И от тайги до британских морей...

Часть 7. "Искры свободы"

Меня разбудили первые лучи восходящего солнца, пробивающиеся через приоткрытое окно. Легкая кисейная штора развевалась свежим утренним ветерком. Был слышен плеск волн, и что-то еще. Я прислушалась. Где-то недалеко пели. Песня была незнакомой, но красивой:

Некоторое время я не могла вспомнить, где я нахожусь. Это ничуть не напоминало, мрачный, словно сказочная пещера Кощея Бессмертного, дворец-тюрьму "Холируд". Да и ни один из наших петербургских дворцов это не было похоже... Нигде вас не разбудят песней на рассвете. Тем более, что в Петербурге сейчас рассветы встречаются с закатами, и солнце всего на полчаса слегка ныряет за горизонт.

Гуляющий по комнате ветерок пах морем. Но этот запах был не такой, как от залива Ферт-оф-Форт в Шотландии, на берегу которого находилась моя личная тюрьма, и не такой, как от Финского залива у нас в Петербурге. Накинув заранее приготовленный легкий Энн халат, я выглянула в окно. За окном была видна белокаменная набережная, а за ней теплое море, и восходящее солнце, встававшее из розовой дымки над противоположным берегом, то ли залива, то ли пролива.

И тут я вспомнила! Пролив называется Босфором, а город - Константинополем, страна же - Югоросией. Дворец, в котором мы сейчас находились, именовался Долмабахче. В прошлом он был резиденцией турецких султанов, а сейчас в нем размещается правительство Югоросии. Я обернулась, - мой Фредди спал, свернувшись калачиком, и уткнувшись лицом в пышный персидский ковер, занавешивающий всю стену. Ночью мы проснулись, и немного... Ну, вы понимаете... Ведь мы так давно не были вместе. Я по нему скучала, и он, наверное, тоже. Сейчас его не разбудить даже пушкой, а не каким-то там солнышком или ветром.

Я еще раз осмотрела комнату. Так, вон мое утреннее платье, это, наверное, Энн для меня приготовила. Зато исчез мундир офицера британского флота, принадлежавший Фредди. Правда сказать, после того как Фредди прямо в нем искупался в море, его состояние оставляло желать лучшего. Вместо него, на плечиках висел, темно-синий костюм-тройка, в комплекте с галстуком и белой рубашкой, своим видом внушающий мысли о надежности и солидности его обладателя. Что-то еще. Ах да, конверт на журнальном столике. Странно. И тут я вспомнила, что я еще Императорское и Королевское Высочество, а не какая-то дама из провинции. Мне даже не надо повышать голос, - Энн?!

Служанка мгновенно возникла на пороге нашей спальни, будто материализовалась из воздуха, - Да, миледи, я слушаю вас.

- Сюда кто-нибудь входил? - задав этот вопрос я почувствовала, что краска стыда бросилась мне в лицо.

- Только я, миледи, - склонила голову Энн, - я распаковала ваш чемодан, и приготовила утреннее платье. Потом пришли от мистера Ларионоффа, принесли письмо для вас, и костюм для милорда. Очень вежливый молодой человек, миледи, жалко, что не офицер. Он забрал британский мундир милорда, и сказал, что он - костюм - больше годится для того чтобы им мыли пол... Кроме того, не стоит дразнить людей британским мундиром. Ведь вы здесь инкогнито. И если дочь русского императора люди будут носить на руках, - Энн хихикнула, - то с сыном британской королевы могут поступить, скажем так, невежливо...

- Спасибо, Энн, - кивнула я, и взяла со столика конверт. На нем было написано четким печатным шрифтом - казалось, будто надпись делали в типографии: "Ее Императорскому и Королевскому Высочеству, Марии Александровне". На обратной стороне конверта стояла печать с каким-то странным двуглавым орлом. Конверт был заклеен прозрачной лентой.

Я взяла со столика красивый костяной нож для разрезания бумаг, и вскрыла конверт. То, что было внутри, можно было скорее назвать запиской, а не письмом: "Контр-адмирал Ларионов сразу после завтрака приглашает ее Императорское и Королевское Высочество, с детьми и супругом, на прогулку по набережной и парку". И подпись: "Виктор Сергеевич Ларионов".

- Энн, - строго спросила я, - сразу после завтрака нас приглашает на прогулку адмирал Ларионов. Ты не знаешь, когда тут завтрак?

Энн опустила глаза, - Миледи, завтрак уже принесли. Как только я услышала, что вы встали, я взяла на себя смелость, и сразу позвонила на кухню.

- Что ты сделала? - переспросила я, - Мне не понятно, что такое - "позвонила"?

Энн вздохнула, - Миледи, еще вчера, когда вы заснули, там в приемной мне показали три кнопки. Одной из них можно вызвать охрану, другой - заказать обед, завтрак или ужин, а третьей - вызвать горничную, чтобы она сделала уборку в апартаментах...

- Энн, ты умница, - улыбнулась я, и ласково поцеловала ее в румяную щечку. Потом добавила, - Вели подавать завтрак. И что с моими малютками?

- Миледи, - сказала Энн, - Им тоже принесли поесть - подогретые сливки и выпечку. Сладостей совсем немного. Я покормлю их, пока вы с милордом будете завтракать.

Потом она негромко сказала - Мария?! - и на пороге нашей спальни появилась высокая смуглая девица, явно гречанка, с большим серебряным подносом в руках. Я обрадовалась, что мой супруг спит, отвернувшись лицом к стене, и не видит этого буйства природы, носящее тоже имя, что и я. Я слышала, что мой глупый Фредди бегает за каждой юбкой. Своим темпераментом он мне чем-то напоминает молодого эрдель-терьера. Но здесь и в России я - Ее Императорское и Королевское высочество, а он - всего лишь мой супруг, и отец моих детей. Поэтому я разглядывала вошедшую девицу не как возможную соперницу. Смуглое миловидное лицо с аккуратно наложенным макияжем, непривычно короткая стрижка (как потом я узнала - она называется каре), высокая грудь, узкая талия, бедра нормальных пропорций, ноги кажущиеся невозможно длинными, и начинающимися прямо от шеи. Но женским чутьем мне стало понятно, что это искусство портного, сумевшего воплотить контур женской фигуры одной плавной линией. Узкое черное платье с вырезом, закрытым белой вставкой из-за чего не видно груди. В глаза бросался подол юбки, укороченный до середины икры. Довершали впечатление черные чулки и какая-то обувь античного вида с обвивающими голень ремешками. Девица дала на себя полюбоваться, потом молча поставила на стол поднос, поклонилась, отчего ее грудь тяжело колыхнулась, развернулась и вышла.

Я перевела дух. Отвечая на мой невысказанный вопрос, Энн прошептала, - Они здесь все такие, Миледи. Я их видела.

- Да, - подумала я, - Фредди придется тяжело. Но сейчас самое главное - разбудить этого соню.

Завтрак был чисто английским: кофе, булочки, и восточные сладости. Только кофейник был почему-то маловат, и чашки для кофе больше похожи на наперстки. А, кроме него, на подносе был еще графин с холодной водой... Так, это же кофе по-турецки, пить его, так как пьют кофе в Англии, просто невозможно из-за его невероятной крепости. Только малюсенькими глотками, и только запивая водой. А лежебоку-мужа пора поднимать,

- Фредди, вставай. - я чуть повысила голос, - А то Энн вытряхнет тебя из постели... Ты пропустил такое зрелище...

Примерно через час мы с Фредди и детьми спустились в сад. К моему удивлению, подаренный адмиралом костюм действительно придавал Фредди эдакую неброскую солидность, делая его в сто раз более принцем, чем мундир с золотым шитьем и треуголка с перьями. Я попросила мужа погулять с детьми по саду - все равно он не знает русский язык, и во время моей беседы с адмиралом Ларионовым будет просто статистом. К тому же, и мы с адмиралом будем чувствовать себя неловко, беседуя в присутствии человека, который нас не понимает.

На скамеечке у выхода из дворца нас ждал невысокий грузноватый мужчина в мундире незнакомого покроя. Я поняла, что это и есть адмирал Ларионов - его фотографию мне показывала госпожа Антонова в ставке моего ПапА. Вот он какой - покоритель Османской империи, освободитель Константинополя, контр-адмирал, и Верховный правитель Югоросии.

Увидев нас, он не спеша встал и сделал несколько шагов нам навстречу,

- Ваше Императорское Высочество, я рад, что вы нашли время, чтобы посетить нас с визитом, - адмирал говорил заученные стандартные фразы, предусмотренные придворным этикетом, а глаза его смеялись. И тут я вспомнила все те мерзости, что британская пресса писала о югороссах. И что они насилуют всех женщин подряд, и что убивают младенцев, и еще такое, о чем даже вспоминать было противно... В общем, фантазия британских писак была просто неисчерпаема.

- Не стоит, благодарить, господин контр-адмирал, - ответила я на его приветствие легким кивком, - дочь императора Александра II не забудет то, что было сделано по вашему приказу для спасения ее жизни. Я знаю, что это было ваше распоряжение, в ответ на личную просьбу моего старшего брата, которое блестяще исполнили люди вашего полковника Бережного и нашего графа Игнатьева. Я слышала, что мой отец хотел пожаловать вас титулом Светлейшего князя, а вы отказались. Скажите, почему?

- Ваше Императорское высочество... - начал было адмирал, но я его перебила, - Виктор Сергеевич, можно мне так вас называть? - он кивнул, и я продолжила, - Чтобы не осложнять наше общение, давайте отложим в сторону все эти формальности. Вы будете для меня "Виктор Сергеевич", а я для вас - "мадам" или "Мари". Хорошо?

- Хорошо, - кивнул адмирал, - Так вот, Мари, отказался я потому, что кошку перьями не украсишь. Воспитан я совсем по другому, и все эти титулы для меня пустой звук. - он так легко отмахнулся от титула, ради которого многие придворные были готовы разбиться в лепешку. После этих слов мое уважение к этому человеку стало еще сильнее.

- Кроме того, - продолжил контр-адмирал, - мы выручали вас, не только потому что вы дочь русского императора. Это была главная, но не единственная причина. Одна из них - желание показать королеве Виктории, что у и в ее "старой доброй Англии" мы можем делать все, что захотим. Кроме того, возможно, что Шотландия вспомнит о том, что она была когда-то независимой, и ей понадобиться своя династия...

Словом, как бы то ни было, мадам, а вы с детьми на свободе и в России. Здесь, в Константинополе, вы можете чувствовать себя как дома в Петербурге. После турецкого владычества осталось множество брошенных дворцов, которые ждут новых хозяев. Выбирайте любой, обзаводитесь прислугой и он ваш. Здесь вы будете на безопасном удалении от вашей свекрови.

- Воистину царское предложение, - кивнула я, - я посоветуюсь с мужем, и вполне возможно, что воспользуюсь им.

В этот момент мимо нас на тонких высоких каблучках пробежала еще одна девица. Несмотря на русые волосы и белое платье несколько иного, более строгого покроя, она казалась копией утренней горничной. Проходя мимо нас, девица склонила голову и поздоровалась, - Доброе утро, Виктор Сергеевич.

- Доброе утро, Верочка, - кивнул в ответ адмирал, - Как дела?

- Спасибо, Виктор Сергеевич, хорошо, - ответила Верочка, оглядываясь, - я спешу! - и цоканье каблучков растаяло вдали.

Я подумала про себя, - Видимо Энн была права, тут такие красотки водятся на каждом шагу. Надо будет узнать адрес портного, который шьет такие замечательные платья. Конечно, в Петербурге, такое не поносишь... Хотя, поговаривают, что югоросская мода там становится популярной. Тут главное - не перебарщивать.

- Куда мы идем, Виктор Сергеевич? - спросила вдруг я, когда тропинка в очередной раз повернула, и мы оказались перед рядами больших палаток установленных в тени раскидистых деревьев. Чуть дальше деревья кончались, и были видны множество полуобнаженных людей копошащихся на обгорелых развалинах.

- А мы уже пришли, мадам, - адмирал указал на палатки, - мне сказали, что вы беспокоитесь за здоровье ваших детей. Впрочем, их сюда вы можете привести и попозже, а пока же, после всех злоключений, вам неплохо бы пройти обследование. Жизнь рядом с такой мегерой, как ваша свекровь, не может не сказаться на вашем здоровье. Вот это наш знаменитый госпиталь, где по слухам воскрешают даже мертвых, а вон там нас ждет мой хороший друг, добрый доктор Сергачев.

Лодка подошла к берегу, и ее нос вылез на белый песок. Я тепло попрощался со своими провожатыми и соскочил на землю родного Юга. Да, это не мой штат, Алабама немного восточнее. Но это та земля, за которую я проливал свою кровь. Все эти годы я с горечью думал, что это все было зря, хотя ни капельки не сожалел о том, что я встал тогда на защиту нашей молодой республики. И вот теперь появился шанс, пусть и чуть запоздалый, но вполне реальный.

Лодка моих спутников, с которыми я успел сдружиться во время четырехдневного пересечения Атлантики и Мексиканского залива, уже летела на всех парах обратно к "Северодвинску". Ровно через две недели они вернутся на то же место, чтобы забрать меня и моих спутников. На всякий случай, мне выдали черный ящичек под названием "рация", с помощью которого я смогу вновь связаться с ними, когда они подойдут к этим берегам. "Северодвинск" будет ждать меня ровно четыре дня, после чего вновь уйдет в глубины Атлантики, с нами или без нас. Если без нас, то нам придется добираться своим ходом в Марсель, а оттуда уже в Константинополь. Но будем надеяться на лучшее.

Меня поразил "Северодвинск", внешне так непохожий на подводный корабль "Наутилус", так красочно описанный мсье Жюлем Верном. Ни тебе картин, ни позолоты, ни роскошной мебели. Но зато сходство с легендарным вымышленным подводным кораблем капитана Немо было в необыкновенно сплоченной команде. В технике я понимаю очень мало, но то, что мне показали, находится за гранью воображения. Эта огромная черная сигара несется с тридцатиузловой скоростью на глубине сто футов, где нет ни штормов, ни ураганов, и может играючи уничтожить любой современный военный корабль. И самое страшное, что ни у одной страны нет, и в ближайшее столетие не появится, оружия, которое могло бы хоть как-нибудь бороться с этим монстром. И поэтому радует, что эти югороссы полностью на стороне нашей Родины.

Капитан Верещагин, офицеры и матросы "Северодвинска" оказались людьми весьма образованными, и интересными собеседниками. Если учесть, что их оружие превосходит наше в намного большей степени, чем наше превосходит оружие индейцев, я боялся, что и их отношение к нам будет сродни нашему отношению к несчастным краснокожим. Поэтому для меня было шоком, когда они с нескрываемым уважением говорили про моего отца, про мою собственную скромную военную карьеру, и даже про "Х. Л. Ханли", нашу субмарину, потопившую корабль северян "Хаусатоник" и потом, к сожалению, пропавшую без вести.

Но теперь "Северодвинск" ушел по своим делам в неизвестном направлении, а мне нужно выполнить поручение моего отца и мистера Тамбовцева. К счастью, меня высадили там где надо - до усадьбы Бовуар, где ныне живет Президент Дэвис, несколько сотен ярдов, территория усадьбы начинается как раз за теми пальмами. Я там уже один раз успел побывать, незадолго после войны, в гостях у Джемса Брауна, который и построил эту усадьбу. Теперь же она принадлежит Саре Дорси, которая пригласила Президента Дэвиса с супругой и детьми поселиться у нее.

И вот передо мной прекрасное здание центральной усадьбы. Негр-мажордом справляется о моем имени и просит меня подождать. Через две минуты, из дверей выходит седая, но весьма миловидная женщина.

- Майор Семмс! Ваш визит - большая честь для моей скромной персоны! Заходите, вы здесь желанный гость! Не угодно ли вам выпить стаканчик портвейна? Знаете, я на старости лет пристрастилась к сему благородному напитку из далекой Португалии.

- Благодарю вас, Миссис Дорси, - галантно поклонился я, - с удовольствием. Но мне хотелось бы поговорить с Президентом Дэвисом.

Миссис Дорси глубоко вздохнула, - О, наш Президент отказался поселиться в главном здании. Он живет в домике, который вы увидите, если пройдете за правый торец усадьбы. Видит Господь, я упрашивала его и первую леди поселиться в апартаментах на втором этаже, которые намного больше подходят для президента и его супруги. Но он не только отказался, увы, он настаивает на том, чтобы платить мне по пятьдесят долларов в месяц. Видит Господь, он весьма стеснен в деньгах, но для него это вопрос чести. - вдруг она задумчиво посмотрела на мою скромную персону, - Майор, а у вас есть где остановиться в Билокси? Нет? Тогда прошу вас, оставьте свой чемодан, и Джек распорядится о том, чтобы вам приготовили комнату. И чтобы вам привели коня на время вашего пребывания в Билокси. Пожалуйста, не отказывайтесь. Для меня это не просто гостеприимство, а и возможность хоть как-то погасить часть моего священного долга перед людьми, рисковавшими жизнью ради нашей свободы и независимости.

Джефферсон Дэвис сидел в своей любимой кресле-качалке на веранде домика в поместье Бовуар. Он только что закончил писать очередную главу своих мемуаров "Взлет и падения Конфедерации". 69-летний бывший глава КША решил немного отдохнуть. Дэвис считал, что вполне заслужил немного отдыха и покоя после стольких лет кровавой борьбы за свободу своих любимых Южных штатов.

