Часть первая Маски
Глава 1
Изгнанники
Ежели, как полагают Темные Голоса, между светом и тьмой нет различий, что возникло первым после небытия — свет или тьма?
В песнях самых старых голосов поется о том, что первое слово прозвучало лишь тогда, когда появился первый слушатель; что пока не появился свет, царила тьма. Бесконечная пустота породила свет любви, а потом свет и тьма создали все сущее — доброе и злое, живое и мертвое, утраченное и обретенное.
Ежели, как полагают Темные Голоса, между светом и тьмой нет различий, что возникло первым после небытия — свет или тьма?
В песнях самых старых голосов поется о том, что первое слово прозвучало лишь тогда, когда появился первый слушатель; что пока не появился свет, царила тьма. Бесконечная пустота породила свет любви, а потом свет и тьма создали все сущее — доброе и злое, живое и мертвое, утраченное и обретенное.
Это был страшный сон. Молодой поэт Мэтт Тинрайт декламировал погребальную оду над гробом Баррика — напыщенную чушь о любящих руках Керниоса и нежных объятиях земли. Поэт завывал, то понижая, то возвышая голос, а Бриони замерла от ужаса и наблюдала, как содрогается гроб. Тот, кто находился внутри, пытался вырваться, и старый шут Пазл изо всех сил налегал на крышку, которая ходила ходуном под его костлявыми ладонями.
«Выпустите его!» — хотела крикнуть Бриони, но голоса ее никто не слышал. Траурная вуаль, скрывавшая лицо принцессы, была такой густой, что слова застревали в ней.
«Бедная его рука, бедная покалеченная рука! Как ему больно, бедному мертвому Баррику, как отчаянно он корчится в этом тесном деревянном ящике».
Остальные участники похорон, вельможи, придворные и королевские стражники, заметили, что шут уже не справляется с крышкой, и пришли ему на помощь. Вместе они вынесли гроб из часовни. Бриони поспешила вслед за ними, но вместо зеленого и солнечного кладбища за дверью часовни оказался узкий каменный туннель. Путаясь в длинных юбках своего траурного наряда, Бриони отстала от похоронной процессии, и вскоре траурный кортеж скрылся из виду. Теперь до слуха принцессы доносились лишь приглушенные стоны ее брата-близнеца, любимого мертвого брата, пленника деревянного ящика. Они становились все тише и наконец растаяли в воздухе.
Бриони села, ощущая, как отчаянно колотится сердце; ее окружала темнота, пронизанная далеким и холодным светом звезд. Лодка тихонько покачивалась, весла скрипели в уключинах. Эна, девушка из племени скиммеров, гребла так осторожно, что лодка производила не больше шума, чем скользящая в тихой заводи выдра.
«Это всего лишь сон, — пронеслось в голове у Бриони. — Милосердная Зория, услышь мои молитвы! Баррик жив, я знаю это. Будь он мертв, я бы непременно почувствовала».
Остатки мучительного кошмара рассеялись, как туман, и лишь чье-то хриплое затрудненное дыхание тревожило слух Бриони. Повернувшись, она увидела распростертого на дне лодки Шасо дан-Хеза. Глаза его были закрыты, плотно сжатые зубы поблескивали в свете звезд, на лице лежали тени. Воздух с шумом вырвался из его груди; судя по всему, смерть вплотную приблизилась к старому туанскому воину.
— Шасо, ты меня слышишь? Ты можешь говорить?
Ответа не последовало. Бриони сжала костлявое жесткое плечо девушки-скиммера.
— Ему совсем плохо! Разве ты не слышишь, как он тяжело дышит?
— Разумеется, слышу, миледи. — Голос девушки прозвучал неожиданно жестко. — Или вы думаете, я глухая?
— Тогда сделай что-нибудь! Он умирает!
— Что я могу сделать, принцесса Бриони? Я промыла и перевязала его раны, прежде чем мы покинули дом моего отца, дала ему выпить целебного отвара. Но его по-прежнему терзает лихорадка. Раненому необходимы покой и тепло. А может быть, даже покой и тепло уже не помогут.
— Нам надо как можно скорее пристать к берегу! Далеко до Марринсвока?
— В лучшем случае путь займет половину ночи. Именно поэтому я повернула назад.
— Повернула назад? — словно ушам не веря, выдохнула Бриони. — Ты что, потеряла разум? Или забыла, кто мы такие? Мы беглые преступники! А замок в руках моих врагов.
— Да, миледи, замок захватили ваши враги. И если вы будете так громко кричать, они вас услышат.
Бриони не могла разглядеть лицо девушки, скрытое капюшоном плата, но расслышала ее насмешливый тон. Впрочем, хотя бы в одном дерзкая девица была права.
— Хорошо, я буду говорить тише. А ты будь любезна выражаться яснее. Что ты намерена делать? Мы не можем вернуться в замок, иначе мы наверняка погубим Шасо. Уж лучше сразу бросить его в воду. Меня в замке тоже ожидает лишь одно — смерть.
— Я знаю, миледи. Я не говорила, что собираюсь туда возвращаться. Я сказала только, что повернула назад. Нам необходимо укрытие и огонь, и как можно скорее. Я пристану в уединенной гавани, к востоку от замка. Мой народ зовет эту гавань Скин-Эги-вар — на вашем языке это будет «плечо Эривора».
— Плечо Эривора? Никогда не слышала о такой гавани…
— Однако она существует, и там есть дом. Дом, который принадлежит вашей семье.
— Нет такой гавани!
Мысль о Шасо, умирающем у нее на руках, привела Бриони в такое отчаяние, что она едва не ударила девушку. В следующее мгновение ее пронзила догадка.
— Скала М'Хеланс! Ты говоришь о домике на скале М'Хеланс!
— Да, именно о нем! Мы совсем близко. — Девушка подняла весло и указала на темный силуэт, видневшийся на горизонте. — Хвала богам морских глубин, дом пуст.
— Иначе и быть не могло. Этим летом мы его не использовали. С тех пор, как отец попал в плен и началось все это… Ты можешь пристать к берегу?
— Да, миледи, если вы позволите мне обдумать, как это сделать наилучшим образом. Сейчас, в предутренние часы, течение чрезвычайно сильно.
Бриони погрузилась в напряженное молчание, наблюдая за тем, как Эна, обращавшаяся с веслами так ловко, словно они были продолжением ее рук, томительно медленно гребла вдоль берега, выискивая проход между скалами.
Прежде Бриони приплывала сюда на королевской барке; она стояла у перил и любовалась игрой волн, пока моряки суетились и старались сделать плавание спокойным и приятным. Принцесса и не догадывалась, как сложно причалить к скалистому берегу. Утесы нависали над лодкой, словно злобные великаны, и волны швыряли утлое суденышко, как поплавок. Бриони оцепенела от ужаса, одной, рукой она судорожно вцепилась в борт лодки, другой — в рукав простой грубой рубашки, которую скиммеры надели на Шасо.
Ей казалось, что Эна ошиблась и правит прямо на скалы, что их судно вот-вот налетит прямо на острые выступы и разлетится в щепки. В это самое мгновение весла глубоко ушли в воду, и лодка скользнула в узкий проход, едва не касаясь каменных стен. Бриони пришлось убрать руку с борта, чтобы не ободрать пальцы о скалы. Лодка слегка задела о шероховатую стену, содрогнулась и через несколько мгновений оказалась в относительно спокойной бухте.
— Молодец! — выдохнула Бриони.
Эна кивнула и с непроницаемым лицом направила лодку к плавучей пристани, качавшейся у скалистой стены. Всего в нескольких ярдах отсюда, со стороны океана, волны вздымались и ревели, как разъяренные хищники, но здесь, в бухте, усмиряли свою ярость. Привязав лодку к причалу, Бриони и Эна вытащили на мокрые доски обмякшее тело Шасо.
Эна опустилась на корточки рядом с безжизненно распростертым телом старого воина.
— Мне надо отдохнуть… совсем немного… — прошептала она, и голова ее поникла.
Сила и выносливость девушки достойны восхищения, подумала Бриони. Чтобы доставить их в эту безопасную гавань, Эне пришлось грести без передышки в течение нескольких часов.
— Я груба и неблагодарна, — сказала Бриони вслух. — Прости меня. Если бы не ты, сейчас мы оба были бы мертвы — и я, и Шасо.
Эна в ответ лишь молча кивнула Возможно, ее губы тронула улыбка, но в темноте трудно было разобрать. К тому же лицо девушки скрывал капюшон.
— Ты отдохни, а я поднимусь наверх, посмотрю, что там в доме.
С этими словами Бриони накрыла Шасо своим плащом и двинулась вверх по каменным ступенькам, вырубленным в скалистой стене. Ступеньки были широкие, и, хотя брызги морской воды и испарения ночного тумана сделали их скользкими, Бриони могла подняться по ним с закрытыми глазами. В душе ее впервые шевельнулась надежда. Она хорошо знала этот дом, помнила, какой он уютный и удобный. Совсем недавно она не сомневалась, что первую ночь в изгнании ей придется провести в пещере на побережье Марринсвока или просто под открытым небом, на жесткой каменистой земле. Возможность переночевать в настоящей постели оказалась приятной неожиданностью.
Дом на скале М'Хеланс был построен одним из далеких предков Бриони, королем Адуаном, для его супруги Илги Соломенные Волосы. Одни называли этот дом даром любви, другие — местом заточения. Так или иначе, все участники истории умерли столетия назад, и слабые отголоски случившегося сохранились лишь в семейных преданиях. Когда Бриони была ребенком, Эддоны каждое лето проводили на острове не меньше десяти дней, а иногда и значительно больше. Королю Олину, отцу близнецов, нравились здешняя тишина и уединение. Здесь он мог обходиться без придворной пышности, и обычно его сопровождали лишь лорд-комендант Авин Броун, который был постоянным советником короля, дюжина слуг и отряд стражников. Во время прогулок по острову Бриони и Баррик обнаружили узкую извилистую тропу, ведущую на приморский луг (до них по этой тропе, без сомнения, прошло множество других королевских отпрысков). Здесь, на уютном лугу, они с удовольствием проводили целые дни, предоставленные самим себе, свободные от стражников и прочих взрослых. Для детей, привыкших к постоянному присутствию слуг, солдат и придворных, безмятежная долина казалась настоящим раем, и у Бриони сохранились самые счастливые воспоминания о пребывании на острове.
Странно было в полном одиночестве подниматься по ступенькам, залитым светом звезд. Странно было видеть темные окна знакомого дома — прежде они всегда приветливо светились по вечерам. Темные очертания здания с трудом угадывались на фоне ночного неба. Бриони почувствовала, как у нее защемило сердце. Враги похитили у нее еще одно драгоценное воспоминание, лишили ее еще одной части безмятежной и счастливой прошлой жизни. Впрочем, за последний год, а в особенности за последние несколько недель, она успела к этому привыкнуть.
Вспоминание об издевательской ухмылке на лице Хендона Толли заставило Бриони содрогнуться от ярости. Как его забавляла ее растерянность, ее беспомощность. С каким упоением он рассказывал ей о том, что собирается захватить престол, по праву принадлежавший ее семье.
«Ты не единственный, кто виноват в несчастьях нашей семьи, грязный подонок, — беззвучно прошептала Бриони. — Но ты единственный, кого я знаю лично, единственный, до кого я могу добраться».
В этот миг она была так же тверда и холодна, как окружавшие ее камни.
«Час отмщения еще не настал. Но он настанет, не сомневайся. И тогда я растопчу твое сердце, как ты растоптал мое. Твое жестокое подлое сердце перестанет биться».
Бриони знала, что тяжелая передняя дверь заперта, и не пыталась ее открыть. Не теряя времени, она направилась к черному входу в кухню, который обычно закрывали на разболтанный засов. Как и рассчитывала Бриони, после нескольких сильных толчков дверь подалась. Внутри царила такая непроглядная тьма, что принцесса в замешательстве замерла: никогда прежде ей не доводилось входить в неосвещенное помещение. Погруженная в сумрак кухня напоминала пещеру, и Бриони никак не могла заставить себя переступить порог. Лишь мысль об умирающем Шасо, который лежал внизу на холодных и мокрых досках, придала ей смелости.
«Он несколько месяцев провел в тюремной камере, и все по моей вине. И по вине Баррика, — сказала себе Бриони и сдвинула брови. — Ну и отчасти по вине своего собственного упорства…»
Она добралась до кухонного очага, выбирая дорогу на ощупь и всякий раз вздрагивая, когда ее пальцы касались паутины. В темноте что-то беспрестанно дребезжало и шуршало. Это просто мыши, успокаивала себя девушка. Пошарив в непроглядном сумраке и окончательно вывозившись в паутине, она наконец отыскала завернутый в кожу кремень и каминную решетку, около которой были сложены пропитанные маслом щепки. После нескольких неудачных попыток Бриони удалось высечь искру, и вскоре в камине заплясали робкие язычки пламени. В кухне стало светлее. Осмелевшая принцесса подошла к возвышавшейся в углу поленнице и выхватила несколько поленьев, чтобы подкормить разгоравшееся пламя. Прежде ей доводилось разжигать камин в главном зале, и воспоминание болью отдалось в душе. Отец тоже любил это занятие и редко доверял его кому-то другому. Отец — как давно его нет рядом… Бриони решила, что разводить огонь в той части дома, где окна выходят на замок Южного Предела, будет чистой воды безрассудством. Конечно, разглядеть свет можно лишь с крепостной стены и при помощи бинокля. Но вполне вероятно, что сегодня ночью Хендон Толли и его приспешники расхаживают по стенам, озирая окрестности. Так что разумно ограничиться кухней.
Возвращаясь назад, она оглянулась на дом, по-прежнему темный и неузнаваемый. Но Бриони знала: в кухне горит огонь, и он подарит беглецам тепло, в котором они так нуждаются. Она захватила с собой лампу и теперь шагала увереннее.
«Итак, нам удалось пережить эту ночь. Если только нашу лодку не выследили и враги не нагрянут сюда».
Испуганная этой мыслью, Бриони устремила взгляд на замок. На стенах мелькали огни, но не было никаких признаков того, что готовится погоня. А если враги решат обыскать летний дом, прежде чем они с Шасо покинут это место? Что ж, на острове достаточно укромных мест, и она знает их, как никто другой.
«О чем это я? — в тревоге спрашивала себя принцесса. — Нельзя даже думать об этом, чтобы не искушать богов».
Шасо едва держался на ногах, и девушкам пришлось на себе тащить его вверх по лестнице. Старый воин так ослабел, что не пытался протестовать.
Бриони первым делом отыскала одеяла, чтобы укутать раненого. Потом она принесла подушки из гостиной, обставленной старинной мебелью, — она называлась Уединенными покоями королевы — и удобно устроила Шасо поближе к очагу. Эна тем временем обшарила все кухонные шкафы в поисках провизии, поскольку она успела захватить с собой из дома в лагуне Скиммеров очень небольшой запас еды. Бриони не сомневалась, что искать здесь нечего и ужинать им вновь придется сушеной рыбой.
Конечно, лучше сушеная рыба, чем голодная смерть, напомнила она себе. Однако прежде принцессе никогда не доводилось голодать, поэтому напоминание ее не утешило.
Девушки поднесли Шасо несколько ложек рыбной похлебки, после чего старый воин дал понять, что будет есть сам. Он был еще очень слаб и не мог говорить, но ему удалось удержать в руке ложку. Глядя на то, как он глотает похлебку, Бриони уверилась: старик не собирается сдаваться смерти. И только тогда она почувствовала собственную огромную усталость. Принцесса отодвинула миску и уставилась на нее, с трудом удерживая отяжелевшую голову.
— Вы очень устали, ваше высочество, — донесся до нее голос Эны.
Лицо девушки-скиммера оставалось непроницаемым, но Бриони показалось, что во взгляде Эны можно различить сочувствие. А еще в этом взгляде светилась спокойная, уверенная сила. Бриони даже устыдилась своей слабости.
— Идите и найдите себе постель, — предложила Эна. — Я пригляжу за Шасо-на, пока он не уснет.
— Но ты тоже устала. Ведь тебе пришлось грести несколько часов без передышки!
— Я с детства привыкла подолгу грести и плавать. И мне случалось напрягаться гораздо сильнее, причем без такого серьезного повода.
Бриони пристально посмотрела на девушку из племени скиммеров. Огромные темные глаза, высокий лоб, белый, как мыльный камень. Можно ли назвать ее красивой? Трудно сказать — слишком необычная внешность. Но взгляд ее светится умом, черты были правильные, хотя и резковатые. Бесспорно, среди своего народа Эна считается красавицей, решила Бриони.
— Хорошо, я пойду спать, — сдалась принцесса. — Ты очень добра. Я возьму свечу, а лампу оставлю тебе. Постельное белье хранится в сундуке, что стоит в холле. Я оставлю что-нибудь для тебя и Шасо.
— Думаю, Шасо-на вы хорошо устроили, — едва слышно произнесла Эна. Должно быть, она не хотела расстраивать старого воина, говоря о нем как о беспомощном дитяти. — Сейчас ему тепло и удобно.
— Когда это закончится и все представители проклятого семейства Толли отправятся на виселицу, Эддоны не забудут своих преданных друзей, — пообещала принцесса.
В лице девушки из племени скиммеров не дрогнул ни один мускул, и Бриони решила выразиться яснее:
— Тебя и твоего отца ожидает награда.
Эна улыбнулась. Судя по всему, девушка с трудом сдерживала смех, чем привела принцессу в полное недоумение. Но вслух Эна сказала лишь одно:
— Благодарю вас, ваше высочество. Помочь вам — большая честь для меня.
Бриони была обескуражена, но слишком устала для того, чтобы размышлять над странным поведением Эны. Поэтому она отправилась в ближайшую спальню, сорвала с кровати пыльное покрывало и с наслаждением растянулась на ней. Прежде чем уснуть, она успела вспомнить, что эта комната когда-то принадлежала Кендрику.
«Вернись, вернись, — шептала Бриони, обращаясь к мертвому брату, и ее усталая голова шла кругом. — Приди ко мне хотя бы на несколько мгновений, милый Кендрик, я так скучаю по тебе…»
Но тут она провалилась в темный колодец сна, такого крепкого, что его не могли потревожить ни кошмары, ни призраки.
Предутренний туман окутал остров, но первые проблески рассвета разогнали мглу и сделали старый дом прежним, жизнерадостным и приветливым. Солнечные лучи проникали сквозь высокие окна, на стенах большого зала играли разноцветные блики, а статуи богов и пророков, притаившиеся в своих нишах, казались почти живыми. Даже мрачная кухня стала уютной и в точности такой, как в детских воспоминаниях Бриони. При свете дня принцесса замечала то, что вчера помешала заметить усталость, — благоухание воздуха, резкие крики чаек, тяжелую обшарпанную мебель, из которой поколения королевских детей сооружали крепости и караваны. Все это наполняло сердце Бриони печалью и ощущением пронзительного одиночества.
«Их больше нет. Они все меня покинули — Баррик, отец, Кендрик. — Глаза Бриони защипало от слез. — Нет, нет. Баррик и отец живы, я это чувствую. Чувствую. Просто сейчас их нет рядом».
Притаившись в зарослях вереска, она бросила долгий взгляд на замок. В гавани под крепостными стенами мелькали факелы — лодки врагов проверяли все бухты и пещеры на побережье Мидлан. Но, судя по всему, ни одна лодка не пересекала границ Южного Предела. В душе Бриони вновь вспыхнул лучик надежды. Ведь она сама совершенно забыла об этом летнем доме — значит, есть вероятность, что братья Толли тоже о нем не вспомнят. А когда вспомнят, они с Шасо будут уже далеко.
Бриони вернулась в кухню и заставила себя проглотить несколько ложек рыбной похлебки, приправленной розмарином, который Эна отыскала в запущенном разросшемся саду. Вкус похлебки это не слишком улучшило, но Бриони понимала — неизвестно, когда ей доведется поесть в следующий раз. Конечно, рыбную похлебку не назовешь благородным кушаньем, достойным принцессы, но она придаст сил и поможет пережить еще один день. День, который приблизит Бриони к тому сладостному моменту, когда она насквозь пронзит сердце своего злейшего врага, Хендона Толли.
Шасо тоже поел, хотя удержать в руках ложку ему по-прежнему удавалось с большим трудом. Впрочем, его щеки, вчера пепельно-серые, слегка порозовели, дыхание уже не было таким тяжелым и хриплым, а самое главное — его глаза, окруженные темными кругами (по мнению Бриони, эта особенность придавала Шасо сходство с ониронами — например, Ярисом, Заккасом Косматым и прочими обожженными солнцем пророками-отшельниками из Книги Тригона), прояснились и вновь светились умом. То был взгляд прежнего Шасо, который так хорошо знала Бриони.
— Сегодня мы останемся здесь, — произнес Шасо, отправив в рот последнюю ложку похлебки. — Риск слишком велик.
— Но над морем висит туман, — возразила Бриони. — Он послужит нам укрытием и…
Шасо бросил на нее знакомый взгляд, словно говоривший: «И почему ты никогда не даешь себе труда хорошенько подумать?»
— Да, принцесса, над гаванью висит туман, — сказал он вслух. — Однако к полудню он развеется. Возможно, враги нас не увидят. Но, высаживаясь на берег, мы непременно привлечем внимание местных рыбаков. Согласитесь, нас не назовешь обычной парочкой. Прелестные белокурые девицы далеко не каждый день катаются по морю в обществе темнокожих стариков. — Шасо грустно покачал головой. — Мы беглецы, ваше высочество. И если вас схватят, вам нечего рассчитывать на милосердие врагов. Хендон Толли не ограничится тем, что бросит вас в темницу. Он знает, что приверженцы Эддонов пойдут на все, чтобы вас освободить. Вы можете стать знаменем, которое их объединит. И поэтому, как только вы окажетесь в руках Толли, он убьет вас, и никто не найдет ваше тело. Люди будут шепотом передавать друг другу слухи о вашей печальной участи.
Перед мысленным взором Бриони возникло ухмыляющееся лицо Хендона, и руки ее невольно сжались в кулаки.
— Мы совершили ошибку. Надо было давным-давно лишить его семью всех титулов и земель, — произнесла она. — Предательский род следовало вырвать с корнем.
— Если бы знать заранее, где скрывается измена, — грустно улыбнулся Шасо. — Когда их преступные намерения стали очевидными, было уже слишком поздно. Я никогда не любил Гейлона, но должен признаться, он оказался верным и преданным слугой вашего семейства. Если, конечно, Хендон не солгал. Что касается Карадона, о нем мы тоже можем судить лишь со слов Хендона, и потому в его измене я сомневаюсь, так же как и в верности Гейлона. Все в этом мире пошло наперекосяк, Бриони. Боюсь, в ближайшие дни нам уготовано немало тягостных неожиданностей.
Девушка смотрела на обветренное суровое лицо старого воина и горько упрекала себя за легкомыслие, граничившее с глупостью. Как мало заботилась она о том, что составляло самое ценное достояние ее семьи! Что думает о принцессе ее наставник? О принцессе и ее брате-близнеце, о неразумных детях, безропотно отдавших врагам трон Эддонов.
Словно прочитав ее мысли, Шасо покачал головой.
— То, что случилось, принадлежит прошлому, — изрек он. — А нам с вами надо думать о будущем. Вы должны решить, ваше высочество, доверяете ли вы мне. Согласны ли вы слушать лишь меня одного и делать то, что я скажу вам?
Мгновение назад Бриони мучилась сознанием собственной вины, но теперь она сердито сверкнула глазами.
— Не надо считать меня ребенком, Шасо. Я давно уже не маленькая.
Лицо старого воина внезапно смягчилось.
— Да, Бриони Эддон, вы уже не ребенок. Вы молодая женщина, наделенная красотой и добрым сердцем. Но нынешние времена опасны для тех, кто наделен добрым сердцем. Сейчас выигрывает тот, кто способен подозревать, предавать и убивать. Я имею немалый опыт в этих делах. И прошу вас мне довериться.
— Ты прекрасно знаешь, что я всю жизнь доверяю тебе, как самой себе. Какого еще доверия ты хочешь?
— Я хочу, чтобы вы не совершали ни единого шага, не посоветовавшись со мной. Не забывайте, мы беглецы и за наши головы назначена награда. Славная история вашей семьи, корона, принадлежащая вам по праву, — все это не спасет вас, если мы попадем в руки врагов. Поклянитесь, что без моего совета вы не примете ни одного решения, пусть самого пустячного. И помните, что я выполню клятву, которую дал вашему брату Кендрику. Хотя бы ценой собственной жизни. — Шасо тяжело перевел дух и откашлялся. — Я принес клятву и хочу, чтобы вы тоже поклялись.
Он устремил на Бриони пронзительный взгляд темных глаз. Но властный огонек, порой полыхавший во взоре старого учителя, на этот раз сменился умоляющим выражением.
— Шасо, мне стыдно думать о том, как много ты сделал для нашей семьи и как я была неблагодарна. Я знаю, что могу всецело на тебя положиться. Да, я готова следовать твоим советам и указаниям. Уверена, так будет лучше.
— Вы согласны беспрекословно слушаться меня? Даже если мои слова покажутся вам дикими и бессмысленными и на все ваши просьбы что-то разъяснить я отвечу отказом?
Тихое шипение, долетевшее до слуха Бриони, заставило ее вздрогнуть. В следующее мгновение она догадалась: это был приглушенный смех Эны, возившейся с грязной посудой. Бриони вспыхнула от обиды. Впрочем, она тут же сказала себе, что бессмысленные препирательства не прибавят ей достоинства.
— Да, я согласна, — отчеканила Бриони. — Клянусь зеленой кровью Эривора, покровителя нашей семьи. Ты удовлетворен, Шасо?
— Вы должны быть осторожны, когда клянетесь Эги-варом, ваше высочество, — подала голос Эна. — Особенно здесь, на острове, со всех сторон окруженном водой. Он все слышит.
— О чем ты? Если я поклялась Эривором, я намерена держать клятву, — бросила принцесса и повторила, устремив взгляд на Шасо: — Ты удовлетворен?
Он улыбнулся, точнее, оскалился, как старый хищник.
— Я не буду удовлетворен, пока жив Хендон Толли. Я не буду доволен, пока все, кто виновен в гибели Кендрика, не заплатят за это жизнью. Но я верю вашей клятве.
Старый воин встал на ноги и поморщился. Бриони посмотрела на него с сочувствием. Девушка из племени скиммеров перевязала глубокие раны, оставленные въевшимися в кожу кандалами, но тело Шасо покрывали многочисленные ссадины и синяки, а его руки и ноги казались удручающе истощенными.
— А сейчас, принцесса, расскажите мне все. Все, что вам известно. В мою камеру редко долетали новости с воли. И то, что я узнал прошлой ночью, как громом поразило меня.
Бриони приступила к рассказу. Правда, выполнить просьбу старого воина оказалось нелегко — слишком много печальных событий произошло в те месяцы, что Шасо дан-Хеза провел в заточении. Поэтому рассказ девушки не отличался связностью. Она поведала о том, как Баррик захворал лихорадкой, и о том, как один из соглядатаев Авина Броуна увидел посланца автарка Сулеписа, правителя Ксиса, в доме Хендона Толли. Она рассказала о караване, на который напали злые духи, о горестной участи, постигшей отряд капитана Вансена, о наступлении армии сумеречного народа, которая завоевала всю материковую часть Южного Предела, кроме замка. Она упомянула даже о Джиле, странном юноше, видевшем странные сны. Впрочем, о нем Бриони знала совсем немного.
Девушка из племени скиммеров как будто не проявляла особого интереса к этому скорбному повествованию. Однако, услышав о пророчестве Джила по поводу Баррика, она забыла о грязной посуде и вскинула голову.
— Он упомянул о глазах дикобраза? Сказал, чтобы ваш брат остерегался глаза дикобраза?
— Да, а что?
— Леди Дикобраз — одно из самых страшных имен среди Старейших, — проронила Эна. — Она неразлучная спутница смерти.
— Откуда ты знаешь? — спросила Бриони.
Губы девушки тронула загадочная улыбка, она потупила глаза, избегая взгляда Бриони.
— Нам, жителям лагуны Скиммеров, известно многое.
— На сегодня хватит разговоров, — раздался сердитый голос Шасо. — Я намерен хорошенько отоспаться, чтобы вам не пришлось таскать меня, как мешок с костями. После захода солнца мы покинем этот остров. Ты, девушка, — обратился он к Эне, — доставишь нас к побережью Марринсвока. И на этом твоя служба будет закончена.
— Будь по-вашему, — кивнула Эна. — Только прежде, чем оставить острой, вы должны хорошенько поесть. Вы едва прикоснулись к похлебке. Я обещала отцу, что буду о вас заботиться. И если вы лишитесь сил, он будет недоволен.
Шасо внимательно посмотрел на девушку, пытаясь понять, не насмехается ли она над ним. Она ответила ему невозмутимым и непроницаемым взглядом.
— Прежде чем покинуть остров, я заставлю себя проглотить полную миску твоей отвратительной похлебки, — процедил старый воин.
Почти целый день Бриони не сводила глаз с гавани, с ужасом ожидая, что на море покажутся вражеские лодки. Наконец она так продрогла, что ей пришлось вернуться в дом, к огню.
Согревшись, она решила вернуться на свой наблюдательный пункт, но прежде прошла по дому — старому дому, который знала лучше, чем громадный замок Южного Предела. Странно было сознавать, что в обезумевшем мире сохранилось место, где ничего не изменилось.
«Здесь, в этой комнате, отец рассказал нам историю Гилиомета и чудовища».
Десять дней назад Бриони не сомневалась — до конца дней своих она будет помнить во всех подробностях, как лежала, свернувшись калачиком, на широкой кровати отца и с упоением слушала рассказ о битве полубога и рычащего зверя. А теперь она стоит возле этой самой кровати, и воспоминания детства представляются ей тусклыми и далекими. Был ли Кендрик рядом с ними? Или в тот вечер он лег пораньше, так как утром собирался на рыбалку в обществе старого Найнора? Горел ли тогда огонь в камине, или вечер, против обыкновения, выдался по-настоящему жарким и слугам приказали погасить все очаги, кроме кухонного? Подробности ускользали из памяти Бриони. Она помнила лишь саму историю, лицо отца, обрамленное окладистой бородой, его неспешную, торжественную речь. Неужели пройдет время и черты отца тоже сотрутся из ее памяти? Исчезнут, как следы на песке под струями дождя?
Краем глаза Бриони заметила какое-то движение — что-то промелькнуло у самого плинтуса. Быть может, мышь? Преодолевая страх, принцесса опустилась на корточки и попыталась разглядеть, кто там носится на полу. Но в следующее мгновение неведомое создание исчезло за занавесями. Мыши редко разгуливают по комнатам днем, подумала Бриони. Может, это птица, залетевшая в дом? Но ведь птицы громко хлопают крыльями… С замирающим сердцем Бриони отдернула занавеску кровати, но не обнаружила ровным счетом ничего.
«Конечно, это мышь, — решила Бриони. — Взобралась по занавеске наверх и притаилась в складках. Бедное создание наверняка испугано до полусмерти — ведь она привыкла, что дом пуст».
Бриони захотелось открыть двери на балкон спальни короля Олина и взглянуть оттуда на замок. Внезапно она испугалась, что замок может развеяться, как туман, и желание удостовериться в том, что он на месте, было почти непреодолимым. И все же благоразумие одержало верх. Она еще раз окинула взглядом комнату — кровать без подушек и одеял, повсюду густой слой пыли. Девушке казалось, что она попала в гробницу древнего пророка, в святилище, где нельзя ни к чему прикоснуться. Прежде двери на балкон были открыты настежь, пропуская в комнату свежий воздух, слуги сметали каждую пылинку, а в вазе на письменном столе всегда стояли свежие цветы (как правило, желтая амброзия — лишь она цветет в этих местах в конце лета). Где сейчас отец? Может, томится в крошечной темной камере вроде той, в которой провел долгие месяцы Шасо? Есть ли в его камере окно, а если есть, что из него видит король Олин? Наверное, лишь глухие мрачные стены. Наверное, он целыми днями предается воспоминаниям. Воспоминаниям о прошлых счастливых днях.
«Я не должна об этом думать. Об этом и о многом другом. Иначе я сойду с ума».
— Ты сказала, он почти ничего не ел. — Бриони кивнула в сторону Шасо. — Куда же подевалась сушеная рыба? Когда я в последний раз заглядывала в мешок, там оставалось три штуки. Неужели ты все съела?
Эна тоже заглянула в мешок, и губы ее вновь тронула загадочная улыбка.
— Думаю, мы принесли рыбу в дар, — сообщила она.
— В дар? Но кому?
— Маленькому народу — детям повелителя Вершины.
Бриони сердито покачала головой.
— Если мы и принесли рыбу в дар, то скорее мышам и крысам. Кстати, я только что видела мышь.
Таким басням Бриони никогда не верила — повара и служанки вечно выдумывали истории, когда на кухне обнаруживалась недостача припасов. «О, ваше высочество, это проделки маленького народа», — твердили они. У Бриони защемило сердце, когда она вспомнила, какие язвительные замечания отпускал по этому поводу Баррик. Приступ тоски охватил девушку с такой силой, что на глаза выступили слезы.
В следующее мгновение Бриони осознала странность этой ситуации: она горюет по брату, который высмеивал россказни о «маленьких людях», но сам погиб во время битвы с представителями волшебного племени. По крайней мере, все считают, что он погиб…
— Ладно, кто бы ни съел эту рыбу, она не стоит долгих сожалений, — сказала Бриони, повернувшись к Эне. — Надеюсь, в Марринсвоке мы найдем, чем подкрепиться.
— А я надеюсь, что маленькие люди в благодарность за угощение принесут нам удачу, — кивнула Эна. — Может, они попросят Пайрин Кай'воса послать нам попутный ветер. Ведь они пользуются его особым расположением, точно так же, как мой народ пользуется особым расположением Эривора.
Бриони покачала головой, но воздержалась от возражений. Разве она, чудом выжившая в схватке со смертоносным демоном, имеет право подвергать сомнению верования других? Да, она каждый день молилась Зории, молилась горячо и искренне, и при этом, в отличие от большинства людей, не верила, что боги принимают деятельное участие в земной жизни. Но сейчас настал момент, когда ей и ее родным необходима помощь, и Бриони не откажется ни от малейшей возможности эту помощь получить.
— Кстати, Эна, ты напомнила мне об одном важном деле. Прежде чем мы покинем остров, мы должны принести дар в святилище Эривора.
— Да, миледи. Хорошо, что вы намерены это сделать.
Похоже, эта девица позволяет себе одобрять действия принцессы. Чрезвычайно любезно с ее стороны. Бриони состроила недовольную гримасу, но предусмотрительно отвернулась, так что Эна ничего не заметила. В первый раз Бриони осознала, что сожалеет об утраченном высоком положении. Когда она была принцессой-регентом, люди хотя бы проявляли почтение и не обращались с ней как с неразумной девчонкой! Хотя, конечно, ими двигал страх, а не уважение к ее достоинствам.
— Но прежде мы должны помочь Шасо сойти вниз, к лодке, — заявила Бриони.
— Будь я проклят, если не спущусь без посторонней помощи, — раздался голос Шасо.
Старый воин, оказывается, уже очнулся от дремоты.
— Солнце село? — осведомился он.
— Скоро сядет, — откликнулась Бриони.
Про себя она отметила, что Шасо выглядит гораздо бодрее, хотя худоба его по-прежнему приводила ее в ужас. Он ведь совсем стар, вспомнила Бриони, на много лет старше отца. Впрочем, она никогда не считала Шасо стариком, ведь мало кто из молодых мог сравниться с ним по остроте ума и выносливости. Но теперь, когда долгое заточение подточило его силы, преклонный возраст Шасо бросался в глаза. Сумеет ли старый воин оправиться или же станет калекой?
— Нам нельзя терять время. Путь до побережья Марринсвока неблизкий.
— Неблизкий, — кивнул Шасо. — Нам придется плыть всю ночь и, возможно, часть утра.
— Если Пайрин Кай'вос пошлет нам попутный ветер, я доставлю вас к побережью задолго до рассвета, — заявила Эна.
Бриони не сомневалась в ее словах. Она уже успела убедиться, что эта девушка — непревзойденный гребец.
— А что мы будем делать, когда окажемся там? — спросила Бриони. — Может, лучше направимся в Блушо? Я хорошо знаю супругу Тайна Олдрича. Она болтлива и слишком любит наряды, но сердце у нее доброе. Уверена, она не откажется приютить нас. Там мы будем в большей безопасности, чем в Марринсвоке, и…
Шасо издал нечто вроде глухого ворчания, напоминавшего приглушенный рык зверя.
— Вы уже забыли о нашем разговоре, Бриони? О том, что обещали беспрекословно меня слушаться?
— Я ничего не забыла, но…
— Никаких «но». Мы отправляемся в Марринсвок. Поверьте, ваше высочество, на то есть причины. Сейчас никто из вельмож не способен вас защитить. Если мы укроемся в Блушо, герцог Карадон направит туда все войска Южного Предела и захватит оплот Олдрича. Мы не сможем противостоять врагам, ведь вы сами рассказали, что Тайн и все его люди погибли в битве. Ваши враги объявят вас самозванкой, будут кричать на всех углах, что принцесса Бриони мертва, а вы — жалкая девчонка-служанка, играющая ее роль по моему наущению. Можете не сомневаться, будет именно так!
— Но я полагала…
— Не время строить предположения. Сейчас все решает сила, и эта сила в руках у братьев Толли. Вы должны довериться мне и не тратить время на бесполезные споры. Нерешительность и детское упрямство могут привести нас к гибели.
— Будь по-твоему, — изрекла Бриони, стараясь ничем не выдать охватившей ее досады. — Мы отправляемся в Марринсвок.
«Не горячись, — приказала она себе. — Ты дала обещание, и ты должна его выполнить. Вспомни, как глупо ты вела себя по отношению к Хендону. Сейчас нельзя рисковать. Ты — последняя из Эддонов. — Мысль эта показалась Бриони столь ужасной, что она тут же поправилась. — Последняя из Эддонов, оставшихся в Южном Пределе».
Впрочем, это утверждение тоже не соответствовало истине. Возможно, Анисса и ее ребенок живы. Если младенец пережил эту жуткую ночь.
— Я пойду к святилищу бога Морей. — Бриони старалась говорить как можно спокойнее. Маска королевской невозмутимости — вот все, что осталось ей от прежней жизни, и эта маска надежно скрывала ее истинные чувства. — Эна, помоги лорду дан-Хеза спуститься к лодке. Я присоединюсь к вам позднее.
И принцесса, не оглядываясь, вышла из кухни.
Глава 2
Блуждающие в сумерках
В начале времен небеса закрывала тьма, но пришел великий Зо и прогнал тьму. Тьма исчезла, но осталась Сва, дочь тьмы. Она покорила сердце Зо, и они вместе стали править миром, учредив в нем свои законы.
В начале времен небеса закрывала тьма, но пришел великий Зо и прогнал тьму. Тьма исчезла, но осталась Сва, дочь тьмы. Она покорила сердце Зо, и они вместе стали править миром, учредив в нем свои законы.
Дождь лил как из ведра, барабанил по скалам и по листьям деревьев, чьи стволы сгибались подобно спинам древних стариков; но юноша не пытался найти укрытие. Он как будто не замечал, что струи воды стекают по его лицу. Наблюдая за ним, Феррас Вансен ощутил собственное одиночество еще острее, чем обычно.
«Что я здесь делаю? Я не должен был возвращаться в это безумное место, даже если все боги этих земель хотели заманить меня сюда».
Но стыд и тайная страсть соединились и обрели силу, превосходящую силу богов. Именно стыд и тайная страсть привели его сюда, за Границу Теней, в нечестивый лес, где растут деревья с листьями в форме полумесяцев, где лианы покрыты огромными черными цветами, источающими ядовитый сок. Мысль о том, что потеря мальчика усугубит горе Эддонов, терзала душу Вансена. Особенно невыносимо было сознавать, какую боль это причинит принцессе Бриони, сестре Баррика.
Темное небо разрезал зигзаг молнии, порыв ледяного ветра принес раскат грома. Вансен угрюмо сдвинул брови. Гроза слишком разошлась, решил он; даже если это может встряхнуть впавшего в оцепенение принца, сегодня они не рискнут ехать дальше. Если их не испепелит молния и не погубит лихорадка, гибели не миновать — обезумевшие от страха кони неминуемо сорвутся со скалы. Темная лошадь Баррика, прежде принадлежавшая волшебному народу, выказывала явные признаки беспокойства, а кобыла Вансена была близка к панике. Продолжать путь по неведомой дороге среди разгула стихии было бы чистым безумием.
Впрочем, состояние Баррика Эддона трудно было назвать иначе, чем безумием. Принц явно не собирался сбавлять скорость, он скакал вперед, оставив своего спутника далеко позади.
— Ваше высочество! — позвал Вансен, стараясь перекричать шум дождевых струй. — Если мы продолжим путь, мы погубим лошадей. А без лошадей мы пропадем.
За Границей Теней трудно было судить о времени, но Вансен не сомневался — они мчались сквозь бесконечные сумерки целые сутки. После ужасающей битвы и бессонной ночи, которую Феррас Вансен провел, спрятавшись в скалах на краю поля боя, силы его были на исходе. Временами он опасался потерять равновесие и свалиться под копыта коня. Меж тем принц не обнаруживал никаких признаков усталости.
— Прошу вас, ваше высочество, остановитесь! — взмолился Вансен. — Не знаю, куда вы направляетесь, но одно могу сказать точно — мы погибнем, если продолжим путь. Давайте найдем укрытие, отдохнем и переждем, пока кончится гроза.
К удивлению Вансена, Баррик внезапно натянул поводья и остановился, дожидаясь своего спутника. Юноша не возражал, когда Вансен подъехал и почти силой снял его с седла. Баррик молча опустился на камень, словно ребенок, привыкший слушаться старших. Он равнодушно наблюдал, как капитан королевских гвардейцев, поминутно чертыхаясь, пытается соорудить навес из мокрых веток. Казалось, душа принца витает где-то далеко или, точнее, спряталась глубоко внутри тела как больной человек в углу огромного дома. Даже когда Вансен нечаянно оцарапал щеку принца сосновой лапой, тот и бровью не повел. В ответ на все извинения капитана Баррик лишь моргнул.
За долгие годы службы в замке Вансен привык считать, что представители королевской семьи и высшей знати живут в ином мире, не имеющем ничего общего с миром людей вроде него самого. Но никогда еще это предположение не казалось ему таким верным, как сейчас.
«Если бы знать, в какие дали устремлен сейчас этот отрешенный взгляд».
Маленький костерок, который Вансен развел под выступом скалы, шипел и дымился под струями дождя. Где-то вдалеке слышались завывания зверя — Вансен молился о том, чтобы это был всего лишь зверь. Вой звучал так пронзительно, что по спине у капитана гвардейцев пробегал холодок.
«Храните нас, боги Тригона, — беззвучно прошептал он. — Неужели мне придется отдать свою жизнь ради спасения этого парня, который, судя по всему, даже не замечает моего присутствия?»
В глубине души Вансен прекрасно сознавал, что рискует жизнью вовсе не рати Баррика. Сестра принца — вот кто владел всеми его помыслами. Если Бриони потеряет брата-близнеца, она будет безутешна и эта мысль разрывала сердце Вансена. Ведь он поклялся принцессе, что позаботится о Баррике, как о собственном сыне. Воистину безрассудная клятва.
Вансен наблюдал за принцем, который жевал один из последних припасенных кусков вяленого мяса. Баррик двигал челюстями с отсутствующим видом, словно пасущаяся на лугу корова. Да, это не простое оцепенение. Капитан гвардейцев никак не мог постичь, что же произошло с принцем. Без сомнения, юноша слышал, о чем ему говорят, иначе он не остановился бы по просьбе Вансена. Судя по всему, Баррик видел своего спутника. Несколько раз с его губ срывались какие-то слова, но Вансен не мог их разобрать. Капитан стражников даже решил, что принц заговорил на языке волшебного народа. По крайней мере, когда тени поглотили разум Коллума Дайера, бедняга издавал похожее бормотание. Но даже в те минуты, когда взгляд принца становился осмысленным, Вансен ясно видел — юноша блуждает где-то далеко. Возможно, Баррик Эддон умирал, медленно, тихо и безболезненно.
Содрогнувшись, капитан вспомнил рассказ одного из солдат — Джерала Келти, пропавшего в тех самых землях, куда занесло теперь Вансена. Он исчез вместе с купцом по имени Реймон Бек и еще несколькими людьми. Келти родился и вырос в Лендсенде, он был сыном рыбака. Как-то раз, когда он вместе с отцом и младшим братом вышел в море, их захватил страшный шторм. Огромная волна перевернула их лодку, и суденышко с ужасающей быстротой пошло ко дну, унося с собой отца-рыбака. Келти и его младший брат вцепились друг в друга и упорно гребли к берегу, борясь с волнами и ветром.
А когда берег был уже близко, младший внезапно сдался и скрылся под водой.
— Он слишком устал, — вздохнул Келти. При воспоминании об этом горестном событии в его глазах отразилась острая боль. — Видимо, его скрутила судорога. Но прежде чем пойти ко дну, он взглянул на меня спокойно, почти радостно. Мне кажется, он улыбался. А потом скользнул под воду, точно под одеяло.
В глазах Келти стояли слезы, но на губах появилась улыбка. Капитан гвардейцев поспешно отвел взгляд. В тот вечер они оба немало выпили, оставив изрядную часть жалованья в «Сапогах барсука» и других тавернах на рыночной площади, пока не наступила ночь. В такой час люди нередко пускаются в откровенности и совершают странные признания. Эти признания остаются в памяти навеки.
Капли дождя проникали сквозь ненадежный навес из веток и попадали Феррасу Вансену за воротник плаща. Морщась и вздрагивая, он упорно возвращался мыслью к рассказу Келти. Наверное, в тот последний миг на лице его младшего брата появилось то же самое выражение, что застыло сейчас на лице принца Баррика. Полная отрешенность от всего, что происходит вокруг. Неужели брат принцессы Бриони тоже на пороге смерти? Неужели он сдался и позволил теням поглотить себя?
«Что же будет со мной, если принц умрет?» — в тревоге спрашивал себя Вансен.
В прошлый раз ему с большим трудом удалось выбраться из страны теней. Если бы не та трогательная девушка, Уиллоу, он бы неминуемо пропал. Рассчитывать на повторное везение не приходится, в этом Феррас Вансен не сомневался.
Они отыскали широкую утоптанную тропу через лес. Вансен неспешно ехал впереди принца и выглядывал в бесконечных серых сумерках место, где они могли бы остановиться и несколько часов передохнуть. После нескольких дней пути запасы провизии в седельной сумке капитана королевских гвардейцев закончились. Нужно было добыть какую-то еду, и Вансен предпочел бы поохотиться здесь, под сплошной завесой тумана, за которой скрываются призраки луны и солнца. Он не знал, какие животные водятся за Границей Теней, возможно ли умертвить кого-то из них и годятся ли они в пищу. Одно он знал точно — им необходимо добыть мясо.
Лошадь Вансена внезапно вздрогнула и подалась назад, едва не выбросив всадника из седла. В первое мгновение он решил, что на них напали, но лес вокруг по-прежнему оставался спокойным и безмолвным. Сердце, бешено колотившееся под ребрами, немного успокоилось. Вансен обернулся, убедился, что принц цел и невредим, и принялся ласково поглаживать шею своей лошади, которую по-прежнему сотрясала дрожь. Он посмотрел вниз и увидел под копытами мертвое существо.
Вансен ощутил тревогу и отвращение, но к ним примешивалось явное облегчение. Неведомое существо по размеру не превосходило ребенка четырех-пяти лет и никак не могло представлять опасности — голова его почти отделилась от туловища, черная кровь заливала грудь, живот и блестела на траве вокруг. Струи равнодушного дождя, смешиваясь с этой кровью, стекали с трупа зловещими темными ручьями. Когда капитан разглядел тело, он еще сильнее встревожился. Странное существо отдаленно напоминало обезьяну, однако пальцы его были слишком длинны, а кожа, грубая и чешуйчатая, напоминала кожу ящерицы. Серые костяные выступы торчали вдоль всего спинного хребта — не повреждения, но естественные отростки, вроде рогов коровы. Вансен с содроганием увидел, что лицо неведомого создания напоминает человеческое: коричневое, как и шкура, но с более тонкой кожей. Темные глаза, окруженные сеткой морщин, были широко открыты. Если бы капитан видел только эти глаза, он бы решил, что перед ними лежит маленький старичок. Однако клыкастая пасть существа разрушала обманчивое впечатление.
Вансен пошевелил существо мечом, но оно не проявило никаких признаков жизни. Тогда он направил лошадь в сторону, объезжая труп. Лошадь Баррика, странное создание с молочно-белыми глазами, повторила этот маневр. Сам принц даже не удосужился посмотреть вниз.
В следующее мгновение Вансен увидел еще два трупа. Как и первый, они были залиты кровью, клинок или длинные страшные когти отделили их головы от туловищ. Капитан гвардейцев придержал лошадь, гадая, какой враг так свирепо разделался с этими отвратительными существами. Может, один из тех наводящих ужас гигантов, что унесли Коллума Дайера? Или здесь свирепствовал еще более жуткий невообразимый монстр? А если он сейчас наблюдает за ними из зарослей и глаза его горят хищным блеском?
— Надо ехать потише, ваше высочество! — Вансен обернулся к Баррику.
Но слова его как будто не долетели до слуха принца.
Проехав несколько шагов по тропе, они вновь наткнулись на целую груду маленьких чешуйчатых трупов. Лошадь Вансена уперлась и натянула поводья, беспокойно фыркая. Ей явно не хотелось переступать через тела неведомых существ. Но выросшая в Стране Теней лошадь Баррика не проявляла ни малейшей тревоги. Вансен заскрежетал зубами и спешился, чтобы расчистить путь. Едва он коснулся мечом одного из чешуйчатых покойников, как тот внезапно ожил. Отвратительное существо издало ужасающий свист (Вансен не сразу понял, что источником этого звука служила зияющая рана на груди), проворно вскарабкалось по мечу и вцепилось зубами в руку оцепеневшего от неожиданности капитана. Вансен давно собирался снять кольчугу, поскольку она холодила тело, да и таскать на себе такую тяжесть было утомительно. Он возблагодарил богов зато, что не успел этого сделать. Зубы мерзкого существа не смогли прокусить выкованные мастерами-фандерлингами стальные кольца, и Вансен, изо всех сил ударив ожившего покойника по голове, стряхнул его с руки. Тот ударился о землю, однако не бросился наутек, а злобно зашипел и вновь попытался атаковать противника.
— Баррик! — закричал Вансен, с ужасом думая о том, что остальные чешуйчатые монстры тоже могут ожить и наброситься на него. — Помогите мне, ваше высочество!
Но принц даже не оглянулся и вскоре скрылся из виду.
Вансен отошел подальше от своей лошади, опасаясь ранить ее, и размахнулся мечом. Когда маленькое чудовище подпрыгнуло, чтобы вцепиться врагу в горло, он попытался нанести удар плоской стороной клинка. Для такого боя меч не очень-то годился, но капитан не мог терять времени, вытаскивая из ножен кинжал. Прежде чем чудовище совершило новый прыжок, Вансен сделал выпад и проткнул его насквозь, пригвоздив к мокрой земле. Он ощутил, как клинок вонзился в тело почти по самую рукоятку, пройдя сквозь мускулы, внутренности и кости. Когтистые лапы беспомощно взметнулись в воздух, и по телу мерзкого создания пробежала смертная судорога.
Вансену хватило нескольких мгновений, чтобы перевести дыхание, вытереть меч о траву и вскочить в седло. Беспокойство за принца смешиваюсь в его душе с досадой. Неужели юноша не слышал, что его зовут на помощь?
Вскоре Вансен нагнал Баррика, который спешился и разглядывал распростертых перед ним чешуйчатых существ. Их было более десятка, и все они были мертвы или, по крайней мере, казались такими. Между ними Вансен увидел труп лошади с разорванным горлом и мертвого всадника, лежащего ничком. Тело и темноволосая голова убитого имели вполне человеческие очертания. Темный плащ изорван в клочья, доспехи, выкованные из какого-то необычного металла, отделаны голубовато-серыми пластинами, напоминавшими панцирь черепахи. Капитан королевских гвардейцев спешился и осторожно приложил руку к шее убитого, между шлемом и доспехами. К немалому своему удивлению, он ощутил под пальцами слабое биение. Несомненно, всадник был еще жив. Тогда Вансен перевернул его на спину и поднял помятый шлем. Тут его ожидало новое потрясение. У всадника не было лица.
В следующее мгновение капитан осознал, что лицо у незнакомца все-таки было, но оно не имело ничего общего с человеческим. Сотворив знак Тригона, Вансен сглотнул подступивший к горлу ком тошноты и вновь уставился на страшную находку. Между волосами и узким подбородком всадника белела туго натянутая плоть. Глаза у него тоже имелись, но плотно опущенные веки делали их похожими на складки кожи под широким лбом, на котором зияла кровавая рана. Кровь, струившаяся из этой раны, была такой же красной, как человеческая. Но ни рта, ни носа у него не было — лицо было плоским, как бубен.
Всадник открыл глаза, и они оказались такими же красными, как его кровь. Он с трудом перевел взгляд на капитана гвардейцев и принца. В следующее мгновение тяжелые восковые веки опустились вновь.
— Это один из них, — произнес Вансен, превозмогая страх и отвращение. — Один из сумеречных людей, несущих смерть.
— Он служит моей госпоже, — равнодушно изрек Баррик. — Он носит ее знак.
— Какой знак?
— Он ранен, — словно не расслышав вопроса, пробормотал Баррик. — Посмотри на него. Мы остановимся здесь.
Он спешился и замер в ожидании, как будто его слова не были бессмысленны.
— Простите меня, ваше высочество, но я вас не понимаю, — сказал Вансен. — Это один из демонов, которые пытались нас убить. Они едва не погубили вас. Они уничтожили нашу армию и наши города. — Капитан вложил меч в ножны и извлек кинжал. — Отойдите в сторону, а я перережу ему горло. Это будет легкая смерть по сравнению с той, на какую он и его собратья обрекли наших людей.
— Нет.
Баррик сделал шаг вперед и загородил собой раненого. Капитан гвардейцев в недоумении воззрился на него. В глазах юноши полыхала холодная решимость, и впервые за все время, прошедшее после пересечения Границы Теней, его взгляд напомнил Вансену прежнего принца. Но он по-прежнему вел себя как безумец.
— Ваше высочество, прошу вас, отойдите. Этот выродок убивал наших людей. Я собственными глазами видел, как его проклятые собратья умерщвляли жителей Олдрича и Кертуолла. Они не знали ни жалости, ни сострадания. Я не могу оставить его в живых.
— Нет, ты оставишь его в живых, — непререкаемым тоном произнес Баррик. — Он выполняет важное поручение.
— О каком поручении вы говорите?
— Не знаю. Но я вижу на нем знак и слышу голоса, которые этот знак рождает в моей голове. Если мы не поможем ему, многие… из нашего племени погибнут. Я говорю о… смертных людях.
Неуверенность, звучавшая в голосе юного принца-регента, поразила Вансена. Словно Баррик не был уверен, что сам принадлежит к племени смертных.
— Но откуда вам все это известно? И кто эта повелительница, о которой вы все время вспоминаете? Уж конечно не ваша сестра. Принцесса Бриони не обрадовалась бы, узнав, что вы хотите оставить в живых заклятого врага.
— Моя сестра тут ни при чем, — покачал головой Баррик. — Я говорю о великой госпоже, которая нашла меня и подчинила себе. Она — одна из высших. Она посмотрела на меня и… узнала меня. А теперь прошу, помоги ему.
На миг взгляд принца прояснился, но потом снова затуманился болью и растерянностью. Так лед затягивает темную поверхность пруда.
— Я… я не знаю, что делать. Как поступить, — пробормотал Баррик. — Но ты должен ему помочь.
Вансен посмотрел в помутневшие глаза принца и понял: юноша не позволит ему умертвить монстра. Капитан уже не раз пытался стряхнуть с Баррика наваждение, но все попытки были тщетны. Если сейчас не подчиниться, не миновать схватки, в которой он может ранить принца. А если это произойдет, как он предстанет перед Бриони Эддон?
Тихонько выругавшись, Вансен убрал в ножны кинжал и принялся снимать с раненого всадника доспехи. Несмотря на холодный день, броня оказалась теплой на ощупь, словно была сделана не из металла, а из какого-то особого неведомого материала.
— Будь проклята черная магия, — сквозь зубы бормотал Вансен. — И зачем я сюда полез!
Каждый час, проведенный за Границей Теней, ставил перед ним тяжкий и опасный выбор.
«Зря я пошел в солдаты, — уныло думал Вансен. — Бедолага, который проверяет, не отравлены ли блюда королевской трапезы, и тот живет счастливее. Если бы я избрал такое занятие, мне не пришлось бы любоваться последствиями собственных ошибок».
Он долго блуждал в безднах собственного сознания и, лишь вынырнув на поверхность, понял, каким глубоким было погружение.
В тот самый миг, когда его взгляд встретился со взглядом женщины из волшебного племени, Баррик Эддон утратил представление о том, что происходит вокруг. Он лежал, оглушенный и беспомощный, ожидающий смертельного удара гигантской палицы, а все события его жизни внезапно утратили связность и последовательность. Словно лопнула нитка на ожерелье и драгоценные жемчужины исчезли в пучине бурлящей воды. Его детство, его мечты, знакомые лица, воспоминания, связанные с Бриони, отцом и семьей, армия демонов из страны теней — все это растворилось в пучине, из которой, отчаянно пуская пузыри, пытался вынырнуть Баррик.
В наиболее ясной части его сознания сохранилась уверенность в том, что он мертв, что гигантская палица нанесла свой сокрушительный удар. И эта женщина, усеянная иглами дикобраза, женщина с пронзительным всезнающим взглядом — лишь последнее видение из мира живых, навсегда покинутого Барриком. Видение разрослось, затмило собой всю предшествующую жизнь, но на самом деле оно — лишь один из пузырьков, вздувшихся в пучине.
Но он вновь обрел себя, вновь обрел способность думать. Он ощущал на своем лице холодные прикосновения ветра и дождевые капли. События его жизни уже не мелькали в чудовищном водовороте, они снова стали последовательными. И все же сказать, что Баррик чувствовал себя странно, означало не сказать ничего.
Он не помнил, что сказала ему женщина из волшебного племени. Однако он твердо знал, что не может противиться ее желаниям. Это было так же немыслимо, как обрести крылья и улететь. Едва увидев ее слугу, всадника без лица, Баррик почувствовал: его нужно спасти. Но как случилось, что он, принц, безропотно выполняет приказы, которых никто ему не давал?
Все, что прежде составляло его счастье, — дом, семья, развлечения и игры — теперь стало чужим и далеким. Все, к чему он был привязан в детстве и отрочестве, когда так боялся утратить рассудок, подернулось призрачной дымкой. И лишь Бриони, его сестра-близнец, по-прежнему оставалась реальной. Она всегда была очень глубоко в сердце брата, и Баррик не сомневался, что даже смерть не сможет изгнать ее оттуда. Воспоминания о Бриони он унесет в царство тьмы, к подножию трона Керниоса. А остальное, раньше казавшееся ему важным, лишь бусины, нанизанные на тонкую нить.
Феррас Вансен не заметил, как безликий всадник очнулся. Несколько часов раненый не подавал признаков жизни, глаза его были плотно закрыты. И вдруг они открылись и сверкнули красным пламенем на отвратительном плоском лице.
Вансен увидел эти глаза, и в голове у него раздалось тревожное гудение — такое обычно производит пчела, заблудившаяся между оконных рам. Он отступил назад, пытаясь угадать, какое магическое средство использует против него обитатель мира теней. Но кроваво-красные глаза ничего не выражали, и гудение, звучавшее в голове капитана, постепенно стихло. Распростертый на земле монстр вызывал не страх, а любопытство.
— Я не могу ему объяснить, — донесся до Вансена голос принца Баррика. — А ты можешь?
— Что объяснить?
Вансен уставился на раненого, который по-прежнему выглядел беспомощным и ко всему безразличным. Если он и готовился к нападению, то очень тщательно скрывал свои намерения.
— Разве ты ничего не слышишь?
Вид у Баррика был растерянный. Он потер лоб и сморщился, как будто от боли.
— Он спрашивает, почему мы его спасли, ведь он наш враг. Но я сам не знаю почему.
— Ваше высочество, ведь вы сами сказали, что мы должны его спасти. Вы не помните?
Вансен умолк, чувствуя, как его медленно затягивает безумие. Ему оставалось лишь цепляться за свой ускользающий рассудок, столь необходимый здесь, за Границей Теней.
— И почему вы говорите, что он «спрашивает»? Этот тип не произнес ни звука, принц Баррик. Он лишь открыл глаза.
— Но я чувствую, что он хочет знать, почему мы его спасли. Сам не понимаю, как это происходит. — Баррик подался вперед, сверля незнакомца глазами. — Кто вы такой? Откуда я вас знаю?
Обитатель мира теней вновь устремил на них глаза. И Вансен ощутил — пчела, проникшая в его голову, опять ожила. В ушах зашумело, словно он слишком долго сдерживал дыхание.
— На этот раз ты не мог не слышать.
Баррик прикрыл глаза, словно внимал завораживающей музыке.
— Ваше высочество, он ничего не сказал! Клянусь Перином, повелителем Небес, он ничего не сказал! Да и не мог сказать — ведь у него нет рта!
— Ну и что? — пожал плечами принц. — Так или иначе, он говорит, и я прекрасно его слышу. Он сказал, что его имя Джаир Штормовой Фонарь. Он послан с поручением к королю того народа, что мы обычно называем сумеречным. Его послала леди Ясаммез, его повелительница. — Баррик покачал головой. — Никогда прежде я не слышал этого имени. Но я знаю, она и есть моя повелительница. Леди Ясаммез. — На лицо Баррика набежала тень, словно он почувствовал приступ боли. — Я должен любить ее. Но я ее не люблю.
— Вы должны ее любить? Да о ком вы говорите? Об этой драконихе, возглавившей полчища наших врагов? Об утыканной иглами твари с белым мечом? Помогите нам, боги! Принц Баррик, тут не обошлось без черной магии. Не иначе, она вас приворожила.
Рыжеволосый юноша решительно покачал головой.
— Нет. Неправда. Не понимаю, почему и откуда я это знаю, но… В общем, я знаю, что это неправда. Она открыла мне… нечто важное. Ее взгляд нашел меня, и она стала моей повелительницей.
Баррик повернулся к тому, кого назвал Джаиром. Монстр наблюдал за ним с угрюмостью попавшего в западню лиса.
— Скажи мне, почему она меня избрала? — спросил Баррик, и голос его напомнил капитану гвардейцев голос прежнего принца. — Чего она хочет от меня, твоя повелительница?
Последовал ответ, который вновь показался Вансену навязчивым гудением в ушах, на этот раз более слабым.
— Но ведь ты пользуешься ее доверием? — отозвался Баррик, словно поддерживая самый обычный разговор. — Ты ее правая рука.
Ответ плосколицего чудовища не обрадовал юного принца. Он разочарованно махнул рукой и, не желая более продолжать беседу, отвернулся к огню.
Феррас Вансен тем временем пристально разглядывал безликого воина. Джаир — если это действительно было его имя, а не слуховая галлюцинация принца — не обнаруживал ни малейшего намерения пошевелиться, не говоря уже о побеге. Огромная рана на лбу по-прежнему кровоточила, и, приглядевшись, Вансен заметил на его теле еще несколько ран, несомненно, оставленных омерзительными человекообразными ящерицами. Конечно, Джаир был представителем вражеского племени, но сейчас он явно не представлял опасности. Тем не менее капитан королевских гвардейцев стражи не мог и подумать о том, чтобы забыться сном рядом с таким неприятным соседом. Неужели принц действительно разговаривал с безликим всадником, спрашивал себя Вансен. И как этот урод обходится без рта и носа? Ведь это не просто украшения. Как он ест, как он дышит?
«Я попал в страшный сон наяву, — ужаснулся Вансен. — И с каждым часом мой кошмар становится все более жутким. Теперь мое разыгравшееся воображение породило гнусного врага, который лежит у нашего костра».
