И. о. поместного чародея

ГЛАВА 25,

в которой рассказывается, как мимолетен и краток перерыв между неприятностями в жизни Каррен.

Констана мы нагнали у самой калитки, да и то только потому, что тот замер, всматриваясь в щель между досками забора. Так как я уже успела досконально изучить своего горе-ученика, то могла, к сожалению, предположить, что его взору открывается какое-то омерзительное и опасное зрелище. При других обстоятельствах Констан в ступор не впадал.

«Пресвятые боги, только бы в саду под яблонями стая жрух не доедала бургомистра!» — взмолилась я, так как допускала, что за время нашего отсутствия на дом обрушились всяческие несчастья, не сровнявшие его с землей только лишь из-за необъяснимой случайности. И действительно, дорожка, ведущая к калитке, была истоптана куда сильнее, чем мне запомнилось со вчерашнего дня.

— Констан, что там такое? — простонала я, мысленно готовясь к худшему.

— Сдается мне, господин Теннонт нас ждал всю ночь напролет! — немного натянуто отозвался Констан, не поворачиваясь, словно увиденное его гипнотизировало.

Я отлепилась от Виро и шустро поковыляла к забору. Отпихнув Констана, я сама убедилась в том, что в открытом окне гостиной виднеется суровый лик Кендрика Теннонта, который в свою очередь, не мигая, смотрел на калитку. И почему-то при взгляде на его бесстрастное лицо становилось понятно: он прекрасно осведомлен, что за ней происходит.

— Похоже, он нас давно заметил! — сообщила я своим спутникам. — Но ведет себя при этом как-то подозрительно сдержанно… более того — неподвижно.

Со стороны Виро донесся горестный вздох. Видимо, он небезосновательно предполагал, что лично ему эта сдержанность обойдется очень дорого.

Так как я и без того представляла в глазах господина Теннонта всего лишь расходный материал, то беспокоиться по поводу его выражения лица в сложившихся обстоятельствах считала излишним. Благодаря этому я чувствовала некоторое моральное превосходство над секретарем, несмотря на всю безрадостность своего положения. Хотя кое-что следовало прояснить во избежание катастрофических последствий…

— Констан, — тоном, не терпящим возражений, произнесла я, при каждом слове тыча пальцем в живот ученика. — Ты будешь молчать. Это сложно и тяжело. Но при господине Теннонте ты сейчас не произнесешь ни слова, разве что кроме «доброго утра». Если же ты меня не послушаешь, я вырву тебе язык, высушу его, истолку и буду применять при лечении геморройных шишек у самых мерзких старух Эсворда.

Посчитав, что этой подготовительной работы будет достаточно, я распахнула калитку и, преисполненная достоинства, прошествовала через сад к крыльцу, моля всех богов, чтобы меня не стошнило на полпути. Виро и Констан следовали за мной, донельзя серьезные и понурые. Господин Теннонт, не шелохнувшись, провожал нас пристальным взглядом, сочащимся холодной ненавистью.

— Всю ночь, поди, не спал, бедолага, — пробормотал в землю Констан. — Все нас, сердешный, высматривал…

— Непонятно, с чего он так беспокоился, — ядовито отозвалась я вполголоса. — Нас же сопровождал господин Виро!

Наступил самый драматический момент нашего возвращения, способный вогнать в нервическую дрожь даже самых отъявленных храбрецов. Мы вошли в гостиную, а господин Теннонт весьма шустро переместился на софу посреди комнаты, ибо отповедь с колченогой табуреточки, которая стояла у окна, была бы не столь величественна. Подобную внимательность к деталям нельзя было не уважать.

Констан изо всех сил молчал, изредка побулькивая от рвущихся наружу откровений; я же держалась развязно, решив, что человек (а уж тем более — маг), задумавший меня угробить, не заслуживает, чтоб я трепетала пред его грозным взором по всяким пустякам. Виро, всем видом демонстрирующий, что осознает, как бездарно провалил возложенное на него задание, утратил весь свой апломб, и теперь было ясно, что вся его былая фамильярность по отношению к Теннонту проявлялась только с позволения последнего.

