Татьяна Пленникова ЛЕТАЮЩАЯ КОЛЕСНИЦА ПУШПАКА{1} Повесть

Война всегда преступна: кто, убивая, не окажется убитым?

Махабхарата


Тамил открыл глаза. Солнце краешком смотрело на спящий океан. Песчаный берег кишел прожорливой жизнью. Есть не хотелось. Вчера на рассвете, выгоняя коз, он проходил мимо дома старосты и вдруг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Вечером, отведя домой коз, он не пошел к Учителю. Всю ночь бежал по горным тропам, продирался через непролазную чащу, кружил и возвращался на прежнее место. Они потеряли его след, и он уснул на берегу. Зелень океана успокаивала. «Великая зелень», как называли его купцы из далеких стран.

Тамил вскарабкался на скалу, нависшую над пещерой, и застыл от неожиданности: они были рядом. Трое бритоголовых, увешанных бусами, плосколицых «пожирателей сырого мяса» с длинными копьями и двое коренастых, рыжебородых с бронзовыми короткими мечами, «человекобыков» в кожаных юбках. Четверо спали, но пятый — «пожиратель» мгновенно повернул голову в сторону Тамила. Глаза их встретились.

Теперь все потеряно. Они схватят его. Остался один путь: на большой глубине был подводный вход в грот Учителя. Тамил выпрямился. Раздался резкий, как удар бича, свист «пожирателя». Тамил сделал несколько глубоких вдохов и прыгнул в океан.


Великого Хранителя Чар Кумбхакарну мучила изжога. Он с сожалением подумал о вчерашнем пире, на котором плясали молодые рабыни с золотистой кожей, привезенные с Восточных островов. Распаленный любовным огнем, Кумбхакарна выпил целый кубок вина. Много стал он себе позволять с тех пор, как они с братом захватили власть над Тамалахамом.

Кумбхакарна встал с циновки и позвал раба. Из-за занавеси незаметно появился маленький человечек и бесшумно опустился у порога на колени. (Этих человечков привозили с запада, из огромной земли с непроходимыми джунглями, жарой и безводными пустынями.) Хранитель Чар с усмешкой посмотрел на человечка у дверей, казавшегося в полумраке маленьким комочком. Приятно чувствовать себя великаном. Даже боль в желудке стала утихать.

— Пусть придет Акампана!

Человечек исчез. Кумбхакарна опять почувствовал подступающее к горлу жжение, лег и закрыл глаза.

Прошло полгода, как бежал его лучший врач. Все эти знахари и колдуны с их наговорами, нашептываниями, магическими плясками и припадочными дерганьями не стоят и десятой доли той пиши, которую им скармливают во дворце. Кумбхакарна дрыгнул в раздражении ногой с такой силой, что треножник с ароматическими курениями отлетел к противоположной стене и погнулся. Хранитель с довольством глядел на помятый треножник. В их роду все были сильными и высокими. Он любого раба может убить кулаком. Вот только желудок… Поганый врач! Бегут самые знающие и талантливые. Это уже третий из младших Хранителей Чар за год. В Высшем Совете из девяти Великих Хранителей Чар осталось трое настоящих, прочие были бездарными и бесстыдными льстецами… Чуть колыхнулась занавесь у входа.

— Акампана пришел, — прошептал человечек.

Акампана несколько мгновений стоял, привыкая к полумраку пекеев.

— Садись, полководец, — ровным голосом сказал Великий и указал на циновку перед собой.

Лицемерная простота покоев раздражала Акампану, и он, еле сдерживаясь, грузно опустился на жесткую циновку. Сложив унизанные золотыми браслетами руки на колокольной груди, полководец молча уставился на Великого. Кумбхакарна, ударил в медный гонг, бесшумно появилась черная девушка и пала ниц.

— Мои люди захватили корабль, шедший из Эриду[1] на восток. Сейчас я угощу тебя белым вином, — бесстрастно сказал Великий. — Это божественный напиток.

Девушка выскользнула из комнаты. Оба молчали. Вино девушка принесла в высоких золотых чеканных кубках. Акампана отпил глоток и удовлетворенно закрыл глаза.

— Выследили? — одними губами спросил Кумбхакарна.

— Нет, — буркнул Акампана.

Великий побледнел.

— Обшарить весь остров.

— Сделаю, — твердо сказал Акампана и, с сожалением посмотрев на остатки вина в кубке, вышел.


За Главным Хранителем Чар Церемоний и Жертвоприношений тянулась длинная процессия в желтых одеждах, которая несла дары богу Ануану, владыке земли, неба и подземного царства. Когда его красный глаз показывался над вершиной, городу приходилось плохо. Каждое полнолуние до восхода солнца начиналось торжественное восхождение, и все жители Золотого города наблюдали, как процессия желтой змеей вползает на гору. Яркие факелы, которые держали прислужники, казались огненной чешуей на ее гибком теле. Над головой Главного Хранителя Чар рабы несли выкованную из золота и усыпанную драгоценными камнями маску Змея — Повелителя Вод, жившего в водоеме, который кольцом окружал дворец царя Великой Ланки. Вечный Змей, Ашу, покровитель прекрасной Ланки, должен был умилостивить подземного бога и утишить его, как вода утишает огонь.

Как только над городом вспыхнули первые лучи солнца и заревели могучие трубы, с крыш дворцов и домов, с балконов и веранд раздался мощный хор голосов, возносивших в синее небо гимн благодарности и мольбы.

Когда затихли последние звуки священного гимна, на верхнюю веранду одного из белокаменных домов вышли двое. Старший заговорил со стройным, но еще по-мальчишески угловатым юношей мягким и кротким голосом, хотя золотое шитье на пурпурном опояске свидетельствовало о его высоком положении.

— Вот тебе последнее наставление, Нарантака. Я воспитал тебя в мудрой покорности перед силой. Только тот, кто терпелив, добивается богатства и почестей. Сегодня ты будешь посвящен в младшие Хранители Чар при летающей колеснице Пушпаке, и от тебя зависит, как скоро ты станешь Великим Хранителем. Это самая лучшая должность на Ланке. Ты будешь единственным младшим Хранителем при Пушпаке. Другого там нет. Он бежал. Великого Хранителя тоже давно нет. Придет время и случай, и ты возвысишься. Колесница никогда не полетит. Угождай и молчи, и серебряное шитье твоего опояска сменится на золотое.

Нарантака перевел дыхание, облизал пересохшие губы.

— Почему все бегут, отец?

Великий Хранитель Чар, законовед и советник царя Шука побледнел, оглянулся на двери.

— Ты повзрослел, Нарантака… Этот вопрос может стоить тебе жизни. Но ты, мой сын, имеешь право знать. Узнай и похорони это знание в своем сердце.

Шука выпрямился, указал рукой на длинный и узкий, как дорога, западный склон Ануана, поросший высокими кедрами.

— Видишь просеку, идущую по самому гребню?

— Вижу, отец.

— А теперь посмотри туда, где просека упирается в божественную голову Ануана…

— Я вижу сверкающую золотом Пушпаку, отец.

— Пушпака — значит «Цветущая». Руки великого Вишвакармана построили эту огромную птицу, украсили цветами и драгоценными камнями. Могучий вихрь несет ее легкое и прочное тело по воздуху. Вихрь этот создан Великим Канвой. Полет ее направляет мысль божественного пророка Бхригу. Двенадцать лет назад мы собирались на поляне, где стоит Пушпака, на совет Высшей санги — союза ученых и слагателей гимнов. Нас было девять, десятый — Равана, слагатель гимнов, многомудрый божественный царь Ланки. Среди нас был также сводный брат Раваны Кумбхакарна. Двенадцать лет назад, в месяц первой луны, когда каждый Великий Хранитель должен был принести свою новую мысль на благо Ланки, Хранитель Чар Астрономии Бхригу сказал, что богов нет!.. Он сказал, что все люди равны и должны получать равную долю богатств. Он сказал, что нужно учить детей всех сословий, а не только детей Хранителей Чар. Иначе оскудеет мыслями санга, замрет колесо развития мира. Кумбхакарна сказал, что это богохульство вызовет гнев Маха Матсьи — Великой Рыбы, что поддерживает Землю и не дает ей утонуть в океане. Но Бхригу поддержали Канва и Вишвакарман. Они сказали, что надо раздать народу запасы зерна, скопившиеся в кладовых Хранителей Чар, потому что год выдался неурожайный и многие голодали. В молчании разошлись в тот вечер Великие. Ночью собрал у себя в доме Кумбхакарна согласных с ним и сказал, что надо отсечь больные головы, чтобы жила десятая. Он объявил, что нужна твердая рука для принесения жертвы богам. Этой рукой жрецы Ануана провозгласили Равану, назвали его десятиголовым — Дашагривой, царем и богом Ланки. Дашагрива привел на остров дикое племя «пожирателей сырого мяса» с земли, что лежит на западе за «Великой зеленью», и «быкоголовых» — морских разбойников со Срединного моря[2], прозванных так из-за рогатых шлемов, которые они носят на голове. Они убивали несогласных. Много Хранителей Чар погибло от рук дикарей… Но Бхригу удалось бежать. Вишвакарману тоже. Канву схватили, и что с ним — неизвестно! — Шука вздрогнул и резко обернулся к дверному проему. — Да будет вечен покой богов! Да будет наш царь Дашагрива силен и здоров!

— Там никого нет, отец, — сказал Нарантака.


В воде Тамил открыл глаза. Подводная пещера вырастала перед ним узкой, причудливо изогнутой трубой. Тамил со страхом почувствовал, что начинает задыхаться: еще несколько мгновений — и он потеряет сознание. Ужас подхлестнул тело, оно ринулось к пещере… и застряло. Тамил сознавал, что только ничтожно малая доля времени отделяет его от небытия. Бхригу говорил, что Капила силой воли мог остановить сердце. Капила, Великий Учитель Самообладания!.. Бхригу научил Тамила владеть телом, но Тамил никогда не пробовал остановить сердце.

Вдруг Тамил почувствовал, что время не кончается… Голова работала спокойно и четко, но дышать не хотелось. Он больше Не задыхался. Его тело оттолкнулось от камней и медленно поплыло вверх.

Когда он очнулся, то увидел всегда вызывающую у него удивление белозубую улыбку Бхригу, его черные, в глубоких впадинах глаза и седые волосы. Слава богам, он здесь!

— Отдыхай. Тебе надо долго отдыхать. — Бхригу пошевелил палочкой угли в костре, и они, чуть вспыхнув, осветили стены пещеры.

— Ты познал последний предел Самообладания. Опасность помогла тебе… Жизнь — лучший помощник разуму.

Тамил привстал:

— Тебя ищут, Учитель!

— Я знаю.

— Что делать, Учитель?!

— Надо спокойно подумать, — Бхригу принял позу сосредоточения. Наступила тишина. Тамил услышал пронзительный крик какой-то птицы, плеск волн, шорох змеи в углу пещеры и незаметно для себя заснул.

Проснулся он от легкого прикосновения пальцев ко лбу, Бхриг, Бхриг — потрескивал костер… В имени Бхригу был треск костра, у которого сидят учитель и ученик, совершая извечный обряд передачи «пищи бессмертия» — бесценного знания.

— Поешь. Тебе предстоит сегодня многое сделать.

Бхригу снял с камня обжигающую лепешку, протянул ее Тамилу. Теперь только вспомнил Тамил, как давно у него не было ни крошки во рту. Бхригу ласково смотрел на него, как смотрит отец на сына перед предстоящей разлукой.

— Ты помнишь, я рассказывал тебе, что Вайшравана шел на первом корабле, когда нас догнали, и я вынужден был броситься в воду?

— Я все помню, Учитель.

— Но я никогда не говорил тебе, куда ушел корабль Вайшраваны. Далеко на западе, посреди Истинного моря[3], есть два небольших острова, на которых живет племя могучих людей. Это родина Вайшраваны. Оттуда происходит общий предок Дашагривы, Кумбхакарны и Вайшраваны — Пуластья. Вайшравана должен привезти воинов с этих островов и восстановить нарушенный порядок здесь, на Тамалахаме, древнейшей колыбели рода людей. Никогда корыстолюбию и насилию мудрейшие не позволят взять власть в этом мире.

Тамил впервые увидел, как лицо Учителя стало жестким, а глаза заблестели, как ритуальный нож из обсидиана. Он подумал, что многое не успел узнать от Учителя, и слезы горечи потекли по его щекам.

— Ты плачешь? — лицо Бхригу смягчилось. — А помнишь мальчика-пастушонка, который двенадцать лет назад нашел выброшенное на берег тело. Каким храбрым был этот мальчик! Теперь мальчик вырос и знает больше некоторых Великих Хранителей Чар, хоть и плачет как маленький.

Тепло в голосе Учителя растопило застрявший в горле Тамила холодный комок отчаяния: — Что велишь исполнить, Учитель?!

— Не спеши. Совершенный должен быть терпелив и ясен всегда. Только долг перед людьми — цель его действий.

— Что значит — Совершенный?

Бхригу задумался. Тамил встал, подошел к нагорному выходу из пещеры и чуть отодвинул закрывавший его камень. В образовавшуюся щель ворвался запах прелых трав, писклявый крик обезьянок и прохладный ветер. Солнце садилось.

Сегодня пожиратели уже не найдут их. Тамил закрыл щель. В темноте горели красные угольки костра. Крошечный язычок пламени, вспыхнувший на конце веточки, поглотил его внимание и впервые за весь этот тревожный день повел мысли по спокойному, прямому руслу.

Кроме него, знал об Учителе только кузнец. Тамил впервые увидел его двенадцать лет назад. Люди в деревне, где вырос пастушонок, боялись этого хромого и мрачного человека. Говорили, что он колдун, водится со злыми духами. Когда Бхригу послал мальчика Тамила сказать кузнецу, где он прячется, мальчик отказался. Боязнь ослушаться все же пересилила страх. Приказ Хранителей Чар был законом для любого жителя Тама-лахама.

Мастерская и дом кузнеца стояли далеко от деревни и были обнесены высокой глиняной стеной с деревянной калиткой. Тамил, обмирая от ужаса, выглядывал из-за чахлого пыльного кустика, росшего у стены. Вдруг что-то ударило его под зад, он подпрыгнул и с пронзительным визгом шлепнулся на сухую жесткую глину. Приподняв одно веко, пастушонок увидел черного губастого мальчишку с большими белыми зубами и копной курчавых волос на голове. Мальчишка гоготал. Так Тамил подружился с Хумом, сыном кузнеца Дангара.

Дангару во дворце не доверяли: он делал Пушпаку! Но и не трогали: его украшения из золота и серебра ценили в царской семье. Двенадцать лет каждую неделю Тамил приходил в мастерскую за едой для Бхригу, и царские соглядатаи ничего не подозревали. Все объяснялось дружбой с Хумом… Что же произошло?..

Вернулся Вайшравана?.. Так… На западном побережье материка, в устье большой реки Инд, стоит город. Вольный торговый город, куда еще не дотянулись жадные руки Дашагривы. Корабли с товарами еще изредка приплывают оттуда. Так. Значит, могло прийти судно под чужим знаком. Единственный человек на острове, кому верят истинно Великие Хранители, — Дангар. К нему послали лазутчика… Лазутчика схватили. Так? Может быть, и так…

Бхригу пытливо посмотрел на юношу.

— Какие мысли посетили тебя?

— Я подумал, Учитель, что соглядатаи схватили человека от Вайшраваны.

— Видимо, так. Я сейчас не могу ответить на твой вопрос о Совершенных. Ты не прошел искус, Тамил. Но это будет. Тебе надо бежать к Вайшраване. Выбери чужой корабль, идущий на север. Постарайся попасть на него. Я останусь здесь.

— А вдруг «пожиратели» найдут пещеру?

— Но не найдут меня. — Бхригу подошел к стене и, просунув палец в какую-то незаметную в сумраке трещину, дернул каменную плиту. Открылась небольшая, но глубокая ниша. — Я замедлю жизненные токи. Буду ждать тебя шесть лун.

Бхригу, согнувшись, влез в нишу и начал шептать стихи сосредоточения. Скоро дыхание его стало незаметно и тело застыло в немой неподвижности. Тамил отвалил камень от входа и вышел в ночной лес.


Огромные тени метнулись по базальтовым ликам пляшущих богов, скользнули в прямоугольный вход пещерного храма. Впереди с чадящим факелом шел «быкоголовый», сразу за ним — Великий Хранитель Чар, старенький жрец — Авиндхья. Следом, тяжело ступая, шел Акампана. Он то и дело дергал за веревку, висевшую на поясе человека, плетущегося с завязанными глазами сзади. Коридор вывел путников к бронзовым дверям. С кованого портала свирепо глядел грозный бог Ануан. Авиндхья, подойдя вплотную к дверям, властно сказал:

— Погасите факелы.

Тьма затопила подземелье. Акампана шумно вздохнул. И вдруг вверху вспыхнул маленький огонек. Разгораясь, он стал багровым третьим глазом вечного владыки подземного царства. Дверь бесшумно отворилась, ровный белый свет из проема смешался с красным. В противоположном конце зала, в глубокой нише замерла в танце огромная фигура четырехрукого бога. Фигура танцующего Ануана дрогнула, стала уходить вниз, пока совсем не исчезла под полом. За ней открылся коридор, пройдя которым путники оказались в большом прямоугольном зале. Посреди зала на потертой циновке сидел старик. Язычок пламени масляной лампы, стоящей перед ним, беспомощно метался в его безжизненных глазах. Авиндхья подошел к слепому и, кряхтя, опустился рядом.

