Искатель, 1996 №1

ЭЛЛЕРИ КУИН
КУКЛА ДОФИНА

Под воздействием читательского опроса некогда установилось правило — среди действующих лиц рождественских рассказов обязательно должны быть дети. Этот рассказ не является исключением, и наверняка скептики обвинят нас в том, что мы даже перестарались, ведь в нашей истории действуют также куклы, Санта-Клаус и даже вор, который, правда, кем бы он ни был — а это еще вопрос из вопросов, — совсем не похож на Варавву[4]. Мы признаем свою вину.

Другой характерной чертой рождественских рассказчиков является победа Добра и Света. Добра ждут сироты от ежегодного рождественского чуда. Что же касается Света, то он, как обычно, прольется в конце, благодаря ясному уму Эллери Куина. Недоверчивый читатель найдет немало таинственного в личности и деяниях человека, который несомненно был крылатым князем тьмы этого района. В этом, по крайней мере, был уверен сбитый с толку инспектор Куин. Между прочим, звали того человека не Сатана, а Комус. Довольно-таки странно, ведь как известно, изначально Комус означал бога радости и веселья, что никак не ассоциируется с Преисподней. Поставленный в тупик Эллери безуспешно пытался понять, кто же его призрачный враг, пока Никки Портер, не презирающая очевидного, не предположила, что ответ он может найти там, куда бы сразу же обратился любой простой смертный. И действительно, к разочарованию великого человека, ответ обнаружился именно там — на 2626-й странице 6-го тома 175-го юбилейного издания Британской энциклопедии. Комус — выступавший под этим именем французский фокусник в 1789 году, во время гастролей в Лондоне, показывал номер, в котором его жена, стоявшая на столе, исчезла. Поначалу казалось, что этот трюк, какое бы отношение Комуса к жене он ни выражал, осуществляется без помощи зеркал. Но эти поиски исторических корней nom de nuit[5] своего таинственного противника дали Эллери лишь краткое удовлетворение, пока не наступил благословенный момент, и свет, озарив все вокруг, не разогнал мрак, князя тьмы и все остальное.

Но это хаос.

Наша история, как принято, начинается не с невидимого незнакомца, а с мертвеца.

Мисс Ипсон вообще-то не всегда была мертвой.

Au contraire[6]. Она прожила семьдесят восемь лет, большую часть которых страдала одышкой. Ее отец, бывший профессором греческого языка в небольшом университете Среднего Запада, имел обыкновение называть ее «очень активным маленьким глаголом». Спрягал он ее с помощью одной из своих студенток, недалекой мускулистой девицы, наследницы птицеводческой фермы в Айове.

Профессор Ипсон был примечательным человеком. В отличие от большинства профессоров греческого он был греческим профессором греческого, урожденным Герасимосом Агамосом Ипсилономоном из Поликнитоса на острове Ми-тилини, «где, любил он говорить при случае, божественная Сапфо[7] любила и пела». Эту цитату профессор Ипсон находил весьма полезной в своей внеучебной деятельности. Вопреки, однако, эллинскому идеалу, он всем сердцем верил в неумеренность во всех вещах.

Направление мыслей профессора смущали также миссис Ипсон, которая никогда не могла понять, почему ее муж сократил свою фамилию до «Ипсон», хотя разумно просто сменить ее, скажем, на «Джонс». «Моя дорогая, — ответил однажды профессор, — ты — просто айовский сноб». — «Но никто, — в сердцах воскликнула миссис Ипсон, — не может не только написать, но и правильно произнести нашу фамилию!» — «Таков крест, — пробормотал профессор Ипсон, — который мы должны нести со всеми Ипсиланти». — «О!»— только и смогла произнести миссис Ипсон.

В его речах всегда было что-то пророческое. Любимым его прилагательным в адрес жены было слово «ипсилиформ», термин, по его словам, имевший отношение к месту зарождения жизни в созревшей яйцеклетке в процессе оплодотворения и бывшей, следовательно, утонченной формой выражения a propos[8]. Миссис Ипсон так и продолжала жить сбитой с толку; умерла она в раннем возрасте.

Профессор сбежал с довольно талантливой танцовщицей варьете из Канзас-Сити, оставив своего крещеного птенца на воспитание у родственников ее матери, пресвитерианца по имени Джукс.

Если не считать очаровательных и мудреных записок профессора с просьбой выслать ему, как он их называл, Lucrum[9], впервые мисс Ипсон услышала о своем отце на четвертом десятке его одиссеи, когда он прислал ей красивое дополнение к ее коллекции — старинную (ей было более трех тысяч лет) терракотовую куклу греческой работы, которую, к сожалению, мисс Ипсон посчитала себя обязанной возвратить в Бруклинский музей, откуда та необъяснимым образом исчезла. Отцовский подарок сопровождала странная записка: «Timeo Danaos et dona ferentes»[10].

В увлечении мисс Ипсон куклами было что-то поэтически-загадочное. При рождении своей дочери профессор, более чем когда-либо склонный к гармонии, свою преданность к плодовитости выразил в ее имени, назвав ее Китерой[11]. Судьба, однако, сыграла жестокую шутку, ибо, как оказалось, чадолюбие ее отца разбилось о холодность чрева ее матери, и мисс Ипсон, хотя и схоронила пятерых мужей вполне достаточной силы, осталась бесплодной до конца своих дней. С тех пор, когда, согласно классической трагедии, все страсти улеглись, она, сохранив фамилию своего отца, превратилась в приятную старушку с едва заметной улыбкой, семенящую по огромной, почти пустой нью-йоркской квартире и с энтузиазмом играющую в куклы.

Поначалу это были самые простые куклы — Билликена, Кэти, Круз, Пэтси, дядюшки Лиса[12] и тому подобное. Но затем, по мере роста ее потребностей, мисс Ипсон начала яростное разграбление прошлого.

В землю фараонов она отправилась за двумя частями тонкой высушенной доски с резьбой и росписью, изображающей поясные портреты с волосами, выложенными бисером. Любой знаток назовет их лучшими из дошедших до нас образцами древнеегипетских плоских кукол, превосходящих даже те, что хранятся в Британском музее, хотя, конечно, в определенных кругах этот факт будет отрицаться.

Мисс Ипсон откопала прародительницу «Летиции Бенн», до ее находки считавшейся старейшей куклой в Америке, которую Уильям Пенн[13] в 1699 году привез из Англии в Филадельфию в качестве подарка для подружки своей маленькой дочери. Находка мисс Ипсон представляла собой небольшую деревянную куклу в парче и бархате, которую сэр Уолтер Ралей[14] послал первому английскому ребенку, родившемуся в Новом Свете. Поскольку Вирджиния Дар[15] родилась в 1587 году, даже смитсонианец[16] не осмелился бы оспаривать триумф мисс Ипсон.

На полках старой леди, в ее витринах можно было увидеть богатства, некогда доставлявшие радость сотням людей, и сокровища — такова уж природа кукол, принадлежавшие людям, давно вышедшим из детского возраста. Здесь можно было найти модные куколки из Франции четырнадцатого века, священные куклы племени финго и оранжевого свободного государства[17]; бумажные куклы из Сапумы[18] и придворные куклы старой Японии; куклы «Калифа» с глазами из бусинок из египетского Судана; шведские берестяные куклы; куклы «катсина» племени Хопис[19]; эскимосские куклы из бивней мамонта; куклы из перьев племени Чиппеча[20]; древнекитайские куклы-перевертыши; костяные куклы коптов[21]; римские куклы, посвященные Диане[22]; pantin[23] куклы — уличные куклы парижских щеголей, пока мадам гильотина не очистила бульвара; раннехристианские куклы, изображающие святое семейство. Это только частичка того, что можно было увидеть в многоплановой коллекции мисс Ипсон. У нее были куклы из картона, из кожи животных, из клешни краба, из яичной скорлупы, из кукурузных листьев, из лоскутков, из сосновых шишек со мхом, из чулок, из неглазурованного фарфора, из пальмовых листьев, из папье-маше и даже из шелухи и семян. Здесь были куклы ростом в сорок дюймов, но были и такие маленькие, что мисс Ипсон могла их спрятать в своем золотом наперстке.

