Иногда оно светится (СИ)

ГЛАВА 2

Компьютер не ошибся.

Я вел катер осторожно, малым ходом — отчасти из-за того, что не хотел вылетать под выстрел, отчасти — из-за рифов. Кайхиттены скорее всего давно превратились в кровавую размазню, но дырявить днище единственной посудины не годилось.

К тому моменту, когда я вышел к месту падения, стемнело почти полностью. Луны у этой планеты не было, я шел больше по приборам, время от времени чертыхаясь сквозь зубы. Прожектор пока не включал — если выжил кто-то из экипажа, не стоило выдавать себя. Двигатель работал очень тихо, я больше чувствовал вибрацию корпуса, чем звук самого катера. Это была старая, но надежная машина, служившая многим из моих предшественников. Все это время за ней следили, как за любимым домашним питомцем, даже регулярно красили. На борту синела неразличимая сейчас надпись «Мурена» — имя, не совсем подходящее мирному кораблю, бывшему в прошлой жизни не то буксиром, не то легким катером, но красивое. «Мурена» была для своих габаритов тихоходной, но уверенно умела держать курс и неплохо маневрировала в местных водах, кишащих рифами, репперами и шнырьками.

Мы с ней познакомились давно, мы были единственными обитателями этой планеты, и привыкли доверять друг другу.

Вся эта затея была глупостью. Только мне могло придти в голову осматривать место крушения — врядли здесь можно найти что-то кроме затихающих кругов на воде. На всякий случай я положил логгер перед собой — чтобы пустить в ход, если появится необходимость.

Экая глупость… Только мне могла придти в голову такая мысль — на ночь глядя выводить катер. Сейчас посажу «Мурену» на отмель в сотне километров от маяка, то-то будет весело. Весна весной, а вода холодная, хорошо если десять по Цельсию. Километров десять вытяну, а дальше — только пузыри пускать. Да еще и ночь…

— Идиот, — сказал я себе с чувством, вглядываясь в экран, на котором, подсвеченные ночным визором, серебрились неспешные волны, — Выскочка. Пьяный герой.

Я и сам не знал, чего ищу здесь. Бой? Здесь не будет работы для меня — все уже сделано. Добивать раненных — полезная работа, но невелика доблесть. Хоронить тут тоже некого — вода хранит тела надежней земли. Скорее всего остатки капсулы уже лежат на дне. Так с чего?.. Что потянуло меня сюда?

Доверив курс автопилоту, я вышел на палубу. В воздухе уже плыла неприятная зыбкая морозь, я поежился. Куртка, конечно же, осталась на маяке.

— Штаны хоть не забыл, — буркнул я в темноту, засунул руку в ящик, где обычно лежал полевой комплект реактивов для проверки забортной воды. Мне повезло — там обнаружилась полупустая бутылка «Шардоне». Я взболтнул вино, вытащил тяжелую пробку, придирчиво понюхал и сделал несколько длинных глотков. Кажется, еще не выдохлось. Старое вино я без жалости выливал за борт. Самые глупые привычки — самые живучие.

Я вовсе не считал себя снобом. Приходилось пить такую гадость, что при одном воспоминании мутит, да и курил не всегда «Бонфарс». Всякое бывало. Кровь ван-Вортов, несомненно!

— За самое святое — за человеческую глупость! — я, паясничая, отсалютовал бутылкой звездам, — За то, что заставляет нас идти в ночь не зная зачем.

Я выпил еще немного. Вино пахло так, как и полагается доброму вину. Море волновалось, сердито шипело, когда «Мурена» вспарывала его черно-синие пласты с пенными прожилками, за кормой оставался широкий след. Соленые брызги летели мне в лицо, холодные и острые. Пахло тиной, тяжелый запах, неприятный, но успокаивающий. Я сидел на ящике, пил вино и ждал неизвестно чего.

А потом по левому борту метрах в сорока от катера вдруг качнулось что-то зыбкое, но большое, такого цвета, который бывает у железа, по которому прошлись шлифовальным станком. Что-то коричнево-ноздреватое. Кажется, круглое. Острые коготки прошлись вдоль позвоночника, я бросил бутылку в ящик и вскочил в рубку. Тут было душно, морские брызги разбивались на стекле в мелкие непрозрачные капли, игравшие красным. Забыв про предосторожность, я щелкнул тумблерами, включая верхние прожектора. Сверху, над рубкой, что-то громко клацнуло, а потом белый свет залил море прямо по курсу, превратив черно-синюю поверхность во что-то вроде расплавленного и застывшего стекла. Волны казались неподвижными, они замерли хрупкими полупрозрачными гребнями. В ослепительном молочном сиянии я не сразу разглядел капсулу.

