Импланты

Глава 1. Священник

— Кто знает причину, по которой этот мужчина и эта женщина не могут быть вместе, пусть говорит сейчас или не говорит никогда.

Стандартная фраза из арсенала католического священника, совершающего обряд бракосочетания. За свою жизнь отец Арсений произносил ее не меньше тысячи раз, и всегда она являлась простой формальностью, но сегодня священник чувствовал: произойдет нечто из ряда вон выходящее. С самого утра его мучило нехорошее предчувствие. От Бога оно или от Диавола, неизвестно, но отец Арсений привык доверять этому "внутреннему голосу", вещающему о неприятностях, ибо если неприятность может случиться, она обязательно случается.

Внешне, между тем, все было спокойно. Жених — высокий темноволосый красавец в строгом сером костюме и бутоном розы в петлице — нервничал не больше других женихов. Невеста — маленькая хрупкая блондинка, в своем излишне пышном платье похожая на безе, — едва заметно хмурила бровки, ей явно не терпелось покинуть церковь и начать веселиться. Собор, носящий имя Четырнадцати святых помощников, тоже ничем не отличался от того, каким он был вчера, неделю, месяц, пятьдесят лет назад: торжественный, с высоким потолком, который подпирали изящные колонны, большими узкими витражами и старым, не работающим органом.

Тем не менее плохое предчувствие никуда не исчезло.

"Кто знает причину, по которой этот мужчина и эта женщина не могут быть вместе, пусть говорит сейчас или не говорит никогда".

Отец Арсений держал положенную паузу. Прежде чем продолжить, у него было несколько мгновений, чтобы осмотреть собравшихся, может статься, один из гостей задумал какую-нибудь пакость? Но и с гостями на первый взгляд было все в порядке. Максимус, помогавший отцу Арсению вести церемонию, как обычно рассадил родственников невесты по левую сторону центрального прохода, а родственников жениха — по правую. После церемонии толпа смешается, но в церкви, а тем более во время церемонии, лишние разговоры ни к чему.

Публика собралась небогатая, отец Арсений не заметил бриллиантовых зажимов для галстуков и сапфировых ожерелий, однако ради торжественного события нарядились все празднично. У женщин преобладали зауженные платья с декольте и крохотные шляпки, которые походили на заколки, нежели головные уборы, у мужчин особой популярностью пользовались черные наглаженные костюмы и стоячие воротнички.

Вроде, все, как обычно.

Отец Арсений уже хотел произнести следующую фразу, но не успел.

— Я знаю!

Восклицание раздалось со стороны родственников невесты. Отец Арсений моментально напрягся. Кажется, начинаются неприятности. Может, они будут не такими уж и большими? Что может сказать этот плюгавый молодой человек, семнадцати или девятнадцати лет от роду?

— Я знаю! — громко повторил юноша и вскочил со скамьи. — Виктор имплант!

Со стороны родственников невесты донесся возмущенный шепоток, со стороны родственников жениха зашикали.

— А ты мог бы и сказать! — юноша ткнул пальцем прямо в жениха. — Не пара ты ей!

— Не пара! — молодого человека поддержала пышная дама в ярко-желтом платье и такой же шляпке. — Отойди от нее! Святой отец, церемония отменяется.

— Ничего не отменяется! — невеста развернулась к гостям и топнула ножкой.

— Он тебя не достоин! — выпалила дама в желтом. — Сама видела, как лапал в подворотне смазливую официанточку. Чего молчишь? — обратилась она к жениху. — Признавайся!

— Мне не в чем признаваться. Это вы против меня козни стоите.

Со стороны жениха поднялись несколько мужчин.

— Сядь на место, старуха, дай святому отцу продолжить.

— Да какая я тебе старуха?! Хам!

— Дура!

— Ах так!

Женщина сорвала с головы шляпку и ловко швырнула ее в соперника. Тот успел увернуться, но со своего места поднялся еще один мужчина — здоровенный бугай в которого попал ярко-желтый головной убор.

— А ну сядь на место! — приказал он женщине.

— Все импланты уроды и хамы!

— Мама, достаточно! Не порть мне свадьбу!

— Витя, бросай эту дуру! Она вся в мамашу!

Отец Арсений не успел сообразить, что к чему, как родственники жениха и невесты перемешались. Дама в желтом колотила сумочкой даму в зеленом. Здоровенный бугай повалил на пол молодого человека, затеявшего этот бедлам, джентльмен в смокинге охаживал тростью другого джентльмена. В проходе образовалась давка.

Невеста бросила букет и рванула на защиту чести рода, жених немного задержался у алтаря, а потом махнул рукой и пошел растаскивать дерущихся.

— Братья и сестры! — наконец опомнился Арсений. — Послушайте! Послушайте! Нужно быть терпимее! Вы в доме Господа!

Он говорил так громко, как только мог, но перекричать шум дерущихся гостей ему было не под силу.

— Остановитесь! Не забывайте, где находитесь! Будьте терпимее друг к другу!

Предчувствие, которое не оставляло Арсения перед злополучной свадьбой, с тех пор частенько появлялось у святого отца. Но если в тот день он не мог объяснить причины странного предугадывания неприятностей, теперь эти причины были видны даже полуслепому умственно отсталому.

Отец Арсений критически осмотрел себя в зеркало. Зеркала отелей, где он останавливался, не отличались большим размером и чистотой, но священник не нуждался в "подробностях". Он смотрел, ровно ли стоит белый воротничок черной сутаны, аккуратно ли причесаны волосы, не испачкалась ли одежда, и проходят ли синяки на лице.

Сегодня преподобный Арсений выглядел хорошо, так хорошо, как только мог выглядеть священник, длительное путешествие которого подходит к концу. Следующим утром он покинет городок и вернется домой, в церковь Четырнадцати святых помощников, а пока ему предстоит прочесть еще одну лекцию.

Удовлетворенно хмыкнув, святой отец перекрестился, взял под мышку толстую кожаную папку с текстами проповедей, духовной литературой и листовками и вышел на улицу.

Городок, в котором он остановился, был небольшим, однако имел собственный приход, две библиотеки и филиал столичного университета. Именно туда отец Арсений и направлялся. Он мог добраться до учебного заведения на автобусе, но предпочел подышать воздухом и обдумать слова, которые будет произносить перед ученой аудиторией. Ему предстояла встреча со студентами, тема которой звучала так: "Проблемы современного общества и людская нетерпимость". Отцу Арсению предстояло найти слова, которые встретят отклик в душах молодых людей и заставят задуматься, а возможно, окажутся действенными настолько, что вынудят их изменить мировоззрение. На последнее священник не рассчитывал, но надеялся.

Солнце давно миновало высшую точку небосклона, но жара не спала. Пыльная, покрытая гравием тропа проходила рядом с широкой гравийной дорогой, мимо бедных, но аккуратных домиков, в окнах которых иногда появлялись озабоченные лица их обитателей. Изредка по дороге проезжали автомобили, и тогда святой отец вынужденно останавливался, пытаясь отдышаться, и ждал, пока поднятая транспортом пыль немного осядет.

Ничего необычного в окружающем пейзаже не наблюдалось, однако отец Арсений предчувствовал неприятности. Он представлял, что может случиться, и мысленно готовился к этому. В конце концов, его избивали не реже, чем раз в неделю. Иногда ограничивались парой тумаков, а иногда, ему приходилось спасаться бегством.

Здание университета было старым и пыльным, совсем как дорога. Построили его, судя по табличке рядом с дверью, сто двадцать лет назад, и вероятно с тех пор не ремонтировали, однако выглядело оно внушительно.

Священник оценил высоту, и присвистнул. Четыре этажа возвышались как минимум на двадцать метров. Выкрашенная темно-серой краской бугристая поверхность стен кое-где пошла трещинами, но ощущение монументальности это не испортило. Стекла покрывало свето- и теплорегулирующая пленка, над дверью висел глазок видеокамеры, вместо ручки сверкала белизной панель ограниченного доступа.

Отец Арсений достал из внешнего кармана портфеля клочок бумаги, где записал номер аудитории, пошевелил губами, запоминая маршрут, и приложил ладонь к сканеру. Секунды три ничего не происходило — система ограниченного доступа оказалась такой же старой, как само здание, а потом компьютер нашел отца Арсения в базе приглашенных.

— Добро пожаловать, — произнес механический голос. — Вас уже ждут.

Дверь открылась, и отец Арсений вошел в просторный холл. Аудитория с символическим номером 66 "б" находилась на третьем этаже. Лифт не работал, и священник изрядно вспотел, пока преодолел все пролеты и добрался до второго поворота направо в западном крыле. Прежде, чем открыть нужную дверь, отец Арсений перекрестился, глубоко вздохнул и мысленно прочел короткую молитву об укреплении духа.

Кабинет 66 "б" наверняка был не самым большим в университете, но все же в нем без проблем разместилось около трехсот человек. Кафедру установили таким образом, чтобы лектора видели даже сони с последних рядов. Отец Арсений прошел к кафедре, положил на нее портфель и вытащил бумаги.

— Здравствуйте, дети мои, — священник старался говорить четко и громко, чтобы перекрыть пронесшийся по аудитории шепоток. — Я пришел к вам с миром и добром.

Отцу Арсению едва ли не ежедневно приходилось выступать с проповедями, но если обычно он пытался донести слово Божие до людей в храме, то теперь он находился "на мирской территории". Разница ощущалась, она витала под потолком, грозя всей тяжестью рухнуть на голову священнику. Его больше не защищала святость места, не хранили обычаи сидеть в церкви тихо и смирно, опустив глаза в пол или взирая на распятие над алтарем, отца Арсения больше не защищал дом Божий и установленные в нем правила. Сейчас он находился на территории свободы, на территории, где толпа не чуралась перебить святого отца вопросом, смешком или даже замечанием, где его слово не было истиной в последней инстанции, где его слова можно поставить под сомнение.

Длинные лавки в своем большинстве занимали студенты первых курсов. Они отличались от выпускников особым блеском глаз и некоторой развязностью. С возрастом обычно это проходило, но пока бурлит молодая кровь, пока гормоны властвуют над разумом, пока тело подчиняется порыву сердца, а не велению мозга, молодые люди больше походят на неуравновешенных и вспыльчивых болельщиков футбольного матча, а не на серьезных, занятых наукой, юношей и девушек.

— Я пришел к вам, чтобы поговорить о проблемах нынешнего общества.

Отец Арсений предчувствовал превращение лекции в диалог, но рассчитывал, что ему удастся удержать дискуссию в рамках корректного спора, а вопросы, которые он намерен поднять, не превратят кабинет 66 "б" в стадион.

— И какие же проблемы у нашего общества, святой отец? — спросил мужской голос откуда-то справа.

Отец Арсений повернул голову, но не чтобы посмотреть, кто задал вопрос, а чтобы не казаться невежливым, все равно он не знал, кто из молодых людей его перебил.

— Сейчас человечество переживает не лучший период. Вы, как умные и любознательные люди, конечно, смотрите новости, читаете газеты, наблюдаете за происходящим на улицах… сложно не заметить, что общество разделилась на три класса. Эти классы искусственные, с намеренно преувеличенной значимостью. Они влияют на поведение и общение людей и не просто отрицательно, но убийственно. И что самое страшное, в появлении этого разделения виноват сам человек. Буквально вчера мне попалась отвратительная по своей сути статья в "Новости недели". В ней рассказывается, как журналист стал свидетелем массовой драки, которая закончилась смертью двух молодых людей и девушки. Все трое были имплантами.

Аудитория оживилась. Молодые люди догадались, к чему клонит отец Арсений, и тот же голос, что ранее задал священнику вопрос, спросил снова:

— А вы до конца ту статью прочитали? Знаете, в чем обвиняются те импланты?

— Я пришел сюда не для того, чтобы кого-то защищать или обвинять.

— А для чего?

— Призвать к смирению. Слишком много нетерпимости, ненависти, злобы и зависти скопилось в наших сердцах, а это очень нехорошо. Это разрушает нас и вредит, прежде всего, нашим душам, а не телам тех, кого мы ненавидим. Будьте терпимее к другим так же, как вы терпимы к себе, к своим слабостям и недостаткам, прощайте недругов ваших, искренне, от сердца, не таите внутри себя злобу и ненависть. Очиститесь от скверны недоброжелательности, любите друг друга и принимайте людей такими, какие они есть, независимо от того, к какому искусственно созданному классу они принадлежат.

— А вы, святой отец, имплант?

Арсений кожей ощутил тяжесть повисшей в аудитории тишины.

— Нет. Я не имплант.

— А хотели бы им стать?

Священник смиренно опустил глаза, готовясь к самому важному.

— Нет. Не хотел бы. Но не считайте это официальной точкой зрения церкви, это мое мнение как обычного человека.

— А какова позиция духовенства?

Вопрос был сложным, и ответить на него правдиво и не бросить тень на католическую церковь, отец Арсений не мог. Он оказался не готов объяснить позицию святых отцов, не раскрывая всех карт, не принося в жертву авторитет церкви и не обманывая, поэтому священник постарался уйти от ответа.

— Господь создал нас одинаковыми, но дал возможность творить, заниматься наукой, искусством, всем тем, что может сделать нашу жизнь лучше. А вот каким образом мы воспользуемся этими благами, зависит только от нас. Кто-то может встать на дорожку, протоптанную копытами, а кто-то, на широкую тропу добра и света. Только от человека зависит, чему будут служить его изобретения — благоденствию или разрушению.

— Бла-бла-бла и ничего конкретного!

На сей раз, человек, сказавший фразу вслух, поднялся со своего места. Им оказался невысокий плечистый парень с татуировкой над левой бровью. Что именно молодой человек решил увековечить на своем лице, отец Арсений не разглядел, зато нутром почувствовал: ничего хорошего от татуированного ждать не приходится.

— Чего же вы, святой отец, сразу не сказали, Бог, мол, не хочет, чтобы вы пользовались имплантатами? Не потому ли, что именно этого Он и хочет? Не потому ли, что вы, и сами не знаете, чего хотите, зато уговариваете терпимее относиться к имплантам?! А вы знаете, какие это люди?

— Сядь, Саша, — темноволосая девушка с короткой стрижкой, сидящая на первом ряду, обернулась к татуированному. — Мы знаем, что случилось с твоим братом. Он сам нарвался.

— Заткнись, дура! Ты ничего не знаешь!

— Тише, дети мои. Что случилось с твоим братом, Александр?

— Его до полусмерти избил имплант. Охранник со стандартным набором, безмозглый качок, изуродовавший свое тело ради мускулов и высокооплачиваемой работы!

— Твой брат сам виноват! — вмешалась девушка.

— Заткнись, я сказал! — Саша повысил голос. — Он, святой отец, просто хотел немного развлечься, а тому бугаю хрен знает чего померещилось. Он избил его! Брат три месяца не мог встать с постели! Три месяца! А импланту ничего за это не было.

— А ты скажи святому отцу, за что его избили, Саша. Братец твой официантку пытался изнасиловать!

— Не защищай эту сучку!

— Тише, дети мои! — отец Арсений вновь был вынужден вмешаться. — Я не собираюсь никого осуждать. Вы сами видите из примера этого молодого человека, что наше общество опускается на дно. В нашем обществе насилие порождает насилие, а законы слабы и беспомощны. Пострадавших сторон здесь не одна, и даже не две, а три: это не только официантка и избитый несостоявшийся насильник, но и охранник, который вместо того, чтобы жить в процветающем и терпимом обществе вынужден кулаками зарабатывать себе на хлеб.

— Вот, — взвизгнул татуированный, — он его защищает! Он защищает имплантов!

— Я никого не защищаю, Александр. Я стараюсь соблюдать нейтралитет. Я лишь хочу, чтобы наше общество стало чуть лучше!

Татуированый не слушал. Он вскочил на парту, перепрыгнул через сидящих впереди, на один ряд приблизившись к кафедре.

— А ну, расступитесь!

Спустя несколько секунд он уже стоял рядом с отцом Арсением.

— У нас другая философия! — воинственно крикнул он. — Импланты не должны жить! Что будет, если однажды они взбунтуются? Разве мы сможем противостоять тупой силе, если преимущество полностью на ее стороне? Разве мы сможем остановить такую мощь? Разве победим в войне против тех, кто сильнее, быстрее, зорче, выносливее и тех, кто читает наши мысли?! Никогда!

Пламенную речь оратора поддержали несколько голосов.

— Вот вы, святой отец, говорите о равенстве перед Господом, но тогда почему одним позволено все, а другим ничего? Почему я, или Ольга, или Женька Сухоруков не можем прямо сейчас получить имплантаты? Потому что нам это запрещено! Запрещено теми, кто установил неимоверно высокие цены на эти "безделушки". Плоды научного прогресса доступны лишь избранным! А я не могу спасти даже собственного брата, которому теперь требуется новая почка!

Аудитория загудела. Отец Арсений понял, что если не остановит оратора, лекция прервется, превратится в базар, в стихийный митинг, тот самый спортивный стадион во время футбольного матча, которого он так боялся.

— Я призываю вас к тишине, дети мои! Давайте вместе подумаем, что мы можем сделать. И ответ уже есть! Чтобы сделать общество лучше, давайте начнем с себя! Давайте избавимся от ненависти, поспешности и поверхностности суждений, давайте будем терпимее!

— Терпимее к тем, кто называет нас "отбросами" за то, что у нас не хватает денег на вживление имплантатов?!

Теперь уже шумели все. Одни требовали выселения имплантов за черту города, другие хотели насильно отобрать чипы у всех, кто успел вживить их в свой организм, третьи хотели, чтобы имплантаты были бесплатно установлены всем желающим.

— Нужно снова уравнять людей в правах! Не хочу считаться "отбросом общества"!

— Посадить всех имплантов за решетку!

— Лучше в зоопарк, а нормальные люди пусть приходят на них смотреть, как на диких зверей.

— Не нужны нам никакие имплантаты! Мы и без них можем добиться всего, чего пожелаем!

— Это тебе не нужны, а мне даже очень!

— Вот поэтому ты и относишься к "отбросам", а я к "естественным".

Началась драка.

К Александру подбежал еще один молодой человек — невысокий бритый парень с серьгой в правом ухе, он тоже выкрикивал какие-то лозунги, а татуированный вдруг громко спросил:

— И вы, святой отец, так и не ответили на мой вопрос. Как же Церковь относится к имплантам? Разве она не осуждают тех, кто идет против воли Бога, искусственно совершенствуя то, что было им дано от рождения? Разве Церковь поддерживает тех, кто хочет захватить власть над миром? И вы смеете говорить о терпимости! Церковь давно куплена!

Отец Арсений не успел ответить. Его нехорошее предчувствие, подтвержденное нехорошим номером аудитории, где он сейчас находился, оправдалось.

Саша, замахнувшись, от души ударил его по лицу.

— Подставляйте вторую щеку, отец! Ибо ложь в устах священника — величайшее зло.

— Надеюсь, вы понимаете, святой отец, недопустимость драки в церкви?

Отец Арсений приехал на собрание, посвященное событиям на недавней свадьбе, готовый к самому худшему. Ему нечем было оправдаться. Он опустил голову и тихо ответил:

— Понимаю. Я должен был предотвратить… я виноват.

Он стоял в трех метрах от длинного стола, за которым расположились приходские настоятели соседних приходов и сам епископ Семион. Священники походили один на другого не только черными сутанами, но и лицами: все, как один гладко выбритые, толстощекие, сосредоточенные и хмурые, будто это они, а не отец Арсений, стояли сейчас перед собранием.

Епископ Семион тоже хмурился. Одной рукой он то и дело поправлял ворот фиолетовой сутаны, другая нервно барабанила пальцами по столешнице. Прежде, чем огласить решение о наказании, он захотел задать несколько вопросов.

— Почему вы не вмешались сразу, как только вас перебили?

— Меня не перебили. Я задал вопрос, и на этот вопрос ответил один из родственников невесты.

— Это был не ответ, — епископа Семиона посвятили в некоторые подробности драки, и он имел собственное мнение насчет произошедшего на злополучной свадьбе, — это вызов, ибо высказанное тем человеком мнение было призвано не открыть правду, а заклеймить жениха.

Отец Арсений промолчал, потому что все было именно так, а он не сообразил, не успел вмешаться, а когда стал призывать к порядку, оказалось поздно.

— Разве вы, отец Арсений, не понимаете, что драки, а тем более на почве неравенства обычных людей и имплантов, недопустимы?

— Понимаю. Подобное больше не повторится.

— Но это может повториться в другой церкви, — обеспокоено произнес отец Викентий — полный мужчина, лет сорока, сидящий по правую руку от епископа. — Пришло время серьезных решений, и драка в церкви отца Арсения лишь предлог. Пора принять меры, пока они еще могут привести к положительному эффекту.

— Согласен с отцом Викентием, — подал голос отец Жан. — Нужно действовать, потому как, боюсь, происшествие в церкви отца Арсения, первое, но не последнее. Лично слышал, как в моем приходе кое-кто отказался от посещения храма только потому, что ему приходится сидеть на одной скамье с имплантом. До драки, слава Тебе, Господи, не дошло, однако она может начаться в любой момент, стоит только какому-нибудь умнику последовать примеру того молодого человека, который прилюдно обвинил жениха во вживлении чипов.

— Разумные речи, — епископ медленно кивнул. — Может, у вас есть предложения, отец Викентий?

— Меры нужны радикальные, но просто осуществимые и желательно с минимумом вложений. Предлагаю запретить имплантам доступ в церковь.

— Позвольте! — со своего места поднялся отец Олег, сидевший по левую руку от епископа. — Это как, запретить? Они же люди! Как мы! Не стали же они порождением Диавола только из-за инородных предметов в теле.

— Может, они и люди, — парировал отец Викентий, но пока в обществе не научатся относиться к ним, как к людям, следует запретить им вход в религиозные учреждения. Во избежание скандалов и недовольства.

— Так именно скандалов и недовольства вы и добьетесь, — отец Олег взмахнул рукавом. — Какими окажутся последствия вашего предложения? По сути это равносильно отлучению от церкви! А с какой стати? Разве вам судить этих людей?

— Господь всех людей создал по образу и подобию Своему, — парировал отец Викентий. — И те, кто вживляют себе богоненавистные чипы, идут против Господа. Тело таково, каким нам дал Создатель. Мы не вправе увеличивать силу и читать чужие мысли, если этого не дано от рождения.

— Вы хотите сказать, заниматься тяжелой атлетикой для увеличения силы тоже нехорошо?

