Империя тишины

Глава 18 Ярость ослепляет

В первый раз в мою дверь постучали поздно вечером, когда серебристое солнце, сдобренное золотом, уже опускалось за холмы на западе. Сидя на полу в своей комнате дворца Аспиды, я, казалось, уже в тысячный раз перебирал и упаковывал вещи, которые намеревался взять с собой на Весперад – или на Тевкр, если получится то, что задумали мы с матерью.

Я поправил пирамиду из книг и крикнул через плечо:

– Войдите!

В комнату неспешно зашел Криспин, едва ли ожидавший моего приглашения. В руке он держал надкусанное яблоко, его серая рубашка была наполовину расстегнута.

Я торопливо поднялся, опрокинув тщательно сложенную стопку белья, выругался сквозь зубы и принялся укладывать заново.

– Что тебе надо?

Присутствие сторожевых псов отца действовало мне на нервы. В особенности Алкуин. Его ум был так же остер, как нанокарбоновая нить, и так же опасен для тех, кто действует впопыхах и неосторожно.

– Ты ведь улетаешь завтра утром, – развел руками Криспин. – Рано утром. И я… в общем, я пришел попрощаться. Во всяком случае, на какое-то время.

Я присел на корточки, укладывая одежду на дно дорожного сундука из тяжелого пластика.

– Знаешь, до Весперада лететь почти одиннадцать лет. Когда меня поднимут из фуги, ты превратишься в старшего брата.

Я встал, расправил рубашку и пригладил темные волосы.

Уголки губ Криспина дернулись в кривой улыбке, и он коротко хмыкнул:

– Да, я об этом не подумал.

Он посмотрел на сложенные на полу вещи – информационные кристаллы и книги, ботинки и пару длинных ножей.

– Это все, что ты возьмешь с собой?

Я пожал плечами:

– Капелла не желает, чтобы мы брали больше, чем необходимо. Считается, что мы должны оставить в прошлом свою прежнюю жизнь, насколько это возможно.

«А схоласты будут настаивать, чтобы я отказался от всего».

Вспомнив холодную пустоту в глазах Алкуина, я вздрогнул и снова ощутил, как сгущаются надо мной тени сомнения.

– Звучит довольно скверно. Мне казалось, у нашей Эусебии есть большие покои в Колокольной башне. Разве не так?

– Конечно так, – ответил я, придавив сложенную одежду тяжелыми книгами, и по очереди щелкнул костяшками пальцев. – Но она же не ученик… У нее другие права.

– Думаю, в этом есть свой смысл, – проговорил Криспин с полным ртом и опять уселся в мое кресло; к счастью, на этот раз он хотя бы не размахивал ножом. – И все-таки я не могу поверить, что с тобой обойдутся столь строго.

Я смотрел в окно, переводя взгляд с мелкого пруда, в котором росли лилии, на далекие кипарисы с черной в золотистых сумерках листвой.

– Это всего лишь вещи, Криспин. Они мало что значат.

– Как скажешь, брат, – рассмеялся он резко и грубо, совсем не музыкально, положил недоеденное яблоко на стол с тонкими ножками и подтянул к себе колено, чтобы поправить голенище сапога. – И все же летишь именно ты, понимаешь? Тебе предстоит увидеть Империю.

– Сомневаюсь, что это будет очаровательное зрелище, – сухо заметил я, по-прежнему не глядя на брата. – Долгие годы мне предстоит любоваться только убранством учебных классов. Вот и все.

Неожиданно я понял, что перенял привычку матери смотреть в окно, уносясь от предмета разговора так далеко, как только позволяют вежливость и размеры помещения. Мне отчаянно хотелось сбежать отсюда. Я задумался о том, не стоит ли уже где-нибудь в укромном уголке парка заправленный и подготовленный к ночному перелету шаттл, который отвезет меня в Карч, на встречу с работающим на консорциум свободным торговцем. Этот план тревожил меня, но если мать решила доверить мою безопасность капитану корабля, полагаясь на его репутацию, то тут ничего не поделаешь. Если только я не предпочитаю стать праведным палачом или инквизитором. Перед моими глазами проплыло лицо Гибсона, словно бы отражаясь в бронированном оконном стекле.

Нет, я этого не хотел.

Криспин надолго замолчал, но я заметил это лишь тогда, когда он нарушил тишину.

– Значит, ты и эта лейтенант, да?

– Что? – Я вскинул голову и нахмурился.

– Эта худышка с кудрявыми волосами и маленькими сиськами. – Криспин изобразил руками груди. – Твой пилот.

