Искатель, 2002 №9

Джеффри Грейн был игроком и не страшился любого пари — даже если ставками в нем были жизнь и смерть. Если, разумеется, жизнь и смерть не касались его собственной персоны.

Он увидел возможность для ставки астрономической величины, когда познакомился с сестрами Экрайт. Это была своего рода игра, которую он больше всего предпочитал, ибо в такой игре существовал лишь незначительный шанс для его проигрыша. Ведь с самого начала он обнаружил, что может контролировать действия сестер и манипулировать ими почти полностью по своему желанию.

Этот корабельный роман — хотя и с участием трех лиц — развертывался в салонах, у бассейна и на палубе для прогулок «Малагены», великолепного огромного белого теплохода, курсировавшего в Карибском море. И Джеффри Грейн был столь же великолепен, как и теплоход или окружающая обстановка, восхитительно подчеркнутая природой, чтобы роман разыгрывался по какому-то геометрическому образцу.

Он не был крупным мужчиной, зато отличался хорошим телосложением. Широкоплечий, сухощавый, мускулистый, он выглядел как младший брат Геракла. К этим достоинствам следует добавить красивое лицо, вьющиеся темные волосы, страстные карие глаза, бойкий язык, бесконечная готовность лгать, обманывать, держать в узде свои собственные вкусы, для того чтобы предпочесть обыкновенную, даже бесцветную женщину красивой.

Олив Экрайт была обыкновенной женщиной, ближе к сорока, чем к тридцати. Ее лицо отражало невыразительность ее личности. Ее ширококостное тело отличалось некоторой неуклюжестью. Все ее добродетели — кротость, великодушие, скромность — были безыскусственны. Но у нее было одно неоспоримое достоинство — богатство.

Джеффри Грейн обладал шестым чувством, которое позволяло ему уловить тонкий аромат богатства у женщины. Незначительные детали говорили ему о многом, такие, например, как равнодушие к деньгам; образ жизни безошибочно указывал на привычку к комфорту и т. п. Олив Экрайт не была простой стенографисткой в отпуске. Она была рождена, чтобы ходить в шелках, она не скучала на этом пароходе и — может быть — надеялась на приключение.

Джеффри атаковал спокойно, легко, опираясь на свой многолетний опыт. И, когда Олив лежала, загорая, у бортика бассейна, он устроился поблизости, сохраняя при этом дистанцию. Ему достаточно было находиться на таком расстоянии, чтобы она могла хорошенько его разглядеть. Он не сомневался, что она заметила его появление почти тотчас. Женщины всегда обращали на него внимание. Потом он много плавал, демонстрируя свою атлетическую удаль. Выйдя из бассейна, он мокрый и блестящий, оказался совсем рядом с ней. Как бы заметив неожиданно ее присутствие, он дружелюбно улыбнулся ей.

Вот и все. Он был абсолютно уверен в своем мастерстве и привлекательности. Он не сделал дилетантской ошибки и не стал вызывать ее на разговор при помощи всяческих ухищрений, чтобы пригласить затем на ланч. Его метод был иным, дразнящим и более эффективным. После дружеской, бескорыстной усмешки, он проигнорировал ее.

Но он знал, что, когда вернется к бассейну в полдень, она будет ждать его там. И она ждала. Теперь он одарил ее улыбкой приветствия, узнавания. Комплимент был едва уловим, но она его сразу же почувствовала. Красивый мужчина помнил ее.

Хорошо известно и часто применяется мужской прием предложить женщине в случае необходимости сигарету или огонек. Джеффри Грейн добивался лучших результатов, заставляя женщину саму выступить с предложением. Он приметил в то утро, что леди курила. Теперь он искал в своем собственном кармане несуществующий предмет.

Итак, именно Олив Экрайт первой проговорила — с неизбежностью — слова: «Хотите сигарету?»

В этот вечер они ужинали вместе. Разговор был довольно односторонним. Но Джеффри вел его умно и позволил Олив рассказать достаточно, чтобы самому получить информацию, в которой нуждался: подтверждение того, что он уже предполагал, — она была богатой женщиной.

К концу вечера он добился ободряющего успеха. Олив считала, что он очарователен. Она не подозревала о его мотивах. Возможно, она не догадывалась, что он знал о ее богатстве. Возможно, ее не волновало, знает он это или нет. Существенно лишь то, что она уже влюбилась в него.