— Не передергивайте. Мы говорим не о возможностях, которые Господь дал каждому из нас, а о том, что нельзя превращать себя в полуробота.

— А как быть с теми, кому имплантаты помогают жить? Сколько людей ходит с помощью роботизированных ног? Или дышат искусственными легкими?

— Не так уж много, уверяю вас, — отец Викентий смерил отца Олега холодным взглядом. — А вы, пожалуйста, сядьте. Негоже возвышаться над епископом.

Отец Олег опустился на стул и замолчал, а отец Викентий напротив, стал говорить с еще большей убежденностью:

— Импланты — это отнюдь не простые несчастные люди, которые вживили себе чипы для спасения жизни. Они занимаются богомерзкими делами, и даже продление жизни идет вразрез с планами Божьими, а значит, должно осуждаться церковью. Те же, кто имплантирует себе не просто искусственный желудок или сердце, а так называемый стандартный набор, а также те, кто грешит против Господа нашего, возвышаясь за счет чтения мыслей братьев своих и сестер, должны быть наказаны. Ведь большая часть имплантов — богатые люди! А имплантаты только усиливают социальное неравенство, обостряя и так очень напряженную ситуацию.

— Вы хотите отлучить от церкви сильных мира сего? Политиков? Артистов? Бизнесменов? Банкиров? Сделать церковь прибежищем нищих?

— Об этом я не подумал, — отец Викентий смешался, но тут же нашел выход: — мы можем выстроить для имплантов отдельные церкви.

— Отдельные церкви? И тем самым мы не сократим, а усилим существующий разрыв.

Об отце Арсении, кажется, забыли. Священники спорили, размахивая руками и потрясая кулаками, даже епископ включился в разговор, осадив одного слишком уж разбушевавшегося святого отца.

Арсений наблюдал за этим безобразием молча, а потом нарочито громко кашлянул. Священники замолчали, предоставляя слово виновнику сегодняшнего спора, и святой отец не замедлил этим воспользоваться:

— Разве вы не видите, что раскололось не только общество? Не только миряне грешны нетерпимостью, но и мы с вами незаметно разделились на два лагеря. Одни считают имплантов чуть ли не посланниками Диавола, другие оправдывают их, как только могут. Какой пример мы можем подать пастве, если и в наших рядах нет согласия? Очнитесь! Посмотрите друг на друга! Отец Олег полностью прав: нельзя сейчас принимать столь кардинальные решения. Церковь не должна использовать давление и насилие, она должна убеждать, приводить примеры, уговаривать, ссылаться на Слово Божие, взывать к самым искренним, к самым добрым чувствам! И уж тем более не должна прогонять из своего лона якобы неугодных. Мы открыты всем, кто готов принять учение Христа: белых, синих, зеленых, имплантов, "естественных", всех, кто разделяет наше учение!

Епископ Сименон степенно кивнул.

— Вы правы, отец Арсений. Вот вам и поручим исполнить сие благое дело. Не станем бросаться в крайности и запрещать кому бы то ни было посещать церковные службы, будем действовать аккуратнее. Отправляйтесь-ка в путешествие, пообщайтесь с паствой, так сказать, лично. Загляните в общественные учреждения, проведите лекции, семинары, в общем, возлагаю на вас роль сеятеля семян терпимости и всепрощения. Надеюсь, почву вы найдете благодатную. А пока вы будете в отъезде, за вашим приходом присмотрит отец Викентий.

Отец Арсений склонил голову.

— Приведите дела в порядок, и отправляйтесь на следующей неделе. Сроку вам — два месяца.

НЕ ДАЙ СЕБЯ ИСКАЛЕЧИТЬ!

Человеческой природе всегда была присуща склонность к соперничеству: за женщину, за лучшие жилищные условия, за место на парковке… и как следствие — зависть к тем, кто достиг лучших результатов, приобрел более дорогой автомобиль, устроился на лучшую должность. Зависть порождает соперничество, но она же и объединяет. Так человечество разделяется на группы и классы. Причины разделения всегда были самые глупые: то цвет кожи, то уровень доходов, а то наличие в теле железок. Последнее — бич современного общества.

Люди! Одумайтесь! На кого вы смотрите?! На кого равняетесь?! Имплантаты — не повод для зависти! Одни вживляют в свое тело чипы, чтобы подправить здоровье (им завидовать глупо, они изначально больны физически), другие хотят сделать из себя киборга (они изначально больны умственно). Кому завидовать?

Разве человек в здравом уме станет подвергаться сложнейшей и опаснейшей операции ради того, чтобы нарастить мускулы и хорошо смотреться на пляже? Ложиться под нож хирурга равносильно попытке суицида! По статистике процент успешных операций среди мужчин, решивших вживить себе "стандартный набор", не превышает 68 %. 20 % операций заканчиваются инвалидностью, оставшиеся 12 % — смертью. Иными словами, один человек из десяти умирает, два доживают свой век в инвалидной коляске, счастливый билет вытягивают в лучшем случае семь человек.

Вы согласились бы рискнуть здоровьем при таких шансах? Отдали бы все свои сбережения и квартиру ради "стандартного набора"?

Вот, что говорит главный врач Городской клинической больницы им. С.П.Боткина Аркадий Трофимович Ульянов:

— Медицина действительно сделала огромный скачок вперед, но люди торопят события. Я не могу понять ажиотажа, который подняли вокруг имплантатов. Это же серьезнейшее хирургическое вмешательство с кучей побочных эффектов!

Начнем с наркоза. Он вреден сам по себе, и чем сложнее операция, тем дольше человек пребывает под действием наркоза. Установка стандартного набора занимает не меньше четырех часов, при условии, что с чипами работают опытные врачи. Далее, сама операция. Для установки имплантата, увеличивающего мышечную силу, требуется около сотни разрезов. И пусть мы действуем не скальпелем, а новейшими лазерными ножами, свести риск к нулю невозможно. Шрамы остаются, и для их удаления приходится делать пластику. И это не говоря уже о негативных последствиях для здоровья! Иммунитет снижается, человек чаще болеет, повышается риск сердечнососудистых заболеваний и заболеваний опорно-двигательного аппарата.

Тело и мозг человека подвергаются огромной опасности и большому шоку. Послеоперационный период занимает несколько месяцев, а приспособление к новым возможностям — до года. Вы можете выбросить из жизни целый год, просто чтобы привыкнуть к собственному телу. И все это ради чего? Ради новой жизни? А вы знаете, что продолжительность жизни имплантов на тридцать процентов короче средней?

Нет, я хоть и делаю операции по вживлению имплантатов, всеми силами стараюсь отговорить пациентов от необдуманных поступков. Операция — огромный риск, подвергаться ему лишь из прихоти неразумно и опасно. Подумайте над этим, когда в следующий раз вам захочется сказать: "вот бы мне такой имплантат!"

"Медицина сегодня" N 8, август, 2099 г.

КОМАНДОР ВОЗВРАЩАЕТСЯ!

Кажется, известие о том, что С.Н.Брахман снимает фильм о Командоре с Кайлом в главной роли, положительно повлияло на общество. Командор возвращается в наши ряды! Второй день мы получаем известия о неизвестном импланте со стандартным набором, который появляется в самых разных местах и вмешивается в драки.

Вы сейчас представили озлобленного на весь мир громилу, крушащего кулачищами черепа противников? Выбросьте эту картинку из головы! Имплант-стандартник разнимает драки, помогает поймать зачинщиков и уже спас от ограбления девушку и пожилую даму.

Полиция хочет объявить неизвестному герою благодарность, но имплант не хочет представляться, он скрывается с мест происшествия, как только урегулирует проблему. Неизвестно ни его имя, ни адрес, а особые приметы… имплант со стандартным набором. Этим все сказано.

Дорогой друг! Если вы узнали себя, свяжитесь с редакцией газеты по телефону 2449-545-32-32. Мы ждем вашего звонка! Город должен знать своих героев в лицо!

"Городская среда" N 30, август, 2099 г.

Отец Арсений вспомнил, как ему было обидно за то, что его отправляют "в ссылку". Настоятель прихода не простой служитель, которого словно собаку можно прогнать на улицу, однако с епископом не поспоришь, да и "наказание" за то, что он допустил драку в церкви, считалось вполне сносным и совсем не выглядело наказанием — всего-то требовалось поездить по городам и поселкам, и провести лекции.

Священник перекрестился, поднялся с колен и со вздохом подошел к зеркалу. Сейчас у него возникла необходимость в больших и чистых отражательных поверхностях, способных во всей красе показать синяк под правым глазом, который он получил от буйного студента. Увы, небольшое зеркало над раковиной в ванной комнате, как и предположительно все зеркала в отеле, было основательно засижено мухами, и полной картины отец Арсений не увидел. Но и того, что он смог разглядеть, оказалось достаточно для констатации простого факта: с таким синяком проповедовать он не может. По возвращении домой ему придется просить отца Викентия задержаться в церкви Четырнадцати святых помощников, дабы спасти положение, негоже святому отцу появляться на проповеди с эдаким синячищем.

— Пора возвращаться домой.

Святой отец аккуратно сложил в дорожную сумку Библию, зубную щетку, расческу и ту одежду, которую успел вытащить тремя днями ранее, когда въехал в номер, и вышел в коридор.

Отель представлял собой маленькую четырехэтажную забегаловку с примитивными электронными замками без лифта, поэтому, чтобы покинуть гостиницу, святому отцу предстояло преодолеть три лестничных пролета. Лестница была скользкой, ступени зачем-то покрыли глянцевым материалом, внешне напоминающим гранит, однако ровным, гладким, без единой шероховатости, за которую могла бы зацепиться подошва ботинок священника. Отец Арсений переложил сумку в левую руку, а правой взялся за перилла и стал осторожно спускаться.

Снизу доносились голоса. Первый он узнал — владелец отеля, исполняющий по совместительству обязанности регистратора постояльцев, не выговаривал букву "р". Второй голос принадлежал молодому мужчине.

— Че? Да я тебя насквозь вижу! — возмущался незнакомец. — Импланта пускать не хочешь, сволочуга!

— П'гек'гатите, молодой человек. Я же ясно вы'газился: мест нет. Нет у нас мест.

— А еще чего у тебя нет? Совести? Да я такой же человек, как ты! Ничем не хуже, а кое-чем даже получше. Боишься, постояльцев распугаю? А не приходило в голову, что я нормальный человек? Не уголовник, не изгой, не педофил!

— Я ясно вы'газился. Отель пе'геполнен.

До отца Арсения донесся глухой удар, словно кто-то изо всех сил стукнул кулаком по стойке.

— Черт с тобой. Провались ты со своим отелем! Суда на тебя нет!

Хлопнула дверь.

Священник преодолел еще один пролет и вышел к регистратуре.

Незнакомец ушел, владельца отеля так же не было видно. Отец Арсений покосился на стойку и присел на стоящий в углу диванчик. Владельца следовало дождаться и отдать электронный ключ. Большие, но дешевые пластиковые часы над входом показывали четверть одиннадцатого.

Спустя пятнадцать минут священник задумался, не оставить ли ключи от номера на стойке, но совесть не позволяла уйти просто так. Он должен рассчитаться за последнюю ночь и предупредить, что в душе проблемы с краном холодной воды. Отец Арсений переменил позу и в томительном ожидании уставился на часы.

Когда минутная стрелка приблизилась к цифре десять, священник поднялся и подошел к стойке. Ключи положил на видное место, рядом насыпал горсть монет. Следовало решить последний вопрос — как сообщить о поломке крана. Отец Арсений повертел головой в поисках бумаги и ручки, но письменных принадлежностей не обнаружил.

Оглянувшись, словно опасаясь, что его застанут за кражей или преступлением, он обошел стойку и зашел на территорию владельца отеля — там, в углу стоял поцарапанный письменный стол, на котором стоял небольшой компьютер с программой регистрации постояльцев. В ящиках стола наверняка найдется и бумага, и ручка.

Едва отец Арсений очутился за стойкой, сердце его тревожно екнуло, дернувшись к подбородку. Владелец отеля — среднего телосложения лысый мужчина в потертых джинсах и белой футболке с надписью на спине "Правила тут устанавливаю я" — лежал на полу лицом вниз.

Священник бросился к нему, но понял, что ничем помочь не сможет. Крови не было, однако мужчина не дышал. Отец Арсений просидел в одном помещении с ним больше получаса, и тот не издал ни звука.

Священник подбежал к стене рядом с выходом, схватил трубку висевшего там видеотелефона и набрал службу экстренной помощи. На экране показалось сонное лицо женщины-оператора.

— Наш разговор записывается, — предупредила она. — Слушаю вас.

— Я нашел мертвого человека, — выпалил отец Арсений.

— Ваши координаты определятся через полминуты. Для ускорения процесса нажмите зеленую кнопку с надписью "ПИП" — передача идентификационных параметров.

Священник выполнил инструкцию и попросил:

— Приезжайте скорее. Мне… не по себе.

— Высылаю патруль. Ждите, — все так же сонно произнесла оператор и отключилась.

Отец Арсений выключил видеофон и вздрогнул — за спиной прозвенели колокольчики, свидетельствующие о приходе посетителя. Священник обернулся и увидел невысокого крепкого мужчину примерно тридцати лет со стриженными по последней моде рыжими волосами и татуировкой в виде черепа на правом бицепсе. Комплекция незнакомца выдавала в нем импланта со стандартным набором.

"Только нового посетителя сейчас и не хватало".

Отец Арсений легонько тронул вошедшего за плечо, переключая его внимание на себя, и вопрошающе на него посмотрел:

— Чем могу помочь?

— А где этот, лысый?

— Простите?

— Ну, лысый. Начальник. Я заходил минут десять назад…

Отец Арсений замер. В его голове молнией промелькнуло все, что он услышал, пока спускался по лестнице — наверняка это тот самый мужчина, которому владелец отказал в регистрации. Вспомнил священник и глухой удар…

Сейчас он не мог осмотреть тело и проверить, нет ли на черепе покойного владельца гостиницы вмятины и не сломана ли шея, но в сердце закралось подозрение, что этот рыжеволосый мужчина имеет непосредственное отношение к случившемуся.

— Он вышел, — выдавил из себя отец Арсений и мысленно попросил у Господа прощения за невольную ложь.

Он и сам не знал, зачем солгал. Может, из страха, что рыжий имплант немедленно набросится на него, а может потому, что убийцу следовало задержать до приезда полиции.

— Я вместо него, — отец Арсений снова мысленно обратился к Богу за прощением лжи этой и всей последующей. — Он обещал вернуться минут через пятнадцать. Посидите на диване.

— Нет, спасибо, я позже зайду, — крепыш посмотрел на отца Арсения с подозрением, особенно долго задержавшись взглядом на белом воротничке. — Вы, правда, священник? Тогда вот скажите, правильно ли меня тот сволочуга за дверь выставил? Я ведь не убийца какой-нибудь, обычный человек. Только сильный, — имплант согнул руку в локте, демонстрируя мускулы размером с голову святого отца. — Правильно?

Отец Арсений сглотнул, но быстро взял себя в руки:

— Нельзя судить человека по внешности. Да и по поступкам иногда тоже судить нельзя. В обществе множество предрассудков, и не его вина, что он им поддался.

— Это вы про кого?

— Ни про кого, — смешался отец Арсений. — Просто говорю, наше общество…

— Да оно всегда отстойным было ваше общество. Зависть везде, да подлость. Ну и фиг. Я сам себе общество.

Мужчина развернулся и направился к выходу.

— Подождите! — священник предпринял еще одну попытку задержать рыжего. — Я хочу вам помочь! У меня есть очень хорошая книга. Точнее, это не книга, так, брошюрка, но там замечательно написано о сегодняшнем обществе, — отец Арсений подошел к дивану, рядом с которым оставил дорожную сумку и расстегнул замок. — Импланты — проблема современности. Люди просто не знают, как реагировать, как относиться, — священник вытащил из сумки небольшую, размером с тетрадь, глянцевую брошюру и протянул ее мужчине. — Несомненно, правительству стоит уделять больше внимания отношениям между… м-м-м, общественными прослойками, а пока этим занимается только церковь. Я имею в виду просветительскую работу. В этой книжечке вы найдете…

Отцу Арсению стало стыдно. Сейчас он трепал языком, ссылаясь на Церковь и используя свою сутану, только с одной целью: задержать подозреваемого в убийстве. Священник говорил неискренне, не хотел помочь человеку, с которым вел беседу, напротив, хотел, чтобы его задержала полиция для выяснения обстоятельств произошедшего.

Вдали послышался вой сирены. Отец Арсений напрягся и незаметно посмотрел на мужчину. Тот ничем не выдал беспокойства, возможно, не догадывался, что священник подозревает его в убийстве, а может, просто не боялся и готовился уйти в любой момент.

— Спасибо, святой отец, — крепыш свернул брошюрку трубочкой и направился к двери.

— А как же… владелец отеля?

— Я завтра приду.

Хлопнула дверь. Отец Арсений больше ничего не мог сделать. Без сомнений имплант не появится здесь ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц. Впрочем, священник сможет описать его внешность и составить приличный фоторобот, к тому же имплантов не так уж и много, и полиция наверняка быстро его найдет, даже если тот сейчас исчезнет.

Отец Арсений вышел на улицу. Полиция уже припарковала сине-белый "Порше" у соседнего дома, и из автомобиля вышли двое: высокий толстяк, жующий жвачку, и не менее высокая и не менее толстая дама. Они были очень похожи друг на друга не только комплекцией, но и цветом волос, а одинаковые форменные рубашки делали их практически близнецами.

Имплант, как ни странно, шел не торопясь. Конечно, куда ему торопится, если никто не знает, что он сделал.

— Задержите этого мужчину! — крикнул отец Арсений. — Он убийца!

Крепыш с татуировкой оглянулся, увидел, что палец священника направлен в его сторону, и побежал. Полицейские бросились следом.

— Стоять! — крикнул толстяк.

В его руке непонятно откуда возник пистолет-парализатор.

Пьюу!

Рыжий замер на бегу и, подчиняясь силе инерции, свалился на асфальт, проехав по нему животом около метра.

Отец Арсений перекрестился и поблагодарил Бога за скорое решение дела.

Отцу Арсению не удалось уехать из городка. Импланта арестовали, тело хозяина отеля увезли в морг, а священника попросили задержаться на несколько дней, до тех пор, пока не будет проведена проверка по факту покушения на убийство. Ценный свидетель согласился, но гостиницу все-таки сменил — поселился в центральном отеле, где цены были выше, а зеркала чище.

Священник долго ворочался на мягком матрасе, вдыхая запах свежего постельного белья, и пытался уснуть. Светящийся циферблат часов на прикроватной тумбочке сначала показывал 22:32, потом 23:10, а затем и вовсе 01:46. Отец Арсений понял, что вряд ли уснет, поэтому встал с кровати, прочел краткую молитву и подошел к окну.

Улица, на которую выходили окна номера, была пуста. В обе стороны, насколько позволяло увидеть окно, тянулась неширокая двухполосная дорога, вдоль которой стояли фонари, светившие тусклым оранжевым светом. Ни машин, ни пешеходов не наблюдалось. Городок спал. Ярко светилась лишь вывеска ночного клуба, но и там, судя по отсутствию звуков, никого не было.

Отец Арсений прижался лбом к холодному стеклу и скосил глаза к переносице. Говорят, если утомить глаза, обязательно захочется спать. Спустя несколько минут глаза действительно устали, но спать так и не захотелось. Священник снова вздохнул. Что-то определенно не давало ему покоя, и с этим следовало разобраться, иначе бессонной окажется не только эта ночь, но и следующая.

Чем же вызвана тревога?

Припомнив события предыдущего дня, священник вздохнул. Вроде бы, он все сделал правильно, ему не в чем было упрекнуть себя, разве что во лжи, но ложь была ложью исключительно во благо. Разве такое не заслуживает прощения?

Святой отец тряхнул головой и вернулся в кровать. Одеяло еще хранило тепло его тела, но от этого почему-то стало неуютно, словно ложишься туда, где лежал кто-то посторонний.

"Интересно, зачем убийца вернулся на место преступления? Зачем рыжий крепыш пришел в отель? Хотел ограбить? Но что красть в таком убогом месте? Обчистить карманы хозяина? Тело можно было обыскать в первое свое посещение…"

Отец Арсений перевернулся на другой бок.

"Зачем вообще убийцы возвращаются на место преступления? Лишний раз посмотреть на жертву? Но ведь имплант на труп даже не взглянул… Хотя, это наверняка оттого, что он боялся посторонних, то есть меня".

Священник подскочил, едва не свалившись с кровати.

— Ну конечно! Как же я не понял! Старый осел!

Святой отец спрыгнул с кровати, схватил сутану, сунул ноги в ботинки, не удосужившись даже как следует их зашнуровать, и бросился к выходу.

"Торопиться, скорее, скорее!"

Центральная гостиница, к счастью, была оборудована лифтом, где отец Арсений и оделся. Пригладив волосы рукой, он бросился к регистратуре и выпалил:

— Где здесь ближайшее отделение полиции?

Сонный регистратор — молодой прыщавый паренек — вытаращил на священника глаза.

— В чем дело?

— Ни в чем. В вашем отеле все в порядке.

— Тогда зачем вам полиция?

— Надо, — отец Арсений отвечал коротко, почти грубо. Он сердился на себя за то, что сразу не догадался: рыжий имплант никого не убивал.

— У нас только один полицейский участок. Как выйдете, свернете налево, пройдете два квартала, снова свернете налево и там увидите.

— Спасибо.

Отец Арсений выбежал из гостиницы и помчался по темной улице. Если бы кто-нибудь увидел его, обязательно перекрестился бы, уж очень странной была картинка: священник бежит по ночной улице. Он практически сливался с темнотой, резко выделялся только белый не застегнутый воротничок сутаны, голова и незагорелые ноги, выглядывающие из-под одежды — отец Арсений не удосужился надеть даже носки.

— Тупой осел! — ругал он себя, стараясь не сбить дыхание. — Глупый старый осел!

Имплант не мог быть убийцей. Именно это не давало отцу Арсению заснуть: подсознательная уверенность в невиновности человека, которого священник отправил в тюрьму.

