Хозяйка собственного поместья

11

Вот только как же с ними поступить? По меркам моей реальности, если работник принял на грудь после тяжелого дня — это его дело, главное, чтобы наутро был в состоянии работать нормально. И поджигали не они. С другой — спусти с рук, и вообще расслабятся.

А еще есть «община», которая может решить по-своему. И смертного боя парни уж точно не заслужили.

Когда я вышла из избы, работники, как по команде, бухнулись на колени. Один из них до сих пор держал кота. Попытался было выпустить, но Мотя вцепился когтями в тулуп так, что было очевидно: отодрать его можно только с клочьями овчины.

— Встать! — рявкнула я.

Они поднялись. Старший, Михаил, открыл рот и тут же закрыл его под моим взглядом.

— Утро вечера мудренее, судить да рядить утром буду, что с вами делать.

Виктор за спиной недовольно пошевелился. Я сделала вид, будто не заметила. Посплю — если получится заснуть — и на свежую голову посоветуюсь и с ним, и с Марьей, которая явно побольше барина знала о деревенских порядках. И, похоже, нянька очень расстроилась из-за случившегося — словно бы на десяток лет постарела. Из-за случившегося или из-за того, что парням грозило?

— Значит, так. Утром приедет урядник.

— Барыня, не надо урядника!

Парни опять попытались бухнуться мне в ноги, и пришлось снова на них прикрикнуть.

— Стоять, я сказала! Урядник нужен, потому что, даже если пожар случился из-за того, что вы недоглядели за печкой…

Что полная чушь, потому что пол перед печью был тщательно промазан глиной. Не могли уголья так далеко ускакать.

— … бревно само собой дверь бы не подперло. Вон то. — Я указала на бревно, все еще лежащее у крыльца.

— Так что вспоминайте, кто на вас мог зуб заиметь, да такой, что убийством не погнушался, — вмешался Виктор.

Пришел мой черед недовольно на него оглядываться: сам же несколько минут назад говорил, что напакостить хотели мне, а теперь парней выставляет виноватыми, пусть косвенно.

— Так, поди, те, пришлые, — сказал Михаил прежде, чем я успела подобрать слова. — Один у мамки с веревки пытался холстину спереть. Холстина-то новехонька, мамка только-только выткала да постирала. Я собрался было поучить, да потом увидел, что рука у него вся в пузырях от ожогов…

Мы с Виктором переглянулись.

— …так что просто пару оплеух отвесил, чтобы неповадно было на чужое зариться. Нужно тебе на перевязки — так зайди с поклоном, попроси ветоши какой…

— Ясно, — оборвала я его рассуждения. — Только вроде староста говорил, ушли они.

И, честно говоря, я думала вовсе не на тех пришлых мужиков, а на «домового», в личности которого была почти уверена. Правда, не ожидала, что он опустится до убийства лишь для того, чтобы убрать меня из усадьбы на время или навсегда.

— Говорил, я сам слышал, — подтвердил парень. — Еще пожалел, что все-таки не надавал как следует, когда узнал, что они барыню ограбить пытались. Их-то потом ищи-свищи, а барский гнев кому достанется?

Я закашлялась, не сумев скрыть улыбку. У Виктора каменное лицо получилось лучше.

— Но, видать, ошибся дядька Никифор.

— Может, и ошибся, но об этом урядник будет судить, — решила я. — Так что хватит языком чесать. Вас я ни в чем не виню и в обиду не дам, насколько это в моих силах будет…

Марья просветлела лицом, я даже испугалась, что и она сейчас соберется в ноги бухнуться. Но, видимо, нянька уже поняла, что мне такие вещи не нравятся, удержалась.

— … а потому спать пора, ночь во дворе.

Только где бы их положить? Изба для жилья явно непригодна, в господские комнаты их пускать не стоит — «не поймут», как говорит Марья. К теплице пристроена изба для садовника, в ней парни смогли бы разместиться, хоть кому-то и выпало бы ночевать на полу. Однако она несколько лет оставалась в полном распоряжении мышей. Вспоминать сейчас все, чем можно заразиться, надышавшись пылью в таком помещении, не хотелось, как и затевать уборку посреди ночи.

— Придется тебе сегодня потесниться, Петя, — сказала я. — А завтра сообразим, где работников поселить.

Петр, само собой, спорить не стал.