Смакуя виски, налитый в небольшой стаканчик, он вспоминал, как 21 февраля 1862 года принял присягу и стал президентом Конфедеративных Штатов Америки. Этот день до сих праздновался на Юге, как День Независимости Конфедерации, хотя, конечно, Конфедерация де-факто стала независимой раньше. Потом война, в которой мужество и стойкость южан позволила им одержать не одну славную победу, но, в конце концов, у северян оказалось больше козырей: подавляющее численное превосходство, лучшее оружие, более развитая промышленность, сеть железных дорог, а также жестокость и беспринципность, сравнимая лишь с гуннами, монголами или турками.

Он вспоминал о двух годах, проведенных за решеткой в тюремной камере форта Монро, куда его законопатили проклятые янки. И лишь стараниями друзей Дэвиса ему с трудом удалось выбраться на свободу, но с "волчьим билетом". Он с легкостью победил на выборах в Сенат САСШ в парламенте штата Миссисипи в 1874 году, но выборы были аннулированы из-за Четырнадцатой поправки к Конституции САСШ, согласно которой любой, кто виновен в мятеже против САСШ, терял право быть избранным.

Дэвис продолжал предаваться воспоминаниям о пережитом. Но тут неожиданно из-за главного здания усадьбы вышел до боли знакомый человек, и у Дэвиса сильнее забилось сердце. Ему вспомнился тот день, когда лет пятнадцать назад он ломал голову над тем, как снять блокаду с портов Конфедерации. И как к нему пришел морской офицер, предложивший вместо попыток снятия блокады самим ударить по морской торговле Севера. Незнакомый молодой человек, появившийся у его домика, был очень похож на тогдашнего визитера, Рафаэля Семмса, ставшего одним из самых ярких героев Конфедерации.

Молодой человек поклонился, - Господин президент, позвольте представиться. Меня зовут майор Оливер Джон Семмс, из города Мобиль, штат Алабама. Меня послал к вам мой отец, адмирал Рафаэль Семмс, и еще один очень могущественный человек.

Президент Дэвис привстал со своего кресла, - Господин майор, вы так похожи на своего отца. Рад вас видеть в моем скромном жилище! Не согласитесь ли выпить со мной глоточек виски?

- С радостью, господин президент! - кивнул Семмс-младший, присаживаясь на стул, стоявший там же, на веранде.

Дэвис налил и ему стаканчик и сказал, - Господин майор, я должен был вас узнать. Именно вы так галантно прикрывали на канонерке "Дайана" отступление наших солдат в Бэйу Теш от превосходящих сил противника, покинув ее последним, лишь когда все наши солдаты уже смогли организованно отступить, а "Дайана" уже вовсю горела. Именно вы, с капитаном Фуллером и полковником Виттом, захватили судно "Мэпл Лиф", на котором вас всех янки перевозили в лагерь военнопленных. Именно вас называли лучшим артиллеристом Юга.

Семмс младший скромно склонил голову, - Господин президент, кроме меня было множество артиллеристов и получше. На "Дайане" я всего лишь исполнял свой долг. А "Мэпл Лиф" - это в первую очередь заслуга покойного капитана Фуллера и полковника Витта.

Президент Дэвис парировал, - А полковник Витт мне сказал, что это в первую очередь ваша заслуга...

- Полковник Витт настоящий южный джентльмен, - ответил гость, - и, как всегда, слишком галантен. Господин Президент, позвольте мне ознакомить вас с посланием от моего отца.

Семмс передал Дэвису запечатанный конверт.

Джефферсон Дэвис вспомнил, что в последний раз видел Рафаэля Семмса в феврале 1865 года, когда он, еще президент КША, произвел Рафаэля в чин в контр-адмирала. В 1869 году Семмс прислал Дэвису свою книгу, "Воспоминания о службе на море во время Войны между Штатами", а также приглашение посетить его при первом же удобном случае. Книгу Дэвис перечитал не один раз, и она теперь бережно хранилась у него в библиотеке. А вот в гости к Семмсу он так ни разу и не выбрался.

Дэвис вскрыл конверт. В нем лежал листок белой бумаги, на котором хорошо знакомым ему почерком было написано следующее:

Джефферсон Дэвис закончил читать письмо и вопросительно посмотрел на Оливера Семмса, - Ну, молодой человек, я вас внимательно слушаю, что вы должны были передать мне от имени вашего отца?

Семмс младший огляделся по сторонам, - Господин президент, не могли бы вы попросить своего слугу принести сюда Библию?

- Зачем, майор? - искренне удивился президент Девис.

- Сэр, - ответил Семмс младший, - мой рассказ будет очень, очень странным, поэтому я хочу все время держать руку на Библии, чтобы вы были уверены, что я говорю правду и одну только правду.

- Интересно, - заинтригованный таким началом разговора Джефферсон Дэвис взялся за колокольчик.

Когда пожилой чернокожий слуга принес требуемое, положил на журнальный столик и удалился восвояси, майор Джон Оливер Семмс возложил руку на священную книгу, - Господин президент, совсем недавно мой отец прибыл в Константинополь в составе делегации генерала Гранта...

Президент Девис озадаченно почесал висок, - Майор, извините что я вас перебиваю, но зачем Хэйс послал делегацию к этим диким оттоманам?

- Господин президент, - ответил Семмс-младший, - примерно месяц назад в громе пушек и взрывах бомб, Константинополь был захвачен русской эскадрой. Султан попал в плен, а на обломках Оттоманской Порты была создана новая страна - Югороссия, со столицей в Константинополе. Государство это могущественнейшее, несмотря на крайнюю молодость. Вот Хейс, руководствуясь здоровым инстинктом чего-нибудь урвать для себя даром, и послал делегацию генерала Гранта к правителям Югоросии.

Джефферсон Девис вздохнул, - Вы знаете, майор, к сожалению, я редко читаю газеты, просто все свободное время уходит на написание моей книги. Но прошу прощения, я вас перебил, продолжайте, пожалуйста.

- Хорошо, господин президент, - кивнул майор Семмс, - Пока генерал Грант на официальных приемах до ушей наливается русской водкой, Верховный правитель Югороссии, контр-адмирал Ларионов, пригласил моего отца на частную беседу, в которой он выказал свои симпатии к Конфедерации, и дал понять, что счел бы за честь встретиться с Вами в Константинополе. Он также пригласил генерал-лейтенанта Форреста, а также любого другого человека, присутствие которого Вы считаете желательным. Он сказал, что Югороссия отнесется с симпатией к Конфедерации, если вдруг начнется новая война за нашу независимость.

Джефферсон Дэвис тяжело вздохнул, - Англичане тоже отнеслись к нам с симпатией, но дальше этого дело не пошло.

Майор Семмс отрицательно покачал головой, - Господин президент, русские - это совсем другие люди. Отец сказал, что если они что-либо обещают, то на их слово можно положиться. А адмирал Ларионов прямо сказал моему отцу, что, при достижении определенных договоренностей, кроме симпатии, возможна и более существенная помощь.

Президент Дэвис с сомнением ответил, - Но что может далекая Югороссия противопоставить тирании САСШ, с их современным флотом и армией?

Майор Семмс улыбнулся, - Когда на два русских корабля, один из которых был югороссийский, напала английская эскадра из семи кораблей, все британские броненосцы были потоплены за несколько минут, а русские корабли понесли минимальные потери. А незадолго до этого они буквально за один день уничтожили турецкие укрепления в Проливах и захватили Константинополь.

- Хорошо, - решительно сказал Джефферсон Дэвис, - Думаю, что мне нужно поговорить с адмиралом Ларионовым. Но когда адмирал хотел бы с нами встретиться?

Семмс младший кивнул, - Адмирал надеется на встречу в начале августа, господин президент.

- Но как мы можем успеть на эту встречу? - удивился Дэвис, - Тем более, что вам еще нужно съездить за Форрестом.

- Господин президент, 4 июля я еще был во Франции. - с улыбкой сказал Джон Оливер Семмс, - а сегодня я уже здесь, у вас. Обратите внимание, моя рука все время лежит на Библии. Меня доставила сюда русская субмарина. И она будет нас ждать в маленькой бухточке рядом с Билокси с 13 по 27 июля. Чтобы попасть на нее, вам надо будет всего лишь пройти вон за те холмы.

Джефферсон Дэвис оживился, - Майор, вы сказали, субмарина? Вроде нашей "Ханли"?

Семмс вскинул голову, - Сэр, сравнивать русскую субмарину с "Ханли" - это все равно, что сравнивать винтовку Спрингфилда с луком и стрелами с кремневыми наконечниками. Русский корабль делает тридцать узлов под водой, и имеет практически неограниченный запас хода; мы ни разу нигде не бункеровались, а капитан Верещагин сказал мне, что топлива неизвестного нам типа на борту достаточно на весь срок службы корабля.

- Хорошо, майор, - неуверенно кивнул президент Дэвис, - И куда мы направимся на этой субмарине?

- Господин президент, субмарина доставит нас в Константинополь, прямо к адмиралу Ларионову. А если мы вдруг не уложимся в сроки, и подводный корабль уйдет без нас, то смею вам напомнить слова моего отца про то, что я располагаю более чем достаточными денежными средствами для всех возможных затрат на путешествие Константинополь. В Югороссии же мы будем желанными гостями мистера Ларионова.

Джефферсон Девис нервно побарабанил пальцами по столу, - Значит так, майор. Теперь вы сможете за полтора дня добраться до Мемфиса, где живет Форрест. Два-три дня вам придется провести в Мемфисе. Обратная дорога займет еще полтора дня.Я думаю, мы уложимся в тот срок, который дали вам ваши друзья.

Неожиданно майор Семмс спросил, - И еще один вопрос, господин президент. Не считаете ли вы нужным взять в делегацию кого-нибудь еще?

Дэвис задумался, - Вообще-то я пригласил бы еще Кастиса Ли, старшего сына покойного Роберта. Но, знаете, может, лучше не надо. Во-первых, ехать далеко, во-вторых, он работает ректором Университета Вашингтона и Ли. И даже если он с нами поедет, то появится пища для пересудов - куда это он уехал, и почему это его нет на месте. Да и чем больше народу знает о нашей поездке, тем труднее будет держать ее в тайне.

Президент Дэвис позвонил в колокольчик, - Ладно, майор, я договорюсь с миссис Дорси, и завтра с утра вас отвезут на вокзал. Поедете до Нового Орлеана, оттуда на поезде - прямо в Мемфис. Вы сможете за полтора-два дня добраться до Мемфиса, где живет Форрест. Какое-то время ему понадобится на сборы, потом обратная дорога. Думаю, шести-семи дней вам хватит на все. До прибытия русской субмарины у нас будет еще неделя. А вы не хотите съездить к семье в Мобиль?

Джон Одивер Семмс тяжело вздохнул, - Хотелось бы, господин президент, да только лучше, чтобы никто не знал, что я здесь. Ведь официально я еще в Константинополе. Думаю, что, как вы сказали, наши планы лучше держать в тайне. А жаль, так хотелось бы увидеть жену и малышек - маленькую Электру и Оливера-младшего... Но, когда на кону интересы Родины, мы себе не принадлежим.

- Да, к сожалению, вы правы, - завершил разговор президент Дэвис. - Тогда у нас будет время после вашего возвращения, чтобы обсудить, что именно мы хотим, и как этого можно будет добиться. А то и на русской субмарине, и в Константинопольских дворцах у стен будут уши. А сейчас идите - отдыхайте, в ближайшее время силы вам понадобятся.

Я сидел на скамейке, наслаждаясь прелестями раннего утра. Ночью я прилетел из под Шипки, где третий сводный кавалерийский корпус рубился на перевале с турецким арьергардом. Двенадцатитысячный корпус турок, успевший по горным дорогам подойти из Адрианополя, заняв перевал, вышел на равнину. По данным нашей авиаразведки, там в лагере три-четыре тысячи турок, остальные укрепляют сам Шипкинский перевал.

Накал боев не уступает тому, что был в тех краях в нашей истории. С обоих сторон большие потери убитыми и ранеными. Только вот у русских раненых шанс выжить гораздо больше, чем у турецких. Тяжелораненых, которых местная медицина либо угробит, либо сделает калеками, по воздуху перебрасывают к нам в Константинополь. Этим заняты все Ка-29 и Ка-27ПС, имеющиеся в нашем распоряжении. Машины, кажется, насквозь пропитаны запахом йода и карболки. С одним из таких санитарных рейсов прибыл в Константинополь и я.

Несмотря на нашу помощь, дела под Шипкой далеко не блестящи. Прилетающие с "Кузнецова" ударные "вертушки" в несколько налетов уничтожили всю турецкую артиллерию, а вот дальше дело застопорилось. Турецкая пехота зарылась в землю, их командиры сообщили аскерам, что русские не пощадят никого, что все турки в Стамбуле забиты камнями и похоронены, завернутые в свиные шкуры.

По показаниям немногочисленных пленных в этом турецком корпусе много британских и французских инструкторов. Противник быстро учится, и турки больше не лезут под авиаудары густыми походными колоннами. И лагеря свои теперь рассредотачивают, так что одним налетом всех их и не накрыть. "Жирное время", похоже, ушло. Теперь приходится охотится чуть ли не за каждым турком.

Учатся воевать по новому и наши европейские друзья. Поэтому желательно не дать уйти живым ни одному иностранному военному советнику. Это война, господа! Надо собирать механизированную рейдовую группу, и идти с ней к перевалу с юга через Адрианополь. Я уже прикинул ее состав. Рота морской пехоты на БМП-ЗФ, батарея "Нонн-С". Разведвзвод из "мышек", которых можно посадить на три БТР-80, ну, и соответствующее количество бензовозов и машин с боеприпасами. Брать или нет хотя бы один Т-72? Я в глубоких сомнениях. С одной стороны, машина выглядит устрашающе и должна нагнать на противника ужас. Да и свои впечатлятся. С другой стороны, в боях на перевале ее мощь будет избыточна, со поставлеными задачами прекрасно справятся БМП с "Ноннами". Не стоит так же и забывать, что по пути к перевалу нам предстоит пересечь несколько рек. Вряд ли мосты на них выдержат вес даже одной 42-тонной машины.

Сижу я и прикидываю, что к чему, думаю о нашем будущем походе, командовать которым придется, скорее всего, мне, как вдруг слышу слова сказанные по-английски, но с довольно сильным акцентом, - Добрый день, господин полковник...

- Скорее уж, доброе утро, мистер... - ответил я, поднимая глаза на своего собеседника. Передо мной стоял худой человек средних лет в немного мешковатой штатской одежде. Слева, над карманом серой рубахи, был чуть криво приколот солдатский Георгиевский крест.

- Мак Нейл, сэр, меня зовут Роберт Мак Нейл - немного смущаясь, ответил мой собеседник, - Мне сказали что вы хотите поговорить со мной?

- Садитесь, мистер Мак-Нейл, - указал я ему место на скамейке рядом с собой, - я слышал о вас много хорошего. Как здоровье вашей супруги? Ее, кажется, зовут Мэри?

- Спасибо, сэр, - чуть робко, явно смущаясь таким вниманием к своей особе, Мак-Нейл опустился на скамейку, - Мою жену действительно зовут Мэри. Врачи говорят, что наш случай не очень тяжелый, и скоро она пойдет на поправку, - в его голосе было столько нежности и радости, - С дочками тоже все в порядке. Ваши доктора, сэр, их осмотрели и сказали, что болезнь их совершенно не задела. Вон они, кстати, мои любимые Джудит и Кэтти, посмотрите, как весело они играют с другими детьми!

Действительно, чуть в стороне от госпиталя, в тени деревьев на набережной бегали и резвились несколько десятков ребятишек обоего пола, в возрасте от пяти до пятнадцати лет. Четверо почтенных греческих матрон присматривали за этим "стихийным бедствием" в миниатюре. Дочери Мак-Нейла резко выделялись на фоне черноволосых и смуглых турецких и греческих ребятишек своими соломенными волосами, и чуть покрасневшей молочно-белой кожей.

- Здесь мало кто знает английский язык, не говоря уже о моем родном, гэльском, - сказал Мак-Нейл, - но дети как-то умудряются понимать друг друга. Я не удивлюсь, если через месяц они заговорят по-русски.

- Ох, мистер Мак-Нейл, - вздохнул я, - если они и заговорят, то на жуткой смеси греческого, турецкого и русского. Впрочем, как вы правильно сказали, дети действительно лучше понимают друг друга, чем взрослые. Нам этому у них стоило бы поучиться.

- Да, сэр, - кивнул Роберт, - Но нам с Мэри все равно придется учить новые для нас языки. Ведь мы нашли здесь новую для себя родину. Но, я думаю, сэр, вы хотели поговорить со мной не о моих дочках, и не о том, на каком языке они будут потом говорить.

Я кивнул, - Вы правы,, Роберт. Просто у меня сейчас есть немного свободного времени, и я очень люблю детей. Но, офицеру, кочующему по гарнизонам, не всегда удается завести семью, и еще реже получается ее сохранить. - Мак-Нейл понимающе кивнул, а я продолжил, - Но я хотел поговорить с вами не только о вашей семье, но еще и о том, что можно было бы назвать вашей большой семьей...

