Искатель. 1965. Выпуск №2

Роман ПОДОЛЬНЫЙ ЛИПРАНДО И ЕГОРЕТТИ

Липрандо Великого на красочных афишах всегда именовали профессором. И ни одна аттестационная комиссия не оспорила бы его право на этот титул. Почетные дипломы трех университетов украшали стены лучшего номера гостиницы, в которой он останавливался хотя бы на один день. А вечером этого дня в местном театре, ровно в семь часов, беспощадные контролеры обрубали поток опоздавших тяжелыми топорами дверных створок. Но точность, увы, не была взаимной. Пять, десять, пятнадцать минут зрители ждали начала представления. Шумок превращался в шум, аплодисменты сменялись свистом, а потом все покрывал тяжелый топот сотен пар ног. В этот-то момент профессор Липрандо просовывал сквозь занавес свою огромную кудлатую голову.

«Что случилось?» — спрашивал весь его недоуменный вид.

— Время! — кричал зал.

Липрандо растерянно подносил к глазам часы, потом прижимал их к уху и, успокоенно вздохнув, показывал залу: ровно семь!

Зрители глядели на свои часы. Но и они показывали примерно семь часов и одну минуту. Ожидание, долгое, томительное, выводившее из себя самых стойких, продолжалось чуть меньше шестидесяти секунд. Само оно, ожидание, тоже было номером — первым номером программы.

А затем великий Липрандо небрежным жестом отрывал от занавеса шнур длиной метра в четыре и подкидывал кверху. Коснувшись при падении одним концом пола, шнур так и застывал, продолжая держаться только на этом конце, словно змея, стоящая на собственном хвосте. А Липрандо, деловито потерев руки, лез по шнуру вверх, пробовал дотянуться с верхнего конца его до потолка, безнадежно махал рукой, соскальзывал вниз и единым движением бровей отправлял веревку за кулисы.

Даже те, кто читал про этот знаменитый фокус индийских факиров и знал, что вся сила тут в гипнозе, терялись при виде таких чудес.

О Липрандо ходили легенды, но — увы — его редко узнавали на улице. А вот Егоретти узнавали всюду и везде. Потому что его фокусы заняли прочное место в телепрограммах всех студий страны. Но нет полного счастья! Когда на сцене Егоретти приходилось выступать сразу после Липрандо, ему хлопали разве что из вежливости. Подумаешь, умеет восстановить из кусочков бумаги собственную афишу да вынимать из воздуха столировые бумажки, а из шляпы — живых гусей. Ловкость рук. Каждый сможет, только практики не хватает.

Но, конечно, соперничество двух титанов никогда бы не зашло так далеко, не встань между ними женщина.

Клариче Ларкасси носила большой портфель, маленький носик, туфельки тридцать четвертого размера и улыбку, обращенную ко всему свету, не считая мужчин. Ее артистическая карьера, в соответствии с лучшими традициями кинозвезд, началась с деятельности уборщицы. Не прошло, однако, и полугода, как Клариче стали поручать даже вытирать пыль с трапеций.

Тогда-то на нее и упал орлиный взор Егоретти. Спустя полчаса он уже требовал у импресарио расширения своего номера. «Ему нужна девушка-ассистентка, чтобы подавать шляпы и принимать гусей». А еще через два дня Липрандо Великий выразил готовность ежевечерне четвертовать кого-нибудь. Конечно, на глазах у публики. И ради бога, не надо беспокоиться, он сам подберет себе этого «кого-нибудь».

Конечно, его номер пришелся Клариче больше по душе. Приятно слышать, как охают в зале, когда два меча сверкают возле твоего лица.

Егоретти решил, что его долг уберечь Клариче от этой пассивной славы. На своих представлениях он стал сжигать ее в клетке, на каждой из решетчатых стенок которой висел пудовый замок, и Клариче стали узнавать на улице — номер передавался по телевидению.

Впрочем, когда передачу хотели повторить, получился конфуз. Телезрители увидели, как с соблюдением всех обычных церемоний Егоретти накрывает черным бархатом пустую клетку. Однако рабочий сцены Эученно вдруг схватил Егоретти за шиворот.

— Живого человека жжечь?! Ах, ты!..

— Да в чем дело?

— Клариче не спустилась в люк.

Раньше, чем успели дать занавес, Егоретти опрокинул горящую клетку. И ничего в ней не обнаружил. Клариче нашли через полчаса в фойе — она дремала на диванчике в фойе.

Даже Великому Липрандо не простили бы такой штучки («А еще член католического профсоюза», — сказал директор), если бы на следующий день тот не вышел на сцену с новым номером. Он воткнул в пол тросточку: та тут же дала зеленые побеги и вскоре превратилась в развесистое дерево, причем на кончиках ветвей повисли абажурно оранжевые апельсины.

На следующее представление билеты в кассе не продавались — все расхватали спекулянты. Но на этот раз дерево засохло на корню, не успев дать апельсины, потому что позади Липрандо появилось огромное зеркало (до сих пор неизвестно, где Егоретти взял столько алюминиевой фольги; впрочем, на то он и фокусник). И в зеркале никаких чудес не видно было. Смешные жесты смешного человечка в смешной одежде.

На следующий день Липрандо… А впрочем, сколько можно пересказывать подвиги и подвохи?

А Клариче?

— Я предлагаю разыграть в карты право повести ее на новогодний вечер, — сказал Егоретти.

— В бридж; — согласился Липрандо. — …А дальше можно не играть, — сказал Егоретти, когда колода растаяла, и бросил на стол шесть старших козырей.

— Конечно, — ответил Липрандо, показывая ему те же самые карты.

— Это нечестно! В колоде только один козырной туз! Оставьте ваши чертовы штучки для сцены!

— Как и вы, синьор!..

Стол отъехал в сторону. Соперники стояли лицом к лицу, грудь к груди, сверля друг друга глазами.

Потом Липрандо мягко обнял Егоретти за талию, что-то воркуя, провел к большому креслу и устроил его там поудобнее.

Затем вышел в фойе театра, где в этот час находились лишь актеры гастрольной труппы. Что-то нежное играла радиола. Было шумно, и весело, и беспокойно. Но по мере того как Липрандо проходил через фойе, шум стихал.

Он остановился перед Клариче, поклонился и пригласил ее на танец.

— Боже мой, — воскликнула она, — что с вами?!

Голову Липрандо украшала корона из двух десятков карт, а место галстука занял его собственный брючный ремень.

Большим мастером все-таки был Егоретти.