И мне будет тепло

Глава 1

В дорогу отряд вышел ночью. Темные фигуры, придерживая оружие, одна за другой исчезали в провале потайного хода. Из приоткрытого отверстия тянуло промозглой сыростью и холодом; оно казалось дверью в ад, где омерзительные лемуты и сам Нечистый мучают души грешников. Но это было лишь игрой воображения. На самом деле ход, начинавшийся неподалеку от церкви, шел под всем Мельтом и заканчивался не в аду, а за городским валом. По словам Куласа Демеро, главы Совета Аббатств, тайный подземный путь в Мельте прорыли еще в старые времена, потом все планы были уничтожены, а строителям, копавшим ход по частям и не знавшим ничего друг о друге, помогли забыть про их работу.

Миновав тоннель и очутившись среди огромных деревьев, вдали от башен и надежных стен города, люди невольно замедлили шаг. Все они были опытными бойцами, и каждый знал, что бродить по Тайгу в темноте — дело небезопасное. Тайг был огромен, необозрим и за пять с половиной тысячелетий, что протекли после Смерти, заполонил все обитаемые земли, раздвинул свои границы до океанских берегов, до Внутреннего моря и гор, что вставали на Дальнем Западе. Тайг занимал северную половину мира, тогда как в южной простирались другие леса, еще более страшные и чудовищные, перемежавшиеся со степями, радиоактивными пустынями и развалинами древних городов. О тех местах в Республике Метс, да и во всей Канде, не знали почти ничего — как и о том, что было в тех краях до катаклизмов и глобального потепления, вызванного Смертью.

Но в Тайге опасностей тоже хватало. В диком нехоженом лесу водилось не только хищное зверье, от которого умелый охотник мог отбиться, но попадались более жуткие, более враждебные твари, к тому же одаренные разумом, и был тот дар не от Бога, от дьявола. Бродили меж высоченных сосен и кленов Волосатые Ревуны — лемуты, издали напоминавшие человека, но вблизи поражавшие своей мерзостью и уродством; встречались гигантские крысы, ходившие на задних лапах и вооруженные топорами; рыскали Псы Скорби — собаки величиной с медведя; медведи же стали столь огромными, ловкими и хитрыми, что встреча с ними сулила смерть. Все эти чудища были опасны, но еще страшнее оказывались предатели. Никто ведь не может защититься от внезапного удара в спину… Даже самый умелый и быстрый из воинов-киллменов…

Все началось несколькими неделями раньше.

Мельт, один из старых северных городов необозримой лесистой Канды, спал настороженным чутким сном. За его валами, башнями и бревенчатыми частоколами царила тишина, лишь негромко перекрикивались стражники да поскрипывали и шелестели ветвями сосны. Тайг начинался всего в четверти мили от городка, окруженного поляной; сосны тут были срублены, пни — выкорчеваны и сожжены, а траву, которая летом поднималась в человеческий рост, регулярно косили, чтобы никто не мог подобраться незамеченным к городской стене. Здесь, на окраине Республики Метс, такая мера предосторожности была нелишней; да и в центральных районах страны, населенной редко и скудно, от Тайга старались отгородиться не одними стенами, рвами и частоколами, но еще и полосой раскорчеванной, пригодной под пашни и огороды земли.

Далекий рев грокона внезапно разорвал тишину, и пер Струба, главный над стражами, невольно поежился, представив, как гигантский кабан топорщит щетину на загривке и мечется среди деревьев. Струба, священник и воин-киллмен, не был трусом, но в молодости, во время охоты, грокон разорвал ему связки на левой ноге, и теперь он недолюбливал свинину и слегка прихрамывал. Впрочем, последнее обстоятельство пошло ему на пользу, позволив больше времени проводить в библиотеке Мельта, и вскоре Струба получил достаточно знаний, чтобы стать священником-управителем второй степени. В Республике Метс, да и во всей Канде, народ больше уважал заклинателей и пастырей, владевших многими тайными искусствами, однако реальная власть все же была в руках управителей.

Больше всего Струба не любил ночные дозоры. Если в светлое время он чувствовал себя спокойно в самых диких и опасных дебрях Тайга, то ночью казались угрожающими и чужими даже улицы родного городка. Но любой священник, получивший звание киллмена, обязан охранять границу, и никакой, даже самый высокий чин, не мог избавить от этой обязанности. Почетной обязанности, но опасной и сопряженной со многими трудами.

Рев грокона раздался ближе. Пер Струба закрыл глаза, стиснул в руке серебряный медальон — меч и крест, слитые воедино — и вознес молитву Господу. Потом он шумно выдохнул, приводя мысли в порядок, заставил тело привычно расслабиться и вновь налиться тяжестью. «Только спокойный духом может постичь чужую мысль и узреть незримое. А постичь и узреть — значит, получить власть!» Так говорил его наставник, пер Магнус; поучал и заставлял юного послушника часами просиживать на деревянном полу кельи, сосредоточившись в ментальном трансе. Зато теперь пер Струба мог коснуться мыслью любой Господней твари — неважно, ходит ли она на двух ногах, бегает на четырех, плавает в озере или парит в поднебесье.