— Доброе утро! А знаете, где мы… — все-таки прорвало Констана, который даже глаза зажмурил, чувствуя, что более не в силах бороться с могучей силой, искушающей его выложить все впечатления от прошедших суток.

Я тут же наступила на его босую ногу и сладчайшим голосом осведомилась у Теннонта:

— Хорошо ли вам спалось?

Теннонт свирепо раздул ноздри, напрочь игнорируя мои попытки быть вежливой, и скрипучим голосом проповедника произнес, обращаясь к Виро:

— Я жду объяснений!

Если бы лицо Виро не было лилово-фиолетового цвета, то наверняка бы покраснело. А так секретарь тоненьким фальцетом пропищал:

— Видите ли, некие непредвиденные обстоятельства…

Тут Теннонт наконец-то обратил внимание на нас с Констаном — совершенно неподходящих свидетелей для грядущего третирования своего доверенного лица. Он поперхнулся, довольно постно выругался и, не находя более слов, ткнул пальцем в сторону кухни. Виро покорно потрусил туда, а мы с Констаном остались в гостиной.

Тут будет уместно упомянуть, что едва мы вошли, как я отметила необычайную чистоту, царившую в доме. Нигде не было ни следа пыли, надраенные ручки мебели слепили глаз, а на столе благоухал букет, представляющий из себя исполинскую охапку цветов различных видов и сортов. И это при том, что вазы в доме Виктредиса не было отродясь! Монументальную фарфоровую конструкцию, годную на то, чтоб квасить огурцы, я видела впервые.

Можно было бы, конечно, заподозрить, что господин Теннонт, оставшись в одиночестве, решил проявить добрую сторону своей чародейской натуры и при помощи хитроумных заклинаний произвел уборку, не оставив без своего внимания ни одной мелочи. Ежели вспомнить известную сказку про Замарашку, то волшебников хлебом не корми — дай помочь по хозяйству и обустроить малознакомым девушкам личную жизнь.

Но обилие корзинок с пирогами и соленьями, которыми были уставлены все горизонтальные поверхности, подсказывало: вдовы и старые девы Болотцев (а может, уже и Эсворда) вчера несли свои дары к ногам холостого столичного чиновника до глубокой ночи, попутно натирая полы и мебель, дабы умилостивить мимолетно явившееся божество, воплотившее в себе все чаянья зажиточных провинциалок, доселе не пристроивших свои руки и сердца.

— С голоду мы не умрем, это уже хорошо! — сказала я, повеселев. Мысленно, впрочем, прибавила: «И скорее всего, даже все это не успеем съесть», но Констан, хвала богам, мысли не читал. Как мне начинало казаться, он и слова-то не все понимал.

Затем я отобрала корзинку побольше, сунула ее ученику и велела немедленно истопить баню.

— Если я через час не попарю свои кости, то через два слягу в горячке! И ты тоже! — твердо постановила я и вытолкнула ученика через парадный вход в сад, чтоб ему не успела прийти в голову мысль ломиться через кухню.

Сама же я со всех ног помчалась наверх. Как я уже упоминала, в полу коридора была очень удобная щель, позволяющая добру быть в курсе планов зла, что доказывало существование высшей справедливости.

«Скажет или не скажет? — лихорадочно вопрошала я сама себя. — Скорее всего, скажет — что за смысл ему умалчивать? А если умолчит… Значит ли это, что он на моей стороне? Умалчивание не нарушает планов Теннонта, это не столь важная услуга, чтобы можно было по ней судить о каких-то серьезных мотивах. С другой стороны, Виро, по здравом размышлении, не должен оказывать мне вообще никаких услуг. И следовательно, можно говорить о какой-то добровольной помощи, сочувствии, долге…» — тут меня снова накрыло волной тошноты, и от измышлений пришлось отказаться в пользу спазматических сдержанных иканий, ведь надеяться на то, что болотницкие невесты, демонстрируя свое трудолюбие, доберутся с уборкой и до второго этажа, было бы слишком оптимистично.

