Я не вор. Не ради богатства полез я в эти пещеры. Их обнаружили досточтимые господа, приезжие ученые, и наняли меня и еще двоих в помощники. Но помощником я буду завтра, если доживу до восхода. А сегодня я сам по себе. Пусть досточтимые простят меня — я не возьму лишнего и ничего здесь не нарушу. Не нанесу ущерба ни им, ни их делу. Упаси аллах!
Если легенда подтвердится и это действительно вход в гробницу царя царей Айрамеша, то в ней должны храниться большие богатства. Я возьму себе меньше малого. Ровно столько, чтобы можно было повезти моих ребятишек в город и показать их лекарю. И еще немного, чтобы хватило на обильную еду после лечения. А если что-нибудь останется, я отдам мулле — да простит аллах мои прегрешения!
Сырые каменистые стены давят на меня со всех сторон, тьма тихонько шелестит, шуршит. Она замыслила против меня недоброе, дала приют враждебным духам, и они затаились в ней!
Я боюсь их, боюсь камней и тьмы. Но если поверну назад, дети умрут. Болезнь сделала моих ребятишек такими жалкими и тихими, а глаза их — большими и выразительными. Эти глаза я часто вижу во сне, они говорят со мной молча, иногда просят, иногда требуют. И тогда я решаюсь на то, против чего протестует душа.
К моей спине привязаны факелы, которыми можно пробить окна во тьме, рассеять ее на время, загнать в угол. Но я зажигаю факелы лишь в том случае, когда пещеры разветвляются. Иначе факелов не хватит.
Лучше бы и вовсе не приходилось пользоваться ими. Я бы привык ко тьме, как привык ко многому в жизни.
Пещера расширяется. Становится легче дышать. Имеющий ум да насторожится! Здесь, наверное, выход на поверхность или скорее всего душник. Зачем его пробили?
В гробницах властителей много ловушек, каждая таит смерть для незваного гостя.
Зажигаю факел. Пламя колеблется — значит, не ошибся, душник есть. Передо мной возвышается несколько камней. Они похожи на зубы, готовые стиснуть и раздавить жертву. Но почему эти камни кажутся мне такими страшными? И почему мои глаза прикованы к одному месту? Не могу отвести взгляда…
Да, да, вот оно, оказывается, в чем дело… Там, под огромным камнем, раздавленный человеческий скелет. Блестит череп. Камень упал на человека, как только он наступил вон на ту плиту. Я тоже наступил на нее, но он был здесь до меня. Он уже заплатил жизнью, а в эту ловушку может попасться лишь одна жертва. Удача отметила меня своей печатью. Но сколько ловушек впереди? Достойнейший царь царей взял с собой на тот свет богатства не для нищих и не для детей бедняков. Может быть, через минуту и меня настигнет смерть. Повернуть, пока не поздно! Быстрей!
Я так спешу, что больно ударяюсь плечом о камень. Вспоминаю детей, становится стыдно. Если вернусь ни с чем, они умрут. Я вижу их, как если бы они были предо мной. Скажите, разве не удивительно, что мы можем увидеть тех, кто далеко от нас? Грамотные люди объясняют, почему это происходит. Я тоже учился немного, но моих знаний хватает только для того, чтобы удивляться. А для того чтобы любить своих детей, и вовсе никаких знаний не надо. Зато, чтобы вылечить их…
Вот и выходит, что дело тут не в любви. Чего стоит моя любовь к детям без денег, которые необходимы, чтобы их вылечить? Может быть, любовь — это очень хорошо, но сама по себе она что-то значит только, в песнях. А в жизни к ней всегда требуется много приправ, каждая из которых стоит больше, чем любовь. Это мне говорили и отец, и мулла, и мать моей жены, и еще многие…
Я гашу факел — владения тьмы обширны. Продолжаю путь к гробнице. Аллах, я вверяюсь в твои руки! А если аллах не спасает таких, как я, пусть поможет шайтан! Кто спасет, тому и буду молиться.
Мое тело уже не болит, руки не ноют. Прошло. И усталости больше не чувствую. Наверное, если бы подсчитать зарубки, которыми я отмечаю свой путь, их наберется больше сотни. Смогу ли я по ним отыскать обратный путь?
Пробираюсь на четвереньках, ползу… Что-то подсказывает мне: цель близка. Протягиваю руку к потолку и не нахожу его. Зажигаю факел.
Моя тень начинает приплясывать, и во все стороны от нее разлетаются солнечные блики. Но откуда здесь солнце? Эх ты, нищий, это не солнце, а золото. Золото здесь повсюду: в сундуках, в креслах, фигурках, украшениях. Золотыми листами украшен гроб царя царей, сделанный в виде яйца. Отсветы пламени зажигают разноцветные огни. Главный среди них — желтый, цвет солнца и золота. Никогда я не видел такого богатства. Каким счастливым должен быть обладающий им!
Глажу золотые фигурки людей и священных животных, запускаю руки в сундуки и слушаю, как между пальцами льется звенящий дождь.
Чей это смех раздается в сокровищнице?
Прячусь за сундук, — прислушиваюсь… Тихо…
Но вот опять раздается смех. Да это же я смеюсь! Вот осел! Неужели ты никогда не слышал своего собственного смеха? Нет, мой смех никогда не был таким.
«Стоп, — говорю себе, — Очнись, дурак, иначе ты и вовсе свихнешься. Возьми, сколько нужно, и отправляйся обратно. Не мешкай. Ничего не переворачивай и не рассыпай. Не уподобляйся хрюкающему нечистому животному, которое перепортит больше, чем съест. Пусть ученые найдут все как было. Они ведь надеялись обнаружить гробницу, в которой не побывали грабители. Да исполнятся их надежды!»