Если бы мужчина с татуировкой действительно убил владельца отеля, то, естественно, знал бы, что за регистрационной стойкой лежит труп. Вернувшись на место преступления и застав там священника, он, безусловно, понял бы, что отец Арсений солгал, когда сказал, что владелец отеля отлучился. А почему священник солгал? Потому что видел труп и подозревал его, импланта, в убийстве. Соответственно, у крепыша не осталось бы выбора, как покончить со случайным свидетелем, но вместо этого он выслушал достаточно длинную и путаную речь отца Арсения, поблагодарил за брошюру и не отреагировал на приближение полицию, а побежал только когда услышал крик, просто потому, что испугался. Да и какой имплант не испугался бы?

— Старый глупый осел! Нет, хуже! Много хуже!

Отец Арсений уже несколько лет читал лекции о нетерпимости и предвзятом отношении к имплантам. А оказалось, он сам относится к той категории людей, против которой выступает с лекциями. Он поддался влиянию общества, обвинил человека в убийстве только по тому, что тот имплант, оценил человека по внешности, а не по душевным качествам. А ведь мужчина никак не мог оказаться убийцей! Не бывает у убийц мягкого взгляда и горечи в словах. Крепыш просто был обижен на человека, не желавшего сдавать комнату импланту, а теперь наверняка еще и на него, на священника.

Отец Арсений пробежал два квартала, свернул налево и, как и говорил паренек из регистратуры отеля, увидел полицейский участок: двухэтажное здание с небольшой парковкой, на которой, мигая красными лампочками сигнализации, в два ряда выстроились восемь сине-белых "Пежо".

— Нужно обязательно дать новые показания! И попросить у него прощения!

Отец Арсений немного отдышался и открыл дверь полицейского участка.

Из явки в полицейский участок Кайл сделал целое представление. Он не упускал случая лишний раз появиться на публике, махнуть в камеру ручкой, возвести глаза к небу, словно устало спрашивая Всевышнего, за что его, знаменитость вселенских масштабов, снова преследуют камеры и фотоаппараты. Хотя частенько он сам и являлся инициатором подобных преследований.

Вот и сейчас он вышел из своего белого лимузина, пару секунд постоял рядом, дабы фотографы успели запечатлеть его перед полицейским участком, и поправил красный платок на шее. В белом костюме от "Армани" Кайл выглядел истинным щеголем, тусовщиком, балагуром, человеком несерьезным и совершенно не опасным.

Пару дней назад в поместье "L amp;P" приходил офицер полиции. Голицын проводил посетителя к Кайлу.

— Чем могу? — холодно поинтересовался суперзвезда.

Представитель правоохранительных органов оказался совсем молодым, почти мальчишкой. Худой и невзрачный, он явно робел в шикарной черно-серебряной гостиной знаменитости, а на Кайла и вовсе смотрел с обожанием.

— Я не отниму много времени, — юноша сглотнул. — Вы знакомы с Анастасией Стасюк?

— Журналистка? Да, знаком. Эффектная женщина. Брала у меня интервью.

— Когда вы в последний раз ее видели?

Голицын, стоящий чуть в стороне от полицейского, едва заметно качнул головой, но Кайл не нуждался в инструкциях.

— Почему вы спрашиваете?

— Она пропала.

Кайл нахмурился.

— И вы пришли допрашивать меня? Вы, подозреваете меня в похищении? Меня? Убирайтесь из моего дома!

— Вы не ответили на мой вопрос.

— И не отвечу.

— Тогда вам придется явиться в полицейский участок.

— Вот и отлично. Явлюсь. Буду с начальством разговаривать, а не с каким-то… — Кайл сморщился.

Молодой человек в полицейской форме покраснел и направился к выходу.

— Зря, — одними губами произнес Борис Игнатьевич.

— Ничего не зря, — Кайл был уверен в себе. — Я сумею сыграть на этом.

И он сумел.

Со всех сторон щелкали вспышки фотоаппаратов, к лицу знаменитости тянулись мохнатые сардельки микрофонов, но звезда проигнорировал журналистов и с невозмутимым видом направился к участку.

Его сопровождали трое: суховатый старичок в черном смокинге, с тростью и огромным перстнем с черным обсидианом и двое телохранителей — плечистые парни-импланты, один из которых страдал косоглазием.

Перед Кайлом открыли дверь. Уже знакомый звезде молодой человек проводил его до кабинета начальника.

— Не понимаю, — сказал Кайл, сев на стул напротив стола полицейского и положив одну ногу на другую, — зачем меня вызвали?

— Чтобы допросить, конечно.

Начальник оказался пожилым седоволосым полицейским. Верхняя пуговица форменной рубашки была расстегнута, черный галстук лежал рядом на столе. Серые глаза смотрели холодно и равнодушно, да и поза офицера говорила "я хочу скорее покончить с ненужными формальностями". Кайл напротив не планировал быстрого решения дела, он намеревался провести в участке не менее часа, чтобы журналисты, которых в здание участка не пустили, устали ждать. Тогда оскорбленная в лучших чувствах звезда поведает всему миру о том, как полиция обидела его в его же доме, и какой он честный и порядочный гражданин, сам явился в участок, чтобы ответить на вопросы и там целый час страдал от допросов и подозрений.

— Допрашивайте.

Кайл откровенно зевал, пока секретарь, каштанововолосая красотка с невнятной из-за плохо скроенной полицейской формы фигурой, записывала его данные.

Кабинет был большим, но захламленным: повсюду валялись бумаги, вырезки из газет, мятые обертки вчерашних сандвичей. Металлические шкафы пестрели магнитами, которые удерживали записки. Кайл даже прочел одну из них: "Разор. кладб. при церкви 14 св. пом.". В углу между шкафом и окном, выходящим на глухую кирпичную стену, стоял двухметровый флаг Российской Федерации.

Подготовка к допросу заняла двенадцать минут.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с Анастасией Стасюк?

— Она брала у меня видеоинтервью для журнала "Люди века", — неторопливо рассказывал Кайл. — Знаете такой журнал? В тот день ко мне приехали трое: эта самая Стасюк и двое мужчин с видеокамерой и осветительными приборами. Они снимали меня на пленку для короткого ролика, который позже разместили в интернете, а то, что в видеоролик не вошло, превратилось в статью. Та статья меня, честно говоря, не вдохновила, и я решил больше никогда не давать интервью для журнала, приславшего непрофессионалов.

— И чем же вам не понравилась статья?

— Длиной. Она оказалась чересчур короткой.

Кайл заметил, как дернулись уголки рта офицера. Он и сам едва сдержал ухмылку. Полицейский явно считал сидящего напротив него мужчину недалеким самовлюбленным болваном, и Кайлу это было только на руку.

— И вы больше никогда не встречались с Анастасией Стасюк?

В вопросе содержался подвох. Кайл знал это, потому, что читал газеты. Отправляясь на вечеринку, журналистка предупредила друзей о том, куда едет, и пообещала представить письменный отчет со дня рождения мега-звезды. Мало того, поклялась обязательно добыть какую-нибудь секретную или скандальную информацию.

Обо всем этом подробно написал "Люди века" через неделю после того, как Анастасия Стасюк исчезла, к тому же на вечеринке по случаю дня рождения Кайла ее видели чуть ли не три тысячи человек. Лгать о том, что журналистка не появлялась в поместье, значит навлечь беду, и Кайл сказал правду. Точнее, полуправду.

— Ну почему же. Я видел ее еще один раз, мы даже немного поговорили. На моем дне рождения. Меня очень интересовал вопрос, как она достала приглашение. Вечеринка была закрытой, и я не приглашал ни одного журналиста — мне хотелось провести торжественный день в узком кругу друзей.

— И как она достала приглашение?

— Анастасия ушла от ответа, а позже покинула поместье.

— Откуда вы это знаете? Вы за ней наблюдали?

Кайл расхохотался.

— Вы серьезно? Чтобы я наблюдал за какой-то журналисткой?! Я поинтересовался об этом у охраны. После того, как ко мне приходил ваш сотрудник, не слишком, между прочим, вежливый и умный. Мои парни вспомнили девушку, и сказали, что она ушла еще до полуночи. Если интересно, можете допросить еще и их.

— Допросим, — кивнул офицер. — А вы сами не видели, как она ушла?

— Нет. У меня, знаете ли, масса дел поважнее какой-то журналистки. Кстати, можете сами проверить записи с видеокамер у ворот, та запись наверняка еще не уничтожена, и вы своими глазами сможете убедиться, что Стасюк покинула поместье.

— Отлично. Тогда не буду вас больше задерживать.

Кайл посмотрел на часы. С момента, когда он вошел в полицейский участок, прошло двадцать пять минут. Так быстро он отсюда не уйдет.

Голицын понял его без слов и первым покинул кабинет начальника. Когда его покинул и Кайл, в коридоре уже выстроилась организованная очередь из желающих получить автограф звезды.

— Где я могу обосноваться? — улыбнулся мужчина. — Для доблестных хранителей правопорядка, так уж и быть, не пожалею пары лишних минут.

Кайл не торопился. У каждого спрашивал имя и писал на салфетках, бумажках, чужих книжках и семейных фотографиях стандартное пожелание бодрости, удачи и "нескончаемого фонтана серебряных монет" — коронную фразу из его последнего фильма, которая приводила поклонников в восторг.

Телохранители-импланты зорко следили за полицейскими. У некоторых поклонников творчества Кайла к поясу была пристегнута кобура и, судя по тяжести, не пустая. Но, конечно, никому из полицейских и в голову не могло придти использовать служебное оружие по назначению — за этим четко следили Голицын и Алекс — косоглазый телохранитель, протеже Бориса Игнатьевича.

Время пролетело незаметно. После раздачи автографов Кайл пожелал подробнее осмотреть полицейский участок, и ему незамедлительно организовали небольшую экскурсию. Когда путешествие по кабинетам и коридорам и осмотр камер предварительного заключения подошел к концу, время, назначенное Кайлом для выхода из участка, прошло.

— Спасибо, — пожал он руки особо активным полицейским, — за сопровождение. В январе приглашаю вас всех на премьеру моего нового фильма.

На улице его ждала толпа журналистов. Пора разыгрывать новую роль. Кайл был к этому готов.

Полицейский участок поразил отца Арсения бедностью и убогостью, хотя когда это государственным служащим платили большие деньги и заботились об условиях их труда? Миновав узкий коридорчик с потрескавшейся от времени светло-коричневой штукатуркой на стенах, священник оказался лицом к лицу с дежурным. Капитан, как и сам участок, производил впечатление бедности и ветхости.

— Скажите, это к вам сегодня привезли мужчину по подозрению в убийстве?

— К нам, конечно. Куда ж еще. Сидит, лбом в стенку стучит.

— А с начальником можно поговорить?

— Зачем?

— Понимаете, я свидетель. Это я оговорил беднягу, а он не виноват! Я уверен, он никого не убивал.

— Гм. Вы показания давали? В любом случае, это вам с начальником надо говорить, а он сейчас дома. Спит. И вы идите спать, святой отец.

Священник умоляюще посмотрел на дежурного:

— Можно мне поговорить с задержанным?

— Отчего ж нет. Ступайте. Прямо по коридору, потом направо.

Отец Арсений поблагодарил полицейского и направился к камерам предварительного заключения. Рыжеволосый мужчина сидел в боксе с решеткой вместо передней стены. Голову он обхватил руками и так сильно ее сжимал, что череп на правом бицепсе растянулся в страшной гримасе.

— Сможете ли вы простить меня? — отец Арсений подошел к решетке, взялся руками за прутья и прижался головой к холодному металлу.

Крепыш посмотрел на посетителя и снова опустил голову.

— Совесть замучила, святой отец?

— Замучила. По глупости и слабости духа напраслину на вас возвел. Простите меня. Я расскажу полиции, что вы никого не убивали и что я, старый глупый осел, сделал поспешные выводы.

— А вы действительно думали, будто я убийца? Да я и не знал, что он умер, думал, правда, вышел куда. Все понял, только когда меня в участок привезли.

Отец Арсений почувствовал, как к щекам приливает тепло.

— Простите меня. В проповедях учу людей добру, прощению, терпимости, а сам… Диаволу поддался. Когда спускался по лестнице, слышал ваш разговор, потом стук или удар, а после звук захлопнувшейся двери. Сначала подумал, вы сгоряча по стойке кулаком ударили, а уж когда вас увидел…

Священник покраснел еще больше, но ничего говорить не пришлось, имплант кивнул и согнул руку в локте, демонстрируя мускулы.

— Прощаю вас, святой отец. Хоть сами ошибку совершили, но людям хорошие вещи растолковываете. Нужное дело делаете. Пусть люди знают, нельзя человека по внешности судить. Они думают, сила есть, ума не надо, а вот не работает это больше. Силу можно купить. За большие деньги, но все же можно. И совершенно не обязательно, что купит дурак. Умные, они на то и умные, и почему бы им еще и сильными не быть.

Отцу Арсению ничего не оставалось, как согласиться.

— Я посижу тут с вами, подожду, когда кто-нибудь из главных придет? Все равно не усну.

— Посидите. Меня, кстати, Ильей зовут.

— Отец Арсений. Я за вас, Илья, обязательно помолюсь. Только бы сегодня все получилось.

ВОЛНЕНИЯ В ЦЕНТРЕ

Сегодня в двенадцать часов на площади Свободы образовался стихийный митинг. Представители молодежной организации "Дорогу молодым" развернули транспаранты с лозунгами "Импланты — лишний повод для дискриминации", "Импланты = люди!", "Вернем обществу здоровье!". Молодежь пропагандировала доброе отношение к имплантам, призывала не отвергать тех, кто отличается от нас наличием в теле чипов.

Через двадцать минут к митингующим присоединилось еще тридцать человек, а спустя полтора часа их насчитывалось уже около сотни. Молодые люди прошли по улице Михалкова, парализовав движение, и остановились около здания Администрации. Митингующие пытались привлечь к проблеме имплантов властей, заявляя, что разделение на "имплантов", "естественных" и "отбросов" самая настоящая дискриминация, причем придерживались той позиции, что пострадавшая сторона именно импланты, которым не дают спокойно жить.

Власти на собравшихся не отреагировали, к митингующим не вышел ни один представитель, зато появился отряд полиции, который окружил собравшихся плотным кольцом. Зачинщики задержаны для выяснения обстоятельств, остальные разошлись по домам. А проблема осталась.

Это не первый митинг в защиту прав человека и далеко не последний. Пока люди не изменят отношения к имплантам, пока не научатся уважать друг друга, на улицах будут происходить беспорядки. Первым шагом к их устранению может стать либо создание общественной организации по просветительской работе, либо законодательные акты, регулирующие отношения между прослойками общества.

"Понедельник" N 851, август 2099 г.

— Наконец-то дома!

Отец Арсений стоял перед церковью Четырнадцати святых помощников и смотрел на витражи в окнах. Яркое солнце делало стекла прозрачнее, а краски сочнее, отчего казалось, будто белоснежные одеяния святых едва заметно колышутся на ветру, а нимбы над головами сверкают настоящим золотом.

Несмотря на радость от возвращения домой, в душе отца Арсения царило беспокойство, и священник и сам не мог бы сказать, отчего так сильно и тревожно бьется его сердце.

Свою миссию святой отец выполнил: проповедовал, распространял информацию, нес добро. История с рыжим Ильей тоже закончилась благополучно: отец Арсений дождался начальника полиции, как мог, объяснил ему ситуацию, и парня выпустили под подписку о невыезде. А спустя буквально несколько часов, ему позвонил сам Илья и сказал, что результаты вскрытия однозначно доказали его невиновность. Владелец отеля умер естественной смертью — от сердечного приступа, и с импланта сняли все обвинения и даже принесли официальные извинения.

И все же что-то не давало святому отцу успокоиться. Он перекрестился и вошел в церковь через заднюю дверь. Месса подходила к концу. Осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания прихожан, он прошел к сакристии и закрыл за собой дверь.

Сакристия была достаточно просторной и вмещала десяток стеллажей со священными сосудами, шкафы с облачениями богослужителей и религиозными книгами. Отец Арсений устроился на стуле у окна, чтобы привести мысли в порядок. Он надеялся, что отец Викентий, любезно согласившийся проводить службы в церкви Четырнадцати святых помощников во время отсутствия отца Арсения, согласится задержаться здесь еще на пару дней, пока синяк под глазом настоятеля храма не заживет до такой степени, чтобы можно было запудривать его с наибольшим эффектом.

— С приездом! — в дверях появился отец Викентий.

За два месяца он ощутимо поправился, а улыбка делала и без того широкое лицо еще круглее.

— Спасибо.

— Неужели подрались? — поинтересовался священник, указав взглядом на синяк на лице отца Арсения.

— Ни в коем случае. Производственная травма, скажем так. А здесь? Обошлось без драк, надеюсь?

— Без драк обошлось, — отец Викентий помрачнел и поманил собеседника к выходу, — зато кое-что посерьезнее случилось. Газеты не читали?

Отец Арсений качнул головой. Его сердце на миг замерло. Кажется, у него проснулся дар предвидения, ведь несколько минут назад он стоял перед входом, томимый нехорошим предчувствием. И вот на тебе. Неужели кого-то убили?

Отец Арсений поднялся со стула и поспешил за отцом Викентием. Темным коридором они прошли к внутренним помещениям и покинули церковь, воспользовавшись запасным выходом. Через задний дворик мимо прихрамовых построек и яблоневого сада они прошли к церковному кладбищу.

Кладбище было небольшим и светлым. Аккуратно подстриженная трава окружала одинаковые темно-серые гранитные памятники с лаконичными надписями. Могил было не больше пятидесяти, они хранили тела настоятелей храма и знаменитых людей, пожелавших упокоиться рядом с церковью Четырнадцати святых помощников.

Это тихое место дарило душевное спокойствие отцу Арсению. Ему нравилось приходить сюда в свободное время, на кладбище лучше думалось, потому что могилы молча напоминали о краткости бытия и иной, лучшей жизни, которая ждет впереди.

Священник подозревал, что определенное настроение также создавали и памятники — одинаковые, безликие, символизирующие равенство людей перед Богом. На этом когда-то давно настояли основатели храма, и это было лучшим их решением (помимо, конечно, строительства самой церкви), иначе со временем кладбище превратилось бы в выставку монументальных скульптур, а это неправильно. Будь ты настоятель церкви или знаменитый режиссер, там, на небе преимущества перед другими исчезнут, ибо ценность имеют только душевные качества.

Отец Викентий вел отца Арсения в западную часть кладбища, где располагались новые могилы. Одна из могил выделялась свежим ярко-зеленым травяным покрытием, будто похороны были совсем недавно, однако отец Арсений сам проводил погребальный обряд незадолго перед тем, как уехать два месяца тому назад.

Отец Викентий остановился около ярко-зеленого прямоугольника травы и перекрестился:

— Чрезвычайное происшествие, отец Арсений. И на этот раз ничьей вины нет. Разрыли могилу. Ночью. И надругались над телом.

— Спаси и помилуй. Кто?

— Если б я знал. Привлекли полицию, но ничего определенного пока не знаем.

— Как это случилось?

Отец Викентий сложил пухлые руки на внушительном животе и кашлянул.

— Утром я как обычно обходил территорию и увидел, что могила разрыта. Дерн содрали и отбросили в сторону, повсюду лежали комья земли. Я подошел ближе и заглянул в яму. Гроб был открыт, а у покойного отсутствовала голова. Ужасная картина.

Отцу Арсению стало холодно, возможно, похолодало на улице, а, скорее всего, это ему просто показалось — слишком уж страшную историю рассказал ему отец Викентий.

— Голова? Безумие. Кому могла понадобиться голова мертвого человека?

— Это не просто голова. У покойного стоял "читатель мыслей". Человек был имплантом. Чип развлекал его при жизни, но не дал покоя после смерти. Случился страшный скандал. Только позавчера немного улеглось, и новость с первых страниц газет переместилась на вторые. Жару добавило еще и то, что покойный при жизни считался видным политическим деятелем.

Отец Арсений помнил похороны. Вдова покойного — молодая брюнетка в черном обтягивающем платье, едва прикрывающем бедра, не казалась расстроенной смертью мужа, а вот сын, мальчуган лет семи, плакал не переставая.

— Думаете, это связано с политикой?

Отец Викентий пожал плечами.

— Кто знает? Не нам об этом судить. Газеты настаивали на двух версиях: политической, как вы сами догадались, и, как бы это сказать…

— Говорите прямо.

— Это первый подобный случай, однако газетчики считают, будто в городе появился маньяк. Скорее всего, это человек из числа так называемых "отбросов", жаждущий поставить себе несколько чипов. За невозможностью получить их честным путем, он разрывает могилы и вырезает имплантаты у покойников.

Отец Арсений снова перекрестился.

— Будем надеяться, это просто какой-нибудь сумасшедший, а случай так и останется первым и единственным.

— Будем надеяться.

Мужчины помолчали, а потом направились обратно к церкви.

— Отец Викентий, вы намерены уехать? — поинтересовался отец Арсений.

— Честно говоря, собирался. Но понимаю, вам будет неловко проповедовать с эдаким синяком. Я задержусь на пару дней, чтобы верующие не отвлекались от мыслей о Господе на ваш внешний вид.

— Спасибо. Я и сам хотел просить вас об одолжении.

Отец Викентий кивнул.

— К тому же завтра должны приехать из полиции с результатами экспертизы. Возможно, они что-нибудь узнали о личности вандала.

Отец Арсений вздохнул. В последнее время неприятности просто ходят за ним по пятам, словно он магнит, притягивающий все отрицательное. Оставалось надеяться, что ничего экстраординарного в ближайшее время не случится, а вандала поймают и накажут по всей строгости закона.

Отец Арсений перекрестил воздух перед собой. Гроб медленно опустился в могилу, едва слышно скрипнули шарниры механизмов. На кладбище царила тишина. Сто двадцать человек, которые пришли почтить память усопшего, хранили скорбное молчание.

Увы, без скандала снова не обошлось.

Синяк под глазом отца Арсения практически прошел, но отец Викентий задержался в церкви Четырнадцати святых помощников еще на неделю. К тому времени выяснилось, что история с осквернением могилы является загадкой без ответа. Настоятелю храма посоветовали завести сторожевую собаку или нанять пару охранников, во избежание повторения подобных случаев.

Отец Арсений прислушался к совету и приобрел щенка немецкой овчарки. Джем оказался добрым и ласковым, и священник сомневался, что пес сможет задержать вандала, если таковой еще появится на территории церкви, однако отпугнуть незваного гостя ему вполне под силу — за три недели щенок заметно подрос и в скором времени превратится в настоящего сторожа.