Она была здесь. Помятая туша, громадная и явно тяжелая. Обугленные широкие бока делали ее похожей на труп кита.

— Ну что ж, — сказал я непонятно кому, ковыряя стволом логгера приборную панель, — Вот и ты, значит. Очень хорошо. Здоровая какая… А мы сбоку…

Я сбавил ход и повел «Мурену» на сближение, так чтобы стать левым бортом. Корабль слушался охотно, послушно работая двигателем. Капсула лежала совсем рядом, мертвая и смятая скорлупа. Трудно было поверить в то, что еще несколько минут назад ее бока касались обжигающего космического холода. Кусок металла, покачивающийся на волнах. Логгер я держал в правой руке.

Я ожидал, что ее расплющит в лепешку, но то ли пилот в последние секунды все же справился с управлением, то ли амортизационный блок принял на себя всю нагрузку. Я с любопытством изучал капсулу кайхиттенов. Проще всего было подойти, укрепить на мокрой броне пару радио-зарядов, отойти подальше и отправить эту посудину к самому дну покрываться водорослями. Потом вернуться на маяк, налить себе еще стакан вина и забыть всю эту ночную глупость.

— Какого дьявола! — сказал я зло, — Если это не сумасшествие, то я тогда не знаю, что такое настоящее сумасшествие.

Чтобы подойти к капсуле вплотную у меня ушло минут пятнадцать. Я осторожно подводил «Мурену», едва касаясь руками штурвала. Море беспокойно ворочалось. Залитое мертвенным светом звезд, оно завораживало глаз. Я потер руки, в который раз пожалев о том, что не захватил куртку. Ветер пробирался под майку, неприятный мокрый ветер, который гуляет только над морем. Такой ветер норовит заползти за пазуху, выдуть тепло, пропитать все тело ледяной сыростью. На Герхане ветра совсем иные.

Подойдя на предельно близкую дистанцию, я снова засунул оружие за пояс, застопорил машину и отдал оба якоря — носовой и кормовой. Две железяки с шумным плеском пробили корявую поверхность и исчезли. Их тени скользнули вниз в толще воды. Эхолот показывал пятьдесят метров с небольшим — нормально.

Я вернулся на палубу.

Капсула была совсем рядом, как огромное морское чудовище, всплывшее из черных глубин моря, она бесстрастно смотрела на меня выпуклыми глазами иллюминаторов. Один треснул, сверхпрочный прозрачный пластик пошел сеткой трещин, хоть и остался цел. В другом была непроглядная темнота. Больше ничего примечательного не было, лишь беспомощно топорщились острые обломки антенн да мерзко звенел на ветру оторванный кусок обшивки.

— Ну привет тебе, — сказал я капсуле, — Давай знакомиться.

Я никогда не думал, что когда-нибудь возле моего маяка плюхнется что-то вроде этого, до планеты и обломки редко долетали, но вот бывает же.

— Извини, что без музыки, да и я не в мундире… — пробормотал я, включая фонарик. Дикая картина — скай-капитан в майке и брюках стоит ночью на мокрой палубе катера и светит фонариком в иллюминатор огромного железного яйца. Не иначе, совсем сдурел.

Но — Космос со мной! — приключение пусть и не захватывающее, но интересное. До этого мне никогда не доводилось наблюдать со стороны за результатами своей работы. Одно дело — нажимать кнопки на пульте, другое — вот так вот ночью, касаться руками еще теплого металла… Веселее, чем сидеть на осточертевшем маяке и смотреть в небо. И точно интереснее, чем накачиваться в одиночку вином.

Я сам немного сердился на себя за неуместное ребячество, но в то же время чувствовал приятный теплый зуд в груди. Хоть и знал, как все это закончится. Черт, у меня было много возможностей насмотреться на то, как иной раз мало может остаться от человека. «Еще пара минут, — вздохнул мысленно я, — Потом все, хватит. Смотреть на оторванные руки-ноги — к чему?.. Давай, парень, заканчивай свое приключение и дуй на маяк, пока не сжег все топливо.»

