надо. И как можно скорее. Любопытно, что там.

За эти дни жизнь Павла Муромцева круто изменилась. В его квартире и раньше бывали девушки, но они никогда не занимались уютом. Они предпочитали совсем другие развлечения.

А вот с Надеждой из Пскова все наоборот.

Спали они в разных комнатах, и ничего такого между ними не было. Но вот за бытовые вопросы девушка взялась плотно. С утра до вечера Надя Патрикеева мыла, чистила, стирала, гладила…

Она очень стеснялась своей фамилии. Ей казалось, что все сразу вспоминают лису из народных сказок. Но ироничный Павел все реже называл ее Надюшей — и все чаще Патрикеевой.

— Ты ничего не забыла? Учти, Патрикеева, мы едем в эти «Дубки» на три дня. Будем гулять свадьбу по полной программе!

— А может быть, я не поеду. Я, Павел, очень стесняюсь. Я там никого не знаю.

— Вот и будет хороший повод со всеми познакомиться.

— Но они спрашивать будут. И что мне говорить?

— Правду. Скажешь, что приехала из Пскова в институт поступать. Скажешь, что ты моя дальняя родственница и поэтому живешь у меня.

— Я-то скажу. Но они не поверят. Они подумают совсем другое.

Паша хотел возразить, но быстро понял, что Надежда права. Он бы и сам не поверил такому рассказу. Придется выдумывать новую версию.

Поскольку торжество в «Дубках» заказывал генерал Вершков, то и отношение к свадьбе было как к кремлевскому мероприятию. От автомобильной стоянки к дверям пансионата проложили ковровую дорожку, а гостей должен был встречать сам директор Олег Утехин.

Должен был, но не сложилось!

Олег Вячеславович давно был пенсионером, но здесь, в «Дубках», он продолжал свой «незримый бой». Дело в том, что Утехин когда-то вел дело об утрате партии агентурных дел. Они исчезли из архива так хитро, что виновных найти было трудно. Тогда только завершалось смутное время. В стране десятками пропадали заводы, танкеры и военные училища. А тут такой пустяк — охапка личных дел.

Высокое начальство повелело замять дело и уволить без разбора всех причастных к этой истории. Полковник Утехин был против этого, но хозяин — барин.

У Олега Вячеславовича был на примете основной подозреваемый. Это майор Ларченко, который жил в поселке Дубки.

И вот после увольнения старший следователь Утехин напросился в директора этого пансионата. Ему надо было сбросить с души камень и довести до конца справедливое дело.

За десять лет удалось обложить Ларченко со всех сторон. Утехин завербовал соседей майора, он контролировал его телефоны, а недавно внедрил в его избу видеокамеру.

Эта камера была и удачей, и провалом полковника. Он вмонтировал ее в березовое полено и подложил к другим дровам, лежащим горкой у печи Ларченко. Это была сложная комбинация, а через три дня случились холода, и майор растопил очаг.

Знал бы он, что швыряет в огонь не деревяшку, а чудо техники ценой три тысячи баксов.

Однако за дни работы камера успела сообщить главное. В углу под половицами у Ларченко есть тайник. А в тайнике хранится чемодан с чем-то тяжелым. Понятно, что там не кирпичи и не консервы на черный день.

Утехин готовил капитальный обыск на двадцатое мая. Но помешала предстоящая свадьба в «Дубках». А за час до начала торжества позвонила соседка Ларченко, агент «Огородник».

Эта баба сработала как Штирлиц! После визита к майору подозрительной личности в очках она на всю улицу заорала, что у нее кончились соль и спички. Под этим предлогом она ломанулась к Ларченко.

Мадам «Огородник» ворвалась в избу и застала хозяина с ножом в груди и со слабыми признаками жизни.

Через полчаса майор в отставке Ларченко умирал на руках Утехина. И именно тот услышал его последние слова Андрея Юрьевича:

— Этот гад украл у меня агентурный архив.

— Кто это сделал?

— Сволочь поганая.

— Ясно, что он сволочь. Ты, Ларченко, фамилию его назови. Покайся напоследок.

— Гад он ползучий, змеюка очкастая. Ты скажи, полковник, ты вызвал «скорую»?

— Вызвал!

— Это хорошо. Но не успеет она приехать. Я раньше уйду.

Вот это и были его последние слова военного пенсионера.

С одной стороны Утехин подтвердил свою старую версию о том, что виноват в краже архива покойный Ларченко.

А что толку? Где теперь искать чемодан с секретными бумагами? В этих бумагах такая бомба заложена, что пострашнее птичьего гриппа!

Сначала на труп пенсионера приехала вялая бригада ментов. А через час спасать больного прикатила «скорая». Но лечить уже было некого.

Утехин вернулся в «Дубки», когда вся свадьба пела и плясала. Он смог утащить Вершкова в свой кабинет и коротко доложить обстановку. Генерал, по понятным причинам, уже немного принял на грудь, но голова еще работала четко:

— Значит, так, Утехин. Ты все сделал правильно. Хвалю, полковник. Но сегодня торжество портить не будем. А завтра в полдень начнем работать по делу о чемодане. У нас уже есть масса информации. Соседка же видела убийцу?

— Да, видела. Она сказала, что он был в очках и в шляпе. А еще, что он кособокий и хромой. Причем этот хитрец хромал сразу на обе ноги. Мозги нам запудривал.

Этого момента Антон Маслов ждал двадцать пять лет.

Он сосредоточенно стоял перед мангалом, в котором дышали жаром угли, остатки сухих березовых чурок. Под легким ветерком они краснели и взрывались синим пламенем.

Все это было за высоким забором коттеджа. Никто не мог видеть, как известный журналист вырывает листы из дела агента «Барс», как он комкает их и бросает в мангал. Через две-три секунды бумажный «колобок» вспыхивает, разваливается и улетает в небо струйками пепла.

Маслов жег только свое дело, свои расписки, свои агентурные сообщения, оперативные записки и прочие сочинения стукача Барса.

По сегодняшним временам из тех, кого он заложил, почти половина вырвалась на ведущие позиции. Кто-то богатый бизнесмен, кто-то депутат Думы, высокий чиновник или деятель ТВ.

В те времена эти люди просто мешали Маслову двигаться вверх, и он их убирал. Это были молодые придирчивые начальники, талантливые конкуренты или случайные свидетели его грехов.

При виде горящей бумаги Антон Петрович ощущал восторг. Он освобождался от дамоклова меча, который висел над ним все эти годы.

Вот говорят, что человек страдает, когда у него камень на душе. А у Маслова был завал, целая груда камней. И с каждым листком бумаги он снимал их с себя и сжигал в жаровне.

Вчера вечером Антон просмотрел другие дела из чемодана.

Там были собраны грехи очень известных людей. Перед сном он решил все бумаги сжечь. Это будет честно и благородно! Все эти люди случайно попали в переплет. Их закладывали другие агенты с красивыми псевдонимами «Орфей», «Джигит», «Сокол», «Клеопатра», «Червонец».

Да, он освободит несчастных людей, не требуя выкупа.

Утром он опять вспомнил о выкупе и иронически усмехнулся своему вчерашнему великодушию. Откуда такая щедрость на старости лет? Он что, Дон Кихот с благородной придурью или нормальный человек?

Жечь весь чемодан было действительно глупостью.

Покойный Ларченко умело отбирал жертвы. Очевидно, он нюхом чуял, кто в ближайшие годы станет министром или олигархом.

Вот как, например, бросить в огонь дело Наума Злотника? Эта акула капитализма украла миллиарды народных денег!

Ладно, пусть ему повезло. Но тогда подфартило Науму Яковлевичу, а сейчас фортуна улыбнулась Антону Петровичу.

Надо делиться, господин Злотник. Чистое имя очень дорого стоит. Вы бывший агент «Червонец», и в ваших сообщениях, столько грязи, столько яда, что трудно будет отмыться…

Сегодня Маслов один приехал на дачу. И жена, и дети предпочли городские заботы, а он устроил себе праздник у мангала. И, кроме того, предстояло продумать, как общаться со Злотником. Как сделать так, чтоб у него все было, но чтоб за это ему ничего не было!

Можно было всячески скрываться, придумывать тайники, пароли, явки, но Антон Петрович не был полным идиотом. Он понимал, что для охраны Злотника вычислить вымогателя — это как два пальца об асфальт.

И в конце концов будет только хуже.

Нет, надо подстраховаться, но идти к олигарху с открытым забралом. Надо продавать дело агента «Червонца», как дорогую реликвию. Надо идти к Науму Злотнику так, как в свое время сватались на Руси: «У нас товар, а у вас купец…»

В «Дубках» отмечали второй день свадьбы, а Льва Кузькина отправили в Москву. Лев Львович не обиделся. Он привык к такому повороту. Как информацию добывать, так это он, а как осетрину с шампанским трескать, так это другие.

Правда, если быть честным, генерал Вершков пожалел лишь молодоженов. Он ехидно подмигнул и пошутил, что после брачной ночи от этих сыщиков толка не будет.

Все остальные подключились к следствию.

Удалось повторно осмотреть место убийства и еще раз опросить свидетелей. Кое-какие сведения были, но уж очень невнятные и несуразные. Не станешь же давать ориентировку на убийцу: «Хромой на обе ноги, усатый, в очках и шляпе»? За такой словесный портрет нормальные оперативники на смех поднимут.

Осмотр дома Ларченко ничего не дал. Тайник был пуст, а лишних бумаг бывший майор в избе не держал. Ни писем его нет, ни записочек.

Самая большая надежда оставалась на распечатки по мобильнику убитого. Кто и когда звонил ему, и наоборот. Добыть эту информацию можно, но лишь в Москве. Вот с этим заданием Кузькин и укатил в столицу, постоянно чувствуя, что оставляет за спиной шикарный свадебный стол и танцы с фейерверком.

Лев быстро получил нужную информацию и сразу уехал от офиса сотовой компании. Он вырулил на Лесную улицу и спрятал свой голубой «Форд» во дворе рядом с Миусской площадью.

В распечатке телефонных связей Ларченко оказалась до неприличия знакомая фамилия Антон Маслов. Этот красавец-мужчина уже пять лет мозолил телезрителям глаза, терзал уши и пудрил мозги. Этот деятель вел свою передачу «Честное слово» и имел большой рейтинг.

И хотя Кузькину не нравилась эта «говорильня», но и он при случае смотрел шоу Маслова.

Теперь придется встречаться со звездой экрана и задавать неприятные вопросы: «Почему вам звонил убитый? Кто он вам? Кум, сват или брат?».

Впрочем, для начала стоит пройтись по связям Маслова. Телевидение — это крутая богема. Тут люди скользкие и пронырливые. Тут все завидуют друг другу и всегда рады заложить ближнего.

Кузькин включил двигатель и переулками вывел «Форд» на Сущевский вал. Вот левый поворот на Шереметьевскую улицу и впереди всесильное «Останкино».

Для любого нормального сыщика это самое простое дело, если надо проникнуть внутрь Телецентра и найти студию, где снимается «Честное слово». Все остальные свои действия Кузькин вообще не планировал. Он любил импровизацию.

Лев всегда завидовал своему начальнику Павлу Муромцеву. Завидовал не во всем, а только по одному пункту.

Паша умел нравиться всем женщинам. Совершенно непонятным способом он влюблял в себя и девушек, и старушек, и особ среднего возраста. Соревноваться с ним в этом деле было бесполезно, но можно пытаться приблизиться.

Кузькин уже несколько лет изучал мастерство шефа. Он запоминал манеру общения. Как и с какой дамой можно пошутить, улыбнуться и сверкнуть глазами. И он не только изучал, но иногда в гараже или в лесу репетировал загадочные взгляды Муромцева и его интонации.

Перед кабинетом, где сидел Маслов, кипела работа. Только что закончилась запись очередной передачи, и сотня взволнованных личностей толпилась в зале, похожем на школьную столовую.

Кузькин сразу понял, что те, кто стоит или бегает между столами, — это статисты, изображающие зрителей. Они получают денежки за просиженное время, пересказывают друг другу сплетни и ищут новых приключений.

А вот те, кто сидит за столами, — это сотрудницы «Честного слова». Эти дамочки могут многое сообщить о Маслове. Надо только влюбить их в себя, как это делает Паша Муромцев.

Лев долго ходил между столами, выбирая жертву. Постепенно статисты расходились, а сотрудники начинали пить кофе и расслабляться.

Лишь три женщины спешно убирали все со столов и явно собирались завершить рабочий день. Одна была слишком монада и длиннонога. Вторая, которая в очках, напоминала учительницу на пенсии. Больше всего Кузькину понравилась третья. По возрасту она ближе к сорока годам, а по внешнему виду — наивная и незамужняя неудачница.

Неправильно, когда тренируешь свою интуицию на живом человеке, но Кузькин так часто делал. Где-нибудь в поезде или просто на улице он по внешности составлял целые биографии на незнакомцев. А потом проверял. И многое совпадало.

По длинному коридору Лев шел вслед за сорокалетней девушкой. Он шел, придумывая повод для знакомства. Или спросить у нее дорогу в библиотеку, или узнать который час, или сказать, что они где-то раньше встречались. Всё это старо и банально, но действует безотказно.

Шедшая впереди женщина была совсем не похожа на современных Барби. Она была несколько полновата. Но Кузькину, как и многим мужчинам, нравились именно такие формы.

К концу первого перехода он окрестил незнакомку «мышкой». Она юркнула в лифт, ведущий на первый этаж, а он чуть не опоздал на него.

Перед зданием Телецентра Лев Львович понял, что он не опер, а размазня и тряпка. Простое дело, это умение установить контакт с объектом. А он превратил это мероприятие в фарс, в сватовство с ужимками и реверансами.

Пока Кузькин размышлял о своей неудаче, «мышка» села в весьма приличный «Опель». Она начала выруливать со стоянки на улицу Академика Королева.

Лев еле догнал ее на Звездном бульваре. Он бы не успел, но «мышку» подрезал и прижал к обочине серебристый «БМВ», из которого вышли трое плечистых ребят.

— Ну, коза, ты на большие бабки попала! Ты где свои права покупала? Посмотри, что ты с нашим «Бумером» сотворила. Тут ремонта на две штуки баксов. Гони бабки сразу или давай свою машину в залог.

Кузькин не слышал весь текст, но и так все было ясно. Когда Лев подскочил к месту разборки, братки уже вытащили «мышку» на асфальт и обступили с трех сторон. А тот, что был в центре, он вообще вел себя как хам. Он взял испуганную женщину за плечи и начал трясти.

— Стоп, ребята. Руки прочь. Все спокойно и мирно отошли от «Опеля».

— Что такое? Иди, дядя, гуляй. Или тебе твой «Форд» надоел? Беги, старичок, пока мы тебе ноги не поломали.

Последнего высказывания Кузькин не смог выдержать. Он полез за телефоном, намереваясь перед задержанием вызвать ГИБДД.

Но он не успел!

Тот, кто стоял спиной ко Льву и казался самым тихим, вдруг подпрыгнул, развернулся в воздухе, издал японский крик и врезал правой ногой по мобильнику. К сожалению, досталось и уху Кузькина, и его щеке, и носу, из которого тонкой струйкой потекла кровь.

Это был финиш!

Кузькин выхватил пистолет, передернул затвор, дико сверкнул глазами и заорал:

— Ложись, гады! Я чокнутый на голову. Сейчас всем отстрелю лишние части.

Лев звонко вскрикнул, как японский самурай, и направил стол на ближайшего парня. Целился он сначала в грудь, а потом в область пониже живота.

Никто не хотел рисковать! Все трое присели, развернулись и легли мордой в асфальт.

Мимо неслись машины, а Кузькин аккуратно вязал братков, промышлявших подставами на дорогах. Надо бы сдать их ментам, но это такая морока! А потом пойдет разбирательство, следствие, суд. Суд да пересуд.

«Мышка» стояла рядом и подавала веревки. Она впервые заговорила, и голос у нее оказался нежный, такой девичий:

— Спасибо вам. Я всегда теряюсь в таких ситуациях. Я просто не знала, что мне делать. Спасибо вам!

— Пустяки.

— Нет, совсем не пустяки. У вас нос разбит, рубашка в крови и брюки порваны.

— Ничего страшного. Это не смертельно.

— Согласна, что от этого не умирают, но все надо поправить, залечить, застирать, зашить. Я недалеко живу, прямо за Рижским вокзалом, на Трифоновской улице. Поехали ко мне, и я приведу вас в порядок.

— А ваш муж?

— Нет у меня мужа.

— А как же эти трое?

— Полежат час-другой. Кто-нибудь развяжет.

— Но мы даже не знакомы.

— Давайте знакомиться. Меня Надей зовут.

Надежда Котова имела много достоинств. Но кроме всего прочего, она оказалась ценным источником информации.

Надя была героиней. До тридцати шести лет прожить без мужа — это для женщины подвиг и смертельная мука. Не в смысле отсутствия секса, а просто дома не с кем поговорить. Не стенам же сообщать об обновках и сплетничать о подружках, о соседях, о начальниках.

Пока Надя зашивала брюки Кузькина и делала другие полезные вещи, она говорила, говорила, говорила.

— Со зрителями просто справиться. А вот хуже участники передачи. И особенно те, кто за эфир свои денежки платит. С ними просто беда. С ними только Маслов может работать. У Антона Петровича талант уговаривать людей.

— Он и женщин умеет уговаривать?

— И вы, Лев, об этом слышали? В этом смысле Маслов просто мартовский кот. Он ни одной фифочки не пропустит.

— Он и вас соблазнял.

— Да, если честно, то он и меня уламывал. И не потому, что я такая неотразимая. Просто так получилось, что Антон всех наших перепробовал, а меня нет.

— Я так понимаю, Надежда, что он вас не уломал?

— Нет! Я даже пыталась вчера поставить вопрос ребром. Или он прекращает домогательства, или я увольняюсь с программы.

— Удалось поставить ребром?

— Нет. Я догнала его на стоянке, а Маслов сказал, что может поговорить в дороге. Сказал, что ему срочно надо ехать на Калужское шоссе.

— А место не назвал?

— Назвал. Точно не помню, но поселок с каким-то деревянным именем. Или Березки, или Сосенки, или Дубки.

— Отлично! Значит, вчера Маслов ездил к Ларченко. А это для него убийственная улика. Вы только, Надежда, не увольняйтесь со студии. Маслов никогда больше вас не тронет. И вообще, скоро у вас будет новый начальник.

Маслов вдруг понял, что после убийства Ларченко он стал совершенно другим человеком. Его втянуло в какой-то водоворот, где все перевернулось и перемешалось.

Вот раньше Антон Петрович считал майора из Дубков сволочью и шантажистом. Поганый вымогатель!

А сейчас Маслов был готов и сам у кого-нибудь что-нибудь повымогать. И не из-за денег, а так, из спортивного интереса.

Первую жертву он определил еще вчера. Это Наум Злотник, олигарх из сотни самых богатых людей России. Трудно переиграть такого монстра, но удовольствие от победы будет огромное. Это вам не в рулетку выиграть.

