Игры богов

***

Пороли по голому, ладно не по заду. Март не без труда снял куртку и рубашку – уже не гнулись от грязи и засохшей крови, в той последней битве он был несерьезно ранен, рана затянулась еще по дороге в тюрьму, но одежду это не спасло. Офицер, присматривающий за исполнением наказания, вдруг что-то приказал и ушел. В просторном помещении было холодно, и привыкший к спертой теплоте камеры Март поежился. Ли обхватил себя руками за плечи, стараясь согреться. Ничего, вот как начнут охаживать, жарко станет. Вопрос в том, сколько. Полсотни – ладно, хотя кнут не плеть, кнут кожу порвать может, а если больше? Мальчик трясся, но больше от страха. Двое остальных во все глаза смотрели на Марта и не понимали, как ему удалось спасти всех от смерти. Март подумал, не погордиться ли собой, но решил отложить на потом, неизвестно, что они станут думать, отмахав пару месяцев киркой в каменоломне. Может, о виселице станут вспоминать с нежной грустью.

Их с Ли отделили от остальных и повели… мама моя родная, в баню! В натопленную баню с горячей водой! Мыла дали! Правда, маленький кусок на двоих, да и за это спасибо.

– А позволено ли будет спросить, сударь, – вежливо поинтересовался Ли, – чего ради нам такое счастье?

Причина оказалась прозаична до смешного: раз уж им решено сохранить жизнь, то эту жизнь надо использовать рационально и с толком, чтоб работать смогли, а настолько грязных и пороть-то нельзя, занесешь инфекцию – заражение начнется, придется лечить, лечение может затянуться и их нормального функционирования придется дожидаться неопределенное время.

– Боже, какие зануды! – направленно прошептал Ли, так что вряд ли его кто-то другой услышал. Он уже нагнулся, чтоб налить горячей воды, как командный окрик остановил его. Пришел цирюльник! Правда, не для того чтобы сделать им красивые прически, а избавить от вшей посредством сбривания волос. У Марта даже в теплой бане замерзло лицо – так уже он привык к бороде. Ничего. У него голова не квадратная… А вот когда Ли, с удивлением осмотрев его пах, начисто лишенный поросли, разрешили пойти мыться, Марту выдали склянку с вонючей больше, чем Уил, мазью и велели все как следует намазать. Уж лучше б и там побрили, потому что лобковых вшей у него не было. Неоткуда было взяться. Потом ему еще пришлось просидеть так целый час, гадая, оставил Ли ему мыла или все изведет.

Оставил… вообще-то, Март и не сомневался, Ли – он такой, но надо же было чем-то голову занять этот час. Думать о счастливом избавлении от смерти не хотелось, потому что это казалось жестокой шуткой. Вот он сейчас намоется, расслабится, выйдет такой чистый и готовый к честному каторжному труду, а его бац – и обратно в петлю, чтоб словоблудием не занимался, не по чину наемнику стилистические тонкости обсуждать…

Горячей воды было – залейся, но Март по старой привычке экономил. Все равно менять пришлось, почернела быстро, и второй раз он мылился уже с таким удовольствием, с каким, наверное, женщин не любил, ну а в третий уже просто так, и вода уже оставалась чистой. Воровато оглянувшись, он набрал еще полный таз горячей воды и вылил ее себе на голову. А цирюльник хороший, ни единого пореза ни на лице, ни на маковке…

Полотенца, права, не дали, зато подождали, пока он обсохнет в теплом предбаннике, где его брили. И одежды-обуви не дали. Вот счастье-то – топать по двору, сверкая голым (отмытым!) задом, да еще под холодным осенним дождиком…

Ну и дурак ты, одернул себя Март, нежный какой, дождика испугался, идти-то всего несколько минут, не обморозишься, не зима, а зад твой тут никого не заинтересует, прикроешь срам ладошками и пойдешь подставлять спину под кнуты… или шею под петлю. И пускай, чистым и помирать приятно.

Он и правда не успел замерзнуть, разогревшись в бане. Экзекуция уже закончилась, и Март с грустью понял, что мальчик ее не выдержал. Живые так не смотрят. Жестоко били. Ли, валявшийся на лавке лицом вниз, повернул голову и удовлетворенно прикрыл глаза. Обрадовался, что Марта увидел. Спина у него выглядела… да не так чтоб уж и особенно страшно, Мальчишка, поди, скорее от всего пережитого страха умер, чем от боли. Мужики вон тоже вполне живые, потому что покойники уже не стонут.

