Хранительница

Глава 1

В то раннее утро, совершенно обычное солнечное утро ранней осени, Таш собрался идти на рынок. Он хотел присмотреть себе новую лошадь. Его старый конь, верный товарищ на протяжении нескольких лет, и так уже основательно сдавший за последние полгода, недавно захромал. Знахарь по всем лошадиным болезням, старый Аскел, сказал, что может вылечить коня от всех болезней, кроме старости. А от старости, как известно, даже боги вылечить не смогут. И Таш, полгода старательно закрывавший на это глаза, с тяжелым сердцем признал, что его конь, столько раз спасавший ему жизнь, служить ему более не сможет. Он понимал, что подобная сентиментальность не для изгоя, что тупому извергу не должно быть даже известно такое заумное слово, но на сердце от этого понимания легче не становилось.

С возрастом начинаешь ценить прелесть простых радостей жизни: запах свежего воздуха, вкус чистой воды, верность любимого коня.

Народа на центральном рынке Олгена, как всегда, было много. Огромная площадь, которую он занимал, была битком забита теми, кто желал что-нибудь продать или купить. Где-то в толпе наверняка работали Франины пацаны, собирая свой урожай в виде кошельков, срезанных с поясов законопослушных граждан, и уж точно оттачивали свое мастерство ученики рыжего мошенника Бадана. Их специальность была, конечно, более доходной, но и неизмеримо более опасной, чем у Франиных карманников, потому что любой из тех простофиль, которых они надували, мог, в качестве последнего аргумента, потребовать показать правую руку. А на правой руке у всех без исключения ребят Бадана, так же, как и у Франиных пацанов, так же, как и у самого Таша, стояло клеймо.

Таш прошелся по рядам барышников, но быстро понял, что нужного коня он сегодня не купит. Еще со времен своих скитаний по степи он отдавал предпочтение коням степняков – серым, как его Дымок, выносливым и умным. А здесь были только гнедые и черные, привезенные с побережья, которых так ценят в здешней армии. Даже у самого князя такой конь: черный, как небо в безлунную ночь, огромный, как скала, и выхоленный, как любимая наложница саварнийского царя. Это было завораживающе красивым зрелищем – наблюдать, как под лоснящейся, как мокрый шелк, шкурой прекрасного зверя зримо перекатываются тугие мышцы.

Когда князь выезжал на нем в город, народ с ума сходил от верноподданнических чувств. Наверное, на это и рассчитывал молодой правитель. Пусть права на престол у него и птичьи, зато конь – всем на зависть. Только вот был у этого коня один маленький, но серьезный недостаток – навязчивое желание сбросить своего хозяина, как мальчишку, и желательно при всем честном народе. И то, что он все еще этого не сделал, объясняется, скорее всего, тем, что он просто пока не выбрал подходящую канаву.

Конечно, скрыть непокорный нрав княжеского коня от зорких глаз лошадников было невозможно, по столице вовсю гуляли шутки и анекдоты, но Таша во всей этой истории удивляло не это. Его удивляло упорное нежелание князя заменить упрямую скотину, которая доставляла ему столько неприятностей, на более покладистую. Это означало только одно: либо молодой князь непроходимо глуп и просто не понимает, что делает, либо у него жесткий характер и стальные нервы. И упрямства больше, чем у его коня.

Уже возвращаясь, Таш решил заглянуть к Мерку, без которого на этом рынке не делалось ни одного серьезного дела, поздороваться. Мерк был мужик деловой, ответственный и в меру жесткий, что и позволило ему продержаться на этой «должности» столько времени, сколько до него не удавалось никому. Таш свернул за ряды работорговцев и с понятным отвращением прошел мимо телег с клетками, в которых они возили свой товар. Там было безлюдно, лошади мерно хрустели сеном и лениво помахивали хвостами. Он прошел почти весь ряд, как у предпоследней телеги его взгляд невольно упал на сидящее около нее существо – грязное, оборванное и лохматое. Несмотря на это, оно было приковано за ногу к тяжелому тележному колесу. Таш удивленно приподнял брови. За свою долгую жизнь он видел немало грязных людей, но это было нечто – оно как будто месяц провалялось на всех помойках города, и запах от него шел такой, что шибал в нос за десять шагов. Странно, что это сокровище настолько кому-то нужно, что его приковали, чтобы не убежало. Но еще более странно то, что оно, не поднимая головы, усердно, с каким-то отчаянным упорством, пыталось перепилить маленьким обломком железа деревянную спицу в руку толщиной, за которую было приковано. Однако, характер!

Таш невольно замедлил шаг, желая разглядеть это существо. Сначала он даже не понял, мужчина это или женщина. Потом заметил тонкие запястья и лодыжки и решил, что это женщина, хотя не мог себе представить, как женщина могла довести себя до такого состояния. В этот момент она подняла голову и посмотрела на него.

О боги, бывают же на свете такие глаза!

Укорив себя за неуместное восхищение, Таш отвернулся и прошел дальше к небольшому деревянному домику, зажатому между двумя высокими каменными магазинами, которые, само собой, тоже находились под контролем Мерка.