Утром в киоске возле метро Маслов купил несколько подключенных мобильников и сразу же позвонил Науму Яковлевичу. Для конспирации он начал говорить с восточным акцентом.

Маслов быстренько сообщил олигарху о его старых грехах, о досье на агента «Червонца» и о сумме выкупа этих бумаг. В конце он дал три дня на сбор денег и прервал разговор.

Телеведущий разговаривал из машины, и выбросил первый сотовый телефон на асфальт Садового кольца. Едущие сзади машины в минуту расплющили аппарат, смешав все кнопочки с жидкими кристаллами экрана.

Наум Яковлевич Злотник не сразу вызвал своего зама по безопасности. За пятнадцать лет в работы в бизнесе он встречался с рэкетом самого разного уровня. Но позвонивший сейчас был очень странным вымогателем. В его голосе не слышалось злой бандитской угрозы. Он сам боялся!

Но он не врач. У него действительно его досье. Дело удачливого агента ФСБ под псевдонимом «Червонец».

Злотник улыбнулся, вспоминая молодые годы. И зачем для агентурного псевдонима он выбрал эту блатную кличку? Майор Климентьев предлагал при вербовке массу патриотических имен, типа «Ударник» или «Одессит». А Наум заупрямился! Нашла коса на камень. Или, сказал, называйте меня «Червонец», или не буду сотрудничать.

Наум Яковлевич и раньше понимал, что эта старая история может всплыть. Но больших грехов за ним не было. В студенческие годы он закладывал Климентьеву доцентов, бравших взятки, мелких фарцовщиков, сокурсниц, ложившихся под иностранцев.

Но однажды он ошибся. Из-за дурацкой любовной истории Наум очень обиделся на студента из солнечного Кавказа, красавчика Аслана Камаева.

На следующий день Климентьев получил от агента «Червонца» сообщение, что Аслан торгует наркотиками. Потом Злотник сочинил еще три кляузы. А в день обыска сам подбросил Камаеву пакет с дурной травой.

Парня ни за что осудили на семь лет. Но он так и не вышел из лагерей. Или он своей смертью умер, или его пришили за гордый нрав.

Этого эпизода Наум Яковлевич боялся больше всего. У чеченцев нет срока давности на кровную месть. А младшие братья Аслана и теперь очень крепкие ребята. Если информация о доносах «Червонца» станет известна им, то Злотника не спасут его миллиарды. Его не защитит даже первоклассная личная охрана и ее руководитель Игорь Дудкин.

Наум отошел к окну, посмотрел на березу с игривыми сережками, вытащил трубку мобильника и нажал кнопку номер один:

— Игорь Анатольевич, ты не очень занят? Загляни ко мне, дорогой. Дело очень срочное и серьезное! На меня крепко наехали. Надо поймать злодея и решить вопрос кардинально. Заходи, Дудкин, обсудим подробности.

Паша проснулся от странного чувства. Ему показалось, что кто-то следит за ним. Он приоткрыл правый глаз и сразу заметил яркий свет в коридоре. Там мелькала тень и слышались легкие шаги.

Это могла быть только она, Надежда из города Пскова, его очень дальняя родственница, восьмая вода на киселе.

Странно, но уж очень быстро он к ней привык. Ему было приятно, что после работы его ждет знакомый дом, накрытый стол и нежный взгляд.

Приятно, что в квартире все убрано и разложено по полочкам. Красиво, когда на подоконниках появились цветы. Уютно, если в шкафах терпкий запах лаванды.

Павел понимал, что без нее через неделю от этого уюта не останется и следа.

Конечно, Надя Патрикеева принесла с собой и неудобства. Раньше он мог познакомиться с девушкой и пригласить ее к себе хоть до утра. А гостья из Пскова превратила его жизнь в монастырь. И с ней пока нельзя, и других к себе не води.

Муромцев никак не мог понять, почему нельзя с ней? Ведь Надежде уже далеко не шестнадцать! А родственная связь такая дальняя, что ее не разглядеть без бинокля. И он сам в такой форме, что не может ей не нравиться. Он всем женщинам нравится! Так в чем дело?

Павел чувствовал, что он боится Надежды. С ней приятно говорить, шутить, общаться. Но дотронуться до нее страшно. Она — как тонкий хрустальный кубок, который от неловкого движения может разбиться на сотни мелких осколков.

Это было впервые в жизни, чтоб Павел Муромцев робел перед девушкой.

Кузькин заехал за начальником и по дороге в Останкино красочно описал ситуацию.

Я понимаю, Паша, что улик мало. Но думаю, что Маслова надо задержать и допрашивать в каком-нибудь мрачном подвале. Такие красавчики привыкли к славе и женскому восторгу. Если с ним говорить на студии, то он нам устроит концерт-шапито. Будет не допрос, а тихий ужас!

Согласен с тобой, Лев, но теоретически. А на практике я против подвала. Антон Маслов — это фигура из гламурных журналов. Его задержишь, а их тусовка на уши встанет. За твоим голубым «Фордом» вся Москва будет гоняться. Одни заморочки вместо работы! И виллу «Икар» в Бутово сразу рассекретим, и вообще хлебнем горя.

— Жаль, Паша. В Останкино мы будем у него как в гостях. Он нам сочинит сказку, даст автограф и укажет на дверь. Ты бывал когда-нибудь внутри Телецентра?

— Был два раза, но только там, где аппаратуры много и где технари работают.

— Это, Паша, совсем не то. Здесь, где студии, — рассадник женщин. Просто толпы девушек ходят в разных направлениях. Каждая сверкает и считает себя звездой. Ты сейчас еще смотришь на женщин или кроме своей Надежды никого не видишь?

Муромцев сразу не ответил, и в салоне голубого «Форда» повисла тишина. Кузькин ожидал, что Павел пошутит на тему женского пола, а тут парень замолк и загрустил. Неужели эта Патрикеева так его присушила? Не может быть.

— Ты, Паша, не обращай внимания, если я глупость сморозил. Я по доброте душевной могу любую чушь выдать. Га кую, что самому потом стыдно. А мне совсем непонятно, где и твоей Надежде привлекательность. Трудно понять, где в ней что.

— Вот тут ты прав! Она очень загадочная девушка. Я смотрю и ее глаза и робею.

— Ты робеешь? Я могу точно сказать, Муромцев, что это и есть любовь. Со мной такое было. У меня тоже был страх, озноб и сухость в горле. Три недели я перед ней робел и не заметил, как она меня в загс завела. Это любовь, Паша. Точно тебе говорю…

Съемок в этот день не было.

Кузькин хорошо помнил, как шумно было в прошлый раз. Тогда студия гудела от сотен голосов. И зрители, и сотрудники тихо переговаривались, а все вместе напоминало огромный пчелиный улей или трансформатор очень высокого напряжения.

Сегодня здесь было почти тихо. Вот только из кабинета самого Маслова изредка слышались его крики. Начальник песочил кого-то из сотрудников.

Муромцев и Кузькин пересекли пустую тусклую студию и без стука вломились в кабинет.

Антон Петрович не просто сидел в кресле. Он в нем восседал! Это значит, что в его позе и в чертах лица было что-то от всесильного монарха. Что-то от царя Гороха или от Кощея Бессмертного.

А на ковре перед его столом стояла удивительно нежная девушка. Стройная, курносая и робкая. Именно таких красавиц спасают в сказках.

Маслов ругал сотрудницу грубо и даже непристойно.

Кузькин подскочил к столу и со всего размаха хлопнул кулаком по его дубовой поверхности.

— Молчать! Простите, девушка, этого прохвоста. Ваш начальник обязательно извинится за свое хамство. Идите, работайте. А вас, Маслов, я попрошу остаться!

Кроткая девушка попятилась к выходу, а Антон Петрович вскочил и на всякий случай встал по стойке «смирно». Он сразу понял, что Муромцев старший, и обращался только к нему.

— Кто вы такие? Вы из милиции?

— Мы следователи. Мы активно работаем по делу об убийстве Ларченко.

— Я его не убивал!

— Уже хорошо, Маслов, что вы не спрашиваете, кто такой Ларченко. Вы хорошо знали убитого?

— Нет! Я его вообще не знал. Я даже не знаю, что он убитый. Этот Ларченко позвонил мне и стал вымогать деньги. Я обещал дать. Мы договорились о встрече. Я поехал в Дубки, ждал его целый час, а он не пришел. Я и уехал. Это все, что я могу сообщить.

Это было действительно все, что сообщил Маслов.

Он еще долго рассказывал, как в молодости героически сотрудничал со спецслужбами, как собирал деньги для вымогателя, как ехал в сторону Дубков. К убийству все это не имело никакого отношения.

А в конце Антон Петрович гордо заявил, что его невозможно обвинить в убийстве. Почему? Потому что за него вступится вся либеральная общественность, все адвокаты, все правозащитники из России и США.

Разговаривать дальше было бессмысленно. Улучив момент, Паша взял со стола гладкий стакан, который перед этим крутил в руках Маслов.

Это было сделано очень демонстративно. Стакан был взят двумя пальцами за края и сразу упакован в кейс. Ясно, что Муромцеву понадобился не сосуд для питья, а отпечатки пальчиков испуганного Антона Петровича.

Пока хозяин кабинета собирался дать отпор нахалам, Кузькин изловчился и отправил в пакет мраморный брусок, на который Маслов оперся ладонью.

— Вы не волнуйтесь так, Антон Петрович. На вас смотреть, так просто тихий ужас. Цирк-шапито! Мы вернем вам и стакан, и кирпич. Вот сопоставим отпечатки с места убийства и вернем. Или вам отдадим, или тому, кто сядет на ваше место.

Они уходили неторопливо. Во время допроса они почувствовали, что у Маслова все рыло в пуху. Но интуицию к делу не пришьешь. Зато им удалось испугать клиента. Надо думать, что теперь он начнет делать глупости и выдаст себя.

Игорь Дудкин совсем недавно ушел из милиции. И ушел не из-за денег, а по идейным соображениям.

К сорока годам он успел получить высокую должность, звание полковника и кабинет с тремя окнами. Это, конечно, не предел мечтаний, но очень достойно для такого возраста.

При всем при этом молодой полковник чувствовал себя белой вороной. Ему казалось, что он честнее всех, а потому беднее всех. Ему казалось, что в этой конторе он единственный, кто не крышует, не шельмует и не берет взяток.

Его подчиненные ездили на «мерседесах» и катались как куски сыра в масле, а Дудкин упорно ловил маньяков и грабителей.

Кстати, сыщиком он был превосходным. И однажды слух о его успехах дошел до самого Злотника. А Наум Яковлевич никогда не скупился, переманивая первоклассных специалистов. Через месяц после первой беседы с олигархом Игорь Анатольевич уволился и возглавил охрану фирмы «Фокс».

Дудкин думал, что шеф поручил ему сложное дело о вымогателе. Но ему сразу повезло. Он быстро узнал, где могло храниться архивное агентурное дело Злотника. Но все сотрудники того отдела оказались заняты. Они хоронили бывшего сослуживца, майора Ларченко, которого натурально зарезали в поселке Дубки.

Уже на кладбище Игорь Анатольевич узнал про пропажу в архиве многих документов, про странное увольнение Ларченко и про тайник под половицами его дома.

С оперативной точки зрения очень удобно выведывать секреты на похоронах. Все люди испытывают шок от близости смерти. Даже действующие сотрудники ФСБ. Перед мраком могилы всё кажется пустяком и мелким вздором. А окружающие живые люди внушают полное доверие.

Возвращаясь с кладбища, Дудкин был уверен, что Науму Яковлевичу звонил именно тот, кто зарезал майора Ларченко.

Элементарно! Убийца выкрал из тайника чемодан с архивом, прочитал про агента «Червонца» и стал шантажировать богатого Наума Злотника.

Задача упростилась. Теперь надо найти этого злодея.

Это стоило очень дорого, но уже на следующее утро Дудкин имел распечатку с сотового телефона Ларченко. А после анализа последних звонков сама собой нарисовалась фигура Маслова. Ну зачем это тихий майор из Дубков за день до смерти звонил известному телеведущему? А затем, что тот его шантажировал!

К середине дня Дудкин знал, что в день убийства машину Маслова видели в районе Дубков.

Все! Круг замкнулся. Надо брать Антона Петровича за жабры, пока это не сделали менты или другие спецслужбы.

Дудкин решил действовать ночью, когда все кошки серы.

Он вел Маслова от самого Останкина до коттеджа на Можайском шоссе.

Это хорошо, что телевизионная знаменитость жила не в новом поселке, где три ряда охраны. Антон Петрович перестроил родительскую дачу, огородив ее забором из красного кирпича. А вокруг были разнокалиберные дома бывших ученых и чиновников.

С одного края коттедж Маслова примыкал к лесу. Очевидно, эта территория использовалась для массовых пикников. С участка сюда вела калитка, под березами были сооружены столы с лавками, а рядом на полянке красовался ка ленный мангал с трубой.

Дудкин оставил машину в лесу, в ста метрах от калитки Когда совсем стемнело, он полез на дерево у забора. Это бы. не дуб и не ясень, а что-то среднее. Ствол бугристый, шершавый и толстый. Уже с первой толстой ветки был виден весь дом. В окнах мелькала только фигура самого Антона Маслова.

Через час сидения на дереве Дудкин убедился, что в кирпичном замке никого нет, кроме хозяина. Нет ни жены, ни детей, ни прислуги, ни какой-нибудь подружки.

В первый момент наблюдателю очень мешали комары. К полуночи они исчезли. Вероятно, заснули.

В это же время и Маслов решил, что пора спать. Он выключил свет во всех комнатах и отправился в спальню, в комнату с я довито-красными обоями.

Там он разделся, разобрал кровать и лег.

Спускаться с дуба-ясеня Дудкину было намного сложнее, чем подниматься. Игорь в клочья разорвал рубашку и напрочь испортил новые брюки. На земле пришлось активно приседать, разминая затекшие руки.

Замок у калитки он взломал фомкой. Но тихо, без грохота, шума и пыли. Дудкин зацепил дужку около петель и ласково, с легким звоном вывернул наружу все железяки.

Дверь в дом пришлось отпирать отмычками.

В любом деле нужна сноровка. Для каждого специалиста нужны ежедневные тренировки. А Дудкин вскрывал замки от случая к случаю. Вот и пришлось возиться не менее получаса.

В холле коттеджа было темней, чем на крыльце. На природе и луна, и звездочки, и отсвет фонаря на соседней улице. А внутри дома просто кромешная темнота, ни зги не видно.

И тут Игоря потянуло на философские рассуждения.

Вот зачем Маслову все это надо? Зачем ему одному столько комнат, ковров и кресел? Почему богатые люди такие жадные м такие глупые? Знал бы Маслов, сколько ему жить осталось, к) не коттедж бы строил, а церковь.

Вот и сейчас он спит, а ему бы молиться и о душе думать.

Дудкин не стал включать фонарик. В темноте он пробирался наверх, на второй этаж, в комнату, где красные обои. Туда, где беспокойным сном злодея спит несчастный Антон Маслов.

Самым сложным оказалось дотащить усыпленную жертву но машины. На первый взгляд Маслов был невысокий и худой.

Но при этом он оказался очень плотным и увесистым.

Дудкин тащил телевизионную звезду, как огромный мешок с картошкой. При этом звезда пыталась проснуться, что-то ворчала и непристойно ругалась.

Из одежды на Маслове были лишь трусы, но Игорь умудрился завернуть спящего в одеяло, которое по дороге цеплялось за все препятствия, лохматилось и рвалось.

Подтащив «звезду» к машине, Дудкин вернулся в дом и при свете фонарика нашел пиджак Маслова и его галстук. И все это пришлось надевать на голое тело, которое потом было посажено на заднее сиденье и пристегнуто ремнем безопасности: Предстоял неблизкий путь на север Москвы. А потом еще дальше, к Пироговскому водохранилищу.

В три часа ночи наркоз отошел, и Маслов проснулся от холода. Он с удивлением обнаружил, что лежит под открытым небом, а вокруг плещет и дрожит вода.

Он приподнял голову, отчего в висках возникла дикая боль. Было очень трудно соображать, но ему удалось зафиксировав внимание на двух вещах. Они казались чистой правдой.

Первое — полная уверенность, что это не сон.

И второе — смутное ощущение, что он лежит на небольшой яхте, а рядом сидят трое недружелюбных людей.

Вскоре все прояснилось, и от этого Маслову стало немного легче. Он понял, что это люди Наума Злотника. Они похитили его и, возможно, хотят убить. Или утопить.

Маслов был весь мокрый. Уже почти час Дудкин лично поливал его холодной водой, пытаясь привести в чувство. И поливал не из чайника, не из шланга. Он опускал за борт ведре на канате и щедрой струей лил воду на голову телевизионное звезды.

Яхта была устроена так, что с берега этой экзекуции не было видно. Маслов лежал на корме, в углублении между двух высоких бортов. И вода не застаивалась на палубе, а после каждого полива по наклонным желобкам она весело стекала родное Пироговское водохранилище.

Когда Маслов очухался, он получил стакан водки и ломти: сыра на закуску. После чего его приподняли и усадили, прислонив к борту. После этого Дудкин начал допрос.

Его интересовали всего две вещи: где чемодан с документами и кто еще об этом знает?

Антон Петрович совсем не был Зоей Космодемьянской. О быстро понял, что если он будет молчать, то его начнут очень больно бить. А этого не хотелось…

На первый вопрос Маслов ответил быстро. Чемодан с агентурными делами спрятан на даче, в бане, за стойкой с запасом березовых дров. Но второй вопрос был сложнее. Кто еще знает о чемодане? А кто его знает?

Маслов и сам не знал ответа на этот вопрос, но и молчать нельзя. Была реальная опасность, что тогда его начнут бить.

А этого ему совсем не хотелось.

Пришлось Маслову проявить себя творческим человеком. Ему удалось выдумать вполне правдоподобную версию, и он выложил ее Дудкину.

— Я сознаюсь! Есть еще один человек, который что-то знает об этих документах.

— Кто это?

— Его зовут Муромцев Павел Ильич. Он сыщик.

— Мент, что ли?

— Нет, он не мент, но из какой-то родственной конторы. Сегодня днем он приходил ко мне в Останкино. Этот тип все больше спрашивал про Ларченко, но я по глазам понял, что его интересует чемодан. Муромцев — это страшный человек! Кстати, в моем бумажнике есть его визитная карточка.

Дудкин задал еще десяток вопросов, но потом ему стало скучно. Он понял, что Маслов не скажет ничего нового.

А время шло. Скоро солнышко встанет, и тогда работать будет сложнее.

Двое крепких ребят стояли над мокрой и дрожащей звездой юл убого экрана. Они ждали указаний от шефа, что делать с клиентом. Они не знали, тащить его в подвал особняка или сразу топить.

Дудкин велел завести мотор на малых оборотах и причалить в том месте, где он оставил машину. И только перед тем, как соскочить на берег, он распорядился по поводу Маслова:

— Найдите на берегу обрезки труб или несколько кирпичей и запакуйте клиента в черную пленку. Но так, чтоб он пока дышал. А яхту поставьте в районе омута. И боком к берегу — так не будет видно, когда вы его в воду опустите.

