Ходячие мертвецы: падение Губернатора

В тридцати ярдах отсюда, за поваленными деревьями, в пелене едкого чёрного дыма Мартинес и Гас нашли место крушения.

— Идём, красавчик, — говорит Лилли, нервно скрипнув зубами. — У нас дела.

* * *

Вертолёт лежит на боку в пересохшем устье реки, его пробитый топливный бак сильно дымится. Лилли осторожно приближается, кашляя и отгоняя от лица чёрные клубы дыма. Она видит, как Мартинес подходит к кабине, низко пригибаясь, прижимая руку ко рту.

— Будь осторожен! — кричит Лилли, вытаскивая пистолеты. — Мало ли что там внутри!

Мартинес берётся за задвижку люка и, обжёгшись, отдёргивает руку.

— ТВОЮ Ж МАТЬ!

Лилли подходит ближе. Дым уже начал рассеиваться и теперь расходится, словно занавески, обнажая рыхлую обугленную почву вокруг места катастрофы. Лилли постепенно понимает, что пилот, должно быть, и направлялся к мягкой почве речного устья. Устланная листвой земля теперь вздымается от удара падения. Оторванный вертолётный винт, валяющийся в двадцати футах отсюда, выглядит так, будто кто-то завязал его в узел.

— Гас! Остин! Смотрите за окрестностями! — Мартинес указывает на примыкающую стену белых сосен выше по берегу. — Шум наверняка привлечёт стадо.

Гас и Остин мигом поворачиваются к лесу и наставляют оружие в темноту за деревьями.

Приблизившись к обломкам вертолёта, Лилли ощущает жар на своём лице. Фюзеляж лежит на правом боку, хвостовой отсек и задний винт чудовищно искорёжены. Одно шасси будто оторвано гигантской открывалкой для консервов. Верхний свод кабины и окна люка треснули и запотели — то ли из-за пассажиров, подвергшихся гипервентиляции, то ли из-за клубящегося дыма. Впрочем, неважно по какой причине, но заглянуть внутрь кабины невозможно. Большинство опознавательных знаков на обшивке и шасси покрыто копотью, но Лилли удаётся разглядеть буквы вдоль хвостовой части. Она видит W и, кажется, R... и вроде это всё.

Шум пожара стихает и становятся слышны приглушённые рыдания, доносящиеся из кабины. Мартинес резко поднимает руку. Он подкрадывается ближе.

Приближается Лилли с Ругерами наготове; курки взведены, и она готова выстрелить в любой момент.

— Просто будь осторожен!

Мартинес делает глубокий вдох и взбирается на бок фюзеляжа. Лилли подходит ещё ближе, держа люк на прицеле своих близняшек 22-го калибра. Балансируя на разрушенном металлическом каркасе, Мартинес снимает бандану и обматывает ею задвижку люка. Лилли слышит пронзительный крик.

— ...отсюда!..

Мартинес делает резкий толчок.

Дверца слетает с взвизгнувших петель, выпуская наружу облачко дыма и открывая растрёпанную фигуру обезумевшей женщины. В порванном пиджаке и шарфе, забрызганном кровью, она вываливается из кабины, кашляя и причитая.

— ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!

Лилли опускает пушки, понимая, что женщина не превратилась в ходячего. Мартинес вытаскивает жертву крушения из её смертельного капкана. Женщина извивается в его руках, на белом как стена лице — маска агонии. Одна нога страдалицы сильно обожжена, джинсовая материя обуглилась и превратилась в корку, блестящую от гноя и крови. Она прижимает левую руку к животу, через рукав свитера проступает распухший сломанный локоть.

— Лилли, дай руку!

Они оттаскивают женщину подальше от места аварии и кладут её на землю. На вид ей около сорока лет, может, чуть больше. Светлая кожа, обесцвеченные гидропиритом волосы, сведённое судорогой боли, мокрое от слёз лицо...

Она бормочет в истерике:

— Вы не понимаете! Мы должны...

— Всё хорошо, всё в порядке, — утешает ее Лилли, мягко убирая влажные волосы с её лица. — Мы можем вам помочь, здесь недалеко у нас есть врач.

— Майк!.. Он все ещё... — Её веки трепещут, тело выгибается в спазме, она закатывает глаза от боли. — Мы не можем оставить... мы должны... должны вытащить его... мы должны!..

Лилли гладит её по щеке — холодной, влажной и скользкой, как устрица.

— Постарайтесь сохранять спокойствие.

— ...мы должны похоронить его... это то, что я... перед тем, как он...

Её голова беспомощно свешивается набок, и женщина, внезапно, как свеча в порыве ветра, погружается в забытье.

Лилли поднимает глаза на Мартинеса.

— Пилот, — бросает тот, встречаясь тяжелым взглядом с Лилли.

К этому времени дым уже рассеялся полностью, жар поутих, Гас с Остином стоят на часах. Мартинес поднимается на ноги и возвращается к обломкам вертолёта. Лилли идёт за ним. Вдвоём они забираются на погнутое шасси, подтягиваются и заглядывают в открытый люк. Они смотрят внутрь, запах горелого мяса бьёт в нос.

Пилот мёртв. Всё ещё пристёгнутый к сиденью, мужчина в изорванном кожаном пиджаке по имени Майк неподвижно сидит в задымленной, полной искр кабине. Вся левая часть его туловища обуглена и обезображена пожаром. Сгоревшие пальцы на одной руке, одетой в перчатку, намертво прикипели к приборной доске. Когда Лилли заглядывает в эту адскую кабину, на какое-то мгновение у неё возникает чувство, что этот парень — настоящий герой. Он посадил вертолёт на влажную почву речного устья и тем самым спас жизнь своей пассажирке — его жене, девушке?

— Этому парню уже не помочь, — бормочет рядом Мартинес.

— Очевидно, — отвечает она, спускаясь обратно на землю.

Она бросает быстрый взгляд через болотце, где Остин стоит на коленях возле женщины, лежащей в беспамятстве, и проверяет её пульс на шее. Гас нервно поглядывает на лес. Лилли проводит рукой по лицу.

— Но мы, наверное, могли бы выполнить её просьбу, правда?

Мартинес слезает и оглядывает болотце. Ветер уносит прочь остатки дыма. Он трёт глаза.

— Я не знаю.

— Босс! — окликает его Гас с окраины леса. Из окрестных зарослей по ветру доносятся тревожные звуки. — Нам бы уже пора задумать об обратной дороге.

— Уже идём! — Мартинес поворачивается к Лилли. — Мы заберём женщину с собой.

— Но как насчёт...

Мартинес понижает голос:

— Ты же знаешь, что Губернатор сделает с этим парнем?

Хребет Лилли пронзает ярость.

— Это Губернатора не касается.

— Лилли...

— Парень спас жизнь той женщине.

— Послушай меня. У нас и так уйдёт чёртова уйма времени только на то, чтобы протащить её по этому лесу.

Лилли страдальчески вздыхает.

— И ты думаешь, Губернатор не поймёт, что мы бросили пилота?

Мартинес отворачивается от неё и сердито сплёвывает. Вытирает рот. Обдумывает всё.

— Босс! — опять зовёт Гас, и его голос звучит чрезвычайно взволнованно.

— Да мать твою, я же сказал, мы идём!

Мартинес внимательно смотрит на взрыхленную землю, думая, мучительно размышляя... до тех пор, пока решение не становится предельно ясным.

Глава 6.

Они возвращаются к грузовику, когда солнце начинает садиться и тени леса вокруг них удлиняются. Изнурённые дорогой назад через низину, где они столкнулись большим количеством ходячих, они принимают помощь Дэвида и Барбары, подтаскивая тела на самодельных носилках из берёзовых брёвен и ивовых веток к заднему люку грузовика. Они поднимают их по одному в переполненный грузовой отсек.

— Будьте с ней осторожны, — предупреждает Лилли Дэвида и Барбару, которые ставят носилки с женщиной между двух рядов ящиков с продовольствием. Женщина медленно приходит в себя, её голова раскачивается вперёд и назад, а глаза трепещут. В грузовике не остаётся места, и Барбара торопливо переставляет коробки и их ряды, чтобы создать дополнительное пространство.

— Она сильно пострадала, но держится изо всех сил, — добавляет Лилли, забираясь в грузовой отсек. — Хотела бы я сказать тоже самое про пилота.

Все головы поворачиваются в сторону задней дверцы, когда Гас и Мартинес вносят мёртвого пилота, чьи изуродованные останки всё ещё привязаны к носилкам. Дэвид расчищает место для трупа, отпихивая ряд консервированных персиков с одной стороны и освобождая узкую полоску на полу между рядами картонных коробок и полдюжиной баков пропана.

Дэвид вытирает свои подагрические руки о шёлковый жилет и пристально разглядывает останки пилота.

— У нас тут своего рода дилемма.

Лилли оглядывается через плечо и открывает дверцу, Мартинес вглядывается в темное пространство.

— Мы должны похоронить его, это длинная история.

Дэвид смотрит на труп.

— А что если он...?

— Следи за ним, — командует Мартинес. — Если он превратится, используй мелкокалиберный. Мы обещали той леди, что...

— Не сможем!

Внезапный возглас привлекает внимание Лилли к женщине, скорчившейся на железном полу в коконе из ивовых веток, её окровавленная голова свисает, качаясь взад-вперед. Её возбуждённые глаза широко раскрыты, а пристальный взгляд устремлён в потолок грузовика. Она судорожно бормочет, будто во сне:

— Майк, мы южнее... Что там... как же башня?

Лилли встаёт рядом с ней на колени.

— Всё в порядке. Вы в безопасности.

Барбара идёт к противоположному углу отсека, быстро срывает защитную крышку с галлона фильтрованной воды. Она возвращается к раненой женщине с кувшином.

— Вот, милая... глотни.

Женщина на носилках сжимается от боли, вода начинает литься ей в рот. Она кашляет и пытается говорить.

— ... Майк... он...?

— Бляха!

Раздаётся сзади голос Остина, который изо всех сил пытается забраться в грузовик. Нервно оглядываясь, он видит стадо ходячих, вышедших из леса, приблизительно на расстоянии двадцати ярдов. Их не менее десятка, и все они — крупные мужчины, чьи рты уже активно работают. Их молочные глаза мерцают в темноватом свете. Остин поднимается на борт, сжимая пистолет в потной руке.

— СЪЕБЫВАЕМ ОТСЮДА, СКОРЕЕ!

Хлопанье дверей заставляет всех подскочить. Двигатель ревёт. Шасси под ними вибрирует и дрожит. В вихре паров и пыли грузовик дает назад, Лилли хватается за ящики.

Сквозь развевающийся брезент она видит приближающихся ходячих.

Грузовик проезжает прямо по мёртвым, сваливая их как кегли в боулинге, от чего под крупными колёсами слышится влажный глухой стук. Во время ударов двигатель шумно скулит, а шины проворачиваются в жире гнилых органов.

Вырулив на дорожное покрытие, Гас переключается на положение переднего хода и грузовик, вихляя, грохочет по двухполоске в том направлении, откуда они прибыли. Лилли оборачивается к женщине с обесцвеченными волосами.

— Просто держись, милая, всё будет хорошо... мы доставим вас к доктору.

Барбара вливает еще немного воды через потрескавшиеся и обожжённые губы женщины.

Лилли склоняется к ней.

— Меня зовут Лилли, а это Барбара. Можете назвать своё имя?

Женщина что-то тихо произносит, ее голос заглушает рёв грузовика.

Лилли наклоняется ближе.

— Повтори, дорогая. Скажи нам своё имя.

— Крис-с-с... Кристина, — стискивая зубы произносит женщина.

— Кристина, не волнуйся... всё будет хорошо... ты справишься. — Лилли поглаживает влажный от пота лоб женщины. Дрожа и подёргиваясь на носилках, женщина дышит мелко и быстро. Её глаза прикрыты, а губы шевелятся, что-то тихо и расстроено бормоча. Лилли гладит её спутанные волосы. — Всё будет хорошо, — продолжает успокаивать ее Лилли, больше для себя, чем для пострадавшей.

Грузовик мчится по автостраде, а брезентовая заслонка хлопает на ветру.

Лилли оглядывается назад и видит вдалеке высокие размытые сосны. Солнце садится позади верхушек деревьев, создавая почти гипнотический эффект. На мгновение Лилли думает, что может и правда, всё будет хорошо. Возможно, в Вудбери всё стабилизируется. Возможно, беспринципные методы Губернатора на самом деле сберегут их. Ей хочется верить в Вудбери. Возможно ключ — в простой вере. Возможно, именно это поможет выжить...

Возможно, возможно, возможно...

* * *

— Где я? — хриплый голос, глухой и нетвердый.

Доктор Стивенс стоит у изголовья кровати в больничном халате и в очках в проволочной оправе, глядя на женщину из вертолета.

— Какое-то время у вас будет состояние слабости, — говорит он ей. — Мы вас слегка накачали.

Женщина по имени Кристина лежит на спине на самодельной каталке в одном из блоков в катакомбах под гоночным треком. Укрытая старым махровым халатом, с правой рукой, привязанной к импровизированной шине медицинской лентой, она отворачивает бледное, пепельное лицо от резкого света слепящей галогеновой лампы.

— Придержи это, Элис, буквально на секунду. — Стивенс передаёт медсестре пластмассовую бутыль с жидкостью для внутривенного вливания. Тоже в изодранном халате, с собранными в конский хвост волосами, Элис выдавливает улыбку и держит навесу бутыль, связанную с иглой в руке женщины.

— Г-где я? — снова хрипит Кристина.

Стивенс подходит к раковине, моет руки и берёт полотенце.

— Я мог бы быть с вами откровенным и сказать, что вы на Девятом Круге Ада, но на данный момент лучше воздержусь от громких фраз. — Он возвращается к ней и произносит с тёплой, но немного циничной улыбкой: — Вы находитесь в крупном городе Вудбери, растянувшемся на большой территории Дорджии... с населением один-чёрт-знает-каким. Меня зовут доктор Стивенс, а это Элис, и сейчас четверть восьмого, и, как я понимаю, вас извлекли сегодня днём из вертолёта...

Она кивает, а затем вздрагивает от приступа боли в животе.

— Какое-то время будет довольно болезненно, — говорит Стивенс, вытирая руки о полотенце. — У вас ожоги третьей степени более чем двадцати процентов вашего тела. Хорошая новость в том, что вам не понадобится кожная трансплантация... лишь небольшой отёк, который мы будем лечить внутривенно. Вам повезло — у нас было в запасе три литра глюкозы. Которую вы высосали, как пьяный матрос. Вы умудрились сломать в двух местах руку. За этим мы тоже понаблюдаем. Мне сказали, вас зовут Кристина?