Между тем на кухне воцарился ад — по крайней мере, для Виро. Кендрик Теннонт был суров и беспощаден, его тон просто выжигал каленым железом остатки самоуважения в собеседнике. Даже мне стало не по себе, и я перестала надеяться на лучший исход — вряд ли кто-то сумел бы соврать человеку, задающему вопросы столь неприятным, скрипучим голосом.

— Глазам своим не верю! Где конь? Где меч? Где одежда, в конце концов?

— Коня я потерял, меч тоже… Одежда по большей части утопла в болоте, — бубнил Виро.

— Как можно потерять коня?! Это же не дамская собачка! Что вообще произошло?

— Местные жители неправильно поняли наши намерения…

— Местные жители? Крестьяне?! Год назад мы проехали через весь Рир, охваченный мятежами и междоусобицей! И ни разу нам не доводилось идти босыми, пусть даже кругом кипели бои! Крестьяне же боялись на нас даже поднять глаза…

— Это потому, что им не представлялась такая возможность, господин Теннонт, — попытался дать отпор Виро, но выглядело это очень жалко. — В тех селах, где мы останавливались, всегда было военное присутствие. А здесь сборщиков подати не видели лет десять. Вы не поверите, что там за глушь!

— Значит, вас чуть не убили крестьяне. Мага со здоровенным слугой и вооруженного человека благородного сословия. Крестьяне! Ладно, допустим. Но какой урон вы им причинили? Сожгли чью-нибудь хату? Приставали к поселянкам?

— Да не дай бог! — вырвалось у Виро, явно вспомнившего местных поселянок, кои в бою являли собой отличную натуру для любителей писать батальные сцены времен последнего нашествия с Северных Пустошей. — Там и жечь-то нечего — местные и сами на это горазды. Ну, разве что лопату украли…

— Та-а-ак, — протянул Теннонт. — Моего секретаря едва не повесили крестьяне за кражу лопаты. Чудно. Чувствую, эта история будет очень популярна при эзрингенском дворе, если выйдет наружу…

— Не только за кражу, — мрачно откликнулся Виро. — Скорее, за разорение могилы и осквернение трупа.

— Не хочешь ли ты сказать, что эта полоумная девица и впрямь раскопала чью-то могилу в поисках волкодлака?

— Мало того, она его нашла.

Теннонт помолчал, затем задумчиво промолвил:

— Я, кажется, начинаю понимать логику размышлений местного бургомистра. На его месте я бы тоже постарался избавиться от нее любой ценой. Люди, которые без всякого дополнительного вознаграждения отправляются на поиски волкодлака, да еще и находят его, обязательно станут причиной какого-либо ужасного несчастья для своего города… И что, она действительно использовала коня? А кол?..

— Именно так, — подтвердил секретарь. — А видели бы, как она левитировала гроб!

— Так волкодлак уничтожен?

— Боюсь, что он необратимо пострадал еще во время левитации.

— И крестьяне после этого пытались вас порешить?

— Это странная местность, доложу я вам, господин Теннонт.

На время Теннонт примолк, наверное, пытаясь втиснуть эту историю в крайне неподходящие для нее рамки собственного мировоззрения.

— Что было дальше? — наконец произнес он, смирившись.

Тут я скрестила пальцы и забормотала: «Соври-соври-соври!» — прекрасно понимая, что сейчас, вполне возможно, решается не только судьба Констана. Лгущий своему господину секретарь становился для меня последней соломинкой, потенциальным слабым звеном в непонятном пока что заговоре, где моя гибель была даже не целью, а всего лишь необходимым условием. «Ну же, не заставляй меня сожалеть, что я спасла тебя от джеров!» — умоляла я его мысленно, хотя, по чести сказать, основные сожаления по этому поводу улетучились еще ночью, когда секретарь сообщил, что у него за пазухой имеется украденная курица, — я никогда не была особо требовательна.

