Искатель, 2000 №9

НОВЫЕ ИМЕНА

Садовников Георгий

Родился в 1932 году в Казани. Окончил суворовское училище, педагогический институт, работал в вечерней школе и на телевидении. С 1962 года — член Союза писателей. Автор книг: «Суета сует», «Славный дождливый день», «Колобок по имени Фаянсов», «Продавец приключений», «Похищение продавца приключений», «Спаситель океана», «Пешком над облаками» и др. По его повести «Большая перемена» снят телевизионный фильм с одноименным названием. Живет в Москве.

— Коллеги! Я оторвал вас от вашей любимой оперативной работы, чтобы сообщить о чрезвычайнейшем происшествии мирового масштаба! — произнес полковник Степанов, испытующе вглядываясь в лица сотрудников своего отдела.

Подчиненные расселись перед ним на суровых казенных стульях, будто присмиревшие дети. Они напряженно смотрели в рот своему учителю и шефу, впитывая каждое его слово. И лишь на тонких бледных губах подполковника Лаптева змеилась обычная скептическая усмешка. Заместитель начальника отдела уже заранее счел все, что будет им, Степановым, сказано, полнейшим вздором.

Полковник добродушно улыбнулся им, и, снова посерьезнев, продолжил:

— Итак, только что по всем возможным и невозможным каналам связи мы получили информацию, равную по убойной силе взрыву водородной бомбы. Десять минут назад, когда весь персонал парижского Лувра беспечно удалился на ланч или, если угодно, на сиесту, по-нашему, по-простому, — на обеденный перерыв, в этом парижском Лувре было совершено дерзкое ограбление. Кто-то похитил знаменитый портрет Моны Лизы. Она же Джоконда!

Рядовые оперативники и впрямь были поражены, точно перед их мысленным взором в эпицентре комнаты взорвалась ядерная бомба. И только Лаптев по-прежнему был верен себе.

— Но позвольте, позвольте! — заговорил он оскорбленно, словно его намеренно вводили в заблуждение. — Разве Лиза и эта Джа… черт, сломаешь язык… Разве они не два отдельных лица? — Его усмешка из скептической превратилась в ироническую.

— Джоконда — фамилия потерпевшей. Она была его третьей женой, — спокойно пояснил Степанов.

— Вот именно, третьей! — воскликнул Лаптев, ловя Степанова на слове. — А куда, интересно, делись две первые? — потребовал он ответа, забыв, что перед ним не подследственный, а его прямой начальник.

— К счастью, подполковник, для этих женщин, они к данному событию не имеют ни малейшего отношения, — терпеливо ответил начальник отдела.

— Я, полковник, остаюсь при своем мнении, — упрямо пробурчал Лаптев.

К этому времени отдел пришел в себя, и кабинет начальника огласился недоуменными восклицаниями:

— Товарищ полковник! Как же так?! У них там сигнализация — не сядет и комар!

— И стеклянный экран — не пробьешь из пушки!

— Да, это, несомненно, ограбление века, — подтвердил Степанов, раскрывший за долгие годы сыскной службы тьму всевозможных крупных преступлений. Мелкие в счет не шли.

— Товарищ полковник, я с вами категорически не согласен! — смело, невзирая на всемирный авторитет бывалого сыщика, возразил молодой лейтенант Телков. — Лично я считаю это преступление ограблением тысячелетия.

Все остолбенели, пораженные дерзостью еще зеленого оперативника.

— Что ж, Телков, вы мыслите масштабно. Я с вами согласен, — подумав, произнес Степанов в глубокой тишине. — Тем значительнее, коллеги, наша задача.

— Разве нам… неужели мы? — заволновались его подчиненные, не веря своим ушам. Неужто их пошлют в Париж, где следы преступления несомненно приведут сперва на Монмартр, затем в собор Нотр-Дам и, конечно же, на Эйфелеву башню. Это в первой половине дня. А в обед — в шикарный ресторан «Максим», вечером — в несравненное варьете «Мулен Руж». К тому же во французской столице тысячи маленьких уютных кафе, и в каждое ведет искомый след. В таких кафе, сказывают, хорошо заниматься расследованием по утрам, за чашечкой кофе с круассаном…

— Вы не ослышались, — улыбнулся полковник. — ООН и все выдающиеся деятели мировой культуры уже обратились в наш прославленный отдел. Они убедительно просят найти украденный портрет и вернуть человечеству его самое бесценное достояние!

— Что эти умники себе позволяют? Мы — отдел по расследованию убийств, а не какой-нибудь фонд культуры! — возмутился Лаптев.

— Похищение Джоконды то же убийство. К тому же с отягчающими обстоятельствами! — возразил Степанов.

— Товарищ полковник, когда вылетаем? А смокинги с собою брать? — возбужденно заговорили оперативники, вскакивая со своих мест.

Один Лаптев как бы остался в стороне, сидел, точно надувшийся сыч. Видно, не простил полковнику двух первых жен флорентийского купца Франческо ди Бартоломео Джокондо.

— Коллеги, я должен вас разочаровать, — вздохнув, произнес Степанов. — Преступника или целую преступную банду мы будем искать у нас, в Москве! Он или они, безусловно. Вместе с портретом!

«Ну, то, что его мысль порой закладывает самые диковинные виражи, это известно всем. Но загнуть такое?!» — ошеломленно подумали оперативники, на время онемев.

Однако не все. Лейтенант Телков по молодости лет дар речи сохранил и вновь ввязался в спор с начальством.

— Товарищ полковник, если это так, — начал он, ставя под сомнение сказанное Степановым, — то каким, интересно, образом он или они успели за пятнадцать минут очутиться в Москве? Может, вы не знаете, но такой способ передвижения еще не изобрели… Сергей Максимович, да вы не расстраивайтесь! Нельзя же знать все, — подбодрил юный нахал своего видавшего виды шефа.

— Вот именно! — встрепенувшись, подхватил Лаптев.

— Не волнуйтесь, лейтенант, я знаю и это, — добродушно заверил полковник. — То, что похититель или похитители уже в Москве, у нас под носом, действительно похоже на фантастику. А я, как и вы, Телков, В фантастику не верю. Однако ничего не поделаешь, интуиция мне подсказывает: они здесь! И утверждает сие довольно убежденно.

Перед легендарной интуицией Степанова все отступали, даже он сам. Так было и сейчас. Удостоверившись в этом, полковник перешел к делу.

— Тогда прямо со следующей минуты, — сказал он, взглянув на часы, — мы приступаем к поискам грабителей и портрета. И начнем с коллекционеров. Вы должны выявить всех собирателей живописи. Ибо заказчик этого ограбления несомненно из их числа… Итак, все за работу! А вас, Телков, прошу задержаться. У меня к вам особый разговор.

«Хочет, наверное, взгреть. За то, что я дважды полез со своими возражениями и тем самым покусился на его гигантский авторитет», — уныло подумал Телков.

Кабинет быстро опустел. Рядовые оперативники не мешкая отправились на поиски коллекционеров. Лаптев ушел к себе, небось сел писать очередной рапорт на Степанова, который, по его мнению, непрерывно попирал самые святые законы оперативно-розыскной службы. И он, Телков, остался один-одинешенек перед начальником отдела.

— Сынок, — вдруг задушевно произнес полковник, выходя из-за своего воспетого журналистами письменного стола. — На тебя я возлагаю особые надежды.

— Сергей Максимыч, вы не обиделись?! Вы даже в меня верите?! Да я… да я… — захлебнулся от радости молодой опер.

— Послушай, малыш, что я скажу, — остановил Степанов его восторги. — Сейчас ты пойдешь домой. Не поедешь, а именно пойдешь на своих двоих. И не спеши. Тебя жена ждет?

— Она сама еще на работе. Моя Люся — бухгалтер! — ответил Телков, гордясь своей супругой.

— Тем лучше. Значит, одному тебе дома нечего делать. Поэтому просто шляйся по улицам и переулкам. Тащись бесцельно, глазей на рекламы и прочую ерунду. Словом, лови ворон, раззявив рот, как говорят в народе. Думай о чем угодно, только не о службе. О ней будем думать мы, все остальные. А ты себе скажи: ну ее к лешему, все равно нам его или их никогда не найти, побью-ка я баклуши. И беззаботно махни рукой… Учтите, лейтенант, вы должны скрупулезно придерживаться моей инструкции, — закончил Степанов, вдруг перейдя на официальный тон.

— И что дальше? — поторопил его Телков, он уже рвался в бой.

— А дальше, если тебе повезет, ты найдешь преступника, — сказал Степанов.

«Значит, он все-таки решил мне отомстить, наш благородный и справедливый Сергей Максимыч. Унизить так, чтобы потом надо мной потешался весь отдел, — с горечью подумал Телков. — Чем же еще иначе объяснить этакое дурацкое поручение? А перед тем доставил себе удовольствие, всласть поиздевался: «Сынок, на тебя я возлагаю особые надежды» — мысленно передразнил молодой опер. — А я, простак, развесил уши. Как же, оказали такое доверие: шляться по улицам. Когда коллеги уже наверняка роют землю: звонят, выясняют, вот-вот пойдут по адресам».

— Товарищ полковник, я сейчас не могу. Мне нужно закончить отчет по убийству домашнего крокодила, — сказал Телков, пытаясь ускользнуть от каверзной ловушки.

— Лейтенант, это приказ! Выполняйте! — строго прикрикнул начальник отдела.

И Телков, выполняя приказ, побрел по улицам Москвы. При этом он дисциплинированно гнал из головы все мысли, связанные с ограблением в Лувре. Но те не отставали, роились над ним, пытались вернуться в голову, будто пчелы в родимый улей. И особенно не давала покоя одна, маленькая, но очень настырная, так и подзуживала его: «А какая она из себя, украденная Мона Лиза, то есть Джоконда? Ты помнишь? Ты ведь несомненно видел ее, и не раз, поскольку этот портрет — мировой шедевр. Ну-ка, вспомни!» «Ничего не поделаешь, видно, придется вспомнить, — наконец сдался Телков. — Иначе эта мысль не даст мне житья. Наверно, я не очень нарушу приказ, если вспомню так, словно похищения еще не было и портрет по-прежнему находится в музее».

В его памяти замелькали портреты женщин, и первым вспомнилось изображение темноглазой дамы с пышной прической. Он тогда, следуя мимо портрета, придержал шаг и даже удивленно воскликнул: «Люсь, а ты как здесь оказалась?!» До того эта особа походила на его жену. Разумеется, он сразу же понял, что перед ним всего-навсего портрет и что нарисованная дама, судя по одежде, из прошлых веков. Его потянуло к картине, захотелось прочесть кто она, эта женщина, похожая на его Люсю, да не было ни секундочки времени. В каком-то из репинских залов встречались преступники, и он заспешил туда… Однако этот портрет не мог быть Джокондой. Он висел в Москве, в Третьяковской галерее. Номер зала два или три…

За этим изображением последовали другие, но которое из них принадлежит Моне Лизе, он так толком и не определил.

Телков тащился через центр города, глазея, согласно инструкции, на всякую ерунду и ловя ворон. «Коллеги небось разъехались по установленным адресам, а я тут хожу дурак дураком», — думал он с мучительной завистью. С начала его бесцельных блужданий минуло три часа, и, как и следовало ожидать, они протянулись совершенно впустую. Наверно, теперь он свободен и вправе отправиться домой, к Люсе. Она пришла с работы и в эту минуту жарит его любимые кабачки. Их упоительный аромат Телков чувствовал за версту. И все же для полной очистки совести исполнительный лейтенант свернул в еще один узкий и кривой переулок, который так и назывался без особых премудростей: Кривым.

В переулке было безлюдно. Можно подумать, прохожие ушли на другую улицу, говоря: «Глаза бы мои не видели такого бездельника». Телков слышал только перестук собственных каблуков. Поэтому, когда из-за очередного переулочного поворота навстречу ему вывернул человек, Телков невольно вздрогнул. И тут же узнал в одиноком пешеходе квартирного вора по кличке Клизма, известного в милицейских и уголовных кругах своим невероятным невезением. Этот домушник почти не вылезал из тюрем, а выйдя на волю, сразу отхватывал новый срок, попавшись на первой же краже. Но, видать, неудачи, преследовавшие Клизму с садистским упорством, измучили его вконец. Он сдался и, завязав с преступным прошлым, вот уже второй год зарабатывал на хлеб честным трудом — вкалывал грузчиком в большом мебельном магазине. Возможно, судьбу Клизмы изменили другие, неведомые милиции причины. Но в любом случае результат был один — преступник уже не лазил по чужим квартирам. Чему было веское подтверждение — он все это время оставался на свободе.

А сейчас бывший вор тащил на манер чемодана какой-то прямоугольный предмет, укутанный в газеты и перевязанный бельевой веревкой. Ноша была громоздка и тяжела, Клизма кренился на левый бок, подтягивал ее к подмышке.

Телков приветливо улыбнулся гражданину, сумевшему найти в себе силы и встать на праведный путь. Но Клизма истолковал его доброе чувство совершенно превратно и с воплем «падла буду, это мент!» бросил багаж и пустился наутек.

«Ох уж эти неискоренимые воровские рефлексы», — добродушно усмехнулся Телков и устремился вдогонку, весело восклицая:

— Вы угадали! Я — милиционер! Но меня вам не нужно бояться! Я вас не подозреваю.

Но куда там! Этот чудак только прибавил прыти. Конечно, будь он преступником, объявленным в розыск, молодой спортивный опер настиг бы его уже на первых метрах дистанции. Но Клизма ныне был законопослушным товарищем, и лишенный стимула Телков отстал от беглеца. К тому же тот бежал на удивление умело: со старта — мелким ударным шагом, затем, набравши скорость, перешел на широкий маховой, словно на стометровке. Размах ног у этого тощего долговязого мужчины был поразительным. И вскоре его топот затих в глухих извивах переулка.

Дивясь спринтерским навыкам Клизмы, Телков вернулся к брошенному предмету и присел перед ним на корточки. От частого соприкосновения с шершавым асфальтом газеты на нижней стороне упаковки кое-где превратились в лохмотья. Из дыр в глаза оперу тускло поблескивало что-то бронзовое, а может, и золотое. Под слоем газет несомненно таилось нечто ценное. Возможно, редчайший антиквариат. В чуткий сыщицкий нос Телкова ударил едкий запах криминала. Лейтенант решительно освободил загадочный вещдок пока еще неизвестного преступления от веревок и газет. «А газетки-то все спортивные», — походя зафиксировал Телков и переключился на содержимое свертка. Его взору открылся портрет гражданки лет двадцати восьми — тридцати. Скрестив под грудью красивые ухоженные руки, она таинственно улыбалась ему, Телкову, как бы спрашивая: «Ну что, лейтенант? Ты меня вспомнил?»

— Точно! Вспомнил! — воскликнул вслух Телков.

Это была она, Лиза по фамилии Джоконда. Он видел ее на плитке шоколада и на Люсином флаконе с шампунем. Да и где только не видел! Даже на пачке со стиральным порошком.

Он смотрел на Лизу и не верил своим глазам. Украденный портрет — самый обалденный шедевр мировой культуры — и где? Вдали от Парижа, в зачуханном Кривом переулке! А кто его спер, сотворив тем самым ограбление тысячелетия? Русский незадачливый вор с унизительной кличкой Клизма! И Телков на миг испытал невольную гордость за родную российскую преступность. Мол, знай наших! Лучшие сыщики Европы и поди уже Америки наверняка сбились с ног, а портрет нашел он, простой лейтенант Телков!

«Но следует быть справедливым, — сказал себе молодой опер. — В эту точку меня привел приказ начальника отдела. Вот кто истинный автор нашей победы, я всего лишь исполнитель… Ай да полковник Степанов! Ай да Сергей Максимыч!»

И Телкову стало стыдно за то, что он было усомнился в нравственной чистоте своего командира и учителя.

— Товарищ полковник, а как вы догадались? Ну, что если я буду шататься по улицам как тунеядец, то обязательно встречу преступника? Лоб в лоб! — выпалил Телков.

Он поймал такси и привез на Петровку свой великолепный трофей. Старый сыщик оказался на месте, все еще мудрил за письменным столом, готовя своим многомиллионным почитателям новый сюрприз. Лейтенант победоносно положил на стол, под нос начальнику, прямо на служебные бумаги, портрет Джоконды и тут же, изнемогая от любопытства, задал этот вопрос.