А еще логгер и аптечку прихватил. Дурак ты, граф. Ребенок непоротый. В робинзонов решил поиграть, да? Герой Буссенара… На мгновенье стало тошно — не просто, а так, как будто скрутило железной рукой внутренности. И до обморока, до кровавой пены изо рта накатило желание упасть лицом вниз в воду и пойти ко дну, выдыхая из себя воздух пузырь за пузырем… Остро клюнуло в темя, зубы заскрипели. Я хлестнул себя мокрой ладонью по лицу — смахнуть морок, треснуть чтоб звон выбил из головы все лишнее. Во рту появился неприятный сладковатый привкус — разбил-таки губу…

Но стало легче. Морская соль с собственной кровью — лучший коктейль чтоб привести себя в чувство.

Фонарик был бесполезен, так я и думал. За толстым пластиком ничего нельзя было разглядеть, лишь плавал в темной серости потухшего глаза какой-то намек на пространство за ним. Я прикинул, что внутренний отсек должен занимать не меньше трех- четырех квадратных метров. Много людей может уместиться…

Люк отыскался на боку, этакая толстая, намертво прилипшая к корпусу бляха. Не открыть, конечно. Врядли на спасательных капсулах кайхиттенов предусмотрен режим автоматического разблокирования при аварийной посадке. Корабль был боевой, других у них нет, значит и строили его с расчетом на то, что враг может быть рядом в любой момент. Радио-заряд?

Я прикинул шансы. Проломить обшивку можно, если правильно скомпоновать взрывчатку, но внутри останется один фарш. К чему издеваться над уже мертвыми людьми? Кровь рода ван-Вортов говорила, что каков бы ни был враг, он достоин хотя бы уважения. Ни к чему кайхиттенам идти на корм рыбам, перемолотым в мелкую труху.

Что тогда? Логгер? Я машинально взвесил в руке оружие. И был вынужден признать — не пройдет. Проще дойти от маяка до Герхана пешком, чем вскрыть толстенную обшивку, рассчитанную на титанические нагрузки и напряжения Космоса легким ручным логгером.

Где-то на катере должен был лежать небольшой лазерный аппарат — я брал его на тот случай, если придется делать неожиданный ремонт вдали от маяка или сниматься с рифов. Поскальзываясь на мокрой палубе, я забежал в рубку. Лазер действительно лежал там, большая коробка со множеством шкал и излучатель на гибком проводе. Энергии было на полчаса минут работы в среднем режиме, должно хватить. Я вытащил аппарат наружу, прислонил к поручням так, чтоб не сорвался вниз и с излучателем в руках прыгнул на скользкий бок капсулы. Прыжок вышел неуклюжий, я едва удержался на ногах. Четыре года без тренировок. Отвык, набрал вес… Скоро буду спотыкаться на лестницах и с трудом протискиваться в двери.

Выживший из ума граф, карабкающийся по обожженной обшивке, неуклюжий как старая обезьяна.

Я улыбнулся. Врет совесть, все врет. Осталась еще сила в руках. Пусть не та, что раньше, но на что-то еще годится. Линуса еще рано списывать в резерв.

Провод оказался коротковат, его длины едва хватало чтобы направить излучатель на люк. Резать же обшивку на боку в любом случае было бесполезно — слишком толстая сталь. Возиться до рассвета, ползая на животе по холодному, покрытому зазубринами корпусу — небольшой соблазн. Да и не хватит батарей на всю ночь. Значит, люк. Я выбрал весь запас провода и включил излучатель. Обшивка зашипела, когда ее коснулся розово-алый тончайший луч. На темном металле появилась небольшая, с ноготь, воронка, которая стала стремительно расширяться. Я медленно повел излучатель по кругу, надеясь, что сниму люк под горловину, где обшивка не такая толстая. Щель расширялась, не быстро, но уверенно. За ней ничего не проглядывалось, просто черная извилистая трещина. Волны все также баюкали нас — и меня и капсулу. Если бы они умели рассуждать, их непременно заинтересовал бы полуголый человек, сопящий на крыше большого шара и время от времени чертыхающийся себе под нос. Но они умели только шелестеть и идти в бесконечном танце куда-то в ночь.

