Хозяйка собственного поместья

23

Вроде бы и ерунда — тридцать верст до уездного города, чуть больше тридцати двух километров по нашим меркам. Но Виктор сразу предупредил, чтобы меньше чем на четыре часа пути я и не рассчитывала.

В самом деле, дорога ничем не отличалась от раскисшей по весне грунтовки нашего времени, неподалеку от которой дежурят деревенские с трактором, готовые вытащить застрявшую легковушку. Конечно, небезвозмездно. Здесь у дороги караулили мальчишки, чтобы бежать в деревню за лошадьми, помочь вытянуть из грязи карету или телегу. Тоже не за просто так.

Если верить Виктору, иногда жители окрестных деревень и сами углубляли грязь, чтобы уж точно не остаться без заработка. Но поди докажи.

— Если через год переизберусь, все же продавлю наших помещиков на дорогу, — проворчал он, когда карета накренилась в очередной колдобине. — Хотя бы гать проложить, я уж не говорю о дороге на манер данелагских.

— Это как? — полюбопытствовала я.

Смотреть в окно было не на что. Черная земля с длинными языками серого недотаявшего снега, серые деревья без намека на зеленую дымку распускающихся почек, серые после зимы дома. Скоро все расцветет, станет выглядеть новеньким и ярким, но пока пейзаж навевал тоску.

— Дорога засыпается песком, потом щебнем и еще раз песком и как следует утаптывается. Им там, на острове, хорошо, целый берег гальки, а в наших краях… — Виктор выразительно пожал плечами. — Дешевле, наверное, кирпичом замостить. Но наши помещики про гать-то договориться никак не могут, это же надо всем миром средства собирать, людей нанимать, сколько-то своего леса выделять.

Он хмыкнул, но я поняла. Конечно же, все бедные, сирые и убогие. Все равно что пытаться договориться со всеми жильцами многоквартирного дома — всегда найдется кто-то, кому любое благоустройство до лампочки.

Карета остановилась.

Виктор открыл заслонку окна у себя за спиной.

— Что там?

— Да больно лужа велика, барин. Кабы не завязнуть нам.

Виктор прошипел сквозь зубы что-то неразборчивое. Отворил дверь кареты. Я мысленно поежилась, увидев, куда он собирается вылезать.

Но с пальцев мужа слетели потоки магии, и земля покрылась инеем. Так же, промораживая перед собой грязь, он двинулся вперед по дороге. Я высунулась из кареты, рискуя вывалиться на дорогу. Виктор дошел до лошадей, остановился. Не выдержав, я вылезла из кареты, сама не зная, чего хочу сильнее — посмотреть, как Виктор справится с лужей, или размять затекшие от долгого сидения мышцы.

Лужа и правда была знатная. В детстве мы осторожно забирались в подобные в резиновых сапогах, шажок за шажком, пока край воды не сравнивался с краем сапожек, — и громко завидовали рыбацким сапогам чьих-нибудь родителей: в таких-то уж точно можно добраться до самой глубины! Эта, пожалуй, по размерам превосходила все, что я видела раньше, — я бы не стала мерить ее ни сапогами, ни лошадиными ногами, а уж колесами и подавно. Вокруг жирно поблескивала раскисшая грязь.

На пригорке неподалеку деревенские мальчишки играли во что-то похожее на «ножички», старательно делая вид, будто не обращают на нас внимания.

Виктор встряхнул руками. Вода начала покрываться коркой льда. Муж постоял несколько минут. Шагнул на лед — я едва удержалась, чтобы не схватить его за локоть: казалось, сейчас корочка под его ногами провалится. Наблюдать, как князь Северский в прямом смысле сядет в лужу, мне почему-то совершенно не хотелось.

Лед хрустнул, но не проломился. Виктор досадливо передернул плечами. Развел руки, ладонями вниз, замер так. Холод расходился от него в стороны, я даже поежилась. Потом, не опуская рук, Виктор двинулся вперед. От него по-прежнему исходили волны магии, но теперь это был не холод, а… Я присмотрелась и ахнула — замерзшая грязь вокруг него словно бы становилась прозрачной, позволяя разглядеть слой льда, его толщину, и грязную воду под ним.

