Хризолит и Бирюза

Глава LIII

Пробуждение было мягким, словно легкий поцелуй утреннего солнца на щеке. Я быстро поднялась, почти с поспешностью, и, вопреки дворцовым привычкам, обошлась без служанок. Сегодня — день бала. День, когда я должна предстать перед всеми в новом облике. Мысли о предстоящем вечере щекотали нервы, и я, почти не осознавая, шагала через шумные коридоры, наполненные гулом голосов и суетой.

Жизель встретила меня в зале с улыбкой, но улыбка эта казалась одновременно деловой и испытующей. Она вложила в мои руки список дел, и мы с головой погрузились в хлопоты: рассадка гостей, меню, развлечения, проверка света и музыки. Я брала на себя обязанности без колебаний — словно стремилась доказать самой себе, что способна держать удар.

Чем ближе был вечер, тем плотнее сгущалась атмосфера в зале. Шум, звон, суета — всё это объединяло нас, превращая в единую команду. Я чувствовала, как между мною и Жизель исчезают прежние колкости: теперь мы разговаривали иначе, глубже, почти доверительно. В этом сближении была странная нежность, но и что-то осторожное, словно мы обе знали — впереди испытание, которое не даст нам расслабиться.

В какой-то момент, помогая наряжать ёлку, я заметила Нивара. Он стоял неподвижно в величественных дверях зала и не отрывал от меня пристального взгляда. Я улыбнулась и помахала ему, приглашая присоединиться к украшению ёлки, но после секундного колебания он поспешно ретировался.

В этот момент я встретилась взглядом с Жизель. Вероятно, она тоже стала свидетельницей этой странной сцены. Она лишь сдержанно дёрнула уголком губ и продолжила заниматься распределением блюд для фуршетного стола.

Я только нахмурила брови, тщетно пытаясь разгадать смысл этого странного спектакля.

Нивар вновь избрал тактику отстранения, словно возвёл между нами невидимую стену.

Казалось, что после моего поспешного бегства с завтрака — того самого, когда Жизель раскрыла свою истинную сущность наследной принцессы королевства Хайвен — всё вернулось на круги своя.

Но я не ожидала, что отчуждение примет настолько буквальный характер.

Тот трепетный огонёк надежды, что начал разгораться во мне после нашей последней ночи вдвоём — когда я искренне верила, что у нас наконец-то всё будет как у нормальных людей, — медленно угасал. С каждым днём становилось всё труднее делать вид, будто ничего не происходит.

Не раз я ловила себя на мысли о том, что нужно догнать Нивара где-нибудь в уединённом уголке сада и наконец прояснить эту ситуацию, разрешить возникшее недопонимание. Но он упорно продолжал избегать меня, словно я была каким-то пугающим призраком.

Его странное, почти демонстративное поведение оставило в душе тяжёлый осадок недоумения. В груди неприятно сдавило, и я плотно сжала губы в тонкую линию, стараясь взять себя в руки.

Я попыталась сосредоточиться на украшении ёлки, но мысли о реакции Нивара не отпускали меня, крутились в голове навязчивым вихрем. Жизель, к её чести, старалась не привлекать лишнего внимания к этой неловкой ситуации — она полностью погрузилась в свою работу, демонстрируя поразительное умение держать ситуацию под контролем. Её мастерство в поддержании правильной атмосферы всегда вызывало у меня искреннее уважение.

Постепенно я решила отвлечься от тягостных размышлений. Переключив внимание на помощников, которые начали собираться вокруг ёлки, я включилась в процесс подготовки к вечернему мероприятию.

Весёлые разговоры, звонкий смех и общее оживление понемногу вытеснили из головы мысли о Ниваре. Однако я не могла не замечать, что он по-прежнему держится в стороне, почти не вступая в контакт с окружающими, словно невидимый наблюдатель за чужой жизнью.

Чуть позже в зале появился Лоренц с внушительным ящиком вина для предстоящего мероприятия. С присущим ему шармом он любезно предложил поделиться своими обширными познаниями в области виноделия, чтобы сделать этот вечер по-настоящему незабываемым для всех гостей.

Последние отголоски неприятного инцидента с вином на бале дебютанток постепенно отошли на второй план. Теперь Лоренц явно стремился реабилитировать себя в глазах общества — он сам вызвался помочь, демонстрируя искреннее желание исправить прежнюю оплошность.