В доме Мерка не оказалось, но его помощники, едва увидев, кто изволил их навестить, мигом отправились на его поиски. Остался всего один, так сказать, для порядка, совсем еще молодой парень, почти мальчишка. Сидя за письменным столом, он пытался делать вид, что пишет, но только сажал на бумагу кляксы, поглядывая при этом на гостя с почти потусторонним ужасом. Ташу стало смешно и противно.

«Ну вот, дожил, скоро твоим именем будут пугать детей! – сказал он себе, выходя на улицу. – А они будут плакать и делать в штаны, как этот...»

Впрочем, этого Таш не жалел. Трусы, как правило, среди изгоев не задерживались. Если и не прокалывались на чем-нибудь, то с ними быстро разбирались свои. Ненадежный друг намного, намного опаснее врага, а в жизни изгоев опасности и так превышали все разумные нормы.

Таш уселся на завалинку и принялся от нечего делать разглядывать щекочущую колесную спицу рабыню. Солнце светило почти по-летнему, и он с удовольствием подставил лицо его ласковым теплым лучам. «Прямо старик!» – усмехнувшись, подумал он. Что ж, в какой-то степени так оно и было. Сорок лет – это, при его образе жизни, приличный и вполне почтенный возраст. Таш часто в последнее время думал, что зажился на этом свете просто до безобразия, иногда даже становилось стыдно перед погибшими намного раньше друзьями.

«Интересно, что бы они подумали, если бы увидели меня на завалинке греющим свои старые кости? Наверное, тыкали бы пальцами и умирали со смеху!» – размышлял он, покусывая по старой привычке ус. Впрочем, насчет старых костей он пока преувеличивал. Он сам знал, что ему еще сам змей не брат, и дело тут не в силе, которой богиня тоже не обидела. Опыт – его со счетов не сбросишь, даже если захочется. Если уж прошел все то, через что довелось пройти немолодому изгою, то поневоле научишься выживать.

Чутье заставило Таша открыть глаза и повернуться в сторону рынка. Оттуда к нему направлялся Мерк с одним из помощников. Проходя мимо рабыни, он что-то негромко бросил ей, отчего помощник расхохотался, а она так сверкнула на него глазищами, что чуть искры не посыпались.

– День добрый, уважаемый! – сказал Мерк, подходя к Ташу. – Пройдем в дом?

Тот покачал головой. Опять смотреть, как трясутся руки у писаря?

– Нет. Садись. Тут поговорим.

Мерк сел. Ненавязчиво поинтересовался причиной визита, пытаясь окольными путями выяснить, не проявляет ли недовольство его деятельностью Самконг. Услышав, что Ташу всего лишь нужен конь, заметно обрадовался, пообещал сразу дать знать, если появятся такие, какие ему нужны. Поделился кое-какими своими проблемами, не решаясь, однако, прямо попросить о помощи, на что Таш только усмехнулся в усы. Заставлять работать своих парней за просто так он не собирался. Или пусть просит помощи как положено, или нечего давить на жалость.

Солнце медленно поднималось к зениту, становилось жарко.

Грязная рабыня в десяти шагах от них продолжала пилить свою деревянную спицу.

– Что ты ей сказал? – неожиданно для самого себя спросил Таш.

– Кому? – не понял Мерк.

– Ей. – Он кивнул на грязнулю.

– А это она? – удивился тот. Присмотрелся. – Да, действительно. Я спросил: что, портим хозяйское имущество? – И осклабился в улыбке, в которой не хватало половины передних зубов.

Таш тоже улыбнулся, хотя шутка и не показалась ему смешной. Рабыня не могла не понимать, что скрыть то, что она делала, ей не удастся и она нарвется на побои или плеть. Но... Змей ее побери, характер, однако!

– Таш, ну так что?.. Ну, насчет того... – Мерк опять заюлил, пытаясь поторговаться, и Таш на некоторое время отвлекся.

Когда он, четко определив условия и назвав свою цену, снова повернулся в ту сторону, оставив Мерка в глубоких раздумьях, то к рабыне уже подходил хозяин – дюжий детина, сопровождаемый надсмотрщиками и вереницей непроданных рабов. А дальше события стали развиваться в точности так, как он и предполагал: разъяренный хозяин сначала двинул ее по лицу, а, когда она упала в пыль, стал пинать ногами. Надсмотрщики тоже подтянулись, поигрывая плетками. Она сжалась, прикрывая руками голову, а Ташевы глаза вдруг красной волной заволокла самая настоящая ярость. Твою мать, всякие жалкие ублюдки останутся тут коптить небо, а эта безрассудно храбрая тетка уже сегодня будет прислуживать змею в аду?!

Задумавшийся Мерк не заметил, как его гость оказался рядом с не на шутку разошедшимся хозяином грязной рабыни. Сорвался следом за Ташем, не понимая толком, что происходит, и надеясь, по возможности, погасить конфликт в самом начале. Ему совсем не нужны были ни лишний шум, ни лишнее внимание.

К счастью, Таш, проявив редкое благоразумие, не стал сразу убивать не угодившего ему торговца, а всего лишь заломил ему руку. Надсмотрщики бросились было на выручку своему хозяину, но наткнулись на предупреждающий взгляд Мерка. Его худую и постную физиономию на рынке знали все, и потому надсмотрщики предпочли не вмешиваться.

– Тебя как зовут? – спокойно спросил Таш.

– Какон! – сквозь зубы простонал торговец.