Капитан растянулся на земле, положив голову на жесткий древесный корень, — он надеялся, что эта уловка поможет ему не заснуть слишком крепко.
«Когда наяву тебя преследует кошмар, так хочется уснуть…» — подумал он сквозь дрему.
Вансен проснулся, когда дождь почти стих, однако с деревьев по-прежнему стекали капли, размеренно и глухо ударявшиеся о ковер опавших листьев. Казалось, где-то поблизости шаркают тысячи маленьких ног. Стало немного светлее, но то был обычный для мира теней тусклый серый свет, исходивший неведомо откуда.
Вансен заскрежетал зубами. Он ненавидел этот мир. Он надеялся, что никогда больше не окажется за Границей Теней, но его надеждам не суждено было сбыться. Как видно, боги решили сыграть с ним злую шутку.
Капитан вскочил на ноги, осознав, что против собственной воли забылся крепким сном. Как он мог утратить бдительность, когда рядом был враг, одно из чудовищ сумеречного народа! Удостоверившись, что монстр по имени Джаир спит, Вансен вздохнул с облегчением. Плоское лицо Джаира было почти закрыто плащом, и он удивительно походил на человека.
Принц тоже спал, однако тревога, не отпускавшая Вансена, заставила его тихонько подкрасться к Баррику и заглянуть ему в лицо. Он был цел и невредим, грудь его равномерно вздымалась. Несколько мгновений капитан сосредоточенно разглядывал юное бледное лицо. Кожа принца была такой прозрачной, что даже в свете костра под ней проступали голубые жилки. Внезапно на Вансена навалились невыносимая усталость и отчаяние. Он с горечью подумал о том, что взвалил на себя неподъемный груз. Разве это в человеческих силах — в непонятном и враждебном мире сохранить жизнь столь хрупкого существа, к тому же впавшего в безумие?
«Я обещал принцессе Бриони, что спасу ее брата, — сказал себе капитан. — И я сдержу слово. Даже здесь, за Границей Теней, слово мужчины не утратило смысла. Возможно, только оно и не утратило смысла. А если это не так, то мир перевернулся с ног на голову, небеса рухнули и боги отвернулись от людей».
— Джаир поедет со мной на моей лошади, — заявил Баррик.
Сумеречный пошевелился, словно готов был проснуться. Вансен придвинулся поближе к принцу и еле слышно произнес:
— Прошу вас, ваше высочество, подумайте, стоит ли это делать. Не знаю, во власти какой магии вы находитесь. Знаю только, что это чистое безумие — брать с собой воина из племени, которое вознамерилось уничтожить человеческий род.
Баррик лишь покачал головой.
— Я ничего не могу объяснить тебе, Вансен, — произнес он почти печально. — Я лишь знаю, что я должен так сделать и что это очень важно. Ты не можешь понять, насколько это важно. Возможно, я и сам не могу ничего понять.
Еще ни разу после того, как они покинули Южный Предел, капитан королевских гвардейцев не видел принца таким оживленным. Глаза Баррика, доселе равнодушные, сейчас загорелись.
— А еще мне известно, что Джаир должен выполнить данное ему поручение, — продолжал принц. — Он поедет со мной на одной лошади. Верни ему оружие и доспехи. В этой стране опасности подстерегают на каждом шагу.
— Ну уж нет! Ваше высочество, можете считать меня предателем, но этот урод не получит обратно свой меч!
Джаир тем временем окончательно проснулся и открыл глаза. Взглянув на него, капитан гвардейцев решил, что монстра, похоже, забавляет их спор — об этом свидетельствовал его насмешливый взгляд. Вансен ощутил приступ ярости, вскоре сменившейся недоумением. Как живет это гнусное создание, вновь и вновь спрашивал себя капитан, как оно ест и дышит? Каким образом ему удается придать своему плоскому лицу столь недвусмысленное выражение? Как это существо общается с другими? Впрочем, принц легко общался с ним.
Джаир надел лишь нагрудник, напоминающий панцирь черепахи, и шлем. Остальные доспехи он оставил на земле, и трава, что росла за Границей Теней чрезвычайно быстро, скрыла их почти полностью. Завернувшись в изодранный плащ, высоченный воин уселся позади Баррика на странную темную лошадь, которую принц привел с поля сражения. При желании сумеречный демон мог в мгновение ока перерубить беззащитную шею принца, но Баррика это не тревожило. Восседая на одной лошади, эти двое походили на двуглавое чудовище, сошедшее со старинных фресок. Вансен не удержался и сделал знак Тригона. Если это напоминание об истинных богах не пришлось Джаиру по душе, он ничем не выдал своих чувств.
— Куда же мы направляемся, ваше высочество? — устало осведомился капитан королевских гвардейцев.
От его воли и желаний в этом путешествии не зависело ровным счетом ничего, и Вансен не считал нужным притворяться, будто не сознает этого.
— Туда, — махнул рукой Баррик. — В сторону высокого М'ааренола.
Для Вансена оставалось загадкой, каким образом принц ориентируется в стране вечных сумерек. Джаир меж тем устремил на капитана свои янтарные глаза, и в этот момент Вансен почти расслышал голоса, зазвучавшие у него в голове. Точнее, не голоса — какой-то неведомый ветер принес Вансену то ли несколько слов, то ли туманный образ.
«Нам предстоит долгий путь, — услышал он. — Долгий, опасный путь».
Ему оставалось лишь вскочить в седло, взять поводья и поскакать туда, куда указал Баррик. Когда он впервые попал в это проклятое место, он утратил рассудок и теперь вновь был близок к безумию. Что ж, решил Вансен, надо научиться жить в пучине безумия. Ведь рыбы живут в воде и не тонут.
Глава 3
Ночные звуки
О дети мои, послушайте! В начале начал мир был сух, пуст и бесплоден. Но потом пришел свет и принес жизнь. Свет породил богов, а также все радости и печали, что живут на этой земле. Это великая истина, которую я говорю вам.
О дети мои, послушайте! В начале начал мир был сух, пуст и бесплоден. Но потом пришел свет и принес жизнь. Свет породил богов, а также все радости и печали, что живут на этой земле. Это великая истина, которую я говорю вам.
Ее лицо было холодным и непроницаемым, а кожа бледная и бескровная, как мрамор из Акариса. Но более всего Чета поразили ее глаза — в них полыхал внутренний пламень, подобный лучам заката, проникающим сквозь щели в крыше мира.
«Как смеешь ты вмешиваться в дела богов? — спросила она. — Ты, ничтожнейший из своего народа. Ты даже не человек. Ты предал святилище тайн, не испросив при этом прощения, не сотворив молитвы или ритуала. Когда Урриджаг Тысячеглазый пробудится от сна, как ты объяснишь ему, кто ты такой? Почему он должен принять тебя прежде повелителя Горячего Мокрого Камня, почему он должен приветствовать тебя, как приветствует праведников, проведших дни своей жизни в неустанных трудах? Почему бы ему не бросить тебя в пустоту Бесплотного Пространства, не обречь тебя на вечные муки?»
Он чувствовал, как низвергается в бесконечную пустоту. Он пытался закричать, но с губ его не срывалось ни звука.
Чет сел на постели, тяжело дыша. Несмотря на прохладную ночь, по лбу его струился пот. Опал что-то пробормотала во сне, потянула на себя одеяло и свернулась калачиком, повернувшись спиной к беспокойному мужу.
Почему это лицо проникает в его сны? Почему угрюмая сумеречная воительница, аристократка, для которой Чет был ничтожнее насекомого, осыпает его угрозами? Она ни разу не удостоила его разговора, а лишь предъявляла обвинения, и они вонзались в его сердце, как раскаленные гвозди.
«Я даже не могу защитить свою семью, и ничего тут не изменишь. Моя жена плачет каждый вечер с тех пор, как погрузился в сон Кремень — мальчик, больше не узнающий нас. И это произошло по моей вине, ведь я позволил ему уйти. А когда я нашел его, было слишком поздно. По крайней мере, так думает Опал».
Правда, вслух она ничего не говорила. Супруга Чета хорошо знала, что язык — оружие, способное наносить глубокие раны. С тех пор как миновали жуткие времена десяти ночей, она ни разу не упрекнула своего мужа.
«Я сам не могу себя простить, — вздохнул Чет. — Возможно, именно в этом и состоит смысл сновидения».
Ему хотелось верить, что догадка его верна.
Внимание его привлек едва различимый звук. Чет затаил дыхание, прислушался. Внезапно он осознал, что разбудил его отнюдь не испытанный во сне ужас. Он проснулся, так как почувствовал сквозь пелену кошмара: в комнате происходит нечто необычное. Звук повторился — какое-то приглушенное царапанье, напоминающее мышиную возню. Но дом, как и прочие дома фандерлингов, был возведен из камня, и мыши не могли сюда проникнуть. Впрочем, будь дом деревянным, как непрочные жилища больших людей, лишь самая отчаянная мышь решилась бы попытать счастья во владениях Опал из семейства Голубого Кварца.
«Может, это мальчик? — Сердце Чета бешено заколотилось. — Может, он умирает от тех странных испарений, которые мы вдохнули в подземелье?»
Кремень так и не оправился после того путешествия. По большей части он спал, а если бодрствовал, то хранил упорное молчание. На своих обеспокоенных приемных родителей он смотрел так, как смотрит на своих мучителей пойманное животное, — с тоскливым укором. Его взгляды разрывали сердце Опал.
Стараясь не разбудить жену, Чет встал с постели и осторожно вышел в другую комнату. Его задубевшие пятки едва ощущали холод каменных плит. Мальчик выглядел в точности так, как и всегда. Он крепко спал, приоткрыв рот и широко раскинув руки, словно пловец. Сброшенное одеяло валялось на полу. Чет осторожно приложил руку к его груди, пытаясь понять, ровно ли бьется сердце. Затем он коснулся лба ребенка, чтобы проверить, не вернулась ли лихорадка. Он уже собирался вернуться в спальню, когда вновь услышал звук — тихое приглушенное царапанье. Можно было подумать, что один из древних фандерлингов, который жил до великого пожарища, роет себе путь в настоящее.
Чет огляделся по сторонам, его сердце отчаянно билось. Судя по всему, звук исходил из большого зала. Неужели в дом проник незваный гость? Один из представителей сумеречного народа, существо с горящими глазами? Может быть, беспощадная повелительница пожалела о том, что оставила Чета в живых, и прислала убийцу? Сердце так колотилось, словно готово было разорваться, но судорожный бег мыслей был еще быстрее. После того, что случилось в Канун зимы, в замке царила суматоха. По городу фандерлингов во множестве ходили слухи и сплетни. Возможно, кто-то боялся возвращения странного сына Чета и Опал? Чет был далек от мысли, что в дом пробрался вор — такие преступления совершались в Городе фандерлингов чрезвычайно редко. Все жители хорошо знали друг друга, а двери домов были снабжены надежными и хитроумными замками, в которые поколения мастеров вложили всю свою изобретательность.
Зал был пуст, и Чет не заметил в нем ровным счетом ничего странного, за исключением разве что тарелок, так и не убранных со стола после ужина — еще одно свидетельство апатии, сковавшей Опал. В прошлом месяце ендекамене она сгорела бы со стыда при одной мысли о том, что утренний посетитель может увидеть в зале немытую посуду. Но после того как Кремень исчез и вернулся, не похожий на себя самого, Опал тоже словно подменили. У нее хватало сил лишь на то, чтобы целыми днями просиживать у кровати спящего мальчика и ронять беззвучные слезы.
Слух Чета вновь уловил тихое царапанье. На этот раз он не сомневался — звук доносился из-за входной двери. Кто-то пытался проникнуть в дом. Или что-то.
Вихрь суеверных страхов поднялся в его душе, когда он подошел к стене, на которой висело оружие, и выбрал самое острое копье. Это копье звалось Рыло Землеройки. Чет не боялся, что незваный гость войдет в дверь, прежде чем он сам ее откроет: крепкий мореный дуб, который он выбирал вместе с братом Опал, нельзя проломить, а в надежности петель, выкованных в Железном доме, можно не сомневаться. Чет даже подумал, не лучше ли вернуться в постель. Утром он разберется, что к чему. Скорее всего, незнакомец оставит свои поползновения и отправится к кому-нибудь из соседей. Но тут Чет вспомнил про Жуколова — крышевика, едва не погибшего во время поисков Кремня, — и изменил свое намерение. В замке наверху царил хаос, солдаты Хендона Толли рыскали и выискивали сведения о похищении принцессы Бриони. А вдруг за дверью скребется именно Жуколов, вдруг ему нужна помощь?
Чет Голубой Кварц крепко сжал копье, затаил дыхание и распахнул дверь. Перед ним зияла непроглядная тьма — никогда прежде он не видел такой темноты на улицах Города фандерлингов. Пальцы Чета, сжимавшие древко, напряглись до ломоты в суставах. Этим оружием он когда-то наносил сокрушительные удары, а сейчас оно предательски дрожало.
— Кто здесь? — уставившись в темноту, прошептал Чет. — Покажись!
До слуха его долетел сдавленный стон или, скорее, рычание. Чет с содроганием осознал, что причина открывшейся перед ним непроглядной тьмы вовсе не в исчезновении источников тусклого света, заливавшего Город фандерлингов. Свет загораживал громадный силуэт, нависший над дверью. Чет отступил назад и вскинул копье, намереваясь поразить чудовище. Но меткость изменила ему, и монстр отбросил Чета в сторону, метнулся вперед и застыл в дверном проеме, словно у него не было сил двигаться дальше. Чудовище вновь застонало, и Чет поднял копье для удара. На него смотрело круглое бледное лицо, покрытое пятнами грязи. Несмотря на скудное освещение, Чет без труда узнал ночного гостя.
Чавен, королевский лекарь, вскинул руки. Почерневшие от крови повязки превратили их в подобие мохнатых лап.
— Чет! — с трудом выдохнул он. — Это ты, Чет? Боюсь… боюсь, я испачкал твою дверь кровью.
Утро выдалось холодным, скользкая изморозь покрывала камни мостовой Маркет-сквер. Молчаливая толпа, собравшаяся перед храмом Тригона, казалась единой смерзшейся массой. Плечом к плечу люди стояли у ступеней храма, пронзительный ветер с моря заставлял их зябко кутаться в плащи и одеяла.
Мэтти Тинрайт сосредоточенно наблюдал за аристократами и сановниками, выходившими из-под высоких сводов храма. На всех без исключения лицах застыло торжественно-напыщенное выражение. Мэтти продрог до костей, ему отчаянно хотелось выпить. Стаканчик подогретого вина, а лучше два или три — вот что нужно, чтобы согреть закоченевшие внутренности. На душе сразу потеплеет, и жизнь предстанет в радужном свете. Но разумеется, все таверны были закрыты, кухни замка пустовали. Все лорды и леди, все слуги, вплоть до последнего поваренка, толпились здесь, на пронизывающем ветру, внимая официальному заявлению новых правителей.
Впрочем, не все правители были новыми. Лорд-комендант Авин Броун стоял на ступеньках вместе с остальными. Как всегда, он выделялся огромным ростом и могучим телосложением, а темное одеяние и широкий плащ превращали его в настоящего гиганта. Казалось, хватит одного удара его громадной ручищи, чтобы осажденный замок развалился, как карточный домик. Присутствие Броуна разрешило все сомнения, которые Тинрайт питал относительно событий последних дней. Несомненно, самый преданный друг короля Олина, советник, облеченный особым доверием автарка, не стоял бы рядом с Хендоном Толли, если бы тот замышлял что-то против принцессы Бриони. Люди шепотом передавали друг другу слухи, согласно которым принцесса скрылась, спасаясь от нависшей над ней смертельной опасности. Но теперь Тинрайт окончательно уверился: это пустые выдумки. Столкновение с Броуном он будет помнить до конца жизни. Вряд ли братья Толли из Саммерфильда так глупы, чтобы возбуждать гнев этого человека.
Пронзительные трели, издаваемые флейтами соборных музыкантов, смолкли, ледяной ветер унес дым кадила, посиневшие от холода герольды ударили в барабаны. Авин Броун сделал шаг вперед и окинул взглядом замершую у подножия лестницы толпу.
— В последние дни все вы наслышались разного вздора, — разнесся над площадью его громоподобный голос. — Тревожные времена порождают тревожные слухи, а для большинства из нас не было времени более тревожного. — Броун вскинул громадную ручищу. — Я призываю вас к спокойствию! Сейчас вы узнаете правду! Во-первых, принцесса Бриони Эддон действительно похищена. Без сомнений, это преступление совершил злоумышленник по имени Шасо дан-Хеза. предатель, некогда занимавший высокий пост главного хранителя оружия. Мы без устали искали беглецов, но в стенах Южного Предела не удалось обнаружить ни единого их следа. Все должны молиться о том, чтобы принцесса вернулась в замок целой и невредимой. Однако нам нельзя сидеть сложа руки и уповать лишь на милость богов.
По толпе пронесся гул, постепенно усиливаясь.
— Где принц? — прозвучал чей-то звонкий голос. — Куда пропал Баррик, брат принцессы Бриони?
Броун расправил могучие плечи.
— Прошу тишины! — прогремел он. — Что вы бормочете, как дикари? Слушайте меня, и узнаете все. Принц Баррик вместе с Тайном из Блушо и другими воинами отправился на поле Колкан сражаться с захватчиками. С тех пор мы не получали от Тайна вестей. А те, кто уцелел в битве и вернулся домой, мало что смогли рассказать.
Некоторые обитатели замка бросили взгляд через узкий пролив, за которым возвышался опустевший город. Прежде оттуда слышалось пение, ветер разносил барабанную дробь, а по ночам сияли отблески костров.
— Конечно, надежда всегда будет жить в наших сердцах, — продолжал Броун. — Но ныне нам приходится признать: принц убит или попал в плен. Участь его в руках богов.
Броун помолчал, выжидая, когда затихнет поднявшийся гул. В толпе раздались горестные выкрики и даже проклятия, но вскоре вновь воцарилась напряженная тишина.
Когда Броун заговорил снова, голос его по-прежнему звучал громко, но в нем уже не слышалось прежней уверенности.
— Заклинаю вас, помните о том, что Олин был и остается королем Южного Предела! Да, он в темнице, но он по-прежнему наш король, и род его будет жить и процветать в веках.
Броун указал на пухленькую молодую женщину, стоявшую рядом с Хендоном Толли. То была кормилица со свертком в руках — возможно, с младенцем, а может быть, и с пустым одеялом. Так, по крайней мере, показалось Мэтти Тинрайту.
— Вот он, младший отпрыск короля, — провозгласил Броун. — Сын, родившийся в Канун зимы! Королева Анисса жива, ребенок здоров и крепок. Славный род Эддонов не прервется.
Толпа вновь загудела, Броун вскинул руки, призывая к тишине.
«Как же он переменился, этот человек, некогда напугавший меня до полусмерти!» — поразился Мэтти Тинрайт.
Похоже, внутри у этого гиганта что-то надломилось и залечить надлом нет никакой возможности.
«Хотя чему тут удивляться, — возразил сам себе Тинрайт. — Понятное дело, у Броуна есть повод горевать. И у нас всех. Бриони исчезла, наша красавица-принцесса, а юный Баррик погиб, как пить дать. От этих сумеречных чудовищ пощады не жди».
Поэтическая душа Тинрайта находила, что в одновременной гибели близнецов есть нечто возвышенное. Впрочем, утрата принца и потеря принцессы внушали ему разные чувства. При всем желании он не мог думать о Баррике с теми же печалью и сочувствием, с какими думал о Бриони. Принцесса была не только красива, но и добра, она неизменно вступалась за незадачливого поэта. Что касается ее брата, тот всегда вел себя слишком спесиво и высокомерно.
Броун отступил, давая место Хендону Толли, облаченному в непривычно скромный наряд. Правда, скромным этот наряд — черные штаны, серый кафтан и отороченный мехом плащ, сдержанно украшенный изумрудами, — можно было счесть лишь в сравнении с прежними костюмами Толли, сплошь расшитыми золотом и драгоценными камнями. Хендон пользовался славой одного из первейших щеголей при дворе Тессиса. Тинрайт, не питавший симпатий к этому человеку, почувствовал невольное восхищение. Наряды знати всегда вызывали у него интерес, и по виду Хендона поэт догадался, что новая роль самоотверженного защитника простого народа пришлась тому по душе.
Хендон вскинул руку, почти скрытую пышными рюшами. Его худощавое, обычно столь живое лицо превратилось в застывшую маску скорби.
— Вы все знаете, что в жилах представителей рода Толли и рода Эддонов течет одна и та же кровь, — произнес он. — Король Олин не только мой соверен, но и мой дядя. На нашем фамильном гербе изображен бык, но мы умеем быть свирепыми, как волки. И мы клянемся защищать юного наследника до последней капли крови.
Хендон склонил голову, словно шептал молитву. А может, он просто хотел показать, что смиренно принимает возложенную на него великую миссию.
— Утраты, понесенные нами этой зимой, причинили нам всем невыносимую боль, — продолжал Толли. — Мы, представители рода Толли, пострадали больше всех, ибо потеряли нашего брата герцога Гейлона. Но у вас нет поводов для страха! Другой мой брат, Карадон, новый герцог Саммерфильда, поклялся, что связь между нашими двумя домами станет еще крепче. — Хендон вскинул голову. — Печальные новости с полей сражений у многих рождают тревогу. Близость врага, который пришел с севера и замер в ожидании у самых наших дверей, не может не внушать опасений. До моего слуха не раз долетали разговоры о том, что нас ожидает осада. Но разве это осада, хочу я вас спросить?
Он указал в сторону замершего над проливом города. Широкие черные рукава взметнулись, как крылья ворона.
— Ни единая стрела, ни единый камень не перелетели за наши стены. Я не вижу врагов, и вы их не видите. Возможно, однажды эти жалкие выродки решатся пойти в атаку. Но скорее всего, они уже убедились в неприступности наших стен и отказались от своих намерений. Если это не так, где они?
Толпа ответила нестройным гулом, и на этот раз в нем слышалась не печаль, а надежда Хендон Толли уловил это, и губы его тронула улыбка.
— И даже если враги наберутся смелости и пойдут на замок приступом, разве они в состоянии победить нас, мои отважные земляки? Им не заморить нас голодом, ведь у нас есть гавань, и добрые соседи не оставят нас в беде. Мой брат-герцог уже послал своих солдат на защиту замка и его обитателей. И вы можете не сомневаться — настанет день, когда наследник Олина взойдет на трон своего отца.
В толпе раздалось несколько воинственных криков, хотя на продуваемой ветрами площади они прозвучали не слишком убедительно. И все же заверения Хендона заставили приободриться даже Мэтти Тинрайта.
«Конечно, этот парень не вызывает особого восторга, — думал поэт. — Но надо признать: не окажись здесь Хендона Толли и его солдат, дело могло принять скверный оборот. Начались бы волнения, мятежи, и страна вверглась бы в пучину безумия».
С того самого дня, когда призрачное воинство приблизилось к замку, Мэтт не смыкал по ночам глаз. Сейчас он отметил, что Хендон Толли, несмотря на свою самоуверенность, ни слова не сказал о том, каким образом собирается изгнать сумеречных из покинутого города.
Иерарх Сисел вышел вперед, чтобы благословить толпу и вознести молитву богам Тригона. Пока он провозглашал молитву Перину, прося бога о милости и защите, новый хозяин Южного Предела лорд Толли углубился в беседу с Тирнаном Хавмором, новым смотрителем замка. Найнор, старый советник короля, был отправлен в отставку. То, что его место занял Хавмор, управляющий Авина Броуна, не могло не вызвать удивления. Тинрайт глянул на нового смотрителя с невольной завистью. Как быстро ему удалось подняться до самых вершин власти! Странно только, что при этом Хавмор не выглядел ни гордым, ни довольным. Кто их разберет, эти дворцовые интриги, вздохнул Тинрайт. Впрочем, без них жизнь при дворе невозможна.
«А может, для меня тоже найдется теплое местечко, — внезапно пришло ему в голову. — Даже сейчас, когда моя обожаемая покровительница бесследно исчезла. Возможно, если я сумею привлечь к себе внимание, меня ожидает стремительное возвышение».
Восприняв эту мысль как руководство к действию, Мэтт Тинрайт принялся торопливо продираться сквозь толпу. Он всегда считал себя блистательной личностью и готов был сделать все возможное, чтобы новые правители Южного Предела увидели дивный свет его исключительности.
К чести Опал, она ничуть не испугалась, увидев распростертого на полу окровавленного и обожженного человека, хотя тот был вдвое больше ее супруга.
— О! — воскликнула она, выглядывая из спальни. — Это что еще такое? Я не одета! Ты не ранен, Чет?
— Я — нет, но вот мой друг серьезно ранен. Его необходимо перевязать и…
— Не прикасайся к нему! Я сейчас выйду!
Поначалу Чет решил, что Опал испугалась, как бы ее обожаемый супруг не подхватил от раненого какую-нибудь заразу, и потому решила оставить их ночного гостя умирать без помощи. Но потом он догадался: Опал боялась, что своими неумелыми стараниями Чет лишь ухудшит положение раненого.
— Мальчик по-прежнему спит, — сообщила жена фандерлинга, входя в комнату. Она успела накинуть на плечи шаль. — Но сон у него беспокойный. Кто этот здоровенный детина и почему он явился к нам в такой час?
— Это Чавен, королевский лекарь. Я тебе о нем рассказывал. Он пришел к нам, потому…
— Не пришел, а приполз. — Неожиданный хриплый смех Чавена резал уши. — Полз в темноте от самого замка. И приполз к вам. Мне нужна помощь, иначе… иначе я истеку кровью. Но я здесь не останусь. Не хочу навлекать на вас опасность.
— Судя по вашим ожогам, в опасности прежде всего вы сами, — заметила Опал, разглядывая покрытые жуткой кровавой коркой руки лекаря. — Принеси-ка мне воды и корзинку из ивовых прутьев, старичок, — повернулась она к Чету. — Да смотри не поднимай шума. Будить мальчика вовсе ни к чему.
Чет со всех ног бросился выполнять приказ.
Когда Опал промыла ожоги Чавена слабым соляным раствором, приложила к ним примочки из целебного мха и перевязала чистой тканью, раненый уже погрузился в сон. Подбородок его размеренно прижимался к груди.
Закончив с перевязкой, Опал отошла на шаг и удовлетворенно оглядела дело своих рук.
— Ему можно доверять? — вполголоса спросила она.
— Это лучший из всех больших людей, каких я знаю.
— Ты не ответил на мой вопрос, дурачина.
Губы Чета невольно тронула улыбка.
— Я вижу, горести, выпавшие на нашу долю в последнее время, не лишили тебя способности к состраданию, дорогая. И я очень этому рад. Что до твоего вопроса, на него трудно дать ответ. Особенно сейчас, когда мир наверху перевернулся с ног на голову. Да и не только наверху. Ты знаешь сама, что сын больших людей, ставший нашим сыном, принял участие в войне с волшебным народом. Знаешь, чем это для него кончилось. Мир сошел с ума — и наверху, и здесь.
— Так или иначе, я не оставлю этого человека в доме, пока ты не скажешь, что он достоин доверия. Мое сострадание не безгранично. Прежде всего мы должны думать о мальчике.
— Тогда я скажу так: это один из лучших людей, каких я только знаю, и больших, и маленьких, — со вздохом изрек Чет. — И возможно, он сумеет понять, что произошло с Кремнем.
— Хорошо, — кивнула Опал. — Несколько часов он будет спать. Он выпил полную чашку целебной настойки, а крови у него осталось так мало, что настойка погрузит его в крепкий сон. Самое разумное, что можем сделать мы с тобой, — последовать его примеру и тоже попытаться заснуть.
— Ты настоящее чудо, — прошептал Чет, устраиваясь под одеялом рядом с женой. — Мы вместе столько лет, а я все не могу понять, за что мне такое счастье.
— Чего не знаю, того не знаю, — буркнула Опал, но в голосе ее прозвучали довольные нотки.
Ничего подобного Чет не слышал давным-давно, с тех самых пор, как привел домой Кремня. Сегодня, когда Опал возилась с раненым Чавеном, ее потухший взгляд впервые загорелся. Несомненно, Опал постепенно приходила в себя. А для того, чтобы это произошло, Чет был готов на любой риск.
Чавен с трудом удерживал в руках кусок хлеба, однако набросился на еду с жадностью изголодавшейся собаки, на несколько дней запертой в пустом доме. Впрочем, как выяснилось из рассказа королевского лекаря, как раз в такой печальной ситуации он и оказался.
— Я спрятался в туннеле за своим домом, — сообщил он хозяевам и смолк, вытирая лицо рукавом. — Ты помнишь, Чет, я показывал тебе потайной вход? Он находится в холле и надежно скрыт от посторонних глаз деревянной панелью, которую можно отодвинуть. Я запер за собой дверь и укрылся в туннеле, как лисица, которую преследуют гончие. Мне удалось захватить с собой лишь флягу с водой — запастись едой не было времени.
— Ешь вдоволь, но не торопись, — произнес Чет. — Скажи, почему тебе пришлось прятаться? Что произошло там, наверху? До нас доходили тревожные слухи, и даже если они соответствуют истине лишь наполовину, эта истина ужасна. Сумеречное воинство разгромило нашу армию, принцесса и ее брат погибли или скрылись в неизвестном направлении, спасаясь бегством…
— Принцесса Бриони не из тех, кто будет спасаться бегством, — нахмурившись, отрезал Чавен. — Жизнью клянусь, это не так. Впрочем, моя жизнь уже стала ставкой в сложной игре…
— О чем ты? — недоуменно качая головой, спросил Чет.
— Это длинная история, и в ней много такого, во что трудно поверить. Как и в дошедшие до нас невероятные слухи об армии сумеречного народа.
Опал резко встала, заслышав какой-то шум. В дверях стоял Кремень, бледный, с мутными глазами.
— Зачем ты встал с постели? — бросилась к нему Опал.
Мальчик устремил на нее ужасающе бесстрастный взгляд. С тех пор как Кремень вернулся домой, он вел себя странно и даже пугающе. Но больше всего Чета тревожило выражение абсолютного равнодушия, застывшее на лице его приемного сына.
— Хочу пить, — произнес Кремень.
— Сейчас я принесу тебе воды, а ты возвращайся в постель, мой мальчик. Тебе еще рано вставать, ведь твоя лихорадка прошла недавно. — Опал бросила на мужа и Чавена многозначительный взгляд. — А вы говорите потише.
Чавен едва начал описывать удивительные события, случившиеся в Канун зимы, когда вернулась Опал, уложив мальчика в постель. Королевскому лекарю пришлось начать рассказ сначала. Его история показалась бы невероятной даже в устах путешественника, посетившего далекие загадочные страны. Однако речь шла о замке Южного Предела, который все они знали как свои пять пальцев. Чет не поверил бы своим ушам, не будь рассказчиком сам Чавен, которого он считал честнейшим из людей. Фандерлинг твердо знал: его большой друг никогда не станет передавать пустых слухов и туманных предположений, если не убедится в их справедливости.
«Это как дом, возведенный на прочном камне, — так отец Чета говорил о тех, кто достоин доверия. — В отличие от строений, возведенных на песке, такой дом устоит при любых обстоятельствах».
— Значит, ты полагаешь, что мерзавец Толли спутался с южной ведьмой Селией? — осведомился Чет. — И что гибель несчастного принца Кендрика — его рук дело? Как и нападение на принцессу?
Чет только раз видел Бриони Эддон, но после той короткой встречи успел проникнуться к принцессе любовью и восхищением. Что касается Хендона Толли и его семейства, то они вызывали у фандерлинга жгучую ненависть.
— Я не могу утверждать этого с уверенностью. Судя по обрывкам разговоров, долетевших до моего слуха, исчезновение принцессы явилось для Хендона Толли такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Но этот человек предал королевскую семью, нет никаких сомнений. Как нет сомнений и в том, что он хотел убить меня, свидетеля его преступлений.
— Солдаты Толли действительно намеревались вас убить? — подала голос Опал.
— Им почти удалось это сделать, — с грустной улыбкой откликнулся Чавен. — Я спрятался в башне Весны и собственными ушами слышал, как Толли приказывает своим людям схватить меня и лишить жизни. Тому, кто сумеет меня прикончить, обещана награда.
— Помогите нам, Старейшие! — выдохнула Опал. — Вот уж не думала, что доживу до того дня, когда замок окажется в руках разбойников и убийц!
— Да, этот день настал. И я не вижу способа что-то изменить — ведь принцесса Бриони и ее брат бесследно исчезли.
Долгий рассказ утомил раненого; голова его клонилась на грудь.
— Мы должны доставить тебя к одному из могущественных лордов, — заявил Чет. — К одному из тех, кто сохранил верность королю и сумеет тебя защитить.
— Но где его найдешь, такого лорда? Тайн Олдрич убит на поле сражения, Стеффанс Найнор в страхе удалился в свое поместье, — ответил Чавен. — Авин Броун, судя по всему, решил жить в мире с Толли. — Он покачал головой, словно пытался освободиться от тяжелого камня, привязанного к шее. — И что хуже всего, люди Толли захватили мой дом, мою великолепную обсерваторию.
— Но зачем они это сделали? Может, они думают, что ты все еще скрываешься поблизости?
— Нет. Они кое-чего хотят. Боюсь, я знаю, чего именно. Сидя в туннеле, я слышал их разговоры и понял, что они готовы на все, лишь бы их поиски увенчались успехом.
— Но что они ищут? И зачем?
— Я могу лишь догадываться, — простонал Чавен. — И даже если мои догадки справедливы, я могу ответить лишь на первый твой вопрос. Я знаю, что они ищут, но зачем им это нужно, не имею понятия. И признаюсь тебе, Чет, я боюсь. Чувствую, в этом мире пришли в движение доселе скрытые силы, и борьба за трон Южного Предела не является их единственной целью.
Чет внезапно вспомнил, что Чавен до сих пор ничего не знает о приключениях фандерлинга и обо всех поразительных событиях, участником которых стал спящий в соседней комнате мальчик.
— Мне тоже пришлось немало пережить, — произнес он. — Сейчас тебе необходимо отдохнуть. Но позднее я расскажу о том, что выпало на нашу долю. Я встретился с представителями сумеречного народа. А мальчик… мальчик проник в святилище тайн.
— Но как это произошло? Расскажи сейчас, не откладывая!
— Дай бедняге выспаться.
Голос Опал вновь показался Чету тусклым и безжизненным. Возможно, она устала и бремя несчастий навалилось на нее с прежней силой.
— Он слаб, как грудной младенец.
— Благодарю вас за вашу заботу, — пробормотал Чавен, с трудом ворочая языком. — Но я должен услышать эту историю… прямо сейчас. Как-то раз я признался, что перемещение Границы Теней внушает мне… опасения. Но, увы, я не сознавал, до какой степени… эти опасения серьезны.
Голова королевского лекаря бессильно повисла.
— Я слишком мало беспокоился и… упустил время, — едва слышно прошептал он и погрузился в сон.
Чет и Опал, охваченные растерянностью и тревогой, лишь молча переглянулись.
Глава 4
Хада-Д’ин-Мозан
Величайшим из отпрысков Пустоты и Света стала Дневная Звезда. В свете ее лучей все предметы обрели четкие очертания и песни зазвучали громче. Дневная Звезда встретила Мать Птиц, и имеете они породили множество вещей — детей, и музыку, и мысли. Но у всякого начала есть конец.
Когда песнь всего сущего состарилась, Дневная Звезда утратила свою собственную песнь и устремилась в небо, дабы воспевать одно лишь солнце. Мать Птиц не умерла, хотя печаль ее была горька. Она снесла великое яйцо, из которого появились на свет прекрасные близнецы — Ветер и Влага. Они разнесли по всей земле семена жизни, наградив ее плодородием.
Величайшим из отпрысков Пустоты и Света стала Дневная Звезда. В свете ее лучей все предметы обрели четкие очертания и песни зазвучали громче. Дневная Звезда встретила Мать Птиц, и имеете они породили множество вещей — детей, и музыку, и мысли. Но у всякого начала есть конец.
Когда песнь всего сущего состарилась, Дневная Звезда утратила свою собственную песнь и устремилась в небо, дабы воспевать одно лишь солнце. Мать Птиц не умерла, хотя печаль ее была горька. Она снесла великое яйцо, из которого появились на свет прекрасные близнецы — Ветер и Влага. Они разнесли по всей земле семена жизни, наградив ее плодородием.
Как только солнце опустилось за горизонт, на море разыгрался шторм. Холодный дождь не прекращался ни на минуту, и утлую лодочку швыряло из стороны в сторону, так что Бриони отчаянно мутило. Правда, было гораздо теплее, чем во время их первого плавания по заливу Бренна. Тем не менее нынешнее путешествие тоже нельзя было назвать приятным.
«Зима есть зима, — вздохнула про себя Бриони. — Только полная идиотка могла допустить, чтобы ее спихнули с трона и вынудили пуститься в бега в такое суровое время года. Того и гляди, я утону или превращусь в ледышку, тем самым избавив Хендона Толли от труда убивать меня».
Сильнее, чем о себе самой, она волновалась о Шасо: тот мок под ледяным дождем, едва оправившись от жестокой лихорадки. Впрочем, старый воин не изменил своим привычкам и не обращал на бурю внимания. Глядя на него, Бриони с облегчением убедилась, что перед ней прежний Шасо, к которому в полной мере вернулись силы и гордость.
Что до Эны, девушки из племени скиммеров, то она ничуть не страдала от разгула стихии. Нельзя было даже сказать, что она стойко переносит дождь и качку — похоже, Эна их просто не замечала. Сбросив с головы капюшон, она работала веслами легко и беззаботно, словно погожим летним днем каталась на лодке по пруду. Бриони понимала, что своим спасением они обязаны именно девушке-скиммеру. Если бы не Эна, отлично знавшая линию берега и все особенности подводного течения, враги неминуемо нагнали бы их.
«Эту девушку ожидает щедрая награда», — решила Бриони и тут же вздохнула.
Она, дочь короля Южного Предела, сейчас ничем не могла отблагодарить того, кто помог ей.
Постепенно шторм стихал, хотя время от времени набегали громадные волны и вздымали лодку на своих пенных щебнях. Покачиванье судна и размеренное шлепанье дождевых капель по капюшону, прикрывавшему голову Бриони, навевали дрему. На границе между сном и явью девушка мечтала о том дне, когда она торжественно въедет в Южный Предел. Разумеется, ее будет восторженно приветствовать народ. А кто еще встретит спасенную принцессу в радостный день возвращения? Кендрик погиб, Баррик исчез, и неизвестно, увидит ли Бриони когда-нибудь своего брата-близнеца. Она торопливо отогнала прочь мысль о Баррике. Думать о постигшей его участи было так же тяжко, как смотреть на свою кровоточащую рану: это зрелище может лишить последних сил и желания бороться за жизнь. Может ли она надеяться на встречу с кем-то из близких? Отец по-прежнему томится в заточении в далеком Иеросоле. Есть еще Анисса, мачеха Бриони, — возможно, она не враг падчерице. Принцессе хотелось верить, что молодая жена отца не имеет отношения к злодейскому предательству своей служанки. Так или иначе, Бриони не считала Аниссу другом и уж никак не могла считать ее матерью. «Кто еще из близких у меня остался?» — спрашивала себя девушка. Авин Броун, друг и советник отца? Он всегда был слишком суров, слишком замкнут и насторожен. Кто же еще?
Она почему-то подумала о капитане королевских гвардейцев Феррасе Вансене. Впрочем, Бриони тут же мысленно отругала себя за неуместное воспоминание. Кто он такой, этот человек с самым обычным лицом и самыми обычными каштановыми волосами? Он всегда был так безупречно почтителен, что в этом можно было усмотреть проявление скрытой гордыни. Правда, теперь Бриони твердо знала: капитан гвардейцев не виноват в гибели ее старшего брата, как она полагала раньше. Все равно этот человек не значил для нее ровным счетом ничего. Он простой солдат, он видел в жизни лишь казармы и таверны. Можно не сомневаться, что в свободное время он наливается пивом и развлекается с дешевыми шлюхами.
Но в глубине души Бриони не могла не признать: ей было бы приятно увидеть сейчас задумчивое внимательное лицо капитана. Все-таки странно, что она вспомнила о нем в таких обстоятельствах и с такой теплотой.
«Мероланна. Как же я могла забыть о милой старенькой тетушке Ланне!»
На самом деле тетушка Ланна приходилась Бриони двоюродной бабушкой. Конечно, она будет счастлива обнять свою внучатую племянницу. Но каково ей сейчас? Бриони ощутила острый приступ сострадания. Бедная, бедная тетушка! Наверняка с ума сходит от горя и тревоги. Ее обожаемые близнецы исчезли, а от привычной жизни остались лишь воспоминания. Но Бриони не сомневалась, что Мероланна сумеет выдержать любые тяготы. Она будет жить ради других, ради спасения семьи, ради новорожденного сына Олина и Аниссы. Вспомнив о младенце, Бриони ощутила мгновенный укол ревности. Конечно, тетушка Ланна окружит его своими заботами. До последнего вздоха она будет оберегать семью Эддонов.
«Тетя, милая тетя, я непременно вернусь и крепко сожму тебя в объятиях! Я расцелую твои старые щеки, и они покроются румянцем. Представляю, сколько ты прольешь радостных слез. И сколько слез пролью я сама…»
В самом деле, старая герцогиня частенько плакала от радости, а в часы печали глаза ее оставались сухими. Внучатая племянница унаследовала эту привычку.
«Ты будешь гордиться мной, — продолжала свой беззвучный монолог Бриони. — Знаю, ты скажешь: нашей Бриони ума не занимать. И храбрости тоже. Эта девочка поступила в точности так, как сделал бы ее отец…»
Голова Бриони склонялась все ниже, мысли о предстоящем дне кружились у нее в голове и становились все более туманными. Наконец усталость взяла свое, и принцесса погрузилась в сон.
Беглецы достигли холмистого побережья на севере Марринсвока как раз в тот час, когда рассветное солнце позолотило гребни волн, разбивавшихся о камни пустынной бухты. Бриони высоко подоткнула домотканую юбку, которую ей дала Эна, и помогла девушке из племени скиммеров вытащить лодку на мокрый песок. По-прежнему дул ледяной ветер, высокая трава на дюнах качалась под его порывами, как волны.
— Где мы? — спросила Бриони.
Шасо ничего не ответил, выжимая свою потрепанную одежду. Бриони пришлось переодеться в юбку и кофту Эны, а старому воину досталась просторная, побелевшая от соли рубаха Турли и линялые штаны, едва доходившие до колен. Это одеяние никак не соответствовало изборожденному морщинами после долгого заключения лицу Шасо дан-Хеза; оно делало его похожим на древнего духа, ради потехи напялившего на себя детские обноски.
— Полагаю, мы неподалеку от Кайнмаркета, — заметил Шасо, озирая окружавшие бухту холмы. — До Оскастла три-четыре дня пути.
— Кайнмаркет вон там. — Эна указала на восток. — За теми холмами, к югу от большой дороги. Вы доберетесь до него прежде, чем солнце поднимется над холмами.
— Только если мы двинемся туда прямо сейчас, — откликнулся Шасо.
— Да что, скажите на милость, нам делать в этом вашем Кайнмаркете?
Сама Бриони в Кайнмаркете никогда не была, но она знала, что это маленький городок, где ежегодно устраивается ярмарка, которая служит для королевств Пределов важным источником дохода. Она смутно припоминала также, что, судя по рассказам, там есть река, которая протекает через город или поблизости от него. В любом случае, принцесса не представляла, зачем им понадобился столь незначительный городок.
— Это же настоящая дыра! — воскликнула она.
— Дыра или не дыра, но там мы разживемся едой, — заметил Шасо. — Или вы полагаете, ваше высочество, что есть изгнанникам не обязательно? Я придерживаюсь иного мнения. Должен признаться, я не отношусь к числу искусных охотников и вряд ли сумею добыть дичь нам на обед. По крайней мере, пока мои старые ноги не обретут прежнего проворства.
— А куда мы направимся после?
— В Оскастл.
— Зачем?
— Слишком много вопросов, ваше высочество, — отрезал Шасо и бросил на принцессу взгляд, который многих вгонял в дрожь.
Но Бриони была не робкого десятка.
— Ты сказал, что сам будешь принимать решения, и я дала слово, что не буду тебе перечить, — сказала она. — Но я не обещала, что не буду задавать вопросов. А ты не предупреждал, что откажешься отвечать.
Шасо что-то сердито пробурчал себе под нос.
— Сейчас не время задавать вопросы, — произнес он вслух. — Возможно, такое время наступит, когда мы выберемся на дорогу. — Он повернулся к Эне. — Передай твоему отцу мою благодарность, девушка.
— Но нас доставил сюда не ее отец. И не он всю ночь без устали работал веслами, — заявила Бриони, со стыдом вспоминая свой спор с Эной относительно высадки на скале М'Хеланс. — Я очень тебе признательна, — сказала она, стараясь придать своему голосу и осанке поистине королевское величие, — И можешь не сомневаться, я никогда не забуду о том, какую помощь ты нам оказала.
— Я в этом не сомневаюсь, госпожа, — откликнулась Эна и сделала не слишком почтительный реверанс.
«Откуда взяться благоговению, если эта девица видела, как я сплю и пускаю слюни, — вздохнула про себя Бриони. — Было бы странно, если бы после этого она относилась ко мне как к живому божеству».
В глубине души Бриони сомневалась, что после того, как она лишилась короны, замка и всех привилегий, ей хочется королевских почестей. Пожалуй, это заставило бы ее острее ощутить ужас нынешнего положения.
— В любом случае, благодарю тебя, — кивнула она.
— Желаю удачи вам обоим, лорд и леди, — сказала Эна и уже направилась к лодке, но вдруг резко повернулась. — Помоги мне Святой Пловец, я совсем забыла! Хорошо, что вовремя спохватилась, иначе отец зажарил бы меня заживо. — С этими словами Эна вытащила из кармана своей широкой юбки маленький мешочек и протянула его Шасо. — Здесь деньги, они пригодятся вам в дороге, господин. — Эна бросила на Бриони взгляд, в котором сквозила откровенная жалость, и добавила: — Купите принцессе хорошей еды.
И прежде чем Бриони и Шасо успели ответить, девушка из племени скиммеров столкнула лодку в воду и с ловкостью умелого наездника, вскакивающего в седло, взобралась на деревянную скамью. Через несколько мгновений она уже погрузила весла в воду, и лодка, преодолевая напор волн и порывы ветра, двинулась прочь от берега.
Бриони проводила глазами лодку, которая вскоре превратилась в маленькую черную точку и исчезла из виду. Эна уплыла, и принцесса внезапно почувствовала себя одинокой и бесконечно усталой.
— Хочу поделиться с вами одним интересным наблюдением относительно обычаев городов и деревень, — донесся до нее насмешливый голос Шасо. — Представьте себе, принцесса, они никогда не приходят к путникам сами. — Он указал на холмы, поросшие кустами и чахлыми деревьями. — Быть может, двинемся в путь? Или у вас есть веские причины ждать здесь, пока кто-нибудь нас заметит?
Про себя Бриони отметила, что к Шасо вернулась прежняя язвительность. Она понимала, что это хороший признак, но в данный момент никак не могла этому радоваться.
Впрочем, приступ сарказма, судя по всему, быстро утомил старого воина. Он опустил голову и не проронил ни слова за все то время, пока они шагали по холодному песку дюн к тропе, извивавшейся у подножия холмов.
Бриони хотела возобновить свои расспросы относительно планов Шасо и того, что он намерен делать в Оскастле — главном городе Марринсвока, вполне заслуживавшем название тихой заводи. Но ходьба по песку оказалась таким утомительным занятием, что принцесса решила поберечь силы. Ветер поначалу подталкивал их в спины, но вскоре изменил свое направление и теперь обжигал лица. Бороться с его порывами было не легче, чем карабкаться по крутой лестнице. Тяжелые серые тучи низко нависали над их головами, и Бриони казалось, что свинцовая масса вот-вот поглотит и её, и Шасо. Хорошо, что скиммеры снабдили их толстыми плащами, надежно защищавшими от холода. Но шерстяная ткань насквозь пропиталась влагой, сделав плащ Бриони тяжелым, как железный панцирь. Принцесса с сожалением вспоминала свои пышные платья, хотя прежде считала их неудобными. Те наряды, по крайней мере, всегда оставались сухими и чистыми.
Примерно через час Бриони заметила человеческое жилье — несколько фермерских хижин, притулившихся на склонах холмов в окружении деревьев. Лишь некоторые из них были снабжены изогнутыми дымовыми трубами, в других дым выходил через отверстие в крыше. Принцесса решила нарушить затянувшееся молчание и спросила Шасо, нельзя ли им остановиться в одной из этих хижин и немного обогреться.
Старый воин отрицательно покачал головой.
— Чем меньше людей, тем больше опасность, что обитатели деревни запомнят нас. Вне всякого сомнения, Хендон Толли уже послал своих приспешников опрашивать всех жителей городов на побережье залива Бренна. Согласитесь, темнокожий старик и нежная юная особа, белая как молоко, это не совсем обычная парочка. И если нас увидят, то, несомненно, найдутся те, кто доложит о странных путниках людям Толли.
— Но к тому времени мы будем уже далеко от этих хижин!
— Тем не менее Толли поймет, в какую сторону мы направляемся. Его люди перестанут обыскивать замок и окрестности, они сосредоточат внимание на Марринсвоке. Час отдыха в дымной хижине может обойтись нам слишком дорого.
Мысль о полчищах вооруженных преследователей заставила Бриони вздрогнуть и ускорить шаг.
— Но ведь мы не можем стать невидимками, — вновь заговорила она через несколько минут. — Когда мы придем в Оскастл или любой другой город, там будет полно народу на самых тихих улицах.
— В этом наша надежда. Наша единственная надежда, — откликнулся Шасо. — Чем многолюднее город, тем больше у нас шансов проскользнуть по улицам незамеченными. Особенно если среди жителей достаточно людей с моим цветом кожи. Ну, довольно вопросов, ваше высочество.
Тропа привела их к просторной долине. Когда они оказались у широкой реки, пересекавшей долину, Шасо решил, что настало время передохнуть и напиться воды. По пути им встретилось еще несколько домиков — убогие строения из небеленого камня. Дома стояли так далеко друг от друга, что их обитатели вряд ли могли разглядеть жилище соседей даже при свете ясного дня. Около одной из хибар блеяла привязанная к колышку коза, вероятно жалуясь на скверную погоду. Ее пронзительное блеяние не слишком ласкало слух, но оно показалось Бриони таким домашним, что у принцессы сжалось сердце.
Путники миновали несколько небольших деревень. На исходе утра они приблизились к стенам Кайнмаркета и пересекли мост, сложенный из каменных глыб в самом узком месте реки. Кайнмаркет считался крупным и процветающим городом, над его крепостными стенами возносился купол храма, по форме напоминавший луковицу. Шасо решил, что ему лучше не входить в город, а спрятаться в роще у крепостных стен и ждать, пока Бриони купит в Кайнмаркете еды. Из кожаного мешочка, который передал им Турли, Шасо извлек серебряную монету с изображением Энандера, короля Сиана. Монета оказалась на удивление маленькой и легкой, половина металла была сточена. Бриони вспомнила собственный указ, предписывающий подвергать публичной порке не только тех, кто стачивал, но и тех, кто принимал сточенные монеты и пытался расплатиться с их помощью. Сейчас, когда принцесса рассчитывала заплатить за еду монетой, которую кто-то другой превратил в тоненькую серебряную пластинку, указ уже не казался ей справедливым.
— А сейчас вам надо превратиться в бродяжку.
Шасо слегка коснулся щеки Бриони пальцем, перемазанным грязью. Принцесса невольно подалась назад.
— Надо спрятать свое нежное личико. Уверяю вас, от грязи вреда не бывает. Да и прогулка по холмам уже сделала свое дело, остается лишь довершить его.
Бриони послушно перемазала грязью щеки и платье, и без того достаточно пыльное. Тем не менее по пути к городским воротам ее одолевали сомнения. Вдруг она замаскировалась не слишком убедительно и ей не удастся смешаться с толпой людей на рынке? Что, если полосы грязи на лице и простое домотканое платье ничего не скроют? Ведь на севере каждый знает, как выглядит принцесса Бриони, подумала она с неуместной в данных обстоятельствах гордостью. Популярность могла обернуться для нее большой бедой.
Первые же прохожие, которых она встретила за городской стеной, — мужчина и женщина — окинули ее настороженными и недоверчивыми взглядами. Через несколько минут Бриони поняла, в чем тут дело: все жители города вымылись и принарядились, собираясь на рынок, а ее неопрятное обличье привлекало внимание. Похоже, они с Шасо перестарались, превращая принцессу в замарашку.
— Да хранят тебя боги Тригона, — произнесла женщина, приближаясь к Бриони.
На руках горожанка держала ребенка, прижимая его к груди так крепко, словно Бриони могла его отнять.
— Да пребудет с тобой радость в благословенный День всех сирот.
— И с тобой также.
Приветствие привело Бриони в замешательство. Она и забыла, что сегодня День всех сирот. После Кануна зимы мир ее разлетелся на куски, и ей было не до праздников. В минувший новый год на ее долю не выпало ни веселья, ни подарков. А сейчас до начала Кернейи, празднеств в честь Керниоса, осталось не более десяти ночей. Как все-таки странно — она не только утратила дом, родных и высокое положение, но и потеряла счет дням.
Она чувствовала, что мужчина и женщина глядят ей вслед, но не осмелилась обернуться. Наверняка они удивлялись, почему эта странная девушка не сочла нужным привести себя в порядок.
«Что ж, удивляйтесь сколько угодно. Правда еще невероятнее, чем самые странные ваши предположения».
Бриони вовсе не хотелось, чтобы на нее глазели прохожие. Она решила свернуть с улицы, ведущей прямо к рыночной площади, и воспользоваться одной из узких боковых улочек. В конце концов, купить еды можно не только на рынке. Она остановилась около одного из обшарпанных домишек, завидев хозяйку, закутанную в ветхую шерстяную шаль. У ног женщины сновали цыплята, которым она бросала зерно.
Поначалу хозяйка взглянула на замарашку с подозрением, однако потом смягчилась, увидев серебряную монету и выслушав жалостливую историю, на ходу придуманную Бриони: будто бы за городскими стенами девушку ожидали больная мать и маленький брат. После минутного раздумья женщина кивнула в знак согласия и вошла в свой дом, вокруг которого теснились другие, столь же жалкие строения. Как видно, Бриони все же не внушала хозяйке особого доверия, потому что она не пригласила замарашку с собой. Через несколько минут она вынесла кусок твердого сыра, полкаравая хлеба и четыре яйца. Целый выводок ребятишек прятался за широкими юбками матери, бросая на Бриони любопытные взгляды. Еды, конечно, было немного, даже в обмен за сточенную монету, но привередничать было нельзя. К тому же принцесса плохо знала цены. Если ей и доводилось слышать о стоимости хлеба и сыра, то речь шла о закупках провизии для целого гарнизона королевских гвардейцев. Бриони пристально взглянула на женщину, пытаясь понять, сильно ли та ее надула. Внезапно принцесса осознала: она впервые в жизни имеет дело с человеком, который понятия не имеет, кто она такая, и потому относится к ней без малейшей почтительности. А еще она догадалась, что многодетная мать с красным обветренным лицом и загрубевшими руками не намного старше ее самой. Пораженная этим открытием, принцесса поблагодарила молодую женщину, призвала на нее благословение богов Тригона и направилась к городским воротам, чтобы поскорее вернуться к Шасо.
Если в город еще не явились люди Толли, в таком захолустье ее никто не узнает, решила Бриони. Зря она боялась. Среди жителей Марринсвока едва ли найдется два десятка знатных аристократов и богатых купцов, имевших счастье собственными глазами видеть принцессу Южного Предела. К тому же во время придворных приемов Бриони представала во всем блеске роскошных нарядов, не имеющих ничего общего с ее нынешним жалким обличьем. Здесь, в глуши, никому и в голову не придет, что под грубым домотканым платьем скрывается принцесса. Теперь она никто, и ей ничего не стоит затеряться.
Как ни странно, эта успокоительная мысль оставила в душе Бриони осадок горечи.
Подкрепившись хлебом и сыром, Бриони и Шасо с новыми силачи продолжили путь. Несколько часов они шагали вдоль линии моря, которое порой приближалось к ним на расстояние брошенного камня, порой отдалялось и скрывалось за грядой дюн, напоминая о себе лишь мерным рокотом волн. Деревья по обочинам дороги защищали путников от пронизывающих порывов ветра. Заслышав вдали шаги других путников, Шасо и Бриони всякий раз прятались в зарослях.
— Далеко еще до Оскастла? — вновь приступила к расспросам Бриони, когда ее спутник устроил короткий привал.
Им только что пришлось карабкаться по скользкому склону холма, чтобы обойти неожиданное препятствие — поваленное поперек дороги толстое дерево. Это испытание изрядно утомило обоих.
— Дня три или немного больше, — удовлетворил любопытство принцессы Шасо. — Но, ваше высочество, мы вовсе не собираемся в Оскастл.
— Ведь там живет Лоурен, старый граф Марринскрест, и он конечно же…
— Он конечно же не сможет сохранить нашу тайну, — бесцеремонно перебил ее Шасо. — Мне жаль, ваше высочество, что вы по-прежнему недостаточно осторожны. — Шасо нахмурился и задумчиво потер изборожденный морщинами лоб. — Клянусь Великой Матерью, я никогда так не уставал. Я чувствую себя так, словно целый день таскал на закорках какого-нибудь злого духа.
— Твой злой дух это я, — сокрушенно изрекла Бриони. — По моему приказу ты несколько месяцев провел в заточении, и оно отняло у тебя силы и здоровье.
Шасо повернулся и сплюнул.
— Не терзайтесь попусту, Бриони Эддон, — проронил он. — Вы поступили так, как вам следовало поступить. И в отличие от своего брата вы не хотели верить, что я виновен в убийстве Кендрика.
— Да, Баррик не сомневался в твоей вине, — пробормотала Бриони. — Он был уверен, что поступает правильно.
Девушка вдруг ощутила такой приступ тоски и одиночества, что у нее перехватило дыхание.
— Но не будем сейчас говорить о нем, — торопливо выдохнула она. — Если мы не собираемся в Оскастл, будь любезен, сообщи, куда мы держим путь?
— В Ландерс-Порт.
Шасо поднялся на ноги неуверенным стариковским движением; он потерял всю свою былую ловкость и проворство.
— Этот город назван в честь короля Ландера, ни разу не удостоившего порт своим посещением. Зато корабли этого автарка были пущены ко дну неподалеку от берега на обратном пути из Унылой Пустоши. — Губы Шасо тронуло отдаленное подобие улыбки. — Сейчас это маленький рыбачий городок и ничего больше. Но для наших надобностей он подходит наилучшим образом. Вскоре вы сами в этом убедитесь.
— А откуда ты знаешь о кораблях короля Ландера и об Унылой Пустоши?
Улыбка Шасо мгновенно погасла.
— Ваше высочество, вы удивлены, что мне известно о величайшей битве в истории Севера? Как видно, вы забыли, что я занимал в Южном Пределе высокую должность хранителя оружия. Если бы я не знал историю нашего государства, у вас были бы веские основания вздернуть меня на крепостной стене.
Бриони поняла, что ей лучше придержать язык, иначе Шасо так и будет раздражаться и ворчать.
— Я всего лишь спросила, — буркнула она. — Прости, если я тебя обидела. Кстати, поздравляю с праздником. Мы совсем забыли, что сегодня День всех сирот.
— Это вы простите старика, ваше высочество, — покачал головой Шасо. — Когда все тело ноет, поневоле становишься раздражительным.
Слова эти вновь заставили Бриони почувствовать себя виноватой. С Шасо так же трудно спорить, как с отцом, подумала она. Одиночество снова охватило принцессу.
— Не будем держать зла друг на друга, — вполголоса произнесла она.
К концу дня, когда Кайнмаркет остался далеко позади, а в хижинах, мимо которых они шли, задымились трубы, Бриони опять проголодалась. Сырые яйца они выпили давным-давно, но Шасо приберег немного хлеба и сыра, и девушка все время думала об этом. Был лишь один способ заглушить мысли о еде: представлять, как приятно будет вернуться домой, забраться на свою кровать под балдахин и, лежа в тепле, прислушиваться к шуму дождя и завываниям ветра за окнами замка. Увы, сейчас Бриони негде было укрыться от непогоды. Интересно, где они проведут ночь, спрашивала она себя. И когда Шасо наконец решит, что пора перекусить? Правда, еды у них очень мало.
«Стыдно быть такой неженкой, — укоряла себя Бриони. — Прогулялась немного пешком и совсем расклеилась. Подумай о Баррике — ему пришлось гораздо хуже. Биться с врагами тяжелее, чем сражаться с голодом и усталостью. Подумай об отце, который томится во вражеском застенке. Погляди на Шасо. Всего несколько дней назад он умирал от голода, закованный в цепи, и кровь сочилась из глубоких ран, оставленных кандалами. А он лет на сорок старше тебя, молодой и цветущей. Однако он терпит эти тяготы ради твоего спасения».
Такие мысли не улучшали настроения.
Дорога, по которой они шли так долго, на самом деле была всего лишь тропой, протоптанной множеством человеческих ног. Постепенно она начала расширяться и отдаляться от берега. Хижины встречались все чаще, расстояния между ними значительно уменьшились; несомненно, путники приближались к деревне или городу. Несмотря на наступление сумерек, здесь царило оживление. С полей возвращались фермеры, одетые в толстые шерстяные куртки, и почти все несли по охапке хвороста для растопки очага. Женщины звали домой заигравшихся детей, старшие мальчики и девочки гнали овец в загоны. Жизнь текла спокойно и размеренно, по установленному богами порядку. У каждого было свое дело и свой дом, пусть невзрачный и скромный. Бриони так завидовала этим простым людям, что глаза ее на мгновение увлажнились слезами.
Шасо, казалось, не замечал этой идиллической картины. Не оглядываясь по сторонам, он прибавил шаг, подобно лошади, почуявшей близость конюшни. Бриони едва поспевала за стариком. Они оба низко надвинули капюшоны, чтобы скрыть лица; в эту холодную погоду так поступали абсолютно все выходившие на улицу. Обитатели селения, занятые своими вечерними хлопотами, не обращали на чужаков ни малейшего внимания.
Тропа увела их в сторону от реки, что журчала где-то за деревьями. Как же они будут идти в темноте? Бриони не понимала. Ведь у них нет ни фонарей, ни факелов. Но тут они подошли к краю долины и увидели манящие огни города.
Судя по тому, что огней было целое море, перед ними раскинулся большой процветающий город. Бриони насчитала с десяток улиц, ярко освещенных факелами, а горящих окон было неисчислимое множество. Город, со всех сторон окруженный темнотой, казался драгоценной чашей на черном бархате.
— Море осталось вон там, — сказал Шасо, указав в непроглядную тьму. — Нам надо идти в другую сторону. Тропа здесь широкая, но земля болотистая. Так что не забывайте об осторожности.
И они торопливо пошли вперед, пока не угас тусклый свет сумерек. Бриони, еще недавно мрачная, вдруг ощутила подъем духа. Надежда на то, что вскоре они смогут укрыться от дождя и поесть, придавала ей бодрости. Раньше она и думать не думала что мелкая морось может быть такой надоедливой и противной. Впрочем, одно дело — пересечь под дождем двор замка или Маркет-сквер (да еще в сопровождении стражника, который держит над тобой плащ), и совсем другое — целый день брести по грязной дороге, когда капли барабанят по голове и плечам, а сырость пробирает до костей. Дождь казался Бриони не просто досадным неудобством, он стал ее врагом, упорным и неумолимым.
— Мы переночуем на постоялом дворе? — осведомилась принцесса.
Будь ее воля, она пренебрегла бы осторожностью и отправилась бы прямиком в богатый дом какого-нибудь аристократа, сохранившего верность Эддонам.
— Ведь это небезопасно, — продолжала Бриони, в глубине души надеясь, что Шасо предпочтет роскошный особняк грязной таверне. — Ты сам говорил: темнокожий мужчина и белокурая молодая девушка непременно привлекут к себе внимание.