– Кира.

Я почувствовал, как помертвело мое лицо.

– Кира, – повторил Криспин с обычной своей жуткой ухмылкой. – Вот, значит, как ее зовут?

Он поковырял ногтем в зубах и вытер палец о брюки.

– И что, она какая-то особенная? Думаю, поэтому ты и не захотел пойти в гарем вместе со…

– Хватит, Криспин, – следуя примеру отца, я даже не повернул голову в сторону брата, даже не повысил голоса, ограничившись почти шепотом, – оставь ее в покое.

Брат поднял руки, словно защищаясь, потом возбужденно провел ими по короткой стрижке.

– Успокойся, Адриан. Я все понял. Между прочим, я считаю, что она довольно симпатичная. Немного похожа на мальчишку, но если тебе такие больше нравятся, то…

– Я сказал «хватит».

Поднявшись, я отпихнул от себя скамейку для ног. Волосы на моем затылке встали дыбом, я стиснул зубы и грозно посмотрел на брата.

Криспин умолк и снова потянулся за яблоком. Он посмотрел на свои колени и проговорил, словно бы обращаясь к собственным рукам:

– Ладно, извини. Я просто… просто я бы сам хотел улететь. Но отец всегда больше любил тебя.

Если бы я в этот момент пил, то наверняка захлебнулся бы.

– Что? – пробормотал я, чуть не споткнувшись о ботинки, лежавшие рядом с сундуком. – Кровь императора, что ты сказал?

– Тебя посылают на Весперад, а мне достанется Обитель Дьявола. Какого перца мне делать в этой дыре? – Криспин снова откусил от яблока и тоже уставился в окно. – Ты будешь там сражаться, охотиться за мятежными лордами и сьельсинами…

Он замолчал. В это мгновение я осознал, что неправильно понимал Криспина. Будучи младшим братом, он сам готовился к тому, чтобы улететь в неизвестность. Точно так же, как я всегда считал, что Обитель Дьявола достанется ему, он был уверен, что ее заполучу я. Он мучился, полагая, что находится в моей тени, а я то же самое думал о нем. И мы даже не догадывались, что на самом деле это была тень нашего отца, которая душила нас обоих.

– Не разъедай себе мозги.

– Этого не было в моем списке неотложных дел.

Не могу сказать, шутил ли он или это действительно беспокоило его мальчишеский ум. А может быть, он хотел напомнить мне о том обеде, когда я окончательно лишился расположения отца. По грубым чертам лица Криспина трудно было судить о мозгах, что бурлят за этими безразличными глазами, зато у меня внезапно похолодела кровь.

Брат продолжал жевать, чавкая, как корова.

– Криспин, – наконец решился спросить я, – почему ты вообще здесь?

– Я же тебе говорил! – удивленно заморгал он. – Хотел попрощаться с тобой.

Он встал, оказавшись так близко, что мог похлопать меня по спине:

– Мы не скоро увидимся снова.

Стоя так, плечо к плечу, мы молча смотрели в окно.

Криспин еще раз с шумом откусил от яблока:

– Последние несколько месяцев… это было что-то особенное. Отец говорит, я смогу снова драться на Колоссо.

Молча кивнув, я повернулся, чтобы забрать со стола блокнот и бесценный томик «Короля с десятью тысячами глаз», и тут Криспин добавил:

– Но то, что случилось с Гибсоном, это просто позор. Не могу поверить, что старый сукин сын оказался предателем.

Я стоял неподвижно, лед в моих венах превратился в гранит. Сквозь сжатые зубы, словно челюсти мои были связаны проволокой, я прошипел:

– Не хочу об этом говорить.

Однако ничего не замечающий, тупоголовый Криспин продолжал грызть яблоко и болтать:

– Ты видел, какое у него было лицо? Просто отвратительно. Он выглядел как какой-нибудь работяга.

Я хлопнул рукой по оконной раме из полированного красного дерева, так что алюмостекло загрохотало, как барабан, обернулся и посмотрел в округлившиеся глаза Криспина под прямыми бровями. Кусок яблока во рту нелепо раздувал его щеку.

– Чего ты так взбесился? – спросил брат.

Он ничего не понимал. В самом деле ничего не понимал.

– Гибсона больше нет, – прошипел я.

– Он был просто нашим слугой.

Криспин проглотил кусок и повертел плод, выбирая, где бы откусить в следующий раз. Я выбил яблоко у него из руки. Оно со стуком упало на плиточный пол и отскочило к двери. Брат поглядел на меня, удивленно растянув пухлые губы.