– Сколько ты хочешь за нее, Какон?

Какон имел неосторожность дернуться.

– Она не продается! – И тут же едва ли не ткнулся носом в землю.

– Я не спрашиваю, продается она или нет, я спрашиваю, сколько ты за нее хочешь?

– Да зачем она тебе, она же... – Тут он вывернул шею, чтобы посмотреть на своего мучителя, и увидел стоящего рядом Мерка. Этого оказалось достаточно.

– Тридцать, тридцать, твою мать! – сдался Какон и тут же почувствовал, что свободен.

Отскочил от Таша подальше, нервно растирая саднящую руку.

– Ты совесть-то имей, Какон! – недобро глядя на него, заметил Мерк. – Ты что, еще не понял, на кого лапу поднял, щенок? Она стоит всего пару монет, да и то неизвестно, что там под грязью! Может, прибить проще.

– Да ладно, Мерк! – усмехнулся Таш, доставая кошель и высыпая деньги. – Она у него, похоже, любимая! Вон как он ее... ласкает! – Он протянул торговцу тридцать монет. – Держи, Какон. Когда-нибудь еще гордиться будешь, что у тебя сам Таш рабыню купил!

Какон, как видно, был в курсе, кто такой Таш, потому что немного спал с лица и послушно протянул руку за деньгами. Тот высыпал монеты в его ладонь, больше похожую на лопату, и спросил:

– Ну, что, в расчете?

Какон нехотя кивнул и зажал золото в кулаке.

Таш, в глазах которого бесновались свигрики, повернулся к Мерку.

– Мерк, друг мой, – от такого обращения упомянутый друг чуть не свалился в обморок, хотя никогда не отличался повышенной чувствительностью, – не одолжишь мне какую-нибудь клячу?

Таш жил не очень далеко от рынка, в тихом районе с «романтичным» названием Закорючка. Это неказистое название вовсе не означало презрительного отношения к своему району живущих в нем горожан. Просто формой он, ограниченный с двух сторон обрывистыми берегами речки Быстринки, а с третьей – заливными лугами, чрезвычайно напоминал именно закорючку. Место же это в целом было хорошее, недалеко от рынка, и старый центр рядом, и храмовый комплекс неподалеку. Ну, положим, Таша при выборе места жительства меньше всего интересовала близость храмового комплекса, потому как изгоям боги ни к чему. Гораздо важнее для него было то, что поместье его старого друга и почти брата Самконга находилось всего в нескольких минутах ходьбы от купленного им дома.

Никто из «семьи», включая Самконга, с которым они дружили уже больше двадцати лет, не понимали странного желания Таша обзавестись собственным домом, да еще в таком добропорядочном районе, как Закорючка, но требовать у него объяснений желающих как-то не находилось. Да, честно сказать, он и сам не знал, зачем ему этот дом. Жить он мог бы и у Самконга, в крайнем случае, если бы потребовалось уединение, можно было бы занять квартиру в одном из принадлежащих им домов, да и дела в поместье требовали его постоянного присутствия. Все оставшееся от дел время забирали ученики, и он часто уходил домой поздно вечером, что давало Фране повод сострить, что, наверное, Ташу в его новом доме хорошо спится, раз он уходит туда только на ночь.

А Ташу действительно там хорошо спалось, и он был уже в том возрасте, когда мог себе позволить не обращать внимания на мнение окружающих. Ему нравилось там, в тихой уютной Закорючке, под крышей небольшого деревянного домика, окруженного запущенным садом. Это немного напоминало времена его детства, когда он еще жил с матерью, хотя между Ольрией и Грандаром было не слишком много общего.

Таш неторопливо шагал по улочкам Олгена, ведя в поводу лучшую лошадь Мерка, на которой ехала его новая рабыня. Из носа у нее постоянно капала кровь, пачкая дорогое седло, но она не вытирала ее, потому что обе руки у нее были заняты. Одной она держалась за луку седла, а другой – за левый бок. Таш иногда поглядывал на нее, опасаясь, как бы не упала, но она, сжав зубы, держалась, стараясь не слишком наклоняться вперед.

Они отъехали от рынка и свернули в старый центр. Когда-то давно этот район, вмещающий в себя сейчас только дворцовый комплекс, да несколько старых храмов, и был весь Олген. Народу тогда здесь проживало намного меньше, и все помещались за каменными городскими стенами, окруженными глубоким рвом. Тогда, в незапамятные времена, Ольрии еще случалось защищаться от врагов. Сейчас бревенчатая крепостная стена вокруг нового города давала возможность защититься только от тех, кто не желал платить пошлину, проезжая через городские ворота. Размышляя о том, как тяжело пришлось бы Олгену, окажись он вдруг в осаде, Таш вел свою нестерпимо воняющую рабыню по утопающей в зелени улочке, в которую с годами превратился ров, а справа от них возвышался небольшой холм, на котором еще валялись кое-где обломки кирпичей от старых крепостных стен.

– Как тебя зовут? – спросил Таш сидящую на лошади женщину. У нее был такой вид, как будто она сейчас свалится.

Она подняла голову и, отняв руку от левого бока, попыталась вытереть текущую из носа кровь.

– У меня нет имени.

– Потеряла? – хмыкнул Таш.

– Забыла.