— Как догадался? — повторил Степанов, разглядывая портрет. — Очень просто, сынок. О чем, малыш, свидетельствует история человечества? Да о том, что в жизни больше везет бездельникам, лодырям. Пока остальные трудятся в поте лица, бездельники нежатся на печи или слоняются по улицам. Но удача чаще липнет именно к их рукам. В народе так и говорят: «Везет дуракам». Вспомни, сынок, в чье ведро угодила волшебница-щука?

— Отъявленного лентяя Емели! — возмущенно ответил Телков.

— Вот я и отправил тебя повалять дурака. И, как видишь, не ошибся.

— Но почему меня? — опешил Телков. — Сергей Максимыч! Я не лодырь! И вроде не дурак. Я провел столько задержаний. И все в одиночку!

— Молодец! — похвалил Степанов. — И тем не менее я подумал, что у тебя безделье будет правдоподобней, чем у других. К тому же ты — человек долга. Будешь придерживаться моих инструкций с точностью до микрона, хотя они явно не вызовут в твоей душе бурного восторга.

— Но одну из них я все же нарушил, — чуть ли не злорадно известил Телков, все еще обиженный выбором командира. — Я все-таки подумал о Джоконде. Старался вспомнить ее лицо.

— Лейтенант, вы приняли верное решение, — сказал полковник, не поведя и бровью. — Это помогло вам установить, что брошенный Клизмой портрет и есть то, что мы ищем. Но, надеюсь, такое больше не повторится и впредь вы будете неукоснительно следовать моим указаниям… А теперь отправляйтесь домой. И передайте мои извинения супруге Люсе. Боюсь, кабачки успели остыть, пока мы с вами охотились за портретом. Утром подумаем, что с ним делать дальше. Все! Вы свободны!

Утром в степановский кабинет сбежался весь отдел. Взбудораженным оперативникам не терпелось поглазеть на прославленную картину и даже потрогать ее руками. Пришел и подполковник Лаптев, пробрюзжал, скользнув по Джоконде всего лишь мимолетным взглядом:

— Это копия. Я тоже так могу нарисовать, только некогда заниматься подобной ерундой.

«Ну, положим, так он ни за что не нарисует, хоть у него и звание подполковника», — убежденно подумал Телков.

— Ваш Клизма кто? Волшебник? Схватил портрет в охапку, сказал какое-нибудь заклинание вроде «энике-бенике» и очутился в Москве? — продолжал Лаптев. — Лейтенант Телков, и тот, может, впервые в жизни высказал на этот счет здравую мысль. Но куда там, мы слушаем чью-то интуицию.

Телков этой ночью почти не спал, проворочался с боку на бок, вспоминая все до мелочей. Эйфория постепенно угасла, на свое прежнее место вернулась та здравая мысль, которую он днем высказал полковнику Степанову и на которую сейчас намекал Лаптев. И впрямь такие чудесные перемещения случаются только в сказках, и то не во всех. Подполковник прав: увы, им досталась копия Джоконды. Надо же такому случиться! Клизма нес ее в тот день и час, когда они рыскали по Москве в поисках оригинала. Более идиотского совпадения, наверно, и не бывает.

— Да и не по зубам жалкому домушнику столь тонкая работа, — разошелся Лаптев, видно, считая, что пробил час его торжества над Степановым. — Ваш Клизма не способен обчистить даже простую квартиру, без хитрых замков и прочей мухретики. А тут Лувр! Картину взял профессионал высшего класса. Доктор их наук! Ваша, полковник, хваленая интуиция обмишурилась, спутала оригинал с какой-то копиюшкой, которой цена — десять рублей… может, двадцать. Кто скажет, что я не прав?

Оперативники удрученно молчали, пряча глаза от Сергея Максимовича Степанова. Все на этот раз скрепя сердце согласились с подполковником Лаптевым.

— И все же не будем торопиться с выводами, — как ни в чем не бывало улыбнулся полковник. — Копия или подлинник — последнее слово скажет экспертиза. Ее мы обязаны провести в любом случае.

Часа через два на Петровку со всех концов Москвы слетелись самые авторитетные эксперты-искусствоведы и азартно взялись за дело. Один из них обмерил каждую линию на портрете складной линейкой, другой выложил из походного рюкзака приборы и произвел химические анализы доски, на которой была написала Джоконда, а также состава красок. Остальные помогали своими мощными теоретическими знаниями — так и сыпали мудреными словами: умбра… кобальт… лессировка… колор… Потом искусствоведы сгрудились в тесный кружок, а придя к общему резюме, поручили самому маститому из них огласить результат экспертизы.

— Подследственный портрет, — начал маститый бархатным профессорским голосом, — как и тот, что похищен из Лувра, был написан в 1503 году. Полностью совпадают и все параметры этих двух портретов. Учитывая сии и другие данные экспертизы, мы пришли к выводу: перед нами, хоть это и кажется совершенно невероятным, если учесть время кражи, так вот, перед нами подлинник Джоконды!

— Все равно все это подозрительно. Еще неизвестно, Джоконда она или еще кто. Говорят, да Винчи взял и вообще-то срисовал с самого себя, — не сдаваясь, пробурчал Лаптев.

— Давайте, подполковник, оставим такие версии нашим ученым гостям. Это их хлеб, — весело предложил Степанов. — А теперь можно позвонить в Лувр, порадовать нашей находкой.

Он набрал номер директора и заговорил в трубку на чистейшем французском языке, поразив искусствоведов изысканным знанием марсельского диалекта. При его-то грубом крестьянском лице.

— Мсье, мне выпала честь сообщить вам приятнейшее известие: мы нашли Мону Лизу! Портрет, как говорится, жив и пребывает в полном здравии, — пошутил полковник с почти гасконским юмором.

Из трубки на весь кабинет разнесся густой баритон директора.

— Мерси, Сергей Максимыч, — ответил француз по-русски. — Не знаю, можно ли считать это удачей. Но мы сейчас стали свидетелями редчайшего явления: вашей ошибки!

— Товарищ полковник никогда не совершает ошибок! — запальчиво выскочил Телков.

— Видимо, это лейтенант Телков — молодая восходящая звезда русского сыска, — угадал директор.

— Я еще не совсем звезда, — смутился Телков, опасливо косясь на своих старших товарищей: не будет потом прохода от их шуток.

— Ничего, станете, — пообещал директор. — Как ваш выдающийся шеф. Но увы, юноша, увы, на сей раз он действительно ошибся! Сегодня утром нам вернули портрет. Как выяснилось, это была не кража, а нечто вроде выездной выставки на дому. Джоконду на время вынес наш старший уборщик. Его больная теща собралась в мир иной, вызвала на дом священника и пожелала бросить последний прощальный взгляд на Мону Лизу. Уборщик не мог отказать умирающей женщине. И, представьте, после этого сеанса теща пошла на поправку. Священнику дали отбой, а зять отнес портрет на место. Словом, счастливый финал!

— Мсье, я должен вас огорчить. Зять вернул подделку, — сочувственно произнес Степанов. — Рядом, со мной наши самые авторитетные искусствоведы. Что ни эксперт, то имя. Да вы их знаете всех! Они установили: подлинник у нас!

— Бонжур, мсье! Это правда! — дружно подтвердили эксперты.

— Нет, дорогой Сергей Максимыч, подлинник у нас. У вас только копия! — засмеялся директор. — Мы не такие уж лопухи, тоже провели экспертизу. Наши не менее авторитетные искусствоведы подтвердили подлинность Джоконды… Кстати, они передают привет своим русским коллегам! (Из трубки донеслись нестройные французские голоса. Не то «уи, уи», не то «уа, уа».) Так вот, добавьте сюда фактор времени, — заливался довольный директор, — ну то, что портрет не мог за считанные минуты очутиться в Москве. Теперь решайте сами: у кого подлинник, у кого копия… Да вы не расстраивайтесь, полковник! У вас еще будет немало побед, и самые яркие впереди! — Попрощавшись, ликующий баритон положил трубку, оставив Степанову и его подчиненным иронические короткие гудки.

— Дожили! Какие-то штатские французишки прищемили нам хвост. А чего еще было ждать при таком-то руководстве, — пробубнил Лаптев.

— Успокойтесь, подполковник, пока мы ничего не проиграли. Мы в начале пути, — сказал Степанов несколько туманно и обратился к экспертам: — Я верю мсье. Однако не сомневаюсь и в правильности вашего резюме. Значит, человечество, само того не зная, обладает двумя подлинниками Джоконды. Вероятно, великий Леонардо, написав Мону Лизу, в том же году повторил портрет. Тютелька в тютельку! Возможно ли такое, почтеннейшие искусствоведы?

— Это исключено! — не задумываясь, отвергли эксперты. — Нельзя повторить портрет, пейзаж или натюрморт с точностью до тютельки. И тем более Джоконду! Расхождения неизбежны! И в параметрах, пусть даже в сотые миллиметра. И в складках платья. И в положении рук. И в таинственной улыбке. В цветовых, наконец, оттенках. А здесь все сошлось! Да, вы абсолютно правы: мировая культура обрела второй подлинник Моны Лизы! Но откуда он взялся? Мы не можем объяснить его происхождения. Наш разум пасует перед этой загадкой!

— Но есть человек, которому известен ответ. Бывший рецидивист — снова не бывший… некто по кличке Клизма. Он же Виктор Алексеевич Душкин, — задумчиво произнес Степанов.

Мелкий жулик Клизма был удостоен высочайшей чести: его объявили во всероссийский розыск. Но корона эта оказалась великой для Клизминой головы, он не проносил ее и единого дня — закоренелого неудачника задержали на Каширском рынке. Важный объект поиска укрылся за торговой палаткой и, ошибочно чувствуя себя в безопасности, тянул из горла дешевое отечественное пиво. Клизму так и доставили в отдел с недопитой бутылкой.

— Ай-яй-яй, Душкин! А на дорогое пиво пожалели денег? — усмехнулся Степанов.

— А где их взять, начальник? Я больше двух косых в руках не держал отродясь. Сейчас и вовсе трепыхаюсь на одну зарплату, — пожаловался Клизма.

— А Джоконда? Тут не тысячи, счет идет на сотни миллионов… Может, и миллиарды, — прикинул полковник. — В японских иенах.

Запущенная физиономия Клизмы вытянулась дыней, но сказал он другое, отводя глаза:

— За копию-то?

— Это был подлинник, — возразил Степанов.

— Ошибаешься, начальник! — повторил Клизма слова директора Лувра. — Настоящая Лизка в луврском музее. Я там ее видел сам, как тебя. Правда, это было давно, — закончил он с грустью.

«Неужто этот человек бывал в Париже?» — удивленно подумал Телков, глядя на его затасканную куртку, бывшую, наверно, в далеком прошлом бежевой, поношенные грязные брюки и видавшие виды бурые кроссовки.

Сам он присутствовал при допросе как главный свидетель.

Итак, посмотрел Телков пристально на Клизму, и ему показалось, будто он видел Душкина раньше, может, задолго до своей милицейской службы, и будто бы в совершенно ином обличии. Но в каком? Этого Телков, хоть убей, не мог припомнить.

— Душкин, Мону Лизу украли. И тот портрет, который был у вас, самый подлинный подлинник. Что установили специалисты, — сказал Степанов с укором.

— Шьешь дело, начальник? Обколешься! — неожиданно нагрубил обычно-то тихий Клизма. — Я тоже смотрю телевизор. Подлинник-то уборщик вернул. Вон как! Твои специалисты — фуфло! У меня была копия! Понял? Копия! И привет!

Что-то неведомое придавало ему уверенность, позволяя считать себя неуязвимым.

— Копия так копия, — вдруг уступил Степанов и как бы невзначай поинтересовался: — И где вы ее взяли?

— В мусорном баке, — не задерживаясь брякнул Клизма и якобы с удовольствием повел рассказ: — Иду, значит, мимо этого бака. Иду культурно. Солнышко светит. Чту УКа. Глядь, а там, посредь отбросов, эта вещь. Никак, думаю, кто-то перебирается на новое место, ну и бросил как лишнее барахло. Все же не увезешь. Верно, начальник? Я поднял, раз ничье, обернул и понес. А тут этот мент. — Он кивнул на Телкова. — Извиняюсь, работник правоохранительных органов. Он хоть и в пиджаке, но я ментов… работников то есть, чую за километр. Я по привычке и чесанул. Виноват. Хотя все было по закону.

— Да, паниковали вы зря, — согласился Степанов. — Но, допустим, лейтенант Телков в тот час пошел домой другой дорогой. Перед вами свободный путь. Вы взяли картину и понесли. Куда? К кому?

— К кому же еще? К этому… коллекционеру. Мне-то она на хрен… Э, что это я?! Путаю все. Путаю, начальник. Не знаю я никаких коллекционеров! В жизни не видал ни одного коллекционера! Не сойти мне с этого стула! — проговорившись, поклялся Клизма. — Я ведь что? Понес портрет домой. Дай, думаю, повешу в своей комнатешке. Хоть он и копия. Я, начальник, такой человек: люблю красоту. Особенно картинки!

— Потому-то, Душкин, вас сразу и ловят. Не умеете вы лгать. Бездарный вы, Клизма, преступник! — пренебрежительно произнес Степанов.

— Я бездарный?! Да я сотворил такое! Скажу — у вас глаза полезут на лоб. Вы тут попадаете все, будто от высшей меры! — уязвленно ляпнул Клизма и сейчас же расстроился: — Ну что это сегодня со мной? Опять шучу. Ты мне, начальник, не верь. Меня небось укусила какая-то муха. Точно муха! И я острю, острю!

— Вот и славно. Выдайте нам что-нибудь еще этакое остроумное, — попросил Степанов. — Например, фамилию и адрес коллекционера, к которому вы направлялись. Видать, редкий чудак. Обычно собирают подлинники. Он коллекционирует копии… Ну, ну, Душкин, смелее! Выкладывайте, коль уж проговорились.

— Это для меня, начальник, полная темь. Кто он и где живет. Знал бы, тебе бы, начальник, сказал как своему. Не выйти мне из этого кабинета! — заверил Клизма, зрачки его бегали туда-сюда.

— Вот те на! Как же вы тогда собирались продать свою находку, если не знаете кто он и где его искать? — будто бы удивился Степанов.

— А он мне звякнул сам: дескать, сегодня приходи туда-то и тогда-то. И так каждый раз. Он звонит, я прихожу. У нас с ним дела: то да се, что-то достать в магазине. По дешевке. Рамки для картин, какую-нибудь мебелишку. Так и теперь, он позвонил, я пошел. По дороге глянь: портрет! Вот думаю, ему и толкну. Это совпадение, начальник! Клянусь! — И Клизма неумело перекрестился, ткнув перстами сначала в правое плечо, затем в лоб.

— Но при встрече вы как-то его называли. Скажем, Иван Иваныч, — предположил Степанов.

— Точно! — воскликнул Клизма и, подавшись к Степанову, зашептал, словно таясь от Телкова: — Верняк, его зовут по-другому. Это имя — полная туфта.

— И как он выглядит, наш условный Иван Иваныч? — спросил полковник, поражая Телкова своим терпением.

«Клизма бессовестно врет и сейчас снова соврет», — уныло подумал лейтенант.

— Как выглядит?.. Он… маленький… толстый… как шар. Волосы?.. Волосы… Густые… Во! Черные, — сочинил Клизма на ходу и, прочтя на лице Телкова его чувства, прямо для него добавил: — Честное слово!

— В нем нет надобности. Мы вам верим, — сказал полковник. — Можете идти. Вы, Душкин, свободны!

— Разыгрываешь, начальник, — не поверил Клизма.

То же самое решил и Телков.

— Ступайте, пока я не передумал, — проворчал Степанов, придвигая на край стола видать давно подписанный пропуск.

Телков и не заметил, когда он поставил подпись.

Клизма хлебнул из бутылки пива, чтобы привести себя в чувство, схватил листок и вылетел за дверь.

Онемевший было Телков снова обрел дар речи и воскликнул с горестным упреком:

— Товарищ полковник, он же все наврал!

