Хозяйка Мерцающего замка

Пролог

Пролог – отдельная часть греческой трагедии перед выступлением хора.

(с) Википедия

Тех времен, когда человечество предполагало себя единственным разумом во Вселенной, я не застала, хотя дедушки (обе мои бабки, к сожалению, покинули этот мир ещё до моего рождения) с охотой делились воспоминаниями о своём детстве. Не представляю, чему там можно было верить, а чему нет. Некоторые вещи казались откровенно смешными.

– Инопланетяне? – хохотала я, как безумная, когда дед Артур травил байки про НЛО и прочую чушь, а уж когда он пытался описать этих самых инопланетян, так дело вообще до истерики доходило, мы с Эдом аж повизгивали от смеха. А дед рассказывал страшным шёпотом:

– Их звали греями. От английского слова grey, что в переводе означает «серый».

– Деда! – возмущался Эд. – Ну, хоть ты-то меня английскому не учи! Я и так его лучше всех в классе знаю!

Но дед, величайший мастер в вопросе игнора, невозмутимо продолжал, понизив голос до зловещего шёпота:

– И кожа у них была серая-серая, аж зелёная… – Это цитата, ежели что. – Липкая, как болотная жижа, и холодная. Бр-р-р-р! Дряблое, рыхлое тело, гигантская голова с огромными раскосыми глазами, чёрными и мёртвыми, как у акул, а вместо рта жуткая щель, из которой раздавался пугающий, потусторонний свист… На руках у них были короткие, бескостные пальцы, что шевелились будто жирные черви, а на ногах длинные, с чёрными когтями… Или наоборот? Шурка, ты не помнишь?

Дед Шура поднимал голову от газеты и, не вынимая трубки изо рта, ворчал:

– А хер их дери, этих инопланетян… – но тут же спохватывался и исправлялся:

– Детки, «хер» – не очень хорошее, хоть и вполне себе литературное слово, я сам в словаре проверял… Но, от греха подальше, при маме вашей его лучше не повторять. А что до инопланетян… Так это ж всё гипотетически. Условно, стало быть. На самом-то деле, никто же ни в чём толком не был уверен. Хотя американцы, кажется, одного поймали…

Ну, умора, говорю же! Поймали, как же! Да разве саламандру поймаешь (а по дедовским описаниям, их загадочный грей был чистый саламандр, без всевозможных примесей), если он сам этого не захочет? Видать, умирать пришёл, вот его древние военные и взяли. Ну, то есть специально в плен сдался, как разведчик. У каждого саламандра девять жизней – это любой младенец знает, – а потратить одно из своих воплощений на благо своего мира у них вообще за честь считается, которой не каждый достоин. Вопрос в другом. Неужели салы уже тогда умели проникать на нашу территорию? Или это получилось случайно? Ведь Отражения впервые открылись намного позже и вовсе не в их мир, а в солнечную реальность Фенексис, где жили гордые бессмертные птицы с огненным оперением и омерзительным характером. Ну, то есть в птичьем обличье они были ничего себе такие, вполне терпимые, потому как не говорили, только пели очень красиво, а вот в человеческой форме… обнять и плакать. Да даже мой Эд, вот уж где заносчивый говнюк, в тот день, когда поступил в Университет Авиации и Отражений, набрав на вступительных экзаменах рекордное количество баллов, казался на их фоне белым и пушистым зайчиком.

Кстати, ни саламандры, ни фениксы, ни остальные полсотни основных разумных видов и их потомков инопланетянами всё же не были. Иномирянами – да. Но это же совсем другое! Тут ни ракет, ни космических кораблей строить не надо: просто открываешь нужную дверь Отражения, и готово дело:

– Приветствую вас, иной народ. Не бойтесь! Мы, люди Земли, пришли к вам с миром!

Именно с этими словами президент Контар обратился к первым встреченным им фениксам. Представляю, как их перекосило от этих слов. Это где это видано, чтобы огненные бессмертные птицы кого-то боялись?

Разве что выглядеть глупо в глазах других…

Впрочем, я забегаю вперёд. В ту пору, когда наши с Эдом дедушки рассказывали нам о своём детстве, о фениксах, как и о прочих иномирянах я думала исключительно в контексте своей будущей профессии, ибо сколько себя помню, мечтала, как папа, стать навигатором Отражений. Регулировать окна между мирами, открывать проходы людям и нелюдям, выстраивать трассы… Я, кстати, в одних навигаторов всё детство и играла: обходила подводные камни, боролась с магнитными бурями, выручала попавших во временные петли путешественников… Эх, счастливые были часы. Жаль, что пролетели так быстро…

А в УАиО я поступила, к тому же набрала на три балла больше, чем Эд, что не добавило мне популярности среди одногруппников. Понятное дело, учились-то в Университете Авиации и Отражений на девяносто девять целых и девять десятых процента мужики, а тут какая-то сопливая девчонка их обставила. Непорядок!

То есть, не так. Студенток у нас было довольно много. Не половина, конечно, процентов сорок, но все на Авиации, а вот на Отражениях – раз-два и обчёлся. Я с Мотькой, Матильдой, то есть, Инесса – она с братом моим вместе училась, да Шемеи с пятого курса, но та с нами не зналась. Так, здоровалась разве. И то без особой охоты.

Не представляю, какие сплетни ходили по университету о старшекурснице, я не вдавалась, если честно, но про нас с Мотькой и Инесской чего только не сочиняли! Они, само собой, поступление в институт насосали. Экзамены и зачёты, кстати, тоже по этому же принципу сдавались, как говорится, зачем придумывать велосипед, или если сработало один раз, то почему бы не попробовать снова.

Ну, а меня, ясное дело, отец пропихнул. Или мать – тут мнения расходились. Мама у меня тогда ещё из универа не ушла и на кафедре социологии докторскую дописывала. Между прочим, о том, что она и Эду оказывала помощь при поступлении, никто не вякал, лишь моё имя склоняли так и этак.

Но так как всё своё детство я пропадала в квартире, пропитавшейся запахом тяжёлого табака деда Шурки, генерала МВД в отставке, и наполненной густым басом второго моего прародителя, Артура – профессора культурологии и религиоведения, – чужое мнение меня всегда волновало постольку поскольку, поэтому и досужие сплетни мне были глубоко и основательно побоку. Меня всё больше учеба волновала – нельзя же было упасть в грязь лицом после такого триумфального поступления…

Нет, мальчиками, конечно, я тоже интересовалась. А как иначе? Я молодая, дурная, с ветром в голове, а вокруг одни мужики, не все красавцы, врать не стану, но зато с таким уровнем интеллекта – ого-го! А интеллект, как известно, главный инструмент соблазнителя.

Не то чтоб я особо соблазнялась. Вообще не соблазнялась, если откровенно, но влюблялась с регулярностью раз в десять дней и, как водится, на всю жизнь. Что же касается всего остального… «Вот диплом получу, – планировала я. – Выйду за порог родного универа и сразу пущусь во все тяжкие»!

Но, что называется, человек предполагает, а судьба располагает, и в середине третьего курса, недели через две после того, как мы с грохотом отпраздновали медиум, холодным пасмурным утром в нашей группе появился новенький. Тимур Кострик.

– КострИн, – надменным голосом, не вставая, исправил новенький Хустова, когда тот делал перекличку. – Не Кострик.

Профессор поджал губы. В своей жизни он не переносил три вещи: прогульщиков, женщин (я на собственной шкуре убедилась) и тех, кто его перебивает или, упаси Боже, исправляет.

– Мне изменяет память или этого студента я вижу впервые? – протянул профессор и подслеповато сощурился. Старый враль! Практика списывания показала, что вместо глаз у него рентгеновские лучи, а шёпот он слышит за три этажа даже с берушами в ушах, а уж что касается памяти – слоны нервно курят в сторонке! – С заочного перевелись?

Ха! Можно подумать, он всех заочников поимённо не знает! Да они рыдают в коридорах с октября по июль и с августа по февраль, чтобы экзамен хотя б с восьмого раза, хотя б на дохлый «трояк» сдать.

– Нет, я из Дранхарры, – с деланным равнодушием ответил Кострик, и аудитория наполнилась нестройным шёпотом, среди которого послышался отчётливый Мотькин стон – восторженный, зараза, и влюблённый. С одной стороны, я подругу понимала – всё-таки полукровка, почти дракон, я сама их живьём ни разу не видела, исключительно по телеку. (Драконы они вообще закрытый народ, особо не высовываются, сидят в своей Дранхарре и плюют с высоты своей драконьей мудрости на все остальные миры). С другой, стонала-то Мотька, а свой взор новичок вперил в меня, мы ж с подружкой всегда вместе сидели… Сверкнул глазами и улыбнулся не пойми как. То ли злорадно, то ли насмешливо, то ли… улыбнулся, в общем. Но только где-то глубоко-глубоко во мне на эту странную усмешку что-то отозвалось каким-то щемяще-тоскливым, почти болезненным чувством.

И вдруг захотелось встать, выйти из аудитории, дойти до деканата и перевестись на Авиацию. Или вообще уйти из универа. Зачем я вообще в него попёрлась? Мама, вон, предлагала в Специнститут Гостиничного бизнеса и Туризма пойти, тоже, между прочим, очень престижное заведение. Его всего десять лет как открыли, поэтому специалисты были нарасхват, но…

Но детская же мечта! Так хотелось стать навигатором! Как папа!

Лучше б я водителем трамвая мечтала стать. Или поваром, честное слово. Не так романтично, но тоже хлеб. У Мотьки, вон, мама шеф-повар в «Дыре», самом шикарном нашем ресторане. Да туда чтоб попасть, за полгода место бронировать надо! А какой у них дом! С оранжереей, круглый год наполненной изумрудной зеленью, и собственным бассейном, возле которого мы с подругой провели не один час, за учебниками или просто дурачась и отдыхая…

Кострик отвернулся, а я скрутила под партой фигу и поплевала через плечо. Как дед Шурка учил, чтоб от сглаза избавиться. Дед Артур над ним, кстати, всегда смеялся, потому как бесполезно это всё. Уровень магии в людях равен нулю, и изменить этот прискорбный факт ничто не сможет.

– Вареник, ты чего плюешься? – Иногда мне казалось, что у Мотьки есть глаз на затылке. Не представляю, как иначе она замечала всё и всегда.

– Тц! – Я сделала страшные глаза, закрывшись от Хустова учебником имени его же. Мол, не трынди, подруга, профессор бдит!

Все девяносто минут лекционной пары я пыталась успокоиться, то и дело вертела головой, проверяя, не смотрит ли на меня Кострик ТЕМ своим чудовищным взглядом. Он не смотрел. Ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю – и я как-то незаметно для себя успокоилась и даже успела позабыть о своём первом впечатлении от встречи с ним.

Отсвистел пронзительными ветрами февраль, март вдоволь поиздевался, то и дело обещая тепло. Я видела Кострика на лекциях и практических каждый день. Апрель порадовал тёплым солнышком, а к началу мая на университетский городок опустилась самая настоящая жара. И тут, вместе с первыми майскими грозами, в мою жизнь пришла беда.

Хотя нет, не так. Не вместе. Из-за.

Мама родилась в маленьком посёлке на берегу Балтийского моря, а папа, наоборот, своё детство провёл высоко в горах. Сколько себя помню, они спорили из-за того, где лучше наблюдать стихию: на краю скалы или на морском берегу. В том году была папина очередь демонстрировать прекрасное. Он посадил нас всех в машину и заявил:

– Семья, готовьтесь. Я обещаю вам незабываемые впечатления.

Мама привычно устроилась рядом с ним, мы с Эдом сзади.

– У меня свидание сорвалось, – шепнул мне брат.

– А у меня курсач недописанный, – простонала я в ответ.

Но как быть, если основное правило нашей семьи звучит так: что бы то ни было, как бы то ни было, но первые выходные месяца ВСЕГДА дома.

С трудом подавляя зевоту, мы целый час играли в любимую папину игру: «кто больше всех насчитает красных машин», распевали вместе с мамой песенки, их которых выросли лет десять назад, честно пытались поделиться учебными проблемами, а потом въехали в тоннель и, наконец, плотно встали.

– Чёрт! – взвыл Эд. – Па, может, дашь задний ход, пока есть такая возможность? Ненавижу пробки!

– А я ненавижу нарушать правила дорожного движения, – ответил папа. – Эдуардо, с таким отношением к вождению ты никогда на права не сдашь!

– Да нафиг они мне упали, когда я всё время на велике?

– Эдик, не ругайся.

– Ма-ам!

– Не ругайся, я тебе говорю. Так, всё! Не будем ссориться! Играем в словарный футбол. Я первая. «Ножницы».

– Мама! – возмутились мы с Эдом на два голоса, и в тот же миг мне показалось, будто наша машина как-то странно дёрнулась.

А между тем мы уже успели отъехать на достаточное расстояние от входа, чтобы списать эту вибрацию на проехавшую рядом фуру.

– Пап, это что было?

– Где? – Папа удивлённо оглянулся на меня.

– Показалось… – И тут нас снова тряхнуло. – Ну, вот опять!

– Что «опять», Варежка? Это какая-то игра?

– Не игра.

Мне стало страшно. Чёрт возьми! Мимо нас в сторону выхода промчался какой-то мужик, и рожа у него была такая, что я, не спрашивая разрешения – всё равно ведь запретят, потому как в тоннеле покидать автомобиль нельзя – выскочила на дорогу. И тут же поняла: трясло не машину, а меня. Колотило так, словно я на сорокаградусном морозе стою голая.

– Варька, ты белены объелась? Вернись! – крикнул Эд.

– Варенька, не расстраивай папу!

– Мам! – просипела я, не в силах избавиться от самого дурного предчувствия в моей жизни. – Мам, выходите из машины.

И заорала:

– Сейча-а-а-с!!

Впереди что-то завыло, потом грохнуло, потом меня снесло с низкого тротуара бешеным порывом ветра и размазало по углублению в стене, уж и не знаю под что оно делалось. Может, под рекламный щит, может, под банкомат, хотя на кой в тоннеле банкомат?.. А потом рухнул потолок, и там, где секунду назад был воздух, вдруг появилась сплошная стена из каменной крошки и песка.

– Мама, – прошептала и не услышала собственного голоса.

В тот день я вошла в историю как та самая девушка, что вышла из тоннеля Героев без единой царапины.

– Это покажется чудом, – вещали все радио и теле каналы. – Но студентка третьего курса Университета Авиации и Отражений Варвара Кок действительно отделалась всего-навсего лёгким испугом, избежав мясорубки, в которой пострадало более тысячи человек.