Коллекция Китерии Ипсон охватывала целые столетия и отдавала дань истории. С ней не могли сравниться ни сказочные кукольные коллекции Монтесумы[24], Виктории[25], или Юджина Фидда[26], ни коллекции Метрополитена[27], Южного Кенсингтона[28] или королевского дворца в старом Бухаресте, ни где-нибудь еще — предел мечтаний маленьких девочек.

Эта коллекция, которая собиралась на птицеферме в Айове и на берегах древнего мира, на кукурузных полях и в районах, насыщенных благоуханием мирта, в конце концов приводит нас к адвокату Джону Сомерсету Бондлингу и к его визиту двадцать третьего декабря, не так уж давнему визиту в резиденцию Куина.

Двадцать третье декабря обычно совсем не подходящее время для розыска Куинов. Инспектор Ричард Куин любит отмечать Рождество по старинке. Фаршированная индейка, к примеру, требует тщательной двадцатидвухчасовой готовки, а некоторые из ее ингредиентов не так-то легко найти в ближайшей лавке зеленщика. Что же касается Эллери, то он весь погружался в упаковку подарков. За месяц до Рождества он весь свой талант сыщика обращал на поиски необычной оберточной бумаги, красивых ленточек и изящных булавок. В оставшиеся два дня он творил красоту.

Вот почему, когда заявился адвокат Джон С. Бондлинг, инспектор Куин, облаченный в огромный фартук, был на кухне, по уши в fines herbes[29], в то время как Эллери, закрывшись в своем кабинете, на блестящих листочках фуксии с помощью серебристого дождя, муаровой темно-зеленой ленточки и еловых шишек создавал таинственную симфонию.

— Вряд ли это что-то даст, — пожав плечами, произнесла Никки, глядя на карточку адвоката Бондлинга, такую же потертую, как и сам адвокат. — Так вы утверждаете, мистер Бондлинг, что знакомы с инспектором?

— Вы просто скажите ему: Бондлинг, адвокат, — нетерпеливо перебил ее тот. — Парк-Роу. Он поймет.

— Только не вините меня, — сказала Никки, — если нарветесь на неприятности. Бог знает, на что он способен.

И она отправилась за инспектором Куином.

Когда она ушла, дверь в кабинет бесшумно приоткрылась, и в щели показался подозрительный глаз.

— Не тревожьтесь, — произнес владелец глаза, проскальзывая в щель и поспешно закрывая за собой дверь. — Вы же знаете, им нельзя доверять. Дети есть дети.

— Дети! — проворчал адвокат Бондлинг. — Так вы Эллери Куин, не так ли?

— Да. А что?

— Интересуетесь молодыми? Рождеством? Всякими там сиротами, куклами и тому подобным? — довольно злобно проговорил мистер Бондлинг.

— Пожалуй, да.

— Тем больше вы глупец. А вот и ваш отец. Инспектор Куин!

— Так это Бондлинг, — рассеянно произнес старый джентльмен, пожимая руку посетителю. — Мне позвонили из конторы и сказали, что кто-то должен прийти. Вы немного запачкались. Это кусочек печенки индейки. Вот, пожалуйста, возьмите мой платок. Вы знакомы с моим сыном? А с его секретаршей мисс Портер? Так что нас сюда привело, мистер Бондлинг?

— Дело в том, инспектор, что я — душеприказчик Китерии Ипсон и…

— Рад познакомиться с вами, мистер Бондлинг, — прервал его Эллери. — Никки, эта дверь закрыта, так что не делай вида, что забыла дорогу в ванную комнату…

— Китерия Ипсон, — хмуро пробормотал инспектор. — О да. Это же та, которая совсем недавно умерла.

— Оставив мне головную боль, — резко бросил мистер Бондлинг, — по размещению ее куклекции.

— Чего? — удивленно спросил Эллери, оторвав взгляд от ключа, который только что вынул из кармана.

— Куклы — коллекция. Куклекция. Она сама придумала это слово.

Эллери снова положил ключ в карман и прошел к своему креслу.

— Мне это записывать? — вздохнув, произнесла Никки.

— Куклекция, — машинально повторил Эллери.

— Тридцать лет собирала куклы!

— Да, Никки, запиши.

— Ну, хорошо, мистер Бондлинг, — сказал инспектор Куин, — так в чем дело? Вы знаете, Рождество бывает только раз в году.

— Согласно завещанию, — раздраженно заговорил адвокат, — куклекция должна быть продана с аукциона, а полученные средства использованы для формирования фонда помощи сиротам. Я отвечаю за распродажу, которая состоится сразу же после Нового года.

— Куклы и сироты, да? — растерянно пробормотал инспектор, думая совсем об ином — об январском черном перце и соленой приправе.

— Чудесно! — просияла Никки.

— Вот как? — вкрадчиво произнес мистер Бондлинг.

— Очевидно, вам, молодая девушка, никогда не приходилось сталкиваться с делами о наследстве. А я уже девять лет выполняю функции душеприказчика и ни разу не получил ни одного нарекания. Но стоило затронуть интересы только одного младенца, одной безотцовщины, как судья по делам о наследстве и опеке стал смотреть на меня как на Белла Сайкса![30]

— Моя индейка… — начал было инспектор.

— Вот каталог этой куклекции. Результат просто ужасный! Знаете ли вы, что на эти чертовы предметы даже не установлены цены! За редким исключением, включающим кое-какие предметы личного обихода, куклекция была единственным достоянием старой леди, которая потратила на нее все свои средства, вплоть до последнего цента.

— Но эта коллекция, должно быть, оценивается в целое состояние, — запротестовал Эллери.

— Кем оценивается, мистер Куин? Музеи всегда стремятся получить такие предметы в качестве подарков, не облагаемых налогом. Уверяю вас, что от продажи этих кукол (если не говорить об единственном из них исключении) наши ги-потические сироты практически ничего не получат. Вырученных средств едва ли хватит на обеспечение их жевательной резинкой в течение двух дней.

— А что это за исключение, о котором вы упомянули, мистер Бондлинг?

— Кукла под номером восемьсот семьдесят четыре, — быстро проговорил адвокат. — Вот что.

— Номер восемьсот семьдесят четыре, — прочитал инспектор Куин в толстом каталоге, который Бондлинг выудил из огромного кармана своего пальто. — Кукла дофина. Уникальна. Фигурка принца высотой восемь дюймов выполнена из слоновой кости, одета в придворное платье из подлинного горностая, парчи и бархата. На талии — шпага в золотых ножнах. На голове круглая золотая корона, увенчанная голубым бриллиантом чистейшей воды приблизительно сорок девять карат…

— Сколько карат? — в удивлении воскликнула Никки.

— Больше, чем у знаменитой «Надежды» или «Звезды Южной Африки», — с вполне понятным волнением ответил Эллери.

— …оценивается, — продолжал читать его отец, — в сто десять тысяч долларов.

— Дорогая куколка!

— Как это нескромно! — сказала Никки.

— Эта нескромность — я имею в виду пунсоанную королевскую куклу, — заметил инспектор, продолжая читать каталог, — была подарком ко дню рождения, который французский король Людовик Шестнадцатый сделал Луи Шарлю, своему второму сыну, объявленному наследником престола в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, после смерти его старшего брата. Во время Французской революции, находясь в заключении у санкюлотов, маленький дофин был провозглашен роялистами Людовиком Семнадцатым. Его судьба окутана тайной. Романтический, исторический предмет.

— Я бы назвал его «lе prince perdu»[31], — пробормотал Эллери. — Как вы считаете, мистер Бондлинг, это подходящее сравнение?

