Искатель, 1995 №5

ЭРЛ СТЕНЛИ ГАРДНЕР
ДОЛИНА МАЛЕНЬКИХ СТРАХОВ

Говорят, будто стоит человеку почувствовать колдовские чары пустыни, как у него тотчас зарождается к ней любовь или ненависть. Что правда, то правда. К этому следует лишь прибавить: если возникшее чувство — ненависть, оно зиждется на страхе.

Знатоки пустыни утверждают, что, единожды сформировавшись, ваше отношение к ней останется неизменным, как бы долго потом вы ни прожили среди ее песчаных просторов. Тут, однако, они заблуждаются. Мне довелось стать свидетелем одного случая, к которому это правило не подходит. Пустыню трудно понять, и правил к ней не подберешь.

Этот случай известен лишь немногим, он произошел с человеком, который в пору моего с ним знакомства носил на шее собачий ошейник и пребывал в юдоли маленьких страхов.

Нельзя сказать, что люди не знали о собачьем ошейнике. Хотя человек этот всегда наглухо застегивал свою рубаху, тщательно прикрывая ошейник воротом, один раз или дважды он забыл это сделать, и окружающие имели возможность мельком увидеть его кожаный ошейник, украшенный серебряной именной табличкой и крошечными заклепками из полированного металла.

Вести об этом немедленно расползлись во все стороны, как это бывает в пустыне, где слухи и слушки, переданные тихим шепотком, просачиваются из одного места в другое с непостижимой быстротой. Пустыня — это страна шепота. Пустынный суховей шевелит песок, который, шурша, обтекает стволы кактусов, и звук при этом получается такой, словно кто-то шепчется. Когда же ветер крепчает, песчинки начинают сильнее тереться друг о дружку, производя престранный шорох — тихий говор песков.

По ночам, завернувшись в одеяла, невольно прислушиваешься к песчаному шепоту. Иной раз померещится даже, что можно разобрать отдельные слова; засыпая же, вдруг вообразишь, будто услышал целую фразу, которую тихонько кто-то шепнул тебе на ухо. Но рядом никого нет — просто перешептываются сыпучие пески.

То, о чем я хочу рассказать, произошло у самой восточной окраины Долины Смерти[2], неподалеку от высохшего озера Амаргоса-Синк. Природа между горами Фьюнерал-Маунтине и хребтом Кингстон-Рейндж прямо-таки с ума сошла. Ей, похоже, было мало того, что тут протекает Амаргоса-Крик, эта речка-уродец. Многие квадратные мили здешней территории усыпаны лапиллями[3]; в этом районе есть местность, именуемая Пепельными лугами из-за того, что вся она покрыта сплошным слоем вулканического пепла. Вода в большинстве здешних ручьев и ключей непригодна для питья, а растительность настолько скудна, что о ней и говорить нечего. Вдобавок ко всему окружающие горы раскрашены минералами в ядовитые оттенки красного, коричневого и зеленого цветов, на фоне знойного неба их голые остроконечные вершины громоздят ввысь жуткие свои вулканические очертания. Пустынные ветры, с шипением низвергаясь с горных склонов, глубоко вгрызаются в песок и гонят его шептать и пересыпаться по равнинам. Таково царство владычицы-пустыни.

Район изобилует залежами всевозможных руд, некоторые месторождения разрабатываются, обеспечивая занятость горстке старожилов, или, как их тут называют, старых песчаных крыс. Эти люди собираются и проводят свободное время в своих излюбленных заведениях, в числе которых есть один салун — всамделишный салун, а не пародия на него, — и один самый настоящий танцевальный зал, куда приходят женщины; последние, пожив немного в пустыне, в конце концов покидают здешние края, поскольку даже непритязательные девушки из дансинг-холлов не могут долго выносить местных условий. Потерять человеческий облик, всякое представление о приличиях и условностях цивилизованного мира тут ничего не стоит.

И надо же было так случиться, что именно сюда пришел Фред Смит. Он назвался Фредом Смитом и произнес это имя, опустив глаза. Мы сразу же догадались, что зовут его иначе и что придумывать себе фальшивые имена он не мастак.

Время от времени глаза его выдавали какой-то великий ужас, невыразимый страх, который тут же снова прятался в темные глубины его души. Смит боялся пустыни, но страшился он и того, что осталось позади, в его прошлом. Страх загнал его в этот забытый Богом угол, и удерживал его здесь тоже страх.

Ему дали работу на руднике «Красная бонанца»[4] должность на поверхности — от таких, как он, мало проку под землей, в тесном безлюдье горизонтальных выработок.

Однажды на руднике появился Ник Крайдер — специально ради того, чтобы взглянуть на Смита. Ник служил участковым помощником шерифа и был, как и полагалось по его должности, весьма крутым субъектом. Я тоже находился на руднике, когда он туда зашел.

— А, новенький! — сказал Крайдер.

Смит в это время делал записи в табеле. Рука его стала дрожать так сильно, что перо выскочило за пределы графы.

— Да, сэр, — отвечал он, завороженно уставившись на серебряную звезду, которую Ник носил на куртке.

— Откуда?

— Из Лос-Анджелеса.

— По какой причине уехал оттуда?

— Просто так — по разным причинам, ничего особенного. Там у меня не было возможности утвердить свой характер. Мне захотелось уехать в эти края и начать все заново.