— Душкин сам правды не откроет. Хоть допрашивай целый год. Видно, за этим подлинником стоит что-то очень серьезное. А держать его дольше у нас нет ни малейших оснований. Он нашел вторую Джоконду в куче мусора, и попробуй докажи, что это не так. К тому же до сих пор никто не заявил о пропаже. Можно подумать, этот портрет и впрямь ничей. Поэтому мы пойдем другим путем. Установим за Душкиным наблюдение.

— И он приведет нас к разгадке! — подхватил смышленый молодой опер и повеселел.

— Не будем обольщаться быстрым успехом, — предостерег Степанов своего питомца. — Поищем-ка одновременно весьма странного коллекционера. Несомненно, он — голова в этой таинственной истории. Душкин не больше чем исполнитель. Покрутимся среди художников, особенно среди тех, кто кормится копиями. Лично вы, лейтенант, пошуруйте на диких рынках. В Измайлово, на Старом Арбате… Владей вы красками и кистями… и чем еще малюют?., вам было бы легче. Но… — Степанов окинул подчиненного оценивающим взглядом и скептически вздохнул.

«Сергей Максимыч, как всегда, прав», — уныло размышлял Телков, усевшись за свой скромный письменный стол в не менее скромной комнатке, которую делил с другим оперативником. Имей он в среде художников хотя бы тонюсенькие связи, все было бы и впрямь попроще. С кем-то встретился, кому-то позвонил, ля-ля — и, глядишь, что-то нащупал. Но кто скажет чужому человеку, к тому же милиционеру?.. Был у него знакомый живописец, да и того убил матерый киллер, вообразив, будто тот о нем знает все.

Сам Телков баловался кисточкой и акварелью только в далеком детстве. Тогда ему на день рождения подарили коробочку красок. Один рисунок он помнит и сейчас. На нем корявый деревянный домик с кривой трубой. Из трубы валит дым. Мимо ворот катит грузовик на двух неровных колесах. За ним, переставляя ноги-спички идет соседка тетя Маня, несет, растопырив спички же руки, ведра с картошкой. Будет торговать на базаре. У тети Мани круглое лицо, рот от уха до уха, морковка-рот, вместо глаз — пара жирных точек. То, что это соседка, знал лишь он, автор рисунка.

«Стоп! — скомандовал себе Телков. — Ведь есть же у художников такое течение, ну, может, узенький ручеек, но оно есть точно. Его сторонники подражают малым детишкам».

Он вспомнил репортаж с выставки, виденный им по телевизору. Все стены зала были увешаны картинками, похожими на те, что рисовал ребенком он, Телков. Тут же топтались их создатели, и не какие-нибудь нахальные юнцы, которым только бы повыпендриваться перед публикой, а солидные бородатые дяди и строгие тети в очках, похожие на завучей.

«Истинная живопись, — помнится, пояснял самый седой из бородачей, — существует только в восприятии младенца, чей девственно чистый вкус еще не отравлен ложными искусами. Подражая детям, мы сами остаемся детьми. Мы все Питеры Пенны! Наше течение так и называется…»

Седой произнес какой-то термин… не то «детизм», не то что-то другое, но с тем же смыслом.

«Может «киндеризм»? От немецкого слова «киндер», то есть «дитя»? — предположил Телков, учивший в школе немецкий язык, и спросил себя: — Почему бы тебе, братец, не тряхнуть стариной? Не изобразить что-нибудь этакое, в стиле «киндеризма»?»

Он принял свое предложение и, не откладывая его на завтра или послезавтра, отправился к начальнику отдела. У Степанова, как у многоопытного сыщика, под рукой было все что угодно, порой самые неожиданные предметы. Сергей Максимович сунул руку под стол, будто в волшебный мешок, и, ни о чем не спрашивая, протянул Телкову несколько листов ватмана и акварельные краски.

— Что не продашь, подаришь мне, — вот и все, что сказал его наставник.

— Смеетесь, Сергей Максимыч? — спросил Телков.

— Я не шучу, — ответил полковник и погрузился в разработку какой-то очередной операции.

Телков вернулся в свою комнату и тоже начал творить. На первом листе он нарисовал кособокий дом с кривой трубой и вылезающей из нее пружиной дыма, машину — грузовик на двух неровных колесах и тетю Маню с ведрами в растопыренных спичечных руках. На втором изобразил тот же дом и маму Наталью Петровну с хворостиной, которой она гнала за ворота разбойного соседского кота с треугольными лапами и телом гусеницы. «Копии», — невольно улыбнулся Телков. И на третьем листе накатал нечто новое — по той же старой улице пустил убегающего преступника и преследующего милиционера. Потом подумал и для пущей актуальности поместил в небе над домом, преступником и милиционером связку летящих пузатых ракет с надписью: «Зенитно-ракетный комплекс С-300». Внизу под всеми картинками он поставил автограф: «В. Телков — 2000 г.». Как поступают все художники. На все это у него ушло полчаса.

Затем лейтенант достал из стола картонную папку с типографской надписью «Дело №…» сложил в нее рисунки, поставил на папке цифру 1 и поспешил на Арбат.

В начале Арбата Телков завернул в овощной магазин, купил у грузчиков за пять рублей ящик из-под консервных банок и втиснулся в торговый ряд живописцев, графиков и умельцев со всякими художественными поделками, найдя зазор между абстракционистом и пейзажистом. Те в это время обсуждали весть о появлении второй подлинной Джоконды.

— И откуда она взялась? — гадал абстракционист. — Взялась же откуда-то! Ядрена вошь!

— Не иначе это штучки масонов, — глубокомысленно отвечал пейзажист.

— Ничего, мужики, скоро тайна будет раскрыта. За нее взялись толковые люди, — сказал Телков, раскладывая рисунки на перевернутом ящике, точно на прилавке.

— И ты эту… ну, это надеешься продать? Где сперто? В детском саду? А может, в яслях? — усмехнулись художники.

— Не спер, нарисовал лично сам, — самолюбиво возразил Телков. — Я — киндерист!

— Ишь ты, сейчас кого только нет, а вот о таких не слыхали, — озадаченно признались художники.

Ага, он признан своим! Теперь можно и подкатиться с вопросом. Телков прикинул, как это сделать половчей. Но тут его отвлекли: перед его прилавком остановились двое — высокий поджарый мужчина с седой короткой прической и сухощавая дама с моложавым лицом и тоже серебристыми буклями. «Эти люди принимают душ как минимум два раза в сутки, — сказал себе Телков. — Вывод: они американцы».

Мужчина обвел его рисунки цепким взглядом. Лицо его оживилось, он указал своей спутнице на картинку с преступником, милиционером и летящим «С-300» и что-то произнес, несомненно на английском языке.

— Уж как получилось, — сказал Телков, разводя руками.

— Мой спутник… хочет это купить. Спрашивать цена, — перевела дама, тщательно подбирая слова.

А мужчина уже вытащил из внутреннего кармана серого пиджака черный кожаный бумажник.

— Он что? Серьезно? — все равно не поверил Телков.

— Ему нравятся эти человеки. Колени назад, — улыбнулась дама, ткнув пальцем в преступника и милиционера.

Мужчина достал из бумажника несколько зеленых купюр и протянул Телкову.

— Тысяча долларов, да? — снова перевела дама.

— Пусть уберет! — завопил Телков, защищаясь ладонями от денег. — Я нарисовал за пять минут! Если ему и вправду нравится, пусть берет так! Я нарисую еще!

— Требуй полторы! У них баксов, хоть мети метлой, — зашептали с двух сторон пейзажист и абстракционист.

«А почему бы и не взять? — вдруг передумал Телков. — Не себе же! Отделу нужен новый компьютер. Пусть это будет как бы гуманитарная помощь от США. А мой рисунок как бы подарком от нашего отдела».

— О’кей! — сказал он по-американски. — Так и быть, я согласен.

Они произвели обмен: американец забрал рисунок, а Телков, не считая, сунул доллары в карман.

Иностранцы пошли своей дорогой, а Телков наконец-то подступил к почему-то заскучавшим художникам.

— Не горюйте! Мне просто повезло. Как говорил мой учитель: «Жизнь человека — цепь случайностей», — процитировал он Степанова, умолчав о второй части его изречения, оно звучало так: «…которые создает он сам». — Ну его, киндеризм! Он не кормит. Займусь-ка я копиизмом, — продолжал Телков. — Ходит слух, будто в городе завелся чудак, который коллекционирует копии. Вы что-нибудь знаете, мужики?

— Я слышу впервые и сомневаюсь, чтобы кто-то платил за копии из своего кармана? Такого не найдешь! Будь он хоть сто раз чудак или двести, — отмахнулся пейзажист.

— Не скажи, — возразил абстракционист. — Помнишь, тут ошивался один писатель, фантаст? Он еще искал, кто напишет копию Перова? Ну, его «Охотников»? Ты еще послал подальше.

— Он давал мало бабок, — сердито сказал пейзажист. — Будто плюнул в рыло!

— Я согласен на все! Как его найти? — загорелся Телков.

— Он показывал свою книгу, завлекал. Фамилию я не запомнил. Ясно, не Толстой. А книга называется «Монстры с…» с чего-то. Вобщем, с какой-то планеты, — почти брезгливо произнес пейзажист.

— Не то с Плутона, а то ли с Юпитера, — припомнил абстракционист. — Посмотри на книжных лотках. Там всяких монстров навалом.

Монстры слетелись на лотки со всех сторон, начиная с доисторической Земли и кончая самыми отдаленными звездами. Водились они и на Плутоне. Поселил их там писатель Юрий Маркизов. С яркой лакированной обложки скалили клыки. Полуобнаженные мускулистые нелюди угрожали Телкову гранатометами и лазерными мечами.

На кнопку звонка нажал сам полковник. Телков стоял рядом, точно ассистент. В ответ на электрическую трель из глубины квартиры прошлепали разношенные домашние тапочки и к смотровому глазку приник чей-то внимательный зрачок. Степанов и Телков невольно приосанились, будто перед объективом фотокамеры.

— Минуточку терпения, почтеннейший Сергей Максимыч, — послышался из-за двери благодушный мужской голос.

— Ничего себе, товарищ полковник! Ему откуда-то известно, ну, что мы должны прийти, — ошеломленно прошептал Телков.

Степанов промолчал. Однако сурово нахмурил брови.

За стальной дверью, обтянутой коричневым дерматином, поочередно лязгнули два замка, звякнула металлическая цепочка, дверь широко распахнулась, и перед сыщиками предстал человек, совершенно не похожий на Ивана Иваныча, описанного Клизмой. Это был рослый, грузный мужчина, не шар, а гора. Его могучий живот был туго обтянут вельветовой курткой. Обширную лысину обрамляла рыжая бахрома. Под левым глазом багровел синяк. Он казался совершенно чужеродным на холеном, омытом дорогими одеколонами лице писателя. Ну, словно бомж в своей рванине, нахально усевшийся за изысканный ресторанный стол.

— Юрий Вадимович Маркизов? — вежливо проверил полковник.

— Он самый, товарищ Степанов! Или господин? Извиняюсь, не знаю, как обращаются у вас в милиции, — жизнерадостно откликнулся Маркизов.

— Юрий Вадимыч, вы нас ждали? — спросил Степанов напрямик.

— Что вы?! Что вы?! — Маркизов даже замахал на полковника руками. — Откуда же мне было знать, что вы вот так запросто? — И тут же его осенило: — А-а, почему я вас назвал по фамилии, имени да по отчеству? Ах, Сергей Максимыч, Сергей Максимыч! Да кто же вас не знает?! Великого разгадывателя запутанных загадок! Я как только глянул в глазок, так сразу же и обомлел. Вы — собственной персоной! Да вас на моем месте узнала бы любая собака! — счастливо засмеялся фантаст.

— Пожалуй, вы правы, — недовольно пробормотал полковник. — Со мной лейтенант Телков.

— Как же, наслышан. С ним вы брали снежного человека и распутали тайну ящера Несси, — обрадовался Маркизов.

— Осторожно, не вскружите голову лейтенанту. Ему еще расти, набираться опыта, — предупредил Степанов.

«Кто-кто, а Сергей Максимыч не даст мне зазнаться, задрать нос», — благодарно подумал Телков.

— Господин Маркизов, мы к вам, так сказать, на экскурсию. Прослышали о вашей коллекции копий и захотели посмотреть, — сказал Степанов.

— Вы мне льстите! — воскликнул Маркизов. — Я ведь свое собрание не афиширую. Да и кому оно интересно?! Копия все равно копия, кто бы ее ни написал…. Что же я вас держу в дверях? Милости просим! Входите! — Он повел сыщиков по коридору, говоря: — На подлинники денег нет, хотя вроде бы издаюсь довольно часто. А живопись люблю, аж сжимается все в душе. Вот и начал собирать копии, на безрыбье, как гласит поговорка, и рак рыба. А теперь не могу остановиться, обуздать страсть. И собираю, собираю… Вы — первые мои экскурсанты. И какие! Кому скажи — не поверят. Мол, фантазирую, как всегда.

«Полнота его позднего происхождения. Так толстеют те, кто резко бросает спорт, — подумал Телков, глядя на пластичные движения тяжеловесного Маркизова. — Может, он вспомнил прошлое и снова начал баловаться на ринге? С такими же, как сам? Тогда это объясняет синяк».

— Юрий Вадимыч, вы когда-нибудь занимались боксом? — спросил Телков, проверяя свои догадки.

— Судьба миловала, отродясь не брал в руки перчатки. Боксерские, разумеется, — весело сказал писатель. — Понимаю, юноша, вас заинтриговал мой фингал. Нет, у него вполне прозаическое происхождение. Днями отключили свет, и я впотьмах наткнулся на угол тумбочки, искал фонарь. В результате обрел два фонаря.

Так, безумолчно болтая, он провел своих экскурсантов в большую комнату, где три стены были увешаны картинами в позолоченных рамках, четвертая плотно заставлена книжными полками.

Телков впервые видел живого писателя, пусть и фантаста. Не удержавшись, он восхищенно спросил:

— И это все сочинили вы?!

— К сожалению, не все. С «Дон Кихотом» и «Анной Карениной» мне не повезло. Меня опередили, — и Маркизов подмигнул Степанову.

— Лейтенант любит прикидываться наивным. Поэтому держите с ним ухо востро, — сказал полковник, бросив Телкову выразительный взгляд.

Тот и сам уже понял свою оплошность, присмотревшись к корешкам книг, и теперь старался изо всех сил не покраснеть, не подвести начальника.

— Спасибо за предупреждение, — с улыбкой поблагодарил писатель. — Однако на полках немало и моих книг. Фантастика сейчас нарасхват. Сергей Максимыч, признайтесь! Вы, небось, тоже поклонник этого жанра? Должны, должны его любить. Воображение у вас так и бьет фонтаном!

— Не угадали, — вздохнул Степанов. — Я замшелый реалист. Мне подавай стопроцентные факты! Так что с воображением у меня полные нелады. Скуден.

— Не прибедняйтесь! — Маркизов шутливо погрозил полковнику пальцем. — Прежде чем выследить и арестовать снежного человека йети его следовало во-о-бра-зить!.. Признаться, мы — писатели-фантасты с трепетом следим за каждым вашим шагом. Бывает, придумаешь что-нибудь этакое совершенно фантастическое, и тут же тебя прошибает холодный пот: а вдруг, пока ты выводил последнюю строчку, полковник Степанов уже обнаружил, что э т о за существо на самом деле, задержал и доставил на Петровку!

— Мои успехи весьма преувеличены, — с горечью усмехнулся Степанов. — Йети в тот же день сбежал из камеры предварительного заключения. И пропал, словно его не было. Попробуй теперь докажи, что он существует, если у него не успели снять отпечатки пальцев. А ящер Несси и вовсе оказался самозванцем.

— Значит, вы не так опасны, как вас малюют. — Маркизов с облегчением вздохнул.

Во взгляде его, брошенном на Степанова, появилось некоторое пренебрежение.

«И этот попался! Его тоже, как и многих, ввело в заблуждение грубое крестьянское лицо моего шефа», — отметил Телков в уме.

— Но мы отвлеклись. Моя коллекция перед вами. Угощайтесь! — сказал он будто бы с иронией, но в словах его прозвучала плохо скрытое тщеславие. Он гордился собранием копий.

Телков повернул голову и, не удержавшись, вскрикнул:

— Это она!