— Чего я, не понимаю, что ли. Подвинемся с Ванькой — в тесноте, да не в обиде.

А про Ивана-то я и забыла! Я обернулась к мужу и едва не отшатнулась, увидев выражение его лица.

— Ивану тесниться не придется, — процедил он. — Анастасия, прошу прощения, я на пару минут.

Он стремительным шагом направился к черным сеням.

— Влип Ванька, — хмыкнула Марья. — Ас… Барин это так не оставит.

— Может, заболел? — встревожилась я.

Да и вообще, что за странная сонливость сегодня всех одолела? Ладно, парни сами дурни, но тот-то вроде не пил?

Петр усмехнулся в тон няньке.

— Топором, поди, перемахал, белоручка. Весь вечер причитал, что он лакей и для чистой работы нанят, а теперь там ломит, тут болит.

Из избы долетел приглушенный стенами вопль. Я рванулась туда — хоть и успела понять, что в этом мире отношение к телесным наказаниям совсем не такое, как в нашем, знать, что в моем доме избивают человека, который заведомо не может ответить, было невыносимо. Но, прежде чем я пробежала половину расстояния до двери, в ней появился Виктор, держащий своего лакея за ухо.

— Марш в усадьбу, — рыкнул он, спихивая Ивана с крыльца. Я испугалась, что он пнет парня напоследок, но Виктор лишь брезгливо вытер платком руки. — Скажешь Егору Дмитриевичу, что переночуешь, а утром он тебе расчет даст.

— Барин, простите, бес попутал, сном заморил! Куда же я ночью один пойду, волки кругом!

Виктор помолчал. Повернулся ко мне.

— Вы не против, если это недоразумение заночует на сундуке в гостевой?

— Сейчас это ваша комната, — пожала плечами я. — Если ваш слуга вас не стеснит…

— Бывший слуга. Потерпеть его присутствие полночи я в состоянии.

— И если вы не будете его бить.

— Руки еще пачкать. За ухо оттаскал, и хватит с него. Так вы не против?

— Как хотите. — Я подавила зевок. Сейчас, когда эмоции схлынули, осталась лишь усталость. — Все в дом. Петя, проводи парней.

Работники двинулись к дому.

Мотя спрыгнул с рук угоревшего, потерся о мои ноги. Вот и хорошо. Значит, здоровью парня больше ничего не угрожает. А размышлять о том, что это за кот, проходящий сквозь стены и способный заменить дефибриллятор, я буду на свежую голову.

Виктор с Иваном пошли следом за парнями, только к белым сеням, в галерее. Виктор обернулся, но я махнула ему рукой, мол, иди, я сейчас. Муж помедлил, я махнула еще раз, и он не стал меня ждать, видимо, решив, что я хочу поговорить с домашними без свидетелей.

— Давай-ка, Дуняша, я с тобой сегодня заночую, в девичьей, — проворчала нянька, тоже разворачиваясь к дому. — Спокойнее будет, если сама пригляжу. Они хоть парни и надежные, да все ж парни. Опять же, не думала я, что они додумаются напиться, а они вон что учудили.

— Да может, правду говорили, будто косушка на всех, — вздохнула Дуня.

— Мишка врать не стал бы. С устатку, поди, сморило, как и Ваньку, — согласилась Марья. — Только тот совсем к нормальной работе непривычен, городской.

Это слово она произнесла так презрительно, что мне на миг показалось, будто сейчас плюнет. Но Марья только продолжала:

— А эти за зиму, вишь, разомлели. Работы-то настоящей зимой и нет.

В самом деле?

— Дров привезти да воды натаскать, разве ж это работа? — Нянька словно прочитала мои мысли. — Вот и умаялись, с отвычки-то. Как в деревне буду, Федькиной матери все расскажу, пусть она оболтусу своему ума вставит, кроме него некому было само… водки принести.

Оговорка от моих ушей не укрылась.

— А что, самогон гнать запрещено?

Выливать брагу я не буду, тем более что почти добродила, но, если так, придется не только от Петра прятаться, но и придумывать повод, чтобы отправить восвояси Виктора, да и парней-работников. Не ровен час, сболтнет кто-то. Хотя, наверное, Марья бы предупредила, еще когда я перемерзшую картошку ставила бродить.