— А когда опускать?

— Только тогда, когда я позвоню. Если он не соврал про чемодан, то спускайте его на воду. Пусть плывет вниз. Какая там глубина?

— Семь метров до ила. И там еще метра два до дна.

— Нормально! Ждите звонка.

Дудкин мчался по свободным ночным дорогам, понимая, н о вопрос с Масловым желательно решить до рассвета. Так меньше риска. Да и жалко мужика. Он третий час лежит в мокрой одежде на холодной палубе. Так недолго и простудиться.

Уже начало светать, когда Игорь вошел в баню на даче Маслова. Ориентир был очень точный. Слева вдоль стены стоял стеллаж, похожий на книжные полки. И бревна на нем лежали ровные и аккуратные, как корешки многотомной энциклопедии.

Дудкин рванул на себя всю эту красоту. Сухие поленья с грохотом разлетелись по паркету предбанника. А у стеночки сиротливо стоял чемоданчик.

Игорь вскрыл хилые замочки, пролистал одно из дел и быстро нашел документы агента «Червонец». Он сразу же позвонил на яхту:

— Полный порядок, ребята. Дело сделано! Груз можно опускать в воду.

Маслов продрог. Он уже час лежал неподвижно, уткнувшись лицом в палубу. Он давно хотел поговорить с кем-нибудь и попросить водки или горячего чая. Но он не мог произнести ни звука. Они заклеили его рот пластырем. Просто тихий ужас! Они ведут себя совсем как в криминальных фильмах. А мы, слава богу, живем в правовом государстве.

В какой-то момент на палубе зашевелились. Маслов даже подумал, что все разрешилось и его сейчас развяжут, накормят и уложат спать.

Но нет! Его потащили по ребристому полу, чуть развернули яхту, и он на миг увидел солнце, всходящее над горизонтом. Потом раздался всплеск, и опять всё стало темно.

Погружался он быстро, но удара о дно не ощутил. Двухметровый слой ила затягивал Маслова мягко и ласково.

Человек никогда не может быть счастлив в полной мере.

Счастье — это когда у тебя все в полном ажуре. Это когда тебя все понимают, когда ты всех понимаешь и когда у тебя все есть. И не только деньги, но и любовь.

Это когда ты всех любишь и тебя все любят.

У Надежды сбылись многие желания, но далеко не все. И сбылись не самые главные.

С семнадцати лет она начала мечтать о поездке в Москву. И не вообще в столицу, а в конкретную квартиру, где проживает некто Павел Муромцев.

Ей представлялось, что он откроет дверь и заорет: «Наконец-то ты приехала из своего затрапезного Пскова! Я так ждал тебя. Я жить без тебя не могу. Я прошу тебя, Надежда, выходи та меня замуж».

На самом деле ничего такого не произошло. Паша относился к ней хорошо, но точно как к дальней родственнице. Исключительно приятельские отношения и даже без намеков на всякое такое.

Надежда очень злилась на своих псковских подруг. Те в один голос уверяли, что все парни одним миром мазаны. Ну, в том смысле, что при первом удобном случае они лезут обниматься, целоваться и даже стремятся еще дальше.

Врали подруги! Она уже десять дней живет в одной квартире с Муромцевым. И когда они на свадьбу ездили, то в «Дубках» жили в одном номере и ложились спать не совсем трезвые.

Куда как удобный случай для мужика!

Но никаких поползновений с его стороны не было. Или это она совсем не привлекательная как женщина? Или его вообще не привлекает женский пол? Или здесь что-то другое, чего она не могла понять. Не самой же тащить его в свою постель…

От этих вопросов становилось тревожно, руки дрожали, а глаза сами начинали плакать. С каждым днем Надежда все яснее понимала, что не хочет возвращаться в родной тихий Псков. Не может она туда вернуться и оставить Павла одного. Не может!

Иначе опять вся его квартира превратится в сарай. Опять в углах скопится мусор, на полках ляжет пыль, а на стульях возникнут горы одежды.

Еще в школе все отмечали, что в характере Нади Патрикеевой есть настойчивость, упорство и упрямство. Она любыми способами добивалась своей цели.

Но здесь был другой случай. Прямая настырность с ее стороны могла навредить. Здесь мало только ее желания. Тут надо чтоб и он ее захотел.

От постоянных раздумий к Надежде приходили иногда мудрые мысли. Вот сегодня утром она вспомнила присказку, что «путь к сердцу мужчины лежит через желудок».

А готовила Патрикеева отлично. Паша всегда хвалил ее щи, борщи и котлеты с пышным пюре. Все было вкусно, добротно, сытно, но как-то просто, без ресторанного шика и лоска.

В книжных шкафах Муромцева нашлась кулинарная книга народов мира. Это странно, но Надежде больше всего понравилась еврейская кухня. Она выбрала рецепт фаршированного карпа под красивым названием «рыба-Фиш».

Надя решила, что теперь каждый день будет кормить Пашу чем-то вкусненьким и необычным. И после этого пусть он только попробует не полюбить ее!

Надя выскочила из подъезда и побежала в ближайший супермаркет. Она не сомневалась, что найдет там крупных зеркальных карпов. Теперь такое время, когда можно купить все что хочешь.

Всё, кроме любви.

Дудкин подъехал к дому Паши Муромцева час назад. Машина с его ребятами стояла здесь уже со вчерашнего дня. Они провели полную разведку, доложили обстановку и с вечеру скучали, ожидая дела.

Игорь Дудкин понимал, что это он сам во всем виноват. Нельзя было так дословно передавать Злотнику последний допрос Маслова.

Увидев чемодан, Наум Яковлевич вяло обрадовался. Но когда он перелистал дела, то начал светиться от удовольствия. Прямо как ребенок, получивший все игрушки и еще кило мороженого.

И вот тут Дудкин сообщил, что, по словам безвременно ушедшего тележурналиста, об этих документах не знает никто, кроме сыщика Павла Муромцева.

И тут началось!

Злотник бегал по кабинету и орал. Это была почти истерика. Он опять напоминал малолетку, у которого собираются отнять любимые игрушки.

Короче говоря, Дудкин получил строгое указание нейтрализовать Муромцева любым путем. Злотник заявил об этом таким тоном, что возражать было бесполезно. Более того, этот момент возражать было бы опасно.

Уже вчера вечером Дудкин понял, как выполнить приказ шефа. Покушаться на представителя власти — это самоубийство. A вот прижать Муромцева через его любимую женщину — это можно.

Вчера вечером местные старушки сообщили, что этот самый Паша живет с невестой, влюблен в нее по самую макушку, глаз с нее не сводит и души в ней не чает.

Исходя из этой оперативной информации, у Игоря Дудкина созрел мудрый план действий. Его гениальность была в его простоте. Люди делали так и вчера, и двести лет назад, и две тысячи…

Обе машины проводили Надежду до супермаркета. В одном месте девушка срезала путь и шла по тропинке через рощу местного значения. Очень удобный вариант для захвата. Но это в том случае, если она будет возвращаться этим же путем.

Надежда с полными сумками возвращалась через рощу и шла по опасной тропинке.

Она шла беззаботно, задорно и вприпрыжку. Ну совсем как Красная Шапочка. Ее легкое платье развевалось на ветру, а глаза светились радостью. Надя представляла, как перед приходом Павла она накроет стол белой скатертью, поставит в центр цветные свечи. Потом разложит салатики и в последний момент на большом блюде принесет ту самую фаршированную «рыбу-Фиш».

Муромцев не сможет не понять, что она для него старалась. Он поймет это, полюбит ее и даже заговорит о свадьбе.

О том, что будет дальше, Надя не успела помечтать. К ней подошли четверо. Один преградил путь, двое, которые зашли сбоку, схватили девушку за руки, а четвертый страховал сзади.

Ее зажали в коробочку, приподняли вместе с сумками и быстренько понесли к серому джипу. И все это так быстро, что она даже пискнуть не успела.

Только в просторном салоне иномарки Патрикеева поняла, что ее нагло похитили. И это ей очень не понравилось!

А кому такое понравится?

Джип еще не успел тронуться, как Надежда нанесла первый ответный удар. Она выдернула руку с самой тяжелой сумкой и прямо в машине попыталась раскрутить ее над головой.

В первый момент конвоиры засмеялись. Они даже гнусно заржали, потешаясь над тем, как трепещет и барахтается пойманная ими птичка.

Но когда на их головы посыпались отборные, скользкие и зеркальные карпы, то им стало не до смеха.

Рыбки были еще живые, и, упав на плечи или колени, они резво дергались, прыгали и хлопали хвостами. Усмирить Патрикееву удалось лишь крепкой порцией слезоточивого газа.

Правда, часть дозы получили и сами конвоиры.

По дороге к Пироговскому водохранилищу серый джип останавливался не менее пяти раз. Водитель выходил и пытался минеральной водой промыть красные слезящиеся глаза.

А перед деревней Осташково он свернул в лес и выкатил на берег ручья. Здесь Надежду капитально связали и выбросили в кусты ее сумки. Сами братки попытались отмыть костюмы и нутро джипа от стойкого рыбьего запаха, который на жаре становился все противней.

Это был уже не аромат свежего карпа, а вонь от несбывшейся «рыбы-Фиш».

Муромцев удивился, когда не застал Надежду дома. Он уже привык, что она радостно встречает его, заставляет сразу переодеться в удобную домашнюю одежду, кормит и сообщает обо всех своих новостях.

На кухне он нашел кулинарную книгу, раскрытую на страницах еврейской кухни. Рядом лежал черновик списка для похода в магазин: «пять крупных карпов, кило лука, три морковки, лавровый лист».

Паша понял, что Надежда захотела приготовить нечто удивительное и убежала в магазин. Непонятно только, почему она пошла не днем, а сейчас, перед самым его приходом.

Муромцев не стал переодеваться и не полез в холодильник за бутербродом. Ему захотелось покапризничать. Вот пусть Надежда придет и увидит, что без нее все рушится. Пусть поймет, что не надо ей уходить, когда ей не надо уходить.

От этих мыслей он еще больше на нее обиделся, плюхнулся в кресло и замер в ожидании. Он ждал ее звонка в дверь, но затрезвонил телефон:

— Алло?

— Это Муромцев?

— Да, это я. А с кем я разговариваю?

— Не важно. Слушайте внимательно, Павел Ильич. Ваша невеста сейчас у нас. Надежда очень красивая девушка, хотя и излишне энергичная. Любит швырять карпами направо и налево.

— Где она?

— Я же сказал, Павел Ильич, она у нас. И мы вернем ее целиком, если вы будете послушным мальчиком.

— Что вы хотите?

— Вполне уместный вопрос. Вы должны спустить на тормозах дело об убийстве Ларченко. Придумайте как, но его надо срочно развалить.

— Сейчас это трудно сделать.

— Что вы говорите, Паша? Найдите местного алкаша и спишите все на пьяную драку. Или еще что-нибудь придумайте. И тогда сразу получите девушку в неиспорченном состоянии.

Если утром прикроете дело, то днем получаете Надежду. Вам все понятно?

— Все ясно. Но мне понадобится около недели.

— А мы, Павел Ильич, не очень спешим. Нам приятно находиться в обществе гражданки Патрикеевой. Это вам надо спешить.

— Как я сообщу вам о готовности.

— Мы сами догадаемся. У нас, Муромцев, везде есть свои люди. Я сочувствую вам, Павел. Как жаль, что у вас на ужин не будет зеркальных карпов. Такой облом случился. Но я буду звонить вам. Вы не пропадайте далеко.

Паша хотел еще что-то спросить, но злодей отключился. Этот тип был очень самоуверенный и нахальный. Казалось, он даже не пытался изменить голос, не косил под робота или лицо кавказской национальности.

Но и Муромцев тоже хорош. Он ни одного слова не успел записать из этого важнейшего разговора.

Пока диалог держался в памяти, Павел схватил кулинарную книгу и на ее обложке попытался записать весь разговор с похитителем. Слово в слово.

Потом он наудачу набрал городской номер Потемкина. Был уже восьмой час, а у полковника семья на даче. Но Петр Петрович был в своем кабинете. Он без дела сидел в кресле и нервничал, ожидая звонка генерала. Тот мог и не объявиться, но днем он бросил фразу: «Я позвоню тебе попозже». Теперь вот сиди и жди!

Муромцев обратился к полковнику чуть дрожащим и очень низким голосом. Примерно, как диктор Левитан, читающий военные сводки.

— У меня очень важное дело. Я срочно приеду к вам, Петр Петрович. И еще, я вызову по тревоге всю свою бригаду. Нам надо срочно действовать. Промедление смерти подобно!

Через час собрались все, и Муромцев быстро доложил обстановку. Про кулинарную книгу, про «рыбу-Фиш», а главное про телефонный звонок. В конце Паша собирался даже сформулировать версии, но с этим было туго.

— Я думаю, похищение мог организовать Маслов. Или кто-нибудь еще.

Все молчали, понимая, что других вариантов не придумать.

Первым оживился Потемкин. Он попросил все телефоны подозреваемого Антона Маслова и начал названивать. Квартирный телефон молчал. Дачный молчал. И сотовый не отвечал.

А на студии сообщили, что сегодня Антон Петрович не вышел на работу. Но такое иногда бывало. А вот завтра день съемок, и если шеф не появится, то его все начнут искать.

Потёмкин от удовольствия хлопнул ладонью по столу:

— Теперь вы поняли? Версия однозначно прояснилась. Маслов понял, что его подозревают, скрылся и организовал похищение Надежды, надеясь повлиять на следствие. Верно Павел?

— Похоже, что так, товарищ полковник. Но и самого Маслова могли похитить вместе с его чемоданом. И вот тогда Надю мог украсть кто-то другой. И тоже в надежде повлиять на следствие.

— И так может быть. Короче, ребята, я даю вам полный карт-бланш. Надю надо найти срочно! Ройте землю, но доставьте ее целую и невредимую. Ишь, взяли моду — наших невест воровать. Это вам не кавказский аул.

Пламенную речь Потемкина прервал звонок сотового телефона. Того, который лежал перед Муромцевым. Паша вскочил и красиво взмахнул рукой. И все однозначно поняли этот жест. Звонить мог похититель.

Все замерли. И не зря!

Муромцев взял трубку и медленно поднес ее к уху.

— Слушаю вас!

— Это Муромцев?

— Да, это я.

— А это новый друг Надежды. Двух часов не прошло, а я; соскучился. Более того, я мечтаю о личной встрече.

— Когда? Прямо сейчас? Я готов.

— Какой ты прыткий, Паша. Сейчас уже поздно. Давай-ка завтра в полдень. Как раз успеешь заехать на работу и захватит все документы по убийству Ларченко. Вместе подумаем, как закрыть это дело. У тебя есть под рукой лист бумаги и чем писать?

— Да, я готов.

— Тогда диктую дорогу к месту встречи… Едешь из Москвы на север по Ярославке. Прямо на Мытищи…

Похититель долго и подробно описывал Муромцеву дорогу. У кафе с игривым названием «Пончик» будет левый поворот с основного шоссе. Потом два километра по узкой дороге и за ржавым покосившимся столбом выход на проселок, постепенно уходящий в лесной массив. Через триста метров нужная точка. Это поляна с огромным пнем посередине.

Место встречи изменить нельзя.

В подвале было чисто, светло и прохладно. В маленькое окошко под потолком заглядывала газонная трава и ромашки с васильками. Это было даже не окошко, а амбразура с толстым стеклом и тюремной решеткой из арматуры. И сама комната была похожа на одиночную тюремную камеру, но после евроремонта.

Надежда еще раз огляделась. Вокруг ничего лишнего. Один стол, один стул, одна кровать, привинченная к полу и простой умывальник с куском полосатого турецкого мыла.

И никаких других удобств. Тот, который привел ее сюда, предупредил, что в случае необходимости надо стучать в дверь, и тогда охранник проводит в конец коридора.

В старые времена было проще бежать из тюрем. Они были сырые, мрачные и грязные. Можно было незаметно рыть подкопы, вынимать камни из стен и пилить решетки на окнах. А в такой светлой и чистой камере просто невозможно что-то копать.

И молоденький охранник где-то рядом сидит у двери и ждет, когда она попросится пройти в конец коридора.

Надя хорошо рассмотрела этого парнишку. Особенно запомнились голубые глаза и блондинистые волосы, которые вихрами торчали во все стороны. Они с охранником почти ровесники. Ему чуть больше двадцати. И взгляд у него какой-то наивный и стеснительный. Надежде сразу показалось, что этот вихрастый блондин, очевидно, случайно попал к бандитам.

Она подошла к двери и робко постучала. Лязгнула задвижка, и в щель просунулась голова с голубыми глазами.

— Вам чего?

— Мне надо туда.

— Куда?

— Ну, туда. В конец коридора.

— Да, извините, я понял. Вы идите вперед, а я за вами.

— Мне как туда идти?

— В каком смысле?

— В смысле, мне руки за спину или руки вверх?

— Нет, нет. Идите обычным образом. Прогулочным шагом.

Надежда любила читать детективы и смотреть сериалы.

Во многих романах и фильмах преступники бегут через окна в туалетах. Она очень надеялась, что и ей в этом смысле повезет.

И повезло! В комнатке, отделанной розоватой кафельной плиткой, прямо над умывальником было окно без решеток. Тоже высоко под потолком, тоже маленькое, но пролезть вполне можно. Главное, что оно без прутьев арматуры и без колючей проволоки.

Теперь надо не спешить. Следует все продумать и выбрать подходящий момент. А еще требуется усыпить бдительность конвоира.

На пути из конца коридора в свою камеру Надежда попыталась разговорить вихрастого охранника.

— Как-то даже неудобно. Мы с вами гуляем туда-сюда, а пока еще даже и не познакомились. Вас как зовут?

— Меня? Я Володя. Владимир Пронин. Вообще-то я студент. Учусь в юридическом. А здесь подрабатываю. Очень неплохо платят.

— Понятно, Вова. За такую собачью работу и должны хорошо платить. А меня зовут Надежда Патрикеева. Приехала из Пскова и хотела в институт поступать. Тоже, кстати, думала в юридический.

— Здорово! Мы с вами почти коллеги.

— Володя, а вам не скучно одному в коридоре? Вы же можете приоткрыть дверь, и мы поговорим с вами о чем-нибудь интересном. Или давайте в шахматы поиграем.

— Давайте в шашки. У меня наверху есть доска. Я сейчас принесу. Надежда, а почему вы со мной на «вы» говорите?

— Так ты, Вова, первый начал. А я очень боялась тебя. Я думала — раз ты конвоир, то и общаться с тобой надо очень уважительно.

Кузькин ходил по комнате и скрипел новенькими кожаными изделиями. Кроме ремня и портупеи на нем была кобура, планшетка и высокие блестящие сапоги. А вообще-то Лев был в форме капитана милиции. Китель сидел на нем чуть мешковато, но вполне натурально.

А Муромцев выкладывал из сумки всяческую амуницию, оружие и спецприборы. Тут были и пистолет в корпусе сотового телефона, и метательные ножи, и тонкий бронежилет, напоминающий футболку, и «жучки» всех видов.

