Инфекция

Фемавилль

Когда они поднялись на следующий пригорок, перед ними раскинулся лагерь беженцев. Толпы людей, кучи домов, насколько хватало взгляда. Вдалеке, в неподвижном, горячем воздухе, словно мухи жужжали вертолеты. Крошечные фигурки копошились рядом с жилыми домами, общественными зданиями, трейлерами и палатками. Этот бурлящий людской океан был частично скрыт дымом тысяч костров с готовящейся пищей.

«Брэдли» затормозил, и выжившие вылезли из темного десантного отсека, пригнувшись и держа оружие наготове. Действовать, как отряд боевой пехоты уже стало для них второй натурой.

По одному они собрались вокруг Сержанта на разбитой дороге, спускавшейся прямо к воротам лагеря. Они медленно опустили оружие, позабыв про все на свете, ошеломленные открывшимся видом. Разинув рты, они по очереди смотрели в принесенный Сержантом бинокль. Зрелище вызвало у всех какое-то оцепенение и буквально лишало остатков сил.

Лагерь с легкостью вмещал более ста тысяч человек. В его центральной части находились частные дома, магазины, общественные здания, парки, заполненные выработавшими свой ресурс трейлерами ФАПЧС. По периметру лагерь окружали земельные угодья, поля, заполненные жилыми фургонами и автомобилями. Был даже большой цирковой шатер. Все прилегающие к лагерю леса были вырублены, чтобы освободить место для этого разрастающегося роя. Скопления палаток и лачуг простирались на мили вокруг. Огромные тучи пыли висели над лагерем бурым покрывалом. Вокруг лагеря вздымались баррикады из мешков с песком, тракторов с прицепами, автомобилей, офисной мебели и пружинных матрасов. И все это было опутано милями колючей проволоки и укреплено деревянными сторожевыми вышками. В воздухе стоял непрерывный гул из людских голосов и шума транспорта, сквозь который изредка прорывались хлопки оружейных выстрелов. На востоке, снайперы расстреливали с вышек группу Инфицированных, прорвавшуюся сквозь дымку к стенам лагеря.

Еще две недели назад этого лагеря здесь не было.

— Вот и он, — сказала Уэнди, с вздымающейся от волнения грудью. — Лагерь ФАПЧС.

— Даже не знаю, сон это или кошмар, — сказал Этан.

Зрелище было почти невероятное. Какое-то прекрасное и ужасное одновременно.

— Потрясающе, — с благоговением сказал Пол.

Уэнди посмотрела на Сержанта. — Нам повезло, правда?

— Может быть, — ответил Сержант, погладив щетину.

— Я прямо чувствую его отсюда, — сказал Этан.

— Мы же американцы, — сказал Тодд. — Мы же все на одной стороне, верно?

— Нельзя быть уверенным ни в чем, — сказал ему Сержант.

Стив присвистнул. — Вот бы Даки это видел.

Для выживших лагерь олицетворял собой прежние времена. Там они воссоединятся, наконец, с человеческой расой. Как астронавты, вернувшиеся домой после многолетнего космического путешествия. Но мир был уже не тем. Прежние времена прошли, и все, что их олицетворяло, было призрачным и обманчивым. Если они спустятся в лагерь, им придется пожертвовать свободой в обмен на защиту, и эта цена их беспокоила. Сейчас у них на хвосте плотно сидел дьявол, но то был дьявол, которого они знали.

Сержант вздохнул. — Это шанс. У кого-нибудь есть лучшая идея, куда нам идти?

Никто не ответил.

— Энн бы сказала, что делать, — сказал Тодд.

— Энн бросила нас, Малец, — с горечью в голосе сказал Сержант. — Мы ждали ее два дня, и она так и не вернулась. Мы еле-еле выбрались оттуда живыми. Она либо мертва, либо где-то в пути. В любом случае, она сделала свой выбор и уже не имеет права голоса.

— Окей, — сказал Тодд.

— Так то вот, — кивнул Пол. — Ну что, идем?

Уэнди вздохнула. — У нас нет другого выбора.

«Брэдли» двинулся вниз по дороге мимо полей с остатками вырубленных деревьев и горящими кучами хвороста. По всей задымленной пустоши стояли, застыв в причудливых позах, десятки магазинных манекенов в дизайнерских платьях. Их тела были привязаны к столбам и старым дорожным указателям, стоявшим на равном расстоянии друг от друга. Некоторые лежали в грязи, среди тряпья и разбросанных пластмассовых конечностей. В сотне ярдов от дороги несколько фигур в ярко желтых защитных комбинезонах загружали тела в кузов муниципального мусоровоза. Прервав свое занятие, они уставились на проезжающий мимо бронетранспортер.

Над горизонтом поднимались очертания лагеря, от которого исходили волны непрерывного гула, канализационного смрада и древесного дыма. Машина с ревом проскочила мимо бетонного блиндажа, из которого торчала пушка тяжелого пулемета, медленно следившая за их перемещением. Какой-то мужчина в футболке и камуфляжных штанах вышел на дорогу и помахал им, делая знак остановиться. Но машина, не сбавляя скорости, пронеслась мимо. Мужчина еле успел отпрыгнуть, свалившись в канаву. У самых ворот другие люди в защитных комбинезонах сбрасывали мешки с телами из кузова оливково-зеленого грузовика в глубокую, дымящуюся яму. Прервав свое занятие, они уставились на затормозивший перед ними в клубах пыли «Брэдли».

Подбежал запыхавшийся мужчина в камуфляжных штанах, и хлопнул рукой по бронированному кузову.

— Открывайте, черт бы вас побрал, — крикнул он.

И тут же добавил, — Если думаете, что въедете в лагерь не представившись, вы сумасшедшие. Ну, так что?

Люк над водительским сидением распахнулся и стрелок высунул свою ухмыляющуюся голову. Через несколько секунд люк на орудийной башне открылся, и с хмурым видом появился Сержант.

— Мы ищем Лагерь Неповиновения, — сказал он.

Мужчина рассмеялся. — Вы прибыли в нужное место. А сами кто будете?

— Сержант Тоби Уилсон, восьмая пехотная. У меня на борту экипаж и четверо гражданских. Нам сказали, что здесь безопасно.

— Мы все еще живы, как видите, — Мужчина повернул голову и заорал, — Открыть ворота! Впустить бронетранспортер! — Он подмигнул, — Добро пожаловать в Фемавилль, Тоби!

Ворота медленно отворились, подталкиваемые вооруженными солдатами, и «Брэдли» медленно въехал в лагерь. Следом шла женщина в военной форме, языком жестов показавшая им, где можно припарковаться. Пахло дизельным топливом и гниющим мусором. Вокруг собрались солдаты, с любопытством разглядывавшие машину и ее пушку.

Сержант испуганно моргнул, когда те разразились одобрительными возгласами при виде этого символа американской мощи.

По их аплодисменты, из машины, щурясь от света и неловко улыбаясь, вылезли выжившие.

Это место было чем-то вроде КПП и зоны распределения. Здесь кипела бурная деятельность. «Брэдли» припарковался между потрепанным школьным автобусом и бронеавтомобилем «Бринкз». Огромная гора пластиковых пакетов, битком набитых мусором, ждала отправки. Рядом, в несколько рядов лежали мешки с телами. Грузовик, груженый бревнами, стоял рядом со скоплением больших цистерн для воды, одна из которых была прицеплена к пикапу. Люди в комбинезонах разгружали трофеи из кузова побитого грузовика, покрытого сеткой тонких, оставленных, видимо, ногтями, царапин. С проводов, натянутых между деревянными столбами, свисали лампочки. На одном из этих проводов развевался, как сушащееся белье, звездно-полосатый флаг. У Сержанта внезапно подступил комок к горлу.

Он посмотрел вниз на ликующих, смеющихся парней и почувствовал себя словно дома.

Сквозь толпу протиснулся какой-то человек, протянул руку, и помог Сержанту слезть с машины. Это был крупный, седоватый мужчина квадратного телосложения с серебряными капитанскими планками.

— Добро пожаловать в Лагерь Неповиновения, Сержант, — сказал человек. — Я Капитан Мэттис.

— Сержант Тоби Уилсон, восьмая пехотная дивизия, механизированная, пятая бригада «Железный Конь», сэр, — ответил Сержант, отдавая честь.

— Вы первый, кого я вижу из того подразделения, — буркнул Капитан.

— Боюсь, я потерял их, сэр.

— А ваш отряд?

— Погиб неделю назад, сэр. Обеспечивая безопасность испытания нелетального оружия.

— Нелетального, — с горечью сказал Капитан. — Я почти забыл, что мы испытывали его. Кажется, год назад. И с тех пор вы путешествуете с теми гражданскими?

— Почти. Я обучил их, и они вполне боеспособны.

— Будь я проклят, — сказал Мэттис, оценивающе глядя на других. — Вы все были в Питтсбурге?

— Только вот выбрались из него.

— Ужасно. Я останавливался там как-то на ночь, давно уже. Полюбил его реки и мосты. Старые кварталы. Красивый город.

— Да, сэр. Так какова здесь ситуация?

Мэттис улыбнулся. — Пока отдыхайте. Я введу вас в курс дела, после вашей ориентировки Сержант.

Сержант заметил, что солдаты с ухмылками забирают у других выживших оружие.

Капитан добавил, — А теперь, пожалуйста, сдайте ваш пистолет.

Уэнди забралась в школьный автобус и рухнула на одно из сидений, борясь с желанием свернуться калачиком. Последние две недели она жила с заряженным «Глоком» под рукой. Теперь, когда его отняли, она чувствовала, будто ей ампутировали руку.

Рядом с ней сел Сержант. Его руки подрагивали.

— Мы что, под арестом? — шепотом спросила она его.

— Не знаю, — ответил он. — Они сказали, что мы должны пройти какую-то ориентировку.

Уэнди с задумчивым видом жевала губу. Ориентировка могла означать лишь одно — люди, управляющие лагерем, хотят показать им, кто здесь хозяин, каковы местные правила, как получать продукты — либо это слово имело другой, возможно зловещий смысл. У Сержанта был обеспокоенный вид, а это не добрый знак. Окна автобуса были покрашены черной краской и покрыты несколькими слоями проволочной сетки, отчего его интерьер своей мрачностью и клаустрофобностью напоминал десантный отсек «Брэдли». Без успокаивающей тяжести своего пистолета, она приготовилась к худшему.

Школьный автобус взревел и покатил вперед, дико трясясь на глубоких выбоинах.

Уэнди взяла Сержанта за руку.

— Солдаты тебе что-нибудь сказали? — спросила она.

Сержант покачал головой. — Я не знаю, кто здесь главный.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что не знаю, кто здесь главный — ФАПЧС, армия, или какая-нибудь другая ветвь власти. Парни, которых ты видела у ворот, были из разных отрядов. Я видел у них нашивки, по крайней мере, шести разных подразделений. Кто-то из армии, кто-то из Национальной гвардии. Самый высший чин там — капитан, с которым я разговаривал — заместитель командира по тылу артиллерийско-технической роты. Единственный ключ к разгадке, который я видел, это флаг при въезде в лагерь. Американский флаг.

— Хорошо, — сказала она. — Но если они военные и ты военный, то почему они забрали у тебя пистолет?

— Не знаю, Уэнди.

— Мне это не нравится. Не знаю.

Он сжал ее руку и сказал, — Мне тоже это не нравится.

— По крайней мере, мы все еще вместе.

Уэнди вздрогнула от громкого удара. Еще один удар. Кто-то бросал что-то тяжелое в автобус. Она вспомнила монстра, атаковавшего их машину, когда они выбирались из горящего Питтсбурга. Хватая ртом воздух, она изо всех сил вцепилась в руку Сержанта. Сидевшие спереди солдаты вскочили, схватив ружья, и свирепо оглядывались вокруг. Окно напротив разлетелось на куски и сердитые крики вместе с пыльным солнечным светом проникли в автобус. Уэнди привстала и разглядела в пробоине палатки и людей.

— Займите свое место, мэм, — сказал один из солдат, гладко выбритый парень с большими ушами, торчавшими из-под кепки. — Пожалуйста, ради вашей же безопасности.

Уэнди села, удивленно мотая головой.

— Волейбол, — с облегчением сказала она. — Я видела нескольких подростков, играющих на улице в волейбол.

— В нас попал не мяч, — сказал Сержант. Кто-то бросал в нас кирпичи или камни. Что-то здесь не то.

— Что здесь такого, если дети играют в волейбол? — сказала она.

— Люди играют в волейбол в тюрьме.

Автобус остановился, и водитель заглушил мотор. Несколько минут все сидели тихо и ждали, что будет дальше. Жара была невыносимая. Запах выхлопных газов медленно рассеивался, сменяясь противоречивыми ароматами готовящейся пищи и канализации. Они услышали, как мать кричит своему ребенку, чтобы тот был осторожней. Кто-то играл на гитаре.

Дверь открылась, и в салон вошла женщина с планшетом в руках. Ее лицо наполовину скрывала зеленая бандана. Ее голубые глаза резко выделялись на фоне загорелого лба. Она опустила бандану, обнажив молодое, симпатичное лицо с лучезарной улыбкой.

Уэнди удивленно хмыкнула. Похоже, в лагере всем заправляли подростки.

— Я Кэйли, — сказала девушка. — Я буду вашим инструктором по ориентировке.

Выживших провели в класс кирпичного здания школы. Пока они рассаживались по местам, Кэйли встала у доски. Шторы были раздвинуты, и в помещение проникал солнечный свет. Из окна было видно, как несколько женщин устроили перекур, пока другие разбирали груду коробок.

Прежде чем найти себе стул, Этан задержался у учительского стола. Этот класс походил на его, такой же чистый и аккуратный, только бедноватый и отсталый с точки зрения технологии. Основным методом обучения была лекция с помощью доски, тряпок и кучи мела. Некоторое волнение, возможно, вызывал проектор со слайдами. Он вспомнил, как ему нравился скрип мела по доске, когда он писал ученикам уравнения. Он по-настоящему любил свою работу. Работа и его семья были для него всем.

Как быстро все меняется, подумал он.

Как найти значение «Икс»?

Ответ: Попробовать его убить.

Палец пульсировал от боли. Он принял еще одну болеутоляющую таблетку.

Какая-то его часть понимала, что он может начать здесь все сначала. Похоже, что этот лагерь предлагал ему второй шанс. Если здесь учат детей, он смог бы снова стать учителем. Он столь же страстно желал применить здесь свои навыки, сколько Уэнди хотела оставаться копом. Кто-то мог бы сказать, что учить детей математике во время апокалипсиса это пустая трата времени, но это не так. Дети должны продолжать учиться и готовиться к будущему. Иначе будущее будет бессмысленно и война с Инфекцией будет проиграна. Отсюда прямой путь к варварству.

Однако он никогда больше не будет учить, и он знал это. Даже если чума и братоубийство закончатся завтра, он все равно не сможет представить себя в роли учителя. Эта его часть была так же разрушена, как и весь мир.

По правде говоря, единственной причиной, по которой он находился здесь, был призрачный шанс найти среди обитателей лагеря свою семью. Эта хрупкая надежда стала его единственным смыслом жизни. Все остальное было иллюзией. Он не прекратит поиски, пока не найдет их. Он будет искать их вечно. Вот, что он делает здесь сейчас.