— Акампана пришел приветствовать и просить тебя, Великий, — негромко проговорил он задыхающимся голосом: в зале было жарко.

— Я узнал полководца по тяжелой поступи боевого слона.

— Великий Канва! Любовь к тебе и долг перед нашей страдающей родиной дали мне силу преодолеть страх перед наказанием и вернуть тебе сына, опору и надежду будущего. Вот он!

Акампана сорвал повязку с лица третьего спутника. Юноша слегка сощурил глаза от неожиданного света и напряженно уставился в изможденное лицо отца.

— Это ты сын Канвы? — спросил старец.

— Я, отец! — радостно воскликнул юноша.

— Ты возмужал, мой сын. Но не научился сдержанности, — сказал Великий и замолчал. Акампана растерянно взглянул на Авиндхью.

— Великий! — встрепенулся дряхлый жрец грозного бога. — Ты не знаешь, как попал сюда твой сын. Позволь мне рассказать?

— Говори, Авиндхья.

— Как знаешь, Великий, редко ходят торговые корабли на Ланку. Три дня назад неожиданно пришел корабль из города, что стоит в устье реки Инд. Купцы просили разрешения на обмен товарами, и царь наш Дашагрива дал его и повелел ласково принять купцов, но следить за ними. Ночью твой сын был схвачен, когда выходил из дома кузнеца, и допрошен. Он искренне поведал нам, что приплыл на том корабле по указке изменника Вайшраваны.

— Позволь мне сказать, Великий Канва! — сорвался Акампана, уже давно в нетерпении переминавшийся с ноги на ногу. — Ты знаешь, Великий, что дело освобождения родины требует строгой тайны. Но о поимке твоего сына уже доложили Кумбхакарне. Он гневается и требует немедленно найти Бхригу.

— Бхригу? — удивленно спросил Канва.

— Твой сын рассказал на допросе, что Вайшравана послал его разыскать на Ланке противников Дашагривы и велел связаться с кузнецом. Он верил в старую дружбу, хитрец Вайшравана, и не ошибся. Оказывается, Бхригу прячется где-то на острове. Об этом кузнец рассказал твоему сыну.

— Что нужно тебе от меня, Акампана? — спокойно спросил Канва и легко встал.

— Надо найти Бхригу и спасти его для нашего дела, — прищурился полководец.

— Я не знаю, где он. Но рад, что Великий Астроном жив, — отрезал Канва.

— Если мы не найдем Бхригу, то мне придется отдать твоего сына Кумбхакарне. Ты знаешь, что будет с ним.

Канва сделал шаг назад.

— Если вы найдете Бхригу, то отдадите его Кумбхакарне. Ты не так хитер, как Вайшравана, полководец соглядатаев!

— Ты!.. — задохнулся в гневе Акампана, — ты, которому я спас жизнь! Ты!..

— Который владеет оружием «гнева богов»! Который нужен тебе, чтобы захватить власть на Ланке! — Слепой отбежал назад и оказался рядом со странным сооружением, в котором можно было различить только выступающую вперед длинную медную трубу, укрепленную на треноге, и причудливую паутину серебряных нитей, опутывающих ее дальний конец. В сумраке трудно было разглядеть, что делал Канва, но через несколько мгновений стало видно, как он разворачивает трубу отверстием в сторону замерших гостей.

— Отец! — юноша рванулся вперед, умоляя выслушать его. — Совершенные велели!..

Раздался легкий треск, и зал осветился ярчайшим голубым светом. Плотный ослепительный шар плавно вылетел из темного медного жерла и поплыл к окаменевшему юноше, Испуганные и изумленные Авиндхья и Акампана увидели, как, коснувшись лба юноши, шар с громким хлопком исчез, как рухнуло на гранитный пол тело и, опомнившись, опрометью бросились из зала.


Два чернобородых человека сидели на борту тростникового судна и наблюдали за погрузкой.

— Становится прохладно, Ашер, — значит, утром будет попутный ветер.

— Поскорей бы убраться отсюда. Настроение Крикуна изменчиво, как погода весной, — ответил молодой со вздохом, нервно потрогав кольца на холеной бороде.

— Тише, Ашер. Здесь может найтись человек, понимающий наш язык. Оскорбление царя в этой стране стоит головы!

Глаза молодого иронически блеснули:

— Оскорбление царя в любой стране стоит головы!

— А я слышал, Ашер, что Раваной, то есть Крикуном, его прозвали за то, что он заставляет реветь порабощенные народы, — серьезно возразил старший и вдруг громко крикнул на слишком близко подошедшего раба: — А ты почему болтаешься без дела?!

Раздался резкий щелчок бича, и в свете смоляного факела появился смуглый человек в зеленом опояске, с ожерельем из акульих зубов на шее и огромным серебряным кольцом в носу.

— Не сердись, господин. Мои рабы все сделают вовремя! — сказал он, почтительно кланяясь.

— Привет тебе, хозяин носильщиков! — вежливо ответил старший.

— Мы очень довольны вашим приходом к нам в порт, — кланяясь, ответил хозяин. — Совсем мало кораблей стало приходить к нам из-за войны.

Хозяин сокрушенно покрутил головой и зацокал.

— Видите, как поднялась в цене пшеница? Вам большая прибыль будет. — Он лукаво сощурился. — А у меня для вас подарок…

И он раскрыл перед купцами руку. На ладони, поблескивая гранями, лежал огромный темно-зеленый изумруд. Старший, притворяясь равнодушным, спросил скучающим тоном:

— Какого ответного дара ждет господин?

Хозяин носильщиков воровато оглянулся и молча указал на кинжал в серебряных ножнах, что висел на поясе у старшего.

— Железный кинжал, что дороже трех боевых колесниц?! — возмущенно воскликнул купец.

— Времена сейчас тяжелые, и все вздорожало, но я добавлю почтенному гостю к первому дару несколько крупных алмазов!

Он торопливо достал из-за пазухи кожаный мешочек и стал вытряхивать на ладонь камешек за камешком, вопросительно поглядывая на купца. Купец вытащил из ножен кинжал, тусклый необычный отсвет которого еще больше распалил хозяина рабов.

— Забирай все! — хрипло выдавил он и высыпал на ладонь остатки камней. Старший достал из корзины глиняный кувшин и предложил отметить удачную для обеих сторон сделку добрым виноградным вином.

Хмелея от вина и радостно прижимая к груди редкое оружие, хозяин рабов дал волю своему языку.

— Я скажу своим новым друзьям всю правду, чтобы они знали, чего остерегаться. Человека, который пришел с вами, схватили во дворе кузнеца соглядатаи…

Купцы настороженно переглянулись.

— Кузнеца тоже схватили! Увели во Двор каменных ям… Трудные, страшные времена, — бормотал он заплетающимся языком.

За бортом раздался плеск. Они обернулись к воде, но только большие круги расходились на ее поверхности.

— Скорей, скорей! Поторапливайтесь! — вдруг пронзительно закричал на носильщиков Ашер.


Тамил выбрался на берег. Теперь только он почувствовал, что замерз. Он все ждал, когда кончится погрузка и люди прилягут отдохнуть перед рассветом, чтобы незаметно пробраться на корабль и спрятаться между тюками. Но болтливость хозяина носильщиков изменила все его планы. Бросить в беде Дангара! Если бы Бхригу знал о его аресте, он бы одобрил решение Тамила.

Уже совсем рассвело, когда он добрался до кустов, которые росли в ста шагах от глинобитной стены, окружавшей мастерскую. Тамил огляделся, стремительно перебежал открытое пространство, подпрыгнул, зацепился за верх стены и рывком перемахнул через нее.

Во дворе стояла тишина: горн остыл, глиняным горшком торчала плавильная печь, ветер разносил пепел. Дверь хижины была открыта. Постепенно привыкнув к полумраку, он заметил в левом углу ворох циновок. Он на цыпочках подкрался и, схватив его обеими руками, поднял вверх: свернувшись, на полу спал Хум. Тот вскочил на ноги и ошалело уставился на Тамила. — Это я, Хум, — шепотом сказал Тамил.

— А!.. Отца увезли!.. Его бросили в каменную яму как преступника… — Хум сел на пол и, уткнув лицо в ладони, горько зарыдал.

— Хум… Хум! Нам некогда плакать, — стал уговаривать его Тамил. — Будь мужчиной, Хум. Мы должны спасти отца. Ты слышишь?

— Ты говоришь невозможное… Из каменной ямы не выходит живым никто. Никто!..

— У меня есть знакомый в охране. Надо поговорить с ним. Он из нашей деревни. Может, удастся через него подкупить стражу. У тебя есть золото или серебро?

— Есть! — воскликнул Хум, кинулся в другой угол хижины и стал лихорадочно разрывать ногтями землю. — Двадцать мин серебра есть! Их подарил отцу Великий Хранитель Чар Авиндхья за то, что отец выковал царю меч из небесного камня. — Хум остановился и с тревогой спросил у Тамила: — А если они возьмут серебро и не отпустят отца?

Тамил не знал, что ответить. Он понимал, как мало у них возможностей исполнить задуманное, но… Любое действие, во спасение есть действие необходимое…

— Тогда мы убьем их! — решительно сказал Хум.

— Кого? — опешил Тамил.

— Стражников. Надо разведать все подходы к яме и, если они обманут, убить их и освободить отца, — жестко закончил Хум.

Убить?! Он еще никогда не поднимал руку ни на человека, ни на животное. Бхригу говорил, что каждый человек — Вселенная, а Вселенная есть человек. Убить подобие бесконечного все равно, что покуситься на весь мир, на его смысл и вечность!.. Нет, он не может, убить!

— У отца есть два новых бронзовых меча! Теперь и они пригодятся! — распаляясь, продолжал Хум.

Но если защищаясь, подумал Тамил. Или защищая друга? Это твой долг, сказал бы Бхригу.

— Где они? — уже твердо спросил он Хума.

— Во дворе под горном, — ответил Хум.

Раздался громкий, леденящий душу свист: в дверях стояли «пожиратели сырого мяса».


Тамила и Хума привели во Двор каменных ям. Первое, что бросилось им в глаза, был ярко-красный шатер. Шатер стоял у Южной стены, что символизировало суд Владыки мертвых — Ямы, потому что царство Ямы — на юге.

Подгоняя друзей копьями, «пожиратели» повели их к шатру. Проходя мимо каменных колодцев, они слышали стоны и проклятия, мольбы и заунывные молитвы. Здесь сидели расхитители казны, богохульники, оскорбители царского достоинства, не сумевшие избежать царского гнева жрецы. Пытаясь угадать, в какой яме сидит Дангар, Тамил все время останавливался и без конца получал уколы в спину, Внезапно он услышал такое, от чего у него сердце замерло. В ближайшем колодце разговаривали двое. Голоса их он слышал этой ночью. Значит, корабль не ушел на рассвете. Последний торговый путь закрывал Дашагрива… «Пожиратель» толкнул его с такой силой, что Тамил побежал.

Четверо «быкоголовых» охраняли вход в шатер. «Пожиратели» выстроились полукольцом. Хум и Тамил остались в центре. Прошло довольно много времени в томительном ожидании. Тут Тамила осенило… Теперь он знал, как вести себя.

Ударил гонг. Стражники взяли концы полога и подняли его. В глубине шатра на покрытом шкурами буйволов помосте сидел огромный бледнолицый человек… В правой руке он держал бронзовый жезл, вокруг которого обвилась живая змея, а левой поглаживал шерсть могучего тигра. На шее великана на серебряной цепи висело три человеческих черепа.

— Тамил-пастух! Ты стоишь перед братом царя и бога Дашагривы, Великим Хранителем Чар, Верховным жрецом Вечного Змея Ашу, — раскатисто возвестил молодой жрец в опояске с серебряным шитьем. — Пади ниц!

— Люди из сословия воинов смотрят прямо в глаза царям, — ответил Тамил. Он знал, что последует за его словами. Это был первый шаг к цели.

Пока растерявшийся жрец приходил в себя от его дерзости, пока отдавал приказ «пожирателям», ученик Бхригу успел прошептать стихи сосредоточения и овладеть своим телом. Когда черные воины подбежали, перед ними было каменное изваяние. Как ни пытались согнуть его «пожиратели», сколько ни били копьями — ничего не могли поделать с окаменевшим телом.

Не мигая, смотрел Кумбхакарна на Тамила.

— Посвященный узнает посвященного, ученик Бхригу, — медленно произнес он. — Очнись и встань, Тамил. Я прощаю тебе… — Тело Тамила обмякло, зашевелилось. Окончательна придя в себя, он взглянул на Кумбхакарну в упор. — Мы давно следили за тобой, Тамил. Но никогда не смогли бы догадаться, что Великий жрец Набу, писец и звездочет Бхригу совершит такое святотатство. Посвятить низкорожденного пастуха в тайное знание жреческого сословия?! До какой ступени Священного Самообладания довел тебя Учитель?

— Недавно я взошел на последнюю, Великий Хранитель, — почтительно ответил Тамил.

— Значит ли это, что ты можешь вырвать шип жизни?

— Да, Великий Хранитель! — внутренне торжествуя, ответил Тамил.

Кумбхакарна жестом отпустил воинов.

— Подойди ближе, — сказал Кумбхакарна. — Еще ближе.

Тамил сделал несколько шагов, а потом приблизился почти к ногам Хранителя Чар. Тигр беспокойно закрутил головой и нервно зевнул.

— Все ли знания передал тебе жрец Набу?

— Я не могу судить о знаниях Учителя, Великий Хранитель, — ответил Тамил и глянул на змею. Это был удавчик.

— Где он сейчас? — доверительно спросил Кумбхакарна.

— Сейчас Учитель ушел из жизни, — сказал Тамил, ничуть не солгав, так как Бхригу без посторонней помощи вернуть себе восприятие внешнего мира не мог. Кумбхакарна задумался.

— Значит, — снова медленно заговорил жрец Ашу, — Великий Хранитель оставил тебя наследником своих дел, потому что без сына ни один посвященный из мира не уходит?

— Он назвал меня своим сыном, Великий Хранитель, — скромно ответил Тамил.

— Знаешь ли ты о летающей колеснице Пушпаке? — осторожно спросил Кумбхакарна.

— Знаю, — твердо ответил Тамил, бесстрастно глядя в глаза брата царя, но в душе ликуя: и второй шаг к выполнению его замысла был сделан.

— Ты смог бы поднять ее в воздух? — шепотом спросил брат царя.

— Да, Хранитель, — укоротил титул собеседника Тамил. — Когда? — настойчиво потребовал Кумбхакарна.

— Через две четверти луны, — сказал Тамил.

— Да будет так, — решил Кумбхакарна и выпрямился.

— У меня просьба к Великому Хранителю Чар. В залог исполнения моего долга отпустить Дангара и его сына домой. Пусть по-прежнему делают они свою работу во славу царя царей, — сказал Тамил.

Кумбхакарна зло смотрел на пастуха и думал: «Дангар, конечно, на стороне Вайшраваны, но Дашагрива ценит его. Всего не объяснишь нетерпеливому брату. Начнет попрекать бездельем, разгневается, если узнает о Бхригу! А!! Мы устроим помилование за чудо! Прекрасная мысль!»

— Да будет так, — сказал он Тамилу. — Но у меня к тебе тоже просьба, посвященный. Послезавтра праздник в честь Вечного Змея Ашу. Ему будут принесены по обычаю в жертву люди, преступившие закон. Тебя выведут последним, как вора. На жертвенной площадке ты поклянешься поднять в воздух Пушпаку. Царь царей простит тебя по моей просьбе. Согласен?

— Да будет так, — сказал Тамил.


Пройдя главные ворота дворца, Шука с держащимся сзади на почтительном расстоянии Нарантакой вступили в низкий переход, ведущий во внутренний двор. Под ногами скрипел свежий морской ракушечник.

Переход выводил в небольшую мандариновую рощу с ухоженными дорожками, тоже посыпанными белым ракушечником. Посредине рощицы в овальном водоеме плавали лилии. Шука остановился.

— Нарантака, побудь здесь. Я позову тебя, когда придет время. Погуляй и рассейся. Сейчас время прохлады. Сюда выходят царские дочери и девушки из знатных семей — будь вежлив. — Шука оценивающе посмотрел на сына и ласково улыбнулся.

Когда Великий Хранитель Закона жрец-писец Шука вошел в малый зал Высшего царского Совета, там собрались уже все, кроме Кукбхакарны и царя. Но вот из неприметной боковой дзери, закрытой ярко-желтой тканью, появился Дашагрива в сопровождении брата. И тотчас в зале Совета стало светло как днем: десять рабов внесли серебряные светильники с ароматным маслом. В ровно разливающемся свете стоял великан шести локтей ростом, руки его походили на стволы молодых крепких деревьев, а волосы цвета спелой пшеницы, сплетенные в девять толстых косиц, достигали пояса. Едва царь открыл рот и произнес первый звук, как тела жрецов невольно съежились: звук невиданной густоты и силы наполнил зал. Четыре медных гонга, висящих по углам, отозвались чистым низким тоном, и пока не отзвучала, многократно повторяясь, первая нота, царь широко и счастливо улыбался.

«Не зря его прозвали Раваной!» — досадливо подумал Шука. Ревет, как слон, когда у слонихи течка! Но Великий Законовед был несправедлив: голос Дашагривы-крикуна был необыкновенно красив.