— Вам, господам, не запрещено, да только для домашних нужд. А мужикам — ни-ни. Откупщикам же надо свои деньги вернуть, а кто у них водку станет покупать, ежели мужики сами себе гнать будут? Мы и не гоним.

Я кивнула:

— Конечно.

— Кстати, я вечером бражку проверяла, подошла она. Как-то бы нам Петю из дома услать? Вчера вот, как специально, весь день в лесу проработал, да не до того было.

— Придумаю, — пообещала я. — Только не сейчас. Потерпит пару дней.

— Само собой, — согласилась теперь Марья.

Она свернула на тропинку к черным сеням, я вошла в галерею. Но, едва я сбросила верхнюю одежду и шагнула к спальне, Мотя завертелся под ногами, так что я едва об него не споткнулась.

— Что такое? — спросила я.

Кот протрусил к дверям отцовского кабинета, в который я не входила с тех пор, как разобралась с окнами и печами.

Я озадаченно посмотрела на него. Мотя, усевшись у двери, посмотрел на меня.

— Дошло, — медленно проговорила я.

В самом деле, если завтра явится урядник, мне как минимум нужно будет подписать протокол или как он называется в этой реальности. А я, хоть и сумела худо-бедно совладать с пером и чернилами — просто ужас, как люди умудрялись писать этим толстенные тома! — даже представления не имела о том, как расписывалась Настенька. Да и хотя бы «с моих слов записано верно» придется своей рукой начертать. И к этому тоже нужно подготовиться — я ведь не знаю, какие формулировки тут в ходу.

Похоже, доспать мне сегодня не удастся.

— Давай хоть оденусь, — сказала я Моте. — Не в ночнушке же в кабинете торчать.

Кот возражать не стал. Через несколько минут я вернулась в галерею, держа в руке свечу.

— Ты уверен, что нам сюда?

Если я и ожидала найти что-то полезное, то скорее в будуаре маменьки, чем в отцовском кабинете.

Мотя сел, словно бы сам размышлял, и действительно двинулся к маменькиной комнате. Прошествовал к одному из шкафов и, поднявшись на задние лапы, оперся передними о нижнюю полку. Глянул на меня, потом прямо перед собой.

Любопытно.

Я присела, рассматривая, — до этой полки я пока не добралась. Журналы, как и на столе. Корешки выглядели подвыцветшими, как будто им уже много лет. Я вытащила несколько журналов. «Детское чтение для сердца и разума» — гласило название на обложках.

— Тебе не кажется, что я слегка старовата для такого чтива? — поинтересовалась я.

Кот фыркнул. Я хихикнула. Начала перебирать взятые журналы и в середине стопки обнаружила брошюрку с надписью «Новая азбука для обучения детей чтению, с присовокуплением прописей». А рядом с ней лежали «Прописи с правилами очинивания перьев и образования букв».

— Мотя, ты гений! — воскликнула я.

Кот довольно мурлыкнул. Поставил лапы мне на колено. Я не стала обижать его — взяла на руки, старательно погладила и почесала за ушком. Двинулась было к столу, но кот забеспокоился.

— Все-таки в батюшкин кабинет? — спросила я.

Мотя муркнул.

Наверное, он прав. Если матушка Настеньки умерла до того, как дочь вышла замуж, то в последние годы дела вел отец, и после его гибели все бумаги остались в его кабинете. Если, конечно, их не забрал Виктор. Но, судя по поведению кота, и для меня в кабинете что-то полезное найдется.

Едва я открыла дверь в кабинет, Мотя соскочил с моих рук и подбежал к письменному столу. Под столом лежала стопка бумаг, перевязанная пеньковой веревкой. Наводя порядок, я смахнула с нее пыль, протерла пол под бумагами и вернула все на место: разобрать родительские комнаты самой не хватало времени, а поручить это было некому. Дуня неграмотна, а Марья способна, руководствуясь исключительно заботой о благе «касаточки», припрятать, а то и вовсе сжечь что-нибудь, что могло бы оказаться для меня важным.

Я водрузила пачку на стол, едва не обломав ногти, развязала веревку. Хмыкнула, обнаружив в самом верху непристойные картинки — по меркам моего мира, весьма скромные, по меркам этого, наверное, совершеннейшая порнография.

А прямо под ними лежали сшитые ниткой листы бумаги. На верхней строчке первого красовалось: «Роспись приданого дочери моей Ольховской Анастасии Павловны».