Имперская гвардия: Омнибус

Предисловие

Зал гудел и вибрировал от энергий, бегущих по толстым кабелям, протянутым по низкому потолку. Где-то в отдалении слышалось постоянное "фамп-фамп-фамп" работающей тяжелой машинерии. На металлических стенах квадратной комнаты, с интервалом в метр висели светосферы, освещая это место судорожным, желтым светом. Со скрипом колесо замка на двери медленно провернулось; толстые металлические стержни по обеим сторонам двери с хрустом встали в свои покрытые ржавчиной скобы. Дверь распахнулась и внутрь вошла фигура, запахнутая в длинную черную шинель с высоким воротником, закрывающим лицо. Когда он вышел на свет, желтое сияние придало его худому лицу болезненную бледность. Прежде чем сделать еще шаг вперед, он оглянулся через плечо и расслабился когда дверь закрылась за ним.

Внезапно мужчина остановился. Его темные глаза уставились на хранящийся в середине комнаты артефакт. Он представлял из себя гроб, стоящий вертикально и заканчивающийся целой кучей проводов, которые цеплялись к наспех сооруженным коннекторам, шедшим из кабелей на потолке. Осколки и небольшие куски стеклянной крышки гроба валялись по всему полу. Ничто не указывало на то, что содержалось в нем.

Отойдя от первоначального шока, мужчина начал изучать саркофаг, неловкими движениями пальцев он подгонял различные верньеры, встроенные в его стенки. Скривив губы от волнения, он отошел и погладил пальцами руки в темной бархатной перчатке, свою короткую козлиную бородку, его брови сосредоточенно нахмурились.

— Будь проклята Императором эта стазисная камера, — бормотал он про себя, снова осматривая все вокруг, — я должен был позволить техножрецу освятить ее.

Когда он обходил заднюю часть саркофага, его взгляд зацепился за темную тень в верхнем углу дальней стены. Он присмотрелся и увидел вентиляционную шахту. Ее проржавевшая решетка была раскурочена и вырвана. Поднявшись на цыпочках, он подтянулся, чтобы заглянуть в открывшееся отверстие: слабый свет комнаты освещал около метра узкой шахты, которая стремительно уходила вверх. Опечаленный, он опустился на пол и ударил себя кулаком по бедру. Снял перчатку с правой руки и полез в глубокий внутренний карман шинели, доставая аппарат, размером с кулак. Пока он нажимал на кнопки аппарата, сияние светосфер поймало золотое кольцо на его указательном пальце, и нарисованную на аппарате букву "I" с располагающимся по центру ухмыляющимся черепом.

Поднеся аппарат к губам, мужчина заговорил.

— Третий день месяца Послания. Я вернулся к стазис-генератору, который, кажется, барахлил. Объект сбежал. Я немедленно начинаю расследование, чтобы вернуть или уничтожить его. Молюсь Императору, чтобы мне удалось вернуть монстра. Эта оплошность может дорого нам стоить.

Глава первая Покидая Избавление

+++ Каков статус операции Сбор? +++

+++ Операция Сбор перешла ко второму этапу, согласно плану. +++

Нос гвардейца взорвался брызгами крови, когда мой кулак зарядил ему меж глаз. Дальше я двигаю левой в подбородок, отбрасывая того на шаг назад. Он увернулся от следующего удара, заливая все кровью из треснувших губ. Я ощущаю запах застарелого пота и свежей крови, испарина от пламенеющего солнца стекает по моему лицу и груди. Я слышу, как все вокруг скандируют и подбадривают.

— Открути ему на хер гребаную шею! — распознаю я голос Джоррета.

— Порви этого орочьего сына на части! — орет Франкс.

Гвардейцы Хорека тоже подбадривали своего бойца, их раскрасневшиеся лица выглядят темными по сравнению с бело-серым камуфляжем жилетов и леггинсов.

Он делает выпад, его лицо в крови, пыльная униформа покрыта красными подтеками. Я легко ухожу в сторону от идиотского рывка, жестко зарядив ему коленом в живот и ощущая, как от удара у него треснули ребра. Он согнулся пополам, его лицо — маска боли, но я не собираюсь останавливаться. Я двумя руками хватаю его за голову и врезаю коленом по лицу, слыша треск от перелома лицевых костей или челюсти. Он падает набок, и пока падает, мысок моего ботинка военного образца ловит его подбородок, жестко впечатывая голову в твердую поверхность. Я почти готов снова ударить его, когда осознаю, что наступила оглушительная тишина. Тяжело пыхтя, я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, какого черта происходит.

Через ряды Хорека продирается массивный, мускулистый мужчина, и я замечаю нашивку мастер-сержанта на синем рукаве его туники. Черная кожа какого-то косматого существа перекинута через левое плечо наподобие плаща, и его глаза с убийственной решимостью смотрят на меня. В его руке шестидесятисантиметровая парадная полицейская дубинка, красные драгоценные камни украшают один конец, и когда он шагает ко мне, то бьет навершием в живот, выбивая дух и заставляя меня упасть на колени.

— Отбросы штрафного легиона! — рявкает мастер-сержант Хореков. — Я покажу вам, как они должны обращаться с вами!

Он снова отводит свою руку, хорошенько размахнувшись, но затем останавливает удар. Только попробуй, думаю я, мне приходилось убивать людей и существ покруче тебя. Я все еще разгорячен дракой и готов наброситься на этого самоуверенного выскочку-хвастуна офицера. Пропишу ему то же лекарство, что только что прописал его бойцу. Он смотрит куда-то над моей головой и на меня падает тень. Мурашки пробежались у меня по шее, дрожь прошлась по спине. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть через плечо, все еще сжимая свои пострадавшие внутренности. Он там. Полковник. Полковник Шеффер, командующий 13-ым Штрафным Легионом, известный среди бедняг, которым не повезло попасть в него, как Последний Шанс. Находящееся за ним солнце покрывает его мраком — кажется, солнце всегда оказывается за ним — он всегда находится в тени или вы видите только силуэт, когда впервые встречаете его, словно это его талант. Все что я могу видеть, это только ледяной блеск его пронзительных, голубых глаз, смотрящих на мастер-сержанта, а не на меня. Я рад этому факту, потому что его лицо словно высечено из камня, а это явный признак плохого настроения.

— Этого достаточно, мастер-сержант, — спокойно произносит Полковник, просто стоя на месте, его левая рука покоится на рукояти силового меча.

— Этим бойцам нужна дисциплина, — отвечает Хорек, его рука все еще поднята для удара. Я думаю, этот болван достаточно глуп, чтобы попытаться ударить, и, я искренне надеюсь, что он так и сделает, только чтобы посмотреть, что Шеффер сотворит с ним.

— Уберите своих солдат с летного поля, — говорит Полковник мастер-сержанту, — и мои вскоре последуют вашему примеру.

Офицер Хореков, похоже, собирался еще немного поспорить, но затем я вижу как тот допустил ошибку, встретившись взглядом с Полковником. Я ухмыляюсь, когда замечаю, как тот задрожал от ледяного, пристального взгляда. Каждый видел что-то свое в этих голубых глазах, но это всегда оказывалось каким-то болезненным и неприятным напоминанием. Полковник не двигается и не говорит ничего, пока мастер-сержант разгоняет своих бойцов, подталкивая их дубинкой, если они разворачиваются, чтобы оглянуться. Он назначает двоих, чтобы утащить бойца, которого я сшиб, и бросает один убийственный взгляд в мою сторону. Я знавал таких как он, характерный "дед" и когда они достигнут своего лагеря, то поплатятся за нанесенное оскорбление Хореку.

— Встать, Кейдж! — рявкает Полковник, все еще не двинув ни одним мускулом. Я с трудом поднимаюсь, вздрагивая от вспышек боли в животе после удара мастер-сержанта. Я не смотрю Полковнику в глаза, но уже напрягаюсь, ожидая получить нагоняй.

— Объясните свое поведение, лейтенант, — тихо произносит он, скрестив руки, словно тренер по кроссу.

— Эти отбросы Хорека сказали, что мы все должны были сдохнуть в Избавлении, сэр, — отвечаю я, — сказали, что мы не заслуживаем жить. Что ж, сэр, я только что похоронил куски примерно от ста пятидесяти штрафников Последнего Шанса и потерял терпение.

— Ты думаешь, что такие помойные отбросы как вы, заслужили жизнь? — спокойно спрашивает Полковник.

— Я знаю, что мы дрались так же крепко, как и любой гребаный гвардеец Хорека, даже сильнее, — отвечаю я, впервые глядя прямо на него. Полковник, казалось, секунду размышляет, после чего резко кивает.

— Хорошо, — говорит он, и от удивления моя челюсть отваливается.

— Грузи бойцов в шаттл — без каких-либо еще драк, лейтенант Кейдж, — приказывает Полковник, разворачиваясь на пятках и маршируя в сторону поселения Избавление.

Я изумленно смотрю на других штрафников "Последнего шанса" вокруг меня, встречая нахмуренные брови и пожатие плечами. Секунду я успокаиваю себя, стараясь не думать о том, какого черта тут произошло. Я давно понял, что иногда лучше не пытаться понять Полковника, так как это просто сведет тебя с ума.

— Что ж, вы, бесполезная толпа гребаных голодранцев, — рявкаю я на остатки своего взвода, — вы слышали Полковника. Тащите свои жалкие задницы в шаттл, да побыстрее!

КОГДА я трусцой бегу к громадным очертаниям нашего шаттла, Франкс прилипает ко мне слева. Я стараюсь игнорировать здоровенного сержанта, все еще разозленный на него за произошедшее пару дней назад, когда он втравил меня в серьезные неприятности с Полковником.

— Кейдж, — начинает он, глядя на меня вниз через свое огромное плечо, — у меня с тех пор не было шанса перетереть с тобой …. ладно, до атаки тиранидов.

— Ты имеешь в виду, с тех пор как ты пытался увезти взвод в джунгли в идиотской попытке побега? — огрызаюсь я, целенаправленно грубя. Он не отделается так просто, даже если я считал его каким-то подобием своего друга. Он натянул до предела наши дружеские отношения, пытаясь организовать за моей спиной восстание.

— Ты не можешь винить меня за это, Кейдж, — говорит он, меня раздражает слабый скулеж в его глубоком голосе, — мы тогда все могли сдохнуть, ты знаешь это.

— Я все еще жив и знал, что если позволю тебе свалить, то сдохну, — отвечаю я, даже не потрудившись взглянуть на него, — Полковник убил бы меня за то, что я позволил тебе уйти, даже еще до того, как у тиранидов появился бы такой шанс.

— Да знаю я, знаю, — извиняющимся тоном говорит Франкс.

— Слушай, — я наконец-то встречаюсь с ним взглядом, — я не виню тебя за то, что ты хочешь свалить. Император знает — мы все этого желаем. Но валить нужно с умом. Выбрать лучшее время и, желательно, чтобы я был к этому непричастен.

— Я понимаю, Кейдж, — кивает Франкс, после чего умолкает. Один из членов экипажа шаттла в своей хрустящей сине-белой униформе Флота, выглядящий возбужденным и обеспокоенным, считает нас, пока мы поднимаемся по посадочной рампе, угрюмо смотря, словно страстно желает, чтобы нас просто можно было бы оставить здесь.

Внутри шаттла стоит жара, под суровым солнцем он медленно разогрелся так, что воздух внутри обжигает. Я смотрю, как остальные рассаживаются по местам вдоль трех скамеек, пристегивают себя толстыми ремнями безопасности, которые свисают с балок, тянущихся вдоль всего десятиметрового отсека шаттла. Когда я нахожу себе место и пристегиваюсь, рядом со мной усаживается Франкс.

— Как Кронин? — спрашивает он, возясь с металлической застежкой, пытаясь потуже затянуть кожаный ремень вокруг своей бочкообразной груди.

— Не видел его. Он выдвинулся с первым шаттлом, — отвечаю я, проверяя, все ли пристегнулись. Увидев, что выжившие из моего взвода уселись так же крепко как любовь Боевых Сестер к Императору, я подаю сигнал флотскому старшине, ожидающему в конце пассажирского отсека. Он исчезает за переборкой и три раза вспыхивают красные, сигнальные лампы.

— Я еще не слышал полной истории о Кронине, — говорю я Франксу, прижимаясь спиной к жесткому металлу скамьи, чтобы устроиться. Франкс собирался ответить, когда грохот ускорителей отразился корпусом шаттла. Грохот перерастает в рев, и я ощущаю, что взлетом шаттла меня еще сильнее вжало в лавку. Поднимаясь в небеса над Избавлением и набирая скорость, весь корабль яростно трясется. Мои ботинки вибрируют вместе с палубой шаттла, а моя задница немного съезжает в сторону на металлической лавке. Мой живот все еще болит, и я ощущаю слабую тошноту, когда шаттл резко поворачивает, выводя нас на новый курс. Двадцатисантиметровый порез на бедре начал болезненно пульсировать, когда из-за ускорения кровь прилила к ногам. Я сжимаю зубы и игнорирую боль.

Напротив иллюминатор, через него видно, как земля уходит. В километре за стенами Избавления, казалось бы, случайным образом разбросаны шаттлы и десантные корабли. Само поселение быстро отдаляется до тех пор, пока я не стал только смутно различать линию куртин и здание главной крепости. Затем мы влетаем облака, и все белеет.

Когда мы выходим из атмосферы, рев двигателей превращается в глухое завывание и голубое небо за иллюминатором заменяет россыпь звезд. Франкс наклоняется ко мне.

— Говорят, Кронин тронулся, — говорит он, постукивая себя по голове, дабы подчеркнуть эту мысль.

— Скажу я тебе, что это чертовски странно, — отвечаю я, — что-то произошло с ним, пока он был в часовне.

— Часовне? — спрашивает Франкс, энергично почесывая голову сквозь густые коричневые завитки.

— Что ты слышал? — спрашиваю я, любопытствуя, какие слухи начали летать вокруг, всего лишь через день после битвы с тиранидами. Сплетни лучший способ измерить моральный дух, так же, как и реакция на недавнюю битву. Конечно же, мы никогда не были особо счастливы, учитывая, что застряли в штрафном легионе до самой смерти, но иногда некоторые бойцы подавленны сильнее, чем обычно. Сражение с инопланетными тиранидами на миссионерской станции было ужасающим, впрочем, бой с этими монстрами всегда такой. Я хочу знать, какие мысли занимают бойцов.

— Ничего особенного, — говорит Франкс, неудачно попытавшись пожать плечами, будучи туго связанным ремнями безопасности, — люди говорят, что он шагнул за край.

— Насколько я слышал, его, и остатки 2-го взвода загнали в часовню, — отвечаю я.

Туда отовсюду лезли тираниды, пробившиеся через восточную стену. Большинство были огромными воинами, и пробиваясь, они разломали дверь святилища своими когтями. Били окна и лезли внутрь. Там некуда было бежать; эти инопланетные ублюдки просто начали кромсать и резать всех, кто находился там.

— Они потеряли весь взвод, за исключением Кронина. Они, должно быть, посчитали его мертвым, так как Полковник нашел его под грудой тел.

— Точный способ слететь с катушек, — мудро изрекает Франкс, полу улыбнувшись своими выпуклыми губами.

— В любом случае, — продолжаю я, — Кронин точно сошел с ума, как ты и сказал. Постоянно что-то бубнит про себя, лепечет что-то, что никто не может разобрать.

— Я видел такое и раньше, — говорит Пол, который слышал всю беседу, сидя рядом с Франксом. Его узкое, точеное лицо излучает осведомленность, словно он был мудрецом, раздающим знания древних или что-то в этом духе.

— У меня был однажды сержант, которому миной оторвало ногу на Гаулисе II. Он просто повторял имя своего брата, минута за минутой, день за днем. В конце концов, он перерезал себе горло медицинским скальпелем.

На секунды возникает тишина, пока все размышляют об этом, и я продолжаю пересказ, чтобы отвлечь их от мысли о самоубийстве.

— Да, достаточно мрачно, — говорю я им, — но случай с Кронином еще страннее. Выяснилось, что он не просто мямлит всякую чушь, о нет. Он цитировал писание, верно? Натаниель, священник, вернувшийся в Избавление, подслушал, как тот цитировал строки из Литании Веры. Типа: "И Звери из Бездны восстанут во множестве и повергнут слуг Императора своими когтями". Этого рода чушь.

— Да фракните меня, если я хоть раз видел Кронина с чертовой молитвенной книгой. Ни разу, за два долбаных года сражений рядом с этим орочьим сыном, — оглядываясь, объявляет Джоретт со своего места на лавке в центре шаттла. Теперь прислушались все остальные, осознав, что нас слышно за приглушенным шумом двигателей. Сорок пар глаз уставились на меня в предвкушении дальнейшего поворота в истории.

— Верно! — объявляю я, решительно кивнув, чуть подыгрывая аудитории. Я наслаждаюсь тем, что ради разнообразия могу рассказать новую историю, не давая им сцепиться друг с другом, как это обычно происходит после того, как мы сваливаем с миссии.

— Натаниэль просидел с ним несколько часов, пока мы хоронили погибших, — продолжаю я, охватывая взглядом тех, кто может меня видеть, — я слышал, как он объясняет Полковнику его видение произошедшего. Типа Кронина посетил лично сам Император, пока тот полудохлый валялся в часовне. Сказал, что ему даровали божественное знание. Конечно же, он на самом деле сказал не так, он просто процитировал подходящую строчку из Литании, типа: "И появился Император в сияющем ореоле и обратился к Своему народу на Гаталаморе". Как ты и сказал, откуда во имя семи кругов ада, он вообще знает эту чушь?

— В этом нет ничего сверхъестественного, — отвечает Гаппо, в одиночку сидящий в конце шаттла. Кажется, почти все внутренне застонали, за исключением парочки парней, которые с нетерпением ожидают дальнейшего развития событий этого концерта. Мне самому Гаппо вроде как нравится — он не такой баран, как большинство остальных.

— О, наш мудрый священник, — саркастически усмехается Пол, — пожалуйста, просвети нас в своей благодатной мудрости.

— Не называй меня "священник"! — рычит Гаппо, угрюмое выражение смяло плоские черты лица мужчины среднего возраста, — ты знаешь, что я оставил эту фальшь в прошлом.

— Как скажешь, Гаппо, — отвечает ему Пол, одаривая презрительным взглядом.

— Все на самом деле достаточно просто, — начинает объяснять Гаппо, с этого момента терпеливо игнорируя Пола, — вы все были на службах Экклезиархии, на сотнях, даже на тысячах. Помните вы их или нет, вы наверняка слышали все Литании Веры и каждую строчку Книги Святых как минимум дважды. Травма Кронина воздействовала на его разум, так что он теперь может вспомнить только эти строчки и ничего более. Для него это осталось единственным способом разговаривать.

Некоторые кивнули, я вижу в этом разумную мысль. По моему опыту, люди и так наполовину фаргнутые на голову. И насколько я знаю, не нужно было слишком сильно подталкивать, чтобы башню вообще сорвало. Один Император знает, как много раз я ощущал, что качаюсь на краю пропасти безумия. К счастью, я непрошибаем, как шкура грокса и это меня еще не затронуло. В любом случае, не настолько, как утверждают остальные.

— Что ж, думаю это более разумное объяснение чем то, что Император наполнил его Своим божественным духом, — говорит Маллори, лысеющий худой матрос, сидящий рядом с Полом.

— В конце концов, не думаю, что Императору особо приглянулся наш лейтенант Кронин, особенно, учитывая тот факт, что он очутился в Последнем Шансе за то, что ограбил и спалил церковь.

— Конечно, разумное, — говорит Гаппо, его голос опускается до заговорщицкого шепота, — это ведь мог быть и совсем не Император!

— Заткни свой гребаный рот, Гаппо Эльфинзо, — выплевывает Пол, сотворив правой рукой у груди оберегающий символ орла. — Я, может быть, и убивал женщин и детей, и знаю, что я никчемный кусок орочьего дерьма, но все еще думаю, что не стану делить комнату с гребаным еретиком!

Пол начинает теребить свои ремни, но у него не особо получается, потому что его левая рука оканчивается крюком вместо кисти. Я понимаю, что события могут выйти из-под контроля.

— Хватит! — рявкаю я. — Вы все знаете границу. Не важно, что ты натворил, чтобы тебя занесло к обреченным бойцам Полковника, мы все теперь штрафники Последнего шанса. Так что закройте свои гребаные хлебальники, пока не вернемся на транспортник.

Послышалось, как некоторые заворчали, но вслух никто ничего не сказал. Многие из них имели трещины в черепе или сломанные носы за то, что огрызались мне. Вы понимаете, я не бык, просто вспыльчив, и мне не нравится, когда мои бойцы становятся непочтительными. Увидев, что все успокоились, я закрываю глаза и пытаюсь немного поспать; остается еще два часа до захода в док.

ТОПОТ ботинок разносится эхом вокруг нас, когда флотские охранники маршем сопровождают нас обратно в камеры. Слева и справа, вдоль кажущегося бесконечным коридора, сводчатые проходы, ведущие в грузовые отсеки, модифицированные, дабы вести свой груз из людей, якобы в полной безопасности. Всего там около двадцати огромных камер. Первоначально каждая вмещала двести человек, но после тридцати месяцев почти постоянных сражений, почти все теперь пустуют. А за последнюю поездку опустели еще сильнее, после защиты Избавления нас осталось около двухсот пятидесяти. Стража чванливо расхаживает рядом, легко сжимая дробовики своими тяжелыми перчатками или закинув их за плечи. На головах шлемы из экипировки для их тяжелой работы, а визоры, защищающие от вспышек, прячут лица. Только плашки с именем, пришитые на ремень левого плеча говорят, что это те же самые десять человек, которые сопровождают мой взвод последние два с половиной года.

Я вижу ожидающего нас впереди Полковника, рядом с ним стоит кто-то еще. Когда мы приближаемся, я вижу, что это Кронин, его маленькое, тощее тело пригнулось, словно его кто-то нагрузил огромной, невидимой ношей. Прищуренные глаза лейтенанта рыскают и бросаются из стороны в сторону, постоянно исследуя тени. Он вздрагивает, когда я шагаю вперед и отдаю честь Шефферу.

— Лейтенант Кронин единственный выживший из 3-го взвода, — говорит мне Полковник, жестом показывая стражникам загонять всех остальных внутрь, — так что я перевожу его к вам. По правде говоря, учитывая, как мало вас осталось, всех теперь соберут в единый отряд. Ты будешь главным; Грин был убит в Избавлении.

— Как он погиб, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя, что случилось с другим лейтенантом, одним из ста пятидесяти штрафников "Последнего шанса", которые были живы два дня назад, а теперь служат пищей муравьям на безымянной планете под нами.

— Его разрезало паутиной-удавкой, — холодно отвечает Полковник, на его лице не возникло ни единой эмоции. Я содрогнулся — быть медленно нашинкованным, пытаясь выбраться из сжимающийся петли зазубренных мускулов — тошнотворный способ уйти из жизни. Только подумайте, я никогда и не думал о простом способе умереть.

— Оставляю на тебя организацию оставшихся бойцов в отделения, и назначь им определенные обязанности, — говорит Полковник перед тем, как пройти мимо меня, и широким шагом отправиться по коридору. Лакей Департаменто, обернутый в огромную коричневую робу спешит за Полковником, таща с собой массивную связку пергаментов, затем они оба теряются во мраке вдалеке.

— Внутрь, — командует охранник у меня за спиной, табличка именует его как уоррент-офицер Хопкинссон.

Закрываясь, за мной лязгает массивная дверь камеры, оставив меня запертым в комнате с компанией из нескольких десятков убийц, воров, насильников, еретиков, мародеров, уклонистов, осквернителей, грабителей могил, некрофилов, маньяков, нарушивших приказы, богохульников и других разнообразных паразитов. И все же, иногда с ними возникают интересные беседы.

— Направо! — ору я, мой голос отскакивает от высокого металлического потолка и от дальних балок. — Всем сержантам, тащить свои жалкие задницы ко мне!

Когда в огромном загоне воцаряется порядок, я осматриваю свое маленькое войско. Нас осталась пара сотен, стоящие или лежащие на металлической палубе разрозненные группы, растянувшиеся во мраке камеры. Их голоса тихо бормочут, заставляя слегка звенеть металлические стены, и я ощущаю их объединенный запах пота от нескольких дней на раскаленной, как печка, планете под нами.

Через пару минут рядом со мной стоит восемь человек. Я всматриваюсь в эти неприятные лица.

— Кто произвел тебя в сержанты, Роллис? — требую я ответа, подходя и глядя в распухшее лицо, прямо в его бусинки черных глаз.

— Лейтенант Грин, — выдерживает мой взгляд и дерзко отвечает он.

— Да? Ты теперь снова солдат, кусок дерьма! — рявкаю я, отталкивая его в сторону. — Скройся с глаз, долбаный предатель.

— Ты не имеешь права! — орет он, шагая ко мне, и почти подняв кулак. Мой локоть резко рвется вперед и бьет его в горло, отправляя задыхаться на пол.

— Не имею? — рычу я. — Думаю, так я тоже не имею право делать, — говорю я, пиная его под ребра. Не считая убийц, вот такие несомненные предатели, как он, вызывают у меня рвотные позывы. Бросив на меня ядовитый взгляд, он встает на карачки и уползает.

— Направо! — командую я, разворачиваясь к другим, беря на заметку этот толстый кусок дерьма. — На чем мы остановились?

РЕВ тревожных сирен доносится отовсюду, настолько пронзительный, что заставляет скрежетать зубами. Я стою, сжимая обеими руками пневмо-кайло, ее двигатель приятно пыхтит, выхлопные трубы выпускают завитки маслянистого дыма.

— Поторапливайтесь, разрушайте все! — орет кто-то сзади меня.

Я слышал, как крушили машинерию, перерезали трубопроводы, разбивали энергетические катушки. Передо мной панель с циферблатами, и я положил на нее наконечник молота, включил двигатель на полную, воздух наполнился летящими осколками стекла и кусками вырванного металла. Искры осыпают мой тяжелый рабочий комбинезон, оставляя крошечные подпалины на толстых перчатках, защищающих руки. Я вставляю свое пневмо-кайло в огромный цепной механизм с шестеренками, позади разбитой панели, отправляю зубчатые колесики звенеть на пол и заставляю тяжелые цепи хлестать рядом с моей головой.

— Они идут! — орет прежний голос через шум бьющегося стекла и скрип покореженного металла. Я оглядываюсь через плечо, видя группу охранников, бегущих через сводчатый проход слева от меня. На них тяжелые панцирные нагрудники темно-красного цвета, витая цепочка и глаз, эмблема Союза Харпикон, выделенная желтой краской. У них у всех чудовищные огнестрельные ружья, черные, эмалированные куски металла угрожающе отражают свет. Мимо меня бегут люди, но их лица сложно разглядеть, словно они в дымке или что-то в этом роде. Я мельком вижу наполовину сгнивший череп, напоминающий мне человека, которого звали Сноутон, но я знал, что он погиб год назад, сражаясь с пиратами в Поясе Зандиса. Мимо мелькают другие лица, лица мертвых. Раздается громоподобный рев и все вокруг начинают бегать. Я осознаю, что стража Харпикона стреляет. Пули рикошетят повсюду, со свистом отрывают куски машин и с глухим шлепком впиваются в плоть окружающих меня людей. Я пытаюсь побежать, но мои ноги словно приварены к полу. Я отчаянно осматриваюсь в поисках укрытия, но такого нигде нет. Затем я остаюсь наедине с охраной, дымящиеся стволы их ружей смотрят в мою сторону. Затем раздается гром выстрелов, и появляются ослепительные вспышки.

Я ПРОСЫПАЮСЬ, задыхаясь, испарина покрывает мою кожу, несмотря на прохладу огромной камеры. Я отбрасываю в сторону тонкое одеяло, которое служит мне кроватью и встаю, положив руки на холодный пол, чтобы успокоиться, поскольку от внезапного движения у меня кружится голова. Сглотнув то, что на вкус как дохлая крыса, я оглядываюсь. Повсюду обычная ночная суета — бормотания и стоны тех, кто не может заснуть, странный шепот молитв тех бедняг, которых сокрушил демон сна. Всегда происходит одно и то же, когда вы погружаетесь в имматериум.

За последние три года, каждую ночь в варп-пространстве у меня кошмары, всегда с тех пор, как я вступил в Имперскую Гвардию. Я всегда возвращался в улей на Олимпии, совершая рейд саботажа на конкурирующей фабрике. Иногда это был Союз Харпикона, как сегодня; иногда это был рейд против Жореанских Консулов; а иногда даже против дворян Просвещенных, хотя мы никогда не осмеливались сделать это в реальности. И там всегда ходячие мертвецы. Люди из моего прошлого возвращаются и преследуют меня: те, которых я убил, погибшие товарищи, моя семья, все они появляются в кошмарах. Позднее я осознал, что их все больше и больше после каждого сражения, словно павшие присоединяются к моим снам. И я всегда в них умирал, что возможно беспокоило меня больше всего. Иногда меня разрывали на части пули, иногда распиливали на половину цепным мечом или силовым топором, иногда заживо сжигали огнеметы. Некоторые люди говорили мне, что варп не ограничен временем, как реальная вселенная. Вместо этого, вы можете увидеть картинки из своего прошлого или будущего, причудливо смешанные вместе. Интерпретировать варп-сны — специальность Ламмакса, одного из бывших людей Департаменто. Я думаю, его вышвырнули в штрафной легион за богохульство, когда он предложил расшифровать сны старшего квартирмейстера. Он сказал, что таким образом проявляется мой страх смерти.

Внезапно раздается сводящий с ума крик из дальнего конца грузового склада, в котором мы содержимся, лампы там коротит и аритмичная пульсация вызывает головную боль. Никто уже не спал там месяцами, с тех пор как стало достаточно места, чтобы все расположились в этом конце. Так как теперь всех собрали в одной камере, должно быть, кто-то попытался заснуть там. Я вскакиваю на ноги и натягиваю ботинки на босу ногу. Когда иду в сторону заварухи, то смахиваю со свой обнаженной груди выступивший пот. Мое тело везде покалывает от аномального ощущения энергий, под пальцами коллекция шрамов, покрывающая грудь, кажется странно горячей. Я смотрю вниз, наполовину ожидая увидеть, что старые раны светятся. Но это не так.

Я топаю во тьму, остальные наблюдают за мной. Крик был настолько громким, что разбудил флотских матросов на другом конце палубы. Я понимаю их подозрительность и болезненное любопытство, потому что иногда человек начинает кричать в варп-пространстве не своим голосом. К счастью, этого никогда не происходило с кем-то знакомым, но парни рассказывали басенки о людях, одержимых существами из варпа. Они совершенно сходили с ума и убивали кучу народу до того, как упасть и умереть, или их тело переходило под полный контроль какого-нибудь странного разума твари, в этом случае, они крались вдоль коридоров и хладнокровно убивали всех встречных. И это происходило даже тогда, когда защита от имматериума продолжала работать. Вы точно не захотите знать, что происходит на тех кораблях, где печати защиты от варпа разрушаются от продолжительной атаки бесформенных существ, поглощенных мыслью об убийстве экипажа.

— Император Терры, присмотри за мной, — шепчу я про себя, находясь на полпути к источнику криков. Если это действительно Затронутый, это станет по-настоящему серьезной проблемой. Они не оставляют нам ничего, что можно было использовать как оружие, так что фактически мы беззащитны. И все же, это благо, потому что от нас чертовски мало бы чего осталось, если бы мы были вооружены. Частенько возникали потасовки, но, несмотря на то, что думают люди, забить человека до смерти занимает некоторое время, и кто-то обычно растаскивает драку до возникновения трупов. Тем не менее, если бы я хотел кого-нибудь убить, я бы это сделал, особенно, если бы жертва спала.

Все мое тело трясется, и я не совсем уверен по какой причине. Я пытаюсь убедить себя, что от холода, но я все-таки мужчина, чтобы признаться, когда мне страшно. Меня не пугают люди, за исключением, возможно, Полковника. Как тогда, так и сейчас, инопланетяне заставляют меня дрожать, особенно тираниды, но что-то в самой мысли о варп-существах пугает меня до глубины души, хотя я никогда не сталкивался даже с одним из таких. Во всей галактике я даже не могу придумать ничего столь жуткого.

Я вижу, что кто-то барахтается на одеяле впереди, как раз где освещение переходит во тьму. В неустойчивой дымке от сломанной светосферы сложно разглядеть детали, но мне кажется, что я вижу искривленное лицо Кронина и поворачиваюсь. Я слышу шаги за спиной и резко разворачиваюсь, почти натыкаясь на Франкса, который поднялся и пошел вслед за мной.

— Просто варп-сны, — с перекошенной улыбкой он пытается уверить меня, рефлекторно подняв свои огромные руки.

— Как будто это мне поможет, — коротко отвечаю я, разворачиваясь обратно к скорчившейся фигуре Кронина. Я как раз собираюсь сказать пару слов, когда его искривленный рот исторгает вопль.

— И из глубин… восстанет могучий зверь, с множеством глаз… и множеством конечностей. И зверь из… тьмы восстанет против света человечества… с ненавистной жаждой и неуемным голодом!

— Не буди его! — шипит на меня Франкс, когда я протягиваю руку к распростертой фигуре.

— Почему нет? — требую я ответа, становясь на колени рядом с Кронином и взглянув на сержанта.

— Проповедник Дюрант однажды сказал, что если разбудить человека во время варп-сна, то это опустошит его разум, позволив Хаосу проскользнуть, — с серьезным выражением лица увещевает он.

— Что ж, тогда я рискну порчей, а? — отвечаю я ему, раздраженный тем, что кажется мне детскими суеверием. — Если он продолжит дальше в таком же духе до конца цикла, я вообще не засну.

Я кладу руку Кронину на плечо, поначалу мягко, но все сильнее сжимая, пока он продолжает трястись и вертеться. Ничего существенного это не приносит, и я склоняюсь над ним и жестко шлепаю его по щеке тыльной стороной ладони. Он резко открывает глаза и на секунду в них горит какой-то опасный свет, но быстро сменяется смутным узнаванием. Он садится и смотрит прямо на меня, в колеблющемся свете его глаза косят.

— Святой Люций говорил с жителями Белушидара, и велика была молва их восхищения, — произносит он с теплой улыбкой на тонких губах, но его глаза быстро становятся затравленными.

— Думаю, это значит — спасибо, — говорю я Франксу, вставая, пока Кронин укладывается обратно на одеяло, еще раз осматривая окружение перед тем, как закрыть глаза. Я стою там еще пару минут, пока дыхание Кронина снова не становится глубоким и спокойным, означая, что он опять действительно заснул или слишком хорошо притворился, чтобы я больше не беспокоился.

"Какого черта Грин позволил себя убить?", несчастно спрашиваю я сам себя, устало возвращаясь обратно к себе в зону отдыха. Я как-нибудь обойдусь без обязанностей няньки за этой толпой преступников с дерьмом вместо мозгов. В "Последнем шансе" и так достаточно сложно выжить, чтобы еще беспокоится о ком-то другом. Я полагаю, что мне просто нужно забить на это, пусть сами о себе заботятся. Черт, если уж и это они не могут сделать, то заслужили смерти.

ЧЕРЕЗ несколько дней после происшествия с Кронином, мы присаживаемся перекусить в центре камеры, разложив на полу перед собой тарелки с протеиновыми шариками. Нам приходится цеплять их руками; нам не дают никаких столовых приборов, чтобы мы не могли заточить и использовать как своего рода ножи. Вот такое вот отношение действительно ломает людей — они даже не верят тебе, что ты будешь ими есть, а не кинешься резать другим глотки. Пища для нас тоже измельчается. Я точно знаю, что они привезли на борт сотни рогатых с полей вокруг Избавления, но разве мы видим хоть какое-то парное мясо? Никогда. Нет, все та же коричневая, наполовину жидкая жижа, которую ты запихиваешь себе в рот пальцами, ощущая, как она ужасно скользит по пищеводу, напоминая по консистенции остывшую блевотину. Через некоторое время ты к ней привыкаешь, тебе приходится. Ты просто впихиваешь ее в себя, глотаешь и надеешься, что не сильно подавишься. У нее даже нет никакого вкуса, кроме солоноватой воды, с которой она смешана. Она холодная и склизкая, и не единожды я ощущал острое желание швырнуть это дерьмо в лицо охраннику, но меня просто отпинают, и я останусь голодным. При полном отсутствии гастрономического восторга, она, конечно же, наполняет твое брюхо и позволяет жить дальше, что от нее и требуется.

Я как обычно сижу с Гаппо и Франксом, самые близкие к понятию друга, что у меня были среди этой презренной компании. Несколько минут мы проводим наполняя рот этой жижей, после чего проталкиваем ее внутрь восстановленным фруктовым соком. Некоторым может показаться, что фруктовый сок был неким расточительством, но на борту корабля, где воздух постоянно снова и снова фильтруется, и где только искусственное освещение и замкнутое пространство, это лучший способ остановить любую заразу. Есть истории, когда экипажи целых кораблей дохли от лихорадки Талоиса или муританской холеры, и в этом заключался огромный риск, поскольку вам нужно было всего лишь дать человеку полпинты сока в день, чтобы предотвратить худшее.

— Ты когда-нибудь думал, чтобы сбежать, пока ты на борту? — спрашивает Франкс, используя свой мизинец, чтобы стереть последний кусочек протеина с ободка тарелки.

— Я слышал, что это реально, — говорит Гаппо, отодвигая тарелку в сторону, прежде чем начать ковыряться у себя во рту ногтем, пытаясь подцепить застрявший где-то кусочек протеина.

— Некоторые из экипажа считают, что существуют места, где человек может прятаться вечно, — добавляю я, выливая остатки сока в рот, и полощу его, чтобы смыть чудовищную текстуру, оставленную пастой.

— Этот корабль не настолько большой, но все равно тут есть сотни мест, куда никто давно не заглядывал: между палубами, в системе трубопроводов или под двигателями. Ты можешь ползать там и красть себе еду, это будет не сложно.

— Ага, — говорит Франкс, скривив губы, — но это не совсем гребаная свобода, не так ли?

— А что бы ты назвал свободой? — спрашивает Гаппо, подпирая себя локтем и вытягивая свои длинные ноги перед собой.

— Не знаю, — пожав плечами, отвечает сержант, — полагаю, это как выбирать: что тебе есть, куда пойти, с кем дружить.

— Я никогда не мог позволить себе такого, — говорю я им, — в фабричном улье самое главное было выжить, как и здесь. Убей или будешь убит, выиграй торговую войну или голодай, все просто.

— Никто из нас не знает что такое свобода, — говорит Гаппо, качая головой из стороны в сторону, чтобы разработать тугие мышцы, — когда я был проповедником, все что я знал, так это святые писания и догмы Экклезиархии. В любой ситуации они говорили мне в точности, что я должен делать и что чувствовать. Они говорили мне, кто был прав, а кто ошибался. Я теперь осознал, что у меня по-настоящему не было вообще никакой свободы.

— Ты знаешь, я с агромира, — говорит Франкс, — просто фермер, там не было особых лишений. У нас была куча машин, единственный человек мог присматривать за пятнадцатью сотнями гектаров. Мы всегда жрали от пуза, бабы молодые и здоровые, мужику желать больше нечего.

— Так какого гребаного лешего ты поперся в Гвардию? — выпрямившись, выпаливает Гаппо.

— А у меня был какой-то фрагов выбор?! — с кислой миной на лице горько произносит Франкс. — Когда орки вторглись на Алрис Колвин, мы просто получили список от Департаменто Муниторум. Меня призвали. Вот и все, не было выбора.

— Ага, — встреваю я, — если ты хорошо устроился, то, в конце концов, это главное.

— Оказалось в Гвардии не так уж и плохо, — говорит сержант, наклонившись вперед, дабы положить свою тарелку на тарелку Гаппо, — по правде говоря, мне нравилась дисциплина. Как солдат, мне не о чем было волноваться кроме приказов. Жрали и пили от пуза, было удобно считать, что все, что тебе приказали — будет правильным.

— Но как только тебя повысили, все изменилось, — вклинивается Гаппо, снова откидываясь назад.

— Да, это уже стало проблемой, — продолжает Франкс, комкая свои курчавые волосы рукой, — чем выше я поднимался по командной цепочке, тем меньше мне это нравилось. Вскоре пришлось принимать решения, из-за которых умирали и калечились бойцы. Вдруг мне стало казаться, что в этом всем моя вина. Полковник был прирожденным офицером, один из дворянства, он ни секунды не думал о солдатах, просто делал все, чтобы протащить свою жирную задницу повыше, надеясь стать генерал-командующим или главнокомандующим.

— Из-за этого ты переступил черту? — спрашиваю я, зная, что Франкс попал в "Последний шанс" из-за подстрекательства к нарушению субординации и не подчинению приказам.

— Верно, — говорит он, его лицо мрачнеет от воспоминаний, голос становится глубоким и озлобленным, — мы застряли на ледяных полях Фортуны II, месяц сидели на полупайке, потому что повстанцы сбивали наши шаттлы с припасами. Получили приказ атаковать крепость "Цитадель Ланскара", две дюжины лиг по чистому льду. Офицеры обедали тушеным мясом рогатого оленя и черного вола, пили Шаналанское бренди; мои бойцы жрали высушенные суррогаты и делали воду из снега. Я повел свои две роты в лагерь офицеров и потребовал припасов для марша. Ублюдки Департаменто отправили нас восвояси, и бойцы пришли в неистовство, разграбили все подчистую. Я не пытался остановить их, они мерзли и голодали. Что мне нужно было сделать? Приказать им тащиться обратно в ледяные пустоши и атаковать вражеское укрепление с пустым брюхом?

— Примерно, то же самое случилось и с тобой, Гаппо, — говорю я бывшему проповеднику, делая подушку из своего тонкого одеяла и укладываясь на нее, заложив руки под голову.

— Имущие и неимущие? — спрашивает он, не ожидая ответа. — Я понимаю, почему Франкс сделал то, что сделал, но я не имею ни малейшего понятия, что заставило меня в тот день осуждать кардинала перед лицом полудюжины офицеров Имперской Гвардии.

— Думаю, ты прав, — говорит Франкс, — кардинал не стал бы казнить людей, которые ценой своих жизней защищали его планету.

— Но ты продолжил, и обвинил всю Экклезиархию в коррупции, — добавляю я с усмешкой, — подвергая сомнению, существовал ли на самом деле Император. Насколько это глупо, а?

— Я не мог поверить, что такие страдания происходят, если такой святой дух приглядывает за человечеством, — решительно отвечает Гаппо, — если и есть Император, в чем я сомневаюсь, то кардиналы и подобные ему представляют такую фигуру совершенно нелепо.

— Не могу себе представить, чтобы все продолжалось так, если бы не было Императора, — говорит Франкс, качая головой, стараясь понять эту мысль, — в этом случае убил бы себя, как только меня арестовал Полковник.

— Ты правда веришь, что у тебя есть душа, нуждающаяся в спасении? — с заметным презрением спрашивает Гаппо.

— Ты веришь, что великолепного Императора волнует, сдох ты на службе Империума или тебя расстреляли как не подчинившегося приказам грабителя?

— Эй! — рявкаю я на обоих. — Давайте оставим эту тему, а?

В этот момент подходит Пол, его лицо искажено злобой, и он почти рычит.

— Он снова это сделал, — говорит он сквозь зубы.

— Роллис? — зная ответ, спрашиваю я и вскакиваю на ноги. Пол кивает, и я следую за ним в дальний конец камеры, где он и те, кто остались от старого взвода Кронина обычно едят. Там и сидит подавленный Кронин.

— Да украду я с тарелки безнадежных, дабы накормить уста бессильных, — произносит безумный лейтенант.

— Это проповедь Себастиана Тора. Я ее знаю, — вставляет Пол, стоящий как раз за моим правым плечом.

— Где Роллис? — требую я ответа.

Один из валявшихся на земле бойцов кивает головой вправо, и я вижу предателя, сидящего, прислонившись к стене камеры в десяти метра дальше. Они просто доверили мне разобраться с ним. Большинство из них ненавидят Роллиса, как и я. Они боятся, что этот ублюдок-предатель сделает с ними что-нибудь, если они будут противостоять, гнев Полковника еще один сдерживающий фактор. Что ж, я не буду стоять в стороне, покуда дышу тем же воздухом что и он, от этого мне хочется вырвать его легкие. Я марширую к нему и встаю перед этим мешком с дерьмом. Он держит на коленях наполовину полную чашку.

Я стою, уперев руки в бока. Меня трясет от гнева, настолько я не могу терпеть этого человека.

— Медленно ешь, а? — шиплю я Роллису. Он медленно поднимает взгляд своих крошечных черных глаз.

— Это потому, что я более цивилизованный, чем вы, животные, и не должен мириться с таким оскорблением, — громко произносит он, отставляя тарелку в сторону.

— Ты снова отобрал еду у Кронина, — это утверждение, а не вопрос.

— Я попросил его разделить рацион со мной, — говорит он с кривой ухмылочкой, — он не отказался.

— Он сказал: "И щедрость Императора ниспадает на их, кто тяжко трудится во славу его", — делает замечание стоящий за мной Пол, — по мне, так это больше похоже на: "отвали от меня".

— Я последний раз предупреждаю тебя, Роллис, — тяжело произношу я, его распухшее лицо вызывает во мне отвращение, — больше предупреждений не будет.

Его глаза наполняются страхом, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, но мой ботинок вышибает ему на колени окровавленные зубы. Он хватается руками за челюсть, скулит от боли. Когда я разворачиваюсь чтобы уйти, слышу движение за спиной, и смотрю через плечо.

— Падла! — ругается он, наполовину встав на ноги, по его подбородку течет кровь и слюна. — Я отплашу тебе ша это, ты, ханшешкий шын орка!

— Продолжай также, и в будущем тебе понадобится супчик, — со смехом отвечаю я. Мне было бы жаль этот кусок дерьма грокса, если бы он не был таким отмороженным козлом.

Он снова резко опускается обратно, пробуя свои зубы пальцем, его глаза источают чистый яд. Если бы они, правда, могли убивать, на мои пальцы ног уже бы вешали бирку.

— Если он попытается еще раз это сделать, — говорю я Полу, — сломайте ему пальцы на левой руке. Тогда ему будет сложнее есть, но нажимать на спусковой крючок он все равно сможет. Я вас прикрою.

Пол оглядывается на предателя, явно смакую эту мысль.

— Я надеюсь, что он попытается, — мрачно произносит он, пристально глядя на Роллиса, — я просто надеюсь на это…

ПОД тусклым румяным сиянием старого солнца, неумолимо двигался вперед флот тиранидов. Меньшие корабли-трутни толпились под массивным, покрытым кратерами панцирем корабля-улья, большие по размерам суда медленно скручивались друг с другом, чтобы войти в спячку, которая позволит им преодолеть огромное расстояние между звездами. Рассеивались облака спор, медленно разлетаясь под действием солнечного ветра. Один корабль улья все еще не спал, его питающие щупальца были обернуты вокруг разбитого корпуса боевого корабля Империума, переваривая минеральное содержимое, плоть мертвого экипажа, высасывая воздух изнутри корабля для своих нужд.

Флотилия био-кораблей заполонила все небо, подгоняемая инстинктом снова впасть в спячку, пока не найдут новую добычу и новые ресурсы для поглощения. На их пути оставались голые скалы, кружащиеся по орбите вокруг солнца, очищенные от любых органических частиц, на них не осталось ничего, кроме самых основных химических соединений. Ничего не осталось на разграбленной планете Лангоста III. Ничто не свидетельствовало о том, что здесь когда-то жили люди. Все что осталось — лишенный атмосферы астероид, неотмеченная могила трех миллионов человек. От них остался только чистый генетический материал, хранимый внутри огромного корабля-улья, готовый превратиться в еще одну армию охотников, в еще одну армию смертоносных существ.

Глава вторая Ложная Надежда

+++ Операция Новое Солнце действует, готовы к вашему прибытию. +++

+++ Операция Сбор готова перейти в следующую стадию. +++

+++ Только Безумец может по-настоящему добиться успеха. +++

Можно сказать, что когда вас выкидывает из варп-пространства, вы чувствуете, словно ваше тело вывернула наизнанку какая-то гигантская, невидимая длань. Вы можете сказать, что это как будто вас рассеяли на частицы и затем собрали обратно в реальной вселенной. Можно сказать, что твой разум гудит от подобия рождения и смерти, каждое из них вспыхивает в твоем мозгу и затем мгновенно исчезает. Я слышал, как другие солдаты и путешественники описывали это именно так, и еще множеством других причудливых сравнений. Вы можете сказать, что это очень похожее описание, но соврете, потому что это не похоже ни на что. По правде говоря, вы совсем едва ли заметите, как вас выкинет из варп-пространства. Где-то на задворках разума вы чувствуете небольшое давление, а затем вроде как напряжение спадает, словно вы только что долбанули каких-то стимуляторов или что-то в этом роде. Тебе становится чуть легче, дышится чуточку спокойнее. Что ж, вот именно так это всегда происходило со мной, и никто еще не дал более точного описания того, что знаю я. Опять же, может быть, вы на самом деле ничего такого не испытывали; возможно, все это просто у вас голове. Я знаю, что меня чертовски хорошо отпускает каждый раз, когда мы вываливаемся обратно в реальный космос, потому здесь намного меньше опасности чем там, на Той стороне. Принимая во внимание компанию, в которой я оказался в эти дни, а это чертовски много о чем говорит, потому что каждый выход был только прелюдией к следующей кровавой битве.

Я стою на верхней галерее правого борта, вместе с еще двумя десятками штрафников "Последнего Шанса". Ряд иллюминаторов справа тянется на несколько сотен метров. Деревянная стена внутренней переборки, сплошь обитая деревом, тянется во все стороны, оставляя огромный коридор тридцати метров шириной, вдоль которого мы бегаем туда-сюда, но не оставляет ни единого укромного уголка или трещинки в невыразительной комнате, где можно было бы укрыться. В каждом конце галереи только одна дверь, охраняемая взводом с заряженными дробовиками. Запечатанные, стерилизованные, безопасные. Как раз то, что хотел Полковник. Нам повезло, что мы тренируемся, когда начинается высадка. Из обзора массивных иллюминаторов с большим трудом исчезают шаттлы, открывая далекую голубую звезду. Мы все еще достаточно далеко, чтобы разглядеть планеты, нам все еще предстоит войти в систему на обычных плазменных двигателях.

Пол подходит ко мне, от физических упражнений с него капает пот.

— Где мы? — спрашивает он, протирая лоб тыльной стороной своей здоровой руки.

— Ни одной долбаной идеи, — сильно пожав плечами, отвечаю я. Уголком глаза замечаю, что у ближайшего конца галереи за нами наблюдает флотский офицер. Он ходит туда-сюда, излучая одновременно самоуверенность и нервозность. Не спрашивайте у меня, как ему это удается, но, кажется, что он просто сочится чувством превосходства, однако его глаза говорят другое. Остановившись рядом со мной, он быстро оглядывается проверить — по близости ли остается стража.

— Что тебе нужно? — требует он ответа, его губы кривятся, словно он разговаривает с лужицей блевотины.

— Он просто поинтересовался, где мы, — с приятной улыбкой отвечаю я. По какой-то причине я нахожусь в хорошем расположении духа. Скорее всего из-за того, что мы вышли из варп-пространства и поэтому сегодня не обращаю внимание на травлю от флотских.

— Система XV/10 8, вот мы где, — с ухмылкой отвечает он.

— Ах да, — говорит Пол, кладя руку мне на плечо и наклоняясь к офицеру, — XV/108? Это же рядом с XV/109. Я слышал о ней.

— Да? — явно удивленно спрашивает лейтенант, выпрямляясь по струнке.

— Да, конечно, — говорит Пол, его голос остается невозмутимым, а лицо излучает искренность, — я слышал, что это страна Гроксов. Куда не глянь, ничего кроме гроксовых ферм. Говорили, что парни там так прикипели к гроксам, что живут с ними, спят с ними и даже детей делают.

— Правда? — спрашивает лейтенант, в этот момент его пухлое лицо кривится в подлинном отвращении.

— Ага, — продолжает Пол, хитро глядя на меня, пока не заметил флотский, — по правде, взглянув на тебя, я тут подумал… А ты уверен, что твоя мамаша не была гроксом, а папаша одиноким фермером?

— Конечно нет, мой отец был… — начинает он до того как осознает, что на самом деле только что сказал Пол.

— Будьте вы прокляты, штрафное отребье! Шеффер услышит об этом оскорблении!

— Для тебя Полковник Шеффер, гроксовый сынишка, — отвечает Пол, внезапно становясь серьезным, и пристально смотрит на лейтенанта, — вам, флотским, давно уже пора запомнить.

— Вот так боец, да? — огрызается лейтенант, делая шаг в нашу сторону. — Когда плеть будет срезать полоски кожи с твоей спины, ты тоже надолго запомнишь, что это сделал с тобой флотский!

После этих слов он разворачивается на месте и марширует обратно, толстые каблуки его ботинок громко стучат по покрытому деревом полу. Мы вместе с Полом просто загибаемся от смеха, и я вижу, как его плечи напрягаются еще сильнее. Проходит пара минут, прежде чем мы снова можем контролировать себя — каждый раз, когда я смотрю на Пола, я вижу его невинное лицо и взбешенный взгляд лейтенанта.

— У нее нет даже треклятого имени, — говорит Пол, когда немного успокаивается и встает рядом с ближайшим иллюминатором, на фоне темноты космоса в огромном арочном иллюминаторе, который возвышается над нами, по крайней мере, метров на десять, он выглядит бледным.

— Это беспокоит, — соглашаюсь я, вставая рядом с ним, — даже недавно открытые системы обычно получают имя, даже если это имя корабля или человека, который открыл ее.

— Без имени, без имени…, — секунду бормочет себе под нос Пол, после чего смотрит на меня и сжимает руку с крюком за спиной на манер офицера или кого-то в этом духе, — мне вдруг пришла мысль. Если нет имени, то может быть это мертвая система. Значит, здесь нет населенных планет. Верно?

— Может быть, — отвечаю я, хотя точно не уверен. В отличие от Пола, который прошел Схолу Прогениум, мое образование по большей части состояло из того, как обращаться с лазерным токарным станком и парировать удар топора ломом.

— И мертвая система подходящее место устроить штрафную колонию… — предполагает он и отворачивается от иллюминатора, на сей раз больше заинтересовавшись инеем.

— Ты думаешь, они сошлют нас? — недоверчиво спрашиваю я.

— Конечно, нет, — отвечает он, все еще пялясь в иллюминатор, — но нам могут подкинуть еще бойцов, это разумно.

— Понял твою мысль, — говорю я и приваливаюсь к толстому, бронированному стеклу, — прошло уже два с половиной года, а у нас только один новый человек.

— И, может быть, он организует из нас как один большой взвод, чтобы освободить место для новичков, — с задумчивым выражением лица говорит Пол.

— Хотя подожди, — произношу я. Внезапно в голову приходит одна мысль: — Разве не будет лучше поставить старичков во главе отделений и взводов?

— Что? Чтобы мы показывали им все выученные нами трюки? — со смехом отвечает он. — У Полковника точно есть мысли получше.

Мы идем слоняться дальше и еще немного болтаем, прогуливаясь туда-сюда по галерее, после чего один из охраны заставляет нас упражняться дальше, а не бездельничать. Мы болтаем о том, чем будем заниматься, если вообще когда-либо свалим из "Последнего шанса", когда нас прерывают.

— Лейтенант Кейдж! — рявкает голос у меня за спиной, и я автоматически вытягиваюсь по струнке, строевые тренировки вбили в меня так крепко, что я до сих пор не могу заставить себя не реагировать на такой волевой голос.

— Чур меня Император, это Полковник, — шипит Пол, вытягиваясь слева от меня, — этот поганый флотский ублюдок заложил нас.

Полковник идет позади нас. Я слышу его медленные, уверенные шаги.

— Гвардейцы, кругом, — приказывает он, и мы оба абсолютно синхронно разворачиваемся на месте, движимые скорее инстинктом, чем разумом.

— Если это насчет флотского лейтенанта, сэр, — начинаю оправдываться я, но он прерывает меня коротким, рубящим движением руки, его золотые эполеты качаются от движения.

— Между нами, — тихо произносит он, наклоняясь, чтобы смотреть нам в лица, — меня не волнует, что Флот Империума думает о вас. Ничто не может быть хуже моего мнения.

Секунду мы стоим в молчании, пока он внимательно смотрит на нас обоих. Кашлянув и прочистив горло, он снова выпрямляется.

— Кейдж, — говорит он мне, глядя мимо, на остальных штрафников "Последнего шанса" в галерее, — ты сопроводишь меня в мою каюту после занятий для получения брифинга относительно следующей миссии.

— Да, сэр! — гаркаю я, сохраняя нейтральное выражение лица, хотя внутри ощущаю, словно меня бросили на палубу, и вбивают головой в деревянные доски. Расслабленность, которую я чувствовал последний час после выхода из варпа, полностью исчезла и в мои мышцы и кости возвращается напряжение. Значит, мы снова будем сражаться. Никаких новобранцев, никакой новой крови. Только новое сражение в какой-то другой кровавой войне. Возможно, до последнего вздоха. Что ж, такова жизнь в "Последнем шансе". Это все, что нам остается.

ОХРАННИК вежливо стучит в обшитую лакированным деревом дверь, после чего открывает ее внутрь и дулом дробовика приглашает меня войти. Я шагаю внутрь, как делал это десятки раз раньше, и вытягиваюсь, мои начищенные ботинки тонут в густом ковре. Я слышу, как за спиной закрывается дверь и удар ботинок охранника по палубе коридора, вставшего на стражу.

Полковник поднимает взгляд из-за массивного стола, затем снова смотрит в инфопланшет перед собой, кажется, мгновенно забыв о моем присутствии. Он вжимает большой палец в идентификационную панель на боку инфопланшета и тот жужжит, по звуку я распознаю операцию удаления данных. Он осторожно кладет аппарат на стол перед собой, параллельно ближайшему ко мне краю, после чего снова смотрит на меня.

— Вольно, — приказывает он, вставая. Сжав руки за спиной, он несколько секунд меряет комнату шагами позади кресла с высокой спинкой, Тогда я осознаю, что именно эту позу имитировал Пол чуть раньше и с трудом сдерживаю усмешку. Он останавливается и пристально смотрит на меня. От испуга я сглатываю, на секунду веря, что он может читать мои мысли.

— Тираниды, Кейдж, — прямо заявляет он, снова шагая туда обратно и глядя в пол.

— Что… что по поводу них, сэр? — через секунду спрашиваю я, осознав, что он ожидает от меня каких-то слов.

— Некоторые из них могут быть в этой системе, — отвечает он, все еще не глядя на меня, но по его позе я каким-то образом могу сказать, что все его чувства все еще обращены ко мне.

— Значит, для нас мало что тут осталось, — смело говорю я, надеясь, что возможно мы прибыли слишком поздно, и что на этот раз пропустим сражение.

— Может быть, Кейдж, — медленно произносит он, останавливаясь и глядя прямо на меня, — мы здесь, чтобы установить, почему потерянна связь с нашей заставой на третьей планете. Мы подозреваем, что сюда был направлен маленький разведывательный флот от Кракена.

Когда он поворачивается к столу, чтобы взять прозрачный лист с терминала считывателя, и я задумываюсь о том, кого он имеет ввиду под "мы". Насколько я знаю — мы всего лишь преступный элемент, скачущий по этой части галактики, и по пути попадающий на любые войны, с которыми нам посчастливилось оказаться рядом. Я ни разу не слышал о вышестоящем начальстве Полковника, если такое вообще существовало.

— Ты помнишь первое сражение этих штрафников "Последнего шанса"? — внезапно спрашивает он, снова садясь, более расслабленный, чем был секунду назад.

— Конечно, сэр, — мгновенно отвечаю я, задумываясь, что он имеет ввиду под "этими" штрафниками, — никогда не забуду Ичар IV. Хотел бы, и даже пытался, но никогда не забуду.

Он отвечает уклончивым ворчанием и протягивает мне лист. Тот покрыт линиями и кругами, и я осознаю, что это какая-то звездная карта. На ней крошечные надписанные руны около крестов, переходящих в дуги, идущие от одного конца к другому, но насколько я могу понять, эта надпись может быть и на харангарском. Я тупо смотрю на Полковника, и он осознает, что я понятия не имею, что держу в руках.

— Кажется, что защита Ичара IV не обязательно была лучшим планом в мире, — тяжело произносит он, выдергивая лист из моих пальцев и кладя его в конверт из тонкого пергамента в центр стола.

— Спасение ста девяноста миллиардов человек было плохим планом, сэр? — спрашиваю я, пораженный тем, что подразумевает Полковник.

— Если этим мы обрекли пятьсот миллиардов на гибель — тогда да, — отвечает он, строго взглянув на меня, предупреждая, дабы я не развивал эту мысль.

— Пятьсот миллиардов, сэр? — спрашиваю я, полностью запутанный и неуверенный о чем говорит Полковник.

— Когда мы сломили флот тиранидов, атакующий Ичар IV, большая часть его не была уничтожена, — отвечает он, наклонившись вперед, чтобы поставить локти на полированный мрамор столешницы. Его руки, облаченные в черные перчатки, сжимаются.

— Эта часть флота-улья Кракен просто раскололась. Многих мы умудрились выследить и уничтожить, пока тираниды все еще приходили в себя после поражения. Однако мы думаем, что значительная часть выживших, которые атаковали Ичар-IV, объединились в новый флот и отправились в другом направлении. Невозможно сказать точно, куда они отправились, но доклады с наблюдательных станций и патрульных кораблей указывают, что курс может лежать прямо в центр сектора, в котором мы сейчас находимся. В сектор Тифон. Если бы мы позволили им взять Ичар-IV, то могли бы собрать больше сил для обороны, и уничтожить тиранидов полностью, вместо того, чтобы рассеять их к черту на рога, где не сможем найти их и где нельзя отследить их, пока не станет слишком поздно.

— Значит, вместо потери планеты, мы можем потерять весь сектор Тифон? — спрашиваю я, наконец-то понимая, что подразумевает Полковник. — Именно здесь могут погибнуть пятьсот миллиардов?

— Теперь ты понимаешь, почему так важно узнать, куда именно направляется флот-улей? — спрашивает он, его костлявое лицо серьезно как никогда.

— Определенно, сэр, — отвечаю я, моя голова кружится от мысли, что может произойти. Это такое количество людей, что вы даже представить себе не можете. Это больше чем в улье, даже больше, чем в целом мире-улье. И если тиранидов не остановить, пятьсот миллиардов человек — все они будут сожраны чудовищными, бесчувственными ксеносами.

СОН в этот раз немного другой: мы защищаем одну из наших собственных факторий от бесформенных зеленых человечков, которых я никогда не видел прежде. Атакуя меня, они шипят и кудахчут, их отдаленно напоминающие человеческие тела, покрытые чем-то похожим на чешуйки, шевелятся и изменяются.

Звук рядом со мной выдергивает меня из сна, и я замечаю нависшую надо мной тень. Прежде чем я что-то успеваю сделать, что-то тяжелое падает на мое лицо и затыкает рот и нос, удушая. Я взбрыкиваю, но когда втягиваю немного воздуха, что-то бьет меня в живот и выбивает остатки воздуха из легких. Я беспомощно кручусь несколько секунд; слышу, как другой мужчина пыхтит, ощущаю тепло от его тела, когда он взбирается на меня. Ткань на моем лице воняет омерзительным и застарелым потом, заставляя меня еще сильнее закрыть рот.

Внезапно с меня снимают тяжесть, я слышу пронзительное хихиканье и отдышку. Я отбрасываю эту штуку с лица — всего лишь рубашка — и вижу Роллиса. За ним стоит Кронин, вокруг шеи предателя обернут носок, узел на нем жестко вжимается ему в трахею. Бывший лейтенант снова хихикает.

— Да свершится месть Императора, сказал Святой Тафистис, — смеется Кронин, сильнее затягивая импровизированную гарроту и опрокидывая Роллиса спиной на палубу. Кронин наклоняется над плечом Роллиса, скручивая носок сильнее и кусает того за ухо, после чего поднимает взгляд и усмехается мне, кровь капает с его подбородка на шею Роллиса. К этому моменту лицо Роллиса синеет, под его массивными бровями выпирают глаза. Я неустойчиво поднимаюсь, моя голова все еще шумит от удушья.

— Отпусти его, Кронин, — говорю я, шатко сделав шаг в его сторону. Если Роллиса убьют здесь, то казнят Кронина, а возможно и меня. Полковник отдавал такие приказы раньше; и не смущаясь, прикажет еще раз.

— Да ниспадает вечная благодарность Императора на тех, кто щедр в своих дарах, — отвечает он, на его узком лице появляется жалобное выражение, и он слизывает кровь с губ.

— Давай, — тихо говорю я. С еще одним горестным взглядом Кронин отпускает Роллиса и тот резко валится на палубу, вцепившись в свое горло и задыхаясь. Я ставлю ногу ему на спину и переворачиваю, пришпилив податливое тело к полу. Скрестив руки и положив их на колено, я наклоняюсь вперед, еще сильнее вжимая его тяжело поднимающуюся грудь.

— Ты еще не достаточно страдал за свои преступления, слишком быстро ты не умрешь, — шиплю я ему, — а когда настрадаешься, я буду тем, кто тебя прихлопнет.

— ЭТО дурная идея, — говорит Линскраг, после чего глубоко вздыхает и делает глоток из фляжки. Мы на небольшом привале на марше, сидим в грязи джунглей. В деревьях повсюду чирикают, свистят и визжат птицы. Мимо пролетают насекомые размером с большой палец, и я смахиваю одного, который пытается сесть на руку. Кто может сказать, что я поймаю, если он грызнет меня. Мелькают ярко раскрашенные крылья других, и жуки, размером с мою ступню, суетливо несутся к свету на дальнем конце тропинки, в трех метрах впереди. Воздух горячий и влажный, пропитывает нас водой и собственным потом, который сочится из каждой части моего тела, даже пока я отдыхаю.

— Что именно дурная идея? — кисло взглянув, спрашиваю я. — Идти через зеленую адскую дыру, пока тебя медленно пожирают мухи, утопать в собственном поте и задыхаться от серных испарений? Не вижу ничего хорошего в этой идее.

— Нет, я не об этом, — говорит он, отмахиваясь, — я говорю о том, что мы идем по этой тропинке.

— Найти ее, было единственным хорошим событием, которое приключилось с тех пор, как мы приземлились на этот забытый Императором мир джунглей, — с горечью отвечаю я, снимая правый ботинок и массируя покрывшуюся пузырями ногу.

— Это определенно зверь протоптал ее в подлеске. Я имею ввиду, что мы уже потеряли восьмерых, всего лишь за пятнадцать часов! Мы тонули в болотах, падали в невидимые расселины, были отравлены иглобразами, подхватили кровоточивость глаз и черную рвоту, укушены змеями и птицами. Какая-то долбаная болотная крыса оттяпала ногу Дрокену и мы все мучительно сдохнем, если не найдем заставу в следующие день, два.

— Ты знаешь, почему здесь тропинка? — спрашивает Линскраг, скосившись на меня, осторожно присаживаясь на сваленное дерево, его худощавые мускулистые очертания виднеются через прилипшую к телу и промокшую от пота рубашку.

— Я не знаю. Потому что Император любит нас? — спрашиваю я, стаскивая промокший от пота и болотной воды носок с ноги и выжимая его.

— Потому что здесь постоянно ходят звери, — говорит он, морща нос, при виде как я массирую ногу, — они ходят здесь достаточно часто, вот почему сформировалась тропинка.

— Очень интересно, — сухо отвечаю я и соскальзываю ногой в свой влажный ботинок.

— Дома в поместье меня учили охотиться, — проницательно отвечает он, накручивая колпачок обратно на бутылку с водой.

Готов поставить, что так и было, думаю я. Линскраг когда-то был бароном на Коралле и рассказывал, что политические оппоненты фракнули его в пух и прах, пришив ему нелицензированную работорговлю. Он никогда не был в Гвардии до "Последнего шанса", так что кем бы ни были его враги, в свое время они, должно быть, потянули за некоторые ниточки.

— Чем это поможет в охоте? — спрашиваю я, меняя ногу, пока пытаюсь согнуть пальцы на правой внутри влажного ботинка.

— Именно здесь они ищут жертву, — с преувеличенным терпением отвечает он, разворачивая свое хищное лицо и глядя на меня через плечо со снисходительностью в глазах.

— Но если ты это знаешь, — говорю я медленно, когда шестереночки в голове начинают приходить в движение, — то другие звери не знают?

— Другие хищники знают… — тихо отвечает он.

— Что? — я почти ору на него. Другие штрафники "Последнего шанса" торопливо смотрят в мою сторону, их руки инстинктивно тянутся к лазганам.

— Ты имеешь ввиду… что вдоль нее охотятся звери?

— Ага, — говорит Линскраг, медленно и беспечно кивая.

— А тебе в голову не приходило сказать об этом Полковнику? — спрашиваю я и отчаянно пытаюсь сохранить самообладание.

— А, я уверен, что он знает, — отвечает Линскраг, снимая шлем и стирая пот с длинных волос, — у нашего Полковника взгляд охотника.

— Значит, здесь безопаснее, чем в джунглях, — говорю я, несколько успокаиваясь, — я имею ввиду, что помню, как ты говорил раньше, что огромным хищникам нужна большая территория, так что их не может быть много в округе.

— Не могу сказать, что заметил, как Полковник особо печется о нашей безопасности, — водружая шлем обратно, хохочет барон.

— Думаю да, — соглашаюсь я, корча гримасу.

— Конец привала! — я слышу, как дальше по тропинке орет Полковник. Мы в конце колонны, приглядываем за теми, кто пытается смыться или затеряться. Тем не менее, Полковник не знал ни одного идиота, который бы думал, что в одиночку выживет в мире-смерти как этот, так что лучше было не теряться.

— Большинство зверей убивают только когда голодны, так ведь? — в поисках небольшого успокоение я спрашиваю Линскрага, пока мы идем вдоль тропинке по лодыжку в грязи.

— Нет, — отвечает он, энергично качая головой, — большинство хищников едят только когда голодны. Некоторые убивают из-за чистой злобы, в то время как большинство очень агрессивно, и атакуют любую угрозу их территории.

— Под угрозой, — медленно произношу я, подталкивая кобуру пистолета поближе к воспаленному бедру, — ты же не имеешь ввиду две сотни вооруженных бойцов, марширующих вдоль твоих излюбленных охотничьих угодий, а?

— Что ж, не могу говорить за местное зверье, — с улыбкой отвечает он, — но на Коралле есть огромный кот, его называют крюкоклык и он атакует все, что увидит размером с человека или больше. Не думаю, что хищники пытающиеся выжить на мире-смерти менее озлобленные.

Мы маршируем в тишине, облака разражаются брызгами дождя. Он шел почти постоянно с тех пор, как мы вчера приземлились, за исключением последних нескольких часов. Я позволяю разуму отвлечься, забыть об усталости ног, думая про нашу миссию. Мы пришли на "Ложную Надежду", планету с уникально депрессивным названием, потому что потеряли связь с заставой, где было ни много, ни мало, двести душ. Эту планету называли "Ложной Надеждой" потому что люди, которые изначально приземлились здесь, пострадали в результате поломки варп-двигателей, и их бесцеремонно выкинуло в реальный космос. Корабль был сильно поврежден в результате катастрофы, и они думали, что обречены, пока не наткнулись на обитаемый мир. Они умудрились благополучно сесть и развернули лагерь. Спустя семьдесят пять лет патрульное судно флота отозвалось на их автоматический призыв о помощи, и приземлившись, не нашло ничего, кроме корабля, практически поглощенного джунглями. Вероятно, капитан сохранил дневник, который и поведал как пятьсот членов экипажа сдохли в течение года. Он умер последним. Последняя запись в дневнике была типа что-то этого: "кажется то, что мы считали своим спасением, обернулось для нас ложной надеждой". Я полагаю, вот так и прилипло имя.

Я узнал это от одного из членов экипажа шаттла, рядового Джемисона. Действительно приятный парень, несмотря на то, что флотский. Мы гораздо лучше сошлись с обычными рядовыми, чем с охраной, и намного лучше, чем с офицерами. Я полагаю, потому что большинство из них никогда не хотели очутиться на своем месте, их просто силком загнали во флот. Тем не менее, вскоре старшие вдубасили им в головы, что Флот лучше чем Гвардия. Я не знаю, как давно продолжается вражда между Флотом и Гвардией, возможно с тех самых пор, как их разделили после Великой Ереси. Это одно из первых, что я узнал, когда вступил в Имперскую Гвардию — Флот и Гвардию не смешивать. Я имею ввиду, как можно уважать Флот, когда они думают, что могут справиться с чем угодно, просто устранив угрозу еще до того, как она достигнет планеты. В половине гребаных случаев, они даже не знают об угрозе, пока не становится слишком поздно. И тогда они отвечают на нее, раздолбав с орбиты все к фраговой бабушке из своих огромных пушек. Я не стратег, но без Гвардии, ведущей наземные войны, я считаю, что Флот был бы практически бесполезен. Все, на что они годятся, так это перебросить нас из одной боевой зоны в другую относительно целыми.

Раздражающий дождь забарабанил по моему лицу. Кажется, здесь не бывает бурь, просто постоянно льет, так что практически ничего невозможно сохранить сухим. Некоторые бойцы жалуются, что нашли резко пахнущую плесень, растущую на их рюкзаках, а это плохо.

В любом случае, мы потеряли контакт с заставой на Ложной Надежде и Полковник, и кем бы ни были эти мистические "мы", решили, что, должно быть, тут побывали тираниды, возможно небольшой корабль. Это было очевидным, что ничего размером с корабль-улей сюда не прилетало, в противном случае, вся планета к этому времени была бы уже разграблена подчистую. Они бы закатили тут настоящее пиршество, со всеми этими различными животными в качестве закуски и для мутации. Но Полковник считает, что там, где появилось несколько нидов, вскоре появится больше. Я знаю об этом по Ичару-IV и Избавлению. Они посылают разведку: на поверхности используют скользких фраккеров, которых мы называем "ликторы", для поиска мест с наибольшей концентрацией жертв. Эти ликторы, говорят, превосходные хищники. Считается, что они могут выследить единственного человека в пустыне, и если этого не достаточно, то они столь смертоносны, со своими когтями-косами, что могут разорвать человека или двух быстрее молнии. Когда они находят какое-то стоящее место, тогда и остальной рой летит на вечеринку. Не спрашивайте меня, как они держат связь со всеми этими разведывательными флотами и тварями, видимо, как-то умудряются. Если в секторе Тифон есть тираниды, наша работа выследить их и убить до того, как они выйдут на связь или что там они делают для этого. Если мы не преуспеем, проинформировал меня Полковник, тогда в следующую пару лет сюда прилетят сотни кораблей-ульев, готовых сожрать все на сотни световых лет в любом направлении.

— Кейдж! — шепчет мне в ухо Линскраг, прерывая мои размышления.

— Что? — рычу я, раздраженный на него за это.

— Заткнись и слушай! — остановившись, он щерится в ответ, после чего прикладывает палец к губам и сужает глаза. Я делаю, как он сказал, медленно дышу, стараясь уловить звуки джунглей вокруг нас. Я могу слышать только дробь дождя по листьям и плеск в грязи на тропинке. В кронах деревьев шумит слабый ветер.

— Ничего не слышу, — отвечаю я ему, простояв около минуты.

— Именно, — настойчиво кивнув, отвечает он, — с тех пор как мы приземлились, все вокруг поистине вопило, насекомые и птицы, теперь не слышно даже писка!

— Сержант Бексбауэр! — подзываю я ближайшего бойца перед нами, который остановился и смотрит на нас, вероятно раздумывая, а не решили ли мы, несмотря на низкие шансы прожить долго в этом месте, сделать ноги. — Иди и позови Полковника из головы колонны. Возможно, у нас проблемы.

Он машет рукой и бежит по тропинке, расталкивая плечами парней, большим пальцем указывая в нашу сторону и отправляя их к нам. Среди них я вижу Франкса, который ломится прямо к нам. Он трусит под дождем и по лужам, затем внезапно его глаза расширяются и он открывает рот, чтобы заорать, но не издает ни звука. Он пытается резко остановиться, его ноги проскальзывают, опрокидывая сержанта спиной в грязь. Я слышу, как сдавленно глотает Линскраг, и бросаю взгляд через плечо. От того, что я вижу, мое сердце прекратило биться, кажется, на целую вечность.

Примерно в пятидесяти метрах позади нас, меж деревьев выступает вперед огромная голова рептилии, длиной с меня. Ее желтые глаза размером с тарелку свирепо смотрят прямо на нас, вместо черного зрачка вертикальная щель.

— Стой спокойно, — уголком рта говорит мне Линскраг, — некоторые ящерицы не видят неподвижные предметы.

Ручейки пота и холодок бегут по моей спине, и мне хочется задрожать.

— Какого фрага нам делать? — напряженным голосом спрашиваю я, медленно продвигая правую руку к висящему в кобуре на поясе лазпистолету.

— Ты думаешь, он поранит ее? — шепчет Линскраг.

Зверюга делает пару шагов вперед, массивные мускулистые плечи гнут стоящие на пути стволы деревьев. Она покрыта чешуйками размером с мое лицо, зелеными и блестящими, которые превосходно сливаются с окружением и промоченной листвой деревьев. Ее камуфляж почти совершенство, я так понимаю, мы могли просто пройти мимо нее. Она делает еще один шаг, и я вижу, как ее ноздри раздуваются, нюхая воздух.

— Есть шансы, что она жрет кусты и прочую хрень? — шепчу я Линскрагу, не особо на это надеясь. В качестве ответа распахивается огромная пасть, являя ряд за рядом зазубренные зубы, явно предназначенные рвать плоть и крушить кости.

— Не думаю, — отвечает Линскраг, медленно делая шаг назад, скорее шаркая ногой по грязи, чем выдергивая ее. Я следую его примеру, скользя ботинками по лужам, пока мы медленно отходим назад.

— Что за задержка? — слышу я, как кричит кто-то, но не осмеливаюсь оглянуться назад, чтобы посмотреть кто это.

Огромная голова рептилии покачивается влево и вправо, стараясь двумя глазами рассмотреть нас на тропинке. Она фыркает и четыре огромных ноги бегут вразвалочку, толстая шкура царапает кору деревьев по обеим сторонам тропинки, хвост описывает широкие дуги из стороны в сторону, разбивая в щепки ветки толщиной с мою руку.

— Может уже пора бежать? — спрашиваю я Линскрага, мою челюсть сводит от страха, дрожь начинает подниматься от ног и выше.

— Еще нет, — говорит он, и я слышу, как он тяжело, но устойчиво дышит, словно успокаивает себя, — еще нет.

Эта тварь кидается по тропинке к нам, набирая скорость, и я ощущаю, как дрожит земля от ударов ее огромного веса. Она больше чем боевой танк, где-то одиннадцати метров длинной, не считая хвоста. Я могу различить ее глубокое дыхание и постоянный рык, который становится громче с каждой секундой. Она набирает ускорение, теперь уже двигается со скоростью неторопливо бегущего человека и разгоняется все сильнее. Остается около десяти метров, когда я чувствую, что Линскраг дернулся.

— Бежим! — он орет мне в ухо, отталкивает в сторону деревьев и приземляется на меня сверху, выбивая при этом дыхание.

Голова хищной рептилии поворачивается в нашем направлении и, пробегая мимо, ее челюсти щелкают, но она бежит слишком быстро, чтобы остановиться. Пока она грохочет вдоль тропинки, мы вскакиваем и прыгаем обратно — я уже выучил, что валяться в подлеске Ложной Надежды подобно самоубийству.

Впереди нас штрафники "Последнего Шанса" разбегаются, словно мухи от атакующего грила, прыгая в разных направлениях, некоторые из них разворачиваются, дабы попытаться опередить хищника. Я вижу, как Франкс отскакивает в сторону, но внезапно в его грудь бьет хвост ящерицы и подбрасывает его всего в воздух, пролетев около десяти метро, он неуклюже впечатывается в ствол дерева.

Спереди слышится треск лазганов, я достаю из кобуры пистолет и начинаю стрелять в заднюю часть существа, вспышки лазеров долбят его толстую шкуру без видимого эффекта. Линскраг тоже палит от бедра из своего лазгана, когда мы почти одновременно выскакиваем вслед за гигантской рептилией. Интенсивность лазерного огня возрастает, его сопровождают крики боли и вопли ужаса. За огромной тушей монстра сложно что-то разглядеть, все, что я вижу — какое-то мельтешение прыгающих в разные стороны гвардейцев. Время от времени потрясающая пасть зверя хватает одного из них, рвет и откидывает в сторону или перекусывает напополам своими огромными клыками. Она все еще грохочет вдоль тропинки, и я вижу, как ее когтистая лапа опускается на грудь бойца, пытающегося уползти в кусты, тот лопается взрывом из расплющенных органов и всплесками крови.

— Есть умные идеи? — я ору Линскрагу, останавливаясь и пытаясь прицелиться рептилии в голову пока та змеится из стороны в сторону.

— Сбежать? — предлагает он, останавливаясь рядом со мной и вытягивая энергоячейку из лазвинтовки. По он вставляет следующую, то оглядывается, возможно, в поисках какого-нибудь вдохновения.

— Лазерный огонь не особо эффективен, нам нужно ударить и сбежать, — говорит он, отцепляя штык с пояса и прикручивая его к держателю на дуле лазгана.

— Врукопашную? Я думал, это Кронин сошел с ума! — ору я на него, мое сердце трепещет при мысли о том, чтобы добровольно подойти поближе к этой убийственной массе зубов и мышц.

— Воткнем клинки под чешуйки, в направлении головы и будем толкать глубже, — с усмешкой говорит Линскраг, явно смакую ситуацию, после чего снова бежит по тропинке.

Как минимум десяток раздавленных тел теперь усеивает тропинку и еще несколько избитых бойцов лежат, издавая стоны. К этому времени монстр уже прекратил рвать и метать и теперь твердо стоит на тропинке, голова делает выпады в сторону гвардейцев впереди. Линскраг подныривает под пронесшимся со свистом хвостом и втыкает штык в желтоватые чешуйки низа живота. Я вижу, как он широко расставил ноги и приготовился — сжав зубы и напрягшись, он погружает штык глубже в плоть ящерицы. Она издает рев от боли и пытается развернуться, дабы атаковать нас, но она слишком громадная, чтобы сделать это быстро, массивные бока вжимаются в деревья, а шея не достаточно длинная, чтобы извернуться и атаковать нас. Она шагает назад, сбивая Линскрага на землю, и сдвигает ногу, чтобы занять выгодную позицию.

— Какого фрага, — слышу я произнесенное собой, и прыгаю вперед, хватая Линскрага за воротник одной рукой, после чего оттаскиваю его. Я слышу беспомощные крики других бойцов по сторонам от ящерицы, рев приказов от Полковника прорезается через их истеричные вопли. Рептилия перемещается чуть вперед, теперь она почти под нужным углом к тропинке, ее спина горбится, чтобы освободить еще чуть-чуть места. Я кувыркаюсь вперед меж ее ног и хватаюсь за винтовку, все еще торчащую из ее живота.

Первый раз у меня не получается, так как ящерица сместила вес и приклад винтовки болезненно бьет мне по пальцам. Выплевывая несвязные ругательства, я снова ныряю вперед, едва уворачиваясь, когда она снова подает назад, и умудряюсь одной рукой достать лазган. Я прикладываюсь плечом к прикладу и поднимаюсь вверх, напрягая каждый мускул в ногах и спине, подошвы скользят и утопают в грязи. Мои усилия вознаграждены жалобным ревом от боли. Она начинает метаться еще сильнее. Ее задние ноги путаются в шипах куста рядом с тропинкой и на мгновение она поскальзывается. Огромная туша бьет меня в шлем, и я падаю грудью на землю и лицом в лужу. Лазган снова вылетает из моей хватки.

Теперь уже из раны течет темно-красная кровь, забрызгивая мою голову и плечи. Теперь ящерица изгибается во все стороны, вверх и вниз, влево и вправо, пытаясь засунуть голову под себя. Выдернуть штык или напасть на меня — неизвестно. Я откатываюсь в сторону как раз вовремя, задняя нога бьет в грязь, где я лежал, растянувшись под животом чудовищной рептилии.

С головы до ног я в грязи и крови, захлебываюсь и отплевываю грязную воду изо рта. Забитыми грязью глазами я замечаю, как Полковник прыгает вперед со сжатым в руке силовым мечом, дождь шипит на его иссушающем синем клинке. Без звука он делает выпад, силовой меч попадает ящерицы в морду, огромный кусок обгоревшей плоти плюхается в грязь. Та пятится, разрезая своими когтями пространство, где мгновение назад стоял полковник, но он уже шагнул влево. Ящерица снова опускает свою голову в поисках добычи, Полковник бьет отточенным движением, погружая силовой меч прямо в правый глаз. Я вижу, как на пару сантиметров из затылка гигантского черепа рептилии всунулся кончик клинка, и дико забившись на секунду, она вырывает силовой меч из рук Полковника и заставляет его отступить назад. Все прыгают в разные стороны, пока продолжается предсмертная агония, и я встаю на ноги и снова прыгаю в сторону, когда она бьет в то место, где я лежал. С грохотом, который катится по земле, чудовище наконец-то падает, и последний выдох со свистом выходит из ее искалеченной морды.

Полковник марширует к гигантскому трупу и без особых церемоний выдергивает свой силовой меч столь же легко, словно тот выскакивает из ножен. Зачехляя силовой меч, он смотрит на нас. Глядя вниз и с небрежность, которую я счел бы вымученной, если бы не знал Полковника, он стирает пятна крови с оплетки рукояти платочком, вытащенным из внутреннего кармана шинели.

— Хорошо, бойцы, — говорит он, регулируя положение ножен меча на бедре, — Выясните, кто умер и кто еще может идти.

И на этом весь инцидент исчерпан, просто еще несколько смертей в кровавой истории "Последнего шанса".

МЫ НАТЫКАЕМСЯ на заставу Ложной Надежды позднее тем же днем, как раз когда садится солнце. Эту минуту мы еще идем в густых джунглях, а в следующую уже на твердой тропе, и рядом стоят здания. Вся застава покрыта лианами и листвой, переплетающимися по стенам и крышам рокритового убежища почти непрерывно.

Мы выходим на дорогу, чуть шире, чем тропинка из грязи, необычные куски камня виднеются в плотном мху под ногами. Нет никаких признаков жизни, просто обычные звуки джунглей. Все выглядит как город-призрак, покинутый уже некоторое время, и отступающий перед вечными притязаниями окружающей растительности. Жутковато, и я дрожу, несмотря на влажную жару. Люди исчезли, словно схваченные рукой неизвестного бога. Здесь поработало что-то дьявольское, я всем нутром ощущаю это.

Решив осмотреть все вокруг в поисках людей, я с трудом открываю ближайшую дверь, ведущую в квадратное здание слева от меня. Внутри темно, но от прерывистого света, исходящего от двери, я вижу, что здание покинуто. Внутри валяется вырубленная из дерева, разбросанная мебель, возможно из местных пород. Я вижу очаг в центре одной из комнат, но пепел внутри мокрый от дождя, который капает сквозь недостаточно хорошо прикрытый дымоход. Пока я крадусь в темноте, моя нога что-то пинает, и эта штуковина катится по полу. Я шарю вокруг, в поисках потревоженного мной предмета и мои руки натыкаются на что-то овальное и кожаное.

Я выношу предмет наружу, дабы осмотреть, там меня ожидают Кронин и Гаппо, поддерживающие полумертвого Франкса. Казалось, сержант не сильно пострадал в схватке с ящерицей, просто синяки на спине и несколько сломанных ребер, но пару часов назад его начало лихорадить. На разодранной груди начала мертветь плоть. На расстоянии нескольких шагов уже чувствовался смрад инфекции. Он в бреду, моменты просветления чередуются с вызванными лихорадкой иллюзиями и бормотанием. Он продолжает просить есть, но я не думаю, что он голоден, скорее воспоминания о Фортуне II всплывают в его голове. Он в данный момент застрял в прошлом, его память снова и снова проигрывает, возможно, самые важные события в его жизни.

Предмет в моей руке примерно тридцати сантиметров длиной и очень похож на охапку жухлой листвы, соединенной вместе в небольшую волокнистую связку.

— Что это такое, растение? — спрашивает Гаппо, заглядывая мне через плечо.

— Что бы это ни было, это может подождать, — отвечаю я бывшему проповеднику, — нам как можно быстрее нужно доставить раненых в лазарет.

Бросив странный предмет в грязь, я хватаю Франкса за ноги и взваливаю его на плечо, остальные кладут его руки вокруг своих шей, и мы несем его туда, где, похоже, находится центр заставы Ложной Надежды. Полковник уже стоит там, направляя отделения на обыск поселения-призрака, которое в тот момент именно так и выглядит. Других двух раненных, Оклара и Иеремию из отделения Франкса, прислонили к стене самого большого здания. Оклар нянчит огрызок правой ноги, Иеремия поддерживает рваную повязку на том, что осталось от левой части его лица. Мы оставили трупы семерых погибших там, где сражались с гигантской ящерицей.

— Где Дрокен, сэр? — спрашиваю я Полковника, когда мы выходим с боковой улицы на центральную площадь.

— Он умер от потери крови как раз перед вашим приходом, — спокойно отвечает он, кивая в сторону здания, где сидят Оклар и Иеремия.

— Должно быть, это главное здание заставы, в нем должен быть лазарет, комната связи и склад припасов. Разберитесь с раненными, и потом поищите хоть что-то, что может подсказать нам, что здесь произошло.

Я осознаю, что с самого начала полностью забыл, что мы тут охотимся на нидов. И именно я неуклюже вваливаюсь сюда, даже не проверив, что может притаиться внутри.

Я практически заслужил, чтобы мне оторвали голову за такую глупость. Я вижу, как Полковник в данный момент приказывает провести зачистку поселения, чтобы убедиться, что тут не скрывается никакая мерзость. Он ожидает, что я разберусь с управляющим центром. Я кричу пятерым выжившим из отделения Франкса идти за мной, после чего дотрагиваюсь до руны открытия на контрольной панели двери. С шипением дверь скользит в сторону, позволяя сумеркам затопить коридор. Я достаю лазпистолет из кобуры и быстро заглядываю за угол, не видя ничего необычного, просто уходящий во тьму коридор с рокритовым полом и парой дверей в стенах по обеим сторонам, примерно в пяти метрах от нас.

— Что ж, электричество еще есть, — слышу я, как за спиной громко произносит Хруст.

Я ругаюсь про себя, когда осознаю, что он один из выживших. Мы прозвали его Хруст за его полную неспособность красться куда-либо. Он всегда находил какого-нибудь твига, чтобы на него наступить, ловил колючую проволоку или сшибал стеклянную утварь, он умудрялся это делать даже в пустыне. Совершенно необходимый мне боец, чтобы незамеченным проскользнуть в здание, потенциально занятое врагом!

— Хруст, ты остаешься здесь и сторожишь вход, — говорю я ему, взмахом лазпистолета мотивируя остальных зайти внутрь. Он кивает и вытягивается по стойке смирно рядом с дверью, приложив лазган к плечу.

— Вольно, боец, — говорю я ему, проходя мимо, слышу, как он облегченно выдыхает. Раздраженно покачав головой, я в полуприсяде начинаю красться по коридору. Из-под двери справа я вижу искусственный свет, в то время как беглый осмотр левой выявил, что ее замок активирован. У меня нет времени, чтобы беспокоится об этом в данный момент, и знаками показываю четырем бойцам войти в правую дверь. Внутри оказывается небольшое административное помещение, освещенное светополосами, находящимися посередине дальней стены. Напротив двери, на выглядевшем непрочным столе, стоит переносной терминал, его экран погашен, панель интерфейса аккуратно уложена в карман подзарядки рядом с банками памяти. Я делаю мысленную пометку вернуться и попробовать запустить машину, как только мы убедимся, что остальное здание чисто. Там же, на другой стороне от двери стоят стойки с отчетными свитками, и я беру ближайший снизу, который должен оказаться одним из последних. Похоже, что записи велись на каком-то языке, похожим на Техно-лингву, который используют техножрецы, но я распознаю дату в верхнем левом углу. Она была сделана примерно сорок дней тому назад, плюс минус пару дней, так что было логичным предположить, что, чтобы тут не произошло, это случилось примерно шесть недель тому назад, если только они по какой-то причине не прекратили вести записи раньше.

Памятуя об экипаже корабля, который нашел Ложную Надежду, я задумываюсь, что жители исследовательской станции, возможно, были перебиты обитателями ужасного мира, где они жили, без участия тиранидов. Но это все равно не делало осторожную зачистку здания менее необходимой. Следующие пять комнат, которые мы проверяем, оказываются спальнями, в каждой стоит по четыре койки, хотя ни на одной нет постельных принадлежностей. Так же не видно каких-либо личных вещей, что усиливает жуткое впечатление от заброшенного поселения, заставляя мои волосы шевелиться на затылке, пока мы осматриваемся, словно на кладбище или что-то в этом роде. Мы продолжаем находить такие же волокнистые стручки, похожие на подобранный мной в первом здании на окраине. К тому времени, когда мы заканчиваем свои поиски вдоль коридора, у главного входа собирается куча из двадцати или около того стручков. Я не знаю, почему их оставили, когда все остальное исчезло, но эту загадку я буду разгадывать в другое время, есть гораздо более неотложные дела, вроде как — убедиться в безопасности.

Все остальные части здания были осмотрены и я вернул свое внимание к запертой двери. Я изучаю запирающий механизм с цифровой клавиатурой рядом с дверью и, похоже, что нет шансов попытаться подобрать шифр.

— Да к фрагу! — объявляю я всей галактике и шарахаю из лазпистолета в панель, которая взрывается фонтаном зеленых искр. Я слышу, как с другой стороны падает что-то тяжелое, и толкаю дверь, которая с легкостью распахивается внутрь. Держа лазпистолет наготове и присев, я заглядываю внутрь, тут же снова скрываясь из вида. Внутри еще больше терминалов, хотя эти, кажется, соединены проводами, они стоят на рокритовых постаментах вдоль стен комнаты, примерно двадцати метров в длину и десяти в ширину. На другом конце еще одна, уже открытая дверь и через нее льется свет, виднеются два ряда кроватей. Повсюду стоит тишина, за исключением проникающих снаружи звуков, ни одного движения или других признаков жизни. Все мертво, сообщила обеспокоенная часть моего разума.

Справа еще одна закрытая дверь, и я решаю сначала проверить ее, не желая оставлять за спиной место, в котором можно было потенциально спрятаться. Огромная комната, в которой мы стоим, явно главный контрольный зал, возможно, здесь же находится коммуникационное оборудование. С лазоружием наготове мы проскальзываем в дверь справа, но внутри никого нет. Боковая дверь привела нас в огромную комнату, заполненную металлическими клетями на колесах, наполненных коробками маркированных Имперским орлом и примечаниями о датах отправки. Очевидно, это склад, и, казалось, там находятся обычные боевые рационы, тоники для очищения воды, запасная униформа и какое-то техническое оборудование. Клети все еще заперты простыми навесными замками, было не похоже, что что-то тут взламывали. Это, возможно, исключает пиратов, эта мысль пришла мне в голову, когда я заглянул в спальни, которые выглядели так, словно их обчистили.

— Хорошо, давайте проверим камеру, — говорю я бойцам, расталкивая их и возвращаясь в контрольную комнату. Двое остаются сзади, дабы прикрыть нас лазганами, в то время как другая пара и я стоим по сторонам от двери. Я быстро заглядываю внутрь, и вижу, что все кровати, по десять с каждой стороны узкой комнаты, пусты. Я ныряю через дверь и прячусь за ближайшей справа, после чего машу остальным, Дональсону и Фредерику, следовать за мной влево. Взглянув назад, чтобы проверить, подошли ли к двери бойцы сзади нас, я ползу вдоль пространства между двумя рядами кроватей, пригнувшись и выставив перед собой лазпистолет. Мы почти на середине, в семи-восьми метрах от двери, когда движение справа привлекает мое внимание. В дальнем конце комнаты сводчатый проход, ведущий в своего рода прихожую, и мне показалось, что я вижу внутри какое-то движение.

Я скользнул влево, чтобы лучше рассмотреть, и вижу высокий стол внутри маленькой комнаты, рядом высокая книжная полка, уставленная томами и свернутыми пергаментами. Я слышу, как что-то скребется по полу, возможно, пытаясь спрятаться за столом. Я указываю пальцем вперед к сводчатому проходу, Фредерик кивает и начинает очень медленно, украдкой приближаться к нему, держа лазган около груди. На секунду я неглубоко дышу, все мое тело напряглось, готовясь к действию. Я слышу, как стучит мое сердце, кровь стучит в уши, словно шум водопада. Кажется, что проходит целая вечность, пока Фредерик пятится к комнате.

Снова показалось движение, и мы реагируем одновременно, внезапный ливень лазерных лучей заливает комнату через арку. Воздух наполняется треском энергий. Мое сердце молотом стучится в груди, радуясь внезапной разрядке, и я слышу, как рычу сквозь сжатые зубы. Из комнаты доносится пронзительный визг, и мы даем еще один залп, стреляя Дональсон выплевывает сквозь сжатые зубы какие-то несвязные ругательства, такие же вопли вылетают от меня, пока я быстро нажимаю на спусковой крючок лазпистолета.

— Да прокляни вас Император, хватит стрелять! — слышу я визгливый, напряженный вопль из прихожей. Вся наша троица пораженно переглядывается.

— Ты кто? — ору я в ответ, целясь из пистолета в отдаленную комнату на случай, если покажется мишень.

— Я лейтенант Хопкинс, — отзывается голос, и он, с поднятыми над головой руками и нетвердой походкой, появляется в поле зрения. Он чуть старше меня, щуплый на вид, с длинными волосами и беспорядочно торчащей растительностью на щеках и подбородке. На нем какая-то мятая униформа: темно-красный жилет с белыми бриджами в черных ботинках по колено. На его плече красуется тусклый эполет, кособоко висящий, на такой же изношенной и потертой форме. Я немного расслабляюсь и встаю, все еще целясь в него из лазпистолета. Он ухмыляется, когда видит нашу униформу, опускает руки и делает шаг вперед.

— Фрак тебя, стой, где стоишь! — ору я, шагнув в его сторону и нацелив лазпистолет в голову.

— Вы — Имперская Гвардия? Из какого вы полка? — дрожащим голосом спрашивает он.

Я вижу, как все его тело нервно трясется, очевидно, он обеспокоен тем, что его спасители все еще могут оказаться убийцами.

— Все в порядке, — говорю я ему, опуская лазпистолет, хотя и не ставлю на предохранитель и не убираю в кобуру, — мы из 13-го Штрафного Легиона. "Последний Шанс" Полковника Шеффера.

— Штрафного легиона? — нечетко произносит он, после чего снимает свою остроконечную фуражку и почесывает голову. — Какого черта вы здесь делаете?

— Я думаю, на этот вопрос стоит ответить вам, — говорю я.

ДОНАЛЬСОН под охраной приводит лейтенанта Хопкинса в административную комнату. Я сижу вместе с Полковником, сержантами Брокером и Розелендом в командном центре. Он с любопытством осматривается, видит терминалы, которые мы умудрились включить. Снаружи непроглядная темень; все, что я мог видеть через маленькое продольное окно, так это отражение нашей командной комнаты. Даже через толстые стены я слышу постоянный стрекот насекомых и редкие визгливые крики каких-то ночных птиц или кого-то там.

— Вы лейтенант Хопкинс из гарнизонной роты Ложной Надежды, — говорит Полковник, — я — полковник Шеффер, командующий 13-ым штрафным легионом. Хотелось бы получить объяснение произошедшему на Ложной Надежде.

Хопкинс быстро отдает честь, секунду пальцы его правой руки парят около кончика фуражки, потом он безвольно опускает руку.

— Хотел бы я, чтобы у меня был такое, полковник, — извиняющимся тоном произносит он, бросая долгий взгляд на пустующий стул рядом с Брокером. Он, кажется, почти валится с ног, под глазами виднеются темные круги, со щек свисает кожа. Полковник кивает на стул, и Хопкинс с благодарностью садится, с явным облегчением откидываясь на высокую спинку. Я отсылаю жестом Дональсона, и обращаю свое внимание на Полковника. Его ледяные, голубые глаза все еще смотрят на Хопкинса, казалось, проникая прямо в его душу, стараясь понять, что он за человек.

— Записи показывают, что по последним подсчетам на заставе Ложной Надежды находились семьдесят пять гвардейцев и сто сорок восемь гражданских, — говорит Полковник, глядя на инфопланшет в руках, — сейчас здесь только вы. Я думаю, вы согласитесь, что ситуация требует расследования.

Хопкинс беспомощно смотрит на Полковника и слабо пожимает плечами.

— Я не знаю, что произошло с остальными, — с несчастным видом отвечает он, — я был заперт здесь в одиночку на тридцать пять дней, пытаясь выяснить, как заставить работать коммуникационное оборудование.

— Тогда расскажите мне, что вы помните до этого, — сурово требует Полковник, вручая инфопланшет Розеленду.

— Я болел в лазарете, — рассказывает нам Хопкинс, глядя через проход на камеру, куда мы теперь благополучно перенесли Франкса и остальных. Мы разломали медицинский шкафчик, чтобы достать еще бинтов и стимм-игл. Среди нас не было медиков, так что на все была воля Императора, выживут они или нет.

— Я слег с отравлением крови, местная чума, которую мы назвали джунглевым гриппом.

Я возглавлял экспедицию через серное болото примерно в двадцати километрах на запад отсюда и схлопотал дозу. Бойцы принесли меня обратно, я помню, как лекарь Мюррей дал мне один из своих эликсиров и затем, я, должно быть, потерял сознание. Когда я очнулся, здесь все уже было так, как вы и застали.

— До экспедиции, — спрашивает Полковник, который ни разу не оторвал от него взгляда, — происходило ли что-нибудь неожиданное? Угрожало ли что-нибудь поселению?

— Наш командующий, капитан Непетин, вел себя немного странно, — нахмурившись, признается Хопкинс, — он с двадцатью бойцами вел какие-то раскопки у Сердца Джунглей, а вернулся один. Он сказал, что они нашли лучшее место для заставы, и что там не столь враждебное окружение, как здесь.

— Сердце Джунглей? — спрашиваю я, до того как успеваю остановиться, чем заслуживаю хмурый взгляд Полковника.

— Да, — говорит Хопкинс, не заметив раздражения Полковника, — самая густая часть джунглей на всей планете, около трех дней марша в сторону экваториального горного хребта. Это было нелепо, поскольку там никогда не было никаких более гостеприимных мест, чем это. Я имею в виду — вся планета фактически одни большие джунгли, прямо до полюсов. Каждый акр твердой поверхности покрыт деревьями и растениями, ужасными насекомыми, гигантскими хищниками и бессчетными отвратительными инфекциями. Я так и сказал, и другие офицеры, лейтенант Корл и Паксиман, согласились со мной.

— Вы думаете, что капитан Непетин, возможно, уговорил остальных уйти, пока вы были в коме? — спрашивает Полковник, с отсутствующим видом стуча пальцем по колену.

— Это маловероятно, сэр, — с сомнением отвечает Хопкинс, — они оба были всецело согласны со мной в последний раз, когда я говорил с ними.

Полковник машет рукой сержанту Брокеру, тот достает один из пустых стручков, из сумки под стулом и передает его Хопкинсу.

— Что это такое? — спрашивает Полковник, указывая на предмет в руках Хопкинса.

— Никогда не видел ничего такого прежде, — отвечает лейтенант, — я не био-магос, но он похож на стручки с семенами, которые некоторые местные деревья выращивают для размножения. Я боюсь, что лейтенант Паксиман был офицером связи с собратьями из Адептус Механикус, я мало что знаю по этой части. Хотя он намного больше, чем те, что я когда-либо видел, и я уверен, что запомнил бы образец таких размеров. Если это действительно стручок с семенами, дерево или куст, откуда он произошел, должны быть огроменными. Даже стручок с дерева выше тридцати метров всего лишь размером с мою ладонь, в четверть меньше этого.

— Он может быть с другого мира? — спрашивает Полковник, его выражение лица остается как всегда нейтральным. Я пристально смотрю на него, осознавая, что он думает, что это возможно какой-то организм тиранидов. Я ощущаю острое желание оглянуться, думая о том, что еще может рыскать в джунглях, помимо местных убийц Ложной Надежды.

— Полагаю, что да, но не могу сказать наверняка, — печально отвечает нам Хопкинс, — я не специалист по растениям или чего-то в том же духе, я просто управляющий, я имею в виду, управляющий лагерем.

— Вы можете отвести нас в Сердце Джунглей? — спрашивает Шеффер, после наконец-то встает и начинает мерить комнату шагами. Я задумался о том, сколько времени займет, когда будучи ограниченным стулом, сделает его слишком неугомонным. Он явно состряпал какой-то план, в противном случае он бы просто сидел и задавал вопросы.

— Я мог бы показать дорогу, — признается Хопкинс и в подтверждение кивает.

— Но? — добавляет Полковник.

— Все тяжелое оборудование для разведки исчезло, — скорчив гримасу, отвечает он, — я проверял раньше, думая о том же, что и вы, что мог бы пойти за ними. Но без этого оборудования, человек в одиночку не переживет и ночи среди деревьев.

— Что ж, — говорит Полковник, глядя в свою очередь на каждого из нас. Мое сердце замирает, я уже знаю, что он скажет дальше.

— Нас гораздо больше, чем один, так что я уверен — мы выживем.

— Сэр? — вклиниваюсь я. — А что насчет раненых? Они не переживут еще один поход через джунгли.

— Если к завтрашнему утру они смогут идти, то пойдут с нами, — он встречает мой взволнованный взгляд своими глазами, в них нет ни тени сострадания, — если нет, мы оставим их здесь.

Я НЕМНОГО поспал, после чего меня будят звуки мягких шагов по рокритовому полу.

Кто-то сильно кашляет на одной из кроватей дальше, рядом с камерой, где мы нашли Хопкинса. Я улегся спать в контрольной комнате вместе с Кронином и парой сержантов, готовых действовать, если придут хоть какие-нибудь новости с транспорта на орбите. В бледном сиянии лунного света, струящегося через узкие окна лазарета, я вижу осторожно шагающую ко мне тень. Думая, что это может быть жаждущий мести Роллис, я засовываю руку под подушку, мои пальцы сжимаются вокруг рукояти ножа. Когда фигура приближается, я вижу, что она выше Роллиса, и расслабляюсь.

— Кейдж! — слышу я шепот Гаппо, — Франкс очнулся.

Я скидываю свое одеяло в сторону и встаю. Я вижу Гаппо, босого и в полевой форме, склонившегося у двери и всматривающегося в темень контрольного центра. Внутри душно, рокрит хранит влажность и жар дня Ложной Надежды, и я покрыт легкой испариной. Я следую за Гаппо вдоль ряда кроватей, в сторону интенсивного кашля.

— Убей его, — я слышу, как кто-то бормочет в темноте, — из-за этого кашля, я уже целую вечность не могу заснуть.

— Удавись сам! — огрызаюсь я в ответ, жалея, что не могу опознать виновника, слишком темно.

Франкс выглядит как статуя, его лицо облито потом, его локоны прилипли к натянутой коже на лбу, а щеки впали. Даже лунный свет не может скрыть желтушный оттенок кожи. Его дыхание с хрипом прорывается через потрескавшиеся губы. Каждые несколько секунд он взрывается спазмом кашля, на губах появляются кровавые пятна. Но его глаза горят ярче, чем раньше, в них осознание, которое я не видел за последний день.

— Ты выглядишь хуже, чем задница орка, которого пучит, — говорю я ему, садясь на край кровати. Он ухмыляется, и я вижу красноватые пятна на зубах от выхарканной крови.

— Морда со шрамами, с тебя тоже никто не собирается рисовать портрет! — умудряется огрызнуться он, после чего его тело снова бьется в конвульсиях от мучительного кашля.

— Как ты думаешь, сможешь идти этим утром? — с беспокойством спрашивает Гаппо.

— Свежий воздух мне полезен. Ненавижу больнички; в них всегда полно больных, — шутит сержант. С обеспокоенным выражением лица Гаппо смотрит на меня. В сердце у него чуткая душа, я изумлен, как он умудрился так долго продержаться, но в бою он был столь же надежен, как и остальные.

— Конечно, ты сможешь пойти утром, — говорю я Франксу, — и если тебе нужно будет чуть-чуть помочь, тут те, кто протянут тебе руку. Он кивает, ничего не сказав, и откидывается на постели, закрыв глаза, его дыхание все еще остается неровным.

— Что насчет двух других? — я спрашиваю Гаппо, который назначил себя главным лекарем, как только услышал о декрете Полковника — оставить любого, кто не сможет идти.

— У Оклара осталось только левая нога. Как ты думаешь, как он поживает? — с горечью огрызается бывший проповедник. — С Иеремией все будет хорошо, у него просто сильное сотрясение мозга.

— Мы можем накачать Оклара стимуляторами перед уходом и соорудить ему какие-нибудь костыли? — спрашиваю я, стараясь придумать способ, чтобы лишить Полковника еще одного трупа.

— Может сработать, учитывая, что мы можем взять с собой целый мешок стимм-игл, чтобы держать его и Иеремию на ногах, — соглашается Гаппо, хотя и с некоторым сомнением.

— Тогда займись этим, — говорю я ему, — я обратно в постель.

ОКЛАР оградил Гаппо от хлопот, воткнув себе в глаз стимм-иглу, оставленную на его постели. Наконечник пробил ему мозг и мгновенно убил. Мы отправились сразу же после рассвета, следую за Хопкинсом и Полковником. Как только мы покинули заставу Ложной Надежды, то повернули на запад, карабкаясь на высокую горную гряду, которая как рассказал нам Хопкинс, тянулась вдоль всего экватора планеты. Мы шагали впереди — я, Кронин, Гаппо, Линскраг и отделение Фрейма, по очереди подставляя Франксу плечо. Он прекратил кашлять кровью, но непрерывно хрипел. Отделение Брокера приглядывало за Иеремией, сержант охранял десяток стиммов, утащенных из лазарета Гаппо.

Джунгли не были слишком густыми, слишком тяжело было расти на голом камне вулканической гряды. Воздух становился все горячее, и чем дальше мы продвигались, тем более удушливым он становился из-за серы и пепла. Мы не видели вулканы из-за навеса джунглей, но Хопкинс сказал, что есть два огромных в паре километров к югу, названные поселенцами Ложной Надежды из экипажа первого корабля — "Близнецами Кхорна", в честь какого-то жуткого и жестокого бога. Ересь и богохульство, но я полагаю, что у них оставалось очень мало веры в тот момент. Лейтенант уверил нас, что они в последнее время бездействовали, но зная нашу удачу, они могут взорваться в любой момент, только для того, чтобы нам жизнь медом не казалась. Моя голова забита этими мрачными мыслями, я ощущаю, что рядом со мной кто-то идет, и справа от себя обнаруживаю Хопкинса.

— Это сержант Франкс, верно? — спрашивает он, глядя, как спотыкается висящий на Поле сержант. Я киваю.

— Должно быть, у него конституция грокса, — добавляет Хопкинс, все еще глядя на полу-калеку Франкса.

— Он привык, — говорю я, просто не могу себя остановить, — но этот чертов нужник планеты все еще может его прикончить.

— Может, — печально произносит Хопкинс, — у него легочная гниль, и немногие ее пережили.

— Есть еще ободряющие новости? — грубо спрашиваю я, желая, чтобы он отвалил от меня и оставил в покое.

— Он все еще жив и это наполовину чудо, — отвечает тот с улыбкой, — большинство не переживали первую ночь. Он продержался две и обе после дней марша. Ему не стало лучше, но я не думаю, что стало хуже.

— Если бы ему стало хуже, он бы сдох, — отвечаю я, глядя на изнуренную фигуру, которая почти висит на опаленном солнцем плече Пола, — и глядя на него, я не уверен, что это было бы хуже.

— Не говори так! — восклицает Хопкинс.

— Как? — огрызаюсь я. — Ты думаешь, он долго протянет в "Последнем Шансе" в его состоянии? Если он и выберется из этой выгребной ямы, то следующий бой его прикончит, в этом я уверен.

— Сколько ему еще осталось в штрафном легионе? — спрашивает Хопкинс, доставая флягу с пояса и предлагая ее мне. Я раздраженно отмахиваюсь.

— Мы здесь пока не сдохнем или пока не получим прощение от Полковника, — грубо отвечаю я.

— И скольких он простил? — невинно спрашивает Хопкинс.

— Ни одного, — рыкнул я, ускоряя шаг, чтобы оставить раздражающего меня сержанта позади.

РАССВЕТ третьего дня марша застает нас на границе зоны, которую Хопкинс называл Сердцем Джунглей. Отсюда это место не казалось каким-то отличным от остальных, забытых Императором джунглей, но он уверил меня, что дальше подлесок намного гуще, деревья намного больше и ближе стоят друг к другу.

— Вот отсюда капитан вел свои исследования, — говорит он мне, пока мы стоим в оранжевом жаре восходящего солнца, и указывает на юг, на зону, которая, может быть, чуточку более темно-зеленого, чем окружающие деревья.

— Этот ваш капитан, он не был немного сдвинутым? — спрашиваю я, делая глоток зубочиста из фольгированного пакетика, споласкивая рот, после чего выплевываю пенистую жидкость в лужу у ног лейтенанта.

— Не совсем, — отвечает он, отходя назад от брызг и одаривая меня раздраженным взглядом, — насколько я знаю, он был в добром здравии.

Он замешкался на секунду, желая сказать что-то еще, но закрывает рот и отворачивается, чтобы полюбоваться на восход солнца.

— В чем дело? — спрашиваю я. Он разворачивается, снимает фуражку и чешет голову. Как я заметил, он делает так, когда, кажется, чем-то взволнован.

— Ты правда думаешь, что эти стручки могут быть каким-то оружием тиранидов? — спрашивает он, сминая руками макушку фуражки.

— Я видел много странных вещей, — говорю я ему, наклоняясь поближе, словно собираюсь поделиться с ним каким-то секретом, — на Ичаре-IV, техножрецы все еще уничтожали рой тиранидских жуков, которые сожрали с них всю органику. Я видел био-титанов, высотой в двадцать пять метров, огромных, четырехногих тварей, которые могли растоптать дом и разорвать боевой танк своими здоровенными когтями. Ты когда-нибудь видел тиранидов?

— Я видел рисунки, — нерешительно отвечает он, водружая помятую фуражку на место.

— Рисунки? — смеюсь я. — Рисунки — ничто! Вот когда перед тобой встанет четырехметровый воин тиранидов, вот тогда ты скажешь, что знаешь на что похожи тираниды. Их панцирь источает смазочную слизь, чтобы пластины не натирали, у них клыки размером с палец и четыре руки. От них воняет смертью, и когда они по-настоящему близко, ты почти задыхаешься от этого запаха. Они используют все виды симбиотического оружия, чтобы взрывать, рвать, резать и размалывать тебя на части. Я помню, когда увидел их впервые на Ичаре — IV. Три воина прыгнули на нас, когда мы проводили огневую зачистку каких-то старых руин. Я даже сейчас четко вижу их темно-синюю кожу и красно-черные костяные пластины, и как они мчатся вперед. Шок и страх заполонил нас, когда мы в первый раз увидели их, во всех смыслах они неестественные и жуткие. У них есть пушки, названные нами "пожирателями", плюющиеся градом питающихся плотью личинок, которые могут прогрызть тебя, что намного хуже любой пули. Наши выстрелы из лазганов отскакивали от них, и тем, кто не умер от "пожирателей", оторвали головы и конечности их мощные когти. Только Краггон с его плазменной пушкой спас нас, он сжег чужеродных чудовищ, пока те кромсали нас. И эти три тиранидских воина убили пятнадцать человек, прежде чем их уложили. Я помню, как Краггон умер позже на Ичаре-IV, его кровь впитал пепел, когда тиранидская горгулья обрушилась на него с небес и разорвала глотку.

Хопкинс заметно дрожит, его лицо побледнело даже под загаром. Я показываю на свое лицо, или скорее на путаницу пересекающихся шрамов. Я все еще не считаю, что он осознал весь ужас тиранидов, и решаю надавить. Люди должны знать об этих отвратительных существах, с которыми мы сталкиваемся на звездах.

— Я получил это от тиранидской споровой мины, — свирепо произношу я, желая никогда не встречать тиранидов, желая, чтобы весь этот ужас, с которым столкнулся, я мог забыть вместе с резней на Ичаре-IV и устрашающим, выворачивающим кишки ужасе, который представляют из себя тираниды. Ни один, кто не был там, кто не дрался с ними, не может по-настоящему понять, какие они, это все равно, что пытаться рассказать про океан слепому.

— Чертова штуковина рванула так близко ко мне, вот как ты сейчас стоишь, и опрокинула меня на землю взрывом газов. Проклятые куски острой как бритва панцирной шрапнели почти оторвали мне лицо! Франкс обернул мою голову своей рубашкой, чтобы остановить кровотечение. Я был в агонии неделями, даже на постоянных дозах стимуляторов. Мне повезло, что у меня все еще остались оба глаза, сказал мне Франкс. Бойцам из моего взвода поотрывало конечности этим взрывом, проделало дыры прямо в них. Некоторые потеряли кожу и мышцы из-за кислоты в споровой мине, она прожигала все до костей. Ты знаешь, на что это похоже, когда био-кислота прожигает человека насквозь, растворяет его? Ты знаешь, на что похожи его крики?

— Я… я… — заикается он, глядя на меня полными ужаса глазами.

— В следующий раз, когда посмотришь на эти рисунки, — презрительно говорю я, — просто вспомни это и просто постарайся себе это представить.

Он остается стоять на месте с открытым ртом и хлопает глазами. Я бессловесно рычу и лезу дальше на гору, жалея, что он напомнил мне об Ичаре-IV.

ПРОРУБАЯСЬ штыком сквозь ветки и лианы, Пол постоянно ругается. Хопкинс не преувеличивал, когда говорил, что это худшая часть джунглей на всей Ложной Надежде. Тут царит сумрак, и мы прошли, возможно, два километра вниз по гряде. Насколько я могу судить, мы почти у подножья, но если будем идти как сейчас еще день или два, то сдохнем от голода или жажды. Мы нашли один водоем, но он был испорчен серой из вулканов. Франкс подумал было набрать падающие капли дождя во фляжку, но Хопкинс сказал, что некоторые растения и паразиты забираются ближе к верхушке деревьев, что позволят им рассеивать свои споры с дождевой водой, так что эта дрянь льется вниз каскадами сквозь деревья и несет смертельную отраву.

Один боец ему не поверил и все равно попробовал набрать воды. В течение часа его глотка распухла и он задохнулся. Мы потеряли еще одного человека от укола ядовитых кустов, порез на ноге гвардейца наполнился гноем практически за минуты. Я застрелил его после того, как он начал умолять меня о смерти. Хопкинс одобрил, сказал, что инфекция прошла через кровоток к мозгу, сводя его с ума перед смертью. После этого я начал чувствовать чуть больше уважения к Хопкинсу, когда осознал, что он, должно быть, тоже видел достаточно кошмаров на этой планете.

— Нам нужно найти стоянку на ночь, — говорит Хопкинс Полковнику, пока мы ждем бойца, расчищающего дорогу через стену растительности перед нами.

— Мы поищем, когда достигнем подножья гряды, — отвечает он, смахивая пот со щек платком, все еще запачканным кровью гигантской ящерицы. Раздается крик Пола и мы обращаем внимание на бойцов, которые, кажется, нашли какую-то тропинку. Я нахожу среди толпы Линскрага, и мы обмениваемся понимающими взглядами. Тропинка в джунглях означает неприятности. Все же Полковник идет по ней, и мы вместе с Хопкинсом следуем за ним. Она почти как живой туннель, листва сворачивается над нами, образовывая сплошной навес, близ растущие деревья переплетаются ветвями толщиной с руку, создавая почти непроходимые стены по обеим сторонам. Оглянувшись назад, чтобы проверить, идем ли мы, Полковник идет вперед.

ПРАКТИЧЕСКИ невозможно сказать, сколько времени мы провели в лабиринте из растений. Сияние умирающего солнца было единственным просачивающимся светом, и оно отражалось листвой вокруг нас. Чем дальше мы идем, тем чаще начали попадаться немногочисленные участки с люминесцентными грибами, они отбрасывают болезненный желтушный свет на тропинку и наполняют воздух вонью разложения. Боковые туннели, по крайней мере, я так их называю, тут и там отходят в стороны и вскоре становится очевидно, что мы очутились в огромном лабиринте ходов. Корни деревьев вылезают из скал вокруг нас, скручиваясь друг с другом в многовековой борьбе за средства к существованию. Звуков вообще не слышно, кроме нашего затрудненного дыхания, потому что если раньше было жарко, то теперь мы практически варимся в своей униформе. Каждая пора моего тела постоянно выделяет пот, рубашка и военная форма впитывают его и мокрыми складками прилипают к телу.

Воздух неподвижен, у ветра нет ни единого шанса пробиться через слои зелени. Весь рот набит солью от своего же собственного пота, она сушит губы и постоянно хочется их облизать. Мои глаза так же слипаются от пота, заставляя щурится в этом сумраке, пока я тащусь вперед, стараясь не запнуться о змеящиеся корни на тропинке. Франкс позади меня, он достаточно пришел в себя, чтобы идти самостоятельно, но едва-едва. Влажность коверкает его легкие, заставляя постоянно кашлять. И все же, мы тащимся вперед, следую за несгибаемым силуэтом прорывающегося вперед Полковника.

И вдруг мы выходим на открытое пространство. Кажется, что огромное давление ослабло, воздух немного очистился. В ветвях вокруг нас возникает движение, словно их трепет ветер, и из зарослей выступают остальные бойцы, мы в изнеможении падаем на землю. Я закрываю глаза и набираю полную грудь воздуха. Влажность не так высока, но в воздухе чувствуется какой-то другой привкус. Я принюхиваюсь, стараясь понять, откуда мне знаком этот аромат. Похоже на гниющее мясо или что-то в этом духе. Возможно, где-то поблизости лежит мертвое животное.

— Кейдж… — каркает Франкс, и я сажусь, смотря туда, где он растянулся в паре метров справа от меня.

— Что? — спрашиваю я, видя беспокойство на его лице.

— Похоже, у меня галлюцинации, — отвечает он, указывая прямо вверх, — я вижу в деревьях людей.

Я проследил за его взглядом, прищурив глаза, чтобы рассмотреть изгибающийся навес в тридцати метрах над нашими головами. И замечаю какое-то шевеление, после чего сморгнув с глаз пот, приглядываюсь сильнее. Дрожь от страха пробегается по мне, когда я различаю очертания женщины прямо надо мной, наполовину укутанной в кокон из листвы и лиан.

— П-полковник… — заикаюсь я, увидев еще больше тел, висящих на ветвях над нами, мой разум отказывается понимать, как они умудрились туда попасть.

— Я знаю, — мрачно отвечает он, доставая силовой меч из ножен, синее свечение клинка отбрасывает тени в пещере из листьев. Остальные тоже их замечают, и озадаченно смотрят вверх с недоверием показывая пальцами.

— Кейдж! — орет Линскраг. Я оглядываюсь. И вижу то, что видит он — вход в пещеру исчез, вокруг нас осталась только плотная стена из веток и листвы.

— Тащите огнеметы! — ору я бойцам, заметив, что примерно четверть из них пропала, возможно, отрезанная растительностью с той стороны.

— Некоторые из них живы, — шепчет кто-то слева от меня, и я поднимаю взгляд. Я вижу вытянутую руку, покрытую чем-то, словно засохшей кровью или чем-то в этом роде, но пальцы медленно сжимаются. Когда я осматриваюсь, то понимаю, что движение в листве вызвано не ветром, там еще больше людей, практически не заметных, корчащихся в мучениях. Я вытаскиваю нож с пояса, и подбегаю в ближайшему, срезая по ходу дела листву.

Мои глаза встречаются со взглядом бледно-серых глаз молодой девушки, ее светлые волосы покрыты грязью и намотаны на ветки, в которых ее погребли. Она болтается в метра от земли. Я раздираю листву с ее лица свободной рукой, и вижу, как тонкая ветка оборачивается вокруг ее талии. Она что-то хрипит, но я не понимаю ни слова. Ее лицо выглядит истощенным, а кожа суха как пергамент. Слева и справа от меня другие бойцы разрывают путы деревьев, стараясь освободить людей. Я запускаю руку вокруг талии девушки, стараясь избегать ее пристального, полного страдания взгляда. Я дергаю, и она издает вздох от боли. Дернув сильнее, я умудряюсь вырвать ее голову и грудь из кокона, но когда она подается вперед, я вижу врезающиеся в ее спину шипы длинной с локоть и толщиной с палец. Ее кровь стекает по позвоночнику. Я хватаю ближайший шип и пытаюсь вырвать его, но как только дернул, то ощущаю, как что-то скользит по моей левой ноге.

Я смотрю вниз и вижу торчащие из земли усики, охватывающие мою лодыжку. Они дернулись, и я заваливаюсь назад, тяжело падая в рыхлую землю, нож вылетает из моей руки. Я изгибаюсь вперед и хватаю лиану обеими руками, пытаясь выдернуть ногу, но она невероятно прочна. Внезапно рядом оказывается Франкс, он пилит усики штыком. Объединив усилия, мы умудряемся выдернуть мою ногу и оба отлетаем от растения. Другие поступают так же, собираясь вокруг Полковника, стоящего в центре зеленой пещеры. Некоторые не успевают, я вижу, как их окутывают листва, пропихивая вверх вдоль веток, пока те не оказываются в паре добрых метров от земли.

Справа шарахает взрыв разломанной канистры огнемета, пламя окутывает ветви и внезапно вся область вокруг взрыва дико дергается, отбрасывая горящий цилиндр в сторону.

— Нам нужно выбираться! — орет Пол, оглядываясь в поисках путей отхода. Насколько я могу видеть, таковых нет, мы в ловушке. Цельный купол из ветвей, лиан и листвы, примерно шестидесяти метров в диаметре. Вокруг стоит сплошная масса растительности, медленно подползающая все ближе и ближе, заставляя нас отступать спиной к спине в круг. Бойцы начинают палить по приближающимся лианам из лазганов, выстригая усики лучами сжатого света. Но на каждый сожженный, кажется, еще один змеится вперед, вся пещера начинает сжиматься вокруг нас. Что-то пролетает рядом с моим лицом, и я слышу, как вскрикивает Варник, зазубренный лист перерезал ему горло. Его кровь окатывает меня, и еще больше ужасных щупалец устремляется к нему. Я отхожу от него и ощущаю, как кто-то врезается мне в спину, явно пытающийся избежать чего-то другого. Глянув через плечо, я вижу, что это Полковник, сжав зубы, он взмахами силового меча крошит атакующие усики. Внезапно мне отчаянно хочется убежать, меня переполняет чувство, что нас поймали, словно мух в паутину.

Кто-то еще толкает меня в локоть, и я вижу Хопкинса, широко раскрытыми глазами он пялится в покрытую листвой гробницу.

— Ублюдок, предатель! — выплевываю я, мой страх внезапно превратился в гнев.

Я вытаскиваю лазпистолет и приставляю к его голове, заставляя того опуститься на колени.

— Ты знал, что здесь происходит! Ты привел нас в ловушку! Ты был приманкой, так? Прежде чем меня возьмут, я грохну тебя!

Он издает вопль и падает, сворачивается калачиком на земле. Я слышу, как он рыдает.

— Не убивай меня, — умоляет он, — не убивай меня, я ничего не знал. Пожалуйста, не убивай меня, я не хочу умирать. Я не хочу умирать!

Этот явный ужас говорит о том, что он не врет, что его не оставляли на заставе, чтобы заманить нас сюда. Он будет таким же трупом, как и все остальные, так что нет смысла расстреливать его.

Когда живая пещера становится еще меньше, где-то десяти, возможно двенадцати метро в ширину, я вижу все больше и больше пойманных бедолаг. Некоторые мертвы, это явно видно по их впалым лицам и пустым глазам. Некоторые еще живы, их рты открываются и закрываются в бессловесной просьбе, их глаза полны ужаса, они смотрят на меня, умоляя сделать хоть что-то, но я столь же беспомощен, как и они.

— Там капитан! — я слышу крик Хопкинса, и смотрю, куда он показывает. Всего в паре метров от нас стоит мужчина в офицерской шинели, такого же цвета, как жилет Хопкинса, в его коричневых глазах светится интеллект. Его кожа почти сияет здоровьем, представляя собой поразительный контраст по сравнению с изнуренными лицами других пойманных растениями. Я шагаю в его сторону, но внезапно воздух наполняется густым туманом, какое-то облако забивает мой рот и нос. Это похоже на густой дым ладана, используемый Экклезиархией, меня практически тошнит. Я вижу коричневые очертания в листве вокруг меня, овалы по размерам больше моей головы, и сразу же опознаю в них те стручки, что мы нашли на заставе. Я чувствую, словно мою голову набили ватными бинтами, и со всей этой ерундой засоряющей мое горло, я не могу упорядоченно думать. И после этого я слышу голос, почти как у себя в голове.

— Не сражайтесь с этим, — вешает странно мелодичный голос, — бог-растение сделает вас бессмертными. Примите бога-растение, и оно отблагодарит вас. Примите его, как я принял. Ощутите его божественную красоту, станьте частью великого дара бога-растения.

Я смутно осознаю, что вокруг меня многие из бойцов прекратили сопротивляться и с восторгом смотрят на вьющуюся в их сторону листву. Воздух приобретает пурпурный оттенок, словно слегка блестящая дымка заволакивает мой взор. Мои конечности налились свинцом, и я тяжело борюсь, чтобы не выпустить из рук лазпистолет.

— Нет смысла сопротивляться, — успокаивающе продолжает голос, — больно не будет, бог-растение следит за вашими нуждами. Оно будет поддерживать вас, так же, как и вы его. Отдайтесь богу-растению, и оно отдастся вам в свою очередь.

Облако спор становится еще гуще, чем прежде, пурпурная дымка крутится вокруг моей головы, затуманивая как разум, так и взор. Я ощущаю, как покрытые листвой усики скользят вверх по моей руке, изгибаются вокруг моего лица. Я чувствую слабость в коленях, так просто сдаться. Чтобы стать единым с богом-растением. Я могу ощутить его великолепие, распространяющееся вокруг меня, его чужеродная жизнь струится сквозь корни и ветви на многие километры во всех направлениях.

Я ощущаю слабое покалывание на шее и тупо пялюсь вниз, взираю, как красная жидкость сочится на воротник моей рубашки. Где-то на задворках моего разума отдаленный голос говорит мне, что это моя собственная кровь, но все это мне неважно. Мое горло и шея теплеют, распространяют жар, словно расслабляющий тоник, по всему телу. Голос — я осознаю, что это мой голос, — донимает меня, чтобы я очнулся, сбросил растение. Я чувствую себя очень уставшим, но внутри, начинаю ощущать прилив энергии, поднимающийся от желудка. Я ощутил, что мои пальцы дергаются и почувствовал, что в голове немного прояснилось. Стараясь что-то разглядеть через застилающую глаза дымку, я пристально всматриваюсь. Я вижу смутные очертания других людей, словно сквозь туман, некоторые стояли спокойно, другие неистово сопротивляются. Звуки, настоящие звуки извне, фильтруются глухим гудением, заполняющим мой слух, слышатся придушенные крики и яростные ругательства.

Словно проснувшись из глубокого сна, я снова прихожу в сознание, пробудившись от резкой боли в шее. Стряхнув последние остатки состояния полусна, я хватаю усик, присосавшийся к шее, и вырываю его, моя кровь темно-красными каплями бежит по его зеленовато-желтым лепесткам. Я вдруг снова резко осознаю происходящее. Полковник стоит рядом со мной, отсекает атакующие со всех сторон лианы. Франкс с другой стороны, упав на одно колено, он двумя руками отмахивается от покрытого листвой щупальца, бросающегося в лицо.

Не подумав, я начинаю палить из лазпистолета, лучи света поджигают растения вокруг нас, разрывают усики и срезают листья.

— Кейдж! — рявкает мне Полковник через плечо. — Сдерживай его. Я разберусь с Непетином.

Он шагает вперед к капитану, и я прыгаю чтобы занять его место, мой лазпистолет выплевывает лучи энергии в зелень, корчащуюся массу, все еще медленно зажимающую нас. В атаке возникает пауза, бог-растение собрало свои чужеродные конечности, чтобы забрать людей, которые стояли в немом согласии, оно утаскивает их в ветви над нашими головами, их конечности безжизненно свисают, словно у кукол. Я вижу, как Полковник сражается с Непетином, руки капитана слабо молотят по Шефферу, пока Полковник проталкивает свои в покрытые листвой складки, окружающие Непетина.

— Отойди, — приказывает Полковник, отталкивая меня и нескольких других в сторону от капитана. Секундой позже возникает ревущий шум, пламя взметнулось вокруг Непетина, шинкует бога-растение, разбрасывая вокруг мясистую растительность и человеческую, покрывая нас кровью и клейким соком. Бог-Растение внезапно сворачивается, ветви дико хлещут, оно стремительно отодвигается на расстояние. Купол немного расширяется, дав нам пространство чуть свободнее разойтись.

— Есть у кого-нибудь еще огнемет? — ору я, бросая взгляд в сторону нескольких десятков оставшихся, стремясь закрепить наступление, пока у нас еще есть шанс. "Покаявшийся" Клайн, убийца семнадцати женщин, шагает вперед, огонек воспламенителя горит ярким синем светом во мраке внутренностей бога-растения.

— Прожигай дорогу! — злобно рявкаю я, указывая в примерном в том направлении, откуда мы пришли. Покаявшийся мрачно улыбается, после чего бежит к отступающим стенам.

Поток пламени причиняет боль моим глазам, горючая жидкость расплескивается по листве и ветвям, мгновенно превращая их в горящий ад. Он выпускает поток за потоком огня в отступающее растение, свист огнемета сопровождает треск горящих ветвей и стаккато лопающихся от жара стручков. Стена лепестков, стараясь избежать смертоносного пламени, начинает отступать еще быстрее. Оставшиеся присоединяются к нему, стреляя из собственного оружия в район пожарища, заставляя бога-растение раскрываться еще глубже. После того, как мы прожигаем себе путь на добрые сто метров, мы все еще не видим признаков отрезанных от нас бойцов, возможно, они уже мертвы.

Несколько усиков нерешительно змеятся в нашу сторону с потолка, но Полковник с легкостью шинкует их на части силовым мечом. Медленно, но устойчиво мы продвигаемся вперед, бог-растение отступает перед нашей свирепой атакой, затягиваясь позади нас, но слишком далеко, чтобы представлять опасность. Я точно не понимаю, откуда знаю, но бог-растение, казалось, становится все более и более отчаявшимся, есть что-то в не слаженной манере, с которой оно бросает на нас кусающуюся листву, что-то такое в постепенно желтеющей, болезненного цвета листве. Мы продолжаем давить, позволяя работать огнеметам.

Воздух наполняется гарью и дымом горящей растительности, и пока я тащусь за командой с огнеметами, я задыхаюсь, резко колет в глазах. Франкс начинает так сильно кашлять, что Пол и один из его бойцов снова взваливают его на себя. Зеленый свет, окрашенный внезапными порывами красного и желтого от огнеметов, так же выворачивает меня. Казалось, прошло полжизни, пока мы проталкиваемся вперед из глубин бога-растения, отбиваясь от его все слабеющих атак. Я ощущаю, как начала подниматься земля, и осознаю, что мы подошли к хребту. Я удивлен, насколько далеко разрослось это существо, как долго мы блуждали внутри него, не видя опасности, покуда подходили ближе и ближе к его центру, откуда, по его мнению, мы никогда не должны были выбраться.

Оно было шокировано тем, что мы выбрались на чистую скалу хребта. Оглянувшись, я вижу, как спотыкаются остальные, некоторые разворачиваются и залпами отгоняют обратно ползущие в нашу сторону чужеродные конечности. Задыхаясь и ругаясь, мы тащимся по каменистому склону. Вокруг нет растительности, она явно поглощена богом-растением для своего размещения.

Через несколько минут мы достаточно далеко, на полпути к вершине хребта, все пошло намного легче без изогнутых внешних стенок бога-растения, которые заманивали нас в ловушку и уводили в разных направлениях. Я разворачиваюсь и наблюдаю, как сжимается бог-растение. Его внешние стенки стали болезненно-желтого цвета, словно трава в засуху. Наш путь отступления оставил обнаженную, серую грязь, лишенную всех питательных веществ.

— Сержант Пол, — я слышу, как за спиной произносит Полковник, пока я сам продолжаю пялиться на чудовищное растение, — скажи своему комм-оператору, вызвать шаттл и прикажи начать бомбардировку этого… существа.

Впервые я слышу, как Полковник почти не смог подобрать слов. Отвернув взгляд от странной твари, я проталкиваюсь еще чуть выше по гряде и встаю рядом с Полковником. Там же стоит Хопкинс, кровь сочится из пореза над его правым глазом.

— Что ж, это было что-то, — пыхтит лейтенант, глядя с изумлением на бога-растение.

— Что это была за херь? — спрашивает Франкс, изнуренно шлепаясь на лужайку с грязью передо мной. Остальные падают вокруг нас и безучастно пялятся в небеса. Некоторые падают на колени, сжав руки перед собой, пока возносят благодарность Императору. Полковник шагает вперед, пристально глядя на бога-растение.

— Что бы это ни было, — говорит он с некоторым удовлетворением в голосе, — вскоре оно будет мертво. Я склоняюсь запросить вирусную бомбардировку всего этого мира, только чтобы быть уверенным в этом.

— Что вы сделали там, сэр? — спрашивает Хопкинс, осторожно прикладывая манжету к порезу на лбу.

— Засунул фраг-гранату, — отвечает Полковник, отрывая взгляд от зрелища и глядя на лейтенанта, — я слышал истории о таких симбиотических существах, хотя ни разу не слышал, чтобы они принимали форму растения. Они лежат в спячке веками, возможно, даже тысячелетиями, пока не поймают чужеродный разум. Они формируют связь со своей жертвой, каким-то образом используя свой интеллект. Капитан Непетин, кажется, как раз был проводником такой связи, так что я взорвал его осколочной гранатой. Я думаю, мы были в самом его центре и нанесли значительные повреждения.

Он смотрит на всех нас, после чего приковывает свой взгляд ко мне.

— Те, кто остались там, были слабы, — сурово заявляет он, — сдаться перед чужеродным воздействием — один из величайших актов предательства против Императора. Запомните это хорошенько.

Я не забуду, насколько я близок к тому, чтобы высказаться, но молчу.

С ХОРОШИМ настроением я смотрю через иллюминатор шаттла, пока мы с ревом возносимся в небеса Ложной Надежды. Через него я вижу бушующее пламя, захватившее сотни квадратных километров джунглей. Еще одна яркая вспышка бьет в землю с орбиты, когда наш транспортный корабль "Гордость Лота" дает еще один залп своим плазма-драйвером в бога-растение.

— Гори, ты, инопланетный кусок дерьма, — шепчу я, задевая свежую коросту на шее, — гори!

Глава третья Плохая посадка

Обстановка в камере напряжена сильнее, чем обычно. Всех потрясло то, что случилось на Ложной Надежде, воспоминания о том, как наших приятелей из "Последнего шанса" сожрало бог-растение, еще свежи. Что было еще хуже, мы не видели Полковника последние три недели. Судя по разговорам матросов, он, кажется, забрав с собой Хопкинса, улетел на быстром транспортнике через два дня после того, как мы покинули орбиту Ложной Надежды.

