Хроники «Красного авокадо»

Рабераскун

Механик Джош выполз из недр корабля, когда солнце уже почти доползло до горизонта. Посмотрел на красноватое светило мутным взглядом и произнёс мысленно нехорошее слово.

— Джош, всё проверил? — окликнул вездесущий капитан.

— Всё, — буркнул Джош.

— Далеко не уходи, через час стартуем.

Джош далеко и не собирался. Прошёлся по стоянке, сунув руки в карманы штанов. Сел на землю, прислонившись спиной к шасси, и подумал нехорошее слово ещё раз.

Не любил он такие стоянки, которые длились меньше двенадцати часов. Только-только успеешь проверить все системы — а не дай бог ещё что-то подлатать надо! — и всё, прощай, жестокий мир, полетели в другой. Ни тебе выпить, ни тебе закусить… Могли бы ведь и на ночь остаться, планетка уютная, дружелюбная. Местные, правда, все на сельском хозяйстве двинутые, больше ни о чём говорить не умеют.

Осень выдалась тёплая, мягкая. Даже на закате не похолодало. О том, что это именно осень, Джош знал только из краткой сводки, которую обычно зачитывал штурман Арнольд перед посадкой. С непривычки рехнуться можно, конечно. Бывает, на неделе по две зимы и по три лета увидишь. Причём, у иных лето такое же, как у других — зима. И везде ведь люди живут. И везде выпить можно. Если, конечно, стоянка хотя бы сутки. Чёрт бы побрал этого капитана — всё куда-то спешит, спешит…

— Эй, малотчык! — послышался грубоватый женский голос.

Джош нехотя повернул голову. Настроение было — хуже не придумаешь. Совсем не до разговоров.

— Чего тебе? — буркнул он.

Тётка в выцветшей одежде и такой же выцветшей косынке, прикрывающей волосы, оскалила в улыбке жёлтые редкие зубы. И как только прокралась? Сюда ж только членов экипажей пропускают, да и тех досматривают — не дай бог какую помидорку в кармане найдут. Строгий запрет на экспорт сельхозпродукции — подписало правительство эксклюзивный договор с какими-то расторопными ребятами.

— Улыташь скоро, да? — спросила тётка с диким акцентом.

— Ну?

— Ай, тыжыло в космосы, — запричитала тётка. — У самой сын — космонаут. В месыц раз прылытыт — усё ыст, ыст…

— Чего делает? — против воли заинтересовался Джош.

— Ыст! — радостно повторила тётка. — На курабье-то вашей разве поышь? Там из ыды — одна сынтэтыка.

— Это да, — вздохнул Джош. — И ту запить нечем.

Тут он вспомнил свой залёт с распределяющей платой и напившейся пилотессой, усмехнулся и опять погрустнел. После того случая капитан стал очень жестоко инспектировать корабль на наличие спиртных напитков. Зверь монстрический…

— Уж я вас усых жылэю, жылэю, — продолжала причитывать тётка, качаясь из стороны в сторону. — Гарымыки ныщасные, тудым-судым — пык-мык, пык-мык, на курабье этой…

— Мать, ты чего хотела-то? — оборвал её Джош. И так тошно, а тут эта ещё панихиду развела, чтоб ей.

— Сматры!

Тётка, как оказалось, была не одна. За её объёмистым торсом притаилась ручная тележка с вытертой сумкой. У Джоша заблестели глаза. А тётка торжественно расстегнула сумку и слегка наклонила тележку.

— Кабачкы! — представила она Джошу содержимое с таким гордым видом, как будто знакомила его со своим сыном-«космонаутом». Такыи вкусные урадылыс — ма!

«Ма» — это что-то типа «очень вкусно» на местном. Джош это ещё в прошлый раз выяснил. В баре про одно пиво так и говорили: «ма!» — и правда, отменное. А вот то, которое «пхе» — оно хоть и дешевле в два раза, да только ну его к чёрту. На следующее утро — правда «пхе».

— Так чего ж вы, мамаша, сразу-то молчали? — поднялся на ноги Джош. — Такое дело — надо было сразу. А я что ж…

— Вытамыны, — кивала тётка. — Мыныралы. Клэтошка. — Это она про клетчатку, наверное. — Ат сэрца атрываю — ма! Космонаутов жылэю…

— Да-да, — кивнул Джош. — Пятьсот.