— Ваше высочество, чужестранцы возбуждают у людей куда меньше любопытства, чем это вам представляется, — заметил Шасо. — Как я уже имел случай заметить, король Сиана ни разу не удостоил Ландерс-Порт своим посещением. Тем не менее жизнь в этом городе бьет ключом. Каждый день сюда приходят корабли со всех концов Эона и из самых дальних краев. Но вы правы, нам нечего делать в таверне, это рассадник слухов и сплетен. Зайти туда — это как возвестить о своем прибытии со ступеней храма.
— Храни нас, милосердная Зория! — воскликнула принцесса.
Она прекрасно понимала, что переживания по поводу неудобного ночлега достойны лишь капризной неженки, но сейчас это ее ничуть не заботило.
— Где же мы будем спать? Неужели в рыбачьей лачуге, где крыша течет и все пропахло макрелью? Нет, мне этого не вынести.
— Если вы не перестанете жаловаться, я устрою вам это удовольствие, — отрезал Шасо и плотнее запахнул насквозь промокший плащ.
Когда они подошли к городским стенам, последние отсветы солнца уже погасли. Ворота как раз закрывались, и караульные осыпали проклятиями запоздалых путешественников. Оказавшись в густой толпе людей и животных, Бриони и Шасо полностью в ней растворились — вокруг были такие же мокрые плащи с капюшонами и бледные от усталости лица. Однако принцесса вздохнула с облегчением лишь после того, как часовой скользнул по ним равнодушным взглядом и пропустил их внутрь.
Шасо сжал руку Бриони повыше локтя и вытащил девушку из толпы, увлекая в темный переулок, такой узкий, что верхние этажи домов почти упирались друг в друга. До Бриони доносился запах сырой и копченой рыбы, аромат свежего хлеба приятно щекотал ноздри. Пустой желудок болезненно сжался, но Шасо тащил ее вперед по булыжной мостовой, освещенной лишь огнями кухонных очагов за распахнутыми дверями. Голод и усталость затуманили сознание девушки, долетавшие до ее слуха голоса горожан казались голосами призраков. Большинства слов она не понимала — то ли из-за сильного акцента, то ли потому, что люди изъяснялись на незнакомом языке.
Вне всякого сомнения, они оказались в одном из беднейших городских кварталов. Ни одно из окон не было застеклено или хотя бы занавешено, обшарпанные двери кое-как болтались на ржавых петлях. Бриони с содроганием подумала, что нынешней ночью придется спать на грязной соломе, где водятся омерзительные насекомые. Но ведь у них еще осталось немного денег, а ей вовсе не хочется завтракать остатками хлеба и сыра. Надо упросить Шасо купить горячей еды, миску супа или кусок жареного мяса, если только в этом городишке найдется относительно чистая лавка мясника. А если Шасо не удастся уговорить, придется ему приказать.
— Постарайтесь не шуметь! — отрывисто бросил старик, повернувшись к принцессе.
Со всех сторон их окружал глухой мрак, чуть-чуть разбавленный рассеянным светом луны. Бриони не сразу поняла, что они остановились у высокой каменной стены. Шасо замер, прислушиваясь. Бриони последовала его примеру, однако не различала ничего, кроме собственного дыхания и бесконечного шелеста дождя. Потом старый воин сделал шаг вперед и, к немалому удивлению Бриони, постучал. Судя по глухому звуку, в стене была деревянная дверь. Принцесса понятия не имела, каким образом ее спутник сумел разглядеть это в полной темноте. И откуда он знал о существовании этой двери? Ведь он впервые в этом городе, как и сама Бриони.
Ответом на стук была лишь тишина. Шасо снова постучал, на этот раз громче. Через несколько мгновений за дверью раздался мужской голос, и спутник Бриони произнес несколько слов на неизвестном ей языке. Дверь со скрипом распахнулась, на булыжную мостовую упал отблеск света.
На пороге стоял человек в странном мешковатом одеянии. Шасо посторонился, и незнакомец с поклоном пропустил принцессу внутрь. Поначалу Бриони решила, что перед ней священнослужитель-мантисс — именно об этом свидетельствовало длинное одеяние. Но когда незнакомец поднял голову, она увидела обрамленное бородой молодое лицо, такое же темное, как и лицо Шасо.
— Добро пожаловать, дорогая гостья, — произнес незнакомец. — Всякий, кто является другом лорда Шасо, будет с почестями принят в доме Эффира дан-Мозана.
Они пересекли внутренний двор — в темноте Бриони с трудом разглядела, что в центре возвышается облетевшее дерево, — и по крытому коридору прошли в дом, невысокий, но довольно просторный. Бриони сразу окружил целый выводок женщин. Они что-то ласково приговаривали, но принцесса смогла разобрать лишь несколько слов на родном языке. От обитательниц дома приятно пахло фиалками, розовой водой и еще какими-то незнакомыми Бриони ароматами. Оказавшись в тепле, под крепкой крышей, принцесса на мгновение почувствовала себя совершенно счастливой. Однако в следующее мгновение женщины, по-прежнему что-то бормоча, взяли ее за руки и увлекли в боковой коридор. Бриони бросила на Шасо растерянный и тревожный взгляд, но он был так занят разговором с бородатым молодым человеком, что лишь успокаивающе махнул рукой. И в этот вечер принцесса больше не видела ни Шасо, ни какого-либо другого мужчины.
Среди женщин были и старые, и совсем юные, однако все они относились к той же темнокожей южной расе, что и человек, впустивший пришельцев в дом. Оживленно щебеча, женщины провели Бриони — точнее говоря, доставили под конвоем — в богато обставленную комнату, освещенную множеством свечей. Здесь было так тепло, что в воздухе висел пар. Бриони глазам своим не верила, она никак не ожидала встретить воистину дворцовую роскошь в беднейшем квартале рыбачьего городка. Великолепие обстановки поразило ее, и она не сразу поняла, что женщины пытаются ее раздеть. Спохватившись, Бриони уже готова была ответить на посягательства парой хороших кулачных ударов (детство, проведенное в обществе двух задиристых братьев, выучило ее искусству кулачного боя). Но тут вперед выступила маленькая хрупкая женщина и умоляюще простерла к гостье руки.
— Прошу, скажи нам, как твое имя! — проговорила она.
Бриони в изумлении уставилась на женщину. Та была изящно сложена и, несомненно, некогда очень хороша собой. Однако, несмотря на черные как смоль, блестящие волосы, она была так стара, что не годилась Бриони не только в матери, но и в бабушки.
— Меня зовут Бриони, — сообщила принцесса и тут же вспомнила, что ей следует скрывать свое настоящее имя. Слишком поздно.
«И зачем Шасо оставил меня на попечении этих женщин, словно я багаж, который надо распаковать!» — с горечью подумала она.
В окружении такой воркующей голубиной стаи немудрено утратить бдительность.
— О Бриони-зисайя, ты замерзла и устала, — продолжала маленькая женщина. — Позволь нам позаботиться о тебе, ведь ты наша гостья. И ты не можешь приступить к трапезе в хада, пока не примешь ванну.
— Ванну?
Бриони внезапно поняла: огромное прямоугольное углубление в центре комнаты, о назначении которого она не догадалась, это ванна! Размерами она значительно превосходила исполинскую кровать принцессы в королевской резиденции.
— Прямо здесь? — глупо уточнила девушка.
Женщина почувствовала, что сопротивление гостьи сломлено, и стащила с нее насквозь промокшую одежду. При виде бледной, покрытой пупырышками кожи Бриони она вновь оживленно заворковала, и в голосе ее послышались недоумение и жалость, а не восхищение. Бриони подвели к краю ванны, куда надо было спускаться по ступенькам. Удивление принцессы возросло, когда она увидела, что некоторые женщины тоже разоблачились и явно собираются купаться вместе с ней. Только теперь она поняла, до чего же эта ванна велика.
Опустившись в горячую воду, Бриони поначалу едва не потеряла сознание, а потом так разомлела, что ее начало клонить в сон. Женщины, хихикая и переговариваясь, принялись намыливать и тереть ее. Если бы принцессу мыли Роза и Мойна — фрейлины, служившие ей много лет, — она сочла бы такое обращение бесцеремонным, но тут ей оставалось лишь подчиниться. Ее обволакивало благодатное тепло, в воздухе носился аромат цветочных масел, и Бриони казалось, что она покачивается на легком летнем облаке.
Когда она вышла из ванны, женщины надели на нее просторное белое платье вроде тех, что носили они сами, и отвели в другую комнату. В центре этой комнаты горела жаровня, а на полу лежало множество подушек. Помещение освещалось огромным количеством свечей, и их пламя слегка колебалось, когда женщины расхаживали по комнате, разговаривая вполголоса, тихо смеясь и даже напевая.
«Быть может, я умерла и попала в иной мир? — пронеслось у Бриони в голове. — Быть может, я вознеслась на небеса, в чертоги милостивой Зории?»
Женщины помогли ей удобно устроиться на подушках, а старшая подала ужин. Другие при этом благоговейно перешептывались, словно Бриони оказала им великую честь, согласившись отведать еды в их доме. На блюде лежали диковинные фрукты, каких принцесса никогда раньше не видела, и куски жареной птицы. Бриони неожиданно вспомнила хозяйку убогого домишки в Кайнмаркете, окруженную выводком цыплят и детей. Бедная женщина и не представляет, что на свете есть вот такие места.
Фрукты оказались превосходными, птица, приправленная какими-то пряностями, буквально таяла во рту. Не будь принцесса такой усталой, угощение заставило бы ее взбодриться, но сейчас она еще сильнее захотела спать. Покончив с едой, она с наслаждением откинулась на мягкие подушки. Самая молодая женщина унесла прочь блюдо и бокал, из которого Бриони пила разбавленное водой вино. Старшая женщина опустилась на подушки рядом с гостьей.
— Благодарю вас, — пробормотала Бриони, чувствуя, что словами не выразить всей меры ее признательности.
— Ты устала. Забудься сном.
Женщина сделала знак рукой, и ее товарки тут же принесли одеяло, чтобы заботливо укрыть лежавшую на подушках Бриони.
— Но… но где я? Как называется это место?
— Хада в доме Эффира дан-Мозана. Моего… того, кто заботится обо всех нас.
— Вашего мужа?
— Да. Моего обожаемого супруга.
Женщина улыбнулась, и Бриони заметила у нее несколько золотых зубов.
— Ты наша дорогая гостья. Забудься сном.
— Но почему?
Бриони хотела спросить, почему в этом доме все так странно, почему эти прекрасные темнокожие женщины оказались в самом центре Марринсвока, но ее непослушный язык сумел произнести одно лишь слово.
— Почему? — вновь спросила она.
— Потому что тебя привел к нам лорд Шасо, — последовал ответ. — Он великий человек, родственник нашего старого короля. Его визит — большая честь для нашего дома.
«Они не имеют ни малейшего представления о том, кто я такая, — сквозь пелену дремы подумала Бриони. — Для них персона королевской крови это Шасо, а я — лишь его спутница».
В следующее мгновение принцессу сморил крепкий сон. Ей снились теплые реки и холодные дожди.
Глава 5
На свободе
Первый сын Зо и Сва, которого они нарекли Руд, золотая стрела на безоблачном небе, был сражен в схватке с демонами древней ночи. Второй их сын, Сверос, повелитель Сумерек, взял в жены Мади Онейну, вдову Руда, и поклялся стать отцом Йириду, сыну Руда. Но когда Онейна спрятала дитя в горной крепости, Сверос наслал на него зловонную тучу, и Йирид умер от жестокого недуга.
Вместо того чтобы зачать с Онейной новое дитя взамен того сына, которого он погубил, Сверос взял в жены сестру-близнеца Онейны по имени Суразем. Ее мы зовем Мать Сырая Земля. С ней Сверос породил троих сыновей — великих братьев Перина, Эривора и Керниоса.
Первый сын Зо и Сва, которого они нарекли Руд, золотая стрела на безоблачном небе, был сражен в схватке с демонами древней ночи. Второй их сын, Сверос, повелитель Сумерек, взял в жены Мади Онейну, вдову Руда, и поклялся стать отцом Йириду, сыну Руда. Но когда Онейна спрятала дитя в горной крепости, Сверос наслал на него зловонную тучу, и Йирид умер от жестокого недуга.
Вместо того чтобы зачать с Онейной новое дитя взамен того сына, которого он погубил, Сверос взял в жены сестру-близнеца Онейны по имени Суразем. Ее мы зовем Мать Сырая Земля. С ней Сверос породил троих сыновей — великих братьев Перина, Эривора и Керниоса.
Свобода дарила радость и внушала страх. Замечательно ходить по улицам и чувствовать, что между тобой и кипящей вокруг жизнью нет никаких преград, кроме разве что плаща с капюшоном. Такой свободой Киннитан пользовалась лишь в детстве. Но тогда она почти ничего не понимала и не умела ценить этого счастья.
С другой стороны, свобода предполагала возможность выбора, и это нередко ставило ее в тупик. Как раз сейчас она никак не могла решить, вернуться ли ей на большую дорогу, ведущую через Онир-Сотерос. Это место было недалеко от гавани Калкас, которую вот уже в течение месяца Киннитан называла домом. А может, лучше позволить извилистым улицам увлечь себя в центр большого города и исследовать еще одну неведомую прежде область жизни?
На то и дана свобода, чтобы познавать новые места! Иеросоль оказался огромным городом. Возможно, он был поменьше Ксиса, откуда она убежала, но ненамного. Огромное городское пространство, захватившее холмы и долины, простиралось меж нескольких бухт, одним своим краем касаясь Куллоанского пролива, а другим — Остеанского моря. И все это пространство было почти сплошь застроено зданиями, возведенным в разные века. Старый Ксис располагался на плоской, как мраморный пол, равнине, и со всех его возвышенностей можно было разглядеть пути, ведущие на побережье северного моря и в пески южной пустыни. Здесь, в Иеросоле, Киннитан еще не удалось забраться так высоко, чтобы оглядеть окрестности. Со всех сторон город окружали холмы, и самым высоким из них был Крепостной холм. Он возносился над остальными, как соверен над склонившими головы вассалами, а городские дома плащом покрывали его склоны.
Кварталы Иеросоля были так велики и разнообразны, что каждый из них казался Киннитан отдельным городом, отдельным миром. Фоксгейт-Хилл, квартал богатых купцов, покрытый садами, а за ним — Сэнди-Хэд, где жили солевары и корабелы, работающие в примыкающей к городу гавани Калкас. Перед Киннитан раскинулся не просто незнакомый город — ей предстояло открыть множество новых миров, которые терпеливо ждали, когда она обретет свободу. Для девушки, несколько лет прожившей в замкнутом пространстве храма Улья и обители Уединения, то была воистину головокружительная возможность.
Киннитан прибыла сюда из Ксиса по морю; ее доставил Аксамис Дорса, капитан небольшого корабля. Вскоре после побега из дома, где она должна была провести всю оставшуюся жизнь, Джеддин, хозяин капитана Дорсы, внезапно утратил расположение автарка. Когда весть о падении Джеддина достигла Иеросоля, матросы с «Утренней звезды Кироса» в большинстве своем уже растворились в узких переулках порта. Те же, что остались, торопливо соскребли с носа судна его прежнее название и покрыли доски свежей краской. Киннитан предполагала, что легкий быстроходный корабль, прежде принадлежавший Джеддину, перейдет теперь во владение Дорсы. Это отчасти вознаградило бы его за неприятности, неизбежно ожидавшие человека, связанного со стяжавшим позорную славу предателем.
Со стороны Аксамиса Дорсы было чрезвычайно любезно пригласить ее в свой собственный дом, расположенный в квартале Онир-Сотерос, у подножия каменистых холмов, что возвышались над Сэнди-Хэд. Впрочем, вполне вероятно, что гостеприимство капитана преследовало какие-то скрытые цели. Дорса наверняка подозревал, что Киннитан рискует еще больше, чем он, хотя и не мог утверждать это с уверенностью. Скрывая ее от шпионов автарка, Дорса обеспечивал себе безопасность, хотя и на короткое время. Но если бы беглянку схватили, капитан тоже не миновал бы беды. Дорса недвусмысленно дал понять, что его отнюдь не радует привычка Киннитан разгуливать по городу, пусть даже в наряде знатной уроженки Ксанда, не позволявшем разглядеть ее лицо и фигуру. На это Киннитан столь же откровенно ответила, что она больше не желает проводить дни в заточении и не имеет ни малейшего намерения сидеть в четырех стенах маленького домика капитана. Кстати, дом принадлежал вовсе не Дорсе, а являлся собственностью его жены Теодоры, уроженки Иеросоля. Киннитан догадывалась, что в Ксисе у капитана был еще один дом, побольше и побогаче, а скорее всего, и супруга пореспектабельнее, но деликатность заставила ее отказаться от каких-либо вопросов и изысканий. Киннитан догадывалась также, что в том богатом доме она вряд ли пользовалась бы такой неограниченной свободой. Теодора интересовалась не гостьей, а выпивкой и болтовней с соседками и не заставляла беглянку следовать каким-либо правилам поведения. Благодаря попустительству Теодоры и чувству благоговейного уважения, которое Киннитан внушала Дорсе, она получила наконец свободу, похищенную у нее еще в детские годы.
Жизнь в Иеросоле пришлась девушке по душе, и лишь одно обстоятельство отравляло ее блаженство, как ложка дегтя в бочке меда. Оно терзало ее еще сильнее, чем опасность преследования или страх перед автарком…
— Эй, остановись! Подожди-ка!
Киннитан невольно вздрогнула. В глубине души она постоянно ждала того мгновения, когда какой-нибудь приспешник автарка опустит руку ей на плечо. Но в следующее мгновение она уже поняла, что бояться нечего.
— Никос! — выдохнула она, обернувшись. — Ты что, за мной следишь?
— Больно надо, — пожал плечами Никос.
Он был значительно выше отца Аксамиса, на его подбородке пробивался пушок первой бороды. Тем не менее Никос еще не успел набраться ни ума, ни серьезности и удивительно напоминал щенка-переростка. С тех пор как мальчишка впервые увидел Киннитан, он ходил за ней по пятам.
— Вот кто за тобой следил!
И Никос указал на маленького тихого мальчика, понуро стоявшего в шаге от Киннитан.
— Голубь! — нахмурилась она. — Зачем ты встал? Ведь ты еще не выздоровел до конца.
Немой мальчик улыбнулся и покачал головой. Лицо его было бледнее, чем обычно, на лбу выступили бисеринки пота. Он вскинул обе руки ладонями вверх, тем самым показывая, что он совершенно здоров и ему нет никакой надобности проводить время в постели.
— Куда ты направляешься, Киннитан? — спросил Никос.
— Не называй меня этим именем. Никуда я не направляюсь. Я размышляла, наслаждалась тишиной и одиночеством. Пока не появился ты.
Никос пропустил ее слова мимо ушей.
— В гавань только что прибыло несколько больших кораблей из Ксиса, — сообщил он. — Не хочешь пойти на пристань, посмотреть на них? Может, увидишь кого из знакомых.
Более безрассудного поступка нельзя было и придумать.
— У меня нет ни малейшей охоты глазеть на эти корабли, — отрезала Киннитан. — Я говорила тебе, что мне нельзя встречаться с теми, кто прибыл с юга И твой отец много раз твердил о том же самом. Вероятно, ты не слишком понятлив.
На лицо Никоса набежала тень — как видно, насмешливый тон Киннитан задел его за живое.
— Я просто подумал, что тебе будет интересно посмотреть на корабли, — угрюмо пробормотал он. — Подумал, вдруг ты скучаешь по дому.
Киннитан задержала дыхание, стараясь не давать воли чувствам. Пока она живет в доме родителей Никоса, она не может наживать врага в лице этого несносного мальчишки. Проблема состояла в том, что Никос имел глупость в нее влюбиться. Странно все-таки, что сейчас ей досаждают навязчивые ухаживанья нескладного подростка, ее ровесника, пронеслось в голове у Киннитан. Ведь всего несколько недель назад величайший из земных правителей заключил ее в обитель Уединения и заявил, что обречет на смерть каждого, кто отважится хотя бы взглянуть на нее. Но за свободу приходится платить, это Киннитан успела понять.
Не оглядываясь на Никоса, Киннитан двинулась по извилистым улицам Фоксгейт-Хилл, стараясь держаться в тени старых крепостных стен. В том, что мальчишка идет за ней, можно было не сомневаться. Постепенно таверны и лавки, теснившиеся вдоль тротуаров, уступили место богатым домам, окруженным тенистыми садами. Глухие высокие заборы не позволяли разглядеть ни садов, ни уютных внутренних двориков, однако все это можно было увидать с улицы, расположенной выше по холму. Таким образом, каждый общественный слой занимал свой собственный уровень и невольно выставлял свои секреты на обозрение тех, кому принадлежал уровень более высокий. Дома, несмотря на свою величину и красоту, стояли довольно близко друг к другу, вытянувшись вдоль каменистой дороги подобно раковинам, оставленным прибоем на морском берегу. Киннитан могла лишь воображать, каково это — жить в роскошном особняке, а не в шумном, ветхом, насквозь пропахшем рыбой и дешевым вином доме капитана Дорсы, и с горечью осознавала, что воображение бессильно представить, какие чувства испытывает владелица огромного дома, куда никто не может войти без ее разрешения, где она вольна делать все, что душе угодно.
Об этом нечего и мечтать, вздохнула Киннитан. Перед ней два пути — скрываться здесь, в Иеросоле, среди людей, которые говорят на ее родном языке. Или вернуться в Ксис и умереть. Другого выбора у нее нет.
Голубь тихонько потянул ее за рукав, и Киннитан внезапно вспомнила о том, что отвечает не только за собственную жизнь.
Свобода. Последнее время она занималась лишь тем, что пыталась утолить жажду свободы. Но временами ей казалось, что эта жажда становится все сильнее.
Никос в пятый или шестой раз притворился, что налетел на нее по неосторожности, и ущипнул Киннитан за зад, прежде чем она успела сердито отбросить его руку. Неумелые ухаживания мальчишки так ей надоели, что она решила вернуться в дом капитана. Прогулка уже была безнадежно испорчена: по-детски глупые вопросы Никоса мешали предаваться размышлениям, а не по-детски настырные попытки пощупать ее выводили из себя. Киннитан сокрушенно вздохнула. Перспектива вернуться в пропитанные дымом комнаты и весь вечер слушать резкий, как карканье вороны, смех Теодоры и визг ее разнузданных отпрысков не слишком привлекала. Она понимала, почему Никос стремится проводить как можно больше времени вне родительского дома. Но ей хотелось бы, чтобы мальчишка избирал для прогулок другие места — подальше от тех, где гуляла она.
Она обняла за плечи Голубя, и мальчик ласково прижался к ней. Он был вполне доволен новой жизнью и играл с младшими детьми капитана, словно со своими братьями и сестрами. Киннитан надвинула капюшон на самый нос, как она делала всегда, проходя по ближайшим к дому Дорсы улицам. Среди жителей этих улиц было немало уроженцев Ксиса, и многие из них служили моряками и несколько раз за год пересекали Остеанское море. Подходя к дому, она с удивлением отметила, что там царит непривычная тишина. До нее доносились жизнерадостные голоса младших детей капитана, однако никто не визжал и не орал во все горло.
Теодора, сидевшая у стола, скользнула по вошедшей Киннитан неприветливым взглядом. С утра, едва проснувшись, она сразу принималась за выпивку, и это было одной из причин, гнавших Киннитан прочь из дому. Судя по кувшину и стакану на столе, а также по мутным глазам и багровому лицу хозяйки дома, в отсутствие Киннитан она предавалась своему излюбленному занятию.
«А ведь когда-то эта женщина была красавицей, — подумала Киннитан. — Иначе ей не удалось бы обворожить капитана, который наверняка считался в Онир-Сотерос одним из самых завидных женихов».
Супруга капитана до сих пор оставалась стройной, но ее лицо стало морщинистым, как печеное яблоко, а пальцы распухли — как видно, от тяжелой работы, хотя Киннитан редко заставала ее за хозяйственными хлопотами.
— Он тебя ждет. — Теодора махнула рукой в сторону спальни, и на губах ее мелькнула кислая улыбка. — Дорса. Он хочет тебя увидеть.
— Что?
На мгновение Киннитан охватила растерянность. Ей пришла в голову дикая мысль — Теодора хочет сделать ее любовницей своего супруга. Но в следующее мгновение она догадалась, что в маленьком тесном доме спальня — самое подходящее место для разговора, не предназначенного для посторонних ушей. Дорса порой приглашал туда матросов, чтобы поговорить с ними о корабельных делах и об изгнании из Ксиса, которое предстояло всей команде.
По спине Киннитан пробежал неприятный холодок. Предстоящий разговор не сулил ей ничего хорошего. Наверняка сбудутся наихудшие ее опасения: Аксамис Дорса, удрученный необходимостью кормить двух чужих человек, потребует, чтобы Киннитан стала женой юного Никоса. Тогда она перестанет быть обузой — ведь на нее взвалят кучу домашних дел. Киннитан не сомневалась в том, что идея принадлежит Теодоре. Если ее подозрения верны и у капитана есть еще одна семья в Ксисе, то он выполнит все желания своей здешней супруги, чтобы сохранить мир в Иеросоле. Едва Киннитан подумала об этом, сердце у нее упало.
— Вы хотели поговорить со мной? — спросила Киннитан, закрывая за собой обшарпанную дверь.
В комнате было темно, лишь на тяжелом корабельном сундуке горела масляная лампа. От ее пламени по стенам ходили такие причудливые тени, что Киннитан с трудом подавила желание вскрикнуть. Ей показалось, что она вошла в клетку с дикими животными.
Капитан поднял голову. Его лицо, обычно жесткое и решительное, непривычно обмякло, словно лишилось костей. Подбородок упирался в грудь, глаз было почти не видно за кустистыми бровями.
— Сегодня мне… довелось поговорить… с людьми, только что прибывшими из Ксиса, — медленно, словно нехотя, произнес Дорса.
Киннитан по-прежнему стояла у дверей, однако она уловила запах вина, распространяемый дыханием капитана.
— Почему ты не сказала мне, кто ты такая?
Внутри у Киннитан все сжалось.
— Я никогда не лгала вам, — отчеканила она, прекрасно сознавая, что эти слова — всего лишь очередная ложь.
Она вспомнила рассказ о священных пчелах: одна из них умирает в Улье всякий раз, когда кто-то из послушниц грешит против истины, хотя бы только в мыслях.
«Если это правда, то я обрекла на смерть половину несчастных пчел, — подумала Киннитан. — В последнее время я только тем и занимаюсь, что лгу и изворачиваюсь. Ради спасения собственной жизни».
— Ты рассказала мне не все. Я знал, что ты… — Капитан многозначительно понизил голос. — Я знал, что ты любовница Джеддина. Но я и думать не думал…
— Я никогда не была любовницей Джеддина, — отрезала она. Ее гнев оказался сильнее страха. — Да, он хотел меня, но не добился своего! Я не принадлежала ему, как не принадлежала ни одному мужчине на свете!
— Это ничего не меняет, — проронил Дорса.
Однако Киннитан заметила, что ее признание изрядно его удивило.
— Меня больше волнует другое, — продолжал капитан. — Сегодня я узнал, что ты бежала из обители Уединения, куда тебя поместил сам автарк.
— Это правда, — переведя дыхание, кивнула Киннитан. — Мне предстояло провести жизнь в заточении или попасть в руки Мокори-душительницы. Но клянусь тебе, я не сделала ничего дурного.
Дорса, покачиваясь, поднялся на ноги.
— Не сделала ничего дурного? — взревел он. — Да ты меня без ножа зарезала!
— Вам нечего опасаться, капитан Дорса. Вы не совершили никакого преступления и без труда сможете это доказать. Вы приняли на борт корабля некую молодую особу, выполняя приказ хозяина. О том, что вши хозяин запятнал себя государственной изменой, вы не имели понятия. И разумеется, знать не знали, кто на самом деле эта молодая особа…
Киннитан осеклась, потому что капитан сделал несколько неуверенных шагов и навис над ней, как надломленное дерево, готовое обрушиться.
— Значит, мне нечего опасаться? — рявкнул он. — Клянусь огненными яйцами Нушаша, автарку плевать, знал я или нет, кто ты такая! Вряд ли он скажет своим палачам: «Знаете, ребята, этот малый не ведал, что натворил. Давайте отпустим его восвояси». Ты погубила меня, дрянь! Бессердечная сука! Из-за тебя, наглая потаскуха…
Капитан пошатнулся, схватил руку Киннитан выше локтя и сжал ее, точно клещами.
— Не смейте называть меня так! — воскликнула Киннитан. — Нушаш свидетель: когда меня забрали из Улья, я была девственницей. Джеддин пришел в обитель Уединения, куда меня заточили, и клялся мне в любви. Наверное, он лишился рассудка, но моей вины в том нет.
Дорса занес свободную руку, словно для удара, и тут же бессильно опустил ее. Разжав хватку, он рухнул на стул.
— Хорошую свинью подложил мне этот сукин сын Джеддин! — процедил он. — Да что там, он меня просто убил. Выстрели он из мушкета прямо мне в башку, не мог бы убить меня вернее.
Капитан вновь устремил на Киннитан взгляд покрасневших глаз, затуманенных вином.
— Убирайся. Убирайся из моего дома и забирай с собой этого убогого мальца. Мне наплевать, куда ты пойдешь и что будешь делать. Я не желаю больше слышать твоего имени. Да только, боюсь, мне придется его услышать — от людей автарка, когда они придут, чтобы отправить меня на казнь, а мою жену и детей — в рабство. Что я могу? Сказать им, что я ни в чем не виноват? Так они мне и поверят!
И капитан зашелся жутковатым хриплым смехом, больше напоминавшим рыдание.
— Вы выбрасываете меня на улицу? Вместе с мальчиком? Просто потому, что боитесь шпионов автарка и…
— Шпионов автарка? Неужели вы, потаскухи из обители Уединения, не имеете понятия о том, что происходит вокруг? А мы-то, грешным делом, думали, что вы в курсе тех дел, о которых мы можем только догадываться.
Капитан смачно сплюнул на пол — поступок, невероятный для столь чистоплотного человека.
— Да будет тебе известно, через несколько месяцев сюда прибудет военная флотилия автарка. Сейчас он спешно снаряжает новые суда и вооружает новых солдат.
Дорса снял с пояса ключ, склонился над сундуком, прикованным цепью к ножке стола, и отпер его, с трудом попав ключом в скважину. Вытащил несколько серебряных монет и швырнул их на пол. Одна из монет, звеня и подпрыгивая, подкатилась к ногам Киннитан, но та на нее даже не взглянула.
— Возьми, — бросил капитан. — Деньги помогут тебе уехать подальше отсюда Благодаря этому я выиграю несколько недель жизни.
— Что вы говорили о флотилии автарка? Куда она направляется?
— Сюда, в Иеросоль, глупая девчонка. Сначала автарк захватит город, а потом и весь Эон. А теперь убирайся.
Глава 6
Скарн
Внемлите истине! Свет носил имя Зо, и он создал себе из небытия супругу, получившую имя За. Она пыталась скрыться от него, но он ее нагнал. Она пыталась спрятаться, но Он обнаружил ее пристанище. Она пыталась воспротивиться, но он настаивал. Наконец она сдалась, и, когда они совокупились, на небе родились первые ветра.
Внемлите истине! Свет носил имя Зо, и он создал себе из небытия супругу, получившую имя За. Она пыталась скрыться от него, но он ее нагнал. Она пыталась спрятаться, но Он обнаружил ее пристанище. Она пыталась воспротивиться, но он настаивал. Наконец она сдалась, и, когда они совокупились, на небе родились первые ветра.
Проснувшись, капитан королевских гвардейцев Вансен обнаружил, что его по-прежнему окружает тоскливый сумрак, неизменно царивший в стране теней. Во сне Вансен сбросил плащ, прикрывавший его голову, и дождь барабанил ему прямо по лицу. С тихим стоном он попытался снова закутаться, но придавил край плаща тяжестью своего тела. После непродолжительной борьбы, сопровождавшейся приглушенными ругательствами, капитан высвободил отсыревший плащ и укрылся.
Вансен уже собирался вновь забыться сном, когда взгляд его уловил какое-то едва заметное движение. Затаив дыхание, он медленно повернул голову, но не увидел ничего, кроме высокой травы, в которой угадывались очертания спящего Баррика. Рядом с принцем лежало отвратительное создание по имени Джаир. Судя по всему, воин сумеречного племени тоже крепко спал.
Вансен зашелся заливистым храпом, надеясь, что неведомый враг сочтет его спящим, покой которого был потревожен лишь на короткое время. Затем он затих и прислушался: тишину нарушали лишь удары его собственного сердца, казавшиеся раскатами грома. Он не сомневался, что тревога его не напрасна. Колебания травы, пригибаемой дождевыми струями, не могли его обмануть.
Через несколько мгновений он вновь заметил движение — на этот раз неподалеку от углей вчерашнего костра. Какое-то круглое существо, подпрыгивая, приближалось к спящему принцу.
Одним стремительным движением Вансен набросил на него плащ. Существо вскрикнуло и попыталось высвободиться, однако это оказалось не так просто. Чрезвычайно быстро передвигаясь на четвереньках, Вансен успел схватить это создание, пока оно не скрылось в темноте. Прижимая к себе толстый шерстяной ком, в котором бился неведомый пленник, капитан стражников поразился его легкости. Пойманное существо испустило испуганный вопль, напоминающий плач ребенка. Ткань ходила ходуном, словно под ней билась большая птица с размахом крыльев не меньше, чем у человеческих рук.
Подтверждая догадку Вансена, из свертка высунулся острый клюв, явно метивший ему в глаза. Вансен пытался увернуться и вдруг понял, что к нему мчится кто-то еще; он так испугался, что выпустил птицу из рук. Повернувшись, капитан гвардейцев увидел, что Джаир, человек из страны теней, выхватил свой короткий нож с зубчатым лезвием и прижал его к горлу птицы, которая отчаянно билась и кричала почти по-человечески. Теперь Феррас Вансен разглядел, что это ворон. Между его угольно-черных перьев изредка попадались белые, словно выкрашенные краской. Впрочем, капитану стражников было не до птицы. Он был неприятно поражен тем, что у Джаира оказался нож, — ведь Вансен собственноручно разоружил его вчера.
«Великий Перин, как он ухитрился спрятать такой ножище? И как я мог его проглядеть? Хорошо еще, что ночью этот парень не прирезал нас обоих».
Но тут Вансену пришлось снова обратить внимание на птицу, поскольку та повела себя самым неожиданным образом — заговорила.
— Не убивай меня, повелитель!
Голос у ворона оказался хриплым и надтреснутым, но слова он произносил четко и ясно.
— Я не замышлял никакого вреда! Меня привел сюда голод!
— Птицы не умеют говорить, — пробормотал Вансен, не веря собственным ушам.
Ворон устремил на него взгляд желтых глаз-бусинок и приоткрыл клюв, словно ему было тяжело дышать.
— Умеют, повелитель. Если в этом есть необходимость. Прошу тебя, не отнимай у меня жизнь!
Принц Баррик проснулся и сел. С опухшими со сна глазами и спутанными волосами, он выглядел как самый обычный мальчишка. Вся его таинственность, сводившая Вансена с ума, сейчас исчезла бесследно.
— Что это вы вдвоем набросились на одну птицу? — зевнув, осведомился принц. — Странная она какая-то, вся в пятнах. Интересно, в пищу она годится?
— Нет, повелитель! — возопил ворон и вновь бессильно забил крыльями. Перья полетели в разные стороны, обнажая серую кожу. — На вкус я отвратителен, уверяю вас! Совершенно несъедобен!
Джаир плотнее схватил птицу за горло, явно собираясь нанести смертельный удар.
— Не надо! — крикнул Вансен. — Не убивай его!
— Но почему? — пожал плечами принц. — Джаир говорит, этот ворон очень стар и все равно скоро умрет. И он хотел похитить наши припасы.
— Он говорит как человек!
— Многие вороны владеют этим искусством.
В отличие от капитана, принц ничуть не был удивлен невероятной способностью птицы.
— Да, я в совершенстве изъясняюсь на языке солнечного мира, — заявил ворон. — Выучился в Северном Пределе. Там я обитал среди вашего народа.
— В Северном Пределе? — Прошли годы с тех пор, как Вансен в последний раз слышал это название. — Но это невозможно! Люди не живут там вот уже два века! Те земли захватили тени.
— О, то была пора моей цветущей юности! — кивнул головой ворон, по-прежнему стиснутый неумолимой рукой Джаира. — Все мои перья были черны как смоль! И силе моих крыльев мог позавидовать любой!
Вансен повернулся к Джаиру, на мгновение забыв, что общаться с лишенным рта человеком труднее, чем с вороном.
— Значит, этой птице больше двух веков от роду? Разве такое возможно?
Воин сумеречного племени сделал в ответ вполне человеческий жест — равнодушно пожал плечами. Смысл жеста был очевиден: конечно, возможно, но разве это имеет значение?
— Да, это имеет значение, — заявил Вансен, отвечая на невысказанные слова своего безмолвного собеседника.
Вероятно, Джаир имел в виду нечто совсем другое, но Вансена это мало заботило — в этой безумной стране, стране безликих людей и говорящих птиц, следовать привычным правилам поведения было невозможно.
— Эта птица разговаривает точно так же, как говорили мой отец и мать! Для тебя это ерунда, а для меня нет. Таких речей я не слышал с тех пор, как был ребенком.
Вансен внезапно осознал, что соскучился по разговору — по самому обычному разговору, не похожему на бессмысленное общение с погруженным в себя принцем Барриком, каждый ответ которого лишь порождал новые вопросы. Одиночество так утомило капитана королевских гвардейцев, что он был готов подружиться хоть с говорящей птицей.
Но он сознавал, что в этой загадочной невероятной стране нельзя доверять никому — даже от птицы можно в любую минуту ожидать подвоха.
— Говоришь, не надо тебя убивать? — произнес Вансен, глядя в желтые глаза ворона. — Но почему? Ты проник в наш лагерь, явно желая что-то выведать. Говори, что именно, или я своими руками перережу тебе глотку.
— О нет! — В хриплом голосе птицы слышалось такое отчаяние, что Вансен почувствовал стыд. — Поверь, повелитель, у меня не было дурных целей! Я лишь хотел добыть пищу.
— Джаир говорит, от птицы пахнет так же, как от тех существ, что напали на него и убили его лошадь, — подал голос Баррик. — Их называют преследователями.
— Я не принадлежу к их числу, молодой господин! — Громадный ворон, сжатый могучими руками Джаира, казался беспомощным и жалким. — Я просто шел по пятам за этими мерзкими преследователями. Крылья мои утратили силу, я могу взлетать в воздух лишь на короткое время.
Ворон вновь попытался высвободить хотя бы одно крыло, и на этот раз Джаир позволил ему сделать это. В борьбе птица потеряла большую часть своих блестящих перьев.
— Мне трудно снискать себе пропитание, и посему мой печальный удел — подбирать жалкие остатки, — пояснил ворон на своем пышном старомодном языке.
— Но почему же ты пропитался запахом этих… преследователей?
— О повелитель, как я уже сказал, мне более не под силу взлетать высоко. Я следовал за ними, перелетая с ветки на ветку. Преследователи испускают сильный запах, и он пропитал все вокруг. — Ворон взъерошил клювом свои поседевшие перья. — Сам я не ощущаю их зловония. Бедный Скарн слишком стар, он теряет обоняние.
— Скарн? Твое имя Скарн?
— Да, именно так меня нарекли в юности. В ту пору, когда я был силен и пригож — Ворон указал клювом на Джаира. — Его народ изгнал из Северного Предела всех тех, кому необходим солнечный свет! О, я помню великую битву, столь благодатную для нас, воронов! Тогда я досыта наедался мертвечиной, ибо землю сплошь покрывали тела убитых. А потом все люди солнечного мира покинули свои прежние земли, и на Северный Предел опустились вечные сумерки.
Ворон раскрыл клюв и издал скорбный вопль, но в глазах-бусинках, неотрывно устремленных на Вансена, светилась надежда. Взгляд птицы напоминал взгляд провинившегося ребенка, который по выражению лица взрослого догадался, что тот готов сменить гнев на милость.
Ворон не ошибся: Вансен понял, что у него никогда не хватит духу лишить жизни это существо.
— Выпусти птицу, — обратился капитан стражников к Джаиру.
Однако тот и бровью не повел. Он даже не посмотрел в сторону Вансена — взгляд его был обращен к Баррику.
Вансен тоже обернулся к принцу.
— Прошу вас, ваше высочество, давайте сохраним птице жизнь. Прикажите ему выпустить ворона.
Баррик нахмурился и тяжко вздохнул.
— Хорошо, будь по-твоему.
Принц взглянул в глаза Джаиру и сделал величественный жест, показавший, что Баррик не потерял царственных манер даже в насквозь промокшем лесу.
— Выпусти птицу.
Джаир беспрекословно повиновался. Освобожденный ворон сделал несколько шагов, разминая затекшие лапы. Для своего преклонного возраста он передвигался достаточно проворно. Затем птица расправила крылья, словно удивлялась и радовалась тому, что они уцелели в опасной схватке.
— О, милостивые господа, благодарность моя поистине безгранична! — заявил ворон. — Можете не сомневаться, Скарн не останется в долгу. Он готов оказать вам множество услуг: привести в укромные места, где вы сумеете скрыться от врагов, отыскать гнездовья птиц и тихие заводи, полные рыбы. Что касается пищи, мне потребна самая малость! Вы и не заметите, что уделили Скарну несколько крох со своего стола.
— О чем он говорит? — в недоумении спросил Вансен.
Он ожидал, что птица немедленно скроется из виду, исчезнет в зарослях или взлетит в воздух. Ворон же вместо этого пустился в многословные изъявления благодарности, и в результате капитан гвардейцев не заметил, куда Джаир спрятал нож. Он видел лишь, что руки воина из страны теней снова пусты.
— Вы спасли ему жизнь, капитан. — Кривая усмешка исказила лицо Баррика, внезапно сделав его старым, точнее, лишенным возраста. — Теперь этот ворон — ваш покорный и преданный слуга. Наконец-то и вы узнаете, какое это удовольствие, когда ты господин и повелитель.
— Господин и повелитель, — эхом повторил ворон, озабоченно очищая перья клювом. — Да, вы стали моим господином и повелителем. И вы об этом не пожалеете.
Похоже, лесная тропа, по которой они ехали, некогда была широкой дорогой. Многие годы ее никто не использовал, и она поросла кустарником и тонкими молодыми деревцами. Большие деревья с крупными серебристыми листьями — Вансен про себя назвал их «листьями-кинжалами» — стояли вдоль тропы, и густые кроны образовывали подобие свода. Лошади передвигались по лесному пути почти так же легко, как если бы перед ними расстилалась Сеттлендская или любая другая дорога страны смертных. Путешествие проходило без особых затруднений, однако его никак нельзя было назвать беззаботным. Вансену не давала покоя мысль о том, что он совершил роковую ошибку, сохранив жизнь говорящему ворону, второй раз за последние дни. Первой его ошибкой, вне всякого сомнения, было решение последовать за Барриком в страну теней. Убедившись, что смерть ему больше не угрожает, Скарн болтал без умолку. Порой он сообщал довольно интересные и полезные вещи, но скрипучий его голос изрядно надоел Вансену, и капитан уже начал жалеть о том, что помешал Джаиру исполнить свое намерение.
— Что касается этих преследователей и прочей нежити, то ныне они пребывают в совершенной дикости, — донеслось до его слуха карканье нового слуги.
Скарн беспрестанно вертел головой и подпрыгивал на шее лошади, как кошка, которая пытается найти самое уютное место на лежанке. Как ни странно, кобыла Вансена не обращала на маневры птицы ни малейшего внимания — события последних дней сделали ее невосприимчивой к таким пустякам. Лишь иногда, когда ворон особенно досаждал ей своей наглостью, кобыла издавала возмущенное ржание.
— Эти невежды не владеют ни одним наречием и, разумеется, не имеют представления о языке солнечного мира, — продолжал разглагольствовать ворон. — О мой господин, взгляни на это растение! — воскликнул он, потеряв нить рассказа. — Никогда не вкушай его плодов и даже не прикасайся к ним, ибо они превратят твои внутренности в стекло. А теперь обрати свой взор на этот куст, покрытый желтыми ягодами. В сыром виде они не особенно приятны на вкус, но ежели сварить их вместе с мясом кролика или водяной крысы, получится неплохое кушанье. Тебе известно, повелитель, что вскоре ты попадешь на землю Джека Чейна? О, тамошние жители не слишком любезны. Они не питают расположения к высочайшим, к тому же они удручающе ленивы. Если и поднимают руку, то лишь для того, чтобы пролить чью-нибудь кровь. Да, кровь они обожают. Сделай милость, изволь обратить внимание на эту стену! Возможно, мы обнаружим гам птичьи гнезда и пригодные в пищу яйца…
Болтовня ворона слилась для Вансена в непрерывный скрежет, царапающий уши. Капитан уже не вслушивался в рассказ своего надоедливого спутника, однако упоминание о стене заставило его вскинуть голову. В самом деле, чуть в стороне от дороги возвышалось нагромождение камней. Стена значительно превышала человеческий рост и густо поросла терновником и еще каким-то вьющимся растением с толстыми красными листьями в форме сердец.
— Знаешь, что это такое? — обратился Вансен к ворону.
— Ты имеешь в виду эту старую стену, повелитель? Я был бы счастлив сообщить тебе, для каких целей она служила, но, увы, не располагаю сведениями на этот счет. Если память мне не изменяет, прежде это место называлось Илингсбарроу. Здесь жил твой народ.
Вансен натянул поводья. Искрошившиеся от древности камни выглядели так, словно возраст их существенно превышал два века. Даже в тех местах, где стена сохранилась лучше всего, она напоминала пчелиные соты благодаря бесчисленным отверстиям и выбоинам. Тут и там сквозь стену прорастали деревья, и корни их выталкивали камни, подобно кукушатам, выбрасывающим из гнезд птенцов приютившей их птицы. Буйная растительность и постоянная сырость разрушили стену, словно артель работников, вознамерившихся ее разобрать. Свалившиеся на землю огромные камни под действием влаги разрушались так стремительно, будто состояли из песка. Скоро все следы того, что некогда здесь обитали смертные, исчезнут.
— Почему мы остановились? — раздался недовольный голос Баррика.
С самого утра принц ехал бок о бок с Джаиром, и Вансен догадывался, что между ними происходит безмолвный разговор. Вероятно, безликий колдун давал принцу указания, а тот смиренно их выслушивал, как Вансен некогда выслушивал указания своего командира, старого капитана Донала Марроя.
— Посмотрите на эту стену, ваше высочество, — обратился Вансен к принцу. — По словам ворона, некогда она являлась частью города под названием Илингсбарроу. Скорее всего, от Северного Предела нас отделяет полдня пути или около того.
Вансен покачал головой, словно пытаясь отогнать прочь тягостное впечатление, которое произвела на него разрушенная стена. Глядя на нее, он не мог не думать о том, что вскоре все города, расположенные на севере, и даже сам Южный Предел, неминуемо постигнет та же горестная судьба, что и Илингсбарроу.
— Трудно поверить, что прежде тут жили люди, — пробормотал Вансен, обращаясь к принцу.
Баррик лишь пожал плечами.
— Их больше нет. Смертным здесь не место. Они возвели свой город, не спросив на то позволения. Неудивительно, что этот город подвергся разрушению.
Вансен удивленно уставился на принца, но тот уже повернул лошадь и снова поскакал вперед. Джаир последовал его примеру. На скаку он обернулся через плечо, но лицо его, лишенное рта и носа, было, как обычно, непроницаемо.
— Когда город пал, он шесть дней и шесть ночей горел синим пламенем, — сообщил Скарн. — Подобно древней звезде, что некогда упала в лес. Хранитель Камня Войны отнес эту звезду к Матерям-Шептуньям.
Вансен невольно вздрогнул, в последний раз оглянувшись на стену. Смысл слов ворона остался для него тайной, и он чувствовал, что эту тайну лучше не раскрывать.
Дождь начал стихать, когда, по расчетам Вансена, день уже клонился к вечеру. На сером небе по-прежнему не появилось ни единого проблеска солнца или лупы, так что проверить свою догадку у капитана королевских гвардейцев не было никакой возможности. Он накормил голодного ворона остатками собственных съестных припасов, а сам удовольствовался куском черствого хлеба и тоненьким ломтиком сушеного мяса. Конечно, такая пища никак не могла утолить голод, который все настойчивее давал о себе знать. Зато тревога, терзавшая Вансена, немного улеглась — ведь принц начал высвобождаться из-под гнета неведомых чар и временами походил на себя прежнего, а безликий Джаир за весь день не предпринял ни единой попытки убить своих спасителей. Тем не менее Вансен прекрасно сознавал, что проблем у них более чем достаточно. Одной из них, и далеко не самой серьезной, была угроза голодной смерти.
«Мною управляет некая сила, которую я не в состоянии постичь, — рассуждал про себя капитан. — Даже в плену у сумеречного народа мое положение не было бы столь удручающим. Будь я пленником, от меня, по крайней мере, ничего бы не зависело. Но того, что происходит со мной сейчас, я не пожелал бы злейшему врагу. Дом остался далеко позади, и мы углубляемся в страну вечной тьмы и безумия, хотя у нас нет на то никаких причин. Я понимаю, что это сумасшествие, однако ничего не могу изменить».
— Мы не должны дальше ехать по этой дороге, повелитель, — донесся до Вансена скрипучий голос ворона. Птица даже позволила себе потянуть его клювом за рукав. — Это невозможно.
— Но почему?
— Да будет тебе известно, она носит название Северной дороги, и я чувствую — Северный Предел уже недалеко. Как я сказал тебе, поблизости раскинулись земли Джека Чейна. — Глаза птицы обеспокоенно поблескивали, она возбужденно переступала по спине лошади. — Здесь нас подстерегает беда.
Северная дорога! Неудивительно, подумал Вансен, что ехать по ней было так легко, куда легче, чем по всем прочим дорогам. Под копытами лошади он видел лишь ковер из травы и опавших листьев, тем не менее волосы у него на затылке едва не встали дыбом. Узнав, по какой дороге они двигались в течение нескольких часов, он почувствовал себя так, словно вдруг очнулся в могиле. И все же какая-то часть его существа противилась тому, чтобы покинуть этот удобный путь.
— Название внушает страх, но для него, возможно, нет оснований, — вслух произнес капитан гвардейцев. — Уверен, уже очень давно здесь никого нет.
— Ты не понял меня, мой добрый повелитель, — проскрежетал Скарн и досадливо захлопал крыльями. — Эти земли отнюдь не пусты. Они принадлежат Джеку Чейну. Если он схватит тебя, твоя жизнь закончится.
Вансен передал слова ворона Баррику. Принц задумался на мгновение, словно прислушивался к советам безмолвного Джаира, потом кивнул и изрек:
— Мы разобьем лагерь и сделаем привал. Прежде чем продолжить путь, нам многое надо решить
Всего несколько дней назад, в обычном мире, где солнце восходит утром и заходит вечером, Баррик Эддон счел бы безликого воина из страны теней своим заклятым врагом. Принц сам не понимал, каким образом Джаир Штормовой Фонарь стал ему ближе, чем любой другой человек, ближе, чем родные.
Разумеется, за исключением Бриони — сестру он привык считать своей второй половинкой… Усилием волн Баррик попытался отогнать воспоминания о Бриони. Он уже решил: если ему суждено выжить, он должен стать суровее и тверже, а для этого необходимо безжалостно выкинуть даже самые драгоценные жемчужины воспоминаний. Он не может позволить себе слабости, как все остальные смертные, не может, подобно капитану Вансену, упорно цепляться за отжившие представления. Если он, Баррик, не сумеет измениться, то в новом мире, решительно наступающем на старый, он будет неуместен и смешон, как медведь, восседающий за столом с ложкой и чашкой в лапах. Именно так, до жути нелепо, выглядел сейчас бедняга Вансен. Баррик понимал, что Вансен сохранил жизнь этой птице, этой мерзкой твари, питавшейся падалью, по одной лишь причине: ворон говорил на человеческом языке, старомодном и витиеватом. Для принца это означало, что птица относится к разряду отживших созданий, а капитан чувствовал свое родство с пернатым болтуном.
Меж тем у ворона оказалось множество скверных привычек, и он без устали знакомил с ними своих спутников. Всего час назад они разбили лагерь, а наглая птица успела изрядно загадить его своим пометом — вместо того, чтобы отойти в сторону, она справляла нужду прямо у костра. Сейчас старый ворон расположился в нескольких шагах от Баррика и шумно пожирал крысенка: он поймал его, раскопав найденную нору. При виде длинного тонкого хвоста, свисавшего из клюва птицы, Баррик с трудом подавил приступ тошноты. В следующее мгновение хвост исчез в прожорливой глотке ворона.
Ворон довольно рыгнул. Баррик сердито сдвинул брови.
«Не трать свой пыл на пустую досаду, — сказал принцу Джаир. — Не обращай внимания на чепуху. Вскоре нам понадобится каждая искра того огня, что горит в тебе, кузен».
По обыкновению, Джаир не произнес ни звука, однако слова прозвучат в сознании Баррика отчетливо и ясно. В том, что эту тираду произнес именно безликий воин, принц не сомневался.
«Кузен? — так же беззвучно спросил Баррик. — Почему ты называешь меня так?»
«Потому что есть нечто, что нас соединяет», — последовал ответ.
«Что? Что нас соединяет?»
«Любовь к нашей повелительнице. Наша преданность ей. Она спасла жизнь нам обоим — и мне, и тебе. Если бы не она, я…»
Воин сумеречного племени внезапно сбился, и слова, звучавшие в сознании Баррика, превратились в бессмысленные звуки вроде шума дождя и отдаленных раскатов грома.
— Ваше высочество, — неожиданно обратился к принцу Вансен.
После речи Джаира, изысканной и мелодичной, голос капитана гвардейцев показался Баррику неблагозвучным, как кваканье лягушки.
— Я полагаю, ваше высочество, нам стоит прислушаться к тому, что говорит эта птица…
— Прислушаться? — насмешливо спросил Баррик. — Разве ты способен слушать?
Принц не понимал, как смеет этот человек раздражать его слух своим невыносимым голосом, как он может нарушать тишину, чуткую и напряженную, словно оркестр сделал паузу перед вступлением лютни. Но возможно, капитан глух к музыке тишины, как глух он к безмолвным речам. Возможно, Баррик несправедлив к бедняге. Сам он преобразился после прикосновения Темной Леди, а честный служака Феррас Вансен не удостоился этой чести.
— Простите меня, капитан, — сказал Баррик, восхищаясь собственным великодушием.
«Неудивительно, что на поле боя, когда все участники битвы смешались в один безумный окровавленный клубок, меня постигла особая участь, — думал принц. — Я был избран, подобно оракулу Ярису, удостоившемуся чести внять словам Перина и передать их человечеству».
— Так что там… каркает эта болтливая ворона?
— Нам не следует идти этим путем, — проскрежетал ворон, ничуть не обидевшись на слова принца. — Здесь нас подстерегает беда. С тех пор как королева погрузилась в сон, а короля одолела старость, эти земли принадлежат Джеку Чейну. И если мы не хотим расстаться с жизнью, мы должны избрать иную дорогу.
— Он говорит о Северном Пределе, ваше высочество, — пояснил Вансен. — Судя по его словам, земли эти принадлежат нашему недругу, встречи с которым нам лучше избежать.
— Я не так глуп, как тебе кажется, Вансен, и обойдусь без разъяснений, — отрезал принц.
В этот момент капитан напомнил ему Шасо, хотя наверняка не желал этого. Шасо тоже без конца сыпал поучениями, держал Баррика за несмышленое дитя и пытался втолковать то, что принц схватывал на лету. Что ж, остается надеяться, что полгода в заточении исправили нрав Шасо дан-Хеза, сбили с него спесь и поубавили охоты насмешничать.
Внезапный укол стыда, последовавший за этой мыслью, оказался для самого принца полной неожиданностью. Шасо заслужил свою участь, твердо сказал он себе, пытаясь заглушить боль. Ему, принцу Баррику, не в чем себя упрекнуть.
— Приношу свои извинения, ваше высочество, — произнес Вансен и отвесил поклон, в первый раз с тех пор, как они пересекли Границу Теней. — Простите мне мою невольную дерзость.
— Сделай милость, прекрати паясничать, — пробормотал Баррик, чье настроение стремительно ухудшалось.
Он повернулся к Джаиру, пытаясь мысленно обратиться к безликому воину. В отличие от беседы с капитаном, похожей на тяжелую и утомительную работу, безмолвное общение с Джаиром дарило истинное наслаждение — принц словно парил в воздухе, подхваченный теплым ветром.
«Ты слышал, что говорит этот мерзкий ворон? — спросил Баррик. — Это правда?»
«Не знаю. Прежде мне не доводилось бывать здесь, в этой части…»
То, что Джаир произнес далее, было невыразимо словами. Это понятие принимало самые диковинные очертания и скручивалось в спираль, как раковина улитки.
«Полагаю, здесь никто не решится на нас напасть, если только не начнется война, — вновь раздался беззвучный голос в голове принца. — Однако многие из тех, кто живет за мантией, не любят…»
Баррик уже не слышал слов. Перед его мысленным взором возникла картина: черные башни, запитые ярким светом. Лишь после того, как свет потух, Баррик расслышал неведомое название: Кул-на-Квар.
«Что это такое? Так называется место, где живет твой народ?»
«Это место мы сделали центром нашей…»
И вновь произнесенное Джаиром не нашло выражения в словах, однако Баррик уловил, что смысл его ближе к понятию «история», чем к понятию «государство» или «королевство».
«Это место стало прибежищем знания. Здесь обитает народ кваров, которым известно все, что было утрачено, и все, что ныне погружено в сон».
Баррик затряс головой, пытаясь привести в порядок многочисленные причудливые образы, теснившиеся в сознании. Наконец он понял, что под словом «квары» безликий воин имеет в виду свой народ — тех, кого принц до сих пор называл призрачным племенем. И все же смысл речей Джаира ускользал от разумения собеседника, как бьющаяся рыба из рук.
«Мне нужно знать, насколько отвечают истине слова этой отвратительной птицы, — произнес Баррик. — Ты сам сообщил мне, что наша… повелительница… возложила на тебя важное поручение. И ты должен исполнить это поручение во что бы то ни стало».
Баррик понятия не имел, в чем именно состоит поручение, данное безликому воину. Но все желания Темной Леди должны выполняться, в это он верил твердо.
«Да, ты прав, я не могу терять времени, — вновь заговорил Джаир. — Передо мною стоит важная цель. И все же мне трудно поверить, что один из врагов, которых мы считали мертвыми, ожил и обрел силу. Если это так, удача отвернулась от меня и от моего народа. Ныне мы вступили в пределы опасных земель, и дом мой далеко. К тому же я ранен и, возможно, на всю жизнь останусь калекой. Моя лошадь убита, и твой спутник отобрал у меня меч».
Речи Джаира были полны тревоги. Баррик слушал его и ощущал незнакомую прежде тяжесть. Принц почувствовал страх — впервые с того момента, как гигантская дубинка просвистела над его головой и прежняя его жизнь оборвалась.
— Не знаю, ваше высочество, чем приворожил вас этот безносый урод, но отдавать ему меч я не намерен, — пробурчал Вансен. — Возможно, он ловко притворяется вашим другом. Но как только у него будет возможность, он убьет нас обоих. Вы забыли, что его собратья сотворили с солдатами Южного Предела на поле Колкан? Забыли, как они изрубили в куски Тайна Олдрича?
Принц бросил на капитана гвардейцев испепеляющий взгляд.
— Мы вернемся к этому разговору позднее, — бросил он и вскочил в седло.
Безликий Джаир оседлал лошадь позади принца, причем сделал это с ловкостью, не ускользнувшей от внимания Вансена. Про себя капитан стражников отметил, что воин сумеречного племени почти полностью оправился от ран, смертельных для обычного человека.
Вансен тоже вскочил в седло. В отличие от диковинной темной лошади Баррика, кобыла Вансена, несмотря на длительный привал, выказывала явные признаки утомления. Когда Скарн впорхнул к ней на спину и принялся переступать когтистыми лапами, кобыла обеспокоенно вздрогнула. Ворон ничуть не заботился о том, что причиняет лошади неудобство, и самодовольно поглядывал по сторонам.
«Смертные кони не предназначены для этой страны, — угрюмо подумал Вансен. — Как, впрочем, и смертные люди».
Хотя во время привала Вансену удалось поспать несколько часов, веки его были тяжелы, а в голове как будто сгустился туман. Тот же густой туман стоял в лесу, сквозь который они продирались.
— Куда они направляются, повелитель? — с тревогой осведомился норой. — Нам необходимо оставить этот путь. Или они не вняли речам Скарна? Или они не ведают, что вокруг лежат земли Джека Чейна?
— Откуда мне знать, куда они направляются, — пожал плечами Вансен.
Он и раньше чувствовал, что от его воли ничего не зависит, а после того, как к ним присоединился безликий воин, дела пошли из рук вон плохо. Джаир, заклятый враг, представитель племени, уничтожившего армию Южного Предела, несомненно пользовался особым доверием принца Баррика. В то же время к Феррасу Вансену, капитану королевских гвардейцев, человеку, рискнувшему своей жизнью ради спасения принца, неблагодарный юнец относился с откровенным недоброжелательством.
— Напрасно ты досаждаешь мне вопросами, птица. Скажи лучше, известно ли тебе, кто такой этот Джаир.
Ворон беспокойно пригладил перья клювом. Как он ни старался привести себя в порядок, вид у него был до крайности невзрачный, серая чешуйчатая кожа тут и там просвечивала сквозь редкое оперение.
— Мне ничего о нем неизвестно, повелитель. Знаю лишь, что высочайшие владеют искусством изъясняться без слов, недоступным старому Скарну. Смысл их речей мне недоступен. Как и их намерения.
— Значит, мы с тобой — товарищи по несчастью.
Дорога по-прежнему была широкой и относительно ровной, но деревья обступали ее все плотнее, и их верхушки, соприкасаясь, почти полностью закрывали от путников серое небо. Создавалось впечатление, что они едут по бесконечному туннелю. В густых зарослях шуршали, кричали и свистели птицы и прочие твари, которых Вансен не мог разглядеть. Иногда ему казалось, что птицы, как герольды, возвещают об их приближении всем обитателям леса. На память ему невольно приходил Южный Предел и тамошние торжественные процессии, сопровождавшиеся дробью барабанов и ревом горнов. Прочь с дороги, простой народ, королевский сын едет! Люди, толпившиеся на обочине, смотрели на принца с любовью и восхищением. Возможно, здесь им тоже подготовили встречу. Вот только ничего хорошего от этой встречи ждать не приходится.
По мере того как день клонился к концу, ощущение опасности становилось все более настойчивым. У Вансена уже не осталось сомнений в том, что за ними пристально наблюдает незримый недруг. Голоса неведомых птиц и животных постепенно стихли, но воцарившаяся тишина казалась зловещей. Баррик и безликий воин увлеклись своей безмолвной беседой и забыли о его существовании. Даже Скарн потерял свою словоохотливость. Однако напряжение капитана королевских гвардейцев было так велико, что он с трудом выносил общество пернатого спутника. Всякий раз, когда птица позволяла себе пошевелиться и до Вансена доносилось распространяемое ею зловоние, он с трудом подавлял желание сбросить ворона со спины лошади.
— Ваше высочество, ворон был прав! Несомненно, прежде здесь была очень оживленная дорога!
Вансен попытался окликнуть принца и тут же пожалел о своем поступке. Эхо, подхватив его слова, тут же угасло в густых зарослях, словно лес отторгал чужеродный звук человеческого голоса. Перед мысленным взором капитана возникло множество неведомых соглядатаев, внимавших каждому его слову.
— Это не просто лесная тропа, это древняя дорога в Северный Предел, — упорно продолжал капитан. — Если мы будем ехать по ней, скорее всего, мы явимся в гости к не слишком радушному хозяину. Быть может, этим хозяином окажется тот самый Джек Чейн, о котором все время твердит ворон. Думаю, встреча с ним доставит нам мало радости.
Принц повернулся и обратил на капитана гвардейцев ледяной взгляд. Влажные колечки рыжих волос прилипли ко лбу Баррика.
— Мы не хуже тебя сознаем, что нам грозит опасность, капитан. Как только мы увидим еще одну дорогу, мы свернем с этой. А если мы станем продираться сквозь чащобу, беды уж точно не миновать.