— Господи, спаси и помилуй! — еле слышно пробормотал он.

В мозг священника, распахнутый, словно открытая дверь, хлынул поток ментальных образов. Сначала он увидел своих солдат — вернее, не только увидел: ментальная картина была ярче, богаче обычного видения. Он ощущал, как стражники медленно двигаются вдоль стены, пристально следя за тьмой и тенями, что притаились внизу, у вкопанных в землю бревен; он слышал негромкий лязг оружия, чувствовал запах кожи и пота, вкус ветра, долетавшего с лесной опушки. Его люди шагали один за другим; каждый защищал спину товарища и мог поднять тревогу, если что-то случится. Руки воинов сжимали арбалеты, копья и мечи, разум каждого был насторожен и чуток.

Мысленный взгляд священника скользнул в ночную темноту. Задержался на миг, встретившись с лисицей, отметил, что она сыта и торопится в логово, и помчался дальше — туда, где ревел и бился разъяренный грокон.

Но, не добравшись до клыкастой твари, священник-управитель вдруг содрогнулся, ощутив присутствие человеческого разума. Беззащитного, нагого, без ментальных щитов, открытого как колодец, с которого сброшена крышка… Кто-то, сжавшись в страхе, замер в развилке огромного явора, и сейчас священник чувствовал боль чужака, его ужас, панику и страдание. Несомненно, страдание; этот несчастный был совершенно гол, голоден, беспомощен и покрыт ранами. Ужас заполнил весь его мозг, заставил дрожать тело, а руки — еще крепче вцепиться в покрытую бугристой корой ветвь. Под деревом, яростно взрыкивая и швыряя землю широченными, похожими на бивни клыками, бесился грокон. Но корни многолетнего явора были прочны и глубоки; пока что дерево не поддавалось.

Прикоснувшись к сознанию кабана, пер Струба опять вздрогнул, будто обожженный звериной яростью.

Огромные свиньи, появившиеся после того, как над Землей пронеслась Смерть, считались у метсов хорошей добычей. Отъевшиеся в летнюю пору животные давали много сала, мяса и добротную крепкую кожу. Из шкуры грокона, натянув ее в несколько слоев на деревянный круг, делали превосходные недорогие щиты, мясо коптили и солили, жир вытапливали — для светильников, для целебных снадобий, для смазки наконечников и клинков. По вкусу кабанье мясо почти не уступало зайчатине, оленине и птице, но только не сейчас, не ранней весной, в период гона. Сейчас мясо гигантских вепрей было отвратительным, и охотник, даже оскопив тушу, не мог избавиться от всепроникающего тошнотворного запаха.

«Что его так разгневало? — с удивлением подумал Струба. — Самки нет, и нет соперника… Не голоден, не ранен, а ярится так, точно не беспомощного человека встретил, а медведя! И этот-то, на дереве, откуда взялся? Ночью, в диком лесу?»

Он неторопливо зашагал вдоль стены, касаясь пальцами мощных, гладко оструганных бревен частокола. Остановился, задумался, взвешивая все за и против. Не хотелось ему рисковать людьми, тащиться ночью в лес; и с разъяренным кабаном встречаться тоже не хотелось. Но еще больше он опасался, что потеряет возможность разузнать что-то важное. Аббатства за это не похвалят, а Бог не простит… И то не простит, что бросил он человека на растерзание чудищу, не спас, не защитил, хоть первая его обязанность, как воина и управителя — спасать и защищать…

Значит, придется все-таки идти в лес и заколоть грокона. Его не испугаешь, не прогонишь — хитер, умен, да чересчур упрям и яростен… И силу свою сознает, ни огня не боится, ни криков, и ему наплевать на ментальный приказ. Говорят, эливенеры с юга способны повелевать любыми живыми тварями, хоть снаперами, хоть длиннорылами и кабанами, но он, пер Струба, мощи такой не имеет. И никому, ни в Республике Метс, ни в Союзе Атви, с делом таким не справиться, даже святым отцам из Совета Аббатств… Чего уж о нем говорить, о простом священнике-управителе?.. Ему без копья и стрел с гроконом не совладать — все одно, что грозовую тучу разгонять зажженным веником. И глупо, и бесполезно. Да и опасно.

Пер Струба наморщил лоб, хмыкнул и, прихрамывая, быстрым шагом двинулся к окованным железными полосами воротам — поднимать вторую смену караульных, что дремали сейчас в надвратной башне.