— Приветствую вас, Великие Хранители! — уже тихо сказал Дашагрива и опустился на циновку. Кумбхакарна сел следом за ним.

— Говорите! — приказал царь.

— Дозволь мне, божественный царь? — начал главный полководец.

— Слушаю, Нинурта, — сказал царь.

— Командующий нашей армией, посланный к большой восточной реке Ганг, сообщает: захватывая плодородные земли, войска продвинулись до города Айодхи, царь которой оказал неожиданно упорное сопротивление. Армия остановилась, но не бездействует, а совершает дерзкие набеги. Богатство, добытое армией, неисчислимо. Сейчас к Малабарскому побережью идут повозки, доверху нагруженные рисом. Голодные дни в нашей стране скоро кончатся, и сытый народ возликует, прославляя нашего царя, бога Дашагриву! — на звонкой ноте закончил Нинурта и перевел дыхание. Раздался веселый и мелодичный, словно серебряный колокольчик, царский смех.

— Говорят, жена сына царя Айодхи Рамы так прекрасна, что ее пришлось посадить на первую повозку, чтобы никто не любовался ею! Выдать начальнику отряда, совершившего набег, шестьдесят мин серебра!

— Слушаюсь, божественный! — хихикнул Нинурта.

— Но во время набега пострадала наша сестра Шурпанакха. Один дикарь, не сумев справиться с ней, изуродовал священное лицо ножом, — со спокойной злостью прервал веселье Кумбхакарна.

Дашагрива помрачнел. Он еще вчера узнал обо всех подробностях боя и страшно разгневался на сестру, которую жадность толкнула в этот поход. А жена Рамы — это залог! О, сколько он потребует за нее!.. И за честь поруганной сестры!

— Говорите дальше! — рыкнул царь, оборвав возникающий спор с братом.

— Позволь мне, божественный? — робко выдохнул Авиндхья.

— Слушаю, жрец!

— Как я уже неоднократно доносил царю царей, бог Ануан, владыка Земли, все увеличивает накал своей священной страсти. Камнеподобная голова его все чаще дрожит от нетерпеливого желания начать танец смерти. Гадатели по внутренностям предсказывают, что вот-вот владыка выкатит свой испепеляющий глаз. О, горе Ланке!

— Знаю, Великий жрец, знаю! — сказал царь, и тягостное молчание наступило в зале. — Уже давно, много лет назад посвященные советовали перенести Ланку на большой, спокойный и богатый остров на востоке. Но это потребует много сил и средств. У нас нет лишнего — мы все отдаем войскам! Дальше, — покончил с этим делом Дашагрива.

Шука почувствовал, что наступила его очередь.

— О, божественный царь наш, царь царей, бог Дашагрива! Сын мой Нарантака достиг зрелости и, вкусив от знаний, доступных его возрасту, готов служить тебе. Соблаговоли приказать ему, как выполнить долг перед божественным царем!

Дашагриве вовсе не хотелось утруждать себя раздумьями.

— Что бы ты хотел для него, Шука?

— Божественный царь! Есть одна должность на Ланке, исполнение которой при хорошем прилежании может принести царю большую пользу. Я говорю о месте младшего жреца при летающей колеснице Пушпаке.

— Да будет так. Зови.

Шука, довольный быстрым и счастливым разрешением судьбы сына, выбежал в рощу и, спохватившись, уже степенным шагом направился к фонтану. Его внимание привлекли доносившиеся оттуда звуки свирели. Легкая незатейливая мелодия звала за собой, уводя от забот и волнений этого мира.

Дойдя до конца аллеи, Шука увидел живописную картину: на коврах, расстеленных вокруг фонтана, возлежали красавицы, сверкая драгоценными украшениями, и любовались танцем юных подруг, для которых играл на свирели Нарантака.

Среди них особое внимание привлекала одна. И не столько положением, занимаемым в группе прекрасных зрительниц, сколько красотой, искус которой будил страстное желание, вырывая его из букета остальных чувств.

Губы Нарантаки бездумно заставляли стонать свирель от любовной тоски, а глаза неотрывно смотрели на Мандодари, повелительницу собрания, главную любимую жену всемогущего Дашагривы.

Мандодари, заметив Шуку, хлопнула в ладоши, останавливая танец.

— Пожелание здоровья, счастья, сыновей и любви божественного супруга его главной жене, матери принца Мандодари! — с поклоном обратился Шука к жене владыки. — Позволь, богоравная, увести сына моего Нарантаку на царский совет, где ожидает его присутствия Повелитель Золотой Ланки.

— Нам было приятно общество твоего сына, Великий Хранитель, — с вежливой почтительностью к возрасту жреца отвечала Мандодари. — Мы и впредь хотели бы наслаждаться его искусством игры на свирели. С благодарностью за доставленное удовольствие мы отпускаем Нарантаку.

Произнесенное губами прекрасной Мандодари имя юноши и ее похвалы произвели на него такое впечатление, что он неловкостью своего поклона и поспешным бегством вызвал насмешки у прелестниц. Но они тут же смолкли: повелительница с подчеркнутой благосклонностью улыбалась, глядя вслед удаляющемуся сыну Великого Хранителя закона.

Нарантака стоял в зале Совета под любопытными взорами Великих, но ничего не видел. Мимо его ушей текли однообразные формулы посвящения, и громовыми раскатами звучали слова Мандодари: «Нам приятно твое общество, Нарантака! Нам приятно!» Продлись церемония немного дольше, и он рухнул бы в беспамятстве.

Но тут все кончилось, ибо все на света, слава богам, имеет конец, и его отпустили.


Тамил очнулся от кошмарного сна, увидел перед собой круг неба и понял: он лежит в каменной яме, а над городом грохочут с праздничной торжественностью барабаны-вестники.

Много раз видел Тамил праздник жертвоприношения Ашу со стороны, стоя в толпе нарядно одетых жителей Золотой Ланки и приветствуя ликующими возгласами зеленую ладью, которую тянули против течения Служители Охранительницы города. За ладьей по набережной к дворцу вели вереницу пленных. Пленных проводили через дворцовые ворота к священному дому змея, где совершалось таинство насыщения Вечного Ашу. Сегодня Тамил впервые увидит великое таинство глазами жертвы.

В яму упала веревочная лестница. Наверху его подтолкнули к кучке грязных, оборванных людей, в угрюмом оцепенении ожидающих смерти. Стражники стали выстраивать их в цепочку по одному. Тамила поставили последним. Это был добрый знак. Раздалась команда двигаться, и цепочка в тягостном молчании отправилась в свой последний путь. Они подошли к стене, примыкающей к дворцу, но входа нигде не было видно. Все прояснилось довольно быстро и просто. Плита у стены — одна из тех, которыми был вымощен двор, — поднялась и открыла низкий подземный ход. Пока они шли этим длинным и, казалось, бесконечным ходом, больше похожим на общую могилу, Тамил едва не задохнулся — настолько затхлым и тяжелым был воздух.

Привыкнув к солнечному свету, он понял, что опять стоит в каменной яме, закрытой сверху бронзовой решеткой. Из ямы поднималась тесаная каменная лестница. Они видели галереи дворца, заполненные знатью; блеск одежд и украшений. Справа на уровне третьего этажа Тамил увидел Кумбхакарну рядом с человеком в белом одеянии. Высокий черный раб держал над ним белый зонт с золотым ободом — знак царского достоинства. «Вот ты каков, Десятиголовый, — думал Тамил, разглядывая царя. — Одна у тебя голова! Хоть и на крепкой шее, но одна!»

К ложе царя примыкала женская ложа. Женщины весело переговаривались между собой. Рядом с красивой пышной женщиной сидела девушка в ярком голубом сари. Ее огромные глаза были похожи на лепестки голубого лотоса. Холодность правильных черт лица смягчали волнистые каштановые волосы, свободно падающие на плечи.

Тамил так увлекся изучением девушки, что забыл вовсе, где находится и что его ожидает. Оглушительный удар гонга вернул его к действительности. Хор служителей культа Ашу грянул славу Вечному держателю Земли, умоляя его принять дары и оградить твердь от пагубных колебаний. Решетка со звоном отлетела в сторону, и первый осужденный, подгоняемый сзади бронзовым трезубцем, вяло переставляя ноги, стал подниматься по лестнице. Доведя свою жертву до конца лестницы, палач остановился. Тишину прорезал крик боли и ужаса: Тамил заметил только, как взметнулось, корчась на остриях трезубца, тело и исчезло. Прекрасный аккорд хора рассыпался серебром благодарности. Палач стал опускаться в яму за очередной жертвой. Цепочка заключенных постепенно таяла, и вот Тамил остался один.

Не дожидаясь понуканий палача, Тамил стремительно взбежал по лестнице. Он оказался на небольшой площадке, нависшей над озером. Юноша повернулся в сторону царской ложи, ожидая от Кумбхакарны какого-нибудь знака. Вдруг вода в озере заволновалась, и из нее стала подниматься огромная конская голова. Карие глаза чудовища, не мигая, уставились на Тамила. Тамил почувствовал босыми ногами, что стоит в луже крови. Шея чудовища все удлинялась, пока не стали заметны очертания туловища, напоминающего лежащую корову с ластами вместо йог. Скорость происходящего как бы замедлялась внутренним напряжением, так что он успевал отметить и заинтересованные взгляды женщин, и сжавшиеся губы Кумбхакарны, и гроздья бородавок на шее чудовища, напоминающих гриву. Глаза Тамила встретились с лепестками лотоса, и в непонятном для себя восторге он наконец выкрикнул условленные слова:

— Божественный царь! Я подниму в небо летающую колесницу!

Дашагрива вопросительно посмотрел на брата, и Кумбхакарна быстро, убеждающе зашептал:

— Это чудо! Это знак благосклонности Вечного Ашу! Надо остановить кормление. Ашу доволен. Он дарит вам остатки жертвы!

Чудовище действительно медлило. Кумбхакарна встал и крикнул:

— Остановить кормление! Ашу доволен!


Шла вторая ночь со дня помилования. Вчера никто не приходил за ним и не напоминал о полете. Тамила поместили в небольшую комнату при дворе, примыкающую к дворцовой кухне. Целый день он был вынужден слушать стук посуды и вдыхать запахи кушаний. Кормили его хорошо. Плохо было другое: в комнате с ним поместили младшего жреца, а у дверей сторожил «быкоголовый».

«Помешанный», — подумал Тамил и взглянул в окно. Окно комнаты выходило в мандариновую рощу, где по освещенной луной дорожке, вздыхая и бормоча себе под нос, бегал младший жрец Нарантака. Тамил прислушался к бормотанию юноши и в хаосе ночных звуков разобрал:

Солнце на небе сияет —

Ярче, чем солнце светишь!

Бог Син круг земли освещает —

Тень ты мою не заметишь.

Так истомлен тобою!

«О, боги! Да он влюблен! — досадуя на свою недогадливость, расхохотался Тамил. — Мальчишка!» — презрительно думал он, хотя возраст юношей совпадал до месяца, о чем, естественно, они знать не могли, ибо не обменялись еще ни единым словом. Перестав прислушиваться к бормотаниям Нарантаки, Тамил отдался своим мыслям и тревожным сомнениям. Вдруг чей-то громкий шепот заставил его вскочить и подойти к окну. Возле Нарантаки стоял, склонившись, высокий черный раб и говорил:

— Госпожа ждет Хранителя Чар. Ждет сейчас.

— О какой госпоже ты говоришь? — не понимая, переспросил Нарантака. — О какой?! — задохнулся он от волнения, не веря своему счастью.

— Мандодари, — спокойно сказал раб и сделал знак следовать за ним.

«Дворцовые шорохи нашептывают будущие дневные дела…» — неожиданно разволновался Тамил. Он стал прикидывать, какие возможности открывает перед ним случайно открывшаяся тайна. Возвращения безумного юноши он так и не дождался.

Ночь потекла к утру и растворила все в мареве сновидений.


Пахло торным кедром, как всегда после удара небесного огня. Канва подошел к телу сына, опустился на колени, ощупал лицо: на лбу была ранка с обожженными краями. Старик заплакал. Теплые слезы сожаления сбегали по сухой коже щек. Коченеющее тело, лежащее перед ним, было недавно его единственным сыном, его опорой и надеждой. Он родился от веселой плясуньи с острова в Срединном море. Ловким и стройным юношей ввел Канва ее в дом. Всего две луны прошло после того, как его посвятили в младшие жрецы бога Эа, бога мудрости и ремесел. Как сейчас видел Канва день, когда позвал его Великий Хранитель Чар и Магии, главный жрец бога Эа Тотх. Великий писец принимал его в рабочей библиотеке. По стенам, занятым полками из бамбука, лежали глиняные таблетки с рисунчатыми письменами. Таблетки лежали также на полу, так что ступить было некуда.

— Пробирайся осторожно ко мне, — засмеялся Тотх, — если я пойду к тебе, из бесценной сокровищницы знаний получится куча глиняных черепков.

Канва перепрыгнул через груду таблеток и оказался рядом с Великим. Тотх опять засмеялся.

— Вот так острый ум разрешает сомнения. Действием! — Главный жрец пригласил его сесть, и они опустились на циновку. — Я слышал от твоего учителя о твоих способностях, Канва. Бог Эа отметил тебя памятью и сообразительностью. Ты в долгу перед богом, — сказал Тотх и замолчал. Лицо его приняло суровое и торжественное выражение, — Служение богу мудрости должно поглощать все существо человека. Он должен забыть об искушениях. Он рыбак, вылавливающий из океана забвения осколки знаний и слагающий из них картину Вселенной. Не влечет ли тебя земное вожделение? — спросил Великий Хранитель. Канва подумал о нежном, трепетном теле юной жены, о вкусных кушаньях, которые готовили ее чудесные руки, о больших доверчивых глазах ее, но суровость тона Тотха смутила его, и он ответил — «нет».

Тотх взял из груды отдельно лежащих таблеток верхнюю и подал ее Канве.

— Это начало описания устройства летающей колесницы, которая, может, пролетать по небу большие расстояния самым непостижимым образом. Не кони и не заклятия приводят ее в движение, а несущий вихрь, заключенный в ртути. — Тотх с любопытством посмотрел в лицо юноши. Канва был поражен. — Ты будешь делать летающую колесницу, Канва. Эти таблетки я написал по памяти. Здесь то, что поведал мне мой учитель Тотх. Его тоже звали Тотхом. Это родовое имя служителей бога Эа. Замкни уста свои! — с некоторой угрозой вдруг прошептал Тотх. — Таблетки, что ты видишь здесь, — он обвел широким жестом полки, — заключают в себе бесценное знание прошлого. Написаны они на древнем священном языке, который здесь никто не понимает, кроме меня. Ему научился я от своего учители, а он — от своего. Я буду переводить тебе, а ты запомнишь и построишь летающую колесницу. Мы возродим величие прошлого! — сказал Великий и начал нараспев читать письмо, почти не глядя на рисунок.

Когда Великий закончил чтение, был полдень. Он вытер со лба пот и слегка осипшим голосом спросил Канву:

— Все ли ты запомнил и понял?

— Да, Великий. Но позволь спросить тебя, все ли здесь, что следует знать? — задумчиво спросил юноша.

— Ты прав, Канва. Здесь только дух полета, но воплотить его должны мы. Каждое поколение приносит в улей человечества свою каплю меда. Если ты пройдешь испытание ума и верности, я посвящу тебя в высшее знание, — ответил Тотх и после непродолжительного молчания жестко заключил: — За разглашение священной тайны — смерть!

Шаркающие шаги в коридоре вернули его к действительности. Шаги приблизились и затихли. Человек сел рядом с Канвой. Канва не шелохнулся, и в долгой тишине слышалось трудное прерывистое дыхание пришедшего. Наконец слепой сказал:

— Ты вернулся, Авиндхья. Зачем?

Авиндхья мелко затряс седой головой на жиденькой сморщенной шее. Искренность его тона удивила Канву.

— В сердце мое вошла боль твоего сердца. Удел одиночества роднит наши судьбы. Утраты избороздили лица. Я вижу, ты плакал. Нам нечего больше терять и скрывать. Все позади. Скоро сюда прибегут шакалы Акампаны, нужно предать сожжению тело твоего сына, чтобы спасти его душу для будущей жизни…

Жрец Ануана осекся. Канва резко повернул голову, будто заглянул в его глаза.

— Мертвое тело — реликвия памяти. Я не хочу, чтобы шакалы Акамланы коснулись плоти моего сына. Но слышать от посвященного о душе… Ты, который был свидетелем откровений Тотха, посланца бога мудрости Эа, хочешь подсунуть мне утешительную сказку о бессмертии?! Авиндхья встрепенулся:

— У каждого возраста свои радости. У моего — покой, созерцание и размышление.

Канва перебил его:

— Старый и глупый Авиндхья! Ты обещаешь покой и созерцание, когда жадность и жестокость правят моими соплеменниками? Посылают их на смерть, заставляют убивать других людей?! Слезы и горе заливают народы и страны. Попран Разум, охраняющий порядок и закон. Только разум и долг — владыки этого мира. Есть высший долг, который тебе не дано было знать! Я выполню его до конца.

Авиндхья встал и подошел к гонгу, висевшему у дверей.