Перед ним висел тот самый портрет дамы, вылитой его Люси, который он видел в Третьяковке, следуя на задание в репинский зал.

— Да, это мадам Струйская, — с нежностью произнес Маркизов. — Воспетая великим Пушкиным. «Ее глаза — как два тумана… Ее глаза — как два обмана…» — прочитал он, блаженно прикрыв глаза.

«Прямо о Люсе. Особенно, когда она тобой недовольна, но пока это держит в себе», — поразился Телков.

— Сии замечательные строки принадлежат другому поэту, Николаю Заболоцкому, — рассеянно возразил Степанов, разглядывая картины.

— А вы утверждали, мол, вас не следует опасаться. Вон как вы меня припечатали, — с кислой улыбкой упрекнул Маркизов.

— Случайное совпадение, — пробормотал полковник, не отрываясь от своего занятия. — Шел осмотр места преступления, уж не помню где, пока техники снимали отпечатки, я открыл лежавшую на подоконнике книгу, разумеется, обмотав кисть руки носовым платком. Это был томик Заболоцкого. Открыл наугад и попал именно на стихотворение, посвященное Александре Петровне Струйской, урожденной Озеровой… Копия выполнена превосходно. Есть и другие — не отличишь от оригинала… А может, они — оригиналы? А, Юрий Вадимыч? — будто не придавая значения своим словам, по-прежнему увлеченно созерцая картины, пробасил Степанов.

— Оригиналы, дорогой Сергей Максимыч, в своих родных музеях, где им положено быть, — назидательно ответил Маркизов. — Впрочем, вам несложно проверить.

— Уже проверили, — как о чем-то неважном и скучном вскользь известил полковник и вернулся к главной теме, сказав с легким укором: — Но в вашем собрании, вы уж не обижайтесь, больше откровенной халтуры.

Великолепные копии и впрямь перемежались с топорной работой. Среди неудачных Телков обнаружил и «Охотников» Перова. А рядом блистал портрет Мусоргского, такой же, как в репинском зале, — халат, распухший красноватый нос…

— Хорошая копия тоже стоит денег. И потому каждый заказ зависел от содержания моего кошелька. На данный момент. А хотелось обрести копию, хоть ты тресни. Я — фанатик! Вот и приходится обращаться к мазунам не шибко даровитым, — посетовал Маркизов.

— Зато те, кто сделал для вас лучшие копии, достойны наивысшей похвалы. Какое мастерство! Какое проникновение в замысел великого автора! — восторженно произнес полковник, изумив своего ученика этим взрывом эмоций. — Юрий Вадимыч, нельзя ли получить их координаты? А вдруг и нам захочется завести нечто такое же прекрасное… Что вы об этом думаете, лейтенант?

— Товарищ полковник, я думаю заказать такую же Струйскую! — доложил Телков. — Как только накоплю деньжат.

— К сожалению, ничем не могу помочь. — Маркизов виновато развел руками. — Все копии, что вам понравились, написаны одной кистью. Этот мастер и сам очень известный художник. Народный, лауреат и прочее, прочее… А копирование великих — его тайная страсть, ставшая манией. Он хочет себе доказать, что их гениальная живопись по плечу и ему. Что он ровня им, олимпийцам. Ну, а я бессовестно пользуюсь этим. Например, говорю, подзуживаю: «Мол, слабо вам повторить автопортрет Рафаэля? Уж этот, мол, гигант вам не по зубам». И Рафаэль вот он, любуйтесь! Но я дал слово, что его не выдам, и наше сотрудничество останется между нами.

— Но мы никому не скажем! — от всей души пообещал Телков. — Тут, понимаете, такая история…

Степанов многозначительно кашлянул, удержав тем самым своего не в меру горячего помощника от опрометчивого шага.

— Лейтенант, данное слово — святое слово, — напомнил полковник. — А наши рутинные дела, кроме нас с вами, никого не интересуют… Но мы, кажется, отняли у хозяина много времени. Поблагодарим его за экскурсию и пойдем ловить преступников в другом месте, — закончил он шутливо.

— Откуда им здесь взяться?! Здесь царит красота, — сказал Маркизов, как бы извиняясь за свою квартиру. — Поэтому не задерживаю, не предлагаю кофеек или что-нибудь покрепче. А вдруг в это время кто-то кого-то ограбит или хуже того, отправит на тот свет?! Преступность действительно не дремлет! — И первым, как бы подавая пример, устремился к выходу.

И Телков вновь подивился его легкой походке. Огромный Маркизов пролетел над паркетом, словно пушинка.

У порога квартиры полковник задержался и будто ненароком спросил:

— Юрий Вадимыч, вам ничего не говорит фамилия Душкин?

— А может, он вам знаком под кличкой Клизма? — встрял Телков по собственной инициативе.

— Лично я знаю единственную клизму. Ту, что висит в моей ванной, — сострил писатель, на взгляд Телкова, крайне примитивно.

«А еще фантаст», — осуждающее подумал лейтенант.

И вообще он был обижен на коллекционера. Когда они вышли на улицу, он так и сказал:

— Товарищ полковник, Маркизов был очень рад нашему уходу. Аж вознесся на седьмое небо! У вас это не вызывает подозрений?

— Может, мы ему надоели. Или он печется всерьез о покое сограждан. И потому рад, что мы снова заступаем на свой пост, — рассеянно улыбнулся Степанов, занятый чем-то другим.

«Значит, никаких зацепок! — с досадой подумал Телков. — Наверно, их не будет, пока в этом деле ни появится труп».

Его мысли перебил голос полковника.

— Кстати, а как с фантазией у вас, лейтенант? Хватает? — ни к селу ни к городу поинтересовался шеф, как это умеет делать только он.

— Не жалуюсь, товарищ полковник, — скромно, подавив в себе желание похвастаться, ответил Телков. — Сегодня, например, ночью лежу и думаю: хорошо бы выиграть в лотерею и купить холодильник. Старый уже течет.

— Пожалуй, над фантазией вам еще следует поработать, — посоветовал Степанов.

Пока молодой оперативник вникал в совет начальства, в кармане у того заиграла музыка. Степанов с неудовольствием извлек из кармана мобильный телефон, он считал это удобство слишком преувеличенным. Вот и сейчас ему пришлось говорить в тесном окружении людей. К этому времени они катили в битком набитом троллейбусе, и пассажиры ловили каждое его слово, чуть ли не лезли ушами в аппарат. Один глуховатый нахал даже попросил: «Сергей Максимыч, повторите, что он сказал».

А звонил его заместитель. Подполковник Лаптев с полускрытым злорадством извещал, что наружка потеряла Душкина из виду. Поздно вечером он вошел на стадион «Красная Пресня», ныне «Асмарал», и там точно сгинул в темноте. Мол, иного и нечего было ждать при таком-то руководстве, намекал звонивший.

В троллейбусе Телков был вынужден держать свои соображения при себе, они его прямо-таки распирали, клокотали в нем, будто пар в котле. Но стоило сыщикам сойти на своей остановке, и лейтенанта тотчас прорвало.

— Все ясно: Клизма встретился с Маркизовым и поставил ему синяк, — выложил он столь уверенно, словно лично присутствовал при сем.

— Продолжаете фантазировать? — улыбнулся Степанов. — Маркизов, по его словам, наткнулся на тумбочку. Такое случается и с писателями.

— Товарищ полковник, этот удар был нанесен предметом одушевленным! — воскликнул Телков. — То есть человеком. Притом малообразованным и грубым. Интеллигент как ставит синяк? Словно бы вежливо, мол, извините. Синяк у него будто нарисован… забыл название…

— Пастелью, — подсказал шеф.

— Вот именно, пастелью! А эта блямба — работа Клизмы.

— Лейтенант, да вы никак специалист по синякам, — удивился полковник.

— Я в детстве еще занимался боксом, — скромно признался Телков.

— Но если Клизма… За что же он отделал Марки-зова?

— Да за то, что он хотел Клизму облапошить! Тот прямо обалдел, когда вы сказали, сколько стоит Джоконда, — напомнил Телков. — Вот он ему за это и вмазал!

— Ваша версия, лейтенант, нуждается в доказательстве. Что Маркизов именно тот коллекционер, кому Душкин нес картину, — возразил Степанов.

«Тот коллекционер! Тот! — мысленно вскричал Телков. — И я докажу. Вот только припомню, где видел Клизму раньше. И докажу!»

Весь остаток рабочего дня он истязал свою память и, так ничего и не вспомнив, пошел за помощью к начальнику отдела.

Степанов трудился за письменным столом, изучал, как всегда, оперативные сводки и отчеты подчиненных. По его правую руку высилась стопка книг. На их корешках Телков мимолетно прочел фамилии Брэдбери, братьев Стругацких и прочих известных фантастов.

«Наш Максимыч — человек дела. Уже развивает свою фантазию», — уважительно отметил Телков и затем приступил к главному: мол, так и так, где-то видел Душкина раньше, еще будучи пацаном, но где и когда, хоть тресни, вспомнить не в силах.

— Сынок, оставь свою голову в покое. Не можешь вспомнить? Значит, еще не пришло время, — назидательно пояснил его наставник. — Но хорошо, что ты зашел. Я бы и сам тебя вызвал… По-моему, тебе в этой истории не хватало трупа? — спросил он, проницательно глядя ему в глаза. — Так вот тебе труп. — И Степанов протянул фотоснимок.

— Я не хотел… я чисто теоретически… — испугался Телков, пряча за спину руки.

— Посмотри. Сдается мне, ты с этим гражданином встречался однажды. Практически, — безжалостно приказал начальник.

— Пейзажист со старого Арбата! — через секунду воскликнул Телков.

Художник будто прилег на тахту как был — в костюме, при галстуке и в туфлях. И словно бы ненароком заснул.

— Смерть наступила от удушья, — хмуро сказал полковник.

— Его задушил Маркизов! Он нас навел на коллекционера, и тот ему отомстил. Однако жертва успела врезать убийце в левый глаз! — заключил Телков, не задумываясь ни на минуту.

— Маркизов тут ни при чем. Твой пейзажист погиб из-за кусочка отбивной, попавшей в дыхательное горло. И случилось это при большом скоплении свидетелей, то есть гостей, — сказал полковник, сочувствуя несчастному художнику.

Телков тоже погоревал о бедняге, а потом вернулся к исполнению служебных обязанностей и упрямо произнес:

— Ну тогда синяк все же поставил Клизма! И я, товарищ полковник, это докажу! — пообещал он теперь уже официально.

— Ах, молодость, молодость, — мечтательно проговорил Степанов. — Только в эту пору можно совершать глупые поступки. И один глупее другого. Так сделай же какую-нибудь глупость, малыш. Я разрешаю!

— Сергей Максимыч, я не хочу ее делать, — растерянно пробормотал молодой оперативник.

— Хочешь, вижу по твоим глазам. Тебе прямо-таки не терпится, — добродушно возразил Степанов.

— Вы ошибаетесь. Я уже поумнел, — заартачился Телков.

— Пользуйся, пока я не передумал! — пригрозил Сергей Максимович и взял из стопки верхнюю книгу, давая понять, что разговор закончен.

— Желаете рассчитаться? — уже в который раз спросила официантка.

В голосе ее прорвалась плохо скрытая надежда. Ей надоело носить ему несладкий чай, стакан за стаканом.

Но Телков притворился, будто не понял намека, и заказал очередную порцию чая.

— И тоже без сахара, — сказал он, не сводя глаз с окна.

— Учтите, это будет двадцатый, — раздраженно подсчитала официантка.

— Ничего, я выдержу, — ответил Телков, по-прежнему не отрываясь от окна.

Сказать по правде, он слегка обалдел от такого количества жидкости. Все-таки девятнадцать стаканов — это… девятнадцать стаканов.

— Как желаете, — зло буркнула официантка и ушла на кухню.

«Вот я и совершил глупость. Засветился! — вдруг сообразил Телков. — Она запомнит меня на всю жизнь. Клиента, который выпил двадцать стаканов чая кряду! И теперь, в случае чего, если ее спросят, не заметила ли она в этот день чего-нибудь странного, выложит мой словесный портрет. Хотя…»

Но на этом крутом повороте ход его размышлений был резко прерван, и он так и не узнал, какая новая мысль остановилась у его порога. За окном, на противоположной стороне улицы распахнулась высокая дубовая дверь, из подъезда вышел Маркизов и пошагал куда-то, покачивая черным кейс-атташе, посверкивая его металлической окантовкой.

«Он с кейсом! Значит, пошел по делам и вернется нескоро. Не раньше чем через час, — прикинул Телков. — Пожалуй, я успею управиться».

Он поискал глазами официантку, а та, оказывается, уже была у стола. Она бухнула перед ним двадцатый стакан, едва не выплеснув чай на его колени, и язвительно поинтересовалась:

— Будем заказывать двадцать первый?.. Валяйте! Наберете очко!

— К вашему сведению, я не играю в азартные игры, — вежливо пояснил Телков. — Сдачу оставьте себе. На чай!

Он залихватски бросил на стол пятидесятирублевую купюру, выскочил из кафе и только тут, уже на улице, догадался, что его реплика «на чай» была шуткой — дружеской местью за ее придирки.

«А Люся говорит, будто у меня нет чувства юмора. Слышала бы она, как я припечатал эту официантку», — победно подумал Телков.

Но на самолюбование не было времени. Оперативник перебежал через улицу, ощущая, как плещется чай в его переполненном желудке, и с ходу влетел в подъезд, из которого вышел Маркизов.

Маркизов жил на втором этаже. Телков сунул руку в боковой карман пиджака, где держал самое необходимое — пистолет и леденцы, — извлек на белый свет женские заколки для волос, позаимствованные им тайком у супруги. «Люсины», — с нежностью подумал лейтенант, глянув на заколки, и, поковырявшись в замках, вошел в квартиру коллекционера.

«А вот это глупость вторая, — спохватился опер, стоя посреди прихожей. — Я незаконно проник на чужую жилплощадь!»

Но постыдное дело уже свершилось! Теперь не оставалось ничего иного, как довести вторую глупость до ее бесславного конца. Краснея перед собой, Телков проследовал в домашнюю галерею Маркизова. Взял за спинку первый подвернувшийся стул, поставил под портретом Струйской и, разувшись, взобрался на его кожаное сиденье. Выпрямившись в полный рост, он встретился лицом к лицу с женщиной, которая была как бы копией дважды. Копией той, что находилась в Третьяковке. И копией Люси, хотя и родилась раньше ее, еще в восемнадцатом веке.

Наверное, с минуту они смотрели друг другу в глаза. «Ну, ну, чего ты ждешь? Приступай!» — подначивала его Струйская своим лукавым взглядом. И Телков приступил: достал из того же кармана клеенчатый портновский метр, принялся мерить изображение на портрете. И так, и этак, и вдоль, и поперек.

«А это глупость третья, — печально сообщил себе Телков. — Знал бы Сергей Максимыч, какой я собрал урожай. Если быть точным, эта глупость четвертая. А первая родилась еще вчера. В Третьяковке…»

… Вчера он то же самое проделал в галерее — мерил подлинник Струйской. Задача оказалась непростой, метр пришлось держать на отлете, не касаясь портрета, за которым наверняка в засаде сидела хитрая сигнализация. К тому же портрет висел в нижнем ряду, и ему, при его-то почти двухметровом росте, пришлось согнуться дугой, далеко выставив свои крепкие ягодицы. Посреди красоты, собранной в этом зале, его поза несомненно выглядела не совсем эстетично. Но на что только не пойдешь, сцепившись в смертельной схватке с преступным миром!

Посетителей в эти часы было немного, и все же его действия собрали небольшую толпу зевак. «Не думайте, это не подготовка к ограблению. И не ремонт, — пояснял он зрителям, не прекращая своего кропотливого занятия. — Я, так сказать, любитель-модельер. Хочу сшить такое же платье для любимой супруги. Они со Струйской форменные близнецы».