— Я — адвокат, а не антиквар, — недовольно произнес их посетитель. — Здесь приложены документы. Один из них — произнесенное под присягой заявление леди Шарлотты Аткинс, английской актрисы, близкой подруги семьи Капетингов[32], бывшей во время революции во Франции. Подразумевается, что заявление это написано также рукой леди Шарлотты. Так это или не так, не в этом дело, мистер Куин. Даже если история плоха, то бриллиант хорош!

— Как я понимаю, эта стодесятитысячедолларовая куколка является основой коллекции. В этом, видимо, и заключается камень преткновения?

— Наконец-то вы сказали это! — воскликнул мистер Бондлинг, удовлетворенно щелкая пальцами.

— По-моему, кукла дофина — единственный предмет в этой коллекции, который можно купить или продать. И что же сделала старуха? Она оговорила в завещании, что в день, предшествующий Рождеству, куклекция Китерии Ипсон должна быть выставлена на всеобщее обозрение… на главном этаже универмага Нэша[33]! В день, предшествующий Рождеству, джентльмены! Подумайте об этом!

— Но ради чего? — спросила озадаченная Никки.

— Ради чего? Кто знает, ради чего? Думаю, ради развлечения нью-йоркской армии маленьких попрошаек. Имеете ли вы хоть какое-нибудь представление о том, сколько крестьян проходит через Нэш накануне Рождества? Моя кухарка, а она очень набожная женщина, утверждает, что это напоминает Армагеддом[34].

— День накануне Рождества, — нахмурившись, произнес Эллери. — Значит, завтра.

— Это звучит довольно определенно, — встревоженно сказала Никки. Потом ее лицо просветлело. — Кстати, мистер Бондлинг, а если вдруг Нэш откажется?

— Вы так думаете? — едко заметил адвокат. — Как же, ждите! Старуха Ипсон давно задумала этот фокус и обо всем договорилась с целой бандой поставщиков, которые преследуют меня по пятам с того самого дня, как она отправилась в мир иной!

— Это событие привлечет всех мошенников Нью-Йорка, — сказал инспектор, бросая взгляд на кухонную дверь.

— Сироты, — встряла Никки. — Их интересы должны быть защищены. — Она укоризненно посмотрела на своего хозяина.

— Отец, может, принять специальные меры? — спросил Эллери.

— Да, да, конечно, — сказал инспектор, поднимаясь. — Ни о чем не беспокойтесь, мистер Бондлинг. А теперь, если позволите, я…

— Инспектор Куин, — прошипел мистер Бондлинг, возбужденно наклоняясь вперед. — Это не все.

— Ах, вот как! — Эллери проворно закурил сигару. — В этой пьесе, по-видимому, действует какой-то негодяй, и он, вам, мистер Бондлинг, известен.

— Да, это так, — глухо согласился адвокат, — и в то же время не так. В общем, я хочу сказать, это Комус.

— Комус! — вскрикнул инспектор.

— Комус? — с сомнением в голосе медленно произнес Эллери.

— Комус? — спросила Никки. — А кто это такой?

— Да, Комус, — кивнул мистер Бондлинг. — Это первое, что произошло у меня сегодня утром. Он сразу же пришел в мою контору. Держался очень высокомерно. Я не успел снять пальто, да и моей секретарши еще не было. Он вошел и бросил свою карточку мне на стол.

Эллери схватил визитку.

— Как обычно, отец.

— Его фирменный знак, — проворчал инспектор, едва шевеля губами.

— На карточке только имя — «Комус», — недоуменно заметила Никки. — Кто…

— Продолжайте, мистер Бондлинг! — громогласно сказал инспектор.

— Затем он спокойно заявил мне, — произнес Бондлинг, вытирая лицо мятым носовым платком, — что собирается завтра в универмаге Нэша выкрасть куклу дофина.

— А, так это маньяк, — сказала Никки.

— Мистер Бондлинг, — произнес старый джентльмен голосом, внушающим страх, — как выглядел этот тип?

— Похож на иностранца. С черной бородой. Говорил с очень сильным акцентом. Сказать по правде, я был как громом поражен и не заметил деталей. Даже не погнался за ним, а потом было уже слишком поздно.

Куины пожали плечами и выразительно переглянулись.

— Обычная история, — сказал инспектор. Кончик его носа побелел. — Сперва он напускает туману, а когда действительно показывается на сцене, никто не помнит ничего, кроме бороды и иностранного акцента. Ну что ж, мистер Бондлинг, раз в игру вступает Комус, значит, это серьезное дело. Где сейчас находится коллекция?

— В банке «Лайф Бэнк энд Праст», на Сорок третьей улице.

— Когда вы ее должны перевезти к Нэшу?

— Они хотели, чтобы это было сделано сегодня вечером. Я отказался и договорился с банком о перевозе коллекции завтра утром, в семь тридцать.

— До открытия универмага останется не так уж много времени для размещения коллекции, — задумчиво произнес Эллери и посмотрел на своего отца.

— Осуществление операции «Куколка» предоставьте нам, мистер Бондлинг, — мрачно сказал инспектор. — Лучше позвоните мне сегодня днем.

— Вы даже не представляете, инспектор, какое облегчение я чувствую…

— Неужели? — с кислой улыбкой проговорил старый джентльмен. — А почему вы уверены, что он не выкрадет ее?

Когда адвокат Бондлинг удалился, Куины стали совещаться. В основном, как обычно, говорил Эллери. Наконец, инспектор прошел к себе в спальню и по прямому проводу переговорил с управлением.

— Можно подумать, — фыркнула Никки, — что вы планируете оборону Бастилии. Кстати, кто такой этот Комус?

— Мы не знаем, Никки, — медленно сказал Эллери. — Может быть кто угодно. Начал свою преступную деятельность пять лет назад. Действует в лучших традициях[35]. Дерзкий, необычайно умный мошенник, который воровство довел до уровня искусства. По всей видимости, похищение ценных вещей в практически невозможных ситуациях доставляет ему особое удовольствие. Мастер перевоплощения. Появлялся в облике различных лиц. Бесподобный подражатель. Ни разу не удалось его схватить, сфотографировать и дактилоскопировать. Одарен богатым воображением, не боится опасностей. Я бы сказал, что самый дерзкий вор из действующих в Соединенных Штатах.

— Если он ни разу не был схвачен, — скептически заметила Никки, — откуда вы знаете, что он совершил все эти преступления?

— Хочешь сказать, что их могли совершить другие? — едва улыбнувшись, произнес Эллери.

— Для всех его краж характерен единый почерк, и, кроме того, он, подобно Арсену, на месте каждого своего преступления оставляет визитную карточку с именем «Комус».

— Он что, как правило, предупреждает о своем намерении выкрасть знаменитые драгоценности?

— Нет. — Эллери нахмурился. — Насколько я знаю, это первый подобный случай. Поскольку он ничего не делает без причины, этот утренний визит в контору Бондлинга должен быть частью его основного плана. Интересно…

В гостиной резко и громко зазвонил телефон.

Никки посмотрела на Эллери, а тот перевел взгляд на телефон.

— Вы думаете?.. — начала быстро Никки, а затем сказала: — О, это так глупо!

— Там, где замешан Комус, — раздраженно произнес Эллери, — не может быть глупости! — И он схватил телефонную трубку. — Алло!

— Весточка от старого друга, — послышался низкий приглушенный мужской голос. — Комус.

— Ну что же, — сказал Эллери. — Еще раз здравствуйте.

— Надеюсь, — весело спросил голос, — мистер Бондлинг уже уговорил вас «помешать» мне завтра утром выкрасть в Нэше куклу дофина?

— Так вы знаете, что Бондлинг был здесь?

— В этом нет ничего особенного, Куин. Я следил за ним. Вы взялись за это дело?

— Послушайте, Комус, — сказал Эллери. — При обычных обстоятельствах я бы с удовольствием рискнул поставить вас на свое место. Но в данном случае обстоятельства не являются обычными. Эта кукла представляет собой основную часть будущего фонда помощи детям-сиротам. Мне бы очень не хотелось разыгрывать этот шар. Что вы скажете, Комус, если мы отложим игру?