— А дальше мы бежали и заблудились в болоте, потеряв коня. До глубокой ночи мы шли наугад, пока не очутились у реки. К счастью, слуга нашел лодку, и остаток пути мы проделали по воде…

Я, вне себя от восторга, воздела руки к небу, а потом просто повалилась на пол, мало что соображая. Знаете, общие приключения — еще не залог дружбы, пусть даже они очень неприятны и опасны. Более того, даже лицезрение друг друга в исподнем посреди болота еще не означает взаимной симпатии, как бы того ни хотелось господам сочинителям. А вот общая ложь… Общая тайна! О да, теперь, когда секретарь выполнил мою просьбу промолчать, он вряд ли сумеет отказаться, когда я попрошу его немного разговориться.

А затем со двора донеслись певучие басовитые курлыканья с явными призывными интонациями, и я поняла, что болотницкие дамы с удвоенными силами приступили к штурму вожделенной цели, посчитав восход солнца сигналом к действию. Выглянув в окно, я убедилась в верности своих предположений: через сад, залитый утренними лучами света, шествовала нескончаемая процессия дам, наряженных в свои лучшие платья. Они торжественно несли к дому поместного чародея жертвы и дары, которые и не снились какому-нибудь богу плодородия и достатка. Я видела, как плывут к нашему крыльцу запеченные гуси, поросята, горы марципанов, засахаренные фрукты и фигурные пряники, заботливо уложенные в корзины или же возлежавшие на лучших блюдах, безжалостно отлученных от парадных сервизов. Визит вежливости, который подразумевался под этой гастрономической вакханалией, грозил выйти за рамки разумного, но разве это когда-нибудь останавливало людей, которые считали, что находятся на полпути к исполнению своего самого заветного желания?.. Я была уверена, что пробудь господин Теннонт в Эсворде еще неделю, и без пары-тройки жестоких убийств особо искусных поварих дело не обойдется.

Не знаю, понимал ли полностью лжечиновник причины, по которым милейшие женщины ни свет ни заря прибыли пожелать ему доброго утра и случайно захватили с собой «кое-какую ерунду со стола», или искренне считал, что гостеприимство в данной местности не имеет пределов, но воспользоваться ситуацией он был явно не против. Я не удивлялась этому, ибо знала, что тщеславие чародеев безгранично, и даже обожание непритязательных провинциалок, которых Теннонт, несомненно, в душе презирал, проливалось бальзамом на его душу, так что устоять перед искушением он не смог. До меня донеслись велеречивые благодарности, которыми он осыпал своих наивных и простосердечных поклонниц, следующие несколько минут его хором убеждали в ответ, что подобные добрососедские обычаи — сущий пустяк, который не стоит внимания, и подобным образом испокон веков здесь встречали любых гостей, даже не имевших чести состоять на княжеской службе.

Поняв, что ближайшую пару часов господину Теннонту будет не до меня, я с чистой совестью отправилась в свою комнату. Там я взяла чистую одежду (еще более истрепанную, чем та, что была безвозвратно погублена во время скитаний по болоту), полотенце и спустилась в сад через окно, благо это было не таким уж сложным делом.

С кухни за моими передвижениями наблюдал Виро, являя собой образец бдительности и подозрительности после полученной головомойки. Но я и не надеялась, что его отношение ко мне изменится столь быстро, — надо было дать ему время осознать, что убивать меня будет слегка несправедливо. И наверное, исхитриться еще раз как-нибудь его спасти. Например, посоветовать воспользоваться баней, чтоб не слечь с жесточайшей простудой после постоянных ныряний то в болото, то в реку.

Я помахала ему полотенцем и ткнула пальцем в сторону бани, которая виднелась сквозь ветви деревьев и огородные заросли. Секретарь вдруг засуетился, потупился и спрятался за занавеску. Я сообразила, как он мог истолковать мои жесты, и мысленно себя выругала, потому что с необходимостью его спасать в обозримом будущем я, может, и смирилась, но вот совращать не намеревалась ни в коем случае. «Черт возьми, какая сложная же это штука — дружба с демоном!» — с сожалением подумала я, но потом решила, что и с обычными мужчинами все не так просто, а значит, жаловаться не стоило.