«Мурена», стоящая рядом, выглядела фантастически. Черный угрюмый силуэт, расплавляющий темноту четырьмя ослепительными лучами белого цвета. Ее саму почти не было видно, но ее прожектора превращали море в почти идеально круглую арену. В этом всем было что-то фантосмагоричное.

На люк у меня ушло минут десять. За это время я успел основательно продрогнуть и даже подумал, не вернуться ли на катер чтобы выпить еще вина и покурить, но сам понял — не до того. Я осторожно поддел край оплавленного круга излучателем, потом подцепил пальцами. Острые края тут же оцарапали кожу, я зло зашипел, приподнимая один край. Вдобавок ко всему люк находился на том боку, который склонился к воде и чтобы не полететь в волны мне приходилось крепко упираться ногами в остатки антенн. Эти пара минут были особенно неприятными. Я успел пять раз пожалеть о том, что покинул маяк.

— Старый пьянчуга, — сказал я себе устало, — Приключений захотелось? Ну, давай-давай…

Чуть надо поработать руками — и сразу потянуло в тепло, к бутылке и пепельнице? Врешь, давай-ка…

Закрываясь от резкого порыва ветра плечом, я задел кожаный ремешок, сдерживающий волосы, он расстегнулся и полетел вниз. Ветер мгновенно подхватил волосы, собранные в аккуратный хвост и разметал. Отплевываясь от попавших в рот прядей, я тянул люк и медленно зверел.

Люк поддался неожиданно, больно зацепив костяшки пальцев, он загремел по обшивке и с глухим всплеском ушел ко дну. Я против воли отпрянул от неровного отверстия — оттуда пахнуло горьким запахом горелого. Но не мяса, понял я с облегчением, кажется просто пластик и провода. Пожалуй, внутри действительно было жарковато, особенно когда эта железная болванка воткнулась в атмосферу. Изнутри и в самом деле шел жар, но не приятный, а тревожный, от него кожа неприятно зудела. Я задержал дыхание и заглянул внутрь.

Это был кусочек чужого мира, размером чуть больше, чем мой спальный отсек. Не просто чужая территория, здесь все пахло чужим и незнакомым. Даже воздух здесь был не такой, к какому я привык. Я знал, что увижу. Но на всякий случай держал в руке оружие. Если придется кого-то добивать, лучше это сделать сразу.

Внутри капсулы был всего лишь один отсек. Три противоперегрузочных ложемента, неуклюжих и непривычных. Все три пустые. Мертвые и черные экраны глядели на меня слепыми глазами. Панели управления, очень неудобные, едва подсвечивали тусклыми огнями. Источник энергии видимо еще не до конца исчерпал себя. Но на освещение его не хватало или же вышли из строя аварийные осветители. Я словно спустился в утробу большого гибнущего животного. Время от времени что-то грозно шипело и трещало, это было как последние вздохи.

Свесившись по пояс, я включил фонарик и повел лучом света, стараясь нащупать хоть что-то. Волосы лезли в глаза, я раздраженно смахивал их той же рукой, в которой держал фонарик, другой отчаянно цепляясь за край вырезанного отверстия.

Пусто? Что ж, всякое случается. Возможно, сошедшие с ума механизмы отстыковали спасательную капсулу и отправили ее в последний безнадежный полет, даже не догадываясь, что все, кого стоило спасать уже давно осели пятнами пепла на полу. Бездушный осколок чужой жизни, чья-то стальная надежда. Мертвый кусок металла.

Я потянулся к карману за сигаретами, но рука замерла еще прежде, чем я вспомнил, что оставил сигареты в рубке «Мурены». Капсулой кто-то управлял! И это был не автопилот, я вспомнил редкие и неумелые всполохи двигателей, последнюю отчаянную попытку вынуть корабль из штопора. За штурвалом, как бы он не выглядел, сидел человек. Не человек — кайхиттен.

Я постучал по полированному внутреннему покрытию фонариком. Стук получился приглушенный, вибрирующий.

— Выходи. Буду стрелять.