Не желая думать о будущем, намереваясь оставить прошлое позади, я постарался забыться в повседневной тяжелой работе. Мне пришлось снова реорганизовать бойцов, нас осталось только сорок семь. Я создал специальное командное отделение из Франкса, Кронина, Гаппо, Линскрага, Бекбауэра и Фредерикса. Остальных организовал в четыре отделения с Полом, Дональсоном, Джорретом и Славини в качестве сержантов. К этому времени все стали достаточно неустойчивы, и мне нужны были холодные головы для руководства, если я собирался выжить во всем этом безобразии. С учетом того, что нас было меньше пятидесяти, мы даже не представляли собой взвода, не говоря уже даже о роте. По команде плавало невысказанное ощущение, что конец наш очень близок. Примерно три тысячи девятьсот пятьдесят штрафников "Последнего шанса" умерли за последние два с половиной года, так что я не понимаю, как сорок семь из оставшихся переживут следующую битву. Даже если Полковник вернется.

Мысль о том, что он может не вернуться, тоже была далеко не оптимистичной, и я не могу расстаться с ощущением, что он нас бросил. Нас было слишком мало, чтобы сделать что-то полезное, вот что я думаю. Я имею в виду, учитывая, что Департаменто Муниторум мог набрать полки из тысяч бойцов, тогда что могли сделать четыре десятка штрафников? Из сплетен матросов, я так же узнал, что мы направляемся в систему Гипернол для пополнения припасов. На первый взгляд, казалось, ничего необычного. С другой стороны, я мог вспомнить некоторых людей, уже мертвых, которых призывали из штрафной колонии в системе Гипернол. Полковник свалил, и мы летим в штрафную колонию — совпадение? Я так не думаю. Он оставит нас там гнить, я уверен в этом.

И я не один, кто может сложить дважды два. Как всегда, Франкс и Гаппо сидели рядом со мной во время торжественного пожирания "гудрона" во время обеда, прошло уже несколько циклов, после того как мы опять прыгнули в варп, около трех недель с тех пор, как покинули Ложную Надежду.

— Не верю, что это все, — яростно возражает Франкс, после инфекции на мире-смерти его голос стал хрипящим шепотом. — Четыре тысячи бойцов умерло, все закончилось? Ну, просто вот так? В этом нет смысла. Что мы сделали? Подрались в кучке войн, многие умерли, но мы ничего не добились. Не могу поверить, что это конец.

— Ты думаешь, что есть какой-то больший план? — смеется Гаппо. — Не будь таким наивным! Мы просто мясо в Имперской мясорубке, не более.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я бывшего проповедника, взволнованный его словами.

— Сидя в тюремном скитальце или на какой-то штрафной колонии мы просто мертвый груз, трупы, свисающие с тела человечества, — отвечает он после секунд обдумывания, — мы все преступники, согласно Полковнику, которые потеряли свои шансы служить Империуму. Не важно, живы мы или сдохли, покуда мы делаем что-то полезное. Так что они дают нам пушки, привозят на войну и позволяют бросаться на противника.

— Это тоже глупо, — возражает Франкс, качая головой, — если мы такой мусор, то зачем кому-то утруждаться и посылать нас куда-то? Почему просто не расстрелять нас? Солдат вешают и расстреливают, все казни перечислены в Кодекс Империалис. Наличие флотского транспортника в нашем полном распоряжении просто неслыханно. Такой ресурс не дешев и кому-то принадлежит во Флоте.

— Это ненормально, это уж точно, — с задумчивым взглядом уступает Гаппо, — с другой стороны, мы все слышали Полковника. Он искренне верит в наш "Последний шанс", что дает нам возможность спасти наши души от Хаоса, позволив снова служить Императору.

— Не понимаю, откуда у Полковника столько влияния, чтобы приписать нам транспортник Флота, — возражает Франкс, покачивая пальцем перед Гаппо, — со всей верой Полковника в свою миссию по спасению наших душ, я не думаю, что это достаточный аргумент, чтобы убедить Лордов Адмиралов дать нам корабль, вмещающий пятьдесят тысяч бойцов, чтобы катать пару сотен. Логистически в этом нет смысла.

— Хотя дело не только в логистике, — говорю я им, глядя на Гаппо, а затем на Франкса, — вы все знаете, что с вами приключилось, вы все еще бросили бы вызов кардиналу или позволили своим бойцам бунтовать против офицеров?

— Не уверен, — отвечает Франкс, в задумчивости покусывая губу, — никогда на самом деле не думал об этом.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — взволнованно восклицает Гаппо, словно только что наткнулся на какую-то сокрытую правду о вселенной, — это средство сдерживания, ты об этом говорил?

— К этому моменту мы были в двенадцати горячих точках, — напоминаю я им, — со сколькими полками мы контактировали? На Ичаре-IV их был по меньше мере тринадцать; Всадники Пердиты с Окто Генезис, бойцы Хорека с Избавления, и около десятка других из разных мест. Они все видели или слышали о нашей грязной работенке, которую нам пришлось выполнять, об огромных потерях. Я точно вам скажу, если бы я видел, что за этим последует, мой нож точно бы остался висеть на поясе в тот раз.

— Все еще не объясняет, почему нас осталось несколько десятков, — возражает Франкс, его голос тих и скрипуч. Гаппо собирается ему ответить, но подняв руку, Франкс останавливает его. Он глотает сока, прежде чем продолжить.

— Горло аж горит… в любом случае, имело смысл набрать еще заключенных, пока мы путешествуем. Четыре сотни — гораздо большее средство устрашения, чем сорок, и гораздо более полезны как военная сила.

— Так что, может быть, вот куда направился Полковник, — предполагаю я с самодовольной улыбкой, — он полетел вперед в штрафную колонию, набрать несколько новобранцев. Когда мы прибудем, они будут ждать нас.

— Не знаю, что может быть хуже, — жалуется Гаппо, снова выглядя несчастным, — если бы меня заперли где-то в тюрьме до конца жизни или умереть на поле боя.

— Я хочу продолжать сражаться, — твердо заявляю я, — прав Полковник или нет, насчет моей бессмертной души, я хочу умереть, делая хоть что-то стоящее. Я вступил в Гвардию сражаться за Императора, и не собираюсь гнить в камере, уж будьте уверенны.

— Морда со шрамами, я с тобой, — смеется Франкс, — дайте мне пушку, пучеглазого ксеноса мишенью и я умру счастливым человеком.

ПРОШЛО еще двадцать циклов, после чего мы вывалились из варпа в системе Гипернол.

Напряжение и неуверенность почти рвут нас на части. Солдата, которого звали Дресс, пристрелила охрана, когда он атаковал уоррент-офицера Флота во время боевой тренировки без оружия. Еще один, Крилборн сломал руку во время драки с Дональсоном и все, включая меня, получили свежие синяки и порезы от вспышек буйного нрава. Я пытался расслабить бойцов: тренировал их так сильно, чтобы они были слишком изнуренные для склок, организовал изменение времени приема пищи, чтобы все ели со всеми остальными и отделения не были слишком изолированы друг и друга и все в таком роде. Ничего из этого особенно хорошо не работало, но опять же, если бы я ничего не делал, все могло быть гораздо хуже.

Честно говоря, я не уверен, почему это меня волнует. Хотя, когда я думаю об этом, я не совсем честен. На первый взгляд, я совершенно был бы счастлив, позволить им передушить друг друга во сне, даже Франкса и Гаппо, и не пролил бы и слезинки. Около четырех тысяч умерло в полку и вряд ли когда-либо вспомню о них, за исключением, пожалуй, как в своих варп-снах. Нет, я беспокоился вовсе не за каждого из них в отдельности. Меня беспокоило собственное выживание. Если в "Последнем шансе" все идет, как шло, что позволяло мне дышать и дальше, то им нужно оставаться настороже, нужно сделать их них боеспособное войско. Всегда будут драки и ругань, даже еще больше чем в обычной Гвардии, но в сражении они должны прикрывать друг друга.

В сражении всегда есть что-то такое, что объединяет бойцов как мы, независимо, общее ли это какое-то чувство или как у нас, просто желание выжить. Вы все в одном дерьме, и эти узы сильнее, чем дружба или семья. Но как только сражение оканчивается, сила объединения исчезает и они опять все поодиночке. За прошедшие тридцать месяцев я много что понял об этих людях, и о самом себе вместе с ними. Они прирожденные бойцы, мужчины, которые лучше всего чувствуют себя в бою. В любых других ситуациях они ни черта не стоят, но с ножом или пушкой в руках, они каким-то образом кажутся намного счастливее. Я знаю, потому что сам такой. Мне нравится знать, что боец передо мной враг, а боец за спиной союзник. Я могу жить с этим без проблем. А остальное не могу выносить: политиков и личностей, ответственность и разочарование, и ощущаю себя беспомощным от всего этого. Если вы там не были, то у вас могут быть какие-то догадки, о чем я говорю, но чтобы понять по-настоящему, вы не должны просто смотреть, вы должны участвовать.

В ЗАМЕШАТЕЛЬСТВЕ и с трепетом мы разошлись по камере после тренировки, повсюду витают слухи, что транспортник с Полковником вернулся. Мои чувства двояки, с одной стороны я просто хотел увидеть, кто прилетел с ним, после чего уже начинать беспокоится о своем будущем.

Примерно часом позже грузовая дверь открывается и входит Полковник. Я пролаял приказы штрафникам "Последнего шанса", построив их из-за неожиданной проверки. Полковник проходится вдоль пяти рядов, пристально смотрит на каждого, после чего останавливается рядом со мной.

— Бойцы, кажется, готовы к сражению, лейтенант Кейдж, — тихо произносит он.

— Так и есть, сэр, — отвечаю я, смотря прямо перед собой, как в прошлом учил меня сержант на базовой подготовке.

— Ты хорошо постарался, Кейдж, — говорит он, и мое сердце на секунду замирает. Я едва останавливаю глаза от взгляда вправо на его лицо. Это первые хвалебные слова, соскользнувшие из уст Полковника, которые я когда-либо слышал. Я знаю, это глупо, но услышав, что он доволен, я почувствовал себя хорошо. Похвала от жестокого ублюдка, этого бесчувственного тирана делает меня счастливым. Я чувствую себя, словно предатель по отношению к остальным штрафникам "Последнего шанса", но не могу остановиться.

— Тебе снова придется реорганизовать отделения, — говорит он, — у вас несколько новых бойцов.

Он делает пару шагов обратно к двери и подает сигнал ожидающей в коридоре охране. Две фигуры заходят в камеру, и я в изумлении смотрю на них.

Они почти одинаковые. Оба длинные и стройные, затянутые в городской камуфляж. Даже в желтом свете камеры их кожа невероятно бледна, почти белая, как и волосы. Не серебристая седина старости, но чисто белые, подстриженные до двухсантиметровой длинны. Когда они промаршировали и встали по стойке смирно перед Полковником, я вижу их глаза, поразительно голубые, но намного темнее, чем лед глаз Полковника, хотя все также тревожащие. Приглядевшись, я осознаю, что слева женщина.

Я могу различить небольшие округлости, твердые груди под рубашкой и изгиб ее бедер совершенно радует глаз. Когда мы начинали, в Последнем Шансе было около сорока женщин, но последнюю из них, Алису, убили около года назад на Проморе. Единственными женщинами, что я видел с тех пор, были Боевые Сестры на Избавлении, и они постоянно носили силовую броню.

— Проследите, чтобы они расположились, лейтенант, — приказывает Полковник, отрывая меня от разглядывания прекрасных изгибов женской фигуры. Он выходит и все расслабляются.

— Имена? — спрашиваю я, подходя к новой паре, мои глаза все еще смотрят на женщину.

— Я Лорон, — говорит мужчина, тихим, почти женским голосом. Он указывает на свою спутницу.

— А это Лори, моя сестра.

— Я — Кейдж. Вы двое присоединитесь к моему отделению, — говорю я им, указывая на место, где бездельничают Франкс и остальные.

Без слов они проходят туда и садятся рядом друг с другом у стены, поблизости от отделения, но не совсем с ним. Франкс машет мне.

— Кто они? — спрашивает он, глядя на двух бойцов.

— Лорон и Лори, — отвечаю я, указывая на каждого, — я полагаю, близнецы.

— Не совсем твои нормальные гвардейцы, да? — бормочет Линскраг, вставая около Франкса, его глаза проследили наш взгляд.

— Кого ты называешь нормальным гвардейцем, барон? — с желчью в голосе спрашивает Франкс. Между ними всегда была небольшая напряженность. Я считал, что это из-за случая с офицерами полка Франкса, из-за его недоверия к любой аристократии Империума. Линскраг первое время не содействовал, когда пару лет назад он впервые попал сюда, он несколько сторонился. Но затем, я думаю, он осознал, что по шею в том же дерьме, что и остальные. Хотя Франкс, кажется, не заметил этой перемены.

— Чуть менее цветных, я полагаю, — хихикает Линскраг, весело хлопая Франкса по плечу.

— Хотя мне кажется, что они немного дистанцируются, — добавляет он.

— Вы оба, хватит пялиться! — рявкаю я, отводя свой взгляд, — они скоро отогреются, как только разделят с нами пару обедов и несколько тренировок. Они точно не усядутся со всеми остальными, учитывая, что на них все вечно пялятся с широко открытыми глазами.

— От них мурашки по коже, — говорит Франкс, насмешливо задрожав, после чего уходит. Линскраг тоже отчаливает через несколько секунд, оставляя меня наедине с собственными мыслями. Я снова смотрю на пару. Странно, можно было подумать, что боевая униформа сделает женщину более мужеподобной, но мой взгляд, мужская одежда только подчеркивала ее женские атрибуты еще сильнее. Дав себе в уме пощечину, чтобы очистить мысли, я марширую мимо, прикрикнув на Пола и отделение Джоретта отчитаться о тренировке.

— ДОЛЖНО быть, они колдуны! — говорит Славини, присев и склонив свою голову вперед, чтобы растянуть мышцы спины.

— Не думаю, что они заразят нас любовью к тау, — небрежно отвечаю я, продолжая собственный разогревающий комплекс.

— Но никто не слышал, чтобы они даже словом обмолвились друг с другом, — протестует сержант, снова вставая, — близнецы более склонны к магической заразе, чем остальные, все это знают.

— Что ж, они держатся друг друга, — признаю я, — но предпочитаю оставить это старым сплетницам и злословам вроде тебя.

— А, — отвечает он, торжествующе глядя на меня, — есть кое-что еще. За неделю, что они пробыли здесь, были ли какие-нибудь неприятности? Драки? Кто-нибудь пытался хоть что-то спереть?

— Нет, — отвечаю я, вращая головой взад и вперед, чтобы расслабить шею, — в таком случае, я хотел бы, чтобы вы все были такими как они.

— Значит, в этом есть смысл, а? — решительно заявляет Славини, глядя на меня в поисках хоть какого-то признака согласия.

— В чем есть смысл? — раздраженно спрашиваю я, желая, чтобы он сменил тему.

— Близнецы отлично себя ведут, — говорит он расстроенно, словно все очевидно, — можешь представить, чтобы они попали в "Последний шанс" по какой-то другой причине? Должно быть, колдуны.

— Не обязательно что-то подобное! — возражаю я. — Возможно, они трусы, вот почему такие тихие. Может быть, отказались атаковать по приказу или что-то другое.

— Они определенно не напоминают мне трусов, — возражает Славини, опираясь на стену и вытягивая ногу вверх свободной рукой. Когда я ловлю его взгляд, в нем читается что-то резкое, но не страх.

— Хорошо, — признаю я, — они не выглядят трусами, но это не делает их псайкерами.

— Для меня — делает, — восклицает Славини, ставя точку в разговоре побежав трусцой по галерее. Недоверчиво покачав головой от его упрямства, я бегу вслед.

КАК и все остальные, я с открытым ртом глазею, как близнецы-альбиносы заходят обратно в камеру после тренировки. Лори разоблачилась от пояса, демонстрируя свою превосходно сформированную грудь и все остальное, налет испарины блестит на ее алебастровой коже. Она тихо разговаривает с Лороном, пока идут, их головы наклонены друг к другу, полностью забыв обо всех остальных вокруг.

— Хорош глазеть! — рявкаю я на бойцов поблизости, и большинство отводит взгляд. Я вижу, что Роллис все еще пялится со своего места, где он прислонился спиной к стене, и я иду к нему напомнить, кто тут главный, когда замечаю кое-то что более важное. Донован, настоящая гадюка с Королиса, скользнул к близнецам, протирая свои потные ручонки после боя. Я направляюсь подрезать его, но не успеваю, и он встает прямо перед Лори, остановив ее. Мои внутренности сжались от беспокойства, потому что я знал, что последует дальше — все это плохо кончится.

— Чудесная демонстрация, Лори, — хитро посмотрев, говорит Донован. Он потягивается вперед и кладет правую руку ей на грудь, глядя прямо в глаза. Она рычит, шлепком злобно скидывает его руку и пытается отступить, но он обернул рукой ее талию и со смехом притягивает обратно. Что конкретно произошло дальше, я не увидел — они оба стояли спиной ко мне — но через полсекунды Донован откинув голову, начинает вопить, упав при этом на колени и схватившись за лицо. Лори обогнула его и пошла дальше вместе с Лороном. Я зову Лори, она останавливается и подходит ко мне. Она сладко улыбается, держа что-то в правом кулаке.

— Я не люблю, когда меня трогают извращенцы, — беспечно произносит она, ее голубые глаза смотрят прямо в мои. Я ощущаю, как она положила мне в руку что-то влажное, после чего разворачивается и уходит. Взглянув вниз, я вижу, как с моей ладони на меня смотрят глаза Донована. Мой интерес к ее телу немедленно падает ниже нуля.

ПРИСТАЛЬНО глядя через маленький круглый иллюминатор в кабинете Полковника, я вижу мир, на орбите которого мы стоим. Он серый и облачный, ничем особо не примечательный. Полковник как всегда пристально наблюдает за мной, и я сознательно избегаю его взгляда.

— Штрафная колония Гипернола на одной из лун этой планеты, — говорит он, подтверждая мои прежние подозрения, — мы спустимся на поверхность в начале последнего часа середины цикла. "Гордость Лота" будет пополнена запасами в сортировочной станции на орбите. Когда мы попадем в штрафную колонию, я избавлюсь от услуг некоторых членов твоего взвода, которые неудовлетворительно действовали.

— Могу я спросить от кого, сэр? — спрашиваю я, любопытствуя об этих изменениях в отношении. Полковник ранее никогда не упоминал, что кого-то прежде высылал из "Последнего шанса". До сих пор единственным вариантом выбраться была смерть или прощение. Мне казалось, что мы можем умереть так же, как и все остальные.

— Нет, — сурово отвечает Полковник, напомнив мне, что я все еще сточное дерьмо в его глазах, и что недавнее прибавление под моей ответственностью. Он оборачивается, дабы взглянуть в иллюминатор, и когда я отвожу взгляд от его спины, то уголком глаза замечаю что-то на столе Шеффера. В файле фотография Лорона и пока внимание Полковника витает где-то в другом месте, я наклоняюсь вперед, чтобы попытаться что-то разнюхать.

— Ты можешь просто спросить, Кейдж, — не поворачиваясь, произносит Полковник.

— Сэр? — пораженно вырвалось у меня.

— Ты можешь просто спросить, какое преступление совершили Лорон и Лори, — отвечает он, глядя через плечо на меня.

— Что они натворили? — нерешительно спрашиваю я, раздумывая, какую ловушку или тест заготовил Полковник.

— Неподчинение приказам, — просто отвечает Полковник, полностью разворачиваясь, — они отказались исполнять приказ.

— Я понимаю, сэр, — уверяю я Полковника, напевая про себя, потому что я был прав, а Славини ошибался. Колдуны, конечно!

— Я уверен, что поняли, лейтенант, — говорит Полковник, странно взглянув мне в глаза, — через час приготовьтесь к погрузке на шаттл, — добавляет он, прежде чем отослать меня прочь взмахом руки.

— ХОРОШО, — признает Славини, когда я рассказал ему все, вернувшись обратно в загон, — но это не значит, что это действительно произошло, просто потому, что так написано в досье.

— Император, а ты недоверчивый тип, Славини, — кисло произношу я, раздраженный, что он все еще не хочет признать, что неправ, — пойдем со мной, мы разрешим этот вопрос раз и навсегда.

Я хватаю сержанта за руку и тащу его туда, где у стены, уставившись в пол, сидит Лорон. Я поставил его с сестрой в разные тренировочные группы в надежде, что это подтолкнет их к большему общению с другими, но, кажется, это просто разозлило и расстроило их. Что ж, мне придется что-то сделать с этими интровертами, они станут частью подразделения, хотят они того или нет.

— Ты за что сюда попал? — требую я ответа, встав перед Лороном и уперев руки в бока. Он медленно поднимает взгляд своих глубоких, голубых глаз, но не говорит ни слова.

— Как твой лейтенант, я приказываю отвечать мне, — рявкаю я, взбешенный его молчанием.

— Или это еще один приказ, который ты отказываешься выполнять? — злобно добавляю я. Он встает и смотрит мне прямо в глаза.

— Так вот, что вы думаете, — наконец-то произносит он, его взгляд мечется между мной и Славини.

— Тогда скажи нам, что произошло на самом деле, — настаиваю я. Он снова смотрит на нас двоих и вздыхает.

— Это правда, что Лори не подчинилась приказу, — медленно произносит он. Я самодовольно смотрю на нахмурившегося Славини.

— Это был приказ отступать, а не атаковать, — добавляет он, и мы оба в изумлении пристально смотрим на него.

— Вы отказались отступать? — недоверчиво переспрашивает Славини. — Тогда вы чудесно вписываетесь в "Последний шанс". Вы какие-то уроды-самоубийцы или что-то в этом духе?

— Я был ранен в ногу, — с мрачным выражением лица объясняет Лорон, — Лори не подчинилась общему приказу об отступлении и вернулась за мной. Она несла меня на своих плечах около километра обратно к линии осады. Они сказали, что она не подчинилась приказам и с позором отправили ее в военный суд.

— Они не обвинили тебя в каком-нибудь дрянном заговоре или соучастии? — спрашиваю я, интересуясь, за что Лорон присоединился к своей сестре.

— Нет, — отвечает тот, — я настаивал на разжаловании вместе с ней. Они отказали, тогда я ударил капитана своей роты. Они были только счастливы выкинуть меня вслед за ней.

— Чтобы остаться со своей сестрой, ты ударил капитана? — ржет Славини, — не сомневаюсь, что вы долбанутые на всю голову колдуны.

Я смотрю в искреннее лицо альбиноса, замечаю его странный взгляд, что еще больше вызывает во мне интерес к ним. Насчет того, откуда они.

— Очень хорошо, — говорю я ему, — с этого момента я буду держать вас с Лори вместе, если от этого вам лучше.

— Так и есть, — с простой улыбкой отвечает Лорон. Он проходит мимо Славини и затем останавливается. Он смотрит на сержанта, и улыбка исчезает с его лица.

— Я бы предложил не использовать слова «уродцы» или «колдуны» рядом с Лори, — говорит он, его голос угрожающий, — она более чувствительна и менее благоразумна, чем я.

Ставлю, что так и есть, думаю я про себя, пока Лорон уходит, оставив Славини явно шокированным. Несознательно сержант трет костяшками пальцев глаза и отваливает, явно витая мыслями где-то в другом месте.

— НУ ЧТО, Лори, — говорит Линскраг, наклонившись вперед, насколько позволяли ремни безопасности шаттла, чтобы высунуться из-за груди Кронина, — ставлю, что ты не ожидала столь быстрого возвращения в штрафную колонию!

— Мы не были в штрафной колонии, — поправляет она. Близнецы наконец-то несколько оттаяли, когда все отстали от них и оставили друг с другом. С их стороны, они начали чуть больше общаться, словно оба решили, что никуда не денутся, так что лучше, по крайней мере, попытаться наладить контакты с остальными. По правде говоря, я бы сказал, что Лори питала слабость к Линскрагу, хотя и не понимал, что она нашла в смазливом, некогда богатом бароне из хорошей семьи. Кронин спит между ними, спокойно захрапев, когда шаттл понес нас к луне.

— Извини? — говорю я, осознав, что она сказала. Я смотрю направо, где она сидит рядом с кормовой переборкой.

— Ты имеешь в виду, что Полковник не просто забрал вас с луны штрафников, куда мы летим?

— Нет, — отвечает она, резко мотнув головой, — последние восемнадцать месяцев мы дрались в штрафном батальоне на Проксиме Финалис.

— Почему Полковник вытащил только вас? — спрашиваю я.

— Он нас не вытащил, — говорит Лорон, и мы поворачиваем головы налево, чтобы посмотреть на него, — нас осталось только двое.

— Только двое? — хрипит рядом со мной Франкс. — Как так вышло?

— Кластерная бомба орочьего истребителя упала прямо в центр нашего батальона, когда мы штурмовали, — отвечает Лори и все взгляды перемещаются к ней, — разорвав на части две сотни солдат — всех, кроме меня и брата.

— Нифига себе, — с шокированным выражением лица высказывается Брокер на другом конце шаттла, — это довольно удивительно.

— Что случилось потом? — спрашиваю я Лори, любопытствуя, как они попали к нам.

— Комиссар не знал, что с нами делать, — продолжает историю Лорон, привлекая к себе внимание, на другую сторону шаттла, — вот тогда снова появился Полковник Шеффер, переговорил с комиссаром, и затем закинул нас сюда.

— Снова появился? — спрашивает Гаппо, до того, как я озвучил то же самое. — Вы встречали его раньше?

— Да, — кивнув, отвечает Лорон, — около года назад, когда впервые был сформирован штрафной батальон. Он тогда прилетел и встречался с капитаном. Мы не знаем, о чем они говорили.

Я пытался прикинуть, что мы делали приблизительно год назад. Это было непросто по некоторым причинам. Для начала, за последний год или около того, мы посетили пять различных миров, и через некоторое время они все размылись в одну бесконечную войну. Добавьте к этому, что год назад для Лори и Лорона могли быть не тем же самым временем для нас, учитывая перерывы и время, проведенное в варпе. Все дело в том, что корабли путешествуют через варп так быстро, потому что время там течет по-другому, чем в реальной вселенной. Что ж, по крайней мере, так мне пытался объяснить техножрец во время моего первого путешествия с Олимпа. В нашей вселенной время течет нормально, так что люди на корабле могут провести от недели до месяца, в то время как в реальности прошло три месяца. Мне не к чему было привязаться, и, за неимением подходящего термина, нормального времени для меня с Ичара-IV прошло два года. Насколько я знаю, за это время мог пройти реальный десяток лет.

Шаттл внезапно накреняется, и я шарахаюсь головой в корпус, это вырывает меня из размышлений. Все смотрят друг на друга, интересуясь происходящим.

— Какого фрага? — умудряюсь в рявкнуть, после чего шаттл резко ныряет вправо, швырнув меня на ремни безопасности.

— Турбулентность? — предполагает Линскраг, самый спокойный из нас. Я поворачиваю голову через плечо, чтобы взглянуть в иллюминатор за моей спиной. Я вижу изгиб луны под нами, слишком еще далекой, чтобы мы вошли в атмосферу.

— Нет, — рычу я, дергая замок на ремнях, и вскакивая на ноги, — оставайтесь на месте!

Я стараюсь пробраться к передней переборке, опираясь на коленки людей по пути туда.

Шаттл дрожит и заваливается на другой борт, бросая меня в сторону, и заставляя встать на карачки. Я ползу вперед и подтягиваюсь по переборке, склонившись над стеной, на которой висит комм-передатчик, соединяющий нас с кабиной, где сидит экипаж и Полковник. Нажав кнопку, чтобы активировать его, я немного уравновешиваю себя, поскольку шаттл, казалось, несколько секунду покачивает из стороны в сторону.

— Что происходит, Полковник? — ору я в микрофон. Связь несколько секунд трещит, после чего я слышу тихий и отдаленный голос Полковника.

— Вернись на место, Кейдж, — приказывает он, — пилот страдает от синаптического кровоизлияния. Приготовьтесь к аварийной посадке.

Все смотрят на меня, они слышали, что сказал Полковник. Почти все сразу же заговорили, я не могу разобрать ни слова из сказанного.

— Заткнитесь! — ору я, отщелкивая комм-аппарат, и прислоняюсь спиной к переборке. — Затяните ремни потуже. Очень туго. Когда мы ударимся, положите руки на лицо и держите локти и колени вместе. Если нас не угробит приземление, отделение Брокера идет первым, за ним Дональсон, Джоретт и Славини. Я после. До того момент, ни слова.

Следующие несколько минут текут мучительно медленно, пока я карабкаюсь обратно на свое место и снова пристегиваю себя. Мы совершенно беспомощны, просто надеемся, что помощник пилота сможет восстановить какое-то управление. У луны достаточно атмосферы, чтобы мы сгорели, если зайдем под неправильным углом, и даже если мы переживем это, мы ударимся о поверхность на скорости около тысячи километров в час, если посадочные двигатели торможения не загорятся. Даже если они замедлят наш спуск, то нас будет вертеть как сумасшедших, при этом ударяя то боком, то носом о землю. И это, предполагая, что плазменная камера не взорвется от удара и не поджарит нас, тогда некоторые, возможно, смогут выбраться из этой передряги живыми.

Проходит примерно десять минут с первых признаков неприятностей, когда я ощущаю вибрацию корпуса от постоянного включения подруливающих двигателей, изменяющих наше вращение и высоту, пока мы летим к луне. Это, по крайней мере, хороший знак, потому что говорит о том, что кто-то восстановил маневренность. Снова выглянув в иллюминатор, я вижу, что поверхность стала больше и почти заполнила обзор. Она песочно-желтого цвета, с оранжевыми завитками облаков плыли, плывущих в атмосфере. Антибликовые створки закрываются, блокируя обзор и защищая нас от ослепительного света, вызванного входом в атмосферу. Полминуты спустя шаттл начинает дико трястись, подкидывая меня на пару сантиметров вниз и вверх на скамейке, несмотря на то, что ремни болезненно туго врезаются мне в живот и плечи. Я слышу, как визг двигателей превращается в привычный рев, когда включаются турбореактивные двигатели, и осознаю, что мы не сгорим.

И все же, это не отменяет тот факт, что мы садимся со скоростью в два раза большей, чем необходимо. Если пилот включит тормозной двигатель слишком сильно — это разорвет шаттл пополам, если слишком поздно, то нас размажет столкновение.

Постоянным красным включается световая аварийная сигнализация, указывая на неизбежное приземление.

— Всем приготовиться! — ору я. Я жду секунду, чтобы проверить, что все должным образом подготовились, после чего оборачиваю руками лицо, зажимая уши, чтобы предотвратить разрыв барабанных перепонок от взрывного изменения давления. Мое сердце бьет молотом, мои колени дрожат, и я стараюсь прижать их друг к другу. Это будет самым ужасным опытом в моей жизни, потому что я всецело беспомощен что-либо сделать. Не было ни одного гребаного фактора, который я мог бы изменить, чтобы выжить, за исключением как обезопасить себя и постараться не перенапрячься. Это легче сказать, чем сделать, когда ты знаешь, что несешься к земле с бешеной скоростью.

Когда мы с воем проносимся по атмосфере, воздух наполняется высокочастотным свистом. Я сжимаю зубы, пока не вспоминаю, что должен держать рот открытым. Я слышу, как кто-то из солдат молится Императору, и про себя начинаю свою. Пожалуйста, не убивай меня таким способом, прошу я. Сохрани меня, и я никогда не буду снова в тебе сомневаться, я обещаю.

С почти оглушающим треском мы ударяемся, меня швыряет назад. Я чувствую, словно мы скользим, шаттл подпрыгивает и качается, дико заваливаясь то вправо, то влево.

— Фрагфрагфрагфрагфраг! — я слышу, как хрипит рядом со мной Франкс, но я уже расслабился, осознавая, что мы сели и все еще живы. Затем внезапно я снова ощущаю потерю веса и то, что мы резко летим вниз, словно соскользнули с края утеса или вроде того. Меня мотнуло к носу шаттла, когда он ныряет, и я почти дико визжу, но умудряюсь вовремя сдержаться. Все вокруг бешено вертится, вызывая тошноту и головокружение. С внезапным рывком вращение меняет направление. Сидящий напротив меня Маллори издает визг на высокой ноте и блюет мне на ботинки. Затем внезапно все успокаивается, и я все еще слышу, как ругается Франкс.

— Фрагфрагфрагфрагфраг! — повторяет он. Я смотрю на него и вижу, что костяшки его пальцев побелели, настолько сильно он сжал кулаки. И только тогда я ощущаю боль в своих ладонях, осознавая, что воткнул ногти в ладонь даже через перчатки. Заставив себя разжать пальцы, я смотрю на свои колени, стараясь игнорировать охватившую меня тошноту.

Следующий удар толкает мои колени, он сопровождается звуком раздираемого металла. И только затем мы останавливаемся. Внезапно все заканчивается, больше не ощущается движение.

— Фракните меня! — орет Славини, разорвав тишину, вздернув кулак к небу, его голос пронзительный, а на лице появляется дикая ухмылка. Я тоже ухмыляюсь как безумец. Некоторые начинают кричать, я разрываюсь от смеха, другие плачут от счастья. Чувствуя, что истерика вот-вот поглотит нас, я резко бью головой о фюзеляж, болезненное сотрясение возвращает мне немного здравого смысла.

— Отставить празднование, — рявкаю я, — все в порядке?

Послышалась серия подтверждений, и затем я слышу мелодичный голос Лори.

— Что-то не так с Хрустом, — говорит она, указывая на грузного гвардейца слева от нее. Я расстегнул ремни и подбираюсь к нему, сказав всем оставаться на местах, на случай, если шаттл двинется или что-то в этом роде. Хруст развалился на своем сидении, его голова утыкается в грудь. Я присаживаюсь перед ним, и смотрю в его открытые глаза. Они остаются безжизненными. Когда я снова встаю, я замечаю огромный синяк на задней части его шеи. Опасаясь худшего, я пальцем беру его подбородок и поднимаю голову.

Как я и подозревал, нет никакого сопротивления.

— Черт, — неопределенно ругаюсь я, — он сломал шею.

Позволив лицу Хруста снова упасть на грудь, я подхожу к комм-панеле.

— У вас все в порядке, сэр? — спрашиваю я.

— Пилот выведен из строя и все, — говорит мне Полковник, его голос в комм-панеле потрескивает, — что у вас?

Я оглядываюсь еще раз для проверки, после чего отвечаю.

— Один мертв, возможно, несколько выбитых суставов, растяжений и синяков, но на этом все, — докладываю я.

— Мы, кажется, проломили поверхность и упали в пещеру, — сообщает мне металлический голос Полковника, — организуй десять человек в разведотряд, я вскоре присоединюсь к вам.

Выключив комм-аппарат, я возвращаюсь в отсек.

У всех, кажется, уже утихла первоначальная радость, от осознания, что мы застряли где-то на луне. Мы даже не знает, пригоден ли воздух снаружи для дыхания, как и что-либо другое об этом месте. Все что мы знаем, что двигатели все еще могут загореться, угрожая отправить нас в варп.

— Джоретт, что с твоим отделением? — спрашиваю я, шагая меж скамеек к сержанту. Он оглядывается на них, затем отвечает.

— Все живы и здоровы, Кейдж, — с улыбкой облегчения произносит он, — мы фрагнутые счастливчики, а?

— Хорошо, когда Полковник придет сюда, мы узнаем, в какой заднице остановились, — отвечаю я, садясь на пустое место рядом с Джореттом и тяжело дыша. Что-то всегда приключалось, проклятье "Последнего шанса" всегда умудрялось ударить, когда ты меньше всего ожидаешь. Даже простой перелет на шаттле не мог пройти для нас спокойно.

— ЧТО это за долбаный шум? — спрашивает Джоретт, когда я передаю ему респираторы и фотолампы. Я на секунду прислушиваюсь, нахмурив брови, и тоже слышу. Словно царапанье по корпусу, неустойчивый скрип.

— Без понятия, — отвечаю я, пожав плечами и натягивая ремень собственной маски. Скорее всего, атмосфера луны не пригодна для дыхания, но что больше беспокоит, так это тьма подземной пещеры, все остальное терпимо. Полковник приглядывает за бойцами, когда мы пытаемся произвести какой-то элементарный ремонт двигателей; силовые катушки прокололо во время крушения. Пилот-техножрец был выведен из строя и без сознания, и по его рассеянному бормотанию, мы четко поняли, что никуда не полетим, пока наши двигатели не включатся вместе с еще несколькими штуками. Уоррент-офицер, который управлял полетом, говорит, что навигационный маяк обнаружил нас за тридцать километров от штрафной колонии, так что о марше не может быть и речи. У нас есть респираторы только для десятка человек и даже если бы их хватило на всех, баллонов хватит только на полчаса, после чего их нужно снова наполнить из фильтрационной системы шаттла, которая и так работает на износ на вспомогательном питании. Мы собираемся выйти наружу для проверки внешних повреждений, но, насколько мы можем судить, разрывов в корпусе нет. Если система обнаружения загрязнений шаттла все еще работает, то нет.

С выключенными двигателями мы на вспомогательном питании, так что рампу придется опускать вручную. Это тяжелый процесс, потому что нужно было опустить две герметичные переборки, чтобы сформировать воздушный шлюз. Сложная работенка, с учетом, что система циркуляции воздуха в посадочной кабине и так почти перегружена из-за двенадцати пыхтящих и задыхающихся бойцов, воздух становится затхлым и разряженным. Примерно через час работы мы готовы опустить рампу.

— Хорошо, надевайте маски, — приказываю я, опуская свой собственный загубник респиратора. Я пару раз вдыхаю для проверки работоспособности, затем затыкаю ноздри двумя пробками. Я опускаю визор со лба, устанавливая его на переносице, и затем проверяю, готовы ли остальные. Я поставил по три человека за каждый ручной маховик, и они начинают вращать, опуская рампу сантиметр за сантиметром. Я ощущаю, как наружная атмосфера судорожно врывается внутрь. Через пять минут рампа опускается, и я марширую в пещеру, включая фотолампу. В ее резком красном свете я вижу пласты различных пород в зазубренных стенах пещеры. Взглянув вверх, луч исчезает во мраке, так что потолок, должно быть, находится более чем в десяти метрах над нами. Я машу остальным спускаться, и иду к двигателям, самой жизненно важной части шаттла на данный момент. Песок хрустит под ногами, пол усыпан обломками скал, упавшими от нашего падения. Я снова слышу странное царапанье, когда оказываюсь рядом с гондолами двигателей. По ходу приближения, жар, выделяющийся от ускорителей, заставляет меня потеть.

Я провожу лучом фотолампы по соплам ускорителей, ища трещины или вмятины, но не обнаруживаю таких. Я вижу, как мимо проходит Джоретт, светя фотолампой на кожух двигателей с другой стороны. Он подходит ближе, и затем хмурит брови, выпрямляясь.

— Кейдж, — взмахом подзывает он меня, его голос приглушен маской, — взгляни на это.

Встав рядом с ним, я тщательно осматриваю место, куда указывает его фотолампа. В красном свете я различаю тень, примерно на середине, как раз над моей головой. Похоже на дыру и я ругаюсь про себя. Если кожух проткнут, то его нужно залатать до того, как бойцы внутри смогут подсоединить катушки. Затем, кажется, что дыра двинулась, слегка изменив очертания.

— Какого фрага? — слышу я, как бормочет Джоретт. Подтянувшись на перекладине повыше, я приглядываюсь. Дыра вовсе не является дырой. Это что-то вроде существа с множеством ног, размером примерно с ладонь. Я вижу, как блестят ее глаза в свете фотолампы. Ее десять ног вывихнуты наружу и вцепились в корпус шаттла. Я замечаю, как ее трехсантиметровые мандибулы жуют, и вижу какую-то пену у рта. Она, кажется, совершенно не обращает на меня внимание. Я толкаю ее фотолампой, но она даже не сдвинулась. Уголком глаза я замечаю что-то еще, и, смотрю выше по фюзеляжу. Еще около двух десятков таких же тварей прицепились к корпусу. Пузырящийся ручей стекает по корпусу, оставляя металлические следы на почерневшей от жара краске.

— Пошли двух бойцов в оружейный шкафчик в посадочном ангаре и пусть притащат все огнеметы, которые там есть, — приказываю я Джоретту. Он секунду колеблется.

— Сейчас же, Джоретт!

— Они жрут наш шаттл, — говорю я сержанту, после того как он отослал пару парней обратно к рампе, — нужно проверить нос, выяснить, сколько там еще этих тварей.

Если они прогрызут фюзеляж, воздух изнутри выйдет и все задохнутся… Когда он уходит, я снова обращаю свое внимание на инопланетных жуков, расползшихся по шаттлу. Пройдясь до другого конца шаттла, я насчитал еще двадцать штук. Я полагаю, что они могут быть похожи на ферро-зверей Эпсилона Октариус, переваривающих металлическую руду в скалах. Шаттл, должно быть, для них целый чертов банкет, это уже точно.

— Тут еще около сорока этих гребаных тварей! — слышу я приглушенный крик Джоретта от носа шаттла. Двое бойцов, отправленных внутрь, вернулись, неся по паре огнеметов. Я забираю у них по одному, и отправляю вперед к сержанту.

— Давай на хер спалим этих мелких уродцев, — говорю я, передавая огнемет Ламмаксу, толкователю снов. Я отхожу на шаг и нажимаю на запальную кнопку в камере воспламенителя, синий огонек пробуждается к жизни. Вручив фотолампу одному из бойцов, я твердо сжимаю огнемет обеими руками, расставляю ноги и навожу сопло на вершину шаттла. Я нажимаю спусковой крючок и позволяю в течение нескольких секунд огню облизать шесть метров корпуса. В паузе между струями, я замечаю оранжевые блики от носа и понимаю, что Джоретт делает то же самое. Ламмакс открывает огонь, и я вижу пятна дымящегося жира там, где раньше находились инопланетные твари. Ламмакс перенаправляет поток пламени и горящее топливо огнемета стекает с корпуса, разбрызгиваясь в метре от меня справа.

— Твою ж мать, смотри куда направляешь эту долбаную штуку! — ору я, и пламя исчезает. Снова открыв огонь, я заливаю оранжевой струей огня ускорители, убеждаясь, что ни одна из этих тварей не спряталась внутри сопел. Еще одну минуту я иду вдоль шаттла, посылая струи на крышу каждые несколько метров. Прилипшее к фюзеляжу топливо огнемета продолжает гореть, окрашивая пещеру мерцающим оранжевым светом.

— Хорошо, прекратить огонь! — кричу я.

Обменяв огнемет обратно на свою фотолампу, я карабкаюсь по поручням наверх шаттла. Осветив там все лучом фотолампы, я вижу пузырящуюся, расплавленную краску и больше ничего. Я разворачиваюсь к другим, чтобы сказать, что все чисто, когда странный звук начинает эхом разноситься по пещере — тихое, продолжительное царапанье. Осмотрев все с помощью фотолампы, я вижу туннель, примерно в двадцати метрах от хвоста шаттла. Пока я смотрю, то замечаю тени, двигающиеся в туннеле к нам, их сопровождает такой же царапающий звук, который мы слышали внутри шаттла, и он становится громче.

— Ох, фраг, — шепчу я, когда волна инопланетных жуков врывается в пещеру, разбегаясь по полу, словно живой ковер.

— Огнеметы! — реву я рассеянным гвардейцам ниже, указывая на приближающуюся массу ксеносов. Джоретт бегом вылетает из-за носа шаттла и сразу же ослепительное пламя освещает пещеру. Он встает рядом с Ламмаксом и химичит что-то несколько секунд с соплом огнемета, после чего посылает широкую струю дугой к туннелю. Я поспешно слезаю на землю, постоянно оглядываясь через плечо на происходящее.

— Мы, мля, сдерживаем их, — объявляет Джоретт, и посылает еще одну струю.

— Да, но ненадолго, они разбегаются, — добавляет Ламмакс, делая паузу и указывая налево. Верно, существа разбегаются от огня, угрожая окружить нас.

— Дарвон! Тенсон! — кричу я бойцам с огнеметами. — Дуйте туда и загоните их обратно в туннель.

Покуда они выполняют приказ, я встаю между Джорретом и Ламмаксом.

— Мы должны сдержать этих фраггеров в туннеле, чтобы они не обошли нас.

Пока мы шаг за шагом загоняем их обратно, мне приходит в голову мысль.

— Вы видели какие-нибудь туннели спереди? — спрашиваю я Джоретта, бросая испуганный взгляд назад.

— Расслабьтесь, — отвечает он, — это первое что я, мля, проверил.

Выдохнув от облегчения, я отхожу назад и позволяю им продолжать работу. Пару минут спустя они стоят у входа в пещеру. Он примерно два с половиной метра в ширину и примерно такой же высоты, практически круглый.

— Я пуст, — кричит Тенсон, закидывая огнемет за плечо.

— Беги к оружейному шкафчику, там должны быть дополнительные канистры, — говорю я ему.

— Они остановились! — восклицает Дарвон. Отодвинув его в сторону, я вижу, что он прав. До изгиба, в двадцати метрах перед нами, что мы видим в туннеле, нет никаких признаков этих тварей.

— Они отступили, — тяжело произношу я, — должно быть, у них где-то рядом гнездо, чтобы столько много и так быстро прибежало сюда. Мы должны идти и выследить его.

— Ты, мля, уверен? — спрашивает Джоретт. — Мы уже торчим тут десять минут. И у нас осталось воздуха еще на двадцать гребаных минут.

— Один Император знает, сколько этих тварей там, — отвечаю я, — огнеметы уже почти пусты. Кто знает, сколько еще атак мы сможем отбить. Нет, нам нужно ударить по гнезду, собрать их всех в одном месте, в одно время.

— Я не уверен…, — продолжает Джоретт, советуясь со мной.

— Я тут главный, — рычу я на него, и он отступает, качая головой.

Я ПРАВ: туннель ведет прямо к их гнезду, примерно в двухстах метрах от шаттла. Это огромная пещера, дальняя стена слишком далека, чтобы туда добивал луч фотоламп. В шкафчике оказалось всего лишь по одной дополнительной канистре для огнеметов, этого могло не хватить, тут тысячи существ. Они, кажется, как-то дезорганизованы, кучкуются случайным образом повсюду, покрывая пол, бегают вдоль стен и по потолку. Как и прежде, они не обращают на нас внимания, и я веду отделение дальше в пещеру. Я замечаю еще четыре туннеля, уходящих из пещеры, некоторые ведут вниз, некоторые вверх, они прогрызли себе тут настоящую сеть ходов. Я задумался, а знают ли власти штрафной колонии, что у них тут творится под ногами.

— Сэр, — коротко шепнув, Джоретт привлекает мое внимание, мотнув головой в одну из сторон. Взглянув в этом направлении, я замечаю массу желтых инопланетных яиц, маленьких мешочков из плоти, размером с мой большой палец. Они тянутся по полу грубым кругом, простираясь дальше света фотоламп, их десятки тысяч. В резком красноватом сиянии фотоламп я могу различить большие, темные очертания. Высотой примерно с метр, вздутие на десятке веретенообразных ножек, сидящее на груде яиц в центре гнезда.

— Я считаю, что это матка, — с многозначительным взглядом произносит Дарвон.

— Давайте сожжем ее! — рычу я, хватая огнемет Дарвона и направляясь к матке жуков. Она поворачивает голову к нам, когда мы достигаем края кучи яиц, пучок глаз уставился на меня, в них светится интеллект. Я поднимаю огнемет и нацеливаю его прямо на матку, мрачно усмехаясь под маской. И только тогда я замечаю движение справа и слева от меня. Другие гвардейцы тоже замечают и начинают отходить от яиц. Из боковых туннелей, в поле зрения появляется другой вид бегущих существ. Они примерно нам по талию, опираются на десяток много суставчатых ног, их зловещие рога выпирают вперед из насекомьих голов. Появляется все больше и больше, спешат к нам в тыл, чтобы отрезать путь к отступлению.

— Бежим! — ору я, нажимая на спусковой крючок огнемета и окуная инопланетную матку в пламя, я вижу, как она корчится секунду, после чего падает на землю. Воздух наполняется шипением и жуки-солдаты, я полагаю, вот кто они, кидаются на нас, стремительно передвигаясь на своих ножках. Другие уже бегут к туннелю, и я следую за ними, пару раз пуская струю из огнемета то влево, то вправо, когда ксеносы подбираются слишком близко.

Один из солдат взбегает на стену туннеля рядом с входом и кидается на Джоретта, приземляется ему на плечи и хватает ногами его голову. Он орет, когда тварь втыкает рога ему в глотку, и разбрызгивая кровь, сержант падает на землю. В предсмертном спазме палец сержанта сжимает спусковой крючок огнемета и посылает струю огня в спину одному из гвардейцев — Маллори. Маллори барахтался секунду, пока пламя облизывает его одежду, его волосы вспыхивают. Размахивая руками, он бежит в мою сторону, кожа вокруг маски пузырится и оплывает, широко открытые глаза пялятся из-за визора, мне приходится отпрыгнуть вправо, чтобы он не схватил меня. Он падает лицом вперед, булькающий вопль слетает с его губ. Он секунду царапает свое лицо, пока маска вплавляется в плоть, затем оседает и остается недвижим. Мне некогда думать о нем, между мной и туннелем стоят еще двое солдат, поджавших ноги и готовых прыгнуть. Пламя со свистом вылетает из туннеля, мгновенно сжигая ксеносов, от жара огня повсюду разлетается пепел. Я вижу стоящего там Тенсона, он машет мне рукой. Перепрыгнув через обугленные, тлеющие тела солдат, я кидаюсь в туннель.

МЫ организовали отступление с боем в проходе к шаттлу. Тенсон, Ламмакс и я по очереди сдерживаем наступающих ксеносов, после чего отбегаем назад за следующего бойца с огнеметом. У нас заняло примерно десять минут добраться до пещеры, где мы снова встаем у входа. Очередь Ламмакса, когда я вижу, что он целится слишком низко; некоторые из солдат бегут по потолку прохода. Я ору, но слишком поздно, один из них падает на него, шипы пронзают его плечи. Дарвон хватает эту тварь и отталкивает в сторону, я оттаскиваю Ламмакса, чтобы Тенсон занял его место, сразу же струя из огнемета опаливает потолок.

Ламмакс пытается разодрать рану, но я держу его руки, встав коленями ему на грудь, чтобы он не особо брыкался. Прокол глубокий, но выглядит безобидным, пока я не замечаю густую как смола субстанцию, пачкающую кровь — возможно яд. Ламмакс узнает мое выражение лица, и с широко открытыми от ужаса глазами, смотрит на свое плечо. От боли по его щекам текут слезы, скапливаясь в лужицу на дне визора. Взбрыкнув, он сталкивает меня с груди, и рывком вытаскивает с пояса нож. Я пытаюсь поймать его руку, но не успеваю; он втыкает его себе в грудь по самую рукоятку.

— Справа! — ору я, вставая и расталкивая других в сторону, так как они собираются вокруг тела Ламмакса, — Делите респираторы и обратно в шаттл. Остальные оставьте мне.

— Вы о чем, мля, говорите, сэр? — требует ответа Тенсон.

— Мы не знаем, сколько времени займет починка двигателей шаттла, — спешно объясняю я, тыкая пальцем в туннель, чтобы напомнить Тенсону об осторожности, — один боец может удерживать туннель, как и остальные, и если вы оставите мне респираторы, я смогу продержаться чуть дольше, чем, если бы мы остались все вместе.

— Лучше вам вернуться обратно, — настаивает Дарвон, поднимая огнемет Ламмакса, — а я сдержу их.

— Даже не думай со мной спорить по этому поводу, — огрызаюсь я, — это не какое-то там дерьмовое самопожертвование, я просто не доверяю вам, вы позволите угробить себя.

А теперь отдавай мне огнемет и тащи свою жалкую задницу к шаттлу.

Они обмениваются взглядами друг с другом, но когда видят решимость в моих глазах, я понимаю, что они сдались. Тенсон отступает, послав последнюю струю в туннель, после чего сдернув ремешок огнемета с плеча, прислоняет его к стене.

— Как только кончится топливо или воздух, бегите в шаттл, — яростно говорит он, глядя на меня и осмелившись перечить мне.

— Скройся с глаз, — говорю я, отгоняя его струей пламени. Я остаюсь один, с тремя огнеметами и примерно часовым запасом воздуха. Я просто надеюсь, что хватит и того и другого, как только кончится что-нибудь одно, я — труп.

Я ОТБИЛ примерно еще полдюжины атак за четверть часа, когда ко мне прибежал Тенсон. Я уже поменял один раз маску, баллон той, которая на мне, уже кончается.

— Какого фрага ты тут делаешь? — требую я ответа, отталкивая его обратно к шаттлу.

— Полковник послал меня сказать, что основное питание восстановлено, — говорит он, отпихивая мою руку, — понадобится еще полчаса, прежде чем мы сможем запустить взлетные ускорители. Как ты считаешь, ты столько продержишься?

— Огнемет почти пуст, в других по половине, — уверяю я его. Он кивает и кидается обратно к шаттлу, еще раз бросая на меня взгляд через плечо. Я возвращаю свое внимание к туннелю и вижу еще одну волну бегущих ко мне ксеносов. Я выпускаю последнюю струю и откидываю огнемет в сторону, хватая другой рядом со мной, сразу же открывая огонь. Это будет очень долгие полчаса.

Я ПОНЯЛ, что осталось, может быть, четыре, может быть, пять выстрелов в последнем огнемете. У меня так же остался последний респиратор, и я оглядываюсь в сторону шаттла, ища любые признаки того, что они закончили ремонт ускорителей. Таковых не наблюдается. Глянув в туннель, я вижу наполовину заполняющую его насыпь из искореженных, обожженных тел чужих. Эти существ поражали, бросаясь раз за разом на явную смерть. Я не могу понять, зачем они это делают. Они не выглядят слишком смышлеными, чтобы мстить за убийство матки и шаттл не стоил сотен убитых. Опять же, люди могут спросить, почему я просто не прикончил себя, а остался в "Последнем шансе", сражаясь в одной бойне за другой. С их точки зрения, если бы я сделал это сам, то это была бы наверняка быстрая, простая и безболезненная смерть, чем рисковать получить на поле боя мучительную и увечащую. Но я не разделяю эту точку зрения. Я не собираюсь умирать за Полковника.

Раньше я горел желанием сложить голову за Императора и Империум, но чем больше я осознавал, что они собой представляют, тем больше понимал, что они этого не стоят. Я всякого насмотрелся за последние три года, с тех пор как вступил в Имперскую гвардию, и не видел ничего такого, что заставило бы меня думать, что все эти жертвы не напрасны. Постоянно умирают миллионы гвардейцев и флотских, и за что? Чтобы эти неблагодарные командующие планетами, кардиналы и офицеры могли сделать зарубку об еще одной бессмысленной победе? Чтобы клерк Департаменто Муниторум или Администратума мог сделать пометку на звездной карте, что вот этот никчемный кусок скалы все еще под властью Империума? И вот я стою здесь, на этой дурацкой луне, противостою рою инопланетных существ в одиночку, чтобы свалить и рисковать своей шеей в какой-то другой проклятой бойне?

Я начинаю ощущать головокружение, воздух в респираторе почти кончился. Я пару раз тру рукой визор маски, прежде чем осознать, что пятна перед глазами не на плассталевых линзах. На груде трупов возникает движение, и я вижу, что ксеносы опять атакуют. Я снова поднимаю огнемет, оружие, кажется, тяжелее, чем было секунду назад.

Нажимаю на спусковой крючок, и язык пламени ревет по туннелю, сжигая до пепла живых инопланетян.

Я задыхаюсь, пытаясь сделать еще один вдох, и осознаю, что в панике опустошил контейнер, еще чуть-чуть воздуха осталось в самой маске. Еще больше существ несется по туннелю, и я умудряюсь снова выстрелить, моя глотка напрягается, пока я пытаюсь вдохнуть не существующий воздух. Головокружение охватывает голову, и мои ноги просто отказывают подо мной. Я едва могу двинуться, но вижу, что темная тень волны жуков приближается. Я задыхаюсь, моя грудь напряглась, но я умудрился выставить огнемет перед собой и снова выстрелить, в последний раз заставляя жуков-солдат отступить. Перестают ощущаться пальцы, и я скорее понимаю, чем чувствую, что оружие вывалилось у меня из рук. Я пытаюсь подняться, пытаюсь найти какой-то последний резерв сил, но в этот раз такового нет. В ушах стоит рев, и тьма кружит вокруг меня.

ОТ тряски я прихожу в себя, ощущая, что кто-то прикасается ко мне. Слабо махнув руками, я пытаюсь отогнать солдат-жуков. Один из них сдирает с меня респиратор, и я чувствую, как что-то прижимается к моему лицу. Внезапно легкие наполняются свежим воздухом, и я ощущаю, что меня тащат по земле. Когда зрение прояснилось, я вижу стреляющего в туннель из огнемета Тенсона, после чего он хватает его за ружейное ложе и зашвыривает в проход, крича что-то, что я не могу разобрать. Пока меня затаскивают на рампу, я вижу волну тьмы, кинувшейся на гвардейца, та сбивает его с ног. Шипы поднимаются и падают, стремительно втыкаясь в его тело, из глубоких ран струей бьет кровь. С завыванием рампа начинает закрываться, затеняя панораму.

— Мы внутри! — я слышу, как кто-то кричит у меня за спиной. Я лежу на спине и пялюсь в светосферу на потолке, очарованный ее желтым светом. Он кажется ослепительно ярким после пещеры, но я продолжаю пялиться на него. Пол подо мной начинает дико трястись, и я ощущаю, как увеличился вес, это говорит о том, что мы взлетаем. В поле зрения появляются нечеткие лица; они болтают, но их голоса сливаются в спутанное бормотание. Я закрываю глаза и насколько могу, концентрируюсь на своих легких.

ПОТРЕПАННЫЙ шаттл умудрился пролететь несколько километров до штрафной колонии, где Полковник забрал один из их шаттлов, чтобы вернуть нас на "Гордость Лота". Техножрец умер от полученных травм до того, как мы долетели до колонии и мы оставили тело там. Когда мы выгрузились в ангар для шаттлов, я приближаюсь к Полковнику.

— Вы никого не бросаете, сэр, — подчеркиваю я.

— Ты прав, никого, — отвечает он, наблюдая, как изнуренные гвардейцы тащатся вниз по рампе.

— И мы также не собираемся набирать новобранцев? — предполагаю я, глядя на его лицо в поисках подсказок насчет его мыслей, но оно ничего не выражает.

— Для нас нет, — подтверждает он, наконец-то оборачиваясь ко мне.

— Почему, сэр? — спрашиваю я через секунду, задумавшись о том, что если я просто спрошу, как он и говорил, насчет истории с Лорон и Лори.

— Никто из них не достаточно хорош, — это все, что он отвечает, глядя прямо на меня, и затем разворачивается, чтобы уйти.

— Хорош для чего? — спрашиваю я, кинувшись за ним.

— Сегодня ты слишком много задаешь вопросов, Кейдж, — говорит он, шагая по решетчатой палубе. Он смотрит на меня через плечо, примеряясь и затем, кажется, принимает решение.

— Зайди со мной в мой кабинет, охрана знает, как проводить твоих бойцов в загон.

Мы идем в молчании, моя голова кружится от мыслей. Что он собирается показать мне? Или он собирается отчитать меня лично, не желая портить дисциплину, отвешивая мне пару шишек перед бойцами? Опять же, раньше это его никогда не останавливало.

Пока мы поднимаемся по палубам на железном эскалаторе, Полковник продолжает смотреть на меня. Это внезапное развитие событий одновременно беспокоит и вызывает интерес. Пока мы идем по коридору к его кабинету, с другой стороны к нам подходит одетый в тунику лакей. Он изумленно смотрит на меня, но ничего не говорит. Мы оба следуем за Полковником внутрь, и он закрывает за нами дверь.

— Покажите лейтенанту Кейджу документы, — говорит клерку Шеффер, садясь за стол. Из огромных рукавов туники мужчина достает связку пергаментов и вручает ее мне.

Я разворачиваю верхний и кладу остальные на угол стола Полковника. Он исписан большими, рукописными буквами. На Высоком Готике, так что я не понимаю большую часть написанного. Однако я распознаю заголовок. Там написано: "Absolvus Imperius Felonium Omna", что, как я понял, означает: "Император прощает все ваши грехи". Внизу стоит тяжелая восковая печать с отметкой Комиссариата, и я замечаю над ней имя Джоретта. Потрясенный, я смотрю другие, они для Ламмакса и для остальных.

— Прощение для мертвых? — сконфуженно спрашиваю я.

— Прощение может дароваться посмертно, — со всей искренностью заявляет мне клерк, — так же легко, как благодарности и медали.

— Все мертвые получили это? — спрашиваю я, поворачиваясь к Полковнику. Он один раз кивает, пристально глядя на меня. Ты действительно безумец, думаю я про себя, глядя в ответ на сидящего в оббитом кожей кресле, тот держит перед собой сцепленные пальцы.

— Только Император может даровать вечное и неограниченное прощение, — бормочет позади меня писчий.

— Вы все слышали мое обещание, — говорит Полковник, заговорив впервые, с тех пор как мы покинули ангар шаттлов, — я даю вам последний шанс. Если вы умрете на службе, вы заслужили право на прощение. Это кое-что значит; это не просто слова. Ваше имя войдет в анналы Империума, как служащего Императору и исполнившего свой долг. Если мы знаем о ваших близких, то о детях смогут позаботиться в Схоле Прогениум. С вашими семьями свяжутся и расскажут об обстоятельствах смерти.

— А если не умру? — внезапно обеспокоенно спрашиваю я.

— Все умирают, лейтенант, — тихо произносит клерк за моей спиной. Я разворачиваюсь и смотрю на него.

— Рано или поздно, — добавляет он совершенно равнодушно. Я разворачиваюсь к Полковнику, чтобы потребовать ответа, почему он хочет нашей смерти, но он говорит первым.

— Это все, лейтенант Кейдж, — говорит он, не проявив ни одну эмоцию. Кипя внутри, я закрываю рот и отдаю салют.

— Клерикус Амадиель вызовет охрану, чтобы вернуть вас к вашим бойцам, — заканчивает Полковник, указывая на дверь рукой, слегка наклонив голову.

ЗВУК постоянной бомбардировки был монотонным и приглушенным стенами командного центра, он слышался как отдаленные глухие удары. Внутри операционной комнаты повсюду царил организованный хаос, писчие и тыловики бегали туда-сюда, разнося детальную информацию о последнем наступлении врага. В центре комнаты, среди рядов циферблатов и тактических дисплеев, гололитический проектор показывал схематичный рисунок крепости, красным мигали иконки, показывающие позиции вражеских укреплений. Синие символы представляли защитников, собравшихся на местах для отражения штурма. Два офицера стояли рядом с гололитом, великолепные в своих темно-синих сюртуках с золотым плетением. Один из них, с пятью гвоздиками командора-генерала на эполетах, указывал на область на юго-западе.

— Это похоже на отвлекающий маневр, — прокомментировал он своему приятелю офицеру, чьи ранговые отметки говорили о том, что он капитан, — верните бригаду эпсилон обратно на западные стены и нажмите 23-ей вдоль флангов.

Капитан подозвал писчего взмахом руки и короткими фразами передал приказ. С обеспокоенным лицом, он повернулся к своему седовласому старшему офицеру.

— Как мы можем продолжать сражаться, сэр? — спросил он, нервно постукивая пальцами по золоченой рукоятке меча, висящего на его левом бедре. — Их, кажется, бессчетное множество и они бросают тысячи просто чтобы проверить нашу реакцию.

— Не волнуйся, Джонатан, — уверил его командор-генерал, — помощь в пути и когда она прибудет, мы будем спасены.

— А что насчет другой проблемы? — возбужденно вопрошал капитан, его голос упал до напряженного шепота. — Что делать с врагом внутри?

— Здесь он только один из них, — таким же успокаивающим тоном ответил командор-генерал, — их поймают и уничтожат, и тогда эта маленькая угроза будет забыта. Ничто нас не остановит.

Глава четвертая Предательство

+++ Операция Сбор вошла в заключительную стадию. Каков статус операции Новое Солнце? +++

+++ Новое Солнце вошло в основную фазу. Операция Сбор должна быть завершена как можно скорее, время не ждет. +++

+++ Мы со всей скоростью отправляемся к Новому Солнцу. +++

Я никогда раньше не видел Полковника таким злым. Я думал, что видел, как он бесится, но это было просто средненькое раздражение по сравнению с текущим спектаклем. Его глаза столь пронзительны, что могут проткнуть рокрит и его кожа почти побелела, его челюсть сжата так сильно, что я вижу, как дергаются мускулы на его щеках. Капитан Феррин тоже далеко не счастлив. Капитан корабля багровел и потел, нахмуренно глядя на Полковника. И я оказался в центре всего этого. Я просто докладывал о последней проверке запасов вооружения Полковнику, когда капитан вошел и сообщил ему, что мы меняем курс, чтобы ответить на общую тревогу. Полковник спокойно сказал, что мы никуда не летим, и чтобы он нас вернул на прежний курс, и затем все понеслось.

— Вы знаете мой обозначенный приказ, Полковник Шеффер, — шипит капитан, уперев на стол Полковника сжатые в кулак руки, его толстые плечи на одном уровне со щеками.

— Могу я напомнить вам, что это судно было прикомандировано для перевозок, капитан, — огрызается Шеффер, вставая из-за стола и подходя, чтобы взглянуть в иллюминатор.

— Это расценивается как высшее предательство, не ответить на сигнал общей тревоги, — кричит в ответ капитан, — сейчас нет чрезвычайной ситуации или приказа об отмене от вышестоящего офицера.

— Судно в моем распоряжении, — тихо произносит Полковник, и вот тогда я понимаю, что все становится по-настоящему опасным. Полковник был одним из тех, чей голос становится все тише, когда они оказываются на грани.

— И я даю вам приказ об отмене, капитан.

— Я все еще самый старший офицер на этом корабле, полковник, — отвечает ему капитан, натянуто выпрямляясь и сжимая-разжимая кулаки за спиной, — это под юрисдикцией флота. Я — командующий этим кораблем.

— У меня высшие полномочия! Вы знаете, о чем я говорю, капитан! — орет Полковник, повернувшись на пятках и встав перед Феррином. — Я отдаю вам прямой приказ, со всеми необходимыми полномочиями. Вы возвращаете нас обратно на изначальный курс к Тифон Прайм!

— Ваши полномочия не распространяются на "Военные Положения Флота", полковник, — покачав головой, отвечает капитан, — после того как мы доложим о выполнении своего долга на Крагмире, я вернусь к этому вопросу. И это — мое последнее слово. Если вам не нравится, можете выметаться через ближайший воздушный шлюз и лететь сами!

После этой бури капитан вылетает из кабинета, и хлопает за собой тяжелой дверью. Я не могу избавиться от картинки, как Полковник выстраивает нас в линеечку и, маршируя, мы уходим в воздушный шлюз, как и предложил Феррин. Он, возможно, достаточно безумен для такого. Полковник секунду выглядит так, словно кинется вслед за капитаном Феррином, затем немного успокаивается. Он глубоко вдыхает, поправляет шинель и разворачивается ко мне.

— Что у нас есть для холодных погодных условий, Кейдж? — внезапно спрашивает он. Я замешкался, сбитый с толку, и он указывает на инфопластину со списком инвентаря у меня в руке.

— Я… ы… зачем? — заикаюсь я, после чего немедленно получаю в ответ негодующий взгляд.

— Выметайся, Кейдж! — рявкает он на меня, забирает из руки инфопластину и отмахивается ею. Я спешно отдаю честь и пулей вылетаю за дверь, с радостью сбегая от Полковника, пока он в своем убийственном настроении.

ЕЩЕ две недели варп-снов закончились, когда нас выкинуло в систему Крагмир. Мы тут, чтобы драться с орками, сказал мне Полковник. К несчастью, это ледяной мир. Сомкнутый вечным ледниковым периодом, Крагмир представляет собой огромную тундру, с рыскающими снежными бурями, покрытую ледниками и зазубренными горными хребтами. Сражаться с орками и так сложно, но драться с ними в этих суровых условиях будет чертовски близко к безнадежному. Я дрался с орками раньше, когда группа работорговцев пыталась совершить набег на планету, где я стоял гарнизоном до того как попал в штрафники "Последнего шанса". Они были огромными зелеными монстрами, не особо выше человека, потому что постоянно сутулились, но по-настоящему широкие и мускулистые, с длинными, словно обезьяньими руками. Своими массивными челюстями они могли откусить тебе голову, впрочем, как и оторвать ее острыми когтями. У них также были достаточно хорошие пушки, хотя их броня обычно ни черта не стоила.

Опять же, им особо она была не нужна; они могли выжить после ранений, которые искалечили или убили бы человека. Я не знаю, как это им удается, но они вряд ли вообще истекают кровью, они, кажется, не особо замечают боль, и их можно было дырявить, бить и прошивать самым жестоким образом, и они все еще могли драться с почти полной эффективностью. Я видел воинов с грубой и легкой бионикой, огромные шипящие поршни в руках или ногах, которые на самом деле делали их сильнее, с пушками или клинками, встроенными в конечности. Не ошибетесь, сказав, что даже несколько орков это плохая новость и особенно — пара тысяч, сброшенная на Крагмир несколько недель тому назад.

У нас впереди все еще неделя путешествия по системе, до того как мы достигнем орбиты, так что вместе с несколькими десятками оставшихся на борту штрафниками "Последнего шанса" я прошел курс выживания при холоде. И снова разговоры свелись к тому, насколько мы полезны, всего лишь с горсткой меньше взвода. Особенно потому, что на поверхности уже находится другой штрафной легион из целых трех рот. Это примерно от пятисот до тысячи бойцов, в зависимости от размеров рот. Кто знает, может быть, Полковник просто втиснет нас к ним и оставит там?

Хотя почему-то я сомневался, что это произойдет. Мы много чесали языками, и Франкс согласился со мной в этом, еще сильнее казалось, что Полковник имеет на нас какие-то виды. Я имею в виду, если бы он просто пытался угробить нас, то Крагмир вполне подходил, но тогда зачем было затевать драку с капитаном корабля? И о каких полномочиях он говорил? Насколько я знаю, единственным не флотским рангом, который мог приказывать кораблю что-то, был магистр войны. И только потому, что его назначали при поддержке как минимум двух адмиралов. Что ж, так нам говорили, когда объясняли систему рангов, после того как я вступил в Гвардию. А был еще комментарий Полковника насчет преступников последней штрафной колонии, что они не достаточно хороши.

Все это заставляло задуматься о том, что здесь происходит.

МЫ ВЪЕХАЛИ в главный пусковой ангар на боевой машине пехоты — "Химере", в шаттлы, готовые спустить нас к поверхности. Постоянное пыхтение хорошо настроенных двигателей эхом возносится к сводчатому потолку, вонь дизельного выхлопа наполняет воздух. Рабочие бригады матросов взобрались в краны и портальные краны и готовят их к запуску шаттлов. Полковник получил в распоряжение флотского техножреца, чтобы он приглядывал за "Химерами", учитывая обжигающий холод, в котором им придется работать. Мы получили загруженные на борт "Химер" вегетативные процессоры, на случай, если придется валить деревья, чтобы получить топливо. Буревые фильтры были установлены на воздушную и выхлопную системы, вместе с системой двойного зажигания с подходящим разрядом, чтобы они наверняка не замерзли. Я, например, не хотел бы тащиться пешком по Крагмиру, куда бы там мы не направлялись. Особенно, если мы собираемся приземлиться рядом с одной из Имперских баз и затем оттуда отправиться на линию фронта. Сезон штормов только начался, делая невозможным воздушное сообщение, кроме как прямого приземления на равнины, примерно в сорока пяти километрах от мест сражения.

Проникающее пронзительное эхо от рокочущих двигателей, мгновенно заставляет всех замолчать.

— Боевая тревога! — орет один из матросов, помогающий нам загрузиться, мой знакомый Джемисон.

— Кейдж! Тащи своих людей на портал, если они хотят увидеть кое-что интересное.

Все вскакивают на металлические ступеньки, чтобы взглянуть через огромный бронированный иллюминатор. Я не вижу ничего, за исключением плазменных следов за двумя фрегатами, которые выпрыгнули из варпа вслед за нами. Очевидно, с другой стороны от нас находился крейсер "Правосудие Терры", но у меня никогда не было шанса взглянуть на него.

— Там! — шепчет Джемисон, указывая на движение слева. Я ладошками прикрываю лицо и утыкаюсь носом в бронестекло, пытаясь оградиться от света, чтобы лучше видеть. Затем я вижу его, с этого расстояние не более чем стреляющая звезда, проносящаяся мимо дальнего фрегата.

— Я надеюсь, там не так много эльдар, — бормочет Джемисон, качая головой, — мы не готовы к сражению, транспортники обычно составляют часть конвоя.

— Откуда, блин, ты знаешь, что это эльдары? — справа от меня недоверчиво спрашивает Гаппо.

— Смотри, как они поворачивают, — отвечает нам Джемисон, кивая на иллюминатор. Я пару минут напрягаю глаза, после чего снова замечаю оранжево-красную искру. Затем я увидел, что Джемисон имел в виду. Булавка света замедляется секунду-две, а затем кидается в совершенно другом направлении. Даже сжигая реактивные двигатели и выжимая из маневровых ускорителей все, ни один из кораблей не может повернуть так резко. По правде говоря, даже близко к этому никто не может.

Пока я смотрю, то замечаю, как крошечная вспышка синего возникает в капле света, что я идентифицировал, как один из наших фрегатов. Он, кажется, светится чуть сильнее, пока его щиты поглощают атаку. Я могу чувствовать как двигатели "Гордости Лота" уводят нас от битвы, рокот, который, кажется, вызван пульсацией корабля, создает в желудке неприятную вибрацию.

— Фракните меня… — шепчет Франкс, поднимая взгляд. Я смотрю на самую верхнюю часть иллюминатора, и вижу, как в поле зрения показывается движущийся свет. Я осознаю, что это "Правосудие Терры" пролетает над нами, прямо в паре километров над верхом транспортника. Он потрясающий, галерея за галереей, ряды за рядами орудийных портов появляются в поле зрения. Даже через фильтрующую вспышки окраску бронестекла я могу рассмотреть, как по левому борту кратко оживают направляющие двигатели, отдаляя его чуть дальше от нас. Показались плазменные двигатели, огромные цилиндры, которые были обмотаны бессчетными километрами массивных труб и проводов, питающие их жизненной энергией от плазменных реакторов в глубине бронированного корпуса. Яркость плазменного следа почти ослепляет даже через затемненное стекло, белая раскаленная энергия вылетает из сопел двигателя, швыряя его через космос с невероятной скоростью, хотя размеры корабля и его вес могут показаться тяжеловесными. Нет, не тяжеловесным, а более величественным, безмятежным, что противоречит потрясающему количеству энергии, которое он использует. Это вдохновляющее зрелище, в этом нет сомнений, и я смог понять, почему так много молодых людей в фантазиях вырастают, чтобы стать капитанами кораблей, командующими одним из этих смертоносных мастодонтов.

Глядя, как крейсер прорывается к эльдарам, я ощущаю безопасность. Определенно ничто не может выстоять перед вниманием этой гигантской махины разрушения. У флотских может и были какие-то странные представления о стратегии и обороне, но если вы поручили дело им, то они чертовски много знают об огневой мощи. Их противоартиллеристские защитные башни имеют орудия по размерам больше, чем установленные на Титанах, их дула десяти метров в диаметре, десятки таких оборонных пунктов усеивают корпус корабля, размером с крейсер. Орудия на широком борту варьировались, иногда там огромные плазменные пушки, способные сжигать города, иногда ускорители масс, которые могут превратить фунты металла и камня в ничто. В течение минут ракетные батареи уменьшенной дальности могут уничтожить небольшого противника, в то время как высоко мощные лазеры, которые Джемисон назвал «лансами», за один губительный выстрел могут пробить три метра самой крепкой брони. Большинство крейсеров также вооружались торпедами, с составными боеголовками, снаряженными горючим плазмо-зарядом, несущим на головы врагов энергию взрыва небольшой звезды. По сравнению с этим, мой жалкий пистолет выглядит как плевок против океана. На самом деле, скорее, как против сотен океанов.

Когда "Правосудие Терры" становится не более чем еще одной искрой в отдаленной битве, мы начинаем терять интерес. Виднеются вспышки стрельбы, но на расстоянии в несколько тысяч километров, так что сложно разобрать, что там на самом деле происходит. Я уверен, что на орудийных палубах и на мостике были какие-нибудь зрительные сканеры и разное другое оборудование, которое позволяет им лучше все рассмотреть, но здесь внизу, это просто невероятно далекое и слабое световое шоу.

— Хорошо, — говорю я бойцам, когда они начинают разбредаться от иллюминатора, — давайте закончим погрузку "Химер".

МЫ ПОГРУЗИЛИ три "Химеры" на борт одного из десантных кораблей и готовы были загнать еще две на другой, когда мимо нас забегали матросы, внезапная паника побудила их к деятельности. Я хватаю уоррент-офицера за руку, когда он пытается промчаться мимо.

— Что происходит? — требую я ответа, глядя на флотских, как они сбегаются к оружейным шкафчикам в задней части ангара шаттлов.

— Мы получили приказ подготовиться к абордажу, — отвечает он мне, с рычанием выдергивая свою руку, — один из эльдарских пиратов кинулся назад и летит прямо к нам.

Они обманом отвели крейсер, и теперь мы сами по себе. Взгляни!

Он указывает на иллюминатор, и я вижу быстро приближающиеся вихрящиеся очертания. Я не могу ясно разглядеть корабль, он защищен тем, что мы называем "голополем", которое изменяет и отклоняет свет, так что вы не можете точно засечь его местоположение, это заставляет авгуров и сюрвейров сходить с ума. Еще один пример адского колдовства эльдар в их машинах и оружии.

Я уже хотел кого-нибудь попросить связаться с Полковником, когда вижу, как он проходит через противовзрывные двери в дальнем конце ангара шаттлов. Он смотрит в иллюминатор, и я спешу к нему.

— Нам нужно вооружиться, сэр — говорю я, — они ожидают абордаж.

— Я знаю, — отвечает он, обращая свое внимание на меня. Я вижу, что на поясе висит его силовой меч в ножнах, а на другом бедре болт-пистолет.

— Я проинформировал охрану. Они выдадут вам оружие, когда закончат формировать отряды флотских.

— Куда нам пойти, сэр? — спрашиваю я, пока мы идем обратно к взводу, — флотские, кажется, знают что делают. Чем мы можем помочь?

— Ты прав. Они управятся без нашего вмешательства, — соглашается он, доставая свой болт пистолет и отщелкивая предохранитель, — мы будем действовать в качестве резерва, за отрядами флота. Если будет похоже, что они дрогнули, мы выдвинемся и поддержим их.

Кажется, в этом есть смысл. Я не прочь стать за матросами и охраной. В конце концов, их готовили к такого рода вещам, к перестрелкам на короткой дистанции и рукопашной, и у них есть тяжелая броня для такого рода дерьма. Пока мы ждем охрану для раздачи оружия, я приказываю охранять десантные корабли, скорее, чтобы занять своих бойцов, чем из-за страха, что они в открытую поддержат эльдар.

Мы как раз заканчиваем, когда охрана выкатывает тележки с оружием. Они начинают раздавать дробовики и нагрудные патронташи каждому. Я хватаю один и вешаю на плечо, затем урываю связку электроострог, подзываю сержантов отделений и раздаю им по одной, оставляя одну и для себя. Оглянувшись в иллюминатор, я вижу выстрелы наших жалких батарей, шарахающих в сторону цветных миазмов, что представляют собой корабль эльдар. Кажется, они вообще не попадают в него; он изменяет курс, чтобы зайти с борта, замедляет скорость, дабы поравняться с нами.

Весь корабль дико дрожит, когда капитан приказывает исполнить маневр уклонения и реактивные двигатели оживают, внезапно прибавляя скорости и швыряя нас в сторону. Это дает нам всего лишь полминуты или около того, прежде чем ярко-пурпурный поток энергии вырывается из облака изменяющихся цветов, бьет нас куда-то около кормовой части, заставляя корабль задрожать от взрывов.

— Они отключили наши двигатели, — говорит стоящий рядом со мной Полковник, его лицо мрачное, как всегда, — теперь они пойдут на абордаж.

Небольшие очертания отделяются от разноцветного тумана и летят в нашу сторону. Должно быть, это штурмовые корветы, решаю я, и вижу около полудюжины, кажется, они летят прямо к нам. Я думаю, это, должно быть, иллюзия, но затем чувствую, что они действительно летят прямо к нам. Они становятся все больше и больше, и я слышу грохот ботинок по металлической палубе, когда еще больше матросов выскакивают в ангар для шаттлов из окружающих зон корабля. Я заталкиваю пять патронов в дробовик и досылаю один цевьем в патронник, подготовившись к выстрелу. Зажав левой рукой электроострогу, я отсылаю взвод назад, ближе к стене, подальше от иллюминатора и пусковых дверей.

— Ждать приказа Полковника и держаться меня! — ору я на них. Я вижу, как некоторые оглядываются, ища какой-нибудь возможности сбежать, но проследив за их взглядами, я понимаю, что все двери уже снова закрыты. Взглянув вверх, я замечаю трех офицеров флота в контрольной башне, наблюдающих за бойцами внизу через массивное стекло.

— Они здесь! — орет кто-то с передней части ангара. Я вижу гладкие, зловещие очертания штурмовых корветов пролетающих мимо иллюминаторов, каждый раскрашен в странные, плавные полосы черно-пурпурного и красного. Несколько секунд спустя, участки стен на каждой пусковой двери начинают светиться голубым, когда штурмовые корветы задействовали какое-то энергетическое поле, чтобы прожечь вход внутрь. Со взрывом света, разбрасывая искры и обломки на палубу, появляется первый разлом справа от меня.

Почти сразу же вспыхивают взрывы слева и справа, команды флота открывают огонь, наполняя огромный зал грохотом дробовиков. Вспышки выстрелов пляшут в поле зрения, дополненные странными лучами лазпушек или чего-то подобного.

С места, где я нахожусь, я не могу рассмотреть атакующих, но вижу, как бойцов отшвыривает на пол взрывами темной энергии, или разрывает на куски градом огня. Прямо передо мной я замечаю пульсирующий сгусток темноты, летящий в матросов, он разрывает группу людей, подбрасывает их обугленные тела в воздух и расшвыривает оторванные конечности и головы во всех направлениях. Казалось, разом заорали все, добавляя шума к какофонии стрельбы. Хриплые вопли агонии или паники эхом отражаются от стен, со звоном по палубе лязгают гильзы. Воздух наполняется запахом кордита от двух сотен дробовиков, гарью сгоревшей плоти и запахом скотобойни от расчлененных и обезглавленных тел. Пока я осматриваюсь, пытаясь понять, какого черта тут происходит, все погружается в анархию, вспышки выстрелов смешались с лаем дробовиков и пронзительным визгом осколковых ружей и пушек эльдар.

Невозможно разглядеть со сколькими мы столкнулись и сдерживаем мы их или нет. Я повсюду вижу насыпи из тел, бойцы отползают в стороны, держа свои искалеченные конечности или зажимая раны на теле и голове. Еще один взрыв раскалывает решетки палубы, вдалеке слева, где стоит генератор или что-то типа того, там расцветает огненный шар. Выстрелы и свист теперь оглушительны, случайные попадания в железные опоры контрольной башни шипят и пузырятся, плавя подпорки, держащие контрольный зал в десятке метров над палубой. Шаттл справа от меня разрывается огромным огненным шаром, град шрапнели сечет бойцов вокруг него, разрезая их тела облаком острых обломков.

— Время пришло, — говорит Полковник, выступая вперед, голубая пульсация силового меча освещает его лицо снизу. Он кивает головой вправо и среди поредевших матросов флота и охраны, я замечаю первых воинов-ксеносов. Их броня раскрашена в те же цвета что и штурмовые корабли. Панцири покрыты клинками и пиками, по кончикам которых пробегают беспорядочные разряды энергии. Они примерно на голову выше окружающих бойцов, но настолько худые, что кажутся почти истощенными. Они двигаются изящными, перетекающими движениями, кажется, совсем не затрачивая для этого усилий. Со скоростью, с которой не могут двигаться даже самые закаленные бойцы, они рубят влево и вправо оружием ближнего боя из экзотического набора клинков и зазубренных хлыстов. Возвратным движением меча, ксенос отсекает голову одному из бойцов, и она катится по полу, после чего тот разворачивается на каблуках и погружает клинок в живот еще одному флотскому. Вокруг них стоит аура злобы, странный пронзительный смех или экстравагантные жесты выдают их беспощадность.

Наступает момент, когда перед нами остаются одни чужаки, около двух десятков, мертвые и умирающие флотские разбросаны по палубе у их ног. Никому не понадобился приказ и все разом открывают огонь, жар от залпа окатывает меня, заставляя кожу покрыться потом. Я передергиваю цевье и снова стреляю, рукоятка моей остроги зажата между казенником и рукой, я вижу, как одного из эльдар отбрасывает выстрелом, яркая кровь брызгами взлетает в воздух. Слева еще больше ксеносов прыгает в нашу сторону, с легкостью разрезая нескольких человек на своем пути.

Справа загрохотали ботинки, и к нам прибегает отделение охраны.

— Они прорвались к главному коридору! — орет их младший офицер, указывая на дальний конец ангара штурмовым дробовиком. Его визор отодвинут назад, и я вижу его рычащее, полное ненависти лицо, когда он открывает огонь, за несколько секунд десяток выстрелов разрывает пространство между нами и подступающими эльдарами. Вытащив барабанный магазин из дробовика, и откинув его в сторону, он ведет своих бойцов мимо нас. Я вижу, как Дональсон ведет свое отделение вслед, пусть идут. Полковник стоит справа от меня, с силовым мечом в одной руке, нацелив болт пистолет другой на врага.

— Отступление с боем к контрольной башне, — бросает он через плечо, после чего выпускает очередь в бегущих к нам эльдар.

— Отступаем по отделениям! — ору я, перекрикивая шум боя, — отделение Джоретта и командное — вперед!

Я вижу, как другие отступают к задней части ангара и встаю на колено, загоняя еще шесть патронов в дробовик. Встав на ноги, я вижу, что остальные штрафники "Последнего шанса" на месте и начинают отступать, раз за разом отстреливаясь, огонь прикрытия других отделений врезается в чужаков. Теперь повсюду валяются кучи мертвых тел, наших бойцов и их, окровавленные куски разбросаны по металлической палубе, темно-красная человеческая кровь смешивается с ярко-красной жизненной жидкостью чужаков. Я не могу сказать, сколько их осталось, но когда отхожу мимо другого отделения, то вижу, что слева от меня все еще бушует яростная схватка, эльдары пытаются прорваться через главные двери во внутренности корабля.

— Если они пройдут, то получат практически прямой доступ к мостику, — информирует меня Полковник, выбрасывая магазин из болт-пистолета и вставляя другой, — мы должны остановить их в ангаре.

Глянув через плечо, я замечаю, что мы оказались у ступенек контрольной башни. Можно было проследить за нашим отступлением по телам пяти погибших "Последнего шанса", лежащих среди более чем двух десятков трупов чужаков, и по бандажам патронов для дробовиков и рассыпным гильзам болт-пистолета. Несколько эльдар умудряются прорваться через наши залпы, они практически обнажены, не считая нескольких кусков усеянной клинками брони, связанных ремнями вокруг жизненно важных частей тела. Практически не касаясь земли, со сверхъестественной скоростью они ныряют то влево, то вправо. У них в руках зловещего вида хлысты и парные кинжалы, покрытые каким-то ядом, который, капая на металлическую палубу, дымится. Когда они приближаются для удара, их свирепые ухмылки демонстрируют превосходные белые зубы, яркие овалы глаз горят жуткой страстью. Полковник контратакует с поддержкой Лорона и Лори. Шеффер подныривает под отравленный клинок и стреляет из болт-пистолета, взрывая голову атакующей. Лорон разворачивается на месте и врезает прикладом дробовика в живот другой, после чего, перехватив ружье двумя руками, он впечатывает дуло в лицо пришельцу, ломая ей шею. Лори скользит между двумя из них, откидывается вправо, когда одна из атакующих делает выпад, хватает руку женщины эльдар и крутит вокруг себя, отправляя стройное существо на клинки своей подруги. Другой рукой она стреляет из дробовика в живот оставшейся, разбрызгивая куски внутренностей по ее белой коже и окрашивая свои волосы ярко-красной кровью.

— Уводи бойцов в контрольную башню, — приказывает мне Полковник, пробегая мимо по металлическим ступенькам. Пока мы несемся по лестнице вверх, чужаки продолжают стрелять, убивая двух бойцов из отделения Славини, и те переваливаются через перила. Я вижу, как сержант разворачивается и спускает свое отделение на пару ступенек, открывая ответный огонь по чужакам, пока те бегут по открытой палубе к нам. Мое дыхание вырывается изо рта хриплыми вздохами пока я несусь по спиральной лестнице, заставляя свои уставшие ноги передвигаться, подталкивая спину Франкса перед собой, заставляя того тоже двигаться. Я замечаю, что внизу эльдары почти достигли главного входа. Только пара десятков охранников стоит между ними и закрытым проходом.

С огромным облегчением я пролетаю через дверь контрольной комнаты, другие бойцы грудой падают за мной, при этом заваливая меня на пол. Полковник хватает меня за плечо бронежилета и ставит на ноги.

— Запечатай дверь, — говорит он кому-то позади меня, используя свободную руку, чтобы указать за моим плечом на дверь в контрольную комнату. С шипением воздуха и глухим ударом дверь закрывается. Три ошеломленных офицера флота стоят и смотрят на нас со смесью удивления и ужаса.

— Как открыть взлетные двери? — требует ответа Полковник, отпуская меня и подходя к ближайшему офицеру.

— Открыть двери? Там все еще сражаются! — отвечает офицер, его лицо — маска ужаса.

— В любом случае, вскоре они будут мертвы, — мрачно рычит Полковник, отталкивая мужчину в сторону и подходя к другому.

— Двери, лейтенант?

— Нельзя просто повернуть рубильник, — отвечает тот, — ручной маховик на задней стене открывает клапана давления.

Он указывает на колесо с двадцатью спицами, диаметром метра три. Оно присоединено огромными цепями к серии массивных шестеренок, исчезающих в потолке.

— Оно закрывает запирающий механизм, который держит двери закрытыми. Если открыть клапаны, то внутреннее давление внутри ангара полностью раскроет двери. Эта башня в отдельной системе, она нужна, чтобы поддерживать баланс давления.

— Давай! — шипит нам через плечо Полковник, после чего бросает взгляд обратно на ангар.

— Отделение Славини и Дональсона все еще там! — с подступившим к горлу комком возражаю я. — Вы не можете приказать мне убить собственных бойцов.

— Я отдал вам прямой приказ, лейтенант Кейдж, — говорит он, поворачиваясь ко мне, его голос очень тих, а глаза опасно блестят, — мы все мертвецы, если они доберутся до мостика.

— Я… я не могу, сэр, — умоляю я, думая о том, что Славини и его солдаты сдерживали эльдар, чтобы мы наверняка добрались сюда.

— Выполняйте, Лейтенант Кейдж, — шепчет Шеффер, наклонившись ко мне очень близко, прямо к лицу, кажется, что его глаза впиваются мне в мозг. Под этим ужасным взглядом я вздрагиваю.

— Хорошо, всем взяться за спицы колеса! — кричу я, отворачиваясь от убийственного взгляда Полковника. Они начинают возражать, но я затыкаю им рты, ударяя прикладом в челюсть Кординара, когда тот начинает выкрикивать в мой адрес ругательства.

— Поддерживайте дисциплину, Кейдж, — рявкает за моей спиной Шеффер.

— У вас есть пять секунд, чтобы повернуть колесо прежде, чем я сам расстреляю вас! — рычу я на них, задумываясь о том, что мои глаза были ли наполнены тем же сумасшедшим светом, который я видел в глазах Полковника. Без дальнейших препирательств они бегут к колесу клапана. Пока они поворачивают его, оно скрипит и скрежещет; указатель на циферблате на панели над их головами начинает падать. Внезапно потеряв сопротивление, колесо быстро завертелось, раскидывая их в разных направлениях по полу. Когда они встают на ноги, повсюду вокруг нас разносится зловещий скрип. Я смотрю в окно и вижу, как двери запуска начинают деформироваться от напряжения. Огромные двери, толщиной три метра, с громким визгом поддаются, каждая весит несколько тонн, их срывает с массивных петель и те улетают во тьму. Все незакрепленное на палубе в ангаре для шаттлов высасывает уходящим воздухом: шаттлы, "Химеры", люди и эльдары.

Повсюду кружатся тела. Кто-то похожий на Славини отскакивает от обшивки вращающегося шаттла, от низкого давления кровь из его лица бешено и мощно распыляется, мгновенно лишая его жизни. Из-за дикого порыва ветра я не слышу их криков, завывающий шторм в ангаре вышвыривает в космос людей и машины. Это одно из самых ужасающих зрелищ, которое я когда-либо видел, наблюдать, как все стремительно уносится в разорванный провал в дальней стене, обрекая людей на чудовищную смерть в вакууме. Снаружи контрольной башни начинает нарастать лед, застывая на стекле, конденсат от нашего дыхания быстро покрывает стекло изнутри каплями. Я обеспокоенно бросаю взгляд на офицеров флота, но их взоры прикованы к ужасающей резне в ангаре. Я слышу как несколько штрафников "Последнего шанса" позади меня проклинают и ругаются. Я смотрю на Полковника, он стоит совершенно недвижимо, наблюдает за разрушением снаружи и не проявляет каких-либо эмоций.

Внутри меня вскипает гнев. Он знал, что это произойдет. Как только атаковали эльдары, он знал, что все придет к этому. Не спрашивайте меня, откуда он это знал, или как я догадался о том, что он знал, но это было так. Я роняю дробовик и электроострогу и сжимаю кулаки. Словно теплый поток, гнев несется по мне, по рукам и ногам, наполняя их силой, и я почти бросаюсь на Полковника, когда он разворачивается и смотрит на меня. Я вижу, как дернулись мускулы на его скулах и вижу отстраненность в его глазах, я осознаю, что он не совсем лишен сострадания. Он, может быть, и знал что произойдет, но не был особо от этого счастлив. Гнев внезапно испаряется, оставляя меня с ощущением тошноты и утомления. Я падаю на колени и закрываю лицо руками, растирая глаза костяшками пальцев. Меня охватывает шок, когда я осознаю, что убил их. Полковник заставил убить их всех: чужаков, матросов, охранников, штрафников "Последнего шанса". Он заставил меня, и я заставил других. Я ненавижу его за это, больше чем других я ненавижу его за то, что он сделал со мной. Я действительно желаю ему смерти.

В КОНТРОЛЬНОЙ комнате мы молчим, все оставшиеся в этой ужасной комнате двадцать четыре штрафника, все следующие шесть часов, пока проводятся работы ремонтными командами в компенсационных костюмах, они притащили тяжелую машинерию, чтобы зажать и сварить прочные плиты над разломами. За все это время никто не произносит ни слова, просто странные бормотание про себя. Когда мы возвращаемся в ангар, ничто больше не отмечает произошедшие здесь смерти, которые мы только могли наблюдать часами ранее. Все унесло в космос. Все незакрепленные машины, все тела, всех живых, все гильзы и обломки, все это унесло ветром к звездам. Только подпалины от взрывов говорят о том, что здесь вообще сражались.

Когда мы идем обратно к загону, я ловлю обрывок разговора между охранниками, как я замечаю, у них отличные имена от тех, кто эскортировал нас последние три года. Должно быть, наши постоянные охранники находились в ангаре. Атака эльдар была безошибочно точна. Казалось, они знали, что ангар будет самым слабо обороняемым местом и что оттуда они получат доступ к главным коридорам. Эльдары очень умны, в этом я уверен, но это мастерство планирования кажется маловероятным даже для них.

Я размышляю над ходом событий, пока мы устраиваемся в камере. Никто не проронил ни слова, огромное открытое пространство кажется еще более пустым из-за потери двадцати человек. Я никогда не видел бойцов такими прежде. Впрочем, я тоже никогда не чувствовал себя так из-за других штрафников "Последнего шанса". Мы все ожидали смерти; мы осознали это после перового же сражения. Осталось только двадцать из четырех тысяч, так что же изменилось в этот раз? Видимо то, что у них не было ни единого шанса. Вот почему мы здесь — это наш "Последний шанс". Если мы деремся хорошо, мы выживаем. Если сражаемся слабо — умираем. Это жестокая правда. Словно закон подулья — сильнейшие выживают, слабейших убивают и съедают. Это снова напомнило мне комментарий Полковника о других преступниках, что они не достаточно хороши. Что-то происходит, и я почти ухватил суть, но не могу сложить все части головоломки.

Мои мысли вернулись к убитым, с которых начались эти размышления. Но в этот раз, у них не было "Последнего шанса". Они просто оказались не в том месте и не в то время. И мы убили их. Я вместе с другими штрафниками повернул это колесо и открыл ворота. Мы убили наших собственных товарищей и это высшее предательство. Эльдарские пираты не оставили нам выбора, не оставили выбора Полковнику, кроме как отправить наших солдат-товарищей на небеса. Никто из нас не хочет думать об этом.

Никто из нас не хочет думать, что мы низшие из солдат, низшие из существ: убийцы товарищей, хладнокровные предатели.

Возможно, за исключением одного из нас. Того, кто делал это и раньше. Того, кто мог такое сделать: предать нас перед чудовищными чужаками, предать своих друзей. Человека, который давным-давно заслужил наказания. Человека, в котором нет даже унции человечности, которую чувствовали даже самые сумасшедшие психопаты "Последнего шанса". Мужчина, который пытался убить меня во сне за то, что я противостоял ему. Человека, который скользил, прятался и крался по жизни — худшая, скользкая, выгребная жаба. Я ощущаю, как меня заполняет праведный гнев. Я оттягивал этот момент слишком долго, но когда я пережил то, что случилось в ангаре, моя ярость на Полковника внезапно возвращается, но в этот раз направленная к другому человеку, более концентрированная и приправленная тремя годами ненависти и отвращения. Я практически слышу, как что-то ломается в моем разуме.

— Больше никогда, — шепчу я, и окружающие смотрят на меня, на их лицах беспокойство, вызванное тем, что они видят в моих глазах. Питаемый внезапной яростью, я мчусь по камере в поисках Роллиса. Я вижу его в одиночестве, на своем обычном месте, сидящем прислонившись к стене. Он выжил, когда гораздо лучшие люди погибли. Его глаза закрыты, а голову он уронил на грудь. Он издает изумленный вопль, когда я хватаю его за рубашку и поднимаю на ноги, вбивая его в переборку со звонким ударом головой о металл.

— Кейдж, — выплевывает он с широко раскрытыми глазами, — отвали от меня!

— Ты ублюдок-предатель! — прошипел я, схватив его за горло одной рукой и прижав его голову к стене. — Ты предал нас! Ты продал нас эльдарам!

— Что? — спрашивает Лорон позади меня, и, оглянувшись, я вижу, что все собрались вокруг нас.

— Он предатель, — произносит Линскраг, проталкиваясь через толпу и становясь рядом со мной, — он был заодно с эльдарами.

— Я ничего не сделал, — задыхается Роллис, извернувшись из моей хватки и отталкивая меня на шаг назад.

— Он был оператором связи, — продолжает Гаппо, он смотрит на это предательское отребье, — он намеренно передавал не шифрованные приказы, давая чужакам знать, куда идут наши солдаты.

— Он всю свою роту положил в засаде. Все были убиты кроме него. Кажется немного странным, не так ли?

Затем с озадаченным выражением прекрасного личика, Лори шагает вперед.

— Как он умудрился передать им что-то в этот раз? — спрашивает она. Все на мгновение стихают, обдумывая.

— Я знаю, — зловеще хрипит Франкс, — он вел одну из "Химер" в десантный корабль, пока штурмовые корветы приближались. Он был все еще внутри, пока нас избивали. Мог воспользоваться встроенным трансивером. Бьет на пятнадцать километров, вагон времени, чтобы передать краткое сообщение своим инопланетным сообщникам.

— Это какой-то гребаный бред! — брызгает слюной Роллис, глумясь с презрением. — Вас всех надули!

Раздается гневный рык нескольких людей, когда те воспринимают эту теорию. И я осознаю, что тоже рычу. Я снова вижу, как лицо Славини взрывается кровью при ударе о шаттл и что-то внутри меня ломается. Без раздумий я хватаю Роллиса за плечи и вгоняю колено ему в пах. Он издает придушенный всхлип и пытается упасть в сторону, но я крепко его держу. Я бодаю его между глаз, с хрустом разбитых хрящей мой лоб врезается ему в переносицу. Я отступаю, пыхтя от гнева, и отпускаю его. Он стоит, качаясь, ошеломленный ударами, кровь стекает по его губам и щекам.

— Ты тупой ублюдок! — рычит Роллис, внезапно ударяя правой рукой мне в скулу, отбрасывая мою голову назад. Он, шатаясь, шагает вперед на шаг и поднимает обе руки, но я реагирую быстрее, чем он бьет — тыкаю ногтями правой руки в его окрашенное кровью горло, сминаю трахею. Когда его скручивает и он, задыхаясь, пытается вдохнуть, я хватаю его сальные патлы и вмазываю коленом в лицо. В кроваво-красной вспышке я снова вижу лицо Славини, взорвавшееся и замершее перед моим мысленным взором. Я вижу, как тела и людей уносит ветер, словно выброшенные обертки от рационов. Я врезаю коленом ему в живот. Снова и снова, раз за разом, вбивая его ребра во внутренности, повторяя удары, пока его не рвет сгустками крови на мою одежду. Но я не могу остановиться; вспышками вокруг меня возникают лица бойцов, которых засосало во тьму, кровь превратилась в тысячи сверкающих кристаллов в замораживающей пустоте. Ногтями левой руки я полосую его по лицу, загоняя пальцы в глазницы.

И только тогда я осознаю, что бью его не один. Отовсюду вылетают кулаки и ноги, обрабатывая его со всех сторон, втаптывая в пол. Я отшатываюсь, когда остальные силой прорываются к драке, и все что я вижу, как Роллис корчится от бури пинков и топчущих ударов. Густые струйки крови текут меж ног Кронина, пока тот стоит над Роллисом уперев руки в бока, наблюдая, как с кровью из того вытекает жизнь.

— И они сразили врагов Императора с праведной яростью, поскольку знали, что исполняют Его работу, — со злобной ухмылкой на лице произносит сумасшедший лейтенант, его глаза светятся безумием. Он вцепляется зубами в толстую щеку мужчины, разбрызгивая по воздуху капли крови. Еще одна серия ударов опускается на предателя, сопровождаемая звуком ломающихся костей.

Роллис не издает ни звука, даже ни одного хриплого вздоха. И тогда все остальные осознают, что все закончилось. Не говоря ни слова, все расходятся, каждый возвращается к своему обычному месту. Я смотрю на сломленный, избитый труп Роллиса и не чувствую ничего. Ни ненависти, ни презрения. Впрочем, сожаления я тоже не испытываю. Он был полным ублюдком и сдал он нас эльдарам или нет, он давно заслужил это. Чувствуя себя намного сильнее выдохшимся, чем за последние три года, я опускаюсь на свою скатку и падаю. Через несколько минут свет тускнеет, наступает цикл сна, и я слышу, как ворчит мой пустой желудок. Я осознаю, что из-за всей этой шумихи, нас забыли покормить этим вечером. Игнорируя голод, я пытаюсь заснуть.

Я ПРОСЫПАЮСЬ от кошмара из крови и криков, в котором Полковник смеялся над нами, пока мы дохли перед ним. Пока я поворачивал голову из стороны в сторону, чтобы ослабить судорогу, до меня дошло, что меня разбудил свет дневного цикла. И затем, увидев измятые очертания дальше у стены, я осознаю, что часть кошмара с Роллисом вовсе не была сном. Я вскакиваю на ноги и прогуливаюсь туда, чтобы взглянуть на него. Над его головой кровью небрежно написано слово — "Предатель". Пока я стою там, я ощущаю, как кто-то склонился к моему плечу и, оглянувшись, я узнаю Лори, она смотрит вниз на тело. Разворачивается и смотрит на меня.

— Ты правда думаешь, что он это сделал? — спрашиваю я, наполовину напуганный и наполовину обрадованный тем, что мы сделали прошлой ночью.

— А это важно? — вопросом на вопрос отвечает она, ее невероятные голубые глаза смотрят мне в самую душу.

— Нет, — решаю я, — он никогда не заслуживал последнего шанса, его давным-давно нужно было казнить. Некоторые вещи нельзя прощать. Я удивлен, что это дошло до кучки преступников как мы.

— Правосудие "Последнего шанса", — мило улыбаясь, отвечает она.

— АДМИРАЛ Бекс, ваш план совершенно недопустим, — произнес иссохший магистр войны, приглаживая складки своей длинной, черной полушинели, — невозможно сравнять с землей Коританорум с орбиты.

— Нет ничего, что нельзя было бы разрушить, магистр войны Менит, — ответил адмирал, самодовольная ухмылка смяла его жесткие, ястребиные черты лица, — это может занять десятилетия бомбардировок, но мы можем уничтожить эту повстанческую крепость и всех в ней.

— Это не выход и вы знаете это, — раздраженно огрызнулся магистр войны Менит, — по древнему декрету, пока стоит Коританорум, Тифон Прайм остается столичным миром сектора Тифон и Высшая Гвардия Тифона освобождена от службы в других мирах. Мое начальство и шагу не сделает, чтобы навлечь опасность на это привилегированное положение.

— Значит, вы отправите еще десять тысяч бойцов на еще одну бойню бесполезного штурма? — резко ответил адмирал Бекс. — Если вы не можете держать свой собственный дом в порядке, возможно, ваше привилегированное положение должно быть пересмотрено. В конце концов, разве можно доверить высшее руководство тому, кто позволил столице пасть перед повстанцами?

— А вы в свою очередь должны быть озабоченны отслеживанием флота-улья Дагон, адмирал, — резко ответил магистр войны, — или вы снова потеряли их след? Оставьте войну на земле нам и просто подвозите нам еще солдат.

— Не беспокойтесь насчет Дагона, генерал, — с ухмылкой уверил его Бекс, — Флот уверяет вас, что вы под хорошей защитой. В конце концов, мы лучшая линия обороны…

— Лучшая линия… — брызгал слюной Менит, его лицо стало красным от гнева, — если бы вы потратили половину ресурсов на завоз сюда полков Имперской Гвардии, от того, что вы выкинули на ничего не стоящих дипломатов по всей галактике, от флота-улья Дагон не осталось бы и следа.

— Вы смеете предполагать, что великолепный Флот Империума должен работать не более чем прославленным курьером? — зарычал адмирал флота Бекс. — Вы — Гвардия, даже не представляете себе, совсем не представляете, насколько велика галактика. Без Флота, даже сама могущественная Терра пала бы уже тысячелетия тому назад. Что ж, пусть так и будет. Вы можете расходовать столько душ Имперской Гвардии, сколько посмеете, и это будет вашей глупостью, я не несу за это ответственности.

Глава пятая Хладная сталь

+++ Операция Сбор почти завершена. +++

+++ Хорошо. Жду вас в скором времени. +++

Я вижу примерно пять метров перед собой, после чего мой взор упирается в кружащийся снег. Я туже стягиваю капюшон своей зимней шинели вокруг лица своими тяжелыми перчатками, и медленно, но упорно тащусь в снегу по колено. В конце концов, оказалось, что наши "Химеры" здесь внизу бесполезны, местные использовали транспорт из шасси "Химеры", поставленной на лыжи, с гигантским турбовинтовым двигателем. Всего лишь километр или два от обогреваемой посадочной площадки до входа на заставу Эпсилон, где мы присоединимся к другому штрафному легиону, но я уже выдохся от усилий. С заставы Эпсилон мы должны будем промаршировать и задержать продвижение орков в горах, более чем в пятидесяти километрах от того места, где мы находились в данный момент. Мы не ждем, что выживем. Мы должны будем просто купить время для организации обороны. Две застава уже были захвачены зеленокожими и нас забросили, чтобы мы остановили их продвижение.

Маршрут не особо сложен, под горку вдоль долины к главному входу на станцию.

Прямо передо мной маячит длинная шинель пробирающегося по снегам Полковника, почти скрытая из вида кружащимся снегом. Рядом с ним едет капитан Олос из Крагмирской Имперской Гвардии, восседая на огромном, длинноволосом, сером четвероногом животном, которого они называли "плугфутом". Я мог понять почему: массивные лапы четырех ног имеют роговые наросты, которые прорезаются сквозь сугробы снега. Капитан завернут с головы до ног в густой темный мех, обвязанный и опоясанный мерцающей темной кожей вокруг талии, бедер и бицепсов. Он склонился с седла на высокой спине плугфута и разговаривает с Полковником, и я пошел чуть быстрее, чтобы послушать, о чем они говорят.

— Я отправил одного из своих бойцов вперед, чтобы он рассказал на Эпсилон, что мы почти добрались, — сквозь свирепый вой ветра орет Олос. Его лицо обветренно от постоянных патрулей в таких суровых условиях, кожа коричневая и загрубелая от постоянного нахождения в холоде.

— Сколько еще идти? — орет в ответ Полковник, сложив руки рупором вокруг рта, чтобы перекричать завывающую бурю. На нем толстая черная шинель, огромный шарф обернут вокруг подбородка и фуражки.

— Около пятисот метров, — громко отвечает капитан, — полчаса марша и мы на месте.

— Зачем посылать всадника? Почему просто не передать им сообщение связью? — спрашиваю я, тыкая пальцем за плечо на всадника слева, несшего огромную комм-станцию на спине.

— Сейчас сезон штормов, — орет в ответ Олос, — с южных полярных регионов поднимается какая-то странная хрень, которая портит комм-передачи на любой дистанции больше двухсот метров. На каждой заставе есть астротелепат для связи с передающими спутниками на орбите. Летом не все так плохо, но орки выбрали самое худшее время для вторжения.

Кто-то тащится ко мне, и я смотрю на Лорона, его бледное, почти синее от холода лицо, виднеется из-за отороченного мехом капюшона. Как и на остальных, на нем длинная, серо-коричневая шинель, которые мы получили, когда спускались на шаттле. Он держит лазган в громоздких рукавицах, сшитых из того же материала.

— Какого черта кому-то пришло в голову жить в таком месте? — стуча зубами, вопрошает он. Олос пару раз тыкает пальцем в землю.

— Ансидиум девяносто, — отвечает он с усмешкой, — под скалами миллионы тонн руды с ансидиумом.

— Чем так чертовски полезен этот ансидиум девяносто? — спрашиваю я, размышляя, что может быть такого важного, чтобы три миллиона человек жили в таких негостеприимных условиях.

— Из него производят каталитическое веществе для плазменных реакторов, — говорит он, найдя среди своих покрытых снегом седельных сумок кобуру и доставая плазменный пистолет, — для начала, это один из самых стабильных элементов воспламенения для плазменного оружия. Говорят, что плазменное оружие, произведенное из ансидиума добытого на Крагмире, имеет только сорок пять процентов отказов.

— Кажется, вы слишком непринужденно болтаете с осужденными преступниками, — вставляет Полковник.

Я не вижу его лица, но думаю, что он одарил капитана одним из своих суровых взглядов.

— Они служат в наказание? — спрашивает капитан, засовывая плазменный пистолет обратно.

— Да, — секунду обдумав, отвечает Полковник, — они искупают свои грехи.

— Тогда они по мне, — со смехом отвечает Олос, — а вот шатающиеся вокруг не осужденные и не наказанные преступники меня беспокоят! Когда нас так осаждают орки, я рад любой помощи, которую могу получить!

— Вы считаете, что двадцать два человека смогут сильно помочь? — спрашивает Лорон, вылезая из особенно глубокого сугроба.

— Последний раз Крагмир атаковали около семи лет тому назад, — отвечает он нам, — десять человек удерживали заставу Гамма от корсаров шесть дней. В нужной ситуации десять человек лучше, чем сотня.

— Поверю на слово, — бормочет Лорон, отставая от нас.

НЕСКОЛЬКО десятков человек работают во входной камере, когда мы проходим через огромные двойные ворота заставы. Половина из них останавливается и смотрит на нас. Есть только одна вещь, которая меня раздражает больше всего остального, это косые взгляды. Я не знаю почему, можете называть это раздражительностью, если угодно, но почему все, прокляни их Император, столь любопытны, когда мы рядом? Хорошо, не каждый день "Последний шанс" оказывается у их порога, но разве я таращусь как какой-нибудь криволобый идиот, когда вижу что-нибудь, чего не видел раньше? Конечно, нет. Я имею в виду, что у меня есть некоторое самоуважение. Наша репутация, кажется, бежит впереди нас все сильнее и сильнее в эти дни. Я не уверен, раздражает это или забавляет Полковника. С одной стороны, чем больше людей слышали о нас, тем выше была наша ценность в качестве устрашения. С другой же, некоторые люди видели в нас почти героев, и он явно не желал, чтобы обычный гвардеец думал, что это своего рода очаровательное продвижение в карьере. Если они так думают, то они чертовски глупы. Лично мне наплевать и на то и на другое, покуда они не пялятся на меня, словно я какой-то экспонат в цирке уродцев.

Даже в стенах заставы Эпсилон, вырубленной в голом камне гор, холодно. Дьявольски холодно. Снаружи, говорят, что без подходящей одежды ты замерзнешь в течение пяти минут. В это я чертовски охотно верю, мои пальцы ног все еще не шевелятся после короткой прогулки от посадочной площадки с вершины долины. Сегодня мы отдыхаем здесь, а утром выдвигаемся. Когда я повел бойцов в реквизированную для нас Полковником часть бараков, Франкс подгреб ко мне.

— Планеты собираются убить меня, Кейдж, — мрачно заявляет он, руки в перчатках неуклюже расстегивают пуговицы его тяжелой зимней шинели.

— Если Ложная Надежда не прикончила тебя, то это место как прогулка по площади, — уверяю я его.

— Ложная Надежда, может быть, и не достала меня, — говорит он с гримасой на лице, — а вот холод раздирает мою грудь, я едва могу дышать.

— Переживешь, — с жаром отвечаю я, — мы наловчились выживать.

— Может быть, — все еще не убежденный, признает он, — это только вопрос времени, когда мы все умрем. Если это не сделает погода, то могут орки. Сколько мы еще можем выживать?

— Столько, сколько захотим, — решительно отвечаю я, хватая его за плечо, — Пойми, моя философия говорит о том, что если ты сдашься, то умрешь. Тебе нужно что-то, за что можно уцепиться. Для меня это Полковник. Каждый раз, когда я вижу его, я снова убеждаю себя, что он не получит моего трупа. Я не хочу доставить ему такого удовольствия. Пока что это работает.

— Ты веришь ему, насчет нашего шанса на искупление? — с надеждой спрашивает Франкс.

— Неважно во что я верю, — отвечаю я, пожав плечами, — важно то, во что веришь ты. Мы разбираемся с эти вопросом каждый по-своему. Линскраг думает, что если он просто сможет выжить, то вернется и затребует обратно свое баронство и отомстит своим врагам.

Кронин тронулся, но он считает, что теперь является гласом Императора, и это поможет ему пройти через все. У каждого есть что-то свое. А те, кто умерли, просто не верили в это достаточно сильно. Если ты хочешь драться за свою душу, то по мне это прекрасно.

— ИМПЕРАТОР, ты, мать твою, ошпарил меня! — вопит Гаппо на молодого парня у регулятора температуры воды. Пар поднимается от огромного бассейна, собираясь каплями на светло-голубой плитке стен. Он садится на бортик так, что в воду свешиваются только его ноги.

— Пусть так и будет горячо, пацан, — возражает бывший штурмовик Пол, — эта погодка проморозила меня до самого сердца, мне нужно отогреться.

— Смотри, чтобы твой крюк не заржавел, — глумится Гаппо, осторожно опуская свое тело в воду.

— Самая лучшая долбаная стирка за долгое время, — говорю я им, дотягиваясь до одной из бутылок с очищающим тоником.

— Должно быть, этот ансидиум стоит прилично, раз они так хорошо живут на Крагмире.

— Говорят, что Культ Механикус отдаст и руку и ногу за эту хрень, — соглашается Пол, соскальзывая глубже, пока на поверхности не остается только его подбородок.

— Думаю, это его энергия разогревает воду, когда наверху так холодно.

— Разойдись, освободи место больному! — орет Франкс, осторожно шлепая по полу, его босые ноги с неохотой ступают по холодной плитке. Он прав, он действительно выглядит измученным, его некогда огромные мышцы теперь висят на костях. Они еще вполне хороши, но его вес значительно снизился. Он опускает палец ноги в воду и, к веселью остальных, с шипением отдергивает.

— Слишком горячо для твоей нежной кожи? — хохочет Пол, брызгаясь водой в сержанта. Франкс достает ногой голову Пола и загоняет того под воду. Когда он, отплевываясь и ругаясь, снова появляется на поверхности, Франкс прыгает почти на него.

— Айййййй, — завывает он, кусая губу, — горячо, мля!

— Придется привыкнуть, — уверяю я его, поливая каким-то лосьоном щетинистую поросль на голове, которая должна была быть волосами.

— Не забудь помыть за ушками, — хихикает Гаппо, выхватывая у меня бутылку, его выпад вызывает волны, они переваливаются через бортик и расплескиваются по полу. Я слышу, как пришел кто-то еще, и, подняв взгляд, вижу Кронина, осторожно шагающего по скользкой от воды плитке.

— И найдется место в сердце Императора для всех истинно верующих, — говорит он нам, замерев на краю и с подозрением глядя на бассейн.

— Это значит, подвиньтесь штрафники, — говорю я остальным, отталкивая Пола на другую сторону, освобождая место справа. Кронин делает глубокий вдох и шагает через край; худой мужчина плюхается и полностью исчезает под водой. Через несколько секунд он вырывается из воды, на его лице расплывается такая широкая улыбка, которую я никогда не видел.

— Могу легко здесь оставаться днями, — хрипит Франкс, закрывая глаза и ложась головой на бортик бассейна.

— Можно понять крагмиранцев, почему они не возражают против холодного патрулирования, если возвращаются сюда.

— Я думаю, они крагмирцы, — поправляет его Гаппо, швыряя лосьон Полу.

— Крагмиранцы, крагмирцы, какая хрен разница, — сонно каркает Франкс.

— И я уверен, это не теряет новизны, даже после десятка патрулей по утреннему морозу, — продолжает бывший проповедник, — я встречал сержанта с одной из дальних разведгрупп. Даже самые опытные бойцы умирают достаточно регулярно. Обморожения, скрытые расселины, полярные медведи, все эти напасти поджидают там беспечных.

— Не может быть хуже, чем на Ложной Надежде, — напоминаю я им, — там была адская дыра без каких-либо положительных моментов.

— Аминь, — соглашается Франкс. У него было намного больше причин, чем у любого из нас, забыть этот мир-смерти.

— Повсюду возник свет великолепный, и все вокруг осветила красота Императора, — подает голос Кронин, преследуя кусок мыла, который выскользнул у него из пальцев.

— Да? И что это значит? — спрашивает Пол. Наше синхронное пожатие плечами посылает еще больше ряби по воде, и Кронин оглядывается, задумчиво нахмурив брови.

— И ликование опустилось на Площадь Вечной Ночи, поскольку тьма прошла, и вернулся свет, — снова пытается он. И разочарованно вздыхает, когда мы качаем головами.

— Попробуй что-нибудь из "Тезисов Тора", — предлагает Гаппо, — я изучал их. На самом деле, написанный трактат был опубликован в "Магнамина Либер".

— Я всегда думал, что "Тезисы Тора" скучны, — возражает Пол, роняя бутылочку с лосьоном через плечо на плиточный пол, — лучше подбери какой-нибудь волнующий гимн из "Строф Крестового Похода".

— Если ты когда-нибудь даже подумаешь о том, чтобы запеть, я утоплю тебя, — ржет Франкс. Мы все мирились с атональным ревом Пола в блоке для омовения на корабле.

— А! — внезапно восклицает Кронин, взволнованно поднимая палец вверх, словно какой-то престарелый школяр, который только что открыл секрет вечной молодости, здоровья и привлекательности для противоположного пола.

— Люди собрались вокруг Тора и в восхищении упали на колени, когда осознали, что все, что случилось, уже прошло, а все, что осталось — это будущее, и оно было наполнено любовью Императора!

— Тор 5-6-8, — говорит нам Гаппо, задумчиво кусая уголок губы, — там все было насчет того, что жители Сан-Себакла пережили ужасы Режима Крови.

— Все будет хорошо! — внезапно объявляет Франкс, открыв глаза и поворачиваясь к Кронину, — У тебя хорошее предчувствие?

Кронин снова широко улыбается и кивает, его тонкое лицо то всплывает, то тонет в воде.

— Это успокаивает, — говорит Пол.

— В последний раз, когда у Кронина было хорошее предчувствие насчет задания, это было на Харрифаксе, после него, оно закончилось тем, что я запрыгнул на нары к Мораг Клаптин!

— Ты имеешь в виду лейтенанта Клаптин? Ах, вот почему ты так быстро стал сержантом, коварный кобель! — говорит Гаппо, на его лице выражение потерянной невинности. Я ныряю под воду и всплываю, когда Пол пересказывает детали своего покорения. Я слышал их раньше. Мы все слышали эти истории раньше, но это не останавливало рассказчиков или слушателей от того, чтобы снова ими насладиться. Два с половиной года вместе, мало что оставалось, что мы не знали друг о друге. Или чего-то новенького, чтобы рассказать.

— Черт! — снова всплывая, слышу я, как выругался Поливикз. Он деловито мылся в дальнем конце бассейна.

— Я знал, что не сработает.

— Что там? — спрашивает Пол, делая пару гребков, чтобы пересечь около трех метров к другому краю.

— Всегда задавался вопросом, а могут ли эти причудливые моющие средства сработать на татуировке, — признался Поливикз, поднимая из воды плечо, чтобы показать, как он разодрал его почти до мяса. Он говорил об отметине штрафного легиона, которую вытатуировали нам всем при "наборе".

— Ничто нас не избавит от нее, — уверяет нас Пол, — кроме червей. Просто спросите Кейджа, посмотрите, что случилось с ним, — добавляет он, подплывая обратно и подталкивая своим крюком мое правое плечо. Теперь на нем мало что осталось от татуировки, там остался шрам от близкого попадания эльдарского осколкового ружья, который располосовал ее.

— Помните Темпера? — спрашиваю я, и они кивают. — Помните, как он, используя свой штык, срезал кусок примерно с три пальца, чтобы избавиться от нее?

— Верно! — восклицает Пол. — Неделями истекал кровью, как какой-то долбаный ублюдок, затем ему просто вытатуировали еще одну на другой руке и Полковник сказал ему, что если он срежет и эту, то следующая будет у него на лице!

— Надо было сказать, что следующая будет у него на члене! — громко ржет Пол. — Он бы ни за что даже близко не поднес бы туда штык!

— Хотя он все равно умер от заражения крови, — заканчивает печальную сагу о Темпере Гаппо, — вот что происходит, когда ты не меняешь повязки.

— И что говорит о важности гигиены и умываний, — произношу я, словно строгий учитель. Затем я хватаю мокрую тряпку, плавающую в бассейне, и запускаю ее во Франкса, она шлепается ему прямо на подбородок. Франкс швыряет ее обратно, затем Кронин подныривает и хватает меня за ногу, утаскивая под воду, и все перерастает в мокрую свалку, когда остальные наваливаются сверху.

ПОКА мы дальше углубляемся в горы, погода становится все хуже, если вы можете в это поверить. Временами порывы ветра были сильны и единственное, что удерживает меня прямо — это то, я стою по бедра в снегу. Иногда мы действительно продвигаемся очень медленно, когда нам нужно продираться на вершину или спускаться по склону. Ожидается, что орки достигнут прохода, который мы будем защищать, в течение пяти дней, и нам нужно пройти за это время больше сорока пяти километров. Мало того, мы еще должны тащить все оборудование для лагеря на себе. Несколько десятков плугфутов тащат сани с самой тяжелой машинерией, но остальное мы затолкали в свои рюкзаки. Никогда в своей жизни я так не уставал, болят даже кости. Прошедшие две ночи я просто падал на свою скатку и почти сразу же проваливался в сон. По крайней мере, у нас есть хоть какая-то свежая еда: жаренный снежный вол, крагмирская пшеница и другое. Полезная для здоровья пища. Полковник осознал, что мы не сможем перенести эти условия на чашке протеиновых помоев в день.

Худшей проблемой стало нарушение разнообразия. Ты можешь маршировать час или два, радостно передвигать ноги и позволить своему разуму улететь от всего этого дерьма так, что ты не замечаешь кусачий холод или постоянную боль в спине и в ногах. Но затем, тебе нужно забраться на гору или вроде того, или снег становится слишком мягким и ускользает из под ног, или ты почти влетел в ледяную расселину — все это полностью ломает ритм и тебе приходится действительно тяжко, чтобы вернуться в свое комфортное, оцепенелое состояние.

Полная информационная блокада тоже влияет на твой разум. Я думал об этом, пока тащился вперед. Не было никакой связи с базой или даже с армией в следующей долине. Мы полностью изолированы. Мы шагаем туда, только для того, чтобы сражаться и умирать. Никто не ждет, что мы вернемся, они просто надеются, что наши смерти заставят орков задержаться на день два, пока они построят еще больше баррикад и подведут больше солдат с других застав. Пушечное мясо, вот кто мы. Корм для орков, который они будут пережевывать некоторое время, а может даже немного подавятся, и тогда все закончится. Один Император знает, чему радовался Кронин. Горячая ванна, кажется, теперь находится в тысячах километрах и прошло несколько лет, хотя всего лишь три дня.

Если вы спросите меня, то Крагмир это два разных мира. Один из них внутри станций. Уютный, цивилизованный, теплый. Другой на поверхности, где снежные вихри разрывают снежные равнины, бури могут сорвать кожу с человека и хищники, размером с боевой танк, дерутся друг с другом за крохи драгоценной еды. Одна планета, два мира. И мы застряли в самом неприятном.

Я пристально наблюдаю за Полковником последние несколько дней, и, кажется, он изменился. Он, кажется, взволнован чуть больше обычного, подгоняет нас сверх своей обычной безразличной неумолимости. Все это дело, как нас перенаправили на Крагмир, по какой-то причине беспокоило его, а значит, беспокоит и меня. Если что-то тревожит Полковника, то возможно это сильно, очень сильно огорчит меня. Все же, казалось, что мы ничего не можем с этим сделать, поэтому я пытаюсь не особо напрягаться. Проблема в том, что я просто тащусь вперед, и у меня слишком много времени, чтобы думать, и из-за этого я впадаю в депрессию. Я не люблю думать о будущем, потому что не знаю, будет ли оно у меня вообще. Да и в данный момент у меня только одна дорожка.

СЕГОДНЯ умер Бракстон. Этот тупой фраггер выскользнул из нашего тента и попытался сбежать. Для начала он побежал вообще не туда, еще сильнее углубляясь в глушь. Мы нашли его тело на марше, пару часов спустя. Он соскользнул в узкую расселину, и зазубренный лед разорвал его шинель полосками. Его тело вмерзло всего в паре метров от дна расселины, его лицо выглядело слишком безмятежным, с учетом того, что его кровь замерзла в венах. До самой смерти он, должно быть, оставался в сознании, так считает Гаппо.

Настал вечер еще одного долгого дня. Долгого не из-за тяжелой работы, здесь действительно долгий день. Он длится в полтора раза дольше стандартного дня Терры, который был принят на космических кораблях для циклов сна и бодрствования. В середине зимы тебе нужно топать двенадцать часов, ты действительно не можешь даже сделать перерыв на еду или что-то другое, потому что как только ты остановишься, то очень сложно заставить себя снова идти. Мои ноги покрылись волдырями размером с глаз, Поливикз считает, что потеряет пару пальцев от обморожения. Я сказал ему обратиться к крагмирским гидам, может быть ему дадут ботинки лучше или сделают что-то. Они посоветовали ему положить дерьма плугфутов в ботинки, для дополнительной изоляции. Пол думал, что они разыгрывают Поливикза, но я последую совету завтра, посмотрим, может действительно работает. Если это даст мне преимущество, что-то, что поможет выжить в этом месте, я сделаю это.

Между самоуважением и гордостью есть тонкая грань, и некоторые люди не видят, где она проходит. Для меня разница была в том, чтобы делать то, что тебе не нравится, но это необходимо и просто вообще отказываться выполнять что-то неприятное. Я никому не позволю считать себя никчемным, даже если я преступник. Но я все же готов положить дерьмо в свои ботинки, если это согреет мои ноги. Вопрос самоуважения, а не гордости.

Солнце Крагмира выглядит очень отдаленным и почти синеватым, когда садится за горами. Все в этом месте холодное, даже свет. Я развернулся и замечаю, что остальные разворачивают три штром-тента, куполообразные формы из укрепленной шкуры животных созданы так, чтобы ветер обтекал их, а не срывал. Все остальное должно делаться внутри, готовка, чистка. Даже опорожнение кишечника, что было достаточно неприятной процедурой, учитывая, что снежный вол был достаточно жирным, если вы понимаете меня. Хотя это все же лучше, чем отморозить себе задницу в пурге.

Когда лагерь установили, я говорю Гаппо разжечь печку. Столпившись под низким потолком тента, некоторые из нас пытаются как можно ближе подобраться к переносной плите, отчаянно желая хоть чуть-чуть согреться. Остальные же вместо этого заворачиваются в спальники. Как и все остальное на Крагмире, печка сделана с учетом условий планеты и представляет собой скорее горячую поверхность, чем открытый огонь, который мог бы подпалить тент. Ее бордовое свечение единственное освещение, оно отражается от хлопающих стенок и отбрасывает розовые тени, на одну секунду создавая в тенте ощущение теплоты и уюта, а в другую кроваво-красное видение ада. Я стараюсь сконцентрироваться на ощущении тепла и уюта.

— Не помню, когда мне в последний раз было так холодно, — бормочет Пол, его здоровая рука парит над горячей поверхностью, в это время Гаппо копается в поисках батончиков рациона.

— Конечно, помнишь, — говорит Поливикз, снимая капюшон и открывая свои плоские щеки и широкий нос, классический образчик мирмидианца, — это было, когда ты залез в койку к сестре Гаппо!

— У меня нет сестры, — растерянно отвечает Гаппо, вытаскивает из седельной сумки ломоть мяса размером с мое предплечье и очищает его своим рукавом.

— В Экклезиархии у тебя удалили чувство юмора что ли? — спрашивает Поливикз, отталкивая меня в сторону, чтобы помочь Гаппо с готовкой.

— А? Да нет, они просто выбивают его из тебя, — искренне отвечает Гаппо, — хранить души человечества в чистоте — это серьезный вызов, сам понимаешь.

— Думаю, ты прав, — уступает Поливикз, вытаскивает еще один кусок свежего мяса и кидает его на шипящую поверхность.

— Конечно же, не столь серьезный, как наполнять сундуки пожертвованиями и доходами от епитимий, — мрачно добавляет Гаппо.

— Прекратите сейчас же! — рычу я, прежде чем кто-либо скажет что-то еще. — Может, поговорим о чем-то другом? Я устал останавливать вас от убийства на религиозной почве.

Все замолчали, только ветер и шипение еды на плите нарушает тишину. Тент хлопает и трепещет, ветер немелодично завывает меж натянутых веревок. Я слышу смех из других тентов, куда я определил главным Франкса. Полковник в своем собственном, как всегда сохраняет уединение. Раньше ходили слухи, что он практикуется там в различных способах самоубийства на случай, если нас возьмут в плен. Во время таких затиший, я полагаю, мы все занимаем свой разум по-своему. Что ж, если орки захватят его, то все что ему нужно будет сделать — раздеться и он за минуты превратится в сосульку. Запах жаренного снежного вола наполняет тент густым ароматом, напомнив мне, что мой желудок пуст. В предвкушении у кого-то еще забулькало в животе, так что я не одинок.

— У меня есть сестра, — наконец-то произносит Пол.

— Да? — спрашиваю я, ожидая, что это приведет к какой-нибудь тупой шутке.

— Нет, серьезно, — заявляет он, — она находится, я на это надеюсь, в одном из Орденов Госпитальеров, из Сестринства.

— Латает раненных солдат? — спрашивает Гаппо.

— Верно, — подтверждает Пол, — последнее, что я слышал о ней, перед моей злосчастной встречей с той двуличной шлюхой, что она служит полевым хирургом где-то около Макрейджа.

— Скажи еще, что тебе не нравится Министорум и его десятина, — говорит Поливикз.

— А должна? — наполовину обвиняя, спрашивает Гаппо.

— Хорошо, — начинает объяснять мирмидианец, устраиваясь среди сумок с зерном, — они финансируют аббатства Схолы Прогениум. Вот откуда мы получили Сестринство, Комиссариат, Штурмовиков, писчих и так далее. Это кое-чего стоит.

— Дары и богатство ниспослано истинно верующим, — подчеркивает Кронин, первое, что я услышал от него за тот день. В эти дни он говорит все меньше и меньше, я думаю, он все сильнее и сильнее отдаляется от других, поскольку неспособен поддерживать беседу с нами. Этот огромный, суровый мир давит на него, тут легко ощутить себя незначительным и одиноким, когда сталкиваешься с такой суровой и вечной природой, которая бушует снаружи. Я ощущаю скорый приход меланхолии, питаемой разочарованием и истощением.

— И все эти дары, — говорит Гаппо, — закончились перед долбаным Полом!

— Так все-таки, у тебя есть чувство юмора! — восклицает Поливикз со смехом, пока остальные глупо хихикают.

— Заткните хлебальники и переверните стейки, я не хочу, чтобы мой подгорел! — огрызается Пол, вызывая еще один приступ смеха.

— Я вот думаю, Франкс там не убил еще Линскрага? — праздно размышляю я, пока Гаппо раздает всем кучку консервных банок.

— Зачем ты поставил их вместе? — спрашивает Кайл, присаживаясь в своем спальнике на дальнем краю тента.

— А ты разве не знаешь? — отвечаю я, внезапно ощутив горечь от того, что застрял у черта на куличках, с рыскающей неподалеку уродливой и болезненной смертью. — По той же причине, по какой мы все здесь оказались — мучения полезны для души.

ДВА ДНЯ мы ждали орков на забытом Императором склоне горы. Два дня мы сидели на задницах и болтали среди замерзших снегов и на замораживающем кости ветре. Мы расположились как раз под линией облачности, иногда они проплывают прямо по нам, и ты не можешь разглядеть руку у себя под носом. Воздух настолько здесь разряжен, что вызывает тошноту и головокружение, низкое давление нарушает газообмен тела. Поначалу это вызывало непроизвольный смех, пока не стало просто неудобно. Несколько человек уже умерли от внешних факторов, их убила огромная высота.

Единственный путь перейти на равнины за хребтом, находится в верхней части долины, ну или так считают наши гиды. Несколько храбрецов пытались найти пути на севере и на западе, но никто так и не вернулся. У нас есть взрывчатка, чтобы свалить на зеленокожих хороший кусок снега или скалы, но я думаю, что это всего лишь привлечет их внимание. Я надеюсь, что крагмирцы знают что делают, потому что не хочу, чтобы меня поймала летящая вниз куча.

Теперь, когда мы очутились на месте, вы могли бы подумать, что тяжелая и утомительная работа закончилась, но будете не правы. На самом деле мы чертовски заняты копая траншеи во льду. Если вы когда-либо думали что снег мягкий, то вы серьезно заблуждаетесь. Снег здесь уплотнялся веками, и я могу поклясться, что он тверже камня. Мы могли вырыть траншеи, может быть, полтора метра глубиной. К тому же, в громадных рукавицах сложно было держать рукоятку кирки или лопаты и Поливикз почти оттяпал себе ногу этим утром. Водянистый свет солнца сейчас как раз над облаками, и на этот раз похоже, что падение снега замедлилось. Ну, собственно говоря, теперь он продолжает падать большими кусками, вместо того, чтобы лететь практически горизонтально вместе с бураном.

— Ветер сместился к югу, — говорит один из гидов, Экул, разъясняя мне, когда я спросил его про успокоившуюся погоду, — но на самом деле это плохие новости.

— Почему? — спрашиваю я, желая знать о худшем до того, как оно произойдет со мной. Он секунду смотрит на юг, выставив из серо-белого меха свой острый и резкий нос с подбородком. Как и у остальных крагмирцев, его лицо закаленное и грубое, его темные глаза, кажется, смотрят куда-то вдаль, словно что-то вспоминая. Он разворачивается ко мне, его глаза, высоко посаженные над скулами — казалось, высечены из камня — медленно меня изучают.

— В долинах возникает своего рода эффект трубы, и это сильно подстегивает шторм, — в конечном счете отвечает он, согнувшись и рисуя пальцем на снегу спираль, — он набирает и набирает скорость, затем вьюююх, переваливает через горные вершины и летит сюда. Мы называем его Гнев Императора. Несколько поэтично, но ты понял мысль.

— Плохие новости, если он тебя поймает, — заканчиваю я за него.

— Я видел, как человека с легкостью отрывает от земли на тридцать метров вверх, и я не вру, — отвечает он мне, печально покачав головой. Мы стоим и смотрим вниз на построенные зигзаги траншей. Мы заняли позицию на западном, пологом склоне долины. Другой штрафной легион был разделен на две группировки, формируя первую и вторую линию обороны. План состоит в том, что если орки разобьют первую линию, тогда их отбросят выжившие защитники, отошедшие назад и усилившие вторую линию. Я думал, что лучше расположиться на восточном склоне, который был круче, и это могло притормозить штурм орков. Но, конечно же, Полковник взглянул на все и указал на хорошее естественное укрытие дальше на километр вдоль долины, куда подразделения с восточного склона не могли попасть. Все что оркам нужно будет сделать, это пробежать под огнем первый километр, и они окажутся в этом естественном укрытии. Рано или поздно им станет ясно, что они вне досягаемости наших винтовок. Тем не менее, я дрался с орками раньше и не думаю, что они откажутся бросить вызов шести тысячам стреляющим в них гвардейцам, и не попытаются штурмовать. Вот так работал их ум — они жестокие животные, не особо вдумчивые и просто с неутомимой жаждой к кровопролитию и войне. Император знает, что природа определенно создала их для сражений. Как я и говорил раньше, ты можешь стрелять в них, протыкать их, рубить, а они не падают.

Я вижу, как кто-то марширует по снегу, и без труда опознаю полковника. Я наблюдаю, как он проталкивается через сугробы, пролезает вдоль скал к нам через такие места, которые действительно ненадежны. Он залезает на выступ, на котором мы стоим, и на секунду замирает, приводя в порядок дыхание, после чего смотрит вниз на окопы.

— За сколько вы сможете предупредить меня? — спрашивает он Экула, оглядывая окрестности.

— Зависит от того, насколько быстро передвигаются орки, сэр, — пожав плечами, отвечает он, — плугфуты пробегут от пикетов к нам за пару часов, и, учитывая такую же облачность, вы сможете заметить армию такого размера примерно за десять километров.

— Значит около пяти, шести часов? — рассчитывает Полковник и гид кивает.

— А ты почему здесь, Кейдж? — внезапно спрашивает он.

— Я изучаю расположение окопов, сэр, — быстро отвечаю я. Это правда. Я предпринял этот непосильный подъем с Экулом, чтобы почувствовать окружающую местность.

— Ты же не пытаешься удрать, лейтенант, а? — мрачно спрашивает он.

— И уйти куда? — я не могу удержаться и отвечаю. — Пойти жить к оркам?