Лёгким испугом? Два часа, показавшиеся мне вечностью, я была замурована в стене, обездвиженная, напуганная, в абсолютной темноте я слушала стоны и крики умирающих и раненых, и гадала, какой из этих голосов принадлежит мама. Не папа ли так тяжело дышит? Живы ли они вообще?

Это «лёгкий испуг»?

Да я с тех пор сплю при свете, потому что темноты боюсь, как трёхлетняя соплячка… А они «лёгкий испуг». Хотя…

На самом деле, нам всем здорово повезло. Уверена, не проходи в трёх кварталах от места катастрофы Всемирный съезд дверлов – гномов, по-нашему, – жертв было бы гораздо больше. Но этот низкорослый народ, в совершенстве владеющей магией Земли, пришёл на помощь сразу же. С самых первых мгновений они руководили спасателями, направляли, подсказывали, где искать, и, вооружившись лопатами – своими собственными, сделанными из специальных сплавов и обладающими чёрт знает какими способностями, – копали, снимали целые пласты земли и устраняли завалы, нещадно расходуя собственный магический резерв.

Следующую неделю я жила, как во сне. Вообще ничего не помню из происходящего за стенами больницы, куда я фактически переехала, чтобы быть рядом с родителями и братом. Все трое были в ужасном состоянии, и наши врачи, посовещавшись с магическими целителями, приняли решение о введении их в искусственную кому и помещении в специальный раствор.

Мне пытались объяснить, что это не страшно, что лишь благодаря этому мои родные не просто выживут, они будут вести прежний образ жизни, полностью выздоровев… Но когда я увидела, как маму опускают в стеклянный гроб, наполненный желтоватой жидкостью, потеряла сознание от ужаса.

Поначалу доктора терпели меня в больнице, не прогоняли. Потом начались уговоры.

– Ты всё равно ничем им сейчас не сможешь помочь, – увещевал папин целитель. – Ступай домой. Учись. Встречайся с друзьями. Живи! Ты же губишь себя излишними волнениями.

– Я не могу, – всхлипывала я и трясла головой. – Пожалуйста, разрешите. Я не буду мешать.

– В последний раз.

А когда я вскинулась, чтобы опротестовать это решение, мягко, но твёрдо взял меня за руки и заявил:

– Варвара, они ещё очень долго будут лежать в растворе. По самым радужным прогнозам, два месяца. Ты убьёшь себя за этот период, изведёшься. Скажи, кому от этого станет легче? Папе или маме?

Он и в самом деле отдал приказ не пускать меня в отделение, но смирилась я не сразу, дежурила под окнами больницы, плакала, если меня прогоняли. Если не прогоняли, тоже плакала.

Меня спасла Мотька. Пришла, взяла за руку и, не слушая возражений, увезла к себе домой. Выходные я провела там, у бассейна, с какой-то книжкой в руках, а в понедельник впервые со дня аварии поехала в универ.

Зачётная сессия уже началась, и мне пришлось потрудиться, чтобы догнать свою группу. И хотя преподаватели с пониманием отнеслись к моей ситуации: готовы были поставить отличную оценку в счёт моих бывших заслуг и, банально, из жалости – меня это не устраивало. Поэтому я с ещё большим рвением ударилась в учёбу, всё свободное время проводя в университетской библиотеке или в читальном зале Националки.

Домой ездила, единственно чтобы переночевать.

– Может, ко мне переедешь, пока твои не поправятся? – не раз предлагала Мотька, но я отказывалась. В пустой квартире было одиноко, страшно, и приходилось спать с включенным светом, но в чужом доме, в счастливой семье было стократ хуже.

Не то чтобы я привыкла или стала меньше переживать, просто поверила, наконец: всё у моих родных будет хорошо.

Зачёты сдала без проблем и уже успела отстреляться по двум из пяти экзаменов, когда в субботу, шестнадцатого июня, столкнулась в Националке с Костриком.

– «Теория отраженной относительности» Богеля у тебя? – спросил он вместо приветствия.

«Теорию» на себя записала Мотька – в моей ячейке и без того было полно книг, но сегодня на смене была знакомая библиотекарша, которая позволяла нам с подругой немного нарушать правила.

– Можно и так сказать.

– Дай почитать. Ты где сидишь? Где обычно, у окна сзади? Я подсяду.

Он не спрашивал разрешения, не интересовался, свободен ли стул рядом со мной – ставил перед фактом. И это меня ни разу не возмутило отчего-то, я лишь кивнула китайским болванчиком, недоумённо хлопая ресницами, пытаясь уложить в голове внезапную истину: надменный, как князь фениксов, Тимур Кострин не просто видел, где я сижу сегодня. Он знает о моём обычном месте. С чего бы?

– Подсядь, – в замешательстве пролепетала я и, развернувшись, пошла за нужной книгой.

Кострик оказался на удивление отличным соседом по парте. Намного лучше Мотьки, если уж на то пошло. Не отвлекал болтовнёй, не предлагал каждые пятнадцать минут сходить в буфет, в туалет или в автомат за кофе. Он молча работал рядом, читал, сверялся со своим конспектом, выписывал какие-то цитаты. С охотой помогал мне, если я о чём-то спрашивала.

Сама не заметила, как наступил поздний вечер, и дежурный смены дал звонок, предупреждающий о закрытии.

– Ого! – Кострик с удивлением глянул на часы. – Ну, мы с тобой и дали сегодня! Без пятнадцати десять… Идём?

Сдали учебники, попросив библиотекаря оставить их до завтра, и неспешно двинулись к выходу. Свободная кабинка лифта гостеприимно распахнула перед нами свои зеркальные дверцы, мы вошли внутрь. Кострик уверенно надавил на кнопку минус первого этажа, где находилась платная парковка.

– У меня нет машины.

– А у меня есть. – Дёрнул уголком губ. Этот жест, по всей вероятности, заменял полудракону улыбку. – И я планирую довезти тебя до дома.

– Э…

Я несколько растерялась, не зная, как это прокомментировать. На одной чаше весов ночной автобус и сорок минут дороги, если повезёт, но зато в одиночестве, на другой – комфорт автомобиля и Кострик впридачу.

– Да мне на автобусе удобнее, правда.

– Не обсуждается.

Что, простите?

Кабинка лифта внезапно дёрнулась, а лампочка под потолком истерично мигнула и погасла. И вместе с ней в моей голове затухла вся мыслительная деятельность, вытесненная волной удушающей паники.

Я будто вновь оказалась в тоннеле Героев, перепуганная до смерти, замурованная в кромешной тьме. И снова крики и стоны, и шелест отлетающих от тел душ, и шорох, жуткий, до мороза по коже, и звук дыхания встревоженной земли.

– Бардак! Мы застряли, что ли? – Кто это сказал? Точно не я. – Кок, у тебя мобильник есть? Я свой засунул куда-то, не могу найти. Подсвети. Кок?

Голубоватый свет залил кабинку, и я слабо всхлипнула.

Кострик выругался.

– Посмотри на меня.

Вздохнула рвано, пытаясь успокоиться, напоминая себе, где я и с кем, но получалось не очень.

– Варвара!

Глаза у него были удивительные, совершенно невероятные. Сочетая в себе все оттенки синего, начиная от светло-голубого и заканчивая почти серым, с тёмной каёмочкой по краю радужки, они словно светились. Как если бы внутри Кострика пряталось волшебное пламя цвета моря, безумно прекрасное и опасно влекущее.

Внезапно вспомнилась наша первая встреча. Тогда, на лекции у Хустова, когда новый студент наградил меня мимолётным взглядом, а я из-за этого чуть не побежала забирать документы.

Сглотнула, вмиг позабыв о своих страхах.

– Полегчало?

Глаза парня потускнели, и единственным источником света в кабинке теперь был его мобильник.

– Кострик, а ты, вообще, кто?

– КострИн Тимур, твой одногруппник. Разве забыла? И кончай меня Костриком обзывать.

– Ещё чего! – фыркнула я. – Всем можно, а мне нельзя?

– Всем – это кому, например?

Он отвернулся к щитку управления, а я разочарованно вздохнула. Отчего-то было жизненно необходимо удержать внимание парня на себе.

– Вообще всем. В универе. Тебя после лекции Хустова за глаза все так называют. Не знал?

– Откуда? Если, как ты говоришь, «за глаза»?

В кабине послышались гудки, видимо, Кострик всё же нашёл кнопочку для связи с диспетчером.

– Оператор третьего участка Серейко слушает. Какая у вас проблема? – пробубнил кто-то скрипучим бесполым голосом.

– Здравствуйте, – Вот у Кострика, например, красивый голос, глубокий. Почему я раньше этого не замечала? – Мы в лифте застряли. В Национальной библиотеке. Со мной тут девушка, у неё что-то вроде клаустрофобии, не могли бы вы…

– Ожидайте. Аварийная бригада на выезде.

– А ско… – Скрип и скрежет внезапно прекратился, и Кострик со всей дури ударил по приборной панели. – Кто позволил отключаться? Найду – урою!

Строгий какой…

У меня внезапно закружилась голова, и я облокотилась о стену.

– Блин, что-то мне как-то плохо… – пробормотала заплетающимся языком. Чувствовала себя целиком пьяной, хотя и не пила ничего крепче чёрного кофе с момента аварии.

– Вижу, – недовольно процедил Кострик. – Перестарался малька.

– Что сделал?

– Иди сюда, – он сел, вытянув ноги, притянул меня к себе на колени. – Головку вот так вот мне на плечо и дыши. Глубокий вдох через нос – выдох. И ещё раз. Вот умничка… И глазки закрой, ага, вот так… Вдох – и выдох. Вдох…

– Моя Мотька на тебя с первого взгляда запала, – зачем-то сообщила я.

Я вообще была какая-то странная, говорила и делала вещи, мне несвойственные. И даже где-то осознавала это, но отчего-то и не думала тревожиться.

– Серьёзно?

– Ну. Потому что ты красивый и таинственный.

Кострик хмыкнул.

– Это она так считает?

– Не только она. Все. – Я пожала плечами и задумчиво протянула:

– Правда, красивый. Такой мальчиш-плохиш из фильма для взрослых… Понимаешь, о чём я?

– Не-а, – рассмеялся. Стянул резиночку с моих волос и ласково растрепал короткие пряди. – Хорошо бы ты рассказала мне об этом подробнее и, желательно, на трезвую голову.

– Эй! – От обиды я выпрямилась и досадливо поджала губы. – Я же не пьяная. Я вообще не пью. Ну, почти вообще.

– Ага, – легко согласился Кострик. – Глазки закрывай.

Я вновь пристроила голову у него на плече.

– Тимур?

– Что?

– Ты так и не ответил, кто ты.

Рука, перебиравшая мои волосы, на мгновение застыла, а потом Кострин произнёс:

– А зачем? Ты и сама обо всём прекрасно догадаешься.

– Правда?

Мне в его голосе послышались нотки тоски и сожаления. Странный он какой-то. Хотя и симпатичный, тут Мотька несомненно права.

– Ага. Вот в себя придёшь и сразу же выскажешь мне всё, что думаешь по этому поводу. Дыши, как следует, Кок, не филонь. Нам нужно продержаться на одной дозе… Вон ты какая слабенькая… Хоть бы проклятые ремонтники до нас поскорее добрались. Дыши-дыши. Вдох – выдох. Хорошая девочка.

Я не особо прислушивалась к тому, о чем говорит Кострин. Дышала. Блаженно улыбалась. Нежилась в исходящем от парня тепле и прямо-таки млела от запаха его туалетной воды. Это было что-то резковатое, с нотками цитруса, зелёного чая и чего-то такого ненавязчиво-цветочного. Пьянящего…

Наверное, я уснула, зачарованная тихим голосом Кострика, а когда проснулась, обнаружила себя не на полу лифта в объятиях одногруппника, а в чужой квартире, на диване, под мягким пледом.

Голова гудела, как после основательного перепоя, и страшно хотелось пить.

– Вода на столике слева. – Виновник случившегося появился в поле моего зрения внезапно, как из-под земли выскочил. Тёмные влажные волосы, зачёсанные назад, полотенце, перекинутое через обнажённое плечо, спортивные брюки, низко сидящие на бёдрах, и босые ноги. В глаза Кострину я старалась не смотреть. И не из природной скромности, если что.

– В службе контроля знают, что ты василиск?

Подумав, я всё же воспользовалась советом и потянулась за стаканом.

– Конечно, – насмешливо фыркнул Кострик. – Но василиск я всего лишь на четверть, поэтому…

– Если ты ещё раз включишь в моём присутствии свои гляделки, – перебила я, поднимаясь на ноги, – я пожалуюсь в ректорат. – И добавила после короткой паузы, так сказать, контрольным выстрелом:

– И деду Шурке. Он у меня хоть и в отставке, но дружеские связи сохранил. Где у тебя выход? Мне домой надо.

Я прямо кожей почувствовала, насколько сильно Кострин разозлился.

– Я, если ты не заметила, хотел тебе помочь, – раздражённо бросил он. – Или скажешь, что предпочла бы моей помощи панический приступ и истерику?

– Не скажу. Выход где?

Он молча махнул полотенцем куда-то себе за плечо, и я смело двинулась в указанном направлении. Но спокойно уйти мне не позволили. Стоило мне поравняться с Костриным, как тот схватил меня за руку, сильно и довольно грубо, притянул к себе и зло прошипел (вот если б я уже не знала, что в его роду не обошлось без драконьих змей, сейчас точно это поняла бы):

– А отблагодарить-с-с с-с-за помощь-с-с-с?

И поцеловал, выплеснув на меня своё раздражение и яростную злость. Жёстко, чтобы у меня ни на миг не закралось сомнения в том, что меня именно наказывают.

Козлина. Я сжала зубы, цапнув его за губу, и одновременно пнула ногой по голени.

– С-скотина! – от бешенства я зашипела не хуже этой змеи подколодной. Ещё раз двинула ногой, на этот раз целясь в пах, но Кострик, к моей досаде, отступил в сторону.

Полоснув по нему яростным взглядом, я выбежала в коридор, в мгновение ока справилась со сложной системой замков и так шарахнула дверью, что высокие подъездные окна обиженно звякнули, а сидевший на подоконнике полосатый кот укоризненно мявкнул и, махнув хвостом, гордо отвернулся в другую сторону.

– Сам такой!

Показала ему язык я и, вылетев на улицу, поняла, губа у Кострика не дура: недвижимость он себе присмотрел в самом дорогом и престижном районе, тихом, зелёном и находящемся в стороне от всех линий общественного транспорта.

Приехавший на мой вызов таксист затребовал за проезд такую сумму, что мне захотелось вернуться назад в квартиру и всё-таки убить Кострика.

– Карточкой можно заплатить?

– Без проблем.

Стиснув зубы, я устроилась на заднем сидении.