- Я не совсем понимаю вас, сэр, - немного удивленно сказал Мак-Нейл.

- Роберт, я хотел поговорить с вами о вашей родине - Шотландии и, о ее народе, - прямо сказал я, - Какое будущее вы хотите для ваших земляков? Не надоела ли шотландцам быть под властью английских лордов?

Роберт Мак-Нейл гордо выпрямился, - Сэр, я, как и все мои земляки - якобит, и всегда стою и буду стоять за реставрацию на престоле в нашем славном Эдинбурге династии Стюартов!

- Не буду с вами спорить, - сказал я, - но Стьюарты - это, по всей видимости, уже история. Хотя... Чтобы вы сказали насчет того, чтобы сначала восстановить независимость Шотландии, а потом уже решать - кто сядет на престол?

- Не получится, сэр, - Мак-Нейл задумчиво покачал головой, - я прекрасно знаю своих земляков. Все кланы между собой передерутся из-за короны, да и свои лорды у нас тоже есть. Если не брать в расчет тех, кто душой и телом предан Лондону, каждый из остальных будет считать себя самым главным.

- Тогда как вам такой вариант? - я кивнул в сторону прогуливающейся неподалеку четы - герцога и герцоги Эдинбургских.

- Сэр, а чем этот сын королевы отличается от правящей сейчас его матушки? - с горечью спросил меня Роберт Мак-Нейл. - Опять все та же Ганноверская династия...

- Роберт, - сказал я задумчиво, - а с чего ты взял, что мы предлагаем вам короля Альфреда из дома Саксен-Кобург-Готских? Совсем нет. Нам кажется, что добрая королева Мария II из дома Романовых будет для вас самой подходящей правительницей. И, в отличие от любого из других претендентов, за ней всегда будет стоять огромная и могучая Российская империя, готовая в любой момент прийти на помощь. Шотландцам тогда будут не страшны никакие англичане.

И отец и брат, просто обожают принцессу Марию. А помощь какой-нибудь мощной державы будет в любом случае крайне необходима новорожденной стране, потому, что, как только вы провозгласите независимость, королева Виктория в лепешку расшибется, чтобы привести вас к покорности. Уж будьте уверены, миндальничать она не будет. Тогда, несмотря на все ваше мужество, спасти вас сможет только мощный союзник.

- Наверное, вы правы сэр, - Роберт опустил голову, - Может так оно, действительно, будет лучше. Я знаю миледи лишь по рассказам сестры, и не могу решать за других. Но, я уже служил ей, и не оказался обманутым. Пусть будет Мария II Романова. А ее сын - совсем еще малыш. И мы наверное сможем воспитать из него настоящего шотландского короля. Сэр, что я должен буду делать?

Я кивнул, - Роберт, в первую очередь вы должны многому научиться. И не только русскому языку. Придется учиться быть умелым, храбрым и, если надо, беспощадным бойцом. Вы должны научиться сражаться голыми руками, и при помощи самых разных орудий: от обычной дубины до самых современных ружей.

Вы должны будете уметь вести разведку, и спасаться от погони. Вас научат убеждать людей в своей правоте с помощью слов, не прибегая в качестве средства убеждения к звонкой монете.

Как вы уже сказали, вам пришлось уже послужил принцессе Марии, рискуя жизнью. А скоро вы сможете присягнуть ей официально. Пока вы будете бороться за свободу своей родины, ваша жена и дети будут обеспечены всем необходимым. В случае вашей смерти, родные получат хорошую пенсию, дочери до совершеннолетия или до замужества, а супруга до конца своих дней.

Я достал из нагрудного кармана блокнот, и набросал на вырванном из него листке несколько строк, - Где размещены мои люди знаете? - Роберт кивнул, - Отдадите это майору Александру Гордееву. И удачи вам, Бобби!

Передав растерянному Роберту листок, и пожав ему руку на прощание, я встал со скамейки, и быстрым шагом направился в сторону дворца. Сегодня у меня много дел, а завязка шотландской интриги, это только одно из них...

Недолгое затишье, царившее какое-то время, неожиданно сменилось той, ситуацией, какую в наше время называют одни коротким словом - "завал". В наш госпиталь и на "Енисей" потоком пошли раненые с Балканского фронта. Русские войска, довольно легко продвигавшиеся по Болгарии, миновав Габрово, дошли до знаменитого Шипкинского перевала, где встретили ожесточенное сопротивление турок. Я слышал в свое время о том, что турки сильны именно в оборонительном сражении, особенно, когда и боевой дух высок и они решились умереть, но не сдаться. Похоже, что сейчас создалась именно такая ситуация.

С легкоранеными тамошние эскулапы управлялись вполне удовлетворительно, но вот с тяжелыми ситуация была совсем иная. В жаре, в антисанитарных условиях, лежа часами без оказания надлежащей помощи, многие из них умирали, хотя у нас их могли вытащить с того света обычные военные медики.

Поэтому, узнав о сложившейся ситуации, полковник Бережной, связался с адмиралом Ларионовым, и срочно запросил у него помощи. Виктор Сергеевич распорядился направить в район Габрово, куда свозили раненых из-под Шипки, все наши военно-транспортные вертолеты. И сразу у нас появилось работы выше крыши.

Я мобилизовал всех наших медиков, с кораблей эскадры собрали врачей и санитаров, словом, всех, кто хоть немного разбирался в современной медицине. Пришлось подключить и нашего гостя - Николая Ивановича Пирогова, тем более, что и сам рвался к операционному столу, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет. Впрочем, я знавал лично другого гениального хирурга, Федора Григорьевича Углова, который делал операции на сердце и в девяносто, а в сто лет прооперировал больного накануне собственного столетия в присутствии представителей "Книги рекордов Гиннеса", которые зафиксировали сей факт на видеокамеру.

Я рассказал Пирогову об Углове. Николай Иванович был удивлен самим фактом возможности проведения операций на сердце. Не менее он был удивлен творческим долголетием Федора Григорьевича. Я сказал, что это результат здорового образа жизни, которого придерживался мой знакомый. Он не пил, не курил, обливался каждое утро холодной водой и занимался зарядкой. Помню, как он как-то раз заехал ко мне на работу на своей "Волге", которой лихо управлял, несмотря на то, что ему было уже за девяносто.

Пирогов долго размышлял над сим фактом. На днях я все же решился рассказать ему о его смерти. Узнав, что рак верхней челюсти, сведший его в могилу, был вызван неумеренным курением, Николай Иванович призадумался. По-моему, он стал меньше курить, хотя и не смог окончательно отказаться от своей пагубной привычки. А после моего рассказа об Углове Пирогов решился. Он торжественно дал обещание больше не курить, и раздал весь свой запас сигар своим знакомым грекам. Даст Бог, может после этого он проживет лишние несколько лет.

Сейчас Николаю Ивановичу, даже если бы ему и захотелось, просто не нашлось бы времени для перекура. Он делал по несколько операций в день, после чего сил ему хватало лишь на то, чтобы поесть с грехом пополам и добраться до койки. А потом, наскоро поев и приведя себя в порядок, снова вставал к хирургическому столу. Причем, как говорили ассистирующие ему наши медсестры, оперировал он мастерски, не делая лишних движений. Я объяснил им, что быстро и четко работать скальпелем Пирогов натренировался потому, что в его время наркоз только-только начинал использоваться, и быстро прооперировать больного без всякой анастезии надо было хотя бы потому, чтобы он не умер от болевого шока.

В некоторых случаях я ставил Пирогова ассистировать во время особо сложных операций, чтобы он своими глазами увидел, как мы спасаем тех, кого в его время признали бы безнадежными. И Николай Иванович исправно подавал инструменты ведущим операцию хирургам, некоторые из которых были его вполовину его моложе.

И вот сегодня, когда наконец наступило некоторое затишье. Мы с Николаем Ивановичем выбрались из пропахшей кровью, гноем и лекарствами палатки на свежий воздух. Уединившись в садике бывшего султанского дворца, мы присели на лавочку, и продолжили начатую ранее беседу.

- Я все понимаю, Игорь Петрович, - сказал Пирогов, - у вас превосходная медицинская техника, способная делать чудеса, замечательные, отлично знающие свое дело хирурги, фельдшеры и медицинские сестры. Но, по-моему, у вас главное - это отношение их к больным и раненым. Как часто мне приходилось сталкиваться с равнодушием и черствостью тех, кто должен оказывать помощь страждущим, тем, кто ожидает от врача милосердия.

Помните, Игорь Петрович, как вы рассказывали мне о том, как здесь, в вашем госпитале спасли от верной смерти замечательного художника Василия Васильевича Верещагина? Он непременно бы умер от того "ухода", которым был окружен в нашем госпитале. И как быстро он здесь пошел на поправку. А ведь рана, как я узнал, была у него не такая уж тяжелая. Даже без ваших лекарств, этих, как вы их называете, "антибиотиков", его вполне можно было вылечить.

- Да, Николай Иванович, - ответил я, - внимание к больному, сострадание к нему - это не менее сильное лекарство, чем наши антибиотики. И мы об этом помним. Особенно это важно для военных врачей. Молодые и здоровые люди, получившие раны в бою нуждаются в сугубом внимании. А сколько наших врачей, оказывающих раненым первую помощь на поле боя, погибли... Эх!

Я взмахнул рукой, вспомнив ребят, с кем вместе учился в Военно-медицинской академии, тех, кто погиб в Чечне, Абхазии, и других горячих точках. Кто-то был застрелен снайпером, кто-то подорвался на фугасе, сопровождая раненых, кому-то просто перерезали глотку "повстанцы", о доблести и гуманности которых верещали в СМИ иностранные, да и некоторые наши журналисты.

- Я понимаю вас, - со вздохом сказал Пирогов, - многие из моих коллег в осажденном Севастополе тоже погибли, при исполнении своего священного долга военного медика. Вообще же, дорогой Игорь Петрович, война - ужасная вещь, и я каждый раз жалею, что молодые, полный сил люди гибнут, так и не совершив то важное и хорошее, что они, возможно бы совершили в своей жизни. Впрочем, войны начинают политики, а гибнут на них совсем другие.

- Николай Иванович, - сказал я, - я все прекрасно понимаю. Но наша миссия на этих войнах - минимизировать потери и сделать эти войны менее кровопролитными. К тому же, Николай Иванович, похоже, у нас снова появилась работа. - Я указал Пирогову на санитаров, которые несли кого-то на носилках к нашей палатке-операционной.

Но я, к счастью, оказался неправ. Это не был очередной раненый, прибывший на вертолете с фронта. Госпитализировали молодую гречанку, у которой начались роды, и по просьбе ее свекра, ее отправили к нам. Муж гречанки ушел в крейсерство на каперском пароходе вместе с нашим "Североморском". Потому она считалась, как бы женой военнослужащего. К тому же роды были тяжелыми, и местные повитухи, убедившись, что им самим не справиться, сказали, что спасти роженицу могут только русские чудо-доктора. Наш дежурный врач, осмотрев больную, вынес вердикт - необходимо провести кесарево сечение.

- Вот, видите, Николай Иванович, - сказал я Пирогову, велев подготовить гречанку к операции, - во время войны люди не только умирают, но и рождаются. Вы не поможете мне.

- С преогромным удовольствием, Игорь Петрович, - с улыбкой сказал мне Пирогов, и отправился мыть руки, и облачаться в стерильную одежду врача-хирурга.

Сегодня почти все наши сухопутные части сведенные в механизированную бригаду, выступили к Шипкинскому перевалу. За тот месяц, что прошел с момента освобождения "Второго Рима", у многих из нас завелись друзья и знакомые среди христианского населения бывшей столицы Оттоманской империи.

А нехристианское население резко уменьшилось, ибо мы разрешили беспрепятственно и абсолютно легально всем желающим выехать на ПМЖ в Анатолию. Существовало только одно "НО". Беспрепятственным этот путь был только для бедноты, для торговцев и мастеровых. Для пашей, беков, эмиров и прочих беев "пропуском" стала обязательна сдача в казну Югороссии имущества, награбленного поколениями их предков у христианских народов. Оставшиеся должны были или где-то работать, или положить зубы на полку, добывая пропитание любым легальным способом. А те, кто пытался сделать это нелегально, попадал в каталажку. Оттуда у них было два выхода - или на принудработы, или отправка с очередным караван-конвоем в Анатолию.

Крупные денежные штрафы были наложены на купеческие и банкирские дома, в основном греческие. Так их наказали за сотрудничество с султанским режимом. Те же купцы, которые по дешевке скупали у башибузуков добро после погромов, понесли более строгое наказание. И них конфисковали все имущество, а сами купцы, точнее, "барыги" - скупщики краденого, загремели в тюрьму, а особо "отличившиеся" были торжественно повешены на рыночной площади.

Короче, за этот месяц город был основательно вычищен. Сегодня утром случилось еще одно событие. Император Александр II прислал на имя поручика Никитина телеграмму, в которой за долгую и преданную службу поздравил его майором. Видимо, после спасения любимой дочери из британских застенков Александр II стал особо щедр на ордена и чины. Ранее поручик, а с сегодняшнего дня, майор Никитин, используя свои старые связи среди греков, наладил агентурную сеть, которая выявляла шпионов иностранных разведок, главарей разбойничьих шаек и наркоторговцев. С ними разговор был короткий. Город находился на военном положении, и потому приговоры выносились максимально строгие и приводились в исполнение без проволочек.

А вот майор Леонтьев нас покинул. Нет, с ним все в порядке, просто приехавший в Турцию из САСШ негоциант Макс Шмидт, решил перебраться подальше от этих русских варваров в "единственно свободную и демократическую страну в Европе" - Англию. Теперь и у нас и у Игнатьева есть в стане врага настоящий резидент, снабженный современными средствами связи. Внедрение прошло успешно, и разведки Российской Империи и Югороссии имеют у самых корней британского дуба своего "крота". Каждый день от него поступают ценнейшие сводки о том, что происходит в британской столице. - Красота! И самое главное, никакого риска, что рация может быть запеленгована.

Все, поднимая тучи дорожной пыли, боевая техника тронулась с места. Единственный вид твердого покрытия в этом века - каменная или кирпичная мостовая. Но здесь эта роскошь имеется только там, где ее уложили еще во времена Византии. Стоят эти дороги сотни лет, и ничего им не делается. Естественно те, которые избежали печальной судьбы - быть разобранными на стройматериалы.

В густых желтых клубах пыли скрылись машущие платками провожающие нас женщины. У многих бойцов и командиров уже завелись здесь зазнобушки. Причем среди них были не только болгарки или гречанки. Попадалось немало русских, армянок и грузинок. Дело в том, что среди горцев процветало людокрадство. Жертвами их были в основном девочки-подростки и молодые женщины. Большинство из них покупали турки, для своих гаремов. Когда мы захватили Константинополь, они стали свободными. У многих хозяева в спешке бежали, другие были убиты в бою, или казнены по приговору военного суда.

То место, где раньше располагались казармы султанской гвардии, турки, осужденные на принудработы, расчищают от руин. Сейчас здесь расположился "лагерь беженцев". Вот тут-то и пригодился госпиталь МЧС. Ибо в этом лагере были только женщины и дети. Многие из женщин беременны, большинство детей сироты. Причем, нас не интересует национальность детей, особенно малышей. Мы принимаем всех, чтобы воспитать из них свою смену. И вот теперь многие из бывших наложниц, вдов погибших греков, болгар и турок, пытаются найти свое женское счастье. Они мечтают о муже, отце для своих детей. А то, что многие оказались далеко от родных мест, было для них не так уж важно.

Высовываю голову в окно и смотрю назад - город скрылся за холмом. Теперь вперед, и только вперед. За боевыми машинами пехоты авангарда тянется длинная колонна бензовозов и грузовиков. Головной дозор на трех БТР-80 вышел вперед загодя, и уже скрылся за горизонтом. Замыкающая застава тоже состоит из трех БТР-80 комендантской роты. По нынешним временам "вундервафля" ужасная.

Были некоторые сомнения насчет танков Т-72, и 152-мм самоходок "Мста". Но я решил оставить в Константинополе всю тяжелую технику. Во-первых, состояние местных мостов, особенно в горах, может поставить на этой идее крест. Во-вторых, машины тяжелые, достойных целей для них не будет, только напрасно сожжем топливо и угробим моторесурс. В-третьих, для того, чтобы нашим союзникам из Российской империи "показать товар лицом", будет достаточно и БМП-3Ф с "Ноннами". Ведь они о нашей военной мощи знают больше со слов, или по фотографиям.

Конечно, ничто так впечатлит профессионального военного всех времен и народов, как рота Т-72 на марше. Только пыль летит, и земля дрожит. Но замена в виде БМП тоже внушает трепет и уважение. Жаль что сам "Ак-паша" - "Белый генерал" Михаил Дмитриевич Скобелев, действует со своим конным корпусом на другом участке фронта. Он прижимает к берегу Черного моря растрепанную и практически потерявшую боеспособность Силистрийскую группировку турок. В преддверии надвигающихся событий генерал Скобелев довольно долго провел у нас в Константинополе, и прошел "краткий курс глубокой операции" у командира танковой роты майора Деревянко. Ну и я нередко беседовал с ним на профессиональные темы. Такому генералу, как там говорили в наше время молодые, - "во всем респект и уважуха".