— И к какому выводу вы пришли, лейтенант? — спрашивает Полковник, в этот раз решительно игнорируя нарушение субординации.

— Нам нужно протянуть передние окопы к левому флангу, — отвечаю я, показывая на зону взмахом руки, — они должны перекрывать вторую линию на несколько сотен метров.

— И как вы стали столь ученым в теории ведения войны? — тихо спрашивает он, глядя прямо на меня.

— Потому что мы столкнулись с этим, когда вы вели нас на безнадежный штурм Касде Шорнигар на Харрифаксе, сэр, — не сдерживая горечи в голосе, отвечаю я.

— Я помню, — отвечает он, поворачиваясь ко мне спиной, — если мне не изменяет память, там был действительно смертоносный перекрестный огонь.

— Так и было, сэр, — соглашаюсь я, сохраняя тон. Триста восемнадцать мужчин и женщин полегли под этим перекрестным огнем, ты, кровавый ублюдок, мысленно добавляю я.

— Я переговорю с Полковником Гривсом о расширении работ, — кивнув, отвечает он, — спасибо, лейтенант.

Я думаю о Гривсе, главе другого штрафного полка, пока неуклюже спускаюсь вниз по склону. Он похож на быка, на пару сантиметров ниже меня, но грудь и плечи могут посрамить даже огрина. Он постоянно вздрючивает своих бойцов, орет и ругается на них, проклиная их языческие душонки. У него даже есть свое начальство — громилы из Адептус Арбитрес, которым нравится применять свои шоковые булавы. В отличие от "Последнего шанса", в этих бесплодных горах собрались гражданские, приговоренные служить в штрафном легионе судьями и магистрами.

Хотя их командир не сильно-то отличается от нашего. Я ни разу не видел, чтобы Шеффер ударил кого-нибудь, если тот не пытается атаковать первым. Было несколько таких смельчаков несколько лет тому назад, и я уверяю вас, каждый из них потом выплевывал свои зубы. Он принципиально презирает всех нас как преступников, но, кажется, не ненавидит нас как личностей. В отличие от Гривса, которому, кажется, приносит удовольствие вещать о недостатках своих подчиненных и о неадекватности всех остальных. Если подвести итоги, то это совершенно другая философия. Бедолаги Гривса должны выжить определенное время, и они свободны, так что он пытался сделать их жизни как можно более несчастными, пока мог. Шеффер, с другой стороны, думает, что у него есть высшая цель. Он не делает из себя нашего судью, он оставляет это Императору. А это, конечно же, значило, заставить нас умереть. Это все равно, что сравнивать Ложную Надежду и Крагмир. Одна — очень очевидная смертельная ловушка, полная возможностей мгновенно умереть. Вторая хитрее, медленно высасывает из тебя жизнь через серию из тысяч испытаний на силу и выносливость. Конечно же, обе достаточно смертоносные.

— МАТЕРЬ Долана, — выругался Пол, сидя на края окопа, — их тысячи.

После чего выскакивает из окопа и встает рядом с ним. Воздух немного прочистился, часть разрастающегося Гнева Императора варится на юге, и я понимаю, что он имеет в виду. У входа в долину, примерно в двух километрах на юг, на нас несется орда орков. Кажется, они мало организованны, просто сплошная масса зеленокожих дьяволов упорно марширует через снега. Среди орды несколько танков, так называемых "баивых фур". С этого расстояния сложно разглядеть какие-либо детали, просто темная масса на фоне снега.

Более чем в километре, я смог разглядеть очертания дредноутов среди толп орков-воинов. Эти гиганты, шагающие махины войны, в два-три раза выше человека, вооружены диким набором тяжелых пушек, клинков ближнего боя, пил и кулаков. Стены долины начинают отдавать эхом от их приближения. Словно глухой рокот грома, басовые нотки боевых кличей и выкрики, все это сплетается в один неблагозвучный рев. Когда орда подошла ближе, я замечаю, что они по большей части облачены в темные меха, в середине трепещут на ветру черные и белые в клетку знамена, их машины раскрашены в те же цвета, густой выхлоп бьет из шумных двигателей, что добавляет грохота и сумрака.

Орки не глупы; увидев окопы, армия начинает медленно подниматься на склон, продвигаясь вдоль него по диагонали, уменьшая угол наклона. Отделения первой линии открывают огонь из тяжелых пушек, когда остается примерно восемьсот метров, рокот автопушек отражается от стен долины. Я вижу периодические вспышки из орудийных окопов, вырытых в траншеях, примерно в трех сотнях метров дальше вниз по склону от меня. Орки отвечают, начав тихо скандировать, по мере их приближения громкость возрастает, пока все не тонет в шуме от стрельбы тяжелых болтеров и лазпушек.

— Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! Вааа-орк! — ревут они, склоны гор эхом разносят боевой клич, пока они убыстряют шаг и готовятся к финальному рывку.

Их крики соединяются с сериями приглушенных взрывов. Огромные фонтаны снега появляются справа, прямо над армией орков. Словно единой массой, полумесяцем вздыбилась лавина снега. Склон начинает съезжать вниз на ксеносов, среди волны белизны катятся валуны, редкие деревья вырваны с корнем, когда лавина убыстряется, стремительно набирая скорость. Встревоженные крики орков тонут в реве тонн снега и камней, которые летят на них, каскад льда превращает склон в смертельную ловушку.

Марш орков немедленно рассыпается, и армия пытается рассеяться, пока на них не обрушился снежный обвал. Земля дико трясется, словно во время бомбардировки, и я нервно бросаю взгляд на склон выше, чтобы убедиться, что эффект не распространится дальше, чем было запланировано. Должен признать, что выдыхаю с облегчением, когда совсем не вижу там движения, сверкающий лед простирается до гор совершенно не потревоженный. Экул и его скауты отлично потрудились. Стрелки из передней траншеи продолжают стрелять в паникующую орду, даже когда лавина врезается в орков. В эту секунду там находится разбегающаяся орочья орда, в следующую — просто сплошная белизна, испещренная темными пятнами, где орков и машины подбрасывало вверх, потом их поглощает и они исчезают из вида.

Вторичные лавины сваливаются на гору снега, которая теперь устилает дно долины, накладывая еще больший слой на погребенных под плотным снегом орков. Бойцы Гривса радостно орут, их крики глушат грохот лавины. Я замечаю, что никто из штрафников "Последнего шанса" не присоединился к ним, они все наблюдают за дном долины с решительным выражением на лицах. Я знаю, о чем они думают. Все будет не так просто — одна быстрая лавина и орки мертвы. "Последний шанс" никогда не отделывался так легко. Конечно же, как только вихри поднятого снега начинают опускаться, я вижу значительную часть оставшейся армии орков. В данный момент они оглушены и ошеломлены, но все еще их более чем достаточно, чтобы сломить нашу оборону, как только они придут в себя. И теперь они еще безумнее будет рваться в бой, разгоряченные, даже не смотря на потери.

В передней траншее Гривс заставляет своих бедолаг продолжать обстрел орков, не давая им перерыва. Умная тактика, но меня не отпускает мысль, что Гривс просто хочет чуть больше поорать на своих штрафников. Яркий оранжевый взрыв расцветает в центре толпы орков, когда топливо дредноута детонирует от выстрела лазпушки. Пара дредноутов и единственная баивая фура пережили лавину, но Гривс хорошо командует своими бойцами и вскоре лазпушки и автопушки оставляют от них только горящие останки.

Меня посещает странная мысль, когда орки начинают прокладывать путь по склону. Машинам нужно горючее, и его мало где можно найти в ледяной глуши. Крагмирцы модифицировали свои три-в-одном "Химеры" на лыжах для перевозки топлива на дальние расстояния, и понятно, что оркам нужны какие-то машины обслуживания. Не только для топлива, но и для перевозки боеприпасов и еды. Сложно понять, как такая армия, маленькая как эта, собственно говоря, могла взять даже одну заставу Крагмира, не говоря уже о трех уже захваченных. И от ближайшей до этих гор примерно восемьсот километров по непрерывным ледяным равнинам. Даже если они растащили все, что только можно было с павших застав, им нужно было как-то сюда добраться. Орки хорошие мародеры, они могут утащить практически все, и я почти ожидал увидеть их на захваченных, специально модифицированных "Химерах". Не сходилось, несколько тысяч орков, даже таких выносливых как они, не могли выжить так долго без поддержки. Я не знаю, чем это объясняется, но ощущаю тревогу насчет этого. Мне нужно переговорить с Полковником, но у меня нет никаких ответов, и я уверен, что он сделал те же самые выводы.

Когда орки приблизились, залпы лазганов присоединились к тяжелому оружию.

Зеленокожие открыли ответный огонь, дульные вспышки сверкают среди темной орды, когда они кидаются вперед. Они снова затягивают свой боевой клич, быстрее и громче, чем раньше. К этому моменту лазерный огонь почти непрерывный; Гривс приказал бойцам стрелять по готовности, вместо залпов. Орки толпами падают в снег, но остальные продолжают приближаться, несясь по склону горы живой волной звериной свирепости.

— Они не сдержат, — говорит стоящий рядом со мной Пол, его лазган загудел, когда он вставляет энергоячейку.

— Могут, — отвечаю я, не отрывая пристального взгляда от передней траншеи. Орки налетают на солдат Гривса, словно шторм, плохо обученные гвардейцы-штрафники не могут ничего противопоставить врожденной в орков жажде к рукопашному бою.

— Сейчас же отводи их назад, — слышу я как настойчиво шепчет Пол, — отводи назад, пока не будет, мля, поздно!

Я понимаю, что Пол имеет в виду, когда все больше и больше орков врывается в траншею. Если Гривс побежит сейчас, мы сможем прикрыть их спины от орков огнем. Если он запоздает, они все смешаются, и мы не сможем отличить врага от союзника.

— Сейчас, гребаный идиот! — орет Пол, вскарабкиваясь на ноги. Секунду я думаю, что этот дубоголовый Гривс будет драться до последнего человека, забирая преступников в ад вместе с собой. Но затем я вижу движение на конце передней траншеи, на левом фланге, мужчины и женщины карабкаются по задним стенкам, до того как орки смогут добраться до них в рукопашной. Я подумал, что, должно быть, Гривса подстегнул инстинкт самосохранения. Я вижу как он подгоняет бойцов, махая в нашу сторону рукой, пока сам пробирается через сугробы.

— Прикрываем огнем! — пронесся приказ вдоль траншеи. Пол начал стрелять право, заметив несколько десятков орков, которые прорвались через траншею и бегут вслед за бойцами Гривса, пытаясь их отрезать. Ревущее стаккато тяжелого болтера присоединилось к треску лазганов, вырывая дыры в толпе орков.

Полковник Гривс ведет своих бойцов влево от нас. Мы находимся на правом фланге второй линии, примерно пятьсот бойцов, половина от сил первой линии. Орки не останавливаются, чтобы закрепиться на первой линии — они выкатываются из окопов и валят в нашу сторону. Я вытаскиваю лазпистолет и начинаю стрелять — орки идут столь плотно, что я не могу промахнуться с этого расстояния даже из пистолета. Зеленокожие начинают разбегаться, стараясь атаковать широким фронтом, некоторые из них рванули влево, чтобы обогнуть фланг и окружить нас.

Ответный огонь начинает разбрызгивать снег, и мы с Полом запрыгиваем обратно в укрытие окопа. Орки растянулись в серовато-коричневую линию, сконцентрировавшись на лобовой атаке, но протянувшись влево и вправо.

— Приготовьтесь к рукопашной! — разнесся по траншее крик офицеров.

— Мы не удержим траншею, — говорит Шеффер, стоя рядом со мной.

— Сэр? — спрашиваю я, поворачиваясь, дабы взглянуть на него.

— Один на один эти бойцы не могут драться с орками, — быстро объясняет он, — как только они окажутся в траншее, мы не сможем взять их числом. И их очень сложно будет выбить обратно.

— Контратака, сэр? — предлагаю я, читая мысли Полковника, ужасаясь от мысли о любой спешке столкнуться с этими зверскими чужаками, но не смея надеяться на другое. — Ударить в открытую?

— Передайте приказ об общей атаке, — орет Полковник в окопы слева. Секундой позже он хватается за поручни лестницы в окопе и выскакивает. Я следую за ним, и ощущаю, как вибрирует лестница под остальными.

Орки и гвардейцы обстреливают друг друга и повсюду слышны крики и выстрелы. Орки примерно в пятидесяти метрах, несутся со всей скоростью к ним, бойцы поскальзываются и спотыкаются в снегах, хотя зеленокожие сталкиваются с такими же трудностями. Я снова начинаю палить из лазпистолета, с тревогой глядя, как вспышки энергии попадают в цели, но они не особо эффективны против крепких пришельцев. При приближении они продолжают реветь свои гортанные боевые кличи, волна звука сопровождается свистом пуль и треском лазганов. Ветер меняет направление и обдает меня вонью, пробираясь через сугробы, я задерживаю дыхание. Это смесь немытых тел и смерти, совершеннейшая мерзость.

Когда мы сокращаем дистанцию, я могу видеть, что зеленокожие вооружены разнообразными грубыми пушками и здоровенными тесаками ближнего боя. Вспышки выстрелов оттеняют массу орков, серебряные блики отражаются на их клинках, любовно заточенных, чтобы пробивать плоть и кость одним ударом. Когда до зеленокожих остается двадцать метров, я выбираю одного для атаки и вытаскивая с пояса нож. В большинстве своем они одеты в черный, драный мех, сшитый в безрукавки, белые росчерки намалеваны ни их широких плечевых пластинах и грубо сбитых нагрудниках, на которых остались вмятины и трещины от предыдущих сражений. Я с ужасом замечаю, что с пояса моего противника свисают две человеческие головы, через безжизненные глазницы продеты крюки для мяса. Чужак, кажется, читает мои мысли и его красные глаза блестят, когда мы сближаемся. Все и всё забыто, и я концентрирую свое внимание на орке, отмечаю груды мышц под мехами, рваный шрам на широком подбородке проходит через его клыкастую пасть, и заканчивается на левой щеке, задевая его свиной нос. Его кожа темно-зеленая, усеяна шрамами и бородавками, она явно непроницаема для жгучего холода, который убил бы человека. Он открывает полную желтых клыков пасть и что-то ревет, эти клыки могут за один укус разорвать мышцы и раздробить кости.

Когда остается пять метров, он поднимает громадный пистолет и стреляет, но пуля проходит мимо, с визгом пролетая рядом с моей головой, как минимум в полуметре слева.

В правой руке у него клинок, похожий на тесак мясника, размер лезвия потрясает, оно с легкостью может быть длинною около метра. Он отводит назад тесак и машет им, целясь мне в грудь, но я ныряю влево, нога соскальзывает в снеге, и клинок дугой проносится мимо. Я делаю выпад ножом, но орк с легкостью отбивает его своей сильной рукой, одновременно с этим рубя сверху вниз тесаком. Я еще раз изгибаюсь в сторону, хотя не достаточно быстро, грубый колун срезает полоску с левого рукава шинели. Холодный воздух задувает в руку, и моя кожа покрывается мурашками от холода, но я не замечаю этого и поднимаю пистолет, целясь ему в морду. Он ныряет, чтобы уклониться от выстрела и попадает прямо на мой нож, которым я бью снизу вверх, лезвие погружается ему в грудь, я со всей силы проворачиваю его и темный, почти черный и очень густой поток крови обливает белый снег и мои ноги.

Я отшагиваю, и еще один орк прыгает на меня, два зазубренных ножа сверкают в холодном свете. Разряд из лазпистолета попадает ему прямо в левый глаз, разрывает затылок и отшвыривает существо на снег.

Пол отбивается от орка своим крюком, разрывает ему живот наконечником и отпрыгивает, когда тот бьет кастетом, оснащенным парой коротких лезвий. Я разворачиваю нож и бью в шею орка, чувствую, как она отскакивает от толстого хребта, но прорывает глубокую рану в основании черепа. Орк попадает в меня тыльной стороной руки, сбивает на колени и, рыча, разворачивается, из открытой раны брызжет кровь. Разбрасывая снег, он бьет ногой, металлический мысок ботинка попадает мне в бедро, практически ломая кость. Сверкает крюк Пола, и разрезает пасть орка, разрывая щеку. Отплевывая кровь и зубы, зеленокожий поворачивается к Полу, но его следующий замах дробит нос орка, наконечник врезается в ноздрю, раздирая морду, и погружается в мозг. Падая на землю, орк спазматически дергается, но ни один из нас не тратит на него ни секунды, поскольку сразу же осматриваемся, как идет сражение. Большинство орков отступает к первой траншее, сметенные контратакой гвардии. Несколько остались драться, но их безнадежно превосходят численностью и быстро сокрушают. Сотни зеленокожих тел и еще больше людей, лежат искалеченные и разорванные, взбитый снег красен от крови. В местах самых ожесточенных схваток лежат грудами по пояс оторванные конечности и обезглавленные тела.

— ПОДЛОВИТЬ, это самый простой трюк, — говорит Пол, когда я описываю бой с первым орком, вместе с остальными мы рухнули от усталости в траншею, — я думал, орки умнее и не могут попасться на такую прямолинейную уловку.

— Самый старый трюк в кровавой книге, — подает голос Поливикз, очищая свой штык снегом.

— Да, простейший из трюков… — бормочу я про себя, беспокойные мысли начинают изводить мой разум. Я оглядываюсь в поисках Полковника и вижу его чуть дальше в траншее, он разговаривает с Гривсом и Экулом. Расталкивая в стороны, я остаюсь глух к стонам и стенаниям раненных, через усталых гвардейцев я проталкиваюсь к нему.

— Сэр! — зову я Полковника, когда он собирается уходить.

— Да, Кейдж? — резко спрашивает он, разворачиваясь на месте.

— Я думаю, нас облапошили, сэр, — быстро отвечаю я, оглядываясь, чтобы посмотреть, чем там заняты орки.

— Облапошили? — спрашивает стоящий рядом с Полковником Гривс, его лицо излучает недоверие. — Что ты имеешь в виду?

— Это атака — уловка, диверсия, — торопливо объясняю я, размахивая руками, пытаясь передать внезапно охватившее меня чувство безотлагательности, — теперь, когда я думаю об этом, это имеет смысл. Они пересекли равнины с поддержкой от основной армии, а затем разделились.

— Что за чушь ты несешь? — требует ответа Гривс. — Возвращайся в строй.

— Подождите секунду, полковник, — говорит Экул, выходя из-за полковника и пристально глядя на меня, — Диверсия для чего, Кейдж?

— Это не основная армия орков, это диверсионная атака, чтобы одурачить нас и задержать тут, пока основные силы обходят нас, — я быстро излагаю свои мысли, мой разум мчится по последствиям сложившейся ситуации.

— Может быть ты прав, — кивнув, отвечает Полковник, — эта армия мало похожа на ту, что была в докладах. Я думал, это может быть просто авангард.

— Куда еще они могут пойти? — презрительно спрашивает Гривс, — Экул сказал, что ни один человек не может пережить переход через другие места в этом регионе.

— Ни один человек, сэр, — соглашается Экул, — но слова лейтенанта имеют смысл. Мы не бойцы. И возможно, что орки могут проложить другой маршрут к заставе Эпсилон, обойдя вокруг по другой долине.

— И что мы можем с этим поделать? Наш приказ был сдержать этот проход, — упрямо гнет Гривс, — а Кейдж, возможно, ошибается.

— Все еще есть такая вероятность, — отвечает Полковник, пока он думает, его глаза прищуриваются, — ты и твой полк продолжат держать этот проход. Остатки моих сил не очень-то эффективны. Мы должны отправиться на заставу Эпсилон и предупредить их.

Во мне воспрянула надежда при мысли о возвращении на Эпсилон. Гораздо легче выжить в осаде, чем в открытой схватке. К тому же, мы будем внутри, а не в этих Императором забытых снегах и холоде.

— Мои горные бойцы могут двигаться гораздо быстрее, — подсказывает Экул, круша мои надежды, — и мы знаем местность лучше.

— А может быть лучше вам и вашим скаутам присмотреть за главной армией? — предлагаю я, шустро придумывая и стараясь не показывать отчаяние голосом.

— Они снова идут! — раздаются крики офицеров из траншеи ниже.

— Мы уходим сейчас же! — решительно заявляет Полковник. — Пакуй какую сможешь провизию, Кейдж и собирай бойцов сюда.

ПЯТЬЮ минутами позже, выжившие штрафники "Последнего шанса" собираются вокруг меня, складывая все, что можно в пару саней для плугфутов. Ветер снова поднялся и разбрасывает вокруг нас снег, сквозь него слышится грохот автопушек и треск лазганов бойцов Гривса, пытающихся сдержать орков, рвущихся к передней линии. В снегах появляется Полковник.

— Вы готовы? — спрашивает он, оглядываясь через плечо на окопы в нескольких десятках метров от него. Мимо свистит шальная пуля орков, но не настолько близко, чтобы волноваться. Вскоре показывается Гривс, протопав через снега, он встает перед Полковником, уперев руки в бока.

— Вы не подчиняетесь приказам, Шеффер, — горячо начинает Гривс, осуждающе тыкая пальцем в Полковника, — вы оставляете свою позицию.

— Если у вас будет возможность, идите за нами, — спокойно отвечает Полковник, игнорируя обвинения.

— Ты — трус, Шеффер, — возражает огромный офицер, тыкая в грудь Полковника пальцем, — ты не лучше, чем возглавляемое тобой отребье.

— Прощайте, полковник Гривс, — коротко отвечает Полковник, и я точно знаю, что он сдерживает себя, — возможно, мы больше не встретимся.

Пока мы пробираемся по снегам, Гривс продолжает проклинать нас, Франкс и Лорон ведут плугфута впереди, Полковник ведет заднего.

БЛИЖЕ к вершине хребта ветер стал по-настоящему свирепым, он умудряется добраться до моего лица, несмотря на подбитый густым мехом капюшон шинели. Всего лишь через пару километров мои ноги уже начинают уставать. Не говоря ни слова, Полковник жестоко подгоняет нас, одаривая просто уничтожающим взглядом тех, кто колеблется или отстает. Я тащусь вперед, сконцентрировав все свои мысли на подъеме ног и следующем шаге, мои глаза уставились на спину Лорда передо мной, позволяя разуму блуждать вне этой планеты.

Вскоре свет начинает меркнуть, солнце садится за горы и окрашивает вершины в красное. Это могло быть прекрасным зрелищем, если бы я не видел снег в долине, залитый красной и черной кровью. Теперь же закат напоминает мне об отрубленных конечностях и обезглавленных телах. Теперь, кажется, что все вокруг облито кровью.

Я смотрю на детей и они напоминают мне груды крошечных тел, которые мы нашли в Равенсбросте на Карлилл Два. Каждый раз, когда я думаю о чем-то вроде цветов, я просто вспоминаю Ложную Надежду и чуждую тварь в Сердце Джунглей. Солнечный день возвращает меня к сокрушающему жару пепельных пустошей Гаталона, где двести человек утонули в перемещающихся дюнах из пепла, разъедающая пыль разлагала их тела, даже пока их засасывало. А что касается любых жуков, думаю, вы понимаете, о чем они мне напоминали. Нигде во вселенной не осталось ничего приятного для меня, кроме компании приятелей "Последнего шанса" и эти момент случаются все реже и реже. Почему все напоминает мне о войне и поле боя? Полковник осознает это? Было ли это частью наказания — отобрать у тебя все? Все мои приятные мечтания были разорваны на части за прошедшие три года. Когда я вступал в Гвардию, я думал, что смогу что-то изменить. Ха, какая ирония. Я видел битвы, где за одно утро умирали десятки тысяч человек, ракеты и снаряды падали, словно взрывчатый ливень час за часом. Я застрелил, задушил и зарезал больше врагов, чем мог вспомнить. Для меня не осталось ощущений, которые не были бы запачканы кровью. Даже запрыгнув в бадью на заставе Эпсилон, моя первая мысль была о пересечении реки на Джуно. Изувеченные тела проплывали мимо, пока мы пытались форсировать ее, бойцов утягивало стремительными подводными течениями, трассирующие очереди визжали в ночи, летя в нас.

ПРИМЕРНО полночь, когда Полковник объявляет привал. Мы даже не озаботились разбить лагерь или что-то приготовить, все пару раз куснули соленого мяса и рухнули, завернувшись в спальники. Я плаваю в выматывающем сне, внезапно разбуженный Полковником, который нарезает круги, следя за тем, чтобы холод не убил никого. Должно быть, прошла всего пара часов, когда он распинывает нас. Все еще кромешная тьма, когда мы, шатаясь, собираемся, Полковник рыком заставляет нас двигаться. Снова начинается марш, я силой заставляю работать свои измученные ноги, в буквальном смысле буксируя себя через снег, стоя на карачках и проваливаясь в холодную белизну по локти.

Внезапный крик паники заставляет всех схватиться за оружие, но Гаппо бежит мимо, чтобы сказать Полковнику, что кто-то в темноте провалился в расселину. Я проталкиваюсь вперед к прокладывающему путь Полковнику, Гаппо ведет нас к дыре.

В окружающей темноте я не вижу ни фрага, Полковник спрашивает, кто туда упал. В ответ раздается лишь стон, и мы быстро делаем перекличку, выяснив, что не хватает долбаного Пола.

— Мы не можем тратить время на спасение, — объявляет Полковник, отходя от края расселины, — нельзя сказать, насколько глубоко он упал, и у нас нет необходимого оборудования.

Раздается недовольное ворчание, но все слишком замерзли, чтобы по-настоящему спорить. Гаппо стоит на краю, пока все остальные проходят мимо. Когда он разворачивается и смотрит на меня, в его глазах пустота.

— Это займет всего несколько минут, — говорит он, скорее всего для себя, — он всего лишь просто заснет. Он не будет знать, что происходит.

— Она глубокая, он возможно уже готов, — отвечаю я, положив руку ему на плечо, и подталкиваю вперед. Он делает пару шагов, затем снова останавливается.

— Нам нужно идти! — рявкаю я, снова подталкивая его, — мы попадем на Эпсилон или умрем.

ВЕСЬ следующий день Полковник, не останавливаясь, гонит нас вперед. После полудня я прохожу мимо каких-то лежащих в снегу тел. Они лежат лицом вниз, и я не могу разобрать кто это, у меня нет сил, чтобы разбираться с этим. Я пытаюсь выяснить, кого не хватает, когда мы останавливаемся, но мои глаза воспалились, и их покрывает корка, все выглядят одинаково в своих тяжелых шинелях, с туго затянутыми вокруг лиц капюшонами. Я заставляю себя проглотить еще чуть-чуть консервированного мяса. Никто не говорит друг другу и слова, и даже Полковник необычайно тих. Дрожа, я усаживаюсь, сжав руки на груди, и ощущаю, как болит каждый мускул и каждая кость в моем теле. Моя голова клонится, поскольку тело сдается перед холодом, и я начинаю засыпать, когда меня кто-то снова будит.

— Что за…? — рычу я, отмахиваясь.

— Франкс, — говорит Гаппо. Больше ему говорить ничего не нужно. Он помогает подняться мне на ноги, и мы бредем к тому месту, где лежит Франкс. Я склонился над ним и всматриваюсь под капюшон. Его лицо покрывает корка льды, оно чрезвычайно бледное. Через секунду к нам присоединяется Лори, они низко наклоняется, почти прислоняется щекой к его рту.

— Все еще дышит, — говорит она, распрямляясь, — но едва-едва.

— Мы не можем бросить его, — объявляет Гаппо, и я согласно киваю. Я вроде как дал себе обещание, что Франкс переживет это.

— Что мы можем сделать? Я слишком устал, чтобы нести что-то, кроме своей шинели.

— Положим его на сани, — предлагает Лори.

— Плугфуты уже нагружены по максимуму, — предостерегает Гаппо, притоптывая ногами, чтобы согреться.

— Значит, им придется тяжелее. Мы заставим их тащить по очереди, — решаю я. Никто не возражает.

РАЗДАЛОСЬ полное боли ржание от плугфута во главе уменьшающейся колоны. Двое не проснулись, еще двое свалились этим утром. Полуденное солнце блестит на снегу, делая невозможным что-либо увидеть днем, словно наступила ночь.

— Кейдж! — слышу я крик Полковника и бреду вперед. Плугфут лежит на снегу, его левая задняя нога вывернута под странным углом и явно сломана. Сани перевернулись на камни неподалеку.

— Сэр? — спрашиваю я, стоящего на коленях рядом с упавшим животным Полковника.

— Разбей бойцов на команды по шесть человек и перевяжи их страховочными веревками, — говорит он. Он достает их кобуры болт-пистолет, прикладывает дуло к виску плугфута и вышибает ему мозги. Моя первая мысль о свежем мясе, но взгляд на Полковника напоминает мне о том, что мы не будем тратить и секунды. Затем меня внезапно заполняет волна ненависти.

— Вы не сделаете то же самое с нами, — рычу я на Шеффера, указывая на все еще дымящийся болт-пистолет.

— Если вы будете служить Императору так же хорошо, вы, может быть, заслужите хоть какого-то милосердия, — возражает он, убирая пистолет, — если нет, то ничего не получите.

К ЭТОМУ моменту нас остается двенадцать, не считая Полковника, и мы меняемся, чтобы по два часа тащить сани. Полковник пытался заставить меня оставить Франкса, сказав, что дополнительный вес излишен, но Гаппо, Лорон, Лори и Кронин вызываются добровольцами вместе со мной, и мы сменяем друг друга, передвигать оставшиеся от плугфута сани.

Вскоре я теряю отсчет времени, мимо меня проходят даже полуночные остановки, так что могло пройти как три дня, так и целая неделя, невозможно сказать. Ветер действительно усилился и снова валит тяжелый снег. Я помню предупреждение Экула насчет Гнева Императора и опасаюсь худшего. Я рассказал остальным, что нас ждет и все удвоили усилия, но наступает момент, когда все твои силы уходят только на то, чтобы не заснуть, не говоря уже о ходьбе или о том, чтобы тащить сани. Вскоре мы опустошили одни из саней от провизии и решили выбросить тенты, так как не у кого не остается сил, чтобы ставить их. После чего пошло чуть легче, две команды и плугфут по очереди тащат оставшиеся сани.

— Если орки столкнутся с чем-то подобным, они могут не преодолеть переход, — как-то вечером предположил Кайл, пока мы грызем полузамороженые полоски мяса.

— Да ты сам в это не веришь, — говорю я, — они крепкие ублюдки, ты это знаешь. Кроме того, они грабили, и построили, один Император знает что, перед тем как предпринять переход. Если их военачальники достаточно умны, чтобы пойти на такой финт, то у них определенно хватит мозгов подготовиться. У них, возможно, есть машины и все необходимое.

— А что если мы опоздаем? — восклицает Кайл, за секунду сменив оптимизм полнейшей депрессией. Я никогда прежде не видел, чтобы у него так скакало настроение, но я полагаю, что мы все дико мечемся между надеждой и отчаянием.

— Тогда мы хорошенько развернемся и пойдем обратно, — говорит Поливикз, зубами отрывая кусок соленого мяса.

— Вся эта проклятая Императором планета выглядит одинаково, — ругается Кайл, — я даже не знаю где мы, и долго ли нам еще идти.

Никто не утруждает себя ответом, и так достаточно сложно сконцентрироваться на следующих нескольких минутах, не говоря уже о том, чтобы беспокоиться насчет следующего дня. Я откидываю в сторону остатки своего рациона, слишком устал, чтобы жевать, и ложусь, желанный сон быстро меня успокаивает и уносит от боли в каждой части моего тела.

ХРИПЛЫЙ крик спереди врывает меня из вызванного истощением полусна.

— Что теперь? — сонно спрашиваю я, когда подхожу к полудюжине штрафников "Последнего шанса", собравшихся впереди.

— Один из пикетов заставы, — отвечает Полковник, — я отослал их обратно, чтобы предупредить об орках.

Я осознаю, что это были крики радости, а не вопли, но в моем одурманенном состоянии я интерпретировал их как вопли боли и горя какой-то заблудшей души.

— Мы все еще идем на Эпсилон? — поспешно спрашиваю я, боясь, что Полковник может приказать нам развернуться и идти туда, откуда пришли.

— Да. Мы достаточно долго шли, — уверяет он меня, и впервые я замечаю, насколько он выглядит тощим и осунувшимся. Вокруг его глаз огромные темные круги от бессонных ночей и он весь выглядит таким же изможденным, как и остальные из нас.

Еще два часа мы бредем, пока не доходим до сторожки. Там нас ожидает небольшая делегация офицеров Крагмирских полков. Их настроение мрачное, но они не слишком злобно смотрят на нас, когда слышат, что говорит Полковник, полностью истощенные, мы падаем на снег в нескольких метрах от них.

Я не слышу, о чем они говорят, уже несколько дней как я оглушен, даже несмотря на натянутый на голову защитный капюшон. Кажется, они возражают, и я думаю, что они гнут ту же линию, что и Гривс, обвиняют Полковника в том, что он отдал такой приказ. Я вижу, как Шеффер энергично качает головой и указывает на небо. Я слышу обрывки слов, типа "осада", "время", "важно" и "орбита". Ни одно из них не имеет для меня значения. Один из крагмирских офицеров, долбаная шишка, судя по нарядности его униформы, выходит вперед и отрицательно рубит рукой, после чего указывает большим пальцем за свое плечо на станцию. Следует еще более ожесточенный обмен любезностями, Полковник разворачивается на каблуках и топает к нам.

— Встать, штрафники, — рявкает он, после чего марширует по долине к воротам.

— Куда, мля, мы идем в этот раз? — спрашивает Поливикз.

— Может защищать посадочную площадку шаттлов? — пожав плечами, предполагает Гаппо.

После краткого прилива энергии от того, что мы узнали, что находимся у Эпсилон, моя усталость мстительно возвращается. Мой мозг отказывается воспринимать что-либо, кроме того, что необходимо для ходьбы, и я тащусь к посадочной площадке, все произошедшее за пару недель превратилось для меня в одну расплывчатую белую массу.

Мы подходим к посадочной площадке и находим закрытые ворота. Вглядевшись через ячейки высокого заграждения, я замечаю, что наш шаттл по-прежнему стоит на площадке, очищенный от снега дежурными.

— Это прямой приказ от вышестоящего офицера, — слышу я, как произносит Полковник, и фокусирую свое внимание на нем. Он стоит рядом с дверью маленькой сторожки у ворот, и находящийся там сержант крагмирцев качает головой.

— Я извиняюсь, полковник, — отвечает сержант, беспомощно разводя руками, — но без надлежащих полномочий, я не могу позволить вам взять шаттл.

Внезапно шестеренки в моих мозгах заработали. Взять шаттл? Мы улетаем?

— Лейтенант Кейдж! — рявкает Полковник, я быстро марширую к нему и встаю по стойке смирно. — Если этот боец немедленно не откроет ворота и не очистит площадку для взлета, расстреляйте его.

Крагмирец начинает что-то бормотать, пока я достаю пистолет и прицеливаюсь ему в голову. Мне реально наплевать, вышибу я ему мозги или нет. С одной стороны, я слишком устал, чтобы меня это волновало. С другой, если этот фрагоголовый встал у меня на пути, чтобы свалить с этого покрытого замерзшим льдом ада, то я с радостью вгоню пулю ему в череп.

Он сдается от моего не слишком-то утонченного давления, отступает в хибарку и дергает рычаг, который начинает открывать скрипящие ворота. Рев сирен эхом отражается от окружающих нас гор, и люди начинают разбегаться от ангаров и рабочих бараков.

— Мы улетаем, — оглашает Полковник, шагая через ворота.

— Улетаем? — спрашивает Линскраг. — Куда?

— Ты узнаешь об этом, когда мы туда доберемся, боец, — загадочно отвечает Полковник.

Глава шестая Тифон Прайм

+++ Операция Сбор завершена. Готовлюсь начать операцию Новое Солнце. +++

+++ Больше не должно быть задержек. Новое Солнце должно начаться по расписанию или все будет потеряно. +++

По сравнению с некоторыми местами, в которых я был со штрафниками "Последнего шанса", Тифон Прайм казался очень цивилизованным, особенно если учитывать, что последние два года его разрывала на части кровавая гражданская война. После того как мы приземлились в одном из множества космопортов, отделение из Комиссариата эскортировало нас через заполненные городские улицы, с шастающими туда-сюда людьми, словно не было никаких сражений в менее чем двухстах километрах отсюда. Хотя некоторые, говорящие сами за себя признаки указывали, что все было не настолько мило, как казалось. На каждом перекрестке стоят предупреждающие о воздушных налетах ревуны — огромные рупоры на шестиметровых постаментах — и знаки, отмечающие маршруты к ближайшим бомбоубежищам. Арбитры патрулируют улицы, угрожающе блестят их серебряные нагрудники поверх черных как смоль комбинезонов, их вооружение составляют шоковые булавы и щиты подавления.

Пока мы идем вдоль широкого проезда, по обеим сторонам дороги виднеются закрытые ставни магазинов. Вокруг мало людей, все кутаются от осенней прохлады и влажности в бесформенные коричневые пальто и толстые войлочные шляпы, позади развеваются ярко раскрашенные шарфы. Над городом висит смог, видимый через приземистые здания по обеим сторонам улицы, он смешивается с облаками, которые затянули небо над городом и погрузили его в мрачные сумерки. Колонна "Химер", ведомая двумя рычащими "Покорителями", великолепных в своей сине-золотой окраске, прогрохотала мимо нас по дороге, гужевые повозки и темные машины отъезжают в сторону, дабы освободить дорогу. В укрепленной подземной зоне ожидания нас грузят в массивный восьмиколесный экипаж, предназначенный для дальних перевозок пехоты, и оставшиеся двенадцать штрафников расходятся, пытаясь решить, в какое из трехсот сидений хотелось бы упасть. Полностью игнорируя нас, Полковник усаживается рядом с водителем.

— Он напоминает мне экскурсовода, — шутит Франкс, — валим на задние места, где отвисают плохие парни!

Я верю ему на слово, потому что у меня никогда не было такого образования. Я родился в огромной семье, с десятком братьев, сестер и кузенов и моим первым воспоминанием было, как мы рубим шлаковые залежи ржавыми кирками и молотками, пытаясь найти самородки железа и стали. Машина поехала, мой разум вскоре забывает о гуле электродвигателей. Линскраг и Гаппо присоединяются к нам, и мы радостно растягиваемся, каждый на отдельном трехместном ряде.

— Несколько королевское обращение, не находите? — спрашивает Линскраг, пялясь в затемненное окно на мелькающие мимо низкие здание. Начался легкий дождик, он испещряет окно крошечными каплями влаги.

— Это гораздо лучше того, к чему я привык.

— Он хочет обуздать нас, — указываю я ему. Из всех мест, где мы были, это лучшее, чтобы сбежать. Миллиарды живут на Тифон Прайм, человек с легкостью тут может исчезнуть, и вы никогда его снова не увидите.

— Эй! — обеспокоенно шепчет Гаппо с другой стороны прохода, — по этой лестнице вниз есть аварийный выход!

Мы собираемся вокруг, чтобы взглянуть. В самом деле, через пролет из четырех ступенек внизу маленькая дверца.

— Думаете, она закрыта? — своим, уже ставшим привычным, хрипом спрашивает Франкс. Я пробую ручку, и она слегка поворачивается. Я смотрю на остальных и широко ухмыляюсь. Гаппо выглядывает из-за спинок окружающих сидений и затем снова ныряет обратно.

— Никто сюда даже не смотрит, — говорит он с улыбкой, в его глазах озорство, — я не думаю, что нас будет кому-то не хватать.

— Мы движемся на приличной скорости, — говорит Линскраг, указывая на смазанные серые очертания снаружи, со свистом пролетающие мимо окна.

— Черт, — ругается Франкс, с ликованием потирая руки, — я переживу пару синяков!

Я в свою очередь смотрю на каждого из них, и они смотрят на меня, стараясь понять мои мысли. Они знают о моих записях в личном деле о многочисленных попытках побега, и помнят, как я ворчал на них, чтобы они не глупили. Я полагаю, что не выкладывался по полной в своих попытках, потому что часть меня, думаю, согласна с Полковником. Возможно, я потратил впустую возможности, которые даровал мне Император, изменив своим клятвам. Я никогда не собирался поступать, как поступал, в этом я был абсолютно уверен, и вступил в Гвардию с чистейшими намерениями, даже несмотря на то, что я хотел свалить из ада на Олимпе. Но, как говорят, дорога к Хаосу устлана добрыми намерениями. Но все же, сколько пролитой крови ждет от меня Император? Есть своего рода традиция, что в полках Имперской Гвардии служат десять лет, после чего можно уйти на пенсию, можно вернуться домой или присоединиться к флоту Эксплораторов и помогать им открывать новые миры для Императора. Большинство из них не проводят столько времени в сражениях. Я по самую макушку в крови, на протяжении последних трех лет я постоянно видел мертвых и умирающих мужчин, женщин, детей. Разве с меня не хватит войны? Я думаю, хватит. Я считаю, что сделал достаточно для своего Последнего Шанса. Полковник ни за что не оставит нас в живых, он жаждет нашей смерти, в этом я уверен. И пусть Император будет мне судьей, когда я умру, желательно не в ближайшем будущем.

— К фраговой бабушке, давайте! — хрипло шепчу я, после чего дергаю ручку. Аварийная дверь распахивается, и я вижу проносящуюся мимо черноту дороги. Откуда-то спереди машины слышится пронзительный вой. Должно быть, дверь оборудована сигнализацией.

Я глубоко вдыхаю и затем первым выпрыгиваю в проход. Шмякаюсь на дорогу, огромная скорость кружит меня, и я влетаю в бордюр высотой по голень. Взглянув на дорогу, я вижу, как остальные вываливаются вслед за мной, и тоже неловко шлепаются на землю. Я вскакиваю на ноги и бегу к ним.

— Получилось! — орет Линскраг, его глаза светятся от радости. По тротуару идут несколько человек, закутанных в дождевые плащи с высоко поднятыми воротниками. Парочка оборачивается и смотрит на нас.

— Шеффер ни за что не развернет эту штуковину вовремя, чтобы поймать нас.

В этот же момент раздается визг тормозов, и раскрашенная в черное, бронированная машина резко останавливается перед нами, сдвоенные пушки на крыше смотрят в нашем направлении. Из заднего люка, с болт-пистолетом в руке выпрыгивает мужчина в комиссарской униформе. На измученном лице тонкие губы кривятся в ухмылке.

— Пожалуйста, попытайтесь бежать, — рычит он, шагая к нам и крепко сжав выставленный перед собой болт-пистолет, — это избавит меня от множества проблем.

Ни один из нас не сдвинулся с места. Из бронированной машины выскакивает десяток облаченных в черное бойцов, с толстыми панцирными нагрудниками поверх униформ, лица скрыты темными визорами. Военная полиция комиссариата окружает нас за пару секунд и наш краткий миг свободы заканчивается. Я глубоко вздыхаю, смакую наполненный дымом воздух, ощущая, как нежный дождик омывает мое поднятое лицо. Я не собираюсь отказываться от этого ощущения так просто. Я не могу поверить, что мы снова попадем в лапы к Полковнику. Взглянув на полицейских, на громоздкие лазерные карабины, нацеленные на нас, я задумываюсь, а может быть, мы все-таки выберемся? Четверо из нас закаленные бойцы. А эти парни просто громилы, привыкшие, что увидев их, гвардейцы разбегаются. Но я вижу их мрачные напряженные лица под темными визорами шлемов, и могу сказать, что они не будут мешкать ни секунды. Комиссар говорил правду — если мы попытаемся сделать хоть что-то, то это даст им возможность открыть огонь.

— Не могу поверить, что Шеффер отправил за нами эскорт, — стонет Гаппо, пока нас заталкивают в заднюю часть бронированного автомобиля. Нас усаживают на корточки в центре пола между военной полицией, там недостаточно места, чтобы все сидели или стояли. Комиссар наклоняется ко мне и зажимает мой подбородок меж указательного и большого пальца, после чего разворачивает мое лицо к своему.

— Я уверен, что полковник Шеффер будет очень рад видеть тебя снова, — с жестокой улыбкой произносит комиссар, — по-настоящему рад.

ПРОБИРАЕМСЯ по грязи, дождь каскадами стекает с моего шлема, в конце концов, я думаю, что Тифон Прайм не такое уж и приятное место. Машина выкинула нас примерно в шестнадцати километрах от линии фронта, ну или по крайней мере от того места, как они считают, где она проходит, оставив нам пройти остаток пути пешком. Война к этому времени велась уже несколько лет, с самого первого неудачного штурма восставшей крепости, обе стороны протянули окопы на несколько километров от стен Коританорума и с тех пор пытались выковырять друг друга.

Вместе с нами марширует колонна мордианцев, пытающихся выглядеть ухоженными и опрятными в своих красивых голубых униформах. Эффект некоторым образом портят пятна грязи, их остроконечные фуражки под проливным дождем начинают терять свою жесткость, с них капает им на носы самым жалким образом. Они упорно игнорируют нас все восемь километров, пока мы вышагиваем рядом с ними. Полковник даже не потрудился прикрикнуть на нас, когда Кайл попытался спровоцировать их, называя "игрушечными солдатиками" и "офицерскими шавками".

Он, кажется, очень задумчив в этот момент, я имею в виду Полковника. Мы вместе с Франксом пришли к выводу, что это именно то, ради чего нас собирали, по крайней мере, последний год. Он привел нас сюда сделать что-то особенно гадкое, это мы точно знаем, но мы не можем разузнать, что бы это могло быть. Десяток штрафников "Последнего шанса" не очень-то могучая сила в войне, где каждая сторона уже потеряла, возможно, по полмиллиона с каждой стороны.

— Атака! — вопит Линскраг, и секундой позже мой слух разбирает то, что улавливает раньше чуткое ухо барона — завывание двигателей самолетов в вопящем пике. Мы бросаемся врассыпную, залетаем в наполненные водой воронки и прячемся за камни, вглядываясь в небеса в поисках атакующих. В изумлении я наблюдаю, как мордианцы продолжают марш в построении, и затем осознаю, что они не нарушат строй, пока не получат приказ от одного из офицеров. Я вижу, как кучку из них сшибает на землю, и через мгновение улавливаю стрекот тяжелых пулеметов. Взглянув вверх, я замечаю низко летящий стратолет повстанцев, четыре вспышки очередей вдоль крыльев подсвечивают места, откуда нас поливают градом смерти автопушки. Мордианцы упрямо маршируют дальше, и воздушное судно разворачивается на еще один заход. Снова стучат пушки, и около двух десятков мордианцев, два ряда пехотинцев, разорваны очередью на куски.

— Ложитесь, гребаные идиоты! — орет Гаппо, я впервые слышу, как он ругается.

Хотя мордианцы не обращают на него внимания, воздушное судно делает еще один атакующий заход, цепочка попаданий вызывает всплески грязи и воды, снаряды зигзагом проходятся по марширующим гвардейцам. Он идет по колонне, и я с ужасом осознаю, что очередь направляется к нам. Прежде чем я смог отреагировать, что-то бьет меня в лоб, оглушая и отбрасывая назад в грязь.

— Прокляни Император, у нас раненный! Кейдж ранен! Лейтенанта подстрелили! — я смутно слышу чей-то крик, скорее всего, Поливикза, судя по оживленному акценту мирмидианцев. Вокруг меня в грязь плюхаются бойцы, обрызгивая меня еще сильнее, но я просто остаюсь неподвижно лежать на месте. Мертвецки неподвижно. Две возможности слинять за день, возможно, означают полное одобрение самого Императора.

Я ощущаю, как кто-то стирает кровь со лба, и слышу, как этот человек горько ругается — Линскраг. Он хватает мою руку, и я пытаюсь как можно сильнее ее расслабить. Пока он складывает мне руки на груди, кто-то натягивает мне шлем на лицо.

— Полковник сказал идти дальше, — слышу я, как задыхаясь от рыданий, хрипло орет Гаппо. Сентиментальный идиот, думаю про себя. Линскраг исчезает, и другая тень падает на мои веки.

— До самой смерти я буду служить ему, — говорит Кронин, — и до конца жизни он служил Императору.

Я ОЧЕНЬ долго ждал после того, как перестал слышать голоса, и открываю глаза. Вокруг темно и я ничего не вижу. С пасмурного неба все еще брызгает, но я стягиваю свой бронежилет и одежду, снимаю униформу с мертвого мордианца в паре метров от меня. Она не совсем мне по размеру, но я переживу. Натянув на голову фуражку, я пытаюсь понять куда идти.

И тогда я вижу Франкса, наполовину зарытого в скользкую грязь на краю воронки, в которой он укрывался. Он свободно свисает с края воронки, одна рука вытянута. Я вижу три дырки в его груди, где его прошили пули со стратолета, и капли крови изо рта подсказывают, что они пробили уже и так перегруженные легкие. Я останавливаюсь на секунду, шокированный тем, что Франкс на самом деле убит. После всего, через что мы прошли, он казался непробиваемым. И вот как он закончил, случайная жертва налета повстанцев. Ни героем, ни во славе, просто пара пуль с небес и все закончилось. Это расстраивает меня, то, как это случилось, гораздо сильнее, чем тот факт, что его убили. У него не было шанса. Ни единого Последнего шанса, все забрал стратолет. Все же, я надеюсь, что такую смерть засчитают, и что его душа в безопасности рядом с Императором. Поливикз и Кайл лежат в другой луже, разбросав руки, словно имперский орел, недалеко от того места, где упал я, их мокрые от крови и дождя рукава плотно прилипли к рукам. Поливикзу оторвало половину лица, разбитые зубы из расколотого черепа плотоядно смотрят на меня. Поначалу я не понимаю, куда попали в Кайла, я переворачиваю его и нахожу четыре дыры в спинке бронежилета, как раз у основания позвоночника. Похоже, что они оба умерли быстро, своего рода благословение, думаю я.

Отодвинув мысли о Франксе и других, я концентрируюсь на собственном выживании, пытаясь понять, в какую сторону мы направлялись. Дождь смыл все следы, и я вижу точки света практически во всех направлениях, так что невозможно сказать, где тыл, а в какой стороне линия фронта. Решив, что все-таки лучше идти, я случайным образом выбираю направление и шагаю.

В ОКРУЖАЮЩЕЙ темноте ночи я шел примерно час, когда услышал поблизости голоса. Упав на живот, я лежу очень тихо, напрягая слух, чтобы понять, с какой стороны слышится беседа. Как раз слева от меня и чуть впереди. Медленно повернув голову, я смотрю в этом направлении. Достаточно четко я вижу слабый огонек печки или чего-то похожего. Я подползаю чуть ближе, и примерно через десять минут могу различить силуэты пары людей, сидящих вокруг тускло сияющей походной печки.

— Император, прокляни этот дождь, — ругается один, — хотел бы я, чтобы этот проклятый Императором патруль закончился.

— Ты всегда стонешь по поводу погоды. Осталось всего лишь два дня, — примирительным тоном отвечает другой, — потом мы вернемся к старине Корри и немного отдохнем.

— И все же, нам доверили стоять на посту четыре, вместо трех долбаных часов, — жалуется первый. Их беседа забивает мои мысли, пока подсознание пытается привлечь внимание к одному важному нюансу. "Обратно к старине Корри", сказал один из них. Должно быть, они имеют в виду Коританорум, осажденную крепость. И это означает, что они повстанцы! И тут лежу я, в нескольких метрах в мордианской, другими словами в лоялистской, униформе! О, фраг, я умудрился проскользнуть линию фронта незамеченным, и теперь оказался у пикета предателей. Как, мля, я умудрился это сделать? Я уже готов уползать обратно, когда слышу кое-то, что меня приводит в волнение.

— Я надеюсь, коммандос Ренова доберутся сюда вовремя, — говорит один из повстанцев, — как только они разведают восточный фланг, мы сможем рассказать про маршрут через оборону предателей, и вернемся домой.

— Ага, если это слабое место приведет их прямо в тыл к артиллерии, то у мальчиков Ренова будет случай повеселиться, — со смехом отвечает другой. Должно быть, это какой-то разведотряд или что-то в этом духе, и они нашли слабое место в нашей обороне. Если они смогут прорваться, кто знает, какой ад смогут устроить эти коммандос, о которых они говорили? Я отползаю дальше во тьму, чтобы подумать, и нахожу хоть какое-то укрытие под разорванным взрывом деревом. Я не герой, это все могут вам сказать, но если эти повстанцы смогут преуспеть в своей операции, кто знает какие разрушения они произведут у Имперцев? Это странно, но если бы Полковник приказал мне что-то сделать с этим, то я бы попытался сделать все, чтобы предотвратить операцию. Теперь я сам по себе, и задумываюсь, а стоит ли вообще пытаться помешать этому маленькому отряду? В конце концов, я вступил в Имперскую Гвардию, чтобы сражаться, обороняя владения Императора, и хотя за годы далеко ушел от этого, я все еще храню верность присяге. Зная, что буду повинен в огромном предательстве, если услышу, что налет повстанцев нанес значительный ущерб осаде и стоил еще тысячу жизней, я достаю мордианский нож, висящий на поясе, и встаю в полуприсяде.

Я немного отхожу вправо, пока снова не замечаю слабое свечение позиции часовых. Медленно и осторожно, я шаг за шагом подхожу ближе, стараясь не издать ни звука. Я дышу как можно тише, хотя уверен, что они могут услышать, как молотом стучит сердце в моей груди. Шаг за шагом я приближаюсь. Я едва могу что-либо различить в почти полной темноте. У ближайшего массивные очертания. Другого я вообще не могу разглядеть. Осознав, что они могут увидеть мое лицо, если я подойду ближе, я хватаю горсть грязи и замазываю кожу, покрываю лицо и руки жижей. Толстяк, кажется, дремлет, я слышу его постоянное, глубокое дыхание и чуть ухожу в сторону, поближе к другому. Я сглатываю, внезапно ощутив страх, и затем кидаюсь вперед, хватаю левой рукой за подбородок повстанца и первым делом перерезаю ему горло. Он быстро бьется в спазме, и я ощущаю теплую кровь, брызгающую из-под пальцев, пока опускаю его дергающееся тело на землю.

Взглянув на толстяка, я понимаю, что он даже не заметил этого. Я шагаю к нему и присаживаюсь перед ним. Наклонившись ближе, я прижимаю лезвие ножа к артерии на его горле и мягко бью по носу. Затрепетав, его веки открываются, и глаза на секунду вспыхивают, прежде чем он фокусируется на мне, и широко открывает их от ужаса.

— Только пискни, — резко шепчу, — и я порежу тебя на куски.

Он резко кивает, после чего пытается всмотреться из-под распухших щек, и видит нож у горла.

— Я собираюсь задать тебе пару вопросов, — говорю я, чуть порезав кожу на горле, чтобы привлечь его внимание, пока его взгляд блуждает по мне, — отвечай на них быстро, тихо и честно.

Он снова кивает, издав какой-то испуганный писк.

— Сколько вас тут ошивается? — спрашиваю я, наклонившись так близко, что могу услышать даже шепот.

— Одно отделение… двенадцать бойцов, — выдыхает он, трясясь всем телом.

— Где остальные десять? — продолжаю я.

— В пятидесяти метрах там, — отвечает он, медленно подняв руку и указывая вправо от себя. Я замечаю, что его рука трясется от страха.

— Спасибо, — отвечаю я с усмешкой, и он начинает успокаиваться. Стремительным движением запястья, я своим ножом полосую его по шее, из глотки брызжет артериальная кровь. Он заваливается назад, поднятая рука шлепается на землю.

Как я и ожидал, все остальные в отделении спят, бормоча про себя во сне, возможно, представляя себя дома с любимыми и друзьями. Некоторые могут сказать, что перерезать глотки спящим — последнее дело, но мне наплевать. Если бы эти ублюдки не отказались от власти Императора, меня бы здесь не оказалось, мокрого от дождя и крови, один Император знает, как далеко от того места, где я родился. При мысли о том, что они нарушили принесенные клятвы и присягу, меня тошнит. Они заслужили все, что получили, и я с радостью рассчитаюсь с ними. Они — враги. Занимает несколько секунд, осторожно пройтись вдоль рядов спящих в водонепроницаемых спальниках, и воткнуть нож под ребра или перерезать горло. Когда я погружаю лезвие ножа в глаз девятого, движение слева привлекает мое внимание.

— Чо происходит? — сонно спрашивает кто-то, медленно садясь в своем спальнике. Выругавшись про себя, я атакую его, но не достаточно быстро. Он откатывается влево и хватает лежащий рядом с ним в грязи лазган. Я ныряю в сторону, когда луч света прожигает воздух около меня, и после чего отбиваю дуло винтовки в сторону, когда он пытается выстрелить еще раз. Он пытается откинуть меня дулом, но я твердо стою на ногах и избегаю неуклюжей попытки, в ответ пинаю его в голову. Я прыгаю на него, и он роняет лазган, хватает мое правое запястье обеими руками, пытаясь увести нож от своего лица.

Я бью его точно в горло, костяшки среднего пальца немножко ноют, когда я сминаю трахею. Он издает придушенный вопль, и его хватка немного ослабевает. Я выворачиваю свой нож, и тыкаю в глотку, но, отмахиваясь руками, он немного смещает траекторию, и лезвие полосует его по лицу, разрезает щеку и отсекает кусок уха. Он все еще задыхается и не может заорать, и я бью слева, пробиваю тонкую кость левого виска и погружаю клинок в мозг. Он секунду бьется в диких конвульсиях от шока, затем затихает. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никого больше не осталось, я вытираю нож о спальник мертвого повстанца и вытаскиваю его лазган из грязи, стирая жирную грязь туникой тифонца. Я не знаю, почему раньше не взял один из лазганов мордианцев. Думаю, потому, что слишком сильно хотел сбежать.

— Хорошо, — говорю я сам себе, восстанавливая мысли, — и куда теперь?

Оглядевшись, я вижу разрыв в собравшихся дождевых облаках в стороне, откуда я пришел. В туманной россыпи звезд я замечаю двигающиеся огоньки, летящие вверх и вниз, и мгновенно узнаю в них шаттлы. Что ж, там где шаттлы, там и выход из зоны военных действий. Вложив нож в ножны, я бегу.

ОЧУТИТЬСЯ в десяти шагах от смерти? Не очень приятное ощущение. Окоп в семидесяти метрах от меня и в шестидесяти меня отслеживает снайпер, и чуть было не трепанирует мой череп. Я всегда был шустрым, но ты не можешь убежать от судьбы, как привык говорить мой сержант.

Пятьдесят метров до безопасности, и первый выстрел свистит мимо моего уха. В сорока я бросаю свой лазган в грязь. Несмотря на то, что он легкий, он не позволяет размахивать руками, чтобы набрать скорость, если я собираюсь остаться в живых. Если сейчас я буду слишком медленным, то оружие в руках мне вообще ничем не поможет. Через тридцать, кто-то вызывает минометный огонь, и внезапно повсюду раздаются взрывы, разбрасывая воду и грязь, и забрызгивают меня жижей. К счастью, я ныряю то влево, то вправо, так что им может помочь только случай, прицел миномета нельзя поправить так быстро. Раздается потрясающий удар грома, он заставляет землю трястись у меня под ногами, молнии разрывают небо. Великолепно, все, что мне нужно, так это еще больше света, чтобы меня мог увидеть снайпер.

Что-то еще, больше чем пуля, пролетает мимо меня и выбрасывает шлейф мусора после взрыва. О, еще лучше! Еще остается каких-то двадцать метров и какой-то долбаный на всю голову умник схватил гранатомет. Пятьдесят метров от жизни, пять до смерти, ставлю на то, что никто не даст мне и шанса на выживание в эту секунду!

Шар плазмы ревет мимо меня, практически ослепляя взрывом о разодранный корпус раскуроченного "Леман Русса". Остается восемь метров, когда я чувствую, как что-то попадает мне в левое плечо. Инстинкт берет вверх, и я ныряю головой вперед.

Ох, фраг! Я в окопе! Дважды фраг! Я сначала приземляюсь головой в грязь и клянусь, что слышу, как хрустнуло плечо, когда я шлепаюсь о землю на два метра глубже, чем рассчитывал.

НАЧАЛА собираться толпа, лица в каплях дождя смотрят с любопытством на меня, пока я сажусь в грязи на дне окопа. Я слышу, как кто-то рявкает приказ, и толпа мгновенно рассеивается, расходясь перед высоким мужчиной, едва за двадцать, в униформе мордианского лейтенанта. Быстрый взгляд на плашку с именем подсказывает, что его зовут Мартинез. На Тифон Прайм, должно быть, сражаются полки с полудюжины миров, и я гребанулся в окоп именно мордианцев! Учитывая, что на мне украденная форма мордианца, ситуация не особо приятная.

Матринез с отвращением смотрит на меня, и за это я не могу его винить. Мое лицо измазано кровью и грязью, драгоценная униформа мордианцев выглядит хуже, чем рванье технопровидца.

— Смирно, гвардеец! — рявкает лейтенант. Я угрюмо посмотрел на него и поднимаюсь на ноги, склоняюсь под поддерживающую окоп доску в поисках укрытия от непрерывного дождя. Мартинез одаривает меня еще одним диким взглядом, когда видит мое лицо.

Эй, он словно наорал на меня, я знаю, что не красавчик, но где ваше воспитание?! Его взгляд задержался на царапине от пули на лбу, что напомнило мне о том, что я должен промыть рану, иначе рискую получить заражение.

— Имя, гвардеец! — с фальшивой бравадой в голосе рявкает Мартинез. Автоматически среагировав на команды из-за строевой подготовки, я попытался встать по стойке, но меня охватывает тошнота. Я не спал уже полутора суток, не говоря уже о еде.

— Кейдж, — мямлю я, сражаясь с волной головокружения.

— Что все это значит? — требует ответа мордианец, — Посмотрите на свое состояние! Я не знаю, что за дисциплина в вашем взводе, гвардеец, но ожидаю от каждого бойца соблюдения соответствующих стандартов полка! Приведите себя в порядок! И обращайтесь ко мне "сэр", или в противном случае, я прикажу выпороть вас за нарушение субординации. Все понятно?

— Да… сэр, — рычу я. Ты точно не хотел бы узнать о дисциплине в моем полку, лейтенант, думаю я, зная, что за пуританский подход, его бы уже десять раз убили за три года проведенных рядом со мной.

ЭТОТ гребаный, самоуверенный лейтенант уже начал действовать мне на нервы. Тем не менее, в этом я должен винить только себя. Я знал, что эти проклятые мордианцы действительно повернуты на том, чтобы выглядеть изящно и опрятно. Мне нужно было найти труп с подходящим для меня размером, а не хватать первую же попавшуюся униформу. С другой стороны, я добрался до окопа относительно целым. Фаза номер один моего плана завершена.

Внезапно я ощущаю по близости характерный запах ружейной смазки, слышу щелчок предохранителя и чувствую, как холодный металл дула уткнулся мне в затылок. Я медленно оборачиваюсь и утыкаюсь в такой большой подбородок, что им впору ровнять с землей целые здания. Пробежавшись взглядом по лицу, я фокусируюсь на фуражке комиссара и сияющим золотом орле с распростертыми крыльями. Фракните меня, но он выглядит точно так же, как Полковник!

— Кейдж? На плашке имя "Эрнандес", гвардеец. Кто ты такой и что ты тут делаешь?

Голос комиссара сиплый, точно такой же, как у всех комиссаров. Интересно, их специально тренируют, чтобы они так разговаривали? Заставляют для этого жевать бритвенные лезвия или что-то в этом духе? Я не могу поверить, что забыл прочитать имя мертвого парня, прежде чем напялить его униформу! Фраг, обстановка накалилась!

— Лейтенант Кейдж, сэр! Я на спецоперации, типа под прикрытием! — отвечаю я, придумывая на ходу.

— Я не в курсе, что в этом секторе есть какие-то специальные подразделения, — отвечает он, явно не поверив ни слову.

— Со всем уважением, сэр, в этом-то и смысл, — говорю я, стараясь припомнить, как действует обычный гвардеец, — сложно сохранить прикрытие, если все знают что ты на операции.

Что ж, в этом я не вру. Вы не найдете более специального подразделения, чем мое.

— Кто ваш командующий офицер? — требует он ответа.

— Я извиняюсь, но не имею права разглашать эту информацию кому-либо не из моего подразделения, — отвечаю я. Хорошо, здесь я соврал, но он обязательно должен был слышать про Полковника.

— Я помещаю вас под арест, в ожидании подтверждения вашей истории от штаба, — провозглашает комиссар, — лейтенант Мартинез, назначьте в наряд пять бойцов для охраны заключенного. Если будет похоже, что он собирается слинять, расстреляйте!

Пока лейтенант назначает моих охранников, комиссар марширует мимо меня в бункер связи, который я видел раньше, сидя в ожидании дождя, чтобы тот прикрыть мой рывок. Лейтенант тоже уходит, приказав всем вернуться к обязанностям, и оставляет меня и пять стоящих вокруг бедолаг.

Я ПЛЮХАЮСЬ обратно на дно окопа, игнорируя расплесканную мной грязь и жижу. Впервые я решаю осмотреть свое плечо. Пустяки: на левом плече пуля оставила небольшую царапину, длинной примерно с палец. При сгибе оно чертовски болит, но я точно знаю, что оно не выбито, просто ушиб. Я вытаскиваю иглу и нитки из индивидуального пакета спасательных средств в левом ботинке и начинаю сшивать рану, сжав зубы от боли.

Моя охрана выглядит ошеломленной, и тогда я впервые осознаю, что беспокоило меня с тех пор, как я плюхнулся в окоп. Эти солдаты юны. Я имею в виду, по-настоящему юны — некоторым на вид шестнадцать, а самым старшим от силы двадцать. Кучка брошенных в бой недавно призванных несмышленышей. Затем я замечаю слева от меня ранец, из карманов торчат золотистые упаковки из фольги. Кивнув в его сторону головой, я спросил самого молоденького.

— Это боевые рационы? — уже зная ответ, вопрошаю я. — ага, похоже на то. Вас тут постоянно кормят? Фраг, вы даже не представляете себе, как я был бы благодарен за кусочек. Можно?

Обеспокоенно взглянув на товарищей, новобранец топает к ранцу и вытаскивает оттуда консервную банку. Раскрыв ее, он протягивает банку с твердым бисквитом внутри.

— Ешь быстрее, — говорит он, — дождь моментально делает его сырым, и он становится ужасным на вкус.

Его голос визглив, и он дрожит, нервно оглядывается через плечо на других торчащих в окопе. Я заржал.

— Ты имеешь в виду, "ешь быстрее, пока лейтенант фрагоголовый или этот тупой комиссар не вернулись", не так ли?

До того как они успевают остановить себя, моя пародия на хныканье комиссара себе под нос, вызывает у них усмешки.

Молоденький гвардеец, отступая, замолкает и усаживается на корточки у противоположной стороны окопа, размещая лазган между ног. Заговорил самый старший их них, его голос чуть тверже, чуть грубее.

— Между нами, ты кто такой? Ты действительно из спецотряда? На что это похоже? — спрашивает он, его глаза светятся любопытством. Я пялюсь в его искрящиеся от влаги, прищуренные, коричневые глаза. Дождь стекает по его щекам, и я вспоминаю, что очень хочу пить. Но в данный момент я не доверяю той влаге, которая капает с небес.

— Наройте мне фляжку воды, я прочищу горло от дыма, и расскажу вам, — предлагаю я. Фляжка появляется практически мгновенно, и несколько секунд я глупо давлю лыбу, пока прохладная жидкость стекает по моему иссушенному горлу. Не отдавая ее назад, я навинчиваю пробку и втыкаю ее в грязь рядом со мной.

— Ох. Я точно из очень специального отряда, — говорю я с усмешкой, — я не думаю, что кто-то из вас, новобранцев, даже слышал о нас, но услышите. Понимаете, я из штрафников "Последнего шанса".

КАК я и ожидал, это заявление встречено полным непониманием. Эти рядовые ничего не знают о том, что происходит вне их взвода, но уж будьте уверены, я все изменю.

— Ваш лейтенант совсем свихнулся на дисциплине, а?

Они согласно кивают.

— Я думаю, что он очень изобретателен относительно различных наказаний за проступки. Порка, виселица, расстрельные команды и так далее. Он рассказывал вам о Винкуларуме? Нет? Что ж, это по большей части гулаг. Вас отсылают на какую-нибудь планету-тюрьму, где вы гниете остаток своей жизни. Вот на одну такую планету-тюрьму, где-то за южным краем, у которой даже нет имени, меня и отослали.

Заговорил один из гвардейцев, тощий подросток с абсурдно широко раскрытыми глазами.

— Что ты натворил?

— Что ж, это достаточно долгая история, — отвечаю я, чуть удобнее устраиваясь у стены окопа, — мой взвод стоял на страже одной захолустной планете, называемой Стигией, вниз от Офелии. Это была действительно легкая задача, следить за дебиловатыми крестьянами, копающимися в грязи, следить, чтобы они не жрали всякое дерьмо. В этой ситуации тебе приходится самостоятельно искать себе развлечения, понимаете, о чем я?

Опять пустые взгляды. Ладно, не важно.

— Что ж, — не обращая внимания, продолжаю я, — возвращаясь к Стигии, у них там было соревнование, названное "Путь Судьбы". Это похоже на полосу препятствий, которую вы, должно быть, проходили тысячу раз во время тренировок. Только намного круче. Это было долбаное испытание, можете не сомневаться. Каждый месяц местные смельчаки выстраивались, чтобы пробежаться по "Пути". Нужно было проплыть бурлящий водоем, там были всякие смертельные ловушки, ямы с кольями, не говоря уже о том факте, что на финальном участке тебе разрешалось атаковать своих товарищей, понятно? Ладно, после того как мы несколько месяцев наблюдали за забегами, мой сержант начал принимать ставки на каждый забег. В конце концов, все соперники должны были объявить о своем намерении и, учитывая опыт прошлых забегов, он мог рассчитать шансы исходя из их физических данных и репутации у местных. Я имею в виду, из этих фраггеров можно было делать гвозди, но некоторые были крепки как скала, понимаете?

В этот раз некоторые кивают. Везет же мне…

— Ну, мы и начали делать ставки, — рассказываю я, продолжая историю, которую уже десятки раз рассказывал на транспортнике, — но такой расклад через некоторое время приелся. Тогда мы перешли на более ценные ставки, собранные у местных ремесленников. Ну, типа золотые ожерелья, камушки и прочее барахло. Я имею в виду, что мы давали им пару батончиков рациона, и они продавали нам своих дочерей, это было прекрасно. Что ж, говоря о молодых девушках, я положил глаз на одну особенно сладенькую красотку, — я ухмыляюсь при этом воспоминании.

— Сарж тоже размяк от нее, и вместо того, чтобы соревноваться друг с другом, понимаете, никому не нравилась идея делиться, мы разыграли право первой ночи на "Пути Судьбы". Я выиграл, но сарж расстроился. Толстяки часто так себя ведут, а при такой легкой жизни, да на свободных харчах, он стал просто огромным боровом. В любом случае, он однажды подкатил ко мне, угрожая доложить лейтенанту о том, что он подстроил, если только я не отдам ему девку. Вот там и тогда, я и распотрошил этого жирного фраггера. Конечно же, меня сразу же оттуда сослали, быстрее, чем вы сможете пересказать это, и я очутился в таком вот гулаге.

Меня веселят их открытые от удивления рты. Один из них что-то не разборчиво пискнул и продолжил пристально смотреть на меня, словно у меня выросла вторая голова или что-то в этом духе. Затем заговорил старший.

— Вы убили сержанта из-за женщины?

— Ага, и в конечном итоге, я до нее так и не добрался, — я делаю еще глоток воды смочить язык, и затем прислоняю голову к одной из стен, чтобы услышать, что происходит за окопом.

— Вам мальчики, лучше передвинуться на эту сторону траншеи.

Они взглянули на меня, Широко Открытые Глаза нахмурился, старший раззявил пасть, а остальные не обратили внимания.

— Сюда! Сейчас же! — рявкнул я, заметив, что могу провернуть этот фокус с приказным тоном так же хорошо, как и настоящий офицер. Командная нотка в приказе заставила их моментально действовать, они прыгают в мою сторону и так же шлепаются в грязь.

Звук взрывов стремительно приближается, и внезапно вся траншея наполняется бушующим потоком снарядов. Повсюду слышатся взрывы, и вспыхивает красное пламя, плазменный заряд исторгает расплавленную смерть на другую сторону окопа, где отдыхали секунду назад новобранцы.

Тупые фраггеры, им что, никто не рассказал, как прятаться в окопе во время ударов артиллерии? Не говоря уже о том, что они не услышали паузы в стрельбе, что предполагало изменение прицела, или свиста первых, летящих снарядов?! Кровь Императора, из меня бы вышел блестящий офицер боевой подготовки, если бы у меня не было такого паршивого темперамента!

КАЖЕТСЯ странным, но даже громоподобный шум заградительного огня вскоре воспринимается просто как фоновый звук, и ты учишься игнорировать дрожь земли. Первым заговорил Широко Открытые Глаза, подняв воротник, когда из-за смены направления ветра дождь начал заливаться под навес окопа.

— А почему вы здесь, если должны были оказаться на одной из планет-тюрем? — спрашивает он. Первая разумная вещь, о которой до этого момента никто не спрашивал.

— Вы типа сбежали?

— Если бы я сбежал, то ты действительно думаешь, что я бы притащился на эту гибельную войну? — с кислой миной отвечаю я. — Я так не думаю! Так что, я сразу же пытался свалить. Вам нужно понять, что этот мир не как тюрьма на корабле. Там было немного охраны, и была массивная укрепленная башня на центральной равнине. Кроме этого, тебя просто выгоняли в пустоши и забывали. Нет, правда! Это как любая другая планета, это своя империя с лордами и прочей херней. Подлые фраггеры залезают в верха, а слабых просто оставляют на обочине или убивают и охотятся на них.

— Если ты силен — ты выживаешь, если нет… — продолжаю вещать я, — в любом случае, я попал в свиту к парню, которого звали Тагел. Один из многих людей, которых я бы никогда не хотел встретить в своей жизни. Огромный фраггер с Катачана, и в этой адской дыре его реально упекли глубоко. Он направил огонь артиллерии на союзных солдат, потому что их капитан назвал его по имени, или из-за какой-то такой же незначительной глупости. Он сражался против группы сброда на другой стороне долины, который вел себя мило и тихо, пока не наварил себе какой-то по-настоящему мощной браги. В любом случае, я вроде как намеренно завел парней Тагела в ловушку, но до того как свинтил, они устроили на меня охоту. Может быть, это и большая планета, но когда понимаешь, что красномордые фраггеры преследуют тебя повсюду, то начинаешь думать, что эта планета не такое уж хорошее место, чтоб остаться, понимаете? В любом случае, каждые несколько месяцев прилетали шаттлы с припасами. Я долгое время ныкался по разным дырам, прежде чем прилетел один такой, и тогда я рванул через равнины. Я прятался несколько дней, терпеливо ожидая подходящего случая. Затем, как и я надеялся, прилетел шаттл. Я подкрался очень близко к башне, пока все были возбуждены прибытием своих гостей. Затем ворота открылись, чтобы можно было выпустить последнюю кучку жалких мятежников. В этом беспорядке, я свернул шею одному охраннику и снял с него униформу. Я проскользнул в комплекс как раз когда закрывались ворота, затем пришло время отправиться к шаттлу. Я как раз крался к посадочной площадке, когда заметили тело и подняли тревогу.

Их глаза прикованы ко мне словно взгляд снайпера, они ловят каждое слово. Умею ведь я рассказывать байки?

— Так что зарезал еще парочку фрагоголовых, чтобы пробраться, и поднялся по рампе внутрь. Как только начал закрываться люк, передо мной кто-то возник. Абсолютно не думая, я ткнул своим окровавленным лезвием этого парня в плечо. А он просто отошел, вы можете в это поверить? В человека ткнули мономолекулярным ножом, а он просто отошел на шаг. Я взглянул ему в лицо, потому что мужик этот выглядел так, словно прошел через мясорубку, если вы понимаете, и его холодные голубые глаза просто пристально смотрели на меня, они были словно вырезаны изо льда. Он ударил меня наотмашь, сломав мне при этом челюсть, как я чуть позже понял, и я упал. Я получил ботинком по яйцам и затем рукояткой пистолета по затылку. Последнее, что я помню, как он смеялся. Смеялся! Я слышал, как он кое-что сказал, что никогда не забуду.

До того как спросить, их глаза вопросительно уставились на меня.

— "Как раз ублюдок по мне", вот что он сказал!

Это я — ублюдок Полковника до мозга костей.

ОБСТРЕЛ из Коританорума передвинулся и изливает полезный груз смерти и мучений на каких-то других бедолаг, не то, чтобы я о них сильно заботился. Мальчик-с-рационом задает очевидный вопрос.

— Кто это был? Как он притащил тебя сюда?

— Это был Полковник, — со всем почтением отвечаю я, — сам Полковник Шеффер. Командующий "Последним шансом".

Широко Открытые Глаза тут же задает следующий очевидный вопрос.

— Кто такие штрафники "Последнего шанса"?

— 13-ый Штрафной Легион, — вежливо информирую я, — конечно, их в сотни раз больше, чем тринадцать, но нас всегда называли 13-ым, памятуя о нашем невезении.

В эту секунду у Широко Открытых Глаз забурлила масса вопросов. Он снимает свою фуражку, показав всем свои коротко стриженные светлые волосы, и смахивает с нее воду в окоп. На ней коричневые и черные пятна от дождя и грязи, которая, кажется, покрывает весь этот проклятый Императором мир.

— О каком невезении? — спрашивает он.

— Наше невезение попасть под командование Полковника, — отвечаю я с усмешкой, — мы получаем самую грязную работенку, которую он может найти. Самоубийственные атаки, арьергарды, безнадежные штурмы. Придумайте самую тошнотворную ситуацию, которую только можно, и я ставлю недельный рацион, что Полковник в нее влезет. И выживет, что более важно. Сотни парней умирали от первого залпа, а он пройдет всю битву без единой царапины. Ни одной фраговой царапины!

Один из молчавших до сих пор, юнец с тонкими губами, открыл свой рот, чтобы задать самый разумный вопрос, что я слышал за долгое время.

— Так почему ты оказался здесь? Я знаю, что у меня не слишком много боевого опыта, но так же знаю, что это не самоубийственный штурм. Я имею в виду, мы новички здесь — зачем тогда им собирать целый полк новобранцев, только для того, чтобы списать их?

— Так ты до сих пор уверен, что это не самоубийственный штурм? — в ответ спрашиваю я его, подняв бровь. — Вы видели вспышки на западе?

Они согласно кивают.

— Так вот, это не вспышки. Это приземляются транспортники для эвакуации из зоны боев. Около двадцати-тридцати на орбите, ожидающие посадки. Догадайтесь, почему они убирают все из космоса — вирусная бомбардировка, масс-ускорители и все такое. Коританорум уже считают потерянным. Повстанцы слишком хорошо окопались там.

За последние восемнадцать месяцев было тридцать восемь попыток штурма, и мы не продвинулись ни на шаг. Они все отступают, и догадайтесь, кто останется на линии фронта…

— Но мы за линией фронта, и что тогда ты здесь делаешь? — спрашивает Тонкогубый. Позади нас вдалеке слышится свист, становится все громче и громче. Новобранцы залегли, но я знаю, что это, и рискую выглянуть из окопа, чтобы посмотреть на зрелище. Внезапно с завывающим ревом прямо у нас над головами, росчерком по небу пролетает эскадрон "Мародеров", истребители "Гром" в эскортном построении нарезают вокруг них спирали. Пока другие по-глупости прячутся, я вижу линию пламенных цветков, распустившихся над вражескими позициями. Наша собственная артиллерия устроила анти-заградительный огонь, и обстрел со стороны врага внезапно остановился. Затем атакуют "Мародеры", создавай столбы дыма там, где рвутся их бомбы, ослепляющая пульсацию лазпушек пробивает вражеские укрепления и подрывает их склады с боеприпасами. Наземный удар мгновенно прекращается, когда самолеты зажигают свои ускорители и с воем уносятся в грозовые облака.

— Эй, мальчишки, — зову я их, — взгляните на это, вы такое еще не скоро увидите!

Новобранцы робко поднимают головы и озадаченно смотрят на меня.

— Это была бомбардировка и воздушная атака — далее будет залп с орбиты, — говорю я им. Я видел это полудюжину раз — стандартная боевая догма Империума.

— Эти проклятые повстанцы получат сегодня на ужин горяченького!

Как раз когда я заканчиваю говорить, облака в одном месте начинают ярко светиться, и секундой позже появляется потрясающе огромный шар энергии, летящий к Коританоруму. Термоядерная торпеда врезается в бронированные стены цитадели, размазываясь по исцарапанному и выщербленному металлу, словно горящая нефть. Через грозовые облака бьет еще несколько залпов, некоторые снаряды выбивают огромные столбы дыма, поскольку закапываются в грязь до взрыва, другие вызывают ручьи плавленого металла, стекающего по стенам Коританорума подобно потоку лавы.

Затем заработали противовоздушные батареи повстанцев, огромные башни поворачиваются к небесам, и вспышки лазеров пробивают атмосферу. Ответный огонь продолжается почти минуту, иссушая своим жаром облака над крепостью. Корабль на орбите, должно быть, отходит, поскольку смерть с облачного покрова больше не изливается на землю. Через полминуты вдоль всей траншеи начинают реветь сирены. Мальчик-с-рационом поднимает взгляд, его лицо внезапно бледнеет, а губы начинают трястись.

— Это приказ о готовности. Далее будет атака, — говорит он мне. Вот пришел и мой шанс. В путанице атаки, я с легкостью ускользну на другую сторону окопа и свалю отсюда. Сколь бы приятной не была их компания, я не хотел бы очутиться рядом с этими новобранцами в следующие полминуты.

— Пожелаю вам удачи, но боюсь, что мне уже хватит валяться в грязи, — улыбаюсь я, но это их не убеждает. Впрочем, не важно. Именно в этот момент из-за угла траншеи выходит мрачноликий комиссар, его глаза-бусинки пялятся на меня.

— Когда атакуем — берите заключенного с собой. Позволите ему уйти, и я всех вас вздерну по обвинению в халатности!

Фраг! Тем не менее, одно дело приказать, а другое исполнить. Затем начинают выть сирены атаки. Меня выталкивают первым, так что полагаю, мои новые друзья усвоили хотя бы одну вещь. Я бегу по открытому, обстреливаемому участку местности к другой линии окопов. Вражеские снайперы, которых я так ловко избегал прежде, получают второй шанс продырявить мою шкуру. Послышался вскрик, и Широко Открытые Глаза, получив пулю в шею, падает, разбрызгивая куски позвоночника и кровь на мою украденную униформу. Я забираю его лазган, и посылаю очередь от бедра в место, где предположительно укрылся снайпер. На секунду оттуда больше не стреляют.

Затем что-то хватает меня за ноги. Взглянув вниз, я вижу продырявленного упрямого комиссара на коленях, тот отхаркивает кровь. Он смотрит на меня своим суровым взглядом и шепчет:

— Ради разнообразия, сделай хоть что-то полезное в своей жизни, предательский ублюдок!

Не раздумывая, я разворачиваю лазган, и исполняю его желание. Лучи убийственного света затыкают его навсегда. Должно быть, я становлюсь мягким. Я никогда раньше не утруждал себя убийством из милосердия, особенно находясь по уши в дерьме.

СО СМЕРТЬЮ комиссара, у меня появляется шанс сбежать. Мне нужно просто развернуться, и побежать ровно туда, откуда мы пришли. Не думаю, что повстанцы будут утруждать себя стрельбой в тех, кто бежит в противоположном направлении. Именно тогда я замечаю кое-что, возможно врага, отбрасывающего тень, как раз впереди и справа от нас. Чертовы снайперы, должно быть, издеваются надо мной сегодня. Я осматриваюсь, когда выстрелы разрывают мою тунику — может быть, я был неправ насчет легкого бегства. Слева разрушенная ферма, и я бегу туда. С возобновлением снайперского огня, некоторые из взвода новобранцев залегают мордой в грязь, прячутся или убитые, я не знаю. Остальные просто стоят на месте или бегают в замешательстве. Мне кто-то попадается на пути, его глаза странно пустые от отчаянья, поскольку все больше и больше новобранцев падают от выстрелов спрятавшихся врагов. Я бью кулаком по его носатому лицу, и он улетает в сторону и падает, его грудь прошибла пуля, предназначавшаяся мне. Еще через пару ударов сердца я залетаю за стены фермы и падаю на колени в каком-то загоне для животных. Хорошо, теперь, когда я свалил от этих горемык, самое время сформулировать свой план побега. Затем везде вокруг меня внезапно начинают грохотать ботинки, и я осознаю, что взвод последовал за мной в укрытие, вместо того, чтобы по плану бежать в следующую траншею! Пробежка, должен добавить я, которую они никогда бы не завершили.

Один из этих солдатиков хватает мой воротник, и орет мне в ухо.

— Хорошая мысль, сэр! Нас бы разделали, если бы вы не привели нас сюда!

Фраг!

— Привел вас сюда? — я почти ору в ответ. — Я, фраг вас раздери, не приводил вас сюда, тупые салаги! Да идите вы к фраговой бабушке, тупые бараны, из-за вас меня пришьют, пока вы ошиваетесь тут с надписью на спинах — "мишень", это так же хреново, словно светить пятиметровым прожектором в небо! Валите с глаз долой, пока я не освежевал вас, мелкие, тупые фраггеры!

Осколки каменной кладки начинают летать повсюду, когда снайперы взялись за винтовки повышенной мощности, чтобы выбить нас из укрытия. Что ж, пока здесь повсюду эти пустоголовые, я должен использовать их как свое преимущество. Как любил говорить Тагел — "если у тебя стальные яйца, то ими все еще можно разбить чью-то голову". На самом деле, это возможно было одно из самых длинных предложений в его тупой, жестокой башке, так что я полагаю, он услышал это от кого-то другого. Вернув свои мысли к насущной проблеме, я указываю через дождь на откос, за которым залегли снайперы.

— Огонь на подавление по этому холму! — реву я. Тренированный месяцами, во время перелета в эту адскую дыру, взвод реагирует не раздумывая. Мальчишки вокруг меня начинают палить из лазганов, потоки света пульсируют во тьме. Я нахожу разбитый кожух солнечного нагревателя и использую его исковерканные панели, чтобы получить хоть какое-то укрытие от пуль, вышибающих осколки из пласкритовых стен постройки. Вряд ли мои мальчишки знают, но шаттлы не будут торчать здесь вечно, и я все еще намереваюсь получить теплое местечко на борту.

Слышатся радостные крики, и остатки еще одного отделения присоединяются к нам, двое гвардейцев тащат гранатометы. Они начинают настраивать их прицелы на нужную траекторию, но в этот момент обстрел усиливается, к снайперам за холмом подошло подкрепление. Я хватаю один из гранатометов, выбираю осколочный и отсылаю заряд ласточкой в воздух. Я безумно ухмыляюсь вместе с остальными, когда замечаю, что от взрыва над гребнем подлетает три тела. Бросив гранатомет обратно бойцу, я выхватываю спрятанный в правом ботинке нож, и кидаюсь вперед. Сейчас уже недалеко.

КОГДА перепрыгиваю через насыпь из тел, то вижу, что по сторонам от меня остатки взвода так же перепрыгивают через край. Ошеломленные внезапной атакой предатели вскоре полегли от шторма лазогня и лихой рубки штыками. Я лично распотрошил пару свиней-предателей. Отсюда было всего лишь полуминутным делом допрыгать до передней траншеи. Когда остальные рванули вперед, я разворачиваюсь и бегу ко второй линии, которая теперь обнадеживающе пуста. Я вижу тяжело дышащего, словно грокс, лейтенанта справа. Он, кажется, тоже меня заметил. Но до того как он что-то успел сказать, он и его командное отделение валится с ног в кровавом облаке из-за обстрела. Я вижу, как слева поднимаются тени и отрезают мой путь к шаттлам — по крайней мере, на данный момент.

Когда я плюхаюсь в переднюю линию окопов, то слышу, как сержант объявляет перекличку. Многие не откликаются, и я полагаю, что они потеряли примерно три четверти бойцов. Остальные умрут, как только повстанцы контратакуют, и я должен быть чертовски уверен, что не разделю с ними такую судьбу. Внезапно я осознаю, что все с ожиданием смотрят на меня.

— Какого фрага вы уставились? Ради Императора, вы чего ждете? — рычу я на них. Самый старший из моей охраны начинает жаловаться.

— Лейтенант Мартинез мертв! Командное отделение мертво! — его визгливый голос вибрирует от страха.

— И? — спрашиваю я.

— И вы видели, что стало с комиссаром Кадитсом, — отвечает он.

— Ну да, и? — снова спрашиваю я. Мне совершенно не нравится, в какую сторону он клонит. Я не могу поверить, но у меня складывается ощущение, что происходит что-то плохое.

— Мы застряли здесь, пока не пришлют еще одно командное отделение, — объясняет он, — у нас сейчас нет командования. Ну, за исключением вас. Вы говорили, что вы лейтенант.

— Ага, гребаного штрафного легиона! — выплевываю я. — это ничего не значит в этом мире.

— Вы завели нас так далеко, — подает голос еще один зануда, его лицо измазано кровью, губы раздулись и в синяках.

— Поймите, без обид, но последнее, что мне нужно в этот момент, так это толпа безмозглых зеленых фраггеров, как вы, которые задерживают меня, — разъясняю я, — я и так уже слишком далеко зашел. Вы, ребята, просто упали мне на хвост. В межпланетном транспортнике есть место, над которым написано мое имя, и я всецело намерен в него усесться. Вам понято?

— Но вы не можете бросить нас! — кричит кто-то у меня за спиной. Жалостливое страдание в их глазах по-настоящему раздражает. Ни за какие блага мироздания я не собираюсь взваливать на себя это безнадежное задание. Я роюсь в ранцах, что они свалили в траншею, в поисках погрызть еще рационов. Я ощущаю слабую дрожь земли, и поднимаю взгляд. В темноте я замечаю движение и, немного изменив направление, ветер доносит слабый запах маслянистого выхлопа. В залитой дождем темноте ночи я различаю силуэт "Разрушителя" повстанцев, осадный танк грохочет в нашу сторону. Судя по его курсу, я могу сказать, что экипаж еще не заметил нас, но как только они пройдут глыбу искореженных бетонных колонн справа от нас, мы станем легкой мишенью. Плохо, в самом деле, очень плохо.

— Слушайте! — кричу я, привлекая их внимание. — Я не командующий! Я собираюсь оставить вас! И глазом не моргну, но там рыщет "Разрушитель" и собирается разорвать меня на мелкие кусочки своей огромной пушкой, если вы дадите ему такой шанс.

Я очень быстро соображаю в этот момент. Может быть, это даст мне нужный шанс, чтобы сбежать. Я годами выживал благодаря своей находчивости, и не собираюсь так легко сдаваться сейчас. Выживать стало моим хобби, и я ощущаю, что не вправе отказываться от него в данный момент.

— Делайте в точности то, что я скажу и, может быть, я выберусь из этого с целой шкурой, — говорю я им, мой мозг лихорадочно работает.

Они внимательно слушают, с ожиданием глядя на меня, пока я излагаю план. Я проверяю, все ли они поняли и когда все кивнули, отсылаю их по своим местам. Когда "Разрушитель" грохочет вперед, кто-то включает прожекторы на башенках. Корпус танка блестит от дождя и постоянная стена воды, изливающаяся с небес, отражается по всей длине луча. Черт! Я не подумал об этом! Тем не менее, уже слишком поздно, план уже начал осуществляться, и заорать в этот момент означает найти свою смерть. Я сигналю своей команде залечь, пока другие выдвигаются на позиции. Постоянно наблюдая за "Разрушителем", я вижу, как он медленно перемалывает насыпи из костей, выдавливает в стороны небольшие горки, его бульдозерный отвал создает борозду в глубоком месиве. Прожектор двигается то влево, то вправо, но мы к этому моменту уже немного сзади, и их командир не проверил все, что можно. Если он заметит нас, то башенка медленно повернется прямо к нам, и он шарахнет мне прямо в голову одним из своих массивных снарядов "Разрушителя"!

Внезапно прожектор поворачивается в мою сторону, пробегается по земле, и резко подсвечивает груду мертвых тел, наших и повстанцев. Луч сдвигается вперед, и я чувствую, что задержал дыхание, но через несколько ударов сердца, перед тем как осветить мое лицо, он быстро разворачивается в другую сторону. Слежу за лучом — танк примерно в сорока шагах от места, где я присел — я вижу неподвижно застывший другой атакующий отряд. Я ощущаю, что хочу заорать: "Не стойте! Бегите!", но как только я это сделаю, то точно буду убит вместе с ними. Как и говорил, я давным-давно уже не готов к смерти. Как я и предвидел, башня с хрустом медленно повернула огромную пушку "Разрушителя", такой ширины, что внутрь мог бы заползти человек, и подняла ствол. Со вспышкой пламени и завитками дыма, танк стреляет. Мгновением позже взрыв снаряда затмевает свет прожектора. Мне кажется, что я вижу взлетающие в воздух тела, но это вряд ли, так как снаряд "Разрушителя" обычно мало что оставляет, чтобы оно могло подлететь. Когда пламя улеглось, прожектор рыскает влево, вправо и на корпусе появляются вспышки выстрелов тяжелого болтера. В свете прожектора я вижу, как тела выживших сшибает с ног, кровь бьет фонтанами из открытых ран, когда разрывные болты прошивают их кожу, мускулы и кости, словно бумагу. Я возвращаюсь опять к непосредственной задаче. Подняв кулак, я сигналю атаковать. Мы бесшумно бежим к танку, никаких боевых кличей, никаких вызывающих криков, просто тихо и молчаливо бежим. Однако первый боец все еще в двадцати шагах от танка, когда стрелок спонсона на нашей стороне очнулся и открыл огонь из тяжелого огнемета. Ревущий инферно бьет от борта танка, превращая бойцов в обугленные куски плоти, быстро заглушая их вопли.

Прожектор поворачивается к нам, но я поднимаю лазган и стреляю на бегу, посылаю два заряда в широкие линзы и разбиваю их. Я слышу глухой вой сирены, когда прыгаю к танку. Его гусеницы дико вертятся, когда водитель пытается развернуть его, и нацелить на нас главное орудие.

Пока огромные стальные траки грохочут столь близко от моего лица, что я мог дотронуться до них рукой, я подпрыгиваю и хватаюсь за кожух двигателя. Я подтягиваю себя на корпус танка и сворачиваю панель, открывая огромный, маслянистый и ревущий двигатель. Пока другие выжившие толпятся на корпусе, стреляя в отсек с двигателем из лазганов, я прыгаю к башне.

Шокированное выражение лица командира заставляет меня рассмеяться, и я врезаю прикладом винтовки ему в подбородок, ломая шею. Пару раз я стреляю в люк и запрыгиваю внутрь. Экипаж с ужасом смотрит на меня: заляпанный кровью и грязью, для их душонок я, должно быть, выгляжу как какой-то чудовищный пришелец. Так оно и есть. Мой нож рвет их, я всегда гордился своим уровнем мастерства ножевого боя, и за пару вздохов все заканчивается. Внезапно кто-то орет в люк, чтобы я выбирался оттуда.

С УДОВЛЕТВОРЕНИЕМ я наблюдаю из окопа, как взрываются заряды, превращая осадный танк в бурю летящих металлических кусков и скрученных обломков. Хорошо, теперь все чисто, самое время выдвигаться к эвакуационным посадочным ангарам. Кто-то хватает меня за плечо, когда я повернулся спиной к ничейной земле. Этого бойца я не знаю, через его лицо идет длинная царапина, левая сторона и нога тлеет от близкого попадания струи тяжелого огнемета.

— Вы не можете уйти, Кейдж, — я имею в виду, сэр, — просит он, — мы нужны вам, а вы нужны нам!

— Нужны мне? Нужны мне? — я почти кричу от безысходности. — Поймите, я иду назад. Если любой из вас, тупоголовых фраггеров, попытается последовать за мной, я начну стрелять. Вы мне не нужны, вы все обуза. Я ясно изъясняюсь?

В ответ молчание. Я думаю, что некоторые начнут плакать, так сильно трясутся их губы. Что ж, везунчики, с Кейджем это не работает. Я развернулся и начинаю карабкаться на заднюю стену окопа, в сторону наших собственных линий. Кто-то произносит:

— Сдаешься, солдат?

Я без раздумий хватаюсь за протянутую сильную руку, и меня вытягивают из окопа. Когда я падаю на колени в грязь, мою спину начинает колоть от ужаса, когда мой разум осознает произошедшее. Я поднимаю глаза. В ответ на меня смотрят две холодные бездны, разрывая в клочья мою душу. Там стоит Полковник, его болт-пистолет направлен мне прямо меж глаз!

— Дезертирское отребье! — рычит он. — У тебя был твой последний шанс. Пришло время платить за свои преступления!

Как раз когда он отворачивается, мой одурманенный разум внезапно опознает стремительные щелчки и визг энергоячеек. Оглянувшись через плечо, я вижу взвод, всю жалкую, испачканную толпу, все их оружие направленно на Полковника, стена из стволов лазганов, плазменных ружей и даже раструб гранатомета. Я давлю истерическое стремление рассмеяться. Некоторых из них трясет от страха, некоторые же тверды как скала и суровы. Каждый из них с молчаливой свирепостью пристально смотрит на Полковника. Это пугающее ощущение, словно стадо зверей внезапно обнажило клыки. Мальчик-с-рационом осмеливается выступить против гнева Полковника.

— Я-я, извиняюсь, сэр, но Кейдж не заслужил этого, — говорит он Шефферу, — если вы выстрелите, то мы тоже.

— Да, сэр, — вставляет свои два кредита кто-то, его лазган покоится на ободранных, кровавых ошметках сломанных рук, — мы бы уже три раза были мертвы, если бы не он. Мы не позволим убить его!

В этот момент они все сосредотачиваются. Их ружья перестают дрожать, и я вижу, что их взгляды наполнены жаждой крови. Они так накачаны адреналином, что могут убить любого прямо сейчас. Окрыленный победой, я слышу, как кто-то его зовет. Я смотрю на них, Полковник тоже. Кажется, вечность он стоит здесь, обращая свой ледяной взгляд на каждого из них. Каждый по очереди ощущает на себе полную силу взгляда Полковника, но никто не дрогнул и это чего-то стоит! Тем не менее, Полковник — это Полковник и он просто фыркает.

— Этот жалкий кусок слизи не стоит вашего времени, — рявкает он на них, — я рекомендую вам использовать боеприпасы ради чего-то стоящего.

Никто не сдвинулся, и я перестаю улыбаться.

— Очень хорошо. Вы высказали свою точку зрения, гвардейцы, — Полковник почти чеканит каждое слово. Стена из ощетинившихся пушек не дрогнула. Голос Полковника затихает почти до шепота, угрожающий тон, который даже штрафников "Последнего шанса" заставляет дрожать от страха.

— Я приказываю вам. Опустить. Оружие.

Все равно никто не двигается.

— Ладно, пусть в этот раз будет по-вашему, — наконец произносит он, — рано или поздно вы все будете моими.

Проходит еще несколько длинных, мучительных секунд, прежде чем первый из них опускает свое оружие, окончательно убежденный искренним видом Полковника. Что касается меня, то я до сих пор считаю, что он вышибет мне мозги.

— Встать, Кейдж! — рявкает Полковник.

Я медленно поднимаюсь, и не рискую даже вздохнуть.

— Немедленно сними эту униформу — ты не заслужил ее носить!

Когда я начинаю расстегивать тунику, Полковник Шеффер разворачивает меня, чтобы я мог посмотреть на Коританорум — сердце повстанческой армии. Даже еще до того как предатели отвернулись от Императора, крепость имела репутацию практически неприступной. Стены и стены тянутся в горы, пушечные амбразуры сверкают от огня артиллерии в нескольких километрах на запад от нас. Лучи прожекторов рыскают по открытому пространству перед фортом, выхватывая ряды колючей проволоки, плазменные и осколочные минные поля, ловушки для танков, ловушки для людей, западни и другие оборонительные сооружения. Пока я смотрю, массивные бронированные ворота открываются и колонна из четырех "Леман Руссов" выдвигается по раздвижному мосту над кислотным рвом, направляясь на юг.

— Что происходит, сэр? — тихо спрашиваю я. Полковник указывает вперед на внутренний дворик крепости, и шепчет мне в ухо.

— Вот это и происходит, Кейдж. Мы направляемся прямо туда.

Ох, фраг.

РВАНОЕ дыхание человека эхом отражалось от покрытых конденсатом труб, которые бежали вдоль обеих стен коридора, его выдохи создавали небольшие облачка пара вокруг головы. Мрачная, одинокая желтая светополоса на потолке освещала свежевыбритое лицо, окрашивая все в болезненные цвета. Человек нервно оглядывался назад, положив руки на колени и согнувшись пополам, он задержал дыхание. Движение теней вдалеке привлекло его внимание, он прорычал сквозь зубы и снова побежал, доставая короткий пистолет из своего синего, рабочего комбинезона. Грохот чего-то тяжелого по металлу звенел в коридоре позади него, сопровождаемый скребущим звуком, словно по разъеденной коррозией стали труб проводили шероховатой кожей.

— Кровь Императора, охотник стал добычей, — снова оглядываясь назад, прошипел он. Под светополосой теперь было видно смазанное движение, складывалось впечатление, что вдоль коридора к нему несется синеватая темнота и фиолет. Он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок, дуло вспыхнуло, практически ослепив в тусклом, замкнутом пространстве прохода, пули со свистом уносились в мрачную даль. Со сверхъестественной скоростью быстро приближающиеся очертания отпрыгнули в сторону, когти цвета кости воткнулись в ржавый металл и увели тело с линии огня. Трубы зазвенели от царапающего звука по металлу, когда монстр продолжил свое неустанное продвижение, не затрачивая усилий, он мчался по стене.

Мужчина снова сорвался в спринт, его ноги и руки стремительно замелькали, когда он ускорился. Пока он бежал по изогнутому коридору, его глаза осматривали стены и потолок, отчаянно ища лазейку для побега. Он пробежал еще тридцать метров, существо все сильнее наседало на него, затем он заметил открытый проход справа. Прыгнув через дверь, его глаза ухватились за запирающий механизм, который он шлепнул кулаком. С шипением начала стремительно опускаться противовзрывная дверь, но секундой позже, когда она была на полпути вниз, жестокий охотник проскользнул под ней. Он выпрямился в полный рот и встал напротив мужчины, его темные, чужеродные глаза смотрели со злобой.

Тот начал палить из пистолета в монстра перед собой и нырнул обратно к двери, перекатился на другую сторону и вставал на ноги. Через мгновение дверь с глухим ударом закрылась, запечатав ненасытного хищника. Глубоко выдохнув от облегчения, он услышал, как мощные конечности врезаются с другой стороны в дверь, прерываемые визгом, когда длинные когти распарывали металл. Шум бесполезной атаки прекратился через несколько секунд, замененный царапающим звуком когтей, удаляющихся вдоль бокового туннеля.

— Так желает Император, я тебя еще поймаю, — сказал он существу с другой стороны двери, криво усмехнувшись, потом развернулся и побежал обратно по коридору.

Глава седьмая Новое Солнце

+++ Начинается операция Новое Солнце. +++

+++ С нетерпением жду встречи с вами. +++

Мы с Полковником подходим к огромному комплексу бункеров, четыре или пять здоровых модуля соединены закрытыми проходами. Люк, к которому он ведет меня, охраняется двумя полицейскими комиссариата, черные пластины их панцирей блестят от непрерывного дождя. Их полные отвращения взгляды жалят сильнее, чем холодный ветер и резкий дождь по голой коже, всецело давая понять мне о моем плачевном статусе. Мои зубы стучат от холода, мое обнаженное тело охладил дождь, мои ноги оцепенели от ходьбы по лужам и грязи глубиной по лодыжку. Половина моего лица покрыта грязью, после того как я недавно поскользнулся, а голени исцарапаны попадающимися наполовину утопленными мотками колючей проволоки. Я сильно сжимаю свою грудь руками, дрожу и пытаюсь сохранить хоть чуть-чуть тепла. Они следят за мной, пока Полковник отпирает замок люка, после чего взмахом приглашает меня внутрь. В нескольких метрах вниз по коридору слева от меня еще одна дверь и, подгоняемый жестом Полковника, я открываю ее и захожу внутрь.

На маленьких койках на другой стороне от двери находятся оставшиеся штрафники "Последнего шанса": Линскраг, Лори, Лорон и Кронин. Полковник поведал мне, что как раз после того как они оставили меня, Гаппо умудрился подорваться на плазменной мине, — тяжелая смерть, — его останки разбросало по огромной площади. Это было горько слышать, хотя я подозреваю, что Гаппо был бы рад такой смерти, потому что таким образом предупредил остальных об опасности.

Они изумленно пялятся на меня. Они и раньше видели меня голым, каждый день на корабле, во время очищающих процедур после ежедневных тренировок, по правде говоря, но я, видимо, совершенно потрясающе измазан.

— И Святой Фистин вышел к врагу без оружия и брони, — пошутил Кронин и они все радостно заржали. Секунду я стою оскорбленный, после чего начинаю смеяться вместе со всеми, осознавая, что, видимо, представляю собой особенно жалкое зрелище.

— Не совсем без оружия, — язвительно отшучиваюсь я, многозначительно глядя ниже своего обнаженного живота, получаю в ответ взрыв смеха.

— Ну, это скорее так, пистолетик, а не пушка… — с притворной тоской вздыхает Лори, вызывая еще один приступ охрипшего хохота. Пока мы валяемся от ребяческого смеха, я слышу, как за мной кто-то заходит и, обернувшись, обнаруживаю Полковника. Он несет свернутый боевой комбез, рубашку и бронежилет, и сваливает все это на одну из коек.

Позади него полицейский тащит пару ботинок и противоосколочный шлем стандартного образца, он добавляет все это в кучу.

— Поставить новые ботинки не на пол — это плохая примета, — говорю я уходящему полицейскому, но за темным визором шлема невозможно разглядеть его реакцию.

— Помолчи, Кейдж, — отвечает мне Полковник, кивнув головой в сторону двери, ведущей из комнаты бункера, — там помоешься и оденешь униформу.

За дверь находится крохотная душевая кабинка. В маленьком алькове я нахожу жесткую мочалку и бесформенный кусок пахнущего лазаретом мыла, и начинаю скоблить себя под прерывистыми струйками холодной воды, которая сочится из душа, когда я пару раз качну ручной насос.

Холодная, но чистая и взбадривающая. Я вытираюсь полотенцем и одеваюсь, снова ощущая себя человеком, впервые за прошедшие полутора суток с тех пор, как предпринял попытку вырваться на свободу. Полковник снова уходит, и пока я готовлюсь, остальные сидят погруженные в свои собственные мысли.

— Я знал, что ты не умер, — говорит Линскраг когда я заканчиваю, — но понял, зачем ты это делаешь. Извини, кажется, это не сработало.

— В любом случае, спасибо, — пожав плечами, отвечаю я, — хотя каким, черт, образом узнал Полковник?

— Когда мы добрались сюда, начали поступать какие-то странные доклады, — отвечает Лорон, сидящий на краю одной из коек и шатающий ногами над полом, — полиция сказала Полковнику, что патруль штурмовиков нашел уничтоженное в своем же лагере отделение вражеских лазутчиков, около трех километров от линии фронта. Никого не должно было быть в этой зоне, и Полковник сказал, что только ты можешь быть настолько туп, чтобы оказаться там. Он оставил нас здесь и отправился за тобой.

— Это ты убил это отделение, Кейдж? — спрашивает с порога Полковник, заставляя от неожиданности всех взглянуть на него.

— Да, сэр, — отвечаю я, садясь на пол, чтобы зашнуровать ботинки, — и рад, что так поступил, несмотря на то, что это помогло вам поймать меня. В противном случае, в том месте уже бы все кишело повстанцами.

Он просто кивает и что-то уклончиво ворчит.

— Я хочу, чтобы вы все познакомились с новеньким, — говорит он через секунду, отходя в сторону от двери и махнув кому-то на той стороне. Шагнувший через дверь человек завернут в темно-фиолетовую робу, эмблема черепа с шестеренкой вышита серебром на верхушке его капюшона, он мгновенно выдает в нем техножреца из Культа Механикус.

— Это адепт Гудманз, прибывший с мира-кузницы Фрактрикс, — представляет его Полковник, — чтобы уберечь вас от утомительных расспросов, я скажу вам, что он здесь за снабжение Имперским оружием пиратов, совершающих набеги на конвои Флота. Самое серьезное злоупотребление должностным положением, я уверен, что вы с этим согласны.

Гудманз пошаркал к нам, снял капюшон, открыв уставшее, иссохшее лицо. Он лыс, на его черепе красуются сморщенные шрамы, через которые недавно удаляли импланты. Его слезящиеся глаза равнодушно смотрят на нас, я слышу его рваное и напряженное дыхание.

— Пусть почувствует себя как дома, — добавляет Полковник, — я вскоре вернусь.

С уходом Полковника, мы всерьез принялись расспрашивать нашего последнего "рекрута".

— Не очень-то расклад для тебя, — говорит Ланскриг, непринужденно скрючившись на койке в дальнем конце длинной комнаты.

— Все же лучше, чем альтернатива, — с гримасой отвечает Гудманз, осторожно опускаясь на одну из других коек, его голос натужный, хриплый шепот.

— Ты выглядишь совершенно изможденным, — говорю я, глядя на его усталые, хилые формы.

— Мне двести восемьдесят шесть, — печально хрипит он, низко склонив голову.

— Они забрали мои улучшения, без регулярных доз масел анти-старения и должного технического обслуживания, я умру от возрастающей дисфункции тела в течение месяца.

Мы сидим и размышляем над этой информацией секунду, после чего Лорон прерывает ход мыслей.

— Я думаю, что предпочел бы, чтобы меня повесили и дело с концом, — говорит он, какая головой в изумлении.

— Они бы не повесили меня, молодой человек, — отвечает ему техножрец, переводя взгляд на нас по очереди, в его глазах внезапно засветился интеллект и понимание, — мои хозяева превратили бы меня в сервитора. Мою память бы вычистили. Мои биологические компоненты на постоянной основе соединили бы с какой-нибудь системой ментального контроля или с чем-то похожим. Я мог бы размышлять, но не жил бы, просто существовал. В подсознании я бы знал, что живой, дышащий человек, но так же не мог бы отринуть окончательный синтез с Богом-Машиной. Не совсем жив и не совсем мертв. Это обычное наказание за предательство великих Адептус Механикус. Ваш Полковник, должно быть, имеет хорошие связи, чтобы противостоять мести Культа Механикус.

— Да, я знаю, — с горечью отвечает Линскраг.

Дальнейшие вопросы прерваны новым появлением Полковника в компании писчего, которого я видел несколько раз в кабинете на борту "Гордости Лота", — клерикуса Амадиеля. Амадиель несет кучку свитков, в которых я немедленно опознаю прощения, которые ранее мне показывал Полковник.

— И теперь вы все узнаете, что я в действительности подготовил для вас, — мрачно произносит Полковник, беря прощения и кладя их ни койку рядом с Лороном, все взгляды прикованы к нему, пока он пересекает комнату и подходит обратно к двери.

— Подошло время, когда ваша карьера в "Последнем шансе" вскоре будет так или иначе завершена.

Атмосфера внутри комнаты почти осязаемо изменяется, когда все одновременно задерживают дыхание. Если я правильно понял, и реакция остальных штрафников предполагает, что это так, Полковник только что сказал нам, что мы сможем покинуть 13-ый Штрафной Легион.

— Это, — продолжил Полковник, тыкая пальцем ну груду пергамента, — прощение Империума для каждого из вас. Я подпишу их и поставлю печати, как только мы завершим нашу последнюю миссию. Вы можете отказаться, в этом случае военная полиция доставит вас в другой штрафной легион.

— И вышел Священик-Еретик Эйдолон, неся заблудшим народам фальшивые иконы для восхваления, — нахмурившись, отвечает Кронин.

— Что? — спрашивает Полковник, обескураженный заявлением безумца.

— Он имеет в виду, что все слишком просто, — переводит Лори.

Я знаю, о чем она говорит, предложение кажется слишком хорошим, чтобы оказаться правдой. И затем я осознаю, что это не так, и что я знаю, что замыслил Полковника.

— Вы ведь серьезно говорили насчет того, что мы собираемся в Коританорум, — медленно произношу я, дабы остальные штрафники "Последнего шанса" все правильно поняли.

— Конечно, серьезно, Кейдж, — резко отвечает Полковник, — с чего бы мне шутить?

— Что ж, — наклонившись вперед, вклинивается Линскраг, — маленькая проблемка в том, что Коританорум самая неприступная цитадель сектора, самая неуязвимая крепость на месяц варп-полета в любом направлении.

— Нет неприступных цитаделей, — отвечает Полковник, излучая искренность и самоуверенность.

— То есть факт, что пятьсот тысяч Имперской Гвардии, с поддержкой Флота Империума не смогли взять это место, вас не смущает? — вырывается у Линскрага, крайне встревоженного предложением Полковника.

— Мы не собираемся брать Коританорум штурмом, это нелепо, — раздраженно отвечает Полковник, — мы проникнем в комплекс, и сделаем его небоеспособным изнутри.

— Предполагая, что мы проникнем внутрь — а это уже чертовски смелое предположение — в том городе живет около трех миллионов человек, — говорю я, нахмурившись от того, что пытаюсь понять план Полковника, — нас точно поймают. Фраг, да я не могу спрятаться даже среди своих! Среди своих же!

— Тогда мы должны будем лучше стараться, чем ты, во время последних подвигов, — коротко отвечает Полковник, явно начиная терять терпение от нашего нежелания лезть в это самоубийство, — решайтесь сейчас. Вы идете со мной, или я перевожу вас?

— Меня можете не считать, — решительно отвечает Линскраг, яростно мотая головой. Когда он продолжил, то посмотрел на нас по очереди, заставив себя говорить медленно и уверенно.

— Это полное безумие, настолько опрометчиво, что невероятно. Чистой воды самоубийство атаковать Коританорум всемером. Я собираюсь выжить, и вернуть свое баронство. Поход к центру яростно оберегаемой повстанцами крепости вряд ли поможет мне в этом. Делайте что хотите, но я не пойду с этим отрядом самоубийц.

— Очень хорошо, — спокойно произносит Полковник, шагая к койке с прощениями. Он секунду в них ковырялся, находит пергамент Линскрага и поднимает его так, чтобы все видели. Затем медленно и подчеркнуто начинает его рвать. Он разорвал его вдоль центра, затем сложил два обрывка вместе и снова разорвал. Он делает так еще несколько раз, пока в его руках не остается шестнадцать обрывков. Так же медленно он разжимает руки, обрывки пергамента порхают к полу вокруг его ботинок. Он наступает на обрывки, и втаптывает их ногой, еще сильнее разрывая и сминая их. Мы смотрим на это в ужасающем молчании, для меня это подобно тому, что он разорвал и истоптал нашего Линскрага.

Он наклоняется и берет другое прощение, поднимает его так, чтобы мы видели. Я читаю в заголовке свое имя, и мое сердце начинает трепетать. Точка зрения Линскрага имеет смысл: сама идея пойти в Коританорум самоубийственная. Согласно моей философии, я пытаюсь остаться в живых, и как можно дольше. А отправиться во вражескую крепость, совершенно этому не способствует. Но при всем при этом, между указательным и большим пальцем Полковника зажата моя жизнь. Если я скажу "да", и выживу в этой нелепой миссии, тогда я свободен. Я смогу делать все, что захочу. Возможно, останусь в Гвардии, осяду на Тифон Прайм, или, возможно, отправлюсь туда, где был рожден — на Олимп. Если выживу…

Полковник выжидательно смотрит на меня осколками льда, которые у него вместо глаз. Я думаю обо всей этой боли, мучениях и опасностях, которые прошел за последние три года, и представляю, что вся моя жизнь будет такой. Скажу вам, что это единственный шанс выбраться из штрафного легиона. Если меня переведут, рано или поздно я умру. Вот такой будет моя судьба в последующие года три, если повезет; просто еще больше войн и смертей, да и мыслей о том, когда пуля или лазерный луч наконец-то достанут меня. Возможно, я окончу как Кронин, голова кружится от чудовищности такой судьбы. Да и будет ли кто-нибудь рядом, чтобы присматривать за мной, как я присматриваю за Кронином? Может быть, а может, и нет, но разве я хочу рисковать? Выбор только один, — практически гарантированная смерть, — но с шансом выйти на свободу. В противном случае, смерть почти наверняка, но без шанса сбежать. Здесь, на Тифон Прайм, у меня был шанс легко улизнуть, и не особо получилось. Кроме того, разве я хотел провести остаток своей жизни, размышляя о том, правильно ли я поступил?

Все эти мысли бурлят в моей голове со скоростью света, всех вокруг меня, словно загнали в какую-то петлю стазиса, вся вселенная делает паузу в своей размеренной жизни, чтобы я мог сделать выбор. К тому же, возвращаются все эти голоса на задворках моего разума. Ты же гвардеец Империума, говорят они. Это шанс проявить себя, увещевают меня. Вот там ты покажешь всем, что действительно чего-то стоишь. Вот там-то Полковник и поймет, что ты за человек. Человек, повторяют они, а не преступный элемент, мешок с дерьмом.

— Я пойду, Полковник, — слышу я свой голос, мой разум ощущает, словно я сам плаваю вокруг своей собственной головы, позволяя какой-то другой части себя контролировать это мгновение. Остальные тоже отвечают, но на самом деле, я не слышу, что они говорят, мой разум все еще плавает вокруг, пытаясь поймать самого себя. Я слышу, как Гудманз пробормотал что-то о том, что смерть в Коританоруме будет для него освобождением. Затем, с ощущением удара по голове, мое сознание возвращается в тело.

Если я переживу это, я волен уйти на все четыре стороны. Я не сомневаюсь, что Полковник сдержит свое обещание. Все, что мне нужно, так это пережить еще одну миссию, еще один бой. Хорошо, да, это Коританорум. Но я в последнее время проходил через такое дерьмо и все еще жив. Кто знает, может по сравнению, это будет легким заданием, если Полковник все правильно рассчитал.

Когда это осознание просачивается в мои мысли, я умудряюсь вернуть свое внимание к другим. На полу все еще лежит только один разорванный пергамент, так что это означает, что все остальные так же согласились. Все смотрят на меня, включая Полковника, и я осознаю, что кто-то говорит что-то мне, но я не слышу, мой разум полностью поглощен собственными мыслями.

— Что? — переспрашиваю я, заставляя себя мыслить четче. Очень важно рассуждать здраво, если я собираюсь еще раз увидеть этот пергамент.

— Мы сказали, что пойдем за тобой, а не за Полковником, — повторяет Лори, одобрительно глядя на меня.

— Что? — рявкаю я злобно, потому что в замешательстве. — Что это значит?

— Это значит, что если ты считаешь, что у нас получится, то мы тоже хотим попытаться, — объясняет Лори, ее бледное лицо излучает искренность.

— Хорошо, гвардейцы, — произносит Полковник, — мы выдвигаемся с наступлением темноты. У вас есть два часа на подготовку.

БУРЯ, кажется, прошла, грохот грома затих, его заменил рев артиллерийских батарей вдалеке. Мы сидим на каменистом пригорке, насколько я могу сказать, примерно в восьмистах метрах от текущей позиции Имперских окопов. Перед нами на километры тянется кишащая повстанцами равнина. Кажется, что все это своего рода перевалочная база, открытое пространство гудит от деятельности. Издалека я могу только предполагать, где находятся подземные проходы для вылазок Коританорума. Две сторожки обрамляют огромные бронированные ворота, вставленные в скальный выступ горы, в которой вырыта большая часть цитадели. И в этой горе с легкостью можно обороняться, выдержать все, кроме самой длительной и направленной орбитальной бомбардировки. Кто знает, насколько глубоко уходят нижние уровни? Части над землей окружены концентрическими, зазубренными стенами, каждая в метры толщиной, построенные из соединенной пласстали с рокритом. Их сложно повредить снарядами и энергетическим оружием, их наклоненные формы предназначены, чтобы отражать атаки с мертвого пространства между ними. Это пространство тоже огневой мешок, чистое и гладкое, где нет никакого укрытия достаточно удачливым врагам, которые преодолели бы одну из стен. Я понимаю, почему полмиллиона гвардейцев без особого эффекта бросались на бастионы этого укрепления.

Меня отвлекает пролетевшая на запад слева от нас кучка сигнальных ракет, распустившаяся желтыми цветками взрывов.

— Это сигнал, которого мы ждали, — произносит Полковник, он стоит рядом со мной на краю брошенного окопа повстанцев. К этому времени сражения ушли из этой области, и соединяющиеся траншеи вдоль линии горного хребта дают нам превосходное укрытие от пристального взора защитников Коританорума. Собранные перед нами силы, возможно, ударят вдоль южного фланга Имперских окопов, надеясь, по возможности, закрепиться и зажать огромную часть солдат Императора между этим отрядом и стенами Коританорума.

— Начинается диверсионная атака, — информирует нас Полковник, со щелчком закрывая корпус золотого хронометра, полученного от комиссариата до того как мы оставили пост, где он поставил нам ультиматум. Положив таймер во внутренний карман шинели, он, по-видимому, расслабляется и осматривается. На самом деле сильно расслабляется, учитывая, что это самая важная и рискованная миссия, с которой мы когда-либо сталкивались.

Звук падающих по скале мелких камушков над нами заставляет всех развернуться и поднять оружие — за исключением Полковника, который продолжает дальше смотреть на Коританорум.

— Добрый вечер, лейтенант Страйден, — не глядя, произносит Полковник, и мы видим молодого человека, карабкающегося вниз с горы, на его худом лице играет широкая улыбка.

— Рад вас видеть, полковник Шеффер, — весело произносит мужчина, после чего вежливо кивает каждому из нас. С головы до ног он завернут в искусно сделанный камуфляжный плащ, его раскраска практически идеально совпадает с серо-коричневыми скалами вокруг Коританорума. Он прыгает в узкую траншею, чтобы встать рядом с Полковником. Его плащ развевается на ветру.

— Сейчас, полковник Шеффер? — взволнованно спрашивает он.

— Когда будете готовы, лейтенант Страйден, — кивком подтверждает Полковник.

— Что происходит, сэр? — спрашивает Лори, с подозрением глядя на Страйдена.

— Лейтенант Страйден собирается вызвать огонь прикрытия, чтобы расчистить нам путь к входу, — отвечает Полковник, опускаясь в траншею.

— Вам понадобиться по-настоящему большая пушка, чтобы расшевелить их чуть-чуть, — говорю я лейтенанту. Он разворачивает свое постоянно улыбающееся лицо ко мне.

— Ох, у нас действительно есть кое-какая очень большая артиллерия, мистер Кейдж, — отвечает он, доставая из под плаща какой-то сложный аппарат. Он присаживается на корточки и открывает створки коробки размером с кулак, подносит ее поближе к глазам.

Его пальцы бегают вдоль рядов кнопок сбоку аппарата, что явно похоже на дальномер или что-то в этом духе, делает какие-то небольшие корректировки. Отодвинув коробку от лица, Страйден смотрит на нее, и я вижу на ее цифровом экране ряд чисел и букв. Он удовлетворенно кивает и затем поднимает взор к затопленному облаками ночному небу.

— Я бы сказал, что ветер юго-юго-западный, а мистер Кейдж? — внезапно спрашивает он.

— Ветер? — бормочу я, полностью захваченный врасплох необычным вопросом.

— Да, — отвечает он, глядя на меня с улыбкой, — похоже, что в шести тысячах метрах отсюда идет антициклон.

— Ваша пушка должна выпустить снаряд по чертовски высокой траектории, чтобы обогнуть его, — комментирует Лорон, стоящий с другой стороны от лейтенанта.

— О нет, он вовсе не взлетает вверх, он просто падает вниз, — любезно отвечает он, нажимая на кнопку у основания аппарата и поднимая его над головой.

— Не взлетает… — бормочет Гудманз, — значит это с орбиты?

— Правильно, — кивком подтверждает Страйден, — я наземный офицер-наблюдатель с линкора "Благосклонность Императора". Он вскоре выстрелит.

— Линкор? — спрашиваю я скептически. Мой разум заполняют воспоминания о крейсере, который был с нами в системе Крагмир, и ряды огромных пушек по бортам. Один Император знает, насколько больше огневой мощи у линкора!

— Вот и оно, — радостно произносит Страйден, поднимая взгляд ввверх.

Небеса над Коританорумом начинают светлеть, и секундой позже я вижу пламенный след летящих вниз десяти ракет. Пока они летят, движение на земле привлекает мое внимание, так как повстанцы начинают в панике разбегаться, осознав, что происходит. С мощным, громоподобным ревом боеголовки торпед ударяют в равнину, вызывая рябь от взрывов, каждая воронка как минимум пятьдесят метров в поперечнике, они просто разрывают собравшихся предателей, подкидывают танки на огромном огненном шаре примерно на тридцать-сорок метров над землей. Я не вижу разлетающихся тел и предполагаю, что люди, видимо, полностью сгорают. Землю окутал бушующий инферно, и только затем, пробежав километры, до нас докатывается ударная волна, заставляя бешено трепыхаться плащ офицера Флота, волна горячего воздуха бьет не в лицо, больно обжигая глаза. Кажется, что сам воздух горит несколько секунд, небеса расцветают шарами последующих, вторичных взрывов. Страйден хлопает меня по руке и кивает вверх, я как раз успеваю заметить серию росчерков в воздухе, отражающих яркое пламя вокруг Коританорума. Полковник выбирается из траншеи, чтобы посмотреть, его глаза блестят красным, отражая полыхающую равнину.

Попадания снарядов несут еще больше разрушений, чем торпеды, поскольку взрываются перед нами четырьмя параллельными линиями, каждая из которых извергает огромные комья земли и разбрасывает в разные стороны людей и машины. В грохоте взрывов тонут крики и скрежет раздираемого металла. Разрывы снарядов гасят убийственное пламя плазменных боеголовок, черный покров дыма плывет по ночным небесам, вырисовываясь на фоне мерцающих огней далеких окон Коританорума. Подготовка продолжается, бесчисленные взрывы подползают по равнине к нам. Целую минуту снаряды рвутся все ближе и ближе, и я начинаю беспокоиться, что оглохну от грохота, который продолжает бить в уши.

Хотя этот страх сменяется более насущным, — что бомбардировка продлится вторую минуту, — и кажется, что линкор зайдет слишком далеко. Когда снаряды продолжают взрываться у подножья горы и приближаться, меня охватывает паника, все остальные штрафники кидаются в окоп. Бомбардировка все еще продолжается, и я начинаю опасаться за свою жизнь. Я наземной-то артиллерии не доверяю стрелять настолько близко ко мне, не говоря уже о линкоре, в сотнях километрах над моей головой! Полковник запрыгивает вслед за нами, на его лице обеспокоенность, но Страйден продолжает стоять на краю, в благоговейном экстазе наблюдая, как приближается опустошение. Каменные осколки от взрывов начинают летать в воздухе, не более чем в пятидесяти метрах от нас начинают расцветать яркие вспышки, я вижу, как Страйден поднимает руки над головой и начинает столь пронзительно хохотать, что пересиливает шум обстрела. Его плащ практически срывает с плеч последующими ударными волнами, но он стоит недвижимо как скала.

Затем все затихает и погружается в темноту, мои уши и глаза несколько секунд не работают, подстраиваясь под отсутствие яростных внешних воздействий. Страйден все еще хохочет как безумец, Полковник хмурится и отряхивает свою шинель, после чего выбирается из окопа. Лейтенант флота опускает руки и оглядывается через плечо, его глаза широко раскрыты от волнения.

— Император помоги мне, неважно сколько раз я видел это, мистер Кейдж, меня до сих пор трясет от этого зрелища! — со страстью объясняет он, его белые зубы, кажется, светятся в темноте.

— Это было чертовски близко! — ору я, перелезая через край окопа и шагая к нему.

— Я боюсь, нам так приказали, — извиняющимся тоном произносит он, — обычно мы сначала берем цель в вилку, чтобы убедиться в наводке, но в этом раз нам не позволили этого сделать. В этот раз тут были мы, и нам ведь совсем не хочется, чтобы на голову свалилось что-то недоброе, а? Нас так же попросили не попадать в сторожки, что немного странно, но приказы есть приказы. Хотя не нужно было волноваться, у нас было очень много практики.

— Я полагаю, мы не смогли бы пройти через ворота, если бы они превратились в расплавленную глыбу, — говорит Лори, изящно изгибаясь на последних ступенях ведущей из окопа лестницы. Я рассматриваю развернувшуюся теперь передо мной сцену, не прошло и пяти минут, с тех пор как взлетели сигнальные ракеты. По грубым прикидкам, равнина покрыты сотнями воронок, и отсюда, пока в моих глазах все еще рябит, я могу разобрать только разбросанные повсюду кучи разодранного металла. Примерно на шесть километров в каждом направлении, равнина перепахана взрывами. Дымовая завеса плавает в метре или выше над землей, медленно рассеиваясь под слабым ветерком. Гарь оружейного пороха практически душит, в воздухе висит густая пелена. Ничто и никто не мог пережить такое, по крайней мере, ничто, что ходило, ползало или могло ездить по этому миру.

— Идем внутрь? — внезапно спрашивает Страйден, до его сверхвозбужденного разума наконец-то дошли слова Лори, — Трон Императора, этот звук чертовски возбуждает. Еще сильнее возбуждает ожидание приказа для бомбардировки следующей цели. Вы не против, если я пойду с вами?

— Что? — восклицаю я. — Тебя тотально удолбало что ли?

Он очаровательно улыбается мне, и затем с обожанием смотрит на Коританорум.

— Можете идти, — слышу я, как тяжело произносит Полковник, стоящий чуть ниже по склону и рассматривающий опустошение, учиненное "Благосклонностью Императора". Я точно могу сказать, что даже он впечатлен масштабом бойни — несколько минут назад тут, должно быть, находилось около десятка тысяч солдат и чуть больше сотни танков. Теперь не осталось ничего.

— По правде говоря, я не думаю, что мы можем остановить его, — задумчиво произносит Полковник. Я понял, что он имеет в виду — Страйден пойдет за нами в любом случае, и мы могли бы остановить его, только убив, что не особо понравится Флоту, так что мы ничего не можем сделать.

ПРОБИРАТЬСЯ по разрушенному ландшафту — дело времени. Нам нужно двигаться быстро, но маршрут к Коританоруму усеян горящими танками и грудами тел, не говоря уже о том факте, что земля перепахана, в некоторых местах края воронок достигали шести метров в высоту и около пятидесяти в диаметре. Когда мы подобрались ближе, и до ворот оставалась сотня метров, землю усеяло ковром из пепла, кое-где ветер собирал из него кучи высотой по колено. Я вспомнил, что сюда ударили плазменные торпеды.

— Вы знаете, что происходит с человеком, который попадает в центр взрыва плазменной боеголовки? — спрашивает Гудманз, не обращаясь к кому-то конкретно, когда мы ползем по склону еще одной воронки, его роба покрыта слоем серого пепла. Мы все пожимаем плечами или качаем головой. Гудманз склонился, схватил горстку серого, пыльного пепла и жестоко, хрипло рассмеялся, позволив ему струйками протекать между пальцев.

— Ты же не имеешь в виду… — начала Лори, а затем издала стон отвращения, когда Гудманз кивнул.

— Император! Я проглотил пепел чьих-то останков! — ругается Лорон и стремительно начинает плеваться, чтобы прочистить рот.

— Вы все, тихо! — рявкает Полковник. — Мы почти у ворот.

С ЛАЗГАНОМ наготове я шагнул в маленькую дверцу левой наблюдательной башни. Когда я оказываюсь внутри, тогда понимаю, почему Полковник так уверенно вел нас через ворота. Повсюду на полу и вверх по спиральной лестнице лежат тела мужчин и женщин, их синие лица искажены предсмертными судорогами.

— Я полагаю, воздушные токсины, — бормочет Гудманз, приглядываясь к одному из тел, молодой женщине, около двадцати лет, на ней униформа сержанта Тифона.

— Откуда? — задает вопрос Страйден, который также возник и в моей голове.

— Продолжаем идти, — приказывает Полковник, стоящий чуть выше по лестнице. Когда мы достигаем верха, весь верхний уровень представляет собой огромный зал.

Повсюду валяются гильзы, рядом с несколькими установленными автопушками лежат тела их расчетов.

— Гудманз, — привлекает внимание техножреца Полковник и кивает на терминал во внутренней стене, смотрящий в противоположную сторону от ворот. Техножрец шаркает туда и склоняется у стены. Он протягивает руку к уху и что-то вытаскивает оттуда. Это небольшой штепсель, размером примерно с палец и пока он вытаскивает его дальше, я замечаю блестящий провод между ним и головой Гудманза. Нажав пару рун на терминале, он вставляет штепсель в углубление посередине хитрого устройства и закрывает глаза. Дисплей, мигнув, оживает и отбрасывает зеленое сияние на морщинистое, престарелое лицо техножреца. По экрану мелькает последовательность изображений, слишком быстро, чтобы разобрать хоть какие-то отдельные, но складывается впечатление, что это какая-то карта или план. Затем бегут колонки цифр, снова столь же быстро, чтобы можно было прочитать, последовательность цифр едва появляется, как ее тут же сменяют новые данные. С ворчанием Гудманз отходит на шаг, выдергивает штепсель из углубления и тот сматывается обратно ему в череп.

— Как раз то, что я ожидал, — отвечает он Полковнику, — они сменили некоторые протоколы безопасности во внутренних зонах и перестроили проходы к плазменным камерам.

— Ты получил карту этого места? — с удивлением спрашивает Лори. — Как ты смог запомнить всю эту информацию? Это место больше сорока километров в поперечнике!

— Подкожный мозговой мемограф, — отвечает Гудманз, постукивая пальцем по своему черепу над правым глазом, — они забрали не все мои импланты.

— Я не претендую, что понял хоть слово из этого, — вмешиваюсь я, — но я так понимаю, у тебя в голове точная копия последнего плана?

— Верно, — подтверждает он, кивая, после чего натягивает на голову капюшон. Я разворачиваюсь к Полковнику.

— Он упомянул о плазменных камерах, Полковник, — говорю я, — что на самом деле здесь происходит?

— Коританорум питают три плазменных реактора, — объясняет он всем собравшимся, — мы проберемся к главному генератору и отключим их. Каждая система, каждый защитный экран, размещенное энергетическое оружие, как и большинство главных артиллерийских башен, подключены к этой энергосистеме.

— Понятно, — соглашается Лори, — но как мы попадем туда?

Полковник просто указывает на ближайший труп.

— ПРОНИКНУТЬ в следующий круг будет сложнее, — предупреждает Гудманз Полковника.

С нашей украденной униформой, которая подошла нам лучше, чем пестрое мордианское одеяние, пробраться внутрь оказалось не сложно. Все, кажется, воспринимали как должное, когда мимо проходил офицер с гвардейцами в компании с техножрецом. К этому времени они воевали уже два года, так что я подозреваю, что безопасность несколько ослабла. В конце концов, никто не был достаточно глуп, чтобы войти сюда без армии. Конечно же, исключая нас. Спрятав свои волосы исключительного цвета под гвардейский шлемом Тифона, и частично закрыв лица высоким воротником синего жакета, даже Лори и Лорон остались незамеченными. Я не был уверен, что за униформу выбрал себе Полковник, но, казалось, что она заставляет тифонцев как можно меньше привлекать к себе его внимание. Она черная, совсем без опознавательных знаков, и я задумываюсь, а не принадлежала ли она какому-то местному отделению комиссариата? Даже с украденной формой он умудряется выглядеть как кто-то, от кого все разбегаются в страхе. Типично. Отбросив свой камуфляжный плащ, Страйден оказался тощим молодым человеком, около двадцати, почти с болезненной худобой, хотя его походка не выдавала неуклюжесть, которую можно было ожидать.

Я начинаю понимать еще больше, почему невозможно взять Коританорум открытым штурмом. Даже если собрать армию подходящих размеров, расположение нижних уровней примерно циклическое, серия из четырех концентрических кругов, судя по Гудманзу. Каждый соединялся со следующим единственным туннелем, который располагался на противоположной стороне каждого кольца так, чтобы добраться из одного в другое, нужно пройти половину окружности кольца. Даже воздуховоды и силовые кабели строители сделали круговыми, так что через них тоже нельзя проложить быстрый маршрут. У нас займет как минимум полтора дня, чтобы просто обогнуть внешний круг. Утром мы пару часов поспали в пустом бараке и сейчас уже середина дня, мы находимся в маленькой комнате, выходящей в проход, который ведет к следующим охраняемым воротам.

— Что нам нужно сделать? — спрашивает Шеффер, подтаскивает стул к хромированному столу и усаживается в него. Простая, белая комната почти пуста, за исключением стола и стула, о которых явно просто позабыли.

— Мы должны добраться до офицера охраны — старшего, я имею в виду, — говорит нам Гудманз. Полковник взглянул на меня, пока я отдыхаю у стены.

— Кейдж, возьми Лори, и достаньте мне старшего офицера безопасности, — спокойно говорит он, словно просит меня метнуться и принести крема для полировки ботинок или что-то в этом духе.

Мы с Лори обмениваемся взглядами и направляемся к двери. Коридор слабо пахнет дезинфицирующими средствами и ярко блестит после недавней уборки. Главный туннель весьма высок и широк, его ромбовидное поперечное сечение устремляется на пять метров в верх и десять в ширину у основания с постепенно наклоняющимися стенами. Каждая поверхность устлана сияющими металлическими панелями, словно стальными досками, прибитыми заклепками к обнаженной скале. Несколько человек идут в разные стороны, практически не обращают на нас внимание. Большинство из них гвардейцы, но изредка туда-сюда шастают писчие Администратума. Мы с Лори прогуливаемся вдоль коридора, пока не подходим к переходу, который гораздо уже и под углом уводит вправо. Мы опираемся о стену и начинаем болтать, осматривая погоны на плечах каждого, в поисках человека, которого мы ищем. Для всех остальных, мы выглядим так, словно бездельничаем, просто гвардейцы в отгуле.

— Ты думаешь, мы сможем выключить? — спрашивает Лори, практически шепотом, на самом деле ее голос стал похож на нежное мурлыканье.

— Если кто-то и может, то это мы, — уверяю я ее, почесывая зудящее бедро, поскольку материал белых брюк Тифона достаточно грубый.

— Даже когда вырубим подачу энергии, это место не так легко будет взять, — криво ухмыльнувшись, отвечает она.

— Я думал об этом, и не считаю, что его вообще нужно будет захватывать, после того что мы проделаем, — отвечаю я, озвучивая растущие у меня в уме подозрения, после того как Полковник в общих чертах обрисовал свой план.

— Я не понимаю тебя, — отвечает она, ее тонкие светлые брови немного нахмурились.

— Эта идея, пробраться в плазменные камеры и отключить их… — начинаю я, но замолкаю, когда она взволнованно смотрит на меня и затем стреляет взглядом через мое плечо на главный коридор у меня за спиной. Я отодвигаюсь от стены и смотрю туда. Прямо к нам идут три бойца, двое в униформе службы безопасности, которую мы видели раньше: темно-синие комбинезоны, металлические дубинки, свисающие с кожаных ремней, островерхие фуражки вместо шлемов. Мужчина между них офицер безопасности, одет в схожую униформу, но по всей длине рукавов и брюк бежит красный лампас. Одной рукой он держит короткую трость, словно сержант-тренер, его отточенные движения показывают, что он не даст никому спуску. Когда они проходят мимо нас, мы в паре метров сзади увязываемся за ними. Незаметно достаю нож с коротким лезвием, я нашел его на кухне, куда мы наведывались прошлой ночью за едой, и мы убыстряем шаги. Оглянувшись и убедившись, что мы остались наедине, мы начинаем.