К вечеру стало ясно, что даже баня ситуацию не исправила, как ни надеялась я на то, что духовитый пар изничтожит зарождающуюся хворь, замешанную на болотной гнили и студеной речной водице. Все равно и я, и ученик с секретарем основательно расклеились. Теперь мы являли собой триединое божество простудных заболеваний: у меня непрерывно текло из носу, Констан кашлял и чихал, да так мощно, что я старалась держаться исключительно за его спиной, а Виро напрочь потерял голос. Так как обозленный на нас господин Теннонт демонстративно занял гостиную, где нежился в лучах любви и обожания, в перерывах между светскими разговорами позволяя дамам себя кормить и поить, нам пришлось удовольствоваться кухней, где мы и сидели, укутавшись в лоскутные одеяла по самые уши.

Известно, что в магии есть много парадоксов, официальных и неофициальных. Так, например самый известный гласил: «Чем талантливее маг, тем реже он пользуется магией», самый популярный при выборе темы для бесполезно-показательной диссертации — «Чем чаще используется энергия артефакта, тем больше становятся ее запасы», что до сих пор никем не было объяснено и, следовательно, открывало широчайшие просторы для всяческого славословия. Ну а к нам в данный момент имел отношение один из самых безыскусных: «Магия может помочь при любой хвори, кроме простуды и приступов икоты». Именно поэтому я сейчас не готовила какую-нибудь вонючую микстуру из тритоньих лапок и не чертила пентаграмму, а, завернувшись в одеяло, пила чай с медом и парила ноги в бадейке с горячей водой, в полном соответствии с заветами бабушки Бланки.

Виро с Констаном в точности повторяли мои действия, разве что секретарю вместо бадейки досталась керамическая миска из лаборатории с ритуальными символами (я посчитала, что демону они точно не навредят), а Констану — та самая ваза, что утром поразила меня своими габаритами. В гостиной для нее уже не нашлось места. Господин Теннонт мог собой гордиться.

Так как из нас троих никто не мог поддерживать разговор по причине насморка, чихания и потери голоса соответственно, то пришлось играть в карты. Для азарта вместо ставок использовали содержимое трех корзин, наугад сворованных из гостиной. Я ставила пирожки с капустой и грибами, Виро — жареных карасиков, а Констан — всяческие сладости в форме сердечек и голубков. Секретарь отчаянно мухлевал, потому что его поразительный аппетит и сейчас нисколечко не пострадал, ученик постоянно чихал, вскоре заплевав всю колоду, а я толком не знала правил ни одной карточной игры, но, в общем, все складывалось мирно. К тому же я подозревала, что, несмотря на пару-тройку взаимных спасений, дружески беседовать у нас все равно бы пока не получилось.

Часы готовились пробить восемь раз, за окном начали сгущаться вечерние сумерки, и бороться со сном становилось все сложнее. Я сладострастно предвкушала, как заберусь сейчас под одеяло, запихнув себе в ноздри дольки чеснока, и совершенно забыла о том, что жизнь далеко не так справедлива, как хотелось бы. Иными словами, не стоило и надеяться, что больного, уставшего человека оставят в покое хотя бы на несколько часов.

Первым тревожным звонком стала тишина, внезапно воцарившаяся в гостиной. Хотя дамский щебет, доносившийся из-за плотно прикрытых дверей, уже изрядно надоел, но никакой благоприятной причины для того, чтобы все гостьи внезапно умолкли, я изыскать не могла, поэтому отложила карты и замерла, прислушиваясь. То же самое сделали и мои партнеры по игре. Что-то мне подсказывало: выражение обреченного ужаса на их лицах было зеркальным отражением моего. «Ну вот и все. Отдохнули!» — озарило нас общее ужасное предчувствие, вряд ли понятное кому-то, кроме больных, покрытых синяками и ссадинами, невыспавшихся людей, чьи чаяния отправиться в мягкую постель только что накрылись медным тазом. В гостиной готовилась разразиться какая-то буря, и только боги знали, с какой стороны ее принесло на ночь глядя.