— Но до Северного Предела осталось всего ничего! — раздался скрипучий голос ворона. — Обиталище Джека Чейна совсем близко!
Ворон принялся возбужденно подскакивать на спине лошади, а та ответила на это сердитым фырканьем. Вансену пришлось туже натянуть поводья.
— Даже если нам повезет и мы избежим встречи с Одноглазым или с людьми ночи, от Джека и длинноголовых нам не скрыться! — заявил ворон. — Да и преследователи не оставят нас в покое! Они не оставляют в живых никого из обитателей солнечного мира и никого из высочайших! Помяните мое слово, они непременно нас схватят! Бедный старый Скарн, пришла твоя погибель!
— Если мы будем оглашать окрестности криками и воплями, схватки с врагами не миновать, — сердито отрезал Баррик. — Вансен, я не просил тебя сопровождать меня. И уж конечно, я ни о чем не просил эту… ворону. Так что, если ты опасаешься ехать по этой дороге, ты можешь свернуть с нее в любую минуту. Я тебя не задерживаю.
— Я не могу покинуть вас, ваше высочество.
— Напрасно ты так думаешь. Я много раз говорил тебе, что не нуждаюсь в твоем обществе. Ты говоришь, что являешься моим верным вассалом, но отказываешься выполнить простейший мой приказ. Убирайся прочь, капитан Вансен.
Вансен понурил голову, пытаясь справиться со стыдом и гневом.
— Я не могу этого сделать, принц Баррик.
— Поступай как хочешь. Но более не досаждай мне разговорами.
Большая часть дня, проведенного в пути, была уже позади, когда случилось нечто неожиданное. Событие это встревожило не только Вансена и ворона. Даже Джаир Штормовой Фонарь утратил хладнокровие.
Небо стало темнеть.
Темнота сгущалась медленно, и поначалу Феррас Вансен решил, что над их головами повисла свинцовая туча, закрывшая сочившийся с неба тусклый свет. Лишь благодаря движениям облаков сумеречный свет над этой землей едва заметно менялся. Но когда деревья по обочинам дороги слились в единую темную массу, Вансен понял: туча тут ни при чем.
Сумерки погасали. Небо заливала темнота.
— Что происходит? — крикнул Вансен. — Принц Баррик, спросите у своего безносого приятеля, что происходит!
Джаир обернулся к темным зарослям, но взгляд его оставался непроницаемым и неподвижным. Вряд ли он пытался разглядеть что-нибудь меж деревьями — скорее, он принюхивался.
— Джаир говорит, это дым, — сообщил принц.
— Что? Откуда здесь дым?
Скарн что-то неразборчиво пробормотал, спрятав клюв под крыло.
— Откуда здесь дым, ворон? — обратился к нему Вансен. — Может, ты знаешь, что происходит? В чем причина темноты?
— Должно быть, сбылось проклятие Горбуна! Не иначе, так оно и есть! — простонала птица и горестно затрясла головой. — Теперь не имеет значения, схватят ли нас люди ночи. В любом случае королева погибнет и всех нас поглотит Великая Свинья!
И ворон зашелся пронзительным карканьем, от ужаса позабыв все человеческие слова.
— Что за чушь ты несешь! — возопил Вансен. — Какая Великая Свинья? И откуда все-таки дым? Может, начался лесной пожар?
— Джаир говорит, это не лесной пожар, — медленно произнес Баррик. Всеобщая тревога передалась даже ему. — Он говорит, кто-то разложил огонь, и этот огонь пахнет металлом и человеческой плотью.
Принц повернулся к воину сумеречного племени и заглянул в красные щелки глаз, едва заметные на непроницаемом бледном лице.
— Джаир говорит, это дым множества костров… или одного, но очень большого.
Глава 7
Охота на шакалов
Когда Сумрак услышал сияющую песнь старшего из братьев, он проникся завистью. Но Дневной Свет завершил свою песнь и рассеялся. Тогда Сумрак занял место брата среди Перворожденных. Он оплодотворил Ветер и Влагу, и обе родили ему детей.
Из утробы Ветра вышли близнецы — Белый Огонь и Серебряное Сияние, а также сестра их Рассудительность. Из утробы Влаги вышли Гром, Океан и Черная Земля. Несмотря на то что матери их были сестрами-близнецами, шестеро отпрысков с самого рождения враждовали между собой.
Когда Сумрак услышал сияющую песнь старшего из братьев, он проникся завистью. Но Дневной Свет завершил свою песнь и рассеялся. Тогда Сумрак занял место брата среди Перворожденных. Он оплодотворил Ветер и Влагу, и обе родили ему детей.
Из утробы Ветра вышли близнецы — Белый Огонь и Серебряное Сияние, а также сестра их Рассудительность. Из утробы Влаги вышли Гром, Океан и Черная Земля. Несмотря на то что матери их были сестрами-близнецами, шестеро отпрысков с самого рождения враждовали между собой.
Стоило Бриони взглянуть на слабый лучик утреннего света, пробивавшийся сквозь высокое оконце, как она сразу поняла, что находится вовсе не в собственной спальне. Ее окружали выбеленные известью стены и темнокожие женщины в свободных длинных одеяниях. Все они не сидели без дела, а убирали постели или занимались починкой одежды. При этом они негромко переговаривались на непонятном Бриони языке, и голоса их сливались в тихую музыку. Несколько мгновений принцесса в замешательстве озиралась по сторонам, пытаясь вспомнить, где она и как сюда попала.
Ее усилия вскоре увенчались успехом. Воспоминания ожили в тот самый момент, когда Бриони отбросила одеяло и уселась среди подушек.
— Доброе утро, Бриони-зисайя, — донесся до нее чей-то мелодичный голос.
Обернувшись, Бриони увидела хрупкую женщину средних лет, стоявшую у кровати. Женщина улыбнулась, обнажив зубы необычного цвета.
— Ты хорошо спала?
Еще бы! Ведь вчера она устала до полусмерти. Шасо привел ее сюда по темным улицам маленького городка, который называется… как же он называется? Какой-то там Ландер. Они нашли приют в доме бывшего соотечественника Шасо, уроженца страны Туан. А эта женщина с золотыми зубами — хозяйка дома.
— Благодарю вас, я замечательно выспалась.
Бриони внезапно смутилась, подумав о том, что все эти красивые, изящные женщины видели ее спящей. А вдруг она храпела?
— Я… я хотела бы поговорить с Шасо, — пробормотала Бриони.
Она вспомнила, с каким благоговением вчера говорила о Шасо темнокожая хозяйка. Судя по всему, здешние обитатели воображали, будто принцесса Бриони — всего лишь служанка их высокого гостя. Это обстоятельство изрядно досаждало девушке, хотя она отказывалась признаться в этом даже себе самой.
— С лордом Шасо, — сочла нужным поправить себя Бриони. — Вы не могли бы отвести меня к нему?
— Мы сообщим ему, что ты проснулась и хочешь с ним поговорить, — улыбаясь, сказала женщина. — А сейчас позволь нам помочь тебе одеться.
Бриони заметила в комнате не менее шести женщин. Насколько она помнила, вчера вечером их было еще больше. Все они двигались плавно и бесшумно, а их негромкое воркованье действовало на Бриони убаюкивающе. Все было так удивительно: эти женщины, их причудливые обычаи, незнакомый язык, диковинное убранство комнат. Казалось, по прихоти неких расшалившихся богов этот дом был поднят с жаркой улицы какого-то южного города, подхвачен в воздух и перенесен сюда, в самое сердце продуваемого ледяными зимними ветрами Эона. А может, на другой континент перенесли саму Бриони?
Пожилая женщина догадалась, что Бриони забыла ее имя, и деликатно напомнила, что ее зовут Идита. Потрепанное грязное платье, в котором принцесса пришла в этот дом, как видно, исчезло навсегда. Вместо него Бриони принесли длинное свободное платье удивительной красоты: светло-розовая ткань была так тонка, что просвечивала. Под прозрачное платье Бриони пришлось надеть сорочку из более плотной ткани, длинные рукава почти закрывали ей пальцы. Туанки зачесали волосы Бриони наверх и закололи их, украсив маленькой жемчужной диадемой. Соломенно-желтый оттенок волос гостьи, как видно, немало их удивил, ибо, причесывая принцессу, некоторые из женщин не могли удержаться от хихиканья. Когда с туалетом Бриони было закончено, Идита принесла ей зеркало — маленькую драгоценную вещицу в форме листа лотоса. Взглянув на себя, Бриони была одновременно приятно удивлена и задета. Она и представить себе не могла, что необычный наряд и несколько драгоценностей способны преобразить ее до неузнаваемости. Из зеркала на нее смотрело прелестное создание, нежное и кроткое (она не могла не отметить собственной миловидности). Скорее всего, именно такой все мужчины Южного Предела желали видеть свою принцессу. Однако самой Бриони это новое обличье было не слишком по душе. Тем не менее она понимала, что женщины изо всех сил старались угодить ей, поэтому улыбнулась и поблагодарила Идиту и ее подруг. Женщины принялись восхвалять ее красоту, быстро и многословно на своем собственном наречии, медленно и с запинками — на родном языке Бриони. Принцессе оставалось лишь кивать и любезно улыбаться.
— Идем, — сказала наконец хозяйка дома. — Сейчас ты предстанешь перед лордом Шасо и моим дорогим супругом.
Вместе с Идитой Бриони сопровождала одна из самых молодых женщин — застенчивое хрупкое создание, по виду немногим старше принцессы. На лице ее застыла такая принужденная улыбка, что больно было смотреть. Женщины повели принцессу по бесконечному коридору. Судя по его многочисленным поворотам, дом был поистине громадным. Но вот женская половина дома осталась позади, и они оказались в гостиной. Распахнутые двери вели во внутренний дворик, по плитам которого барабанил бесконечный дождь. Ожидая принцессу, Шасо стоял около трех кресел, два из которых были пусты. В третьем кресле восседал невысокий, совершенно лысый человек в длинном белом одеянии. Кожа его была несколько светлее, чем у Шасо, и, судя по прорезавшим лицо морщинам, он приходился ровесником отцу Бриони. Короткие толстые его пальцы были сплошь унизаны драгоценными перстнями.
— Благодарю тебя, Идита, цветок мой, — изрек он. В отличие от супруги, говорил он почти без акцента. — Ты можешь идти.
Идита и молодая женщина удалились, поклонившись хозяину дома. Тот, в свою очередь, встал с кресла и почтительно поклонился Бриони.
— Мое имя Эффир дан-Мозан, — представился он. — Добро пожаловать в мой дом, принцесса. Своим посещением вы оказали мне высокую честь.
Бриони кивнула и опустилась на кресло, которое указал ей хозяин дома.
— Благодарю вас за гостеприимство, — произнесла она. — Все очень добры ко мне.
— Простите, что покинул вас так внезапно, ваше высочество, — подал голос Шасо. — Но мне надо было безотлагательно поговорить с Эффиром.
— Я понятия не имела, что в Марринсвоке есть такие дома! — выпалила Бриони и невольно хихикнула, смущенная собственным простодушием.
— Если под «такими домами» вы подразумеваете туанские хадами, жилища выходцев из нашей страны, то их можно найти в самых разных частях света, — откликнулся дан-Мозан. — Полагаю, они есть даже в вашем городе, принцесса.
— В Южном Пределе? Неужели?
— Да, конечно. Но простите мою неучтивость — я затеял с гостьей разговор прежде, чем подать ей угощение. Сейчас я исправлю эту оплошность.
Хозяин дома взял маленький колокольчик, стоявший на подлокотнике кресла, и позвонил. В дверях тут же появился бородатый юнец, который прошлой ночью отпирал им ворота. При свете дня он показался Бриони еще моложе, чем вчера. Возможно, он был лишь на год или на два старше ее.
— Тал, будь любезен, принеси нашим гостям поесть, а также гауа. И мне тоже. Этим утром я встал непривычно рано и нуждаюсь в подкреплении сил.
Молодой человек отвесил поклон и удалился, однако успел бросить на Бриони долгий пристальный взгляд.
— Это мой племянник Талибо, — пояснил дан-Мозан. — Славный юноша. Хотя, на мой взгляд, он излишне восприимчив к северным обычаям и понятиям. Впрочем, возможно, эта восприимчивость пойдет на пользу дому дан-Мозан. Прошу вас, дитя мое, скажите, всем ли вы довольны? Хорошо ли вам служат эти женщины? Лорд Шасо предупредил, что с вами следует обращаться со всей возможной почтительностью, ибо такая знатная гостья еще не вступала под наш кров.
— Благодарю вас, лорд дан-Мозан. Эти милые женщины очень добры ко мне.
— О, принцесса, я вовсе не лорд, — с довольным смешком поправил ее хозяин дома. — Я простой купец. Прошу вас, зовите меня Эффир. Если мое имя произнесут столь прелестные уста, это доставит мне неизъяснимое наслаждение. Я рад, что женщины сумели вам угодить. Гость для нас священен.
В этот момент Талибо распахнул дверь и пропустил вперед пожилого мужчину, судя по виду, слугу. Оба они несли подносы, сплошь уставленные сосудами и чашами. Вне сомнения, завтрак был приготовлен заранее и ожидал прибытия принцессы. Талибо и пожилой слуга бережно расставили угощение на длинном низком столе. На блюдах лежали фрукты, свежий хлеб, холодная копченая рыба, грибы в соусе и еще какие-то яства, неизвестные Бриони. Тал взял сосуд, испускавший пар, и налил в три чашки темную жидкость. Бриони последовала примеру Шасо и хозяина дома — положила себе еды и уселась в кресло, устроив тарелку на коленях. Она глотнула дымящейся жидкости, предполагая, что это чай, к которому ее приучила тетушка Мероланна. Но напиток оказался таким горьким, что Бриони едва его не выплюнула.
— Вам не по вкусу гауа, принцесса? — не скрывая удивления, спросил Эффир. — Наверное, напиток слишком горяч.
— Нет, для меня он… слишком горек.
— Тогда вам надо добавить в него сливок и меду. Я часто так делаю, особенно вечером, после ужина. — Он указал на поднос, где стояли два маленьких кувшинчика. — Прошу, не откажитесь попробовать.
Бриони сильно сомневалась, что сможет проглотить гауа даже с медом и сливками. Но она сочла, что отказ будет нелюбезностью с ее стороны, и кивнула в знак согласия.
— Я и мечтать не мог о том, что мой дом удостоит посещением столь высокая гостья, — сказал хозяин и сделал племяннику знак добавить в чашку Бриони меду и сливок. — Лорд Шасо рассказал мне о злоключениях, выпавших на вашу долю. Мой дом в вашем распоряжении, принцесса, и вы можете не сомневаться, что…
Он бросил многозначительный взгляд на племянника. Тот, подав Бриони чашку, замер в отдалении.
— Можешь идти, Тал, — холодно произнес Эффир. — Нам многое надо обсудить.
— Женщина тоже останется?
Тал тут же понял, что этот вопрос — недопустимый промах, и смущенно потупился. Однако сказанного не воротишь.
— Да, останется, — ответил Эффир, и в голосе его послышались нотки недовольства. — Эта женщина — спутница лорда Шасо, а что еще более важно, она моя гостья. А теперь иди. Я поговорю с тобой позже.
— Слушаюсь, дядюшка.
Тал поклонился, вновь бросил любопытный взгляд на Бриони и закрыл за собой дверь.
Дан-Мозан развел руки, извиняясь за неотесанность племянника.
— Тал славный парень, поверьте мне. Но на севере он слишком быстро набрался нового, подобно ребенку, который оказался рядом с подносом, полным сластей. В результате он порой забывает, как должен себя держать воспитанный юноша.
— Северные обычаи и нравы — настоящая отрава для юнцов, — изрек Шасо, сосредоточенно накладывая грибов себе на тарелку.
— Не могу не согласиться с вами, лорд Шасо, — расплылся в улыбке дан-Мозан. — Молодые люди излишне впечатлительны и не умеют отличить хорошее от дурного. Ничего, через год Тал вернется в Туан, вступит в брак с достойной девушкой, и все наносное мгновенно слетит с него. А сейчас благословим нашу пищу.
И Эффир забормотал себе под нос слова какой-то молитвы.
— Значит, через год твой племянник вернется в Туан, — угрюмо проговорил Шасо. Несмотря на утренний час, вид у него был утомленный. — Бывали времена, когда мне отчаянно хотелось вернуться на родину. Но я сознавал, что моего Туана более не существует. Сейчас он принадлежит Ксису.
И Шасо поджал губы, словно боролся с желанием сплюнуть на пол. Хозяин дома, как видно, угадал это желание, и во взгляде его мелькнула тень беспокойства за великолепные ковры, устилавшие гостиную. Мгновение спустя губы его вновь тронула улыбка, на этот раз печальная.
— Вы правы, милорд, Многие из нас по-прежнему поддерживают связи с Туаном, ибо того требуют интересы торговли. Однако там заправляет шайка мерзавцев из Ксиса, и мы не можем любить его так же, как прежде. Простите мне крепкое выражение, миледи, я непозволительно забылся. Но настанет время, и все переменится. Все на этой земле меняется, если на то есть воля Великой Матери.
Он молитвенно сложил руки и на мгновение придал своему лицу благочестивое выражение.
— Вам нравится угощение, принцесса? — спросил Эффир. На лице его вновь сияла улыбка радушного хозяина.
— Благодарю вас, все очень вкусно.
Бриони ела медленно и деликатно, опасаясь, что этот хрупкий изящный человек сочтет ее прожорливой свиньей. Изысканные манеры давались ей с трудом, так как она сильно проголодалась, а кушанья, приправленные незнакомыми пряностями, и в самом деле были чрезвычайно вкусны.
— Рад слышать. Что ж, лорд Шасо, вы хотели поговорить со мной я перед вами и весь внимание. Я счастлив видеть, что вы на свободе, я потрясен историей, которую вы мне поведали.
Купец повернулся к Бриони и с улыбкой добавил:
— Стоит ли упоминать о том, что значительная часть рассказа лорда Шасо была посвящена вашему беспримерному мужеству, принцесса.
Бриони понимала, что на такие слова следует ответить какой-то любезностью, но рот ее был набит едой, иона ограничилась по возможности изящным кивком. Уж не смеется ли над ней учтивый и доброжелательный хозяин, спрашивала себя девушка. Ведь именно она отдала приказ о заключении Шасо в тюрьму.
— Мне нужно получить очень важные сведения, — сказал Шасо. — И я хочу, чтобы принцесса присутствовала при нашем разговоре, чтобы мне не пришлось повторять ей то, что я услышу от тебя. Разумеется, она, наследница трона своего отца, вольна находиться там, где пожелает, — добавил он, заметив сердитый взгляд, который метнула на него Бриони.
— Все мы молимся за скорое возвращение короля Олина, да помогут ему боги, — вставил дан-Мозан.
— Мне необходимы важные сведения, — повторил Шасо, и в голосе его послышалось нетерпение. — Твои корабли постоянно плавают вдоль побережья, у тебя на службе немало верных людей, обладающих внимательным взглядом и острым слухом. Скажи, что тебе известно о вторжении сумеречного народа, о намерениях автарка и обо всем, что мне следует знать? Сейчас я подобен чужестранцу, только что прибывшему из далеких краев. Невежество мое поистине безгранично.
— Слово «невежество» неприменимо к вам, лорд Шасо, — возразил дан-Мозан. — Но я понял, что вас интересует, и без утайки сообщу все, что волею Великой Матери стало известно мне самому. На севере царит смятение, вызванное вторжением диковинной армии д'шинна, пришедшей из-за Границы Теней. — Купец важно кивнул, словно давным-давно предсказывал такой поворот событий. — Великая армия Южного Предела разгромлена. Прошу прощения зато, что мне приходится это говорить, принцесса, но такова неоспоримая правда. Воины, выжившие на поле битвы, не смогли вернуться в замок и устремились куда глаза глядят. Некоторые из них подались в Кертуолл, другие — в Сильверсайд. По слухам, на улицах Онсилпиас-Вейл полно солдат, проливающих горькие слезы. Многие воины двинулись в Сеттленд или Бренленд, так как были убеждены, что падение севера неизбежно. Они рассчитывали обрести приют в дальних краях или же найти там корабли, которые доставят их на юг. Но увы, вскоре в северных городах не останется безопасных гаваней, и тогда…
«Баррик, Баррик!» — мысленно возопила Бриони.
Она убеждала себя, что ее брат жив. Возможно, он на свободе и ведет отряд воинов в Сеттленд. Брат-близнец, ее вторая половинка — если бы он погиб, она бы неминуемо это почувствовала. Ведь это все равно что утратить часть собственного существа.
— А какая участь постигла город и замок Южного Предела? — спросила Бриони. — Они выстояли или пали под натиском врагов? И как вам удается узнавать обо всем так быстро?
— У меня есть много кораблей, которые ловят рыбу в заливе Бренна, а также привозят товары с юга, — с той же улыбкой сообщил дан-Мозан. — Когда мои матросы сходят на берег в различных портах, они слушают рассказы торговцев, приплывших по рекам из дальних краев королевств Пределов. Даже в годину войны люди отправляют на рынок шерсть и пиво, ибо нуждаются в средствах к существованию. Замок Южного Предела выстоял, принцесса, но город захвачен врагами. Жители его оставили свои дома, и ныне город полон демонов.
Бриони почувствовала, как свет перед ее глазами померк. Она крепко сжата зубы, пытаясь удержать слезы. Нет, нет, твердила она себе, плакать — это недостойно принцессы. Она должна стойко принимать самые тяжелые известия. Угроза нависла над ее королевством, над королевством ее отца, который томится в заточении в далеком Иеросоле. Южному Пределу нужна сильная и отважная правительница, а не плаксивая девчонка.
— А мой отец, король Олин? — спросила Бриони, прилагая отчаянные усилия, чтобы ее голос не дрожал. — Вы что-нибудь слышали о нем?
— К счастью, ваше высочество, до меня не доходило никаких известий о том, что жизнь короля в опасности, — изрек купец. — Вероятно, его положение остается неизменным. Однако я слышал, что Лудис Дракава укрепился в Иеросоле вовсе не так надежно, как ему хотелось бы. Ходят слухи — за их достоверность я не могу поручиться, — что автарк снаряжает боевую флотилию. Не исключено, что он тоже имеет притязания на Иеросоль.
— Что? — Шасо встрепенулся, едва не расплескав чашку с гауа, которую держал на коленях. Эта новость явно стала для него полной неожиданностью. — Автарк не готов к большому морскому походу, он только что усмирил восстание в Ксанде. Наверняка армия его сейчас стоит в Миане, Мараше и Туане, нашей несчастной стране. Неужели он способен затеять новую войну и двинуть войска к неприступным стенам Иеросоля?
— На этот вопрос я не могу ответить, милорд, — покачал головой Дан-Мозан. — Могу лишь передать вам долетевшие до меня слухи и пересуды. По этим слухам, автарк Сулепис в срочном порядке снаряжает флот, и можно предположить, что некие обстоятельства заставляют поторопиться. — Купец повернулся к Бриони и произнес почти извиняющимся тоном: — Все мы знаем, что правитель Ксиса давно вынашивает планы великих завоеваний. Захватив Иеросоль, автарк окажется полновластным владыкой Остеанского моря и южных морских путей.
— Автарк намеревается захватить Иеросоль? — ушам своим не веря, переспросила Бриони. — Город, где томится в заточении мой отец?
— Как я уже говорил, это не более чем слухи, — ответил дан-Мозан. — Не придавайте им большого значения, принцесса. В тревожные времена у людей разыгрывается воображение. Нередко они передают друг другу известия, не имеющие даже отдаленного отношения к действительности.
— Мы должны отправиться в Иеросоль и освободить отца, — непререкаемым тоном заявила принцесса, повернувшись к Шасо. — Если мы безотлагательно сядем на корабль, мы прибудем туда еще до наступления весны.
— Простите мою дерзость, принцесса, но это чистой воды безумие, — угрюмо процедил Шасо. — Предположим, мы доберемся до Иеросоля. Чем мы поможем королю Олину? Мы попадем в плен вместе с ним, только и всего. Или нас ожидает более печальная участь. Вас силой заставят выйти замуж за Лудиса Дракаву, а меня вздернут. В Иеросоле многие желают мне смерти. Мой бывший ученик Давет стал моим главным врагом.
— Но если автарк захватит Иеросоль, мой отец…
Бриони осеклась, не в силах договорить.
— Если автарк захватит Иеросоль, нас ждут неисчислимые беды, и судьба вашего отца станет лишь одной из них, — отчеканил Шасо.
— Прошу вас, почтенные гости! — Эффир дан-Мозан всплеснул в воздухе руками. — Выпейте еще гауа, отведайте миндального пирога. Принцесса, я совершил ошибку: эти слухи, возможно, не стоят внимания. Приношу свои извинения. Не надо беспокоиться из-за досужих толков.
— Я не беспокоюсь, — отрезала Бриони. — Меня переполняет гнев.
И она погрузилась в угрюмое молчание. Тем временем Талибо подал новое угощение и напитки. Бриони уставилась паевой руки: они предательски подрагивали. Если этот дерзкий юнец вновь осмелится на нее взглянуть, решила принцесса, она не доставит ему удовольствия и не будет смотреть на него.
Шасо, напротив, не сводил с молодого человека оценивающего взгляда.
— Как ты думаешь, у твоего племянника есть лишняя одежда, которую он согласился бы одолжить нам? — спросил он, когда Талибо вышел из комнаты.
— Лишняя одежда? — удивленно вскинул бровь дан-Мозан.
— Да, самая простая. Роскошные наряды нам ни к чему. Нам нужна одежда, удобная для работы.
— Не понимаю, о чем вы? — пожал плечами хозяин дома.
— Я прикинул на глаз — одежда твоего племянника придется почти впору принцессе. Конечно, рукава придется закатать… — Шасо повернулся к Бриони. — Значит, принцесса, вас переполняет гнев? Что ж, возможно, нам удастся найти занятие, которое поможет вам обрести душевное равновесие.
— Ты непременно должен прийти, — заявил Пазл. — Я так тебя расхваливал, Мэтти. Сказал, что ты поэт, не знающий себе равных.
О, как страстно Мэтт Тинрайт мечтал о том, чтобы ему выпала возможность предстать перед правителями Южного Предела во время трапезы и усладить их слух своими творениями! Несомненно, он молился бы об этом на сон грядущий, если бы имел обыкновение молиться. Но сейчас поэт отнюдь не был уверен, что ему следует привлекать к себе внимание членов семейства Толли и их друзей, как старых, так и новых. Слишком многое изменилось в последнее время. Казалось, темная туча, все эти дни висевшая над городом, стала еще громаднее и затянула небо над замком.
«Наверное, я слишком чувствителен, — пенял себе Мэтт. — Вот что значит поэтическая натура. Ведь всякому ясно, что в эти скверные времена братья Толли не сделали ничего, кроме добра».
И все же долетавшие до него обрывки разговоров, которые вели меж собой повара, судомойки и слуги, вместе с ним квартировавшие на задворках замка, заставляли Мэтта насторожиться. Слишком часто в этих разговорах упоминалось о людях, бесследно исчезнувших или понесших жестокое наказание за пустячную провинность. Один из кухонных мальчишек утверждал, что лейтенант Беркан Худ прямо за столом отрезал пальцы юному пажу, расплескавшему кубок с вином. В правдивости истории сомневаться не приходилось: Мэтт собственными глазами видел злополучного пажа, лежавшего в постели с перевязанными култышками.
— Я… я не уверен, что готов выступить, — растерянно пробормотал он. — Но тебе я с удовольствием помогу. Неплохо бы сочинить новую песню.
— Да, было бы отлично, — кивнул Пазл. — Я посвятил бы эту песню лорду Толли.
Пазл умолк — видно, прикидывал, что ему сулит это посвящение. Тинрайт меж тем заметил какое-то движение на стене внутреннего двора. Эта стена находилась на расстоянии полета стрелы от сада, где сидели они с Пазлом, наслаждаясь вином, которое шут похитил из кладовой. Поначалу Мэтт решил, что разыгравшееся под действием винных паров воображение заставляет видеть то, чего не существует в действительности. Но в следующее мгновение он отчетливо разглядел женщину в вуали, в длинной шали, накинутой поверх черного платья, и тут же понял, кто это.
— Поговорим после, хорошо? — обернулся он к Павлу и хлопнул шута по плечу, так что тот едва не слетел со скамьи. — Сейчас у меня срочные дела.
Тинрайт бегом пересек сад, огибая пасущихся там овец и коз, словно участвовал в одной из тех игр, что зачастую устраиваются на деревенских праздниках. Пазл, конечно, подумает, что с головой у меня не все в порядке, вздохнул Мэтт. Впрочем, наплевать. Если он и одержим безумием, это безумие сладчайшего рода, и плен его приятен и сладок.
Около оружейного склада Мэтт остановился, рукавом смахнул пот со лба, застегнул камзол на все пуговицы и подтянул штаны. Странно, но в душе его шевелился червячок стыда, словно он предавал свою покровительницу Бриони Эддон.
«Мне не в чем себя упрекнуть, — говорил себе Мэтт, пытаясь задавить этого червяка, — Да, я не желаю читать свои стихи перед Толли и его приспешниками. Но это отнюдь не означает, что я отказываюсь от всех своих притязаний».
Он подошел к подножию башни Волчий Клык и двинулся вверх по наружной лестнице. Мэтт прекрасно понимал, что ему следует сделать вид, будто он столкнулся с прекрасной незнакомкой случайно. К счастью, та не смотрела в его сторону, существенно облегчая обман. Облокотившись на перила, женщина вглядывалась в даль, и ветер играл ее траурной вуалью.
Мэтт подошел к ней так близко, что, по его предположениям, она должна была расслышать его шаги сквозь завывания ветра. Поэт громко откашлялся и произнес:
— Прошу прощения, миледи. Я не знал, что на стене есть хоть одна живая душа. Я частенько поднимаюсь сюда, чтобы подышать свежим воздухом и предаться раздумьям.
Мэтт не сомневался в том, что все это звучит весьма поэтично. На самом деле он отнюдь не считал, что торчать на открытой всем ветрам стене — приятное времяпрепровождение. Несомненно, он предпочел бы сидеть в комнате у весело потрескивающего огня и попивать горячий грог. Но, увы, встретиться с ней он мог только здесь, в холоде и сырости.
Она повернулась к Мэтту, откинула с лица вуаль и устремила на него взгляд холодных серых глаз. Он знал, что кожа ее отличается несравненной белизной и нежностью, но сейчас лицо женщины почти растворялось в сумерках. Мэтт различал лишь блестящие глаза и воспаленно-красный рот.
— Кто вы такой?
Мэтт едва сдержал ликующий вопль. Она проявила интерес к его персоне! Она пожелала узнать его имя!
— Мэттиас Тинрайт, ваш покорный слуга, госпожа.
Он согнулся в почтительнейшем поклоне и уже приготовился поцеловать ей руку, однако ее рука так и не появилась из складок плаща.
— Скромный стихотворец, прежде служивший бардом принцессы Бриони.
Произнеся последнюю фразу, он тут же спохватился, что поставил под сомнение собственную преданность принцессе. К тому же вряд ли имело смысл подчеркивать, что он остался без работы.
— Точнее сказать, я служил и служу принцессе Бриони, — торопливо поправился Мэтт. — Надеюсь, милостью Зории и Тригона она вернется к нам живой и здоровой, — добавил он с благочестивым видом.
На лице Элан М'Кори мелькнуло выражение, смысл которого остался для поэта загадкой. Она медленно повернулась и вновь устремила, взгляд вдаль. Любопытно, почему она носит траур, пронеслось в голове у Мэтта. Путем осторожных расспросов он точно выяснил, что она никогда не была замужем. Неужели она так глубоко скорбит по Гейлону Толли? Они ведь даже не были помолвлены; по крайней мере, так утверждают слуги. Кстати, многие из этих слуг считали Элан слегка чокнутой, но Мэтта это мало беспокоило. Ему достаточно было увидеть завитки каштаново-медных волос на ее белоснежной шее, чтобы у него сладко защемило сердце. Он не знал ничего пленительнее ее глаз — они оставались печальными даже тогда, когда все покатывались со смеху над выходками Пазла.
Прекрасная Элан хранила молчание, а Мэтт в замешательстве переминался с ноги на ногу, опасаясь, что она сочтет попытку продолжить разговор непозволительной дерзостью с его стороны.
— Вы и правда поэт? — неожиданно спросила она.
Мэтт подавил желание похвастаться, что удивило его самого.
— Я давно называю себя поэтом, — произнес он, сам удивляясь собственной скромности. — Но нередко у меня возникают сомнения в собственных способностях.
Она снова устремила на Мэтта взгляд, в котором на этот раз вспыхнула искорка интереса.
— По-моему, нынешние времена благоприятны для поэтов, как никакие другие, мастер…
— Тинрайт, — поспешно подсказал Мэтт.
— Мастер Тинрайт. В годину тревог и бедствий поэту проще стяжать славу, нежели в дни благоденствия. Нынешние события так и просятся в поэму. Древние легенды оживают. Люди расстаются с жизнью, и никто не знает, за что они гибнут. Призраки выходят на поле битвы. — Леди Элан улыбнулась, но это была невеселая улыбка. — Доводилось ли вам слышать рассказы моряков, недавно вернувшихся домой? — продолжала она. — Они говорят, что на западе, за Дымными островами, расположены неведомые земли, населенные дикарями. Если верить морякам, земли эти скрывают неисчислимые богатства. Подумать только! Где-то есть места, где люди смотрят в будущее с радостью и надеждой.
— Для того чтобы отыскать такое место, необязательно отправляться в дальние страны, леди Элан, — подал голос Мэтт. — Разве мы безвозвратно утратили радость и надежды на будущее?
Она усмехнулась, и ее короткий и резкий смешок напоминал звук лопнувшей струны.
— На что нам надеяться, мастер Тинрайт? Наш мир слишком стар. Он так одряхлел, что даже юноши выглядят немощными стариками. Конец его недалек. Или вы не замечаете этого?
Пока Мэтт прикидывал, как лучше ответить на такое неожиданное утверждение, до слуха его долетел какой-то шум. Обернувшись, он увидел двух молодых женщин: они спешили к стене, то и дело поскальзываясь на каменных плитах. Мэтт узнал в них фрейлин принцессы Бриони и даже вспомнил, что одна из них, светловолосая, носит имя Роза Или какое-то другое цветочное имя. Взобравшись по лестнице, фрейлины подозрительно глянули на Тинрайта. Он пожалел о том, что одет слишком бедно. Как ни странно, во время разговора с Элан М'Кори он ни разу не вспомнил о своем непритязательном костюме.
— Леди Элан! — воскликнула одна из фрейлин, смуглая брюнетка. — Вы не должны приходить сюда в одиночестве! Вспомните, что случилось с принцессой!
— Вы полагаете, некий злоумышленник вскарабкается по стенам и похитит меня? — с невеселым смехом ответила Элан. — Уверяю вас, я вряд ли могу быть желанной добычей для похитителя.
«Ах, как вы ошибаетесь, душа моя», — мысленно возразил Тинрайт.
Бриони Эддон представлялась ему ликующим утренним солнцем, а Элан М'Кори — луной, обворожительной в своей печали.
«Наверное, именно так выглядела богиня Мезия, бледная и таинственная, — решил Мэтт, как и всякий истинный поэт, тяготевший к мифическим образам. — Когда смотришь на Элан, так и видишь богиню, разгуливающую по ночному небу в одеянии из облаков».
Вслед за этим Мэтт вспомнил, что Мезия была супругой Эривора и родоначальницей семейства Эддонов. Именно поэтому на их боевом знамени был изображен волк. Увы, в этом мире политика проникает повсюду и замутняет самые чистые поэтические образы, посетовал он.
— Идемте же с нами, — наперебой уговаривали фрейлины и даже осторожно тянули Элан за край черного одеяния. — Здесь холодно и сыро. Вы подхватите простуду.
— А, вот вы где! — раздался снизу чей-то голос, ленивый и жизнерадостный.
— Похоже, мне действительно угрожает опасность, — произнесла Элан так тихо, что расслышать ее смог только Тинрайт. — Его общество хуже любой простуды.
Хендон Толли стоял у подножия лестницы. Его сопровождал целый отряд стражников, но они держались на почтительном расстоянии.
— Спускайтесь же, моя прекрасная леди! — крикнул он. — Я давно вас ищу.
— Вам нет необходимости выполнять его приказы — прошептала светловолосая Роза. — Не бойтесь, леди Элан, мы не дадим вас в обиду.
— Если мой деверь зовет меня, я не могу его ослушаться, — проронила Элан. — Приятно было побеседовать с вами, господин поэт, — добавила она, повернувшись к Тинрайту. — Помните вопрос, который я вам задала? Я так и не услышала ответа. Между тем мне любопытно узнать, считает ли кто-нибудь еще, что мир неотвратимо катится к концу.
— Я томлюсь в ожидании, миледи! — В глазах Хендона Толли играли веселые огоньки, словно он затеял шутку, понятную лишь ему одному. — У меня есть кое-что для вас. Думаю, вам любопытно будет на это взглянуть.
Элан М'Кори направилась к лестнице, у подножия которой ее ожидал правитель Южного Предела. Когда тот отвернулся, отдавая распоряжения стражникам, она бросила быстрый взгляд на Тинрайта. Поэт думал, что его собеседница хотя бы кивнет на прощание. Но она лишь молча смотрела, и в глазах ее застыло странное выражение. Непостижимым образом взгляд ее напомнил Мэтту тоскливый взгляд собаки, стащившей со стола лакомый кусок и покорно ожидающей неотвратимого наказания.
Он еще не знал, что этот взгляд долго будет сниться ему по ночам.
Бриони неловко поежилась. Грудь ее была плотно перетянута шарфом, одолженным у одной из дочерей Идиты, жесткий узел давил на спину.
— Ну, как вы ощущаете себя в новом обличье, принцесса? — спросил Шасо, окинув Бриони удовлетворенным взглядом.
Штаны, которые принес ей один из слуг, оказались длинны. Бриони пришлось подвернуть их, чтобы они не волочились по полу, вынуждая ее спотыкаться и падать. К счастью, в ворохе домотканой одежды удалось найти рубашку, пришедшуюся почти впору и не стеснявшую движений.
— Лучше некуда, — буркнула Бриони. — Будь любезен, объясни, зачем понадобилось превращать меня в огородное пугало?
— Этот костюм наилучшим образом подходит для того дела, которое вам предстоит, — бросил Шасо.
Сунув под мышку какой-то сверток из промасленной кожи, Шасо зашагал по коридору и вышел во внутренний двор. Бриони едва поспевала за ним. Дождь прекратился, но небо по-прежнему застилали свинцовые тучи, и каменные плиты двора не успели просохнуть. Шасо указал на каменную скамью, стоявшую под единственным во всем дворе деревом. Это была старая айва, на ее голых ветвях болталось несколько сморщенных плодов, не склеванных птицами.
— Сядьте там, принцесса. Скамья, кажется, сухая.
— Какое же занятие мне предстоит?
— Прежде всего, вам, как и всем Эддонам, предстоит научиться терпению, — недовольно сдвинув брови, заявил Шасо. — В этом вы преуспели несколько больше, чем ваш брат, однако до совершенства вам далеко. — Он предостерегающе вскинул руку. — Сейчас не время сокрушаться о принце, я напрасно упомянул о нем. Мы будем молиться о том, чтобы боги сохранили его жизнь.
Бриони кивнула, изо всех сил стараясь сдержать закипавшие на глазах слезы.
«Бедный Баррик! Благословенная Зория, прошу, не оставь моего брата! Где бы он ни был, защити его своим небесным щитом».
— Я не стал бы обучать вас владению мечом, не будь на то вашего желания, принцесса, — продолжал Шасо. — Отец ваш, как известно, потакал всем вашим прихотям. — Шасо вновь вскинул руку. — Не забывайте о терпении, ваше высочество! Я дал вам немало уроков, и вы неплохо владеете мечом — разумеется, для женщины. В конце концов, оружие не предназначено для женских рук.
Бриони хотела возразить, но встретила холодный взгляд старого воина и сочла за благо придержать язык, чтобы не тратить сил на бесполезные споры.
— Я не знаю, какие еще испытания готовит вам судьба, но не сомневаюсь: вам не придется браться за меч, — изрек Шасо. — Он не понадобится вам, пока мы здесь, а если мы уйдем отсюда, громоздкое оружие привлечет к нам излишнее внимание.
Он опустил на землю свой сверток и извлек из него деревянный штырь длиной примерно с руку Бриони от запястья до локтя.
— Я учил вас, как использовать кинжал, по большей части в сочетании с мечом. Сейчас я хочу передать вам навык сражения без меча, каковыми в совершенстве владеют воины страны Туан. Встаньте.
Бриони послушно поднялась на ноги. Шасо сжал штырь в кулаке.
— Представьте себе, что это нож. Защищайтесь.
Он сделал выпад, направив деревянный штырь прямо ей в грудь. Бриони вскинула руки и подалась назад.
— Неправильно, дитя мое. — Шасо вручил ей деревяшку. — Теперь попытайтесь напасть на меня.
Бриони в замешательстве посмотрела на своего учителя, затем шагнула вперед и занесла деревянный кинжал, однако невольно отклонилась в сторону. Шасо вскинул руку.
— Нет, так не пойдет. Бейте по-настоящему. Уверяю вас, вы не причините мне вреда.
Бриони набрала в грудь воздуха и вновь занесла кинжал. В следующее мгновение рука старого воина стремительно взметнулась и сжала руку принцессы у самого запястья, нога Шасо оказалась меж ее ногами, а другая его рука сдавила ей шею. Бриони непременно рухнула бы на землю, если бы туанец не удержал ее за рукав.
— Поняли, как надо защищаться? — усмехнулся он, забирая у нее штырь. — Делайте так же.
Понадобилось не менее дюжины попыток, прежде чем Бриони перестала чувствовать себя совершенно беспомощной. Приемы владения кинжалом отличались от приемов владения мечом, меньший размер оружия требовал большей ловкости и проворства. Наконец старый воин был вполне удовлетворен. Он показал Бриони еще несколько захватов и поворотов, позволявших не только уклониться от удара, но и выбить кинжал из рук противника.
Время близилось к полудню, небо немного прояснилось, сквозь пелену туч начали пробиваться солнечные лучи. С Бриони градом катил пот. Отражая стремительные выпады своего наставника, она несколько раз упала на каменные плиты двора и больно ушибла бедро и коленку. Шасо, напротив, не выказывал ни малейших признаков усталости и выглядел так, словно урок только что начался.
— Отдохните немного, принцесса, а то вы совсем выдохлись, — смилостивился он. — Мы достигли неплохих результатов.
— Почему ты решил научить меня обращаться с кинжалом? — спросила Бриони. — Почему именно сейчас?
— Потому что вы больше не являетесь представительницей королевской семьи, — последовал ответ. — По крайней мере, вы лишились всех королевских привилегий. У вас больше нет стражников, которые охраняют вас от врагов, и жить вам придется не за неприступными стенами замка. Если вы отдохнули, продолжим урок.
Бриони потерла ноющее бедро, спрашивая себя: как отнесется всемогущая Зория к просьбе ниспослать Шасо приступ боли в пояснице? Вряд ли богиня сочтет нужным исполнять подобную просьбу. Скорее всего, Зория просто-напросто не услышит ее — ведь она находится в доме, где почитают Великую Матерь, богиню страны Туан. Бриони оставалось лишь встать и обреченно сказать:
— Я готова.
Они сделали еще один перерыв, чтобы Бриони выпила воды и перекусила сухими фруктами и хлебом — их принес во внутренний двор слуга с огромными темными глазами. Позднее несколько женщин, обитавших в доме, собрались на крытой галерее, чтобы понаблюдать за уроком. Зрелище явно показалось им чрезвычайно забавным, они то и дело хихикали под своими капюшонами. Шасо без устали показывал своей ученице все новые приемы — захваты, повороты, удары. По его словам, с их помощью принцесса могла отразить нападение противника, едва ли не вдвое превосходящего ее размерами, разоружить его и причинить ему боль, лишив возможности продолжать схватку. Когда Шасо решил, что Бриони хорошо усвоила урок, он извлек из своего свертка еще один деревянный штырь и вручил девушке. Им предстояло изучить новые приемы — когда вооружены оба противника.
— Если враг близко к вам, следите за тем, чтоб у него не было шанса нанести удар, — наставлял Шасо. — Даже если он не сумеет размахнуться, удар может быть смертельным. Следите за его рукой, сжимающей кинжал. Выберите момент, когда он готовится к удару, и опередите его! Постарайтесь перерезать ему сухожилие на запястье. Но при этом остерегайтесь, чтобы он не выбил у вас кинжал другой рукой.
Лишь когда солнце начало клониться за крышу дома и женщины, вполне удовлетворив свое любопытство, покинули галерею, старый воин закончил занятие. Руки и ноги Бриони дрожали от усталости.
— На сегодня все, — сказал Шасо, рукавом вытирая пот со лба. — Но мы возобновим уроки завтра и послезавтра — до тех пор, пока я не буду за вас спокоен.
Шасо бережно уложил деревянные штыри в сверток из промасленной кожи. Внутри свертка что-то звякнуло, но Бриони не смогла разглядеть ничего, кроме учебных деревяшек.
— Вам предстоит знакомство с новым неизвестным миром, Бриони Эддон, — изрек старый воин. — Этот мир готовит всем нам неисчислимые испытания. Я не знаю, какой удел вас ожидает. Но я принес клятву верности вашей семье и хочу, чтобы вы с честью выдержали любые удары судьбы.
Бриони пристально посмотрела на своего наставника, пытаясь проникнуть в туманный смысл его слов. Казалось, усталость ему неведома, но принцесса заметила, что руки старого воина дрожат так же сильно, как и у нее. Грудь его тяжело вздымалась, лицо покрывала предательская бледность. Бриони внезапно ощутила острый приступ сострадания.
— Мне так жаль, что по моей вине ты оказался в тюрьме, Шасо, — пробормотала она. — Прости меня.
Взор старого воина, устремленный на нее, казался на удивление далеким и отчужденным.
— Вы поступили так, как вам следовало поступить, — произнес он. В его ровном голосе не слышалось ни малейших признаков обиды или гнева. — Все мы, великие и малые, сильные и слабые, выполняем то, что нам предначертано. Автарк мнит себя сошедшим на землю богом, но на самом деле он лишь глиняная кукла в руках Великой Матери. — Шасо сунул сверток под мышку. — Идемте, принцесса. Сегодня вы славно поработали. Достигли неплохих успехов — конечно, для женщины.
Волна раздражения моментально смыла всю нежность, которую Бриони только что испытывала к своему наставнику.
— Почему ты все время твердишь о том, что я женщина? — запальчиво спросила она. — По-твоему, женщина не способна стать таким же хорошим бойцом, как мужчина?
— Порой женщины не уступают мужчинам ни в ловкости, ни в храбрости, — примирительно произнес старый воин. — Но не забывайте, дитя мое, что мужчины больше и сильнее. Вам доводилось слышать про такого зверя, как лев? Это огромная кошка, обитающая в пустынях неподалеку от моей страны.
— Однажды я видела живого льва.
— Значит, вы имеете представление о его размерах и силе. Львица-самка — превосходная охотница, способная выследить и умертвить любую добычу. В несколько прыжков она догоняет газель, одним ударом лапы убивает шакала, рассчитывающего урвать кусок мяса на ее пиршестве. И все же львица склоняет голову перед львом.
— Но я вовсе не хочу быть ни львом, ни львицей, — усмехнулась Бриони. — У меня другая цель: прогнать прожорливых и наглых шакалов.
Лицо Шасо просветлело, на губах расцвела неожиданно мягкая улыбка.
— Вот я и хочу научить вас сражаться с шакалами, — проронил он. — Идемте в дом, Бриони. Завтра вам снова предстоит тяжелый день.
— Разве я не увижу тебя за ужином?
— В этом доме не принято, чтобы мужчины и женщины разделяли вечернюю трапезу. Таков туанский обычай, — пояснил Шасо, повернулся и, едва заметно прихрамывая, зашагал через двор.
Племянник дан-Мозана ожидал принцессу в коридоре, прислонившись к стене. Завидев девушку, он двинулся ей навстречу, всем своим видом показывая, что оказался здесь случайно и до Бриони ему нет никакого дела Бриони эта встреча ничуть не обрадовала. Больше всего ей хотелось забраться в горячую ванну, смыть грязь и пот, расслабить ноющие мускулы.
— На вас моя одежда, — буркнул Талибо.
— Да, и я весьма признательна вам за то, что вы согласились мне ее одолжить.
— Но зачем вам мужской наряд?
— Сегодня лорд Шасо обучал меня приемам владения кинжалом, а сражаться гораздо удобнее в мужской одежде.
Недоверчивое выражение, мелькнувшее на лине Талибо, заставило Бриони нахмуриться. Как смел этот невежа так смотреть на нее, Бриони Эддон, принцессу всех королевств Пределов? Вряд ли он намного старше ее. Спору нет, он недурен собой, признала Бриони: глаза такие огромные, темные, и усики над верхней губой очень его украшают. Тем не менее он обычный мальчишка, еще не научившийся скрывать свои чувства под непроницаемой маской. Быть может, именно так выглядел в молодости Давет дан-Фаар, посланник Лудиса Дракавы, пронеслось в голове у Бриони. Наверное, его взгляд был исполнен такой же юношеской гордости. Но есть ли у этого темнокожего мальчишки хоть какие-то основания задирать нос, сердито подумала Бриони. Какие подвиги он совершил? Живет себе в холе и неге, в окружении женщин, глядящих на него с благоговением просто потому, что он мужчина.
— Мне надо идти, — холодно изрекла Бриони. — Еще раз благодарю вас за одежду.
Принцесса выпрямила спину, гордо подняла голову и двинулась в сторону женской половины дома. Ей казалось, она спиной ощущает взгляд темных глаз юноши, так и не решившегося сказать ей что-нибудь на прощание.
Глава 8
Ничем не примечательный человек
Когда Онейна получила приказ служить своей сестре Мади Суразем, она воспылала гневом и возопила, что найдет способ отомстить Сверосу, повелителю Сумерек. После того как три брата вышли из благословенной утробы Суразем, Онейна похитила толику божественного семени. Скрывшись, она оплодотворила семенем Свероса свое лоно и произвела на свет троих детей, коих взрастила в ненависти к отцу и ко всем его деяниям.
Когда Онейна получила приказ служить своей сестре Мади Суразем, она воспылала гневом и возопила, что найдет способ отомстить Сверосу, повелителю Сумерек. После того как три брата вышли из благословенной утробы Суразем, Онейна похитила толику божественного семени. Скрывшись, она оплодотворила семенем Свероса свое лоно и произвела на свет троих детей, коих взрастила в ненависти к отцу и ко всем его деяниям.
Всякий раз, когда Пиннимону Вэшу приходилось смотреть в блеклые, непроницаемые глаза повелителя, он с трудом верил, что автарк Сулепис тоже принадлежит к человеческому роду.
— Все твои повеления будут исполнены, бесценный, — склонив голову, заверил Вэш.
Он надеялся, что на этом аудиенция будет закончена и автарк соизволит его отпустить. Если ему приходилось находиться рядом с молодым правителем слишком долго, у него начинались приступы тошноты.
— Все будет сделано в точности так, как ты изволил приказать.
— Не теряй времени, старик. Она попыталась сбежать от меня. — Взгляд автарка был устремлен в пустоту, словно он видел нечто недоступное взорам простых смертных. — Кроме того, боги… богам не терпится родиться вновь.
Последние слова повелителя привели Вэша в полное недоумение. Он переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать. Ожидает ли автарк ответа, или Вэшу позволено удалиться и приступить к выполнению возложенной на него задачи? Верховный министр великого государства Ксис, опытный придворный, привыкший отражать нападки недругов, Вэш обладал большей властью, чем любой из королей; но то была призрачная власть. Несмотря на свой высокий пост и почтенный возраст, Вэш трепетал перед автарком, как малое дитя. Однако он понимал, что лучше быть бесправным министром, беспрекословно выполняющим прихоти своего повелителя, чем бывшим министром. Кости бывших министров грудой высились на крыше дворца-сада, служившей им гробницей, где их беспрепятственно растаскивали грифы.
— Да, да, боги, разумеется, — забормотал Вэш, стараясь не выдать своего замешательства. — Боги должны родиться, иначе…
— Так пусть это произойдет сейчас, — прервал его лепет автарк. — В противном случае небеса разразятся слезами.
И Сулепис зашелся хриплым смехом, прозвучавшим до крайности неуместно.
Пиннимон Вэш зашагал прочь из ванной комнаты. Он так торопился, что едва не запутался в подоле своего роскошного шелкового одеяния, но все-таки взглянул на евнухов, бреющих длинные, смазанные маслом ноги автарка, и понадеялся, что они нечаянно пощекотали повелителя. Иначе очень тревожно думать, что могущественный правитель, который распоряжается жизнью и смертью целого континента, хохочет без причины, как безумец.
«Он не совсем человек, — сказал себе Вэш. — Но хотя бы отчасти он человек».
Даже если Парнад, отец автарка, и в самом деле был сошедшим на землю богом, мать его, вне всякого сомнения, являлась земной женщиной. Она появилась в обители Уединения в качестве подарка от заморского короля. Смерть Парнада, бесспорная и несомненная, поставила под сомнение его божественную сущность, однако его сын был почти полностью лишен свойств, присущих смертным. Взгляд блестящих глаз юного автарка был столь же непроницаем, как взгляд геральдического сокола на фамильном гербе. Никому и никогда не удалось заметить в его взгляде даже малейшего проблеска чувства, никому и никогда не удалось постичь, что творится у автарка в душе — если таковая имелась. В голове молодого правителя постоянно рождались самые неожиданные, подчас совершенно безумные идеи. К числу подобных идей относился и его последний каприз, который предстояло исполнить Вэшу.
Покинув охраняемую твердыню двора Мандрагоры, Вэш пересек огромный сводчатый зал приемов, расположенный в самом центре Гранатового двора. Мелкий придворный люд разлетался при виде министра, словно стая голубей при виде ястреба. Гнев Вэша был для всех прочих царедворцев так же страшен, как для него самого — гнев автарка. Вэш напомнил себе, что в скором времени ему предстоит принести жертву Нушашу и другим богам. В конце концов, его с полным правом можно назвать любимцем богов — он не только взлетел на самый верх, но и ухитрился в течение многих лет сохранять и жизнь, и высокое положение. Во времена правления отца нынешнего автарка для этого требовалось немало ловкости и ума, а сын, судя по всему, решил перещеголять отца в жестокости. По крайней мере, в первый год своего царствования Сулепис уже успел казнить девять министров, прежде служивших его отцу. Чтобы оценить собственное везение, Вэшу достаточно было вспомнить о судьбе того, с кем он сейчас собирался встретиться, — Хиджама Марука, нового командира когорты гвардейцев, носивших свирепое название «леопардов». Впрочем, судьба предшественника Марука, капитана Джеддина, выходца из простых крестьян, служила более впечатляющим примером.
Даже Пиннимон Вэш, привыкший наблюдать за пытками и казнями, был потрясен зрелищем мук, выпавших на долю бывшего командира когорты «леопардов». По приказу автарка казнь происходила в знаменитой Лефианской библиотеке — таким образом, правитель мог наслаждаться излюбленным зрелищем, не отрываясь от чтения. Вэшу стоило немалых усилий скрыть приступ ужаса, в который повергли его унизанные золотыми напальчниками пальцы автарка, выплясывавшие в ритме предсмертных судорог преступника. Отчаянные крики Джеддина, как видно, были для него услаждающей слух музыкой. Эти остроконечные золотые пальцы не раз преследовали Вэша в кошмарных снах, вопли замученного капитана эхом отдавались у него в ушах. Когда конец был уже близок, Сулепис приказал позвать музыкантов, дабы сопроводить затихающие стоны мелодичным аккомпанементом. Автарк пребывал в столь благостном расположении духа, что даже негромко подпевал.
За время своей двадцатилетней службы при дворе Вэш насмотрелся всякого, но при звуках этого пения по спине у него поползли мурашки.
Впрочем, может ли простой смертный судить о поступках божества? Может ли он постичь, безумно божество или нет?
— Это совершенно не имеет смысла, — заявил Хиджам Марук.
— Говорить так с вашей стороны до крайности безрассудно, — прошипел Вэш.
В ответ офицер, имевший прозвище Каменное Сердце, позволил себе лишь слегка вскинуть бровь. Однако Вэш догадался, что Марук осознал свою ошибку — ошибку, которая могла иметь самые печальные последствия. Лишь недавно назначенный на должность килиарха, или капитана «леопардов», приземистый и мускулистый Марук перенес множество битв и смертельных схваток, однако был совершенно не готов к опасностям, подстерегающим его при дворе Ксиса. Он постоянно забывал, что любое сказанное здесь слово долетает до чужого слуха, а у подслушивающего нередко имеются веские причины желать смерти тому, кто неосторожно проговорился. За свою жизнь Марук выдержал столько ударов мечом, копьем и кинжалом, что темная его кожа была сплошь испещрена рубцами и шрамами. Он получил свое прозвище, потому что сохранял хладнокровие даже в разгар кровавой резни. Но сейчас он был не на поле битвы. Обитатели дворца-сада никогда не встречались с врагами лицом к лицу — здесь наносили удары из-за угла.
— Разумеется, если у бесценного возникло такое желание, оно непременно будет исполнено, — произнес Хиджам Каменное Сердце. Говорил он чрезвычайно громко и четко, дабы у невидимого шпиона не осталось никаких сомнений в его верноподданнических чувствах. — Но я всего лишь солдат и плохо разбираюсь в таких вещах. Будьте любезны, Вэш, снизойдите к моему невежеству. Объясните, какая польза в том, что мои люди будут сражаться друг с другом? Несомненно, многие при этом получат тяжкие раны и увечья. Понадобятся долгие недели, чтобы их вылечить.
Пиннимон Вэш тяжело вздохнул. Он не видел никаких признаков того, что поблизости притаился соглядатай, однако шпионы автарка поднаторели в своем ремесле и могли обмануть его бдительность.
— Прежде всего, мы должны помнить, что мудрость бесценного многократно превосходит наше слабое разумение, — отчеканил он так же громко, как и Марук. — Нам не дано постичь, какими соображениями он руководствуется. Одно мы знаем твердо: все, что он ни делает, делается во благо. К тому же, Марук, я должен заметить, что сражаться друг с другом будут вовсе не ваши люди, не «леопарды». Высокая честь доставить удовольствие автарку выпала «белым гончим». Спору нет, они отличные бойцы, но при этом всего лишь варвары.
Почему автарк решил устроить состязание между воинами знаменитой когорты «белых гончих», было для министра такой же тайной, как и для капитана гвардейцев. В когорте «белых гончих» служили иностранные наемники, чьи отцы и деды прибыли в Ксанд с северных континентов. Зачем автарку потребовалась забава, во время которой добрая часть этих свирепых воинов выйдет из строя, Вэш не имел понятия. Но за годы службы при дворе он не раз получал возможность уяснить, что причуды живых богов не поддаются разумному осмыслению. Как-то раз, в первую неделю своего правления, молодой автарк увидел вещий сон. Проснувшись, он повелел уничтожить всех диких журавлей, обитавших на землях Ксиса. Тогда Вэшу, верховному министру, пришлось собрать в Гранатовом дворе министров и сообщить им о странном приказе автарка. Сотни тысяч ни в чем не повинных птиц были убиты. А через несколько дней бесценный объявил, что любая акула, заплывшая в соленые городские каналы, должна быть поймана и выпотрошена. Долгие месяцы после этого улицы столицы воняли гниющими рыбьими внутренностями.
Отогнав прочь воспоминания, Вэш вернулся к действительности. Автарк, по обыкновению, был непредсказуем в желаниях и не оставлял своим подданным времени для подготовки. Арену для состязания им пришлось устроить в одном из пустующих залов Тамариндового Дворца. Что касается артиллерии автарка, выставленной на плац-параде, переместить громоздкие орудия в зал было невозможно даже под страхом смертной казни. Сейчас на арене, обливаясь потом, сражались двое воинов. Один из них был среднего роста, но его мускулам мог бы позавидовать дикий буйвол. Соперник, обросший бородой соломенного цвета, был выше его на целую голову и мог по праву считаться настоящим гигантом, косая сажень в плечах. Великан с легкостью одерживал верх над своим противником. Со стороны казалось, он играет с ним, как кошка с мышью.
— По-моему, схватка слишком затянулась, — обратился Вэш к капитану гвардейцев. — По вашим словам, Яридорас значительно превосходит всех «белых гончих» в силе и ловкости. Почему же этот парень так долго не может справиться с соперником? Автарк ждет.
— Яридорас непременно победит, — с коротким резким смехом ответил Хиджам Каменное Сердце. — Его соперник — жалкий щенок по сравнению с ним. Глядите, глядите!
В этот момент бородатый гигант схватил своего противника и поднял над головой. Продержав его так несколько мгновений, дабы все убедились в том, кто победил, гигант швырнул воина на каменные плиты. Проигравший остался лежать без чувств в луже крови, а победитель торжествующе вскинул руки. Остальные воины из отряда «белых гончих» встретили его триумф приветственным гулом.
— Ну что, конец?
У Вэша ноги затекли от долгого стояния. Ему отчаянно хотелось одного: погрузиться в горячую ванну и приказать слугам, юноше и девушке, нежить его усталые члены.
— Полагаю, на этом мы можем завершить состязание?
— У нас есть еще один боец, — ответил Марук. — Солдат по имени Дайконас Во. Мне сказали, что в искусстве владения мечом он превосходит всех воинов когорты «белых гончих».
— Но автарк приказал, чтобы воины сражались без всякого оружия, — возразил Вэш и раздраженно окинул глазами несколько десятков солдат, выстроившихся в дальнем конце зала. Ни один из них не выглядел достаточно мощным для того, чтобы вступить в схватку с Яридорасом.
Вместо ответа Марук выступил вперед и возвестил:
— На арену выходит последний боец — Дайконас Во.
Внешность солдата, представшего перед публикой, была весьма неприметна. Светлые волосы и кожа говорили о том, что он родом из Перикала. В остальном он был так зауряден, что любой прошел бы мимо, не взглянув на него. Он был тонок в кости, и макушка его едва доставала до мускулистой груди Яридораса.
— И этот мозгляк вздумал сразиться с гигантом? — фыркнул Вэш. — Да Яридорас прихлопнет его одним пальцем.
— Посмотрим, — бросил Марук и вновь повернулся к бойцам. — На этом священном ристалище вы оба не должны иметь при себе оружия, — провозгласил он. — Так приказал наш повелитель, бог, снизошедший до смертных, бесценный, украсивший землю своим присутствием. Вы будете сражаться до тех пор, пока один из вас не потеряет возможность продолжать битву. Готовы?
— Я готов и томлюсь от жажды! — прорычал Яридорас, и его товарищи-наемники довольно засмеялись. — Мне надо поскорее разделаться с этим жалким щенком и наконец выпить пива.
Дайконас Во ограничился кивком.
— Отлично, — изрек капитан. — Приступайте.
С самого начала Во доказал, что совладать с ним не так-то просто. Юркий как уж, он ускользал всякий раз, когда Яридорас пытался сомкнуть свою железную хватку. Вскоре выяснилось, что воин когорты «белых гончих» способен не только защищаться — подставив гиганту подножку, он поверг того на каменные плиты. «Белые гончие» встретили это событие криками, и одобрение в их голосах смешивалось с удивлением. Яридорас мгновенно вскочил на ноги, улыбаясь и всем своим видом показывая, что падение — лишь досадная случайность. Однако его взгляд уже был напряженным, он действовал более осмотрительно. Дайконасу Во становилось все труднее уворачиваться от громадных ручищ. Тем не менее несколько раз он ухитрялся наносить противнику удары куда более ощутимые, чем предполагало его хрупкое сложение. Один из таких ударов рассек Яридорасу бровь, и по лицу гиганта заструилась кровь, заливавшая глаз и соломенную бороду. Исход битвы по-прежнему не вызывал сомнений, но, в отличие от предшествующих схваток, сражение уже не казалось Яридорасу игрой. Пытаясь сломить упорное сопротивление врага, он нанес тому несколько мощных ударов, оставивших на лице и груди Во кровоточащие ссадины. Удивленные возгласы из угла, где стояли «белые гончие», постепенно стихли, сменившись равнодушным гулом. Всем было ясно, что у Во нет ни малейших шансов на победу.