Лоренц, с лёгкой, почти мальчишеской улыбкой, подошёл к свободному столу и осторожно поставил на него тяжёлый ящик вина. Движения его были размеренные, уверенные — словно он не просто раскрывал деревянную крышку, а приоткрывал завесу в особый мир. Мы с Жизель приблизились: предстояло выбрать, какие напитки станут украшением сегодняшнего вечера.

— Это шардоне, — сказал он с достоинством знатока, разливая янтарную жидкость в тонкие бокалы. — Лёгкое, звонкое, оно прекрасно подойдёт для начала вечера. Пальцы Лоренца, сильные и привычные к делу, ловко сорвали пробку с первой бутылки. В воздухе тотчас разлился тонкий аромат.

Мы с интересом слушали его, словно были участницами настоящего профессионального дегустационного мероприятия.

Следующей он продемонстрировал бутылку красного вина глубокого, насыщенного оттенка, напоминающего тёмное вишнёвое дерево.

— Каберне Совиньон, — продолжил он, бережно поворачивая бутылку к свету. — Виноградники моего отца. Вино зрелое, насыщенное танинами; лучшее сопровождение для дичи и мясных блюд.

Лоренц говорил не ради красного словца. Он объяснял тонкости виноделия, влияние почвы и климата на характер вина, говорил о правильном хранении и подаче. Казалось, он черпал уверенность из самих виноградных лоз, и в этот миг я поймала себя на мысли: он умеет всё, к чему прикасается. Я всегда представляла его с рюмкой крепкого ликёра или стаканом водки, но передо мной стоял человек, который мог превратить даже вино в маленький ритуал.

Мы с Жизель молча пригубили бокалы. Она, кивнув, дала знак: все три вина допущены к торжеству. Лоренц бросил на меня короткий взгляд, поймал мою радостную улыбку и тут же скрыл её крепким рукопожатием Жизель.

После завершённых приготовлений наступило моё любимое время перед любым событием — поездка в ателье. Лоренц любезно предложил подвезти меня. Вскоре он уже сидел рядом, становясь невольным свидетелем того, что я всегда считала настоящим искусством.

Белоснежное платье, длинное в пол, с дерзким разрезом до бедра — моей извечной слабостью, — было соткано из тончайшего шёлка. Оно мерцало при каждом движении, словно жило собственной жизнью, создавая иллюзию лёгкости и невесомости. Казалось, каждая нить впитала в себя дыхание древних мастерских, где тайны ремесла передавались от отца к сыну, от матери к дочери.

Силуэт обнимал тело, подчеркивая каждую линию, но не скатываясь в вульгарность, а в изысканность. Кружевные аппликации и тонкая вышивка тянулись узорами, будто руны, наделяющие платье особой магией. Даже подол, казалось, дышал — в его мягких драпировках чувствовалась работа рук, способных вложить душу в ткань. Рукава — полупрозрачные, будто из инея, — завершали образ.

Когда до торжественного начала бала оставалось всего пару часов, я позвала своих служанок уложить волосы. За последнее время они сильно отрасли и почти достигали поясницы. Двум хрупким девушкам предстояло справиться с целой копной, которая грозила непослушно рассыпаться в любой момент.

Я ощущала, как каждая нить волос под их пальцами становилась частью сложного танца: заколка следовала за заколкой, прядь за прядью, и всё это складывалось в гармоничный узор. Служанки пользовались старинными приёмами, вплетая в них новые хитрости, которые я заметила с лёгкой завистью к их мастерству. Время неумолимо уходило, но они работали так уверенно, будто сам ход часов остановился ради их искусства.

Наконец, когда последняя шпилька заняла своё место, я взглянула в зеркало и едва узнала себя. Волосы, что я так долго отращивала, теперь были собраны в утончённый убор, отливающий плавными волнами и подчёркивающий мой высокий лоб и линию шеи. По бокам над ушами сияли бриллиантовые заколки, но всё же в образе чувствовался недостающий акцент.

Я уже собралась отойти от зеркала, как в дверь тихо постучались. Не оборачиваясь, я попросила девочек открыть дверь. Анжелика с кем-то поздоровалась, затем закрыла дверь и подошла ко мне. В её руках на бархатной подушечке покоилась тиара. Камни играли огнём под светом ламп, холодные искры будто пронизывали сам воздух.