— Скажем, — вкрадчиво произнес голос, — универмаг Нэша. Завтра.

Итак, на рассвете двадцать четвертого декабря Куины, Бондлинг и Никки Портер собрались на Сорок третьей улице перед огромными, сверкающими окнами «Лайф Бэнк энд Праст компани», за двойным кольцом вооруженной охраны, образовавшей между входом в банк и бронированным грузовиком коридор, по которому быстро переносилась куклекция Китерии Ипсон. Все это происходило на затоптанной, запорошенной снегом улице, под немилосердным рождественским ветром, на виду у зевающего Нью-Йорка.

Вот и наступила зима тревог! Мистер Куин в сердцах выругался.

— Не понимаю, на что вы жалуетесь, — простонала мисс Портер. — Вы с мистером Бондлингом так закутались, что напоминаете первопроходцев Юеона. Лучше посмотрите на меня.

— Вот она, трусливая шушера из Нэша! — убийственным тоном произнес мистер Куин. — Они все в душе проклинают себя. О какой тут чести говорить? Какой тут дух Рождества?

— Это все реклама, — пробормотал мистер Бондлинг. — По вчерашнему радио и в сегодняшних утренних газетах.

— Я заткну им глотку. Уэли, отгони-ка этих людей.

— Эй, сопляки, отойдите назад! — произнес из дверей банка добродушный сержант Уэли. Едва ли он мог предполагать, что его ожидает.

— Подумать только! — презрительно бросила Никки. — Броневики. Карабины.

— Послушай, Никки, Комус специально заранее проинформировал нас о том, что собирается выкрасть куклу дофина из универмага Нэша. По всей видимости, сделал он это для того, чтобы осуществить свой план en route[36].

— Чего они медлят? — пролепетал мистер Бондлинг. — А!

В дверях внезапно показался инспектор Куин. В руках он сжимал сокровище.

— О! — воскликнула в восхищении Никки.

Толпа засвистела.

Такое великолепие оскорбительно для демократии, но уличные толпы, подобно детям, монархисты в душе.

Нью-Йорк шумел, а сержант Уэли с угрожающим видом вышагивал перед инспектором Куином, который стремительно с куклой дофина в руках пересек тротуар между ощетинившимися рядами охранников.

Куин-младший исчез, мгновенье спустя материализовавшись перед дверью бронированного грузовика.

— Она божественна, мистер Бондлинг! — в восхищении глядя на куклу, едва слышно прошептала мисс Портер.

Мистер Бондлинг остановился, неприятно вытянул шею.

ПОДХОДИТ Санта-Клаус с колокольчиком.

Санта. Слушайте, слушайте. Мир вам и благополучие. Люди, а это что? Та самая куколка, о которой болтало радио?

М-р Б. Убирайся.

Мисс П. Но почему, Бондлинг?

М-р Б. Ему здесь делать нечего. Эй, Санта-Клаус, отойди в сторону. В сторону!

Санта. Что гложет тебя, мой рассерженный друг? Неужели тебя не волнует это время года?

М-р Б. О… осторожнее! (Звон.) А теперь будь любезен…

Санта. Какая милая куколка. Куда они ее увозят, моя крошка?

Мисс П. В Нэш, Санта.

М-р Б. Ты сам напросился на это. Офицер!

Санта (торопливо). К вот тебе маленький подарок, крошка. Наилучшие пожелания от Санты. Веселья всем, веселья!

Мисс П. Это мне? (Санта торопливо исчезает, звеня колокольчиками.) Браво, мистер Бондлинг, неужели было необходимо?..

М-р Б. Опиум для народа! Что нам вручил этот напыщенный жулик, мисс Портер? Что в этом недостойном упоминания конверте?

Мисс П. Уверяю вас, я не знаю, но разве это не трогательно! О… да он адресован Эллери!

Эй! Эл-ле-ри!!!

М-р Б. (уходит взволнованно). Где он? Вы… Офицер! Куда исчез этот надуватель детей? Какой-то Санта-Клаус…

М-р К. (вбегает). Я здесь! Никки, что это? Что случилось?

Мисс П. Какой-то человек в одежде Санта-Клауса только что вручил мне этот конверт. Он адресован вам.

М-р К. Письмо? (Вырывает конверт, вытаскивает из него клочок бумаги, на которой печатными буквами карандашом написано послание, которое он читает вслух с весьма заметным волнением.) «Дорогой Эллери, вы мне не верите? Я сказал, что сегодня днем в универмаге Нэша выкраду куклу дофина, и именно это я собираюсь сделать. Ваш… Подпись…»

Мисс П. (вытянув шею.) «Комус». Этот Санта-Клаус?

М-р К сжал губы. Дует ледяной ветер.

Даже хозяин универмага должен был признать, что их защита против Комуса была остроумной.

Из отдела дисплеев Нэша они реквизировали четыре прилавка одинаковой длины, смонтировали их вместе и в центре образовавшегося между ними пространства установили платформу высотой шесть футов. На прилавках живописными группами расположились куклы мисс Ипсон, а на возвышающейся платформе было установлено огромное резное дубовое кресло ручной работы, позаимствованное из секции современной шведской мебели, и на этом валгалла[37], — подобном троне, с мрачным удовлетворением за анонимность, которую ему обеспечивали алый костюм, веселая маска и усы предназначенной ему роли, напоминая огромный румяный шар, возвышался сержант Томас Уэли из полицейского управления.

Но это было не все. Вокруг прилавков на расстоянии шести футов поднимался мерцающий вал литого стекла в хромированных переплетах, составные части которого были позаимствованы из «Стеклянного дома будущего», расположенного в глубине седьмого этажа. Это ограждение представляло собой стену высотой восемь футов. Единственный проход в ней был перегорожен массивной стеклянной дверью, запертой на внушительный замок, ключ от которого покоился в правом кармане брюк мистера Куина.

8.45 утра. Куины, Никки Портер и адвокат Бондлинг совместно с официальными представителями универмага и армией переодетых полицейских обозревали плоды своего труда.

— Надеюсь, это сработает, — наконец пробормотал инспектор Куин. — Господа! Займите свои места вокруг перегородки.

Двадцать четыре специально подобранных жандарма в штатском, подталкивая друг друга, распределились вдоль стены, лицом к ней, и с усмешкой уставились на сержанта Уэли, который со своего трона мрачно взирал на них.

— Хфгстром и погготт, — у двери.

Два детектива отделились от группы резерва и направились к стеклянной двери. Мистер Бондлинг дернул инспектора за рукав пальто.

— Инспектор Куин, а всем этим людям можно доверять? — зашептал он. — Я хочу сказать, что этот тип Комус…

— Мистер Бондлинг, — холодно ответил старый джентльмен, — занимайтесь своим делом и не вмешивайтесь в мое.

— Но…

— Мистер Бондлинг, этих людей я сам отбирал!

— Понимаю, понимаю, инспектор. Я просто подумал, что я мог бы…

— Лейтенант Фарбер!

Невысокий мужчина с водянистыми глазами сделал шаг вперед.

— Мистер Бондлинг, это лейтенант Джеронимо Фарбер, эксперт по драгоценностям из управления. Эллери!

Эллери достал куклу дофина из кармана своего пальто.

— Отец, — сказал он, — если ты не возражаешь, я буду держать ее в руках.

— Вот это да! — восхищенно бросил кто-то.

А затем наступила тишина.

— Лейтенант, кукла, которую держит в руках мой сын, — знаменитая кукла дофина с короной, украшенной бриллиантом, который…

— Лейтенант, пожалуйста, не трогайте ее, — сказал Эллери. — Я хочу, чтобы никто к ней не притрагивался.