Тодд плюхнулся за парту рядом с ним и сгорбился, нахмурившись. — Похоже, мне так просто не уйти, — пробормотал он.

— Готов к алгебре? — подмигнул ему Этан, подтрунивая.

— Я любил алгебру, — сказал ему Тодд. — А вот школу ненавидел.

Вошел какой-то мужчина, о чем-то тихо переговорил с Кэйли и вышел. Тут же в каком-то тревожном оцепенении в класс вошла какая-то группа людей.

— Вы выжившие из Питтсбурга, — сказала она. — Вы не отличаетесь друг от друга. Вы все одинаковы. В прошлом вы были соседями. Поприветствуйте друг друга.

Выжившие замерли, смерили друг друга взглядами и кивнули, после чего заняли свои места. Вновь прибывшие были грязными и истощенными. Одна женщина тихо всхлипывала, другая прижимала к груди спящего ребенка. Какой-то мужчина уронил голову на парту и тут же забылся прерывистым сном. В солнечном свете вокруг них летали пылинки. От новичков пахло сажей.

— Добро пожаловать, — сказала Кэйли. — Добро пожаловать в Лагерь Неповиновения. Здесь, в этом классе, вы в безопасности. Здесь безопасно и с вам все будет хорошо.

Выжившие замолчали и с жадностью ловили каждое ее слово.

Она сказала, — После начала эпидемии, Федеральное Агентство по чрезвычайный ситуациям создало по всей стране ряд передовых оперативных пунктов для координирования федеральной поддержки местных властей. Лагерь Неповиновения — один из них, хотя раньше он назывался просто «ФАПЧС 41».

Когда эпидемия приняла угрожающие масштабы, лагерь был почти переполнен, но слухи о его существовании привлекли поток беженцев со всего южного Огайо. Они помогли лагерю выстоять, и теперь им управляют люди из федеральных и местных органов власти. А защищают его солдаты из разных воинских частей.

На сегодняшний день население лагеря превышает сто тридцать тысяч человек, и оно постоянно растет, — сказала она, делая паузу, чтобы дать всем усвоить услышанное. — Я два года работала за океаном в лагере беженцев от Корпуса Мира. В идеале этот лагерь рассчитан на двадцать тысяч, и функционирует он лишь чудом.

Этан чуть не присвистнул. Сто тридцать тысяч человек это лишь малая доля от прежнего количества населения этого региона, но это вселяет надежду. Возможно, где-то в этом муравейнике живут его жена и дочь, целые и невредимые.

Следующие пятнадцать минут Кэйли потратила на объяснение, какие их ждут процедуры. Каждый вновь прибывший должен пройти медосмотр и регистрацию, чтобы получить удостоверение резидента. Пищу и воду можно получать на пунктах распределения. Квалифицированным рабочим может быть предложена оплачиваемая работа. Они получают внеочередное жилье и дополнительный пищевой паек. Также в лагере есть медицинский центр и несколько медпунктов, дома для больных чумой, холерой, школы, рынки и ямы для кремации умерших.

— У кого-нибудь есть вопросы?

— У меня есть, — сказал Этан. — У вас есть какие-нибудь регистрационные записи? У меня пропала семья.

Кэйли кивнула. Поиск близких является для нас приоритетным делом. Скажите людям на регистрации, они вам помогут. У нас есть записи обо всех когда-либо прибывших в этот лагерь. Также у них есть контакты с другими лагерями в Кэролтоне, Довере, Гаррисберге, и других местах.

Этан с удовлетворенным видом откинулся на спинку стула.

— У меня есть вопрос, — громко сказал Сержант, поднимаясь с места. — Что вы здесь прячете?

Кэйли улыбнулась ему. На ее лице не появилось ни тени удивления.

Выжившим тон Сержанта не понравился. Еще минуту назад они, словно зачарованные слушали Кэйли, с жадностью глотая каждое ее слово. Теперь же они были насторожены и напряжены, как олень, почуявший запах хищника. Они внимательно смотрели на Сержанта и Кэйли, взволнованные тем, что снова оказались перед непростым выбором.

Через некоторое время Кэйли сказала, — А конкретнее можно?

Сержант моргнул, — Ну, во-первых, зачем вы забрали у нас оружие?

Уэнди сердито смотрела на Кэйли, думая о том же, о чем Сержант. Ей не терпелось снова почувствовать в руке успокаивающую тяжесть «Глока». От напряжения и волнения она была словно наэлектризованная. Она безоговорочно доверяла инстинктам Сержанта, но он начал эту конфронтацию, не посвятив ее в курс дела. Она даже не знала, как его поддержать.

— Сержант Уилсон, почти все в этом лагере вооружены, — сказала Кэйли. — Мы все знаем, что Инфекция распространяется как лесной пожар. Если кто-то подхватит заразу, погибнуть может весь лагерь. Мы постоянно следим за распространением Инфекции, и должны быть готовы действовать быстро при появлении здесь Инфицированных.

Сержант скрестил руки. — Я еще раз вас спрашиваю: Почему вы забрали у нас оружие?

— Ваше оружие было временно изъято, потому что довольно часто вновь прибывшие не проходят ориентировку. Мы не можем предоставить новым резидентам возможность постепенного перехода из опасного внешнего мира в наш относительно безопасный оазис. Некоторые не выносят этой внезапной перемены и начинают вести себя неадекватно.

— Я понимаю, почему, — сказал Сержант. — Здесь какое-то полицейское государство.

— И да и нет. На самом деле у нас довольно остро стоит вопрос охраны общественного порядка. Вы же не думаете, что этот лагерь может функционировать без согласия его резидентов. Но мы действительно находимся на осадном положении. Здесь другие условия существования, не как за периметром.

— Если мы не пленники, вы могли бы оставить нам то, что мы хотим.

— Вы не пленники, но вы не можете просто придти сюда и уйти, когда вам заблагорассудится, по понятным причинам. Всякий раз, когда кто-то приходит в лагерь, появляется угроза проникновения Инфекции или какой-либо другой заразы. Мы не можем этого допустить.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказал Сержант.

— Ответ простой: вы можете уйти в любое время, когда захотите. Но если вы уйдете, то больше не вернетесь. Такой ответ вас удовлетворяет?

— Мы можем уйти со всем нашим снаряжением?

— Если резидент решает уйти, он может забрать с собой то снаряжение и припасы, с которыми пришел, либо аналогичное. Таков закон.

— А что насчет нашего «Брэдли»? — спросил Сержант, сердито глядя на нее.

Улыбка исчезла с лица Кэйли.

— Вы имеете в виду нашего «Брэдли», Сержант. Эта машина изготовлена для армии и принадлежит народу Соединенных Штатов. Вы солдат, и если вы собираетесь уйти, ваше начальство может вас отпустить, или решит расстрелять вас за дезертирство. Не знаю. Зато могу вам сказать, что люди, отвечающие за это место, не позволят вам покинуть лагерь с военной техникой стоимостью в несколько миллионов, с помощью которой можно спасать жизни американцев.

— Дерьмо какое-то, — сказал Сержант. — Это ловушка.

— Ловушка у вас в голове, сержант Уилсон.

Сержант повернулся к другим выжившим и сказал, — Вперед, мы уходим. Они не смогут нас остановить.

Никто из выживших не сдвинулся с места, даже Уэнди, уверенная, что Кэйли идеально объяснила позицию лагеря, и чувствующая сейчас скорее успокоение, чем угрозу. Сержант изумленно смотрел на них. На его лице выступил пот. Похоже, он был растерян и не уверен, что делать дальше. Он ударил кулаком по парте и перевернул ее ногой с грохотом, от которого все вздрогнули.

— Здесь не безопасно, — умоляющим тоном сказал он. Дыхание его участилось.

Уэнди встала и всмотрелась ему в глаза.

Он тихо сказал, обращаясь только к ней, — Это плохое место.

Его заметно трясло.

— Вы здесь среди друзей, — сказала Кэйли. — Вы в полной безопасности.

Уэнди бросила на нее свирепый взгляд и сказала, — Не могли бы вы, пожалуйста, заткнуться?

Она снова переключила внимание на Сержанта. Медленно протянула руку и осторожно коснулась его лица. Потом взяла его обеими руками.

— Скажи мне, — сказала она.

Он избегал смотреть ей в глаза, но, наконец, их взгляды встретились.

— Мне страшно, — сказал он, делая глубокий, судорожный вздох.

— Я с тобой, милый, — сказала она ему. — Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Другие выжившие отвернулись. Никто не осуждал его. Они все были здесь в таком же состоянии. Все сейчас испытывали посттравматический стресс, причиной которому были плохой сон, депрессия, чувство вины, тревоги, гнева, повышенной бдительности и страха. Уэнди не могла спать по ночам. Не могла забыть, как Инфицированные с воем ворвались в ее участок. Ей не верилось, что Сержант после всего пережитого может сломаться, здесь, где он, наконец, в безопасности.

Но она понимала. По правде сказать, никто из выживших не чувствовал себя здесь уютно. Слишком резкий переход от выживания к безопасности — не просто безопасности, а к общественному строю с его правилами и обычаями — был большим потрясением для нервной системы. Никто ни в чем не был полностью уверен.

И все же, это было не так уж и плохо. Это действительно был их лучший шанс.

— Прости меня, — сказал Сержант.

Теперь Уэнди понимала, почему Энн не пошла с ними в лагерь. Она подумала, что мы все сломались. Никто из нас не сможет стать здесь «своим».

Сжимая лицо Сержанта, она вдруг вспомнила мужчину в внедорожнике в первое утро Инфекции, когда Питтсбург превратился в зону боевых действий. Ее участок уже был захвачен, и Уэнди брела по улицам одна, не обращая внимания на людей, молящих ее о помощи. Машинами были забиты все четыре полосы Норт Авеню. Некоторые выехали даже на тротуары, некоторые — на узкую разделительную полосу, и все непрерывно сигналили. Этот звук напоминал блеяние напуганных овец. Некоторые пытались проскочить через прилегающий парк прямо между деревьев, буксуя в грязи, торопясь в никуда.

Инфицированные бегали среди скопившихся машин, заглядывая в окна как в витрины, и колотили по стеклам окровавленными кулаками. Уэнди увидела, как Инфицированные толпятся у ближайшей кованой ограды, издавая общий вой, от которого сердце у нее бешено заколотилось, а ноги стали ватными. Хотя ее сознание все еще было затуманено, какой-то задней мыслью она отметила, что Аллегейни Дженерал находится по другую сторону ограды. Инфицированные продолжали приходить в себя и устремлялись в двери госпиталя, как крысы.

Уэнди вытащила пистолет из кобуры и выстрелила. Потом еще раз. Один человек у ограды вскрикнул и упал, на его место тут же встал другой в больничной пижаме. Ноги его были вымазаны его собственным дерьмом. У меня не хватит патронов, подумала она.

Люди бросали свои машины и бежали в парк, некоторые размахивая сумочками и портфелями, некоторые держась за руки. Дорожная пробка превращалась в какую-то парковку. Уэнди повернулась, отвлекшись на жуткий звук мнущегося металла, и какая-то военная машина деформировалась от невероятной нагрузки.

За рулем блестящего красного внедорожника на приподнятой подвеске сидел какой-то мужчина. Три тонны стали и стекла с маленьким хвойным освежителем воздуха, болтающимся на зеркале заднего вида и со специальным номерным знаком с надписью «XCESS» над стандартной «visitPA.com». Водитель паниковал и пытался выбраться из затора сигналящих автомобилей. Воздух наполнился едким запахом выхлопов и паленой резины. Он дал задний ход, а потом вдавил педаль газа и врезался в стоящую перед ним машину, сдвинув ее менее чем на ярд вперед. От удара его машину подбросило.

Оправившись от удара, он снова дал задний ход, рванул рулевое колесо, и врезался в Фольксваген Джетта, стоявший на правой полосе под острым углом. От удара погнулась рама, и разбились боковые окна со стороны водителя. Водитель машины взвыл от шока и боли, весь покрытый кровью и осколками стекла, пытаясь закрыть лицо руками. Когда внедорожник снова дал задний ход, смяв капот другой, стоявшей сзади машины, один из Инфицированных залез в открытое окно Джетты, дергая в воздухе ногами.

Желудок Уэнди скрутило, и она нагнулась, чтобы сплюнуть капли желчи. Вдали сигналили машины. Бессмысленная, тупая жестокость водителя внедорожника и взбесившегося Инфицированного вызвала у нее почти физическую боль. У водителя на лбу была рана. Похоже, он ничего не соображал. Он нажал на газ и направил свой автомобиль на машину, стоявшую перед Джеттой. От удара ее отбросило на обочину, стекла разлетелись. Пассажирская дверь открылась и из машины вылезла женщина, с причитаниями вытаскивая с заднего сидения кричащего ребенка. Воздух наполнился сладким запахом кленового сиропа, этиленгликоля, выпущенного из разбитого радиатора. Уэнди с трудом сдержала очередной рвотный рефлекс.

— Стой, — сказала она хриплым голосом, потом подняла руку и шагнула вперед, закричав, — Остановись!

Она двинулась к внедорожнику, и тут водитель нажал на газ. Она даже не пошелохнулась. Узнав ее форму, водитель с коротким визгом затормозил, остановив автомобиль в каких то дюймах от нее. Он уставился на нее сквозь стекло, хватая ртом воздух. Его глаза медленно наполнились пониманием и раскаянием. По щекам потекли слезы.

Уэнди подняла пистолет и выстрелила, проделав в лобовом стекле три отверстия. Кабина заполнилась дымом. По стеклу потекла кровь.

Она пожалела, что у нее было мало патронов.

Потом Уэнди снова очутилась в классе. Она сжимала руками лицо Сержанта и смотрела ему в глаза.

Она знала, что значит потерять над собой контроль.

— Я с тобой, милый, — сказала Уэнди. — Я с тобой.

После короткого медосмотра Тодд поспешил в центр обработки данных: жаркое помещение, забитое людьми и столами с различными табличками и флажками, в котором раньше был школьный спортзал. Люди сидели за столами, разговаривая с сидящими или стоящими кандидатами, остальные сидели вдоль стен, обмахиваясь кусками картона с номерами. На него тут же обрушилась волна кислого запаха пота, почти лишив возможности дышать. В таком жарком помещении было столько потеющих людей, что в воздухе висел туман, поднимавшийся в лучах солнечного света, которые проникали сквозь застекленную крышу. За одним из столов он заметил Этана, но других выживших не было видно. У него бешено заколотилось сердце, когда он понял, что они уже прошли обработку и забыли про него. Он был последним в очереди на медосмотр, и вероятно слишком много времени провел в туалете, сидя на настоящем унитазе, окруженный четырьмя стенами. Он даже возбудился от такого блаженного уединения. Его мысли сбились, когда какой-то проходивший мимо мужчина задел его плечом, пробормотав извинения.

Его первым впечатлением было то, что в лагерь продолжает поступать огромное количество беженцев, но вскоре он понял, что все управленческие дела делаются здесь, от приема на работу и замены удостоверений личности до заявлений о совершенных преступлениях. За некоторыми столами сидели проницательные, гладко выбритые мужчины в деловых костюмах под американскими и другими флагами, представляющие различные органы государственной и местной власти. Тодд посчитал, что они относятся к отделу рекламаций. Вы приходите сюда с жалобой, а в ответ получаете плохие новости.