Она кивает.

Стивенс щёлкает тонким фонариком, направляет его вниз и проверяет её глаза.

— Как ваша кратковременная память, Кристина?

Она делает мучительный вдох, мягко свистящий в её горле.

— С памятью в порядке... Мой пилот... Его зовут Майк... звали... Они его..?

Стивенс убирает фонарик в карман и становится серьёзным.

— Ваш друг умер при крушении, сожалею.

Кристина кивает.

— Я знаю об этом... но хочу знать... его тело... Они привезли его?

— Да, привезли.

— Это хорошо... потому что я обещала ему христианские похороны, — она с трудом глотает и облизывает сухие губы.

Стивенс опускает глаза в пол.

— Это очень замечательно... Похороны по-христиански. — Стивенс и Элис обмениваются взглядами. Стивенс снова смотрит на пациентку и улыбается. — Но все по порядку... хорошо? Сейчас давайте просто сосредоточимся на вашем восстановлении.

— В чём дело? Я что-то не то сказала?

Стивенс успокаивает раненную женщину.

— Ничего, не волнуйтесь об этом.

— Какие-то трудности с похоронами моего пилота?

Стивенс вздыхает.

— Знаете... Буду с вами честным. Не думаю, что это произойдёт.

Кристина кряхтит, пытаясь сесть. Элис помогает ей, мягко поддерживая её руку. Кристина смотрит на Стивенса.

— В чём дело, черт побери?!

Стивенс смотрит на Элис, затем на пациентку.

— Проблема в Губернаторе.

— В ком?

— В парне, который управляет этим местом. — Стивенс снимает очки, достаёт носовой платок и тщательно протирает линзы. — Полагаю, он воображает себя должностным лицом. Отсюда и прозвище.

Кристина морщит лоб, сбитая с толку.

— Этот парень…? — она подбирает слова. — Он...?

— Что он?

Она пожимает плечами.

— Он... как вы его назвали? Избранный? Он действительно официальное лицо?

Доктор бросает тяжёлый взгляд на Элис.

— Эмм... интересный вопрос.

— Избранный, точно... единогласно… им одним, — буркнула Элис.

Доктор протирает глаза.

— Всё немного сложнее, — он взвешивает свои слова. — Вы здесь новенькая. Этот человек... он альфа-самец в нашей небольшой конуре. Он лидер по умолчанию. Отвечает за всю грязную работу, — натянутая улыбка играет на узком лице Стивенса. Улыбка с долей презрения. — Проблема в том, что он вошёл во вкус.

— Не понимаю, о чём вы говорите, — поднимает на доктора взгляд Кристина.

— Послушайте. — Стивенс откладывает очки и устало проводит по волосам. — Чтобы не произошло с останками вашего друга... послушайте моего совета. Горюйте самостоятельно, воздайте ему молча.

— Не понимаю.

Стивенс смотрит на Элис, его улыбка пропадает. Он смотрит в глаза Кристины.

— Вы поправитесь. Приблизительно через неделю... когда ваша рука заживет... вам стоит подумать о том, чтобы уехать отсюда.

— Но я не...

— И ещё. — Стивенс обрывает её пристальным взглядом. Его голос становится на октаву ниже, а тон очень серьёзным. — Этот мужчина. Губернатор. Ему не стоит доверять. Понимаете? Он способен на всё. Просто постарайтесь избегать его... и выждите благоприятный момент, чтобы уйти отсюда. Понимаете, о чём я говорю?

Она не отвечает, а только смотрит на него и впитывает сказанное.

* * *

Темнота накрывает город. В некоторых окнах загораются фонари, в других — пульсирующий свет от непредсказуемых скачков тока генератора. Ночью, в Вудбери появляется сюрреалистическое чувство того, что двадцать первый век превращается в девятнадцатый, и эта атмосфера характерна для большинства переживших эпидемию поселений. В одном углу пламя газовой горелки освещает заколоченный, осквернённый МакДональдс, жёлто-оранжевый свет отражается в останках его разрушенных золотых арок.

Люди Мартинеса, расположившиеся на автоподъёмниках на ключевых позициях баррикад, начинают разбираться с растущим числом движущихся теней на опушках прилегающих лесов. После возвращения разведгруппы, количество ходячих немного возросло и сейчас с северной и западной стороны периодически раздаётся треск выстрелов. Греющийся в пурпурных туманных сумерках город становится похож на зону боевых действий.

Тяжело двигаясь мимо магазинных витрин с наполненным провизией ящиком из-под персиков, Лилли Коул направляется к своему зданию. Она слышит треск автоматной очереди, раздающийся позади неё, который эхом отзывается с другой стороны незащищённой от ветра улицы.

— ЛИЛЛИ, ПОСТОЙ!

Услышав голос, перекрывающий орудийный огонь, она останавливается и оборачивается через плечо.

В свете импульсных залпов трассирующих пуль, дугообразно уходящих в небо, размашистой походкой к Лилли приближается силуэт молодого человека, одетого в кожу и с ниспадающими на лицо кудрявыми локонами. На плече Остина висит вещмешок, заполненный провизией. Он живёт на расстоянии половины квартала от дома Лилли. На его лице играет большая, восторженная улыбка.

— Позволь мне помочь тебе.

— Не стоит, Остин, я справлюсь, — отвечает она, в то время как он пытается забрать у неё из рук груз. В течение какого-то неловкого момента они перетягивают ящик. Наконец, Лилли сдаётся.

— Ну хорошо, хорошо... возьми его.

Теперь Остин счастливо идёт рядом с ней, держа в руках ящик.

— Вот это был адреналиновый выброс сегодня, да?

— Полегче, Остин... не торопись.

Они направляются к дому Лилли. Недалеко от них, в конце улицы вдоль ряда полуприцепов блуждает вооружённый человек. Остин улыбается Лилли той самой небольшой провокационной усмешкой, которой докучал ей в течение многих недель.

— Полагаю, мы испытали дух товарищества на поле битвы? Типа сблизились там, да?

— Остин, не мог бы ты немного передохнуть?

— Я измотал тебя?

Лилли качает головой и смеётся, несмотря на нервозность.

— Ты настойчивый, этого у тебя не отнять.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Ты приглашаешь меня на свидание?

— Сегодня на арене будет бой. Почему бы нам не сходить, с меня конфеты, которые я сегодня нашел.

Лилли перестает улыбаться.

— Я не фанатка.

— Чего? Конфет?

— Очень смешно. Эти сражения — варварство. Я лучше съем битое стекло.

Остин пожимает плечами.

— Ну, как скажешь. — в его глазах вспыхивает идея. — Как насчёт того, чтобы вместо свидания, иногда давать мне какие-нибудь советы?

— Какие советы?

— Как бороться с мёртвыми. — внезапно у него на лице появляется торжествующее выражение. — Буду честен. С тех пор, как завертелось всё это дерьмо, я старался скрываться в больших группах... Никогда не оказывал сопротивления в одиночку. Я многому должен научиться. Я не как ты.

Она оглядывается на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты — сорви-голова, Лилли... ты холодная и расчётливая, настоящий Клинт Иствуд.

Они подходят к стоянке перед стоящим в тени домом Лилли: стены из красного кирпича, оплетённые сорняком виноградных лоз, похожих в угасающем свете дня на злокачественную опухоль.

Лилли останавливается, поворачивается к Остину и произносит.

— Спасибо за помощь, Остин. Дальше я сама. — Она забирает ящик и смотрит на него. — Всё же, я кое-что скажу. — Она облизывает губы и чувствует нарастающий приступ эмоциональной боли, сжимающей её внутренности. — Я не всегда была такой. Видел бы ты прежнюю меня! Я боялась собственной тени. Но когда я нуждалась в этом, кое-кто помог мне. Он не должен был. Поверь мне. Но все равно помог.

Остин не отвечает, просто кивает головой и выжидает пока она закончит свою мысль, так как видит, что что-то гложет её. Что-то важное.

— Я покажу тебе некоторые вещи, — говорит она под конец. — И, между прочим... это единственный способ, чтобы выжить. Помогая друг другу.

Остин улыбается и впервые, с тех пор как Лилли знает его, это тёплая, искренняя и бесхитростная улыбка.

— Я ценю это, Лилли. Сожалею, что вёл себя как мудак.

— Ты не был мудаком, — отвечает она, а затем, без предупреждения, она наклоняется к ящику и оставляет у него на щеке быстрый дружеский поцелуй. — Ты просто молод.

Она поворачивается и заходит в здание, мягко закрывая дверь перед его лицом.

Довольно долгое время, Остин продолжает стоять там, уставившись на широкую входную дубовую дверь, потирая щёку, словно её окропили святой водой.

* * *

— Док? — три быстрых коротких удара нарушают тишину больницы... сопровождаемые хриплым голосом со слабым сельским акцентом жителя Джорджии за дверью. — Новая пациентка принимает посетителей?

Из разных углов серой комнаты, построенной из шлакоблоков, Стивенс и Элис смотрят друг на друга. Они стоят возле стальных раковин, стерилизуя инструменты в ведре, ошпаривая их, пар поднимается к их напряжённым лицам.

— Подождите секунду! — кричит Стивенс, вытирает руки и подходит к двери.

Прежде чем открыть дверь, Стивенс смотрит на пациентку, сидящую на каталке, свесив длинные, перевязанные ноги. Кристина всё ещё одетая в робу, пьет из пластмассовой чашки фильтрованную воду. Её опухшее лицо — привлекательное даже со спутанными пшеничными волосами, перехваченными на затылке — напряжено.

В этот момент, прежде чем дверь открывается, между пациентом и доктором проскакивает что-то невысказанное. Стивенс кивает, а затем открывает дверь.

— Думаю, среди нас появилась храбрая маленькая леди! — глубоким низким голосом произносит посетитель, врываясь в комнату, как сила природы. Сухопарое тело Губернатора одето в боевой наряд: охотничий жилет, черная водолазка и камуфляжные брюки, заправленные в черные военные бутсы — он похож на второсортного диктатора маленькой страны. Его сияющие волосы цвета оникса достигают плеч и покачиваются при ходьбе, а подкрученные вверх длинные усы вьются вокруг его ухмылки.

— Я пришёл высказать своё почтение.

Вслед за Губернатором заходят Гейб и Брюс. Оба мужчины серьёзны и внимательны, как агенты секретной службы.

— Вот ты где, — Филипп Блейк говорит девушке, сидящей на каталке. Он подходит к её кровати, хватает ближайший металлический складной стул и ставит его рядом. — Как поживаете, маленькая леди?

Кристина ставит воду, а затем целомудренно подтягивает одеяло, прикрывая декольте.

— Полагаю, всё хорошо. Благодаря этим людям.

Губернатор плюхается на стул напротив неё, обхватывая своими жилистыми руками спинку сиденья. Его взгляд похож на взгляд чересчур навязчивого продавца.

— Доктор Стивенс и Элис — лучшие... можете не сомневаться. Не знаю, что бы мы без них делали.

Стивенс произносит с другого конца комнаты:

— Кристина, поздоровайтесь с Филиппом Блейком. Также известным, как Губернатор. — доктор вздыхает и отворачивается, словно чувствует отвращение к этой показной весёлости. — Филипп, это — Кристина.

— Кристина, — мягко произносит Губернатор, словно взвешивая имя. — Ну разве это не милейшее из имен?

Внезапная и сильная дрожь плохого предчувствия пробегает по позвоночнику Кристины. Что-то в глубоко посаженных глазах этого мужчины, тёмных как у пумы, нервирует ее.

Не отводя от неё свой блестящий тёмный пристальный взгляд, Губернатор обращается к остальным.

— Не против, если мы с дамой поговорим с глазу на глаз?

Кристина хочет возразить, но сила характера этого мужчины похожа на ревущую реку, проходящую через комнату. Остальные молча переглядываются, а затем, застенчиво, один за другим выходят из комнаты. Последним выходит Гейб, который замирает в дверном проёме.

— Я буду снаружи, босс, — произносит он. А затем...

Щелчок.

Глава 7

— Что ж, Кристина... добро пожаловать в Вудбери, — для начала Губернатор ослепительно улыбается раненной женщине хорошо заученной улыбкой. — Могу я спросить, откуда ты?

Кристина делает глубокий вдох, смотрит вниз на свою повязку. По какой-то пока неясной для нее самой причине, она чувствует необходимость сохранить в секрете телестанцию, на которой она работала. Вместо этого она просто говорит:

— Пригород Атланты, нам там довольно туго пришлось.

— А я из Уэйнсборо, такого маленького забытого Богом городка возле Саванны, — его усмешка становится шире. — Никаких наворотов, в отличие от богатых кварталов Хот-Ланты.

Она пожимает плечами:

— Уж кто-кто, а я уж точно не богата.

— Теперь там всё покатилось к чёртовой матери, правда? Кусачие выиграли эту войну, — он адресует ей очередную ухмылку. — Или же ты знаешь что-то такое, чего не знаю я.

Она пристально смотрит на него, не проронив ни слова.

Улыбка Губернатора гаснет.

— Могу я спросить, как ты оказалась в том вертолёте?

Какое-то мгновение она колеблется.

— Пилот был... моим другом. Его звали Майк, — она отбрасывает свою сдержанность. — Проблема в том, что я обещала ему христианское погребение.— Она ощущает жар от взгляда Губернатора, словно от печи. — Как вы думаете, я могла бы это устроить?

Стройный мужчина придвигает свой стул ближе к постели.

— Я думаю, мы должны быть в состоянии оказать тебе эту услугу... вот только... если ты будешь играть по правилам.

— Если я — что?

Губернатор пожимает плечами.

— Просто ответь на несколько вопросов. И всё.

Он достаёт из кармана своего жилета пачку жевательной резинки Juicy Fruit, вытаскивает одну пластинку и кладёт её в рот. Он предлагает пластинку и ей. Она отказывается. Он убирает жвачку и придвигает стул ещё ближе.

— Видишь ли, Кристина... дело в том... я несу ответственность за своих людей. Это некая... проверка фактов, к которой я стал склонен в последнее время.

Она смотрит на него.

— Я скажу вам всё, что вы хотите знать.

— Вы с пилотом были одни? Или до полета с вами были и другие люди?

Она снова с усилием сглатывает, мысленно подготавливаясь.