Ник фиксировал его холодным и жестким, выражающим неверие взглядом.

— Хорошо, я наведу о тебе справки. Смотри у меня! Если вдруг окажется, что ты скрываешься от правосудия, то уж, будь уверен, я выведу тебя на чистую воду! — Сказав это, Крайдер зашагал прочь.

Дождавшись, когда Смит вновь поднял глаза от земли, я заметил ему:

— На вашем месте, Смит, я бы не позволил разговаривать с собой подобным тоном. Если Ник и впредь будет безнаказанно кататься на вас верхом, да еще и шпорами погонять, то вы прослывете у здешних ребят трусом.

— А что мне делать? — ответил Смит. — Ведь он — полицейский.

— Прежде всего Крайдер — задира, — сказал я, — как и многие мужчины. Человек же в этом мире заслуживает такого отношения к себе, какого он сам ожидает. Если вы будете вести себя, как щенок, который боится, что его ударят ногой, то вас все начнут пинать, а уж здесь-то люди пинают сильнее и чаще, чем в любом другом месте.

Я полагал, что мои слова заставят его встряхнуться, но ошибся.

Смит продолжал работать помощником табельщика. Дважды еще Крайдер наведывался на рудник и оба раза постарался вволю поизмываться над Смитом. Окружающие слушали и ухмылялись. После этого все стали относиться к Смиту с оскорбительным пренебрежением и заставили его воспринимать это как должное.

Смит поселился в малюсенькой хижине, расположенной в долине за рудником. До этого хижина принадлежала пожилому изыскателю, который затеял вдруг тяжбу с хозяевами рудника и которого в одну из ночей застрелили. Крайдер не очень-то старался найти преступника. Разумеется, Крайдер был пройдоха. В городке, где открыто процветают игорные дома и питейные заведения, помощник шерифа должен быть либо пройдохой, либо тупицей, а уж Крайдера никак тупицей не назовешь.

Как-то в воскресенье после полудня я зашел к Смиту в надежде хоть немного приободрить его, но моя попытка оказалась пустой затеей. Уронив голову на руки, он сидел в своей темной хижине, затхлый воздух которой отдавал ночлегом и устоявшимися запахами стряпни. К ногам Смита жалась собака. По всем статьям это был большой сторожевой пес, начисто лишенный, однако, бойцовского духа.

Когда я переступил порог дощатой веранды, Смит с искаженным от страха лицом вскочил на ноги, а пес, поджав хвост, забился под стол, сверкая оттуда желтым огнем своих глаз.

— Завели собаку?

— Ах, это вы! Да, подобрал на улице пару дней назад. Пес убегал от мальчишек, которые швыряли в него камнями, а я пожалел и привел его домой.

Мне сразу же представились маленький наш городок, раскинувшийся под обжигающим солнцем, пыльная улица и жестокие уличные пострелята, которые усваивают площадную брань едва ли не раньше, чем научатся говорить по-человечески.

— Собака с такими данными, будь она неробкого десятка, могла бы и не позволить швырять в себя камнями, — заметил я.

Фред кивнул, но было видно, что согласился он со мной больше из вежливости. Мы поболтали еще немного, и я ушел. Отойдя от хижины, я в сердцах плюнул в дорожную пыль, решив, что умываю руки в отношении как самого Смита, так и его собаки.

Очередной ход в этой истории сделала Большая Берта. Прибыв сюда, она сразу открыла закусочную, не спасовав перед двумя здешними ресторанами — один из них не выдержал ее конкуренции, а содержатель другого был вынужден сменить поваров.

Крайдер попытался было нагнать страху на Большую Берту; она выслушала все, с чем он к ней пришел, потом четко и ясно объяснила ему свою позицию:

— Слушай, ты, прощелыга с жестяной звездой! Я приехала сюда заниматься своими делами, честно и открыто, и не пристало мне отступать перед кознями такого, как ты, дешевого проходимца — работая в цирке, я прекрасно справлялась со слонами и тиграми. Не нравится моя конкуренция — сам плати отступные! Но если только эти близнецы-бутлегеры[5], которые пытаются тут командовать ресторанным бизнесом, попробуют применить грубые приемы, пусть сами потом пеняют на себя, им тоже от меня не поздоровится!

Крайдер нанес ей визит, полагая, что без труда сдерет с нее плату за право торговать, якобы предусмотренную постановлением городских властей. Но наш населенный пункт пока еще не имел статуса города, и, зная об этом, Берта наотрез отказалась платить.

Я сидел у нее в закусочной, когда Берта познакомилась с собакой. В тот день Смит первый раз вывел своего пса в город.

— Собакам сюда нельзя, — объявила Берта подошедшему к двери ее заведения Смиту.

Тот кивнул, покорно соглашаясь с этим, и взошел на небольшое крыльцо, пристроенное для защиты основного помещения от мух. Пес улегся снаружи.

— Яичницу с грудинкой, — попросил Смит.

Берта поставила сковороду на огонь и разбила яйца.

Внезапно раздался собачий визг. Они оба, Большая Берта и Фред Смит, посмотрели в ту сторону, откуда донесся этот звук. По улице, поджав хвост, улепетывал пес. Возле двери закусочной хохотал Хэрри Фейн, швыряя в животное камнями.

— Это собака Фреда Смита, — поставила его в известность Большая Берта.

Фейн вошел в закусочную и уселся на табурет.