Марта сноровисто уложили на свободную лавку и крепко всыпали, не особенно разбирая, где спина, а где и пониже. Март изо всех сил старался не стонать, даже руку себе прокусил, рот затыкая. Ли ведь молчал. Этот – точно молчал, потому что однажды лекарь ему сломанную руку целых полчаса никак вправить не мог, а Ли и не пикнул даже, вот сознание терял, было. Ну как Март мог ему свою слабость показать, такому…

Потом их вчетвером кинули в камеру – волоком тащили, даже Ли идти не мог, маленькую, в лучшем случае на двоих рассчитанную. В ней были топчаны, и Ли с Мартом кое-как утеснились на одном, оставив мужикам второй. Все лучше, чем на каменном полу. Было здесь никак не жарко, да только когда спина горит, не замерзаешь. Холодная рука Ли вдруг погладила его по щеке.

– Ты молодец, Март, – почти беззвучно сказал он. – Попробуй теперь поспать. Ты сумеешь. Вспомни, что надо делать. Отдели себя от своей боли. Она сама по себе, ты сам по себе. И поспи. Тебе приснится мягкая постель и свежий воздух.

Март так привык слушаться Ли, что собрал остатки сил в кучу и начал сосредоточиваться. Не зря Ли учил его этому столько лет, получалось не очень, однако постепенно он понял, что боль отступает. И то – не живот располосован, всего-то спина порота. Мало его отец в детстве драл? И пожестче, случалось, как напьется, так и начинает всех гонять, пока не поймает кого и не выдерет, не успокоится. А Март мать и сестренок жалел, потому и давал поймать себя. С одной стороны, больно, зато с другой – все потом любят и вкусненькое таскают, даже жадобина Женета. Вот и сочтем, что отец высек…

Через пару дней стало совсем даже нормально, особенно если не делать резких движений. Еду давали так же два раза в день, но еду. Утром хлеб и горячий сладкий чай, ближе к вечеру хлеб и похлебку без щепок и тараканов, из которой Ли даже выловил кусок рыбы и честно поделил его с Мартом. Наверное, для смертников просто кипятили кухонные помои, выливая в них то, что оставалось от других арестантов. Заглянул цирюльник, осмотрел их спины и ушел, ничего опасного для здоровья не обнаружив. На четвертый день мужики начали задираться. То есть пытаться задирать их. Март и Ли спали, крепко обнявшись, чтоб согреться и не свалиться с узкого топчана, а те, принципиальные, либо валетом укладывались, либо по очереди спали. Что за удовольствие – ждать, когда сосед тебе пяткой в рот влезет. Ну как же, мужчины – обнимаются! Для начала их назвали любовничками. Можно подумать, первый раз. Март припомнил по этому случаю, как старательно Ли поддерживал все слухи, какие бродят об эльфах, особенно если ему начинали об этих слухах говорить. Ну вот как с именем – у эльфов должны быть заковыристые имена, вот он и заковырял такое, что, наверное, и сам выговорить не может. Эльфы изнеженные создания – и Ли начинал кривить нос на плохо взбитые подушки на постоялом дворе или сетовать на уколотый шиповником палец. При его-то выносливости и неприхотливости! Намекали, будто эльфы любят мальчиков, – и Ли принимался говорить томным голосом и зазывно стрелять глазами. Март все боялся, что его забросают камнями за это дело, но до крайностей не доходило, пара драк, несколько дуэлей – а тут он за Ли и вовсе не волновался. Он-то знал, что Ли любит исключительно девочек, желательно молоденьких, лет по двадцать – чтоб и не малолетка, и умела кое-чего остро необходимое. Они провели столько времени вместе, столько раз спали под одним одеялом, в том числе и голышом в гостиницах, что Март мог убедиться – уж он-то точно никакого порочного желания у Ли не вызывает. И наоборот.

В общем, они не обращали внимания. Когда-то Март загорался даже от тени оскорбления, кидался в драку, даже если силы были неравны, ну а если уж кто-то вскользь рисковал намекнуть на его гипотетическую склонность к мужчинам, просто зверел, и остановить его было сложно. Ли реагировал, если ему хотелось, а так как по природе своей он был лентяй, то и хотелось ему нечасто. Март никак не мог его понять поначалу, но Ли с этим своим небрежным равнодушием спросил, сильно ли Март обидится, если его назовут лысым кривоногим жирным стариком. Март удивился: но я же не лысый, а наоборот, не кривоногий, а наоборот и так далее, зачем на явную глупость обижаться? Ли тоже позволил себе удивиться: а разве ты питаешь склонность к мужчинам? разве ты трус? разве твоя мать была шлюхой?