Катастрофа разразилась на следующее утро. Джеффри обещал Олив, что встретится с ней перед завтраком. И она пришла вовремя, полная страстного ожидания нового дня в белом солнечном одеянии. Но она была не одна. Джеффри ощутил тревогу, ибо он сразу же заметил семейное сходство в новоприбывшей.

— Джеффри, это моя сестра Хейзел.

Хейзел казалась моложе и миниатюрнее, но, кроме того, между ними для выбора оставалось совсем немного. У обеих были одинаковые блестящие каштановые волосы, те же достаточно светлые серо-зеленые глаза, один и тот же тип худощавых фигур. На Хейзел, однако, было не платье солнечного цвета, а свитер с длинными рукавами и высоким воротником поверх шерстяной юбки. Таково было различие, которое оказалось существенным.

Хотя Джеффри огорчился в душе этой нежданной помехе, он остался внешне очаровательным, галантным. Поскольку Олив была готова клюнуть на крючок с приманкой, он, конечно, продолжал оказывать ей большую часть своего внимания. Но и с Хейзел он был по крайней мере обходителен, давая ей понять, что считает сестру своей будущей невестой.

Вскорости он, однако, узнал, что Хейзел не окажется слишком большой угрозой в период завершения круиза. Хотя она часто обедала вместе с Олив и Джеффри, она не посещала бассейн или какие-либо другие активные мероприятия. И не оставалась она с ними слишком поздно по вечерам. У Хейзел было «деликатное здоровье», как подчеркнула Олив. Но Джеффри вскоре обнаружил, что это было не совсем правдой. На тридцать втором году жизни Хейзел уже достигла такого состояния ума, какое является убежищем для многих скучающих женщин. Она была полностью сосредоточена на своем здоровье. Но на самом деле со здоровьем у нее не было ничего серьезного. Просто состояние ипохондрии. Она еще не превратилась в психопатку, но находилась на грани.

Во всяком случае, Хейзел не стояла на пути, так что ко времени, когда пароход пришвартовался снова в Нью-Йорке, Джеффри и Олив сошли под ручку, что давало повод для соответствующего истолкования. Джеффри понимал как опасность излишней спешки, так и опасность промедления. И кроме того, он хотел быть абсолютно уверенным в том, что Экрайты действительно так богаты, как казалось. Итак, он принял приглашение Олив посетить их дом в Тенбери в конце следующей недели.

Но еще до того как пароход стал на якорь, к Джеффри в каюту явился визитер — Хейзел Экрайт. Она выглядела почти шикарно в отлично пошитом шерстяном костюме. Помаду, макияж он на ней видел впервые с тех пор, как познакомился с ней.

— Могу я войти, Джеффри? — спросила она.

Слегка сконфуженный и обеспокоенный — в таком состоянии он бывал редко, — Джеффри пригласил ее войти. Легким высокомерным кивком головы Хейзел показала, что он может закрыть дверь. Он повиновался. Его обычная уравновешенность тут же вернулась к нему, и он быстро предложил ей свое кресло.

— Вы приедете в Тенбери, как я поняла, — сказала она.

— Да, — признался он. — Ваша сестра пригласила меня. Надеюсь, вы не возражаете?

— Возражаю? — Она улыбнулась. Какое-то неясное выражение промелькнуло на ее лице. Возможно, она улыбнулась, как обычно. — Конечно, я не возражаю. Если Олив не подумала об этом, то я сама приглашаю вас. Я буду очень рада, если вы приедете.

Джеффри Грейна нелегко было удивить. Но теперь он был удивлен. Он смог только ответить:

— Спасибо, я рад…

— Вы знаете, Джеффри, — продолжила она, — ведь это простая случайность, в конце концов, что вы встретили Олив первой. Она кажется атлетически сложенной, я же хрупкая женщина. Но ведь этим можно и пренебречь.

Джеффри опустился на стул, забыв сдвинуть рубашки, висевшие на спинке: его беспокойство явно возросло. Хотя эта девушка и изображала радость по поводу его прихода в Тенбери, тем не менее она вызывала тревогу. Он молчал из соображений безопасности, ибо не знал, что сказать.

— Мы увидим вас, Джеффри, через несколько дней, — продолжала она, — а тем временем мне хотелось бы, чтобы вы подумали о некоторых вещах. Прежде всего о деньгах Экрайт. Говорила ли Олив вам, как их много?

— Нет…

— Ладно, примерно десять миллионов. Отец владел нефтью, рудниками и железными дорогами, и во всех этих областях он действовал успешно. Мы с Олив наследовали совместно и в равных долях.