— Мы зимовали с несколькими людьми.

— Где?

Она пожимает плечами.

— Да знаете... то тут, то там.

Губернатор улыбается и качает головой.

— Слушай сюда, Кристина... так дело не пойдёт.— Он рывком ставит стул напротив каталки — достаточно близко, чтобы она могла почувствовать его запах: смесь сигарет, жевательной резинки и чего-то неразличимого, вроде тухлого мяса — и теперь разговаривает мягко: — Хороший адвокат в суде увидел бы возможность протестовать на основании того, что свидетель утаивает информацию.

Похоже, он собирается пересечь все границы, твердит голос у Кристины в голове, ему нельзя доверять, он способен на всё. Практически шёпотом она говорит:

— Я не знала, что я здесь под следствием.

Вытянутое, изборождённое складками лицо Губернатора меняется, благожелательность бесследно исчезает.

— Тебе не нужно меня бояться.

Она смотрит на него.

— Я вас и не боюсь.

— Правда заключается в том, что я не хочу никого принуждать делать что-то против его воли... никто не должен пострадать. — С небрежным жестом человека, расправляющего свои манжеты, он кладёт узловатую руку на край постели, между её бёдер, провоцируя — не касаясь её, только оставив руку между её перебинтованных ног. Его взгляд не двигается — он всецело сосредоточен на ней. — Правда в том... что я сделаю всё что угодно, чтобы быть уверенным, что эта община выживет. Ты понимаешь?

Она смотрит вниз, на его руку, на грязь под его ногтями.

— Да.

— Почему бы тебе не продолжить свой рассказ, милая, а я послушаю.

Кристина с болезненным вздохом меняет позу. Она неотрывно смотрит на свою повязку.

— Я работала на 9 канале, в филиале канала Fox в Северной Атланте. Была сегментным продюсером... продажа домашней выпечки, потерявшиеся животные и всё такое. Работала в той большой башне на Пичтри, которая с вертолётной площадкой на крыше.— Ей становится тяжело дышать; когда она говорит, боль сдавливает грудь. — Когда случилась эпидемия, около двадцати из нас оказались в ловушке на станции... Мы жили за счёт продуктов из кафетерия на пятом этаже... потом стали брать вертолёт для вылазок за припасами. — На секунду у неё перехватывает дыхание.

Губернатор внимательно смотрит на неё.

— Там ещё остались припасы?

Кристина качает головой.

— Ничего... ни еды... ни оружия... ничего. Когда продукты закончились, люди начали набрасываться друг на друга. — Она закрывает глаза, пытаясь остановить нахлынувший поток воспоминаний, похожих на кадры спецрепортажа с места боевых действий: забрызганные кровью мармиты, помехи на всех мониторах, чья-то отрезанная голова в заплесневевшей морозильной камере, вопли в ночи... — Майк защищал меня, благослови Господь его доброе сердце... Он был пилотом на перевозках... мы давно работали вместе... и в конце концов он и я... нам удалось прокрасться на крышу и угнать вертолёт. Мы думали, что наконец-то вырвались на свободу... но мы не знали… кто-то в нашей группе упорно не хотел, чтобы другие ушли. Он повредил вертолётный двигатель. Мы сразу это поняли. С большим трудом вылетели из города... пролетели миль пятьдесят... прежде чем услышали... увидели... — Женщина обречённо качает головой и поднимает глаза. — Вот так... остальное вы знаете, — она пытается скрыть охватившую её дрожь. Её голос становится пронзительным и полным горя. — Я не знаю, чего вы от меня хотите.

— Ты многое перенесла, — Губернатор похлопывает по её забинтованному бедру. Его поведение внезапно меняется. Он улыбается ей, отталкивается от постели и встаёт. — Мне жаль, что тебе пришлось пройти через всё это. Настали паршивые времена... но здесь ты в безопасности.

— В безопасности? — она не может совладать со вспыхнувшим гневом. Ярость струится из её глаз. Теперь проступает её несгибаемая сторона — бывалый продюсер, который ни от кого не потерпит всякой херни. — Вы серьёзно?!

— Абсолютно серьёзно, милая. Мы здесь строим нечто хорошее, нечто надёжное. И мы постоянно ищем хороших людей, которые присоединились бы к нам.

— Не думаю, — она бросает на него сердитый взгляд. — Я лучше попытаю счастья с кусачими, подальше отсюда.

— Спокойствие, солнышко. Я знаю, ты прошла через ад. Но это не причина отказываться от чего-то хорошего. Мы здесь строим сообщество.

— Оставьте ваши сказки для кого-нибудь другого! — практически выплёвывает слова ему в лицо. — Я знаю всё о вас.

— Ну хорошо, хватит, — он ведёт себя, словно учитель, журящий расшалившегося студента. — Давай немного отмотаем назад.

— Возможно, вам удаётся дурачить кого-то из этих мужланов своим милым режимом добродетельного пастыря...

Он бросается к ней и даёт ей пощёчину — удар слева наотмашь по покрытому ссадинами лицу — от силы удара её голова врезается в стену.

Женщина ловит воздух ртом и моргает, преодолевая боль. Она проводит рукой по лицу и находит в себе силы говорить очень мягко и размеренно.

— Я всю жизнь работала с мужчинами вроде тебя. Называешь себя губернатором? Серьёзно? Да ты просто задира, который наконец нашёл себе игровую площадку, чтобы покомандовать. Доктор рассказал мне о тебе всё.

Стоя над ней, Губернатор кивает и холодно улыбается. Его лицо застывает. Глаза прищуриваются, свет галогеновой лампы отражается в тёмных радужках двумя серебряными шпильками.

— Я пытался, — шепчет он, обращаясь скорее к себе, нежели к ней. — Видит Бог, я пытался.

Он вновь устремляется к ней, на этот раз хватаясь за её шею. Женщина одеревенело лежит на постели, пока он смыкает пальцы на её горле. Она смотрит в его глаза. Он душит её, и внезапно она затихает. Тело на каталке начинает биться в спазмах, заставляя колёса скрипеть, но она больше не чувствует боли. Кровь отливает от её лица. Она хочет умереть.

Губернатор мягко шепчет:

— Вот так... вот... вот... всё будет хорошо...

Её глаза закатываются, обнажая белки, лицо приобретает синюшно-багровый цвет. Ноги бьются и дёргаются, опрокидывая установку искусственной вентиляции. Стальная аппаратура с грохотом падает на пол, расплёскивая раствор глюкозы.

Женщина становится каменно-неподвижной, в её глазах застывает пустой взгляд, подёрнутый пеленой. Наступает тишина. Спустя мгновение Губернатор ослабевает хватку.

* * *

Филипп Блейк отступает от каталки, на которой бездыханно лежит тело женщины из Атланты. Её скрюченные руки и ноги свисают с края постели. Он переводит дух, делая глубокие вдохи и выдохи, приходя в себя.

В каком-то отдалённом уголке его мозга слабый голос возражает и пытается вырваться, но он загоняет его назад, поглубже в ту тёмную расщелину своего разума. Мужчина бормочет себе под нос, его голос едва различим для него самого, он словно убеждает кого-то в споре.

— Это должно было произойти... Фактически у меня не было выбора... не было выбора...

— БОСС?!

Приглушённый голос Гейба за дверью возвращает его к реальности.

— Секунду, — кричит он. В его тон возвращаются повелительные нотки. — Дай мне ещё минутку.

Он сглатывает ком в горле и подходит к умывальнику. Включает воду, ополаскивает лицо, моет руки и вытирается влажным полотенцем. Когда он собирается повернуться, он замечает над умывальником в стальной дверце шкафчика своё отражение. Его лицо, отсвечивающее в серебристой поверхности шкафчика, выглядит почти призрачным, полупрозрачным, нереальным. Он отворачивается.

— Входи, Гейб!

Дверь отворяется, и приземистый лысеющий мужчина заглядывает в комнату.

— Всё в порядке?

— Нужна помощь кое с чем, — говорит Губернатор, показывая на мёртвую женщину. — Всё нужно сделать как следует. Молчи и слушай.

* * *

В жилом доме рядом с ареной, на третьем этаже, среди пыльной тишины, в рабочем расстёгнутом халате сонно сутулится доктор Стивенс. Журнал Bon Appétit укрывает его аристократический пивной животик, рядом на ящике стоит полупустая бутылка контрабандного французского вина Pinot Noir. Стук в дверь заставляет его подпрыгнуть в кресле. Он тянется за своими очками.

— Док! — от приглушённого голоса за дверью он вскакивает и начинает суетиться.

Одурманенный вином и недосыпом, он семенит через так называемую гостиную своего спартанского жилища. Загромождённая картонными коробками и кипами найденной литературы, скудно освещённая керосиновыми фонарями, его квартира представляет собой убежище для неисправимого интеллектуала на случай конца света. Некоторое время Стивенс отслеживал отрывочные сообщения об эпидемии, которые поступали из Центра контроля заболеваний иp Вашингтона (часто их приносили с собой прибывшие группы выживших — напечатанные на скорую руку заказные листовки), но теперь все сведения пылятся на подоконнике, почти забытые в глубоком горе доктора по утраченной семье.

— Нужно потолковать, — произносит мужчина в коридоре, когда Стивенс открывает дверь.

Губернатор стоит снаружи, в темноте коридора, Гейб и Брюс — по бокам, через их плечи переброшены винтовки. Тёмное, заросшее лицо Губернатора излучает притворное радушие.

— Не беспокойся насчёт молока и печенек, мы ненадолго.

Стивенс пожимает плечами и проводит трёх мужчин в гостиную. Все ещё сонный, доктор жестом указывает на ветхую софу, заваленную газетами.

— Если сможете найти, где присесть в этом свинарнике, то будьте как дома.

— Мы постоим, — ровным голосом говорит Губернатор, окидывая взглядом лачугу. Гейб и Брюс обходят Стивенса сзади — хищники, кружащие перед атакой.

— Итак... чем я заслужил этот неожиданный... — начинает свою речь доктор, и в этот момент дуло пистолета-пулемёта целует его в затылок. Он чувствует, как Гейб давит глушителем полуавтоматического пистолета в шейные позвонки, курок взведён и готов к выстрелу.

— Ты изучаешь историю, док, — Губернатор кружит вокруг него, как шакал. — Я уверен, ты помнишь, во времена холодной войны, когда русские всё ещё держали нас на прицеле своей атомной хрени... у них было одно выражение. Гарантированное взаимное уничтожение... Они называли его MAD (игра слов: 1. M.A.D. = Mutually Assured Destruction гарантированное взаимное уничтожение; 2. mad (англ.) сумасшедший, бешеный, безумный — прим. перев.). В чем тут игра-то? Нет тут никакой игры слов – он же никак это не обыгрывает, ни слова про безумие, он просто констатитурует, что вот так это называлось.. ничего такого….так шта…вощемта… может я чего не улавливаю. Но вряд ли.

У Стивенса колотится сердце, во рту пересыхает.

— Я в курсе этого выражения.

— Вот что у нас с тобой происходит, — Губернатор останавливается напротив него. — Если я падаю — ты падаешь вместе со мной. И наоборот. Улавливаешь?

Стивенс сглатывает.

— Если честно, я не имею ни малейшего представления, о чём ты говоришь.

— Эта девка, Кристина, у неё сложилось впечатление, что я плохой парень, — Губернатор всё ещё наматывает круги вокруг него. — Ты, конечно же, ничего не знаешь о том, откуда у неё такое мнение, правда?

Стивенс начинает:

— Послушай, я не...

— Захлопни пасть! — Губернатор вытаскивает чёрный револьвер 9-го калибра, кладёт палец на спуск и упирается глушителем доктору в подбородок. — Твои руки теперь в крови, док. Смерть этой девчонки на твоей совести.

— Смерть? — ствол пистолета давит так, что голова Стивенса запрокидывается вверх. — Что ты наделал?

— Я выполнил свой долг.

— Что ты с ней сделал?

Губернатор шипит сквозь сжатые зубы:

— Я исключил её из этого уравнения. Она была угрозой нашей безопасности. Знаешь, почему?

— Что это...

— Знаешь, почему она была угрозой, док? — он усиливает давление на его подбородок. — Она была угрозой из-за тебя.

— Я не знаю, о чём ты.

— Ты же умный мужик, док. Я думаю, ты точно знаешь, о чём я говорю, — давление ослабевает, он убирает пистолет и продолжает наматывать круги. — Гейб, отойди. Отпусти его, сейчас же.

Гейб опускает оружие и отступает. Доктор коротко вздыхает, у него дрожат руки. Он смотрит на Губернатора.

— Чего ты хочешь, Филипп?

— Я ХОЧУ ТВОЕЙ ПРЕДАННОСТИ, ЧЁРТ ПОБЕРИ!

Рык Губернатора, внезапно раздавшийся в комнате, кажется, изменяет давление воздуха. Остальные трое мужчин молча застывают. Доктор глядит в пол, сжав кулаки, его сердце гулко бьётся.

Губернатор продолжает расхаживать вокруг доктора.

— Ты знаешь, что происходит, когда ты наносишь урон моему имиджу в этом городе? Люди начинают нервничать. А когда они начинают нервничать, они становятся безрассудными.

Доктор всё ещё смотрит в пол.

— Филипп, я не знаю, что та женщина сказала тебе...

— Все жизни здесь балансируют на грани, док, а ты раскачиваешь ебанную лодку.

— И что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?

— Я не хочу, чтобы ты говорил, я хочу, чтобы ты хотя бы раз послушал. Я хочу, чтобы ты закрыл свою охуенно умную пасть, и послушал, и подумал кое о чём.

Доктор испускает слабый вздох раздражения, но не произносит ни слова.

— Я хочу, чтобы ты учёл то, что произошло с той девкой, прежде чем настраивать кого-то ещё против меня, — Губернатор подходит к нему ближе. — Я хочу, чтобы ты сосредоточил на этом свой великий ум. Можешь сделать это для меня?

— Как пожелаешь, Филипп.

— И я хочу, чтобы ты учитывал ещё кое-что. Я хочу, чтобы ты обратил внимание на то, какой ты счастливчик... ты обладаешь умениями, которые держат тебя на плаву.

Доктор смотрит на него снизу вверх.

— Что ты имеешь в виду?

Губернатор сверлит его взглядом.

— Скажем так: лучше молись, чтобы мы не нашли другого чертова врача. Сечёшь мою мысль?

Доктор опускает глаза.

— Я понимаю, Филипп. Не нужно мне угрожать.