– Зачем ты это сделал?

«Ярость ослепляет», – напомнил я себе.

Голос Гибсона, бормочущего древнюю мантру схоластов, звучал в моей голове. Но другой голос – мой собственный – ответил:

– Он был моим другом.

Криспин недоверчиво уставился на меня:

– Он пытался похитить тебя и сделать одним из этих импотентов-схоластов. Он собирался продать тебя экстрам!

– Ничего этого не было, дебил!

Мои ноздри трепетали, лицевые мышцы напряглись и затвердели в угрозе, от которой было всего два шага до ярости. Я понимал, что не должен это говорить, что кто-нибудь из офицеров Разведывательной службы дома Марло может услышать мои слова, но мне было уже все равно.

Обычно бледное лицо Криспина пугающе быстро побагровело.

– Не смей этого делать!

– Называть тебя дебилом?

Я шагнул ближе, туда, где руки Криспина могли дотянуться до меня. Кости правой руки заныли, напоминая о том, как опасно подходить близко к самому крупному из семьи Марло. Но утром я должен был улететь – или ночью, если все пройдет по плану. И это нужно было сказать:

– Ты дебил.

Поэты утверждают, что ярость – это огонь, всепоглощающий, разрушительный, толкающий к безумным поступкам. Они поют о мести, о любовниках, убитых под покровом ночи, о пожаре страстей, разрывающих семьи на части. Но схоласты правы, ярость не обжигает, а ослепляет. Мир расплывается в красное пятно. Это свет, а не огонь. И если точно настроить этот свет, он может резать, словно сталь. Я видел, как губы Криспина дернулись, чтобы высказать едкое замечание, которое так и не достигло моих ушей. Даже не покинуло его губ. Я ударил его по щеке тяжелой книгой, которую держал в правой руке, и он, пошатнувшись, упал на пол.

– Он хотел помочь мне, идиот! – Я бросил книгу в сундук и встал над братом. – Я сам попросил его об этом.

Криспин приподнялся на четвереньки и затряс головой, словно пытаясь избавиться от звона в ушах.

– Я же говорил тебе, Криспин, когда мы улетали из дома: я не хочу быть приором. Я не верю во всю эту чушь.

Или я только собирался это сказать. Криспин вскочил на ноги, испустил дикий вопль и бросился на меня, ударив руками в живот, словно стенобитный таран.

Мы врезались в огромное окно, и мой затылок затрещал от удара об алюмостекло. Не имея, в отличие от меня, опоры за спиной, Криспин потерял равновесие и едва не упал.

Я оттолкнул его, но он удержался на ногах, развернулся и снова кинулся ко мне с кулаками.

– Ты за это поплатишься! Слышишь? – закричал он.

«Ярость ослепляет», – твердил я себе, но это уже не имело значения. Внутри у меня все кипело, жгло затылок и смывало остатки благоразумия. Расправа над Гибсоном, нападение на меня на улицах Мейдуа, конфуз перед делегацией мандари – все это вырвалось из темных уголков памяти, сливаясь со злостью на отца, не признавшего меня наследником, с презрением к Капелле и завистью к брату.

Криспин широко размахнулся, но я блокировал удар предплечьем. Все это показалось бы легкой детской забавой, не будь мальчишка так чудовищно силен. Мы оба, как палатины, превосходили в росте и силе обычных людей, но брат был на целую голову выше и на двадцать фунтов мышечной массы тяжелее меня. Я старался держать его на дистанции, отразил его левый джеб, подставив плечо так, чтобы удар прошел по касательной, а потом, выбрав удачный момент, пнул его по слишком далеко выставленному вперед колену. Он пошатнулся и ощерился, а я успел сказать:

– Убирайся отсюда, Криспин!

– Не дождешься!

Он снова атаковал меня, но я отскочил в сторону, и Криспин налетел на тяжелое окно. Он удержался на ногах, оставив на алюмостекле жирный отпечаток ладони. Меня обрадовало и даже впечатлило то, что при всей своей разъяренности я все же не уподобился брату. Кровь бурлила во мне, я до хруста стиснул зубы, но все-таки сохранял контроль над собой. Сохранял холодный расчет. Возможно, Криспин обезумел от ярости, возможно, ярость просто не существует в чистом виде. Он снова набросился на меня, атаки сыпались градом, как легионеры пикируют из космоса на бронированных десантных кораблях. Я получил жестокий удар в висок, но выдержал его. Пригнувшись, я резко развернулся и ударил брата ногой в подбородок. Ошеломленный, Криспин отшатнулся назад и с большим трудом сохранил равновесие. Он затряс головой и фыркнул, как рассерженный бык.