Вот не зря мне этот Кострик с первой секунды не понравился. Так и знала, что он мутный тип. И что только Мотька в нём нашла?

В воскресенье я в библиотеке не появилась, а когда в понедельник вернулась за свой столик у окна, вовсе не удивилась, обнаружив там Кострика. Не говоря ни слова, он кивнул на соседний стул и протянул руку за учебником.

Наверное, нужно было попросту пересесть на другое место, но до экзамена оставалось два дня, да и Кострин сегодня был в модных очках со слегка затемнёнными линзами… И я осталась!

Сегодня, по прошествии стольких лет, я вижу, что не в силах была поступить иначе. На меня столько всего навалилось: авария, родные, дедушки, которые грозились переехать ко мне, пока родителей не выпишут, экзамены… И тут вдруг Кострик. Сражаться ещё и с ним я уже была не в силах. Да и как сражаться-то, если соперник отказывается вести какие-либо военные действия, молчит, читает книжку. Даже с предложением подвезти до дома не полез… Правда, я и сама отказалась ехать с ним на лифте – пешком пошла. И плевать, что двадцать второй этаж! Как говорится, для бешеной собаки семь вёрст не крюк…

Вечером, лёжа под одеялом и раздумывая над тем, рассказать о случившемся Мотьке или всё-таки пожалеть свою нервную систему, я внезапно подумала, что, может, зря я себя накручиваю. Может, Кострин и в самом деле элементарно хотел помочь? Ну, серьёзно, на кой бы я ему сдалась? Да он таких, как я, по пять копеек за пучок берёт. Да ему достаточно свистнуть, и половина женского состава Института к нему на крыльях ветра примчится, мол, бери, господин, и владей. Просто так, без всяких гляделок…

Потянувшись, я взяла с прикроватного столика косметичку и, выудив из неё пудреницу, придирчиво всмотрелась в своё отражение.

Мне всегда казалось, что красотою судьба меня обделила. Правильными чертами лица я не отличалась, рот у меня был слишком большой, а глаза, неромантично карие, наоборот, маленькими. Какое-то время я пыталась отращивать косу, чтобы поразить потенциальных женихов её толщиной… И толщина не подкачала, если без ложной скромности, но серый цвет вкупе с аллергией на все существующие краски для волос как-то остудил мои амбиции, и я носила среднее каре.

Эд, видя мои страдания перед зеркалом, обычно отпускал какое-нибудь унизительное замечание в стиле:

– Да хватит депрессировать, сеструха, зато у тебя жопа всем на зависть.

Или:

– Мужики всё равно только на сиськи и ноги смотрят… Вот у Олечки Ломачкиной та-а-акие ноги… И жопа… И сиськи. Я б ей вдул.

– Вон пошёл!! – орала я на брата.

Олечку Ломачкину я, если что, не очень любила, хотя лично мне бывшая одноклассница не сделала ничего плохого… Ну, не виновата же она, в конце концов, что бог наградил её говорящей фамилией! Но «жопу» «прокачивала» по составленному Эдом комплексу упражнений. И «сиськи» тоже. Хотя грудь у меня и без прокачки была хорошей, высокой, упругой, того самого, популярного среди большинства мужиков третьего размера…

Объяснил бы мне ещё кто, почему я при воспоминании о Тимуре думаю о размере своей груди… Ох.

Откинула в сторону зеркальце и забылась тяжёлым сном, а утром Кострик ждал меня у подъезда.

– Кострин, слушай, правда. Давай вернёмся на прежний уровень отношений. Я зубрю, ты меня не замечаешь… Так же всё отлично было! Ну, хочешь, я все нужные тебе учебники на твоё имя перепишу?

– Не хочу. Кок, садись, пожалуйста, в машину. Здесь больше десяти минут стоять нельзя, а я тебя уже пятнадцать жду.

И смерил меня обиженным взглядом. Будто я на свидание опоздала!!

– Слушай, Кострик…

– Сядь. В. Машину.

Ледяной змейкой по позвоночнику скользнуло какое-то неприятное чувство. Магический приказ?

– Сквозь очки не работает! – возмущённо и обличительно вякнула я, а… А Кострик невозмутимо заметил:

– Да не в очках дело. Я вообще не ТАК на тебя смотрел. Просто ты же девственница, а у вас вообще всё не пойми как происходит.

Щёки опалило так, что от них можно было прикуривать.

– Да я! Да ты! Да с чего ты взял воо…

– Ты забыла, Кок? Я всё же на две четверти дракон. Иначе мне никто не дал бы гражданства в Дранхарре. Так что не переживай, жертвенную кровь я за милю учую.

И подмигнул, улыбнувшись широко и открыто. Словно что-то действительно смешное сказал. Я же ничего умного ответить не успела, ибо подъездная дверь противно скрипнула, выпуская наружу самую мерзкую на свете Пулю и вполне соответствующую ей хозяйку. Обе они вошли в пенсионный возраст уже очень давно и отличались лишь тем, что у Пули были четыре лапы и трясущийся крысиный хвост, а у пенсионерки Григорьевны непомерные амбиции и шестьдесят три года уверенности в своей непогрешимости.

Но всё бы ерунда. Главной бедой было то, что моя соседка свято верила в силу доноса и отчитывалась деду Шурке о нашем с Эдом поведении с регулярностью, достойной оклада. Впрочем, не удивлюсь, если старый генерал и в самом деле чем-нибудь со старушкой рассчитывается. Этот может.

В общем, выбора мне не оставили.

– Тем, кто состоит в родстве с драконьими князьями, чистота крови не важна, Кострик, – проворчала, устраиваясь на сидении и игнорируя любопытный нос Григорьевны. – И хватит заливать. В Дранхарре гражданство не по крови, а по умениям дают. Не веришь – спроси у Хустова. Это его любимый конёк.

Кострин хмыкнул.

– По умениям, по умениям… – протянул, задумчиво поглядывая на мой гордый профиль. – А ты об Отражениях так много из книг знаешь, или уже выезжала с родителями?

– Не выезжала, – по возможности равнодушно ответила я. Правда, держать лицо, когда тебе ножом по сердцу, довольно сложно, верите ли. А Кострик, сам того не ведая, затронул больную тему. У папы на этой почве вообще пунктик был.

– Я, – заявлял он, – отказываюсь брать на себя такую ответственность и открывать перед вами двери других миров. Вот совершеннолетними станете – езжайте, куда хотите, а до того и не заикайтесь.

Мне этого светлого дня ещё два года ждать, а вот у Эда день рождения первого сентября будет, и он обязательно… Болезненно нахмурилась, вспомнив о брате. Если повезёт, его к тому часу уже выпишут. А если нет – не хочу об этом думать.

– Хочешь, по дороге заедем куда-нибудь перекусить? – внезапно спросил Кострик.

Не хотела я с ним перекусывать, ездить в одной машине, и сидеть за одной партой не мечтала ни разу. А вот избавиться от внимания одногруппника – очень. И не важно, что он тогда в лифте на самом деле меня выручил, и не важно, что он безупречно вежлив и внимателен. (О злом поцелуе в его квартире я предпочла забыть. Сама виновата.) Предчувствие выло дурной сиреной и настойчиво требовало держаться от Кострика подальше.

Однако, о чем бы там ни шептал мой внутренний голос, опускаться до уровня трамвайной хамки я была не готова.

– Я позавтракала, но могу выпить кофе, пока будешь есть ты.

– Ладно.

Эта поездка запомнилась своим спокойствием, и завтрак мне тоже понравился, хотя я поначалу и была немного нервной и взвинченной, ожидая звонка от деда, который так и не позвонил. И я почти забыла, почему так не хотела садиться с Костриком в машину, да и интуиция, накормленная миндальным пирожным, наконец-то заткнулась, а потом мы приехали в библиотеку, и я вознамерилась подниматься на нужный этаж пешком.

– Не дури. – Кострин посмотрел на меня с укоризной. – Высоко и долго. Давай на лифте.

– Спасибо, но…

– Боишься?

– А ты как думаешь?

Он думал, что со своими страхами я должна бороться и душить их на корню. Ещё полагал, что раз уж в моём распоряжении есть такое безотказное средство, как василиск обыкновенный, пусть и не чистокровный ни разу, то им просто грех не воспользоваться.

– Очень смешно, – фыркала я. – То, что ты василиск, скорее, минус, а не плюс. Люди, если ты не знал, легко впадают в зависимость от ваших взглядов. Поэтому сверкай своими гляделками где-нибудь в другом месте.

– Ты ошибаешься, и даже не представляешь себе, как сильно. Хотя это не важно. И не заговаривай мне зубы. С фобиями надо бороться. Пойдем, Кок, ты мне ещё потом спасибо скажешь.

Ума не приложу как, но у него получилось меня уболтать и, схватив за руку, затянуть в лифтовую кабину. А там, пока я содрогалась от внутреннего ужаса и боролась с желанием закрыть лицо руками, ненавязчиво обнял за талию, без слов давая понять, что он рядом. А я всё ждала-ждала панической атаки, всё же лифт да и компания были теми же, разве что в этот раз свет никто не потушил, к счастью.

На экзамен мы с Костриком, конечно же, пошли порознь, хотя и не сговаривались, а вечером, когда он позвонил и предложил отпраздновать наши «пятёрки», я не смогла отказаться. И не спрашивайте почему!

Он приехал к десяти, когда на улице уже давно стемнело, и не с бутылкой шампанского, как я от него ожидала, а с пятилитровым бочонком пива и двумя коробками пиццы.

– Ого! – Я удивлённо вытаращилась на парня. – Мы ждём ещё кого-то? Кострик, если что, Григорьевна бдит двадцать четыре часа в сутки.

– Мы никого не ждём! – Кострик поставил принесённое на полочку для обуви и разулся. – Мы жадные. Нам самим мало будет.

Мало?

– А кто такая Григорьевна?

– Соседка, – ответила я. – Из одиннадцатой квартиры.

– И что с ней не так? Пивные бокалы есть?

– В шкафчике над раковиной. – Я почесала затылок, с некоторым недоумением наблюдая за тем, как по-хозяйски Кострик шурудит на нашей кухне. – А насчёт соседки… Ну, она как бы у деда Шурки на ставке.

– В смысле?

Я подала круглые тарелки для пиццы, и Тимур показал мне большой палец.

– Ну, он же у меня генерал МВД в отставке. А Ангелина Григорьевна, если верить слухам, для него стучала, ещё когда он следователем работал. Ну, а если вспомнить, что она уже видела тебя вчера… И как я садилась в твою машину… Ой, Кострик! А ты где припарковался-то?

– Подруга, без паники. Я на автобусе приехал.

Держите меня семеро! Я чуть в обморок не упала от удивления. На автобусе? Их высочество Надменный Принц? С ума сойти!

– Тебе какую? С тунцом или с колбасой и острыми перчиками?..

Мы ели пиццу, запивая её карамельным тёмным пивом, болтали, как старые приятели, прикрывали рот руками, когда смешки получались слишком громкими.

– Тц! – цыкала я на своего ночного гостя. – Григорьевна бдит!

– Да помню я, помню, – хихикал Кострик в ответ, а потом, ума не приложу, как это получилось, мы вдруг начали целоваться.

Хоть убейте, не помню момента, как всё началось. Вот мы сидим и смотрим какой-то смешной ролик у Тимура в телефоне. Потом дыра. И я, распластанная по сидению кухонного дивана, а он сверху. Жаркий, головокружительный, без очков. А ведь я и выпила-то всего ничего, полтора бокала пива. Так почему тогда такой сумбур в мозгах, а сердце и вовсе будто взбесилось?

Упёрлась руками Тимуру в грудь, ладонями ощущая мощные, гулкие удары его сердца и млея от силы желания, плескавшейся в его пронзительных глазах.

– Варь… – Слизнул со своих губ мой вкус и вновь позвал с хищным порыкиванием в голосе:

– Варя.

Не представляю, откуда во мне была эта уверенность, но в этот раз я точно знала, что никаким специальным оружием василиска Кострик на меня не смотрел, не гипнотизировал и не пытался подчинить каким-то другим магическим способом. Он ласкал меня этим своим взглядом, в котором горело море и взрывались звёзды, а у меня всё плавилось внутри.

– Нет, нет, нет! – прошептала я, зажмурилась и затрясла головой для пущей достоверности. – Нет. Пожалуйста.

– Почему? – Осторожно переместил мои руки со своей груди на шею и, склонившись чуть ниже, потёрся носом о мой висок. – Я же чувствую, ты хочешь.

И ещё как! Но…

– Послушай, Кострик, – всхлипнула я.

– Тимур, – мурлыкнул в ушко, едва опять не лишив меня разума. Ковар-рный тип!

– Ладно, Тимур. Пусть. – Решительно дёрнулась под ним, извиваясь в попытке вырваться. – Мама тебя такту и деликатности в детстве совсем не учила?

– Мама у меня дракон, – спокойно напомнил Кострин, помогая мне сесть и занимая соседнее место на диванчике. – И деликатность с тактом считает оружием слабаков. Но дед, тот, который василиск, советовал взять эти человеческие придумки на вооружение. Я в чём-то был не тактичен и не деликатен? Обидел тебя? Объясни.

Издав короткий стон, я запрокинула голову и прикрыла лицо руками.

– Ты невозможный.

– Аргументируй.

Закатила глаза. Нет, не шутит. Немного обижен и в самом деле ждёт объяснения. Я вздохнула и, немного смущаясь, произнесла:

– Ты не обидел меня, Тимур. Но ты… То ты не замечаешь меня, то вдруг кричишь на весь район о моей девственности, а когда тебе напоминают, когда кто-то прямо говорит… Чёрт! Мне девятнадцать лет исполнилось в марте. И не то что бы не было желающих помочь мне в этом вопросе, но все они были как-то… Не знаю. Мотька считает, я с жиру бешусь и доперебираюсь до того, что останусь в старых девах. А для меня сейчас учёба важнее просто.

– Я с радостью покажу, что не в учёбе счастье! – улыбнулся Кострик.

– И это вторая проблема.

Я провела пальцем по молнии, выстриженной на виске парня, и доверительно шепнула:

– Со мной и в самом деле происходит что-то странное, когда ты рядом, Тимур. Я ничего подобного никогда и ни с кем не испытывала. Но я точно не готова, и боюсь, и… И дело не в тебе, однако…

Он вскинул руку.

– Я понял, ты не готова. Я подожду, сколько надо.

С трудом подавила нервный смешок. Мне кажется, или он не понял, что я хотела ему сказать?

– А насчёт девственности смущаешься зря. На самом деле, это здорово. В Дранхарре бы мужчины, как бабочки, слетались на твой огонь, а здешние человеки, кажется, никогда и не умели ценить такой яркий дар, как любовь к первому мужчине…

– Тимур!!