В нашем марше есть и чисто политический элемент. Воздушная разведка засекла перемещение австро-венгерских войск к рубежам Боснии, Черногории, Сербии и Румынии. Похоже, что Франц-Иосиф, несмотря на все наши предупреждения, все же решил ввести свои войска в Боснию... Что-то тут нечисто, возможно, готовится какая-то провокация. Наша и имперская разведки роют землю, пытаясь понять - что происходит. На всякий случай после Шипки наш ударный кулак будет переброшен в Софию, поближе к месту возможных событий. Туда же направятся и высвободившиеся кавалерийские дивизии Российской империи. Адмирал Ларионов приготовил сюрприз - в случае явного обострения обстановки отправить парочку наших самолетов, сделать "круг почета" над Веной, перейдя звуковой барьер над Шенбруннским дворцом.

Кстати, из Лондона от Макса Шмидта поступило предупреждение о "красном" уровне террористической опасности со стороны Великобритании. Причем, акции планируются, как в Константинополе против нас, так и по всей территории Российской империи, против лиц императорской фамилии, высших должностных лиц, а возможно, и против самого царя. Поляки, финны и прочие обиженные нами горцы, вкупе с холуйствующей перед "просвященной Европой" отечественной интеллигенцией были готовы перейти к безжалостному террору. Ну да ладно, мы еще посмотрим, кто кого. Майор Леонтьев уже начал соответствующую работу с ирландскими фениями. Де еще и шотландцы. Будет и у королевы Виктории свой персональный геморрой.

Цесаревича Александра Александровича теперь круглосуточно охраняют четверо моих людей. Соответствующую подготовку прошли и казаки из Собственного Его Императорского Величества конвоя. Мы выделили для них с десяток тяжелых бронников из наших запасов. Местные револьверные пульки маломощные, и бронежилеты не пробивают. Убедившись в этом, казачки теперь в случае опасности готовы без колебаний закрывать своего подопечного телами и кидаться на покусителя с голыми руками, чтобы взять его живьем. Но пока Бог миловал - обошлось.

Государь же Александр II, отказался от усиленной охраны, демонстративно бравируя такой храбростью. Наверное, он рассчитывает на везение. Ведь ему было предсказано, что на него будет совершено шесть покушений, которые закончатся неудачно, и лишь седьмое погубит его. Пока на жизнь царя покушались дважды. Ну, что ж, Бог ему судья. Я негласно дал своим людям в окружении "полковника Александрова" особое распоряжение - при любом развитии событий они должны сохранить жизнь и здоровье цесаревичу Александру. - Точка! - Иначе произойдут события, которые закончатся катастрофой, как для России, так и для нас.

- Мемфис! Мемфис, леди и джентльмены!

Я взял свой чемоданчик и вышел из роскошного купе, которое более двух суток служило моим домом. Передо мной распростерся красавец Мемфис. Недалеко была видна величественная Миссисипи, по которой плыл белоснежный пароход с огромным колесом. В воздухе пахло угольным дымом, запах прогресса, как мне казалось раньше, еще до знакомства с кораблями из будущего.

Ко мне подошел черный носильщик.

- Поднести ваш чемодан, масса?

- Да нет, спасибо, чемодан легкий. А не подскажешь, где здесь живет Нейтан Бедфорд Форрест?

- Да кто ж его не знает? Его дом вон там, по левой стороне Мейн Стрит, через два квартала. Перед ним еще огромный дуб. Хороший был командир.

- А ты тоже воевал?

- Я был кавалеристом в его отряде. Нас, негров, было там много, более шестидесяти. Замечательный был командир, и человек добрый. Обещал, что освободит всех рабов, тех, кто пойдет к нему в отряд. И все мы, кроме одного предателя, честно служили до самого конца.

Я порылся в кармане и дал носильщику целый серебрянный доллар.

- Это тебе за верную службу.

- Спасибо, масса! Знаете, мы честно проливали свою кровь, а что не победили, то не наша вина. Жаль... Но масса Форрест и посейчас заботится о своих бывших кавалеристах, белых и черных. И если завтра опять в поход, то мы все с радостью пойдем за ним на смерть.

Я вышел на Мейн Стрит. В центре громыхали конные трамваи, верховые всадники, груженые подводы, на многих из которых под навесом виднелись белые волокна хлопка. Сновали многочисленные пешеходы. В первых двух кварталах было множество магазинов, часто облицованных белым мрамором. Но уже в третьем квартале я увидел дома старой, еще довоенной застройки. Перед одним из них возвышался красавец-дуб. А рядом на крыльце в таком же кресле-качалке, как и у Дэвиса, сидел человек, которого мой отец так уважал - Нейтан Бедфорд Форрест.

- Сэр, я к вам. Позвольте вам представиться...

- Оливер, сынок, давно я тебя не видел. Помнишь, как твоя батарея еще в 1861 году подавила янки, когда от нашего отряда оставались рожки да ножки? Такое не забывается. Садись вот здесь. Будешь немного виски?

- Спасибо, сэр, не откажусь.

Пригубив виски, я решил взять быка за рога и сказал:

- Генерал, а я к вам по делу.

- Вот я и подумал, что зачем иначе ты решил бы навестить старика... Рассказывай, чем я могу тебе помочь.

- Генерал, вы были одним из последних, кто сложил оружие в те тяжелые времена. Вашу речь к вашим войскам я знаю наизусть. Позвольте процитировать один отрывок: "Дело, за которое вы там долго и мужественно боролись, за которое вы подвергали себя опасностям, лишениям, и страданиям, за которое вы стольким пожертвовали, сегодня безнадежно".

- Мои войска сражались с необыкновенным мужеством и упорством. И то, что я сказал, было сказано от всего сердца.

- Да, сэр, но что если наше дело не безнадежно?

- Мальчик мой, мир изменился. Лучшие люди Юга живут в бедности или уже покоятся в сырой земле. Нами правят саквояжники и, прости Господи, негры. Не вижу ни единого проблеска...

- Сэр, позвольте вам передать письмо от президента Дэвиса.

Форрест разрезал конверт, вытащил листок бумаги, прочитал его, после чего посмотрел на меня уже совсем другими глазами.

- Майор, а вот теперь расскажите мне поподробнее.

- Генерал, вы, наверное, уже слышали про захват русскими Константинополя и уничтожение английской эскадры.

- Да, Оливер, читал я что-то про это. Думаю, журналюги врут, как обычно.

- Врут, конечно, но на этот раз преуменьшают, вместо того, чтобы преувеличивать. Я только что из Константинополя. Там теперь новое государство, Югороссия. Они разбили турок и захватили Константинополь за один день. Английскую эскадру, которая напала на два корабля, один из которых принадлежал Югороссии, они потопили за считанные минуты, практически без жертв с русской стороны.

- А вот это уже интересно.

- И их президент, адмирал Ларионов, встречался с моим отцом и дал ему понять, что если будет попытка восстановить Конфедерацию, то на Югороссию нам можно будет рассчитывать. Он добавил, что сожалеет, что Россия тогда поддержала Север.

- Англичане нам тоже обещали помощь... - саркастически сказал Форрест.

- Сэр, разница заключается в том, что русские реже обещают, но свое слово, как я понял, они держат. Адмирал Ларионов хочет встретиться с президентом Дэвисом, вами и отцом.

- А когда должна состояться эта встреча?

- В начале августа, в Константинополе.

- И как же мы туда попадем?

- Сэр, еще 4 июля я был еще во Франции. А теперь я здесь, после визита к президенту. Я пересек Атлантику на русской субмарине. И эта же субмарина будет ждать нас в Билокси с 23 по 27 июля. В Константинополе будем не позже 7 августа. Так что успеем.

- Хорошо, сынок. Значит, у нас еще десять дней. Пусть Господь поможет мне оклематься, а то приболел я что-то.

- Сэр, медики адмирала Ларионова слышали про вашу болезнь, и передали вам вот эти таблетки. Сказали, пейте по три в день, утром, днем и вечером. И поменьше сладкого и алкоголя. Ваша болезнь, они сказали, называется диабет, что по-гречески означает что-то вроде "мочегонная болезнь".

- Да, сынок, мне все время хочется помочиться. Но вот откуда они, эти медики, узнали про это?

- Не знаю, сэр, но они велели вам пить эти таблетки, в этом случае вы проживете еще много лет.

- Если, конечно, янки не убьют... Спасибо, сынок, попробую. Погости тогда у меня пару дней, а потом мы вместе поедем в Билокси.

Каждый хороший католик обязан ходить в церковь как минимум раз в неделю. Мне же в последний раз удалось поприсутствовать на мессе еще дома, в Мобиле, до поездки в Константинополь.

Но сейчас, пока генерал Форрест готовился к отъезду, у меня наконец-то появилось свободное время. И хоть было важно соблюдать инкогнито в этой поездке, я подумал, что меня здесь никто и не узнает. Генерал Форрест рассказал мне, что совсем недалеко от его дома находилась католическая церковь Святого Петра, находившаяся под эгидой ордена доминиканцев.

Часто дополнительная месса служится в субботу вечером, и я решил попробовать попасть на нее, чтобы снизить возможность быть узнанным до минимума. И вот я перед прекрасным беломраморным готическим зданием. На двери висит расписание служб: да, через полчаса начнется месса, а я могу пока исповедоваться, чтобы потом причаститься. Тем более, что я сегодня на всякий случай ничего не ел, как раз для такого случая.

Но вот мне отпустили мои грехи, я причастился, и священник произнес: "Ite! Missa est!" (Идите! Месса закончена!) Тут я подошел к кресту, обернулся и вдруг увидел, что за мной в очереди стоял человек, которого я никак не ожидал здесь увидеть.

Три месяца назад, в наш Собор Непорочного Зачатия в Мобиле пришел крепкий человек с солдатской выправкой. С несомненным ирландским акцентом он спросил у меня, в правильном ли он месте. Мы разговорились, а после службы я пригласил его к себе, и он остановился у меня на следующие два дня.

Это был Джон Девой, глава Клан нанГэль, организации ирландских патриотов. Я много был о нем наслышан, как он организовывал побеги и восстания, первые успешно, вторые нет, но только потому, что в последний момент кто-либо из вышестоящих накладывал свое вето. В прошлом году он устроил побег пяти высокопоставленных фениев из тюрьмы в Каталпе в Австралии и сумел их доставить в Америку. А в Мобиль он приехал на встречу с местными членами его организации.

Мы тогда часами разговаривали о наших нациях, моя растоптанная северянами, его англичанами. Но все наши мечты казались тогда миражами.

И вот именно Джон стоял в очереди за мной.

Мы поздоровались, потом я его пригласил выпить глоточек виски; ирландцы любят его даже больше, чем мы, южане. Оказалось, что он приехал сюда на такую же встречу, как тогда, в Мобиле.

И тут я вдруг подумал, что адмирал Ларионов просил меня привезти с собой людей, которые могут быть полезны нашему общему делу. Британия недавно напала на корабли России и Югороссии, эрго Британия была ныне врагом Югороссии. И вполне возможно, что присутствие ирландского борца за независимость может быть интересно Ларионову, особенно человека с таким послужным списком.

Я спросил у Джона, какие у него дальнейшие планы. Он ответил:

- Рафаэль, я же журналист по основной профессии. Если не найду здесь никаких сенсаций, то придется возвращаться в Нью-Йорк. А то мне платят только за статьи. По дороге заеду к членам партии в Цинциннати и Питтсбург.

- А что если я тебе предложу несколько иной вариант?

- Какой же?

Я рассказал ему вкратце про то, почему я здесь, и предложил ему следовать с нами в Берлин. Он весьма заинтересовался моим предложением, подумал немного и согласился.

- Никогда не думал о русских как о возможных союзниках, но вдруг они и правда помогут? Тем более, что и у нас, и у вас схожие проблемы; нужно начинать с нуля, опираясь на патриотов-активистов.

- И помощь оружием будет весьма кстати. И нам, и вам.

- Ну что ж, посмотрим. Эх, может, Ирландия и станет свободной в первый раз за двести пятьдесят лет. Мой предок сражался тогда у Фиаха МакХью, когда они разбили англичан у Карлоу. Другого казнили после битвы при реке Бойн, которую мы проиграли. Еще один бежал ребенком из Дрогеды, когда Кромвелль резал тамошнее население, родителей своих он больше не видел никогда. И такие истории есть почти в каждой ирландской семье; кого убили, кого обесчестили, кого согнали с земли, которые их семьи обрабатывали веками, или заставили платить арендную плату помещикам в Англии, ни разу не бывшим в Ирландии.

- Дай-то Боже. А согласятся ли ирландские иммигранты вернуться в Ирландию?

- Думаю, многие согласяться. Мы здесь люди даже не второго, а третьего сорта, хуже, чем негры.

И мы пошли к моему гостеприимному хозяину. Генерал оказался наслышан о Девое и не только поддержал его участие в нашей экспедиции, но и предложил и ему свое гостеприимство. И семнадцатого июля мы уже втроем сидели в купе поезда Мемфис - Новый Орлеан, по дороге к Президенту Дэвису.

Итак, решено. Я иду просить руки своей возлюбленной. Поскольку у нее в этом мире нет родителей и других близких родственников, то мне придется разговаривать с самим контр-адмиралом Виктором Сергеевичем Ларионовым, де факто - верховным владыкой Югоросии.

Подобно легендарному Рюрику привел этот человек своих воинов на берега Босфора и разрубил гордиев узел "Турецкого вопроса". Мой дядя предлагал ему титул Великого князя Константинопольского. Но этот замечательный человек отказался от царской милости, сказав, что не нуждается в ни в каких титулах. Он мог бы провозгласить себя кем угодно: султаном, магараджей или даже императором возрожденной Византии. Но он - "адмирал Ларионов", что является одновременно и титулом и званием с фамилией. Мне приходилось с ним встречаться ранее, и мы с ним даже обсуждали какие-то дела, но разговор на сугубо личную тему - это совсем другое. Признаюсь, что мне было немного не по себе, когда я наконец решился отправиться на частную встречу с адмиралом.

Виктор Сергеевич, узнав о моем приходе, сразу же приказал пригласить меня к себе. Встреча была весьма любезной. Он предложил мне присесть, угостил хорошим кофе по-турецки, и вкусными, еще теплыми бисквитами. Потом разрешил курить, заметив, впрочем, что сам он с этой пагубной привычкой покончил несколько лет назад. Я не стал испытывать терпение адмирала, и вежливо отказался от предложенной им отличной гаванской сигары. Хотя, закурить мне, ох как хотелось!

Настало время переходить к делу. Заплетающимся от волнения языком я попросил у Виктора Сергеевича руки его подопечной, мадемуазель Ирины Андреевой, добавив, что со своей стороны разрешение на мой брак уже дал император Александр II, и сама Ирина согласна стать моей женой. Так что, поскольку у Ирины здесь нет ни старших родственников, ни опекунов, то дело теперь только за ним...

Контр-адмирал Ларионов долго и внимательно смотрел на меня. Потом он сказал,

- Не волнуйтесь вы так, Сергей Максимилианович. Вы честный и храбрый молодой человек, и я не вижу никаких препятствий для вашего брачного союза с нашей, всеми любимой Ириной Андреевой. Если вам нужно мое официальное согласие, то считайте, что оно получено. И, как говорится, совет вам да любовь!

После этих слов у меня словно камень упал с души. Нет, я знал, что у людей из будущего взрослые люди вправе сами решать - за кого выходить замуж и на ком жениться. Но сейчас они находились в нашем времени, и наши обычаи и нравы не могли не приниматься ими в расчет. Значит, можно объявить о помолвке и готовиться к свадьбе.

- Сергей Максимилианович, - услышал я сквозь звучавшие в моей голове свадебные мелодии голос адмирала, - только я хочу вас сразу предупредить... Ирина - девушка из нашего времени, где люди во многом не похожи на людей XIX века. И вы должны все время об этом помнить. Я знаю, что вам прочат трон Болгарии. Соответственно, и Ирина в этом случае станет Великой Княгиней, а потом, возможно, и болгарской царицей. Только какие титулы она не носила бы, все равно в душе она останется Ириной Андреевой, девушкой, выросшей в семье профессионального военного, вдоволь намыкавшейся в постоянных переездах вместе с отцом по дальним гарнизонам. Она хорошо знает, что это - постоянные командировки отца в места, откуда некоторые ее знакомые уже вернулись в качестве "Груза 200"...

В ответ на мой непонимающий взгляд Виктор Сергеевич с горечью сказал,

- Так в наше время говорили о тех, кто, погибнув на войне, возвращался в родной дом в гробу. Так вот, Сергей Максимилианович, испытавшая все это Ирина, совсем не похожа на ваших знакомых из высшего света. Она не владеет французским языком - правда, неплохо знает английский, турецкий и арабский, не обучена бальным танцам и изящным манерам, зато она может с завязанными глазами разобрать и собрать автомат Калашникова, и из этого автомата с сотни метров попасть в ростовую мишень. Она не может вести долгую пустопорожнюю беседу о погоде, зато не падает в обморок при виде крови, и весьма квалифицированно окажет первую помощь тем, кто в ней нуждается. Поэтому, не обессудьте, Сергей Максимилианович, и примите ее такой, какая она есть.