Эту байку он выложил и дежурной по залу: она подошла, заметив подозрительное, не похожее на экскурсию скопление людей возле одного из портретов. «Как трогательно, как благородно! Ах, ах, какой вы, право, заботливый муж!» — притворно восхитилась старая дама, а сама боком-боком двинулась за охраной. Хотя, видит бог, в его словах было много истинной правды. Ему действительно хотелось сшить для Люси такое же великолепное платье, и он непременно сделал бы это, если бы умел. Но теперь пришлось бежать, не домерив левый рукав. До появления охраны…

Сейчас Телкову никто не мешал, и он быстро обнаружил кое-что весьма и весьма лю-бо-пытное. Параметры копии совпадали с подлинником, как в случае с Джокондой. Один к одному были даже малозаметные царапины на рамах и крошечное вздутие в левом верхнем углу.

Увлекшись, Телков не сразу уловил за спиной чье-то движение, а уловив, машинально попросил:

— Будь добр, подержи вот тут.

— Счас, — промычал в ответ кто-то явно не своим голосом.

А затем голова лейтенанта словно бы разлетелась на мелкие черепки. «Я вспомнил! Вспомнил, где видел Душкина раньше! — ярко вспыхнуло в сознании Телкова, озарив самые темные закоулки памяти. — Это было…» И на этом его мысли погасли…

Очнувшись, он увидел над собой озабоченное лицо начальника отдела. Из-за плеча полковника выглядывали коллеги и бородатый мужчина в белой шапочке. «Или повар, или «Скорая помощь», — аналитически подумал Телков. Сам он распластался на полу, в той же комнате, под картинами Маркизова. Но кто-то успел подсунуть под его голову подушку.

— Товарищ полковник! Я наделал массу всяческих глупостей. Целых пять! И все впустую. Видно, мои глупости недостаточно глупы. Наверно, есть глупости еще глупей, но я до них еще не дорос! — виновато доложил Телков.

Говоря это, он пытался подняться, чтобы отрапортовать, как положено по уставу, стоя, вытянув руки по швам. Однако железная рука полковника придавила его к полу.

— Отдохни, сынок, не колготись. У тебя сотрясение мозга. Удар был нанесен шестом для прыжков через перекладину. Непонятно, как ему в этой-то тесноте удалось размахнуться этакой штукой. Ее длина метров пять. Ну, может, чуточку меньше. Проще было тебя огреть молотком. Или дубинкой.

Повернув голову, Телков увидел валявшийся рядом упругий фибригласовый шест. Он тянулся через всю комнату и уходил в коридор.

— Но на этот вопрос ответит следствие, — продолжал Степанов. — Что касается твоих глупостей, они были великолепны. Особенно первая и пятая. Они вывели нас на правильный путь. Нам только оставалось следовать за тобой по пятам. К сожалению, на конечном этапе мы несколько замешкались, и тебя чуть не отправили на тот свет.

Телков тотчас вспомнил все, что произошло в последние минуты перед покушением на его жизнь, бросил встревоженный взгляд на портрет Александры Петровны. То есть на то место, где ему надлежало быть.

— Сергей Максимыч! Товарищ полковник! Он унес портрет!

— Кто он? Лейтенант, извольте выражаться ясно и четко. Как вас учили в милицейской школе! — придрался к нему подполковник Лаптев.

И он был здесь, будто недремлющее око. Никак его, Телкова, глупости сюда привели весь отдел.

— Он — это сам Маркизов! — с жаром пояснил Телков. — Он вернулся раньше, ну и напал… А портрет утащил и несомненно где-то…

— Это был не я! — перебил его голос Маркизова.

Оперативники расступились, словно широко раздвинули занавес, за ним, оказывается, стоял хозяин квартиры.

— Да, лейтенант, на вас обрушился кто-то другой, пока нам не известный. Юрий Вадимович в это время был в антикварном магазине, — сказал полковник.

— Вот именно! — торжествующе подхватил Маркизов. — И зачем, спрашивается… зачем мне красть у себя собственную картину? Я еще в здравом уме!

— А за тем, чтобы скрыть! Как улику! — выстрелил в него Телков этим обвинением, точно в тире. — Товарищ полковник, портрет гражданки Струйской, который висел в квартире гражданина Маркизова, никакая не копия, а самый подлинный подлинник. Только второй. Первый по-прежнему в Третьяковке.

— И все остальные копии, те, что будто бы написал загадочный художник, тоже подлинники! И надо полагать вторые, — добавил Степанов. — Юрий Вадимыч! Может вы откроете нам тайну их происхождения? И как они попали к вам?… Ну, ну, Маркизов, смелей! Приподнимите завесу!

Обратившись к коллекционеру, он ослабил контроль над Телковым, и тому удалось сесть. А усевшись, лейтенант тотчас обнаружил нечто важное. Одно из двух высоких окон комнаты было распахнуто настежь. Через него и ушел нападавший, услышав шаги оперативников… Впрочем, сейчас Телкова, как и его товарищей, занимало другое: что скажет застигнутый врасплох Маркизов?

Однако Маркизов оказался достойным противником, умеющим держать удары. На его округлом щетинистом лице не шевельнулся ни единый мускул. Ну, разве разок дернулась правая щека, будто он отогнал муху.

— Сергей Максимыч, а вы жаловались, мол, у вас с воображеньицем слабовато, — сказал Маркизов с искусственным смехом. — Да вам, дражайший сыщик, впору самому клепать фантастические романы. Ваш лейтенант по молодости, не подумав, ляпнул, а вы на это тотчас наметили лихой сюжетец… Господа, ну посудите сами: откуда им взяться, вторым оригиналам, если само их существование — полный абсурд! И с научной точки зрения, и с любой другой, разумеется, здравой. — Он оглядел присутствующих с вызывающей усмешкой и не удержался от сарказма: — Ведь так можно договориться до того, что в природе есть подлинники и третьи, и четвертые, и пятые.

— И даже десятые, — закончил на него Степанов. — Но нас интересуют те, что находятся у вас. И вы расскажете, откуда они появились. Одно нам уже точно известно: вам их приносит Душкин.

— Опять вы привязались со своим Душкиным! Повторяю: я не знаю такого! — раскричался Маркизов. — Меня ограбили, сперли картину, и мне же лепят совсем несусветное дело! Я буду жаловаться на вас, полковник Степанов!

— Желательно в письменном виде, — вмешался подполковник Лаптев. — Пишите ясно, аргументированно. С указанием фактов и дат.

— Я ему помогу. Продиктую сам, — благодушно сказал Степанов. — И заодно, Юрий Вадимыч, мы познакомим вас с Душкиным. Вы, небось, уже заинтригованы с головы до пят: мол, что он за птица такая, Душкин? Но для этого вам придется поехать с нами.

— Как бы не так! — злорадно прошипел Маркизов, одновременно прислушиваясь к чему-то.

Все остальное промелькнуло перед оперативниками, будто на кинопленке, прокрученной с удвоенной скоростью. Коллекционер подхватил с пола шест, крикнул «поберегись!», пробежал с шестом наперевес к открытому окну, опустил конец шеста за подоконник и, оттолкнувшись от невидимой опоры, вылетел на улицу.

Телкову почудилось будто во время его прыжка мимо дома проехала большая тяжелая машина. «Кому рассказать, не поверят, засмеют», — подумал лейтенант.

То же самое подумали и его коллеги, и врач «Скорой помощи». Они хором вскричали:

— Такого не может быть! От окна до земли метров двенадцать! Ему бы не хватило шеста. Не от воздуха же он оттолкнулся?!

— И все же у него получилось, — хладнокровно произнес Степанов, он один не высказал изумления. — Видимо, в этот момент под окном проезжал трейлер или автобус. И Маркизов использовал его крышу как точку опоры для шеста. Если вы заметили, здесь тротуар очень узок, и проезжая часть подходит почти вплотную к дому.

— Ну, преступник! Ну, ловкач! Мы все равно тебя поймаем! — разгневались оперативники и, не дожидаясь указаний от начальства, устремились в погоню за беглецом.

— Подождите! Я с вами! — азартно крикнул врач и тоже выскочил из квартиры.

Вихрь погони закрутил и Телкова. Он не заметил, как очутился на ногах, словно подброшенный пружиной. Еще мгновенье — и лейтенант был бы за дверью, но его остановил суровый голос Степанова:

— Негоже, сынок, преследовать преступника в одних носках! Хоть они чистые и без дырок. К тому же его все равно не догнать. Маркизов получил солидную фору. Он был готов к такому повороту и заранее обзавелся шестом. А так же загодя изучил расписание автобуса. Да, да, малыш, прошедшая под окном машина несомненно была маршрутным автобусом! И все же не будем расстраиваться. Сбежав, Маркизов подтвердил свою связь с Душкиным. Он испугался очной ставки с сообщником.

— Но Душкин на свободе, и мы его потеряли! Сергей Максимыч, вы обманули! Вы-то! — поразился Телков.

Он уже начал обуваться и теперь так и застыл с башмаком в руке.

— Увы, я обычный смертный. Недостатки присущи и мне, — с горечью сказал Степанов.

— Но зато вы вон как здорово раскрыли, ну, что и остальные копии, сделанные таинственным художником, в действительности тоже подлинники, — принялся Телков утешать своего учителя. — Неужели вы, как и я, подвергли их экспертизе? Обмерили вдоль и поперек?

Степанов невольно улыбнулся и ответил так:

— Нет, у меня все получилось проще. Анализ, синтез, дедукция, тэ пэ и тэ дэ. Посмотрим на габариты этих псевдокопий. Ты не находишь между ними ничего общего?

— У них одни размеры! — озаренно воскликнул Телков. — То есть не одни. Они даже разные. Но каждую можно пронести на манер чемодана, завернув в бумагу или тряпку. Как и было с Джокондой. А некоторые и вовсе засунуть в пакет.

— На это я обратил внимание еще при первом нашем визите к Маркизову, — признался Степанов. — Мои подозрения укрепил рассказ о гении, который якобы бросил вызов великим предшественникам. И весьма странным образом: копируя их полотна. Но копия — всего лишь повторение чужой идеи, как бы искусна она ни была. Чего не мог не знать копиист. Словом, выдумка была рассчитана на доверчивых и не очень умных людей. Каковыми автор счел и нас с тобой, сынок.

«Почему же я все это прохлопал?» — пристыженно подумал Телков.

— Приметил я тогда и шест для прыжков, — сам того не зная, безжалостно продолжал его учитель. — Он лежал вдоль коридора, впритык к плинтусу, почти не отличаясь по цвету. А мы с тобой к этому моменту уже кое-что ведали о прошлом нашего коллекционера. В нем не было и намека на спорт.

В гудящей голове Телкова появилось нечто отдаленно похожее на догадку и тут же исчезло. И все же он высказал робкое сомнение:

— Но его походка! Так ходят спортсмены. И потом он прыгнул с шестом? Прыгнул! А это, товарищ полковник, не хухры-мухры. Тут нужен навык. Значит, он тренировался… когда-то. Или недавно.

— Этим, сынок, ты и займешься. Спорт — твой конек. Но прежде отлежишься дома. Три дня, — приказал Степанов.

Тем временем в квартиру начали стекаться раздосадованные оперативники, притащив единственный трофей — шест для прыжков, с которым долго разворачивались между стен. Сам Маркизов успел улизнуть проходными дворами. Многочисленные очевидцы подтвердили правоту полковника Степанова. По их словам, они стали свидетелями умопомрачительного трюка: из окна на втором этаже вылетел господин-товарищ с длиннющим шестом и, оттолкнувшись оным предметом от крыши автобуса № 116, сиганул через всю улицу и, бросйв шест, скрылся в подворотне. Не дождался, чудак, бурных аплодисментов.

Этой ночью Телков не сомкнул глаз, лежал рядом с безмятежно посапывающей Люсей, смотрел в темноту, пытался вернуть воспоминание, которое вспыхнуло после удара шестом и тут же погасло.

«Почему оно не являлось, когда я был в полном порядке? Пульс в норме, а мысль ясна, как вымытое Люсей окошко? Но стоило врезать по моей черепушке, и оно, нате вам, пришло? — ровно в полночь подумал опер. — Наверно, лично это воспоминание лежало на самом дне, придавленное другими воспоминаниями. Но после удара в голове все взбултыхнулось, и оно всплыло на поверхность. Недаром же это называется сотрясением мозга. Но, к несчастью, я в тот же момент лишился чувств и пока приходил в себя, оно снова опустилось вниз… А что, если создать такой же случай снова? Уже искусственным путем? Как это делают ученые?» — спросил себя Телков перед восходом солнца.

Утром он закрутился вокруг жены, норовя подставить темя то под ее локоть, то под дверцу холодильника, из которого она доставала продукты. «Ты мне мешаешь. Так я никогда не приготовлю завтрак», — ворчала полусонная Люся.

Наконец ему повезло. Приняв душ и выходя из ванной, супруга в спешке толкнула дверь плечом, а может, ногой. Удар получился что надо — перед глазами Телкова поплыли разноцветные круги. И он вспомнил где и когда видел Душкина. Голове тотчас захотелось провалиться в небытие. «Держись, лейтенант, не отключайся!» — приказал себе Телков, цепляясь изо всех сил за ускользающее сознание. И выполнил приказ: удержался на плаву.

— Да что с тобой? Ты сегодня какой-то камикадзе! — встревожилась Люся. — Ведь я могла тебя убить. Непредумышленно, конечно!

— Спасибо тебе, Люся, от всего сердца! Ты даже не представляешь, как сейчас нам помогла, — прошептал Телков, придерживая голову.

Жена пощупала его темя и вынесла приговор:

— Шишки вроде бы нет, но чего-то ты стал заговариваться. Поди в ванную, приложи мокрое полотенце и полежи, пока я приготовлю завтрак.

Однако Телков, слегка пошатываясь, направился по другому маршруту — в комнату, а именно к книжному шкафу. Порывшись на нижней полке, он извлек на белый свет старую папку с вырезками из спортивных газет, которые собирал в школьные годы, раскрыл ее на столе, перебрал пожухшие листки и остановился на согнутой вдвое страничке из газеты «Кедровский летописец».

Это было бравурное описание грандиозного легкоатлетического матча, состоявшегося в честь столетия его родного сибирского городка Кедровска. Само соревнование тогда называлось очень внушительно: «Сборная Кедровска против сборной всей остальной страны». На этот дерзкий вызов откликнулись…нет, нет, не действующие чемпионы… на солидные денежные призы, отваленные местными бизнесменами, клюнули уже сходящие мастера второго пошиба. Они разнесли в пух и прах кедровских спортсменов, забрав все деньги до единой копейки. Посреди страницы красовался групповой снимок победителей матча. Телков тотчас узнал Альберта Душкина, который выиграл тройной прыжок.

Да и как было не узнать? Мастера после матча гуляли по городу, балагуря и флиртуя со здешними девицами. А он, Телков, тогда восторженный мальчик, ходил на ними по пятам, ловил каждое слово, ожидая чего-то необыкновенного. Ничего особенного он так и не услышал, но запомнил их всех. И Душкина, и вот этого прыгуна с шестом, что на снимке стоял рядом с ним. Под снимком шестовик был назван Ю. Злодеевым.

«Ба, да это же Юрий Вадимыч Маркизов! Только легче килограммов на двадцать пять! — мысленно воскликнул опер. — И еще он взял себе псевдоним. Ну кто и впрямь станет читать писателя Злодеева?»

Телков бережно положил вырезку в кейс. Несомненно, это утро начиналось с успехов, правда добытых с риском для головы. «Пусть они будут не последними!» — пожелал себе Телков. И, словно по его заказу, к нему сейчас же поспешила новая удача. В ожидании завтрака — яичницы с колбасой — он подошел к окну и увидел Душкина!

Тот шел по противоположной стороне улицы, куда-то торопился, не забывая зыркать туда-сюда — проверял, не идет ли кто за ним по пятам. В правой руке, как и при их встрече в Кривом переулке, он нес нечто прямоугольное, обернутое мешковиной и перевязанное шнуром.

«Портрет Александры Петровны! Это он напал с шестом! Душкин!» — ахнул Телков и, прихватив со стола кейс, бросился к выходу, едва не столкнувшись с женой. Люся несла тарелку с еще шипящей яичницей. «Телков, ты забыл поесть!» — крикнула супруга. Но он уже выскочил из квартиры.

Решив не связываться с лифтом, опер скачками слетел на первый этаж, выбежал из подъезда и, лавируя между машинами, пересек улицу. А здесь, на тротуаре, ему заступили дорогу двое мужчин, затянутых в одинаковые кожаные пиджаки.