Джеффри Грейн облизал свои сухие губы. Денег было намного больше, чем он мог вообразить. Десять миллионов… в равных долях… пять миллионов на каждую.

— И мы обе единственные, Джеффри.

— Да, я знаю это.

— Знаете ли вы, что я на три года моложе Олив?

— Нет… — Его мысли заработали быстрее. Что пыталась сказать Хейзел? Что она так же доступна, как и Олив?

— И я более хрупкая, чем Олив. Возможно, я не проживу долго.

Он вспотел, и по его коже пробежали тысячи маленьких горячих иголок. Как эта женщина могла узнать его скрытый план и намерения? Он был более чем осторожен. Еще казалось, что она точно знает, что он собой представляет. Но еще более странно, что ее, казалось, это не заботило. В действительности, выглядело так, что она предлагала ему перенести свое внимание с Олив на нее. Потому что она, Хейзел, должна умереть раньше. И что тогда? И оставит ему свои деньги! Свои пять миллионов!

В то время как эти мысли бились в его голове, Хейзел вдруг встала.

— Подумайте о том, что я сказала, Джеффри, и мы с вами увидимся в конце недели.

Он попытался задержать ее у двери.

— Понимаете, — сказал он в отчаянии, — я не знаю, о чем вы говорили.

Она спокойно улыбнулась ему.

— О нет, вы знаете, — возразила она. — Или поймете, если получше об этом подумаете. Если я говорила чуть более откровенно, то может лишь потому, что слишком бойкая для девушки, которая училась в лучших швейцарских закрытых школах.

Она вышла, оставив его в необычайном замешательстве. И он не овладел собой ко времени входа парохода в док. Все еще в изумлении он прошел к трапу, сопровождаемый вежливыми жестами сестер Экрайт, которые благополучно высадились, а их багаж был должным образом выгружен. Затем их подхватила машина с шофером; обе они помахали ему, и снова он пообещал встретиться с ними в Тенбери через четыре дня.

Он был доволен, что у него оставалось четыре дня на размышление. Но был совершенно сбит с толку, и в его мыслях царил полный кавардак.

Сначала все ему представлялось относительно простым — как приятным, так и обещающим. Как Джеффри Грейн — и под другими менее очаровательными именами — он имел нескольких жен, и при этом был совершенно законным супругом для всех них. Когда основная масса денег была на исходе, он пускался в манипуляции с законом, ибо верил что просто немыслимо, чтобы его главный брак и крупная сумма денег могли ускользнуть от него из-за некоторой неосторожности в прошлом. В подходящий момент он, конечно, рассказал бы Олив о своих предшествующих семейных неудачах, заверив ее, что в конце концов нашел свою «единственную настоящую любовь».

И денег определенно было достаточно. Десять миллионов в семье Экрайт. Пять миллионов из них принадлежат Олив.

Но теперь и Хейзел была доступна! Лишь некоторые люди могли бы сказать, что между пятью и десятью миллионами долларов практически небольшая разница. Но для таких людей богатство кажется сказочным из-за их неспособности тратить деньги. Но Джеффри Грейн придерживался иного мнения. Десять миллионов в два раза были желаннее, чем пять миллионов. Может, даже больше, чем в два раза. Может, желанность миллионов увеличивалась в геометрической, а не арифметической прогрессии.

Но как извлечь пользу из двух доступных и готовых на все женщин с пятью миллионами долларов у каждой? Сначала эта мысль просто интриговала Джеффри. Затем постепенно она превратилась в навязчивую идею.

Конечно, существовало одно решение. Он едва осмеливался упоминать об этом шепотом самому себе. Но Хейзел Экрайт мыслила в том же направлении, когда сказала: «Я более хрупкая, чем Олив. Возможно, я не проживу долго».

При виде дома Экрайтов — или, вернее, замка в Тенбери — из головы Джеффри Грейна улетучились последние сомнения в том, что Хейзел Экрайт не преувеличила, упомянув, что семейное состояние равнялось десяти миллионам долларов. Замок был огромным архитектурным сооружением эпохи Тюдоров и содержал, видимо, не менее тридцати комнат. Снаружи виноградная лоза покрывала кирпичные стены, на выложенных плиткой террасах была расставлена светлая мебель; на территории поместья находился бассейн, теннисный корт, конюшня, и на многие акры раскинулись лужайки, покрытые сочной зеленой травой.