— Я не обижаюсь и чту тебя по-прежнему, Великий. Но ты не видишь зерна моих разговоров. Служители Ануана доложили мне, что дыхание бога учащается, и, по их расчетам, через две луны поставит отец богов ступню, свою на Ланку в первом движении танца смерти! И не понадобится вмешательства Разума для восстановления нарушенного порядка. Огонь будет царить здесь, огонь и волны!!

Авиндхья ударил в гонг. В камеру вбежало четверо служителей с факелами.

— Возьмите плоть от плоти Великого жреца и предайте сожжению с почестями!

Жрец отца богов вышел, и тяжелая тишина вновь потянула завесу прошлого вверх, и Канва опять шагнул в призрачную страну былого, чтобы теперь уже долго не возвращаться.


Нарантака, весь дрожа, шел за рабом, черная спина которого сливалась с ночным полумраком, изредка поблескивая в лунном свете, падающем между колоннами дворцовой лестницы. Они, не останавливаясь, прошли мимо пятерых или шестерых охранников, раб что-то шептал им на ходу, и, наконец, оказались перед резной буковой дверью. Немного помедлив, черный проводник постучал в дверь условленным стуком и исчез. Нарантака остался один почти в полной темноте, чуть разжижаемой тусклыми игольными лучиками, проникающими через узкие отверстия в стене под самым потолком. Он понял, что находится на третьем этаже, в закрытом переходе между террасами. Свободного выхода отсюда не было. Что делать?! Кто подстроил ему эту ловушку?!

Еще тысячи вопросов задал бы себе незнакомый с дворцовыми тайнами юноша, если бы дверь вдруг не отворилась и чья-то мягкая рука не втащила его внутрь.

Лунный свет безраздельно царил в этих покоях с причудливыми орнаментами вырезанных из камня оконных решеток, ложась серебристой пеленой на стены, пол и большое ложе посредине. Резкий переход от отчаяния к счастью совершенно подавил влюбленного. На разбросанных подушках белело обнаженное тело Мандодари, Нарантака опустился на колени и, трясясь, как в ознобе, смотрел на открывшееся перед вим небо. Он не поверил своим ушам… Его звали?

— Иди сюда, Нарантака!

Молния прочертила лунное пространство. Влюбленный прижался щекой к ноге своей владычицы, и только настойчивость Мандодари смогла оторвать его. Божественные руки ласково спутали его волосы и влили в душу давно забытый покой. Мандодари засмеялась тепло и радостно.

— Налей нам вина, Каухилья!

Увидев, что они здесь не одни, Нарантака смутился. Подошла закутанная в покрывало служанка, лицо ее было закрыто; кувшин звякнул о кубки.

Вино не опьянило и не придало смелости Нарантаке. Служанка ушла, но он по-прежнему сидел на полу у ложа, не решаясь подняться.

— Ты никогда не знал женщин, Нарантака? — удивленно прошептала Мандодари, взяв юношу за плечи.

— Нет, божественная, — упавшим голосом отвечал молодой жрец, выпрямляясь на непослушных ногах. Еле слышный, едва угадываемый призыв вверг его наконец в то любовное беспамятство, в котором стираются грани мечты и действительности, оставляя один лишь миг блаженства.

Луна ушла за горы. В покоях установился предрассветный сумрак. Потянуло сыростью с моря. Пыл первого свидания растаял в сладкой истоме. Когда Нарантака очнулся, солнце уже поднималось. Голова юноши покоилась на груди Мандодари, а черные влажные бусинки смотрели ему в глаза. Вспыхнув от своей оплошности, он хотел вскочить, но женщина удержала его.

— Любимый бежать задумал?! — с удивленным отчаянием, угрозой и даже презрением спросила божественная. Глаза Нарантаки округлились. В недоумении цвет их стал меняться от бледно-изумрудного до черного так быстро, что Мандодари замерла, очарованная неслыханным чудом.

— Как прекрасен возлюбленный мой! Как нежен душою! Грубые шутки женщины ранят его, как тяжелый ливень лепестки священной ашоки. Утолитель печали моей, бог любви, прощения и снисхождения прошу у тебя.

Стукнула дверь. На пороге стояла Каухилья.

— Госпожа, скоро сменится стража.

— Да, да… Еще немного подожди. Иди пока.

Мандодари склонилась над Нарантакой.

— Мы не можем расстаться теперь. У Раваны много жен, а ты У меня один. И ты будешь рядом со мной всегда! Как сделать это, я скажу. Если любишь меня — поклянись исполнить все. Даже невозможное.

— Да! — выдохнул безумец. — Повели, богиня!

— Постигни тайну полета Пушпаки. Когда ты будешь готов — скажи, и пастуха не станет, — жестко закончила Мандодари и хлопнула в ладоши, вызывая Каухилью.


Запах прелых листьев, травы; дорожка мягко пружинит и прогибается под ногами. Нарантака с «быкоголовым» отстали. Пыхтя и задыхаясь, ползут они из последних сил, боясь упустить пастуха из виду. Смешно Тамилу, потому что он никуда бежать и не собирается. Сегодня он восходит на очередную ступеньку своего замысла.

Утром его и Нарантаку призвал к себе Кумбхакарна и велел отправляться осмотреть Пушпаку и готовиться к полету.

— Посвященный, — сказал Кумбхакарна, — возьмешь младшего Хранителя Чар в ученики. Если он научится летать и заменит тебя, то ты получишь большую награду и полную свободу. Клянусь Ашу!

В листве на самых верхушках деревьев верещали маленькие обезьянки. На душе было весело, но неспокойно. Они подходили к кедровому лесу, и Тамил все больше чувствовал неуверенность: он никогда не видел Пушпаку вблизи и знал о ее устройстве только со слов Бхригу. Добежав до Пушпаки. Тамил остановился и с восхищенным изумлением стал разглядывать ее. На летящую птицу была похожа прекрасная Пушпака. Спицы блестели золотом, а крылья покрывали птичьи перья. Тамил, волнуясь, смотрел на Пушпаку, а в ушах его снова зазвучал спокойный, ясный голос Бхригу.

«С левого бока, у колеса, ты найдешь дверцу с медным кольцом. Поверни кольцо вправо и потяни на себя — она откроется. Прямо перед собой ты увидишь тонкие медные трубы, они хрупки и важны для дыхания, которое поддерживает огонь, подогревающий сосуды с ртутью. Дальше ты увидишь сиденье для человека, направляющего полет. Перед сиденьем висят кольца, от них протянуты воловьи жилы к задвижкам, открывающим и закрывающим огонь, который увеличивает или уменьшает быстроту полета».

Голос Бхригу повел Тамила по колеснице, показывая и объясняя все, что находится в ней. Следуя его указаниям, Тамил осмотрел сосуды с ртутью. Они были полны. Земляного масла, поддерживающего огонь, почти не осталось на дне железных сосудов, но его достать нетрудно.

Тамил устроился на сиденье. Прямо перед глазами находилась бронзовая литая пластинка, в которую были вставлены два шлифованных хрустальных диска, открывающих возможность в полете смотреть вперед. Снова зазвучал голос Бхригу: «Потянув кольцо, крайнее слева, ты высечешь искру небесного огня. Он воспламенит пары масла, собравшиеся в железной раковине над сосудом». Тамил потянул кольцо, но ничего не произошло. Он знал, что должен раздаться хлопок… Тамил заглянул в хвост Пушпаки. Все было в надлежащих местах: подогревающее устройство, четыре трубы, сосуды, медные коробки, накапливающие небесный огонь. Но не было глиняных кувшинчиков, источников небесного огня! Их делал Дангар. Он увидится с кузнецом!

Нарантака с «быкоголовым» стояли у дверцы и безропотно дожидались его. Тамил поманил Нарантаку. «Пусть полюбуется устройством, — подумал пастух, — глядя на орла, не научишься летать». Когда Нарантака влез, то осталось место еще для одного человека. Если потесниться. «Если потесниться!» — мысль эта повела планы по другому руслу, на ходу перестраивая их и расширяя.

Во дворец они вернулись вечером и застали там радостную суматоху: пришел караван судов с добычей, захваченной в Айодхе.


К вечеру погода испортилась. Пора весеннего зноя была на исходе. Небо заволокло тучами, поднялся ветер. Наступало время летних муссонных дождей.

Подводы, груженные награбленным добром, бесконечной вереницей тянулись к дворцу, где рабы под наблюдением надсмотрщиков разносили его по кладовым и хранилищам. Наиболее ценные вещи, золото и драгоценности сносили в большой зал для приемов. Здесь гремели победные трубы, ярко горело масло в светильниках. Царь восседал на шкуре снежного барса, покрывавшей широкое сиденье резного трона из слоновой кости. С. правого балкона слышались восхищенные голоса женщин. Там возлежала Мандодари с другими женами царя и внимательно разглядывала каждую новую вещь. Груды сапфиров, алмазов, яхонтов и изумрудов сверкали меж золотых сосудов, слоновьих бивней. Кучи все росли и росли, но по мере того как поднималась вершина холма, истощалось терпение божественного Дашагривы. Шука уловил перемену в настроении царя и, приблизившись к трону, с преданной улыбкой, поклонился и спросил:

— Владыке мира, богу нашему наскучило скопище праха, валяющегося у его ног?

Правильно истолковав вздох Дашагривы, Шука торжественно выкрикнул:

— Введите жену Рамы, поверженного врага победителя стран и народов!

Четверо «быкоголовых» ввели в зал женщину в рваном сари, с непокрытой головой и без украшений. За ней следом вошел высокий смуглый мужчина, через левое плечо которого, привязанная к поясу, висела шкура священной горной обезьяны.

Равана встал с трона и, обходя холм из сокровищ, направился к Сите. Подойдя вплотную к жене Рамы, он при полном молчании долго разглядывал ее и вдруг с искренним восхищением сказал:

— Правду говорили — и в нищенском платье прекрасна ты, Сита! Подними голову, не пугайся. Полюби меня, широкобедрая, согласись надеть роскошные одежды. Из всех моих жен будь избранной, наравне с Мандодари!

То ли почудилось, то ли легкий ропот пробежал по балкону. Сита снова мельком взглянула туда. Подобие улыбки скользнуло по ее серым от пыли губам.

— Обрати свое сердце к собственным женам, царь! Я предана мужу и потому недоступна для тебя, — ответила женщина и отвернулась. Зная вспыльчивый характер могучего мужа, все ждали от него вспышки гнева. Но царь рассмеялся. Вдруг, прищурившись, посмотрел на мужчину в обезьяньей шкуре:

— А это кто? — повернулся к начальнику стражи. Но тот, о ком он спрашивал, выйдя вперед, спокойно сказал:

— Хануман мое имя. Я советник царя Сугривы, друга и союзника Рамы.

Царь уставился на советника Сугривы, но что-то в темных глазах Ханумана сверкнуло и отвлекло его, и Равана, неожиданно забыв о его существовании, вдруг повелел:

— Устроить пир и праздник в честь богоравной царевны до утра. — И вышел из зала. Начальник стражи растерялся, недоуменно глядя на Ханумана, не зная, что делать с ним дальше. Тогда встал Кумбхакарна.

— Как попал сюда советник царя Сугривы? Зачем он здесь? — спросил он начальника каравана. Тот затрепетал и, заикаясь, стал объяснять что-то.

— Позволь мне самому объясниться, брат повелителя Ланки? — заговорил Хануман. Так тепл, и ласков, и спокоен был его голос, что всем вдруг почудилось, что не здесь они, а в далеком детстве, наигравшись, прикорнули у матери на коленях.

— Ни в чем не виновен начальник каравана. Причина моего появления здесь — только желание поговорить с повелителем Ланки об участи Ситы. Разреши мне остаться на праздник. Я его не испорчу, а украшу — развеселить постараюсь великого царя. И Сита при виде меня будет спокойней. — Хануман замолчал, приложил к груди правую руку. На указательном пальце советника Кумбхакарна увидел перстень с огромным сверкающим камнем. И, словно убедил его человек в обезьяньей шкуре безупречной логикой, сказал:

— Да будет так! Отведите Ситу отдохнуть с дороги. Советнику Сугривы дайте приют и пищу.


На корме повизгивала собака. Солнце стояло высоко, и блеск океанской глади слепил глаза. Они шли к таинственной Южной земле, путь к которой был известен только кормчим Вайшраваны. Почему-то именно после этого мимолетного воспоминания всплыло в памяти Канвы второе знаменательное событие в его жизни: на корме повизгивала собака, которую дразнил матрос.

Когда на горизонте из воды поднялась белая башня и стала расти прямо на глазах ввысь, Канва подумал, что видит чудо. Много здесь было чудесного и непонятного. Несколько молодых жрецов под водительством Тотха приехало сюда для посвящения в высшую тайную сангу. Дом, в котором их разместили, был сложен из белого камня и сохранял внутри прохладу. Разлегшись на широких скамьях, они отдыхали от качки. Канва проснулся внезапно: в темноте ночи пронзительно кричала птица. Рядом посапывал молодой Бхригу, а Капилу не было слышно. Канва на цыпочках подошел к окну, влез на подоконник. Устроившись поудобней, он в восхищении уставился в звездную россыпь, тут же забыв о голоде. Чудо Вселенной!

Знакомые созвездия ушли со своих привычных мест. Исчезла Конская голова[4] с яркой звездой Мицар; взошла на севере красноватая Собачья звезда[5]. Красная точка в черной бездне… Тотх говорил, что около Собачьей звезды есть другая, подобная Земле, и живут на ней существа, разумом похожие на людей, а телом — на рыб. Пять тысяч лет назад прилетели они к нам на Землю. Тогда на всей Земле только два могучих племени были: Сканды-великаны и Тамилы-предки. Разгневались боги на людей, потому что у человекорыб знаний вкусить хотели, и поменяли местами две звезды, и обрушились пепел и камни, и горячий дождь на Землю, и затопили многие острова и пространства. Много людей погибло в те времена, но мудрые остались, и знания удалось спасти, но немногим дано знать про то. Только посвященным в члены тайной санги. Скоро он станет посвященным!

Разбудил его другой голос. Канва все так же сидел на каменном подоконнике, а в дверях, пригнувшись, стоял огромный Тотх и весело выкрикивал:

— Умываться! Умываться! Быстро есть, сони! Нас ждут дела.

Стареющий великан для своих лет был довольно строен и мускулист. Пять с половиной локтей был его рост, и среди соплеменников один Дашагрива был выше Тотха на пол-локтя. В среднем сканды достигали четырех с половиной локтей, но были и ниже. Тотх рассказывал, что уцелевших после потопа судьба разбросала в разные стороны. Те, что занимались охотой на морских животных, ушли на северные острова, к местам промыслов, и осели там. От них пошли воинственные северные племена. Те, что ходили на восток, в Срединное море, и создавали колонии, остались там и расселились по всему побережью. Жрецы же с группой воинов дошли до Нила и Тамалахама, ибо связаны были с жрецами этих стран. На родине Тотха осталось только два острова, где есть еще его соплеменники. Они уже не помнят древнего священного языка и величия своих предков. Тамалахам стал теперь землей мудрецов и великих писцов. Отсюда светоч знаний пробивает мрак невежества!

— Ну, Канва! Ты воистину глухой. Я три раза обращался к тебе, а ты сидишь, уставившись на меня, как слепой на стену. Пошли! — Тотх махнул рукой и вышел.

Во дворе черные рабы под руководством светлокожего мастера с рыжей бородой мостили дорогу к южным воротам крепости. Коричневые от солнца носильщики несли с плотов белые камни. Канва с любопытством всматривался в них: курчавые волосы, плоские носы, заросшая грудь. Тотх, заметив его любопытство, сказал:

— Это здешние. Они помогают нам, приносят мясо в обмен на бронзовые поделки. Некоторые воины даже берут их женщин в жены. Что делать! Наше племя давно утратило чистоту крови. Кроме жрецов, — словно возражая кому-то, резко закончил Великий.

У берега их ждали две лодки с гребцами. Лодки вышли с отмели в океан и поплыли вдоль берега на юг. Берега дальше походили с моря на горные кряжи, хотя при ближайшем рассмотрении оказались не такими уж высокими. Их покрывали светлые леса прекрасных исполинских деревьев.

К полудню показалась длинная коса. Лодки проскочили через одну из промоин в ней и оказались в маленьком проливчике, в который впадала небольшая речка.

Поднявшись по тропинке, вьющейся по склону речного берега, жрецы углубились в лес. Меж высоких стволов заросли кустарника создавали густую, упругую изгородь; полянки высоких трав сухим ковром укрывали красноватую почву, кое-где обнаруживающую себя редкими плешинками. Речка сворачивала куда-то в сторону, унося с собой последнюю надежду на воду. Канва уже хотел было предложить сделать передышку, как тропинка сбежала вниз и уперлась в крепкий деревянный частокол. Из-за деревьев вышли воины с боевыми топорами, в высоких шлемах, украшенных свирепой мордой рыбы с человеческими глазами, что-то выкрикнули на неизвестном языке и, получив от Тотха ответ, расступились, пропуская жрецов к небольшим тяжелым воротам. За воротами тропинка превратилась в хорошо утоптанную дорожку, ведущую к крыльцу каменного дома странной шестиугольной формы.

Что это храм, Канва решил по привычной торжественности и таинственности обстановки. Мрак помещения разрежался единственным язычком пламени, а на куполообразном потолке горели звезды.

Едва различимый в темноте, Тотх шагнул вперед.

— Приветствую тебя, Великий Хранитель Мира. Я привел на твои суд и решение своих молодых учеников, поднявшихся на первую ступень знания.