- Уважаемый Виктор Сергеевич, - сказал я, - Именно поэтому-то я влюбился в Ирину, что она не похожа на других. Она единственная и неповторимая. Она мой идеал, который я считал недостижимым, и думал что умру, так и не испытав радости жизни с любимым человеком. А насчет семьи профессионального военного... Так ведь и я тоже из такой семьи.

Мой дед по отцу был пасынком Наполеона Бонапарта. С юности отчим приучал его к войне, и деду тоже пришлось понюхать пороху. В числе прочих вице-король Италии и дивизионный генерал Эужен Богарне участвовал в походе Наполеона на Россию. И ему посчастливилось унести оттуда ноги. Российский император Александр I даже хотел сделать его императором Франции после отречения Наполеона.

Мой отец, Максимилиан Иосиф Евгений Август Наполеон Богарне, герцог Лейхтенбергский, будучи командиром кавалерийского полка Баварского королевства, в 1837 году отправился в Россию для участия в маневрах. Здесь он и познакомился с моей мамА - дочерью императора Николая I. Перейдя в российское подданство, отец дослужился до генерал-майора и командира 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Сам я с рождения числился в лейб-гвардии Преображенском полку. Воспитателем моим был Владимир Николаевич Зубов, старший адъютант Генерального штаба. Мать в воспитании сыновей, а нас их было у нее четверо, не считая двух дочерей, придерживалась суровых методов своего отца и нашего деда, императора Николая Павловича. Нас не нежили, спали мы на походных кроватях, а летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались одним пикейным одеялом. После завершения образования я должен был начать службу в министерстве иностранных дел, но выбрал военную карьеру. Служил я в лейб-гвардии Конном полку. Дослужился до генерал-майора. Мой полк не должен был идти на войну, но я добился отправки на фронт...

Слушавший меня внимательно адмирал Ларионов одобрительно кивнул,

- Поступок достойный настоящего мужчины и офицера. Я думаю, что вы с Ириной составите хорошую пару. Дай Бог, чтобы ваши дети не посрамили память предков.

И еще я вот что хочу сказать вам, Сергей Максимилианович. Женившись на Ирине, вы тем самым входите в наше сообщество людей XXI века. То есть, как бы становитесь членом нашей большой семьи. А мы своих в беде не бросаем. Запомните - если вам, вашей супруге и вашим детям будет угрожать опасность, то вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь. А вы прекрасно знаете о наших возможностях.

Потом, Виктор Сергеевич подошел ко мне и неожиданно по отцовски обнял меня. У меня защемило сердце. Отец мой умер, когда мне было всего три года. Будучи Главноуправляющим Института Корпуса горных инженеров, он отправился с ревизией уральских заводов, в дороге простудился, и, вернувшись в Петербург, вскоре скончался. Поэтому я с детства не знал отцовской ласки и поддержки. Мать - это конечно тоже близкий человек, но отец...

А Виктор Сергеевич неожиданно стал для меня вторым отцом. Я почувствовал его искреннюю заботу обо мне и Ирине. Несомненно, хорошо быть членом Российского императорского дома, и носить титул "Императорского Высочества". Но не менее почетно быть членом братства людей из будущего. И женившись на Ирине, я стану одним из членов этого братства.

Мы поговорили еще немного с адмиралом о наших ближайших планах. Он предложил мне присмотреться к офицерам его штаба, и выбрать из них одного, которого я бы мог вскоре после моей свадьбы и избрании Великим князем Болгарии назначить командующим своей армии. А как же, ведь любое государство обязано иметь армии, иначе оно быстро станет добычей своих более сильных и алчных соседей.

Кроме того, Виктор Сергеевич посоветовал проконсультироваться с Александром Васильевичем Тамбовцевым и с графом Николаем Павловичем Игнатьевым по поводу кандидатуры моего будущего главы внешнеполитического ведомства. Софию скоро освободят, конный корпус моего друга, цесаревича Александра, уже в двух-трех переходах от нее, и надо заранее готовиться стать правителем государства, подбирая себе подходящих помощников.

- Запомните, Сергей Максимилианович, - с непонятной мне усмешкой сказал адмирал, - один умный правитель говорил: "Кадры решают все". И он был прав - только опираясь на единомышленников и людей, на которых можно полностью положиться, вы сумеете удержаться у власти и не потерять не только свой трон, но и жизнь.

В САСШ есть такая забава - пастух садится на необъезженного жеребца или быка, и старается удержаться в седле, несмотря на все старания животного избавиться от своего седока. Такова и жизнь правителя - только вместо бешеного животного от него стараются избавиться те, кто считает, что власть должна принадлежать именно им. А болгары - это еще те подданные...

В нашей истории первый Великий князь Болгарии Александр Баттенбергский, сумел "усидеть в седле" всего семь лет. Он был племянником супруги императора Александра II. Тамошние выкормленные Европой либералы, сумели поссорить его с новым императором России Александром III, а потом, подстрекаемые и финансируемые некоторыми правительствами Европы, в августе 1886 года устроили военный переворот. И Александр Баттенберг отправился в изгнание.

Надеюсь, что с вами такая история не повторится. За вами будет стоять вся мощь Югороссии, да и поссорить вас с будущим Императором Всероссийским тоже невероятно сложно. Ни в коем случае не соблазняйтесь приглашать на важные посты в вашем будущем правительстве тех высокоученых болгар, которые все то время, когда их родина страдала под игом турок, благополучно пребывали в уютной европейской эмиграции. Они-то и постараются свергнуть вас при первой же возможности. Лучше попросите у вашего дядюшки прислать вам на время русских чиновников, а смену им воспитайте у нас в Константинополе, в Петербурге, в Москве, Киеве и Одессе, но никак не в Сорбонне, Кембридже или Гейдельберге. Православными людьми должны управлять чиновники, которых не учили презирать православие как "отсталую религию", а славян и греков, как "стадо дикарей".

- Виктор Сергеевич, - спросил я, - а что, в Константинополе есть университет?

- Пока нет, - ответил он, - но скоро будет. Или вы думаете, что мы свои знания запрячем в сундук, и будем на нем сидеть, как Скупой рыцарь? Югороссии нужны чиновники, врачи, учителя, офицеры... В нашем прошлом уже был опыт массовой подготовки кадров, что называется, с нуля, и мы им непременно воспользуемся.

- Да, нелегкую ношу взвалил на меня дядюшка, - подумал я, откланиваясь, - но, даст Бог, с помощью моих друзей из Российской империи и из Югороссии, я постараюсь усидеть в седле и на троне, и не порадую своих врагов падением в грязь. А Ирина будет мне верной помощницей во всех моих делах...

Вот уже скоро месяц, как я приятно провожу время в Константинополе. После памятного мне разговора с канцлером Югороссии месье Тамбовцевым, я решил переехать из уже поднадоевшей гостиницы в маленький уютный домик на побережье. Увитая виноградом беседка, свежая жареная рыба и молодое вино по утрам. Можно подумать что город, начинающийся прямо за соседним холмом называется Марсель или Бордо, но это не так. Хозяйка домика говорит не по-французски, а по-гречески, а город за холмом называется Константинополь.

Однажды утром, после завтрака, я сел и задумался. Что же мне теперь делать дальше? Технические чудеса, о которых я с таким увлечением рассказывал людям, уже воплощены югороссами в реальность. Единственно, над чем они посмеялись из моих выдумок, была пушка, способная запустить снаряд на Луну. И тут же огорошили меня известием, что в своем романе я совершенно точно угадал то место, где в ХХ веке Америка построит свой космодром. Да, и именно оттуда, через сто лет после времени, описанном в романе, люди полетели к Луне. А еще оказалось, что из ста моих прожектов девяносто восемь рано или поздно уже стали реальностью.

Но писательское ремесло это фактически все, что я умею, поэтому раз уж я попал в Константинополь, я должен использовать все свои возможности для поиска новых впечатлений. Каждое утро старший сын моей хозяйки Георгий запрягает лошадь в легкую бричку, и я после завтрака по утренней прохладе отправлялся в город. Потом, уже вечером, в условленном месте он также пунктуально встречал меня, и отвозил навстречу ужину и ночлегу.

День я проводил среди югороссов, смотрел на то, как они обучают местные войска, на их корабли, стоящие на якорях в проливе Босфор и ошвартованные у стенки в военном порту Терсан-Амир. Маленький, запечатанный в прозрачную пленку прямоугольник с моей фотографией, выданный мне по распоряжению канцлера Тамбовцева, открывает мне дорогу во все места не являющиеся совсем уж секретными. А иногда, как с моим визитом на подводную лодку "Алроса", я попадаю в места и вовсе фантастические. О, эта югоросская подводная лодка сильно уступает придуманному мною "Наутилусу", она меньше, теснее, не может легко пересекать океаны и бесконечно находиться под водой. Но у нее есть и одно преимущество перед моим "Наутилусом" - он вымышленный, а эта подводная лодка настоящая.

Когда я спускался по колышущейся веревочной лестнице на ее узкую палубу с борта летательного винтокрылого аппарата, называемого югороссами "вертолетом", то чувствовал себя самым настоящим профессором Аронаксом. Это непередаваемое ощущение, когда твой вымысел вдруг превращается в реальность. Я не буду ничего рассказывать о самой лодке, честно говоря, я очень мало понял из тех объяснений, которые услышал на ее борту. Я понял лишь, что любой вражеский флот, приблизившийся к берегам Югороссии, должен знать, что вместе с грозными надводными кораблями, их встретит безжалостный подводный убийца.

Но сегодня день не совсем обычный. Утром в бричку вместе со мной и Георгием села моя домашняя хозяйка, мадам Анна, и трое ее младших детей. Вместе с нами в город бесчисленными человеческими ручьями вдруг потянулись почти все проживающие в окрестностях Константинополя православные: греки, болгары, сербы. Каждый одет наверное в самые лучшие из имеющихся у него нарядов. Греков, конечно же, тут большинство, но и всех прочих тоже немало. Мое недоумение рассеял усатый сержант народной милиции на городской заставе, странно именуемой здесь "блокпостом". На ломаном английском языке он поведал мне, что сегодня на купол храма Святой Софии будет снова водружен православный крест. И тут же посетовал, что в такой великий день, который все православные ждали с момента завоевания Константинополя турецким султаном Мехметом Вторым, именно ему выпало стоять на этом блокпосту. Да, не позавидуешь человеку - ждать этот день пятьсот лет, и не увидеть это великое событие собственными глазами.

Ближе к центру Константинополя толпа стала такой густой, что наша бричка застряла в ней, как корабль среди льдов. Дальше нам пришлось идти пешком, оставив бричку на попечения Георгия. Я бы не простил себе, если бы пропустил такое событие, и поэтому мужественно проталкивался через толпу, позволив мадам Анне идти за мной следом. Сама площадь перед древним храмом была оцеплена народной милицией и югоросскими солдатами. Очередной сержант прочел мой документ, и разрешающе махнул рукой. Быстро сказав, - Это со мной, - я втянул мадам Анну вместе с детьми вслед за собой, за линию солдат.

За линией оцепления было лишь чуть просторней. Возле дворца Топкала, отделенная еще одним оцеплением, стояла группа важных господ. Наверняка это были послы и представители дружественных Югороссии православных стран: Греции, Румынии и Российской империи. Ну, никак не мог русский император пропустить такого события. Наверное, он инкогнито находится среди высоких гостей. Но, кажется, мы вовремя. Где-то вдали послышался шум вертолета. Все вокруг замерли.

- Летит! - на едином дыхании выдохнула площадь, когда в воздухе показалась транспортная винтокрылая машина Югороссов, под которой был подвешен кажущийся снизу совсем маленьким массивный православный крест. Десятки тысяч глаз устремились в небо. Наверное и парижане могли бы так наблюдать, как возвращается крест на собор Парижской богоматери после нескольких сотен лет исламского владычества...

Но нет, в последние годы французы превратились в нудных, не верящих ни во что мизантропов, для которых главное - набить потуже брюхо, и завалиться в мягкую теплую постель со своей мадам. Месье Тамбовцев сказал мне, что именно так на землю моей милой Франции приходит ад, на радость поклонникам золотого тельца. Для меня самого деньги всю жизнь были не целью, а лишь возможностью обустроить свою жизнь по собственному желанию. Грубо говоря, потеряв франк, я не плакал по этому поводу крокодильими слезами.

Затаив дыхание вся площадь смотрела в небо. Вот, летающая машина вместе с крестом уже зависла над куполом храма. Вот, ниже, ниже, еще ниже... Рабочие, ожидающие на куполе крест, аккуратно принимают массивную конструкцию, и начинают ее крепить. Винтокрылая машина висит в воздухе неподвижно. Я понимаю, что вижу нечто, невероятное для этого мира, но вполне привычное в другом. Вот крест окончательно закреплен, стропы, на которых он был подвешен к летающей машине, сначала бессильно провисли, потом заполоскались в воздухе. А крест стоит, стоит, стоит!

Заглушая даже шум летающей машины, над площадью разнеслись крики восторга и радости. Рабочие на куполе, вопреки всем правилам безопасности, чуть ли не пустились в пляс. Я смотрел на эту сцену народного ликования, и думал, что мои цивилизованные соотечественники по большей части явились бы посмотреть на картину возможной неудачи и человеческих жертв. А потом расходились бы, недовольные тем, что хорошая работа инженеров и рабочих лишила их законного развлечения в виде зрелища искалеченных человеческих тел. Увы, такова и моя любимая Франция, и вся Европа.

Пока я стоял и размышлял над увиденным, меня заметили. Мой белый парижский костюм вкупе с щегольским цилиндром, очень сильно отличался от одежд местных жителей. Образно говоря, я выглядел как белая ворона в стае черных. Протолкавшийся ко мне офицер, крикнул мне в ухо, стараясь перекричать вопли толпы, - Месье Верн, вас зовет к себе наш адмирал.

Просто адмиралом тут называют месье Ларионова, командующего армией, которая и отобрала город у турок. Вынужденно оставив мадам Анну, я двинулся вслед за офицером, и вскоре оказался за еще одним оцеплением, в числе которых было немало высокопоставленных особ.

Адмирал Ларионов, плотный седеющий мужчина с жестким взглядом серых глаз, поприветствовал меня на довольно хорошем английском, сказав, что с самого раннего детства был поклонником моих романов. Уже зная, когда именно протекало детство адмирала, я совсем не удивился этому заявлению. Взяв меня под руку, он подвел меня к высокому пожилому военному с пышными бакенбардами...

- Ба! - подумал я, - Вот он какой, Российский император!

Адмирал о чем-то быстро переговорил с Александром II по-русски, после чего царь обратился ко мне на довольно хорошем французском языке, сказав, что он рад знакомству со столь знаменитым писателем как я, которого не забывают и через сто лет после смерти, что довольно таки большая редкость среди пишущей братии. Во Франции подобных мне гениев можно пересчитать по пальцам одной руки. Потом русский император сказал мне, что решил наградить мою скромную персону за гражданские заслуги орденом святого Станислава III степени. Тем более, что это орден в честь католического святого. Сей орден я заработал, воспитывая в юношестве любознательность и желание стремиться к прогрессу в технике и науке. Император попросил посетить его в ставке в Тырново, для вручения ордена и личной беседы на которую сейчас у него просто нет времени.

На этом краткая аудиенция завершилась, и император повернулся к своей спутнице. Под переливающимся блестками полупрозрачной вуалью угадывалась ослепительная на вид черноволосая и черноглазая восточная красавица. Тихонько попрощавшись с адмиралом, я пообещал "заглянуть к нему на огонек", а сам пошел искать в толпе мадам Анну и ее детишек.

"Шипка" - это название болгарских сигарет времен моей молодости, а еще пример беспримерного мужества и героизма русского солдата. Только сейчас ситуация развернулась с точностью до наоборот - русские штурмуют перевал, а турки его защищают. Ослепительно голубое небо над Балканами, зеленый лес на склонах гор, серые в трещинах каменные зубы скал. Все как когда-то в Афганистане, Таджикистане, Дагестане и Чечне. Только там, на юге, скал было больше, а лес рос только в узких ущельях, а все остальное было выжжено солнцем до полного безобразия. Эти же горы, даже в разгар лета свежи и зелены. Но сейчас все вокруг заполняет не запахи горных трав и цветов, а вонь разлагающейся человеческой плоти, сгоревшего пороха и удушливый тротиловый чад. Мы штурмуем турецкую пробку в районе Шипкинском перевала уже вторые сутки. Но сначала было двое суток марша от самого Константинополя, через Адрианополь-Эдирне к Старой Загоре. Летела пыль из под колес и гусениц, бежали прочь мелкие турецкие отряды. Правда от головного дозора на БТР-80 пешком или на конях особо не побегаешь, уж очень резвая машинка.

Четырнадцатого июля вечером, сбив у Старой Загоры с позиций батальон низама(турецких регулярных войск), мы вышли в тыл основной группировке Сулейман-паши. Дело получилось удачным, разведчики высаженные с воздуха на дорогу Стара Загора - Казанлык, сумели перехватить всех гонцов, предупреждающих Сулейман-пашу о появлении в его тылу "шайтан-аскеров".

К утру пятнадцатого наш головной дозор, благополучно миновав извилистую горную дорогу, вышел в долину реки Тунджи у поселка Тулово. Если вы думаете, что турки беспечно оставили эту дорогу без внимания, то глубоко ошибаетесь. Несколько крупных засад в особо удобных местах и два заложенных в обрывах фугаса. Но по части маскировки и прочих хитростей, они совсем не котируются рядом с афганскими духами или чеченскими боевиками. Опыт у наших "мышек" огромный, а его, как известно не пропьешь. Несколько РДГ веером прошлись по обеим сторонам ущелья, обнаруживая и уничтожая засады и обезвреживая минные закладки.