Боец безопасности справа передо мной, услышал наши шаги и разворачивается. Мы с Лори бьем одновременно, мой нож входит в левый глаз того, кто поворачивался к нам. Лори, словно змея, обхватывает руками голову и шею второго, и с чудовищным хрустом, одним резким движением ломает тому шею. Офицер быстро реагирует и бьет меня тростью. Он попадает мне в левую руку, она, должно быть, находится под напряжением или что-то в этом роде, потому как болевой шок докатывается аж до плеча. Лори слишком быстрая, чтобы он успел ударить во второй раз, она уперла свое колено в локоть его вытянутой руки и рубанула правой по запястью, ломая ее. По полу с лязгом покатилась трость. Он орет от боли, и Лори резко взмахнув левой рукой, тыльной стороной ладони разбивает ему нос, его голова от удара откидывается назад. Его ноги подгибаются, кровь заливает лицо. Ударом ноги, она запечатывает ему в подбородок, полностью бессознательное тело валится на пол.

Мы как раз восстановили дыхание и размышляем о том, что делать дальше, когда из следующего бокового коридора показывается клерикус, пристально смотрящий в открытый свиток в своих руках.

— Фраг! — выплевываю я, его глаза комично широко открываются, когда он видит нас двоих, присевших над тем, что похоже на три трупа солдат безопасности. Пытаюсь прыгнуть вслед за ним, но удар шоковой трости словно заморозил всю правую сторону, и я заваливаюсь на бок. Адепт издает вопль, роняет пергамент и разворачивается, чтобы побежать, но Лори вскакивает за ним. Пять взмахов ее длинных, худых ног и она оказывается рядом. Она подпрыгивает, ее левая нога бьет прямо в основание черепа и тот летит лицом вперед, пока она мягко приземляется на ноги. Она хватает его голову точно так же, как охранника, и ломает ему позвоночник, словно скручивает шею какой-нибудь птахе на ужин.

К счастью, никто больше не появляется, и за первой же открытой дверью мы находим пустую комнату терминала. Затащив трупы внутрь, я закрываю дверь, и затем втыкаю лезвие ножа в замок, после чего ломаю его резким поворотом запястья.

— Надеюсь, никому не понадобится сюда заглядывать, — говорю я, когда мы хватаем офицера за руки и тащим вдоль коридора.

— Ты там как-то совершенно по-особенному двигалась, — комментирую я, когда мы подходим к развилке. Лори выглядывает за угол.

— Специальная подготовка, — отвечает он, подавая знак.

— Так в каком подразделении ты была, когда тебя отослали в штрафной батальон? — спрашиваю я, осознавая, что все, что мы знаем о близнецах, начинается после того, как их разжаловали.

— Я служила в специальном отряде проникновения. Нас было пятьдесят, — отвечает она мне, возвращаясь, чтобы взять находящегося без сознания офицера Тифона, — на самом деле, я не имею права об это рассказывать.

— Ты была… специалистом в этой команде? — спрашиваю я, осторожно подбирая слова, учитывая предупреждение Лорона относительно их диковинного внешнего вида.

— О, нет, — отвечает она, глядя на меня с улыбкой, — мы все такие. Это было частью нашей уникальной… хм, подготовки и тренировки.

Я снова начинаю ощущать свою левую руку и, перекинув находящегося без сознания повстанца через плечо, мы бежим. Мы подскакиваем к двери, за которой нас ждут остальные, и я пинаю ее ногой.

— Да? — слышу я, как Полковник спрашивает изнутри.

— Это мы, тупые вы фраггеры, дайте войти! — быстро ругаюсь я в зазор между дверью и рамой, мое лицо упирается в холодный металл двери, а плечо начинает болеть от бесчувственной ноши. Дверь начинает со скрипом открываться, и я неуклюже вваливаюсь внутрь, отбрасывая в сторону Страйдена, который сжимает в руке пистолет. Не церемонясь, я сваливаю офицера у ног Гудманза и громко вздыхаю от облегчения, в это время Лори пинком закрывает дверь за нами.

— Этот подойдет? — спрашиваю я Гудманза. — Потому что если нет, вы, мля, можете сами отправляться за следующим!

— Он жив? — спрашивает Полковник, наш пленник издает стон и начинает вяло шевелиться.

— Ох, это не обязательно, — уверяет нас Гудманз, напряженно стоя на коленях рядом с распростертым предателем, его пальцы начинают что-то делать с шеей мужчины, но я не мог рассмотреть. Когда техножрец завершает, наш пленник труп, его лицо залито кровью.

— Ты что сделал с ним? — спрашивает Страйден, склонившись, чтобы рассмотреть поближе, его лицо сияет от любопытства и возбуждения.

— Я просто перенаправил поток крови в его сонной артерии и яремной вены, чтобы создать кровотечение в мозге, — объясняет техножрец таким же обыденным тоном, каким в моем воображении он мог описывать, как функционирует верньер частот на комм-аппарате. Я непроизвольно вздрогнул и отошел.

— И что нам теперь делать с ним? — спрашивает Полковник, все еще сидя на своем месте с тех пор как мы ушли несколько минут назад. Вставая на ноги, Гудманз смотрит на меня, его колени громко трещат, протестуя против такого грубого обращения.

— Нам нужна какая-нибудь пила, — отвечает он, выжидающе глядя на меня, склонив свою изможденную голову в сторону.

— Ох, да отвалите, — горестно отвечаю я.

УЧИТЫВАЯ все сложности, через которые нам пришлось пройти, чтобы достать все, что затребовал Гудманз, было бы легче просто единолично штурмовать проход. Мы целенаправленно маршируем по главному коридору, к двум охранникам, размещенным у входа в следующее кольцо, я про себя возношу молитву Императору, чтобы эта нелепая схема сработала.

В конце концов, мы решили, что лучше просто вломиться в лазарет и достать все, что было в списке Гудманза. Полковник, Лорон, Страйден и я отправились назад в больничку, в паре километров обратно, откуда пришли. Мы знали, что невозможно найти медицинское учреждение в цитадели, которое бы не было забито ранеными и решили просто пойти в ближайшее. Так что мы тащили Страйдена, который отпинывался и кричал так, что его было слышно во всем лазарете, он сжимал руками свое лицо.

— Ослепление плазмой, — коротко сказал Полковник, когда нас обступили медики.

Я отпустил Страйдена и вошел в следующую комнату, где находились около пятидесяти раненных солдат, некоторые на койках, но большинство спят на грубых поддонах на полу. Комната воняла кровью и инфекцией, с едва заметным горьким запахом гигиенических жидкостей. Проходя в другую комнату, я заметил, что Лорон закрыл дверь в медицинский центр. Я не видел, что произошло дальше, но в палату шагнул Полковник со связкой латунных ключей в руке. Выйдя оттуда, он отправил меня убирать тела, пока сам заберет хирургические инструменты, которые понадобились Гудманзу. Я вернулся обратно и заметил, как странно смотрят друг на друга Лорон и Страйден. Взглянув на двух мертвых медиков, я увидел, что их рты раскрыты в крике, но не нашел на телах больше никаких повреждений. Я спросил, что сделал Полковник, но они отказались отвечать, сказав, что кое-какие вещи лучше забыть.

Вот после этого мы и попали сюда, Полковник переоделся в униформу офицера безопасности, и смело шагает к двум охранникам. Быстро обменявшись взглядами, они вытягиваются по стойке смирно, когда замечают, как мы приближаемся. Никто из них не говорит ни слова когда Полковник с Гудманзом подходят к красной стеклянной панели на стене с правой стороны от двери. Гудманз встает между охранниками и Шеффером, который невинно держит руки за спиной так, чтобы они не видели то, что вижу я.

Полковник вытаскивает отрезанную руку офицера из темного рукава Гудманза и ловко втыкает трубку, торчащую из зашитого шва на запястье мертвого куска тела, себе в интровенный катетер, вставленный ранее Гудманзом. Его собственный пульс симулирует сердцебиение в мертвой руке, Полковник прикладывает ее к экрану, луч желтого света играет вокруг пальцев, очевидно, считывая отпечатки. Экран зеленеет и пищит спикер, встроенный в потолок. Так же квалифицированно, как и подсоединил, Полковник отсоединяет от себя руку и передает ее обратно Гудманзу.

Когда мы входим в открытые ворота, два охранника отдают нам честь, вытянув лазерные карабины вдоль шва на правой брючине, их лица покорно смотрят куда-то вдаль. Эта поза мне хорошо известна по своей службе в гарнизоне.

— Быстрее, — шипит меж сжатых губ Полковник, когда мы проходим пару метров по туннелю. Подойдя к нему, я озадаченно смотрю на него. Он замечает это и бросает взгляд на свою правую руку, после чего снова устремляет взор вперед. Я тайком глянул вниз и ком встает у меня в горле, когда я осознаю, что по его запястью стекают капли крови, собираются на кончиках пальцев и периодически падают на пол. Я оглядываюсь через плечо, к счастью, два охранника стоят точно так же вытянувшись, но не пройдет много времени, прежде чем один из них посмотрит нам вслед и увидит маленькие пятна крови на металлическом полу. Мы поворачиваем на следующем перекрестке, так как в первом находятся какие-то люди, и бежим, послав вперед Лори, чтобы она сначала проверила его.

Она через некоторое время возвращается и ведет нас по безлюдному маршруту, пока мы не находим пустой жилой комплекс. Пол покрыт красно-белой треугольной плиткой, и я думаю, что Тифонцы на самом деле любят треугольники. В подземных квартирках, кажется, кто-то обитает, но в данный момент никого нет дома. Лорон начинает проверять все двадцать стеклянных дверей в круглой жилой зоне в центре этого маленького комплекса, и третья оказывается незапертой.

— Я помню дни, когда можно было без страха оставлять дверь незакрытой, — шутит Лори. Поспешив внутрь, мы обнаруживаем столовую, оканчивающуюся маленькой кухонькой.

Пол и стены тоже покрыты плиткой двух различных оттенков синего. Полковник вырывает катетер из руки и швыряет его в дробилку для отходов около маленькой плитки для приготовления еды.

— Я думал, что все должно быть герметично без вставленной трубки! — громко рявкает Полковник на Гудманза, который вздрагивает от ярости Шеффера.

— Должно быть, возник какой-то обратный поток крови из руки повстанца, — объясняет он, медленно поднимая руки в успокаивающем жесте, — они не предназначены для такой процедуры, пожалуйста, запомните это.

Полковник немного успокаивается, и мы начинаем рыться в жилище. В жилой зоне нашлись две маленькие спальни, и у них две отдельные ванные комнаты с умывальниками и ванной.

— Удачливые ублюдки, — говорю я Страйдену, пока он плещет себе на лицо холодную воду, — в моих бараках никогда не было ничего подобного.

— Это не бараки, Кейдж, — поправляет меня Полковник из другой комнаты, — второе и третье кольцо — это фабричная зона. Здесь живут гражданские.

— Гражданские? — спрашивает Лори, ее голова появляется из-за двери одной из ванных комнат, на ней красуется темно-красная фетровая шляпа с полями.

— Да, гражданские, — повторяет Полковник, — это столица Тифон Прайм, а не просто крепость. И сними эту дурацкую шляпу!

Лори снова исчезает, бормоча что-то о том, что эта шляпка ей идет. Лорон, который остался следить за входной дверью, предупреждающе свистит.

— Кто-то идет! — шепчет он, отходя от стеклянной панели.

Когда прямо за дверью показывается фигура, мы забиваемся в одну из спален, в то время как Полковник следит за ней из жилой зоны. Я слышу, как входная дверь открывается и закрывается, Полковник ныряет обратно внутрь, на его лице испуг. Странно это видеть, насколько, кажется, он ожил, когда мы попали внутрь Коританорума. Кажется, он живет только ради этого. Возможно, это так и есть.

Дверь в спальню открывается и входит пухлая дама средних лет. Стремительный как вспышка, Кронин хватает ее из-за двери, зажимает рот своей костлявой рукой.

— И изрек Император, что кроткие и молчаливые будут вознаграждены, — он мягко шепчет ей в ухо. Ее взор бегает то влево, то вправо, смотрит на незнакомцев в своей спальне, в ее ошалевших от ужаса глазах стоит страх.

— Ну и какого фрага нам с ней делать? — спрашивает Полковник, когда Кронин ведет ее в спальню. Он приложил палец к губам, и она понимающе кивает, тогда он отпускает ее. Она начинает скулить от страха, но не кричит.

— Мы не можем взять ее с собой, но и здесь оставить не можем — она раскроет нас, — говорит Лори, злобным взглядом пожирая нашу пленницу.

— Вы не можете просто убить ее! — восклицает Страйден, вставая перед Полковником на защиту женщины.

— Она уже мертва, — своим хриплым голосом тихо произносит Гудманз. Полковник смотрит на меня и слегка кивает.

Пока внимание Страйдена приковано к Полковнику, он не замечает, как я подхожу к кровати. Женщина также смотрит на Полковника, возможно, размышляя о том, почему у нее дома появился офицер безопасности. Я наклоняюсь над кроватью, и до того как женщина понимает, что происходит, хватаю ее за горло двумя руками. Она издает придушенный вскрик и начинает вслепую махать руками, ее ногти впиваются мне в лицо. Она корчится и дергается, пока я сжимаю сильнее, ее глаза смотрят на меня, в них по очереди отражается то мольба, то гнев. Я чувствую, как кто-то хватает меня за плечи, Страйден орет что-то мне в ухо, но вся моя вселенная превратилась только в меня и эту женщину. Ее сопротивление слабеет, и руки падают на постельное белье, которое собралось вокруг нее из-за судорожной борьбы. Окончательным усилием я выдавливаю из нее жизнь, ее мертвые глаза смотрят на меня в замешательстве и обвиняют. Я чувствую, как кто-то оттаскивает лейтенанта флота от моей спины, и медленно отпускаю ее горло. Я смотрю на ее симпатичное личико, в данный момент фиолетовое от удушения, и ничего не ощущаю. Ни вины, ни раскаяния.

Внутри меня, казалось, умерла еще одна часть человека.

— Это было слишком, — с сомнением высказывается Лорон, когда я падаю на кровать.

— Как Гудманз сказал, она уже мертва, — отвечаю я им всем, — если мы преуспеем, они все будут мертвы, все три миллиона.

— Что? — спрашивает Лори, подходит к кровати и закрывает глаза мертвой женщины.

— Мы ведь не собираемся отключить плазменные реакторы, а, Полковник? — спрашиваю я, глядя на Шеффера.

— Нет, — отвечает он коротко и качает головой.

— Я не техножрец, но в улье мне довелось запускать плазменные реакторы, — объясняю я им, шлепаясь на пластиковый стул рядом с тем, что выглядит как туалетный столик, — как только их запустили, то нельзя выключить, это питающий сам себя процесс. Но вы можете перегрузить их.

— Мы собираемся перегрузить один из плазменных ректоров? — спрашивает Лорон, поворачиваясь к Гудманзу и Полковнику, которые стоят у двери.

— На самом деле, все три, — отвечает Гудманз, — они неразрывно связанны друг с другом, если один выйдет из строя, остальные тоже.

— Назовите меня тупой, — говорит Лори, садясь на край кровати, — но я до сих пор не понимаю, к чему вы клоните. Мы вырубаем питание, перегружая реакторы, а не отключаем их, и что?

Гудманз тяжело вздыхает и опускается на кровать рядом с Лори, в каждом его движении сквозит усталость.

— Давай я попробую объяснить в терминах, которые вы сможете понять, — говорит он, глядя на нас всех по очереди, — плазменный реактор, в сущности — миниатюрная звезда, запертая внутри гравиметрических и электромагнитных силовых стен. Если вы снимите благословение Бога-Машины с этих щитов, в звезде начнется цепная реакция, и, в конечном счете, произойдет детонация. Три плазменных реактора вызовут взаимную цепную реакцию, которая вызовет взрыв, радиусом примерно в шестьдесят километров.

— Не останется ничего кроме пепла, — добавляет Полковник, — а в самом эпицентре не останется даже пепла.

— Похоже, что это чересчур чрезвычайный способ выиграть войну, — высказывается Страйден, который совершенно не успокоился.

— Мы должны сделать именно так. Больше я вам ничего не скажу, — решительно заявляет Полковник, — мы должны двигаться дальше, я хочу найти еще один терминал, чтобы Гудманз мог проверить, что там делает служба безопасности. Как эксперт, я считаю, что к этому времени найдут хотя бы одно тело, и хочу знать, подозревают ли они о вражеском проникновении. Нам придется продвигаться еще осторожней.

ПРИМЕРНО полчаса спустя, мы идем вдоль главного вроде бы проезда через фабричную зону. Закрытые массивными ставнями ворота заполняют одну из стен, полагаю, они указывают на закрытые места, где рабочие больше не могут производить боеприпасы. Потолок и стены выложены скорее из кирпича, чем из металла, но теперь уже знакомая любовь Тифонцев к различным цветам и геометрическим фигурам, воплотилась в огромную мозаику, которая покрывает пол проезда шириной в двадцать метров. Кроме Гудманза, который носит свою обычную робу, так как техножрецы здесь обычное дело, мы все переоделись в гражданскую одежду, взятую из жилищных блоков, где я задушил женщину. Лори получила симпатичное ярко синее платье и шляпку, которую она нашла, в то время как ее брат, Страйден и я надели серовато-коричневые рабочие комбинезоны.

Полковник, пусть сгниет его душа, умудрился найти что-то вроде свадебного костюма, узкие черные бриджи и длинное темно-синее пальто. Это совсем не отличается от одежды окружающих, как вы могли бы подумать, кажется, что такую же одежду носят здесь достаточно высокопоставленные гражданские. Кронин нашел какую-то безрукавку из грубой ткани и леггинсы, которые ему коротковаты. Судя по небольшому размеру и инструментам, которые мы нашли в этой квартире, я полагаю, они принадлежали ключнику. На Олимпе у нас были такие, что ж, они до сих пор там есть, я полагаю. Их работа заключается в том, чтобы пролезать во внутренности машинерии и подтягивать гайки и цепи. Это опасная работа, потому что ты не можешь себе позволить остановить машину, и с легкостью можешь потерять конечность или голову в какой-нибудь вращающейся установке или насосном поршне. Самое жестокое, что я видел — отослать пару других ключников вытаскивать тело, которое застряло в трансмиссионном механизме. Конечно же, во время полномасштабных торговых войн, их работа заключалась в прямо противоположном, они проникали на вражеские фабрики и устраивали саботаж.

Мы практически безоружны, поскольку побросали захваченное оружие в дробилку для отходов жилого комплекса. Хотя у меня в комбинезоне всегда спрятан нож, так что я не был полностью беззащитен. В этот момент вокруг появляется намного больше людей. Я думаю, должно быть, пересменка, несколько минут назад звучал клаксон и улицы, хотя я называю их улицы, на самом деле это широкие коридоры, наполняются толпами. Здесь, под землей, я чувствую себя как дома. Когда я оказываюсь в других городах, у меня всегда оставалось странное чувство, словно кто-то украл крышу. Я полагаю, если вы рождены в улье, вы будете испытывать то же самое. Мы немножко разошлись, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, после того как Гудманз сказал нам направляться против часовой стрелки по второму кольцу.

Гудманз нашел еще один терминал, к которому подключился, и сказал, что силы безопасности бурно обмениваются докладами. Какой-то умный офицер осознал, что есть связь между волной убийств во внешнем кольце и кровавым следом рядом с воротами в следующий круг. Так же возник вопрос о мертвых солдатах в сторожках, и они усилили охрану третьего кольца, в которое мы как раз и собираемся. Гудманз уверил нас, что там будет гораздо больше трафик между вторым и третьим кольцом, так как это гражданские зоны, но если у охраны зудит, то будут всяческие проблемы.

Шагая рядом со Страйденом, который затих и обиделся после того, как я убил женщину, я ловлю обрывки разговоров между людьми вокруг. Большинство болтает об обыденных вещах: как на полу фабрики босс имел какую-то распутную девку, какие планы на свадьбу, насколько в последнее время испортилась еда в фабричных столовых. Повседневная жизнь отрицает бушующий поблизости конфликт.

Но они так же немного говорят о войне, и это начинает смущать меня. Они говорят об этих "проклятых повстанцах" и "армиях предателей" вставших лагерем под их стенами. Эти люди, кажется, считают, что повстанцы мы, а не они. Они обвиняют повстанцев, я имею в виду на самом деле Империум, что те начали войну и атаковали без предупреждения. Я спрошу об этом Полковника, если в этом будет какой-то смысл, но я полагаю, что он не даст мне прямого ответа.

Когда люди вокруг начинают расходиться, я замечаю впереди нас Кронина, кажется, он спорит с парой местных работяг. Должно быть, он разделился с Лороном, который должен был приглядывать за больным на голову. Ругаясь про себя, я спешу вперед.

— Просто попроси прощения, — сердито произносит один из фабричных работяг, уперев руки в бока. Его лицо покрыто шрамами от ожогов, а голова начинает лысеть. Кронин не высок, но он все же, на пару сантиметров выше, чем его маленький приятель.

— И все были благословлены перед очами Императора, — говорит Кронин, возбуждаясь и расстраиваясь, что его не могут понять.

— Прекрати молоть эту чушь, — рычит другой рабочий, — ты вообразил, что ты проповедник что ли?

— Почему бы нам всем не успокоиться? — взывает Страйден, когда мы подскакиваем к ним.

— Ты что, с другой планеты что ли? — требует ответа первый, разворачиваясь к нам. Его друг встает рядом с ним, поддерживая его угрожающую позу. Он примерно моего веса, его толстый бицепс и солидные предплечья говорят о том, что он не понаслышке знаком с тяжелым ручным трудом. Похоже, что он мог постоять за себя, но опять же, я тоже.

— Все кончится плохо, если вы не отвалите сейчас же! — зашипел я на них, вступая в перепалку с этой парочкой.

— Вы все одинаковые, прилетаете сюда и рассказываете, как нам работать на фабриках! — говорит второй, обвиняюще указывая на меня пальцем, — обходитесь с нами, словно мы свалились с неба как вы.

— Если пришло время кое-кого поставить на место, зовите меня, — я просто смеюсь, не могу остановиться. Настолько все нелепо, потрясающая ирония. Я дрался на десятках войн, и теперь почти ввязался в драку с парочкой работяг, потому что у меня инопланетный акцент. В моем смехе возникают какие-то сумасшедшие нотки, они внезапно обеспокоенно уставились на меня.

— Вы все безумцы! — выплевывает первый, поднимая с отвращением руки, — все вы, инопланетники.

— Достаточно безумны, — говорю я, вкладываю столько злобы в эти два слова, сколько могу. Длинный осознает, что это не пустая угроза и хватает своего друга за плечи, оттаскивая его в сторону. Коротышка продолжает злобно смотреть на нас, вызывая заинтересованные взгляды проходящих мимо.

— Ты! — рычу я на Кронина, хватая его за воротник и поднимая на носки. — Ты идешь за мной и молчишь!

Пропихнув двух других штрафников "Последнего шанса" вперед, я последний раз осматриваюсь. Дальше впереди по коридору идет отряд из трех офицеров безопасности, и я вижу, как молодая женщина спешит к ним. Я иду быстрее, стараясь поспешить, но одновременно оставаться незаметным, что является каким-то подвигом, скажу я вам. Я слышу, как сзади раздается окрик остановиться.

— Фраг! — ругаюсь я, срываясь на бег и хватая двух остальных, когда пробегаю между ними, — двигайте ногами, у нас проблемы!

СЛЕДУЮЩИЕ два часа были худшими в моей жизни. От Полковника, Лорона, Лори или Гудманза ни слуху, ни духу, и наша троица как сумасшедшая сваливала от охраны, заполонившей фабричную зону. Один раз мы завернули за угол и влетели прямо в пятерых. К счастью, мы с Кронином шустро соображали, и уложили их после короткого боя. Они были хорошо вооружены, что было впервые, у них оказались тяжелые автоматические пистолеты, которые наша троица изъяла у бесчувственных тел. Это все привело нас к тому месту, где я сейчас оказался. Я сижу с пистолетами в обеих руках на верху лестницы, пока Страйден и Кронин за моей спиной пытаются рычагом выломать вентиляционную решетку. Это было чистой удачей, что мы выбрали поворот, ведущий сюда, в заброшенный фабричный район. Еще один удачливый поворот привел нас к этому заводу фильтрации воздуха, и отсюда уже с легкостью можно было на некоторое время скрыться с улиц. Хотя мы тут не абсолютно одни, я слышу отдаленные перекрикивания охраны друг с другом. Я не знаю, что происходит снаружи, но вижу, что в здание еще никто не вошел.

Раздается лязг, когда решетка падает на пол, и я вздрагиваю, обеспокоенный тем, что это мог услышать кто-нибудь еще. Развернувшись, я вижу, как мне ухмыляется Страйден.

— Вы двое вперед, держитесь левее и не сворачивайте, пока мы не выработаем какой-нибудь план, — говорю я им, глядя вниз по лестнице, чтобы проверить, что никого нет рядом. Покрытый рокритом пол завода так же пустынен, как и секундой раньше. Удовлетворенный тем, что мы в безопасности, я проталкиваюсь через отверстие и следую за остальными.

— ФРАГ ЕГО! — ору я, ударяя кулаком по линии металлических труб, — ради Императора, дайте отдохнуть!

Я сваливаюсь на землю и от обиды сжимаю зубы. Полчаса мы ползли вдоль трубы и затем, когда она расширилась, я подумал, что мы куда-то выберемся. Я ошибался. Примерно в двадцати метрах перед нами вращается огромный вентилятор, блокируя путь вперед. Ползти в темноте, не уверенный, что не провалишься в какую-то дыру в этой кромешной тьме, мои нервы от всего этого начали сдавать. Вот только этого мне не хватало — вернуться на пару сотен метров назад к последнему повороту.

Собравшись, я встаю и подхожу поближе к вентилятору. Он вращается не слишком быстро, но достаточно, чтобы нельзя было перепрыгнуть через лопасти. За ними я вижу область, похожую на коммунальный холл жилой зоны. Как и большая часть Коританорума, это фойе выложено плиткой различных цветов и оттенков, поразительный контраст мрачному и тусклому металлу улья, в котором я вырос. Я вижу двух детей, сидящих в центре открытого холла, играющих в какую-то игру с использованием рук. В общем, это не выглядит неприятным местом для жизни, даже с беснующейся войной за стенами. Изучаю сам вентилятор, кажется он сделан из какой-то керамики, его диаметр примерно четыре метра. На другой стороне тонкая металлическая сетка, ее ячейки забиты всяким мусором и прочей дрянью, я полагаю, она предназначается, чтобы вентилятор не заклинило.

— Чуть отойдите, — говорю я остальным, отшагивая от вентилятора и доставая из-за пояса рабочего комбинезона пистолеты.

— Ты что собираешься делать? — спрашивает Страйден, глядя на пистолеты.

— Проявляю инициативу, — отвечаю я ему, целясь из обоих в трубу. Ослепительно вспыхивают стволы, отражаясь от металла воздушной шахты, и труба наполняется звоном от грохнувших выстрелов. Как я и рассчитывал, лопасти крошатся на куски, которые летят во все стороны. Когда слух восстанавливается, я слышу крики с другой стороны шахты. Я проталкиваюсь вперед, мимо искореженных останков привода вентилятора. В коммунальной зоне в этот момент собралось около двух десятков человек, все смотрят на меня, стоящего в конце трубы, с пистолетом в каждой руке. Я пинаю решетку, заставляя некоторых из них отпрыгнуть, она со звоном падает на пол.

— Любой, кто двинется — умрет, — спокойным и уверенным голосом заявляю я им. Именно это я и имею в виду. Я смотрю на их ошеломленные лица, и мой внутренний взор видит в каждом из них всего лишь кучку пепла. Они всем умрут, если мы преуспеем. Они все ходячие трупы. Кронин и Страйден толпятся за моей спиной, и я спускаюсь вниз на пару метров по стене, размахивая пистолетами, чтобы никто не подобрался слишком близко. Двое детей прилипли к своей маме, тонкой молодой женщине в красном рабочем комбинезоне, их глаза широко раскрыты от страха. Но на самом деле, они не дети, просто две маленькие, жалкие кучки пепла. Я слышу, как остальные прыгают за мной, держа в руке пистолет, ко мне подходит Кронин. Когда мы идем вперед, толпа расступается перед нами, все внимание каждого приковано к грозному очарованию чужаков, которые столь жестоко и неожиданно ввалились в их жизни.

Мы почти достигаем уводящего отсюда коридора, когда это случается, какой-то геройский идиот пытается схватить оружие Кронина. Пистолет в моей руке изрыгает смерть и отбрасывает изуродованный труп в толпу, которая немедленно начинает истерично вопить и разбегаться по своим квартирам. Мы тоже срываемся в бег, спеша убраться оттуда. Я не хочу тратить и лишней секунды на мертвецов на площади.

ВЫБРОСИВ оружие в мусорную шахту — для конспирации оно не очень-то подходит — мы идем дальше, к следующим воротам. Что ж, насколько я могу сказать, время, проведенное в воздушной шахте, каким-то образом включилось мое чувство направления. Мы пересекаем своего рода рынок, огромное открытое пространство полное палаток, большинство из которых вроде бы закрыты. Я полагаю, пока Коританорум в осаде, мало товаров осталось на продажу. Огромная бронзовая статуя, думаю Махариуса, возвышается в центре площади, стоя на мраморном пьедестале, высотой примерно на три метра выше меня. Хотя это место весьма оживленное, это дает нам возможность избежать бродящих по округе патрулей, мы ныряем в толпу, если они подходят слишком близко. Большинство вокруг составляют женщины и дети, я полагаю, что старшие дети и мужчины тяжело трудятся на фабриках и сражаются, чтобы сдержать огромную цитадель, поскольку петля сил Империума снаружи сжимается все сильнее. Мне интересно, что произошло с остальными штрафниками "Последнего шанса", я бы с радостью дал им пойти и закончить миссию, пока мы спрятались бы в какой-нибудь дыре. Хотя это не вариант — если только не я мечтаю поджариться в плазменном взрыве.

Тем временем, сделав огромный круг по второму кольцу, мы умудряемся пробраться к главному коридору. Отсюда легко взять направление и мы спешим, как можем. Понятия не имею, что мы будем делать, когда доберемся до прохода, или как мы свяжемся с Полковником, но я решил, что в этот момент нам нужно беспокоиться только об одном. Возрастающая частота появления охраны предупреждается нас о том, что мы приближаемся к соединяющему туннелю и идем прямо к нему. Про себя отмечаю, насколько хорошо вооружена охрана. Я не могу остановиться и сосчитать их, не вызвав подозрений, но я полагаю, там как минимум десяток бойцов. Мы проходим еще одну сотню метров по коридору, когда мы подходим к сторожке, эмблема сил безопасности украшает крепкие, двойные двери. Рядом никого нет, никакой охраны, и я подхожу поближе, чтобы осмотреться, двое других тупо тащатся за мной, довольные просто следовать моему руководству. Осознав, что нам тут делать нечего, я начинаю разворачиваться. В этот момент я улавливаю, как за мной скрипнула дверь. По моей спине бежит дрожь, когда я слышу, как оттуда кто-то выходит. За спиной я слышу голос Полковника.

— Заходи внутрь, идиот!

ДВАДЦАТЬ мертвых охранников лежат внутри сторожки, которая оказалась всего лишь помещением с терминалами, с парой камер вдоль одной из стен. И снова тут мозаика, в этот раз это изображение какой-то битвы из древности, а не абстрактные очертания. Я не могу сказать, что это за сражение, поскольку тела мертвых офицеров безопасности заслоняют обзор. Их раздутые трупы очень сильно напоминают гвардейцев в башне у ворот, и это подсказывает мне, что не мы одни сражаемся против повстанцев изнутри.

— Вы вовремя, — говорит Лорон, когда мы заходим внутрь.

— Что здесь случилось? — спрашивает Страйден, глядя на трупы.

— Они были мертвы, когда мы прибыли, — пожав плечами, отвечает Лори, — я думаю, наш невидимый помощник из сторожевой башни все еще присматривает за нами.

— Вы намеренно что ли хотели попасться, Кейдж? — требует ответа Шеффер, закрывая двери за нами. Он указывает на Гудманза, который сидит за самым здоровым терминалом, снова подключенный.

— Отсюда мы получили доступ ко всей сети безопасности и следили за всеми коммуникационными каналами. Мы отслеживали доклады о вашем местонахождении последние четыре часа. К счастью для вас, Гудманз умудрился сотворить несколько ложных докладов и якобы пожаров, чтобы сбить их со следа.

— Так как мы пройдем через следующие ворота? — спрашивает Страйден. — Они теперь очень внимательны.

— Как и в прошлый раз, мы просто пройдем через них, — отвечает нам Полковник, указывая в сторону униформы на трупах вокруг нас.

— Последние два часа туда-сюда шастают отряды безопасности, еще один не вызовет нежелательного внимания.

Все внимание приковано к Гудманзу, когда он вздыхает, и пока я смотрю, невральный шнур возвращается в голову, после чего он откидывается на спинку стула.

— Что такое? — спрашивает Полковник, наклоняется над стулом и пристально вглядывается в полудюжину экранов терминала.

— Я больше не могу использовать терминальную сеть, — медленно произносит он, восстанавливаясь от какого-то шока, — они распознали, что я сделал, и другие техножрецы начали сканировать сеть, ища меня. Я умудрился отключиться до того, как они нашли, но только потому, что у меня достаточно такой практики за последние два дня. Они найдут меня сразу же, как только я снова появлюсь в сети.

— Что последнее ты выяснил? — спрашивает Шеффер, отводя взор от экранов, чтобы посмотреть на техножреца.

— Ничто не указывает на то, что они знают о том, что мы направляемся к плазменным реакторам, — уверяет он нас, — они подозревают, что мы пытаемся пробраться в одну из башенных групп в центральной крепости. Им и в голову не приходит, что мы можем сделать что-то более неприятное, чем отключить пару орудий.

— Хорошо, значит, мы можем продолжать, — говорит Полковник, выпрямляясь, и пробегается взглядом по мертвым охранникам в комнате, — мы должны будем добраться до последнего туннеля до ночи, третье кольцо совсем небольшое.

— И потом что? — спрашивает Лорон, склонившись, чтобы снять комбинезон с подходящего по размерам охранника.

— Мы завершим нашу миссию, — мрачно отвечает Полковник.

— Я ДУМАЛА насчет нашего таинственного стража, — говорит Лори, пока мы спускаемся по пролету, который уводит нас из главного коридора третьего круга. — Почему он не взорвал реакторы?

— Это очень сложный процесс — надругаться над сдерживающим полем такого типа, о котором мы говорили, — объясняет Гудманз, пока прихрамывает по рокритовым ступенькам перед нами.

— Большая часть реактора предназначена для создания печатей и хелиграмм, чтобы наверняка сохранилось благословение Бога-Машины. Множество систем безопасности будут останавливать вас, вы не можете просто дотронуться до руны и пропеть пару гимнов, чтобы они отключились. Понадобится кто-нибудь из моего ордена.

— И я понимаю, почему не послали туда тебя одного, — добавляет Лорон, ссылаясь на все возрастающую хрупкость техножреца. Тот, словно каждый час старится на год, он начал сильно медлить с тех пор как, я встретил его три дня назад. Он говорил, что пройдет как минимум месяц, но глядя на его текущее состояние, я не могу вообразить, что он переживет хотя бы послезавтрашний день. Полковник снова молчалив, явно в напряжении от того, что мы приближаемся к цели нашей миссии. Он некоторое время уже вел себя почти как человек, но сейчас вернулся к своему поведению человека-машины.

Третье кольцо похоже на второе, террасы фабрик пересекаются с лабиринтами жилых блоков. Это странная смесь металлических панелей, кирпичной кладки и плитки, все это можно найти во внешних кольцах. Стараясь представить в голове образцы различных стилей, исходя из того малого, что я знал о плане Коританорума, мне кажется, что изначально эта область на самом деле была несколькими цитаделями, которые со временем медленно переплелись друг с другом, а центральные туннели доступа были сооружены позднее, чтобы связать их всех вместе.

Снаружи наступила ночь, казалось, что все вокруг стало тише. Мы видим немногих людей, большинство из охраны, они обмениваются приветствиями и убегают дальше по своим делам. Когда мы подходим к последнему проходу, протянутые комнаты выглядят по-военному, множество закутков с терминалами и вроде бы как бараки. Пока мы маршируем вдоль изгибающихся коридоров, я ощущаю, как все занервничали, и старюсь отвлечь остальных штрафников "Последнего шанса", чтобы они не сильно дергались.

— Я вот думаю, как поживает Линскраг? — спрашиваю я.

— Ставлю на то, что он рад, что не пошел с нами, — рискнула предположить Лори, внимательно глядя в боковой туннель.

— Он мертв, — тихо информирует идущий впереди нас Полковник.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Лорон.

— Потому что штрафной легион, в которые его отослали, получил приказ выступить с диверсионной атакой, когда мы пошли к проходу, — объясняет он, не глядя на нас.

— И избегая пламени, Святой Бакстер прыгнул со скал, — наполовину про себя бормочет Кронин.

— Он все еще может быть жив, — говорит Лорон, цепляясь за осколки надежды о судьбе нашего отколовшегося товарища.

— Нет, — отвечает нам Полковник, — я лично отдал комиссару Ханделю четкий приказ — стоять до последнего человека. Он осуществил приказ буквально.

Следующие пару минут мы идем в тишине, обдумывая такой поворот событий.

— Что бы вы сделали, если бы мы все отказались от этой миссии? — спрашивает Лорон, пока Полковник ведет нас налево, через мостик, который проходит над какими-то металлическими конструкциями, чьи печи в данный момент выключены, — вы были бы в заднице, если хотя бы половина из нас отказалась.

— Должен признать, я не ожидал, что Линскраг откажется, — отвечает Полковник, все еще глядя вперед, — я думал, что никто из вас не откажется от возможности, которую я предоставил вам. Линскраг оказался более слабохарактерным, чем я думал.

— Почему вы были так уверенны, что мы пойдем? — упорствует Лорон, поспешив вперед, чтобы пойти рядом с Шеффером.

— Потому что именно по этой причине вы все еще здесь, — отвечает он, — в вас есть жажда к жизни, которая бросает вызов всему. Я знал, что если предложу вам шанс освободиться, вы ухватитесь за него.

— Но Линскраг отказался, — победоносно выкрикивает Лорон. Пока мы не дошли до конца мостика, мы с минуту молчим, после чего выходим в еще один покрытый металлом коридор, мимо нас пробежала пара писчих, бросая на нас подозрительные взгляды.

— Должно быть, это напугало вас, — говорит Лори, когда тифонцы скрываются из виду, — должно быть, вас встряхнуло, когда Линскраг сказал нет.

Полковник резко останавливается и разворачивается на месте, чтобы взглянуть на нас.

— Я не выбирал Линскрага в штрафники "Последнего Шанса", он был навязан мне, — рычит он на нас, — остальных из вас я выбрал лично. Я изучил ваши дела, наблюдал за вами в бою и оценил ваши личности. Я не просто так побывал на войнах в десятке миров за последние три года. Я был там, чтобы увериться в вас.

На этих словах он разворачивается и шагает дальше. Пару секунд мы ошеломленно смотрим друг на друга, после чего спешим за Шеффером.

— Вы имеете в виду, что знали, к чему все это приведет? — спрашиваю я, пораженный этой идеей.

— Да, — вот и все что он отвечает.

— Вы собрали четыре тысячи человек, когда знали, что только горстка сможет добраться до этого места? — настойчиво дожимаю я.

— Да, — и снова это все, что он произносит, я ощущаю, как он просто светится от злости.

— Почему? — требую я ответа. — На кой черт все это нужно было?

— Потому, что нам нужны были лучшие, Кейдж, — отвечает он сквозь сжатые зубы, — нравится вам это или нет, "Последний шанс" в этой части галактики производит лучших, умеющих остаться в живых бойцов. Вы все показали свои навыки боя и качества личности, необходимые для этой миссии. Я испытывал вас уничтожением, но не смог сломить.

— Испытывали? — я почти ору на него, обуздывая свой гнев до последнего момента, не желая привлекать к себе внимания. Легко забыть о том, что мы в центре вражеской крепости. Белый свет с желтоватым оттенком, излучаемый светополосами на потолке, начинает мерцать при переходе в другую зону, и коридор кажется темнее остальных. Проблемы с распределением энергии, считаю я. Если мы преуспеем, проблема с энергоснабжением Тифона станет намного хуже.

— Это — правда, — настаивает Полковник, сжимая переносицу, словно у него болит голова или что-то вроде того. — Многие события за последние три года выбраны или срежиссированы, чтобы сфокусироваться на различных военных умениях или персональных чертах. Они тестировали вашу инициативность и изобретательность. Они позволяли исследовать ваши намерения, чувство долга, дисциплину и реакцию на страх. Должен признать, что это не четкий процесс, но думаю, вы согласитесь, что я умудрился обернуть все ситуации в свою пользу, и за это время мы помогли выиграть несколько войн. Разве это плохо?

— Не четкий процесс? — злобно исторгаю я, — я думаю, что Сердце Джунглей было несколько неожиданным, не так ли? А что насчет атаки эльдар на транспорт? Неудобство? А крушение шаттла на Гиперноле?

Он не отвечает, просто продолжает решительно маршировать по коридору. Затем мой разум осознал то, что он сказал ранее.

— Вы сказали "срежиссированы", — повторяю я, удивленный тем, что могу стать еще злее от того, что этот человек сделал с нами.

— Да, — признается он, глядя на меня через плечо, — по большей части, я выбирал ситуации, которые создадут необходимые условия, но кое-что было подстроено преднамеренно. Падение шаттла было одной из таких ситуаций. Разве можно было надеяться, что такое произойдет само по себе?

Это меня просто добивает, что-то внутри ломается. Я прыгаю вперед, хватаю Шеффера за плечо и разворачиваю его. Прежде чем я успеваю что-то сделать, он тыльной стороной руки залепляет мне пощечину и практически сшибает с ног. Самое это действие ошеломляет меня так же, как и боль — я никогда раньше не видел, чтобы он ударил штрафника "Последнего шанса", который не атаковал его первым.

— Сохраняйте дисциплину, лейтенант Кейдж, — холодно замечает он, глядя на меня с тем самым ледяным блеском своих глаз, — я больше не потерплю нарушения субординации.

От всего этого я только наполовину шокирован. Наши подозрения росли, особенно в последние несколько месяцев, но размах, с которым Полковник создавал и манипулировал событиями, — в него просто нельзя было поверить. Я начал задумываться, а как часто он такое проделывал раньше? Сколько раз он убивал тысячи солдат, чтобы найти лучших, величайших последних героев? Сколько еще раз он провернул такое? Это кажется столь беспощадным, столь безучастным, но какая-то часть меня понимает его. Мы живем в беспощадной и равнодушной галактике, и если остальные задачи столь же важны, как эта, чтобы спасти целые миры, я почти готов простить его. Почти. И все же, это не объясняет, почему с начала миссии он стал таким скрытным. Он действительно считал, что мы повернем, когда осознаем каковы ставки? Или он настолько плохо думал о нас, что не верил, что нам хватит благородства и смелости с желанием драться во имя спасения целого мира, за сотни тысяч гвардейцев и флотских, которые положили свои жизни, пытаясь взять это место силой? Мы идем в обиженном молчании.

НАЙДЯ комнату, похожую на заброшенный архив, мы спрятались и начали формулировать следующую часть нашего плана. Ряди и ряды пергаментов, инфопластин и дисков-кристаллов окружают нас бесконечными полками. Спрятавшись среди шатающейся массы информации, мы собрались вокруг побитого деревянного стола, пристально вглядываемся в план внутренних построек Коританорума, который, словно магически появился из широкого рукава Гудманза.

— Наш благотворитель что-нибудь говорил по поводу этого? — спрашивает Лорон, склонившийся над схемой на дальнем краю стола.

— Мы работаем сами по себе, — отвечает Полковник, качая головой. Все взгляды устремляются к Гудманзу.

— Это будет непросто, — тяжело произносит он, делая глубокий вдох, — чтобы открыть ворота, требуется сканирование сетчатки.

— И что? — спрашивает Лори, глядя через стол, куда она забралась на край и согнулась над картой.

— Помните, на первых воротах, сканер считал отпечатки пальцев офицера безопасности? — спрашивает он, и мы согласно киваем. Кто мог забыть этот жуткий эпизод?

— Так вот, у этих ворот есть аппарат, который сканирует сосуды крови в вашем глазу.

— В глазу? — восклицает полностью опечаленный Страйден. Он начал было уже снова веселиться, думаю я, после этого ужасного случая с женщиной.

— Это будет еще сложнее, чем заполучить руку!

— Забудьте о глазе, — тихо говорит Полковник, и мы смотрим на него, он сидит чуть в отдалении от стола, на подбитом кресле, поставив локоть на подлокотник и подперев правой рукой подборок, — мы сделаем проще.

СЕЙЧАС, я не могу сказать, что предложенное Полковником будет легче, но это определенно намного проще. Когда мы приближаемся к оружейной, снаружи стоят двое гвардейцев с лазганами наготове. Они немного расслабляются, когда видят униформу Полковника, — старшего офицера безопасности, — но все равно стоят навытяжку. Полковник подходит к объективу оптикона рядом с бронированными дверьми в склад оружия.

— Цель вашего посещения, — произносит бестелесный голос из решетки спикера над оптиконом.

— Разрешите войти? — спрашивает Полковник, практически идеально имитирую шипящий акцент тифонцев.

— Нам приказано, никого не пускать внутрь, — отвечает гвардеец изнутри.

— У меня есть письменное разрешение, — говорит Полковник, размахивая стопкой солидно выглядящих листов, которую мы позаимствовали из инфо-библиотеки. Пока ожидаем решения охранника, проходит почти полминуты. Беспечно пожимаем плечами перед двумя гвардейцами.

— Есть приказы — давайте на них посмотрим, — наконец произносит он, с громким лязгом падает запирающий стержень, и дверь на силовых петлях открывается. Полковник целенаправленно шагает внутрь, дверь, скрипя, закрывается за ним. Страйден нервно почти перепрыгивает с ноги на ногу, и я бросаю строгий взгляд на него, надеясь, что он успокоиться, прежде чем вызовет подозрения у гвардейцев. Я ощущаю, как ручейки пота бегут по правой лопатке, мне приходится воевать с собственным беспокойством, надеясь, что это будет не заметно.

— Что-то он там долго, а? — комментирует один из гвардейцев, оглядываясь через плечо на тяжелую дверь. Я просто бормочу что-то неразборчивое, и согласно киваю, не доверяя своим лингвистическим способностям исполнить роль тифонца. Возможно, это был умный ход, оставить Лорона, Лори и Гудманза в зале архива. Этих гвардейцев, кажется, уже ввели в курс дела, и им должны были сказать, чтобы они проверяли любых странных людей с бледной кожей и в компании с техножрецом. Я подозреваю, что план Полковника на данный момент лучший, нет ни единого шанса провернуть какой-нибудь хитрый трюк в последнем туннеле.

Неловкое молчание прервано шипением снова открывающейся двери. Там стоит Полковник с компактным стаб-пистолетом в правой руке, громоздкий глушитель навернут на дуло.

Болтливый гвардеец оглядывается, его глаза расширяются от удивления за секунду до того, как первая пуля взрывает ему голову. Весь пол справа от меня заливает кровью и мозгами. Другой быстро разворачивается, но его лазган только на полпути, когда следующий выстрел попадает ему в грудь и откидывает обратно на стену.

— Хватай их, и тащи внутрь, — приказывает Полковник, отходя обратно в оружейную, — изнутри я дам знать остальным в архиве, вскоре они будут здесь. И поручи кому-нибудь разобрать этот беспорядок.

— ВРЕМЯ играть по-серьезному, — говорит Лори, когда мы вместе проходим меж высоких стоек с энергоячейками и боеприпасами.

— Будем надеяться, что никто не припрется для пополнения запасов, — комментирует за моей спиной Лорон.

— Нам нужно что-то мощнее лазганов, — спереди отзывается Полковник, когда мы осматриваем ряды коробок и стойки с оружием, — нам нужно что-то, что убивает с одного выстрела, если мы собираемся столкнуться с таким численным перевесом противника.

Мы еще несколько минут ищем, пока Гудманз не находит стеллаж с пятнадцатью болтерами. Свеженачищенные, они мерцают в ярком, белом свете оружейной, для моего глаза они столь же красивы, как и смертоносны.

— Боеприпасы в этих ящиках сверху, — говорит Гудманз, указывая на ряд черных контейнеров, висящих над болтерами. Лори хватает один и переворачивает его, позволяя содержимому упасть на пол. Внутри около десятка болтерных магазинов, заряженные и готовые к использованию. Она и Лорон начинают нагружать тяжелую рабочую тележку, которую толкает Страйден.

— Мне нужно что-нибудь более скорострельное, — бормочу я про себя, оглядываясь в поисках подходящего оружия.

— И награда Императора будет обильной для тех, кто трудится во Имя его, — с улыбкой произносит Кронин, используя лом, чтобы открыть тяжелый ящик, в котором оказываются упакованные рядам осколочные гранаты. Он начинает кидать их Страйдену, который укладывает их рядом с болтерами.

— Вот это тебе понравится? — спрашивает Гудманз, поднимая длинную винтовку. От ее черной эмали веет страхом и смертью.

— Оох, похоже то, что надо, — оценивающе говорю я, подходя поближе, — что это такое?

— Штурмовая лазерная винтовка образца кузницы Фрактрикса, — отвечает он с улыбкой, с любовью пробегаясь своими узловатыми пальцами по стволу. Впервые с тех пор как я его встретил, он выглядит счастливым.

— Пять выстрелов в секунду, двойная энергоячейка, способная пятьдесят секунд вести непрерывный огонь. Дальномер с множественными целеуказателем. Я был надзирателем на одной из производственных линий, — добавляет он, глядя на меня.

— Надежная? — спрашиваю я, зная, что всегда есть подвох, иначе такое оружие было бы у каждого гвардейца.

— О да, она очень надежна, — уверяет он меня, — единственный недостаток — фокусирующую призму нужно менять каждую тысячу выстрелов, и для этого необходим техноадепт. Не особенно практична для длительных боев, но отлично подходят для нашей задачи.

Я беру винтовку и прикладываю ее к плечу, закрыв левый глаз, чтобы посмотреть через прицел. Я ничего не вижу и в замешательстве смотрю на техножреца.

— Ты должен снять предохранитель, прежде чем оптический массив включится, — говорит он мне, указывая на стержень, размером с ноготь, как раз над спусковой скобой. Я нажимаю на него, и штурмовой лазер начинает тихонько гудеть, пока прогреваются энергоячейки. Снова вздохнув, я смотрю через прицел на остальных. В маленьком окуляре прицела, каждый окружен небольшим, светло-синим сиянием, подчеркивающим их силуэты.

— Он также может работать в температурном режиме, — с гордостью говорит мне Гудманз, — может быть, самих людей ты не увидишь, но точно увидишь их силуэты.

Я усмехаюсь сам себе и поворачиваю лазер так, чтобы винтовка целилась в Полковника. Одно нажатие на спусковой крючок и буря лазерных лучей разорвет его на маленькие кусочки. Я спрашиваю себя, почему я не должен этого делать? Почему бы мне не нажать на спусковой крючок? Но на самом деле я знаю ответ. Для начала, я начинаю осознавать, что Полковник не стал бы так с нами поступать, если бы считал, что есть какой-то альтернативный путь. У него были свои собственные причины, и для него они оправдывали любой поступок, включая убийство трех миллионов человек. У меня была мысль насчет того, в чем они заключались, но я не был уверен. Во-вторых, он был единственным, с кем были хоть какие-то смутные шансы выбраться живыми из Коританорума. Внутри крепости у него есть какой-то тайный агент, и он изучал это место намного дольше, чем любой из нас, и, возможно, знал о нем даже больше Гудманза. Я думаю, что он провел большую часть последних трех лет, планируя эту операцию, и я уверен, что в ней есть пункт, где мы выбираемся живыми. Он, может быть, не планирует взять нас с собой, кто знает, но если я буду держаться поближе к нему, тогда у меня будет самый лучший шанс на спасение. Я снова нажимаю на стержень, и маленький кружок целеуказателя гаснет.

— Бронежилеты и шлемы вдоль следующего прохода, — говорит Полковник, указывая налево. Он разворачивается и видит меня, с направленным в его сторону оружием. Он спокойно смотрит мне в глаза.

— Она подходит тебе, — говорит он и отворачивается, совершенно не обеспокоенный. Он знает, что ему ничего не угрожает. Ублюдок.

— Верно, — объявляю я, закидывая штурмовую винтовку через плечо, — и теперь мне нужны по-настоящему хорошие ножи.

— ПОМНИТЕ, один нам нужен живым, — напоминает нам Гудманз, когда мы толкаем к проходу тележку с оружием и боеприпасами, спрятанными под камуфляжной сетью. Должно быть, снаружи была середина ночи, хотя светополосы сияют здесь столь же ярко, как и всегда. Все спят, или, по крайней мере, мы на это надеемся. Судя по плану, ближайшая плазменная камера была всего лишь в восьмистах метрах от ворот, так что идея была в том, чтобы ударить по врагу мощно и быстро. Мы нападаем на охрану у двери, используем одного живого, чтобы пройти сканер глаз, и затем рвем вперед что есть мочи, штурмуем комнату плазменного реактора и сдерживаем ее от тифонцев, пока Гудманз занимается делом. Техножрец думает, что понадобится пара часов, чтобы деактивировать все печати в плазменной камере, следовательно, нам понадобятся все боеприпасы с тележки, которую мы со Страйденом толкаем перед собой. Шесть человек будут сражаться с целым городом? Я очень надеюсь, что в этот раз Император нас прикроет. Как только все начнется, у нас будет примерно пара часов, чтобы сбежать.

Мы огибаем угол, и нам даже не понадобился приказ открыть огонь. Я стреляю из штурмовой винтовки от бедра, посылаю десятки красных лазерных лучей в тифонцев у ворот, сбиваю людей с ног и оставляю опаленные отметины вдоль стен. Лорон и Лори начинают палить из своих болтеров, разрывные снаряды шарахают рябью пламенных цветков, проделывают дыры размером с кулак в груди тифонцев и отрывают им конечности. Я вижу, как голова гвардейца взрывается от прицельного попадания болт-пистолета Полковника. Один из них умудряется открыть ответный огонь, треск его лазгана еле слышен в перерывах между ревом болтеров. Лазерный луч пронесся вдоль стены и чиркнул Лори по плечу, закружившись, она падает на пол. Страйден поднимает свой дробовик и почти наугад начинает палить в оставшихся гвардейцев, создавая кровавый туман в проходе. И затем, так же внезапно как все началось, бой заканчивается. Несколько секунд концентрированного кровопролития и дело сделано.

Полковник кидается вперед и, одновременно перезаряжая, пробирается мимо искореженных тел тифонцев. Лорон склоняется над своей сестрой-близнецом, на его лице отражается страдание.

— Она в порядке? — спрашиваю я, подходя к ним.

— Все хорошо, — отвечает Лори, вскакивая на ноги, кровь стекает по левой руке, словно оборачивает ее в красный саван. Лорон отрывает полосу от туники мертвого гвардейца, и Лори обматывает ее вокруг бронежилета и рубашки. Оставив Лорона перебинтовывать ее, я проверяю Страйдена и Кронина, которые находились в главном коридоре в конце прохода, следя, чтобы на нас никто не наткнулся. Я слышу, как Полковник издает удовлетворенное рычание, и вижу, как он тащит одного из тифонцев к сканеру сетчатки у ворот. Он приставляет лицо человека, секундой позже ворота начинают отъезжать в сторону.

— Мы внутри, — говорит Полковник, вставляет болт-пистолет под подбородок гвардейцу и вышибает ему мозги, разбрасывая кусочки черепа по сканеру и стенам. Мы секунду стоим там и смотрим на странную сцену, как Полковник держит безголовый труп.

— Двигаемся! — орет он, с глухим звуком бросая тело, и мы бежим, Кронин и Страйден схватили тележку и бросились вперед, Полковник и Гудманз впереди, я и близнецы прикрываем тылы. Когда мы все проходим через двери, я бью по рычагу, который закрывает ее, дверь с хрустом встает на место, я втыкаю гранату в силовой кабель, ведущий к запорной балке. Когда я отбегаю, то слышу взрыв и оглядываюсь, с удовлетворением замечая скрученную мешанину из проводов.

Мое внимание привлекает выстрел болт-пистолета Полковника, со штурмовой лазерной винтовкой наготове я спешу вперед. Впереди оказываются несколько гвардейцев, как раз за изгибом главного туннеля, они используют боковой коридор в качестве прикрытия. Мимо меня с шипением пролетают лазерные лучи, оставляя слабые подпалины, они со свистом впиваются в стены и пол. Полковник присел на корточки за дверью, выставил пистолет и выстрелил наугад, болт оторвал кусок металла от стены.

Я прыгаю вперед, перекатываюсь по полу, когда в нас бьет залп нестройных лазерных лучей, и перебираюсь за дверь слева от прохода. Когда я успокаиваюсь и приседаю, то нацеливаю винтовку на ближайшего тифонца, примерно в двадцати метрах дальше по той же стороне коридора. В прицеле отчетливо подсвечены его голова и плеча, и когда он высовывается из-за угла, я мягко нажимаю на спусковой крючок. Пять лазерных разрядов попадают в верхнюю часть тела, пара из них пролетает насквозь и рассеивается дальше по туннелю. Еще один залп лазерных лучей вынуждает меня нырнуть обратно в комнату.

Это может продолжаться бесконечно, говорю я самому себе, осознавая, что чем дольше нас прижимают здесь, тем больше солдат подойдет в эту зону.

— Гранаты! — ору я, снимая одну с ремня. Когда я швыряю ее вниз по проходу, еще три стучат по полу вслед за ней. Один смелый гвардеец кидается из укрытия, чтобы подобрать их и закинуть обратно, но выстрел Лорона или Лори пробивает ему ногу, взрыв болта разрывает ее в колене. Его крик эхом разносится по коридору примерно секунду, после чего гранаты взрываются, подбрасывая тело в воздух. Пока дым от взрывов не рассеялся, я кидаюсь вниз по коридору, уперев винтовку в плечо, используя прицел, чтобы различать тифонцев сквозь дымку.

Должно быть, я упустил одного в боковом туннеле, потому что пока я стрелял вперед, то почувствовал, как что-то ударило меня в правую сторону шлема, в ушах зазвенело и колени задрожали. Разворачиваясь, я вижу тифонца, мужчину средних лет, его униформа несколько мала ему. Я вижу, как его глаза сузились, пока он прицеливается для следующего выстрела, дуло его лазгана указывает прямо в мое лицо. В меня что-то врезается и отшвыривает в проход, единственное, что я успеваю ощутить — запах падающей на меня Лори. Пока мы катимся по металлическому полу, над нами вспыхивают лазерные разряды. Остановившись, Лори мгновенно вскакивает на ноги и поднимает лазпистолет. Ее первый выстрел проходит чуть ниже, энергетический разряд раздирает гвардейцу бедро. Тот валится на бок, следующий выстрел уходит в потолок. Зато Лори во второй раз не мажет и превращает его пухлое лицо в маленький фонтан крови и разбитых зубов. Тело отбрасывает назад.

— Ты или герой или идиот, — говорит она мне с улыбкой, помогая встать на ноги, — к счастью для тебя, я тоже или смелая или глупая.

В установившейся тишине я слышу, как стонет солдат, его быстро успокаивает выстрел дробовика Страйдена. Я снимаю шлем и смотрю на него, голова еще немного кружится от попадания. Как раз напротив правого уха осталась обугленный кратер, практически прожегший шлем насквозь. Я втыкаю туда палец и шокирован тем, что он свободно проходит. Лазерному разряду не хватило буквально чуть-чуть, там осталась броня не толще тонкого пергамента! Поблагодарив Императора за защиту, я водружаю шлем обратно и подбираю штурмовую винтовку.

Сзади по коридору слышится рев болтера Лорона, должно быть, подходят еще тифонцы. Полковник выскакивает из-за изгиба, буквально таща за собой Гудманза, Кронин, толкая тележку, бежит за ним, ее безумно бултыхает из стороны в сторону, поскольку колеса пытаются одновременно уехать в разных направлениях.

— Тащите его в плазменную камеру, — орет Полковник, толкая Гудманза ко мне и Лори. Зажав престарелого техножреца меж собой, мы направляемся в туннель. Я слышу крики других и звук попаданий в стены и потолок коридора. Громкий «бам» дробовика Страйдена подчеркивает почти постоянный грохот болтера Лорона и болт-пистолета Шеффера, и в свете ярких дульных вспышек, я вижу отбрасываемые ими туманные тени на стенах. Гудманз тяжело пыхтит и едва способен стоять, пока мы тащим его под руки вдоль прохода.

— Сколько еще? — спрашивает Лори сквозь сжатые зубы.

— Еще… еще примерно двести метров, — задыхается техножрец, его лицо бледное, в глазах сквозит боль, вызванная столь стремительно стареющим телом. В этот момент, круглый предмет, размером примерно с кулак отскакивает от потолка и падает на пол прямо перед нами.

— Граната! — шипит Лори, роняя Гудманза и прыгая вперед. Мощным ударом ноги, она отправляет гранату обратно, секундой позже раздается предупреждающий крик, за ним почти мгновенно следует взрыв. Я бросаю Гудманза около стены и готовлю винтовку, в этот момент Лори растягивается на полу и достает болтающийся за спиной болтер.

— Примерно десяток, — говорит она мне, прежде чем открыть огонь, стреляные гильзы каскадом летят из эжектора и кучами падают вокруг нее.

— Дверь слева… — я слышу, как хрипит сзади меня Гудманз.

— Что? — рявкаю я, вслепую стреляя вдоль прохода, пока обернулся к нему.

— Дверь слева… идет вдоль… пять кубриков… — объясняет он, между рваными вдохами, — приведет тебя… к ним в тыл.

— Сдерживай их! — кричу я Лори и кидаюсь через указанную дверь.

— Обязательно! — слышу я ее ответ.

Как Гудманз и сказал, я оказываюсь в одном из соединенных кубриков, каждый примерно десяти метров в длину, трехъярусные кровати стоят вдоль левой стены, справа шкафчики. Я могу видеть два следующих, но из-за резкого изгиба внутреннего круга Коританормуа, остальные не видно. Не верю, что они оставили без прикрытия этот проход и присаживаюсь на корточки. Мне нужно как можно дольше сохранить элемент неожиданности, и пока я крадусь, то бросаю штурмовую винтовку на одну из кроватей, взамен достаю один из шести боевых ножей, которые привязал к груди и к бедру.

Прекрасное ощущение снова чувствовать нож в руке, в душе я всегда любил клинки. Признаюсь, я предпочитаю личный контакт, когда бьешь кого-то — стрелять с расстояние мне кажется несколько оскорбительным. Все же, если какой-то говнюк стреляет в меня, я как можно быстрее отвечу ему, и не стану рисковать своей шеей, чтобы медленно и с большим удовольствием вогнать лезвие меж ребер. Я быстро ныряю обратно, когда первый раз замечаю впереди гвардейца. Под днищем ярусных кроватей для меня вполне хватает места, и я ползу под ними. Проталкиваясь вперед на животе, я могу видеть шагающие вперед-назад ботинки гвардейца, пока тот присматривает за проходом, чтобы никто не появился этим путем. Я осознаю, что задержал дыхание на секунду, после чего снова дышу. Мне не нужно стараться особо не шуметь, я слышу треск лазерного огня и грохот взрывающихся снарядов болтера в туннеле, все это маскирует любые звуки, которые я могу случайно произвести. Я скользнул на пару метров вперед и оказываюсь у тифонца сзади.

Я снова жду несколько секунд, стараясь сообразить, как лучше уложить гвардейца. Взглянув вверх, я вижу, что кровать не жестко скреплена с рамой, она просто лежит сверху на паре распорок. Я умудряюсь перевернуться на спину, так, чтобы мои ноги были вытянуты прямо в сторону тифонца. С рычанием, я изо всех сил толкаю и подбрасываю матрас. Он подлетает и сверху опрокидывается прямо на бойца. От неожиданности его палец сжимает спусковой крючок, возникает вспышка света, и заряд энергии обжигает один из шкафчиков. До того как он приходит в себя, я запрыгиваю на него сверху, и слышу, как он пытается отдышаться. Даже не взглянув, я десяток раз полосую и тыкаю ножом под матрасом, ощущая, как он разрезает плоть и, задевая, царапает кость. Он перестает трепыхаться и вокруг меня начинает расплываться темно-красная лужа, впитываясь в изодранное, серое постельное белье.

Вскочив на ноги, я вижу еще одного гвардейца, стоящего на коленях в проходе в следующую комнату, его внимание приковано к коридору, он палит из лазгана по главному проходу. Он даже не замечает меня, пока не становится слишком поздно, потрясенный вопль срывается с его губ за мгновение до того, как лезвие ножа входит ему под подбородок. Я рывком дергаю нож, но он застревает в челюсти, и я оставляю его, доставая еще один из бандалер. В тот же миг, когда я поднимаю голову, я замечаю еще одного тифонца, как раз в коридоре напротив, в десяти метрах от меня. Он тоже замечает меня и поднимает лазган, я перекатываюсь назад и закрываюсь мертвым гвардейцем. Секунду или две я лежу за ним, пока лазерные разряды впиваются в тело, ощущаю, как оно трясется от попаданий. Сжав зубы и морщась от такой близости выстрелов, я свободной рукой шарю в поисках лазгана убитого. Еще энергетически разряды начинают лупить по телу, и я ощущаю, как один из них попал мне в ткань брючины, при этом опалив волосы и кожу на левой голени. Нашарив пальцами спусковую скобу отброшенного лазгана, я подтягиваю и тыкаю дулом в коридор, дергая спусковой крючок и паля наугад добрые пять секунд.

Я жду ответных выстрелов, но их нет, так что рискую выглянуть из-за разорванного теперь тела. Дверной проем, где находился гвардеец, пуст, за исключением брызг крови на блестящей плитке и торчащей изнутри комнаты ноги, которая в спазме бьется о косяк. Медленно выдохнув, я остаюсь лежать, ожидая, когда в грудной клетке перестанет бешено стучать сердце.

Кто-то встает надо мной, хватает за плечи и ставит на ноги. Это Шеффер, Гудманз за ним опирается о кровать, одной рукой стирает пот с лица, другой протягивает мне штурмовую винтовку.

— Нет времени валяться тут, Кейдж, — говорит Полковник, высовываясь из прохода с болт-пистолетом наготове, проверяя путь вперед.

— Нам нужно еще раз повернуть налево и мы очутимся у дверей в плазменную камеру.

Лорон и Лори осторожно проходят по коридору и расслабляются, как только видят мое уродливое лицо.

— А я раздумывала, получится у тебя или нет, — говорит Лори, ее глаза обыскивают меня в поисках ран. Я покрыт кровью и небольшими шрамами на обугленной коже, но большая часть крови не моя.

— Кронин, Страйден, — говорит Полковник парочке, которая бежит через кубрики, толкая тележку. Шеффер забирает у Страйдена тележку и проталкивает ее через дверь.

— Вы двое прикрываете главный проход, пока мы не попадем в плазменную камеру.

Остальная группа спешит к повороту, ведущему к реактору, но оружие не понадобилось. Кронин и лейтенант флота занимают позиции по разным сторонам в боковых туннелях, сдерживать оба направления, в то время как остальные бегут к огромной бронированной двери в другом конце.

— Есть мысли, как попасть внутрь? — спрашивает Лорон, когда мы встаем перед ней. Бросив только взгляд на эту противовзрывную дверь, можно сказать, что она крепкая.

— Кажется, я всю жизнь провела, пытаясь пройти через гребаные двери, — жалуется Лори, хмуро глядя на сваренные металлические плиты двери.

— У нас есть мелта-заряды, — подсказывает Гудманз, вытаскивая цилиндр из хорошо поредевшей кучи патронташей и энергоячеек в тележке. Открутив крышку, он переворачивает цилиндр и десять дисков, каждый размером с ладонь, гремят по полу.

— Сколько их нужно? — спрашивает техножреца Шеффер, поднимая и рассматривая один диск. Он четырех сантиметров толщиной, разделен на две части по окружности. В центре ярко-оранжевая кнопка, утопленная в небольшом гнезде.

— Я похож на эксперта по подрыву, полковник Шеффер? — огрызается в ответ Гудманз, усаживаясь у стены, — почти все мои мемо-пластины изъяли, помните? — добавляет он с кислой миной на лице.

— Да к фрагу! Давайте используем все, — решает за всех Лори, хватая пару мелта-зарядов, Гудманз посоветовал сдвинуть половинки в разные стороны, чтобы активировать магнитный зажим. Мы все хватаем по несколько и начинаем лепить их к двери, оставляя большинство вокруг огромных петель.

— Лучше несколько оставить, на всякий случай, — предлагает Лорон, и я хватаю четыре штуки и последний цилиндр. Зашвырнув их обратно в тележку, я выжидательно смотрю на дверь.

— Нужно активировать заряды, — тяжело вздохнув, говорит нам Гудманз, вынужденно вставая на ноги, используя для поддержки стену, — нажмите на красную кнопку, и она выставит пятисекундную задержку. Затем быстро сматывайтесь, хотя большинство зарядов направлены на дверь, все равно будет небольшая отдача.

— Мы с Кейджем активируем заряды, — говорит Полковник, отталкивая тележку в сторону. Именно в этот момент раздается характерный звук попадания лазерного луча в металл, вылетевший в конце коридора Кронин издает удивленный вопль, подпалина на его бронежилете дымится как раз напротив сердца.

— Быстрее! — шикает Страйден, поворачивается на корточках и шарахает из дробовика в коридор. Мы с Полковником взглянули друг на друга и начинаем тыкать в запальные кнопки. Мы успели нажать примерно половину, когда Полковник хватает меня за воротник и откидывает назад, отлетая вместе со мной на пол. В спину бьет поток горячего воздуха и с оглушительным лязгом бронированная дверь рушится на пол. Оглянувшись назад, я вижу, что вместо двери осталась рваная дыра, в воздухе висит густое облако дыма, стены забрызганы каплями расплавленной стали.

— Вперед! — гавкает Полковник, вскакивая на ноги и доставая свой болт-пистолет. Мгновением позже он отпрыгивает назад, когда залп лазерных лучей начинает со свистом обжигать стены вокруг нас. Я слышу, как Страйден проорал что-то, но не могу разобрать ни слова через "бум" его дробовика. Лорон бежит к нам и тащит за собой бесчувственное тело Кронина.

— Сколько сзади? — спрашивает Полковник, стреляя наугад в плазменную камеру из болт-пистолета.

— Думаю, большая часть, — обеспокоенно отвечает он нам. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как Лори занимает позицию Кронина, ее бледное лицо окрашивается желтым от вспышек болтера, когда она начинает палить в главный коридор.

Я осторожно выглядываю из-за того, что осталось от стены разрушенного дверного проема, и различаю около десятка или около того расположившихся внутри реакторного зала тифонцев. Они прячутся за терминалами и катушками труб, которые змеятся во всех направлениях. Зал огромен, округлый или может быть шестиугольный, сложно разглядеть стены из-за загромождающей машинерии. На дальней стене здоровый инфоэкран, вмонтированный в стену, по нему пробегают цифры. С первого взгляда других дверей больше нет. Залп лазерных разрядов с визгом проносится в мою сторону, и я быстро прячусь обратно.

— Нам нужно попасть внутрь, — хрипит Гудманз.

— Жду предложений, — огрызаюсь я, снимаю с плеча штурмовой лазер и выпускаю град лазерных разрядов в голову, высунувшуюся из-за выступающей опоры в стене справа. Снова быстро заглянув за дверь, я замечаю, как кто-то крадется вдоль металлического мостика, висящего примерно в пяти метрах над землей. На нем рабочий комбинезон, который, кажется, общепринят здесь, и я замечаю у него в руках два автопистолета, магазины с патронами воткнуты за ремень. Я задыхаюсь от шока, когда он открывает огонь, всаживает пули в спины тифонцев и укладывает половину с первой очереди. Когда они разворачиваются в сторону новой угрозы, яростно паля из винтовки, я кидаюсь вперед. Я слышу, как загрохотал болт-пистолет Полковника, когда он следует за мной. Лазерные разряды отлетают от металлических ячеек мостика, незнакомец перегибается через перила, все еще стреляя свободной рукой. Атакованные с двух фронтов гвардейцы мертвы за секунды.

— Все внутрь! — кричит Шеффер, и я выглядываю в коридор, по которому уже бегут Лори и Страйден. Тифонцы показываются в конце коридора, но стремительно кидаются обратно из-за очереди болтов Лорона.

— Я полагаю, это наш тайный помощник, — говорит Лори, изучая появившегося, пока тот смотрит в коридор, перезаряжая автопистолеты.

— Штрафники "Последнего шанса", — говорит Полковник, махнув рукой в сторону незнакомца, — позвольте мне представить вам человека, за которого мы сейчас сражаемся: Инквизитор Ориель.

— ОНИ, кажется, отступили, — кричит Лорон от разорванной дыры вместо дверного проема в плазменную камеру.

— В этот момент их офицеры, видимо, проклинают архитекторов Коританорума, — говорит инквизитор Ориель, заталкивая автопистолеты за пояс комбинезона. Черные, тонкие волосы обрамляют его узкое, начисто выбритое, лицо. От него исходит аура спокойствия, но в то же время веет угрозой.

— Весь внутренний круг проектировался как последняя линия обороны, что в данном случае нам на руку. Все это и дало возможность для этой миссии.

Теперь я понимаю. Плазменная камера шестиугольная, примерно двадцати метров от стены до стены. Тут несколько отдельно стоящих панелей с дисплеями, разбросанные тела тифонцев и из отверстий в стене змеятся силовые катушки к центральному терминалу на противоположной от входа стене, скрытые из вида огромным инфоэкраном. Проход к камере шириной пяти метров от силы, практически невозможно спуститься к входу одновременно больше четырем бойцам, его длина составляет примерно тридцать метров — настоящий огневой мешок.

— Инквизитор? — спрашивает все еще ошеломленная Лори. Она присела рядом с Крониным, который все еще без сознания лежит около стены. Он едва жив, лазерный разряд со всей силы ударил его в грудь.

— Понятно, — отвечаю я, — у кого еще хватит ресурсов или власти уничтожить базу сектора?

— Пройдет немного времени, прежде чем они предпримут еще одну атаку, — говорит нам Полковник, возвращая к насущной проблеме, — Гудманз, присоединяйся и начинай перегрузку. Мое почтение, инквизитор, сколько еще путей ведут в камеру?

— Только главный вход и трубопровод техобслуживания, через который появился я, — отвечает он, указывая на мостик над нашими головами.

— Тогда мы сможем сдерживать их даже с горсткой бойцов.

— А что насчет трубопровода? — спрашиваю я, обеспокоенно глядя наверх.

— Я там оставил небольшой сюрприз любому, кто попытается пройти тем путем, — с мрачной улыбкой уверяет он меня.

— Вы изменились, — говорит Полковник, глядя на инквизитора, чем немного ошарашивает нас. Я удивлен тем, что они встречались раньше, но затем подумал, что не стоило. Я подозреваю, что между капитаном штрафного батальона близнецов и инквизитором, стоял Полковник, и он представляет собой гораздо больше, чем мы осознавали.

— Ммм? Ах, борода? Мне нужно было сменить личность, как только штаб узнал, кто я такой, — отвечает он нам, — это самый простой способ. Это и подходящая личина рабочего техобслуживания.

— Что-то происходит, — зовет Лорон, привлекая наше внимание к коридору снаружи. В дальнем конце я замечаю движение, в поле зрения появляются головы, проверяющие, что происходит.

— Атака? — спрашивает стоящая рядом с проходом Лори, готовясь открыть огонь и сжимая массивный болтер у груди.

— Кажется, нет других вариантов, — соглашается Полковник.

— Может нам построить баррикады или что-то такое? — предлагает Страйден, вставляя патроны в казенник дробовика.

— Один вход, один выход, — указывает Лори, тыкая через плечо большим пальцем в коридор, — когда придет время убираться, нам придется бежать быстро.

— Я никогда даже не думал, что мы выберемся, — признается Страйден, вытирая слипшиеся от пота волосы, — попасть сюда, казалось, нелепым планом.

— Тебя вообще здесь не должно было быть! — рявкаю я на него. — Так что хватит жаловаться.

Атака начинается ливнем лазерных разрядов с одной стороны коридора, смертоносный дождь барабанит по стенам, впивается в проем и вспыхивает в плазменной камере. Когда заградительный огонь заставляет нас поддаться назад, отделение гвардейцев с другой стороны коридора кидается вперед, ревя при этом какой-то боевой клич.

Мы с Полковником метаем пару осколочных гранат через проем, и боевой клич превращается в панические вопли. Взрывы шарахают в проходе и куски шрапнели секут проем, когда дым рассеивается, я выглядываю из-за края проема и вижу груду искореженных трупов тифонцев, пойманных врасплох взрывом, некоторые пытались развернуться назад и убежать назад к остальным.

— Один ноль в пользу штрафников "Последнего шанса", — смеется Лори, выглядывая из-за моего плеча.

— Сколько нужно, чтобы выиграть? — спрашиваю я ее, и она пожимает плечами.

— Из трех с половиной миллионов людей в Коританоруме, — подсказывает нам инквизитор с другой стороны проема, — семьсот тысяч — это полностью обученные гвардейцы. Вот именно столько нужно набрать.

— Семьсот долбаных тысяч? — фыркаю я. — Как, фраг его дери, мы должны выбираться?

— Когда плазменный реактор пойдет на перегрузку, этот вопрос точно будет у всех на уме, Кейдж, — отвечает мне, сидящий рядом с Ориелом, Полковник, — они не слишком рьяно захотят сражаться, когда это произойдет.

— Хорошая мысль, — соглашается Лорон, — тогда единственная битва предстоит за места в шаттле!

— Силами Империума предпринята еще одна атака на северную стену, — добавляет инквизитор, — им придется сражаться на два фронта.

— А что будет с нашей пехотой, когда все это место взлетит на воздух? — спрашивает Лорон. Наши шутки вскоре прерываются серией характерных "вуумп", и пять предметов, размером с кулак, начинают прыгать по полу плазменной камеры.

— Добланые гранатометы! — орет Лори, толкая меня на землю и бросаясь на Кронина. Гранаты взрываются, шрапнель стучит по стенам, небольшой осколок попадает мне в левое предплечье. Шарахает еще один залп, и я откатываюсь в сторону, как можно дальше от входа. Еще взрывы оглушают меня, обломки барабанят по оборудованию вокруг нас.

— Вы что, хотите взорвать реактор? — орет Ориель в коридор. Возникает затишье и инквизитор смотрит на нас с улыбкой.

— Они ведь не знают, что мы и так этим занимаемся, — хихикает он, — зато теперь они остерегутся использовать против нас любое тяжелое оружие.

ЗА СЛЕДУЮЩИЕ полчаса они предприняли еще пять атак. Тела более сотни бойцов грудами усеивают коридор, каждую последующую волну замедляют насыпи из трупов. Приглушенный взрыв над головами, как раз перед последней атакой, подсказал, что кто-то пытался пройти по трубопроводу техобслуживания и попал в мину-ловушку инквизитора.

Последние пятнадцать минут все тихо. Гудманз все еще подключен к плазменному реактору, его лицо словно покрылось воском, стало похоже на посмертную маску. Он так и сидит в трансе, я задумался, а не умер ли он, но Лори проверила, и он все еще дышит. Кто знает, что за битву он ведет с другими техножрецами в терминальной сети. У нас кончаются боеприпасы, и мне пришлось выкинуть штурмовую винтовку, когда она отказалась стрелять во время четвертого штурма. Видимо, я уже сделал свою тысячу выстрелов. Я забрал один из запасных болтеров, огромный кусок металла давит на руки, он представляет собой полный контраст по отношению к легким лазганам, к которым я привык.

— Не понимаю, почему они не попытаются еще раз, — произносит Лорон.

— Ох, фраг, — бормочу я, когда осознаю одну из доступных для них возможностей.

— Что такое? — требует ответа Полковник, злобно бросая на меня взор.

— Газ, — коротко отвечаю я, — никаких повреждений реактору, зато мы все мертвы или спим, или беззащитны.

— Они не могут использовать обычное газовое оружие, — информирует нас Ориель, — вентиляция каждого круга герметична, чтобы предотвратить агентурные террористические атаки снаружи, но это так же означает, что любой газ рассеется по окружающим коридорам. Еще одна защитная система работает против них.

— Я слышал о вирусах с коротким жизненным циклом, — настаивает Страйден, — у нас было несколько таких боеголовок на "Благосклонности Императора". Они смертоносны всего лишь несколько секунд. База размером с Коританорум должна иметь что-то такое.

— Да, у них были, — подтверждает с ухмылкой инквизитор Ориель, — к несчастью, их запасы, кажется, кто-то уже истратил.

— Наблюдательная башня и охрана… — делает вывод Лори, — очень изящно.

— Я тоже так подумал, — отвечает инквизитор, почесывая ухо. В этот момент кто-то орет из коридора.

— Бросайте оружие и с вами поступят по справедливости! — взывает безымянный, — просите прощения Императора и ваша смерть будет быстрой и безболезненной!

— Надо думать… — бормочет в ответ Лорон.

— Вы — проклятые повстанцы! — орет в ответ Лори. — Сами просите прощения!

— Это их немного возбудит, — комментирует Ориель, — только командный состав по-настоящему повстанцы.

— Тогда зачем остальные сражаются с нами? — спрашиваю я. — Если они все еще преданы, они могли бы с легкостью подавить командующих.

— А зачем им? — возражает он, слегка пожимая плечами.

— Потому что так поступил бы любой, преданный Императору, — отвечаю я. Для меня это кажется очевидным.

— Не понимаю, — добавляет Страйден, — я разделяю точку зрения Кейджа.

— Почему вы решили, что они повстанцы? — спрашивает Ориель, глядя на нас.

— Ну, вы, Полковник, все говорят так, — отвечает Лорон, кивая на инквизитора и Шеффера.

— Я тоже так считаю, — криво ухмыльнувшись, соглашается Ориель, — вы знаете, что они повстанцы, потому что вам так сказали.

— А тифонцам сказали, что предатели — мы, — добавляю я, осознавая, что сказал Ориель, — мы все знаем, что они могут быть правы, но верим Полковнику. Мы не решали кто враг, мы просто следовали приказам и убивали тех, на кого нам указали…

— Ну и они так же, — заканчивает Ориель, опять глядя в туннель.

— Вот именно по этой причине восстание в командовании сектора столь опасно и его нужно подавить, — развивает мысль Лорон, — если они захотят, то штаб может убедить адмиралов и полковников во всем секторе, что любой, на кого они укажут — враг. Штаб скажет, что любая сила, которая выйдет против них — восставшие против Императора.

— Да, это одна из причин, — подтверждает Полковник. Наши мысли по поводу опасностей цепочки командования прерваны лазерными разрядами, ударившими в пол.

— Некоторые проползли через тела, — выглянув, говорит Полковник, — еще больше лезут вперед.

— Хитрые ублюдки, — ругается Лори, присаживаясь рядом со мной с болтером наготове.

— Открыть огонь! — приказывает Полковник, поднимает болт-пистолет и делает пару выстрелов.

БОЛЬШУЮ часть следующего часа занимали периодические перестрелки. Невозможно сказать, сколько тифонцев находятся в туннеле, они прячутся за завалами из трупов, практически превосходно маскируясь в насыпи из тел в униформе. Вскоре я не смог стрелять. У нас начались серьезные проблемы с боеприпасами и каждый болт или луч были на счету. Тифонцы, с другой стороны, со всей радостью лупили в нашу сторону, как только кто-нибудь выглядывал или высовывал ствол.

Я лежу на полу с правой стороны прохода, рядом со мной присела Лори. На другой стороне Полковник и Лорон, в то время как Ориель и Страйден прячутся за панелями управления, практически напротив входа. Дрожащий кашель Гудманза привлекает наше внимание, и я оглядываюсь, он, шатаясь, отходит от терминала дальше в зале, невральный шнур снова затягивается обратно в череп.

— Получилось? — требует ответа Полковник.

— А вы слышите аварийные сирены, полковник Шеффер? — раздраженно огрызается тот, — я поставил блоки и ловушки, так что процесс перегрузки можно будет остановить только из этой комнаты, но не с других терминалов.

— Так сколько еще? — ору я ему.

— Недолго, но мне нужна кое-какая помощь, — отвечает он. Полковник кивает Страйдену, рявкнув дробовиком, тот выскакивает из укрытия. Спустя мгновение после того как он отпрыгивает в сторону, залп тифонцев бьет в инфопанель и разбрасывает в разные стороны куски выдранного металла. Гудманз хватает Страйдена и отталкивает за экран. Стук ботинок в коридоре моментально привлекает мое внимание обратно.

— Они наступают! — орет Лорон, его болтер оживает, сгорающий боезаряд болтов освещает туннель небольшими вспышками. Слева я мельком замечаю Ориеля, с автопистолетами в каждой руке, он перекатывается к панели и стреляет по ходу дела. Вскочив на ноги, он отбрасывает пистолет из левой руки и выхватывает силовой меч Полковника из его ножен. С воплем он прыгает прямо на атакующих тифонцев, синее свечение силового меча отражается от стен коридора.

Столкнувшись с первыми атакующими, инквизитор втыкает клинок в живот первого тифонца и, крутясь, обратным ударом вспарывает глотку следующему. Инквизитор подныривает под удары штыка, отсекает ногу тифонца у бедра, артериальная кровь тут же заливает его комбинезон. Какая-то отстраненная часть моего разума наблюдает, как сражается Ориель, сравнивая его текучие, словно танцующие движения с точным, машинальным стилем боя Полковника. В правой руке лязгает автопистолет, выстрел попадает еще одному тифонцу прямо в лицо, силовой меч бьет по лазгану, который держат наподобие дубины, мерцающий край клинка разваливает оружие надвое.

Ориель проревел что-то, но я не расслышал из-за воплей умирающих и стрекота автопистолета, его лицо искажается от ярости.

Я замечаю, как из-за груды тел за Ориелем поднялся тифонец, у него отсутствует отсеченная у локтя левая рука, правая сжимает штык. Даже не раздумывая, я нажимаю спусковой крючок болтера, и миг спустя поясница гвардейца взрывается, с перебитым позвоночником его ноги отказывают. Тифонцы разворачиваются и начинают разбегаться от гнева инквизитора. Самый медленный падает на пол, рассеченный на две половинки еще одним ударом Ориеля. С дальнего конца коридора снова бьют лазерные лучи, заставляя насыпь из трупов дергаться. Один, кажется, попадает Ориелю в грудь, и ослепительная вспышка бьет по глазам. Когда проморгался от фиолетовых пятен, я замечаю, что Ориель все еще там, прыгает в укрытие за кучей мертвых тифонцев.

— Его защищает сам Император, — в благоговейном страхе шепчет Лори.

— Колдовство! — вопит Страйден, его глаза широко открыты от ужаса.

— Или технология, — добавляет столь же испуганный Лорон.

— Конверсионное силовое поле, — спокойно отвечает нам Полковник, вставляя новые болты в пустой магазин. Мы обмениваемся смущенными взглядами, никто из нас не понимает, о чем он говорит. Все снова стихает и Ориель ползет обратно к двери, я слышу, как сзади меня Гудманз затянул торжественную литургию.

— И четвертая печать будет поднята во славу Бога-Машины, — поет он, его голос эхом отражается от металлических стен, — и да будет отделение четвертой печати провозглашено звуком радости Бога-Машины. Лейтенант Страйден, пожалуйста.

Раздается лязг металла о металл, зашипела панель слева от меня. Где-то у нас над головами три раза трубит высокочастотный визг.

— Сколько еще? — орет Полковник, пока Ориель отдает ему силовой меч, лезвие тускло серое, поскольку энергетический поток отключен.

— Четыре из семи печатей подняты, Полковник Шеффер, — в ответ орет Страйден, — я полагаю, уже скоро.

— Они снова атакуют, они становятся отчаянней! — фраза Лорона возвращает наше внимание к коридору. Узкий туннель, кажется, задыхается от несущихся к нам тифонцев, на их лицах отражается отчаянье и ужас. Я полагаю, что они поняли, что мы делаем, если до этого момента не догадывались. Теперь они будут сражаться еще упорнее, борясь за спасение своих домов, друзей и семей. В конце концов, им как нам, нечего терять. Если у них не получится — они трупы. Я находил бессмысленную резню отвратительной, если бы не образ прощения, который висел на задворках моего разума. Эта картинка, и горстки пепла, которыми на самом деле являются бегущие ко мне мужчины и женщины. И все потому, что какие-то командующие решили осмелиться испытать на себе гнев Императора и сражаться за свою славу, а не Его. Я как-то не вижу тут никого из них, чтобы они самостоятельно кидались на стену огня ради своих идеалов.

Это не бой, у них вообще нет шансов. Переключив болтер на полуавтомат, я посылаю очередь крошечных разрывных ракет по проходу, сбиваю с ног тифонцев и вырываю куски из уже мертвых тел. Гвардейцы яростно стреляют в ответ, еще больше лазерных лучей впивается в стены прохода. Они продолжают наступать, перелезают через мертвых и умирающих. Они все кричат, на нас или на себя, я не могу сказать.

И только когда болтер начинает щелкать, я замечаю, что магазин пуст и ощущаю, что отдалился от происходящего. Мое тело продолжает сражаться само по себе, без сознательных усилий моего разума. Лори кидает мне еще один магазин, и я выдергиваю пустой и вставляю новый. Атакующие в нерешительности от сконцентрированного в проходе огня. Тифонцы физически не могут больше идти вперед.

Я стреляю: к потолку подлетает оторванная рука. Еще выстрел: солдата откидывает назад, его кишечник вываливается из разодранной дыры в животе. Еще выстрел: облаком крови исчезает половина головы. Еще выстрел: от попадания взрывается лазган. Еще выстрел: голову в шлеме откидывает назад. Еще выстрел: женщину швыряет в стену, она хватается за культю правой руки, ее волосы слиплись от крови ее товарищей. Это не сражение, это тир с живыми мишенями.

Большинство из тифонцев разворачивается и бежит, и я палю им в спины, сшибаю с ног, каждый рык болтгана забирает жизнь женщины или мужчины. Кто-то трясет меня за плечо, вопя мне что-то в ухо, но за воем сирен я ничего не слышу. Мой разум медленно фильтрует внешнюю информацию, и я чувствую себя так, словно нахожусь на грани между сном и явью. Да, вокруг воют сирены, их визг эхом отражается от стен и пола.

— У нас получилось! — орет мне в ухо Лори. — Они бегут! У нас получилось!

— Кронин мертв, — говорит Страйден, и все смотрят на него, он склонился около стены над Кронином.

— Мертв? — спрашивает Лорон, явно шокированный. Я тоже удивлен, я не думал о раненном безумце, пока сражался за свою жизнь. Я ощущаю печаль, что он умер в одиночестве, никем не замеченный. Он был одинок, пока был жив, и кажется непочтительным то, что никто из нас не заметил, как он умирает. Я возношу молитву за его покойную, измученную душу, в надежде, что еще не слишком поздно.

— Наверно, внутреннее кровотечение, — объявляет Ориель, выдергивая меня из размышлений, — теперь и мне пришло время покинуть вас.

— У НАС не получилось, — тяжело шепчет Гудманз.

Мы уже почти уже у ближайшего терминала шаттлов, на пути к свободе и жизни, но несколько тифонцев решили прихватить нас с собой, заставив занять временное укрытие за альковом терминала в главном коридоре. Ориель ушел в противоположном направлении, никто не знает, куда он направляется. Несколько минут назад рев сирен остановился, что было немыслимым облегчением для моих нервов и ушей. Мне не нужно никаких напоминаний, что вскоре целый город прекратит свое существование.

— Что ты имеешь в виду? — требует ответа Шеффер, хватая техножреца за робу.

— Предупреждающие сирены не должны были отключаться, — говорит Гудманз, отталкивая руку Полковника и указывая на терминал, — отпусти, я проверю.

Все смотрят на техножреца, пока он ловко манипулирует рунами и верньерами терминала. Его плечи, кажется, опустились еще сильнее, он разворачивается к нам, на его лице отчаянье.

— Прошу прощения, у меня не получилось, — говорит он, рухнув на пол, — я не нашел потайной предохранитель. Реактор не перегрузится.

— Ох, фраг, — бормочу я, падая на колени.

— Мы что-нибудь можем сделать? — требует ответа Полковник, его заметно трясет от гнева.

— Предохранитель хладагента недалеко отсюда. Возможно, получится уничтожить его, — отвечает Гудманз, хотя явно без особой надежды.

— В какую сторону? — рычит Полковник, ставя техножреца на ноги.

— Обратно к плазменной камере, коридор слева с надписью "распределение энергии", — отвечает он нам, — я не думал, что это важно.

— Ты фракнутый идиот! — ругается Лорон, хватая Гудманза и впечатывая его в стену. — Бесполезный старый дурак!

— Давайте просто выбираться отсюда! — кричу я им, — Это единственный шанс свалить из города живыми!

— Чертовски верно, — соглашается Лори, глядя на Полковника.

— Хватит! — отрезает Полковник, оттаскивая Лорона от техножреца, — Мы идем к предохранителю и деактивируем его. Мы должны спешить, пока гвардия Тифона и охрана не осознали, что им больше ничего не грозит. В противном случае, они бросят на нас все, что у них есть. Паника — это единственное, что у нас осталось.

— Миссия провалена, — говорю я Полковнику, глядя прямо в лицо, — нам нужно убираться отсюда.

— Миссия не может быть провалена, — отвечает Полковник, отталкивая Лорона и глядя прямо на меня.

— Почему нет? — требует ответа Лори, горячо возражая Полковнику. — Потому, что ты так сказал?

— Не пытайся остановить нас, — предупреждает Лорон, поднимает болтер и прицеливается в Полковника.

— Ты не посмеешь, — шипит Шеффер солдату-альбиносу, глядя прямо на него.

— Мы уходим! — решительно отвечает Лорон.

— Коританорум должен быть уничтожен! — восклицает Полковник, и впервые я замечаю намек, только слабый намек на отчаянье в его голосе. Я медленно отодвигаю в сторону дуло, и разворачиваюсь к Полковнику.

— Хорошо, говорите, — тихо произношу я, вставая между Полковником и остальными, в попытке разрядить обстановку. Если какой-то идиот подстрелит Полковника, случайно или намеренно, мы никогда не выберемся.

— Почему? Почему миссия не может быть провалена?

— Нет времени объяснять, — сквозь зубы отвечает Полковник. Я наклоняюсь ближе, все еще глядя в его ледяные глаза.

— Вам придется рассказать, — шепчу я ему в ухо. Он вздыхает.

— Если мы провалимся, весь сектор будет уничтожен, — отвечает он нам. Глядя на наше недоверчивое выражение лица, он продолжает.

— Я не знаю всех деталей, только инквизитор Ориель знал.

Он делает паузу, когда слышится удар закрывающейся двери дальше по коридору. Ища нас, тифонцы обыскивают помещение за помещением.

— Вкратце, — говорит он, бросая взгляд на дверь, — штаб Коританорума попал под инопланетное влияние. Конкретно — под влияние генокрадов.

— Генокрадов? — смущенно спрашиваю я. — Вы имеете в виду одну из тиранидских тварей, с которыми мы сражались на Ичаре-IV? Они же просто ударные войска. Конечно, они смертоносны, быстры и способны разорвать человека за удар сердца, но их должна быть целая армия, чтобы устоять против семисот тысяч гвардейцев. В чем проблема?

— Как я сказал, я не полностью понимаю, — продолжает быстро рассказывать Полковник, — они не только эффективные убийцы, но и лазутчики. Генокрады каким-то образом могут контролировать других, я полагаю, какой-то гипноз. Внутри общества они создают сочувствующих, зараженных персон. Они их защищают, позволяют контролировать других, строят мощную базу изнутри. Это может привести к восстанию и мятежу, как это здесь и произошло. Если говорить более конкретно, как только культ влияния достаточно вырастет, он может создать своего рода психический маяк, так мне сказали, словно астропат, послать сообщение в варп. Флот-улей тиранидов может его поймать и последовать за ним. Флот-улей Дагон, кажется, обнаружил Тифон Прайм и летит сюда.

— По-прежнему не складывается, — подает голос Лори, — все это кажется крайними мерами, особенно, если тираниды все равно уже летят сюда. Если мы отобьем Коританорум и восстановим базу, это я бы могла понять, но мы же ее разрушаем. Какая разница, останется она под контролем генокрадов или будет уничтожена?

— Потеря Коританорума, как базы Империума, на самом деле печальное событие, — соглашается Полковник, все еще быстро рассказывая, — но не столь ужасное, как если ее секреты попадут в руки тиранидам. Флот прилагает все усилия, чтобы остановить флот-улей Дагон, но мы должны предполагать, что произойдет, если их постигнет неудача. Когда флот-улей прибудет сюда, тираниды поглотят все данные с базы и весь инфицированный персонал, познавая тем самым сокровенные секреты о силах Империума в секторе. Они найдут все базы Флота, все миры, где набирается Имперская Гвардия, все наши стратегические и производственные мощности. Без Коританорума сражение и так будет смертельным, но если тиранидцы получат такую информацию, они с легкостью поглотят весь сектор. По правде говоря, вообще невозможно себе представить, как в таком случае противостоять им.

— Пятьсот миллиардов человек, — тихо шепчу я, — вы думаете, это справедливая цена? Смерть трех с половиной миллионов и разрушение Коританорума дадут шанс на выживание пятистам миллиардам, живущим в секторе.

— Людей можно заменить, — мрачно отвечает Полковник, строго глядя на каждого, — планеты, пригодные для обитания — нет. Миры, разграбленные тиранидами, невозможно восстановить или заселить.

Хлопает еще одна дверь, на этот раз ближе.

— Вы думаете, ваши жизни этого стоят? — спрашивает он с презрением. — Достаточная цена для самопожертвования? Или я ошибался, давая сточным помоям, как вы, шанс что-то изменить? Или вы на самом деле ничего не стоящие преступники, как все думают?

Я обмениваюсь взглядами с остальными штрафниками "Последнего шанса", этот короткий миг говорит о многом. Это не ради прощения, и даже не ради спасения сектора. Речь идет о нашем долге, нужно выполнить то, на что мы присягнули, вступая в Имперскую Гвардию. Мы клялись защищать Императора, Его Империум и Его слуг. Может быть, мы не выбирали стать штрафниками "Последнего шанса", но мы решились встать на опасный путь, добровольно были готовы пожертвовать своими жизнями ради исполнения долга.

— Вперед! — рявкает Полковник, плечом открывая дверь и прыгая в коридор, сверкают выстрелы болт-пистолета. Мы прыгаем вслед за ним и бежим, вокруг нас визжат лазерные разряды тифонцев. Гудманз вскрикивает и, с рваной, обожженной дырой в спине на робе, летит вперед. Страйден останавливается, чтобы подобрать техножреца, но я хватаю руку лейтенанта и толкаю его вперед.

— Он уже мертв, — говорю я офицеру флота, пока он сопротивляется, — и тоже произойдет со всеми на пятидесяти планетах, если мы не разобьем этот предохранитель.

К СЧАСТЬЮ для нас, тифонцы не ожидают, что мы повторно вернемся, возможно, предполагая, что мы отрезаны и бежим. Нельзя их винить за это, только их командиры понимают, что за ставки в этой игре, если хоть кто-то из них действительно это понимает. В данный момент они абсолютно дезорганизованы: неожиданная атака изнутри, вой сигнализаций, побег к порту шаттлов, штурм снаружи Имперской армии. Должно быть, к этому момент тифонские офицеры уже вырвали все свои волосы на голове.

Информация Гудманза была точна. Мы подскакиваем к табличке "Распределение энергии" и боковой туннель приводит нас в комнату, которая выглядит очень похожей на плазменную камеру, хотя и намного меньше, едва больше четырех метров шириной. Она наполнена множеством труб, резервуарами и проводами, десятками измерительных шкал, их указатели дергаются, красные сигнальные лампы горят почти на всех панелях.

— Что мы можем сделать без Гудманза? — спрашивает Страйден, многозначительно глядя на меня. Мы смотрим друг на друга, ища хоть какое-то вдохновение.

— Ох, великолепно, — говорит подавленный Лорон и хлопает себя рукой, — мы все были готовы поступить правильно и теперь, потому что старый техножрец позволил себя убить, мы ничего не можем сделать.

— Должны что-то сделать, — возражает Страйден, оглядывая комнату.

— Мы штрафники "Последнего шанса", — с усмешкой отвечаю я, — Если сомневаешься — стреляй!

Когда я открываю огонь из болтера по змеящимся трубам и проводам, остальные присоединяются ко мне, паля во все, что видят, разбрасывая во все стороны каскады искр, взрываются ряды машинерии. Несколько секунд мы стреляем, вокруг нас поднимаются завитки дыма и шипит пар, но, кажется, это не оказывает хоть какого-то эффекта, большинство наших выстрелов, не причиняя вреда, рикошетят от укрепленных трубопроводов.

— Эй! — зовет нас Лори, вытаскивая что-то из-за ремня. Последний цилиндр с мелта-зарядами. — Это может пригодиться!

— Я тебя обожаю, — отвечаю я ей, пока она раздает их. Я решаю установить свой на трубу, которая идет от пола к потолку, ее ширина такая, что я не смог бы обхватить ее руками.

Нажав на кнопку, я отхожу на пару шагов назад. Труба начинает светиться белым и секунду спустя разрывается потоком испаренного металла и пластика. Я слышу точно такие же взрывы, густой, маслянистый дым наполняет комнату, панели взрываются разноцветными искрами, внезапно снова оглушительно начинают верещать сирены. Страйден хохочет от восторга, Лорон шлепает меня по плечу, ухмыляясь как дурак.

— Время уходить, — приказывает Полковник, направляясь к двери. Лорон выскакивает первым, остальные тут же следуют за ним. Всего лишь короткая прогулка к ангару шаттлов и мы на свободе. Лорон оглядывается и улыбается, но когда выходит в главный коридор, его голова взрывается, заливая кровью Лори, которая идет прямо за ним.

Она издает сдавленный крик, капли крови на ее алебастровом лице выглядят очень темными, ее голубые глаза, словно готовы выскочить из орбит. Я хватаю ее и оттаскиваю назад, поскольку лазерные лучи начинают бить в стену, но она разворачивается и вцепляется мне в лицо, ее ногти оставляют длинные царапины на лбу. Я твердо держу ее, пока она силой пытается вырваться, но внезапно она с ошеломительной силой бьет коленом и мой пах взрывается болью. Я инстинктивно отпускаю ее и, сжав руки на причинном месте, падаю на пол. Страйден кидается за ней, но она правой бьет его в подборок и отбрасывает. Остановившись, чтобы схватить болтер брата, она кидается вперед, стреляет с двух рук в коридор на бегу.

— Она бежит не туда! — кричу я, глядя, как она уносится налево, в другую сторону от ангара шаттлов.

— Она даст нам дополнительное время, — холодно замечает Полковник, поворачивая направо. Я все еще слышу рев болтеров слева, но уже не вижу Лори. Я замешкался на секунду, поднимаясь на ноги, готовясь броситься за ней. Передо мной встает Страйден и упирает в мою грудь руку.

— Она не хочет жить, Кейдж, — с мрачным выражением лица говорит он, — твоя смерть ей не поможет.

Я готов оттолкнуть его в сторону, когда слышу визг, кажется, заполнивший весь коридор. Я слышу, как мимо меня шагает Полковник, его ботинки топают по металлическому полу. Страйден отходит и спешит вслед за Полковником. Я остаюсь в одиночестве, напрягаю слух, дабы различить звук еще хоть одного выстрела из болтера.

Ничего. Я осознаю, что остался единственным штрафником "Последнего шанса". Я ощущаю пустоту. Одиночество в душе давит почти так же, как физическое одиночество. Смерть Лори, кажется, подвела итог. В конечном счете, бессмысленный и бесполезный. Зачем мне все это нужно было? Я действительно считал, что что-то изменится, через год, десять лет, век? В этом времени нет героев, подобных Махариусу или Долану, только бессчетные миллионы мужчин и женщину, умирающих в одиночестве, не замеченные большинством, и не вписанные в анналы истории. Я ощущаю, как падаю на колени и сдаюсь. Желание жить, которое пронесло меня через три года этого ада, просто улетучилось. Болтер в руках стал тяжелее, чем обычно, кажется, что его нагрузили бесчисленные смерти.

Я почувствовал вкус крови во рту и осознаю, что так сильно закусил губу, что она закровила. Этот вкус приводит меня в чувство. Я все еще жив, благодаря им в той же степени, что и себе, вот так это и запомнят, чтобы не случилось, эта жертва, и эти страдания не умрут вместе с нами. Я разворачиваюсь на месте, снова сжимаю болтер, меня опять наполняет стремление, и трусцой бегу за Страйденом.

— СЮДА! — возражает Страйден, собираясь повернуть налево.

— Прямо, — парирует Полковник, указывая на главный коридор.

— Я запомнил карту, — настаивает офицер Флота, и, не оглядываясь на нас, шагает налево. Я слышу, как где-то позади нас закрылась еще одна аварийная переборка. Полагаю, что это автоматическая реакция, поскольку не представляю, чтобы тифонцы разгуливали в округе и закрывали противовзрывные двери. И насколько я могу сказать, нельзя полагаться, что от этого будет хоть какая-то польза. Еще один резкий звук заставляет меня обернуться, и я вижу, что последний туннель за нами справа запечатался. Полковник шагает к Страйдену и хватает его за воротник. Мгновение спустя опускается переборка, металлическая стена выскальзывает из потолка и отрезает меня от них. Я ошеломленно замираю на минуту, не в силах поверить, что их нет.

Внезапно удары ботинок по коридору сзади привлекают мое внимание, и я вижу, как бегут семь гвардейцев. Ни один из них не взглянул в моем направлении, они все убегают. Я решаю, что они бегут к шаттлам и спешу за ними. Постоянный вой сирен болезненно закладывает уши, этот пронзительный тон, словно пробирает до самого мозга. Я почти врезаюсь в пару тифонцев, когда они выскакивают из двери слева от меня. Я шарахаю одному, молодому человеку с длинным носом, в челюсть болтером. Другой смотрит на меня в замешательстве, пока я не нажимаю на спусковой крючок, болт разрывает ему грудь, отдача почти выворачивает мне руку. Его круглое лицо мгновение смотрит на меня в ужас, после чего он резко рушится на пол. Пяткой ботинка я бью по лицу первого, с хрустом костей, вминаю его голову в пол.

Это все меня отвлекает, и я теряю бойцов, за которыми бежал, на мгновение я останавливаюсь, чтоб вслушаться. Пару минут я иду в одиночестве, пока мне не показалось, что я слышу звук бега в коридоре слева от меня. Поспешив вперед, я внезапно замечаю движение в противоположном коридоре. Когда я заглядываю туда, мои пальцы разжимаются от оцепенения, болтер с лязгом падает на пол. Прямо на меня внимательно смотрит генокрад. Точно такой же, как на Ичаре-IV. Его испещренные прожилками черные глаза утопают в широком черепе, в его взгляде читается смертный приговор. Немного горбясь, на своих длинных, двусуставчатых ногах он стремительно кидается ко мне. Его верхние четыре руки подняты для равновесия, верхняя пара оканчивается костяными, похожими на кинжалы, когтями, нижняя пара, больше похожая на руки, медленно разжимается.

Мой взгляд встречается с взглядом пришельца, и я ощущаю, как из моего тела высасывается сама жизнь. Они как две темные ямы и я чувствую, что как будто утопаю в них. Я смутно осознаю, что справа от меня кто-то стоит. Но все кажется уже не важным, все, что действительно видят мои глаза — это два провала с тенями.

Он раскрывает свою широкую пасть, обнажая массу острых, как бритва, зубов. Так вот как я умру, смутно думаю я. Он наклоняется еще ниже, и я замечаю, что его язык протягивается ко мне, на его конце раскрывается какая-то щель. Этот убийца обладает какой-то странной, завораживающей красотой. Гладкие, почти темно-синие пластины хитина над его жилистой, фиолетовой плотью. Меня восхищает превосходная целеустремленность его когтей и клыков.

Сердце Джунглей.

Эта мысль внезапно появляется на задворках моего разума, и что-то внутри меня всколыхнулось. Словно появился еще один голос, побуждающий меня вспомнить об ощущениях инопланетного влияния на разум. Воспоминания о беспомощности. Сражение за контроль над собой.

Ичар-IV.

В этот раз воспоминания еще более красочные. Груды тел, разорванных на части такими же существами, какое стоит передо мной. От лесов остались голые скалы, даже грязь поглощена роем тиранидов. Огромный био-титан шагает по руинам фабрики очистки воды, сминая своими лапами целые здания, ужасающие орудия выпускают брызги био-кислоты и залпы пожирающих плоть личинок.

Сектор Тифон.

Мгновенно мой разум умножает ужасы Ичара-IV на пятьдесят. Вот это и произойдет.

Когда язык генокрада пробегается по моей глотке, я буквально выскакиваю из оцепенения гипнотического транса.

— Фраг тебе в задницу! — рычу я, действуя инстинктивно — выбрасываю кулак, в превосходном апперкоте костяшки правой руки врезаются в его челюсть. Пойманный ударом врасплох, генокрад отшатывается, когтистые лапы скребут по прочному металлическому полу, пытаясь за что-то зацепиться, после чего он валится. Мгновение он лежит, после чего в прыжке вскакивает на ноги, его мышцы напрягаются, дабы сделать убийственный выпад. Я странно спокоен.

Стена около нас разрывается потоком металлических осколков, генокрад разворачивается и отпрыгивает. Еще взрывы бегут по полу перед ним, пока он пытается сбежать и затем исчезает в вентиляционной трубе, махнув на прощание хвостом.

— Спасибо, Полковник, — не оборачиваясь, говорю я.

— Не в этот раз, — отвечает инквизитор Ориель, проходя мимо меня с дымящимся болт-пистолетом в правой руке, — я сделал так, чтобы эта тварь не выбрались из города, но она снова улизнула от меня. Я почти добрался до нее в этот раз.

Я все еще ошеломлен, инквизитор подбирает мой болтер и вкладывает его в мои бесчувственные руки.

— В этот раз, я ее угроблю наверняка, — говорит Ориель, обращаясь скорее к себе, я полагаю, — я не позволю ей снова улизнуть от меня. Он умрет в Коританоруме.

Я просто киваю, мое тело начинает дрожать от произошедшего. Генокрад был в двух метрах от меня, и я все еще жив. Еще жив. Ориель забывает обо мне и идет по коридору к разбитой вентиляции, бормоча что-то про себя.

Рокот вернувшихся к жизни двигателей привлекает мое внимание в реальный мир, и я плетусь к посадочным площадкам шаттлов. Примерно через сто метров по коридору, я слышу реактивный свист справа. Следуя за шумом, я прохожу огромные двойные двери.

Внутри примерно двадцать тифонцев сражаются друг с другом, пытаясь вскарабкаться по лестнице к одному из двух оставшихся в ангаре шаттлов. Стоящий наверху пытается оттолкнуть остальных обратно, чтобы можно было открыть люк. Остальное обширное пространство завалено разбросанными бочками и ящиками, спешно выкинутыми из грузового отсека, чтобы освободить место. Воздух мерцает от раскаленного марева и дыма, оставленного улетающими шаттлами. Никто вообще не обращает на меня никакого внимания.

— Вот мой шаттл, — говорю я сам себе, вытягивая последнюю осколочную гранату с пояса, и зашвыриваю ее наверх посадочной лестницы. Взрыв разбрасывает людей по воздуху, отправляет их кувыркаться по металлическому полу, некоторые из них падают вниз кровавым дождем. В моей руке ревет болтер, снаряды дырявят выживших, перекидывают через перила, разрывают тела на части. Никто из них не вооружен, и казнь занимает секунды.

Пробежка по ступенькам наполняет меня приливом свежей энергией, под ногами стонут раненные. От свободы меня теперь отделяет только пара минут. Только небольшое путешествие к оставшейся части моей жизни. Я пролезаю через люк и иду в кабину. Пилот шаттла разворачивается в кресле и орет на меня, чтобы я выметался. Он с тревогой кричит, когда я достаю один из ножей с перевязи через грудь, и мгновение бешено вертится, не способный сражаться, пока пристегнут противоперегрузочными ремнями безопасности. Его руки и кисти разрезает до кости, когда он пытается защитить себя, он постоянно вопит. Вопль превращается во влажное бульканье, когда я умудряюсь найти брешь в обороне и воткнуть нож.

Бросив на пол нож и болтер, я усаживаюсь в кресло второго пилота. Я смотрю на ручки управления, и меня начинают душить сомнения. Какого фрага я полез в шаттл, разве я умею им управлять? Ладно, я смогу разобраться, ведь это не может быть сложнее, чем управлять "Химерой", верно? Если моя свобода зависит от того, смогу ли я пролететь пару километров, то я все сделаю. Я слишком задолжал самому себе. Я начинаю хихикать, осознав иронию происходящего. Побег на шаттле как раз привел меня впервые к Полковнику и "Последнему шансу", и теперь я угоняю еще один, чтобы смыться от всего этого. Через иллюминаторы кабины я вижу, как кучка тифонцев бежит по ангару, стреляя в сторону входа. Должно быть, там Полковник, но это его проблема. Есть еще один шаттл, он разберется. Эти тифонцы могут решить попытаться отбить этот у меня, и я не знаю, смогу ли остановить их. Неа, я чертовски уверен, что не стану ждать Полковника. Он обещал мне прощение и свободу, и я собираюсь заполучить все.

Внезапное понимание бьет меня, словно пуля снайпера. Прощение ни фрага не стоит без подписи Полковника и печати. Просто кусок бумаги с множеством бессмысленных слов на Высоком Готике. Ох, что за дерьмо, думаю я. После того, что тут произойдет, все забегают как безголовые помойные пауки. Никто не заметит меня, один гвардеец из миллиона. Может быть, Полковник будет охотиться за мной, если выберется, но может быть, и нет. Он может решить, что я мертв или в любом случае отдать мне мое прощение. Он не знает, что я сижу тут и решаю, помогать ему или нет. Будет ли он винить меня за это?

Не, не будет, в этом-то и проблема. Он ожидает, что я сбегу от него. Тошнотворные мысли, которые не давали мне покоя, как только я очутился на этой планете, снова наседают на меня. Воин или преступник? Стою я чего-нибудь или нет? Я выглядываю наружу и вижу, как один из тифонцев встал на колено, прислонив к плечу плазменную винтовку. Энергетический шар с ревом скрывается из виду, и я принимаю решение. Подняв болтер и направляясь к лестнице, я обнаруживаю, что в магазине осталось всего четыре патрона, и у меня больше нет боезапаса. Пять гвардейцев, четыре патрона. Почему Император не дал мне гребаную передышку и не оставил полный магазин? Ругаясь, я перепрыгиваю по три ступеньки за раз.

Один из тифонцев замечает мой стремительный забег по ангару, и я сворачиваю налево, под укрытие каких-то металлических коробок, вслед за мной визжат лазерные лучи. Четыре патрона, пять гвардейцев. Прижав болтер к плечу, я выглядываю из-за коробок. Когда лазерный луч чуть не изжаривает мое левое ухо, я нажимаю спусковой крючок и замечаю, как пламенный след от болта пересекает ангар за долю секунды, разрывает плечо одному из тифонцев. Его разворачивает, и он рушится на пол. Следующего я укладываю выстрелом в голову, но третьему только царапаю руку. Трое выживших стремительно переглядываются, то на меня, то на вход, когда одного из них сшибает с ног попаданием в грудь. Я выстреливаю последний патрон, когда они оборачиваются к Полковнику, который с мерцающим силовым мечом мчится по ангару. За ним бежит Страйден, сжимая болт-пистолет обеими руками, он делает еще один выстрел и тифонца отбрасывает метров на пять, когда болт-снаряд попадает ему в верхнюю часть груди. Последний, кажется, решает отказаться от сражения и складывается пополам, когда метровое лезвие силового клинка Полковника втыкается ему в живот.

Я выскакиваю из укрытия и ору. Страйден почти стреляет в меня, но вовремя приходит в себя.

— Кейдж? — спрашивает Полковник, замечая, как я со всех ног несусь к ним. — Я думал, нам помогает инквизитор Ориель.

— Мне никогда не нравилось, как убивают хороших людей, — отвечаю я ему.

Когда он поворачивается ко мне, я шокировано замечаю, что его левая рука оканчивается чуть выше локтя обугленной массой. Я никогда раньше не видел, чтобы Полковника ранили в битве. Ни единой, даже малейшей царапины и теперь у него отсутствует рука. Это пугает меня, не знаю почему. Полагаю потому, что я считал его неуязвимым. Думаю, я волнуюсь об этом больше, чем он сам, когда его ледяной взгляд осматривает зал в поисках врагов. Он, кажется, даже не замечает, что у него отсутствует рука. Дьявол в теле человека, так я однажды назвал Шеффера. Я вспоминаю об этом факте, когда смотрю на него, стоящего с одной рукой, как всегда бдительного и готового к действию.

— Плазменный взрыв, — объясняет он, проследив за моим взглядом.

Мы суетливо забираемся по посадочной лестнице ближайшего шаттла. Я почти заскакиваю за остальными, когда слышу за спиной крик. Развернувшись, я вижу, как через ангар к нам несется инквизитор Ориель.

— Он готов к взлету, — зовет изнутри Страйден. Ориель взлетает по ступенькам, но я загораживаю путь, когда он пытается нырнуть в шаттл.

— Что это значит, лейтенант? — требует он ответа, выправляясь.

— Как генокрады добрались сюда, когда до ближайшего флота-улья месяцы, годы пути? — спрашиваю я его, внезапно в моей голове сложилась вся мозаика.

— Я агент Святейшего Ордена Императора — Инквизиции, — рычит он на меня, — я могу убить тебя за такое.

— Ты не ответил на мой вопрос, — говорю я ему, скрестив руки. Я прав, и у этого человека есть все ответы.

— Отойди в сторону, — ревет он, делая выпад. Я отшагиваю в сторону и вмазываю коленом ему в живот, заставляя того рухнуть на колени. Он ошеломленно смотрит на меня, удивленный, что я посмел ударить его. К счастью, он этого не ожидал. Я не думаю, что смог бы задеть его даже пальцем.

— Ты сказал, что не позволишь ему снова удрать от тебя, — говорю я, пока он хрипит стоя на коленях.

— Ты позволил ему сбежать, не так ли? Фраг, да ты сам мог его притащить сюда, я так понимаю.

— Ты не понимаешь, — задыхаясь, отвечает он, заставляя себя подняться, — это просто несчастный случай, вот и все.

Он хватается за кобуру на поясе, но она пуста.

— Вот это ищешь? — спрашиваю я его, поднимая болт-пистолет, который выхватил, когда ударил коленом.

— Четыре тысячи мертвых штрафников "Последнего шанса". Несчастный случай. Три с половиной миллиона мертвых тифонцев. Несчастный случай. Миллион гвардейцев со всего сектора. Несчастный случай. Пятьдесят планет в опасности. Несчастный случай?

— Ты никогда не поймешь, — огрызается он, отходя на шаг, — чтобы победить тиранидов, мы должны изучать их. Ставки выше, чем несколько миллионов человек. Выше чем пятьдесят миров. Весь Империум человечества может быть вырезан этими тварями. Их нужно остановить любой ценой. Любой ценой!

— Я думаю, это тоже просто несчастный случай, — добавляю я, вбивая рукоять пистолета ему в подбородок, он слетает вниз по ступенькам. Я шагаю в шаттл и закрываю люк, вращая колесо замка.

— Летим! — ору я Страйдену. Когда я пристегиваюсь рядом с Полковником, двигатели оживают и отрывают нас от земли. Меня вжимает на месте, когда Страйден дает полный газ, шаттл вылетает из дока, подобно снаряду из пушки. Мы пролетаем небольшой туннель, по пути периодически задеваем стены из-за неопытности Страйдена, после чего с воем вылетаем на яркий дневной свет, ослепленные после освещения светополос за последние несколько дней. Я смотрю вниз и вижу простирающийся Коританорум, построенный в горах и тянущийся почти пятьдесят километров.

За нами начинает разрастаться оранжевый шар, бушующий водоворот энергии, окруженный вспыхивающими дугами молний. Следов взрываются еще два реактора, образовывая треугольник, пока их взрывы сливаются в один. Плазменный шар стремительно увеличивается, подбрасывает к небесам камни и металл, перед тем как сжечь их. На мгновение мне показалось, что я вижу черную точку, несущуюся перед плазменной бурей, но это, может быть, мое воображение. Опять же, в ангаре оставался еще один шаттл. От взрыва рушатся горы, и все, о чем я могу думать, так это о том, что от них останется лишь пепел. Гора пепла, ценой в три с половиной миллиона жизней из-за чьей-то ошибки. Мои мысли возвращаются к собственному выживанию, и я вижу, как ревущий ветер гонит камни и пыль к нам.

— Быстрее! — ору я Страйдену, когда ударная волна поднимается в воздух. Невиданные силы колышут землю, скалы дробятся на части, высокие стены взрываются миллионами осколков. Последним конвульсивным спазмом, плазма поглощает все. Свет обжигает мне глаза, звук взрыва достигает слуха, когда шаттл взлетает над взрывной волной и нас швыряет в облака. Корпус оглушительно дребезжит от попаданий, металл скрипит под натиском сверхъестественного шторма, на своих местах нас швыряет то вверх, то вниз. Я слышу, как спереди истерично хохочет Страйден, но я больше сосредоточен на своих подпрыгивающих внутренностях, пока нас вертит, швыряет и перекатывает взрывом.

Когда мы вылетаем, то все начинает успокаиваться, я слышу странный звук и разворачиваюсь, чтобы взглянуть на Полковника. Он смеется, дико гогочет. Он сидит там взъерошенный — одна рука оканчивается рваным обрубком, другая покрыта кровью и кусками внутренностей убитых — и ржет. Он смотрит на меня, его ледяные глаза блестят.

— Каково ощущать себя героем, Кейдж? — спрашивает он.

Эпилог

Раздраженный Полковник отсылает суетливого дежурного жестом руки. Я нетерпеливо стою там, ожидая получить на руки свое прощение. Мы вернулись на пост комиссариата, где нам в своем время поведали о задании. За мной со скрипом открывается дверь и входит личный писчий Шеффера, клерикус Амадиель, край его коричневой туники волочится по полу. С ним кто-то еще, молодой человек, на его лице татуировка черепа и шестеренки Адептус Механикус. Амадиель держит в руках связку прощений, в то время как техноадепт несет какое-то причудливое устройство, которое выглядит, словно помесь лазпистолета и паука.

— Вот документы, Полковник, — медленно произносит Амадиель, выкладывая их на чистый деревянный стол перед Шеффером.

Я одергиваю себя от желания схватить всю связку и найти свое. Полковник намеренно не торопится, подписывает прощения остальных — Франкса, Кронина, Лори, Лорона и Гудманза. Прощение для мертвых, живые подождут. Он работает медленно и методично, клерикус держит перед ним пергамент, пока он подписывает его здоровой рукой. Амадиель передает ему горящую красную свечу, и с той же, приводящей в бешенство неторопливостью, он капает воском на каждый пергамент, затем Полковник скрепляет печатью, которая появилась из рукава писчего. В конечном итоге, кажется, что прошла вечность, когда Полковник достает мое.

— Есть определенные условия, при которых действует прощение, Кейдж, — строго заявляет он мне, наконец-то взглянув в мою сторону.

— Да? — спрашиваю я, с подозрением думая о том, что дальше скажет Полковник. Я не считаю, что он из тех людей, которые будут пытаться извернуться или что-то такое. У него есть честь, я в этом уверен.

— Первое: вы ни с кем не имеет право обсуждать детали миссий "Последнего шанса" в Коританоруме, кроме тех, кто специально уполномочен моим приказом или Святейшими Орденами Инквизиции Императора, — мрачно произносит он, считая условия подняв палец.

— Забыть о том, что произошло, верно, сэр? — подтверждаю я.

— Верно, — кивнув, отвечает он, — нас здесь никогда не было, отказ реакторов Коританорума вызвал разрушение цитадели. Волеизъявление Императора.

— Понятно, — уверяю я его. Я ожидал что-то такое, с тех пор как шаттл приземлился, и нас в спешке усадили в еще один раскрашенный в черное бронеавтомобиль комиссариата.

— Второе, — говорит он, поднимая второй палец, — ты освобожден условно. Прощение будет отменено, если ты когда-либо нарушишь Законы Империума, или, если останешься в Имперской Гвардии, любые положения Кодекса Имперской Гвардии и Законы Поведения.

Он произносит это так, словно читает по бумаге у себя в голове.

— Не дам повода для придирок, — отвечаю я ему и искренне киваю.

— Сомневаюсь, — внезапно криво ухмыльнувшись, отвечает он, чем выводит меня из душевного равновесия. Это ведь почти шутка!

— Просто постарайся, чтобы тебя не загребли на чем-нибудь слишком серьезном.

— Не волнуйтесь, Полковник, — с жаром отвечаю я, — я так насладился вашей компанией, что больше никогда не хочу вас видеть.

— Вот такие условия, — завершает он, ставит подпись на свиток и ударяет по нему печатью. Небрежным жестом он протягивает его мне. Я осторожно тянусь вперед, почти ожидая, что он в последний момент с жестоким смехом отдернет руку.

Боюсь, что я почти выдергиваю его из рук, после чего жадно вчитываюсь в слова: "свобода… прощение всех преступлений". Свобода!

— Чем теперь займешься, Кейдж? — спрашивает Полковник, откидываясь на хрупком деревянном стуле, под его весом спинка трещит.

— Останусь в Гвардии, сэр, — мгновенно отвечаю я. Я размышлял об этом во время получасового, ухабистого полета на шаттле. Скорее, чтобы не думать о слабых летных навыках Страйдена, чем по какой-то другой причине. Если бы разразилась еще одна буря, то она нас угробила бы. Он вопросительно поднимает бровь, и я объясняю.

— Я вступил в ряды Имперской Гвардии, чтобы сражаться за Императора. Я принес клятву защищать Его царство. Я собираюсь сдержать клятву.

— Очень хорошо, — одобрительно кивает Полковник, — ваше звание лейтенанта будет сохранено в любом полку, к которому вы присоединитесь. Тут их множество и есть из чего выбирать. Но я бы посоветовал вам держаться подальше от мордианцев.

— Так и буду, — решительно заявляю я, — мне вроде как нравится униформа Тробаранских Рейнджеров, так что, возможно, я примкну к ним, если они возьмут.

— Уведомите клерикуса Амадиеля, как только сделаете выбор. Он подготовит необходимые бумаги для приказа, — говорит Полковник, кивая в сторону писчего. Амадиель смотрит на меня своим целеустремленным, ничего не выражающим лицом.

— И еще одно, — добавляет Полковник, когда я уже готов повернуться к двери. Он пальцем поманил к себе техноадепта.

— Я могу удалить вашу татуировку штрафного легиона, — говорит адепт, поднимая свой специфический аппарат, словно объясняя. Я закатываю рукав и смотрю на плечо, на котором еле видно эмблему из черепа и перекрещенных мечей. Выше над знаком можно прочитать "13-ый Штрафной Легион", а под ним до боли знакомая строчка "14-3889: Кейдж. Н". Хотя теперь ее не видно из-за белого рубца.

— Я сохраню ее, — объявляю я, позволяя рукаву опуститься.

— Сохраните? — заикается Амадиель, не удержавшись.

— На память, — добавляю я, и Полковник понимающе кивает. Воспоминания о четырех тысячах погибших выгравированы у меня в мозгу. Было странное ощущение, что их также вытатуировали мне под кожу.

Мы больше не говорим ни слова, я отдаю честь, разворачиваюсь на каблуках и выхожу, сжимая рукой свое прощение так крепко, что костяшки пальцев белеют. Снаружи бункера два военных полицейских щелкают каблуками, отдавая честь, когда я прохожу мимо них, и я намеренно это игнорирую. День тому назад, они бы расстреляли меня, если бы я дал им малейший шанс или причину.

Пока я иду по усыпанной гильзами грязи, я оглядываюсь и вижу, как появляется Полковник. Внезапный рев двигателей и поток ветра возвещает о прибытии своего рода стратолета, длинного, гладкого, черного как уголь и совершенно без опознавательных знаков. Дверь с шипением откидывается в сторону, и спрыгивают три бойца, обернутые в темно-красные накидки, которые бешено хлопают от нисходящего потока двигателей машины. Полковник кивком приветствуют их. Все четверо залезают обратно и, со свистом ускорителей, машина снова скрывается в небесах менее чем за десять секунд. Вот таким я вижу его в последний раз, возможно, он уже планирует новую самоубийственную миссию для следующей группы бедных ублюдков, называемых штрафниками "Последнего шанса".

ПУСТАЯ бутылка разбивается, когда я небрежно роняю ее на пол, ее осколки смешиваются с осколками стакана и керамическими обломками предыдущих четырех бутылок. Я пьян. Сильно пьян. Я не пил три года, и первый стакан ударил мне в голову. Второй в ноги, остальные не помню, Император только знает сколько! Вот так продолжается последние два месяца, по сути, каждая ночь в офицерской столовой, после чего я ползу к своей койке, когда меня вышвыривают.

Я очутился на Галасис Формундус, снова в строю, в компании тифонцев и тробаранцев. Я все еще ни с кем толком не познакомился, я проводил каждый вечер, заливая свое прошлое, пытаясь забыть последние три года, что не просто. Парады и тренировки столь унылы, что мой разум возвращается назад. К Избавлению, Проксиме Финалис, Ложной Надежде и в другие места, где я дрался и сотнями умирали мои товарищи. Я кручу тифонское вино в серебряном кубке, притворяясь, что могу различить его деликатный букет через вонь от разжеванной сигары, зажатой в уголке рта. Глядя на тысячи свечей, висящих на десятке огромных канделябров, которые освещают мраморный зал свои мерцающим светом, я задумываюсь, а хватит ли тут свечей на каждого убитого штрафника "Последнего шанса"?

Сегодня столовая, кажется, набита тифонцами, которые угрюмо смотрят в мою сторону, словно что-то знают, но я уверен, это не так. Мы одержали великую победу в Коританоруме, мы выиграли войну, и началась подготовка к появлению флота-улья Дагон, вот почему в данный момент мы застряли здесь. Великая победа, но, кажется, никто ее не празднует. Все в столовой остаются мрачными. Я не знаю, чего они так грустят, у них отличное свежее мясо, свежие овощи, напитки, шлюхи, азартные игры, словом все, чтобы весело провести время вместо сражения. Я полагаю, именно поэтому я не вписываюсь, потому что начинаю скучать по сражению. Выкрикивать приказы кучке троллей в униформе, пока те маршируют туда-сюда по плацу, не сравнится с тем, чтобы ползти по грязи и крови, убить или быть убитым, это вдыхает в тебя жизнь. Жалкие ублюдки, они что, не знают, что мы только что выиграли войну?

Мрачное настроение всех и каждого несет мои мысли дальше. Я думаю о других штрафниках "Последнего шанса". О мертвых. О тех, кто получил свое прощение слишком поздно. Три тысячи девятьсот девяносто девять. Все мертвы. Кроме меня. Я начинаю задумываться, а почему я жив, а они нет? Что делает меня особенным? Мне просто повезло? Или беду отвел от меня Император? Заманчивее звучит второе, вот почему я снова встал в строй, отплатить ему за то, что он приглядывал за мной последние три года. Император, желаю, чтобы эти тифонцы повеселели, жалкие фраггеры.

— Что ты сказал? — требует ответа мужчина у бара, примерно в трех метрах справа от меня. Его униформа синего и белого, тифонских цветов, золотое плетение висит через левую грудь, полная планка медалей украшает правую. Я полагаю, полковник. Должно быть, я говорил вслух.

— Че? — мямлю я в ответ, неспособный вспомнить, о чем я думал, пытаюсь выдернуть свой разум из наполненной алкоголем мути.

— Ты назвал меня жалким фраггером, — обвиняет он меня, идя через дымку сигар, чтобы встать с другой стороны маленького круглого стола. Я откидываюсь, позволяя локтям соскользнуть со стола, и пялюсь на него.

— Мы только что спасли гребаный сектор, а все хандрят, словно у них умерла сестра, — говорю я, когда за ним встают еще два тифонца, судя по униформе или майоры или капитаны.

— Мне пришлось оставить жену и улететь в какую-то убогую склизкую дыру черт знает где, — стоящий слева тыкает в мою сторону пальцем, на его огромных висячих усах все еще болтается пена от пива, — от чего мне веселиться?

— Добро пожаловать в долбаную Имперскую Гвардию, — отвечаю я, пожимаю плечами и опрокидываю последний стакан вина. Я пытаюсь встать, но первый, лысый мужчина среднего возраста, усаживает меня обратно на скамью, положив свою корявую руку мне на плечо. Когда я плюхаюсь на место, один из них выдергивает мое прощение из нагрудного кармана кителя. Я всегда храню его там — талисман на удачу. Окурок сигары падает мне на колени, и я смахиваю его на пол.

— Это что такое? Отребье штрафного легиона! — шипит он, читая написанное на пергаменте.

— Больше нет. Я теперь достойный офицер, — отвечаю я им, все еще с придурью от вина, — слушайте, я сижу тут на своей толстой заднице и ничего не делаю, ору на солдат и пытаюсь запрыгнуть в койку к бабам в местном городе, так что, должно быть, я — офицер.

— Тебя должны были повесить! — добавляет Большие Усы, выглядывая из-за плеча товарища. — Ты — позор Имперской Гвардии!

— Вы все были бы мертвы, если бы не мы, — мямлю я в ответ, — вы должны сказать мне спасибо, неблагодарные ублюдки.

— Ты так думаешь? — встревает третий, его свинячий нос почти упирается в мое лицо. — Ты ничто! Ты отброс!

— Тебя должны были убить! — объявляет Лысый, его лицо к этому времени покраснело.

— Мы были там! — рычу я, меня тошнит от их отношения ко мне. — Мы были долбаными героями. Вы, временные солдатики, даже не заслужили лизать им ботинки!

— Ты — предательская мразь, — ревет Свинячий Нос, вытаскивая из ножен декоративный меч, и размахивает им передо мной. Что-то внутри меня ломается, глядя на этих чопорных, напыщенных, испорченных снобов с мозгами личинки, типа офицеров. Я ощущаю то, что не чувствовал с Коританорума, прилив жизненных сил и энергии, ощущаю себя живым, это вселяет в меня силу и мощь.

— Я — мужчина, солдат! — ору я на них, вскакивая на ноги, — Они все были солдатами, настоящими мужчинами и женщинами! Не отбросами!

Свинячий Нос неуклюже махает мечом, но он слишком близко и я хватаю его за запястье. Ловлю левой рукой за гарду и резко кручу ее, с легкостью выворачиваю из захвата, это столь легко, словно отобрать конфетку у младенца.

— Хотите по-плохому? — воплю я, всаживая рукоятку в его свинячий нос, кровь каскадом заливает белую грудь туники. Они начинаю отступать. Я слышу ропот по всей комнате.

— Вы — Гвардия, не можете драться со мной? За что вам вручили эти медали? За полировку? За крики? Деритесь со мной, будьте вы прокляты!

Я шагаю вперед, тыкаю Большие Усы рукояткой в пузо, тот сгибается пополам. Они снова отшатываются, их глаза оглядывают комнату в поисках солдат, которые будут драться за них.

— Больше никто не будет драться, — рычу я, — вы сами пройдете через эту грязь и кровь.

Люди начинают ломиться к двери, повсюду слышатся возмущенные крики.

Летят столы и стулья, когда они начинают отступать от вопящего и размахивающего мечом безумца. Примерно половина из них никогда не была в бою. Смесь алкоголя с гневом наполняет меня жаждой крови, красная дымка опускается на глаза, и я вижу горстки пепла, безликие незнакомцы из снов тянут ко мне свои когти, разрывая людей на части. Мою голову наполняют эти видения, и я чувствую головокружение. Словно четыре тысячи голосов в моей голове возжелали крови, четыре тысячи мужчин и женщин плачут, чтобы их не забыли, вопрошают о мести.

— Это за Франкса! — ору я, втыкая меч в живот Свинячему Носу. Остальные пытаются схватить меня, но я кидаюсь на них, рубя и размахивая мечом.

— За Пола! Поливикза! Гудманза! Гаппо! Кайла! Алису! Денсела! Харлона! Лорона! Джоретта! Маллори! Дональсона! Фредерикса! Брокера! Розеленда! Славини! Кронина! Линскрага!

Мои губы произносят литанию из имен, пока я режу этих трех высокомерных тифонцев на части, полосую их неподвижные тела, кровь брызгами летит на светло-голубой ковер, оставляя там фиолетовые лужицы. С каждым ударом я представляю смерти. Все, которые я видел, они вспоминаются и словно хотят вырваться наружу.

— За всех гребаных штрафников! За Лори! — заканчиваю я, оставляя саблю торчать из груди Свинячего Носа.

Люди кричат и хватают меня, кто-то набрасывается на меня справа, трусы, но я отталкиваю их, вспомнив в последнюю секунду, что нужно вернуться и вытащить прощение из мертвых пальцев Лысого. Я, запинаясь, лечу из двери и бегу по улицам, дождь заливает мои окровавленные руки, пока я заталкиваю прощение в карман.

Я ПРОСЫПАЮСЬ с таким громким грохотом в голове, словно стучат все кузницы Марса. Во рту будто несколько мелких грызунов уже как год устроили гнездо, конечности ослабли. Со смутными подробностями туманные воспоминания о прошлой ночи начинают возвращаться ко мне. Я ощущаю на руках запекшуюся кровь тифонцев. Мне действительно нужно было контролировать свой нрав. Следующим шагом, я проверяю свое прощение. Я шарю по карману, и мое сердце уходит в пятки, когда я обнаруживаю, что тот пуст.

Именно в тот момент я слышу звук рвущегося пергамента и вынуждаю свои глаза открыться. Кто-то стоит надо мной, и я падаю на стену аллеи. Солнце отражается от стекла за фигурой, так, что она остается в тени. Прищурившись от света, все, что я вижу — две синие, сияющие точки. Два кусочка вспыхнувшего льда. Он что-то роняет, и я вижу свое прощение, порванное надвое, порхающее к мокрой земле. Он достает болт-пистолет и тыкает им мне в лицо. Первое что приходит в голову: "Какого черта он здесь делает?". Второе: "Во имя всех святых, как он вернул свою руку?".

— Я знал, что ты вернешься ко мне, Кейдж, — беспощадно мурлыкает Полковник, — ты принадлежишь мне. И всегда будешь принадлежать. Я могу убить тебя сейчас же, или могу дать тебе еще один Последний шанс.

О, фраг…

Глава первая Пролог

Воздух был наполнен кружащейся серой пылью, поднятой вверх ураганными ветрами, что вопили вокруг твердого черного гранита башни. Мрачное здание без окон тянулось к бушующим небесам, вместо них сотни сверкающих прожекторов своими желтыми лучами бесплодно пытались разогнать пыльную бурю. Целых три сотни метров башни уходили ввысь третьей луны Гховула, практически идеального цилиндра из нерушимой и мрачной скалы, высеченной из неплодородного плоскогорья, где стоял исправительный лагерь.