Язычок пламени погас, и на его месте разгорелся огненный шар. Теперь стало видно, что это не храм, а скорее хранилище сведении о Земле и Небе. Звезды погасли и оказались нарисованными на потолке. На первых двух стенах висели обширные тканые полотна с текстами на священном языке, знаками, известными Канве по таблеткам, на других — изображения стран, морей и островов. Хранилище и чудесный светящийся шар поразили Канву меньше, чем человек, сидящий в углу на расшитых золотом подушках. Молочная чистота его одежды только подчеркивала огромные черные глаза и высокий лоб.

— Приветствую тебя, Тотх, с учениками твоими. Поднеси, Иштар, гостям живой воды — они устали с дороги.

Из-за полога, закрывающего угол, в котором сидел Великий Хранитель Мира, появилась девушка с большой серовато-фиолетовой чашей и кувшином. Девушка подошла к Тотху, подала чашу и стала лить в нее воду из кувшина. Канва мог поклясться самыми святыми для него чувствами и символами, что из кувшина лилась обыкновенная вода, прозрачная и холодная. Но, коснувшись дна чаши, она тотчас становилась рубиновой и вскипала! Тотх жадно осушил чашу, девушка опять налила ее до краев, и чудо снова повторилось! Молодые жрецы пили рубиновую жидкость сначала осторожно, но потом с такой жадностью, что Канва стал бояться умереть от жажды. Когда очередь дошла наконец до него и чаша оказалась в его руках, он, горя от нетерпения, заглянул внутрь… Ничего особенного! Только дно было не гладким, а покрытым частой сетью ребристых линий. Вода бурлила в чаше, как при кипении, но не нагревалась. Чем больше он пил эту жидкость, тем сильнее чувствовал прилив сил и свежести. Он не устал, казалось ему, он только что проснулся, отдохнувший, молодой, сильный, неутомимый!

Девушка, напоив гостей, ушла, Великий Хранитель Мира пригласил их сесть перед собой на циновки.

— Расскажи, Тотх, о своих учениках, — ласково сказал он и посмотрел на сидящего перед ним первым справа Бхригу.

Тотх мельком взглянул на молодого жреца и улыбнулся.

— Ученик мой стесняется и страшится суда твоего, но это не умаляет проницательности его ума. По одному намеку уловил он мысль о шарообразности Земли и снабдил ее доказательствами. Он определил размеры шара. Проявил столько упорства и пытливости в изысканиях, что достоин взойти на новую ступень знаний. Зовут его Бхригу.

— Нужная и трудная работа проделана тобой, жрец Бхригу. Достойное и почетное место займешь ты среди нас. — И, едва скрывая нетерпение, Хранитель Мира спросил: — Так как же велико обиталище наше?

Бхригу оправился от стеснения и заговорил толково, ясно:

— В поясе земной шар имеет десять тысяч йоджан, если за йоджану принять путь, что проходит человек за одну двенадцатую часть дня во время весеннего равноденствия. Расстояние до центра шара тогда будет равно тысяче пятистам йоджанам.

— Значит, если бы не было морей, то человек смог бы обойти Землю за тридцать с половиной месяцев?

— Да, мудрый, — сказал Бхригу.

— Как мало обиталище людей! — с горестным недоумением прошептал Великий, но потом, встряхнувшись, сказал: — Изложи свои мысли в знаках и оставь нам, жрец Бхригу.

Потом Тотх рассказывал о Вишвакармане, о Канве, Капиле. Мудрый Хранитель Мира обращался к ним и расспрашивал.

— Творите, юноши, новый путь в бесконечное, и пусть мудрые пойдут за владеющим истиной! — Он хлопнул в ладоши. — Приступим, Тотх, к таинству посвящения. Твои ученики достойны быть членами нашего братства.


Суматоха, звон посуды, запахи готовящихся кушаний разбудили Тамила. В дверь громко постучали. Тамил сел и посмотрел на Нарантаку: молодой жрец крепко спал, Тамил подошел к двери. Сквозь узкую щель в свете мелькавших по двору факелов он увидел чернокожего раба и узнал в нем недавнего послания Мандодари.

— Что тебе нужно? — спросил Тамил.

Раб не понял, с кем говорит, и отвечал торопливым шепотом:

— Тебя приглашают, господин, на пир в честь Ситы, жены царевича Рамы. Там будут все жрецы. Поспеши, господин. Глаза моей госпожи скучают, не видя твоего лица.

Возбуждение дворцовой суеты передалось Тамилу. Пир в честь Ситы! С добычей возвратились войска… Среди них может быть лазутчик от Вайшраваны! Тамил тоже пойдет на пир! Он придет вместе с Нарантакой…

— Нарантака, вставай! — Тамил стал трясти жреца за плечо. С трудом открыв глаза, Нарантака долго глядел на него непонимающим взглядом, потом, что-то сообразив, встал.

— Меня зовут? Да?

— Нас приглашают на пир, Нарантака! В честь Ситы, жены Царевича Рамы, захваченной непобедимыми войсками нашего бога-царя! Умастимся благовониями и поспешим на праздник. Нас приглашает сама Мандодари!

Нарантака принялся лихорадочно приводить себя в порядок, хватая в темноте баночки с притираниями, бусы, браслеты и опояски, потом вдруг остановился и спросил:

— А при чем здесь ты?

— Наверное, Мандодари приглашает нас вдвоем, чтобы твое появление не вызвало подозрений, — спокойно ответил Тамил.

В чудесных глазах жреца мелькнул испуг. Нарантака вдруг с жаром застигнутого врасплох человека стал предлагать Тамилу украшения, опояски и масла.

— Надеюсь, ты не сбежишь от царского стола, Тамил? — с наигранной веселостью спросил жрец, но чувствовалось, что именно этого он и боится.

— Куда спешить, Нарантака? Мы ведь с тобой не испробовали всех удовольствий жизни и не побывали на небе! — рассмеялся пастух. — Говорят, царских птиц кормят лучше воинов.

И, словно поняв друг друга, они вместе направились к фонтану, куда собрались приглашенные.

Отца Нарантака заметил сразу и пошел прямо к нему. Тамил, сделав несколько шагов, замер: около Великого Хранителя Законов стоял Акампана! Грозный вид начальника соглядатаев, казалось, вышиб из него дух. Но тут он заметил, что Нарантака говорит что-то Шуке и делает ему, Тамилу, знак подойти.

Остановившись в двух шагах от могущественных людей царства, Тамил внятно и достаточно громко приветствовал их, ничем не выдавая свою настороженность.

— Приветствую тебя, храбрый воин! — вежливо ответил Шука и, обращаясь к мрачному Акампане, пояснил: — Пастухи по нашим законам принадлежат к сословию воинов. Им открыты пути к высшим воинским званиям.

Акампана догадался, что за этим скрывается какая-то хитрость, и выдавил из себя подобие улыбки.

— Скоро ли мы увидим, храбрец, священную Пушпаку в небе? Надеюсь, дружба юношей двух благороднейших сословий, олицетворяющих ум и мужество народа, поднимет их на достойную высоту.

Шука ласково подтолкнул сына к Тамилу и весело сказал:

— Развлекайтесь, пока юность дает вам остроту ощущений.

Дождавшись, когда юноши отойдут на достаточное расстояние, он повернулся к Акампане со словами:

— Летающий человек — чудо, и магическая сила его дара принадлежит тому, кому он подчинен. Он орудие и оружие в руках властелина!

Обретя столь высокое покровительство и поддержку, Тамил, успокоенный и ободренный, присоединился к толпе юных наследников царедворцев и Хранителей Чар и вскоре вместе с ними поднимался по парадной лестнице в застольный зал.

Сто колонн поддерживали свод пиршественного зала. Пламя золотых светильников билось в хрустальных оконницах, отливая золотым глянцем в простенках, обшитых красным сандалом. В центре зала, обставленного по краям столами с яствами, лежал драгоценный ковер. Тысячи певчих птиц заливались под сводом небесной голубизны, обвитым пахучими гирляндами роскошных цветов. В конце зала возвышался помост, устланный шкурами барсов. На нем стояли царские ложа. Для жен и наложниц царя был накрыт отдельный стол. Там повелевала Мандодари, бесценный камень в ожерелье прелестниц. Рядом с ней Тамил снова увидел голубоокую девушку, и сердце его взволновалось, мешая и мысли, и чувства. «Зачем я здесь?» — спрашивал себя мысленно Тамил, а язык его, неподвластный опьяненному рассудку, спрашивал Нарантаку:

— Кто это там, рядом с царицей? Девушка с волосами цвета сандала?

Нарантака рассмеялся:

— Это дочь орла, недоступного в небе! Даже на Пушпаке до нее не подняться! Это дочь Дашагривы! Шива имя ее, что означает — благая. Нет ей на Земле среди мужчин пары, на небе ищут ей супруга, и потому посвящена она танцующему Ануану!

Настроение Тамила упало, он спросил жреца:

— Почему сидит она за женским столом рядом с царицей?

Как на безумца, посмотрел на него Нарантака.

— Мандодари — мать ее.

Но вот раздался рокот барабанов, створы дверей перед помостом распахнулись — и появился царь. За ним шли братья: Кумбхакарна, Душана, Кхара. За царской семьей двое служанок ввели Ситу, усадили за царский стол.

Первый кубок Раване, огромный, до краев полный, подал царедворец, и гостям рабы наполнили кубки.

— Хвала богам, дарующим жизнь, силу и богатство! — возвестил царь.

Гости ответили:

— Хвала и слава богу нашему Дашагриве — силе и мудрости Ланки!

Музыканты ударили по струнам своих инструментов, и могучий, поистине божественный голос царя заполнил зал, вырываясь через тяжелые стены на волю, к мрачному ночному небу, покрытому грозовыми тучами.

Пусть боги при восходе солнца

Оберегают нас от бедствий, от позора!

Гимн окончен, и царь опрокинул кубок, и гости осушили свои чаши. Появились танцовщицы. Танцовщиц сменили чародеи. Гости были уже сыты и пьяны и жаждали новых зрелищ. Тамил все смотрел на Шиву, удивленье и веселье, волнующие ее, отражались в его сердце, и рождалось в нем желание удивить девушку. Но вдруг голос Кумбхакарны, перекрывая шум, остановил разговоры:

— Время твое настало, Хануман! Потешь царя своим искусством, покажи, что умеешь.

Человек в обезьяньей шкуре вышел на середину зала.

— Что обещал, то исполню, Великий Хранитель. Развеселю повелителя Ланки. Кто из могучих мужей, находящихся в зале, хочет помериться силой с таким богатырем? — воскликнул Хануман, хитро улыбаясь, и вывел из-за стола небольшого старичка. Гости захохотали, даже царь улыбнулся. Тогда Хануман взял у воина бронзовый короткий меч и предложил согнуть его тому, кто захочет. Некоторые подходили, пробовали, но ничего с мечом поделать не смогли и уходили под общий хохот. Громче всех смеялся Равана. Когда все досыта повеселились, поставил Хануман старичка перед собой и, глядя в глаза, стал что-то шептать. Взял старик широкий и толстый меч и, поднатужившись, согнул через колено. По залу прошел гул удивления. Старик бросил погнутый меч и героем пошел на место. А Хануман вынул из-за пазухи хрустальный шарик. Все взоры разом обратились к нему. Крутанул Хануман шарик на пальце, поднял его над головой, и шарик будто повис в воздухе, искрясь и быстро вращаясь. А Хануман вдруг… Исчез! Все растерялись, царь хмуро посмотрел на Кумбхакарну. Но вот внезапно двери распахнулись и человек в обезьяньей шкуре вошел, улыбаясь.

Музыка вновь заиграла, закружились, пленяя взоры, танцовщицы, чаши наполнились вином. Угасшее было веселье разгорелось с новой силой.

Тамил, который следил за происходящим лишь по лицу Шивы, вдруг встал и, словно околдованный лунным светом, как и те, что бродят ночью, не просыпаясь, вышел на середину зала.

— Великий царь! — обратился Тамил к опьяневшему Раване. — Позволь и мне повеселить тебя сегодня! На глазах почтенного собрания я отправлюсь к богу смерти Яме и потом вернусь обратно.

Гости недоверчиво переглянулись, в молчаливом ожидании повернулись к Раване. Равана милостиво махнул рукой, но Тамил снова обратился к нему:

— Великий царь! Чтобы отправиться к Яме, но вернуться живым обратно, нужно оружие, которого касались руки благого человека, посвященного богу Ануану. Позволь своей дочери Шиве поднести мне тонкий кинжал, который лежит перед нею.

— Кто такой? — спросил царь Кумбхакарну. Тот в досаде дспепелял Тамила взглядом.

— Это тот, что должен поднять Пушпаку в небо, богоравный. Видно, пьян он. Заставь безумца протрезвиться.

— Нет, брат! — рявкнул Равана. — Может, и Пушпаку он поднять обещал спьяну. Пусть докажет, что владеет чудесной силой. А умрет — туда и дорога! Шива, — позвал свою дочь Дашагрива, — подай хвастуну кинжал. Пусть заплатит своей ничтожной жизнью за царскую милость!

Девушка встала и, подойдя к пастуху, подала драгоценный кинжал, взглянула на него с любопытством и даже сочувствием, как показалось юноше. Словно во сне, он взял кинжал из ее рук, при этом слегка их коснулся. Наставил длинный тонкий кинжал против своего сердца и стал медленно погружать его в тело. И когда острие кинжала вышло из-под левой лопатки, он уже осознал безрассудство совершенных им этой ночью поступков.

Зрители между тем увидели, как рука юноши соскользнула с рукоятки и, обессиленная, повисла. Лицо обрело черты застывшей маски и заострилось, как у покойника. Казалось, он сейчас рухнет. Со всех уст уже готов был вырваться вздох разочарования, как вдруг обессиленная рука стала подниматься вверх, осторожно обхватила рукоять кинжала и вытащила его из тела. Тамил с поклоном вернул кинжал Шиве и пошел на свое, место. Ни капли крови не было на блестящем лезвии.

Разгоряченный вином и чудесами Дашагрива, то ли раздосадованный чужими успехами, то ли желая показать себя перед Ситой, отбросил всякие церемонии, перескочил через стол и, подобрав валявшийся до сих пор на полу согнутый меч, слегка поднатужившись, выпрямил его и, швырнув под ноги воину, вышел из зала.

Пир был закончен.

На дворе было темно, как в глухой пещере. Когда Тамил подходил к своему жилищу, его кто-то схватил за плечо. Юноша резко обернулся, но услышал знакомый ласковый голос:

— Привет тебе от брата Вайшраваны, Совершенный. Я Хануман, советник царя Сугривы, брат твой, Золотая пчела из Золотого Улья.

— Ты обознался, советник. Я не знаю ничего о Совершенных, но слышал о них от Бхригу, моего учителя. Друзья моего учителя — мои друзья. Чем я могу помочь тебе? — прошептал Тамил, оглянувшись на дверь.

Хануман молчал, видимо, что-то обдумывая, потом заговорил:

— Никогда бы не простил себе такой ошибки, но ученик великого Бхригу виден по знанию. Так владеет собой лишь посвященный, достигший высшей ступени. Тебе я могу довериться.

— Я слушаю тебя, советник.

— Где находятся покои Ситы, мне известно. Там есть охрана, но я с ней справлюсь. Вернуть честь Раме — дело благородного сердца. Надо вывести Ситу из крепости и захватить лодку, — сказал Хануман. — Ты не знаешь отсюда дороги?

— Слышишь за стеной возню? Поварята моют посуду после пира. Потом привезут овощи и мясо, Потом пустые повозки уйдут за фруктами и мясом для обеда. И так день и ночь. Во дворце едят много. Разве в этой суете уследишь за всеми?

— Мысль простая и тем хороша. А как быть с лодкой?

— На рыбачьих лодках далеко не уйдешь. Здесь рядом, во Дворе каменных ям, сидят два купца из Вольного города. Без них в море и заблудиться недолго. Их судно стоит в порту под стражей.

— Захватим, — решительно сказал Хануман. — Но как освободить купцов? Это невозможно.

— Когда пируют во дворце, и стража теряет бдительность.

— Ты все продумал, посвященный!

— Я хотел спасти Дангара и его сына Хума. Дангар — кузнец, что делал с Вишвакарманом и Канвой Пушпаку. Он друг Вайшраваны.

— Я должен был пойти к Дангару. Но горе Ситы помешало встрече, — словно извиняясь, сказал Хануман. — Дождь начинается.

— Это хорошо. Теперь он будет лить долго и поможет нам вытащить купцов из каменной ямы: стража не любит мокнуть. Мне нечего подарить кухонной челяди, а повозка стоит серебра…

— Возьми. — Хануман протянул пастуху граненый камень. — Он стоит дороже пяти повозок.

— Завтра я пойду к Дангару и предупрежу, но… Нужно увезти и Бхригу.

— Бхригу жив!

— Тише… Он надежно спрятан далеко в горах и погружен в себя. Он, наверное, будет слаб.

— Я унесу Великого брата на своей спине! Золотая пчела умирает за свой Улей. Я сделаю для Бхригу все, даже если придется оставить Ситу!

— До завтрашней ночи, Хануман. Скоро светает. Встретимся у северной стены после третьей стражи.