Внутри все выглядело не менее грандиозно. Огромный баронский холл с дубовыми панелями, с камином высотой в два этажа. Джеффри особенно понравилась эта комната в тот самый момент, когда он вошел в нее. Он сразу же представил себя прогуливающимся по холлу взад и вперед, в сапогах и в английском твидовом пиджаке, жестикулируя кнутовищем для верховой езды и отдавая лакеям и конюхам свои приказы на день. Сквайр Грейн! О, стать хозяином такого поместья…

Да, хозяином. Но на какой сестре ему следовало бы жениться, чтобы стать хозяином? Эта мысль стала почти столь же важным фактором в его рассуждениях, как и соотношение сумм в десять миллионов и пять миллионов.

— Джеффри, как мило, что вы пришли к нам. — Олив Экрайт приветствовала его, протянув ему руку. Хотя она выглядела подобно фермерской девушке с Среднего Запада, у нее были кое-какие приятные манеры европейца.

Он взял ее руку и сжал довольно крепко.

— Как я мог не прийти? — спросил он. — Я ожидал этого дня с нетерпением.

— Тогда вам следовало прийти раньше.

— О нет. Ожидание само по себе — радость.

И только тут он заметил Хейзел. Она стояла в затемненном углу, сжавшись у огромного камина.

— Хелло, Джеффри Грейн, — обратилась она к нему из мрака. Он подошел к ней, и она также протянула руку. Она была меньше, чем рука Олив, и довольно горячая. Теплота ее руки удивила его, и он заставил себя быстро ее отпустить. Но какой-то огонь вспыхнул в ее глазах, когда она взглянула на него.

— Как вы развлекались последние несколько дней, Джеффри?

— Я совсем ничего не делал, Хейзел. — Праздный ум…

— Мой ум, конечно, не был совершенно бездействующим. Она улыбнулась и больше ничего не произнесла.

Но между ними уже установилась определенная связь. Они стали своего рода партнерами, хотя никто из них не объявлял об этом. И они были все вместе в неком заговоре, хотя никто не обговаривал его детали.

Начиная с этого момента, с этого вечера в пятницу, и в последующие дни и вечера Джеффри Грейн повел двойную игру. Он ухаживал за Хейзел и строил с ней планы, и он ухаживал за Олив и строил совместные планы с ней. Но настоящий план, наметки которого зародились в тайниках его мозга, когда он еще жил в номере одного из отелей Нью-Йорка, приобрел реальные очертания лишь здесь, в огромном баронском холле замка Экрайтов, и Грейн решил приступить к его осуществлению.

Двойная игра была внове даже для него. Прежде он разыгрывал простые игры и стал специалистом в них. Он знал точно, что может прибрать к рукам Олив в любое время, когда захочет, Олив и ее пять миллионов. Но десять миллионов… замок… огромный холл… о, вот это был настоящий приз! И для такого человека, как Джеффри Грейн, выигрыш был так же важен, если не больше, как и удовольствие от выигрыша.

Он ухаживал за Олив открыто и дерзко на глазах ревнивой Хейзел. Украдкой, оставаясь наедине с Хейзел, он уверял ее, что такое поведение было единственно возможным с тех пор, как он повел себя подобным образом на «Малагене» и с момента принятия приглашения Олив приехать в Тенбери.

А Хейзел и впрямь ревновала. Она демонстрировала это Джеффри, если не Олив. В то время как Олив была спокойна, беззаботна, добра, Хейзел исходила яростью. Она обнаруживала свою настоящую натуру, когда говорила о своей дорогой сестре.

— Вы женитесь на ней, Джеффри, из-за денег. Давайте не будем притворяться. Вы женитесь на старой корове, которая готова сидеть и жевать свою жвачку целый день. Вам это быстро надоест.

Но Джеффри лишь улыбался своей мучительнице.

— Если я женюсь на ней из-за денег, как вы говорите, — отвечал он, — я буду едва ли скучать с пятью миллионами долларов.

— Значит, вы гонитесь за деньгами, верно? Вы просто помешаны на деньгах.

— Да я и в самом деле ценю эту дрянь.

— Вы знаете, как среагирует Олив, если узнает об этом? Она ужаснется. Но меня это не волнует. Почему вы не женитесь на мне, Джеффри? Я получу также пять миллионов долларов.

Он посмотрел на нее задумчиво и позволил ей понять, что он сделал бы это.

