35. СНОВА В НЕССУСЕ

Влача свою жизнь среди палачей, я часто видел избитых клиентов. Не нами, разумеется, ибо мы исполняли только те казни, что были предписаны сверху, а солдатами, которые привозили их к нам и забирали от нас. Самые опытные прикрывали голову и лицо руками, прижимая колени к животу; спина так, конечно, остается незащищенной, но ее в любом случае не очень-то защитишь.

На улице я сперва попытался оказать сопротивление, и, похоже, сильнее всего меня били уже после того, как я потерял сознание. (Или, вернее, лишилась чувств марионетка, которой я управлял издалека.) Когда я снова вернулся на Урс, удары все еще сыпались градом, и я постарался принять ту самую позу, которую видел у наших злосчастных клиентов.

Фузильеры молотили сапогами и, что куда опаснее, окованными прикладами своих фузей. Вспышки боли доходили до меня словно издалека; ощущал я только сами удары, внезапные, сильные и какие-то противоестественные.

Наконец экзекуция закончилась, и офицер велел мне встать на ноги; я пошатнулся, упал, получил пинок, попробовал еще раз и упал опять; в итоге меня подняли при помощи затянутого вокруг шеи сыромятного ремня. Он душил меня, но помогал сохранять равновесие. Мой рот был полон крови; я то и дело сплевывал ее, почти не сомневаясь, что сломанное ребро проткнуло мне легкое.

Четверо фузильеров валялись на земле, и я вспомнил, что вырвал у одного из них оружие, но не смог справиться с защелкой предохранителя – от таких мелочей порой зависит наша судьба. Товарищи тех четырех осмотрели их и обнаружили, что трое из них мертвы.

– Ты убил их! – взвился офицер.

Я плюнул кровью ему в лицо.

Признаюсь, я поступил довольно глупо и ожидал, что меня снова начнут избивать. Наверное, я бы получил заслуженную взбучку, если бы не толпа человек в сто или больше, наблюдавшая за нами при свете, падавшем из открытых окон гостиницы. Люди роптали и волновались, и, по-моему, кое-кто из числа солдат испытывал те же чувства, напоминая мне стражников из пьесы доктора Талоса, пытавшихся защитить Месхиану, то есть Доркас, и нашу общую мать.

Для раненого фузильера раздобыли носилки, и двоих селян отрядили нести его. Мертвых положили на телегу с соломой. Офицер, остальные фузильеры и я возглавили процессию, которой предстояло пройти несколько сотен шагов до пристани.

Один раз, когда я упал, двое мужчин из толпы бросились помочь мне. Поднимаясь на ноги, я рассчитывал увидеть Деклана и знакомого матроса или, может быть, Деклана с Хаделином; и только выговорив, задыхаясь, слова благодарности, я обнаружил, что оба мне незнакомы. Это происшествие, похоже, вывело из себя офицера, который, когда я упал снова, выстрелил из пистолета в землю под их ногами и пинал меня до тех пор, пока ремень на шее и фузильер, державший его, не вернули меня в вертикальное положение.

«Альциона» стояла у причала на прежнем месте; но рядом с ней было пришвартовано судно, каких я никогда раньше не видел, с мачтой, которая казалась слишком тонкой для паруса, и пушкой на баке, много меньше, чем на «Самру».

При виде пушки и матросов из числа орудийной обслуги офицер заметно приободрился. Он велел мне остановиться, встать лицом к толпе и немедленно выдать сообщников. Я сказал ему, что сообщников у меня нет и что я не знаю никого из этих людей. Тогда он ударил меня рукоятью пистолета. Снова поднявшись, я увидел Бургундофару так близко, что мог бы дотронуться до нее рукой. Офицер повторил свое требование, и она исчезла в темноте.

Наверное, в ответ на мой повторный отказ он снова ударил меня, но я этого не помню; я несся над горизонтом, тщетно пытаясь вдохнуть свою жизненную силу в разбитое тело, распростертое на далекой земле. Пустота сводила мои усилия на нет, и вместо этого я направил к нему силы Урса. Кости его срослись и раны затянулись; но я не без трепета отметил, что щека его разбита рукоятью пистолета на том самом месте, где однажды ее вспорол железный коготь Агии. Словно старая рана вновь напомнила о себе, лишь чуть менее настойчиво.