Павел начал надевать все на себя. Это происходило в суровой тишине и напоминало сцену из голливудского боевика. И даже Кузькин замер и перестал скрипеть ремнями. Он смотрел на действия Муромцева неодобрительно, с каким-то сарказмом и ироническим восторгом.

— Красиво, Паша! Просто тихий ужас. Но зря ты все это задумал.

— Почему?

— Потому! Вот встретишь ты этого типа, а Надежды при нем нет. Ты что, сразу будешь его упаковывать и к нам в подвал везти? Нет, конечно! Ты будешь терпеливо качать его во все стороны.

— Правильно. Если его сразу вязать, то это будет мыльная опера с печальным концом. Сначала надо узнать, где Надежда, что с ней.

— Нам, Паша, нужен момент истины. И если тип начнет тебя обыскивать и все эти цацки отбирать, то ты даже и не пикнешь. А тут вещи казенные, секретные и дорогие. Ты потом три месяца будешь рапорта писать и на всяких комиссиях отчитываться.

— А что делать?

— Ты, Паша, поставь один маяк на машину, а я со всем этим буду тебя страховать. Бери дубликат дела Ларченко и вперед! Уже десять часов, нам пора ехать.

Только на Ярославском шоссе полицейские «Жигули» с капитаном Кузькиным за рулем стали отставать от красного «Рено» Муромцева. Так все и было задумано.

По всем картам эта лесная дорога должна была быть тупиковой. Впереди изгиб водохранилища, слева овраг, а справа карьер.

Последние три сотни метров Муромцев пробирался по колдобинам и корягам из перепутанных березовых корней. Было даже странно, что в ближайшем Подмосковье сохранился такой девственный лес.

Ближе к поляне все встало на свои места. Появились кучи мусора, срубленные деревья и черные круги от кострищ.

Лужайка посреди леса была удобным местом для пикников. Добираться сюда сложно, но похоже, в выходные дни здесь шло бурное веселье.

А сегодня был будний день.

На дальнем краю поляны замерла неприметная серая «Волга» с номером три-три-семь. Муромцев объехал пень, развернулся и встал в десяти метрах от машины, возле которой приветливо улыбался невзрачный сорокалетний мужчина.

Чутье сразу подсказало Паше, что похититель в гриме. И усы ему не шли, и черные гладкие волосы сидели на нем, как парик. Сразу стало ясно, что и «Волга» ему не родная, и номера фальшивые.

Муромцев вышел из своего «Рено» и тоже попытался приветливо улыбнуться. Не дружески, но без злобы.

Начали сходиться. Когда приблизились, то даже пожали друг другу руки.

— Я вижу, Павел, что вы захватили с собой дело Ларченко?

— Да, как вы и просили. Но как мне к вам обращаться?

— Зовите меня Игорем. Так, но я вижу, что это дубликат дела?

— Естественно! Я не стал пока уносить подлинник. Я просто переснял все странички.

— Все, Павел?

— Все, Игорь. Клянусь, чем хочешь. Где Надежда?

— Она в полном порядке. Хорошее питание, почти гостиничный номер и никакого физического насилия. Мне надо, Муромцев, спустить это дело на тормозах. Вот ты зачем-то приходил к Маслову, зачем-то искал чемодан в доме Ларченко. Надо обо всем этом забыть. Надо подобрать на роль убийцы бомжа безродного и на том закрыть дело.

— Игорь, ты когда отпустишь Надежду?

— Как только ты сажаешь бомжа, так я сразу отпускаю девушку. И еще, Муромцев, напиши мне сейчас расписку.

— О Чем?

— О том, что ты добровольно передаешь дубликат дела, о том, что ты согласен сотрудничать и снабжать меня любой информацией. Я понимаю, что это филькина бумажка. Но это лишняя гарантия, что ты не соскочишь и не наделаешь глупостей. А если ты будешь шалить, то будет плохо мне и будет плохо тебе. А уж как будет плохо Надежде! Даже страшно подумать…

Павел первым уехал с поляны.

Выезжая с проселочной дороги на узкую асфальтовую дорогу, он притормозил у полицейских «Жигулей», возле которых стоял капитан в мешковатом кителе.

— Встречай его, Кузькин. Если он не поедет через поле, то другой дороги здесь нет. Серая «Волга» номер 337. Один сорокалетний мужик. Назвался Игорем.

Муромцев торопился. Он не знал, где сейчас этот самый Игорь. Возможно, что все еще на поляне, а может быть, из развалин у леса просматривает в бинокль всю дорогу.

Вообще-то по жизни Игорь Дудкин всегда был очень осторожным человеком. В школе его вообще считали трусом. И основания для этого были. В девятом классе на летние каникулы школа организовала трудовую практику. Около сотни ребят выехали в лагерь под Коломной для сбора клубники в каком-то ягодном совхозе. Было вкусно, жарко и весело.

В те годы в парке Коломны еще сохранилась парашютная вышка. Игорь купил билет потому, что все ребята купили билеты.

Потом долго по металлической лестнице все поднимались на высоту десятого этажа. Потом на верхней площадке инструктор пристегивал ребят к парашютным лямкам. Купол наверху был маленький и не внушал доверия. Но лямки ремней смотрелись как настоящие. Они были толстые, брезентовые, с тяжелыми лязгающими замками.

Ребята начали прыгать вниз. При этом они орали дикими голосами. В их криках был восторг полета, но был и ужас падения.

На каждый прыжок уходило не менее трех минут. Сначала внизу отстегивали героя, поднимали сбрую наверх, пристегивали очередного школьника, инструктировали его. Сам же полет занимал десять секунд.

Игорек был пятнадцатым в этой группе. А это означало, что он ждал около часа.

Около часа ходил по краю площадки и заставлял себя смотреть вниз. Он хотел унять дрожь в коленках. Это частично удалось. Но ноги стали ватными и непослушными.

Когда пришел его черед, Игорь с трудом приблизился к открытой калитке. Девушка в летной форме облепляла его ремнями и пристегивала их, проверяя натяжение. А инструктор монотонно говорил о том, что надо лететь ногами вниз, что нельзя кувыркаться, не стоит в воздухе разбрасывать свои вещи и плевать на встречающих.

Игорек Дудкин вцепился в поручни и не мог сделать шаг вперед. Инструктор повторял команду, подталкивал его в спину и ругался. Сначала прилично, а затем началась ненормативная лексика.

Ребята внизу улюлюкали и звали к себе. Девушка в летной форме хохотала над ним и хлопала Игорька по мягкому месту.

Все напрасно!

Он стоял как памятник, как железный Феликс на Лубянке. Игорь врос ногами в металл площадки. Оторвать его можно было только подъемным краном. Инструктор закрыл калитку и оттащил Игоря подальше от края. Девица отцепила сбрую и презрительно указала на лестницу, ведущую вниз.

Игорь спускался под радостный свист товарищей. Всем было приятно, что есть тот, кто не прыгнул. На его фоне остальные выглядели еще большими героями.

Весь следующий учебный год над ним издевались и обзывали обидными словами, из которых «трус» было самым ласковым.

В апреле он с одноклассницей Маришкой уехал на день в Коломну. С ней и с фотоаппаратом.

Девушка снимала все этапы его подвига. Он прыгнул три раза подряд. Не сфотографировала Маринка только самые главные эпизоды. Это то, как она целовала его при приземлении.

Только ради этого стоило прыгать!

Вот с этого момента Дудкин и перестал бояться. Он больше никогда не опасался ни высоты, ни темноты, ни змей, ни пуль.

Вот и сейчас он не тревожился, что Муромцев сорвется с крючка, начнет паниковать, вызовет на помощь ОМОН, МЧС или народных дружинников из движения «Наши».

Не испугала Дудкина и полицейская машина на узком пустом шоссе. Обычный передвижной пост ГИБДД. Он может находиться где угодно.

Полицейский капитан взмахнул жезлом, как шпагой, и указал «Волге» на обочину. Дудкин подчинился, притормозил и даже вышел навстречу Кузькину. Далее начался обычный в таких случаях разговор.

— Попрошу ваши документы.

— Пожалуйста, капитан.

— Значит, вы Чуркин Игорь Анатольевич?

— Да, это я.

— А аптечка у вас есть?

— А как же! В самом лучшем виде.

— А аспирин не просрочен?

— Вот он! Еще два месяца срок годности.

— Скоро закончится. Вы не забудьте купить новые таблетки. Откройте багажник, гражданин Чуркин. Где тут у вас домкрат? Вот он, я и сам вижу. А почему лампочка горит, когда светло. Это у вас все от включенного двигателя. Выключите мотор.

Дудкин машинально подчинился и пошел на водительское кресло. Десяти секунд Кузькину хватило, чтоб надежно вмонтировать маячок. После этого осталось извиниться перед водителем и срочно его отпустить.

Когда «Волга» скрылась из виду, Лев позвонил в Бутово. Там на вилле «Икар» у большого монитора сидел Вадик Хилькевич и отслеживал ситуацию.

— Все в порядке, Кузькин! Ты стоишь на дороге, а маяк движется в сторону Ярославки. Я его веду. Странно, но он в лес сворачивает.

Понятно, что Кузькин не бросился в погоню. Зачем это надо? Хилькевич следит и в любом случае доведет «Волгу» до ее ночной стоянки. А почему машина свернула в лес? Так может быть масса причин, начиная с самой распространенной.

На самом деле Игорь менял камуфляж. Он переставил номера на машине. Он переоделся, снял парик, усы и прочий грим. Потом спрятал документы на Чуркина и достал свои родные водительские права Дудкина Игоря Анатольевича.

Надежда обрадовалась, когда поняла, что и здесь, в этой ее тюрьме, есть своя дедовщина.

Володя Пронин был самым молодым из здешней охраны. И самым безответным. Вот поэтому братки поручили ему навечно самый нудный пост. В подвале, без солнца и телевизора, без поющих птичек и молоденьких девиц из обслуги.

Если ты салага, то сиди всю смену в тесном коридоре на узком табурете. Сиди и сторожи девицу за стеной.

И самым неприятным для братков было то, что Дудкин не только запретил ее бить, а и вообще не велел к ней прикасаться. Никакого физического контакта во всех смыслах.

Но Надежда уже в первый вечер сама нашла подход к вихрастому блондину. А весь следующий день они играли в шашки и общались, беседуя на самые секретные темы.

Это Надя придумала. Она сказала Володе, что они встретились не по своей воле и скоро разбегутся навсегда. Это как случайное знакомство в дальнем поезде СВ. Попутчиков всегда тянет на откровенные разговоры. Они понимают, что никто никому ничем не обязан. Люди спешат излить душу, как на исповеди. Они как временные друзья, не навсегда, а лишь до пункта назначения.

Вот Надежда и пыталась откровенным разговором превратить охранника Пронина в такого верного друга.

— Скажи, Володя, а ты любил когда-нибудь?

— Нет. Ни разу. Я считаю, что если любовь, то это раз и навсегда. А так у меня не было.

— А как у тебя было? Расскажи, Володя.

— Я тогда очень стеснялся и поэтому плохо помню. Все произошло само собой. Катя была немного старше меня, и она сама начала обниматься. А потом все было как-то суетливо, суматошно и несерьезно.

— И много раз ты был с ней близок?

— В каком смысле?

— В прямом.

— Нет, Надежда, до этого у нас не дошло. Просто мы целовались и руками делали всякое такое. Сейчас мне кажется, что Катя и хотела, чтоб дальше, но я опасался ее обидеть. Вдруг у нее в первый раз.

— Ты прав, Володя. Это очень страшно для нас, девушек. Ты знаешь, что для девушки значит первый поцелуй? Сначала чувствуешь ужас, а потом дикий взрыв эмоций, и ты летишь куда-то в космос. Приятно, но голова ничего не соображает.

— А ты откуда знаешь?

— Со мной такое было. Один парень меня поцеловал пять лет назад, а я до сих пор вся дрожу. Ты, Вова, коварный соблазнитель. Мне жаль твою Катю. Ты наговорил ей с три короба, зацеловал, а она теперь только о тебе и думает.

— Да я ее не соблазнял. Она сама ко мне клеилась. Она села ко мне на колени и стала приближать губы. Прямо как удав на кролика.

— Сам ты удав. Девушек соблазняют, Володя, не только словами, а всем своим обликом. Ты даже не знаешь, какой ты привлекательный. Ты очень красивый, Володя. Ты умный, гордый, мужественный. Ты настоящий сексуальный символ.

Эту галиматью Надежда несла очень искренне.

Молоденький охранник Вова Пронин интересовал ее только как средство предстоящего побега. Но в ней, очевидно, были актерские задатки, она вошла в роль. Надежда говорила проникновенно, ярко и от души.

Полковник Потемкин не ходил по своему кабинету и даже не бегал. Он быстро двигался, подпрыгивая на каждом шагу. Так скачут дети, получив долгожданный подарок.

За совещательным столом сидела бригада Муромцева, а эксперт Хилькевич докладывал результаты. Вообще-то, Вадим был не только криминалистом, а и специалистом на все руки. Это технарь общего профиля.

И вот сейчас он говорил о том, как маленький жучок, приклеенный Кузькиным, посылает сигнал в космос, который отражается от спутника и с точными координатами объекта попадает на нужный компьютер на вилле «Икар».

— В лесу объект стоял двадцать три минуты. Потом он выехал на шоссе и направился к Пироговскому водохранилищу. В деревне он остановился и стоял три минуты. Потом двинулся в сторону элитного коттеджного поселка. По внутренней улице он двигался на предельно малой скорости и свернул на участок, выходящий к кромке воды. Затем он въехал в гараж, находящийся под домом.

— Ты, Вадим Иванович, установил, чей это особняк?

— Этим Муромцев занимался, товарищ полковник.

— Отлично! Садись, капитан. Теперь докладывай ты, Павел. Установил, чьи это хоромы?

— Установил.

— Ну и что? Почему резину тянешь, Муромцев?

— Потому и тяну, что намечаются трудности. Это логово самого Наума Злотника. Того, который миллиардер, который глава фирмы «Фокс» и так далее. Я, конечно, понимаю, товарищ полковник, что ОМОН к нему не пошлешь. Но очень большая вероятность, что Надежда в его подвалах.

Потемкин перестал скакать по кабинету, подошел к своему креслу, плюхнулся в него и обхватил руками голову, изображая глубокую задумчивость.

Ему было о чем подумать.

Оно, конечно, закон у нас един для всех. Неприкасаемых у нас нет, и мы живем в правовом государстве. Но все же есть такие личности, которых лучше не трогать.

Чем человек богаче, тем у него более высокие связи, более хитрые адвокаты и мощные источники информации. Про ОМОН магнат Злотник узнает первым. И он сразу позвонит в прокуратуру, в Думу, в Белый дом или, что еще хуже, в Кремль.

Полковник понимал, что там, наверху, мыслят прямолинейно. Если олигарх пожалуется на полковника Потемкина, то последний виноват по определению. Он будет виновен независимо от обстоятельств.

Виноват потому, что виноват!

Петр Петрович с тоской посмотрел на телефон. Тот почувствовал это и зазвонил.

В трубке клокотал голос рассерженного генерала Вершкова. Такое бывало редко. Обычно кремлевский куратор был спокоен, как потомственный сотрудник МИДа.

А сейчас Тимур Аркадьевич был зол.

— Срочно приезжайте ко мне, полковник. Я чувствую, что вы совсем работать разучились. Дело Ларченко вы ведете? Нет, не вы. А дело Маслова ваше? Тоже нет. Так по какому праву Муромцев вмешивается в ход следствия? Он всем путает карты и ставит всем палки в колеса.

— Это не совсем так, товарищ генерал. Муромцев делает полезную работу.

— Немедленно приезжайте ко мне, полковник. Я вас научу, как надо Родину любить!

Сидящие за столом понимали все по выражению лица полковника. Потемкин положил трубку и не стал ничего объяснять.

— Значит, так, ребята. Продолжайте работать по Злотнику, но очень осторожно. Это та еще штучка! Если ты, Паша, поймешь, что Патрикеева в подвале олигарха, то действуй по обстановке. Перед законом у нас все равны.

Злотник во всем любил императорский наполеоновский стиль ампир. Это не так изящно, как модерн, и не так ярко, как барокко. Это не подавляет так, как в готике или классицизме.

Ампир — это как раз стиль королей и олигархов.

В кабинете были мраморные колонны, арки, портики, много бронзы и дубовой мебели. В центре на массивном столе были разложены дела, пахнущие архивной пылью. Около стола на огромном иранском ковре лежал неказистый чемодан, весь обшарпанный и помятый.

А за столом уже четвертый час безвылазно сидел сам Наум Злотник.

Есть вещи, которые и миллиардеры должны делать самостоятельно. Это не только еда и семейные радости. Кому еще олигарх мог поручить разборку этого архива? Никому.

Вчитываясь в документы, Наум Яковлевич испытывал восторг и предвкушение победы. Он чувствовал, как кровь наполняется адреналином, сердце сладко трепещет, а все тело жаждет активных действий.

Убитый Ларченко совсем не был дураком, хоть и дослужился всего до майора. Правда, он не был оперативником, а сидел в архиве. Там не давали больших наград и высоких званий. Но покойный архивист чувствовал перспективу.

Смышленый был мужик. В его чемодане совсем нет барахла. Здесь только элита общества.

Злотник раскладывал дела по профессиональным подборкам. Вот кучка политиков, вот силовиков. Правее — чиновники, олигархи, звезды эстрады и прочие артисты.

Странно, что нет никого из СМИ. Был один, Маслов, но они его успешно утопили.

Надо вызвать Игоря Дудкина. Это единственный человек, который вообще знает о чемодане.

Это так бывает. Когда чувства переполняют, тебе обязательно нужен собеседник. Если ни с кем не поделиться своим восторгом, то можно лопнуть от радости.

Дудкин приехал только через двадцать минут. За это время Наум отобрал пять дел для первого броска, для рывка наверх.

Многим, которые тихо сидят внизу, живут в квартирах и получают зарплату, кажется, что Злотник забрался так высоко, что выше некуда.

Чушь это собачья! Даже всесильный американский президент стремится подмять под себя все другие страны. А потом нацелится на Луну, Марс и Венеру.

Полная власть есть только у Бога. И значит, как бы высоко ты ни забрался, у тебя всегда будет соперник наверху.

Просматривая отобранные пять дел, Наум еще раз похвалил покойного Ларченко. Он отбирал только крутых грешников.

Быть агентом ФСБ — это не грех. Сообщить своему оперу о настоящем шпионе — так это вообще подвиг. Но закладывать своих друзей — это подло. Сочинять про ближних небылицы — это мерзко. Лезть наверх по головам хороших людей — это гнусно и грешно.

Дудкин постучал, прежде чем войти. Молодец, парень. Он был человеком из «ближнего круга» и имел право войти в кабинет запросто, но тут он почуял особую ситуацию.

— Ты не стесняйся, Игорь. Я тебе настолько благодарен за эти документы, что считаю себя должником. С одним я не согласен. Маслова ты убрал слишком грубо.

— Так вы же сами намекнули, чтоб его решительно устранить и чтоб концы в воду.