— Вы очень хотите выйти замуж, не так ли? — спросил он наконец.

— Конечно, хочу. Какая женщина не хочет этого?

— И по какой-то странной причине вы хотите выйти замуж за меня.

Она холодно улыбнулась.

— Да, по какой-то странной причине.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Но, моя милая девочка, разве вы не понимаете, что Олив настаивает на этом же?

— Почему она?

— Потому что я цивилизованный человек, вот почему. Олив ждет — ну, ожидает чего-то от меня. И если я теперь сделаю от ворот поворот и женюсь на ее сестре, это будет слишком жестоко.

Хейзел засмеялась.

— Вы бы не думали о том, и кто вы на самом деле, если бы перед вами не маячили пять миллионов.

Джеффри тоже засмеялся.

— Но, моя милая девочка, — подчеркнул он, — я могу получить в свои руки пять миллионов не будучи жестоким, оставаясь в то же время вполне цивилизованным.

Он покинул ее, подбросив эту мысль. Он играл в теннис с Олив, плавал с ней, катался с ней верхом, в то время как Хейзел оставалась большей частью в своей комнате с ее пилюлями и порошками, сама дозируя всякого рода концентраты, ссылаясь на то, что она нездорова. У нее, конечно, была болезнь, но не того рода, которая нуждалась в лекарствах. Ее болезнью была ревность.

Их следующий разговор был не спокойным и слегка решительным по тону. Хейзел поймала Джеффри, когда он возвращался после долгой прогулки с Олив по зеленым газонам. Она увлекла его в оранжерею, и они укрылись среди пальм.

— Вы проделали тяжелую работу за свои пять миллионов, — сказала она ему злобно. — Олив никогда не позволит вам отдохнуть ни минуты, не так ли?

— Пять миллионов стоят небольших усилий, — сказал он ей.

— Вы глупы.

— Я? Может не настолько, как вы думаете. Но я честолюбив.

— Ради чего? Пять миллионов.

— Пять миллионов чего-то стоят. Но я хочу получить больше.

Она пристально смотрела на него. Впервые они искренне удивленно взглянули друг на друга.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, слегка колеблясь.

— Я имею в виду, что пять миллионов — это хорошо. Но имеются также и более значительные суммы. И, как я сказал вам, Хейзел, Олив стоит на вашем пути.

На самом деле он не произнес ничего определенного и в то же время сказал достаточно много и смело. Это ее сильно поразило, но, как он и ожидал, не покоробило. Она оправилась через мгновение, и ее голос стал спокойным, как обычно.

— Вы гораздо безжалостнее, чем я представляла, — проговорила она.

— Я ужасно безжалостный.

— Вы отдаете предпочтение моей сестре?

— Я должен.

— И вы хотите устроить заговор со мной против Олив?

— О, нет, — поправил он ее. — Я такого не говорил. Я не собираюсь организовывать с вами заговор. Я лишь установил несколько очевидных фактов. Я тщеславен. Жесток. Жаден. Но я могу уже идти своим путем, как вы видите. А вы нет. Вы так или иначе сейчас вне игры. И это ваша проблема. И я не собираюсь советовать вам, как ее решить.

Ее взгляд был теперь полон ненависти.

— Олив — моя сестра, — начала она. — Я люблю ее…

— Так любите, что готовы украсть меня у нее.

— Да, хочу. Но я не хочу причинить ей боль.

— Тогда оставим все как есть, не так ли? И, пожалуйста, не нападайте больше на меня в холлах. Я достаточно связан с вашей сестрой, вы знаете. И мы не должны совершить предательство по отношению к ней.

Он прошагал мимо Хейзел, вышел из оранжереи и отправился в свою комнату, чтобы надеть плавки. Он достиг того, чего хотел: посеял семя.

Если в дальнейшем что-то могло быть сделано, как сказал он Хейзел, то это должно было стать ее деянием. Он многим рисковал, когда возникли эти обстоятельства. Он держал пари на пять миллионов, на которые рассчитывал, чтобы приобрести десять миллионов. Но он не собирался рисковать своей жизнью, совершив убийство.

Дни тянулись. При общем согласии уик-энд Джеффри превратился в почти постоянное пребывание. Он продолжал свой раунд атлетической активности с Олив, и их отношения созревали. Он прекрасно знал, что она ожидала его предложения с явно возрастающим нетерпением и что рано или поздно, если он не заговорил бы, это сделала бы она.