На вершине вспыхнули узкие красные лучи лазера, пронзая тьму облачной ночи.

Секунду спустя на них ответил треугольник белых вспышек, на посадочную площадку садился шаттл. В свете посадочных огней по площадке туда-сюда бегали техники, защищенные от свирепого климата громоздкими рабочими костюмами из тонкой металлической сетки, руки прятались в огромных перчатках, а на ногах были ботинки с толстой подошвой.

С затихающим воем двигателей три опоры шаттла с громким лязгом коснулись металлического настила посадочной площадки. Секунду спустя сбоку открылся люк, и на шипящей гидравлике к нему, дергаясь, протянулась погрузочная рампа. Высокая фигура пригнулась, проходя через низкий вход, и вышла на мостик. Она постояла там секунду, тяжелая шинель хлопала от ветра, а руки в перчатках прижимали к голове офицерскую фуражку. Несмотря на ужасающие погодные условия, офицер держал спину прямо, словно столб. Вновь прибывший целенаправленной походкой прошагал по погрузочному мостику, постоянно глядя только перед собой.

Облаченные в черное охранники козырнули мужчине и без слов предложили ему пройти к открытому железному лифту внутри здания на посадочной площадке. Со скрипом ржавых петель надзиратель закрыл двери и дернул рычаг. Сопровождаемый звоном цепей и хрустом шестеренок лифт поехал вниз.

— На каком уровне заключенный? — спросил офицер, заговорив впервые, с тех пор как прибыл. Его голос был тихим и глубоким, властный тон выдавал человека, который привык, что ему подчиняются без вопросов.

— Шестнадцатый уровень, сэр, — ответил охранник, не встречаясь с пронзительным взглядом голубых глаз офицера.

— Один из изолированных этажей, — поспешно добавил он. Гость не ответил, а просто кивнул.

Лифт прогрохотал пару минут, медленно проходя этаж за этажом, подсвеченный индикатор отмечал их спуск. Когда они достигли семнадцатого, охранник дернул рычаг, и секунду спустя в шахте эхом отозвался скрип плохо смазанных тормозов. Лифт задрожал и через несколько секунд остановился.

Офицер взглянул на указатель этажей, на котором теперь светилось число "16".

— Техножрецы обещали взглянуть на лифт, сэр, но сейчас они слишком заняты, — извиняющимся тоном ответил надзиратель на вопросительный взгляд офицера. Охранник был старым и измученным, с тонкими прокуренными белыми волосами. Униформа на нем сидела явственно плохо. Застенчиво прокашлявшись, охранник со скрипом открыл двери и отошел с дороги.

Уровень, куда вышел высокий мужчина, был круглым, как и сама башня, в стенах через равные промежутки располагались тяжелые бронированные двери. Все было покрыто старой известкой, бледно-серую поверхность местами пачкали ржаво-коричневые подтеки.

— Сюда, сэр, — произнес охранник, проходя вправо от двери лифта, осознав, что офицер ожидает указания. Еще один охранник, моложе и крепче того, что ждал на посадочной площадке, стоял у одной из дверей, на нем была та же самая простая черная униформа, с пояса свисала тяжелая дубинка. Первый охранник провел офицера к двери и отщелкнул маленькое смотровое окошко. Из маленькой решетки пахнуло застарелым потом, но выражение лица офицера осталось безразличным, он всмотрелся в узкое окошко. Камера внутри была точно так же пуста, как коридор снаружи, и выкрашена в такой же серый цвет. Всего лишь несколько квадратных метров комнаты освещались единственной светосферой в потолке за проволочной решеткой. Тусклый желтый свет придавал болезненный вид постояльцу камеры.

Он висел на цепях у дальней стены, запястья были скованны тяжелыми цепями, уходящими к разным углам потолка. Его ноги тем же образом были прикованы к полу.

Его голова была опущена к груди, а черты лица скрыты длинной испачканной гривой неухоженных волос. Кроме тряпья на бедрах, на нем ничего не было, тусклый свет падал на его подтянутые, жилистые мускулы. Его грудь была крест-накрест очерчена шрамами, некоторые были новыми, некоторым было уже несколько лет. Руки также были изуродованы, особенно заметным был разрез на бицепсе правой руки, закрывающий то, что осталось от татуировки. На левом бедре с обеих сторон виднелись шрамы от отверстий, оставленные явно сквозным ранением.

— Почему его перевели сюда? — тихо спросил офицер, от его голоса заключенный слегка шевельнулся.

— За первый месяц пока он находился здесь, он убил семь надзирателей и пять заключенных, и почти что сбежал, сэр, — объяснил пожилой охранник, нервно глядя через окошко и обмениваясь взглядом с другим охранником.

— Комендант последние пять месяцев держит его в изоляторе ради безопасности других арестантов и охраны, сэр.

Офицер кивнул в ответ, и на какое-то неуловимое мгновение надзирателю показалось, что он заметил удовлетворенную улыбку на губах офицера.

— Каково его умственное состояние? — спросил мужчина, переводя взгляд с надзирателя обратно в клетку.

— Медики осматривали его дважды и объявили психопатом, сэр, — через мгновение ответил охранник, — кажется, он всех ненавидит. Он отказывается есть что-либо, кроме протеиновой каши. Разрешает приблизиться к себе, только когда мы отводим его в тренировочный зал. Хотя мы не позволяем ему там заниматься с другими заключенными. Так же никому не позволено в его присутствии иметь при себе что-либо, что можно превратить в оружие. Мы поняли это, когда он пытался бежать…

Офицер обернулся и вопросительно поднял бровь.

— Никому в голову не приходило пересчитывать ложки в столовой, — побледнев, объяснил надзиратель. Мужчина снова вернул свое внимание к камере.

— Превосходно, — прошептал он сам себе.

— Откройте дверь, — приказал он младшему из двух охранников, после чего отошел в сторону.

Угрюмый темноволосый надзиратель сделал так, как ему приказали, дверь со скрипом открылась, и впервые заключенный поднял голову. Как и все остальное тело, его лицо представляло собой путаницу шрамов, к груди опускалась длинная борода. В ответ арестант бросил на надзирателя злобный взгляд, его темные глаза светились дикой ненавистью. Второй охранник встал с другой стороны от заключенного, расстегнул привязь тяжелой дубинки и стал держать ее наготове под правой рукой.

— А теперь наручники, — приказал офицер.

— Не думаю, что это хорошая мысль, сэр, — ответил потрясенный престарелый охранник. Глаза заключенного не двигались, они продолжали прожигать надзирателя.

— С-с-сэр? — с испуганным взглядом спросил молодой офицер, — вы слышали, что мы рассказали вам об этом животном?

— Он не животное, — отрезал офицер, — наручники.

Надзирателя со светлой шевелюрой явно потряхивало, но он прошаркал вперед и начал теребить связку с ключами. Второй охранник последовал за ним, снимая дубинку с пояса. Присев, охранник нерешительно отомкнул сначала левую ногу и нервно вздрогнул, ожидая удара. Чуть более уверенно он отстегнул правую. Он взглянул в лицо заключенному, но взгляд арестанта был прикован к другому офицеру безопасности. Он быстро снял кандалы с запястий и спешно отошел на пару шагов, готовый к удару.

Растирая руки, чтобы вернуть циркуляцию крови, арестант шагнул вперед. Затем, не говоря ни слова, заключенный резко шагнул влево от себя, правая рука выстрелила и выбила дубинку из хватки молодого надзирателя, который завизжал и схватился за сломанное запястье. Второй охранник шагнул вперед, но заключенный был быстрее, он развернулся на одной пятке и с разворота пнул ногой в живот, с глухим ударом и хриплым криком боли надзиратель впечатался в стену. Охранник со сломанной рукой уже пришел в себя, но арестант снова обратил свое внимание на него, сжатыми пальцами он ударил его в глотку и, обхватив шею охранника рукой, зажал голову в замок. Раздался громкий хруст, когда шея охранника сломалась, арестант удовлетворенно зарычал и позволил телу грудой свалиться на пол. Затем он шагнул к выжившему надзирателю и уже был готов повторить, когда в камеру вошел офицер.

— Думаю, хватит, — тихо произнес гость, и заключенный обернулся, хищная ухмылка от жестокого развлечения появилась на его покрытом шрамами лице.

— Я до усрачки рад вас видеть, Полковник, — хрипло смеясь, произнес арестант, — я снова вам нужен?

— Да, ты снова нужен, Кейдж, — ответил Полковник.

Глава вторая Винкуларум

+++ Фигуры собираются, план пришел в движение +++

+++ Время подготовиться к открытым ходам +++

Со смесью облегчения и страха я смотрю на Полковника. С одной стороны, тот факт, что он оказался здесь, означал завершение шести месяцев страданий и скуки. С другой, его присутствие означало, что я очень скоро могу погибнуть. Я полгода надеялся, и в то же время боялся, что это мгновение наступит, меня разрывало между ожиданием и предвкушением. Хотя все равно я был рад его видеть, потому что скорее готов рискнуть с Полковником, чем до конца своей жизни гнить в этой проклятой камере. Он просто стоит тут и выглядит точно таким же, каким я видел его в последний раз, словно он только что вернулся после секундного отсутствия, а не бросил меня на двести дней в камеру, пялиться на четыре голые стены.

— Отмойте его и приведите в зал для аудиенций, — коротко бросает Шеффер охране, затем еще раз смотрит на меня, разворачивается и широкими шагами входит за дверь.

— Ты слышал офицера, — возвращает меня к жизни надзиратель, поскольку я стою на месте и пялюсь в удаляющуюся спину Полковника. Охранник нервно смотрит на труп в углу камеры и отходит от меня на пару шагов, его глаза излучают настороженность, а руку он держит около пистолета на ремне.

Я следую за ним к лифту и в молчании жду там пару минут, пока подъемник увозит Полковника обратно к крыше башни. Мой разум бурлит. Что Полковник припас для меня? Что за миссия в этот раз? Командующий 13-ым Штрафным Легионом, известным скорее как "Последний Шанс", Полковник Шеффер в последний раз провел меня и примерно четыре тысячи штрафников через кровавые, самоубийственные миссии на десятке миров, и, в конце концов, от нас осталось только несколько выживших. Это снова повторится? Я снова проведу следующие два года на кораблях, швыряемый от одной зоны боевых действий к другой, раздумывая каждый раз, будет ли это сражение для меня последним? Честно говоря, мне на это наплевать. Если время, проведенное в этой зловонной камере, меня чему и научило, так это тому, что жизнь на поле боя, драка за свою жизнь, гораздо более приятная, чем просиживание на своей заднице девять десятых дня.

Хотя я знал, что он вернется за мной. Когда он улетал, он ничего не сказал, но я помню его слова, что он произнес три года тому назад, когда мы впервые встретились. "Как раз ублюдок по мне" — вот как он отозвался. После этого он меня нокаутировал, должен добавить, но в те дни я не держал на него зла. Он сделал кое-что хуже со мной и с другими.

С дрожащим лязгом подъемник останавливается, и надзиратель сопровождает меня внутрь. Мы грохочем пару этажей к уровню охраны, где расположены душевые. Я никогда раньше не ехал этим путем, последние пять месяцев мои гигиенические процедуры каждый второй день состояли из поливания моего тела холодной водой из шлангов. Следуя за охранником без задней мысли, мой разум все еще занят появлением Полковника. Оно не гарантирует ничего, кроме кровавой бани и сражений, но Полковник всегда это собой и символизировал. Хотя не только, но и непреклонную, бескомпромиссную веру в Императора и непоколебимую преданность Империуму.

Я никогда особо не верил, но так было только до "Последнего Шанса", где я осознал свою роль в огромной схеме бытия. Я убийца, хладнокровный ублюдок, и не возражаю против этого. Но теперь я один из убийц Императора, Его хладнокровный ублюдок, и Он снова хочет использовать меня. Это дает мне определенную долю удовлетворения, хотя все что я знаю, так это как причинять боль, убивать и калечить, но зато у меня появилось ощущение предназначения, которого никогда не было раньше. Там снаружи жестокая, суровая галактика, и если ты собираешься в ней выжить, тебе придется выучить кое-какие жесткие тяжелые уроки. Я выучил их, в то время как четыре тысячи других штрафников "Последнего шанса" — нет, и я все еще здесь. Все время пока я был в камере, вспоминая каждую битву, каждый выстрел и каждый удар ножа, я полагал, что Император и Полковник еще не закончили со мной. Я считаю, что они оба вообще никогда не отстанут от меня, даже когда я сдохну, в этом я уверен.

Я стягиваю обноски и вхожу в душевую кабину. Охранник включает воду снаружи, и из решетки на потолке в меня каскадом бьет хлесткая струя горячей воды. Охранник швыряет мне зернистый кусок мыла, и я начинаю скоблить и очищать себя.

— Мне нужно побриться, — перекрикиваю я плеск воды. Охранник что-то бормочет в ответ, но я не слышу его из-за барабанящей по голове воды.

— Я говорю, дай мне лезвие, мне нужно избавиться от этих долбаных волос и бороды!

— Тебе не позволено иметь острые предметы, Кейдж, — кричит в ответ охранник, — у меня есть приказы…

— Да ради Императора, ты, кусок дерьма, я не собираюсь предстать перед Полковником как хренов нищий, — возражаю я, выглядывая из кабинки. Он быстро отступает. Я указываю на пистолет и нож на его поясе.

— Если бы я хотел убить тебя, ты бы уже остывал, — с улыбкой говорю я ему, — дай мне свой чертов нож, пока я не вышел и не взял его сам.

Он отстегивает ножны и швыряет их мне, при этом выглядит так, словно готов удрать в любую секунду. При виде страха в его глазах, я дрожу от удовольствия. Да я сделал бы все что угодно, чтобы несколько лет тому назад заслужить такую репутацию на Олимпе. Именно такой ужас сделал бы все намного проще для моего подъема из низов.

Я шагаю обратно под поток воды и мылю лицо и голову, затем вытаскиваю нож и выкидываю ножны обратно на плиточный пол. Начинаю отрезать волосы как можно ближе к коже, выбрасываю пучки в водоворот сливного отверстия на полу. Затем я бреюсь и отрезаю бороду, скоблю ножом щеки и подбородок, заодно снимаю небольшой слой кожи. Жалит сильнее, чем рана от лазера, но мне все равно. Я провожу рукой по гладкой коже, наслаждаясь ощущением чистоты, как кажется, впервые за века.

С гривой на голове чуть сложнее, но в конечном итоге я умудряюсь ее срезать, оставив себе на затылке несколько отметин и порезов, угол неудобный. Мое лицо было разорвано на части, а затем снова собрано несколько лет тому назад, так что мне никогда не выиграть ни одной медали на конкурсе красоты.

Удовлетворенный полученным презентабельным видом, я вытираюсь насухо грубым царапающимся полотенцем, предложенным охранником. Он в это время уходит искать мне какую-нибудь подходящую одежду. Вскоре он возвращается со стандартной формой заключенного: с отвратительными, мешковатыми серыми брюками, тканой рубашкой из необработанного льна, и парой бесформенных и плохо сидящих ботинок. Надев это, я ощутил себя прямо таки идиотом, словно маленький пацан напялил на себя одежду старшего брата. Следую за своим охранником к лифту на беседу с Шеффером.

Он стучит в дверь, и Полковник приглашает меня внутрь. В отличие от остальной башни, круглый зал украшен яркой фреской, которая бежит по всем стенам, насколько я могу судить, на ней изображено что-то из сцен Экклезиархии. Житие какого-то великомученика, судя по последней картинке, где мужика с пылающим нимбом разрывают на части зеленокожие чудища, я так понимаю, причудливая интерпретация орков. Я дрался с настоящими орками, и во плоти они даже еще страшнее, чем гротескные пародии, намалеванные в зале.

Полковник сидит за простым столом из темной, почти черной древесины. Напротив него стоит простой, подходящий по цвету стул. Столешница сильно завалена бумагами в мягких коричневых футлярах, перевязанных красным шнуром и запечатанных различными официальными печатями.

— Кейдж, — произносит Полковник, отрывая взгляд от пачки пергаментов в своих руках, — присаживайся.

Я подхожу и опускаюсь на стул, который начинает живо скрипеть ножками, пока я обустраиваюсь на нем. Полковник вернул свое внимание к изучению документов в своих руках. Я терпеливо жду. Будучи запертым в камере, я немного научился терпению. Я полагаю, это как ожидание добычи, терпение охотника, который до самого конца сидит или лежит неподвижно. Это то самое терпение, что проверяет вашу вменяемость, медленно проплывающие часы и дни угрожают пошатнуть ваш разум. Но я научился. Я научился успокаивать свои мысли, обращать их внутрь себя: считать удары сердца, считать вдохи и выдохи, в уме проделывать сотни ритуалов подготовки и обслуживания оружия, драться с оружием и без оружия с разными врагами в ограниченном пространстве своей собственной головы, пока твои руки и ноги прикованы цепями к стене.

Когда Полковник намеренно кашлянул, я осознаю, что уплыл в хорошо натренированное состояние транса, моргаю и фокусируюсь на нем. Он вообще не изменился, хотя я на самом деле и не ожидал этого. Все та же мощная, чисто выбритая челюсть, резкие скулы и пронзающий взор ледяных голубых глаз. Взор, который может вонзиться в твою душу и прожечь тебя сильнее, чем лазерный резак.

— Есть еще одно задание, — начинает он, откинувшись назад и скрестив руки на груди.

— Я уже догадался, — отвечаю я, сидя с прямой спиной, всем своим видом изображая внимание.

— Собственно говоря, времени немного, — продолжает он, его взгляд не изменился, — ты соберешь и обучишь команду для ликвидации военного командира чужаков.

Это удивляет меня. В последний раз он был очень скрытен относительно целей миссии. Думаю в этот раз все по-другому.

— Как ты, возможно, ожидаешь, процесс выбора в этот раз будет более целенаправленным и сфокусированным, чем в последний, — произносит он, словно читая мои мысли, — я не могу себе позволить потратить столько времени, чтобы повторить процедуру, которой ты был подвергнут ранее.

Ставлю, что так, думаю я. Потребовалось четыре тысячи солдат и два с половиной года для "выбора" штрафников "Последнего шанса", когда Полковник последний раз вел меня в бой. Кроме самого Полковника, я был единственным выжившим.

— В этой тюрьме содержатся некоторые наиболее специализированные бойцы в этом секторе Империума. Именно с этой целью я заключил их здесь, собрал в одном месте, где с легкостью могу получить к ним доступ, вместо того, чтобы носиться по звездам. Это делает сбор команды намного более прямолинейным, дополнительным плюсом является то, что только несколько человек знают, что они здесь, и я могу поддерживать абсолютную секретность, — говорит он мне, взмахом руки указывая на дела на столе.

— Тебе придется прочитать эти досье и выбрать тех, кого посчитаешь самыми подходящими для задания. Затем ты обучишь их умениям, которыми они не обладают, пока я подготовлю финальные детали для самой миссии. Затем я поведу штрафников "Последнего Шанса" на эту миссию. Все ясно?

— Полностью, сэр, — осторожно отвечаю я, раздумывая над его словами, — если мне нужно выбирать, тогда мне нужно знать чуть больше о том, что вы планируете.

— В данный момент нет. Я скорее позволю тебе выбрать мужчин и женщин, чьи навыки ты посчитаешь ценными, вне зависимости от ситуации, с которой можем столкнуться, — говорит он, качая головой, — наш выбранный персонал будет в какой-то степени проинформирован о плане атаки, который я разработаю. Гибкость будет ключом к успеху.

— Думаю, понял, — отвечаю я ему, наклонившись вперед и положив руки на столешницу, — собрать команду, которая сможет сделать то, что нам нужно, чем бы оно ни было.

— И снова твоя способность схватывать на лету сложные задачи изумляет меня. — саркастически отвечает Полковник. — Разве это не то, что я только что сказал?

— Почти, — отвечаю я с усмешкой.

Затем до меня кое-что доходит:

— Полковник, а почему группа из штрафников? Я имею в виду, что уверен — вы можете набрать людей из полков Гвардии по всему сегментуму.

— Ты же сам однажды ответил мне на это, если помнишь, — через секунду размышлений отвечает Шеффер, — я могу пролаять приказы, заставить людей делать то, что хочу, но для миссии этого недостаточно.

— Теперь вспомнил, — отвечаю я Полковнику, когда он делает паузу, — вы хотите группу, которой незачем жить, кроме как ради успеха миссии. Так было на Избавлении, да? Да, я помню: когда больше не осталось ничего ценного за что можно было бы сражаться, кроме как за свои жизни, то вы будете лучшими бойцами.

— Ты это хорошо выучил, — многозначительно произносит Шеффер.

— Но я все еще здесь, — с горькой улыбкой отвечаю я.

ЗДЕСЬ в тюрьме двести семьдесят шесть человек военных заключенных. У меня больше недели ушло, чтобы пробраться через их дела, я засел с одним из писчих Винкуларума, чтобы он читал мне детали их дел. Я никогда не учился читать, в этом действительно никогда не было необходимости. Когда я в следующий раз увидел Полковника, он сказал мне, что у меня есть еще три дня, чтобы делать выбор. Для начала, я даже не знаю с чего начать. Брифинг Полковника был настолько туманным, что я с трудом себе представляю, что нам придется сделать. Первый день я провел просто сидя и обдумывая кое-что, на что у меня была уйма времени в последние месяцы. Я посчитал, что примерно десяти хороших бойцов будет вполне достаточно. Мой опыт в Коританоруме говорил мне, что если с заданием Полковника не смогут справиться несколько хорошо тренированных человек, то и никакая армия не поможет.

Исходя из этого, я продрался через записи с адептом, стараясь разделить их по навыкам, предыдущему воинскому опыту и, что самое важное, по причинам, по которым они оказались в тюрьме. Собрались отбросы на любой вкус, но все как один бывшие военные. Это не удивительно, учитывая жизненную цель Полковника. Но именно в этих заключенных было кое-что особенное. Все как один были специалистами в том или ином роде. Тут были пилоты, снайперы, эксперты по проникновению, диверсанты, инженеры, бойцы джунглей и городов, экипажи танков, артиллеристы, штурмовики, саперы и десантники. Как Полковник и сказал, он собрал здесь вместе всех лучших солдат со всего сегментума, и они все здесь ради того, чтобы я сделал выбор. Так кого же мне искать? Как выбрать команду экспертов, когда у меня есть возможность выбирать из целой роты? На что мне смотреть, чтобы отделить одних от других?

Когда остается только два дня для решения, я начинаю расстраиваться. Мне нужно рассмотреть их под определенным углом, каким-то образом отобрать лучших из лучших.

И я начал больше понимать, почему Полковник сделал именно то, что он сделал для последней миссии. Я начал понимать, что возможно, протащить четыре тысячи мужчин и женщин через ад и вернуть обратно, и посмотреть, кто выживет — единственный способ на самом деле разобраться, у кого есть инстинкт воина, кто боец и последний герой, а кто просто пушечное мясо, предназначенное для спасения лучших воинов. Возможно, мне просто нужно поставить их в пары и заставить драться, чтобы посмотреть, кто выйдет победителем.

Но затем меня посещает вдохновение Императора. Возможно, я и не могу пройти с ними несколько сражений, дабы выявить лучших, но мне тогда не придется физически устранять слабые звенья. Середина ночи и я отсылаю охрану разбудить адепта. Я натягиваю свою новую униформу, любезно предоставленную Полковником. Легко проскальзываю в простую оливковую рубашку и темно-зеленые брюки, аккуратно вдеваю ремень и туго затягиваю, затем напяливаю ботинки. Даже не могу передать вам, насколько хорошо ощущать туго затянутую униформу и крепкие боевые ботинки на ногах после месяцев с босыми ступнями. Все это заставляет меня снова ощутить себя солдатом, а не заключенным.

Я иду туда, где Полковник посвящал меня в детали моего задание и жду адепта. Проходит пара минут, прежде чем заспанный и смущенный адепт врывается в зал для аудиенций.

— Нам нужно поговорить со всеми заключенными, — говорю я, хватаю пару десятков дел со стола и вручаю стопку ему.

— Со всеми? — устало спрашивает он, его глаза мутные от сна, он едва сдерживает зевок.

— Да, со всеми, — отрезаю я, и подталкиваю его шатающуюся фигуру к двери, — кто там первый?

Неудобно нагруженный горой беспорядочной бумаги, он читает имя на верхнем деле:

— Заключенный 1242, Афрен, — отвечает он мне, пока мы ждем лифт, — камера тринадцать-двенадцать…

КОГДА мы выходим из лифта на тринадцатом этаже, я вижу, что охранник, прислонившись к стене, спит стоя на посту. Я отвешиваю ему оплеуху, и он падает на пол, когда его голова ударяется о землю, с его губ срывается изумленный визг.

— Проснись, надзиратель! — ору я на него и поднимаю на ноги.

— Что происходит? — ошеломленно спрашивает он, потирая глаза.

— Открой камеру двенадцать, — говорю я ему, хватаю за одежду и тащу к двери камеры, — и обращайся ко мне сэр или лейтенант, я офицер!

— Извините, сэр, — мямлит он, в его трясущихся руках звенят ключи, пока он вставляет нужный в замок. Когда дверь открывается, я отталкиваю его в сторону.

— Ты, за мной, — входя в клетку, я рычу клерку. Он осторожно следует за мной. Комната такая же, как и все остальные, маленькая и пустая, за исключением шконки на полу вдоль дальней стены напротив двери. Заключенный уже на ногах с поднятыми кулаками в защитной стойке. Если мужчину вообще можно описать как здоровенный, то это наш парень. Он в полтора раза выше меня, его плечи словно позаимствованы у огрина, а бицепсы больше чем у большинства людей бедра. На нем только арестантские брюки, его грудные мышцы играют, пока он сжимает и разжимает пальцы. У него плоское лицо и маленькие глазки, под массивными бровями они посажены слишком близко друг к другу. Я как-то сомневаюсь, что он может сосчитать до десяти, даже если будет использовать свои пальцы.

— Попытаешься ударить меня? — небрежно спрашиваю я, закрываю за собой дверь и облокачиваюсь на нее, скрестив руки на груди.

— Ты что, только что выпал из варпа что ли? — в ответ рычит Афрен и делает шаг вперед. Адепт паникующе пищит и забивается в угол.

— Ты не можешь просто так врываться сюда, у меня есть право на шестичасовой сон ночью. Так написано в правилах заключения.

— В правилах заключения также говорится, что мне не позволено тут никого убивать, однако это меня не останавливает, — отвечаю я ему тем же бесцеремонным тоном.

— А ты верно Кейдж? — спрашивает он, внезапно уже менее уверенный в себе. — Я слышал о тебе, ты гребанутый на всю голову.

— Я лейтенант Кейдж из тринадцатого Штрафного Легиона "Последний шанс", и тебе лучше запомнить это, когда обращаешься ко мне, боец, — напоминаю я ему. Полковник сказал мне, когда отдавал униформу, что восстановил меня в звании, очень мило с его стороны.

— А ты ждешь, что я отдам тебе честь? — с усмешкой отвечает заключенный.

— Читай, — говорю я клерку, игнорируя Афрена. Адепт явно собирается с силами и помпезно прочищает себе горло.

— Колан Афрен, бывший сержант-инструктор 12-ого полка Рейнджеров Джерико, — начинает он монотонно бубнить, — семь лет службы. Три кампании. Арестован и осужден за жестокость к новобранцам. Приговорен к увольнению из армии с лишением прав и привилегий, и пяти годам каторжных работ. Приговор заменен заключением по приказу Полковника Шеффера, 13-ый Штрафной Легион…

— Сержант-инструктор? Я должен был догадаться, — говорю я ему, своим прохладным взглядом ловя его рассерженный взор, — нравится дрючить новичков, а? Ты не подходишь, мне нужны настоящие солдаты, а не какие-то громилы из тренировочного лагеря. Кто-то, кто сражался…

— Ах ты, коротышка! — ревет он и кидается в меня. Я отхожу в сторону от неуклюжего выпада и вбиваю его лицом в металлическую дверь камеры. Он камнем падает на пол. Я выхватываю дело из рук адепта, внутренне улыбаясь от ужаса на его лице, и швыряю бумагу на шконку.

— Можешь забрать их позже, когда закончим, — говорю я ему, перекатывая бесчувственное тело Афрена прочь с дороги, и открываю дверь, — минус один, осталось двести семьдесят пять.

— ЭРИК КОРЛБЕН, — монотонным голосом зачитывает клерк, — бывший мастер-сержант 4-ого полка Асгарда. Три года службы. Одна кампания. Арестован и осужден за несоблюдение субординации на поле боя. Приговорен к тридцати пяти ударам плетью, увольнению из армии с лишением прав и привилегий, и десяти годам заключения. Приговор заменен заключением по приказу Полковника Шеффера, 13-ый Штрафной Легион…

Корлбен низкий и коренастый, с густыми торчащими рыжими волосами и ветвистыми бровями. Он сидит на краю кровати, тупо глядя в пол, руки на коленях.

Все говорит о том, что он сломлен и удручен, но я даю ему шанс доказать свою полезность.

— Значит, тебе не нравятся приказы, Корлбен? — спрашиваю я, почесывая голову. — Тогда несколько странный выбор вступать в Имперскую Гвардию…

— Я не просился, — бормочет он в ответ, не поднимая глаз.

— Ах, призывник, — медленно отвечаю я, — готов поспорить, что ты порядком разозлен. Тебя призвали в армию, а ты не хочешь сражаться. А затем заперли тебя здесь гнить до конца жизни. Кажется, Император действительно тебя недолюбливает, Корлбен.

— Думаю, да, — соглашается он, впервые встречаясь со мной взглядом и горько улыбаясь.

— Как тебе шанс выбраться отсюда, и может быть даже оставить в прошлом все, что ты натворил? — предлагаю я, изучая его реакцию. — Хотя это и значит следовать новым приказам…

— Очень бы хотелось, — он медленно кивает, — я не против подчиняться — если только это не самоубийственный штурм вражеского бункера.

— Что ж, Корлбен, это неправильный ответ, — злобно говорю я ему и захлопываю дело в руках адепта, — больше ты меня не увидишь.

— ГАВР ТЕНААН, — сонно бормочет адепт, едва способный разлепить глаза. Мы к этому времени уже тридцать шесть часов на ногах, идем обратно в зал аудиенций Полковника за новой порцией дел, за все это время мы только дважды делали перерыв перекусить и попить. Он валится с ног, видимо на последнем резерве сил. Слабак. Как и большинство здешних обитателей.

Только полдюжины впечатлили меня, у остальных серьезные проблемы с дисциплиной, или они трусы, или возможно убьют меня, как только выйдут.

— Бывший снайпер Тобрианских Консулов. Тринадцать лет… службы. Шесть кампаний. Арестован и осужден за стрельбу в гражданских Империума без приказа. Приговорен к повешению. Приговор… приговор заменен заключением по приказу… приказу Полковника Шеффера, 13-ый Штрафной Легион.

Тенаан худощав, я полагаю, ему едва за сорок. У него серое худое лицо и холодный отдаленный взгляд, словно он на самом деле не смотрит на меня. Он не особо обращает внимание на происходящее, его пальцы теребят шов робы.

— Нравится убивать, а? — спрашиваю я, склонив голову набок и подначивая. — Ставлю, что ты был охотником до вступления.

— Так иэ есть, сэр, — растягивая слова, произносит он, — привык охотиться на оленей иэ прочих в горах. Затем пришли они иэ сказали, что если хочу, могу отстреливать орков, это показалось хорошим предложением.

— Так как ты дошел до того, что отстреливал гражданских? — спрашиваю я, ожидая услышать историю из его собственных уст.

— Они были у меня на пути, сэр, — сухим тоном отвечает он и слегка пожимает плечами, — их не должно было быть там.

— Сколько? — подгоняю я его, зная ответ из дела, но желая, чтобы он сам рассказал. У этого парня есть потенциал.

— Я не помню точно, сэр, — медленно отвечает он, — думаю, в тот раз около десяти, думаю да.

— В тот раз? — спрашиваю я, удивленный признанием. — И сколько гражданских ты завалил?

— Около пятидесяти, по моим подсчетам, сэр, мож чутка больше, — кивает он, подтверждая цифру в деле.

— Пятидесяти? — недоверчиво спрашиваю я. Ну, хорошо, может по сравнению со счетом моих убийств это будет словно плевок в океан, но я хотя бы действовал по приказу.

— Даже для меня, ты как-то слишком радостно нажимаешь на спусковой крючок.

— Жаль, что так, сэр, — извиняется он и еще раз слегка пожимает плечами. Благодарно вздохнув, адепт откидывает дело и, шатаясь, выходит из камеры, я иду за ним.

— Итак, сколько у нас получается? — спрашиваю я его, когда мы идем обратно к лифту. Он смотрит на маленькую пачку бумаги, оставшуюся в его руках.

— Восемь, лейтенант, вы оставили только восьмерых, — устало отвечает он, протягивая документы мне.

— Тебе они понадобятся, — говорю я ему, отпихиваю документы и вхожу в лифт, — собери их всех завтра после завтрака в комнате аудиенций и проинформируй Полковника Шеффера, что я встречусь с ним там же. Я отваливаю немного поспать.

МОИ ВОСЕМЬ "рекрутов" стоят шеренгой в зале, расслабленно так стоят, взгляд каждого прикован ко мне. Им всем любопытно, по тюрьме быстро расползлись слухи, что психопат Кейдж говорит с каждым и предлагает способ выйти из тюрьмы. Но кроме этого, у них больше нет никаких догадок о том, что происходит. Один или двое нервно дергаются под моим взглядом. Открывается дверь и, широко шагая, входит Полковник, как всегда в полной униформе.

— Смирно! — рявкаю я, и они достаточно резво реагируют. Это одна из причин, по которой они здесь, в них еще осталось хоть какое-то подобие дисциплины.

— Ну и что ты подобрал для меня, Кейдж? — спрашивает Полковник, медленно проходя вдоль шеренги и осматривая каждого по очереди.

Мы начинаем слева направо, с Морка. Он высок, хорошо сложен, красив и умен. Блондин с короткой стрижкой, его лицо начисто выбрито, а глаза горят. Он вытянут по струнке, ни один мускул на его лице не дергается, его взгляд устремлен строго прямо перед собой.

— Бывший комиссар Морк, сэр, — представляю я его Полковнику, и он кивает, словно вспомнил что-то.

— Достаточно необычно, я уверен, вы согласитесь. Комиссар роты штурмовиков Морк имел образцовое досье. Закончил Схолу Прогениум с отличием. Десять раз представляли к награде за храбрость. После пяти кампаний, он провел три года в Схоле Прогениум, обучая кадетов-комиссар, после чего ему подписали прошение о переводе в боевую часть. За все это время был ранен семь раз, три раза отказался от почетного увольнения из армии и вернулся к обязанностям по обучению. Вкратце, сэр, он — настоящий герой.

— Тогда напомните мне, почему он оказался военным заключенным, лейтенант, — кисло произносит Шеффер.

— Комиссар и его рота штурмовиков участвовала в ночной высадке во время операции по подавлению мятежа на Сеперии, — говорю я Полковнику, вытаскивая из памяти детали, которые всю прошлую ночь вдалбливал себе в голову, — атака прошла полностью успешно, вражеский лагерь был разгромлен, все враги уничтожены, пленных не брали, как и было приказано. Проблема была в том, что это была не та цель. Какой-то картограф Департаменто перепутал координаты цели, и наш герой повел своих бойцов атаковать командный лагерь 25-ого полка Гоплитов. Они вырезали полностью весь штаб генерала.

— Без потерь, должен указать, — я улыбнулся Морку, который оставался таким же беспристрастным во время пересказа истории, — дабы прикрыть свои шкуры, Департаменто обвинил всю роту в неисполнении приказа, и их всех отправили в штрафные легионы. Вот тогда появились вы и перевели героя сюда. Настоящая ошибка, и возможно он единственный невинный боец во всей этой тюрьме.

— Значит ты, должно быть, ненавидишь его, Кейдж, — говорит Полковник, пристально глядя на меня.

— Конечно, сэр, — отвечаю я, сжав губы.

— Тогда зачем выбрал его? — спрашивает он, обращая свое внимание на бывшего комиссара. — Возможно тут какая-то месть?

— Совсем нет, Полковник, — со всей честностью отвечаю я, — этот боец будет следовать вашим приказам буквально, не задавая вопросов. У него почти непревзойденный боевой опыт, дисциплина и вера. Он всецело предан Императору и сделает все, чтобы наша миссия была успешной. Я лично не выношу его, сэр, вы правы. Но если захочу, чтобы кто-то меня прикрывал, наш герой подойдет для этого лучше всех.

Полковник просто хмыкает и шагает к следующему в шеренге. Невысокий и жилистый, лысый, словно пушечное ядро, но с такой кустистой бородой, что кажется, будто кто-то глупо пошутил и перевернул его голову вверх ногами.

— Ганс Айл, — говорю я Полковнику, глядя на сияющую макушку низкорослого, та сморщенна из-за рваного шрама как раз над левым ухом.

— Когда-то восемь лет оттрубил во взводе разведки, Айл здесь лучший скаут, которого можно найти. У него есть действительный боевой опыт сражений в пустыне, лесах, джунглях и в городе. И кажется, ему уж чересчур нравится глушь. Дезертировал во время сражения на Табраке-2, ускользнул, пока находился в пикете. Выживал на равнинах восемнадцать недель, прежде чем началось наступление остальной армии, и его поймали. Он находчив и доказал, что может действовать по своей инициативе.

— Есть еще другие причины, почему ты выбрал его? — спрашивает Шеффер, его брови слегка нахмурились.

— Для миссии мне не нужен еще один дезертир, — подчеркивая, добавляет он, ссылаясь на мои многочисленные попытки побега во время нашей последней службы.

— Что ж, сэр, причина в том, что он еще сильнее, чем я, ненавидит сидеть в клетке и сделает все, чтобы выбраться, — объясняю я. Я слегка сомневаюсь, но думаю, что Айл захочет увидеть завершение миссии, вместо того чтобы снова свалить в одиночку.

Конечно же, этого я не говорю Полковнику. Шеффер еще раз сурово осматривает бойца и идет дальше.

— Это Пол Регис, — указываю я на следующего в шеренге. Они примерно с меня ростом и моей комплекции, чуть дряблый в талии и лицом, у него бледная кожа и искривленный нос. Он самый нервный из всех, его глаза хлопают то на меня, то на Полковника, в них вспышками смешивается страх и ненависть.

— Наш друг Пол служил сержантом артиллеристом семь лет, у него обширный опыт осад и бомбардировки, — продолжаю я, когда Полковник обращает взор своих голубых ледяных глаз на Региса.

— Наш жадный сержант-артиллерист был пойман на грабеже руин улья Басшиман на Фландере, вопреки явным приказам капитана.

— Мародер? — с гримасой отвращения восклицает Полковник, его глаза все еще прикованы к Регису.

— Он был приговорен к повешению, пока не вмешались вы, Полковник, — подчеркиваю я, — это еще не все, есть еще большие подозрения, что он виновен не только в мародерстве. Некоторое могут называть это открытым грабежом или хуже, но нет никаких доказательств. Он настоящий подонок, сэр, но я считаю, что он выучил, насколько важно следовать приказам.

Регис хрюкает и кивает, на мгновение на лице Шеффера отражается раздражение.

— Я разве говорил, что тебе можно двигаться, Регис?! — в ответ ору я на заключенного.

— Н-нет, сэр, — заикается он, в его глазах горит паника.

— Значит, не шевелись! — рычу я, раздраженный за этот цирк перед Полковником. Если мы сейчас облажаемся, то все будем радоваться гостеприимству этой башни до конца наших жизней. А этого я определенно не желаю. Я смотрю на Полковника, дабы оценить его реакцию, но он уже сфокусировался на следующем бойце.

— Снайпер первого класса, Таня Страдински, — оглашаю я, пока Полковник осматривает ее с ног до головы, его лицо остается бесстрастной маской. На первый взгляд Таня неплоха, хотя с другой стороны я бы не сказал, что она милашка. Она коротко стрижена, черные волосы и мягкие коричневые глаза, полные губы и вступающие скулы. Она на несколько дюймов ниже меня, и с хорошей мускулистой фигурой, как и ожидается от солдата.

— Без сомнений, она лучший снайпер в этой тюрьме, а возможно и во всем секторе. Четыреста пятьдесят шесть подтвержденных убийств за девять лет службы. Выиграла тридцать восемь полковых и меж полковых медалей за стрельбу, еще награждена тремя медалями за действия во время службы. Она здесь за отказ стрелять во врага, она четырежды отказывалась, прежде чем ее осудили. Она была вовлечена в прискорбный инцидент, в котором дотла сгорел королевский детский сад на Миносе, и погибли двадцать детей, включая отпрыска Имперского командующего. После проведенного Инквизицией расследования, с нее сняли все обвинения, но с тех пор она не может стрелять, кроме как на стрельбище. Пусть это не введет вас в заблуждение, что с ней поступили жестоко. Есть подозрение, что она специально стреляла по этому детскому садику.

— И ты привел мне снайпера, который отказывается стрелять? — с сомнением спрашивает Полковник, выгнув дугой бровь. — Что-то я не понимаю твоих мотивов, Кейдж.

— Что ж, сэр, должно быть, вы посчитали, что она может быть полезна, когда отсылали ее сюда в это сборище, — подчеркиваю я, от моей безупречной логики Полковник скуксился, — по крайней мере, она знает о стрельбе намного больше, чем кто-то из нас, к тому же у нее есть опыт обучения.

— В любом случае, — добавляю я, окидывая Таню самым суровым взглядом, — я заставлю ее стрелять снова.

Выражение лица Шеффера остается сомневающимся, его глаза бурят меня несколько секунд. Я выдерживаю его пристальное внимание и спокойно смотрю ему в глаза. Лишенная каких-либо эмоций маска, что обычно носит на лице Полковник, возвращается на свое место, и он делает шаг к Лодону Стрелли.

Если человек когда-либо мог выглядеть ненадежным и хитрожопым, то это Стрелли. Худой и с длинными конечностями, словно его кроили по рисунку ребенка.

Даже его лицо длинное, с острым подбородком и высоким лбом, разделенное узким и длинным носом. Он смотрит на меня прищуренными глазками и сжимает челюсть, оценивает меня, старается понять, что я за человек.

— Стрелли в команде в качестве пилота шаттла, если такой понадобится, — объясняю я Полковнику, — изначально пират с промысловых астероидов Санбастиана, пилот Стрелли осознал ошибочностью своего пути, когда орки наводнили эту систему восемь лет тому назад. До суда он служил пилотом шаттла, а затем позднее летчиком-истребителем "Грома". И уже в это время, несмотря на то, что он стал широко известным и уважаемым летным асом, слишком увлекся разногласиями между Гвардией и Флотом, и обстрелял бронированную колонну пехоты, принадлежащую Бойцовым Кулакам с Тезиса. Полковник Кулаков Тезиса потребовал, чтобы Флот отдал Стрелли им, и под их суд, где его должным образом признали виновным и приговорили к смерти через повешение.

Ваше вмешательство спасло его.

В этот раз Полковник ничего не говорит, он просто пристально и долго смотрит на Стрелли, словно пытается пришпилить того взглядом к стене. Под упорным ледяным взором пилот чувствует себя неуютно и ерзает, я замечаю, как его длинные пальцы начинают нервно барабанить по бедру. Пока продолжается пристальное изучение Полковника, глаза Стрелли пялится на дверь, мне кажется, он собирается туда кинуться.

В этот момент Полковник переводит свое внимание и шагает дальше. Стрелли бросает на меня недоуменные взгляды, его былая самоуверенность исчезла. Я игнорирую его.

— Следующий — пехотинец Квидлон, бывший боец 18-ого полка с Нового Оплота, который очутился здесь благодаря тому, что неспособен обуздать свое любопытство и внять предупреждениям старших офицеров.

Первое что приходит в голову, когда смотришь на Квидлона — "квадрат". Он невысок, широк, прямые плечи, огромная челюсть и плоская голова. Даже его уши почти квадратные. Вытянувшись по струнке, превосходно неподвижен, вы даже можете подумать, что это скульптура ученика, который еще не умеет придавать человеческой фигуре более гладкие черты.

— Кажется, он не смог совладать со своей страстью к машинерии, — спешно продолжаю я под подгоняющим взором Полковника и уводя свои мысли от странной внешности молодого солдата.

— Несмотря на несколько жалоб от слуг Адептус Механикус и выговоры от его старших офицеров, Квидлон продолжил вносить несанкционированные изменения в оружие и машины своего танкового взвода. Насытившись им, и мудро не желая вступать в перепалки с техножрецами, его вышестоящие офицеры в конечном итоге обвинили его в неподчинении.

— Почему ты не внял данным тебе предупреждениям? — спрашивает Квидлона Полковник, он впервые с тех пор как вошел, обращается напрямую к кому-то из заключенных.

— Я хочу знать, как все работает, сэр, и мои изменения никому не принесли вреда, они позволили оружию и двигателям служить лучше, — быстро отвечает пехотинец, слова вылетают короткими очередями, словно стабберные выстрелы на полуавтомате.

— Ну и как ты думаешь, за что ты здесь оказался, боец? — продолжает спрашивать Полковник.

— Здесь, сейчас, в этой шеренге с остальными, с лейтенантом и вами, или в тюрьме, сэр?

Когда мы встретились в первый раз, я был удивлен тем, насколько он быстро говорит, но вскоре осознал, что это от того, что его мозг работает так же быстро. Хотя это производит крайне неудачный эффект, заставляет любого смышленого человек выглядеть глупо, и я могу себе представить, почему на его таланты не обратили внимания другие, которые этого не осознали.

— В этом зале, в данный момент, — подтверждает Полковник, — с остальными заключенными.

— Что ж, сэр, я не знаю наверняка, почему я тут, но я могу рискнуть и предположить, учитывая все, что я слышал ранее и мою беседу с лейтенантом вчера, что возможно, я могу быть вам полезен, сэр, потому что умею чинить машины, — глядя на Шеффера, скороговоркой выпаливает Квидлон.

— Можешь, — кивком соглашается Полковник, после чего делает еще пару шагов вдоль шеренги.

— Даже не представляю, какую гору вы свернули, чтобы достать этого, — говорю я, глядя на него. Мужчина кажется совершенно неприметным во всем. Средний рост, среднее телосложение, темно-коричневые волосы, серые глаза, обычное лицо без каких-либо характерных черт. Его дело оказалось таким же образом странно коротким, да и эти крохи были несколько смутны. Но то, что было там, стало увлекательным чтивом. Ладно, хорошо, это было интересно слушать, но не в этом дело.

— Ойнас Трост, бывший эксперт по саботажу и терроризму, — оглашаю я Шефферу.

— Я все еще эксперт, — ворчит на меня Трост.

— Я разве разрешал тебе открыть пасть? — рычу я в ответ и наклоняюсь к нему. Его глаза встречаются с моими, и у меня по спине бежит дрожь. Они мертвы. Я имею ввиду, они абсолютно лишены эмоций, настолько пустые, словно нарисованные. Они говорят мне, что я могу гореть или истекать кровью до смерти, а он просто пройдет мимо и не удостоит вторым взглядом.

— Испытай меня. И я покажу тебе, что такое хладнокровие, — шепчу я ему в ухо, возвращая самообладание.

— Этого я помню, — говорит Полковник, отодвигает меня в сторону и встает напротив Троста, — этого я очень хорошо помню. Трост, агент Оффицио Сабаторум под прикрытием. Он, возможно, убил людей больше, чем все в этой башне вместе взятые, включая тебя и меня, Кейдж. Я помню, что он ошибся и отравил трех адмиралов и их семьи.

Трост все еще пытается подавить меня взглядом, но я стою на своем. Если я сейчас покажу слабину, он поймет это, и в дальнейшем у меня будут проблемы с сохранением своего авторитета.

— Ну и кто последний? — спрашивает Полковник, указывая на последнего мужчину в шеренге.

— Это Питер Строниберг, полевой хирург 21-ого полка Копоранской Бронированной Конницы, сэр, — говорю я Шефферу, отрывая взгляд от Троста. Хирург выглядит изможденным, темная кожа, тонкие черные волосы и нервный тик правого глаза. Он смотрит на Полковника усталыми налитыми кровью глазами.

— Во время кампании на Филиус Секунда, он пристрастился к странному коктейлю из стимуляторов и болеутоляющих по собственному рецепту. Это не только повлияло на его работу, к концу кампании он терял в пять раз больше пациентов, но он начал распространять свое вещество меж солдат в обмен на услуги и деньги.

— А ты думаешь, что этот его медицинский опыт окажется полезным в этой миссии? — насмешливо спрашивает Полковник. — Да он выглядит как ходячий мертвец, я бы не доверил ему даже открыть пузырек с лекарствами, а уж с гальванокаутером даже бы близко к себе не подпустил.

— Он здесь уже три года, Полковник, и из-за своей давней привязанности не может спать больше четырех часов за сутки, — объясняю я, — однако к удовольствию губернатора, он последний год работает доктором для заключенных.

— Хммм, ну посмотрим, — рычит Полковник, бросив на меня взгляд.

Полковник сжимает руки за спиной и разворачивается на месте, шагает в центр комнаты перед собравшимися "рекрутами". Я подхожу туда же и становлюсь чуть позади и слева от него. Он еще пару раз рассматривает шеренгу, взвешивает у себя в уме достижения каждого. Я даже не уверен, он оценивает их, или меня за то, что я выбрал их.

— Они все кажутся подходящими, Кейдж, — тихо говорит он мне, не оборачиваясь, — но мы посмотрим, кто из них пройдет финальное испытание, а кто провалит.

— Финальное испытание, сэр? — встревожено спрашиваю я. Я даже представить не могу, что у Полковника на уме, хотя считал, что уже все предусмотрел.

— Меня зовут Полковник Шеффер, — рявкает он, его сильный голос наполняет зал, — я командующий офицер 13-ого Штрафного Легиона.

Он смотрит на меня секунду:

— Как вы слышали, некоторые из вас называют его "Последним Шансом". Это я собрал вас всех в этой тюрьме и теперь стою здесь, чтобы предложить вам выбор. Мне нужны солдаты, бойцы как вы, чтобы принять участие в опасном задании. И вряд ли многие из вас, а возможно даже все вы, переживут эту миссию. Я подвергну вас самым безжалостным тренировкам, которые сможет изобрести лейтенант Кейдж, и ожидаю полного подчинения. В ответ на вашу преданность делу, я предлагаю вам полное прощение за совершенные преступления, по которым вас осудили. Переживете задание и будете вольны свободно заниматься тем, чем пожелаете. Не выживете, тогда будете прощены посмертно, дабы ваши души были очищены от ваших грехов, и вы могли вознестись и присоединиться к Императору.

— Помните, жизнь, проведенная не в служении Императору — вдвойне потерянная жизнь, как в этом мире, так и в том. Я так же напомню вам, что вы все поклялись в верности и преданности Императору и Империуму, который служит ему, и я еще раз предлагаю вам возможность исполнить эти клятвы.

Я смотрю на Полковника. Вот он стоит тут, прямой как шомпол, и расслабленно держит руки за спиной. Я не вижу его лица, но помню, когда он последний раз произносил подобную речь для меня и примерно четырех тысяч других заключенных, где-то года три тому назад. Это не дословно та же самая речь, но я помню его лицо. Оно излучало уверенность и искренность, эти голубые глаза светились гордостью. Он и правда верит в то, что спасает в этом мире наши души от проклятья. А может быть так оно и есть. Мой старый друг Франкс определенно в это верил, и после того, через что я прошел в "Последнем Шансе", я чертовски уверен, что заслужил для себя искупление.

— Морк, — говорит он, глядя на бывшего комиссара, — ты пойдешь добровольцем на это задание?

— Так точно, сэр! — грохочет в ответ, и я представляю в этот момент, как комиссар шагает через бурю пуль и лазерных лучей, его команды словно трубный глас для солдат вокруг него. — Для меня будет честью и привилегией снова служить Императору.

— Айл, — выкрикивает Полковник, — ты пойдешь добровольцем на это задание?

— Если это означает покинуть эту камеру, тогда да, согласен, — отвечает мужчина и решительно кивает.

— Регис, ты пойдешь добровольцем на это задание? — спрашивает артиллериста Полковник. Регис колеблется, смотрит вдоль шеренги влево и вправо, а затем опять на Полковника.

— Я не хочу умереть, — бормочет он, глядя при этом в пол, — я бы предпочел остаться здесь, сэр.

Я вижу, как Полковник напрягся, словно Регис только что оскорбил его мать или что-то в этом духе.

— Я предлагаю тебе последний шанс, Регис, — говорит Шеффер, его голос начинает утихать, верный признак того, что он зол, — ты пойдешь добровольцем на это задание?

— Катитесь в ад, фраггеры! — отвечает Регис, его уныние внезапно превращается в ярость, и он кидается к болт-пистолету на ремне у Полковника. — я никуда не пойду с тобой, сумасшедший, я нахрен убью вас всех!

Шеффер шагает ему навстречу и тыльной стороной руки бьет Регису в челюсть, одним ударом отправляет его на пол. Тот вскарабкивается на ноги и замахивается на Полковника, но я поспеваю первым и солидно впечатываю кулаком в нос, повсюду разлетаются брызги крови и, кувыркаясь, он снова летит на пол.

— Мне по-настоящему жаль это слышать, — торжественно отвечает Полковник, не двигаясь после атаки.

— Не вызвавшись добровольцем, ты доказал мне и Императору, что больше не являешься верным и полезным слугой. Твое присутствие в этом учреждение более не является необходимым. Властью данной мне, как командующему офицеру судебной власти Императора, твой приговор о заключении пересмотрен, — продолжает Полковник. На лице Региса появляется улыбка. Когда Полковник отстегивает застежку на кобуре болт-пистолета, улыбка увядает, на ее место приходит ужас.

— Тем самым я приговариваю тебя к смерти, приговор привести в исполнение немедленно. Лейтенант Кейдж, исполните свой долг.

Он вытаскивает свой болт-пистолет и протягивает его мне. Я ощущаю в руке его тяжесть, от него пахнет свежей оружейной смазкой. Впервые за месяцы я держу в руках оружие, и его вес придает мне уверенности.

— Не двигайся и все будет быстро, — говорю я Регису, целясь в голову. Регис игнорирует меня и вскакивает на ноги, несется к двери в зал. Я провожу его дулом, но вмешивается Трост и валит того на землю. Они двое катаются там, дерутся и обмениваются короткими, злыми ударами, Регис пытается вырваться. Я вмешиваюсь и бью рукояткой пистолета Регису в лоб, ошеломляя его. Оттолкнув Троста в сторону, я ставлю ногу Регису на глотку, пришпиливая его к месту. Он еще некоторое время пытается сопротивляться, выкрикивает в мой адрес угрозы, после чего обмякает. По его лицу струятся слезы, по его серой робе в районе промежности расползается темное пятно.

— Прими свое наказание как солдат, — шикаю я на него с отвращением, и прицеливаюсь в левый глаз. Одно мягкое нажатие на спусковой крючок и все, хлопок детонации болта эхом отдает от стен, когда разрывной снаряд разносит череп Региса на части и пачкает мои ноги кровью и осколками кости. Я делаю шаг назад, пистолет слегка еще дымится, и смотрю на остальных. Квидлон выглядит ошеломленным, на лице Стрелли свирепая ухмылка, Морк все еще стоит по струнке, глаза смотрят прямо перед собой. Лица остальных ничего не выражают. Смерть для них не нова. Хорошо, потому что до того как миссия завершится, они увидят гораздо больше трупов.

Я возвращаю пистолет Полковнику и ору остальным построиться. Шеффер продолжает, словно только что вообще ничего не произошло, по очереди спрашивает остальных, вызовутся ли они добровольцами на задание. Они все отвечают — да.

ПОТРЕСКИВАЮЩИЙ на решетке костер сверкает искрами, когда обитатель комнаты подбрасывает еще одно полено в огонь. Потирая руки, он возвращается к низкому кожаному креслу в стороне от камина. Он худощав, щурит глаза, его темные волосы прилизаны назад, а подбородок украшает превосходно ухоженная бородка. На нем плотная рубашка из темно-синей шерсти, воротник на шее завязан золотым шнуром, ерзая, он сидит и ждет. Он вытянул свои длинные ноги перед собой, на них обтягивающие брюки из того же материала, что и рубашка. Он заинтересованно осматривает комнату, красные лакированные панели на стенах и книжную полку до потолка, которая тянется на несколько метров вдоль всей длины одной из стен. В футляре, очевидно вырезанном из слоновой кости, стоят часы, их методичное тиканье перебивает шум камина. Опять вернув свое внимание к книжной полке, мужчина встает и медленно подходит к ней, дабы исследовать собранные тома. Он пробегается пальцами по корешкам, склонив голову на бок, чтобы прочитать названия.

В этот момент со щелчком замка дверь позади него открывается. Разворачиваясь, он приветствует вошедшего улыбкой. Другой мужчина значительно старше, его лицо сморщено, словно смятый пергамент, но его глаза до сих пор чистые и ясные. От его прически осталось только несколько завитков седых волос, и он тяжело опирается на трость для ходьбы.

— Гестимор, так много прошло времени с последней нашей встречи, — говорит молодой и делает шаг вперед, после чего ласково кладет руку на плечо старику.

— Так и есть, — коротко отвечает Гестимор, его голос тверд и силен. — Я боюсь, что мы оба больше уделяем внимание нашему долгу, чем дружбе.

— По-другому быть не может, — буднично отвечает посетитель, помогая престарелому усесться в кресле.

— Давай, присаживайся и мы поговорим.

Молодой берет стул с прямой спинкой из-за рабочего стола и присаживается напротив Гестимора. Наклоняется вперед, кладет руки на колени, и сжимает их.

— Ты выглядишь еще старше, чем я мог представить, — печально произносит он.

— Да, Люций, я стар, — соглашается Гестимор, медленно кивая, — но у меня осталась еще пара славных лет, и мой разум все еще острый как никогда.

Иллюстрируя, он постукивает себя по голове.

— Зачем вы подчинились этому? Вы же знаете, что существуют лекарства против старения, — спрашивает Люций.

— Быть человеком, означает быть смертным, — философски отвечает престарелый мужчина, — отрицать это, значит думать о бессмертии, а это область только благословенного Императора. Ну, или для Темных Сил, которым мы мешаем. Отринуть свою смертность для меня, все равно, что отринуть все человеческое, за что я так упорно сражался, дабы защитить остальных.

Несколько минут оба сидят в полном молчании, приятное молчание, которое возможно только по прошествии многих лет дружбы. Первым его нарушает Гестимор, отвлекаясь от пламени в камине и взглянув на Люция.

— Ты пересек семь секторов не затем, чтобы спросить о моем здравии, — подчеркивает он, его лицо делается серьезным.

— Ты получил посланные мной данные? — спросил Люций, откидываясь назад, с деловым выражением лица.

— Да, и скажу, что ты играешь с огнем, — серьезно ответил Гестимор, — но ты все равно получишь от меня любую помощь.

— Больше чем что-либо, я нуждаюсь в совете, старый друг, — объяснил Люций.

— Ты прав, твое предприятие рискованно, но потенциальная награда стоит опасностей. При этом я бы предпочел заручиться поддержкой более существенной, чем есть сейчас. Мне нужно действовать быстро, резко и решительно, и я не уверен, что люди, которые есть у меня, подходят под требования.

— Ах, это просто, — Гестимор отмахнулся от обеспокоенности своего товарища взмахом руки с разбухшими венами, — обратись к старым клятвам, подними еще раз братство.

— Такое не просто, — ответил Люций осторожно, — братство нужно использовать только в экстренных случаях. Кроме того, увиливания и ухищрения как всегда мое оружие.

— Если тебе нужно их вмешательство, значит, время для хитростей и интриг давно прошло, — возразил Гестимор, поглаживая свою лысую макушку рукой, — возьми только одного брата. Для поддержки, как ты сказал.

— Я подумаю над твоим советом, — задумчиво ответил Люций, глядя в пламя и вспоминая минувшие сражения.

Глава третья Лавры славы

+++ Цель в неведении и действует без раздумий. Они полностью доверяют нам. +++

+++ Опасайтесь недооценивать их. Они должны остаться в неведении относительно наших планов. +++

— Ваши дополнительные тренировки начинаются сей же час, — провозглашает Полковник, пока мы грузимся в шаттл, когда шли по мостику, вокруг посадочной площадки выл ветер.

— В мое отсутствие вся полнота власти переходит к лейтенанту Кейджу. Вы должны в точности исполнять то, что он прикажет. Ваши жизни будут зависеть от поддерживаемой вами дисциплины и обучения всему, чему вы сможете научить друг друга.

Интерьер шаттла намного лучше по сравнению с тем, к чему я привык. Вместо длинных деревянных скамеек в главном отсеке индивидуальные кресла, вдоль центрального прохода шесть рядов по три кресла с каждой стороны. Они обиты черной кожей, похожие на подушки подголовники, толстые ремни безопасности с позолоченными застежками, в общем, эти богатые кресла явно для комфорта более важных слуг Империума, чем мы. И все же, в данный момент они наши, я сажусь в одно из них в самом конце, наслаждаюсь ощущениями после пяти месяцев кандалов, прибитых к стенам. К моему удивлению, ко мне подходит Полковник и садится рядом.

— Ты понимаешь свое положение, Кейдж? — спрашивает он, пристегивая себя ремнями безопасности.

— Думаю да, сэр, — отвечаю я после секундного размышления, — я должен превратить эту кучку отбросов в боевой отряд.

— Я имею в виду другое, что я только один раз предлагаю последний шанс, — говорит Шеффер, — и ты уже его потратил. В этот раз никакого тебе прощения.

Я что-то такое подозревал, но все равно услышать такое прямолинейное начало, словно удар по голове. Значит, вот как. Нет прощения и нет конца сражениям за исключением смерти.

Я удивлен своими собственными чувствами, когда понимаю, что необыкновенно спокоен. У меня вообще причудливое ощущение отстраненности, как будто кто-то другой контролирует мою жизнь. Это действительно странное ощущение, его сложно объяснить. Я всю свою жизнь сражался против всего. Дрался, чтобы свалить из ульев Олимпа. Дрался со скуки на Стигии, и все завершилось Последним Шансом. Я воевал два с половиной года, чтобы сбежать от Полковника и смерти, я был уверен, что она меня ждет. Я сражался с ощущением вины и депрессией от того, что остался единственным выжившим в Коританоруме, и увы, этот бой проиграл. А последние шесть месяцев дрался, чтобы свалить из тюрьмы и против всё возрастающего безумия, которое из-за всех этих сражений начало заполнять мою голову.

В последний раз я осознал вот что: даже если я свободен, то все равно буду драться. Я просто не умею ничего другого. Если хотите, такова моя судьба, таково предназначение. Возможно, в планах Императора мне отведена роль бойца, до тех пор, пока не умру. Может быть, это все, что я могу предложить Ему.

Именно это открытие поразило меня, удивило, почему-то это мне раньше в голову не приходило. Вот почему я здесь, вот почему Полковник выбрал меня и почему я выжил, когда тысячи других умерли. Я сражаюсь. Вот что я делаю. Возможно, у меня был шанс изменить все это, но Полковник сделал все так, что этого никогда не случится, он заставил меня пройти через два с половиной года постоянной кровавой бани и сражений. Я превратился в его создание. Теперь я действительно ублюдок по нему.

— Я понимаю, сэр, — говорю я Шефферу, глядя на сидение перед собой. О да, я точно понимаю, что он сделал со мной, во что он меня превратил. Как я и говорил, учитывая, что я все мог изменить. Но теперь мой последний шанс — попытаться выжить, а не жить нормальной жизнью. Благодаря Шефферу это существование теперь единственное, что мне осталось.

— Хорошо, — коротко отвечает он и откидывает голову на спинку.

— Только есть кое-что еще, Полковник, — говорю я сквозь сжатые губы.

Он смотрит на меня, скосив глаза.

— Я ненавижу вас за то, что вы сделали со мной. И однажды я убью вас за это.

— Но не сегодня, Кейдж, — отвечает он мне с мрачной ухмылкой, — не сегодня…

— Нет, сэр, не сегодня, — соглашаюсь я, тоже откидывая голову. Закрываю глаза, и пока мой разум уплывает в сон, представляю, как мои руки сжимают его горло.

ДНЕВНОЙ цикл начинается с того, что в моей комнате включаются светополосы. Я вскакиваю со своей койки и быстро одеваюсь, натягиваю новую униформу. Пройдя через дверь, что соединяет мою комнатушку со спальней группы, я вижу, что большинство из них все еще спит, только Строниберг смотрит на меня.

— Поднимайтесь, вы, ленивые, толстые, никчемные куски сточного дерьма! — ору я на них, прохожу вдоль комнаты и пинаю их койки. — вы вроде как солдаты, а не дети!

— Отвали, солдатик, — рычит Стрелли, вскакивает со своей кровати и встает на ноги передо мной, — ты, может быть, и думаешь что главный, раз Полковник так сказал, но еще раз толкнешь меня и я выбью из тебя всю дурь, — я слышу, как сзади ко мне подходит Трост, слегка разворачиваюсь и делаю шаг назад, чтобы держать его и пилота на виду.

— Я согласен с флотским, — хрипло говорит Трост, его мертвые глаза смотрят на меня, — ты знаешь, скольких я убил? Да я даже не моргну, добавляя тебя в список.

Я ничего не говорю, сохраняю безразличное выражение лица. Я смотрю на других. Морк игнорирует меня, стоя спиной ко мне, он натягивает свои арестантские обноски. Таня сидит на краешке своей койки, болтает ногами, она явно не с ними, но и не встанет на мою сторону. Квидлон выглядит несколько смущенным, его глаза бегают между мной, Стрелли и Тростом, пытается решить на какой он стороне. Если у него есть хоть капелька разума, он примкнет ко мне. Айл все еще лежит на кровати, закинув руки за голову, тупо смотрит в потолок и притворяется, что ничего не происходит.

Я наконец-то перевожу взгляд обратно на Стрелли.

— Думаю, вам тут немного не хватает дисциплины, — говорю я ему, скрестив руки на груди.

— И что ты сделаешь? — насмехается он. — Наденешь на нас ошейники с взрывчаткой?

— Мне они не понадобятся, — тихо отвечаю я. Он фыркает, и ровно через мгновение мой кулак врезается в его лицо. Вылетает выбитый зуб, Стрелли падает на одну из металлических стоек кровати. Словно молния я разворачиваюсь к Тросту, который стоит с ошеломленным выражением лица, оно меняется на агонию, когда мой ботинок врезается ему пах, он кулем падает на пол.

— Можно было обойтись и без этого, — говорю я им всем, пока Трост корчится на полу, а Стрелли поднимается на ноги и пятится от меня. — Теперь вы штрафники "Последнего шанса". А это означает, что вы самые худшие отбросы в галактике. И вы еще пожалеете о том, что не сдохли. И так же это означает, что если вы попробуете перечить мне, я порву вас на маленькие кусочки, а их выкину в воздушный шлюз. И если кто-то из вас думает, что может грохнуть меня, тогда, пожалуйста, валяйте. Но уж будьте добры, сделайте все хорошо, потому что если я выживу, то вам крупно не повезет.

— ЧТО ЭТО ТАКОЕ? — спрашиваю я Строниберга, поднимая свой нож к его лицу. Сегодня первый день настоящих тренировок на борту "Лавров славы". Превосходное судно, это уж точно. Специально построенное для штурмовиков, как проинформировал меня Полковник, "Лавры славы" имеют на борту все, что можно пожелать. В данный момент мы стоим в одном из тренировочных ангаров. На корабле их четырнадцать, каждый из них построен так, чтобы представлять различные боевые условия, а обслуживает их настоящая армия техножрецов. Тут есть и джунглевый ангар, городской, пустынный, ночного мира, различные стрельбища, тренировочные квадранты, в одном из них есть даже пляж. На самом деле я еще не видел их всех, так что мне вроде как любопытно посмотреть, как они организовали джунгли на космическом корабле. Они сделали деревья из досок? Но лучше всего тут оружейная, со всем этим добром можно целый улей захватить, там покоится такой набор смертоносного вооружения, что у меня аж руки зудят, заполучить его. Но это будет позже, а сейчас мы начинаем с основ.

— Это нож, — прямо отвечаю я, он тупо смотрит в ответ.

— Какое у меня звание, рядовой Строниберг? — дребезжу я.

— Вы лейтенант, — быстро отвечает он, — то есть, вы — лейтенант, сэр.

— Так-то лучше, — говорю я, делая шаг назад и размахивая перед ним ножом.

— Что это такое?

— Это нож, сэр, — резко отвечает он.

— Неправильно! — рявкаю я.

— Что это такое?

— Я не понимаю, сэр… — в замешательстве отвечает он, глядя на остальных собравшихся вокруг меня. Мы стоим в ангаре для упражнений, огромное открытое пространство для бега, тренировок ближнего боя, лазанья по канату и все такое. И мы в середине зала, а остальные вокруг меня. Я поднимаю нож над головой и медленно поворачиваюсь, глядя на каждого из них.

— Вы можете мне сказать, что это такое? — спрашиваю я их, вращая нож меж пальцев.

— Это боевой нож стандартной модели, выполненный по шаблону Церватес, сэр, — отвечает Квидлон, — стандартное боевое вооружение ближнего боя для многих полков Имперской Гвардии, выкованное на мире-кузнице Церватес.

— Это все, умник? — спрашиваю я, насмешливо гладя на нож. — Я подозреваю, что ты можешь рассказать мне много интересных вещей об этом ноже, не так ли?

— Об этом конкретном ноже, сэр, или об этом типе ножей? — невинно спрашивает он.

— Что? — отвечаю я, заводясь. — Кровь Императоры, ты слишком много думаешь, Квидлон.

Я делаю паузу, дабы снова собраться с мыслями, закрываю глаза и пытаюсь изгнать Квидлона из головы. Глубоко вдохнув, я открываю глаза и снова осматриваю окружающих. Некоторые из них обмениваются взглядами друг с другом. Тросту скучно, он стоит, скрестив руки, и пялится в потолок.

— В руках я держу не нож, — рявкаю я на них, мой голос звенит, отражаясь от дальних переборок тренировочного ангара, — в своих руках я держу оружие. Единственное назначение оружия — калечить и убивать. Это смерть воина.

Теперь они смотрят на меня более заинтересованно, заинтригованы, куда я дальше поведу речь.

— Эй, Трост, для чего нужно оружие? — рявкаю я на саботажника, который все еще осматривает зал.

— Ммм? — он смотрит на меня. — Назначение оружия — калечить и убивать. Сэр.

Его голос спокоен, лишен эмоций, а выражение лица сложно определить.

— О чем, мать твою, ты таком интересном размышляешь, если считаешь, что можешь игнорировать меня, рядовой Трост? — ору я на него, бросаю нож и иду к нему. — Тебе со мной скучно, Трост?

— Я рассчитываю, сколько термических зарядов необходимо, чтобы взорвать одну из этих переборок, — отвечает он, наконец-то глядя на меня.

— Да ты у нас настоящий подрывник, да? — говорю я, наседая на Троста. Он фыркает в ответ. Мой кулак врезается в его челюсть еще даже до того, как он осознает, что я взмахнул рукой, удар сшибает его с ног. Он пытается предотвратить следующий удар, размахивая руками, тогда я хватаю его левое запястье обеими руками и выворачиваю вперед, утыкаю его носом в пол. Ставлю на его плечо ногу и выворачиваю руку, сустав выстреливает, словно пробка из бутылки, Трост ругается сквозь сжатые губы.

— Твои термические заряды не особо помогли, не так ли, подрывник? Теперь попытайся установить хоть одну бомбу, — я отступаю, позволяя его вывихнутой руке упасть на пол. Издавая стоны и бросая на меня убийственные взгляды, он помогает себе здоровой рукой и встает на колени.

— Строниберг, разберись с этим, — говорю я хирургу, указываю на Троста, который баюкает свое поврежденное плечо, его лицо искажено от боли.

— Будет больно, — предупреждает медик Троста, сильно стискивает его руку и дергает. С отчетливым щелчком сустав встает на место, мужчина вопит от боли.

— Именно так, и все будут внимательно слушать то, что я говорю, всем понятно? — спрашивая я отважившихся встретиться с моим взглядом. Строниберг помогает Тросту встать на ноги, после чего снова занимает свое место в кругу.

— Мне до фрага, выживете вы или нет, в этом будьте уверены. Меня волнует только собственное выживание, и это означает, что я должен положиться на отребье вроде вас. Если Полковник посчитает, что кто-то из вас не подчиняется, он и глазом не моргнет — выпустит болт в любого из вас, так что лучше вам проявить заинтересованность. Слушаете меня, и мы все остаемся живы. Игнорируете меня, и нас всех отфракают.

Айл поднимает руку, и я киваю ему, разрешая обратиться.

— Да кто вы нахрен такой, сэр? — спрашивает он.

— Я человек, которого Полковник протащил через десяток различных кругов ада, и выжил после этого, — медленно отвечаю я, жестами показывая остальным собраться передо мной, чтобы мне не приходилось постоянно поворачиваться, — я человек, который помог Полковнику убить три миллиона душ. Я единственный выживший из четырех тысяч, погибших на поле боя. Я убивал спящих. Я стрелял в них. Тыкал ножом. Сражался с ними. Да я даже голыми руками забивал людей до смерти. Я сражался с тиранидами и орками, маршировал по иссушающим пустыням и промерзлым пустошам. Я почти умер шесть раз. Несколько раз меня пытались убить мои собственные бойцы. Я дрался с такими тварями, о существовании которых вы даже не подозреваете. И я убил их всех.

Каждое слово было правдой, и они видят это по моим глазам, даже Трост, который впервые проявляет признак хоть какой-то эмоции — какой-то отблеск уважения.

— Но все это неважно, — продолжаю я, прохаживаясь туда-сюда перед ними, и глядя на каждого по очереди. — Я лейтенант Кейдж, ваш офицер-инструктор. Я сделаю все, что, мля, захочу, и с любым, с кем, мля, захочу, когда и как, мать вашу, захочу. И во всем огромном царстве Императора нет ничего, чтобы вы могли сделать или сказать, дабы остановить меня. Это будет худшим, самым худшим временем в вашей жизни. Но, как и говорил Полковник, если вы хотите заполучить прощение не посмертно, и уйти свободным, тогда вам нужно слушать то, что я говорю и делать в точности то, что я вам прикажу. И если один из вас оплошает, я вздрючу вас всех.

Я оставляю их на некоторое время поразмышлять над этой речью, подбираю нож и иду к дальнему концу тренировочного зала. Я улыбаюсь сам себе. Как я однажды и говорил, из меня вышел бы отличный инструктор, если бы не мой мерзкий темперамент. И вот я тут выясняю, что мой паршивый нрав, оказывается, лучшее оружие в арсенале. Ну и знание о том, что моя собственная жизнь зависит от тренировок этих дубоголовых на радость Полковнику.

Я оглядываюсь на них и слышу, что они переговариваются меж собой. Предстоит еще долгий путь, прежде чем они станут боевой командой, но их сплотит взаимная ненависть ко мне. Ну, в любом случае я так планирую. Со мной это сработало. Моя ненависть к Полковнику и ко всему, что он представляет собой, наполняет меня решимостью выжить. Я на самом деле дам им возможность выступить против меня, чтобы доказать, насколько они на самом деле слабы. Я сломаю каждого из них и соберу вместе, и честно говоря, я буду наслаждаться каждой минутой. Почему? Потому что кроме настоящего сражения, в моей жизни осталась только одна вещь, которая приносит удовольствие.

Стою на месте, играюсь ножом в руках и смотрю на них. Они все ветераны, они считают себя особенными. Это иллюзия. Я видел новобранцев, которые шли в бой с честью, в то время как ветеранов кампаний разрывало на части или они ломались и плакали. Их время службы для меня ничего не значит, мне плевать насколько они хорошо думают о себе, плевать, на что они способны по их мнению. Я видел людей, которые подходили к границам своей вменяемости и выносливости. Я был одним из таких. Полковник сказал, что у меня примерно два месяца для работы с ними. Два месяца, чтобы превратить их в боевую силу, которую он хотел бы повести в сражение.

И это странно. Почему тогда Полковник доверил это мне? Зачем тогда он запихивал меня в Винкуларум с остальными, чтобы потом снова вытащить, словно старый меч, что отец передает сыну? Такая тенденция появилась, когда он поставил меня во главе, как раз перед Ложной Надеждой и ужасом бога-растения. Но, даже возвращаясь назад, у него было на уме что-то такое? Уверен — он знал, что я буду снова сражаться за него, если переживу Коританорум. И тот факт, что он так быстро поймал меня, доказывает это.

Мысленно я даю себе пощечину. Все эти мысли и размышления — синдром заключения, что мы оставили позади. И у меня нет времени околачивать груши и размышлять. Мне нужно работать. Я осознаю, что тоже собираюсь тренироваться вместе с ними. Шесть месяцев в камере отточили мою философию, но никоим образом не помогли в боевой подготовке. Лениво перекидывая нож из руки в руку, возвращаюсь к группе.

— Каково назначение солдата? — выкрикиваю я по мере приближения. Они пожимают плечами и мотают головой.

— Следовать приказам и сражаться за Императора, сэр? — предполагает Айл, он поднял руку как ученик.

— Очень близко, — соглашаюсь я, глядя на нож, после чего перевожу взгляд на него, — назначение солдата — убивать для Императора. Любой дурак может драться, но настоящие солдаты убивают. Они убивают любого, кого приказали, и каждый раз, когда приказали. Сражения не выигрываются драками, они выигрываются убийствами. Враг, который может драться с тобой — не проблема. Враг, который может убить тебя — вот угроза. Кто из вас претендует на то, что он солдат?

— Я убил больше человек, чем можно сосчитать. Сэр. — Трост делает шаг вперед. — Согласно вашим рассуждениям, это делает меня солдатом.

— Как ты убил их? — спрашиваю я, нож вращается вокруг своей оси, стоя рукояткой на моем указательном пальце.

— Ты зарезал кого-нибудь из них?

— Нет, я никогда не резал человека, — признается он, — я использовал взрывчатку, газ и яд. Если бы мне пришлось драться лицом к лицу, это бы означало, что я раскрыт, и мое задание провалилось. А я никогда не срывал миссии.

— Ну, я уверен, что те три адмирала высоко ценили тебя, пока сдыхали, — усмехаюсь я.

— Миссия все равно была завершена. Обычно позволительно иметь несколько сопутствующих смертей, — хладнокровно заявляет он. Я фокусирую свое внимание на Стрелли и указываю на него ножом:

— А ты солдат, летный мальчик? — спрашиваю я. Он открывает свой рот, дабы ответить, но в этот момент я стремительно разворачиваюсь и швыряю нож в левую ступню Троста, пришпиливаю ее к полу. Он визжит и падает на пол. Схватившись за нож обеими руками, он выдергивает его и с лязгом роняет на пол в лужицу крови.

— Подрывник, ты снова забыл добавить "сэр", если так будет продолжаться дальше, я сделаю с тобой кое-что похуже! — рычу я на Троста.

— Ну, Стрелли? — спрашиваю я, оборачиваясь обратно к пилоту. — Ты солдат?

— По вашему определению — нет, сэр, — отвечает он мне, глядя как на полу, обхватив руками кровоточащую ступню, корчится Трост, — я летал на шаттлах и истребителях, я никогда не дрался лицом к лицу с врагом.

— А теперь ты хочешь стать солдатом, летный мальчик? — бросаю я вызов.

— Не с вами, сэр, — дерзко улыбаясь, отвечает он, — вы порежете меня на кусочки.

— Да, порежу, — с мрачной улыбкой уверяю я его.

— Сэр? — я слышу, как справа от меня подал голос Строниберг. Я не поворачиваюсь, уже знаю, что он собирается спросить.

— Никого нельзя лечить, пока я не прикажу, — отвечаю я, все еще глядя на Стрелли. Слышу рык и топот ног, после чего резко уклоняюсь влево. Трост опускает нож мне в голову, но я ловлю лезвие на левое предплечье и отражаю выпад. Пока он валится, потеряв равновесие, я правой ногой бью его под левое колено, подцепляю ногу, и он врезается в пол.

— На твоем месте, я бы подождал, пока не научу тебя подобающим образом обращаться с ножом, прежде чем снова пытаться, — говорю я ему, вытаскивая клинок из его залитых кровью пальцев. Остальные пристально смотрят на меня. Точнее на мою руку. Кровь капает с кончиков пальцев на чистый деревянный настил пола. Я осматриваю рану. Неглубокая, всего лишь порезало кожу.

— Сегодня пролилось больше крови, чем вы увидите в последующие два месяца, с вами я буду чуть осторожнее, — говорю я им с ухмылкой, — а на сегодня теории достаточно. Теперь я собираюсь показать вам, как солдат использует нож.

Я ПРОВЕЛ остаток недели, обучая их ножевому бою. Нормальному ножевому бою, в стиле улья, включая все грязные приемы, что я так тяжело постигал за прошедшие годы. Мы все получили достаточно синяков и порезов, но я не позволял никому уходить в лазарет до конца дня. Каждое утро после завтрака я читал им проповедь, что такое быть солдатом. В один день — насчет того, как следовать приказам. В следующий — о сути победы. Я рассказал им о работе в команде и доверии. В остальное время я потчевал их рассказами о том, как использовать страх в виде оружия.

В моей учебе не было какого-то плана, я просто рассказывал им все, что приходило на ум вечером перед тренировками, пока я лежал на своей маленькой койке в офицерской комнате, смежной с их общей спальной. И все, что я рассказывал, было истинной правдой, но найти слова, чтобы объяснить это им — было сложно. Как можно научить их чему-то, что я понял сам для себя?

У меня не было сомнений, что сказанное мной было столь же важно, как и ножевой бой, снайперская стрельба, выживание в глуши, техники маскировки, ориентирование и все остальное, чем им можно было набить голову, но я никак пока не мог подобрать слова. Сижу на своей койке в конце первой недели и пытаюсь собрать все воедино, понять, что конкретно им нужно знать, если они собираются выжить. В моей собственной маленькой комнатушке только койка и маленький шкафчик, я чувствую себя так, словно поменял одну камеру на другую. Из-за двери я слышу смех, и мое сердце ухает. В этот раз я не один из них. Я офицер не только в звании. И не могу просто так усесться с ними и травить байки. Они мне не друзья.

И вот я сгорбился и желаю больше всего на свете, чтобы Гаппо или Франкс все еще оставались в живых. А еще лучше, чтобы Лори не летала пеплом по Тифон Прайм. Сейчас это все уже кажется мне нереальным, как будто все было сном или что-то в этом духе, а я только что проснулся в этой кровати, наполовину помня произошедшее. Почему я оказался единственным выжившим? Что во мне есть такого, что я могу передать остальным, дабы они, возможно, тоже выжили?

И вместе с этим мне в голову приходит ответ, и я почти ударяюсь головой в стену, когда вскакиваю. Это больше чем простая решимость, больше чем мастерство и удача. Вы можете сказать, что у каждого своя судьба, но я думаю, что рассуждать так — неправильно. Вопрос не в том, почему я выжил, а в том, почему они нет. Потому что они по-настоящему не хотели. Не так сильно, как я. Я еще ни разу искренне не думал, что умру. Никогда на самом деле не верил, что кто-либо может убить меня. За исключением, пожалуй, тиранид, но даже им этого не удалось.

Император помогает тем, кто помогает сам себе, говорил мне один старик. Все, что я так усиленно обдумывал, начало складываться. Вопрос не в том, чтобы создать команду, обучить солдат, повысить их навыки. Дело в том, чтобы дать каждому из них нерушимую веру в себя, подобную моей. Считаю, что сегодня ночь откровений, потому что именно в этом я нахожу ответ, почему Полковник прошел через самые кровавые сражения в галактике и не получил ни царапины. Потому что у него веры в себя даже еще больше, чем у меня. Она защищает его почти как щит. Единственная проблема остается в том, как мне убедить остальных создать себе собственные щиты, заставить их думать, что они неуязвимы?

В моей голове начинает формироваться план.

СЛЕДУЮЩИМ утром я появляюсь в столовой со стопкой серо-черной униформы в руках. Пока остальные валялись в кроватях прошлой ночью, я сгонял в кладовую со специальным запросом. Зал столовой около тридцати метров в длину, пятнадцать в ширину, тут шесть огромных столов, двумя рядами вдоль стен. Голый некрашеный металл стен отполирован и чист, результат вчерашнего командного труда, только после этого я позволил им отужинать.

Потому что дисциплина это не только спокойствие под обстрелом, или подчинение приказам, но и еще способность исполнять монотонную паршивую работу и все еще оставаться настороже. Ну, как стоять в карауле или убираться в столовой.

— Стройся! — ору я, и они вскакивают на ноги, расслабленно занимают свои места рядом с длинной скамьей.

— Этим утром я покажу вам кое-что другое, — провозглашаю я и кладу униформу на край стола, — вам не стать настоящим солдатом, пока вы думаете не как настоящий солдат. Вы не начнете думать как настоящий солдат, пока не поймете, что означает быть настоящим солдатом. Вы не поймете всего этого, пока вы думаете, что являетесь кем-то другим. Логический вывод из сказанного: пока вы считаете себя кем-то другим, то никогда не станете настоящим солдатом.

Они ошеломленно смотрят на меня. Я не ожидал, что они поймут, потому что мне самому в голову это пришло только вчера ночью. Я смотрю на именную табличку на нагрудном кармане первой униформы.

— Кто ты? — спрашиваю я, указывая на Страдински.

— Таня Страдински, сэр, — отвечает она, вытянувшись по струнке.

— Нет, не верно, — говорю я ей, качая головой, и забираю верхнюю униформу.

— Кто ты?

Прежде чем ответить, она думает секунду:

— Рядовая Страдински, 13-ый Штрафной Легион "Последний шанс", сэр, — выпаливает она и смотрит с триумфом в глазах.

— Хорошая попытка, но все еще неверно, — говорю я и смотрю на остальных, — настоящий солдат не знает об этом, из-за своего имени.

— Ты, — говорю я, указываю на Морка, — как настоящему солдату узнать, кто он такой?

— Я не знаю, сэр, — гавкает он в ответ и вытягивается.

— Кто-нибудь может мне сказать, откуда истинный воин знает, что он настоящий солдат? — пока я говорю, я обвожу их взглядом.

— Только осознав свое предназначение в глазах Императора, лейтенант Кейдж! — словно удар грома, раздается голос сзади меня, привлекая все наше внимание. Полковник широкими шагами подходит ко мне, его взгляд прикован к униформе за моим плечом.

— Я прав, лейтенант Кейдж?

— Да, Полковник, — отвечаю я.

Его ледяные голубые глаза встречаются с моими и на секунду задерживаются. Он одобряюще кивает.

— Продолжайте, лейтенант Кейдж, — говорит он мне, отходя обратно на пару шагов. У себя в голове я стараюсь игнорировать его присутствие, проигрываю последнюю минуту, чтобы найти место в маленьком воображаемом сценарии, что я набросал вчера ночью вместо сна.

— Настоящий солдат не знает, что его так называют, откуда он родом или даже за кого сражается, — говорю я им, ко мне снова возвращаются слова. Я ощущаю на себе взгляд Полковник, и моя глотка моментально пересыхает. Я прячу свою неловкость, маня к себе Таню пальцем, потом продолжаю:

— Настоящий солдат знает о себе только по своим деяниям!

Я разворачиваюсь к Страдински и вручаю ей униформу.

— Ты больше не Таня Страдински и не рядовая Страдински, — говорю я ей, — так кто ты?

— Я все еще не знаю, сэр, — сконфужено отвечает она, ища взглядом подсказки или поддержки у других.

— Что написано на плашке? — мягко спрашиваю я, указываю на униформу в ее руках.

— Тут написано "Снайпер", сэр, — отвечает она, взглянув вниз.

— Кто ты? — снова я вопрошаю твердым голосом.

— "Снайпер", сэр? — нерешительно отвечает она.

— Почему ты спрашиваешь меня? — говорю я, в моих словах сквозит презрение. — Разве я могу знать это лучше тебя?

Несколько секунд она стоит на месте и смотрит на меня, затем на униформу и опять на меня. Ее челюсть сжимается, а в глазах появляется сталь, когда она осознает истину.

— Я "Снайпер", сэр! — она не может скрыть горечь в тоне, ее имя — постоянное напоминание о вине, которую она ощущает.

— Встать в строй, Снайпер! — приказываю я ей и беру следующую униформу. Я по очереди вызываю одного за другим, отдаю одежду и отправляю обратно. Они снова стоят шеренгой, каждый держит свою униформу перед собой, я иду к другому концу стола. Уголком глаза я все еще могу видеть Полковника, он наблюдает за всем, изучает меня и остальных штрафников "Последнего шанса".

— Перекличка! — рявкаю я, глядя на Стрелли слева в шеренге.

— Летун, сэр! — орет он.

— Подрывник, сэр! — орет следующим Трост.

— Снайпер, сэр! — снова произносит Страдински.

— Герой, сэр! — образцово, как на плацу, орет Морк.

— Мозги, сэр! — отвечает Квидлон.

— Глаза, сэр! — гаркает Айл.

— Сшиватель, сэр! — Строниберг завершает перекличку.

— С этого момента, это ваши имена, — хрипло говорю я им, — И мы будем все время пользоваться ими. Каждый раз, когда вы его произнесете или услышите, вы будете знать, кто вы такие на самом деле. Любой нарушивший это правило будет мною наказан. Все ясно?

— Да, сэр! — рявкает хор. Я почти распускаю их, чтобы подготовиться к утренней тренировке, когда вмешивается Полковник:

— А как тебя зовут? — спрашивает он.

— Меня… Как меня зовут, сэр? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Я разворачиваюсь и смотрю прямо на него:

— Я еще не придумал себе имя.

Он вроде бы секунду размышляет, затем уголки его губ слегка приподнимаются:

— А ты — "Последний Шанс", — говорит он мне и кивает. Когда он широкими шагами покидает столовую, то оглядывается на меня:

— Впредь я хотел бы видеть тебя в униформе.

ТРЕНИРОВКИ продолжаются еще две недели, пока я работаю со штрафниками "Последнего Шанса" над стрельбой и физической подготовкой. Практически уже все превратилось в рутину, так что на вторую неделю я переговорил с офицерами корабля и поменял цикл смены дня и ночи в наших залах. Иногда день будет длиться двадцать четыре часа, после дам пару часов на сон, а иногда полдня. Хотя в данный момент меня больше всего беспокоит их бдительность, мне нужно, чтобы они были словно на иголках, когда мы прибудем туда, куда бы ни направлялись. Так что я организовал для них небольшой тест.

В середине двадцать первой ночи на борту, я прокрался к ним в комнату. В комнате слышалось тяжелое дыхание и храп, штрафники "Последнего Шанса" отдыхали, после того как целый день пробегали с тяжелыми ранцами. В моих руках маленькие полоски пергамента, которые используют, чтобы маркировать трупы, на них я нацарапал "Ты был убит, когда спал". Первая койка Троста, изогнувшись и отвернувшись к стене, он руками плотно прижимает к себе одеяло. Едва дыша, я склоняюсь над ним и кладу кусочек бумаги рядом с ним на подушку. Строниберг раскинулся на спине, одеяло на бердах, рот открыт, его дыхание прерывает свист из носа. Я кладу полоску пергамента ему на горло. Продолжаю идти по спальне, в тусклом ночном освещении легко скольжу от одной койки к другой. Остается только Морк, вот он, скорее всего, проснется, в эту секунду раздавшееся бормотание заставляет меня замереть. Задержав дыхание, я стою на месте и пару секунд пытаюсь найти источник шума. Он слева от меня, и я осторожно подхожу к бормочущему. Это Страдински, разговаривает во сне. Она беспокойна, ее донимает кошмар.

Удовлетворенный тем, что она спит, я крадусь обратно к койке Морка и запихиваю пергамент под оделяло. Затем я отхожу обратно к двери в мою комнату и жду утра.

Для меня все прошло слишком легко и это беспокоит. Мне нужно понять, как наказать их, чтобы они навсегда запомнили, что не стоит быть такими расслабленными. Хотя слишком сурово с ними нельзя, кому взбредет в голову выставлять охрану на своем же собственном корабле? Нужно что-то быстрое и четкое. Если это их нечему не научит, я вернусь с кое-чем посерьезнее.

Я сижу и смотрю на них. Такие тихие. Такие уязвимые. Два с половиной года делить камеру размером с зал с сотнями убийц, воров и насильников научили меня неглубокому сну. Я слушаю их медленное дыхание, представляя, как в их легких пузырилась бы кровь, будь я настоящим врагом. Я слышу, как Страдински всхлипывает, а потом переворачивается. Разбираю стоящий шум: дыхание, бормотание Тани, легкий храп Строниберга, и звуки корабля вокруг нас. Стены слегка гудят, в энергопроводах под полом бежит плазма. Я слышу слабое "клац-клац-клац", тяжелой, отдаленной машинерии. В коридорах снаружи по металлическому настилу палубы лязгают ботинки патрулирующей охраны. От грома снарядов, треска лазганов и разрывов гранат, к чему я привык, путь к спокойствию долог. Я фокусируюсь на звуке, выбирая различные шумы из музыки корабля, дабы не заснуть.

Первым просыпается Строниберг, его бессонница, вызванная синдромом отмены, поднимает его всего лишь через пару часов после полуночи. Я наблюдаю за ним из темноты, он садится на койке, он удивлен клочку бумаги, что падает ему на колени. Он поднимает его и поворачивает к слабому свету приглушенных светосфер на потолке, пытается разглядеть, что там нацарапано. Он спускает ноги с кровати и садится на край. Ни один мой мускул не двигается, я просто смотрю на него. Он, должно быть, заметил меня краешком глаза, потому что резко разворачивается в мою сторону, на его лице тревога. Я указательным пальцем прижимаю губы, призывая его к тишине, и затем указываю на его кровать. Он понимает жест и снова ложится обратно, скомкав пергамент в руке.

Остальные просыпаются только когда, моргнув, включается свет дневного цикла, после восьмичасового сна. Друг за другом они просыпаются, раздаются смущенные восклицания, некоторые просто чешут в затылке, найдя свои похоронные бирки.

— Стройся! — ору я, вскакивая на ноги. Они слетают и выкарабкиваются из своих постелей, и становятся перед своими койками.

— Вот теперь я возглавляю отделение мертвецов, — насмешливо говорю я им, прохаживаясь вдоль спальни, — а это полностью и бесповоротно фракает все задание, не так ли?

Никто из них не отвечает, они все смотрят строго перед собой и не встречаются со мной взглядом, пока я прохожу мимо них. Я снова медленно иду обратно, дразню их неизвестностью, усиливаю их беспокойство. Снова остановившись у двери, я разворачиваюсь на месте и смотрю им в глаза, держа руки за спиной.

— В следующий раз я возьму нож, — предупреждаю я их, угрожая каждым произнесенным словом, — и даже думать не буду, порежу. Что касается досадного представления этой ночью, я подсказал вам: вы все мертвы, и как мы все хорошо знаем, трупы не едят, так что сегодня вам не положено никакой еды, кроме боевого рациона воды. Есть какие-нибудь вопросы?

Таня делает шаг вперед, на ее лице отражается беспокойство.

— Да, Снайпер? — говорю я.

— Вы всю ночь сидели здесь, Последний Шанс? — встревожено спрашивает она.

— Почти всю ночь, Снайпер, — отвечаю я ей с улыбкой, — это тебя беспокоит? Ты не доверяешь своему лейтенанту-инструктору, Снайпер?

— Я доверяю своему лейтенанту-инструктору, Последний Шанс! — быстро отвечает она.

— Тогда ты идиотка, Снайпер, — рычу я на нее и марширую через комнату к ней. Она вздрагивает, когда я останавливаюсь напротив нее.

— Во всей темной галактике Императора я не доверяю ни одной персоне, за исключением самого себя. Я здесь не для того, чтобы любезничать с тобой, Снайпер. И не для того, чтобы приглядывать за вами, — я разворачиваюсь к остальным и ору на них. — Моя задача убедиться, что когда придет время, вы сами за себя постоите, и за меня, и за всех остальных в отделении!

Я снова разворачиваюсь к ней:

— Я по своей прихоти могу разорвать тебя на части, Снайпер, так что никогда не доверяй мне, если только я не попрошу. Это ясно?

— Нет, Последний Шанс, не ясно, — отвечает Квидлон, выходя вперед, — если мы не можем доверять вам, то, как же нам поверить, когда вы скажете доверять, если вы можете соврать?

— В точности мои мысли, Мозги, — говорю я ему с усмешкой, — а теперь, всем заняться уборкой! Завтрак проведете в оружейной, выполняя обслуживание. Я присоединюсь к вам в обычное время для сегодняшнего нового приключения. А тем временем, мне кажется, что в офицерской кухне найдется кусочек свежего мяса, которым я буду наслаждаться.

Они разбежались готовиться. Я разворачиваюсь, чтобы уйти, когда до меня кое-что доходит.

— Ах да, вот еще, — говорю я им, они останавливают свои приготовления, — если хоть один из вас сможет навесить на меня бирку, вы все заслужите один день отдыха. Однако, если кто-то попытается и лажанется, последует еще один день без еды. Мне кажется это справедливым, а вам?

— Да, Последний Шанс! — орут они в унисон.

— Хорошо. Тогда скоро увидимся, — отвечаю я им, и ухожу, насвистывая бойкий мотивчик, которому пару лет назад научил меня мой покойный товарищ Пол. Не хочу утомлять вас паршивыми стихами, но необходимо сказать, что песенка называется "Пять дочерей висельника".

ЧЕРЕЗ два дня они все выглядят изнуренными. Насколько я могу судить, никто из них вообще не спал. Я подозреваю, что у них всех тревожные сны о том, как я крадусь к ним с ножом. Ну и хорошо, в этом весь смысл. Этим утром я подслушал, как они обсуждали ночное дежурство. Интересно посмотреть на это в реальности, учитывая различную длину ночных циклов, что я установил. Я решил дать им еще одну неделю, прежде чем снова предприму вылазку. Это покажет, смогут ли они ночь за ночью нести стражу, или же снова впадут в ложное ощущение безопасности.

Кажется, самое время начать какие-нибудь тренировки на формирование сплоченного отряда. На двадцать шестой день после завтрака я веду их в тренировочный ангар номер шесть. Мы облачены в полную боевую выкладку, следующие несколько дней мы проведем не снимая ее. Я снабдил каждого лазганом, штатным оружием Имперской Гвардии, а так же ножами, боеприпасами на сотню выстрелов, рационами, фляжками с водой, скатками и всем остальным. Еще я выдал им новую униформу, с обычной коричнево-зеленой раскраской. На сей раз, на ней нет плашек, которые напоминали бы им их имена. На этой почве пока что никто из них еще не оплошал, но я жду такого момента. Потому что они начали уставать. День ото дня их утомляет нерегулярный сон, и я постоянно ору на них, жестоко понукаю и безжалостно гоняю.

Это для их же пользы. Если они не могут совладать с тренировками, то, как во имя Императора, они собираются выжить в настоящем сражении? Как я и говорил, их прошлое для меня ничего не значит, все их предыдущие достижения не считаются. Здесь, на этом задании, они будут доказывать свою нужность Полковнику. Ну и мне, соответственно. Я так много вложил в них самого себя.

И теперь тренировки стали для меня утомительными. Но я как-то сомневаюсь, что они оценят мои усилия, затраченные для их пользы.

Если уж на то пошло, я начал ощущать за них ответственность, причем такую, которую не чувствовал по отношению к кому-либо раньше. Я сказал самому себе, что если они позволят себя убить, если они облажаются, и задание погорит как фотонная сигнальная ракета, то в конечном итоге, это будет их виной. Но внутри себя я знаю, что это не стопроцентная истина. Я знаю, что если что-то упущу, если что-то приму как должное, если хоть на секунду отпущу вожжи, то подведу их, и Полковника в том числе.

Как бы то ни было, мы все наряжены в боевое обмундирование, и направляемся в тренировочный ангар. Мы проходим пару воздушных шлюзов, за которыми приглядывают техножрецы в белых рясах, чья работа заключается в поддержке стабильной окружающей среды в каждом из ангаров. В конце открываются огромные двойные двери.

Это восхитительно. С одной стороны двери металлический решетчатый настил. А с другой, ступеньки ведут к покатым холмам и полям. Я вижу маленькую быстросборную ферму в сотни метров от меня слева, из дымохода лениво сочится дымок. По широкому лестничному пролету мы спускаемся на траву, оглядывая в изумлении, словно новички в борделе. С лязгом за нами захлопываются двери.

Предполагаю, что на стенах нарисовано изображение, потому что ландшафт аграрного мира тянется так далеко, насколько я могу видеть. Над нашими головами пронзительно синее небо украшают пухлые облака. Не веря своим глазам, я моргаю, когда замечаю, что облака уплывают через потолок.

— Последний Шанс… — от благоговения Айл шепчет, — колдовство бога машин.

Он смотрит куда-то за мою спину, и я разворачиваюсь, чтобы увидеть это. Двери исчезли, так же как и ступеньки. Вдаль до самого горизонта во всех направлениях тянутся холмы. А в отдалении я могу разглядеть фиолетовые склоны горной гряды, увенчанной снежными шапками. Остальные бормочут с подозрениями и сжимаются от открытого неба над головой.

— Да, колдовство, самая могущественная техномагия, — соглашаясь, тихо произношу я, в благоговении и ужасе от природы нашего окружения.

— Это невероятно… — выдыхает Квидлон, падает на колени и пальцами проводит по траве, — да она как настоящая, даже пахнет как настоящая.

Я замечаю, что он прав. В воздухе витает запах агро-мира. И даже откуда-то слева дует легкий бриз. Свежий воздух на корабле, где он постоянно прогоняется через огромные очистительные машины и вдыхается и выдыхается миллионы и миллионы раз, покуда не становится почти густым от возраста. Я, конечно, ожидал увидеть что-то особенное, после того как Полковник сказал, что таких кораблей всего пара десятков во всем Флоте, но ничего такого экстраординарного как это. Его могущественные союзники выполнили для него тяжелую работенку.

— Она настоящая, — зловеще говорю я, по мне пробегает внезапная дрожь неестественного страха, — я думаю, ее тут растят техножрецы.

Голос на задворках моего разума говорит, что это неправильно. На борту кораблей не должно быть деревьев и лужаек. На кораблях должны быть двигатели и пушки, и их должны строить из металла, а не земли. В этот момент громко начинает трубить голос, кажется, что он витает в самом воздухе, но это мгновенно разрушает всю иллюзию.

— Это уоррент-офицер Кемпбелл, — говорит нам голос с небес, — техножрец Алмарекс будет следить за вашей тренировкой в шестом ангаре. Если понадобится связаться с ним, настройте комм-оборудование на корабельную частоту семьдесят три. Когда понадобится выйти, вернитесь к точке входа и передайте сигнал на корабельной частоте семьдесят четыре, двери откроются. Ох, да, предупреждаю. Наши климатические регуляторы предсказывают ливень почти всю ночь, так что установите хороший лагерь. Удачной тренировки.

— Ливень? — Таня нервно смеется. — Мы попадем под ливень на борту космического корабля? Это впервые.

— Ну, хотя бы фауны нет, — продолжает Квидлон, озираясь вокруг.

— Мозги, чего тут нет? — спрашивает Трост, который сидит на своем рюкзаке и перебрасывает из руки в руку гранату.

— Нет фауны, — повторяет про себя Квидлон, и смотрит в небеса.

— Мозги говорит, что тут нет зверей, — объясняет Строниберг, присаживаясь рядом с бывшим агентом Оффицио Сабаторум, — нет птиц, зверей, насекомых. Только растительность.

— А почему бы ему именно так и не сказать? — жалуется Трост, отрывает пучок травы и позволяет ему просыпаться сквозь пальцы.

— Ладно, всем хватит, мечты о рае закончились! — рявкаю я на них. — Мы тут пришли поработать, а не отдыхать. Летун, у тебя карта, найди, где мы.

Стрелли снимает свой рюкзак и начинает в нем рыться в поисках карты, что вручил мне один из техножрецов, когда мы подходили к входу в ангар.

— Кровь Императора, Летун, — Айл ругается на Стрелли, забирает у него рюкзак и вываливает содержимое на землю. Он находит карту и злобно размахивает ей перед носом пилота:

— На кой хрен тебе дали карту, если ты не можешь ее найти?

— Что ж, тогда карта на тебе, Глаза, — огрызается Стрелли, собирая вместе свои пожитки и запихивая их обратно.

— Карта у Летуна, — говорю я им, вытаскивая ее из рук Айла и вручая Стрелли.

— Последний Шанс, почему? — спрашивает Айл. — Я разведчик, вы же помните. Я могу найти любой закуток с закрытыми глазами.

— Вот почему тебе не нужно учиться пользоваться картой, тупой ты орочий сын! — ору я на него и отталкиваю обратно к рюкзаку. Бросаю взгляд на других:

— Вот поэтому Летун сейчас отвечает за карту! Когда Глаза убьют, кто еще будет знать, что делать и куда идти?

— Последний Шанс, вы имеете в виду "если убьют"? — обороняясь, говорит Айл.

Я разворачиваюсь и пинаю его ногой в грудь, он отлетает:

— Ты пока что ведешь себя так, Глаза, что скорее "когда", а не "если", — фыркаю я, — если все закончили спорить, тогда идем дальше. Итак, наше задание на сегодня захватить и попытаться удержать ферму.

Я указываю на кучку зданий примерно в полукилометре от нас.

— Вся эта зона потенциально враждебна. Мы ждем в этом месте подкрепление к вечеру, поэтому к этому времени мы должны остаться в живых. В течение всего дня будут появляться цели, и за нашей тренировкой будут следить техножрецы. Этим вечером мы поставим лагерь и сделаем полный разбор полетов. А теперь, Летун, показывай мне карту.

Остальные собираются вокруг, когда я раскладываю ее на траве. Она говорит нам, что ферма расположена в неглубоком овраге меж двух холмов. Хотя мы не знаем насколько точна карта, но, кажется, там рядом есть дорога или что-то в этом духе, и ведет она, насколько я понимаю, на север.

— Как бы ты атаковал, Подрывник? — я подталкиваю Троста рукой.

— Дождался бы наступления темноты, затем бы подкрался, Последний Шанс, — говорит он мне, — я соорудил бы кое-что из гранат всего отделения, и разметал бы это место в щепки.

— Великолепно, тогда мы будет защищать груду трухи, — подсказывает Стрелли, — ты приказы-то слушай, фрагоголовый. Захватить и удержать, а не взорвать это место к чертям.

— Ха, да приказы тупые, — фыркает Трост, отходя от группы.

— Подрывник, Летун прав, — говорю я, встаю и отдаю карту ему обратно. — Когда мы поймем, что нас нужно сделать, у нас появится план и все остальные должны его придерживаться. Может быть, вы и привыкли работать в одиночку, но если не хотите получить меж глаз из болт-пистолета, то лучше вам начинать работать в команде.

— Так что бы вы сделали, Последний Шанс? — спрашивает Страдински, она присаживается на корточки и смотрит на карту, после чего переводит взгляд на меня.

— Тупоголовые, я сначала хочу услышать, что предлагаете вы, прежде чем получите шанс понаделать дырок в моем плане, — говорю я им, стягиваю рюкзак и присаживаюсь на него.

— Давай, Снайпер, послушаем, что скажешь.

Мы около часа обсуждаем различные способы взять ферму. Мы обсудили атаку в лоб, атаку с флангов, различные диверсии, залповый огонь и пол десятка других различных путей вышибить потенциального врага. Время шло, и я позволил им все сильнее и сильнее погрузиться в задачу. Вскоре они пришли к хорошим наметкам и ловушкам без моего вмешательства или понуканий.

Я позволил им считать, что им дозволено высказаться, хотя с самого начала уже знал, как мы поступим. Это лучший способ вышибить их из привычной системы, прежде чем я начну отдавать им приказы. К счастью, к этому времени они уже кое-чему научились, в том числе и подчиняться приказам старшего. Один из них отвлекает меня от размышлений.

— Что такое? — спрашиваю я, оглядываясь. — Кто-то что-то говорил?

— Я спрашиваю, какое подкрепление нам ожидать, Последний Шанс, — спрашивает меня Квидлон, — ну, понимаете, поддержка с воздуха, артиллерию, танки, вот о чем речь.

Я просто ржу в голос. Я смеюсь, пока не багровею. Они смотрят на меня как на безумного, что по ним, так возможно недалеко от истины.

— Хрен с маслом вы получите, Мозги, — говорю я, ухмыляясь, — вот и все. Никаких самолетов. Танков. Артиллерии. Только мы ввосьмером, с нашими лазганами и фраггранатами, ну и с мозгами.

Я сдерживаю себя и становлюсь серьезным:

— Я тренирую вас для настоящего задания, когда все что у нас есть — это мы. Забудьте о поддержке, или о том, что у вас ее нет, так рассуждают только мертвецы. Настоящий солдат думает о себе сам и о том, что он может сделать, не ожидая ни от кого помощи. Ну, так что, вы пришли к соглашению насчет плана?

— Последний Шанс, мы считаем, что может сработать только одна стратегия, — торжественно заявляет мне Строниберг.

— Хорошо, забудьте ее, — говорю я им.

Мои слова встречены возражениями и замешательством, и они пытаются в любом случае донести до меня свои мысли, возражая, что план сработает. Трост обиженно машет руками и злобно топает ногой.

— Да к фрагу ваш план, я тут главный, — резко высказываюсь я, откидывая в сторону руку Строниберга, что он положил мне на плечо, споря, — я никогда не говорил, что мы используем ваш план для настоящей атаки, я просто спросил, как бы вы атаковали. А теперь, завалите хлебальники и слушайте, что я скажу. Если мы не возьмем ферму, сегодня вечером никто не ест, а мы будем снова пытаться завтра, понятно?

Они мрачно отвечают, как дети, которым только что запретили играть. Упорные.

— Вот вам мой план. Если кто-то из вас откажется выполнять приказы, для всех вас кончится все очень печально, — говорю я им. Они собираются вокруг карты, и я указываю на различные места:

— Подрывник, Глаза, Герой и я проникаем на ферму и крадемся в это здание. — я указываю на строение, похожее на амбар, примерно в двадцати метрах от главного здания. — Если мы столкнемся с любым сопротивлением, мы быстро и тихо его подавляем, используя только ножи.

Я смотрю на них и подчеркиваю свои слова. Если бы это было настоящее сражение, любой шум, возможно, свалил бы на нас ушат дерьма, до того как мы бы начали.

— Снайпер и Сшиватель займут позицию на возвышенности, — я указываю на склон с востока от объекта, — найдите какое-нибудь хорошее укрытие с гибкой огневой точкой. Ваша задача подавить огонь из фермы, когда начнется штурм и прикрыть наши спины, когда мы пойдем внутрь. Умрем — ваша вина.

Они оба серьезно кивают, понимая важность своей роли.

— На самом деле единственный способ взять здание — войти внутрь и зачистить его, комнату за комнатой. Однако это будет бесполезно, если к ним за нашими спинами прибудет подкрепление, ну или нас окружат, до того как мы сможем обеспечить хоть какую-то оборону.

— Вы двое, — говорю я, гляда на Стрелли и Квидлона, — выдвигаетесь на эту позицию, когда остальные дают залп.

— Лезете на крышу этой постройки, — я указываю на огромное здание перед нами, слева от того, что мы собираемся штурмовать, — и обеспечиваете нам огонь прикрытия на объекте, когда мы идем внутрь. Как только мы вошли, готовитесь как можно быстрее покинуть свою позицию и идти за нами по моему крику.

Квидлон внимательно изучает карту, его лоб слегка морщится, когда он хмурится.

— Ты хочешь что-то сказать, Мозги? — спрашиваю я, глядя на него.

— Атака сконцентрирована с юга и восток, Последний Шанс, — указывает он, рисуя пальцем вокруг фермы дугу, — нам нечем прикрыть вас с севера и запада.

— Мы не можем расходиться слишком далеко, — терпеливо отвечаю я, — любая слабость штурмового отряда, и мы рискуем тем, что нас вышибут оттуда. Одного человека на возвышенности не хватит, чтобы обеспечить поддержку, к тому же он не сможет даже себе прикрыть спину. Вот почему вы идете в здание вместе с нами.

— Главная дорога идет с юго-запада, — я провожу по карте свои ножом вдоль всей ее длины, — таким образом, мы все столкнемся здесь. Объект сам по себе защищает нас от контратаки с противоположного направления, потому что врагу придется так же зайти с противоположного конца здания, что автоматически приведет его к нам, или обежать круг к нашему входу и попасть в перекрестный огонь. Ваш, парни, и команды на возвышенности.

— Последний шанс, вы говорите, что враг обежит и окружит, но разве тут мишени не просто выскакивают откуда-то, как в тире? — спрашивает Трост.

— Вот что я вам скажу на это, — отрезаю я, — во-первых, вся зона усыпана мишенями, так что техножрецы могут поднимать их и опускать последовательно, чтобы имитировать движение. Во-вторых, и что более важно, это сражение. Не думайте что это просто упражнение, что-то, чтобы скоротать время. Когда мы пойдем на задание, то будем сражаться с настоящими ублюдками, которые захотят нас убить, и я не хочу чтобы кто-то из вас действовал по шаблону, в котором враг находится в одном месте. Солдат, который слишком долго сидит на месте — мертвый солдат, и бесполезный для меня и Императора, ну или легкая цель, если он на другой стороне.

— Это верно, — соглашается Страдински, — первое правило снайпера: сделал выстрел — сваливай.

— Что ж, спасибо за поддержку, Снайпер, — кисло произношу я, после чего возвращаюсь к плану, — все должно быть четко по расписанию, каждому нужно действовать именно тогда, когда я скажу и исполнять все в точности. Глаза идет первым и производит разведку, после чего докладывает мне. Тогда мы вносим коррективы и после этого вы выполняете свои приказы, чтобы не случилось. Это ясно?

Они все кивают, хотя Квидлон и Трост, кажется, сомневаются.

— Как только мы тихо войдем, Сшиватель и Снайпер выходят на позицию, — продолжаю я, — даю вам полчаса добраться туда. Оттуда вы сможете увидеть всю картинку в целом, по крайней мере, если появитесь в правильном месте. Снайпер, как ты только подниметесь, покажи Сшивателю несколько хороших мест, чтобы обосноваться там.

— Я выберу несколько, Последний Шанс, не беспокойтесь, — уверяет она меня, ее тонкие губы улыбаются мне.

— Ставлю, что так оно и будет, — соглашаюсь я, вспоминая ее послужной список, — когда увидите, что все на позициях, открывайте огонь по зданию.

— Прикрывающий отряд на сарае, — я смотрю на Стрелли и Квидлона, — открывает огонь только когда начинает стрелять штурмовая группа. Стреляйте по другим частям здания, в стороне от нас. Когда мы зайдем внутрь, слезайте с крыши и как можно быстрее бегом к нам. Всем остальным — даже не вздумайте стрелять в ферму, как только мы все войдем внутрь, держите местность. Если кто-нибудь попадет в меня, я вернусь призраком и буду шляться за вами по пятам до конца ваших жалких жизней и сделаю ее еще более невыносимой, чем сейчас.

— Не стрелять в здание, как только вы окажитесь внутри, я запомню, — отвечает Квидлон и нервно кивает.

— Расслабься, Мозг, — говорю я ему, — я прошел через такое кровавое месиво и расчлененку, что тебе и не снилось, так что я знаю что делаю. А теперь, вы все мне перескажите план.

Я заставляю их повторить его три раза, и прежде всего, вдалбливаю важность атаковать по приказу. Далее они мне рассказывают о своей собственной роли, я указываю на каждого по очереди, затем они снова повторяют, но в этот раз я опрашиваю в произвольном порядке. Удовлетворенный тем, что они поняли свою роль, я отсылаю их собирать свое снаряжение.

Мы выдвигаемся одновременно, по моим подсчетам сейчас примерно середина полудня. На самом деле я забыл спросить, сколько тут длится день. Тем не менее, я не обладаю полной информацией по нашему настоящему заданию, так что немного гибкости и способности адаптироваться нам не помешает. Я имею в виду, что Полковник и инквизитор Ориель планировали атаку на Коританорум годами, и все равно с определенного момента нам пришлось поступать по-своему. Насколько я знаю, нас могут выкинуть в такой кавардак, что мы будем вынуждены импровизировать с самого начала. Хотя от этой группы в данный момент ожидать такого не стоит. Я скорее сейчас обучаю их, как следовать приказам дословно и как вдолбить им в головы план, не тратя на его обсуждение часы.

Все уже выстроились со своим снаряжением, я закидываю себе за плечо ранец и присоединяюсь к ним.

— Хорошо, выдвигаемся одной линией, десять шагов друг от друга, Глаза идет впереди всех на тридцать шагов, — говорю я им, махнув разведчику лазганом, — все остальные настороже и молчат в тряпочку, я не знаю, что за сюрпризы припрятаны для нас в этом ангаре. Видите врага — падаете мордой в грязь и машете остальным. Не стрелять, пока я не отдам приказ. Я хочу, чтобы все шло дисциплинированно и спокойно, никаких бешеных перестрелок пока я не прикажу.

— Да, Последний Шанс, — хором отзываются они.

— Ладно, тогда вперед, — отдаю я приказ, и мы шлепаем по полю.

ЭТОТ МАРШ по тренировочному ангару вызывает воспоминания. И не особо мне приятные. Пока половина моего разума осматривает окружающие лужайки, остальная блуждает, вспоминая лица всех товарищей, которые остались истекать кровью на десятках полей сражений. Я смотрю на остальных перед собой, которые уже разошлись веером впереди, и думаю о том, сколько из них умрет. И затем размышляю о том, сколько из них умрет по моей вине. Я выбрал их. Выдернул из камер и приставил пушку к голове, если уж на то пошло. Я так же тренирую их, учу всему, что необходимо знать о выживании. Если я не справлюсь, если они умрут, то какая-то часть вины ляжет на меня, не так ли? Все эти тела, все эти мертвые лица, которые преследуют меня во снах, они умерли не по моей вине, в этом я уверен. Это не я их привел туда, и не я нес за них ответственность. Но эти штрафники Последнего Шанса — они моя команда. Выбранные мной, тренированные мной, и я поведу их на задание, когда придет время.

Этот тяжкий груз свалился на меня, и мои руки начали дрожать. Я встречал такие ужасы клинком к клинку и пушкой к пушке, что вам и не снилось даже в худших кошмарах, и даже глазом не моргнул, а теперь трясусь как новобранец перед своей первой настоящей перестрелкой. Я немного отстаю так, чтобы другие не заметили, вытаскиваю карту из кармана на брюках кое-что проверить. Бумага дрожит в руках, и я ощущаю, как колотится сердце. Что-то не так. Это не должно происходить со мной, ведь я убил такое количество людей, которых некоторые даже не встречали за всю свою жизнь. Так почему меня охватил такой приступ паники в Императором проклятом тренировочном ангаре?

— Эй, отдыхаем пару минут, пока я кое-что проверю, — выкрикиваю я всем, когда первый — Айл, подходит к холму, к которому мы продвигаемся. Они падают на траву, а я немного отхожу в сторону, вниз в неглубокий овраг и кидаю свое оружие на землю. Перед глазами начинают вспыхивать точки, и в данную секунду дрожит уже все мое тело. Я тяжело сажусь, мои ноги почти подкашиваются подо мной. Лямки ранца сильно сжимают грудь, и я скидываю их, позволяя рюкзаку упасть позади меня. Кажется, что каждый мускул в моем теле свело спазмом. Сжимаю и разжимаю кулаки, и не могу остановиться. «Это не просто нервы!» — ору я сам себе. Я подхватил какую-то чуму, возможно в этой забытой Императором тюрьме. Мое дыхание хриплое, голова плывет. Передо мной появляется размытая фигура, и за шипением и грохотом в ушах я едва слышу какой-то разговор. Так же вызывает смутный интерес, почему за ними небо?

— С вами все в порядке, сэр? — я неясно распознаю голос Тани.

— Меня зовут Последний Шанс, — нечленораздельно мычу я, стараясь сфокусироваться на ее лице, поскольку оно колеблется из стороны в сторону, — сегодня вечером никто не получит свой рацион.

Я чувствую, как кто-то крепко хватает меня за плечи, и его лицо заслонят обзор. От неожиданности я дергаюсь назад.

— Держите его ровно, — бросает Строниберг, и мои ноги и руки зажимают, пришпиливая меня к траве. Я чувствую во рту какой-то металлический привкус и кляп. Слева от меня раздается взрыв, и я слышу чей-то крик. Это вроде бы Квидлон, или может быть Франкс.

Все вокруг такое смутное. Мои глаза играют со мной в игры. Вот сейчас я лежу в поле на траве, а в следующую секунду в каком-то разрушенном здании, и визжащие вокруг меня пули разносят это место на части. Я испытываю головокружение, и прилив отчаяния подпитывает мой гнев, угрожая разорвать меня изнутри.

— Открой рот, Кейдж, открой рот! — орет на меня Строниберг, я ощущаю, как его пальцы схватили мою челюсть, и осознаю, что зубы крепко сжаты.

— Кровь Долана, кто-нибудь, да заберите уже у него нож, пока он еще сильнее не поранился! — кричит он на остальных, которых я вижу вокруг себя вспышками на фоне темного, разрушенного города. Один из них вытаскивает нож из скрюченных пальцев моей правой руки. Я даже не осознаю, что сжимал его. Что-то влажное сочится по моему горлу и груди, и я пытаюсь пощупать, но мои руки крепко прижаты.

— О чем он, мать вашу, кричит? — я слышу, как вопрошает Стрелли. Не понимаю, о чем он говорит, потому что не слышу никаких криков. Я пытаюсь сесть и осмотреться, кто это может кричать. Ради Императора, мы вроде бы как в пылу сражения, и если кто-то издает такой ужасный шум, то они чертовски пожалеют, когда мне станет чуточку лучше. Я чувствую, как мое лицо пронзает такая острая боль, что выступают слезы, в ушах раздается какой-то звон.

— Ну, все лучше и лучше! — я слышу, как орет Трост. О чем он говорит? Мне всего лишь немного нездоровится и все. Им нужно просто дать мне немного пространства, и все будет хорошо. Я пытаюсь смахнуть их с себя, чтобы вздохнуть. Что-то тяжелое давит мне на грудь, прижимая к земле. Я пытаюсь скинуть это, но резкая боль в ноге отвлекает меня.

Внезапно меня покидают силы. Я ощущаю, как они ускользают, утекают прямо через пальцы рук и ног, мое тело растягивается. Меня накрывает волна паники, поскольку я больше не чувствую ударов своего сердца, и через мгновение все погружается во тьму.

КОГДА Я ОТКРЫВАЮ глаза, передо мной творится какое-то безумие. Прямо над моим лицом десяток стеклянных линз, щелкают какие-то трубки, яркий свет практически слепит меня. Крохотные цепи и шестеренки ритмично вращаются туда-сюда, их сопровождает гулкое гудение. Маленькие кронштейны беспорядочно дергаются, прокачивая темно-зеленую жидкость через путаницу прозрачных трубок. В ноздри бьет смесь запахов мыла и масла, вместе с характерным ароматом крови.

Я пытаюсь повернуть голову, но не могу. Я чувствую, что вокруг моего лица что-то жесткое и холодное, словно под подбородком бруски прижимают мои щеки ко лбу. Медленно возвращаются ощущения, и я чувствую, что связан. Бросив взгляд под подбородок, я вижу тяжелые металлические зажимы на груди и ногах, которые закрыты серьезными такими замками. Я чувствую, что мои руки и глотка проткнуты в десятке мест. Возвращаю свое внимание к аппарату вокруг головы, вижу шнуры и провода, которые исчезают в мешанине машинерии. Мои уши улавливают тихое повизгивание плохо смазанной шестеренки где-то внутри этого механизма.

Я пытаюсь открыть рот, чтобы сказать, но челюсть не двигается, так что у меня получается только что-то среднее между мычанием и рыком. Свет в машине мигает и отключается, и я остаюсь погруженным в ослепительно желтое сияние. С треском аппарат отъезжает от моего лица, его линзы и рычаги складываются, и убираются в небольшой куб, который исчезает из виду у меня над головой. Я вижу потолок и дальнюю кирпичную стену, раскрашенную светло-серым.

Слышу, как справа от меня отпирается дверь и закрывается, и в поле зрении возникает техножрец. На нем светло-зеленая ряса с темными пятнами, очень похожими на кровь. Вокруг шеи серебряная цепочка, с висящей на ней тяжелой эмблемой шестеренки и черепа. Его лицо старое и морщинистое. Сильно морщинистое, прям как мятая рубашка. Разнообразный набор трубок и проводов, уходящей за плечи, торчит из его шеи и головы. В руках он держит что-то похожее на оружие, только вместо дула — игла.

— Моя звуковая речь воспринимается тобой? — спрашивает он. Его голос похож на хриплый шепот, — моргни, если подтверждаешь.

Несколько секунд пытаюсь понять, что он спрашивает, слышу ли я его. Я один раз моргаю — да.

— Ты меня видишь? — далее спрашивает он, двигаясь к левой стороне кровати, к которой я привязан. Еще раз моргаю. Я слышу, как дверь снова открылась и закрылась и вижу, что к другой стороне от меня подходит Строниберг. Он обменивается взглядом с техножрецом, тот один раз кивает. Он снова обращает свое внимание ко мне, его темно-коричневые глаза изучают меня.

— Так значит это ментальное, а не физическое, — говорит Строниберг, скорее для себя, чем для меня или техножреца. Он все еще не смотрит мне в глаза, вместо этого изучает кучу бумаг, прикрепленных к изножью постели. Мой мозг начинает работать, когда ко мне возвращается разум. Какого черта я лежу тут беспомощный как младенец? Что за дерьмо со мной приключилось? Что имеет в виду Строниберг — "ментальное, а не физическое"? Я схватил дозу какого-то излучения? Меня всего лишь немного потряхивало, и кружилась голова, ничего серьезного. Я собираюсь спросить его, какого фрага тут происходит, но получается всего лишь бессмысленное бормотание сквозь зубы.

Хотя это привлекает его внимание, и он становится слева от меня.

— Не нужно пытаться говорить, Кейдж, — по-доброму увещевает он, — ради твоей собственной безопасности тебя привязали. Ну и ради нашей. Ты на самом деле отличный боец.

Моргаю один раз. Да, я такой.

— Никто на борту полностью не понимает, что произошло с тобой. На борту корабля нет никого, кто бы обладал углубленными знаниями о безумии, — продолжает он, разворачивается и подтягивает к себе стул, прежде чем усесться. Я едва вижу его уголком глаза.

— Ты подвергся воздействию какого-то боевого газа, ведущего к саморазрушению. Ты понимаешь, о чем я говорю, Кейдж?

Не моргаю. Для меня его слова словно мерзкая речь орка. Нихрена не понимаю. Секунду он кусает губу, явно раздумывает, подбирает слова.

— Хорошо, начну с самого простого, — со вздохом говорит он, — ты безумен, Кейдж.

Я пытаюсь рассмеяться, но челюсть и горло прижаты так, что вместо этого я кашляю. Когда оправляюсь, злобно хмурюсь Стронибергу.

— Годы упорных сражений позволили опасному количеству различных нехороших испарений накопиться в определенных частях твоего мозга, затрагивающих твое ментальное состояние, — продолжает объяснять он, терпеливо и медленно, — в тренировочном ангаре что-то послужило толчком, чтобы часть этих испарений попало в организм, это и начало разрушать твою трезвость ума, сознание и самосохранение. Ты понимаешь, о чем я?

Не моргаю. Я никогда особо не разбирался в медицине, и все эти безумные разговоры о каких-то испарениях, жрущих мой мозг, для меня звучат как дерьмо грокса. Я говорю о том, что ощущал, как мои мозги плавились.

— Твои симптомы в тренировочном ангаре говорят о серьезном боевом психозе, отсюда и твоя попытка самоубийства, — говорит он мне.

Попытка самоубийства? О чем он, мать его, говорит? Да я никогда даже не думал лишать себя жизни, ни разу за все эти длинные месяцы и годы сражений и одиночества в камере. Самоубийство для слабаков, для тех, кто ничего не значит. Я никогда не убью себя! Император, да за кого солдата он меня держит?

— Ты пытался перерезать себе горло, — подтверждает он, видя неверие в моих глазах, — к счастью, сводящие с ума испарения так же затронули твою способность контролировать мышцы, именно поэтому ты всего лишь располосовал себе челюсть. Ты разрезал сухожилие, вот почему нам пришлось зажать твою челюсть, пока мышцы снова не срастутся.

Возникает вспышка воспоминания, ощущение металлического привкуса крови во рту во время приступа. Я сжимаю зубы.

— Я думаю, мы остановили процесс, пока твой мозг не был слишком сильно поврежден, и биологис Алантракс, — он показывает в сторону другого человека, который все еще бесстрастно взирает на меня, словно на какой-то интересный экземпляр, — смог провести операцию и высвободить отравляющие вещества, пока они не убили тебя.

Операция? Что во имя Императора этот демон крови сделал со мной? Я полагаю, что выражение моего лица отразило то, о чем я думал, так как Строниберг положил ладонь на мою руку, полагаю, пытаясь успокоить меня. Я раздраженно щелкаю пальцами, одной из немногих частей тела, коими я еще на самом деле мог шевелить.

— Это довольно стандартная процедура, хотя не совсем общепринятая, — он пытается уверить меня, — биологис Алантракс раньше несколько раз проделывал такое, и практически пятьдесят процентов пациентов полностью восстанавливались. Просто на некоторое время у тебя сняли часть черепа, сделали разрез в затронутых областях, чтобы убрать отравляющее вещество и затем прирастили кость обратно.

"Ты воткнул нож мне в голову!" — хотелось закричать мне. Ради Императора, ты, ублюдок, воткнул мне нож в голову! Да я скорее бы выбрал безумие, чем позволить этим пилам по кости раскромсать меня на кусочки. Я пытаюсь подняться, но путы совершенно не позволяют двигаться. Лицо резко заболело, я сжимаю зубы и рычу на Строниберга. Да прокляни их Император, я не для того спустился в ад вместе с Полковником и вернулся обратно, чтобы сдохнуть на операционном столе под скальпелем зазнавшегося техножреца, у которого намного большего общего с инструментом, чем с человеком.

Как Полковник мог позволить им сотворить такое со мной? Он ведь не мог поверить в эту путаную ерунду. О чем, черт его побери, он думал, позволяя положить меня под нож? Матерь Долана, да я видел, как гораздо больше бойцов подохло от рук этих кретинов, чем от пуль и клинков. Я видел, как мужчины умирали в агонии от гниения ран, нанесенных им этими кровавыми мясниками-садистами.

— Тебе нужно оставаться спокойным, Кейдж, — говорит мне Строниберг, вставая, и на его лице проступает обеспокоенность, — тебе нужно позволить своему телу исцелиться.

Он бросает взгляд на Алантракса, после чего тот делает шаг вперед со своей игольной пушкой. Я пытаюсь выплюнуть ругательство в сторону этой проклятой Императором парочки, когда он протыкает мне предплечье и нажимает на спусковой крючок. Как и раньше, меня мягко клонит в сон.

Я ПРОВЕЛ всю следующую неделю в лазарете, прикрученный к этому столу. Что еще хуже, мы видимо перешли в варп, потому что мои кошмары вернулись. Будучи накачанным по уши колдовским варевом Алантракса, меня снова стали изводить сны с мертвецами из прошлого, точно так же, как и в последний раз. Мужчины и женщины с оторванными конечностями, с наполовину отрезанными головами, с распоротыми животами, бесцельно бродили вокруг моей койки, обвиняюще глядя на меня. Я чувствовал, словно оказался в кошмаре наяву, крепко связанный этими существа, что все бродили и бродили вокруг меня. Все это время у изножья кровати стояли двое маленьких детей, которых я видел в Коританоруме, и просто смотрели на меня. Их взгляд говорил сам за себя. Ты убил нас, читалось в их глазах. Ты сжег нас.

Я хотел закричать на них, чтобы они оставили меня в покое, и что я просто исполнял приказ, что это они виноваты, а не я, но зажим на челюсти не давал мне этого сделать. Полковник ни разу не навестил меня. По крайней мере, пока я не спал.

Вся эта неделя пролетела так, как будто я умер и попал в ад.

КОГДА Я СНОВА возвращаюсь к ним, в глазах всей команды подозрение и страх.

Совсем скоро приглушат свет. Когда я вхожу в спальню, они валяются на своих койках и судачат. Пока я стою там, никто не произносит ни слова, я ощущаю их взгляды. Я сурово смотрю на Строниберга, в его глазах нет даже намека на вину.

Ощущаю себя пришельцем, настолько чувствуется их враждебность.

— Завтра возобновятся тренировки, — говорю я им. Никто не отвечает. В этом нет их вины, я бы тоже не знал, что сказать. Я разворачиваюсь и шагаю к двери в мою каморку.

— Простите меня, Последний Шанс, — я слышу, как выпаливает Квидлон позади меня, — Полковник Шеффер сказал, что завтра после завтрака мы должны собраться в зале для брифингов.

— Полковник? — спрашиваю я, разворачиваясь.

— Он продолжил наши тренировки пока вы были… — Айл оставил остальное недосказанным. Привязаны к кровати в путах, потому что превращались в неистовствующего лунатика и пытались убить самого себя или кого-то другого — вот что он не сказал.

— И что Полковник Шеффер сказал насчет меня? — внезапно обеспокоено спрашиваю я. Что станет со мной, если Полковник снова взял прямое управление над тренировками? Я ощущаю, как меня начинает заполнять ужасающее ощущение провала. Он не может отправить меня обратно в тюрьму, потому что пока что мы движемся в варпе. Но на борту "Лавров Славы" должна быть гауптвахта, и он вполне может упечь меня туда на все время. Ну, или возможно он завершит мое существование, пробьет мне голову болтом, в качестве примера для остальных. В ответ они качают головой или пожимают плечами.

— Ничего, Последний Шанс, — отвечает мне Таня, — он ничего не сказал насчет вас.

— Очень хорошо, — отвечаю я, стараясь сохранить голос спокойным, — я хочу, чтобы вы все завтра были настороже, пришло время сконцентрироваться на задаче и дисциплине.

Я ухожу в свою комнату. Слышу, как они снова начали болтать, и я почти закрываю дверь, когда мне в голову приходит одна мысль. Высовываю голову за дверь.

— А у Шеффера есть имя? — спрашиваю я их. — Типа тех, что я дал вам?

Они с полуулыбками обмениваются взглядами.

— Да, Последний Шанс, есть, — отвечает мне Квидлон, — Он сказал, что он — Полковник.

Характерно, думаю я про себя, киваю и закрываю дверь. В закрывающий зазор доносится отрывок слов Троста.

— … сегодня нам нужно выставить двойную стражу, — говорит он остальным. — Пока я сплю, не хочу, чтобы этот псих оказался где-то поблизости.

Сначала я порываюсь открыть дверь и вбить этого болтливого придурка в палубу за такие слова, но затем быстро остываю. Сажусь на свою койку и не могу остановить наползающую на лицо улыбку. Я считаю, что это один из уроков, которые они никогда не забудут. Ложусь на койку и закрываю глаза, и жду, когда снова придет сон и кошмары.

РАНО СЛЕДУЮЩИМ утром Полковник присылает за мной охранника. Я спешно одеваюсь и следую за ним в комнату Шеффера. Он ждет меня там, несмотря на ранний час. Полковник безукоризненно одет, начисто выбрит, а в глаза ясность. Охранник без слов закрывает за мной дверь.

Полковник смотрит на меня, пристально и очень долго смотрит, не моргает, а его взор сдирает слой за слоем с моей души. Я начинаю беспокоиться. Круглый шрам сбоку головы безумно чешется, но его взгляд помогает мне оставаться вытянутым по струнке.

— Еще одна ошибка, Кейдж, — медленно произносит он, — и я покончу с тобой.

Я ничего не говорю. Тут нечего сказать.

— Я буду как никогда раньше присматривать за тобой, — предупреждает он меня, его глаза не двигаются, — я не потерплю ни малейшей ошибки, ни единственного намека, что твое лечение было безуспешным. Я ясно выразился, Кейдж?

— Совершенно, сэр, — быстро отвечаю я, а мои кишки от ужаса сжимаются. Вот теперь начнется настоящее давление.

КОМНАТА для брифингов представляет собой половину амфитеатра. Все тридцать метров ширины заняты сотней скамеек на ступеньках, и все это опускается к полукруглому полу с похожей возвышенностью. На ней стоит стол, покрытый какой-то комковатой тканью. Когда мы входим, Полковник своим присутствием, кажется, заполняет всю комнату. Пока мы спускаемся к нижним скамьям, все наше внимание приковано к нему. Остальные рядом со мной вытягиваются по стойке смирно напротив своих мест. Полковник взмахом руки разрешает нам сесть и начинает ходить туда-сюда.

— До сего момента вас готовили вслепую, — говорит он нам, изучая своими ледяными глазами шеренгу, — теперь мы начинаем готовиться к заданию серьезно. Наша задача уничтожить командира чужаков, который причинил слугам Императора достаточно страданий, так же, как и своим собственным правителям. С их помощью мы проникнем на базу и убьем его.

Он сдергивает покрывало со стола и открывает масштабную модель причудливого здания. За свою жизнь я еще не видел более странного строения. Если я правильно рассчитал масштаб, исходя из размеров деталей вроде дверей или окон, это здоровенный купол, возможно достаточно большой, дабы вместить в себя небольшой город. Полковник снимает купол и отставляет его в сторону, открывается внутреннее расположение, которое разбито на множество огромных залов. Он подзывает нас посмотреть поближе. Залы странным образом походят на тренировочные ангары. В некоторых из них внутри небольшие модельки деревьев из джунглей, в некоторых подобие пляжа, другие представляют собой предместья Имперского города.

— Вот обитель нашей цели, — объясняет Полковник, — этот чужак происходит из расы, которая сама себя называет тау. У него непроизносимое языческое имя. Как уверили меня лексисты-переводчики, приблизительно оно звучит как "Командующий Пресветлый Меч". В это время Пресветлый Меч фактически правит одним из миров тау, всего в паре недель перелета от системы Саркасса, что еще во владениях Империума. На протяжении нескольких лет, Пресветлый меч очень агрессивно рассылал флотилии колонистов в глушь вокруг системы Саркасса. Мы полагаем, что он намеревается захватить эту систему в следующие два или три месяца. Его вышестоящие, правители так называемой Империи Тау, очень мудро решили избежать кровавой и дорогостоящей войны с нашими силами и согласились на этот совместный удар.

Он делает паузу, дабы в наших головах в полной мере улеглась значимость сказанного. Эти чужаки, тау, помогают нам убить одного из своих собственных командующих. Или они по-настоящему напуганы тем, что мы сделаем с их маленькой империей, если Пресветлый Меч воплотит свой безумный план, или они на самом деле не знают, что такое преданность своему собственному народу.

— Простите, Полковник? — Квидлон слегка поднимает руку. — Почему эти тау отправляют на задание нас, вместо того, чтобы просто отстранить командующего Пресветлого Меча или тайно ликвидировать его самим?

Полковник ждет секунду, возможно, его разум переваривает манеру Квидлона выстреливать слова.

— В отличие от нашего великого Империума, у тау нет Императора, чтобы сплотить их, — объясняет Полковник, сжав губы от отвращения, — насколько мы можем судить, они безбожники и поклоняются странной концепции, которую сами тау называют "высшим благом". Их империя, возможно, держится на гармонии между всеми аспектами, вместо высшего самопожертвования, которого требует от нас Император.

— И как вы можете понять, без такой направляющей руки, их империя очень хрупка. Любой намек, что их ложное "высшее благо" не работает, подорвет сами устои общества.