– Вот как? – Он никогда не слышал о таком, но лезть в душу не собирался. Не хочет говорить – не надо. – А родня у тебя есть?

– Родню я тоже забыла, – устало ответила она. – Я вообще ничего не помню.

Вот как?! Таш обернулся и еще раз внимательно посмотрел на свое приобретение. И что теперь прикажете с ней делать?

– А откуда ты родом, тоже не знаешь?

Она едва заметно качнула головой.

– Нет.

Таш отвернулся. Ладно, потом поговорим.

Когда они подошли к дому, солнце уже давно перевалило за полдень. Около самых ворот, когда Таш уже вошел во двор, рабыня побелела так, что даже сквозь грязь было заметно, и начала медленно сползать с лошади. Выругавшись сквозь зубы, Таш подхватил ее на руки и занес в дом. Дорминда, его пожилая служанка из местных, которая обычно приходила убираться по утрам, уже ушла домой, и Таш понял, что ему самому придется приводить рабыню в божеский вид. Он положил ее на лавку возле печки, а сам начал наливать воду из бочки, стоящей в углу, в чан для купания. Наверное, надо было дождаться, когда она придет в себя и вымоется сама или позвать Дорминду, но вонь от нее была такой невыносимой, что даже Таш, которого жизнь давно отучила от излишней брезгливости, недовольно морщил нос. Наскоро согрев воду, он принялся стаскивать лохмотья со своего неожиданного приобретения.

И сразу начал материться. Сначала про себя, а потом и во весь голос. Потому что вся спина ее представляла собой одну большую рану. Тут поработали кнутом, и Таш даже догадывался, кто именно. И это не считая сегодняшних хозяйских «ласк». Все еще матерясь, он поднял ее, положил в чан с водой и осторожно начал смывать с нее грязь, и постепенно становилось ясно, что лет рабыне намного меньше, чем ему показалось вначале. Что-то между семнадцатью и двадцатью, не старше. Совсем еще ребенок. Таш удивился, никогда раньше он не ошибался настолько. Он почему-то был уверен, что она намного взрослее.

Ее неопрятные, висевшие космами, неопределенного цвета волосы после мытья оказались совсем светлыми, что было редкостью здесь, в Ольрии, населенной сплошь черноволосыми и смуглыми людьми. Кожа тоже была белой, но от болезненной худобы казалась почти прозрачной, и Ташу было видно, как бьется голубая жилка у нее на виске. Черты лица, не особенно красивого по местным меркам, были тонкими, руки – нежными, а посмотрев на ее пятки, Таш мог бы поклясться в том, что она никогда в жизни не ходила босиком. Все ее тело, несмотря на раны и худобу, было прекрасным, как статуя. Таш, усмехнувшись, подумал, что никогда не держал в руках ничего подобного.

«Пресветлые боги, кого вы привели в мой дом? – сквозь зубы поинтересовался он, вытаскивая свою покупку из чана. – И как это чудо из хорошей семьи ухитрилось оказаться в таком положении?» Боги, разумеется, промолчали, с какой стати им разговаривать с изгоем?

Таш отнес ее на кровать в одну из нежилых комнат, которую прежние хозяева использовали как спальню. Она не приходила в себя, и это начало его беспокоить. Надо было сходить за лекарем, но он не хотел оставлять ее одну. Мало ли что взбредет ей в голову с таким-то характером? Потом все-таки вышел на улицу и позвал соседского мальчишку. Приказным тоном, пока тот не сообразил, кто и куда его посылает, Таш отправил его к Загену, в утешение сунув пару медяков. Заген был лекарь, который приехал с ними из Вандеи. Он жил неподалеку и лечил их всех вот уже лет десять.

Тот, к счастью, оказался дома, и пришел к Ташу довольно быстро.

– Ну, что тут у тебя стряслось? – спросил он Таша, пожимая ему руку. Тот молча провел его в комнату и показал на кровать. Лекарь несколько секунд удивленно смотрел на Таша – раньше тот ничего подобного не выкидывал, – а потом решительно выставил его за дверь.

– Нечего тебе тут торчать, напугаешь еще.

Таш хотел возразить, но передумал и пошел на кухню. Ему захотелось выпить. Лекарь закончил довольно быстро и присоединился к хозяину.

– Ну что тебе сказать, друг мой Таш, – начал отчитываться Заген, после того как парой глотков осушил большой стакан вина, – в принципе ничего страшного. Переломов нет, для спины я оставлю мазь, а синяки и ссадины не в счет. Опухоль на боку – тоже вроде ничего страшного, но точно пока не скажу. Может, ребро треснуло. Это ее ногами, что ли? – Таш кивнул. – Пусть полежит несколько дней. Конечно, надо понаблюдать за ней. Я буду приходить.

– А когда она придет в себя?

Заген только пожал плечами.

– Не знаю. Сегодня ночью, завтра, может, и завтра ночью. Трудно сказать. А кто ее так?

– Хозяин. Теперь уже бывший.

– Ясно. И за сколько ты ее купил, если не секрет?

Таш ухмыльнулся.

– Не секрет. За тридцать.

– Всего-то? – удивился Заген. – Да она стоит минимум две тысячи! Как тебе это удалось?

– Да так, случайно.