Теперь Губернатор поворачивает к нему голову и улыбается.

— Док... да ладно тебе... это же я, — к нему уже вернулся шарм старого коммивояжёра. — Мы же просто пара соседей, которые грызутся из-за бочки с солёными огурцами. — Филипп смотрит на наручные часы. — По правде говоря, мы были бы рады сыграть с тобой партийку в шашки, но у нас есть...

Его слова прерывает звук откуда-то снаружи, привлекающий всеобщее внимание.

Вначале слабый, доносящийся по ветру, характерный треск выстрелов из ружья 50-го калибра слышится с востока. Их продолжительность и интенсивность — несколько раз стреляют в разных местах, — говорит о серьёзной перепалке.

— Тихо! — Губернатор поднимает руку и вытягивает шею к окну. Вроде бы звуки доносятся с северо-восточного угла баррикады, но с этого расстояния тяжело судить наверняка. — Похоже, немаленькая заварушка, — говорит Губернатор Гейбу.

Брюс с Гейбом перебрасывают стволы на грудь, сняв предохранители.

— Идём! — Губернатор стремительно покидает комнату. Гейб и Брюс по пятам следуют за ним.

* * *

Они выбегают из жилища Стивенса, оружие наготове. Губернатор впереди, в руке у него пистолет 9-го калибра со взведённым курком.

Ветер несёт им под ноги всякий мусор. Они сворачивают на восток. Эхо автоматной пальбы уже растаяло в свежем бризе, но они видят пару вольфрамовых прожекторов — примерно в трехстах ярдах отсюда. Оба луча мечутся вверху, пересекая силуэты крыш.

— БОБ! — Губернатор замечает пожилого медика, свернувшегося калачиком напротив витрины магазина за полквартала от них. Закутавшись в старенькое одеяло, весь дрожа, пропойца припадает к земле, его широко распахнутые глаза следят за перепалкой. Он выглядит так, будто стрельба разбудила его всего пару секунд назад. Бледный и взволнованный, мужчина словно проснулся из одного кошмара и очутился в другом. Губернатор спешит к нему. — Ты что-нибудь видел, дружище? Нас атакуют? Что происходит?

Какое-то мгновение медик только сипит, кашляя и тяжело дыша.

— Точно не знаю... слышал какого-то парня... всего секунду назад он шёл от стены... — Он опять сгибается в приступе кашля.

— Что он говорил, Боб? — Губернатор берёт старика за плечо и слегка трясёт его.

— Он сказал... это новоприбывшие... что-то такое... новые люди.

Губернатор вздыхает с облегчением.

—Ты уверен, Боб?

Пожилой мужчина кивает.

— Говорил что-то про новичков, которые входили со сворой ходячих на хвосте. Впрочем, они всех их сняли — ходячих, вот что.

Губернатор похлопывает старика по плечу.

— Это утешительная новость, Боб. Ты побудь здесь, пока мы всё не проверим.

— Да, сэр, так и сделаю.

Губернатор поворачивается к своим людям, говоря теперь вполголоса.

— Пока мы не возьмём ситуацию под контроль, вы, ребята, держите пушки наготове.

— Будет сделано, босс, — отвечает Гейб, опуская дуло винтовки Bushmaster, однако продолжая держать её наперевес в своих мясистых ладонях. Он убирает руку в перчатке со спускового крючка и кладёт указательный палец на ложе. Брюс с нервным сопением делает то же.

Губернатор мельком смотрит на своё отражение в окне хозяйственного магазина. Он приглаживает усы, убирает с глаз прядь чёрных как смоль волос и бормочет:

— Что ж, парни, давайте выкатим наш приветственный вагон.

* * *

Поначалу, стоя в облаке ярко-белого света и пороха, Мартинес не слышит тяжёлых шагов, приближающихся из тёмного пространства примыкающей улицы. Он слишком занят той кутерьмой, которая поднялась в городе из-за новоприбывших.

— Я забираю их к главному, — говорит Мартинес Гасу, который стоит возле просвета в стене, держа охапку конфискованного оружия: пару полицейских дубинок, топор, парочку пистолетов 45-го калибра и какую-то разновидность причудливого японского меча в богато украшенных ножнах. Воздух смердит гнилым мясом и раскалённым железом, ночное небо заволокло тучами.

Позади Гаса, в дымке от выстрелов, видны разорванные тела, лежащие на земле снаружи от баррикады и разбросанные в просвете по мостовой. Свежеподстреленные мертвецы дымятся в ночной прохладе, брусчатка блестит от чёрных густых брызг.

— Если я услышу хоть об одном кусачем, подошедшем к стене ближе чем на двадцать футов, — грозно говорит Мартинес, обводя взглядом каждого из двенадцати мужчин, робко столпившихся вокруг Гаса, — то вы об этом тоже услышите! Вычистить дом!

Затем Мартинес поворачивается к новеньким.

— Вы, ребята, можете идти за мной.

На мгновение трое незнакомцев у стены недоверчиво и нерешительно замирают, щурясь в слепящем свете прожекторов — двое мужчин и женщина, спинами к баррикаде, словно заключённые, пойманные при побеге. Разоружённые и дезориентированные, грязные от скитаний, мужчины облачены в полицейскую экипировку, женщина — в балахон с капюшоном, который на первый взгляд кажется перенесённым сюда из другого времени, словно монастырское одеяние или плащ какого-то секретного ордена.

Мартинес делает шаг к троице и начинает говорить что-то ещё, когда позади него раздаётся звук знакомого голоса.

— Дальше я сам, Мартинес!

Мартинес моментально оборачивается и видит приближающегося Губернатора. Гейб и Брюс следуют за ним по пятам.

Губернатор подходит, весь в образе заправского хозяина города, «эй-дружище-рад-нашей-встрече», не считая только беспрестанно сжимающихся—разжимающихся кулаков.

— Я был бы рад лично сопровождать наших гостей.

Мартинес кивает и молча отступает на шаг. Губернатор делает паузу, выглядывая в просвет, образованный отогнанным тягачом.

— Ты нужен мне на стене, — вполголоса объясняет Губернатор Мартинесу, указывая на остатки резни. — Вычисти всех кусачих, которых наверняка привели эти.

Мартинес продолжает кивать.

— Да, сэр, Губернатор. Я не знал, что ты лично придёшь за ними. Они твои.

Широко улыбаясь, Губернатор поворачивается к незнакомцам.

— Идите за мной, ребята. Я проведу для вас небольшую экскурсию.

Глава 8.

Поздним вечером, приблизительно в восемь сорок пять, Остин добирается до арены. Он сидит в одиночестве лицом к сцене за проржавевшим сетчатым ограждением в конце второго ряда, и думает о Лилли. Он думает о том, стоило ли ему посильнее надавить на неё, чтобы она пришла с ним сюда. Думает о том взгляде, каким она посмотрела на него ранее, о нежности, промелькнувшей в карих глазах прямо перед поцелуем — и чувствует странную смесь волнения и паники в животе.

С сильным грохотом вокруг стадиона оживают ксеноновые лампы, освещая полосу грязи и захламлённую площадь, трибуны вокруг Остина начинают медленно заполняться шумными горожанами, жаждущими крови и катарсиса. Воздух прихвачен морозцем и сильно пахнет горючим и ходячими, и Остин чувствует странную отрешенность от всего этого.

Он одет в толстовку с капюшоном, джинсы и мотоциклетные бутсы, его длинные волосы перехвачены сзади кожаным ремешком. Он беспокойно ёрзает на жёстком и холодном сидении, его мышцы болят после дневного приключения. Он никак не может принять удобное положение. Остин пристально вглядывается в противоположную сторону арены и видит, как тёмные порталы заполняются ходячими трупами на массивных цепях. Помощники начинают выводить кусачих на арену и в серебристом бегающем свете мёртвые лица похожи на лица актеров театра Кабуки, разрисованные, словно отвратительные клоуны.

Толпа разражается шумом, свистом и хлопаньем. Ходячие занимают свои места на обсыпанном гравием участке, их флегматичное рычание и мычание сливается с возрастающими голосами зрителей и создаёт неземной шум. Остин смотрит на сцену. Он никак не может выбросить Лилли из головы. И рёв, стоящий вокруг него, начинает убывать... убывать.. и убывать... и всё, что он слышит — это голос Лилли, дающей ему обещание.

Я покажу тебе кое-что... единственный способ выжить... помогать друг другу.

Кто-то пихает Остина в рёбра и возвращает его в реальность.

Он оглядывается вокруг и видит старика, севшего рядом с ним.

Это склочный старый хасид-еврей, умудрившийся пережить эпидемию в Атланте, у него пожелтевшая от никотина борода, древнее лицо, морщинистое как скомканный пергамент, он одет в потрёпанное чёрное пальто и широкополую шляпу. Его зовут Сол. Остин видит его почерневшие гниющие зубы, когда он с улыбкой произносит:

— В старом городе будет сегодня жарко... согласен?

— Совершенно верно. — Остин чувствует смятение, и головокружение. — Жду не дождусь.

Остин возвращает взгляд на стадо ходячих на краю трека и от этого вида чувствует боль в животе. У одного из кусачих, тучного мужчины в комбинезоне, забрызганном желчью, из раны на животе висит узел тонких кишок. Другая потеряла часть своего лица и когда она стонет и натягивает цепь, её верхние зубы мерцают в свете фонарей. Остин быстро теряет энтузиазм к поединкам. Лилли права. Он смотрит на липкую ступеньку под скамейкой, усыпанную сигаретными окурками, лужами безалкогольных напитков и несвежего пива. Он закрывает глаза и думает о милом лице Лилли, с усыпанными веснушками носом и тонкой шеей.

— Прошу прощения, — произносит он, встаёт и проталкивается мимо старика.

— Лучше поторопись, — бормочет старик, лихорадочно моргая. — Шоу скоро начнётся.

Остин уже на полпути в проходе. Он не оглядывается.

* * *

Когда он пересекает город, двигаясь мимо теней магазинных витрин и темных зданий, расположенных на главной улице, Остин замечает полудюжину человек, направляющихся к нему с противоположной стороны улицы.

Посильнее запахнув свою обтягивающую толстовку с капюшоном, засунув руки в карманы и опустив голову, он продолжает идти. Избегая зрительного контакта с движущейся группой, он узнаёт Губернатора, который, раздуваясь от гордости, как гид ведёт трёх незнакомцев, раздуваясь. Брюс с Гейбом идут позади, держа винтовки наготове.

— ...Сторожевой пост в миле отсюда — полностью заброшен, — рассказывает незнакомцам Губернатор. Остин никогда их раньше не видел. Губернатор обходится с ними как с ВИП-гостями. — Весь провиант перенесён внутрь, — продолжает он. — Мы всё привели в порядок. Очки ночного видения, снайперские винтовки, боеприпасы, вы увидите их в действии. Без всего этого здесь было бы хреново.

Остин переходит на противоположную сторону улицы и получает возможность получше разглядеть новых людей.

Оба мужчины и женщина выглядят так, словно пострадали на войне, мрачные и немного нервные. Все они одеты в защитное полицейское снаряжение. Старший из мужчин выглядит более жёстким, недоброжелательным и хитрым. Рыжеволосый мужчина с седой бородой идёт рядом с губернатором и Остин слышит его слова.

— Вам, похоже, повезло. Куда вы нас ведёте? Там светло, что там? Бейсбольный матч?

Прежде чем они исчезают за углом, Остин оборачивается через плечо и встречается взглядом с одним из двух незнакомцев. На нём защитный шлем, он вроде бы азиат, его возраст невозможно определить на расстоянии и при этом освещении.

Женщина выглядит более интересной. Её худое лицо едва видно в тени капюшона. На взгляд Остина, ей около тридцати-пяти, она афро-американка и экзотически красива.

На мгновение, у Остина возникает нехорошее предчувствие насчет этих людей.

— Что ж, друзья, — он слышит слова Губернатора, когда они исчезают из вида, — мы здесь не единственные счастливчики. Вы появились в самое подходящее время. Сегодня ночь сражения...

Остальную часть разговора уносит ветер и скрывает тень, когда толпа поворачивает за угол. Остин выдыхает, необъяснимое чувство страха отпускает и парень направляется в сторону Лилли.

Через минуту он подходит к её дому. Ветер усиливается, подхватывает мусор и кружит его через порог. Остин останавливается, опускает капюшон, убирает с глаз прядь вьющихся волос, повторяя про себя то, что хочет сказать.

Он подходит к её двери и делает глубокий вдох.

* * *

Лилли сидит в старом кресле возле окна, рядом с ней на столике, над поваренной книгой в мягкой обложке, открытой на главе с южными гарнирами, мерцает свеча, когда внезапный стук в дверь прерывает её задумчивость.

Она думала о Джоше Гамильтоне, и всей той еде, которую он мог приготовить, если бы выжил, и смесь горя и сожаления отгоняют от Лилли голод по чему-то большему, чем консервированное мясо и рис быстрого приготовления. Она также много думала о Губернаторе в тот вечер.

За последнее время страх Лилли перед этим мужчиной трансформировался в нечто иное. Она никак не может выбросить из головы то, как Губернатор приговорил убийцу Джоша — городского мясника — к ужасной смерти в лапах голодных ходячих. В смешанных чувствах позора и удовлетворения, в своих тёмных мыслях Лилли вновь и вновь переживает этот акт мести. Мясник получил то, что заслужил. И возможно, только возможно, Губернатор — единственный, кто был способен восстановить эту несправедливость. Око за око.

— Кого чёрт несёт...? — ворчит она, поднимаясь с кресла.

Босиком она пересекает комнату и её рваные джинсы-клёш волочатся по грязному деревянному полу. На ней топ оливкового цвета, с V-образным вырезом на груди, под ним спортивный бюстгальтер, и ожерелье из сыромятной кожи с бусинками вокруг шеи. Её волосы льняного цвета собраны на макушке головы в пучок. Её простоватое чувство стиля, развившееся на товарах из секонд-хенда и Армии Спасения Мариетты, сопротивлялось до конца в пост-эпидемическом мире. В каком-то смысле, чувство стиля стало её бронёй, её защитным механизмом.

Она открывает дверь и смотрит на Остина, стоящего в темноте.

— Прости за беспокойство, — застенчиво произносит он, сжимая руки, словно они вот-вот отвалятся. Вокруг узкого лица затянут капюшон толстовки и на какой-то краткий момент Лилли не узнаёт его. Его глаза потеряли надменный блеск, который постоянно мерцает в них. Выражение лица смягчилось, и сквозь твердую раковину проявился живой человек. Он пристально смотрит на неё. — Ты не занята?