Они не могут признать перед своими гражданами, что один из командующих, в сущности, отступник. Одновременно, по тем же причинам, они не могут пойти на риск разоблачения попытки устранения командующего. Исходя из этого, мы подготовили отговорку, которая позволяет нам, посторонним, убить Пресветлого Меча, действуя как ренегаты, а не слуги Империума. Мы можем показать им официальные записи и представить доказательства, если это потребуется, которые говорят о том, что вы военные преступники.

— Это еще одна причина, по которой я использую отребье, как вы. Полуправда всегда лучше, чем откровенная ложь. Все это вместе означает, что против наших сил не будут приняты никакие ответные меры. Никакие ниточки не ведут к правительству тау или к лояльным слугам Империума.

— Очень хитро, — бормочу я, не осознавая, что произношу мысль вслух, пока меня не протыкает злобный взгляд Полковника.

— Ты хочешь что-то сказать, Последний Шанс? — презрительно спрашивает он, уперев руки в бока.

— Да, Полковник, — отвечаю я, вытягиваясь и глядя ему прямо в глаза, — чужаки убивают чужаков, это я переживу. Мы убиваем чужаков, это я тоже понимаю. Но чужаки, помогающие нам убивать чужаков, вызывают подозрения. Кроме того, Полковник, мне все это слишком сильно напоминает Коританорум. Все эти внутренние распри, я имею в виду.

— Поверь мне, когда я говорю, что все это задание было досконально изучено со всех сторон мною и другими, — возражает он, глядя на всех нас, — мы были бы глупцами, доверившись тау, уж будь уверен. Однако возможность положить конец угрозе в виде Пресветлого Меча, который, по нашим данным всецело полон решимости, да еще и способен взять Саркассу, слишком хороша, чтобы пройти мимо. Поэтому мы выполним задание, но с осторожностью.

Он снова обращает свое внимание на миниатюрное здание на столе, и мы снова приближаемся.

— Это казармы и тренировочная зона, которые тау называют это боевым куполом, — информирует он нас, наклоняясь вперед и упираясь руками в стол, — он так же служит штабом командующему Пресветлому Мечу. В данный момент он просматривает свои силы на вновь колонизированных мирах вокруг Саркассы, но он проведет смотр своих пехотинцев в этом боевом куполе, прежде чем вернется к флоту вторжения. До парада и после, он будет в недосягаемости для нас или наших союзников тау, так что нам нужно будет ударить, когда он прибудет для инспекции.

Я и пара других штрафников одобрительно киваем. Атаку, как эта, поверьте мне, а я делал такое несколько раз на Олимпе во время торговых войн, нужно делать неожиданной. Я не знаю насколько параноидальны и подозрительны тау в вопросах безопасности, но если у нас есть контакт внутри, то особых сложностей не возникнет.

— Что в этих остальных зонах, Полковник? — спрашивает Таня, указывая на разнообразные залы.

— Боевой купол — это тренировочная зона, Снайпер, — отвечает он, — как и на этом корабле, каждая из этих тренировочных зон представляют собой различный тип местности. Они могут быть модифицированы, чтобы воспроизводить специфические цели и объекты предстоящей кампании. Наш первый дипломатический посланник к тау подтвердил эффективность их тактики, и мы послали агентов наблюдать за их военными комплексами. На этом судне, и аналогичных судах, мы скопировали самые похвальные и практичные стороны их тренировочных программ. Тау по какой-то причине слабо представляют себе опасность слишком сильно полагаться на технологии, поэтому Адептус Механикус не смогли скопировать самые тайные и богохульные системы, применяемые тау. Однако эти корабли представляют собой самые лучшие тренировочные комплексы, которые в данный момент мы имеем в своем распоряжении. Наши техножрецы в данный момент перестраивают три тренировочных ангара в подобие боевого купола, где планируется заманить в ловушку и убить Пресветлого Меча.

Он указывает на зону в центре боевого купола, которая похожа на своего рода узел энергетической системы, окруженный широким залом. Возможно плац или зона посадки.

— Когда новый ангар будет готов, мы начнем готовиться к заданию, — продолжает он, выпрямляясь, — а до тех пор, мы будем изучать конкретные особенности задания, используя это масштабное представление боевой зоны, и продолжим наши общие тренировки. А теперь, все внимание к плану.

ВСПЫШКИ разрывов на бледно желтых полах и стенах ослепляют своей интенсивностью, через дверь вздымается облако черного и резко пахнущего дыма, с сжатым в руках автопистолетом я сижу около прохода. Я уже делал все это десятки раз за последние две недели, ныряю в темноту, перекатываюсь через дым на другую сторону коридора.

Даю очередь по заполненному дымом коридору, прикрывая Квидлона и Страдински, они ныряют вслед за мной, направляясь к проходу в паре метров позади меня. Встав на четвереньки, я ползу к ним и по дороге опустошаю очередью магазин. По дыму туда-сюда шныряют силуэты потенциальных целей. Укрывшись в проходе, я отщелкиваю магазин и откидываю его в сторону, быстро вытаскиваю другой из подсумка на оружейном ремне и мягко вставляю на место.

Про себя начинаю отсчет.

Когда доходит до двадцати, киваю Квидлону, он достает из своего рюкзака лазерный резак и начинает прожигать бронированную дверь. Вокруг рамы разлетаются искры, падают мне на левую руку и ногу, осыпаются на пол. Ручейки расплавленного металла стекают по двери и собираются в лужицу на полу, над которой по мере остывания витает облачко. Я еще раз отсчитываю до двадцати, после чего высовываюсь из укрытия и на полуавтомате даю очередь. Еще пять секунд. Видя, как в проходе передо мной появляется Трост и несется мимо, кидаясь за Таней.

— Дверь открыта, — информирует нас Квидлон, отходит назад и резко бьет ногой, вышибая секцию металла, на месте которой остается достаточно широкий лаз, чтобы пролезть. Трост запихивает свою голову внутрь, затем изгибаясь, исчезает.

— Чисто, — орет он нам через пару секунд. Я даю еще очередь по коридору, пока Квидлон, а затем и Таня, исчезают вслед за экспертом-подрывником, после чего разворачиваюсь и ныряю туда сам. Вставая на ноги на другой стороне, я оглядываю зал в поисках целей.

— Подрывник, дымовая завеса! — рявкаю я Тросту, и он вытягивает гранату из бандольеры поперек груди, большим пальцем воспламеняет запал и кидает ее в центр плаца. Она с лязгом останавливается почти на полпути между нашей позицией и дверью в контрольную комнату станции транспорта. Мгновением позже, быстро заполняя огромное пространство, во все стороны разлетаются синеватые завитки дыма, тем самым ухудшая видимость во всех направлениях.

— Вперед, — говорю я Тане и Квидлону, выскакивая из прохода. Они лязгают по полу вслед за мной. Трост остается сзади прикрывать дырку в воротах.

— Движение, ложись! — кричит Таня и кидается на пол рядом со мной. Я падаю и перекатываюсь, замечая уголком глаз какое-то движение в дыму. Слышится резкий хлопок снайперской винтовки Страдински, за ним следует крик боли.

— Какого фрага? — я слышу крик Троста.

— С каких это пор наши цели начали кричать? — спрашивает находящийся сзади меня Квидлон. Я вскакиваю на ноги и низко пригибаясь, бегу вперед с Квидлоном по пятам.

Пока я бегу через дым, то замечаю что-то на полу, какое-то комковатое очертание. Подбегаю ближе и вижу, что это Строниберг, распростерт на полу, руки и ноги широко раскинуты. Под ним медленно растекается лужица крови. Согнувшись над ним, я замечаю в его левой щеке входное пулевое отверстие. Я разворачиваю его голову и вижу, что половина черепа раздроблена. Руками я ощущаю, как он слабо дергается. Он еще жив!

— Пппп…. по… помоги мне…, — умоляет Строниберг, его глаза широко раскрыты, а по щекам струятся слезы, смешиваясь с кровью. Он кашляет и сплевывает, пятнами крови на его тунику падают обломки зубов.

Квидлон становится на колени и возится с медпакетом, привязанным к левому бедру Строниберга.

— Все будет хорошо, Сшиватель, все будет хорошо, — говорит Квидлон, вытаскивая нож и срезая медпакет и рывком выдергивая громоздкий подсумок.

Я смотрю на другую сторону лица Строниберга, а если быть точнее, на окровавленные, изорванные останки и думаю о том, что было у него на уме, пока он стоял и наблюдал, как проклятый техножрец копается в моем мозгу своим скальпелем. Меня почти пригвоздила к месту пузырящаяся из раны кровь, и я нерешительно тянусь туда пальцем. Когда я почти дотрагиваюсь до мешанины серого мозгового вещества и темно-красной крови, кажется, Трост хватает меня за запястье и отталкивает в сторону.

— Какого фрага ты делаешь, Последний Шанс? — рычит он на меня, с ненавистью в глазах. — Да ты настоящий псих. Тебя нужно избавить от мучений!

Я отбиваю его руку и отталкиваю, резко выходя из транса. Поворачиваюсь к Стронибергу и склоняюсь над ним.

— Что нам делать, скажи, что нам делать, Сшиватель? — в отчаянье спрашивает Квидлон, рассыпая по полу бинты, шприцы, кровоостанавливающие жгуты и стиммы из медпакета. — Сшиватель, ты должен сказать мне, что делать, я даже не знаю для чего предназначены эти штуки…

— Зе… зеленый пузырек, — отвечает хирург, кровь стекает из уголка его рта, — мне нужно… выпить его…

Квидлон находит пузырек, выдергивает пробку и заливает содержимое в раскрытый рот Строниберга. Проглатывая, врач булькает и задыхается, вспененная кровь теперь так же течет из носа.

— Прокладка… и бинты, — задыхаясь, выдает дальше Строниберг, его рука хлопает по куче барахла на полу, пытаясь на ощупь найти то, о чем он говорит.

— У нас нет времени, — внезапно говорю я, встаю и оттаскиваю Квидлона.

— Что ты имеешь в виду? — хрипло бросает Трост, хватает меня за плечо и разворачивает к себе.

— У нас примерно пять минут до появления цели, — спокойно отвечаю я ему, — Квидлону нужно заблокировать поезда, а Тане нужно попасть в башню наблюдений для выстрела.

— Сшиватель умрет, если мы оставим его, — стонет Квидлон, оглядываясь на Строниберга, который пялится на меня стеклянными глазами.

— Тебе не спасти его, — говорю я, глядя на него в ответ, — пусть мясник подыхает.

Квидлон встает и замирает, Трост смотрит на меня так, словно я лично подстрелил Строниберга.

— Нам нужно прервать тренировку, — рычит он.

— Ага, как же, — рычу я в ответ, — как будто мы сможем прервать задание во время настоящей миссии. Да вы до усрачки тупые. А теперь, возвращайся прикрывать вход, пока я не пустил пулю тебе в лоб! И пусть Снайпер двигает своей задницей сюда, нам нужно идти дальше.

— Ты, — я поворачиваюсь к Квидлону, — дуй в контрольную комнату и отключай подачу энергии на транспорт.

Они стоят как статуи.

— Да прокляни все Император, — ругаюсь я, бью Троста в челюсть, он падает на колени, — пусть мне поможет Император, но если ты сейчас же не уйдешь, я сломаю каждую косточку в твоем гребаном теле!

Он, спотыкаясь, уходит, ругаясь как матрос. Квидлон колеблется секунду, после чего видит мой взгляд. Он хватает оружие с пола и бежит к входу. Дымовая завеса начинает истончаться, и я вижу, что Трост склонился и разговаривает со Страдински, которая, судя по всему, сидит на земле. Я бегу к ним и слышу конец фразы Троста.

— …. убьет тебя, если не выдвинешься, — говорит он ей, тряся за плечо. Он видит, как я приближаюсь, и со всех ног кидается к входу, на бегу скидывая с плеча свой лазган.

Скрестив ноги, Таня сидит на жестком полу, смотрит прямо перед собой, ее оружие лежит рядом.

— Встать, Снайпер! — ору я на нее. — Хватай свое оружие и за мной!

Она не двигает ни одним мускулом, даже не моргает. Я хватаю ее винтовку и кидаю ей, но та просто падает на ее ладони, которые лежат на коленях. Зарычав, я хватаю ее за тунику и поднимаю на ноги. Она стоит, слегка шатаясь, а взгляд все еще расфокусирован.

— Возьми свою винтовку, Снайпер! — говорю я ей медленно и подчеркивая каждое слово. — Это приказ, солдат!

Она не двигается. Я смотрю на нее, прямо в глаза, мое лицо чуть ли не касается ее. В глазах абсолютно пусто, она просто смотрит сквозь меня куда-то вдаль, и я могу только подозревать, что она там видит.

— Забудь про меня, — мягко говорю я ей, одновременно с этим успокаиваясь, — если это увидит Полковник, он застрелит нас обоих. Тебе понятно? Тебе нужно поднять свою винтовку.

Я беру оружие и медленно вкладываю его в ее податливые руки, потом зажимаю вокруг ружейного ложа ее пальцы. Он стоит и не шевелится, ей абсолютно всё равно все происходящее вокруг. Оружие с грохотом падает на землю, когда я отпускаю ее руки.

— Прокляни тебя Император, да приди уже в себя! — я ору на нее, после тыльной стороной ладони отвешиваю ей пощечину, от чего ее верхняя губа трескается. Она пораженно отшатывается и берет себя в руки. Я снова вижу в ее глазах жизнь, но слишком поздно. Ее ботинок врезается мне между ног, и от этого удара я падаю на землю.

— Ублюдок! — орет она, пиная меня по животу, пока я катаюсь в пыли. Кажется, вместе с ударом я слышу треск ребер.

— Я больше не хочу ни в кого стрелять! Разве ты не понимаешь? Я не убийца, я не тот настоящий солдат, о котором ты говоришь. Я никогда больше не возьму в руки оружие.

Ты не превратишь меня в убийцу!

Сжимая ребра и вздрагивая, я сажусь. Медленно встаю на ноги. Мое лицо ничего не выражает, и я долго, очень долго смотрю на Страдински. С преднамеренной медлительностью я склоняюсь и поднимаю ее снайперскую винтовку. Она смотрит на нее с ненавистью, она едва может смотреть на оружие. Дергаю затвор, вылетает гильза.

— Почему ты не сказал нам, что у нас боевая амуниция? — медленно спрашивает она, глядя на упавшую гильзу.

— А чего ты ожидала? — спокойно спрашиваю я. — Мы тут не в какие-то игры играем. И мы делаем это не ради развлечения, Снайпер.

— Не называй меня так! — рявкает она, отскакивая от меня. — Я ненавижу это имя!

— Ты та, кто ты есть, — злобно отвечаю я, — или солдат или труп, как Строниберг.

— Ты имеешь в виду Сшивателя? — кисло спрашивает она.

— Пока он был жив, он был полезен, он был Сшивателем, — говорю я, глядя через плечо на остывающее тело, — а теперь он просто бесполезный, мертвый кусок мяса.

— Я не Снайпер, меня зовут Таня Страдински, — возражает она, — делай что хочешь, но я больше не выстрелю из этой винтовки.

Я швыряю оружие ей, и она с легкостью его ловит. Ее хватка тверда и уверенна, она привыкла держать оружие, даже не раздумывая. Она смотрит на винтовку и с грохотом роняет ее на пол. Я достаю из кобуры на ремне стабберный пистолет и подношу к ее лицу. Целюсь ей прямо между глаз и кладу палец на спусковой крючок.

— Возьми свое оружие, Снайпер, — предупреждаю я ее.

Она качает головой.

— Будь ты проклята, возьми его, я не хочу убивать тебя!

— Лучше сдохнуть, — дерзко отвечает она.

— Вот как? — спрашиваю я, спускаю с боевого взвода стаббер и запихиваю обратно в кобуру. Хватаю Таню и тащу через весь зал туда, где в темно-красной луже лежит Строниберг.

— Вот как ты будешь выглядеть, и это все, что останется от тебя, — рычу я на нее.

Со слезами на глазах она пытается отвести взгляд. Я хватаю ее за волосы и силком ставлю на колени перед Стронибергом. Она начинает хныкать, когда я снова достаю стаббер и приставляю его к затылку.

— Ты действительно этого хочешь? — требуя я ответа.

— Я не могу снова стрелять, — умоляет она, глядя через плечо на меня. По ее щекам струятся слезы.

— Я не прошу тебя стрелять, Таня, — мягко говорю я, убираю оружие, — мне нужно, чтобы ты только взяла ее.

Она мгновение колеблется, размазывает руками грязь по лицу, а затем встает на ноги. Она смотрит на меня, и я киваю на винтовку. Я следую за ней, пока она идет к оружию. Она наклоняется, ее руки почти прикасаются к винтовке.

— Просто возьми ее, — побуждаю я ее, мой голос спокоен. Она сжимает руками дуло и поднимает ее. Стоит так секунду, держа оружие в стороне от себя, словно это ядовитая змея или что-то в этом духе. С мучительным воплем она падает на колени и прижимает винтовку к своей груди.

— Что я наделала? — вопрошает она сквозь рыдания.

— Ты убила человека, — прямолинейно отвечаю я, отворачиваясь. От ее вида меня тошнит до глубины души. За все это гребаное дерьмо, я должен чертовски хорошо отплатить Полковнику.

— Ты убила человека, — повторяю я, — вот что мы делаем.

КАК Я И ОЖИДАЛ, Полковник недоволен событиями дня. Я в его кабинете, и комната выглядит удивительно похожей на ту, которая была у него на борту "Гордости Лота". Полагаю, что у него собственная мебель, и он привез ее с собой. На стенах панели из темно-красного дерева, за его спиной книжный шкаф со стеклянной дверцей, на верхней полке кучка книг. Его простой стол и стул стоят в центре комнаты, куча бумаг аккуратно сложена у одного из углов. Сам же Шеффер ходит туда-сюда перед столом, его руки сжаты в кулаки за спиной.

— Это было простое тренировочное упражнение, Кейдж, — рычит он, даже не глядя в моем направлении, его презрение изливается ко всей вселенной, — а теперь в моем отряде мертвый медик и снайпер, которая едва может держать себя в руках, чтобы взять винтовку.

В этот момент он поворачивается ко мне, и я вижу, что он действительно очень и очень зол. Его глаза, словно осколки блестящего льда, скулы напряжены, как и все тело.

— Ладно, без Строниберга я проживу, — злобно признается он, — но Страдински? Весь план крутится вокруг ее способности выстрелить. У нее будет только один шанс, только один. Ты обещал мне, что заставишь ее сделать этот выстрел. А в результате? Падаешь посреди тренировки и пытаешься убить себя? Что случилось с Кейджем, который был со мной на Ичаре-4? Где суровый убийца, что прикрывал меня на Ложной Надежде? Где отличный солдат, который был со мной в Коританоруме? А теперь прошло несколько недель, а я собираюсь информировать свое начальство, что вся миссия под угрозой срыва?

Он прерывает свою тираду и делает глубокий вдох, после чего отворачивается от меня. Я просто стою вытянувшись и жду продолжения. Мне как-то не по себе, потому что я не знаю, что он будет делать дальше. Он на самом деле собирается отменить ликвидацию? Это его решение, или кого-то другого? А если отменит, что будет со мной и штрафниками Последнего Шанса? Что будет с ним? Все эти мысли вертятся у меня в голове, когда он разворачивается ко мне.

— Я очень разочарован в тебе, Кейдж, — торжественно произносит он, качая головой, — на самом деле сильно разочарован.

Его слова пронзают меня сильнее, чем любой нож, и все, что я могу — опустить голову от стыда, потому что у него есть право на разочарование. Я потерпел неудачу.

— ЗАБИРАЙСЯ БЫСТРЕЕ! — я ору на Страдински, стоя у основания командной башни транспорта в макете боевого купола. На моих глазах она мучительно медленно поднимается по веревке сбоку здания.

— У тебя только тридцать секунд на подъем, с самого низа и до верха. Забирайся быстрее!

Она смотрит на меня сверху вниз через плечо, после чего возобновляет свои усилия, ее усталые руки медленно тянут ее вверх, метр за метром к комнате наблюдений.

— Не понимаю, зачем это нужно, Последний Шанс, учитывая, что внутри башни есть лестницы, — говорит Квидлон, стоя рядом со мной и глядя вверх, — может быть, это подразумевается как какое-то наказание?

— Нет, это не наказание, Мозги, — отвечаю я, по-прежнему смотря на Таню, — это называется предосторожность. Если что-то пойдет не так, и ты не сможешь по какой-то причине открыть дверь в башню, я хочу иметь на этот случай запасной план. Снайпер должна быть на позиции, чтобы ни случилось со всеми остальными.

Таня всего в паре метров от верха, но серьезно замедлилась. Все что ей нужно — финальный рывок, и она уже там, но, уставшая, она просто висит на месте. Ладно, это уже ее десятый подъем за последний час, но ей нужно натренировать необходимые мышцы. С другой стороны от меня стоит Морк, который пристально смотрит на карабкающуюся фигуру.

— Она упадет, — просто констатирует он, глядя на меня уголком глаз, — мне кажется потерять снайпера в данный момент, будет очень плохо.

Он прав, веревка дико раскачивается и кажется, что у нее хватает сил только висеть на ней, без какого либо продвижения вверх.

— Подбодри ее, — говорю я Морку, скрестив руки на груди. Он достает свой лазерный пистолет и готовит его, оружие испускает короткий и высокочастотный визг пока прогреваются энергетические батареи.

— Снайпер, слушай! — орет он, оглушая меня. Да его голос может перекричать залп артиллерии в грозу!

— Я собираюсь досчитать до трех, и после чего стреляю в тебя, если ты все еще будешь болтаться там!

Она снова смотрит вниз и видит, что он повернулся к ней и поднял пистолет, приняв дуэльную позу и вытянув руку. Он стоит как скала, его внимание приковано к старающейся изо всех сил женщине.

— Один! — орет он. На последних глубинных резервах энергии Таня снова начинает мучительно подтягивать себя.

— Два! — продолжает он, оставаясь недвижимым, только целится чуть выше. Таня одной рукой хватается за край вершины здания, затем другой. Она потягивает себя к краю, а затем переваливается через него и исчезает из виду. Я разворачиваюсь к Морку и признательно киваю. Таня высовывает голову обратно из-за края и до нас доносятся ее ругательства, она злобно показывает нам кулак.

— А ты думал, что это я жестокий инструктор, — комментирую я, обращаясь к Квидлону, закидываю на плечо автоган и направляюсь к двери в башню.

— Разница в том, что я бы не выстрелил, — орет мне вслед Морк, — в отличие от вас.

Я останавливаюсь и разворачиваюсь к ним, смотрю на Квидлона, затем на Морка.

— Это правда, — соглашаюсь я и беспечно пожимаю плечами.

СТРЕЛЛИ делает ножом выпад в мою сторону, тыкая в живот. Быстрая атака снизу, но я умудряюсь отступить, использую правую руку, чтобы отбить, потом делаю шаг к нему и тыкаю пальцами в горло. Он отшатывается, удар чуть-чуть недостает, и пытается подрубить мое запястье левой рукой. Я проворачиваю запястье и хватаю его за руку, и дергаю в сторону своего поднятого колена, но он прыгает в последнюю секунду, кувыркается вперед и перекатывается на ноги.

С осторожностью глядя друг на друга, пару секунд мы стоим и пыхтим.

— Хорошо, так пойдет, — говорю я ему, отшагивая в сторону и стирая пот со лба рукавом своей туники. — Квидлон и Айл, вы следующие.

Они кружат друг против друга, ножи держат сзади, подальше от противника, пока не будут готовы ударить. Айл делает выпад влево и резко уходит вправо, но Квидлон не попадается на уловку и ловит его движение, низко пригибается и бьет ногой в левую ногу Айла. Скаут запинается, но быстро приходит в себя, чтобы отпрыгнуть в сторону, когда Квидлон кидается в его сторону. Айл впечатывает кулак в поясницу Квидлона. Удар посылает того вперед, но он превращает падение в кувырок, вскакивает на ноги и плавно делает разворот на месте. Его лицо искажено от боли. Механик перекидывает нож в левую руку и делает взмах в сторону Айла, и тот вынужден отступить на пару шагов. Квидлон немедленно следует за ним, снова перекидывая нож. Айл пытается вернуть инициативу и неуклюже тыкает ножом. Квидлон с легкостью избегает, ловит руку Айла с ножом напротив груди, после чего толкает того на свое же лезвие. Айл изумленно вскрикивает и валится в сторону, выдергивая нож из рук Квидлона. Выставив ноги перед собой, он сидит на мате, кровь стекает по его животу и заливает колени.

— Хороший удар, Мозги, а теперь прикончи его, — говорю я тихим голосом. Квидлон смотрит на меня, и на его лице смущение. Айл вытаскивает из себя нож, и скользкие от крови пальцы роняют оружие на пол.

— Последний Шанс? — спрашивает Квидлон, делая шаг в мою сторону. Я кидаю ему свой нож, который он с легкостью ловит, после чего указываю на Айла.

— Прикончи его, — говорю я и слегка киваю в сторону раненного. Все еще зажимая живот, Айл бросает на меня полный страха взгляд. Он пытается что-то сказать, но только хрипло каркает, глядя то на меня, то на Квидлона. Я вижу, что к нему пришло понимание, и в его взгляде появилась решимость.

— Вперед, Мозги, — шипит слева от меня Трост, которого обуяла жажда крови.

— Оставь его в покое! — возражает с другой стороны Таня, бросая на меня убийственный взгляд, — Не делай этого, Мозги!

— Он не сделает, — слышу, как бормочет Стрелли, его руки небрежно скрещены на груди, — у него духу не хватит.

Квидлон все еще смотрит на меня, хмурится. Он бросает взгляд на Айла, затем снова на меня. Я просто киваю. Он отворачивается и делает шаг к Айлу.

— Да я заставлю тебя сожрать эту гребаную штуку! — задыхается Айл, пытаясь встать на ноги. Надо отдать ему должное — хорошая попытка, но с такой раной он далеко не уедет. Квидлон делает быстрый шаг и пинает Айла в лицо, опрокидывая его на спину. Затем заскакивает сверху и начинает впечатывать свои массивные кулаки в нос скаута. Запыхавшийся и ошеломленный Айл ничего не может поделать, когда Квидлон с силой прижимает его голову к земле и подносит лезвие к подбородку. Квидлон закрывает ему глаза и толкает лезвие, оно проскальзывает через рот Айла и входит в мозг. Так же медленно, он достает его обратно и встает, не глядя на меня. Окровавленный клинок все еще сжат в его руке.

— Да я не верю собственным глазам, — восклицает в изумлении Стрелли, — может быть, у него есть не только Мозги.

Я смотрю на труп Айла и киваю сам себе. Он умер как настоящий солдат. Он погиб сражаясь за свою жизнь, а не умоляя пощадить его. Я это уважаю.

— Ты только что убил Глаза, подонок! — Таня вопит на Квидлона, отворачиваясь с отвращением.

— Нет, — медленно отвечает Квидлон и смотрит на нас. На его лице брызги крови. Его голос спокоен, а выражение лица нейтральное.

— Я просто подчинился приказу.

— Добро пожаловать в настоящие солдаты, Мозги, — говорю я ему, делаю шаг вперед и хлопаю по плечу.

— ЭТО, КАЖЕТСЯ, чертовски дурной способ угробить кучу людей. Простите, что я так откровенно говорю, господин, — заявляет капитан Имперской Гвардии. Он стоит вместе с инквизитором в рясе в ангаре для шаттлов транспортника Империи "Гордость Лота". Его круглая голова и широкие плечи придают ему зверский вид, но его мягкое шипение и бегающие глазки выдают тот факт, что он намного умнее, чем выглядит. Облаченный в простую униформу серо-черного камуфляжа, капитан Дестриен обладал высокой, производящей впечатление фигурой. И все же пожилой человек, с которым он говорил, казалось, обладает большим авторитетом. Черная ряса несла на себе печать Адептус Терра, духовенства Земли, но этим Дестриена было не обмануть. Он не бюрократ Администратума.

Ни один из адептов Терры не ведет себя с такой уверенностью и властностью, но без намека на помпезность или гордыню.

Нет, хотя он и предпочел другую личину, капитан всецело понимал, что разговаривает с инквизитором. Инквизитор тоже это знал.

— Я согласен, что ваш приказ в высшей степени необычный, капитан, даже можно сказать неординарный, — с улыбкой произнес инквизитор, тяжело облокотившись на свою трость, — но как бы то ни было, это ваш приказ и он был подписан вашими старшими офицерами, включая лично магистра войны Бейна.

Дестриен напрягся при упоминании Бейна, магистра войны и главнокомандующего всеми Имперскими силами в области Саркассы. Этот инквизитор не ходит вокруг да около. Он все тщательно организовал, начиная с самого верха.

— Вы правы, таковы мои приказы, и я подчинюсь, но не думайте, что мне это нравится, — пожаловался Дестриен, зная, что любой спор бесполезен, но в тоже время, желая хоть как-то выразить свой протест.

— Мы будем здесь, по меньшей мере, еще неделю. Нам нужно пополнить запасы.

— А мне кажется, что даже сейчас, уже несколько лихтеров ожидают в доке, — возразил инквизитор, лице которого играла все еще та же вежливая улыбка, — я подумал, что будет необходимо решить этот вопрос как можно быстрее, и использовал некоторые свои… связи в Департаменто Муниторум, ради вашей же пользы. Полагаю, что новая униформа и оборудование, указанное в вашем приказе, уже на борту. Проследите, чтобы во время путешествия ее раздали вашим бойцам.

— Ставлю на то, что вы и облако прибьете гвоздями к стене, а, господин? — сварливо отвечал Дестриен. Его всецело и полностью загнали в угол. Он надеялся использовать эту неделю, дабы связаться с магистром войны Бейном и попытаться спихнуть это назначение на кого-то другого, но инквизитор повсюду был на шаг впереди него.

— Да, а так же на цыпочках пройтись по нитям паутины, капитан, — ответил инквизитор, и его голос внезапно стал злобным и хриплым, а от предыдущей улыбки не осталось и следа. Он ткнул своей тростью в сторону Дестриена.

— И помните, вы не имеете права обсуждать детали своего назначения ни с кем, вообще ни с кем, пока будете на пути к цели. Как только прибудете туда, вы откроете второй конверт опечатанных приказов и выполните их буквально. Это полностью ясно?

— Буквально, господин, — тяжело повторил Дестриен.

— Хорошо, — улыбка инквизитора вернулась на его лицо с такой же легкостью, как исчезла, — а теперь, вы уже должны быть в пути. Желаю вам попутного ветра от Императора и удачи, капитан.

Глава четвертая Возвращение

+++ Знаки ясны, перевернутое Лезвие показалось. +++

+++ Он обязательно должен прибыть. Он ключевой объект. +++

Полковник бесстрастно наблюдает, как мы входим в аудиторию для брифингов. Он стоит позади модели боевого купола тау, скрестив руки на груди. Мы вытягиваемся по стойке смирно около нижних скамеек и ждем его. Кивком разрешив нам садиться, с руками за спиной, он начинает вдоль и поперек мерить шагами подиум.

— Как вы, несомненно, знаете, мы вчера вышли из варпа, — провозглашает он, время от времени глядя на нас, пока ходит туда-сюда. Я заметил, что вчера ночью у меня не было моих варп-снов, и догадался о причине.

— Мы здесь встречаемся с судном, которое отвезет нас в пространство, контролируемое тау. Это судно — боевой корабль тау, на котором под видом дипломатический миссии мы проберемся в Империю Тау и свяжемся с нашими союзниками в их правительстве. Хотя на борту корабля, мы все равно должны оставаться начеку. Экипаж не посвящен в наш тайный план, и мы должны полностью соответствовать образу. Если у них появятся подозрения относительно наших мотивов, вся миссия будет под угрозой. После того как мы погрузимся в шаттл, я раздам каждому из вас индивидуальные инструкции о ваших предполагаемых личностях.

На секунду он делает паузу, с глубокомысленным выражением лица чешет себе ухо, после чего строго смотрит на нас.

— Тау будут пристально наблюдать за нами, — предупреждает он, — перво-наперво, даже если они поверили всему, что им сказали, я вас уверяю, им дали приказ наблюдать и изучать нас при каждой возможности. Второе, растущее напряжение вокруг Саркассы и восстание еще одного ренегата, которого зовут Зоркий Взгляд, означает, что в данный момент тау сильно насторожены. Они также ожидают эскалации конфликта между своей Империей и слугами Императора, так что мы никоим образом не должны ускорить ее. Так что ведите себя как можно лучше и действуйте согласно своей роли в качестве члена мирной делегации.

Я внутренне улыбаюсь от иронии этого утверждения. Последние несколько месяцев я провел, тренирую этих людей, превращая их в жестоких и самых безжалостных убийц, а теперь мы должны попытаться это скрыть от тау. Это будет нелегко. В прошлом я предпринял достаточно попыток смыться, так что Полковник прав. Один слиняет и наши дни сочтены. Да и сам факт того, что нас забирает корабль тау, говорит сам за себя. Он показывает, что наши сообщники в Империи Тау, должно быть, большие шишки. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Плюсом было то, что у них должно быть достаточно власти, чтобы мы все провернули. С другой стороны, я еще ни разу не слышал, чтобы такие люди играли честно. Где-то всегда запрятан туз в рукаве.

И, на мой взгляд, все дельце уж как-то слишком было чистеньким. Так что не ошибусь, если буду держать глаза и уши открытыми. С радостью поставлю на то, что Полковник тоже. Он не новичок в этом деле. Я имею в виду, что во время задания в Коританоруме мы дрались за Инквизицию, а надо еще поискать такое же скользкое, плетущее интриги и ненадежное учреждение. Тем не менее, я бы предпочел иметь их на своей стороне, учитывая обстоятельства.

— Кейдж, первым буду говорить с тобой. Подойдешь ко мне в начале следующего часа, — говорит мне Полковник, прерывая ход мыслей. Полагаю, он хочет поведать мне подлинные факты, а так же посветить в мою собственную личину.

Я СТУЧУСЬ в дверь и слышу, как Шеффер зовет меня внутрь. Когда перешагиваю порог, то удивляюсь, завидев двух охранников по сторонам от стола Полковника. С подозрением глядя на них, я захожу внутрь и закрываю за собой дверь. Они выглядят как стандартные охранники, у них дробовики, черная униформа и затемненные визоры шлемов. Хотя понятия не имею, почему они здесь. Полковник, кажется, читает мои мысли.

— Они здесь, чтобы ты не сделал чего-нибудь сгоряча, — объясняет он, глядя влево, потом вправо, а затем прямо на меня.

— С чего бы это, Полковник? — поспешно спрашиваю я, полностью обескураженный.

— Потому что ты не идешь на задание, Кейдж, — прямолинейно отвечает он.

— Не… не иду? — заикаюсь я, и мой разум бурлит, — я не понимаю, сэр.

— Это очевидно. Твое ментальное состояние больше не подходит для выполнения запланированной миссии, — прохладно заявляет он, — еще один эпизод как в тренировочном ангаре, и это уничтожит всю легенду, под которой мы путешествуем. Брать тебя слишком рискованно.

— Нет, это не так, — отвечаю, — я могу и лучше чем все остальные. Вы не можете просто избавиться от меня!

— Могу и избавлюсь, — спокойно говорит он, — штрафная колония "Лишение" лежит в системе, где мы встречаемся с тау. Тебя перевезут шаттлом на внутрисистемный корабль, и будут держать в колонии под стражей до следующего раза, когда ты снова мне понадобишься.

— Вы не можете так поступить! — ору я на него и делаю шаг вперед. Охранники угрожающе выдвигаются, поднимают свои дробовики, и я отступаю.

— Вы не можете снова запереть меня! Если у меня проблемы с головой, то только из-за того, что вы сделали со мной! Это ведь вы издевались над моим разумом последние три года. Я не заслужил такого, чертовски тяжело работая и приводя эту группу в форму. Будь она проклята Императором, вы знаете, что я могу и знаете, что сделает со мной возвращение в камеру!

— Я принял решение, Кейдж, — торжественно произносит он и встает, — или охранники ведут тебя в ангар шаттлов, или я пристрелю тебя прямо здесь и сейчас. Что выбираете, лейтенант?

Я стою на месте, а мои эмоции мечутся между убийственным гневом и сокрушающем горем. Как он может так со мной поступать? И насколько он меня туда упечет? Затем меня поражает мысль, и кровь вскипает в моих венах.

— Вы организовали встречу с тау в системе со штрафной колонией, — рычу я на Полковника, обвиняюще указывая на него пальцем, — вы это давно планировали. Втянули меня в эти тренировки, а затем выбросили. Неблагодарный ублюдок, тебя вообще ничего не волнует?

— Я ни разу не говорил, что ты будешь задействован в настоящем задании, — спокойно отвечает Полковник, словно это полностью его оправдывает.

— Ставлю, что так и есть, — выплевываю я.

— А теперь, Кейдж, ты выйдешь за эту дверь или бойцам открыть огонь? — спрашивает он, пристально глядя на меня. Без слов разворачиваюсь на каблуках и с хлопком отрываю дверь. Прежде чем выйти, я оборачиваюсь.

— Миссия провалится, — медленно говорю я ему, — провалится, потому что меня не окажется там, чтобы вытащить вас из огня, и ни один из этих ублюдков не даст за вас и гроша.

Охрана стремительно следует за мной, когда я тожественно шагаю по коридору.

Внутри меня распирает от злости, и мне хочется взбунтоваться. Мне хочется кого-то ударить. Но на самом деле я хотел бы, чтобы шея Полковника оказалась в моих руках, пока я буду медленно выдавливать из него жизнь. Желание убивать сжигает меня, и в расстройстве я на самом деле скрежещу зубами. Это все, о чем я могу думать. Каждый мускул в моем теле напряжен. Шесть месяцев я провел в камере. Еще три месяца на корабле, потея кровью, дабы обучить эту команду. И ради чего? Чтобы снова гнить где-то в другой тюрьме? Осознание того, что я почти там и снова сражаюсь, исполняю свою роль, дарованную Императором, медленно сводит меня с ума. И Шеффер просто отбирает у меня все это, просто отбрасывает в сторону, как давно и планировал. Он говорил, что нуждается во мне, но это только ложь, да? Я ему не нужен, я был просто полезен. Я просто выполнил за него тяжелую работу. Теперь, когда все готово, ему на меня плевать, ему все равно, что я закончу, выковыривая свои собственные глаза или размазывая мозги по стенкам камеры, проклиная его имя своим предсмертным выдохом. А в это время он идет на задание, и ему достанется моя слава.

Я не позволю ему просто так улететь, ибо это неправильно. Останавливаюсь, тяжело дышу и сжимаю кулаки.

— Давай двигай, Кейдж, — говорит мне один из охранников, чей голос приглушен шлемом. Я поворачиваюсь к нему, готовый вырубить, но другой реагирует быстрее, вбивая приклад дробовика мне в живот. Его второй удар приходится мне в лоб, и я валюсь на пол.

— А он говорил, штоб сразу так сделали, — говорит другой и бьет меня в затылок.

ПРИХОЖУ в сознание уже внутри шаттла. Не в том шикарном что раньше, а в стандартном транспорте с деревянными скамейками и ремнями безопасности с потолка.

Мои запястья скованы вместе длинной цепью, которая проходит через проушину болта, явно не так давно приваренного к палубе. Ноги зажаты тем же образом, на лодыжках висят тяжелые замки. Я еще и туго опутан ремнями безопасности, которые болезненно впиваются мне в плечи, пах и живот. Голова гудит, а кишки болят, над правым глазам я чувствую спекшуюся кровь. Напротив меня сидят два охранника, их дробовики на коленях. Они сняли свои шлемы и негромко переговариваются. Тот, что слева, достаточно стар, его короткие коричневые волосы уже поседели на висках, а на лице отразились все тяжелые годы во флоте. Он, должно быть, тот крепкий ублюдок, что вырубил меня. Второй моложе, возможно ему около двадцати пяти, светлые волосы острижены аналогичным образом, щеки чисто выбриты. Его голубые глаза по очереди смотрят то на меня, то на своего товарища, и именно он замечает, что я очнулся. Он кивает напарнику, тот смотрит на меня.

— Пришел в себя, арестант? — с грубым смехом спрашивает старший. — Парень, ты должон сидеть тихо.

Я просто мрачно смотрю на него в ответ, а он пожимает плечами. Сижу в молчании, пока они продолжают болтать о своих тупых, жалких жизнях, и мой разум начинает топтаться на месте. Ни под каким соусом я не вернусь в тюрьму. Для меня это будет настоящая смерть, и я скорее готов сдохнуть в попытке выбраться, чем проведу еще один день в одиночной камере.

Но даже если я каким-то образом сбегу, а это чертовски здоровое "если", то куда мне идти, что мне делать? Я застрял в шаттле, летящем к другому кораблю, который направляется в штрафную колонию. Что-то мне подсказывает, что на этом маршруте свобода будет относительно короткой. Даже если бы дело было не в этом, и мне было бы куда податься, я все еще не знаю, чем я мог заняться. Лететь на агромир и растить корм для стада гроксов? Ничего подобного. Стать священником в Экклезиархии, как мой покойный товарищ Гаппо? Чую, что месяца монотонного гудения какого-нибудь толстого кардинала будет достаточно, чтобы я разбил пару голов.

Могу податься в телохранители, может быть, примкнуть к пиратам, или стать наемником. Само по себе это будет неплохо, но в чем смысл? Угонять грузовые суда и похищать людей — мерзость даже по мне, особенно если учесть, что я должен быть на задании, которое жизненно важно для защиты владений Императора. Да прокляни все Император, я спас целый сектор, я по всем правилам гребаный герой войны, а теперь Полковник просто сгружает меня с корабля и забывает обо мне.

При мысли об этой несправедливости меня снова начинает наполнять злоба. Полковник взял и вот так просто предал меня. Но какая-то часть во мне, которая становится все больше, пока я думаю об этом, говорит, что я должен доказать Полковнику, что он не прав. Эта же часть заставила меня вернуться за ним в Коританоруме. Никогда не рассказывал ему, что я был в секундах от того, чтобы оставить его поджариваться в этом огненном шарике. Но он, должно быть, догадывался, так как является достаточно проницательным человеком. И что я получил в ответ? Ничего. Но вопрос ведь не в благодарности, не так ли? Я знал, что он не отблагодарит меня за мой поступок, но я ведь все равно сделал. И дело не в том, чтобы быть героем. Оставлю это подобным Махариусу, Яррику и Стагену Ходоку Смерти. Я не герой, я просто солдат.

Все дело в этом, не так ли? Я просто солдат, а Полковник отобрал у меня даже это. Что ж, будь он проклят, я покажу ему, какого солдата он создал. Внутри меня начала подниматься решимость, холодная решимость, которая полностью отлична от обжигающей злобы, что я ощущал ранее. И я собираюсь доказать Полковнику, насколько я хороший солдат и насколько я ценен для него.

В моей голове начинает формироваться план.

Я УЖЕ ПАРУ ЧАСОВ НЕ СПЛЮ, и мне как раз предоставляется возможность. Я потратил все это время на обдумывание. Использую техники, что изучил в камере, я концентрирую свои мысли на каждой части плана по очереди, анализирую их, пытаюсь понять, что может пойти не так. Приходят ответы на вопросы, которые я задаю своему работающему вхолостую разуму. Остается еще несколько деталей, которые нужно продумать, но я решил, что если захвачу шаттл, то вернусь обратно на "Лавры Славы" и потребую, чтобы Полковник взял меня на задание. Вот тогда он поймет, насколько я хорош.

Так что когда молодой расстегнул свои ремни безопасности и вышел из отсека, я начал действовать по плану. Я считаю, так будет легче. По крайней мере, нужно начать с освобождения.

— Эй, флотский! — говорю я старому слева. — Чего-то твоя компания скучна. За что тебя сослали сюда капитаны кораблей?

— Закрой пасть, гвардеец, — огрызается он, пытаясь игнорировать меня.

— Знаешь, я однажды распотрошил орка, который выглядел в точности как ты, — продолжаю я со смехом, — только вот орк все же выглядел лучше и был умнее. Да и кажется, пахло от него лучше.

— Как-то ты много болтаешь для привязанного арестанта, солдатик, — угрожающе отвечает охранник, — наверное, мне прямо сейчас нужно будет пересчитать тебе зубы.

— А, — фыркаю я в ответ, — тебе лучше сначала дождаться своего дружка. Судя по кораблю, тебе понадобится его помощь. Иначе я набил бы тебе морду так, что она напоминала бы твою задницу.

Это вызвало нужную реакцию, поскольку его лицо налилось красным.

— Если не хочешь до конца своей короткой жалкой жизни всасывать супчик, то тебе лучше заткнуть свою проклятую пасть! — орет он на меня.

— Я слышал про флотских, — продолжаю неустанно болтать, улыбаясь как эфирная акула, — да ты пернуть то нормально не можешь, не то чтобы набить мне морду. Единственная причина, по которой ты пошел в охрану — тебе нравится шлепать мужиков. А я слышал, такое частенько происходит.

— Почему бы тебе… — на сей раз он затыкается и проглатывает наживку. Он откладывает в сторону дробовик и отстегивает себя, после чего снова берет оружие и топает в мою сторону. Он делает замах, но я уклоняюсь влево и избегаю удара, благодаря тому, что уже несколько часов, шаг за шагом ослаблял свои ремни безопасности. Дробовик с лязгом врезается в переборку сзади меня, от удара его руки трясутся. Длины цепи вокруг ног достаточно, чтобы я хорошенько пнул его в левое колено, из-за чего он сгибается. Когда она валится вперед, я двумя руками хватаю дробовик и врезаю ему в морду, разбиваю нос, и он отпускает оружие. Быстрый крученый удар по щеке отправляет его валяться на палубу. Обхватываю ногами его шею и вклиниваю дуло меж коленок, упирая ему в лицо. Теперь все что мне нужно — ждать.

— Как тебя зовут? — непринужденно спрашиваю я, стараясь избегать мыслей о том, насколько в целом ситуация возможно безнадежна. Я прижимаю дуло к его лицу одной рукой, второй отстегиваю ремни безопасности.

— Да иди ты на хер, — уголком рта он выплевывает ругательство.

— Слушай, — говорю я ему, — мне на самом деле не хочется вышибать тебе мозги, но если будешь умным, и будешь делать все, что я тебе скажу, то проживешь достаточно долго, чтобы рассказать своим корабельным дружкам, как психопат Кейдж угнал у вас шаттл.

Если захочешь, можешь даже пропустить ту часть, где я пересиливаю тебя, несмотря на то, что прикован.

— А ты действительно веселый парень, а? — с сарказмом отвечает он. — Тебе не захватить шаттл, на котором еще шесть охранников, плюс пилот и второй пилот.

— Ты думаешь, у меня не получится? — говорю я и тыкаю дробовиком. — Если будешь вести себя хорошо, то еще сможешь есть, вместо того чтобы жевать полный рот дроби.

— Моя смерть не поможет тебе сбежать, — дерзко отвечает он.

— Пока нет, но зато я буду чувствовать себя просто великолепно, — со смехом отвечаю я.

— Ну и куда ты собираешься отправиться на шаттле, если все получится? — спрашивает он. Я считаю, что он продолжает болтать, чтобы отвлечь меня, так что можно продолжать шутить.

— Что ж, я думаю вернуться к Полковнику и дать ему еще один шанс, — со всей серьезностью отвечаю я.

— Ха! — фыркает он. — Шеффер пристрелит тебя, как только увидит. Да ты намного тупее, чем я думал.

— Ну да, настолько, что сижу тут и целюсь в тебя из дробовика, — подчеркиваю я, зажимая его шею ботинком, от чего он взвизгивает, — мне кажется, что эта ситуацию сбрасывает тебя далеко вниз по шкале сообразительности.

— Тебе повезло и все, — отвечает он.

— Забавно, чем больше дерусь, тем больше мне везет, — смеюсь я, наклоняюсь вперед и по-отцовски взъерошиваю ему волосы, — а ты думал, что все уже закончилось.

— Дело в том… — дальше охранник начинает орать, потому что слышит грохот ботинок в смежном коридоре. Я откидываюсь и смотрю на дверь. Секунду спустя входит молодой, и на его лице такое забавное изумление, что я скалюсь в ответ.

— Ты так быстро? — любезно интересуюсь я.

Он смотрит на меня, затем на свой дробовик на противоположной от входа скамейке, в добрых пяти-шести метрах от него.

— Да даже месть Императора не так быстра, — предупреждаю я его.

— А… что ты хочешь? — спрашивает он, делая шаг назад.

— Ну, для начала, подойди ближе ко мне на пару шагов и отойди от этой двери, — спокойно говорю я, — затем ты снимаешь ключи со своего ремня и кинешь их мне.

— А что если нет? — спрашивает он, одним глазом зыркая на коридор позади себя.

— Тогда сначала я пристрелю твоего дружка, — носком ботинка пихаю охранника под ногами, — затем грохну тебя.

— Ты не убьешь его просто так! — в его голосе слышится недоверие.

— Очень даже убьет! — стремительно выпаливает мой заложник. — Просто делай то, что он велит, Лангстарм, делай что он велит!

— Пошевеливайся Лангстарм, ты слышал своего друга, — говорю я молодому, и указываю на пространство перед собой. Он делает два торопливых шага вперед, его глаза мечутся между мной и заложником.

— А теперь ключи, медленно и плавно, — приказываю я ему, стараясь сохранить голос спокойным, несмотря на то, что мое сердце бешено колотится. Похоже, все может получиться. Может. Он отцепляет кольцо с ключами от ремня и поднимает их, чтобы я видел. Затем он начинает глупить.

Он со всей мочи швыряет ключи мне в лицо. Я сжимаю палец на спусковом крючке, и что-то влажное расплескивается мне на ноги. Поднимаю дробовик и передергиваю затвор. В это время он несется за своим оружием, а в моих ушах до сих пор звенит от первого выстрела. Он хватает оружие и с одной руки делает выстрел в мою сторону. В левое плечо мне тут же впиваются осколки от переборки. Мой ответный выстрел уходит ниже, в правую ногу, полностью отрывая конечность ниже колена и заставляет его отлететь. Пока он делает пируэт на пол, оружие вылетает из его пальцев, а из культи во все стороны брызжет темно-красным.

До моего обоняния долетает запах пороха — резкая вонь, смешанная с ароматом свежей крови.

— Ты… ты отстрелил мне ногу, идиот! — орет он на меня, заставляя меня ржать изо всех сил.

— Кажется да, — соглашаюсь я, все еще похихикивая, — я предупреждал тебя.

— Но… но… да ты мне ногу отстрелил, ублюдок! — орет он, и кажется, что в его голосе больше злости, чем боли. Списываю это на шоковое состояние. У тела есть одна чрезвычайно приятная особенность, оно отфильтровывает все дерьмо, с чем не может справиться твоя голова. Наподобие обжигающей боли в плече. Я проверяю рану. Все не так плохо, металлические щепки торчат из мышц, но не сильно кровоточат. Выживу, это уж как пить дать. Лангстарм садится на палубу, облокачивается на скамейку и недоверчиво пялится на искалеченный огрызок своей ноги.

— Хей, да это же флотский с деревянной ногой, кто бы мог подумать? — шучу я, но он почему-то не улыбается. Он все смотрит на огнестрельную рану. Я оглядываюсь в поисках ключей, но они в недосягаемости, в метре слева от меня. Пытаюсь подтащить их ближе с помощью дробовика, но не важно, насколько я тянусь и изгибаюсь, так далеко дотянуться не могу. Нужно действовать быстро, ведь если мертвый говорил правду, то на борту еще есть охрана. Они должны были услышать выстрелы, и я подозреваю, что в данный момент они решают что делать. Меня убили? Или же я освободился и иду за ними? Долго они раздумывать не будут и скоро придут к согласию. И если я тут так и буду сидеть как мишень, то могу распрощаться со своей жизнью.

— Лангстарм, — говорю я раненому. Он поднимает глаза и безучастно смотрит на меня. Я тыкаю в его сторону дробовиком.

— Это было действительно глупо с твоей стороны, так что давай теперь умнее и швырни мне эти ключи.

— Забудь, — цедит он, его голос слабеет.

— Ты теряешь кровь. Я могу помочь тебе, если выберусь из цепей, — обещаю я, делаю лицо серьезным.

— В противном случае, отстрелю тебе и вторую ногу, — бесцеремонно добавляю.

Он смотрит сначала на расплывающуюся лужу крови, а затем на ключи. С гримасой от боли он шлепается вперед и подтягивает себя по палубе. Полностью вытянув руку, он толкает связку в мою сторону, я склоняюсь и поднимаю ее. Пока я вожусь с замками, снаружи двери кто-то начинает орать.

— Во имя Императора, что там происходит? — спрашивает глубокий голос.

— У вас тут труп и еще один на подходе, — ору я в ответ, — засунете свою голову в эту дверь и потеряете ее!

Левой рукой я пытаюсь расстегнуть замок на ногах, правой целюсь дробовиком в коридор, быстро переключая свое внимание с одной руки на другую. Нахожу ключ от замка на левой ноге, и колодка падает. Другой ключ открывает замок на правом запястье, что позволяет мне вытянуть цепь из проушины и встать на ноги.

— Я позволю одному невооруженному бойцу забрать раненого! — ору я им, расстегивая еще один замок, и цепь падает на пол. Подбираюсь по скамейке ближе к двери, одновременно не сводя глаз с Лангстарма.

— Какие у нас есть гарантии? — орет в ответ их импровизированный переговорщик.

— Никаких! — выплевываю я, огибаю дверь и стреляю туда, после чего ныряю обратно. Мне не видно, попал ли я в кого-то, но это не важно, они меня поняли. Я слышу, как позади меня от боли рычит Лангстарм, разворачиваюсь и вижу, что он целится в меня из отброшенного дробовика. Ныряю влево, и выстрел впечатывается в переборку, где я только что стоял.

Делаю кувырок, остаюсь в полуприсяде, загоняю еще один патрон и низко целюсь. Выстрел попадает охраннику в живот и отбрасывает его назад. В этот момент кто-то бросается через дверь, стреляя на полном автомате. Широко расходящаяся очередь бьет по дальней стене отсека. Реагирую, не раздумывая, прыгаю в его сторону и врезаю дулом дробовика в лицо. Этот тупой идиот поднял визор. Свободной рукой вырываю у него автоган, после чего врезаю локтем в горло. Он падает, дико кашляет и зажимает горло руками. Закидываю оружие на ремне за плечо и свободной рукой хватаю темную ткань его одежды, оттаскивая его дальше от двери.

— Спасибо за нового заложника и новую пушку! — ору я, в ответ получаю разнообразные грубые ругательства, затрагивающие мою родословную.

Стоя на месте, в одной руке дробовик, в другой оглушенный охранник, оцениваю ситуацию. Все пошло не так, как я надеялся, но все еще можно спасти. В данный момент они с радостью нажмут на спусковые крючки, как только я высуну нос из-за двери. Затем мне в голову приходит одна мысль. Они не будут стрелять, если подумают, что я уже мертв. Моя кровь начинает бежать быстрее, мой мозг работает в полную силу. Я смотрю на охранника без сознания, замечаю его униформу, включая шлем с темным визором. Прежняя мысль начинает превращаться в план, и все что мне нужно, так это чтобы остальные на некоторое время оставили меня в покое.

Я стягиваю шлем с охранника, который ошеломленно смотрит на меня. Вбиваю его голову в переборку, и он снова теряет сознание. Поскольку я прикрываю вход дробовиком, снять с него униформу, использую одну руку, не так легко. Но после некоторой борьбы с его недвижимым телом, передо мной грудой лежит его одежда. Далее моя униформа, полностью, включая личный знак "Последнего шанса". Я с усилиями натягиваю его прыжковый комбез и в конечном итоге все равно вынужден прислонить дробовик к стене, но так, чтобы можно было легко дотянуться. Я натягиваю на недвижимое тело свою униформу. Эта задача столь же трудоемка, как и стянуть с него одежду, и на всякий случай одним глазом приглядываю за коридором. Водружаю себе на голову шлем, и этот последний штрих превращает сбежавшего заключенного Кейджа в безликого охранника Кейджа. Поднимаю парня вверх, держа за подмышки, и затем впечатываю его в стену, при этом несвязно ору. Держа его около стены одной рукой, я хватаю автоган и приставляю к его груди. Нажимаю на спусковой крючок, даю быструю очередь, попадающие пули отправляют измочаленный труп в коридор.

— Он мертв! — ору я, стараясь замаскировать свой голос и надеясь, что шлем достаточно приглушит его, чтобы убедить их. Очевидно они купились, поскольку трое влетают в комнату. Стреляю высоко, целясь в их головы в шлемах. Одна быстрая очередь сбивает всех троих с ног. И сразу же прыгаю в коридор, врезаясь в следующего. Он издает изумленный вскрик, когда мой кулак попадает в его незащищенный живот. Когда он сгибается пополам, я вижу за ним еще одного охранника, который поднимает дробовик. Я падаю и перекатываюсь, прикрываясь охранником. Надзиратель взбрыкивает и одновременно его рвет на меня кровавой пеной, когда выстрел из дробовика попадает ему в спину. С одной руки стреляю в коридор и слышу вскрик боли. Выглядываю из-за трупа охранника и вижу, что второй прислонился к стене, его грудь и живот прошиты красными дырами.

Переключаю автоган на одиночные, после чего иду к нему и небрежно вгоняю пулю в лицевой щиток, когда прохожу мимо. Коридор короткий, примерно пять метров, и заканчивается входным отсеком. Стены на другой стороне литые, за ними спрятан двигатель. Дверь во входной отсек открыта, и я не вижу за ней движений.

Насколько я помню, в доковом отсеке есть еще одна комната, наподобие той, в которой я находился, а от нее в кабину ведет дверь. Вот где по-настоящему будет тяжко.

Нужно попасть в кабину, чтобы не убили, при этом оставить в живых или пилота или второго пилота. А где-то там есть еще два охранника, в чем я уверен. Стою на цыпочках, все мое тело готово мгновенно действовать. Напряжение велико, скажу я вам, хотя не ощущается настоящего сражения. Делаю шаг по коридору, и внезапно голову изнутри пронзает резкая боль. Я верчу головой, стараясь понять, откуда в меня стреляли, но не помню, чтобы слышал выстрел. Боль усиливается, я кричу, и, несмотря на все усилия сдерживаться, падаю на колени. Мне словно ткнули в левый глаз раскаленным красным угольком и он тлеет у меня в мозгах.

Стою на коленях на палубе, а перед глазами все бешено плывет. Шаттл исчезает и я внезапно охвачен ощущением, что кто-то стоит надо мной. Там, кажется, возвышается массивная темная фигура и намеревается убить меня. Все вокруг меня взрывается, слышатся выстрелы, они давят на мои бурлящие ощущения. Мое сердце кувалдой стучит в грудной клетке, иглы боли вонзаются в глаза и голову. Меня вроде тошнит, мои кишки начинает крутить, а когда атака спадает, я возвращаюсь на шаттл. Все мое тело сокрушено болью.

Пару секунд я стою на коленях, от мучений сжимаю зубы, стараясь сфокусировать взгляд на коридоре, но мое зрение снова в этот миг кружится. Затем внезапно, как и возникла, боль исчезает. Даже каких-то остаточных приступов нет. Меня охватывает паника. Да что за черт со мной происходит? Что сделали эти мясники с моей головой, пока я спал?

Сморгнув слезы боли, я встаю на ноги и, шатаясь, иду к посадочному ангару. Снимаю шлем. В нем я ничего не слышу, а мне нужно, чтобы все мои чувства заработали на полную. Останавливаюсь в паре метров от прохода и слушаю, отсекаю звук своего собственного тяжелого дыхания, бег крови в ушах и стук сердца в груди. Вроде бы движения не видно, но чтобы знать наверняка, я сначала швыряю вперед шлем. Он громко лязгает по решетчатому настилу посадочной рампы, но кроме этого ничего не происходит.

Я осторожно появляюсь на входе в отсек. Его площадь примерно десять метров, напротив огромные внешние ворота воздушного шлюза, дверь в дальнюю комнату закрыта. Тут негде укрыться, кроме как за дверью, где они, скорее всего, и прячутся. Пока я стою и прикидываю варианты, в голову приходит неприятная мысль. Я без понятия как долго должен лететь этот шаттл. Насколько я знаю, мы можем оказаться всего в паре минут от корабля с колонии, и, может быть, уже готовимся к посадке. Мне нужно спешить, потому что если мы окажемся на борту другого корабля, мне некуда будет бежать. Но как это осуществить? Как пройти через эту дверь и выйти с другой стороны целым? Даже если они до сих пор не подстрелили меня, мне так или иначе все равно нужно войти в дальнюю комнату, чтобы добраться до пилотов.

Я в полной прострации. Пытаюсь вспомнить, что я придумал ранее на этот случай, но мой разум затуманен. Еще и в голове появилась пульсирующая боль, не такие резкие прострелы мучений как раньше, но в том же месте, и из-за этого тяжело мыслить ясно. Я сажусь у стены напротив двери, автоган у меня на коленях и готов к стрельбе, но я не могу ждать. Размышляю над идеей открыть одну из панелей доступа для техножрецов и устроить неполадки в одном из двигателей, но почти сразу же отметаю эту мысль. Для начала, лучший способ прожариться до корочки — тыкать в механизмы, о которых не имеешь ни малейшего представления. Далее, нет никаких гарантий, что нанесенные мной повреждения можно будет устранить, и мы не будем просто дрейфовать в космосе, пока у нас не кончится воздух. Я один раз уже почти расстался с жизнью таким образом и повторять этот опыт у меня нет никакого желания.

Сижу на месте, и меня накрывает волна депрессии. К тому же они не позволят мне просто так сдаться. Только не с кучкой мертвых охранников. Кроме того, я не могу просто так вернуться в камеру. Не готов к этому без драки. Сдаться — это слишком для меня. Опять же, я ощущаю себя таким одиноким, таким отстраненным от всего, что происходит. Как всегда я один против всей галактики и некому прикрыть мне спину. Как, во имя всего святого, я вообще попал в такую ситуацию? Должно быть, Император подготовил ее для меня, учитывая то количество дерьма, в которое он ткнул меня за последние годы. Это какой-то тест? Я уже бессчетное количество раз доказал свою веру, начиная с момента как увидел первую смерть своего члена семьи и заканчивая этим моментом, когда я дерусь за право пойти на совершенно безумное и самоубийственное задание. Какого рожна я это делаю? Мне на самом деле так не хватает сражений?

Правда в том, что да. Я начал успокаиваться, когда убил свою охрану, но это такое приятное ощущение — оказаться прямо в гуще событий. Это огромное чувство победы, когда нажимаешь на спусковой крючок и смотришь, как вместо тебя умирают они. Император, это волнующе! В другое время я никогда не испытывал ничего подобного, только когда свистят пули и моя жизнь в руках Императора.

Вот почему я продолжаю сражаться, вот почему мне нужно захватить этот шаттл, развернуть его и вернуться к Полковнику до того, как он покинет "Лавры Славы". Встаю на ноги и пытаюсь заставить мозги снова работать на всю катушку, игнорируя тупую боль в голове. Обвожу взглядом отсек в поисках вдохновения. В потолке есть вентиляционная решетка, но слишком маленькая, чтобы пролезть через нее. В дальней стене пара панелей. Может быть оружейные шкафчики? Подхожу к одной напротив меня, чтобы рассмотреть. Она утоплена в стену и нет ручки, однако видна замочная скважина. Я так понимаю, она заперта. Пытаюсь подцепить пальцами, но она не поддается. Возможно, у одного из охранников был нож…

Возвращаюсь к телам, чтобы проверить, но ухожу ни с чем. В итоге у меня три дробовика и четыре автогана, примерно двадцать патронов к первому и сто ко второму оружию. Можно попробовать палить в дверь и надеяться, что попаду в кого-то, но она достаточно толстая. Но даже в этом случае их ничего не остановит, чтобы сделать то же самое в ответ, как только я начну стрелять. Нет, в этой задачке скорее разберется разум, чем оружие. Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь полезного и замечаю ремни безопасности и их металлические застежки. Если я их вырву, то у меня появится веревка. Как можно использовать веревку? Ну, для начала можно с ее помощью открыть дверь с расстояния. Итак, я начинаю обдумывать план шаг за шагом. Могу открыть дверь, не расстреливая ее. Так, могу стрелять в коридор, если понадобится. Нет смысла начинать перестрелку через дверь, они могут просто держать проход и ждать стыковки, после чего вызвать подмогу. Насколько я знаю, они уже могли отправить доклад о том, что все идет не так и меня уже может ожидать теплая встреча.

Значит мне нужно что-то, что позволит атаковать. Можно просто пронестись мимо них, захватить врасплох и надеяться пристрелить их первым. Но как-то не по мне такие шансы пятьдесят на пятьдесят. Они могут ожидать такого.

Может как-нибудь их отвлечь? Фальшивый заложник, думаю я, глядя на распластанные вокруг меня тела. Хотя они будут подозрительны, да и невозможно сказать, поверят ли вообще. Может как-нибудь обмануть их другим способом? Как-то сомневаюсь. Будь я на их месте, к этому времени я бы уже ничему не доверял. А этот парень, или парни, умен, он остался в стороне, когда другие попались. Может быть тогда он трус? Может быть, я смогу заключить с ним сделку — скажу ему выходить по-тихому, пока его не постигла судьба приятелей.

Нет, все эти размышления об уловках и хитрых трюках никуда меня не приведут. Мне нужно попасть туда таким образом, о котором никто в этой комнате и не задумался бы. Все что мне нужно, всего лишь пара пуль, способных облететь углы, горько шучу я сам про себя. Моя кривая ухмылка исчезает, когда я продолжаю обдумывать эту мысль. А может и есть у меня пара пуль, которые могут облететь угол. Я могу соорудить что-нибудь из патронов для дробовика и магазинов. Что-то, что рванет как граната, если в нее попасть. Ха, связать пару магазинов меж собой и добавить туда до кучи горсть патронов для дробовика. Открыть дверь за веревочку, швырнуть эту штуку внутрь и затем подорвать ее очередью на полуавтомате. И пока они будут приходить в себя, учитывая, что вообще будут держаться на ногах, заскочить туда и завершить работу. Это план единственного шанса, потому что я потрачу большую часть своих боеприпасов на хорошую, толстую бомбу. Да какого черта, говорю я сам себе, один шанс лучше, чем никакого.

Я мстительно принимаюсь за работу, осознавая, что каждая проходящая секунда подводит меня все ближе и ближе к кораблю штрафной колонии и последующей стремительной казни. Напрягая каждый мускул, я умудряюсь вытащить один из ремней безопасности и трудолюбиво пилю его одним из зазубренных ключей в связке Лангстарма. Одним из них я связываю три магазина друг с другом наподобие треугольника, в зазор напихиваю восемь патронов для дробовика. Мне в голову приходит еще кое-что. Я отрезаю одну из застежек и кладу ее в карман униформы охранника, которая все еще на мне. Осторожно отношу свою импровизированную гранату в стыковочный отсек и аккуратно кладу ее на пол, чтобы было легко попасть. Дверь на замке и я мягко поворачиваю ручку, пока она не щелкает — теперь ее можно открыть в долю секунды. Привязываю еще одну застежку к ручке двери и теперь ее можно открыть рывком. Используя приклад дробовика, сшибаю вентиляционную решетку. Как я и подозревал, воздуховод бежит вперед к носу и назад к хвосту шаттла.

Держа в одной руке веревку от двери и гранату поблизости, я вытаскиваю застежку ремня безопасности из кармана и зашвыриваю ее туда, слушаю, как она бряцает к носу корабля. Одним движением, я дергаю веревку двери и хватаю бомбу, зашвыривая ее внутрь через открытую дверь. Падаю на живот и перекатываюсь к проходу, автоган готов к стрельбе. Жду пару секунд, дабы убедиться, что никто не подобрал гранату, затем стреляю. Раздается серия трескучих взрывов, шарахают патроны для дробовика, разрушая при этом магазины, их патроны детонируют на долю секунды позже, заливая всю комнату кусочками шрапнели, некоторые пролетают мимо меня. Я перекатываюсь вперед и в слепую палю влево и вправо, а затем ныряю в укрытие центральной лавки. Ответного огня нет, и после взрыва бомбы тишина почти оглушает. Напрягаю слух, но ничего не слышу. В полуприсяде крадусь вперед и осматриваюсь.

Комната полностью пуста.

В этом вообще нет никакого гребаного смысла. На секунду я на самом деле разочарован.

Я медленно встаю и почесываю голову. Охранник врал или еще несколько остались в кабине? Кажется, с меня уже хватит этого дерьма. В этот момент коммуникационная панель, встроенная в стену рядом с дверью в кабину, с треском оживает и на всю комнату раздается дребезжащий голос.

— Что там за взрыв? — спрашивает он. Я широкими шагами прохожу комнату и нажимаю на кнопку ответа.

— Да заключенный соорудил какую-то бомбу, которая и шарахнула, — говорю я им, улыбаясь про себя, — мне нужна помощь, чтобы разобрать этот завал.

— С кем я разговариваю? — с подозрением спрашивает мужчина на другом конце.

— Я думаю, он еще жив, — поспешно отвечаю я, — хватит задавать глупые вопросы, идите сюда. Он достаточно безумен, чтобы взорвать нас всех.

— Хорошо, — отвечает парень, устройство связи передает беспокойство в его голосе. Секунду или две спустя колесо замка на двери в кабину начинает вращаться, и люк поспешно открывается. Я хватаю за край и открываю его настежь, тыкаю туда дулом и сшибаю охранника с другой стороны на пол. Бью его прикладом автогана по голове и осматриваюсь. Пилот и второй пилот в ужасе смотрят на меня, обернувшись в своих креслах. Я небрежно тыкаю в их сторону оружием.

— Планы меняются, — говорю я им, обходя валяющегося без сознания охранника, — делайте в точности, что я скажу, и все будет хорошо.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает второй пилот, в его глазах страх.

— Как раз ничего не собираюсь, — отвечаю я с ухмылкой, — а вот вы разворачиваете шаттл и летите сию же секунду обратно к "Лаврам Славы".

— Но мы уже заходим на посадку, — возражает пилот, указывая в иллюминатор. Я смотрю через фонарь кабины и достаточно близко вижу корабль штрафной колонии. Он длинный и серый, к тому же практически лишенный выразительных черт. Как раз таким я и представлял себе корабль штрафной колонии.

— Так, мне такой ответ не нравится, — предупреждаю я их, и улыбка исчезает с моего лица, — прерывайте посадку и разворачивайтесь.

— Если мы прервем порядок захода на посадку, они поймут, что что-то не так, — информирует меня второй пилот, — и откроют огонь.

— Ну, значит убедите их, что нам нужно развернуться, — раздраженно отвечаю я, — скажите им, что один из двигателей сильно поврежден или что-то в этом духе.

— Они уже знают, что ты вырвался на свободу, — тяжело признается пилот, — мы связались с ними пару минут назад. Если они решат, что ты захватил шаттл, то подумают, что мы мертвы и разорвут нас на кусочки.

— Тогда вам тоже лучше спасать свои шкуры, — злобно говорю я, размахивая перед ними своим оружием, дабы подчеркнуть свои слова, — потому что если вы попытаетесь посадить этот корабль, я пристрелю вас обоих на месте.

Пилот смотрит на меня, затем на второго пилота. Он еще сильнее оседает в своем кресле и затем возвращается к управлению. Он щелкает какими-то переключателями и затем кивает второму пилоту, тот делает то же самое на своем конце панели. Из решетки в потолке начинает раздаваться пронзительный звук сирены и мигать желтые маячки. Пилот с раздраженным выражением лица смотрит на меня и бьет еще по нескольким кнопкам, отключая тревогу. В центре контрольной панели начинает пульсировать еще одна лампа.

— Это связь, — объясняет второй пилот, наклоняется вперед и снимает с ушей гарнитуру, — они спрашивают, почему мы отключились от посадочного устройства слежения.

— Посылай их на хер, — хрипло отвечаю я, — разворачивай это корыто и жми на газ, мне нужно повидаться с Полковником.

— Они расстреляют нас, — горячо предупреждает меня пилот, — вы должны поверить мне.

— Ну, тогда тебе нужно начинать молиться, чтобы этот шаттл мог уворачиваться и шустрить как истребитель, — будничным тоном отвечаю я. Он куксится, а затем хватает штурвальную колонку. Второй пилот что-то настраивает и до моего слуха доносится изменение в шуме двигателей, те пускают вибрацию по всему кораблю. Пилот уводит нас влево, судно колонии уплывает из виду, и затем мы ложимся на новый курс.

Второй пилот снова пришпоривает двигатели, и под моими ботинками сильно начинает вибрировать пол.

— Нам приказывают вернуться на прежний курс или они откроют огонь, — плачет второй пилот, рукой прижимая наушник к голове. Я ничего не говорю. В течение нескольких секунд они оба молчат.

— Вот и началось, — бормочет второй пилот, откидывает гарнитуру, и крепко хватается руками за свое кресло.

Какие-то росчерки проносятся мимо моего взгляда, крошечные желтые искры, которые секундой позже взрываются огромным росчерком красного. Ругаясь сквозь зубы, пилот подныривает под плазменную очередь. Отброшенный назад, я тоже начинаю ругаться, когда врезаюсь спиной в колесо замка.

— Они промахнулись, — говорит второй пилот, внутри него сражаются облегчение и неверие.

— Ты идиот, это просто предупредительный выстрел перед носом, — говорю я ему, и он увядает от моего взгляда, — ты давай внимательно рули этой штукой.

Вскоре следуют новые взрывы, и я приковываю свое внимание к пилоту, как он мягко двигает штурвалом из стороны в сторону, вверх и вниз, беспорядочно входит в штопоры и взлетает, резко падает и уворачивается. Внезапно шаттл кренится и начинает трясти. Полдюжины красных лампочек загораются на панели, одновременно с этим начинают выть сирены.

— Закрой дверь! У нас разрыв корпуса! — бросает пилот, я разворачиваюсь и с лязгом захлопываю дверь в кабину, отбрасываю автоган, чтобы провернуть колесо замка, пока люк плотно не закроется. В тот момент когда я развернулся, второй пилот кидается на меня, но я уклоняюсь, резко впечатываю свой кулак ему в правый глаз и сшибаю того с ног.

— Не надо геройствовать, — предупреждаю я его, нависаю над ним и еще раз бью, в этот раз разбиваю губы.

— Если пообещаешь вести себя хорошо, я больше не буду тебя бить, — добавляю я, и шарахаю меж глаз, ломая при этом нос. Он скулит и пытается откатиться от меня, но мой ботинок на его животе препятствует этому. Я ставлю его на ноги и откидываю обратно в кресло, где он ошеломленно и замирает.

— На будущее, просто делай то, что я тебе говорю, — шикаю я на него, но он слишком ошеломлен, чтобы слушать.

— Тебе придется помочь мне, — зловеще говорит пилот, — он не в состоянии.

— Ага, типа я знаю, что делать, — саркастически отвечаю я, глядя с сомнениями на второго пилота.

— Делай, что я скажу, и все будет хорошо, — уверяет он меня, и его слова подчеркиваются еще одним близким взрывом, от которого по бортам шаттла что-то барабанит. Я сталкиваю второго пилота на пол.

— При любом красном сигнале, просто дергай переключатель под ним, хорошо? — поучает пилот, глядя на меня, после чего отворачивается.

— Хорошо, — спокойно отвечаю я, смотрю на панель и отключаю все под красными огнями. Это не очень-то сложно.

— Справа от тебя три красных рычага, — продолжает пилот, не глядя на меня. Вижу их, один за другим.

— Это управление двигателем. Слева направо от тебя, левый борт, главный и правый. Понял?

— Левый, главный, правый, — повторяю я, прикасаясь к каждому по очереди, — уловил.

— Изменяй подачу топлива, когда скажу… — остальное теряется во взрыве прямо перед нами, шрапнель ливнем усыпает шаттл. На смотровом иллюминаторе появляются трещины, от этого в моей груди сжимается комок страха. Мне не хочется, чтобы меня вытянуло в космос. Это действительно мрачный способ умереть. Впрочем, любой другой способ погибнуть тоже не веселее.

— Поставь все три на семьдесят пять процентов мощности, одновременно, — инструктирует меня пилот. Наклоняюсь вперед, хватаю все три рукой и тяну их медленно к себе. Они замирают напротив отметки «75 %» и я оставляю их в покое.

— А теперь давай главный на полную, — медленно говорит пилот, чтобы исключить возможность непонимания с мой стороны. Я делаю все по его инструкции и вытягиваю рычаг на себя.

— Вот и все, мы теперь на крейсерской скорости, вскоре выйдем из радиуса обстрела, — выдыхает пилот, откидываясь на спинку.

— В конце концов, неплохо вышло, — хихикаю я про себя, глядя на рычаги управления, — а я-то думал управлять шаттлом сложно.

— Гораздо легче, когда к твоей голове не приставлен пистолет, — кисло отвечает пилот.

— А что с этим делать? — спрашиваю я, указываю на множество индикаторов над моей головой, чьи стрелки колеблются в красной зоне. Пилот бросает туда взгляд.

— Матерь Императора! — ругается он, наклоняясь вперед, чтобы взглянуть поближе. — У нас утечка плазмы из главного двигателя. Нужно его отключить и выкинуть ядро, пока весь шаттл не взорвался!

— Типа я знаю, что делать, — огрызаюсь я. Пилот расстегивает ремни безопасности и отталкивает меня с места, садясь в кресло второго пилота. Его руки порхают над кнопками управления, и заканчивает он тычком пальца в красную руну наверху панели. Корпус дрожит от четырех последовательных взрывов, затем следует пауза в несколько секунд, и раздается финальный бабах, от которого звенит в ушах. Пилот облегченно смотрит на меня и уходит на свое место. Я слышу стон второго пилота и смотрю на него. Он приходит в себя, так что я хватаю его за волосы и тараню его лбом палубу, снова лишая его сознания. С ним теперь можно особо не церемониться, он явно не так важен.

БОЛЬШАЯ часть полета прошла без происшествий, и пилот, кажется, делает то, что ему сказали. Мне пришлось нокаутировать охранника в кабине, когда примерно через час он начал приходить в себя, но кроме этого, я просто сидел в кресле второго пилота и спрашивал за что отвечают те или иные кнопки управления. Неизвестно, когда это может пригодиться.

Все это изменилось, когда мы вернулись в радиус действия связи "Лавров Славы". Я услышал жужжание в наушниках, все еще висящих на проводе от панели, и поднес их к уху.

— "Альфранон", это "Лавры Славы", что там у вас происходит? — спрашивает голос, — повторяю, шаттл "Альфранон", доложите.

Я утапливаю клавишу передачи.

— "Лавры Славы", это лейтенант Кейдж из 13-ого штрафного легиона, — докладываю я, и на моем лице расплывается усмешка, — запрашиваю разрешение на посадку.

— Кто, мать твою? — восклицает с другой стороны офицер связи. — Что происходит?

— А, "Лавры Славы", это лейтенант Кейдж из 13-ого штрафного легиона, — повторяю, — я это, вроде как реквизировал шаттл по срочным военным нуждам. Пожалуйста, свяжитесь с моим командующим офицером, Полковником Шеффером.

— Кто-нибудь, пригласите сюда Шеффера, живо! — я слышу, как офицер кричит по связи, после чего опять обращается непосредственно ко мне.

— Кто пилотирует шаттл? — торопливо спрашивает он. Я смотрю на пилота.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, осознав, что так и не спросил.

— Карандон, Лукас Карандон, — отвечает он смущенно.

— Пилот Карандон за штурвалом, я ассистирую, — докладываю я, подмигивая пилоту, — у нас тут некоторые повреждения, пришлось выкинуть главный двигатель.

Отпустив клавишу передачи, я смотрю на Лукаса.

— Им еще что-нибудь следует знать? — спрашиваю я, кивая в сторону связи.

— Ах да, скажи им, что у нас так же возможно разгерметизирован корпус, — говорит он, через секунду размышлений.

— У нас так же разрыв корпуса, не знаем где, — передаю я сообщение, поднеся микрофон к губам.

— Кейдж, ты что там вытворяешь! — рявкает в ответ на меня Полковник, и от неожиданности я почти роняю гарнитуру. Я начинаю отвечать, но замолкаю, внезапно запутавшись. А что я делаю? Пару часов назад все было так предельно ясно, но за всей этой заварушкой, я как-то все подзабыл.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я не отдам приказ экипажу расстрелять шаттл, — продолжает Шеффер, и я слышу в его голосе гнев. Мне начинает казаться, что это было не такой уж хорошей идеей. Может быть, я был слишком оптимистичен.

— Что ж, у меня тут в кабине три хорошие причины, — отвечаю я, стараясь скрыть в своем голосе сомнения, но не очень-то успешно, — плюс, может быть кто-то еще остался в живых.

— Я как-то особенно не пылаю к ним любовью за то, что они позволили захватить шаттл, Кейдж, — тяжело говорит он.

— Не отсылайте меня обратно в тюрьму, Полковник, — внезапно вырывается у меня, — возьмите меня с собой! Хотя бы дайте нам сесть, и я все объясню.

— Я дам разрешение на посадку, но больше никаких обещаний, — говорит он мне, и я слышу, как щелчком прерывается связь.

Следующие полчаса будут для меня очень нервными. Я сижу на месте и дергаю управление, по советам Лукаса, пытаясь собраться с мыслями. Полковник разговаривал не очень-то довольным тоном, это еще мягко сказано, и нужно будет его переубедить. К тому же, что такое сказать, чтобы он не пристрелил меня на месте, как только я сойду с шаттла? На самом деле такой исход событий более вероятен, чем что-либо другое. И все же у меня три заложника. Несмотря на то, что говорит Полковник, это должно дать мне хоть какие-то рычаги воздействия. Ну, по крайней мере, если флотские смогут что-либо сказать. Я полагаю, что если бы все зависело от Полковника, то он скорее предпочел бы видеть их трупы, чем заключать со мной сделки.

С ДРОЖАЩИМ сердцем я вхожу в стыковочный отсек и дергаю рычаг, который опускает рампу. Со мной Лукас и его трясет как лист на ветру. Неудивительно, ведь я держу его перед собой, зажав его горло рукой, с прижатым автоганом к затылку. На шаттле полный бедлам. Я быстро осмотрел его перед посадкой. В заднем отсеке такая дыра, что через нее спокойно можно проползти, все скамейки выдраны и не видно ни одного охранника. Полагаю, их вытянуло в космос.

С лязгом рампа касается палубного настила, и я осматриваюсь. Передо мной шеренга из примерно двадцати охранников и у каждого дробовик. В центре стоит Полковник вместе с парой офицеров флота. Я стою наверху рампы и пялюсь на них.

— Сдавайся, Кейдж, — орет Полковник, — в противном случае я пристрелю тебя на месте!

— Я только хочу поговорить, Полковник, — ору я в ответ, — просто выслушайте, что я скажу.

— Никаких сделок, Кейдж, — коротко отвечает он, — отпусти этого человека и выйди из шаттла, в противном случае я отдаю приказ открыть огонь.

При этих словах два флотских офицера обмениваются взглядами, но ничего не говорят. Взгляд Полковника пригвожден ко мне, суровый и тяжелый, как сталь. Я стою на месте и смотрю на него в ответ.

— Целься! — командует он, охранники подчиняются приказу и поднимают оружие.

— Ох, фраг! — ругаюсь я, толкаю Лукаса вперед и ныряю обратно как раз в тот момент, когда Полковник выкрикивает очередной приказ. Продырявленное тело Лукаса залетает обратно в отсек, а я ползу к пассажирскому отсеку в кормовой части.

— Ради Императора, Полковник! — ору я, прижимая автоган к груди, — если вы пойдете за мной, я убью их всех, клянусь!

— Ты больше никого не убьешь, лейтенант Кейдж, — раздается голос, от которого у меня по спине бегут мурашки, — выходи, чтобы я тебя видел.

Голос принадлежит человеку, которого я полтора года уже считал как мертвым. Человеку, которого я оставил умирать в огненной буре, которая стерла целый город. Человеку, у которого совершенно не было никаких причин оставлять меня в живых. Голос принадлежит инквизитору Ориелю.

Сопротивляюсь сильному желанию ответить, но что-то в его голосе изводит мой разум, заставляет меня встать и выйти на посадочную рампу. Я задерживаюсь там на секунду и отбрасываю оружие.

Я был прав, это Ориель. В данный момент он стоит рядом с Полковником, одетый в длинное синее пальто, обшитое золотыми нитями. Он отрастил себе кроткую козлиную бородку, что придает ему еще более зловещий вид, чем в последний раз, когда я его видел. Скрестив руки на груди, он стоит расслабленно и смотрит на меня.

Жестом он заставляет охрану опустить оружие и широкими шагами отправляется ко мне.

— Удивлены, лейтенант Кейдж? — спрашивает он, поднимаясь по рампе и останавливаясь в паре шагов передо мной.

— Да вроде бы не должен. Там, в конце концов, был второй шаттл, — медленно отвечаю я, выглядывая из-за его плеча на Полковника, — а вы как и раньше управляете Полковником.

— Да, там был второй шаттл, — прохладно улыбается он, игнорируя второй комментарий, — расскажи мне, зачем ты вернулся сюда, Кейдж.

— Мне нужно пойти на задание, — объясняю я, произнося медленно, подчеркивая каждое слово, — если я вернусь обратно в тюрьму, она доконает меня.

— Твое возвращение сюда тоже может прикончить тебя, — через секунду отвечает он, — тебя могут убить на задании.

— Я готов рискнуть, — спокойно отвечаю, наконец-то глядя в его темные глаза, — я скорее готов рискнуть выступить против тау, чем сгнить в камере.

— Да, готов, не так ли? — говорит он, прищурившись.

Мы оба стоим на месте и смотрим друг другу в глаза кажется уже целую вечность. Ориель тщательно изучает меня. Я убежден, что он собирается уйти и отдать приказ открыть огонь, но он просто стоит, наблюдает за мной своим мудрым взглядом, оценивает варианты. Ничего не говорю, осознавая теперь, что мне на самом деле нечего сказать. Что произойдет дальше со мной, зависит от этого человека, и только от него. От человека, которого я в известной мере пытался убить. Меня наполняет ужас.

— Я впечатлен твой стойкостью, Кейдж. Ты отказываешься умирать, а? — внезапно спрашивает он, ломая тяжелое молчание.

— Никогда не умру с легкостью, это уж точно, — отвечаю я, и в моей груди начинает разгораться надежда, словно первые язычки пламени.

— Очень хорошо, — кивает он, — ты пойдешь с нами на задание. Хотя если дашь хоть повод сомневаться в тебе, я тебя убью.

В качестве ответа я широко ухмыляюсь и с облегчением выдыхаю.

— Не будет ни одного, — говорю я, внезапно ощущая себя очень уставшим от всего произошедшего, — я сделаю все необходимое, о чем бы вы меня не просили.

ОРИЕЛЬ сидит за низким столиком, и единственная свеча истекает воском на серебряную консоль справа от него. Из маленького ящичка, спрятанного внутри столика, он достает колоду Имперских карт Таро и раскладывает их веером перед собой. Кристаллическое серебро каждой карты мерцает в свете свечи, заставляя голографическую картинку на них приплясывать и вибрировать. Собрав их всех вместе, он разделяет колоду на три кучки, затем на шесть, после чего снова собирает карты, следуя запрещенному ритуалу. Он проделывает это еще дважды, бормоча при этом молитву Императору.

На секунду он закрывает глаза и концентрирует свои мысли и молитвы на картах. Снова открыв глаза, он кладет перед собой на стол верхнюю карту. Выше он добавляет следующую и затем под правильным углом между первыми еще две карты.

Он переворачивает верхнюю карту и отдаляет ее от себя, после чего смотрит на изображение. Стилизованный мрачный жнец с лицом-черепом и в черной тунике машет в его сторону косой.

— Смерть, — произносит он вслух. Он переворачивает правую карту, открывая кружащуюся, раззявленную пасть.

— Бездна, — он обращается к галактике в целом, еще одна важная часть ритуала.

Левая карта оказывается чудищем со множеством щупалец, с глазами на стебельках, которые колышутся внутри голограммы.

— Демон.

Наконец, с небольшим колебанием, Ориель медленно открывает ближайшую к нему карту. Она вверх ногами, а на голо-картинке изукрашенная сабля в потеках крови.

— Клинок, перевернутый.

Ориель поглаживает подбородок и смотрит на карты, его брови слегка нахмурены от озабоченности.

— Всегда Смерть и перевернутый Клинок, — бормочет он сам себе, подбирает карту Клинок и тщательно к ней присматривается, — я был прав насчет тебя, Кейдж. Я был прав.

Глава пятая Ме'лек

+++ Контакт произведен. +++

+++ Муха летит к паутине. +++

Остальные держались подальше от меня, пока мы ожидали корабль тау, который вскорости должен был прибыть. Они теперь не были уверены в моей роли, и если быть честным, я тоже. Полковник не разговаривал со мной с тех пор, как я вернулся, а просто злобно промаршировал прочь, когда инквизитор Ориель сказал ему, что я тоже иду. Чуть позже, после того как мне выдался шанс привести себя в порядок после сражения во время угона, меня вызвал Ориель. Он обустроил себе кабинет в одной из кают на борту "Лавров Славы", куда меня и проводил угрюмый охранник. Насколько знаю, возможно, я убил одного из его друзей. Не то, чтобы это меня волновало. Никто не может рассказать мне ничего нового о гибели товарищей в сражениях, потому что я потерял их всех. Это одна из причин, по которой я ощущаю необходимость жить дальше, чтобы кто-то помнил их самих и жертву, которую они принесли во имя безопасности других. В их честь никто не будет праздновать годовщину, и они никогда не станут героями, какими я их запомнил. Я вижу их лица, пока иду вдоль коридора за охранником. Хорошие воспоминания. Может показаться странным, но я еще никогда не думал об этом, но не найдется людей, с которыми я прошел бы этот ад, кроме них. Но в этот раз их нет рядом, так что все зависит только от меня. Ориель приглашает меня внутрь вскоре, после того как я постучался, и я захожу в каюту. Она богато обставлена, тут пять громадных кожаных кресел, несколько низких столиков и аккуратные комоды вдоль стен. Ориель сидит в самом дальнем кресле от двери. Взмахом он приглашает меня усесться в кресло напротив него.

— Садись, Кейдж, — предлагает он, — тебе нужно кое-что наверстать.

Я подчиняюсь его предложению, сажусь на край кресла, ощущая неловкость от его взгляда.

— Я полагаю, Полковник Шеффер вкратце обрисовал ситуацию, — продолжает он, когда решает, что я уселся.

— Угу, за нами летит корабль тау, — говорю я, стараясь припомнить все, что Полковник рассказывал ранее. Кажется невероятным, что это было только пару часов назад, а кажется, что прошли дни.

— Пока мы на борту, то притворяемся дипломатической миссией, летим на какой-то мир тау и встречаемся с парнями, которые помогают нам.

— Да, что-то в этом духе, — соглашается Ориель, наклоняясь вперед и укладывая руки на колени, — у меня роль Имперского командующего одного из миров, близких к территории тау. Ты и остальные, вроде как советники, консультанты и так далее.

— Это будет весело, — импульсивно вырывается у меня, и он озадаченно смотрит в ответ. — Я имею в виду давать советы инквизитору.

— Что ж, теперь забудь об этом, — серьезно говорит он мне, — хотя наши контакты не осознают, кем я на самом деле являюсь, они верят в наш маскарад. Если они только пронюхают, что тут вовлечена Инквизиция, это их спугнет. Они не очень много знают о нас, но слышали достаточно историй, чтобы с подозрением относиться ко всему, во что вовлечена Инквизиция.

Не могу себе представить почему, говорю я сам себе. Не то, чтобы я считал их кучкой коварных, кровожадных, двуличных мучителей и охотников на ведьм, ну вы понимаете. Или вспоминал о том, что мой прошлый опыт работы с Ориелем оставил мне точное знание, что они рассматривают каждого, включая себя, как допустимую потерю. Теперь я не особо придаю этому значение, ведь я лично пожертвовал парочкой своих органов, но хотя бы не заявляю, что меня этим правом наградил Император.

— Теперь все необходимые переговоры буду вести я и Полковник, — продолжает он, не заметив моей рассеянности, — если кто-либо задаст тебе прямой вопрос, тогда просто отвечай, что не знаешь или что твоя должность не позволяет комментировать.

— Косить под дурочку, вы имеете в виду? — подытоживаю я, в своем собственном, очаровательном стиле.

— Да, играй дурочку, — терпеливо соглашается Ориель, медленно выстукивая пальцами, будто подсчитывая что-то, — запомни, обращайся ко мне "сэр" или "командующий", и не называй Шеффера "Полковником" или "сэром", по легенде ни у кого из вас нет военных рангов. Ясно, что тау не верят в это ни на йоту, но мы играем в дипломатию, что означает — хотя бы претворяться, что мы не военные и не шпионим за ними. Они точно ожидают от нас такого, и соответственно будут постоянно пытаться выудить из нас любую информацию…

— Простите, но конкретно для чего мы посылаем дипломатов на планету чужаков? — спрашиваю я, когда эта мысль приходит мне в голову. — Почему мы вообще заморачиваемся с этим заданием? Почему бы нам просто не собрать боевой флот и не загнать этого командира-предателя обратно под камень, из под которого он вылез?

— Давай я объясню тебе по-простому, — спокойно отвечает инквизитор, в его голосе нет и следа раздражения или нетерпения от того, что я его прервал. А он хладнокровен и не делает ошибок.

— Наши отношения с тау очень деликатные. В настоящее время их империя медленно расширяется во владения Императора и оспаривает смежные миры. Однако, они открыто не враждебны человечеству, они просто видят в нас своеобразных существ. В отличие, к примеру, от тиранидов, которые хотели бы нас уничтожить. И по правде говоря, учитывая громадную угрозу вторжения последнего флота-улья в эту область галактики, мы не можем позволить себе начать длинную и кровопролитную войну с тау, не ослабив защиту в других секторах. Следовательно, сейчас мы должны сближаться как можно миролюбивее. Когда-нибудь в будущем с тау нужно будет разобраться. Но не сейчас. Император уже правит галактикой десять тысяч лет, так что торопиться некуда.

Я сижу и киваю, впитывая информацию. Значит, он говорит о том, что нам нет смысла затевать ненужную драку, пока сначала не выиграли кучку других сражений. В этом есть смысл, в конце концов, только идиот дерется с двумя парнями одновременно. И, как он и говорит, позднее будет куча времени, чтобы разобраться с тау, как только мы расквитаемся с тиранидами.

Он тратит следующие несколько часов на объяснение деталей легенд, снова и снова подчеркивая важность не вызвать подозрений у тау. Он достаточно подробно все объясняет, но это его задание, так что я полагаю, у него есть такое право. Я вникаю во все детали, запоминаю название планеты, откуда мы прибыли, подразумеваемую цель визита к тау, на что мне обращать внимание, что мы можем почерпнуть об этих чужаках ради будущего, в том числе, как и все о нашей миссии.

Как я и говорил — сделаю все, что мне скажут. Я просто солдат и подчиняюсь приказам, и меня не особо беспокоят причины, по которым их отдали. Пусть так считают те, кто сомневается в приказах, на таких мне плевать. Я однажды уже нарушил свою присягу, и посмотрите, куда это меня привело. В этот раз я собираюсь все сделать правильно, пусть даже Полковник пытался меня остановить. Когда мы завершаем беседу, Ориель спрашивает, есть ли у меня какие-нибудь вопросы.

— Почему вы не поддержали Полковника? — спрашиваю я. — Почему не позволили ему просто пристрелить меня?

— Потому что ты достаточно отчаявшийся человек, что бы угнать шаттл и прилететь обратно принять участие в самоубийственной миссии, и достаточно отчаянный, чтобы сделать все необходимое, — отвечает он мне с улыбочкой. — Из твоего прошлого я знаю, что могу положиться на тебя, Кейдж. Так же считает и Полковник Шеффер, но он не мог заключить с тобой сделку, и не мог позволить другим считать, что у него есть какие-то слабости. И если быть честным, их нет. Это я могу быть гибче. Мне не нужно поддерживать свою власть, она и так абсолютна.

— Я полагаю, все инквизиторы так отвечают на вопрос, а? — говорю, повторяя улыбочку Ориеля. Он тушуется.

— У меня есть священный долг, как и у Полковника Шеффера, — серьезно отвечает он, — и у меня абсолютная власть, потому что на мне же и абсолютная ответственность. Во всех смыслах, все в моем распоряжении, но я обязан сражаться со всеми угрозами Императору и его слугам. Я позволил тебе пойти на это задание, потому что считаю, что ты внесешь свой вклад и поможешь мне в этом деле. Но я могу сделать с тобой все, что угодно, как только сочту тебя бесполезным, так же, как и Полковник Шеффер. Это ясно?

— Абсолютно, — тихо отвечаю я, ощущая, словно мне отвесили пощечину, — но я не инструмент, я оружие, и оно может выстрелить в ваших руках.

— Да, может, — смеется Ориель, — только не пытайся покончить жизнь самоубийством в моих руках, пока миссия не завершена.

Он отпускает меня взмахом руки, и пока я покидаю комнату, то ощущаю на себе его взгляд. Охранник отводит меня обратно в наши каюты и оставляет перед дверью в мою комнату. Я смотрю, как он уходит, после чего открываю дверь и делаю шаг внутрь.

ЧТО-ТО врезается мне в лицо, и я падаю на колени. Сквозь навернувшиеся слезы я вижу стоящего надо мной Морка и остальных за его спиной. Я протягиваю руку, дабы подняться, Трост шагает вперед и впечатывает свой кулак мне под ребра, вышибая при этом дыхание.

— На секунду останься на месте и послушай, Кейдж, — говорит Стрелли, выходя вперед и тыкая ногой в мое раненное плечо.

— Полковник не очень-то впечатлен твоим возвращением, Кейдж, — рычит Трост, — ты как пушка с затяжным воспламенением, можешь взорваться в любую секунду. Так что мы присмотрим за тобой. Ты и так уже достаточно покоптил мир, так что мы с удовольствием уложим тебя в мешок для трупов.

Быстро, словно сточная змея, я перекатываюсь, оборачиваю руку вокруг ноги Стрелли и опрокидываю его на пол, злобно выворачивая его колено. Трост пытается пнуть меня, однако я коленом подсекаю его ноги. Морк со всей дури замахивается, но я поворачиваюсь и принимаю удар плечом, после чего единым движением перекатываюсь и встаю на ноги. С пола на меня кидается Стрелли, и я поднимаю колено, попадая ему прямо в лицо, пока он пытается обхватить руками мою талию и повалить на пол. Его бросок откидывает меня на шаг назад, и Морк обхватывает мое горло рукой, после чего сильно сжимает. Я бью локтем ему в ребра, он рычит, но не отпускает. Пока я пытаюсь извернуться и методично вбиваю локоть в ребра Морку, Трост приходит в себя и встает на ноги. Хватка Морка достаточно слабеет, чтобы я вырвался и ударил Троста в лицо. Вращаясь, тот снова летит на пол.

Морк бьет ногой мне в живот и затем хватает за шею, поднимает на ноги и швыряет спиной в стену, впечатывая головой в переборку. Оглушенный, я всего лишь умудряюсь уклониться, когда ко мне летит его правая рука, но тут же попадаюсь на удар Стрелли. Его кулак попадает мне в правую щеку, лицо взрывается безумной болью. Перед глазами все кружится, но я вижу, как остальные стоят и спокойно наблюдают за тем, как Морк раз за разом вгоняет свой увесистый кулак мне в живот, крушит ребра и выбивает воздух.

— Это, чтобы ты не забыл, Кейдж, — говорит он, в его голосе нет и следа злости.

Как машина, он хватает меня за горло левой рукой и вжимает в стену, после чего наносит хук правой. Моя голова отлетает назад, от удара вспыхивает боль. Он отпускает меня, и я валюсь на пол. С трудом пытаюсь вдохнуть, рот и нос кровоточат.

Трост кидается добавить, но Морк делает шаг вперед и отталкивает его прочь.

— Я думаю, он понял намек, — говорит бывший комиссар, сдерживая Троста.

Пока я лежу на полу, то бросаю на них убийственные взгляды, и каждая часть моего тела мучительно болит. Они выходят через дверь, соединяющую наши комнаты с презрением в глазах. Мои ребра действительно распухают, и меня пронзает боль, когда я пытаюсь встать на ноги. Полагаю, что одно из них сильно ушиблено, а может быть даже треснуло.

Когда я со стоном плюхаюсь на свою кровать, верхняя губа начинает раздуваться, а спекшаяся кровь забивает нос. Я считаю, что хорошо их обучил. Они как раз те солдаты, которые нужны Полковнику, те, кто все понимают в бое и силе, и как ими пользоваться. Я начинаю хихикать, но резко останавливаюсь, так как боль в ребрах снова пронзает меня.

Лежу и смотрю в потолок, ощущая, как на теле растут синяки. Они доказали, что сделают все необходимое и что убьют, когда это понадобится. Они мои настоящие солдаты, а значит все хорошо. Закрываю глаза и позволяю сну унести боль.

ПРОХОДЯТ еще три дня на стрельбах, бойцовских матах и в макете боевого купола тау, прежде чем Полковник информирует нас, что мы только что связались с судном чужаков. Мы собираемся в аудитории для брифингов, где Полковник раздает нам одежду в соответствии с нашими легендами. Тащим ее обратно в комнаты и готовимся к полету на шаттле. В моем чемоданчике четыре коричневые туники, типичных для лакея Администратума. Понимаю, почему именно такой выбор, только когда надеваю одну и натягиваю капюшон — тот прячет мое лицо во тьме, затеняет картину из шрамов, что покрывают мою физиономию и голову. Теперь я брат Кейдж, говорю я себе с горькой улыбкой. Наверное, единственный писчий, который не умеет читать или писать на Имперском.

Когда мы собираемся в стыковочном ангаре, все с весельем смотрят друг на друга. Ориель облачен в грандиозную парадную униформу, с которой свисают золотые шнуры и медали. Красный жакет, почти болезненно яркий, подпоясан кричащим, желтым кушаком.

Как раз та помпа и полностью бессмысленная демонстрация богатства, которую и можно ожидать от правящей элиты Империума. На Полковнике строгий черный костюм, длиннополое пальто перекинуто через руку. Таня в длинном темно-синем платье с высоким воротом, туго прилегающем к талии, а ее волосы действительно очень коротко острижены. Ориель объясняет, что ее роль — воспитанница Сестринства Фамулос, ветвь Экклезиархии, которая предоставляет Имперской знати домоправительниц и кастелянш. Трост, Стрелли и Квидлон одеты в менее экстравагантную версию униформы Ориеля, но на Морке простые белые леггинсы и белая рубашка, поверх которой мягкая кожаная безрукавка. Каждая деталь подчеркивает в нем джентльмена. Ориель подходит к нам и осматривает каждого.

— Почему бы вам всем не расслабиться и перестать выглядеть как солдафоны? — раздраженно нахмурившись, говорит он, — ничего не получится, если вы все будете стоять по стойке смирно, как сейчас, и повсюду шустро маршировать. Помните, вы — гражданские!

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что это правда. Я пытаюсь немного ссутулиться, как и остальные. Скрещиваю руки и прячу их в рукавах своей туники. В течение многих лет я наблюдал, как таким образом поступают различные писчие Департаменто Муниторум. На самом деле, это вроде как не очень удобно, и я прохаживаюсь туда-сюда, пытаясь придать себе естественности. Чувствую себя ужасно уязвимым без свободных рук и в капюшоне, который закрывает большую часть обзора.

— Делай шаги поменьше, Кейдж, ты же не на марше по пересеченной местности! — орет мне Полковник с рампы шаттла. Я смотрю на него, и он кивает, жестом предлагая мне попытаться снова. Прохаживаюсь вдоль ангара для шаттлов, примерно двести метров в каждую сторону, делаю шаги в два раза меньше, чем привык, и чувствую, что пошатываюсь как малец. Еще сильнее ссутулюсь, пригибаю подбородок к груди и снова пытаюсь, и на сей раз ощущаю себя чуть более естественно. Моя походка теперь сильнее напоминает образ клерка Амадиеля в моей голове, писчего Полковника с последнего задания.

Когда Ориель удовлетворился тем, что мы теперь не выглядим как отделение высококвалифицированных солдат, притворяющихся дипломатами, мы все затаскиваем свое снаряжение на борт шаттла и располагаемся для поездки. Настроение напряженное и нервное. Ни у кого из нас нет оружия. Если мы не понравимся тау, то когда они начнут нас убивать, кроме голых рук нам нечего будет противопоставить. Хотя я понимаю, почему. Это мирная делегация, и если мы притащим с собой небольшой арсенал, то у тау от удивления отвалятся челюсти. Если у них вообще есть челюсти, внезапно приходит мне в голову, и от этой мысли улыбаюсь про себя. Мы не видели ни одной картинки с ними. Насколько я знаю, они могут оказаться огромными воздушными пузырями или раздутыми кальмарами со щупальцами. Хотя догадываюсь, что судя по боевому куполу, они не сильно-то отличаются от нас, физически, я имею в виду. Двери вроде бы размером с человеческие, ступеньки построены для двух ног, так что полагаю, летающие мешки исключены. Позволяю своему разуму раздумывать над этим, предпочитая изгнать из головы все мысли о предстоящем задании.

Некоторые из команды, кажется, обеспокоены, и я советую им расслабиться. Сейчас нет смысла волноваться. План пришел в действие и к чему бы он нас не привел, все в руках Императора. Лично я пытаюсь ни о чем не беспокоиться. Хотя обычно люди волнуются по поводу двух вещей. По поводу того, что они не контролируют, и как это может их затронуть. И по поводу того, делать что-либо или ничего не делать. Все остальное — пустая трата времени. Если это что-то, с чем ты ничего не можешь поделать, тогда все тревоги галактики не изменят то, что может произойти. А если можешь, тогда не сиди на месте и не волнуйся, бери судьбу в свои руки. Вот такие рассуждения все эти годы хранят мою жизнь и здравомыслие.

Здравомыслие. Ну, в нем я начал сомневаться, и полагаю, это доказывает, что я еще не сумасшедший. По крайней мере, лично я так не считаю. Ты должен обладать здоровым духом, чтобы рассуждать в таком ключе, потому что лунатики просто считают себя здоровыми и не сомневаются в этом, не так ли? Я знаю, о чем думают другие, включая Ориеля, несмотря на его решение взять меня на задание. Они считают, что мои мозги так же скручены, как сверло буровой установки. Я так не думаю, ибо с ними вообще все хорошо. По правде, настолько хорошо, что они сфокусированы на моей личности так сильно, что может показаться безумием для других людей. Другим нравится загромождать свой разум различными приятными иллюзиями, насчет того, кто они такие, или зачем они появились. Но не мне. Я все это проработал в тюремной воняющей камере.

Как я и говорил Ориелю, я всего лишь оружие, и ничего больше. Нацельте меня на врага и выпустите. Вот эта ясность мышления намного приятнее, чем волнения по поводу того, все ли я делаю правильно, чем пустая трата времени и энергии, чем мучения между совестью и моралью. Моя совесть — полученные мной приказы, моя мораль — те, кто их отдал. Ну, у некоторых еще есть ответственность, типа Полковника или Ориеля. А меня это больше не волнует.

Мы летим уже пару часов, когда Полковник входит в смежный отсек.

— Вот ваш шанс первый раз взглянуть на врага, — говорит он нам, указывая на один из широких иллюминаторов. Вместе с остальными я отстегиваюсь, и мы собираемся у толстого стекла пялиться на звезды. Он там — корабль тау, и нам его отлично видно, так как шаттл делает круг, уменьшая скорость, чтобы начать посадку. Он длинный и гладкий, почти что белоснежный. Основной корпус похож на немного сглаженный цилиндр, с кучкой слабо светящихся коконов сзади, являющихся скорее всего двигателями. Нос плоский и широкий, несколько напоминающий капюшон змеи в боевой стойке. Вдоль борта массивными буквами выведено несколько причудливых символом тау, но я не вижу никаких признаков ангаров, стыковочных шлюзов или других отверстий. Впрочем, оружейные порты тоже не видны.

— Это боевой корабль? — спрашиваю я Шеффера.

— Полагаю, что гражданский в обычном рейсе, — отвечает Полковник.

Когда мы приближаемся, секция в обшивке исчезает из вида, и в сиянии желтого света нам открываются внутренности. Это не похоже на то, как открывается или уходит в стену дверь. Секция корабля, кажется, развернулась, оставив идеально круглое отверстие. Мы возвращаемся на свои места и пристегиваемся, готовясь к посадке, противовзрывные шторки закрывают иллюминаторы. Проходит еще пара минут, которые текут с мучительной медлительностью, пока мы сидим на месте и не знаем, что происходит. Через некоторое время я ощущаю и слышу, что шаттл приземлился. С визгом начинают останавливаться двигатели, и Полковник приказывает нам вставать.

— Первое впечатление самое главное, — зловеще говорит он, — с первой же секунды, как мы выйдем из корабля, за нами будет вестись пристальное наблюдение. Прямо с этого мгновения, вы должны думать и действовать в точности как гражданские, какими вы и должны быть. Мы должны постараться минимизировать контакты как можно дольше, но во время перелета на борту будет несколько официальных приемов, а хорошие манеры предписывают нам посетить их. Однако оставайтесь все время настороже. Я надеюсь, что тау предоставят нам определенную свободу действий. В конце концов, мы внушаем им достаточно доверия, чтобы они не держали нас как заложников. А теперь вперед и ведите себя расслабленно!

Мы толпой идем за ним, пока Полковник вышагивает вдоль стыковочного отсека.

Там мы останавливаемся. Ориель перед нами, мы линией за ним, ждем пока опуститься рампа. С первого взгляда на тау я понимаю, что ничего подобного не видел в своей жизни.

Ангар шаттлов затапливает яркий свет, воздух сухой и теплый, намного горячее, чем тот, к которому я привык на борту нашего корабля. Пока мы спускаемся по рампе, я оглядываюсь, сильно стараясь не пялиться. Зал огромной овальной формы, полы и потолок гладко перетекают в стены. Все вокруг спокойного, бледно-желтого цвета. Нигде не видно острых углов, нет поддерживающих и пересекающихся балок или кранов для разворота шаттлов на месте. Пространство похоже на пустую пещеру, и я ощущаю, что поглощен этим и одновременно испытываю ужас.

У изножья рампы нас ожидает небольшая делегация. Нет охраны, не видно оружия. Или они действительно нам верят, или у них есть другие способы разобраться с нами, если мы начнем доставлять неприятности. Три тау в тонких бледных туниках терпеливо ждут и с интересом изучают нас, пока мы осматриваемся.

Я был прав, они по большей части гуманоиды. По крайней мере, у этих троих головы чуть меньше моей, а конечности хрупкие и тонкие. Их серо-голубая кожа, кажется, блестит от какого-то масла, и когда тау в центре делает шаг вперед и склоняется на одно колено в приветствии, я ощущаю сладкий аромат. Смотрю на его плоское лицо и лысую голову, замечаю желтые глаза и узкие щели вместо носа, лишенный губ рот и закругленные зубы. Он встает и раскрывает свои руки в приветствии, демонстрируя складки кожи, которые тянутся от его талии к плечу, подобно изуродованным крыльям. Подавляю дрожь. Никто не упоминал о том… что эти твари могут летать!

Тау справа от лидера делает шаг вперед, его рот изгибается в слабом подобии человеческой улыбки.

— Добро пожаловать на это судно, одно из наших новейших, "Ша'корар Аш", — приветствует он нас, и своими длинными пальцами манит спуститься. Его произношение немного сливает друг с другом слова, а голос несколько хрипловат и немного шелестит.

— Мы протягиваем руку дружбы нашим союзникам, — отвечает Ориель неестественной тарабарщиной, что я считаю каким-то формальным приветствием, которое он выучил при случае. Кажется, это удовлетворяет тау, который смотрит на остальных и кивает.

— Это Кор'эль'кайс'савон, если желаете, можете обращаться к нему просто — капитан Эль'савон, — продолжает переводчик, показывая в сторону тау, который ранее преклонил колено.

— Я не очень хорошо говорить ваши слова, — извиняющимся тоном объясняет капитан, слегка склоняя голову, но не отводя взгляд от Ориеля.

— Это Кор'вре'анак, — тау кивает головой в сторону третьего члена делегации, который спокойно наблюдает за нами.

— Я Пор'ла'канас и буду вашим голосом, пока вы на борту "Ша'корар Аш"!

— Пожалуйста, передайте капитану Эль'савону, что его гостеприимство делает ему честь, — официально отвечает Ориель, — я и мои советники предпочтем немного отдохнуть от нашего путешествия, прежде чем отправимся осматривать это прекрасное судно.

Пор'ла'канас говорит что-то капитану, тот отвечает единственным словом и смотрит на Ориеля. Вся эта тарабарщина тау заставляет меня нервничать. Кажется, языковые навыки Ориеля не особо выдающиеся, и я понятия не имею, о чем они говорят. Они вообще могут плести заговор против нас, смеяться прямо нам в лица, насколько я понимаю. Еще одно обстоятельство задания, от которого у меня мурашки по телу.

— Конечно, у нас есть подготовленные для вас комнаты, — уверяет нас переводчик, — следуйте за мной, пожалуйста.

Без дальнейших разглагольствований, он разворачивается и начинает уходить от шаттла. Глядя вперед, я не вижу там дверей, повсюду вокруг нас голая стена. Когда мы в паре метров от нее, на ней появляется водоворот линий, которые описывают несколько спиралей, и стремительно раскрываются перед нами в проход, а участки исчезают в самой стене. Я бросаю взгляд на Ориеля, но он делает вид, что его это не заинтересовало и озирается со скучающим видом.

Остальные нервно шаркают за ним, и я понимаю их неловкость. Во всем корабле куча каких-то безумных технологий. Я смотрю на проход, когда прохожу через него и вижу, что на самом деле стена полая, а фрагменты диафрагменной двери просто скользнули меж двух переборок. И все же это не успокаивает.

Коридор снаружи такой же невыразительный, как и ангар, и в нем так же нет людей. Как и зал для шаттлов, небольшие изгибы углов без швов соединяются со стенами, полом и потолком, а бледно-желтое окружает нас во всех направлениях. Так же непонятно откуда свет. Я не вижу ни единой светосферы или светополосы. Чем больше я об этом думаю, тем более тревожным нахожу это ощущение. Как они могут создавать свет в самом воздухе? Ведь даже стены не светятся, но кажется, будто сам воздух пронизан лучами. С какими существами мы имеем дело? Как, во имя Императора, мы можем доверять им в этом задании?

Я начинаю осознавать, что почти перешел в строевой шаг, пока раздумывал над всем этим. Бросаю взгляд на других. Они идут в молчании, подавленные нашим странным окружением. Подозреваю, что они нервничают так же, как и я, даже Ориель и Полковник. Опять фокусирую свое внимание на самом себе, укорачиваю шаг, втягиваю голову глубже в капюшон. Воздух сухой и теплый, мою глотку и нос дерет. Я разворачиваюсь и оглядываюсь, посадочный ангар исчез, дверь бесшумно закрылась за нами. Чувствую себя загнанным в угол и уязвимым из-за того, что застрял на этом чужацком корабле без оружия, кроме своих голых рук.

Мы идем за переводчиком вдоль коридора, и я замечаю кое-что еще. Или скорее то, что раньше не замечал. Весь корабль кажется спокойным, нет вибраций, шума, вообще ничего. Хотя когда мы приземлились, он определенно двигался, я видел это, когда мы заходили на посадку. Но внутри мы словно находимся в чем-то вроде подземного бункера.

Пока идем вдоль коридора, моя дезориентация растет. С обеих сторон нет ни одной двери, однако нам попадались несколько ответвлений, таких же бесшовных, как то, по которому мы шагаем. Наш гид остается безмолвен с тех пор, как мы покинули зону шаттлов, легкой походкой просто идя вперед. Выбираю момент и смотрю на него. Кажется, у него нет мембран под руками, как у капитана, и он более тонко сложен. Его туника легкая и воздушная, она колыхается вокруг при ходьбе, словно легкий бриз обрел осязаемую форму. Как и остальной корабль, тау окружен спокойствием и безмолвием. Каждое движение текучее и рациональное, он едва размахивает руками при ходьбе, а его лицо смотрит прямо вперед, не отвлекаясь.

Пытаюсь понять, из чего сделан корабль, но это невозможно. Тут нет сварочных швов, что указывало бы на металл, расцветка вроде бы принадлежит самому материалу, так как нет мазков от кисти или подтеков краски. Провожу рукой вдоль одной из стен и слегка поглаживаю ее, ощущая пальцами тепло, исходящее от самих стен.

Из-под капюшона смотрю на других, поскольку становится уже неприятно горячо. Сдерживаю острое желание развернуться обратно к свежему воздуху. Из-за этого осознаю, что нет никаких воздушных потоков, искусственного ветра из охлаждающей вентиляции, никаких очистительных воздуховодов. Но атмосфера не кажется застоявшейся, она просто сухая и маловлажная. Ориель идет за Пор'ла'канасом медлительной перекатывающейся походкой, Полковник почти чеканит шаг, его внимание приковано к тау перед собой. Квидлон продолжает пялиться вокруг, пристально осматривая стены и пол, возможно, пытаясь выяснить, как тут все устроено. Я так понимаю, что это может быть колдовством, вроде проклятых технологий эльдар. От этого меня охватывает внезапный приступ страха. Очевидно же, что эти тау настолько испорчены, что могут откровенно использовать такие странные технологии — возможно у них так же есть псайкеры? Может быть, наш гид вовсе не тот, кем кажется, может быть, он умеет читать мысли? Все это может оказаться какой-то хитрой уловкой, дабы дать нам ложное чувство защищенности. Пытаюсь думать как писчий, на всякий случай, но вскоре мои мысли начинают блуждать.

Мне интересно, будут ли они нас пытать ради информации, пытаясь вытянуть все о заговоре? Как они отреагируют, если выяснят, что мы сотрудничаем с их собственными сородичами? А может быть, они просто нас убьют? Я ничего не знаю об этих тау, по крайней мере ничего полезного. Не могу понять, как они думают, как реагируют, что ими на самом деле движет. Несколько они предсказуемы в сражении? Насколько дисциплинированны?

Все эти мысли переполняют мой разум, пока мы идем вдоль Императором забытого коридора, который, кажется, тянется в бесконечность, не имея ни конца, ни края и ничем ненарушаемый. Если у них появятся подозрения, мы с этим абсолютно ничего не сможем сделать, вообще ничего. Не оглядываясь уже на то, что мы на борту их корабля и без оружия. А Ориель говорил, что они будут настороже. Они, возможно, даже сейчас наблюдают за каждым нашим шагом, ожидают от нас промашки, готовые в любую секунду атаковать нас и разоблачить, вытянуть из нас все, что мы знаем о владениях Императора и его армиях. Насколько я понимаю, они могли соткать изворотливый заговор против нас, манипулировать Ориелем так, чтобы он привел нас сюда, нескольких превосходных солдат Имперской Гвардии, чтобы они наложили свои лапы на всю информацию, какой мы обладаем.

Начинаю чувствовать напряжение, боль за глазами возвращается. Я потею еще сильнее и рад тому, что мои неудобства спрятаны тяжелой туникой. Может быть, именно такую нервозность они и высматривают. Если меня тут накроет еще один приступ — мы все мертвецы. Может быть, Полковник был прав, что считал меня обузой.

Мой рот пересыхает еще сильнее, когда боль в голове усиливается. Кажется, я слышу, как другие разговаривают, немного паникуют, но я не обращаю на них внимания, концентрируюсь на своей собственной боли, так как мое сердце начинает биться быстрее.

Теперь это уже должно быть ясно видно. Я ощущаю, что тяжело дышу, как собака, сжимаю и разжимаю кулаки в рукавах своей туники. Если переводчик обернется и посмотрит на меня в этот момент, то он увидит — что-то не так. Он догадается, что мы не те, за кого себя выдаем или же вызовет медицинскую помощь. Тогда они смогут разделить нас, изолировать меня и разобраться со мной. Будут это пытки или чтение мыслей?

Тяжело моргаю, когда сталкиваюсь с кем-то. Прикусываю язык в панике и поднимаю взгляд. Это Полковник, он осматривает меня, а его лицо ничего не выражает, только его скулы слегка напряжены. Это, как я знаю, означает или злость или небольшую обеспокоенность.

— Контролируй себя, Кейдж, — хрипло шепчет он мне, — постарайся расслабиться. Тау ждут, что мы будем немного напряжены и беспокойны, но ты выглядишь так, словно стоящий над трупом человек с дымящимся пистолетом в руках. Дыши через нос, это поможет успокоиться.

Сказав это, он снова убыстряет шаг, чтобы догнать Ориеля, который смотрит на него и получает в ответ успокаивающий кивок. Хотел бы я быть таким самоуверенным. Пытаюсь отвлечь себя, глядя на других, но это не приносит облегчение. Стрелли, обычно такой дерзкий, такой уверенный в себе, грызет ноготь на левом большом пальце, время от времени бросая взгляды на переводчика. Таня идет склонив голову, решительно смотря себе под ноги, дабы не встретиться с кем-нибудь взглядом. На мой взгляд, Морка прочитать легче всего. Он делает широкие шаги, его отвращение едва спрятано, пока он хмурится, глядя в спину нашего гида. Вижу как судорожно дергаются его пальцы, словно у него чешутся руки обхватить шею Пор'ла'канаса и выдавить из того жизнь.

Пор'ла'канас ведет нас направо, затем налево, затем еще два поворота, и я клянусь, что он водит нас кругами, но этого никак не выяснить. Затем он внезапно останавливается и смотрит на стену справа. Он протягивает свою хрупкую на вид руку и прикасается к стене, которая секундой позже раскрывается в еще один странный проход, а за ним комната, о существовании которой секунду назад ничего не указывало. Я пристально смотрю на стену и вижу, что на самом деле там есть какой-то обесцвеченный участок, почти что руна или переключатель, вмонтированный в материал самой стены.

— Вот ваши каюты, — говорит переводчик, указывая на комнату своей рукой. В это мгновение из невидимого нам бокового коридора выходит еще один тау и идет к нам. Он не говорит ни слова, просто встает рядом с дверью спиной к стене. Его лицо ничего не выражает. На нем одежда более похожая на рабочую, плотно обтягивающий синий комбинезон, резинкой обхватывающий талию и суставы, плотно облегающий шею, а руки и ноги голые. Когда он двигается, на одежде не остается складок или помятостей, словно материал растягивается и сжимается.

— Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, сразу обращайтесь ко мне, — входя в комнату, говорит нам Пор'ла'канас. Мы следуем за ним. Кажется, закругленный квадрат примерно десяти метров шириной является гостевой. Единственная мебель — низкая круглая подушка, которая лежит во впадине в центре комнаты и занимает большую часть пространства. К счастью, в смежные комнаты можно войти через изогнутые арки, а не через странную дверь-диск. Всего комнат десять. В восьми я вижу низкие широкие кровати, и что странно, никаких намеков на одеяла или простыни. Насколько я понимаю, две другие комнаты, должно быть, какой-то санузел, поскольку через арки вижу чашеобразное приспособление.

— Хотелось бы освежиться, будьте любезны, — говорит Ориель, не глядя на переводчика, и просто проходит в одну из спален.

— Как нам связаться с вами? — спрашивает Полковник, наклоняясь к низкорослому чужаку.

— Просто произнесите мое имя и корабль проинформирует меня, — отвечает он, делая пару быстрых шагов назад от внушительной фигуры Шеффера.

— Корабль проинформирует вас? — говорит Квидлон, явно заинтригованный таким чудом. Уголком глаза вижу, как Морк сотворяет руками оберег — аквилу. Я впервые вижу, как он делает что-то такое. Подозреваю, что это не было частью его подготовки в комиссариате. Раздумываю насчет того, как хорошо он будет держаться. Его духовно не готовили к таким действиям. Он офицер и лидер. Его место среди летящих пуль и лазерных импульсов, толкать речи, расстреливать дезертиров и возглавлять славные атаки.

— Да, конечно, — несколько удивленно отвечает Пор'ла'канас, и я полностью забываю про Морка, — я немедленно займусь вашими нуждами.

Квидлон выглядит так, как будто готов спросить что-то еще, но Шеффер раздраженно машет ему.

— Это охранник у двери? — грубо спрашивает Шеффер, указывая на коридор.

— Мы выяснили, что люди часто теряются на нашем судне, поэтому он приставлен на тот случай, если вы пожелаете покинуть комнаты. У вас будет подходящий эскорт, — вежливо отвечает тау, — вы, конечно же, наши гости, а не пленники. По кораблю вы можете передвигаться почти где угодно, но мы просим вас входить в некоторые зоны только в сопровождении, поскольку они могут представлять опасность или же вы потревожите экипаж в их нелегком труде. Полный осмотр будет проведен, когда вы отдохнете.

Полковник просто ворчит что-то и пристально смотрит на меня. Пару секунд стою как дурак, пока не вспоминаю, что я вроде как лакей. Кидаюсь вперед, стараясь идти не слишком важничая.

— Принесите, пожалуйста, еды и напитков, — говорю я, настолько вежливо, насколько могу. Слова почти застревают в моем пересохшем горле, — и, если это возможно, сделайте тут чуть прохладнее, тут как… в пустыне, — я вовремя останавливаю ругательство и избегаю взгляда тау.

— Конечно, простите мою невнимательность, — извиняется Пор'ла'канас, — я приложу все усилия, чтобы атмосфера в ваших каютах была как можно ближе к вашему обычному климату.

Тау кивает Полковнику и уходит. Дверь, закрываясь, закручивается за ним в обратную сторону.

— Разве тут не восхитительно? — выдает Квидлон, как только дверь закрывается. — Вы можете себе представить, на что способны эти люди, учитывая, что мы только что увидели на их корабле и то, как они ведут себя. Это так захватывающе.

— Они не люди, они чужаки, не забывай, — рычит Трост, осторожно опускаясь на подушку, будто бы ожидая, что та проглотит его.

— Мне нужно освежиться, — говорит Стрелли, пробираясь к одной из комнат, в которых я опознал ранее отсек для омовений. Он заходит туда и через несколько секунд выходит, почесывая голову в смущении.

— Там нет труб, нет кранов, вообще ничего. Как эти штуки работают?

— Они чувствуют ваше присутствие, — говорит Ориель, появляясь на пороге своей комнаты, — я удостоверился, что в этих комнатах мы можем говорить свободно, но как только выйдем наружу, держите рот на замке.

— Почему вы так уверенны? — спрашивает Таня. Мы все замолкаем, так как бесшумно открывается дверь, и возвращается наш гид. За ним парят пять подносов, слегка покачиваясь сами по себе, словно живые. Я слышу, как невольно шипит Трост, вскакивая при этом на ноги. Тау, кажется, ошеломлен нашей реакцией, и я осознаю, что мы все пялимся на еду широко открытыми глазами.

— Вам не нравится еда? — невинно спрашивает он, на его лице обеспокоенность. Мы обмениваемся недоверчивыми взглядами, Квидлон быстрее всех приходит в себя.

— Ах, нет, с едой все в порядке, мы просто не ожидали, что ее доставят так… эм… быстро, — стремительно выпаливает он, и на его губах возникает улыбка, — возможно ли это… эм… оставить еду, нам нужно обсудить кое-что меж собой, если это, конечно же, будет вежливо с нашей стороны.

— Конечно, я понимаю, — спокойно отвечает тау и кланяется, — пожалуйста, беседуйте сколько необходимо.

Когда уходит, он снова кланяется, а подносы проплывают через комнату и начинают парить около общей подушки, примерно на уровне колена. Морк склоняется и всматривается под один из парящих подносов и хмурится в ярости.

— Как он держится? — спрашивает он, натянуто выправляясь и глядя на Ориеля.

— Я должен был ожидать, — вздыхает он, потирая лоб и проходя в комнату, — тау используют очень много таких штуковин, я полагаю, они называют их дронами. Я прежде никогда раньше не видел работающего. Должно быть, это какая-то антигравитационная технология. Вы должны привыкнуть к ним, так как они повсюду на планетах тау, разносят поручения, принимают сообщения и все такое. Расценивайте их как странные сервочерепа, лишенные разума, но способные следовать простым приказам и выполнять простейшие задачи. Конечно же, это просто механизмы, у них никогда не было души, как у сервочерепов. Еще одна причина, по которой мы должны остановить вторжение тау в наше пространство. Кто скажет, какие безумные, еретические мысли могут возникнуть у населения, кода оно услышит о таком кощунстве?

Урчание живота напоминает мне, что сегодня я еще не ел, так что иду к еде и плюхаюсь на подушку. На ближайшем сервиторе-подносе, вроде бы как фрукты, сладко пахнущие, ярко-желтые штуковины. Делаю маленький укус, и по моей щеке бежит сок. На вкус как мед, с нотками чего-то, что я не могу опознать. Остальные смотрят на меня, ожидая увидеть, как я рухну или посинею, или что-то в этом духе. Я киваю им и указываю на подносы.

— На вкус недурно, жрите, — говорю я им, затем подбираю звездообразную зеленую штуковину и грызу ее. Она подкопченная, с горьким послевкусием, вроде как после горячего кофеина или шоколада. Есть еще какое-то блюдо из синего риса. Единственные приборы для еды — какие-то длинные и узкие лопаточки, насколько я могу судить, с ними вообще ничего нельзя сделать, так что ем руками. Остальные так же рассаживаются, и мы сравниваем различные продукты, делясь своими суждениями насчет предложенных фруктов и овощей.

Пока я жую похожую на хлеб палочку размером с палец, мне приходит в голову мысль.

— Тут нет мяса, — говорю я остальным, и через секунду раздумий они соглашаются.

— Судя по всему, тау не едят плоть, — подтверждает Ориель, — не знаю, по биологическим это причинами или, может быть, религиозным. Немного данных насчет этого аспекта их культуры.

— Думаю самое время поведать нам больше, — говорит Стрелли Ориелю, — что еще за сюрпризы нас ждут?

— Вы уверенны, что тут можно разговаривать? — спрашивает Полковник, сузив глаза и оглядывая комнату.

— Полностью уверен, — подтверждает инквизитор, опираясь на локоть, его другая рука сжимает маленький стакан, в котором сок, похожий на виноградный.

— Ладно, я дам вам краткий обзор того, что мы выяснили за последние пару сотен лет. Для начала, расе Тау вообще повезло, что они выжили. Обширные изыскания в наших самых старых записях недавно показали, что несколько тысяч лет назад мы почти их уничтожили. К счастью для них, варп-шторма остановили флот колонизации, который почти подошел к их родному миру. За последние шестьсот лет они выросли в цивилизацию, которую мы вскоре увидим.

Он допивает остатки и ставит стакан на ближайший поднос, который уплывает к Тане.

— И как вы уже видели, они совершенно не уважают ограничения на технологию, — продолжает он, кончиками пальцев стряхивая какие-то крошки из бороды.

— Насколько мы знаем, они совершенные язычники, у них нет никакого формального культа. Самое близкое по этому — эфирные, их правящий класс. Эфирные возможно правят всем, но другие касты выполняют всю работу. Каста Воздуха, к примеру, в данный момент наши хозяева. Они управляют кораблями. Затем каста Воды, как наш друг Пор'ла'канас, они заняты всей дипломатией и бюрократией. Мы многих из них увидим, когда прибудем на Ме'лек.

— Простите, Ме'лек? — прерываю я. — Что за Ме'лек?

— Ме'лек — так тау называют систему Кобольда, там на одном из миров у них колония, — объясняет Ориель, — вот туда мы и направляемся.

— Вот там этот парень, Пресветлый Меч? — спрашивает Стрелли, раскинувшись с другой стороны подушки-сидения.

— Нет, он на Эс'тау, одной из недавно построенных застав, куда мы отправимся, как только придем к договоренностям с нашими контактами, — медленно кивает Ориель, — она намного менее развита, и там всего лишь единственный город, если моя информация верна. Сначала мы летим на Ме'лек, там я обновляю разведданные от контакта внутри касты Воды. Говоря о командующем Пресветлом Мече — он высокопоставленный член касты Огня, которые являются воинами империи Тау. Вы видели, на что похожи боевые купола, и теперь примерно представляете, с какими технологиями придется столкнуться. Так понять несложно, почему мы пытаемся избежать масштабного конфликта с тау, если это возможно. Хотя в целом, касту Огня все еще сдерживают эфирные, хотя некоторые, как Пресветлый Меч и отступник Зоркий Взгляд натягивают поводок.

— Предполагаю, что другая каста — каста земли, раз уж вы заговорили об огне, воде и воздухе. Кажется, их социум основан на элементах, — говорит Квидлон, который сидит со скрещенными ногами и внимательно слушает, что говорит Ориель.

— Да, рабочие из касты землю последние, — подтверждает Ориель, — они строители, фермеры, инженеры и прочее.

— Похоже, что на них сваливают всю работу, — говорю, — я имею в виду, остальные — воины, пилоты и все такое, а им достаются все труды.

— Тау вовсе так не думают, — продолжает Ориель, наклоняясь вперед и подтягивая к себе один из подносов. Секунду двигатели сервитора визжат в протесте, а потом подчиняются и он скользит к инквизитору.

— Эта идея "высшего блага", в которую они верят, держит их вместе. Их учат с рождения, что у каждого есть свое место, и что выживание империи Тау намного важнее, чем выживание любой отдельной личности.

— Ну, это не сильно-то отличается от наших присяг, когда мы вступаем в армию, — комментирует Таня.

— Это ничто, по сравнению с верой в Императора! — злобно возражает Морк. — Человечество никогда бы не выжило без защиты Императора, не важно, скольким бы мы не пожертвовали. А эти тау — существа-язычники, они отрицают любое духовное наставление. Когда придет время, они падут от своего собственного эгоизма и основных инстинктов.

— Да, в свое время, может быть, — соглашается Ориель, отщипывая еще один звездообразный фрукт с подноса, — уже есть признаки того, что чем дальше они расширяются и чем больше контактируют с другими расами, тем сильнее размывается этот идеал "высшего блага". Нам нужно приглядывать только за такими, как Пресветлый Меч.

— Сейчас же они стремительно расширяются, берут верх над всеми расами, что встречают, и встраивают их в свою империю или уничтожают. И все же, когда они сталкиваются с серьезным сопротивлением, остается только наблюдать, на какие жертвы готовы идти касты, дабы нести свое "высшее благо". И нам нужно сделать все, чтобы приблизить день падения. Однако до тех пор, они высоко мотивированное объединенное сообщество, которое создает значительные проблемы в этой области галактики, и мы не можем недооценивать их только потому, что их социум духовно и философски имеет изъяны.

— Тогда зачем нам помогать им с этой проблемой с Пресветлым Мечом? — спрашиваю я, проглатывая еще один глоток фруктового сока, пытаясь облегчить сухость в горле, — конечно же, лучше дождаться, пока он атакует и затем разбить его. Это заставит их задуматься. Настоящая демонстрация нашей силы заставит их дважды подумать.

— Ты вообще не слушал, Кейдж? — резко отзывается Полковник. — В системе Саркасса нам нечего им демонстрировать. Если командующий Пресветлый Меч возжелает атаковать, он победит и все останется по-прежнему. Мы не сможем ответить, и это сильнее подстегнет смелость и решительность тау, так как они сочтут нас слабыми.

— Как Полковник и сказал, лучше атаковать сейчас и предотвратить войну, чем пытаться ее выиграть, — серьезно говорит Ориель, — к тому времени как мы закончим, остальные поверят и у них не будет сомнений, что они столкнулись с врагом, который может бросить на них такие же силы. Мы дадим им единственный урок в межпланетной манере.

— Что ж, я был бы не против отвесить оплеуху этому зазнайке переводчику, — ржет Стрелли.

— Ты не сделаешь ничего такого, — злобно рычит Полковник, — мы не сделаем ничего, что спровоцирует тау, или может показать, что мы не те, за кого выдаем себя.

— Да я только шучу, — ворчит Стрелли, — вы думаете, я — дурак?

— Ты на самом деле хочешь услышать ответ? — вклиниваюсь я, до того как отвечает Полковник.

— Закрой свою поганую пасть! — резко отвечает мне Стрелли, вскакивая на ноги.

— Всем вести себя прилично! — рычит Полковник, — Я не потерплю препирательств или нарушений дисциплины, не важно, насколько вам незнакомо и тревожно окружение. Когда мы попадем в боевой купол, там не будет времени на ругань!

Стрелли несдержанно пожимает плечами, бросая на меня взгляд, и я слегка киваю, извиняясь.

— Думаю самое время посмотреть этот корабль, — провозглашает Ориель, встает и осторожно идет по мягкому полу. Он оглядывается и, пожав плечами, поднимает взгляд к потолку.

— Пор'ла'канас? Если вы не против, я бы хотел осмотреть корабль.

Мы все встаем и ждем, размышляя, что это может быть какая-то чужацкая шутка. Однако пару минут спустя дверь открывается, и там стоит Пор'ла'канас. Как только тау входит, я ощущаю, что все немного напрягаются и снова настороже. Не знаю почему мы так нервничаем, из-за того, что он действительно появился — в конце концов, у нас есть только слово Ориеля, что тау не слышали все, что говорилось в комнате. Все же Ориель инквизитор и должно быть знает, о чем говорит, к тому же, кажется, у него естественная убедительная манера речи.

— Я надеюсь, все было удовлетворительно? — говорит гид тау, легко ступая в комнату.

— Да, — коротко отвечает Ориель, проходя мимо переводчика, который остается невозмутимым к такой высокомерной выходке.

Вслед за нашим гидом, мы вываливаемся к коридор и я замечаю, что наш охранник все еще стоит там, и могу поклясться, он даже мускулом не шевельнул с тех пор как мы вошли. Но возможно это не он. Возможно, это уже другой, на мой взгляд они все чертовски одинаковы. Пор'ла'канас ведет нас обратно в главный коридор, по которому мы шли ранее, и затем через дверь в зал с высокими потолками. Крайне странно, но в центре есть несколько ступенек, ведущих в никуда. Все становится понятно, когда слева открывается портал и длинная, серебряная, похожая на пулю машина проскальзывает вперед и останавливается у ступенек.

— Пожалуйста, следуйте за мной в транспорт, — говорит наш гид, медленно поднимаясь по ступенькам.

Мы с осторожностью идем следом — у узких ступенек нет перил — с подозрением глядя на машину. При нашем приближении машина меняется, словно сбрасывает кожу, появляется дверь, которая открывается вовнутрь и вверх транспорта. Когда плиты обшивки сами уходят под дном появляется ряд огромных окон. Бесшумно от двери выдвигается рампа, чтобы идеально точно встать в маленькие пазы у вершины лестницы. Пор'ла'канас кланяется и протягивает руку, приглашая нас войти первыми. Мы толпимся, нерешительно глядя друга на друга и оглядываясь, словно дети.

Интерьер белоснежен, как и сам корабль снаружи. Кресла стоят посередине, по четыре в ряд, с проходами с каждой стороны. На вид они сделаны из какого-то жесткого материала, но когда я сажусь, сидение подо мной подстраивается и меняет форму под мою спину. На самом деле несколько неприятное ощущение, хочется ежиться и корчится, но я заставляю себя сидеть спокойно и смотреть в окно на пустую стену по ту сторону.

Когда все усаживаются — я замечаю, что тут нет ничего похожего на ремни безопасности — Пор'ла'канас встает в начале вагона. Я сжимаю подлокотники с обеих сторон кресла.

— Капитан рад вашему желанию осмотреть его корабль, и позволил мне отвезти вас, куда бы вы ни пожелали, — провозглашает он, — существует ли конкретная часть судна, которую вы хотели бы посетить в первую очередь?