Только вот с фугасами получилось не очень. Эти - не подберу цензурного слова, в фесках, не придумали ничего лучше, как использовать вместо черного пороха или пироксилина - что бы вы думали... Новомодный здесь нитроглицерин. А он, гад, взрывается от простого чиха или косого взгляда. Или это не турки придумали, а французы какие-нибудь, а это еще те извращенцы.

Наши саперы сказали, что разряжать такое не возьмутся ни за какие коврижки. Мол, пусть лежит. Колонна пройдет, тогда и рванем. Целым нам достался и каменный мост через Тунджу, построенный чуть ли не во времена римских легионеров. От Тулово до окраины городка Казанлык примерно восемь километров. Штурм тыловой турецкой позиции у Казанлыка начался ровно в десять часов утра. Одновременно генерал Драгомиров начал атаковать турецкие позиции напротив села Шейново.

Первая наша атака была ложной, призванной вскрыть систему огня и диспозицию противника. Примерно две сотни человек, это около половины имеющихся у нас сил, выдвинулась одной редкой цепью к восточной окраине Казанлыка, изредка постреливая из автоматов. Турки открыли довольно плотный огонь, но с почти предельной дистанции. Хотя ружейная пуля калибра 4,2 линии (10,3 мм) штука серьезная даже на излете. Наши немедленно стали отходить назад. Видя нашу немногочисленность и, пардон, "нерешительность", кто-то из турецких военачальников решил поднять своих воинов в контратаку, чтоб молодецким штыковым ударом, смять "шайтан-аскеров" и захватить пленных и бакшиш. В контратаке приняли участие три табора низама, то есть около двух тысяч штыков. В обычной рукопашной, из расчета один к десяти, ребят бы просто завалили турецким мясом.

Но не все было так просто. Я не зря назвал эту нашу атаку отвлекающей. Тяжелое вооружение и боевая техника были выдвинуты на фланги позиции, и до поры до времени, никак не обозначали своего присутствия. В формуле того боя было несколько переменных. Во-первых, скорость, с которой густые турецкие цепи мчались вперед, уставя перед собой тяжелые штыки. Ружьишко весит четыре с половиной кило, да еще штык больше килограмма. Даже самый тренированный воин ислама, пробежав с такой штукой наперевес около километра, будет дышать, как загнанная лошадь. Перезарядить однозарядное ружье на бегу невозможно, поэтому с ходу никто не стреляет. Напротив, наши морпехи, отходя короткими перебежками, делают остановки и отстреливаются экономными и прицельными двух патронными очередями. Это похоже на редкие крупные капли только что начинающегося дождя. Здесь упал турок, там, там, там. Вроде бы их и много и все бегут вперед, но каждый их шаг оплачен чьей-то жизнью. Кроме того выдвинутые на фланги снайпера начали скрытую индивидуальную работу с офицерами и унтерами противника, постепенно превращая боевые единицы в обычное стадо. Здесь к таким штучкам еще не привыкли, и поэтому эффект получился просто ужасающий.

Командиры с саблей наголо, бегущие впереди строя. И выстрелы: Хлоп. Хлоп-хлоп. Хлоп. Хлоп-хлоп-хлоп. Но снайперы, они дальше всех выдвинуты вперед, и сектор обстрела им отрылся первым. Технике и тяжелым пулеметам возможность пострелять открылась в последнюю очередь. К тому времени, как атакующая турецкая, и отступающая наша, цепи уже сблизились метров на двести, редкие, но убийственные капли дождя сменились шквальным грозовым свинцовым ливнем. Вдоль турецкого строя перекрестным огнем били шесть 12,7 мм тяжелых пулеметов "Утес", десяток 14,5 мм башенных пулеметов КПВТ с БТР-80, двадцать 30-мм автоматических пушек с БМП-3Ф. Кто-то из наводчиков, наверное, от избытка чувств, шандарахнул до кучи в турецкую толпу из 100-мм орудия, что было уже совершенно лишним.

Вы когда-нибудь видели, как под взмахом отточенной косы ложится на землю росистая трава? Так вот, турецкий строй точно также лег, чтобы никогда не подняться. Свинцовая метель бушевала, наверное, минуты полторы, потом все стихло. Бойцы в нашей доселе отступавшей цепи остановились, потом снова не спеша пошли вперед - вручную исправлять недоделки. Негоже заставлять людей мучиться в ожидании встречи с Аллахом. То, что мы успели увидеть по южную сторону Главного Балканского хребта, заставило нас забыть о жалости и милосердии, по крайней мере, к туркам.

Через час мы снова двинулись вперед, на этот раз, ради разнообразия по уставам времен Великой отечественной Войны. РПГ у противника нет, и не предвидится, артиллерии тоже не отмечено, поэтому БМП и БТРы движутся впереди, а пехота перемещается следом, перебежками. За это время Сулейман паша перебросил к Казанлыку еще несколько таборов пехоты с артиллерией, а все остальное сразу после полудня, оставив заслоны смертников, начал быстро отводить с Шипкинского перевала.

Я его прекрасно понимаю. Если мы зачистим Казанлык раньше, чем он отведет свои войска, и выйдем в то место, где Шипкинский перевал спускается в долину реки Тунджи, то зажмем его основные силы между собой, и штурмующими перевал с другой стороны солдатами Драгомирова. Короче, Сулейман-паше совсем не хотелось, испытывать все прелести секса втроем, находясь при этом в самой середине...

С Казанлыком мы возились до самой темноты, можно было бы и быстрее, только я не видел причин лезть вперед нахрапом и терять людей. Как говорил в похожих случаях один мой приятель - не на корову играем. Тем временем турецкий корпус торопливо вылезал из мышеловки. Тут и пригодились взятые с собой "Нонны". С невиданной тут дистанции в пятнадцать километров они открыли методичный огонь по колоннам пехоты и артиллерии врага. Корректировал огонь специально поднятый в небо беспилотник.

Уже утром мы обнаружили, что противник окопался на следующем рубеже в районе Манолово. С Шипкинского перевала нам навстречу выходят болгарские дружинники и русские солдаты. Ну что же, как закончатся восторги и объятия, перейдем к следующему номеру нашей программы, будем вместе с русской пехотой отжимать остатки корпуса Сулейман-паши к Софии. Тем временем, второй сводный кавкорпус выйдя на оперативный простор (турецкие фугасы мы пока не взорвали) понесет мир и покой южной Болгарии.

Паровоз издал протяжный гудок, и застучали колеса. Мы покидаем гостеприимный Мемфис на два дня позже, чем планировалось. Ничего, у нас все равно будет три-четыре дня в запасе.

В первый же вечер после того, как Джон Девой переехал к генералу Форресту, мы сидели в гостиной после ужина с бокалами теннесийского виски. Девой похвалил этот благородный напиток, присовокупив, что хоть он и отличается от ирландского виски, но мало чем уступает последнему, а во многом и превосходит его.

После чего он сказал нашему гостеприимному хозяину:

- Генерал, и у нас, и у вас схожие планы, только вам нужен независимый Юг, а нам независимая Ирландия. Я полагаю, что вы уже обдумали этот вопрос. Я тоже. Неплохо бы обменяться мнениями.

- Мистер Девой, я действительно размышляю над этим вопросом с того самого момента, как майор Семмс прибыл ко мне. Задача действительно не самая простая.

Сначала про то, что нам необходимо сделать, да и вам тоже. Необходимо создать своего рода плацдарм, где мы смогли бы объявить о новосозданной Конфедерации. Майор,насколько я понял вашего адмирала Ларионова, есть шанс, что Россия признает Конфедерацию; может она даже пришлет оружие, или поможет флотом, примерно так же, как французы помогали нам во время Войны за Независимость.

Но возникает проблема кадров. Очень многие наши лучшие молодые люди, или те, кто был тогда молод, погибли во время Войны Севера и Юга. Тем же, кто выжил и не стал калекой, уже не по двадцать-двадцать пять лет, а уже под сорок. Многие из них откликнутся на первый наш зов.Но они обзавелись семьями, смогли худо-бедно обосноваться в послевоенном мире.Мне кажется, что нам в основном нужны люди помоложе. Думаю, что таких можно будет найти немало.Но они не обучены военному делу.

- Генерал, у нас в Ирландии схожая проблема. Молодежи немало, и с добровольцами проблем не будет. Но вот что они смогут сделать с прекрасно обученными англичанами в красных мундирах...

- Джентльмены, - вмешался я, - русские смогли всего за несколько часов наголову разбить турецкую армию, при которой было немало английских советников. Английскую эскадру два русских корабля смогли потопить за четверть часа. Представьте себе, что будет, если они обучат нашу молодежь, и еще снабдят их, даже пусть не таким оружием, которым они воюют сами, но хотя бы таким, которое будет не уступать оружию англичан. Или северян. А если они обезопасят наши порты, или если у нас появится флот, который даст нам способность делать это самим...

- Майор, вы абсолютно правы, - сказал генерал. - Но, видите ли, до переговоров с русскими мы можем только гадать. Но одно абсолютно ясно: нам нужно готовиться к тому, чтобы при необходимости, которая, смею вас уверить, наступит уже очень скоро, можно было призвать под "Южный Крест", как, мистер Девой, именуется наш боевой флаг, нашу храбрую молодежь - сначала на обучение, потом на помощь нашим ирландским друзьям, и, наконец, на освобождение Дикси.

- Я с вами абсолютно согласен, генерал, - сказал Девой, - и, со своей стороны, надеюсь мобилизовать под зелено-бело-оранжевый флаг как ирландских иммигрантов в Америке, так и тех, кто остался в Ирландии. И если наши друзья из Дикси помогут нам завоевать нашу свободу, то плох тот ирландец, кто не встанет под знамена Дикси и не прольет свою кровь за свободу вашего благодатного края. Вот только как сделать так, чтобы информация не просочилась к нашим врагам раньше времени?

- Нужно подготовить тех, кому мы доверяем.Но и среди них могут быть агенты наших врагов, или просто люди, не умеющие держать язык за зубами. Думаю, нужно просто дать им понять, что их услуги могут потребоваться, но не говорить, почему именно. Вам, конечно, несколько легче, ведь борьба за независимость Ирландии не является преступлением в САСШ.

Следующие три дня, генерал и Девой постоянно отсутствовали.Пару раз я видел краем глаза то одного, то другого - генерала в компании людей с военной выправкой, Девоя-с людьми, большинство из которых были рыжеволосыми. Сам же я проводил много времени в церкви, и направлялся туда в то памятное утро, когда меня окликнули.

-Сэр! Рад вас видеть!

На меня смотрели пронзительно синие глаза сержанта Добсона, который был моей правой рукой в начале войны, и который вместе со мной попал в плен на "Дайане". К сожалению, офицеров отделили тогда от рядового и унтер-офицерского состава, и я его с тех пор потерял из виду.

- Джек, дружище, как я рад тебя видеть!Как твои дела? Я помню, как тебя увели эти янки и засунули в лагерь... Вот, только не помню, в какой...

- В лагере на Рок-Айленде.Ятам держался, несмотря на побои, недоедание и издевательства, хотя каждый четвертый из тех, кому не повезло туда попасть, там и умер. Когда вышел, весил сто десять фунтов вместо ста семидесяти. Но когда я узнал, что все это было напрасно, тогда заболел, и меня сняли с поезда в Мемфисе.

Одна местная вдовушка взяла меня к себе, выходила, обогрела, и десять лет мы с ней жили душа в душу. А два года назад ее изнасиловали и убили, по свидетельствам очевидцев, негры. Но расследовать это дело никто не стал, ведь единственный негр, которого узнали, оказался племянником назначенным северянами члена местного парламента. Потом он и несколько других были найдены висящими на деревьях к востоку от Мемфиса, но мне, естественно, ничего про это не известно. И я опять один; детей у нас не было.

- Джек, я помню, что ты был весьма грамотным артиллеристом.Не хотел бы ты вернуться на военную службу?

- В армии северян? Нет, спасибо.

- А если это не будет армия северян?

- Сэр, если будет такая возможность, конечно, можете рассчитывать на меня. И на тех, кто сидел со мной на Рок-Айленде.

- Джек, пока не надо. Но если я тебе напишу, приезжай, мол, туда-то и туда-то, то ты сможешь приехать и друзей своих привезти?

- Сделаю, сэр! И братьев наших младших, если можно.

- На том и договоримся.

Но вот генерал сказал, что все, что можно было сделать, он сделал, и что нам пора ехать к президенту Дэвису. По дороге в Новый Орлеан мы по обоюдному согласию не говорили о наших планах. Вместо этого мы по очереди рассказали про наши приключения во время войны, а Девой про операции в Ирландии и в Австралии. Девятнадцатого июля мы были в Новом Орлеане, где заночевали, а Джон Девой покинул нас, обещав приехать в Билокси вечером двадцать второго июля. Рано утром двадцатого мы с генералом Форрестом сели на поезд в Билокси. И к вечеру мы, наконец, попали в Бовуар.

- "По дорогам крутым сквозь кремнистый туман, тянут пушки ЗИЛы, надрывая кардан..." - песня времен моей молодости о войне в Афганистане. Правда Болгария - не Афганистан, и Балканы - не Памир. Ну, а болгары, точнее болгарки... Только теперь я понял смысл выражения "зацеловать до смерти"...

Но, давайте по порядку... На перевале перед поселком Карлово Сулейман-паша предпринял самоубийственную попытку задержать наш отряд. Для усиления сводного механизированного батальона, лично Александр II, присутствовавший при войсках, штурмовавших Шипкинский перевал, придал нам 1-ю кавалерийскую бригаду 8-й кавалерийской дивизии, включающую в себя два полка: 8-й драгунский Астраханский и 8-й уланский Вознесенский. Полки эти понесли довольно большие потери при первых штурмах Шипки, но все же сохранили и боеспособность, а главное наступательный порыв. А главное, командир бригады, генерал-майор Степан Степанович Леонов 2-й. Отчаянной храбрости командир. В нашем прошлом за эту компанию он заработал аж две золотые сабли "За храбрость", причем одну из них с бриллиантами. В этой истории одна золотая сабля у него уже есть. Получена она за сбитый лихой атакой с позиций вдвое превосходящий его силы турецкий арьергард в окрестностях Габрово на подступах к Шипке. Лихое было дело. Шесть тысяч турок, побросав обозы и артиллерию, без оглядки бежали от трех тысяч русских. Кавалеристы 1-й бригады тогда рассеяли противника, гнали и рубили его до самой темноты. Потом был отчаянный и упорный штурм Шипки, когда спешенные драгуны и уланы лезли вверх по склонам, а турки отбивались, как могли. После подхода пехотных полков, кавалерию отвели во вторую линию, но все равно они успели овеять себя славой, и понести немалые потери. В течение нескольких дней, пока перевалы штурмовала пехота, кавалеристы отдыхали во второй линии. Потом мы устроили бойню у Казанлыка, и Сулейман паша стал стремительно оттягиваться из Шипкинского прохода, который грозил превратиться для него в ловушку.

А вообще в этом походе, у всех, неважно из какой эпохи он был родом, было ощущение, что делаем мы совершенно правильное, и по настоящему, святое дело. Я уже говорил и повторю еще раз, в отношении жестокости к беззащитному мирному населению германские фашисты из первой половины 20-го века, по сравнению с турками во все времена, это сущие дети из песочницы. Крайне нехорошо получилось в нашей истории, что сначала февральский, а потом и октябрьский переворот, спасли все-таки больного человека на Босфоре от окончательного суда истории. И все это, несмотря на геноцид армян, который на четверть века предвосхитил еврейский Холокост в Европе. Нет государств, не признающих Холокост, ну разве что за исключением Ирана с его весьма специфической историей, но зато полно государств, которые не признают геноцид армян, "чтобы не испортить отношения с Турцией". Тьфу! Политика - продажная девка империализма!

Кстати, после дела у Казанлыка довелось мне встретиться и поговорить с самим Михаилом Ивановичем Драгомировым, сейчас генерал-майором, а в будущем - генерал от инфантерии. Михаил Иванович - это не только наш русский военный гений, но еще и большой оригинал - активный не любитель, а попросту сказать противник, военных командно-штабных игр и скорострельного оружия, в частности пулеметов. Чтобы человек и дальше не пребывал во тьме своих заблуждений, пришлось усадить его в "Тигр" и отвезти на поле боя у Казанлыка. Там уже вовсю воняло мертвечиной, и хозяйничали вороны и прочие падальщики. Что поделать, лето. После обозрения поля битвы у нас состоялся весьма продуктивный обмен опытом, в результате которого предрассудки Драгомирова были если не рассеяны совсем, то хотя бы сильно поколеблены. Надеюсь, он понял, что пулеметы, а в нынешнем варианте картечницы или митральезы, имеют на поле боя свою "экологическую нишу", внутри которой, они просто незаменимы никаким количеством метких стрелков и никакой артиллерией. Расстались мы вполне по-дружески, как два уважающих друг друга специалиста. С того поля Михаил Иванович на память увез килограммовый турецкий штык-ятаган, навылет пробитый у пятки пулей из "Печенега". Так сказать - на счастье.