Март тогда спорил, а потом перестал. После того как понаблюдал за Ли, которого в трактире доставали пятеро охранничков из купеческого каравана. Все пятеро изощрялись в наиоскорбительнейших высказываниях и касательно самого Ли, и касательно его родственников по женской линии, и касательно всей его расы, а Ли только жмурился лениво, попивал себе скверное пиво, которое там имели наглость именовать элем, и без интереса слушал, словно ждал, когда прозвучит что-нибудь новенькое, а охраннички не только наглели, но и злились, потому что над ними уже начали потешаться понемногу: дескать, старайтесь, старайтесь, можно вон скамью оскорблять или даже прилавок, может, успешнее получится. И когда ярость залила пятерке мозги, Ли решил наконец обидеться. Март ему, конечно, помог, да ведь тот и сам бы справился. Что ему пятеро разгоряченных удальцов, если он хладнокровия не терял никогда, ну а уж навыков своих и подавно… Трактир они тогда все же порушили, и больше Март, чем Ли, но хозяин оказался справедливым, ущерб на всех поровну поделил. Наутро разъехались: караван на юг, Март и Ли с чиновником, которого тогда сопровождали, – на север, и чиновник даже и не узнал, что накануне они крепко подрались. А вот караванщики очень даже узнали, потому как двух охранников пришлось на том постоялом дворе и оставлять: кому нужен боец с вывихнутыми пальцами или выбитой коленной чашечкой.

Так и здесь. Соседи бросали реплики, казавшиеся им жутко оскорбительными и жутко смешными, а Март и Ли вели негромкую беседу, словно были одни в камере.

– Как мало надо для счастья, правда?

– Не повесили – это мало? – осведомился Март. Ли пожал плечами.

– А ты был счастлив, когда тебя из петли вынули или когда в баню отвели?

Март засмеялся. И правда – ведь в бане. Там, во дворе, он не особенно верил, что казнь отменили, а не отложили. Даже сейчас не особенно верил. Ли сидел, опираясь на стену затылком, и это ему было удобно. Март предпочитал сидеть прямо, как, помнится, мать сестренок учила – на краешке стула и спину держать. Спина болела уже не так сильно, но вот лежать иначе чем на боку или на животе, не хотелось.

Мужикам повезло – они были не совсем голые, их только до пояса раздели, когда пороли, и головы им не брили, хотя они не могли не завшиветь, потому что провели в той общей камере с неделю. А вши там топали шеренгами, жирные, раскормленные, плодились в гнилой соломе, валявшейся кое-где по углам. Март и Ли предпочитали голый камень, все живности поменьше.

– Пока ты умеешь радоваться мелочам, – продолжил Ли, – ты жив. Март, а ты когда-нибудь вообще был счастлив?

– А то ж! Вот как раз в бане.

– Вывод?

– Счастье относительно?

– Более чем. Кто счастливее – мы, получив баню и лишний кусок хлеба, или баронесса Мила, получив очередной бриллиант от очередного любовника?

– Мила! Скажешь тоже…

– Почему не сказать? Вот такие Милы реже бывают счастливы, чем многие другие. Им сравнивать не с чем.

Загремела дверь. Стражник внес большой котелок с супом и квадратную буханку хлеба.

– Пахнет определенно мясом, – повел носом Ли. – Любезный, скажи, я не ошибся?

Любезный принюхался и подтвердил:

– Ну так сегодня с говядиной варили, а вчера с рыбой. Быстро ешьте, я скоро котелок заберу.

Суп был горячий и, пожалуй, вкусный, хотя мясо в нем присутствовало только в виде тонких волокон. Но запах был, и даже навар кое-какой имелся. А главное, после этого супа Март согрелся и почувствовал сытость, пусть ненадолго, но Ли давно приучил его не сетовать на невзгоды, зато наслаждаться каждой минутой, которая того стоила. И разве после месяцев войны, голода и лишений эти минуты – не стоили?