— Плевать я хотел на то, чья это собака. Если у меня вдруг появляется охота бросить в собаку камень, я никогда не отказываю сеюе в этом удовольствии. Ты хотел что-то сказать, Смит?

Фред Смит не поднимал глаз от стойки.

Большая Берта вернулась к плите. Яичница, заказанная Фредом, была готова и подана ему. Ел он поспешно, явно стремясь поскорее уйти отсюда. Берта встретилась со мной взглядом и пожала своими широкими плечами.

На улице, скуля, показался пес, дожидавшийся Смита; он кружил в отдалении, опасаясь приблизиться к двери закусочной на расстояние полета брошенного камня. Большая Берта вытерла руки о передник и подошла к двери.

— Поди сюда, — позвала она пса.

Пес остановился, глядя на нее своими желтыми глазами. Берта взяла из объедков кусочек мяса и свистнула; пес начал приближаться к ней, затем припал к земле и остаток разделявшего их пространства прополз на брюхе, время от времени тихо скуля. Берта дала ему мясо и стала наблюдать.

В это время Фейн слез с табурета и топнул ногой. Пес жалобно тявкнул и бросился наутек, а Фейн захохотал. Берта повернулась к нему.

— Когда я знакомлюсь с собакой, — проговорила она ровным, холодным тоном, — не люблю, если мне при этом мешают. Это хорошая собака. Ее чем-то испортили, и теперь она боится всех и каждого.

Встретившись с ней взглядом, Фейн заколебался, хотя в этом маленьком городке посреди пустыни он привык делать все, что ему заблагорассудится — ведь в руках у него находился контроль над торговлей спиртным и над всеми дансинг-холлами. Разумеется, Крайдер состоял у него в доле и был с ним заодно.

— Было бы из-за чего сердиться, — пробормотал Фейн.

Большая Берта презрительно хмыкнула и снова позвала пса.

— Собаке не следовало бы связывать свою судьбу с человеком, который напуган, — сказала она, обращаясь к Смиту.

— Кто сказал, что я напуган? — спросил Смит, торопливо, большими глотками доедавший яичницу.

— Я говорю, — ответила Большая Берта.

Смит сунул через стойку монетку и поспешно покинул закусочную. Большая Берта придержала собаку за ошейник.

— Ты останешься здесь, у меня, — сказала она псу.

Я попытался вмешаться:

— Эта собака — единственный друг Фреда Смита.

— Ничем не могу помочь, — отвечала она. — Я люблю животных, а это очень хорошая собака, нельзя ее губить только из-за того, что кто-то испытывает одиночество. Раньше эта собака была полноценной. Может, она потеряла хозяина или же ее украл человек, не знавший толка в собаках. Она утратила собственное достоинство — новый владелец, вероятно, бил ее вместо того, чтобы поговорить с ней. Сначала у нее возник небольшой страх, затем еще один, потом страх стал большим, и в конце концов боязнь сделалась ее привычкой.

— Ее уже не излечишь от страха, — предостерег я, невольно заинтересовавшись этими рассуждениями. — Возьмите, к примеру, Фейна — пес теперь будет его бояться до конца своих дней.

Фейн захохотал. Он принадлежал к людям, которые испытывают удовольствие, если человек или животное боится их.

Большая Берта фыркнула на нас обоих.

— Много же вы понимаете! Разумеется, я не могу одними разговорами или наказаниями заставить пса преодолеть большой страх, но можно выведать его маленькие страхи и устроить все так, чтобы он сумел победить их, а уж с большими песик и сам потом справится. Страхи и сомнения — привычки заразные.

Большая Берта завела пса за стойку и стала говорить с ним. Голос у нее был негромкий, но властный. Пес время от времени скулил, как бы пытаясь ответить ей. Когда я выходил из закусочной, они все еще «разговаривали».

На следующей неделе я дважды видел пса, оба раза улепетывающим со всех ног. В первую из этих встреч я, по правде говоря, не заметил, чтобы Фейн что-либо швырял в него. В другой раз я увидел движение его руки, бросившей камень. Когда Фейн зашел в закусочную Берты, он самодовольно улыбался. Я последовал за ним.

— Фейн, — сказал я ему, — оставь кобеля в покое.

Он взглянул на меня враждебными, выражающими угрозу глазами.

— Разве это твоя забота? — осведомился он.

— Теперь будет моя.

— С чего бы это? — сказал Фейн. — Может, он братишкой тебе приходится?

От моего удара левой он увернулся, правой рукой лапая кобуру с пистолетом слева под мышкой. Тут мой правый кулак попал в цель, Фейн отлетел назад, наткнулся на табурет, ударился о стену и рухнул на пол. Когда он падал, его рука оторвалась от кобуры, и я увидел блеск вороненой стали.

У меня оружия не было — люди в пустыне нынче, как правило, уже не отягощают себя металлоизделиями. Мне оставался единственный выход — бросил», если успею, один из табуретов и, если повезет, преградить пуп» пуле. Я схватил ближайший табурет.

— На сегодня хватит, — небрежно проговорила Большая Берта, перегнувшись через стойку. В руках у нее был сделанный из дробовика обрез, оба ствола которого целили Фейну прямехонько в живот. Тому пришлось опустить свой пистолет.