Я оглядываюсь вокруг. Во что бы насыпать монеты из сундука?
Мешка или сумки я, конечно, с собой не взял. Ибо ничто так не раздражает шайтана, как человеческая самоуверенность. Идти надо ни с чем. — будто ожидаешь подарка. А возьмешь мешок — и ничего не найдешь.
У самого гроба стоит небольшой сосуд, накрытый кожаной крышкой. Снимаю ее. Горло у сосуда широкое. Там отсвечивает какая-то темная жидкость. Наверное, благовония, которыми умащивали тело царя. Ну что ж, ученым придется обойтись без них. Досточтимые господа видели всякие благовония, потеря невелика.
Куда бы вылить эту жидкость? Лужу могут заметить. Ведь завтра сюда придет много людей.
Сосуд легкий, я без труда переношу его в дальний угол пещеры. Замечаю нору — похоже, крысиная. «Что делать здесь крысам?» — приходит почему-то в голову посторонняя мысль. А, вот в чем дело: царь царей взял с собой в загробную жизнь множество пшеницы, наверное, урожай целого года. Крысам ее хватило на века. Но скорей отсюда! Я выливаю благовония в нору, затем наполняю сосуд золотыми монетами, которые так радостно звенят…
— Итак, я оказался прав, — сказал, подходя, один ученый другому, когда страсти, вызванные находкой, несколько улеглись. — Легенда подтвердилась. Гробница Айрамеша и сокровища не выдумка.
Он говорил под стук лопат и заступов. Рабочие расширяли вход в пещеры.
— Вы правы лишь наполовину, — невозмутимо возразил второй, и его длинные ловкие руки продолжали сортировать находки. — Ведь главного сокровища — «напитка жизни» нет. А в легенде сказано: «Но дороже всех богатств грозного Айрамеша напиток жизни, подаренный ему людьми с вершин. Одной капли его достаточно, чтобы снять усталость после битвы, одного глотка — чтобы исцелить болезнь и залечить рану, одной чаши — чтобы продлить жизнь дряхлого старика на пять лет. Благодаря напитку прожил царь царей, величайший из великих, солнце из солнц, непогрешимый Айрамеш триста и еще тридцать лет. А если бы не надоело ему жить, правил бы благословенный Айрамеш и сегодня…»
Подошедший испытующе посмотрел на собеседника:
— Я знаю эту легенду. Она довольно оригинальна. В других цари умирали на поле битвы, а этому «надоело жить»…
— А если и в самом деле было так? — улыбнулся длиннорукий, рассматривая сверкнувший на солнце необыкновенной красоты бриллиант. — Представьте себе: триста тридцать лет, и все — битвы, походы, парады, борьба за власть и прочая бессмыслица. И опять — парады, походы, битвы… Разве это не может смертельно надоесть? Как там в Легенде: «…И сказал ангел горестно: «Что наделал я? Хотел многим благо принести, а продлил жизнь одному извергу и тирану на сотни лет. Нет мне прощения». И утешил его другой ангел: «Не горюй, брат. Не будет тирану радости от тиранства его. Но протекут столетия, и найдет напиток жизни униженный и бедный человек с сердцем, наполненным любовью. Принесет напиток исцеление и счастье ему и детям его…»
— Так вы все еще утверждаете, что напиток существовал? Вы верите в эликсир жизни?
— Это мог быть очень сильный стимулятор. Судя по жизнеописанию Айрамеша, в их семье было наследственное заболевание типа серповидной анемии. Братья и сестры царя умерли в раннем возрасте, а он, даже если отбросить число триста тридцать, жил достаточно долго. Ведь для всех перечисленных походов и завоеваний понадобилось время…
Ученый отвечал совершенно спокойно, нарочно не замечая насмешки собеседника. Но тот не отставал.
— А кто же ему преподнес такой стимулятор, которым не располагает даже современная наука? Что это за «люди с вершин»? Может быть, космонавты других планет? Это теперь модное утверждение, — ехидно поинтересовался он.
— Модное — еще не значит неверное, — ответил, оторвав, наконец, взгляд от находок, ученый. — Но это могли быть и жрецы. Разве мы знаем все о древних цивилизациях? Чем больше узнаем, тем сильнее удивляемся. Представьте себе, какой шум подымется в академии, когда я завтра сообщу о находке…
Он почувствовал прикосновение чьей-то руки и обернулся. Перед ним стоял один из проводников. Он несмело попросил:
— Господин, вы сказали, что едете завтра в город. Не смогли бы вы взять с собой меня и моих мальчиков. Я уже говорил вам…
— Да, да, помню. Тебе нужно к врачу. Ладно, я захвачу вас.
Лучше бы я не ездил в город. Ведь у меня была надежда — самое большое, что может быть у человека. Ничего, что надежда обманывает — все обманывает нас в этом обманчивом мире. Теперь и надежды нет. Правда, лекарь оставил моих мальчиков в больнице. Боюсь, что он просто не в силах был отказаться от золота. Я хорошо запомнил его слова и особенно как он их сказал: «Против серповидной анемии пока что медицина бессильна. Сделаю все, что смогу. Но я не бог».
Песок скрипит под ногами. Я нащупываю в кармане монету. Это все, что осталось от золота моих надежд.
Первыми обнаружили удивительных крыс жители деревни, вблизи которой год назад была открыта гробница Айрамеша. Грызуны отличались необычайной подвижностью и прожорливостью.
Экспедиция зоологов выяснила, что они живут по крайней мере в пять раз дольше обычных, гораздо быстрее размножаются, и это обстоятельство делает крыс настоящим бедствием.
Они уничтожали посевы, загрызали домашнюю птицу, нападали даже на коз и овец. Зоологи долго спорили, являются ли эти крысы только разновидностью или же их следует выделить в особый вид…