Тодд взял номер, нашел себе место на полу и стал обмахиваться картонкой как все остальные, стараясь держать Этана в поле зрения. Тот уже перешел к другому столу, держа пораненный палец вверх. Похоже, ищет свою жену и дочь. Тодд уже смирился с тем, что его отец мертв или инфицирован, как и все остальные тунеядцы из его офиса, и с тем, что его мать тоже инфицирована. Ему было жалко Этана, но жить как испорченный компакт-диск, который постоянно пропускает твою любимую песню, это все равно, что не жить.

Наконец назвали его номер, и он оказался у столика для пикника, за которым сидела рыжая женщина, которая смотрела на него так, будто он ударил ей в лицо. Шлепнув на стол перед собой учетную карточку, она начала записывать в нее его данные — имя, прежнее место жительства, номер страхового свидетельства, пол, возраст, рост, цвет глаз, ближайших родственников и краткую медицинскую историю.

— Ты учился в средней школе? — спросила она, задержав ручку над карточкой.

— Да, мэм, — ответил Тодд учтивым тоном, которым он обычно разговаривал с учителями.

— В каком классе?

— В выпускном, — ответил он, в глубине души боясь, что женщина проверяет его, понимая, что он лжет ей и про класс и про возраст. Но потом он заметил стопки учетных карточек, перевязанных резинками, собираемые другими чиновниками, и понял, что может говорить все, что угодно, и никто никогда не подтвердит и не опровергнет это.

— Хочешь снова ходить в школу? Мы проводим здесь обучение. Сможешь получить диплом.

— Нет, спасибо, — радостно ответил Тодд. Он изо всех пытался придумать, как оправдать это решение.

Женщина равнодушно пожала плечами.

— Какие-нибудь профессиональные навыки имеешь? — спросила она.

— У меня раньше была работа, но не требующая профессиональных навыков, — сказал он. — Хотя я очень хорошо разбираюсь в компьютерах. А какие профессиональные навыки вас интересуют больше всего?

— Психотерапевт.

Он рассмеялся.

— Я не шучу, — добавила она.

Тодд открыл рот, но она заставила его замолчать, подняв вверх указательный палец. Универсальный знак, означающий «Подожди минутку». Она поставила перед собой старую механическую печатную машинку и начала с мучительной медлительностью стучать по клавишам, то и дело, поглядывая на учетную карточку. Наконец она выдернула из машинки кусок бумаги размером с визитку, поставила на ней печать, и протянула ему вместе с толстым конвертом.

— Это твое удостоверение личности, — сказала она ему, и объяснила, что с ее помощью он будет получать паек, доступ в душ, медицинские услуги, и прочее. — Это твой информационный пакет. В нем ты найдешь резюме твоей ориентировки — карту лагеря, здешние правила, список служб, и где они находятся. В приютах сейчас есть несколько свободных мест, так что тебе не придется строить себе жилище. Твое распределение выделено желтым маркером. Это твой претензионный билет, поэтому ты можешь взять с собой собственность, которую ты принес в лагерь. И, наконец, вот два противоблошиных ошейника. Надень их себе на лодыжки. Отгоняет вшей.

— Мерзость какая! — сказал Тодд. — То есть, спасибо.

— Есть какие-нибудь вопросы?

— Только один. У вас здесь есть магазины, или что-то вроде того?

— Есть шесть уличных рынков. Четыре, где люди продают всякую всячину. Один для овощей, выращенных в лагере, и еще один — для мяса.

— А какая тут ходит валюта? — напирал он. — Бартерная система или долларовая…

Оглянувшись через плечо, женщина крикнула, — Двадцать первый!

Тодд поднялся, пытаясь придумать, как бы подколоть эту тетку, но к столику уже подошла семья. Они протянули ей свой номер с таким видом, будто совершали жертвоприношение. Тодд решил про себя, что она того не стоит. Ей не унизить меня. Я выживал все эти дни, пока она сидела тут на заднице и заполняла учетные карточки. Я дрался и убивал, чтобы выжить.

Внезапно он вспомнил Сержанта, стоявшего перед госпиталем и извергавшего из своего АК47 языки огня и дыма в темноту. Вспомнил, как бросил «Молотов» в толпу Инфицированных. Вспомнил «Брэдли», сминающий на своем пути брошенные машины, его грохочущую пушку. И улыбнулся.

— Ха, — сказал он и пошел прочь, искать Этана. Тот стоял у одного из столов и выламывал себе руки в ожидании результата поисков.

— Как медленно, — сказал Этан с печальной улыбкой. И, тем не менее, он был счастлив, что появился хоть какой-то шанс.

— А где все остальные? — спросил его Тодд.

— Военные вызвали Сержанта и Стива на допрос. Уэнди получила работу копа и пошла смотреть выделенное ей жилье. Как коп она имеет внеочередное право на получение. Пол отправился в один из центров распределения пищи. Он будет там работать.

Тодд растерянно хмыкнул.

— А ты? Вернешься в школу? Здесь же проводят обучение.

— Я не вижу особой пользы в обучении математике, — сказал Тодд, и тут же осекся. — Ой, извини.

Этан печально кивнул. — Все в порядке. Я тоже уже не вижу смысла преподавать ее.

— У меня большие планы. Я тут припрятал…

— Сто восьмой, — раздался крик из-за одного из столиков.

Этан оживился. — Это я.

— Ну, — сказал Тодд, нахмурившись. — Думаю, еще увидимся.

— Конечно, — рассеянно сказал Этан. — Береги себя, Тодд.

В другой комнате Тодд собрал своей вещевой мешок, оружие и боеприпасы, и вышел на улицу под подернутое дымкой солнце, испытывая щекочущее чувство возбуждения.

— Вот я и здесь, — подумал он. — У меня получилось.

На улице перед школой кипела активность. Несколько скучающих, истекающих потом солдат посмотрели на него, а потом снова вернулись к своему разговору. Они выглядели не намного старше его, просто накачанные подростки. На потрескавшемся тротуаре сидели дети и рисовали на асфальте цветными мелками. Другая группа детей, быстро одичавших сирот эпидемии, тащили красную тележку, наполненную пустыми пластиковыми бутылками. Росшая здесь когда-то трава была вытоптана и смешана с сухой грязью. В воздухе летала пыль. По улице катил пятитонный военный грузовик, игнорируя знаки и сигналя лениво двигающимся толпам людей. Несколько мужчин возились с большим механизмом. На грязном, некогда белом одеяле аккуратно были разложены инструменты и детали. Из маленького магазинчика через улицу, переделанного в жилой дом, доносился лай собак. Громкоговоритель, прикрепленный к старому телефонному столбу, обмотанному проводами, выкрикивал инструкции, как избежать холеры. Потом из него раздался оглушительный хрип, через секунду сменившийся песней Бритни Спирс. В это время и в этом месте она могла вызвать скорее чувство ностальгии, чем радости.

Тодд злился на других выживших. Не могли даже дождаться его, чтобы попрощаться. — Ну, вот опять ты один, старина Тодд, — сказал он сам себе. — До встречи с ними, ты со всем справлялся сам. Ты был ниндзей, выживающим в одиночку, всегда им был. И будешь им снова. Этой пуповине, видимо, суждено было отсохнуть. Такая связь была обусловлена лишь временной необходимостью. Пришло время снова стать героем-одиночкой.

Он сверился с картой, на которой рукой какого-то сумасшедшего был тщательно прорисован виртуальный город. Он узнал школу, расположенную у дороги, формирующей одну из главных артерий города, предназначавшейся для автотранспорта, и связывавшей центральный узел с распределительными и медицинскими центрами. Он нашел свой новый дом, выделенную маркером точку посреди бесконечных трущоб. Потом нашел ближайший рынок, где он намеревался начать свою карьеру торговца.

Другие выжившие были измождены, вымотаны и сломлены. — Только посмотрите на Сержанта, — подумал он. — Мужик, который бился в одиночку с ордой визжащих Инфицированных и спасал наши жизни, теперь превратился в испорченный товар. У Тодда же был молодой, здоровый организм и гибкий ум, чего может, и не скажешь по его внешнему виду. Апокалипсис, скорее, даже пошел ему на пользу. Он уже начал набирать мускулы, а с ними и самоуверенность. Он смотрел на пробегающие мимо толпы детей, на солдат, куривших рядом, и думал: Мое поколение выживет. Это время выбрало нас, а мы в свою очередь выбрали его.

Пол трясся в мусоровозе, держась за один борт. Грузовик катил по одной из главных артерий лагеря, поднимая в воздух клубы пыли. Он предназначался для перевозки трупов. Его борта украшали многочисленные причудливые граффити, большей частью изображающие черепа с костями. Пол дал водителю сигарету, а взамен узнал, почему трупы сжигаются в ямах за городом. Причина, как сказал он, уходит корнями во времена возникновения лагеря, когда многие люди, выросшие на фильмах ужасов, верили, что Инфицированные это зомби — голодные существа, восставшие из мертвых. И не смотря на то, что это не так, подобная практика сохранилась. Даже если сейчас люди захотят похоронить умерших, они не могут это сделать. Просто нет места.

В борт грузовика с металлическим стуком ударил камень. Пол вздрогнул. Другой пролетел так близко от головы, что он чуть не свалился в пыль. Окно со стороны пассажирского сидения опустилось и из него высунулось дуло ружья, медленно ищущее цель среди палаток.

Камни в автомобиль больше никто не бросал.

Грузовик покачивался на ухабах, гремя металлом. Он сделал три остановки, чтобы подобрать трупы, лежащие под солнцем. Под листами полиэтилена были видны их бледные лица и воскового цвета тела. Долгие годы американцы отгораживались от смерти. Лишь немногие видели мертвецов в их естественном состоянии, раздутых, облепленных мухами и смердящих. Их видели лежащими на бархате в красивых гробах, одетыми в их лучшие костюмы, забальзамированными, как египетские фараоны.

Наконец грузовик притормозил перед большой деревянной церковью. Из окна высунулась рука и указала на входные двери.

Пол спрыгнул из кузова, постучал по борту грузовика, давая водителю понять, что тот может ехать, и помахал рукой. Рука из окна помахала в ответ, и грузовик покатил дальше по дороге.

На смену выхлопным газам грузовика вернулись вездесущие запахи готовящейся еды, древесного дыма и канализации.

Он сделал глубокий вдох, понимая, что ему уже пора привыкать к этому.

Двери были открыты, и он вошел, полный страстного желания уже чем-то заняться.

Через несколько мгновений на него уставилось дуло М16.

— Как, по-вашему, куда вы идете, Отец?

Пол нахмурился. — Не Отец, а Преподобный. А иду я туда, куда власти послали меня жить и работать.

— Дайте взглянуть на ваши бумаги.

Пока солдат изучал его документы, другие поначалу с любопытством его разглядывали, а потом вернулись к своим делам. Не обращая на них внимания, Пол огляделся по сторонам. Церковь была полна детей, сидящих за разными столами на самых разных стульях. Здесь были складные стулья, кресла, офисные стулья, шезлонги, пуфики, скамейки, обеденные столы, столы для пинг-понга, тумбочки, журнальные столики, приставные столики, столы для черчения и для игры в покер. Церковные скамьи отсутствовали. Наверное, пошли на растопку. Длинная очередь загорелых детей, держащих чаши, ложки и кружки, стояла за раздачей тушенки, которую черпали из больших чанов у алтаря в куполообразной апсиде, как в сцене из «Оливера Твиста». Их гомон наполнял большой неф, подымаясь к сводчатому потолку. Они жевали в свете окон, украшенных ручным витражом.

— Привет, — сказал подошедший мужчина в одежде священника, протягивая ему руку. Он был высокий и худой, слегка сутулый, и носил аккуратно подстриженную бородку. — Я Пастор Стриклэнд. Это моя церковь.

— Приятно познакомиться, — сказал Пол, забирая у солдата свои документы, и тепло пожал мужчине руку. — Я Пол Мелвин. Все эти дети…?

— Верно. Сироты Инфекции.

— Так много, — сказал Пол, не сводя с детей глаз. Он уже несколько недель не видел ни одного счастливого, живого ребенка. И вид такого большого количества детей, едящих хорошую пищу в безопасном месте, грел ему душу.

— Эти дети должны быть накормлены и защищены. Они — наше будущее. Но в большинстве своем, они все еще как дикие звери. Не поворачивайтесь к ним спиной и не оставляйте свои вещи без присмотра.

— Буду иметь в виду. Но они, кажется, вполне хорошо себя ведут.

— Они испытывают бесконечное уважение ко всему сверхъестественному, — сказал Стриклэнд с улыбкой. — Они думают, что если мы найдем правильные слова, Бог покончит с Инфекцией.

Пол удовлетворенно хмыкнул. — В этом я с ними похож. Я должен буду узнать у них, какие слова помогают.

— Простите, Пол. Но вы не будете здесь работать. Вы будете работать дальше по улице, в супермаркете «Фуд фэйр». Там пункт раздачи пищи. В целом, тяжелая работа, и неблагодарная. Вас это расстроило?

Пол покачал головой. Он хотел бы работать с детьми, но это уже не имеет значения. — Я просто пришел сюда работать. Хотя я должен знать.

— Почему нам нужен кто-то вроде вас для этой работы?

— Что-то вроде того, — согласился Пол.

— Ну, что ж, — сказал Стриклэнд. — Я отвечу вам. Каждую неделю мы раздаем каждому жителю лагеря столько пищи, чтобы он получал примерно двести десять калорий в день. Они получают пшеницу, бобы, горох, растительное масло, витаминизированные продукты питания, такие как кукурузно-соевая смесь, немного соли и сахар. Если в лагерь попадает какой-либо скот, мы можем раздать немного мяса, но такое бывает не часто. Специи жители не получают, и большинство из них не может себе позволить приобретать их на рынках. Наша пища поддерживает в вас жизнь, но она однообразна, как вы понимаете. Через некоторое время эта однообразная пища начинает сводить людей с ума. А вот другое. Мы стараемся давать пайки только женщинам, потому что они с большей вероятностью донесут их до других членов семьи, а не продадут, чтобы купить что-то другое. Естественно возникают конфликты. Плюс тот факт, что мы работаем здесь, по существу, на правительство, и многие люди возмущены этим.

— Сегодня я видел, как люди бросают камни в грузовик.

— В людей нашей профессии они бросают их реже, — сказал Стриклэнд. — Является ли это простым ответом на ваш вопрос? Много людей отвернулось от Бога из-за того, что случилось, но все-таки они не обвиняют нас в этом. Большинство жителей лагеря видят в нас людей, пытающихся им помочь.

— Это я и хочу делать, — сказал ему Пол. — Хочу помогать.

— Тогда вы пришли в нужное место. Этому лагерю нужна любая помощь.