— Эта кукла, — продолжал инспектор, — только что доставлена из хранилища банка. Конечно, было бы лучше, если бы она вообще не покидала его стен. Присутствующий здесь мистер Бондлинг, душеприказчик мисс Ипсон, утверждает, что этот камень настоящий. Лейтенант, осмотрите бриллиант и дайте ваше заключение.

Лейтенант Фарбер достал лупу. Эллери надежно держал дофина. Фарбер к нему не прикасался.

— Конечно, я не могу судить о самой кукле, — наконец произнес эксперт, — но бриллиант великолепен. Вполне может стоить сто тысяч долларов, а учитывая положение на нынешнем рынке, даже больше. Кстати, оправа выглядит очень прочной.

— Благодарю вас, лейтенант. Ну что ж, сынок, — сказал инспектор, — можешь заниматься своим делом.

Сжимая куклу в руках, Эллери широким шагом подошел к стеклянной двери и отпер ее.

— А этот Фарбер, — зашептал адвокат Бондлинг прямо в ухо инспектору, — вы абсолютно уверены, что он?..

— Что он действительно лейтенант Фарбер? — Инспектор едва сдерживался. — Мистер Бондлинг, я знаю Джерри Фарбера восемнадцать лет. Так что успокойтесь.

Эллери осторожно перелез через ближайший прилавок. А затем, высоко подняв куклу над головой, быстро пересек расстояние от платформы.

— Маэстро, — заскулил сержант Уэли, — какого черта я должен сидеть здесь весь день, не имея возможности даже помыть руки?

Но мистер Куин, никак не реагируя на его слова, молча наклонился и поднял с пола небольшую, видимо тяжелую, конструкцию, состоящую из двух плоскостей, обтянутых черным бархатом и расположенных под прямым углом друг к другу, с двумя хромированными подставками. Этот предмет он поместил на платформе прямо между массивными ступнями сержанта Уэли.

Осторожно поставив куклу дофина в бархатную нишу, он вернулся к прилавку, перелез через него, вышел через стеклянную дверь, запер ее на ключ и повернулся, чтобы оценить проделанную работу.

Игрушка принца гордо стояла во весь рост, освещенная дюжиной самых ярких прожекторов, нашедшихся в универмаге, в ее маленькой золотой короне холодно мерцал бриллиант.

— Уэли, — сказал инспектор Куин, — вы не должны прикасаться к кукле. Даже пальцем.

— Мы, — промычал сержант.

— Господа, вы все находитесь при исполнении служебных обязанностей. Ваша задача наблюдать за этой куклой и весь день не спускать с нее глаз. Мистер Бондлинг, вы удовлетворены?

Адвокат, казалось, что-то хотел сказать, но промолчал, быстро кивнув головой.

— А ты, Эллери?

Великий человек улыбнулся.

— Только с помощью меткого минометного огня или колдовства с заклинаниями он может добраться до этой крошки. Пускайте публику.

Затем начался бесконечный день, dias irae[38], последний торговый день накануне Рождества. Обычно это день инертных, вялых, нерешительных и забывчивых людей, наконец-то втянутых в торговую машину вечным насосом времени. Если и будет мир на Земле, то он наступит впоследствии, но от озверевшего от магазинной суеты человека нечего ждать доброжелательности к другим людям. Как говорит мисс Портер, кошка, гоняющаяся за птичкой в ее же клетке, ведет себя более по-христиански.

Но в это двадцать четвертое декабря привычный бедлам в Нэше усиливался пронзительными криками тысяч людей. Возможно, как настаивал Псалмопевец[39], счастлив тот, у кого их полный дом; но в этот день любимцев мисс Ипсон окружали не простые лучники, а вооруженные револьверами детективы, которые, благодаря своей героической самодисциплине, едва воздерживались от их применения. В черных потоках толпы, переполнявшей главный этаж, маленькие человечки метались, как заряженные электричеством рыбешки, преследуемые рассерженными материнскими выкриками и проклятиями тех, чьи пятки и ступни оказались во власти разгоряченных, счастливых конечностей малышей. Воистину ничто не считалось неприкосновенным. Адвокат Бондлинг, казалось, дрогнул и закутался в свое пальто, защищаясь от жестокой невинности детства. Стражи не имели такой брони, но многие из них были отмечены в приказе. По одной простой причине. Они стояли в самом потоке людского прилива, который вспенивался вокруг них с криками «Куклы! Куклы!», пока само это слово не потеряло свое значение и не превратилось в дикий вопль сотен Лорелей[40], вызывая у полицейских желание крушить все вокруг.

Но они стояли непоколебимо.

И план Комуса был расстроен, хотя он предпринимал попытки. В 11.18 утра трясущийся старик, крепко вцепившись в руку маленького мальчика, пытался уговорить детектива Хагстрома открыть стеклянную дверь, «чтобы мой внучек — он ужасно близорук — мог бы поближе взглянуть на очаровательных куколок». Детектив Хагстром рявкнул: «Убирайся!» — и старик, проворно выпустив руку мальчика, с поразительной быстротой затерялся в толпе. Вскоре выяснили, что, подойдя к мальчику, который, плача, звал свою маму, старик обещал ему ее найти. Маленький мальчик, которого звали — так он сказал — Ланс Морганштерн, был отведен в Отдел находок, и все были довольны, что наконец-то знаменитый вор предпринял попытку. Все, это так, но не Эллери Куин. Он казался озадаченным. Когда Никки спросила его почему, он просто сказал:

— Слишком все глупо, Никки. Это не тот человек.

1.46 дня сержант Уэли послал сигнал бедствия. Оказалось, что ему необходимо помыть руки. Инспектор Куин послал ответный сигнал: «Хорошо. Пятнадцать минут».

Сержант Санта-Клаус-Уэли слез со своего насеста, когтями проложил себе дорогу через прилавок и нетерпеливо застучал по внутренней стороне стеклянной двери. Эллери выпустил его и вновь закрыл за ним дверь; облаченная в красное фигура сержанта, оставив дофина единственным владельцем помоста, моментально исчезла в направлении мужской станции облегчения, расположенной на главном этаже.

Пока сержант отсутствовал, инспектор Куин бродил среди своих людей, напоминая им о полученных приказаниях.

Эпизод, связанный с ответом Уэли на позывы природы, вызвал временный кризис, так как к концу установленных пятнадцати минут сержант не вернулся. Не появился он и через полчаса. Помощник, посланный на станцию облегчения, по возвращении рапортовал, что сержанта там нет. На собранном тут же экстренном совещании личного состава высказывались опасения на нечестную игру и даже были запланированы контрмеры, когда вдруг, в 2.35 дня, хорошо знакомая в облачении Санта-Клауса масса сержанта, прикрывающегося маской, была замечена пробирающейся через линию ограждения.

— Уэли, — прорычал инспектор Куин. — Где вы были?

— Обедал, — вызывающе проворчал голос сержанта. — Весь этот чертов день, инспектор, я терпел как хороший солдат, но я не хочу при исполнении своих служебных обязанностей умереть от голода.

— Уэли! — задохнулся от гнева инспектор. Затем он вяло махнул рукой и сказал: — Эллери, впусти его. Пусть пройдет на свое место.

И это было почти все. Еще достойное внимания происшествие произошло в 4.22 дня. Прилично одетая женщина с красным лицом футах в пятидесяти от ипсоновской выставки закричала:

— Стойте! Вор! Он схватил мою сумочку! Полиция!

Эллери моментально отдал приказание:

— Это провокация, господа. Не спускайте глаз с куклы.

— Это Комус, переодетый женщиной! — воскликнул адвокат Бондлинг, когда инспектор Куин и детектив Хессе пробивались сквозь толпу к женщине, чье лицо приобрело оттенок ярко-красной краски.

— Что вы делаете? — кричала она. — Не надо меня арестовывать! Ловите мошенника, укравшего мою сумку!

— Все это бесполезно, Комус, — произнес инспектор. — Сотрите свой грим.