Гигант испустил победный вопль. В это мгновение Во проскользнул под его руками и лягнул его коленом в живот. Яридорас качнулся, утратив равновесие, но кулак его, украшенный устрашающими буграми суставов, настиг отступавшего противника. Сраженный ударом, Дайконас Во рухнул на пол, и Яридорас тут же навалился на него всем своим весом. Несколько мгновений Во был полностью скрыт от глаз публики за спиной могучего противника.
«Конец, — подумал Вэш. — Надо признать, парень проявил себя молодцом».
Верховный министр и в самом деле был удивлен — он привык считать, что перикалезские наемники берут лишь размерами и варварской свирепостью. Обнаружив среди них воина, способного сражаться с расчетом и выбирать тактику боя, Вэш даже слегка встревожился.
Но драка еще не завершилась. Бойцы, сцепившись, катались по полу. Яридорасу удалось зажать голову противника между ног. Хватка его становилась все крепче, лицо Дайконаса Во приобрело багрово-красный оттенок. Он отчаянно извивался, пытаясь освободиться и нанести сопернику удар локтем в пах. Ему удалось вывернуться, но его силы были на исходе, и через несколько мгновений огромная ручища петлей захватила шею Во. Гигант снова навалился на соперника, и тому оставалось лишь лягаться, защищая грудь и живот. Яридорас, залитый кровью и потом, оскалился, как зверь. Во задыхался и хватал воздух ртом. В конце концов он затих, обнажив зубы в жуткой гримасе.
— Убит, — пробормотал Вэш.
— Нет, Яридорас лишь придушил его. Скоро он придет в себя, — пояснил Марук. — Он никогда не будет убивать без крайней необходимости, тем более воина из своей когорты. У него большой опыт по части таких сражений.
Дайконас Во, по-прежнему багровый, распростерся на каменных плитах, бессильно раскинув руки и ноги. И вдруг, к удивлению собравшихся, он вскинул одну руку и крепко уперся локтем в пол. В следующее мгновение в зале раздался треск, столь оглушительный, словно кто-то выстрелил из мушкета. Противники сцепились в клубок, сплелись руками и ногами, снова покатились по полу и неожиданно затихли.
Окровавленный Дайконас Во с трудом выбрался из-под навалившегося на него Яридораса и оттолкнул безжизненное тело гиганта. Яридорас упал лицом вверх, и теперь всякий мог видеть кусок каменной плитки, торчавший из его окровавленной глазницы. От неожиданности все собравшиеся затаили дыхание. Вскоре напряженная тишина сменилась осуждающим ропотом и гневными выкриками. Несколько воинов двинулись к обессиленному Во, явно намереваясь с ним покончить.
— Остановитесь! — крикнул Пиннимон Вэш.
Осознав, что к ним обращается сам верховный министр, «белые гончие» замерли. На их лицах застыло злобное недоумение.
— Не трогайте этого человека.
— Но он убил Яридораса! — процедил Марук. — Согласно приказу автарка, он не имел права использовать оружие во время схватки.
— Автарк запретил приносить оружие на арену, килиарх, — возразил верховный министр. — Этот человек не нарушил приказа. Он нашел оружие, оказавшись в безвыходном положении. Смойте с него кровь и незамедлительно приведите его в Мандрагоровый двор.
— Но такое решение приведет в ярость «белых гончих». Яридорас пользовался всеобщим уважением и…
— А «гончим» скажите, что им не стоит разевать пасти, если они хотят сохранить головы. Не сомневаюсь, после этого они подожмут хвосты.
С этими словами Вэш расправил свою длинную тогу и прошествовал к дверям зала.
Бесценный восседал на церемониальном каменном ложе в палате Утреннего Солнца. Наготу его покрывала лишь набедренная повязка, украшенная нефритами. По обеим сторонам от него почтительно склонились жрецы; каждый из них перевязывал раны на руках автарка неглубокие порезы, сделанные всего несколько мгновений назад священными золотыми ножами. Кровь живого бога была бережно собрана в два крошечных золотых сосуда, стоявших на подносе перед верховным жрецом Пангиссиром. После захода солнца кровь эту следовало вылить в Великий канал. Жертва была призвана умилостивить солнце, покинувшее свою невесту-землю в зимнюю пору, и обеспечить его возвращение весной.
Сулепис лениво повернулся к солдату по имени Дайконас Во, который стоял потупившись и тихонько покачивал свою перебитую руку, словно спящего ребенка. Выполняя приказ министра, воин смыл с себя кровь, однако на его лице и теле темнели бесчисленные синяки и зияли глубокие ссадины.
— Мне сообщили, что ты дерзнул убить самого лучшего воина из когорты «белых гончих», — изрек автарк и пошевелил руками, проверяя, не жмут ли повязки.
На белой ткани проступили крошечные кровавые пятна.
— Я убил его в схватке, повелитель, — произнес Во.
Зеленые его глаза были так пусты и невыразительны, что казались сделанными из стекла. До чего же заурядное обличье у этого парня, вновь отметил про себя Вэш. Трудно поверить, что он так смел и находчив. С прошлого раза министр не запомнил его лица и не сомневался, что забудет его вновь, как только солдат выйдет из комнаты.
— Мы сражались по вашему приказу, повелитель, — вновь раздался негромкий голос Дайконаса Во. — И я одержал победу.
— Он одержал победу нечестным путем, — сердито уточнил капитан «леопардов». — Во время боя он ухитрился отломить кусок каменной плитки и использовал ее в качестве оружия.
— Мы вас больше не задерживаем, килиарх Марук, — вмешался Вэш. — Благодарим вас за то, что вы доставили сюда этого человека. Более от вас ничего не требуется. Бесценный решит, как с ним поступить.
Внезапно осознав, что он привлек к себе ненужное внимание, Хиджам Каменное Сердце побледнел. Он низко поклонился и стал спиной пятиться к двери.
— Садись, — приказал автарк, вперив взор в бледнолицего воина. — Пангиссир, принеси нам что-нибудь утолить жажду.
«Значит, верховный жрец Нушаша будет прислуживать простому солдату, — мысленно усмехнулся Пиннимон Вэш. — С чего это автарку вздумалось оказать такую честь этому парню?»
Когда-то Вэш считал Пангиссира своим главным соперником при дворе, но сражение за благосклонность и внимание автарка давно завершилось бесспорной победой жреца. Верховный жрец и властелин Всего Сущего были близки, как корни одного дерева, их соединяли общие секреты и тайны. Оставалось только гадать, по какой причине автарк заставил могущественного Пангиссира подносить питье воину-наемнику.
Верховный жрец Нушаша важно прошествовал к потайной нише, скрытой в дальнем конце зала. Тем временем один из евнухов автарка принес для Дайконаса Во стул и поставил его в нескольких ярдах от живого божества. Воин опустился на стул. Двигался он осторожно и скованно — как видно, раны, полученные во время схватки, оказались достаточно серьезными. В том, что боль чрезвычайно сильна, можно было не сомневаться. Вэш уже понял: такие, как Дайконас Во, предпочитают скрывать любые проявления слабости.
Пангиссир вернулся с двумя кубками, с низким поклоном подал один из них автарку, а второй протянул Дайконасу Во. Прежде чем отпить из кубка, воин немного помедлил. Впрочем, миг замешательства был так краток, что Вэш ничего не мог утверждать уверенно.
— Дайконас Во, мне известно, что мать твоя была непотребной девкой из Перикала, — изрек автарк. — Одной из тех, кого привозили с севера, дабы ублажать солдат когорты «белых гончих». Отец твой был одним из воинов этой когорты. Мне известно, что он убит в сражении при Дагардаре.
— Да, бесценный.
— Но прежде он убил твою мать. По виду ты похож на представителей своего народа. Ты свободно владеешь языком предков?
— Перикалезским? — Ни тон, ни взгляд Во не выдали ни малейшего удивления. — Моя мать научила меня этому наречию. До самой ее смерти мы говорили с ней лишь на языке страны Перикал.
— Хорошо. — Автарк откинулся назад и соединил унизанные перстнями пальцы. — Я понял, что ты способен на многое и лишен жалости. Яридорас не первый, кого ты лишил жизни.
— Я солдат, бесценный. Убивать — мое ремесло.
— Я говорю не об убийствах на поле боя. Вэш, прочти.
Вэш взял толстую книгу в кожаном переплете, которую раб только что принес ему из библиотеки, перевернул несколько страниц и отыскал нужное место.
— Дисциплинарные взыскания, произведенные в нынешнем голу в когорте «белых гончих», — прочел он. — Согласно проверенным донесениям двух рабов, Дайконас Во лишил жизни по крайней мере трех мужчин и одну женщину. Все они принадлежали к низкому сословию, их смерть не привлекла внимания. Потому деяния Во не влекут за собой наказания.
— Здесь сообщается лишь о том, что он совершил в нынешнем году, — обратился Вэш к автарку. — Ты желаешь, чтобы я огласил его подвиги за минувшие года, бесценный?
Автарк отрицательно покачал головой. На его длинном лице, обращенном к застывшему на стуле воину, мелькнуло насмешливое выражение.
— Тебе любопытно, почему я соизволил обратить внимание на подобные мелочи, — изрек автарк. — Ты беспокоишься, не прикажу ли я в конце концов наказать тебя. Это так?
— Отчасти, драгоценнейший. Да, я хотел бы узнать, по какой причине живой бог удостоил вниманием ничтожнейшего из своих слуг. Что касается наказания, оно ничуть меня не страшит.
— Вот как? — Губы автарка растянулись в зловещей улыбке. — И почему же?
— Как я могу бояться наказания, если ты удостоил меня разговора? Полагаю, бесценный, если бы ты желал наказать меня, ты не стал бы тратить столько времени на простого солдата. Всякому известно, что живой бог вершит свой суд быстро и справедливо.
Вэш заметил, как длинная шея автарка вытянулась и замерла неподвижно, точно змея перед прыжком.
— Да, я вершу свой суд быстро и справедливо, — не без удовольствия повторил он. — Твои соображения дерзки, но не лишены смысла. Я и в самом деле не удостоил бы тебя встречи, если бы у меня не было для тебя поручения.
— Я готов исполнить все твои желания, повелитель, — произнес солдат тем же ровным невыразительным голосом.
Автарк осушил свой бокал и подал Дайконасу Во знак сделать то же самое.
— Несомненно, ты уже слышал, что я более не желаю ограничиваться данью, которую платят мне народы северного континента, — произнес он. — В самом скором времени я намерен захватить древний морской порт Иеросоль и включить весь Эон в пределы моей славной империи. Настала пора просветить тамошних дикарей священным светом Нушаша.
— Да, до воинов из когорты «белых гончих» дошли слухи о твоих славных намерениях, повелитель, — ответил Во. — Мы все молимся, чтобы день, когда мы выступим в поход, пришел как можно быстрее.
— Ваши молитвы будут услышаны. Но я кое-что потерял, и это необходимо вернуть. Моя потеря скрылась в северных диких краях, на земле твоих предков.
— И ты желаешь… чтобы я отыскал твою потерю, бесценный?
— Ты догадлив. Для того чтобы сделать это, потребуется немало хитрости и изобретательности. Полагаю, человеку с белой кожей, владеющему одним из наречий Эона, проще совершить путешествие в северные земли и отыскать там ту ничтожную малость, которую я хочу получить.
— Могу я узнать, о чем идет речь, драгоценнейший?
— Всего лишь о жалкой девчонке, дочери одного из мелких жрецов. Я оказал ей великую честь, отобрав ее для обители Уединения, а она имела наглость убежать оттуда. — Автарк зашелся негромким смехом, более напоминающим ворчание выпустившей когти кошки. — Ее имя… как же ее имя? Ах да, Киннитан. Так вот, ты отыщешь ее и доставишь сюда.
— Я выполню твое желание, повелитель, — с непроницаемым лицом отчеканил солдат.
— Вижу, ты уже думаешь о том, как выполнить мое желание наилучшим образом, — сказал автарк. — Похвально. Мне нужен человек, способный действовать с умом, и потому мой выбор пал именно на тебя. Эта женщина укрылась в стране наших врагов. Если кто-нибудь из моих недоброжелателей узнает, что я хочу вернуть беглянку, он захочет мне помешать. Этого не должно произойти.
Автарк махнул рукой, приказывая наполнить его кубок. На сей раз это сделал не верховный жрец, а простой слуга.
— Наверняка сейчас ты задаешься вопросом: почему автарк разрешает мне вернуться на землю предков? — продолжил он свою речь. — «Ведь если я не сумею исполнить поручение, я смогу избежать наказания, если не вернусь в Ксис», — говоришь ты себе. Нет, нет, не пытайся отрицать. Любому на твоем месте пришло бы в голову то же самое. — Автарк повернулся к одному из самых юных своих слуг, молчаливому Фавориду. — Приведи моего кузена Фебиса. Он у себя в апартаментах.
Пока мальчик выполнял приказ, автарк приказал слуге налить вина в опустевший кубок Во. Пиннимон Вэш терялся в догадках относительно дальнейшего развития событий, но порадовался тому, что автарк не стал пить крепкое и кислое мианское вино, столь вредное для желудка.
Фебис, круглолицый лысеющий человек с багровым румянцем закоренелого пьяницы, явно не ждал ничего хорошего от визита к всемогущему родственнику. Вбежав в зал, он тут же рухнул перед автарком на колени и принялся колотить лбом о каменные плиты.
— Бесценный, поверь, я не совершил ничего дурного! — возопил он. — Я никогда не дерзнул бы оскорбить тебя ни словом ни делом! Ты свет, озаривший мою жалкую жизнь.
Губы автарка тронула довольная улыбка. Вэш не переставал удивляться тому, что улыбка, всегда украшающая ребенка или миловидную женщину, придает по-юношески нежным чертам лица автарка такое устрашающее выражение.
— Я не знаю за тобой никакой вины, Фебис, — изрек бесценный. — Я позвал тебя лишь для того, чтобы кое-что пояснить. — Автарк повернулся к неподвижно сидевшему солдату. — Видишь ли, Во, у меня возникли определенные трудности с моими родственниками. С теми, кто, подобно кузену Фебису, остался в живых после смерти моего отца и братьев. После того как Нушаш Сверкающий Меч избрал меня и своей милостью сделал меня правителем. Как я могу быть уверен, что мои родственники не замышляют измены? Им известно, что у меня были старшие братья, однако смерть унесла их всех, и я по праву взошел на престол. Возможно, они полагают, что после моей безвременной кончины престол перейдет к Фебису или кому-нибудь из моих кузенов. Разумеется, я мог бы попросту умертвить их всех. Это совсем не трудно, верно, Фебис?
— Верно, бесценный. Но милосердие твое безгранично, да благословят тебя небеса.
— Ты прав, милосердие мое безгранично. И потому я не стал убивать моих родственников. Я всего лишь приказал каждому из них проглотить некое… существо. Некое крошечное насекомое, о существовании которого современная наука успела забыть. Но я помнил о нем! — Автарк самодовольно осклабился. — И ты выполнил мой приказ, не так ли, Фебис?
— Так мне сказали, бесценный. Создание, которое я проглотил, слишком мало, и я не мог его разглядеть.
Багровый румянец, покрывавший щеки Фебиса, сменился испуганной бледностью, со лба его градом катил пот.
— Да, да, конечно.
Автарк вновь зашелся смехом, на этот раз заливистым смехом ребенка, провернувшего удачную шалость.
— Размеры этого насекомого столь ничтожны, что его невозможно разглядеть невооруженным глазом, — сообщил он, повернувшись к Дайконасу Во. — Человек может проглотить его с вином и ничего не заметить. Именно это произошло с тобой, когда ты осушил кубок, поданный верховным жрецом.
— Вот как, — только и выдохнул солдат, однако суставы его пальцев, сжимавших кубок, предательски побелели.
— Оказавшись в человеческой утробе, насекомое начинает расти. Не беспокойся, оно не достигнет гигантской величины. Однако оно вырастет таким, что никакие ухищрения не смогут извлечь его из тела. Человек, ставший обителью для этого незваного гостя, не догадывается о том, что с ним происходит. За исключением тех случаев, когда я сам сообщаю ему об этом. — Автарк задумчиво покачал головой. — Полагаю, ты уже понял, к чему я клоню. Если человек, проглотивший диковинное создание, рассердит меня — например, не сумеет выполнить возложенное на него поручение… — Автарк повернулся к потному Фебису, который едва дышал от испуга. — Или же в разговоре с женой сболтнет, что автарк лишился рассудка и долго не протянет…
— Я не говорил этого! — возопил Фебис. — Проклятая шлюха! Она лжет!
— Итак, каково бы ни было преступление и в каких бы дальних странах ни скрывался преступник, — даже бровью не поведя, продолжал автарк, — наказание наступит неотвратимо. — Он повернулся к верховному жрецу. — Пангиссир, приведи жреца-эксола.
Фебис вновь завопил, и его вопль был полон такого отчаяния, что по спине Пиннимона Вэша забегали мурашки.
— Нет, нет! Я никогда не говорил ничего подобного, бесценнейший! Прошу тебя, прошу!
Задыхаясь и заливаясь слезами, Фебис на коленях пополз к каменному ложу. Двое дюжих гвардейцев из когорты «леопардов» выступили вперед и преградили ему путь. Тогда он повис у них на руках, его рыдания стихли, сменившись жалобными стонами.
Через несколько мгновений явился жрец-эксол — тощий, темнолицый, остроносый человек, по виду уроженец южных пустынь. Поклонившись автарку, он уселся на полу, скрестив ноги, и открыл плоскую деревянную коробку, словно готовился к игре в шанат. Затем жрец расстелил на полу кусок ткани размером с небольшое одеяло, извлек из коробки несколько предметов, похожих на куски свинца, и бережно разложил их на подстилке. Закончив приготовления, он устремил выжидающий взгляд на автарка. Тот едва заметно кивнул.
Тонкие длинные пальцы жреца передвинули два серых предмета, и конечности Фебиса, бессильно повисшего на руках стражников, внезапно напряглись. Солдаты выпустили его, и он камнем рухнул на пол. Еще одно движение фигур — и несчастный Фебис принялся корчиться и хватать ртом воздух, руки его и ноги сотрясала мелкая дрожь. Новая перестановка — и его вырвало целым потоком крови. Потом Фебис затих на залитом кровью полу, его остекленевшие глаза уже не выражали ни мольбы, ни ужаса. Жрец-эксол собрал свои фигуры в коробку, молча поклонился и удалился восвояси.
— Разумеется, страдания могут длиться дольше, — пояснил автарк. — Гораздо дольше. Стоит разбудить существо, дремлющее в человеческой утробе, и оно превратит твою жизнь в пытку. Иногда проходит несколько дней, прежде чем оно начнет пожирать внутренности своего хозяина. И все эти дни тот, изнывая, молит о смерти как об избавлении. Я ниспослал Фебису быстрый конец из уважения к его матери, которая доводилась родной сестрой моему отцу. Мне горько, что пришлось пролить драгоценную кровь нашего рода, но иного выхода у меня не было.
Сулепис в задумчивости взглянул на кровавую лужу и кивнул слугам, давая знак убрать кровь и тело Фебиса. Затем вновь обратил свой взор на Дайконаса Во.
— Знай, что расстояние мне не помешает. Если бы Фебис скрылся от моего гнева в Зан-Картуме или даже в дебрях Эона, где обитают демоны, возмездие неминуемо настигло бы его. Надеюсь, урок не прошел для тебя даром, Во. Теперь ступай. Ты более не принадлежишь к когорте «белых гончих». Тебе выпала честь стать моим охотничьим соколом, соколом властелина Всего Сущего. Любой из моих подданных мечтает о такой чести.
— Да, бесценный.
— Все, что тебе следует знать, сообщит верховный министр Вэш.
Сулепис знаком приказал солдату идти, однако тот не двигался с места. Глаза автарка угрожающе прищурились.
— Почему ты медлишь? А, ты хочешь услышать, какая награда ожидает тебя, если ты выполнишь поручение успешно. Можешь не сомневаться, награда будет достойной. Я щедр со своими верными слугами и суров с теми, кто обманул мое доверие.
— Я не сомневаюсь, бесценный. Но мне хотелось бы знать, не носит ли девица Киннитан в своей утробе такое же… насекомое. А если носит, почему бы не применить к ней этот способ.
— Что скрывается в ее утробе, тебя не касается, — отрезал автарк. — Я хочу получить ее живой, а значит, этот способ не годится. Ты должен доставить ее в Ксис целой и невредимой, понял? У меня есть определенные намерения на ее счет. Сегодня же вечером ты отплывешь в Иеросоль. Прежде чем наступит Праздник середины лета, девчонка должна быть здесь, или же тебе придется горько пожалеть о собственной участи. — Автарк устремил на солдата пронзительный взгляд. — Задавая слишком много вопросов, ты искушаешь меня разбудить маленькую свирепую тварь, отныне обитающую в своем теле, и подыскать другого исполнителя — менее разговорчивого.
— Прости меня, бесценный. Я полон желания служить тебе и прошу лишь об одном: разреши мне отложить отплытие до завтра.
— Это еще почему? Я знаю, что у тебя нет ни семьи, ни друзей. Значит, тебе не с кем прощаться.
— Ты прав, бесценный. Но боюсь, в сегодняшней схватке я сломал локоть. — Солдат приподнял поврежденную руку, поддерживая ее здоровой. — Мне необходимо вправить и перевязать его. Я лучше справлюсь со службой, если больная рука не будет мне докучать.
Автарк кивнул головой и разразился смехом:
— Мне по душе твое хладнокровие, солдат. Что ж, иди, лечи свою руку. Тебе предстоит трудная задача. Как знать, что ждет тебя, если ты ее выполнишь? Может, я назначу тебя на должность старика Вэша.
Губы Сулеписа искривила зловещая ухмылка. Его глаза блестели, как в горячке.
«Наверное, этого человека — или живого бога — беспрестанно терзает лихорадка, — пронеслось в голове у Вэша. — Наверное, в крови у него горит солнечный огонь. И поэтому он опасен, как раненая гадюка».
— Что ты думаешь об этом, старина? — донесся до него голос автарка. — Готов уступить свое место преемнику? Готов передать ему свой опыт?
Вэш низко поклонился, стараясь держаться так, чтобы на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Я с радостью выполню любое твое желание, бесценный. Твои желания — закон для всех твоих подданных.
Глава 9
Глубоко под землёй
У Тсо и За родилось много сыновей, и величайшим из них был Зафарис, принц Вечера. Он летал по небесам на черном соколе и, завидев зверя или демона, угрожавшего обители богов, поражал врага своим топором из вулканического камня. Сей топор носил имя Громовой Удар, и мир, дети мои, не знал более могущественного оружия.
У Тсо и За родилось много сыновей, и величайшим из них был Зафарис, принц Вечера. Он летал по небесам на черном соколе и, завидев зверя или демона, угрожавшего обители богов, поражал врага своим топором из вулканического камня. Сей топор носил имя Громовой Удар, и мир, дети мои, не знал более могущественного оружия.
— Ты думаешь, я так запыхался, потому что я… слишком тучный, — пробормотал Чавен, прислонившись к стене коридора и обмахиваясь перевязанной рукой. — Но дело не в этом. То есть, конечно, жиру во мне много, но…
— Ничего подобного, — перебил его Чет. — Ты никогда не был толстяком, а за последние дни, пока голодал и прятался, и вовсе исхудал. Ты просто выбился из сил и нуждаешься в отдыхе. В этом нет ничего постыдного.
— Да нет, я вовсе не устал! Беда в том, что я… я боюсь этих подземных коридоров.
Даже в свете настенных факелов, придававших всем лицам серо-зеленый оттенок, щеки Чавена поражали своей бледностью.
«Наверное, на придворного лекаря угнетающе действует сумрак», — отметил про себя Чет.
И в самом деле, освещение казалось слишком тусклым даже для привычных к темноте глаз фандерлинга. Они находились на краю города, там, где Нижнюю Рудную улицу пересекали многочисленные безымянные переулки — их когда-то начали застраивать, но бросили после того, как планы гильдии каменотесов изменились.
— Тебя страшит темнота или… что-то другое? — осведомился Чет.
На память ему пришел таинственный человек Джил, который взял его в город, на встречу с народом кваров. Джил тоже все время был настороже, но тревогу ему внушали не туннели, а нечто, скрывавшееся в глубине под ними.
— Или задавать этот вопрос невежливо?
— Нет, нет, — покачал головой Чавен. — Ведь ты мой лучший друг, ты спас мне жизнь. Сейчас я немного отдышусь и… расскажу тебе о том, какова причина моего страха.
Через несколько мгновений дыхание Чавена выровнялось, и он начал рассказ:
— Ты знаешь, я прибыл из страны Улос, что лежит на юге. Но известно ли тебе, что я принадлежал к богатому семейству Макари?
— Мне известно лишь то, что ты сам мне рассказал, — произнес Чет.
Он старался ничем не выдать нетерпения, но мысли об Опал, ожидавшей его дома в обществе погруженного в оцепенение пасынка, не давали Чету покоя. Большая часть утра уже прошла, время летело незаметно, как песок в песочных часах, а цель их похода до сих пор оставалась для Чета тайной.
— Да, это было очень богатое семейство, и, судя по дошедшим до меня слухам, оно и доныне сохранило свои богатства. Я порвал с ними много лет назад, когда они начали служить Парнаду, покойному автарку Ксиса.
Чет мало интересовался автарками, покойными и ныне здравствующими, однако сделал вид, что все понимает.
— Да-да, конечно, — закивал он головой.
— Я вырос в Фалопетрисе. Окна нашего дома выходили на Гесперийский океан. Дом этот стоял на высокой каменной скале, пронизанной многочисленными туннелями. Такими, как этот.
Чет помнил, что цитадель холма Мидлан является не просто наскальным поселением, но колыбелью его народа, и что все фандерлинги в буквальном смысле слова вышли из Соляного пруда, поэтому ощутил легкий приступ раздражения. Он был убежден, что жалкие туннели Фалопетриса не идут ни в какое сравнение со здешними. Однако Чет быстро взял себя в руки — он понимал, что лекарь никоим образом не хотел его уязвить. Чету не терпелось услышать продолжение рассказа и узнать наконец, почему его друг потерял присутствие духа.
— Мне доводилось слышать о тех скалах, — заметил он. — По большей части они состоят из известняка и туфа. Отличный материал для кирпичей и…
На сей раз нетерпеливое выражение мелькнуло на лице Чавена.
— Несомненно, — перебил он. — Так вот, когда я был мальчишкой, мы с братьями часто играли в пещерах. Глубоких пещер мы избегали, так как даже мои братья понимали, что они слишком опасны. Для игр мы обычно выбирали выемки в скале неподалеку от нашего дома. Там мы изображали из себя морских волков и строили крепость, чтобы отразить нападение захватчиков из Ксиса.
Губы Чавена исказила усмешка, он коротко и невесело усмехнулся.
— Эти игры можно считать иронией судьбы, — пробормотал он и продолжил свою историю. — Так вот, как-то раз старшие братья рассердились на меня — уже не помню, по какой причине — и бросили одного в пещере. Мы спустились туда по отвесной тропе, а когда тропа оборвалась, воспользовались веревочной лестницей, которую утащили из нашего сарая. Без лестницы выбраться из пещеры было невозможно. Мои старшие братья и сестра Замира вскарабкались по ней и забрали ее с собой, а меня оставили в одиночестве. Поначалу я думал, что они скоро вернутся. Мне было лет пять-шесть, и я вообразить себе не мог, что старшие поступят со мной так жестоко. Наверное, они собирались хорошенько испугать меня, а потом освободить из плена. Но один из моих братьев, Нирам, упал и сломал ногу. Перелом был такой тяжелый, что из раны торчали обломки кости. После того случая брат навсегда остался хромым. Так вот, братьям пришлось на руках нести Нирама домой. Поднялась суматоха, родители спешно послали в город за хирургом. И в этой суматохе обо мне забыли. Не буду утомлять тебя описанием кошмарных часов, которые я пережил, — сказал Чавен, словно боялся наскучить собеседнику.
Опасения его были напрасны. Прежнее нетерпение Чета исчезло без следа. Фандерлинг с поразительной ясностью представлял себе ужас, охвативший забытого в пещере ребенка, и вспоминал о Кремне, попавшем в такое же положение несколько дней назад.
«Ни мне, ни Опал никогда не узнать, что пережил мальчик там, в глубине, когда рядом не было ни одной живой души», — с содроганием подумал Чет.
— Сначала я слышал визг и крики, доносившиеся сверху, — со вздохом продолжал Чавен. — Братья пытались напугать меня еще сильнее, и им это удалось. А потом все стихло. Тишина потрясла меня больше, чем самые дикие вопли. Я понял, что остался в полном одиночестве. Наверное, братья забыли обо мне, догадался я. А может, они провалились в бездонные расщелины. Или же дикие кошки и медведи разорвали их на части. Я рыдал и вскоре совершенно изнемог от слез.
Чавен помолчал, затем продолжил:
— Я смутно помню, что произошло после. Кажется, я отыскал лаз в задней части пещеры и нырнул туда. Как я отважился на это и на что рассчитывал, я не помню. Смутно припоминаю огни и голоса, множество голосов. Одно могу сказать: после заката обо мне вспомнили, отец и слуги отправились на поиски. Они спустились в пещеру, осветили ее факелами и обнаружили, что я лежу, свернувшись в комок, в маленькой внутренней пещерке — раньше мы с братьями ее не замечали. Впоследствии отец приказал завалить камнями вход в большую пещеру, чтобы положить конец нашим опасным играм. — Чавен провел обеими руками по своей лысеющей голове. — С тех пор я испытываю непреодолимый страх перед темнотой и замкнутым пространством. Чтобы спуститься в Город фандерлингов и отыскать тебя, мне потребовалось собрать все мужество. Я понимал, что, если не найду помощи, я погибну.
«Неужели каменный потолок над головой может кого-то угнетать? — пронеслось в голове у Чета. — По-моему, он дает лишь приятное ощущение защищенности».
Фандерлинг чувствовал себя до крайности неуютно на открытых пространствах, где нельзя укрыться, невозможно спрятаться от неприятелей и разгневанных богов. Тем не менее Чет попытался понять чувства друга.
— Может, ты хочешь вернуться? — спросил он.
— Нет, — ответил Чавен. Руки его по-прежнему мелко дрожали, но во взгляде горела решимость. — Нет, я не могу оставить свой дом на разграбление приспешникам Толли и даже не узнать, что они с ним сделали. Ведь у меня там множество… ценных вещей и…
Королевский лекарь что-то невнятно пробормотал. Чет не разобрал его слов, однако не стал переспрашивать и устремился вперед, отважно пересекая большие участки темноты, царившей между кругами света возле факелов. Он знал, что сердце его спутника томительно замирает во мраке, но ничем не мог ему помочь.
Чет остановился, чтобы опустить очередной кусочек коралла в морскую воду, наполнявшую фонарь. На память ему невольно пришли два последних путешествия по туннелям. Первый раз рядом с ним был Кремень, и, когда они выбрались наверх, он передал Чавену осколок необычного камня. Во второй раз Чет проделал путь по подземным переходам в обществе Джила, который привел его на другой берег пролива, в город, захваченный сумеречным воинством.
«Поразительно, как резко изменилась моя жизнь, — вздохнул фандерлинг. — Всего год назад все мои дни посвящались обычным делам, а ночи — спокойному сну. Теперь от той беззаботной поры остались лишь воспоминания».
— А тот камень, камень Кремня, — ведь именно с его помощью убили принца Кендрика… — вслух пробормотал Чет.
Даже после всех тревожных событий последних дней открытие, сделанное Чавеном, казалось невероятным. Ведь он, Чет Голубой Кварц, держал тот камень в своих руках!
Чавен понуро брел впереди и, судя по всему, не разобрал его слов.
— А что бы произошло, положи я этот камень, как там он называется, себе в рот? — спросил Чет погромче. — Неужели я тоже превратился бы в демона? Или для этого требуется произнести магические слова?
— Что? — переспросил Чавен. Он так глубоко погрузился в раздумья, что с трудом вернулся к действительности. — Ты имеешь в виду камень Куликос? Нет, он не имеет силы без магического заклинания. А чтобы сотворить заклинание, требуются не только слова.
— Не только слова?
— Древняя мудрость, называемая магией, это не просто дверь, которую может отпереть любой, у кого есть ключ. Среди твоего народа есть множество умельцев, обрабатывающих кристаллы и драгоценные камни. Чтобы придать камню форму, требуется немало мастерства. Если просто колотить по камню, ты лишь разобьешь его вдребезги.
— Конечно. Поэтому гранильщики камней годами обучаются своему искусству.
— Для того чтобы вдохнуть жизнь в куликос, тоже нужно искусство. Ты можешь сколько угодно сжимать его в правой руке и без конца произносить магические слова. Ничего не произойдет, и пальцы твои по-прежнему будут ощущать лишь холодную поверхность. Тот, кто хочет овладеть древней магией, идет на бесчисленные жертвы, и нередко плата за искусство оказывается выше, чем награда. — Чавен внезапно оборвал себя. — Иногда цена бывает поистине ужасающей, — добавил он дрожащим голосом.
Чет положил руку ему на плечо.
— Скоро мы уже будем под твоим домом, — сообщил он. — Поэтому надо двигаться как можно тише. Даже если они не нашли подземный ход, шум заставит их насторожиться.
Чавен кивнул. Вид у него был изнуренный, в глазах метался испуг, словно кошмарный случай из детства все еще держал его в своей власти.
Они миновали еще два узких коридора и выбрались к двери, производившей странное впечатление в этом сумрачном необитаемом подземелье. То была прочная массивная дверь, и украшавшие ее бронзовые полосы сверкали даже в тусклом свете кораллового фонаря.
«Неужели Чавен время от времени спускался под землю, чтобы начистить бронзу? — подумал Чет. — Ведь никому из слуг не известно о существовании подземного хода».
Однако он не стал задавать вопросов — они не знали, кто сейчас находится в доме, и должны были соблюдать тишину.
Чет молча уставился на дверь. У нее не было ни ручки, ни щеколды, ни даже замочной скважины. Правда, сбоку висел колокольчик, совершенно бесполезный в данных обстоятельствах.
Чавен потянул Чета за рукав, чтобы привлечь его внимание. Затем сделал странный жест, смысл которого фандерлинг уяснил не сразу. Лекарь повторил жест, в досаде взмахнув перевязанной рукой, и лишь тогда Чет догадался: Чавен просит его отвернуться. Судя по всему, он хотел что-то скрыть от глаз фандерлинга. От обиды у Чета перехватило горло. После того как они с Опал приютили беглеца у себя в доме и залечили его раны, фандерлинг не ожидал от Чавена подобного недоверия. Тем не менее он счел за благо не спорить и послушно повернулся к двери спиной.
Раздался шорох, словно медленно двигали тяжелый предмет, за ним последовало звяканье щеколды. Мгновение спустя на плечо Чета легла тяжелая рука Чавена. Дверь была распахнута, через нее в подземный коридор проникала полоса серебристого света. Чавен наклонился к своему маленькому спутнику, лицо его выражало величайшее нетерпение. Он напоминал голодного, учуявшего запах еды, но не понимающего, где именно она находится. Чет затаил дыхание, прислушиваясь.
Наконец Чавен выпрямился, знаком предложил Чету следовать за собой и вошел в дверь. Фандерлинг поспешил за ним, сжимая в руке угасающий коралловый фонарь. Лекарь остановился перед портьерой, до такой степени старой, поблекшей и обветшалой, что разглядеть то, что было на ней выткано, не представлялось возможным. Вещь эта казалась до крайности неуместной в темном сыром коридоре без окон. Несколько мгновений Чавен пребывал в замешательстве, пальцы его снова взметнулись в воздух, словно он опять просил своего спутника отвернуться. Однако нетерпение одержало верх над осторожностью, он резким движением отдернул портьеру и нырнул внутрь дома. Под ветхой тканью возник бугор и тут же исчез, словно за портьерой лекарь бесследно растворился.
По спине у Чета пополз неприятный холодок, однако он решил последовать примеру своего спутника. Внезапно до слуха его долетел какой-то звук. Стараясь не поднимать шума, Чет скользнул в дальний конец коридора, к подножию лестницы. Он погасил фонарь, и коридор погрузился в почти полную темноту. Чет замер, навострив уши.
Теперь он явственно различал голоса, доносившиеся сверху. Возможно, то были слуги Чавена, следившие за домом в отсутствие хозяина. Сам Чавен почему-то не предполагал такой возможности.
Негромкий, но пронзительный стон, долетевший неведомо откуда, заставил Чета вздрогнуть. Он быстро огляделся по сторонам, но коридор был пуст. Чет бросился к портьере, отдернул ее и увидел приоткрытую дверь. Стон раздался вновь, на этот раз громче. Казалось, это оплакивает себя проклятая душа. Фандерлинг призвал на помощь все свое мужество и распахнул дверь.
Чавен распростерся на полу, словно пронзенный кинжалом, в окружении измятых обрывков ткани. Чет подбежал к лекарю и перевернул его на спину, но не обнаружил никаких признаков раны.
— Все пропало! — простонал Чавен. Его голос показался Чету громовым. — Все пропало! Они забрали его…
— Тише! — прошипел фандерлинг. — Наверху кто-то есть!
— Они все забрали!
В глазах Чавена застыло отчаяние, словно у него только что вырвали из рук единственное дитя.
— Мы должны их догнать!
— Молчи, или нам обоим не миновать гибели, — сердито прошептал Чет, крепко сжимая руку лекаря выше локтя. — Возможно, в доме полно стражников, которые ищут тебя…
— Но они отобрали у меня… я уничтожен, я просто убит.
Чет глазам своим не поверил, когда по бледным щекам королевского лекаря заструились слезы. Он всегда уважал Чавена за ум и рассудительность, но внезапно этот человек превратился в обезумевшее от горя дитя.
— Скажи, что за великую ценность у тебя похитили?
— Давай прислушаемся. Может, мы их услышим, — не отвечая на вопрос, пробормотал Чавен.
Он попытался освободиться от хватки фандерлинга, и его взгляд, еще недавно безумный, стал более осмысленным. Прежде чем Чет опомнился, лекарь вырвал у него свою руку, пересек комнату и выскользнул в коридор. Чету оставалось лишь следовать за ним.
Королевский лекарь остановился у лестницы. Он прикусил губу, приказывая фандерлингу хранить молчание. В этом не было необходимости — Чет чувствовал опасность и, испуганный внезапным безумием своего спутника, не собирался поднимать шум. Чавена тоже сотрясала дрожь, но то была дрожь ярости, а не страха. Казалось, он вовсе не думает о том, что в любую минуту его могут схватить, заключить в тюрьму и казнить.
«А что ожидает меня? — невольно задался вопросом Чет. — Если они казнят королевского лекаря, как они поступят с его сообщником, простым фандерлингом? Скорее всего, никто внизу даже не узнает о моей смерти. Ах, моя бедная старушка Опал, ты была права. Лучше бы я сидел дома и не искал на свою голову приключений».
Чет глубоко вдохнул, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. Может быть, наверху всего лишь слуги Чавена. Скорее всего, так оно и есть…
— Уверяю вас, лорд Толли, в доме больше нет ничего ценного.
Высокий пронзительный голос раздался так близко, что Чет замер, сдерживая дыхание. С ужасом он увидел, что глаза Чавена широко раскрылись — несомненно, на лекаря накатил новый приступ буйной ярости, свидетелем которого Чет был несколько мгновений назад. Чавен сделал движение в сторону лестницы, однако Чет схватил его за рукав и вцепился мертвой хваткой.
— Ты думаешь, брат? — раздался сверху еще один голос, ленивый и спокойный. Впрочем, чувствовалось, что в любую минуту этот голос может обернуться громовым окриком, неожиданным и резким, как укус гадюки. — А вдруг здесь есть такие вещи, которые не представляют ценности для меня, но могут пригодиться тебе?
Это Хендон Толли и его брат, новый герцог Саммерфильд, догадался Чет. Он не понимал, что собирается делать Чавен, но лекарь явно не собирался сдерживать бешенство. Неужели он до сих пор не осознал, что представители семейства Толли не только завладели замком, но и стали единовластными правителями Южного Предела? По первому их приказанию с Чавена и Чета спустят кожу на Маркет-сквер под одобрительное улюлюканье толпы.
— Я уже сказал вам, повелитель, что в ваши руки попала истинная драгоценность. Обещаю вам разгадать все ее секреты. Но пока мне не хватает одного элемента. Я не смог найти его в этом доме… Прочь, прочь! — внезапно завопил говоривший.
— Это всего лишь кошка, — насмешливо произнес тот, кого называли лордом Толли.
— Ненавижу этих хвостатых тварей. Все они приспешницы Змеоса. Хорошо, что эта убралась. — Обладатель высокого голоса умолк, а когда заговорил вновь, к нему вернулось прежнее хладнокровие. — В этом доме нет ничего, что помогло бы нам разрешить загадку. Клянусь, милорд, это так.
— Но ты разгадаешь ее, — ответил его собеседник. — Выхода у тебя нет.
— Разумеется, милорд, — ответил первый, и в его голосе зазвучали нотки испуга. — Не сомневайтесь во мне. Все эти годы я служил вам верой и правдой.
— По крайней мере, успешно делал вид, что служишь. Что ж, не будем терять времени. Запрем дом, и можешь возвращаться к своей некромантии.
— Я полагаю, мое занятие лучше называть каптромантией, милорд. — Судя по уверенному тону, человек справился с испугом.
«Вероятно, я ошибся, — подумал Чет. — Похоже, это не брат Хендона Толли, а кто-то другой».
— Некромантия — это наука оживления мертвецов, — пояснил неведомый собеседник Хендона. — А каптромантия — это магическое искусство, которое использует зеркала и…
— Ты наверняка занимаешься и тем и другим, — насмешливо перебил лорд Толли. — Что ж, надеюсь, твои увлечения помогут нам преобразить этот мир…
Голоса удалялись и постепенно стихли. Когда дом погрузился в тишину, Чет наконец вздохнул полной грудью и почувствовал, что его руки и ноги мелко дрожат.
— Кто эти люди? — обернулся он к своему спутнику.
— Один из них — грязный пес по имени Хендон Толли, — процедил лекарь. — А второй — самый подлый предатель из всех, когда-либо порожденных этим миром. По части подлости он перещеголял самого Толли. Подумать только, когда-то я считал его своим другом, этого жалкого прихвостня разбойника и убийцы. Если бы я мог задушить его собственными руками…
— Да о ком ты говоришь?
— О ком? О мерзавце, который украл мое величайшее достояние!
Глаза Чавена по-прежнему полыхали бешенством. Чет понимал, что обезумевшему лекарю может взбрести в голову все, что угодно, и его безрассудство вполне может стоить им жизни. Фандерлинг снова схватил своего друга за рукав.
— Скажи же, что он у тебя украл! И кто он такой?
Чавен сокрушенно покачал головой, на глазах его вновь выступили слезы.
— Нет, не проси. Об этом я не могу рассказать никому. Мне стыдно за свою слабость. — Он горестно посмотрел на Чета. — Ты слышал, как Хендон Толли назвал своего собеседника братом? Этот негодяй принадлежит к Академии Восточного Предела. Зовут его брат Окрос. Увы, были времена, когда я доверял ему, как самому близкому человеку.
Никогда еще Чет не видел Чавена таким несчастным, разбитым и опустошенным.
Лекарь опустил голову на руки и поник, словно силы оставили его навсегда.
— О боги, почему вы не послали мне прозорливости! Ведь я вырос в семье, где всегда ценили мужество! Как я мог забыть, что доверчивость — признак глупости и слабости?
— Ты что, спятила? — Если бы младшая сестра выразила намерение спрыгнуть с крепостной стены в океан, Телони поразилась бы ничуть не больше. — Он заключенный! И он мужчина!
— Ты только глянь на него — он всегда сидит здесь, и вид у него такой печальный.
Пелайя Акуанис видела этого узника множество раз. Он всегда неподвижно сидел на каменной скамье, словно слушал какую-то дивную музыку. Но никакой музыки не было, лишь пение птиц да далекий рокот океана.
— Я хочу с ним поговорить! — заявила она непререкаемым тоном.
— Стражники тебе не позволят, — предупредила одна из подруг, сопровождавших сестер.
Но Пелайя не обратила на ее слова ни малейшего внимания. Она встала, оправила платье и решительно двинулась через сад к каменной скамье. Два стражника стояли неподалеку от заключенного. Один из них пристально посмотрел на девочку и равнодушно прислонился к стене, а другой, напротив, сделал шаг по направлению к бородатому арестанту, давая понять, что неукоснительно исполняет свои обязанности. После чего стражники возобновили прерванную беседу, не обращая на юную посетительницу ни малейшего внимания. Видимо, они сочли, что она не представляет опасности и никак не может освободить узника, поняла Пелайя. Она даже немного пожалела о том, что стражников ничуть не встревожило ее появление. Ведь для того, чтобы приблизиться к замершему на скамье бородатому человеку, ей понадобилась вся ее решимость.
Заключенный поднял на нее взгляд, не выражавший ни единого проблеска чувства. Лицо узника осталось таким безучастным, словно Пелайя была листком или букашкой. Внезапно девочка осознала, что ей абсолютно нечего сказать этому человеку. Пелайя уже хотела повернуться и уйти, но ее остановила мысль о неизбежных насмешках старшей сестры.
Она переминалась с ноги на ногу, пытаясь придумать подходящие для такого случая слова, а бородатый мужчина равнодушно взирал на нее. Девочке показалось, что в саду воцарилась напряженная тишина. Человек на скамье был ровесником отца Пелайи или немного старше. В его длинных каштановых волосах и бороде поблескивала седина несколько прядей были совершенно белыми. Заметив, что девочка его рассматривает, он устремил на нее долгий пристальный взгляд, чем окончательно лишил Пелайю присутствия духа.
— Кто вы такой? — выдохнула Пелайя так резко, что слова ее прозвучали почти вызывающе.
Кровь прилили к ее щекам, и она с трудом подавляла желание убежать.
— Моя дорогая юная госпожа, вы сами подошли, а это значит, что вам следует первой назвать свое имя, — отчеканил арестант.
Голос его звучал серьезно, почти сурово, на лице не дрогнул ни один мускул, и все же Пелайя чувствовала: он смеется над ней.
— Неужели никто не потрудился объяснить вам правила вежливого поведения и в ваши руки ни разу не попалось руководство по этикету? — Насмешливые нотки в голосе узника стали более явственными. — Собеседники должны представиться друг другу, ибо имена имеют большое значение. Ведь они даются один раз и на всю жизнь.
Он изъяснялся на иеросольском языке с довольно сильным, но приятным акцентом.
— Полагаю, ваше имя мне известно, — ответила Пелайя. — Вы король Олин из Южного Предела.
— Вы правы лишь наполовину, моя дорогая юная госпожа. — Заключенный слегка нахмурился, словно обдумывал, что нужно сказать. — Чтобы мы были в равном положении, вы должны сообщить мне хотя бы половину собственного имени.
— Пелайя! — громко позвала Телони, и в ее голосе звучало смущение.
— Теперь я получил то, что причиталось мне по праву, хотя и против вашего желания, — изрек заключенный.
— Это нечестно. Она меня выдала.
— Я отнюдь не уверен, что в данном случае речь может идти о предательстве. Но раз вы так полагаете, значит, так оно и есть. — На губах узника мелькнула улыбка, точнее, ее слабая тень. — Как я уже говорил, имена имеют большое значение. Что ж, я постараюсь угадать вторую часть вашего имени без посторонней помощи. Значит, Пелайя? Прекрасное имя. Оно означает «океан».
— Я знаю. — Пелайя чуть отступила назад. — Вы тянете время, потому что не можете догадаться.
— Вы недооцениваете мои скромные способности, прекрасная юная госпожа. Мне нужно лишь учесть все известные мне обстоятельства. — Он пригладил бороду и сразу стал похож на ученого из Священной академии Тригона. — Во-первых, вы пришли в этот сад — вот первый важный факт. Доступ сюда открыт далеко не каждому, и мне самому совсем недавно дарована честь дышать здешним воздухом. Во-вторых, на вас чудное шелковое платье и кружевной воротник тончайшей работы. Этот наряд свидетельствует о том, что вы отнюдь не повариха, явившаяся сюда собирать мяту, и не служанка, которая развешивает на воздухе белье. Будь вы служанкой или поварихой, вы не стали бы тратить время на болтовню с арестантом преклонных лет. Впрочем, судя по вашему лицу, вы отнюдь не бездельница, желающая развеять скуку.
Пелайя невольно рассмеялась. Да, конечно, он болтал ерунду, забавляя себя и ее, но слова его не были лишены смысла. Он показывал ей, что вполне мог бы разрешить загадку, если бы это ему в самом деле потребовалось.
— Таким образом, можно предположить, что вы знатная леди, живущая в крепости. Тем более что вы явились сюда в сопровождении внушительной свиты. — Он сделал жест в сторону Телони и подруг, замерших в отдалении с широко раскрытыми от ужаса глазами. Глядя на их лица, можно было подумать, что Пелайя попала в логово волка. — Одна из юных особ обратилась к вам по имени, что свидетельствует о близости, нередко связывающей госпожу и ее служанку. Но я замечаю между вами несомненное внешнее сходство, хотя ваши черты, госпожа, осмелюсь заметить, отличаются большей тонкостью и изяществом. Надеюсь, последнее мое наблюдение останется между нами. Итак, скорее всего, эта юная особа состоит с вами в родстве. Она ваша сестра?
Пелайя молча взглянула на него, всем своим видом давая понять, что уловки бесполезны и он не сумеет вытянуть из нее ни малейшей подсказки.
— Полагаю, предположение мое справедливо, хотя вы и отказались его подтвердить. Это ваша сестра. Насколько мне известно, лорд-протектор, заточивший меня сюда, не имеет законных отпрысков. Некоторые полагают, что бездетность — большое благо, ибо дети доставляют родителям множество забот и волнений, но я придерживаюсь иного мнения. Однако же, сожалея о бездетности лорда-протектора, я прихожу к выводу, что он никоим образом не может являться вашим отцом. Но кому выпали честь и счастье иметь вас своей дочерью, вот в чем вопрос? Все здешние министры слишком темнокожи или слишком бледнолицы, так что я направился бы по ошибочному пути, вздумав искать вашего родителя среди них. Полагаю, я поступлю разумно, если ограничу область поисков и припомню, его из высокопоставленных обитателей крепости имеет детей. Я провел здесь более полугода и многое успел узнать. — Узник вновь слегка улыбнулся. — Я вижу, спутницы ваши призывно машут руками, и понимаю, что мне следует поторопиться. В противном случае я рискую лишиться вашего приятного общества прежде, чем успею познакомить вас с итогом моих рассуждений. Итак, внутренний голос подсказывает мне, что ваш отец — граф Перивос Акуанис, комендант крепости. Вне всякого сомнения, вы его младшая дочь, в то время как темноволосая девушка, окликнувшая вас по имени, это ваша старшая сестра Телони.
— Вы знали все с самого начала, — растерянно пробормотала Пелайя.
— Нет, уверяю вас, дорогая юная госпожа, когда вы приблизились ко мне, я понятия не имел, кто вы такая! Однако во время разговора с вами мое неведение развеялось. Теперь я припоминаю, что однажды видел вас в обществе вашего отца. Но тогда я не имел возможности разглядеть вас как следует.
— Я не уверена, что вы говорите правду.
— Неужели я дерзнул бы лгать такой прекрасной юной особе с таким прекрасным именем? Ваше имя означает «океан», а бог Морей и Океанов — покровитель моей семьи. В нынешнем моем положении океан является для меня самым главным источником радости. Согнувшись у окна камеры, я могу увидеть волны, и это зрелище представляется мне на редкость отрадным. Оно дает мне силы жить дальше. — Заключенный слегка склонил голову. — Признаюсь откровенно, вы напомнили мне о моей собственной дочери, хотя, полагаю, вы на несколько лет моложе. Моя дочь тоже отличается состраданием и испытывает сочувствие к одиноким старикам и бездомным псам. — Лицо Олина внезапно напряглось, словно он почувствовал боль, но не хотел этого показывать. — Но дети быстро растут и покидают своих родителей. Все в этой жизни меняется слишком быстро.
Олин порывисто вздохнул, словно боль становилась все сильнее. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он заговорил вновь.
— Так сколько вам лет, леди Пелайя?
— Двенадцать. В следующем году или через год я выйду замуж. Но только после того, как выйдет замуж моя сестра Телони.
— Я желаю вам счастья, сейчас и в будущем. Ваши подруги выглядят чрезвычайно встревоженными. Судя по всему, они намерены позвать лорда-протектора, дабы он вызволил вас из лап злоумышленника. Думаю, вам лучше вернуться к ним.
Пелайя уже хотела идти, но неожиданно замешкалась.
— Когда я сказала, что вы король Олин из Южного Предела, вы ответили, что я права лишь наполовину, — выпалила она, пристально глядя на пожилого арестанта. — Но почему? Всем известно, кто вы такой.
— Я действительно Олин и прибыл сюда из Южного Предела, — отозвался ее собеседник. — Но я уже не король. Пленник не может быть королем. — На губах его вновь появилась улыбка, до того печальная, что у Пелайи защемило сердце. — Ступай же; девочка по имени Океан. Разговор с тобой доставил мне большое удовольствие, но твои спутницы тебя заждались. Да пребудет с тобой милость Зории.
Когда Пелайя подошла к подругам, они окружили ее, как солдата, вернувшегося из неприятельского плена. Один-единственный раз она украдкой оглянулась на короля Олина. Узник, казалось, не заметил этого. Глаза его были устремлены в небо, где пробегали легкие перистые облака. Ничего другого он не мог разглядеть из-за высокой крепостной стены.
— Ты не должна была говорить с ним, — прошипела Телони. — Он заключенный, к тому же из чужой страны. Отец будет в ярости.
— Да, — вздохнула Пелайя. На душе у нее было грустно, и в то же время ее не оставляло какое-то странное чувство, словно после короткого разговора с пленным королем она внезапно повзрослела и изменилась. — Наверняка отец будет в ярости.
Глава 10
Горбун и его прабабушка
Великое семейство Сумерек сохраняло свое могущество, когда предки нашего народа впервые явились на эту землю. Пришельцы были изгнаны прочь враждебными кланами, потомками близнецов Ветра и Влаги, которые беспрестанно сражались друг с другом.
В один из дней повелитель Молний из клана Ветра мчался по бескрайним небесным просторам и вдруг увидел Бледную Деву, дочь Грома, сына Влаги. Красота ее пронзила его, как стрела. Дева обратила на него взор, и сердца их слились в дивной мелодии, которая не умолкнет до конца времен.
Так началось великое поражение.
Великое семейство Сумерек сохраняло свое могущество, когда предки нашего народа впервые явились на эту землю. Пришельцы были изгнаны прочь враждебными кланами, потомками близнецов Ветра и Влаги, которые беспрестанно сражались друг с другом.
В один из дней повелитель Молний из клана Ветра мчался по бескрайним небесным просторам и вдруг увидел Бледную Деву, дочь Грома, сына Влаги. Красота ее пронзила его, как стрела. Дева обратила на него взор, и сердца их слились в дивной мелодии, которая не умолкнет до конца времен.
Так началось великое поражение.
Баррик Эддон проснулся от ужаса. Ему казалось, сердце его вот-вот треснет, словно яичная скорлупа. До него доносился запах дыма, но вокруг царил холод и непроглядная тьма. Несколько томительно долгих мгновений Баррик не мог вспомнить, где он. Не в доме, не под крышей, в этом не было сомнений — со всех сторон слышался шелест и поскрипыванье деревьев, раскачиваемых ветром.
Ах да, вспомнил Баррик, он же за Границей Теней.
Принц чувствовал себя так, будто только что очнулся от долгого причудливого сна. Это ощущение было слишком хорошо знакомо Баррику, однако пробуждение оказалось ничуть не менее странным, чем сам сон. Беспросветные сумерки, царившие в этих краях, закончились. Серая мгла небес сменилась абсолютной тьмой. То была не ночная тьма, которую освещают луна и звезды, но густая кромешная темнота. Словно какой-то рассерженный бог накрыл мир своим плащом. Если бы не угольки, догоравшие в костре, Баррик не смог бы рассмотреть, что творится вокруг. И этот ужасный едкий запах…
«Дым. Джаир сказал, это дым большого пожарища. Дым наполнил небо и уничтожил свет».
Баррик вспомнил, что весь день накануне у него мучительно щипало глаза. Им пришлось сделать привал, потому что ему и Вансену, капитану королевских гвардейцев, было трудно дышать.
Баррик тихо приблизился к кострищу и поворошил палкой угли. Вансен спал с открытым ртом, дыхание его было тяжелым и хриплым. Почему капитан до сих пор не ушел? Любой здравомыслящий человек на его месте давным-давно вернулся бы в Южный Предел. А он лежал здесь, рядом со своим новым другом, старым облезлым вороном, который, судя по всему, тоже спал, сунув голову под крыло. Баррик сам не мог понять, отчего говорящая птица вызывает у него такую неприязнь, но эта неприязнь была чрезвычайно сильна.
Стоило Баррику перевести взгляд на Джаира, как сердце его вновь заныло и все внутренности болезненно сжались. «Клянусь богами, этот демон воистину ужасен!» — пронеслось у него в голове. Он смутно помнил, что прежде считал себя другом и даже родственной душой безликого существа, одного из тех монстров, что захватили земли людей, сея огонь и смерть. Как он мог оказаться во власти этого безумия? Как он мог полностью подчиниться порождению тьмы и вслед за ним безропотно устремиться навстречу ужасной судьбе?
Баррик посмотрел на лошадей, стоявших под деревьями. Кобыла Вансена дремала, понурив голову, а лошадь из страны теней беспокойно переминалась с ноги на ногу. Баррик знал, что лошадь эта принадлежит ему, но не помнил, каким образом она ему досталась.
«Я могу вскочить в седло и ускакать отсюда, никем не замеченный», — решил принц.
Может, стоит разбудить Вансена? Он подумал и отказался от этого намерения. Баррик шарил руками по земле, пока не нащупал эфес своей шпаги. В тот же миг его посетила новая мысль: надо вонзить длинный острый клинок в горло Джаира.
Но едва Баррик успел сжать рукоять, безликий демон открыл глаза и уставился на него. Казалось, воин из страны теней даже во сне сумел прочесть мысли принца. Несколько мгновений Джаир не сводил с Баррика пронзительного взгляда, зрачки его тускло посверкивали в сумраке. Затем он закрыл глаза, словно говорил: делай то, что задумал.
Однако решимость Баррика испарилась. Он уже не испытывал к монстру прежнего отвращения и не ощущал желания лишить его жизни.
«Мои чувства и намерения переменчивы, как ветер!» — с тревогой отметил он.
Нрав принца всегда отличался непредсказуемостью, он всю жизнь боялся сорваться в пучину безумия. Но сейчас его терзал новый страх — страх потерять самого себя.
«Отец говорил, что его болезнь пошла на убыль, когда он покинул замок, — припомнил Баррик. — Поначалу мне казалось, что со мной происходит то же самое. Но теперь недуг стал еще сильнее».
Баррик попытался последовать совету отца и привести в порядок собственные мысли. Он пожалел о том, что не слишком внимательно слушал отцовские наставления и большую часть пропускал мимо ушей. Сейчас всякий просчет может оказаться смертельным, а он пребывает в полной растерянности. Еще вчера принц считал безликого монстра своим союзником, чуть ли не другом. Несколько мгновений назад он видел в нем злейшего врага. Кто же Джаир на самом деле? Чудовище, несущее угрозу, или же воин, преданный своему повелителю?
«Не повелителю, а повелительнице», — поправил себя принц.
Тут же перед его внутренним взором предстал образ женщины-воительницы, и мысли внезапно обрели ясность. Джаир Штормовой Фонарь не был злобным чудовищем, но и считать его другом у Баррика не было ни малейших оснований. Ему не следует доверять — как и никому другому. Женщина народа кваров, леди Ясаммез, околдовала принца своим бездонным взглядом и открыла ему много захватывающих секретов, но он забыл, в чем именно эти секреты состояли. С какой целью она послала его сюда за Границу Теней? Может, она дала ему поручение? Или навела на него заклятие, лишившее его собственной воли?
«Она рассказывала мне о великих землях, где я никогда не был. О землях, где живет великий народ, — вспоминал Баррик. — По ее словам, горы там вздымаются выше облаков, морские волны черны, как уголь, а леса древнее, чем само мироздание. А еще, еще…»
Да, в рассказе леди Ясаммез было что-то еще, ускользавшее из памяти, и он знал, что это «еще» чрезвычайно важно. «Кажется, она сказала, что посылает меня… в качестве подарка». В качестве подарка? Он может быть подарком? Разве что в том случае, если квары поедают людей.
«Она послала меня… к некоему Сакри, — выловил из памяти Баррик. — Да, именно такое имя она назвала. Она сказала, что этот Сакри обладает невероятным могуществом, но пока он погружен в сон. Однако вскоре Сакри проснется и придет в мир, который не в силах будет ему противостоять».
Все это было таинственно и непонятно. Воспоминания Баррика таяли, словно сон. Однако он с поразительной отчетливостью видел глаза женщины-воительницы, ее хищный пронзительный взгляд, как у охотничьего сокола. Этот взгляд обладал невероятной глубиной и силой. Прежде, когда Баррик еще верил в богов и богинь, он считал, что именно так божества взирают на смертных.
«Но если богов не существует и все истории про них выдуманы, как объяснить то, что происходит вокруг? — спрашивал себя принц. — Разве я сам не испытал на себе божественное вмешательство, подобно Ярису, Заккару и другим пророкам? Подобно Сотеросу, вознесенному на вершину горы Ксандос в чертоги Перина, где он увидел богов в их обители?»
Вопросов, мучивших Баррика, было слишком много, и он не находил ответов. Однако его смятение постепенно улеглось. Надо рассуждать здраво, как учил его отец, и тогда можно обрести истину, решил принц. Он вновь поглядел на Джаира Обличье воина сумеречного племени показалось ему отталкивающим, но больше не внушало прежнего ужаса. Перед ним было всего лишь диковинное создание, в чем-то похожее на него самого, в чем-то весьма отличное. Именно сходство позволило им с Джаиром разговаривать без слов, на расстоянии обмениваясь сокровенными мыслями. Когда безликий воин рассказывал ему о своей родине и о войне с людьми, Баррик ощущал его радости и печали как свои собственные. Несомненно, в рассказах Джаира не было ни слова лжи. Но разве можно ощущать почти родственную близость с кем-то и в то же время считать это существо своим злейшим врагом?
Сон, неодолимый сон неожиданно подчинил принца своей власти; веки его опустились сами собой.
«Пусть вокруг меня все смешалось и я не в состоянии отличить друзей от врагов, — промелькнуло в его гаснущем сознании. — До тех пор пока я предан моей повелительнице, Джаир Штормовой Фонарь останется моим союзником. Я должен верить в это, чтобы окончательно не лишиться рассудка».
Феррас Вансен в последний раз провел скребницей по блестящим бокам своей лошади. У этой отвратительной сырой погоды было одно преимущество — колючки не цеплялись за влажную шкуру животного, хотя в хвосте их оказалось великое множество. Вансен помедлил, глядя на диковинного темного скакуна, который вынес принца Баррика с поля боя. Лошадь тоже уставилась на него, ее глаза испускали тусклое молочное сияние. Любопытно, о чем думает эта тварь, пронеслось в голове у капитана гвардейцев. Похоже она спокойна, потому что сознает собственное превосходство над окружающими ее людьми. Вансен фыркнул и поспешно отвернулся, устыдившись того, какую неприязнь возбуждало в нем бессловесное создание.
— Джаир сказал, что имя этой лошади — Стрекоза.
Голос Баррика, раздавшийся за спиной, заставил капитана стражников вздрогнуть. Он и не заметил, как принц подошел к нему почти вплотную.
— Он сам сказал вам об этом?
— Конечно. Ты не способен услышать его слов, но это отнюдь не означает, что он не способен говорить.
В том, что воин из страны теней владеет искусством безмолвной речи, Феррас Вансен не сомневался. Несколько раз он сам почти слышал эту речь. Однако признать такое — все равно что сделать первый шаг на пути к безумию.