Уэнди вошла в полицейский участок, покрытое граффити здание. Оно было битком набито кричащими людьми, спорившими с крепкими, накачанными мужчинами, облаченными в самую разную униформу, от сотрудников исправительных учреждений до охранников частного сектора. В здании пахло так, будто эти разгневанные люди испытывают друг друга. Хорошо знакомый ей запах. Она чувствовала здесь атмосферу простодушия и грубой силы. Стены были заклеены выцветшими объявлениями органов здравоохранения, лагерными указами, графиками дежурств, плохо пропечатанными на копире объявлениями о пропавших без вести. Два бородатых офицера, вооруженных дробовиками, пробивались сквозь толпу. Спавшие на полу собаки резко подняли головы, когда мужчины, громко топая, вышли из участка. Какой-то усатый мужчина в кепке с надписью «Стилерз», и футболке противопожарной службы Кэштауна направил ее к койкам 12-го отряда. Ценой за информацию стал унизительный раздевающий взгляд, которым он ее окинул. Ему было все равно, почему она здесь. Вероятно, он принял ее за чью-то женщину, пришедшую с визитом. Он проводил ее взглядом, сплюнув желтую от табака слюну в банку из-под содовой.

Она прошла по пахнущему как пепельница коридору. Административная часть здания была, видимо, отведена под жилье для другого отряда. Свободные от дежурства офицеры сновали из комнаты в комнату, босиком, в нижнем белье, почесывая животы, когда она пробиралась мимо них со своим вещевым мешком. Коридор был частично заставлен коробками с различным оборудованием. В голове у нее промелькнула мысль, как там Сержант. И она тут же удивилась внезапно появившемуся щекочущему ощущению в животе. Вроде бы, он был в порядке, когда уходил с Мэттисом, но она беспокоилась о нем, и ей не терпелось увидеть его снова.

Она снова вернулась в реальность, когда уже подошла к своему жилью. Лагерь был переполнен, и свободные места, видимо, были в большом дефиците. Люди жили в страшной тесноте, а квалифицированные рабочие должны были жить рядом со своей работой. Койки 12-ого отряда располагались в следственном изоляторе. Похоже, она будет жить в тюремной камере. Размышляя над иронией судьбы, она вошла в помещение, наступив на пустую пивную банку, и оказалась в своей новой квартире.

Она была права. Площадь следственного изолятора и шесть камер занимали восемь человек. Один человек громко храпел на койке, в то время как другой сидел рядом на полу в одних шортах и чистил ружье. Усатый мужчина с вонючей сигарой во рту наливал себе воду из кулера в пластиковый стаканчик. Другой возился с маленькой печкой Колмана, от которой пахло варящимся кофе. Этот богатый и сильный аромат вызвал у нее странное чувство тоски по дому. Седой мужчина перестал читать книгу и внимательно посмотрел на нее поверх очков, жуя зубочистку. Внезапно она осознала, что все эти худые, заросшие щетиной лица смотрят на нее. Она ответила им холодным взглядом, придав лицу суровое выражение. По началу она буквально воспарила от представившейся возможности снова стать копом, но сейчас она внезапно задалась вопросом, чего для нее это может стоить.

— Я ищу Рэя Янга, — сказала она. — Сержанта отряда.

— А ты кто будешь? — спросил мужчина с книгой.

— Офицер Уэнди Сэслав, приписана к этому отряду.

Мужчина переглянулся с другими и хихикнул.

— Как вам такое, — сказал он, жуя зубочистку.

— Боже, Джонеси, могу поклясться, что она одна из вас, — раздался чей-то голос у нее за спиной.

Уэнди сразу узнала этот слегка сардонический тон. Она повернулась и увидела мужчину в кепке «Стилерз», заполнившего собой коридор, улыбающегося и держащего в руках банку из-под содовой.

— Я… хм… занимаюсь этим, Рэй, — сказал молодой человек по фамилии Джонеси, облизывая руку и поправляя прическу.

Рэй сплюнул в банку и сказал, — Ну, офицер Сэслав, думаю, ваша комната там. — Он кивнул, указав на одну из камер.

— Благодарю, Сержант.

Уэнди подхватила свой мешок и прошла в камеру. В туалете не было ни капли воды, раковина отсутствовала. Вместо этого у нее были ведро для мытья, губка, новый кусок мыла, ведро для справления нужды, мешок извести, и рулон туалетной бумаги. Койка выглядела вполне сносно. После того, как ей две недели пришлось спать на полу, она почувствовала себя будто в четырехзвездочном отеле. Стены был заклеены постерами с пышногрудыми блондинками из порно-журналов. Их, очевидно, придется убрать. Основной проблемой в этом мужском зоопарке будет интимность личной жизни. Она раскатала на кровати спальник, а потом открыла вещевой мешок, впервые заметив, что на нем черным маркером написана фамилия Деверо.

Через несколько секунд Уэнди осознала, что сержант шел за ней следом и сейчас стоял в дверном проеме. Другие тоже внимательно смотрели, ухмыляясь.

— Офицер Сэслав, можно мне? — спросил он. — Не то чтобы я против того, чтобы такое смазливое личико как ваше мелькало тут рядом. Просто я смотрю на вас и думаю, что вы делаете в моем отряде? Играете в копа?

Она проигнорировала его, прицепив свой бейдж к ремню. Рэй покосился на него и добавил, — Так, кем вы там были, девушка-метр с кепкой?

Один из копов подошел к камере и, навалившись на решетку, уставился на Уэнди с улыбкой.

— Эй, я с тобой разговариваю, — сказал Рэй, сминая в руке банку из-под содовой. Уэнди почувствовала, что в комнате повисло напряжение. Она будет глотать дерьмо этого сержанта, она здесь новичок, она ожидала, что здесь будет какая-то дедовщина. Но если хоть кто-то дотронется до нее, если в этой сраной дыре дойдет до этого, она переломает тому все кости.

Она вытащила свой ремень Бэтмена, одела его. От успокаивающей тяжести «Глока» по ее телу словно пробежал электрический разряд. Она чуть не улыбнулась. Вытащила из мешка свою дубинку и зацепила ее на место, тут же вспомнив последний раз, когда использовала ее в госпитале.

— Откуда у тебя все это снаряжение, Сэслав?

— Из управления полиции города Питтсбурга, — ответила она ему.

Он сердито уставился на нее, его лицо покраснело. — Это правда? Как именно ты его получила?

— Это стандартная выдача, Сержант. Я почти год проработала патрульной.

— Лучше скажи правду. Ты не лжешь мне?

Уэнди пристально посмотрела на него, ничего не говоря.

Он сделал шаг вперед, и она положила руку на рукоятку своей дубинки, уже спланировав, куда она ударит его и с какой силой.

— Господи Иисусе, — тихо, почти с благоговением сказал Рэй.

Другие копы собрались у него за спиной. — Питтсбург, — зашептались они меж собой, почти хором повторяя это слово. — Она коп. — Один из них протянул руку и легко дотронулся до ее плеча, отчего она вздрогнула. Другой протянул ей теплую банку пива и по-дружески подмигнул.

— Добро пожаловать, Офицер Сэслав, — сказал Рэй. В его больших глазах стояли слезы. — Да хранит вас Господь.

Открытый рынок был построен на месте старой барахолки Кэштауна, на окраине города, и служил жителям лагеря самым лучшим местом для гуляния. Располагающийся теперь посреди бескрайних трущоб лагерь был опоясан с запада елочными гирляндами и висящими на проводах между столбов, лампочками, а с востока — одним из грязных каналов Фемавилля. Когда-то эти каналы были частью оборонительной системы укрепленных кольями траншей, вырытых вокруг старого города первыми поселенцами для сдерживания Инфицированных. Потом они стали медленно зарастать, колья пустили на дрова, а сами ямы заполнились дождевой водой. Деревянные доски служили мостами над вонючими каналами, которые сейчас были заполнены сточными водами и мусором, и в которых встречались даже трупы. Некоторые мосты постоянно горели, днем и ночью. Вдоль каналов были установлены работающие на солнечных батареях ландшафтные фонари, чтобы не дать ночным путешественникам свалиться вниз. Каналы были очень опасны. Если само падение в токсичную грязь не убьет вас, то кишащая там зараза доконает наверняка.

Тодд осторожно бродил среди людских толп, разглядывая разложенные на столешницах изделия, как моряк, пробующий ногой прочность палубы. Он не привык к большому скоплению людей. Особенно к такому, где почти все носили оружие — пистолеты, топоры, молотки или бейсбольные биты. Люди здесь были злые, отчаянные и пахли страхом. Он чувствовал себя среди них уязвимым и каким-то потерянным. Странное чувство, когда все друг друга знают, и понимают, что ты для них чужой. Он будто снова вернулся в школу.

— Брось, старина Тодд, — сказал он сам себе. Тут всем на тебя наплевать. У всех свои проблемы.

Одни продавцы рядом с ним громко рекламировали свой товар, другие же торговались с покупателями или отгоняли детей и нищих. Здесь торговали аккумуляторами, свечами, спичками, презервативами, сигаретами, лосьоном для рук, ножами, швейными нитками, специями, дровами и коробками с бесполезной электроникой. Сырьевые товары, раритеты, и много всякого хлама. Цены зависели от желания продавцов — доллары, золото, услуги в натуральной форме, бартер — и рынок, явно, процветал. Капитализм, как земля, пребывает вовеки. Самой популярной формой обмена являлся, похоже, бартер. Один торговец продавал игральные карты, настольные игры и игральные кости, но в обмен за свой товар принимал только сигареты.

Рядом стояла очередь в биотуалеты. Люди разразились спонтанными аплодисментами, когда по дороге проехал грузовик с аварийным генератором в кузове. Электричество означало прогресс. Двое людей в оранжевых комбинезонах вытащили из одного из биотуалетов нижнюю секцию, в которой размещался резервуар с нечистотами, загрузили ее на тележку, и откатили к фургону, запряженному лошадью.

Тодд понял, что больше всего люди нуждаются в электричестве. А еще в водопроводе. В трущобах, где он жил, он видел, что люди везде пользовались автомобильными аккумуляторами, иногда соединенными в батарею, чтобы с помощью адаптеров обеспечивать питанием устройства постоянного и переменного тока. Один предприимчивый механик соединил проводом две свои машины и зарабатывал тем, что заряжал подсевшие аккумуляторы. Воду же можно было получить, отстояв огромную очередь к городской цистерне с водой.

Тодд прогуливался между палатками, отмечая для себя, что народ покупает и продает. Водоочистители, детские принадлежности, витамины, тампоны, пропан, бельевые прищепки, туалетная бумага, садовые семена, оружие и боеприпасы. Сахар, порно журналы, шоколад, клейкая лента, спрей от насекомых, соевый соус, велосипеды, ножницы, кофе и чай, свечи, джинсы, спички, бритвенные наборы, конфеты, сигареты, жевательный табак, консервные ножи, стиральный порошок. Маленькие частички комфорта и цивилизации. Кусочки погибшей Америки, в большинстве своем ненужный хлам. Товары из других, более не существующих стран. Предметы потребления, ставшие пережитками прошлой эпохи.

В магазине стоянки для грузовиков Тодд набрал много устройств, работавших на постоянном токе, которые могли бы облегчить жизнь, по крайней мере, некоторым из этих людей. Хотя они были тяжелые и хрупкие. Он хотел обменять их на что-нибудь другое. Он заметил, что наиболее успешные торговцы специализируются на каком-то конкретном, необходимом всем товаре. Это должно быть что-то небольшое и легкое, чтобы не усложнять его переноску. Подошли бы, например, сигареты, но тогда ему пришлось постоянно стеречь их от воришек. Сахар и кофе тоже подошли бы, но продавцы расфасовывают их в полиэтиленовые пакетики, во избежание порчи от воды или засорения. Популярным товаром сейчас должны быть садовые семена, но он ничего не понимал в садоводстве.

С другой стороны, что-то типа свечей подошло бы идеально.

— А ты кто такой будешь?

Он повернулся и удивленно заморгал, поняв, что с ним разговаривает девушка. Время словно замедлилось, когда их глаза встретились. Сердце у Тодда учащенно забилось. Это было изящное существо, с белой, как лист бумаги кожей, и копной длинных, вьющихся, огненно-рыжих волос, львиной гривой обрамляющих ее голову. На вид ей было лет пятнадцать или шестнадцать, то есть как ему. У нее был озорной ротик, нос кнопкой, и голубые глаза с искринкой, сквозившие женским безрассудством.

— Я Тодд, — вдруг сказал он.

— Я Эрин, — сказала она. — Я спросила, что ты здесь делаешь.

— Собираюсь стать продавцом, — ответил он ей. — Хочу торговать кое-чем.

— Правда? Тогда ты обязательно должен меня нанять.

Тодд рассмеялся. — Почему это я должен?

— Ты новенький. А я могу показать тебе, что здесь к чему, чтобы тебя не надули.

Он перестал смеяться. — А откуда ты знаешь, что я новенький?

Она окинула его снисходительным взглядом. — А про банды ты знаешь? Они будут собирать с тебя дань.

— Сколько я должен им отдавать?

— Нисколько, балбес, — сказала она. — Это просто развод. Если продавцы платили бы каждой банде, то рынка бы не было. Они тебе ничего не сделают. Продавцы присматривают друг за другом, и все здесь вооружены до зубов. Ты не рад, что я тебе это рассказала?

— Да, рад, — согласился он.

— Тебе нужен кто-то, — сказал она. — Каждый день тебе придется получать воду, дрова, и готовить еду. Раз в неделю тебе выдают паек и разрешают принять душ. На торговлю остается не так уж много времени. У всех этих продавцов есть помощники.

С этим аргументом ему пришлось согласиться.

— Ты можешь делать это все для меня? — спросил он ее.

Она пожала плечами. — Я и так это делаю для себя, но могу поработать за отдельную плату.

— А что ты хочешь взамен?

Улыбнувшись, Эрин наклонилась к нему поближе, от чего сердце у него учащенно заколотилось.

— Я хочу кое-чем заняться, — прошептала она ему прямо в ухо.

В школьном спортзале было жарко, людно и душно. Усталые волонтеры и профессиональные чинуши лихорадочно заполняли за столами какие-то бумаги, которые никто никогда не будет читать и выдавали-получали плохо отпечатанную на мимеографе информацию, которая мало кому пригодится. В основном люди приходили сюда за какими-то решениями, которые здесь явно были в дефиците. Поварившись несколько дней в этом соку в попытках разыскать семью, Этан стал смотреть на этот центр обработки данных как на блошиный рынок для умирающего правительства. Одна большая полная распродажа. Ожидая, когда назовут его номер, он бродил среди столов, пока, наконец, не остановился перед опрятным молодым человеком, сидевшим под американским флагом и табличкой с надписью «Информация о Расселении».

— Что вы хотели бы услышать о Расселении? — внезапно спросил его мужчина.

Этан отшатнулся, мотая головой.

— Это часть президентской политики для нового старта, — сказал мужчина. Он был чисто выбрит, и одет в деловой костюм с отутюженной белой рубашкой и синим галстуком. — Когда пандемия кончится, мы снова все восстановим. То есть люди, все еще имеющие где-то имущество, получат его обратно. Те, кто потерял все, получать возможность начать новую жизнь. Одним словом, это называется Расселение.

— Что же вы собираетесь делать? Скажите, где мне жить.

— Только если подпишитесь, — сказал мужчина, улыбнувшись. — Если вы зарегистрируйтесь в программе Расселения, мы подберем вам хороший район, дадим работу, наиболее соответствующую вашей прежней профессии, с учетом ваших предпочтений, особых потребностей, таких как любые проблемы со здоровьем, и с сохранением социальных структур. Естественно, окончательное решение за вами.

