Инкуб

– Прямо каменный гость, – не удержался от ехидной реплики Страхов.

Верещагина подобное сравнение позабавило, но он все-таки приложил палец к губам, призывая следователя к осторожности. Версии по поводу назначения Кобякова можно было строить разные, вплоть до самых фантастических. Но Анатолий Викторович остановился на самой выгодной для себя – кто-то явно копает против Мокшина, а потому и продвигает по карьерной лестнице его зятя, замешанного в неблаговидных делах. Падение Кобякова неизбежно ударит по авторитету Петра Петровича, не только пригревшего уголовного преступника, возможно опасного маньяка, но и вознесшего его на вершину власти.

Мокшин, покидавший кабинет разъяренным вепрем, вернулся к своим гостям смирным кабанчиком, из чего Верещагин заключил, что разговор с губернатором по поводу нового назначения зятя получился для него непростым. Петр Петрович потерпел одно из самых сокрушительных поражений в своей жизни и теперь мучительно пытался вновь обрести себя в предложенных жизнью и хитроумными врагами обстоятельствах. Верещагин воспользовался случаем и поспешил представить свое видение ситуации, сложившейся вокруг видного губернского деятеля.

– Я этого Эдика в порошок сотру, – зловеще прошипел Петр Петрович.

– У Кобякова появились очень влиятельные покровители, – продолжал спокойно Верещагин. – К сожалению, нам не удалось установить их имена. Речь, скорее всего, идет о религиозной секте, решившей обосноваться в наших местах. Эти люди устранили Брагинского, дабы через его наследника получить приличную долю в ЗАО «Осирис».

– Какого еще наследника? – рыкнул раненным зверем Мокшин.

– Кирилла Валентиновича Мартынова, – пояснил Верещагин. – Его матерью была известная в нашем городе целительница, некая Маргарита. Женщина с темным прошлым, убитая в поселке Дубосеково при весьма загадочных обстоятельствах. Ее могила стала местом паломничества многих людей, что, конечно, не может не вызывать разного рода слухов сомнительного свойства.

– А какое мне дело до какой-то Маргариты? – возмутился Мокшин.

– Ты извини, Петр Петрович, что я вмешиваюсь в твои семейные дела, но дело слишком серьезное, а его последствия могут быть губительными и для нас, и для тебя. Речь идет о могущественной организации, обладающей обширными связями, как в столице, так и в нашем городе. Эти негодяи не брезгуют ничем. Убийства, подделка документов, соблазнение чужих жен – вот чем они занимаются сейчас. А во что это выльется в конечном итоге, не знает никто. По городу ползут слухи, что Кирилл Мартынов не совсем человек. Начало слухам положил сам Брагинский, переживавший, видимо, перед смертью душевный кризис.

– Он что, чокнулся?

– Можно сказать и так, – поморщился Верещагин. – Валентин Васильевич утверждал в предсмертном послании, что его жена зачала своего сына то ли от демона, то ли даже от самого Люцифера.

– Издеваешься, Анатолий? – ласково улыбнулся гостю хозяин.

– Увы, Петр Петрович, все это слишком серьезно. Я тоже не верю в инкуба, но в данном случае куда важнее мнение на его счет твоей дочери Светланы и ее мужа Эдуарда. Эти двое уже угодили в сети сектантов, а следовательно, у последних появилась возможность шантажировать тебя.

– Меня?!

– Они вполне способны впутать Светлану в уголовно-наказуемые деяния, что уже случилось с твоим зятем и тем самым заставить тебя плясать под свою дудку.

– Это невозможно, – прохрипел Мокшин.

– Я знаю твою твердость, Петр Петрович, но ведь губернатор Ильин тоже не размазня. Тем не менее, он вопреки твоему мнению назначает Кобякова начальником управления. А ведь Эдуарду, между нами говоря, до этой должности еще расти и расти. Кто посоветовал губернатору возвысить человека, замешанного в уголовном преступлении? И главное, какие цели преследуют советчики? Не собираются ли они шантажировать не только тебя, но и оплошавшего губернатора?

– Что ты мне предлагаешь, Анатолий? – нахмурился Анатолий.

– Разобраться в этой мутной истории, Петр Петрович. Ты человек авторитетный в области и твоего слова будет вполне достаточно, чтобы приструнить расшалившихся сектантов и выдворить их области, пока они не натворили бед. А мы тебе поможем. В конце концов, это в наших общих интересах.

– Я подумаю, – подвел итог разговору хозяин.

Петр Петрович Мокшин считал себя человеком умным и проницательным. Опять же огромный опыт, приобретенный в коридорах власти за тридцать лет служения Отечеству, тоже так просто не спишешь со счетов. И вдруг такой обидный афронт. Мокшина обошли в деле, которое он уже считал решенным. А самое обидное, он даже не знал, с кого спрашивать за едва ли не самое глупое в жизни поражение. Верещагин намекал на нечистую силу, якобы появившуюся в городе, что Мокшин принял за насмешку. Анатолий Викторович бесспорно человек способный, но тем, что называется, и опасен. Таскать для муниципала каштаны из огня Петр Петрович не собирался. Сектанты, понимаешь! Скорее всего, солидным людям жаль делится капиталами с наследником Брагинского, каким-то мальчишкой, не достигшим еще восемнадцати лет. Вот они и наводят тень на плетень, пытаясь ввести в смущение влиятельного чиновника. Где они видели сектантов, способных бросить вызов государственной власти? Это же совсем без головы надо быть. Видите ли, Кирилл Мартынов соблазняет чужих жен. А Петр Мокшин не соблазняет? И что же он после этого инкуб? Бред собачий. Последние слова вице-губернатор произнес вслух, сильно озадачив шофера. Семен, ражий детина лет тридцати, выполнял при хозяине еще и роль охранника. Мокшин до того привык к нему, что порой не замечал его присутствия. Вот и сейчас он махнул в сторону водителя рукой и процедил сквозь зубы:

– К Ирине.

Ирина была женой помощника вице-губернатора, старательного и уже не молодого человека, не обделенного способностями, но лишенного едва ли не самого главного ресурса для карьерного роста – покровительства сильных мира сего. Зато Николай Васильевич Дятлов имел пробивную жену, хорошо понимавшую, чем именно можно заслужить расположение непосредственного начальника. Мокшин старания красивой молодой женщины оценил и снизошел для интрижки с нею. К сожалению, Петр Петрович увлекся, интрижка превратилась в роман, грозивший уважаемому человеку осложнениями. Любовь в пятидесяти пятилетнем возрасте, увы, не делает мужчину сильнее, зато очень быстро высасывает из него все соки. Одним словом, Петр Петрович испугался своего слишком глубокого чувства к женщине, а потому решил порвать с ней отношения. Должность начальника управления для Николая Дятлова должна была стать последним подарком честолюбивой красавице, слишком рьяно вцепившейся не только в сердце вице-губернатора, но и в его кошелек. Квартиру, предназначенную для интимных встреч, купил, конечно, Мокшин, но записана она была на имя его любовницы. К сожалению, Ирина не оценила щедрости партнера по развлечениям и завела речь о загородном особняке. Петр Петрович решил, что это уже слишком. Таких подарков он не делал не только случайным подругам, но и родной дочери, в которой, к слову, души не чаял.

Ирина уже знала о несчастливом для мужа повороте судьбы, а потому встретила любовника с большой прохладцей, равнодушно скользнув губами по его морщинистой щеке. Мокшин, ждавший громкого скандала по поводу брошенных на ветер слов, почувствовал облегчение и даже благодарность к женщине, не ставшей его строго судить за допущенный промах.

– Старому коню трудно соперничать с молодым жеребцом, – спокойно произнесла Ирина, присаживаясь в кресло напротив Петра Петровича.

Удар пришелся, что называется, под ложечку. Мокшин побагровел от обиды и нарастающего гнева. Ссоры между любовниками случались и прежде, но умненькая Ирина обычно не выходила за рамки дозволенного. Сегодня она почему-то решила, что может не церемонится с уважаемым человеком.

– Это, между прочим, не я сказала, а твоя дочь, в присутствии многих наших общих знакомых. Сказала мне прямо в глаза, а ее кобели стояли рядом и ухмылялись.

– Какие еще кобели? – нахмурился Мокшин.

– Я тебя умоляю, Петр! – взвизгнула Ирина. – Неужели ты не знаешь, что твоя дочь живет открыто с двумя мужчинами как последняя стерва.

– Ты тоже живешь с двумя мужчинами, но я же тебя не оскорбляю, – запыхтел от возмущения Мокшин.

– Но ты ведь не инкуб, надеюсь, ты не таскаешь своих потаскух на шабаш, и не танцуешь вместе с ними голым при луне на Лысой горе!

– Какая Лысая гора? – ошалело уставился на расходившуюся любовницу Петр Петрович.

Ирина была натуральной блондинкой с тонкими чертами лица и безупречной фигурой, лишь слегка раздавшейся к двадцати семи годами. Артистическое образование, полученное в юные годы, позволяло ей с достоинством вести себя в любой ситуации, даже самой драматической. Она с блеском могла сыграть кого угодно – оскорбленную похотливым сатиром девственность, гордую неприступность богини Дианы, благородную женщину, уступающую домогательствам самца, но Мокшин впервые сегодня увидел ее в роли фурии. И нашел, что в этой своей ипостаси она наиболее органична.

– Поразительная у нас власть, – всплеснула руками Ирина. – Весь город буквально гудит от слухов, полных жутких предчувствий. Люди млеют от ужаса, увидев черную собаку. А вице-губернатор, оказывается, не в курсе. Говорят, что Он то ли уже восстал из гроба, то ли вот-вот восстанет. Сотни людей дежурят на ее могиле. Ибо только Она, его избранница, способна пробудить в нем жизнь и мужскую силу.

– Кто такие он и она? – спросил потрясенный Мокшин.

– Откуда мне знать, – тряхнула густой гривой Ирина. – Спроси у своей дочери, это ведь Светка спит с инкубом, а не я.

– С каким еще инкубом?

– С Кириллом Мартыновым, писанным красавцем восемнадцати лет, на котором помещались все наши сановные бабы. Ты бы видел, что он вытворял с Ленкой Завадской, говорят, что ее муж Аркадий поседел после просмотра.

– Да какое мне дело до этого юного развратника и его потаскух, – взревел Мокшин.

– Удивил, Петр, – усмехнулась Ирина, не убоявшаяся царского гнева. – Так ведь это Кирилл сделал Кобякова начальником управления.

– То есть, как это сделал? Уговорил губернатора?

– Просто приказал, – пожала плечами Ирина. – Он сын непознаваемого Бога, а твой Ильин, если мне память не изменяет, пролетарского происхождения.

– Ты что, выпила сегодня? – мягко спросил зарапортовавшуюся подругу Петр Петрович. – Думай, о чем говоришь.

– Мне твоя Светка уши прожужжала об этом Кирилле, – обиделась Ирина. – Даже сатанинскую печать показывала на заднице. Якобы у Кобякова такая же. Соблазняла меня, переспать с нею.

– Ты в своем уме, Ирина?! – возопил потрясенный Мокшин. – Это же черт знает что.

– Так ведь она ведьма, Петр, что с нее теперь взять. А я, честно говоря, боюсь. Хотя и соблазн велик…

У Мокшина просто не достало сил для продолжения дурацкого разговора. Он покинул квартиру любовницы в полном смятении, чтобы не сказать больше. У Петра Петровича была почти полная уверенность, что Ирина либо сошла с ума, либо обкурилась. Садясь в машину, он спросил у Семена:

– Ты ничего странного за Ириной не примечал?

– Вроде нет, – пожал плечами водитель. – Попивает она, правда. Артистка, чего ж вы хотите, Петр Петрович.

– А наркотики?

– Разве что марихуану. Почудился мне как-то запашок в квартире.

– А со Светланой у нее какие отношения?

– Кто этих баб поймет, – вздохнул Семен. – То они воркуют меж собой как голубицы, а то друг другу в волосы готовы вцепиться. Не мое это дело, Петр Петрович, но я бы на вашем месте поговорил с дочерью. Болтают о ней всякое. Завела любовника, так молчи. А она его в семейную постель притащила.

– То есть, в каком смысле притащила?

– В прямом, – вздохнул Семен. – Живут они втроем, Петр Петрович. Конечно, нравы теперь свободные, и будь Эдуард Константинович видным шоуменом, так и черт с ними. А ведь он начальник управления. Власть! А власть просто обязана если не быть, то хотя бы казаться приличной.

Петра Петровича после слов Семена бросила в пот. Прав оказался Верещагин, будь он неладен, – копают. Против Мокшина копают! Против столпа, на котором держится государственная власть в области. Но какой, однако, размах интриги. Целую секту создали. Втянули в нее родных и близких вице-губернатору людей, изваляли их в грязи и явили миру. По поводу умственных способностей дочери Петр Петрович иллюзий не строил. Дура первостатейная. Но Эдуарда он всегда считал разумным и очень расчетливым человеком. Куда интересно его понесло? Неужели до такой степени обиделся на тестя, что решил отомстить ему самым гнусным образом? Но ведь это глупо! Через два-три года он получил бы управление, не это, так другое. Ведь вся жизнь у него впереди. А что теперь? Долго он просидит в своем кресле с подмоченной репутацией? Выкинут в два счета. И не, потому что в губернской администрации сплошные моралисты, а просто надо меру знать. Прав Семен – власть обязана казаться приличной. Странно, что простой водитель это понимает, а вот начальник управления – нет. Может, их просто поменять местами, для пользы дела. Собственная шутка показалась Петру Петровичу остроумной и на какое-то время вернула ему хорошее настроение.

– Домой? – спросил, не оборачиваясь, Семен.

– К дочери, – неожиданно даже для себя распорядился Мокшин.

Впрочем, очень скоро Петр Петрович сообразил, что принял единственно правильное в сложившихся обстоятельствах решение. Светке следовало вправить мозги, а Эдуарду указать его место. В конце концов, Мокшин не для того взял в свою семью нищего студента, чтобы тот строил против него козни. Интриган паршивый. Сегодня ты начальник управления, а завтра тебя в порошок сотрут, без помощи нечистой силы. Система, она, брат, пострашнее черта будет. И никакой инкуб ей не указ.

– Слышишь, Семен, ты ведь книжки читаешь. Кто такой инкуб?

– Демон в мужском обличье, вводящий людей в соблазн, – охотно откликнулся водитель. – А бывают еще демоны в женском обличье, их суккубами зовут. Сучками, по-нашему.