На место происшествия примчался Крайдер. Как и следовало ожидать, он принял сторону Фейна. Меня оштрафовали на 50 долларов и условно приговорили к месячному тюремному заключению — за нарушение общественного порядка, нападение и оскорбление действием. Хозяйке закусочной пытались пришить уголовно наказуемое правонарушение — угрозу огнестрельным оружием, но Берта сделала хитрый финт — собрала чемоданчик и объявила, что едет в город жаловаться большому жюри[6]. Крайдеру чуть ли не на коленках пришлось ее упрашивать не делать этого.

Перед Бертой я извинился, заявив ей, что терпеть не могу, когда люди издеваются над собаками. Она пожала широкими плечами:

— Песик сам должен уладить этот конфликт, — сказала она таким обыденным тоном, словно речь шла о самой заурядной проблеме воспитания подростка. — Если собака боится пинка, всегда найдется какой-нибудь тип, который пнет ее. Человек то ведь должен питать уважение к самому себе, чтобы его уважали другие. То же самое относится и к собакам.

Пес лежал у ее ног; мне казалось, он понимает каждое произнесенное ею слово. Я сказал Берте об этом.

— Разумеется, понимает, — ответила Берта. — Это умный песик, только уж больно чувствительный, в этом и состоит его главная слабость. Но он обязательно излечится от своих страхов.

Пес порывисто подвизгивал ей.

— Как назвали его? — полюбопытствовал я.

— Рексом, — ответила она.

— Грозное имя. Назвали бы лучше Плаксой.

Берта нахмурилась.

— Если это, как я догадываюсь, шутка, то совсем не смешная.

Прошло недели три, прежде чем я снова увидел Фейна и пса одновременно. Рядом со мной шагал Фред Смит, заискивающим тоном старавшийся реабилитировать себя в моих глазах. Говорил он слишком много и слишком быстро, и я не очень-то внимательно слушал его длинное разглагольствование о расстроенных нервах и здоровье.

Перед закусочной Берты Фред увидел пса и свистнул ему. Тот затрусил к нам через улицу; было совершенно ясно, что он рад Фреду.

Неожиданно возле его лап взметнулось облачко пыли — от упавшего камня. Я осмотрелся и на углу улицы увидел Фейна, подбирающего с земли другой камень.

Лицо у Фреда сделалось белым. Он испуганно переводил взгляд с меня на Фейна, с Фейна на собаку.

Я не забыл слова Берты о том, что пес должен сам урегулировать свои взаимоотношения с Фейном, но я не забыл также и некоторых обстоятельств последней своей беседы с этим субъектом, поэтому бет колебаний устремился к нему. У полиции мог появиться новый повод засадить меня в тюрьму, теперь уже не условно, так как у нас с Фейном намечался случай поговорить, и на этот раз у меня тоже кое-что имелось слева под мышкой, словом, я был готов к любым крайностям, на какие мог пойти Фейн.

Пес, однако, сам исчерпал этот инцидент.

Сперва было похоже, что ему не терпится задать стрекача, затем он вдруг резко повернулся к своему обидчику, зарычал, и этот звук как бы утвердил его решимость; он стал приближаться к Фейну, и тот выронил камень, словно обжегшись им. Когда пес почувствовал, что Фейн испугался, он ринулся к нему.

Правая рука Фейна потянулась к кобуре за пистолетом. Собака припала на передние лапы, в ее глазах засверкал желтый огонь ненависти. Фейн оглянулся через плечо, увидел гостеприимно распахнувшуюся дверь салуна и юркнул туда. В этот момент пес бросился на него, но дверь уже захлопнулась.

Я взглянул на Фреда Смита. У него на лице боролись противоречивые выражения гордости и стыда — гордости за пса, стыда за себя.

Мы с ним зашли в закусочную, и я рассказал об этом случае Берте.

Она спокойно восприняла мой рассказ.

— Он уже одолел свои маленькие страхи, — объяснила она, — и теперь готов расправиться с кое-какими из крупных. Скоро наш песик совсем выздоровеет. Дрессировать животных — не такое уж и мудреное занятие, если только иметь терпение и помнить, что привычка — самая сильная в мире штука.

Фред Смит навалился грудью на стойку.

— А со мной вы сумеете проделать то же самое? Сможете вылечить меня от того, чем я болен? Я буду совсем как собака. Буду полностью повиноваться вам, стану делать все, как вы скажете, ничего не пожалею ради того, чтобы стать похожим на других людей, вернуть собственное достоинство, а то у меня сейчас прямо кошмар какой-то, а не жизнь. — Он произнес это такой скороговоркой, что некоторые предложения слышались, как одно слово.

Большая Берта внимательно посмотрела на него.

— Вам понадобится какое-то напоминание о том, что вас драгируют, — ответила она ему, — какая-нибудь вещь, которая постоянно бы находилась при вас — перчатка на правой руке, например, или что-нибудь в этом роде.

— На все согласен, — сказал Фред.

— Ой ли? — усомнилась она и задумчиво прищурилась.

Я вышел. Мне показалось, что наедине им легче будет разговаривать. Еще я подумал, что материнский инстинкт Берты заставляет ее принимать слишком большое участие в этом, с позволения сказать, человеке, который до такой степени испорчен страхом, что готов уже бояться собственной тени.

Примерно через неделю до меня дошли первые слухи о собачьем ошейнике, который Фред Смит носит под фланелевой рубахой. Человек, сообщивший мне про ошейник, сказал, что это — признак безумия. Ему я ничего не ответил, но с Бертой поговорил.