Этан рассмеялся. — А стимулируете вы тем, что даете всем по дому с машиной?

— Все что угодно, для начала новой жизни.

— А как страна может себе такое позволить?

— Сэр, в стране сейчас полно бесхозной собственности, принадлежавшей ранее частным лицам и корпорациям. Собственность частных лиц, умерших и не оставивших завещания, перейдет к ближайшему наследнику в соответствии с государственными и местными законами. Но при отсутствии идентифицируемых наследников, собственность перейдет федеральному правительству для перераспределения.

— Господи, — сказал Этан.

Человек за столом говорил о массированном захвате собственности в беспрецедентных масштабах, для последующего распределения между выжившими.

— Не господи, — сказал мужчина, — А закон Уэйда.

Этот закон Уэйда противоречит многим государственным и местным законам. Когда на карту поставлено такое количество имущества, недалеко и до гражданской войны.

Хотя Этана это все не интересовало.

— Я пытаюсь найти здесь свою семью, — сказал он мужчине.

— Расселение это для тех, кто смотрит в будущее, но будет вестись полный учет. Каждое лицо, каждый доллар, каждый объект имущества. Если ваши родные живы, вы найдете их и снова сможете жить вместе под программой Расселения.

— Хорошо, — сказал Этан.

— Просто заполните эти формы, — радостно сказал мужчина, протягивая ему планшет.

— Позвольте мне сперва задать вам вопрос.

— Конечно.

— Вы упомянули про полный учет. Насколько он будет полный?

— Полнейший.

— Я говорю об умерших. У нас у всех кровь на руках.

— Не спрашивайте, не говорите, сэр, — улыбнулся мужчина, все еще протягивая ему планшет.

Этан уставился на него с тоской.

— Возможно позже, — сказал он.

Мужчина нахмурился и бросил планшет на стол.

Этан добавил, — Извините.

— Знаете, мы переживем это, — сказал ему мужчина. — И есть на что надеяться.

Этан сказал, — Все же это не так.

Большинство людей, злых, растерянных, одетых в грязные лохмотья, бродили среди тесно расставленных палаток и лачуг.

Рэй сказал, что это место будет процветать.

— Хреново, но жить можно, — сказал он. — Итак. Знаешь старую поговорку, что Америку отделяют от революции три дня? Тут счет идет на часы.

Уэнди кивнула. — Каковы главные проблемы района?

Рэй рассмеялся. — Да все. Уэнди, у нас люди живут как сардины в банке. Это место — открытый коллектор, в котором народ завтракает, обедает и ужинает. Нам приходится привозить чистую воду для половины лагеря. За периметром пополнять запасы смертельно опасно. Постоянная угроза пожаров, болезней, и, естественно, Инфекции. Все носят с собой оружие. У нас тут и банды, и проституция, и наркотики, и мошенничество, и изнасилования, и убийства, и самоубийства. Все что угодно. Понимаешь?

Еще две недели назад здесь ничего не было. Был лишь сонный городишко посреди восточного Огайо. Фермы, поля, леса. Все это сейчас является частью лагеря с населением как в Индепенденсе, штат Миссури и бедностью как в Калькутте.

— Уже заметила, — сказала она.

— Не беспокойся о них. Беспокойся о себе. Главное, что ты должна понять, это то, что здесь много несчастных людей, у которых было все, а сейчас нет ничего. Они все тронулись умом и ищут, кого бы в этом обвинить. Постоянно какая-нибудь сволочь норовит выстрелить в копа. Поэтому будь всегда на чеку.

— Я поняла, Сержант.

— Меня зовут Рэй. Называй меня так. Черт, Уэнди, это ты должна отдавать приказы, а не я.

— По мне, так пусть все будет, как есть, Рэй, — сказала она. — Когда начинается моя стажировка?

Мужчина хмыкнул. — Это и есть твоя стажировка. Есть еще вопросы?

— Окей. Как происходят задержания и где здесь здание суда?

— Так, хватит, — сказал Рэй, снимая свою грязную кепку «Стилерз» и вытирая пот со лба. — Думаю, нужно тебе кое-что объяснить, Уэнди. Знаю, что раньше, в реальном мире, ты была копом, но здесь обратная сторона Луны. У нас просто нет того, что ты хочешь. Тут у нас самосуд. Мы удерживаем эту землю силой.

Они подошли к длинным очередям за водой, которую разливали из ярко желтой автоцистерны, охраняемой отрядом молодых солдат, вооруженных винтовками М16. В воздухе висело облако пыли. Рэй сменил тему, показав Уэнди объекты, входящие в район ее ночного патрулирования — душевые, медицинская палатка, центр распределения пищи, и центр кормления, где молодые матери могли кормить грудью детей и получать дополнительные пайки. Отхожее место, большой ряд биотуалетов, ночью было наиболее опасно. Женщины, приходившие сюда после наступления темноты, часто подвергались насилию. Иногда даже мужчины. В результате многие люди стали выбрасывать нечистоты в ближайший канал, и иногда срывались вниз.

— Так что я должна делать, если увижу преступление? — перебила его Уэнди. — Просто начистить преступникам морды?

— Если хочешь, — сказал Рэй, засовывая за щеку щепотку жевательного табака. — Или можешь привести их к Судье, который назначит им каторжные работы в виде уборки дерьма, например. На них наденут электронный браслет, который позволит отслеживать их перемещение. За любое правонарушение наказание почти одно и то же, поэтому задерживай лишь в крайних случаях, если действительно хочешь наказать. Самые отъявленные нарушители отправляются за стену.

— А как насчет доказательств? Достаточно будет моего слова?

— Ага, — сказал Рэй. — Здесь это так. Ты должна понимать, что наша главная роль здесь, не раскрывать преступления и не наказывать за них. Местные жители обычно делают это за нас. Все здесь присматривают друг за другом. Они обычно знают, если кто-то совершает преступление, и разбираются сами, без нашего участия. Мы не то чтобы занимаемся правосудием. Наша задача — поддерживать общественный порядок.

— Тогда мы не копы, — с отвращением сказала Уэнди. — А вооруженные бандиты.

— Ага. Хочешь уйти?

Уэнди даже не задумывалась об этом.

— Нет, — ответила она.

— Смена нашего подразделения начинается на закате. Потом мы на двенадцать часов отправляемся патрулировать трущобы. Запоминай свой район, не теряйся, не падай в каналы, не дай себя убить. Последнее особенно важно. Нам нужны такие люди как ты, Уэнди.

— Я ничем не лучше других, поверьте. Особенно, что касается этой работы.

Рэй остановился и сплюнул сгусток табачной слюны в пыль. — Ты не понимаешь. Нам нужны такие люди как ты, чтобы выжить. Послушай, однажды все это закончится, и все вернутся к нормальной жизни. Для этого нам нужны люди, которые помнят, какой была нормальная жизнь, и которые смогут все наладить. Сейчас не так уж много копов топчут землю. Всякий раз, когда кто-то умирает, все воспоминания о прошлой жизни умирают вместе с ним.

— Я буду жить, Рэй. Я выживала там несколько недель. Выживу и здесь. Ерунда.

— Просто знай, что первые копы этого города были хорошими людьми, и они умерли, защищая это место, когда оно только было построено. Не все они погибли от рук Инфицированных.

Уэнди улыбнулась ему, тронутая его заботой.

— Я обещаю, что буду осторожной, — сказала она ему.

— У тебя получится, Уэнди, — сказал Рэй, с грустью глядя на нее. — У тебя получится.

Громкоговорители, закрепленные на соседних столбах, пронзительно завопили, — Мы побеждаем! Предлагайте свою помощь! Потом громкий хрип, и из динамиков полилась песня Мадонны «Like A Virgin».

Пол ушел из супермаркета «Фуд фэйр», усталый как собака. Он несколько часов занимался тем, что раздавал продуктовые наборы, передвигал коробки, мыл полы, и теперь он наслаждался ночным воздухом. В центре распределения продуктов не было кондиционеров, поэтому снабжение лагеря припасами было тяжелой и потной работой. Его костюм священника превратился в лохмотья. Недавно еще выстиранный и поштопанный, он снова был в дырах. Пол мог бы побриться и подстричься, но сегодня ему было не до этого. Он нащупал в кармане измятую пачку «Уинстона», закурил сигарету и вздохнул. Прохладный ветер приятно обдувал, и он был рад возможности, наконец, отдохнуть. Покурив, он почистил зубы и завалился спать вместе с другими рабочими, на свой старый спальник, положив вместо матраса мешки с рисом.

Лагерь еще шумел, но к ночи постепенно стал затихать. Парковка у «Фуд фэйр» была заполнена палатками, жилыми фургонами и людьми, готовящими на кострах еду. Он сделал новую затяжку и выдохнул, наслаждаясь относительным спокойствием. Он вспомнил, что последний раз курил, когда горел Питтсбург. Инфицированные бежали на них между машин. Он бросил «Молотов». Кого-то разрезал пополам из «Ремингтона». В его голове слышался рев «Брэдли».

Он успокоил мысли короткой благодарственной молитвой за то, что он жив и делает такую хорошую и полезную работу. Может быть, господь не хочет его слушать, но поскольку он вездесущ, он не сможет помочь, если не услышит.

— Пол, это ты?

Пол увидел сидящую на скамье фигуру и подошел. Это был Пастор Стриклэнд. Он сидел, прикрывая одной рукой огонь свечи, а в другой держал старую фотографию.

— Думаешь нельзя продолжать любить кого-то, кто уже Инфицирован, брат? — спросил его Стриклэнд.

— Можно, — сказал Пол. — Думаю, такое не только возможно, но и неизбежно.

Мужчина улыбнулся, вытирая глаза.

— Но они ненавидят нас в ответ, — сказал ему Пол. — Такое перенести тяжелее всего.

Стриклэнд вытер ладонью слезы. — Любить тоже тяжело, — добавил он. — Ты сегодня хорошо поработал, Пол.

— Спасибо.

— Для тебя это что-то значит, верно? Я имею в виду, работа.

— Это единственный известный мне способ, как быть самим собой, — ответил Пол, удивившись своим словам. Он хотел поразмышлять на эту тему еще, но его усталая голова уже не справлялась.

— Через несколько дней будет христианский ход, — сказал Стриклэнд. — Там будут люди, которые пытаются здесь что-то делать. Работая вместе мы можем сделать гораздо больше, чем если бы действовали в одиночку. Ты можешь прийти послушать, что там будут говорить. Я тоже там буду.

Пол хлопнул себя по шее, чтобы убить комара. — Я приду.

Следующие несколько секунд они провели в тишине. Пол докурил сигарету и ботинком растер ее об асфальт. Стриклэнд задул свечу. Вдали завыла собака.

— Могу я рассказать тебе кое-что, брат? — тихо сказал из темноты пастор. — Могу я поговорить с тобой как священник? Выслушаешь короткую исповедь?

— Конечно.

— Мне всегда было интересно, можно ли быть христианином и плакать на похоронах. То есть, если кто-то отправляется на небеса, не должны ли мы радоваться? То же самое и здесь. Мир умирает. Почему же мы горюем? Зачем цепляемся за эту несчастную жизнь? Может быть это так, Пол. Может быть, Господь зовет нас домой. А если это так, то почему мы сопротивляемся его зову? Почему мы противимся божьей воле? И почему от этого такое ужасное чувство? Почему от этого пахнет пеплом? Почему это наполняет наши сердца скорбью?

У Пола не было ответа, но он понимал всю важность вопроса. В прошлом он постоянно спрашивал себя о том же.

— Я не знаю, — сказал он.

Он был уверен, что у Сары нашелся бы интересный ответ. Он вдруг вспомнил битву Инфицированных с толпой, и что случилось после того, как Инфицированные подавили последний очаг сопротивления. Обрывочные воспоминания о том, как он шел по дороге, возвращаясь домой к жене. Но что случилось потом, он вспомнить так и не мог.

Его начала беспокоить мысль, что он мог убить Сару.

Этан бежал между лачуг, его палец зудел и пульсировал от боли. Он слышал, как его преследователи перекрикиваются друг с другом. Ему показалось, что оторвался от них.

Это случилось внезапно.

Женщина рассказывала ему, что в Нью-Джерси высадились морские пехотинцы, когда ее друзья обратили внимание на его одежду.

На нем все еще была больничная одежда из госпиталя — брюки, по крайней мере.

Они приняли его за врача.

Последние несколько дней Этан провел в центре обработки данных, пытаясь разыскать свою семью. Спал на полу, жил на подаяния. Устроился не так уж и плохо. В школе по-прежнему было электричество и работающий водопровод, правительственный способ демонстрации силы. В некотором смысле, он жил в роскоши по сравнению со многими людьми из лагеря.

Они сидели на складных стульях, обмахиваясь картонными листками с номерами. Женщина сказала, что слышала, что в Нью-Джерси высадились морские пехотинцы.

За все время ожидания в центре обработки данных он уже несколько раз слышал подобные слухи. Морские пехотинцы создавали базы вдоль побережья, и армия углубляется вглубь страны, укрепляя лагеря беженцев и используя их как передовые боевые позиции в кампании по освобождению страны.

Звучало это немного обнадеживающе, по меньшей мере.

— Если это так, то где они тогда? Почему их здесь нет? — спросил Этан, не думая получить ответ. Слухи об армии не представляли для него никакого интереса. Для него имели значение только поиски семьи.

Пока женщина говорила, он обратил внимание, что она довольно привлекательна. Он понял, что он всегда может двигаться дальше. Может найти кого-то другого и создать новую семью.

Он не хотел этого делать. Что ему сказал Пол, когда они разговаривали о людях, которые оставили фотографии своих близких? — Я даже не знаю как, — сказал он в ответ на вопрос, мог ли он когда-нибудь забыть тех, кто остался позади. Верно.

Мысли о Поле вызвали воспоминания о часах, проведенных в темном, жарком нутре бронетранспортера «Брэдли», катящем, скрежеща гусеницами, по умирающему городу.

Эти воспоминания вызвали в нем странное чувство тоски по дому.

— Интересно, как там дела у других выживших, — подумал Этан. Тут к нему подошли друзья той женщины. Они заметили, что на нем больничная одежда, и спросили, не врач ли он. У них заболел приятель, и они пришли сюда записать его на прием к хирургу. Эта услуга предоставлялась только в самых крайних случаях, так как многие профессиональные врачи были либо убиты, либо инфицированы в первые же дни эпидемии. Их послали из госпиталя сюда, а здешняя администрация направила их обратно в госпиталь.

Они напомнили ему, что неоказание помощи идет вразрез с врачебной клятвой. Глаза у них горели отчаянием.

Когда он сказал им, что он не врач, они спросили, был ли он пациентом госпиталя. Как он смог выжить, если первая волна инфицированных поднялась именно с больничных коек? Может быть он заражен, только не знает об этом? Или он переносчик? И сейчас заражает всех вокруг?

Этан не помнил, с чего началось рукоприкладство. Воспоминания о том моменте у него размылись. Может, он первый бросился на них. Память будто стерло. Он помнил, как несся мимо лачуг, помнил мрачные лица, глядящие на него из дверей и сквозь пламя костров, на которых готовилась еда. Садовые украшения, висящее белье, ведра и пластиковые канистры. Он обо что-то споткнулся. Раздались ругательства.