– Придумают же такое! – коротко хохотнул Мокшин.

Водитель вызвался было проводить хозяина до квартиры, но Петр Петрович только рукой в его сторону махнул – сам справлюсь. Семен, конечно, человек верный и не болтливый, но лишние уши при сугубо семейных разборках тоже ни к чему. Лифт легко вознес тяжеловесного вице-губернатора на шестой этаж элитного дома, построенного к слову не без помощи Мокшина, выбившего земельный участок у прижимистого мэра. Так что квартира для дочери обошлась Петру Петровичу куда дешевле, чем он ожидал. Но, разумеется, это еще не повод для Светланы отвечать черной неблагодарностью на весомый подарок отца. Развела тут, понимаешь, бордель на дому!

К немалому удивлению Мокшина, дверь в квартиру оказалась открытой. Петр Петрович на секунду задержался у порога, решая звонить или не звонить, но потом решительно шагнул вперед. Раз люди не боятся внезапных вторжений, значит, по идее, должны вести праведную жизнь. И хотя в праведности собственной дочери Мокшин сильно сомневался, он посчитал унизительным для своего достоинства, скрестись в дверь, распахнутую настежь для других.

В гостиной никого не было, хотя телевизор работал. Спальня тоже была пуста. Здесь тоже работал телевизор, с меньшим экраном, но столь же дурацким изображением. Зачем Светлане понадобилось включать сразу оба телевизора, Петр Петрович так и не понял. Мокшин проследовал на кухню, но и там никого не обнаружил. Скорее всего, Светлана отлучилась к соседке, забыв по своей всегдашней безалаберности закрыть входную дверь. Петр Петрович налил в стакан минеральной воды из стоящей на столе бутылки и в задумчивости присел на стул. Шум в коридоре заставил его насторожиться. Кто-то шлепал босыми ногами по полу. Мокшин почувствовал нечто очень похожее на страх. Впрочем, его растерянность продолжалась недолго, он, наконец, сообразил, что хозяйка, скорее всего, принимала душ и теперь вернулась к включенному телевизору. Петр Петрович допил минеральную воду и направился в спальню, тяжело передвигая ноги. Мокшин нисколько не сомневался, что Светлана слышит его шаги, но на всякий случай громко откашлялся, дабы не оказаться в неловком положении. Женщина, стоявшая у трюмо, действительно переодевалась, с этим Мокшин угадал. Но если судить по росту и фигуре, она не могла быть Светланой. Что, однако, не помешало незнакомке нацепить на себя чужие золотые украшения. И тут Петра Петровича осенило – воровка! Зашла в чужую квартиру, зная, что хозяев нет дома, приняла душ, а теперь спокойно выгребает все ценное из чужих закромов. А ведь у Светки одних только золотых украшений на полмиллиона зеленых, не говоря уже о рублях, хранимых в шкатулке на столике.

– Вам помочь? – спросил насмешливо Мокшин у расторопной воровки.

– Спасибо, я сама, – ответила та, увлеченно разглядывая золотой браслет с изумрудами, прежде чем надеть его на запястье.

Петр Петрович в молодости увлекался вольной борьбой. Даже занимал призовые места в соревнованиях для юношей. Былую сноровку он, конечно, потерял, но силы ему на медведя хватило бы, не говоря уже о вороватой бабе. Звать кого-то на помощь Мокшин посчитал для себя унизительным, а сложившаяся ситуация казалась ему почти забавной. Воровка хоть и была уже немолода годами, за тридцать ей, во всяком случае, перевалило, но сохранила вполне пристойную фигуру, которой вице-губернатор невольно залюбовался. Лицо женщины он видел в зеркале. Оно показалось ему неестественно бледным, а в остальном любительница чужого добра держалась с вызывающим спокойствием.

– Вам придется снять с себя все чужое, – спокойно произнес Мокшин, присаживаясь на стул, стоящий у входа. – В этом случае у нас будет шанс договориться.

– С кем имею честь? – холодно спросила женщина.

– Зовите меня Петром Петровичем. Я отец хозяйки квартиры. Вам крупно не повезло сегодня, моя дорогая.

– Наверное, – согласилась женщина. – Вы действительно хотите, чтобы я разделась?

– Я хочу, чтобы вы вернули вещи, принадлежащие моей дочери, – рассердился на чужую наглость Мокшин. – А потом я отвезу вас в милицию, где вы подробно расскажете, как проникли в эту квартиру.

– Вы полагаете, что им будет интересно?

Процесс избавления от чужих вещей затянулся. Воровка так медленно снимала с себя чужие драгоценности, что у Петра Петровича стало лопаться терпение. Зато от платья она избавилась в мгновение ока. Мокшин даже крякнул от удивления, увидев прямо перед собой обнаженное тело.

– Так мы не договоримся? – спокойно спросила незнакомка.

Вице-губернатор воровато оглянулся на входную дверь, мучительно припоминая, запер он ее за собой или нет. Предложение ему высказали двусмысленное, ситуация выглядела рискованной, но не даром же говорится – седина в бороду, а бес в ребро. Мокшин почувствовал, как кровь закипает в жилах и весь напрягся в предвкушении мимолетной интрижки. В конце концов, не отпускать же пойманную добычу просто так, а с этой стервы не убудет.

– Ты не девочка, – произнес он хрипло. – Сама должна сообразить, чем расположить к себе мужчину.

Женщина, наконец, оторвалась от зеркала и повернулась лицом к Мокшину. Большие тугие груди заколыхались у самых его глаз. У вице-губернатора перехватило дыхание. А голос воровки донесся до его ушей словно бы из другого мира.

– Подумай, Петр, у тебя есть шанс уйти отсюда, не коснувшись того, что уже истлело.

– Ты что, угрожаешь мне?! – рассвирепел Мокшин, поднимаясь со стула.

– Предостерегаю, – успела ответить женщина, прежде чем он опрокинул ее на чужую кровать. – И даже, как видишь, сопротивляюсь. Опасно добиваться любви силой, особенно у той, которую зовут Маргарита.

Прежде Мокшину не доводилось насиловать женщин, но в этот раз он даже не пытался совладать с собой. Вот только ощущения его подвели. На миг ему показалось, что он окунулся в ледяную прорубь. А потом его так обдало жаром, что он закричал от неожиданности и ужаса. Петр Петрович вдруг совершенно отчетливо осознал, что летит с ледяной горы в пропасть, прямо в русло огненной реки, готовой облизать его грешное тело. Мокшина встречали. Кто-то страшный уже открыл для него свои объятия, но как раз в этот момент он услышал знакомый голос водителя Семена, потянувшего хозяина наверх из страшного омута:

– Петр Петрович, проснитесь.

Вид у Семена был настолько испуганный, что Мокшину пришлось ткнуть его кулаком в бок, чтобы привести в чувство.

– А я уж думал, что вы того, Петр Петрович… Преставились.

– Думай, что говоришь, – цыкнул на водителя вице-губернатор. – Задремал, что-то.

– Вот я и говорю, – сочувственно вздохнул Семен, отводя глаза в сторону. – Еле-еле вас добудился. Спали как убитый.

Мокшин бросил взгляд на свои спущенные штаны и ужаснулся – черт знает что такое. Немудрено, что простоватый Семен пришел в смущение, застав начальника, лежащего на кровати в совершенно непотребном виде.

– А женщина? – вдруг спохватился Мокшин.

– Не было здесь никого, кроме вас, – покачал головой водитель.

Петр Петрович метнулся к трюмо и вздохнул с облегчением – золото и деньги были на месте. Зато на полу валялись платье и женское белье. Мокшина бросило в пот, и он в изнеможении присел на стул.

– Минералки принеси, – попросил он шофера.

Ничего кроме кофе и воды вице-губернатор сегодня не пил, это он помнил точно. Неужели Ирка подсыпала ему в отместку какой-то гадости. С нее, пожалуй, станется. Не исключено, правда, что она готовила пойло для себя, а Петр Петрович его по неосторожности выпил. Вот ведь повезло Мокшину – связался с наркоманкой! Дятлова следует уволить завтра же, а эту дуру, напичканную дьявольским зельем, послать куда подальше.

– Квартиру запирать будем? – спросил Семен у оклемавшегося хозяина.

– А ключ есть?

– На гвоздике висит.

– Запри, – приказал мстительный Мокшин. – Пусть побегают. В следующий раз будут знать, как оставлять квартиру без присмотра.

Уже перед самым домом Петр Петрович набрал номер телефона Верещагина. Муниципал откликнулся почти сразу, видимо еще не ложился спать.

– Хотел тебя спросить, Анатолий Викторович, как звали мать Кирилла Мартынова?

– Маргарита. А что случилось, Петр Петрович.

– Ничего, – отозвался почти равнодушно Мокшин. – С утра я разберусь, кто разрешил похоронить ее в неположенном месте. А в полдень, если не возражаешь, мы с тобой съездим в Дубосеково.

– Хорошо, Петр Петрович. Как скажешь…

В Дубосеково выехали после полудня, на двух машинах, в сопровождении следователя Страхова и пятерых дюжих молодцов. «Тойота» с охранниками пылила позади, а бронированный «Мерседес» вице-губернатора стремительно катил по загородной трассе, не считаясь с правилами дорожного движения. Мокшин пригласил Верещагина и следователя к себе в машину, но начинать разговор не торопился, обдумывая, видимо, сложившуюся ситуацию.

– Черт знает что такое, – наконец произнес он, прерывая неловкое молчание. – Есть бумага, есть подписи, а концов нет.

– Ты это о чем, Петр Петрович? – удивился Верещагин.

– О разрешении, Анатолий Викторович. Чиновник, который его подписал, уже уволился. По словам главы администрации, у них не было другого выхода. Жители райцентра во главе с батюшкой дружно воспротивились захоронению ведьмы на местном кладбище. А Осипенко, видите ли, не рискнул пойти против народа в столь сомнительном деле. Демократия, понимаешь. Похоронить человека толком не могут.

– И что ты решил, Петр Петрович? – спросил Верещагин.

– Могилу с холма надо убрать, но сделать это следует деликатно, не затронув чувств родственников.

– Инкуб точно будет против, – покачал головой Анатолий Викторович.

– Да что вы все с ума посходили, что ли?! – вскипел Мокшин. – Какие могут быть демоны в наше время!

– Извини, Петр Петрович, к слову пришлось.

– А потом удивляемся, откуда у нас сектанты берутся. Осторожнее надо быть в определениях. Ты мне лучше скажи, Валерий Игоревич, – ваше ведомство может поспособствовать в предотвращении конфликта?

– Разрешение на эксгумацию тела может дать районный прокурор, – с готовностью отозвался Страхов.

– Вот, – поднял палец к потолку салона вице-губернатор. – У следствия возникли сомнения по поводу покойной. Обычное дело, насколько я понимаю?

– Такое случается, – подтвердил Страхов. – Эксперты подтвердят, что женщина, похороненная на Плешивой горке, действительно Маргарита Мартынова, после чего ее останки можно будет упокоить на городском кладбище.

– А я что говорю, – усмехнулся Мокшин. – Создали проблему на пустом месте. Взбудоражили людей. Ох уж эти районные начальники, шагу не могут сделать без нашей помощи.

Высокое начальство в Дубосеково ждали. На въезде в поселок стыли в парадном ряду руководители поселка и районные начальники, а за их спинами глухо роптал народ, взбудораженный грядущими событиями. Мокшин при виде такого скопления людей даже зубами скрипнул:

– Ты посмотри, Анатолий, на этих деревенских олухов! Ведь сказал же им русским языком – без торжественных встреч и народных собраний. Так они нагнали столько милиции, словно в Дубосеково грядет социальная революция. Валерий Игоревич, я тебя прошу, помоги местным ребятам грамотно составить бумаги. А то родственники Мартыновой нас по судам затаскают.

– Сделаю, Петр Петрович, не волнуйтесь. А людям нужно сказать, что мы по поводу леспромхоза приехали.

– Осипенко! – рявкнул Мокшин, не выходя из машины.

Из толпы встречающих мгновенно, словно черт из табакерки, выскочил немолодой человек среднего роста и рысцой потрусил к «Мерседесу». Судя по всему, это и был глава районной администрации, столь не к месту подставивший под бурю народного гнева видного областного руководителя. На курносом лице белобрысого чиновника тревога была написана столь яркими красками, что вице-губернатор даже сплюнул от огорчения.

– Ты зачем митинг собрал, Иван Антонович? – вкрадчивым шепотом спросил у оплошавшего районного главы Мокшин.

– Так ведь, Петр Петрович, мы же копачей искали, – зачастил Осипенко. – Могилу-то вскрывать надо. А эти как с ума посходили. Да тут городских больше, чем деревенских. Сектанты, что с них взять. Они эту ведьму почитают. Я даже батюшку пригласил, чтобы он объяснил им, что к чему.

– А крестный ход ты здесь организовать не пробовал?

– Виноват, Петр Петрович, не догадались, – всплеснул руками Осипенко. – Но мы сейчас все поправим.

– Стоять! – взревел Мокшин. – Это я буду поправлять, а ты будешь слушать и головой кивать. Понял, Осипенко?

– Так точно, понял.

Вице-губернатор неспеша вылез из машины и чинно направился к толпе. Охрана из пяти молодцов окружила Мокшина полукольцом. Верещагин занял место по правую руку от областного чиновника, Осипенко – по левую. Толпа, насчитывающая никак не менее двухсот человек, замерла в напряжении, готовая в любую секунду взорваться громкими криками.

– Ничего вам обещать не могу, дорогие граждане и гражданки, – начал без предисловий Петр Петрович. – Решать в любом случае будут экономисты. Скажут, что разрабатывать выгодно, значит будем разрабатывать. А на нет и суда нет. Вы и сами знаете, что леспромхоз ваш дышит на ладан…

– Так загнулся он уже давно, – поправили вице-губернатора из толпы.

– Вот я и говорю, пусть высокая комиссия сделает окончательные выводы, а уж тогда мы с вами будем думать, что делать дальше. Либо вообще ликвидировать поселок, либо открыть здесь какое-то предприятие. Но в любом случае область вас не бросит.

– А если поселок ликвидируют, то нас куда? – спросил худой длинный мужик из первого ряда. – На кладбище?