Около десятка охотников проскользнули сквозь маленькую калитку в воротах и растворились в темноте. Поймать грокона ночью — не так тяжело. Свинья плохо видит в темноте, в основном полагаясь на обоняние. Охотники тщательно вымазались корнями болотного чеснока, постаравшись отбить запах. Конечно, такая уловка не собьет зверюгу с толка, но возможно позволит подкрасться хоть немного ближе.

Струба раскинул над охотниками телепатическую сеть, связав их воедино. Теперь каждый видел и слышал все, что чувствовал другой, знал, где он находится и главное, они могли действовать одновременно, не произнося ничего вслух.

Грокон ощутил неладное ярдов за сорок. Тяжело всхрапнув, кабан поднял налитые кровью глаза. Широкие ноздри раздулись, втягивая новый, неуместный в сухом тайге запах. Последний раз копнув землю, грокон развернулся и подозрительно огляделся. Шерсть на жирном загривке встала дыбом, из приоткрытой пасти на землю капала грязная слюна. Негромко хрюкнув, кабан отбежал на несколько ярдов от дерева, а потом, затрубив как во время гона, кинулся в поросший кустарником лес.

Первый охотник успел отскочить, метнув копье в покрытый грязью бок. Оружие пробило шкуру и засело в ране, покачиваясь из стороны в сторону. Грокон, который в холке был выше среднего человека и весил около тонны, даже не заметил ранения. Стоптав колючий куст розарии, кабан кинулся на второго охотника. На таком расстоянии даже подслеповатые глазки грокона видели человеческую фигуру.

Охотник выставил вперед длинное копье, уперевшись древком в корень. Кабан, не успев остановиться, налетел на острие. Бронзовый наконечник пробил шкуру, раздвинул ребра, глубоко ушел в живое мясо. В последнем усилии грокон дотянулся до человека, поддел желтым клыком. Яростно трубя, вздернул голову вверх. Охотник, отлетел на несколько ярдов, ударившись о шершавый сосновый ствол, медленно сполз. Из распоротого живота потекла кровь. Раненый вепрь сделал несколько шагов, качнулся и упал. Жилистые ноги дернулись, затем вытянулись в судороге и безвольно опали. Грокон умер.

Кто-то подбежал к раненому. Его подняли, завернув в плащ, понесли в поселок. Трое оставшихся снимали со свиньи шкуру. Еще трое стояли под явором, рассматривая голого человека.

Незнакомец, скрючившийся в развилке, тем временем пришел в себя. Его желтоватое, слегка приплюснутое лицо с раскосыми глазами совсем не походило на лицо настоящего метса.

— Спускайся! — произнес на батви один из охотников.

Жаргоном торговцев пользовались во всем мире. Знали его в республике Метс и Атви, разговаривали на нем и в южных королевствах. Это был самый распространенный язык, и только отсталые племена в дебрях Тайга не могли связать на нем двух слов.

В ответ на просьбу незнакомец вскочил и принялся карабкаться вверх. Вскоре его стало почти не видно в густой листве.

— Мы тебя не тронем! — крикнул предводитель отряда. — Иначе, зачем нам было убивать грокона?

Шум в листве замер, словно желтолицый прислушивается к словам. Наконец сверху раздался высокий, со странным акцентом голос.

— Я вам не верю! Вы хотите сделать из меня раба.

— Кого? — недоверчиво переспросил охотник. — Какие рабы в Метсе? Ты же в свободной республике, а не у пиратов. Слезай парень, мы дадим тебе одежду и отведем к нашему начальнику.

Сверху раздался шорох, и стоявшие внизу разглядели спускавшуюся фигуру. Человек дополз до развилки, замер, недоверчиво поглядывая на охотников.

— Да не бойся ты. Если надо будет, все равно снимем, — крикнул высокий охотник, одетый в кожаный кильт и сотканную из грубого полотна куртку. Ноги закрывали высокие поножи.

Услышав последнюю фразу, человек вскочил на ноги и стремительно полез обратно наверх.

— Не пугайте малыша, — тихий спокойный голос пера Струбы услышали все. И стоявшие рядом, и охотники, разделывавшие тушу. А вот то, как он подошел, не заметил никто.

Священник шагнул к дереву, коснулся теплой, шероховатой коры. Поднял голову, всматриваясь в листву. Через какое-то время сверху донесся шум и появился желтолицый. Он лез осторожно, крепко хватаясь за выступы в коре и стараясь цепляться только за толстые ветки. Человек добрался до развилки, но не остановился, а спустился дальше на землю. Встал на землю, рядом со священником. Выпрямился.

Незнакомец был маленький — он едва доставал невысокому Струбе до подбородка.

Служитель взял желтолицего за руку. Накинул ему на плечи куртку. Длинная одежда доставала до коленок, скрывая бледные, худые ноги.