Джем привязался к отцу Арсению и всюду следовал за ним, даже во время похорон тихонько лежал у ног священника, изредка поднимая голову, словно вопрошая, когда закончится сие малоприятное и тоскливое действо и начнется обед. Отец Арсений тоже хотел быстрее закончить мероприятие, но народ не спешил расходиться, а виной тому был скандал и журналисты.

Люди отошли от могилы и столпились вокруг высокого сухопарого человека с сигарой. Он оказался единственным среди собравшихся, кто облачился в белый костюм и белую шляпу с шелковой лентой. К его лицу тянулись микрофоны и руки с диктофонами в режиме записи. Торжественная тишина прервалась вопросами, возгласами и выкриками журналистов:

— Евгений Михайлович, вы намеренно пришли на эти похороны?

Сухопарый джентльмен важно кивнул:

— Это мой долг не только как поклонника творчества Блэйна, но и как его лечащего врача.

— Вы были поклонником покойного? Вам нравилось, как он пел?

— Я же уже сказал. Именно из-за личной симпатии я с радостью согласился помочь, когда он обратился в мою клинику.

— Говорят, покойный хотел вживить себе не только искусственное сердце, но и "читатель".

— Ерунда, — Евгений Михайлович выпустил изо рта толстую струю дыма и мгновение помедлил с ответом, наблюдая, как дым растворяется в воздухе, уносясь к небу. — Не верьте слухам. Блэйн действительно нуждался в замене сердца, а о чтении мыслей даже не думал.

— Но однажды он сам оговорился, что будет ставить имплантаты. Во множественном числе.

— Вы верите сплетням больше чем человеку, который собственными руками делал Блэйну операцию?

Отец Арсений потрепал Джема по загривку.

— Пошли, дружок. Нам не нужно слушать этих врунишек.

Священник неодобрительно относился к прессе, потому что на собственном опыте убедился: какое бы интервью не давали, журналисты извратят слова интервьюера самым невыгодным для него образом. Сейчас происходило то же самое.

Пожилой джентльмен в белом — лучший в стране, а возможно и во всем мире, нейрохирург — Евгений Михайлович Сеченов. Человек с безупречной репутацией и высокими моральными принципами, он был единственным в этой толпе, кому отец Арсений симпатизировал. Но сейчас священник предпочел бы, чтобы знаменитость воздержалась от посещения похорон. Журналисты все равно найдут в словах Сеченова фразу, отталкиваясь от которой можно раздуть скандал.

— Тогда скажите, наконец, правду, — спросил один из репортеров, — Блэйн действительно умер из-за врачебной ошибки?

Над кладбищем снова воцарилась тишина. Ответа на главный вопрос ждали все, в том числе и родственники покойного. Даже отец Арсений, собравшийся уходить, на минуту задержался. Вопрос смерти знаменитого певца был довольно щекотливым.

— Блэйн лег в мою клинику для спасения собственной жизни — у певца с детства болело сердце, — пояснил Сеченов. — Несколько месяцев назад ситуация осложнилась и потребовалось срочно заменить сердце донорским органом или имплантатом. Живую ткань быстро достать не удалось, поэтому пришлось обратиться за помощью ко мне. После тщательного обследования Блэйна я пришел к выводу, что можно не только заменить больное сердце искусственным аналогом, но и полностью вернуть Блэйну здоровье.

— Операция, прошла успешно?

— Да, однако Блэйн умер, гм, не приходя в сознание.

— Так это действительно врачебная ошибка?

Сеченов не спешил отвечать на вопрос. Он снова выпустил в небо струю дыма, держа эффектную паузу. Отчего и почему умер знаменитый певец, не знал никто, однако родственники покойного заявили, что в смерти знаменитого певца виноваты врачи. Теперь пришло время обнародовать результаты экспертизы.

— Можно сказать, это была врачебная ошибка, — кивнул доктор Сеченов.

Журналисты засуетились, толпа заволновалась, начались разговоры, к лицу Евгения Михайловича потянулись новые микрофоны. Сеченов успокаивающе улыбнулся и поднял руку:

— Так сказать можно, если считать медбратьев, гм, врачами.

Толпа снова заволновалась, но Евгений Михайлович умел держать внимание на собственной персоне. Он кашлянул, и продолжил:

— Официальное заключение экспертов будет на следующей неделе, но я выяснил, что случилось. Элементарный человеческий фактор. Ошибка. Грубая, непростительная, смертельная…

Толпа затаила дыхание.

— Один из медбратьев перепутал препарат и ввел Блэйну, гм, смертельное, учитывая его состояние, лекарство. Что полезно одним, вредно для других.

Сеченов взял в рот сигару и замолчал, а журналисты, напротив, оживились и стали одновременно задавать десятки вопросов:

— Как зовут того медбрата?

— Он окончил медицинский институт?

— Как давно он у вас работает?

— Вы его уволили?

— Грозит ли ему тюремный срок?

— Как вы относитесь к безалаберности медицинских работников?

— Как трактуется его поступок? Как непреднамеренное убийство?

Нейрохирург не стал успокаивать толпу, просто покачал головой, поднял ладонь, показывая, что интервью закончено, и поспешил к автомобилю. Отец Арсений тоже решил покинуть кладбище. Увы, журналисты, поняв, что от Сеченова больше ничего не добьются, ринулись к священнику.

— Святой отец, каково ваше мнение по поводу недавнего разграбления могилы?

— Вы завели собаку, чтобы охранять кладбище?

— Не слишком ли собака молода? Может, вам лучше было взять бультерьера?

— Как насчет охранников-имплантов?

Священник закрылся от журналистов рукавом и поспешил прочь.

А КАК У НИХ?

Проблема разделения общества на классы не только проблема России, но и всего мира, но решается она по-разному.

В Японии ставить "читатель" считается дурным тоном, древние культурные традиции не позволяют подслушивать чужие разговоры, то же теперь относится и к чужим мыслям. У нас человеку с "читателем" завидуют, его опасаются и обходят стороной, в Японии же таких людей считают недостойными, с теми немногими, кто вживил себе "читатель", японцы не здороваются, не приглашают в гости и не поддерживают отношений, не забывая, однако, о вежливости.

Людей со стандартным набором из толпы не выделяют, как не выделяют из толпы чересчур толстых, чересчур маленьких или косоглазых. Физические особенности тела не являются для японцев поводом относиться к человеку иначе, чем ко всем остальным. Однако "стандартников" не пускают в спорт, и единственным достойным местом для людей со стандартным набором, считается армия, где существуют целые подразделения имплантов.

Американцы создали из имплантов не проблему, а культуру. Люди со стандартным набором возведены в ранг бодибилдеров, они демонстрируют свое тело и силу на специальных соревнованиях, снимаются в рекламных компаниях и фильмах. К "читателям" относятся ровно, в США людей, способных читать чужие мысли, больше всего в мире, спустя пару десятков лет "читатели" станут такой же обычной вещью, как инфобраслеты, автомобили или интернет.

Педантичные немцы устанавливают себе чипы, улучшающие зрение, слух, координацию, выносливость, полностью игнорируя стандартный набор. "Читатели" пользуются популярностью, но учет людей, вжививших себе подобные чипы, ведется очень строго. Их ограничивают в допуске в некоторые заведения и правительственные структуры, а в большинстве общественных организаций установлены "античиты".

К слову об учете. В России, с появлением имплантатов, пытались вести учет тех, кто установил себе "читатели", но именно "пытались". Единая база периодически пополнялась новыми данными, но говорить о том, что в нее вошли сто процентов имплантов, нельзя.

Во-первых, в нашей стране нет законодательной базы, и вопрос о законности такого учета открыт до сих пор. Кому будут доступны базы? Не нарушает ли внесение людей в подобный перечень их права?

Во-вторых, молчание врачей можно купить, и уж если у вас достаточно денег для вживления "читателя" и вы не хотите, чтобы об операции узнали, заплатите, и можете спать спокойно.

В-третьих, не совсем понятно для кого ведется подобный учет. Для государственных структур? Тогда почему в интернете время от времени появляются уточненные и дополненные списки людей с "читателями"? Не будет ли правильнее сначала победить пиратство и научиться защищать электронные данные?

Хуже, чем в России, с имплантами дела обстоят только в развивающихся странах, там, где операции по вживлению чипов проводят подпольно. Там же появляются первые поддельные чипы, которые в скором времени разойдутся по всему миру.

Как всегда бывает с новыми технологиями, кто-то наживается, а кто-то страдает. Если вы решили установить себе имплантат, тысячу раз подумайте! А нам нужно брать пример с западных коллег, где имплантация — серьезное медицинское вмешательство, а не приравненная к пластической хирургии операция.

"Вестник недели" N 41, август 2099 г.

Ночью отец Арсений спал просто ужасно. Ему снился высокий мужчина в черном клеенчатом плаще с большой лопатой. Он по пояс находился в могиле и ритмично орудовал инструментом, отбрасывая землю в сторону. Луна ярко освещала ночное кладбище и самого священника, который стоял рядом с работающим незнакомцем, не в силах пошевелиться или крикнуть. Комья земли падали под ноги священнослужителю, попадали на сутану, взлетали все выше, по мере того, как осквернитель могил уходил все глубже, грозили залепить рот, глаза…

Отец Арсений проснулся, глотая воздух, словно тонущий человек, чья голова в последний раз показалась на поверхности моря.

Часы показывали половину второго.

Священник перекрестился и перевернулся на другой бок, но понял, что уже не заснет. Сердце выстукивало тревожно, набатом отдаваясь в ушах, на душе было неспокойно. Самое лучшее сейчас успокоиться, включить свет, найти какую-нибудь хорошую книгу из жизни святых и почитать, сидя в кресле, накрывшись теплым пледом. Уютный свет, успокаивающий текст и тепло быстро погрузят тело в полудрему, и тогда можно будет вернуться в кровать и не бояться незнакомца с лопатой.

Отец Арсений потянулся к выключателю, но передумал, взгляд его остановился на оконном проеме, сквозь который виднелся двор и западная стена церковной библиотеки. Безлунная ночь не казалась темной — тусклый свет звезд давал достаточно света, чтобы, гуляя в полумраке, не наткнуться на здание или столб. Священник распахнул окно и вдохнул свежий теплый воздух. Что ж, ночная прогулка неплохая идея. Легкий ветерок остудит горящий лоб и рассеет тревогу, словно сигаретный дым.

Набросив на плечи халат, отец Арсений вышел во двор и блаженно вздохнул. Ветер и правда был живительным, а звезды казались серебряными вишнями на черном блюде.

— Какую же красоту Ты создал, Господи!

Глаза священника защипало от невозможности обнять небо, приложиться лбом даже к самой маленькой звездочке, отдать душу сейчас же, сию минуту, только бы не расставаться с чудесным зрелищем. Отец Арсений очень любил ночное небо, но ему нечасто доводилось видеть звезды — мешал свет фонарей или Луна. Сегодняшняя ночь будто специально создана для любования небом. Для пущей красоты не хватало только Млечного пути.

Отец Арсений, улыбаясь, пошел по вымощенной камнем дорожке, которая вела к библиотеке, проходила между служебными постройками, огибала небольшой яблоневый сад, доходила до кладбища и поворачивала обратно к церкви.

Несмотря на поздний час и темноту, тишины не было: где-то вдали ухала сова, шелестели листья деревьев, ночные насекомые, а возможно, даже ежи, занимались своими делами у корней яблонь в саду. Хорошо Джем, набегавшись днем, крепко спал в своей конуре, иначе он услышал бы шаги святого отца и присоединился к прогулке, носился бы вокруг, прыгая и повизгивая от радости, привнося суету и нарушая покой волшебной ночи.

Глаза священника уже привыкли к темноте, и он уверенно, хоть и неторопливо ступал по каменной дорожке, наслаждаясь чудесной прогулкой. Пройдя несколько метров, отец Арсений заметил, что дорожка впереди обрывается — на сером каменистом полотне словно образовался черный провал. Больше всего это походило на то, будто кто-то большой и волшебный огромным ластиком стер небольшой участок дорожки. Такого эффекта можно добиться только одним способом: если бросить на дорожку что-то черное или забросать серые камни землей.

Отец Арсений невольно ускорил шаги и прищурился, пытаясь рассмотреть, что могли бросить на дорожке. Мешок с мусором? Груду досок, оставшихся после ремонта сарая?

Подойдя ближе, священник понял, в чем дело. Сердце его тревожно забилось, и он бросился вперед.

— Джем, мальчик, что с тобой!

Собака не пошевелилась.

Священник опустился перед немецкой овчаркой на колени и осторожно поднял голову Джема. Животное было вялым, ни один мускул не отреагировал на прикосновение. Отец Арсений обеспокоено ощупал собаку и наткнулся на какой-то инородный предмет — из заднего левого бедра торчал дротик. Мужчина осторожно выдернул его и приблизил к глазам.

Он уже видел такие. Подобным оружием пользовались полицейские, когда хотели остановить преступника. Дротик снабжен маленькой капсулой, в которой находится сильно действующий парализатор, способный на бегу остановить взрослого мужчину. Как он подействует на собаку, неизвестно, но пока Джем дышал, хотя и не мог пошевелиться.

Отец Арсений разрывался между желанием немедленно заняться овчаркой и выяснить, кому принадлежит дротик. На территории храма посторонние, и они явно не хотели, чтобы собака им помешала.

— Жди меня, мальчик, я вернусь.

Священник свернул с дорожки и направился к прихрамовым постройкам. Оглядываясь и прислушиваясь к ночным шорохам, он обошел вокруг баню, склад, подсобные помещения, но никого не увидел. Либо преступник уже скрылся, либо находился в самом храме или на кладбище.

Отец Арсений пожалел, что не надел сутану, в ней он оказался бы невидим в темноте, за исключением лица и кистей рук, а в белом халате он походил на привидение, которое не заметит только слепой.

Возвращаться, чтобы переодеться или вызывать полицию, времени не было, сначала нужно узнать, тут ли еще злоумышленник.

Церковь Четырнадцати святых помощников никогда не грабили, хотя там было что взять: старинные иконы, золотые подсвечники, предметы церковной утвари, сделанные из драгоценных металлов, и это не считая сокровищ сакристии: шитых золотом одеяний, крестиков, цепочек и колец, и главное, большого креста с крупным рубином и россыпью аметистов. За это добро можно получить большие деньги.

Отец Арсений двигался как можно быстрее, но старался оставаться незаметным и постоянно оглядывался.

К его облегчению, церковные двери никто не взламывал. Обойдя храм со всех сторон, священник направился в последнее место, где еще мог находиться преступник: на кладбище.

Сердце в его груди замирало, но он спешил.

Чтобы ускорить шаги, отец Арсений приподнял полы халата и сосредоточился на том, чтобы не наступить в темноте на какой-нибудь сучок и не споткнуться о нечаянно оброненный садовый инвентарь.

Священник выскочил к кладбищу и замер.

Черный силуэт как раз отбросил лопату и вытирал со лба пот. Заметив отца Арсения, незнакомец быстро нагнулся и подобрал что-то с земли. Священник хотел отступить на шаг назад, но не успел — в грудь впился маленький дротик парализатора.

— Ааха! — отец Арсений кулем повалился на траву.

Незнакомец отбросил пистолет в сторону и спрыгнул в яму.

Священник лежал на боку и все видел, но не мог пошевелиться, мышцы превратились в кисель, было невозможно сжать руку в кулак, не было сил даже для нормального вдоха, чтобы позвать на помощь. Он мог двигать только глазами.

"Старый глупый осел", — мысленно обругал себя отец Арсений, но сделать ничего не мог. Ему оставалось ждать, когда закончится действие парализатора или когда вандал, совершив свое черное дело, не решит избавиться от свидетеля.

Из могилы донеслись глухие стуки. Отец Арсений представил, как незнакомец пытается открыть гроб, и закрыл глаза, стараясь отрешиться от страшных звуков. Картина представилась жуткая.

Через пару минут стук прекратился, но преступник не спешил появляться на поверхности. Священник запретил себе думать о том, что происходит сейчас на дне могилы, но яркие картинки одна за другой представали перед мысленным взором отца Арсения. Он представлял, как злоумышленник разрезает саван покойника, как вскрывает брюшную полость, морщась от резкого тошнотворного запаха, и вытаскивает легкие или почки…

Желудок отца Арсения снова дернулся к небу, священнику с трудом удалось удержать его на месте.

Незнакомец между тем закончил свои дела. На поверхности появилась его голова. Мужчина подтянулся и вылез из могилы, постоял немного, глядя на результаты своей деятельности, и стал собирать инструменты.

Отец Арсений наблюдал за ним. Незнакомец хорошо подготовился к походу. На нем был удобный джинсовый костюм черного или темно-синего цвета, в стороне лежала вместительная спортивная сумка, куда вандал бросил лопату, предварительно стряхнув с нее остатки земли. Отойдя чуть в сторону, мужчина подобрал парализатор и засунул его за пояс, потом присел на корточки рядом с кучей земли, и священник услышал звон железа. Это были либо столярные, либо медицинские инструменты, а может, и то и другое.

Инструменты мужчина также бросил в сумку, застегнул молнию и поднялся.

Отец Арсений затаил дыхание.

Вандал взял в правую руку что-то длинное и узкое, а в левую что-то небольшое, вроде камня величиной чуть больше человеческого кулака.

— Не вовремя вы, святой отец, подышать вышли.

Отец Арсений захрипел от страха. Когда мужчина подошел ближе, священник увидел, что в правой руке вандал держит нож, а в левой был вовсе не камень.

Охотник за внутренностями держал в руке нечто очень похожее на человеческое сердце.

Глава 2. Доктор Зло

Вручение премии Ласкера происходило во втором по величине зале Нью-Йорка. Атмосфера царила торжественная, но не напряженная, потому что большинство собравшихся знали, кому именно достанется награда.

Зал представлял собой огромное круглое пространство с высоким потолком, затянутым черным бархатом. Тяжелая старинная хрустальная люстра в центре давала яркий, но не резкий свет, рассеивая блики по всему помещению. На сцене возвышалась трибуна, на которой стояли микрофон, графин с минералкой и стакан. Слева от сцены располагался живой оркестр, который наигрывал легкую ненавязчивую музыку, справа — почетное жюри, выполняющее, скорее, номинальную функцию. Гости сидели за круглыми столиками, уставленными легкими закусками и украшенными цветами.

Стол Евгения Михайловича Сеченова располагался прямо напротив сцены. Как одно из главных действующих лиц Сеченов надел строгий черный костюм с бабочкой, лакированные остроносые ботинки, а седые волосы тщательно уложил и залил лаком. Пока ведущий говорил вступительное слово, его пальцы нервно барабанили по белой скатерти, но не потому, что он волновался за исход голосования, а потому, что в помещении запрещено курить. Сигары лежали во внутреннем кармане пиджака, но использовать их по назначению возможности не было.

Медицинская премия Ласкера присуждается с середины двадцатого века и является одной из самых престижных после Нобелевской премии. Хоть ее размер и не велик, она ценится прежде всего тем, что считается как бы ступенькой к Нобелевской премии, так как большинство нобелевских лауреатов после премии Ласкера обязательно получали и самую высокую награду в области медицины.

— А теперь настало время объявить итоги, — по-английски произнес ведущий — темноволосый мужчина лет пятидесяти в дорогом темно-синем костюме.

Под аплодисменты он показал публике три белых запечатанных конверта.

— Здесь имена трех лауреатов, и первый из них, — ведущий вскрыл один из конвертов, — Майкл Джеймс Страуб!

Аплодисменты усилились. Из-за соседнего с Сеченовым столика поднялся высокий тощий брюнет в сером костюме с белой розой в петлице. Мужчина поклонился во все стороны, немного постоял, дабы фотографы успели запечатлеть для потомков миг славы, и опустился на стул.

Евгений Михайлович не аплодировал. Не хотел. Не считал Страуба достойным аплодисментов. Невелика птица. Майкл оказывался номинантом на эту премию восемь лет подряд, но все это время его обходили более талантливые врачи. Теперь настал и его час. Сеченов подозревал, что оргкомитету просто было неловко оставить Страуба за бортом в девятый раз. И вот человек, всю жизнь работавший с вирусами, получил, наконец, свою награду.

Ведущий между тем распечатал второй конверт.

— Ли Сяу Дай!

На сей раз, Сеченов зааплодировал вместе с залом. Китаец был талантливым врачом, он разработал новую методику лечения злокачественных опухолей, благодаря которой рак перешел из разряда неизлечимых болезней в категорию поддающихся лечению. Смертность при злокачественных опухолях снизилась чуть ли не втрое.

Ли Сяу Дай улыбался, кланяясь фотографам, теребя в левой руке бумажку с речью. Евгений Михайлович улыбнулся — коварный китаец хорошо подготовился к церемонии.

— Евгений Михайлович Сеченов!

Услышав свое имя, мужчина поднялся, широко улыбнулся в объективы фотоаппаратов и быстро вернулся в исходное положение. В отличие от многих, он не гнался за славой, она сама преследовала его, он просто не мешал, позволял звездной пыли сыпаться на его макушку и плечи, не стряхивал, но и не старался сохранить каждую крошку.

— А теперь предоставим слово нашим лауреатам.

Первым на сцену поднялся Майкл Джеймс Страуб.

Евгений Михайлович сдержал зевок, наблюдая, как брюнет дрожащими руками раскладывает на кафедре листы с речью. Сеченов надеялся, что изъявления благодарности и заверения в искренней радости и обещания впредь работать еще усерднее не займут много времени, но внутренне приготовился слушать, точнее, пропускать мимо сознания, длинную-предлинную речь.

— Хочу поблагодарить организаторов и членов комитета, э-э-э, за оказанную мне честь, — начал Майкл Джемйс. — Я безумно рад, э-э-э, что мне выпала возможность, э-э-э, что я получил эту награду…

Страуб волновался, это видели все: его руки дрожали, голос то и дело срывался, мужчина покашливал, стараясь привести горло в порядок, и поправлял розу в петлице. Сеченову было безразлично волнение "соперника" так же, как безразлична его речь и его работа в области вирусологии. Евгений Михайлович ждал собственного выхода на сцену, потому что после этого, наконец, можно будет покинуть зал, закурить и отправиться в гостиницу. Хорошенько выспаться перед завтрашним суматошным днем, и смыть, наконец с волос лак, от которого жутко чешется макушка.