— Вам не кажется, что вы слишком уж через край хватили, заставив Смита носить ошейник? — спросил я у нее.

Она пожала своими массивными плечами.

— Должна же я была как-то сделать, чтобы он помнил о своей дрессировке больше, чем о себе? К перчатке рука быстро привыкает, а вот с ошейником человеку свыкнуться не так-то просто.

— Это убьет в нем самоуважение.

— Которого у него нет, — возразила Берта.

— Из-за ошейника люди начнут насмехаться над ним.

— И это будет постоянно напоминать ему, зачем он его надел. Прежде чем он излечится, ему обязательно придется побывать в драке.

— И получить немилосердную трепку.

— Пусть так, но после этого он перестанет бояться избиения. К тому же, когда остальные поймут, что он не остановится перед потасовкой, они оставят свою привычку задевать его.

— Дрессировать собак вы, может быть, и мастерица, — сказал я Берте, — но с людьми такие штучки-дрючки до добра не доводят.

Она даже не сочла нужным возразить мне и сообщила:

— Сегодня у нас хороший ростбиф.

Я съел примерно половину своей порции, когда в закусочную вошел Фред Смит. Он, по всей видимости, побывал в драке, которая закончилась его безжалостным избиением: губы у него были расквашены, один глаз закрылся вовсе, другой сильно заплыл; рубашка была порвана и вся в пыли, под носом виднелись следы запекшейся крови.

Большая Берта обратилась к нему так, будто и не заметила ничего необычного в его внешности.

— Сегодня у нас ростбиф.

— Дайте порцию, — прошамкал он разбитыми губами.

Она подала ему тарелку. Было видно, что он сверх всякой меры возбужден — руки у него дрожали, а вилка выбивала дробь о край тарелки.

— Пес готов вернуться, — сказала Берта.

— Вернуться?

— Да, вернуться к вам. Я выдрессировала его.

Смит выпил стакан воды большими глотками, поперхнувшись на последнем.

Меня за плечо тронул какой-то человек.

— Это вас зовут Данн?

Я кивнул.

— Сэм Флинт послал меня спросить, не можете ли вы незамедлительно приехать на рудник. По очень важному делу.

Я оплатил по счету и вышел с этим человеком на пыльную улицу, где нас ждала машина с работающим двигателем. Мы сели в нее, и мой сопровождающий резко перевел рычаг передач. Я заметил, что несколько других автомобилей в большой спешке тоже покинули свои стоянки.

— Что-нибудь стряслось? — спросил я у человека за рулем.

— Снова ограбление машины с зарплатой.

— Бандитам удалось захватить деньги?

— Да, и в придачу они отправили на тот свет Эда Манса.

Больше мой спутник ничего не сообщил, я тоже молчал. Подробности могут обождать — не исключено, что Сэм Флинт захочет рассказать их мне по-своему. Сэм Флинт являлся самым главным администратором на руднике. Раньше, в молодые годы, это был прекрасный боец, теперь же старел себе потихонечку, но все еще мог скакать верхом и управляться с оружием.

Когда я вошел в контору рудника, Флинт мерил шагами настланные из неструганых досок полы.

— Данн, ты, я слышал, воевал со скотокрадами где-то в Нью-Мексико?

— Да, участвовал в нескольких операциях.

— Ты, говорят, умеешь читать следы?

— Приходилось.

— Хорошо. Руководство рудника нанимает тебя в качестве частного следователя. Жду от тебя действий и результатов. Кроме того, нами объявлена награда в две тысячи долларов тому, кто арестует и докажет виновность человека, совершившего это преступление.

— Какое преступление?

— Убийство, ограбление. Угробили Эда Манса. Сейчас я выезжаю на место происшествия. Есть у тебя, из чего стрелять?

— Лишнее оружие не повредит.

Флинт выдал мне винчестер и допотопный шестизарядный кольт простого действия — из тех, которые перед каждым выстрелом требуют взведения курка вручную. Этот револьвер изрыгает пули, причиняющие человеку страшные раны.

— Пошли, — сказал Флинт.

Горы под послеполуденным солнцем отбрасывали косые пурпурные тени. В разгар лета здесь светло до сравнительно поздних часов. Затих жаркий ветер. Линии горизонта уже застыли в неподвижности, закончив свою знойную полуденную пляску.

Сначала мы тряслись по асфальтовой «гребенке» шоссе, затем свернули на извилистую грунтовую дорогу, ведущую к автостраде на Лас-Вегас. Проехав миль пять-шесть, мы увидели кучку людей, пару автомашин и распростертую на земле фигуру человека, лицо которого было накрыто одеялом. Вид покойника никогда не радует глаз, а если человека застрелили в пустыне в жаркий день, он представляет собой зрелище, которое впечатлительным людям абсолютно противопоказано. Кровь, там где она просочилась из ран не на песок, а на небольшие камни, лежащие на поверхности пустыни, запеклась под жарким солнцем, превратившись из алой в черную. Вокруг, злобно жужжа, носились мухи, они облепили одеяло сплошной кишащей массой.

Сэм Флинт подошел к безжизненному телу. Ник Крайдер стащил одеяло с трупа.