– Далось вам это кладбище! – всплеснул руками Мокшин. – Кого-то в районный центр переселим, кого-то – в город. Но всем без исключения будут предоставлены жилье и работа. Однако повторюсь, вопрос этот будет решаться с вашим участием, и только вы сами вправе определить, где вам жить и чем заниматься. А пока призываю вас к терпению, комиссия вынесет вердикт через месяц, вот тогда мы с вами и поговорим. Вопросы будут?

– А как же могила?

– Вы прямо, гражданин, некромант какой-то, – пошутил Петр Петрович. – Рано вам умирать, голубчик, живите сто лет.

В толпе послышался было смех, но тут же оборвался. Похоже, не только дубосековцы, но и городские поклонники убитой целительницы пришли в смятение от пылкой речи областного начальника. От него ждали чего угодно, но только не разговоров о всеми уже забытом леспромхозе. Мокшин еще немного постоял, выражая всем своим видом готовность к диалогу, но вопросов больше не последовало, и разочарованная приезжими начальниками толпа стала потихоньку рассасываться.

– Скажи своим милиционерам, чтобы оцепили курган, но фуражками не светили, – приказал вице-губернатор главе районной администрации.

– Так ведь копачей нет, – почти простонал Осипенко. – Шутка сказать, два трупа на этой могиле. Люди даже днем боятся к ней приближаться.

– Сам будешь копать, – холодно бросил Мокшин. – Развел тут, понимаешь, сатанизм.

– Не доглядели! – почти всхлипнул Осипенко. – Я уже говорю, батюшке…

– Иди, копай, – прорычал на него Мокшин. – Через час все должно быть кончено. И без всяких эксцессов. В первую голову с тебя спрошу, Иван Антонович.

К кургану подъезжали окольной дорогой. Глава поселковой администрации, хитренький неказистый мужичок показывал матерящемуся Семену узкую тропинку, все время норовящую ускользнуть в густые кусты из-под колес грузного «Мерседеса».

– Рессоры поломаем! – стонал Семен. – Это же не танк и не вездеход.

– Может, пройдемся, – предложил вице-губернатору Верещагин. – Отсюда до Плешивой горки рукой подать.

– А ты разве был там? – удивился Мокшин.

– Довелось, – вздохнул Анатолий. – Я даже Маргариту видел, правда, уже мертвой. Мы услышали выстрелы, взбежали на холм, а она там лежит обнаженная и улыбается.

– Улыбается? – почти с ужасом переспросил Мокшин.

– Сектанты обряд какой-то совершали, но у них что-то не сложилось. В общем – доигрались.

– Красивая?

– Так ведь темно было, Петр Петрович, – удивился Верещагин чужой настойчивости. – Да и неловко как-то рассматривать мертвое тело.

– Это правда, – произнес Мокшин потухшим голосом. – Неловко.

– У Страхова в деле есть ее фотография, – вспомнил Анатолий Викторович. – Надо будет спросить.

На вершине кургана копошился народ, точнее районные начальники, мобилизованные Осипенко для нужного дела. Увы, к раскопке могилы они еще не приступили, несмотря на грозные окрики Ивана Антоновича. Подобное промедление могло дорого обойтись незадачливым гробокопателям, ибо к холму уже начали стягиваться люди.

– Это наши, – прошептал на ухо Мокшину поселковый глава. – Вмешиваться они не будут, но и помощи от них не ждите.

– В чем дело? – набросился вице-губернатор на Осипенко. – Почему до сих пор не начали копать?

– Так ведь дождь собирается, Петр Петрович. Может, переждем грозу.

Мокшин взглянул на небо и поморщился. Туча на курган надвигалась нешуточная, но и медлить было нельзя. Вскрытие могилы грозило закончиться всплеском народного гнева, а то и вовсе грандиозной дракой, где высоким начальникам вполне могли намять бока.

– Вот фотография, Петр Петрович, – подошел к вице-губернатору Верещагин.

– Кто это? – тупо уставился Мокшин в знакомое лицо.

– Маргарита Мартынова, – спокойно отозвался Анатолий Викторович. – Покойница.

Петр Петрович с минуту стоял словно парализованный, а потом вдруг ринулся вперед, вырвал из рук Осипенко лопату и закричал страшным голосом:

– Копай!

Штыковая лопата со звоном ударила в камень, лежащий на могиле. Молния ослепила всех, включая Верещагина, в ужасе отшатнувшегося назад. А когда он, наконец, пришел в себя, то увидел почерневшее, словно головешка, лицо Петра Мокшина, ничком лежащего на могиле. Рядом с поверженным телом суетился водитель Семен, повторявший в ужасе:

– Это она!

– Кто она?

Семен протянул Анатолию фотографию и произнес подрагивающими от ужаса губами:

– Новая любовница, Петра Петровича.

Верещагин, вернувшийся из Дубосеково в великом смятении, пил почти сутки напролет, пытаясь заглушить страх, железной рукой схвативший его за горло. К утру он, впрочем, оклемался настолько, что уже мог вполне связно отвечать на вопросы Завадского, пришедшего навестить прихворнувшего человека. Увы, связно, это еще не значит здраво, пояснил финансовый директор руководителю департамента. Сам Аркадий не видел в смерти вице-губернатора Мокшина ничего мистического. Переволновался человек, с кем не бывает. Завадский и сам какое-то время находился на грани сердечного приступа с летальным исходом, но сумел взять себя в руки при помощи валерьянки и прочих медицинских средств.

– А что сказали врачи? – спросил Анатолий, тупо глядя на полупустую бутылку.

– Инфаркт, – пожал плечами Завадский. – Все под Богом ходим. А у Мокшина и прежде сердце пошаливало.

– Семен меня растревожил, – признался Верещагин.

– Испугался человек, – пожал плечами Аркадий. – Вот и понес чушь.

– Но ведь он видел женщину в квартире Кобяковых. По его словам, она буквально растаяла в воздухе.

– Я не исключаю, Анатолий, что Мокшин застал у дочери воровку, а та плеснула в лицо сначала ему, а потом Семену какой-то гадости. Страхов считает, что это вполне возможный вариант развития событий. А все остальное лишь результат умственного перевозбуждения, вызванного стрессовой ситуацией. Жаль, что дело завершить так и не удалось, а к могиле теперь не подступишься.

Хоронили Мокшина с большой помпой. Губернатор Ильин лично возглавил скорбную процессию, состоящую из первых лиц области и представителей федерального центра. Все-таки Петр Петрович Мокшин был слишком крупной фигурой, чтобы его смерть не вызвала общественный резонанс. К сожалению, прошелестевшая по городу волна слухов и домыслов бросила густую тень не только на прошлое покойного, но и затронула здравствующего губернатора. Ильину вменяли в вину связи с подозрительными типами и невразумительную кадровую политику. Именно на похоронах Мокшина Верещагин впервые услышал из чьих-то не слишком влиятельных уст, что почившего Петра Петровича на его многотрудном посту сменит Эдуард Кобяков. Слух показался Анатолию настолько нелепым, что он даже не стал его всерьез обсуждать и, как вскоре выяснилось, зря. Ровно через неделю расторопный Эдуард Константинович занял кабинет умершего тестя. Весть эту Анатолию сообщила оскорбленная в лучших чувствах любовница покойного Ирина Дятлова. Белокурую красавицу прямо-таки трясло от возмущения, и Верещагину пришлось отпаивать ее чаем. Вообще-то Анатолий знал Ирину шапочно, видел несколько раз на сцене местного театра да на официальных приемах. Он никак не мог взять в толк, почему именно к нему элегантная женщина пришла делиться своими проблемами, да ладно бы в служебный кабинет, а то ведь в загородный особняк, где Верещагин обычно прятался от мирских забот. Хорошо еще жены дома не было, иначе странный визит вполне мог бы завершиться семейным скандалом. Ирина Сергеевна траур по любовнику, разумеется, не носила, тем не менее, оделась она с подобающей скорбящей женщине скромностью. Верещагин, отнюдь не чуравшийся особ противоположного пола, оценил не только наряд гостьи, но и ее во многих отношениях примечательную фигуру.

– Мы имеем дело с заговором, Анатолий Викторович, неужели вы этого не понимаете? – с большим напором произнесла Ирина и бросила на хозяина умоляющий взгляд.

Верещагин почувствовал себя витязем, которому в самое ближайшее время предстояло убить дракона. Копье прекрасная дама ему уже вручила, теперь ей следовало указать цель, достойную героя.

– Речь идет о Кирилле Мартынове, – понизила голос почти до шепота Дятлова. – Они соблазнили моего мужа. Николай человек честолюбивый, но слабовольный, когда он узнал о новом назначении Кобякова, то не смог устоять. Они заманили его в свой сатанинский хоровод и надругались над его душой и телом.

– Кто они? – тупо переспросил Верещагин.

– Инкуб и его ведьмы, – охотно прояснила ситуацию Ирина. – Но самое страшное, Анатолий Викторович, что Дятлов после шабаша действительно получил должность, которой так долго добивался. Ильин уже подписал приказ о его назначении.

– А что тут такого странного, – развел руками Верещагин. – Николай Васильевич, насколько я знаю, человек умный, опытный. Его на это место прочили еще до Кобякова.

– Вот именно прочили, – в раздражении вскликнула Дятлова. – Но все время обходили. А ведь Николаю уже почти сорок лет. И вдруг, когда он практически потерял надежду, все свершилось, словно по мановению волшебной палочки. А виной всему эта стерва Светка, она давно вокруг него хвостом крутила, без всякого успеха, кстати говоря. Мне она как-то сказала: я заставлю твоего мужа вымаливать прощение, он еще будет ползать передо мной на коленях. И ведь заставила! Продала душу дьяволу и увела у меня мужа.

– А от меня вы чего хотите, Ирина Сергеевна? – растерянно спросил Верещагин.

– Остановите их, Анатолий Викторович! – патетически воскликнула актриса. – Вы же влиятельный человек, вас давно прочат на место Ильина. На кого же мне еще надеяться, как не на вас? Чтобы отомстить этой наглой стерве, я готова на все. Понимаете, Анатолий, на все.

Верещагин, разумеется, понял, на что готова Ирина Сергеевна, пришедшая к нему вечером за помощью в борьбе с нечистой силой, завладевшей душой ее супруга. Понять Дятлову можно, она потеряла в лице Мокшина высокого покровителя, а тут еще и муж, получивший новую должность, задурил. Перед Ириной замаячил шанс, превратится из светской львицы, перед которой трепетали властные дяди, в заурядную артистку с более чем скромной зарплатой и совершенно ничтожным статусом в губернском обществе. Непонятно только, почему она решила, что именно Верещагин окажется тем простаком, который возьмет одинокую женщину на довольствие и обеспечит ей привычный комфорт.

– Ваш муж подал на развод? – прямо спросил Анатолий.

– Пока нет, – печально вздохнула Дятлова, – но он мне намекнул, что сделает это, если я буду вмешиваться в его дела.

Верещагину почему-то не хотелось затевать интрижку с Ириной Сергеевной. Как-то неловко было обнимать любовницу недавно умершего человека. Возможно, на Анатолия подействовал рассказ водителя Семена о роковой ошибке Петра Петровича. Завадскому легко говорить о воровке, якобы обманувшей с помощью зелья вице-губернатора, но Верещагин никак не мог забыть лицо Мокшина, когда тот увидел женщину на фотографии. Он, безусловно, ее узнал и практически обезумел. А ведь до этого рассуждал вполне здраво. Неужели в квартире Кобяковых действительно нечисто, и Мокшин стал жертвой потусторонних сил? Но это же бред, абсурд. Такого просто не может быть.

– Ваш муж рассказывал, что собой представляет этот, как вы говорите, шабаш?

– Разумеется, нет. Они ведь дают обет молчания. Но картина, в общем-то, ясная. Неофита сначала растлевают телесно, а потом заставляют подписать договор с дьяволом. Кстати, Светлана говорит, что инкуб неравнодушен к вашей жене. Якобы Зоя пока еще держится, но участь ее уже решена.

– В каком смысле решена?

– Кирилл Мартынов с ней переспит, после чего она станет ведьмой, послушной его воле.

– Вы в своем уме, Ирина Сергеевна?

– В своем, Анатолий Викторович, – обиженно отозвалась актриса. – Вы просто боитесь признавать очевидное. Завадский благодаря своей жене уже потерял большую часть имущества, а вы потеряете все. Ждать осталось несколько месяцев. Как только Кириллу Мартынову исполнится восемнадцать лет, вас выставят на улицу без гроша в кармане. Я ведь знаю, о чем вы подумали, Верещагин. Брошенная женщина пришла искать покровительства богатого мужчины. Но ведь вы нищий, Анатолий Викторович, все ваши акции, квартира и даже этот дом записаны на жену. А вашей зарплаты чиновника не хватит даже на то, чтобы накормить меня ужином в ресторане.

– Вы забываетесь, сударыня!

– Это вы впали в спячку, господин Верещагин, – холодно произнесла Дятлова, поднимаясь со стула. – Позвоните мне, когда очнетесь. И помните, покинутая женщина способна на многое, если не на все.

Завадский почти равнодушно взглянул на подсевшего к нему в машину Верещагина, словно не ждал от него ничего существенного. А ведь решалась судьба дела, которому они оба посвятили пятнадцать лет жизни. Неужели Аркадий сдался, пошел на поводу у простаков, верящих в идиотские слухи, распускаемые по городу? Или измена жены так его подкосила, что он признал поражение раньше, чем его положили на лопатки?

– Это ты у нас спортсмен, Анатолий, – усмехнулся финансовый директор. – А я прожженный интриган, которого на бредовую байку не купишь. Чудес вокруг нас много, дорогой друг, но это чудеса в решете. Страхов нашел человека, через которого Мартынов дал взятку Ильину.

– Взятку?

– А что ты удивляешься, Верещагин. Вопрос с Ильиным уже решен, через год он уходит. А человеку надо как-то жить. Говорят так же, что Вячеслав Данилович был неравнодушен к Ирке Дятловой. А эта дура вместо того, чтобы лечь под губернатора, замутила романчик с его замом. Можешь себе представить всю степень разочарования самолюбивого человека. Вот тебе первое чудо, Анатолий Викторович. Второе, по сведениям все того же Валерия Игоревича, обошлось Кириллу Мартынову почти в миллион долларов. Коррупция – это страшное зло, Анатолий, но нечистой силой здесь и не пахнет.

– Откуда у мальчишки столько денег?