– В оригинале, конечно, к единственному…

– Кострик!! Прекрати немедленно рассуждать о моей интимной жизни! Я, если ты всё ещё не понял, совсем не в восторге от этого!

Ещё какое-то время мы спорили о разности восприятия простых вещей, а потом Кострик всё же принял моё желание остаться друзьями, и мы до утра пили пиво, уничтожали содержимое моего холодильника и болтали обо всём на свете.

Ну, как болтали? Как-то так получилось, что в основном говорила я, Тимур лишь слушал и задавал вопросы, и снова слушал, а потом обронил:

– В Дранхарре есть потрясающий целитель. Настоящий волшебник, честное слово. Не имею понятия, к каким силам он обращается за помощью, но он даже драконов в один день с того света вытаскивает, а уж людей, наверное, и подавно сможет. Хочешь, попрошу, чтобы он глянул на твоих?

– А ты можешь?

Прижала ладони к щекам, чтобы нечаянно не расплакаться.

– Кок! – В синих глазах неприкрытый упрёк. – Мы ведь друзья. Конечно, могу!

Подготовка к предпоследнему экзамену прошла, как в тумане. Оно и понятно: вызванный Костриком «волшебник» по имени Кхарркануоаста в пух и прах раскритиковал метод лечения моих родителей и установил в больничном крыле, где врачи пытались восстановить тела моих родных, какие-то свои правила. Во-первых, он категорически настоял на обязательности моих визитов.

– И чем чаще, тем лучше, – проникновенно заглядывая мне в глаза, бормотал этот морщинистый старичок, удивительно похожий на сказочного грибка-боровика из мультика. – Я бы советовал вам, сердце моё, каждую свободную минуту проводить рядом с родителями и братом.

Ох. Можно подумать, я бы стала этому противиться! Позвонила Кострику, попросила, чтоб не ждал меня в библиотеке, и устроилась с учебниками прямо в палате, в окружении лежащих по своим кроватям папы, мамы и Эда, которых «волшебник» извлёк из их хрустальных гробов в первый же день. Каково же было моё удивление, когда Тимур появился в больнице с нэтбуком, конспектами и связкой книг.

– Привык с тобой готовиться. Да и удачу боюсь спугнуть. Ты же не против?

После того, как он привёл специалиста с непроизносимым именем, который пообещал поставить всех моих на ноги ещё до конца сессии?

– С ума сошёл! Конечно, нет. Но здесь же неудобно, наверное.

– Наоборот! – Он с ногами взобрался на подоконник и весело мне подмигнул. – Очень удобно, а главное, нет злобствующих библиотекарей, и Мотька твоя не звонит каждые пять минут с очередной безумной идеей насчёт того, как сдать экзамен на халяву.

Что ж, в этом пункте я не могла с ним не согласиться. У Матильды, несмотря на всю её одарённость и природный талант, и в самом деле, была какая-то идея фикс насчёт халявы. Она то подкладывала подушку под платье, изображая беременность, то переписывала себе на колени ответы на самые сложные билеты, мол, только так она спасётся в случае, если от страха позабудет всё на свете, то придумывала ещё что-то, не менее безумное.

А в отделении было категорически запрещено пользоваться мобильниками, поэтому у нас с Костриком было три дня, заполненных идеальной для учения атмосферой и, как результат, заслуженные пятёрки на выходе.

– Отметим, чтобы не нарушать традицию? – шепнул Кострик, когда я вышла из аудитории.

– Обязательно!

Но тут мне позвонил «волшебник», срочно требуя моего присутствия в больнице, и я, извинившись и клятвенно пообещав отзвониться, убежала.

Мама очнулась поздним вечером того же дня. Просто открыла глаза, увидела меня и расплакалась. Ну, и я вслед за ней, конечно, тоже. Целовала её руки, прощения просила непонятно за что, жаловалась, как мне было страшно и одиноко. Потом, когда мы обе успокоились, я внезапно вспомнила о дедушках и тут же, оставив маму на «волшебника», побежала им звонить. Благо жили они в одной квартире.

История их дружбы была вообще отдельной темой, хотя началась, как это часто бывает, с вражды. Уж больно деду Артуру не нравился папа, «раздолбай, остолоп и, ко всему прочему, ещё и сын мента». Дед Шурка тоже с первого взгляда невзлюбил «хрустальную вазу», на которую отчего-то положил глаз его единственный сын, которого он, между прочим, не для «жеманной фифы» растил.

Родители поженились втайне, а когда через три года после их свадьбы родился Эд, наши ворчуны уже жили вместе.

– Нечего вам по чужим углам шататься, – заметил дед Шурка, влюблёнными глазами поглядывая на ту, кого он не так давно величал жеманной вазой. – У меня квартира генеральская, большая. Самое то для молодой семьи.

– А мой домик в писательском посёлке мы продадим, – подхватил дед Артур. – Или обменяем на что-нибудь в вашем районе, чтоб далеко ходить не надо было, когда понадобится помощь с внуками.

Мама, наверное, смущалась и краснела, а папа закусывал рвущуюся на губы улыбку…

В общем, как-то так и получилось, что два одиноких мужика вот уже чуть более двадцати лет делили на двоих одну трёхкомнатную квартиру и, скажу честно, хорошо делили, потому как жили душа в душу.

Они приехали очень быстро. Дед Шурка трогательно поддерживал под локоть старшего на десять лет друга и ворчал что-то абсолютно умилительное на тему «больного сердца» и «если ты будешь так волноваться, то я же останусь совсем один».

Они сменили меня на посту у постелей родных, и я, выйдя из больницы, замерла на крыльце и вдохнула полной грудью, глубоко, до головокружения. Мир вновь стал объёмным и красочным. Хотелось петь. Танцевать хотелось! Я сорвалась с места и не пошла – полетела по улицам ночного города, жмурясь фонарям и улыбаясь суетливым такси. Счастья во мне было столько, что я опасалась, как бы меня не разорвало огненным фейерверком к восторгу и ужасу случайных прохожих.

Ноги сами принесли меня к дому Кострика. Взлетела на нужный этаж и, улыбаясь, как ненормальная, вдавила палец в кнопку звонка, и не думая отпускать.

– С ума спятила?

Тимура я, судя по его заспанному и лохматому виду, вытянула прямо из постели.

– Спятила, Кострик! Полностью! – выпалила, с разгону бросаясь ему на шею. – Мама очнулась! Сегодня! Спасибо!

– Да я-то тут…

Он честно поначалу пытался сопротивляться моему безумию, смеялся, когда я осыпала его лицо поцелуями: щёки, глаза, нос, лоб, уголок улыбающихся губ. И второй уголок. И нижнюю губу, которая чуть больше и полнее верхней. Такая, такая… Секундное помутнение разума, в результате которого я языком попробовала этот кусочек Кострикового тела на вкус и…

И Кострик сорвался. Толкнул меня к стене, ногой захлопывая входную дверь, а затем впился пальцами в мой затылок и, слегка присев, поцеловал по-настоящему, без игр, горячо и немного болезненнее, и гораздо острее, чем на диванчике в моей квартире. И если тогда мне всего лишь понравилось, то сейчас я реально сошла с ума.

Он не целовал, поглощал меня, смешивая своё дыхание с моим, судорожно прижимая к себе свободной рукой. А я не противилась, не возражала, я сама мечтала быть поглощённой и впервые в жизни не думала о последствиях, отпустив себя. Не знаю, что будет завтра и чем закончатся эти наши странные отношения, но сегодня был самый счастливый день в моей жизни, так почему бы и нет?

Судорожно вздохнув, в какой-то момент Тимур отшатнулся, а я непроизвольно потянулась за ним, не желая отпускать.

– Варька! – прорычал сквозь сцепленные зубы. – Или прекращай, или мы идём в спальню.

Я моргнула и, проведя языком по внезапно пересохшим губам, решительно выдохнула:

– В спальню.

– Пр-равильное р-решение, – сыто промурчал Тимур и легко подхватил меня на руки. – Ты не пожалеешь, обещаю.

– Хочется верить, – нервно вздохнула я и прикрыла глаза. От счастья и собственной смелости кружилась голова, а я сама себе казалась невесомой, как шарик, наполненный гелием.

Движение воздуха, прохладная простыня под моей спиной, жаркое мужское дыхание у моего виска и проникновенный, пробирающий до костей шёпот:

– Не бойся. Всё будет здорово.

Не нашлась, что ответить. Снова вздохнула, рвано, пытаясь наполнить сжавшиеся от страха – куда ж без него? – лёгкие. А Кострик положил ладонь на мой живот, ничего не делая, просто успокаивая и давая привыкнуть к своему телу, и осторожно потрогал чувствительный участок кожи чуть ниже моего уха. Немного щекотно, определённо горячо и невероятно приятно.

– Так хор-рошо?

– Да, – шепнула в ответ и суетливо дёрнула руками, не зная, куда их пристроить: Тимуру на грудь? На талию? Куда-то в другое место?

Ой, мамочки! Мысль о «другом месте» захлестнула магической петлёй, и я, окончательно струхнув, едва не переиграла всю эту ситуацию назад.

К счастью, один из нас обладал достаточным опытом для того, чтобы правильно оценить причины моей нервозности, и с уверенной настойчивостью положил мои мятущиеся конечности себе на плечи.

– Давай для начала так, Варюш.

Моё имя прокатилось по его языку изысканной сладостью, растеклось пьяной вишней и ударило в голову, окончательно лишив меня рассудка и остатков страха.

– Да… – Выгнулась, подставляя шею под изучающие прикосновения мужских губ. – Так. Давай.

Жаркий смешок коснулся моего распахнутого дыхания, и я с удовольствием слизала его вкус с мужского рта. А дальше… Дальше не помню. Провал. Туман. Горячие руки, обжигающие кожу, бесстыжие пальцы, сводящие с ума. И голос. У Кострина был такой голос – оружие массового уничтожения, клянусь! Я млела от этих его рычащих, немного хищных ноток, хотела запомнить каждый момент происходящего, отчаянно цеплялась за действительность и тонула в огненной страсти моего драконо-василиска, то и дело выпадая из реальности. Кто придумал, что змеи и ящерицы холодные? В их крови первозданное пламя, в котором горишь не сгорая и плавишься пылающей свечой.

– Ещё! Тимур-р!

– Вот здесь?

И протяжным стоном в ответ:

– Да-а-а…

– Моя девочка.

Едкое замечание о том, что пока ещё не твоя, вспыхнуло ленивой зарницей в душе и тут же потухло, когда Тимур меня поцеловал. Какая язвительность? О чём вы? Я в ту ночь забыла о том, как меня зовут, полностью растворившись в ласкающем меня парне. Да и как иначе? В этой области он был головокружительно хорош. Виртуоз, можно сказать. Помню, меня ещё на секунду укололо иглой ревности: мол, вот ведь, зараза, натренировался… А потом эта же мысль трансформировалась в небывалую благодарность к тем, кто его тренировал. Потому что теперь вся эта страсть принадлежала мне. Со мной он делился своей нежностью. Меня одаривал умелыми ласками. Мне шептал на ухо что-то неземное совершенно и… и я не знала, что может случиться завтра, будем мы вместе или разбежимся в разные стороны, но сегодня, сегодня-то я «его девочка»! И от этого было так замечательно…

Тот момент, когда мы оказались полностью обнажёнными, я благополучно пропустила. Лишь охнула восторженно и немного испуганно, почувствовав на себе обжигающе горячее мужское тело. Широкие плечи, предплечья, твёрдые, напряжённо вздрагивающие под моими неуверенными прикосновениями, а в посветлевших глазах горит что-то такое бесстыдное, что я, несмотря на всё уже случившееся между нами, вдруг вспыхнула, почувствовав, как краска смущения заливает моё лицо, переползает со щёк на лоб, шею и ниже, и… и одновременно с этим пришло понимание, что прямо сейчас я самая желанная, самая красивая на свете женщина. Королева красоты, которая одним движением ресниц ставит мужчин на колени. Не знаю, с чем это было связано, возможно с белым пламенем, перекинувшимся на меня из глаз Тимура, но только я провела раскрытой ладонью по груди парня и, приподнявшись на лопатках, потрогала губами ямочку внизу его шеи, смело лизнула выпирающий острым углом кадык и, губами почувствовав зарождающийся внутри полудракона вибрирующий звук, повторила движение…

И снова минутное помутнение рассудка, безумно сладкое и невероятное стыдное.

…Бессовестные пальцы, уверенно ласкающие мою грудь.

…Губы, прокладывающие дорожку из поцелуев к моему пупку и ниже.... ещё ниже.

…Простыня в моих кулаках.

…Шёпот, срывающийся в стон, в сиплый крик. Я, кажется, о чём-то просила. О чём? Не помню. Отчетливо отложилась одна-единственная, целиком абсурдная мысль: «Я испачкаю кровью Тимуру простыни».

А потом исчезла и она, разбилась о мой стон и что-то невероятное, нечеловеческое, нечленораздельное, не имеющее отношение ни к одному из существующих языков, что вырвалось из горла Кострина: гибрид едва сдерживаемого вскрика и рвущегося наружу наслаждения.

– Ты в порядке? – Тимур замер надо мной. Дрожащий, напряжённый, как натянутая струна.

Я сначала потянулась к его губам за коротким, жалящим поцелуем, а потом хрипнула растерянно:

– Кажется, да.

– Хорошо.

Совместный вдох – протяжный выдох и осторожное плавное движение, ещё болезненное, но при этом исключительно правильное… Сама, без подсказки, обняла Тимура. Руками, ногами, собою, чтобы быть ещё ближе, чтобы слиться с ним полностью! Никогда раньше я не чувствовала себя настолько цельной.

Потом, позже, мы болтали обо всём на свете, о книгах, о фильмах, об экзаменах и друзьях…

– Варька, почему я не встретил тебя раньше? – искренне спрашивал Тимур, разглаживая невидимую морщинку между моими бровями.

– Когда раньше?

– Просто, – отвечал он. – Раньше. До всего.

– До чего?

– Ерунда, не бери в голову. Лучше поцелуй меня.

Или, прижимаясь губами к моему затылку, бормотал:

– Ты удивительная, самая сладкая девочка в мире. Не могу от тебя оторваться.

– Не отрывайся.

Я прятала улыбку в подушку и довольно жмурилась, понимая, что пропала, что влюбилась, что утонула в Кострике полностью…

Мы толком не спали той ночью, а утром долго прощались у подъезда, целовались, как ненормальные, наплевав на мрачного таксиста и хмурых прохожих.

Уходить не хотелось, расставаться было почти больно, но мне надо было заехать домой, чтобы переодеться перед тем, как появиться на глаза моим всевидящим дедушкам и маме.