– Ничего себе «случайно»! – воскликнул Заген, но развивать эту тему не стал, по опыту зная, что, если Таш не хочет говорить, то расспрашивать его бесполезно, а иногда и небезопасно. Поэтому он заговорил о другом. – Слушай, Таш, я вот что хочу тебе сказать: непростая твоя девочка, очень непростая. Ты ее руки видел?

– Ну, видел. – Таш не очень понимал, к чему лекарь клонит.

– Ну, видел! – передразнил его Заген. – Видел, да не понял ни хрена! Конечно, хиромант из меня никудышный, но даже я вижу, что линии у нее очень странные. А родинку ты, надеюсь, заметил? – Таш покачал головой. – Нет? Я так и думал! Тоже странная. – Он немного помолчал, ожидая, что Таш как-то отреагирует на все это. Но тот, не желая высказывать свое мнение на этот счет, промолчал. И Заген, не дождавшись от него ничего вразумительно, продолжил весьма, на взгляд Таша, нелогично: – Продал бы ты мне ее, а, Таш? Я хорошую цену дам.

– Она не продается, – чуть усмехнувшись в усы сказал Таш. Он уже принял решение и отступать от него не собирался.

– Ну что ж, на нет и суда нет! – сказал Заген, поднимаясь. – Я зайду завтра.

– Нет, погоди, – остановил его Таш. – Мне надо уйти ненадолго, а оставлять ее одну я не хочу.

Заген пожал плечами.

– Ну, если ненадолго, то иди, я посижу с ней.

Таш, злясь на себя, на рабыню и на весь мир за потерянный день, пошел обратно на рынок. Проще всего было вернуть девчонку родителям. Вряд ли они сами продали ее в рабство, по ней незаметно, чтобы они были бедными.

Покупатели с базара давно уже разошлись, а некоторые торговцы, экономя выручку, поставили шатры прямо там, где утром продавали свой товар. Оно и верно. Цены на постоялых дворах Олгена здорово кусались, да и провести время весело там бы не дали. Пьяных и буйных постояльцев оттуда выбрасывали без зазрения совести, и деньги, уплаченные за постой, не возвращали. Погулять так, чтобы мало не показалось, можно было лишь на окраинах, но это тоже могло влететь в копеечку. Там обычно отирались ребята Валдея и обирали таких вот разгулявшихся до нитки. Так что торговцы правильно сделали, что не пошли туда, им и здесь удалось устроиться с комфортом.

Таш не знал наверняка, здесь Какон или он все же рискнул отправиться на поиски приключений. В том, что ему непременно захочется сегодня напиться, Таш почему-то не сомневался. Или он совсем ничего не понимал в людях. Он и так сегодня один раз уже ошибся в человеческой природе, но второй ошибки за один день быть просто не могло.

И действительно, Какон обнаружился около одного из костров, уже сильно набравшийся и, судя по всему, собирающийся напиться, как минимум, до поросячьего визга. Таш не собирался этого дожидаться и потому подошел к костру. Веселящийся народ, узнав того, кто почтил их своим присутствием, сразу перестал веселиться. Разговоры как-то сошли на нет, и воцарилась тишина. Таш похлопал Какона по плечу и кивнул в сторону, предлагая отойти. Тот, пошатываясь, встал и на нетвердых ногах побрел подальше от костра. Когда счел, что отошел достаточно, обернулся и уставился на Таша все тем же ненавидящим взглядом.

– Ну, что, пришел просить, чтобы я забрал ее обратно? – Похоже, выпивка сделала его безразличным к своей дальнейшей судьбе.

– Нет, – очень спокойно ответил Таш. – Я пришел узнать, как она к тебе попала?

– Да на хрена тебе это? – пьяно удивился Какон.

Таш коротко двинул ему в ухо. Не сильно, а так. Чтобы выбить хмель.

Какона от удара развернуло и бросило на землю. Он поднялся на четвереньки, мотая головой и отплевываясь.

– Надо, раз спрашиваю.

– Твою мать! – Какон кое-как встал на ноги.

– Сам расскажешь, или мне выбить из тебя все, что знаешь? – Ташу уже надоело ждать, когда тот сообразит, что с ним не шутят.

Это Какон все-таки сообразил.

– Да не знаю я, откуда она! – зло пробурчал он. – Мне ее какой-то старик по дороге сюда продал.

– Что за старик?

– Да не знаю я! По виду нездешний. Одет хорошо. Сказал, что внучка.

– Внучка? А чего ж продал?

– А я почем знаю? И вообще, оно мне надо? Меньше знаешь, лучше спишь.

– Ну, это когда как. А она что говорила?

– Да ничего! – рявкнул Какон, уже выходя из себя. – Можно подумать, я ее спрашивал!

– Да, конечно, ты ее сразу кнутом! – Таш много кого ненавидел в этой жизни. Но тех, кто вот так вот... он ненавидел особенно.

– Не сразу! – воспылал Какон праведным гневом. – Я хотел по-хорошему! А она...

– И что она? Съездила тебе по роже? Надеюсь, хоть ногой?

Тот ощетинился, как пес.

– По роже? Да я на тебя посмотрел бы, если бы тебе баба три раза подряд по яйцам коленкой проехалась! Ну, ничего, она тебе еще покажет! Ты думаешь, невинную овечку купил? Ага, щас! Да я такой суки в жизни не встречал! Да она же полная ... в ... ! Да я бы ее ... на ... ! Ее надо на цепи держать, чтобы ... потом ... !