— Да, я как раз говорила по телефону со своим биржевым маклером, перводила миллионы с офшорных хедж-фондов, — смеётся она.

— Мне зайти позже?

— Это была шутка, Остин. Помнишь, юмор? — вздыхает Лилли.

— Точно, — печально кивает он. Он изображает улыбку. — Я немного торможу сегодня.

— Что я могу для тебя сделать?

— Ну...хм. — Он оглядывает тёмную улицу. Практически весь город сейчас на арене на ночном гулянии. Только ветер гоняет мусор вдоль пустых тротуаров и шумит теперь бесполезными линиями электропередач, производя жуткий жужжащий звон. Лишь несколько людей Мартинеса с АР-15 и биноклями патрулируют на баррикадах. Время от времени прожектор освещает серебряным лучом соседние леса. — Я подумал, что если ты не очень занята, — он запинается, избегая встречаться с ней глазами, — может, начнём обучение сегодня?

— Обучение? — она вопрошающе смотрит на него.

Он неловко прочищает горло, опускает взгляд.

— Ты сказала, что можешь показать мне кое-какие приёмы... дать мне совет... ну знаешь... как обращаться с кусачими, чтобы защитить себя.

Она смотрит на него и глубоко вздыхает. Затем улыбается.

— Дай мне секунду — я возьму пистолеты.

* * *

Они направляются к вокзалу на восточной окраине города, как можно дальше от огней и шума арены. Когда они добираются до него, Лилли поднимает воротник куртки, чтобы защититься от холода. В воздухе витает запах метана и болотный газ — смесь гниения — окружает их в залитых лунным светом тенях дворов. Лилли быстро поясняет Остину несколько вариантов сценариев и задаёт ему вопросы. У Остина девятимиллиметровый Глок и складной нож, вложенный в ножны на правом бедре, подвязанный сыромятной кожей.

— Давай, продолжай идти, — говорит она ему, пока он медленно идёт вдоль опушки леса, держа в правой руке пистолет, но не кладя палец на спусковой крючок. Прошёл почти час и Остин стал беспокойным. Ночной шум гудения и вибрации леса, стрекот сверчков и шелест веток, постоянное шевеление угрожающих теней позади деревьев. Лилли идёт рядом с тихим авторитетом инструктора. — Ты всегда должен двигаться: не слишком быстро, но и не слишком медленно... только держи глаза открытыми.

— Думаю, как-то так, правильно? — спрашивает он со следами раздражения в голосе. На его оружие надет один из глушителей Лилли. Капюшон толстовки обтягивает лицо. Вдоль деревьев тянется забор из сетки рабицы, когда-то служивший для безопасности железнодорожных складов. След угольной пыли бежит вдоль ряда брошенных железнодорожных путей, заросших травой.

— Я велела тебе снять капюшон, — говорит она. — У тебя должно быть открыто периферическое зрение.

Так он и поступает, продолжая двигаться вдоль деревьев.

— Так?

— Так лучше. Ты всегда должен знать, что вокруг. Ключ в этом. Это важнее чем твой выбор оружия, чем манера держать топор, чем что-либо еще. Ты всегда должен знать, что по обе стороны от тебя. И что находится позади тебя. Чтобы всегда при необходимости иметь путь для отступления.

— Понял.

И никогда-никогда-преникогда не позволяй окружить себя. Они медлительные, но при большом количестве могут создать толпу.

— Ты уже говорила это.

— Суть в том, чтоб ты всегда знал, куда бежать, если понадобится. Помни, ты всегда быстрее... но это не значит, что они не могут загнать тебя.

Остин кивает и смотрит через плечо, отслеживая темноту по обе стороны путей. Он оборачивается и медленно идёт назад по путям, разыскивая тени.

Лилли наблюдает за ним.

— Убери на секунду пистолет, — произносит она. — Доставай нож. — Она наблюдает за тем, как он меняет оружие. — Хорошо, допустим, у тебя нет патронов, ты изолирован и может даже потерялся.

— Лилли, мы уже дважды отрабатывали это, — он бросает на неё косой взгляд.

— Отлично, ты умеешь считать.

— Да брось...

— И мы снова отработаем этот момент, в третий раз, поэтому отвечай. Как ты выхватишь нож?

Он вздыхает, двигаясь вдоль деревьев, под ботинками хрустит пепел.

— Хватаю лезвием вниз, крепко держа за рукоять... Я не тупой, Лилли.

— Я никогда не говорила, что ты тупой. Скажи, зачем ты держишь нож таким образом?

Он продолжает идти вдоль опушки леса, двигаясь рассеянно, покачивая головой.

— Держу так, потому что у меня лишь один шанс воткнуть его в череп, и я должен сделать это резко.

Лилли замечает странную балку — кусок пропитанной креозотом шпалы, лежащую на путях, на расстоянии двадцати футов. Она молча подходит к ней.

— Продолжай, — говорит она. Одним быстрым, осторожным движением, она пинает её под ноги Остину. — Почему ты делаешь это резко?

Он скучающе вздыхает, беспечно продолжая двигаться назад.

— Делаю это резко, поскольку у меня есть только один шанс, чтобы уничтожить мозг. — Он медленно идёт в сторону балки, выхватывает нож, не осознавая препятствия на своём пути. — Я не идиот, Лилли.

Она ухмыляется.

— О, да, ты — ниндзя, судя по тому как ты расчищал для нас путь к месту крушения. У тебя все под контролем.

— Я не боюсь, Лилли, говорил тебе тысячу раз, я был рядом...

Он спотыкается о железнодорожный узел.

— Блять! — ругается он, упав на землю, поднимая столбы пыли из золы.

Сначала Лилли смеётся, пока Остин секунду сидит с побеждённым, смущённым и оскорблённым видом. В темноте, в его глазах сверкают эмоции, а кудри свисают на лицо. Он похож на побитую собаку. Смех Лилли затихает, ее одолевает чувство вины.

— Прости, мне жаль, — бормочет она, становясь перед ним на колени. — Я не хотела... — Она поглаживает его плечо. — Мне жаль, я сволочь.

— Всё в порядке, — мягко отвечает он, делая глубокий вздох и опустив взгляд. — Я заслужил это.

— Нет. Нет. — Она садится рядом с ним. — Ты не заслужил ничего из этого.

Он смотрит на неё.

— Не переживай об этом. Ты просто пытаешься мне помочь, я ценю это.

— Половину времени я не знаю, что творю. — Она потирает лицо. — Я знаю только... что мы должны быть готовы. Мы должны быть... ненавижу так говорить... но мы должны быть такими же кровожадными, как кусачие. — она смотрит на него. — Это единственный способ выжить.

Они встречаются взглядами. Окружающий их гул усиливается, ночные звуки становятся громче. Вдалеке, едва слышно, раздаются завывания зрителей с гоночного трека, приветствующих кровопролитие.

— Ты начинаешь говорить как Губернатор, — наконец произносит Остин.

Лилли смотрит вдаль и молчит, слушая звуки, принесённые ветром.

— Лилли, я подумал... что, если лучше не будет? Что если это — всё? Что если это навсегда? — Остин облизывает губы и смотрит на неё.

Лилли думает над его словами.

— Это неважно. До тех пор, пока мы есть друг у друга... и мы готовы делать то, что требуется... мы выживем.

На мгновение её слова зависают в воздухе. Незаметно для них самих они сближаются, рука Лилли задерживается на его плече, его рука опускается на её спину.

Внезапно Лилли осознаёт, что если сначала она думала о единстве всего сообществе, то сейчас она думает о них с Остином. Она склоняется к нему, и он тянется к ней навстречу. Она чувствует, как что-то в ней слабеет, отпускает, их губы соприкасаются и уже когда они собираются поцеловаться, Лилли неожиданно отстраняется.

— Что это? Боже, что это?

Она чувствует что-то влажное ниже его талии и смотрит вниз.

Подол его толстовки пропитан кровью. Она капает ручейками на покрытую листвой землю, черная и блестящая как нефть. Лезвие ножа, разрезавшее плоть на его бедре при падении, торчит из дырки на джинсах. Остин кладет на него руку.

— Дерьмо, — произносит он сквозь сжатые зубы, кровь сочится сквозь его пальцы. — Мне показалось, что меня кто-то укусил.

— Идём! — Лилли вскакивает на ноги и протягивает ему руку, бережно помогая ему подняться. — Мы должны найти доктора Стивенса.

* * *

Её полное имя было Кристина Мередит Габен и она выросла в Кирквуде, штата Джорджия, поступила в 80-х в колледж в Оберлине, где изучала телекоммуникации. У неё был внебрачный ребёнок, которого она выносила, но через день после 11 сентября отдала на усыновление. У неё в жизни было несколько романтических связей, но она так и не встретила мистера Того-Самого, не была замужем и всегда считала себя повенчанной с работой в качестве продюсера на одной из крупнейшей телестанций на юге. Она выиграла три Эмми, Клио и пару наград Эйс — которыми очень гордилась — однако она никогда не чувствовала должного уважения и признания со стороны начальства.

Но в настоящий момент, на этом грязном кафельном полу в ярком свете люминесцентных ламп, все сожаления Кристины Габен, страхи, разочарования, надежды и мечты остались давно в прошлом, побежденные смертью. Её останки лежат на забрызганном кровью паркете, пока семнадцать пленных ходячих разрывают её органы и плоть.

Чавкающие звуки пиршества мёртвецов раздаются среди шлако-бетонных стен над останками уже неузнаваемых частей тела, которым когда-то было Кристиной Габен. Кровь, мозговая жидкость и желчь смешиваются в углах комнаты как разноцветные ликёры, и растекаются по швам плитки, разбрызганные по стенам пятнами тёмно-алого цвета и заливая бешеных кусачих. Их отбирали для гладиаторских боёв по физической целостности, большинство из них взрослые мужчины. И сейчас они, по-обезьяньи сидя в ярком свете, разгрызают хрящи нижней части скелета Кристины Габен.

C другой стороны комнаты, в гаражной двери расположены два прямоугольных окна. В левом окне виднеется измождённое усталое лицо с усами, созерцающее происходящее.

Стоя за ограждением в тихом коридоре, пристально всматриваясь сквозь оконное стекло, лицо Губернатора не выражает ничего кроме жестокого удовлетворения увиденным. Его левое ухо перевязано после стычки с новичками, он стискивает кулаки от боли. Она пробегает по нему как электричество, опоясывая его, и конечная цель его миссии обретает ясность. Все его опасения, сомнения, вся его оставшаяся человечность затмеваются гневом и местью, голос глубоко внутри служит ему компасом. Теперь он знает единственный способ, как не дать вспыхнуть этой пороховой бочке. Знает, что должен сделать ради...

Звук шагов с противоположного конца коридора прерывает его мысли.

* * *

Приобняв Остина, Лилли доходит до основания лестницы, поворачивает за угол и быстро спускается в главный коридор, проходящий через зловонные шлакобетонные катакомбы гаражей и отсеки для технического обслуживания под ареной.

Поначалу она не замечает тёмную фигуру, одиноко стоящую в дальнем конце коридора, глядя в окно. По ходу их движения к медпункту, она слишком озабочена травмой Остина и необходимостью постоянного давления на рану.

— Посмотрите, что притащила кошка, — произносит фигура, когда Лилли и Остин подходят ближе.

— Ох... привет, — неловко произносит Лилли, приближаясь нетвердой походкой, в то время как Остин теряет несколько капель крови, не угрожающих жизни, но довольно тревожных. — Хочу доставить его к доктору.

— Надеюсь, второй парень выглядит хуже, — шутит Губернатор над Лилли и Остином, замерших у гаражной двери.

— Ничего страшного... поверхностная рана... как идиот упал на собственный нож, — ухмыляется Остин, убирая с лица длинные влажные завитки. Он держится за бок. — Кровотечение остановилось, я почти в полном порядке.

Через стекло слышатся слабо приглушённые шумы кормящейся толпы ходячих. Звук похож на громкое урчание в животе. Через ближайшее окошко, краем глаза Лилли видит эту ужасную вакханалию и смотрит на Остина, который тоже замечает происходящее. Они не произносят ни слова. Лилли едва обращает внимание. Когда-то давно это задело бы её. Она оглядывается на Губернатора.

— Вижу, они получают свои витамины и минералы?

— Здесь ничего не пропадает, — отвечает Губернатор, пожимая плечами и кивая на окно. — Бедняжка из вертолета умерла... полагаю, повреждения внутренних органов при крушении... бедолажка. — Он поворачивается к окну и заглядывает в него. — Они с пилотом сейчас служат большей цели.

Лилли замечает перевязанное ухо. Она бросает взгляд на Остина, который также смотрит на кровоточащую повязку Губернатора и поврежденное ухо.

— Не моё дело, — наконец произносит Остин, кивая на ухо, — Но вы в порядке? Похоже у вас тоже неприятная рана.

— Ночью пришли новички, — шепчет Губернатор, не отрывая глаз от окна. — Оказались большей помехой, чем предоставлялось на первый взгляд.

— Да, я видел тебя с ними ранее. — Остин приободрился. — Ты устроил им экскурсию по окрестностям, да? И что случилось?

Губернатор поворачивается и смотрит на Лилли, словно это она задала ему вопрос.

— Я пытаюсь быть любезным и гостеприимным ко всем людям. Мы теперь все в одной лодке, не так ли?

Лилли кивает ему.

— Абсолютно точно. Так в чём была проблема?

— Оказалось, что они разведгруппа других поселенцев, находящихся где-то поблизости. И их намерения были отнюдь не дружелюбными.

— И что они сделали?

— Полагаю, они хотели напасть на нас, — отвечает Губернатор, глядя на неё.

— Напасть?

— Это происходит повсеместно. Разведчики приходят, зачищают место, а затем забирают всё. Продукты. Воду. До последней рубашки.

— Так что случилось?

— Влез с ними в драку. Не мог позволить им наебать нас. Ни за что. Одна из них, цветная девка, попыталась откусить мне ухо.

Лилли обменивается взглядами с Остином. Она смотрит на Губернатора.

— Господи... да что происходит? Эти люди — грёбаные дикари!

— Мы все — дикари, малышка Лилли. Но мы должны стать сильнейшими дикарями здесь. — Он делает глубокий вдох. — Очень тяжело схватился с главным. Мужик сильно сопротивлялся. В итоге пришлось отрезать ему руку.