— Дагаварылыс! — сияла тётка. — Сумка — да?

— Щас нарисуем!

Джош вприпрыжку побежал в свою каюту. Капитана по пути не встретил. Вот и впредь бы не встречать. Нечего ему, понимаешь, во всякие некапитанские дела вникать. В каюте Джош отыскал свою «командировочную» сумку, вытряс из неё одежду и понёсся обратно. Капитана не было. А день-то не совсем пропащий!

— Давай, мамаша, давай, — поторапливал Джош тётку, которая каждый кабачок, вынутый из тележки, показывала со всех сторон.

Наконец, последний кабачок скрылся в сумке Джоша. Вжикнула молния.

— Пыцот, — радостно кивала тётка.

— Ага, — радостно кивнул в ответ Джош и протянул руку. — Давай, мать. Тороплюсь я, лететь надо. «Курабье» долго ждать не будет.

Улыбка медленно, будто печальная улитка, сползла с лица женщины.

— Какой «давай»? — спросила она севшим голосом. — Ты давай! Я кабачкы давал!

— Договорились же — пятьсот, — торопил Джош, кося одним глазом в сторону трапа. — Давай, мать, не задерживай.

— Да ты, ты пыцот! — чуть не плакала тётка, тыча пальцем в Джоша. — Макрезумаш, яй?

— Ты мне тут не «яйкай»! — сдвинул брови Джош. — Сама макрезумаш. А то я не знаю, что вы, макрезумаши, скорей помрёте, чем урожай свой драгоценный на помойку вынесете. Давай, а то сейчас обратно всё перекидаю, мне не трудно!

И он наклонился к сумке, демонстрируя, что ему и правда совсем не трудно перекидать кабачки обратно.

— Рабераскун! — топнула ногой тётка. — Харкан! Зылой ныгадяй! Падавыс!

Вынула откуда-то золотой слиточек с выгравированными символами.

— Э-э, не, не на того напала, — покачал головой Джош. — Я, может, и харкан, но не рабераскун.

— Тьфуй! — совсем разозлилась тётка и, убрав, слиток, достала новый, побольше, с другой гравировкой.

— Вот это разговор. Спасибо за бизнес, мать!

— Харкан! Тьфуй! — отозвалась женщина и, гневно топая, покатила пустую тележку туда, где, наверное, местные проделали дырку в заборе.

Далеко не ушла, остановилась, обернулась.

— Не боись, мамаша! — махнул ей рукой Джош. — Слово космонаута — твёрже алмаза! Заберу, не брошу!

Что сказала тётка, он не расслышал — неподалёку начал стартовать чей-то корабль и заглушил звуки воем двигателей. Но судя по движению губ, это было «тьфуй».

Джош подхватил сумку — ух, тяжеленная! — и поспешил к трапу. День положительно прошёл не зря! Этот слиточек в соседней системе можно так хорошо обменять… А кабачки — ну что кабачки? В чёрную дыру их скинуть — и дело с концом. Там, говорят, за миллион лет ничего не испортится.

Переполненный радостными мыслями, Джош взбежал по трапу и нырнул в корабельный полумрак.

— Сколько взял? — раздался сзади спокойный голос.

Джош подпрыгнул, в прыжке развернулся и, ещё не успев разглядеть капитана, машинально воскликнул:

— Да за кого ты меня держишь! Да я…

— Джош. Сколько?

Капитан смотрел печально-равнодушным взглядом.

— Триста, — буркнул Джош.

— Местных?

— Угу.

— Четыреста из зарплаты удержу.

— Макс, да ты чего?! — снова подпрыгнул Джош, но теперь от возмущения.

— И есть их сам будешь. На завтрак, обед и ужин.

— Макс! — взвыл Джош.

— Только попробуй выбросить. Я тебя заставлю уважать местные традиции. Вопросы?

— Нет вопросов, — поник Джош.

— Взлёт через полчаса.

«Сотка, — грустно думал Джош, пробираясь по коридору к своей каюте. — И за эту сотку ещё и кабачками неделю давиться!».

— Джош! — окликнул капитан.

— Аюшки? — повернулся Джош.

— А ты знаешь, что такое, по-местному, рабераскун?

И ушёл, посмеиваясь. Харкан! Тьфуй! Слов-то других не найдёшь…