– Его мать, Маргарита Мартынова, слыла далеко не бедной женщиной. Но не в ней, конечно, дело. Я тебе не раз уже говорил, что за наследником стоят серьезные люди. Судя по всему, одним нашим «Осирисом» они не ограничатся. Иначе, зачем им расставлять на высокие посты своих людей. Страхов говорит, что и в Следственном комитете, и в самой прокуратуре весьма обеспокоены деятельностью сектантов, но пока не решаются на открытые действия, опасаясь скандала. Что они, собственно, могут предъявить юнцу? Совращение уважаемых матрон и солидных областных чиновников? Но, во-первых, это не запрещено законом, а во-вторых, в это никто не поверит. Как не поверят и во взятку, которую милый мальчик невесть, зачем дал губернатору.

– Так может, он ее и не давал?

– Дал, – твердо заявил Завадский. – Через Семейкина Филиппа Степановича. Ты этого жука знаешь, Анатолий. А познакомил с ним нашего инкуба никто иной, как Томилин, тот самый студент, который якобы по случайности застрелил Маргариту.

– Но это же мелкие сошки? – расстроился Верещагин. – Зачем губернатору с ними связываться?

– Мелкие сошки с миллионом долларов? – усмехнулся Завадский. – Очнись, Анатолий. Сдается мне, что Кирилл просто троянский конь, который нужен только для того, чтобы прикрывать собой расчетливых и умных людей. Кстати, Страхов придерживается того же мнения. Но для того, чтобы увидеть лица наших истинных врагов, мы должны убрать этого патентованного жеребца.

– То есть, как убрать? – насторожился Верещагин.

– Пулей, – спокойно отозвался Завадский. – Можно серебряной, как его матушку. Но, думаю, сойдет и простая. Не велика птица.

До сих пор Анатолию Викторовичу убивать людей не приходилось. Конкуренты у него, конечно, были, врагов тоже хватало, но споры разрешались без крови, благодаря уму и изворотливости Верещагина. Знай Анатолий людей, которые противостоят ему в странной шахматной партии, затеянной невесть кем и непонятно с какими целями, он, конечно, попробовал бы с ним договориться. Но весь ужас как раз в том и состоял, что вести переговоры оказалось не с кем. Все попытки, предпринимаемые как Завадским, так и самим Анатолием Викторовичем, обнаружить кукловодов за спиной смазливой марионетки, заканчивались ничем. Инкуб был на виду, проявляя завидную сексуальную, а теперь уже и политико-экономическую активность, а вот о том, что творилось за его спиной, можно было только гадать.

– А родственники у Кирилла есть? – просил Верещагин.

– Нет, – твердо заявил Завадский. – У Брагинского не было ни братьев, ни сестер, ни родных, ни двоюродных. У Маргариты Мартыновой тоже. Следовательно, инкуб один как перст. Не исключено, конечно, что объявятся очень дальние родственники, но им еще придется доказывать степень своего родства с Валентином Васильевичем. Сроки уже на исходе. Доля Брагинского отойдет государству. А с чиновниками всегда можно договориться.

– Ну что ж, если другого выхода нет, – задумчиво произнес Верещагин, – то нам остается найти исполнителя.

– Исполнитель у меня есть, – спокойно отозвался Завадский. – Этот будет молчать при любом обороте дела.

– Почему?

– Речь идет об охраннике Брагинского, Николае Козинцеве, он работал в нашей фирме, но недавно я его уволил.

– Зачем?

– На всякий случай, – усмехнулся Завадский. – Ему придется заплатить, но особенно тратиться мы на него не будем. У этого парня рыльце в пушку, как ты знаешь. Он активно сотрудничал с инквизиторами, а теперь поработает на нас.

– Ты сам с ним договаривался?

– Нет, поручил это дело Смагину. Боря, конечно, сволочь первостатейная, но тем, как говорится, и ценен.

– А он тебя не продаст?

– Может и продал бы, но некому, – хмыкнул Завадский. – Страхов мне уже намекнул, что правоохранители усердствовать не будут. Этот распутный инкуб изрядно всем надоел. Он полез туда, где чужим делать нечего. Еще не хватало, чтобы какой-то сопляк занимался в области кадровой политикой. Это же святая святых местной элиты. О нем забудут через два дня, можешь мне поверить, Анатолий. Юнец без роду, без племени – кому он нужен?

– А его кукловоды?

– Этим придется либо проявить себя, либо раствориться в воздухе, подобно облачку при порыве ветра.

– Грозы, значит, не будет?

– Нет, Верещагин. Можешь спать спокойно. Ни грома, ни молнии. Я все продумал. На днях мы устроим корпоративный вечер, куда пригласим Кирилла Мартынова. Надо же акционерам и руководителям «Осириса» познакомиться с сыном незабвенного Валентина Брагинского. Я пришлю приглашение Зое, как акционеру, а тебе как гостю. Будет лучше, Анатолий, если мы оба окажемся в этот вечер на людях. Во избежание разного рода слухов.

– А где будет проходить мероприятие?

– В «Парадизе». Ресторан расположен рядом с нашим офисом.

– Я знаю, – усмехнулся Верещагин. – И уж конечно буду. Как гость.

– Почетный гость, – подчеркнул Завадский. – Думаю, в этот вечер все решится. Пожелаем друг другу удачи, Анатолий Викторович.

Смагин почти не волновался за исход дела, порученного ему щедрым заказчиком. Свою часть работы он уже проделал с блеском – доставил орудие производства в нужное место. Теперь черед был за исполнителем, которому надлежало подняться на крышу пятиэтажного дома и занять исходную позицию как раз напротив подъезда, в котором проживал Кирилл Мартынов. До ресторана «Парадиз» от элитного дома было не более двадцати минут езды, однако клиенту следовало взять в расчет вечерние пробки на дорогах. Впрочем, наследник Брагинского мог и опоздать на корпоративную вечеринку, ему это, в сущности, ничем не грозило. Тем не менее, Смагин лично проследил, чтобы исполнитель появился на крыше в нужное время. К счастью, Николай Козинцев оказался на редкость пунктуальным человеком. А в его умении обращаться со снайперской винтовкой Смагин не сомневался. Моральные проблемы Колю тоже не должны были волновать, ибо бывший охранник вполне искренне считал, что его хозяина убил сынок-оборотень. Причем убил подло, из-за угла. Смагин не собирался бороться с чужими суевериями по поводу нечистой силы и охотно согласился заменить в винтовке простые пули на серебряные. Удобную позицию для стрелка Борис выбрал сам. С такого расстояния не промахнулся бы даже начинающий стрелок, а у Козинцева имелся опыт войны в горах, где он не раз смотрел в лицо смерти. Возможно, полученная в ходе боевых действий контузия сказалась, в конце концов, на умственных способностях и психическом здоровье бывшего сержанта. Иначе чем еще объяснить, что он добровольно ввязался в совершенно идиотскую затею доморощенных инквизиторов. По словам того же Козинцева, они убили или изуродовали чуть ли не десяток несчастных наркоманов, которых Маргарита Мартынова вытащила с того света. Тронутый умом Коля считал рабов деловой женщины исчадьями ада, а потому не слишком скорбел по поводу их преждевременной смерти. Смагину ничего другого не оставалось, как только мысленно развести руками и с прискорбием признать, что в головах наших современников вместо мозгов каша, изготовленная по средневековым рецептам создателями голливудских блокбастеров. Немудрено, что их почитатели так и не смогли отличить божий дар от яичницы.

Смагин боялся прозевать вишневую «Хонду», но Кобяковы подъехали к дому своего друга на роскошном «Лексусе», стоившим, надо полагать, немалых денег. Впрочем, статус вице-губернатора обязывал Эдуарда Константиновича держать планку. Он и сам был одет с иголочки, в черный смокинг и ослепительно белую рубашку. Элегантная бабочка довершала наряд преуспевающего человека. Рядом с блистательным мужем Светлана, облаченная в поношенные джинсы и желтую майку, выглядела простой уличной чувырлой, подобранной на улице для сексуальных утех. Судя по всему, дочь покойного Мокшина собиралась переодеться прямо перед выходом к народу, ибо трудно было поверить, что Кобяков позволит своей жене появиться на званом ужине в столь затрапезном наряде. Теперь Борису, расположившемуся на проезжей части, оставалось только дождаться выстрела, дабы доложить своим заказчикам о блестяще завершенной миссии. Отход стрелку должен был обеспечить еще один пособник инквизиторов, Степан Кольцов, болтавшийся где-то в соседнем дворе. По прикидкам Смагина, если бывшие охранники не наломают дров по собственной глупости, то уже через день-два они могут спокойно проматывать полученные денежки в парижских кабаках. Заграничные паспорта имелись у обоих, получены они были еще при Брагинском, так что особых хлопот с отправкой исполнителей у Бориса не будет.

Первым из подъезда вышла Светлана, которую джентльмены вежливо пропустили вперед. Как и предполагал детектив, Кобякова сменила затрапезные джинсы на роскошное вечернее платье. Вот только обута она была не в туфли на шпильках, а в самые обычные кроссовки, что придавало ей откровенно комичный вид. Коротконогая Светлана вынуждена была поддернуть подол великосветского наряда, чтобы не запачкать его о дорожную пыль. Следом за супругой явил себя миру новоиспеченный вице-губернатор Эдуард Кобяков. Он был выше Светланы на полголовы, но значительно уступал в росте черноволосому красавцу, ступившего, наконец, за порог дома. Кирилл отстал от четы Кобяковых, которые как раз в это время усаживались в машину. Момент для выстрела показался Смагину идеальным, он даже чуть пригнулся, ожидая хлопка, но, увы, ничего существенного не произошло. Эдуард и Светлана уже устроились на заднем сидении «Лексуса», Мартынов усаживался на место рядом с шофером, оглядываясь при этом по сторонам. Смагину даже показалось, что инкуб заметил его машину, стоящую на обочине, но ничем не выдал своей тревоги. Настроение у Кирилла, судя по всему, было отличное, он что-то сказал, то ли водителю, то ли своим друзьям, и равнодушно махнул рукой. «Лексус», повинуясь его жесту, почти мгновенно набрал скорость и скрылся с глаз потрясенного детектива. Какое-то время Смагин тупо сидел в своей видавшей виды «Тойоте», вцепившись в руль вспотевшими руками. Неудача оглушила Бориса до такой степени, что на некоторое время он словно бы выпал из реальности и потерял счет времени. Опомнился он в тот миг, когда какой-то ротозей, парковавший свой «Форд» у обочины, едва не въехал в бампер его автомобиля. В любом другом случае, Смагин непременно выскочил бы наружу и обрушил на «чайника» всю силу праведного гнева, благо словарный запас, накопленный за полную превратностей жизнь, позволял ему сделать это с блеском, но сегодня он молча проглотил обиду. Детектив дождался, пока олух царя небесного покинет салон своей машины, и лишь затем выбрался наружу. Борис никак не мог взять в толк, почему сорвалась столь тщательно продуманная операция. Если Козинцева прихватили на крыше, то наверняка поднялся бы шум. Детектив минут пять покрутился по двору, присматриваясь к окружающим, но ничего подозрительного не заметил. Две старушки сидели на лавочке у подъезда и о чем-то мило беседовали. Суровый дядька отчитывал парнишку лет двенадцати, влезшего по глупости в песочницу, предназначенную для малышей. Какой-то мужик средних лет поливал из шланга старенькую «Ладу», которая явно не заслуживала подобной нежной заботы. Словом, мирная, почти идиллическая картина, в которую никак не вписывался Николай Козинцев, который давно уже должен был спуститься с крыши, после постигшей его неудачи. Борис решил рискнуть, благо обстановка к этому располагала. Быстрым шагом озабоченного человека он вошел в подъезд дома и встревоженным соколом взлетел на пятый этаж. Отсюда вела лестница на чердак, а оттуда на крышу. Люк не был заперт, а потому детектив почти без колебаний поднялся наверх. Козинцева он обнаружил на том самом месте, где ему и надлежало быть. Киллер лежал, привалившись плечом к вентиляционной решетке, крепко сжимая в руках снайперскую винтовку. Смерть поразила его столь внезапно, что он даже не успел снять палец со спускового крючка. Смагин обшарил холодеющее тело, но не обнаружил на нем никаких признаков насилия. Ни ударов тяжелым предметом по черепу, ни отверстий от пуль. Козинцев, похоже, просто умер, без всякого вмешательства людей, заинтересованных в таком исходе дела. О потустороннем вмешательстве Борису в эту минуту думать не хотелось. Он вырвал из цепких пальцев бывшего охранника винтовку, быстро разобрал ее привычными к подобной работе руками и аккуратно уложил в футляр для виолончели, лежавший поодаль. Волнение Смагин, естественно испытывал, спускаясь с крыши в подъезд, но куда большим оказалось его недоумение по поводу чужой внезапной смерти, спутавшей все карты расчетливым людям.

Аркадий Завадский лучше своих гостей знал, что нынешней корпоративной вечеринке не дано будет развернуться в светский загул и что финал у нее будет преждевременным и печальным. Что, однако, не помешало ему раскритиковать персонал за медлительность, а поваров за недостаток усердия и профессионализма. Словом, финансовый директор старался вести себя так же, как и всегда, дабы не вызвать даже малейших подозрений у окружающих. В просторный зал он спустился, когда там уже собралось изрядное количество гостей, одетых приличествующим торжественному случаю образом. И надо же было такому случиться, что почти одновременно с Завадским в зале появилась его супруга, облаченная в элегантное зеленое платье. Гости отреагировали на супругов сдержанным гулом, перерастающим в тревожный шепоток по мере того как Елена Семеновна продвигалась навстречу мужу. Аркадий Савельевич приветствовал жену самой обворожительной из своих улыбок, давая понять тем самым всем заинтересованным лицам, что скандала, которого они так ждут, не будет. Супруги встретились на средине зала, отметив столь знаменательное событие обменом любезностями. Губы Елены Семеновны скользнули по гладко выбритой щеке Аркадия Савельевича, а тот в свою очередь вежливо склонился над ее рукой. Эта сцена, по расчетам Завадского, должна была успокоить сплетников и придать началу мероприятия торжественный вид. Шепоток, однако, становился все громче, а кое-где по углам слышались даже удивленные возгласы и смешки. Аркадий Савельевич хоть и не сразу, но сообразил, что внимание присутствующих сосредоточенно на платье его супруги, глухом спереди, но зато сильно декольтированном сзади. Завадский оценил наряд Елены Семеновны только тогда, когда, вежливо пропустил ее вперед на одно из самых почетных мест в зале. Конечно, обнаженная спина и разрез сбоку до самого бедра не могли бы ввести в смущение никого из присутствующий, но, к сожалению, портной зрелой красавицы слишком увлекся ее бесспорно выдающимися формами и завершил декольте гораздо ниже, чем ему надлежало быть, оставив попку Елены Семеновны открытой едва ли не на половину. Во всяком случае, черный паучок, о котором в последнее время столько говорили, не пожелал прятаться под дорогим щелком и предпочел явить себя заинтересованным зрителям во всем блеске. Завадский с огромным трудом сдержал ругательство, рвущееся из самого нутра, и доиграл до конца взятую на себя роль любезного кавалера. К сожалению, Елена Семеновна не пожелала присесть за столик, а стала прохаживаться среди гостей с бокалом в руке, демонстрируя всем желающим достоинства своей фигуры. Публика отнеслась к столь откровенному дефиле настороженно. Большинство гостей посчитало наряд Завадской откровенно неприличным и даже вызывающим.