— «Под стать дочери регента», — прочитала я вслух записку, лежащую на подушке.

Жизель.

Сердце моё кольнуло. Этот дар был не просто украшением: он был знаком признания, признания моего места в мире, где меня так долго пытались оттолкнуть. Когда тиара заняла своё место на моей голове, я почувствовала, как образ завершился. Теперь в зеркале на меня смотрела не просто девушка в белом платье, а женщина, которой предстояло выдержать испытание грядущего вечера.

В дверь моих комнат снова постучали. И я снова попросила одну из служанок встретить таинственного гостя.

— Ваше Сиятельство, — Клаудия поклонилась стоящему в дверях мужчине.

— Кто там, Клаудия? — спросила я, рассматривая в зеркале свою тиару, ожидая, когда мне передадут информацию, но вместо этого я услышала, как дверь в мои комнаты захлопнулась и в воздухе повисла тишина.

Не получив должного ответа, я перевела взгляд в зеркало за свою спину, и мое сердце пропустило удар. Я невольно сжала прядь волос в руках, которые перекидывала с плеча на плечо, размышляя, как мне идет больше. Мое дыхание участилось, как всегда, когда я его видела. Всегда, черт меня подери. Не было ни единого момента, когда я бы спокойно выдохнула рядом с ним.

— Офелия, — его голос прозвучал эхом, разрезавшим воздух.

— Нивар, — я задержала дыхание, чтобы не выдать дрожь в голосе.

— Выглядишь… по-императорски, — сказал он, не сводя с меня взгляда.

Я обернулась, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри всё бурлило. Мой взгляд встретился с его изысканными чертами, которые отражали уверенность и тайну.

Его хризолитовые глаза блестели, словно в них скрывался целый мир, откуда я не могла выбраться. Парадный камзол Нивара выглядел поистине величественно — словно сотканный из самого света. Тонкая, лёгкая ткань переливалась в освещении, создавая эффект, будто он был окружён императорской аурой.

Каждая складка и стежок были выполнены с тщательной заботой, отражая высокое мастерство верхнегородских ткачей. Пышный ворс, расшитый золотыми нитями, придавал образу величественность и повелительность, словно его обладатель был стратосферно выше простых смертных.

— В чём твоя игра, Нивар? — произнесла я с лёгким раздражением, стараясь удержаться на плаву.

Он усмехнулся, шагнул ближе.

— Игра? — в его голосе скользнула горечь. — Может, это скорее танец, Офелия. Танец, в котором мы оба слишком хорошо знаем свои партии.

Сердце забилось быстрее. В этом мрачном коридоре нашего некого незримого и вечного конфликта, балансировавшем на грани своих эмоций, я понимала: чтобы разобраться, мне нужно пойти ва-банк.

Я глубоко вдохнула, ощущая, как мир вокруг замирает, и произнесла:

— Тогда давай станцуем, Нивар. Но только на моих условиях.

— Боюсь, уже поздно, — он произносил моё имя с неким придыханием, будто его сердце разбивалось на миллионы мелких осколков.

Нивар приостановился в шаге от меня, его улыбка стала более загадочной, а губы чуть приоткрылись, будто он готов был произнести что-то важное. Ветер, пробираясь сквозь трещины стен, шептал о тайнах и неразгаданных интригах, и я чувствовала, как этот момент накаляется, словно нить перед разрядом. Я сжала челюсти, глядя в зеркало, и впервые мне показалось, что отражение знает обо мне больше, чем я сама.

Я затаила дыхание, чувствуя, как напряжение висит в воздухе, будто натянутая струна. Нивар снова шагнул ближе, и его пальцы коснулись моих волос, мягко отводя их в сторону. Он открывал себе доступ к моей коже, словно к тайне, которую хотел прочесть губами. Его глаза блестели — в них мерцал лесной свет, густой и тягучий, в котором можно было заблудиться и потеряться навсегда.

— Ты не догадываешься, какая истина ждёт тебя, — произнес он, его голос был низким и обволакивающим, как тёплый плед в холодную ночь. Я пыталась осознать, что скрывается за его словами, но мрак окружал нас, словно сам ночной покров наблюдал за нашей встречей.