К счастью, выступление Страуба заняло не слишком много времени, и на сцену поднялся китаец. Ли Сяу Дай в отличие от предшественника, казался спокойным и уверенным в себе, хотя, возможно, эти качества присущи всем китайцам. Аккуратный доктор Дай бегло прочел по бумажке благодарственную речь, раскланялся и спустился в зал. Настала очередь Евгения Михайловича.

За свою жизнь русский нейрохирург побывал на стольких знатных приемах, что был спокойнее даже выступавшего перед ним китайца. Он не написал речь и не готовил ее устно, просто взял бокал шампанского и поднялся на сцену.

— Друзья, — произнес Сеченов, глядя в зал, — не буду утомлять вас бесполезными речами, как это делали мои предшественники. Давайте лучше поднимем бокалы за медицину и людей, которые ежедневно спасают десятки жизней. За тех, кто беззаветно отдается работе, рискуя собственным здоровьем, и, не жалея сил, трудится на благо всего мира. За тех, чьими стараниями медицина не просто идет вперед, а летит на крыльях, которые подарили ей прогресс и новые технологии. Гм. За всех нас, господа!

Зал наградил русского нейрохирурга аплодисментами втрое интенсивнее тех, которыми награждали двух предыдущих ораторов.

— Раз уж у нас тут сложилась не совсем формальная обстановка, — подошел к Сеченову ведущий, — может, вы ответите на пару вопросов? Уж очень любопытна проблема, которой вы занимаетесь.

Евгений Михайлович улыбнулся.

— Ни в коем случае. Давайте не будем превращать приятный и легкий вечер, гм, в лекцию. А о своей работе я обязательно расскажу. Завтра. Приглашаю всех желающих в актовый зал Большой консерватории в десять утра.

Сеченов подмигнул публике и спустился к столику.

Аплодисменты не стихли даже тогда, когда мужчина вышел в вестибюль и направился к выходу.

К этому выступлению, в отличие от торжественной речи по поводу получения одной из самых престижных медицинских премий, Сеченов готовился. Не потому, что премия ничего для него не значила, а потому что он считал работу важнее любых наград. Премия — это всего лишь символ, дань уважения, которую отдает человечество гениальному нейрохирургу, а лекция — работа, относиться к которой безответственно нормальному человеку невозможно.

В портфеле из натуральной змеиной кожи лежали распечатки текстов-подсказок, раздаточный демонстрационный материал, мини-проектор, флэшка с фотографиями и образцы имплантатов.

Актовый зал консерватории казался больше того, где проходило награждение премией Ласкера. Декораторы создали отличную иллюзию, выкрасив стены аудитории белой краской, и нарисовав плавные кривые линии. Стулья для оркестрантов со сцены убрали, оставив лишь черный рояль и барабанную установку.

Зрителей собралось предостаточно. Организаторам пришлось принести дополнительные стулья, и все равно у задней стены стояла небольшая толпа желающих побывать на лекции знаменитого русского нейрохирурга. Здесь находились люди разного возраста: и молодежь, и мужчины постарше, и две пожилые дамы в вязаных жилетках, и даже несколько ребятишек. Лекция была открытой, приглашались все желающие, поэтому аудитория подобралась "разношерстная".

Евгений Михайлович улыбнулся собравшимся и установил на принесенный для него стол проектор.

— Гм, полагаю, все знают, чем я занимаюсь?

Аудитория засмеялась.

— Тогда перейдем к главному.

Проектор негромко загудел, и на стене над роялем появилось первое изображение: два атлета на голубом фоне. Тот, что находился слева, хвастливо демонстрировал мускулистые ноги, подтянутый живот, красивые сильные плечи и накачанные руки. Тот, что справа явно увлекался стероидами: он был на целую голову ниже стоящего рядом мужчины и по меньшей мере вдвое шире в плечах. Мускулы его были гипертрофированы до такой степени, что казалось, если он согнет руку, они лопнут, как перезревший арбуз.

— Как вы думаете, кто из этих двоих мой пациент?

— Правый — имплант! — раздались уверенные выкрики.

Сеченов снова улыбнулся.

— Верно. Этот человек искусственно увеличил мускульную силу. Смотрится он, гм, не слишком эстетично, но мужчина, несомненно, стал полезным членом общества, можно сказать, получил второй шанс и теперь празднует день операции как день рождения. Имплантаты — лучшее, что на сегодняшний день смогла изобрести медицина для совершенствования человеческого тела.

Евгений Михайлович сменил кадр.

На следующем снимке фотограф запечатлел толпу, простых людей, переходящих улицу: мужчин, женщин, детей, стариков разных национальностей и положения в обществе.

— Любой из них может быть имплантом, — произнес Сеченов. — У кого-то установлена искусственная почка, кто-то получил шанс ходить на двух ногах, пусть даже одна из них, гм, является сложным механизмом, у кого-то есть возможность читать чужие мысли…

Евгений Михайлович достал из сумки и показал слушателям небольшую синюю бархатную коробочку.

— Я сейчас пущу это по рядам, только обещайте вернуть. Здесь находится чип, очищающий кровь. Заменяет переливание. Ценная вещичка. Пожалуйста, не уроните.

Пока собравшиеся рассматривали чип, нейрохирург вывел на экран несколько схем.

— Разработка чипов велась давно и, в принципе, не такое это уж и сложное дело, изобрести миниатюрного робота медицинского назначения. Главная сложность заключалась, гм, в глубоком исследовании организма человека. Не на уровне органов и тканей, а практически на молекулярном уровне. Мы должны были настолько хорошо знать, как функционирует тело, чтобы уметь контролировать метаболизм, по крайней мере, в теории. Прорыв произошел, когда люди открыли новые методы исследования тела человека, и теперь у вас в руках сложное устройство, заменяющее агрегат, который когда-то занимал полкомнаты. Конечно, до нанотехнологий мы пока не доросли, но, думаю, еще при моей жизни появятся первые экземпляры.

Сеченов сменил графики и продолжил:

— Рассказать обо всем я сегодня не успею, да и не успел бы даже за неделю или месяц, поэтому хочу узнать, что вам наиболее интересно: принципы действия имплантатов, их устройство, подробности вживления или консультация по поводу установки того или иного чипа для желающих превратиться в импланта?

— Механизм действия!

— Принципы работы!

— Операция! — доносились выкрики с разных сторон.

Чтобы вернуть аудиторию в состояние покоя Евгений Михайлович поднял ладонь.

— Хорошо. Гм, расскажу то, что сам считаю самым интересным. Начну, пожалуй, с чтения мыслей. К сожалению, соответствующего чипа у меня сейчас нет. Он слишком дорогой, чтобы таскать его с собой в портфеле, к тому же требует деликатного обращения, а мы еще не изобрели имплантатов, позволяющих человеку оторваться от земли и летать, а не ходить, подпрыгивая на каждом шагу.

Зал засмеялся. Сеченов и сам улыбнулся, представив, как выглядел бы парящим в воздухе вверх ногами, бережно прижимающим к груди синюю бархатную коробку.

— Механизм чтения мыслей достаточно сложен. Для подключения имплантатов к головному мозгу хирургам приходится проводить в операционной полдня без перерыва на обед, туалет и футбольный матч. Пациентам тоже, гм, несладко. Представьте, каково беднягам полдня лежать со вскрытым черепом, пока в их сером веществе копаются врачи, разрезая, вживляя инородный объект. Первый чип изобрел доктор Ли Хоу из Токийского медицинского центра в Японии.

Сеченов сменил слайд, и на стене появилось изображение молодого человека в очках. Он был совсем юным и не походил ни на доктора, ни на японца вообще.

— Это точно он? Вы не перепутали фотографию? — выкрикнули из зала.

— Не перепутал. А вам советую ознакомиться с биографией доктора Хоу. Гениальный молодой человек. В десять лет окончил среднюю школу и поступил в университет, доктором медицины стал в девятнадцать с половиной… Гм, ну, не будем отвлекаться. Как я уже сказал, механизм чтения мыслей достаточно сложен. До сих пор некоторые из нас не верят, что читать мыли других людей возможно, со своими бы разобраться… так вот, уверяю вас, это очень даже возможно. Да вы и сами с легкостью сможете привести примеры из собственной жизни, когда знали, что вам ответят близкие люди на то или иное предложение. Знали, разрешат ли вам задержаться на прогулке, знали, какими словами вас встретит супруга, если вы явитесь домой в нетрезвом виде или от вас будет пахнуть чужим парфюмом.

— Вот именно, доктор, — снова раздался голос из зала, — чтобы читать мысли нужно хорошо знать человека.

— Спасибо за комментарий, — Сеченов улыбнулся, — тем самым вы признали, что чтение мыслей все-таки не сказка.

Зал засмеялся. Евгений Михайлович подождал, пока вернется тишина, и продолжил:

— Мысли, гм, — это особые электрические сигналы головного мозга. Именно их улавливают и усиливают имплантаты, а уж расшифровывает эти сигналы мозг сам, так, словно это ваши же собственные мысли. Именно над тем, как поймать чужие мозговые волны, и работал доктор Ли Хоу.

— А как имплант узнает, чьи мысли читает? Ведь получается, мозг имплантов ежесекундно слышит мысли десятков людей вокруг него? Значит, "читателю мыслей" нежелательно находится в толпе, чтобы не сойти с ума от какофонии в собственной голове?

— Вы, гм, несколько неточно изобразили ситуацию. Для того чтобы прочесть мысли человека, надо на нем сосредоточиться, сконцентрироваться. Это не так легко, как кажется со стороны. Хотя, некоторые умельцы умудряются каким-то образом настраиваться сразу на нескольких человек и даже мысленно посылать друг другу картинки.

Сеченов по инерции потянулся к внутреннему карману пиджака, где лежал серебряный портсигар, потом опомнился и вздохнул. Он достал из портфеля еще одну синюю коробку, размерами чуть больше первой, и извлек из нее запутавшийся клубок тонкой проволоки с ярко-синими пластинками.

— Обратимся к другим темам. Это один из самых распространенных имплантатов. Третий по сложности вживления. Кто скажет, для чего он нужен?

Слушатели молчали.

— Никаких догадок? Это устройство позволит превратить любого из вас в одного из самых сильных людей планеты. Чипы прикрепляются к мышцам, а эта, гм, "проволока" служит проводником между самими имплантатами и головным мозгом. Она сделана из специального материала, сравнимого по свойствам с оптоволокном, и проводит электрические импульсы, можно сказать, мгновенно. Мы называем ее информационной лентой.

— Неужели такие чипы присоединяются к каждой мышце? — спросила молодая девушка в белой блузке в красный горошек.

— Именно так, юная леди. Но не волнуйтесь, на теле вашего молодого человека, если он решится на операцию, не останется ни единого шрама. Надрезы мы делаем по всему телу, но используем лазер, а не скальпель.

— Какова общая длина нитей?

— Достаточно, — улыбнулся Сеченов, — чтобы хирург порядком устал, протаскивая их под кожей по всему телу. Но труднее, конечно, работать с головным мозгом.

— А какие чипы имплантировать сложнее всего?

— Те, которые предназначены для чтения мыслей, об этом я вам только что рассказывал. На втором месте те, гм, что призваны поддерживать в рабочем состоянии сердце. А это, — Евгений Михайлович вытянул из клубка одну нить, — это просто нудно.

По аудитории снова прокатилась волна смеха.

— Где-то у меня здесь подборка фотографий с одной из операций…

Нейрохирург склонился над проектором, нажал несколько кнопок и вывел на стену изображение каталогов.

— Слабонервных, беременных и детей до тринадцати попрошу на две минуты закрыть глаза.

Выбрав нужную папку, он увеличил картинку. На первом слайде крупным планом был показан обнаженный мужской торс с сотней ранок. Врач в шапочке, повязке и пластиковых очках склонился над одной из них и вставлял миниатюрный чип. На втором слайде фотограф запечатлел момент протаскивания под кожей информационной ленты. Третью фотографию обесцветили для снижения эффекта от картинки: вскрытый череп и обнаженный головной мозг.

— Такие фотографии любого от операции отговорят, — произнес мужской голос с задних рядов. — Да и ваш рассказ тоже, скорее, антиреклама.

— А никто и не говорит, что это легко. Знаете, как мучаются те, кто хочет стать сильнее?

— Мучаются?

Евгений Михайлович недобро улыбнулся.

— У вас когда-нибудь сводило ногу? Помните ощущения? Очень больно и неприятно, не правда ли? Но эта боль быстро проходит, а представьте, что сигналы SOS в ваш мозг посылает каждая мышца тела, и это длится не десять-двадцать секунд, а несколько часов. Боль заполняет ваше сознание, гм, вы не можете сосредоточиться ни на чем, кроме собственных ощущений, вам становится безразличен окружающий мир, и вы можете думать только о том, какой вы идиот, что согласились на такую муку. Вы молите Бога об избавлении, а врача об очередной дозе морфина.

— Такое ощущение, — произнесли из зала, — что вы отговариваете нас устанавливать имплантаты.

— Не отговариваю, но считаю подобные операции излишеством.

— Вот это да! Ведущий нейрохирург, специалист по имплантатам, и вдруг сам против своей работы.

— Я не против, — Сеченов выключил проектор и стал собирать бумаги обратно в портфель. — Но считаю, человек хорош и в том виде, каким его родила мать. Конечно, заменить больную щитовидную железу здоровой, правильное решение, но подвергаться мучениям из-за того, что тебе захотелось, м-м-м, узнать мысли соседа… глупо. Очень глупо. Ведь это, дорогие мои друзья, ничего не дает. Ровным счетом. Никакого преимущества.

— Как это не дает?! Читать чужие мысли — это так здорово!

— Да неужели? — Евгений Михайлович прищурился и осмотрел зал. — Гм, я не собираюсь читать вам лекцию еще и по психологии, но подумайте вот над чем. Из чего складывается наше отношение к людям? Из того, что они говорят, как поступают и как сами относятся к нам. Не растеряете ли вы всех друзей, когда получите возможность читать их мысли? Человек — существо, устроенное чрезвычайно сложно. Мы реагируем на окружающее посредством эмоций и не всегда умеем их сдерживать, а уж мысли не сдерживаем никогда.

— Вы считаете, в глубине души любой человек плохо думает о любом другом человеке?

— Абсолютно верно. Причем не исключая даже родственников. А иногда особенно родственников.

— А вы сами поставили бы себе имплантат?

— Никакой и никогда, — Сеченову захотелось поскорее выйти на улицу и закурить. — Я не скрывал это, и скрывать не собираюсь, однако мое призвание — помогать людям, и никто из тех, кто обратится ко мне за помощью, без помощи не останется. А теперь позвольте поблагодарить вас за приятную беседу и откланяться. Через полчаса у меня самолет. Будете в России, добро пожаловать в мою клинику.

Зал дружно аплодировал, пока Сеченов собирал вещи, и проводил знаменитого нейрохирурга просто оглушительными овациями. Евгений Михайлович махнул на прощание рукой, и вышел на улицу.

Никто из тех, кто обратится к нему за помощью, без помощи не останется.

ДИСПУТЫ В ДУМЕ

В интернете снова появился список людей, установивших "читатели". Среди неизвестных имен сотен бизнесменов можно найти знакомые фамилии политиков, деятелей культуры и искусства. Список провисел в открытом доступе полтора часа, и за это время его успели скачать несколько тысяч пользователей. Информация постепенно расползается, никто не гарантирует, что обновленные списки не появятся через полгода, и мы не узнаем о новых имплантах.

Правомерно ли размещать подобные списки в сети интернет, до сих пор большой вопрос. С другой стороны, правомерно ли скрывать подобные списки? Импланты с "читателями" нарушают тайну частной жизни, узнают коммерческие тайны, не говоря уже о государственных. Устанавливать всюду "античиты" накладно, к тому же радиус их действия ограничен.

Не пора ли ввести закон, запрещающий вживлять подобные чипы? Таким вопросам задались депутаты Государственной Думы. Заседание длилось шесть часов, но к единому мнению народные избранники не пришли.

Сторонники запрета "читателей" помимо нарушения тайн личной жизни и разглашения государственных секретов, ссылались на извращенные представления людей об имплантах. Общество разделилось, участились стычки, вырос уровень преступности, атмосфера в стране приближается к точке кипения, за которой может последовать взрыв. Чтобы свести к минимуму недовольство, нужно запретить вживлять чипы, позволяющие читать мысли, или ужесточить контроль их установки. "Читатели" должны быть разрешены только государственным служащим и сотрудникам правоохранительных органов.

Противники запретов возражали. Их позиция такова: "читатели" должны быть доступны широким слоям населения, именно их недоступность для 99 % жителей страны нагнетает обстановку, а не существование оных. Нельзя запрещать людям пользоваться достижениями медицины, запреты приведут лишь к новым забастовкам.

Если запретить "читатели", то как быть с теми, кто их уже установил? Принудить к еще одной операции? Выслать из страны? Запретить доступ в общественные организации? Пометить их инфобраслеты особым сигналом, который будет оповещать окружающих об опасности, исходящей от их владельцев? Все это грубо нарушает права человека и не приведет ни к чему хорошему. Но оставлять все, как есть, нельзя. Остается устанавливать "античиты" и вести пропаганду среди населения, чтобы "читатели" не вживляли даже те, кто имеет такую возможность.

Никто из депутатов не решился запретить людям калечить себя, и диспуты продолжатся. Решить проблему имплантов и "читателей" в ближайшее время не получится. Но кто знает, не найдется ли какой-нибудь человек, который подскажет, как поступить правильно? Как не нарушить ничьи права и вывести людей из социального тупика?

"Российская газета" N 30, август 2099 г.

Знаменитая клиника доктора Сеченова была рассчитана на сорок пациентов. Это обстоятельство нервировало тех, кто месяцами ждал очереди, чтобы попасть на прием к знаменитому нейрохирургу, и радовало этих же самых людей, когда они, наконец, занимали одну из палат, по убранству и уровню обслуживания сопоставимую с высококлассным отелем.

Когда Евгений Михайлович строил больницу, поставил на первое место удобство и комфорт, пожертвовав количеством пациентов, и до сих пор считал это решение верным. Все равно люди, которые ложились в его клинику, хотели, чтобы операцию проводил Сеченов лично, а он не мог одновременно находиться в пяти операционных или работать двадцать четыре часа в сутки.

Через полгода после завершения строительства клиники, открылся второй блок, который служил реабилитационным центром. Когда пациент переставал нуждаться в контроле со стороны нейрохирурга, и его состояние приближалось к норме, человека переводили в новый корпус, где с ним занимались физиотерапевты, адаптируя новое тело к жизни, а на его место помещали нового пациента. Второй корпус сделали таким же богатым и удобным, как первый, и обслуживание там так же не уступало лучшим европейским клиникам.

Очередь желающих попасть на прием к Сеченову, состояла в основном из богатых людей. Однако раз в полгода Евгений Михайлович обязательно проводил две или три бесплатные операции нуждающимся. Сеченов всегда сам определял категорию больных, которым он сможет оказать помощь, и это всегда были операции по замене больных органов. Установка имплантатов, увеличивающих силу, выносливость или позволяющих читать мысли, осуществлялась исключительно за деньги. Исключений из собственных правил нейрохирург не допускал.

Сегодня Евгений Михайлович пришел на работу на полтора часа позже обычного: вместо операций он запланировал деловую встречу с будущим пациентом — известным певцом Блэйном.

Молодой человек обладал чудесным голосом и пел о природе, времени, надежде и свободе, не опускаясь до слащавых и лживых песенных любовных признаний, чем заслужил уважение не только женщин, но и мужчин. Евгений Михайлович согласился на встречу с радостью и даже предложил певцу безвозмездную помощь, но Блэйн отказался, сославшись на то, что прежде ему нужно лично пообщаться с нейрохирургом.

Сеченов сидел за столом в своем кабинете и с любопытством смотрел на молодого человека. В жизни, как это часто бывает, Блэйн выглядел ниже, чем на экране, и несколько худее. На нем был черный блестящий кожаный пиджак и обтягивающие брюки. Ботинки и густо намазанные гелем черные волосы блестели в тон. Сеченов меньше всего ожидал увидеть певца в таком наряде, это был не его стиль, да к тому же черный цвет делал и без того бледную кожу еще бледнее.

Популярность Блэйна только начинала набирать обороты и слава о нем пока не вырвалась за пределы России, но Евгений Михайлович не сомневался, что следующий альбом певца обязательно будет транслироваться по всем европейским радиостанциям.

Тем не менее Блйэн не производил впечатления знаменитого человека, в нем не было высокомерия и самовлюбленности, присущих другим звездам сцены и экрана. Молодой человек был скромным и добрым, и Сеченову это нравилось.

— Рад знакомству, — Евгений Михайлович вышел из-за стола и пожал протянутую руку. — Присаживайтесь.

Блэйн опустился на кожаный диван, Сеченов сел рядом. Он не хотел, чтобы между ним и молодым человеком непреодолимой преградой встал письменный стол, напротив, постарался создать доверительную, почти домашнюю атмосферу, для чего придвинул к певцу столик с чаем и печеньем.

— Спасибо, ничего не нужно. Не хочу, чтобы мой визит отнял у вас лишнее время.

— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Евгений Михайлович, но тут же посерьезнел. — Гм, у вас проблемы с сердцем?

— Да. С самого детства с ним мучаюсь. Несколько месяцев назад стало совсем плохо, думал вообще умру…

— Не волнуйтесь, Блэйн, я смогу спасти вашу жизнь. В конце концов, я, можно сказать, заинтересованное лицо. Как поклонник вашего творчества.

Молодой человек едва заметно улыбнулся.

— Взаимно. Поэтому я и обратился именно к вам. Вы не просто хорошо делаете свою работу, вы творите чудеса.

Сеченов склонил голову, как бы соглашаясь со сказанным.

— Гм, сначала мы сделаем анализы и определим, сколько времени у нас в запасе, а потом назначим день операции.

— Мне очень неловко оттого, что я воспользовался своими связями и практически ворвался к вам. Без приглашения, нарушая график операций.

— Это неважно. Случай экстренный, откладывать нельзя.

Блэйн вздохнул. Евгению Михайловичу показалось, что молодой человек сказал еще не все, но торопить гостя не спешил. Певец подвинул к себе чай и взял из вазочки печенье, неуверенно откусил и, как показалось врачу, виновато посмотрел на часы.

— У меня к вам еще одна просьба…

Сеченов кивнул. Кажется, он понял, о чем попросит его знаменитость:

— Не волнуйтесь. Подробности операции, равно как и ваше заболевание, останутся в тайне. Да и само пребывание в клинике можно сделать тайным.