– Это же надо до такого додуматься, – шепнула Верещагину Ирина Дятлова. – Явится на светский раут с голым задом, словно макака из зоопарка.

К слову сказать, наряд самой Ирины, тоже не отличался скромностью, и стоящий с ней рядом Анатолий Викторович все время опасался, что легкий щелк не удержит вздымающиеся в волнении груди его соседки, и они вывалятся из глубокого выреза на потеху всем окружающим. Справедливости ради следует заметить, что тыл Дятловой был прикрыт наглухо не только мужем, но и материей. Новый начальник управления, несмотря на дурные слухи, распространявшиеся о нем по городу, держался на удивление скромно, ничем не выдавая своей возможной причастности к скандальному культу. Правда, Николай Васильевич приложился к ручке Елены Семеновны, едва ли не единственный из всех присутствующих мужчин, но Верещагин, в отличие от Ирины, посчитал это всего лишь данью вежливости.

– Одного не могу понять, зачем им понадобился мой давно уже ощипанный индюк, если и способный на подвиги, то отнюдь не сексуальные, – продолжала злобствовать Ирина. – Кофе, что ли, некому в постель подать? Лакей из Николая действительно получился бы отменный.

Верещагин нервничал. Он ждал, быть может, самого важного в своей жизни известия, но детектив Смагин почему-то не спешил порадовать своих нанимателей. Гости практически уже собрались, но к столам пока не спешили, ожидая знака от финансового директора фирмы. Все-таки подавляюще большинство присутствующих составляли сотрудники «Осириса», очень хорошо знавшие свое место во властной иерархии. Одно дело выказать презрение оплошавшей Елене Семеновне, почти уже бывшей супруге Завадского, и совсем другое рассердить самого Аркадия Савельевича, слывшего хотя и справедливым, но очень строгим руководителем. Появление Эдуарда Кобякова разрядило обстановку. Вице-губернатор прежде всего приложился к ручке Елены Семеновны, похоже, высокого чиновника не смутил ни наряд Завадской, ни ее новый незавидный статус разведенки. Он так долго расточал комплименты жене, что совершенно забыл о ее муже, терпеливо ждавшем, когда, наконец, Кобяков снизойдет до хозяина бала. Поведение Эдуарда поставило в тупик, как представителей чиновного мира, так и сотрудников фирмы «Осирис», которые никак не могли взять в толк, какому столпу ныне надлежит кланяться. С какой это стати нищая Елена Семеновна совершенно затмила своего вальяжного мужа в глазах далеко не последних в области людей.

– Вы меня разочаровали, Анатолий Викторович, – прошипела раненной гадюкой Ирина. – Я полагала, что имею в вашем лице дело с мужчиной, а не с марионеткой.

– Цыплят по осени считают, – процедил сквозь зубы Верещагин и отошел к Завадскому, сиротливо стоящему на возвышении, предназначенному для особо важных гостей. На Аркадии Савельевиче лица не было, похоже он старался и никак не мог переварить очевидный успех жены.

– Супруга опять тебя обошла, Аркадий, – бросил компаньону Верещагин.

– Не в Елене дело, – поморщился Завадский. – Мне только что звонил Смагин и сказал, что дело сорвалось.

– То есть, как сорвалось?! – вскипел Верещагин.

– Откуда мне знать, – огрызнулся Завадский. – Разговор был телефонным, большего Борис просто не рискнул поведать. Обещал объяснить все позже.

– А кому нужны его объяснения, – скрипнул зубами Анатолий. – Я хочу знать, где инкуб.

– В дверях, – печально вздохнул Завадский. – Вместе с твоей женой.

Зоя не собиралась на вечеринку, но в последний момент, видимо, передумала. Верещагин, безусловно, готов был ей простить свойственное всем женщинам непостоянство, но только в том случае, если бы она выбрала для поездки в «Парадиз» другого кавалера. Инкуб казался воистину неотразимым в своем черном смокинге. Он улыбался всем дамам сразу и каждой по отдельности. При виде его ликующего лица Анатолия Викторовича передернуло от отвращения, и он не сразу обратил внимание, что кроме Зои инкуба сопровождает еще Светлана. Причем обе дамы облачены в абсолютно одинаковые зеленые платья, очень похожие на наряд Елены Семеновны, столь шокировавший почтенную публику.

– Хотела бы я взглянуть на их задницы, – громко произнесла Ирина Дятлова, вновь оказавшаяся в шаге от Верещагина.

– Зачем? – тупо удивился Анатолий Викторович.

– А ты не догадываешься, милый, – засмеялась Ирина. – Странно. А ведь тебе очень идут рога.

Поскольку Завадский медлил со знаками внимания высокопоставленным гостям, его место распорядителя занял Кобяков. Именно Эдуард проводил инкуба и его дам на возвышение. Причем их проход по залу поверг в изумление не только гостей, но и обслуживающий персонал. Когда одна дама приходит на светский раут в экстравагантном наряде, это еще можно списать на дурной вкус, но когда таких дам оказывается целых три, то это уже вызов общественному мнению. Верещагин тупо рассматривал черного паучка на левой ягодице своей жены и никак не мог взять толк, как эта скромница, краснеющая даже в семейной постели при слишком резком движении мужа, решилась явиться в неподобающем виде на всеобщее позорище. Занятый своими мыслями Анатолий, прозевал момент, когда расторопный Кобяков начал представлять сотрудников фирмы будущему главному акционеру. Толпа, собравшаяся вокруг подиума, была настолько плотной, что Верещагин не сумел разглядеть, что же там происходит вокруг инкуба и преданных ему ведьм.

– Целование рук, – подсказала ему Ирина Сергеевна, успевшая выскользнуть из толпы. – Хорошо хоть не задниц. Первым как всегда был мой Дятлов, а потом и другие последовали его примеру.

– Я полагал, что руки принято целовать только женщинам, – холодно бросил Верещагин.

– Подданные присягают на верность новому монарху, – усмехнулась Дятлова. – Это так патетично. Я едва не прослезилась. На вашем месте, я бы последовала общему порыву, дабы сохранить расположение хозяина.

– А что тебе мешает сделать это на своем? – спросил Аркадий.

– Ненависть, – спокойно отозвалась Ирина и тут же резко обернулась к мужчинам: – Почему вы до сих пор не убили его?

– Странный вопрос, сударыня, – мягко улыбнулся Завадский. – Я бы даже сказал провокационный.

– Не доверяешь? – вспыхнула актриса. – Ну, тогда смотри, ничтожество.

Ирина неожиданно вздернула подол вечернего платья и явила растерявшимся компаньонам девственно чистые ягодицы. От столь неожиданного демарша Аркадий Савельевич даже икнул, а Анатолий Викторович смущенно отвернулся.

– Хорошо, – сказал опомнившийся Завадский. – Мы верим тебе, Ирина. Но ты должна нас понять…

– Я вас пойму, Аркадий, и даже встану в ваши ряды, если вы столь же откровенно явите мне собственную непорочность.

– Непорочность, это сильно сказано, моя дорогая, – засмеялся Завадский. – Но что-то явить действительно придется.

Борис Смагин был до крайности удивлен, застав своих нанимателей в обществе на редкость красивой женщины. Сама по себе ситуация не выглядела бы скандальной, если бы не спущенные штаны Завадского и расстегнутая ширинка Верещагина. Детектив так долго приходил в себя после срамного зрелища, что Завадский вынужден был его успокоить:

– С тебя, Боря, мы тоже снимем штаны, но немного погодя.

– Зачем? – растерялся детектив.

– А как еще мы узнаем, что ты не служишь инкубу.

– Я ценю ваш юмор, Аркадий Савельевич, но сегодня мне совсем не смешно.

– Можешь говорить при даме, она в курсе наших дел.

– Козинцев умер, – произнес раздельно Смагин. – Понимаете? Умер, держа палец на спусковом крючке. Из чего я делаю вывод, что он уже видел цель. Винтовку я успел забрать, так что подозрений против нас никаких.

– Козинцева убили? – спросила Ирина.

– Он умер от внезапной остановки сердца – это пока официальный диагноз, о котором я узнал у Страхова. Уголовное дело возбуждать не будут. Подле умершего нашли бинокль. Правоохранители решили, что имеют дело с любителем клубнички, взобравшемся на крышу, дабы полюбоваться на девочек в окнах женского общежития, расположенного неподалеку. Разумеется, я не стал их опровергать.

– Какая нелепость, – покачал головой Завадский.

– А если это закономерность, – спросил Верещагин. – Сначала умирает Мокшин, потом Козинцев.

– Ну и что между двумя этими смертями общего, Анатолий? – развел руками Завадский.

– Общее – инкуб, – отрезал Верещагин. – А его возможностей мы с тобой не знаем.

– Воля ваша, Аркадий Савельевич, но я тоже не верю, что крепкий здоровый мужик, прошедший огонь и воду, не раз смотревший в лицо смерти, вдруг взял и умер то ли от испуга, то ли от чрезмерного волнения. Когда я провожал Козинцева на крышу, он был спокоен как сфинкс. И вообще Николай не был склонен к истерикам и глубоким переживаниям.

– И что ты предлагаешь? – спросил Завадский.

– Я поручил Степану Кольцову, второму охраннику Брагинского, отыскать кухарку Марию, которая, по его словам, очень много знает. Кстати, Степан полагает, что возглавляла инквизиторов именно она, а Брагинский с Попеляевым были всего лишь ее подручными.

– Я поговорю с Марией, если вы не возражаете, – предложила Ирина. – Мне кажется, двум женщинам легче понять друг друга.

– Хорошо, – не стал спорить с артисткой Завадский. – А что делают наши гости?

– Танцуют, – процедил сквозь зубы Верещагин. – Похоже, им очень весело. Особенно моей жене.

Аркадий отодвинул портьеру и заглянул в зал. Зоя кружилась в вальсе с Кириллом Мартыновым. Это был совершенно невероятный танец, когда партнеры почти не касались ногами натертого до блеска паркета, но удивило Завадского совсем не это. Его потрясло лицо Зои, такие бывают только у женщин, обретших, наконец, свое счастье в надежных мужских руках.

Верещагин ждал от жены если не оправданий, то хотя бы объяснений, но Зоя молча сидела на заднем сидении автомобиля, не делая даже попытки заговорить. Анатолий видел лицо жены в зеркало, он смотрел на него едва ли не чаще чем на дорогу, но не сумел разглядеть даже тени смущения или раскаяния. С некоторой оторопью он осознал, что его жена не считает свою связь с инкубом, чем-то из ряда вон выходящим, а уж тем более позорным.

– Ты спала с ним? – спросил Верещагин хриплым голосом.

– Я отдалась ему два дня назад и тех пор обрела, наконец, желанный покой, – с сияющей улыбкой на устах отозвалась Зоя. – Ты можешь гордиться мной, Анатолий, я стала избранницей того, о ком не смела даже мечтать.

– И много у него таких избранниц? – с ненавистью выдохнул ревнивый муж.

– Нас четверо самых близких ему людей. Завадскую и Кобякову ты знаешь. Четвертая – Екатерина Сабурова. Это она устранила с пути Хозяина его едва ли не самого главного врага.

– Брагинского, что ли? – спросил Верещагин.

– Нет, Попеляева. Ты должен был его знать, он часто приходил к Валентину Васильевичу.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – вспылил Анатолий. – Хочешь запугать?

– Я просто знаю, что ты если не сегодня, то завтра войдешь в наш круг и принесешь клятву верности Хозяину. Ты же умный человек, Анатолий, и очень скоро поймешь, в чем твоя выгода. Эдуард Кобяков слишком молод для губернатора, а тебя уважают не только в городе, но и в столице.

– Передай своему инкубу, что я никогда не буду его рабом! – злобно выдохнул Верещагин и, обернувшись к жене лицом, почти крикнул: – Сука.

– Сукой меня сделал ты, Анатолий, когда подкладывал под своих влиятельных знакомых, – невозмутимо отозвалась Зоя. – Тогда выбор делал ты, теперь его сделала я. И тебе придется с этим смириться.

Верещагин вдруг отчетливо увидел лицо своего покровителя, насилующего несчастную Зою в охотничьем домике, предназначенном для высоких гостей. Анатолий в тот момент был изрядно пьян, но сил для вмешательства у него хватило бы. Однако он предпочел притвориться спящим. От этого человека зависело его будущее. И, надо признать, Филипп Всеволодович щедро отблагодарил Верещагина за терпение и молчание. С той бурной ночи карьера Анатолия стремительно пошла вверх. А пережитое унижение Верещагин постарался забыть, и это ему почти удалось в текучке буден. Не забыла Зоя, молчавшая целых семь лет, чтобы напомнить мужу на залитой лунным светом дороге о давней обиде.

– Это ведь я одним движением бедер заработала все, чем сейчас владею, а ты был лишь моим приказчиком, Анатолий, – продолжала Зоя ровным голосом. – Я не гоню тебя из дома, мой дорогой. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не примешь окончательное решение.

– Задумала отомстить мне? – прямо спросил Верещагин, с трудом сдерживая бешенство.

– Нет, Анатолий, твой Филипп Всеволодович оказался неплохим любовником, и я еще трижды отдалась ему добровольно. Моей вины в этой истории нисколько не меньше, чем твоей. Я тоже жаждала твоего возвышения. Мне хотелось жить в роскошном загородном доме и менять наряды каждый день. Я многим кажусь застенчивой, Верещагин, но на самом деле я жадная до богатства и утех. Кирилл первый открыто сказал, что жадность, это мое достоинство, что я могу и должна желать еще большего. Притормози, Анатолий, иначе ты разнесешь ворота.