Из восточных ворот дворца-крепости выехала двухколесная повозка, запряженная четверкой ухоженных онагров. В человеке, правившем колесницей, можно было узнать Акампану, рядом с ним стоял тщедушный Авиндхья, еле державшийся на ногах от тряски. Колесница миновала мост через канал, огибающий крепость, и выехала на широкую каменистую дорогу, ведущую к храму. Авиндхья ежился и без конца растирал мерзнувшие руки.

— Дождь — благословение божие! — хохотал мокрый Акампана, нахлестывая онагров. — Дай воде смыть хмель сегодняшнего пира, очистить голову от дурных испарений! Нам скоро понадобится твоя мудрость.

— Я на пирах не пью, полководец, — проблеял Авиндхья. От скачки по камням внутри у него все обрывалось.

— Что же ты там делаешь, Великий? — гикнув на онагров, спросил Акампана.

— Смотрю и размышляю, Акампана! — раздраженно фыркнул Авиндхья и, покачнувшись, ухватился за его руку. — Что это ты так развеселился?

Акампана остановил колесницу у бокового храмового входа и, спрыгнув, помог сойти жрецу.

— Потому что настало время, Великий!

— Какое время? — спросил старик.

— Время исполнения нашего долга перед Ланкой! — торжественно сказал Акампана и воинственно раздул ноздри.

— Да пребудут с тобой мудрые боги! С чего ты взял? — испугался жрец.

— Я так решил, Великий. Завтра ночью самое удобное время, — убеждая, зашептал полководец. — Войск в городе мало. Дворец охраняется вполсилы. Дождь. Наши воины согласны и преданны мне! «Пожирателей сырого мяса» мы уничтожим прямо на их стойбище, а «быкоголовых» сожжем небесным огнем в башнях. Ворота я сам открою!

— Но… — не ожидавший столь решительного поворота, Авиндхья растерялся. Лихорадочно подыскивая возражения, он ничего умного не мог придумать. — А если Канва не согласится?

— Ты должен его заставить, или… я… убью вас обоих! — грозно рыкнул Акампана. — Чтоб завтра ночью был готов со всей своей медной требухой! Я приду за ним сам! А ты составь оглашение воли Ануана. Богопротивен стал Равана и не угоден небу!

Авиндхья, собравшись с духом, взглянул в лицо распалившемуся полководцу и успокоился.

— Ты прав, Акампана. Наверно, пора. Потороплюсь сообщить эту весть Канве. Я приготовлю служителей, как ты желаешь, к большому служению богу. Ты прав!

— Я знаю, что прав, Великий Хранитель Чар!

«И отныне буду прав всегда!» — подумал, ликуя, Акампана, вскочил в колесницу, хлестнул онагров и, крикнув: «До завтра!» — умчался.

Старик Авиндхья остался стоять под моросящим дождем в тяжелом раздумье.


Тамил сидел один в своей темной комнате. Ветер задувал в окно брызги дождя, а мысли Тамила как разгорячившиеся кони, мчались бешено по кругу памяти.

Кумбхакарна без лишних слов отпустил его к Дангару за кувшинчиками с небесным огнем. Утром выглянуло солнце, и город, омытый первым летним ливнем, сверкал радужным многоцветьем нетускнеющих красок храмов и белизною дворцов.

Открыв, знакомую, дверцу в глинобитной стене, Тамил увидел Хума, ворошащего угли под горном. Хум обернулся, бросился к другу, но заметив за спиной «быкоголового», сдержался.

— Здравствуй, Хум! — Тамил обнял его. — Не обращай взимания на эту рогатую корову. Сейчас разомлеет на солнцепеке и ляжет.

«Быкоголовый» понял, что здесь они пробудут долго, снял пояс с мечом и растянулся. Из хижины вышел Дангар и махнул рукой, приглашая войти внутрь.

— Ты не голоден? — спросил кузнец, разглядывая пастуха черными, как угли, глазами.

— Все обошлось, Дангар! Кормят меня отменно. Поднять Пушпаку голодному не по силам.

Дангар рассмеялся.

— А сможешь? — спросил он, посерьезнев. — Первый раз Бхригу чуть не разбился, а колесницу долго чинили.

— Я о другом пришел говорить с тобой, Дангар. Вам нельзя больше здесь оставаться. Во дворце настроения меняются быстро, а каменных ям сейчас много пустует.

— Бежать? Что ты?! Куда и на чем убежишь отсюда?

— А хотел бы ты встретиться с Вайшраваной?

— Где? Как? — удивился простодушно Дангар.

— В Вольном городе, где чтут кузнецов и умельцев.

Дангар недоверчиво посмотрел на пастуха.

— Разве это возможно?

— Будьте готовы сегодня ночью. Возьмите мечи, серебро и еды сколько сможете. Хум пусть пойдет разведает, где стоит корабль купцов из Вольного города. Он пришел четверть луны назад.

— Надо подумать, Тамил, — насупился Дангар. — А зачем отпустили тебя к нам с «быкоголовым»?

— У Пушпаки не хватает четырех кувшинов с небесным огнем. Ты не смог бы их сделать?

— Их не надо делать, — усмехнулся кузнец. — Они здесь, Я их снял с Пушпаки еще двенадцать лет назад. Да и кому здесь летать?

— Я полечу, — сказал твердо пастух. — Так ты согласен уехать?

— Сейчас принесу горшочки.

— А ты что молчишь, Хум?

— Отец согласится. Он долго думает, но бьет точно.

— На вот, — подал, входя, Дангар четыре глиняных горшочка. — Я уже залил их кислотой. Ну, счастливо! Будем ждать тебя сегодня ночью.

Прошло свежее утро, жаркий полдень, и настала опять дождливая полночь. Хануман уже ждал его в условленном месте. Потоки воды беспрерывно стекали с неба, струились по телу холодными ручьями. Вот и решетка подземного хода. Ноги скользили по ступенькам, на них налипла глина. Вдруг дворцовые галереи разом осветились огнями. На террасах заметались огромные тени от факелов. Они услышали топот воинов и крики команды.

— Кого-то там, видно, ищут? — прошептал Тамил.

Огни исчезли, уйдя в глубь покоев.

— Назад нет дороги, Тамил. Надо делать то, что решили.

Они сдвинули плиту. Тамил выглянул: стражники попрятались в башнях. Яму с купцами он хорошо запомнил.

— Ашер! Ашер! Привет тебе из Вольного города! Ты меня слышишь? — шептал Тамил, снимая набухшую веревку, обмотанную вокруг тела. Купцы разволновались, о чем-то громко заспорили.

— Тише! Тише! — Тамил бросил конец веревки. — Обвяжитесь, мы вас поднимем.

Вдруг замелькали факелы, зарокотали боевые барабаны, и «быкоголовые» выбежали из башен.

— Скорее в яму!! — прошептал Хануман. — Скорее!

— Нам не выбраться оттуда!

Держась руками за край колодца, Хануман соскользнул по стене, повис над ямой. Тамил понял его и тотчас сделал то же самое. «Быкоголовые» не заметили их, прошли совсем рядом с ямой. Потом они долго лежали на земле, тяжело дыша, стараясь успокоить сердце.

— Что происходит, Тамил? Из-за чего тревога?

— Не знаю. Может быть, наступают войска Рамы?

— В такие ливни войны не ведутся.

— Теперь не время выяснять причины. Будем действовать, как подскажет случай. Давай вытаскивать купцов, советник.

Той же дорогой вернулись с купцами. Тамил провел, их в. свое жилище, дал еды и вина и оставил согреваться. Хануман пошел за Ситой. Его возвращения пришлось ждать долго..

— Беда, Тамил! Пропала Сита! Говорят, увели Ситу, спрятали куда-то. Во дворце искали кого-то, а кого — неизвестно. Царь не спит. Собрал советников. Что делать будем?.

— Если не уйдете на корабле сегодня, пока купцов не хватились, — завтра будет поздно. Ты, поклялся спасти Бхригу.

На хозяйственном дворе уже ждала повозка. Выехали за ворота, миновали мост; и вот — свобода! Одному ему известными переулками провел их Тамил к Дангару, оставил ждать, а сам помчался к Бхригу.

— Ты уже вернулся, Тамил? — очнувшись, спросил учитель.

— Я не смог уйти с острова, Великий. С Дангаром случилось несчастье. Прости, что не выполнил твой наказ.

— Ты поступил как мудрец, мой сын. У меня еще сохранились силы. Восемь дней — срок небольшой для замедления токов жизни. Пора идти, Тамил.

Когда все собрались в кузнице Дангара, Хум сказал:

— Корабль отдали хозяину грузчиков за донос, и его никто не охраняет. Он стоит у складов с пенькою.

— О, Баал Великий! Помоги нам уйти в море! — воскликнул Ашер.

— Но я не все сказал, — остановил Хум купца. — В порт не пройти. Стража оцепила проходы. Ищут кого-то.

— За бухтой есть мыс, который далеко вдается в море. С него можно заплыть в бухту и попасть на корабль. Мы отведем с Ашером корабль к мысу. Все будут ждать там.

Все шло, как задумал Тамил. Они доплыли до корабля, отвязали причальные канаты. Поставили парус, когда вдруг складской сторож проснулся, поднял тревогу. Прибежал старший дозора, с ним пятеро «быкоголовых». Двое бросились вплавь к судну, но парус уже наполнился ветром и повел корабль. Тогда «быкоголовые» кинулись следом по косе, чтобы опередить его у выхода из бухты. До мыса погоня добралась раньше судна. Первым «быкоголовых» заметил советник.

— Что будем делать, Великий? — обратился Хануман к Бхригу.

— Сколько их, брат? — спросил старец.

— Шесть воинов, брат. У нас три меча только…

— Нам бы только до прихода корабля продержаться. Там есть мечи и двое молодых в подмогу, — сказал старший купец.

— Долг Золотого Улья повелевает, — сказал Бхригу.

— Я повинуюсь, Великий, — сказал Хануман и отстегнул свой меч, готовясь к отражению нападения. — Хум и Дангар, становитесь рядом.

Стража появилась внезапно, сами воины не ожидали встретить здесь кого-нибудь в такую темень. Хануман метался как черная молния, увлекая за собой сразу троих. Рядом отбивали удары Дангар с Хумом. Скоро Ашер подвел корабль к берегу, и с него соскочил Тамил, держа в руках багор с большим медным крюком. Ашер спрыгнул следом с мечом, который достал на судне.

— Садитесь быстро! — крикнул Тамил. — Я задержу их!

Пятясь, они стали отходить к кораблю тесной группой. Наконец Одному из «быкоголовых» удалось проскочить в тыл к ним. Он Замахнулся мечом на Бхригу. Медной Змеей метнулся к «быкоголовому» багор из рук Тамила и впился в горло. Тот захрипел и рухнул на землю. Беглецы воспользовались замешательством и, вскочив на корабль, оттолкнули его от мыса.

Зачем он вернулся? Беспокойство, овладевшее, в ту минуту, когда они отплыли от берега, и заставившее покинуть корабль и пробираться в дворцовую тюрьму, сейчас, когда за окном маячили двое «быкоголовых», а рядом кормили человеческим мясом поганого змея, — прошло. Он должен был выбирать между свободой и любовью!

Тамил вернулся во дворец тем же путем, которым вышел. Рассвет еще не занялся, и никто не видел, как он проскользнул. На кухне поварята стучали ножами, с крыши стекала дождевая вода. Когда Тамил открыл глаза, на дворе уже был полдень и в двери кто-то ломился.


Солнце косыми лучами пробивалось сквозь витые решетки окон зала царского Совета. На главном месте сидел Кумбхакарна. Перед ним стоял Нарантака со связанными руками, слева, чуть поодаль, — Шука. Тамила начальник стражи поставил рядом.

— Как спалось, пастух, тебе сегодня ночью?

— Хорошо спал, Великий. Хвала Вечному Ануану!

— А как спалось твоему ученику, младшему жрецу Нарантаке?

— Когда я ложился вчера, Нарантака уже дремал рядом.

— Крепко и долго спишь, пастух. Не забыл обещание? Достал огонь для полета?

— Все готово, Великий. Завтра сделаем первую пробу.

Кумбхакарна перевел взгляд на Нарантаку.

— Что же будем делать с твоим сыном, Шука?

Шука медлил с ответом. Он знал законы Ланки.

— Брат бога нашего Дашагривы, царя царей! — начал тихо законовед Шука, тщательно подбирая слова. — Прости медлительность мою, которая объясняется кровным волнением за сына. Прошлой ночью, как тебе известно, дворцовая стража прочесывала коридоры и покои в поисках изменника и бунтовщика, гнусного подстрекателя Акампаны, и убийц, подосланных покуситься на священную жизнь Повелителя и Бога. Сын мой, услышав о замышлявшемся святотатстве врагов, с юношеским рвением бросился на помощь страже. Не зная как следует расположения покоев, он в пылу погони неожиданно для себя забежал в спальню божественной Мандодари и растерялся. В растерянности этой он пробыл какой-то лишний миг, которого оказалось достаточно, чтобы его там застали. Великий брат богоравного царя! Припадаю к стопам твоим и молю рассеять подозрение, зародившееся в суматохе ночи!

Вдруг из углового входа раздался громовой голос, который можно было спутать только с голосом неба! В дверях стоял великан Равана.

— Фальшиво поешь, осквернитель законов! Мандодари сейчас мне в слезах призналась. Когда моя стража искала бунтовщиков и убийц, этот юный шакаленок вбежал в священную спальню и, угрожая смертью, стал просить мою жену спрятать его от гнева верных мне воинов! Бросить обоих, шакала и шакаленка, в чрево змея Ашу: пусть ничтожная жертва будет благодарностью за милость к моему роду.

Когда стража увела отца и сына и Равана ушел, Тамил, один остался перед Кумбхакарной.

— Подойди ко мне ближе, — поманил рукой Кумбхакарна. — Друзья твои бежали…

— Какие друзья, Великий Хранитель?

— Дангар с Хумом. Исчез и советник Сугривы. Двое купцов из ямы пропали… А ночью кто-то угнал их корабль. Что же ты не бежал с друзьями?

— Зачем мне скрываться по чужим странам?

— Ты прав, наверное. Я постараюсь сделать тебе добро. Поднимешь Пушпаку — получишь звание жреца. Ты должен знать, что нужен, а тех, кто нужен, щедро награждают. Изменник Акампана поднял смуту, разжигая недовольство в народе. Куда злодей запропастился — неизвестно! А недовольство осталось… Надо им показать, что власть Дашагривы божественна, что и небом владеет Повелитель Ланки! Кто сделает это для царя, тот будет в почете. Ты понял меня, посвященный?

— Завтра Великий Хранитель, я ступлю на дорогу исполнения долга. Если за двенадцать лет колесница не подверглась порче, то через четверть луны она будет в небе! — уверенно ответил Тамил и поклонился.


Так никогда и не узнал Кумбхакарна, куда девался полководец Акампана, знал о судьбе полководца только старый Авиндхья.

Жрец Ануана застал Великого Канву за работой.

— Мне нужен совет твой, Канва.

— Чем обеспокоен мой покровитель?

— Акампана решил сегодня совершить задуманное!. — с отчаянием, ответил жрец. — Он надеется на силу твоего оружия и придет за тобой ночью. Что делать?

— Ты боишься, Авиндхья, утратить одряхлевшую оболочку. Страх удерживает, тебя в. земном круге. Отдай свои помыслы Ланке. Сделай благо! Огради от мести льва людей, смущенных шакалом, предупреди их! Шакала убьет охотник.

— Кто? — не понял Авиндхья.

— Пусть приходит полководец соглядатаев — я покажу оружие божьего гнева! Прощай, Авиндхья!

Главный жрец поклонился Канве и вышел. Мудрый Авиндхья догадался.: на что решился Канва, но даже не подал вида.

Обида напомнила о несчастье… Случилось оно на Южной земле, на другой день после посвящения.

Снова до боли явственно увидел Канва Хранителя Мира в белой одежде. Вошли восемь человек, тоже в белых одеждах, сели около мудрого справа и слева. Юноши замерли в напряжённом ожидании.

— Открой посвященным истину, брат!

Тотх начал:

— Когда из золотого зародыша возникла эта Вселенная, не одно солнце, а тысячи породила Адити — безграничность. Бесконечную сеть, раскинула в пространстве. На ней держатся звезды! Каждая звезда — солнце, вокруг солнца вращаются круглые шары — Земли. На тех Землях — живые существа. Вселенная — Золотой Улей, дом для существ живых и разумных., Цель разумных — познание для блага всего живого. Мед знания несут в Улей золотые пчелы, преумножая силу разумных. Кто разрушает порядок Мира, тот враг, сеющий хаос. Его жизнь вне закона. Ему грозит гибель. Охранение Мира и порядка — высшая цель Союза Совершенных!

— Готовы ли посвященные принять на свои плечи тяготы и заботы, об охране Мира? — спросил Глава санги. — Остановитесь, подумайте перед клятвой! Переступившему порог посвящения назад нет пути! За измену закон наказывает смертью. Отвечайте.

— Да, — сказал глухо Вишвакарман.

— Да, — повторили Бхригу, потом Канва и Капила.

— Братья! Покажите посвященным тайный знак санги.

Люди в белом подняли правые руки, раздвинув средний и безымянный пальцы: между ними не было кожной перепонки.

— Протяните, юноши, вперед правую руку. Брат, рассеки их жизнь на две половины: для себя и для санги.

Совершенный вынул из-за пояса обсидиановый нож, подошел к жрецам и ловким движением рассек кожу между пальцев… Канва почувствовал легкое жжение. Потекла кровь. Внезапно тьма ослепила его, а на куполе проступили звезды.