Меня охватывал страх и любопытство одновременно. Разум умолял отступить, но сердце, глухое к доводам, подталкивало вперёд. Он протянул руку, задевая мою ладонь — движение лёгкое, как дыхание, но в нём чувствовалась настойчивая сила, словно он запрещал мне отойти от него хотя бы на шаг.

— Скоро всё изменится, — добавил он и его загадочная усмешка превратилась в печальную улыбку. Он опустил глаза на наши руки, которые тянулись друг к другу и вскоре переплелись пальцами. Я чувствовала, как время замедляет свой ход, а мир вокруг исчезает. За этой грустной улыбкой скрывалась целая вселенная, полная возможностей и неизведанных путей. Мое сердце забилось быстрее, в ожидании того, что произойдёт дальше. — Но я пока хочу побыть в этом моменте. Можно, Офелия?

В зеркале наши глаза встретились. Нивар потянулся губами к моему плечу и оставил крохотный поцелуй. Он действительно будто ждал ответа. Вместо ответа я лишь коснулась щекой его щеки.

Его молчаливые появления стали для меня чем-то вроде наркотика: я прекрасно понимала, что это ненормально, но всё равно не могла отказаться от этих встреч.

Какая я слабая! Слабая…

Нивар прижался ко мне всем телом. Спиной я чувствовала, как ноет его сердце, стараясь вырваться из оков грудной клетки. Я ощутила его тепло, волны эмоций накрывали меня, как океан. Нивар всегда был загадкой, но в этот момент он казался уязвимым и живым. Я задумалась, что стоит за его напряжением, какие страхи и надежды скрываются под поверхностью.

Мы остались в молчании, окутанные атмосферой, полной невыраженных слов. Он вжался чуть сильнее, как будто хотел впитать все тепло, исходящее от меня, обвивая мое тело руками. В этот миг мир за окном растворился в тишине, и только мы вдвоем существовали в этом замороженном пространстве. Я понимала, что такой момент может не повториться, и именно поэтому я хотела запомнить каждую деталь: его легкий аромат, нежный шелк ткани его рубашки под камзолом и тихое дыхание рядом.

— Знаешь, — произнёс он, внезапно разрывая тишину, будто острым лезвием, — каждый выбор имеет свою цену.

Я глубоко вздохнула. Понимание его слов терзало меня изнутри. Время, когда всё было просто и понятно, безвозвратно ускользнуло. Казалось, мы оба были перед выбором, и это понимание создавало напряжение, словно натянутая струна. Будто бы я знала то, о чем он говорит, но не хотела себе это признавать.

— Ты готова принять это? — спросил он, и его взгляд пронзил меня до самой сердцевины.

Страх и надежда стиснули грудь ледяным обручем. Его голос оставался в воздухе, густым и обволакивающим, и каждое слово было как шаг в бездну. За ним открывался мир, в который я могла бы войти — и всё во мне тянулось туда, хотя разум упорно твердил «нет». Мы стояли на краю, и пропасть ждала нас с обеих сторон.

Мне хотелось закричать, сорваться, оттолкнуть это наваждение, но я молчала. В этом молчании было всё — страх, гордость, жажда и безмолвное согласие.

Я крепче сжала его руку и шепнула:

— Да… готова.

Он развернул меня к себе и я почувствовала, как его пальцы, холодные и твёрдые, скользнули по моей щеке, остановившись у подбородка. Он притянул меня ближе, и в его глазах вспыхнуло что-то, от чего сердце болезненно сжалось.

— Ты даже не представляешь, насколько дорого мне это даётся, — тихо сказал он, почти не касаясь моих губ.

— О чём ты? — спросила я, едва слышно, чувствуя, как напряжение сжимает горло.

Нивар усмехнулся так, будто знал ответ, но не собирался его озвучивать.

— Когда узнаешь правду… не возненавидь меня, — его слова прозвучали как клятва и приговор одновременно.

Прежде чем я успела что-то ответить, он прильнул к моим губам. Этот поцелуй был горячим, но за ним чувствовалась горечь — как будто он прощался ещё до того, как я поняла, с чем. Я ощущала, что в его страсти таится не только желание, но и какая-то боль, которой он не хотел делиться.

Когда он отстранился, его взгляд прожёг меня насквозь.