Так вот как батюшка Настеньки магией дом обследовал! Да уж, тут любой тайник видно будет. Значит, слух, что клад в огороде, пустить не получится, а жаль. Разболтать, что ли, будто я его нашла, если засада не даст результатов?

— Семь вершков, должно хватить, — сказал Виктор, разворачиваясь.

Мальчишки на пригорке перестали играть, смотрели на нас с явным неодобрением. Еще бы, остались без приработка.

Когда муж возвращался к карете, мне показалось, что он бледнее обычного.

— Все в порядке? — спросила я.

Виктор отмахнулся. Подал мне руку, помогая взобраться в карету, влез сам. Когда кони пошли, откинулся затылком на обитую мягкой тканью стенку, прикрыв глаза. Поежился, обхватил туловище руками, будто замерз.

Значит, не все в порядке.

Я начала расстегивать шубу.

— Что вы делаете?

— Достаю чай.

Марья снарядила меня в дорогу, будто на Северный полюс отправляла. Заставила надеть рукавицы, в которые сложила печеные яйца — вместо грелки. Под шубу запихала завернутые в платки фляжки с горячим чаем, «с медом, в пути самое то». Соорудила местный вариант подогрева сиденья — плоский простеганный, чтобы сохранял форму, мешочек с песком, который нужно было греть на печи. Когда я шествовала к карете, чувствовала себя ребенком, которого родители утрамбовали в сто одежек, — шагу не ступить.

Но надо отдать няньке должное — я не мерзла. Хотя и Виктор не мерз, или не показывал этого до сих пор.

— Держите. — Я протянула ему флягу. — Марья сказала, что меду не пожалела.

Она хотела еще и наливки плеснуть «для сугреву», но я не позволила. Алкоголь лишь создает иллюзию согревания, расширяя сосуды и увеличивая теплопотерю, так что в дорогу его брать незачем. Потом, в доме, добавить в горячий чай чего-нибудь горячительного — другое дело.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся муж.

— Еще пряников дала, пожевать в пути, сейчас достану.

— Не стоит, по такой дороге как бы язык не откусить.

Словно подтверждая его слова, карета в очередной раз качнулась, и муж едва успел заткнуть флягу пробкой, чтобы не облиться.

Мы проезжали через непролазную грязь еще несколько раз. Один раз попробовать улучшить дорогу попросилась я — и после этого пришлось доставать другую флягу с чаем, а я поняла, почему многие баре предпочитали платить за то, чтобы карету вытащили, вместо того чтобы пользоваться магией. Но наконец нас остановил окрик часового, и, проверив наши паспорта и записав их в большую книгу, офицер пропустил нас в город.

Едва потянулись городские кварталы, я прилипла лицом к стеклу. Хотя на самом деле пока ничего особо примечательного за окном кареты не было — деревянные дома, как в старом частном секторе. Разве что выглядели они относительно новыми — не вросли в землю и не покосились.

— Вы будто в первый раз сюда приехали, — улыбнулся Виктор.

— Можно и так сказать. Я почти не помню все, что было до болезни.

Я снова выглянула в окно. Улицу, по которой мы ехали, пересекал проулок, в глубине которого виднелась добротная кирпичная стена.

— А что там? — полюбопытствовала я.

— Химическая фабрика.

— Химическая? — подпрыгнула я. — И что она производит?

— В основном средства для нужд ткацкой промышленности. Для протравки, окрашивания и отбеливания тканей.

— Отбеливания?

Да нет, вряд ли мне так повезло.

— Вам действительно интересно?

— Очень. Расскажите, пожалуйста. Обо всех веществах, которые производит эта фабрика. Насколько вам самому известно, конечно.

Виктор широко улыбнулся.

— Только не говорите, что это ваша фабрика, — догадалась я.

— Не моя. — Он улыбнулся еще шире. — Купца Крашенинникова. Потомственному дворянину не годится заниматься такими низменными делами, как производство и торговля.

Я улыбнулась ему в ответ.

— Но с вашим капиталом.

— Вы догадливы.

Так вот чего он так подскочил, услышав про сахар из свеклы! Наверняка при фабрике есть что-то вроде лаборатории, там можно и разработать процесс, может, и подходящее оборудование для пробной партии найдется, а потом — патент и пищевое производство, отдельное от химического.

— Раньше вас не интересовала эта сторона моей жизни.