— Мак Комус? — громко сказала женщина. — Моя фамилия Рафферти. Все эти люди видели происшедшее. Это был полный мужчина с усами.

— Инспектор, — прошептала Никки Портер, незаметно проведя научный тест, — это женщина. Поверьте мне.

Так и оказалось. Все сошлись на том, что полный усатый мужчина и был как раз Комусом, который отвлекающим маневром безуспешно пытался вызвать смятение, чтобы благодаря ему иметь возможность выкрасть маленького дофина.

— Все это глупо, глупо, — бормотал Эллери, грызя ногти.

— Конечно, — ухмыльнулся инспектор. — Мы прищемили ему хвост, Эллери, и он пошел ва-банк. С ним покончено.

— Откровенно говоря, — фыркнула Никки, — я даже несколько очарована.

— Боюсь, — сказал Эллери, — у меня такое же чувство.

Карая грешников, инспектор Куин настолько закалился, что не снижал бдительности даже в самые уязвимые моменты. Когда в 5.30 прозвенел звонок к закрытию универмага и толпа начала пробиваться к выходу, он рявкнул:

— Господа, всем оставаться на своих постах. Смотрите за куклой!

Поэтому все не сводили с нее глаз, пока магазин не опустел. Резервисты спешно выгоняли публику. С высоты справочной будки Эллери следил, чтобы не было никаких столкновений, и отдавал приказания.

В 5.30 дня главный этаж был объявлен вне зоны боевых действий. Почти все были выпровожены. Остались единицы, сигналом к закрытию захваченные на верхних этажах универмага. Они выскакивали из лифтов и, теснимые сплошной стеной детективов и работников магазина, устремлялись к дверям. К 6.05 они текли тонкой струйкой, которая иссякла уже к 6.10. Начали расходиться и полицейские.

— Нет, господа, — крикнул Эллери со своего наблюдательного пункта. — Оставайтесь все на своих местах, пока не выйдут все служащие!

Продавцы уже давным-давно исчезли.

Стенающий голос сержанта Уэли взывал с другой стороны стеклянной двери.

— Я должен идти домой и наряжать елку. Маэстро, отоприте меня.

Эллери спрыгнул вниз и поторопился освободить его.

— Уэли, — с язвительной усмешкой бросил детектив Пигготт, — небось готовишься завтра утром сыграть перед своими детьми Санта-Клауса?

На это сержант Уэли умудрился, невзирая на маску, прикрывающую лицо, испустить, забыв о присутствии мисс Портер, пятибуквенное слово и направился к мужской станции облегчения.

— Куда вы пошли, Уэли? — улыбнувшись, спросил инспектор.

— Должен же я где-то освободиться от этих непристойных одежд Санта-Клауса, разве не так? — глухо из-под маски прозвучал голос сержанта, вызвав взрыв хохота среди его коллег-офицеров.

— Вы до сих пор встревожены, мистер Куин? — усмехнулся инспектор.

— Ничего не могу понять. — Эллери покачал головой. — Кстати, мистер Бондлинг, вот ваш дофин. К нему никто не прикасался.

— Да, да. Прекрасно! — Счастливый адвокат Бондлинг вытер пот со лба. — Я тоже не могу понять, мистер Куин. Видимо, это очередной случай раздутой репутации… — Внезапно он схватил инспектора за руку. — А это что за люди? — зашептал он. — Кто они?

— Успокойтесь, мистер Бондлинг, — добродушно ответил инспектор. — Это работники, которые перевезут куклы обратно в банк. Подождите минутку, господа! Может быть, мистеру Бондлингу будет спокойнее, если мы сами будем сопровождать дофина обратно в хранилище банка.

— Отведите всех назад, — сказал Эллери работникам управления и вслед за инспектором и мистером Бондлингом прошел за ограждение. Они отодвинули в сторону два прилавка и подошли к платформе. Дофин дружелюбно подмигивал им. Они уставились на него.

— Хитроумный дьяволенок, — сказал инспектор.

— А сейчас кажется туповатым, — с сияющей улыбкой заметил адвокат Бондлинг. — Так волноваться весь день.

— У Комуса должен был быть какой-то план, — пробормотал Эллери.

— Безусловно, — согласился инспектор. — В это каким-то образом вписывается и эпизод со стариком и с похищением сумочки.

— Нет, нет, отец. Это не то. Должно было быть что-то более остроумное. Он всегда придумывал что-то эдакое.

— Ну что ж, на сей раз ему это не удалось, — удовлетворенно произнес адвокат. — Бриллиант-то здесь!

— Переодевание, — пробормотал Эллери. — Это всегда было его коньком. Костюм Санта-Клауса — он им уже раз воспользовался сегодня утром перед банком… Сегодня здесь, в универмаге, вы не видели никакого Санта-Клауса?

— Только Уэли, — ухмыльнувшись, произнес инспектор, — но не думаю…

— Подождите, пожалуйста, — каким-то странным голосом прохрипел адвокат Бондлинг.

Он уставился на куклу дофина.

— Чего еще ждать, мистер Бондлинг? — нетерпеливо бросил инспектор.

— В чем дело? — спросил Эллери тоже очень странным голосом.

— Но… не может быть, — запинаясь, пробормотал Бовд-линг. Он выхватил куклу из ее черного бархатного хранилища. — Н-нет! — простонал он. — Это не дофин. Это подделка — копия!

Что-то произошло в голове мистера Куина — какой-то щелчок, будто повернули выключатель — и вспыхнул свет!

— Кто-нибудь из вас, господа! — взревел он. — За Санта-Клаусом!

— Кто, мистер Куин?

— О чем он говорит?

— За кем, Эллери? — от изумления открыл рот инспектор.

— В чем дело?

— Не знаю.

— Да не стойте на месте! За ним! — орал Эллери, шарахаясь в разные стороны. — За человеком, которого я только что выпустил отсюда! За Санта-Клаусом, который направился в мужскую комнату!

Детективы дикой ордой сорвались с места.

— Но, Эллери, — раздался жалостный голос, и Никки вдруг поняла, что это ее собственный голос, — это же сержант Уэли.

— Это был не Уэли, Никки! Когда около двух часов дня Уэли вышел облегчиться, Комус устроил ему засаду! Это Комус, надев костюм, маску Уэли и прицепив его усы, вернулся сюда в облике Санта-Клауса! И это он просидел на этой платформе остаток дня! — Он вырвал дофина из рук адвоката Бондлинга. — Копия!.. Как-никак он сделал это, сделал!

— Но, мистер Куин, — зашептал адвокат Бондлинг, — а его голос? Он же разговаривал с нами… голосом сержанта Уэли.

— Ведь это так, Эллери, — услышала свой голос Никки.

— Я вчера говорил тебе, Никки, что Комус — великий имитатор. Лейтенант Фарбер! Фарбер еще здесь?

Эксперт по драгоценностям, издали с изумлением наблюдавший за происходящим, встряхнул головой, как бы желая прийти в себя, и протиснулся за ограждение.

— Лейтенант, — произнес Эллери сдавленным голосом, — осмотрите этот бриллиант… Я хочу сказать… если это действительно бриллиант?

— Ну что, Джерри? — хрипло спросил инспектор Куин, отводя руки от лица.

Лейтенант Фарбер еще раз взглянул на камень через свою лупу.

— Та самая чертовщина, о которой вы говорите. Это страз.

— Страз Дик — свинцовое стекло. Прекрасная имитация. Самая хорошая из тех, что мне приходилось видеть.

— Ведите меня к этому Санта-Клаусу, — прошептал инспектор Куин.

Но Санта-Клауса, в распахнутом красном пальто и со спущенными красными шароварами, пока еще в маске огромного кричащего человека, безуспешно пытающегося вырваться из тисков целой дюжины детективов, уже вели к нему.

— Я говорю вам, — вопил этот человек, — я сержант Том Уэли! Достаточно снять маску, вот и все!

— Это удовольствие, — зарычал детектив Хагстром, пытаясь заломить руку своего пленника, — мы оставляем инспектору!