Он помнил то время, когда был пацифистом. В школе дети иногда дрались, и ему приходилось разнимать их. Он терпеть не мог это делать. Иногда ему снились кошмары, что его избивает какой-то ребенок. В таких снах он терял над собой контроль, кидался с кулаками и терпел поражение.

Рядом с ним грохотал грузовик. Сидевшие в нем люди смеялись над ним. Один из них, чернокожий великан в футболке и джинсах, встал во весь рост и прокричал, — Эй, ты! Работа нужна?

Лучше ехать, чем бежать. Он кивнул, хватая ртом воздух. Ему вспомнился тот ужасный день в универмаге, когда он слепо несся между манекенов.

Огромные, мозолистые руки подхватили его и втащили в кузов.

— Как дела? — спросили его по-испански.

Он сидел на трясущейся платформе грузовика, который то и дело подпрыгивал на ухабах. Один из мужчин протянул ему бутылку с водой. Этан глотнул, поморщившись от металлического привкуса, и вернул ее назад.

— Торгуешь? — спросил его великан.

— Я был учителем, — сказал Этан. — А теперь вот убиваю людей.

Мужчины рассмеялись, окружив его своими бородатыми лицами. Они сплевывали за борт. Изо рта у них пахло луком. Некоторые разговаривали по-английски, а другие болтали на Кало, мексикано-испанском жаргоне, распространенном в юго-западных штатах. Кто-то пустил по кругу фляжку, и он почувствовал запах спирта. Похоже, его гнали из пшеницы и риса, раздаваемых с недельным пайком.

Из зернового пюре можно получить не только выпивку. Это и хорошее обезболивающее, и антисептик и консервант. Этан знал это.

Грузовик остановился в облаке пыли перед большим сараем. Все выпрыгнули. Это здание было отведено под бойню. По загону бродили коровы, возбужденные запахом крови. Мясники, облаченные в пластиковые мешки для мусора, подвешивали животных за задние ноги, выпускали кровь, отделяли головы, ноги, шкуру и внутренние органы. Земля была насквозь пропитана кровью.

Великан рассказал Этану, что говядина нарезается, упаковывается и тут же рассылается по центрам распределения продуктов. За работу здесь расплачиваются мясом. Большая часть мяса оказывается на рынке, где покупается и быстро съедается, пока не завелись бактерии. Большинство беженцев тушат его на кострах вместе со всем, что могут найти, например, с диким луком или бобами. Кости достаются лагерным псам — домашним животным, приведенным сюда беженцами, которые теперь не могут себе позволить их содержание. Администрация поощряет их присутствие, поскольку они реагируют на Инфицированных и являются хорошими сторожами. Жир идет на производство мыла, свечей и биодизеля.

Другие бойни в лагере занимаются птицей, овцами и свиньями. Эта, как сказал великан, занимается только коровами — в основном бычками и телками. Здешние рабочие знают коров. Как оглушать их молотом, как ножом перерезать горло и выпускать кровь, как срезать мясо с костей.

— А мы что делаем? — спросил Этан.

— Мы перегоняем коров, поступающих в лагерь, в загоны.

— Откуда перегоняем?

— Грузовик останавливается вон там.

— И мы пятьдесят футов гоним коров в загоны? Так?

Великан ухмыльнулся ему. — Именно так. Нам сказали, что сегодня придут несколько грузовиков. А вот и один из них.

Огромный тягач с прицепом, грохоча и кашляя дымом, остановился рядом с загонами. В прицепе, жалобно мыча, толкались коровы.

— Орел, мальчики, — сказал великан по-испански. — Глаз острый, как у орла.

Мужчины взяли оружие и встали полукругом у задней части грузовика. Двое мужчин залезли и повязали нейлоновую сеть перед дверьми трейлера. Водитель, потный мужчина, в камуфляжной кепке «Джон Дир» и охотничьем жилете, набитом гильзами для дробовика, вылез и прислонился к кабине, глядя на них и жуя помидор.

— А мне что делать? — спросил Этан.

— Стой тут.

Великан подошел к дверям, вытащил болты, и распахнул створки. Он быстро отошел назад и в сторону. Из трейлера хлынула волна тепла. Этан поморщился от густого запаха навоза. Коровы толкались и мотали головами вверх-вниз. Они глядели на него из темноты горящими глазами.

Этан удивился, почему никто ничего не делает. Двое мужчин продолжали держать сеть натянутой. Пот струился по их лицам. Внезапно он заметил, что остальные отошли от трейлера подальше.

— Танцуем, — прошептал один из мужчин по-испански.

Тварь с шипением выскочила из темноты, вытянув вперед когти. Этан закричал от страха и отвращения, когда она наткнулась на сеть и рухнула на землю у его ног, визжа, корчась и протягивая к нему руки. Торчащее у нее между ног огромное жало, не переставая, било концом в землю. Мужчины, держащие сеть, с улюлюканьем окружили тварь. Другие подскочили с копьями. Исторгая ругательства на разных языках, они стали колоть чудовище своим оружием. Оно билось на земле, жалобно скуля.

Наконец тварь затихла. Мужчины продолжали колоть ее своими копьями, пока она не превратилась в кровавую, бесформенную груду мяса.

— Обезьяны, — по-испански сказал Этану один из чикано и чиркнул пальцем по горлу. — Прыгуны.

Этан потряс головой, пытаясь оправится от слепого страха перед прыгнувшей на него из темноты тварью. И от злости, что его использовали в качестве приманки.

— Теперь ты один из нас, — сказал великан, ухмыляясь. — Подходишь.

— Видите это? — сказал Этан, поднимая вверх свой палец. — Я уже один из вас.

Великан кивнул, уставившись на откушенный палец. Его лицо побледнело.

Этан не сводил глаз с мертвой твари, лежавшей на земле. Мужчины плевали в нее.

— Что потом?

— Теперь проверим скот на Инфекцию.

Коров отвели в специальный карантинный загон. Две из них оказались инфицированными. Их было легко узнать: тощие, тихие, апатичные, пошатывающиеся при ходьбе. У одной телки на боку росла та обезьянья штуковина, а у бычка было таких две.

— Прыгуны, — сказал великан.

Инфицированных коров отделили от остальных, убили и оттащили в большую дымящуюся яму за сараем. Жара здесь стояла невыносимая. Она поднималась от покрытой рубцами земли горячими волнами. Обугленные ноги торчали из почерневших груд мяса, медленно превращаясь в пепел, уносимый ветром.

Здесь сжигался мертвый скот, как и все остальное.

Тодд зажег свечу в своей маленькой, душной однокомнатной лачуге и уставился на ее яркое пламя. Эта свеча, подумал он, возможно единственная красивая вещь в этом ужасном месте.

— Торговать свечами было бы идеально, — подумал он. Свечи всем нужны. Они простые, маленькие и необходимые. Единственный минус — их ломкость. Это да еще нехватка спичек. Тогда ему придется продавать еще и спички.

Но не собирался покупать и продавать свечи.

У него была идея, как разбогатеть. Он помнил, как Пол сказал ему, что хороший бизнесмен будет покупать дешевле, а продавать дороже. Но как такое возможно при бартерной системе?

Потребуется много чего такого, что сейчас почти бесполезно, но потом будет бесценным.

Например, зимняя одежда.

На рынке мало кто продает зимнее снаряжение. В основном оно идет по бросовым ценам, например заменители подушек и наполнители для спальников. Дубленки, шапки, шарфы, перчатки, свитера.

Здесь почти никто не верит, то Инфекция продержится до зимы. Они здесь меньше двух недель, и многие понятия не имеют, что творится за периметром. Они верят в слухи об армии-спасительнице. Они верят в правительственную пропаганду, что дела налаживаются. Но дела не налаживаются. Все гораздо, гораздо хуже.

Тодд знал, что люди застанут здесь суровую зиму. Если ему удастся собрать большой запас зимней одежды, то он сможет потом ее обменять на все, что угодно.

— Тук-тук, — раздался из дверей чей-то голос.

— Эй, Эрин, — улыбнулся он. — Заходи. Добро пожаловать в мою скромную обитель.

Девушка вошла в лачугу и огляделась вокруг.

— Нормальная обитель, — сказала она. Смотри, — она показала ему полиэтиленовый мешочек. — Я раздобыла немного травки. Она не очень хорошая, но все равно вставляет. Хочешь покурить?

— Думаю, да, — осторожно сказал Тодд, глядя на мешочек.

Эрин села на ветхий коврик, постеленный на грязный пол, и принялась сворачивать косяк.

— Мне ужасно не хватает развлечений, — сказала она. — Ужасно не хватает. Знаешь, раньше, пока все не пошло кувырком, я путешествовала. В детстве я была гадким утенком. А потом я повзрослела и перестала им быть. Все очень просто: внезапно я стала популярной. У меня было около восьмисот друзей в «Фэйсбуке». Потом появился вирус, и я оказалась отрезана от остального мира. Иногда мне даже кажется, что я больше не живу.

Тодд ждал, что она продолжит, но она молча зажгла сигарету и осторожно затянулась, набирая побольше дыма в легкие. Потом протянула ему. Он взял ее кончиками губ, сделал несколько маленьких затяжек, удивившись странному, сильному запаху.

— Черт, я так устала, — сказала Эрин, выпуская длинную струю дыма.

— А я раньше играл в военные игры с парнями из колледжа, — неуверенно начал Тодд. — Интересно, есть тут какие-нибудь игровые клубы. Ну, знаешь там «Вархаммер 40000»…

Эрин как-то странно посмотрела на него. Его голос замолк, и время словно замедлилось. Он громко закашлялся от дыма.

Внезапно она улыбнулась и знаком попросила вернуть косяк.

— Я в этих делах ничего не понимаю, — сказала она. — Давай зажжем еще одну свечу?

— Давай, — сказал он с облегчением.

— Здесь станет повеселее. Как насчет пивка? У тебя есть что-нибудь выпить?

— Нет, но у меня есть немного конфет, если хочешь.

— Боже, конечно хочу.

Жуя «Мишек Гамми» с блаженным выражением лица, она спросила, как обстоят дела за периметром. Он рассказал ей, как сбежал из дома в первые дни эпидемии, как выживал в одиночку, как нашел других выживших. Как они ездил в «Брэдли», выходя лишь, чтобы повоевать и набрать припасов. Его рассказ был таким фантастическим, что вместо того, чтобы приукрасить его, он старался приуменьшить его драматизм, опасаясь, что она обвинит его в сочинительстве.

Эрин смотрела на него широко раскрытыми глазами. — Я тоже так хочу, — сказала она, в ее глазах отражался огонек свечи.

— Вряд ли. Мы были на волосок от смерти. Почти каждый день.

— Чувак, это так круто.

Тодд хмыкнул.

— Это так ты поранил руку?

Тодд вспомнил, про бросившегося на него из темноты чудовищного червя, щелкающего акульими челюстями.

— Да, — хмуро сказал он, прикрывая повязку рукой. — А ты как? Расскажи про себя.

— Я здесь почти с самого начала, сказала она и осеклась.

— Что случилось?

— Я пришла в лагерь с отцом и мне стало скучно, — пробормотала она. Внезапно ее лицо посветлело, — Давай поиграем в «Правду или желание»?

— Давай, — сказал он.

— Я первая. Давай, Тодд. Спрашивай.

— Хм, правда или желание?

— Правда, — объявила она, выпрямив спину.

— Хорошо, — сказал Тодд. Он не был уверен, вставил ему косяк или нет, Но ему хотелось, чтобы вставил. — Окей, когда тебе было стыдно сильнее всего?

— О, боже, у меня есть замечательный ответ на этот вопрос, — засмеялась Эрин, и Тодд тоже улыбнулся. — Однажды, в читальном зале, мы с подругами обновляли статус на своих страничках в «Фэйсбуке», понимаешь? Мне понадобилось отлучиться в туалет по своим женским делам. В тот вечер на мой «Блэкберри» обрушился целый вал звонков от каких-то парней, делавших мне непристойные предложения. Отключив телефон, я залогинилась в «Фэйсбуке» и увидела, что эти дуры написали в моем статусе, будто бы что я люблю делать минет и дали мой номер телефона.

Она громко расхохоталась. Тодд же продолжал вежливо улыбаться, не понимая, почему ее так веселит такой жестокий розыгрыш.

— О, чувак, — добавила она. — Такое случается со всеми, рано или поздно, верно? Окей, теперь твоя очередь. Правда или желание?

— Правда, — сказал он, надеясь, что она не задаст ему такой же вопрос.

— Когда ты в первый раз делал это с девушкой?

Тодд ненадолго запнулся, сочиняя «правдивую» историю про свой выпускной и про то, как он отметил его на заднем сиденье машины своей подружки. Но его голос затих. Эрин может уличить его во лжи.

— Все в порядке, сказала она.

Он хмыкнул.

Он пытался подобрать какие-нибудь легкие и остроумные слова, чтобы разрядить обстановку, но этого не потребовалось. Эрин ловко выручила его.

— Хочешь, я тебе кое-что покажу, Тодд? Тебе понравится.

— Давай, — ошеломленно сказал он ей.

Эрин вскочила на ноги, поборов внезапный приступ смеха, а потом встала прямо и напрягла мышцы рук..

— Веселые и находчивые, — сказала она. — Раз, два, три. Вот и мы. Пумы, вперед! — Она хлопала в такт, держа руки под подбородком. — Пумы, вперед! Мы — Пумы, эй, мы первые. Мы только начали рычать. — Она наносила удары по воздуху. — Ррр! — Она снова захлопала в ладоши. — Ррр! Ррр! Мы — Пумы, да, скажем это громко. Мы идем вперед, потому что мы гордые. Ррр! Ррр! Ррр! Мы лучшие, и это правда. Мы победим…

Обессилев, она плюхнулась на пол и зашлась от смеха. Тодд захлопал в ладоши.

— Ух, ты, — сказал он. Его сердце колотилось от сексуального возбуждения.

Кто-то с улицы проорал, чтобы они заткнулись, отчего она захохотала еще громче.

— Представим, что это было мое желание, — сказала она, запыхавшись. — Теперь твоя очередь.

— Желание, — сказал он.

— Поцелуй меня.

Тодд надеялся услышать это. В конце концов «Правда или желание» это игра на поцелуи. Он подполз к ней на четвереньках, чувствуя головокружение и нехватку воздуха. Он не знал с чего начать. Он раньше никогда не целовал девушку. Она встретила его на полпути. Это было похоже на падение в теплый бассейн, с гладкой и покачивающейся водой. Он целовал ее несколько секунд, держа за плечи. Трогал своим языком ее язык, не уверенный, делает ли он это правильно. Ее правое колено, уткнувшееся на лежащую на полу гальку. Начало болеть, но он не обращал на него внимания, боясь пошелохнуться. Член напрягся у него в штанах, посылая волны боли и наслаждения по всему телу. Наконец она оттолкнула его.

Он прервал поцелуй, изумленный.

— И, — добавила она, — Сними свою рубашку. Я забыла сказать, что это желание из двух частей.

По-прежнему ошеломленный, он автоматически подчинился. И занервничал, когда она оценивающе осмотрела его.

— Татуировок нет, — заметила она. — Ух, ты, а у моего парня везде были татуировки.