Никто не отзывался. Я продолжал водить фонариком. Пол был усеян тем, что еще недавно составляло часть приборных панелей — острые алмазины битого стекла, осколки пластика, непонятные металлические предметы. Когда умирает человек, это всегда уродливо, в смерти самой по себе нет ничего возвышенного и красивого. Это относится и к кораблям. Гибнущий корабль — это пока еще держащаяся вместе куча хлама, которая может рассыпаться в любой момент. Когда глядишь на него изнутри, в голову не приходит ничего поэтичного, хочется лишь убраться из этого бардака как можно скорее. Ходить внутри мертвого корабля — то же самое, что карабкаться по венам какого-нибудь огромного, но уже не опасного животного. Хотя мертвые приборы не издают трупного запаха и даже провода, расплавленными веерами слипшиеся вдоль стен, не умеют коченеть. Я хотел уйти отсюда поскорее.

Луч фонарика наткнулся на что-то темное и продолговатое. Я напрягся. Свет серебристо заиграл на металле, потом матово осветил кожу. Человеческую кожу. Розовую, покрытую полосами грязи.

— Ну вот.

Я направил логгер на неподвижно лежащее тело. Вероятно, кайхиттен был на ложементе, когда капсула врезалась в море. Чудовищный удар разорвал крепления, вывернул наизнанку начинку фиксаторов. Пилота сорвало со своего места, ударило о стену, после чего он упал и, видимо, больше уже не шевелился. Темная фигура лежала ничком, лицом в пол.

Я оскалился. Будто уже видел то, что не высветил мой фонарик. Белоснежные пластинки черепа, грязно-серое месиво мозгов, черные густые лужицы крови. После такого удара человек уже не кажется красивым. Знакомое ощущение, ощущение чьей-то смерти тронуло меня, будто провело когтистой лапой по груди. Знакомое прикосновение. Ласка забытых времен.

Взяв фонарик в зубы, я перевернулся в воздухе и спрыгнул вниз. Удар легко отдался в ступнях, я успел спружинить. Кайхиттен лежал совсем рядом, я видел литые пластины его брони, эти чудовищные шипастые лепестки, которыми можно орудовать не хуже, чем настоящим оружием.

Я сделал два шага по направлению к нему. Зачем? Запоздалая злость тонкими тисками сдавила виски. Проваливай, Линус. Что за детский кретинизм? На трупы давно не смотрел?

Яркий конус света скользнул по чьей-то узкой и худой спине, между металлом светились острые бледные ребра. Кожа была бледной, такой не увидишь на Герхане.

Капитан корабля? Я нахмурился. Не похож. Лица я не видел, но судя по сложению кайхиттен был молод, не старше двадцати-двадцати пяти. У кайхиттенов частенько был недостаток опытных пилотов, редко кто проживал достаточно долго чтобы считаться опытным, но юноши космическими кораблями не управляют, это я знал совершенно точно. Почему же тогда нет капитана? Не успел забраться в капсулу? Может быть.

Я вздохнул. Приключение закончилось.

Предстояла самая неприятная его часть — пустить капсулу на дно. Можно было бы и обойтись без зарядов, просто прожечь лазером несколько дырок в дне, но я предпочитал все делать наверняка. Ни к чему оставлять болтаться по морям этого Летучего Голландца с трупом на борту.

Впрочем, это была еще не самая неприятная часть.

— Посмотрим на тебя, незваный гость.

Я подошел ближе, поморщившись обхватил кайхиттена поперек его стального панциря и перевернул на спину. Я искал документы, знаки отличия, награды. Они могли бы подсказать, как он здесь очутился. Я взялся осторожно — чтоб не забрызгать свои вещи кровью.

Многочисленные шипы со скрежетом прошлись по полу. И я вдруг почувствовал, как костенеет язык и рассасывается во рту горькая слюна, собравшаяся при мысли о том, что придется смотреть в мертвое лицо.

Единственная оставшаяся мысль — приключение не закончилось — тревожно пульсировала в мозгу.

— Вот черт! — сказал я громко.

Я пошарил в кармане в поисках сигарет, но их, конечно, не было — остались на «Мурене».

Кайхиттен молча лежал на спине, на лбу у него красовалась узкая длинная рана, заходящая на правый висок. Несерьезная — автоматически определил я, все еще нащупывая в кармане сигареты, которых там не было — просто кожу сорвало. Наверно, хорошо треснулся. Сострясение мозга — несомненно. А кожа что… Кожа срастется.

До ужаса хотелось курить.

Кайхиттену было лет восемнадцать, не больше. Черты лица разобрать было непросто — грязь и кровь с царапины на лбу смешались, превратив его в грязно-серую маску.