Зоя ушла в дом, а Верещагин все никак не мог загнать новенький БМВ в гараж. Мешали дрожь в руках и машина жены, стоящая явно не на месте. Зоя хоть и редко, но садилась за руль «Ауди», купленной для нее Анатолием два года назад. Тогда он полагал, что делает своей жене роскошный подарок, но его подвело самомнение, свойственное всем мужчинам. У Зои на этот счет, оказывается, имелось собственное мнение. И самое смешное, она оказалось права. И дом, и акции, и обе машины были записаны на ее имя. Правда, деньгами и акциями распоряжался Анатолий Викторович, но пополнял он при этом не свои, а ее счета. Все это время он действительно являлся всего лишь управляющим при богатой даме, а осознал свое истинное положение только сейчас.

В гостиной жены не было, зато здесь лежало ее зеленое платье, наделавшее столько шума на корпоративной вечеринке. Кстати, почему зеленое? Почему все три ведьмы пришли в ресторан «Парадиз» в одинаковых платьях? Это что – жест самоотречения? Стремление выполнить прихоть хозяина, не пожелавшего выделять ни одну из них. Правда, украшения на ведьмах были разными. Верещагин взял со стола ожерелье, усыпанное крупными изумрудами, напомнившее ему собачий ошейник. Сюда бы еще поводок прицепить, и тогда картина примет законченный вид. Инкуб на охоте. Свора злобных сучек готова вцепиться в горло любому, на кого укажет рука хозяина. Бедный Попеляев! У него хватило мужества, бросить вызов исчадью ада, но не хватило умения, выжить в этой борьбе.

Верещагин осторожно, чтобы не шуметь спустился в полуподвал. Здесь кроме сауны и душа располагались комната отдыха с бассейном, спортзал, а в самом углу – мастерская. Анатолий Викторович считал, что мужчина должен уметь многое, если не все, делать своими руками. В мастерской стояли два небольших токарных станка – один для работы по металлу, другой по дереву. Кроме того, там хранился пистолет, нигде не зарегистрированный, но с запасом, достаточным для того, чтобы отправить на тот свет несколько заблудших душ. Оружие он хранил в тайнике, недоступном для посторонних. Ему показалось, что пришла пора извлечь пистолет на свет божий.

Зоя плавала в бассейне. Верещагин присел в кресло, стоящее у стены и взял со столика журнал. Голые красавицы призывно улыбались ему с глянцевых страниц. Не исключено, что они тоже были ведьмами, вот только имени их инкуба Анатолий Викторович не знал. Ему вдруг впервые пришло в голову, что Завадский все это время лгал своему компаньону. Хитрый Аркаша не мог не понять, что столкнулись они вовсе не с хитрыми сектантами, а с существом совсем другой породы. Но, похоже, он не хотел в это верить сам и всячески препятствовал тому, чтобы в инкуба поверили другие. Кобяков тоже понял, с кем свела его судьба и с готовностью уступил силе, толкающей его наверх. И не прогадал. При таком-то покровителе! Хотелось бы Верещагину знать, чем они занимаются на этих своих шабашах.

– Хозяин избавил нас от главного порока глупых людей – стыда, – отозвалась Зоя на незаданный вопрос мужа. – Видишь, я стою сейчас перед тобой обнаженная и зову к утехам. Рано или поздно, ты откликнешься на мой зов, и для тебя откроются врата обители наслаждения, готовой принять любого. Мы никого не принуждаем, Анатолий, люди приходят к нам сами, ибо от рождения наделены Непознаваемым Богом чувствами и страстями. Иные знают о своих желаниях больше, другие меньше. Я не ведаю, чего хочешь ты, но любое твое желание будет исполнено.

– Любое? – переспросил Верещагин, нащупывая пальцем спусковой крючок. – Тогда умри, если сможешь!

Пистолет сухо щелкнул, но выстрела не последовало. Зоя продолжала, как ни в чем не бывало, балансировать на бортике бассейна. В тусклом свете лампы ее тело выглядело мертвенно бледным, словно у покойницы, из которой разом выпустили всю кровь. Верещагин воровато осмотрел пистолет и похолодел – он забыл вставить патроны. Обойма так и осталась лежать в тайнике, аккуратно завернутая в чистую тряпку. Это каким же надо быть идиотом, чтобы, готовя убийство собственной жены, не проверить пистолет перед решающим выстрелом!

Зоя долго растиралась полотенцем, дразня мужа обнаженной плотью. Но Верещагин видел только черное пятно на ее заднице, а до остальных прелестей ему не было никакого дела. В спальню за женой Анатолий не пошел и провел, быть может, самую жуткую в своей жизни ночь в гостиной. Стрелять в Зою он больше не собирался, но и жить с ней под одной крышей не хотел. Развод мог бы стать выходом из создавшейся ситуации, но только при других обстоятельствах. В данном случае он означал для Верещагина полное поражение перед лицом сил, природу которых он пока не понимал. Он даже не знал, можно ли убить Зою выстрелом из пистолета или для этого потребуются иные средства, куда более разрушительные.

– А зачем вам взрывчатка, Анатолий Викторович? – удивился Смагин, почти мгновенно откликнувшийся на зов влиятельного чиновника.

– Рыбу глушить, – спокойно ответил Верещагин. – Так можешь достать или нет?

– Разве что пару лимонок, – почесал затылок детектив. – Но это дорого.

– Я не о цене тебя спрашиваю, Борис, – нахмурился вице-мэр.

– Извините, Анатолий Викторович, но в охоте на инкуба я участвовать не буду. Мне, знаете ли, хватило впечатлений в прошлый раз.

– Ты, видимо, плохо слышишь, Борис, – покачал головой Верещагин. – Речь идет о рыбалке. А в этой забаве помощники мне не нужны.

– Сделаю, – нехотя отозвался детектив. – Готовьте деньги, Анатолий Викторович.

Смагин проявил похвальную расторопность, достойно оцененную вице-мэром. Акт купли-продажи прошел под окнами районного отделения милиции, но это обстоятельство взволновало разве что голубей, в страхе разлетевшихся в разные стороны. Детектив вручил покупателю увесистый сверток и тщательно пересчитал полученные от него деньги.

– Я вам верю, Анатолий Викторович, – вздохнул Смагин, – но продавец попался слишком нервный. Чего доброго пристрелит из-за одной недостающей бумажки.

– Спасибо за помощь, Борис, я не забуду об оказанной услуге.

Полдня Верещагин провозился в мастерской, благо выходной день давал ему такую возможность. Зою занятия мужа нисколько не волновали. Она почти все утро провела в спортзале, приводя в порядок фигуру, пострадавшую после скандальной вечеринки. Впрочем, обед она все-таки приготовить успела. Похоже, обязанности домохозяйки так глубоко вошли в ее плоть и кровь, что она, даже став ведьмой, не потеряла интерес к главной, пожалуй, обязанности жены – насыщению желудка мужа.

– У меня проблемы с тормозами, ты не мог бы посмотреть, Анатолий, – обратилась она к мужу, снимая фартук.

– В забугорную электронику лучше не соваться, – поморщился Верещагин. – Если тебе нужна машина – возьми мою. В понедельник я вызову мастера.

– Спасибо за доверие, – улыбнулась Зоя. – А если ты надумаешь куда-то ехать?

– Вызову служебную, – небрежно бросил Верещагин.

– Вот видишь, как удобно быть большим начальникам, бедные домохозяйки в таких случаях вызывают такси.

– А ведьмы обычно летают на помеле, – не сдержал злобы вице-мэр.

– Это жутко неудобно, Анатолий, – поморщилась Зоя, поправляя платье. – Натирает промежности. Пусть лучше будет БМВ.

Сначала Верещагин наблюдал за женой из окна. Зоя была опытным водителем, а потому без проблем покинула гараж, притормозив только перед воротами. Анатолий нажатием кнопки сам открыл ей дорогу в ад. БМВ навсегда покинул надежное стойло, и Верещагину ничего другого не оставалось, как печально усмехнуться ему вслед. О машине в данную минуту он сожалел куда больше, чем о жене. Теперь Анатолию оставалось только сидеть у телевизора и ждать, пока расторопные тележурналисты сообщат печальную новость о смерти первого заместителя мэра, начальника департамента строительства и архитектуры Верещагина, павшего жертвой то ли мафиозных структур, то ли террориста-одиночки. Шуму, надо полагать, будет много, а потому Анатолию Викторовичу следует вовремя оповестить мэра и прессу о том, что он еще жив, в отличие от несчастной Зои Васильевны, которая на свою беду воспользовалась машиной мужа и приняла на себя предназначенный для него удар. Верещагин артистическими способностями не обладал, а потому очень волновался, сумеет ли он изобразить убитого горем человека. Дабы не попасть впросак, он заранее побеспокоился о траурном костюме. Переодевание заняло у Анатолия Викторовича не более пятнадцати минут, и он вновь вернулся в кресло перед телевизором. До взрыва оставалось всего ничего, минуты три не больше, произойти он должен был в черте города, значит, журналистам потребуется не более получаса, чтобы добраться до места происшествия и выдать в эфир картинку с искореженным БМВ. Номер при взрыве не должен пострадать, иначе идентификация автомобиля займет слишком много времени. Что же касается останков Зои, то вряд ли праздные зеваки, да и журналисты тоже, сумеют определить по ним пол жертвы. Здесь понадобится экспертиза. Хотя большим проблем с этим, надо полагать, не будет. Единственным наследником покойной Зои Васильевны является ее муж, Анатолий Викторович, и вице-мэр сумеет отстоять свои права, если вдруг на имущество покойной жены появятся другие претенденты.

Через полчаса все местные каналы загомонили о происшествии. Еще через десять минут о взрыве на автозаправке в областном центре сообщили столичные информационные программы. До Верещагина не сразу дошло, что это несчастье имеет к нему самое непосредственное отношение. Он вдруг вспомнил, что в баке БМВ было слишком мало горючего. Видимо, Зоя это заметила и поспешила исправить оплошность мужа. А дальше сдетонировали запасы бензина, хранившиеся в резервуарах, что и привело к печальным последствиям. Жертвы были, но количество погибших людей еще предстояло определить. Верещагин тупо смотрел на экран телевизора, где бушевало море огня, и мучительно соображал, кто и каким образом сможет вычленить в этом рукотворном аду останки его жены. Аутодафе для ведьмы оказалось даже более грандиозным, чем Верещагин предполагал. Анатолий схватился за телефон, но вовремя опомнился. Погибшие при взрыве бензоколонки люди его не слишком волновали, а о Зое спрашивать было слишком рано. Он должен выждать хотя бы до вечера, а уж потом проявлять активность. Первым Верещагину позвонил Завадский. Аркадий был сильно взволнован, из чего Анатолий заключил, что у детектива Смагина язык куда длиннее, чем ему казалось поначалу.

– Если нужно, то приезжай, – буркнул Верещагин в трубку. – Водки только прихвати.

Безучастность вице-мэра к происшествию, потрясшему город, могла бы кому-то показаться подозрительной. Поэтому Анатолий Викторович позвонил в соответствующие службы и отдал несколько никому не нужных распоряжений. Люди и без его понуканий знали, что надо делать. Пожар был потушен раньше, чем у ворот верещагинского особняка возопил нетерпеливый «Бентли».

– Ты с ума сошел, Анатолий! – прохрипел Завадский, падая в кресло. – Ты что, задумал весь город взорвать?

– Водки привез? – спросил Верещагин почти спокойно.

Аркадий Савельевич молча поставил литровую бутылку на стол и вытер вспотевший лоб белоснежным платочком.

– Эта стерва не оставила мне выбора – либо шабаш, либо нищета и забвение. Все мое имущество записано на нее, ты это знаешь, Аркадий.

– Но АЗС тут причем?!

– Случайность, – буркнул Верещагин, разливая водку по фужерам. – Взорваться должен был только мой бумер.

– Какой кошмар! – всплеснул руками Завадский. – Ведь люди погибли!

– А Брагинский! А Попеляев! Они что, не люди, – взорвался Анатолий. – А этот Козинцев!

Мы ведем войну, Аркадий, можешь ты это понять. И не с сектантами, а с нечистой силой.

Ты хотел знать, кто стоит у инкуба за спиной, я тебе могу назвать его имя – Люцифер! Иди и заяви на него в милицию. Подключи прокуратуру и ее Следственный отдел. Смелее, Завадский. Тебя там примут с распростертыми объятиями и с почетом проводят в психиатрическую лечебницу.

– Но ведь это не метод!

– Почему? – удивился Верещагин. – Теперь мы знаем, что инквизиторы были правы – ведьмы горят в огне. Я ведь не садист, Аркадий, и не профессиональный убийца. Она перестала быть женщиной, она перестала быть человеком. Зоя стала ведьмой и отнюдь не в переносном смысле. Если ты в этом сомневаешься, то переспи со своей женой или хотя бы поговори с ней откровенно.

– Я боюсь, – честно признался Завадский.

– Вот я и говорю, Аркаша, – либо так, либо никак.

– И что ты теперь собираешься делать, Анатолий?

– Завтра пойду в милицию и заявлю о пропаже жены. По времени она вполне могла быть на той автозаправке. Скажу ментам, что обеспокоен. Пусть роют.

– Не боишься, что заподозрят в первую очередь тебя?

– У нее машина сломалась. Она уехала на моем бумере, а у меня, как ты знаешь, врагов в избытке. И речь уже пойдет не о несчастном случае на АЗС, а о возможном теракте. Следовательно, подключится ФСБ. Вот этим ребятам можно подбросить имя убийцы Попеляева.

– Ты что, Кобякова собираешься подставить?

– Можем и подставить, Аркадий, но можем и помочь. Зоя назвала мне имя убийцы Попеляева. Это некая Екатерина Сабурова. Тоже ведьма. Вдова того самого тракториста, который был убит на могиле Мартыновой. Что там у нас с инквизиторшой? Нашел ее охранник или нет?

– Ищет, – вздохнул Завадский. – Но в любом случае я желаю тебе удачи, Анатолий. Не исключаю, что это действительно путь.

В кабинете Страхова Верещагина поджидало разочарование. Валерий Игоревич не вел расследование по делу о взрыве на АЗС, но, разумеется, готов был помочь старому знакомому и даже выяснил кое-какие подробности.

– Мне очень жаль, Анатолий Викторович, но свидетели утверждают, что в момент взрыва заправка была пуста. Никто не видел ни БМВ, ни вашей жены поблизости от места взрыва.