В течение недели он почти не разговаривал с Хейзел и никогда не оставался с ней наедине. Но она поймала его в конце концов, и он позволил ей это сделать, потому что хотел узнать о ее решении. Они разговаривали в библиотеке, серьезные, сосредоточенные, среди высоких рядов книг в кожаных переплетах, книг старого мистера Экрайта.

— У меня совсем выпало из памяти, — сказала Хейзел. — У меня постоянная головная боль, и я не могу спать, и никакие таблетки мне не помогают. Это ваша вина, Джеффри. Ведь все это из-за той идеи, которую вы мне подсказали.

— Хорошо. Я рад слышать, что вы думаете об этом.

— Я слишком много думаю об этом. И даже зашла так далеко, что стала планировать осуществление этой идеи. Балкон под окнами спальни Олив. Он довольно высоко расположен, и под ним мощенная плиткой терраса. Падение, конечно же, стало бы смертельным. И если кого-либо заподозрят, это вряд ли будете вы, поскольку падение произойдет из спальни. Таким образом, вы окажетесь в безопасности. А я даже не представляю, как можно доказать, что я толкнула ее. Тяжесть доказательств ляжет на них, а не на меня.

— Хорошее рассуждение, — поздравил он ее с искренним удовольствием. — Когда же вы собираетесь осуществить этот план?

— Я не собираюсь.

— Как же так?!

— Я не убийца, начнем с этого. И Олив — моя сестра.

— Теперь вы говорите банальности, милое дитя.

— Я просто не могу этого сделать, вот и все. — Внезапно она кинулась к нему, обвила руками его шею и крепко прижалась к нему лицом. Он ощутил жар ее кожи, казалось, ее лихорадило. — Но я люблю тебя, Джеффри, — умоляла она. — Может, ты не любишь меня, но по крайней мере предпочитаешь меня Олив. Я знаю, что это так. Женись на мне. У меня так же много денег, как и у нее. Женись на мне. Пожалуйста, Джеффри…

Твердо и не слишком деликатно он отстранил ее и наконец оттолкнул так сильно, что она едва не потеряла равновесие.

— Все в порядке, — сказал он. — Я четко понял твои слова: ты не можешь сделать этого. Так что не стоит больше и обсуждать. Ясно? Мы квиты.

Поодиночке. Он не хотел, чтобы они убили друг друга одновременно. Но они не сделают этого, он уверен. Он ошибся в Хейзел. Она была не тем человеком, чтобы совершить холодное, просчитанное, преднамеренное убийство даже во имя любви.

Согласно своему заранее продуманному плану, он начал заниматься Олив сразу же, как только потерпел неудачу с Хейзел. Основа была заложена. Олив была озабочена своего рода заявлениями о любви, он пока не дал ей ничего.

И теперь, вместо того чтобы подкрепить свои заявления, он выдвинул препятствие.

— Олив, я думаю, что слишком злоупотребил вашим гостеприимством. Итак, я завтра уезжаю и огромное спасибо вам…

— Ох, нет, — прервала она. — Вы не должны уезжать. Вы не можете… — Она с трудом подбирала слова.

— Я не могу оставаться здесь навечно как какой-то нахлебник, — пояснил он мягко.

— Но вы не нахлебник. — Выражение боли пробежало по его лицу и заставило ее умолкнуть. Она смотрела на него, стараясь понять причину этой боли. — Почему вы чувствуете себя нахлебником? Это такой большой дом. — Выражение его лица стало еще более красноречивым. — Быть может, во всем виновата Хейзел, а?

Теперь на его лице ясно читалось, что, как бы ему ни хотелось утаить этот факт, в действительности, вина лежит именно на Хейзел. Он отвернулся.

— Хейзел заставила вас почувствовать себя здесь неуютно? — требовательно спросила Олив.

Он повернулся к ней и сознался в своей страсти: наконец-то наступил психологически подходящий момент.

— Она неприветлива, да, — сказал он, — но ее нельзя упрекать. Она видит, что происходит. Она видит, что я влюбился в вас. Она понимает, что однажды я осмелюсь просить вас выйти за меня замуж. И кто знает, что она почувствует, когда узнает о вашем ответе? Но ее образ жизни и ее покой поколеблены; естественно, она относится недружелюбно к человеку, нарушившему привычный ход вещей.

— Но я не позволю этого! — почти вскричала Олив. — Я не позволю Хейзел встать между нами!

Джеффри печально и обреченно улыбнулся.