— Спасибо, — Блэйн кивнул, — но я не об этом хотел вас просить, вернее, не только об этом. Я хочу вживить еще один чип, — певец запнулся, а потом выпалил: — Доктор, научите меня читать мысли.

Позже Евгений Михайлович не раз вспоминал тот разговор, и при этом его рука всегда автоматически искала сигару.

Он разочаровался в Блэйне.

Чувства, нахлынувшие на Сеченова, когда он услышал просьбу певца о вживлении "читателя мыслей", можно сравнить с хрупкой фарфоровой чашкой, которую неловкая рука столкнула с полки. Чашка пару секунд кувыркалась в воздухе, а потом мгновенно превратилась в пыль.

Евгений Михайлович наполнил легкие дымом. Перед операцией стоит собраться, но сегодня почему-то он слишком много думал о прошлом.

Хотя Сеченов и являлся ведущим нейрохирургом страны и одним из самых известных врачей, работающих с "читателями" и имплантатами увеличения мускульной силы, он не понимал тех, кто стремится изуродовать свое тело. Не понимал и ненавидел.

Человек слаб. Слаб и глуп. Тянется к славе, силе, могуществу, власти, а сам калечит себя: тело и душу, губит человечность в угоду тем преимуществам, которые дают чипы. Будь его воля, Сеченов уничтожил бы технологию. Люди не должны пользоваться изобретениями дьявола, эта извилистая дорожка, вдоль которой растут ягоды наслаждений, ведет прямиком в ад.

Евгений Михайлович распахнул окно своего кабинета и снова затянулся.

Десять лет назад он и помыслить не мог, что дело, которому отдал всю жизнь, станет приносить ему столько боли. Десять лет назад он верил в медицину и искренне считал, что чипы сделают людей счастливыми, но глубоко разочаровался. Именно из-за его профессии, именно из-за технологии и этих самых чертовых чипов умер человек, которого он любил больше жизни. десять лет назад

— Зачем тебе это, Олесь?

Евгений вопросительно смотрел на сидящего напротив него человека и держал его тонкую холодную руку в своих ладонях, стараясь согреть. Олесь — молодой мужчина лет тридцати — хмурился и прятал взгляд.

Они сидели в полупустом летнем кафе, где кроме них находилась только официантка, но той не было дела до странной парочки в одинаковых длинных серых плащах. Она выполнила свою работу, подала кофе, и теперь, подперев щеку ладонью, смотрела в окно.

Дождь за окнами уныло выстукивал шифрованное послание, от чего на душе у подающего надежды хирурга Евгения Сеченова было тоскливо, а сердце билось в истерике, в предчувствии чего-то нехорошего.

— Ну как ты не понимаешь? — Олесь отнял руку и достал из внутреннего кармана серебряный портсигар. — Кто я сейчас? Никто, человек без имени, без судьбы, пустое место. А так не должно быть! Каждый должен приносить пользу! Не должно быть лишних людей, которые живут ради того, чтобы не умереть раньше положенного срока. Каждый должен что-то дать обществу, стране, да просто окружающим людям!

— Ты несправедлив к себе. Ты не бесполезен, ты очень много даешь… мне.

— Тебе? А что тебе надо? Ты полезный член общества, можно сказать, стоишь на вершине мира. Медицина — лучшее, чем может заниматься человек, она спасает людям жизнь. Что может быть полезнее? Через пару лет ты войдешь в медицинскую элиту, откроешь собственную клинику, станешь уважаемым нейрохирургом, к которому будут выстраиваться очереди, а я так и останусь никем. Недоучкой-художником, неудавшимся музыкантом, никчемным поэтом.

Олесь открыл портсигар, достал сигару, отрезал кончик, закурил и выпустил струю дыма под стол.

— Ты просто еще не нашел своего призвания. Разносторонне развитые люди часто пробуют себя в разных видах деятельности. Вот и у тебя то же самое. Ты просто пока не нашел себя.

— Нашел, — Олесь взмахнул рукой, едва не уронив чашку с кофе на пол, — нашел! Я взвесил все варианты, оценил риски и уверен, что это мое. Помнишь, как мне нравилось заниматься ай-ки-до? У меня ведь получалось! Действительно получалось!

— До тех пор, пока ты не сломал руку, — мрачно заметил Сеченов.

— Вот именно. Сломал, потому что был слабым, а теперь стану сильным, снова займусь боевыми искусствами и буду лучшим в своем деле. Помоги мне!

Евгений вздохнул. Он не знал, какими словами отговорить молодого человека от глупости, однако хотел много ему сказать. Только вот будут ли его слушать?

— В каком деле, Олесь? Вживишь ты себе имплантат, позанимаешься пару месяцев и поймешь, что это тоже не твое. Но будет поздно, ты не вернешься к тому, что имеешь сейчас, никогда не будешь прежним!

— Я и не хочу быть прежним, а ты… ты сомневаешься во мне?! Ты в меня не веришь?!

— Гм, я слишком хорошо тебя знаю.

— Ты в меня не веришь, — Олесь резко поднялся, и чашка все-таки упала на пол. — Но я все равно сделаю эту операцию. Обойдусь и без твоей помощи!

Вечером они все же помирились.

Евгений пришел домой около десяти вечера — в самом конце смены его попросили подменить хирурга и сделать экстренную операцию по замене сердечных клапанов. Сеченов не мог отказать, но когда пришел домой, Олеся еще не было.

Врач пожарил бекон, яичницу, сварил сосиски, взбил молочный коктейль и, в ожидании молодого человека, успел дважды все подогреть.

Олесь явился в первом часу ночи. Молча повесил мокрый плащ на вешалку, разулся и, ни слова не говоря, прошел в ванную.

Евгений подошел к двери и стал слушать, как течет вода.

— Я приготовил тебе ужин.

Напор воды уменьшился.

— Где ты был? Я беспокоился.

Вода перестала шуметь, и Сеченов отступил на шаг назад, чтобы открывшаяся дверь не ударила его по лбу. Олесь улыбался. Во рту его дымилась сигара.

— Правда беспокоился?

Евгений не счел нужным повторять свои слова, он вытащил изо рта молодого человека сигару и отправился на кухню. Там он аккуратно переломил табачное изделие пополам и выбросил в ведро.

— Бросай курить.

Олесь не обиделся. Он подошел к мужчине и обнял его со спины за талию, прижавшись щекой к лопатке.

— Не брошу. Это единственное, что действительно мое, понимаешь? Единственное, что выделяет меня из толпы, что отличает от других таких же бесполезных людишек.

— Но скоро это изменится?

— Да. Скоро. Я уже договорился с клиникой Баранова. Операция через месяц.

Сеченову много хотелось сказать Олесю, но он не сумеет отговорить сумасброда от его очередной безумной затеи. Оставалось только верить, что молодой человек не разочаруется в собственном теле и найдет приличную работу. "Лучший в своем деле" — это не призвание, и на жизнь этим не заработаешь.

Евгений получал достаточно, и они жили, как короли, но если Олесь когда-нибудь захочет самостоятельности, Сеченову хотелось бы, чтобы он жил в нормальных условиях и не бедствовал.

— Я не буду тебя отговаривать, — произнес Евгений.

— А поддерживать? Будешь?

— Гм, как я могу не поддержать человека, которого люблю? — Сеченов осторожно освободился от объятий и повернулся к молодому человеку. — Только обещай мне, что когда станешь лучшим в своем деле, выбросишь к чертям эти проклятые сигары.

Операция по вживлению имплантата, позволяющего нарастить мышечную массу, занимала не менее шести часов. С момента, когда Олеся увезли в операционную, прошло около четырех, но Евгений нервничал. Он бродил по выложенному белым кафелем больничному коридору клиники Баранова и проклинал себя за глупость и упрямство. Он должен был взяться за это дело, должен был лично провести операцию, проконтролировать, чтобы с Олесем ничего не случилось, а сейчас ему ничего не оставалось, кроме как мерить шагами коридор, пытаясь протоптать дорожку и пробуравить взглядом безликие кафельные плитки.

Сейчас тело молодого человека уже наверняка нашпиговали чипами и опутали информационными лентами. Первое время их можно будет нащупать под кожей, но когда мышцы начнут увеличиваться в объеме, ничто, кроме внешнего вида самого Олеся, не скажет, что он имплант.

В эти минуты наверняка началась самая сложная часть операции: молодому человеку вскроют череп, чтобы нейрохирург мог "подсоединить" информационные ленты к соответствующим отделам головного мозга. Это самая рискованная стадия, малейшая ошибка врача грозит пациенту не просто деформированными мышцами и болями, но и инвалидностью, а то и смертью.

Евгений дошел до конца коридора, развернулся и увидел, как дверь в операционный блок открылась. Он ускорил шаги и почти подбежал к двери, когда из нее вышла юная медсестра в светло-зеленом операционном халате. Она сняла повязку с лица и спросила:

— Вы родственник?

Сеченов мгновенно вспотел.

— Друг. С ним… все в порядке?

— Сожалею, но у молодого человека не выдержало сердце. Мы сделали все возможное, но спасти его не смогли…

Евгению стало холодно. Он обхватил ладонями локти, поднял плечи и съежился. Казалось, белые кафельные стены стали источать холод, нагонять морозный воздух прямо в легкие, откуда он растекался по телу, грозя вот-вот заморозить сердце.

Сеченов отвернулся от медсестры, даже не дослушав ее извинений и оправданий. Не нужны ему никакие сочувственные слова. Они бесполезны и недейственны, и ни капли не успокаивают. Его ничто не сможет успокоить.

Мужчина вышел на балкон и посмотрел на небо. Серое, затянутое тучами, оно оплакивало смерть молодого мечтателя, а вот в глазах Евгения слез не было. Он находился в ступоре, будто попал в десенсибилизационную камеру, где умирают все ощущения, остаются жить лишь мысли.

Худшие предчувствия Сеченова оправдались, и теперь он винил себя. В том, что не сумел настоять на своем и отговорить Олеся от глупой затеи, в том, что сам не взялся за операцию, не проконтролировал, не сберег, не спас…

Неожиданно правая рука мужчины нащупала под пиджаком какую-то выпуклость, что-то прямоугольное и твердое. Он расстегнул пуговицы и вытащил из внутреннего кармана серебряный портсигар Олеся. Не о чем ни думая, Сеченов раскрыл его, вытащил сигару, ножницы, отрезал кончик и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. Чья-то волосатая рука протянула ему зажигалку, он взял ее, даже не поблагодарив стоящего за спиной человека, и закурил.

Это единственное, что осталось от Олеся. Терпкий аромат дорогих сигар и жгучее чувство в сердце. Что-то такое, чему Сеченов подберет название лишь спустя долгих три года. А именно: ненависть к себе, ненависть к своей работе, к имплантатам и людям, стремящимся быть не такими, как все.

***

Евгений Михайлович докурил сигару, разогнал рукой дым вместе с картинами прошлого и закрыл окно. Пора мыть руки. Сегодня у него две операции: вечером ему предстоит заняться пересадкой сердца, а сейчас в операционной анестезиологи давали наркоз пожилому банкиру, который на старости лет захотел научиться читать мысли. Ему, видите ли, стало интересно, что о нем думают родственники. Старик намеревался изменить завещание, но сомневался, в чью пользу его следует менять, поэтому решил пойти на крайние меры.

Банкир был очень богат и заплатил за операцию в три раза больше положенного, лишь бы не стоять в очереди. Сеченов ненавидел людей, считающих, что все в мире можно купить за деньги, но согласился. Потому что знал, чем закончится операция.

Знакомыми коридорами он прошел в операционный блок. Облачился в халат, надел бахилы и шапочку, и встал к раковине. Из небольшого зеркала на него смотрел усталый пожилой джентльмен с грустным взглядом и безжизненным лицом. Возможно, ему стоило отпустить бороду или хотя бы усы, но Олесь никогда не любил растительность на лице, и Евгений Михайлович даже спустя десять лет со смерти мужчины, не желая нарушать традицию, брился каждое утро.

Тщательно вымыв руки и подождав, пока медсестра наденет на него перчатки и повязку, закрывающую нос и рот, Сеченов вошел в операционную.

Лампы дневного света были рассредоточены по потолку и не давали теней, отчего находящиеся в помещении люди казались призраками, правда не белыми, а зелеными и вполне ощутимыми. Зеленый оказался преобладающим цветом в операционной. Зелеными были стены, одежда врачей (помощника, который по совместительству являлся еще и анестезиологом, и медсестры), простыня, которой накрыли пациента, огромный светильник над операционным столом и ящички с инструментами.

Этот цвет Евгения Михайловича успокаивал, но в то же время напоминал о другой операционной, в которой ему довелось побывать десять лет назад. Тогда на столе лежал Олесь. Голова его была обрита, как была обрита голова пожилого банкира, который сейчас лежал на операционном столе лицом вниз. На какое-то краткое мгновение перед глазами Сеченова возникло улыбающееся лицо молодого человека, но тут же исчезло.

Евгений Михайлович по привычке потянулся к внутреннему карману пиджака, где всегда лежал портсигар, но быстро опомнился и подошел к операционному столу.

— Приступим, — произнес он коротко.

Операция началась.

Пациент ничего не чувствовал и не видел: ни шланга, с помощью которого его присоединили к специальному аппарату, ни экрана над операционным столом, показывающим ход операции, ни рук, ловко орудующих электрическим лобзиком.

Нейрохирург действовал механически, не особенно задумываясь о последовательности действий. Хирургическое вмешательство было сложным, но когда на твоем счету не десятки, а сотни подобных операций, в конце концов перестаешь задумываться о том, чтобы скальпель резал ровно, чтобы лезвие пилы не задело головной мозг… Все делалось на автомате, единственное, что по-настоящему волновало Сеченова, это время. Сегодня Евгений Михайлович должен управиться быстрее обычного.

Он обернулся к своему заместителю, который сегодня присутствовал в операционной лишь для оказания помощи в экстренном случае, и мотнул головой:

— Если у тебя срочное дело, можешь идти, Анечка мне поможет.

Заместитель — высокий худощавый мужчина лет тридцати восьми — сидел на табурете в углу и, в ожидании, когда потребуется его помощь, перекладывал инструменты. Предложение явно показалось ему привлекательным, но уходить он не спешил.

— Это не по правилам.

— Я же знаю, — одними глазами улыбнулся Сеченов, — что у вас сегодня годовщина. Ступай, купи жене, гм, цветов, сделай сюрприз. Она ведь не ждет тебя раньше восьми?

— А как же сердечник?

— Об этом не беспокойся, я уже договорился о замене. И этого старикана из наркоза выведу.

Мужчина несколько минут колебался, а потом поднялся с табурета.

— Спасибо, Евгений Михайлович. За мной должок.

— Разумеется, — усмехнулся врач и обратился к медсестре, — можете отдохнуть, сейчас начнется исключительно моя работа.

Они остались в операционной вдвоем: Сеченов и медсестра. Лежащего на операционном столе банкира Михаил Евгеньевич в расчет не брал, все равно тот ничем не может ему помешать и вскоре действительно превратится в пустое место, перестанет быть человеком.

Евгений Михайлович действовал аккуратно, но решительно, лазер резал уверенно, без сомнений, хоть и не там, где положено при подобных операциях. Врач не опасался, что кто-то заметит, как он убивает больного. Знающий человек покинул операционную и теперь ехал домой праздновать годовщину собственной свадьбы, а женщина-помощница, хотя раньше и присутствовала на подобных операциях, знала не больше, чем полагается хирургической медсестре.

— Ток, — попросил Евгений Михайлович.

Женщина подала врачу небольшой черный ящичек, от которого шли два толстых провода с тупыми иглами на концах. Этот прибор в оригинале предназначался для определения функционального назначения разных отделов головного мозга путем их временного отключения. Подобным инструментом пользовались, например, при удалении опухоли головного мозга, но Сеченов приспособил его для более эффективного подсоединения имплантатов, чем заслужил признательность и уважение коллег по медицинскому цеху.

В применении аппарата не было ничего необычного, поэтому медсестра, промокнув лоб хирурга, отошла в сторону.

Осциллограф негромко пикал, в такт с ритмичными кривыми, которые рисовал на зеленом экране, в большой стеклянной трубе бесшумно опускалась и поднималась "гармошка", показывая частоту и глубину дыхания пациента. Все шло просто замечательно.

Михаил Евгеньевич сосредоточился.

"Немного вправо… чуть глубже… еще немного…"

Микроразряды поочередно отключили дыхание и сердцебиение. Осциллограф запищал. Медсестра встрепенулась и бросилась к Сеченову.

Евгений Михайлович помогал женщине реанимировать больного, хотя знал, что никакие массажи сердца и дефибрилляторы не помогут. Банкир отправился к праотцам.

— Время смерти: четырнадцать часов сорок четыре минуты, — констатировал Сеченов и снял с лица повязку.

Одним имплантом на земле стало меньше.

В ПОЛКУ ИНВАЛИДОВ ПРИБЫЛО

По официальным данным Министерства здравоохранения, с появлением имплантатов число инвалидов снизилось. Люди, получавшие ранее инвалидность в связи, сегодня ведут совершенно нормальный образ жизни. Искусственные сердца, почки, конечности функционируют порой лучше живых, для таких людей открылись новые возможности! Увы, наше общество до сих пор относится к людям с искусственными конечностями, как к инвалидам, и это обидно. Прежде всего, самим имплантам. Поэтому многие предпочитают умалчивать о своих проблемах, не рассказывают об искусственных органах друзьям и знакомым, а иногда и скрывать пребывание в клинике, лишь бы не попасть в категорию "имплант" или "инвалид", лишь бы к ним относились по-прежнему.

В четверг в клинике М.Н.Баранова произошла авария: вышел из строя сервер, оставив больничные корпуса без связи на несколько часов. После восстановления работоспособности компьютерной сети, выяснилось, что базу данных, содержащих список имплантов, взломали. В пятницу база появилась в интернете.

Злоумышленники не только вывесили списки прооперированных людей, но и указали конкретные заболевания каждого, а также виды и типы имплантатов, которые те получили. Теперь любой может выйти в сеть и посмотреть, нет ли в списке имплантов соседей и знакомых. Пусть пострадавшие люди не имеют физических отклонений, им придется столкнуться с самой большой трудностью: новой адаптацией в обществе. В полку инвалидов прибыло!

"Рабочий полдень"

N67, август 2099 г.

***

Утром Кайл проснулся раньше обычного. Объяснялось это, а также приснившийся ему плохой сон, одной простой фразой: он знал, что будет написано в карточке дневного расписания. И точно, едва Кайлу принесли завтрак, он бросился к подносу и взял в руки белый прямоугольник.

10.15 — Сеченов Е.М.; по окончании — съемки;

18.00 — посещение благотворительного аукциона;

21.00 — прямая интернет-линия с поклонниками.

Кайл швырнул карточку и отодвинул поднос с такой силой, что чашка опрокинулась, отчего терпкий аромат кофе усилился раза в три. Он ненавидел обязанность ежегодно приезжать в клинику Сеченова на обследование. Ненавидел потому, что, во-первых, ненавидел самого Сеченова, а во-вторых, терпеть не мог быть обязанным. Он сам себе хозяин, сам себе господин, а иметь над головой дамоклов меч с крупной надписью: "Раз в год тебе необходимо явиться на обследование" значит ограничить себя в свободе, подчиняясь требованию перекраивать расписание.

Личный секретарь актера знал о ненависти Кайла к клинике и ко всему с ней связанному, поэтому откладывал посещение до последнего — до конца лета, когда заканчиваются отпуска. Период, когда можно записаться на повторный прием, ограничен, дабы не мешать графику операций. В этом году Кайл хотел отложить визит к Сеченову до осени, ссылаясь на то, что "Командор" требует его постоянного присутствия, но из-за графика клиники был вынужден явиться на прием именно сейчас.

Настроение у Кайла испортилось. День не удался. Пожалуй, он отложит остальные дела, чтобы не портить своим дурным расположением духа прямую линию с поклонниками и показушный аукцион.

Кайл подумал, и разорвал карточку на две половины. Первую, с надписью "Сеченов" и "съемки", положил в карман, а вторую, с благотворительным аукционом и интернет-линией бросил в лужицу кофе. С этим он разберется завтра, а пока ему предстояло нацепить на лицо нейтральную улыбку и отправиться в клинику.

Евгений Михайлович, как всегда, принял Кайла в личном кабинете. Посещение мегазвездой клиники было строго засекречено, иначе почитатели таланта сразу догадались бы, что их любимец — имплант. Кайлу подобная "слава" претила, к тому же он всеми силами старался скрыть свое умение читать чужие мысли. Имплантат в его голове работал исправно, снабжая актера неоценимой по значимости информацией, вот и теперь пожимая теплую, но сухую руку доктора, он слышал все, что тот думает.

— Раздевайтесь.

В голове доктора Сеченова не было ничего, кроме монотонного:

ТРИСТА ТРИДЦАТЬ ДВА, ТРИСТА ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ, ТРИСТРА ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ…

Врач сам устанавливал Кайлу имплантат, поэтому предпочел скрыть мысли, вывесив на первый слой, словно на витрину магазина, большой счетчик. Судя по бесперебойности и монотонности, Евгений Михайлович отлично умел контролировать первый слой. Второй поддавался контролю хуже, но Кайл не слышал его — для этого нужно было сосредоточиться, а сейчас это было затруднительно.

Актер сел на стул рядом со специальным аппаратом. Сеченов посветил в глаза пациента специальным фонариком.

— Ничего не беспокоит? Жалобы есть?

На все вопросы доктора Кайл отрицательно промычал.

С "ЧИТАТЕЛЕМ" ПРОБЛЕМЫ БЫЛИ?

— Нет.

Кайл улыбнулся. На пару секунд он почувствовал свое превосходство над Сеченовым. Свой вопрос Евгений Михайлович задал мысленно, зная, что актер сможет его уловить, но сам услышать мысленный ответ пациента не мог. Кайл не понимал почему, но Евгений Михайлович отказывался установить себе имплантат, а ведь это могло помочь тому в работе — мысли пациента скажут больше, чем слова, не к каждому ощущению можно подобрать определение и не каждое состояние можно описать парой фраз. Но врач был ярым противником имплантатов, как бы странно это ни звучало.

ВСЕ В ПОРЯДКЕ.

— Я могу идти на компьютерную томографию?