– Я позвоню, – заверил Тимур, закрывая за мной дверь автомобиля, и я улыбнулась ему на прощание, прямо-таки пьяная от невозможного счастья.

Определённо, этот день, эти сутки, были самыми лучшими в моей жизни.

…Года три-четыре назад Эд, вернувшись домой после собственного дня рождения, который наши родители позволили (проспонсировали) ему провести с друзьями, признался, не скрывая грусти:

– Знаешь, Вареник, что самое хреновое в любом празднике?

– То, что он быстро заканчивается?

– А вот и нет, – тряхнул головой он и упал на кровать рядом со мной. У нас давно уже были разные комнаты, но вечера мы почти всегда проводили вместе.

– Самой паршивое в празднике – это, дорогой мой Вареник, неизбежный откат, – с умным видом протянул брат, а я фыркнула пренебрежительно:

– Пить надо меньше.

– Ох, мелкая… Разве ж дело в алкоголе? Похмелье после радостных эмоций в разы круче и болезненнее.

Моё похмелье началось три дня спустя. Как раз накануне последнего экзамена. И кто бы знал, как я кляла эти наполненные счастьем дни, как ненавидела себя за глупость, за наивность, за беспечность, за… за всё. Может быть, не было бы их – не было бы и последующей боли. Впрочем, от радости в связи с тем, что родители и Эдуард пошли на поправку, похмелья не было, хоть за это спасибо. Кому? Судьбе, наверное. Закону Мёрфи. Да какая разница, если всё рухнуло!

Последнюю ночь перед экзаменом мы решили провести порознь. Я решила, если уж на то пошло.

– Варюш, – протянул Кострик, не желая уходить из моей квартиры. – Гонишь меня в ночь?

– Тимур! – Я просительно сложила руки перед грудью. – Не дави, а то ты останешься, мы опять не выспимся и завалим экзамен.

– Ты не завалишь, ты всё выучила! Ты же у меня умница, красавица…

– Кострик!

– Всё-всё! Ухожу, жестокосердная женщина.

Поцеловал и вышел. А я ещё несколько минут простояла под дверью, как собака, проводившая хозяина на работу, терзаемая каким-то дурным предчувствием.

Утром Кострик не позвонил, а на мой звонок мне ответила женщина с механическим голосом, которая равнодушно сообщила, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети.

Ла-а-а-дно. Может, он телефон забыл на зарядку поставить. Или выключил на ночь, да утром забыл включить. С кем не бывает?

Подхватив сумку с конспектами, шпаргалками и зачёткой, я поскакала на маршрутку.

До начала экзамена было чуть менее сорока минут, а между тем вся наша группа почти полным составом клубилась в экзаменационной аудитории. По моим скромным подсчётам, не хватало только Мотьки, парочки парней, которые всегда сдавали последними, и Кострика.

Экзамен нам назначили в старом лекционном зале амфитеатрального типа, войти в него можно было снизу, через главные ворота факультета, или с заднего двора, поднявшись по винтовой лестнице на галёрку. Я воспользовалась вторым вариантом исключительно потому, что мне так было ближе от остановки. Пробралась в зал и, никем не замеченная, тихонько пристроилась со своими конспектами на последнем ряду. Открыла один из сложных вопросов, чтобы немного «надышаться перед смертью», и вдруг услышала:

– …строила из себя, а он её на раз распечатал. Как два пальца об асфальт.

Вскинула голову, пытаясь вникнуть в тему разговора и… и да, не желая в него вникать!

– А тебя, Барон, Кострик позвал свечку держать? – пренебрежительно фыркнул симпатяга Стась, я в него была влюблена целых три недели на первом курсе.

Боже.

Сердце заболело так, что в глазах потемнело. Я ведь даже Мотьке о нас с Тимуром не рассказывала. Не могут они обсуждать меня. Или могут?

– Зачем же свечку? – А вот Бароневич мне никогда не нравился, уж больно противный у него был характер. – Он мне фотку на мобильник прислал. Хотите покажу?

– Я хочу, – выпалила я и, поднявшись из-за парты, небрежной походкой спустилась вниз, где кучковались мои одногруппники. – Покажешь?

Барон похабненько ухмыльнулся, и не думая смущаться, а затем протянул мне свой мобильник.

– Да смотри, Варька. Разве ж мне жалко?

На фотографии определённо была я, а вот лица Тимура видно не было – лишь спина.

– Хорошо получилось, да? – Одногруппник по-прежнему лыбился.

– Отличный ракурс, ты прав.

На что я надеялась? Что это фотошоп, подделка и глупая шутка? Не фотошоп. Это была я и мой первый секс с мужчиной. С любимым мужчиной, как это ни прискорбно признавать. На экране чужого мобильника.

– Ага. У меня за утро рука дрочить устала… Варьк, слушай, раз уж ты теперь вступила во взрослую жизнь, может, и мне дашь?

– Может, и дам.

Сердце больше не болело. На его месте в груди образовалась пустота. Чёрная дыра, затягивающая в себя все мои мысли и чувства.

Вернула Бароневичу телефон и вернулась на своё место, стараясь не думать о… стараясь вообще не думать.

– Что, правда? Серьёзно? А когда? Я после экзамена совершенно свободен. Можем отпраздновать, ну и…

– Барон, завали пасть.

Кто произнёс последнюю фразу, я не поняла. Точно не я. Мне в тот момент речевая функция отказала полностью.

Села. Открыла конспект. Буквы плясали перед глазами, а слова утратили смысл. Только бы не заплакать. Только бы не заплакать!

За что?

Пришла Мотька. Я видела, как она разбила мобильник о голову Барона, но что она при этом говорила, не слышала. Да и потом, когда подруга упала на соседний стул, я смотрела на то, как шевелятся её губы, и не слышала ни единого слова. Будто оглохла.

За что?

В аудиторию вошел Хустов и попросил остаться тех, кто будет отвечать в первой пятёрке. И мне бы встать и уйти, да ноги подкашивались, едва за билетом спустилась и кое-как вернулась назад. Сидела, отчётливо ощущая звенящую пустоту на плечах и в груди, писала ответ на вопрос. Решала ситуативную задачу. Не думала. Отвечать пошла первой. Села перед профессором, открыла рот и… и ничего. Речь так и не вернулась.

– Кок, я, в отличие от своих коллег, не собираюсь ставить вам оценку из сочувствия к вашей беде. Вы планируете сдавать экзамен или будете мне тут вселенскую скорбь изображать?

Вселенскую скорбь?

Из сочувствия к беде?

За что?

Вдох-выдох.

Вдох. Вдох. Вдох.

Ещё одна попытка произнести хоть слово – и облом.

Я поднялась, даже зачётку забирать не стала, и вышла. Из аудитории, по коридору мимо одногруппников, игнорируя их вопросы и нервные вскрики, мимо Мотьки, на улицу. Подальше от… от всего.

Зачем было… так?

Не помню, как добралась до квартиры дедушек. Понятия не имею, почему не умерла. Меня в тот день на плаву вообще только одна мысль держала: маме, папе и Эду сейчас мои неприятности здоровья не добавят, а потому в больницу мне нельзя. Хотя надо. Очень сильно! Говорить я так и не начала. Хотела, но…

Ни звука не вырвалось из горла, ни всхлипа.

Дверь открыл дед Артур и, увидев меня, схватился рукой за грудь.

– Что?

На тихий вскрик из кухни выскочил дед Шурка, окинул острым взглядом сложившуюся в прихожей ситуацию и сплюнул сквозь зубы:

– Кур-рва! Говорил же, нельзя было этого поганца к тебе подпускать.

Хлюпнула носом и бросилась к нему, обняла за шею, втянула в себя знакомый, такой родной запах – смесь мыла, табака и терпкого одеколона, – и всё же выдавила из себя:

– Де-еда, как же так? За что? Я ведь…

С речью ко мне вернулась способность плакать. Я за тот день и последовавшую за ним ночь ведра три наревела, не меньше, десятилитровых. А деды ничего, терпели, по очереди ездили в больницу что-то врать обо мне родителям и брату, ни на секунду не оставляя меня одну, успокаивали, отпаивали коньяком и чаем, обещали оторвать мерзавцам яйца…

– Почему мерзавцам? – Растерянно моргнула я.

– Так Хустов же, свинюга! – Дед Артур возмущённо взмахнул руками. – А я его ещё интеллигентным человеком считал. Дуболом! Завтра же пойду на кафедру и потребую, чтобы тебе назначили пересдачу у другого преподавателя или…

– НЕТ!

Я вскочила с кровати, отбросив в сторону одеяло.

– Дедуль, пожалуйста, не надо! Только не… я не… Не хочу. Я не смогу туда… Опять… С ними со всеми…

– Может, расскажешь всё-таки, что случилось?

Дед Шурка следил за мной и о причинах моего нервного срыва догадался сразу, вот только подробности… Нет, в подробности я так их и не посвятила. Да и не только их. Никого. Ни за что на свете. Это так гадко и так стыдно!

– Деда, пожалуйста. Это уже не важно… Не надо ничего, пожалуйста. Я всё равно туда не вернусь. Я решила забрать документы.

С беднягой дедом Артуром едва второй раз за сутки инфаркт не приключился.

– Вареничек! – ахнул он. – Как же так? Да чтобы из-за какого-то паршивца…

– Деда!! Не надо!

От одной мысли, что я вернусь в университет, туда, где Кострик, где все обсуждали нашу с ним связь, дрочили на мою фотку, злорадствовали… становилось тошно. Да и мечта, детская мечта стать навигатором, как папа, исчезла. Думаю, что её засосало в ту чёрную дыру, которая образовалась на месте моего сердца…

– Арти, не лезь к малышке со своим образованием. Это в жизни не главное, – проворчал вернувшийся из больницы дед Шурка.

– Но как же…

– Не главное! Я сказал, – и уже совсем другим тоном, мне:

– Варежка, ты с документами не торопись. Пока забирать не будем, академку оформим. А я по своим кругам поговорил, нашёл для тебя интересный вариант. И уедешь от всего, чтоб не напоминало, и опыт хороший, если надумаешь к навигаторству вернуться. Администратором в «Мерцающий замок». Пойдёшь?

– В «Мерцающий замок»? – Ох! Мне на миг показалось, что даже в груди болеть перестало. – А мама? Как же, что же…

– А маме что-нибудь соврём! – в один голос заверили меня деды.

И маме, и папе.

Мы заливались соловьями – особенно эти старые прохиндеи – и, главное, такую ерунду несли, в частности, я – какую-то невыносимую чушь об уникальном опыте, который я получу при прямом общении с иномирянами, не покидая пределов родины.

Но нам поверили.

И в пятницу, шестого июля, я познакомилась с сэром Арсеном Ренуаром Максимилианом Ро, владельцем единственной в нашем мире сети отелей «Мерцающий замок». Уникального места, где могут найти прибежище все оказавшиеся в затруднительном положении иномиряне. Ну, и людям здесь тоже были рады.

Глава первая. Возрождение из пепла

Феникс – мифологическая птица, обладающая способностью сжигать себя и затем возрождаться. Известна в мифологиях разных культур <…> Предвидя смерть, сжигает себя в собственном гнезде, а из пепла появляется птенец. (с) Википедия

– Варварочка, – горничная Нинон влетела ко мне в кабинет с таким выражением лица, словно за ней гнались все всадники Апокалипсиса. Прижала ладонь к обильной груди, что отчаянно рвалась на свободу из низкого декольте, и с апломбом, достойным хорошей трагической актрисы, произнесла:

– Беда в Северной башне.

Пять лет назад я бы после такой вот заявочки сорвалась с места и с отчаянием самоубийцы бросилась на амбразуру – спасать родной отель. Сейчас мне, во-первых, это было по статусу не положено: фронт-офис менеджеры (главные администраторы, если по-простому) по отелю сломя голову не бегают. А во-вторых… Во-вторых, Нинон у нас работала уже два года – вот как из циркового училища ушла, так к нам сразу и устроилась, – и за этот период я превосходно изучила характер своей, пусть и глубоко талантливой, но всё же лучшей горничной. Поэтому, прежде чем хвататься за огнетушитель и нажимать аварийную красную кнопку, я щёлкнула пальцем по кнопке мышки и вывела на экран таблицу бронирования на ближайшие две недели.

– М-м-м… – посмотрела на Нинон с укоризной. – Нин, ты же два года у нас уже работаешь. Должна бы привыкнуть к тому, что отель сам подстраивается под будущих постояльцев. Магия…

– …будь она неладна, – со вздохом закончила за меня мою любимую поговорку горничная. – Но, Варечка, тут же что-то совсем ужасное! Честное слово! Стены же совершенно чёрные стали, скользкие, зараза, как тефлон. И окна исчезли, а там такие красивые витражи были… И это я молчу про ковры, люстры, мебель… А серебро?

– Успокойся, – я подняла руку, чтобы прервать этот словесный поток. Если Нинон вовремя не остановить, она до утра будет по памяти перечислять всё, что находится в каждой комнате Северной башни, в её банкетном зале и во всех подсобных помещениях. – Это всего лишь фениксы. И, во-первых, они очень хорошо платят. Очень, понимаешь? А во-вторых, стоит им уехать, замок всё вернёт в исходное положение.

Эта удивительная особенность отеля поначалу меня здорово завораживала и пугала. Всё-таки сложно привыкнуть к тому, что на месте прачечных в одну ночь может возникнуть бассейн, а в подвалах стены покроются слизью от невероятной влажности. Или на крыше появится взлётно-посадочная полоса. Или парк накроется пуленепробиваемым прозрачным куполом. Или… Да сколько было этих «или» за пять моих лет, проведённых в этом изумительном месте? Устану перечислять…

– Фениксы? – взгляд Нинон подёрнулся мечтательной дымкой, а грудь в декольте опасно заколыхалась. – Никогда их раньше вблизи не видела. Варь, а правда, что они…

– Они муж и жена, Нин, – умерила я пыл горничной. – Поэтому и не мечтай. Фениксы, как лебеди, пару выбирают раз и на всю жизнь… И это, кончай уже читать романтическую чушь про иномирян. Нинон, будь человеком, а? Ну, нет же сил никаких! Каждый раз одно и то же! Забыла, как в прошлом году от оборотней по всему парку бегала, в чём мать родила?

Нинон обиженно засопела и отвела глаза.

Ну, вот… Самое сложное в моей должности – это оставаться другом для подчинённых, но при этом быть ещё и начальницей.

– Всё, котя. Без обид. Иди работай. А в Северную башню не ходи. Там сложные гости, они просили, чтобы я их лично обслуживала и никого – никого! слышишь? – на их территорию не пускала.

– У них медовый месяц, что ли?