— Разве раньше вы делились со мной этой стороной вашей жизни? — парировала я наугад, но, кажется, попала.

— Ваша правда. Так вы хотите узнать, что там производится?

Дома вокруг, оставаясь деревянными, стали выше и больше — в два этажа, просторные, с резными наличниками и балкончиками. Но мне было не до них, успею еще наглядеться.

— Очень хочу.

— Больше всего, — начал Виктор, — производится купоросного масла…

Серная кислота, перевела я для себя.

— … древесного уксуса и сахар-сатурна.

Прежде, чем я переспросила, что это такое, муж пояснил:

— Соединение свинца с уксусом.

Ацетат свинца. Вяжущее, антисептическое, до сих пор входит в состав пасты от потливости ног, примочки от синяков… Но все же свинец — ядовитая штука, хорошо бы нашлось что-нибудь с подобным действием, но более безопасное.

— Но горжусь я краппом из корня марены — он лучше импортного — и охлоренной известью, ее в Рутении делают только здесь. Ни с чем другим так быстро и просто не получить белоснежную ткань.

Какой-то краситель, судя по корню марены и…

— Хлорной известью? — не поверила я своим ушам.

— Как чудно вы ее назвали.

Хлорка! Здесь есть хлорка!!!

Ни за что бы не поверила, что буду радоваться возможности заполучить хлорку. Нет, я вовсе не собиралась тут же перемыть ею весь дом от пола до потолков, но сколько же проблем снимет возможность нормально продезинфицировать что угодно, вплоть до питьевой воды!

— Какие странные вещи делают вас счастливой, — задумчиво произнес Виктор. — Вы не сияли так, когда я предлагал вам съездить к модистке и в шляпную лавку.

— Сравнили, — фыркнула я. — Лучше расскажите, что еще производят на вашей… точнее, не-вашей фабрике.

— Медный купорос — его используют для протравливания тканей при окраске. Деготь как побочный продукт. Квасцы…

О, вот это куда интересней свинца. Вяжущее, если вырастить крупный кристалл, можно использовать и как кровоостанавливающий карандаш, и как дезодорант. Скоро лето, дезодорант станет очень актуален.

Кажется, я знаю, куда мы поедем в первую очередь.

— Только не говорите, что вам жизненно необходимо что-то из этих товаров.

— Они ведь, наверное, отпускаются оптом? — погрустнела я.

— Для вас можно сделать исключение. Но зачем вам все это?

— Это совершенно незаменимые в хозяйстве вещи, — начала было я, но тут карета остановилась.

— Приехали, — сказал Виктор. — Прошу прощения, что приходится прерывать разговор. Но вы же расскажете мне, почему вам жизненно необходима вонючая гадость для отбеливания? Позже.

— Разумеется.

Я позволила Виктору помочь мне выбраться из кареты. Просто ужасно, до чего утомительной была дорога, все тело ломило — и это какие-то несчастные тридцать верст!

— Марья наверняка преувеличивала, когда говорила, что господа со всей округи съезжаются на представление императорского театра, — проворчала я. — После такой поездочки никакого театра не захочешь.

— Марья не преувеличивала, — улыбнулся Виктор. — Обычно выезжают за два-три дня, гостят у друзей и уезжают еще через два-три дня после представления. Примерно как и мы.

Из дверей дома вышел мужчина лет сорока, гладко выбритый, в одежде господской, но поношенной, похоже, с барского плеча. Поклонился.

— Алексей, вели отнести сундуки в наши комнаты, — распорядился Виктор. Обернулся к повозке, которая остановилась за каретой. Петр сидел на козлах, Дуняша и рыжий Вася уже соскочили с телеги и неловко переминались около нее.

— Василия отдаю тебе в распоряжение, выучи чему успеешь, мы пробудем около недели, — продолжал командовать муж. — Дуняша — новая горничная барыни, представь ее Аглае, пока здесь, пусть учится. Аглая — моя городская экономка, — пояснил он мне, видимо, вспомнив, что я все забыла. Подал мне руку.

Я без стеснения на нее оперлась. Очень хотелось потянуться, выгнуться туда-сюда, но что-то подсказывало, что так вести себя посреди улицы неприлично.

— Пойдемте в дом, — сказал муж.