«На сообщников не похожи. У них официальный вид», — мгновенно определил Телков. И тот, что стоял слева, и вправду официально произнес:

— Гражданин Телков, вы нарушили. Перешли улицу в неположенном месте. Пройдемте!

— Мужики, давайте разберемся потом. Сейчас я преследую преступника, — поспешно проговорил опер, одновременно пытаясь обойти преграду.

— Мы тоже преследовали и наконец поймали. Вас! — сказал второй, снова становясь перед ним, будто в танце.

— Да вы что?! Я же свой! — горячо, даже с обидой заверил Телков, не выпуская Душкина из поля зрения.

Но преступник уже поворачивал за угол.

— А это мы выясним, кому вы свой, — грубо и без намека на юмор прикрикнул первый. — Ну-ка марш к машине!

И тут Телков понял: эти люди действительно не свои, чужие. Своих он отличал с первого взгляда.

«Двоих-то я сомну, раскидаю, как в гонконгском боевике», — сказал себе Телков. Но возле черной «Волги» топталась еще одна пара в таких же пиджаках.

— Ладно, не будем качать слону хобот, — нехотя уступил первый, заметив решимость в глазах опера. — Мы из Федеральной службы безопасности, — и показал Телкову удостоверение. — Сработав под милицию, мы, признаться, дали маху. Не подумали, что вы сами оттуда. Так что поедем тихо, мирно, не привлекая внимания посторонних.

— Значит… я задержан? Если я правильно понял? — удивился Телков.

— Подождем с формулировкой. Ее мы вынесем, когда вы ответите на некоторые вопросы. А пока просто желаем с вами побеседовать. Но не советуем отказываться от нашего радушного приглашения, — многозначительно намекнул второй.

Перед государством Телков не чувствовал ни малейшей вины, считал себя самым преданным гражданином. Просто где-то небось пересеклись дела, которые порознь вели Петровка и ФСБ, и он этим ребятам понадобился как советчик. Только не надо было разыгрывать ненужный спектакль, сказали бы: так, мол, и так, помоги. Да и поудачней следовало выбрать время.

— Так и быть, поехали. Преступник все равно уже ушел, — вздохнув, согласился Телков. — Но давайте сперва заедем к нам, на Петровку. Я ноги в руки, кое-что передам и назад. В ваше полное распоряжение.

— Хитер! Но и мы не дураки. Это кое-что и нам может показаться интересным. Возможно, даже очень, — отрезал первый и забрал у Телкова кейс.

Его привезли на Лубянку, а там доставили в обширный (размером с бильярдную) кабинет, в каких сидят самые важные шишки. Такой туз и располагался за письменным столом, увенчанным правительственным телефоном, и был чином никак не меньше генерал-полковника.

«Ого, видать, над страной нависла серьезная опасность, коль этим неизвестным мне делом занялось столь важное лицо. Придется и мне… ну, пока, разумеется, отложить свои теперь уже узкие служебные интересы и заняться защитой государства. Вот только хватит ли у меня способностей и опыта, чтобы помочь своей бедной Родине?» — обеспокоенно подумал молодой опер.

А важный чин при виде Телкова вдруг побагровел, приподнялся из-за стола, обнаружив при этом разочаровывающий малый рост, и заорал на него чуть ли не матом:

— Попался, сукин сын! Раздолбанный предатель! Растак тебя и этак! Изменил, понимаешь, Родине, мерзавец! Продал самый секретный военный секрет! И кому?! Нашему закоренелому в прошлом, а ныне главному потенциальному врагу! Все тому же американскому империализму! Тем самым ты, гнусный Телков, образовал зияющую брешь в обороне своего государства!

— Вы, извините, меня с кем-то спутали. А если нет, то ничего подобного! — твердо возразил лейтенант, не сломавшись от залпа очень несправедливых обвинений. — Я сам на страже, только бдю на соседней границе, которая внутри. И готов, не жалея жизни, когда будет надо.

— Ах, ты еще пырхаться?! Какой прожженный нахал! Но ничего, сейчас мы тебя припрем к позорному столбу. С помощью убийственных фактов, — пригрозил фээсбэшный начальник и полез в папку с бумагами, что-то решил предъявить.

Да не успел. Дверь его кабинета резко распахнулась, и в комнату стремительно вошел полковник Степанов.

— Ба, кого я вижу! Сергей Максимыч! Какая честь! — закричал фээсбэшный чин и простер к Степанову короткие руки, будто обнимал его через разделявшее их пространство. — А мы вот корпим, разбираемся с изменником Родины. Некогда перевести дух. Некогда посидеть с друзьями за рюмочкой коньяка. Но я все равно не удержусь, похвастаюсь жене: мол, знаешь, жена, кто к нам сегодня зашел? Просто, по-свойски? Сам Степанов! Похвастаюсь непременно! — И он зачем-то лукаво погрозил полковнику пальцем.

— Вы сказали «изменник». Кто же изменил? Неужели лейтенант Телков? — поинтересовался полковник, пропустив лесть мимо ушей.

— А вы как догадались? — изумился хозяин кабинета. — Ну да, как же я забыл? Ваша прославленная интуиция! Он это, он! Подло проник и в ваш отдел… Вот полюбуйтесь! — Он наконец извлек из папки подозрительно знакомый Телкову лист и торжествующе протянул Степанову. — Вчера изъяли в Шереметьево, на таможне. Эти сведения огромной, — он понизил голос, словно враг мог подслушать и тут, — я бы даже сказал, неимоверной государственной важности пытался вывезти известный агент ЦРУ по имени Гарри Смит. Он был за-дер-жан.

Теперь Телков узнал свой рисунок, проданный на Арбате.

— Внешний вид нашего ракетно-зенитного комплекса «С-300», — почтительно пояснил фээсбэшник. — Предатель так и написал: «С-300». На случай, если кретины из Пентагона не допетрят сами. Гарри Смит пытался выдать этот документ за произведение искусства, да наши люди оказались еще умней. Что любопытно, предатель тоже действовал нагло. Видите? Поставил подпись: В. Телков. Будто он на самом деле художник. И просчитался! Именно это и помогло нам выйти на изменника.

— Генерал, мой подчиненный отродясь не видел «С-300». Впрочем, как и все остальные граждане, не допущенные к этой военной тайне, — улыбнулся Степанов. — Лейтенант, или я грубо заблуждаюсь на ваш счет?

— Чтобы вы заблуждались?! Да ни за что! Это исключено! — горячо заверил Телков. — И добавил, невольно сожалея: — Я этот комплекс не видел даже во сне. Хотя очень хотелось.

— И потому он на рисунке какой-то добрый, ручной. Будто живет здесь же, в доме, наравне с кошками и собаками. Разве что решил полетать. Тут он совершенно не страшен, — прокомментировал Степанов, разглядывая картинку.

— Час от часу не легче! — запаниковал генерал. — Выходит, рисунок вашего подчиненного опасен вдвойне! Вы представляете, что могли подумать в Пентагоне? А может, уже и подумали. Мол, наш грозный «С-300» — это липа! Всего лишь детская фигня. А потому не бойся, иди войной на матушку-Россию, и всем все сойдет с рук!

— Ваша логика сокрушает, как не рисованный, а настоящий «С-300», — развел Степанов руками, скрывая иронию. — Ну что ж, если наказывать, то только меня. Лейтенант Телков выполнял мое задание, внедрялся в среду живописцев.

— Но с вами-то лучше не связываться. Попадешь в историю, как…как гонитель великого сыщика, — приуныл генерал. — Ладно, будем выправлять ситуацию. Припугнем Пентагон! Организуем утечку информации. Подсунем американцам истинные данные об «С-300»! Пусть не гоношатся там, в своем Белом доме. Мол, знай наших!.. Ничего не поделаешь, лейтенант, ты свободен. Забирай свой кейс. Кстати, что в нем прячешь? Мы, к сожалению, не успели проверить.

— В кейсе мое очередное задание, — опередил Степанов своего неопытного питомца. — Я угадал, лейтенант?

— Попали прямо в десятку! — подтвердил Телков.

— Не расстраивайтесь, генерал. В следующий раз вы разоблачите подлинного изменника. А пока примите вот это. Очень развивает воображение, — сказал Степанов, затем достал из бокового кармана небольшую книжку и положил на стол перед генералом. Это были «Приключения капитана Врунгеля».

— Ну-у… Я такую книгу читал. В детстве, — разочаровано протянул генерал.

— Она особенно полезна в зрелые годы. Перечитайте, не пожалеете, — посоветовал полковник.

Степанов и лейтенант оставили генерала и его подчиненных в обществе с капитаном Врунгелем, покинули кабинет. В коридоре Телков уставился на своего шефа со священным восторгом.

— Товарищ полковник! Вы… вы еще ко всему и ясновидец?! Как… как вы узнали…

— Что тебя, сынок, задержали? — действительно провидчески закончил Сергей Максимович. — Увы, малыш. К сожалению, пока этот замечательный дар мне не подвластен. Благодари свою Люсю. Она выбежала за тобой прямо с яичницей…

— …с колбасой, — вставил голодный Телков и гулко проглотил слюну.

— Потерпи, сынок. Сегодня ты мне нужен легким, как одуванчик, — загадочно произнес Степанов. — Словом, забудь о яичнице. Главное, твоя жена увидела, что тебя увозят какие-то люди, запомнила номер машины и позвонила в отдел.

Когда они влезли в родную отделовскую «Волгу», расположились на заднем сиденье, Телков заметил еще одну странность: рядом с водителем лежала Джоконда. Упакованная, разумеется, в плотную белую ткань, но это была она. Лейтенант узнал бы этот сверток среди миллиона других.

«Зачем он ее возит с собой?» — подумал Телков, дивясь очередной выходке шефа.

А шеф уставился на его, телковский, кейс, и поинтересовался:

— Итак, что же мы утаили от генерала?

— Товарищ полковник! Да у меня же для вас сюрприз! — хлопнув себя по лбу, воскликнул Телков.

Открыв чемоданчик, он показал вырезку из газеты, с трудом скрывая гордость за самого себя, стараясь казаться спокойно-деловым. После того как шеф вроде бы налюбовался Душкиным вдосталь, Телков спросил, все же нарываясь на похвалу:

— Ну как? Впечатляет?

— Лейтенант, прочти вы его дело от корки до корки, и вам бы не понадобилось истязать свою несчастную память. Там собрано все о спортивном прошлом нашего героя. Но вас в основном интересовали уголовные подвиги человека по кличке Клизма, — сказал полковник, будто снял ремень и выпорол публично.

— Но рядом с ним шестовик Злодеев. Он — ни кто иной как Юрий Вадимович Маркизов, — защищаясь, пролепетал Телков. — Маркизов — его псевдоним!

— Верно, Маркизов, — согласился шеф, вглядываясь в снимок. — Вот тут вы, лейтенант, молодец! Что же касается псевдонима, Маркизов наверняка вскоре оформил его как свою фамилию. Чтобы не доказывать каждый раз всем и вся, мол, ты есть ты. И живет он под фамилией Маркизов уже много лет. Потому-то его спортивная молодость выпала за рамки писательской биографии. Видно, в ту пору он остался без лавров, которые украсили бы новый портрет.

Молодого опера так и подмывало взять реванш, напомнить своему наставнику: дескать, он, Телков, говорил и не раз о том, что Маркизов и Душкин повязаны одной веревкой. Но ему не верил никто. Это желание перло из него, словно забродившее тесто. И Телков сдерживал его изо всех сил, чтобы оно не перевалило через край.

— Маркизов — фантаст и спортсмен. Любопытное сочетание. Оно, пожалуй, и есть недостающее звено в этой загадке, — нарушив паузу, промолвил Степанов. — Так на каком стадионе наши следопыты потеряли Душкина?

— На стадионе «Красная Пресня», — доложил Телков. — А может, он теперь называется «Асмарал». В общем, очень запущенный стадион, будто ненужный никому.

Он сам там был однажды, хотел, вспомнив физкультурное отрочество, размяться, пробежать кругов этак двадцать пять, но, протрусив по неровной дорожке и едва не подвернув ногу, ушел ни с чем.

— Заброшенный, говорите, стадион? Несомненно это то самое место, — снова загадочно пробормотал Степанов и приказал шоферу: — Семеныч, поехали на Заморенова… Семеныч, здесь останови, — сказал он, когда они поравнялись с Киноцентром. — Нас не жди. Поезжай в отдел. Мы, судя по всему, задержимся надолго.

— Максимыч, нехорошая эта история, со второй Джокондой. Пахнет чертовщиной, — неодобрительно покачал головой пожилой водитель, связанный с полковником многолетней боевой дружбой. — Не лучше ли мне пойти с вами? Не знаю, как лейтенант, а я все же крещеный.

— Тут, Семеныч, совсем иное. Из другой, можно сказать, сферы. Так что мы обойдемся своими силами, — промолвил Степанов. — Лейтенант, прихватите с собой портрет. Сегодня мы, если повезет, вернем его хозяевам.

По-прежнему ничего не понимая, Телков выбрался из машины и, открыв первую дверцу, взял Джоконду.

Впереди, на правой стороне улицы начиналась решетчатая ограда стадиона, а чуть подальше, за стволами деревьев виднелись его металлические ворота. Возле них как раз в этот момент мелькнула неясная фигура и прошмыгнула на стадион.

— Товарищ полковник, это Душкин! — заволновался Телков. — И он с собой пронес что-то плоское прямоугольное, похожее на это, — он показал упаковку с Джокондой.

— Ну, что ж, подходящий случай проверить ваше зрение, лейтенант, — то ли в шутку, то ли всерьез бросил Степанов.

Они энергично пересекли улицу и через распахнутую калитку вошли на стадион. За воротами полковник вдруг остановился сам и придержал Телкова за локоть. А затем он повертел головой, высматривая что-то, и озабоченно пробурчал:

— Где он, этот чертов вход?

«Видать, мой шеф перетрудился. Попал в штопор», — пронеслось в голове у Телкова. Спрятав улыбку, лейтенант деликатно пояснил:

— Товарищ полковник, вы уже на стадионе. Вот он, вход, за вашей спиной.

— Ты прав, сынок. Мы переступили черту. Может, потом над нами будут потешаться, но мы все равно пойдем вперед, — ответил шеф в своем сегодняшнем чудном духе и решительно двинулся в глубь стадиона.

Пройдя мимо деревянных раздевалок, они подошли к той самой беговой дорожке, выложенной из непонятных плиток, которые от старости уже кое-где разошлись, а где-то и вздыбились, словно льды. За дорожкой простиралось плешивое футбольное поле. В центре поля, откуда начиналась игра, носом к носу топтались Маркизов и Душкин. Бывшие спортсмены боролись за прямоугольный предмет, завернутый в мешковину. (Несомненно это был портрет Струйской.) Каждый тянул его к себе, пиная соперника ногами. Душкин, невзирая на жару, зачем-то напялил шерстяную лыжную шапочку и толстую спортивную куртку и потому был неуклюж. Но он упорно держался за свою добычу, мотаясь вместе с ней из стороны в сторону. Бойцы с головой ушли в поединок, ничего не слыша, никого не видя, ни дать ни взять, раззадорившиеся петухи. Подходи и бери их голыми руками. Только раньше времени не спугни.

«Сейчас мы свалимся на головы преступников, точно с ясного неба. То-то они будут изумлены», — с удовольствием подумал Телков, переходя на бесшумный кошачий шаг.

Но все испортил… нет, не он, еще незрелый опер, а сам полковник Степанов. Шеф закричал, ну прямо как милиционер-новичок:

— Милиция! Всем оставаться на местах!

И произошло то, что и следовало ожидать при такой легкомысленной промашке. Маркизов оставил портрет в руках у Душкина и помчался в дальний правый угол поля, точно собирался пробить корнер. А Душкин, не расставаясь с портретом, устремился к левой штанге футбольных ворот, как бы намеревался отбить мяч, посланный Маркизовым.

— Мне кого преследовать, товарищ полковник? — сердито спросил Телков, всем видом давая понять, что возмущен действиями своего начальника.

— Маркизов никуда не денется. Сейчас нам нужен Душкин, — ответил Степанов, не обращая внимания на скрытый протест подчиненного. — За мной! В погоню за Душкиным! — И, подавая личный командирский пример, пустился вдогонку за преступником.