Нинка оттаяла привычно быстро, и в её глазах сразу же загорелся опасный огонёк. Ну, всё! Теперь надо ждать сюрприза для новобрачных…

– Угадала, – улыбнулась я. Объяснять, как фениксы пользуются услугами отеля для того, чтобы умереть и воскреснуть в безопасности, не стала. Во-первых, не хотела ещё больше подогревать и без того неуёмное любопытство горничной, а во-вторых, вспомнила, как столкнулась со своим первым «семейным воскрешением».

Само собой, тогда Макс меня и близко не подпустил к их территории, да и сама б не совалась, если б он не совершил одну стратегическую ошибку: раскрыл мне всю правду о цели их визита.

– Возрождаться из пепла будут, – ничтоже сумняшеся шепнул он. – Поэтому в Северную башню не думай соваться, Варька. Они этого не любят.

Возрождаться из пепла? Ох… Эта область жизни фениксов была страшно – чудовищно!! – засекречена. И я перед поступлением на работу подписывала магический договор на крови, запрещающий мне рассказывать обо всём, что происходит в замке, за его пределами. Кстати, этот же договор подписывали не только работники, но и гости. И это только усиливало флёр загадочности нашего отеля и позволяло год за годом держаться в лидерах Booking. Каждому же гостю – особенно людям – хотелось рассекретить таинственность легендарного отеля. У иномирян, само собой, мотивы несколько отличались.

Но я отвлеклась. Не о том сейчас речь, а о фениксах.

Само собой, я из кожи вон вылезла, но увидела, как выглядит это их таинственное «воскрешение из пепла».

Когда Макс обнаружил меня, спрятавшуюся за колонной на галерее и почти потерявшую дар речи из-за увиденного, у него было такое лицо… Такое… Нотариальные конторы должны выставлять его фотографию в своих окнах с подписью «А ты уже составил завещание?»

К счастью для меня, Макс всегда был оптимистом. Порычал с полчаса в седые моржьи усы, оштрафовал на две месячных зарплаты, а потом провозгласил с королевской уверенностью:

– Что там у тебя осталось? Два года до навигатора? Доучишься без академки…

– Но…

Я перепуганно моргнула.

– Доучишься, я сказал. На заочном в Дранхарре, у меня там… связи. А пока мы тебя на гостиничный бизнес определим, тоже не на дневное, будешь получать образование без отрыва от производства. Ты же не против, а? Вареник?

Я посопела недовольно с пару минут, с удивлением осознавая, что действительно не против, а потом спросила:

– Макс, вы с дедом Шуркой в одном классе учились или уже потом, в школе для тиранов познакомились?

– Ха-ха, – ответил он и щёлкнул меня по носу. – Уела. Иди к вступительным экзаменам готовься, а то ещё неделю из зарплаты за дерзость вычту.

Макс. Что с него взять? Он во всём такой…

А Нинон я всё же не просто услала подальше от Северной башни, ещё и магического техника Матеуша попросила поработать с территорией так, чтобы допуск туда имела исключительно я и лично мною одобренные люди. Точнее, не-люди. А ещё точнее, фениксы. Саэйя Фаэрг ил Нау и эйя Анера Нау ила Фаэрг.

Они приехали в пятницу вечером, как и обещали. Без оскорблений и споров подписали маг-договор, введя тем самым всю дневную смену в состояние ступора. Пожелали всем хорошего окончания дня и удалились в отведённые им апартаменты…

В единственный не изменившийся номер Северной башни я постучалась, когда уже стемнело, и в гостинице остались только постояльцы да несколько человек из обслуживающего персонала, если не считать тех, кто, как и я, жил в замке на постоянной основе.

Саэйя Нау открыл мне сразу, будто стоял под дверью. Окинул подозрительным взглядом мой наряд – форму, которую по настоянию Макса должны были носить все служащие отеля, я искренне ненавидела, и потому пользовалась каждой возможностью на неё забить.

– Вы Барбарэ? – не здороваясь, спросил феникс. – Почему нас Макс сам не встретил? Он обещал.

– Макс в больнице, – перебила я. – Сердечный приступ. Разве вы не знали? Я думала, он поставил вас в известность. Извините, пожалуйста… Это, наверное, моя вина. Он меня не предупредил, но я и сама должна была подумать… Ещё раз прошу прощения. И если вас не устраивает моя кандидатура в качестве… хм… помощницы, я могу вызвать кого пожелаете из любого нашего филиала.

– Не надо. – Феникс, наконец, отступил в сторону, пропуская меня внутрь. – Это наше первое возрождение, простите мне мою нервозность. Макс высоко оценивал ваш профессионализм, а это лучшая из возможных рекомендаций. Мне всего-то и хотелось, что с ним поздороваться. Мы старые приятели, знаете ли… Как он? Помощь какая-нибудь нужна?

– Может, немного вашего живительного пламени, – неловко пошутила я. – Он просто стар, саэйя, здесь вы уже ничем не сможете помочь.

Саэйя Нау с нечитаемым выражением на лице кивнул и, вспомнив о вежливости, предложил мне сесть.

– Чаю? Анера привезла с собой из дома изумительные травы, вы таких нигде не попробуете, Барбарэ… Проходите, не стесняйтесь. Нам с вами предстоит провести вместе следующие три недели, большинство из которых мы с моей супругой по понятным причинам не запомним… Макс говорил, что вы уже присутствовали при возрождении. Я не ошибся?

– Присутствовала, – я решила не уточнять, при каких обстоятельствах всё произошло в прошлый раз.

– Ну, слава Солнцу! – Феникс рассмеялся и нервно спрятал кисти рук подмышками. – А то у нас с Анерой это всё впервые… Переживаем чудовищно! Как всё пройдёт?.. Даже не знаю… Может, составим список того, что мы любим, а чего терпеть не можем? Как ты думаешь, сердце моё? Чтобы Барбарэ потом не пришлось с нами мучиться больше обычного…

– Я думаю, милый, что это напрасная трата времени.

Из задней комнаты, наконец, вышла супруга феникса, эйя Анера Нае ила Фаэрг, и протянула мне руку для знакомства.

– Меня Ани зовут. И давайте сразу на ты, если вы не возражаете.

Она была очень хорошенькой и изумительно приятной в общении. Мягкая, улыбчивая, крайне вежливая… И близко не похожая на всех тех фениксов, которых мне приходилось видеть ранее. Просто удивительно! Может, у фениксов, чем ближе человек к власти, тем меньше ему корона на уши давит? Не удивлюсь, если так оно и есть.

Распрощались мы глубоко за полночь, назначив точную дату «процедуры». Я ушла к себе, заведя будильник на восемь утра, но ещё долго не могла уснуть. То и дело порывалась позвонить Максу, но потом вспоминала о том, что он в больнице, под капельницей, что врачи отобрали у него мобильник и ноутбук, а мне позволили разговаривать со своим обожаемым начальством лишь на нерабочие темы. Изверги, ну!

К рассвету я забылась дурным сном, а проснулась, само собой, не с того глаза и не с той ноги. Наскоро позавтракала остатками шведского стола и, проигнорировав вопли Иванки насчёт группы незапланированных драконов, прихватила огромную кружку кофе и полетела в Северную башню. К уже возрождённым фениксам, если всё прошло по плану.

В банкетном зале пахло гарью и дымом, в воздухе огромными снежинками кружились серые хлопья седого пепла. Я помахала перед лицом ладошкой и сделала первый осторожный шаг внутрь.

Два розовых, совершенно голых младенца лежали в центре ритуального круга и, агукая, радостно пускали пузыри.

– Эйя… Саэйя… В смысле, Ани, Фэй, вы меня пока не помните, но я Варвара. Барбарэ. Нам с вами в ближайшие три недели придётся жить в очень тесном контакте, поэтому давайте договоримся сразу: вы держите свой огонь при себе, а я не хватаю вас противными огнеупорными рукавицами, не поливаю из огнетушителя, а наоборот, холю, лелею и очень люблю. Как вам такой план?

Ани улыбнулась мне очаровательной беззубой улыбкой. Ну, оно и понятно. Женщины, они всегда найдут общий язык, даже если одна из них феникс в первые минуты после возрождения.

Переложив маленькую эйю в принесённую заранее корзину для младенцев, я потянулась за саэйей.

– А ты, красавчик, чего такой хмурый? Не устраивает тебя мой план?

Красавчик дождался, пока я прижму его хрупкое тело к своей груди, и только после этого сверкнул ярко-синим глазом и совершил своё коварное мокрое дело.

– Зараза ты, а не красавчик, – обиженно пробормотала я. – Но спасибо, что хотя бы не кипятком.

Оставив разрушенный банкетный зал на заботу замка, я перенесла детей в специально оборудованную – огнеупорную – детскую. Стены отель здесь покрасил специальной краской, и мебель вся была очень надёжной… Ну, как вся мебель? Кроватка и пеленальный столик. Шкаф с запасным постельным (на случай неконтролируемого возгорания), ползунками, распашонками и всем остальным младенческим скарбом находился рядом, за дверью. В комнате, куда мы с фениксами переберёмся дня через три-четыре, когда они уже научатся управлять стихией.

Но до переезда нам ещё расти и расти, а пока… пока я взяла в руки фотоаппарат и сделала несколько кадров для «Дневника взросления фениксов». Об этом меня никто не просил и, наверное, Макс, будь он здоров, вообще запретил бы мне такое самоуправство, но я так отчётливо помнила, какими очаровательными были те младенцы, на примере которых мой обожаемый начальник учил меня на «помощницу при возрождении», что… что… Ну, просто не смогла я, и всё. Захотелось.

А ещё почему-то жила во мне уверенность, что именно эта пара, учитывая их первое семейное возрождение, проникнется моей идеей. Да и чем ещё мне было заниматься, пока я находилась рядом с маленькими фениксами? Кормить их не надо было – первые семь дней жизни после возрождения огненные малыши нуждались лишь в чистой питьевой воде и надёжных руках, которые не позволят заработать увечья и шрамы. И то, и другое фениксов не убьёт, но учитывая, что возрождение возможно один раз в сорок лет…

– Как, раз в сорок лет? – опешила я, когда Макс вводил меня в подробности дела. – Я думала, что фениксы бессмертны и…

– Условно бессмертны. Варежка, ты из бараньей шерсти, что ли, сделана? Включай мозг, а то оштрафую!

– Ма-акс! Совесть есть? На что штрафовать, я тут и так уже за еду работаю…

– Значит, на голодный паёк посажу, – отрезал он. – Пока мозгами пользоваться не научишься. Ты историю миров отражения в университете сдавала?

– Ну…

– Баранку, блин, гну! Варька! Ну-ка быстро мне про последний переворот в Фенексисе!

– Когда всю правящую ветку казнили или про тот, что… – осеклась. – Ой! А как же их казнили, если они…

Макс довольно улыбнулся.

– То есть мозгом мы всё-таки умеем пользоваться? Это радует.

– Ма-акс! – обиженно протянула я.

– Макс, – проворчал мой начальник, а по совместительству друг и учитель. – Слушай дедушку, детка, пока есть такая возможность. Кто тебе ещё правду скажет? В течение сорока лет феникс может возродиться трижды, уж если на то пошло. Но это уж вообще страшный секрет. Потому как первое внеплановое возрождение основательно уменьшает магический потенциал, да и сам феникс становится слабее. Второе – фактически, превращает его в человека, обладающего зачатками магии. И если до истечения сорока лет от первого возрождения его случайно убьют… Его убьют. Уловила суть?

– Ага.

И не только суть. Ещё я, наконец, поняла, почему фениксы так трясутся над вопросом безопасности, когда дело касается этого интимного процесса… Убить беспомощного младенца кто угодно может. А уж покалечить… И живи потом с уродством целых сорок лет! Именно поэтому первые три недели жизни после воскрешения так сложны и требуют посторонней помощи.

– Но вам, мои птенчики, бояться нечего. – Отбросив в сторону воспоминания, я вернулась к своим младенцам. – Я вас в обиду не дам. Буду рядом день и ночь… Тем более вы такие сладкие, что нет же сил никаких!!. Иди ко мне, моя сладкая Ани, я поцелую твой шёлковый животик… А твой, Фей, не стану! Я злопамятная, так и знай.

Малыши-фениксы, в принципе, ничем не отличались от обычных детей. Не то чтобы мне приходилось с ними часто сталкиваться, но за время работы в Замке чего только не было! И волки, и саламандры, и младенец-вампиреныш и один вампир-подросток, тот ещё кровопийца и нервомотатель… Уж лучше две взрывоопасные огненные птицы, чем один подросток и не важно, к какому роду-племени он относится.

Ну и, кроме того, до первого оборота у меня в запасе есть дня три-четыре, вот тогда и подумаю, как с этим буду бороться. Пока же можно безнаказанно тискать симпатичных карапузов, улыбаться им, фотографировать умильные гримаски и сладкие потягушки, записывать за ними смешные словечки… Правда, говорить мои фениксы начнут не ранее завтрашнего вечера, если повезёт, когда дорастут до двухлетнего возраста. У возрожденных всё строго по часам – два часа за месяц, сутки за год… Три недели – и у нас здоровый, полностью восстановивший память и все магические функции, умеющий контролировать внутреннее пламя, отменно летающий и совершающий оборот по желанию, заново рождённый сноб.

И неважно, что двадцать один день назад он ещё агукал, прицельно мочился на свою няньку и с задумчивым видом изучал собственный пенис… Они-то об этом не помнят! Ну, то есть, другие – нет. А эти теперь, благодаря моим стараниям, будут. Мелочь, а приятно.

Хотя Ани снобкой не была, да и Фей при ближайшем рассмотрении оказался нормальным мужиком. Может, поэтому у меня к ним такие тёплые чувства? О них хочется заботиться, дарить им своё тепло, а не просто следить, чтобы не страдали от жажды да не покалечились, пусть даже и случайно… А уж они бы обязательно покалечились! Им лишь волю дай! Особенно ближе к часу дня, когда научились ползать. Я чуть не поседела, когда Фей, воспользовавшись тем, что я переодеваю его супругу, выбрался на незапертую по случаю хорошей погоды террасу для полётов и едва не сиганул вниз головой с обрыва.

– С ума сошёл? – перепугалась я, поудобнее перехватывая несостоявшегося самоубийцу. – Летать вы к концу первой недели начнёте. Не раньше…

К восьми вечера малышня выдохлась достаточно для того, чтобы уснуть, и я тут же почувствовала, насколько всё-таки устала. Зверски хотелось спать и есть – с утра же во рту маковой росинки не было!

Но вместо того, чтобы позвонить на кухню и попросить о доставке моего ужина ко входу в Северную башню, я озаботилась пропущенными звонками, большинство из которых поступило с рецепции.