– Думаешь, ты лучше меня? – крикнул он и ткнул пальцем в пол. – Ты всегда так думал!

Пользуясь мгновением передышки, я вытер нос и увидел на ладони кровь.

– Я думаю, что ты болван, Криспин.

Встряхнув руками, я принял боксерскую стойку. Брат широко размахнулся, но я поднырнул под его руку и ударил в ответ по животу. Еще раз и еще. Он крякнул и двинул локтем мне по плечу. Я присел на одно колено и перекатился в сторону, задев стопку белья, оставленную на полу, а затем резко поднялся и успел схватить Криспина за запястье. Он рубанул свободной рукой по моей, и я отпустил его.

– Просто остановись, – проговорил я, тяжело дыша. – И уйди.

– Ты ударил меня.

Он лягнул меня, попав по бедру, и я поспешно отступил, топча осколки моей прежней жизни – одежду, книги и прочие глупости, которые собирался взять с собой.

Криспин повторил с еще большей злобой:

– Ты первым меня ударил.

– Не будь ребенком, – не удержавшись, усмехнулся я. – Это был слабый удар. Попробуй еще раз.

Я видел, как налились кровью белки глаз Криспина, когда он занес ногу для нового пинка. Он хотел застать меня врасплох, но я хорошо знал своего брата и был уверен, что он клюнет на приманку. Я ухватил его за лодыжку и опрокинул на спину. Он потащил меня за собой, и я, падая, ткнул ему локтем в живот. А затем, не медля ни секунды, нанес боковой удар в лицо. Криспин на мгновение замер, и я успел вскочить на ноги.

– Лежи смирно, – сказал я, отступая назад, в надежде, что дистанция между нами успокоит его.

Задыхаясь, Криспин прохрипел:

– Пошел… ты.

Он упал рядом с моим дорожным сундуком и мог разбить голову об угол, но ему повезло. Ухватившись за край сундука, Криспин подтянулся и сел, опираясь на него спиной и опустив голову.

Я стоял, выставив кулаки перед собой и выжидая, готовый снова приложить ногой ему по лицу, если он задумает какую-нибудь глупость. Грудь моя все еще ходила ходуном, голос внезапно сделался глухим и искаженным.

– Не вставай, – сказал я, но это был голос не девятнадцатилетнего эфеба, а слабого, усталого старика. – Сиди где сидишь, Криспин.

Он потер подбородок рукой и заговорил. И слова его были глупые и страшные:

– Эта твоя девочка, лейтенант. Знаешь, что с ней будет, когда ты улетишь? Она получит то же, что и Гибсон. А после этого…

Я не дослушал. Свет ярости захлестнул меня. Не знаю, праведный гнев это был или обыкновенная глупость, но я бросился на Криспина.

Его тяжелое тело вылетело на меня из разбросанных по полу вещей, словно выпущенное из катапульты. Я пригнулся, обхватил брата за ноги и, используя инерцию движения, приподнял его и бросил через плечо. Он распластался на кафельном полу, я слышал, как судорожно вырвался воздух из его легких. Без тени сомнения, не задумавшись даже на секунду над тем, что собираюсь сделать, я ударил его ногой по голове. Он обмяк и потерял сознание.

Все закончилось очень быстро. Насилие всегда заканчивается быстро. Без всяких декрещендо, как в музыке. Оно просто прекращается. Останавливается. Как гаснет свет.

Тяжело дыша, я пытался успокоить свои мысли, пытался утихомирить водопады, ревущие во мне и стекающие в темные пещеры паники. Не знаю, сколько я так простоял с бешено бьющимся сердцем. Час? Месяц? Минуту? Это не могло затянуться надолго. Каждый атом, каждый кварк во мне гудел, дребезжал, как струна скрипки, пока ее не натянут до полной неподвижности. Я попробовал применить дыхательное упражнение, которое, еще в пору моего детства, показал сэр Феликс, или сосредоточиться на величественном здании памяти и фактов, которое учил меня выстраивать Гибсон, лишь бы обрести спокойствие и заглушить грохочущий ритм в моей крови. Я присел на корточки и приложил ладонь к губам Криспина. По крайней мере, он дышал. Это уже кое-что.

Я не убил его, он живой.