— Это я про воду фигурально выразился. Мог бы взорвать его подальше от этих мест. У меня под окнами водохранилище. Что ж мне всю жизнь смотреть на воду и вспоминать убиенного тобой журналюгу?

— Это, Наум Яковлевич, на первых порах. Через неделю все затуманится, а через месяц вы забудете, кто такой этот Маслов. По себе знаю.

— Возможно, ты и прав. Ты говорил, Игорь, что силовики излишне копают по делу Ларченко. Так я позвонил в Кремль своему человеку. Думаю, что их уже притормозили.

— Это хорошо, Наум Яковлевич. Но зря вы сами светились. Не надо было проявлять интерес к этому делу. Я уже принял меры. Самые решительные!

— Какие?

— Главный опер, кто реально работает по этому делу, — майор Муромцев. Так вот он на все согласен. Потому что его невеста у нас в подвале сидит.

— У нас?

— Ну, у вас. В подвале, прямо здесь, под кабинетом.

— Рисковый ты парень, Дудкин. За это тебя и люблю. Но у меня к тебе есть два дела.

— Слушаю, Наум Яковлевич.

— Разожги-ка, брат, камин и давай сожжем вот это дело. Видишь, это агент «Червонец». Это мой псевдоним. Грехи молодости, хотя ничего особо страшного здесь нет. Вот второе дело сложнее, чем жечь документы. Посмотри вот эту подборку. Очень нужная личность. Нам надо его подмять.

— Так это же Майковский! Он же в руководство Думы входит, каким-то комитетом руководит. Это же политик высшего эшелона.

— Именно так. Поэтому он с тобой нам и нужен.

Они мчались по Кольцевой дороге, огибая Москву с северо-запада. Первую часть пути молчали, и Кузькину это очень не нравилось.

В работе сыщика всегда много непонятного и неожиданного. Даже он, опытный «зубр» Лев Кузькин, не может всего предусмотреть. Но когда в дело вмешиваются личные эмоции по женской части, то это полный капут. Или, как говорит его дочка, это чистый каюк и кирдык!

Лев понимал, что ему, как старшему по возрасту, надо успокоить влюбленного Муромцева и призвать к трезвым решениям.

— Я, Павел, очень волнуюсь за Надежду. Но чувствую, что это зря. Женщины часто попадают в переделки, но всегда выпутываются.

— Так уж и всегда?

— Всегда, Паша. Вот я помню, в детстве слышал сказку. Там богатый мужик остался один с взрослой дочкой. Ну и сдуру женился на какой-то злой фифочке. А та решила убрать наследницу, а потом и мужа грохнуть.

— Это Пушкин, что ли?

— Не знаю, Паша. Лично мне это рассказывала бабушка. Так вот, злодейка завела девицу в лес и оставила там на съедение волкам. А дальше совсем прикольно! Молодая девица, как Копперфильд, сама развязалась, убежала и прибилась к пограничной заставе. А мачеха с помощью навигатора зеркальца установила за ней слежку.

— Там у нее волшебное зеркальце было.

— Может быть. Но по функциям это чистый планшетник с навигатором. Так вот, увидела она девицу, определила ее координаты, надела камуфляж и пошла. Но заранее вколола цианид в яблоко.

— Я читал это, Лев. Там у этой молодой девушки был жених, королевич Елисей.

— Точно. И вот этот Елисеев начал розыск, но сперва без результатов. Все как у тебя с Надеждой.

— Да, результаты есть, но мало.

— А в это время мачеха отравила девицу. Пограничники пришли на заставу, а там труп. Они положили девицу в гроб…

На этих словах красный «Рено» резко затормозил, ушел на правую полосу и прижался к кромке. Муромцев развернулся к Кузькину, сверкнул глазами и начал подбирать соответствующие слова. Но Лев его опередил.

— Так ты слушай дальше. Жених находит подвал, где спит девица. Целует ее, и та сразу оживает. Потом, конечно, свадьба и все такое. И у тебя с Надеждой так будет.

— Я надеюсь, Лев.

— Я уверен, что все будет хорошо. А ты знаешь, Паша, что с той мачехой произошло?

— Знаю, читал. «Тут ее тоска взяла, и царица умерла».

— Точно, Муромцев. Она от злости сразу копыта откинула. Мы куда сейчас едем? Будем штурмовать особняк прямо в лоб или проведем разведку?

— Сначала осмотримся. Я думаю заехать с южной стороны водохранилища. Посмотрим, можно ли проникнуть со стороны воды.

— Мудро, Павел! Если там свободно, то ночью берем акваланги — и вперед.

Большая часть берега была застроена санаториями и всякими пансионатами непонятной принадлежности. Но как раз напротив коттеджа Наума Злотника располагалась стоянка яхт, а слева старая общенародная пристань.

Политическая направленность смотрителя не вызывала сомнений. Над причалом реял красный флаг с серпом и молотом.

Муромцев осмотрел внешность Льва. Вид у того вполне пролетарский. Как в старой песне — «Вышли мы все из народа»…

А вот себя Павел не одобрил. Стильный галстук, модный пиджачок и дорогие часы. Пришлось переодеться. Хорошо, что в багажнике нашлась рабочая куртка в грязи и пятнах машинного масла.

Они спустились на пристань по деревянной лестнице. Постучались в дверь домика над водой.

Навстречу вышел хмурый хозяин. Он был типично морского вида. И дело не в тельняшке под бушлатом, не в фуражке с крабом и не в недельной щетине на щеках.

Все дело было в глубоких глазах моряка, в их прищуре, защищающем от ветров и штормов. А еще в широкой походке, устойчивой при любой качке.

Моряк оценил гостей и признал людей, близких по духу. В том смысле, что ни Кузькин, ни Муромцев не были похожи на буржуев. Паша вообще вышел вперед, сжал правую руку в кулак и поднял ее чуть выше плеча. Было очень похоже на старое приветствие «Рот-фронт».

Муромцев начал переговоры:

— Мы к вам за помощью, капитан. Меня зовут Павлом, а это товарищ Кузькин.

— Что надо?

— У нас к вам очень секретный разговор. Народу нужна ваша помощь. Мы с товарищем на олигархов бочку катим. Хотим под них мину подложить.

— Под всех сразу? Революцию готовите?

— Тише. У тебя, отец, никакой конспирации нет. Не могу я о таких вещах на воздухе говорить. Пригласил бы нас в кубрик, папаша.

— Заходите, сынки, если не шутите. Начали вы очень весело. Мне даже любопытно, что дальше будете петь.

Сторожка смотрителя пристани была и впрямь похожа на кубрик. Внутри на четырех небольших окошках висели спасательные круги, заменяя иллюминаторы. На плите стояла надраенная до блеска посуда, на полках сверкали спортивные кубки и статуэтки девушек с веслом. А на стенах висели штурвал, барометр и пять портретов в рамках. Четверо на них — неизвестные личности в морской форме, а пятый знаком, хотя стал забываться. Симпатичный тип с бородкой, усами, лысиной и хитрым прищуром глаз.

В центре этой кают-компании стоял стол на четверых.

Гости сели и немножко помолчали. Потом познакомились. Боцмана звали соответственно, Владимир Ильич Ушаков. Смесь революции с историей флота.

Почти сразу Муромцев начал нести околесицу про идеалы красного знамени, про тайное общество, про месть за несчастных пенсионеров, за развал армии и державы. Кузькин тоже успевал вставлять междометия и отдельные фразы, типа: «Нас не запугаешь! Скоро мы покажем себя во всей красе. А от них полетят только пух и перья…»

Было видно, что адмирал Ушаков доволен текстом. Подобное он слышал на больших митингах, но там толкотня и гул от мегафонов. А здесь пришли персонально к нему и говорят долго, красиво и громко.

В какой-то момент Муромцев начал притормаживать, сбавил пафос и плавно перешел к конкретному делу:

— Вот ты знаешь, Ильич, кто напротив тебя живет? Кто на народной земле отгрохал свой дворец?

— Знаю! Это Злотник. Олигарх, ворюга и мурло!

— Именно, что мурло! Недорезанная буржуйская рожа. Но вот ты скажи, Ильич, какую ты ему пакость сотворил? Что ты полезного для народа сделал?

— Ничего.

— Вот поэтому они нас и душат! Это же как в мыльной опере. Там только на словах мы смелые, а как до дела, так в кусты. Значит, ты готов помогать нам, Ильич?

— Для доброго дела я всегда готов.

— Итак, отец, мы будем базироваться в твоем кубрике. Считай, что это боевая задача! А еще нам нужна подзорная труба и катер для переброски десанта на сторону противника.

— Это как на Малой земле?

— Именно так, Ильич. Мы идем в бой, а ты будешь здесь тылы обеспечивать.

С учетом обстоятельств Вадим Хилькевич остался на ночное дежурство. А его молодая жена, Ирина Багрова, поехала домой одна.

Она еще не знала, что совершенно не может расставаться с мужем. Она не успела это узнать. После свадьбы не прошло и месяца.

Домашние дела Ира сделала очень быстро и села у телевизора. Но она решительно не смогла смотреть в этот ящик. Багрова нажимала кнопки пульта, но все программы ее только раздражали. Не радовала даже «Кавказская пленница».

В девять вечера она расстелила кровать, разделась и легла. Но спать не хотелось. Мешала тоска, ноющая боль. Такая, как зубная, но еще неприятней.

Ирина попыталась не думать о муже, но он никак не выходил из головы.

Это даже странно! Если за месяц она так привыкла к Вадиму, то что будет через год?

Багрова лежала одна в пустой полутемной комнате и злилась на эту дурацкую ситуацию. Нет, надо собрать волю в кулак и непременно заснуть.

И тут к ней пришла спасительная мысль о верблюдах, которых надо считать равномерно и монотонно. Она представила пустыню и вялую арабскую скотину, печально проходящую мимо, как очередь в мавзолей. Но уже на пятом верблюде между горбов сидел Вадим и ехидно улыбался: «Ничего ты без мужа не можешь. Даже заснуть не получается».

Ирина натянула на голову одеяло, разогнала всех кораблей пустыни и перенеслась на зеленый лужок, где мерно шли маленькие, чистенькие бараны. Первый, второй, пятый…

Шли они так послушно, что пастух ни разу на них не прикрикнул и не взмахнул кнутом. Поравнявшись с Багровой, джигит повернулся к ней знакомым лицом. Потом пастух смахнул с себя шапку, скинул бурку и остался в одних трусах. Это был, понятное дело, Вадим Хилькевич…

Уже через четверть часа Ирина выводила свою серенькую девятку на Калужское шоссе. А еще через двадцать минут она въезжала во дворик виллы «Икар».

Свет горел в двух кабинетах. На месте был начальник — полковник Потемкин, и он, ее Вадим. Багрова бросилась наверх и в коридоре столкнулась с мужем. Он держал в руке папку с документами и весь сиял от радости. И оттого, что увидел жену, и от чувства исполненного долга.

— Ты что пришла, Иришка?

— Соскучилась!

— Я тоже о тебе думал, только изредка. Было очень много работы. Я добыл кое-что важное. Пойдем вместе к Петру Петровичу.

И они пошли, обнявшись и замедляя шаг. Перед поворотом в широкий холл они на минуту остановились и повернулись лицом друг к другу.

Лицо полковника выражало и злость, и печаль, и упорство. Он очень обрадовался, когда вошли Хилькевич с Багровой. После визита к генералу Вершкову очень хотелось общения с нормальными людьми. Потемкину хотелось выговориться, и тут появились свои. Те люди, кому он безоговорочно доверяет.

— Садитесь, ребята. Это хорошо, что вы пришли.

— У меня срочная информация, Петр Петрович.

— Подожди, Вадим! Сначала я вам расскажу о Вершкове. Вот ты как думаешь, Ирина, этот генерал, он хороший человек?

— Я думаю, что как начальник он нормальный. Могло быть и хуже. Все они, кто пробился наверх, как ужи. Такие юркие, гладкие и гибкие.

— В самую точку попала, Ирина! Только они не гибкие, а прогибающиеся. Я, ребята, Вершкова в таком состоянии первый раз в жизни видел. Глазки у него бегали, губы дрожали, а ручки дергались.

— С чего это он так?

— Испугался! Вероятно, Наум Злотник пожаловался на нас кому-то в Администрацию. Этот кто-то вызвал нашего Тимура Аркадьевича и вставил ему дыню. Ты извини, Ирина, за натурализм.

— Ничего, я и не такое слышала. Так что было дальше? Вершков совсем нам руки скрутил или оставил лазейку для маневра?

— Оставил. Человек — это сложная конструкция. А наш Тимур трус, но все-таки не полная сволочь. Ему сейчас и за себя страшно, и Надежду жаль, и немного за Державу обидно. Вершков велел по Злотнику работать, но очень осторожно. И беспокоить олигарха можно только тогда, когда есть стопудовые улики. И в любом случае не задерживать, а только под домашний арест.

Хилькевич сидел далеко от начальника. Ему пришлось вскочить и обежать длинный стол для совещаний. Приблизившись к Потемкину, Вадим жестом факира раскрыл свою папку и выложил перед полковником три листочка.

— Вот они, Петр Петрович!

— Что это?

— Это те самые тяжелые улики против Злотника. Это улики высшей пробы!

— Что это, Вадик?

— Это перехват разговора Злотника с Майковским.

— Отлично, Хилькевич. Это называется «слезай, приехали»! Мало бабе олигарха, так ей подавай депутата высшего уровня. У вас, ребята, санкция на прослушку есть?

— Конечно, нет. Это я по собственной инициативе. Но все сделано чисто. Об этих бумагах ни одна собака не узнает, включая Вершкова.

— Ты осторожней в выражениях, капитан. Я и сам о нем не очень лестно отзывался. Но называть генерала собакой, это слишком.

— Виноват. Но вы почитайте бумажки.

Потемкин начал читать вслух.

Инициатором разговора был Наум Яковлевич. Он говорил долго и витиевато. Вначале было много намеков, и только к финишу пошел открытый текст. Злотник говорил Майковскому, что владеет документами, которые могут сбросить того с пьедестала и смешать с нечистотами. Затем олигарх предлагал встретиться и поговорить. Он так и сказал: «Надо обсудить, чем Дума может помочь моему бизнесу».

Потом расшифровку беседы прочла вслух Ирина. Она делала это с выражением, как в театре, представляя диалог по ролям. После такой читки стало ясно, что Злотник припер Майковского к стенке. Это был шантаж чистой воды! Наум не просил помощи, а вымогал ее гнусно и беспардонно.

У Потемкина проснулся азарт сыщика.

— Что будем делать, ребята? Ну ты, Хилькевич, криминалист. А что нам скажет оперативник? Слушаю тебя, Ирина.

— Я думаю, товарищ полковник, надо напрямую поговорить с Майковским и предложить тайную защиту от вымогателя. Я сама могу на него выйти под видом частного сыщика или бывшей журналистки. Скажу, что мне случайно попал текст его беседы со Злотником. Предложу помощь по захвату вымогателя и уничтожению документов.

— А если он не согласится и шум поднимет?

— Не поднимет! Он испугается, что я была журналисткой и могу все это в прессу вывалить. Ему не выгодна огласка. Единственное, что он может потребовать, это гарантий по уничтожению порочащих его документов.

— Гарантируй, не задумываясь! Нам его грязное белье не нужно. И Майковский нам не нужен с его неприкосновенностью. Нам надо скорее Надежду спасти и Злотнику по лбу дать.

Уже днем Надя знала, что ночью попытается бежать.

Ее вихрастый охранник Володя Пронин совсем размяк от интимных бесед и совсем не воспринимал ее как пленницу.

Патрикеева заметила, что он не запирал камеру, если сам сидел в коридоре. И если уходил на две минуты, то тоже не запирал.

Возможно, боялся обидеть ее лязгом замка. А эту его стеснительность вполне можно использовать.

Когда стемнело, Надежда собралась спать, выключила свет, но попросила Владимира не прикрывать дверь в коридор. Пусть оттуда струится свет, вроде ночника.

Двадцать минут она лежала тихо, а затем позвала стражника. Она крикнула, но не очень громко и ласковым, нежным, вкрадчивым голосом.

Пронин сразу пришел.

Нет, он даже прибежал, как пудель на зов хозяина.

— Не могу заснуть, Володя. Ты садись сюда на кровать. А теперь дай руку.

Она обеими руками схватила его ладонь, стала гладить ее и прижимать к себе. Мысли у Пронина сразу затуманились. Сердце застучало, как «Калашников», выпускающий обойму за обоймой.

Охранник поплыл.

А Надя говорила что-то милое, вкусное, ласковое.

— Ты знаешь, Вова, отчего я заснуть не могла?

— Нет.

— Мне приснилась гора конфет. Я такая сластена, что не могу без них. А у тебя нет конфет?

— Нет.

— А где-нибудь в доме?

— Кажется, наверху в столовой стоит ваза со всякими «Мишками на Севере».

— Володя, а ты можешь для меня достать штук десять конфет? Прямо сейчас! Ну, пожалуйста…

— Я постараюсь.

— Ты только не закрывай дверь. И еще, если я усну, то не буди, а положи конфеты рядом на стул. Я утром проснусь, увижу и обрадуюсь. Мне будет приятно вспомнить, что ты сделал для меня. А потом и я для тебя что-нибудь сделаю.

На последней фразе Пронин вздрогнул, вскочил и попятился к двери. Уходя, он чуть прикрыл дверь. Так, чтоб из коридора в ее комнату проникала полоса света.

Потом Володя направился быстрым шагом к лестнице и поднялся наверх. На втором этаже в гостиной или в столовой он видел вазу с конфетами. Вот только искать ее придется в темноте.

Пронин знал, что шеф сегодня не уедет ночевать в московскую квартиру. Это значит, что он где-то рядом, на втором этаже, но только в правом крыле. А еще начальник смены предупредил, что сегодня в коттедже останется главный охранник. Где-то рядом спит Игорь Анатольевич Дудкин.

Володя шел быстро, но осторожно. Окна гостиной выходили к въездным воротам, а там, у площадки для гостевых автомобилей, возвышались два столба с мощными фонарями. Так что даже без света он мог все рассмотреть в этой огромной комнате с коврами, диванами и голландскими натюрмортами.

Особенно Пронину нравилась картина, где на красивом столе справа лежал огромный окорок на серебряном подносе, в центре стоял высокий графин с вином, а слева сидела живая лохматая собачка. Понятно, что она была нарисована, но выглядела совсем как настоящая. Володя даже пожалел, что это очень старое полотно. Значит, собачка, которая позировала, уже давно умерла.

Пронин мельком взглянул на ту стену. На картине в полумраке бронзовыми боками сверкал кувшин с вином, аппетитно блестела на срезе ветчина, а собачки совсем не было видно. Он проскочил в угол гостиной, где стояли серванты и сервировочный столик.

Вот они, конфеты!

Они здесь, за стеклянной дверцей, но почему-то запертой на замок. Что это за манера в своем доме запирать шкафы? От кого он их прячет?

Пальцами отогнуть замок не удалось.

И тогда Володя вытащил пистолет и краем рукоятки подцепил медную завитушку в стиле Людовика. Испанская мебель заскрипела, звякнула, и дверца открылась.