Мужики решили, что, раз Ли и Март не кидаются в драку, они слабы. Неужели сломанного одним движением носа им было мало? Да и стоило усвоить за неделю, что драка наказывается? Или им всыпали мало? В общем, решили они, что на одном топчане вдвоем тесновато и надо согнать «сладкую парочку» на пол. Почему все-таки сладкую? Надо будет у Ли спросить. То есть в переносном-то смысле понятно, что имеется в виду, интересно, откуда взялось выражение? На слова они, конечно, по-прежнему не реагировали, Март даже мышцы продолжал держать расслабленными, а это было трудно. Но необходимо. Будь они одетыми, мужики и не заметили бы, но если ты гол и худ, да еще сложен весьма атлетически, каждый мускул на виду. Вот когда их решили скинуть на пол, пришлось подняпрячься. Ли сунул своему двумя пальцами под дых, а потом добавил за ухом ребром ладони, а Март и пальцами не стал, вывернулся и рубанул. Потом даже пульс пощупал – живой, очухается. Вдвоем они успели закинуть воинственных сокамерников на топчан и усесться на свой прежде, чем надсмотрщик прошелся туда-сюда мимо их решетчатой двери.

Мужикам хватило, и дальнейшее существование стало почти благостным. Март смотрел на Ли и думал, как же выглядит сам. Впрочем, он был покрепче, покряжистее, что ли, а Ли и в кости тонок, и не так чтоб особенно плечист, и худоба его была куда выразительнее – и ребра выпирать начинали, и позвонки можно было пересчитать, да и лицо изменилось: щеки запали, а тени вокруг глаз делали эти глаза еще больше, как только на лице помещаются.

– Ты тоже тощий стал, – утешающе заметил Ли. – Война и тюрьма…

– А вы правда были при Сторше? – почти вежливо спросил один из мужиков. Даже имен ведь не назвали… тоже – товарищи по оружию!

– Правда.

– Плохо там было?

– Скверно, – вздохнул Ли, – потому что понятно, что все равно проигрываем, что бой последний и ненужный, только людей терять.

– Думаешь, королю надо было сдаться?

– Понятия не имею, – чистосердечно признался Ли. – В любой другой войне – да, стоило, но вот изменило бы это хоть что-то сейчас – не знаю.

– Мне кажется, – добавил Март, – что хартинги капитуляции и не заметили бы. Они как заведенные. Видали механические игрушки: ключик вертишь в кукле, а она потом ходит. Вот и они такие, не остановятся, пока завод не кончится,

Ли кивнул. Было в хартингах что-то нечеловеческое, хотя они, конечно, были люди. Только очень странные, и эльф Ли был куда понятнее, чем эти люди. А ведь Март твердо понимал, что совсем не знает Ли, хотя провел с ним рядом много лет.

– Ну, они справедливые, – излишне громко сказал мужик. Ну и дурак, если выслужиться решил. Плевать им, что ты о них думаешь.

– Очень справедливые – всю армию перевешать решили, – согласился Ли, – чтоб неповадно было. Вы-то где воевали?

– На юге. Их основные части нас только краем задели… и того хватило. Мы уж знали, что война проиграна, так что…

Шаги в коридоре прервали их светскую беседу. Офицер постоял, не приказывая открывать двери, посмотрел – мужики вскочили, а Март и Ли не стали. Указаний таких не было, а чего зря прыгать. Офицер ткнул пальцем в их сторону:

– Вы оба – на выход.

Ли нехотя поднялся, и Март последовал его примеру. Вот, опять голышом дефилировать... конечно, тут монахинь нет, только все равно среди одетых чувствуешь себя неуютно. Штаны придают уверенности, получается. Ведь будь на них штаны или хотя бы трусы, настроение было бы лучше. Март все старался не прикрываться руками, да они сами тянулись к паху. И ведь стыдлив особенно он не был, даже в юности, и стыдиться нечему, все, как мужчине и положено, не то чтоб особенно выдающееся, но и не мелкое, девки восхищались… Вот перед девками неуютно и не было, а перед мужиками в чужой форме – было.

Их долго вели по коридорам и оставили ждать в небольшой комнате. Интересно. На кабинет судьи что-то не похоже, потому что там, за ширмой, кажется, прячется стол со всякими инструментами по добыванию информации. А что их них добывать? Что они могут знать? Март подумал и решил, что ничего. Ли тоже на ширму покосился и слегка погрустнел.

Ну вот, это уж совсем свинство. Март прикрылся ладонями, потому что… в общем, перед мужчинами в форме еще ничего, но вот перед женщиной – вовсе неприятно. Не особенно молодая и вовсе уж не красивая, в форме с непонятными нашивками. Ему тут же велели стоять смирно, и с усилием он отвел руки. Ладно, страшная, а то ведь после такого воздержания при виде женщины все может случиться…

– Простите, сударыня, – развел руками Ли, – что мы в таком непристойном виде, но наша одежда пришла в полную негодность, а другой нам не выдали.