– Но этого не может быть!

– К сожалению, эти показания уже зафиксированы в протоколе, и свидетели вряд ли согласятся их изменять.

– А что говорят эксперты?

– Ничего, – пожал плечами Страхов. – Взрыв был такой силы, что ни одного приличного фрагмента даже отдаленно напоминающего деталь автомобиля обнаружить не удалось. Если ваша жена действительно была там, то она просто испарилась в море огня вместе с автомобилем.

– И что же теперь? – растерянно спросил Верещагин.

– Вашу жену будут искать. Возможно, она вас просто покинула. В семейной жизни все бывает. Не исключено так же, что ее убили, закопали в лесу, а машину угнали. Подозрение могло бы пасть и на вас, но, к счастью, охранники на выезде из поселка видели и БМВ и вашу жену. Их показания полностью совпали с вашими. Если мы найдем ее тело или фрагменты, то обязательно вам сообщим, Анатолий Викторович. А пока она будет числиться пропавшей без вести. Кстати, у вас есть доверенности на управление счетами и имуществом?

– Разумеется, есть.

– Так управляйте, Анатолий Викторович. Если в течение трех лет ваша жена не даст о себе знать, то вы можете ставить вопрос о признании ее погибшей. А следовательно, и о наследстве. На вашем месте я бы проверил, не составила ли ваша супруга другого завещания и не завела ли другого доверителя, помимо вас.

– То есть как это? – не понял Верещагин.

– Владелица вправе распорядиться своим имуществом, Анатолий Викторович. Она вправе его продать, подарить, завещать кому угодно. А уж тем более передать акции в управление любой организации или даже частному лицу.

Страхов оказался прав. Доверенность, выданная Зоей Васильевной Верещагиной своему мужу на управление движимым и недвижимым имуществом, была аннулирована три дня назад. Анатолий Викторович почувствовал себя полным идиотом, о чем и сообщил Завадскому, пришедшему выразить оплошавшему человеку свое сочувствие.

– Это не мой дом, Аркадий, – нервно хихикнул Верещагин. – Даже кресло, в котором ты сидишь не мое.

– Не надо только дергаться, Анатолий, – предостерег компаньона Завадский. – Инкуб несовершеннолетний, а потому оформить документы на него Зоя не могла.

– Она годами будет числиться пропавшей без вести – ты это понимаешь Аркадий?! Годами!

– Это только в том случае, если мы не найдем ее тело и искореженный автомобиль.

– Я же тебе сказал, что Зою и бумер разнесло на атомы! Их нет. Мне что теперь спускаться в ад, в поисках жены?

– Ты не хочешь меня слышать, Анатолий, – покачал головой Завадский. – Нужна бумага, подтверждающая смерть твоей жены. А выдадут ее в обмен на обугленное тело, сгоревшее в машине. Понимаешь? Ты опознаешь тело по кольцу, по золотой брошке, и этого будет достаточно для правоохранительных органов, которые с удовольствием спишут дело Зои в архив.

– Черт, – провел Верещагин ладонью по разом взмокшему лицу. – Как же я об этом не подумал.

Все тот же Боря Смагин развил бурную деятельность и уже через четыре дня подходящий труп был обнаружен в соседнем городе. Верещагина официальной бумагой вызвали на опознание обугленного тела. По мнению судмедэкспертов, это была женщина лет тридцати, практически здоровая на момент смерти. В морге Анатолию Викторовичу показали перстень с надписью по ободку «Любимой Зое от мужа», который он опознал с первого взгляда. Накладка вышла с автомобилем. По данным ГИБДД покойная ехала в такси, когда угодила в аварию. Шофер «Волги» погиб на месте и его останки уже передали родным. Что же касается пассажирки, то она, судя по всему, была приезжей, поскольку никаких заявлений по поводу исчезновения женщины тридцатилетнего возраста в милицию в эти дни не поступало.

– В конце концов, бумер мог сломаться, его, наконец, могли угнать, вот Зоя и воспользовалась такси, – предположил Смагин.

Патологоанатому, похоже, все равно было, кому выдавать труп. Раз муж опознал, тем более при свидетелях, значит быть по сему. Он равнодушно поставил свою подпись на свидетельстве о смерти Верещагиной Зои Васильевны и махнул рукой в сторону крутившихся здесь же санитаров:

– Выносите, что ли.

Заботы о погребении покойной взял на себя Борис Смагин, он оформил все документы, оплатил землю на кладбище и заказал катафалк. Верещагину ничего другого не оставалось, как изображать вселенскую печаль и принимать соболезнования. Похороны прошли скромно, при небольшом стечении народа, как того пожелал муж покойной. На кладбище пришли только близкие друзья Анатолия Викторовича. Венок на могилу от лица фирмы «Осирис», акционером которой была Зоя Верещагина, возложил Аркадий Савельевич Завадский. Он же произнес краткую, но прочувственную речь. На этом церемония прощания была закончена, и Верещагин покинул погост в немалом душевном смятении.

– Успокойся, Анатолий, – попробовал подбодрить его Завадский. – Мы предали земле человека со всеми полагающимися почестями – какое в этом может быть кощунство? А что касается имени на надгробной плите, то в небесной канцелярии, надо полагать, разберутся. Может, мне остаться с тобой на ночь?

– Нет, спасибо, – покачал головой Верещагин. – Справлюсь сам.

– Звони, если что, – ободряюще похлопал Завадский товарища по плечу. – Явлюсь по первому зову.

Верещагин сел в кресло с твердым намерением напиться до потери сознания. Первый осушенный стакан его оглушил, но не вернул утерянного равновесия. Анатолий включил телевизор и отшатнулся. С экрана на него смотрело лицо Зои. И он далеко не сразу сообразил, что диктор зачитывает соболезнование мэра своему заму по поводу смерти его любимой супруги. К этому соболезнованию присоединялись и коллеги Верещагина по работе и просто знакомые. В себя Анатолий пришел только после второго стакана. У него возникло горячее желание запустить в телевизор недопитой бутылкой, но он сумел совладать с нервами. Тем более что фотографию Зои Верещагиной сменил сюжет о буднях строителей, возводивших жилой дом на деньги мэрии. Дом предназначался для бюджетников, на что особенно напирал толстомордый прораб, пообещавший завершить строительство в срок и с хорошим качеством. Верещагин прорабу поверил и осушил третий стакан за его здоровье. Сюжет о выставке местных модернистов потряс Анатолия своей несуразностью. Будучи человеком консервативным, он не признавал новшеств, уродующий, по его мнению, человеческую природу. К сожалению, прочувственную речь Верещагина по этому поводу никто не услышал. И, может быть, даже к лучшему, поскольку она изобиловала выражениями, не предназначенными для нежных ушей.

– А по-моему, в этом что-то есть, – услышал он за спиной женский голос. – Безобразное тоже может быть прекрасным, важно только изменить привычную точку зрения.

– Ну, ты загнула, Зоенька, – криво усмехнулся Верещагин и тут же резко подхватился с кресла, осознав, что разговаривает с покойницей.

– Ты слишком самоуверен, Анатолий, – осуждающе проворковали ему в спину. – И слишком безапелляционно судишь о том, чего не понимаешь. Искусство не бывает однозначным.

У Верещагина затряслись руки, и он едва не выронил пустой стакан. Оборачивался он медленно, пытаясь хоть как-то освоиться в совершенно новой для себя ситуации. Зоя стояла за спинкой его кресла в том самом зеленом платье, в котором она шокировала почтенную публику в ресторане «Парадиз».

– Ты вернулась? – тупо спросил Верещагин.

– Странный вопрос, Анатолий, ты не находишь? Мы ведь с тобой не договорили. Кофе хочешь?

Зоя повернулась к мужу спиной и направилась в столовую, покачивая бедрами. Верещагин, холодея от ужаса, смотрел вслед ожившей покойнице, пытаясь удержать остатки разума в пылающей голове. Это не могло быть явью! Мертвые не возвращаются! Похоже, он просто допился до белой горячки. В таком состоянии кому-то мерещатся зеленые чертики, а он увидел ведьму в зеленом. Надо немедленно принять душ и все пройдет. Видение исчезнет, а сам Анатолий вернется в привычный мир с толстомордыми прорабами и манерными деятелями искусств.

Струи холодной воды ударили по разгоряченному телу Верещагина, но его опьянение было столь велико, что он не почувствовал облегчения. Анатолий простоял под душем более десяти минут, пока, наконец, не почувствовал спасительный озноб. Вот так люди и сходят с ума. Водка и одиночество способны даже сильного мужчину довести до психического расстройства. Надо завести любовницу. Лучше двух. Он должен забыть Зою и как можно скорее. Еще одного такого видения он может просто не выдержать. Верещагин насухо вытерся полотенцем и натянул брюки. Душ все-таки его отрезвил, хотя хмель из головы еще окончательно не улетучился. Анатолию захотелось чаю, и он побрел на кухню, шлепая босыми ногами по паркету.

Зоя стояла лицом к плите и спокойно варила кофе. Верещагин вскрикнул от неожиданности и покачнулся. Зоя медленно повернулась к нему лицом и произнесла с улыбкой:

– Сколько раз тебе говорить, Анатолий, не ходи по паркету босиком, наткнешься на что-нибудь острое.

Верещагин затравлено глянул на нож, лежащий на разделочном столе. До орудия убийства ему оставалось сделать всего пять шагов. Расстояние совсем мизерное, если считать его человеческими мерками. Но Анатолию показалось, что он затратил на его преодоление целую вечность. Ярость прихлынула к его сердцу, когда он, наконец, дотянулся до рукоятки. Удар Верещагин наносил в левую часть спины, туда, где у нормальных людей находится сердце. Стальной нож с хрустом разодрал женскую плоть. Верещагин отпрыгнул назад, чтобы не запачкаться в крови, но Зоя даже не покачнулась. Она продолжала, как ни в чем не бывало, помешивать кипящий кофе, а ее голос прозвучал совершенно спокойно в наступившей тишине:

– Один раз ты уже убил меня, Анатолий, и даже похоронил с почестями. Зачем же повторятся? Кофе будешь?

Верещагин принял фарфоровую чашку из рук убитой жены и даже отхлебнул из нее глоток. Ноги его не держали, и он почти рухнул на стул, стоящий рядом. Зоя присела напротив. Она столь старательно помешивала кофе серебряной ложечкой, словно от этого зависело ее будущее. То самое будущее, которого у нее не было и не могло быть. Анатолий смотрел на руки Зои словно завороженный, не в силах произнести ни единого слова. Да и что он мог, собственно, спросить у женщины, являвшейся всего лишь плодом его разгоряченного воображения.

– Так сорви этот плод, Анатолий, – спокойно произнесла Зоя. – Можно прямо здесь, на обеденном столе.

Платье само поползло с ее плеч, обнажив тугие груди. Она стала медленно подниматься со стула, одновременно протягивая руки к мужу, словно приглашая его в объятья. А материя все сползала и сползала вниз, открывая мужскому взгляду живот и бедра. Верещагин закричал так страшно, что Зоя вздрогнула и сделала шаг вперед, чтобы удержать взбесившегося мужа. Анатолий не дал ей этого шанса. Он отпрыгнул назад, споткнулся, упал, вновь подхватился на ноги и ринулся прочь от нежных ласк той, что уже дважды стала покойницей. Верещагин хотел выскочить на крыльцо, но дверь оказалась заперта, и он в отчаянии стал колотить в нее кулаками. Ключ был где-то рядом, но Анатолий никак не мог его обнаружить, а потому и бился в истерике, пока не услышал спокойный голос жены.

– Да будет тебе, Анатолий, ты не захотел познать меня живой, значит, тебе придется спать с мертвой. Так решил он, наш Хозяин, и нам с тобой остается только одно – подчиниться его воле. Я буду ждать тебя в спальне, дорогой, на нашем семейном ложе.

Верещагин услышал, как заскрипели ступеньки под ее ногами и в ужасе оглянулся. Обнаженная Зоя поднималась по лестнице, а из ее спины торчала рукоять кухонного ножа, которым Анатолий пытался разрешить все свои проблемы. Кровь не текла из нанесенной им раны, что являлось еще одним подтверждением нереальности всего происходящего. Незадачливый убийца вновь вернулся в гостиную и залпом допил остатки водки из бутылки. Увы, надежное средство от всех печалей в этот раз не помогло. Верещагина била нервная дрожь и он с большим трудом набрал номер нужного телефона:

– Приезжай, если сможешь, Аркадий. Она здесь.

– Кто она? – послышался из мобильника взволнованный голос Завадского.

– Зоя, – прохрипел Верещагин. – Ведьма пришла за моей душой.

Ключ от входной двери Анатолий обнаружил в левом кармане брюк. Сил на то, чтобы открыть ее и распахнуть ворота усадьбы у него хватило, но их недостало, чтобы спуститься с крыльца. Верещагин с трудом добрался до гостиной и ничком рухнул на диван. Заснуть он не смог, оставалось только лежать и стучать зубами от страха, волнами накатывающего на беззащитное тело.

Завадский приехал через полтора часа вместе с озабоченным Смагиным. Зрелище, открывшееся их глазам, было воистину ужасным. В первую минуту Аркадий даже не узнал своего старого друга. Перед ним предстал слизняк, утративший всякое представление о мужском достоинстве. А ведь ничего не происходило! Абсолютно ничего, что заставило бы здравомыслящего человека потерять разум. Если, конечно, не считать пустой бутылки, сиротливо стоящей на столе.

– Она там, – прошептал Верещагин подрагивающими губами. – Наверху. В спальне. С ножом в спине. Я убил ее во второй раз.

Смагин на всякий случай вытащил из кармана пистолет. Завадский вооружился пустой бутылкой. Вдвоем они поднялись по лестнице на второй этаж. Аркадий, не раз бывавший в доме Верещагиных, нащупал на стене холла выключатель. С левой стороны располагались две спальни и ванная комната, с правой – кабинет хозяина и биллиардная. Анатолий любил в свободное время покатать шары и слыл среди своих знакомых отменным игроком. Первым делом гости проверили спальни, но ничего подозрительного в них не обнаружили. Кровати были тщательно заправлены, скорее всего, женской рукой. Похоже, хозяин в последние дни даже не подымался на второй этаж, предпочитая проводить дни и ночи в гостиной. Завадский настоял на том, чтобы проверить кабинет и биллиардную. Смагин не возражал, хотя свое мнение о происшествии уже успел составить:

– Белая горячка, Аркадий Савельевич, поверьте моему опыту.