Пронин начал набивать карманы конфетами. Она просила всего десять штук, а он принесет тридцать. Или даже пятьдесят!

Когда он спустился и тихо вошел в подвальную комнату, его Надежда уже спала. При тусклом свете, проникающем из коридора через приоткрытую дверь, Володя видел ее плечи, прикрытые одеялом, ее спину, талию и все, что ниже. Очень захотелось дотронуться до нее, погладить или даже крепко обнять, сжав в своих руках. Но тогда она проснется и обидится. И тогда, возможно, исчезнет сказка их нежного общения.

Пронин положил конфеты на стул, стоявший рядом с кроватью, задержался на минутку у двери, тихо вышел и занял свой пост в коридоре…

А минут пять назад Надежда сформировала на кровати куклу из запасных одеял, выскочила за дверь и побежала направо. Там, где кончался коридор, было две двери. Одна налево к лестнице, ведущей наверх. И напротив дверь в туалет.

Надя юркнула направо. Она хорошо знала, что там на уровне плеч есть окно, ведущее в парк, к пляжу и к какому-то озеру.

Надя подтащила под окно тумбочку, взобралась повыше и распахнула небольшие створки. И сразу в лицо дохнул тяжелый сырой воздух. А еще в комнатку, где умывальник, зеркала и чистые хрустящие полотенца, ворвался крутой мат вперемешку с техническими терминами.

За окном двое работяг чинили мотор японского грузовичка…

Это была не просто неудача. Это был провал всего ее плана. Можно, конечно, рискнуть и рвануться наверх в надежде на рабочую солидарность. Но современный рабочий отвык ненавидеть буржуев. Особенно если те платят хорошую зарплату.

Надежда прикрыла окно и отошла назад. Стоя около двери, она услышала, как, перепрыгивая через ступени, спустился вниз ее охранник, как он прошел мимо, направляясь к ее камере.

Надо выждать пять-семь секунд — и можно выходить в коридор. Володя наверняка стоит возле ее кровати и выкладывает на стул конфеты. Хорошо, что он скромный. Такой мальчик ни за что не дотронется до спящей девушки.

Пора. Патрикеева распахнула дверь и вылетела к лестнице, ведущей наверх.

Она поднялась на один пролет. Это был, понятно, первый этаж. Здесь должна быть дверь, за которой свобода. Надя сделала три шага и замерла.

Впереди был холл, а там кто-то разговаривал. Как минимум два человека. Они говорили и направлялись в ее сторону.

Ей оставалось только одно — вперед и вверх! А там?

Она могла подняться на третий этаж или попытаться проникнуть на чердак. Но зачем это делать?

Надя добралась до второго этажа и сразу юркнула в темный зал, где много ковров, диванов и картин на стенах.

Ей повезло. Гостиную оформлял любитель мексиканских сериалов. Это там мягкую мебель ставят в центр съемочной площадки, чтоб артисты могли обходить ее со всех сторон. Вот и здесь диваны стояли на метр от стены.

Понимая, что идущие сзади люди могут повернуть сюда, Надежда бросилась за самый дальний диван. А те двое действительно зашли в гостиную.

Они зашли и первым делом включили свет — шикарную люстру, от которой все стало красиво.

Все стало вокруг голубым и зеленым! И сразу ожили картины. Все их Патрикеева не видела, но прямо над местом, где она лежала, висел натюрморт с ветчиной, вином и живой собачкой. Так и казалось, что эта болонка сейчас залает и прыгнет на незваную гостью.

А двое солидных мужчин, чьи голоса преследовали Надежду из холла, подошли к ее дивану, сели под ее картину и заговорили о ней.

— Мне не нравится, Игорь, что ты эту девку держишь в моем подвале. У тебя грубые методы работы. Прямо как в средние века. Схватил девицу, и в темницу.

— Вы не правы, Наум Яковлевич. Но темница у этой Патрикеевой с телевизором и евроремонтом. Только и название, что подвал. И далее. Охраняет ее не вертухай с зоны, а Вова Пронин, очень милый и интеллигентный мальчик с незаконченным высшим образованием. А главное не в этом. По моим сведениям, Муромцев перестает дергаться и искать чемодан.

— Но ему надо как-то работать по убийствам Ларченко и Маслова.

— Не обязательно. Они не по его ведомству. Он подключился к следствию случайно. По Маслову у него вообще одни догадки. Он и предположить не может, что это мы его утопили в Пироговке.

— Не мы с тобой утопили, а ты со своими головорезами. А что решим по убийству Ларченко?

— Муромцев найдет подходящего бомжа, сформирует против него улики и сдаст дело областным ментам. И вот если он это сделает, то мы, Наум Яковлевич, с извинениями выпустим Патрикееву и дадим ей большую денежку, вроде подарка на свадьбу. А с него возьмем несколько расписок о сотрудничестве. И будет у нас свой человек в таком серьезном ведомстве.

— На первый взгляд, Игорь, все очень красиво. Даже слишком все складно. Ты бы пока убрал лишних свидетелей. А мне надо чемодан Ларченко хранить в тайнике. Да, возможно, этот Муромцев перестал за ним охотиться. Или не перестал. Одно из двух.

Надежда поняла, что мужчины встали с дивана и разошлись. Тот, который Игорь, пошел вниз по знакомой лестнице, а Наум Яковлевич пересек гостиную и пошел по коридору в правую часть коттеджа.

Когда шаги стихли, Надя выползла из-за дивана и в полусогнутом состоянии мелкими перебежками понеслась за личностью, ушедшей в правое крыло.

Зачем она это сделала? Она и сама не знала…

Они сделали большой круг и сбросили скорость, медленно проплывая мимо особняка Злотника.

Оказалось, что олигарх ловко устроился. Вода окружала его дом с трех сторон. Этого не было видно с пристани Ушакова потому, что коттедж стоял на мысе, на маленьком полуострове. Слева был пляж с навесами в африканском стиле, вроде как бунгало у зулусов. А дальше от основного водохранилища в берег врезался залив, довольно широкая заводь, уходящая в лесной массив. Она-то и огораживала участок Злотника с востока и, частично, с севера.

Капитан Ушаков вырубил мотор своего дряхлого катера и лег в дрейф. Это длилось всего три минуты, но Муромцев рассмотрел детали и оценил ситуацию на неприятельском берегу.

У Наума Яковлевича была построена в заливе своя пристань, небольшая стоянка для катеров и яхт.

Сравнительно небольшая пристань — на двадцать маломерных судов. Сейчас у берега стояло не больше десяти плавсредств. Значит, есть где пристать маленькому катеру. И ночью можно спокойно затеряться в нагромождении мачт, кубриков и моторов.

От пристани и до замка Злотника шел молодой парк в английском стиле, это когда лужайки, кусты и деревья разбросаны в естественном беспорядке. Дорожки есть, но они из крупного камня и извиваются в лесу, огибая группы дубов или вязов.

Дольше стоять в этом месте было опасно. Охрана олигарха могла заметить и начать нервничать. Ильич включил двигатель и на малых оборотах начал разворачиваться.

В этом месте водохранилище было широким, от берега до берега не меньше километра.

Уже начало темнеть, и Кузькин надеялся, что Паша отложит активные действия до утра. И тогда к полуночи он успеет приехать домой. Жена, конечно, уже ляжет в кровать, но, возможно, еще не заснет. И тогда он быстро разденется, устроится рядом и скажет ей что-нибудь ласковое. Она только сначала будет злиться, но потом размякнет. И тогда начнется самое хорошее…

Лев не успел помечтать о любви. Катер ударился бортом о причал, и старик Ушаков выскочил на помост своей пристани. Он начал очень ловко заводить носовой конец за кнехты. Сразу же из катера выпрыгнул Муромцев и начал помогать капитану. Пришлось и Кузькину выбираться на сушу.

— Так что, Павел, отложим все до завтрашнего дня? Как правильно заметил народ — утро вечера мудренее. Как, Паша? По машинам и по домам?

— Погоди, Лев. Я иногда удивляюсь твоему бессердечию. Вот у тебя жена есть?

— Есть, конечно.

— А ты, Кузькин, когда-нибудь о ней думаешь?

— Думаю. Я, кстати, только что о ней думал.

— Не о том ты думал. Вот ты представь, если бы твоя Нина Викторовна попала в плен, ты бы и тогда спокойно отдыхал, развлекался и плюшки кушал?

Кузькин не нашел что ответить. Он и вправду стал представлять, что его Нинку схватили и заперли в погреб. А могли бы пытать или того хуже.

У Льва заскрипели зубы, задергались скулы, напряглись мышцы, и вообще у него появился бойцовский настрой. Руки зачесались, и ему захотелось кому-нибудь сильно врезать.

А Муромцев стоял рядом и общался с Ильичом.

— В полночь я с товарищем Кузькиным поплыву на тот берег. Не хочу подводить тебя, Ушаков. У тебя не катер, а старая приметная развалюха. На ней нам плыть нельзя…

— Это точно. Мое корыто все знают.

— Значит, нам нужна другая посудина. Хорошо бы, чтоб это была небольшая тихая моторная яхта с каютой.

— Есть такая! И даже не одна. У меня от половины судов ключи есть. Буржуи знают, что я коммунист, и поэтому доверяют. Мы старой закалки и красть не привыкли.

— Понятное дело, Ильич. В данном случае мы проводим временную конфискацию. Исключительно для пользы общего дела. И не позже чем в полдень мы тебе яхту вернем. Как называется наш корабль?

— Красиво называется, но как-то странно и на заграничный манер. Яхта «Глория».

В коридоре Надежда Патрикеева прижалась спиной к стене. Она двигалась вперед боком и мелкими шажками. Это хорошо, что она заметила ту дверь, куда зашел Наум Яковлевич.

Впрочем, это и так было ясно. Все двери в полутемном коридоре заперты, а открыта лишь одна, самая дальняя и самая шикарная. Там внутри свет горел ярко, и на пороге Надежда легла на пол, думая, что будет менее заметна.

Это был кабинет, чем-то похожий на императорские апартаменты. Все блестело, но не золотом и мишурой, а благородной бронзой, тусклым мрамором и корешками книг в десяти старинных шкафах.

Именно эти шкафы и привлекали внимание. И не все, а один, тот, около которого спиной стоял мужчина с благородной сединой.

Фишка была в том, что «седой» стоял у шкафчика с потрепанным чемоданом в руках. Прямо как бомж на вокзале.

За несколько секунд Патрикеева смогла сделать два полезных дела. Первое — она вползла в кабинет и заняла привычное место, спрятавшись за одним из диванов. И второе — во время своего рейда она заметила, что «седой» положил левую руку на бронзовое блюдце, украшавшее стену. И не просто положил руку, а повернул этот медальон, как крышку на банке с огурцами.

Это был замок! Или ключ от замка.

Сразу после манипуляций с блюдцем на стене книжный шкаф вздрогнул и развернулся, как дверь в чулане.

За ним, за этим шкафом, могла быть и винтовая лестница в подземелье. Но тут у нас не замки долины Луары! Здесь все проще. За шкафом была ниша с небольшим сейфом и тремя полками из светлых струганых досок.

«Седой» взгромоздил на нижнюю полку чемодан и вернул шкаф на место, подталкивая его плечом. А потом он выключил свет, вышел и запер дверь своего кабинета.

Надежда боялась встать. Она лежала за диваном и рассуждала.

Понятно, что «седого» звали Наум Яковлевич. И вероятно, этот деятель здесь главный. А значит, он дал приказ украсть ее. Вот только зачем?

Пришлось Патрикеевой вспомнить все, сопоставить версии и сделать единственно правильный вывод.

Наум очень бережно относился к этому чемодану, а ее любимый Паша охотился именно за ним. Если «седой» думает, что она дорога Муромцеву, то следующие действия понятны. Надо украсть ее и этим повязать Павла.

После таких рассуждений на душе стало приятно и радостно. Хорошо, если бандит прав и она Паше совсем не безразлична. Хорошо, если он готов сделать все ради нее.

А на что она готова ради него?

Надежде хотелось сотворить что-то грандиозное, но все мысли крутились вокруг чемодана. Допустим, она принесет его домой и скажет Муромцеву: «Он тебе очень нужен? Возьми. Я его для тебя добыла».

Ей пришлось проползти вперед по ворсистому ковру. Потом Патрикеева ухватилась за первый книжный шкаф и поднялась. Это был не тот шкафчик. Не тот, который открывается, как дверь в чуланчик.

Со двора от фонарей на центральной аллее в кабинет проникал свет. Но он был какой-то сумрачный, искристый и синеватый. От него в зале с письменным столом, диванами и шкафами призрачно колыхались тени. Надежда легкими шагами двигалась к медному медальону, который подмигивал ей, поблескивая на стене.

Она взялась за холодную бляху двумя руками и развернула ее против часовой стрелки — так, как вскрывают консервные банки.

Сезам скрипнул и открылся.

На ощупь Патрикеева нашла чемодан, схватила и отставила в сторону. Теперь ей предстояло закрыть хранилище.

Она крепко нажала на шкаф рукой, но он не двигался. Навалилась плечом, но он только шелохнулся.

Тогда Надежда прислонилась к шкафу спиной и стала упираться в ковер каблуками. Деревянный ящик начал двигаться к стене, сжимая невидимую пружину.

Последние сантиметры давались мучительно. Силы кончались, а шкаф сопротивлялся, превращаясь из фанерной коробки в гранитный блок, на метр вросший в землю.

Наконец замок лязгнул знакомым звуком, и шкаф замер, накрепко прислонясь к стене.

Надя передохнула пять секунд, схватила чемодан и вспомнила, что дверь в кабинет заперта.

Бежать было некуда!

Но и оставаться здесь тем более нельзя.

Патрикеева знала свой характер. В спокойном состоянии она соображала хило, почти как средняя блондинка из анекдотов. А при стрессе ее головка начинала работать за роту спецназа.

Вот и теперь решение пришло само собой…

По центру кабинета над спинкой главного кресла висел какой-то герб, а чуть пониже две перекрещенные сабли и четыре кинжала. Патрикеева подошла и попробовала заточку стали.

Два кинжала были тупыми. Еще один так себе. Но четвертый был острый, как казачий клинок. Им можно было резать и хлеб, и арбуз, и настоящую сырокопченую колбасу.

Надя подошла к балконной двери, схватилась за штору из плотной ткани и потянула ее вниз. Карниз наверху заскрипел, но не поддался… Тогда Патрикеева повисла на занавеске, раскачалась и стала дергаться, как щука на леске. Помогло! Карниз не выдержал и почти без шума и пыли оторвался от стены. Кольца начали соскакивать со штанги, и штора заструилась на пол.

Потом Надежда резала крепкую ткань на полосы, скручивала их в канат и связывала между собой.

Последняя полоса была оставлена для чемодана. Его Патрикеева хотела прикрепить к спине на манер рюкзака.

Теперь осталась последняя преграда. Это балконная дверь.

Но с этим как раз проблем не было. Огромная лоджия закрывалась изнутри. Поверни ручку — дверка и откроется.

Балкон чем-то напоминал открытую прогулочную палубу океанского лайнера. Надя с канатом из шторы и с чемоданом за спиной пошла направо, за угол дома. Здесь балкон кончался, но именно здесь ее спуск никому не будет виден.

Она привязала конец первого жгута, сбросила вниз тряпичные ленты с узлами и перелезла через перила.

Патрикеева не могла подумать, что так трудно спускаться с грузом. Ей казалось, что в любую секунду руки совсем ослабеют, оторвутся от тряпок и она упадет навзничь, прямо на чемодан.

Руки оторвались, но в полуметре от земли. Она совершила мягкую посадку и твердо встала на ноги, примяв куст пиона.

А в следующую секунду она уже бежала к роще, за которой мерцал водоем.

Чемодан на спине дергался и перекашивался во все стороны. Пришлось в глубине парка остановиться, отвязать груз и нести его за ручку. Правда, в таком положении было сложнее бежать, но и бежать-то ей было некуда!

Сзади был особняк и примятый пион. Справа — огромный забор, уходящий в болотистую часть заливчика. Прямо — вода, темная заводь шириной как три Яузы. Слева — редеющий парк, площадка с фонарями, лавками и клумбами, а у водохранилища пристань с десятком яхт.

Патрикеева повернула налево. Но не через цветник, а вдоль берега, под прикрытием двухметровых кустов.

Она поставила чемодан на причал и порадовалась удаче. Даже трем удачам. Первой — что вокруг было безлюдно. Второй — что год назад на Чудском озере она сама управляла яхтой. Понятно, что под присмотром хозяина, но как-то разобралась со штурвалом, рычагами и кнопками. И третья удача заключалась в том, что у нее с собой был кинжал. Тот самый, который она сняла со стены кабинета.

Еще перед выходом на балкон она подпоясалась шнурком от штор и на него нацепила ножны с холодным оружием.

Серебро кинжала блестело под луной. Надежда неторопливо шла по причальному настилу и чем-то напоминала чеченского абрека. Она была решительна, вооружена и очень опасна.

Надя искала яхту, причаленную обычным пеньковым канатом. Но везде были цепи или стальные тросы, пристегнутые солидными замками. А такую конструкцию кинжал не возьмет. Даже очень острый.

Неожиданно в полуночной тиши застучал мотор. Какая-то яхточка отошла от далекого противоположного берега и стала пересекать водохранилище.

На всякий случай Надя вернулась к чемодану. И не зря! Звук двигателя приближался, но вдруг затих. Водитель яхты сбросил обороты до самых малых. И почти беззвучно свернул в заливчик у особняка Наума.

Патрикеева схватила чемодан и бросилась на палубу ближайшей яхты.

Дверь в каюту была закрыта. Пришлось залечь между лавками и прикрыться брезентом…

Через минуту она похвалила себя за находчивость. Та самая ночная яхта тихо причалила рядом. На берег выскочили двое. Один стоял и оглядывался, а второй простым пеньковым канатиком привязывал судно к причальному столбику.

Надежду смущало только странное поведение этих мужчин. Они не пошли туда, где фонари, клумбы и охрана. Они согнулись, как сыщики, и побежали налево вдоль берега. А потом в рощу, в парк и в кусты. Туда, где темно и незаметно.

Но это их личное дело. У каждого в голове свои тараканы.

Патрикеева перенесла чемодан в прибывшую яхту, одним взмахом кинжала отсекла причальный конец, оттолкнулась от помоста и запрыгнула на палубу.

Легкая белоснежная «Глория» потихоньку отошла от берега и продолжала скользить, разворачиваясь носом к выходу из залива.

А Надежда включила свет в рубке и стала судорожно вспоминать уроки на Чудском озере. Если бы тогда хозяин яхты только учил ее судовождению, то она бы все запомнила. А он, гад, постоянно отвлекал и рассказывал анекдоты «про это». Он прикасался к ней, прижимался и всячески намекал на близость.

Он суетился до тех пор, пока не получил по морде. Возможно, что из-за этой суматохи она многое пропустила. Придется учиться на ходу.

Учеба методом тыка!

Она завела двигатель через минуту. Он работал на малых оборотах тихо и ритмично.