— Что ж, Стрекоза так Стрекоза. Имя не хуже любого другого.
— Джаир говорит, прежний ее хозяин звался Четыре Заката. То таким было значение его имени. — Баррик нахмурился, припоминая. Сейчас он выглядел бы самым обычным мальчишкой, если бы не странный разговор, который он затеял с капитаном. — Да, его звали Четыре Заката, и он был убит в битве. В битве… с нашим народом.
Баррик напряженно улыбнулся, довольный тем, что сумел подобрать подходящие слова.
По спине у Вансена пробежали мурашки — от его внимания не ускользнуло, что упоминание о «нашем народе» далось принцу с большим трудом.
«Неужели в глубине души принц Баррик чувствует, что принадлежит к стану наших врагов?» — содрогаясь, спрашивал себя капитан.
Боги загадали Вансену страшную загадку, и оставалось лишь молить, чтобы они послали ему силы разрешить ее.
— Лошадь хороша, спору нет, — произнес он вслух. — По крайней мере, для монстра, выращенного волшебным племенем.
— Я в жизни не встречал более выносливой и быстроногой лошади, — с мальчишеской запальчивостью воскликнул Баррик. — Джаир сказал, в стране теней лошадей выращивают на бескрайних лугах, которые называются долиной Луны.
— Хотел бы я знать, откуда им известно про луну и прочие светила, сияющие на небе, — усмехнулся Вансен. — Ведь в их стране царит вечная мгла. А сейчас, когда небо затянуло дымом, здесь вообще ничего не видно дальше собственного носа.
Прежде Вансен беспрестанно клял вечные сумерки, теперь же, когда кромешная тьма вынуждала путников передвигаться медленным шагом, он вспоминал о них с сожалением. Видно, таков уж мой удел, думал капитан: слишком поздно понимать, что во вред, а что во благо.
Скарн выскочил на дорогу, чтобы разбить улитку о торчавший из грязи камень. Вытащив улитку из раковины, ворон тут же проглотил ее целиком и устремил на Вансена черный блестящий глаз.
— Дозволено ли мне будет сесть на твоего коня, господин? — осведомился он и робко перевел взгляд на Баррика, смотревшего на ворона с привычным отвращением. — Если мои слова не сочтут непозволительной дерзостью… — смутившись, хрипло выговорил ворон.
— Судя по всему, ты в бодром расположении духа, — заметил Вансен, все еще не привыкший вести разговоры с птицей.
— Сегодня я славно позавтракал. Нашел превосходную дохлую лягушку, которая так раздулась…
Вансен досадливо махнул рукой, давая понять, что не нуждается в дальнейших описаниях.
— Но мне казалось, что цель нашего путешествия вызывает у тебя опасения, — вновь обратился он к ворону. — Почему сегодня эти опасения улеглись?
— Потому что сегодня мы удаляемся от тех мест, что внушают мне страх, — затряс головой ворон. — Эта дорога ведет вовсе не во владения Джека Чейна. Так что мне нечего бояться.
Услышав это, Вансен вздохнул с облегчением. Он бы тоже приободрился — если бы не дождь, упорный и надоедливый, если бы не темное небо, если бы не сознание того, что он едет неведомо куда в обществе лишившегося рассудка юнца и демона, словно явившегося из жуткой легенды. Перспектива очередного ночлега на мокрой земле, посреди жестких древесных корней, тоже не способствовала улучшению настроения.
У ворона было такое множество дурных привычек, что выбрать из них наиболее скверную представлялось Вансену непосильной задачей. Впрочем, пристрастие Скарна к болтовне, поток которой можно было прервать только резким окриком, несомненно, раздражало сильнее всего. Ворон был очень доволен тем, что путешественники изменили направление, и весь день не умолкал. Лишь когда раздраженный Вансен пригрозил привязать его на веревку и заставить лететь вслед за лошадью, ворон стал говорить потише, однако молчать все равно не мог. Он сообщал своему спутнику названия всех деревьев и кустов, встречавшихся им по пути, строил предположения относительно того, какие съедобные твари водятся в этих краях, а потом предался сладостным воспоминаниям о том, как пожирал птенцов прямо в гнездах. Тут терпение Вансена лопнуло.
— Заткнешься ты или нет? — рявкнул он. — Ради Тригона, закрой свой клюв, сиди тихо и не мешай мне думать.
— Но я не могу сидеть тихо, господин. — Скарн запрыгал на спине лошади, приоткрыв клюв и всем своим видом выражая крайнюю степень обиды. — Видишь ли, если я замолчу, от скуки я буду топтаться по спине твоего скакуна и причиню боль бедному животному. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя лошадь страдала?
Вансен вовсе не хотел этого. Скарн уже несколько раз, теряя равновесие, глубоко вонзал когти в шкуру несчастной лошади, так что она взвивалась на дыбы и едва не сбрасывала обоих седоков. Обвинять ее капитан не мог: когти у ворона были длинные, и лошади явно не могло понравиться, когда они впивались ей в шею.
«О Перин, повелитель Небес, прошу тебя, даруй мне силы! — безмолвно взмолился капитан королевских гвардейцев. — Даруй мне силы выдержать все испытания, которые ты ниспослал мне. Я слишком слаб и нуждаюсь в твоей поддержке».
— Тогда выбери более осмысленную тему для разговора, — произнес он вслух. — Я не хочу слушать о том, как ты жрал птенцов и лакомился мохнатыми пауками.
— Если желаешь, господин, я расскажу тебе историю столь увлекательную, что время в пути пролетит незаметно, — радостно прокаркал ворон.
— Расскажи мне историю о том, кого ты зовешь Горбуном, или о Джеке Чейне, внушающем тебе такой страх. Кто он такой? И кто такие люди ночи и прочие, им подобные?
— О нет, господин, ты просишь о невозможном. Стоит мне упомянуть о Джеке или о его приспешниках, людях ночи, как меня пробирает дрожь и язык мой сковывает ужас. Но если ты хочешь услышать о Горбуне, я готов исполнить твое желание. О нем ходит множество историй, они известны всем — даже тем воронам, что гнездятся вблизи человеческих жилищ. Ты позволяешь мне начать рассказ?
— Позволяю. Только постарайся не каркать слишком громко. И не терзай лошадь когтищами. Я не хочу сверзиться с седла в грязь и переломать себе руки и ноги.
— Твой приказ — закон для меня.
Скарн несколько раз кивнул головой и, примостившись на луке седла, закрыл свои глаза-бусинки.
— О, я вижу, как он идет, — произнес ворон, и его хриплый надтреснутый голос неожиданно стал певучим. — Он все ближе и ближе, он падает и поднимается вновь, горбатый, изогнутый, как молния, но медлительный, как вращение земли. Он не только горбат, но и хром. Почти ребенком он вместе со своим отцом сражался на поле великой битвы, и Небесный Человек нанес ему сокрушительный удар. Раны затянулись, однако на спине у него вырос горб и одна нога стала короче другой. Каменный Человек с братьями захватил его в плен, подверг жестоким истязаниям, но так и не заставил выдать, где находится тайное убежище его отца. Вскоре его отец и мать были убиты и отправились в небесную обитель, за ними последовали братья, сестры и все его родственники. А он по-прежнему жил на земле, ибо никто из трех великих братьев не питал перед ним страха Они насмехались над ним, звали его Горбуном, и это прозвище стало его именем. Горбун ковылял по земной тверди, спотыкаясь и падая, ибо одна его нога была короче другой, и куда бы он ни пришел, его встречали насмешки тех, кто одержал над ним победу. Тем не менее великие братья и их родственники охотно пользовались плодами его трудов, ибо он изготавливал вещи с большим искусством. Мастерство Горбуна было настолько совершенным, что вместо левой руки, сгоревшей в кузнечном горне, он сделал себе новую из слоновой кости, и эта новая рука отличалась большей ловкостью, чем та, что была дана ему при рождении. Вместо правой, размозженной молотом, он выковал себе руку из бронзы, и эта бронзовая рука была невероятно сильна. Но насмешки по-прежнему не смолкали. Теперь обидчики называли его не только Горбуном, но и Недочеловеком, но не собирались отказываться от его изделий. Для Небесного Человека он выковал гигантский железный молот, многократно превосходивший прежний и размерами, и весом. Одним ударом этого молота можно было расплющить высоченную гору или пробить дыру в неприступных воротах жилища Каменного Человека. Именно так Небесный Человек и поступил однажды, когда поссорился с братом. Горбун сделал надежный щит для Луны и ожерелье из сверкающих звезд для Ночи. Для Водяного Человека он смастерил гарпун, которым можно было поразить самое огромное морское чудовище. Каменный Человек получил копье, прочнее всех копий на земле. Горбун сделал множество дивных вещей, мечей, кинжалов и кубков, а также зеркал, в которых отражалась древняя сила и могущество первых дней бытия. Однако сокровенные тайны бытия до поры были сокрыты от него. Ум Горбуна не знал себе равных, но знаний ему не хватало. Я поведаю о том, как он проник в одну из величайших тайн… Однажды Горбун покинул город, где жили братья, ибо там ему приходилось выказывать почтение победителям, изничтожившим все его племя, а это доставляло ему невыносимую боль. Он шел, спотыкаясь и падая, качаясь, словно корабль на волнах. Дорога привела его в узкую тенистую долину, со всех сторон окруженную горами. Там он увидел маленькую старушку в траурном платье вдовы, сидевшую прямо на тропе. Таких старух, морщинистых и иссохших, можно встретить в каждом городе и каждом селении. Приблизившись к ней, Горбун произнес: «Прошу тебя, старая женщина, позволь мне пройти». Но старуха не двинулась с места и не сказала ни слова. «Прочь с дороги! — приказал Горбун, решивший, что она не понимает вежливого обращения. — Я силен и полон гнева, как разбушевавшаяся гроза, но я не хочу применять к тебе силу». В ответ на эти речи старуха вновь не сказала ни слова и даже не удостоила его взглядом. «Старуха! — вскричал Горбун. От его громового голоса горы содрогнулись, камни сорвались с их вершин и устремились вниз, ломая деревья на своем пути. — В последний раз говорю тебе, прочь с дороги! Я должен продолжить путь». Тут старуха наконец взглянула на него и изрекла: «Я старая и дряхлая, тело мое ослабело, а день нынче выдался жаркий. Если ты принесешь воды для утоления жажды, я уйду с твоей дороги, милостивый господин». Просьба старухи не слишком обрадовала Горбуна, но он был не лишен учтивости, а старуха и в самом деле казалась слабой и дряхлой. Поэтому он решил исполнить ее желание, подошел к ручью, журчавшему в отдалении, зачерпнул пригоршню воды и принес старухе. Та выпила воду и покачала головой: «Жажда моя не утолена. Принеси еще воды». Горбун поднял огромный камень, ударил по нему своей бронзовой рукой и превратил его в чашу. Наполнил чашу и подал ее старухе. Чаша была так тяжела, что земля прогнулась, когда он опустил ее на землю. Однако старуха без труда подняла сосуд одной рукой и осушила в мгновение ока. «Принеси мне еще, — приказала она. — В горле у меня сухо, как на пыльной площади перед дворцом Каменного Человека». Горбун, пораженный ее жаждой и разгневанный тем, что на его пути возникло неожиданное препятствие, подошел к ручью, вырвал из земли его русло и направил течение вод к старухе. Та открыла рот и поглотила всю воду до последней капли. Ручей иссяк, все деревья в долине пожелтели и засохли. «Принеси еще воды, — приказала старуха. — Неужели у тебя не достаточно сил, чтобы помочь старой женщине утолить жажду?» Горбун ответил: «У тебя бездонная утроба». Гнев его был так силен, что в глазах его полыхали огни, яркие как солнце. Они залили светом долину. Он сказал: «Моя вежливость иссякла вместе с водами ручья. Долгие годы я изнемогаю под бременем позора, ибо род мой потерпел поражение на поле битвы. Неужели я сделаю это бремя еще более тяжким, позволив жалкой старухе преградить мне путь? Убирайся немедленно, иначе я схвачу тебя в охапку и подброшу до небес». Старая карга прошамкала: «Я никуда не уйду, пока не закончу то, что начала». Горбун подошел к старухе и схватил ее за шиворот левой рукой, вырезанной из слоновой кости. Однако, как ни старался, он не смог оторвать женщину от земли. Тогда он схватил ее правой, бронзовой рукой, но по-прежнему не сумел сдвинуть с места. Горбун напрягал всю свою мощь, его сердце едва не выскакивало из груди, но старуха не сдвинулась ни на дюйм. В полном изнеможении он опустился на дорогу рядом со старухой и простонал: «Старая женщина, ты сделала то, что не удалось бы сотне крепких мужчин, — одержала надо мной верх. Отныне я в твоей власти. Поступай со мной по собственному усмотрению — можешь убить меня, сделать своим рабом или потребовать за меня выкуп». В ответ старуха разразилась громким смехом. «Ты так и не догадался, кто я такая! — воскликнула она. — Неужели ты настолько слеп, что не узнаешь собственную прабабушку?» Горбун в удивлении воззрился на нее. «О чем ты говоришь?» — спросил он. «Именно о том, о чем уже сказала. Мое имя Пустота, и отец твой был одним из моих внуков. Ты можешь влить в мою утробу целый океан, и он не утолит меня, ибо наполнить Пустоту невозможно. Всей силы мира недостаточно, чтобы сдвинуть меня с места, ибо Пустота неподвижна. Почему бы тебе просто-напросто не обойти меня?» Горбун опустился на колени и коснулся лбом земли, сделав знак Умирающего Цветка. «О моя почтенная прабабушка, ты сидишь на узкой тропе! — сказал он. — Обойти тебя невозможно, а возвращаться назад у меня нет ни малейшего желания». Старуха в ответ Молвила: «Нет такого препятствия, которое невозможно обойти. Доверься мне, дитя мое, и я научу тебя путешествовать во владениях Пустоты, пронизывающей все сущее. Пустота незрима, как молитва, и неуловима, как мысль». И старуха выполнила обещание. Прощаясь со своей прабабушкой, Горбун низко поклонился и обещал, что в благодарность за науку непременно принесет ей щедрый дар. А потом он продолжил путь, обогащенный новой мудростью. Он знал, что однажды отомстит всем тем, кто так долго держал его в неведении…
«Похоже, за Границей Теней каждого подстерегает опасность потерять рассудок», — вздохнул про себя Вансен. Скрипучий голос ворона смолк, а капитан стражников еще долго слышал, как слова звучат у него в голове, словно кто-то нашептывает ему прямо в уши.
— Это чушь, — бросил Баррик после долгого молчания. — Джаир говорит, что небылица, которую сплел этот ворон, — полная чушь.
— Клянусь, в моей истории нет ни единого слова лжи, — прокаркал Скарн, задетый за живое.
— Джаир говорит, все это ложь. Тот, кого ты называешь Горбуном, не мог не узнать свою прабабушку, родительницу Начала Начал. Он говорит, птицы вечно несут ерунду, передавая друг другу глупые выдумки. И берутся рассуждать о том, о чем не имеют понятия.
— Птицы летают высоко, они много видят, — вступился за ворона Вансен.
— Тем не менее в этом мире есть вещи, которые выше их разумения, — отрезал Баррик. — Эти создания берутся рассуждать о великих делах. Что ж, простолюдины тоже частенько обсуждают дела принцев.
Вансен уставился на него, пытаясь понять, не следует ли расценивать его последние слова как оскорбление. Но во взгляде Баррика Эддона не было ни насмешки, ни злорадства.
— Вы слышите, что говорит этот безносый урод, принц? — осведомился Вансен. — Слышите так явственно, словно он шепчет вам на ухо?
— Не вполне. Я не слышу его голоса, но понимаю все, что он хочет сказать. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что несколько мгновений назад в голове у меня тоже звучали чужие слова. Слова, смысла которых я не уловил. Они походили на тихое жужжание, вроде жужжания мухи.
— Что ж, будем надеяться, что со временем смысл речей Джаира откроется для тебя, капитан Вансен, — вымолвил Баррик. — Ведь тебе известно, что за Границей Теней немало такого, что сам ты постичь не в состоянии.
«Будь любезен, расскажи мне, кто такой Джек Чейн? О нем беспрестанно твердит этот ворон, — обратился принц Баррик к Джаиру. — И кто такие длинноголовые? А люди ночи?»
«Для тебя будет лучше, если ты этого не узнаешь», — последовал ответ.
Баррик так привык к беззвучной речи воина сумеречного племени, что их мысленные разговоры уже не казались ему странными.
«Существа, о которых ты спрашиваешь, способны вызвать ужас у кого угодно. Тех, кого ворон называет людьми ночи, мой народ зовет бессонными. Они живут в городе под названием Сон. Город расположен далеко отсюда. И ты должен радоваться этому».
«К твоему сведению, я принц, — безмолвно возвысил голос Баррик. — И я не привык, чтобы другие люди указывали мне, чему радоваться и чему печалиться».
Он почувствовал, что его слова вызвали у Джаира раздражение, но оно тут же развеялось, как легкое облако.
«Джек Чейн это упрощенное имя, его часто используют в разговорах, — почти спокойно продолжал безликий воин. — Мой народ называет его Джикуйин. Он из тех, кто пришел в этот мир в древние времена и состоит в родстве с богами. Пустота, о которой рассказывал ворон, приходится ему матерью — по крайней мере, так мне говорили. В первые дни бытия в мире было много созданий, подобных ему. Так много, что боги позволяли им делать все, что заблагорассудится, и отдавали им во владение большие пространства. Там они могли править по собственному усмотрению, но при этом были обязаны почтительно относиться к богам и платить им дань».
«О каких богах ты говоришь? — уточнил Баррик. — О тех, что составляют Тригон, — Эриворе, Перине и Керниосе? Так они действительно существуют? Это не выдумки?»
«Разумеется, они существуют, — ответил Джаир. — Они более реальны, чем ты и я, и это порождает немало бед. А теперь помолчи и позволь мне прислушаться к тому, что происходит вокруг».
Баррик не был уверен, что просьба «помолчать» уместна во время безмолвного разговора. Неужели сумеречный воин предлагает ему прервать поток мыслей?
«Нам нечего опасаться, — сказал наконец Джаир. — Мой слух не уловил ничего, кроме обычных звуков, какие здесь можно услышать в любое время».
«И все же ты чем-то встревожен?»
Баррик по-прежнему не знал, заслуживает ли воин из страны теней доверия и стоит ли полагаться на его слова. Однако несколько дней путешествия убедили принца в том, что Джаир — надежный проводник. В отличие от Баррика, безликий был здесь своим и хорошо знал особенности диковинного края, раскинувшегося вокруг них.
«Всякий, кто знает то, что знаю я, чувствует тревогу. Если он не полный дурак, — заявил Джаир, и принц услышал в его словах печаль. — Не все земли, что скрываются под мантией теней, подчиняются правительству Кул-на-Квар. Многие из здешних жителей ненавидят короля, королеву и прочих… Они ненавидят мой народ».
Смысл одного из слов, произнесенных Джаиром, принц не сумел разобрать. Оно расплылось у него в голове, как сгусток тумана.
«О чем ты? Какой народ? Я не понимаю!»
«Я говорю о тех, кто подобен мне самому и моей повелительнице. Неужели ты не в состоянии постичь, кто такие Высшие? Это правящие кланы, которые выглядят так, как в начале бытия. Тогда между нашим народом и людьми твоего племени не было больших различий. — Словно подтверждая свои слова, Джаир в задумчивости провел рукой по своему гладкому, как бубен, лицу. — Многие из тех, чье обличье переменилось, прониклись ненавистью к нам, Высшим. Поскольку внешне мы похожи на смертных, они утверждают, будто мы не претерпели изменений. Но перемены произошли у нас внутри, а не снаружи! — Рука Джаира бессильно упала. — Конечно, все это нелегко понять».
Баррик покачал головой. В словах Джаира и в самом деле было столько загадок, что принцу хотелось отогнать их прочь, как надоедливых мошек.
«Значит, прежде твой народ был смертным?»
«Да, в отличие от богов, народ кваров смертен, — откликнулся Джаир, как будто удивленный вопросом принца. — Но если ты хочешь узнать, подобны ли мы твоему смертному племени, я отвечу так. Твой народ в давние времена последовал за моим на эти земли, казавшиеся ему концом мира, и остался таким же, как в начале бытия. А мой народ изменился, и перемены были весьма значительны».
«И почему же с вами произошли эти перемены?»
«Ответ очень прост, — изрек Джаир. — Нас изменили боги. Клянусь Волшебными Осколками, дитя мое, я и не думал, что люди солнечного мира так мало знают о моем народе!»
Баррик снова покачал головой.
«Мы знаем лишь, что твой народ питает к нам ненависть. Так нас учили».
«Вас учили правильно».
От безмолвных слов Джаира повеяло холодом. В первый раз с начала разговора принц осознал, какая огромная пропасть разделяет их. Внешние различия были не так разительны по сравнению с различиями внутренними. Баррик чувствовал, что злоба, охватившая воина сумеречного племени, бьется в его невысказанных мыслях, словно барабанная дробь. Принц с содроганием осознал, что безликий собеседник предается мечтам о кровавой бойне, в которой погибнет род людей.
«Почти каждый из моих соплеменников готов умереть, сражаясь с твоими собратьями, дитя мое, — продолжал безликий воин. — Мы называем вас „людьми солнечного мира“ и считаем своими заклятыми врагами».
В словах Джаира звучала столь откровенная ненависть, что Баррик в испуге воззрился на него. Он не сомневался — будь у Штормового Фонаря рот, он оскалился бы в злобной ухмылке.
«Но не бойся, брат, — прочтя мысли Баррика, успокоил его Джаир. — Я не причиню тебе вреда. Ведь на тебя положила глаз леди Ясаммез».
На протяжении всех предшествующих дней принц пытался вытянуть из своего собеседника хоть какие-то сведения о леди Ясаммез, однако усилия его не увенчались успехом. Вероятно, многое из того, чего не знал Баррик, спутник его считал слишком очевидным и не видел нужды пускаться в объяснения. Когда он упоминал о повелительнице, смысл его слов не доходил до сознания Баррика, ибо идеи и понятия народа кваров не имели для юноши смысла. Баррик выяснил лишь, что леди Ясаммез появилась на свет в глубокой древности и обладает неимоверным могуществом. Об этом свидетельствовали и его собственные воспоминания, расплывчатые, но накрепко застрявшие в сознании.
Судя по всему, леди Ясаммез находилась в самом центре противостояния верховных правителей народа кваров — Джаир назвал их королем и королевой. Впрочем, представления Джаира не соответствовали тем, что были привычны для Баррика, и отличались крайней противоречивостью. Так, о короле безликий воин сообщил, что тот взошел на трон недавно, однако не имеет возраста. По его словам, король был слеп и в то же время всевидящ.
Бесконечные загадки и головоломки изрядно утомили Баррика.
«Ты собирался рассказать мне про Джека Чейна, — напомнил он. — Он и правда бог?»
«Вовсе нет. Он потомок богов, не более того. Но в отличие от меня, от тебя и от всякого мыслящего существа он является порождением великой силы. Его род возник в результате совокупления богов с другими, более древними созданиями. Боги более не спускаются на землю — это одна из причин Великого Поражения. Лишь несколько полубогов, подобных Джикуйину, по-прежнему обитают в этом мире».
Баррик испустил тяжкий вздох, ибо слова Джаира вновь повергли его в недоумение. Он огляделся по сторонам, пытаясь скрыть растерянность. Несколько часов назад они свернули с заросшей лесной дороги, так как путь им преградило поваленное дерево. Им пришлось продираться через лес, а потом они отыскали дорогу, тянувшуюся вдоль быстрого мутного ручья. Точнее сказать, это была не дорога, а тропа, возможно протоптанная оленями. Дождь прекратился, но деревья насквозь пропитались влагой, и Баррик постоянно ощущал, как по спине у него сползают капли воды. Он с удивлением заметил, что ветки, хлеставшие его по лицу, не прикасались к Джаиру, который сидел у принца за спиной.
«В голове у меня полная неразбериха, — признался Баррик. — Я лишь хочу понять, кто такой Джек Чейн и почему он внушает тебе тревогу. Почему птица говорила о нем с таким ужасом? И верно ли, что мы сейчас удаляемся от Северного Предела, где обитает этот таинственный Джек?»
«Да, дорога ведет нас в другую сторону. Но Джикуйин обладает большим могуществом, власть его простирается далеко. Насколько мне известно, среди твоего народа тоже встречаются надменные лорды, не признающие над собой власти соверенов?»
«Притязаниям таких лордов положен конец», — отрезал Баррик.
Первым делом ему на ум пришел бесславный конец серых отрядов. Но потом он вспомнил, что его отец до сих пор томится в плену у авантюриста, называющего себя лордом-протектором Иеросоля.
«Впрочем, должен признать, эти наглецы еще встречаются», — прибавил принц.
«Значит, ты поймешь, кто такой Джикуйин. Ворон сказал правду — он завладел разрушенным городом людей солнечного мира. Но прежде чем этот город стал вашим владением, он принадлежал моему народу. Мы жили на этих землях с древних времен».
«Народ кваров жил в Северном Пределе?»
«Так мне рассказывали. Это было задолго до того, как я пришел в этот мир, — произнес безликий воин. — Да будет тебе известно, некоторые места обладают особой силой и притягивают людей, как…»
Очередное непонятное слово растаяло в сознании Баррика, словно струйка дыма. Перед его внутренним взором на миг мелькнул смутный образ. Нечто вроде золотистой искорки, пляшущей во взоре сокола, сверкающей на фоне беспредельной небесной голубизны.
«В прежние времена, когда Дети Камня жили в мире, мы проложили дороги во всех направлениях, и некоторые из них вели к тому замку, где ты родился», — вновь раздались у него в голове слова Джаира.
Баррик с удивлением отметил, что голос его спутника внезапно изменился, стал сухим и блеклым, как высохший листок.
«Но все это не имеет значения, — продолжал Джаир. — Важно лишь одно: мы должны держаться как можно дальше от владений Джикуйина».
«Птица сказала, что нам угрожает опасность со стороны каких-то людей ночи и длинноголовых. Кто они такие?»
«Длинноголовые не внушают мне страха, по крайней мере, когда я вооружен, — ответил Джаир, явно утомленный расспросами. — Что до бессонных, то они верные слуги Джикуйина. Так было прежде, и вряд ли ныне что-то изменилось. Но у бессонных есть собственные владения, и они преследуют собственные цели…»
Стоило Джаиру упомянуть о бессонных, и Баррик невольно вздрогнул.
«Нам придется пересечь границы этих владений?» — спросил он.
«Всякий, кто направляется в Кул-на-Квар, разящий клинок великого народа, город черных башен, должен пересечь владения бессонных, — последовал ответ. В тоне Джаира проскользнуло сочувствие, точнее его слабые отзвуки. — Но не бойся, дитя мое. Многим из путешественников удалось выжить».
Безмолвная беседа прервалась, но через несколько мгновений в голове принца вновь раздался голос, спокойный и печальный:
«Правда, никто из смертных не отваживался на такое путешествие».
Глава 11
Трудная работёнка
Из чрева Онейны вышло трое детей — Змеос, или Рогатый Змей, брат его по имени Хорс, повелитель Луны, и сестра Зуриал, получившая прозвище Безжалостной. Долгое время никто не знал об их существовании. Но Сверос был жестоким правителем, и сыновья его Перин, Эривор и Керниос вступили в сговор, дабы свергнуть отца с трона. Они вступили со Сверосом в непримиримое сражение и одержали верх, вернув его в бездну небытия.
Из чрева Онейны вышло трое детей — Змеос, или Рогатый Змей, брат его по имени Хорс, повелитель Луны, и сестра Зуриал, получившая прозвище Безжалостной. Долгое время никто не знал об их существовании. Но Сверос был жестоким правителем, и сыновья его Перин, Эривор и Керниос вступили в сговор, дабы свергнуть отца с трона. Они вступили со Сверосом в непримиримое сражение и одержали верх, вернув его в бездну небытия.
В этот мягкий зимний день небо над Иеросолем было особенно ясным, легкие облака соперничали в белизне со снежными вершинами далеких гор. Бесчисленные паруса, теснившиеся в Нектарийской гавани, казались отражениями этих облаков, точно вся бухта превратилась в огромное зеркало.
Маленькая лодка таможенника покинула крупное торговое судно и теперь двигалась к берегу, гребцы изо всех сил орудовали веслами, торопясь доставить мелкого чиновника в контору его патрона. В огромных зданиях, возвышавшихся над восточной крепостной стеной, помещалось множество судейских контор, где заключались законные и незаконные сделки, связанные с морскими перевозками. Торговое судно прошло обязательный досмотр — как заметил Дайконас Во, он был проведен без особого тщания — и получило разрешение войти в порт.
Дайконас Во догадался, что хозяева порта не слишком озабочены борьбой с контрабандой. Краткий визит таможенника имел явно лишь одну цель — получение взятки, а содержание корабельных трюмов инспектора не волновало. Однако городские укрепления весьма отличались от вольных порядков, царивших в порту, и произвели на путешественника неизгладимое впечатление. Восточный полуостров Иеросоля, где располагался порт, вполне оправдывал свою громкую славу: его окружали каменные стены, десятикратно превышающие человеческий рост. В этих стенах зияли многочисленные бойницы, ощерившиеся дулами пушек. На дальней стороне Куллоанского пролива вытянулся так называемый Палец, узкая полоса земли, где стояла еще одна крепость. В эпоху новой артиллерии военные архитекторы пришли к выводу: если недостаточно мощные укрепления вокруг Пальца будет захвачены неприятелем, враг сможет вести оттуда огонь по самому центру Иеросоля. Поэтому в фортах на западной стороне перешейка, обращенных к городу, разместили орудия мелкого калибра — выпущенные из них ядра могли долететь до середины пролива, чтобы поразить вражеские корабли, но не до городских стен.
Дайконас Во привык ценить все тщательно продуманное, поэтому он восхитился целесообразностью замысла и исполнения. Если слухи верны и автарк Сулепис действительно намерен завоевать Иеросоль, чтобы положить конец давнему соперничеству между этим городом и Ксандом, войскам предстоит трудная работенка.
Но цель этого стоит. В городе армию завоевателей наверняка ожидает щедрая добыча, не говоря уж о том, что после захвата Иеросоля автарк сможет диктовать свою волю могущественному (и богатому) королевству Сиан, да и всему Эону. Не исключено, размышлял Во, что в награду за успешно выполненное поручение автарк приблизит его к себе, введет в круг своих ближайших советников. И тогда он самолично примет участие в составлении плана военных действий, а потом увидит, как неприступные стены Иеросоля треснут подобно ореховой скорлупе, пропустив в город полчища не знающих пощады воинов автарка. Да, это будет на редкость занятно — наблюдать, как бывшие его товарищи, «белые гончие», обагрят свои свирепые морды кровью. Дайконас Во был не слишком высокого мнения об уме и сообразительности наемников из Перикала, но отдавал должное их неоспоримому достоинству — вечному стремлению убивать. «Белые гончие» заслужили свое имя: послушные воле хозяина, они безропотно томились в конурах, а потом, выпущенные на волю, разрывали врага на части.
Дайконас Во так отчетливо представил себе битву, которая разгорится здесь в самом скором времени, что ощутил в соленом морском воздухе привкус крови. Крики чаек уже казались ему криками женщин, извивавшихся в руках победителей. Словно ребенок, ожидающий обещанной поездки на ярмарку, Во дрожал от предвкушения.
Закинув на плечо мешок с пожитками, Дайконас Во кивнул на прощание капитану судна и ступил на сходни. Капитан, преисполненный гордости от того, что доставил груз по назначению, в ответ снисходительно наклонил голову.
В пути Во имел немало случаев убедиться, что капитан принадлежит к числу недалеких болтунов, и сумел использовать это обстоятельство для собственной выгоды. За восемь дней — именно столько длилось плавание от Ксиса до Иеросоля — Во вытянул из своего собеседника уйму сведений о некоем Аксамисе Дорсе, который в прошлом тоже был капитаном, и по прибытии в порт бывший гвардеец мог сразу приступить к действиям, не тратя времени на наведение справок. Капитана ничуть не удивляло то обстоятельство, что простой слуга, занимавший самое скромное положение во дворце (именно так говорил о себе Во), задает столько вопросов и проявляет откровенный интерес к совершенно незнакомому человеку. У него была прескверная привычка говорить с набитым ртом, так что его борода и мундир вечно были усеяны крошками; в другой ситуации Дайконас Во не устоял бы против искушения прикончить его и выбросить за борт. Капитан без конца повторял: «Клянусь пурпурными дверями обители Нушаша!» — что тоже раздражало Во до чрезвычайности. Однако он сохранил жизнь этому отталкивающему человеку, ибо не хотел создавать лишних проблем и отвлекаться от своей миссии. Воспоминание о кузене автарка, умирающем в луже собственной крови, преследовало его.
Дайконас Во никогда не задумывался, верит ли он в богов. Его мало занимало, существуют ли они в действительности. Даже если боги существуют, рассуждал он, они вмешиваются в человеческие дела только по своим капризам и прихотям, а значит, уповать на них — все равно что полагаться на игру случая. Дайконас Во верил в себя, это было его единственной религией. Собственные интересы были для него средоточием мироздания. Он твердо знал, что без него мир прекратит свое существование, и не хотел, чтобы это произошло слишком скоро.
Дайконас Во быстро шагал по оживленной набережной. Прохожие скользили по нему взглядами, не выражавшими ни малейшего любопытства, — внешность у путешественника была самая заурядная, а благодаря своему происхождению он ничем не отличался от здешних жителей. Сложения Дайконас был довольно тщедушного, по крайней мере казался таковым. Никто не назвал бы его высоким, но он не был и коротышкой. Впрочем, дело заключалось не только в этом. Люди не замечали Во, потому что он не хотел привлекать внимание. Искусству быть незаметным он выучился еще в детстве, когда приятели его отца, а после — любовники матери, ошалев от выпитого вина, носились по дому, выискивая, на ком бы сорвать злобу. К тому же мать Во имела обыкновение закатывать бурные истерики, во время которых сын погружался в непроницаемое молчание. Казалось, он ничего не видит и не слышит, а все громы и молнии проносятся мимо него.
Итак, прохожие скользили по незнакомцу равнодушными взглядами, но сам он рассматривал их чрезвычайно пристально. Во был прирожденным соглядатаем: люди неизменно возбуждали в нем слегка пренебрежительное любопытство. Его забавляло, что они не умеют скрывать своих чувств, что их лица выражают страх, гнев и радость, в то время как на его собственном лице застыло неизменное непроницаемое выражение. Эти презренные создания недалеко ушли от обезьян, насмешливо думал он; любопытные взоры ничуть не стесняют их, и взрослые, как неразумные дети, громко хохочут и строят злобные гримасы. В этом отношении жители Иеросоля мало чем отличались от жителей Ксиса. У последних хотя бы хватало ума скрывать от посторонних взглядов фигуры и лица своих жен и дочерей; правда, по каким причинам они делали это, Во не понимал. Здесь, в Иеросоле, женщины одевались так, как им заблагорассудится. Некоторые, судя по всему, отличались скромным нравом — они предпочитали широкие платья и густые вуали или покрывала. Но находились и бесстыдницы, выставлявшие на всеобщее обозрение не только лица, но и шеи, плечи и груди. Разумеется, Во не раз видел обнаженных женщин — как все прочие наемники, он частенько наведывался в бордели, хотя делал это главным образом для того, чтобы не отличаться от остальных. Всю жизнь Во следовал золотому правилу: не привлекать внимания и не возбуждать любопытства. Оказавшись наедине с женщиной, он поступал с ней так, как она того хотела, но не испытывал никаких чувств — за исключением самого первого раза, когда новизна впечатления поневоле захватила его. Он сознавал, что жажда совокупления часто управляет мужчинами, а возможно, и женщинами. Но для него утехи плоти были лишь нелепой обезьяньей возней. От поглощения пищи и извержения ее переваренных остатков эта возня отличалась лишь тем, что не могла осуществляться в одиночестве.
Дайконас Во замедлил шаг, глядя на корабли, тихо покачивавшиеся у причалов. Эти суда, стоявшие на якоре, казались мирными и безмятежными, как коровы в хлеву. Лишь один корабль с вытянутым острым носом походил на хищного зверя. Во сразу понял: это именно то, что он ищет. Название, выведенное на борту кривоватыми ксисскими буквами, было ему незнакомо, но изменить название — дело нехитрое. Изменить обличье хозяина нетрудно: достаточно отрубить ему голову. Сделать неузнаваемым корабль куда труднее.
Во подошел к сходням и окинул взглядом почти пустую палубу. Судя по всему, капитана Дорсы на судне не было. Впрочем, найти его не составит труда. В том, что встреча с капитаном Дорсой — первый и необходимый шаг, Дайконас Во не сомневался. Судно, находившееся в ведении Дорсы, принадлежало предателю Джеддину и вышло из порта Ксиса именно в ту ночь, когда капитан «леопардов» был арестован, а дичь, за которой ныне охотился Во, упорхнула из клетки. Совпадений слишком много, чтобы объяснить их простой случайностью. Бывший командир «леопардов» Джеддин, несмотря на пытки, вызвавшие содрогание даже у Во, отрицал свою причастность к исчезновению девицы по имени Киннитан. Но упорство его само по себе возбуждало подозрение. Почему человек, которому один за другим отрубали пальцы на руках и на ногах, терпел столь жестокие муки во имя спасения едва знакомой девушки? Почему не выложил все, что хотели от него услышать мучители? Поведение Джеддина решительно противоречило всем представлениям Во о человеческой натуре.
Дайконас поправил мешок на плече и шагнул на сходни судна, носившего пышное имя «Утренняя звезда Кироса». Он насвистывал старую перикальскую песенку — ее всегда пел отец Во, задавая сыну порку.
Когда Дорса выставил Киннитан из дома, она попала в такое положение, какого прежде не могла и вообразить. Ей пришлось спать прямо на земле, в узких переулках Иеросоля, и питаться тем, что удавалось украсть немому мальчику Голубю. Если бы Голубь не оказался ловким и опытным воришкой, они оба просто-напросто умерли бы с голоду. Киннитан догадывалась, что во дворце автарка мальчика кормили не лучшим образом и вместе с другими юными рабами он добывал себе пропитание на городском рынке.
Наконец, после долгих блужданий и расспросов, Киннитан удалось найти эту женщину, хозяйку прачечной. Прачечная располагалась в просторном помещении, где прежде находился торговый склад. На каменном полу стояли огромные корыта с горячей водой — их было так много, что комната буквально тонула в облаках пара. Около каждого корыта гнули спины две или три женщины; другие женщины, а также мальчики-подростки беспрестанно подносили ведра с горячей водой, которую черпали из огромного котла, установленного в середине комнаты. Киннитан видела, как одна из девушек плеснула кипятком себе на босую ногу и с пронзительным воплем упала пол. Женщина средних лет, ширококостная, но при этом отнюдь не полная, подошла к девушке, осмотрела обваренную ногу, дала бедняжке затрещину и отослала ее прочь в сопровождении двух других прачек. Как полководец перед войском, хозяйка стояла, уперев руки в бедра, и провожала взглядом раненого солдата, покидавшего поле битвы. По выражению ее лица можно было догадаться, что она сетует на богов, пославших ей такое множество неуклюжих лентяек.
Киннитан сделала Голубю знак ждать у дверей. Хозяйка прачечной вперила в девушку неприветливый взгляд, всем своим видом показывая, что не желает тратить время на досужие разговоры.
— Что надо? — отрывисто бросила хозяйка.
Киннитан поклонилась, пораженная внешностью женщины. Вблизи рост и широкие плечи хозяйки прачечной производили еще более сильное впечатление, а потемневшая от загара кожа делала ее похожей на вырезанную из старого дерева статую воинственной богини вроде тех, что помещаются на носах боевых кораблей.
— Вы… Сорайза? — пробормотала Киннитан, с трудом подбирая иеросольские слова.
— Да, я Сорайза, и у меня хлопот полон рот. Говори, не тяни, что тебе надо?
— Вы… из Ксиса? Говорите по-ксисски?
— Да, милостью богов я родилась в Ксисе, — буркнула женщина и тут же перешла на ксисский. — Уже долгие годы я живу в этом проклятом городишке, но все же не забыла родной язык. Так что тебе от меня нужно?
Киннитан набрала в грудь побольше воздуха. По крайней мере, одно препятствие было устранено.
— Простите, что осмелилась побеспокоить вас, госпожа Сорайза. Я знаю, что у вас много дел, ведь вы управляете всем этим…
Киннитан указала на испускающие пар корыта.
— Ну так что? — перебила ее Сорайза, похоже, не слишком падкая на лесть.
— Я… видите ли, я имела несчастье потерять отца и мать… — Киннитан заранее приготовила историю, чтобы поведать ее хозяйке прачечной. — В прошлом году матушка моя скончалась от грудной лихорадки. Тогда отец решил отвезти нас с братом сюда, в Иеросоль. Но во время плавания отец тоже захворал и скончался у меня на руках. — Киннитан потупила глаза и испустила горестный вздох. — Ни здесь, ни в Ксисе у нас с братом не осталось родственников, чтобы получить у них приют. Нам некуда идти, и нам угрожает голодная смерть.
— Так у тебя есть брат? — прищурившись, осведомилась хозяйка. — Ты уверена, что это именно брат, а не любовник? Не пытайся обвести меня вокруг пальца, девочка.
Киннитан указала на Голубя. Мальчик переминался у дверей, в глазах его застыл страх.
— Вот он, мой брат. Он немой. Но поверьте, он славный мальчик.
— Вижу, на любовника не похож. Только никак не могу взять в толк, какое отношение ваши невзгоды имеют ко мне?
Сорайза вытерла руки о фартук, как человек, который завершил одно дело и собирается приступить к следующему.
Киннитан поняла, что наступил решающий момент.
— Я слышала… мне говорили, когда-то вы были одной из послушниц в Улье.
Хозяйка удивленно вскинула брови.
— Вот как? И откуда тебе известно об Улье и тамошних послушницах?
— Я сама была одной из них. Но когда моя мать тяжело захворала, я покинула Улей, чтобы ухаживать за ней. После смерти матери меня приняли бы туда опять, но отец очень хотел вернуться в Иеросоль, на свою родину.
Киннитан позволила вырваться наружу малой толике ее тоски и страха. Голос ее задрожал, на глаза выступили слезы.
Темное лицо Сорайзы слегка смягчилось. Впрочем, перемена была едва заметна.
— Кто был верховной жрицей, когда ты находилась в Улье? Отвечай быстро, девочка.
— Раган.
— Да, я ее помню. В мое время она была простой жрицей, но всякому было ясно, она далеко пойдет. — Сорайза кивнула. — Жрецы до сих пор каждое утро приходят в ульи, чтобы забрать мед священных пчел?
Киннитан в замешательстве уставилась на нее, пораженная этим странным и бессмысленным вопросом. Неужели с тех пор, как женщина покинула Улей, традиции и обычаи так сильно переменились? В следующее мгновение Киннитан догадалась, что это ловушка.
— Нет, госпожа Сорайза, — невозмутимым тоном ответила она. — Жрецы никогда не приходят в ульи, за исключением немногих избранных, что заботятся об алтаре Нушаша. Делать это позволено лишь мужчинам, подвергнувшимся оскоплению. А мед передают жрецам два раза в год.
Перед мысленным взором Киннитан невольно возникла церемония передачи меда. Зимой его было совсем мало, он едва покрывал дно сосуда, запечатанного священными печатями. Мед символизировал живительный свет солнца, которое непременно вернется после холодных месяцев и согреет землю своими лучами. Летняя церемония носила название Обновления. Во время этой церемонии устанавливались новые ульи, а обветшавшие предавались священному огню. Верховная жрица и четыре ее помощницы тащили по улицам повозку, нагруженную сосудами с медом. Они доставляли священный груз верховному жрецу Нушаша, тот забирал мед и передавал его автарку. По крайней мере, так рассказывали Киннитан. Сама она, как и другие послушницы, ни разу не присутствовала на церемониях за пределами Улья.
— А кто стал прорицательницей?
— Мать Мадри, госпожа. Однажды она удостоила меня разговора.
Киннитан тут же спохватилась, что сказала лишнее. К счастью, хозяйка прачечной не обратила на это внимания.
— Мать Мадри, кто быть мог подумать! Неужели она до сих пор жива? Она была старухой, когда я была совсем юной девушкой!
— Говорят, она пережила четырех автарков.
— Такое невозможно без помощи богов, — усмехнулась Сорайза. — Что до меня, мне вполне хватило одного автарка. Правда, говорят, он отличался кротким нравом — по сравнению с собственным сыном, нынешним правителем.
В обители Уединения Киннитан так привыкла к пышным восхвалениям автарка, что невольно вздрогнула, услышав столь непочтительные речи.
«Я могла бы порассказать о нынешнем автарке таких вещей, что у этой женщины кровь застынет в жилах», — вздохнула она про себя.
Стоило ей вспомнить о пережитом, как по спине побежали мурашки.
«Со страхами пора покончить, — твердо сказала себе Киннитан. — Мне удалось сделать то, что не удавалось никому другому: сбежать из обители Уединения. До сих пор женщины покидали ее только в гробу».
— Твоя история похожа на правду, девочка, — донесся до нее голос Сорайзы. — Думаю, у меня найдется для тебя работа. Спать ты будешь вместе с другими девушками, работающими в прачечной. Но трудиться придется не покладая рук, в этом можешь не сомневаться! Уж конечно, так ты еще не работала ни разу в жизни. По сравнению с моей прачечной Улей покажется тебе настоящим раем.
— А… мой брат? Вы разрешите ему остаться со мной?
Сорайза устремила на мальчика оценивающий взгляд. Догадавшись, что речь идет о нем, Голубь выпрямился и расправил плечи, стараясь произвести наиболее выгодное впечатление.
— Он чистоплотный? — осведомилась хозяйка прачечной. — Умеет вести себя? Или, подобно всем слабоумным детям, привык целыми днями носиться как угорелый?
— Мой брат не может говорить, госпожа, но он вовсе не слабоумный. Поверьте мне, он очень сметлив и сообразителен. Вы не пожалеете, если дадите ему работу.
— Хм. Посмотрим. Если он действительно не полный идиот, для него у меня тоже найдется занятие.
— Вы очень добры, госпожа Сорайза. Моя благодарность вам поистине безмерна. Уверю вас, мы с братом сделаем все, чтобы…
— Прежде всего, прекрати болтать, — бесцеремонно прервала поток ее излияний хозяйка. — Видишь Язи? Вон ту девушку с красными руками. Она тоже с юга. Иди к ней, она покажет тебе, что делать.
Прежде чем повернуться и уйти, Сорайза посмотрела на Киннитан так пристально, словно хотела прочесть ее мысли.
— Я знаю, ты рассказала мне далеко не все, — произнесла она. — Твоя речь и манеры свидетельствуют о том, что ты действительно была послушницей в Улье. Бедных девушек туда не принимают, и они не говорят так, как ты. Но каким бы правильным и чистым ни был твой ксисский язык, здесь он навлечет на тебя только беды. В этом городе автарк не вызывает благоговейного трепета. Так что, если хочешь выжить, учись говорить по-иеросольски.
— Я непременно последую вашему совету, госпожа.
— Кстати, ты так и не сказала, как тебя зовут.
Язык моментально присох у Киннитан к нёбу. Она так увлеклась разговором об Улье, что забыла, какое имя придумала для себя, и вопрос хозяйки застал ее врасплох. Несколько томительных мгновений она судорожно перебирала женские имена. Может, взять имя одной из своих сестер? Или назваться Дани — одну из ее подруг звали именно так? На ум ей пришло даже имя старшей жены автарка — Аримона. А потом она вдруг вспомнила о девушке, старшей послушнице, покинувшей Улей незадолго до самой Киннитан. Это была очень красивая и умная девушка, вызывавшая у Киннитан зависть и восхищение.
— Нира, — выдохнула она. — Меня зовут Нира.
— Странно, что тебе понадобилось так много времени, чтобы вспомнить такое простое имя, — усмехнулась хозяйка. — Что ж, принимайся за работу, Нира. И смотри, если я замечу, что ты стоишь сложа руки и болтаешь языком, тебе несдобровать. Лентяек я увольняю без промедления.
— Я так благодарна вам, госпожа. И я сделаю все…
Но Сорайза уже отвернулась от нее и величаво поплыла по скользкому полу прачечной, озирая свои владения и готовясь отразить очередные происки судьбы.
На приветствие Аксамиса Дорсы никто не ответил, и капитан почувствовал недоброе. С ловкостью, удивительной для столь крупного мужчины, он бесшумно скользнул в приоткрытую дверь. Разумеется, капитан даже отдаленно не догадывался, какого рода зрелище его ожидает. Однако с первого взгляда на него Дайконас Во понял — этот человек далеко не глуп и нужно быть начеку. Когда капитан увидел расплывшуюся по полу лужу крови, глаза его едва не вылезли из орбит. Оценив по достоинству мускулистые руки Дорсы, Во слегка отодвинул лезвие, прижатое к горлу мальчика Он вовсе не хотел, чтобы события развивались слишком быстро. Если он убьет мальчика, он лишится средства воздействия на его отца; а если убить самого капитана прежде, чем тот сообщит нужные сведения, это будет непозволительный промах.
— Что вы делаете? — выдавил из себя Аксамис Дорса. — Что вам надо?
— Я всего лишь хочу побеседовать с вами. Перекинуться парой слов.
Дайконас Во вновь придвинул кинжал, так, что острое лезвие косилось голубой жилки на шее мальчика.
— Будьте благоразумны и не дергайтесь, — предупредил он. — Если вы скажете все, что мне надо, я не причиню мальчишке никакого вреда. Это ваш сын.
— Никос… — прошептал Дорса. — Прошу вас, отпустите его. Он ведь ничего не может вам рассказать.
— Да, но его отец может рассказать о многом. Полагаю, если сын будет рядом, язык у отца развяжется быстрее.
Глаза капитана обшаривали комнату, выискивая, не притаились ли где-то здесь сообщники страшного человека, грозившего зарезать его сына. Дайконасу Во казалось, он слышит мысли Дорсы.
«Этот негодяй не держался бы так уверенно, будь он один», — рассуждал капитан.
Дорса не знал, что Во имеет обыкновение действовать без помощников. Полагаясь на себя самого, можно быть уверенным, что тебя не подведут в трудную минуту. Хотя, конечно, риск неизбежен. Капитан был на голову выше его и явно обладал недюжинной физической силой. Во не сомневался — кровь сына подействует на Дорсу, как красная тряпка на быка, и справиться с ним будет нелегко.
Поэтому лучше вести себя так, чтобы капитан не впал в ярость. В любой момент он мог заметить тело, скорчившееся на полу у дверей. Лучше сразу ему сказать.
— У меня для вас новость, капитан Дорса. Вам решать, плохая она или хорошая. Ваша жена мертва. Я не хотел ее убивать. Я даже не знал, что она дома. Должен сказать, она смелая женщина — набросилась на меня с этой штуковиной в руках. — Во указал на шкворень, валявшийся на полу. — Кажется, это что-то из ваших корабельных снастей. Мне пришлось ее убить. Если это вас огорчает, примите мои извинения. И прошу, сохраняйте хладнокровие. Иначе вы потеряете не только жену, но и сына.
— Теодора! — взревел Дорса, наконец заметивший окровавленное тело. — Ты… ты настоящий демон! — простонал он. — Беспощадный огонь Нушаша горит для таких, как ты! И сейчас я отправлю тебя прямо в вечное пламя! — В голове капитана мелькнула очередная ужасная догадка, и лицо его залила смертельная бледность. — Другие дети… — едва слышно выдохнул он.
— Спрятались под кроватью. Живы и здоровы, — заверил Дайконас Во и слегка пощекотал лезвием горло мальчика. Тот испуганно заверещал. — Я решил начать с этого парнишки. Если вы откажетесь удовлетворить мое любопытство, он умрет. Итак, на своем корабле вы доставили в Иеросоль молодую женщину. По слухам, она была любовницей командира «леопардов» Джеддина. Где она сейчас…
— Я оторву тебе голову, мерзавец…
— Где она сейчас?
Во схватил мальчика за подбородок и так сильно нагнул его голову, что кожа на шее ребенка натянулась.
— Я не знаю, будь ты трижды проклят! — процедил Дорса. — Какое-то время эта шлюха жила здесь, у нас. Но когда я узнал, кто она такая, я выставил ее за дверь.
— Ложь.
Во слегка поцарапал шею мальчика ножом; несколько крупных капель крови стекло за ворот рубашки.
— Я говорю правду, придурок! Эта девка явилась ко мне с запиской от Джеддина. Там говорилось, что я должен доставить ее в Иеросоль, куда он тоже прибудет в самом скором времени. Я понятия не имел, что эта тварь — одна из жен автарка.
— Вы не знали, что Джеддин — изменник? Странная неосведомленность для бывалого морского волка.
— О его измене я узнал лишь после того, как мой корабль прибыл в Иеросоль. Девка скрыла это от меня. Она ведь явилась с приказом от Джеддина, где говорилось, что корабль должен выйти в море незамедлительно. Это было в тот самый вечер… в тот самый вечер, когда Джеддина арестовали.
— Мне кажется, капитан, вы недостаточно откровенны, — ухмыльнулся Дайконас Во. — Я так огорчен, что подумываю выколоть мальчику глаза. Может, это сделает вас словоохотливее.
— Богами клянусь, я рассказал тебе все, что знал! — простонал капитан. — Я вышвырнул эту потаскуху из дома всего несколько дней назад. Наверняка она до сих пор в городе. Ты можешь ее найти!
— В городе у нее есть знакомые?
— Думаю, она никого здесь не знает. Поэтому ей пришлось жить у меня. Ей и ребенку.
— Ребенку? У нее есть ребенок?
— Нет, мальчишка слишком велик, чтобы быть ее сыном. К тому же он немой. Думаю, он ее слуга. — Толстые пальцы капитана судорожно теребили всклокоченную бороду. Несмотря на вечернюю прохладу, по лицу его ручьями струился пот. — Вот и все, что я знаю. Ты можешь убить моего сына, можешь резать меня живьем — мне больше нечего тебе рассказать. Клянусь священной кровью Нушаша! Клянусь головой автарка!
— Как смеешь ты клясться правителем, которого предал? Такая клятва не слишком убедительна.
Дайконас Во сделал пробный взмах ножом, нацеливаясь на глаз мальчика. Но капитан молчал, жалобно всхлипывая. Похоже, он и в самом деле выложил все без утайки.
— Хорошо, я верю тебе… — произнес Дайконас Во и ловким движением, отточенным за годы практики, метнул нож прямо в горло капитана.
«Отличный трюк, — отметил про себя Во. — Правда, если промажешь, неприятностей не оберешься».
Руки Дорсы потянулись к шее и бессильно упали, глаза расширились от удивления. В горле у него что-то забулькало, и он рухнул на колени.
— У меня не было другого выхода, капитан, — пояснил убийца. — Я сделал для тебя все, что мог, — подарил быструю смерть. Окажись ты в руках искусных палачей автарка, смерть твоя была бы не такой приятной.
Неожиданно мальчик зашелся пронзительным визгом, как младенец, и стал отчаянно извиваться в руках Во, пытаясь вырваться. Во проклял собственную неосмотрительность — он чуть ослабил хватку — заломил руку мальчика за спину и так сильно ударил его головой об стол, что массивное дубовое сооружение содрогнулось. Удар оглушил сына Дорсы, но не убил. Заливаясь слезами и кровью, мальчик повалился на пол, усеянный черепками разбитой посуды.
В следующее мгновение на пол полетел сам Во — на него навалилось что-то тяжелое, окровавленное и безумное, подобное раненому медведю. Капитан Дорса оказался более живучим, чем рассчитывал убийца. Во оставалось лишь сожалеть о том, что он недооценил противника. Ему удалось выставить руку и частично смягчить сокрушительный удар по голове. Прямо перед собой он видел залитое кровью лицо и глаза с застывшей предсмертной яростью. Во, извиваясь как уж, перевернулся набок и вытащил из голенища запасной кинжал. Короткий взмах — и лезвие вонзилось под ребра капитана. По телу пробежала последняя судорога, и труп Дорсы навалился на убийцу всей своей тяжестью. Близость была почти такой же полной, как во время совокупления, но объятия убитого человека были для Во приятнее объятий проститутки. Выбравшись из-под мертвеца, Дайконас встал на ноги и оглядел свою залитую кровью куртку, не зная, что с ней делать.
Мальчик корчился на полу, безуспешно пытаясь встать. Голова у него дрожала, лицо заливала кровь.
— Когда-нибудь я найду тебя… — пролепетал он, обжигая убийцу исполненным ненависти взглядом. — Найду и убью.
— Вряд ли тебе удастся это сделать, Никос, или как там тебя зовут, — заметил Во, вытирая кинжал о рубашку капитана. Он засунул кинжал за голенище и вытащил другой нож из горла убитого. — Я не имею привычки оставлять в живых своих врагов.
С этими словами Дайконас Во сделал шаг вперед, схватил мальчика за волосы и полоснул его ножом по горлу.
Лишь когда мальчик распростерся в кровавой луже, до слуха Во долетели приглушенные всхлипывания детей, притаившихся под кроватью. Как видно, они больше не могли сдерживать рыдания — представшее перед ними зрелище было слишком жутким. Во схватил за ножку дубовый стол и швырнул его на соломенный тюфяк, затем разбил светильник, разлил масло по полу и обрызгал им стены. Выхватив из очага дымящееся полено, он бросил его на пол и выскочил за дверь. Отойдя от дома на несколько шагов, он обернулся и увидел, что в окнах заметались языки пламени. Довольный успешным завершением дела, Во быстро, но без лишней поспешности зашагал по дороге к подножию холма.
«Значит, с беглянкой какой-то мальчишка», — рассуждал он. Ему было известно, что один из мальчиков-евнухов исчез из обители Уединения в ту же ночь, когда сбежала девушка, однако два этих происшествия никак не связывали. Во тоже считал, что мальчишка дал деру, воспользовавшись суматохой. Сейчас он понял, что ошибся: беглецы явно вступили в сговор.
«Что ж, если с ней мальчишка, найти ее будет еще проще», — решил Дайконас.
Судя по желтым отсветам на крышах окрестных домов, жилище капитана уже превратилось в огромный факел. Думая о сгоревших заживо детях, Во испытывал чувство, отдаленно напоминающее сожаление. Против детей он ничего не имел, но оставлять в живых свидетелей было бы слишком опрометчиво.
«Можно сказать, добыча у меня в руках», — подумал он, и по губам его скользнула довольная ухмылка.
В этом городе полно девушек и молодых женщин, а вот немых мальчишек наверняка поменьше. Спору нет, придется приложить усилия, чтобы выследить беглецов, но Дайконас Во не боялся тяжелой работы.
Глава 12
Кинжалы Йисти
Когда Зафарис, принц Вечера, вступил в пору зрелости, он стал повелителем Всех Богов. Он взял себе многих жен, но самыми любимыми среди них были его племянницы, Угени и Шузаем. Я не погрешу против истины, если скажу, что они были похожи, как семена тамаринда. Скоро обе понесли во чреве детей от Зафариса, но Угени, томимая страхом, спрятала своих детей, и никто не узнал, что они появились на свет. Сестра же ее, Шузаем, родила троих сыновей — Аргала, Эфиала и Ксергала, и объявила их наследниками Зафариса.
Когда Зафарис, принц Вечера, вступил в пору зрелости, он стал повелителем Всех Богов. Он взял себе многих жен, но самыми любимыми среди них были его племянницы, Угени и Шузаем. Я не погрешу против истины, если скажу, что они были похожи, как семена тамаринда. Скоро обе понесли во чреве детей от Зафариса, но Угени, томимая страхом, спрятала своих детей, и никто не узнал, что они появились на свет. Сестра же ее, Шузаем, родила троих сыновей — Аргала, Эфиала и Ксергала, и объявила их наследниками Зафариса.
Бриони казалось, что невозможно устать сильнее, чем она устала сегодня. Она так испачкалась и взмокла от пота, что менее всего походила на принцессу, да и вообще на знатную девицу.
«Я ведь всегда хотела, чтобы меня воспитывали как мальчика, — напомнила она себе. — Мое желание исполнилось».
Эта мысль посетила Бриони в тот момент, когда она сидела на земле, хватая ртом воздух, и наблюдала за Шасо, который пил разбавленное водой вино прямо из кувшина. После нескольких дней тренировок к старому воину вернулась былая крепость мускулов; когда он поднимал тяжелый кувшин, сухожилия у него на руках напрягались, как готовые к броску змеи.
«Я всегда ненавидела пышные платья и не хотела походить на кисейную барышню, — продолжала утешать себя Бриони. — Теперь меня никто так не назовет. Спасибо за то, что ты так внимательна к моим желаниям, милостивая Зория, — усмехнулась она и тут же спохватилась, что ирония неуместна в разговорах с богами. — Спасибо за то, что даешь мне возможность научиться чему-то новому».
— Отдышались? — спросил Шасо, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Несколько капель вина повисли у него на бороде. На памяти Бриони Шасо всегда аккуратно брился и следил за своей шевелюрой. Однако сейчас, отрастив бороду и волосы, он удивительно походил на древнего пророка из тех, что пересекали моря и океаны на плотах в поисках священных мест. Так было в те времена, когда Иеросоль был простой рыбачьей деревушкой; Бриони знала об этом.
Принцесса подавила стон и поднялась на ноги. Вне всякого сомнения, суровостью нрава ее наставник тоже не уступает этим самым древним пророкам. Они, как известно, не отличались снисходительностью.
— Отдышалась, — кивнула Бриони. — Можем продолжать.
— Вы многому научились, принцесса, — заявил Шасо, окинув свою ученицу удовлетворенным взглядом. — Но сражаться деревянной палкой — совсем не то, что сражаться стальным лезвием. Кроме того, некоторыми приемами вы сможете овладеть, только когда возьмете в руки настоящий кинжал.
С этими словами он развернул кожаный сверток, откуда прежде извлекал деревянные штыри, и достал четыре предмета, завернутые в промасленную кожу.
— В первый же день нашего пребывания здесь наш радушный хозяин, Эффир дан-Мозан, разрешил мне выбрать любое оружие из того, что хранится в его доме, — сообщил Шасо. — Я остановил свой выбор на этих кинжалах, принцесса.
Старый воин бережно развернул промасленную кожу, и взору Бриони открылись четыре кинжала. Одна пара значительно превосходила размерами другую. Рукояти больших кинжалов покрывала затейливая резьба, маленькие были без украшений.
— Они выкованы из санианской стали непревзойденной прочности, — пояснил Шасо.
Рука Бриони, робко потянувшаяся к оружию, замерла на полпути.
— Из санианской стали? — переспросила она, удивленная незнакомым названием.
— Сания это маленькая страна на западе континента Ксанд. Там живут кузнецы Йисти, перенявшие свое мастерство от фандерлингов. Оружие, которое они делают, пользуется заслуженной славой в Ксанде. Эти четыре кинжала стоят дороже, чем пара боевых коней. Кинжалы, выкованные Йисти, обладают особой разящей силой. По крайней мере, такая о них ходит слава. — Шасо взял один из маленьких кинжалов и указал на его простую, но изящную рукоять. — Отполированный панцирь черепахи. Йисти верят, что он священен.
— Ты и правда веришь, что эти кинжалы волшебные?
Во взгляде Шасо, устремленном на принцессу, заплясали насмешливые искорки.
— Нет такого кинжала, который превратил бы неуклюжего увальня в непобедимого бойца, — отчеканил он. — Но в опытных руках хорошее оружие творит чудеса. Оно может спасти жизнь своего владельца и лишить жизни его врага. Если вам угодно, назовите это волшебством.
Бриони, затаив дыхание, пожирала кинжалы глазами, и пышная тирада обычно немногословного Шасо не произвела на нее особого впечатления.
— Какой красивый, — прошептала она, коснувшись пальцем рукояти одного из кинжалов.
— И смертоносный, — заметил Шасо и вынул из ножен два клинка, большой и маленький.
Ножны, сделанные из прочной дубленой кожи, были снабжены перевязью, позволявшей носить оружие на поясе. Шасо полюбовался сверкающими лезвиями, вложил кинжалы обратно в ножны и обмотал перевязью, чтобы они не выскользнули.