А тот, миновав ворота, выбежал за кромку поля и, развернувшись влево, на миг замер на месте, слегка пригнувшись и напружинив ноги. Такую позу принимают бегуны и прыгуны на стартовой отметке. Впереди перед Душкиным и впрямь когда-то лежала яма для прыжков в длину, ее Телков видел в первое посещение стадиона. Вернее, то, что осталось от ямы, полузасыпанное, заросшее сорной травой, усеянное окурками и банками из-под пепси и пива. Но Душкин, видно спятив, начал разбег по стертой дорожке. Вместе с портретом.

— Сынок! Следующим прыгаешь ты! — послышался за спиной голос слегка приотставшего шефа.

Пробежав часть дорожки, Душкин оттолкнулся правой ногой от грунта, взвился в воздух, пролетел по дуге несколько метров, и, опустившись, оттолкнулся левой, снова взлетел вверх… Но при этом произошла вот какая фиговина: оттолкнувшись левой, он изменил курс — скакнул куда-то вправо, повернув на девяносто градусов к линии разбега, и… исчез.

— Малыш, ты понял? Главное — этот поворот, — сказал Степанов, когда они подбежали к воображаемой линии старта. — Вперед, сынок, за ним! А там действуй по обстоятельствам.

— Товарищ полковник, подержите. — Лейтенант протянул портрет.

— Возьми, дружок, его с собой. Он нужен там, ну, с богом! — И Сергей Максимович по-отечески подтолкнул Телкова в спину.

— А где «там»? — спохватился лейтенант, уже разбегаясь, как его учили в детской спортивной школе.

— «Там» — это… — вот и все, что успело уловить его ухо, он уже оттолкнулся левой ногой, повторяя маневр Душкина с разворотом вправо.

Телков влетел в пустоту, где не было ничего — ни цвета, ни звука, только серый неприглядный туман. Он миновал вершину дуги и заскользил вниз, приземляясь на правую ногу. Теперь оставался последний, завершающий толчок — потому-то этот прыжок и называется тройным. Но чутье подсказало оперу, что под ним все та же бездонная пустота и через мгновенье он провалится в никуда. И возможно, навечно. В совершенном отчаянии Телков изловчился, подставил под подошву правой ноги ступню левой, оттолкнулся от самого себя, пулей вырвался из тумана и приземлился задом в грязный песок, перемешанный с мусором.

Впоследствии он пытался и не раз повторить такой прием, но из этих затей ничего не выходило. А сейчас вот каким-то чудом получилось, он, пожалуйста, остался жив-здоров, сидел в бывшей яме для прыжков в длину, и окружал его знакомый стадион «Красная Пресня». Или «Асмарал».

«В том-то и беда, что тот же стадион и та же яма. Значит в «там» я так и не попал, провалил задание», — удручился Телков.

Он поискал взглядом своего начальника, но тот запропастился куда-то. Может, передумал и погнался за Маркизовым.

— Ау! Товарищ полковник! Вы где? — окликнул опер на случай, если шеф еще вблизи.

— Нет тут, парень, ни полковников, ни генералов. Одни только рядовые! — ответил за Степанова чей-то хриплый голос.

Телков поднял голову. Над ним, на трибуне сидели два мужика, по виду бомжи, нечесанные, немытые, небритые. Бродяги заправлялись кефиром и хлебом. Непонятно откуда они взялись — перед его прыжком на трибунах не было ни души. И еще кое-что странное заметил наметанный глаз оперативника: бомжи не по сезону были упакованы в замызганные, но теплые куртки.

— Одежку-то пропил? Остался в пиджачишке? — участливо поинтересовался один из бездомных.

И Телков почувствовал холод. В такую-то жару!

Впрочем, странности нарастали, точно снежный ком. За ту секунду… ну, может две, что он находился в пустоте, трава на поле умудрилась пожелтеть, а с деревьев и редкого кустарника опала листва, как это бывает в позднюю осень.

«И почему, развернув прыжок в сторону беговой дорожки, я все-таки опустился в яму?» — спросил себя Телков, озирая стадион в поисках ответа.

У выхода мелькнуло оранжевое пальто и скрылось за калиткой. Это была куртка Душкина! Значит, и он не попал в «там».

Телков вскочил на ноги и во весь дух устремился к воротам.

Бомжи загоготали, засвистели, закричали вслед:

— Дуй, малый, к мамке! Выпей!.. Горячего молока!

«Чего привязались? Сейчас лето!» — мысленно возразил опер и выбежал на улицу. А здесь было то же самое: и голые деревья, и тепло одетые граждане, и гражданки. Выходит, поздняя осень, свалившаяся посреди лета, стала неожиданной только для него, Телкова. И немудрено: он в последние дни не читал газет, не смотрел телевизор, все служба, служба…

Но где же Душкин? Да вот он! Преступник шагал к станции метро. Шел, не торопясь, даже беспечно, будто не за ним гналась милиция. И портрет нес небрежно, словно вещь, которую приобрел по закону.

«До чего же, Душкин, вы самонадеянны, — мысленно сказал ему Телков. — Хоть бы разок оглянулись. Думаете, оторвались от нас? Фигушки! Я рядом, всего в десяти шагах. Захочу — наступлю на пятки».

Он поднял воротник пиджака, запахнул на груди лацканы — для конспирации и согрева, — и поспешил за преступником, привлекая внимание прохожих. Те поглядывали, кто с удивлением, кто с усмешкой.

Так, ровно игла и нить, они спустились под землю, а вышли на поверхность на станции «Третьяковской» вблизи от одноименной галереи.

Отсюда Душкин двинулся в сторону музея, задав тем самым оперу загадку. Но, видимо, это было всего лишь совпадением и притом весьма презабавным — тот пункт, куда он нес второй подлинник, находился рядом с Третьяковкой, где, как ни в чем не бывало, жил-поживал подлинник первый. Вскоре преступник проследовал по Большому Толмачевскому переулку мимо галереи, свернул направо в Толмачевский Малый и вошел в двухэтажный особняк.

Телков, уже не таясь, подбежал к подъезду, в котором скрылся Душкин, и прочитал на вывеске, привинченной рядом с дубовыми дверями, что в этом доме размещается дирекция Третьяковской галереи. Загадка сгущалась!

«Неужели здесь свил гнездо его сообщник? Бессовестно! И даже цинично!» — возмущенно подумал Телков.

Он решительно распахнул дверь и вступил в вестибюль дирекции, готовый сейчас же и без малейшей пощады задержать обнаглевших преступников и обезвредить.

Душкин стоял к нему спиной, а лицом к невысокому широкоплечему мужчине в сером пиджаке с биркой-бадж, прикрепленной к нагрудному карману. На столе перед дежурным распластался уже распакованный портрет.

— Минуточку подождите. Вот только разберусь с гражданином, — бросил охранник Телкову и, снова занявшись Душкиным, иронически спросил: — Значит, так и лежал возле бака? Вокруг отбросы всякие — фу! — а он лежит? Тоже как мусор из-под не знай чего?

— О чем я и толкую? Иду мимо бака, смотрю, а он к нему прислонутый. Портрет этот, — промолотил Душкин свою старую легенду, так и не придумав ничего нового.

— И он настоящий подлинник? — усмехнулся охранник.

— На все сто! Не видать мне больше пива, если вру! — поклялся Душкин и потянулся было тремя перстами ко лбу, да вовремя одумался, удержался от кощунства.

А вот это было не похоже на Душкина. Он сказал правду! Только зачем тащить Струйскую в Третьяковку? У нее есть своя! Коль проснулась совесть, верни туда, откуда украл. «А я проследил бы за вами и наконец распутал эту умопомрачительную загадку», — мечтательно подумал Телков.

— С пивом, гражданин, вам придется завязать! Настоящий подлинник в данный момент находится там, где ему положено быть. В своем зале, на стенке. Иначе бы тут гремел гром, сверкали молнии, все руководство стояло на ушах, а нам, охране, в зад вставили предлинный фитиль, — сурово произнес дежурный, прекращая игру в «кошки-мышки».

— Я пиво пил, пью и буду пить всю жизнь! Это тот, тот самый портрет из вашего музея! — упрямо возразил Душкин.

— Вы ошибаетесь, Душкин. Третьяковский экземпляр на своем месте, — вмешался Телков.

Он был жутко разочарован. Если Душкин считает, что этот подлинник взят из Третьяковки, значит, и ему ничего неизвестно о его истинном происхождении. Как и о тайне появления остальных подлинников из квартиры Маркизова.

— И ты здесь, начальник!? — удивился Душкин, оборачиваясь на его голос. — Во милиция дает! Никакого от нее спаса! Нигде!.. Ваша взяла, колюсь! Да, сегодня этот портрет и впрямь в музее. Висит как ни в чем не бывало и в ус не дует. Потому что я смыл его двадцать первого мая будущего года в ноль-ноль часов. Так вот, когда придет тот день, вы картину вернете на место. Никто и не заметит. Усекли?.. Или не врезались?

— Я усек одно: вам надо к врачу, — рассердился охранник. — Тюремному, разумеется. — И он взял телефонную трубку.

— Господин Буров, не спешите, — попросил Телков, прочитав фамилию на бадже. — Кое в чем Душкин все-таки прав: перед вами действительно подлинник! Вопрос только в том, откуда он взялся?

— Какие еще вопросы? — обиделся Душкин. — Ты что? Оглох? Я же добровольно признался: его взял я! Из той Третьяковки, что будет в следующем году. Их следующем году!

«Если поверить в то, что он несет, ну, в то, что мы с ним прыгнули в прошлый год, тогда это многое объясняет. И такой собачий холод. И… происхождение подлинника», — подумал Телков.

— Вы кто? Его подельник? Небось тоже шли-шли и нашли подлинник? И опять на мусорной свалке? — переключился охранник на Телкова и зловеще указал на Джоконду.

— Московский уголовный розыск! Лейтенант Телков! Веду наблюдение за Душкиным, — представился опер, предъявляя удостоверение. — Рекомендую связаться с вашей дирекцией. Пусть кого-нибудь пришлют.

— Теперь понял все, — многозначительно, как свой своему, намекнул охранник и позвонил в дирекцию.

Вскоре к ним вышла сухопарая интеллектуальная дама.

— Вы, конечно, выдумщик затейливый, но ваш розыгрыш не удался. Лучше займитесь чем-нибудь полезным, не отрывайте людей от работы, — сказала она, выслушав Душкина. — А копия, следует признать, великолепна.

— Вот и оставьте ее у себя, то есть в вашем музее. Пусть полежит. А когда будет время, все же проверьте: кто она, копия или, может, подлинник? Уверяю: вас ждет сногсшибательный сюрприз, — лукаво посулил Телков.

— Мы копии не принимаем, — сухо отказалась дама и удалилась в мир искусств.

— Буров, если что, двадцать первого мая звоните на Петровку. Мы с Душкиным доставим портрет в отдел. Он побудет у нас до лета, — решил Телков. — Ну, Душкин, потопали!

— Мне, начальник, некогда. У меня дела. Отнесешь сам, — заартачился преступник.

— Тогда, гражданин Душкин, вы задержаны! По подозрению в преступлении… тысячелетия! — торжественно провозгласил Телков.

— Может, вызвать наряд? — деловито предложил охранник.

— Мне хватит и одного мента, — щедро отверг Душкин.

На улице Душкин снова принялся за свое:

— Начальник, ей-ей у меня нет времени. Отпусти! Мне еще ишачить и ишачить, я должен вернуть аж восемь подлинников! Покуда Юрка их не заначил или не толкнул кому.

— Коллекция у нас под контролем, — небрежно кинул Телков и вдруг поразился: — Душкин, вы украли все десять подлинников? В одиночку? И в Эрмитаже? И в Лувре?

— И в галерее Уффици, — не сумев скрыть гордость, добавил преступник. — Вообще-то их одиннадцать. Последний я подарил знакомой из пивного ларька. Его я тоже верну. Хотя после этого меня пошлют подальше, — закончил он, вздохнув тяжко-тяжко.

— Тогда тем более на Петровку! Хранить-то все равно придется у нас. Музеи нам не поверят. А то и гляди, запрячут в психушку. Не картины, а вас. Едем! Обсудим все с Сергеем Максимычем. Наладим мост между прошлым и настоящим. Я вам помогу. Попрыгаем вместе. Это же надо! Оказывается, можно попасть в прошлое без всякой машины времени! — воскликнул Телков, заставив оглянуться прохожих.

— Это прошлое, начальник, не наше. Оно в другом мире. Ты прыгнул в параллельный мир, — как бы небрежно пояснил Душкин, а сам при этом с интересом следил за лицом Телкова.

И не обманулся: брови мента подскочили вверх, чуть ли не взлетели под самые облака.

— А это что еще за фрукт? И с чем его едят? — изумленно спросил Телков.

— Параллельный мир, как говорит Юрка, катится рядом с нашим. Будто по рельсам. И все в нем, ровно у нас. И стадион и Третьяковка. И свой я, и свой ты, — произнес Душкин таким тоном, будто сам устроил эти чудеса.

— Не получается все как у нас. В нашем мире август двухтысячного. Здесь, наверно, конец октября. Год девяносто девятый, — напомнил Телков, наглядно поеживаясь от холода.

— Я тоже спрашивал Юрку: почему, мол? До главного он допер, а этого не знает. Сам я думаю так: что-то у них с механизмом. Может, заело в коробке скоростей, вот они и отстали, — с легким презрением произнес Душкин.

— Ладно, будем действовать по обстановке. Если вы не заливаете, в этом мире должен быть и свой полковник Степанов, — прикинул Телков.

— Я видел его, как тебя, — обиделся Душкин. — Не выдержал, приходил посмотреть.

— Ну и?..

— Лично я не сумел отличить, — вздохнул Душкин.

— Сейчас мы проверим, какой у них Степанов! — бросил вызов Телков параллельному миру.

Они снова спустились в метро, которое, оказывается, было параллельным, и поехали на параллельную Петровку.

— Душкин, а что вас заставило ступить на честный путь? — полюбопытствовал Телков в вагоне.

— Совесть, — сказал Душкин, покраснев. — Когда я от вас узнал, на сколько бабок тянет Лиза, то чуть не скопытился. «Ну, думаю, Вадик, ну, едрена вошь, что же ты, паскудник, натворил? Одно дело — ковырнуть из квартирки колечки или видак. И другое — обчистить всю, понимаешь, всю мировую культуру? Ты кто? Аттила? Или порядочный квартирный вор?» И вором, между прочим, я был не всегда. В твои годы я стоял на пьедестале!

— Я вас тогда даже вырезал из газеты, — признался Телков.

— Правда? — расцвел Душкин. — Тогда поехали на Петровку!

— Но мы туда и едем, — улыбнулся Телков.

— Ну, то я ехал не по своей воле. Ты меня вез. А теперь по собственному желанию, — сказал Душкин, укоряя Телкова взглядом за несообразительность.

На входе в параллельный МУР дежурный — знакомый сержант, занудный придира. Он долго изучал удостоверение, вынуждая нервничать и Телкова, и даже Душкина, всматривался в каждую букву, но не нашел никаких отклонений.

— Я и не заметил, когда ты выходил. Чего не оделся? Небось, было лень? — проворчал он, возвращая документ.

Возле лифта они встретили Лаптева. Тот выходил из кабины.

— Лейтенант, кто вам разрешил раздваиваться и находиться одновременно в двух местах? Тем более, что это еще не открыто наукой, — нахмурился подполковник. — Извольте прекратить свое самовольство, вернуться в кабинет полковника, где вы пребываете в данный момент, и присутствовать там целиком!

Он задержал на Душкине взгляд, попытался что-то понять и, не поняв, направился к выходу.

— Я в то время еще доматывал срок. Может, здешний Душкин тоже за проволокой? — предположил Душкин.

— Сейчас у нас будет новый спектакль. Похлеще этого, — малость робея, предупредил Телков.

Параллельный Степанов сидел за своим столом. Параллельный Телков пристроился перед ним на стуле. Когда они, испросив разрешение, вошли в кабинет, у двойника и впрямь сначала вытянулась физиономия, а затем он принялся убеждать своего начальника:

— Товарищ полковник, настоящий Телков я! Честное слово! А он… его загримировали и подослали преступники! Вот и Клизма с ним! Сбежал из колонии!