— Держите его, мальчики, — прошептал инспектор и, сделав резкий, змеиный выпад рукой, сорвал маску с лица Санта-Клауса.

Это действительно оказался сержант Уэли.

— Как, это Уэли! — в удивлении воскликнул инспектор.

— Но я же тысячу раз говорил вам это, — сказал сержант, сложив свои волосатые руки на огромной волосатой груди. — Почему этот тип пытался выломать мне руку? — Затем раздался его очередной вопль: — Мои шаровары!

Мисс Портер деликатно отвернулась, а детектив Хагстром покорно нагнулся и подтянул ему шаровары.

— Не берите в голову, — раздался холодный, едва слышный голос великого человека.

— Д-да? — враждебно бросил сержант Уэли.

— Уэли, на вас никто не нападал, когда около двух часов дня вы выходили в мужскую комнату?

— А я что, похож на человека, на которого можно напасть?

— Вы ходили обедать? Лично вы?

— И паршивый же это был обед.

— Это вы весь день просидели здесь, среди кукол?

— А кто же еще, маэстро? Ну, а теперь, друзья, я хотел бы получить объяснения. И побыстрее. Что это все значит? Побыстрее, — тихо добавил сержант Уэли, — пока я не вышел из себя.

В то время, когда различные ораторы из Управления все еще произносили перед молчаливым сержантом импровизированные речи, инспектор Ричард Куин сказал, обращаясь к сыну:

— Эллери. Сынок. Как, именем второго греха[41], он умудрился сделать это?

— Ба, — ответил великий человек, — своим вопросом ты поставил меня в тупик.

Украсьте холл ветвями падуба, правда, если вы не Куин в тот злополучный вечер двадцать четвертого декабря. А если вы Куин и это тот печальный вечер, вы молча сидите в нью-йоркской квартире, с грустью уставившись на тлеющий огонь. И вы не один; список приглашенных короток, но это избранные люди. Их двое — некая мисс Портер и некий сержант Уэли, и они не служат вам утешением.

Нет, никаких странных рождественских песен не распевалось.

Причитайте в вашем склепе, Китерия Ипсон, все было напрасно. Сокровище вашего маленького дофина находится не в пустой казне сирот, а в возбужденных лапах того, кто черпал свое дьявольское вдохновение у давно уже успокоившегося специалиста по исчезновениям.

Все было сказано. Стоит ли умному человеку попросту сотрясать воздух и заниматься самообманом? Тот, кто слишком много говорит, совершает грех, гласит Талмуд. Такой человек истощает себя. И вот присутствовавшие достигли в разговоре того момента, когда все темы были исчерпаны.

Имеем следующие факты: лейтенант Джеронимо Фарбер из полицейского управления осмотрел уникальный бриллиант в короне дофина буквально за несколько секунд до того, как кукла была переправлена на свое место за ограждение. Лейтенант Фарбер заявил, что камень настоящий и что это не просто бриллиант, а целое сокровище примерно в сто тысяч долларов.

Вопрос: Солгал ли лейтенант Фарбер?

Ответ: Лейтенант Фарбер — а) человек чести, тысячекратно проверенный в различных сражениях; б) неподкупен. Пункты а и б инспектор Ричард Куин защищал горячо, поклявшись бородой своего личного пророка.

Вопрос: Ошибся ли лейтенант Фарбер?

Ответ: Лейтенант Фарбер был известный на всю страну полицейский эксперт по драгоценностям. Вряд ли можно предположить, что он не смог отличить подлинного бриллианта от превращенного в камень кусочка стекла.

Вопрос: Был ли это лейтенант Фарбер?

Ответ: Именем той же самой бороды того же самого пророка, это был лейтенант Фарбер и никто другой.

Вывод: Бриллиант, который лейтенант Фарбер осмотрел тем утром, непосредственно перед открытием дверей Нэша, был подлинным бриллиантом дофина, а сама кукла — подлинной куклой дофина, тем подлинным произведением искусства, который Эллери собственноручно перенес в огороженную стеклом крепость и установил между подлинными ступнями подлинного сержанта Уэли.

Имеем: Весь день — в особенности между моментом помещения дофина в нише и временем установления подмены, то есть в продолжение всего того периода, когда кража и подмена были теоретически возможны, ни один человек, мужчина или женщина, взрослый или ребенок, не ступал ногой за ограждение, за исключением сержанта Томаса Уэли, сиречь Санта-Клауса.

Вопрос: Не подменил ли сержант Уэли куклу, спрятав подлинного дофина в своем костюме Санта-Клауса, чтобы позднее, во время одной из своих двух отлучек, передать его Комусу или его сообщнику.

Ответ: (сержант Уэли)[42].

Свидетельства: Несколько десятков человек со специальной полицейской выучкой, не говоря уже о самих Куинах, мисс Портер и адвокат Бондлинг решительно подтвердили, что сержант Уэли ни разу на протяжении всего дня, не прикасался к кукле.

Вывод', Сержант Уэли не мог совершить кражу куклы дофина. Следовательно, он отпадает.

Имеем: Все, задействованные к охране, клятвенно заверяли, что на протяжении всего дня не было никаких помех и никто — ни человек, ни механическое приспособление — ни разу не касался куклы.

Вопрос: Человеческая натура хрупка. Где гарантия, что никто из охраны не совершил ошибки, не ослабил внимания вследствие усталости, скуки и т. п.?

Ответ: Да, такое могло произойти, но по закону вероятности это не могло случиться со всеми одновременно. Кроме того, Эллери мог засвидетельствовать, что во время двух отвлекающих маневров он сам не сводил глаз с дофина. Никто даже к нему не приближался.

Имеем: Несмотря на все вышеуказанное, к концу дня выяснилось, что подлинный дофин пропал, а его место заняла ничего не стоящая копия.

— Бесподобная, немыслимая ловкость, — наконец подал голос Эллери. — Мастерский трюк. Да, конечно, это был трюк…

— Колдовство, — простонал инспектор.

— Массовый гипноз, — высказала свое предположение Никки Портер.

— Всеобщее помутнение рассудка, — проворчал сержант.

Двумя часами позже Эллери вновь подал голос.

— Итак, у Комуса уже была наготове кукла-копия для подмены дофина, — пробормотал он. — Эта известная всему миру куколка неоднократно фотографировалась, публиковалась, была подробно описана… Сделать копию не представляло труда, но как была осуществлена подмена? Как? Как?

— Вы говорили это десяток раз, — буркнул сержант.

— Звонят колокола, — вздохнула Никки, — но для кого? Не для нас.

— И действительно, пока они трагически переживали свою неудачу, время, которое Сенека[43] называл отцом истины, пересекло порог Рождества; и Никки выглядела встревоженной, поскольку, когда величественная песнь прошлого неслась в полуночной тишине, в глазах Эллери вспыхнул яркий свет, преобразивший все его лицо. Соответственно моменту, казалось, воцарились мир и спокойствие. Он оттолкнул назад благородную голову и засмеялся счастливым смехом невинного ребенка.

— Эй! — воскликнул сержант Уэли, в удивлении уставившись на него.

— Сынок… — начал было инспектор Куин, полуприподнявшись с кресла, когда зазвонил телефон.

— Великолепно! — прорычал в восторге Эллери. — Какая ловкость! Как Комус осуществил подмену, а-а? Никки…

— Вас кто-то спрашивает, — сказала Никки, — передавая ему телефонную трубку. — Кажется, назвался Комусом. Так почему его самого не спросить об этом?

— Комус, — вздрогнув, прошептал инспектор.

— Комус, — эхом отозвался сержант, сбитый с толку.

— Комус? — сердечным тоном произнес Эллери. — Как мило! Привет! Примите мои поздравления.

— Ну что же, благодарю, — раздался знакомый глубокий хрипловатый голос. — Я звоню, чтобы выразить вам свою признательность за великолепный спортивный день и пожелать веселых святок.