— Пойдем, — священник легонько потянул незнакомца за руку. — Тебя там накормят и согреют, а оставаться ночью в лесу — очень опасно.

В Метсе не было желтых людей. Да что там в Метсе, таких людей не было нигде. Это пер Струба знал точно. В Канде у людей преимущественно красноватый оттенок кожи, на юге, в Д'Алви, встречаются черные. По внутреннему морю плавали пиратские галеры с белыми рабами, сидящими за веслами. Но вот желтолицых не встречалось.

Через час умытого и накормленного пленника привели в келью пера Струбы. Священник сидел на высоком деревянном стуле и читал книгу. Услышав стук, он обернулся и взглянул на вошедших.

— Садись. — Струба показал на кровать, застеленную серым шерстяным одеялом. — Как тебя зовут?

— Ятамо, — негромко ответил желтолицый.

Священник прислушался к незнакомому акценту. Все буквы желтолицый произносил неожиданно мягко, гласные переливались, будто Ятамо пел негромко.

— А меня Струба, — ответил священник. — Пер Струба, священник-управитель второй степени. Киллмен и страж границы.

Ятамо сложил ладони на груди, склонил голову. Спутанные черные волосы безвольно обвисли, закрывая лицо и грудь.

— Какой странный жест, — подумал Струба. — Он весь сжался, словно боится, что его ударят.

— Расскажи, как ты оказался в Тайге, рядом с Мельтом? — как можно мягче попросил священник.

Ятамо поднял голову, посмотрел Струбе в глаза.

— Я не знаю.

Струба расслабился, привычно входя в состояние ментального обзора. Мозг Ятамо был по-прежнему ничем не защищен. Священник медленно, стараясь не растревожить желтолицего, потянулся вглубь, туда, где за обычными мыслями хранилось знание. Сидевший напротив, действительно был Ятамо. Только это было не имя, а скорее название нации. Но когда Струба попытался переворошить воспоминания, на него хлынул такой поток образов, мыслей и эмоций, что священник отпрянул, вырвался из чужого мозга, чтобы не утонуть в воспоминаниях. Стараясь не ослаблять контроля, он продолжил допрос.

— Ты давно в лесу? — мягко спросил Струба.

— Около года, — ответил Ятамо. — А до этого я долго шел вдоль берега.

— А как ты оказался на берегу? — Струба поднялся, подошел к Ятамо, опустил руку ему на плечо. Желтолицый вздрогнул, замер, боясь пошевелиться. Струба прикоснулся к разуму Ятамо, уменьшил напряженность, ослабил страх и подозрительность. Затем, немного подумав, прибавил доверия к себе. Управлять чужими чувствами — очень непростое искусство, и окажись Ятамо хоть немного сильнее, или знай азы телепатии, у священника ничего бы не получилась. Но мозг желтолицего был чист, а разум открыт и доверчив. Даже дети в Республике Метс защищали свои чувства лучше, чем этот странный человек.

— Ты приплыл на чем-то? — спросил Струба. Плечо под его ладонью тем временем расслабилось, желтолицый, скорчившийся на кровати, подвинулся, ткнувшись священнику лицом в живот. Струба провел по жестким спутанным волосам Ятамо, мягко, но уверенно отодвинул его.

— Ты мне ответишь?

— Не знаю, — желтолицый опустил глаза, прикрыл рот кулаком. — Я ничего не знаю…

Священник потянулся вглубь, к самым старым воспоминаниям Ятамо. Туда, где память теряла свои очертания, превращаясь в смутный набор полустертых образов. Неделя назад, месяц, полгода… Человек не может точно помнить, что с ним случилось два года назад. Остаются только самые яркие впечатления, какие-то мелкие детали и самые сильные чувства.

И тут Струба наткнулся на стену. Ровно год назад, случилось что-то такое, что полностью обрезало память. Священник ударился в эту стену, надеясь прорваться сквозь непонятно как возникший заслон. Его откинуло легко, словно пробку выкинув на поверхность. Струба отдышался, успокоил рвущееся из груди сердце.

— Что бы это могло быть? — ошарашено подумал служитель. — Откуда такой мощный и непроходимый барьер?

Ментальный контакт требует от человека колоссального напряжения, а пытаясь прорваться сквозь стену, пер Струба потратил много сил. Так что осталась последняя попытка — он слишком ослаб, и его не хватит, чтобы нырнуть в чужой мозг третий раз.

Теперь Струба пробирался осторожно, не задерживая внимания на новых воспоминаниях. Сейчас главное — узнать, что случилось год назад. Отчего Ятамо потерял память…

Впереди показалась стена. Плотная, сплетенная из боли и отчаяния. Серо-зеленая громадина перерезала весь разум Ятамо, не оставив даже маленькой щелки. Струба прикоснулся к стене, ладонь мягко ушла вглубь, но уже через мгновение упругая сила вытолкнула ее наружу. Присмотревшись, священник заметил, что в нескольких местах стену поддерживают высоченные багровые столбы. Струба подошел поближе. От столба исходил жар, и на секунду померещилось, как струится над ними раскаленный воздух.