— Проделайте то же самое с вашей парой, принцесса, — распорядился он, повернувшись к Бриони. — Нам с вами ни к чему наносить друг другу увечья. Вы сможете овладеть нужными приемами, не вынимая клинков из ножен.
Урок продолжался в течение нескольких часов и закончился, когда солнце скрылось за стенами и тени во внутреннем дворе начали сгущаться. Пока Шасо не достал кинжалы, Бриони казалось, что у нее не осталось сил пошевелить рукой. Однако прекрасные клинки, судя по всему, действительно обладали магическими свойствами — стоило Бриони взять их в руки, как она ощутила прилив бодрости. Шасо показал ей несколько приемов, позволяющих избежать удара и обезоружить противника легким движением запястья, и Бриони овладела ими неожиданно легко. Закрепив это достижение путем многократных повторов, старый воин показал принцессе, как коротким взмахом маленького кинжала нанести сопернику смертельную рану. Бриони и тут проявила себя способной ученицей. Однако, когда зачехленное лезвие ее кинжала коснулось ребер Шасо, принцесса отскочила назад, охваченная внезапной растерянностью. Впервые она поняла: это не игра. Она учится убивать, рассекать человеческую плоть и выпускать кишки, глядя прямо в глаза врагу.
Старый воин устремил на девушку понимающий взгляд.
— Чтобы нанести смертельный удар, вы должны подойти к врагу вплотную, — сказал он. — Так близко, словно хотите его поцеловать. Такой удар называется «умейяна», или «поцелуй смерти». Он требует мужества, вы должны это помнить. Если вы помедлите, противник непременно воспользуется вашим замешательством. И тогда вам несдобровать. Ведь сражаться вам придется с мужчинами, а они значительно превосходят вас и силой, и ростом.
Шасо нахмурился. Опустившись на колени, он принялся заворачивать кинжалы в промасленную кожу.
— На сегодня достаточно, ваше высочество, — бросил он через плечо. — Вы славно потрудились.
Бриони протянула ему свои клинки, но старый воин покачал головой.
— Они ваши, принцесса. И с этого момента вы не должны расставаться с ними ни на мгновение. Осмотрите всю свою одежду и найдите потайные места, где их можно носить и откуда их можно извлечь, не теряя времени. Мне не раз случалось видеть, как солдаты погибали, не успев выхватить из ножен бесполезное оружие.
— Они… они и в самом деле мои? — не веря своим ушам, прошептала Бриони.
— Я же сказал, они принадлежат вам, — кивнул Шасо. Взгляд его был холоден и спокоен, как обычно. — И ответственность за вашу жизнь теперь тоже лежит на вас. Уверяю вас, это тяжкое бремя. Куда приятнее быть беззаботным ребенком, нежным цветком, окруженным всеобщей опекой. Но вы не можете позволить себе такой роскоши, Бриони Эддон. У вас больше нет замка и слуг.
Его слова заставила Бриони вздрогнуть. В первый момент они показались ей неоправданно жестокими. Она даже решила, что Шасо унижает ее намеренно, чтобы всецело подчинить своей воле. Но потом она поняла: наставник был прав, не приукрашивая горькую истину. Бриони Эддон, отпрыск королевского рода, с рождения была окружена слугами и придворными, изо всех сил старавшимися внушить принцессе, что они необходимы ей как воздух. Шасо внушал ей противоположное: необходимо полагаться лишь на себя и не ждать помощи со стороны. Он не хотел, чтобы Бриони зависела от него.
— Нам обоим неплохо бы перекусить, — буркнул Шасо. — Денек выдался не из легких.
Бриони с удивлением заметила, что он избегает ее взгляда.
«Какой он все-таки странный, — подумала она, — упрямый и замкнутый. Боится любого проявления чувств. Готов проявить свою любовь ко мне одним лишь способом — научить меня убивать».
Мысль эта так поразила Бриони, что она невольно замедлила шаг, глядя в спину Шасо.
«И все же он меня любит, я не сомневаюсь, — сказала себе принцесса. — И это после того, как мы с Барриком сурово наказали его за чужое преступление».
Сумерки сгущались, а Бриони все сидела во дворе, погрузившись в раздумья.
— Ты давно знаешь лорда Шасо? — спросила Бриони у Идиты.
Бытующий в доме обычай, запрещавший женщинам разделять трапезу с мужчинами, уже не казался принцессе оскорблением. Она полюбила тихие вечера в обществе обитательниц хадара. Правда, изъясняться на их языке она так и не научилась и очень сомневалась в том, что научится. Но когда новые ее подруги преодолели застенчивость, выяснилось, что на языке Бриони говорит не только Идита.
— О, я узнала его совсем недавно, Бриони-зисайя, — певуче протянула Идита. — В первый раз я увидела лорда Шасо двенадцать ночей назад, когда он вошел в этот дом вместе с тобой.
— Неужели? Но по тому, как ты говорила о нем, я решила, что ты знаешь его всю жизнь.
— Это правда, Бриони-зисайя. В определенном смысле. — Идита задумалась, мягко поджав губы. Одна из молодых женщин поспешно переводила разговор своим товаркам. — Я много слышала о нем. Никто из мужчин нашей страны не стяжал столь громкой славы, как лорд Шасо. Лишь Великий Туан, его кузен, превзошел его. Разумеется, я говорю сейчас о старом Великом Туане. Где его старший сын, новый Великий Туан, никому не известно. Когда войска автарка захватили Найори, он успел спастись бегством. Кое-кто полагает, что он скрывается в пустыне и выжидает время, когда можно будет вернуться и освободить страну от жестокой власти автарка. Но он ждет долго, очень долго. — Идита сокрушенно вздохнула, потом засмеялась деланым смехом. — Но не слушай меня, я щебечу без умолку, как птица, но речи мои лишены смысла. Имя лорда Шасо известно каждому жителю Туана. О его подвигах рассказывают детям, сидя вечерами у очага. Что касается выбора, который совершил лорд Шасо, о нем велись такие жаркие споры, что кое-кому они стоили жизни. Тогда старый Туан запретил даже упоминать об этом.
— О чем? — спросила сбитая с толку Бриони. — О выборе Шасо?
— Да, — кивнула Идита.
Она повернулась к другим женщинам и сказала что-то на родном языке. Бриони разобрала лишь имя Шасо. Женщины закивали головами, повторяя «сеса, сеса». Бриони успела выучить, что на туанском языке это означает «да».
Бриони была поражена тем, что легенды о Шасо передаются из уст в уста. Конечно, принцесса знала, что в свое время он был отважным воином и одержал немало побед. Но она понятия не имела, как велика его слава.
— О каком выборе ты говоришь, Идита? Если ты расскажешь мне, это не будет преступлением. Ведь Шасо живет с нами под одной крышей.
— Я вовсе не боюсь нарушить запрет старого Туана. Здесь, в Марринсвоке, эти запреты не действуют, — со смехом ответила Идита. Название страны она произнесла нараспев: «Мааа-риин-своок», и оно показалось Бриони загадочным и экзотическим. — Дело в том, что в этом доме есть традиции, и они сильнее любых законов. Однако, думаю, я могу удовлетворить твое любопытство. Лорд Шасо сделал выбор, когда на поле битвы принес клятву верности иноземному королю и, верный этой клятве, покинул родную страну и уехал жить на чужбину. Даже когда автарк Ксиса напал на нас, Шасо не вернулся защищать свою родину, ибо его повелитель не позволил ему. Многие считали, что, если бы Шасо был с нами, если бы он повел войска на врага, мы бы разбили армии автарка.
Бриони не сразу поняла, о чем идет речь.
— Значит, Шасо осуждали за то, что он поступил на службу к моему отцу, — пробормотала она. — За то, что он решил жить в Южном Пределе.
— О, прости, прости, я совсем забыла! — Идита смущенно вскинула руки. — Ты ведь дочь Олина. — Имя отца Бриони она, по своему обыкновению, произнесла напевно и тягуче: «Ооллиин». — Я не хотела тебя обидеть.
— Я вовсе не обиделась, — покачала головой Бриони. — Я лишь хочу узнать эту историю. Прошу, расскажи мне все без утайки.
— Но… но ты все знаешь сама.
— Я не знала, как отнеслись к поступку лорда Шасо его соотечественники. Прежде… я мало задумывалась о том, как он жил, — пробормотала принцесса, и ее щеки залил легкий румянец смущения. — Из него ведь слова клещами не вытянешь. Я лишь несколько месяцев назад узнала, что у него, оказывается, была дочь.
— Да, Ханид, — закивала головой Идита. — Грустная история, очень грустная.
— Мне рассказывали, дочь Шасо умерла, потому что один человек… некий Давет… разбил ей сердце. Соблазнил ее, а потом покинул. Это правда?
Во взгляде Идиты мелькнуло беспокойство. Прочие женщины, заскучавшие во время долгого разговора на непонятном языке, тихонько переговаривались между собой. Идита сделала им знак замолчать.
— До меня доходили лишь слухи… — растерянно пробормотала Идита. — В конце концов, я жена простого купца, и мне не пристало рассуждать о делах знатных людей, подобных лорду дан-Хеза и лорду дан-Фаар. Они сияют, как звезды, над моей смиренной головой. Как и вы, Бриони-зисайя.
— Ну, вот еще выдумала! Я-то уж точно не сияю и совсем не похожа на звезду. Почти месяц я хожу в чужой одежде. У меня нет крова, я всего лишь гостья в вашем доме.
— Да, Бриони-зисайя, ты оказала нам великую честь.
— Скажи… у тебя на родине моего отца ненавидят? За то, что он сделан с Шасо?
Идита подняла не нее огромные карие глаза, ласковые и сочувствующие.
— Я буду с тобой откровенна, принцесса, потому что вижу — ты действительно хочешь узнать правду. Да, многие мои соотечественники питают неприязнь к твоему отцу. Однако не думай, что ненависть это единственное чувство, которое возбуждает в Туане король Олин. Некоторые уважают его за то, что он приказал своим вассалам пощадить Шасо. Но, сделав отпрыска знатного рода дан-Хеза своим слугой, король посягнул на его честь — так думают многие мои соотечественники. Твой отец был щедр к Шасо, он наградил его землями, и это свидетельствует о том, что король мудр и проницателен. Но когда он не позволил Шасо вернуться на родину и защищать свою страну, осаждаемую войсками старого автарка (да придется ему дважды пересекать каждый из семи холмов!), это вызвало в Туане огромную волну гнева. Деяния твоего отца и по сей день служат темой яростных споров. Одни считают его героем, другие — злодеем… Надеюсь, ты не воспримешь мои слова как оскорбление, — добавила Идита, низко склонив голову.
— Нет, нет, что ты.
Бриони переполняли противоречивые чувства. Бесспорно, слова Идиты причинили ей боль. Но досадовала она на себя, а не на свою кроткую собеседницу. Принцессе было горько думать о том, что она так мало знала о Шасо — ведь он столько сделал для ее семьи. А другие советники, министры и прочие приближенные короля, ее отца? Разве о них она знала больше? Авин Броун, лекарь Чавен, старый кастелян Найнор — судьбы этих людей никогда не вызывали у нее ни малейшего любопытства. Как же она, самонадеянная девчонка, дерзнула считать себя правительницей?
— Ты опечалена, Бриони-зисайя. Мой рассказ тебя расстроил, — заметила Идита и махнула рукой, приказывая одной из молодых женщин принести чашку цветочного чая.
Бриони так и не привыкла к горьковатому вкусу гауа, и наслаждаться этим напитком у нее не было ни малейшего желания.
— Ты заставила меня задуматься, только и всего, — с тяжким вздохом возразила она. — И я очень признательна тебе за это. Порой для того, чтобы лучше рассмотреть что-нибудь, необходимо отойти на значительное расстояние.
— Верно, — кивнула Идита. — Пойми я это в твои годы, я могла бы обрести истинную мудрость и не превратилась бы в глупую старуху, какой стала теперь.
Последние слова Бриони пропустила мимо ушей: она уже знала, что самоуничижение служит в этом доме признаком хорошего тона.
— Но даже если ты обретешь всю мудрость мира, она не поможет исправить прежние ошибки, — выпалила она.
— Да, — улыбнулась Идита. — Вижу, дитя мое, ты уже сделала несколько шагов на пути познания. Давай-ка выпьем чаю и поговорим о чем-нибудь приятном. А Фану и ее сестры усладят наш слух пением.
На тринадцатый день своего пребывания в доме Эффира дан-Мозана Бриони проснулась утром и обнаружила, что на женской половине царит великая суматоха. Принцесса до сих пор не привыкла вставать так рано, как было принято у обитательниц хадара: они покидали постели прежде, чем первые солнечные лучи разгоняли сумрак на горизонте. Едва открыв глаза, Бриони поняла, что все давно на ногах и с нетерпением ждут ее пробуждения.
— Ах, она проснулась! — воскликнула хорошенькая юная Фану. Обернувшись к своим товаркам, она что-то быстро защебетала на своем языке. Бриони разобрала лишь несколько раз упомянутое имя Идиты.
Смущенная всеобщим вниманием, Бриони принялась снимать ночную рубашку, чтобы поскорее одеться. Но женщины окружили ее и со смехом замахали руками.
— Не надо, — остановила ее Фану. — Погоди. Сейчас придет Идита.
Бриони позволили умыться и почистить зубы, за что она была весьма признательна. Когда она покончила с умыванием, явилась Идита, облаченная в поразительно красивое платье из сверкающего белого шелка с темно-красным поясом.
— Мне не дают одеться, — пожаловалась Бриони.
Она чувствовала себя неловко, стоя в ночной рубашке рядом с пышно разодетой Идитой. Высокая, светлокожая, сейчас принцесса особенно остро ощущала, что разительно отличается от этих миниатюрных и смуглых женщин.
— Не сердись, Бриони-зисайя, — ответила Идита. — Мы сами хотим тебя нарядить. Ведь сегодня особенный день.
— Почему? Кто-нибудь выходит замуж?
В ответ Идита лишь рассмеялась и покачала головой. Остальные женщины тоже дружно захихикали. Идита как-то объяснила Бриони, что в большинстве своем они происходят из состоятельных семейств и отнюдь не являются женами Эффира дан-Мозана. Положение, которое они занимают в доме, ближе к положению фрейлин при дворе Бриони. Некоторые из них были служанками, другие, такие как Фану и ее сестры, доводились родственницами Идите или ее супругу. Хотя Эффир дан-Мозан не был отпрыском знатного рода — по крайней мере, в том смысле, в каком привыкла понимать знатность Бриони — он, несомненно, мог с полным правом считаться влиятельным и могущественным человеком. Поэтому многие родители полагали большой честью отправить своих дочерей к нему в дом, где девушки получали воспитание под крылом мудрой и опытной Идиты.
— Сегодня День богов, — пояснила Идита. — В этот день мы возносим молитвы.
— Но в прошлый раз вы не взяли меня на богослужение, — пробормотала Бриони, вспоминая долгое утро, проведенное в полном одиночестве. Принцессе нечем было занять себя, и она слонялась по женской половине, жалея о том, что у нее нет книги или хотя бы рукоделья.
— Сегодня ты тоже не сможешь с нами пойти, — сказала Идита и ласково погладила Бриони по руке. — Мы рады, что ты живешь в нашем доме, но для Великой Матери ты чужестранка. Мой супруг, Эффир дан-Мозан, сказал, что нам не следует учить тебя, нашу гостью, своим ритуалам.
— Если я не пойду в храм, зачем мне наряжаться?
— Потому что, помолившись, мы отправимся в город, — сообщила Идита. Окружавшие ее женщины весело защебетали и заулыбались. — С тех пор как ты стала нашей гостьей, ты не выходила за порог дома. Мой супруг полагает, что ты заслужила прогулку по городу.
Бриони сомневалась, что ей по душе слово «заслужила». Ведь она не малый ребенок или узница, а принцесса, хоть и чужеземная. Однако радость, охватившая ее в предвкушении прогулки, была так велика, что она решила не обращать внимания на подобные мелочи.
— А лорд Шасо? — осведомилась она. — Он не возражает против того, чтобы я вышла из дома?
— Нет, Бриони-зисайя. Он тоже пойдет с нами.
— Но разве я могу показаться на городских улицах? Люди слишком хорошо знают, как я выгляжу, и…
— О, дорогая принцесса, увидишь, мы сделаем тебя неузнаваемой, — заверила Идита, и в ее взгляде заплясали шаловливые огоньки.
Когда солнце поднялось высоко, Бриони осталась в одиночестве. Она сидела в хадаре, с нетерпением ожидая конца богослужения, которое совершал во внутреннем дворе жрец из Туана. Правда, на этот раз у принцессы было интересное занятие: она разглядывала себя в зеркало. Произошедшие с ней перемены были поистине разительны. Благодаря какому-то притиранию, которое умело использовала Идита, светлая кожа Бриони, покрытая веснушками, стала почти такой же смуглой, как у женщин страны Туан. Глаза, подведенные сурьмой, изменили разрез, ни единая прядь золотистых волос не выбивалась из-под белоснежного головного убора. Только глаза не изменили цвет и оставались зелеными, как нефрит. У брата Кендрика были глаза в точности такого же оттенка. Контраст между прозрачными зелеными глазами и смуглой кожей очень позабавил Идиту и прочих женщин. По их словам, Бриони походила на ксисскую ведьму и для завершения картины недоставало лишь огненно-рыжих волос. Как только Бриони услышала о рыжих волосах, она моментально вспомнила о Баррике и, к собственному ужасу, почувствовала, что на глаза у нее выступили слезы. Женщины прервали приготовления и терпеливо ждали, пока глаза и щеки принцессы высохнут. Сурьму пришлось наносить заново. Разглядывая себя в зеркало, Бриони заметила на скуле маленькое черное пятнышко и поспешно его стерла.
Где же он, брат? Жив ли он?
На мгновение сердце Бриони сжалось от такой острой тоски, что она едва могла дышать. Опасаясь, что слезы вновь сведут на нет усилия Идиты, она плотно зажмурила глаза. Здешние женщины были к ней очень добры, но, несмотря на их заботы, Бриони ни на минуту не оставляло томительное чувство одиночества. Она могла жить, потеряв корону. Она могла жить в изгнании, за границами Южного Предела. Она готова была смириться с нуждой и лишениями. Но мысль о том, что она никогда больше не увидит отца и брата, была подобна смерти.
— Баррик, где ты? — одними губами шептала Бриони. — Почему ты меня покинул? Вспоминаешь ли ты обо мне?
Внезапно, подчиняясь какому-то смутному побуждению, девушка открыла глаза. В зеркале, позади собственного лица, искаженного от скорби, она увидела еще чей-то облик — так дно пруда проступает под поверхностью воды с играющими на ней отражениями. Вглядевшись, принцесса узнала лицо Баррика: глаза его были закрыты, щеки покрывала смертельная бледность. Руки, сложенные на груди, были скованы цепями.
— Баррик! — возопила Бриони, но в следующее мгновение наваждение исчезло.
Из зеркала на нее смотрело лишь собственное лицо, непривычно смуглое.
«Я схожу с ума», — пронеслось в голове у принцессы, и, не думая больше о своих насурьмленных глазах, она залилась слезами.
Когда маленькая процессия вышла на узкие улочки Ландерс-Порта, с трудом оправившаяся от потрясения Бриони поняла, что гулять на свежем воздухе — большое удовольствие, о котором она успела забыть. Хотя длинный плащ покрывал ее с головы до ног, а лицо стало совершенно неузнаваемым, она чувствовала себя раздетой и всякий раз, когда ловила на себе взгляд случайного прохожего, боролась с желанием спрятаться. Бриони осознала, о чем так часто говорил Шасо: если кто-нибудь узнает принцессу Южного Предела, ей угрожает гибель. Она старалась опустить голову как можно ниже, но после стольких дней в четырех стенах трудно было справиться с искушением и не глазеть по сторонам.
На улицах города было оживленно. Большинство людей двигались в том же направлении, что и компания Бриони, — в сторону набережной. Среди прохожих преобладали уроженцы Ксанда, одетые в точности так же, как члены семейства купца. На женщинах были длинные платья и плащи с капюшонами, их лица закрывали вуали; длинные кафтаны мужчин украшало золотое шитье, на головах красовались четырехугольные шляпы. Процессию возглавлял Эффир дан-Мозан собственной персоной. Он важно кланялся своим знакомым — судя по виду, таким богатым купцам — и даже работникам, которые почтительно его приветствовали. Талибо шагал вслед за дядей, однако впереди женщин, и походил на пастуха, с гордостью ведущего стадо породистых овец. Даже Шасо вышел на прогулку вместе со всеми, предусмотрительно надвинув на лоб шляпу и закрыв пол-лица шарфом.
Женщины окружили Бриони плотным кольцом, дабы защитить от любопытных взоров, оживленно перешептывались и хихикали. Принцесса узнала, что День богов — единственный день, когда им дозволяется выйти на улицу. Даже в обществе хозяина дома и такой важной персоны, как лорд Шасо, женщины чувствовали себя свободно и непринужденно, как у себя в хадаре.
Ландерс-Порт оказался значительно больше, чем представлялось Бриони. Впрочем, она пришла сюда в темноте, усталая и голодная, и вряд ли могла составить о городе верное впечатление. Ландерс-Порт располагался на склоне холма, спускавшегося к широкой мелкой бухте. Окруженный неприступными стенами замок и храм, возведенный из серого камня, возвышались на гребне холма. Шасо сообщил Бриони, что замок принадлежит барону по имени Йомер — она наверняка встречала его при дворе. Принцесса совершенно не помнила такого барона. В этом не было ничего удивительного, так как Йомер, по словам Шасо, не стремился обратить на себя внимание царствующих особ. Куда больше он интересовался своими фруктовыми садами и разведением свиней.
Бедные городские кварталы, в глубине которых скрывались пышные чертоги дан-Мозана, располагались на южной части холма, у самого его основания, поэтому по дороге в гавань процессии не пришлось совершать долгий крутой спуск. В Ландерс-Порте, как и во многих других городах королевств Пределов, богатые люди стремились жить выше бедных. По пути Бриони не заметила ни одного богатого дома — покинув квартал, где жили бедняки с темной кожей, они оказались в другом, таком же бедном. Кожа здешних обитателей была светлой, как у Бриони.
«Пока меня не раскрасили, как карнавальную маску», — уточнила принцесса.
Ей было занятно и немного тревожно ловить на себе любопытные взгляды, потому что это любопытство было вызвано не ее высоким положением. Бриони привыкла к тому, что зеваки глазеют на принцессу, и это обстоятельство ее отнюдь не радовало. Однако теперь она привлекала внимание не больше, чем ее темнокожие спутники. Искорки интереса в глазах прохожих быстро гасли, но порой лица людей выражали откровенную неприязнь, причины которой Бриони не понимала. Несколько пьянчуг даже прокричали им вслед что-то оскорбительное, но, как только заметили на поясах мужчин кинжалы, сразу утратили боевой задор.
До сих пор Бриони слышала лишь приветственные возгласы и благословения, а обращенные к ней лица неизменно выражали любовь и восторг. Дочь короля Олина была достаточно умна, чтобы понимать: этот восторг далеко не всегда бывал искренним. Но сейчас она призналась себе, что фальшивое обожание гораздо приятнее неподдельной ненависти.
«Если бы Шасо вернулся на родину, он встретил бы там и любовь, и ненависть», — пронеслось в голове у Бриони.
Сейчас, на шумной улице, она не могла сосредоточиться на этой мысли и отложила ее в уголок памяти, как важное письмо, которое нужно прочесть наедине.
Узкая улица петляла меж домами, стоявшими почти вплотную друг к другу. Судя по долетавшему до Бриони свежему ветерку, море было совсем рядом. Принцесса обратила внимание, что смуглые лица стали встречаться чаще. Несколько раз она замечала и представителей племени скиммеров — их нетрудно было узнать по круглым глазам и плотно сжатым ртам. Запах моря и гниющих водорослей, доносившийся из гавани, становился все более отчетливым, он словно проникал в мозг вместе с вдыхаемым воздухом.
«Смогу ли я когда-нибудь пересечь залив Бренна и открыто, не таясь, войти в свой дом? — думала Бриони. — Смогу ли я когда-нибудь встретиться с теми, кого я люблю?»
Видение, представшее ей в зеркале, произвело на принцессу тягостное впечатление.
«Быть может, это дурной знак и Баррика нет в живых?» — содрогаясь, спрашивала она себя.
Вероятно, боги пытались сообщить ей нечто важное. Но Бриони знача — сны часто становятся отражением тревог, терзающих людей наяву. Судьба Баррика тревожила ее сильнее всего, и боги, возможно, не имели отношения к этому сновидению.
Маленькая процессия прошла мимо обшарпанных складов, тянувшихся вдоль канала. Канал впадал в залив, чьи волны блестели вдали. Мачты многочисленных кораблей, стоявших на якоре, возвышались над крышами домов.
Эффир дан-Мозан, как пастух, подвел свое стадо к дверям одного из самых больших зданий. Войдя внутрь, Бриони с удивлением убедилась, что это вовсе не склад. Комната, где они оказались, была длинной и низкой, но стены ее покрывали восхитительные гобелены с вытканными на них диковинными птицами, цветами и деревьями. Посреди комнаты стоял маленький и круглый человек. Эффир в сравнении с ним казался долговязым.
— Зийя дан-Мозан! — воскликнул коротышка, простирая руки. — Неужели ты и твое почтенное семейство удостоили визитом мою скромную обитель?
— Посетить твой дом — честь для нас, Баддара, — с поклоном ответил купец.
— Идем же, вас ждут самые лучшие покои!
С этими словами Баддара взял дан-Мозана за руку и повел его к дверям в дальнем конце комнаты, сопровождая бурными жестами беседу о кораблях и ценах на гауа. Остальные последовали за ними.
— Почему этот человек говорит на нашем языке? — вполголоса осведомилась Бриони, подойдя к Шасо.
— Потому что он не туанец, — так же тихо ответил старый воин. — Он из Сании. Язык там совсем другой. Все жители южного континента в той или иной степени владеют ксисским или муханни, это помогает людям из разных стран понять друг друга. Здесь все говорят на языке вашей страны.
Они прошли через просторное помещение, где за множеством столов сидели люди, одетые на северный и на южный манер. Некоторые из них почтительно приветствовали дан-Мозана Тот в ответ снисходительно кивал, принимая почтение как должное. Шасо шел, низко опустив голову; Бриони неожиданно вспомнила, что сейчас она выглядит в точности как женщина страны Туан, а это значит, что ей тоже надлежит скромно потупить взор. Баддара привел своих гостей в комнату, явно предназначенную для отдыха, а не для дел. Стены здесь тоже были увешаны гобеленами с изображениями сцен охоты и рыбной ловли. Коротышка-хозяин отдал несколько приказов слугам и, низко поклонившись гостям, вышел из комнаты.
Бриони не без раздражения отметила, что даже в чужом доме ее спутники неукоснительно соблюдают обычаи своей страны: женщины разместились на одном конце стола, мужчины — на другом, так, чтобы их разделяло несколько свободных стульев. Но принцесса все равно радовалась возможности увидеть нечто новое, не похожее на надоевший хадар, и с интересом озиралась по сторонам. Гобелены притягивали ее взор — они были вытканы с большим искусством, цвета удивительно гармонировали друг с другом, сверкающие нити, вплетенные в орнамент, казались сделанными из чистого золота. Бриони увлеклась разглядыванием гобеленов и не сразу заметила, что в комнате нет окон. Впрочем, пейзажи на гобеленах, несомненно, были занимательнее, чем виды из окон портового здания.
Меж тем слуги Баддары, двигаясь бесшумно, ставили на стол блюда с фруктами, хлебом, сыром и соленым мясом. Принесли они и несколько кувшинов с вином, и для мужчин, и для женщины. Но наливали им из разных кувшинов, и когда Бриони хлебнула из своего бокала, она убедилась, что для женщин вино изрядно разбавлено водой. Тем не менее вино, прогулка и визит в чужой дом вызвали у спутниц принцессы необычайный подъем духа. По своему обыкновению, говорили они негромко, но, судя по постоянному хихиканью, шуткам не было конца. Особенно веселились Фану и ее молодые подруги.
Слуги подносили все новые яства. К Эффиру дан-Мозану подошли несколько мужчин, уроженцев Ксанда и Эона, и завязали с ним почтительную беседу. Некоторые из этих людей на вид были простыми моряками, другие, облаченные в богатые одеяния, походили на купцов и банкиров. Шасо ни с кем из них ни словом не обмолвился и старался держаться как можно незаметнее, но Бриони заметила, что он внимательно прислушивается к разговору. Любопытно, как дан-Мозан представил Шасо всем своим знакомым, спрашивала она себя. Может, он сказал, что это его родственник? Или купец, прибывший из дальних краев? Еще больше принцессу занимало, о чем говорят эти люди. Было ужасно досадно сидеть в окружении щебечущих о пустяках женщин, когда мужчины обсуждают судьбы королевств.
В отличие от Шасо, племянник дан-Мозана не прислушивался к застольным разговорам. Его интерес был направлен совсем в другую сторону — в сторону Бриони. Талибо так откровенно пожирал девушку взглядом, что это выводило ее из себя. Поначалу она избегала встречаться с ним глазами и с подчеркнуто безучастным видом поглядывала по сторонам. Но Талибо продолжал смотреть на нее, и в конце концов Бриони решила, что его настойчивость граничит с непозволительной дерзостью.
«Этот мальчишка слишком много себе позволяет, — возмутилась принцесса. — Наверняка он настолько же глуп, насколько хорош собой! Как он смеет на меня пялиться? Как смеет вынуждать меня отводить глаза?»
Бриони неожиданно вспомнила, как Хендон Толли на виду у всего двора подверг ее унижению, и сердце ее сжалось от застарелой обиды.
Принцесса решила не давать Талибо спуску и, когда он снова устремил на нее взор, вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Она сверлила его взглядом, пока Талибо не потупился. На щеках юноши вспыхнул румянец — как надеялась Бриони, знак смущения и даже стыда.
«Вот так-то, юный наглец».
Бриони доказала дерзкому мальчишке, что умеет постоять за себя, однако досада ее не прошла. Она принцесса, отпрыск королевского семейства Эддон, а люди вокруг нее, похоже, напрочь об этом забыли! Почему она должна прятаться и изменять свою наружность, как злоумышленница! Почему должна благодарить тех, кто ей помог, — ведь они всего лишь выполняют свой долг! Не она, а члены семейства Толли совершили преступление, незаконно захватив власть и водворившись в замке Южного Предела. И каждый, кто не оказывает им сопротивления, является сообщником преступников. Все эти купцы виноваты перед ней, Бриони Эддон!
Горячая волна ярости залила Бриони, ее щеки полыхали огнем. Стараясь успокоиться, она нагнулась над своим бокалом.
«Хватит попусту злиться, лучше отдай должное угощению», — сказала она себе.
Яства на этом столе отличались изысканным вкусом, многие блюда были совершенно новыми для принцессы.
Бриони сделала глубокий вдох и подняла голову. Но стоило ей встретить взгляд Талибо, по-прежнему устремленный на нее, как ярость вспыхнула с новой силой. Выражение физиономии несносного юнца показалось ей еще более дерзким, чем прежде.
«Будь проклят этот мальчишка, — мысленно воскликнула Бриони, поднимая бокал и заслоняясь от настойчивых глаз. — И все мужчины, старые и молодые. А прежде всего, да будут прокляты Хендон Толли и его братья. Будь проклят день и час, когда они появились на свет!»
После трапезы и долгой прогулки к дому Бриони присоединилась к Шасо и Эффиру. Она подошла к ним во внутреннем дворе, где день назад осваивала приемы кинжального боя. При воспоминании о кинжалах Йисти, спрятанных под подушку, принцесса почувствовала себя виноватой: ведь она не послушалась Шасо, приказавшего ей всегда носить оружие с собой. Оставалось надеяться, что старый воин не спросит о кинжалах.
«Разве в этом несуразном платье можно спрятать оружие, — думала Бриони. — Пояса нет, а рукава такие длинные, что любого сделают неуклюжим».
Шасо стоял у айвы и рассматривал ее так внимательно, словно разведение плодовых деревьев было его главным занятием. Эффир дан-Мозан при виде принцессы поднялся с кресла, приветствуя ее.
— Спасибо, что вы удостоили нас своего общества, принцесса Бриони, — молвил он. — Сегодня мы услышали немало интересного. Мы предполагали, что вы тоже захотите узнать, о чем сообщили нам сведущие люди.
— Вы правы, Эффир. Именно за этим я пришла сюда, — кивнула Бриони и перевела взгляд на Шасо.
Тот стоял поодаль с таким кислым видом, словно хлебнул уксуса. Похоже, он отнюдь не считал, что полученные сведения необходимо сообщать Бриони.
— Прежде всего, в Ландерс-Порт прибыли несколько шпионов из Южного Предела. Они рыскали по улицам, пытались что-нибудь выведать, однако не узнали ничего интересного и пару дней назад перебрались в другой город. Полагаю, теперь вы можете вздохнуть с облегчением.
— Да, это приятное известие.
Сегодняшняя прогулка убедила Бриони в том, что оказаться мишенью любопытных взглядов чрезвычайно неприятно — по крайней мере, когда человек не желает быть узнанным. Но она понимала также, что не может вечно скрываться в доме купца.
— Все купцы и мореплаватели, недавно побывавшие в южных краях, подтверждают, что автарк действительно снаряжает военную флотилию, причем чрезвычайно поспешно, — продолжал дан-Мозан. — Несомненно, целью готовящегося морского похода является Иеросоль. Все прочие народы Ксанда уже покорились власти автарка. Лишь жители горных краев по-прежнему сохраняют независимость. Но в горах мало толку от кораблей.
— Иеросоль… — выдохнула Бриони. — Там томится в заточении мой отец.
— Мне известно об этом, ваше высочество, — с поклоном изрек дан-Мозан. Судя по выражению его лица, он полагал, что это печальное обстоятельство изменить невозможно. — Но я не думаю, что у вас есть причины для тревоги. Автарк Сулепис может спустить на воду несколько сотен боевых кораблей, снабженных самыми мощными орудиями. Но захватить Иеросоль ему не удастся! Город поистине неприступен.
— Почему вы так в этом уверены?
Бриони хотелось бы разделить уверенность купца. Сама мысль о том, что она будет скрываться здесь, болтать с женщинами в хадаре, в то время как на Иеросоль обрушится удар вражеской армии, была для нее невыносима. Конечно, она могла убежать отсюда и отправиться на юг, но это было бы чистой воды безумием, которое никоим образом не облегчило бы участь ее отца.
— Ни одна из твердынь на двух континентах не сравнится с морскими крепостями Иеросоля! — воскликнул дан-Мозан. — К тому же у Иеросоля есть собственная флотилия, по мощи не уступающая флотилии автарка.
— Тем не менее за последние две тысячи лет завоевателям не раз удавалось покорить этот город, — подал голос Шасо, который до сих пор хранил молчание. — Правда, одержать победу им помогали изменники. Но автарк Сулепис привык действовать не только силой, но и хитростью. Помните, как он захватил Талено и Улос?
Эффир дан-Мозан махнул рукой, словно отгонял муху.
— Разумеется, я помню о том, что войска автарка вошли в Талено и Улос благодаря измене. Не сомневаюсь, Лудис Дракава, лорд-протектор Иеросоля, тоже об этом помнит. Будем надеяться, он примет все меры, чтобы в корне пресечь происки предателей. К тому же на примере Талено и Улоса всякий имел возможность понять, какие печальные последствия влечет за собой триумф автарка. Жители Улоса, решившие передать свой город под его власть, поддались на ложные посулы и поплатились за это. Не будем забывать и о том, что Лудис и его сторонники — чужаки в Иеросоле. Чтобы удержать город в своих руках, требуется единодушие. Полагаю, никто из помощников лорда-протектора не горит желанием занять его место, особенно сейчас, когда столкновение с автарком неотвратимо.
— Но среди представителей старой знати, утративших свое положение из-за Лудиса Дракавы, наверняка найдутся те, кто мечтает вернуть себе власть, — возразил Шасо. — Быть может, они рассчитывают сделать это с помощью автарка.
Купец вновь махнул рукой.
— Боюсь, разговор о политике изрядно наскучил принцессе Бриони, — заявил он. — Она ждет от нас разъяснений, а мы погружаемся в спор. — Эффир устремил на Бриони проницательный взгляд. — Поверьте, ваше высочество, я знаю, о чем говорю. Оракулы учат нас избегать слова «никогда», поэтому я скажу так: в ближайшие годы автарк не захватит Иеросоль. За это время отец ваш успеет вернуться домой.
Шасо пробормотал что-то, но воздержался от возражений вслух.
— Какие еще новости вы получили? — спросила принцесса. — Есть ли какие-нибудь слухи относительно моего брата? И о том, что происходит в Южном Пределе?
— Увы, наши собеседники не сообщили нам ничего нового. Есть лишь одно известие, достойное упоминания. В замке Южного Предела появился новый кастелян. Его имя Тирнан Хавмор.
Шасо тихонько выругался, а Бриони пожала плечами — это имя поначалу показалось ей незнакомым.
— Погодите, ведь это же управляющий Броуна, — пробормотала она несколько мгновений спустя и почувствовала, как ее захлестывает душная волна ярости. — Если Авин Броун назначает своего управляющего кастеляном замка, это означает лишь одно… Значит, он процветает при новых правителях. Но как такое могло случиться?
Бриони не верилось, что лорд-констебль, старый друг и ближайший советник ее отца, стал приспешником узурпаторов, обманом захвативших престол. Но если Броун — предатель, зачем он сообщил ей и Баррику о сношениях между автарком и двором Саммерфильда?
— У меня голова идет кругом, — прошептала окончательно сбитая с толку принцесса. — Все так неожиданно…
— Напротив, этого можно было ожидать, — процедил Шасо. Вид у него был такой свирепый, словно он собирался вплавь добраться до Южного Предела и свернуть кое-кому шею. — Тирнан Хавмор — человек известный. Его алчность и расчетливость не знают границ. И если предательство сулит ему выгоду, он ее не упустит.
Сообщив принцессе новости, Шасо и Эффир удалились в дом, а Бриони осталась во дворе. Она медленно бродила по дорожкам, размышляя об услышанном. То, что Хавмор назначен кастеляном, а Беркан Худ, верный вассал Толли, стал лордом-констеблем, неудивительно. Это лишь свидетельства укрепления власти врага Бриони. Об Аниссе, молодой мачехе Бриони, и ее новорожденном сыне никто ничего не знал. Да, мать и ребенок были живы и появлялись на людях, но это не слишком успокоило принцессу.
«Хендону Толли не нужен законный наследник трона, — с горечью думала она. — Настоящий наследник может умереть в одночасье, и никто не узнает о его смерти, если Анисса выдаст за своего другого ребенка. Пока она будет хранить эту тайну, никто ее не разоблачит. Хендон Толли и его братья провозгласят себя защитниками малолетнего наследника и тем самым узаконят свое правление».
Было очень странно думать о том, что этот ребенок — если его не подменили — приходится Бриони братом.
«Возможно, малыш похож на отца. — При этой мысли у принцессы защемило сердце. — А может быть, на Кендрика или Баррика. Для меня этого вполне достаточно, чтобы любить и защищать его».
Бриони не сразу осознала, что дала еще одно обещание себе самой и богам. Но в следующее мгновение она решила повторить клятву вслух.
— Услышь меня, всемогущая Зория, — прошептала она одними губами. — Если этот ребенок — настоящий сын моего отца, я клянусь вырвать его из рук братьев Толли и их приспешников. Он принадлежит к семейству Эддонов, как и я. Я не допущу, чтобы наши враги использовали его в своих целях.
Бриони так сосредоточилась на этих мыслях, что не заметила — во дворе она уже была не одна. Какой-то человек, пользуясь сгустившимися сумерками, внимательно наблюдал за ней. Внезапно он приблизился к принцессе.
— О чем вы думаете, госпожа? — донесся до Бриони голос Талибо, племянника хозяина дома.
Она подняла голову и увидела, что Талибо смочил и тщательно причесал свои непослушные вьющиеся волосы. Его длинное белоснежное одеяние почти светилось в темноте.
Принцессой овладел приступ раздражения, который она безуспешно пыталась подавить. Неужели этот нахал не понимает, что она хочет предаться размышлениям в одиночестве?
— Думаю о печальной участи своей семьи, — процедила Бриони сквозь зубы.
— О да. Семья это очень важно. Так говорят все мудрецы.
Талибо приложил палец к подбородку и придал своему лицу отрешенное выражение, стараясь походить на мудреца. Это заставило Бриони захихикать. Глаза Талибо широко раскрылись от удивления, затем сердито прищурились.
— Почему вы смеетесь?
— Не обращайте внимания, я вспомнила один потешный случай. Что привело вас сюда? В любом случае, вы сможете гулять, наслаждаясь тишиной и уединением. Наступает время вечерней трапезы, я должна оставить вас и присоединиться к другим женщинам.
В глазах Талибо, пожиравшего принцессу взглядом, мелькнул откровенный вызов.
— Зачем спешить? — спросил он. — Ведь вы не хотите уходить.
— Что? — не веря своим ушам, выдохнула Бриони.
— Вы не хотите уходить. Я знаю. Я видел, как вы на меня смотрели.
Бриони затрясла головой, пытаясь отогнать наваждение. Талибо говорил на ее родном языке, используя самые простые слова, но смысл этих слов был так невероятен, что оставался за пределами ее понимания.
— О чем вы, Тал?
— Не называйте меня так. Это имя годится для маленького мальчика А я взрослый мужчина, и зовут меня Талибо дан-Мозан. Вы смотрели на меня. Я видел.
— Я смотрела на вас… — Потрясенная Бриони запнулась, не зная, что сказать.
— Ни одна женщина не будет так смотреть на мужчину, к которому она равнодушна. Если женщина решается преодолеть стыд и взглянуть мужчине в глаза, это означает лишь одно — она его хочет.
Бриони не знала, смеяться ей или негодовать. Похоже, дерзкий юнец сошел с ума!
— Вы… вы несете полную чушь. Это вы без конца на меня пялились. С того самого дня, как я вошла в этот дом.
— Я смотрел на вас, потому что вы привлекательная девушка, — пожал плечами Талибо. — Конечно, вы еще не достигли полного расцвета. Но ваша наружность радует взор.
— Да как ты смеешь? — взревела Бриони. — Ты не смеешь говорить со мной как с последней служанкой!
— Вы всего лишь женщина, — отчеканил Талибо. — И у вас нет супруга, способного вас защитить. Женщине нельзя поднимать глаза на мужчину. — Он изрек это так спокойно и уверенно, словно разговор шел о погоде. — Если вы предлагаете себя мужчине, он имеет полное право этим воспользоваться.
Талибо приблизился к девушке почти вплотную, схватил ее за руки и попытался притянуть ее к себе. Принцесса высвободила свои руки, и тогда распалившийся юнец обнял ее за талию.
«Помоги мне, милостивая Зория!» — взмолилась Бриони.
Она была так потрясена, что едва могла сопротивляться. Подумать только, этот негодяй пытался поцеловать ее, принцессу Южного Предела! Лишь малая часть ее существа по-прежнему сохраняла спокойствие и рассудительность, и эта часть порадовалась тому, что кинжалы остались в комнате. Иначе не обошлось бы без крови.
Собрав все силы, Бриони попыталась оттолкнуть Талибо, но это оказалось нелегко. Он был полон решимости осуществить задуманное, а Бриони ослабела от растерянности и страха. Она и сама не понимала, почему ее так испугала наглая выходка юнца. В конце концов, Талибо — ничтожный мальчишка, а Шасо и остальные обитатели дома совсем близко. Стоит закричать, и они прибегут на помощь.
Бриони попыталась закатить Талибо оплеуху. Удар пришелся по шее и оказался не слишком сильным. На мгновение Талибо замер, как громом пораженный, но быстро оправился от удивления и возобновил атаку. Тогда Бриони вспомнила уроки Шасо, отработанным приемом схватила юнца за руку повыше локтя, оттолкнула и со всех ног побежала на женскую половину. Слезы обиды и ярости застилали ее взор.
— Ты еще придешь ко мне! — крикнул ей вслед Талибо, как торговец на рынке, не сумевший договориться с покупателем. — Ты хочешь меня, я это знаю. И я не позволю женщине делать из меня посмешище!
В последних его словах прозвучала откровенная злоба. Как видно, неудача все же задела его за живое.
Глава 13
Загадочное послание
Кто установил этот порядок вещей? Почему мелодия двух сердец разнеслась по свету и привела к уничтожению Перворожденного и всего народа кваров? Древние голоса не дают ответа. Горбун назвал случившееся «сужением пути», уподобив ход событий клинку, который режет лишь острым краем и проливает кровь, когда Возможное отделено от Существующего.
Кто установил этот порядок вещей? Почему мелодия двух сердец разнеслась по свету и привела к уничтожению Перворожденного и всего народа кваров? Древние голоса не дают ответа. Горбун назвал случившееся «сужением пути», уподобив ход событий клинку, который режет лишь острым краем и проливает кровь, когда Возможное отделено от Существующего.
Чашка чая из синего корня немного успокоила Чавена, однако он по-прежнему дрожал с ног до головы, словно его терзала лихорадка.
— Какая муха тебя укусила? — спросил Чет. — Ты вел себя как безумец, когда мы были в твоем доме. Что случилось?
— Я не могу этого сказать, прости, — бормотал Чавен. — Мне очень стыдно.
— А я думал, что мы с Опал можем рассчитывать на твою откровенность, — обиженно произнес Чет. — Ради тебя мы пошли на риск. Не побоялись приютить у себя беглеца. Если люди Хендона Толли найдут тебя здесь, нас ожидает самая печальная участь. Ты, как видно, полагаешь, что наши соседи слепы и глухи? Прискорбное заблуждение. Если ты каждую ночь будешь шастать туда-сюда, они очень скоро тебя заметят.
— Чет, оставь его в покое, — проворчала Опал.
Она испугалась, и это было вполне понятно: Чет и лекарь ворвались в дом, словно за ними гнались голодные волки.
— Мы не можем упрекать человека за то, что он не пожелал стать предателем.
— Зато я могу упрекнуть себя, — вздохнул Чавен и отпил из своей чашки. — Я скверно разбирался в людях и доверился проходимцу, который этого не заслуживал. Но я никак не возьму в толк, откуда мерзкий Окрос все узнал? Ведь я никогда ему это не показывал — ни ему, ни кому-либо другому!
— Да о чем ты говоришь, в конце концов? — возопил Чет.
Он и представить себе не мог, что его друг может вот так дрожать и плакать, словно малое дитя. Даже когда Чавен бежал из покоев королевы Аниссы, ему не изменило присутствие духа.
— Не надо так кричать, — сердито подала голос Опал. — Разбудишь мальчика.
«Правильно говорят, маленьким людям лучше держаться подальше от больших, — горестно думал Чет. — Я принял в свой дом двоих, мальчика и мужчину, и оба они, похоже, лишились рассудка. Попробуй-ка теперь прокорми их. Пожалуй, мы умрем с голоду, прежде чем за нами явятся стражники из замка».
Пропитание было далеко не единственной заботой Чета. Ему приходилось весь день жечь лампы, ибо слабые глаза Чавена не привыкли к царившему под землей сумраку. Фандерлинга раздражал непривычно яркий свет.
— Ты должен объяснить, что происходит, — произнес он непререкаемым тоном. — Ты знаешь, мы твои друзья, нам можно доверять.
— Да, я не сомневаюсь в вас, — кивнул Чавен, сделал еще глоток чая и уставился в пол. — Ради моего спасения вы подвергаете себя опасности. О, как я виноват перед вами, как виноват! Поистине, я приношу одни несчастья!
Чет почувствовал, что теряет остатки терпения. Он готов был выйти из комнаты, не желая больше слушать стенаний и сетований, но Чавен умоляющим жестом вскинул вверх забинтованную руку.
— Прошу, друг, не сердись на меня, — прошептал он. — Я попытаюсь все объяснить. Когда вы все узнаете, я изрядно упаду в ваших глазах. Возможно, вы даже прогоните меня из дома. Что ж, я получу по заслугам…
Чет опустился на стул, переглянувшись с женой. Та молча наполнила опустевшую чашку лекаря.
— Говори же, мы превратились в слух, — сказал Чет.
Несмотря на томительное любопытство, он надеялся, что история лекаря не окажется слишком длинной. Чету отчаянно хотелось спать, его глаза закрывались.
— У меня дома есть… была… одна вещь, — неуверенным голосом начал рассказ Чавен. — Зеркало. Ты слышал, как брат Окрос упоминал о каптромантии. Этим неуклюжим словом называют магическое искусство, неотъемлемой частью которого являются зеркала. Это искусство скрывает множество тайн, оно пришло к нам из тьмы веков, и далеко не всякий способен овладеть им.
— Вы говорите о магических отражениях? — уточнила Опал, подливая чаю себе. — О предсказании судьбы при помощи зеркала?
— Каптромантия это не только предсказание судьбы, — откликнулся Чавен. — Возможности ее поистине безграничны. Есть одна книга, помогающая постичь это искусство. Вы вряд ли слышали, но в определенных кругах о ней ходит много разговоров — Книга Ксимандра, так она называется. Те, кому довелось видеть ее собственными глазами, утверждают, будто это лишь часть грандиозного труда — Книги великих печалей. Книгу эту в древние времена написал волшебный народ, именуемый племенем кваров. Что до Ксимандра, то он был мантиссом и в эпоху иеросольской империи служил жрецом Купиласа Целителя. По слухам, книгу ему передал бездомный бродяга, умерший в храме.
Чет нетерпеливо вздохнул. Все эти разглагольствования о древних книгах, увлекавшие Чавена, нагоняли на фандерлинга скуку.
— Ты нашел эту книгу? — поторопил он рассказчика. — И с ее помощью научился гадать по зеркалам?
— Я никогда не видел ее, — покачал головой Чавен. — Много лет прошло с тех пор, как человеческие глаза видели ее в последний раз. Но моему учителю Каспару Дайлосу в юности довелось прочесть эту книгу или один из списков с нее. Многие знания, переданные мне учителем, он почерпнул из Книги Ксимандра. Там говорится, что боги наделили людей тремя дарами — огнем, шоума и зеркалами…
— А что такое «шоума»? — перебил Чет.
— Напиток. Его называют божественным нектаром. Он дарует дивные видения, но иногда приносит безумие и даже смерть. На протяжении веков шоума использовался при свершении священных церемоний в храмах и дворцах Эона. Его пили лишь те, кто хотел стать ближе к богам. Сведущие люди говорят, что шоума способен опьянить богов, как вино опьяняет смертных. Воздействие этого напитка так велико, что ныне никто не решается его отведать. Во время церемоний жрецы добавляют в священное вино лишь малую толику шоума. Некоторые утверждают, что это уже не тот напиток, что приближал смертных к богам, и секрет приготовления шоума безвозвратно утрачен. В прежние времена многие молодые жрецы, испив шоума во время обряда посвящения, впадали в экстаз и умирали… — Чавен внезапно замолчал. — Простите, я слишком увлекся, — виновато сказал он. — Я всю жизнь изучал подобные вещи и часто забываю о том, что другим они не так интересны.
— Вы собирались рассказать о зеркалах, — напомнила Опал. — О магическом искусстве, в котором используют эти предметы.
— Да, да, конечно. Мысли у меня разбегаются, но о зеркалах я никогда не забуду. Их осколки застряли у меня в сердце. Так вот, третий дар богов, согласно Книге Ксимандра, это зеркала. Точнее, магия зеркал. Каптромантия. Не буду утомлять вас подробностями. Многое тут напоминает сказки, чудесные истории, помогающие неофиту запоминать сложные ритуалы. По крайней мере, я так считаю. Скажу лишь, что искусство каптромантии основано на убеждении, что после соответствующей подготовки зеркала начинают отражать не только видимую реальность. Они становятся окнами, сквозь которые мы можем увидеть иные миры. Или даже дверями, через которые мы можем в эти миры проникнуть.
Чет в замешательстве покачал головой.
— Ничего не понимаю, — заявил он. — Что за иные миры такие? И зачем туда проникать?
— В древние времена люди думали, что боги живут рядом с ними, на земле, — вновь заговорил Чавен. — Вершина горы Ксандос считалась цитаделью Перина. Керниос, согласно старинным верованиям, жил в пещерах на юге. Хотя другие мудрецы полагали, что он обосновался гораздо ближе к нам.
Лекарь устремил на Чета многозначительный взгляд.
«На что он намекает? — с замиранием сердца подумал фандерлинг. — Неужели ему что-то известно о святилище тайн?»
Чет перевел взгляд на Опал, но жена неотрывно смотрела на лекаря, ожидая продолжения рассказа. Сосредоточенное выражение ее лица встревожило Чета. Судя по всему, в голове у Опал бродили опасные мысли. Чет не понимал, почему мистические изыскания Чавена произвели столь сильное впечатление на Опал, обычно чуждую заумным бредням. На ее здравый смысл и практическую сметку он привык полагаться.
— Не так давно нашлись храбрецы, сумевшие поднялись на скрытую тучами вершину Ксандоса, — раздался голос Чавена. — Многие сочли это восхождение святотатством, но открытие неоспоримо — никаких следов цитадели Перина на горе нет. Но где же тогда обитают боги? Пытаясь найти ответ на этот вопрос, люди породили множество идей и теорий. Мудрец Филсас из Иеросоля утверждал, что они живут в своем особом мире, который связан с миром смертных и в то же время отделен от него.
— По-моему, это полная чушь, — заявил Чет. — Какой особый мир? Где он? И как он может быть связан с нашим миром и одновременно отделен от него? Полная бессмыслица.
— Прошу тебя, не перебивай, старый невежда! — вскинулась Опал. — Ты так ничего и не поймешь, если не дашь себе труда слушать.
Чавен Макарос смущенно потупился — он не хотел становиться причиной разлада между супругами. Лекарь провел в доме Чета и Опал несколько дней, но так и не привык к их обычной манере общения — постоянным перепалкам. Особой невоздержанностью на язык отличалась Опал, скрывавшая за насмешками и показной грубостью глубокую и нежную привязанность к мужу. Впрочем, ввести в заблуждение ей удавалось только посторонних: Чет прекрасно знал, какие чувства питает к нему жена.
— Боюсь, я наскучил вам обоим, — пробормотал лекарь. — Уже поздно, и…
— Нет, ты нам вовсе не наскучил, — замахал руками Чет. — Просто Опал любит время от времени напомнить мне, что я редкостный олух. Продолжай, прошу тебя, мы оба готовы слушать хоть до утра. Сказать по правде, в нашем доме впервые говорят о таких диковинных вещах.
— Я сознаю, что понять все это нелегко, — заметил Чавен. — Мы с учителем многие годы пытались постигнуть идею о сосуществовании разных миров, и все-таки она осталась за пределами нашего разумения. Но я убедился, что объяснить происходящее в мире смертных можно, лишь приняв на веру существование другого мира. Последователи Филсаса утверждают, что ошибочно представлять мир богов таким же прочным и незыблемым, как наш, сотворенный из земли и камня. Согласно учению филсасианцев, как они себя называют, иной мир текуч и подвижен, он подобен воде. Точнее, не мир, а миры, ведь их великое множество.
— Бред, да и только! Где, по-твоему… — начал Чет, но Опал бросила на него испепеляющий взгляд, и он осекся. — Прости, я вновь забылся. Прошу тебя, продолжай.
— Слова мои отнюдь не означают, что иные миры сделаны из воды, — пояснил Чавен. — Позволь мне привести пример. На юге, недалеко от берегов Улоса, моей родной страны, в море есть холодное течение. Всякий может ощутить его, если опустит руку в воду, которая, кстати, даже по цвету отличается от вод Гесперийского океана. Это течение возникло где-то у запретных земель к северу от Сеттленда, оно несет свои воды на юг, огибает Перикал, Улозианское побережье и вновь устремляется в море, растворяясь где-то на западе, у берегов далекого Ксанда. Но разве этот поток движется по трубе, как в иеросольском водопроводе? Нет. Вода течет сквозь другую воду, не соединяясь с ней и сохраняя свои свойства — цвет и прохладу.
Чавен перевел дух и заговорил снова:
— Именно такова природа миров, утверждают ученые школы Филсаса. Природа нашего мира, мира богов и всех прочих миров. Они соприкасаются друг с другом, протекают один сквозь другой, но при этом не сливаются, сохраняя свои свойства и качества. Они могут располагаться в одном и том же месте, но при этом существовать независимо и большую часть времени не пересекаться. Можно сказать, большую часть времени миры эти не замечают друг друга.
— Все это ужасно сложно, — покачал головой Чет. — И скажи наконец, какое отношение ко всем этим мирам и течениям имеют зеркала?
Впервые с начала разговора Опал позволила себе согласиться с мужем.
— Да-да, доктор, — подхватила она. — Пожалуйста, расскажите о зеркалах.
Чавен в замешательстве пожал плечами. Он жил в доме фандерлингов уже несколько дней, но хозяева до сих пор не привыкли к такому большому гостю в своем доме. Чет знал, что среди больших людей лекарь отнюдь не считается крупным; тем не менее в их миниатюрной гостиной он возвышался, как гора.
— Вам совершенно ни к чему называть меня «доктор», госпожа Голубой Кварц, — заметил он.
— Опал. Прошу вас, зовите меня Опал.
— Хорошо. Но только если вы будете звать меня Чавеном. — Губы лекаря тронула едва заметная улыбка. — Итак, перейдем к зеркалам. В Книге Ксимандра говорится, что магия зеркал — третий дар богов людям. Благодаря этому дару люди получили возможность заглядывать в иные миры, близкие к нам, как наши собственные тени. Разумеется, обычные зеркала отражают лишь видимую реальность, находящуюся перед ними. Но можно создать особое зеркало, способное отражать… нечто совсем иное.
Чавен умолк, подбирая слова. В тишине раздался голос Опал:
— Значит, другие миры можно увидеть только при помощи особых зеркал?
— Да, лишь особые зеркала обладают магическими свойствами, — Чавен с удивлением взглянул на Опал. — Вам доводилось слышать о них?
— Нет, нет, — покачала головой Опал. — Прошу вас, продолжайте. Нет, простите, погодите чуть-чуть. Я схожу взглянуть, как там мальчик.
В отсутствие хозяйки дома Чет и Чавен молча пили чай из синего корня. Напиток оказывал бодрящее воздействие: Чета меньше клонило в сон и глаза его уже не закрывались.
Как только Опал вернулась, Чавен продолжил прерванный рассказ:
— Как я уже сказал, не буду утомлять вас ненужными подробностями. Учение о зеркалах запутанно и противоречиво. Чтобы вникнуть в суть спора между филсасеанцами и представителями ордена каптрософистов в Тессисе, требуются годы. Разумеется, церковь Тригона объявила науку о зеркалах ересью и наложила на нее проклятие. В суровые времена людей, занимавшихся зеркалами, заживо сжигали на кострах. — Чавен помолчал несколько мгновений. — Возможно, теперь я понимаю почему, — добавил он.
— А чем провинился перед тобой твой друг? Точнее, твой бывший друг, — спросил Чет. — Ты сказал, он что-то у тебя украл. Я так понимаю, зеркало?
— О, ты читаешь мои мысли, — почти благодарно кивнул Чавен. — Да, он похитил зеркало. Старинное зеркало, обладающее сильнейшими магическими свойствами. Оно было сделано в древние времена, чтобы видеть иные миры и, возможно, общаться с ними.
— Где же ты достал эту диковину?
Лицо Чавена стало еще более напряженным. Казалось, его томит стыд и в то же время он не может побороть запретного вожделения.
— Я… я сам не знаю, — пробормотал он. — Совершенно не помню, как оно ко мне попало. Я много путешествовал. Наверное, я привез это зеркало из какой-то поездки. Боги свидетели, мне неизвестно, где и при каких обстоятельствах я его нашел!
— Но если это такая редкая и могущественная вещь… — начал Чет.
— Не надо! — перебил Чавен. — Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Быть может, мое поведение заслуживает упрека, но уже ничего не исправить. Так или иначе, зеркало было в моих руках, и я его использовал. Мне… мне удалось увидеть нечто… потустороннее… и даже прикоснуться к нему.
Не столько слова лекаря, сколько страдальческое выражение его лица так испугали Чета, что по спине у него побежали мурашки. В комнате повисла тревога — даже воздух, казалось, сгустился, а язычки свечей судорожно плясали, словно охваченные нетерпением.
— Вы прикоснулись к чему-то… потустороннему? — с запинкой произнесла Опал. Неподдельный интерес, прежде сиявший в ее глазах, уступил место страху и отвращению.
— Именно так. Но что это было… я не могу сказать. Представьте себе… — Лекарь покачал головой, едва сдерживая слезы. — Нет, нет, я должен молчать, — выдохнул он. — Есть вещи, которые я не могу открыть никому. Скажу лишь, что это было нечто невыразимо прекрасное… и в то же время ужасное! Я нашел его, и оно принадлежит мне, мне одному! — Голос Чавена стал хриплым, взгляд полыхал решимостью, словно он собирался дать отпор всякому, кто посягнет на его достояние. — Вам не понять.
— Но зачем понадобилось это магическое зеркало твоему бывшему помощнику Окросу или его нынешнему хозяину Хендону Толли? — спросил Чет, поскольку длинный рассказ лекаря не развеял таинственную мглу, а даже сгустил ее.
— Понятия не имею, — отрезал Чавен. — Более того, я даже не знаю, что именно мне удалось увидеть с помощью зеркала. Но я… пробудил это. Оно обладает невероятным могуществом. Каждый раз, прикасаясь к нему, я испытывал ощущения… недоступные смертному. — Лекарь судорожно всхлипнул. — Я не сумел уберечь свое открытие! Мерзавец Окрос отнял его у меня! И никогда, никогда больше…
Чавен, не в силах более сдерживаться, разрыдался. Чет в растерянности смотрел на него, не понимая, как вести себя в столь нелепой ситуации. Опал выручила мужа: она подошла к гостю и принялась ласково поглаживать его по плечу, словно это был маленький ребенок, а не мужчина, вдвое превосходящий ее размерами.
— Успокойтесь, прошу вас, — приговаривала она. — Не надо так убиваться. Все будет хорошо, вот увидите.
— Нет, нет, уже ничего не исправить, — всхлипывал Чавен. — Если только… если только…
Новый приступ рыданий заставил его замолчать. Чет, смущенный столь откровенным проявлением слабости, не знал, куда спрятать глаза.
— Может, выпьете еще чаю? — предложила Опал, когда лекарь немного успокоился.
— Нет, нет, благодарю вас. — Чавен попытался улыбнуться, но дрожащие губы не слушались. — От моей печали нет лекарства. Даже ваш превосходный чай тут не поможет. О, как мне стыдно, как стыдно…
— При чем тут стыд? — нахмурилась Опал. — Ваш друг обманул ваше доверие и украл у вас ценную вещь. Стыдно должно быть ему, а вам не в чем себя упрекнуть.
— О, как вы ошибаетесь! — простонал лекарь. — Увы, у меня есть причины для стыда. Я слишком увлекся своим открытием, это моя вина. Оно оплело меня подобно плющу, обвивающему ветви дуба. Нет, я не имею права сравнивать себя с благородным дубом, излюбленным деревом повелителя Небес Перина. — Неожиданно Чавен разразился отрывистым смехом. — Впрочем, это неважно, — бросил он, отсмеявшись. — Важно другое: это зеркало стало моей тайной возлюбленной, оно и то, что скрывалось за его тусклой поверхностью. Когда я приближался к нему, меня охватывал восторг, смешанный со стыдом, и это чувство жгло меня огнем. Я никому ни о чем не рассказывал, я хранил свою тайну, как зеницу ока. И все же я не уберег ее. Зеркало исчезло.
— Может, это к лучшему, — вставил Чет. — Похоже, из-за зеркала ты начал сходить с ума. Теперь, когда ты его потерял, недуг пройдет сам собой.
— Ты ничего не понял! — Чавен резко повернулся к фандерлингу, глаза его сверкали на мертвенно-бледном лице. — Положим, я смирюсь с утратой. Но дело не только во мне. Или ты думаешь, Хендон Толли и негодяй Окрос похитили зеркало лишь потому, что оно попалось им под руку? Им известно, что оно обладает огромной силой, и они хотят использовать его силу в своих низких целях. Только боги знают, каковы эти цели. И только боги могут помочь нам. — Чавен сложил на груди забинтованные руки, склонил голову и тихо зашептал молитву: — О Купилас, всевидящий и всемогущий, огради меня своей бронзовой дланью, спаси меня от последствий моей собственной неосмотрительности. О милостивые боги Тригона, придите к нам на помощь…
Слова молитвы слились в неясное бормотание.