Потом было присоединение к нам кавалерийской бригады и преследование войск Сулейман-паши. Несколько поспешных стычек совсем не прояснили обстановку. Турки довольно быстро поняли, что с идущим по горам фланговым охранением из числа "воинов племени Летучих мышей", наше войско и вовсе неуязвимо для засад, а поэтому довольно быстро откатывались к Софии. Дорога тут только одна, а по обеим сторонам от нее горы. Опытный человек пройдет, а вот войско застрянет. Им и нам деваться было некуда - только вперед.

Конечно же, преследуя Сулейман пашу, мы проходили через болгарские села, и несколько раз останавливались в них на ночлег. Происходящие при этом сцены до боли напоминали мне картины хроники освобождения Европы в 1945 году. Ликующий народ, охапки цветов. Цветы были везде: заткнутые за сбрую драгун, в руках рядовых и офицеров. БМП и БТРы превратились в какие-то огромные самоходные клумбы. Ну и еще кое что. Каждое утро некоторое количество, как моих орлов, так и бравых драгун и улан, огородами выбирались из хат местных вдовушек и бобылок, стремившихся торопливо воспользоваться мужской лаской.

Но вот вчера мы уперлись в этот чертов перевал и потратили на его прорыв целый день от рассвета до заката. Долина реки Тунджи тут кончается, а ущелье между хребтами начинает понижаться в сторону Софии. Сразу за поселком Калофер дорога делает несколько зигзагов, что по форме несколько напоминает искривленную букву "М".

Был бы у меня хоть один танк, тогда я бы им, сволочам, показал. Но танков нет, а бортовая броня БМП и особенно БТРов с близкого расстояния из местных ружбаек пробивается навылет. Пробная атака только добавила нам раненых и убитых, и показала, что турки намерены воевать по-взрослому. Это было последнее удобное для обороны место, дальше ущелье постепенно понижаясь и расширяясь выходит на равнину, где у турецкой пехоты совершенно не будет шансов ни против бронетехники, ни даже против кавалерии. В первую очередь, прекратив лобовые атаки и, придержав Степан Степаныча, я послал роту морской пехоты по тропе, что шла параллельно и выше основной дороги. Там был такой интересный уступчик, занимаемый очень небольшой (примерно в две сотни голов) группой турок. Этот самый уступчик имел пологие подходы с нашей стороны, и очень крутые с турецкой. Кроме всего прочего, он господствовал, как над перевалом, так и над прикрывающими его турецкими позициями. Чтобы переплюнуть нас в этом отношении, туркам придется залезть прямо на вершины гор, а это, как вы понимаете - полный анреал. И еще, так как в наше время это тропа стала чем-то вроде сельской дорогой, то у меня была вполне обоснованная надежда, что там смогут пройти БМП и Нонны, с целью устройства туркам еще большой козьей морды, чем просто обстрел их позиций из "Печенегов" и "Утесов". БТРы с их крупняками я выдвинул к началу дороги, ровно настолько, чтобы они могли взять под обстрел ту часть тропы, по которой турки могли бы попытаться перебросить на уступ подкрепления. И, успокаивая рвущегося в бой генерал-майора Леонова, принялся терпеливо ждать.

Так прошло двадцать минут, полчаса, сорок минут... Было тихо. За это время прилетевшие вертолеты вывезли раненых, а полковые батюшки Астраханского и Волынского полков успели отпеть всех убитых в утреннем бою. Три офицера и двадцать восемь нижних чинов из обоих полков. И еще трое моих. Вечная им слава, и вечная память. На местном сельском кладбище появится еще одна братская могила русских воинов, павших за жизнь и свободу Болгарии. Но и это еще не конец, мы только начали штурмовать этот перевал.

И вот, через пятьдесят пять минут на уступе раздались первые выстрелы. До винтовок Мосина, Маузера, Нагана, Манлихера, использующих унитарные патроны с бездымным порохом еще пятнадцать-двадцать лет. Поэтому турецкая стрельба обозначается длинными струйками порохового дыма, четко обозначающими их позицию - нечто вроде каменной насыпи, перегораживающей тропу. Как я уже говорил в нашу сторону естественных укрытий на этом выступе нет. Кто сказал - "турки могли вырыть окопы"? Вы пробовали копать окоп на склоне горы? Сорок сантиметров более-менее мягкого грунта, а дальше сплошная скала. Тут нужно нечто более мощное, чем обычный заступ.

Перестрелка наверху, то разгоралась, то затихала. Следом за морскими пехотинцами через кусты продиралась БМП. Я представлял, что там творится. Морские пехотинцы, по очереди прикрывая друг друга огнем, короткими перебежками стремятся сблизиться с укреплением на дистанцию гранатного броска. На нашей стороне зеленка, камуфляж и скорострельное оружие на бездымном порохе. На стороне турок численность и, чудовищный по нашим временам калибр их оружия.

Но очевидно, что как только наши смогут перебрасывать через баррикаду гранаты, то туркам станет совсем кисло. Сулейман-паша, видимо озаботившись тем, что его передовой пост могут сбить с такой удобной позиции, послал туда еще подкреплений. Цепочка аскеров в синих мундирах и красных фесках, упорно карабкалась вверх по склону. Пропустив их на две трети высоты подъема, БТРы открыли огонь из КПВТ.

Тем временем, пока внимание турецкой публики было отвлечено подготовкой к штурму баррикады и стрельбой внизу, группа спецназовцев ГРУ по бездорожью обошла турецкие позиции на уступе, и заняла господствующий над ним гребень горы. С того момента, как их два "печенега" и десяток автоматов ударили туркам во фланг, бой за уступ фактически закончился. Даже прорвавшаяся через кустарник БМП успела всего лишь к шапочному разбору, пробив 100-мм снарядами брешь в баррикаде.

Когда морские пехотинцы заняли уступ, то оказывать им сопротивление уже было некому. Среди обломков камней и разбросанного оружия валялись только убитые и тяжелораненые турки. На захваченном уступе началось оборудование позиций для пулеметов "Утес". По проложенной первым поднявшимся наверх БМП дороге, двинулась вперед обе батареи Нонн-С.

Но тут же возникла и определенная сложность. Разведргуппа, двинувшаяся дальше по гребню горы, доложила, что это не очередной заслон, тут все это проклятое войско общей численностью более шести тысяч, рассредоточенное по обратным скатам высот и хорошо укрепленное. Как я уже сказал, турки поняли, что это их последняя позиция, и за перевалом для них земли нет. Придержав артиллеристов и изнывающего от нетерпения генерал-майора Леонова, я связался с контр-адмиралом Ларионовым и, коротко обрисовав ему ситуацию, попросил поддержки авиацией. Все стихло, только морские пехотинцы на уступе, лениво перестреливались с находящимися внизу турками. Минут через сорок после моего запроса высоко над нами прошла одиночная "сушка", скорее всего разведчик. После чего, нам сообщили, что наша заявка принята к исполнению, время ожидания в пределах часа. Час на войне это очень много, но я понимал, что это неизбежно. Получив данные разведки, командир авиагруппы полковник Хмелев должен определить тип и количество самолетов, и боеприпасов необходимых для уничтожения данной группировки. Чтоб не убавить и не прибавить. Потом техники должны все это подвесить под боевые машины, и залить в баки топливо. Самолеты поднимут на палубу и подготовят к старту...

Солнце уже клонилось за полдень, когда я, наконец, получил сообщение с "Кузнецова", - "Стая поднялась, три тройки, время ожидания - двадцать минут". Ну что тут можно сказать - только одно, - Откройте рот и заткните уши. А еще необходимо обозначить свой передний край, а то, как бы чего не вышло.

Против своей обычной тактики, с этот раз Су-33 атаковали не одной группой, а тремя тройками последовательно. Скорее всего, это было сделано потому, что цель занимала относительно небольшое пространство по фронту, но зато была сильно эшелонирована в глубину.

Получив предупреждение о минутной готовности, я дал сигнал, и на передовых позициях зажгли красные файеры. Турки, наверное, сильно удивились такой внезапной иллюминации, но их мнение никого не интересовало. Все, и особенно наши местные коллеги, крутят головами, пытаясь первыми увидеть летающее чудо.

Первая тройка появилась с севера на высоте 500-600 метров над вершинами гор. Мгновение спустя раздался страшный грохот. Встали на дыбы и отчаянно заржали насмерть перепуганные лошади. Над турецкими позициями из-под крыльев самолетов вниз пошли черные капельки бомб. Видны раскрывшие стабилизирующие парашютики, а сие означает, что это не простые фугаски. Пролетев метров двести, бомбы раскрылись, распавшись на сотни мелких точек, которые скрылись за гребнем первого от нас холма. Мгновение спустя оттуда поднялось огромное, во всю ширину турецкого фронта, желто-бурое облако дыма, и донесся тяжкий грохот. Земля вздрогнула, будто по ней ударили огромной кувалдой. Еще минуту спустя удар нанесла вторая группа, за ней третья. Причем по последнему рубежу, где были сосредоточены обозы, резервы и штабы, отбомбились чем-то зажигательным - уж больно угольно-черным был поднявшийся оттуда дым. Все было кончено минут за пять. Генерал-майор Леонтьев и его офицеры были ошарашены, смущены и восхищены одновременно. Пришлось им объяснять, что такое применение авиации, это всего лишь частный случай, когда противник собирается в большую кучу, надеясь на прочность своих позиций. Вы скажете, что все это ненадолго, мол, кончится у самолетов ресурс, и все... Это не совсем так. К тому времени у нас уже будет поршневая авиация примерно соответствующая 20-30-м годам XX века. Наших знаний и местной технологической базы аккурат хватит для начала процесса. Но, вернемся на поле боя.

Некоторое время спустя, разведгруппа, продвинувшаяся по гребню горы почти до траверза тыловой турецкой позиции, сообщила, что немногочисленные уцелевшие турки, бросая оружие драпают. Выдвинувшийся вперед взвод на трех БТР-80 дошел до конца второй петли, и остановился перед выжженной в уголь полосой земли. Противник сопротивления не оказывал, беспорядочно отступая дальше по дороге. Нам, чтобы отозвать самоходки с выступа, и спустить с гребня горы разведгруппу, надо полтора два часа. А турки с каждой минутой уходят все дальше. Когда они ворвутся в болгарские села, лежащие в долине, то выместят все пережитое на мирных жителях. Чего тут два часа рисовать?! Я повернулся к генерал-майору Леонтьеву 2-му, - Степан Степанович, обстановка проста. Турки в расстройстве чувств бегут куда глаза глядят. А куда их глаза глядят, вам объяснять не надо. Я вам не командир, но сами знаете, что будет лучше, если они все здесь так и останутся. Вам решать. Если атакуете, вас поддержит огнем наша передовая группа.

Генерал-майор ничего не сказал, только молча пожал мне руку. Звонко запел горн, и уже через четверть часа эскадрон за эскадроном быстрой рысью пошли вдогон бегущему турецкому воинству. Еще полтора часа спустя тронулись и мы. Сразу скажу - не один турок не добежал до долины, все остались в ущелье.

Ночевали мы уже в Карлово, опять, как белые люди, в мягких постелях. А сегодня утром двинулись в сторону Софии, на просторе, широко развернув крылья кавалерийских фланговых дозоров. Со стороны Плевны через горы туда же пробивался цесаревич Александр Александрович, со своим 1-м кавкорпусом... Но, так же, как и под Шипкой, отряды турок оказали ему ожесточенное сопротивление на горных перевалах. Пришлось кавалеристам цесаревича ждать, когда подтянутся пехоты и артиллерии.

Но теперь туркам каюк, поскольку под началом цесаревича, 1-я, 2-я, 3-я гвардейские дивизии и 2-я и 3-я гренадерские. Им до Софии вдвое ближе, но там еще не сломлено сопротивление, а мы движемся парадным маршем. Но, есть такое понятие, как политика, а она требует, чтобы первым в Софию под развернутыми знаменами Преображенского и Семеновского полков с барабанным боем, вступил именно цесаревич Александр Александрович, а не мы, грешные. Нам и второе место вполне сгодится. Главное, что не будут путаться под ногами ни сербы, ни румыны.

Дэвис сидел на своем излюбленном кресле-качалке на веранде своего домика. То, что казалось единственным оставшимся делом его жизни, его рукопись, лежала на его письменном столе, и он за последнюю неделю к ней даже не прикоснулся. Молодой Джон Семмс, благослови его Господь, полностью изменил ход его мыслей, и его настроение. Когда-нибудь он допишет свои мемуары, а пока прошлое важно лишь для того, чтобы не повторять ошибок, сделанных в те далекие годы, годы Второй Американской Революции, столь безжалостно втоптанной в грязь солдатами в синих мундирах.

Дэвис опять вернулся к мысли, которая не давала ему покоя. Роберт Ли был рыцарем без страха и упрека. Он был весьма неплохим генералом - но генералом консервативным. И он не сразу приспосабливался к новым реалиям.

Кто знает, битва при Геттисбурге могла была быть выиграна, если бы Ли обратил внимание на то, что армия Севера, бывшая в начале скорее аморфной массой, к 1863 году научилась воевать. Может, не так, как армия Юга, но у них было и преимущество в оружии, и их было попросту намного больше.

Были и другие военачальники. Форрест и Морган громили тылы северян, уничтожая их по частям. Дэвис помнил, как какая-то дама на приеме спросил у Форреста, как у него это получалось. Тот улыбнулся и ответил: "Мадам, я просто туда успел первым и с большим числом людей."

Рафаэль Семмс, вместо того, чтобы красиво погибать в схватке с превосходящими силами, бил северян там, где им было больнее всего - по их карману, точнее, по их торговле. Он, наверное, нанес северянам больший урон, чем почти весь наш остальной флот. Его сын Джон на захваченной канонерке проявил чудеса храбрости на Миссисипи, и не его вина, что его "Дайана", в конце концов, не выстояла перед намного превосходящими силами противника.

Но Дэвис был кадровым офицером, и даже в прошлом ректором Военной Академии САСШ в Вест-Пойнте. Поэтому он тяготел к кадровым генералам с европейской выучкой. И это, возможно, было самой большой его ошибкой. Ведь и командующий Континентальной Армией, великий вирджинец и герой не только Севера, но и Конфедерации, Джордж Вашингтон, был ближе по своей тактике и стратегии к Форресту, чем к Ли.

- Мистер Дэвис! Мистер Дэвис!

На вороном коне к нему подъезжала сама хозяйка Бовуара, Мисс Дорси.

- Мистер Дэвис! Я получила телеграмму от майора Семмса! Он едет к нам, и с ним генерал Форрест! Я распорядилась их встретить!

Через несколько часов, Дэвис приветствовал вернувшегося Семмса, а также его спутника.

- Генерал, давно я вас не видел. Как хорошо, что вы приехали.

- Господин президент, когда на кону судьба нашей многострадальной родины, я и не смог бы поступить иначе.

- Джентльмены, добро пожаловать к столу, - вмешалась миссис Дорси.

Они прошли в поместье, где был накрыт стол под белой скатертью, на котором уже стояли блюда с устрицами и креветками.

- Джентльмены, мой повар - мастер французской кухни, которой некогда славился Билокси. Надеюсь, что вам понравится.

Потом были супы, омары, телятина в каком-то воздушном соусе, утка а льЄоранж... И когда подали пирожные, кофе, сигары и французский коньяк, миссис Дорси пожаловалась на усталость и покинула помещение.

- Господин президент, позвольте мне рассказать вам об итогах того, что произошло в Мемфисе, - сказал Семмс после того, как Форрест призывно посмотрел на него.

Дэвис внимательно слушал рассказ молодого (впрочем, не столь уже и молодого) человека. Но когда он услышал о Девое, его лицо невольно изменилось.

- Господа, я не уверен, что привлекать незнакомого ирландца было правильно. Во первых, у нас в стране ирландцы в основном живут на севере, и воевали против нас в составе их армии. Во вторых, я сомневаюсь в том, что они смогут нам хоть чем-нибудь помочь. Посмотрите на всю их историю. Вот разве что говорить они мастера.

Форрест улыбнулся и сказал примирительно:

- Господин президент, это не просто ирландец, это человек незаурядный. Более того, это человек умеет совершать невозможное. Он не раз организовывал и совершал настолько дерзкие акции... Взять хотя бы тот случай, когда из неприступной тюрьмы для особо опасных преступников в Каталпе, в Австралии, на другом конце света, он сумел организовать побег пяти главарей ирландского сопротивления. Да и если б другие не испугались, то несколько лет назад в Ирландии поднялось бы восстание, которое он блестяще подготовил. Не факт, что оно бы увенчалось успехом, конечно, но, как говорится, тот, кто не пытается, тот никогда не побеждает.

Семмс добавил: - Русские говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Дэвис задумался, попыхивая ароматной сигарой. Через несколько минут он поднял голову и сказал: - Генерал, если вы ручаетесь за мистера Девоя, то мне остается только положиться на вас. Господь видит, что мне следовало еще во время войны прислушиваться к вам намного чаще. Джентльмены, шампанского у нас, увы, нет, но давайте выпьем по рюмочке за мистера Девоя и за успех нашего сотрудничества.