— Больше всего это похоже на физическую травму, — подумал Струба. — Тогда, год назад, Ятамо очень сильно ударился головой, какие-то связи в его мозгу сместились, навсегда обрезав память…

Священник ударил кулаком в стену, рука мягко, словно в дурном кошмаре, ткнулась в серо-зеленую поверхность, выплеснулась наружу. Оставаться в чужом разуме становилось все труднее. Струба почувствовал, как тянет назад свой собственный, нуждающийся в хозяине мозг.

На этот раз успокаиваться пришлось гораздо дольше. Ятамо спал, повалившись на кровать. Маленький, скорчившийся в нелепой позе, он был похож на ребенка.

Струба прошелся по комнате, приводя в норму сбившееся дыхание. Все то время, что он обследовал мозг Ятамо, его собственное тело сидело, окаменев, на стуле. Замерла на полувздохе грудь, застыли в судорожном напряжении мышцы. И только сердце, лишь отчасти подвластное мозгу, продолжало гнать по жилам синюю от недостатка кислорода кровь.

— Видимо корабль Ятамо потерпел кораблекрушение, и желтолицый — единственный спасшийся матрос, — размышлял священник. — Действительно, первое воспоминание желтолицего, было то, как он очнулся на берегу то ли моря, то ли очень большого озера… И никаких остатков корабля… Наверное, он несколько дней плыл по морю, держась за деревянный обломок, потом, у берега, его ударило о скалу. Ятамо потерял память, а негативные эмоции, которые были до этого, только укрепили стену…

— Да, именно так! — произнес священник вслух. — До тех пор, пока существует барьер, ничего более достоверного придумать нельзя. А пробиться сквозь такую стену… — Струба покачал головой, усмехнулся в усы. — Во всяком случае, здесь нужны не мои скромные возможности…

Священник подошел к кровати, поправил шерстяное одеяло и сел рядом. Положил руку желтолицему на лоб, усиливая контакт.

Ятамо снился сон. Он лежал на берегу, мелкие волны барашками набегали на ноги, холодили живот. Ярко светило полуденное солнце. В небе плавными кругами парили ястребы. После Смерти гордая птица стала много крупнее и опасней. Длинные изогнутые крылья позволяли ей часами выискивать добычу, а острый клюв и смертоносные когти легко пробивали шкуру грокона. Дул слабый бриз. Ятамо поднялся, ощущая боль во всем теле. Больше всего болела пораненная грудь. Ровно посередине расплылся огромный синяк. Кожа в нескольких местах была сорвана. Соленая вода разъела рану, и та сильно воспалилась. Ятамо огляделся, но вокруг был только мелкий белый песок и пожухлые кустики травы.

Ятамо попытался понять, как он здесь оказался, но не смог вспомнить, даже как его зовут. Только в голове беспокойной юлой вертелось слово «Ятамо».

— Наверное, это и есть имя, — решил он.

Сначала Ятамо шел вдоль берега, собирая яйца и ракушки. Но потом путь преградило гнилое, заполненное грязной водой, болото. Тогда он свернул, и пошел вглубь материка. Плавно потекли долгие дни скитаний по лесу. Желтолицый выкапывал корни, ел насекомых и ягоды, а по ночам спал на деревьях. И все время шел. Почему-то ему не пришло в голову остановиться и сделать себе жилье. Он даже не попытался выломать какое-нибудь оружие.

Ятамо уходил все дальше на север. Вместо невысоких берез и дубов потянулись грандиозные сосны. Начался Тайг. Всего этого путник не знал. Он шел сюда только потому, что в Тайге было довольно прохладно и не водились москиты.

Одинокого странника давным-давно должен был загрызть случайный волк или рысь, но счастливый рок каждый раз спасал его. Пока этой ночью Ятамо не встретил грокона.

У огромных свиней начался гон. В самой первой схватке самец проиграл, и ночью, почуяв чужой запах, подслеповатый грокон пришел в бешенство. Он ринулся в лес, сминая кусты багульника и невысокие деревья можжевельника.

Услышав грохот, Ятамо спрыгнул с дерева, побежал, петляя, надеясь удрать от неизвестного хищника. Но, увидев вдалеке грокона и поняв, что тот не умеет лазать по деревьям, желтолицый забрался на разлапистый явор.