— Не важно, — отвечает Ориель, праздно улыбаясь. Его личина Имперского командующего настолько сильно отличается от настойчивого, серьезного инквизитора, что заставляет меня думать, что это вообще не личина. Я сомневаюсь, что мы когда-либо узнаем, какой он на самом деле, или о чем он действительно думает.

— Если что-то придет в голову, я дам вам знать.

— Хорошо, — невозмутимо отвечает Пор'ла'канас, — в таком случае, мы начнем с силовой установки, и будем продвигаться вперед к контрольному мостику.

Тау дотрагивается до панели, на стене за ним появляется экран. Он дотрагивается до одного кубика на экране и затем разворачивается к нам. Внезапно, так же бесшумно, как и прибыл, вагон начинает стремительно ускоряться. Я еще сильнее сжимаю руками подлокотники, душа уходит в пятки, а внутренности крутит от страха. Мы стремительно пролетаем отверстие в стене и попадаем в темный туннель, хотя внутри транспорта остается светло, но опять же, насколько я вижу, нет никаких источников света. Примерно через полминуты мы снова выезжаем на открытое пространство, машина мягко тормозит до полной остановки у следующей лесенки. Я осознаю, что мои ногти впились в мягкое покрытие кресла, оставив там царапины в форме полумесяца. Полковник прав, мне нужно попытаться еще сильнее расслабиться.

На слегка ватных ногах мы выходим и спускаемся по ступенькам в комнату, которая выглядит так же как та, где мы загрузились. Пор'ла'канас ведет нас через еще одну спрятанную дверь в по-настоящему огромный зал. Его купол примерно в сорока или пятидесяти метрах над нашими головами. Весь центр занят огромной структурой, которая тянется от пола к потолку. Она примерно цилиндрическая, но с выступами и радиальными балками, которые через равные промежутки соединяют ее со стенами. Вижу различные панели, врезанные в гладкую поверхность, но как и в остальных частях корабля, тут нет и намека на сварочные швы, болты, заклепки или другие признаки строительства. Впервые с момента посадки, я ощущаю слабый намек на шум. Это глубокое гудение, которое очевидно исходит от силовой установки в центре комнаты, она же пускает едва ощутимую вибрацию по полу. Группа из полудюжины тау собралась у основания двигателя, проверяя мерцающие зеленые окна. Я полагаю, что это какого-то рода дисплеи.

Все это не похоже на двигатели, которые я когда-либо видел. Где трубы и провода? Кажется, что в нем вообще нет никаких двигающихся частей, нет поршней, эксцентриков или шестеренок, ничего не указывает на рев двигателей, что эта штуковина должна издавать, перемещая корабль таких размеров. Спокойствие корабля очень тревожно, когда ты привык к ударам, размалывающему шуму, скрежету и гудению Имперского межзвездного корабля.

— Вот наша главная силовая установка, — с намеками на гордость в голосе, провозглашает Пор'ла'канас, — на случай чрезвычайной ситуации или сражения, есть еще две подстанции на нижних уровнях, но эта установка дает достаточно энергии для нормального функционирования.

— Сражения? — спрашивает Полковник, слишком быстро, чтобы казаться полностью расслабленным.

— Ваш собственный Имперский флот, несомненно, осведомлен, что эту часть космоса изводят бродячие банды пиратов, — спокойно отвечает переводчик, — конечно же, в пределах нашей империи это не является проблемой.

Ага, ставлю, что так и есть, с горечью думаю я. Эти тау считают себя настолько умными, что я с наслаждением грохну одного из их высших лидеров.

Ориель подошел ближе и заглянул за плечо одного из тау, на котором была та же знакомая обтягивающая одежда, как у охранника в каютах, но только темно-серого цвета. Тау поклонился и отшагнул в сторону от нас, собравшихся вокруг экрана. Только насколько я могу судить, все же это не экран, а действительно окно. Смотрю в зеленое свечение, мои глаза привыкают к яркости, и тут я осознаю, что смотрю прямо в сердце реактора. Он полон чего-то, похожего на газ или жидкость, странные вихри и течения возникают и исчезают в постоянном перемещении. На самом деле это завораживает — смотреть, как постоянно меняющиеся очертания то соединяются, то исчезают. Яркие, похожие на звезды точки взлетают и падают в энергетический поток, словно крошечные солнца, пойманные бурей.

— Что там? — шелестит Квидлон.

— Мы называем это шо'аун'ор'ес, не знаю, есть человеческое слово или фраза, которая служит эквивалентом, — извиняющимся тоном объясняет Пор'ла'канас, — рискну перевести это просто как "источник энергии", но это, я опасаюсь, не очень-то поможет. Фио'вре возможно перевели бы лучше, но боюсь, что они не эксперты в языках.

— Фио'вре? — спрашивает Ориель, внезапно заинтересовавшись, хотя искренне это или часть его роли, мне не понятно.

— Ах да, извините, — снова извиняется переводчик и кланяется. Он показывает на других тау взмахом руки.

— Фио'вре следят за бесперебойной эксплуатацией силовой установки.

— Всего шестеро? — внезапно подает голос Трост, — А что если что-то пойдет не так?

— Боюсь, я не понимаю, — отвечает Пор'ла'канас, переключая свое внимание на Троста, — контроль — это просто разумная предосторожность. С силовыми установками этого типа не случалось инцидентов уже сотни лет. Они достаточно безопасны и стабильны.

На лице Троста отражается сомнение и он отворачивается смотреть в окно. Могу только представить, о чем он думает. Он думает о том, что потребуется, чтобы разбить одно из этих окон и выпустить бушующую энергию, заключенную в реакторе. О таких вещах он думает слишком много. Я так же подозреваю, из того, что я узнал о тау, оцарапать этот экран может только прямое попадание из какого-то достаточно тяжелого оружия, не говоря уже о том, чтобы сломать. Я бы не сказал, что тау боятся, но они определенно опасаются и постоянно все контролируют. Это может стать полезным знанием на будущее. Иногда наша стремительность и эмоции делают нас сильнее. Я не знаю, на самом ли деле тау такие бесстрастные или это выведено из них и подавленно верой в идею "высшего блага", но в любом случае, это делает их более предсказуемыми.

Мы возвращаемся к транспорту, и тур продолжается еще где-то в течение часа. Повсюду примерно тоже самое — огромные залы, по большей части пустые, за исключением огромных панелей или мониторов, и всюду очень мало тау. Мы видим еще больше дронов в других частях корабля, те мельтешат туда-сюда по своим поручениям. Все это очень странно, но на самом деле мало приводит в восторг. Всюду одно и то же, очень мало украшений или какой-то индивидуальности. В некоторых местах на стенах какие-то символы, на первый взгляд они странно написаны, но в других местах и того нет. Никакой краски, никаких узоров, все скорее безвкусное. Все это вместе лишь усиливает впечатление обезличенного корабля, и заставляет меня еще сильнее ощущать себя нежданным гостем.

Пока я следую за притихшими остальными, играя свою роль незначительного писчего, я начинаю осознавать, насколько от нас отличаются тау. Они только выглядят чуть похожими на нас, но думают они определенно по-другому. Насколько я могу судить, у них вообще нет никакой индивидуальности. Они настолько извращены своей верой в "высшее благо", что отбрасывают любые личные достижения.

Вот в этом огромная разница между нашей верой. Я бывал более чем на десятке миров Империума, и все они, так или иначе, отличны друг от друга. Мы меняемся и адаптируемся для жизни в ледяных мирах, в глубинах джунглей, на лишенных воздуха лунах, на борту космических станций, и все же, в глубине души, каждый из нас все еще остается человеком. Тау, с другой стороны, просто повторяют самих себя, стараясь изменить галактику к своему взгляду на мир. Я полагаю, что в конечном счете это их всех и погубит. Жизнь подбрасывает тебе на пути различные испытания, и иногда нужно их просто обойти, в то время, как я думаю, тау будут ломиться напролом, ведомые своей дурацкой идеей, что "высшее благо" проведет их.

Мы наконец-то приехали к носу корабля и входим на мостик. Он более знаком, ну, по крайней мере, сильнее напоминает мостик корабля по моим представлениям, поскольку я ни разу на нем не был. Как и остальной корабль, отсек представляет собой широкий купол, хотя и намного выше, чем остальные отсеки. Почти весь зал занимает эллиптический экран, на полу по кругу расставлены различные консоли и мониторы, перед каждым из них стоит тау из касты Воздуха. Видя все это, в голову приходит кое-что еще. В зале двигателей, на орудийных палубах — все было одинаково разочаровывающим, идентичные замурованные модули, и ни малейшего признака чего-либо похожего на оружие — везде стояли инспекционные посты и везде, где мы были, я не припомню нормальных сидений или кресел. Выполняя свою работу, они везде стояли. Даже капитан, который стоит в центре комнаты и пристально наблюдает за всем.

На нем все тот же комбинезон. Становится очевидным, что туника, которую он носил ранее, исключительно для церемонии приветствия, но не повседневная униформа. Он поворачивается, когда мы проходим через диафрагменный люк, и произносит что-то на тау.

— Эль'савон приветствует вас в контрольном центре своего корабля, — переводит Пор'ла'канас, слегка склоняя голову.

— Если у вас есть какие-либо вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь и спрашивайте, я запрошу ответы от вашего имени.

МЫ СМОТРИМ, как в полу появляется маленькая щель. В поле зрения вплывает дрон и отверстие за ним закрывается. Он парит к капитану и передает какую-то трель на тау, после чего исчезает тем же путем, что и появился. Капитан поворачивается к переводчику и многословно говорит что-то, изредка при этом бросая в нашу сторону взгляды. Пор'ла'канас отвечает так же длинно и тоже смотрит в нашу сторону. Капитан кивает, соглашаясь.

— Кажется, вы прибыли на мостик в удачное время, — говорит нам переводчик и слегка кивает, — вскоре мы перенесемся в ваш'аун'ан, что я полагаю, вы называете "варп пространством".

Он направляет наше внимание к огромному экрану, на котором отражена панорама звезд, после чего там появляется красноватая капля. Когда корабль подбирается ближе, капля беспорядочно расширяется спиралью и сворачивается сама в себя. Цвета так же меняются и через некоторое время вообще исчезают. Капитан объясняет что-то Пор'ла'канасу.

— Впереди шо'кара, — со всей торжественностью информирует нас тау касты Воды, — что вы, возможно, называете линзой или окном. Мы пройдем через шо'кара в варп пространство и поплывем по течению.

— Вам приходится использовать эти варп дыры, или линзы, ну или как их там, чтобы войти в варп? — спрашивает Ориель, проявляя слабую заинтересованность.

— Фио еще только предстоит открыть успешный метод создания искусственных шо'кара, — застенчиво признается Пор'ла'канас, — однако, они хорошо продвигаются. Это только вопрос времени, чтобы проблема, с которой они так долго разбираются, была решена.

— А когда вы в варпе, как вы там ориентируетесь? — спрашивает Шеффер.

— Не уверен в деталях, я посовещаюсь с Эль'савоном, — медленно отвечает он, явно немного сбитый с толку странным вопросом. Полагаю, что путешествие в варпе не та вещь, с которой они уже освоились, хотя если спросите меня, вряд ли кто-либо вообще освоится. Однако по реакции Пор'ла'канаса было явно видно, что они скорее не горят желанием обсуждать этот недостаток. После долгой беседы с капитаном, во время которой больше всего говорил переводчик, Пор'ла'канас снова поворачивается к нам. Он делает паузу на пару секунд, явно собираясь с мыслями и проговаривая про себя то, что собирается сказать.

— Капитан проинформировал меня, что корабль плывет по обширной сети предварительно проложенных путей, — объявляет он, не особо пряча свою неуверенность. Перед тем как продолжить он бросает взгляд на капитана.

— Эль'савон говорит, что мощные маяки позволяют ему путешествовать между планетарными системами с огромной скоростью и точностью. К примеру, сейчас мы прибудем к Ме'лек, нашему пункту назначения, через шесть рот'аа. Насколько мне известно, в вашем отсчете времени это будет примерно соответствовать четырем человеческим дням.

— И эти маяки позволяют вам держать связь с другими мирами, пока вы путешествуете. Так? — продолжает давить Полковник. — Я спрашиваю только потому, что прибытие Имперского командующего Ориеля должно быть должным образом оглашено.

Скользкий ублюдок, думаю я про себя. Теперь Пор'ла'канас действительно в сложной ситуации. Теперь он или должен нам рассказать о том, как они держат связь во время варп-путешествий, а это очень ценная информация, или навлечь на себя бесчестие, не ответив на вопросы гостя. В конце концов, после недолгих переговоров с Эль'савоном, он решается ответить, хотя честно или нет, не могу сказать.

— Судно, пилотируемое кор'веса, используется для связи между кораблями в транзите и нашими мирами. Так же оно рассылает и сообщения по дальним заставам нашей огромной империи, — Пор'ла'канас информирует нас, ввинчивая в разговор пугающие размеры империи Тау.

Хотя на меня это не производит впечатление. Будь у нас время и если бы нас не отвлекали, у меня даже нет сомнений, что с волеизъявления Императора, мы бы уничтожили этих выскочек. Им повезло, что мы вынуждены разбираться с тиранидами. В противном случае, я подозреваю, что вся их империя была бы затоплена боевыми кораблями Флота и Имперскими полками. Ну а пока наслаждайтесь жизнью, думаю я про себя, радуясь тому, что играю маленькую роль в трагедии их падения. Кстати, это так же показывает насколько они мало осведомлены об Империуме, если думают, что могут пугать нас своим количеством. Готов поставить, что в единственном мире-улье народу больше, чем во всей их империи.

Пока я это обдумываю, то вижу, как варп-разлом вырастает перед экраном. Должен признать, это меня начинает беспокоить. Варп по своей сути — не поддающийся контролю зверь, который может разорвать корабль на части или выкинуть его с маршрута и заставить блуждать меж звезд. Сама идея нырнуть через этот разлом и дрейфовать по течениям имматериума была далеко не радостная. Мне не нравилась идея нырять в варп даже на корабле с подходящими варп-двигателями и навигаторами на борту, а со всеми этими технологиями, основанными на бездуховности, да плыть в место, где души обретают материальную форму… Бррр. Остальные тоже волнуются, их внимание приковано к экрану. Бегло оглядываю их, поскольку начинаю концентрироваться на водовороте энергии, которая засасывает нас в измерение кошмаров и глубин Хаоса.

Маленькая варп-буря все ближе и ближе, она искажает свет звезд за ней, скручивает его и растягивает в завитки и линии. Я ощущаю, как нас неизбежно затягивает все быстрее и быстрее, и меня охватывает небольшой приступ паники, но я вдруг осознаю, что мы приближаемся к разлому с той же скоростью и все остальное всего лишь игра моего воображения. Я рад, что тяжелый капюшон скрывает мое лицо, иначе это порядочно бы потрепало мне нервы.

Проходит еще одна минута пока дыра в варп не заполняет весь экран, и ее края исчезают из вида. Изменяющиеся цвета вызывают головокружение, поскольку они ритмично пульсируют, начиная с самого центра разлома.

При взгляде на это меня действительно подташнивает, гипнотический вид вместе с моей нервозностью заставляют внутренности почти что взбунтоваться. И я даже рад когда на мгновение экран становится пустым, а тошнотворный вид сменяется схематичными и вечно меняющимися символами Тау. Чужак, стоящий у панели слева от нас что-то произносит, и капитан один раз кивает.

— Теперь мы вошли в шо'кара, — провозглашает Пор'ла'канас, снова всецело расслабленный оттого, что мы наконец-то прекратили изводить его вопросами.

Я ожидал какую-то бурную активность, доклады из различных частей корабля, суматоху бегающих вокруг офицеров. Ничего такого не происходит. Тау стоят на своих постах в безмолвии, следят за показателями, не произнося ни слова. Все ведут себя так же спокойно и упорядоченно. Тау, кажется, поступают так всегда, независимо от того, чем занимаются. Они явно уже множество раз проделывали это, и их вера в свои машины настолько сильна, — тем не менее, ошибочно, — что они даже помыслить не могут о неудаче. Заговорил другой тау, и капитан что-то сказал нашему гиду, склонив голову перед Ориелем.

— Эль'савон желает проинформировать вас, что мы благополучно вошли в шо'кара и на сегодня его обязанности выполнены. Для него будет честью пригласить вас за обеденный стол этим вечером, — переводит для нас Пор'ла'канас. Ориель кивает Шефферу, тот оборачивается и смотрит на капитана.

— Пожалуйста, передайте благодарность Имперского командующего Ориеля капитану Эль'савону за любезное приглашение, которое он, конечно же, принимает, — говорит Полковник, обращаясь напрямую к капитану. Пор'ла'канас повторяет причудливое согласие на тау, и капитан снова кивает, после чего разворачивается и выходит через боковую дверь.

— Теперь, с позволения командующего Империума, я провожу вас обратно в ваши каюты, — натянуто говорит Пор'ла'канас, не сводя глаз с Ориеля. Что-то тут происходит. Тау явно действуют по каким-то своим правилам этикета или дипломатии, которые мне непонятны. Ориель просто кивает и уходит, вынуждая Пор'ла'канаса поспешить вперед. Полковник смотрит, как все мы проходим мимо. Я отстаю и шагаю рядом с ним, после чего осознаю, что почти марширую. Укорачиваю шаг, как учился ранее, и надеюсь, что этого никто не заметил.

— Что это было? — спрашиваю я Полковника очень тихим голосом, но при этом не поворачивая голову к нему.

— Словесные игры, — коротко отвечает он, бросив на меня взгляд, — кажется, правители и политики таким образом развлекают себя. Имперский командующий Ориель таким способом продемонстрировал, что тоже может говорить через посредника.

— И что это значит? — спрашиваю я, все еще очень тихо.

— Ничего не значит, кроме того что наш переводчик еще сильнее смущен своим почетным гостем, чем был, когда тот прибыл, — объясняет мне Полковник, — у них есть установленные правила, как вести себя в определенных ситуациях, как эта, и я подозреваю, что тау очень серьезно к ним относятся. По крайней мере, тау из касты Воды, вроде Пор'ла'канаса. А Имперский командующий Ориель попытался нарушить некоторые из них, чтобы посмотреть, что произойдет.

Грубое произношение Полковника имен тау вызывает у меня улыбку, но к счастью, ее не видно из-под капюшона. Все это заставляет меня задуматься о всех писчих, что я видел раньше. Они так деловито были заняты своей работой, но возможно тайно ухмылялись и корчили нам рожи все то время, пока их никто не замечал.

— Если все пойдет по плану, эта словесная перепалка будет единственным сражением, которое мы увидим, пока не начнется задание, — добавляет Полковник.

— У меня ни разу не было заданий, где все идет по плану, — снова серьезно отвечаю я.

— У меня тоже, — зловеще признается Полковник.

ПОР'ЛА'КАНАС оставляет нас со словами, что вернется, когда придет время присоединиться к капитану. Наши вещи были перевезены из шаттла, и мы расходимся по своим комнатам. Отмечаю, что в них стало холоднее, чем было, и теперь скорее прохладно, чем жарко.

Мы выстраиваемся в очередь, дабы посетить комнату омовений. И пока мы парами моем руки, остальные снова собираются на напольной подушке. Должен признать, к ней нужно немного привыкнуть, но на самом деле она достаточно удобна, к тому же нас вынуждают или проводить время вместе или сидеть поодиночке в своих комнатах. Она так же нивелирует различия между нами, поскольку никому не нужно сидеть на полу, и так как она расположена кругом, то все вроде как равны — никто не может сесть чуть выше или во главу стола. Что-то подсказывает мне, что тау не нужен порядок размещения за столом и огромное кресло, чтобы показать, кто тут главный. Они и так это знают.

— Нам нужно тщательно следить за тем, что мы говорим вне стен этой комнаты, — серьезно напоминает нам Ориель, снимая свои ботинки и устраиваясь на подушке, — капитан наверняка знает низкий готик. Подозреваю, что многие из членов экипажа, кроме Пор'ла'канаса, так же понимают нас.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Трост. Инквизитор только собирается что-то ответить, когда из ванной комнаты раздается визг Тани, и мы все подскакиваем. Морк вскакивает на ноги и несется к двери, спрашивая, все ли в порядке.

Мы толпимся за ним и пялимся внутрь комнаты. На дальнем конце мелкое чашевидное углубление. Вода стремительно утекает через маленькие отверстия по центру. Таня спиной вжимается в стену и смотрит на пол с ужасом, руками сжимая свою обнаженную грудь. Ее ноги дрожат, и она так же вздрагивает, когда поднимает глаза и видит, как мы входим. После общих душевых на борту "Лавров Славы" ее обнаженный вид для нас не в новинку.

— Что случилось? — требует ответа Ориель, проталкиваясь вперед, одновременно осматривая комнату.

— Извините, оно на-напугало меня, — отвечает Таня, явно выведенная из себя, поскольку ее зубы стучат.

— Что напугало тебя? — спрашивает Полковник, так же с подозрением оглядывая комнату. Мы все как один осматриваемся, и снова отходим к двери. Все что я вижу — только слив и голые стены.

— Смотрите, — говорит она нам и, сгорбившись, осторожно входит в углубление. С потолка начинает литься вода, и я вижу, что на полу появляются крошечные дырочки, где секунду назад их не было.

— И она холодная! — добавляет она, снова отскакивая назад, и поток воды немедленно останавливается.

— К тому же тут нечем вытереться, а дырки в полу открылись прямо подо мной. Я просто не ожидала, — нескладно заканчивает она, отходя от шока и теперь ощущая себя смущенной. Квидлон делает пару шагов к душевой и затем стремительно отскакивает назад, так как на уровне талии из стены рядом с ним выезжает панель и ускользает в потолок. Когда он отходит, панель снова появляется и затем становится на место, оставляя на стене столь тонкую щель, что вы ее не увидите, если не будете знать, где искать. Он делает пару острожных шагов вперед — альков снова появляется.

— Осторожно, — предупреждает его Морк, отходя от Квидлона.

— Сомневаюсь, что в ванной комнате может быть что-то опасное, — раздраженно говорит Полковник, — что внутри?

Квидлон склоняется и заглядывает в дыру, после чего начинает нервно ржать.

— Это шкаф, — говорит он, разворачиваясь к нам и хихикая про себя, на его лице выражение облегчения.

— Тут все, должно быть, активируется детекторами сближения, само поднимается и … думаю детали вам объяснять не нужно. Тут должны быть и другие штуки. Давайте посмотрим.

Следующие несколько минут или около того, мы выглядели совершенно нелепо — осторожно прохаживались туда-сюда по комнате, махали руками у стен и пола, и смотрели, что появится следующим. Если присмотреться, ты можно найти едва видные зазоры панелей и те же обесцвеченные участи, что активируют двери. Трост попался под порыв горячего воздуха из скрытых сопел справа от слива, рядом с отверстиями для подачи воды, в то время как Ориель разобрался, что слив активируется, если просто поместить внутрь чаши руку.

— Ладно, может быть нам оставить Таню завершить свое омовение без нашего наблюдения? — резко произносит Ориель, суша руки под потоком воздуха. После чего выводит нас наружу.

— Если вы все будете реагировать так каждый раз, когда происходит что-то странное, то это будет очень раздражающая и короткая миссия.

Мы обмениваемся нервными взглядами, пока всей толпой идем обратно к общественной подушке. Я никогда не думал, что принятие душа может быть таким пугающим и интересным переживанием, и на секунду поежился, когда подумал, какие еще странности нам могут встретиться во время поездки.

Чем больше я узнаю о тау, тем больше рад, что я — человек. Никогда не думал, что оценю простоту кранов и полотенец, но инцидент в душевой донес до меня, несколько нам повезло, что техножрецы контролируют безумный избыток техномагии.

— Как я уже говорил перед нашей маленькой экскурсией, — резко произносит Ориель, фокусируя наше внимание на своей персоне, — мы должны предполагать, что тау вокруг нас понимают нашу речь.

— А почему вы так уверенны, что тут безопасно разговаривать? — спрашивает Стрелли, многозначительно оглядывая комнату.

— Просто доверьтесь мне, — поджав губы в невеселой улыбке, отвечает Ориель, — теперь мне стало очевидным, что тау желают поделиться с нами всем, что они знают. Хотя по правде, я пока что не узнал ничего нового, чего бы ни слышал из других источников. К тому же, они все еще относятся с подозрением к нашим мотивам, особенно Пор'ла'канас. На этой формальной встрече с капитаном мы должны были быть чуточку свободнее и спокойнее, а пока что все было слишком напряженно и официозно. Пейте, наслаждайтесь едой, но не болтайте слишком много. По желанию задавайте любые вопросы и если вас спросят что-либо, напрямую не относящееся к нашим настоящим планам — отвечайте честно.

В этот момент из душевой выходит Таня и кивает мне, так как я следующий. Я пропускаю следующую часть беседы, так как стремительно ныряю под прохладный водопад. Оглядываюсь в поисках мыла, но осознаю, что в воде на самом деле уже есть какое-то моющее средство. Дрожа, выхожу к механизму сушки, и тот обдает меня всего с ног до головы теплым воздухом. Я высох за пару секунд. Проскальзываю в свою комнату и вытаскиваю чистую тунику из сундука, разбрасывая старую одежду по кровати. Однако недолго ощущаю себя немного освежившимся. К тому времени как я возвращаюсь к остальным, мои жаркие толстые одеяния снова заставляет потеть все тело, так что туника болезненно натирает в разных местах.

— Мы может быть и не с настоящей дипломатической миссией, — говорит Ориель, — но это не значит, что мы не можем вызвать серьезных проблем, если сделаем что-то не так. Грубо говоря, тау уже наблюдают за нами, так что простят большинство наших ошибок. И чем сильнее они поверят, что мы тупая и не смотрящая в будущее раса, тем сильнее они нас недооценят, так что не бойтесь показать свою неосведомленность.

— Подрывнику это ничего не стоит, — шутит Стрелли, не думая о том, что он только что сказал. Я съеживаюсь, потому что знаю, что будет дальше.

— Как ты назвал его? — рявкает Ориель, вскакивая на ноги и глядя на Стрелли.

— Это… а… это его прозвище, — сбивчиво отвечает Стрелли, глядя на меня. Я с ужасом смотрю на Полковника.

— Это часть тренировочного курса лейтенанта Кейджа, — объясняет Ориелю Полковник, — с полного моего одобрения.

— Так у вас всех есть такие милые прозвища? — голос Ориеля сочится презрением. — Император защити нас! Такой промах перед тау вызовет бурю вопросов. И что, по-твоему, ты делал?

— Я тренировал солдат для боевого задания, — бесцеремонно встреваю я, а внутри растет гнев, — вам нужны были тренированные солдаты, я вам их и даю. Если вам нужны шпионы, притворяющиеся другими людьми — можете разбираться с этим сами.

— А тебе в голову не приходило, что нужна будет определенная степень маскировки? — раздраженно отвечает Ориель. — Или тебе в голову вообще ничего не приходит?

— Если бы мне сказали, что вам нужна кучка тупоголовых дворян для задания, я бы тренировал их по-другому, — огрызаюсь я, вскакивая на ноги и прижимая кулаки ко швам, — так что вы получили отделение самых хорошо обученных солдат, что может предоставить Имперская Гвардия. И когда мы попадаем в самую мясорубку, вы меня еще поблагодарите, потому что они созданы не для этих интеллектуальных игр.

Ориель злобно смотрит на меня и скрипит зубами. Я знал, что пройдет немного времени, прежде чем он покажет свое истинное лицо. Так или иначе, это все равно бы доставило ему неприятности. Обмениваемся с ним ядовитыми взглядами, и я даю ему возможность продолжить. Он глубоко вздыхает и осматривает остальных, явно успокаиваясь.

— Спасибо, Кейдж, — наконец произносит он, — понятное дело, мы все тут на грани, так что твоя агрессия на сей раз будет забыта. Теперь я осознаю, что это оплошность с моей стороны. Я должен был просветить Полковника Шеффера более детально. Ты прав, здесь мы не должны забывать о своем задании. Твоя концентрация на военной стороне дела похвальна. А теперь скажи своим бойцам, что следующий, кто еще раз удумает использовать одну из ваших кличек, будет застрелен лично мной.

Он важно вышагивает из комнаты, оставляя нас переглядываться.

— А какие еще "оплошности" он допустил? — рычит Трост, почесывая свою щетину и глядя на Полковника.

— Держи свое мнение при себе, Трост, — холодно отвечает ему Шеффер, уходя в свою собственную комнату.

— Вы правда так считаете? — спрашивает Таня, после того как Полковник исчезает за дверью. — Что мы лучшие бойцы, каких может предоставить Имперская Гвардия?

Я смотрю на нее и остальных, все наблюдают за мной словно ястребы.

— Да, считаю, — отвечаю я им, натягиваю капюшон и тоже ухожу.

ПОСЛЕ предупреждения Ориеля на ужине у капитана мы несколько нервничаем.

Как обычно нас проводил сюда Пор'ла'канас и привел в широкую овальную комнату недалеко от мостика. Что ж, это только мне кажется, что недалеко от мостика, поскольку я до сих пор еще с трудом ориентируюсь, но вроде бы уже разобрался в какую сторону нос, а в какую корма. Потолок тут достаточно низкий и плоский по сравнению с куполами в других помещениях. Главный зал — обеденная зона. На одной стороне стоят ряды полок, первая мебель, что я тут увидел, и их нагружает едой небольшая армия дронов, которая парит туда-сюда через люки в противоположной стене. Я с ужасом вижу, как один из них подлетает к полке, а на его верхней поверхности стоит поднос. Затем поднос охватывает мерцающее синее поле, он поднимается и самостоятельно опускается на полку. Как еда может попасть в какое-то такое поле и не быть при этом осквернена? Один Император знает, что за отрава может пролиться из этих дронов! А эти тау думают, что мы будем есть все это после того, как они ее так испортили? Ну, и кроме того, они могли понапихать туда еще, один Император знает, чего. Может там какая-нибудь наркота, чтобы мы разговорились? Затем я вспоминаю слова Полковника и немного успокаиваюсь. Если тау захотят сделать что-то такое, мы никак не сможем предотвратить это.

В центре комнаты стоит огромный круглый стол, окруженный стульями без спинок, вылепленных кажется из самого пола. Когда я присматриваюсь ближе, то вижу на полу очертания. Однако самом деле они едва заметны, чуть разные оттенки зеленого и синего на всеобщей белизне.

Пор'ла'канас замечает мой взгляд, покидает Полковника и Ориеля и шествует ко мне.

— Разве это не прекрасно? — спрашивает он, глядя на пол. Под своей тяжелой робой я поеживаюсь, не особо радуясь тому, что впервые привлек его безраздельное внимание.

— Но их едва видно, — говорю я, слегка перенося вес тела так, чтобы оказаться чуточку дальше от чужака.

— Это особенно прославленная школа искусств в нашей империи, — объясняет гид, — их произведения требуют к себе внимания и тщательного изучения. Они помогают размышлениям и успокаивают нервы.

Черта с два они успокаивают мои нервы, думаю я про себя, осмеливаясь бросить умоляющий взгляд за спину Пор'ла'канас на Ориеля и Полковника. Инквизитор слегка хмурится, после чего зовет переводчика по имени. Тау неглубоко кланяется мне и затем устремляется обратно. Я облегченно вздыхаю и улыбкой благодарю их.

— Ни на йоту не доверяю этим жутким ублюдкам, — шепчет мне Трост, стоя ко мне спиной и немного повернувшись в мою сторону. Глазами он следит за тау.

— Я тоже, — соглашаюсь я, — не вздумай ничего делать, просто держи свой рот на замке, а уши пошире.

— Ничто в галактике Императора не заставит меня по собственному желанию разговаривать с этими уродцами, — с чувством отвечает он.

Из ниоткуда раздается звон колокольчиков, и за исключением Пор'ла'канаса все ошеломлены. Диафрагма двери открывается и Эль'савон — капитан, — появляется еще с четырьмя тау. На них похожие парящие одежды, в которых они были на церемонии приветствия. Пор'ла'канас представляет их — еще более причудливые и непроизносимые имена — и мы рассаживаемся за столом, без какого-либо порядка.

Пор'ла'канас переводит пару любезностей капитана, после чего информирует нас, что путешествие через варп протекает по расписанию, и что управляемая дронами капсула была отправлена на Ме'лек, дабы наверняка предвосхитить наше прибытие. Он спрашивает, удовлетворяют ли нас условия в наших комнатах, ну и так далее. Пока он говорит, один из тау встает и идет к еде, наполняя овальную тарелку различными фруктами. Мы все провожаем его угрюмыми взглядами.

— Что-то не так? — спрашивает Пор'ла'канас, заметив наше недовольство.

— Ну, мы ожидали чего-то более, э, формального, — говорит Таня, вспоминая, что она должна быть вроде как смотрительницей группы, — Имперский командующий не привык, когда подчиненные позволяют себе есть до него.

Пор'ла'канас мгновение смотрит на нас безучастно, затем капитан обращается к нему на тау. Далее следует беседа чужаков, они разговаривают прямо перед нами, практически забыв, что мы находимся вместе с ними в комнате. Они все вздрагивают, когда Полковник многозначительно прочищает горло.

— Вы не могли бы поведать нам, о чем вы говорите? — спрашивает он, но в его голосе нет и намека на агрессию.

— Мои извинения, — совершенно искренне отвечает переводчик и возвращает свое внимание к Ориелю, — мы не хотели выказать неуважение. Мы все равны в нашем труде во имя высшего блага. Внутри нашего общества нет необходимости в иерархии. Мы просто обсуждали, как разрешить эту ситуацию. Я уверен, вы поймете, это судно Эль'савона, и следовательно, тут среди нас он является высшей властью. И все же вы правители планеты и можете считать себя выше его. Так что мы не уверенны, как следует поступать дальше. Может быть, вы посоветуете нам?

Ориель, кажется, на мгновение опешил от такой искренности тау, но быстро пришел в себя.

— Что ж, мы говорим: "На Терре веди себя как терранец", — небрежно отвечает он, махнув рукой в сторону полки. Собравшиеся тау посмотрели на Пор'ла'канаса, и тот перевел. Они озадаченно смотрят друг на друга, а затем на Ориеля.

— Мы последуем вашему примеру, — объясняет Таня после незаметного жеста Полковника, — поскольку мы едины и равны в нашем служении великому Императору Галактики, как и вы своему делу.

Чудесно выкрутилась, думаю я про себя, ловлю ее взгляд и подмигиваю.

Не позволим им забывать, с кем они имеют дело. С тех пор как мы прибыли, Пор'ла'канас был снисходительным мелким говнюком, и самое время поставить этих выскочек на место. Подавляю сильное желание напомнить им, что они тут только потому, что варп-шторм помещал нам изничтожить их расу в младенчестве. В любом случае ее ответ, кажется, удовлетворил всех. Ориель улыбается Тане, тау одобрительно кивает. Чувствую, как меня кто-то пнул под столом и, взглянув вправо, вижу, что Стрелли пялится на меня.

— Я полагаю, будет уместным жестом со стороны нашего писчего, как самого младшего и наиболее скромного слуги Империума среди присутствующих, продемонстрировать нашу готовность ухватить эту прекрасную идею равенства, — вежливо произносит он.

Все взоры устремляются ко мне пока Пор'ла'канас переводит. Я встаю, и все мое тело начинает покалывать от их пристального внимания.

— Ты труп, — из-под складок капюшона одними губами бросаю я Стрелли, пока прохожу мимо и одариваю его убийственным взглядом. Стоящий у полок тау благодарно кивает мне. Я нерешительно беру протянутую им тарелку и подхожу к полкам, глядя на подносы с едой. На четырех полках сорок различных блюд. Я смотрю в тарелку тау, что из еды он взял, стараясь найти то же самое на заваленных едой блюдах. Однако она из разных полок, отовсюду, так что я полагаю, что нет официального порядка, что есть первым. Ну, насколько я могу судить.

Нагружаю свою тарелку, случайным образом хватаю различные фрукты и овощи, по паре с каждой полки, сверху поливаю различными горячими соусами. Сзади раздается звук, напоминающий удивленное бормотание, и я поворачиваюсь. Тау смотрят на меня, а на их лицах слегка недоверчивое выражение. Пор'ла'канас строго говорит им что-то, и они отводят взгляд, после чего он говорит что-то длинное стоящему рядом со мной тау. Тот вежливо, но твердо отбирает у меня тарелку и произносит что-то на тау. Из люка выплывает дрон и простирает зеленую дымку, выхватывая тарелку из рук тау, после чего снова уплывает прочь. Тау говорит что-то мне, и затем указывает на полки и свою тарелку, отсчитывая в свою очередь расположенную там еду. И вот только тогда мне становится ясно, что он брал ее с каждой восьмой тарелки. Держа это в уме, я осознаю то, что изводило меня весь день и наконец-то дошло, когда тау вручил мне чистую тарелку. У них на каждой руке только большой и три отдельных пальца. Конечно же, у них восьмеричная система исчисления и в этом есть смысл. Гребанешься с этими чужаками.

Я чуть внимательнее смотрю на еду, после чего беру пару звездных фруктов, которые ел раньше, раз уж знаю, что они достаточно вкусные. Затем отсчитываю дальше восемь тарелок. Смотрю на тау, и тот одобрительно кивает, после чего уходит от меня к столу. Ложкой накладываю в свою тарелку маленькую кучку темно-синих зерен, затем снова отсчитываю и натыкаюсь на глубокую чашку с коричневой, похожей на подливу, субстанцией. Выливаю немного на еду, раздумывая, зачем я поливаю и фрукты тоже, и затем перехожу к последнему блюду. Оно более знакомо, там хлебцы, хотя разноцветные полоски — зеленые и серые — бегут по всей булке.

Рядом с тарелкой лежит какой-то маленький аппарат, и я поднимаю его.

Появляется Полковник с еще одним тау.

Игнорирую его и продолжаю изучение устройства. Заметив маленькую кнопку, нажимаю ее. Выскакивает лезвие, к счастью, направленное от меня, ведь по случайности я мог порезать себе запястье. Оно начинает мерцать. По правде говоря, судя по своим ощущениям, оно скорее очень быстро вибрирует. Использую нож, дабы нарезать себе хлеба, а затем снова нажимаю кнопку, выключая вибро-нож. Мои руки трясутся, и я спешу обратно к столу.

Сажусь и только затем осознаю, что не могу есть руками, по крайней мере, пока вся еда в соусе. Смотрю на тау, который был передо мной и вижу, что у него в руках похожие на лопатку приборы, что мы нашли в своих комнатах. У него по паре в каждой руке, он умело нарезает яства, используя одну пару, чтобы держать, а вторую, чтобы резать, после чего отправляет еду в свой безгубый рот. Я оглядываюсь в поисках приборов, Таня ловит мой взгляд. Она тянется под стол, вытягивает их оттуда и со снисходительной улыбкой машет ими. Опускаю взгляд — там под столешницей маленький ящичек с дырками для пальцев. У тау слабые руки, поскольку в дырку пролезает только мой мизинец.

Вытаскиваю ящичек и вижу там восемь лопаток для еды вместе с шелковистой, похожей на салфетки, тряпкой, да накрытую чашу с белыми кристаллами. Я для пробы макаю палец в чашу, прикрывая этой действие ото всех длинными рукавами робы, и затем осторожно пробую на вкус. Каково же мое удивление, когда это оказывается просто солью. Старая, добрая соль. Беру щепотку пальцами и посыпаю еду, после чего начинаю разбирать ее приборами.

Это требует некоторой сноровки, поэтому мы достаточно много еды проливаем на стол. Стрелли почти вышибает глаз Тросту, когда через стол случайно катапультирует горячий круглый кусок похожего на картошку овоща, чем вызывает приступ удушающего смеха у Тани и нахмуренный взор Полковника. То и дело по воздуху жужжат дроны, вытягивают дымку поля и убирают стол.

Тау, кажется, не замечают наши любительские муки, один-двое циркулируют вокруг стола, помогая разместить приборы в наших пальцах с меньшим количеством суставов. Один из них говорит что-то другому, остальные кивают и издают какой-то гогот. Очевидно смех, решаю я. Ориель любознательно поднимает бровь и немного оскорбленным тоном спрашивает, что тут смешного.

— Шутка, командующий Империума, мы не хотели оскорбить вас, — добродушно отвечает Пор'ла'канас.

— Может, тогда поделитесь с нами? — спрашивает Стрелли, пытаясь откинуться на спинку стула, забыв об ее отсутствии, так что ему приходится спешно наклониться вперед, чтобы не свалиться. Одариваю его усмешкой, которую никто не видит благодаря моему капюшону. И снова размышляю о том, чем на самом деле занимаются все вездесущие адепты, когда на них никто не смотрит.

— Император настолько вас любит, что наградил лишними пальцами, — объясняет переводчик, кивая от удовольствия. Он останавливается и выглядит слегка опешившем от нашего остолбенения.

— На языке тау это просто смешная игра слов, — уверяет он нас, — возможно, я не очень хорошо перевел.

У Пор'ла'канаса едва есть время перекусить, так как возобновляется беседа с Квидлоном, и тот закидывает тау различными вопросами об их технологиях, в частности о дронах. Хотя, кажется, ответы еще сильнее сбивают его с толку. Морк и Трост стоически хранят молчание, только закидывают в рот еду и игнорируют тау насколько это возможно.

Таня спрашивает о разных блюдах, но как и Квидлон, все сильнее и сильнее приходит в замешательство от объяснений.

Примерно через пятнадцать минут со свистом через люк проносится еще один дрон, неся поднос с напитками в длинных, тонких кубках из бледно голубой керамики. Пор'ла'канас объясняет, что это превосходный напиток тау. Я полагаю, как вино. Мы все берем по бокалу, Ориель встает и поднимает свой.

— Эль'савон, следующий тост ваш, — объявляет он, глядя на капитана. Капитан и Пор'ла'канас выглядят шокированными.

— Что вы хотите сделать, командующий Империума? — быстро переспрашивает Пор'ла'канас.

— Предлагаю тост, — повторяет он, обращая свое внимание на переводчика.

— Почему вы хотите сделать из Эл'савона тост? — в ужасе спрашивает Пор'ла'канас.

— Я… Что?! — отвечает Ориель, оглядывая стол и осознавая, что его неправильно поняли.

— Нет, нет! Тост в данном случае, э, выражение признательности, — он смотрит на нас, ища поддержку, мы все встаем и тоже поднимаем наши кубки. Тау секунду переговариваются друг с другом, после чего копируют наши действия.

— За Эль'савона, пусть он проживет долгую и счастливую жизнь, — провозглашает Ориель. Мы повторяем его слова и пьем. Вино на самом деле не является вином, на вкус оно почти что соленое, вряд ли фруктовое, и немного горчит. Я делаю только маленький глоточек и ставлю кубок обратно. Пор'ла'канас переводит, и тау подражают нам на своем языке, после чего все делают глубокий глоток. Эль'савон произносит речь, и действо повторяется в обратном порядке. С тостом Эль'савон в честь командующего Империума Ориеля я вынужден сделать еще один глоток алкоголя тау.

Без формального порядка ужин длится, на мой взгляд, часами. Так как обе стороны опасаются сделать слишком много ошибок в общении, то беседы сводятся к странным вопросам насчет еды и вежливым запросам относительно нашего конечного пункта — Ме'лека. Кажется, эта планета достаточно давно освоена, хотя и не так стара как Империя Тау. Ориель ловко избегает вопросов о наших причинах визита, так что заканчиваем есть в тишине. Наконец-то после небольшой неловкости и дискомфорта Эль'савон желает нам спокойно ночи, и тау уходят, за исключением Пор'ла'канаса, который поведет нас обратно в наши каюты.

Когда мы ложимся в кровати, никто не вымолвил и слова, все слишком устали и озабоченны собственными тревожными мыслями.

МЫ ВЕДЕМ себя достаточно сдержанно, пока корабль бороздит варп к Ме'лек. Опять же, в варпе ко мне вернулись мои кошмары, наполненные мертвецами из прошлого.

Учитывая постоянную охрану тау, бессонница заставляет ощущать себя опустошенным и старым. Остальные тоже не в себе, и несколько раз были тревожные звоночки, когда один или другой чуть было не накрывали нашу легенду крышкой.

Ориель оставил нас, а Полковник как всегда необщителен, так что я остаюсь один на один с остальными штрафниками "Последнего Шанса". Собираю всех вместе, чтобы еще разок пройтись по нашему плану, а про себя возношу молитву Императору, чтобы Ориель оказался прав, считая, что внутри наших апартаментов мы можем говорить свободно. Если нет, то тау точно уже знают, что мы собираемся делать. И возможно именно таков их план. Убаюкать нас ложным чувством безопасности, чтобы мы открылись и рассказали им все, что они пожелают.

Но я не могу просто оставить штрафников наедине, мне нужно заставить их заниматься хоть чем-то, так что фокусирую их на задании, что, кажется, превосходно отвлекает их внимание от тревожного окружения.

Камнем преткновения является только Таня. Когда мы доходим до фазы, где ей нужно сделать выстрел — она говорит да, но в ее глазах нет ни веры, ни убежденности. Следующим утром, когда она просыпается, припираю ее к стенке.

— Ты осознаешь, что все пойдет прахом, если ты не нажмешь на спусковой крючок? — тихо говорю ей, загородив выход из комнаты.

— Не так трудно выстрелить. Ты сам можешь это сделать, как и Герой, — отвечает она, не смотря мне в глаза.

— Возможно, но Снайпер — ты, так что тебе стрелять, — говорю я ей, делая шаг вперед.

— Я знаю, Последний Шанс, — вздыхает она, садясь на кровать.

— Ты должна постараться! — отрезаю я, продвигаясь по комнате.

— И что я должна тебе ответить? — с пылом говорит она. — Что я не хочу стрелять, что не хочу убить еще одного человека?

— Я не говорю о человеке, я говорю о цели! — рявкаю я. — Это всего лишь чужак, как орк, или эльдар, или хруд. Я не прошу тебя убивать человека.

— Я не думаю, что тау считают так же, — возражает она, глядя в пол.

— Это еще что за дерьмо? — шикаю я, и мой голос тих. — Ты чувствуешь вину перед чужаками? Ты отвратительна, Таня. Как ты можешь сидеть здесь и сравнивать этих вонючих тау с человеком. Почему они для тебя намного важнее, чем я, Полковник или твои товарищи по команде?

Она поднимает взгляд на меня, на ее лице растерянность.

— Я не говорила такого, — возражает она.

— Зато думаешь так, даже если не осознаешь этого, — резко продолжаю я, не останавливаясь ни на секунду, — если ты не выстрелишь, этот засранец Пресветлый Меч вторгнется в Саркассу и распотрошит тысячи людей. И все потому, что ты считаешь, что этот поганый чужак имеет больше прав на жизнь, чем мы.

— Я так не считаю! — она встает и отталкивает меня. — Я не хочу идти на это задание! Почему обязательно я? Почему они доверились мне?

— Потому что ты поклялась защищать Императора и его владения, — тихо отвечаю я, стараясь успокоить ее, — давай взглянем на это с другой стороны — почему ты просто не отказала Полковнику в тюрьме и не получила болт в голову? Ты ведь знала, что тебя попросят убить кого-то.

— Я не думала об этом, — говорит она, тряся головой, — я просто не хотела умирать.

— А, так ты значит просто эгоистичная сука, в этом дело? — я снова зол, и ощущаю, как кровь внутри меня вскипает. Тыкаю пальцем ей в грудь.

— Покуда ты жива, все эти невинные люди на Саркассе могут отправиться прямо в ад, убитые руками существа, которого ты отказалась застрелить, так?

— Я не хочу, чтобы это произошло! — рявкает она, отбрасывает мою руку и отпихивает меня. — Отвали от меня, Последний Шанс.

— Нет, пока ты не пообещаешь мне выстрелить, пока ты долго и мучительно не подумаешь о том, что будет, если ты не нажмешь на спусковой крючок, — отвечаю я, снова подходя к ней и испепеляя ее взглядом.

— Ага, только тогда после Пресветлого Меча ты попадешь в перекрестье прицела, — угрожает она.

— Если так и будет, то я буду просто счастлив, — признаю я, отходя на шаг и отступая от нее, — если после выстрела ты хочешь увидеть меня в перекрестье, что ж, посему и быть. Делай что хочешь, но только после того, как пришпилишь этого ублюдка.

После чего смотрю на нее. Она с вызовом смотрит в ответ, в ее глазах ненависть.

Отлично. Она выстрелит, в этом я чертовски уверен.

ПРИЕМ на Ме'леке был намного грандиознее, чем был на корабле. Когда рампа касается посадочной площадки, начинает играть какой-то оркестр, по большей части состоящий из ударных, с ними несколько гудящих труб, что вносит в музыку полную какофонию. Это совершенно не походит на четко выстроенные, ритмичные гимны и марши к которым я привык, и через пару секунд мелодия начинает раздражать даже меня. Вдоль маршрута к космопорту перед нами двумя линиями выстроились огромные шагающие машины, торчащие из земли как какие-то стилизованные грибы — широкий купол над тщедушной опорой.

Высота машин примерно три с половиной, может быть четыре метра, очертаниями они напоминают гуманоида. Судя по их форме, и учитывая, что внутри пилот, я бы сказал, что водитель сидит в корпусе, а плоская широкая голова с множеством линз всего лишь дистанционно связанна с ним. Руки крупные и толстые, плечи и бедра покрыты бронированными плитами. Худенькие ножки скорее похожи на подпорки, хотя все остальное заключено в тяжелую на вид, аккуратно граненную броню. У каждой машины сзади ранец, из которого торчат ряды сопел. Возможно, это какое-то реактивное устройство. Очевидно, что это своего рода боевые машины, так как устройства, смонтированные на руках, явно оружие различного назначения. У нескольких боевых скафандров даже на плечах присутствовало вооружение. Длинноствольные пушки и пусковые ракетные установки расположены по той же рациональной и упорядоченной схеме, как и во всех видимых мной машин тау. Над несколькими парят дроны, мерцая каким-то энергетическим полем.

Боевые скафандры и дроны раскрашены по зазубренному шаблону в камуфляжные цвета серого и оранжевого, в различных местах видны буквы и символы тау. Возможно это отметки отделений или имена пилотов.

Под аккомпанемент завывающих серво-моторов, все машины как один подняли правую руку в приветствии, сформировав для нас арку прохода. Если тау сражаются в таких машинах, то я внезапно осознаю, почему нам нужно остановить их вторжение в Саркассу. Потому что, на мой взгляд, эти скафандры неудержимы, и насколько я могу судить — они скорее ходячие танки, чем тяжелая броня. Практически как огромные дредноуты космодесантников, о которых я слышал на Ичаре-4. Бросаю взгляд на Ориеля, который стоит справа от меня.

— Если все сделаем правильно, нам не придется сражаться против этих боевых машин, — шепчет он, окидывая меня злобным взором, который говорит, что если что-то пойдет не так, именно с ними мы и столкнемся.

Ориель начинает спуск по рампе, а мы следуем на почтительной дистанции от него, играя роль покорного сопровождения. Пока мы идем по проходу из боевых скафандров, они еще сильнее пугают меня. Они возвышаются над нами, и эти громадные туши скорее всего могут сделать из нас кровавое месиво своими искусственными мускулами и впечатляющим вооружением. Каждая машина сзади нас опускает руку, что заставляет меня еще сильнее запинаться и паниковать.

В конце ряда нас встречает маленькая группа сановников тау, одетых в церемониальные туники, похожие на одежды капитана и Пор'ла'канаса, в которой они встречали нас на корабле. Позади них еще одна шеренга из нескольких десятков воинов без боевых скафандров, но все же хорошо вооруженных и в броне. Их униформа из легкого, вспученного материала, на котором закреплены панцирные пластины брони на груди и бедрах, а плечи защищены толстыми щитками. Вместо подходящих визоров, все шлемы полностью усеяны маленькими группами линз различного размера. Раскраска соответствует серо-оранжевому узору машин, за исключением шлемов, те различных оттенков синего, желтого и красного, возможно для идентификации различных отделений.

Предполагается, что это демонстрация военной силы, и она меня впечатляет. Мне определенно не хотелось бы столкнуться с ними в бою. Вооружены они длинными винтовками, примерно в две третьих моего роста. Подозреваю, что у них достаточно пробивной силы, чтобы проделать дыру в задней броне боевого танка. Затем я в уме отвешиваю себе оплеуху. Я ведь с ними столкнусь, говорю я себе, и очень скоро. Ну конечно не с этими конкретно, но с другими определенно. Собираюсь с мыслями, говорю себе, что здравое уважение к врагу это одно, но на самом деле они не страшнее орка или тиранида. Я почти убеждаю себя этими аргументами. Почти. Оркестр прекращает стучать и визжать, и тау по центру группы выходит вперед, вежливо кланяется Ориелю, после чего обращается ко всем.

— Всем без исключения добро пожаловать на планету тау Ме'лек, — начинает он, его речь практически идеальна, в ней нет и следа нечленораздельности или акцента как у Пор'ла'канаса.

— Меня зовут Пор'о-Борк'ан-Ало-Ша'ис. Можете обращаться ко мне Посол по связям Прохладный ветер. Но если пожелаете, то можно и просто посол, я не обижусь.

Его тон приятен, а глаза живые. Пока он говорит, то быстро осматривает всех, специально удостоверяясь, что с каждым обязательно встретился взглядом. Какой-то голосок в голове мне подсказывает, что он и есть наш контакт. Не могу сказать, откуда я знаю, возможно, из-за того, как он смотрит на нас, но я не уверен. Он представляет остальных, уполномоченных от каст Воды и Земли, чьи имена для моего слуха все равно, что беспорядочный набор звуков.

— Так же позвольте добавить, что это честь и удовольствие для меня приветствовать вас на Ме'леке, — завершает он. — Вы первые официальные представители Его Святейшества, Императора Человечества, которые посетили нас и, я желаю, чтобы ваше пребывание было приятным и плодотворным.

Пока я осматриваю космопорт, Ориель толкает заикающуюся речь на тау, видимо о том, как он рад посетить эту планету и все такое. Остальные здания в порту достаточно низкие, с плоскими куполами, соединенные меж собой крытыми переходами на земле и в паре метров над землей. Большинство зданий белого цвета, как и корабль, и практически все вокруг болезненно сверкает. Атмосфера так же суха, а солнце припекает мне спину, в точности как любят тау, если судить по условиям на корабле чужаков. Когда формальности соблюдены, Посол Прохладный Ветер говорит, что нас ожидает транспорт, который отвезет к временному пристанищу.

Он ведет нас через портовый терминал, здание с белыми стенами и высокими арками, соединенный с куполообразными залами. Именно здесь мы видим насколько много у тау дронов. Они жужжат почти повсюду, некоторые несут коробки и мешки, другие летят без какой-то явной цели, хотя Прохладный Ветер информирует нас, что большинство из них передают послания. Для делового космопорта тут, кажется, относительно мало самих тау. У некоторых дверей стоят странные воины касты Огня, на них та же одежда, что и у жителей снаружи, но в руках короткие карабины. Пара адептов в туниках проходят мимо, судя по уважительным поклонам Прохладному Ветру и Ориелю, они из касты Воды.

Через дальний арочный проход я замечаю группу касты Воздуха. Я прихожу к такому выводу, судя по их одежде — знакомому обтягивающему комбинезону, который носил экипаж корабля.

Когда мы проходим массивные раздвижные двери терминала, то попадаем в пригород. Космопорт расположен на горе, с которой видно все остальное поселение, и благодаря ясному дню видимость составляет несколько километров во всех направлениях.

От космопорта лучами расходятся широкие бульвары, по сторонам стоят высокие здания таких форм, которые вы только можете себе представить. Некоторые куполообразные, некоторые похожие на иглу башни, в то время как большинство имеют выходящие на улицу плоские фасады, которые мягко переходят в сферические формы или пирамиды с закругленными углами.

Большинство зданий белые, но, через достаточно правильные интервалы встречаются цвета со странной примесью бледно-серого, желтого или синего. Эта совокупность дает ощущение, что тут все расположено по тщательно продуманной схеме. Многочисленные проходы и поднятые пересекающиеся дороги меж зданий придают городу занятой вид, хотя тут нет нагромождения и ощущается спокойствие, которое я не испытывал ни в одном из городов Империума. Небо над головами бледно-синее, мимо проплывают разбросанные пушистые облака, а солнце Ме'лека — огромный, яркий шар чуть ниже зенита. Прохладному Ветру хватает ума позволить нам несколько минут полюбоваться пейзажем и насладиться видом.

И только затем до меня доходит. Если на корабле тау мы были только по щиколотку в дерьме, то сейчас мы по самую шею. Господь Император, да это долбаная планета тау! Нас тут малюсенькая группа, а их огромная армия. Подозревая, что только приданного отделения для нашей встречи достаточно, чтобы уже несколько раз стереть нас с лица земли. И если мы думаем, что вели себя на корабле осторожно, то тут вообще придется ходить на цыпочках. Чем дальше все заходит, тем все меньше и меньше мне нравится наше задание. Это вынюхивание здесь напомнило мне несколько будоражащих моментов в Коританоруме, когда нас почти что поймали. Ну, и, конечно же, всех этих невинных людей, которых нам пришлось убить просто потому, что существовала опасность выдать врагу расположение наших сил.

С другой стороны здесь с этим проблем нет — в конце концов, тут всего лишь чужаки. Галактика явно не будет тосковать без них, а я уж и подавно.

— А они любят разбредаться, не так ли? — комментирует Стрелли, прикрыв глаза рукой от солнечного света.

— Вам не кажется, что тут все немного какое-то бездушное? — спрашиваю я остальных так тихо, чтобы не услышал Прохладный Ветер.

— Не понимаю, — говорит Таня, разворачиваясь ко мне.

— Куда не взгляни, везде все одинаковое, — жалуюсь я, взмахом руки охватывая весь город, — он ни растет, ни меняется, с ним ничего не происходит. Возможно, он выглядит именно так, как они хотят. Тут нет никакой индивидуальности, нет никаких различий меж разными районами.

— А я полагаю, ты не привык к такому, да? — встревает Трост. — Да ты просто ульевая крыса. Что ты вообще знаешь о строительстве городов?

— В улье хотя бы можно понять, где ты находишься, — отвечаю я ему с улыбкой, вспоминая сырые и вызывающие клаустрофобию коридоры моей юности, — повсюду различное освещение, различные запахи. Можно понять какой уровень старее, какой жилой квартал какому клану принадлежит. Там были граффити и тотемы для разграничения территорий, на полу и на стенах были нарисованы эмблемы банд. Там все кипело жизнью. А это место мертво.

— Понимаю о чем ты, — к моему огромному удивлению Морк соглашается со мной, — не думаю, что у этих тау есть история или традиции. Они, кажется, так озабочены своим высшим благом и строительством империи, что игнорируют свое прошлое.

— Может быть, у них есть причины забыть, — бормочет Таня, снова глядя на город, — может быть, для них это новое начало.

Ориель кашляет, чтобы привлечь наше внимание, и кивает головой в направлении широкой рампы, ведущей вниз с площади, где мы стоим. Мы идем за ним и Прохладным Ветром вниз к улицам, где нас ожидает транспорт. Он похож на корабельную машину, парит над землей, хотя и всего лишь в полуметре. Произведен все из того же серебристого материала, но намного уже. Его тупой нос закруглен по углам, изогнут, незаметно и без швов переходит в прозрачное ветровое стекло, которое простирается над сидениями внутри еще на метр выше. Задняя часть открыта всем ветрам, внутри кузов — примерно овальное углубление, по краям уставлены подбитые сидения, в которые мы плюхаемся, когда боковая секция падает на землю, формируя рампу.

Как только мы устраиваемся, у носа садится Прохладный Ветер и что-то громко говорит на тау. Машина поднимается еще на полметра над землей и медленно начинает разгоняться. Заглядываю вперед, но не вижу водителя. Квидлон тут же задает очевидный вопрос. В этом деле на него всегда можно положиться.

— Э, простите посол, но кто управляет этой машиной, я имею в виду, кто контролирует ее? — спешно произносит он, разрываясь между Прохладным Ветром и видом на проносящиеся мимо здания.

— Спасибо за вопрос, — слегка кивнув, отвечает Прохладный Ветер. Кажется, я начинаю осознавать, что это на самом деле не знак уважения, а выражение удовольствия, вроде улыбки.

— Эта наземная машина, как вы называете их, заключает в себе небольшой искусственный разум, как у дронов, которых вы видели. На самом деле он не столь разумен, но знает план города Ме'лек и может реагировать на простые речевые команды.

— Вы просто говорите ему куда ехать, и он вас отвозит туда? — спрашивает Таня, проверяя, правильно ли она поняла, при этом беспокойно ерзая на своем сидении. Они действительно немного низкие, и мы вынуждены слегка сутулиться. Полагаю, что они более удобны для членов касты Воды и воинов Огня, которых мы видели в космопорту, ведь они ниже нас ростом. Затем до меня доходит, что ее беспокоит не сидение, а сама мысль о том, что какой-то инопланетный искусственный разум везет нас по городу, причем неизвестно куда.

— Верно, — подтверждает Прохладный Ветер, — должен уверить вас, это полностью безопасно. По правде говоря, полагаю, что это даже безопаснее, чем если бы нас вез разумный водитель. Его невозможно отвлечь, он не блуждает мыслями где-то и не мечтает. Его сенсоры намного точнее и покрывают гораздо больший спектр, чем доступен любому живому существу.

— Вы не расскажете нам немного об этих зданиях? — спрашивает Полковник, после того как Ориель что-то ему нашептал.

— Конечно же, главный советник, — отвечает Прохладный Ветер, глядя своими темными глазами на Полковника, — только что мы покинули космопорт Ме'лека, один из двух таких комплексов на этой планете.

— Геодезическая структура справа от нас, — он указывает на фасетчатый серебристый купол, который отражает свет сотнями солнечных зайчиков, и те пятнами блестят на соседних зданиях, — содержит наземные жилища для членов кор, которые известны вам как каста Воздуха. В настоящее время только некоторые из них могут жить на планетах из-за атрофии мышц и скелета, вызванной длительными космическими полетами на протяжении множества поколений. Внутри поддерживается более низкая гравитация, чем во всем городе.

— А вы очень общительны, посол, — комментирует Ориель, внезапно выпрямляясь на месте, — есть на то какая-то особая причина?

— Две причины, командующий Империума, — вежливо отвечает Прохладный Ветер, — для начала, я высшее должностное лицо пор, касты Воды, на вашем языке, и это моя обязанность — всецело сотрудничать с такими важными и достопочтенными гостями. Ну и второе — я буду снабжать вас и ваш отряд конфиденциальной информацией перед вашей отправкой в Эс'тау.

Значит он наш контакт, с триумфом думаю я. Кажется, никто не удивлен, в особенности Ориель. Хотя хорошо, что он сам об этом сказал.

— Я полагаю, мы можем тут разговаривать без опаски? — спрашивает Ориель, твердо глядя на Прохладного Ветра.

— Эта машина надежно защищена от любых видов наблюдений, — искренне заверяет его Прохладный Ветер.

— Вы точно уверенны? — настаивает инквизитор.

— Я определенно не начал бы эту беседу, если бы не удостоверился, командующий Империума, — подчеркивает посол.

— Хм, думаю да, — решает Ориель, откидывается на спинку и немного расслабляется, — у вас есть новости относительно передвижений командующего Пресветлого Меча?

— О'вар, как мы часто называем его, возвратился на Эс'тау примерно каи'ро-та тому назад, — без промедления отвечает посол. И тут замечает наши смущенные взгляды.

— Извините, почти два терранских месяца тому назад. И полагаю, что он там задержится еще на несколько недель. В данный момент он собирает подходящий транспорт и боевые корабли эскорта для своей армии, чтобы атаковать планету, которую вы называете Саркасса.

— Что вы можете рассказать о самом Пресветлом Мече? — спрашивает Полковник, наклоняется вперед и укладывает один локоть на колено, после чего подпирает ладонью подбородок. Его взгляд упирается в Прохладного Ветра, и послу, кажется, мгновенно становится не по себе от его ледяного пронзающего взора. Не могу винить за это тау, под внимательным взглядом Полковника все, кого я встречал, чувствуют себя не очень комфортно. Вероятно, даже чужаки.

Тот бросает взгляд на Ориеля, который, соглашаясь, кивает, и тау деликатно чистит горло перед тем как продолжить.

— Его зовут Шас'о-Таш'вар-Ол'нан-Б'как — говорит он нам, слоги речи тау почти складываются в одно длинное слово. Это значит что он командующий касты Огня, с мира Таш'вар, который заслужил почетное звание Пресветлого Меча и Пустынного Пастуха.

— Пустынного пастуха? — смеется Трост. Пока мы едем, он свесил одну руку за борт машины, и от смеха он начинает хлопать ей по корпусу. — Что ж это за звание такое?

— Одно из великих, — отвечает Прохладный Ветер, игнорируя грубость Троста, — происхождение этого традиционного звания уходит корнями на многие поколения назад.

Как тау, я нахожу его происхождение чрезвычайно интересным, но подозреваю, что посторонним рассказ будет не столь поучительным.

— Да, это так, — тяжело отвечает Полковник, прожигая Троста взглядом за вмешательство. — Пожалуйста, продолжайте рассказ об О'варе.

— Как и все члены касты шас, О'вар родился воином, — говорит нам Прохладный Ветер, глядя по очереди на каждого, не концентрируясь на ком-то конкретно. Он определенно привык разговаривать с группой, что очевидно, и его командный выговор на нашем языке намного лучше, чем у большинства людей, которых я встречал.

— В формирующие года, этот период каста шас часто называет "в строю", О'вар несколько лет сражался рядом с великим военным героем О'шовахом. За это время О'шовах был так впечатлен навыками О'вара по владению оружием и его тактическим предвидением, что они провели та'лиссера вместе. Это позволило О'вару присоединиться к охотничьему кадру О'шоваха, как мы называем наши военные формирования.

— Эта та'лиссера — какая-то связующая церемония, да? — вмешивается Ориель, — Она подразумевает очень серьезные обязательства.

— На самом деле, так и есть, командующий Империума, — отвечает Прохладный Ветер, не выказывая удивления, что Ориель знает об этом, — это одно из самых глубоких обязательств, что мы можем дать, дабы достигнуть тау'ва. Цель жизни для всего нашего народа, сложное понятия, которое переводчики трактуют просто как высшее благо. О'шовах стал наставником О'вара, и научил его множеству боевых навыков, научил премудростям искусства ведения войны. Через некоторое время О'вар достиг авторитетной должности, а это означало, что он больше не мог оставаться в кадре О'шоваха. Возможно, это стало для них обоих эмоциональным разрывом. И как говорят, именно в это время в О'варе начали расти семена инакомыслия. О'шовах, ранее выдающийся и высокоуважаемый лидер наших армий, с тех пор отвернулся от высшего блага и от наших путей. О'вар, несомненно, вдохновленный своим наставником, стал агрессивным и упорным лидером. Хотя он до сих пор клянется поддерживать идеалы тау'ва, его милитаристский подход все сильнее и сильнее начинает противостоять нашей не агрессивной политике колонизации.

— Вы имеете в виду, что он стал пушкой, которая вот-вот выстрелит, — без шуток заявляет Стрелли, — для вас, должно быть, это настоящая головная боль.

— Какая выразительная аналогия, — отвечает Прохладный Ветер, снова слегка кивая от удовольствия.

— Извините, — вклинивается Таня, — я путаюсь в этих именах, не могли бы вы их повторить?

Мы с Морком согласно киваем. Эти слоги тау смешались в моей голове вместе с переводами.

— Беспокоиться нам нужно только об одном, — отвечает Ориель, — об О'варе. Мы называем его командующий Пресветлый Меч. Другой — О'шовах. Это переводится как Зоркий Взгляд. Зоркий Взгляд был командиром Пресветлого Меча в его ранней карьере военного, это все что вам нужно знать о нем. Пожалуйста, давайте внимательнее и поспевайте.

— Что ж, я запуталась, — огрызается Таня, скрещивая руки, — в конце концов, я должна убить этого парня, и мне хотелось бы знать его имя, когда я буду нажимать на спусковой крючок.

Мы все резко смотрим на нее.

— Я бы предпочел, чтобы ты не распространялась так детально о нашем задании, особенно здесь, в открытой машине, — рычит на нее Ориель. Он возвращает свое внимание к Прохладному Ветру. — Не то чтобы я не доверял вашим заверениям, посол. А теперь дальше, про Пресветлого Меча.

— Он, как вы подчеркнули, стал своего рода проблемой, хотя и не такой как О'шовах, — продолжает дипломат тау, — но как вы и сказали, О'шовах сейчас не ваша забота. Экспансионистское агрессивное желание О'вара, если его не держать в узде, неизбежно приведет к конфликту с вашей расой. Гораздо более широкомасштабному конфликту, чем относительно небольшие схватки, что были до сего момента. Ну и конечно, не считая ваш преждевременный и неудачный крестовый поход через область, что вы называете Дамокловым заливом.

— Мы здесь не для того чтобы разгребать историю или ругать военную политику Империума, Прохладный Ветер, — кисло произносит Ориель. Ни у кого из нас нет догадок насчет того, о чем он говорит, а я вообще никогда не слыхал о каком-либо крестовом походе в Дамокловом заливе. По правде говоря, до сего момента, я вообще не слышал ни о каком Дамокловом заливе, чем бы это ни было.

— Мы, конечно же, желаем избежать конфликта, если это возможно, — сглаживает наше напряжение Прохладный Ветер, — он непродуктивен и противоречит нуждам высшего блага.

— Ваши власти, — он бросает взгляд на Ориеля, — так же осознают безумие войны между нашими государствами и тоже желают избежать ее. Таким образом, вы прибыли сюда и тайно договариваемся избавить нас всех от этой проблемы.

— А почему вы просто не можете сместить его или что-то в этом духе? — спрашивает Таня. — Назначить кого-нибудь другого на его должность?

— Я боюсь, что это противоречит тау'ва, — объясняет посол, — с виду О'вар не делает ничего плохого. Он расширяет наши владения, чтобы тау'ва распространялось среди других рас по всей галактике.

— Тогда почему именно мы должны убить его, почему бы вам самим не выполнить грязную работу? — возражает Трост. Ориель бросает еще один предупредительный взгляд насчет такого открытого разговора, и эксперт-подрывник сердито ворчит, складывая руки на груди. В этот момент мы проезжаем огромную сферу на сваях, которая соединена с землей спиральными лестницами.

Отворачиваюсь от зрелища и слушаю, что говорит Прохладный Ветер.

— Мысль об убийстве другого тау для нас абсолютно ужасающая, за исключением определенных ритуалов шас, — Прохладного Ветра эта идея физически отталкивает, его кожа приобретает бледно-синий цвет. — Даже если мы найдем личность, которая сможет исполнить такое, риск слишком велик. Если когда-либо обнаружится такое деяние, то оно вызовет сомнения в тау'ва. Вы наверняка понимаете.

— Нам ведь на самом деле не нужно все это знать? — спрашиваю я Полковника и Ориеля, стараясь вернуть беседу в значимое русло.

— Все что нам нужно — так это детали: когда, где и как.

— Да, конечно, — отвечает Прохладный Ветер, глядя вперед машины, — к сожалению, мы уже прибыли в вашу резиденцию, и через секунды тут будут другие тау. Вечером ужин в вашу честь и там мы тоже не сможем поговорить. Завтра утром я проведу вам тур по городу, во время которого у нас будет время должным образом все обговорить.

Наземная машина замедляется и останавливается снаружи здания, похожего на перевернутый конус, его этажи возносятся и возносятся к небу, словно оно туда тянется. Совершенно не понимаю, как оно стоит, потому что кажется, его поддерживают только переходы и мостики, что соединяют здание с дорогами и ближайшими постройками.

— Проследуйте за моим помощником — Вре'дораном, он покажет вам ваши комнаты, — говорит Прохладный Ветер, указывая на низенького, тощего тау, терпеливо ждущего нас у похожей на цветок двери в здание. Когда мы выкарабкиваемся, он низко кланяется и отходит в сторону, позволяя нам пройти через раскрытые "лепестки" двери. Оглядываюсь и вижу, что машина поехала обратно по улице, увозя с собой нашего союзника.

НАШИ комнаты это более грандиозная версия комнат на борту корабля. Как и раньше тут есть центральный зал, в этот раз тут кроме одной огромной подушки, рядом треугольником расположены еще три меньших. С главной общей зоной соединяются десять спален, у каждой своя индивидуальная душевая. У нас едва хватает времени искупаться и освежиться, когда наше внимание привлекает дверной звонок. Вре'доран ожидает нас на лестничной площадке снаружи и просит проследовать за ним на верхний этаж, где нас ждет обед.

— У них все комнаты как наши? — спрашивает Таня, и мне не понятно, вопрос продиктован ее любопытством или ролью. — Это обычные комнаты или специально подготовленные для гостей с иных планет?

Мне кажется, она почти сказала "чужаков", но осознала, что чужаки тут тау, несмотря на то, что мы на их планете.

— Тут такой же дизайн, как в наших собственных жилищах, — информирует Вре'доран, ведя нас вдоль холла тускло синего цвета и украшенного на уровне наших голов тонкими фризами с надписями на тау.

— Если они вам не подходят, я распоряжусь подготовить специально обставленные комнаты. Мы не в достаточной степени осведомлены о нуждах людей.

Таня смотрит на Ориеля, тот пожимает плечами.

— Эти комнаты нам вполне подходят, спасибо, — любезно отвечает она тау.

Мы входим за чужаком на двигающуюся рампу, которая служит лестничным маршем и медленно вращается вокруг центральной колонны, что пронизывает все здание. Внутри здание полое, на всех двенадцати этажах есть круглые пролеты с мостками, которые уходят от траволатора, от него же лучами расходятся комнаты. Центральная колонна потрясает тем, что она из стекла или какого-то другого прозрачного материала, внутри нее постоянно переливающаяся смесь цветных жидкостей, которые постоянно то поднимаются, то опускаются.

Как и все лестницы тау, что я видел, у мобильной платформы нет перил, так что мы жмемся к центральной колонне из-за страха разбиться насмерть. Очевидно, что тау нелегко оступиться. И мне понятно почему. Они кажутся очень неторопливой расой, и я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь куда-то спешил, за исключением дронов. Как и все, что принадлежит тау, их жилища излучают спокойствие и уравновешенность.

Мы подъезжаем к пролету, который ведет в банкетный зал. Насколько я могу судить, он расположен вдоль стены всего здания, а внешней стеной служит непрерывное окно, за которым открывается потрясающий вид на весь город. Вдоль центра зала расставлены низенькие круглые столы, уходящие как влево, так и вправо, вокруг каждого уже хорошо знакомые подушки. Солнце Ме'лека только начинает садиться, и пока мы ждем прибытия остальных гостей, то стоим у окна и рассматриваем город, утопающий в розоватом свечении наступающих сумерек.

С наступлением темноты, впервые с тех пор как мы прибыли, город начинает оживать. Закат окутывает теплыми оттенками радикально белые здания, смягчает их белизну и за считанные секунды тысячи окон расцветают искусственным освещением. По всей длине дорог и мостиков загораются люминесцентные полоски, и когда солнце стремительно ныряет за горизонт, то меня поражает огромное множество мерцающих звезд и переливающихся радуг, что заменяют бесконечную белизну дневного города.

По дорогам движется постоянный поток желтых и синих огней машин, и вскоре их свет сливается практически в непрерывные цветные линии.

Взглянув вправо, мне виден космопорт на горе, сияющий маяками и посадочными направляющими огнями, чьи геометрические фигуры светятся красным, зеленым, синим и белым, создавая с этого угла обзора головокружительные узоры. Яркие посадочные реактивные струи какого-то космического корабля оживают, когда тот отрывается от площадки, и я наблюдаю, как белые искры возносят его к небесам, освещенным последними лучами уходящего дня.

— Это впечатляет, — небрежно говорит Стрелли, — ты можешь себе представить, сколько нужно энергии, чтобы все это было освещено?

— Всего лишь свет, побрякушки, — ворчит Морк отворачиваясь, — сияющие декорации, которые нагло затмевают звезды. Только раса, ослепленная непристойными технологиями, будет пытаться затмить красоту небес Императора.

— Во тьме живут монстры, — прагматически возражает Таня, пристально глядя на яркое множество источников света на земле, насколько мы можем судить.

— Никакой свет не спрячет тьму в душе чужаков, — глумится позади нас Морк.

Мы разворачиваемся, когда слышим, как входят другие. Четыре воина Огня, в полной броне и с оружием идут перед достаточно молодо выглядящем тау в тунике из нескольких различно окрашенных прослоек. В руках у него короткий жезл со сверкающей драгоценностью на конце. Они не обращают на нас внимания и исчезают за изгибом стен. Вскоре появляется посол Прохладный Ветер и направляет нас к столу, стоящему чуть дальше то двери, с видом на космопорт за окном. Проследив за нашими взглядами, он спрашивает:

— Великолепный вид, не так ли? — он слегка покачивает головой, — как вы видите, мы обожаем ночь. Наши пращуры жили в сухих и пустынных условиях Тау, поэтому проводили большую часть жаркого дня в убежищах. А ночь — самое время жить своими жизнями.

— Так вы ночная раса? — быстро спрашивает Квидлон.

— Только в культурном отношении, — отвечает Прохладный Ветер, — биологически мы, как и люди, способны как к дневной, так и ночной активности. В наших традициях огромное место играет ночь и удовольствия, что она несет.

— Кем был тау, который зашел до вас? — спрашивает Ориель, усаживаясь к столу и наблюдая, как подходят остальные. Я все забываю, что он вроде как почетный гость.

— Это был Аун'ла-Ши'ва-Ран'ал, — коротко отвечает посол.

— Член касты Эфирных? — спрашивает Ориель с внезапно проснувшимся интересом, глядя в направлении, куда ушел таинственный тау.

— Да, — коротко подтверждает Прохладный Ветер, явно не горя желанием обсуждать этот вопрос.

— А почему вдруг замолчали? — спрашиваю я его, положив локти на стол. Полковник одаривает меня суровым взглядом, и я убираю локти, осознав, что мои рукава откинулись назад, и обнажили шрамы и рубцы вокруг запястий, доставшиеся мне со времен заключения. Не знаю, будет ли интересно тау откуда они у меня, но полагаю, что лучше избегать вопросов.

— Мы не обсуждаем вопросы, затрагивающие аун, с посторонними, даже со своими союзниками, — строго отвечает посол.

— То есть он здесь не для того, чтобы поприветствовать меня? — удивленно спрашивает Ориель.

— Он находится в этом зале с вами, а это достаточная честь для гостей извне, — без смущения отвечает Прохладный Ветер. Посол поднимает взгляд и кивает приближающемуся тау, который выше и шире, чем все остальные, виденные мной. Его повадки выдают воина, говорю я сам себе, замечая его легкое самодовольство и твердый взгляд, которым он рассматривает нас, когда останавливается у стола.

— Это Шас'эл-Виор'ла-М'иенши-Элан, — Прохладный Ветер представляет нам вновь прибывшего, — а это командующий Империума его Святейшего Величества Императора Терры — Ориель.

Я собираюсь встать, но замечаю, что Прохладный Ветер сидит на месте. Явно, что тут это не знак уважения. Мне следовало запомнить по ужину с капитаном на борту космического корабля.

— Добро пожаловать на Ме'лек. Обращайтесь ко мне Шас'элан, командующий Ориель, — молвит воин Огня и кивает, выказывая уважение. Его голос гораздо глубже, чем у остальных тау, и более явственен акцент. И в данный момент, я конечно не эксперт в языке тела тау, но он вроде бы не очень-то жаждет находиться здесь. Он садится за противоположную от нас сторону стола, между Квидлоном и Таней.

— Шас'элан мой старый друг и высокопоставленный офицер в шас, здесь на Ме'леке, — объясняет Прохладный Ветер, явно не обращающий внимание на неудобство друга или просто игнорируя его. Мы сидим в несколько неловком молчании примерно с минуту, после чего речь заводит Полковник.

— Простите мое невежество, Шас'элан, но я мало что знаю о структуре ваших военных сил, — тихо говорит он, и я впервые слышу, чтобы он так вежливо разговаривал с кем-либо. И когда-либо.

— У вас звание шас'эль, верно?

— Да, я — шас'эль, — с гордостью отвечает тот.

— Сколькими воинами вы командуете? — продолжает Полковник, почесывая свое ухо самым беззаботным образом.

— Я командую одним… одним… — он смотрит на Прохладного Ветра в поисках помощи, тот отвечает на тау.

— Я командую одним кадром воинов. В настоящий момент их пятьдесят шесть.

— А ваш начальник? — вклинивается Ориель, все еще выражая всем своим видом безразличие.

— Шас'о-Виор'ла-Монт'ир-Ши'монт'ка, — через секунду размышлений выдает Шас'элан, — Шас'о командуют всеми шас на Ме'леке.

Некоторое время мы перевариваем полученную информацию и ждем ужина.

Когда еду подают, то она оказывается восхитительным ассортиментом блюд. Их разносят дроны, загруженные овощами, фруктам, ароматным рисом и печеньями с толстой коркой, далее следуют хрустящие бисквиты, которые так понравились мне на корабле, плюс кувшины с соками медовых и темно-фиолетовых оттенков. Кое-что мне знакомо по ужину с капитаном, но большая часть яств для нас в новинку.

В отличие от полок на корабле, здесь вроде бы нет официального порядка, так что мы все накидываемся на еду, включая Прохладного Ветра и Шас'элана. Когда мы начинаем есть, они оба, кажется, успокаиваются, и предлагают нам попробовать различные блюда, комментируя названия на тау, Прохладный Ветер периодически переводит нам слова Шас'элана.

Пару раз мне приходиться напоминать себе, что Шас'элан не участвует в заговоре, и останавливать себя, чтобы не ляпнуть что-нибудь, что выдаст мою военную подготовку. Могу сказать, что Полковнику тоже неймется выведать у военачальника все о том, как дерутся тау, но он сдерживается. Несмотря на неестественное, но приятное окружение, я быстро теряю аппетит и вскоре просто из вежливости отламываю маленькие кусочки.

Пока мы едим, я вижу, как восходят двойные луны Ме'лека, и ночной город снова меняется. Большая часть огней затемняется, и здания начинаются светиться разными цветами, некоторые выглядят серебряными или золотыми, другие жемчужными, а некоторые до сих пор покрыты пятнами сияющего синего и пурпурного.

— Наши города спланированы и построены так, чтобы взаимодействовать с движением небесных светил, перенимать расположение лун и звезд, — говорит нам Прохладный Ветер, проследив за моим взглядом. — На ваших планетах такие же виды?

Я бросаю взгляд на Полковника, он пожимает плечами и кивает. Полагаю им можно ответить правдиво, по моей родной планете Шас'элан никоим образом не сможет догадаться, что я не писчий.

— Я родился в городе, который на три километра возносится к небесам Олимпа, — говорю тау, стараясь, насколько могу, чтобы это звучало впечатляюще. Нечего им думать, что только они могут строить причудливые города.

— Нижние уровни примерно на такое же расстояние уходят под землю. В одном таком городе живет около миллиарда людей, а на моей планете таких городов тринадцать.

— Не может такого быть, — возражает Шас'элан, — на одной планете больше людей, чем тау во всем этом септе!

— Мы называем их миры-ульи, в честь гнезд трудолюбивых насекомых, — объясняет Квидлон, — по всему Империуму множество таких миров, но есть миры и других типов.

— Так много планет с таким количеством людей? — Шас'элан выглядит шокированным и обвиняюще смотрит на Прохладного Ветра, после чего произносит что-то на тау. Прохладный Ветер резко что-то отвечает, во всяком случае, насколько я могу судить.

Остальная часть ужина проходит в неприятном молчании.

Следующим утром нас встречает Прохладный Ветер. День только начинается, когда наземная машина проскальзывает на одну из воздушных дорог. В этот раз поездке я уделяю больше внимания, наблюдаю, как по встречному направлению проносятся другие машины: парящие как наша, длинные составные транспортники, маленькие, похожие на коконы, треволаторы везут тау по одному. Я так же замечаю как тут много дронов. Кажется они повсюду: мелькают по дорогам, влетают и вылетают из зданий, несутся по мостикам и проходам.

— Сегодня вечером мы должны улетать, — внезапно говорит Прохладный Ветер, привлекая мое внимание к себе, — я получил весточку, что О'вар очень скоро покинет Эс'тау. Если мы не сделаем все быстро, то упустим возможность.

— Вы сказали "мы", а это значит, что вы летите с нами? — спрашиваю я, глядя на Полковника.

— Я встречусь там с вами, — спокойно отвечает он, — О'вар собирает множество наемников для усиления собственных воинов Огня, и под видом солдат удачи вы прибудете на Эс'тау и найметесь к О'вару. Я все уже подготовил, но должен прилететь к О'вару, чтобы удостовериться, что все необходимые записи никоим образом не смогу связать вас со мной.

— Подчищаешь хвосты? — ржет Трост. — Ты вроде как должен доверять нам, что мы не раскроем твой секретик.

— Если вы проговоритесь, записи будут поддержкой для моей защиты, что такого заговора не существует, — спокойно и без смущения отвечает посол, — вы так же ничего не выиграете от таких откровений, так как общественное мнение будет больше заинтересованно получением компенсации от Империума, чем моей сомнительной ролью в этом деле.

— Никто ничего не расскажет, — сурово произносит Ориель, одаривая каждого из нас тяжелым взглядом, после чего разворачивается к Прохладному Ветру. — Наш корабль уже прибыл?

— Несколько дней тому назад судно, что вы описали мне, достигло орбиты, — кивком подтверждает посол, — я так же устроил, что к внешним границам системы вас транспортирует лихтер, чтобы вы как можно быстрее могли войти в варп.

— Что вы имеете в виду "транспортирует"? — с подозрением спрашивает Шеффер.

— Не волнуйтесь, это стандартная процедура, — уверяет нас Прохладный Ветер, — имея дело с инопланетными кораблями, мы используем превосходящую скорость наших собственных кораблей, чтобы придать им, так сказать, ускорение.

— Сколько, по вашему мнению, мы будем лететь к Эс'тау? — с конца машины спрашивает Стрелли.

— Честно говоря, это будет короткое путешествие. Я бы сказал — примерно три, может быть четыре рот'аа, — после секундного размышления выдает посол.

— Это примерно два дня? — спрашивает у Прохладного Ветра Ориель, и тот кивает в ответ.

— Совсем не много. Используем это время для окончательной подготовки.

— Хорошо, значит все идет по плану, — посол кажется доволен.

Остаток дня мы проводим обговаривая дальнейшую часть плана. Посол посвящает нас в детали, пока возит вокруг различных местных достопримечательностей. Мы близко проезжаем мимо дворца эфирных. Это возвышающееся здание с десятком скайвеев, расходящихся от центрального шпиля. Впервые видим настоящий боевой купол воинов Огня — огромное сооружение, способное вместить под своей сводчатой крышей тысячи бойцов. Прохладный Ветер особенно оживляется во время тура по району касты Воды, представляющего собой примерно десяток куполов и башен, полных администраторами, сопоставляющими информацию со всей планеты и ближайших миров.

Так как беседа протекает в режиме старт-стоп, то мы очень часто возвращаемся к сказанному, дабы все всё четко понимали. В конце концов, мне кажется, что даже я уловил все нюансы. На орбите стоит списанный флотский транспортник, маленькое судно, едва способное путешествовать в варпе, оно и отвезет нас на Эс'тау к Пресветлому Мечу. Мы приземляемся, записываемся в армию Меча, затем затаиваемся и выжидаем подходящее время для удара. Когда командир тау будет проводить свою окончательную проверку перед вторжением, мы быстро и жестоко атакуем, стреляем ублюдку в голову и затем делаем ноги.

Прохладный Ветер уверяет нас, что в разгроме и замешательстве мы без особых проблем сможем добраться до орбиты. Но я в этом сомневаюсь. В Коританоруме была та же самая проблема — трудно было попасть внутрь, а вот выбраться обратно почти что стоило мне жизни. Примерно в середине дня Прохладный Ветер возвращает нас в наши покои и говорит, что у нас есть несколько часов перед отлетом.

Этим же вечером, когда солнце нырнуло за высокие купола строений, Прохладный Ветер снова приезжает к нам на своей парящей машине и везет нас в космопорт.

— Я вот тут подумала, — говорит Таня, когда мы плавно обгоняем длинный танкер, — что будет с вами, Прохладный Ветер, когда все произойдет? Я имею в виду, вы же не сможете полностью отрицать связь с нами.

— Ваша легенда гласит, что вы — отступники, действуете без разрешения властей, — спокойно говорит тау, — при прискорбных обстоятельствах, если я вдруг каким-нибудь образом буду вовлечен, я, конечно же, поддержу эту легенду. Я буду выглядеть скорее глупо, что доверился злобным людям, а О'вар заплатил за это.

— Значит, вы будете выглядеть просто некомпетентным дипломатом, а не предателем? — грубо смеюсь я, — для карьеры это не очень-то хорошо.

— Если все пройдет как надо, я наверняка потеряю репутацию и должность, — кивком соглашается Прохладный ветер, все еще кажущийся расслабленным, — однако моя личность и карьера вторичны перед нуждами тау'ва.

— И вы рискуете разрушить свою жизнь ради этого? — спрашивает Таня, наклоняясь вперед. — Это тау'ва для вас очень много значит.

— Это правда. Я действительно многим рискую во имя тау'ва, — медленно отвечает Прохладный Ветер, — однако спросите себя. Почему вы рискуете собой еще сильнее, чем я, ради своего далекого Императора?

Мы задумываемся об этом, но никто не отвечает. У меня есть готовый ответ, хотя некоторые могут сказать, что он своего рода уход от вопроса. Я рискую всем за Императора и за человечество, потому что это лучше, чем любые другие варианты. Помню, как однажды в фабрики улья пришел проповедник и собрал огромную толпу. Он хотел помирить различные торговые дома через поклонение Императору. Это не сработало, собрание переросло в бунт, затем в сражение, затем в полномасштабную торговую войну. Кажется, его случайно подстрелили, хотя никто по правде не желал причинить ему зла. В любом случае, этот проповедник расхваливал нам прелести работы во благо Императора, и сражений за Его же имя. Он цитировал "Литании Веры", или какую-то другую священную книгу, я на самом деле не помню, ведь в то время я был очень молод.

Он говорил, что есть два типа людей. Есть те, кто работают и сражаются за человечество и Императора. Кто посвящает себя высоким идеалам. Вот именно такие люди будут удостоены посмертия, когда Император призовет их к себе. А есть и другие. Он называл их пиявками, вытягивающими из остальных жизнь и кровь. У них нет целей, и когда они умрут, их с радостью поприветствует Бездна Хаоса. Должно быть, это произвело на меня большое впечатление, хотя я не осознавал этого, пока не очутился в 13-ом Легионе.

МЫ ВСЕ от шока забываем свои мысли, когда нос с правой стороны нашей машины взрывается, разбрасывая во всех направлениях серебристые осколки. Машина пропахивает дорогу, почти что переворачивается, и раскидывает нас в разные стороны. Я не помню, чтобы видел энергетический разряд или ракету, но догадываюсь, что в нас кто-то стрелял.

— Какого фрага?! — ору я, вскакивая на ноги.

Слышу, как по корпусу барабанят заряды ручного оружия. Мы все выскакиваем из пассажирского отделения и укрываемся за громадой машины. Проверяю каждого — все ли целы, но обитые сидения и пол позволили всем отделаться всего лишь синяками.

— Откуда стреляли? — орет Таня, рассматривая здания вокруг нас. Среди изящной паутины дорог и мостиков стоит одинокая башня-шпиль, которую мы только что проехали. Позади комплекс связанных куполов вокруг центрального сферического здания, но там нет окон. Дальше по дороге стоит все еще строящееся здание. Над ним парят грави-краны, которые поднимают огромные бруски материала, что используют тау.

— Стройка! — бросаю я одновременно с Таней, и показываю. Она примерно в трехстах метрах, там достаточно укрытий и достаточно путей отступления. Снова вскакиваю на ноги и уже готовлюсь рвануть к зданию, когда Ориель хватается за мою робу и фактически швыряет на землю.

— Ты писчий, тупой болван! — шипит он. — А не хренов космодесантник.

— Извините, забыл… — извиняюсь я, а в это время в дорогу впиваются пули. Оглядываюсь, кажется, ни в кого не попало. Мое сердце бешено колотится, внезапная атака подстегнула тело к действию. Приходиться тяжело сражаться с сильным желанием схватить оружие и начать защищаться.

— Кто атаковал нас? — орет Полковник Прохладному Ветру.

— Есть фундаменталисты, которые считают, что мы слишком терпимы к другим видам, особенно к людям, — отвечает посол, укрываясь за разбитым остовом наземной машины.

— Когда могут, шас отслеживают их, но всегда найдется один-два недовольных, которые отказываются видеть мудрость нашей политики.

Именно в этот момент шас, воины Огня, делают свой ход. Судя по скорости, с которой они оказались здесь, я полагаю, они следовали за нами весь день. Не то чтобы это было неожиданностью, учитывая, что Ориель вроде как важная персона. Не знаю, откуда они появились, но внезапно на дорогу перед нами, с визгом направленных вниз прыжковых ранцев, приземляются пять боевых скафандров. Когда они падают на дорогу, то оставляют на ее поверхности дырки, а их коленные суставы и ноги мягко пружинят, амортизируя удар о землю. Как только они обретают устойчивость, то тут же открывают огонь. Парящие краны сами разлетаются с линии огня, когда из установок на двух скафандрах шарахает ракетный залп. Другие три прыгают вперед и с шипящим свистом несутся по воздуху, их многочисленное вооружение выплевывает пули и плазменные заряды в наполовину построенное здание. Что-то взрывается над нашими головами и меж наступающих боевых скафандров проплывает огромный энергетический заряд. Его взрыв поднимает в воздух кучу обломков. Нас накрывает тень, и я поднимаю взгляд.

Это танк тау, парящий над дорогой. Здоровый, намного больше, чем любой грави-транспорт, что я видел, хотя честно говоря, видел я их не много. Как и у космического корабля, на котором мы путешествовали, его нос широкий и сглаженный, напоминающий молот. На расширениях размещены две орудийные башенки, по одной на каждую сторону и чуть впереди надстройки, похожей на кабину. На башенках те же многоствольные пушки, что я заметил на боевых скафандрах. Ища цель, они поворачиваются то влево, то вправо. Задняя часть, обрамленная тяжелыми двигателями, — они слегка наклонены вниз, чтобы медленно толкать вперед эту громадину, — более основательная, наверху стоит башня с защитным орудием. Сама по себе пушка огромна, массивный ствол около трех-четырех метров в длину. Когда туша проплывает мимо нас, от визга двигателей в ушах звенит. Танк снова открывает огонь, выплевывая энергетический шар в сторону цели. Они видимо слегка подправили прицел после предыдущего выстрела.

— Кажется, нужно убираться отсюда, — бормочет Стрелли, рассматривая дорогу. Сзади нас потихоньку начинается неразбериха из машин, многие опускаются на землю, предоставляя дорогу наступающему танку и обеспечивая нас укрытием для отступления. Вижу, как тау бросают свои машины и убегают от сражения.

Так же поблизости замечаю купол касты Воздуха и очертания корабля, поднимающегося в воздух неподалеку.

— Космопорт в пешей доступности. Нам нужно валить сразу в шаттл! — говорю я остальным, и Ориель кивает.

— Да, раз уж мы тут, Прохладный Ветер может дать нам разрешение улететь, и мы можем исчезнуть без суеты, — соглашается инквизитор.

— Да, вскоре за вами пошлют еще одну машину, — кивает Прохладный Ветер, — будет мудрее избежать дальнейшей эскалации. Пристальное внимание к вашему присутствию было бы нежелательным.

— Мы не сможем унести весь багаж, — указывает Стрелли, кивая на груду сумок и сундуков, которые рассыпались из багажного отделения искореженной машины.

— Нам он больше не нужен, — возражаю я, — как только мы уберемся отсюда, наша легенда меняется и нам все равно придется это выкинуть.

— Очень хорошо, путаем следы. Чем меньше внимания официальных властей привлечем, тем лучше, — быстро произносит Ориель, и пригнувшись, пробегает мимо нас. Между собой и атакующими он держит дымящиеся останки наземной машины. Мы стремительно несемся за ним, и через несколько минут выходим из зоны поражения, теперь мы сами по себе. Прячемся в тени туго натянутого синего тента, который простирается на несколько сотен метров от одной из сторон ближайшего купола.

— Должен извиниться за это нападение, — говорит нам Прохладный Ветер, пока мы переводим дыхание. Видно, что он снова восстановил свое самообладание, — надеюсь, это сверх меры не скомпрометирует миссию.

— Просто отведи нас в космопорт к нашему кораблю, — отрезает Ориель, пробираясь вперед.

МЫ НАПРАВЛЯЕМСЯ к шаттлу, в этот раз следуя пешком за Прохладным Ветром по достаточно пустым подворотням. Несколько тау, что замечают нас, смотрят несколько странно, но мы пытаемся выглядеть так, будто прогуливаемся, а не бежим, спасая свои жизни. Но большинство из них просто бросают на нас взгляд и спешат прочь. В космопорте Прохладный Ветер пользуется своей должностью и проводит через охрану воинов Огня без вопросов, но, только оказавшись в шаттле, направляющимся на орбиту, мы немного расслабляемся.

Прохладный Ветер не полетел с нами, мы позже встретимся с ним на Эс'тау. Посол полетит на собственном транспорте, так как будет очень подозрительно, если он прибудет туда на корабле наемников, так что мы можем совершенно спокойно обсуждать его личность.

— Что ж, тау стремительно отреагировали и кинулись спасать нас, — говорит Стрелли, комфортно развалившись в своем кожаном кресле.

— А мне бы хотелось знать, откуда они узнали, где мы окажемся? — спрашивает Морк, глядя на Ориеля. — А если знали, то что еще раскопали насчет нас?

— Имперский командующий Ориель был под защитой воинов Огня с тех пор как приземлился, — пренебрежительно отвечает Полковник, — если бы ты был более внимателен, то заметил бы, что за нами последние два дня тенью следовал транспортник, в нескольких сотнях метров над нами и примерно в километре позади. Но ты был слишком занят рассматриванием зданий и тау.

— Я раньше вообще ничего не слышал о тау-диссидентах, — утверждает Ориель, погрузившись в размышления, — если существуют такие радикалы, тогда вся эта легенда для устранения Пресветлого Меча вообще не нужна была бы. Нет, Прохладный Ветер врал нам, я это чувствую. Я так же думаю, что Прохладный Ветер ожидал нападения. Он не казался таким уж напуганным, каким полагается быть гражданскому.

— Может быть, он самый смелый в своей касте? — предполагает Таня, но в ответ получает язвительный взгляд Ориеля.

— Нет, тут происходит что-то другое, помимо нашего договора, — медленно произносит инквизитор, — машина была подбита первым выстрелом, но так, что никто из нас не пострадал. Но после этого меткость стрельбы оставила желать лучшего. Словно вообще стреляли не прицельно. А вообще кто-нибудь видел вспышку выстрела, ракету или снаряд?

Мы качаем головами.

— Нет, все это кажется мне срежиссированным, — продолжает инквизитор, — посол или считает нас такими идиотами, во что я ни на секунду не верю, или играет в какую-то игру, которую я еще не понимаю.

— Может быть, это часть его собственной легенды? Чтобы он мог объяснить такую поспешность отлета? — бормочет Таня, и мы все в изумлении смотрим на нее. Ее объяснение достаточно разумно.

— Да ладно, я знаю все о ложных следах, увертках и отвлечении внимания, и не нужно так смотреть на меня. Быть снайпером — это не только хорошо целиться, — нахально произносит она и отворачивается к иллюминатору шаттла.

— Что ж, что бы это ни было, оно нам на руку. Не знаю, во что играет Прохладный Ветер, или какой цели служит атака, — говорит Ориель, расстегивая свои ремни безопасности и вставая, — но с этого момента приглядывайте за нашим дружелюбным послом.

Инквизитор уходит к носу, а за ним следует Полковник.

— Да я с первого взгляда не доверял этому скользкому кретину, — с усмешкой соглашается Трост.

— Не существует чужаков, заслуживающих доверия, — решительно заявляет Морк. Мы все согласно киваем.

В ЗАГРОМОЖДЕННОМ грузовом отсеке стоял постоянный грохот и скрежет — рядом располагались пульсирующие двигатели. С беспорядочным гудением и мерцанием ожили светополосы, окутав кучу ящиков и металлических контейнеров желтым светом. Ориель широкими шагами прошел в открытый вход, и перед тем как закрыть дверь, быстро оглянулся. Он быстро проходит лабиринт из сваленных грузов и выходит на достаточно свободное пространство примерно в центре грузового отсека.

— Ты где? — спросил он почти что шепотом.

— Я молюсь, инквизитор, — из тьмы пророкотал глубокий низкий голос.

— Это мой последний шанс поговорить с тобой. Выходи, чтобы я видел тебя, — говорит он скрывающейся фигуре.

— Инквизитор, у вас совсем нет уважения к моим традициям? — отвечает глубокий голос.

— Во время этого путешествия кроме молитв у тебя больше не будет дел, Дионис, так что я уверен, Император простит тебя, если ты ненадолго отвлечешься, — спокойно отвечает Ориель, усаживаясь на маленький ящик.

Из теней появляется высокая и широкая фигура, закутанная в распахнутую спереди и лишенную рукавов тунику. Его лицо сокрыто капюшоном. Мужчина огромен и возвышается над инквизитором. У него огромные мускулистые руки и плечи, под темно-коричневой кожей пульсируют вены, похожие на трубки. На широких грудных мышцах бесчисленные ниточки шрамов рассекают изящную татуировку двуглавого орла с распростертыми крыльями. Лицо под покровом такое же широкое, с квадратной челюстью, губы сжаты в тонкую линию.

— И что ты хочешь сказать мне еще, инквизитор? — спрашивает мужчина, в его голосе нет и намека на уважение.

— Мы продолжаем по плану и направляемся на Эс'тау для финальной стадии задания, — говорит ему Ориель, поднимая взгляд на гиганта.

— Я это уже заметил, инквизитор, — коротко отвечает тот.

— Я так и думал, — тихо произносит Ориель, — хотел в последний раз удостовериться, что все воспринято верно.

— Успокойтесь, инквизитор, — отвечает Дионис Ориелю, скрестив огромные руки на груди, — я знаю, что должен действовать только по вашему приказу. Я знаю, что должен оставаться в убежище, пока не придет это время, или пока мы не вернемся во владения Императора, если мое мастерство не понадобится. Я так же знаю, что ты играешь в опасную игру, и скорее всего я буду призван сражаться.

— Понимаю, что это не самый достойный и прославленный метод войны, к которому ты привык, и благодарю тебя за терпение, Дионис, — вежливо отвечает Ориель, — и вижу, что ты понимаешь, почему мне необходимо, чтобы все было именно так.

— Я понял это, когда принес свою клятву повиновения, — подтверждает Дионис, — я начну свои молитвы сражений и ритуалы чести. Так же помолюсь за вас, инквизитор, чтобы я не понадобился вам, несмотря на то, что я буду молить о сражении, ради которого был рожден.

— Помолись за нас всех, Дионис, — шепчет Ориель, отворачиваясь, — помолись за нас всех.

Глава шестая Эс'тау

+++ Все части собраны и готовы завершить игру +++

+++ Тогда сделаем финальный ход +++

Пока мы спускаемся к Эс'тау, я смотрю в иллюминатор и понимаю, что планета представляет собой практически пустыню. Когда мы выныриваем из облачного слоя, насколько видно глазу — повсюду простираются охровые пески. Далеко под нами видны пятнышки зданий, и как полагаю, туда мы и направляемся. Но это все еще не понятно, поскольку по внутренней связи нас вызывает Полковник и приказывает расстегнуться и собрать оборудование. Бросаю взгляд в противоположный иллюминатор, задумываясь о том, что может быть это будет последний мир, который я вижу.

Прием на Эс'тау определенно не такой церемониальный как на Ме'леке, но не менее военный. Так и ожидалось, поскольку теперь мы для них еще одна банда Имперских ренегатов-наемников, а не официальные гости. Повсюду воины Огня, у всех карабины и ружья, и очевидно, что не только для виду. На этих темно-синяя с серым камуфляжная униформа, на груди красные идентификационные отметки.

— Саркасса ночной мир, — шепчет мне Полковник, когда мы проходим мимо отделения воинов, — они определенно готовы лететь.

И в самом деле, несколько кораблей тау стоят на посадочной стоянке, а к ним на борт маршем заходят отделения воинов Огня. Вижу три танка, которые Полковник называет их "Рыбой-молот", они медленно парят к массивному транспортному кораблю. Тау обращают на нас внимания не больше, чем на что-либо вокруг, наш внешний вид их явно убедил.

Мы облачены в разношерстную коллекцию старой униформы, вооружены разнообразными видами оружия. У меня автоган и старый револьвер, у Тани снайперская винтовка, Ориель и Полковник выбрали стаб-пистолеты и цепные мечи, а у остальных лазганы. У нас так же набор осколочных и дымовых гранат, плюс у Троста полный ранец подрывных зарядов и запалов. Нас замечает воин тау и поднимает руку, останавливая.

— Воины? — спрашивает он, его лицо скрыто за обзорной линзой шлема, а голос со странным акцентом исходит из скрытых громкоговорителей.

— Да, — отвечает Ориель, — какие-то проблемы, шас'вре?

— Всех воинов проверяют, — отвечает пехотинец шас, указывая на временный купол в стороне от комплекса главного космического порта.

— Нам идти туда? — спрашивает Полковник, кивая в сторону центра проверки.

— Да. Всех воинов проверяют, — повторяет шас'вре, на сей раз более злобно, и тыкает пальцем на здание.

— Хорошо, мы идем, — умиротворяет его Ориель и кивает нам изменить маршрут.

— Что происходит? — спрашиваю я Полковника, пока мы идем по черной поверхности посадочной площадки.

— Не уверен, — отвечает он, рассматривая всех воинов Огня в этой зоне, — может быть, Пресветлый Меч что-то унюхал, не знаю.

Пока мы идем к зданию, на которое указал воин Огня, перед нами туда входит еще одна группа. В ней наемники разных рас, большая часть люди, но есть пара долговязых существ с синей кожей, над их головами высокий гребень, опускающийся к центру лица.

Внутри здание достаточно обширно, пара сводчатых проходов в другие комнаты и единственная дверь на противоположной стороне.

Ориель велит нам подождать и идет к маленькому столу у одной из стен, за которым сидит тау. Судя по его телосложению и одеждам, я бы сказал, что это каста Воды. Мое предположение подтвердилось, когда он достал пачку прозрачных листов из сумки рядом со столом и начал писать.

Сначала он несколько минут разговаривает с другими солдатами удачи, после чего отправляет их в одну из боковых комнат, затем обращает внимание на Ориеля. Они некоторое время беседуют, и иногда смотрят в нашем направлении.

Пока мы ждем, я нервничаю, смотрю в пол, стараюсь не встречаться глазами с проходящими мимо и стоящими у арочных проходов воинами Огня. Я так понимаю, что мы записываемся в армию Пресветлого Меча. Надеюсь, что легенда Ориеля достаточно хороша, и что Прохладный Ветер поможет нам из-за кулис. Не думаю, что в данный момент Пресветлый Меч особо кому-то доверяет, в конце концов, он готов начать полномасштабное вторжение и должен понимать, что не все в Империи Тау всецело поддерживают его идею. Отбрасываю в сторону свои размышления, когда возвращается Ориель.

— Хорошо, мы вступили, — говорит он нам с мрачной улыбкой, — рекомендации Прохладного Ветра все превосходно устроили. Хотя теперь мы должны выбраться отсюда и не высовываться.

Когда мы поворачиваем к выходу, то видим стоящие у двери три маленькие фигуры.

— А это что еще за дерьмо? — беспокойно рычит Трост.

— Псайкеры, — тихо отвечает сквозь сжатые зубы Ориель, — спокойно и все будет хорошо.

Когда мы приближаемся, я вижу, что эти маленькие чужаки почти что-то обнажены, за исключением коротких юбок. У них серая кожа, широко раскрытые желтые глаза и они полностью лишены волосяного покрова. Когда мы приближаемся, они смотрят на нас. Я злобно пялюсь в ответ.

— Думай о чем-то простом, о чем легко вспомнить, — слышу я слова Ориеля, — типа детской песенки, или об огневой подготовке, или рокоте механизмов. Повторяй это у себя в голове, прокручивай снова и снова.

Когда мы проходим меж чужаков, моя кожа покрывается мурашками. Возможно, это просто игра воображения, но клянусь, что чувствую как что-то шарится у меня в голове, словно рука с когтями переворачивает мой разум и смотрит. Тошнотворное ощущение все длится и длится.

— Не думай о них, им так легче прочесть твои мысли, — предупреждает Ориель.

Пытаюсь вспомнить гимн своего торгового дома, но вспоминаю только с третьей строфы, поэтому начинаю его заново. Вот тогда до меня доходит и я борюсь с собой, чтобы не остановиться как вкопанному. Оба раза, когда Ориель разговаривал, казалось, что он шепчет мне в ухо, но он минимум в пяти шагах передо мной, впереди всех остальных. Да он колдун, как эти чужаки!

— Продолжай петь гимн, Кейдж! — говорит мне голос Ориеля в голове. — Объясню позже, просто не думай обо мне!

Пытаюсь убрать из головы все мысли об Ориеле и псайкерах, и прокрутить весь цикл обслуживания лазгана, которому меня обучали при вступлении в Гвардию. Я снова и снова прокручивал его в голове, когда находился в тюрьме. Подозреваю, что теперь могу собрать его с закрытыми глазами. Когда я прохожу через дверь, стараюсь изо всех сил не оглядываться через плечо. Смотрю только вперед, и вижу, как Трост рычит на одного из чужаков, тот вздрагивает, а на лице у Троста возникает волчья ухмылка. Он один из самых хладнокровных массовых убийц, так что думаю, что он наслаждается как никогда. Даже не уверен, что меня пугает больше.

Как только оказываемся снаружи, обнаруживаю, что город более менее напоминает столицу Ме'лека. Хотя тут нет скайвеев, взлетающих к небесам башен, просто множество низких куполов и сфер, и все они правильными лучами отходят от космопорта. Город планировался военными, вот мое первое впечатление.

Ориель ведет нас влево вдоль дороги из терминала космопорта к одному из бульваров, тянущемуся от центра города. Пока мы идем пару минут, все молчат, нас всех беспокоят читающие мысли чужаки, которых мы оставили позади.

— Хорошо, мы уже достаточно далеко, — говорит нам Ориель, оглядываясь, чтобы поблизости не оказалось тау. Он останавливает нас у развилки, рядом с одной из радиальных дорог, которая в данный момент пустынна.

Город кажется очень тихим, но возможно только потому, что тут очень мало тау не из касты Огня, и как я полагаю, они все сильно заняты подготовкой к вторжению.

— Нам нужно связаться с Прохладным Ветром, как только сможем, и провести окончательную разведку в боевом куполе. Может быть, там что-то изменилось.

— Даже не пытайся отрицать тот факт, что ты проклятый колдун, — рычу я на инквизитора, — ты копался у меня в голове, разве не так?

— Да там не в чем копаться, — огрызается он.

— Вы о чем? — спрашивает Таня, а остальные осуждающе смотрят на Ориеля, кроме Полковника, который впивается в меня пристальным взглядом.

— Он гребаный псайкер, вот о чем! — сквозь зубы произношу я, указывая на инквизитора. — Ставлю на то, что он копался в наших головах!

— Это не твоя забота, — строго отвечает Ориель, — ты не в том положении, чтобы осуждать меня. Из всех здесь присутствующих, особенно ты, Кейдж, не имеешь права. Другие, намного более компетентные люди делали это и объявили меня незапятнанным и сильным. Не забывай, что я агент его Императорской Святой Инквизиции, и не отчитываюсь перед такими как ты. Если у меня есть дар, помогающий в моем призвании, я буду его использовать. Откуда ты думаешь я узнал, что Эль'савон говорит на Готике? Откуда ты думаешь я знал, что на корабле безопасно разговаривать, и что Прохладный Ветер ждет атаки, или что он скрывает что-то с момента нашего прибытия? Да если бы не моя защита, мы бы никогда не прошли мимо телепатов. Я не намерен больше обсуждать этот вопрос.

Мы переглядываемся и затем смотрим на Ориеля, в наших глазах вызов.

— Мы в мире Тау, в пространстве Тау, — подчеркивает Трост, — ваша власть тут ничего не стоит. И что нас остановит подойти к следующему же тау и сдать тебя им? Проклятье, да мы на самом деле можем стать наемниками.

— Да как ты смеешь предлагать такое! — рявкает Морк, отходя в сторону к Полковнику. — Еще одно такое заявление, боец, и я собственноручно тебя расстреляю!

— Кажется трое против пяти, не очень-то хорошие шансы, — прохладно хихикает Стрелли.

— На самом деле четверо против четверых, — говорю я им и встаю напротив Троста, — меня не особо напрягают хренопаты вроде Ориеля, хотя по правде, лучше бы они все сдохли. Но я прилетел сюда убить врага Императора, именно этим мы и займемся. А если кто-то из вас хочет поспорить со мной, то им лучше всего выйти прямо сейчас и хорошенько постараться меня укокошить.

— Кто-нибудь из вас считает, что может уложить Последнего Шанса? Ты, Летун? Ладно, Подрывник, ты жаждал этого с того самого момента, как я уложил тебя на лопатки в первый день тренировок.

Никто не двигается. Патовая ситуация, когда ни одна из сторон не желает уступать. Мы буравим друг друга взглядами, а в воздухе витает такое напряжение, что его, кажется, можно проткнуть штыком. В конце концов, тупиковую ситуацию пытается разрешить Полковник.

— Мы должны идти дальше, — говорит он, оглядываясь, — если тау что-то заподозрят, то мы все трупы. Помните, мы всего лишь отделение наемников и нам нужно действовать как они. Все необычное будет отмечено, и Пресветлый Меч, кажется, не даст нам ни шанса, так что будьте осторожны.

Напоминание о том, что наши шеи в одной петле, помогает нам неохотно отбросить разногласия и осторожно разойтись.

— Что дальше? — спрашиваю я.

— Все наемники идут в чужацкий квартал, — отвечает Полковник.

— Может быть, перекусим чего-нибудь? — предлагает Таня. — Заодно посмотрим, на кого похожи местные.

ДОСТАТОЧНО легко находим кварталы чужаков. На самом деле он один и в нем все пришельцы. Ориель вроде бы знает схему этого района, к тому же он всего лишь в паре минут от космопорта.

Никогда в своей жизни не видел столько мерзости, так что ошалело озираюсь. Тут есть высокие, низкие, толстые, волосатые, утыканные шипами мелкие твари, существа с таким количеством конечностей и глаз, что их гораздо больше, чем нужно для любой жизненной формы. И все они живут вместе в одной и той же части города. Так как мы недалеко от космопорта, то полагаю, что все эти иномиряне собирались тут несколько лет, сооружая себе настоящий дом вдалеке от родной планеты.

Здания все еще напоминают сооружения тау, но чрезвычайно сильно измененные, украшенные и декорированные местным населением. Флаги и вымпелы развеваются перед магазинами с едой, перед другими зданиями на высоких шестах стоят вроде бы религиозные иконы. Проходим здание, от которого особенно сильно воняет склепом. На нем намалеваны грубые чужацкие руны, спешим дальше, не желая знать, что происходит внутри. Воздух наполнен дымом различной древесины, к нему примешивается сладковатый и резкий аромат, создавая тошнотворное зловоние. Повсюду песок и пыль, которые надувает из окружающей пустыни. Все это вместе с шумом, запахом и духотой вызывает у меня рвотные позывы.

В рыночных палатках продают все и вся, начиная от одежд, заканчивая оружием и гранатами. Заглядываем к одному из торговцев оружием, мелкому зеленому парню с чешуйчатой кожей и бледно-желтыми глазами, который ловко перебирает свой товар руками с тремя пальцами.

— Интересует оружие, да? — спрашивает он нас, когда мы останавливаемся рядом с его стендом. Его голос скрипучий, скорее даже больше походящий на шипение.

— Много пушек для храбрых бойцов.

Он прав, у него много оружия, и большая часть похоже родом из Империума. Тут есть лазганы, автоганы, пара болтеров, какие-то ножи, несколько гранат, плюс ко всему меч, явно офицерский силовой меч. Поднимаю его и читаю надпись на рукояти.

— Полковник Веранд, 21-ый полк Гадрианской Гвардии, — говорю я остальным, возвращая меч обратно, — полагаю, ему не очень-то повезло.

— А это что? — спрашивает Квидлон, указывая на причудливые очертания, напоминающие пистолет, скорее выращенный, нежели выкованный или собранный. Он зеленый, с узорчатой структурой, а в ярком свете гладкий и лоснящийся.

— Катапский пистолет, нравится? — спрашивает хозяин магазина, поднимая его и предлагая Квидлону. Тот тянется к оружию, но Морк сжимает его запястье.

— Не нужно его трогать, — предупреждает он, оттаскивая руку в сторону, — оно не освящено Богом-машиной. И его порча распространится на все твое оружие. Лучше оставить его в покое.

— Ааах, бог-машина? — вклинивается продавец оружия. — Вы, люди, все одинаковые. Из-за вашей веры в бога-машину, вы делаете отвратительное оружие.

— Ну, тебя, кажется, это никак не останавливает, — возражает Стрелли, указывая на ассортимент оружия Империума.

— Это только потому, что такую дешевку покупают только убогие люди, — улыбается дилер, — а хорошие бойцы нуждаются в хорошем оружии.

— Я тебе сейчас покажу хорошего бойца, — рычу я, делая шаг в сторону торговца, тот шипит от страха и суетливо убегает.

— Оставь его в покое, Последний Шанс, — сурово молвит Полковник, и я отступаю. Никто не комментирует то, что мы снова начали называть друг друга боевыми прозвищами. Теперь они кажутся уместными, так как мы снова стали солдатами. Это хорошо, вот почему я сделал это. Может быть, мы тут и тайно, но мы гораздо натуральнее смотримся как пехотинцы, чем имперский командующий со своей свитой. Да и на борту корабля и на Ме'леке, все было бы тогда гораздо проще.

— Где тут есть нормальное место пропустить стаканчик? — Ориель спрашивает торговца оружием, протягивая тому мелкую монету, откопанную в одном из карманов.

— Две улицы в ту сторону, ищите черепа, — отвечает зеленый чужак, торопливо забирая монету и глядя на меня. Он показывает нам направление, затем торопливо убегает.

ПИВНОЕ заведение достаточно просто найти. Как и сказал дилер, просто нужно искать черепа. Это небольшой купол тау, стена переднего нижнего уровня отсутствует и открыта улице. Вдоль стоит шеренга пик с насаженными черепами различных рас. Опознаю человека, орка, пару тиранид, стройный череп, полагаю, принадлежит эльдар, ну а четыре остальных мне не знакомы.

— Чудесное место, — бормочет Таня, не сводя глаз с черепов.

— Надо поддерживать маскировку. Мы начинаем вести себя подозрительно, и кто-нибудь может заметить. Если тут пьют наемники, то и мы тут пьем, — тихо говорит нам Ориель, после чего заходит в полумрак внутри.

У входа стоит маленькая стойка, за ней сидит дородного вида существо. Оно приземистое, голова утопает глубоко в широких плечах, три глаза-бусинки смотрят на нас из-под тяжелых бровей. Огромными пальцами чужак подзывает нас к себе.

— Внутри нет оружия, — рычит чужак, встает и вытягивает ящик из груды позади себя, — оно тут, пока вы не уходить.

— Кажется, тут все неплохо говорят на готике, — замечает Стрелли, бережно укладывая лазган в ящик.

— Вы, люди, не говорить ни на чем другом, от вас одни неприятности, — хрюкает существо-охранник, когда мы вручаем ему наше оружие и ножи.

— Хорошо, когда тебе рады, — с сарказмом произносит Таня, когда мы входим в главный зал.

В баре достаточно темно, несколько красных ламп на стенах едва освещают круглую комнату. Посреди круглая барная стойка, при таком свете больше похожая на красный остров среди дымного океана тьмы. Остальное пространство уставлено столами и стульями различных размеров и высоты. Большая часть занята. Как только мы входим, на нас тут же устремляется множество глаз, и не все из них имеют пару. Справа от меня за круглым столиком несколько существ того же вида, что охранник у двери, с гортанным хрюканьем о чем-то напряженно спорят меж собой. Большинство чужаков вижу впервые.

— Кто они? — шепчет Трост Ориелю, глядя на пару крошечных существ, замотанных в тряпки и сидящих в одном из самых темных углов. Маленькие, когтистые руки сильно сжимают стаканы с выпивкой, длинные морды подергиваются в нашем направлении, разнюхивая. Краем глаза замечаю нервно взбрыкнувший под их столом хвост.

— Хруды, — отвечает инквизитор, — чаще всего мусорщики и копатели туннелей, их можно найти по всей галактике, хотя и нечасто в больших количествах. На мой взгляд, они скорее паразиты.

— А вот те? — спрашиваю я, указывая на трех существ с множеством конечностей, развалившихся на скамейке вдоль одной из стен бара. У них нет голов, но сверху в нашу сторону колышется пучок похожих на глаз органов, словно трава под ветром. Вместо рук или ног, шесть щупалец, которые по моему разумению служат для обеих целей.

Прежде чем ответить, Ориель раздумывает мгновение.

— Этих я раньше никогда не видел, но по описанию похожи на галгов, — говорит он мне, когда мы останавливаемся у стойки бара, — кажется, их мир был завоеван тау пару веков тому назад. Насколько я помню, они не особенно воинственны, и не особенно продвинуты в техническом плане.

— Император на святом троне! — тихо ругается Таня. Мы все с удивлением смотрим на нее, и она украдкой кивает на дальний конец зала. Там сидит группа таких же характерных, как моя физиономия, долбаных орков. На самом деле их пятеро, огромные зеленокожие игнорируют нас, вместо этого уделяя свое внимание двоим своим собратьям, которые вроде бы как соревнуются. Прирожденные воины, я дрался с ними пару раз и едва выжил, чтобы рассказывать сказочки. Они здоровые, хотя не массивные, с могучей мускулатурой и с такой способностью переносить ранения и боль, которую я больше ни у кого больше не видел.

Два орка схватили друг друга руками за шею и рычат на своем грубом языке. Они вроде как отсчитывают. Когда доходит до трех, с треском, который слышим во всем зале, они сталкиваются лбами. Вся группа разражается хриплым смехом, хватает толстые кувшины со стола и делает огромные глотки.

— Слабый или сильный напиток? — спрашивает бармен, отвлекая наше внимание от соревнования по столкновению лбами.

Владелец — неуклюжий чужак с темно-синей кожей, под ней совсем нет жировых прослоек, только крепкие сухожилия и тугие мышцы. Его лицо представляет собой практически один огромный рот, с единственным вертикальным разрезом-носом и крошечными белыми глазами.

Ориель отвечает какой-то тарабарщиной, которая звучит, как будто он кашляет и плюется. Жестами он подсказывает нам сесть за ближайший столик. После короткой беседы с барменом, он присоединяется к нам.

— На верхнем уровне мы можем снять комнаты, — говорит он нам, — не хочу оставаться на шаттле, если нам придется каждый раз, когда мы выходим или входим в порт, проходить мыслесканирование.

— Где вы научились так разговаривать? — спрашивает Трост, глядя на бармена. В качестве ответа Ориель просто одаривает его снисходительным взглядом, но Трост все равно не догоняет.

— Он инквизитор, — медленно объясняет Таня, практически шепотом. Трост верит на слово, но не особо удовлетворен ответом, после чего откидывается на спинку стула. Бармен-чужак приносит нам напитки — восемь огромных стаканов, наполненных пенящейся тьмой. Я первым осторожно делаю маленький глоток, а остальные ждут: свалюсь ли я замертво на месте. Моя ухмылка служит им ясным ответом.

— Это как эль, правда, — говорю я им, делая еще один глоток. После духоты снаружи, он действительно освежает. Остальные начинают пить, Квидлон оценивающе кивает, а Стрелли осушает половину стакана одним длинным глотком.

— Эй, — говорю я остальным, когда осознаю, что только что произошло, — с каких это пор я стал вашим официальным испытателем жратвы? Почему бы кому-нибудь из вас до меня не попробовать или не выпить ради разнообразия?

— Потому что если ты умрешь, наш план задания не изменится, — подсказывает Стрелли, — а у всех остальных есть особая работа. Ты просто ошиваешься вокруг и представляешь собой дополнительную огневую мощь.

Я почти что рассержено отвечаю, но очень быстро останавливаю себя. В этом есть смысл. У нас тут Летун, Подрывник, Снайпер, Мозги. А я просто Последний шанс, вся моя работа — выжить.

— И чем займемся до задания? — спрашивает Таня, слизывая с губ пену.

— Сидим тихо, не привлекаем к себе внимания, и все ведут себя как паиньки, — отвечает Ориель, играясь со своим стаканом, — сейчас та часть плана, в которой самая большая вероятность, что что-то пойдет не так. Я не знаю, как Прохладный Ветер собирается выйти на меня. Не знаю, когда Пресветлый Меч собирается провести проверку, может он уже ее провел и улетел. И совершенно не представляю, насколько будет непроницаема охрана, когда он вернется. Последнее что нам нужно — проблемы, так что держите рты на замке, а глаза и уши — широко открытыми.

Держа это в уме, мы затаились и попытались смотреть в другие стороны, когда орки покинули свой стол и прошагали мимо. Они бросали на нас задиристые взгляды, шутили друг с другом на своем гортанном языке, но ничего не произошло. Мне стало чуть свободнее дышать, когда они ушли.

— Вы говорили, что тау покорили этих тварей — галгов? — спрашивает Таня, глядя на бесформенных чужаков.

— Покорили — не совсем подходящее слово, — глубокомысленно отвечает Ориель, — принудили, несколько лучше подходит. Понимаешь, тау'ва, высшее благо, на самом деле для них не религия. Они верят во всеобщую судьбу всей галактики, включая всех живущих в ней. Тау скорее предпочитают видеть в других расах союзников, или действительно слуг, но не врагов. Понимаешь, на самом деле они ни с кем не сражаются, но на их пути попадается множество рас.

— Ага, значит послать флот вторжения — это такой странный способ не начинать войну, — говорит Стрелли, и я киваю, соглашаясь.

— Что ж, для начала, этот Пресветлый Меч чрезмерно фанатичен, — возражает Ориель, делая еще один глоток, — иногда у нас возникают проблемы с некоторыми Имперскими командующими, когда они берут на себя слишком много и развязывают войну на других мирах, где в этом еще нет необходимости. В отличие от тау, мы можем без особых беспокойств убрать их, и это не нанесет вреда нашим верованиям. В конце концов, только Император непогрешим, в отличие от его слуг.

— Включая инквизиторов? — хитро спрашивает Трост.

Ориель пристально смотрит на него:

— Мы вроде говорим о тау, а не о человечестве. Тау прибывают на твой мир, с флотом, танками, штурмовыми машинами, воинами Огня и боевыми скафандрами, и спрашивают: а не желаете ли присоединиться в поисках высшего блага? Что ж, я думаю, именно так и произошло с галгами. И они были достаточно умны, чтобы сказать "да", так как есть некоторые записи, которые показывают, что происходит с теми мирами, которые сказали "нет". Рано или поздно, они все равно говорят "да", когда их города горят, а солдаты гниют в открытых могильниках, ну или вообще больше никогда ничего не говорят.

— Тогда я полагаю, должно быть, все эти покоренные расы, очень обижены, что тау явно правят, а от такого положения вещей обычно никто не счастлив, — предполагает Квидлон, оглядывая таверну.

— К несчастью, обычно все обстоит не так, — качая головой, отвечает Ориель, — тау после победы очень великодушны. Те расы, что стали частью Империи Тау — не рабы, хотя они определенно ничего не решают, как ты заметил. Тау выясняют, на что они годны и находят им применение. Они так же не всегда колонизируют захваченные миры, иногда просто устраняя стратегическую угрозу. Как вы, возможно, заметили, они предпочитают очень жаркие, сухие миры и обычно за них мало кто соревнуется.

— Пока они не наткнулись на человечество, — добавляет Полковник, — мы можем жить на планетах тау так же, как и они, и изредка эксплораторы находят мир, к которому одновременно прибывает колониальный флот тау. Это не всегда кончается кровавой баней, но часто да.

Я уже готов что-то добавить, но в этот момент меня отвлекает взгляд Морка. Я сижу спиной к двери, напротив него, и разворачиваюсь, чтобы посмотреть, на что это он пялится. У двери небольшой отряд, судя по очертаниям — гуманоиды, разговаривают с охранником.

— Что такое? — спрашиваю я бывшего комиссара.

— Предатели, — мрачно отвечает он, кивая на группу. Присматриваюсь и вижу, что он прав: пришедшие — люди. Когда они входят, у меня появляется шанс рассмотреть их получше. Как и мы, на них ассортимент различной униформы, часть из которой явно произведена чужаками, и на каждом полоса белой материи: как бандана, нарукавная повязка или шнурок вокруг талии. Я видел таких раньше, профессиональные наемники, что продаются тому, кто больше заплатит, независимо от того как он выглядит или за что сражается. Я дрался против них, дрался с ними, и ни то, ни другое мне не понравилось.

Они кивают нам, проходя мимо к бару, но слева от нас раздается гневное бормотание. Развернувшись в эту сторону, я замечаю идущий к нам отряд тареллиан. Я видел их раньше на Эпсилон Октариус. Ну, хорошо, в тот раз это были трупы. Узкие талии, широкие плечи, тареллиане несколько ниже, чем большинство людей, и у них вытянутые, похожие на собачьи морды. Вот почему мы называем их псами-солдатами. Их шестеро, и они угрожающе рычат друг на друга.

Один из них выходит вперед и рычит что-то нам по тареллиански. Мы смотрим на Ориеля, тот пожимает плечами и бросает взгляд на бармена, после чего произносит что-то на языке, на котором разговаривал раньше.

Бармен указывает на нас, быстро отвечает, и затем указывает на дверь. Ориель отвечает что-то, но владелец качает головой.

— Тареллианцы говорят, чтобы мы уходили. Им не нравится, что мы пьем тут, — переводит Ориель.

— Я слышал, — говорит один из наемников, что остановился у нашего стола и смотрит на тареллиан. Он вроде как гавкает на чужаков, подчеркивая слова ударами по своей груди. Это не нравится тареллианам, те рычат и лают в ответ.

— Да к фрагу это, — говорю я, вскакиваю на ноги и иду к командиру тареллиан. Слышу, как Ориель зовет меня по имени, но игнорирую. Щелкая челюстями, меня обступают чужаки, но я игнорирую их и смотрю только на говорящего.

— Если не хочешь до конца жизни пить через трубочку, вали сам, — говорю я их бойцу, улыбаясь. Тот смотрит на бармена, который быстро переводит. Тареллианин пялится на меня, обнажая длинные клыки. Так или иначе, эти тареллиане станут для нас настоящей проблемой, и не думаю, что они просто позволят нам уйти.

Если я правильно помню легенды, еще во времена, когда Император возглавлял Великий Крестовый Поход, мы закидали несколько их планет вирусными бомбами. Полагаю, что спустя десять тысяч лет они этого так и не простили. Тем не менее, тареллианин рычит что-то бармену, одновременно тыкая в мою грудь своим когтистым пальцем.

Да во имя Императора, это самая вялотекущая драка в баре, в которой я когда-либо участвовал и с тех пор, как у меня она вообще была, так что я просто сжимаю кулаки и вмазываю тупому чужаку прямо в челюсть, откидывая его спиной на стол.

— Первый за Императора! — выплевываю я, поворачиваясь на месте и пиная ногой в живот еще одного пса-солдата.

Когда тареллианцы наскакивают на меня, в общую свалку кидаются остальные штрафники Последнего Шанса, а так же наемники-люди. Хотя, кажется, остальные посетители бара против нас, так как из тьмы на нас выпрыгивают и выползают твари разных мастей. Тареллиан пытается схватить меня за глотку, но я уклоняюсь назад. Он шагает вперед, а я ему навстречу и врезаю коленом в ребра. Зажимаю его голову в замок, но кто-то бьет меня сзади в затылок, и я разжимаю хватку. Разворачиваюсь и вижу, что на меня наседает один из галгов, размахивает конечностями в сторону моего лица. Реагирую как раз вовремя, хватаю его в середине прыжка, делаю разворот на месте и отшвыриваю через всю комнату.

Тареллианин пытается снести мне голову стулом, но я подныриваю и вижу, как в это время Морк целиком зашвыривает пса-войны за стойку бара. Ухмыляясь как идиот, врезаю локтем в морду тареллианцу и пинком вышибаю стул из его рук. Он кидается на меня, щелкают челюсти, и я отпрыгиваю в сторону, перекатываясь через стол. Приземляюсь на ноги с другой сторону, как раз когда приходит в себя галг и кидается ко мне. Хватаю стул и с размаха, тяжелым ударом отправляю галга обратно в другой конец комнаты. Об мой затылок вдребезги разбивается стакан, и на секунду я оглушен. Чужак в зеленых чешуйках и с лягушачьей мордой замахивается на меня и попадает наотмашь в грудь, вышибая воздух из легких. Блокирую следующую атаку рукой, хватаю существо за запястье, делаю бросок через бедро и размазываю его по столу. Бью кулаком ему в морду, но он перекатывается, и мои костяшки болезненно разбиваются о нелакированное дерево.

Ударом ноги тареллианин отправляет в меня стул, который я перепрыгиваю, неловко приземляюсь и ударяюсь бедром о стол. Тареллианец рычит что-то и пытается схватить меня за горло, но я отбиваю его руку и делаю шаг назад. Он делает еще один выпад, я подныриваю, разворачиваюсь на пятках и размашистым ударом ноги попадаю в его правое колено, сшибая его с ног. Хотя атаку продолжить не получается, так как жабомордый вскакивает на ноги, хватает своими перепончатыми пальцами мою руку, и швыряет на перевернутую скамью. Впечатываюсь в землю. Сильно лягаюсь, чувствуя, как мой ботинок попадает во что-то мягкое, и существо, завывая как бешеное, отлетает назад. У меня есть краткий миг осмотреться.

Морк методично вбивает тареллианца в стену. У него на спине висит галг и пытается обернуть свои щупальца вокруг его шеи. Вижу, как Полковник наносит ломающий шею удар другой лягушенции, заставляя ее сделать сальто назад. Ориель борется с еще одним тареллианином, сжимая шею в замке и пытаясь воткнуть его голову в стойку бара. По полу катается Таня и существо с колючей головой, каждый вцепился другому в глотку руками. За плотно дерущимися телами не видно Троста и Стрелли. Один из наемников вбивает стулом тареллианина в пол, выкрикивая при этом что-то, что не могу разобрать. Второй лежит на задрапированном столе, а из пореза на лбу сочится кровь. В тенях прячутся два хруда, шипят друг на друга на своем странном языке и тыкают в мою сторону. И только в этот момент я осознаю, насколько нас превосходят числом. Кажется, что против нас ополчился весь бар.

Тареллианин, лежащий на полу, вскакивает на ноги и кидается и бьет меня плечом в живот, и мы оба падаем на землю. Отбиваюсь от его кулаков, нацеленных мне в голову, а затем бью его лбом по кончику морды. От боли тот отскакивает. Врезаю кулаком ему в лицо, что-то с треском ломается под его правым глазом, и он отлетает далеко назад. Это дает мне пространство, чтобы встать на ноги.

Что-то приземляется на стойку бар, вереща как хищная птица. Оно присаживается там на корточки, и я вижу, что это стройное существо с длинными конечностями. Его кожа серо-зеленого оттенка, тело раскрашено узорами из зигзагов и зубчатых линий. Кажется, что оно совершенно не носит одежду, только тугие ремни с набором подсумков и побрякушек. На морде клюв, а из затылка злобно торчат красные и оранжевые иглы. Оно откидывает голову и вопит на весь бар. Этот пронзительный визг заставляет всех на мгновение остановиться. Воспользовавшись мощью своих жилистых мускулов, чужак перепрыгивает добрые пять метров комнаты и приземляется на спину существа, с которым сражается Таня.

Появляется еще больше таких существ, они стремительно скачут от стола к столу и размахивают своими длинными руками, присоединяясь к побоищу. Их скорость потрясает, а то, как они прыгают, позволяет думать, будто бы они состоят из пружин. Один из них высоко и далеко подпрыгивает, отталкивается от стены и копьем врезается в тареллианца. Вижу как первый размахивается для удара, его длинная рука пролетает широкой дугой и попадает другому тареллианцу в голову, отшвыривая того в воздух. Пес приземляется на стол.

Усиливаю натиск, хватаю за морду одну из чешуйчатых зеленых тварей и вбиваю ей колено под дых, затем еще раз в грудь. С глухим стуком жабомордый падает на пол, а я уже несусь по бару, подхватываю с пола расколотые останки стула и изо всех сил обрушиваю их на тареллианца, смахивая его с одного из наемников-людей. Остальные дерутся так же свирепо.

Ошарашенные нашим неожиданным подкреплением тареллианцы и другие чужаки внезапно разбегаются и кидаются к двери. Некоторые останавливаются на пороге, разворачивают морды в нашу сторону и на своих языках осыпают нас колкостями и насмешками. Чужаки-дикообразы откидывают головы и начинают визжать, оглушительный звук наполняет комнату, позволяя остальным сбежать.

Стою на коленях и задыхаюсь. Один из чужаков направляется ко мне, при этом низко ссутулившись и почти присев.

— Вот эт было весело, — говорю я сам себе, вставая и встречаясь взглядом с приближающимся существом.

— Да, так и было, — к моему удивлению отвечает оно, на удивительно хорошем готике, для кого-либо, кто выглядит столь свирепо, — но пользы не принесло.

НАШИ нежданные союзники — круты, целая раса наемников, большинство из которых работает на тау. На Эс'тау их несколько сотен, все в найме у командующего Пресветлого Меча. Они организуются в семейные группы, которые Ориель называет кланами, и тот клан, что пришел к нам на помощь, возглавляет Орак. В его семье примерно тридцать крутов, и после драки в баре, Орак приглашает нас в их лагерь. Ориель соглашается, явно считая, что отказ может вызвать неудовольствие у наших новых союзников и может привлечь нежелательное внимание. Так что по улицам города мы идем за длинными, долговязыми чужаками.

При выходе мы забрали свое оружие, и я заметил, что у каждого крута длинноствольные ружья и бандальеры с массивными боеприпасами. Хотя это и огнестрельное оружие, у винтовок длинное ружейное ложе, переходящее в пугающие клинки, а под дулами изогнутые навесные устройства, похожие на штыки.

Через толпу на улице круты передвигаются спокойно и уверено, их длинные ноги позволяют идти быстро и без особых усилий, в то время как я пыхчу за ними в этой жаре и пытаюсь не отстать. Они переговариваются друг с другом с помощью щелчков и свиста. Толпа перед ними расходится, спеша убраться с дороги.

К Ораку суетливо кидается хруд и пытается продать ему кувшин с чем-то. Круту не интересно, но так как речь торговца продолжается, то кажется, что он начинает вскипать. Иглы Орака дрожат все сильнее и сильнее, и с окончательным злобным шипением, они вздергиваются, словно пики, в пугающий гребень. Завидев это, хруд стремительно уносится в окружающую тьму.

— Какие-то проблемы? — спрашиваю я командира крутов. Тот смотрит на меня, иглы опять опускаются.

— Плохо торгуется, — отвечает Орак, щелкая при этом клювом. Это, я полагаю, смех. — Оно здесь новое, оно научится.

— Так как долго ты в наемниках? — спрашиваю я, подскакивая рядом с долговязым чужаком, запыхавшись от скорости. Засушливый воздух сушит мою глотку.