— Он оказал яростное сопротивление, — сказал Крайдер, хотя это было ясно и без его слов. Песок вокруг испещряли многочисленные следы ног, некоторые вмятины в песке были глубже остальных. На лице Маиса виднелись ссадины, полученные до того, как пуля разнесла ему затылок. На теле убитого имелись еще два пулевых ранения, одно в плечо, другое в живот, чуть повыше пряжки поясного ремня. Пистолет, которым Манс был вооружен, исчез.

Сэм Флинт читал следы на песке, точно это были слова, напечатанные на листе бумаги.

— Бандит-одиночка, — заговорил он. — Перегородил своей машиной дорогу и, угрожая пистолетом, заставил Маиса выключить мотор и выйти из кабины. Затем он обезоружил Маиса и протянул руку за сумкой с деньгами. Тут Манс схватился с ним. Бандит, орудуя пистолетом, как дубинкой, ударил Манса по лицу, потом выстрелил ему в плечо, но тот не сдавался. Следующим выстрелом он был ранен в живот и упал на спину. Выстрел, который разнес ему череп, был сделан уже после падения.

Ник Крайдер кивал, соглашаясь со сказанным.

— Так оно все, по-моему, и было.

Сэм Флинт пристально посмотрел полицейскому в глаза.

— Дасти Данн проведет частное расследование этого случая. Администрацией рудника объявлена награда в две тысячи долларов.

Ник Крайдер сдвинул шляпу на затылок. Заходящее солнце высвечивало на загорелой коже его лица крошечные хребты и долины.

— Выходит, я не пользуюсь у вас полным доверием? — спросил он голосом столь же резким, как и его взгляд.

Глядя ему в глаза, Флинт ответил:

— Нет, не пользуешься.

Крайдер обернулся ко мне.

— Хорошо, но тебе, Данн, я должен сказать кое-что. Ты всегда был с нами на ножах. Поэтому можешь заниматься всем чем угодно, только преследовать преступника и производить аресты ты не имеешь права, это входит в мои обязанности, к тому же тебе нельзя носить при себе оружие, если я не назначу тебя своим помощником.

Он шагнул ко мне, но я жестом остановил его.

— Раз уж ты такой службист, — сказал я, — вот тебе мой ответ: по закону я имею право носить оружие, уходя на охоту или возвращаясь с нее.

— При чем здесь охота? Нечего тут изображать из себя чиновника по особым поручениям, не имея на то никаких законных оснований.

Я рассмеялся ему в лицо.

— Я отправляюсь на охоту. Только что вышел поохотиться.

В течение примерно минуты Крайдер раздумывал, как ему поступить, затем обратился к Флинту:

— Ладно, не вздумайте только путать мне карты. Я уже знаю, кто преступник. Это Фред Смит. Он приехал сюда из Лос-Анджелеса, где разыскивается полицией. На самом деле зовут его Фред Гейтс, и он обвиняется в подлоге и растрате. Я наблюдаю за ним, и он это прекрасно понимает. Сегодня многие видели, что у него вся физиономия в синяках, так что убийство и ограбление — его рук дело. Я первый сообщаю вам об этом и, стало быть, могу претендовать на награду, объявленную за поимку преступника.

Флинт откинул свои белые кудри с покрытого испариной лба.

— Арестуй и докажи виновность настоящего преступника, тоща и получишь награду.

Я осмотрел тело. Вокруг пулевых ранений в плечо и голову имелись следы порохового ожога. Вокруг раны в живот вкраплений сгоревшего пороха заметно не было, тут пуля вошла в тело под углом, а не в результате выстрела в упор.

Я сошел с дороги, высматривая в пустыне подтверждение своей догадки. Солнце уже скрылось из виду. На фоне вечернего неба вырисовывался зубчатый силуэт гор Фьюнерал-Маунтине. Пустыней овладела безветренная тишина.

— Что ты там делаешь? — крикнул мне Крайдер.

— Прогуливаюсь, — прокричал я в ответ.

— Иди сюда, поможешь грузить тело в машину.

Я прикинулся, будто не слышу его. После захода солнца здесь быстро темнеет, а мне нужно было кое-что найти.

Тело погрузили, и машина тронулась в путь прежде, чем я обнаружил то, что искал. За небольшой кучей колючих кустарников находилось место, где недавно кто-то лежал, вытянувшись во весь рост. Когда я осматривал сдед, оставленный лежавшим человеком, в поле моего зрения попался блестящий латунный цилиндрик — выброшенная затвором винтовки стреляная гильза. Я поднес ее к лицу — от нее исходил запах недавно сгоревшего пороха.

Мне удалось проследить путь этого человека от самой дороги: он вылез из машины, использованной потом при ограблении, пошел наискосок по пустыне и спрятался за кустами.

Сэм Флинт приблизился к тому участку дороги, куда привели меня следы неизвестного.

— Нашел что-нибудь?

— Да. Их было двое. — Я показал ему следы. — Когда Манса остановили, он видел перед собой только одного. Другой притаился в засаде. Манс выбрал удобный момент и схватился врукопашную с человеком, угрожавшим ему пистолетом. Он сорвал с него маску. Тогда лежавший в засаде выстрелил из винтовки, ранив Манса в живот. Другому бандиту удалось ранить беднягу в плечо. После этих двух выстрелов смертельно раненный Манс упал на спину. Третий выстрел понадобился по той причине, что Манс умирал очень уж медленно. Бандитам необходимо было добить его — он видел лицо человека, остановившего его машину и потребовавшего деньги. Он сорвал с него маску — у него на пальцах кожа была порезана бечевкой. Он очень энергично, должно быть, рванул эту маску.