Сон был такой отчетливый, что Струбе казалось, будто это он сам многие недели бродит по лесу, мелькали перед глазами хмурые громады кедров, шумели великанские папоротники, росшие вдоль Пайлуда. Может быть, вторжение священника в разум Ятамо вызвало этот сонный поток воспоминаний или же недавний стресс заставил мозг желтолицего заново прожить весь последний год — что бы это ни было, но за десять минут Струба узнал столько же, сколько смог бы выведать за месяц трудов.

Ятамо широко зевнул, перевернулся на спину. Прикрытые бледными веками раскосые глаза укоризненно глядели в беленый потолок кельи. Желтолицый потер руками щеки, потянулся. Перевернулся на другой бок, собираясь снова заснуть. Струба потряс Ятамо за плечо, тот вскочил, отпрянул на другой конец кровати, но, увидев священника, расслабился и успокоился.

— Погоди, я скоро отпущу тебя. Но ответь, неужели ты ни разу не встречал людей? Ни одного поселка или города? — удивленно спросил Струбе.

— Один раз я видел город, — Ятамо широко зевнул, прикрыв рот ладонью. — Недалеко от того места, где меня выбросило на берег. Но там не было людей, только огромные, вдвое выше кедра, дома. Многие уже развалились, повсюду валялись камни.

— Расскажи мне подробней, — произнес священник. — Что ты там видел. Не встречались ли там книги или машины?

— А что такое машины? — заинтересованно спросил Ятамо.

Священник задумался, как бы ему определить это понятие, но, так и не придумав, послал желтолицему мысленный образ. Тот вздрогнул, часто-часто заморгал раскосыми глазками.

— Я, кажется, догадался… — неуверенно произнес Ятамо. — Я не встречал таких предметов. Я зашел в один дом, но там я видел только шкафы с прозрачной посудой внутри. Но хозяева этого дома тоже странные… — желтолицый усмехнулся, — у них посуда без горлышек. Одно сплошное стекло. Прозрачное, такое, с черной полосой.

— С черной полосой говоришь? — Струба поднялся, стремительно вышел, хлопнув дверью, но уже через минуты вернулся, осторожно неся в руке химическую пробирку.

— Такая посуда? — спросил священник, протягивая пробирку.

Ятамо внимательно посмотрел, подышал на тонкий хрусталь, с еле заметной черной полосой, проступающей сквозь стенку.

— Там разная была. И такая в том числе. Много, целые шкафы, забиты никому не нужным добром. Не зря их покарали…

— Надо будет узнать, кто и кого покарал, — отметил про себя пер Струба.

— Спасибо, — священник незаметно улыбнулся. Взглянул желтолицему пристально в глаза. — А теперь пора идти спать. Ты ведь очень хочешь спать.

Ятамо кивнул, неловко поднялся и вышел из кельи.

Готовилась экспедиция долго. Найти в маленьком городке тридцать человек, способных пройти Тайг насквозь — не так-то просто. Хорошо хоть, что в свободной республике Метс все киллмены серьезно занимались наукой — иначе пришлось бы добавлять к отряду еще несколько человек. Но самая большая трудность заключалась в том, чтобы провести сборы незаметно.

Официально, отряд направлялся, вслед за кочующими баферами. Огромные стада каждую весну кочевали на север, спасаясь от немилосердной жары и москитов. А вслед за ними отправлялись охотники — запасать мясо и шкуры. Уходили целыми караванами — с телегами, запряженными безрогими лорсами, с мешками и солью. И возвращались только через месяц. Обычно накопленного мяса вполне хватало на все лето.

Но никто не поверил бы, что с отрядом охотников уходит сразу столько священников-киллменов. И потому, за неделю до выхода каравана, около двух десятков стражей границы были разосланы с разными важными поручениями. Они должны были прочесать окрестные леса и встретиться около небольшого, рыбацкого поселка.

Отряд возглавил пер Эдвард Малейн, священник-заклинатель второй степени. Это был человек огромного роста, острого ума, хорошего юмора и неимоверной физической силы.

Кроме Малейна совет аббатств назначил командиров пятерок. Больше всего Эдварда удивило назначение Сагеная. Это был молоденький священник-заклинатель второй степени, уже имеющий звание киллмена.

Они впервые встретились за день до отправления. Выходя вечером от пера Струбы, Эдвард столкнулся в дверях с безусым мальчишкой, на щеке у которого был нарисован тот же знак, что и у самого Малейна. Брови командира отряда удивленно полезли вверх, а когда Струба назвал парня по имени, так и вовсе забрались на лоб.

— Эд, не уходи, — позвал Струба. — Ты должен познакомиться с одним из твоих помощников.

Командир повернулся, шагнул в комнату. Увидев его лицо, Струба звонко рассмеялся.

— Опусти их на место! — давясь смехом, произнес он. — У тебя такое лицо, будто ты поцеловал лягушку.

Сагенай обернулся, взглянул на своего начальника. На лице у парня не отразилось ничего: не смеха, не обиды. И только в больших голубых глазах скользнуло презрительное понимание.