Таш, по лицу которого всегда сложно было понять, о чем он думает, неожиданно сделал шаг скользящий вперед и вбок, потом всего одно движение руками. Раздался хруст, и Какон тяжело рухнул на землю, так и не успев закрыть рот.

Таш брезгливо отряхнул руки и вернулся к костру.

– Родственники или другие желающие отомстить есть?

Таких не нашлось, и Таш, не торопясь и не оглядываясь, пошел с базара, провожаемый испуганными и ненавидящими взглядами.

К сожалению, далеко не все взгляды, провожавшие Таша, были такими безобидными. Уже уходя с рынка, он краем глаза заметил две закутанные в плащи мужские фигуры, стоящие у одного из шатров, и его чутье сразу ощетинилось недобрыми предчувствиями. Хотя бы потому, что смотрели они на него спокойно и явно оценивающе. А еще один из них хотя и был одет, как грандарец, к самим грандарцам имел такое же отношение, как Таш к местной княжеской семье. Таш сам был родом из Грандара и соотечественников своих был способен узнать когда и где угодно. Национальную же принадлежность второго определить вообще не представлялось возможным, хотя его бритая голова заставляла предположить, что он долгое время жил в Вандее, а это знающего человека могло только насторожить, потому что Вандея – это вам не Ольрия.

Таш развернулся и направился к незнакомцам, чтобы пообщаться на предмет того, что эти ребята ищут в законно принадлежащей ему и его братьям Ольрии, но они говорить с ним не пожелали, быстро и профессионально растворившись между шатрами. Таш не стал их догонять, хотя и мог бы. Но... В общем, не царское это дело. Просто взял на заметку и решил послать своих, чтобы выяснили, что за чужие шляются у них под носом.

– Нет, ну надо же было такому случиться! – нервно повторял совсем молодой еще человек, один из тех, кто так не понравился Ташу своими неуклюжими попытками изобразить из себя грандарца. Он сидел за грязным столом в дешевом кабаке, расположенном неподалеку от рынка, и находился в самом неуравновешенном состоянии духа.

Второй, по виду постарше и поопытней, философски заметил, медленно потягивая пиво из глиняной кружки:

– Это должно было случиться.

– Да почему обязательно должно? – возмутился первый. – Все так хорошо шло! Она была почти уже на том свете! И тут такой облом!

– Да, облом знатный! – согласился второй. – Но только неужели ты правда думал, что у нас все пройдет как по маслу?

– А чего? – ощетинился первый. – Конечно, думал. Хозяин же сказал!

– А ты их побольше слушай, жрецов этих! Они тебе еще не то наговорят!

– Слушай, Багин, – первый с подозрением уставился на собеседника, – а ты случаем не того? Что-то мне твое настроение не нравится!

– А я не красная девка, чтобы нравиться! – огрызнулся Багин. – А только я на свете поболее твоего живу, и чую, когда все нормально пройдет, а когда дерьма ждать нужно. Так вот, с этой девкой дело так просто не кончится, это я тебе точно говорю!

– Да чего в ней такого особенного? Может, пристукнем по-тихому – и домой, а? Никто и не узнает, а, Багин?

– Совсем рехнулся, Зойт? – зашипел на него Багин. – Тебе что приказано, придурок? Сделать это дело чужими руками! Чужими, въезжаешь? Ты кого обмануть хочешь, скотина? Думаешь, жрец тебя так просто с поводка спустит? Ты лучше вспомни, как он тебя на него поймал!

Зойт затравленно замолчал.

Через некоторое время Багин встал.

– Ладно, Зойт, кончай сопли на кулак наматывать! Пошли, нам еще информацию о том хмыре, который ее купил, собирать! Да не расстраивайся ты так! Судя по тому, как он лихо нашего торговца пришиб, этот еще почище Какона будет! Прибьет ее за милую душу, и нам с тобой делать ничего не придется!

– Или продаст! – обрадованно захихикал Зойт, вставая. – Какому-нибудь другому хорошему парню вроде себя!

Таш действительно отсутствовал всего часа два, а когда вернулся, то обнаружил лекаря спящим прямо за столом. Причина же этого, в виде пустого кувшина из-под вина, обнаружилась здесь же, на столе. Вздохнув, Таш взвалил друга себе на плечо, благо что роста он был небольшого, да и жира накопил не слишком много, и отнес в одну из пустующих комнат. Там стояла кровать нарочно для таких случаев. В который раз он убедился в верности пословицы: если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, – сделай его сам. Уложив пьяного лекаря, Таш пошел к его пациентке.

Он сразу заметил, что рабыне стало хуже. Вся раскрасневшаяся, она металась по подушке и что-то бормотала. Таш прислушался, но язык, на котором она говорила, был совсем незнаком ему, что его очень удивило. За свою долгую и богатую событиями жизнь ему много где довелось побывать, и он мог с большой долей уверенности сказать, что язык, на котором бредила его рабыня, на материке не встречался. Но задумываться над этой загадкой ему было некогда, надо было как-нибудь помочь ей. Таш попытался было разбудить лекаря, но тот только мычал, так что пришлось взяться за дело самому.