Лилли застывает. Она чувствует, как её обуревают противоречивые эмоции, сжимают внутренности, вызывают отголоски травмы в ее подсознании — воспоминания о пуле в голове Джоша Гамильтона. «Господи Иисусе,» — бормочет она себе под нос.

Губернатор снова глубоко вдыхает, а затем раздражённо выдыхает.

— Стивенс сохранил ему жизнь. Возможно, мы чему-то научимся у него. А может и нет. Но сейчас мы в безопасности, а это главное.

Лилли кивает и начинает что-то отвечать, но Губернатор прерывает её.

— Я никому не позволю натянуть наш город, — говорит он, глядя на них обоих. Капелька крови капает ему на шею из повязки на ухе. Он утирает её и снова вздыхает. — На сегодняшний момент, самое главное для меня — это люди.

Лилли судорожно сглатывает... Впервые, с тех пор как она приехала сюда, она испытывает к этому мужчине что-то кроме презрения... пусть не доверие, но искру симпатии.

— Как бы то ни было, — произносит она, — Остина лучше отвести в больницу.

— Идите, — устало улыбается ей Губернатор. — Наложите Джорджу Великолепному лейкопластырь.

Лилли обнимает Остина и помогает молодому человеку ковылять через коридор. Но прежде чем они поворачивают за угол, Лилли останавливается и оборачивается на Филиппа.

— Эй, Губернатор, — тихо произносит она. — Спасибо.

* * *

По пути через лабиринт коридоров, ведущих к больнице, они сталкиваются с Брюсом. Крупный афро-американец решительно движется в противоположном направлении. Звук его сапог отдается эхом, на мускулистом бедре подпрыгивает 45-калиберный пистолет, а на лице читается какая-то срочная проблема. Он поднимает взгляд на Лилли и Остина.

— Ребята, — произносит он своим густым баритоном. — Вы, двое, не видели здесь Губернатора?

Лилли объясняет ему, где находится мужчина, а затем добавляет:

— Сегодня, похоже, полнолуние, да?

Брюс смотрит на неё. Он прищуривается, напряженно смотрит на нее, словно гадая, как много ей известно.

— Что ты имеешь в виду?

Она пожимает плечами.

— Просто такое чувство, что на минуту все сошли с ума.

— В каком смысле?

— Ну не знаю... эти ублюдки, пытающиеся напасть на нас... люди, ведущие себя крайне странно.

Он успокаивается.

— Да... верно... сумасшествие сплошное. Мне нужно идти.

Он обходит их и быстро направляется к блоку с ходячими.

Лилли приподнимает брови, наблюдая за ним.

Что-то здесь не сходится.

Глава 9

В лазарете Лилли с Остином застают доктора Стивенса хлопочущим над полуодетым человеком, распластавшимся без сознания на каталке в углу. Мужчине на вид лет тридцать с небольшим, он в хорошей физической форме, рыжие волосы, бородка с проседью; ниже пояса наброшено полотенце, на культе правого запястья — пропитанная кровью повязка. Медик осторожно снимает повреждённое, окровавленное обмундирование с плеч мужчины.

— Док? Вот вам ещё один пациент, — говорит Лилли, переходя через комнату.

Остин идёт рядом, волоча ногу. Бездыханный мужчина на каталке не знаком Лилли, но Остин, похоже, сразу узнаёт рыжеволосого и легонько пихает Лилли в бок.

Он шепчет:

— Это тот самый... парень, с которым схлестнулся Губернатор.

— Что у нас на этот раз? — спрашивает доктор, поднимая глаза от каталки и глядя на них поверх скреплённой проволокой оправы очков. Он замечает окровавленные пальцы Остина, которые тот прижимает к рёбрам.

— Посади его там, я сейчас к вам подойду, — врач бросает взгляд через плечо. — Элис, помоги нам с Остином, хорошо?

Медсестра выходит из смежной кладовой с охапкой хлопчатобумажных повязок, медицинских бинтов и марли. В лабораторном халате, с откинутыми назад с юного лица волосами, она выглядит измученной. Девушка встречается глазами с Лилли, но не произносит ни слова, поспешно пересекая помещение.

Лилли помогает Остину забраться на смотровой стол в углу напротив.

— Кто твой пациент, док? — невинно спрашивает Лилли, аккуратно помогая Остину присесть на край стола. Парень поёживается от приступа боли, но его мысли заняты мужчиной, неподвижно лежащим на каталке в другом конце комнаты. Подходит Элис и принимается осторожно расстёгивать молнию на вязаной кофте Остина, осматривая рану.

Напротив них доктор бережно просовывает седеющую голову безжизненного мужчины в ворот потёртого больничного халата, натягивает рукава на безвольно свисающие руки.

— Думаю, я слышал, как кто-то говорил, что его зовут Рик, но я не уверен на сто процентов.

Лилли подходит к каталке и с неприязнью всматривается в бездыханного человека.

— Что я слышала, так это то, что он напал на Губернатора.

Врач не смотрит на неё, он лишь скептически поджимает губы, аккуратно завязывая сзади больничную рубашку.

— И где же, скажи на милость, ты это слышала?

— От него лично.

Доктор сочувственно улыбается.

— Я так и думал, — он бросает на неё быстрый взгляд. — Он ведь прям взял и так тебе всю правду и выложил, да?

— Что ты имеешь в виду? — Лилли подходит ближе. Она смотрит вниз, на человека на каталке. На его лице застыло бессмысленное выражение, рот полуоткрыт в неглубоком дыхании; этот рыжеволосый мог раньше быть кем угодно. Мясником, пекарем, изготовителем подсвечников... серийным убийцей, святым... кем угодно. — Зачем Губернатору лгать об этом? Какой в этом толк?

Доктор заканчивает с завязками халата и осторожно укрывает пациента простынёй.

— Похоже, ты забыла, что твой бесстрашный предводитель — виртуозный лжец. — Стивенс произносит это будничным тоном, словно сообщая время и температуру. Он выпрямляется и поворачивается лицом к лицу Лилли. — Это давно не новость, Лилли. Поищи в энциклопедии слово «социопат» и найдёшь там его фотографию.

— Послушай... Я знаю, он не мать Тереза... но что если он именно тот, кто нам сейчас нужен?

Медик смотрит на неё.

— Тот, кто нам нужен? Серьёзно? Он — тот, кто нам нужен? — Стивенс качает головой, отворачивается от неё и подходит к монитору сердечного ритма, расположенному на соседнем столе. Аппарат выключен, его экран пуст. Подсоединённый к двенадцативольтовому автомобильному аккумулятору, он выглядит так, будто выпал из кузова грузовика. Стивенс быстро настраивает его, подкручивая клеммы. — Ты знаешь, что нам действительно нужно? Нам нужен здесь работающий монитор.

— Мы должны держаться вместе, — упорствует Лилли. — Эти люди — угроза.

Врач сердито оборачивается к ней.

— Когда это ты отведала из источника забвения, Лилли? Однажды ты сказала мне, что самая большая угроза нашей безопасности — это Губернатор. Помнишь? Что случилось с борцом за свободу?

Глаза Лилли суживаются. В комнате становится тихо, Элис и Остин ощущают возникшее напряжение, их молчание только подчеркивает этот неловкий момент. Лилли произносит:

— Он мог убить нас ещё тогда, но он не сделал этого. Я просто хочу выжить. Что ты имеешь против него?

— То, что я имею, лежит прямо здесь, — отвечает доктор, указывая на бездыханного мужчину. — Я убеждён, что это Губернатор напал на него.

— О чём ты говоришь?

Медик кивает.

— Я говорю, что не было никаких провокаций. Губернатор покалечил этого человека.

— Это смешно.

Доктор окидывает её задумчивым взглядом. Тон его голоса меняется, становится ниже и холоднее.

— Что с тобой произошло?

— Как я и говорила, док, я просто пытаюсь выжить.

— Думай головой, Лилли. Зачем этим людям добираться сюда с такими мучениями, если у них плохие намерения? Они просто идут вслепую, как и все мы.

Он бросает взгляд вниз, на человека на каталке. Глаза мужчины под сомкнутыми веками слегка подёргиваются в лихорадочном сне. На мгновение его дыхание становится шумным и сбивчивым, затем опять успокаивается.

Молчание затягивается. В конце концов Остин нарушает тишину с другого конца комнаты.

— Док, а где двое других — парень помоложе и женщина, что была с ним? Ты знаешь, где они? Куда они пошли?

Стивенс только качает головой, глядя в пол. Его голос опускается до шёпота.

— Я не знаю, — затем он поднимает глаза на Лилли. — Но скажу вам точно... Не хотел бы я сейчас оказаться на их месте.

* * *

В конце пустынного коридора под ареной из-за запертой гаражной двери доносится приглушённый голос. Хриплый и измождённый, тонкий от нервного напряжения, слабый голос принадлежит женщине, но двое мужчин, стоящих снаружи, не могут разобрать ни слова.

— И вот так с тех пор, как я её туда доставил, — говорит Брюс Губернатору, который стоит лицом к двери, глубокомысленно скрестив руки на груди. — Разговаривает сама с собой.

— Интересно, — роняет Губернатор. Витающая в воздухе жестокость обострила его чувства. Он ощущает внутренностями гул работы генераторов. Он различает запахи затхлости и отсыревшей штукатурки.

— Эти люди больные на всю голову, — добавляет Брюс, качая выбритой до блеска головой. Его рука инстинктивно ложится на 45-й калибр на бедре.

— Да-а-а... как лисы бешеные, — бормочет Губернатор. Он настораживается. Кожу покалывает от возбуждённого ожидания. Спокойно. Голос, живущий в самом отдалённом уголке его разума, твердит: «Женщин нужно контролировать... направлять... ломать».

На какой-то короткий миг ему кажется, что та его часть, которая является Филиппом Блейком, находится вне его тела, наблюдая за происходящим со стороны; он зачарован голосом внутри себя, который стал его вторым «я», второй оболочкой: «Ты должен выяснить, что знают эти люди, откуда они пришли — что у них есть — и самое важное, насколько они опасны».

— Эта леди внутри охренительно несговорчива, — говорит Брюс. — Ей на всё наплевать.

— Я знаю, как её сломать, — тихо произносит Губернатор. — Предоставь это мне.

Он медленно делает глубокий вдох, готовясь. Он чувствует присутствие опасности. Эти люди легко могли причинить ему вред — они могли разрушить его сообщество — и поэтому он должен вызвать ту часть своего «я», которая знает, как причинять боль, как ломать людей, как контролировать женщин. Он даже не моргает.

Он просто поворачивается к Брюсу и произносит:

— Открывай.

* * *

Гаражная дверь на ржавых скрипучих завесах поднимается вверх, гулко ударяясь о верхнюю поперечину. В глубине тёмного помещения женщина пытается рывками освободиться от верёвок. Её длинные спутанные дреды липнут к ее лицу.

— Извини, — говорит ей Губернатор. — Не хотел помешать.

В тонких лучиках света, проникающего из коридора, левый глаз женщины ярко сверкает сквозь просвет в косах — лишь один глаз, убийственно глядящий на посетителей, что стоят в дверном проёме, будто великаны. Их силуэты сзади подсвечены тянущимися вдоль потолка по всему коридору зарешёченными лампами.

Губернатор делает шаг ближе. Брюс заходит внутрь вслед за ним.

— Похоже, у тебя был такой милый, задушевный разговор с... прости, с кем именно ты говорила? Хотя, неважно, меня это вообще не волнует. Давай приступим.

Женщина на полу напоминает пойманное экзотическое животное — тёмная, изящная и гибкая, как пантера, даже в ветхой рабочей одежде — хлёсткая верёвка притягивает тонкую шею к дальней стене. Руки примотаны к противоположному углу камеры, кожа кофейного цвета мерцает капельками пота, волосы Медузы Горгоны блестят, ниспадая со спины и плеч. Сквозь пышную копну она свирепо смотрит на жилистого мужчину, который приближается с угрожающим спокойствием.

— Брюс, окажи мне услугу, — бесстрастно говорит Губернатор деловым тоном, словно работяга, который пришёл заменить прохудившуюся трубу или заделать выбоину. — Стащи с неё брюки и привяжи одну ногу вон к той стене.

Брюс подходит и делает что велено. Женщина чувствует, как с неё стягивают брюки. Брюс выполняет всё с проворной уверенностью человека, сдирающего пластырь с мозоли. Верзила отступает назад и снимает с пояса скрученную в кольцо верёвку. Он начинает привязывать одну ногу.

— И привяжи её вторую ногу вот к этой стене, — командует Губернатор.

Женщина неотрывно смотрит на Губернатора. Она с яростью вглядывается сквозь свои дреды, её взгляд преисполнен такой ненависти, что мог бы прожечь железо.

Губернатор приближается к ней. Начинает ослаблять пряжку ремня.

— Не брыкайся особо, детка, — он снимает ремень и расстёгивает камуфляжные штаны. — Тебе ещё захочется поберечь энергию.

Девушка на полу глядит на него, будто чёрная дыра, поглощая всё происходящее. Тёмная пустота её глаз вбирает каждую частицу в помещении, каждую молекулу, каждый атом. Губернатор подходит ещё ближе. Словно громоотвод, он впитывает в себя её ненависть.

— После того, как закончишь, Брюс... оставь нас, — говорит Губернатор. Его пристальный взгляд прикован к женщине. — Нам нужно уединиться. — Он улыбается ей. — И закрой дверь, когда будешь уходить. — Его улыбка становится шире. — Скажи-ка мне кое-что, девочка. Как думаешь, сколько мне понадобится времени, чтобы разрушить твою жизнь — разбить вдребезги твоё ощущение безопасности — сломать тебя по-настоящему?

Женщина не отвечает, только этот первобытный, подозрительный взгляд животного, ощетинившегося перед смертельной схваткой.

— Думаю, получаса будет достаточно. — Эта улыбка. Этот змеиный взгляд из-под тяжёлых век. Он стоит всего в нескольких дюймах от неё. — Но на самом деле я планирую делать это каждый день, так часто, как только смогу...— Его штаны уже спущены до щиколоток. Брюс направляется к двери, когда Губернатор делает шаг вперёд, освобождаясь от брюк. По его спине бегут мурашки.

Брюс выходит прочь, входная дверь опускается. Шумное эхо вновь заставляет женщину вздрогнуть, но только слегка.

Пустоту пространства заполняет голос Губернатора, пока тот стягивает с себя нижнее бельё.

— Это будет занятно.