Сердце отсчитало три удара в полной тишине, я высморкалась слабеющей рукой и жалобно посмотрела в потолок. Но умоляюще простонать «Только бы обошлось!» я уже не успела — надежды на то, что все гостьи разом исчерпали темы для светской беседы, погибли. Злобный рев, в котором не угадывалось ничего человеческого, кроме отдельных междометий, не имеющих, впрочем, отношения к культурной лексике, заставил дрогнуть стены, чашки с чаем на столе, да и Виро с Констаном дружно подпрыгнули на своих стульях. Вразнобой завизжали женщины, попытался разразиться проклятиями Теннонт, но громогласное рычание вновь без труда заглушило эту слабую попытку сопротивления.

— Хрррыхх? — Виро вытаращил слезящиеся глаза и вопросительно ткнул пальцем в сторону гостиной, а Констан и вовсе не сумел подобрать нужных слов.

— Не имею ни малейшего понятия! — отозвалась я и принялась вытирать ноги, готовясь воплощать в жизнь самый универсальный план действий всех времен и народов. А именно — бежать куда глаза глядят, оставив выяснение ситуации на потом.

— Хррпссфф фххр! — Виро вскочил на ноги и едва не грохнулся оземь, потому что миска, в которой он отпаривал свои нижние конечности, коварно скользнула под стол.

— К черту! — огрызнулась я, натягивая ботинки, окончательно покоробившиеся после просушки у очага. — Господину Теннонту ваша помощь вряд ли нужна. Там с ним добрый десяток женщин, готовых пожертвовать руками, ногами и прочими съедобными частями тела, лишь бы только оказать ему услугу. Даже если там злобствует выводок взбесившихся ехидн, то пока они пробьются через этот живой щит…

Упоминание мною ехидн привело к тому, что Констан также принялся совать ноги в башмаки, а Виро схватился за голову, прохрипев очередную неразбериху и с отчаянием глядя на дверь, отделявшую нас от ужаса, воцарившегося в гостиной.

— Да нет, это я образно… у нас ехидны вроде бы не водятся, — попыталась я его успокоить, хотя вряд ли это было возможно.

Шум, состоявший из женского визга, рычания и воплей господина Теннонта, достиг своего апогея, так что я едва могла его перекричать. С другой стороны, это значило, что живых в гостиной явно больше, чем мертвых, что не могло не радовать.

Я уже открывала дверь, ведущую во двор, когда рычание резко смолкло, впрочем, до последнего вибрирующего звука сохраняя редкую злобность, затем раздался звук глухого удара, снова повлекшего за собой хор женского визга, и на этом ужасное действо завершилось. Я в сомнении остановилась, занеся ногу над порогом и вывернув голову, чтобы не пропустить тот момент, когда следует бежать сломя голову.

Констан торопливо шнуровал свои ботинки. Виро стоял в своей исходящей паром миске, как статуя какого-нибудь первооткрывателя на постаменте, явно разрываясь между двумя необходимостями: не спускать с меня глаз и не оставлять своего господина в беде. В данный момент они представлялись совершенно несовместимыми, так как я намеревалась держаться от бед Теннонта на максимально значительном расстоянии. Бог знает, что бы предпринял верный слуга своего господина, если бы я не остановилась в дверях, сама не понимая отчего.

— Хпрр?.. — наконец недоуменно поинтересовался секретарь у меня.

— Черт его знает, — честно ответила я и вернулась к столу. Узнавать, что же случилось в гостиной, как-то не хотелось, но и бегство в одеяле уже не представлялось самым разумным вариантом поведения.

— Ну, госпожа Глимминс, это вообще ни в какие ворота! — в бешенстве проорал взъерошенный Кендрик Теннонт, врываясь в кухню.

За его спиной слышался шорох платьев и невнятное испуганное кудахтанье — дамы поспешно засобирались по домам, припомнив, что оставили на произвол судьбы детей, престарелых родителей и домашнюю скотину.

Как я ни вытягивала шею, вглядываясь в дверной проем, безжизненных тел на полу в гостиной замечено не было, равно как и брызг крови на стенах. Можно было перевести дух.