– Имя.

– Ли.

Дамочка оказалась вредная – стегнула хлыстом по лицу, Ли невольно дернулся. Дамочка опустила хлыст указующим жестом:

– В следующий раз ударю здесь. Хочется?

– Что вы, сударыня. Но вы спросили имя – я назвал. Чем я вызвал ваше недовольство?

– Назови полное имя, – добродушно посоветовал толстяк в штатском.

– Линнар Файер Дарси.

– Эльф?

– Эльф.

– Как попал сюда?

– Разными путями. Я до войны нанимался охранником к разным людям.

– Зачем же пошел на войну?

Ли рассказал, как они попали в армию. Женщина осуждающе покачала головой. Наверное, хартинги солдат вербовали иначе, без головорубной машины в соседнем дворе.

– Имя.

– Март Гаер.

– Мартин?

– Нет, сударыня, именно Март. У писаря, что меня регистрировал, чернила кончились, только на Марта и хватило.

Женщина оглядела его с ног до головы, задержав равнодушный взгляд и там, где порядочной женщине не следовало бы, и отвернулась к Ли. Проверяла, не эльф ли он, есть ли у него волосы там, где положено? Достаточно было на недельную щетину посмотреть… Март, однако, вздохнул не без облегчения, хотя и только внутри себя. Стоять лучше смирно и быть паинькой, делать вид, что тебя тут вроде бы и нет, пока внимание снова не обратят. Женщина расспрашивала Ли, тот вроде бы и отвечал, но Март вдруг почувствовал его напряжение и тут же напрягся сам. Ли был кем угодно, но не паникером, и если его что-то беспокоило, то основания для беспокойства имелись. Он был спокоен на виселице, стоя под дождем с петлей на шее, и это настроение передавалось Марту, как передалось и нынешнее. Он старался держать лицо, как учил его Ли… нет, не учил – советовал. Рекомендовал. Быть спокойным и уверенным в себе, помнить о своем достоинстве, уважать себя… Вообще-то таких красивых слов Ли прямо не говорил, но они почему-то откладывались именно такими. Остро захотелось на каторгу, в каменоломни махать киркой или на рудники тачку катать. Пусть под кнутами надсмотрщиков, пусть под палящим солнцем или под ледяным ветром, пусть впроголодь, пусть усталость смертельная – лишь бы подальше отсюда, от веселого толстячка, от этой каменной бабы, способной без малейшего женского интереса смотреть на двух даже сейчас весьма привлекательных мужчин. По поротой спине потекла струйка пота, хотя в комнате было всего лишь тепло, но никак не жарко. По спине – пусть, незаметно, но ведь сейчас пот выступит на висках, знал Март за собой этот недостаток. Честное слово, в безнадежной битве при Сторше было легче. Не хватало только, чтоб сейчас забурчало в кишках.

Женщина вела себя так, словно в комнате не было никого, кроме нее и Ли, а толстяк изредка посматривал на Марта, и не нравились Марту эти доброжелательные взгляды. Наверное, та выдуманная Вимом кошка ростом с человека такая же дружелюбная. Все любят свой обед.

Он не вслушивался ни в вопросы женщины, ни в ответы Ли. Понимал только, что тетка расспрашивает его никак не о войне или даже службе охранником. Ей интересно, как эльф попал в земли людей и зачем эльфу это понадобилось. А Ли никогда не говорил на эту тему. Даже с Мартом. И что удивительно, Март даже не пытался заводить подобный разговор, понимая, что нельзя, что это может разрушить их дружбу, что это табу вроде глупых запретов в диких племенах. Скорее всего, потому он и не прислушивался, чтоб и не знать, если вдруг Ли решит пооткровенничать. А если она захочет добиться его откровенности? Там за ширмой… Март видел пару раз подобные столы с подобными инструментами, не присматривался – не хотелось отчего-то, но впечатление сохранилось. Наказание выдержать можно, а вот общение с опытным палачом не выдержать никому. Если Ли не расколется, то умрет. И Марту придется потратить остаток жизни, чтоб отыскать эту тетку и этого толстячка и намотать их кишки на первый попавшийся сук.

Но двое крепких солдат в форме хартингов взяли под локотки не Ли, а Марта, и не Ли, а Марта прикрутили к стулу, и столик подкатили поближе – он на колесиках был, словно не приспособления для терзания человеческого тела на нем были, а красивые чашки с ароматным чаем и нежным печеньем…

Март открыл глаза. Похоже, он лежал на полу. То есть на ковре. Было твердо, но не холодно. Голова покоилась на коленях Ли, а его всегда холодные руки нежно гладили бритую голову Марта. Саднило горло. О боги, неужели я так орал, что сорвал голос? Стыд-то какой…

– Прости.