— Доктор… Чавен, — подала голос Опал, когда лекарь вновь поднял голову. — Скажите, может, вам стоит попробовать… использовать другое зеркало?
Чет в недоумении уставился на жену, не понимая, к чему она клонит. Чавен устремил на Опал пустой, ничего не выражающий взгляд.
— Простите, госпожа. Что вы имеете в виду?
— Я подумала, вдруг вы сумеете помочь нашему Кремню? Вернете ему рассудок.
— Опал, ты, похоже, сама потеряла рассудок! — Чет встал, с трудом распрямляя затекшие конечности. — Ты не видишь, что наш гость валится с ног от усталости? И с чего ты взяла, что какое-то зеркало может поправить парню мозги?
— Спору нет, я так устал, что толку от меня мало, — произнес Чавен. — Но я слишком долго злоупотреблял вашим гостеприимством и должен хоть чем-то заплатить за него. Как говорится, попытка не пытка. Но у нас нет зеркала.
— Есть, — возразила Опал и протянула лекарю маленькое зеркальце, которое прятала в ладони. Давным-давно она получила его в подарок от сестры Чета и сейчас, вручая гостю свое сокровище, буквально лучилась от гордости. — Его можно использовать, чтобы помочь нашему мальчику?
Лекарь взглянул на зеркало и вернул его владелице.
— Тот, кто обладает нужными знаниями, способен использовать любое зеркало, госпожа. Утром я посмотрю, каковы его возможности. — В глазах его вспыхнули странные искорки, и он добавил: — Не исключено, что с помощью этого зеркала я сумею не только вернуть рассудок мальчику, но и узнать замыслы Окроса. — Чавен провел рукой по лицу. — Но сейчас я слишком устал…
— Ложитесь скорее, — кивнула Опал. — Вы должны как следует выспаться. Завтра вы попробуете применить ваше искусство. — Она хихикнула, и это встревожило Чета ничуть не меньше, чем рыдания лекаря. — Уверена, ваша попытка увенчается успехом.
Лекарь, не слушая ее, направился к своему тюфяку в углу гостиной. Растянувшись на нем лицом вниз, он мгновенно провалился в сон. Растерянному и сбитому с толку Чету оставалось лишь последовать за супругой в спальню.
Сестра Утта зажгла последнюю свечу и принялась шептать молитву. В этот миг она и заметила девочку.
Большую часть своей жизни сестра Утта провела за ритуалами, посвященными богине Мудрости Зории. Знакомые слова сами собой слетали с ее уст, а девочка терпеливо ожидала Утту в алькове.
«Ты не отдала своей девственности ни одному из мужчин, и я тоже буду хранить целомудрие», — шептала сестра Утта слова молитвы отрешения.
«Любопытно, давно здесь эта девочка?» — спрашивала она себя.
«Ты ни разу не осквернила свой язык ложью, и я тоже буду всегда говорить правду, — шевелились губы жрицы. — Обнаженная, ты проделала долгий путь в темноте, дабы вернуться в дом своего отца. Подобно тебе, я без страха пройду свой жизненный путь, буду без устали прославлять и воспевать тебя».
Тут сестра Утта догадалась: «Я же ее знаю! Это юная Эйлис, служанка герцогини Мероланны. Какая она бледная. Впрочем, зимой мало кто может похвастать румянцем. А до весны еще долго ждать…»
И она завершила молитву: «Ты обрела мир и покой в доме твоего отца, и я уповаю с твоей помощью обрести блаженство в благословенных владениях богов, когда покину земную юдоль».
Она коснулась губами тыльной стороны собственной ладони и устремила взгляд наверх, к окну, сквозь которое проникал тусклый свет пасмурного зимнего дня. Из-под сводов храма на Утту глядел светлый лик ее божественной покровительницы, напоминая о том, что милосердие Зории беспредельно. Но по какой-то неясной причине сестра Утта не ощущала себя достойной этого милосердия.
«Почему молитва не принесла мне покоя? — задала она безмолвный вопрос. — О милостивая Зория, неужели я согрешила, придя в твое святилище в смятении и тревоге?»
Ответа не последовало. Порой, впадая в печаль или сомнение, сестра Утта слышала голос своей небесной покровительницы, столь же отчетливый, как и биение ее собственного сердца. Но сегодня дочь Перина не желала вступать в разговор со своей смиренной служительницей. Даже витраж с ее изображением на окне как-то потускнел, а птицы, окружавшие девственную богиню, не порхали, но сидели, грустно нахохлившись.
Сестра Утта сокрушенно вздохнула и повернулась к девочке, закутанной в толстый шерстяной плащ.
— Ты ждешь меня?
Девочка испуганно кивнула, словно делала что-то недозволенное. Несколько мгновений она пожирала жрицу широко распахнутыми глазами, затем извлекла из-под плаща конверт с печатью вдовствующей герцогини. Утта взяла его, с удивлением и грустью заметив, что девочка тут же спрятала руки, будто боялась заразиться какой-то болезнью.
«В чем дело? — недоумевала монахиня. — Неужели я вновь стала мишенью грязных сплетен?»
Она тихо вздохнула и обратилась к девочке:
— Герцогиня хочет, чтобы я передала ответ с тобой, или я могу отослать его позднее?
— Она… она хочет, чтобы вы прочли письмо и пошли со мной.
Сестра Утта снова вздохнула. У нее накопилось множество дел. Прежде всего, она должна была подмести пол в храме. Затем наполнить большую чашу зернами для птиц, поднявшись по лестнице под самую крышу. К тому же предстояло написать несколько писем. Одна из сестер, старейшая в ордене, тяжко заболела, и не было сомнений, что в ближайшие дни она завершит свой земной путь. Об этом следовало сообщить ее родственникам, хотя вряд ли кто-то из них пожелает проститься с умирающей. Тем не менее отказаться от приглашения герцогини не представлялось возможным, особенно в эти тревожные дни, когда орден Зории лишился своих могущественных защитников. Хендон Толли не скрывал своего презрения к Утте и прочим сестрам: он насмешливо называл их «белыми мухами» и откровенно говорил о том, что помещение, отданное под святилище, принесло бы больше пользы в качестве апартаментов для кого-нибудь из его бесчисленных родственников. Нет, сестра Утта никак не могла рисковать расположением герцогини Мероланны, одной из последних покровительниц ордена.
Быть может, герцогиня тоже захворала, с беспокойством подумала сестра Утта. Несмотря на то что их разделяло общественное положение и несходство характеров, жрица любила Мероланну и чувствовала родственную душу лишь в ней одной из всех обитателей замка — разумеется, не считая остальных служительниц Зории.
— Конечно, я сейчас же приду, — кивнула Утта и развернула письмо.
Там содержалось приглашение последовать за девочкой, уже переданное на словах. Записка заканчивалась странной просьбой: «Если у вас есть очки, захватите их с собой».
Очков у сестры Утты не было, поэтому она сделала девочке знак идти и сама двинулась за ней.
«Любопытно, зачем герцогине понадобилось, чтобы я принесла очки? — гадала жрица. — Может, она попросит меня что-нибудь прочесть или написать? Маловероятно. Мероланна получила прекрасное образование и отлично обходится без посторонней помощи».
Шагая вслед за Эйлис по пустынным залам, сестра Утта невольно отметила, что обстановка замка соответствует унылой зимней погоде, царящей снаружи. Половина факелов не горела, длинные коридоры тонули в сумраке. Голоса, доносившиеся из-за дверей, были словно приглушены густой пеленой тумана. Люди, попадавшиеся им навстречу, по большей части слуги, бледностью и безмолвием напоминали призраков.
«Наверное, всех угнетает близость врага, — предположила сестра Утта. — Вот уже целый месяц воинство сумеречного народа стоит на другом берегу пролива. Они не предпринимают никаких попыток захватить замок, но близость неприятеля тревожит. Да еще близнецы исчезли. А может, причина всеобщего уныния не только в этом? Храни нас всех Белая Дочь, я не понимаю, что творится в этом мире. Никогда прежде замок не был таким мрачным, холодным и пустынным».
Войдя в покои герцогини, Эйлис оставила жрицу в гостиной, в обществе занятых рукоделием молчаливых фрейлин и горничных, и постучала в дверь спальни.
— Сестра Утта здесь, ваша светлость.
— Хорошо, — раздался в ответ негромкий, но твердый голос Мероланны.
Сестра Утта вздохнула с облегчением — судя по голосу, герцогиня была здорова.
— Пригласи ее войти, дитя мое. А сама оставайся в гостиной.
Когда сестра Утта вошла, она с удивлением обнаружила, что герцогиня полностью одета, волосы ее уложены в высокую прическу, а старческие щеки густо напудрены. Создавалось впечатление, что она готовится к какой-то придворной церемонии, однако Мероланна сидела на краешке кровати понурая, как наказанный ребенок. В руке она держала исписанный листок. Герцогиня рассеянно взмахнула им, указывая жрице на кресло, достаточно широкое, чтобы принять даму в пышном придворном платье. Сестра Утта в своем скромном одеянии чувствовала себя в этом кресле горошиной на большой тарелке.
— Чем я могу служить вам, ваша светлость? — осведомилась она.
Мероланна вновь взмахнула листком бумаги, словно пыталась отогнать назойливую муху.
— Мне кажется, сестра, я схожу с ума, — произнесла она. — А может, с ума сошел этот мир.
— Ваша светлость?..
— Вы принесли очки?
— Я не пользуюсь очками, ваша светлость. Пока обхожусь без них. Хотя, конечно, глаза у меня уже не те, что прежде…
— А мне трудно читать без очков. Чавен сделал мне превосходные очки в золотой оправе, но, как ни печально, я их потеряла. А Чавен, что еще печальнее, бесследно исчез.
Герцогиня обвела комнату обиженным взглядом, словно исчезновение придворного лекаря имело одну-единственную цель — сыграть с ней злую шутку, оставив ее полуслепой.
— Вы хотите, чтобы я прочла вам что-то?
— Да, я хочу, чтобы вы кое-что прочли. Только негромко. Хотя я и осталась без очков, мне многое удалось разобрать. Но меня терзают сомнения: вдруг мои старые глаза меня подвели и вы увидите здесь нечто совсем иное. Садитесь сюда, рядом со мной. — Герцогиня похлопала по кровати.
Устав ордена не запрещал сестрам пользоваться духами, но Утта никогда не делала этого. Приторный сладковатый аромат, исходящий от Мероланны, раздражал ее и мешал сосредоточиться. Запах был так силен, что жрица Зории боялась чихнуть. Чинно сложив руки на коленях, она старалась не дышать глубоко.
— Вот! — сказала Мероланна и опять взмахнула листком, не выпуская его из рук. — Как я уже сказала, не знаю, что и думать — то ли я сошла с ума, то ли мир перевернулся с ног на голову. Уверена, конец света уже не за горами.
— Нам остается лишь уповать на милость богов, миледи.
— Кто бы в этом сомневался. Но боги, судя по всему, не торопятся нам на помощь. Вероятно, они заняты более важными делами, а может, погрузились в сон. — Мероланна резко и нервно засмеялась. — Мои слова кажутся вам кощунственными, сестра Утта?
— Ничуть, ваша светлость. В трудные времена люди всегда сетуют на богов и сомневаются в их мудрости и милосердии. Все мы — и вы в первую очередь — потеряли тех, кого любили. Мы стали свидетелями слишком многих печальных событий.
— Что верно, то верно. — Мероланна улыбнулась с видом человека, наконец услышавшего слова, отвечающие его собственным мыслям. — Скажите, сестра, я похожа на безумную?
— Никоим образом, миледи.
— Однако я не нахожу никакого разумного объяснения вот этому.
Герцогиня протянула сестре Утте листок. Это было письмо, написанное аккуратным мелким почерком; буквы так тесно жались друг к другу, словно бумага была для писавшего слишком большой ценностью и он не хотел потратить даром ни клочка.
Сестра Утта, прищурившись, пробежала глазами первые строки.
— Здесь нет ни начала, ни конца, — заметила она. — Где они?
— Понятия не имею. Вот все, что у меня есть. Эта страница написана рукой Олина, нашего короля. Думаю, она из того самого письма, полученного Кендриком за день до смерти. Бедный, бедный мой мальчик…
— И вы хотите, чтобы я это прочла, миледи?
— Именно для того я и позвала вас. Но прежде чем вы начнете читать, я хочу объяснить, почему у меня возникли сомнения в собственном душевном здоровье. Листок появился у меня в комнате сегодня утром.
— Вы хотите сказать, кто-то тайком принес его вам? Подсунул под дверь?
— Нет, под дверь его никто не подсовывал. Не представляю, каким образом письмо… появилось. Я была в гостиной с Эйлис и фрейлинами, мы обсуждали утреннее богослужение в часовне. А когда я вошла в спальню, листок был уже здесь.
— Значит, он появился, когда вы были в часовне?
— Вовсе нет! Он появился, когда я сидела в соседней комнате. Неужели вы думаете, сестра, я усомнилась бы в собственном рассудке только оттого, что кто-то подсунул мне под дверь письмо! Наверное, нужно все рассказать по порядку. Итак, мы с фрейлинами были на богослужении. Кстати сказать, новый священнослужитель мне не понравился. Наружность у него отталкивающая, а нрав, судя по тонким губам, прескверный. Вам, конечно, известно, что братья Толли прогнали моего дорогого отца Тимойда. — В голосе герцогини послышалась откровенная горечь.
— Да, я слышала, что ему пришлось покинуть замок, — осторожно заметила сестра Утта. — Мне очень жаль, что так вышло.
— Мне тоже, хотя в данный момент это не имеет значения. Так вот, когда мы вернулись из часовни, я первым делом вошла в спальню, чтобы переодеться. Никакого письма там не было. Конечно, вы можете подумать, что я всего лишь подслеповатая старуха, не видящая дальше собственного носа. Но богами клянусь, письма здесь не было. Я переоделась и вышла в гостиную, где меня ждали фрейлины. Мы поговорили о богослужении и о предстоящих делах. Пламя в очаге погасло, я зашла в спальню, чтобы взять шаль, и тут увидела письмо. Оно лежало вот тут, на кровати.
— Кроме вас, в комнату никто не входил?
— Никто. Уверяю вас, ни одна из фрейлин и служанок не покидала гостиной.
— Не знаю, что и предположить, — покачала головой сестра Утта. — Так вы позволяете мне прочесть письмо, ваша светлость?
— Я прошу вас об этом. Может, вместе мы поймем, как оно здесь появилось. А то я совсем извелась.
Сестра Утта расправила листок на коленях и принялась негромко читать:
«…Солдаты, стоявшие в карауле у Вороновых ворот, совсем распустились. Судя по всему, наши древние каменные стены действительно обладают магическим действием. К сожалению, они лишают разума не только наших врагов, но и наших стражников. Не знаю, кто распустил солдат — молодой капитан, чье имя ускользнуло из моей памяти, или Маррой, его предшественник, но положение необходимо изменить. Помни, что нам нужно остерегаться врагов и в стенах города. Мы должны удвоить бдительность.
Прошу тебя, прикажи Броуну тщательно осмотреть скалы, под которыми соединяются старые и новые стены башни Лета. Возможно, там нужно возвести защитные сооружения и поставить еще один караульный пост. Именно в этом месте враги могут вскарабкаться по камням и проникнуть во внутренний двор. Сын мой, я понимаю, что терзающее меня беспокойство может показаться тебе пустым и безосновательным. Но боюсь, что время мира и безмятежности закончилось. Здесь, в Иеросоле, до меня доходят тревожные слухи о военных планах автарка и прочих враждебных замыслах. Впрочем, у меня были тревожные предчувствия задолго до того, как я отправился в этот злополучный поход.
Коль скоро разговор зашел о башне Лета, позволь мне сообщить тебе нечто, предназначенное для тебя одного. Если будешь читать мое письмо Бриони и Баррику, опусти эти строки.
В тот день, когда ты узнаешь о моей смерти, ты должен кое-что увидеть. В башне Лета, на моем столе в библиотеке, ты найдешь книгу, переплетенную в темную кожу, без надписи на обложке. Переплет ее снабжен замком, а ключ спрятан в тайнике под резным изображением волка Эддонов. Но я заклинаю тебя и приказываю тебе (ведь я все еще остаюсь твоим отцом и королем!): не прикасайся к этой книге, пока не получишь неопровержимых доказательств того, что я действительно оставил этот мир.
Вот и все, что я хотел сказать тебе, сын мой, или почти все. Если захочешь поделиться с кем-нибудь знаниями, почерпнутыми из этой книги, прошу тебя, пощади брата и сестру. Не доверяй никому, кроме Шасо. Из всех моих советников только он, решившись на предательство, утратит все и не выиграет ничего. Если род Эддонов лишится престола, Шасо ждет изгнание, бедность и, возможно, смерть. Ты смело можешь ему довериться — но лишь в том случае, если не сумеешь нести это бремя в одиночку.
Но хватит говорить о печальном. Я уверен, что вернусь к вам живым и здоровым. Лудису Дракаве нужно золото или, на худой конец, невеста, но не мертвый король. А пока час моего возвращения не настал, ты отвечаешь за безопасность замка. Увы, его никак не назовешь неприступным, слабых мест слишком много, и остается пожалеть о том, что долгие годы мира приучили нас к беспечности и разгильдяйству. Напомни Броуну, что за сотню лет никто не удосужился осмотреть туннель, пролегающий под замком, хотя фандерлинги, без сомнения, шныряют там, как кроты. Что касается стен Южного Предела, они изрядно одряхлели и…»
— На этом письмо обрывается, — сказала сестра Утта. — Правда, на самом краю листа есть приписка, сделанная другим почерком.
— Эту приписку я не смогла разобрать. Прочти ее скорее, — потребовала Мероланна.
Жрица Зории прищурилась и вгляделась в неразборчивые строки. Они были нацарапаны чрезвычайно мелким почерком, украшенным старинными завитушками. Чернила, которыми была сделана приписка, выглядели более свежими, чем на письме короля.
«Если хотите узнать больше, мы готовы с вами поговорить. Скажите только „да“, и мы вас услышим, где бы вы ни находились».
Сестра Утта в замешательстве взглянула на герцогиню.
— Понятия не имею, что это может означать, — пробормотала она.
— И я тоже. Просто голова идет кругом, — вздохнула Мероланна. — Но если кто-то меня слышит, я говорю «да»! — Герцогиня обвела комнату глазами. — Похоже, я и в самом деле выжила из ума. Разговариваю с призраками. Уже не в первый раз в этом злосчастном году.
Сестра Утта не слушала сетований герцогини. Она внимательно осматривала комнату, пытаясь обнаружить потайное место, где мог скрываться соглядатай. Окон в спальне не было, покои герцогини располагались на верхнем этаже, над ними была лишь крыша. Быть может, именно там, на крыше, и притаился невидимый шпион? Быть может, он приник к дымовой трубе и слышит каждое слово, произнесенное в спальне? Но если так, до них донесся бы шорох шагов по железной кровле. Да и стражники заметили бы злоумышленника.
Несколько мгновений обе женщины хранили молчание, ожидая, что теперь, когда герцогиня дала согласие на встречу, неизвестные гости незамедлительно дадут о себе знать. Однако ничего не произошло.
— Даже если я безумна, я понимаю, что не могу удерживать вас целый день, сестра Утта, — произнесла наконец Мероланна, поднимаясь с кровати. — Хотя рядом с вами мне гораздо спокойнее. Из моей свиты почти никто не заслуживает доверия. Все только и думают, как бы переметнуться на сторону братьев Толли, этих низких изменников.
— Прошу вас, миледи, не надо говорить так громко. Мы знаем, что стены имеют уши.
— Но чего бояться мне, старухе? — спросила Мероланна и отрывисто рассмеялась. — Ты думаешь, меня бросят в темницу или казнят? Но в мои годы уже не страшатся смерти. И прежде чем топор палача опустится на мою старую шею, я выложу этим мерзавцам все, что накипело у меня на душе. Пусть мои слова обожгут их черные сердца. Я взойду на плаху и во всеуслышание заявлю, что их грязные уловки никого не обманули. Они используют новорожденного младенца как прикрытие и называют себя защитниками трона Олина, хотя всем ясно — они мечтают захватить этот трон. — Вдовствующая герцогиня возбужденно всплеснула руками. — Но хватит об этом. Идемте, сестра, я провожу вас до дверей. Не хочу оставаться одна в этой комнате или, точнее, в обществе призраков, с которыми я сейчас разговаривала.
В гостиной герцогиня попрощалась с монахиней и предложила ей Эйлис в качестве провожатой, однако сестра Утта ответила вежливым отказом. Ей хотелось побыть наедине с собственными мыслями.
Прежде чем она преодолела две дюжины ступенек вниз, дверь покоев герцогини распахнулась, и монахиня услышала дрожащий голос Мероланны:
— Утта! Сестра Утта, идите скорее сюда!
Жрица Зории вернулась и увидела, что герцогиня бледна как смерть, а на кровати лежит еще одно письмо. На крохотном клочке пергамента было выведено уже знакомым Утте старинным мелким почерком:
«Завтра после заката приходите на верхнюю площадку башни Лета».
Глава 14
Преследование
Спустя годы Змеос с братьями появились вновь, дабы оспорить власть Перина, повелителя Небес, и его братьев. Однако три божественных брата не удостоили вниманием эти упреки и происки. Долгое время на земле и в Небесах царил мир. Но потом взор Хорса упал на Зорию, дочь Перина. На все его домогательства прекрасная девственница ответила отказом. Тогда Хорс похитил ее и заключил в свою крепость.
Спустя годы Змеос с братьями появились вновь, дабы оспорить власть Перина, повелителя Небес, и его братьев. Однако три божественных брата не удостоили вниманием эти упреки и происки. Долгое время на земле и в Небесах царил мир. Но потом взор Хорса упал на Зорию, дочь Перина. На все его домогательства прекрасная девственница ответила отказом. Тогда Хорс похитил ее и заключил в свою крепость.
Кто-то дергал его за волосы.
Феррасу Вансену снились луга, залитые солнцем. Но даже в эти сладостные видения прокралась тревога — он заметил, как в траве мелькнуло что-то темное и опасное. Через несколько мгновений он поднял голову, пытаясь вернуться к реальности.
— Господин! — прокаркал Скарн и, вцепившись клювом в волосы Вансена, вновь что есть силы потянул их. — Проснись, господин! Мы в опасности.
Вансен с горечью подумал о том, что страх преследует его во сне и наяву. Ворон скакал вокруг, неуклюже хлопая крыльями.
— Что случилось? — пробормотал Вансен. — С чего ты взял, что мы в опасности?
— Сердцем чую, — прокаркал ворон. — До меня доносится запах кожи и железа. А еще я слышу какие-то звуки. Сейчас они стихли.
Длинная зловещая тень упала на капитана королевских гвардейцев, закрыв слабый свет затухающего костра. Стряхнув с себя остатки сна, Вансен вцепился в рукоять меча. Но тень замерла.
В следующее мгновение капитан понял, что это тень Джаира. Волн сумеречного племени сделал рукой требовательный жест. Глаза его, неотрывно устремленные на Вансена, почти светились.
«Отдай».
Слово прозвучало в голове Вансена так отчетливо, словно лишенный рта монстр произнес его вслух.
«Отдай».
— Он хочет, чтобы ты вернул ему меч, — пояснил проснувшийся принц Баррик. — Выполни его просьбу.
— И не подумаю!
— Верни ему меч. Он знает этот край. А мы здесь чужаки.
Вансен не двигался с места, переводя взгляд с принца на красноглазого демона. Наконец он сделал шаг вперед и извлек меч из-под плаща. Воин из страны теней вцепился в рукоять и выхватил меч из ножен. Оставив ножны в руках капитана, Джаир, бесшумный и стремительный, как ветер, скрылся в зарослях, окружавших их маленький лагерь.
— Это чистой воды безумие, — пробормотал Вансен. — Ваш безносый приятель убьет нас обоих.
— Не убьет. — Баррик снял сапоги, вытер ноги краем своего грязного потрепанного плаща и вновь обулся. — Он очень зол. Но не на нас.
— Позвольте узнать, с чего это он разозлился?
Скарн, прислушиваясь к разговору, приводил в порядок перья. На груди у него виднелись крошечные осколки яичной скорлупы. Чтобы ни происходило вокруг, ворон больше всего беспокоился о том, как набить свою утробу.
— Эти Высшие безумны, — тихонько заметил он. — Они слишком долго жили в Черных башнях, глазели в зеркала и слушали голоса умерших. Тут любой свихнется.
— О чем ты? Похоже, вы все спятили! — возопил окончательно выведенный из терпения Вансен.
— Джаир сердится, потому что ворон ощутил присутствие врага раньше его самого, — хладнокровно пояснил Баррик. — Он думает, что потерял бдительность.
— Но почему…
Капитан королевских гвардейцев не успел договорить. С дальней стороны холма донесся звук, каких Вансен никогда прежде не слышал. То был пронзительный визг, словно вырвавшийся из громадной трубы чудовищной формы.
— Помоги нам всемогущий Перин, что там такое? — выдохнул капитан гвардейцев.
— О господин, боюсь, это приближаются длинноголовые или кое-кто похуже! — отозвался ворон.
— Джаир найдет тех, кого почуяла эта птица, — сказал принц Баррик.
Он осматривал свои сапоги с таким невозмутимым видом, будто собирался совершить прогулку по внутреннему двору родного замка.
Вансен вскочил на ноги.
— Если он преследует врага, мы должны ему помочь.
Схватка с какими-то неведомыми созданиями отнюдь не привлекала капитана. Он не сомневался, что враг, затаившийся в зарослях, окажется еще отвратительнее Джаира. Ведь Вансен собственными глазами видел, как демоны утащили его товарища Коллума Дайера.
— Тише! — Баррик вскинул руку, прислушиваясь. Этот мальчишка, ставший похожим на оборванного уличного сорванца, по-прежнему излучал властность, присущую отпрыску королевского рода. — Это Джаир. Он зовет нас.
— Зачем? Разве он…
— Он цел и невредим, — ответил Баррик на невысказанный вопрос капитана. — Но он по-прежнему сердится.
— Ваше высочество, а вдруг он хитростью заманит нас в ловушку? Я знаю, вам это волшебное отродье не внушает опасений. Но вспомните, он получил свое оружие. И сейчас самое удобное время, чтобы с нами разделаться. Вокруг темно, в этом лесу ему известны все дороги и тропинки.
— Если бы он хотел нас убить, он мог это сделать в любую из предыдущих ночей, — нахмурившись, возразил Баррик. — Сейчас он не просто сердится. Он тоже испуган. — Принц покачал головой. — Я больше его не слышу. Мы должны поторопиться.
Даже не взяв факел, чтобы осветить себе путь, Баррик двинулся в том направлении, откуда доносился визг. Вансену оставалось лишь выругаться, выхватить из костра горящий прут и поспешить вслед за ним.
Дождь смыл дымовую завесу, затянувшую небо. Но мантия, как называл ее Джаир, оставалась на месте. Даже сейчас, в середине ночи, сквозь тесное переплетение ветвей проникало тусклое свечение, словно вечные сумерки пропитали небо, как масло, и теперь медленно сочились вниз. Под деревьями царил густой мрак, слабый свет факела не мог его разогнать. Догоняя принца, Вансен не раз споткнулся о корни и дважды упал. Баррик протянул руку и помог ему встать.
— Быстрее, — бросил он.
«Не хотелось бы торопиться во время такой приятной прогулки, ваше высочество», — мысленно огрызнулся Вансен.
Над их головами раздалось хлопанье крыльев. Скарн, перелетая с ветки на ветку, передвигался быстрее, чем люди. Как всегда, старый ворон распространял вокруг себя запах влажной земли и гниения. Вансен ощутил этот запах даже прежде, чем услышал скрипучий голос Скарна.
— Нагните голову, господин, — предупредила птица.
И действительно, Вансен едва успел пригнуться, чтобы избежать удара колючей еловой ветви.
«В конце концов, от ворона тоже есть польза, — решил он. — А к мерзкому запаху можно притерпеться».
Джаир появился из-за деревьев так внезапно, что капитан гвардейцев невольно вздрогнул. С клинка, который сжимал в руке воин сумеречного племени, стекала кровь, одежду покрывали темные пятна.
Джаир сделал знак следовать за ним и двинулся в сторону небольшой рощи. Вансен повиновался, по-прежнему готовый к тому, что безликий монстр заманит их в ловушку. Он смотрел только на Джаира, опасаясь вероломного нападения, и потому едва не наступил на первый труп. Дрожащими руками он поднес факел к распростертому на земле телу и отшатнулся, пораженный жутким зрелищем.
Капитан королевских гвардейцев повидал немало трупов, но ничего подобного не встречал. Мертвое тело было так изломано и изогнуто, словно не имело костей. Голова убитого была чрезвычайной вытянутой, а грубая темная кожа делала это существо совсем не похожим на человека. Руки мертвеца оказались невероятно длинными и, судя по всему, имели гораздо больше суставов, чем у людей. Впрочем, толком разглядеть труп в темноте было трудно, поскольку Джаир превратил его в кровавое месиво. Тем не менее длинная голова с выдающимся хрящеватым носом, напоминавшим птичий клюв, осталась целой и вызывала содрогание своим видом. Лоб диковинного создания напоминал человеческий, но глубоко посаженные глаза могли принадлежать ящерице.
Странно было видеть на этом чудовище боевые доспехи и кольчугу, надетую поверх кожаной куртки. То, что монстр был одет по-человечески, показалось Вансену столь отвратительным, что он едва сдержал приступ тошноты.
В нескольких шагах от первого лежал еще один труп. Его длинный череп был срублен почти наполовину, залитые кровью когтистые руки раскинуты, словно монстр пытался отразить смертельный удар.
— Помоги нам всемогущий Перин, что это за твари? — запинаясь, пробормотал капитан гвардейцев. — Они гнались за нами?
— Я вижу их в первый раз, но Джаир утверждает, что это длинноголовые, — откликнулся Баррик. — Их было трое, один скрылся. Поэтому Джаир так сердится. Он говорит, что раны лишили его ловкости и проворства. Иначе он убил бы всех троих.
— Длинноголовые, — прокаркал ворон. — Они не просто бродяги, должен я вам сказать. Они кому-то служат. Об этом говорит их одежда.
Джаир наклонился и острием меча повернул голову одного из убитых, чтобы все могли рассмотреть отметину у мертвеца на щеке: уродливое клеймо, по форме напоминавшее лист терновника.
— Джикуйин, — медленно проговорил Баррик. — Мне кажется, Джаир произнес именно это имя.
Ворон испустил короткий испуганный вопль.
— Джек Чейн? Значит, они служат Джеку Чейну?
Неуклюже хлопая крыльями, ворон взгромоздился на плечо Вансену, и тот едва не потерял равновесие.
— Надо бежать отсюда, господин! — прокаркал ворон. — Бежать как можно быстрее!
— Насколько я понял, нам угрожает неведомый Джек Чейн, о котором было столько разговоров, — процедил капитан гвардейцев, переводя взгляд с принца Баррика на безмолвного Джаира. — Но я думал, что его владения остались в стороне.
Принц ответил не сразу.
— Джаир говорит, нам придется спать по очереди, — произнес он. — Мы должны все время быть начеку. И держать оружие наготове.
Дорогу по-прежнему окружал непроходимый лес, да и сама она так заросла травой и кустарником, что порой становилась неразличима. Лошади то и дело спотыкались о древесные корни, а огромные лужи делали путешествие еще более неприятным. Однако вскоре деревья расступились, и на горизонте появились серые проблески неба, похожие на застиранное ветхое белье, вывешенное для просушки. Даже дождь стих, превратившись в мелкую морось. Но все это ничуть не улучшало настроения принца Баррика.
«Нам что-то угрожает? — спросил он у Джаира. — За нами гонятся жуткие головастики?»
«Будь осторожен», — предостерег воин из страны теней.
Он протянул руку и указал вперед, где на дороге возвышалось поросшее кустарником нагромождение камней. Баррик натянул поводья, заставив свою диковинную лошадь по имени Стрекоза замедлить шаг и объехать препятствие. Джаир вновь уставился вдаль, и взгляд его казался отрешенным, как взгляд статуи на носу корабля.
«Нам что-то угрожает?» — повторил свой вопрос Баррик.
«Нам угрожает смерть, — последовал безмолвный ответ. — Или кое-что похуже. Одному из длинноголовых удалось уйти».
Упоминание о длинноголовых вызвало у Джаира приступ отвращения, который Баррик ощутил так отчетливо, словно на него пахнуло дурным запахом.
«Но ты убил двоих. А нас трое. Вансен — опытный воин, я тоже неплохо владею мечом. Почему мы должны бояться какого-то длинноголового?»
«Запомни, человек солнечного мира, эти твари никогда не охотятся поодиночке».
Разговор о длинноголовых явно приводил Джаира в едва сдерживаемую ярость.
«Они очень хитры. И имеют обыкновение действовать стаями».
«Ты говоришь, они охотятся?»
«Да, они доставляют рабов своему повелителю Джикуйину. Или добывают для него пропитание. В любом случае те трое, что встретились нам, отбились от большого отряда. Наверное, их послали в разведку. Я так же уверен в этом, как в том, что в небе над нами сияет Белый Корень».
Баррик невольно вскинул голову, но не увидел никакого Белого Корня — лишь слабое свечение, проникающее сквозь туман. Джаира он понимал с трудом; охваченный тревогой, воин из страны теней выражался еще более туманно, чем обычно, и не пытался приспособить собственные понятия к понятиям принца.
«Что ты предпочтешь: попасть в рабство или быть съеденным? — прозвучало у него в голове. — Неплохой выбор, не правда ли?»
«Кто такой Джикуйин? — не отвечая на насмешливый вопрос, спросил Баррик. — Ты все время говоришь о нем. А я по-прежнему ничего о нем не знаю».
«Ворон зовет его Джеком Чейном. Джикуйин обладает могуществом, древним могуществом, и теперь, когда Кул-на-Квар утратил так много…»
Баррик вновь не сумел ухватить мысль своего собеседника. В его сознании промелькнул туманный образ, непостижимым образом соединивший понятия «сияние», «музыка» и «язык».
«Разумеется, Джикуйин сознает свою силу, — продолжал Джаир. — Иначе его песнь не звучала бы за пределами его владений, на свободных землях».
Баррик окончательно сбился с толку. К тому же у него отчаянно ныла рука — здешняя сырость не шла ему на пользу — и болело ребро, поврежденное при падении. Но молчаливый Джаир проявлял необычную словоохотливость, и Баррик, не желая упускать возможности узнать хоть что-нибудь, продолжал расспросы.
«Ты говоришь, он обладает могуществом. Но в чем заключается его могущество? Он тоже король, как тот слепец, о котором ты рассказывал?»
«Нет. Древнее могущество не имеет ничего общего с королевской властью. Джикуйин — отпрыск богов, хотя и незаконный. Таких отпрысков было множество, но в годину Великой Крови мы одержали над ними победу. Некоторые из них оказались слишком умны или слишком сильны, они нашли убежище в пещерах или на высоких горах. Джикуйин — один из них».
«Так он потомок богов? И он нас преследует?»
У Баррика внезапно зазвенело в ушах, перед глазами все поплыло, лес вокруг превратился в бесформенную зеленую массу. Принц судорожно вцепился в поводья, чтобы не упасть с седла. Когда головокружение прошло, он почувствовал, что Джаир придерживает его за пояс.
— Все хорошо, все хорошо… — громко произнес Баррик и лишь потом заметил, что Вансен и ворон смотрят на него во все глаза.
Принц думал, что они с Джаиром оставили спутников далеко позади, а те, оказывается, ехали совсем рядом. Казалось, во время приступа дурноты время для Баррика остановилось, дав Вансену возможность нагнать его.
«Если этот… пресловутый Джек Чейн охотится за нами, не лучше ли повернуть назад?» — продолжил безмолвный разговор Баррик, окончательно придя в себя.
«Не думаю, что он охотится именно за нами, — ответил Джаир. — Он не послал бы в погоню простых длинноголовых, если бы знал, что им предстоит встреча с таким противником, как я».
Слова Джаира были исполнены гордости и высокомерия, но в них чувствовалась также и печаль.
«Джикуйин никак не мог узнать, что я получил… тяжкое увечье».
«Но разве ты получил тяжкое увечье?»
Воин сумеречного племени не успел ответить, а Баррик уже почувствовал, что его собеседника охватили горечь и стыд. Принц не видел лица Джаира — впрочем, оно было бесстрастным, как всегда, — но понял, что это неприятная тема.
«Когда преследователи набросились на меня, я упал. Упал и ударился головой о камень. Они нанесли мне несколько сильных ударов. После этого я… ослеп».
Признание Джаира привело Баррика в полное недоумение. Но вскоре он догадался, что в понятие «слепота» собеседник вкладывает какой-то иной, непонятный смысл.
«Почему ты говоришь, что ослеп? Ты же прекрасно видишь?»
«Только глазами».
Пока Баррик ломал голову над новой загадкой, их вновь нагнал Феррас Вансен. Впрочем, приблизиться к ним вплотную капитан не мог, ибо его конь испытывал трепет перед лошадью из страны теней и даже на стоянках старался держаться от нее как можно дальше.
— Ваше высочество, вы здоровы? — с тревогой осведомился капитан гвардейцев. — Я видел, вы едва не упали с седла.
— Оставь меня в покое, — отмахнулся Баррик, не желавший прерывать увлекательный безмолвный разговор ради шумной грубой болтовни с этим… простолюдином.
«Может, он и простолюдин, но он отправился с тобой в опасное путешествие, хотя это вовсе не входило в его обязанности, — напомнил принцу внутренний голос, принадлежавший ему самому, а не Джаиру. — Он прекрасно знал, что в этом проклятом месте добра не жди. Но все же не оставил тебя в одиночестве».
Баррик перевел дыхание.
— Я не хотел… — пробормотал он. — Я прекрасно себя чувствую, капитан Вансен. Вам не о чем волноваться. — Заставить себя извиниться перед капитаном королевских гвардейцев принц никак не мог. — Мы с вами поговорим позднее.
Вансен кивнул и придержал своего коня, позволяя лошади принца снова уйти вперед. Ворон, нахохлившийся на луке седла, проводил юношу сосредоточенным изучающим взглядом — так, бывало, придворный лекарь Чавен смотрел на Баррика, когда юношей овладевала вспышка необузданной ярости. Поймав взгляд птицы, Баррик внезапно ощутил приступ острой тоски по дому, по знакомым вещам и знакомым лицам.
«Ты сказал, что ослеп, — вернулся он к прерванному разговору. — Что ты имеешь в виду? Ведь глаза твои отлично видят».
Джаир не торопился с ответом.
«Меня не случайно зовут Штормовой Фонарь, — наконец прозвучало в голове у принца. — Мне дали это имя, ибо прежде я был наделен способностью проникать взглядом сквозь темноту и свет, а также видеть то, что находится вдали, за пределами обычного зрения. У меня есть третий глаз, внутренний глаз. Если бы он по-прежнему был открыт, я никогда не позволил бы длинноголовым подойти к нам так близко. А сегодня ночью я узнал об их приближении от какого-то старого ворона! Не думал дожить до такого позора. Не думал, что смогу ослепнуть».
В его словах было столько тоски и ярости, что Баррик снова ощутил признаки головокружения. Принц старался прямо держаться в седле, не желая, чтобы Вансен вновь докучал ему расспросами.
«Третий глаз закрылся, потому что ты ударился головой о камень?»
«Да. Я стал почти беспомощным и беззащитным. Вынужден прятаться и дрожать от страха, подобно лесной стихии, когда в солнечном мире ее настигает Белый огонь».
Слова Джаира вновь поставили принца в тупик, но чувства, обуревавшие воина сумеречного племени, были вполне понятны — Баррик слишком хорошо знал, что такое досада и отчаяние.
«Может быть, рана на голове заживет и твои способности вернутся?» — предположил он.
«Не думаю. Рана уже зажила, по крайней мере, заросла плотью. Но третий мой глаз по-прежнему мертв».
Баррик сочувственно вздохнул.
«Значит, такова воля богов, и не надо сетовать на нее, — изрек он, безотчетно повторяя то, что часто твердила ему Бриони. — Возможно, нам стоит найти укромное место, отдохнуть и подождать, пока твои раны полностью заживут? Не слишком ли мы рискуем в этих местах, по твоим же собственным словам, полных опасностей?»
«У нас нет выбора, — последовал ответ. — Мы не можем терять время. Иначе мы опоздаем».
«Опоздаем? Почему?»
«Я… я должен доставить по назначению одну вещь. Моя повелительница поручила мне как можно скорее отвезти эту вещь в Кул-на-Квар. Если я опоздаю или вообще не доеду, это повлечет за собой неисчислимое множество смертей».
«О чем ты говоришь?»
«О том, что прольются реки крови — и моего народа, и твоего, юный житель солнечного мира».
Мрачная уверенность, которую ощутил Баррик, не позволяла усомниться в истинности слов Джаира.
«Погибнут все, кто остался в твоем замке, и еще многие, очень многие. Мне поручено это предотвратить».
— Ничего не понимаю, — морщась от боли в затекших ногах, пробурчал Феррас Вансен. Вот уже несколько часов путешественники ехали без единой остановки. — От кого мы удираем, хотел бы я знать?
— От длинноголовых, — проскрежетал Скарн, Он так низко пригнулся к холке лошади, что походил на уродливый темный нарост. — Ты же видел их собственными глазами, господин. Правда, мертвых. Но можешь не сомневаться, живых осталось больше чем достаточно.
— И почему они за нами гонятся? В чем мы перед ними провинились?
— Ни в чем, господин. Но они должны доставлять рабов и мясо своему повелителю, Джеку Чейну.
— Этот проклятый Джек Чейн не сходит у тебя с языка. Объясни наконец, кто он такой.
— Это не поддается объяснению. Он один из Древних. Лучше не говорить о нем вслух.
— Но где мы, ты можешь сказать? И куда направляемся?
— Мне это неведомо, — ответил ворон, закрыл глаза и опустил голову, всем своим видом показывая, что дальнейшие расспросы бесполезны.
Феррас Вансен прекрасно сознавал, что утратил всякое представление о целях и маршруте путешествия. От его воли и желаний не зависело ровным счетом ничего. Джаир получил назад свое оружие, он отдавал распоряжения, выбирал маршрут, а всем прочим оставалось лишь безропотно ему подчиняться. Восстать против такого положения вещей Вансен не мог, ибо чувствовал себя до крайности неуверенно в этой проклятой стране, где однажды едва не лишился жизни. Он не думал, что когда-либо вернется сюда, но судьба распорядилась иначе. Теперь он скачет по заросшей лесной дороге, не имея понятия, куда она его приведет. Капитан королевских гвардейцев не сомневался лишь в одном: они все дальше углубляются в сумеречные земли. И даже если он решит покинуть принца, повернуть назад нет никакой возможности — в одиночку ему не найти обратного пути в край солнечного света.
«И зачем только я принес клятву верности этим надменным, упрямым, безумным Эддонам?» — с досадой думал капитан.
Путники проскакали полдня и наконец остановились, чтобы напоить лошадей. Вансен, спешившись, наблюдал, как его лошадь жадно пьет из мутного ручья, пересекающего дорогу. Заросли были здесь не особенно густыми, впереди лежало холмистое открытое пространство, которое можно было окинуть взглядом даже в тусклом сумеречном свете.
Скарн тоже пил, спустившись по течению немного вниз, ибо лошадь Вансена испуганно заржала, стоило ворону пристроиться рядом с ней. В нескольких ярдах от них обоих утоляла жажду серая кобыла Баррика. По обыкновению, она не издавала ни звука. Ребра коня Вансена ходили ходуном, шкура потемнела от пота, а диковинная кобыла по-прежнему не выказывала ни малейших признаков усталости.
«Неужели эта лошадь настолько сильнее и выносливее моей? — задавался вопросом капитан стражников. — Или все дело в том, что она родом отсюда, а мой конь здесь чужой?»
Джаир наблюдал за лошадьми, стоя чуть поодаль. Баррик даже не дал себе труда спешиться, он сидел в седле и смотрел на дорогу, петлявшую меж деревьев. Никогда прежде Вансен не видел таких диковинных деревьев — листья их, казалось, посеребрил иней. Что касается дороги, она производила самое обычное впечатление и мало чем отличалась от человеческих дорог, в меру грязных, в меру заросших, в меру каменистых.
— Ваше высочество! — негромко окликнул принца капитан королевских гвардейцев. Ему казалось, что деревья вокруг замерли, прислушиваясь к незнакомым звукам человеческой речи. — Ваше высочество, когда мы сделаем привал? День — если это можно назвать днем — уже клонится к концу. Ваш приятель-демон, как видно, не нуждается в пище, но вам, да и мне тоже, необходимо подкрепить силы. Должен сказать, что все припасы кончились и, прежде чем приступить к трапезе, нам придется добыть себе еду.
— Джаир не хочет останавливаться, пока мы не пересечем этот… как его… Шепчущий поток, — равнодушно ответил принц.
— Это что еще такое?
— Река Джаир говорит, длинноголовые не любят воду. Они не умеют плавать.
— Отрадно слышать, помоги нам всемогущий Перин! — невольно усмехнулся Вансен. — Что ж, отдохнем, переправившись через реку. Но где мы добудем пропитание, ваше высочество?
— Я найду вам еду, — предложил Скарн.
— Спасибо, мы справимся сами, — поспешно отказался Вансен, уже получивший представление о вкусах ворона.
Капитану приходилось и до этого голыми руками ловить птиц и кроликов, и он не сомневался, что обойдется без помощи говорящей птицы.
— Но если ты найдешь что-нибудь действительно съедобное — например, яйца, — мы не откажемся от твоего угощения, — прибавил он и, вспомнив о всеядности ворона, решил уточнить: — Я говорю про птичьи яйца.
«Выбор у нас небольшой, — подумал Вансен. — У меня нет с собой лука, так что я не могу подстрелить даже белку, не говоря уж об олене или каком-нибудь другом крупном животном».
Он тут же вспомнил, что за все время пути они не встретили зверя крупнее ворона — разумеется, если не считать убитых преследователей и длинноголовых. Когда капитан поделился своими наблюдениями с Барриком, тот лишь пожал плечами.
— Хотел бы я знать, чем питается ваш друг демон? — спросил Вансен. — Мы наслаждаемся его обществом вот уже десять дней, а я ни разу не видел, чтобы он ел. Правда, у него и рта нет! Но должен же он хоть как-то принимать пищу?
— Понятия не имею, что он ест. Он ведь из волшебного племени, сродни феям и эльфам. Когда я был маленьким, няня рассказывала мне, что эльфы питаются цветочным нектаром и звездной пылью, — сообщил принц, и по губам его скользнула грустная улыбка. — Джаир говорит, что его еда это не наша забота, — добавил он, услышав безмолвную речь сумеречного воина. — Надо продолжать путь.
В этот день путешественники не нашли другой пищи, кроме нескольких горстей водянистых бледных ягод, которые ворон и Джаир сочли безвредными для жителей солнечного мира. Ягоды, на удивление Вансена, оказались довольно сладкими, но при этом обладали странным привкусом дыма. Скарн предложил ему съесть кусочек древесного гриба, уверяя, что это отбивает чувство голода, и изголодавшийся Вансен последовал совету ворона. Никогда еще он не пробовал ничего более отвратительного, хотя, как завсегдатай таверны «Сапоги барсука», не был избалован гастрономическими изысками. Сверху гриб был склизким, словно Вансен ел выловленную из пруда лягушку, однако внутри оказался сухим и безвкусным, как пыль. И все-таки, сделав над собой усилие, капитан проглотил мерзкое угощение; голова у него слегка закружилась, однако сосущая боль в желудке успокоилась. Убедившись, что ворон не солгал, Вансен предложил кусочек гриба принцу, и тот после безмолвного совещания с Джаиром не отказался.
Они ехали быстро, изредка делая короткие остановки для отдыха. Все время моросил холодный дождь, а когда он хотя бы ненадолго прекращался, у путников сразу улучшалось настроение. Лесные заросли заметно поредели, и временами Вансену казалось, что деревья вот-вот расступятся и сменятся открытыми равнинами. Наконец он заметил вдали свинцовый блеск воды и понял, что это и есть река Шепчущий Поток, о которой упоминал Джаир.
— По-моему, дорога стала намного лучше, — заметил капитан, обращаясь к ворону. — Будем надеяться, она будет такой и дальше.
Скарн несколько раз подпрыгнул на луке седла и захлопал крыльями.
— После Шепчущего Потока лес закончится, и мы поедем через долины, — сообщил он. — Там тоже надо быть начеку. От древесных червей добра не жди.
— Что еще за древесные черви на нашу голову?
— Это громадные жуткие твари, господин. Некоторые называют их драконами, но больше они похожи на деревья, точнее сказать, на толстенные бревна. Они лежат неподвижно, как бревна, и выжидают, чтоб какой-нибудь горемыка приблизился к ним. И тогда они бросаются на жертву, как пауки на муху в паутине. О, да я вижу, господин, вы о них слышали, — заметил ворон, вглядываясь в побледневшее лицо Вансена. — Значит, вам известно, что от них лучше держаться подальше.
— Я… помоги нам боги… однажды я, кажется, видел одного из этих… древесных червей, — запинаясь, пробормотал капитан.
Вопль Коллума Дайера, исполненный смертного ужаса, зазвучал у него в ушах. Неужели ему вновь предстоит встреча с чудовищами, одним своим видом лишающими человека мужества?
— А другой дороги здесь нет? — спросил капитан. — Такой, где эти… древесные черви… не водятся?
— Не волнуйтесь, господин. Древесные черви — невероятная гадость, спору нет, но они встречаются редко, — заверил его ворон. — К тому же Джек Чейн куда опаснее любого из них.
Подбодрив капитана, ворон нахохлился и погрузился в молчание.
Прошел еще час или около того, однако путешественники так и не добрались до реки. Джаир с видимой неохотой разрешил остановиться на ночлег и разбить лагерь на вершине холма, откуда открывался вид на неглубокое ущелье. Скарн отыскал для принца и капитана еще немного ягод, а также несколько темно-синих цветов, лепестки которых, по его утверждению, утоляли голод. Вансен проглотил несколько горьковатых лепестков, лег и накрылся плащом, предвкушая сон. На душе у него по-прежнему было тяжело, однако минувший день не принес никаких неприятных событий, чтобы усилить его тревогу.
Он очнулся от сна так же внезапно, как и в прошлую ночь, но на этот раз его разбудил не ворон, а Баррик.
— Вставай! — прошептал принц. — Они на вершине холма, прямо над нами!
— Кто? — выдохнул Вансен, нащупывая рукоять меча.
Впрочем, он уже знал ответ. Вскочив на ноги, капитан подошел к испуганной лошади и, поглаживая ее по холке, устремил взгляд на поросшую лесом вершину. Среди деревьев мелькали факелы, пламя их казалось особенно ярким в бесконечных сумерках, какие-то тени быстро двигались вниз.
— А где наш безносый приятель? — прошипел капитан, почти уверенный в том, что они с принцем стали жертвами предательства.
— Здесь, рядом со мной, — ответил Баррик. — Он говорит, надо скорее спускаться к подножию холма, а когда окажемся в долине, во весь опор мчаться к реке. Джаир уверен, что мы будем в безопасности, если переправимся через Шепчущий Поток.
Сверху донесся пронзительный скрежет, напоминающий гоготание гигантского гуся с луженой глоткой; никакое другое животное, не говоря о человеке, не могло бы издать подобный звук. Кожа Вансена покрылась мурашками и заледенела от ужаса.
— Едем! — воскликнул Баррик.
Джаир, уже сидевший на лошади, помог принцу взобраться в седло.
— Они уже знают, что мы проснулись! — крикнул юноша, обернувшись к Вансену. — И они идут сюда.
— Да кто они такие? — возопил капитан. — Что у них там, собаки? Или волки?
Ответа не последовало.
— Не забудь обо мне, господин! — проскрипел ворон, тяжело вспархивая на спину испуганного жеребца.
— Устраивайся лучше сзади! — распорядился капитан.
Поскольку во время скачки придется пригибаться к шее лошади, Вансен не желал, чтобы ворон заслонял ему обзор.
Душераздирающий вопль повторился снова. Вансен двинулся вниз по склону вслед за принцем. В тусклом сумеречном освещении он едва различал лошадь с двумя седоками, мелькавшую меж деревьями. Ветви хлестали по лицу капитана с таким остервенением, словно он чем-то вызвал их гнев.
— Это вовсе не собаки, господин! — донесся сзади голос ворона, вцепившегося когтями в пояс Вансена. — Не зря мы называем длинноголовых еще и «нюхачами». Собаки им без надобности, они сами наделены отличным чутьем.
Очередной вопль разбил ночную тишину. На этот раз он раздался совсем близко.
— А еще у них очень громкие голоса, — без всякой необходимости пояснил ворон.
Визг и крики теперь неслись со всех сторон. Вансен видел, что огни факелов приближаются, стремительно двигаясь вниз.
«Мне остается лишь молиться о том, чтобы лошади не споткнулись в этом проклятом лесу и не переломали ноги», — с содроганием подумал он.
— Скажи-ка, а бегают эти твари быстро? — не оборачиваясь, спросил он у ворона. — Сумеют они догнать нас, когда мы окажемся в долине?
— Нет, господин, они не слишком проворны, однако способны выследить нас, где бы мы ни скрылись, — последовал ответ. — Представь себе, они могут учуять гнездо на вершине высоченного дерева.
— Слева! — на скаку прокричал Баррик.
Вансен только открыл рот, собираясь спросить у принца, что тот имел в виду, как прямо перед ним возникла огромная тень. То был колоссальных размеров камень, выступающий из скалистого остова холма, как сломанная кость. Капитан натянул поводья и резко повернул, объезжая неожиданное препятствие. Крутая узкая тропа, открывшаяся за камнем, вела прямо вниз.
Ветки так же ожесточенно хлестали Вансена по лицу, но в душе у него загорелся огонек надежды. Разумеется, в долине всадники сумеют обогнать свору утробно завывающих чудовищ и домчаться до реки. А потом, если Джаир прав и эти твари боятся воды…
Уродливые лица длинноголовых мелькали меж деревьями, огни факелов разгоняли сумрак, воздух дрожал от воинственных воплей. Вансен уже намеревался вытащить из ножен меч, но тут ветка хлестнула его по лицу так сильно, что едва не вышибла из седла. Капитану пришлось еще ниже пригнуться к шее лошади и сосредоточиться на дороге. От Баррика и Джаира его отделяло всего несколько ярдов. Но лошадь из страны теней значительно превосходила его коня и силой, и размерами. Несмотря на то что темной кобыле приходилось нести на себе двух седоков, она вырвалась вперед. Вансен отчаянно пришпоривал своего скакуна, не желая оставаться в одиночестве посреди враждебного сумрака.
Через несколько мгновений капитан с ужасом убедился, что преследователи ухитрились его опередить — факелы мелькали уже в маленькой рощице у самого подножия холма. Длинноголовые выходили из-за деревьев. Как ни странно, лошади Баррика они словно не замечали, явно намереваясь преградить путь жеребцу Вансена. Капитан вцепился в рукоять меча, умоляя богов ниспослать его клинку разящую силу. Как видно, повелитель Небес Перин услышал его молитву: сверкающее лезвие рассекло воздух и обрушилось на голову ближайшего преследователя.
Меч вошел в череп с таким трудом, словно голова чудища была каменной. Длинноголовый упал, выпустив из рук факел. Перед Вансеном с устрашающим воплем возник еще один враг. Однако серый конь, закаленный в сражениях, смело двинулся на длинноголового и сшиб его с ног. До Вансена донесся отвратительный хруст костей под лошадиными копытами. Путь снова был свободен. Изломанная линия факелов осталась сзади, и Вансен помчался во весь опор, стараясь нагнать своих спутников.
Он уже почти спустился вниз, лошадь продиралась сквозь заросли кустарника не обращая внимания на колючки, царапавшие ее шкуру. Спасительная долина, над которой серел прямоугольник сумрачного неба, была совсем близко. Оглянувшись назад, Вансен убедился, что от факелов его отделяет не менее дюжины шагов и это расстояние увеличивается. Капитан собирался окликнуть Баррика, как вдруг увидел огни в дальнем конце долины. Казалось, на землю упало несколько десятков горящих звезд.
— Ловушка! — возопил Вансен. — Мы попали в ловушку!
Капитан гвардейцев знал, что Баррик не придержит лошадь и даже не обернется, если Джаир не разрешит ему. Оставалось лишь надеяться, что отряд длинноголовых не особенно велик и силен и Вансен со спутниками сумеют дать им отпор и прорваться к вожделенной реке.
Расстояние в сотню ярдов, разделяющее всадников и длинноголовых, неуклонно сокращалось.
«У этих тварей не только луженые глотки, но и много хитрости», — отметил про себя Вансен.
Судя по всему, длинноголовые окопались и выжидали, пока добыча помчится прямо на них. Огни факелов взметнулись в воздух — видимо, сумеречные твари бросали их в сторону всадников. Воинственные вопли так резали уши, что Вансен боялся оглохнуть.
Огни были уже совсем близко, и Вансен разглядел, что за каждым из факельщиков стоит три-четыре длинноголовых. Лошадь Баррика на всем скаку врезалась в темную массу; сквозь визг и завывания врагов до него долетел гневный голос принца. Мгновение спустя преследователи окружили лошадь капитана гвардейцев. Он без устали размахивал мечом, разя все, что вопило и двигалось.
У некоторых длинноголовых были щиты. Вансену удалось продвинуться всего на несколько шагов, и тут же враги потеснили его обратно. Его меч звенел, скрещиваясь с бесчисленными клинками, наставленными на него со всех сторон. Капитан разглядел, что у противников нет ни мечей, ни копий, однако каждый имел на вооружении боевой топор, короткую пику или дубинку. Одно из этих созданий, оглушительно заверещав, метнуло свою дубинку в капитана. Вансен отразил удар мечом, но при этом потерял равновесие и едва не вылетел из седла.
Осознав, что к реке не прорваться, Феррас Вансен судорожно вцепился в поводья. Лошадь испуганно заржала и подалась назад. Капитан озирался по сторонам, отыскивая способ вырваться из окружения. Но длинноголовые, чьи уродливые силуэты смутно угадывались во мраке, заполонили долину.
«Где принц?» — с содроганием спрашивал себя капитан.
Разглядеть что-нибудь в этом хаосе не представлялось возможным. Скорее всего, враги уже стащили принца с лошади. Но может быть, Баррику и Джаиру все же удалось прорваться к реке?
В следующее мгновение Вансен увидел сумеречного воина: нанося сокрушительные удары, тот защищал Баррика от наседавшей со всех сторон своры длинноголовых. Удивительной лошади нигде не было видно — вероятно, она погибла или умчалась прочь, оставив седоков на произвол судьбы. Вансен вонзил шпоры в бока своего скакуна и двинулся на выручку принцу и воину страны теней. Только тут он вспомнил, что за спиной у него сидит ворон, который напомнил о своем существовании испуганным карканьем.
«Если мне предстоит погибнуть, птице нет необходимости разделять мою участь», — решил Вансен.
Схватив тяжелого, неуклюжего ворона, он швырнул его в заросли, темневшие у воды.
Воинственные крики, сотрясавшие воздух, сделались еще громче — из леса на открытое пространство долины вырвался новый отряд размахивавших факелами длинноголовых. Чудовищно непропорциональные силуэты, резкие изломанные движения — все это казалось видением из страшного сна.
Вансену все-таки удалось прорваться к своим спутникам. Баррик поднял на него остекленевшие, невидящие глаза. Джаир, чей меч покраснел от крови, даже не повернул головы, отражая натиск врагов.
— Мы окружены со всех сторон! — крикнул Вансен, с трудом сдерживая охваченного паникой жеребца, норовившего встать на дыбы.
Длинноголовые, вышедшие из леса, явно не считали нужным торопиться, однако они с каждой минутой приближались. Вансен и его спутники оказались в центре неумолимо сужавшегося круга. Капитан напрасно искал в рядах неприятеля хоть какую-то брешь. Охотники знали свое дело и не собирались давать добыче ни малейшего шанса.
Численное превосходство врагов казалось подавляющим — их было не меньше пятидесяти. Вансен понял, что ему остается один лишь выход: умереть в бою. Он не собирался покорно ждать, пока его заколют, как измученного вепря, окруженного беспощадными охотниками.
Вдруг он с недоумением осознал, что враги остановились. Вместо того чтобы наброситься на добычу, длинноголовые взирали на попавшую в окружение троицу с холодным любопытством. Маленькие глазки посверкивали под выступающими бровями, открывались и закрывались беззубые рты, как у выброшенных на берег рыб. Два разведчика, которых Джаир убил прошлой ночью, были вооружены и одеты куда лучше, чем их собратья. В большинстве своем длинноголовые сжимали в руках неуклюжие дубинки, одеждой им служили жалкие лохмотья, обрывки кольчуги кожи. Впрочем, этих тварей было так много, что с тремя противниками они справились бы и голыми руками.
Впервые на памяти Вансена Джаир, воин сумеречного племени, показал, что способен объясняться не только мысленно. Он издал звук, отдаленно похожий на предостерегающее шипение змеи. Звук этот оказался таким громким, что перекрыл неумолчное бормотание длинноголовых. Джаир угрожающе вскинул меч. Вансен понял, что он намерен дорого продать свою жизнь и унести с собой как можно больше врагов. В том, что воин из страны теней выполнит свое намерение, капитан королевских гвардейцев не сомневался. Не сомневался он и в том, что в конце концов бесстрашный Джаир будет повержен и убит. Та же участь ожидала принца Баррика и самого Ферраса Вансена.
— Джаир, не надо! — что есть мочи закричал капитан. — Баррик, остановите его! Похоже, они не собираются нас убивать!
Безликий воин сделал шаг вперед. Вансен протянул руку и схватил его за воротник плаща. Джаир Штормовой Фонарь обладал поистине невероятной силой, ибо, пытаясь освободиться от хватки Вансена, едва не вытащил капитана из седла.
— Опомнись, безумец! — прошипел Вансен, не разжимая пальцев. — Ты погубишь себя и нас! Разве ты не видишь — они не собираются нас убивать.
Баррик после секундного колебания тоже бросился вперед и схватил Джаира за руку. Сотрясаясь от ярости, сумеречный воин устремил на принца негодующий взгляд. Глаза его метали молнии. Но в следующее мгновение он опустил свой залитый кровью клинок. Длинноголовые подошли ближе и, тихонько подвывая, начали разоружать пленников.
— Сопротивление бесполезно, — бросил Вансен, повернувшись к принцу. — Лучше попасть в плен, чем погибнуть в бессмысленной схватке. Пока мы живы, у нас остается надежда.
— На что надеяться? Нас ожидают только пытки, — ровным бесстрастным голосом произнес Баррик.
Тут кто-то из длинноголовых грубо толкнул принца, и тот полетел землю. В следующее мгновение рядом с Барриком оказался Вансен, которого заставили встать на колени. Длинноголовые проворно закрепили цепи вокруг запястий капитана, накинули ему на шею петлю из толстой жесткой веревки. То же самое они проделали с Барриком и Джаиром.
Один из длинноголовых выступил вперед, издал властный крик и потянул за веревку, привязанную к шее Баррика, заставляя принца встать. Когда он потянул за шею Джаира, тот, вращая безумными от ярости глазами, попытался сопротивляться. Вансен сделал рукой успокаивающий жест, и воин сумеречного племени мгновенно сник и послушно последовал за захватчиками. Длинноголовые странно зашипели, что, судя по всему, заменяло им смех. Все они распространяли запах болотной сырости и еще какой-то отвратительный аромат, кислый и резкий, как уксус.
Захватчики потащили пленников к тому самому холму, откуда они спустились совсем недавно. Феррас Вансен содрогнулся, услышав душераздирающее ржание своей лошади. Он понял, что длинноголовые принялись резать несчастное животное.
«Этим тварям нужны рабы или мясо, — подумал он, чувствуя в душе странную гулкую пустоту. — Лошади годятся только на мясо и обречены на смерть. А нам уготована участь рабов. Но мы живы. По крайней мере, пока».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