— Как я понимаю, вы сами надеетесь повеселиться в Рождество.

— Laet; triumphanfes[44], — откровенно признался Комус.

— И сироты?

— Я шлю им мои самые лучшие пожелания. Ну все. Не буду вас больше отвлекать, Эллери. Если вы взглянете на половичок у дверей вашей квартиры — как раз это соответствует моменту, то увидите небольшой подарочек с поздравлениями Комуса. Надеюсь, вы передадите от меня привет инспектору Куину и адвокату Бондлингу?

Эллери, улыбаясь, повесил трубку.

На половике он увидел подлинную куклу дофина, совершенно неповрежденную, за исключением одной незначительной детали — в маленькой золотой короне отсутствовал бриллиант.

— Это, в сущности, была простая задача, — пояснил позднее Эллери, с удовольствием поглощая сандвич с копченой говядиной. — Как, впрочем, и все великие мистификации. Ценный предмет помещается на виду у всех в самом центре неприступного, за ограждением, пространства; с него не сводят глаз десяток опытных и надежных лиц в штатском; он постоянно в их поле зрения, его не касается ни рука человека, ни механизм, и все же по истечении определенного времени он исчезает, замененный ничего не стоящей копией. Великолепно! Необъяснимо! Действительно, это подобно всем магическим фокусам-покусам производит неизгладимое впечатление, и, если человек не способен проигнорировать чудо и придерживаться только фактов, он не сможет сразу же найти решение. Так произошло и со мной; Но ведь чудо ради этой цели и осуществляется — встать на пути факта.

В чем же заключался этот факт? — продолжал Эллери, выуживая из банки маринованный огурчик. — А в том, что между временем помещения куклы на экспозиционную платформу и моментом обнаружения ее похищения, никто к ней не прикасался. Выходит, в этот момент дофина не могли украсть. А из этого неизбежно следует: дофин был похищен не в это время.

Может быть, до того, как этот период начался? Нет, как раз в это время. Я сам, своими собственными руками, установил подлинного дофина на предназначенное ему место за ограждением, и ни одна рука не прикасалась к кукле. Даже рука лейтенанта Фарбера, если вы понимаете.

Следовательно, дофина могли похитить только после того, как этот период закончился.

Эллери взмахнул половинкой огурца.

— Так кто же, — торжественно вопросил он, — был тем единственным человеком, кроме меня, кто держал эту куклу в своих руках после того, как указанный период закончился, и до того, как лейтенант Фарбери обнаружил, что бриллиант фальшивый? Кто этот человек?

Инспектор и сержант в замешательстве переглянулись. Никки была в полном недоумении.

— Ну, мистер Бондлинг, — сказала она. — Так он же не в счет.

— В счет, Никки, да еще как, — сказал Эллери, протягивая руку за горчицей, — факты говорят, что Бондлинг в это время выкрал дофина.

— Бондлинг! — побледнел инспектор.

— Я этого не понимаю, — откровенно признался сержант Уэли.

— Эллери, вы наверняка ошибаетесь, — сказала Никки. — К тому времени, когда мистер Бондлинг схватил куклу с платформы, кража уже произошла и в руках у него была ничего не стоящая копия.

— Вот это, — сказал Эллери, потянувшись за другим сандвичем, — и составляло центральную часть его мистификации. Откуда мы знаем, что он схватил копию? Как же! Он так сказал. Просто, а? Он так сказал, и мы как тупицы безоговорочно восприняли его ничем не подтвержденное слово.

— А ведь действительно, — пробормотал его отец. — Мы осмотрели куклу только через несколько секунд.

— Вот именно, — чавкая, выдавил из себя Эллери. — Был краткий период всеобщего смятения, как и рассчитывал Бондлинг. Я приказал мальчикам схватить Санта-Клауса, то есть присутствующего здесь сержанта. Детективы на короткое время были деморализованы. Ты, отец, был ошеломлен. Никки выглядела, будто обвалилась крыша. В возбуждении я пытался дать какое-то объяснение. Несколько детективов отправились за Санта-Клаусом, другие кружили вокруг. И пока все это происходило, в течение всего нескольких мгновений, когда никто не обращал внимания на куклу в руках адвоката, считая, что это подделка, Бондлинг спокойно опустил ее в один из карманов своего пальто, вытащив из другого ничего не стоящую копию, которую таскал с собой весь день. Когда же я вновь повернулся к нему, в руках у него уже была копия. Именно ее я и схватил. Подмена произошла.

Я знаю, — сухо продолжал Эллери, — что вы разочарованы. Вот почему иллюзионисты всегда так тщательно охраняют свои профессиональные секреты. Знание — это освобождение от иллюзий. Не сомневайтесь, что трюк Комуса, вызвавший невероятное восхищение аристократической аудитории Лондона, — дематериализация французским магом своей жены с поверхности стола, постигла бы та же самая судьба, если б он показал люк, в который она провалилась. Хороший трюк, как и хорошая женщина, лучше всего смотрится в темноте. Сержант, возьмите еще копченой говядины.

— Смешно, — пробормотал сержант, беря предложенное угощение, — сидим ранним рождественским утром и едим как ни в чем не бывало. Ну надо же, — добавил он, качая головой, — Бондлинг?

— Теперь, после того как мы знаем, кто такой Бондлинг, — сказал инспектор, немного придя в себя, — надо как-то вернуть бриллиант. У него еще не было времени распорядиться им. Я, пожалуй, позвоню в город…

— Подожди, па, — сказал Эллери.

— Чего ждать-то?

— На кого ты собираешься спустить собак?

— Что?

— Ты собираешься звонить в управление, получить ордер, ну и тому подобное. На чье имя?

— Как? — инспектор почесал затылок. — Бондлинг. Разве не так ты сказал?

— Было бы лучше, — произнес Эллери, задумчиво поискав языком застрявшее в зубах семечко огурца, — указать его кличку.

— Кличку? — спросила Никки. — А разве у него она есть?

— Какую кличку, сынок?

— Комус.

— Комус!

— Комус?

— Комус.

— Да перестаньте же вы, — сказала Никки, наливая себе немного кофе. — Как Бондлинг может быть Комусом, если он был с нами весь день, а переодетый Комус все время появлялся то там, то здесь: то в облике Санта-Клауса, вручившего мне конверт перед входом в банк, то в образе старика, похитившего Ланса Морганштерна, то в обличье полного мужчины с усами, вырвавшего сумочку у миссис Рафферти?

— Д-да, — протянул сержант. — Так как?

— Иллюзии развиваются с трудом, — заметил Эллери. — Разве это не Комус звонил всего несколько минут назад, чтобы поздравить меня со своей удачей? Разве это не он сказал, что у моей двери на половичке оставил похищенного дофина, правда, без бриллианта? Так что Комус — это Бондлинг.

Я уже говорил вам, — продолжал Эллери, — что Комус ничего не делает без веской причины. Почему это вдруг «Комус» известил «Бондлинге», что собирается выкрасть куклу дофина? Бондлинг сказал нам это, обращая внимание на свое alter ego[45], потому что хотел, чтобы мы думали, что это разные люди. Он хотел, чтобы мы обратили все свое внимание на Комуса, а его самого воспринимали за своего. Для тактического осуществления своей стратегии Бондлинг трижды в течение всего дня обеспечил нам появление «Комуса». Видимо, это были сообщники.

Да, отец, — сказал Эллери, — я уверен, что при проверке обнаружится, что знаменитый вор, которого ты в течение пяти лет пытался поймать, все это время был уважаемым поверенным с Парк-Роу, сбрасывавшим свою маску только под покровом ночи, когда царят мягкая поступь и потайной фонарь. Ну что ж, скоро он сменит их на номер зарешеченной двери. Да, для совершения преступления был выбран самый подходящий момент, когда, как гласит старинная английская пословица: «Дьявол печет свой рождественский пирог из языков юристов». Никки, передай-ка мне еще кусочек мяса.