Еще не рассвело. Я лежал на гладких досках, но они подпрыгивали и вздрагивали, словно были привязаны к спине самого неуклюжего из боевых коней, которые только пускались когда-либо в галоп. Я сел и увидел вокруг себя палубу, а под собой – лужу собственной крови и рвоты; моя лодыжка была прикована к железной скобе. Рядом, держась одной рукой за пиллерс, стоял фузильер, с трудом сохраняя равновесие на пляшущей под ногами палубе. Я попросил у него воды. Как я выяснил, пробираясь через джунгли с Водалусом, пленнику вовсе не вредят различные просьбы – удовлетворяют их не часто, но в любом случае он ничего не теряет.

Это правило подтвердилось, когда, к моему удивлению, охранник отлучился на нос и вернулся оттуда с ведерком речной воды. Я встал, отмылся сам и с максимальной в моем положении тщательностью отчистил одежду и только тут заинтересовался окружающей обстановкой, которая и впрямь оказалась весьма необычной.

Шторм разогнал облака, и звезды сияли над Гьоллом, будто Новое Солнце факелом пронеслось через эмпирей, оставив за собой след искр. Зеленая Луна выглядывала из-за башен и куполов, чьи силуэты темнели на западном берегу.

Без ветрил и не на веслах мы мчались вниз по течению, словно пущенный умелой рукой камень. Фелюки и каравеллы под всеми парусами будто встали на якорь прямо посреди реки; мы же проносились между ними, как ласточка лавирует в воздухе меж мегалитами. За кормой поднимались два мерцающих плюмажа брызг высотой с добрую мачту, серебряные стены, в одно мгновение принимавшие форму и рассыпавшиеся в прах.

Где-то рядом я услышал гортанные нечленораздельные звуки, словно какой-то измученный зверь пытался заговорить, потом перешел на невнятный шепот. На палубе поблизости от меня лежал другой человек, и некто третий нагнулся над ним. Цепь не давала мне ступить дальше ни шагу; я встал на колени, присовокупив к ней тем самым длину своей икры, и оказался достаточно близко, чтобы разглядеть их настолько, насколько это позволяла темнота.

Оба были фузильерами. Первый лежал на спине, не двигаясь, но странно вывернувшись, словно в предсмертной судороге, а на лице его застыла жуткая гримаса. Заметив меня, он снова попытался заговорить, и сидевший над ним прошептал:

– Ничего, Эскил… Чего уж теперь…

– У твоего приятеля сломана шея, – заметил я. – Тебе лучше знать, пророк, – откликнулся он.

– Значит, это моих рук дело. Так я и думал.

Эскил издал какой-то сдавленный звук, и его товарищ нагнулся к нему, прислушиваясь.

– Хочет, чтобы я добил его, – сказал он, выпрямившись. – Просит об этом стражу – с тех пор, как мы отчалили.

– И ты собираешься это сделать?

– Не знаю.

Его фузея висела поперек груди; разговаривая, он снял ее и положил на палубу, придерживая одной рукой. Я обратил внимание на игру света на смазанной поверхности ствола.

– Скоро он умрет и без твоей помощи. Зато тебе потом будет легче, если ты дашь ему умереть своей смертью.

Наверно, я говорил бы и дольше, но левая ладонь Эскила шевельнулась, и я умолк, уставившись на нее. Точно хромой паук, она поползла к фузее, наконец пальцы сомкнулись на ней, и он потянул оружие к себе. Его товарищ легко мог отобрать у него фузею, но бездействовал, завороженный не меньше, чем я.

Медленно, с мучительным трудом Эскил поднял ее и повернул, нацелив на меня. В неясном свете звезд я наблюдал, как шарят и шарят негнущиеся пальцы.

Что кошке, то и мышке. Прежде я мог бы спастись, если бы только нашел тот злополучный предохранитель. Фузильер, отлично разбиравшийся в устройстве оружия, убил бы меня, если б только его онемевшие пальцы могли справиться с тугой защелкой. Одинаково беспомощные, мы взирали друг на друга.

Наконец последние силы оставили его. Фузея со стуком упала на палубу, и мое сердце чуть не разорвалось от жалости. В тот миг я сам охотно нажал бы курок. С моих губ сорвались какие-то слова, хотя сам я вряд ли понимал, что говорю.