— Добрый день, брат, — высокий чистый голос скользнул по келье, отразился от деревянных стен. Юноша протянул узкую ладонь, и Малейн подивился силе пожатия.

— Садитесь. — Струба отсмеялся и теперь указывал на полированное сидение скамейки. — Это очень удачно, что вам удалось встретиться. Я думал, что брат Сагенай приедет только послезавтра и вам придется знакомиться уже в пути.

— Я торопился. — Сагенай послушно склонил голову. На шее был виден бледный незагорелый след.

— От меча, наверно… — подумал Эдвард. — Или скорее от веревки. Для меча слишком широко.

Священник выпрямился. Заметил внимательный взгляд Малейна.

— Это от веревки. — Сагенай усмехнулся, как показалось Эдварду, немного презрительно. — Меня хотели повесить.

Командир присвистнул, почесал задумчиво затылок, покрытый длинными смоляными волосами. На его широкоскулом, смуглом лице застыла уважительная гримаса.

— Это к делу не относится, — произнес Струба. — Если Сагенай захочет, он потом расскажет тебе подробности, а сейчас гораздо важнее наша экспедиция.

Священник подошел к шкафу, вынул большую, сшитую из нескольких кусков пергамента карту. Развернул на столе. Остальные склонились, рассматривая испещренную маленькими значками кожу.

— Вот здесь находимся мы. — Струба ткнул пальцем в небольшое пятно, окруженное крошечным частоколом. Наклонившись ниже, Эдвард различил буквы: Мельт.

— А вот где-то здесь, — священник-управитель указал на дальний конец стола, далеко за краем карты, — где-то здесь находится цель нашего путешествия. Хотя вам уже известно, ради чего мы направляем эту экспедицию, во избежание недоразумений повторю заново.

Струба откинулся на спинку стула, хрустнул затекшей шеей.

— В первую очередь вас будет интересовать затерянный город. — Струба поднялся, взял в руки указку, прошелся, помахивая, по келье. Затем остановился и, приняв позу университетского лектора, продолжил:

— Это, видимо, один из студенческих городков, сохранившийся со времен Смерти, — священник поднял взгляд к потолку, махнул в такт словам рукой. Указка со свистом рассекла воздух. — Назовем его для определенности Кенбри, к тому же по нашим источникам, когда-то город с подобным названием действительно существовал. Скорее всего, его не бомбили, и радиации там нет. Но мы все отлично знаем, во что превращается брошенное жилье за пять тысячелетий. Из относительно достоверных источников стало известно, что в Кенбри сохранилась старинная лаборатория. Или склад с химической посудой. Причем не стеклом, а хрусталем! Так называемая «черная полоса», самая лучшая и самая дорогая посуда. Последние исследования, которые проводятся в столице, требуют огромного количества разных пробирок и колб. Наши ученые говорят, что способны достигнуть настоящих чудес, но… Но отсутствие инструментов сильно затрудняет дальнейшие продвижение их исследований…

Струба замолк, опустил взгляд. И увидел своих подчиненных, согнувшихся в порыве беззвучного смеха. Наконец Малейн отсмеялся, и с трудом выпрямившись, произнес:

— Ты был чрезвычайно похож на господина старшего настоятеля. Я еще по школе помню его отвратительный голос…

Струба хотел ответить что-то ехидное, но вдруг замер, словно сосредоточенно прислушиваясь к чему-то далекому. Затем, сбросив оцепенение, подошел к шкафу и вытащил на свет странную конструкцию — на маленькой полированной перекладине покачивалось несколько бронзовых дисков. Металлические пластинки все время дрожали, но по неведомой причине не прикасались друг к другу. Впервые за все время глаза Сагеная налились интересом. Он осторожно протянул руку, прикоснулся к темному дереву. Неожиданно раздался негромкий мелодичный звон. С каждой секундой он становился все сильнее. Пер Струба ухватил один из бронзовых дисков, зажал между пальцев. Звон стих, будто и не было.

— Я был прав. — Сагенай широко улыбнулся, а Малейн с облегчением подумал, что видимо, ему все-таки достался хороший помощник.

Струба укоризненно кашлянул, но ничего не сказал.

— А что произошло? — Эдварду было неприятно, что он единственный, ничего не понимает.

— Это устройство, — Сагенай ткнул пальцем в рамку с дисками, — улавливает ментальную энергию, направленную на комнату. Я сымитировал такое воздействие извне — и пластинки зазвенели. Это надежнее любого психического щита, поскольку заранее предупреждает о появление постороннего.

На этот раз даже пер Струба взглянул на юношу удивленно.

— Не думал, что ты додумаешься до этого.

— Это довольно просто. Ты почувствовал чужое воздействие и вынул эту штуку, — Сагенай щелкнул ногтем по полированному дереву.