— Боюсь, что она уже стоит между нами, дорогая. Вы ее сестра, ее единственная родственница. Она нуждается в вас. Есть еще кое-что, чего богатство не может заменить. Хейзел не может купить того, что она получает от вас: любовь, дружбу, понимание. Я не хочу сказать, что она дает вам то же самое. Но она больная женщина, полностью зависимая. Я не знаю, конечно, нуждается ли она в вас больше, чем я.

— Джеффри, дорогой! — Она подошла к нему, но он слегка отстранился.

— Где мы будем жить, Олив, если поженимся? Поедем ли куда-нибудь еще и оставим Хейзел совсем одну в этом большом доме? Или же она должна уехать и найти себе другое пристанище? Неужели вы не понимаете? Любая альтернатива абсолютно невозможна.

— Но, дорогой Джеффри, я уже думала об этом. Мы будем жить здесь, как и Хейзел. Это дом Экрайтов, для обеих, для Хейзел и для меня.

Он мягко покачал головой.

— Это будет самым наихудшим решением из всех, моя дорогая. Не заметили ли вы еще кое-что? Хейзел влюблена в меня.

Олив прижала ладонь к губам, чтобы остановить зарождающийся стон.

— Нет! — выдохнула она.

— О да. Потому мое проживание здесь в качестве вашего мужа сделает Хейзел еще более ревнивой и несчастной, чем сейчас.

Олив заломила руки.

— Что же нам делать? Что мы можем сделать?

— Мы ничего не можем сделать, — сказал Джеффри. — Все в руках судьбы.

— Судьбы?

— Хейзел — неуравновешенная женщина. Но вы конечно знаете это, дорогая. И я заметил ее мрачное, отчаянное настроение. Будь я на вашем месте, я бы не спускал с нее глаз, иначе она покончит с собой в один из этих дней. Но что бы ни случилось, я всегда приеду к вам, моя дорогая, и утешу вас.

Хорошее начало. Насколько хорошим — стало очевидным во время ближайшего разговора наедине с Олив. Он справился по телефону о расписании поездов, когда она схватила его за руку и потянула в пустой с раскатами эхо огромный холл.

— Вы правы, Джеффри. Хейзел влюблена в вас и она ревнует.

— Я же говорил, — подтвердил он.

— Насколько она больна в действительности, как вы думаете?

— Я не могу сказать. Вы должны знать лучше меня.

— Доктора говорят, что это, скорее, ее воображение.

— Иногда их утверждения свидетельствуют лишь о том, что они не понимают сути заболевания.

— О, Джеффри…

— Да, дорогая?

— Я не хочу поступить несправедливо по отношению к моей сестре. И вместе с тем обязана также думать о собственном счастье. Я хочу выйти за вас замуж. Вы все еще хотите жениться на мне?

— Больше всего на свете, Олив.

В этот день он так и не попал на поезд. По просьбе Олив, он остался. Прошла еще половина недели. Он был весьма нетерпелив, но не терял уверенности. Затем его уверенность внезапно поколебалась.

— Я просто не могу сделать этого, Джеффри.

Сначала он не верил своим ушам. Олив обезумела от любви к нему. Она ясно видела, что ее дорогая сестра и больна, и несчастна. Однако Олив отказалась действовать!

Но он продолжал свою игру, еще отчаянно полный надежды.

— Конечно, вы не можете, моя дорогая. У вас такая неиспорченная нежная душа.

— Но я согласна, Джеффри, что нужно действовать. Как ради Хейзел, так и ради нас. И ради Хейзел по двум причинам. Из-за ее ревности и ее плохого здоровья. Но только я не могу заставить себя сделать это.

— Я понимаю.

— Вы сделаете это для меня, Джеффри.

— Нет!

Почти испуганный, что она сможет даже предложить такое, он отвернулся от нее. Он был слегка обозлен. По крайней мере у Хейзел хватило такта не вынуждать его пойти на убийство.

Не будь Джеффри Грейн игроком по натуре и не нацелься он стать единственным и абсолютным хозяином владений Экрайт, он должен был бы согласиться на пять миллионов и на одну из сестер Экрайт. Возможно, он выбрал бы Хейзел по той причине, что она нравилась ему больше, чем Олив, и еще потому, что, как она сказала, возможно, ей осталось недолго жить.