* * *

Над землёй. В ночном воздухе. В молчании тёмного города. Поздней ночью. Два силуэта движутся бок о бок вдоль разбитых витрин.

— В голове не укладывается вся эта хрень, — говорит Остин Баллард, с руками в карманах вышагивая вдоль по бульвару. Он дрожит от ночной прохлады. На его кудри надвинут капюшон; редкие встречные огни вспышками освещают на его лице пережитый страх от увиденного.

— Комната для кормёжки? — Лилли легко ступает рядом с ним. Её джинсовая куртка застёгнута на все пуговицы под шею. Она обхватила себя руками в некоем бессознательном жесте самозащиты.

— Да-а-а... она самая, и тот парень с отрезанной кистью. Что за хрень творится, Лилли?

Она начинает отвечать, когда раздаётся эхо далёкого выстрела из крупнокалиберного оружия. От шума оба подпрыгивают на месте. Мартинес со своими ребятами до сих пор где-то там — работают не покладая рук, зачищая всех залётных кусак, которых ранее привлёк к стене шум возни на арене.

— Обычные дела, — говорит Лилли, сама в это особо не веря. — Ты привыкнешь.

— Временами мне кажется, что кусачие — это самая меньшая из наших проблем, — поёживается Остин. — Думаешь, те люди действительно планируют налёт?

— Кто знает?

— Как считаешь, сколько их там?

Она пожимает плечами. Ей никак не удаётся избавиться от смутного ощущения где-то под ложечкой, что это начало чего-то опасного и неизбежного. Словно надвигающийся чёрный оползень, который незримо подбирается к их ногам, ход событий как будто плавно достигает некоего неведомого порога. И впервые с тех пор, как она наткнулась на эту небольшую разношёрстную общину... Лилли Коул чувствует страх, пробирающий до костей, которому она даже не может дать чёткого определения.

— Я не знаю, — говорит она в конце концов, — но сдаётся мне, мы можем окончательно попрощаться со спокойными ночами.

— Честно говоря, с начала эпидемии я не очень-то хорошо сплю. — Приступ боли от ранения заставляет его вздрогнуть, и во время ходьбы он зажимает рукой бок. — Собственно говоря, я толком не спал ни одной ночи.

— Раз уж ты заговорил об этом — я тоже.

Дальше они какое-то время идут молча... пока Остин не отваживается:

— Могу я спросить тебя кое о чём?

— Давай.

— Ты что, правда теперь на стороне Губернатора?

Лилли уже задавала себе этот вопрос. Было ли это проявлением «стокгольмского синдрома» — того странного психологического феномена, когда заложники начинают понимать чувства своих захватчиков и испытывать положительные эмоции по отношению к ним? Или же она проецировала весь свой гнев и подавленные чувства на этого человека, который был эдаким бойцовским псом, незримым отражением её внутреннего «я»? Она лишь знала, что она напугана.

— Я знаю, он — псих, — скупо отвечает она в конце концов. — Поверь мне... при других обстоятельствах... завидев его, я бы перешла на другую сторону улицы.

Остин выглядит недовольным, обеспокоенным, ему тяжело подобрать слова.

— То есть ты хочешь сказать... жесткие времена требуют жестких мер… или типа того?

Она смотрит на него.

— Я сказала то, что сказала. Мы же знаем, что там снаружи, мы можем снова оказаться в большой опасности. Возможно, в самой большой за всю историю этого города. — Она размышляет о сказанном. — Думаю, я смотрю на Губернатора как на... я не знаю... оправданное зло? — Затем она добавляет, немного мягче, не так уверенно: — До тех пор, пока он на нашей стороне.

Отдалённый треск новых выстрелов заставляет обоих вздрогнуть.

Они доходят до конца главной магистрали, где две улицы пересекают в темноте замшелый железнодорожный переезд. Во мраке ночи сломанный уличный указатель и заросли травы, доходящей им до плеч, выглядят так, будто мир заканчивается именно здесь. Лилли останавливается, мысленно готовясь идти в одиночку к своему жилищу в северной части города.

— Что ж, ладно, в любом случае... — Остин, похоже, не знает, что делать со своими руками. — Вот ещё одна бессонная ночь.

Она устало усмехается.

— Скажу тебе кое-что. Почему бы тебе не пойти ко мне и не утомить меня ещё больше своими россказнями про сёрфинг на побережье Панама Сити Бич? Чёрт, может быть ты будешь настолько скучным, что я смогу уснуть.

На мгновение Остин выглядит так, будто из его ноги наконец выдернули занозу.

* * *

Они устраиваются на ночь в импровизированной гостиной Лилли среди картонных коробок, ковровых обрезков и всякой ненужной дребедени, брошенной безвестными бывшими жильцами. На облупленном подносе Лилли приносит немного растворимого кофе, они садятся у фонаря и просто болтают. Они говорят о своём детстве (как выясняется, схожие безобидные задворки пригородов с их тупиками, скаутскими отрядами и жаровнями для сосисок), затем вступают в ставшую теперь привычной дискуссию о том, что они будут делать, если и когда найдётся лекарство от эпидемии и все эти проблемы исчезнут. Остин говорит, что, скорее всего, переберётся в местечко потеплее, найдёт себе хорошую женщину, осядет и будет делать доски для сёрфинга или что-то в этом роде. Лилли делится с ним мечтами о том, как она станет дизайнером одежды, отправится в Нью-Йорк — как будто Нью-Йорк всё ещё существует — и завоюет известность. Лилли обнаруживает в себе всё возрастающий интерес к этому растрёпанному благодушному юноше. Она изумляется тому, какой славный и мягкий человек кроется под маской развязного стиляги. Она задумывается, не была ли эта игра в плейбоя этаким испорченным защитным механизмом. Или может быть, он, как и любой другой выживший, просто пытается справиться с тем, что не имеет названия, но чрезвычайно похоже на какое-то вирусное стрессовое расстройство. В любом случае, независимо от своих прозрений насчёт Остина, этой ночью Лилли рада компании, и они разговаривают до рассвета.

В какой-то момент, очень поздней ночью, после затянувшейся неловкой паузы, Лилли окидывает взглядом своё тёмное жилище, раздумывая и пытаясь вспомнить, куда она засунула свою небольшую алкогольную заначку.

— Знаешь что? — говорит она в конце концов. — Если память мне не изменяет, то кажется, у меня есть полбутылки ликёра Southern Comfort. Так, припрятала на всякий случай.

Остин многозначительно смотрит на неё.

— Уверена, что хочешь с ней расстаться?

Девушка пожимает плечами, встаёт с кушетки и шлёпает через всю комнату к груде ящиков.

— Когда, если не сейчас, — бормочет она, роясь среди запасных одеял, бутылок с водой, амуниции, бинтов и средств дезинфекции. — Приветики, дорогуша, — говорит она наконец, добравшись до чудесно гравированной бутылки с жидкостью чайного цвета.

Она возвращается на место и откручивает крышку.

— За крепкий ночной сон, — провозглашает она тост, делает большой глоток и вытирает губы.

Она садится на диван рядом с ним и передаёт бутылку. Остин, вновь поёжившись от боли в боку, отхлёбывает из бутылки и кривится от обжигающей горло жидкости не меньше, чем от швов между рёбрами.

— Боже, я такая размазня!

— О чём ты? Ты не размазня. Молодой парень твоего возраста, в постоянных бегах... крутые фортеля вне безопасной зоны, — она берёт бутылку и делает ещё один глоток. — Все у тебя будет в порядке.

Он адресует ей взгляд.

— «Молодой парень»? А ты кто — пенсионер? Мне почти двадцать три, Лилли, — он усмехается. — Давай-ка это сюда. — Он забирает бутылку и делает большой глоток, содрогаясь от жгучего пойла. Закашливается и хватается за бок. — Чёрт!

Она сдерживает смешок.

— Всё хорошо? Может, воды? Нет? — она берёт у него бутылку и отхлёбывает немного. — Дело в том, что мне достаточно лет, чтобы быть твоей... старшей сестрой. — Она рыгает. Затем хихикает, прикрывая рот. — О Боже, извини меня.

Он хохочет. Боль опять пронизывает его рёбра, и юноша вздрагивает.

Некоторое время они пьют и болтают, пока Остин не закашливается вновь, придерживая бок.

— Ты в порядке? — она тянется к нему и убирает с его глаз прядь курчавых волос. — Хочешь тайленола?

— Всё нормально! — огрызается он. Затем тяжело вздыхает. — Прости меня... Спасибо за предложение, но я в порядке, — он поднимает руку и касается её ладони. — Прости меня, я такой... неуравновешенный. Чувствую себя идиотом... будто инвалид хренов. Как я нахрен мог быть таким неуклюжим?

Она смотрит на него.

— Замолчи, а? Ты не неуклюжий, и ты не инвалид.

Он смотрит на неё.

— Спасибо, — юноша берёт её за руку. — Я ценю твои слова.

На какой-то миг Лилли физически ощущает, как поднимается и клубится темнота вокруг неё. Она чувствует, как отлегает тяжесть от сердца, как от живота к ногам разливается тепло. Ей хочется поцеловать его. И она может это сделать. Ей хочется поцеловать его очень сильно. Хочется доказать ему, что он не размазня... он хороший, сильный, мужественный, славный. Но что-то удерживает её. Она не сильна в этом. Она не ханжа — у неё было много мужчин — но она не может заставить себя это сделать. Вместо этого Лилли просто смотрит на Остина, и выражение её лица наглядно говорит ему, что происходит что-то интересное. Его улыбка гаснет. Он касается её лица. Девушка облизывает губы, взвешивая ситуацию, едва сдерживаясь, чтобы не схватить его и крепко поцеловать.

В конце концов, разряжая обстановку, он говорит:

— Ты собираешься цепляться за эту бутылку всю ночь?

Она усмехается, передаёт ему бутыль, и он делает несколько жадных глотков, опустошая большую часть оставшейся выпивки. На этот раз он не съёживается. Не вздрагивает. Он просто глядит на неё и говорит:

— Думаю, я должен предупредить тебя кое о чём. — Его большие карие глаза наполняются смущением, раскаянием и, возможно, даже немного стыдом. — У меня нет презерватива.

* * *

Всё начинается с пьяного смеха. Лилли прямо ревёт от животного хохота — так сильно она не смеялась с тех пор, как началась эпидемия — перемежая его стонущим, сдавленным хихиканьем, пока её бока не начинают болеть, а на глазах выступают слёзы. Остин не может совладать с собой и присоединяется, смеясь и смеясь, пока не осознаёт, что Лилли схватила его за кофту на груди и говорит что-то о том, что не стоит вообще беспокоиться по поводу грёбаных презервативов, и, прежде чем они успевают понять, что происходит, она притягивает его лицо к своему и их губы сливаются.

Страсть, подогретая выпивкой, выплёскивается наружу. Они смыкают объятия и набрасываются друг на друга с такой силой, что опрокидывают бутылку и лампу на пол рядом с кушеткой и кипу книг, которые Лилли планировала почитать на досуге. Остин соскальзывает с дивана и распластывается на полу. Лилли приникает к нему, просовывая язык в его рот. Она ощущает сладкий ликёр в его дыхании, пряный мускусный запах его тела и запускает руку между его ног.

Жар собственных тел окутывает их — скрытое желание, которое подавлялось на протяжении стольких месяцев — и они надолго поддаются ему здесь, на полу. Девушка чувствует, как Остин ласкает изгибы её груди под майкой, её нежные бёдра, чувственную точку между её ног, и истекает влагой, начинает дышать тяжело и часто, разрумянившись от возбуждения. В конце концов она понимает, что он опять ёжится от боли в боку, замечает повязку там, где его кофта задрана вверх аж до груди, и отстранятся. Его вид ранит её сердце: она чувствует свою ответственность за это — и теперь безумно хочет всё исправить.

— Иди сюда, — говорит она, взяв его за руку и заставляя подняться обратно на кушетку. — Смотри на меня, — шепчет она юноше, когда тот падает на диван, тяжело дыша. — Просто смотри.

Девушка снимает одежду, по одной вещи за раз, не отрывая взгляда от Остина. Он уже положил руки на пояс, расстёгивая ремень. Она выскальзывает из майки, не сводя с него сияющих глаз. Она не торопится. Лилли аккуратно складывает каждую вещь, которую снимает с себя — джинсы, лифчик, трусики — не давая ему сдвинуться с места, завладев его вниманием, пока не предстаёт перед ним полностью обнажённой, в мерцании лунного света, с волосами, ниспадающими на лицо, хмельная от выпивки и непреодолимого желания. У неё слегка кружится голова. По рукам бегут мурашки.

Она молча подходит к нему. Неотрывно глядя в его глаза, садится сверху. Он глубоко и шумно вздыхает, когда она направляет его в себя. Невероятные ощущения. Ритмично двигаясь вверх-вниз, она видит внутренним зрением искры и вспышки света. Он выгибает спину и вонзается в неё снова и снова. Он больше не раненный. Он больше не просто молодой парень, пытающийся быть крутым.

Остин приходит к финишу первым, его оргазм сотрясает их обоих. Затем и она содрогается, трепещущее чувство зарождается в кончиках пальцев ног, проходит сквозь неё, пока не достигает солнечного сплетения, и там взрывается. Оргазм заставляет её дрожать и практически сбрасывает с него, но девушка цепляется за его длинные, блестящие, кудрявые волосы, приходя в себя, взмокшая и удовлетворённая, в его руках. Они в изнеможении приникают друг к другу, не размыкая объятий, позволяя умиротворению накрыть их с головой, словно морской прилив.

* * *

Они лежат так очень долго, обнимая друг друга и прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь нежной прерывистой симфонией их дыхания. Лилли натягивает на себя одеяло и нехотя возвращается в реальный мир. В висках зарождается колющая боль, которая затем спускается к переносице. Что она наделала? По мере того как выветривается алкоголь, смутное чувство сожаления сжимает её внутренности, она смотрит в окно. В конце концов, она решается:

— Остин, послушай...

— Нет, — он гладит её по плечу и начинает натягивать штаны. — Ты не должна этого говорить.

— Говорить что?

Он пожимает плечами.

— Не знаю... что-то насчёт того, что это всего лишь одна из таких вещей... и мы не должны были этим злоупотреблять... и это был просто алкоголь или типа того.

Она грустно улыбается.

— Я и не собиралась такого говорить.

Он с усмешкой смотрит на неё.

— Я просто хочу повести себя правильно по отношению к тебе, Лилли... Не хочу давить на тебя, ничего такого.