— А может быть, ты знаешь, кто пытался дотянуться до нас? — немного язвительно спросил Струба.

— Скорее всего аббат Демеро. К сожалению, он быстро отключился, и я не смог установить связь. В дальнем общении я пока слабоват, — юноша нахально улыбнулся.

— Чтоб я был так «слабоват», — громыхнул Малейн.

— Это еще мелочи. — Струба хлопнул Сагеная по плечу. — Этот младенчик вытаскивает до восьми символов зараз. Ты когда-нибудь слышал об этом? Я нет.

Священник пожал плечами, словно говоря: «А что делать, встречаются и такое»…

— Вот почему он включен в состав экспедиции. Хотя, по-моему, таким малышам надо сидеть за крепкими стенами столицы, — услышав последнюю фразу, молодой священник возмущенно двинул плечом. Струба положил на вздернутую ключицу тяжелую ладонь.

— Демеро и аббатский совет решил иначе, — продолжил он. — Что ж пути Господни неисповедимы, и не мне судить решения наших досточтимых настоятелей. Но вернемся к разговору.

Все трое снова склонились над картой.

— Из Мельта отряд расходится группами по пять человек. Всего четыре группы. Еще десять человек выходит с караваном охотников. Разными путями группы добираются до Слаузы. Это небольшой рыбацкий поселок на берегу океана. Я надеюсь, что слуги Нечистого не дотянулись так далеко. Но даже если они успели добраться и туда, то вряд ли смогут вам помешать. В поселке вы забираете у охотников часть телег и снаряжение. Караван свернет на запад, за баферами, а вам надо будет продвигаться дальше. Слауза самый северный населенный пункт Метса, и больше вам не придется рассчитывать на помощь аббатств. Но я надеюсь, она вам и не потребуется.

Эдвард громко хрустнул затекшей спиной, сосредоточенно почесал бритую щеку. Сагенай хмыкнул.

— А вот знаки говорят, что помощь будет.

— О гадании потом. Ладно? — Попросил Струба. — Сначала я полностью расскажу вам план.

— Так вот, — продолжил священник, — от Слаузы вы двигаетесь вдоль берега, пока не дойдете до древнего города. Вы теперь знаете что искать, а перед выходом я расскажу, где. — Струба кивнул Эдварду. — Затем вы возвращаетесь в Слаузу. Туда к тому времени должен подойти четвертый северный полк, так что от поселка до столицы вы будете идти под большой охраной. Вот собственно и все. Ну, так что говорят твои символы? — Струба развернулся к Сагенаю.

— Я вытащил только пять символов. Но и это довольно много. Первый — башмаки. Длинное путешествие. Все понятно. Второй — раскрытая рука. — Сагенай посмотрел на Малейна, широко улыбнулся. — Это — символ дружбы.

Эдвард не выдержал и тоже улыбнулся. Сначала неловко, а затем все шире и доверчивей.

— Третий был рыболовный крючок. Я думаю, что этот знак мы увидим во всех его значениях. Неужто мы не встретим в древнем городе загадок? Или не станем ловить рыбу, находясь на берегу океана? Да и скрытых опасностей будет с лихвой. Ну и, наконец, последние два, — Сагенай задумчиво пожевал губами, словно в очередной раз проверяя, все ли верно.

— Четвертый символ — сломанный крест. Настоящее зло. Так что, скорее всего, нечисть все же прознала о нашей экспедиции. Или прознает потом.

Молодой священник сел на лавку, глянул на маленькое, прикрытой ситцевой занавеской окно. В темноте шевелились громоздкие тени, шумели и жаловались деревья. Выглянула луна. Желтоватый свет высветил чьи-то круглые глаза. Но уже через мгновение накатила пухлая черная туча.

— А какой был последний символ? — Сагенай обернулся, услышав вопрос.

— Последним был якорь. Символ надежды и неожиданной помощи. У него правда есть и еще одно значение — оставаться надолго в новом месте. Или создавать поселок. Но интуиция подсказывает мне, что все не так. В нашем случае этот знак — надежда или помощь.

— Тем лучше для вас. — Струба поднялся. — Будьте внимательны и соблюдайте секретность. А сейчас отправляйтесь спать. Уже поздно. А мне еще надо проверить посты. Сегодня дежурит пер Виктин, а он еще очень молод и может допустить оплошность.

Священник посмотрел на Сагеная, иронически улыбнулся. Юноша даже не заметил колкости. Струба взял со стола рамку с дисками, убрал ее обратно в шкаф, запер на ключ. Натянул сапоги из мягкой кожи, накинул на плечи куртку и вышел из кельи. Сагенай и Эдвард переглянулись, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись каждый в свою комнату. И никто не слышал, как в шкафу негромко зазвенели бронзовые пластинки.