Красивое — решил я, не в силах отвести от него взгляд. Глаза словно намертво примагнитило. Узкий точеный подбородок, острые скулы, ровный правильный нос. Жаль, глаза закрыты… И за каким чертом этого парня потянуло с родной планеты? Хотя что уж там, понятно, за каким… А ведь и он мог стоять вот так, друг Линус, — сказал я сам себе, — И пялиться на твое мертвое лицо. Он явно не из тех, кто долго колеблется. С последним я наверняка угадал — лицо, пусть перепачканное и окровавленное, умело говорить само за себя — мне был знаком этот узор черточек, выдающий нетерпеливость, решительность и, пожалуй, даже вспыльчивость. Красивое лицо — подумал я опять — дерзкое и открытое. Смазливое немного, подошло бы и девушке, но приятное на вид. Сейчас оно казалось беспомощным. А мое наверняка в эту минуту было до ужаса глупым.

— Н-да… Попался ты мне, друг… — пробормотал я, — Ну и что прикажешь с тобой делать, а?

Я вынул из кармана аптечку, повозился с присосками, прилепил их к гладкой коже. Маленький куб нетерпеливо зажужжал, помаргивая зеленым огоньком, потом засветился крохотный экран на одной из граней.

Кайхиттен был жив. Небольшое сотрясение мозга, мелкие повреждения по всему телу — наверно от битого стекла — организм ослаблен сотрясением и перегрузкой. Но способен к самовосстановлению.

— Очень мило.

Обнадеживающий диагноз. Проклятье.

Логгер в руке казался тяжелой и корявой железякой.

А парень и в самом деле симпатичный. Кажется, не глуп. Прежде, чем мысль успела оформиться, я треснул себя ладонью по лицу, как тогда, на палубе. Снова помогло. Передо мной лежал враг. Человек, которого я был обязан уничтожить. То, что он без сознания — удача, везение. Хотя мне было бы проще застрелить его в бою.

«Высморкайся, скай-капитан! — угрюмо сказал у меня в голове чей-то голос, — Если бы не ты, этот звереныш уже шинковал бы своим мечом беззащитных людей».

Знакомый голос. Мой.

Меч и в самом деле лежал тут — длинный тусклый палаш, уродливо-красивый, как и положено настоящему оружию. Острый, наверно. Я не стал нагибаться чтобы проверить.

«Он еще ребенок.»

«Тигра проще убить, пока он мал».

«Убивать лежащего без сознания ребенка — подлость».

«Аристократ вшивый. Фамильная гордость совсем разъела тебе мозги за эти четыре года. Подними оружие!»

Поднимать логгер я не стал. Посмотрел на него задумчиво, сдул со ствола случайную пылинку и засунул за пояс..

— Самое приятное в том, когда живешь один — можно сделать любую глупость.

Осторожно обхватив мальчишку за талию, я приподнял его. Он был тощий, но броня делала его тяжелее раза в два. Ее проще было бы снять здесь, но я чувствовал себя неуютно в капсуле. Сперва перенесу на «Мурену», а там уж сниму все.

«Очень эротично, — хохотнул прежний знакомый голос, — Что потом? Массаж? Ароматизированная ванна?.. Четыре года, старик, да?..»

Я стиснул зубы. Если бы у этого голоса было лицо, я бы вогнал ему зубы прямо в глотку. Даже если бы это было мое лицо.

Труднее всего было выбраться с телом обратно. Подняться самому с пустыми руками было бы не в пример легче, с кайхиттеном же я провозился минут пять. Кончилось тем, что я приподнял его и положил на обшивку, оставив ноги опасно свешиваться к воде, потом выбрался сам. Один толчок — скажем, если бы «Мурену» волной отнесло на капсулу — один самый незначительный толчок и парнишка загремел бы вниз, в мрачные владения здешнего Нептуна. На нем килограмм двадцать железа, а вода сейчас ледяная и глубина здесь приличная. Если он упадет — я его не вытащу. Мысль эта была короткой, но неприятной, я поспешно вылез на обшивку сам. Кайхиттен лежал, запрокинув голову и приоткрыв рот. За пухлыми алыми губами виднелись очень правильные ровные жумчужинки зубов. Странно — подумалось мне тогда — никогда не замечал, как у них с зубами. Все думалось, гнилье одно — варвары как никак, никакой личной гигиены.