До другого берега она дойдет через десять минут. У нее есть время, чтоб вспомнить, как остановить корабль и причалить к пирсу.

В рубке за штурвалом стоял Кузькин. Он настолько ювелирно причалил, что позволил себе прикрикнуть на Муромцева:

— Что стоишь, как салага? Бери конец и прыгай на причал.

— Что брать?

— Конец бери! Это такой канат на носу яхты. Вот ты возьми эту веревочку, прыгни с ней на берег и привяжи к ближайшему столбику. Только морским узлом привяжи.

— Есть, капитан.

— Просто тихий ужас с этими сухопутнымй.

Паша воспринял речь подчиненного как шутку и не обиделся. Более того, перед тем как выскочить из рубки, Муромцев козырнул, приложив ладонь к козырьку бейсболки.

Нос яхты казался слишком выпуклым и шатким. Паша сразу понял, почему у моряков походка широкая и вразвалочку. Но ему удалось добраться до причального каната, спрыгнуть на настил причала и пришвартовать судно.

И сразу же из рубки вышел Кузькин и тоже сошел на берег.

Была сумрачная полночь. Луна скрылась за плотной тучкой, а звезды светили слабенько. Все вокруг было тихо и безлюдно. Но вот это и настораживало. В этом тихом омуте вполне могли водиться черти. В том смысле, что у Злотника и в парке, и на берегу вполне могли быть секретные посты охраны.

Сыщики пригнулись и побежали вдоль берега к кустам и зарослям. Через сто метров они уперлись в капитальный забор, чем-то похожий на крепостную стену.

Стена на два метра уходила в залив, а по верхней ее части тускло сверкала колючая проволока. Пришлось идти направо вдоль забора, огибая заросли шиповника.

Муромцев понимал, что они находятся на вражеской территории. Почти как разведчики в фильме «Звезда». И по всем законам военной тактики им полагалось взять «языка».

Иначе никак нельзя! Без информации им кранты.

Допустим, что Надежду прячут в этом особняке. И что тогда? Брать коттедж штурмом? А ведь замок господина Злотника не шалаш, не вигвам и даже не острог атамана Ермака.

По надежности и размерам он отдаленно напоминает афганский дворец Амина. Но крепость в Кабуле брала целая Альфа». А тут всего двое. Причем один из них удалой капитан Кузькин.

Нет, без «языка» им не обойтись. Лучше даже два «языка».

Они шли, пробираясь сквозь темный лес, натыкаясь на стволы дубов и ясеней. Внезапно на их пути возникла черная стена. Это было одноэтажное кирпичное сооружение размером шесть на восемь метров с чердаком и двумя гаражными въездами. На фасаде горел яркий фонарь.

Очень не хотелось заходить на светлую сторону сооружения, где никого не было, но кто знает, а не спрятана ли в кустах видеокамера охраны.

Кирпичный сарай примыкал к высокому забору. Там в углу было совсем темно. Кузькин вслепую пошарил по стене и нащупал боковую дверь. Пришлось включить маленький фонарик. А что делать? Иначе совсем невозможно подобрать отмычки.

Через минуту замок лязгнул, а дверь скрипнула и открылась. Внутри можно было осмотреться, включив фонарь на полную катушку.

Это был не гараж и не мастерская. Скорее, склад запасных частей к коттеджу. На полках и массивных стеллажах хранились унитазы и прочая сантехника, люстры, запасные двери, стекла, посуда, ковры.

В углу луч фонаря выхватил широкую винтовую лестницу, ведущую наверх. Они поднялись по ней. На чердаке было уютно, тепло и чисто. Вполне жилое помещение, если бы не низкая покатая крыша. Только в центральной части можно было выпрямиться, да и то не в полный рост.

Здесь тоже был склад. Кругом стояли торшеры, напольные вазы, тумбочки и всякая малоразмерная мебель. Из крупных предметов здесь только была кровать в дальнем углу.

Это двуспальное сооружение выглядело очень подозрительно.

Кровать стояла на огромном персидском ковре. На ней были подушки и покрывало с японскими драконами. А у изголовья примостились две тумбочки со свечами в бронзовых канделябрах. Завершали композицию два более крупных объекта: восточная ваза с ворохом искусственных цветов и мраморная фигура молодого Амура в натуральную величину.

Все вместе это напоминало действующий будуар из квартала «Красных фонарей».

Муромцев собрался пошутить на эту тему, но не успел. Внизу стукнула дверь, и раздался веселый мужской голос: «Ты смотри, Лариса, дверь не заперта. Мы в прошлый раз не могли оставить ее открытой. Хотя после нас здесь уже Игорь с Кристиной были. А потом еще кто-то».

Хлопнула дверь, звякнул замок, и через пять секунд заскрипела винтовая лестница.

Паша схватил Кузькина и потащил его в дальний угол. Сразу было ясно, что поднимающаяся наверх парочка тоже пойдет сюда. Куда им еще идти, если здесь кровать?

Рядом у ската крыши стояла мебель типа буфетных столиков. За одним из них засел Кузькин, а за соседним Муромцев. В последний момент он успел прошептать ключевую фразу: «По моей команде берем двоих языков».

Вскоре на тумбочке зажглись свечи, начался суетливый любовный разговор.

Сыщикам почти ничего не было видно, но по характерным звукам и по жизненному опыту они четко понимали ситуацию.

Парня, вероятно местного охранника, звали Аркадий. Он хорохорился и торопил Ларису. Девушка, судя по всему, была горничной или поварихой.

Охраннику-нравилось быть веселым, напористым и активным. Он вообще вел себя как хозяин положения. А девушка вяло сопротивлялась и изображала чистую невинность. И это было непонятно. Если ты здесь не в первый раз и если ты сама полезла с парнем на чердак, то чего хорохориться?

Но Лариса еще долго изображала «честную девушку», и Аркаша чуть не насильно снимал с нее каждую вещь.

На потолке плясали тени, но из-за множества свечей изображение было размытым и мерцающим.

Кузькин нетерпеливо ждал отмашки, но не зря Муромцев изучал теорию допроса. «Языка» легче разболтать, если взять его тепленьким в состоянии полного шока и обалдения. Тогда можно запросто качать маятник и добывать момент истины.

А на персидском ковре продолжались интимные игрища. Наконец исчезла последняя преграда, и впервые скрипнула кровать.

Кузькин сидел за тумбой с открытым ртом. Он напрягся, как бегун на старте и круглыми ждущими глазами смотрел на шефа. И вот тут Муромцев дал отмашку.

Лев прыгнул первым. Он не заорал, как это делает ОМОН. Он зарычал:» Всем лечь мордой в ковер! Ноги шире плеч. Руки на голову. И лежать мне тихо».

Муромцев вышел на поле битвы тремя секундами позже и презрительно произнес фразу: «В наручники их. Шутки в сторону, закончилась ваша мыльная опера».

Потом он обыскал одежду задержанных. У девушки не было ничего, кроме ключа и носового платка.

А в одежде Аркадия было множество карманов и куча всяких вещей. Среди них и служебное удостоверение.

— Значит, вы гражданин Сошин Аркадий Юрьевич?

— Да, это я. А в чем дело?

— Вы не дергайтесь. Вам было приказано «мордой в ковер», вот так и лежите. Значит, вы не просто охранник, а старший смены?

— Да, это так.

— Получается, что ты не рядовой в этой банде, а мелкий пахан. Вот что, Кузькин, я этого типа буду допрашивать в дальнем углу. А ты опроси девицу. Только накинь на нее что-нибудь. Смотреть противно. Стыдоба, да и только.

Муромцев поднял Аркадия и заставил идти голым в темный угол. И понятно зачем. Все мрачное вызывает ужас и панику.

Аркадий шлепал босыми ногами и дрожал всем телом. Он думал о том, что такой дерзкий налет вполне мог завершиться летальным исходом.

Павел пихнул охранника на гору из сваленных в угол ковров. Аркадий взвизгнул, как обиженный щенок и скорчился на жестком колючем ложе. Его даже стало жалко. Из одежды на парне были одни наручники.

— Значит, так, гражданин Сошин. Пришел конец вашей банде. Мы — это только передовой отряд. Завтра основные силы разнесут это логово.

— Почему же «логово»? Наум Яковлевич легальный бизнесмен, а мы его охрана.

— Нет, Аркаша, вы — бандиты. И убийства на вас висят, и похищения людей.

— Какие похищения?

— Какие? А вот недавно в Ясенево была украдена двадцатилетняя Надежда Патрикеева.

— Ах, это? Так она не украдена. Просто мы ей предложили проехать с нами. Если мы слишком настойчиво предложили, то можем перед ней извиниться.

— Сосредоточься, Аркаша, и отвечай четко. Где она сейчас?

— Здесь она. Живет в нашей гостинице под присмотром. В лучшем номере с видом на залив.

— Большая охрана?

— Нет. Всего один человек, да и то Вова Пронин. Очень хороший мальчик из интеллигентной семьи.

— Где ваша гостиница?

— В подвале.

— С тобой все ясно, Аркаша. Ты, брат, можешь на рассвете позвонить своему Пронину и вызвать его сюда? Так мне будет легче, и вам с Ларисой веселее.

— Конечно, могу. Я его прямой начальник.

— Вот и хорошо. Тогда пойдем поближе к свету. Будешь план дома рисовать.

В канделябрах догорали последние свечи.

А Кузькин стоял как триумфатор. Плачущая Лариса рассказала ему все, что знала. Она сидела ни краешке кровати в очень живописной позе. На ней была наброшена простыня, которая постоянно распахивалась.

Одним словом, общая мизансцена напоминала полотно «Возвращение блудной дочери».

Паша остановил разговорчивого Аркадия и предложил полюбоваться картинкой.

— У тебя, Кузькин, не допрос, а исповедь. Разговор с кающейся Ларисой. Дельную информацию добыл?

— А как же, Павел. Я здесь не только Ларискины слезки утирал. Лара сообщила, что случайно подслушала важный разговор. Злотник позвонил Майковскому и угрожал разоблачением. Сегодня днем Наум едет на встречу к депутату. И еще, в кабинете ее хозяина есть тайник зи шкафом. Ты представь, Паша, что именно там стоит чемодан Ларченко.

— Очень может быть.

Двигатель «Глории» работал тихо и ритмично.

Надежда могла, конечно, вырулить на пляж какого-нибудь санатория. Но как бы она тащилась по территории с чемоданом?

Впереди, на другом берегу, была видна цепочка фонарей, белые рубки катеров и высокие мачты яхт. Пристань была огромная, и Патрикеева рискнула. В час ночи можно незаметно причалить с краю и выйти на шоссе. Там девушка с чемоданом не вызовет большого подозрения.

Справа от пристани находился домик, в котором еще горел свет. Возможно, это сторожка смотрителя причала, и он следит за каждым, кто пристает на его территории.

Надя держалась по центру водохранилища. Если сторож смотрит из окна, он должен думать, что яхта плывет вдоль и не собирается швартоваться.

«Глория» проскочила яхт-клуб и растворилась в ночи. И вот тогда Патрикеева повернула вправо, потом развернулась и выключила двигатель.

По инерции вдоль берега она скользила до крайнего причального кармана. Он был свободен, и Надя крутанула штурвал влево. Из последних сил яхта вплыла в свое стойло.

Патрикеева схватила чемодан и выволокла его на причал. Она подошла к носу яхты, дотянулась до швартовочного каната и привязала его к столбику. И только потом бросилась к левой лестнице, к той, которая дальше всего от домика смотрителя…

Через полтора часа она подходила к Дмитровскому шоссе. Было около трех ночи. До рассвета еще далеко.

У Патрикеевой не было документов. Она несла чужой чемодан. Пояс стягивала лента от штор, а на поясе болтался серебряный кинжал в ножнах.

На перекрестке ярко горели окна поста ГИБДД. А много левее светились витрины ночного магазинчика.

Зверски хотелось пить. Надежда сошла с дороги и через кусты поплелась туда, где продают и, возможно, покупают.

Она не сомневалась, что магазином владеет восточный человек с черными усами. Но за прилавком в ночную смену могла стоять какая-нибудь молдаванка или дородная хохлушка.

Но Патрикеевой повезло. Внутри придорожной торговой точки стоял он, сын Кавказских гор. Красивый, как джигит Зельдин в фильме «Свинарка и пастух».

Надя бросила у порога чемодан и рванулась к кавказцу.

— Как хорошо, что здесь именно вы. Я только вам могу довериться.

— Это приятно, барышня. Люблю, когда мне доверяют красавицы. Но только я не совсем понял, что ты хочешь?

— А вот что.

Патрикеева начала развязывать свой пояс из штор. Узел оказался крутой, а прилавок высокий. Джигит никак не мог понять ее манипуляции ниже пояса. Но все движения девушки выглядели очень соблазнительно.

Наконец узел сдался. Надежда размотала пояс и бросила ножны на прилавок. Потом осторожно подняла оружие, вытащила кинжал на половину длины и поцеловала клинок.

— Это, уважаемый, реликвия. Мой прадедушка воевал на Кавказе. И у него тоже был дедушка.

— Давно это было?

— Очень давно, и кто-то из моих предков встречался с самим Шамилем.

— Аллах акбар.

— И вот этот кинжал подарок от имама Шамиля. Он велел беречь вещь и продать ее только в самом крайнем случае. Вот в таком, как у меня сейчас. Деньги нужны позарез.

Джигит произнес несколько кавказских междометий, а потом бережно взял в руки кинжал и ножны.

Любой мужчина любит оружие, если он настоящий мужик. Но этот клинок — произведение искусства. Возможно, он и не от Шамиля, но серебро в нем есть натуральное, а чеканка старинная.

— И сколько ты, любезная, просишь за эту игрушку.

— Ей нет цены. А я прошу всего штуку баксов.

— Это много. Даю триста.

— Девятьсот!

— Не пойдет, красавица. Максимум, даю четыреста.

— Это так вы цените священную реликвию? Шамиль бы на час обиделся. Ладно, восемьсот, и точка.

— Хорошо. Не могу торговаться с красивой женщиной. Мое последнее слово это пятьсот долларов.

— Семьсот и бутылка «Колы».

— Согласен, красавица. Шестьсот и две «Колы». А с тебя поцелуй.

— Согласна. Шестьсот пятьдесят плюс все, что ты сказал.

— Договорились. Слушай, дорогая, иди ко мне работать. Мне такие бойкие нужны.

Торговалась Патрикеева так, из спортивного интереса. Отсюда до Ясенево сто баксов. И это выше крыши. Даже ночью. Даже с обшарпанным чемоданом.

Она свободно успевала к восьми утра. Или Муромцев будет дома, или соседка Нина Марченко, у которой есть ключ от их квартиры…

Ровно в четыре утра пленный Аркадий Сошин позвонил с чердака в подвал коттеджа и вызвал вихрастого блондина Пронина.

Володя запер дверь комнаты, где, по его мнению, спала его любимая Надя. Он поднялся на первый этаж и вышел на вольный воздух.

Уже когда он пробирался по парку, в голову ему пришли неприятные предчувствия. Это почему старший смены назначил встречу в рассветных сумерках и в каком-то каменном сарае, на дальнем складе, куда, по слухам, другие охранники водили послушных девочек.

Володя знал, что Аркаша Сошин совсем не голубой. Но он мог внезапно перекраситься.

От страха Владимир с каждым шагом шел все медленнее.

У него было хорошее воображение. Он живо представил, что с ним может произойти в ближайшие минуты. После этого Володя расстегнул кобуру, вытащил табельное оружие и передернул затвор.

Он знал, что стрельбу расценят как превышение пределов самообороны. Убивать можно только тех, кто тебя собирается убить. А если хотят позабавиться, то это совсем другое дело. По закону этих шалунов нельзя убивать. Даже если очень надо.

Но Владимир решил, что он все равно будет стрелять.

Кузькин ждал. Он пристроился у винтовой лестницы, присев за новеньким германским холодильником. Давно закончен допрос, и погасли свечи. В маленькое слуховое окошко чердака проникали лишь слабенькие предрассветные лучи.

Вот внизу хлопнула дверь, и кто-то окликнул старшего охранника: «Аркадий Юрьевич, где вы? Я уже пришел. Это Володя Пронин».

Аркаша Сошин лежал на кровати связанный и в наручниках. Муромцев взмахнул пистолетом, и пленник подал голос: «Поднимайся наверх, Володя. Там в углу винтовая лестница. Вот ты по ней и топай».

Ступеньки заскрипели, но как-то странно. От одного скрипа и до другого проходило двадцать секунд.

Вот первый шаг, второй, пятый, десятый.

Первым делом над поверхностью пола появился пистолет, а затем рука, которая его держала. Потом начала появляться вихрастая голова.

Кузькин решил не ждать стрельбы. В первую секунду он ловко прыгнул, схватился за ствол «Макарова» и нажал флажок предохранителя.

Во вторую секунду Лев схватил блондина за руку и рванул на себя. Если кто открывал тугую пробку штопором, тот представляет эффект. Вова Пронин влетел на чердак со свистом и приземлился в центре помещения, недалеко от кровати, на которой лежали задержанные «языки».

Допрос Владимира проводили не по классической схеме. Не было двух следователей — доброго и наоборот. Оба мужика были сонные и злые.

Правда, так было только в первые две минуты.

Пронин почти сразу начал говорить быстро и искренне. При этом он добродушно и глупо улыбался, как первоклассник, налетевший в коридоре на директора.

Из всего этого детского лепета было ясно, что Володя неравнодушен к Надежде. В том смысле, что она не просто ему симпатична, а он в нее напрочь влюбился. Втюрился по самые вихры.

Последнее обстоятельство очень развеселило Кузькина и несколько разозлило Муромцева, который схватил парня за грудки и стал трясти его. При этом он говорил громко, отрывисто и высокопарно. Примерно так, как в плохой шекспировской постановке.

— Как ты мог, Пронин? Ты, который понял ее. Ты, который увидел ее доброту, красоту и ум. И при этом ты, как Кощей, держал ее в мрачном подвале.

— Там очень симпатичное помещение.

— Молчи, подлый человек. Ты предал Надежду, и нет тебе оправдания. Хочешь снять с души камень?

— Хочу!

— Помоги освободить ее.

— Я согласен. Если что, то я готов и умереть за нее.

После этих слов у всех присутствующих навернулось по слезе. А Лариса даже в голос всхлипнула. Все выглядело очень трогательно.

Муромцев пожал охраннику руку, и они начали обсуждать план рейда в подвал.

Уже совсем рассвело, но в пять утра еще можно передвигаться без опаски. Все, кто может спать, — спят. А кто не может спать, тот тоже спит или находится в глубокой дреме.

Они бежали по парку вдвоем, Муромцев и Пронин.

Кузькин остался в резерве, как сторож взятых «языков».

Охрана коттеджа сидела в холле у центрального входа. А Пронин сам отключил сигнализацию и час назад вышел через подвальную дверь под задним крыльцом.

И вот теперь в эту дверь можно было войти.

Они быстро проскользнули по пустынным подвальным коридорам и подошли к той самой камере.