Сэм Флинт потер ладонью подбородок. Его глаза пристально смотрели на меня сквозь густеющие сумерки.

— Кто бы это мог быть?

— Нутром чувствую, что стоило бы взглянуть на Хэрри Фейна, — сказал я, — нет ли у него на затылочной части головы, возле шеи, рубца, оставленного бечевкой, когда Манс срывал маску.

— А кто находился в засаде?

Я пожал плечами, но мы с ним одновременно посмотрели в сторону Ника Крайдера.

Вернувшись в город, я разыскал Большую Берту.

— Вы случайно не знаете, с кем подрался Фред Смит?

— Он мне не докладывал.

— А куда он от вас направился?

— Не знаю. Он не доел ростбиф, забрал собаку и побил ее. Должно быть, у него аппетит от возбуждения пропал.

Я пристально смотрел на нее, ожидая, что она взглянет мне в глаза, но не дождался.

— А вы не слышали, никто не говорил об ограблении и убийстве перед его уходом? — поинтересовался я.

Несколько мгновений она продолжала смотреть в пол, потом наконец встретилась со мной взглядом.

— Вы с ума сошли! — яростно выпалила она, но слова эти были лишены убежденности, чувствовалось, что она испытывает какое-то сомнение.

Я пошел по тропинке, пролегающей за рудником и ведущей к хижине Фреда Смита. Стало совсем темно, если не считать слабого сияния звезд и серпа молодого месяца, который не достиг еще первой своей четверти.

Сначала под ногами у меня хрустел гравий, потом я пошел по песку, издававшему негромкие, похожие на шепот звуки. Горы впереди сходились все ближе, и скоро я оказался в небольшой долине, переходящей в узкий каньон. В хижине горел свет, за окнами двигались людские тени.

Их было пятеро: Крайдер, Фейн и трое их дружков. Крайдер держал в руках черную сумку, забрызганную чем-то красным и пустую. Он выставил ее перед собой и показывал остальным красные пятна на ней. Фреда Смита в хижине не было.

Я собрался было идти обратно, но тут услышал, что разговор в хижине зашел о линчевании. До меня донеслись ругательства и угрозы.

Я понял, что Смит не пошел по тропинке домой, а поднялся из долины в горы. Тогда, обогнув хижину, я направился к горам, ступая по устилающему долину ползучему песку.

Бесплодная эта долина окружена горами, склоны которых покрыты причудливо окрашенными вулканическими породами. То тут, то там торчат пучки полыни или колючий кустарник, иногда можно встретить чахлый кактус. Месяц стоял низко, звезды давали немного света. Небо казалось перегороженным стеной молчаливых гор.

Через некоторое время я увидел, как темноту позади меня прорезал луч фонарика. Началась погоня. Двое совершивших преступление приготовились свалить все подозрения на ни в чем не повинного человека. Все планировалось так, чтобы он не успел доказать свою невиновность. У меня был единственный шанс помочь ему — находиться между преследователями и намеченной ими жертвой.

Знает ли Смит о грозящей ему опасности? Мне не было также ясно, вовлечены ли трое сопровождавших Фейна и Крайдера в сговор с ними или же они просто одурачены. Разумеется, никакими доказательствами виновности Фейна и Крайдера я не располагал. Мне лишь было ясно как Божий день, что в ограблении участвовали двое и что Манса убили только потому, что он видел одного из преступников в лицо, без маски. Кроме того, оставались еще следы возле колючего кустарника, из-за которого кто-то стрелял.

Подойдя к тому месту, где между склонами гор начинался узкий каньон, я свистнул, давая знать о своем приходе.

— Смит! — позвал я. — Эй, Фред Смит! Это я, Дасти Данн!

Не последовало ни ответа, ни отзвука — пустыня поглощает эхо. Позади уже слышались шаги. Участники погони, освещая себе путь фонарикам, быстро приближались ко мне.

Я не сомневался, что если они меня заметят, то, не раздумывая, начнут стрельбу. Еще раз негромко позвав Смита и снова не дождавшись ответа, я подтянулся на руках, забрался на уступ в склоне каньона, улегся на пласт породы, который еще сохранял дневное тепло, и стал ждать.

Моих следов они не видели — шли, что называется, вслепую. Подойдя и склонам каньона, они разделились на две группы. Хэрри Фейн с Ником Крайдером стали подниматься по тому склону, на котором находился я. Послышался их разговор.

— Надо остерегаться Дасти Данна, — это был голос Фейна.

— Он не осмелится ничего затевать, — сказал Крайдер.

Фейн хмыкнул насмешливо.

— Много же ты знаешь! Он не терял времени даром, разнюхивая следы, и обнаружил место, где кто-то лежал за кустами и откуда стреляли в Манса.

— С чего ты взял?

— Сэм Флинт рассказал об этом кое-кому.

— Погоди-ка, тут надо малость пораскинуть мозгами, — сказал Крайдер. — Это меняет дело.

— А я тебе что говорю?

Они сделали остановку, во время которой Фейн, не переставая, говорил, а Крайдер, раздумывая, молчал.

— Надо действовать крайне осторожно, — заканчивал свою мысль Фейн. — Флинт сказал, будто Дасти Данн знает о том, что Манс сорвал маску, и…

Послышался стук скатывающегося камня.