— Телков, не гони волну. Я второй подлинник. А может, и первый, с какой стороны посмотреть. И Кли… то есть Душкин ваш там, где надо, — сказал наш Телков, придирчиво разглядывая своего двойника.

Тот мог бы побриться и получше, и рубашку надеть посвежей. Ну да шут с ним, ведь он еще не женат на Люсе. Сейчас важно, поверит или нет полковник Степанов.

А параллельный Сергей Максимович хмыкнул как-то неопределенно и тоже осадил своего питомца:

— Сынок, наш гость прав. Он — это ты. Впрочем, я ждал чего-то подобного.

«И этого Степанова ничем не удивишь. Как и наш готов ко всему», — уважительно подумал Телков.

— Товарищ полковник! Сергей Максимыч! Нас перепутают! Я уже сам не знаю: который из нас я, а который он! — запаниковал двойник.

— Не бойся, — сказал ему Телков. — У меня есть характерное отличие: на затылке шишка. По ней можно всегда определить: кто из нас кто. — И упрекнул Душкина: — Неужели не нашлось чего-нибудь поэлегантней? Взяли и огрели шестом! И вам самому, поди, было неудобно, попробуй развернись с этакой махиной. Между стен.

— Да ведь не было времени, мог вернуться Юрка. Потому тем и огрел тем, что подвернулось под руку, — заоправдывался Душкин.

— Но вы несомненно прибыли к нам из своего параллельного мира… Что? Угадал?.. Так вот вы, разумеется, прибыли не для того, чтобы потешаться над лейтенантом Телковым, — проницательно произнес здешний Степанов.

Лишь теперь наш Телков обратил внимание на стопку книг, возвышавшуюся по левую руку от полковника. Это был тот же набор фантастики, что лежал на столе его шефа. Видимо, и в этой Москве произошли некие события, вынудившие параллельного Сергея Максимовича заняться изучением такой литературы.

Но сейчас не было времени строить догадки, и наш Телков при участии Душкина, Моны Лизы и Струйской.

— Именно этакий поворот я и предвидел, — просто, без рисовки промолвил параллельный Степанов. — Мол, если похитят Джоконду, она в сей же миг окажется в Москве. Когда я сказал об этом директору Лувра, он рассмеялся мне в лицо. В прямом смысле, потому что я, как и положено, держал трубку возле лица. Но в мае следующего года мы утрем ему нос.

— Но две параллельные линии не могут пересечься, как бы ни старались изо всех сил. Так учат в школе, — засопротивлялся здешний Телков, видимо не желая мириться с наличием еще одного Телкова.

— Все верно, малыш! Ставлю пять! И все же нашим друзьям удалось перескочить с линии на линию. На полном ходу, будто из одного поезда в другой. Не так ли? — обратился Степанов к нашим путешественникам.

— Абсолютно так! — подтвердил Душкин и заученно добавил: — Путем искривления пространства в процессе тройного прыжка.

— Узнаю почерк писателя Маркизова, — усмехнулся полковник, — Сейчас мы разрабатываем версию, в которой фигурируют он сам, а так же инопланетяне, в существовании коих я сильно сомневаюсь. Однако в интересах следствия верю. Но это уже иная история. Главное, вы вместе с нами, добрые посланцы параллельного мира. Спасибо вам за братскую помощь! Хотя вы и лишили нас любопытного дела, которое, оказывается, поджидало наш славный отдел в следующем году. То-то бы мы повертелись, побегали, потерзали свои бедные мозги. Ну да ладно, не это, так поспеют какие-нибудь иные невообразимые дела. К сожалению, Душкин, ваши коллеги нам скучать не дадут.

— Кстати, Душкин, — в действительности совершенно некстати вмешался здешний Телков, — получается какая-то неувязка. Картины вы свистнули летом будущего года, а возвращаете сейчас, в настоящее время:

— Ну, наверно, потому, что в будущем еще не было ни вас, ни охраны. Там было безопасней, — предположил Душкин.

— Почему «наверно»? Вы, небось, как-то собой управляли? Мол, прыгать куда? В будущее или прошлое? — не унимался здешний Телков.

— Ничем не управлял. Куда понесло, туда занесло. — Душкин обратил свой взор к нашему Телкову, моля о помощи.

— Товарищ полковник, есть предложение: в эти тонкости не лезть. Иначе мы все испортим. Получится, что так не бывает, — находчиво произнес наш Телков.

— Сынок, он прав, — согласился параллельный Степанов. — Давайте-ка по-деловому сгрудимся вокруг моего стола. И обсудим детали предстоящей операции. Назовем ее «Операция «Стадион»…

Этот судебный процесс привлек внимание мировой культурной общественности. Маленький зал Краснопресненского народного суда не смог вместить и любопытствующую публику, и слетевшихся отовсюду журналистов. Их толпы заполнили холл и даже лестничную площадку. Маркизов решительно отверг услуги известнейших адвокатов и защищал себя сам.

— Уважаемый суд! — патетически обратился он к судье и двум народным заседателям. — Моего подзащитного, то есть лично меня, обвиняют в организации краж в музеях так называемого параллельного мира! Обвинение убийственное для человека такой профессии, как моя. Писатель вместо того, чтобы создавать собственные шедевры, лишает человечество тех, что уже созданы другими мастерами. Хотя данное человечество и проживает совершенно в ином мире. Преступление? Безусловно! И я первым готов бросить в себя самый увесистый камень! Но! Я говорю «но». Но существует ли он на самом деле, некий параллельный мир? Вот вопрос из вопросов! Если да, то мой подзащитный совершил преступление перед Историей! Если же этот мир всего лишь вымысел безответственных фантастов, то и уголовное деяние моего подзащитного только плод чьего-то слишком вольного воображения, и не более того! — Тут Маркизов выдержал многозначительную паузу, а затем объявил: — В качестве первого свидетеля я вызываю полковника Степанова!

По залу пронесся гул голосов: «Ну и ну!» Все присутствующие обернулись к входным дверям. Степанов вошел в зал с абсолютно непроницаемым видом, проследовал к судейскому столу и так же спокойно уселся в кресло для свидетелей.

Маркизов встал перед полковником, навел на него толстый указательный палец и точно из этого пальца выстрелил:

— Сергей Максимыч, вот вы… лично вы, вы верите в существование параллельных миров?

— Лично я не верю, — бесстрастно ответил Степанов.

«Не может быть! Наверное, мы ослышались?!» — зашелестел, изумился зал.

— Господин Степанов! Сергей Максимыч! Здесь не место для шуток. Уж вам-то следовало это знать! — нарушая процессуальный порядок, взвился прокурор — государственный обвинитель.

— Я не шучу, — бесстрастно произнес Степанов. — Я верю только фактам. Существование же параллельного мира, увы, таковыми не подтверждено. Пока, во всяком случае.

— Подтверждено, досточтимый Сергей Максимыч! И самым достоверным образом! — победно воскликнул прокурор, не скрывая удовольствия от того, что ему удалось прищучить знаменитого сыщика. Прокуроров тьма, а вот он единственный сумел посадить Степанова в лужу. И обвинитель вдохновенно продолжил: — Я представлю суду двух наших, теперь уже можно сказать, сомирян, посетивших один из параллельных миров, а именно тот, где и было совершено преступление. Итак, я вызываю свидетеля лейтенанта Телкова!

Девушка-секретарь суда вышла за дверь и вернулась вместе с Телковым. Лейтенант коротко и четко подтвердил: да, было дело, он прыгнул и попал в параллельный мир, немного озяб.

— А теперь я вызываю второго свидетеля, гражданина Душкина! — известил прокурор, властным жестом останавливая судью, который наконец опомнился и решил вновь овладеть вожжами процесса.

— Свидетель Душкин в суд не явился. Даже не позвонил, — пожаловалась девушка-секретарь.

«Странно. Операция «Стадион» завершена. К этому часу он должен был покинуть тот мир. Больше ему там нечего делать», — подумал Телков. Степанов тоже удивленно поднял брови. А прокурор только самоуверенно отмахнулся:

— Не беда, обойдемся без Душкина. Нам достаточно и одного свидетельства. К тому же оно исходит от ученика всеми уважаемого полковника Степанова.

— То, что порой происходит с работниками уголовного розыска, не может служить доказательством того, что было или не было на самом деле, — возразил Степанов. — Потому что в нашей профессии очень часто случается самое невероятное. Так, например, известно всем: нет ни снежных людей, ни доисторических ящеров. Но мы их, однако, задерживаем и даже сажаем в камеру предварительного заключения. То же самое произошло и с лейтенантом Телковым. Уверяю суд: если он снова попытается прыгнуть в параллельный мир, у него ничего не выйдет!

— Ловлю на слове! — азартно закричал прокурор. — Господин судья, я прошу… да что там!., я категорически требую перенести заседание на стадион «Красная Пресня», или же «Асмарал!» Дабы мой свидетель продемонстрировал уважаемому суду тот способ, с помощью коего он перенесся в параллельный мир!

— Защита протестует! — тоже закричал Маркизов.

Судья подулся еще немного на самоуправного прокурора и промолвил:

— Вообще-то это против правил… Но чисто по-человечески мне жутко любопытно, существуют они, параллельные миры? Или их придумали писатели ради своего гонорара? Уж очень хочется, чтобы они были… Итак, суд счел необходимым удовлетворить просьбу обвинения и продолжить данное заседание на вышеназванном стадионе!

Его решение было встречено аплодисментами и одобрительными возгласами: «Верно, судья! Пора прояснить! Мы тоже сгораем от нетерпения!» Все повскакивали с мест, поспешили, невольно толкаясь, к дверям. И никто, кроме Степанова и Телкова, не заметил, что первым-то из зала исчез Маркизов. А заметившие обменялись репликами, непонятными для постороннего слуха. Вот их почти стенографическая запись:

«— Сынок, не паникуй. Несомненно преступник отправился именно в ту точку. Там мы его и найдем.

— Но там он успеет…

— Там он уже никогда не успеет».

От здания суда до стадиона было всего две троллейбусных остановки, и потому участники процесса и публика двинулись туда пешком. К ним присоединились те, кто находился в холлах, на лестнице, и таким образом за судьей потянулась внушительная толпа. По дороге, не разобравшись в чем дело, в шествие вливались люди, недовольные властью.

Войдя на стадион, толпа увидела обвиняемого, о котором кое-кто уже и забыл. Маркизов маячил за дальней кромкой футбольного поля и вел себя для подсудимого совершенно нелепо: приседал, высоко задирал ноги, вращал бедрами и бежал на месте. Но сыщики-то поняли сразу: фантаст готовится к прыжку в параллельный мир!

Заметив суд, Маркизов прервал гимнастические упражнения, послал всем смачный воздушный поцелуй и начал разбег, громко топая и раздувая щеки. Казалось, под его весом дрожит земля. Фантаст повторил те же маневры, что совершали Душкин и Телков, и после второго толчка развернулся на девяносто градусов…

«Сейчас он скроется в параллельный мир, а там ищи его свищи», — уныло подумал Телков.

Но, развернувшись, Маркизов будто врезался в невидимую преграду и рухнул на спину. Однако он тотчас поднялся на ноги, снова разбежался и снова прыгнул и снова очутился на спине. И тут уж к нему в полном составе подоспел суд.

— Уважаемый суд, это я хотел тебе помочь. Доказать, что нет в природе так называемого хода в параллельный мир, — соврал Маркизов, глядя снизу на окруживших его участников судебного процесса.

— Рано вы собрались нежиться, подсудимый! Вставайте! — презрительно скривился прокурор. — Ничего вы не доказали. У вас и не должно получиться. С таким успехом мог бы прыгнуть и слон. Сейчас Телков покажет и вам, и суду, каков он, прыжок в неведомое!.. Начинайте, свидетель!

Телков вопросительно посмотрел на своего шефа.

— Прыгайте, лейтенант, — невозмутимо произнес полковник.

— Ему нельзя! У него… у него болит колено! — отчаянно вмешался Маркизов.

— Вроде все нормально, — сказал Телков, ощупав оба колена.

— Обвиняемый, отойдите в сторону! — потребовал прокурор.

Маркизов будто бы отступил, но когда Телков занял исходную позицию и уже пригнулся, готовый сорваться с места, он в последний момент перешел ему дорогу перед самым носом, прошипев:

— Оступись! Сбейся с шага! Спутай толчковую ногу!

Телков мужественно стиснул зубы и помчался в направлении бывшей ямы.

— Телков, погоди! — донесся из-за спины вопль Маркизова.

Но Телков начал прыжки… Вот он, первый толчок… Вот второй… Разворот и… лейтенант налетел на что-то невидимое, словно резиновое, тугое… Его отбросило назад, он упал на спину, лежал, пытаясь осмыслить происшедшее.

Над ошеломленным стадионом после глухой паузы пронесся гул разочарования. Сквозь него прорвался злорадный голос фантаста:

— А я что говорил?! Надо было слушаться мудрого и честного Маркизова!

— Товарищ полковник, не пойму, что случилось. Я старался изо всех сил, — заоправдывался Телков, нехотя вставая на ноги.

— Все в порядке, лейтенант. Случилось то, что и должно было случиться, — сказал Степанов.

Прокурор настоял еще на двух попытках. Телков добросовестно прыгал, и каждый раз его встречала загадочная и непреодолимая преграда.

Маркизов был оправдан здесь же, в центральном круге футбольного поля. За отсутствием места преступления.

— А виноват в этом я! Прыгни в параллельный мир — и преступник получил бы статью. Но именно сегодня точно заклинило! Ни в дугу! А почему? Как вы думаете, товарищ полковник? Ведь я прыгал, и не раз. И теперь все делал как надо! — с горечью произнес Телков, плетясь к метро рядом с шефом, среди понурых людей, похожих на болельщиков, чья команда проиграла в пух и прах.

— Малыш, ты был на высоте! — по обычаю сдержанно похвалил Степанов. — И если у тебя ничего не вышло, то не по твоей вине. В четырнадцать часов ноль-ноль минут по нашему времени, то есть час назад, параллельный полковник Степанов лично засыпал яму для прыжков отборнейшим черноземом, доставленным твоим двойником из Ботанического сада, затем его взрыхлил и засеял семенами флоксов. Дабы закрыть лазейку для преступников и прочих нечестных людей. Флоксы — любимые цветы его жены. Как и моей, впрочем.

— А вам-то откуда это известно? — поразился Телков. — Ну, Сергей Максимыч, вы даете!

— Все очень просто, сынок, — буднично ответил Степанов. — Перед рассветом я встретился со своим вторым подлинником, и мы обговорили все.

— Вы совершили Тройной прыжок? — усомнился Телков, оглядывая грузный торс полковника.

— Представь, прыгать без парашюта было куда труднее. Из летящего самолета, разумеется, — усмехнулся Степанов.

Телков слышал о той почти неправдоподобной истории, когда шеф, преследуя преступника-парашютиста, сиганул за ним в бездну, и пристыженно замолчал. Но только до эскалатора, там он, стоя ступенькой выше, наклонился к Степанову и встревоженно заговорил прямо в ухо:

— А что теперь будет с Душкиным? Его наверняка что-то задержало, и он не успел проскочить, остался в том мире. Сергей Максимыч, навсегда! Иначе бы дал в суде показания. Душкин обещал!

— Думаю, он сделал это намеренно. Решил таким образом скрыться от мести Маркизова, — не оборачиваясь сказал Степанов. — Не завидую нашим параллельным коллегам. Отныне у них одним Душкиным стало больше.

— Но у нас еще остался Маркизов! Фрукт покруче. Что же получается? А, Сергей Максимыч? Неужели он так и уйдет от расплаты?

Они в это время сходили с эскалатора, и Телков, торопясь получить ответ, воткнулся в широкую спину полковника, словно в бетонную стену.

— Не спеши, сынок. Наберись терпения, — пошутил шеф, даже не покачнувшись. — Придет срок, и Маркизов получит сполна. Как мне подсказывает интуиция, сейчас фантаст ищет контакты с инопланетянами, надеясь их пристроить к своим очередным темным делишкам. Хотя я, признаться, совершенно не верю и в визиты инопланетян. А теперь можно поспешить. Кажется, подходит наш поезд.