— Ванну ты уже заработал, приятель, — строго сказал я, обращаясь к неподвижному телу, — Черт, вы что, так и не научились использовать закрытый цикл воды на своих кораблях?

Он действительно был грязен необычайно. Даже если на борту кайхиттенского фрегат и была ванна, этот юный варвар ей явно пренебрегал. Можно понять — когда впервые в жизни отправляешь в боевой поход, тут уж не до комфорта и личной гигиены. Небось все время как на иголках сидел. Викинг чертов.

Вскоре он оказался уже на палубе «Мурены». Я не стал относить его в каюту, оставил в рубке. Вдруг придет в себя… Хотя, подумало мне отчего-то, чем позже это произойдет, тем лучше.

Я не представлял, что увижу в этих больших глазах, когда они откроются. «Привет, я скай-капитан Линус, граф ван-Ворт. Так вышло, что я уничтожил твой корабль и убил твоих спутников, это ничего? Мы ведь станем друзьями?..»

«Знаешь, все ты знаешь, — едко заметил голос, далекий и глухой, как в идущей с помехами радиопередаче, — Ты там увидишь ненависть. И советую тебе покрепче запереть дверь своего отсека, если не хочешь проснуться от того, как тебе с неприятным треском сворачивают шею».

Я покосился на его руки. Тонкие, с длинными красивыми пальцами, они не казались особенно сильными, но я не первый день жил на свете и успел повидать кайхиттенов. Это были образцовые хищники. Даже их десятилетний ребенок — не более чем агрегат для убийства, снабженный автономным компьютером для поиска цели и примитивным блоком опознавания «свой-чужой». Кайхиттены считались бы лучшими воинами в Галактике, если бы в ней не существовало небольшой планеты под названием Герхан.

А пальцы и в самом деле красивые. Под ногтями грязь, сами ногти неровные — наверняка обгрызал чтоб не возиться с ножницами.

А я чуть не выжег ему мозги — этому щенку с неровными ногтями…

Меч его я тоже прихватил, хотя для этого пришлось сделать еще одну ходку. Он оказался тяжел, парню и ходить-то с ним, небось, было непросто. Может, принадлежал еще отцу или деду, кайхиттены часто передавали свое оружие потомкам — считалось, что это приносит удачу.

Я опять не смог сдержать усмешку. Мой собственный фамильный меч лежал достаточно далеко и в достаточно пыльном месте чтобы у нас с кайхиттеном появилась возможность устроить дуэль по всем правилам.

К бокам капсулы я прилепил две коричневые брикетины аммонсипала, мощной и надежной взрывчатки, воткнул по радиодетонатору. Гладкие и небольшие куски коричневого мыла с торчащими иголками. Взрывчатку я использовал редко, чаще для бытовых целей — делал проходы в рифах, иногда глушил особенно больших тритонов, когда они подбирались к маяку. Пускать на дно капсулы мне еще не доводилось.

Автопилот «Мурены» принял на себя управление. Иногда он начинал сбоить, как основательно употребивший алкоголя старик, но обычно вел себя смирно. Он покорно повел судно к маяку.

Когда мы отошли метров на триста, я взорвал заряды на броне капсулы. Взрыв был не сильный, в ночи глухо бабахнуло — б-ж-ж-жж-бамм! — как будто кто-то приложился молотком по толстому листу металла. Пламени не было видно, только осветил на мгновенье море оранжево-коричневый слабый сполох. Я не мог разглядеть, что осталось от капсулы, но не сомневался, что ее как минимум разорвало напополам — аммонсипал суровая штука.

Потом принялся за мальчишку.

Уложив его на своем диване — в рубке стоял небольшой, на котором я дремал, если приходилось делать долгий переход на «Мурене» — я стал снимать с него железную чешую.

Ее оказалось чертовски много и я почти сразу порезал палец о какой-то шип. На удерживающих всю эту сбрую кожаных ремнях были фиксаторы, но непривычного образца, я повозился с ними несколько минут, однако так и не сообразил, как их активировать. Снимать доспехи не расстегнув ремней было невозможно — они были хорошо пригнаны, сидели как влитые.

— И какой сволочи в голову могло придти одевать на мальчишку всю эту гадость, — бормотал я, пытаясь разобраться в системе переплетающихся ремней, — Ублюдки. Это же ребенок!.. Два пуда стали и лезвий, чтоб вам все это кто-нибудь засунул в глотку!