— Ты станешь для меня либо спасением, либо концом, Офелия, — прошептал он с двусмысленной улыбкой. — И я не уверен, чего жду больше.

Губы снова коснулись моих с такой осторожной нежностью, будто он боялся разбить меня прикосновением. Время застыло, мир исчез, оставив нас наедине — двоих, потерянных и обречённых в собственном вихре страсти.

Я закрыла глаза, и на миг показалось, что все стены, все запреты рушатся. Его дыхание жгло, поцелуй был глубоким, как признание в том, чего мы оба боялись. За окнами металась буря, но в этой тесной тишине царила зыбкая гармония.

Он отстранился. В его глазах вспыхнула искра — слишком яркая, слишком опасная. Я поняла: после этого шага дороги назад не будет. Мы связаны, и неважно, что эта связь может нас же и погубить.

— У меня есть для тебя подарок, — его голос был низким, хриплым, почти запретным. Его ладонь скользнула к моей талии, и дыхание коснулось шеи. Я дрогнула, словно от удара. Сердце рвалось наружу, а в горле защипало от внезапных слёз.

— Какой подарок? — спросила я, стараясь сохранить невозмутимость. Он отпустил меня на расстояние вытянутой руки и улыбнулся. В его глазах светилось что-то особенное, и я знала, что он готовился к этому моменту долго.

Он протянул мне маленькую коробочку, завернутую в мягкую атласную ткань. Я осторожно приоткрыла её и увидела тонкое кольцо из белого золота с маленькими аккуратными драгоценными камушками голубого цвета.

— Это символ наших моментов вместе, — произнес он, — каждый миг, проведённый с тобой, я считаю подарком.

Я нежно приподняла кольцо, ощущая его прохладу на кончиках пальцев.

— Я хочу, — продолжал он, устремив на меня взгляд, полный ожидания, — чтобы каждый раз, когда ты смотришь на это кольцо, ты вспоминала о нас и знала, что ты для меня важна.

Я улыбнулась, отстранив слёзы счастья, и слегка приобняла его. Его плечо казалось надёжным, как крепость, и в тот миг мне хотелось спрятаться от всего мира именно там. Однако, я всё ещё не понимала, как расценивать этот подарок. С одной стороны, сердце трепетало, как у девочки, впервые услышившей признание, с другой — внутри поселилось странное беспокойство, будто невидимая тень нависла над нашими отношениями.

— Пора идти, Офелия, — неожиданно холодно произнёс Нивар, мягко, но настойчиво высвобождая себя из моих рук. — Я надеюсь, ты осчастливишь меня, надев это кольцо сегодня.

В его голосе прозвучала нота не просьбы, а приказа. Я хотела возразить, но слова застряли в горле. Он резко развернулся и направился к двери, будто спешил убежать от чего-то, что могло разорвать его изнутри.

Но на полпути он остановился. Его пальцы дрогнули на дверной ручке, словно он боролся с самим собой, а затем он стремительно вернулся. Три быстрых шага — и он снова передо мной. Его руки решительно обхватили моё лицо.

Поцелуй был совсем иным, чем я ожидала: не властным и не требовательным, а таким нежным, что мне показалось — он боится сломать меня. В нём звучала скрытая боль, отголосок какой-то тайны, и одновременно — трепещущая забота. Я замерла, не смея пошевелиться, потому что это прикосновение было сродни признанию в том, чего нельзя было сказать вслух.

В сердце закралось волнение, словно приливные волны накатывались одна за другой, оставляя меня без сил. Его глаза, когда он отстранился, горели искрами — не только страсти, но и тоски.

— Ты даже не знаешь… — тихо сказал он, почти шепотом. — Ты не знаешь, насколько давно я принадлежу тебе.

Я растерянно замерла, ощущая, как его пальцы скользнули по моему виску, будто он хотел запомнить каждую линию моего лица.

— Что ты имеешь в виду? — вырвалось у меня.

Он чуть улыбнулся, но улыбка вышла болезненной, как порез.

— Пусть будет так, — ответил он, мягко коснувшись моего лба своим. — Иногда лучше не знать.

В его голосе звучала странная смесь признания и прощания, и от этого у меня похолодели пальцы. Я не понимала, что именно скрывается за его словами, но чувствовала, как будто все время существовала лишь для этого момента.