Тодд нахмурился, встревожено и ревниво. Он уже думал, что сейчас в его лачугу войдет толпа качков, и будут тыкать в него пальцем, смеяться и поздравлять Эрин с удачным розыгрышем.

— У тебя есть парень? — спросил он, пытаясь контролировать эмоции.

— Он теперь один из них. Там, за периметром.

Что ж, тогда это уже не твой парень, хотел он сказать, но сдержался.

Она застенчиво улыбнулась ему и сказала, — Может быть, мне нужен новый парень.

Он улыбнулся ей в ответ, быстро оттаяв.

— Желание, — сказала она.

— И ты тоже, — храбро сказал он.

Эрин скрестила руки, глядя на него дразнящим взглядом, а затем одним быстрым движением стянула с себя через голову рубашку. Тодд думал, что на ней будет бюстгальтер, но его не оказалось. Ее блестящие, дерзко стоящие груди были идеальной формы. Ее гладкое тело переливалось светом свечи. Он смотрел на нее с благоговением.

— Желание, — прошептал он.

— Иди ко мне, — сказала она. — Поцелуй меня еще.

Приблизившись к туалетам, Уэнди включила фонарик и дальше пошла очень осторожно. Идущий рядом с ней Джонеси сделал то же самое. Она предпочитала патрулировать при лунном свете, давая глазам привыкнуть в темноте. Они становились не просто ночными сторожами, а охотниками, но ночью отхожее место было опасно даже для копов, а ближайший канал едва подсвечивался ландшафтными фонарями. В небе над горизонтом прочертила дугу какая-то вспышка, и она услышала вдали хлопки выстрелов. Сегодня ночью дозорные за периметром лагеря были заняты. Стрельба стихла также внезапно, как и началась. Уэнди передала по рации свои координаты Тайлеру, седому книголюбу из участка.

— Вас понял. Будьте там осторожны, ребята. Смотрите в оба.

Она улыбнулась такой заботе и сказала в рацию, — Ты тоже.

— Непременно, юная Уэнди.

Новая вспышка прочертила дугу вдали над трущобами.

— Похоже, там идет настоящая битва, — сказал Джонеси, громко чавкая.

— Дай мне тоже жвачку.

— А что я получу взамен?

— Джонеси, мой парень перешибет тебя как соплю. А если он не сможет, это сделаю я.

— Хорошо, хорошо, — рассмеялся он. — Попытка не пытка.

Она сунула плитку в рот и принялась остервенело жевать ее.

Это ее третья ночь пешего патрулирования в 12-ом отряде, и она уже устала.

Прошлой ночью пришлось немного поволноваться. В дальнем конце лагеря раздался взрыв, небо осветила вспышка, и земля под ногами слегка задрожала. К сожалению, там была не ее патрульная территория. Оказалось, что на воздух взлетела домашняя лаборатория по производству кристаллического метамфетамина. Ей почти хотелось, чтобы здесь случилось нечто подобное.

Вдалеке небо освещали вспышки. Застучал пулемет.

Они шли вдоль края канала, ища доски, по которым можно перейти на другую сторону. Лучи их фонариков метались по рыхлой земле. В соседних трущобах кто-то играл на гармонике. Какая-то пара громко стонала, шумно занимаясь сексом в одной из лачуг.

Джонеси хихикнул.

— Похоже, ты здесь не единственный бабник, — сказала Уэнди.

Он рассмеялся.

— А вот и мост, — сказал он. — Смотри под ноги.

Перебравшись по доскам через канал, они оказались у рядов биотуалетов.

— Полиция, — громко сказала Уэнди.

— Работает полиция, — сказал Джонеси.

Вот уже три дня как от Сержанта не было ни весточки. Уэнди это беспокоило.

— Итак, Джонеси, как же ты стал копом? — спросила Уэнди, чтобы отвлечься.

— Ну, Рэй собрал отряд. Тайлер и Рэй играли вместе в боулинг, а Тайлер — мой папа, — ответил Джонеси. — Когда началась эпидемия, я только окончил среднюю школу. Собирался поступить в колледж. Хотел учиться на ветеринара.

Уэнди улыбнулась. Тайлер заботился не о ней, а о своем сыночке.

— Ветеринар — хорошая работа, — сказала она.

— О, да. Очень хорошая…

Внезапно у них на пути возник какой-то человек. Он закрыл руками глаза от света их фонариков.

— Пожалуйста, можете не светить мне в глаза?

Они немного опустили фонарики вниз. Уэнди положила руку на рукоятку дубинки.

— Стойте, где стоите, сэр, — сказала она.

— Вы копы, верно? Кажется, я слышал, что вы назвали себя полицией.

— Вам нужна помощь?

— У меня жена пропала. Час назад она ушла сюда принять ванну.

— Хорошо, сэр, — сказала Уэнди. — Можете описать…

Но тут ее инстинкты закричали, — К бою!

Она кувыркнулась, выхватывая дубинку. Джонеси со стоном упал на землю. У него за спиной стоял какой-то человек с длинной трубой в руках. Другая труба ударила ее по голове с глухим стуком. Из глаз посыпались искры.

Она покачнулась, с трудом удержавшись на ногах. Фигуры приближались.

Годы тренировок дали о себе знать, и она стала действовать.

Размахнувшись, она ударила одному из мужчин дубинкой в лицо, потом тыльной стороной руки заехала другому в ухо. Первый отлетел назад, она догнала его и яростными ударами сбила с ног. Второй же, свалившись в канал, кашлял и отплевывался.

Еще один удар в голову.

Она провалилась в черноту.

Сержант, Сержант, помоги мне.

Уэнди пришла в сознание, почувствовав навалившуюся на нее тяжесть и колющую боль в гениталиях. Открыв глаза, она вгляделась во тьму и увидела наклонившегося над ней Инфицированного, с серым, мокрым от крови лицом и красными от вируса глазами.

Уэнди закричала.

Она больше не видела над собой Инфицированного, а лишь какого-то человека, который сказал ей заткнуться, либо он убьет ее. Она почувствовала его горячее, мерзкое дыхание. Он жестоко ударил ее один раз, другой.

Она моргнула и снова увидела Инфицированного. Опять закричала.

Он зажал ей рот рукой. Она вцепилась в руку зубами, и изо всех сил укусила. Он ударил ее снова, но сейчас уже слабее. Она еще сильнее сжала зубы, рыча как собака. Через несколько секунд мужчина уже визжал и молил о пощаде. Она почувствовала, как кровь хлынула ей в горло и отпустила покалеченную руку, откашливая мокроту.

Она закричала снова. И снова. Но мужчина исчез.

Многотысячная толпа хлынула по дороге мимо центра распределения пищи, распевая гимны и размахивая плохо нарисованными транспарантами с надписями «Бог по-прежнему с нами» и посланиями от Луки 21:11. Пол растер подошвой ботинка сигарету и влился в их ряды. Он вспомнил ту толпу, марширующую по дороге в пригороде Питтсбурга, людей, идущих плечом к плечу с оружием в руках, выкрикивающих подбадривающие лозунги. Над головой, в небе, затянутом черным дымом с ревом проносились реактивные самолеты ВВС США, сбрасывая бомбы на дальние цели. Он помнил, как обращался к ним со словами: Он благословил их как раз перед нападением Инфицированных. Он сказал им, что их война справедлива.

Они шли мимо центра кормления, дома для больных чумой, детского игрового комплекса, с установленными на нем флагами различных правительственных агентств и служб, размещавшихся в маленьком здании из красного кирпича, где раньше располагалось городское почтовое отделение. Беженцы прерывали свои повседневные занятия и смотрели на поток демонстрантов, распевающих «Вперед, солдаты Христа». Некоторые с азартом присоединялись к маршу, в то время как другие смеялись и кричали, чтобы те шли шуметь и поднимать пыль в другое место. Солдаты смотрели на демонстрантов с подозрением, держа оружие наготове и поглядывая на сержантов.

— Бог не очень популярен сегодня, — понял Пол. Эти люди здесь стопроцентные христиане. Истинные верующие. Их вера удивляла его. Ему даже стало немного стыдно. И все же он не мог не смотреть на них как женщина, защищающая мужа-алкоголика, который ее регулярно избивает, оправдывающая то, что по существу является психическим расстройством.

— Слышал? — сказал какой-то мужчина, идущий сзади. — Морпехи в Нью-Джерси.

— Кому они нужны, — фыркнул другой.

— Я слышал, что перед приходом армии федералы собираются отобрать у нас оружие, — сказала какая-то женщина. — Мы будем беззащитны.

— Это всего лишь слухи. Как и то, что морпехи где-то там высадились.

— Я слышал, что это в Филадельфии, а не в Нью-Джерси, — встрял кто-то в разговор.

— А что, если это правда? Они разве не понимают, что вторая поправка спасла страну? Если бы не вторая поправка, мы были бы уже все инфицированы. Боже, храни НСА.

Пол услышал детский плач, и с содроганием вспомнил гигантского клыкастого червя, выскользнувшего из мрака и мяукающего от голода. Он удивлялся, что даже сейчас в лагере рождаются дети. Жизнь продолжается, не смотря ни на что. Похоже, род людской тоже пребывает вовеки.

Идущий где-то во главе шествия мужчина закричал в мегафон. Демонстранты сбавили ход, и стали собираться вокруг нескольких фигур, стоявших на крыше автофургона перед старым зданием школы, где сейчас заседало номинальное правительство лагеря. Пол продолжал пробираться вперед. Он узнал Пастора Стриклэнда и нескольких других священников, стоявших за коротко стриженным грузным мужчиной, на котором была белая рубашка с закатанными рукавами и огромными пятнами пота подмышками, и ярко желтый галстук. Пол никогда не видел его раньше, но голос его узнал. Этот мужчина был ведущим популярного ток-шоу на питтсбургском радио. Маклин. Томас Маклин.

— Мы считали себя непобедимыми, — говорил Маклин. — Мы погрязли в деньгах, развлечениях и сексе. Инфекция это кара Господня.

Толпа одобрительно взревела, заглушив его.

— Они хотят, чтобы вы верили, что мы можем жить без Бога, — услышал Пол, когда толпа затихла. — Без вашей веры. Они хотят, чтобы мы отвернулись от Бога, но Бог не отвернулся от нас, люди. Нет. Бог разговаривает с нами громко и четко. И знаете, что он говорит?

Пол затаил дыхание, напрягая слух. Ему было интересно, кого Маклин называет «они».

— Он говорит, что мы оскорбили его, и он не может этого допустить!

Толпа ревела. Пастор Стриклэнд и другие священники, стоявшие за Маклином, кивали и аплодировали, мрачно улыбаясь.

— Мы оскорбили его, чествуя духа Антихриста, и теперь пожинаем ураган. Оскорбили его, позволяя феминизму разрушать американскую семью, убивать детей и поощрять лесбиянство. Позволяя гомосексуалистам разрушать брак и растлевать наших детей. Растлевая эту великую нацию своей жадностью, массовой культурой, либеральными университетами, государственным образованием, отделением церкви от государства, и гонениями на христиан.

— Нет, — сказал Пол. — Не так и не сейчас.

Толпа становилась все агрессивнее. Он чувствовал, как волной нарастает в них энергия. Они размахивали транспарантами, и кричали Маклину, чтобы он сказал им, что делать.

— Мы должны покаяться, ибо конец близок, — сказал Маклин. — Думаю, мы все согласны, что он очень близок. Но что значит покаяться? Вы вообще знаете, что означает это слово? Оно означает, стать праведными. Чистыми. Мы должны очиститься, как нация и заключить новый договор с Богом.

Сотни рук взметнулись вверх, слегка покачиваясь, как колосья пшеницы на ветру.

— Что касается атеистов, то я скажу, надо изгнать их из лагеря!

— Вышвырнуть их! — скандировали люди.

— Изгнать гомосексуалистов!

— Вышвырнуть их.

— Изгнать элиту, которая смотрит на вас сверху вниз!

— Это не правильно, — сказал Пол окружающим его людям, а Маклин продолжал зачитывать свой список. — Бог не хочет этого. Бог не хочет, чтобы мы ненавидели друг друга.

— Он хочет, чтобы мы ненавидели грех, — огрызнулась на него какая-то женщина.

— Это не митинг, когда среди нас дьявол, — заметил какой-то мужчина. — Вот он здесь, воплоти.

— Это ненормально, — умаляющим тоном сказал Пол. — Инфекция свела нас с ума. Разве вы не видите это?

— Все что я вижу, это ниггер, которому надоело жить, — ухмыльнувшись, сказал какой-то мужчина.

— Держи свое расистское дерьмо при себе, — предупредил другой.

— Бог карает нас за нашу нечестивость, — сказала женщина. — Почему так думать ненормально?

Маклин указал на центр обработки данных и закричал.

— Те люди там, они говорят нам, как жить, но никто за них не голосовал! Теперь они хотят заставить меня замолчать! Они видят во мне угрозу! Они могут убить меня, но они не понимают, что огонь уже зажжен, что огонь это вы, и он распространяется. И мы выжжем коррупцию из тела этой великой нации, и еще более великая нация, нация христиан, восстанет из пепла!

Толпа с жадностью слушала каждое его слово. Злые и вспотевшие солдаты, охранявшие центр обработки данных, ружьями оттесняли людей от главного входа.

— Скажите им принять закон о содомии. Скажите им громко. Скажите им сейчас. Скажите им…

Металлический скрежет заглушил его. Толпа напирала, уплотнялась, и, в конце концов, стала редеть, когда люди, стоявшие с краю, начали разбегаться в стороны. К ним на скорости сорок миль в час несся по дороге бронетранспортер «Брэдли», поднимая в воздух огромное облако пыли. На его металлической груди, словно ожерелье, раскачивался венок из полевых цветов. На одной из антенн развевался американский флаг. Маклин указал на машину, крича что-то в мегафон, но никто не слышал его. Все кашляли, ослепленные от поднятой в воздух пыли.

Машина пронеслась сквозь толпу, разогнав людей в стороны, и продолжила свой путь.

Пол ухмыльнулся, провожая ее взглядом. Это его «Брэдли», он был уверен в этом, а управлять им могут только Сержант и Стив. Он выбрался из толпы на одну из узких аллей между рядами лачуг, намереваясь последовать за машиной. Было бы не плохо повидать сейчас друзей.

«Брэдли» миновал часовых и въехал на территорию военного комплекса. Солдаты, истекавшие потом в своих касках и униформах, провожали его восхищенными взглядами. «Брэдли» сбавил ход и свернул на главную улицу. Ее магазинчики розничной торговли и меблированные комнаты на верхних этажах теперь были превращены в казармы, столовые и штаб-квартиры. Улица была заполнена солдатами в самой разной униформе, торговцами и наемниками, проститутками и наркодилерами, гражданскими чиновниками в деловых костюмах и пятитонными, оливкового цвета грузовиками, развозивших военных, продовольствие и боеприпасы. У автоцистерны с водой стояла длинная очередь терпеливо ждущих солдат. Даже здесь командная структура была нарушена. Столько разных подразделении армии и национальной гвардии было смешано в одну кучу. Огромное количество новобранцев, и несколько разных штабов, проявляющих лояльность Соединенным Штатам, штату Огайо, и/или Содружеству Пенсильвании. На окнах бараков висел баннер с простой надписью: «Молитесь Господу и начинайте раздавать боеприпасы».