Убедившись, что фиксаторы мне не открыть, я плюнул и достал резак. Короткое лезвие завибрировало и вгрызлось в ремни. Оно рассекало их легко, тихо ворча и оставляя аккуратные чистые разрезы. Когда оно натыкалось на металл, доспехи неприятно звенели. За три минуты я срезал их все. Металлическая скорлупа стала ссыпаться с кайхитенна кусками и раскатываться по всей рубке, обнажая бледное тощее тело с просвечивающими ребрами и талией толщиной с талию десятилетнего ребенка. Ругаясь сквозь зубы, я стал собирать доспехи и швырять их в шкаф. Плевать, даже если это фамильный хлам, который передают по наследству. Не дело ребенку разгуливать в броне, которую делали с одной только целью — прикрывать убийцу. Детей не впутывайте, гады! Нельзя им такое…

«А что тебя смутило, друг Линус? Вспомни, сколько самому было, когда впервые на палубу ступил!»

«В нашем роду все рано брали в руки оружие. Это необходимость, а не прихоть».

«Он тоже не похож на человека, который вышел в космос с оружием в руках из прихоти, верно?»

«Он кайхиттен».

«А ты герханец. Что с того?»

«Замолчи».

Мальчишка был хорошо сложен. Худощав, конечно, но среди кайхиттенов не так-то просто отрастить живот. Стройные ноги, крепкий плоский пресс, хорошая гладкая кожа. Я вдруг поймал себя на мысли, что хочу провести по ней рукой. Просто чтобы понять, какая она на ощупь.

— Старый развратник.

«Четыре года…»

«Замолчи».

«Почему? Ты боишься этого разговора?»

«Недостаточно свихнулся чтобы спорить с самим собой».

«Посмотри правде в глаза, друг Линус. Ты чертовски долго отмораживаешь свой зад на этой планете. А парень действительно красив. Ты видишь это? Признай. У тебя всегда был хороший вкус, просто посмотри на него.»

«Он красив в каком-то смысле. Что мне с того?»

«Ничего, друг Линус, совсем ничего. Просто, сам посуди… Четыре года… Тоскливо на маяке одному, верно? Ты еще не стар…»

«Еще одно слово — и я возьму логгер. Наверно, тебе тоже будет несладко, если я вскипячу себе мозги?»

Голос заткнулся. Не исчез, просто отделился тонкой стеночкой тишины. Я чувствовал, что он просто ждет своего часа.

Ладони на штурвале заныли, я посмотрел на них и обнаружил, что успел пробить ногтями кожу. На каждой осталось по четыре глубоких царапины, похожие на крошечные кровавые месяцы. Проклятый псих. Ты таки свихнешься здесь, если еще не успел этого сделать. Я вытер пот со лба, пальцы противно дрожали.

— Нет, — сказал я сам не знаю кому, — Никогда. Этого я не допущу.

Поднявшаяся было внутри муть осела, я снова мог вздохнуть полной грудью. Мальчишка кайхиттен лежал на моем диване, беспомощно разметав руки. Щека его лежала на подушке и из-за приоткрытых губ показался кончик розового языка. Из одежды на моем госте было только нижнее белье, от долгого использования потерявшее цвет и готовое порваться при малейшем движении. Я смотрел на него долго, несколько минут. Он лежал неподвижно, едва слышно дыша. Дыхание было слабым, но ровным. Странно, что я не услышал его там, в капсуле.

«Он будет в безопасности. Мне плевать, кайхиттен он или герханец, это ребенок, который уже отвоевал свое. Я позабочусь о нем и пусть меня разорвет на куски сам Космос, если я буду относится к нему как-то иначе, чем может относится взрослый мужчина к только становящемуся юношей парню.»

Мысли укладывались ровными правильными рядами, как гранитные буквы на влажной земле могильного холма. Я очень хорошо помнил, как выглядит могильный холм. И когда-то сам укладывал буквы.

Чтобы не отравлять его чистые легкие своим табаком, я прикрывал рот ладонью и выпускал дым наружу. Он повисал над самой водой подобно зыбкому утреннему туману, но почти тут же рассеивался. Где-то вдали, прямо по курсу, над водой зажглась крошечная желтая звезда. Я шел полным ходом к маяку.