– А в ванную комнату ты заглядывал?

Шум льющейся воды заставил детектива насторожиться. Он толкнул дверь плечом, но она не поддалась его усилию.

– Закрыта изнутри, – шепотом сообщил он Завадскому. – Будем ломать замок?

– Давай! – обреченно махнул рукой Аркадий.

В ванной тоже никого не было, хотя краны были открыты. Смагин покосился на небольшое оконце под потолком. Кстати, открытое. При желании в него, конечно, могла пролезть хрупкая женщина, но в этом случае ей пришлось бы двигаться по наклонному скату крыши, что чревато падением.

– Не может этого быть, – покачал головой Смагин.

– Но ведь дверь была закрыта изнутри, – напомнил Завадский.

– Такое бывает с подобными замками, – возразил Борис. – Защелка срабатывает, когда захлопываешь дверь.

– А открытые краны?

– Возможно, Зоя забыла закрыть их перед уходом, а может сам Верещагин решил принять ванну, а потом забыл о своем желании. Ты же видишь, в каком он состоянии.

– И что ты предлагаешь?

– Я бы вызвал врача, Аркадий Савельевич.

– Ты с ума сошел, Боря! – всплеснул руками Завадский. – Вице-мэр и белая горячка – понятия не совместимые. Мы поломаем человеку карьеру. Ничего, мужик он крепкий, протрезвеет и оклемается.

Дабы окончательно успокоить взволнованного Верещагина, детектив с финансистом осмотрели полуподвал. Ничего интересного, а уж тем более подозрительного они там не нашли. Не считать же уликой рубаху и пиджак хозяина, висевшие возле душевой кабины.

– Никого, – сообщил хозяину Завадский, присаживаясь в кресло.

– А кофе? – вспомнил вдруг Верещагин. – Она варила кофе у плиты.

– Кофе есть, – сообщил Смагин, возвращаясь из кухни. – А к плите, по-моему, неделю никто не подходил. На ней слой пыли.

– Быть этого не может! – вскричал хозяин. – Плита должна быть горячей.

Верещагин ринулся на кухню, лично ощупал руками забугорный агрегат и вынужден был признать, что детектив прав.

– А кофе старый, – поморщился Завадский. – Ты хоть бы посуду помыл, Анатолий.

– Ножа нет, – встрепенулся Верещагин. – Того самого.

– Закатился куда-нибудь под стол, – махнул руками Смагин. – У меня ножи вообще не задерживаются. Вроде только что был, смотришь, его уже нет. Гости, что ли, их воруют.

– Приснилось тебе это, Анатолий, – мягко укорил хозяина Завадский. – Что и немудрено. Ты слишком мало спал в последние дни и слишком много пил. В таком состоянии тебе черт знает что могло привидеться. Давай-ка сейчас выпьем чайку и успокоимся. Сны, брат, это не самое страшное, что случается в жизни.

Чай заваривал Смагин, большой специалист в этом деле, по его собственным заверениям. Завадский, сидя в гостиной, просматривал журнал, искоса поглядывая на хозяина. Верещагин, кажется, успокоился. Во всяком случае, дрожь, сотрясавшая его тело, прошла. А на лице появилось осмысленное выражение. Аркадию ничего другого не оставалось, как только посетовать на злодейку с наклейкой, изломавшую жизнь многим сильным и умным мужикам. Водка вперемешку с бабами, это слишком сильный коктейль даже для человека с каменным сердцем. А тут еще больная совесть мужа, недавно отправившего на тот свет свою жену. Завадский считал, что Анатолий поторопился. Ни с Зои следовало начинать, а с инкуба. Этот сопливый экстрасенс запудрил бабам мозги и теперь открыто посмеивается над уважаемыми людьми. Демон он, видите ли! И не таких наглецов в баранки гнули.

– Забыл тебе сказать, Ирина Дятлова встречалась с Марией. Так вот инквизиторша, тоже баба с придурью, тем не менее, считает, что инкуба можно извести.

– Он не дастся, Аркадий! – встрепенулся Верещагин. – Ты слишком рискуешь.

– А хоть бы и так, – зло отшвырнул журнал в сторону Завадский. – Этот мальчик зажился на свете. Пора с ним кончать. Есть у меня на примете десятка полтора волкодавов, которые этого щенка на куски порвут. Правда, им придется заплатить. Пятьсот тысяч моих, пятьсот тысяч твоих. Причем наличными.

Верещагин был скуповат, эту черту Аркадий за ним примечал и раньше, но очень надеялся, что сегодняшняя встряска пошла ему на пользу, и он не станет экономить на собственном здоровье. Расчет Завадского оказался точен. Анатолий Викторович, совсем уже было впавший в маразм, встрепенулся и вновь обрел хватку делового человека.

– А не много ли за щенка?

– Здоровье дороже, Анатолий, – обиделся финансист. – Ты думаешь, я сделан из стали? Нет, дорогой, – из плоти и крови. Я тоже боюсь. Мне сняться кошмары по ночам. Я уже потерял две трети своего состояния, а скоро потеряю все. Не бойся, расходы нам возместят.

– Кто?

– Кобяковы, – усмехнулся Завадский. – В благодарность за то, что мы вырвем их из рук демона.

– Эдик скорее удавится, чем отдаст свою долю в бизнесе!

– Это мы его удавим, Анатолий. Сразу же, как только инкуб откинет копыта. Вице-губернатор, понимаешь. Сексуальный маньяк, устраивающий оргии в своем доме. Свидетелей у нас найдется с избытком. А будет артачиться, мы ему такой процесс показательный организуем, что чертям тошно станет. Боря Смагин собрал необходимый материал. В прокуратуре уже потирают руки в предвкушении облавы. Вся областная администрация на нашей стороне. Кому он нужен этот зятек, да еще на такой высокой должности, мы его по уши в землю вобьем.

– А что мешает нам сделать это сейчас? – нахмурился Верещагин.

– Я не хочу рисковать, Анатолий. Мы ведь тоже не святы. Пока жив инкуб с его миллионами, нам с тобой высовываться слишком опасно. Не забывай, сам Ильин поддался обаянию нашего знакомого. Грубо говоря, губернатор взял на лапу. И взял не только он один. Скандала они не допустят.

– Хорошо. Я тут приготовил кое-что для себя, но раз такое дело, скупиться не буду, – мрачно кивнул Верещагин и, обернувшись к детективу, попросил: – Боря, не сочти за труд. В мастерской в сейфе лежит чемодан с деньгами, принеси его сюда. Вот шифр.

– Предусмотрительный ты человек, Анатолий, – усмехнулся Завадский. – Впрочем, я тебя не сужу. Все мы под Богом ходим.

Смагин обернулся за пять минут. Аркадий Савельевич лично пересчитал пачки зеленых купюр и выдал Верещагину расписку.

– Деньги любят счет, Анатолий. Если инкуб останется жив, ты получишь свою долю обратно.

– От этих ребят живым еще никто не уходил, – усмехнулся Борис, присаживаясь к столу. – Давайте выпьем за успех, господа. Чаю! В определенных случаях этот божественный напиток полезней водки. Нам бы только заманить мальчишку в определенное место, а уж там профессионалы сделают из него котлету.

– Мы переночуем у тебя, ты не возражаешь? – спросил Завадский у хозяина дома. – Поздно уже возвращаться в город.

– Буду только рад, – мрачно кивнул Верещагин. – Ты убей его, Аркадий, даже если мне не суждено будет дожить до нашего общего торжества.

– Доживешь! – усмехнулся финансист. – Перемелется – мука будет.

Кобяков навестил Завадского далеко не в самый подходящий момент, но не станешь же гнать из служебного кабинета вице-губернатора, даже если он продал душу нечистой силе. Держался Эдуард Константинович уверенно, несмотря на откровенную нелюбезность хозяина. Аркадий не разговаривал с Кобяковым с глазу на глаз уже довольно давно и при беглом осмотре вынужден был признать, что белобрысый Эдик сильно прибавил в солидности. У него даже начальственное брюшко наметилось, хотя еще месяц назад он сильно смахивал на поджарую гончую, преследующую добычу. Шли Кобякову и очки в золотой оправе, делавшие его курносое лицо более значительным. А ведь прежде он на зрение не жаловался. Скорее всего, «хамелеоны» понадобились ему, что спрятать глаза от излишне наблюдательного собеседника.

– А ты похудел, Аркадий Савельевич, – покачал головой гость. – И с тела спал, и с лица. Вот что значит потерять замечательную кухарку, в смысле дорогую жену. Ваш развод, как я слышал, уже состоялся?

– Допустим, – холодно произнес Завадский. – Тебе какое дело до моих отношений с бывшей женой?

– Зря ты так, Аркадий Савельевич, я ведь с добрым советом к тебе пришел.

– Сатанисты, Эдуард очень плохие советчики для человека, дорожащего своей душой.

– О душе тебе следовало раньше подумать, Завадский, – обиделся Кобяков. – Твоих грехов на добрую сотню человек хватит.

– А я покаюсь, Эдик, – усмехнулся Аркадий.

– Тоже выход, – неожиданно согласился Кобяков. – Монастырь. Пост. Строгий устав. И каждодневные молитвы. Лет эдак за тридцать ты, Завадский, действительно вымолишь прощение. А потом вдруг окажется, что Кирилл Мартынов вовсе не инкуб, а скажем инопланетянин, собирающий деньги на летающую тарелку. Какой пассаж, Аркадий Савельевич. Ты же локти кусать будешь до самой смерти.

– Про летающую тарелку – это шутка?

– А черт его знает, Завадский, – огорченно вздохнул Кобяков. – Зря ты меня в трусости и гнусности подозреваешь, я ведь, прежде чем лечь под инкуба, всадил ему пулю в грудь из карабина.

– И что?

– Ничего. Поднялся, отряхнулся и пошел дальше. Сила за ним есть, Аркадий, это точно. Но о природе этой силы я тебе ничего сказать не могу. Пока не могу. Знаю только, что цели у него нет, или она просто недоступна человеческому разумению.

– Он же на «Осирис» нацелился! – вскипел Завадский, услышав столь очевидную ложь.

– Маленькая поправка, Аркадий, это не он собирался отобрать у нас имущество, а мы у него. Что же мы с тобой будем друг перед другом душой кривить. А за свои личные потери ты Елену Семеновну благодари. Вот кто тебя ненавидит всеми фибрами души. Кирилл же к тебе равнодушен.

– Зачем же он тогда полез в чужие дела?

– Из любви к твоей жене. Или привязанности. В общем, это не он ею крутит, а она им. А у Кирилла мозги самого обычного юнца. Он не злой, не коварный, он почти бесцветный. Царя играет свита, а юного царя тем более. Инкуб станет таким, каким его сделают окружающие. Понимаешь теперь, Аркадий, какие перспективы открываются перед разумными людьми? Правда, Мартынов не доверяет мужчинам. Что, в общем, не удивительно, учитывая тяжелую моральную травму, нанесенную ему отцом. Но ведьмы имеют на него очень большое влияние, которое, по-моему, до конца не осознают.

– Иными словами, три распутные бабы вконец испортили чистого юношу, – криво усмехнулся Завадский.

– Во-первых, ведьм не три, а четыре, – вздохнул Кобяков. – И самая опасная, самая оголтелая из них Екатерина Сабурова. Честно скажу тебе, Аркадий, я ее боюсь. До поросячьего визга. Она убила двух человек на моих глазах.

– А твое место в иерархии сатанистов, я так полагаю, незавидное? – спросил с брезгливой усмешкой Завадский.

– Ты погоди меня жалеть, Аркадий, – зло оскалился Эдуард. – В любом случае, оно лучше твоего. Устроив покушение на Зою, вы объявили инкубу войну, и теперь я гроша ломаного не дам за ваши жизни, не говоря уже о душах.

– Так тебя прислал инкуб? – удивился Завадский.

– Можно сказать и так, – пожал плечами Кобяков. – Подпиши бумагу, Аркадий, или уходи в монастырь. Пойми ты, наконец, ваша ненависть делает его сильней, зло, творимое вами, идет ему только на пользу. Это не он строит ад на земле, а вы с Верещагиным. Если так будет продолжаться дальше, то мы допрыгаемся до Апокалипсиса. Ты знаешь, как я стал вице-губернатором?

– За взятку, – проявил осведомленность финансовый директор «Осириса».

– И что, это первая взятка, данная в нашем замечательном городе? Не инкуб порождает зло, Завадский, а зло творит инкуба, дабы потом прятаться за его спиной. Смири гордыню, Аркадий. Поверь мне на слово, два умных человека вполне способны будут обуздать четырех дур и с их помощью управлять инкубом. Пусть себе развлекается на сексуальной почве, тем более что это не он организовал всемирный бардак. А в экономике и политике Кирилл будет делать только то, что выгодно нам с тобой. Мы же не в раю живем, мой дорогой компаньон. В реальной жизни нельзя обойтись без изрядной толики зла, так пусть это зло станет управляемым. Знаешь, кто был первым рыночником?

– Кто?

– Сатана, Аркадий, – улыбнулся Кобяков. – У Бога можно выпросить милость даром, а дьявол ничего так просто не дает. Хочешь власти и денег – плати.

– А зачем твоему инкубу наши души?

– Если ты мне объяснишь, Завадский, что такое душа, я, возможно, отвечу на твой вопрос. Пока что я не ощутил потери. Зато познал всю сладость рабства. Не ухмыляйся, Аркадий, рабство, это всего лишь изнанка власти. Тот, кто не был рабом, никогда не станет властелином. Вкус власти всегда отдает горечью унижения и в этом его главная прелесть.

– По-моему, участие в оргиях вредно отразилась на твоих умственных способностях, Эдик, – поморщился Аркадий Савельевич. – Ты несешь чепуху.

– Врешь, Завадский, – неожиданно расхохотался Кобяков. – Ты ведь понял, о чем я сказал. Для многих из нас инкуб был идолом еще до того, как появился на горизонте. Знаешь, какая сейчас главная фишка и у глупых девочек, и у зрелых матрон – паучок на попке. Они делают татуировку, отлично понимая, что означает этот знак. Быть рабыней инкуба стало модным, Аркадий, ибо это рабство дает власть. Хотя бы над сопливыми юнцами, желающими прикоснуться к запретному. Вот оно Евино потомство! Змей еще даже не пытается их соблазнить, а они уже готовы ему отдаться.