«Брэдли» снова замедлил ход и резко свернул в сервисный гараж. Механики тут же окружили его, испытывая непреодолимый зуд снова покопаться в его двигателе. Они любили эту машину, ведь их так мало осталось на американской земле.

Гидравлический трап опустился и по нему вышел Сержант, несущий на руках Уэнди.

Воздух заполнился дымом с едким запахом кордита. В другом конце гаража отряд новобранцев практиковался в стрельбе из винтовок М16 по бумажным мишеням, установленным перед стеной из мешков с песком. Грохот стрельбы быстро затих, когда они поймали взгляд командира «Брэдли», несущего в свое жилище красивую спящую женщину.

Тодд вошел в военный комплекс Фемавилля, дивясь колючей проволоке и царящему всюду хаосу. По пути он расспрашивал всех, как ему найти командира «Брэдли».

Они лежали в лачуге, уставившись в потолок, вспотевшие, голые и уставшие. Впервые в своей жизни он почувствовал себя по настоящему кому-то нужным. Она видела его наготу, когда он входил в нее, и теперь они были связаны одной нитью. Он будет любить ее до самой смерти. Его тело продолжало подрагивать после невероятного всплеска наслаждения. Лачуга наполнилась ее необыкновенным мускусным запахом. Она закурила бычок своего косяка и стала болтать про свой айпод, «Блэкберри» и «Фэйсбук», про то, как снова хочет жить. Тодд кивал, слушая вполуха, изучая изгибы ее тела и испытывая странную зависть к ее естественной красоте. Он уже загрустил, что ей придется уйти, и он больше никогда не сможет обладать ей снова. Внезапно он ощутил чувство голода. Через несколько мгновений она спросила его, хочет ли он заняться этим еще, и тут же вскочила на него, дав ему кончить ей в рот. После третьего раза он уснул как убитый.

Когда он проснулся, Эрин уже не было, как не было и его тайного запаса электроники. Его капитала.

Внезапно он лишился всего.

Она оставила ему загадочную записку: «Извини. Ты очень милый».

Все утро он перебирал в голове возможные варианты. Можно попытаться найти ее и вернуть свой капитал, а можно и забыть об этом. Противостоять ей будет проблематично. Мягко говоря. Тодд боялся конфронтации, кроме того, он верил, что сможет полюбить ее. Он чувствовал, что мучительное желание увидеть ее снова медленно поглощало гнев от того, что его так бессовестно обокрали.

— Забей, — сказал он сам себе. — Я знаю одного копа. Она поможет. Копы вернут мои вещи, я прощу Эрин, и мы снова будем вместе.

Он знал, что никогда больше не будет обладать ей, что его использовали. Но он не мог перестать надеяться.

К тому времени, как он дошел до военного комплекса — где, как он думал, он найдет Сержанта, который в свою очередь скажет ему, где найти Уэнди — он несколько раз проиграл в голове события прошлой ночи. Он представлял себе, каким мог быть их предстоящий разговор. Например, сердитым, когда он спросит ее, почему она его использовала и сделала ему больно, заставит ее серьезно подумать о своем поведении, и она со слезами раскается в своих проступках. Или спокойным, когда он будет холодно смотреть на нее, скажет, что прощает ее и сожалеет, что так получилось, а потом пожелает ей всего хорошего. Или радостным, что маловероятно, когда она вернет ему его вещи и они упадут друг другу в объятья.

Непрерывный треск стрельбы у периметра лагеря усилился, напомнив ему, что его личные проблемы незначительны по сравнению с вездесущей угрозой, подстерегающей здесь людей.

Гараж был заполнен солдатами, сидящими на твердом цементном полу, писавшими письма, читавшими книги, и варящими кофе на Колмановских печках. В клетках у дальней стены, рядом с аккуратно сложенными дровами, кудахтали куры. Тодд почувствовал запах кордита, кофе и куриного помета. Солдаты вели себя странно тихо, часто поглядывая на офис в углу, где Сержант устроил себе жилище. Он осторожно прошел мимо них, игнорируя их враждебные взгляды и продолжая бормотать себе под нос, и постучал в дверь Сержанта. Никто не ответил. Тогда он сердито ударил по ней кулаком.

Дверь открылась, и в проходе возник Сержант, одетый в камуфляжные брюки и футболку. Он уставился на Тодда, сердитое выражение его лица внезапно сменилось удивлением.

— Эй, Малец, — сказал он. — Рад тебя видеть.

Тодд покраснел, услышав свое старое прозвище.

Солдат протянул руку и Тодд пожал ее.

— Я тебя тоже, Сержант.

— Каким ветром тебя сюда занесло?

— У меня плохие новости. Есть у тебя минутка?

— Заходи. У меня тоже плохие новости, Малец.

Тодд удивленно замер при виде Пола и Этана, стоявших над койкой, на которой беспокойным сном спала, тихо постанывая, Уэнди.

Уэнди проснулась от сильной головной боли и непреодолимого чувства страха. Маленькая комната была заполнена уставившимися на нее мужчинами. Сержант прижимал ей ко лбу прохладную, влажную тряпку и смотрел на нее со смесью любви и страха. Здесь были Пол, Этан и Тодд, а также Рэй и все копы из 12-ого отряда, кроме Джонеси и его отца. Увидев, что она проснулась, их лица посветлели. У Этана был потрепанный вид, он улыбался ей с подбитым глазом. Кто-то спросил ее, как она себя чувствует, и она с трудом сконцентрировалась на голосе. Сознание то и дело покидало ее, и она хотела проснуться. Она даже не была уверена, что уже бодрствует. Если это сон, то хороший. Она была счастлива видеть рядом Сержанта, и испытывала странное чувство безопасности рядом с другими выжившими. Странно, что ей пришлось провести две худшие недели в своей жизни с этой группой людей, и внезапно ощущать такую сильную привязанность к ним. Это были ее люди. Она помнила, как в госпитале, она стала думать о них, как о племени.

Уэнди подумала, не умирает ли она.

Сержант спросил, нужно ли ей что-то. Воды, например?

Попив, она спросила их, как она сюда попала. Ее голос звучал весело, и ей показалось, что у нее что-то не то с ушами. Мужчины переглянулись, избегая смотреть ей в глаза. Она действительно ничего не помнила. То, что с ней случилось, было настолько плохо, что они не могли сказать об этом вслух. Рэй, сидевший на ящике с патронами рядом с ее кроватью, сказал, что на них с Джонеси напали. У Джонеси сотрясение мозга, и он сейчас в плохом состоянии. Ей тоже досталось, но меньше. Уэнди поняла это и удивилась, почему она не может встать с койки. Она чувствовала странный озноб. Она не могла избавиться от чувства, что умирает.

Ты должна увидеть тех парней, с ухмылкой сказал Рэй, кивая ей с уважением. Ты отдела их что надо. Двоих мы поймали. Мы знаем, кто был третьим, и скоро доберемся и до него. Не беспокойся о них, Уэнди. Мы позаботимся об этом. Они заслуживают смерти, за то, что сделали, и мы позаботимся об этом.

Рэй положил на подушку рядом ее головой ее бейдж.

— Мы нашли его на месте преступления, — сказал он ей.

В голове у нее стучало. Мысли путались. Ее сны были полны кошмаров, и теперь она хотела знать, какой из них был явью.

Рэй спросил, не против ли она того, чтобы с теми парнями разобрались по законам Лагеря Неповиновения.

Уэнди удивилась себе, отчетливо сказав, — Я не против.

Она наклонилась над краем кровати, и ее вырвало Сержанту под ноги. Несколько мгновений спустя она провалилась в тошнотворный мрак, освещаемый лишь редкими искрами.

Ребята из 12-го отряда, скалясь, как волки, по одному покинули комнату, чтобы свершить правосудие над теми, кто напал на их коллег. Проходя мимо Рэя, который остался присматривать за Уэнди, они кивали ему. На них были черные рубахи и бронежилеты, все с оружием.

Следующие несколько часов Уэнди металась по кровати, а Сержант прикладывал к ее лбу влажную тряпку. Когда наступил вечер, солдаты принесли дымящиеся чашки с тушенкой, и выжившие сели в круг на полу поужинать при свете свечей.

— Прямо как в старые времена, — жуя, сказал Пол. — За исключением хорошей еды.

— Наверное, неплохо иметь работу, оплачиваемую свежим мясом, — сказал Рэй.

Этан ухмыльнулся. — Если бы ты знал, что для этого приходится делать, — заметил он.

— Что-то опасное, судя по выражению твоего лица, — сказал Сержант, посмотрев на него с прищуром, будто разгадывая головоломку.

— Ерунда, — радостно сказал ему Этан. — Какие-то люди в административном центре подумали, что я врач и напали на меня. Я убежал, нашел команду, занимающуюся разгрузкой скота, и работал с ними весь день.

— Аа, — понимающе сказал Рэй. Он знал про скотные команды, и что они используют людей в качестве приманки для монстров, заражающих животных.

— Когда я вернулся в административный центр, те люди ждали меня и наградили вот этим, — сказал Этан, показывая на свое лицо, и рассмеялся.

Тодд рассмеялся вместе с ним и спросил, — А почему ты так этому рад?

— Я рад, потому что, похоже, нашел свою семью.

Другие выжившие переглянулись и слабо улыбнулись.

— Это хорошие новости, мужик, — сказал Рэй.

Сержант коснулся его плеча и добавил, — Да, это хорошо, Этан.

Этан сверкнул глазами. — Я серьезно.

— И я тоже серьезно, — осторожно ответил Рэй, ощетинившись.

— Я провел несколько дней в административном центре. Люди, занимающиеся учетом, нашли в лагере одну Кэрол Белл, но оказалось, что это не моя жена. Я продолжал давить и, наконец, настоял, чтобы кто-нибудь проверил другие лагеря. Оказалось, что в лагере под Гаррисбергом есть К. Белл и две М. Белл. Через три дня после начала эпидемии, К. Белл и М. Белл прибыли в один и тот же день.

Он внимательно смотрел на лица других выживших в ожидании реакции.

— Звучит обнадеживающе, Этан, — кивая, сказал Пол. — Я серьезно.

— Звучит потрясающе, — сказал ему Тодд.

Этан повернулся к Сержанту и сказал, — Вы сможете отвезти меня туда? Туда, или как можно ближе?

Сержант считал, что это закономерно, что другие выжившие снова рядом с ним, потому что он никогда их по-настоящему не бросал. Он мысленно вернулся в прошлое, против своей воли, посекундно переживая ужасы Инфекции и Афганистана. Хуже всего было, когда он очутился один в темноте, перед госпиталем, стреляя в Инфицированных, устремляющихся к нему через парковку, в то время как каждый атом его тела кричал ему убегать. Он очнулся от этих страшных воспоминаний в холодном поту. Сердце сжималось в груди, легким не хватало воздуха. Он не был глупым. Он знал, что тяжело страдает от посттравматического стресса. Еще он знал, что возвращение на поле боя вылечит его, по крайней мере, на время.

— Могу отвезти тебя в Стъюбенвилл.

— А что в Стъюбенвилле?

— Мосты.

— Инфицированные из Питтсбурга, — сказал Этан, кивнув.

— Ребята, о чем вы говорите? — спросил Тодд.

— Тот большой пожар, который выгнал нас из Питтсбурга? Он выгнал и всех Инфицированных, — объяснил Этан. — Они идут на запад, прямо к мостам. Прямо к нам. Верно, Сержант?

Сержант кивнул. — Я руковожу операцией по подрыву мостов. Особенно Мост Памяти Ветеранам. Шестиполосный мост через реку Огайо.

— Наверняка ты их слышал, — добавил Пол. — Они атаковали лагерь все время с момента нашего здесь появления. Стрельба почти не смолкает, днем и ночью. Она стала уже каким-то фоном. Если они прорвутся внутрь, нам конец.

— Мы последние беженцы, добравшиеся в лагерь из Питтсбурга, — сказал Сержант.

— Инфицированные умеют плавать? — спросил Рэй.

— Наша разведка говорит, что не умеют, — сказал ему Сержант. — Если мы взорвем мосты, они застрянут у реки.

— А что, если они пойдут на север и на юг?

— Это уже не наша проблема.

Рэй пожал плечами. — Ты прав. Не наша.

— Мы заставим их изменить направление, и это наиболее важно, как мы понимаем.

— Я тоже хочу, — сказал Тодд. — Можно мне с вами, Сержант? Пожалуйста.

— Я бы тоже присоединился, — сказал Пол, с надеждой глядя на него. — Я могу быть полезен.

Сержант покачал головой с легким сомнением. Он действительно с радостью взял бы их на операцию. Ребята, которыми он командовал, хороши, но они не знают того, что знают выжившие. Он был откровенно удивлен, что они хотят покинуть безопасный лагерь и вернуться в пасть зверя. И это спустя всего несколько дней. Разве не было целью их совместного путешествия найти это убежище, и попытаться зажить нормальной жизнью?

— Это будет очень опасная операция, — сказал он им.

Он помнил, как ехал по Стъюбенвиллу. В городе царила жуткая тишина. Никаких признаков жизни, даже лая собак не было слышно. Там были Инфицированные. А с теми, что отправились из Питтсбурга на запад, это место будет кишмя кишеть.

— Я тоже поеду, — сказала Уэнди с койки.

— Уэнди! — радостно воскликнул Тодд.

Мужчины вскочили на ноги, когда она с трудом поднялась, заметно дрожа, держась за затылок и жмурясь от боли. Она стряхнула с себя их руки и пошла туда, где они сидели, заняв место рядом с Сержантом и взяв в руки предложенный пластиковый стаканчик с водой.

— Ну, тогда я тоже поеду, — сказал Рэй.

— Какого черта ты то? — проворчал Сержант. — Ты же не один из нас.

— Но она одна из нас. Если едет она, я тоже еду. Вот так. Я дал обещание.

— Даа? — сверкнул на него глазами Сержант. — Кому?

— Множеству мертвых людей, — жестко ответил Рэй.

— Рэй едет с нами, — отрезала Уэнди.

Сержант нахмурился, но ничего не сказал.

— Вы все уверены, что хотите ехать? — спросил он.

— Да, — пробормотали выжившие, глядя в свои чашки.

— А ты, Уэнди?

— Ты был прав, — сказала она. — Здесь нам не безопасно.

— Ты справишься?

— Ты не поедешь без меня.

— Хорошо, — сказал он.

В комнате повисла тишина. Все обдумывали причины своего желания поехать.

— Я ненавижу это место, — наконец сказал Тодд.

Этан сказал, — А я полюбил его. Но мне нужно попасть в Гаррисберг.

— Мы доставим тебя как можно ближе, Этан, — сказал ему Сержант.

— Было бы неплохо выбраться отсюда на несколько дней, — сказал Пол. — Может быть, я составлю тебе компанию до Гаррисберга. Это место не чисто. Бог здесь не живет.

— А где же он тогда живет, проповедник? — тихо спросил Рэй.

— Где? Где-то там, друг. С ними. Они его агенты.

— Идите спать, — сказал Сержант. — Завтра у нас тренировка. А на следующее утро уезжаем отсюда, взрывать дыру в том мосту.

И добавил, — Надеюсь, это то, чего вы хотите.