Разумеется, камеры были установлены повсюду. Я отыскал одну из них, крохотное отверстие в углу, похожее на темный глаз, бдительный, как стая ворон, сидящая на перекладине виселицы. Я оскалил зубы, не зная еще тогда, что повторяю гримасу, которой сьельсины выражали глубочайшую радость, и принялся собирать свои пожитки, набрасывая их как попало в сундук, – его я собирался взять с собой в изгнание, либо в то, либо в другое.

– Адриан!

Потрясение или ужас изменили этот голос, и он казался чужим, но говорящая назвала мое имя.

Леди Лилиана, остолбенев, стояла в дверях, позабыв убрать руку с замка. По случайности или с благословения каких-то неведомых богов она пришла совершенно одна. Без охранников, без свиты.

– Что ты наделал?

– Он напал на меня, – солгал я, уже не заботясь о последствиях, но через мгновение решил подстраховаться: – Он говорил гадости. О Гибсоне. И о лейтенанте.

Я оглянулся через плечо на неподвижное тело брата:

– А почему ты здесь? Уже пора?

Она внимательно посмотрела на Криспина:

– Теперь пора.

– Прости, мама. Я не думал, что он придет. Я просто ждал твоих людей, как ты велела, а…

Она мягко положила руки мне на плечи и шикнула на меня:

– Нет, все хорошо. Все просто прекрасно.

– Прекрасно? – чуть ли не выкрикнул я. – Во имя императора, что тут прекрасного?

Всегда оставаясь режиссером, леди Лилиана взглянула на меня так, будто я был одним из ее голографических актеров, и тихо сказала серьезным и печальным голосом:

– Ты нашел для меня выход. Я просто скажу, что ты украл мой шаттл и сбежал посреди ночи. Ты ведь умеешь им управлять?

Я кивнул:

– Учился у сэра Эрдиана с семи лет.

– Хорошо. Но в любом случае возьми моих людей. Тебе может понадобиться помощь.

– У тебя будут из-за этого неприятности?

– Твой отец не посмеет меня и пальцем тронуть. Здесь правит мой дом, а не его. Тебе нужно спешить. Возьми все, что сможешь.

Она легонько подтолкнула меня к тяжелому сундуку, который я привез из дома. Наклонившись, я вытащил из-под Криспина свои брюки и запихнул их под крышку, а сверху набросал еще кучу вещей.

Внезапно меня осенила непрошеная, но тягостная мысль:

– Они могут просмотреть записи. И увидеть, как мы с тобой разговариваем.

– Разве они видели, как ты разговаривал с Гибсоном в тот день, когда его истязали?

Я замер, держа в руках винно-красные носки.

– Это сделала ты?

Во имя Земли, не могла же она взломать базу данных охраны Обители Дьявола?

– Поблагодаришь меня, когда окажешься в безопасности за пределами системы. А сейчас поторопись.

Она набрала код на своем терминале.

Я забросил носки в сундук и на мгновение остановился:

– Мама?

– Да, сын?

В ее тоне слышалась едва уловимая улыбка, которую я никогда не забуду.

Захлопнув крышку сундука, я обернулся:

– Почему ты это делаешь?

Мать застыла, превратившись в мраморную статую, словно я поймал ее в ловушку, как горизонт черной дыры ловит свет. В какой-то момент я подумал, что она больше никогда не сдвинется с места.

Криспин на полу вдруг простонал:

– Мама?

Жуткая изломанная усмешка проступила на каменной маске, которую мать называла своим лицом. О боги, в другой жизни она могла бы стать даже лучшим схоластом, чем Гибсон!

Спустя несколько секунд вечности она сказала дрогнувшим голосом:

– Ты всегда был моим любимчиком.

От необходимости что-то ответить меня спасло появление двух легионеров дома Кефалосов… и Киры. Лейтенант бросила лишь мимолетный взгляд на неподвижное тело Криспина.

– Мастер Адриан, следуйте за нами.

– Кира?

Я посмотрел на мать – все встало на свои места.

– У нас нет времени, – деловито покачала головой девушка.

– Так это вы были глазами моей матери? – спросил я и еще раз оглянулся на леди Лилиану – она улыбнулась.

– Нам нужно идти! – отрезала Кира.

Легионеры взяли мой сундук. Их лица были скрыты за белыми забралами, и люди казались какими-то нереальными. Как часть моего сна. Часть игры.

Я встретился взглядом с матерью:

– Спасибо тебе.

Это последнее, что я ей сказал. И как всегда случается с последними словами, их было недостаточно.