– Варя! – Шимон снял трубку, по-моему, ещё до того, как закончился первый гудок, и тут же набросился на меня с обвинениями. – Зачем тебе телефон, если ты его никогда не снимаешь?

– Я же не спрашиваю, зачем тебе голова, если ты ей не пользуешься, – огрызнулась я. Шимон был неплохим рецепционистом, но тем ещё перестраховщиком. Он пришёл в Замок примерно через полгода после меня и с тех пор, насколько я помню, не допустил ни одной серьёзной ошибки. Ни когда мы с ним работали в паре на рецепции, ни когда я ушла на повышение, а он остался за стойкой отеля. А всё потому, что боялся сам принимать серьёзные решения, до последнего ждал, пока начальство на себя возьмёт ответственность. Макс потому именно меня, а не его на должность главного администратора перевёл, хотя у парня и опыта работы больше было, и соответствующее образование, уже законченное, имелось.

– Злая ты, Варвара. И все проблемы твои от злости, – обиделся Шимон на мои слова. – А я, между прочим, по делу звонил.

– Да я поняла, что не из-за пустяка. Восемнадцать неотвеченных вызовов… Шима, я же говорила, что занята буду. Неужели без меня никак?

– Варя! – мне не нужно было стоять рядом с приятелем, чтобы увидеть, как он нахмурил брови и поджал губы. – Можно, конечно, и без тебя… Я же справился, заселил всех на розовом этаже… Ты же не отвечала.

– Ну! А чего тогда паникуешь, если всё уже сделано?

– Так драконы же! – возмутился Шимон. – Макс же вплоть до увольнения запретил их у нас селить, а отправлять всех без исключения в Азиатский филиал.

– Ну и отправил бы!

У Макса и в самом деле бзиков хватало. То ему драконы чем-то не угодили, то он требовал, чтобы мы вели учёт всех транспортных средств, которые побывали на нашей парковке (включая доставку продуктов, прачечную и таксистов), то зачем-то вводил электронные именные ключи для посетителей. С фотографией и основными данными. Чего мы только не наслушались от гостей, пока они были вынуждены ждать изготовления этого чуда директорской креативности. В частности, если въезжали группы. Особенно, если они опрометчиво делали это поздно ночью.

– Слушай, ты самая умная, что ли? – огрызнулся Шима. – Я тоже здесь не первый день работаю.

– И?

– И я так сразу и сказал, мол, политика нашего отеля и бла-бла. И всё бы было нормально, да у них руководитель группы тот ещё засранец. Крик до небес поднял, все тридцать километров серпантина оглохли к чертям! – Серпантином мы называли трассу, которая вела от нашего Замка к ближайшему городку. – Клялся, что лично проверял, свободные места в Замке есть. И если мы не хотим скандала из-за обвинения в расовой нетерпимости, то просто обязаны…

Я закатила глаза. Ох, даже жаль, что Макс упустил такую возможность ткнуть драконов носом в их же дерьмо! Думаю, будь он сегодня в Замке, то с обезоруживающей грубостью поведал бы зарвавшемуся драконьему начальнику, куда ему его скандал засунуть. Ещё бы и пригрозил, что в остальные Филиалы вход закроет, всей Дранхарре. Но Макс в больнице и когда вернётся – пока неясно, поэтому…

– Ладно, хватит. Я поняла, – перебила я Шиму. – Ты их по ведомости как драконов проводил? Или…

– Или, – проворчал обиженно. – Что я, совсем дебил, что ли? Макс вернётся – голову открутит и с кисло-сладким соусом сожрёт. Написал абстрактно «группа постояльцев». Ну, и слупил с них за заселение без предварительной регистрации по праздничному тарифу.

– Почему по праздничному? – растерялась я.

В трубке довольно хрюкнули.

– День отельного работника…

– Хвалю! – Заулыбалась я, мысленно подсчитывая барыши. Розовый этаж и без того был едва ли не самым дорогим в Замке, дороже него один Президентский люкс, а если его ещё удалось и втридорога сдать… Ох! Всё-таки Макс самый лучший директор в мире, знает, как найти подход к подчинённым. Платит не только зарплату, но ещё и процент от месячного оборота… Когда не штрафует за бесчисленные провинности, само собой. – Ещё что-то?

– Пока, слава богу, нет. Сдаю смену ночному и отваливаю. А ты как? На ужин придёшь, или тебе его в башню отослать?

Шима, как и я, жил в отеле, может, поэтому мы так и сдружились, что волею судьбы не расставались ни днём, ни ночью. Да и как не дружить, когда у нас квартиры («покои» в переводе на местный лексикон) дверь в дверь!

– Ой, котик, отошли, а? Сам, если можно, чтобы всё самое вкусненькое, вредненькое самое, и чтоб кофе побольше, как я люблю.

– Чёрного, как дёготь, и сладкого? – хмыкнул Шимон. – Зузка сразу догадается, что для тебя беру, и начнёт ворчать и строить…

Зузанна, наша повариха, была неимоверно талантливым кулинаром и, как все неимоверные таланты, жутким тираном при этом. Чёрный кофе, в её представлении, пить можно было утром, а вечером лишь с молоком или сливками, а лучше всего – чай.

– Ладно, сделаю. Не плачь. Пропуск мне оформишь, или сама за подносом выйдешь?

– Сама. Набери, как подойдёшь…

– Жди.

Вот люблю я его. Люблю, и всё! Хороший парень, я бы с ним рискнула попробовать, если бы не ряд объективных причин. А может быть, и не рискнула. Последние пять лет их, хороших, увивалось вокруг меня довольно много, особенно в последний год, когда Макс стал поговаривать, что включит меня в завещание, оставив один из своих отелей мне. Меня эти его намёки не особо радовали, если честно. Во-первых, о нас и без того бог знает какие слухи ходили (и плевать, что Макс лет на шестьдесят старше), а во-вторых, было дико и страшно думать о его смерти, уж больно много было в нём жизненно-язвительного огня и острого, как чили-перец, юмора.

Ожидая прихода Шимона, я постелила себе постель в той самой комнате, куда в скором времени переселятся мои подопечные. Включила ноутбук, собираясь написать парочку рабочих писем, проверила, нет ли в Skype Макса – вдруг врачи вернули ему мобильник? Мой ненаглядный начальник, к сожалению, был в offline, зато я целых двадцать минут трепалась с Эдом. Братишку недавно перевели на новую должность, так что ему было, о чём мне рассказать.

Когда раздался звонок от Шимы, мы как раз прощались. Брат хитро прищурился и протянул:

– Надеюсь, это поклонники не дают тебе покоя.

Я скептически хмыкнула.

– Ага… Вместе с ужином. С моей работой мне для полного счастья поклонников не хватало.

У Эда сразу же брови сошлись над переносицей в хмурую линию.

– Я давно хочу с тобой поговорить о проблемах в твоей личной жизни, – с самым серьёзным видом произнёс он.

– Эдя, за отсутствием второго первых у меня тоже нет… Извини…

Я сняла трубку и коротко сообщила Шиме:

– Уже бегу.

– Варька, я хо…

– А я сейчас «хо» только жрать, – торопливо перебила я. – Ну, и ещё спать немножко. Поэтому все нотации в другой раз.

– Да какие нотации, Вареник? Я же…

– Я тоже тебя люблю. Всё, пока.

Разъединилась я ещё раньше, чем он успел что-то ответить, и побежала забирать у Шимы поднос с едой, истово надеясь, хоть там обойтись без нравоучений по поводу моей личной жизни.

Свет клином на ней, что ли, сошёлся?

Усталые синяки под глазами и растрёпанный вид всегда гладко причёсанного Шимона лучше всяких слов сказал мне о том, каким тяжёлым выдался для него этот день. Что не помешало парню организовать мне шикарный ужин, который, не поместившись на подносе, занял два этажа стандартного передвижного столика.

– Ого! – В желудке у меня кто-то громко вздохнул. – Это всё мне?

– Ну…

Я подняла крышку над крайним блюдом и облизнулась. Соляночка…

– А сам как?

– Пациент скорее мёртв, чем жив, – проворчал Шимон. – Слушай, Варьк, я еды на двоих взял. Не против?

– Вообще-то… – ужасно не хотелось обламывать друга, ведь внутрь я его ни при каких условиях не могла впустить.

– Хотя! – меня внезапно осенило. – Если ты не против побыть один вечер коридорным.

– В смысле?

– В смысле, ужинать будем в коридоре на полу. Погоди, я сейчас подушки принесу.

«И радио-няню, в чехле от мобильника».

Шима удивленно округлил глаза, но, к счастью, не стал настаивать на перепрограммировании маг-барьера – на это я бы уж точно не пошла.

Мои подопечные дали нам возможность не только без спешки поесть, но ещё позволили мне выспаться – ну, почти, – разбудив громким писком на рассвете. О том, что писк – это первые попытки петь я поняла, лишь войдя в комнату, и тут же вылетела назад в спальню за фотоаппаратом. Это видео станет вершиной их семейной коллекции! Точно. Потому что, когда поют фениксы, ветер забывает гнать облака по небу, воды рек замирают и сама Земля перестаёт крутиться вокруг Солнца, обращаясь в слух.

Взрослые фениксы.

От пения птенцов у меня уши сворачивались в трубочку и препротивно ныли зубы, но я стоически вытерпела весь тридцатиминутный концерт и не загнулась даже тогда, когда они стали петь дуэтом.

А в остальном, несмотря на ранний подъём, второй день взросления моих подопечных оказался несравнимо более лёгким. Дети учились ходить, собирать пирамидку и строить из кубиков башню. Неважно, что в процессе строительства Ани укусила своего будущего мужа за левую икру, а тот едва не размолотил ей голову предметом спора – голубым кирпичиком из детского набора. И, пожалуй, не стоило упоминать в дневнике взросления о том, как Фей, разозлившись на свою пару полыхнул яростным пламенем, уничтожив весь запас игрушек и едва не подпалив мне нос, когда я кинулась к нему с огнетушителем. А уж помещать в качестве иллюстрации к рассказу его фотографию, на которой он голый, слегка подкопчённый, со слезами на чумазых щеках и в пене из огнетушителя – вообще последнее дело.

Но… В общем, не привыкла я начатое на середине бросать. Раз взялась за дело, значит, возрождённая чета получит к своему совершеннолетию качественный, подробный и весьма интригующий компромат… То есть, я хотела сказать, дневник.

Так или иначе, день прошёл спокойно. Я успела решить несколько рабочих вопросов, не пропустила обед, даже два раза позвонила Шиме, узнать, как там наши жильцы с розового этажа.

– Не скоптили ещё, – без особого энтузиазма в голосе ответил мой ночной администратор. – Хотя я Терезку специально попросил, чтоб она им «ошибочно» счёт-фактуру лишь за первые сутки выставила и лично отнесла.

Ого! Терку, бухгалтера нашего, за глаза все называли Барракудой. Не из-за внешнего сходства. Тереза была маленькой, хрупкой женщиной с живым взглядом, ласковой улыбкой и весёлыми кудряшками. Хотя нижняя челюсть у неё всё же слегка выступала вперёд. И вот когда это милое существо вонзало свои острые зубки в шкурку злостного неплательщика или, к примеру, требовала, чтоб ей отчёты сдавали своевременно и ровно до девяти утра, а не в девять ноль три и не в девять ноль четыре… Клянусь, в такие моменты её сам Макс боялся. Что уж говорить о постояльцах?

Поэтому я, успев мысленно похвалить Шиму за находчивость и смелость (не побоялся же к Барракуде с такой просьбой идти), обрадовалась и радостно спросила:

– И как? Подписали?

– Подписали, – горестно вздохнул Шимон. – Главный их. А потом ве-э-э-жливо указал на ошибку и между делом поведал, что они у нас до конца недели, как минимум… Что с нами Макс сделает, когда узнает, страшно подумать…

– Не ссы, Маруся, я сам боюся, – пробормотала я. – Что-нибудь придумаем. Тут главное что?

– Что?

– Не врать! Ну, чтоб потом не поймали… Поэтому если Макс прямых вопросов задавать не станет… А с чего бы он стал? Не представляю, с чего бы ему вдруг позвонить с вопросом, не заселили ли мы часом в Замок драконов! Так вот, если он прямых вопросов задавать не станет, то к его выписке они уже отсюда умотают, отель вернёт комнаты в изначальный вид и…

– А если из хаускипинга кто-нибудь проболтается?

Я фыркнула.

– Я ни за кем из наших суицидальных наклонностей не наблюдала… Всё. Давай, пока. Мне бежать надо.

Бежать, записывать новые словечки за мелкими перерождёнными. Последний час мы с ними изучали картинки в стиле карточек Монтессори: я показывала изображение, а фениксы в один голос кричали, что там изображено.

– Камуки!

«Камуки – камушки», – записывала я в тетрадочку.

– Камека!

«Скамейка».

– Кабука!

«Коробка».

– Камоки!

«Макароны».

– Кабуты!

«Колготки».

– Я больше так не могу, – всхлипывая от смеха, воскликнула я, показывая фотографию пятнистой, как кошка коровы.

– Кавука! – заверещали мелкие, а я всё-таки не выдержала, отбросила в сторону записи и решила в качестве компенсации за хорошую работу устроить подопечным призовое щекотание.

Фениксы верещали, я несла какую-то ласковую чушь… Наверное, именно поэтому не услышала, что в соседней комнате звонит мобильник, когда же пару часов спустя, уложив своих птенчиков в кровати, я проверила телефон, то нашла, помимо привычных вызовов от Шимона и девочек из отдела резервации, один незнакомый номер и три – от Макса.

Сердце болезненно сжалось в груди, потому что в первую очередь я подумала о самом плохом. И, наверное, целую минуту не дышала, боясь перезвонить, пока до меня не дошло: случись что-то и в самом деле, мне бы не стали звонить с личного телефона пациента, а воспользовались бы больничным.

Посмеявшись над своей глупой паникой, я набрала номер любимого начальника, чтобы после второго гудка услышать безапелляционное:

– Вы пустили драконов в Замок.

Упс. Что там я говорила насчёт вероятности прямого вопроса? Так вот, я была права. Прямого вопроса не было. Одна лишь неутешительная и пугающая констатация факта.

– Да с чего ты взял?!

Тишина в трубке была столь зловещей, что я даже паузу не смогла выдержать, тут же исправилась:

– В смысле, откуда ты знаешь?

– Откуда я знаю, не твоего ума дела. Гости рассказали… Ты мне, яхонтовая моя, вот какую вещь объясни…

– Гости? – не дослушав, я задохнулась от возмущения. – Гости?

Я каждое посещение у завотделением едва ли не вымаливала, преследуя его безропотной тенью, а тут вдруг гости? Кто посмел?