Пронин звякнул ключами и открыл помещение. Муромцев включил свет и окликнул Надежду, Он подошел к койке и нежно сдвинул одеяло. Потом сдернул его, обнажив лежащую фигуру — куклу из покрывала и груды тряпок.

— Как это понимать, Володя? Ты кого охранял?

— Не знаю. Похоже, она сбежала.

— Это я и сам вижу. Где кабинет Злотника? Пойдем, Пронин, наверх. Будем искать тайник. Лариса точно указала его место.

— А кто такая Лариса?

— Это девушка с чердака. Когда ты наверх поднялся, она на кровати с кляпом лежала.

— Не заметил. Пойдемте наверх, Павел Ильич. Кабинет Злотника на втором этаже. Это в правом крыле коттеджа.

Они обрадовались, как дети, когда шкаф скрипнул, отодвинулся и обнажил нишу.

Но это было лишь в первую минуту. Потом они быстро поняли, что чуланчик пуст. Только маленький сейф был вмонтирован сбоку. Но такой маленький, что в него не вместился бы ни сам чемодан, ни его содержимое.

Дальнейших планов у Муромцева не было, и он машинально обратился к вихрастому блондину Пронину:

— Что будем делать, Володя?

— Сегодня здесь Дудкин заночевал. Может быть, его захватить?

— Зачем?

— Захватить прямо в спальне и допросить по делу журналиста.

— Какого журналиста?

— Которого он в водохранилище утопил. Маслов его фамилия. Он еще вел программу «Честное слово». Так вот, Дудкин привез журналиста к нам, всю ночь катал его на яхте, а потом приказал утопить в самом глубоком месте. Теперь я даже раков здесь ловить не буду!

— Ты сам, Володя, топил журналиста?

— Нет. У меня чистые руки и горячее сердце. Я в тот момент у штурвала стоял.

Дудкин спал на животе, уткнувшись в подушку.

Очевидно, эта комната была одновременно и его кабинетом. Игорь Анатольевич лежал не на кровати, а на обычном офисном диване с деревянными подлокотниками. Кругом были столы с резными ножками, на столах лежали папки с цветными обложками, а у стен стояли шкафы с яркими книжками. Похоже не на бандитское логово, а на рабочее место академика.

От двери до дивана простирался ворсистый зеленый ковер с бордовым орнаментом. Это очень хорошо с точки зрения тишины и конспирации. Муромцев подошел к спящему, как кошка к мышке.

Пронин шел сзади и ждал команды.

Это очень часто так бывает. Иногда человек перерождается за минуту. Еще недавно Володя был сотрудником Злотника, а Дудкин являлся его прямым начальником. А теперь Пронин воюет против них обоих.

Это потому, что в здешней компании он и так был белой вороной. Ведь именно его отправили в подвал сидеть у запертой двери. А другие охранники развлекались на чердаке кирпичного сарая.

И еще Володя не одобрял то, что они сделали с Масловым. Незачем было его топить. Пронин вообще был против мокрых дел.

И в других вопросах имелись идейные разногласия со своим руководством. Одним словом, они его достали. И вот теперь Пронин с обрывком шнура шел на захват самого Дудкина.

Муромцев оглянулся, одобряюще улыбнулся и указал Володе на ноги спящего. А значит, сам он займется головой и руками.

Подошли вплотную.

Паша выждал пять секунд и махнул рукой.

Скручивать спящего человека намного сподручней. Он еще видит сны, думает, что это все понарошку, и потому сопротивляется вяло. Дудкин проснулся уже спеленатый и с кляпом во рту. Оставалось только упаковать его в небольшой ворсистый ковер.

Дудкина свалили с дивана, а потом с двух сторон начали сворачивать ковер в трубочку. Скорее, в трубу большого диаметра.

Даже если бы их заметили, то это не могло вызвать подозрений.

Шесть утра. Двое работяг вышли из подвальной двери и понесли очередной ковер в парк, туда, где кирпичный склад.

Нормальное дело! Злотник, он почти олигарх и поэтому любит менять ковры по три раза в год. Они такие. Им лишь бы деньги народные зря тратить.

Во время телефонного разговора Майковский всячески уходил от встречи. Он не отказывался, но говорил как-то неопределенно: «Обязательно, полковник. Я приглашу вас, как только будет свободная минутка. Через недельку, а если честно, так через месяц. Когда завершим работу с бюджетом и вообще…»

Потемкину пришлось проявить твердость и говорить почти открытым текстом: «Нет, Станислав Адамович. Встреча нужна сегодня утром. Минимум за час до вашего рандеву с Наумом Злотником. Мы действуем в ваших интересах. Если вы откажетесь, то последствия могут быть непредсказуемы».

После такой фразы Майковский не мог не согласиться.

Из Бутова до особняка на Рублевке они добирались час. Потемкин не стал беспокоить ОМОН. Зачем эти грубияны в элитном поселке, где живут очень важные деликатные персоны? От них только лишний шум.

Полковник взял с собой Вадима Хилькевича с набором всякой техники и Ирину Багрову с наручниками.

Оказалось, что проехать в центр поселка значительно сложнее, чем на режимный объект. Дважды их останавливали вежливые ребята в светлых костюмах и проверяли документы. При этом они связывались с соседними постами и по открытому эфиру сообщали, что к господину Майковскому едет полковник Потемкин.

Вроде бы профессионалы, а никакой конспирации!

Кабинет в особняке Майковского был похож на сотни подобных апартаментов. Понятно, что везде обстановка разная, но их объединяет одинаковое и безудержное стремление к роскоши.

Чему можно было удивиться, так это горящему камину. Редко кто разжигает огонь в летнюю жару.

Сразу показалось, что Майковский не дурак. И это нормально. Вообще, люди достигшие высот власти бывают жуликами, лгунами, прохвостами, но про них никогда не скажешь, что они глупы как пробки.

Станислав Адамович явно продумал все возможные варианты и на вопросы Потемкина отвечал четко, как отличник на экзамене.

— Да, полковник. Я все знаю. Господин Злотник действительно приедет ко мне и будет шантажировать.

— На каком основании? Вы, Станислав Адамович, когда-то были агентом КГБ?

— Да, был. И очень этим горжусь. Я помогал стране выявлять шпионов и прочих врагов. Правда, случались и ошибки. Одним словом, я как-то сообщил не совсем правильную информацию на лиц, которые сейчас близки к президенту. Я очень не хочу, полковник, чтоб они на меня обиделись.

— Это правильно. Мы можем вам помочь. А вы готовы воевать против Злотника?

— Да, полковник. Но с одним условием.

— Слушаю, Станислав Адамович?

— Злотник принесет на продажу мое агентурное дело. После захвата шантажиста я просмотрю документы и сожгу пять страниц. Договорились?

Теперь сразу стало понятно, зачем Майковский зажег камин.

До приезда Наума Яковлевича оставался час.

Хилькевич не жалел микрофонов. Он размещал их везде, добиваясь идеального звука и полной стереофонии.

Они все успели. Потемкин со своей командой расположился в соседней комнате с высоким и узким окном в готическом стиле. Наушники были у всех троих. Они услышали радостные приветствия, когда вошел Злотник.

Как они и договаривались, Майковский попросил гостя удалить свою охрану. Пусть ребята погуляют у пруда и поворкуют с девочками, которые уже собрались в беседке.

Оставшись наедине с депутатом, Наум Яковлевич расслабился. Он издевательским тоном начал зачитывать цитаты из доносов молодого Станислава Адамовича.

Потом Злотник начал грубо угрожать и плавно перешел к вербовке политика. Он не продавал агентурное дело. Не в деньгах счастье, а в информации и поддержке.

Майковский согласился сразу. И не только быстро, но и с каким-то удовольствием.

В первый момент Наум опешил, но быстро справился с волнением. Для тестовой проверки он сразу предложил депутату провести через свой комитет некий хитрый закон.

Майковский и тут быстро согласился.

И тогда со Злотником случился синдром старухи у разбитого корыта. Той, что долго жила у самого синего моря.

Жадный Наум начал высказывать новые просьбы и претензии. И все более масштабные и грандиозные. Казалось, еще немного, и он потребует протащить его кандидатуру в президенты.

Потемкин дал отмашку, и группа захвата ворвалась в кабинет с пистолетами наголо.

На Злотника надвигались три богатыря. Полковник с суровым взглядом шел в центре. Слева Ирина в брюках и кожанке. Справа Хилькевич с диктофоном под мышкой.

Подойдя к Науму Яковлевичу на два метра, Потемкин переложил пистолет в левую руку, а правую засунул в карман и вытащил наручники.

— Гражданин Злотник, вы задержаны!

— За что?

— Как минимум, за вымогательство. Причем — в отношении государственного деятеля. Доказательств у нас много. Вот и господин Майковский сейчас напишет показания.

— Я могу вызвать своего адвоката?

— Не стоит, Наум Яковлевич. Тогда сразу шум начнется и не будет пути назад.

— А сейчас есть путь назад?

— Есть. Но вначале три условия. Первое: вы немедленно возвращаете похищенную Надежду Патрикееву.

— Согласен, берите. Нужна она мне. Но учтите, что это Дудкин ее украл.

— Учтем. Теперь второе: вы подробно сообщаете об убийстве Антона Маслова.

— Сообщу, но только то, что я слышал. Это Дудкин утопил его в пруду. Точнее, в центре Пироговского водохранилища.

— И третье: надо вернуть чемодан с агентурными делами. Тот чемодан, который похитили у убитого Ларченко.

— Про Ларченко вообще ничего не знаю. А чемодан опять-таки Дудкин похитил. Во всей этой истории я вообще сбоку припека. Меня любой адвокат отмажет.

Следующий час велась кропотливая следственная работа.

Майковский написал свои показания, после чего получил право сжечь в камине самые опасные из своих доносов.

Злотник писал свое сочинение намного дольше. По его заявлению получалось, что Наум Яковлевич случайно узнал об этих преступлениях. Он искренне возмущен и гневно клеймит позором оборотня и врага народа Дудкина.

Получив всю информацию, Потемкин позвонил Муромцеву:

— Привет, Павел. Кузькин с тобой? Тогда ждите нас. Я сейчас вызываю ОМОН, и мы едем выручать Надежду, забирать чемодан и задерживать Дудкина. Почему не надо? Как так исчезла в неизвестном направлении? Я не понял, кто в ковер завернут?

Все с напряжением смотрели на обалдевшее лицо Потемкина. А он долго не решался сообщить информацию от Муромцева.

Наконец полковник начал говорить:

— Значит, так. Майковский остается дома, а все остальные едут к вам, Наум Яковлевич. Но ОМОН при этом отменяется. Он не едет потому, что он там уже не нужен. Мои ребята Дудкина задержали и завернули в ковер.

— Красиво работаете!

— Да, Злотник, у меня ловкие ребята. А вот чемодана в вашем тайнике нет. И Патрикеева куда-то исчезла. Ладно, хватит разговаривать. По машинам, и вперед!

Возвращались они под вечер.

Муромцев думал только о Надежде. Мысли были тревожные, хотя ничего такого угрожающего не наблюдалось. По всем данным, она успешно сбежала и могла пешком через всю Москву идти в Ясенево. А это более тридцати километров.

А Кузькин, как старый сыщик, думал о другом. О том, каким образом сбежала Патрикеева.

— Я полагаю, Паша, что только она могла яхту «Глорию» угнать. Это в ее характере. Твоя Надежда весьма боевая девушка. Наш человек! Другая бы села у воды и грустила, как Аленушка на камне. А эта шустрая девица. Прыг в яхту — и вперед!

— Ты прав, Кузькин, она молодец. Только бы не утонула.

— Вот и я об этом. Если она «Глорию» утопит, то мы потом не расплатимся. Да и старика Ушакова жалко. Он нормальный мужик, хоть и Владимир Ильич.

— А позвоню я ему на всякий случай.

— Позвони, Лев.

Машину вел Муромцев, и Кузькин мог свободно копаться в своих записях, выискивая телефон смотрителя причала.

Ушаков ответил сразу:

— Узнал тебя, Лев Львович! Спасибо, что «Глорию» быстро вернули. Сегодня вечером ее хозяин приедет.

— Мы, Ильич, люди слова. Сказали, как отрезали. Ты напомни, капитан, на каком причале мы ее оставили? Темно было, и я не разглядел.

— Так на крайнем, на левом. Я еще удивился, какого черта вас туда занесло. Но причалили вы ювелирно.

— Был сильный попутный ветер, Ильич. Слушай, капитан, а ты яхту осмотрел?

— А как же, Лев Львович. Мне ее вечером хозяину сдавать.

— Ты не заметил, там на борту никакой девушки не было?

Понятно, что вопрос был дурацкий, но Кузькин задал его машинально, не надеясь на серьезный ответ.

Но моряк ответил:

— Нет, Лев, самой девушки не было, но грязные следы она оставила. Примерно тридцать пятого размера. И на палубе, и у штурвала. Я потом час яхту драил.

После звонка Ушакову ситуация немного прояснилась. Надежда оказалась не просто умницей, а очень большой умницей. Она не тупо села в яхту и оттолкнулась от берега, а осторожно довела «Глорию» до тихого причала.

Но на связь не выходила, а телефон в квартире Муромцева выдавал короткие гудки.

На последних километрах у Паши начали дрожать от волнения руки. И дыхание стало частым и громким. Кузькин подумал, что с таким водителем они запросто могут угодить в аварию. И он попытался успокоить Муромцева:

— Ты, Паша, не волнуйся. Надежда обязательно вернется. Я тебе по опыту скажу, что девушки сами никуда не исчезают. Даже если ты сам этого хочешь.

— Ты философ, Кузькин.

— Да. Вот у меня в молодости был случай. Я с одной рыжей бестией познакомился, день погулял, а вечером случилась любовь. Как обычно, наутро я решил отвалить. Дал ей липовый адрес, напутал номер в домашнем телефоне и сказал, что моя фамилия Иванов. И что ты думаешь? Через день она меня нашла. Просто тихий ужас. Нашла меня и сразу потащила с родителями знакомиться.

— Постой, Лев. А у твоей жены Нины тоже волосы рыжеватые. Это ты не про нее рассказывал?

— Про нее. Вот я тебе и говорю, что они никуда не исчезают. И Надежда твоя вернется. Ей даже легче, чем Нинке. Она и адрес твой знает, и телефон.

Открывая дверь в квартиру, Муромцев ощутил запах уюта. В доме был аромат яблочного пирога, стираного белья и жареной картошки. А еще пахло простенькими духами. Ее духами!

Надежда была в домашнем халате. Она услышала шаги, обернулась и бросилась навстречу.

И он раскинул руки и рванулся вперед.

Они долго и молча стояли, обнявшись, в узком коридоре. И Паше казалось, что все вокруг преобразилось. Все стало как в сказке. Вокруг витают яркие цветные блики, сами по себе возникают ароматы свадебных цветов, и кто-то тихо играет им вальс Мендельсона.

Им не хотелось ничего говорить. Потому, что любовь — это милые нежные чувства, а слова — это всегда грубые и корявые мысли.

Но он все-таки спросил:

— Ты где была все это время?

— Я, Паша, на два дня к подруге заехала. Все думала тебе позвонить, но замоталась.

— Понятно. Подругу твою зовут Наум Злотник? И поселила тебя подруга в подвале. А уехала ты от нее на яхте «Глория». Мы все время искали тебя. Ты зачем мне врешь?

— Не хотела тебя волновать. Думала, что ты даже не очень заметил мое отсутствие. Кстати, Паша, я узнала, что ты искал какой-то чемодан с бумагами.

— Искал!

— Я его принесла. Он в твоей комнате стоит. Открой его и проверь!

Муромцев с трудом оторвался от Надежды, взял ее за руку, и они вместе пошли в гостиную.

Открывая замки обшарпанного чемодана, Павел вдруг понял, что его это не очень волнует. И вообще, теперь в его жизни Надежда навсегда заняла первое место, а работа и все другие удовольствия отошли на пятый-десятый план.

Крышка чемодана открылась. Муромцев ковырнул бумаги и отшвырнул коричневый ящик к стене.

— Знаешь что, Надя, я двое суток не спал. Да и ты, насколько я понимаю, только к рассвету сюда добралась. Давай-ка расстелем и спать завалимся.

— Хорошо! Я тоже устала.

— Только раньше мы ложились в разных комнатах, а я предлагаю этот диван разложить и спать вместе. Навсегда вместе.

— Я не поняла, Муромцев. Ты что, делаешь мне предложение?

— Да, вроде того. Предлагаю руку и сердце.

— А я, вроде того, что согласна. И даже с большим удовольствием!

Только на следующий день Паша сообщил Потемкину о найденном чемодане.

А через три часа его с Надеждой вызвали в Бутово на виллу «Икар». Они оделись, взяли чемодан и поехали. Пути до виллы было всего двадцать минут.

За воротами болотного цвета их встречал сам генерал Вершков. Он сиял как начищенный самовар.

А во дворе пахло шашлыком и прекрасным молдавским вином «Мерло». Кузькин копошился у большого мангала, Ирина с Вадимом накрывали на стол, а Потемкин везде сопровождал генерала.

Тимур Аркадьевич просто светился от радости. Он сначала обнял Муромцева, потом Надежду, затем их обоих. И это продолжалось до тех пор, пока Кузькин не крикнул, что шашлык готов и можно наливать.

Первый тост взял себе генерал.

В короткой речи он похвалил полковника Потемкина и всю бригаду Муромцева. Вершков сообщил, что и Майковский очень доволен исходом дела. И Злотник уже наказан. Ему из Кремля погрозили пальчиком и сделали крепкое внушение. А вот Дудкин и его головорезы сядут на пятнадцать лет.

В конце выступления Тимур Аркадьевич перешел к приятным сообщениям.

— Обещаю, что скоро последуют награды. За мной не заржавеет. Ордена всем, включая уважаемую Надежду Патрикееву. Кстати, товарищ Кузькин мне намекнул, что скоро придется организовывать еще одну свадьбу. Готов для торжества заказать пансионат «Дубки». Как, молодые, вы не против?

— Мы еще не обсуждали, товарищ генерал.

— Значит, не против. Тогда начинаем репетировать. Что-то у молдаван «Мерло» какое-то горькое. Горько!

Дальше веселье пошло по известному свадебному сценарию. И только в конце Кузькин задал серьезный вопрос:

— А что нам делать с чемоданом, товарищ генерал?

— Какой чемодан? Нет никакого чемодана. Все, кроме присутствующих, знают, что документы были, но они таинственно исчезли. Пусть так и будет!

Вершков выбрался из-за стола, взял чемодан, не очень уверенной походкой подошел к мангалу и начал швырять дела в жаркие угли.

— Жаль, что здесь уже нет дела агента «Барс». Если я помню, с него все началось. Жаль Маслова, но он сам нарвался. У каждого своя судьба.

Генерал разворошил плотные папки кочергой, и почти сразу вспыхнуло пламя. После этого Вершков призвал народ к огню.

— Я слышал, друзья, что есть народный обычай. Перед свадьбой надо водить хороводы вокруг огня. Давайте все вместе. Взялись за руки, идем по часовой стрелке и поем. Гори, гори ясно, чтобы не погасло…