Эскил сел и огляделся.

Наш корабль тотчас замедлил ход. Палуба стала оседать, пока почти не поравнялась с водой, и водяные плюмажи за кормой улеглись, как сглаживается волна, разбившись о берег. Я встал, чтобы выяснить, где мы; поднялся и Эскил, а вскоре к нему присоединились его друг, ухаживавший за ним, и стражник, охранявший меня.

Слева от нас возвышалась набережная Гьолла, разрезая ночное небо, словно лезвие меча. Мы дрейфовали вдоль нее почти в полной тишине – рев неведомых моторов, которые несли нас с головокружительной скоростью, теперь смолк. К воде спускались ступени, но ни одна живая душа не спешила принять у нас швартовы. Для этого с носа корабля на берег прыгнул матрос, а другой бросил ему канат. Еще через мгновение от корабля к лестнице протянулся трап.

На корме появился офицер в сопровождении фузильеров с факелами. Он замер, вперившись взглядом в Эскила, затем подозвал всех трех солдат к себе. Они совещались слишком тихо, чтобы я мог подслушать их разговор.

Наконец офицер с охранником подошли ко мне, за ними – группа факельщиков. Вздохнув раз или два, офицер произнес:

– Стащите с него рубашку.

Эскил и его друг очутились рядом.

– Ты должен снять рубашку, сьер, – сказал Эскил. – Если ты откажешься, нам придется сделать это самим.

– И ты осмелишься? – спросил я, чтобы проверить его.

Он пожал плечами; тогда я расстегнул прекрасный плащ, который взял на корабле Цадкиэля, и бросил его на палубу, затем снял через голову рубашку, кинув ее на плащ.

Офицер шагнул ближе и покрутил меня так и этак, чтобы осмотреть мои ребра с обоих боков.

– Я думал, ты валяешься при смерти… – пробормотал он. – Выходит, правду о тебе говорят.

– Не знаю, что именно обо мне говорят, поэтому не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этого.

– А я и не прошу. Советую одеться.

Я огляделся в поисках плаща и рубашки, но их уже и след простыл. Офицер вздохнул:

– Их стащили – кто-то из матросов, я полагаю. – Он глянул на друга Эскила. – Ты должен был заметить, Танко.

– Я смотрел на его лицо, сьер, а не на одежду. Но я постараюсь найти ее.

– Возьми Эскила с собой, – кивнул офицер.

По его знаку один из факельщиков отдал свою ношу соседу и нагнулся, чтобы освободить мою ногу.

– Ничего они не найдут, – сообщил мне офицер. – На таких кораблях – тысячи укромных мест, и команда их прекрасно знает.

Я сказал ему, что не замерз. Он расстегнул свою форменную накидку.

– Тот, кто украл твою одежду, теперь скорее всего разрежет ее на мелкие кусочки и развернет бойкую торговлю. Неплохо наживется. Накинь это – у меня в каюте есть еще одна.

Мне вовсе не хотелось надевать его накидку, но глупо было бы отказываться от такого щедрого подарка.

– Я должен связать тебе руки. Таковы инструкции.

В свете факелов эти наручники поблескивали словно серебро, но, впившись в мои запястья, вполне подтвердили свое истинное назначение.

Вчетвером мы сошли по трапу на причал (с виду недавно отстроенный), поднялись по лестнице и гуськом прошагали по узкой улочке меж крошечных садиков и возведенных в хаотичном порядке домиков, большей частью одноэтажных: первым шел факельщик, следом я, офицер с пистолетом на поясе – за мной, второй факельщик замыкал колонну. Какой-то чернорабочий, возвращавшийся домой, остановился поглазеть на нас; больше нам никто не встретился.

Я обернулся спросить у офицера, куда меня ведут.

– В старый порт. Корпус одного из кораблей приспособили для содержания заключенных.

– А потом?

Я не видел его, но живо представил себе, как он пожимает плечами.

– Понятия не имею. Мне было приказано только арестовать тебя и доставить сюда.

Как я мог сам убедиться, «сюда» пока означало городской сад. Прежде чем мы ступили под сень деревьев, я поднял голову и разглядел себя сквозь схваченную заморозком листву.

Загрузка...