И он может всегда отказаться от своей позиции, он это чувствовал, удовлетворившись половиной пирога. Тем не менее ему следовало сделать все возможное, чтобы получить двойной приз. Согласно плану он еще раз объявил о своем намерении покинуть Тенбери. Хейзел встретила новость в угрюмом молчании. Олив открыто выражала свое отчаяние. Когда они сидели за завтраком, слезы так и бежали по ее упругим румяным щекам.

— Куда вы отправитесь, Джеффри? — поинтересовалась она.

— Возможно, мне удастся попасть на другой пароход, — последовал приготовленный ответ. — Мне все равно, какой он и куда будет направляться.

— У вас какая-то цель?

— Может быть. Возможно, где-то меня ждет приключение.

— Вы имеете в виду женщину?

— Кто знает?

Такого сорта разговор взволновал обеих сестер, но он не увидел немедленного результата. В три часа дня шофер отвезет его на станцию; сразу после ланча Дфеффри наблюдал за прислугой, которая грузила его багаж в лимузин.

То самое, долгожданное, неминуемое, произошло тогда, когда машина медленно увозила его по подъездной дорожке. Пронзительный крик разнесся в послеполуденном воздухе. Джеффри узнал голос Хейзел.

Спустя мгновение раздался другой звук. Резкий перестук женских каблуков по тротуару. Затем из-за угла показалась сама Хейзел, с развевающимися волосами, с вытаращенными глазами, выражение ее лица было трагическим и испуганным. Она издала другой, тихий крик и бросилась в объятия Джеффри.

— Это Олив, — сообщила она судорожно, — должно быть, упала… из окна спальни… на вымощенный тротуар… истекает кровью… По-моему, она мертва.

Джеффри оставил рыдающую Хейзел, вместе с шофером побежал к месту, где случилось несчастье. Они нашли Олив в том месте, о котором говорила Хейзел. В виде бесформенной кучки под балконным окном ее спальни. И диагноз Хейзел оказался совершенно точным. Олив Экрайт была, без сомнения, мертва.

Когда дворецкий вызвал полицию Тенбери, Хейзел присоединилась к Джеффри в большом холле. Улыбка триумфатора на ее лице отражала схожее чувство в нем. Он играл и победил, и он уже здесь хозяин.

— Вы ее, конечно, вытолкнули, Хейзел?.. — начал он.

Она кивнула. Ни тени угрызений совести не промелькнуло на ее лице.

— Я ведь сделала то, что вы хотели, не так ли?

— Но вы сделали то, чего не хотели делать.

— Кое-что произошло, и это изменило мое намерение, — проговорила она загадочно.

— В самом деле? Что же? — Он был в искреннем недоумении.

— Прежде всего, — ответила она, — я хочу вознаграждения для себя. Вы никогда не целовали меня, Джеффри. Думаю, теперь я заслужила поцелуй.

Он был так счастлив угодить! Он заключил Хейзел в свои объятья умело, используя технику, которую совершенствовал благодаря многим женщинам. Хейзел ответила на поцелуй и задрожала. Она, казалось, ослабела в его объятьях.

Он завершил поцелуй, затем, еще обнимая ее, отстранился и посмотрел на нее. Она была очень бледной, лишь два больших пунцовых пятна горели на ее щеках. Он улыбнулся про себя. Его ухаживание оказалось даже более искусным, чем он подозревал. Поцелуй он ее раньше, и она совершила бы убийство ради него без всякого промедления и убеждений.

— Вы счастливы, Джеффри? — спросила она со все еще закрытыми глазами. — Счастливы с вашими десятью миллионами?

— Невероятно счастлив, — ответил он. — Но вы не рассказали мне, что же изменилось в вашей голове и заставило вас сделать это.

Она улыбнулась.

— Я решилась на это, когда начала чувствовать боль.

— Боль? Какую боль?

— От яда, которым Олив накормила меня во время ланча. Тогда я поняла, что вы убедили ее сделать то, что вам не удалось заставить сделать меня. — Она хихикнула, и в звуке этом прозвучал сарказм. — Тогда я перестала чувствовать, что Олив моя сестра. Я вспомнила, что вы хотели заставить меня сделать. Столкнуть ее с балкона. И вот я сделала это.

Смешок издевательский, дьявольский раздался снова. Затем он прервался, и девушка повисла смертельным грузом в его руках.

Полиция Тенбери, прибывшая, чтобы осмотреть труп, обнаружила два. А также гостя по имени Джеффри Грейн, который не в состоянии был ничего объяснить, а лишь что-то бормотал и тупо глядел перед собой. Помешался, решили они. От горя.