— Клянитесь, входящие в золотой рой Охранителей Мира, почитать все живое священным! Ограждать жизнь от смерти!.

— Клянемся! — трепетно ответили юношеские голоса.

— Клянитесь неустанно познавать законы Вселенной, нести добытые вами капли нектара в Улей санги!

— Клянемся!

— Хранить тайну знаний, могущих принести гибель живому.

— Клянемся!

— Защищать Мир от врагов порядка, жертвуя жизнью своей и богатством!

— Клянемся!

Вспыхнул свет. Вошла девушка с волшебной чашей. Раны, смоченные водой из чаши, заживали на глазах.

— Отдохните, братья, до полуночи. Вам предстоит войти в главную тайну санги.

Кто-то тряс их за плечи и шептал:

— Вставайте! Пора! Вас ждут!

У тяжелых ворот крепости стояли квадратом двенадцать воинов в шлемах с рыбьей головой, держа зажженные смоляные факелы.

— Приветствую вас, братья! — поднял Бэл правую руку, обозначив знак, санги. — В путь!

Шли долго. Впереди показались чернеющие под луной скалы. Скалы разомкнулись, переходя в расщелину, которая упиралась в ряд подземных пещер, оканчивающихся небольшим озером. Здесь их ждали лодки. Черная речушка, выходя из озера, пряталась в камнях. Дальше она снова разлилась озером в высоком, сверкающем кристаллами зале. Бэл вынул из-за пазухи короткую бамбуковую свистульку. Невероятно высокий пронзительный звук рассек тишину мертвого соляного сада. Вдруг на гладкой стене образовалось овальное пятно. Оно было прозрачным и открывало взору коридор, по дну которого бежала молочно-белая световая змея. Канва недоуменно уставился на идущего по коридору зверя. Слегка покачиваясь на сильных перепончатых лапах, зверь шел к ним, приветственно кивая головой. Руки существа — Канва никак не мог назвать их иначе, — это были руки! — гибко извивались, словно были лишены костей, и заканчивались настоящей пятипалой человеческой кистью! Удлиненная морда с приоткрытой хищной пастью, огражденной частоколом острых зубов, крутой выпуклый лоб над близко посаженными: красными глазами. Подойдя к светящемуся овалу, существо издало руладу высоких звуков, на что Бэл извлек из свистульки ответную руладу и закивал головой.

— Это разумный с земли, вращающейся около Собачьей звезды, — сказал Бэл. — Мы зовем его Оан. В ритуальном обращении для непосвященных он является богом Эа — учителем магии.

В это время прозрачная пленка, отделяющая коридор от пещеры, поднялась, жрецы прошли внутрь, и овал снова закрылся.

— Оан живет в более плотном воздухе, чем на Земле, — сказал Бэл, увидев их беспокойство. — Сейчас воздух сгустится, и мы двинемся дальше. Боль в ушах пройдет.

В конце коридора открылся огромный каменный зал. В зале кипела работа. Слева от них один Оан направлял бьющую из трубы струю на стену зала, высекая из нее каменные призмы, которые падали на широкий подрагивающий лоток и всасывались в толстую прозрачную трубу. Труба соединялась с кубическим сооружением. Двое Оанов возились около него. Но вот прозвенел тонкий голосок, и из угла сооружения по наклонному летку соскользнул на пол красный цилиндр в локоть высотой и в половину локтя в поперечнике. Тотчас Оан опрокинул его на маленькую колесницу и повез в другую сторону зала, где в нижнюю часть стены словно был встроен железный домик. Оан столкнул в открывшуюся дверцу красный цилиндр и, захлопнув ее, вернулся к кубу.

— Братья! — взволнованно обратился Бэл к зачарованным зрелищем юношам. — Вы присутствуете при великом таинстве извлечения силы Вселенной. Словно мельчайшая пыль, рассеяна она во всех стихиях, в живом и неживом. Она питает огонь солнца и звезд. Она несет корабли Оана в бездонных пространствах, она — неисчерпаемый источник богатства разумных! Познать ее и овладеть ею — цель нашего будущего!

Несчастье случилось на другой день. В ночь встречи с Оаном их переправили в высокую белокаменную башню на океанском берегу. Внутри башни, скрытая от враждебных взоров, стояла звездная колесница Оана. Она походила на огромную скалу из черного железа и приводилась в движение устройством размерами со слона. Несущий вихрь создавало вещество, заключавшее: «силу Вселенной». Бэл сказал, что Оан летел от Собачьей звезды до Земли восемь лет и что столько вещества людям добыть пока невозможно.

— Но некоторое количество вещества мы уже научились добывать, — с притворной скромностью сказал Бэл. — Завтра увидите.

На другой день они присоединились к восьми членам Совета Совершенных и под охраной воинов вышли из восточных ворот крепости. Перед закатом солнца они оказались на совершенно безлесном плато, покрытом дюнами из красного песка. Перед плато, среди густых зарослей кустарника, стояла небольшая деревянная крепость. За частоколом с четырьмя сторожевыми вышками располагались хижины для охраны и служителей и большая глиняная печь, похожая на плавильню.

Бэл подвел молодых жрецов к копне сухой травы, наваленной у печи.

— Вещество, заключающее «Силу Вселенной», есть везде. Здесь оно тоже есть, — сказал он, указывая на копну. — Мы заметили, что в местах скопления вещества растет необычная трава: она светит ночью. Это навело на мысль, что вместе с влагой почвы растения всасывают вещество и откладывают в листьях. Мы истлеваем траву на медленном огне, растираем в порошок и отстаиваем в чанах с водой. Вещество, как более тяжелое, оседает на дно. Собранное в достаточном количестве в единый комок, оно мгновенно возгорается и родит ураган, сметающий все на своем пути.

Бэл вывел жрецов из крепости. На границе пустыни они увидели яму глубиною в рост человека, стены ее были укреплены бревнами.

— Там, — поднял Хранитель Мира Бэл руку в сторону пустыни, — на деревянном помосте помещена медная чаша, к которой сходятся шесть полированных желобков. На верхних концах желобков стоят свинцовые кувшины с шариками из вещества. От оснований кувшинов тянутся жилы, привязанные к чану с водой. К другой ручке чана прикреплен каменный груз. Быстроногий воин выдернет из днища чана затычку и побежит к нам. Как только вода вытечет, камень сдернет чан, все шесть свинцовых кувшинов опрокинутся и шарики вещества скатятся в медную чашу. Если правда то, что говорил Оан, — вспышка будет столь яркой, что придется закрыть глаза. Дан, раздай повязки.

Раскаленный песок и безмолвие пустыни натянули струны терпения до предела. Но вот вдалеке показалась маленькая фигурка человека. Она быстро приближалась. Еще немного — и запыхавшийся воин спрыгнул в яму. Все оживились и стали завязывать глаза. Канва непослушными руками пытался завязать повязку, концы почему-то выскальзывали из узла, а тряпка сползала на нос. В досаде он поднял голову — и вдруг… Ослепительный белый Шар повис над красными: дюнами. Ярче тысячи солнц пламенел он, затмевая подлинное светило, но тотчас обернулся в серый гриб, разраставшийся к небу… Канву швырнуло наземь, и сознание его померкло.

Старый одинокий слепой нащупал рубец между пальцами. Много дней и людей ушло с тех времен к Яме. Не тогда он ослеп, а позже, с годами. Ничто не проходит бесследно в этом изменчивом мире.

Слоновый топот Акампаны не узнал бы только глухой. Полководец ворвалей в залу, как укушенный бык в чащу.

— Приветствую тебя, Великий! — торопливо забормотал он. — Собирайся! Настал час возмездия!

Канва спокойно встал, пошел к медному раструбу.

— Ты прав, Акампана! Да погибнут сеющие хаос!

Колкий голубой шар бесшумно выкатился из медного жерла и, потрескивая, поплыл в сторону полководца соглядатаев. Тут же, догоняя первый, выплыл второй; не дав опомниться Акампане, они столкнулись. Удар сокрушительной силы потряс стены.

Громовой удар за стеной зала Канвы толкнул подслушивавшего под дверями Авиндхью, метнул его во дворец-крепость, бросил под ноги Раваны.

— Царь богоравный! — возопил жрец Ануана слезливо. — Гнусный предатель Акампана задумал этой ночью против тебя взбунтоваться! Соблазнил он воинов Тамалахама а меня, раба твоего, угрозами и посулами привлечь старался. А Ситу, жену Рамы, решил изменник навстречу царевичу выслать, чтобы с ним замириться. Искоренить царский род грозился убийца! Спаси нас, Великий Повелитель, от бедствий!

Дашагрива недолго думал: поднял по тревоге «быкоголовых», растоптал воинов Тамалахама слонами. А Ситу отдал под опеку Авиндхье. Теперь она была спрятана в храме.


Тамил лежал на спине около Пушпаки, смотрел в небо и напускал на себя безмятежность. Но с безмятежностью ничего не получалось: Пушпака была готова к полету. Все в надлежащих местах, все проверено и установлено.

Солнце поднялось выше, пригрело; живительный кедровый воздух потянуло ввысь, небо поблекло, голубые лотосы Шивы затянуло пеленой тумана. Тамил вскочил, отряхнул прилипшие травинки. Сиденье было прохладным. Левое крайнее кольцо — искра небесного огня. Раздался хлопок… Это загорелось земляное масло. Пламя вырвалось из хвостовых труб. Второе кольцо — задвижка, пропускающая пламя вокруг сосудов с ртутью. Пушпака задрожала, грохот перешел в вой, клубы черной пыли закрутились сзади. Тамил выдернул задвижку дальше — вой перешел в трубный однотонный звук. Колесница мелко затряслась, едва сдерживая нетерпение, и вдруг покатилась к вершине, все убыстряя и убыстряя ход. Тамил оттянул задвижку до конца и посмотрел в окно под ногами: высокая зеленая трава уходила медленно назад… Что это? Тамил внимательно вгляделся и вдруг понял: под ним лес! Он летит!! Тамил взглянул в глазки на бронзовой пластине: стремительно приближалась дымящаяся голова Ануана… Пушпака должна была неминуемо врезаться в грозного бога! Но в сознании зазвучал голос Бхригу: «Закрой левую нижнюю трубу, и ты повернешь влево и поднимешься выше». Колесница плавно накренилась, развернулась в сторону от моря и полетела по большой дуге, забираясь к набегающим с запада тучам.

Внизу лежала маленькая Ланка с крепостью-кольцом, тонюсенькой лентой реки, квадратиками полей, беленькими кирпичиками домиков. Тамилу захотелось спуститься к ним и кричать от мальчишеского восторга: «Глядите, глядите вверх! Это я, пастух из вон той деревушки лечу, как птица, неподвластная людским, законам, свободная в просторах света!» Он выровнял колесницу и закрыл обе верхних трубы — Пушпака пошла на снижение.

Два раза разворачивался он над верхушками деревьев — никак не мог попасть на просеку. Но наконец колесница вышла на нее ровно. Глухой удар, Пушпака подпрыгнула и замерла. Тишина. Тамил почувствовал слабость в ногах, во всем теле.

Запах трав, хвои, испарения почвы успокаивали, как нежная кожа материнской груди, к которой прижимают шлепнувшегося при первом шаге ребенка. С досадой полез Тамил под днище Пушпаки, осмотрел его и, удостоверившись в крепости колесницы, побежал вприпрыжку по усыпанной иглами земле, между кедров, пиная шишки и насвистывая от безотчетной радости, вспыхнувшей в нем.

Едва Тамил успел войти в комнату и ополоснуть лицо, как тут же появился поваренок, сзади которого шествовал раб с огромным подносом. Чего только из пищи и питья не было установлено на нем!

— Главный повар по повелению царственной семьи с глубоким почтением посылает тебе сей скромный обед! Пожелание здоровья и аппетита! — поклонился поваренок и, указав, где поставить, удалился с рабом.

Вот наступают дни его торжества, и их будет больше. Но к этой ли цели стремилось его сердце? Этого ли ждал он от дел своих? Друзья свободны, он уже был в небе, чего же еще? Теперь нет охраны, и Пушпака ему подвластна. Он может уйти отсюда хоть завтра, но что-то его крепко держит… Недосягаемые лотосы Шивы, несбыточность сказки… Порхающей бабочкой зазвучал грустный напев тростниковой свирели. Слова нижутся в ожерелья, но ни одно ожерелье не похоже на другое, зачем тогда составлять их? Слова утешения — стихи о любовной тоске. Как крик приносит облегчение, так и в стихах облегчения ищет рассудок.

В дверь настойчиво стучали. Тамил открыл и отступил, насторожившись. В комнату шагнул высокий беловолосый жрец в накидке с символами Вечного Змея Ашу. Он посмотрел прямо и испытующе в глаза Тамила и сказал:

— Великий Хранитель Чар, Великий жрец Вечного Змея Ашу, брат бога, Кумбхакарна посылает тебе, колесничий, одежду и ожерелье священного сословия. Завтра утром, во время приношения жертв небесной колеснице и чудесному ее полету, ты их наденешь. Будь готов!


Ревели раковины, и утро было синее. Тамил облачился в жреческую одежду. У дверей комнаты стояли носилки с четырьмя рабами, а высокий беловолосый жрец поторапливал его.

Ни знаки почета, ни всеобщее внимание не трогали Тамила — волновало свидание с Пушпакой, неудержимо хотелось в небо. Еще одно смущало Тамила: первый за Раааной слон нес Мандодари с Шивой. А перед ним мельтешили танцоры, и из-за слоновьих задов ничего не было видно.

В двухстах шагах от Пушпаки в землю был врыт жертвенный камень. Вокруг расстелили ковры, на них поставили подносы с вином и мясом, разложили подушки. Царская семья с Раваной села под белыми зонтами. Беловолосый жрец взял Тамила за плечо, подвел к жертвенному камню, Белый буйвол стоял со спутанными ногами, его держали за рог? жрецы: в красных опоясках. Служитель храма Ануана подал беловоло сому чашу и черный нож из обсидиана. Одним ударом беловолосый вскрыл жилу на шее у буйвола, и липкая густая струя взметнулась фонтаном. Жрец наполнил чашу кровью, сунул Тамилу в руки.

— Пей! Первая жертва богу с тобой отправится в небо!

Допил Тамил жертвенную чашу, выслушал начало гимна, но когда жрец сказал ему: «Иди! Передай нашу жертву богу!» — поднял руку, призывая к вниманию и спрашивая разрешения обратиться к Владыке Ланки и богу. Музыканты растерянно затихли.

— Великий владыка, царь царей, богоравный! Падаю ниц перед тобой, дерзаю произнести мысль, подсказанную мне богом Ануаном! Дозволь, Владыка, поднять к небу невесту бога, посвященную Шиву, чтобы мог лицезреть отец богов прекрасный лик ее поближе. Пусть сама передаст супругу твою жертву. Да будет так.: как скажет богоравный Повелитель!

Каменные лица ожили, уставились испуганно на Равану. Он молчал долго, потом склонил ухо к Кумбхакарне, кивнул головою… Кумбхакарна встал и сказал с угрозой и предупреждением:

— Просьбу бога Ануана благосклонно повелевает выполнить бог Дашагрива. Окропите Шиву священной кровью и проводите в летающую колесницу!

Великий жрец Ануана Авиндхья, подвел Шиву к жертвенному камню. Беловолосый обмакнул палец в лужицу крови, собравшуюся в ложбинке на камне, провел по лбу, между бровями, стряхнул несколько капель на одежду. Снова грянула музыка. Двое служителей подбежали с носилками, понесли дочь царя к колеснице. Тамил пошел сзади. Словно во сне, смотрел он, как садится царевна, потом влез сам, закрыл дверцу. Они остались вдвоем на тесном сиденье. Он боялся шелохнуться, повернуть голову вправо. Хлопнуло в раковине масло, заклубилась черная пыль за хвостом птицы, побежала навстречу голова Ануана. Тамил полностью открыл две верхние задвижки — резко рванулась вверх колесница, тело Шивы откинулось назад, но юноша удержал ее, обхватив рукою. Промелькнуло внизу жерло вулкана, блестящая гладь океана раскинулась до горизонта. Колесница забиралась все выше и выше, а Тамил, будто забылся, ничего не делал и не убирал руку с талии Шивы. Сколько так могло продолжаться?

Вдруг девушка повернулась к нему и жалобно сказала:

— У меня болят уши…

Шива заговорила с ним?! Голубые лотосы смотрят прямо в глаза, бледно-розовые лепестки губ раскрыты, теплое дыхание ласкает. Лицо его каменеет от нежности и страха. Шива! просит о чем-то?

— Уши больно…

Тамил. вздрогнул, отдернул руку. Быстро уменьшил выброс ртути; выровнял колесницу: стал снижаться. Совсем забыл! У него же есть миндальный орешек! Не отрываясь, он смотрел; как держат, зернышко тонкие пальцы. На белых зубах хрустнул орешек… И вдруг улыбнулась Шива.

— Почему ты испугался? Мне уже лучше.

На сердце у Тамила стало легко и радостно, Они летели вдвоем над миром.

Тамил сдернул верхнюю крышку. В Пушпаку хлынуло золото солнца, ветер поднял волосы Шивы, играя, трепал их. Под ними, ослепляя, искрилась зелень океана, вверху плыли курчавые хлопья облаков.