— Медсестра проводит вас. И я хотел бы, чтобы вам провели еще и электронейромиографию.

— У меня что-то не так?

— Не волнуйтесь, это обычная мера предосторожности. Раннее предупреждение разных неприятных последствий. Вживленные имплантаты находятся слишком близко к двигательным зонам.

Кайл кивнул. Оставшиеся процедуры пройдут не так быстро, как хотелось бы, зато неприятная встреча с Сеченовым осталась позади. Как только он выйдет из его кабинета, может с чистой совестью забыть о его самодовольном лице ровно на год.

— Да, Кайл, — окликнул Евгений Михайлович актера, когда тот уже подходил к двери. — У меня к вам просьба.

Кайл не смог сдержать брезгливой гримасы, но Сеченов сделал вид, будто ничего не заметил.

— Как проходят съемки "Командора"?

— Чудесно, — звезде не терпелось покинуть ненавистный кабинет, но доктор явно что-то замыслил, уж очень подозрительно прищурил глаза.

ШЕСТЬСОТ ВОСЕМЬ, ШЕСТЬСОТ ДЕСЯТЬ, ШЕСТЬСОТ ДВЕНАДЦАТЬ…

— Какая у вас просьба? — Кайл нахмурился. Ему не понравилось, что Сеченов так хорошо скрывает первый слой. Если бы не это, актер сумел бы прочесть просьбу до того, как Евгений Михайлович озвучит ее и, следовательно, успел бы подготовить ответ.

Нейрохирург молча передал Кайлу толстый журнал регистрации.

— Посмотрите на график операций.

— Зачем?

— Я не могу допустить его срыва. От срока операций зависят жизни людей. Ведь я не просто потакаю прихотям богачей, желающих стать имплантами, но и спасаю жизни. И это, между прочим, моя основная работа.

— Что вы хотите этим сказать?

— Если вы не начнете съемки на следующей неделе и не уложитесь в десять дней, я не смогу помочь вам и предоставить в пользование съемочной группе клинику, да и сам участвовать в съемках не смогу.

"Сволочь", — это все, что мог подумать Кайл.

Участие в съемах знаменитого нейрохирурга — огромный плюс для кинокартины, ведь Сеченов при всем своем нежелании быть звездой, именно звездой и являлся. И не просто знаменитостью среди медиков, Евгения Михайловича знали и любили простые обыватели. Из-за того, что он воплощает в жизнь мечты тех, кто хочет стать имплантами, или из-за благотворительных операций, не столь важно, главное, этот человек мог диктовать, и уже диктовал, собственные условия.

Самое ужасное заключалось в том, что Кайл ничего не мог сделать. Он не мог заменить Сеченова актером, не мог упустить возможность снять фильм в настоящей клинике, не мог лишиться значительной части прибыли, которую обеспечит нейрохирург, поэтому ничего не сказал, лишь кивнул и вышел за дверь. Поводов для ненависти стало на один больше.

Алекс Тропинин уже бывал в "МегаСтар", но никогда еще съемочная площадка не располагалась в таком необычном и неудобном месте.

Слава клиники доктора Сеченова гремела по всей стране, однако строители не рассчитывали, что здесь когда-нибудь будут снимать фильм. В кабинете главного врача, где должен был сниматься первый эпизод, оказалось так мало места, что кроме операторов там уместились только два осветителя с приборами и режиссер. Даже личные телохранители суперзвезды вынужденно стояли в коридоре, закрывая дверь широкими плечами. Кайл был недоволен этим фактом и попросил нейрохирурга подыскать помещение попросторнее, а пока они направились в операционную.

Операционная оказалась еще меньше кабинета, но этой комнате аналогов не было, поэтому пришлось приспосабливаться. Из операционной в коридор временно вынести "лишние" шкафы и холодильник с лекарствами, оставив лишь операционный стол, огромный агрегат, контролирующий жизнедеятельность организма пациента, два металлических столика на колесах, где на стеклянной поверхности в строгом порядке разложили инструменты, и стеллаж с имплантатами на заднем плане.

Одну из камер установили в центре, чтобы в кадр попадала общая картина, вторая, мобильная, под чутким руководством оператора ездила вокруг операционного стола. Еще две мини-камеры работали в автоматическом режиме, обеспечивая дублирование и эффект 3D.

Толстячок режиссер в красной клетчатой рубашке, шортах и неизменных сандалиях на босу ногу сидел в плетеном кресле и скептически щурился. По обе стороны от него стояли помощница и сценарист Потапов. Сам Кайл уже разделся и сидел на операционном столе спиной к зрителям. Алекс и Банан стояли в дверях.

— Поехали, — скомандовала Брахман.

— Сцена восемь, дубль один, — помощница режиссера захлопнула хлопушку, и начались съемки.

Командор, которого играл Кайл, сгорбившись, сидел спиной к зрителям, Сеченов стоял рядом с ним.

— Таких операций сделали не так уж много, — негромко произнес врач. — Риск достаточно велик, чтобы не волноваться, но я все же прошу вас по возможности успокоиться.

— Я спокоен.

Прикрывая чресла зеленой простыней, Командор опустился на операционный стол. К нему тот час подошла медсестра и сделала вид, что ставит капельницу. Все это время вокруг актеров кружила камера номер два.

— Сейчас вы уснете, а когда проснетесь, станете другим человеком.

— Да, доктор, — Командор слабо улыбнулся, — отныне все будет по-другому.

— Стоп! — выкрикнул Брахман.

Алекс аж подскочил от резкого и громкого голоса режиссера.

— Кайл! Сколько раз тебе говорить: давай по тексту! Как там?..

Сценарист, которого Тропинин видел только со спины, закивал и зашелестел страницами сценария.

— Э-э-э, нашел: командор улыбается и твердо произносит: "Нет, доктор. Я не стану другим человеком, изменится лишь мое тело, а сердце останется таким же горячим".

— Вот. Давай заново!

Алекс заметил, как поморщился его наниматель, а Банан негромко фыркнул и прокомментировал:

— По-моему, вариант Кайла лучше этой сопливой ерунды. Командор действительно изменится после операции. Как я.

— Ты не понял, — прошептал Алекс, — режиссер говорит не о внешних изменениях, а о внутреннем постоянстве. Вот ты, например, как был тугодумом, так и остался. Только мускулы нарастил.

— Да я тебе!..

— Эй, охрана! А ну цыц! А то выгоню! — крикнул режиссер и снова обернулся к Кайлу и доктору Сеченову. — Готовы? Начали!

Алекс почувствовал, как Банан ударил его локтем в бок, но промолчал. Чувства Белозерцева — примитив по сравнению с происходящим на съемочной площадке.

Благодаря тренировкам и советам начальника службы безопасности Кайла Голицына, Алекс без труда читал первый слой и работал над вторым. Как говорил Борис Игнатьевич, этот слой поддается контролю лишь отчасти и если не раскрывает душу, то хотя бы приподнимает занавеску, за которой скрывается большая тайна, поэтому, чтобы узнать человека если не на сто процентов, а хотя бы на семьдесят, нужно обязательно научиться читать второй слой. И Алекс учился. За этой занавеской подчас скрывались такие картины, видения и мечтания, что представления Алекса о людях претерпевали значительные изменения.

Первый урок звучал категорично: нельзя оценивать человека по внешности и словам, которые он произносит. В девяноста процентах случаев люди оказывались полной противоположностью маске, которую надевали, выходя на улицу. Даже второму слою можно доверять лишь условно. Чтобы полностью узнать человека, чтобы узнать, какой он, нужно уметь читать третий слой. Это доступно лишь избранным, вроде Голицына, но Алекс знал, придет время, и он присоединится к этой группе. А пока ему доставляло большое удовольствие наблюдать за людьми, мысленно посмеиваясь над их маленькими секретами.

Брахман раздраженно барабанил пальцами по ручке кресла. Как и сценариста, Алекс видел режиссера только со спины, но догадался, что мужчина не слишком доволен происходящим. По мнению Алекса, Кайл играл превосходно, куда-то исчезла его привычная надменность и высокомерие, в жестах появилась жесткость и отрывистость, актер полностью перевоплотился в Командора, но режиссеру, конечно, виднее.

ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ, КАЙЛ, НЕУЖЕЛИ ТАК СЛОЖНО ПЕРЕНЕСТИ СЪЕМКИ? ТЕБЕ БЫ ДОКТОР НЕ ОТКАЗАЛ… ЭХ! СЕЙЧАС САМОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ НАТУРЫ, А ПОЗЖЕ МОГУТ НАЧАТЬСЯ ДОЖДИ, И ПОЛИГОН В "ШКОЛЕ ПОДГОТОВКИ ОХРАНЫ" КАК НАЗЛО ОТКРЫТЫЙ…

Алекс прищурился, сосредотачиваясь на начинающем лысеть затылке Брахмана. Он хотел заглянуть на второй слой, узнать тайны, скрывающиеся под оболочкой строгого и напыщенного профессионала.

Второй слой режиссера частично состоял из изображений и был более смутным, чем первый. Первое, на что обратил внимание Алекс, это цвет или, как называл его Голицын, внутренний фон. Это главная составляющая второго слоя, способная дать общее представление о человеке. У добрых и отзывчивых людей внутренний фон обычно представлял собой палитру теплых тонов: желтый, коричневый, красный, палевый, у скрытных, обиженных, таящих злобу — холодных: синий, фиолетовый, серый, темно-зеленый.

Однако по внутреннему фону судить о человеке преждевременно. Даже у самого доброго из людей цвет второго слоя может оказаться синим, ведь на фон влияет не только общий жизненный настрой человека, но и сиюминутное настроение: радость, горе и даже испуг.

Внутренний фон режиссера отливал сиренево-лиловым, и Алекс понял, почему — голова толстяка была занята вовсе не съемками, точнее, не только съемками.

КАК ОНА МОГЛА… КАК МОГЛА… ПРЕДАТЕЛЬСТВА НЕ ПРОЩУ. НИ ЗА ЧТО И НИКОГДА. НЕ ПРОЩУ. ГАДИНА. СТЕРВА.

Картинки, сопровождающие эти мысли, запечатлели смутные фигуры мужчины и женщины, испуганно застывшие, застигнутые за самым интимным процессом на свете.

Тропинин порадовался, что не рассмотрел подробностей, и поспешил переключить внимание на кого-нибудь другого.

Банан отпадал, мысли силача и так были известны, Кайл тоже, по причинам уже более серьезным: Борис Игнатьевич строго-настрого запретил своему подопечному использовать нанимателя как тренировочную базу, более того, просил вообще никогда не читать мысли звезды и однажды пригрозил увольнением. Хотя Алекс за время своей работы на Кайла ни разу не проник в его мысли, догадывался, что в голове заносчивого красавца наверняка есть нечто такое, что Голицын старается скрыть. Сам начальник службы безопасности, конечно, в курсе того, что творится в мыслях его нанимателя, а вот Алексу читать Кайла не полагалось.

Алекс не расстраивался. Что бы ни скрывал Кайл, рано или поздно это выйдет наружу, к тому же, тайна звезды не может быть слишком ужасной, иначе Голицын предпринял бы какие-то меры — Борис Игнатьевич был человеком справедливым и уважал законы. И Алекс вернулся к другим людям в операционной.

Мысли операторов занимал процесс съемки. Мужчина, контролирующий неподвижную камеру, зевал и мечтал о скорейшем окончании рабочего дня, второй оператор, плавно перемещающийся по операционной, мысленно ругал режиссера за тесноту и неподходящие условия работы.

А вот мысли доктора Сеченова заставили Алекса задуматься. На первом слое шел бесконечный счет. Тропинин наверное десять минут слышал в голове приятный негромкий голос знаменитого нейрохирурга:

… ТЫСЯЧА СТО ВОСЕМНАДЦАТЬ, ТЫСЯЧА СТО ДВАДЦАТЬ, ТЫСЯЧА СТО ДВАДЦАТЬ ДВА…

С чем это связано, для Алекса осталось загадкой. Может, таким образом Сеченов успокаивал себя, ведь не каждый день тебе приходится сниматься в кино, а тем более с такой знаменитостью, как Кайл? А может, это просто особенность психики доктора. Бывают же люди, которые по дороге на работу считают ворон, трещины на асфальте, зеленые автомобили или минуты, проведенные в пробках. Наверное, у Сеченова то же самое — неконтролируемый автоматический счет секунд. Правда, существовал еще один вариант: кто-то из присутствующих имел "читатель", доктор об этом знал и скрывал первый слой намеренно.

Догадками делу не поможешь, и Алекс попытался выйти на второй слой мыслей знаменитого врача.

Голову Тропинина заполнило серо-зеленое марево без каких-либо определенных образов и внятных предложений, однако ему вдруг стало нестерпимо больно и грустно, словно он узнал о смерти близкого друга или любимого человека. Сеченов хранил внутри обиду на мир, на судьбу и даже на самого себя, оттого, что не смог спасти кого-то очень дорогого.

Алекс мысленно посочувствовал доктору и вопреки собственным неписанным правилам не вмешиваться в ход мыслей посторонних, послал доктору огромную порцию радости, столько, сколько сумел собрать внутренних сил.

Молодой человек не знал, примет ли Сеченов его послание, ведь нейрохирург не был имплантом, однако надеялся, что его усилия хоть немного осветлят угрюмый серо-зеленый внутренний фон доктора.

Сеченов действительно что-то почувствовал. Алекс заметил, как он удивленно замер, уставившись на Кайла.

— Стоп! Доктор! Не спите! — крикнул режиссер.

Серо-зеленый фон второго слоя действительно немного посветлел, а вот счет, который Сеченов вел на первом слое, даже не прервался.

ТЫСЯЧА ТРИСТА СЕМЬДЕСЯТ, ТЫСЯЧА ТРИСТА СЕМЬДЕСЯТ ДВА…

Алекс качнул головой. Доктор оказался любопытным субъектом — таинственным и непонятным, но узнать его хорошенько не получилось, Сеченов словно выставил внутри себя непроницаемый щит. С таким Тропинин еще не сталкивался.

Он отвлекся от доктора и переключил внимание на последнего интересного человека в комнате — сценариста. Даже сидя в кресле господин Потапов сутулился. Судя по тому, что он практически не шевелился, человек заснул или находился в состоянии близком к этому, однако в мыслях его царила неразбериха. Первый слой походил на кипящий суп, где на поверхность выплывает то картофелина, то капуста, то кружочек лука.

ВСЕ ПОГИБЛО. СЕМЬ МЕСЯЦЕВ РАБОТЫ ПСУ ПОД ХВОСТ. НИКТО НЕ ПОНИМАЕТ… ДО ЧЕГО Ж КОМАНДОРА ЖАЛКО… И СЕБЯ. ЕЩЕ БОЛЬШЕ. МОЖЕТ, К ДРУГИМ ОБРАТИТЬСЯ? А ТОЛКУ? ПРОТИВ КАЙЛА НИКТО НЕ ПОЙДЕТ, ЕСЛИ ОН ВЗЯЛСЯ ИГРАТЬ В ФИЛЬМЕ, ВТОРОЙ ПО ТОМУ ЖЕ СЮЖЕТУ СНИМАТЬ НИКТО НЕ ВОЗЬМЕТСЯ… ОДНОГО В ТОЛК НЕ ВОЗЬМУ, ПОЧЕМУ КАЙЛ ТАК ИЗУРОДОВАЛ СЦЕНАРИЙ? НЕУЖЕЛИ НЕ ПОНИМАЕТ, КОМАНДОР — ДОБРЫЙ, ПОРЯДОЧНЫЙ, ЧЕСТНЫЙ БОРЕЦ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ, А НЕ УБИЙЦА, ПРИКРЫВАЮЩИЙСЯ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ МОТИВАМИ… ЧТО С ФИЛЬМОМ БУДЕТ?!

Алекс заглянул на второй слой мыслей сценариста, но и там были сплошные вопросы.

УЙТИ ИЛИ ОСТАТЬСЯ? ПОДПИСЫВАТЬСЯ ЛИ ПОД ЭТИМ СКАНДАЛОМ? ВЕДЬ СКАНДАЛ БУДЕТ. КАК ТОЛЬКО ФИЛЬМ НА ЭКРАНЫ ВЫЙДЕТ… НЕ НАЧНУТСЯ ЛИ БЕСПОРЯДКИ? ОБРАЗ КОМАНДОРА СПЛОШЬ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ, А ЕГО ПРЕВРАТЯТ В МОНСТРА… В УБИЙЦУ… ЭТО УДАР ПО ВСЕМ ИМПЛАНТАМ.

Тропинин перевел взгляд на Кайла. Великий актер самозабвенно изображал из себя Командора, и теперь Алекс понимал, что Командор у Кайла будет иным, не настоящим, не героем, а убийцей…

Не эту ли тайну охранял Голицын, когда запретил Алексу читать мысли нанимателя?

Мысленно Тропинин потянулся к голове Кайла… и отпрянул. Он не мог подвести Бориса Игнатьевича. Даже если Кайл решил испоганить образ народного героя и внести вклад в разрушение и так находящегося на грани беспорядков и хаоса общества, Алекс не станет читать его мысли, он обещал. А помешать планам Кайла можно и другим способом… стоит только этот способ найти. И только если ничего не получится, он заглянет в голову нанимателя. Потеряет работу, но заглянет.

ПИРАТСТВУ БОЙ

С появлением на рынке новой продукции, обязательно находятся люди, которые хотят получить кусок от чужого пирога, не имея на то ни малейшего права. Они подделывают электроприборы известных марок, косметику, продукты питания, детские игрушки, организуя подпольные производства, и выплескивают на рынок потоки некачественных товаров. Имя им — пираты.

Но современным пиратам чайников, утюгов и домашних кинотеатров мало. Они подделывают дорогостоящие детали самолетов и имплантаты. Да-да, вы все поняли правильно! На черном рынке появились подделки имплантатов. И, к сожалению, есть первые жертвы.

29-летний житель Нижнего Новгорода Антон О. приобрел стандартный набор и лег в клинику для его вживления. Врачи не распознали подделку и сделали молодому человеку операцию. Проблемы начались на этапе восстановления. Боли, сопровождающие увеличение мышечной массы и растяжение сухожилий, были такой силы, что молодой человек едва не впал в кому. Антону кололи обезболивающее и отодвинули процесс восстановления на три недели. Но несчастного нижегородца ждало еще одно испытание: роста мышечной массы не произошло.

Спустя месяц ожесточенных тренировок вес Антона увеличился лишь на двадцать килограмм. Нейрохирурги списали все на ошибку "в подсоединении" имплантата к головному мозгу и провели повторную операцию. Долгие три недели ничего не происходило, а потом мышцы начали расти. Увы, только в определенных местах. Увеличился бицепс на левой руке, трицепс на правой, мускулы шеи, правое плечо, правая стопа, мышцы спины с левой стороны… Антон превратился в урода.

Рассказывает нейрохирург Ф.М.Осипов, главный врач неврологического отделения Нижегородского института травматологии и ортопедии:

— Неравномерный рост мышц при равномерной нагрузке может означать только одно: некачественный имплантат. Скорее всего, имеет место нарушение проводимости так называемой информационной ленты, которая отвечает за проведение нервных импульсов от мышц к головному мозгу и обратно. Делать Антону третью операцию опасно, скорее всего, ему придется приспосабливаться к новому телу. Это второй подобный случай в моей практике. Молодому человеку еще повезло, первый пациент, получивший некачественный имплантат, умер через полтора месяца после его вживления. Дабы избежать неприятностей, заказывайте оригинальные имплантаты и только у тех производителей, чья продукция хорошо зарекомендовала себя на рынке. Не введитесь на провокации, не экономьте на собственном здоровье!

К этим словам присоединяется и наша газета. Если вам необходим имплантат, или вы решили увеличить силу мышц, не жалейте денег! Здоровье дороже!

"Медицинский вестник" N 100, август 2099 г.

Сеченов никогда не считал свои поступки неправильными, и не думал о себе, как о злом человеке. Что есть зло? Нечто приносящее вред. А он никому вреда не причинял, по крайней мере, по собственному желанию, наоборот, старался помочь людям обрести здоровье и стать счастливыми. Его работа заключалась в том, чтобы спасать людям жизнь. Разве это зло?

В свои шестьдесят два года он спас тысячи жизней, пересадив кому сердце, кому почки, кому легкие, заменив внутренние органы имплантатами. Евгению Михайловичу было чем гордиться, он понимал это точно так же, как члены медицинского сообщества, его пациенты и вообще все люди, которые когда-либо слышали о его успехах, и никогда не зазнавался.

Сеченов старался реже появляться на телевидении и в газетах, и неохотно давал интервью, но изредка удовлетворял любопытство прессы, чтобы жадные до скандала журналисты не плодили слухов. Однако журналисты и сами частенько наведывались в клинику, привлеченные очередным чудом, которое совершил Евгений Михайлович. Это нейрохирургу не нравилось, он опасался, что какой-нибудь пронырливый грамотей узнает, что Сеченов проделывает с некоторыми пациентами.

Если он и вспоминал первого убитого им импланта, то редко, чаще в его голове всплывал последний отправившийся на небеса по его воле — певец Блэйн.

Подающий надежды молодой человек обладал очень красивым, чистым и сильным голосом и пел замечательные песни. Ни у кого не было и тени сомнения в том, что он станет знаменитостью статусом ничуть не ниже Кайла, но только Сеченов знал, что Блэйн не доживет до дня триумфа.

Как только певец сообщил Евгению Михайловичу о желании не просто заменить больное сердце здоровым, но поставить "читатель", Сеченов разочаровался в певце. Молодой человек напомнил ему Олеся — своей красотой, миловидностью и добрым нравом, и тем горше было разочарование нейрохирурга. Конечно, Блэйн — это не Олесь, но разве в этом дело? Молодой человек сознательно подвергал себя опасности дополнительной, лишней по сути, операции в погоне за призрачными преимуществами, которые не принесут ему ничего, кроме разочарования.

Сейчас, когда после похорон Блэйна прошел почти месяц, Евгений Михайлович начал терзаться сомнениями, правильно ли поступил? Может, не стоило убивать певца? Может, своим талантом он искупил бы вину перед обществом? Ведь желание возвыситься над другими — вина или даже грех. Но скорее всего Блэйн стал бы мелочным и злым человеком, узнав, что о нем, его таланте и карьере думают самые близкие люди, друзья и деловые партнеры.