— На том уступе кто-то есть! — завопил Крайдер и прыгнул вперед.

Раздался лай собаки. Крайдер направил фонарик вверх, на темнеющий склон. Какие-то мгновения луч шарил по склону каньона, затем высветил зеленые собачьи глаза. Луч слегка переместился, и рядом с собакой из темноты возник Фред Смит.

— Я все слышал, — сказал он. — Это вы убили Манса.

Я ущипнул себя: уж не сплю ли я. Неужто этот человек, покинувший укрытие и шедший прямо на двух вооруженных убийц, которые ради своего спасения должны его уничтожить, и в самом деле Фред Смит?

Не останавливаясь, он приближался к ним. Крайдер выстрелил, и пуля высекла искры из камня в нескольких дюймах от Смита, который, желая уклониться от неизбежной очередной пули, оступился и, упав, покатился по склону. Пес прыгнул вперед, сверкая оскалом желтых зубов.

Когда выстрелил Фейн, я решил вмешаться в происходящее и пальнул по фонарику. Попасть в него я не попал, но ответный огонь заставил преступников искать укрытия.

В тот момент пес настиг Фейна. Жаждя вонзить зубы в его горло, он в прыжке с такой силой ударился о грудь своего противника, что оба, и человек, и собака, с глухим стуком упали на землю.

Фред Смит, низко пригнувшись, словно игрок в американский футбол, двигался по прямой на Ника Крайдера, а тот тщательно прицеливался — он не собирался промахнуться на этот раз.

Мне очень не хотелось опять вмешиваться, но, видя, что Фред Смит бежит явно навстречу смерти, я навел револьвер точно Крайдеру в бедро, освещенное лучом фонарика, и выстрелил. Моя пуля опрокинула его за мгновение до того, как возле него оказался Фред.

На крики и выстрелы сбежались остальные участники погони. Я поднялся на уступе во весь рост и не давал им приблизиться. Внизу, в каньоне, Смит и пес заканчивали скоротечную, но бурную схватку со своими недругами. Приспешники Крайдера делали поползновения вступиться за него, но я держал в каждой руке по револьверу, и вскоре мы все вместе отправились назад, в город.

Крайдера пришлось нести, Фейн же не столько пострадал, сколько был перепуган. Когда собака прыгнула на него, он успел выставить перед лицом руки, и пес довольно сильно погрыз их.

По прибытии в город нам оставалось проделать сущие пустяки. Деньги, которые были отняты у, Манса, мы нашли зарытыми возле дома Крайдера. Он-то и подбросил Смиту сумку из-под денег. Фейн, давая показания, постарался всю тяжесть вины свалить на Крайдера, однако тому удалось доказать, что это он, Крайдер, находился за кустами в засаде, следовательно, фатальный выстрел, раздробивший Мансу череп, произвел именно Фейн, и все из-за того, что Манс увидел лицо Фейна, сорвав с него маску.

Когда всеобщее возбуждение улеглось, стало ясно, что Фред Смит оказался чем-то вроде героя. Сэм Флинт удвоил денежную награду и поровну разделил ее между Фредом и мной. Я вспомнил слова Крайдера о том, что Смит вовсе не Смит, а Фред Гейтс, разыскиваемый полицией Лос-Анджелеса, но не стал никому ничего говорить. Меня нанимали ловить бандитов, а не Гейтса. Пусть Флинт сообщает кому нужно, если захочет.

На следующий день ближе к вечеру Фред Смит скрылся. Он словно бы испарился из города, одновременно с ним исчезли Большая Берта и пес. Никто не знал, когда именно или куда они подались.

… Больше двух месяцев я ничего не слышал о них, потом вдруг получил по почте номер газеты «Лос-Анджелес тайме», снабженный пометками. Статья, обведенная карандашом, была довольно короткой.

На первый взгляд в ней не содержалось ничего особо интересного, это был небольшой репортаж о суде над тремя директорами одной корпорации, виновными в растрате, подделке финансовых документов и подлоге. В статье сообщалось, что сначала эти деятели всю вину свалили на помощника управляющего, тот ударился в панику и скрылся из города, хотя и не был ни в чем виноват. Он просто испугался, что суд не поверит его показаниям и станет на сторону директоров. Затем он все-таки вернулся, пересилив страх перед выдвинутыми против него обвинениями и клеветой, потребовал дополнительного расследования и боролся до победного конца — ему удалось найти свидетельства, изобличавшие сговор его противников.

Помощника управляющего звали Фред Гейтс. В статье говорилось, что после своего внезапного исчезновения из Лос-Анджелеса он скрывался под именем Фреда Смита.

Сюда они так и не вернулись. По-прежнему пустует хижина покойного изыскателя. Гонимый ветром песок бьется о ее некрашеные стены и что-то тихонечко нашептывает. Временами может показаться, будто обветшалое жилище и сыпучий песок переговариваются, шепотом передавая друг другу носящиеся по пустыне слухи.

Не раз прислушивался я к этому шепоту, и порой мне представлялось, что старая хижина рассказывает кочующим пескам о том человеке, который одолел свои маленькие страхи, а затем не сробел схватиться и с большими.

В следующем номере «Искателя»

читайте захватывающий остросюжетный триллер

популярного американского писателя

Джо Гореса

ВРЕМЯ ХИЩНИКОВ