Мой мозг вскипел, выдвигая ряд предположений, кем бы они могли быть и как бы разведали о событиях в Замке. Вариантов было много, но я остановила свой выбор на самом вероятном:

– К тебе, что ли, говнюк этот жаловаться приходил? Который главный от драконов? Так и знала, что на праздничный тариф настучит! А пусть докажет, что это был не день отельного работника! И вообще… Мало ему того, что он нас тут всех достал, так он ещё и до тебя в больнице добрался? Кто его пустил? Разве к тебе пускают посторонних?.. Я буду жаловаться!

– Тпру! Притормози.

Макс рассмеялся.

– Не надо ни на кого жаловаться. День отельного работника? Они что ж, на розовом этаже ещё и с праздничной надбавкой живут?

– Ну, как бы…

– Все одиннадцать штук?

О том, сколько именно драконов потревожило наш покой, я у Шимы не спрашивала – группа и группа, – поэтому вместо ответа буркнула что-то невнятно-утвердительное.

– Хвалю-хвалю… Сама додумалась, или подсказал кто?

– Да это не я. – Опасливо вслушиваясь в трубку и пытаясь по голосу определить, миновала ли буря, призналась я. – Я всё это время в Северной башне с фениксами сижу. Забыл? Это Шимона идея была…

– Шимона? Не ожидал…

От такой новости мой любимый босс даже растерялся немного. И я слегка обиделась за приятеля. Не такой уж он и профан! Талантливый парень, хоть и перестраховщик. Не самая плохая черта характера, между прочим, особенно, если от твоих решений зависит функциональность такого огромного отеля, как «Мерцающий Замок».

– Макс, не нужно нас премиальных лишать, а? Пожалуйста!

– Посмотрим, – проворчал этот тиран. – А фениксы что? Ты при них постоянно?

– Мгу.

– Вход в башню для посторонних закрыла?

– Всё строго в соответствии с твоей инструкцией. И, учитывая восторг на лице Нинон, когда она узнала о новых постояльцах, хаускипинг тоже входит в число «посторонних». Макс, не волнуйся ты за Замок! Лучше выздоравливай поскорее. Я скучаю.

– Ничего, на следующей неделе у фениксов переходный возраст начнётся, не до скуки будет, – хохотнул он. – Хотя я тоже скучаю, Варежка. Не привык сидеть без дела… – Макс осёкся, а затем сочно выругался.

– Что? – перепугалась я. Что я опять сделала? Вроде никаких больше грехов за мной не числилось… Разве что «Дневник взросления»… Но уж о нём-то босс никак не мог узнать!

– Ничего, – на грани слышимости шепнул Макс. – Врачиха, кажется, заметила, что мне мобильник контрабандой принесли… Ерунда, разберусь. А ты иди работай. И главное, помни: фениксы, фениксы и ещё раз фениксы! И чтоб никаких драконов… Зоя Яновна, ну что вы нервничаете? Красавица вы моя яхонтовая, я всего лишь внучке позвонил пожелать спокойной ночи…

Внучке… Я хмыкнула. Пожалуй, со стороны мы с Максом и правда больше всего были похожи на деда с внучкой. С той разницей, что дед Артур с дедом Шуркой меня никогда рублем не штрафовали. Улыбнувшись, я проверила, который час, и всё же позвонила своим старикам: жуть до чего захотелось услышать любимые голоса.

Мы недолго поболтали, я выслушала все семейные новости и сплетни, поклялась, что питаюсь хорошо, заверила, что Макс меня вовсе не заездил… В общем, обычная беседа.

А уже положив трубку, злорадно ухмыльнулась и вновь приложила к уху уже нагревшуюся от уха пластмассу своей старенькой Nokia.

– Шима? Чао. Не спишь?

– Сплю, – администратор зевнул. – Смену принял, а тут такая тоска смертная, что хоть на луну вой.

– М, понятно. Я тебя сейчас в один миг разбужу. Знаешь, с кем я сейчас разговаривала? С Максом! И он очень нервно интересовался, какого чёрта мы в Замок драконов пустили…

Шимон захрипел так, будто его кто-то двумя руками за горло схватил.

– К-к-какая сво… Откуда?

– Нормально всё, выдохни. Вдохни. Успокоился? Головы он нам отвинчивать пока не планирует, даже похвалил за то, что мы – то есть, ты – при заселении отличился умом и сообразительностью. Если ты не догадался, сейчас я про праздничный тариф.

– Догадался, – немного ошалело отозвался приятель.

– А теперь к вопросу о том, кто разболтал обо всем Максу… Разбуди Матеуша и напомни ему, пожалуйста, что он мне ещё с дня рождения Терки – помнишь, когда мы всем отелем в «Мафию» играли? – желание должен. И скажи, что я страстно мечтаю об отключении горячей воды в номере главного драконьего скандалиста. Или холодной – мне без разницы. И кондиционер…

– Уже сломался! – подхватил на редкость понятливый сегодня приятель. – Так этот гаденыш жаловаться на нас бегал? Вот же собака… А Макс точно не злился?

– Злился, конечно, но уже всё хорошо, – я сладко зевнула. – Всё, Шима, я спать. Завтрак принесёшь мне?

– Ага. Вместе с подробностями подрывной деятельности.

– Люблю тебя.

Я проверила спальню своих фениксят и с чувством выполненного долга отправилась на боковую. А то взяли моду жаловаться на меня начальству!

***

Той ночью обитателям Замка не спалось, и Сущность, которую иная романтично настроенная личность назвала бы душою отеля, с интересом и затаённым любопытством следила за шумной и вкусной человеческой суетой.

Удивительно вкусной.

С появлением в Замке молодой хозяйки все эмоции в принципе приобрели иное звучание, многоголосое, нежное, звонкое, сладкое, как первый весенний гром, и острое, как осенняя страсть. И эта ночь не стала исключением.

Сущность давно привыкла прислушиваться к пожеланиям Владельцев, истово выполняла приказы и была наготове всегда – в любое время дня и ночи (впрочем, она толком не понимала, что это такое. «День», «ночь»… Просто ещё одни странные человеческие слова. Ей, как порождению Хаоса, они ни о чём не говорили).

Но странное дело, к их желаниям, особенно после того, как удалось отведать тёплого дружелюбия и ласковой привязанности хозяйки, прислушиваться хотелось всё меньше и меньше. Громкие и ясные, они поначалу превратились в едва слышный шёпот, к которому надо было старательно прислушиваться, чтобы уловить хотя бы примерный смысл пожелания, а после и вовсе исчезли. Как так получилось, Сущность не знала, да она и не задумывалась над этим. Зачем? Если есть молодая хозяйка – единственная, которая впервые с момента рождения Сущности смогла накормить её досыта.

Сама не ведая о том. Ничем не жертвуя. Не чувствуя постороннего вмешательства.

А всё потому, что всеми своими эмоциями она делилась с радостью!

Той ночью обитателям Замка не спалось, и сытая Сущность, нежась в отголосках лучистого смеха – хозяйка сегодня была на него более, чем щедра, – с ленивым любопытством присматривала за происходящим.

Нет, поначалу-то она, было, рванулась исправлять ошибку одного из помощников хозяйки – того, который, мало того, что виртуозно владел магией, ещё имел довольно точное представление о том, чем она – Сущность – является на самом деле. Мягко указала юному магу на его ошибку в расчётах и сразу же удивлённо умолкла, ощутив за действиями человека волю хозяйки.

Она хочет отключить горячую воду в номере «1313» и заставить кондиционер работать на максимуме холода? Что ж… если это то, чего она хочет… В конце концов, Сущность для того и вырвали из ласковых объятий бесконечного Хаоса, что склеивает пространство между мирами в единое целое, чтобы исполнять и предвосхищать чужие желания.

Юный маг ушёл спать, а Сущность осталась на страже. Дождалась, пока разъярённый постоялец вылетит из номера, и кропотливо исправила положение вещей: подняла температуру в комнате до приемлемых девятнадцати градусов и пустила горячую воду в трубы. Не забывая при этом следить за тем, что происходило на рецепции.

– Послушайте, вы! – голос постояльца был хорош, а эмоции так хлестали из открытой души, что даже будучи абсолютно сытой, Сущность облизнулась, – я плачу бешеные деньги за проживание, я наплевал на ваш идиотский праздничный тариф, но если вы тотчас же не исправите в моём номере отопление и не почините душ, то я пойду против всех своих принципов и пожалуюсь на вас вашему начальству.

– А вы ещё нет? – другой помощник хозяйки нехотя потянулся и встал из-за компьютера. – Разве вы сегодня уже не навестили нашего Макса в больнице?

– Кто вам сказал? – Постоялец прожёг пространство ледяным холодом подозрительности – яростным, как ветер февральских ночей.

– Значит, всё-таки навестили. – Только глухой не заметил бы в интонации помощника мстительного злорадства (Сущность с тоскою подумала о том, что за такую эмоциональную щедрость того и гляди придётся расплачиваться со Всемирным Равновесием).

– То, кого, где и по каким причинам я навещаю, вас, милейший, никоим образом не должно касаться. Потрудитесь выполнять свои прямые обязанности, а не копаться в грязном белье своих постояльцев.

Вот это он напрасно. Тут уж и Сущность почувствовала что-то вроде солидарности. В грязном белье? А как иначе, простите, исполнять все ваши тайные пожелания? Хлебных крошек ему на простыню и комара впридачу!

– Обязанности? Что ж. Обязанности – это святое. Давайте посмотрим, что там у вас за проблемы с отоплением.

– И с горячей водой!

– И с ней, конечно же.

Пятью минутами позже.

– Хм… Что, говорите, не так с вашим кондиционером? На девятнадцать градусов у вас выставлено, девятнадцать в наличии… Да и горячая вода… – журчащий звук, – …тоже в наличии. Так в чём проблема?

– Ни в чём! – прорычал постоялец, и помощник ушёл на рецепцию, а Сущность осталась. Терпеливо выждала тридцать минут, дотерпела до того момента, как неугодный хозяйке человек намылит голову, лицо и шею, и отключила воду холодную. Вообще.

Матерился он ещё вкуснее, чем подозревал, ещё острее… Жаль, что надолго он здесь не задержится. Наверное.

Повторный визит на рецепцию сопровождался скрытым хихиканьем – само собой, за событиями этой ночи следила не только Сущность, но и все работники отеля. Из тех, кто не спал, конечно.

– Не хочу вас обидеть, господин… – Помощник хозяйки назвал постояльца по имени, однако Сущность не была научена запоминать эти странные человеческие придатки. – Но выглядите вы неважно… Снова кондей сломался? Или горячей воды нет?

– Есть! – взвыл гость, и Сущность слизнула с его ауры терпкий вкус злого стыда. – Холодная исчезла!

– М-м-м… Хотите, чтобы я попробовал разобраться?

– Уж будьте любезны…

Само собой, повторный визит помощника мало чем отличался от предыдущего. Разве что градусом радости. Он реально опьянял. Сущность такой пьяной себя в жизни не чувствовала – никогда. Даже тогда, когда в стенах Замка преждевременно рожала молоденькая вампирка… Впрочем, это отдельная история, а что же касается нынешней, то…

Постояльцу надо отдать должное, до утра, как Сущность ни старалась, он больше своего номера не покинул. Не тогда, когда был вынужден стряхивать невидимые крошки с простыней. И не когда ловил невидимого комара. Когда потел голый и раскрытый при плюс тридцати. И когда мёрз при шестнадцати…

На шестнадцати нервы у него и сдали. Глухо рыкнув, он вскочил с кровати, широко шагая и сбрасывая с себя по пути одежду, вышел на балкон и, ослепив восходящее солнце яростью своего взора, сорвался с перил, распластав по небосводу серебристо-чёрный рисунок крыльев.

***

Утро у меня началось с улыбки. Моей. Потому что проснулась я на редкость отдохнувшей и, несмотря на ранний час, полностью выспавшейся. Малышня ещё дрыхла, и я, не став пренебрегать возможностью, без спешки приняла душ, позвонила на кухню и, дождавшись, пока мне принесут завтрак, вышла на террасу для полётов – сушить волосы и пить кофе с гренками.

Сквозь охранный купол, которым была накрыта Северная башня, солнечные лучи, как и лёгкий утренний ветерок, проникали без труда. А вот никого из посторонних – будь то разумное существо или животное – без моего на то позволения он бы не пропустил. Да и не ждала я никого постороннего, уж если на то пошло. Просто радовалась новому дню и хорошему настроению. Улыбалась. Думала о том, что надо бы сегодня позвонить родителям – если они, конечно, найдут минутку для разговора, прикидывала, смогу ли сегодня выделить пару часиков на документы – фениксы фениксами, а мою основную работу за меня никто не сделает. И ещё меня тревожил Макс. Раз уж он один раз заполучил в свои руки мобильник, то сделает это снова. А что это значит? Неустанный контроль и ежедневные отчёты…

С другой стороны, разве это проблема? Пф! Ерунда! Прорвёмся!

Я отпила из чашечки немного кофе и, наслаждаясь горьковато-бодрящим вкусом, запрокинула голову, чтобы проверить, куда исчезло солнце и откуда на лазурно-чистом небосводе взялось облачко.

Признаться, я не сразу поняла, что вижу перед собой. Ну, оно и понятно. Где бы я на Земле могла видеть драконов в их животной форме? Особенно учитывая тот факт, что в «Мерцающий Замок» им до недавнего времени вход был заказан. А между тем, это был именно дракон. Огромный, чёрный с вкраплениями серебра на мощных, невероятных в своих размерах крыльях… Представляю, какой крик поднимут в новостях журналюги, если в окрестностях Замка ошивается хотя бы один из них… С другой стороны, что мне до того? Ну, захотелось одному из наших гостей размять кости и полетать в местах, для полётов не предназначенных. Видать, денег куры не клюют, раз о предусмотренном за это дело штрафе даже не задумывается. Вины отеля в сложившейся ситуации нет? Нет, а значит…

Мысль я не успела додумать, потому как дракон внезапно повернул голову и посмотрел прямо на меня. И я почувствовала, как воздух в моих лёгких стал густым, как древесная смола. Закупорил там, внутри, все возможные дыхательные сосуды, заставив меня издать какой-то совершенно нечленораздельный звук, а потом выскочил из горла с позорным, трусливым свистом…

Потому как дракон был ужасен. Одна его утыканная устрашающими шипами голова не сильно уступала в размерах всей верхушке Северной башни, если вообще уступала, а уж тело-то (о крыльях забудем на миг) и вовсе занимало половину неба… Но всё это на самом деле было ерундой по сравнению с бешеным огнём, плескавшимся внутри глубоко посаженных глаз. Совершенно диким и вместе с тем таким реальным, что я, позабыв об охранном куполе, отпрянула к балконной двери.