Евгений Михайлович вконец измучил себя этими вопросами и серьезно подумывал о том, не обратиться ли к священникам и не исповедаться ли… но понимал, что исповедь не принесет ему облегчения. Прошлое изменить нельзя, как нельзя выловить из речки свою тень.

Сеченов стоял в ванной и смотрел в большое настенное зеркало.

В нем отражался грустный и усталый человек с тусклыми серыми, почти прозрачными глазами, худым изможденным лицом, с опущенными уголками рта, обвислыми щеками. Даже подбородок выглядел озабоченным.

— Где я ошибся? — спросил своего двойника Сеченов.

ТЫ ЕГО УБИЛ, — мысленно ответило отражение.

— Я спас его от разочарования, крушения надежд, потери веры в людей и себя… я спас его от самого страшного.

ТЫ ЕГО УБИЛ.

— Он был жалок в своем желании возвыситься, и сам не знал, чего хотел.

ОН ЖЕЛАЛ ЗНАТЬ, ЧТО О НЕМ ДУМАЮТ ДРУГИЕ.

— Он хотел использовать эти знания во вред другим.

СЕБЕ НА ПОЛЬЗУ.

— Значит, другим во вред. Они все одинаковые…

КАК КАЙЛ.

— Да, как он. Жаль, что я пожалел его.

СЧАСТЬЕ, ЧТО ТЫ ЕГО НЕ ТРОНУЛ.

— И кем он стал? Чудовищем в миниатюре, пахнущим дорогими духами, улыбающимся и пожимающим руки тем, кого потом сам же и утопит. Такие, как Кайл, не должны размножаться. Не нужно было доктору Ли Хоу работать над "читателем". Блэйн все равно покончил бы с собой и попал в ад. А я отправил его прямо на небеса.

БЛЭЙН НЕ СОВЕРШИЛ БЫ САМОУБИЙСТВО. ВЕДЬ КАЙЛ ДО СИХ ПОР ЖИВ.

— Кайл засранец, а душа Блэйна нежная и хрупкая, она не пережила бы предательства.

ТЫ УБИЙЦА.

— Я помогаю людям. А тех, кого отправляю на тот свет, с лихвой компенсирую жизнями, которые спасаю. Моя лотерея — вот мое искупление.

Сеченов закрыл глаза, включил кран и умылся ледяной водой. Конечно, она не поможет изгнать из памяти последний день жизни Блэйна, но хоть немного освежит и заставит заткнуться внутренний голос. Евгений Михайлович не хотел, чтобы из-за каких-то глупых мыслей его жизнь пошла под откос. Ведь если в душе нет гармонии, если ты не умеешь жить в мире с самим собой, жизнь превращается в пытку.

Операция прошла успешно. Евгений Михайлович бросил последний взгляд на лицо Блйэна, его обритую голову, которую медсестра тщательно бинтовала, и вышел из операционной.

Он выполнил свою работу добросовестно и аккуратно, так, как если бы на операционном столе лежал его собственный ребенок. Но певцу все равно не суждено насладиться жизнью и новыми возможностями сердечного имплантата и "читателя".

Сеченов выпил кофе, постоял на балконе, выкурил две сигары и дождался вечера. А потом вернулся в операционный блок и вошел в реанимацию.

В реанимации, несмотря на ярко-красное предзакатное солнце за окном, было темно. Тяжелые шторы закрывали окно, не позволяя свету мешать тяжелому сну отходящего от наркоза пациента.

Нянечка дремала на стуле, опершись локтем на тумбочку с лекарствами, аппаратура, контролирующая жизнедеятельность, тихонько пикала в такт сердечному ритму. Молодой человек неподвижно лежал на кровати, сливаясь с простыней из-за бинтов на голове. Евгений Михайлович тронул женщину за плечо, указал глазами на певца Блэйна, и тихо спросил:

— Как он?

— Ничего. Выпил полстакана воды и снова заснул.

Сеченов подошел к пациенту и накрыл его лоб ладонью.

— Температуру мерили?

— Мерила. Час назад.

— Гм, принесите, пожалуйста, термометр, мне кажется, у него жар.

Сеченов повернулся к Блэйну, отгородившись от посторонних взглядов собственной спиной. Он слышал, как нянечка выдвинула ящик тумбочки, как чем-то шелестела, как негромко выругалась, наткнувшись в темноте на что-то острое, и ухмыльнулся.

Блэйн спал. Простыня на его груди равномерно вздымалась и опадала, глазные яблоки под закрытыми веками были неподвижны, организм получил большой стресс и теперь спешно восстанавливал силы, не тратясь на сновидения.

Из кармана халата Евгений Михайлович достал небольшую капсулу. Приложил ее к запястью певца и нажал. Тонкая игла проникла в вену и впрыснула содержимое капсулы в кровь. Через полчаса яд разложится на составляющие, одно из которых, при соединении с обезболивающим, превратится в другое не менее сильнодействующее лекарство. Врач, который сделает укол, совершит грубейшую ошибку — "перепутает препараты" и убьет пациента безобидным обезболивающим.

— Вот, нашла.

Нянечка подошла к Сеченову, и тот подвинулся, чтобы женщина могла добраться до единственного не забинтованного уха Блэйна. Трубочка вошла в ухо молодого человека, миниатюрный прибор негромко пискнул, и на дисплее появились светящиеся цифры.

— Нет, температура в норме.

— Значит, мне просто показалось. Спасибо. Если что, сразу зовите.

Евгений Михайлович вышел из темного помещения реанимации и отправился в свой кабинет. Он дождется, пока подействует лекарство, а потом отметит еще одну смерть никчемного человека.

Хоть Сеченов и сторонился журналистов, они сами находили его. Евгений Михайлович считался слишком ценным человеком, и деятельность его носила такой характер, что не воспользоваться моментом и не устроить из очередного превращения политика или актера в импланта грандиозную шумиху было нельзя.

Сам нейрохирург старался держаться в тени, но его имя не сходило с газетных и журнальных страниц, а уж осветить лотерею Сеченова было святым делом даже для самой завалящей из желтых газетенок.

Каждые полгода Евгений Михайлович устраивал лотерею: выбирал троих счастливчиков из числа тех, кто не имел возможности оплатить операцию, и спасал им жизнь. Конечно, ни о какой установке дополнительных имплантатов речь не шла. Во-первых, для Сеченова это являлось искуплением грехов, и новым убийствам на бесплатных операциях места не было. Второй причиной того, что "бесплатникам" не доставались имплантаты силы и прочие необязательные, но приятные гаджеты, была дороговизна последних. А третьей, самой главной и всеми силами пропагандируемой причиной, была бесполезность "читателя" и прочих штучек. Замена сердца, удаление опухоли головного мозга, восстановление отсутствующей или нерабочей конечности гораздо важнее "суперсилы". Это единственное, чем Евгений Михайлович с удовольствием делился с журналистами.

Вначале, когда так называемая лотерея только зародилась и не успела превратиться в постоянно действующую, все происходило очень просто и скромно. Сеченов определялся с типом операций, доставал соответствующие имплантаты, объявлял о своем решении газетам, чей тираж составлял более миллиона экземпляров, и повторял на сайте собственной клиники, а также в "Вестнике медицины". Потом случайным образом выбирал трех человек из числа подавших заявки и объявлял имена счастливчиков.

Позднее, когда Евгений Михайлович стал знаменитым, средства массовой информации решили сделать из лотереи настоящее шоу.

Сначала нейрохирург отказался от телевизионной трансляции, а потом махнул на журналистов рукой. Дело важнее. Если с помощью телевидения о его благотворительной акции узнает больше нуждающихся, он будет только рад. Впрочем Евгений Михайлович не преминул поставить ряд условий: лотерея не должна превратиться в шоу, должна идти в лучшее эфирное время и транслироваться по всем центральным каналам. Сеченов не желал озолотить какую-то одну телекомпанию, он хотел донести информацию до максимально возможного числа зрителей.

Лотерея доктора Сеченова состояла из двух частей: первая определяла вид операции: пересадка сердца, замена почек искусственными аналогами, или удаление опухолей головного мозга. После этого людям давался месяц, чтобы в специальном почтовом ящике оставить заявку. Евгений Михайлович требовал немного: на обычном листе разборчиво написать имя, фамилию, отчество пациента, возраст, контактные данные и кратко указать диагноз.

С электронным ящиком он не связывался, иначе его завалили бы нежелательными сообщениями, к тому же врач хотел гарантии, что счастливчик доберется до его клиники и нейрохирургу не придется выбирать другого человека, который также может оказаться иногородним или даже иностранцем. Евгений Михайлович проводил отбор из тех, кто лично или через знакомых в городе опустил бумажку с именем в почтовый ящик.

Во второй части шоу определялись три победителя. С этим тоже проблем не возникало: из огромного крутящегося барабана с заявками Сеченов по очереди вытаскивал листы и в прямом эфире звонил победителям, дабы убедиться, что за анкетой стоит реальный нуждающийся в помощи человек, а не шутник, решивший ради смеха опустить в почтовый ящик Евгения Михайловича анкету своего здорового друга.

— Добро пожаловать на очередной розыгрыш жизней! — пошутил ведущий — яро-рыжий клоун в белом костюме с огромными оранжевыми помпонами вместо пуговиц.

Сеченов поморщился. Он не понимал, почему его "шоу" должен вести именно клоун, ведь вопрос, решаемый здесь, очень серьезный — вопрос здоровья, вопрос жизни и смерти. Организаторы же придерживались иной точки зрения:

— Вы, Евгений Михайлович, свою задачу выполняете: оповещаете людей о возможности бесплатных операций, а мы выполняем свою задачу: обеспечиваем высокий рейтинг. Клоун призван немного развлечь публику, чтобы ваша лотерея не превратилась в розыгрыш "Спортлото" — не стала скучной и неинтересной. Программу должны досмотреть до конца.

— Ее и так смотрят до конца, — возражал Сеченов. — А вы неоправданно увеличиваете эфирное время этим клоуном и рекламной паузой. Лотерея — минутное дело, а вы превращаете ее в целое шоу.

— Вам же лучше. Меньше риска, что заинтересованные люди не пропустят ничего важного.

Сеченов махал рукой, позволяя организаторам делать все, что им вздумается, и тихо стоял в сторонке.

Сейчас Евгений Михайлович ждал за кулисами, пока клоун закончит кривляться и предоставит ему слово.

Студию оформили в карикатурно-больничном стиле: белые стены с нарисованными дверями и надписями: "ЛОР", "Окулист", "Терапевт", картонные силуэты врачей в белых шапочках с яркими малиновыми крестами и медсестер с огромной грудью и в халатах, едва прикрывающих сексапильные попки.

В центре студии стояли два белых кресла: одно мягкое, обитое натуральной кожей, второе — врачебное, наподобие кресел в стоматологических клиниках — с подлокотниками, подголовником и подставкой для ног.

Между креслами стоял огромный "барабан" — вырезанный из пластика круг с нанесенными символами. Сейчас он был закрыт простыней, но когда придет время определить тип операций, которые будет проводить Сеченов, простыню снимут.

На свои шоу, равно как и на другие общественные мероприятия, Евгений Михайлович надевал белый костюм и белые лакированные ботинки. Он не боялся быть немодным и носил то, что нравилось, ведь главное не то, что человек носит, а то, что этот человек делает. А Сеченов делал доброе дело. По крайней мере, сейчас.

Клоун между тем закончил кувыркаться и театрально выставил руку, представляя главного героя лотереи.

— Внимание! Барабанная дробь! Пришла пора показать зрителям нашего доброго доктора Айболита! Евгений Михайлович Сеченов!

Трубачи, казалось, выдохнули в свои инструменты рекордный объем воздуха, от звука фанфар у хирурга едва не заложило уши.

Следуя сценарию, Сеченов вышел на сцену. Клоун его сопровождал.

— Присаживайтесь, — предложил оранжевый, указывая на врачебное кресло. — Ой, нет! Вы же доктор! Это мое место.

Клоун ненатурально засмеялся и плюхнулся в зубоврачебное кресло, Сеченов опустился в кожаное.

— Доктор, у меня болит нога, вы справитесь с этим? — клоун вытянул в сторону Евгения Михайловича ногу в огромном оранжевом ботинке.

— Справлюсь.

По сценарию Евгению Михайловичу полагалось улыбнуться, но он не смог. Его тошнило от рыжего уродца с обезьяньими манерами. Хирург отвернулся к камере и, нарушая задуманный порядок, произнес:

— Мы не будем больше тянуть с самым главным и отправим клоуна в отставку. Гм, медсестра-клоунесса, которая должна выйти через минуту, нам тоже ни к чему. В конце концов, вы смотрите эту передачу не ради развлечения. Предлагаю сразу перейти к барабану.

Клоун только и сумел, что открыть рот и подавиться всеми своими сценарными шутками.

Передача шла в прямом эфире, помешать Евгению Михайловичу не смогут. Те, кто по каким-то причинам пропустят "шоу", увидят результат лотереи в завтрашних газетах и на личном сайте Сеченова, поэтому мужчина уверенно подошел к "барабану" и сдернул с него простыню.

Тут нейрохирурга поджидал сюрприз.

Организаторы каждый раз придумывали что-то новое. Полгода назад на барабан наклеили первые буквы названий болезней и операций, а большое электронное табло на правой стене содержало расшифровку. Год назад это были разноцветные цифры, а список висел на левой стороне и выглядел не как электронное табло, а как школьное расписание, написанное мелом на черной грифельной доске.

Сейчас же "барабан" представлял собой карикатуру на организм человека. Сектора вместо букв, цифр или иных условных обозначений содержали уродливые картинки легких, печени, сердца, головного мозга и прочих органов, некоторые из которых даже Евгений Михайлович не решился бы определить со сто процентной вероятностью. Слева от "барабана" располагалась большая пластмассовая красная стрелка. Ее закрепили, и Сеченову предлагалось вращать сам "барабан".

Евгений Михайлович вздохнул, глядя на все это безобразие, и крутанул пластмассовое колесо. Больше ему ничего не оставалось. Расшифровывать все изображения бессмысленно, а с картинкой, на которую укажет стрелка, он разберется.

Оркестр, опомнившись от шока, вызванного неожиданным отклонением главного действующего лица от сценария, заиграл "Полет шмеля" Римского-Корсакова. Напряженная, но быстрая и волнующая мелодия вполне подходила к ситуации, и Сеченов немного расслабился.

"Барабан" замедлил ход и остановился. В секторе, который остановился напротив красной стрелки, была изображена отрезанная человеческая нога.

"Хорошо, хоть кровь нарисовать не додумались", — подумал Евгений Михайлович и повернулся к камере:

— Итак, в течение следующего месяца я жду ваших заявок, гм, по восстановлению конечностей. Переломы, вывихи, смещение суставов, просьба, не заявлять. Меня интересуют сложные и дорогостоящие операции, например, замена стопы искусственным аналогом, или восстановление чувствительности всего, что находится ниже таза. Ампутированные ступни, пальцы, атрофированные мышцы, гм, приветствуются. Доброго вам здоровья.

С этими словами Евгений Михайлович покинул студию.

Даже если после его выходки от его "шоу" откажутся все телевизионщики, он переживет — обратится к газетам и глянцевым журналам, которые с большим удовольствием пойдут на все, лишь бы повысить собственные продажи. Он найдет способы оповестить людей о той помощи, которую может им оказать, но не позволит превращать лотерею в клоунаду. Человеческая жизнь и здоровье — не те вещи, которыми можно шутить.

После съемок первой части лотереи вместо того, чтобы отправиться домой, Евгений Михайлович направился на работу. Он расстроился из-за сегодняшнего прямого эфира. Организаторы не должны были превращать серьезное мероприятие в клоунаду. Он правильно сделал, расставив все по своим местам. А теперь ему нужно успокоиться, и он отправился туда, где сделать это легче всего: в клинику.

Дома Евгения Михайловича никто не ждет. На плите стоят холодные слипшиеся вчерашние макароны, телевизор как обычно завалит рекламой, а электронный почтовый ящик спамом. Кровать будет пытаться согреть хозяина, и доктор, в конце концов, отчается, и нальет горячий чай. У него никого не было, даже собаки, ведь за ней нужно ухаживать, а он не смог бы о ней позаботиться, точно так, как не смог позаботиться о самом дорогом сердцу человеке.

В клинике все иначе, не как дома, теплее и приятнее. Хотя врачи уже разошлись по домам, и в реанимации остался только дежурный хирург и нянечка, там было много уютнее, чем в пустом и холодном доме, царило ощущение тепла, значимости, небезразличия и веры. Веры в то, что он, как человек, еще не потерян окончательно.

Евгений Михайлович, махнув рукой охраннику, въехал в ворота, оставил свой ярко-желтый "Форд" в гараже и неспешно прошелся по саду к главному входу. Вечерний ветер овевал прохладой, пахло зеленью и яблоками. Сеченов попытался улыбнуться, но получилось плохо.

Он проскользнул мимо дежурного на первом этаже, жестом показав, что ничего экстренного не случилось, и отправился в свой кабинет. Поднялся по лестнице на второй этаж, прижался к стене, пропуская необъятных размеров нянечку с тележкой, на которой огромным стогом лежало постельное белье, принюхался к аромату стирального порошка и, наконец, улыбнулся.

Все не так уж и плохо.

До сих пор ни один человек не догадался, почему среди тех, кто желает научиться читать чужие мысли или стать самым сильным, такая высокая смертность. А все оттого, что Евгений Михайлович дорожит собственной репутацией и свободой и каждый раз придумывает новый план действий. С Блэйном он поступил смело, решив отправить певца на тот свет прямо в больнице. В остальном он действовал очень осторожно и изобретательно: давал медленно действующий яд вместо лекарств на послеоперационных приемах или назначал особые процедуры, результатом которых становились паралич и скоропостижная смерть.

Все не так уж и плохо.

Если не считать неожиданно проснувшегося чувства сомнения в правильности собственных поступков.

Сеченов подошел к двери кабинета, достал из кармана электронную карточку ключа и замер. Дверь была приоткрыта. Но он не мог оставить ее не запертой! На двери стоял автоматический доводчик, отчего дверь захлопывалась сама собой. Замок тоже закрывался автоматически, как только два датчика, установленные один на дверном косяке, другой на самой двери, контактировали друг с другом. Дверь просто не могла оказаться открытой. Если только кто-то не проник в кабинет и не сломал доводчик.

Сеченов прислушался. Из-за двери в дальнем конце коридора, где располагался небольшой тренажерный зал, доносилось негромкое бормотание приемника, но больше никаких звуков не было.

Евгений Михайлович дважды хлопнул в ладоши, включая свет, и вошел.

Он ожидал увидеть все, что угодно: валяющиеся на полу карты пациентов, разбитые стекла, может быть даже труп одной из медсестер в центре персидского коврового покрытия… но не увидел ничего. В кабинете, казалось, не изменилась ни одна деталь, даже статуэтка из белого золота в форме сердца, подаренная ему сотрудниками клиники на прошлый день рождения, стояла нетронутой, словно никто и не заходил в кабинет знаменитого нейрохирурга, пока он проводил лотерею в прямом эфире.

Сеченов оглянулся на дверь. Доводчик все-таки сломан, уродливой ножкой кузнечика торчал он, вырванный из косяка, хотя должен был соединять косяк и дверь. Пожалуй, это было единственной уликой, говорящей о том, что в кабинете побывали посторонние.

Евгений Михайлович бросился к столу. Там, в верхнем ящике тумбочки под слоем справок и выписок из медицинских карт, лежали пять тысяч кредитов — бешеная сумма, которую он не успел спрятать в сейф.

Сеченов рванул ручку, не заботясь о том, что на ней могли остаться отпечатки пальцев грабителя, и засунул руку под слой бумаг… деньги были на месте. Все пять тысяч.

— Чего же тогда тебе могло понадобиться?

Хирург медленно опустился в кресло и вздохнул. Взгляд его упал на сейф в дальнем углу справа от двери. Неприглядный с виду, он хранил внутри то, без чего Сеченов не смог бы работать — имплантаты для операций на ближайший месяц: усилитель сердечного ритма, "читатель", щитовидная железа, имплантат силы, "супер-память"… всего одиннадцать чипов общей стоимостью более ста тысяч кредитов.

Так же медленно, как садился, Евгений Михайлович поднялся, подошел к сейфу и присел рядом. То, чего он не заметил при входе в комнату, сейчас просто бросалось в глаза своей вопиющей неправильностью и невозможностью: толстые стальные петли сейфа были распилены, а сама дверца была снята и стояла, аккуратно прислонившись к тому, что раньше надежно охраняла.

Сеченов двумя руками отодвинул тяжелую стальную дверь сейфа и заглянул внутрь.

Внутри, как и следовало ожидать, было пусто.

ДОРОГАЯ РЕДАКЦИЯ

"Здравствуй, дорогая редакция. Меня зовут Тихомирова Анна Ивановна. Мне 34 года, я живу в городе Мичуринск Тамбовской области. У меня муж и трое детей: Сашенька (12 лет), Аленка (8 лет) и Николай (4 года). Я работаю учителем в средней школе, муж — тракторист. Живем дружно, хотя и небогато. Есть хозяйство, три порося, десяток кур и буренка.

Все было хорошо, пока Коленька не заболел. Врачи определили у него мелкоклеточный рак легких. Моему сыну проводят лечение, но это агрессивный рак, и без удаления опухолей шансов у Коленьки мало. Единственное, что может помочь, так это новые легкие, пока метостазы еще не распространились по телу.

Достать орган, тем более для четырехлетнего ребенка, в нашем городе практически нереально, остается надеяться на чудо имплантологии. Врачи вызвались помочь, но денег на операцию у нас нет.

Обращаемся в вашу газету с просьбой о помощи! Добрые люди! Не откажите! Моему сыночку нужна операция! Перечислите, кто сколько может! Да благословит вас Господь"!

Подобных криков о помощи мы получаем десятки. Имплантаты слишком дорогое удовольствие для многих людей, а для некоторых равноценны жизни. Хотя медицина и сделала огромный шаг вперед, новые технологии все еще очень дороги для обывателей. Неизвестно, сколько пройдет времени, когда любой нуждающийся сможет получить необходимый искусственный орган.

С сегодняшнего номера мы будем публиковать письма с просьбами о помощи. Не оставайтесь равнодушными! За этими письмами реальные человеческие жизни.

Расчетный счет для перечисления средств на лечение маленького Коли Тихомирова: 64184304560000001453, Мичуринское отделение банка "Капитал-финанс".

"Понедельник" N 823, август 2099 г.