Какая же все-таки замечательная миссис Дорси. После ночи на весьма удобной перине, я проснулся рано утром, и старый слуга пригласил меня за стол, где уже были наши соседи. Нас накормили необыкновенно вкусным завтраком, после чего она предложила нам проехаться верхом вдоль моря. Через несколько минут она вдруг вспомнила о неотложных делах, и мы остались одни, на белом песке, под величественными пальмами, и далеко от посторонних ушей.

Сначала мы ехали молча, но потом президент сказал:

- Джентльмены, какими бы альтруистами ни были русские, нам нужно решить, что бы мы могли предложить русским. Я долго об этом думал, и должен сказать, что у нас не так-то и много такого, что могло бы их заинтересовать. Но кое-что мы им предложить можем.

Вряд ли они откажутся от военно-морских баз. Мы бы могли им предложить базы в Вирджинии, например, или во Флориде, в частности на одном из островов Флоридского пролива. В этом есть и собственный интерес. Во-первых, северяне к нам тогда не сунутся. Во-вторых, они будут одним своим присутствием защищать и наши интересы как в Атлантике, так и в Мексиканском заливе. Впрочем, конечно, я бы на их месте захватил Бермуду и парочку карибских островов, зря, что ль, они воюют с Англией. Но все равно базы у нас им не помешают, я так думаю.

Насчет территориальных уступок вопрос такой. Нам не принадлежит ничего, что могло бы их заинтересовать. Но, насколько я знаю, северяне так и не заплатили ни за Северную Калифорнию, ни за Аляску. К тому же там населения мало, и я бы обязал северян вернуть их русским, если мы, конечно, победим в этой войне.

Форрест усмехнулся:

- Когда мы победим, вы хотели сказать, господин президент. А часть Южной Калифорнии можно было бы присоединить к нам. Порт на Тихом Океане нам не помешает, например Сан-Диего. Сам я там не бывал, но наслышан.

- Да, генерал, вы правы. Но сначала нам нужно выиграть войну. А для этого нам будет необходимо договориться с нашими будущими союзниками.

Сегодня я связался по рации с русской субмариной. Эх, еще недавно радиосвязь была для меня чем-то сказочным, а вот теперь для меня это уже в порядке вещей. Договорились, что они нас заберут послезавтра, в том же месте, где меня тогда высадили.

Вечером приехал Джон Девой, которого я лично встретил на вокзале. Узнав, что мы уезжаем так быстро, сказал, что завтра ему надо будет встретиться кое с кем в Билокси, но одного дня как раз хватит. А до того мы с ним съездим в церковь, помолимся об успехе нашего предприятия.

Миссис Дорси опять накормила нас по королевски. После ужина она, как обычно, отпросилась, сославшись на усталость, а мы привычно расположились в курительной комнате с кофе, коньяком и сигарами.

Президент, поначалу смотревший на Девоя с недоверием, в течение ужина поддался его обаянию и растаял. Похоже, в отношении этого ирландца у него предубеждения отошли на второй план.

Да, нелегко ирландцам в Америке. Они не только новые иммигранты, и уже потому изгои; но они еще и католики. А кому как не мне, как католику знать, что людям нашей религии в САСШ сложно, что на севере, что и, чего уж там греха таить, на юге. Да и акцент у них смешной, часто непонятный, и считаются они ленивыми пьяницами. У Девоя, действительно, акцент есть, но, ни ленивым, ни пьяницей его уж никак не назовешь.

- Генерал рассказал мне о ваших совместных планах, мистер Девой. Должен сказать, что я поначалу отнесся к ним скептически, но потом понял, что они весьма оригинальны, и что у них есть все шансы на успех. Если, конечно, русские согласятся нам всем помочь.

- Господин Дэвис, насколько я понял нашего общего друга, господина Семмса, русские сами заинтересованы в том чтобы нам помочь. Нам, конечно, трудно будет оплатить чем-либо, кроме благодарности. Но я думаю, что в будущем мы могли бы передать им какие-нибудь порты для военных баз. А если им когда-нибудь понадобятся союзные войска, мы, ирландцы, не забываем помощи друзей, и всегда будем готовы выступить на их стороне.

- Господин Девой, интересно, что мы пришли к практически таким же выводам.

- Господин Дэвис, как говорится, великие мыслители думают примерно одинаково, - улыбнулся Девой. - А если честно, то чем это так уж отличается от того, что ваши молодые люди помогут освободить Ирландию, а наши потом Дикси?

Плохо, что со всеми военными, политическими и прочими тайными делами мы совершенно забываем о делах личных. А воюют, занимаются политикой и интригами у нас, между прочим, живые люди, со всеми их переживаниями, чувствами, радостями и горем. Это я к тому, что нам надо почаще обращать внимание на тех, с кем мы попали в этот чужой для нас мир. Да и не только на них.

Вот, к примеру, сегодня Ирочка привела ко мне зареванную Ольгу Пушкину. Бедная девочка, расставшись со старшим лейтенантом Игорем Синицыным, оказывается, впала в депрессию, забыла про еду, подолгу сидела молча, заливаясь по самому пустяковому поводу слезами.

Приставленная к ней в качестве старшей подруги и наставницы Ира Андреева, по мере своих сил и возможностей пыталась растормошить Ольгу. Иногда ей это удавалось сделать, и день-два Ольга превращалась в того шаловливого чертенка, которого мы привыкли видеть. Но потом опять на нее находила хандра. На бедную девочку было просто жалко смотреть. И ведь нельзя сказать, что Игорь забыл о ней. С каждой оказией он присылал ей весточку. Получив от него послание, Ольга радовалась как дитя, пела, плясала. Но длилась эта радость недолго. Вот такая вот печальная история.

Ирина, рассказав мне все, просила сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь бедняжке. Я, как старый и опытный сердцевед, по мнению Ирины, должен излечить душевные раны Ольги и спасти ее от такой опасной хандры.

Охохонюшки хохо... Да, угораздило меня под старость лет заниматься делами сердечными. Но, что не сделаешь ради внучки великого поэта. Я попросил Ирину сбегать к нашим эскулапам, и принести стакан воды и флакончик настойки пустырника. Накапав успокоительных капель в стакан, я заставил ее выпить эту микстуру, а потом обтер полотенцем, смоченным холодной водой, лицо девочки. Выставив за дверь Ирину, я помолчал несколько минут, а потом начал свою душеспасительную беседу.

- Скажи, Ольга, а ты очень любишь Игоря? - спросил я ее.

- Да, Александр Васильевич, очень-очень люблю, - сказала Ольга, и по-детски шмыгнула носом. - Я не могу без него! - Тут она не выдержала, и снова залилась слезами.

- Так вот, милая моя, - строго сказал я, - если ты его любишь, то должна все время быть веселой и бодрой, потому что, если он узнает о том, что ты плачешь и хандришь, то он будет расстраиваться, думать не о том, как ему лучше победить врага, а о твоих печалях. А ведь во время боевого похода офицеру нельзя отвлекаться на посторонние мысли. Ведь ты не хочешь, чтобы с Игорем что-нибудь случилось?

Испуганная Ольга замотала головой. Слезы у нее мгновенно высохли.

- Нет, что вы, Александр Васильевич, - сказала она, - я хочу, чтобы Игорь как можно быстрее вернулся ко мне живым и невредимым. Я больше не буду реветь, ну, если только иногда, ночью, когда никто не видит.

- Ольга, я могу посоветовать тебе, как отвлечься от тяжких мыслей. Попробуй заняться каким-либо делом, неважно каким, главное, чтобы оно было полезным и доставляло тебе удовольствие. Скажи, кем бы ты хотела быть?

- Александр Васильевич, - сказала Ольга, - мне очень нравится возиться с детишками. У меня дома остались маленькие братья и сестрички. Я так по ним скучаю. А когда я здесь играю с детишками, у которых погибли родители и близкие, мне становится хорошо, и я забываю о своей грусти и печали. - она немного задумалась, - Еще мне нравится помогать людям. Я подружилась с медсестрой из госпиталя Мерседес. Ну, той, у которой такой красивый и храбрый жених, Игорь Кукушкин, вы его, наверное, знаете? Так вот, я несколько раз дежурила в госпитале вместе с Мерседес. Как она умеет ухаживать за ранеными и больными. Когда она рядом, даже тяжелораненым становится легче, и они перестают стонать. Я бы хотела, как и Мерседес, облегчать страдания людей.

- Ольга, а может быть тебе лучше стать детским врачом, - предложил я, - Могу переговорить со своим старым другом профессором Сергачевым. Он может взять тебя к себе. Ты будешь учиться у него врачебному делу. Игорь Петрович опытный медик, и ему есть что рассказать тебе.

- А он согласиться взять меня к себе, - с дрожью в голосе спросила Ольга, - ведь он такой серьезный и хмурый...

- Эх, милая, да я вместе с ним учился в школе, - мне вдруг стало смешно, - Игорь тогда был душей класса, заводилой всех наших проказ, вечно попадающий в разные истории. А сейчас он серьезный потому, что у него слишком много работы, слишком много раненых наших солдат привозят в госпиталь, и он просто очень сильно устает... А еще он волнуется и переживает за каждого раненого, неважно кто это, генерал Гурко, или самый последний нижний чин. Для него нет между ними различия, все они русские воины, сражающиеся за Отечество. Ты меня понимаешь?

Ольга кивнула, а потом неожиданно спросила меня, - А вы Александр Васильевич, любили когда-нибудь?

Я чуть не подпрыгнул от удивления. Ай да девица! Ай да красная! Задала вопрос, и не знаешь, как на него ответить-то... Впрочем, по возрасту она, конечно, еще совсем юная, а вот по страстям и чувствам - и взрослой сто очков форы даст. Дедушкина кровь клокочет. Поэтому я решил говорить правду.

- Да, Оленька, любил, конечно, и сейчас люблю... Только так получилось, что мне с моей любимой уже больше не увидеться никогда. Не могу я к ней вернуться, потому что живем мы теперь с ней в разных мирах...

- Она что, умерла? - с дрожью в голосе спросила Ольга.

- Даже не знаю, что тебе и сказать, - ответил я, - вроде все мы живы, а встретиться нам уж больше не суждено... Я здесь, а она там. Вот так-то!

Ольга долго думала над тем, что я ей сказал. Потом, по-видимому, так и не поняв, что я имел в виду, снова вернулась к тому, что ее беспокоило больше всего.

- Александр Васильевич, - а когда мы с Игорем сможем пожениться? Мне очень хочется быть с ним рядом. Всегда и везде. И, никогда не расставаться...

- А вот на это, Оленька, не рассчитывай. Игорь боевой офицер, он служит Родине. Как и твой отец, кстати. Знаешь, какой девиз у русского офицера? - Душа - Богу, жизнь - Родине, честь - никому... Так что тебе достанется только его любовь. А это, поверь, тоже очень много. Игорь - это тот человек, с которым ты будешь счастлива всю жизнь. Но как бы он тебя не любил, по долгу службы он расстанется с тобой и отправится туда, куда его пошлют. И тебе придется или ждать его или, бросив все, ехать за ним хоть в Ташкент, хоть на Камчатку. Такова от века участь офицерской жены в России.

- Я все понимаю, Александр Васильевич, - с печалью в голове сказала Ольга, - только мне хочется поскорее стать его единственной, Богом данной...

- Да ты, Ольга, и так его единственная, - ответил я, - а все эти формальности пусть тебя не беспокоят. Знаешь, существует миф о том, что мужчина и женщина были когда-то очень давно единым целым. Потом бог их разделил, и теперь они бродят по свету и ищут каждый свою половинку. И это огромное счастье, когда половинки соединяться. Тебе Оленька, повезло... Радуйся, жди своего любимого, и моли Господа, чтобы он быстрее к тебе вернулся целым и невредимым...

- Хорошо, - кивнула Ольга, вставая, - я буду учиться у доктора Сергачева и попробую стать детским врачом. Наверное, это не так просто, но буду я стараться. Только вы не говорите Игорю об этом разговоре, будет лучше, если он о нем ничего не узнает. И спасибо вам за все, - чмокнув меня в щеку, она сделала книксен, и выбежала за дверь...

Вы видели когда-нибудь рекламу рома "Бакарди" 2000-х годов? В ней веселая молодежь бежит по белоснежному пляжу, поросшему пальмами, в теплое море. Примерно так же выглядел этот пляж, на котором мне довелось встречать наших гостей. Только молодежью их назвать было трудно, одеты они были не в плавки и купальники, а в костюмы, и они степенно шли, а не бежали... Короче совсем не похоже, но что-то в этом есть.

Сначала, на правах старого знакомого и ходячего пароля, к нам подошел майор войск Конфедерации Джон Семмс, которого мы совсем недавно высадили на этом же пляже. Раз он не один, значит его миссия удалась, и у нас есть шанс избавить мор от государства-молоха, одержимого только жаждой наживы и власти. Кто они такие, янки показали еще во время Реконструкции Юга, на своей земле и среди людей одного с ними расы и одного языка. Стоит ли удивляться бомбежкам немецких и японских городов во вторую мировую, Корее, Вьетнаму, и совсем недавним мерзостям в Сербии, Ираке, Ливии и Сербии. Была цветущая страна, приходят американцы, одержимые жаждой разрушения во имя призрака Демократии, и все превращается в помойку.

Старина Джон представил нам своих спутников, президента Дэвиса, генерала Форреста, и некого ирландца Джона Девоя. Про генерала я много читал; он был одним из тех, кто изобрел глубокие рейды. Джон Девой был мне неизвестен, а про Девиса слышал краем уха, что он был президентом Конфедерации. Ну не наша это история, не наша.

Встретив экс президента Девиса, я ожидал увидеть толстяка, но он оказался высоким, даже по нашим меркам, худым человеком с военной выправкой. Обалдеть, оказывается он тоже бывший военный и даже преподавал в американской военной академии. Генерал Форрест был даже выше президента Девиса, наверное, под метр девяносто, и оказался весьма обаятельным мужчиной. Майор Семмс сказал, что он был любимцем своих солдат. Не его вина, что у противника всегда было численное преимущество, а совершать те самые глубокие рейды ему запрещало стоящее тут же высокое начальство, тяготеющее к классическим европейским образцам военного искусства.

Вот Джон Девой был пониже, классический ирландец, рыжеволосый и рыжебородый; ему не хватало только пинты Гиннеса и кирки, чтобы быть похожим на стереотип подгорного гнома из "Властелина колец". Если это ирландец, то наше начальство уж точно найдет то место, куда прилепить Англии этот жгучий перцовый пластырь.

Поздоровавшись с высокими гостями, я пригласил их пройти на борт нашей резиновой лодки. Боевое охранение, а то как же без него, запрыгнуло в соседнюю лодку, взревели подвесные лодочные моторы, и оставляя за кормой белопенные следы, мы помчались к нашему красавцу "Северодвинск", маячащему черным силуэтом в отдалении от берега.

Первым, кто поприветствовал гостей на борту, был наш командир капитан 1-го ранга Верещагин. Все что нам оставалось сделать, это выпустить воздух из наших лодок и свернуть их, а так же спустить вниз гостей вместе с их багажом. Хотя какой там багаж, трое профессиональных военных и один не менее профессиональный революционер. Никто из них не привык обременять себя лишними вещами. Так, у каждого по одному небольшому чемоданчику. По своему личному опыту сразу могу сказать что там такое, мыльно-рыльные, принадлежности, смена белья, и в качестве поправки на то, что наши гости - американцы, то неизменная Библия. Кстати, пока сдували и сворачивали лодки, наши гости с интересом смотрели за этим процессом. Пусть смотрят - ничего секретного в этом нет. Потом, мы пригласили всех вниз, командир, лично убедившись, что все внутри, задраил за нами люк, и тут мне вспомнилось московское метро: "Осторожно, двери закрываются, следующая станция Константинополь..."

Майор Джон Семмс, спасибо ему за это, пытался заранее подготовить нас к этому подводному Левиафану, когда рассказывал о своих впечатлениях и своем переходе через Атлантику на этом корабле. Но одно дело услышать, а другое увидеть своими глазами. И первое время мне стоило больших усилий не показать своей оторопи и даже ужаса при виде этакого плавающего монстра. Господи, не дай нам прогневать этих людей, не знаю что такого им сделали янки, что эти русские решили помогать нам, но мы, южане никогда не должны повторить их ошибок. Ни когда, ни за что, не дразните русского медведя в его берлоге, если он из нее выйдет, то вам не поздоровится. По словам младшего Семмса, стремительно клонится к закату звезда совсем недавно могущественнейшей Британской империи. Первыми, конечно, ее ярмо сбросили наши предки под руководством мудрого Джорджа Вашингтона, но русские, кажется, сведут Британию на тот же уровень на котором сейчас находится Бельгия или Швейцария. Кто знает, может в ближайшее время так же стремительно усохнут и Североамериканские штаты, дав возможность спокойно дышать окружающим народам.

А вот команда этой подводной лодки оказалась людьми на удивление весьма учтивыми. Вот только, познакомившись с ними поближе, посмотрев на них вблизи, я еще раз возблагодарил Господа, за то, что это именно наши друзья и союзники. Несмотря на всю их внутреннюю суровость, в них нет зла и лицемерия. Они говорят то, что думают, и делают именно то, что говорят. Не хотел бы я оказаться их врагами. Ну что ж, да поможет нам всем Господь! Я, кажется, начинаю верить в то, что наш Диксиленд снова станет свободным. Вперед, в Константинополь!