— Всю свою жизнь, конечно же, — отвечает Орак, — я не сражался, пока не повзрослел, но всегда дрался за империю Тау. Как долго ты сражаешься?

— Так же, всю свою жизнь, — после секундного раздумья отвечаю я, — но за себя, и никогда за кого-то другого.

— Даже не за семью? — спрашивает крут, тряся иглами от удивления.

— Уже долгое время, — тихо отвечаю я. Мы идем по улицам в то время, когда солнце ныряет к горизонту, превращаясь в огромный темно-красный диск, чуть выше куполов.

— Ты будешь драться за О'вара? — через некоторое время спрашивает Орак.

— Ну, когда он пойдет воевать, я точно буду сражаться, — отвечаю я, пытаясь придумать, как сменить тему, — ваш лагерь далеко?

— Нет, — резко отвечает Орак, — почему ты начал драку в баре?

— Ну, кому-то нужно было начать, — отвечаю я с кривой ухмылкой, — я посчитал, что уже лучше кто-то из нас, чем один из них. Нападение первым всегда выигрышное.

— В этом есть смысл, — соглашается Орак, — и все же, это было или очень смело, или очень глупо. Если бы мы не пришли вам на помощь, они могли бы убить вас.

— Да это была всего лишь драка в баре. Они никогда не заканчиваются столь серьезно, — отвечаю я, качая головой.

— Ты забываешь, люди здесь сама презренная раса, — не соглашается крут, поворачивая на маленькую улочку, уходящую от главного проезда, — никто по вам скучать не будет.

— С чего бы такое плохое отношение? — спрашиваю я, интересуясь, что мы натворили такого нехорошего.

— Вы, люди, уже повсюду, расползаетесь по звездам как рой, — говорит мне Орак, без всякого смущения, — вы вторгаетесь в чужие миры, вами управляет страх и суеверия.

— С нами Бог, у нас есть святое право покорять галактику, — протестую я, тем самым вызывая щелкающий смех вожака крутов, — это судьба человечества — править звездами, так сказал нам Император.

— Ведомый страхом и суевериями, что даже еще хуже чем тау и тау'ва, — отвечает крут, и в его голосе скорее веселье, нежели отвращение.

— Тогда во что верите вы? — спрашиваю я, интересуясь, почему крут считает, что знает все ответы.

— В изменения, — говорит он, глядя на меня своими пронзительными темными глазами, — как учили наши предки, мы меняемся и адаптируемся. Мы учимся у своей добычи и становимся сильнее. Будущее не определено, а застой подобен смерти.

— Вы поклоняетесь изменениям? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Нет, человек, — говорит он, снова выказывая признаки раздражения, — в отличие от твоего рода, мы просто принимаем их.

КОГДА на небе начинают появляться звезды, пламя костров становится выше.

Мы сидим снаружи недостроенного купола вместе с Ораком и его кланом, и я наблюдаю за потрескивающими язычками огромного костра. Здоровые дымящиеся куски мяса на заостренных шестах шкворчат и капают в огонь, разнося запах готовящейся плоти и плавящегося жира.

Я сижу рядом с Ориелем, который пристально наблюдает за крутами еще со свалки в баре.

— Что ты знаешь об этих парнях? — спрашиваю я его, когда вокруг нас освободилось место, чтобы поговорить конфиденциально.

— Не много, за исключением того, что они незаурядные бойцы в ближнем бою, но это ты и сам уже видел, — отвечает он мне с мрачной улыбкой, — уже сотни лет круты нанимаются в качестве солдат удачи к другим расам, хотя большинство к тау. Они будут драться со всеми или против всех до тех пор, пока хорошо платят.

— На мой взгляд, они не очень-то богаты, — комментирую я, — одежда у них не очень-то представительная, у них нет дворцов, или чего-то в этом духе. Что конкретно они берут в виде платы?

— Это достаточно ужасно, — предупреждает меня Ориель неприятным взглядом, — они сражаются не только за технологии, оружие и боеприпасы, но так же за тела павших.

— А зачем они им? — спрашиваю я, заинтригованный несколько отвратительной формой оплаты.

— Они едят их, — коротко отвечает инквизитор, — они верят, что поглощая павшего врага, они получают его мастерство и навыки. Они так же едят своих собственных собратьев, возможно, чтобы сберечь их души, или что-то в этом роде. На самом деле все гораздо сложнее, но некоторые магосы из техножрецов полагают, что круты на самом деле способы впитывать информацию из своей еды, и передавать ее следующим поколениям. Я не знаю деталей, но это мне кажется чрезвычайно неправдоподобным, хотя круты, естественно, верят в это.

— Они каннибалы? — спрашиваю я, глядя с обновленным ужасом на чужаков вокруг нас. — Это же отвратительно.

— Для тебя и для меня, определенно, — кивком соглашается Ориель, — а для них совершенно естественно.

В этот момент к нам опять присоединяется Орак, за его плечом до сих пор болтается винтовка.

— Скоро начнется пиршество, — говорит он нам с наслаждением, в его глазах отражается пламя.

— Это какое-то празднество? — спрашивает Таня, когда откуда-то из темноты начинают доноситься барабаны и свистки.

— Да, так и есть, — подтверждает Орак, возвышаясь над нами и с гордостью глядя на свой клан, — завтра мы снова уходим сражаться. Некоторые из нас не вернутся. Некоторые из нас убьют много врагов, заберут их суть и станут сильнее. В любом случае, пока круты живы, это не важно, ибо мертвым не позволят растратить свои сокровища.

— Вы с нетерпением ждете битвы? — спрашивает Стрелли. — Это для вас честь и слава?

— Это необходимость эволюции, — странно отвечает Орак, отворачиваясь и выкрикивая что-то другим крутам. Появляются двое, таща между собой решетку с мясом. Оно пахнет несколько странно, но аппетитно. Тарелок нет, а круты просто с жадностью накидываются, своими острыми клювами отрывают полоски плоти и с удовольствием их заглатывают. Вытаскиваю нож и отрезаю себе немного мяса. Вонзаюсь зубами, но оно на удивление очень нежное, по губам и щекам течет горячий сок. Остальные тоже отрезают для себя куски, осторожно держа горячее мясо в руках пока едят.

— Мы взяли эти тела с прошлой кампании, и сохранили их для сегодняшнего дня, дабы они принесли нам удачу в грядущих сражениях, — информирует нас Орак, его толстый язык слизывает с клюва застывающий жир, — мы надеемся снова отведать этот сладостный дар во время предстоящей войны.

— Так О'вар же сейчас затевает войну с людьми? — обеспокоенно спрашивает Шеффер, пристально глядя на Орака.

— Да, так и есть, — соглашается крут. При взгляде на остывающее мясо в руках меня начинает мутить, к горлу подступают рвотные массы. Я вспоминаю слова Ориеля.

Каннибалы. Круты — каннибалы. Да для них ничего не стоит съесть даже своего сородича. Смотрю на остальных, которые приходят к такому же выводу. Руки Троста дрожат, Таня зажимает рот руками, Стрелли откидывает от себя кусок мяса, притягивая к себе озадаченные взгляды окружающих крутов. Задыхаясь, Квидлон отворачивается и его тошнит на пыльную землю, его рвота перемежается с рыданиями.

— Что-то не так? — спрашивает Орак, его иглы слегка приподнимаются. Трост готов сказать что-то, но Полковник останавливает его.

— Думаю, возможно, волнение от стычки расстроило наше пищеварение, — спешно отвечает Шеффер, бросая на нас ядовитые взгляды, предотвращая возражения.

— Понимаю, — крут удовлетворен объяснением Шеффера, и его иглы снова опадают, — тогда возможно почетное блюдо будет вам более приятно.

Он встает и машет рукой одному из крутов, тот исчезает на минуту, после чего возвращается с накрытым подносом. Ничего не могу поделать, но замечаю, что серебряное блюдо выглядит явно Имперским, возможно его украли из какого-то знатного дома.

— Мы вместе разделим этот кусочек, — с уважением произносит Орак, — ваш род и наш будет связан, когда мы разделим меж нами сущность врага. Съев его вместе, мы расширим клан. Никогда раньше я не позволял разделить пищу с людьми, но ваши действия впечатлили меня. Вы дрались как смелые воины, и вы с гордостью сидите на пиршестве. Теперь присоединитесь ко мне.

Своей четырехпалой рукой он поднимает крышку, и под ней легко угадываются сырые мозги. Судя по виду, человеческие сырые мозги. В свете огня серая масса сияет оранжевым, и я замечаю все еще свисающий спиной хребет. Мне хочется заткнуть себе рот. Орак с уважением берет его обеими руками и поднимает над головой, после чего объявляет что-то на своем языке.

— Для этого пира не подходит быстрое поглощение в битве, — говорит он нам, — с гордостью мы съедим самую ценную плоть. Этот воин был великим лидером, он и его солдаты хорошо сражались против нас. Я хранил этот дар, чтобы разделить его только с самыми достойными, и теперь предлагаю его вам.

Он опускает колыхающийся мозг, и его клюв кидается вперед, проворно отщипывая куски эластичной плоти. Он поворачивается к нам и протягивает мозг. А мы просто сидим ошеломленные и испытываем тошноту, при виде дрожащей кучки в руках Орака.

— Кто из вас разделит со мной это удовольствие? — спрашивает он, глядя по очереди на каждого. Никто из нас не двигается, мы только обмениваемся шокированными взглядами. Даже Полковник бледнеет.

— Кто из вас разделит со мной это удовольствие? — снова спрашивает вожак крутов, его иглы начинают дрожать. — Это великая честь и мне не так легко предложить такое.

Когда никто из нас не реагирует, вокруг нас начинают звучать щелчки и свист, круты вскакивают на ноги, их иглы гневно вытягиваются. Я смотрю на Орака, который все еще протягивает нам мозг, словно награду. Сражаясь с тошнотой, угрожающей поглотить меня, я встаю.

— Я разделю это удовольствие с тобой, — хрипло отвечаю я, и слышу, как со свистом выдыхают остальные штрафники Последнего шанса. С трудом глотаю. Едва могу поверить в то, что собираюсь сделать. Хотя если не соберусь, то в следующий раз на тарелке могут оказаться мои мозги. В этот момент крут, кажется, не очень-то нам рад.

— Очень хорошо, — говорит Орак, предлагая мне человеческий мозг. Я с осторожностью беру его, руки бешено трясутся. Прикосновение к нему вызывают во мне желание исторгнуть содержимое желудка. На ощупь он мягкий и немного скользкий, я поднимаю его над головой, чтобы увидели все собравшиеся круты.

Все мое тело трясется, когда я медленно опускаю угощение, и смотрю на орган в моих руках. Стараюсь не думать о человеке, которому они некогда принадлежали. Пытаюсь притвориться, что это мозги грокса, которые я уже ел раньше. Не работает. Словно у него есть глаза, и они обвиняюще смотрят на меня.

Снова глотаю, подношу мозг к губам и бросаю взгляд на Орака. Нетерпеливо наклонившись, он небрежно машет мне рукой продолжать.

Во рту очень сухо, а в глотке ощущение, как будто меня кто-то душит. Закрываю глаза и впиваюсь зубами в мозг. Все не так просто, мне нужно еще отгрызть кусок. Мои внутренности бунтуют, но я заглатываю подступивший к горлу ком рвоты. Не рискнув жевать, я с трудом проглатываю кусок, и это почти сразу же вызывает желание опустошить желудок. Открыв глаза, я быстро протягиваю остальное обратно. Орак снова поднимает его так, чтобы видели остальные, и внезапно мы оказываемся окружены топаньем ног и, похожими на птичьи, воплями. Полагаю, что я прошел тест, но чувствую, что вот-вот рухну в обморок. Не думаю, что когда-либо забуду этот вкус.

Орак передает почетное блюдо другому круту и жестом подзывает меня к себе, чуть в стороне от круга.

— Ты все хорошо сделал, — говорит он мне, склонившись и произнося прямо в ухо.

— Э… спасибо, — отвечаю я, отчаянно пытаясь забыть последние полминуты своей жизни.

— Я понимаю, насколько это было сложно, — признается он мне, а его черные глаза смотрят прямо в мои.

— Да? — спрашиваю я, удивленный этим заявлением.

— Я не идиот, человек, — уверяет меня Орак, положа на плечо свою четырехпалую руку, — я знаю, что вы не разделяете наши верования и способности.

— Так ты знал, насколько отвратительным я это считаю? — злобно спрашиваю я, в последний момент чуть не срываясь на крик. — Тогда на кой долбаный хрен ты это делал?

— Посмотреть, сможете ли, — спокойно отвечает Орак, — посмотреть, что вы за люди, с которыми мне предстоит сражаться на одной стороне. Мы же идем на войну с вашим собственным видом. То, что ты только что сделал, доказывает мне, что когда сражение станет совсем неистовым, вы не убежите. А теперь возвращайся к своим друзьям, а я принесу еду, которую вы найдете более подходящей.

Шатаясь, я возвращаюсь к костру и тяжко сажусь к остальным.

— Это был гребаный тест, — шепчу я им, — все это время, это был гребаный тест!

— Что ж, тогда кажется, мы вроде бы его прошли, — говорит Ориель, закладывая руки за голову.

— Ага, — с кислой миной отвечаю я, — только в следующий раз мозги будете жрать сами.

МЫ РЕШАЕМ не возвращаться в окруженный черепами бар и наши комнаты. После учиненного погрома, наше повторное появление может быть не оценено. Вместо этого, разбиваем топорный лагерь недалеко от клана Орака. Когда видим, как их костер тухнет в паре сотен шагов от нас, Ориель собирает всех вместе.

— Орак сказал, что они улетают завтра, — говорит он, — я подозреваю, что у нас тогда очень мало времени. Если они улетают, то это означает, что Пресветлый Меч очень скоро проведет инспекцию. Я все еще не могу связаться с Прохладным Ветром, так что нам некоторое время придется действовать по обстоятельствам. Завтра утром просыпаемся рано, и скорее всего, мы будем вынуждены выдвинуться в любой момент.

Ночь проходит для меня урывками, поскольку мы настолько близко к финальной развязке задания, да еще нужно учесть кошмары после ужасающего пира крутов. В одном сне мне привиделось, что я ем мозги Пресветлого Меча, в то время как другие тычут в меня пальцами и ругаются. Просыпаюсь до рассвета, весь в корке из пота и пыли и устало поднимаюсь на ноги. Вижу, что Полковник уже проснулся, стоит и смотрит на восход, сжав руки за спиной.

— Думаете, все произойдет сегодня, сэр? — спрашиваю я, когда он бросает на меня взгляд через плечо. Мы не часто разговаривали, но иногда это помогало мне почувствовать себя лучше.

— Может быть не сегодня, — говорит он, снова глядя вдаль, — но если не сегодня, то точно завтра.

— А что если мы не сможем связаться с Прохладным Ветром? Что тогда нам делать? — говорю я. Меня изводят некоторые сомнения.

— Сделаем, что сможем, — тихо отвечает Полковник. Внезапно он разворачивается на каблуках и обрушивает на меня всю мощь своего ледяного взгляда.

— Таня выстрелит?

— Конечно да, — спешно отвечаю я, полностью застигнутый врасплох внезапным вопросом.

— Если она не нажмет на спусковой крючок, когда будет нужно, — предупреждает меня Полковник, — ты определенно не доживешь до того момента, чтобы пожалеть об этом.

ОРИЕЛЬ стоял в предрассветном свечении пустыни в паре километров от города и наблюдал за светлеющим небом. Ветерок, прохладный в этот миг, поднимал вокруг небольшие песчаные смерчи и дергал за поля плаща песчаного цвета. Он был уверен, что один, поскольку не мог учуять поблизости присутствие разумной жизни. Достав маленький, похожий на жезл объект из кармана плаща, он положил его на землю и ударом вогнал в песок. Поигравшись с настройками, он активировал маяк, и тот начал пульсировать едва видимым тускло-красным светом, но он знал, что чувствительные сенсоры корабля увидят его так же ясно, словно свет прожектора.

Не прошло много времени, когда через небеса начал опускаться росчерк света, как будто падающий метеорит. Сначала он направился к Ориелю, а затем свернул на тысячу метров вверх, заходя широким посадочным кругом. Когда он приблизился, Ориель смог разглядеть обжигающе-белые точки плазменных двигателей шаттла, хотя его черный корпус исчезал на фоне тьмы. Ориель прождал еще одну минуту, и шаттл начал замедляться. При спуске едва был слышен визг, включились сложные антигравитационные двигатели, заменяющие громкие и неуклюжие реактивные. Корпус корабля мерцал и колыхался, а тьма вокруг него искажалась энергетическим полем, простирающимся на несколько метров перед носом. Ориель вознес про себя молитву богу-машине, надеясь, что адские сюрвейеры тау будут одурачены специально разработанным маскировочным полем. Техножрецы уверили его, что так и будет, но он никогда всецело не доверял изобретениям Адептус Механикус. Из корпуса вытянулись когтеобразные посадочные опоры, и шаттл приземлился, пару секунд успокаиваясь на мягком песке. Практически немедленно смолк визг двигателей, и секундой позже, с шипением сжатого воздуха, открылся передний люк.

Инквизитор бесстрастно наблюдал, как вниз по рампе сходит Дионис, в руках которого покоился шлем и от чьей тяжелой поступи вибрировал металл. Когда он сошел с рампы, та с шипением вернулась на место. Шаттл замерцал, маскирующее поле вновь было активировано, тем самым пряча маленькое судно.

Через несколько секунд малюсенький транспорт, едва трех метров в высоту и пяти в длину, стал невидимым.

— Приветствую, инквизитор, — произнес вновь прибывший, останавливаясь перед Ориелем. Его голос был тих, но отлично слышим.

— И я приветствую тебя, брат, — формально ответил Ориель, глядя на широкое лицо Диониса, — ты готов?

— Я всегда готов, инквизитор, — попрекнул его Дионис, — разве девиз моего братства не быть готовым все время, чтобы устранить угрозу, когда придет призыв?

— Значит, ты пропел свои боевые гимны и принес жертвы Императору? — спросил инквизитор.

— Я готов встретить врага лицом к лицу. Моя душа чиста, а оружие освящено, инквизитор, — отвечал Дионис.

— Надеюсь, оно нам не понадобится, — пробормотал Ориель, отворачиваясь.

— Славься Император, инквизитор, — произнес Дионис, когда Ориель вытащил переносной маячок из углубления.

— Да, — с жаром ответил Ориель, — в самом деле, славься Император. Сегодня нам придется повторить его жертву ради человечества.

— Именно для этого мы рождены, инквизитор, — напомнил ему Дионис.

— Да, рано или поздно, — согласился Ориель, мрачно улыбаясь самому себе, — хотя уж лучше поздно, учитывая, сколько еще нужно исполнить.

Глава седьмая Убийцы

+++ Пришло время исполнить финальную ликвидацию +++

+++ Пусть с вами пребудет судьба и удача +++

ВСКОРЕ после меня просыпается Ориель и уходит, не сказав ни слова мне или Полковнику. Полагаю, что он ушел искать Прохладного Ветра. Если Пресветлый Меч будет проводить инспекцию сегодня, то мы будем сражаться меньше чем через час. Мыль о том, что я снова буду драться в настоящей битве против врагов, пытающихся убить меня, вызывает дрожь. Больше не будет мишеней, которые не могут отстреливаться. Не будет бесконечных учений, рутины и лекций. Это настоящее дело, и ничто не сравнится с ним.

Когда солнце начинает выползать из-за горизонта меж двух куполов вдалеке, я сажусь и начинаю разбирать свой автоган. Мои руки проделывают это автоматически, позволив мозгу на некоторое время отвлечься. Сначала я прогоняю весь план в голове, это уже закоренелая привычка, а затем смотрю на все вероятности, но это не отвлекает.

Мне просто не терпится начать. Хочу, чтобы вокруг засвистели пули, чтобы кровь побежала по венам, ощутить то, что я на краткий миг уловил во время угона шаттла, но чего был лишен около года. Хочется знать, сделает ли Таня выстрел, не зависимо от того, насколько хорошо выполнит свою работу Трост и несмотря на все месяцы упорных тренировок. Хочется знать, был ли я прав, и заслужил ли отправиться на это задание, или меня снова охватит боевой психоз, и Полковнику следовало бы оставить меня.

Эта мысль беспокоит меня сильнее всего. Я не хочу быть причиной завала миссии. Это странно, но задание для меня — это не только остановить командующего чужаков, готовящего вторжение в человеческий мир. Это более личное испытание, вызов, брошенный мне Полковником и Ориелем. Тех ли людей я выбрал в отряд и тренировал для выполнения задания. Выдержу ли я напряжение. Для меня это будет победой, независимо от того, какие будут последствия выполнения миссии. Это не сражение против тау, это битва против Шеффера и инквизитора, которому он служит.

— Тебя что-то гложет? — спрашивает Таня, вставая рядом со мной и глядя на восход.

— Да, — коротко отвечаю я, не ощущая желания делиться с ней. Она не моя подруга, и между нами ничего нет. Она Снайпер, и моя единственная забота — чтобы она сделала выстрел, и мы смогли убраться к чертям собачьим из той бури, что последует.

— О чем думаешь? — снова спрашивает она, садясь рядом со мной.

— Для начала о тебе, — говорю я, и разворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее, в то время как мои пальцы все еще перебирают механизм автогана.

— Я собираюсь увидеть следующий рассвет, — признается она, не глядя в ответ, — но на самом деле я не напугана. Мне просто любопытно.

— Словно это происходит не с тобой, будто это чья-то чужая жизнь? — предполагаю я, зная, о чем она говорит.

— Ага, что-то типа того, — соглашается она, впервые глядя на меня, а в ее глазах светится понимание, — ты чувствуешь себя все время так?

— Постоянно, — признаюсь я, защелкивая магазин обратно в автоган, и с отчетливым щелчком передергиваю затвор.

— Когда приходит время, это почти как экстаз, о котором говорят некоторые проповедники. Словно в меня вселяется сам Император, берет контроль, и я как будто становлюсь Его оружием и ничем больше.

С любопытством в глазах она смотрит на меня и я встречаю этот взгляд. Внезапно отрешенность пропадает, и я больше не вижу Снайпера, передо мной теперь Таня Страдински. Возможно последняя женщина в жизни.

Встаю и смотрю на остальных, на Троста и Стрелли, Морка и Квидлона. На мгновение вместо прозвищ и ярлыков, что я дал им, вижу личностей, людей. Вот Таня, снова сильная и уверенная в себе, но все еще преследуемая собственным чувством вины. Трост, беспощадный убийца, признающий, что получает удовольствие от своей кровавой работы и теперь готовый вновь заняться ей. Стрелли, которого вообще не волнует никто и ничто, он просто намерен выжить. Похож на меня пару лет тому назад, внезапно осознаю я. И Квидлон, более ограниченный, более благоговеющий перед чудесами и ужасами галактики, в которой мы живем. Смотрит широко открытыми глазами на опасность, с которой ему придется столкнуться, но все еще полон решимости изучить ее, попытаться понять. И затем Морк, лицемерный, ничего не прощающий, неумолимый в своей вере и морали. Он видит себя скалой в течениях звезд. Не могу представить себе лучшей команды. Но эта мечтательность проходит, суровая реальность берет свое, и они снова становятся прозвищами и плашками с именами. Снайпер, Летун, Подрывник, Мозги и Герой. Все они являются частью сложного плана, как шестеренки превосходно настроенного часового механизма, поэтому должны работать в превосходной гармонии, иначе вся система рухнет, и мы погибнем. Ну и, конечно же, ваш покорный слуга, Последний Шанс. Буду ли я слабым звеном?

— Будет ли это последним рассветом, что я вижу? — спрашивает Таня из-за моей спины.

— Зависит от тебя, — холодно отвечаю я, — зависит от того, насколько желаешь увидеть следующий.

— Я все еще не знаю, смогу ли я выстрелить, — тихо говорит она, и я резко разворачиваюсь к ней, готовый заорать. Но вот сидит она, скрестив ноги, и наблюдая за восходом солнца Эс'тау вдалеке, купаясь в его красном сиянии, потерявшаяся для всего мира в своих собственных мыслях. Она говорила это не мне, она спрашивала себя.

— Конечно же, сможешь, — уверяю я, шепча ей в ушко, — если сделаешь, то увидишь и следующий закат и следующий восход.

— Это такая угроза? — спокойно спрашивает она.

— Нет, — отвечаю я с улыбкой, которую она не видит, — это мое обещание. Если выстрелишь, то я обещаю тебе — ты увидишь еще один закат.

— Ты же говорил никогда тебе не доверять, — напоминает Таня, — откуда мне знать, что ты меня не бросишь?

Сразу же не отвечаю. Я сам не понимаю себя, почему я это сказал, это просто пришло само собой. Стою на месте и смотрю на нее, затем на остальных, и оно просто вдруг пришло.

— Ты одна из моих штрафников Последнего Шанса, — вскоре говорю я, — ты из моего отряда, а не Полковника. Ты мой Снайпер, и я выбрал тебя, потому что ты лучшая. Я выбрал вас всех, потому что вы все лучшие в том, что вы делаете. Я хочу увидеть, как ты получишь прощение и уйдешь свободной, заниматься тем, чем я больше никогда не смогу заняться. Я хочу, чтобы ты наслаждалась следующим закатом, зная, что можешь наслаждаться ими до конца своей жизни. Прежде всего, моя голова забита воспоминаниями, это все что осталось от всех штрафников Последнего Шанса первого набора. И я не хочу добавлять к ним новых. В моих снах уже предостаточно мертвых людей.

Но Таня, кажется, на самом деле не слушает меня, погруженная в собственные мысли.

СЛЕДУЮЩИМ просыпается Квидлон, и после разговора с Таней, я решаю побеседовать с ним, оценить его состояние. Мне не нужно знать, все ли с ним в порядке, я скорее хочу выяснить, как он будет вести себя, зная, что сегодня, скорее всего, состоится финальное сражение. Будет ли он чересчур взволнован, окажется ли трусом, будет ли сконцентрирован на задании, или отвлекаться на что-то. Зная это, я смогу рассчитывать на него, когда начнется драка.

— Сегодня будет солнечный и жаркий день, — говорю я ему, стараясь втянуть в беседу, пока он пьет из фляжки.

— Да они вроде бы все тут такие? — отвечает он. — Родной мир Тау такой же сухой как этот, поэтому они обживают миры, похожие на свой собственный, так что я полагаю да, сегодня будет солнечный и жаркий день.

— Я уже почти год провел в тюрьме и на борту корабля, а теперь этот раскаленный мир, — говорю я ему, — хотелось бы дождя. Почувствовать на себе его капли.

— Мне никогда не нравился дождь, холодно и мокро, к тому же от него люди становятся несчастными, — возражает Квидлон, — я родом с планеты, где дожди идут все время, постоянная, деморализующая капель, которая продолжается и продолжается, а когда заканчивается, все равно облачно. Там никогда не было яркого света, всегда все серое и пасмурное.

— Значит, ты не скучаешь? — спрашиваю я его, пока мы идем в тень купола, возвышающегося между нами и восходом. — Хочешь еще раз увидеть те, затянутые облаками, небеса?

— Совсем нет, — с яростью отвечает он, — я повидал столько всего, чего никогда бы не увидел на родной планете. Столько всего в галактике, о чем я даже не догадывался, и о чем знаю теперь. Я каждый день узнаю что-то новое. Я встречал бойцов и флотских, разговаривал с офицерами и комиссарами, я видел восходы на других мирах, и смотрел на другие звезды в ночном небе, и ничего бы этого не произошло, если бы я не вступил в Имперскую Гвардию.

— А ты осознаешь, что сегодня все это может закончиться? — тихо говорю я, когда мы входим в тенек и присаживаемся. Я оглядываюсь. Мимо проходят несколько крутов, один из них кивает нам, и я машу рукой в ответ. Шум просыпающегося города возрастает, доносится болтовня из палаток, крики торговцев чужаков усиливаются, а вокруг нас просыпается сопровождающий жизнь гомон.

— Я могу умереть, это верно, но на самом деле, я не думал об этом, — отвечает он.

— Тебя это вообще не волнует? — подначиваю я, не веря.

— Да я видел столько, в сотни раз больше, чем многие люди видят за всю свою жизнь, больше чем я мог вообразить себе, пока рос, — искренне отвечает он, — кто знает, что произойдет, когда я умру? Может быть, это будет самым величайшим опытом. Так сказать опытом всей моей жизни.

— Ты не слишком-то стремись насладиться им, — предупреждаю я его, вспоминая свои собственные дерзкие отношения со смертью. Пока я сижу тут, за глазами снова начинает болеть. Опять тупая боль, которая переходит дальше в мозг, которую можно терпеть, но она определенно неприятная. Перед мысленным взором ударяют молнии. Ощущаю вонь обугленной плоти. Пытаюсь игнорировать это и слушаю Квидлона.

— Ха, Последний Шанс, я как-то не тороплюсь быть убитым, чтобы испытать смерть на себе, — смеется он в ответ, не замечая мою рассеянность.

— Как я уже и говорил, еще столько всего можно увидеть в смертных мирах, перед тем как я уйду. Я уже встречал орков, но хотел бы взглянуть на эльдар. Правда ли это, что они ходят, не касаясь земли? Или посетить один из величайших кафедральных соборов, и даже совершить паломничество на саму Святую Терру.

— Ты этим и займешься, когда получишь свое прощение? — спрашиваю я, стараясь насколько возможно, избавиться от странных видений.

— Определенно буду больше путешествовать, — говорит он мне с улыбкой, — хотя не знаю, как это осуществить. Может быть, продолжу работать на инквизитора Ориеля, или запишусь в экипаж космического корабля, в конце концов, я много что знаю о машинах.

— На твоем месте я бы избегал Флота, — предупреждаю я его, — ты, кажется, не очень-то поладил с Адептус Механикус, а на борту каждого судна сотни техножрецов. А что касается Ориеля, чем скорее его подстрелят, с его окольными путями, тем лучше. Он интриган, и его планы могут очень пребольно по нам ударить. И именно ты окажешься на линии огня, когда это произойдет, а не он. У него есть привычка сбегать. Поверь мне, я это знаю — однажды я уже пытался взорвать его и ничего не вышло.

— Я не знал, что ты раньше работал на Ориеля. Каково это? Я имею в виду, что ты не особо-то рассказывал о прошлом задании, — намекает он.

— Это потому, что я не могу о нем говорить, — отвечаю я, отворачиваясь, — слишком много воспоминаний, слишком много хороших людей погибло, которым не следовало бы умирать. Я творил такое, что даже представить себе не мог, что способен, а теперь повторю это, даже не задумавшись. Это убило меня, но так же показало, кто я есть на самом деле.

— Ну и кто же? — спрашивает Полковник, заставляя меня вздрогнуть. Я замечаю, что он стоит позади меня и смотрит своим ледяным взором.

— Я — Кейдж, лейтенант 13-ого Штрафного Легиона "Последний шанс", — отвечаю я ему, вскакивая, — я — "Последний шанс", как вы и говорили.

— И что это значит? — продолжает он, кивком головы изгоняя Квидлона прочь. Пехотинец бросает на меня взгляд, а потом уходит.

— Это означает, что я здесь, чтобы сражаться и умереть за Императора, — с горечью объясняю я, отворачиваясь и делая шаг.

— Не смей уходить от меня, Кейдж, — рычит он, и я поворачиваюсь обратно, — ты о чем думаешь, разворачиваясь спиной к офицеру?

— Да уже ни о чем, — холодно смеюсь я, — сейчас все поменялось. Я уже не просто лейтенант, а вы не просто Полковник. Дело не в званиях или старшинстве. Я кое-что осознал. Я понял, почему вы попросили меня выбрать и тренировать группу. Вы просто уже не можете делать это сами, да? Я знаю, сколько теперь мне нужно сдерживать в себе, все эти воспоминания, всю эту боль, всю кровь на своих руках. Я-то могу с этим разобраться. Вы так же, но сколько вы еще можете вытерпеть? Я знаю, что вас это волнует, и даже не пытайтесь сказать мне, что это не так. Вопрос только в наших душах, не в телах, но вас это тоже волнует. И вы так же клали на чертову миссию, но верите в Императора и во все остальное. Вы же не просто машина, а такой же человек, как и я. Один Император знает, может вы когда-то были таким как я, может быть, даже простым пехотинцем — или были рождены для таких деяний? Может быть, вас с младых ногтей воспитывали офицером?

— Ты ничего обо мне не знаешь, Кейдж, — после секундного размышления отвечает он, его глаза буравят меня, — но да, ты прав, мне нужна твоя помощь. Ты продемонстрировал кое-что особенное в Коританоруме. Я знаю, что ты вернулся за мной, а не за каким-то вшивым прощением в моем кармане. Ты понял кое-что из того, что я пытаюсь сделать, но у тебя нет ни малейшего понятия о картине в целом. Ты ничего не знаешь о моем прошлом, и не знаешь, что тебя ждет впереди. Ты мне нужен, ты мне все еще нужен, вот и все. Мне плевать на тебя, и я, кажется, ясно выражался, что у тебя есть только один шанс. Ты его получил и упустил.

— Тогда почему бы просто не убить меня прямо сейчас? — рискую высказаться, поднимая руки, словно заложник.

— Может быть, я так и поступлю, — говорит он, доставая из кобуры автопистолет.

— Давай, — рычу я, — убей меня, ведь для задания я не нужен, я просто нянька для Квидлона и Тани, а они уж как-нибудь позаботятся о себе. Я выполнил свою работу. Ты мог убить меня все это время за последние четыре года, в любой миг. И у тебя были оправдания. Ты мог убить меня, когда поймал с новобранцами на Тифон Приме, но позволил переубедить себя.

— Они угрожали пристрелить меня за это, — пытается возразить он, но выходит не очень-то убедительно. Полковник никогда не умел хорошо врать. Говорить полуправду, этому он наловчился, но откровенно врать? Неа, тут он пас.

— Они бы не стали, несмотря на то, что говорили, — отвечаю я, опуская руки и обвиняюще тыкая в него пальцем, — ты мог убить меня тогда, мог оставить меня умирать, когда улетали из Коританорума. Мог убить, когда я прихлопнул Тифонских офицеров, и когда нашел меня пьяным в стельку, но ты решил подождать, пока я не проснусь. И предложил мне еще один последний шанс, зная, что я схвачусь за него.

— И что ты хочешь, чтобы я ответил, Кейдж? — спрашивает он, убирая пистолет в кобуру. — Что ты мне нужен на этом задании, на случай если все пойдет прахом? Это правда, ты мне нужен как поддержка. Ты, несомненно, один из лучших солдат, что я когда-либо встречал. Но на самом деле, ты мне нужен не из-за этого. Ты сам жаждешь, чтобы я наказал тебя, потому что ты этого заслуживаешь. И ты знаешь, что это правда. Дело не в искуплении, дело в наказании. У тебя был шанс навсегда выбраться из всего этого, но ты его отбросил именно потому, что до сих пор чувствуешь себя виноватым. Ты винишь себя за всю свою жизнь, Кейдж, и хочешь, чтобы я ощущал себя виноватым за тебя. И ты сам хочешь, чтобы я протащил тебя через ад, и чтобы ты смог за это меня ненавидеть. И ты не хочешь признаваться, что все то, что ты пытаешься доказать мне, на самом деле, нужно доказать самому себе.

— Я брехливый, жуликоватый орочий сын, душегуб, — смеюсь я ему в лицо, — да я был ублюдком еще до того, как ты схватил меня. И почему же ты считаешь, что я чувствую вину за все, что натворил?

— Тебя изводит не то, что ты натворил, или чего не сделал, — говорит он мне, подходя ближе и становясь лицом к лицу, — ты в этом прав, плевать ты хотел на всех тех, кого убил, тебе плевать на все причиненные тобой страдания. Но тебя мучает то, что возможно, если бы ты не был таким эгоистичным, так одержимым своим собственным выживанием, то может быть больше штрафников "Последнего Шанса" покинули бы Коританорум живыми.

— Ты не намеревался оставлять в живых хоть кого-то из нас, ты или Ориель, — возражаю я, отходя от его пугающей фигуры.

— Где твое самопожертвование, когда оно было необходимо? — неуклонно продолжает он, снова подходя ближе. Мой личный судья и присяжные.

— Ты каждую ночь спрашиваешь себя, мог ли ты их спасти. Ты спрашиваешь, мог ли ты спасти Франкса, если бы не прикинулся мертвым во время авианалета. Мог бы придержать Гаппо на том минном поле, если бы не слинял? Почему ты обливался кровавым потом на Крагмире, пытаясь спасти Франкса? Может быть потому, что считал его лучше себя? Так ты из-за этого так себя ненавидишь, потому что все эти умершие люди гораздо больше тебя заслужили право на жизнь? Вот почему ты — Последний Шанс. Вот почему тебе нужно, чтобы я наказал тебя, потому что да, ты — отвратительный, эгоистичный, трусливый кусок дерьма, которого Императору следовало бы убить. Но ты за всю свою жизнь так и не понял, почему он этого не сделал, а вместо — забрал жизни всех, кого ты знал, за исключение меня. Я единственный, кто у тебя остался, Кейдж. Я не воспоминание, и я говорю тебе — не смей уходить от меня, когда я разговариваю с тобой. Ничего не изменилось, ты до сих пор отребье, и у меня все еще есть обязанность спасти тебя от самого себя.

Я просто громко смеюсь. Хороший, сердечный смех пробирает до живота, аж челюсти сводит. Полковник стоит на месте и озадаченно смотрит на меня, подняв одну бровь. Умудряюсь взять себя в руки. Пара других штрафников пытается подойти, но завидя Полковника, отступают.

— Да, Полковник, — отвечаю я, энергично отдаю честь, хотя так и не могу остановить хихиканье, — если вы прекратили строить из себя лицемерного сукиного сына, сэр, то я хотел бы проверить свое отделение.

— Вперед, лейтенант Кейдж, — говорит он, кивая, и наши официальные отношения восстановлены. Когда ухожу, то мои мысли в беспорядке, я ощущаю на своей спине пронзающий взгляд, но вскоре разум прочищается, когда начинаю выкрикивать приказы остальным.

ОРИЕЛЬ вернулся примерно в полдень и приказал нам собираться и выдвигаться.

Задание начинается здесь и сейчас. Без дальнейших слов мы собираемся, последний раз проверяем свое оружие, собираем боеприпасы и оставляем ненужные теперь вещи. Спальники, лагерные горелки — все это будет лишним весом, а мы должны пойти налегке.

Быстро машем на прощание крутам, которые так же готовятся сняться. Ориель безошибочно ведет нас по улицам. Избегая больших толп чужацких кварталов, мы проходим мимо космопорта. Он указывает в сторону стоящего на площадке корабля тау, мерцающего белого шаттла, украшенного огромными красными символами тау. Это транспортник Пресветлого Меча, который уже отправился в боевой купол для проверки.

Инквизитор ведет нас дальше от космопорта, и мы видим другой купол, стоящий отдельно в пустыне, соединенный с городом единственным мерцающим серебром рельсом. Когда подходим ближе, я замечаю похожие на пулю очертания вагонов, снующих туда-сюда, и осознаю, что это какие-то локомотивы.

— Вот так мы попадем в боевой купол, — говорит он нам, указывая на проносящийся мимо нас транспорт.

— Благодаря учебным тренировкам на "Лаврах Славы", вы представляете себе оперативную область внутри купола. Взрывы Троста дадут нам необходимую неразбериху, чтобы попасть в центральный комплекс, где расположены силовые реле. Как только окажемся там, Квидлон, Таня и Кейдж, а с ними и Трост, перерубают подачу энергии на внешние лестничные площадки и на рельсы, тем самым отрезая купол от внешней связи. Полковник, Морк и я выманиваем из укрытия О'вара, и приводим к Тане.

Она убивает командующего, и мы уходим через железнодорожный терминал. Стрелли, примерно в пяти километрах на восток от купола в пустыне стоит шаттл, и ты направишься туда.

— Активируешь это, как только увидишь шаттл, — инквизитор протягивает Стрелли маленький цилиндр, с выгравированной медной руной на основании.

— Потом летишь обратно к куполу и забираешь нас. Как только мы оказываемся на борту, то летим к кораблю на орбите. Я разговаривал с Прохладным Ветром, и он уверил меня, что после убийства Пресветлого Меча, цепь командования на некоторое время будет нарушена, и он сделает все, что может, чтобы продлить это замешательство.

— Все это прекрасно и замечательно, — говорит Таня, глядя как еще один транспорт стремительно набирает скорость и скрывается из виду, — но как мы попадем в один из этих поездов?

КВИДЛОН осторожно и продолжительно ругается про себя, пока мы опускаем его в дыру. Ориель уверил нас, что силовые катушки для поездов захоронены там, и Квидлону нужно просто временно отключить питание, тем самым заставив поезд остановиться.

Когда попадем на поезд, снова включится питание, и мы с ветерком покатимся к укрепленному куполу. Все это хорошо на бумаге, но судя по ругательствам Квидлона, на практике это чуть сложнее.

У нас так же почти час заняло найти один из энергетических каналов, скрываясь в пустынных дюнах, на случай, если нас увидит какой-нибудь воин Огня из проходящего поезда, и мы вызовем подозрение. Вскоре Квидлон возвращается, подняв панель, расположенную в паре сотен метров от рельсы и моргая от яркого света после нескольких минут в маленьком лазе, который мы нашли.

— Думаю, подача энергии возобновится через несколько минут, — говорит он нам, отряхивая себя от пыли и запихивая странный на вид инструмент обратно в свой ранец.

— Ты думаешь? — рявкает на него Морк.

— Я не знаю, как работают расчетные системы тау. Они не используют минуты или секунды, так что мне пришлось гадать, — стонет он в ответ, явно огорченный, — да я даже не смог прочитать маркировку на всех переключателях и терминалах, так что можете считать, что мне повезло и я сейчас не похож на кусок жареного мяса.

— Итак, мы умудрились остановить один из поездов. Что дальше? — спрашивает Трост.

— Я бы предложил убить всех на борту, — говорю я им, оглядываясь в поисках возражений.

— Последний шанс прав, — соглашается Трост, — по половине с каждой стороны, атакуем спереди и сзади. Штурмуем, расстреливаем все что движется, затем ждем, пока включат питание. У этих штук нет машинистов, так что она сама отвезет нас куда надо.

— Подрывник, Кейдж и Снайпер со мной, — быстро приказывает нам Полковник, глядя вдоль рельсы в сторону города, где отражение солнца от металла указывает на следующий поезд. — Остальные с Ориелем. Держитесь ниже и стреляйте на уровне груди, так мы не поубиваем друг друга.

— Сначала гранаты, — предлагаю я, снимая с пояса фраг-заряд, — в таком замкнутом пространстве она многих уложит. Полковник кивает, и Трост кидает одну из своих фраг-гранат Ориелю, а тот передает ее Стрелли.

— А почему я должен идти первым? — хнычет он, держа гранату на вытянутой руке, чтобы кто-нибудь другой забрал ее.

— Потому что если нам понадобится, мы просто можем уйти оттуда пешком, Летун, — без обиняков отвечаю я.

— Ага, и пешочком до орбиты? — с горечью спрашивает он, сплевывает на землю и встает.

Ориель с остальными перепрыгивают рельс и ждут на другой стороне, в сотне метров дальше по дороге. Мы не пытаемся скрываться, и насколько я знаю, тау на борту быстро приближающегося поезда мало что могут сделать, чтобы остановить его, даже если увидят нас.

— Ты первый, Подрывник, — говорит Полковник, указывая на Троста, — потом Последний Шанс и я. Снайпер, ты остаешься здесь и снимаешь любого, кто вылезет в окно.

Теперь я вижу приближающийся поезд, который замедляется недалеко от нас и теперь двигается благодаря набранному разгону, так как уже вошел в область, где секция отключена от энергетической сети. Как я уже говорил, у него очертания пули, примерно двадцать метров длинной, с рядом узких окон, примерно в двух третьих высоты от земли. У него нет видимых колес, он беззвучно парит над рельсом. Поезд проходит мимо нас, все еще двигаясь очень быстро, но постепенно замедляясь. Когда мы начинаем бежать вслед, он опускается на рельс, и его нижняя часть вырезает борозды в песке, еще сильнее замедляя движение.

Сзади вагона три маленькие ступеньки, ведущие в разные стороны. Я указываю Тросту на правый край, и он кивает, поднимает руку с гранатой. Таня кидается влево, падает ниц и занимает позицию для стрельбы на песчаной дюне. Люк над ступеньками открывается, и дверь с шипением уходит вверх. Высовывается голова тау в униформе воинов Огня, Полковник стреляет, пули дырявят чужака, и тот отлетает назад.

С мастерством, привитым годами практики, Трост закидывает гранату точно внутрь, откуда сразу же доносятся крики паники. Взрыв вышибает последние пять окон вагона, и из-за двери вылетает тело. Примерно две секунды спустя из носовой части поезда доносится второй взрыв. Трост добегает до ступенек первым и вскакивает на них, стреляя из лазгана при прыжке внутрь. Я иду следующим, стреляю из автогана вправо с одной руки, другой втягиваю себя через люк. Под ногами хрустит стекло, вижу тела тау, усыпающие все лавки, что бегут вдоль всей длины транспорта. Один или двое дергаются, и мы стреляем в них. Слышу, как позади меня запрыгивает Полковник, держа наготове автопистолет.

Остальные прорываются с носа, а мы стоим, смотрим друг на друга, и между нами лежит около трех десятков тел. Еще несколько тау начинают приходить в себя, так что проделываем грязную работенку — казним их всех, стаскивая шлемы и всаживая каждому пулю в лоб. Таня присоединяется к нам, но держит свой палец подальше от спускового крючка снайперской винтовки.

— Давайте очистим немного места, — слышу я голос Ориеля. Он хватает труп за ноги и тащит его к двери. Когда я хватаю другое тело под руки и поднимаю его, под моими ногами появляется гудение, и я ощущаю, что поезд начинает снова подниматься от земли. В спешке мы хватаем тела и выталкиваем их через дверь, наблюдая, как они беспомощно кувыркаются по пыли и песку, пока поезд набирает скорость.

— Их никто не увидит? — спрашивает Таня, просовывая руки в подмышки одному из воинов Огня.

— К тому времени мы уже будем внутри. Будь на то воля Императора, тревога поднимется уже тогда, когда все будет сделано, — отмечает Морк.

— Сколько нам туда ехать? — спрашивает Стрелли, помогая Тане тащить тело.

— Десять, от силы пятнадцать минут, судя по ускорению и времени, что заняло у нас остановить поезд, — говорит Квидлон, глядя через одно из разбитых окон.

— Забудьте об отдыхе и будьте наготове, — говорит Ориель, вставляя новую обойму в пистолет и передергивая затвор. Это напомнило мне тот момент, когда я впервые увидел его в плазменной камере Коританорума с двумя дымящимися автопистолетами в руках. Он излучал тогда ту же самоуверенность. У него не было сомнений в том, что он делает — и если кто-нибудь из нас выберется живым из этой заварушки, то это точно он.

— Мы начинаем замедляться, так что давай, прыгай, — говорит Полковник Стрелли, толкая его к задней двери, — двигай к шаттлу, но дай нам, по меньшей мере, час, перед тем как снимать стелс-поле, потому что как только снимешь — тау тут же его обнаружат. Ну а после этого, на всех парах лети к нам.

— Где Прохладный Ветер? — спрашивает пилот. Сейчас это некоторым образом странный вопрос.

— Его участие в задании завершено. Даже не предполагалось, что он будет находиться в боевом куполе, — с носа отвечает Ориель, жестами подгоняя Стрелли убираться. Я стою на верхней ступеньке, пока пилот спускается к проносящейся мимо земле. Показываю ему большой палец, и он прыгает, оттолкнувшись от ступеньки ногами. Вижу, как он приземляется и перекатывается. В следующий миг он уже на ногах.

Стоит там и машет. Пока мы летим дальше, я наблюдаю за ним, а он все стоит на месте, даже не пытаясь, насколько вижу, отправиться к шаттлу.

Следующие несколько минут проходят в молчании. Мы все смотрим, как по мере приближения из песков все больше и больше вырастает боевой купол. Он громадный, намного больше, чем я представлял его себе во время тренировок на борту "Лавров Славы". Полагаю, что он как минимум три, может быть четыре километра в поперечнике у основания. По сравнению с ним все здания, что мы видели около космопорта — карлики. Даже боевой купол на Ме'леке был вполовину меньше, хотя полагаю, там их скорее всего несколько.

Ощущаю, как локомотив все быстрее замедляется. Купол всего в паре сотен метров, и я готовлюсь, присаживаясь у одного из разбитых окон, а автоган согревает мою руку, так что я задвигаю все мысли о Ме'леке. Трост выпрыгивает за сотню метров от черной дыры, в которую уходит рельс, и направляется вправо, вытаскивая заряды из своего ранца. В последний раз проверяю свой автоган и кладу его на подоконник.

— Последний шанс, — говорит мне Квидлон, на его лице обеспокоенность, — я тут подумал, мы ведь столкнемся с целой армией. Я имею в виду, нас всего лишь горстка. И как нам побить целую армию?

— Инквизитор? — кричу я Ориелю на носу состава. — Со сколькими мы столкнемся?

— Прохладный Ветер сказал, что там будет только охотничий кадр Пресветлого Меча и еще один кадр охраны, — говорит он, оглядываясь через вагон на нас, — примерно сто, может быть сто двадцать воинов.

— Это мелочь, Мозги, — усмехаясь, говорю я Квидлону, — вот в Коританоруме была настоящая армия, тысячи.

— И как вы все провернули? — спрашивает он, в кои-то веки подавленный.

— Тебе краткую историю или полную? — отвечаю я, глядя в окно. Отверстие в стене купола все ближе и ближе. На фоне чистого синего неба белизна самого купола ослепляет.

— Кажется, у нас есть время только на краткую, Последний Шанс, — говорит Таня с другой стороны прохода.

— Превратили их всех в маленькие угольки, — смеюсь я, ощущая полное спокойствие. Когда я успокаиваюсь, пульсация в голове начала спадать. Похоже, что произошедшее за несколько последних месяцев, собралось во мне в единое целое, и снова появилось ощущение отстраненности. Появился экстаз, о котором я рассказывал Тане, чувство, что внутри моего тела есть кто-то еще.

Когда мы заезжаем внутрь купола, все на секунду становится тусклым, но я осознаю, что на самом деле внутри не темно, просто желтый свет — ничто, по сравнению с ярким сиянием дня снаружи. В этот момент мы проезжаем ворота и въезжаем в терминал. Длинная посадочная платформа бежит вдоль рельсы с каждой стороны, через равные промежутки в стенах широкие арки. Здесь на посту несколько воинов Огня тау, и могу представить себе их удивление, когда поезд с разбитыми окнами мягко скользит останавливаясь.

Не даем им и шанса отреагировать.

Слегка приподнимаюсь, все еще с автоганом в руках у оконной рамы, и даю короткую очередь, укладывая ближайшего тау. Пули пробивают его живот и грудь, отрывают куски от бронированного панциря. Полковник целится ниже в другого. Очередь прошивает линию вдоль стены, после чего пробивает коленную чашечку воина. Ориель выпрыгивает из двери, стреляет на ходу и с превосходной кучностью прожигает шлем третьего.

Я сам вылетаю из задней двери и перекатываюсь влево напротив остановившегося теперь вагона, используя заднюю часть транспорта в качестве укрытия. Воин Огня разворачивается, чтобы убежать в один из арочных проходов, но я целюсь быстрее. Выстрелы бьют его в верхнюю часть спины и откидывают вперед. Он кувыркается, после чего пытается встать на ноги, все еще живой, но оглушенный. Открывает ответный огонь из громоздкого карабина, выстрел которого выгрызает огромный кусок из вагона, и я вынужден нырнуть обратно.

Быстро осмотревшись, замечаю, как Квидлон стреляет изнутри вагона. Его залп лазерных разрядов впивается в воина Огня и снова опрокидывает того.

Именно в этот момент раздается глухой взрыв справа от нас — взрывчатка Троста. Пронзительный вой сирен наполняет воздух.

— Идите к силовому комплексу! — орет Полковник. Следую за Ориелем и Морком на другую сторону станции, в поисках Пресветлого Меча. Им нужно будет выманить командира на открытое пространство, чтобы Таня могла выстрелить. Про себя молюсь Императору, дабы он их защитил.

Квидлон и Таня присоединяются ко мне у ближайшего арочного прохода.

Весь механизм пришел в движение, отточенный часами, днями и неделями, проведенными на "Лаврах Славы". Все идет в точности, как в тренировочном ангаре. Нам предстоит пройти через арку, войти в следующую дверь слева, дальше в третью дверь справа по коридору и через область джунглей. Пройти на другую сторону еще через пару дверей и оказаться на центральной площади, у входа в силовой комплекс и оружейную.

— Все помнят тренировки? — говорю я остальным. — Давайте, штрафники, пришло время умирать.

На этих словах швыряю дымовую гранату через арку, и через пару секунд ныряю туда следом. Вокруг меня от выстрелов взрываются стены, слишком близко, чтобы было приятно, и я падаю на землю, открывая ответный огонь по коридору. Таня бежит через туннель и занимает укрытие у следующего дверного алькова, Квидлон следует за ней, стреляя при этом от бедра. Вскакиваю на ноги, вокруг барабанит еще одна очередь, и бегу за ними. Магазин пуст, так что я вытаскиваю его и отбрасываю, со щелчком и легкостью, дарованной тренировками, вгоняю на место новый. Еще один коридор, улетает еще одна дымовая граната. Пока мы бежим по нему, Квидлон стреляет через арку, и до меня доносится чей-то вскрик от боли.

Добегаем до закрытого входа, и я подаю сигнал Квидлону — открыть его. Он осматривается в поисках панели доступа и находит ее как раз над полом внутри арочного свода.

— Давай, Мозги, у нас в запасе нет дня, — шепчу я ему, после чего стреляю, заметив движение справа от меня. Оглядываюсь и вижу, что он открыл панель, а в его руках странно выглядящий инструмент, похожий на пару компасов из кристаллов и проводов. Раздается шипение и, открываясь, дверь скользит в сторону.

Таня ныряет туда первой и секундой позже стремительно вылетает обратно. Позади нее взрыв сотрясает комнату.

— Гранаты! — говорю я им. Квидлон швыряет одну в дверь, которая на секунду позже летит вслед за моей, снятой с пояса. Двойной взрыв разбрасывает шрапнель по огромной области, а в воздухе повисает гарь взрывчатых веществ. Еще один взрыв, на этот раз намного громче, сотрясает стены, и я вижу, что дальше туннель завален кучами обломков. В слепую отстреливаясь из лазгана, через дыру в стене врывается Трост.

Хватаю Таню и пихаю ее вперед, толкая перед собой, пока мы не добираемся до следующего алькова. Дым, пыль и желтое освещение делают все туманным и грязным, угрожая при этом забить мой рот и нос. Таня достает лазерный резак и начинает возиться со следующей дверью, а мы в это время прикрываем ее огнем. Еще три воина Огня падают дальше вниз по узкому коридору, но еще больше, исчезая из виду, ныряют в укрытия. Слышу шипение лазерной горелки, плавящей дверь, и через секунду Таня кричит нам, что она внутри.

Пробравшись через щель, я оказываюсь в центре джунглей, как и ожидал. Влажность и жара заставляют мою кожу моментально покрыться потом, и через некоторое время мои глаза подстраиваются к царящей тут относительной мгле. Трост устанавливает растяжку рядом со щелью, а мы занимаем позиции около опушки, где огромная листва папоротников доходит нам до талии.

— Дроны! — рявкает Таня, поднимая снайперскую винтовку налево.

Бросаю в ту сторону взгляд. Через листву к нам парит полдюжины этих устройств. Они представляют собой куполообразные диски, примерно метр в диаметре, ощетинившиеся толстыми антеннами из изогнутых макушек, и у каждого свисает по паре подвесных орудий, которые гудят и вертятся, сканируя джунгли в поисках нас. Таня открывает огонь, единственным выстрелом сбивая ближайшего. Его расколотый корпус, разбрасывая искры и вращаясь, падает на землю. Мы с Квидлоном стреляем в следующих. Совместный залп из лазерного огня и пуль отправляют еще трех дронов в неуправляемый полет, и те разбиваются о деревья или закапываются в кусты.

Оставшиеся два открывают ответный огонь, и мы ныряем по укрытиям. Пули вырывают из опушки куски размером с кулак, и те разлетаются повсюду, забрызгивая меня сладко пахнущим соком. Перекатываюсь вбок через папоротники, опавшую листву и, оказавшись на спине, открываю огонь. Пули рикошетом отлетают от одного из дронов, тот в полете начинает сильно вибрировать, но восстанавливает управление и опускается, скрываясь из виду. Умненький маленький хитрец. Единственным предупреждением о выстрелах дрона служит поднятая пелена опавшей листвы. Я вскакиваю на ноги и ныряю в сторону, неуклюже приземляясь за поваленным стволом дерева. Пули прошивают листву на уровне колен, ствол дерева раскалывается — дрон, должно быть, парит над самой землей. Один из них прошивает гнилое дерево насквозь, оставляя мне глубокий кровавый порез на задней поверхности ноги, чуть ниже колена, но не задевает кость. Сжимаю от боли зубы и вслепую отстреливаюсь, положив автоган на ствол и опустошая остатки магазина.

Вогнав новую обойму, выглядываю над поваленным стволом. И вижу как прямо ко мне парит дрон, а его слегка дымящиеся пушки вертятся влево-вправо. Когда он оказывается всего в паре метров от меня, выскакиваю из укрытия и прыгаю на эту штуковину, приземляясь ей прямо на макушку.

Дрон уклоняется в сторону, пытаясь сбежать, я бросаю автоган и хватаюсь за его круглый край обеими руками. Мои мускулы напрягаются, борясь с его антигравитационными двигателями, когда я разворачиваю его вертикально. Его пушки бешено вращаются, стараясь взять меня на прицел. С воплем я срываюсь в бег к ближайшему дереву, толкая дрона перед собой, и впечатываю его в ствол. От коры отлетают щепки, а одно из орудий вырывается из креплений. Снова врезаю им об дерево и так еще четыре раза, пока моторы не утихают и дрон внезапно становится очень тяжелым. Кидаю его на землю, где тот несколько секунд нерешительно качается, а потом затихает. Иду обратно, подбираю свой автоган и кричу остальным.

Первой появляется Таня, ее правая щека кровоточит — в лицо впились щепки от дерева.

— Еще чуть ближе, и я бы потеряла бы глаз, — говорит она мне, садясь рядом с деревом и вытирая кровь своей манжетой. Квидлон и Трост появляются вместе, их явно не задело.

— Думаю сюда, но я потерялся во время боя и теперь все вокруг кажется одинаковым, так что может быть я не прав, — выдает Квидлон, указывая на след слева от нас.

— Проверь свой радиокомпас, идиот, — говорю я Квидлону, и тот вытаскивает из-за пояса магнитный компас, крутит верньеры для правильного расположения. Качает головой и снова крутит.

— Он не работает, — говорит, качая головой, — мне кажется, у тау есть какие-то генераторы помех, или возможно структура купола гасит сканирующие лучи.

— Если бы ты не прирезал Глаза, мы бы знали наверняка, — рычит Трост, проверяя счетчик выстрелов на своем лазгане.

— Забудьте о прошлом, нам лучше двигаться, чтобы не стать мишенью для новых дронов или чего похуже, — отрезаю я, выбивая компас из рук Квидлона.

— Судя по макету на "Лаврах Славы", тут должен быть только один выход. Как только найдем его, так сразу же поймем где находимся.

— Ага, а тау нас просто так взяли и отпустили, да, Последний Шанс? — сплевывает Трост, поднимая Таню на ноги.

— Нет, но мы можем сделать так, чтобы они два раза подумали, прежде чем переходить нам дорожку, — говорю я им, — давайте, меньше споров, больше дела.

Продвижение по джунглям медленное, нас задерживает подлесок и необходимость все время быть настороже. Эта область шириной всего пару сотен метров, но мы не торопимся, не желая неожиданно вылететь на тау. Примерно через десять минут Трост свистит, падает на землю, и мы следуем примеру.

— Движение, двадцать, может быть тридцать метров слева, — шепчет он. Встаю вприсяд и вижу, что он прав. Меж деревьев осторожно пробираются воины Огня. Непонятно сколько их, может быть полдюжины, может быть больше. Указываю вперед, и все кивают, понимая план. Держа меж собой и тау деревья, мы ползем к низким кустам и ждем, пока враг пройдет мимо нас. Первые несколько проходят не замечая нас, но затем мимо меня жужжит дрон и останавливается.

— Вперед! — ору я, кидаясь на землю. Оружие в моих руках вспыхивает выстрелами. С этого расстояния я не могу промахнуться, и дрон взрывается ливнем горящей шрапнели. Тау разворачиваются, но я уже около них. Впечатываю приклад автогана в шлем ближайшего и разбиваю небольшое скопление линз на том месте, где у него должны быть глаза. Следующий в шеренге поднимает ружье, дабы разорвать меня на части, но я отпинываю дуло в сторону, и выстрел распарывает его товарища. Практически шинкует его на две половинки. Меняю направление удара ноги и с силой загоняю ботинок в грудь тау. Тот плюхается на спину, я прыгаю на него, втыкаю автоган ему под подбородок и вдавливаю спусковой крючок. Макушка его шлема и содержимое кровавыми брызгами разлетается по листве.

Поднимаю взгляд и вижу, как Квидлон втыкает нож в пах другого воина Огня, в то время как Трост вколачивает кусок скалы в голову еще одному тау. Два оставшихся бойца разворачиваются и бегут, но Квидлон хватает свой лазган и, прежде чем те скрываются из виду, срезает обоих плотным залпом лазерного огня. Делаю паузу, дабы перевести дыхание, осматривая искалеченные тела. Пусть уж лучше их тела, чем мое.

Направляемся туда, откуда пришли тау, полагая, что они пришли из двери, которую мы ищем. Примерно через сто метров путь нам преграждает водный поток, разрезающий широкую поляну. На мой взгляд, это выглядит как огневой мешок. Хорошие линии огня со всего периметра, где плещется и течет ручей. Но в данный момент время уже против нас, и нам некогда искать лучшее место или идти вниз по течению. Атака дронов и так выбила нас из расписания, так что нам нужно как можно скорее выбираться отсюда и бежать к центральному залу.

Краем глаза ловлю движение на поляне и инстинктивно поднимаю автоган, готовясь открыть огонь. Приглядываюсь, но все что вижу — листву и кусты. Затем справа от меня снова возникает движение, и я быстро перевожу сосредоточенный взгляд в это место, но там снова ничего. Пригнув голову, вглядываюсь через поросль, стараясь разобрать, что там движется. Теперь я точно отмечаю движение чего-то, но определенно не похожего на тау. И только затем мое внимание перемещается на огромный ствол дерева, стоящего прямо напротив того места, где я сижу на корточках. Вглядываюсь в глубокие морщины коры, бегущей вверх и вниз, понимаю, что они немного согнуты и скручены. Странно то, что изломанные линии идеально напоминают очертания гуманоида.

— Хитрые ублюдки, — шепчу я сам себе, прицеливаясь в то место, где по моим расчетам находится голова почти невидимого воина. Мягко нажимаю на спусковой крючок. С треском через поляну пролетает единственная пуля и врезается во что-то перед деревом. И вот тогда я вижу, что к земле летит фигура, которую свет каким-то образом огибает, делая почти что невидимой. Затем разверзается ад. Отовсюду вокруг нас откуда-то из-за деревьев вспышки выстрелов. Нас обстреливают со всех сторон, массированные залпы сходятся на наших позициях, разрывают листу и кусты, впиваются в толстые стволы деревьев и раскидывают вокруг нас твердые как железо щепки. Мы вынуждены спешно нырнуть обратно в укрытия.

— Как мы пройдем? — спрашивает Трост, прижавшись спиной к дереву и нервно поглядывая из-за плеча. — Я их даже не вижу.

— Один из нас оттягивает на себя огонь, а остальные стреляют по ружейным вспышкам, — говорю я.

— Великолепно. Ну и кто же сыграет роль мишени? — спрашивает Трост, явно не горя желанием стать добровольцем.

— Я пойду, — говорит Таня, и прежде чем я останавливаю ее, кидается к поляне. Мы с Тростом быстро бежим за ней, оглядывая деревья в поисках движения. Таня выскакивает из листвы на пару секунд, а затем снова скрывается из виду, но не раньше, чем тау открывают огонь. Вижу вспышку пламени выстрела слева от меня и быстро открываю огонь, опустошая полмагазина, потом перевожу прицел на движение справа, используя оставшуюся часть боеприпасов. Выкидываю пустой и заправляю свежий. Уже нет трех магазинов, а еще во столько перестрелок придется вступить.

— Гоним их! — кричу я, пригибая голову и кидаясь в сторону, бешено паля при этом от бедра, после чего падаю в укрытие, предоставленное неглубоким берегом ручья. Они открывают ответный огонь, который взбивает десяток воронок в воде вокруг меня, и я быстро сгибаю ноги, уводя их с линии огня. Стреляю в ответ, целясь в кусты, из которых видел три или четыре вспышки света. Там раздается треск искр и что-то падает в кусты, приминая под ними листву. Слышу выстрелы справа, и вижу, что Трост целится в то же место. Снова открываю огонь, догадываясь, что там укрылось несколько атакующих. Что-то с гудением пролетает у меня над головой, пропахивает борозду на берегу и взрывается, заваливая меня грязью.

— Подрывник, устрой-ка фейерверк! — ору я Тросту, который теперь чуть выше по течению от меня. Он показывает мне большой палец и вытаскивает из своего ранца большую канистру, размером примерно с мое предплечье. Выдернув чеку, он зашвыривает ее к передней линии деревьев. Смотрю как она, кружась, летит по воздуху.

— Не смотреть! — орет Трост, но слишком поздно. Я как раз отворачиваю голову, когда бомба взрывается, и кругом расходится волна белого света, обжигая сетчатку и вызывая тем самым пляшущие пятна перед глазами. Чувствую, как кто-то хватает меня за плечо и ставит на ноги.

— Давай за мной, — пыхтит мне в ухо Таня, и я, шатаясь, перехожу на бег, пока она тащит меня через поляну. Чувствую запах гари, ощущаю, как под ногами хрустит обугленная земля. Быстро проморгавшись, ко мне возвращается зрение — сначала пятна желтого и зеленого, но через несколько секунд проступают туманные очертания кустов и серое пятно, я так понимаю Квидлон или Трост.

— Дверь недалеко, — слышу Квидлона и протираю глаза. Теперь я вижу его более четко.

— У тебя есть еще зажигательные, Подрывник? — спрашивает Таня.

— Осталась только одна, — отвечает он.

— Лучше прибереги ее, — говорю я, — используй обычные гранаты.

Мы бежим к выходу, который не так хорошо охраняется, и десять тау уничтожены тремя одновременными взрывами.

— Я думала, что выбраться будет сложнее, — признается Таня, пока мы несемся по коридору к входу в энергетический зал.

— А это потому, что большая часть пошла за мной, — говорит нам Трост, — я подозреваю, что сотворил такой адский бабах, что почти снес половину купола.

— Там и Полковник устроил погром, — напоминаю я им, когда Таня опять берется за лазерный резак, — нам нужно сохранить преимущество внезапности. Не знаю, насколько быстро они ответят, но что-то подсказывает мне, что тау очень шустро соберутся.

— Я внутри, — информирует нас Таня, закрывая резак и цепляя его за один из ремней ранца.

— Придерживаемся плана, — говорю я, готовя дымовую гранату. До башни держитесь ниже, а затем внутрь. Подрывник и я держим атакующих, Мозги тем временем отрубает питание и закрывает двери. Снайпер бежит к вершине башни и готовиться выстрелить. Любые неприятности — только крикните и я прибегу.

— Поняли, Последний Шанс, — говорит Таня, и кивает, вытаскивая одну из своих дымовых гранат, — увидимся наверху башни.

Закатываем гранаты через открытый Таней пролом. Я смотрю им вслед и вижу, как за ними повсюду расходится густой синий дым.

— Вперед! — я шлепаю Таню по заднице, и она прыгает через дыру, за ней Квидлон. Слышу очередь и быстро ныряю за ними, Трост замыкает. Несусь через дым, даже не пытаясь отстреливаться, пока вокруг меня визжат и свистят пули, и почти что влетаю мордой в стену башни. Что-то взрывается у меня над головой, и меня закидывает осколками от стен.

— Все внутрь, живо! — рявкаю я на остальных, и те направляются к двери. Взираю через прицел и вижу размытые очертания слева и справа, выбирая, куда стрелять. Пускаю одну очередь влево и вижу, как кто-то падает. Затем еще одну вправо, и та залпом сшибает мишень с ног. Делаю пару шагов вдоль стены, чтобы поменять позицию. Ответный огонь тут же начинает высекать осколки из пола и стены, где я только что стоял. Я стреляю в ответ, ориентируясь по дульным вспышкам, и слышу приглушенный вскрик, когда пули попадают в цель. Еще пару шагов, и я вижу, как Трост у двери отчаянно мне машет.

— Что случилось? — спрашиваю я, спешно подбежав к нему.

— Квидлон ушел в самоволку, свалив на другую сторону башни, — говорит он мне, показывая за плечо большим пальцем.

— Ладно, держись здесь, я притащу этого тупого фраггера обратно, — говорю я саботажнику.

Внутри башни огромное открытое пространство, единственная спиральная лестница уходит на следующий этаж, огибая центральный столб, а небольшие площадки через равные интервалы уходят к потолку. Поднимаю взгляд и вижу, что Таня все еще несется по лестнице, ее винтовка за спиной, поскольку она держится за центральную колонну, так как на лестнице нет перил.

Возвращаюсь к непосредственной проблеме. Выглядываю через круглый проход напротив двери, который все еще открыт. Бросаю взгляд наружу, тау не видно, но перед парой тяжелых бронированных дверей стоят пять пустых боевых скафандров, рядом с которыми ошивается Квидлон. Скафандры открыты, передняя часть корпуса свешена, панели на бедрах опущены, демонстрируя кабину внутри. Оглянувшись, я бегом пересекаю открытую местность до Квидлона.

— Эй, Мозги, какого фрага ты тут делаешь? — ору я на него.

— Разве они не великолепны? — спрашивает он, улыбаясь как идиот. — Ты только подумай, если мы возьмем один из них, то нас никто не остановит, и мы без проблем посечем воинов Огня!

— Если мы сейчас же не двинемся, мать твою, дальше, тогда кучка тау-ублюдков в этих самых скафандрах придет за нами, и у нас не будет и шанса, — рявкаю я на него, хватая за плечо и разворачивая, — а теперь отрубай долбаное питание, пока не прибыло подкрепление на грави-поезде!

— Я только быстренько взгляну, — говорит он, отмахиваясь и делая шаг к ближайшему боевому скафандру.

— У нас нет времени на это дерьмо! — ору я на него, хватая за руку. Он внезапно поворачивается и кулаком врезает мне в живот, сшибая на колени.

— Отвали, Последний Шанс, — отрезает он, — я, может быть, умру здесь, но перед уходом хочу заглянуть в одну из этих машин.

Он карабкается на скафандр, но я прыгаю вслед за ним и стаскиваю обратно на землю. Он с легкостью выскальзывает из моей хватки и пинает меня в пах. Этот удар я едва успеваю остановить бедром. Да, я хорошо его обучил. Его кулак молотом врезается в мой правый глаз, в этот раз намного быстрее, чем он когда-либо действовал на тренировках. Ошеломленный падаю на задницу, а он снова карабкается вверх.

Опущенная передняя сторона бедра позволяет мне заглянуть внутрь. Внутри сидение, окруженное панелями дисплеев и рядами подсвеченных кнопок. Закинув ногу внутрь, Квидлон плюхается на сидение, и я вижу, как его ноги уходят в бедра скафандра. С шипением вокруг его ног закрываются зажимы, фиксируя на месте.

Когда я, держась за живот, вскакиваю на ноги, он тыкает в одну из кнопок. Раздается высокочастотный звук, и голос тау произносит что-то.

— Вылезай оттуда. Ты не знаешь, что делаешь! — ору я на него.

— Отвали, Последний Шанс! — орет он в ответ, а в его глазах плещется безумие и одержимость. Левой рукой он хватается за короткий джойстик управления, а правой тыкает в кнопки.

— Думаю, разобрался, управление на самом деле достаточно простое, все на своих местах.

Бедерные панели защелкиваются на место, с лязгом запечатывая броню, затем с завыванием приводов опускается фронтальный фонарь. Последнее что я вижу — широченную ухмылку Квидлона. Мгновение скафандр стоит неподвижно, и меня разбирает любопытство, а вдруг у него и правда все получится.

Затем боевая машина начинает дико вибрировать, яростно трясясь пару секунд. После чего грудная пластина с шипением открывается снова. Фонарь поднимается на петлях, являя зажаренный труп на сидении. Тот все еще дымится, а обожженные губы натянуты в безумной ухмылке. Несколько разрядов энергии все еще бегают меж двух жезлов, вставленных с разных сторон в голову Квидлона. Жезлы бесшумно убираются обратно в борта кабины. Бедро откидывается вниз, открывая его изуродованные ноги — куски сожженной плоти на костях. Вонь горелого мяса долетает до моего обоняния, и я закрываю рот руками. Тяжело сглатываю, чтобы остановить рвотные позывы.

— Ты тупой кусок сточного говна! — ору я на шелушащееся тело Квидлона. Полностью потеряв самоконтроль, я делаю пару выстрелов в дымящиеся останки, и те рассыпаются грудой пепла и костей, выплескиваясь из скафандра. Плюю на пепел и пинаю его, разбрасывая вокруг себя куски плоти и кости.

— Тупой, фракнутый, тупица, сукин сын, глупый фраггер! — хрипло ору я, подчеркивая каждое слово пинком, после чего беру себя в руки.

Задыхаясь стою на месте и взираю на слегка дымящийся боевой скафандр. Достаю гранату с пояса и зашвыриваю на сидение, после чего отхожу назад. Взрыв разносит кабину на части, раскидывает разбитое стекло и куски панели управления, которые падают среди сгоревших останков Квидлона. Осознавая, что у меня осталось не так много гранат, и с помощью автогана расстреливаю оставшиеся четыре, посылая короткие очереди в каждый. Стрельба вознаграждается электрическими искрами и небольшими язычками пламени, что прорываются через различные контрольные панели.

Оружейные выстрелы привлекают мое внимание обратно к башне, и я разворачиваюсь на пятках и несусь к ней. Бросив взгляд налево, я замечаю, как в зал входят воины Огня. Даю несколько коротких очередей, один из них падает, а остальные вынуждены скрыться с глаз. Добегаю к башне, где Трост отстреливается через другой проход. Заглядываю ему через плечо и вижу еще больше распростершихся посреди главного зала воинов Огня.

— Сдерживай их тут, а я проверю Снайпера, — говорю ему, после чего несусь вверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и не обращаю внимания на тот факт, что могу упасть и разбиться, если сделаю неверный шаг. До вершины тяжелый забег, проношусь мимо комнат, полных инструментов и мерцающих контрольных панелей, но в конечном итоге вылетаю на открытую платформу.

Таня присела за парапетом, прижав к груди снайперскую винтовку. По окружающим стенам со звоном лупят пули, так что я пригибаюсь и перекатываюсь к ней.

— Как дела? — спрашиваю я, вытаскивая магазин, дабы проверить, сколько осталось патронов. Примерно половина.

— Они знают, что я тут. Я не могу сделать прицельный выстрел под таким огнем, — отвечает она, скорчив гримасу.

— Ну и какой из тебя незаметный стрелок, — отрезаю я, червяком ползя вперед, в то время как пули отрывают куски от края парапета.

— Они появились и сразу начали стрелять. Они уже знали, что я буду тут, хотя и не видели меня, — рычит она в ответ, одаривая кислым взглядом.

— Нас очень быстро тут окружат, если мы не будем осторожны, — говорю я, вставляя магазин обратно в автоган.

Выглядываю из-за парапета и посылаю три выстрела в группу воинов Огня, присевших у одного из арочных проходов в центральный зал. Они ныряют в укрытие. Снова скрывшись из виду, я переползаю к противоположному краю платформы и быстро заглядываю за него. С другой стороны к нашей позиции приближаются еще семь воинов Огня. Я снова вскакиваю, даю две короткие очереди, четко попадаю в одного из тау, после чего снова ныряю.

Внезапно слышу чей-то крик на тау, голос намного глубже, чем я слышал раньше. Подползаю к Тане, и она кивает. Мы оба смотрим вниз — там стоит высокий чужак в гладких красных одеждах, командующий отрядом воинов Огня.

— Это Пресветлый Меч! — шепчу я ей, она снова кивает и наводит снайперскую винтовку. И затем я слышу еще один крик, на сей раз на готике.

— Он направляется к оружейной, остановите его! — слышу я рев Ориеля, и вижу, как инквизитор и Полковник выскакивают из другого арочного прохода, их оружие выплевывает пули, а в руках окровавленные цепные мечи (пп). За ними бежит Морк, стреляя в разбегающихся по залу воинов и укладывая пару. На пару секунд присоединяюсь к их пальбе, но не могу прицелиться в Пресветлого Меча. Другое отделение воинов Огня перехватывает Ориеля и остальных, загораживая им линию огня на командира.

— Давай, Снайпер, вали его! — рычу я на Таню, но она не отвечает. Когда ответный огонь заставляет меня снова нырнуть в укрытие, я оглядываюсь на нее. Она на месте, присела над винтовкой, целится. Но не стреляет, просто медленно следит за ним.

— Император прокляни тебя, да стреляй уже! — рычу я, но она игнорирует меня. Ее руки начинают дрожать, я вижу, что дуло подпрыгивает.

— Давай тише, расслабься, дыши, а затем пришей этого ублюдка, — говорю я, стараясь оставаться спокойным. Стою рядом с ней в полуприсяде и отчаянно желаю, чтобы она нажала на спусковой крючок. Давай же, я про себя уже ору на нее. Давай, будь ты проклята! С придушенным рыданием она роняет винтовку, и та лязгает по платформе.

— Ты ранена? — ору я на нее, прыжком оказываясь рядом. Она свернулась в клубок, подняв руки над головой в жесте защиты, и сквозь ружейный грохот и треск лазганов, я слышу ее рыдание.

— Таня, ты ранена? — требую я ответа, хватая ее за плечо. Она не сопротивляется, и когда я отвожу ее руку, то вижу, как по щекам струятся слезы.

— Я… я не могу, — всхлипывает она, — прости, Кейдж.

— Тупая идиотка… — я настолько рассержен, что теряю дар речи. Тыльной стороной руки отвешиваю ей пощечину.

— Ты даже себе представить не можешь, что только что натворила. Теперь мы все трупы.

— Прости меня, — снова извиняется она меж рыданий и всхлипываний.

— Теперь ох как, мать твою, поздно, — ору я на нее, поднимая за волосы и ставя на ноги. — Хватай винтовку, нам нужно бежать из башни.

Он тупо стоит секунду и непонимающе смотрит на меня.

— Хватай свою гребаную винтовку солдат, и смываемся! — ору я ей в лицо. Вроде бы наконец-то поняла, поскольку пропадает стеклянный взгляд, и она хватает свою винтовку. Она еще раз бросает на меня взгляд и затем бежит к лестнице. Последний раз заглядываю за край башни, как раз тогда, когда Пресветлый Меч и телохранители исчезают в широком проходе ровно за поврежденными боевыми скафандрами. Бегу вслед за Таней, на ходу меняя магазин, и делая над собой усилие, чтобы притормозить на этой опасной спиральной лестнице. Скатиться вниз и сломать себе шею будет самым тупым способом уйти из жизни. В конце концов, я чертовски уверен, что тау будут со всем пылом пытаться убить меня, так что не хочется портить им все веселье.

Когда сбегаю вниз, Трост оборачивается ко мне.

— Что случилось? — спрашивает он, переводя свое внимание то на меня, то на воинов Огня снаружи.

— Пресветлый Меч сбежал. Нам нужно убираться отсюда, — говорю я, направляясь к другой двери.

Вижу как Ориель, Морк и Полковник сошлись в рукопашной с отделением воинов Огня. Вот что я скажу, у тау конечно впечатляющие пушки, но они ни черта не смыслят в рукопашном бое. Шеффер и инквизитор с легкостью рвут их на кусочки цепными мечами и направляются к нам.

За ними появляются еще воины Огня, и я прикрываю отряд, выпустив очереди по паре патронов, зная, что у меня остался только один магазин. Морк останавливается и разворачивается, так же делая пару выстрелов в тау, и снова заставляя их скрыться. Первым к башне подбегает Ориель.

— Куда он ушел? — требует он ответа, хватая меня за отвороты камуфляжной рубашки. Я указываю на двери, которые в данный момент уже закрыты.

— Он попал в оружейную, — тяжело произносит Полковник, от недавнего боя его грудь ходит ходуном, — теперь все будет гораздо сложнее.

Он и инквизитор отталкивают меня прочь, Морк трусцой бежит за ними, на ходу отщелкивая батарею лазгана.

— Снайпер подвела нас, — горько произносит он.

— Угу, подвела, — соглашаюсь я, — самое время убираться на хрен.

— Задание еще не завершено, Последний Шанс, — говорит он, загоняя свежую энергоячейку.

— На случай, если ты не заметил, миссия горит как фитиль заряда, а потом будет гребаная катастрофа, — рычу я ему, стараясь протолкнуться мимо, но он хватает меня за руку. Рывком освобождаюсь.

— Все кончено, мы оплошали, теперь самое время линять!

— Ты дезертир, лейтенант Кейдж? — зловеще спрашивает он, размахивая в мою сторону лазганом.

— Да, я чертов дезертир! А ты больше не комиссар, Морк! — указываю я ему. — Тебе нет нужды помирать здесь.

— Нет, я не комиссар, — злобно отвечает он, — Я — Герой. Ты забыл об этом? Герой! Вот почему я не отступаю и не бегу, и не дезертирую посреди задания, и именно по этой причине ты больше не сделаешь ни шагу.

— Это бред, — рычу я на него, — тут что, недостаточно тау, чтобы еще и стрелять друг в друга? Сегодня мы проиграли битву, но возможно Пресветлый Меч напуган настолько, что мы победим в войне. Давай на шаттл, выживем, чтобы сражаться в другой раз. Да какого черта, я сам добровольцем вызовусь в оборону Саркассы, но здесь не останусь ни секундой дольше!

— Стоять на месте, лейтенант, — слышу я, как рявкает Полковник. Он проходит через дверь и машет Морку уйти с дороги.

— Пристрели меня, заруби, мне уже плевать! — ору я на Полковника. — Я валю отсюда, и на этот раз не вернусь за тобой.

Полковник улыбается, а затем выражение лица становится мрачным.

— Слишком поздно, — отвечает он просто, указывая мне за плечо. Я оборачиваюсь. Двери оружейной без труда скользят в стороны, и я понимаю, почему Ориель был так уверен, что Пресветлый Меч пройдет мимо огневой позиции Тани.

ОЩУЩАЮ, как трясется земля под ногами, когда пять боевых скафандров идут к нам, шагая меж дымящихся останков тех, что стояли перед дверьми. С поднятыми пушками они топают прямо к нам. Пресветлого Меча легко опознать: его скафандр украшен сильнее, чем остальные, а на передней бронепластине запутанный узор тау. Многоствольная пушка на его правой руке наводится в нашу сторону, а ракетная установка на плече поворачивается к башне. В его левой руке какое-то устройство-щит. Вижу, как оно потрескивает от пробегающей энергии. Его телохранители вооружены теми же многоствольными пушками, и другими смертоносными приспособлениями. Чувствую, как подгибаются ноги, и падаю на колени. Время, кажется, замедлилось. Вижу, как четыре дула пушки Пресветлого Меча начинают раскручиваться, их скорость возрастает, а затем взрывными вспышками света они начинают стрелять. Снаряды кромсают стену как раз у меня за спиной.

Слышу, как Шеффер с проклятием ныряет обратно в башню, а кто-то зовет меня по имени, должно быть Морк. Вдруг резко в голове все становится на место, рев пушек оглушителен, я ныряю в другую сторону и перекатываюсь, ощущая, как ударами хлыста завывают вокруг меня пули. Что обжигающее болезненно ударило меня в ногу, и я снова растянулся на земле. Оглянувшись, замечаю, как кровь стекает из дырки в правом ботинке. Подавив крик боли, вскидываю автоган и открываю огонь, поливая Пресветлого Меча. Пули бесполезно рикошетят случайными искрами от его боевого скафандра, оставляя на нем только крошечные вмятины. Один из телохранителей отходит в мою сторону и тыкает в меня явно огнеметом. Спешно вскакиваю на ноги, игнорируя жгучую боль в ноге, и ныряю в укрытие башни за мгновение до того как струя пламени с треском проносится мимо меня, по пути проливая горящее топливо на пол главного зала. Меня обдает волна жара, аж глаза болят.

Справа от меня вижу, как остальные бегут от башни. Пару секунд спустя серия взрывов разрывает башню изнутри, пламя лавиной вздымается из выходов. Пытаюсь встать, но ноги не слушаются, так что я резко падаю к стене башни. Боевой скафандр с огнеметом топчется за углом, и слышно, как жужжит его оружие, раскачиваясь из стороны в сторону в поисках целей. В конце концов, он, не заметив меня, наводит огнемет на бегущих штрафников Последнего Шанса. Последние несколько патронов в магазине посылаю в канистру с топливом для огнемета на его левой руке. Канистра взрывается, левый бок бронированного скафандра охвачен огнем, а от взрыва во все стороны разлетается расплавленная шрапнель. Пилот скафандр игнорирует повреждения и разворачивает в мою сторону пушку. У меня есть только один возможный путь побега, так что я ныряю меж ног боевого скафандра, как только он открывает огонь.

Скафандр с трудом разворачивается ко мне лицом, вынуждая меня снова уворачиваться. Залетаю за угол дымящейся башни и прыгаю внутрь как раз в тот момент, когда Пресветлый Меч открывает огонь. Позади меня пули вырывают из пола огромные куски. Внутри башня покрыта щебнем от разрушенной лестницы, на стенах грязные, огромные трещины. Моя нога немеет, и я, тяжело хромая и заваливаясь на бок, бегу к другой двери. Остальные укрылись в дверном алькове на дальней стороне главного зала и безрезультатно стреляют в боевые скафандры, которые разделились и обошли башню с разных сторон.

Когда бегу к выходу, нога поскальзывается на мусоре, и я подворачиваю искалеченную ступню. Стукнувшись головой об пол, издаю крик от боли. Поднимаю глаза и вижу, что надо мной возвышается черная броня Пресветлого Меча, его одна нога поднята, дабы впечатать меня в пол. Перекатываюсь под ступней скафандра, которая втаптывает мусор буквально в сантиметре от моей ноги. По твердому полу главного зала бегут трещины.

Когда я вскакиваю на ноги, Пресветлый Меч стремительно разворачивается на одной ноге, дуло его пушки врезается мне в грудь и откидывает к стене башни. Ощущаю, что внутри меня что-то ломается, возможно, пара ребер, а дыхание становится отрывистым и напряженным. Командир тау еще раз замахивается, и я тут же падаю в другую сторону. Его удар выбивает из стены острые осколки и засыпает меня пылью.

Остальные направляют огонь на Пресветлого Меча, пока он возвышается надо мной, и вокруг нас свистят лазерные разряды и пули. У меня появляется странное ощущение, что я тут уже бывал раньше. Затем я осознаю, что это ощущение похоже на ночные кошмары, что я испытывал на шаттле. На самом деле, практически одно и то же — вокруг меня свистят пули, а надо мной возвышается массивная фигура. Он разворачивается, поднимает руку со щитом, и пули начинают дико рикошетить во все стороны, а по диску пробегаются крошечные разряды энергии. Его щит все еще держится, и он снова замахивается на меня, практически снося мне голову.

Странно, но сейчас я совсем не напуган. Словно я каким-то образом знаю, что он все равно не убьет меня. Затем над треском лазганов и рокотом автоганов я слышу резкий хлопок. Что-то врезается в щит, после чего он взрывается ярким ливнем синих искр и падает на пол тремя разбитыми частями. Снова раздаются странные выстрелы, и бронебойные пули аккуратно прошивают боевой скафандр, кучно ложась в центре основной бронеплиты.

Командир тау забывает обо мне и разворачивается к штрафникам, его скорострельная пушка поворачивается, готовясь к стрельбе. Следующий выстрел попадает в одно из дул и раскалывает его. Как только Меч открывает огонь, орудие взрывается, начисто вырывая руку, которая, вращаясь, пролетает мимо меня и с лязгом падает справа. Те же выстрелы быстрой очередью разрывают подпорки его правой ноги, те деформируются под весом костюма и вся громада заваливается на бок.

От боекостюма раздается шипение, и мгновение спустя секция торса отстреливается на четырех маленьких реактивных ускорителях, выкидывая Пресветлого Меча из искореженной машины. Четверо телохранителей прыжками несутся к штрафникам, которые направляются к дальнему концу зала. Боескафандры на реактивных прыжковых двигателях длинными шагами преодолевают огромное расстояние. Бросаю взгляд на спасательную капсулу и вижу, что ее люк открывается. Остальных уже отрезали. Телохранители находятся между ними и Пресветлым Мечом.

— Ну, чужацкий придурок, сейчас я к тебе приду, — рычу я, продвигаясь по главному залу и оставляя позади себя кровавые отпечатки ног. Телохранители явно не знают о моем существовании.

Добираюсь до спасательной капсулы, когда Пресветлый Меч уже полностью выбрался. Рана на его руке обильно кровоточит. Он падает на землю и поднимает на меня свой злобный взгляд. Он бормочет что-то на тау и делает глубокий вдох. Поднимаю сжатый в руках автоган, но он не делает никаких попыток остановить меня, когда я вбиваю приклад ему в голову. Его череп трескается, а удары заставляют тау заорать от боли.

Слышу визг металла о металл, оборачиваюсь, и вижу, что облаченный в скафандр телохранитель стремительно разворачивается в мою сторону. Не теряя времени, я еще двумя ударами расплющиваю мозги Пресветлого Меча об пол, а затем начинаю ковылять в сторону башни.

— Беги! — орет Ориель, кидаясь ко мне. Один из боескафандров разворачивается к нему и открывает огонь. Раскаленный добела визжащий плазменный шар разрывается как раз за спиной инквизитора, ослепляющей вспышкой освещая отдаленную стену купола.

— Не могу! — огрызаюсь я сквозь сжатые зубы, когда он добирается до меня. Телохранители разделяются. Двое из них преследуют остальных штрафников, а двое, включая однорукого, с которым я сцепился раньше, направляются к нам, дабы нести возмездие за своего погибшего командира.

— Нам нужно встретиться с остальными в транспортном терминале, — говорит мне Ориель, подставляя плечо под мою руку и поднимая меня на ноги. Он затаскивает меня в башню как раз в тот момент, когда султаны взрывов снаружи возвещают о ракетной атаке, и ударная волна швыряет нас обоих на щебень.

— Ты можешь идти? — спрашивает он, неустойчиво поднимаясь на съезжающем мусоре.

— Да я, мать твою, выползу отсюда, если понадобится! — с жаром отвечаю я, хватаюсь за его руку и поднимаюсь.

— Черт, еще воины Огня, — ругается Ориель, бросая взгляд на противоположную дверь, — слишком много открытого пространства нужно пробежать.

— Давай, вперед, оставь меня тут, — говорю я ему, но в ответ он просто смеется.

— Ты оставь геройство Морку, — говорит он.

— В задницу геройство, я просто надеюсь, что ты отвлечешь остальных, — огрызаюсь я, совершенно не удивленный, — разве ты не можешь использовать какую-нибудь магию или что-то другое?

— И что с ними сделать? — рассерженно рычит он. — Убедить их, чтобы они просто ушли? Думаю, не сработает.

— Ну, я не знаю, — ору я в ответ, заводясь, — это же твоя гребаная сила, не моя. Заставь их посчитать нас убитыми, и они уйдут за остальными, а мы сможем смыться.

В двери появляется тень, и мы спешно скрываемся из виду. Один из тау запихивает внутрь скорострельную пушку и дает очередь, разнося на куски противоположную стену и наполняя воздух пылью и летающими осколками.

— Хорошо, я попытаюсь, — соглашается Ориель, — ложись и притворись мертвым. По крайней мере, если это не сработает, мы об этом уже никогда не узнаем.

Мы растягиваемся на щебенке и ждем. Стараюсь дышать как можно тише. Чувствую, что в ботинке сворачивается кровь, пыль забивает мне рот и хочется прокашляться. Закрываю глаза, чтобы не хотелось моргнуть. За дверью позади нас раздаются голоса тау, и я фокусирую свое внимание на острых кусках стены под собой, стараясь прикинуться мертвым, как камень. Слышу хруст шагов, судя по всему несколько чужаков, которые уже внутри. Что-то, должно быть дуло винтовки, тыкается мне в спину. Они опять переговариваются, и я слышу снаружи тяжелые шаги отступающего массивного боевого скафандра, а затем раздается очередь. Тау вокруг спешно удаляются, оставив лежать нас на месте. Еще некоторое время лежу не шелохнувшись.

— Терпеливо жди, пока они не покинут зал, — слышу голос Ориеля, и затем осознаю, что он снова скорее внутри моей головы, чем на самом деле произносит это вслух. Медленно считаю про себя, представляя, как тау бегут через главный зал вслед за остальными штрафниками. После чего даю им еще пару минут, сажусь и вижу, что Ориель выглядывает из-за одной из дверей.

— На дальнем конце они оставили пару охранников, — говорит он мне, жестом подзывая взглянуть. Выглядываю и замечаю двух парящих боевых дронов примерно в сотне метрах от нас.

— Полагаю, надуть их ты не сможешь, так что все придется делать по старинке, — говорю я, подбирая автоган с того места, куда я его отшвырнул.

— Ты берешь того, что справа, я левого, — говорит Ориель, переходя к другой двери.

— На счет три.

Я готовлюсь к стрельбе, используя выщербленный и потрескавшийся проем двери, дабы стабилизировать прицел. Дроны парят на месте, медленно вращаясь, чтобы своими искусственными глазами и ушами присматривать за башней и проходом в главный зал.

— Раз… два… — отсчитывает Ориель, затем останавливается.

— Кто-то идет! — шепчет он мне, ныряя обратно внутрь.

— Кто? — шепчу я в ответ, оставаясь на месте.

— Тау, без брони, — говорит он мне, — возможно за телом О'вара.

Выглядываю и вижу, как к башне осторожно пробирается тау, каждые несколько секунд озираясь по сторонам. На нем слои светло-зеленой и синей одежды, которая словно парит вокруг него, пока он быстро идет в нашу сторону.

— Это Прохладный Ветер, — говорю я, расслабляясь, когда он приближается. Машу ему, чтобы привлечь внимание, и он пораженно останавливается. Убыстряет шаг и спешит к башне.

— Шас думают, что вы мертвы, — говорит он, глядя на нас в изумлении.

— Я и хотел, чтобы они так считали, — подтверждает Ориель, не вдаваясь в детали, — ты что здесь делаешь?

— Остальные сейчас уже в безопасности, но я хотел проверить рапорт о том, что вас убили, — говорит он, восстанавливая самообладание, — редкость, когда наши воины допускают такие ошибки.

— Ты можешь отвести нас к остальным? — спрашиваю я, глядя на дронов снаружи.

— Да, идите за мной после того, как я отпущу боевых дронов, — немедленно отвечает он. Наблюдаю за тем, как он выходит и говорит что-то дронам на тау. Они кивают в подтверждение команды, затем разворачиваются и со свистом вылетают в одну из дверей слева от нас. Он машет нам, чтобы мы выбирались из укрытия.

— Где остальные? — спрашивает Ориель, помогая мне хромать по главному залу. — И какого хрена ты здесь делаешь?

— Поблизости, в одной из городских тренировочных зон, — говорит нам Прохладный Ветер, указывая дорогу. — Они запутали следы и теперь позади огневой зачистки воинов Огня. Я отведу вас к ним, и затем без особых сложностей вы сможете попасть на свой шаттл. И да, я здесь потому, что посчитал благоразумным появиться на случай, если что-то пойдет не так. Кажется, это было мудрым решением.

Ориель, сузив глаза, пристально смотрит на Прохладного Ветра.

— Ты все еще что-то скрываешь, — рычит инквизитор, останавливаясь на месте, — говори!

Посол мгновение колеблется, а затем вздыхает.

— Ваш шаттл был замечен, и с орбиты выпущены истребители, дабы предотвратить ваш побег, — говорит он нам, взмахами рук подгоняя нас, чтобы мы поспешили, — не могу гарантировать, что вы благополучно доберетесь до своего корабля.

— Это все? — спрашиваю я. — В любом случае, никогда не думал, что уйти отсюда будет легкой прогулкой.

Мы идем за послом по коридору, который плавно изгибается влево. Проходим несколько открытых дверей, за рядом из которых лежат трупы воинов Огня. На стенах выбоины, полученные в ходе боя, трещины и воронки от пуль, лазерных выстрелов и плазменных взрывов.

— Сюда, — говорит нам Прохладный Ветер, когда мы подходим к широким двойным дверям, — они в двухэтажном здании, как раз за дверью.

Он открывает перед нами двери, и мы попадаем в маленький Имперский городок, укутанный тьмой. На фоне искусственной ночи вырисовываются двух-, трехэтажные здания, подсвеченные тусклым сиянием двух лун. Пока пересекаем опустевшие улицы, загоняю последний магазин в автоган, и вслушиваюсь, ища присутствие других штрафников. Мы останавливаемся и слышим шепот из пустого здания впереди.

— Да, сюда, — говорит Прохладный Ветер, подталкивая нас перед собой. Мы заходим в тень, и Ориель зовет.

— Штрафники?

— Инквизитор? — слышу я ответ Полковника. На скрипящих петлях открывается дверь, и мы входим внутрь. Оглядываюсь и понимаю, что Прохладный Ветер исчез. И в это мгновение повсюду, словно взошедшее солнце, зажигается ослепительный свет, окуная здания в белое марево. Выглядываю из окна и вижу на площади перед зданием четыре боевых скафандра, из скрытых прожекторов которых льется свет. Так же смутно замечаю другие фигуры, стремительно разбегающиеся по зданиям. Воины Огня занимают многочисленные укрытия.

— Это шас'вре Пресветлого Меча. Прохладный Ветер предал нас, — рычит Ориель, выдергивая пистолет из кобуры. Он копается в кармане своего плаща и достает что-то, похожее на маленькую сферу. Шепчет в нее пару секунд, после чего опять убирает.

Снова обращаю свое внимание на боескафандры. С преднамеренной медлительностью, словно целящаяся расстрельная команда, шас'вре наводят свои ракетные установки на плечах на здание, в котором сидим мы.

— Первое правило ликвидации. Мы должны были догадаться, — слышу Полковника.

— О чем оно? — спрашивает Таня, заряжая снайперскую винтовку патронами огромного калибра из своей бандольеры.

— Убить исполнителей, — отвечаю я, поднимая автоган и беря на прицел прожекторы.

— Ваш народ будет страдать, а ваши миры истекут кровью! — громыхает голос одного из боевых скафандров, эхом отражаясь от окружающих зданий. — Вы не выживете, чтобы увидеть какие страдания вы обрушили на свой народ!

Вот и все, мы все умрем, думаю я. Внезапно в здании справа от нас раздается взрыв, и я вижу, как распустившийся огненный шар во все стороны расшвыривает полыхающих воинов Огня. Из вздымающегося дыма и пламени появляется, словно вышедшая из легенд, фигура. Тот, о ком с благоговением и шепотом передаются истории в военном лагере. Кого страшатся все враги Императора. Ощущаю, как все тело покрывается гусиной кожей. Это Ангел Смерти. Космодесантник.

— Кровь Императора, — ругается Трост, от удивления его глаза широко раскрыты, а из рук с грохотом вываливается оружие. Даже Полковник бросает взгляд на Ориеля, и в его глазах удивление, после чего он снова смотрит на наступающего воина.

Два с половиной метра высотой, и примерно метр в груди, космический десантник возвышается над разбросанными вокруг него горящими телами. С ног до головы он облачен в черную силовую броню, искусно обрамленную каким-то металлом, который блестит от пожарища. Он продолжает наступать на боевые скафандры. Когда он поворачивает свою голову к чужакам, его красные линзы шлема сияют, словно глаза демона. Он выглядит в точности как на картинках и деревянных гравюрах, что я видел, только в настоящей жизни впечатляет еще сильнее. Замечаю символ Инквизиции на его левом наплечнике. Буква "I" мерцает золотом. В левой руке длинный силовой меч, мерцающий синим во тьме, правой он поднимает болтер, открывает огонь и площадь наполняется грохотом его оружия.

Я едва замечаю мерцающие следы болтов, когда они с воем проносятся по открытому пространству. Три снаряда быстрой дробью врезаются в ближайший боескафандр, в тот, чей огнемет я уничтожил ранее. Взрывы выдалбливают огромные кратеры в броне и откидывает его назад. Все еще продвигаясь вперед, космодесантник снова открывает огонь, еще три выстрела, и три точных попадания вызывают цепную реакцию скафандра. Тот взрывается ливнем шрапнели и горящими кусками тела пилота.

Остальные штрафники "Последнего Шанса" открывает огонь по ближайшим к десантнику тау, в то время как два скафандра кидаются к атакующему. Вспышки выстрелов их пушек затмевают даже прожекторы, и я вижу, как трассеры сходятся к космодесантнику. Их попадание разорвало бы обычного человека на куски и отшвырнуло его окровавленный остов метров на десять, но космический десантник от этой канонады вынужден всего лишь опуститься на одно колено. Под огнем его броня покрывается трещинами и вмятинами, срывается наплечник, разбрызгивая искры из силового крепления. Невероятно, но космодесантник встает на ноги, игнорируя разрывающие вокруг него землю снаряды и царапающие нагрудный панцирь, и открывает ответный огонь. Болты разрывают скорострельную пушку одного из боескафандров.

— За Императора! — слышу я его богоподобный крик. Он отшвыривает болтер, хватает меч двумя руками и срывается на бег. Огромные шаги с легкостью переносят его сразу на три метра, а ботинки оставляют на полу трещины. Ближайший боескафандр, теперь уже однорукий, делает шаг назад, готовится к прыжку, но каким-то образом космодесантник успевает до того, как включаются прыжковые двигатели. Потрескивающая дуга силового меча отсекает одну ногу боескафандру и тот рушится на пол. Без остановки десантник разворачивается и наносит еще один удар. Мерцающее лезвие меча оставляет огромный разрез на корпусе скафандра, широко раскрывая внутренности.

Оставшиеся костюмы на коротких хвостах пламени взлетают в воздух, их ракетные установки вспыхивают, и визжащий залп ракет с дымным следом несется к нам.

— Ложись! — орет Морк, и я кидаюсь на пол, сжав голову руками. Передняя стена здания взрывом разбитых кирпичей и цементной пыли рушится внутрь, по моей спине тяжело барабанят куски мусора. Поднимаю взгляд и вижу, что Таня у одного из окон, стоит на одном колене, а снайперская винтовка плотно прижата к плечу. Она целится куда-то в воздух. Пока вокруг нее кружится пыль, она делает выстрел, выбрасывает гильзу, отслеживает цель и снова стреляет. В конце концов, она за несколько секунд делает пять выстрелов.

Что-то тяжело врезается в этаж над нами, по лестнице сзади нас с грохотом летят новые куски щебня. Половицы над головами издают зловещий треск, и мы разбегаемся в разные сторону за секунду до того, как вместе с крышей вниз обрушивается боескафандр тау. Вслед за ним летят искрящиеся провода и штукатурка. Мощным ударом он врезается в пол, поднимает облако пыли и начинает подергиваться. Одна искривленная нога дергается вверх и вниз, а ракетная установка беспорядочно вращается то влево, то вправо.

— Я иду за Прохладным Ветром, — рычу я, разгорячившись. Кто-то орет мне оставаться на месте, но я не обращаю внимания, выбегаю из двери, слегка приволакивая по земле истерзанную ногу. Оглядываюсь через плечо, и вижу, что еще один полыхающий скафандр лежит в центре площади, а второй отпрыгивает в разные стороны и дает ракетные залпы по космодесантнику, который укрылся за одной из искореженных машин тау, пока взрывы терзают землю вокруг него.

Осматриваю здания слева и справа, которые мерцают в пожарище боевых скафандров, ища Прохладного Ветра. Что-то подсказывает мне возвращаться тем же путем, которым мы пришли, и в этот момент я слышу шум в здании слева. Инстинктивно падаю на землю за мгновение до выстрела. Пуля насквозь прошивает забор справа от меня. Перекатываюсь на спину и открываю огонь. Автоган бешено трясется в моих руках от отдачи, но я продолжаю расстреливать темные окна. Почти встаю на ноги и, опираясь о забор, резко заваливаюсь на другую сторону. Нужно проверить, что еще у меня осталось из оружия. Примерно половина магазина, одна дымовая граната и два фраг-заряда. О чем, мать его, я думал, когда сунулся сюда в одиночку?

Выглядываю из-за забора, но в темном здании не видно никакого движения. Однако мое внимание привлекает какое-то движение дальше от дома. Краем глаза замечаю мельтешение в узком переулке, примерно в тридцати метрах справа. Низко склонившись за забором, поворачиваю в ту сторону голову, игнорируя острые приступы боли в ноге при каждом шаге. Дойдя до конца забора, примерно в двадцати метрах от переулка, я перепрыгиваю его, держась одной рукой, во второй автоган. Практически сразу же очередь из здания вынуждает меня перебежать через дорогу, сжимая зубы, дабы не заорать от боли. Тяжело задыхаясь, впечатываюсь в стену переулка и ныряю внутрь. Он тянется прямо примерно еще на десять-двенадцать метров, после чего резко поворачивает налево, огибая заднюю часть низенького здания с рифленой металлической крышей.

Толкаю себя вперед, горя желанием взыскать с Прохладного Ветра. В голове глухо стучит, а ноги, словно в огне, но гнев в моем сердце разгорается еще сильнее, при мысли о скользком, двуличном после. Все это время он планировал, что так и произойдет. Конечно же, я бы поступил точно так же, но сделал бы все наверняка. Ну а теперь ему придется заплатить за свой провал.

Спотыкаясь, огибаю угол и почти утыкаюсь лицом в воина Огня тау, который появился из двери слева от меня. Моя реакция быстрее. Бью автоганом ему в морду, сбивая шлем. Из его рук выпадает винтовка, и я подхватываю ее. За ним еще трое воинов Огня, но они ошеломлены и не успевают отреагировать. Я нажимаю на спусковой крючок винтовки. У нее вообще нет отдачи, тяжелые пули насквозь пробивают ближайшего тау и впиваются в следующего за ним, сшибая его с ног. Третий поднимает свою винтовку, но слишком поздно. Мой следующий выстрел практически отрывает ему голову, тело шлепается на землю кровавой грудой. Неуклюже переступаю через тела и вламываюсь в дверь.

Прохладный Ветер бьет меня в подбородок. Его слабый удар я едва замечаю. Лягаюсь здоровой ногой, сбивая его с ног. Он пялится на меня, не проявляя никаких эмоций. Ставлю ему на грудь свой ботинок и вжимаю в пол.

— На сей раз, посол, ты откусил больше, чем можешь прожевать, — тихо говорю я, поднося дуло винтовки к его лицу.

— Я ни о чем не жалею, — спокойно отвечает он, с бесстрастием встречая мой гневный взгляд.

— Это хорошо. Никому не следует умирать, сожалея о чем-то, — говорю я ему. Периодические выстрелы снаружи отвлекают мое внимание, но вскоре все затихает.

— Есть еще исповеди, для спасения души?

— Все, что я делал, я делал ради тау’ва, — спокойно говорит он, — я предвидел, что могу умереть. И не боюсь. Я служил тау’ва. Мы продолжим расширяться.

— А зачем двойное предательство? — спрашиваю я, любопытствуя. — Зачем такой риск? Зачем портить сделку?

— Чтобы показать вам, людям, что ваше время вышло, — говорит он и кивает от удовольствия, — вы старые и ветхие, словно крошащиеся особняки ваших правителей. Ваше время прошло, и все же вы так ревностно цепляетесь за останки былого величия. Мы превосходим вас. Тау'ва намного превосходит вашего мертвого Императора.

— Может быть, и превосходите, но у нас было намного больше уроков, — усмехаюсь я, отбрасывая в сторону винтовку, — я не буду в тебя стрелять.

— Нет? — отвечает он, у него появляется надежда.

— Неа, я тебя придушу, — говорю я ему злобным шепотом. Хватаю его за глотку, он пытается сопротивляться, но его удары слабы и ненаправленные. Вбиваю его в стену, пальцы сильнее сжимают его шею.

— Перед твоим последним взором будет человек, выдавливающий из тебя жизнь. Надеюсь, тебе это понравится.

— Вы все умрете. Победа все равно будет за мной, — задыхается он, и я кидаю его на пол.

— Ты это о чем? — требую я ответа, снова поднимая посла на ноги.

— Кажется ваш пилот вжился в роль наемника сильнее, чем собирался, — говорит он, безвольно свисая в моей хватке, — вы никогда не выберитесь живыми с Эс'тау.

— Как и ты, чужак, — рычу я, и с разгона вбиваю его голову в стену, ломая шею единственным ударом. Бросаю его тело у забора. Нужно найти остальных, рассказать, что планы изменились. Если они направляются к точке сбора, то есть шанс, что они в ловушке. К тому же Квидлон позволил убить себя до того, как вырубил подачу энергии на пути, так что к этому времени в этом месте будет уже рассерженный рой. Приходит в голову мысль, что приказ Полковника не брать комм-связь, был не таким уж хорошим. Он волновался, что любой сигнал может быть перехвачен чужаками.

Но нет смысла беспокоиться о том, чего у тебя нет, напоминаю я сам себе свои же слова, что говорил на тренировке. Подхватываю винтовку тау и направляюсь к фасаду здания, пройдя обугленную лестницу к короткому вестибюлю. Дверь раскрыта, выглядываю наружу, но не замечаю никаких признаков противника. Совершенно не представляю, где очутился, поскольку этой части не было в макете на борту "Лавров Славы". Решаю отправиться обратно на площадь, может быть там смогу напасть на след. Никоим образом невозможно слинять с этой планеты живьем, если я попытаюсь провернуть это в одиночку.

Умудряюсь вернуться на площадь и не ввязаться ни в какие неприятности. Крадусь по опустошенным и все еще дымящимся от ракетного обстрела руинам здания, в котором я встретил остальных. Мое внимание привлечено вспышками света, и я слышу невдалеке треск ружейного огня. Крадучись иду по краю площади, тщательно проверяя по пути все здания и проулки. Главная площадь заканчивается напротив меня, и я вижу пламя, ревущее в здании в паре сотен метров. Сузив глаза от света, я замечаю фигуры, мчащиеся через широкую дорогу, а их длинные, конические шлемы однозначно говорят, что владельцы тау. Слышу, как эхом по притихшему городу разносится два выстрела и двое из них валятся с ног. Осматриваю здания, пытаясь найти позицию Тани, так как догадываюсь, что именно она сняла бойцов с такой точностью. В этом нет сомнений.

Хотя отсюда мне ее не видно, и, решившись перебежать через площадь, я делаю паузу, укрывшись за останками двух уничтоженных боескафандров, после чего мучительно бегу к дальнему краю. Медленно продвигаюсь вдоль фасада здания к перекрестку бульвара и площади, останавливаюсь на углу и выглядываю на улицу. Вижу еще тау и зловещие очертания боевого скафандра, проходящего мимо горящего здания.

В отблесках пламени замечаю движение в дверном проеме на противоположной стороне улицы. Наблюдаю, как из теней высовывается длинное дуло.

Раздается выстрел, замечаю небольшую вспышку, и один из тау, вращаясь, падает на землю, сраженный точным попаданием в грудь. Вижу, как Таня встает и двигается дальше по улице, перепрыгивая через заборы и занимая позицию на широком крыльце, ведущем в следующее здание. Пригнув голову, бегу через дорогу, и кучей падаю на землю, стараясь вжаться в стену. Теперь уже задыхаюсь, ощущая, как сломанные ребра царапают легкие. Крадусь вдоль стены, приближаясь к Тане. Она снова стреляет, и затем отступает в мою сторону, низко прижимаясь и скрываясь из виду. Шепотом зову ее по имени, когда она уже готова нырнуть на боковую дорогу, примерно в пятнадцати метрах от меня, и она замирает на месте.

— Последний Шанс? — быстро шепчет она в ответ. — Мы решили, что ты мертв.

— Многие пытались, — говорю я ей, выходя из-за угла, — где остальные?

— Вход в этот зал всего лишь в паре сотен метров в ту сторону, — говорит она, указывая вниз по улице, — хотя его блокируют тау. Я защищала тылы, но еще больше тау подошло с другой стороны.

— Нам нужно отозвать их обратно, — говорю я, — Стрелли продался тау, и нас больше не ждет никакой шаттл.

— Черт! — ругается она, глядя через плечо на площадь. — Еще боескафандры!

Я оглядываюсь и вижу, что она права.

Над обломками своего собрата стоят еще три огромных фигуры, а их оружие отслеживает здания вокруг площади. Вокруг них, слегка мерцая, парит группа дронов.

— Давай к остальным, — говорит она, направляясь по дороге. Даже не верится, насколько она теперь уверенна в себе. Она кажется спокойной, убежденной, да практически довольной самой собой.

— И что заставило тебя наконец-то выстрелить? — спрашиваю я, прихрамывая возле нее. Она осматривает меня, и закидывает мою правую руку себе на плечо, помогая держаться вертикально.

— Я осознала, что или ты, или он, — говорит она мне без смущения.

— Всегда знал, что тебе не все равно, — в ответ я смеюсь, а потом начинаю кашлять.

— Ага, — резко отвечает она, — но я осознала, что этот Пресветлый Меч убьет сотни, тысячи. Как ты и говорил. Так что я выстрелила.

— И? — подталкиваю я ее, ощущая, что она хочет что-то добавить.

— Я просто подумала обо всех этих людях. Остальное было просто, — призналась она, — это дало мне убежденность, вот я и выстрелили в этого монстра.

— Так всегда легче, Таня, — соглашаюсь я с ней, прихрамывая рядом.

— Мое имя Снайпер, — отрезает она, разворачивая нас у узкой улочки слева, — ты так меня учил. Это то, чем я занимаюсь.

— Полагаю, что так, — говорю я, согласно кивая.

Через пару зданий по улице мы натыкаемся на Троста. Рассказываю ему об изменении планов, и он ведет нас к Полковнику и Ориелю.

Рядом с ними стоит космодесантник. Вблизи он еще более внушителен, а моя голова едва достает ему до груди. Его броня в царапинах, выбоинах и в десятке мест потрескалась, но, кажется, это его совершенно не беспокоит. Когда мы входим, он резко поворачивается, в руках силовой меч, отбрасывающий синее свечение на гладкие, закругленные пластины его черной брони.

— Из какого ада он появился? — спрашиваю я Троста, пока хромаю к Шефферу.

— Полагаю, что не я тут один занимался диверсией, — отвечает он, нервно глядя на массивную фигуру.

— Полковник, все намного хуже, — задыхаюсь я, мои вздохи становятся все короче и короче. Думаю, в легкие попала кровь, так что моя собственная жизненная жидкость медленно топит меня. Мне нужен медик, причем быстро.

— Стрелли заключил сделку с Прохладным Ветром, и он больше не ждет нас.

— Что? — отрезает Ориель, отходя от окна в дальнем конце комнаты.

— Прохладный Ветер признался прежде, чем я убил его, — объясняю я, — так что у транспортного терминала нас не будет ждать шаттл.

— У тау уже огромный контингент в терминале, — через секунду раздумий говорит Полковник. Разворачивается к Ориелю.

— Инквизитор, из купола есть другие выходы?

— К этому времени они уже все хорошо охраняются, — вздыхает он, закрывает глаза и трет переносицу, словно у него болит голова.

— Они атакуют: три отделения, два боескафандра! — слышу я крик Морка из другой части здания.

— Трост, ты можешь взорвать нам проход? — спрашивает Ориель бывшего агента Оффицио Сабаторум.

— Покажите мне внешнюю стену и Подрывник сделает в ней дырку! — рычит он в ответ, похлопывая по своей сумке с взрывчаткой.

— Тогда все отходим, — рявкает Полковник, — стена этого зала всего в сотне метров. Мы прорвемся отсюда в следующую область. А оттуда дальше, пока не выйдем из купола.

— Тау наступают со всех направлений, — подчеркивает Таня, — они будут у нас на хвосте, словно гончие.

— Я задержу их на выходе, — говорит космодесантник, его голос глубок и звенит металлом внешних вокалайзеров шлема.

— Нет, брат Дионис, тебе нужно удостовериться в безопасности инквизитора, — возражает Морк, — дайте мне больше боеприпасов, и я сдержу тау.

— Все еще Герой, да? — говорю я, обходя Морка. — Ну, удачи в этом.

— Инквизитор? — Дионис запрашивает подтверждение, его голова в шлеме разворачивается к Ориелю, а красные линзы сияют во мраке. — Что прикажете?

— Уходим из этого проклятого города и направляемся в следующую зону, — подтверждает он, шагая к двери с цепным мечом в руках, — Морк в арьергарде. Отдайте ему запасные обоймы и энергоячейки. Передвигаемся быстро, отставших не ждем.

Покидаем здание, осторожно осматривая округу. Вижу вниз по улице приближающееся отделение тау, бегущее параллельно нам. Реактивные струи возвещают о прибытии новых боевых скафандров, и те приземляются на крышу высокого здания, примерно в сотне метров справа.

— Выдвигаемся, — шепчет Полковник, подавая нам знак. Словно тени мы крадемся по темным улицам, впереди Дионис, сейчас его силовой меч выключен. Он двигается стремительно, несмотря на громоздкую силовую броню. Таня помогает мне, ее снайперская винтовка перекинута через плечо, да и не лучшее это оружие для перестрелки на близкой дистанции. Держу оружие чужаков обеими руками, готовый мгновенно открыть огонь.

Перебегаем от здания к зданию, останавливаясь на каждом углу и постоянно оглядываясь назад. Через несколько минут оказываемся у стены огромного зала, которая простирается вверх к фальшивым небесам над головами.

— Давай, Подрывник, нам нужен выход, — говорю я, похлопывая его по спине. Тем временем остальные передают запасные магазины Морку, который запихивает их в ранец, перекинутый через плечо.

— Мелта-бомбы, отойдите назад, — говорит Трост, и мы отходим от стены на пару шагов. Возникает серия последовательного яркого сияния, и секция стены, высотой чуть ниже головы, отваливается. С другой стороны сочится свет, ослепляя нас после искусственной ночи подобия городка Саркассы.

— Извини, здоровяк, — пожимая плечами, говорит Трост, когда Дионис присаживается, чтобы заглянуть в маленькое отверстие.

— Не беда, пехотинец, — отвечает космодесантник, снова выпрямляясь. Он поднимает бронированный ботинок, больше чем моя голова, и пинает стену. Еще два раза тяжелый ботинок врезается в нее, отбивая треснутые куски, после чего дыра становиться почти в два раза больше. Ни говоря ни слова, космодесантник ныряет туда, а его силовой меч снова сияет.

Визг привлекает мое внимание, и я вижу, что дымный след полудюжины ракет по дуге обходит здание, неся свой смертоносный груз к нам. Ориель и Полковник ныряют в дыру следующими, за ними Таня, Трост, а потом я. Морк остается у отверстия, стреляя по целям, которые нам не видны.

— Специально для тебя, — говорю я, закидывая кое-что ему в ранец. Не разворачиваясь, он рычит, и я бегу за остальными, которые несутся по пыльным дюнам следующей тренировочной зоны. Взбираюсь на ближайший пригорок и понимаю, что мы в каких-то пепельных пустошах, серая земля простирается от нас во всех направлениях. Если тау поймают нас тут, где нет никаких укрытий, это будет бойня.

— Бежим изо всех сил! — орет Ориель, карабкаясь на следующую дюну. Слышу приглушенный взрыв и поднимаю взгляд. Потолок высоко над нашими головами кажется начинает трястись, и вниз летят частицы пыли. Не обращаю на них внимания, предпочитая концентрировать усилия на том, чтобы проталкивать себя вверх по сползающему пеплу и пыли тренировочного ангара. Еще один взрыв, уже на земле и позади, возвещает о том, что взорвался заряд, который я положил Морку в ранец с боеприпасами.

— Какого черта это было? — спрашивает Таня, останавливаясь и оглядываясь через плечо. Она видит то же, что и я: огромный кусок стены разрушился и упал, рукотворной лавиной погребая под собой тау и боевые скафандры.

— Страховка, — отвечаю я ей, толкая, чтобы бежать, — Морк никогда бы не смог задержать их дольше пары секунд. А так, он послужил отличной приманкой.

— Ах ты, хладнокровный ублюдок, — рычит она, вырывается и устремляется вперед.

— На самом деле, — ору я ей в спину, падаю на карачки и ползу вверх по дюне, ибо так быстрее чем идти, — не хладнокровный. У меня от этого кипит кровь.

— ИТАК, сколько нужно взрывчатки, чтобы пробиться? — спрашивает Ориель Троста, пока эксперт-подрывник изучает стену.

— Полагаю все, что у меня есть, — отвечает он, отходя на шаг, после того как уложил последнюю взрывчатку у основания стены.

Мы обмениваемся ошеломленными взглядами и начинаем отходить в дюны, потом срываемся на бег, когда мимо нас, набирая скорость, проносится Трост. Снова видим перед собой искусственные пепельные дюны, где примерно в полукилометре слева от нас в воздух взлетают боевые скафандры тау.

— Давай! — орет Полковник, и мы все падаем на землю, за исключением Диониса, который просто встает на одно колено и поворачивается так, чтобы оставшийся наплечник прикрывал голову.

Кажется, что взрыв растет в объеме, когда вторичные бомбы добавляют оглушительное крещендо, к которому присоединяется визг скрученного металла. Мимо нас проносится ударная волна, опаляет волосы на затылке и дергает одежду. Раздается глухой рокот, я оглядываюсь и вижу, как трещина раскалывает свод купола.

— Ох, фраг, — бормочу я, мучительно вскакивая на ноги.

— Бежим! — орет Трост, срываясь на бег, и мы несемся вслед за ним, в то время как трещина ширится, орошая песок и пыль кусками свода купола.

Мои ноги горят от боли, пока я заставляю себя пробираться по дюнам, а вокруг нас сыпятся обломки. Сжав зубы, я еще сильнее ускоряюсь, быстрее передвигая ногами. Поскальзываюсь и начинаю съезжать вниз по дюне, но кто-то сзади хватает меня за рубашку. Пробегавший мимо Дионис дальше несет меня на руке, вспахивая пыль словно танк, непрестанным взмахам руки и ног вторит завывание сервоприводов внутри брони. Он тащит меня с такой легкостью, с какой я мог бы нести новорожденного.

Огромная треугольная секция купола начинает заваливаться внутрь, рушится и поднимает вздымающееся облако пепла и пыли, которое омывает нас. Накатившая волна воздуха врезается в меня, пока я все еще в хватке космодесантника.

— Хорошо, можешь меня опустить, — ору я Дионису, который, проскальзывая, останавливается и кучей вываливает меня на пепел, что заставляет меня кашлять и отплевываться, а так же отзывается уколами боли в сломанных ребрах. Мы разворачиваемся и направляемся к пролому, созданному взрывом в стене, который зазубренным клином простирается примерно на тридцать метров вверх. Приближаются тау, их попадания выбивают султаны пыли вокруг нас, пока мы карабкаемся на разбросанную щебенку и пробираемся через вновь созданные дюны пепла.

Именно в этот момент снаружи за разломом что-то вспыхивает: яркий луч ловит один из боевых скафандров в полете и превращает его в пламенный шар шлака.

— Какого фрага?! — восклицаю я, протаскивая себя через зазубренные куски обломков и выглядывая в огромную пробоину в своде купола.

Снаружи идет бой, и тут не может быть ошибок. Небольшие здания тау, тянущиеся в пустыню с этой стороны купола, частично разрушены до основания, частично горят. Взрывы освещают небо над всем городским пейзажем, пока к земле быстро приближаются Имперские десантные корабли. Об их приближении возвещают бомбы и ракеты, создающие огромные воронки на широких дорогах и разносящие здания на куски. Повсюду бегают Имперские гвардейцы, сражаются с воинами Огня и боескафандрами. В поле зрения вплывает танк тау "Рыба Молот", смонтированные на носу пушки дико стрекочут, выкашивая отделение гвардейцев, пробирающихся через горящие руины сооружения тау. Смотрю на Ориеля, когда мимо пробегает взвод гвардейцев в разношерстной униформе, неся с собой различное вооружение. Один из них устанавливает лазпушку, фиксирует ее на треноге, после чего снова стреляет по тау, разряд энергии на сей раз гораздо шире. Тау открывают ответный огонь, взрывы рябью бегут по земле к нам.

Мы снова бежим, и я оказываюсь рядом с инквизитором.

— Вы знали об этом? — спрашиваю я его, хотя и так знаю ответ.

— У меня на орбите были силы на случай, если вдруг Прохладного Ветра поразит сообразительность, — отвечает он с улыбкой, после чего морщится, когда поблизости взрывается ракета, обдавая нас потоком пыли и кусками камня. Мы все еще не в безопасности, и Полковник ведет нас через пролом.

Выходим из отверстия, но тут так же небезопасно, как и внутри. Повсюду чужаки — эскадроны боевых скафандров наступают слева, воины Огня высаживаются с кормы трех парящих БТРов справа.

— Направляемся на открытое пространство, где будут садиться другие десантные корабли, — говорит нам Полковник, указывая на зазор между двух разрушенных зданий впереди. Под перекрестным огнем мы перебегаем от укрытия к укрытию. Вероятность попасть под дружеский обстрел такая же, как и под огонь тау. Натыкаемся на отделение, разворачивающее коммуникационное оборудованием в своде треснутого купола тау, маленького вспомогательного здания всего лишь семь или восемь метров в высоту. Узнаю офицера во главе — это командир наемников, которых мы встретили в баре, и на его руке все еще красуется белая повязка.

— Что ж, Император прокляни мою душу, — завидев нас, он смеется, — в следующий раз предлагаю вам больше не нарываться на драки в баре!

— Я полагаю, капитан Дестриен? — спрашивает Ориель, кивая офицеру. — Я инквизитор Ориель из Ордо Ксенос. Я так понимаю, вы ждете меня.

— Когда я получил сигнал начать штурм, я едва в этом мог поверить, — заявляет он, теперь уже серьезно и скрестив при этом руки на мускулистой груди. Его челюсть падает, когда он видит шагающего позади нас Диониса. — Если бы не видел все это собственными глазами.

За разорванной взрывом дверью вижу пустыню, окружающую боевой купол, но теперь она завалена десантными кораблями. Выгружается еще больше пехотинцев, вниз по рампам несутся десятки и десятки мужчин и женщин. Приземляются транспортники с танками, их тяжелые рампы быстро падают, а из ангаров с рокотом выкатываются "Леман Руссы". Как только их гусеницы касаются песка, то пушки тут же поворачиваются в сторону тау.

Возникает порыв ветра, и всего лишь в десятке метров от нас, из-за близко садящегося десантного корабля лавиной в воздух вздымается песок. Его реактивные двигатели поднимают пыльную бурю, которая обрушивается на ближайшие здания. Обращаю внимание на Ориеля, который только что закончил беседовать с капитаном.

— На сегодня для нас хватит сражений, мне нужен отдых, — говорит он нам устало, его плечи опущены, — мы забираем этот корабль и возвращаемся на орбиту.

— А там безопасно? — спрашивает Таня. — Я думала у Пресветлого Меча там флот.

— Флот уже улетел, а пока мы говорим, наши силы уже берут на абордаж две орбитальные станции, — говорит нам капитан Дестриен, глядя на Ориеля, — кто бы ни придумал этот план, он определенно учел все.

— А я желаю только одного: хочу знать, где этот мерзавец Стрелли, — рявкает Трост, и его лицо искажено гневом.

— Не беспокойтесь насчет предателя, — уверяет нас Ориель, в его глазах сталь, — на его шаттле устройство слежения и мы достаточно быстро его найдем.

Инквизитор невесело улыбается нам и через секунду удаляется к только что прибывшему шаттлу. Пока мы ждем выгрузки отделения, поблизости приземляются еще два десантных корабля, и вскоре воздух наполняется удушающим, мутным облаком пыли и визгом останавливающихся двигателей. Следуя за остальными, я делаю шаг по пустой уже рампе и осматриваюсь. Сражение между Гвардией и тау уже почти переместилось внутрь боевого купола. Отвернувшись от него, я замечаю в городе поднимающийся в десятке мест дым, и устремив взгляд вверх, вижу дымные следы возвращающихся на орбиту транспортников.

Поднимаюсь наверх рампы и снова оглядываюсь, щурясь от света и кружащегося песка, глаза болят, а голова в дурмане от боли и усталости. Клянусь, я вижу иллюзию.

Выходящее из другого десантного корабля отделение возглавляет женщина, коротко стриженная, с волосами чисто белого цвета и бледной кожей. Она облачена в камуфляж различных пустынных оттенков коричневого. Она выглядит в точности как Лори — но Лори погибла в Коританоруме. Она и ее отделение исчезает из виду за другим десантным кораблем, и я почти готов побежать вслед за ней, когда рампа начинает подниматься.

Я разворачиваюсь и вижу Ориеля, который наблюдает за сражением.

— Это та, о ком я подумал? — спрашиваю я его, когда с лязгом закрываются двери, и десантный корабль начинает рокотать от наращиваемой тяги в двигателях.

— Совершенно не понимаю о чем ты, — отвечает Ориель, спокойно встречая мой взгляд.

— Я только что видел Лори, — признаюсь я, — ну, или думаю, что видел.

— Но ты единственный выживший в Коританоруме, — напоминает он.

— Верно, — соглашаюсь я, и спотыкаясь, иду по проходу к главному отсеку. Плюхаюсь в сидение и начинаю застегивать ремни безопасности, убирая винтовку тау в качестве сувенира под лавку.

Ориель проходит мимо и когда он почти что выходит через дверь, до меня кое-что доходит.

— Я так же думал, что вы погибли в Коританоруме, — кричу я ему, — а вы сбежали на втором шаттле.

— Да, сбежал, — коротко отвечает он и закрывает за собой дверь.

НА СЛЕДУЮЩИЙ день, уже на борту корабля и подлатанный долгим сном, я чувствую себя намного лучше. На самом деле даже счастливым. Плохие парни убиты, а штрафники "Последнего Шанса" выполнили работу. Так что с чувством полного удовлетворения я иду с остальными в офицерскую комнату для разбора полетов с Ориелем и Полковником. Мы входим в огромную, овальную комнату, таращимся на блеск деревянных панелей на стенах. Под ногами густой красный ковер и расставлены низкие, обитые бархатом стулья. Ориель ждет нас, стоя перед книжной полкой и смотрит на тома. Мы рассаживаемся, когда из другой двери появляется Полковник, и кивком позволяет нам сесть. Диониса не видно. Когда мы покинули Эс'тау, он без слов исчез в переднем отсеке шаттла, и с тех пор никто из нас его не видел.

Ориель разворачивается и на его губах играет улыбка.

— Что ж, штрафники "Последнего Шанса", — обращается он к нам, глядя по очереди на каждого, — я считаю, что это полный успех.

Он отходит от книжной полки и встает в центре комнаты.

— Как вы уже наверное догадались, вы попали в серьезную игру, — говорит он нам, становясь серьезным, — игру, в которую я и остальные члены Инквизиции, должны играть каждый день. И это смертельная игра, не только для нас, но для всех, в том числе и для вас, которые, в конечном счете, становятся пешками. Вчера мы выиграли, и это важно. Для некоторых из вас это будет единственным разом, когда вы были в нее вовлечены…

— Для остальных, — он смотрит на Полковника, затем на меня, — возможно, вас снова попросят вступить.

— Простите, инквизитор, — спрашивает Трост, подняв руку, — мне, конечно, нравятся цветастые речи, но может быть расскажите просто, какого фрага тут происходит? Все происходящее ведь не только ради того, чтобы укокошить какого-то восставшего командира?

Инквизитор не отвечает напрямую, вместо этого, поджав губы, смотрит на нас. Пару раз он поглаживает свою бородку, затем снова смотрит на нас, тщательно обдумывая свои слова. Перед тем как заговорить, он бросает взгляд на Полковника.

— В любом случае, вы поклянетесь хранить молчание, — говорит он нам, — вы отлично справились, и не думаю, что вам повредит, если будете знать чуточку больше. Да, вы правы, это не просто вопрос о предотвращении вторжения О'вара в систему Саркасса, хотя это дало мне возможность составить более коварную схему, так сказать убить двух пташек одной пулей.

Я замечаю, что сглаженная манера речи Ориеля вернулась, контраст усталому и взволнованному инквизитору, что убегал вместе с нами из боевого купола тау. Скрытность вероятнее всего стало его второй натурой.

— Тау угроза нашему будущему в этой части галактики, — объясняет он, вышагивая туда-обратно, — а в данный момент, мы не можем всеми силами ответить на эту угрозу. Есть другие неотложные дела, к примеру, как продвижение флота-улья Кракен, что оттягивает военные ресурсы, которые так необходимы для ведения войны с Империей Тау. Как вам и говорили раньше, это действительно правда. Тау на самом деле не сильно горят желанием вступить в серьезное военное противостояние с Империумом — это тоже правда. Однако у них было превосходство. Они считали, что мы не сможем сражаться с распространением их империи в этом секторе, и без этого вмешательства, мы действительно не могли. Но их собственное соучастие в устранении командующего Пресветлого Меча предоставило мне чудесную возможность преподать им урок о природе врага, с которым они желают столкнуться. Они считают себя умными, научились уловкам и манипуляциям у эльдар, но их раса юна. Империум может быть и не безупречный, но у него есть кое-что, чего они лишены. Опыт. Бесчисленные поколения, инквизиторы, как я сам, сражались против угрозы вторжения чужаков и захвата своих планет. За эти долгие столетия и тысячелетия, мы научились парочке трюков. Грубо говоря, при определенных условиях мы хитрее, чем они могли подумать.

— Ну и что мы на самом деле тогда сделали, кроме как развязали войну, которую по вашим словам, не можем себе позволить? — спрашивает Таня, озвучивая мои мысли.

— Эс'тау только застава, не более чем военная база касты Огня для О'вара и его воинов, — отвечает Ориель, тщательно подбирая слова, — потеря Эс'тау, которая, кстати, называлась Скалова Брешь на наших звездных картах, пока они не отняли ее у нас, не смертельный удар для Империи Тау. За исключением одного момента. Они больше не будут считать, что могут вторгаться на нашу территорию без ответных действий. Они больше не будут думать, что мы не ответим на их агрессивное вторжение в наше пространство. Мы, конечно, не можем остановить их экспансию с помощью армий и оружия. Не напрямую. Но мы можем заставить их остановиться и подумать. Даже возможно, что они направят свое внимание на другие системы, другие земли, которые можно колонизировать и которые еще не принадлежат нам. Мы послали сообщение, которое даст им время на раздумья. Вот в чем состояла главная цель этого предприятия. Не думайте, что я хотел смерти Пресветлого Меча только чтобы остановить вторжение в Саркассу. Мне он нужен был мертвым, чтобы сломать цепь командования, чтобы тау были ошеломлены, чтобы их внимание было приковано к боевому куполу, а не к дюжине Имперских транспортников на орбите, наполненных гвардейцами, играющими роль отступников и наемников. Именно в этот момент еще три тысячи пехотинцев высаживается на поверхность, уничтожая последние очаги сопротивления.

Его улыбка возвращается, когда он машет Полковнику, и тот поднимает два свитка со стола у стены комнаты. Прощения. Я узнаю их.

— Поистине вы заработали искупление перед очами Императора, — говорит нам Ориель, и его улыбка превращается в настоящую ухмылку, — поистине вы заработали право снова жить свободными слугами Императора. Вчера вы ликвидировали не чужака. Вы завоевали планету!

Я отстранено смотрю, как Полковник вручает пергаменты, дарующие Тане и Тросту прощение всех преступлений. Их осталось только двое из восьми выбранных мной полгода назад. Только двое выживших. Улыбаюсь сам себе, радуясь, что сдержал обещание данное Тане — сохранить ей жизнь. Я надеюсь, что она насладится следующим восходом солнца.

Затем приходит мрачная мысль. Все снова закончилось. Я снова отправлюсь в тюрьму. Никакого прощения бедному, старому Кейджу, номер 14-3889, из Тринадцатого штрафного легиона. Не то чтобы мне было все равно, я и не ожидал получить прощение. Нет, я думаю кое о чем другом.

Иду к Ориелю, который снова стоит у книжного шкафа.

— Когда я обвинил вас в колдовстве, почему вы сказали, что из всех людей, именно у меня нет права осуждать вас? — спрашиваю я.

— Ты же умный, Кейдж, вот разберись с этим вопросом сам, — говорит он, не глядя на меня.

— И что это значит? — требую я ответа, заставляя его развернуться и посмотреть на меня.

— Когда вернешься обратно в камеру, у тебя будет время подумать, — вот и все, что он отвечает, при этом постукивая пальцем себе по виску.

Эпилог

Воздух был наполнен кружащейся серой пылью, поднятой вверх ураганными ветрами, что вопили вокруг твердого черного гранита башни. Мрачное здание без окон тянулось к бушующим небесам, вместо них сотни сверкающих прожекторов своими желтыми лучами бесплодно пытались разогнать пыльную бурю. Целых три сотни метров башни уходили ввысь третьей луны Гховула, практически идеального цилиндра из нерушимой и мрачной скалы, высеченной из неплодородного плоскогорья, где стоял исправительный лагерь. На вершине вспыхнули узкие красные лучи лазера, пронзая тьму облачной ночи. Секунду спустя на них ответил треугольник белых вспышек и на посадочную площадку садился шаттл. В свете посадочных огней по площадке туда-сюда бегали техники, защищенные от свирепого климата громоздкими рабочими костюмами из тонкой металлической сетки, руки прятались в огромных перчатках, а на ногах были ботинки с толстой подошвой.

С затихающим воем двигателей три опоры шаттла с громким лязгом коснулись металлического настила посадочной площадки. Секунду спустя сбоку открылся люк, и на шипящей гидравлике к нему, дергаясь, протянулась погрузочная рампа. Высокая фигура пригнулась, проходя через низкий вход, и вышла на мостик. Она постояла там секунду, тяжелая шинель хлопала от ветра, а руки в перчатках прижимали к голове офицерскую фуражку. Несмотря на ужасающие погодные условия, офицер держал спину прямо, словно столб. Вновь прибывший целенаправленной походкой прошагал по погрузочному мостику, постоянно глядя только перед собой.

Позади него из шаттла появилась еще одна фигура, облаченная в рваную униформу. Голова и лицо человека ничем не были защищены от стихии, но ему явно было плевать на иссушающую песчаную бурю. Его лицо было покрыто десятками шрамов и порезов, а на скальпе виднелся чрезвычайно ужасающий рубец, тянущийся к левому уху. Он вышел, немного прихрамывая, и медленно пошел вслед за офицером, оглядывая окружение.

Он нагнал вышедшего первым у небольшого лифта, где стоял нервный охранник. Когда надзиратель увидел покрытого шрамами мужчину, его глаза расширились от удивления и страха. Он взглянул на офицера в тяжелой шинели, после чего зафиксировал взгляд на вновь прибывшем арестанте. Охранник тяжело сглотнул и нервно отошел на шаг назад.

Заключенный повернулся и подмигнул:

— Да не сцы, — произнес мужчина, и дикая ухмылка сморщила его многочисленные шрамы, — я тут ненадолго.