– За что? – сипло спросил Март. Ой, правда, сорвал…

– Я не должен был ждать, пока… Если честно, я не подумал, что у нее хватит ума заняться тобой. Расколоть эльфа пытками сложно. Возможно, но очень трудно. Не уверен, что у них есть специалист такого уровня. Она, наверное, об этом слышала.

В глазах прояснилось. Та же комната. Ли сидит на ковре вроде камина, такой же голый, как и прежде, и такой же голый Март без сил лежит головой у него на коленях, твердостью мало отличающихся от поленьев. Но теплых. Руки у него холодные, а тело теплое. И от камина идет тепло. Дрова уже почти прогорели. Но комната вообще теплая, окна такие основательные, плотно закрытые, даже тяжеленные шторы задернуты, то ли от сквозняка, то ли чтоб не подсмотрел никто.

– Больно?

Март никогда не слышал такой нежности в голосе Ли. Стало даже неловко. Он прислушался к своим ощущениям. Да. Больно. Пожалуй, даже очень. Но если не шевелиться и дышать неглубоко, то терпеть можно. Не страшнее, чем после порки. Март приподнял голову (и Ли тут же подставил ладонь под его затылок), чтоб посмотреть на свое истерзанное и окровавленное тело и с изумлением обнаружил только несколько синяков да ожогов. Это жаль, от ожогов шрамы останутся обязательно… Ну болван, о чем думаешь, шрамы его, видите ли, огорчают, ерунда, не на лице же, девок не отпугнут, когда девки эти шрамы увидят, поздно будет шарахаться…

– Они тебя не покалечили, – утешающе сказал Ли. – Наверное, это быстро пройдет. Март, нечего стыдиться.

– Я сильно орал? – заставил себя задать вопрос Март, чувствуя, что краска заливает лицо. Ли повторил:

– Нечего стыдиться. Ты всего лишь человек… Не в том смысле, что всего лишь человек, а не эльф, а в том, что всего лишь живой, способный чувствовать боль.

– Ты им сказал, что они хотели?

– Сказал, – пожал плечами Ли. – Конечно, сказал. Хочешь пить? Они оставили воду.

Хотел ли Март пить! Да больше, чем жить! Ли осторожно выскользнул из-под его головы, аккуратно опустив ее на ковер, принес восхитительно чистой воды в красивом стакане, а не в обколотой и грязной кружке, напоил Марта, поддерживая голову, и снова начал работать подушкой. Был он задумчив, но вроде бы не особенно огорчен. Понятно. Никаких особенных тайн в его прошлом не имелось, просто тема была неприятной. Потому и не позволял ее поднимать. Это ясно, Март тоже с радостью избавился от многих детских воспоминаний и кое-чего не говорил даже Ли. Не хотелось – и все.

Раздались шаги. Март неохотно перевел взгляд с тлеющих углей на толстячка.

– Ты сможешь донести своего друга до камеры? – озабоченно спросил тот. Ли даже не кивнул, встал и начал поднимать Марта. А чего это – донести? Сам дойду. Почти сам. Ли это понял, перекинул руку Марта через плечо, обхватил его за талию. Конвоиры их не торопили, так что до камеры добрались без приключений. Более того, с каждым шагом Март чувствовал себя не то чтобы лучше, но бодрее.

Другая камера. Тоже на двоих, но двое их и было. На топчанах твердые валики вместо подушек и грубые одеяла. Отхожее ведро с крышкой. Ведро с водой и кружка. Ну, почти гостиница «Королева Май» в Сафоре… ничего более роскошного Март просто не видел, даже их, охранников, комната была шикарной, а уж у нанимателя и подавно, от позолоты и обилия серебряных вещичек щуриться хотелось, огромная ванная с горячей водой круглые сутки, огромные мягкие полотенца, мягкие мохнатые халаты и изысканная кухня… Салат из соловьиных язычков им, конечно, не перепадал, но вино было отличное, потому что в такой гостинице просто не могло быть другого вина…

Ли уложил его на топчан, набрал в кружку воды и, понемногу поливая на руки, обтер все тело Марта. Стало намного легче. А Ли переложил его на сухой топчан и укрыл обоими одеялами. Март и не заметил, как уснул.