Почти всю ночь он просидел рядом с ней, как нянька, то давая ей воды, то прикладывая мокрую тряпку к горячему лбу. Жар спал только под утро. Она заснула наконец спокойно, а Таш вырубился прямо у ее кровати, положив голову к ней на подушку.

Тем не менее он увидел сон, что случалось с ним нечасто. И в этом сне он увидел себя маленьким. Ему было лет шесть, и он воровал яблоки у соседей. Потом мама позвала его обедать. Он был счастлив во сне, как может быть счастлив только ребенок. И при этом он понимал, что это сон, что мамы давно уже нет в живых. Он помнил, какой страшной смертью она умерла, и помнил, какой страшной местью он за нее отомстил. Но сон все равно продолжался. Ворованные яблоки были необыкновенно вкусными, а мама гладила его по голове.

Таш вздрогнул и проснулся с ощущением, что на него кто-то смотрит. Его вчерашняя покупка сидела на кровати и рассматривала его своими ясными глазами странного нежно-зеленого цвета. Он протянул руку и дотронулся до ее лица. Жара не было.

– Как ты себя чувствуешь? – хриплым ото сна голосом спросил он.

– Нормально, – ответила она.

– Ну как, ничего не вспомнила?

Она сосредоточенно нахмурила темные брови, но потом покачала головой.

– Нет.

– Да и ладно, – не стал настаивать он. – Тебе какое имя нравится? – Надо же ее как-то называть.

Она пожала плечами.

– Не знаю. Может, вы что-нибудь придумаете?

После своего утреннего сна Таш мог предложить ей только одно имя.

– Ну, скажем, Арилика. Хочешь, чтобы тебя звали Арилика?

– Арилика, – проговорила она, словно пробуя его на вкус. – Ничего, мне нравится.

– Ну вот и славно. Одну проблему решили.

– А как вас зовут?

– Таш, – коротко ответил Таш.

– Таш, – повторила она. – А чем вы занимаетесь, Таш? Или мне лучше называть вас господин Таш?

– Да, на людях господин Таш. А когда мы вдвоем, можно и просто Таш.

Она чуть улыбнулась.

– Заботитесь о своей репутации?

– Скорее о твоей.

Улыбка стала шире.

– О, вы хотите сказать, что у рабынь бывает репутация?

Таш внимательно посмотрел на нее.

– Я не знаю, где ты жила раньше, но только в Ольрии репутация есть у всех. И для тебя самой будет лучше, если ты сразу станешь это учитывать.

Арилика сникла под его взглядом.

– Я буду учитывать.

– Ладно, не бери в голову. Я тебе потом все расскажу. Давай лучше посмотрим твою спину. Поворачивайся.

На это предложение Арилика отреагировала очень странно. Она изо всех сил прижала одеяло к груди и затравленно посмотрела на него.

– Не надо! Может, лучше потом?

– Что за капризы, Рил! – Имя легло на язык так естественно, как будто он уже век называл ее так. – Давай, поворачивайся. Можно подумать, я тебя не видел!

– Когда это вы меня видели?

Таш замялся. Не рассказывать же ей, как он ее купал.

– Ну, я имею в виду, что видел твою спину. Я мазал ее вчера мазью, которую оставил лекарь.

– Ну ладно.

Рил повернулась к нему спиной и немного опустила одеяло, по-прежнему крепко прижимая его к груди. Таш потянулся за склянкой с мазью, а потом решительно потянул одеяло вниз, чтобы открыть ее спину. Она ойкнула, но осталась сидеть как сидела. Таш убрал волосы со спины, как будто невзначай проведя пальцами по ее шее. Родинка, о которой говорил ему Заген, обнаружилась у самого основания шеи и действительно была похожа скорее на татуировку, чем на родинку, и тем не менее Таш мог бы поклясться, что это родинка.

Мазь у Загена и правда была хорошая. Большинство ран уже покрылось коркой, и воспалений нигде не было видно.

– Теперь ногу давай, – сказал Таш, закончив со спиной.

– Ногу? – удивилась она. – Какую ногу? Зачем?

– Ту ногу, которую ты браслетом натерла.

– А, ну да.

Рил выпростала из-под одеяла левую ногу. Рана на ней была, но она уже почти затянулась. Таш стал мазать ногу, стараясь не смотреть на рабыню, мучительно покрасневшую от смущения. Ее нога выглядела в его руках как игрушка. Не удержавшись, он провел пальцами по подошве. Рил от неожиданности дернулась, а потом расхохоталась.

– Щекотно! – И вырвала ногу из его рук, тут же упрятав ее под одеяло.

Таш посмотрел, как она смеется, и понял, что пропал. От смеха она хорошела неимоверно. Непрошеный жар, возникший в груди, волной прокатился по телу, отчего он на секунду почувствовал себя беспомощным. Это было странно, и Таш замер, не зная, как на это реагировать.

Заметив, что он не смеется, Рил смутилась и замолчала. Ее хозяин сделал над собой усилие и отвернулся. Потом встал с пола и направился к стоящему в углу сундуку. Вытащив из него одну из своих рубах, он бросил ее на кровать.

– Надевай пока это, потом куплю что-нибудь. Ты есть хочешь?

Она кивнула.