Она целует его в лоб.

А потом они принимаются наводить порядок — поднимают вещи, сброшенные со столика, возвращают лампы на место, складывают книги и одеваются. Никто из них не произносит больше ни слова, несмотря на то, что оба безумно хотят об этом поговорить.

* * *

Немного позже, незадолго до рассвета, Остин говорит:

— Знаешь... меня кое-что встревожило в этой комнате для кормёжки, там, в тех гаражах под ареной.

Она смотрит на него, усаживаясь обратно на кушетку, совершенно измученная.

— И что же это?

Он глотает воздух.

— Не хочу поднимать мерзкую тему, но это беспокоит меня.

— Что?

Он смотрит на неё.

— Окей... итак... предположим, Губернатор скормил погибшего пилота и девушку из вертолёта тем ходячим. Правильно?

Лилли кивает, не желая задумываться об этом.

— Да. Думаю, так. Увы.

Он закусывает губу.

— Опять-таки, не хочу показаться отвратительным, но я не могу избавиться от ощущения, что там кое-чего не хватало.

— И чего же это?

Он смотрит ей в глаза.

— Голов. Там не было голов. Где были их чёртовы головы?

Глава 10

Брюс Аллан Купер стоит за раздвижной дверью в подвале под ареной, единственная вольфрамовая лампочка над ним освещает узкий коридор. Он пытается выкинуть из головы звуки, доносящиеся из-за двери. Как, чёрт возьми, человек может делать это так долго? Разгневанные крики чернокожей девочки превратились в искажённые сдавленные рыдания.

Брюс стоит со скрещенными на широкой груди руками, каждая шириной с целый дымоход, а его сознание возвращается ко временам до эпидемии, когда они с отцом управляли небольшой заправкой. Он и тогда частенько терял счёт времени в своей Chevrolet Camaro — и вот потерял его снова. Он вспоминает свою бывшую, Шону и как они кувыркались подолгу — воспоминания вызывают у него одновременно радость и тоску. Но это. Это другое.

Он стоит здесь уже так долго, что в ногах начинается судорога, и приходится переминаться с ноги на ногу. Он весит почти девяносто пять килограммов, его мышцы привыкли подолгу держать вес, но всему же есть предел.

Последние минут двадцать Брюс слышит низкое бормотание Губернатора, подстрекающего женщину, дразнящего и изводящего её. Бог знает, что он делает с ней сейчас.

Обрушивается мёртвая тишина.

Брюс прикладывает ухо к двери: Что, чёрт возьми, он с ней делает?

* * *

В тёмной камере предварительного заключения, Губернатор возвышается над безвольным телом женщины, застёгивая молнию на брюках. Верёвки на кровоточащих запястьях женщины – единственное, что держит её истерзанное тело над полом. Её затруднённое дыхание нарушает тишину, африканские косички налипли на избитое лицо. Смесь слёз, соплей и крови стекает на её распухшие губы.

Стараясь отдышаться, чувствуя себя удовлетворённым и истощённым, покраснев от напряжения, Губернатор смотрит на неё сверху вниз. Его руки болят, кожа на костяшках пальцев содрана, его удары часто попадали на ее зубы. Он наловчился душить ее до состояния почти полной отключки, всегда в последний момент приводя ее в чувство пощечиной или ударом в пах. Он старался держаться подальше от её рта, но с удовольствием уделял особое внимание другим отверстиям, движимый решительностью, яростью и жестокостью.

— Ладно... Должен признать, — он спокойно обращается к ней, — я немного увлёкся.

Она тяжело дышит, шмыгает носом, на тонкой ниточке находясь в сознании. Она не может поднять голову, но очевидно, что хочет сделать это. Она очень хочет что-то сказать ему. Пол под ней забрызган жидкостями и кровью, её длинные косы беспорядочно свисают. Её эластичная майка разорвана на груди. Нижняя часть её тела обнажена, ноги раздвинуты верёвками. Кожа карамельного цвета, испещрённая тёмными рубцами и ссадинами, блестит от пота.

Губернатор смотрит на неё.

— Но я не жалею. Я наслаждался каждой минутой. А ты? — Он ждёт ответа. Она задыхается, пытается удержать приступ рвоты и выпускает искажённое сочетание кашля, рыдания, и стона. Он улыбается. — Нет? Так я и думал.

Он подходит к двери и стучит в неё. Затем откидывает свои длинные волосы назад.

— Мы закончили! — обращается он к Брюсу. — Выпусти меня!

Дверь со скрипом открывается, впуская в камеру режущий глаз свет.

Брюс стоит там, молчаливо и стоически как Индийский владелец табачной лавки. Губернатор даже не смотрит на него. Возвращаясь к женщине на полу, Губернатор склоняет голову и долго рассматривает её. Она упряма и вынослива, в этом нет никаких сомнений. Брюс был прав. Эта сука ни слова не скажет. Но сейчас… Сейчас нечто вызывает у Губернатора неожиданно приятную дрожь по всему телу. Ему приходится внимательно всмотреться, чтобы разглядеть это нечто сквозь её волосы, скрывающие черты лица, но звук, что она издаёт, очевиден. Теперь он видит — и ухмыляется.

Она плачет.

Губернатор упивается этим.

— Ну же, поплачь, сладкая. Тебе надо выплакаться. Ты заслужила. Тебе нечего стыдиться. Поплачь как следует. — он поворачивается, чтобы уйти.

И тут же останавливается, когда слышит что-то ещё. Он поворачивается к ней лицом, и снова поднимает голову. На мгновение ему кажется, что она что-то говорит. Он внимательно прислушивается, и ему удаётся разобрать слова, произнесённые в агонии.

— Я… не… по себе… плачу. — Говорит она в пол, её голова тяжело свесилась от боли. Она с хрипом втягивает воздух, чтобы с трудом произнести: — По… тебе…

Он удивлённо смотрит на неё.

Она поднимает голову достаточно, чтобы посмотреть ему в глаза сквозь завесу мокрых косичек. Её смуглое лицо испачкано слизью и кровью, слёзы катятся по опухшим щекам, она пронзает его взглядом. И вся боль, всё отчаяние, тоска, лишение и безнадежность этого жестокого, поглощённого чумой мира, отражается ее глпзах на мгновение, но только на мгновение, а затем её точёное израненное лицо приобретает выражение отчуждённости, ярости и ненависти… и то, что остаётся — лишь маска хладнокровного убийцы.

— Я думаю о том, что собираюсь сделать с тобой, — говорит она спокойно, почти невозмутимо, — и это заставляет меня плакать. Оно пугает меня.

Губернатор улыбается.

— Как мило. Отдохни. По крайней мере, сколько сможешь. Скоро придёт парень вымыть тебя, может быть, наложит бинты. Может, и сам немного развлечется. Но в целом он подготовит тебя к моему возвращению. — Он подмигивает ей. — Надеюсь, ты будешь ждать с нетерпением. — он поворачивается и бросает через плечо: — Увидимся.

Он уходит.

Металлическая дверь с глухим стуком опускается.

* * *

Солнце встает, Губернатор направляется в свою квартиру.

Воздух пахнет свежестью, плодородной землёй и клевером, мрачная атмосфера подземелья тает под золотистыми лучами утреннего солнца и весенним бризом. По пути Губернатор выбрасывает из головы события прошлой ночи, и надевает личину великодушного лидера. Он замечает нескольких рано поднявшихся горожан, и по-соседски машет им рукой, сыпля пожеланиями доброго утра с весёлой улыбкой городского констебля.

Он вышагивает в привычной пружинистой манере, в полной мере чувствуя себя хозяином своей маленькой вотчины, глубоко запрятав мысли о женском подчинении и о сдерживании чужаков. Воздух наполняет шум двигателей грузовиков и вбиваемых в древесину гвоздей — Мартинес и его бригада уже приступили к строительству новой части стены.

На пути к своему дому, Губернатор сталкивается с женщиной и двумя её детьми — мальчишки бегут наперегонки через улицу.

Губернатор посмеивается над детьми, уступая им дорогу.

— Доброе утро, — кивает он матери.

Занятая своим выводком, женщина — почтенная дама из Огасты — кричит на мальчиков.

— Дети, пожалуйста! Я же просила не бегать! — она поворачивается к Филиппу и отвечает ему со скромной улыбкой. — Доброе утро, Губернатор.

Мужчина идёт дальше и встречает Боба, сгорбившегося на тротуаре в двух шагах от лестницы.

— Боб, пожалуйста, — говорит он, подходя к потрёпанному пьянице, сидящему на корточках под навесом у входа в дом Губернатора. — Тебе надо поесть. Я не хочу смотреть, как ты загибаешься. Бартерная система больше не работает, они дадут тебе что-нибудь просто так.

Боб булькает и рыгает.

— Хорошо ... хорошо ... если так я избавлюсь твоего кудахтанья…

— Спасибо, Боб, — говорит Губернатор, направляясь к фойе. — Я беспокоюсь за тебя.

Боб бормочет что-то смутно напоминающее «пофигу».

Губернатор заходит в здание. Огромная трупная муха жужжит над лестницей. В прихожей тихо, как в склепе.

Он находит свою мёртвую девочку сидящей на корточках на полу в гостиной, глядящую пустым взглядом на запятнанный ковер, издающую приглушённые звуки, больше напоминающие храп. Её окружает зловоние. Губернатор идёт к ней, преисполненный любовью.

— Я знаю, знаю, — ласково говорит он ей. — Сожалею, что вернулся так поздно… или рано, это как посмотреть.

Она издаёт резкий рык — визгливое рычание, похожее на вопль измученной кошки, вскакивает на ноги и бросается на него.

Он наотмашь бьёт её тыльной стороной руки, отбрасывая к стене.

— Веди себя как следует, чёрт возьми!

Она пошатывается и смотрит на него своими молочно-стеклянными глазами. Выражение, напоминающее страх, проскальзывает по её мертвенно бледному посиневшему лицу, пробегает по её безгубому широко открытому рту, и заставляет её выглядеть странно робкой и послушной. Её вид заставляет Губернатора виновато вздохнуть.

— Мне очень жаль, дорогая. — Ему интересно, голодна ли она. — Что так рассердило тебя? — он замечает, что её ведро опрокинуто. — Отсутствие еды, так ведь?

Он подходит и поднимает ведро, запихивая обратно обрубок человеческой ступни.

— Тебе следует быть аккуратнее. Если ты опрокинешь ведро, оно откатится, и ты не сможешь дотянуться. Разве так я воспитывал тебя?

Он заглядывает в ведро. Его содержимое сильно разложилось. Обрубок ноги выглядит таким раздутым и посиневшим, что напоминает воздушный шар. Покрытые плесенью, источающие неописуемое зловоние, которое буквально заставляет глаза слезиться, части тела тухнут в густой, вязкой субстанции, с которой хорошо знакомы патологоанатомы: желтой, желчеподобной слизи, что, по существу, означает, что началось глубокое разложение, а все личинки и трупные мухи сдохли и оставили после себя массу альбумина.

— Тебе ведь этого не хочется, нет? — Губернатор спрашивает мёртвую девочку, с отвращением вытаскивая из ведра опухшую, почерневшую ногу. Он хватает её большим и указательным пальцами, и бросает маленькому монстру. — Ну же, попробуй.

Сидя на коленях, она жадно принимается грызть обрубок, когда внезапно её спина выгибается с обезьяньим рвением. Распробовав вкус, она замирает. «Тьху!» Она фыркает, выплёвывая пережёванную плоть.

Губернатор печально качает головой, разворачивается и направляется к столовой, ругая её через плечо.

— Вот видишь... ты опрокинула ведро, и твоя еда испортилась. Вот и получай теперь. — он понижает голос, добавляя себе под нос: — Даже будь она свежей, всё равно представить не могу, как ты это ешь... в самом деле.

Он тяжело опускается в своё скрипучее кресло. Его веки тяжелеют, суставы болят, гениталии горят от перенапряжения. Он откидывается на спину и думает о том, как он однажды все-таки попробовал её еду.

* * *

Дело было поздно ночью около трех месяцев назад, Губернатор был пьян, и пытался угомонить мёртвого ребенка. Это произошло почти спонтанно. Он просто схватил кусок плоти – человеческий палец, чьего владельца он даже не помнит, и сунул в рот. Вопреки всем байкам, это не было даже отдалённо похоже на курицу. Это был горький, металлический дурной вкус, но с привкусом чрезвычайно жёсткого зернистого тушёного мяса. Он немедленно выплюнул.

Существует постулат среди гурманов, что еда, которая находится ближе всего по генетическому составу к своему потребителю, является самой вкусной, самой сочной, самой сытной. Вследствие чего в восточных культурах существуют экзотические блюда вроде мозгов шимпанзе или зобной и поджелудочной желёз. Но Филипп Блейк знает, что это ложь. Люди на вкус как дерьмо. Возможно, ткани и органы могут быть терпимыми на вкус, если подать их, скажем, с приправой, но Губернатор всё ещё не в настроении экспериментировать.

— Я принесу тебе еще еды, сладкая, — тихо обращается он к крошечному трупу в другой комнате, его тело расслабляется, и он погружается в сон в своём кресле под успокаивающие звуки пузырьков, доносящихся из тени столовой. Мягкие шипящие звуки доносятся отовсюду, как белый шум, или статический треск от несуществующей телевизионной станции. — Но папочка так устал сегодня, ему нужно поспать... так что тебе придётся подождать, дорогая ... пока я не проснусь.

Он быстро засыпает под гул булькающих аквариумов, и понятия не имеет, как долго он спал, когда стук в дверь проникает в его сон, заставляя резко вскочить.

Сначала он думает, что это Пенни шумит в соседней комнате, но потом он слышит стук снова, на этот раз настойчивее. Звук доносится от задней двери.

— Лучше бы это были хорошие новости, — бормочет он и тащится по квартире к двери.

Он открывает заднюю дверь.

— Что?

— Я принёс то, о чём вы просили, — говорит Гейб, стоя у порога, держа в руках испачканный в крови металлический контейнер. Толстошеий человек поглядывает через плечо, он выглядит мрачным и обеспокоенным. Металлический ящик из-под боеприпасов, что он держит в руках, добытый на складе Национальной гвардии, служил им также импровизированным био-контейнером. Он смотрит на Губернатора. — Двое с вертолета. — он моргает. — О... и я положил ещё кое-что. — снова моргает. — Не знаю, нужно ли вам это. Можете просто выбросить, если захотите.