— Куда мы летим? — спросила восхищенная Шива.

— Куда пожелаешь?! — воскликнул Тамил.

— Где же бог, который должен стать мне супругом?

— Его нет! Ему нет места во Вселенной. Небо — это воздух. Он окутывает Землю, как белок в яйце окутывает шарик желтка. Земля наша, на которой мы с тобой родились, это шар. Он висит в пустом пространстве. И солнце шар, только горячий. А богов нет. Их придумали люди.

— Замолчи! Не кощунствуй!

— Правда нет! — разгорячился Тамил. — Посмотри на безбрежный океан, на наш прекрасный остров, на белокаменную Ланку, на пышнозолотое солнце — все это для людей, для их жизни. Здесь нет места богам. Они прячутся в тени храмов да в речах хитроумных жрецов!

И тут, собрав все свои силы, Тамил выпалил:

— Я полюбил тебя! Только взглянул один раз с жертвенной площадки над бассейном Вечного Змея! Пусть ты для меня недоступна — все равно знай об этом!

Долго летели молча. Тамил смотрел прямо перед собой: боялся ее гнева.

— Тебе было не очень больно? — неожиданно спросила Шива.

Спросила — значит, не сердится?.. Робко повернулся к ней Тамил: в голубых лотосах прятались тени сочувствия.

— Ты о чем, Шива?

— Когда ты пронзил себя кинжалом в самое сердце, мне стало страшно, и я тебя пожалела. Но ты не умер — значит, есть великие боги!

— Мне не было больно, когда я пронзил себе сердце. Это искусство. Ему можно научить любого. Неповинны в этом великие боги. Ты пронзила меня до смерти.

— Первый раз слышу такие странные речи, — сказала девушка и так на него посмотрела, что остановила сердце. — Ты чародей? Как овладел ты тайной небесной колесницы?

— Я простой пастух. Зовут меня Тамил. Всему научили меня люди.

Шива снова замолчала. Пора поворачивать обратно. Тамил плавно развернул колесницу. Внизу проплывали деревни поля и зеленые ленты леса вдоль побережья. Вот уже набегает просека на спине Ануана. Последние мгновенья с нею. Молчит Шива. Точно на прежнем месте, как вкопанная, встала колесница. В наступившей тишине Тамил услышал рев труб, топот бегущих к колеснице, но не вылез. Хотелось сидеть вот так, рядом, вечно и ждать смерти. К колеснице уже подбегали люди: Шива неожиданно коснулась era руки и сказала:

— Я хочу еще тебя слушать. Приходи сегодня в полночь в священную рощу у храма Ануана.

Сильный ветер гнал черные тучи, сбивал их в стаи, громоздил друг на друга. Тонкий серп месяца блуждал среди мрачных громадин, потом пропал в сером тумане. Тамил бежал по каменистой дороге так, будто не было дня волнений и усталость прибавляла силы.

В священной роще у храма ветер рвал с деревьев листья. Не придет, пошутила Шива… Юноша стремглав обежал все дорожки, постоял, прислушиваясь, у боковых дверей храма. Никого. Никакой надежды. Среди деревьев прятался дом, сложенный из каменных глыб, обитель душ предков. Тамил сел на корточки, прислонился к теплым камням и замер в отчаянии.

— Тамил…

Его словно подбросило ветром. Чудится или голоса теней предков?!

— Тамил, я здесь!..

Бог великий, теперь я верю! Она там, за камнями! Есть ты, бог, великий бог любви — Кама! Есть, и тебе слава! Она машет рукой, зовет, высунулась из лаза!..

— Иди сюда. Здесь тихо и сухо. Я играла здесь в детстве. Пряталась от нянек.

— Теперь я тебе мешаю.

— Ты нет. Ты не мешаешь! Расскажи сказку о мире, которую ты начал в небе.

— Это не сказка, Шива! То, что говорили тебе жрецы, — это сказка! Мир огромен и беспределен, заселен тысячами животных и разумными существами. Мир устроен для любви и счастья.

— Кем?

— Никем. Он вечен. Всегда был и будет. Он умирает и рождается снова, как человек, он живет долго.

— Куда же уходят предки?

— Никуда. Рассыпаются в прах, превращаются в землю и питают зеленые травы.

— И мы с тобой превратимся в прах?

— Да, прекрасная!

— Что же тогда счастье?

— Видеть тебя, гладить твои волосы, чувствовать рядом! За это не жаль и жизни!

— Мое сердце пронзила нежность. Мне хочется плакать. Обними меня, Тамил… Ты любишь меня?

— Люблю ли?! Высохший колодец — просто яма, без летних дождей нет урожая, без солнца — день не настанет, без тебя — прервется мое дыханье!

— Прижми меня крепче, Тамил. Пусть наши сердца слышат ДРУГ друга.

Ветер не смог разметать каменные глыбы, не смог разорвать объятий. Рассвет похитил у Тамила Шиву.

— Давай улетим отсюда, Шива! Всегда буду твоим слугою! Построю тебе дворец в поднебесье. Любимая, не разбивай мне сердце!..

— Прости меня, милый. Другая судьба начертана мне родом, семьею. Когда месяц станет полной луной, я стану супругой бога.

— Но бога нет!

— Возможно. Но есть честь рода. Тебе не понять, горячий! — У тебя будет муж, человек! Как же я? Пусть я буду первым. Пусть изрубят меня на куски и изжарят. Разве это много за целый год счастья?

— Ты и так первый! И любимый! Но я не могу опозорить родовое имя! Прощай, Тамил.

Она выскользнула из лаза, как вода между пальцев. Теперь у Тамила мокрые руки. Разве у мужчин бывают слезы? Он один. Тепло и сухо в доме предков.


Отбушевали западные ветры. Сошла вода лета. Просохли дороги. Гонцы приносили тревожные вести. Войска Рамы подошли к. самому морю, стали гатить песчаные косы, повели боевых слонов по настилам. В сто йоджан мост соорудили умельцы под руководством искусного Вишвакармана. За слонами хлынули племена под стягом обезьяны и под стягом медведя, тысячи тысяч.

В единственном уцелевшем от пожара уголке леса, около квадратной деревянной рамы из стволов горного кедра, на верхней перекладине которой был укреплен лоток, выдолбленный из цельного дерева, стояли тесной группой Бхригу, Вишвакарман, Тамил, Дангар и Хум. У ног их в плетеной корзине длиною в десять локтей лежала Железная стрела толщиною в локоть. Она спереди была заострена и имела хвостовое оперение.

— Смотри, Тамил, — сказал Бхригу, — здесь, в этой стреле, заключена «сила Вселенной». Ее одной хватит, чтобы уничтожить Ланку.

— Где найти лук, чтобы выпустить такую махину?

— Такой лук под силу согнуть только божественному Раме, — сказал Вишвакарман. Бхригу и Дангар рассмеялись.

— Сказка рождает сказку! — сказал Бхригу. — Внутри этой стрелы вставлено такое же устройство, что поднимает Пушпаку в небо, только меньших размеров.

— А кто будет управлять ею?

— Управлять стрелой не нужно. Она поднимается вверх по лотку и, взлетев над Ланкой, упадет вниз, когда кончится ртуть в сосудах.

— Она упадет на землю, и что будет потом?

— Потом вспыхнет огненный шар, ярче тысячи солнц, поднимется ураган и сметет город, дворец и царя — осквернителя законов. У нас не будет рабов, Тамил, и царей, — закончил Бхригу.

— И все люди погибнут?

— Да.

— Но они ведь не виноваты. Царь, дворец — я понимаю, но при чем здесь люди, женщины, дети?!

— Мы предупредим их. Они уйдут из города.

— Но их не отпустят!

— Сеющий хаос должен погибнуть, — жестко сказал Бхригу.

— Учитель… — начал Тамил, но замолчал, поняв, что просить бесполезно. — Когда будет выпущена стрела смерти?

— Рама торопит, Бхригу, — сказал Вишвакарман. — Войска ропщут. Вокруг все съедено. Нужно возвращаться. Осажденная Ланка с запасами пищи может продержаться полгода. Башни дворца и вовсе неприступны.

Бхригу посмотрел в печальное лицо Тамила.

— Три дня подождем. Уговорим жителей выйти или Равану сдаться. Надо послать к нему человека для переговоров.

— Кого же ты предлагаешь?

— Ханумана.

— Учитель, можно я пойду с ним?

— Я боюсь за тебя, Тамил. Ты сын мне, единственная радость оставшейся жизни.

— Я уведу Пушпаку, Учитель!

— С кем ты лукавишь, Тамил? Но ты прав. Иди, спасай своих близких.


Ворота охранял тот же стражник.

— Куда ты пропал, повелитель волшебной колесницы? — изумился при виде Тамила охранник.

— Навещал родственников, друг.

— Проходи. Тебя там заждались, — засмеялся стражник и открыл дверцу в воротах.

На его удачу на хозяйственном дворе не было видно ни одного человека. Сейчас во дворце, наверное, было не до роскошных пиршеств. Пробежав вдоль стены кухни, Тамил оказался у двери своего бывшего жилища. Выждав, огляделся и стремительно перебежал открытое пространство. Распластавшись. у столба, поддерживающего террасу, огляделся еще раз и, легко прыгая через три ступени, помчался наверх. Вот и двери ее покоев… Сколько можно стоять здесь? Что-то когда-то было между ним и девушкой, которая стала супругой бога. Зачем здесь смертный человек?! Тамил толкнул дверь… Прекрасная полулежала на шитых золотом подушках, рука с горсткой риса застыла у рта, голубые глаза увидели призрак…

— Позволит смотреть на себя богиня?

— Тамил?!

— Луна стала полной луной, ушла, народилась другая…

— Где ты был?! Говорят, ты предатель?!

— Я вернулся.

— Правда? Они не правы. Ты, честный… Я говорила! Где ты был?

— Как живет живая богиня?

— Милый! — Шива бросилась к нему, обхватила руками шею, прижалась своей щекою к его щеке.

— У богини муж могучий, — говорил Тамил, а сам гладил мягкие волны волос дрожащей рукою.

— Никого нет, кроме тебя.

— А как же?..

— Сердцу от нежности больно!

— Как же жрец, посвященный заменить Ануана, земную плоть бога?

— Шива отдает долг богу, а Тамилу сердце.

— Шива одна, а соперников двое. Сердце без тела жить не может.

— Не думай об этом, Тамил!

— Я пришел за тобою, Шива.

— Я с тобою, Тамил.

— Я не хочу делить тебя с богом!

— Власть бога над нами от рождения!

— Улетим, прекрасная, от его власти!

— От бога не спрячешься. Тамил.

— На третий день упадет на Ланку черная стрела смерти, вспыхнет ярче тысячи солнц, превратит город в прах! Улетим, прекрасная, сегодня.

— Откуда прилетит стрела смерти?

— Из лагеря Рамы.

— Как ты узнал об этом?

— Слышал и видел своими глазами.

— Ты был у врагов? Что ты там делал?

— Я был у друзей. Там друзья мои, Шива. Они пришли усмирить хаос, вернуть справедливость в храмы, сбросить ярмо с человека. Рабов не будет на Ланке, Шива, и любовь наша будет свободной!

Шива рванулась назад, упала навзничь, зарыдала.

— Убей меня, отец Земли и Неба, убей за то, что утаила сердце! Убей за то, что отдала человеку жертву, назначенную тебе, Бог Великий!

Тамил не мог шелохнуться. Девушка затихла, поднялась, вытерла ладошками слезы.

— Пастуху недоступно понятие долга. Честь рода для низкорожденного — пустой звук. Если второй раз сегодня предателя увижу — искуплю грех перед божественным супругом, — сказала дочь Повелителя Ланки и отвернулась.

Тамил потрясенно молчал, потом прошептал:

— Ты же погибнешь, Шива…

— Только рабу повторяют дважды.


Два дня и две ночи ходил Тамил по домам горожан — ремесленников и умельцев; говорил о надвигающейся гибели, показывал дорогу в горы. Люди прятали его от стражи, но о себе он совсем не думал, не показывал ни страха, ни желаний. Под покровом ночи уходили люди к побережью, по восточному склону Ануана пробирались за границу смерти. Доходили до него слухи о последней кровавой битве, не решившей исхода дела.

Наступило неотвратимое утро. Еще один долг остался перед друзьями.

Зеленые травы поднялись у золоченых колес волшебной птицы. Тамил влез, осмотрел сосуды: ртути осталось мало… Ну, хватит на пять йоджан, и ладно. Колесница с усилием поднялась в воздух, натужно хрипя, набирала высоту. Взору открылась словно вымершая Ланка. Пусто и жарко в белесом небе. Перед глазами что-то сверкнуло на солнце, с пронзительным свистом промелькнуло рядом, камнем рухнуло вниз, на город. Не успел еще Тамил подумать, догадаться, что встретился с пот сланцем смерти, как колесницу швырнуло вверх, и мир закружился, в лихорадке. Гигантский черный зев, клубясь и сбиваясь в кольца, потянулся с земли к небу, словно голодный, непомерно разросшийся Ашу. Каким-то нечеловеческим усилием Тамил выровнял колесницу и бросил ее в поля за стены Ланки. Еще через миг она уже утопала в жидкой грязи.


— …Мы возьмем жен и детей наших, мы возьмем наши богатства, мы возьмем наши знания и опыт, мы возьмем ремесленников в умельцев, тысячи трудолюбивых людей и уйдем на Южную землю. Там воздвигнем Золотой город, откроем новые руды, запалим новые горны, выкуем новые орудия, придумаем новые устройства, построим звездные колесницы! Погрузившись в благие размышления, познаем новые тайны, преумножим нашу мудрость и силу. В нашем городе не будут поклоняться богу, и цари не будут топтать нас ногами; волк не будет пожирать ягненка, ворон карканьем беду не накличет!: Нашим богом Станет знанье, нашим вождем — Справедливость! Полетят во все стороны; Вселенной наши звездные колесницы и отыщут пути к братьям, чей разум охраняет живое. Мы создадим вселенскую сангу! — голос Великого Хранителя Мира, Главы союза Совершенных Капилы звенел под высоким сводом пещеры. Большой костер из благовонного сандала золотил красным отблеском лица жрецов, прибывших со всех сторон света. Плотным кольцом окружив пламя и затаив дыхание, они слушали Капилу.

Тамил сидел спиной ко входу, и ветер с моря отгонял густые запахи благовоний, освежал дыханье. Вдруг он почувствовал легкий укол между пальцами, средним и безымянным. На ладони метался заблудившийся муравей. Год назад по этой ладони потекла струйка крови, сливаясь в реку всемирного братства… Целый год постигал Тамил последнюю ступень Самообладания, тайну тайн, открытую Капилой. Он теперь мог, сосредоточив мысли, мгновенно перемножить любые числа., запомнить и увидеть любой день своей жизни, любой знак, прочитанный в таблетках, представить любое тело в движении, сразу постигая его законы… Тамил обернулся ко входу: в неправильном изломе каменного проема голубел клочок неба, темнела линия горизонта, глядел медный краешек заходящего солнца… Голубые лотосы Шивы рассыпались от нестерпимого жара… Там вдали родину предков заливали огненные потоки проснувшегося в гневе Ануана. Бежали слоны, объятые ужасом, бежали племена обезьян и — медведей, пришедшие восстановить справедливость. Бежали в панике к мосту через море. Был спокоен один Авиндхья. Он вывел невредимую Ситу из храмового подземелья, с поклоном вернул божественному Раме и ушел с ним на корабле к Малабарскому побережью под охраной отборной стражи. Теперь камни и пепел на родине предков, и кипящие волны заливают землю…

Наступившая тишина вернула Тамила к собранию. Большому собранию священной санги.

— Я все сказал. Говорите, братья, — прозвенел еще раз голос Капилы. Опять тишину прорезало эхо. У костра с непроницаемыми лицами; сидели постигшие тайны Совершенные.

— Позволь, Великий, сказать мне, молодому? — встал Тамил.

— Говори, брат. Здесь все равны.

— Год назад мы сожгли прекрасную Ланку. Уничтожили попранную справедливость, превратили в прах все живое и разумное не пощадили… Теперь мы решили уйти из мира, жить для себя, унести светоч знания, погрузить во тьму невежества наши народы. Разве не высшая цель союза — оберегать разум от дикости и разрушения? Разве не высшая цель — передать накопленные знания потомкам? Кто будет здесь охранять людей от животной злобы, наполнять головы человеческим смыслом; кто обережет их от жадности и силы? Кто передаст им горький опыт познавших уничтожающую жизнь победу?! Кто?

— Ты спрашиваешь, брат, или отвечаешь? — прозвенел голос Капилы. — Если спрашиваешь — я отвечу. Еще не настало время, когда открытые нами тайны можно отдать всем людям. Нашей силой могут овладеть полководцы, и тогда не поможет никакой горький опыт. Жадность еще пока невозможно вытравить из мира. Но и мы не можем стоять на месте. В нас родилась неутолимая жажда познания. Ее можно насытить, только выпив море. Но ты прав. Пусть, кто хочет, уходит по доброй воле. Кто останется в мире, не утратив связи с сайгой, всегда будет нам братом. Покажите, братья, священный знак союза. Кто хочет здесь остаться?

Над непроницаемыми лицами Совершенных поднялись правые руки с разделенной надвое кистью.

Не скрывая слез, Тамил мысленно прощался с Бхригу. Учитель не подал знака.

На этой земле отец всегда оставляет сына.

Загрузка...