– Хочу.

– Пойду поищу. – И Таш направился к дверям, но Рил окликнула его.

– Господин Таш! А можно задать вам вопрос?

Он остановился.

– Ну?

Она с отчаянием посмотрела на него.

– Что вы собираетесь со мной делать?

Он пожал плечами.

– Да ничего. Живи, да и все. Будешь помогать моей служанке. Продавать, кому попало, я тебя не буду, а захочешь замуж выйти – держать не стану. Приданое дам и присмотрю, чтоб не обижали. Еще вопросы есть?

Вопросы были.

– А разве рабыня может выйти замуж? – с безмерным удивлением спросила Рил.

– Это же Ольрия! Здесь может.

И, оставив свою рабыню размышлять о странностях ольрийской жизни, Таш направился на кухню. Последние два года у него была служанка, и он совсем отвык от готовки, хотя раньше обслуживал себя сам. Но теперь он то ли все забыл, то ли у Дорминды были иные принципы ведения хозяйства, но найти поесть было невозможно. Его улов был беден. Кроме куска вареного мяса, хлеба, яблок и кувшина кваса, он ничего не нашел. Он сложил все это на тарелку, надеясь, что Дорминда скоро появится и не даст им умереть с голоду, и пошел обратно. Он не знал, чем кормил ее Какон, но только Рил обрадовалась даже такой еде. Правда, съела она, на взгляд Таша, совсем немного. Так, поклевала чуть-чуть, а после этого ее стало клонить в сон. Таш заметил и хотел уйти, но она опять остановила его в дверях.

– Господин Таш, можно еще вопрос? Тот человек, у которого вы меня купили, может, он знает что-нибудь обо мне? Ну, хотя бы откуда я и как меня зовут. – Она замолчала, не решаясь попросить его об услуге.

Таш, не поворачиваясь к ней, спокойно ответил:

– Может, он и знал что-то, но сказать это он уже не сможет. Он вчера умер.

Рил открыла рот, чтобы опять что-то спросить, но он уже вышел. А еще через минуту она спала.

А Таш пошел будить Загена. Нечего дрыхнуть, рассвет уже. И так проспал все на свете, старый алкаш. Кое-как растолкав своего друга, Таш потащил его на кухню и налил еще вина. Тот выпил и постепенно стал приходить в себя. Мутные глаза прояснились, а руки перестала сотрясать дрожь.

– Ты извини, Таш, я, кажется, вчера перебрал, – просипел он.

– Да уж, – вынужден был согласиться Таш.

– Как там твоя рабыня, спит?

– Да, теперь уже спит.

– И что ты собираешься с ней делать? Для себя оставишь или продашь?

– Нет, продавать не буду, – покачал головой Таш. – Да и себе тоже не возьму. На кой мне эта головная боль? Я слишком старый для таких дел. Она же девчонка совсем. Нет, пусть так живет. Я ее замуж выдам за приличного парня.

Заген не поверил своим ушам.

– Таш, ты совсем спятил или притворяешься? Просто так отдать такое?

Таш усмехнулся.

– А что, могу себе позволить! Она обошлась мне всего в тридцать монет.

– Нет, ты окончательно рехнулся на старости лет! – возмутился Заген.

– Предлагаешь взять ее себе и дожидаться, когда она сбежит с каким-нибудь сопляком? После меня он на ней, ясное дело, не женится и, скорее всего, дорога ей будет в бордель. Ты этого хочешь?

– Нет, но ведь можно же как-нибудь по-другому?

– Интересно, как?

– Продай ее кому-нибудь богатому в содержанки.

– И чтобы потом, когда она ему надоест, он продал ее в бордель? Нет, Заген, ты сам понимаешь, что все это ерунда.

– А просто так, неизвестно кому отдать такое чудо, это не ерунда?

Таш покачал головой.

– Нет, я уже решил. Пусть живет, как сама захочет. Ты прав, она действительно чудо. Грех ее ломать. Я тебя вот о чем хочу попросить, Заген. Если она решит замуж идти, то ей девственность нужна будет. Сделаешь ей?

– Еще чего! – хмыкнул Заген. – Ничего я ей делать не буду.

– Это почему еще? Только не говори, что не умеешь! Все знают, что к тебе за этим постоянно девки бегают.

– Ну, всем делаю, а ей не буду.

Таш помрачнел.

– Я заплачу, сколько скажешь.

– Дурак ты, Таш! – скривился Заген. – Я не буду ей ничего делать потому, что ей это не нужно. У нее все на месте.

– Шутишь? – глаза у Таша полезли на лоб. – Этого не может быть. Ты бы видел ее прежнего хозяина!

– Ладно, Таш, – сказал лекарь, поднимаясь из-за стола, – про ее хозяина тебе лучше знать, а я за свои слова отвечаю. Ну, мне пора. Я зайду к ней попозже.

Заген ушел, а у Таша размышлять над этим времени тоже не было, потому что пришла его служанка. В нескольких словах он рассказал ей, что произошло, и объяснил, что ей делать с его новой рабыней. Дорминда внимательно слушала и кивала. Несмотря на свою вечную болтовню и ворчание, она была женщиной надежной, и Таш мог на нее положиться. Со спокойным сердцем он оставил на нее Рил, а сам отправился по делам.